На прииске (Дробыш-Дробышевский)/ДО

На прииске
авторъ Алексей Алексеевич Дробыш-Дробышевский

Опубл.: 1888. Источникъ: az.lib.ru

ОЧЕРКИ ЗОЛОТОПРОМЫШЛЕННОСТИ
въ Енисейской тайгѣ.

А. Уманьскаго С.-ПЕТЕРБУРГЪ. Товарищество «Печатня С. П. Яковлева», Демидовъ пер., № 1. 1888.

На пріискѣ.

Въ этихъ небольшихъ, мѣстами, быть можетъ, слишкомъ отрывочныхъ воспоминаніяхъ, которыя я предлагаю вниманію читателей, я старался разсказать только то, что я самъ видѣлъ и что хорошо узналъ во время своей жизни на пріискѣ. Многое изъ разсказываемаго мною, какъ мнѣ извѣстно, столь же относится и ко всѣмъ другимъ пріискамъ, какъ и къ тому, на которомъ я былъ. Быть можетъ, мои сообщенія кой-гдѣ ошибочны, кой-гдѣ неполны, но въ такомъ случаѣ прошу читателя приписать это лишь моей неумѣлости, быть можетъ дурному пониманію дѣла, но никакъ не пристрастію и не желанію фальшиво освѣщать факты. Мнѣ кажется, что золотопромышленное дѣло имѣетъ столь большое значеніе для края, интересы его такъ слились съ жизнью цѣлыхъ областей Сибири, что затемнять истинное положеніе дѣлъ пристрастнымъ изображеніемъ и фальшивымъ толкованіемъ фактовъ было бы очень печально. Во всякомъ случаѣ, я слишкомъ далекъ отъ подобнаго намѣренія.

I.

Енисейскія золотыя розсыпи, когда-то очень богатыя, но теперь обѣднѣвшія, все-таки и до сихъ поръ составляютъ главный центръ мѣстной жизни. Ими преимущественно держится мѣстная торговля, онѣ поставляютъ контингентъ богачей, даютъ занятіе массѣ; изъ рабочаго онѣ привлекаютъ чуть-ли не большую часть поселенцевъ, изъ крестьянъ занимаютъ цѣлыя деревни, какъ извозомъ, такъ и непосредственною работой въ тайгѣ. Вращаясь въ мѣстномъ обществѣ, вы рѣдко встрѣтите человѣка, который бы не былъ на пріискахъ, въ «тайгѣ», и несомнѣнно, что своеобразныя условія пріисковой жизни кладутъ отпечатокъ на всю физіономію сибирскаго общества. На основаніи всего этого, можно смѣло сказать, что жить въ Сибири, а тѣмъ больше въ одномъ изъ ея золотопромышленныхъ центровъ, и но видѣть пріисковъ — все равно, что жить въ Римѣ и не видѣть папы. Уже одно это, кромѣ другихъ, частныхъ обстоятельствъ, заставило меня согласиться принять мѣсто служащаго въ Южной тайгѣ, хотя мѣсто само по себѣ не представляло ничего привлекательнаго. Отношенія въ тайгѣ на столько грубы, служба такъ тяжела, что многіе знакомые смотрѣли на меня съ сожалѣніемъ, совѣтуя мнѣ отказаться отъ моего намѣренія: оно казалось имъ безразсуднымъ. Грустно покачивая головами, они утверждали, что мнѣ, непривычному, не вынести тяжелыхъ условій пріисковой жизни. «Тамъ — говорили они — вамъ придется вставать въ три часа, ложиться въ десять, бродить чуть не по колѣно въ водѣ, а самое худшее — имѣть дѣло съ толпою грубыхъ, отпѣтыхъ людей». Признаюсь, слушая это, я самъ начиналъ колебаться въ своемъ намѣреніи, желалъ въ тайнѣ какихъ-либо препятствій къ поѣздкѣ, сомнѣваясь въ своихъ силахъ. Но дѣло было сдѣлано, мѣсто принято, препятствія не являлись — и съ наступленіемъ срока, я выѣхалъ изъ Енисейска.

Сначала дорога въ Южную тайгу шла по «жилымъ мѣстамъ», по Красноярско-Енисейскому почтовому тракту. Собственно таежная начинается только отъ богатаго и большого села Усть-Тунгуски, гдѣ сворачиваютъ въ сторону и переправляются на правый, пустынный берегъ Енисоя. На этомъ берегу находится только одна деревушка, Климовка, да маленькій поселокъ изъ нѣсколькихъ домовъ — Быкъ. Дальше встрѣчаются, вплоть до пріисковой мѣстности, единственно зимовья, таежныя почтовыя станціи, затерянныя среди безконечной тайги. Надоѣдливо тянется по сторонамъ узкой дороги все лѣсъ да лѣсъ, сани ныряютъ поминутно въ ухабахъ, «нуркахъ», какъ ихъ именуютъ здѣсь, переваливаются съ горы на гору, и эти горы дѣлаются все выше, по мѣрѣ приближенія къ пріискамъ, все больше и больше стѣсняютъ горизонтъ. Зимовья находятся въ разстояніи тридцати съ лишнимъ верстъ одно отъ другого; на половинѣ этого разстоянія попадаются такъ называемыя «половинки», гдѣ лошадей не перепрягаютъ, но останавливаются отдохнуть, напиться чаю. Внѣшній видъ Зиновьевъ печаленъ; на расчищенной отъ лѣса полянкѣ помѣщается старый, продолговатый домъ, возлѣ него конюшня и казармы для рабочихъ, въ видѣ неуклюжаго сарая. Земля, гдѣ строятся зимовья, состоитъ въ частномъ владѣніи нѣсколькихъ золотопромышленниковъ, въ качествѣ пріисковой земли, и подъ почтовыя станціи сдается въ аренду. Зимовщики обязываются содержать лошадей для проѣзжихъ и почты, поправлять дорогу, заготовлять припасы для проѣзжающихъ служащихъ и проходящихъ рабочихъ, съ которыхъ, конечно, дерутъ порядочныя цѣны (поставить самоваръ стоитъ здѣсь 20 копѣекъ). При одномъ изъ Зиновьевъ, Татаркѣ, находится казакъ для присмотра за порядкомъ, что нисколько не мѣшаетъ зимовщикамъ вести обширную торговлю запрещеннымъ въ тайгѣ спиртомъ. Изъ какого класса зимовщики набираются, но знаю: по всей вѣроятности, изъ мѣщанъ, изъ поселенцевъ, изъ отставныхъ солдатъ, судя по типамъ ихъ лицъ. На одномъ зимовьѣ всѣмъ хозяйствомъ завѣдывали четыре дѣвушки, одѣтыя какъ барышни; онѣ, какъ я узналъ это впослѣдствіи, родились въ тайгѣ и никогда изъ нея не выѣзжали. Особенно мнѣ памятна одна изъ нихъ, самая младшая, съ симпатичнымъ личикомъ и большими темными глазами, со скромными, застѣнчивыми движеніями, которыя такъ часто встрѣчаются у сибирскихъ дѣвушекъ. И между тѣмъ, эта дѣвушка, по разсказамъ, прекрасно вела хозяйство, управлялась съ пьяными рабочими и на всемъ скаку останавливала разгорячившуюся лошадь! Внутреннее убранство Зиновьевъ больше чѣмъ скромно — состоитъ изъ стола, изъ нѣсколькихъ массивныхъ деревянныхъ кроватей съ деревянными кругляками въ головахъ вмѣсто подушекъ. Меня сначала удивила эта скромность, потому что въ зимовьяхъ останавливаются нерѣдко люди богатые, семейные, съ молодыми, на видъ изнѣженными, дѣвушками; но въ сущности, эти люди нетребовательны, потому что кто въ состояніи выносить ужасную пріисковую дорогу, того вполнѣ удовлетворитъ скромность зимовщицкой обстановки. Впрочемъ, и то сказать, ѣздитъ по этой дорогѣ немного народу: ѣхалъ я въ самое оживленное время года, раннею весною, и только на одной станціи столкнулся со служащимъ, который гналъ въ тайгу «бродягъ», какъ называютъ бѣглыхъ рабочихъ, и съ женою служащаго, возвращавшеюся въ Енисейскъ. За то по дорогѣ нерѣдко попадались длинные обозы съ провіантомъ, а по сторонамъ нѣсколько разъ встрѣтились мертвыя, брошенныя у дороги лошади.

Проѣхавъ по тайгѣ нѣсколько больше ста верстъ, я прибылъ наконецъ на пріискъ. Была тогда ночь — морозная и лунная. При ясномъ свѣтѣ луны мнѣ бросилось въ глаза нѣчто странное въ окружающей мѣстности. Широкія лощины между горами сплошь изрыты, покрыты искусственными горками и оврагами — «отвалами» и «разрѣзами», какъ мнѣ объяснилъ конюхъ. Даже ничего не зная объ ихъ искусственности, поражаешься многочисленностью ихъ и какою-то странностью въ расположеніи, несоотвѣтствіемъ съ окружающею мѣстностью. Разрѣзы дѣлаются при «вскрышныхъ» работахъ, когда вскрываютъ верхній слой земли, «торфа», чтобы добраться до песчанаго золотоноснаго пласта. Толщина торфовъ иногда доходитъ до нѣсколькихъ саженей, а если къ этому прибавить толщину золотоноснаго пласта, то получится глубокій оврагъ, длина котораго достигаетъ полуверсты, а ширина нѣсколькихъ десятковъ-саженей. Такіе разрѣзы попадаются на пріискахъ на каждомъ шагу, какъ равно и искусственные холмы, часто довольно высокіе, «отвалы» — торфяные, галечные, юфельные. Когда толщина торфяного пласта слишкомъ значительна, пески добываютъ «ортами», т. о. корридорами, ведущими въ глубь земли отъ боковъ разрѣза. Отсюда на пріискахъ, надъ осѣвшими ортами, встрѣчаются нерѣдко глубокія трещины, провалы, какъ будто отъ сильнаго землетрясенія. Пріисковая мѣстность, можно сказать, каждый годъ мѣняетъ свой видъ: сносятся прежніе отвалы, возносятся новые, заваливаются дороги и прокладываются другія.-Послѣ нѣсколькихъ лѣтъ отсутствія, легко заблудиться на хорошо знакомомъ пріискѣ; пойдя по дорогѣ, попадаешь къ отвалу, а то и къ настоящему озеру, которое образовалось искусственно, потому что сюда отвели съ какого-либо другого мѣста воду. Впрочемъ, все это я узналъ только впослѣдствіи, пока же видѣлъ только изрытую между горъ мѣстность, всю покрытую холмиками, оврагами и печально выглядѣвшую подъ бѣлымъ саваномъ снѣга. Мѣстами долину пересѣкали широкіе и длинные желоба на высокихъ сваяхъ, «сплотки», посредствомъ которыхъ проводится къ машинамъ вода; встрѣтилось нѣсколько машинъ, выглядѣвшихъ точно остовы большихъ зданій. Наконецъ показался и самый «станъ», небольшая кучка почернѣвшихъ деревянныхъ домиковъ.

Разсмотрѣть хорошо станъ я могъ только на другой день, утромъ. Въ этомъ мѣстѣ горы нѣсколько съузились, какъ бы сдвинулись другъ другу на встрѣчу, грозя сплюснуть жалкую кучку человѣческихъ жилищъ. Глядя изъ окна на нихъ, я вспомнилъ двустишіе изъ одного стихотворенія:

Чернѣютъ горъ высокихъ скаты,

И сиротливо смотрятъ хаты…

Дѣйствительно, онѣ выглядѣли весьма сиротливо. Станъ состоялъ всего изъ двѣнадцати построекъ, считая въ томъ числѣ баню, конюшню и одну заброшенную казарму, куда рабочіе ходили для извѣстныхъ надобностей. Средоточіе стана составляло продолговатое зданіе, «домъ», гдѣ обиталъ уполномоченный пріиска и матеріальный. Напротивъ «дома» находилось «помѣщеніе», гдѣ жилъ управляющій, а съ нимъ помѣстился и я. По сторонамъ этихъ, такъ сказать, столбовыхъ зданій помѣщались рабочія казармы — отвратительныя постройки съ желѣзными, переносными печами, безъ досчатыхъ половъ, съ нарами кругомъ стѣнъ. Пріискъ издавна находился въ арендѣ, переходя изъ рукъ въ руки, почему временнымъ владѣльцамъ его не представлялось интереса дѣлать поправки; всѣ строенія представляли теперь полуразвалившуюся гниль. Въ полуверстѣ отъ этого стана находился, такъ называемый, «малый станъ», лѣтнее помѣщеніе рабочихъ, состоявшее изъ жалкой длинной казармы, возлѣ которой помѣщался досчатый шалашъ для варки каши. Зданіе раздалось во всѣ стороны, грозя рухнуть каждую минуту, такъ что уполномоченный не рѣшался нѣкоторое время приступить къ поправкѣ, опасаясь какъ бы казармы не обрушились при первомъ прикосновеніи.

Живя въ городѣ, я много слышалъ о красотахъ пріисковой мѣстности. Но теперь еще чуть наступала весна, снѣгъ лежалъ повсюду, и горы печально выглядѣли, покрытыя снѣгомъ, загрязненнымъ обнаженными стволами березокъ. Къ тому же, житель равнинъ, я привыкъ къ широкому, ровному пространству, гдѣ глазъ теряется въ отдаленности горизонта, и меня мучила и раздражала вѣчная завѣса изъ горъ. Что за этими горами?.. Должно быть такія-же горы такія-же долины, мрачный, густо разросшійся лѣсъ и такъ до безконечности. Впрочемъ, и горы иногда открываютъ широкіе горизонты, такіе широкіе, какихъ по представляютъ равнины. Съ одного отвала, возлѣ самаго нашего стана, открывался видъ на другую долину, соединенную съ нашею узкимъ проходомъ. На ней виднѣлись пятнами пріисковые станы, машины, далеко-далеко бѣлѣла церковь, и горы амфитеатромъ уходили вдаль. Долина эта была шире, ровнѣе нашей, хотя обѣ онѣ принадлежали къ одной системѣ пріисковъ по рѣкѣ Мурожной. На нашей были больше, такъ называемыхъ, «уваловъ», небольшихъ возвышенностей, составляющихъ какъ бы переходъ къ настоящимъ горамъ; да и самыя горы больше двигались въ этомъ мѣстѣ. Темными, густо заросшими массами онѣ высились по сторонамъ, и только высокій «Подголецъ» бѣлѣлъ, обнаженный совсѣмъ отъ растительности. По вершинамъ горъ нерѣдко плыли облака, медленно и плавно, цѣпляясь за деревья и кустарники. Просыпаясь утромъ, я видѣлъ эти горы изъ оконъ своей квартиры, я смотрѣлъ на нихъ во время работы, въ теченіе всего дня, то освѣщенныя ярко солнцемъ, то затемненныя тучами, а по вечерамъ черными массами онѣ выдѣлялись на потемнѣвшемъ вечернемъ небѣ.

II.

Пріиски Южной системы (енисейскіе пріиски раздѣляются на двѣ системы, сѣверную и южную, имѣющія каждое свое отдѣльное управленіе) лежатъ вдоль по Ангарѣ или, вѣрнѣе, по рѣчкамъ ея системы — Мурожной, Шеулокону и Удерею^[1]. Эти рѣчки здѣсь столь незначительны, что походятъ скорѣе на ручьи; Мурожная беретъ начало недалеко отъ того пріиска, гдѣ я былъ, и сначала такъ узка, что лѣтомъ легко перешагнуть её, хотя нѣсколько дальше она дѣлается уже значительно шире и быстро бѣжитъ, мутная и грязная, вся пресыщенная иломъ отъ промываемыхъ песковъ. Впервые золото найдено или, вѣрнѣе, указано въ сороковыхъ годахъ кочевавшими здѣсь тунгузами; изъ нихъ нѣкоторые до самой смерти получали за это содержаніе отъ разбогатѣвшихъ компаній. Теперь тунгузовъ въ Южной тайгѣ совсѣмъ не встрѣчается, да и громкія когда-то компаніи пришли въ упадокъ: золотопромышленное дѣло, при неосторожномъ его веденіи, весьма рисковано, такъ какъ требуетъ большихъ предварительныхъ затратъ. Нѣкоторыя компаніи попали въ опеку, оставшись должными по нѣскольку десятковъ милліоновъ, другія принуждены были отказаться отъ непосредственнаго веденія дѣла и сдаютъ свои пріиски въ аренду. Въ настоящее время легко доступное золото почти исчерпано, хотя пріиски все еще заключаютъ въ себѣ большое его количество; но теперь, чтобы добыть золото, много нужно предварительныхъ затратъ для спуска воды. Въ томъ году, когда я проживалъ въ тайгѣ, на одномъ изъ пріисковъ, Алымовскомъ, пробы въ шурфахъ дали отъ 10 до 40 золотниковъ содержанія на 100 пудовъ; на нашемъ пріискѣ былъ цѣлый нетронутый уголокъ, по всѣмъ признакамъ чрезвычайно богатый. Къ сожалѣнію, большинство изъ теперешнихъ золотопромышленниковъ, лишенные средствъ, едва сводя концы съ концами, не могутъ и думать о работахъ на широкую руку.

Начиная съ 1870 года, когда дозволено заниматься золотопромышленностью всѣмъ, не лишеннымъ правъ, въ тайгу нахлынули толпою мелкіе предприниматели, берущіе пріиски въ аренду. Мелкіе предприниматели нанимаютъ десятокъ, два рабочихъ и ведутъ все дѣло въ кредитъ. Крупные енисейскіе богачи, боясь риска, предпочитаютъ въ золотопромышленномъ дѣлѣ торговую сторону, занимаясь доставкою на пріиски припасовъ, снабжая мелкихъ арендаторовъ провіантомъ, товарами и деньгами въ кредитъ на расходы и задатки. Благодаря легкости кредита и тому, что онъ введенъ какъ система въ золотопромышленное дѣло, едва-ли въ какомъ-либо другомъ предпріятіи можно такъ легко сдѣлаться хозяиномъ, какъ въ тайгѣ, хотя, съ другой стороны, хозяева здѣсь играютъ нерѣдко чисто номинальную роль. Весь доходъ съ предпріятія идетъ обыкновенно на уплату долга и процентовъ, чтобы имѣть возможность дѣлать новые долги, и такъ называемый «хозяинъ» иногда находится подъ стѣснительнымъ контролемъ кредитора, который вмѣшивается въ дѣла предпріятія и выдаетъ хозяину только опредѣленное содержаніе. Нерѣдко условія аренды настолько невыгодны, что сами по себѣ не даютъ возможности приступить къ какимъ-либо крупнымъ работамъ; теперешніе золотопромышленники, по приступая къ нимъ, или ищутъ золота въ бортахъ прежнихъ разрѣзовъ, или промываютъ вторично оставшіеся отъ прежнихъ временъ юфельные и галечные отвалы. Непосредственный предприниматель на нашемъ пріискѣ арендовалъ его уже изъ вторыхъ рукъ, получая за золотникъ промытаго золота всего три рубля, что, вмѣстѣ съ краткосрочностью аренды, принуждало быть въ высшей степени экономнымъ въ веденіи дѣла. Самыя работы въ тайгѣ значительно сократились, что повлекло къ уменьшенію заработной платы рабочихъ и къ изобрѣтенію цѣлой системы обирательства послѣднихъ. Продажа спирта и различныхъ товаровъ по непомѣрно высокимъ цѣнамъ вошли во всеобщее употребленіе.

Кромѣ двухъ — трехъ крупныхъ компаній, непосредственно ведущихъ дѣло черезъ своихъ довѣренныхъ, кромѣ арендаторовъ, между которыми попадаются весьма крупные и совсѣмъ мелкіе, въ тайгѣ встрѣчается еще классъ, такъ называемыхъ, золотнишныхъ артельщиковъ. Заручившись довѣріемъ пріисковаго управленія, подобный артельщикъ нанимаетъ нѣсколько человѣкъ рабочихъ и, получая содержаніе на себя и на нихъ изъ пріисковаго амбара, моетъ золото на бутарѣ, а потомъ сдаетъ его въ пріисковую контору за условленную плату съ золотника золота. Съ рабочими онъ расплачивается или помѣсячно, нанимая такъ называемыхъ окладныхъ, или же платитъ имъ тоже за золотникъ промытаго золота, оставляя извѣстный процентъ себѣ. Сдаются пріиски на золотники и непосредственно самимъ рабочимъ артелямъ, причемъ весь провіантъ они получаютъ изъ пріисковыхъ амбаровъ за высокую цѣну. Нѣкоторые пріиски обрабатываются въ настоящее время только золотнишниками, такъ какъ подобное веденіе хозяйства представляетъ для золотопромышленника меньше риска; на другихъ бываетъ только часть золотнишныхъ для добывки золота тамъ, гдѣ работы отъ компаніи не оплатились бы, напримѣръ — въ старыхъ, заброшенныхъ ортахъ, сохранившихъ среди развалинъ части золотоноснаго пласта. Среди рабочихъ не золотнишныхъ есть тоже свои подраздѣленія: общеконтрактные, нанимаемые съ задаткомъ, что ставитъ ихъ въ условія очень невыгодныя, и нанимаемые безъ задатка — окладные и отрядные, окладные получаютъ жалованье помѣсячно, отрядные — отъ сажени вскрыши, иногда же берутъ на себя подрядъ, напримѣръ — прокопать канаву, съ платою за всю работу. Для надзора за работами имѣются на каждомъ пріискѣ въ большомъ количествѣ служащіе, по большей части мѣщане изъ города, люди нерѣдко полуграмотные, а на болѣе крупныхъ пріискахъ, для надзора за порядкомъ, казаки.

Особыя условія пріисковаго труда въ пустынной мѣстности и самый составъ рабочихъ вызвали необходимость спеціальнаго для тайги законодательства и администраціи. Большею частью на пріиски нанимаются поселенцы, привлекаемые задаткомъ, который даетъ возможность погулять во всю ширь необузданной натуры. Подобные рабочіе становятся потомъ въ положеніе кабальныхъ и всѣми средствами стараются увернуться отъ бремени труда, легкомысленно ими на себя взятаго. Нигдѣ, кажется, нѣтъ такой недобросовѣстности въ исполненіи труда со стороны рабочихъ, какъ въ тайгѣ, тысячи увертокъ для уменьшенія «уроковъ». Рабочій, связанный контрактомъ, смотритъ на себя, какъ на невольника, и всѣми силами старается ослабить путы неволи, вплоть до побѣговъ изъ тайги. Его положеніе настолько напоминаетъ положеніе арестанта, что, какъ разсказываютъ (самъ я этого не видѣлъ), на нѣкоторыхъ пріискахъ дѣлались казармы съ рѣшетчатыми окнами, на ночь вносились «параши», двери запирались на замки и кругомъ казармы расхаживали часовые. Ненормальность отношеній между предпринимателемъ и рабочими вызвали необходимость въ крутыхъ мѣрахъ принужденія: всѣ усилія мѣстной администраціи направлены къ обузданію строптиваго духа рабочихъ. Званіе поселенца даетъ возможность подвергать рабочаго тѣлесному наказанію безъ суда, по усмотрѣнію администраціи, и наказаніе это въ большомъ ходу. Законъ, конечно, преслѣдовалъ въ этомъ случаѣ цѣли административныя, но практика примѣнила тѣлесное наказаніе къ хозяйственной сторонѣ дѣла. Послѣднее тѣмъ легче было сдѣлать, что администрація, оплачиваемая весьма скуднымъ содержаніемъ (горный исправникъ получаетъ отъ казны всего около 400 рублей въ годъ жалованья) состоитъ на иждивеніи золотопромышленниковъ. Находясь въ зависимости отъ нихъ, администрація не можетъ самостоятельно вмѣшиваться въ ихъ дѣла, но играетъ до извѣстной степени роль послушнаго ихъ орудія. Полиція обыкновенно но производитъ даже разбирательства вины рабочаго, часто довольствуется простою запискою отъ золотопромышленника, въ которой тотъ проситъ «внушить рабочему почувствительнѣе». Наказываютъ за лѣность, за невыходъ на работу, за дерзости служащимъ и хозяину, за побѣги, за умышленное притворство больнымъ. Многіе рабочіе дѣйствительно систематически притворяются больными, стараясь сбросить съ себя бремя контракта, хотя, съ другой стороны, золотопромышленники столь-же систематически подозрѣваютъ въ каждомъ больномъ притворщика. А стоитъ фельдшеру или доктору не признать рабочаго больнымъ, и послѣдній нерѣдко отправляется для леченія къ «шеулоконскому дядѣ», какъ именуютъ въ Южной тайгѣ исправника. Около резиденціи исправника,.на рѣкѣ Шеулоконѣ, имѣется отдѣльное помѣщеніе для наказанія розгами, «казачья», возлѣ котораго навалены цѣлыя груды измочаленныхъ розогъ. Законъ допускаетъ наказаніе для поселенцевъ въ количествѣ 25 ударовъ, но практика доводитъ это число до ста, до двухсотъ, прячемъ казаки не жалѣютъ усилій, такъ какъ, за ревностное исполненіе наказанія, получаютъ отъ золотопромышленника подарки. Что наказаніе достигаетъ цѣли, можно видѣть изъ тѣхъ славословій этому способу принужденія къ труду, какія нерѣдко случается слышать въ средѣ золотопромышленниковъ. По ихъ словамъ, розги дѣлаютъ больныхъ здоровыми, строптивыхъ послушными, а нерадивыхъ исправными. И дѣйствительно, розги доводятъ усилія рабочихъ до виртуозности, какъ онѣ же нѣкогда дѣлали безграмотныхъ крѣпостныхъ крестьянъ актерами, заучивавшими наизусть громадныя роли. Больные, изъ страха наказанія, усердно работаютъ въ душныхъ и смрадныхъ ортахъ, исполняя уроки, которые, казалось бы, едва подъ силу здоровымъ и сильнымъ людямъ.

Все это, конечно, создаетъ въ тайгѣ атмосферу въ высшей степени напряженную: въ рабочей средѣ бродитъ глухое недовольство, которое нерѣдко проявляется въ безпорядкахъ, массовыхъ побѣгахъ, насиліяхъ надъ служащими. «Здѣсь — говорилъ мнѣ разъ уполномоченный, указывая на дерущихся на дворѣ собакъ — даже собаки раздѣляются на два лагеря». Рабочіе смотрятъ на каждаго служащаго какъ на врага, ко всякой мѣрѣ, хотя бы ведущей къ улучшенію ихъ положенія, они относятся съ крайнимъ ожесточеннымъ недовѣріемъ. «Какъ-же, жди отъ васъ добра» — или думаютъ, или говорятъ они при всякомъ случаѣ. И нигдѣ, кажется, нѣтъ той трудности создать хорошія отношенія между собою, служащимъ, и рабочими, какъ здѣсь, въ этой атмосферѣ, наполненной враждою двухъ ненавидящихся лагерей. По словамъ рабочихъ, всякій служащій, прослуживъ немного въ тайгѣ, дѣлается «собакой», — и подобное мнѣніе въ сильной степени справедливо: рѣдкій служащій но озлобляется въ борьбѣ съ недобросовѣстностью, злобой и недовѣріемъ. Мнѣ приходилось разсуждать со старыми «служаками», какъ называютъ рабочіе служащихъ, и любопытно было видѣть, съ какою пѣною у рта они отзывались о рабочихъ, называя ихъ «животными» и «звѣрями». Нѣкоторые жаловались на ослабленіе дисциплины: «Прежде, говорили они, былъ все-таки порядокъ; чуть кто изъ рабочихъ сказался больнымъ, тутъ же его и драли на раскомандировкѣ казаки»… Въ тайгѣ нерѣдки случаи убійства или попытки на убійство служащихъ, обыкновенно во время работы, кайлою. Замѣчательно, что подвергшіеся этому служащіе не всегда бываютъ изъ худшихъ, часто даже это люди сравнительно хорошіе: такъ велико въ рабочихъ ослѣпленіе ненависти и такъ часто между ними встрѣчаются люди, неумѣющіе обуздывать вспышекъ гнѣва.

Но если не имѣть непосредственно соприкосновенія съ рабочими, вы и не замѣтите мрачныхъ сторонъ пріисковой жизни. Васъ побѣдитъ понемногу суровая, но своеобразно-прелестная природа, рабочее движеніе, раскинутое на громадныхъ пространствахъ, свободныя условія пріисковой жизни. Здѣсь нѣтъ, часто стѣснительныхъ, требованій приличія, люди выступаютъ свободнѣе и жизнь течетъ веселѣе. Проѣзжаютъ десятки верстъ верхомъ, на свѣжемъ и чистомъ воздухѣ, среди живописныхъ видовъ, чтобы посѣтить знакомаго, и собравшееся маленькое общество веселится отъ всей души. Впрочемъ, есть одна особенность въ жизни пріисковаго общества — оно но столь демократично, какъ общество енисейское. Когда въ Енисейскѣ общество прихотливо смѣшивается, и рядомъ съ богатымъ золотопромышленникомъ, вы можете увидѣть ремесленника, народную учительницу и т. д., въ тайгѣ оно представляетъ тѣсно замкнутые кружки, въ которые трудно проникнуть, хотя, казалось-бы, гдѣ же и быть демократизму, какъ не здѣсь, гдѣ вчерашній писарь или конюхъ дѣлается сегодня богатымъ золотопромышленникомъ. Между тѣмъ, существуетъ нѣкоторая грань между золотопромышленниками и служащими — грань, которую, по всей вѣроятности, создаетъ общераспространенный въ тайгѣ духъ дисциплины.

III.

Пріискъ, гдѣ я былъ служащимъ, во многихъ отношеніяхъ представлялъ лучшія условія, чѣмъ многіе другіе пріиски. Начать съ того, что онъ принадлежалъ человѣку образованному и честному, пользовавшемуся самою лучшею репутаціей какъ въ тайгѣ, такъ и въ городѣ. Служащими на пріискѣ были люди, представляющіе, въ тайгѣ, несомнѣнно лучшій элементъ. Дѣла на пріискѣ велись въ очень скромныхъ размѣрахъ, почему персоналъ служащихъ былъ очень незначителенъ: уполномоченный, управляющій, матеріальный, смотритель машины (это мѣсто занялъ я) и нарядчикъ, составляющій нѣчто среднее между служащимъ и рабочимъ.

На обязанности уполномоченнаго лежитъ наемка рабочихъ, заготовленіе всего необходимаго для дѣла, и общій надзоръ за всѣмъ на пріискѣ. Горной частью завѣдуетъ управляющій или иначе становой, какъ выражаются въ тайгѣ. Обыкновенно эту должность занимаютъ практики, познакомившіеся съ горнымъ дѣломъ практически, во время долгой службы на пріискахъ; изъ нихъ, случается, выходятъ управляющіе, очень дѣльные, хотя вообще горное дѣло ведется въ Сибири неудовлетворительно — «по стопамъ древнихъ мудрецовъ», какъ выражался одинъ знакомый мнѣ полякъ — золотопромышленникъ. Матеріальный завѣдуетъ хозяйственною частью, выдаетъ припасы людямъ, а на мелкихъ пріискахъ, какъ то было и у насъ, ведетъ еще отчетность, соединяя въ своей особѣ и конторщика. Всѣ эти должности занимали у насъ люди сравнительно развитые, съ которыми можно было поговорить, поспорить, хотя при этомъ по обходилось, конечно, и безъ непріятностей, неизбѣжныхъ при однообразіи жизни въ глуши. Совсѣмъ къ другому обществу принадлежалъ нарядчикъ, бывшій рабочій, и даже неграмотный, представлявшій собою удивительно характерную фигуру стараго таежнаго волка. Лицо, покраснѣвшее отъ вѣтровъ и спирта, тусклый взглядъ неопредѣленнаго цвѣта глазъ, носъ съ горбиною и опускающіеся книзу усы — придавали ему выраженіе запорожца, какіе встрѣчались на лубочныхъ картинкахъ; къ этому слѣдуетъ прибавить «правилку», большую желѣзную палку, съ какими ходятъ въ тайгѣ многіе служащіе (она служитъ для измѣренія уроковъ), и шубу, покрытую смоляными пятнами отъ ортоваго лѣса. Главное назначеніе нарядчика состоитъ въ отправленіи рабочихъ на занятія, почему его называютъ иначе «будилкою»; притомъ онъ у насъ исполнялъ еще должность смотрителя ортъ. Женское общество на нашемъ пріискѣ было весьма скудно: состояло только изъ жены служащаго, сожительницы другого служащаго и нѣсколькихъ служанокъ.

Нужно здѣсь замѣтить, что нельзя прилагать европейскаго аршина къ таежнымъ отношеніямъ. Половыя отношенія здѣсь по прячутся стыдливо, и бракъ далеко не такъ распространенъ, какъ въ Европѣ. Вы встрѣтите въ тайгѣ, въ городѣ, въ окружающихъ деревняхъ, вполнѣ узаконенный общественнымъ мнѣніемъ конкубинатъ, до того узаконенный, что сожительница нерѣдко носитъ названіе «жены»; въ тайгѣ въ послѣднемъ отношеніи дѣлаютъ иногда различіе, именуя сожительницу «хозяйкою» — титулъ чуть-чуть менѣе почетный «жены». Внѣбрачныя отношенія настолько распространены, что рѣдко даже въ средѣ рабочихъ можно встрѣтить законную жену. Характерно еще то, что женщины здѣсь положительно продаются законными мужьями, и никого это не шокируетъ. Только новый въ тайгѣ человѣкъ, въ родѣ меня, поражается, когда слышитъ разсужденія рабочихъ о томъ, что такой-то «купилъ» жену за 15 рублей и 5 бутылокъ спирту, или выигралъ въ карты, а другой «продалъ» свою служащему за 150 рублей и новый азямъ. Нарядчикъ серьезно увѣрялъ меня, что продажа скрѣпляется даже въ канцеляріи горнаго исправника, принимая, быть можетъ, за нѣчто въ родѣ контракта выдачу мужемъ женѣ вида на отдѣльное жительство. Нерѣдко служащіе пріобрѣтаютъ такимъ образомъ женъ у рабочихъ, нерѣдко просто живутъ съ женами рабочихъ, и легальный мужъ вмѣстѣ съ подобнымъ служащимъ и женою переходитъ съ пріиска на пріискъ, какъ непріятное дополненіе семейнаго очага. Многіе хозяева, служащіе, довѣренные, берутъ себѣ «хозяекъ» изъ публичныхъ домовъ Енисейска; случается, что проститутки дѣлаютъ такимъ образомъ блестящія карьеры, такъ какъ сожительство нерѣдко подъ старость оканчивается бракомъ. Слѣдуетъ замѣтить, что мужчины, живущіе съ подобными женщинами, не въ состояніи возвысить ихъ до себя, но сами неизбѣжно опускаются и пошлѣютъ. Бабы составляютъ одну изъ язвъ пріисковой жизни: развращенныя, грубыя, онѣ находятся въ вѣчной войнѣ, распространяя одна о другой непристойныя сплетни, ссоря между собою мужчинъ. Одна, напримѣръ, утверждаетъ, будто только она вѣрна любовнику, другая, что отдается по крайней мѣрѣ открыто, третья, что живетъ только съ мужемъ и съ любовникомъ — и все это даетъ имъ, по ихъ мнѣнію, право обзывать себя взаимно «потаскушками». На пріискахъ онѣ играютъ видную роль, особенно сожительницы довѣренныхъ: онѣ выдаютъ рабочимъ «порціи», принимаютъ «старательское» золото за спиртъ, нерѣдко обнаруживаютъ желаніе управлять. Ихъ положеніе въ остальныхъ женщинахъ возбуждаетъ зависть: каждая служанка, чуть — чуть получше собою, мечтаетъ сдѣлаться сожительницею служащаго и занимается своимъ дѣломъ спустя рукава, почему достать хорошую прислугу на пріискѣ очень трудно.

Рабочихъ я увидалъ въ первый же день по пріѣздѣ, и на первый разъ впечатлѣніе было но изъ пріятныхъ. Въ это время они возвращались изъ ортъ, почему кожа ихъ лицъ была покрыта матовой блѣдностью, глаза тусклы: одѣтые въ порванные азямы, въ сапогахъ, покрытыхъ глиной, они по своей внѣшности, напоминали группу нищихъ. На пріискѣ было всего около 40 рабочихъ, большею частью поселенцевъ. Присмотрѣвшись къ нимъ ближе, подъ общею, неказистою внѣшностью, открываешь въ ихъ средѣ изумительное разнообразіе типовъ, заставляющее воскликнуть невольно: «какая смѣсь одеждъ и лицъ»! — впрочемъ, на этотъ разъ больше лицъ. Вотъ короткошейный, здоровый татаринъ, съ мускулистымъ тѣломъ и добродушнымъ лицомъ; вотъ познанскій полякъ, когда-то бывшій прусскій кавалеристъ, съ огненными какъ уголь глазами; вотъ хохолъ, съ характернымъ лицомъ южно-русса, сибирякъ, литвинъ и т. д. По большей части, это безшабашный народъ, привлеченный въ тайгу желаніемъ покутить на полученный задатокъ, вполнѣ свыкшійся со своею «вольною каторгой». Здѣсь многіе изъ нихъ живутъ по 12—15 лѣтъ, изъ года въ годъ совершая грандіозные кутежи, чтобы потомъ, въ теченіе года, роптать на тяжесть работы. Выпить — ихъ главная слабость и единственное наслажденіе. За спиртъ рабочіе приносятъ старательное золото, дѣлаютъ, въ качествѣ мастеровыхъ, починки, въ рабочіе дни просятъ выпить «съ устатку», въ льготные — «по случаю отдыха», а послѣ жесточайшаго тѣлеснаго наказанія пользуются случаемъ испросить «рюмочку». Многіе изъ нихъ давно не платятъ никакихъ податей, по своей безпаспортное^ живутъ кабальными все на одномъ и томъ же пріискѣ. Иногда виною этого бываютъ сами золотопромышленники, которые — или по неимѣнію до сдачи золота денегъ, или даже умышленно — не высылаютъ за рабочаго податей и денегъ на паспортъ, а тотъ потомъ, по неимѣнію вида, не можетъ наняться въ другомъ мѣстѣ, или же принужденъ искать такихъ хозяевъ, которые нанимаютъ безпаспортныхъ, при чемъ, конечно, на условіяхъ весьма невыгодныхъ для рабочаго, въ виду риска. Есть и такіе хозяева, гдѣ рабочіе но выходятъ никогда изъ долга; весь заработокъ уходитъ на спиртъ, который свободно продается у подобныхъ хозяевъ; замѣчательно, что рабочіе объ этихъ хозяевахъ отзываются весьма благодушно.

Работъ въ первые дни по прибытіи мнѣ не пришлось видѣть, потому что насталъ праздникъ Пасхи, празднуемый три дня на пріискахъ въ числѣ немногихъ другихъ. Празднуютъ еще два дня Рождества, одинъ день Троицы, и больше не полагается никакихъ праздниковъ, ни даже воскресныхъ дней; прежде въ эти дни работали съ увеличенною платою, но теперь и это почти вышло изъ моды. Въ мѣсяцъ полагается рабочимъ одинъ льготный день, иногда отбываемый одновременно всею артелью, иногда, какъ то было у насъ, то тѣмъ, то другимъ рабочимъ по очереди. Почти каждый рабочій, кромѣ этого, остается разъ или два въ мѣсяцъ больнымъ; нѣкоторыя компаніи, какъ то дѣлала наша, смотрятъ на это сквозь пальцы, понимая, что надо же рабочему отдохнуть; другія преслѣдуютъ строго притворныя болѣзни, отправляя за нихъ къ исправнику. Больнымъ жалованье не выдается, но содержаніе полагается, хотя и въ уменьшенномъ размѣрѣ: вмѣсто 1 ¹/₄ фунта въ день — только фунтъ мяса или солонины. На большихъ пріискахъ существуютъ больницы, на другихъ, какъ то было и на нашемъ, подъ больницу отводятъ номинально комнату въ казармѣ, хотя иногда больные совершенно и не лежатъ тамъ. Фельдшеръ полагается обязательно для каждаго пріиска, а мелкіе нанимаютъ сообща одного на нѣсколько пріисковъ. Иногда это фельдшера только по названію — изъ бывшихъ при больницѣ сторожей, или просто изъ мелкихъ служащихъ. У насъ былъ настоящій фельдшеръ съ одного изъ крупныхъ пріисковъ, завѣдывавшій при томъ больничною частью и на многихъ мелкихъ. Обязанный объѣхать всѣ эти пріиски, онъ нигдѣ не останавливался долго. Разъ утромъ я видѣлъ осмотръ больныхъ: фельдшеръ сидѣлъ на маленькихъ саночкахъ, а двое больныхъ шагахъ въ пяти стояли поодаль. «Вотъ этотъ боленъ, а этотъ притворяется» — говорилъ удивительный діагностъ, тыча въ рабочихъ пальцемъ. Вскорѣ этого фельдшера смѣнили, пригласивъ на его мѣсто ссыльнаго за возстаніе поляка, бывшаго студента Кіевскаго университета. Этотъ былъ совсѣмъ въ другомъ родѣ: маленькаго роста, сгорбленный, облысѣвшій, хотя ему было немногимъ больше сорока лѣтъ, онъ представлялъ собою весьма комическую фигуру, какія встрѣчаются только въ глухой провинціи, но сердце у него было золотое. Больныхъ онъ осматривалъ очень внимательно, лечилъ прилежно, хотя и дешевыми, самодѣльными лекарствами (онъ самъ получалъ за операцію 120 рублей при своихъ лекарствахъ). Его постоянно можно было видѣть на худой клячѣ, настоящемъ Россинантѣ, разъѣзжавшимъ въ разныхъ направленіяхъ по тайгѣ.

На нашемъ пріискѣ собрались люди болѣе или менѣе образованные, при томъ пришлые въ Сибирь, почему онъ не могъ дать вполнѣ яснаго представленія о порядкахъ, существующихъ на другихъ пріискахъ, ни о таежномъ обществѣ вообще. Между тѣмъ ежедневныя, неустанныя занятія почти но позволили мнѣ познакомиться съ этимъ обществомъ: выѣхать съ пріиска на другіе мнѣ пришлось всего раза три — четыре за всю операцію. Первый разъ, на праздникахъ, я былъ у письмоводителя исправника, гдѣ собралось весьма маленькое общество, изъ двухъ-трехъ писарей, изъ золотопромышленника, служащихъ. Всѣ пили изрядно, разговаривали о золотопромышленности, и всѣ на этотъ разъ скучали. Замѣчу, между прочимъ, что письмоводитель играетъ въ тайгѣ очень видную роль, такъ какъ онъ ведетъ всѣ дѣла, благодаря тому, что исправники предпочитаютъ только подписывать. Происходя изъ казаковъ, поселенцевъ, мелкихъ полицейскихъ писцовъ, письмоводители обыкновенно кончаютъ тѣмъ, что дѣлаются крупными золотопромышленниками. Среди золотопромышленниковъ есть нѣсколько бывшихъ письмоводителей, и одинъ изъ нихъ состоитъ въ компаніи съ бывшимъ рабочимъ-спиртоносомъ; эти компаньоны захватили въ настоящее время въ свои руки чуть-ли не половину тайги. Происхожденіе вообще золотопромышленниковъ бываетъ иногда весьма темное, и въ исторіи ихъ обогащенія спиртъ играетъ выдающуюся роль: служащіе подъ стать этимъ полуграмотнымъ хозяевамъ. На ихъ пріискахъ кулачная расправа примѣняется не только по отношенію къ рабочимъ, но и къ служащимъ. Однажды на одинъ изъ пріисковъ, гдѣ служилъ мой знакомый, прибѣжалъ служащій съ сосѣдняго пріиска, спасаясь отъ своего хозяина, который, по его словамъ, билъ его «и въ морду и въ шею», а потомъ, разсвирѣпѣвъ, двѣ версты гнался за нимъ. Конечно, такіе дикіе нравы встрѣчаются только у такъ называемыхъ «жигановъ», но ими въ настоящее время кишитъ чуть-ли не вся тайга.

Кстати, при окончаніи этой главы, чтобы потомъ перейти къ описанію рабочей таежной жизни, скажу еще нѣсколько словъ о празднованіи Пасхи. Въ тайгѣ сохранилась внѣшность патріархальныхъ отношеній: для рабочихъ приготовили на дворѣ столъ съ куличами и яйцами, и утромъ, въ день праздника, уполномоченный и служащіе вышли христосоваться, раздавая рабочимъ «порціи». Нѣкоторые изъ рабочихъ выпили за непьющихъ, другіе выпросили сейчасъ же одну за другой три положенныя въ праздничные дни порціи, достали спирту гдѣ-то на сторонѣ, и многіе были пьяны. Въ нѣкоторыхъ казармахъ играли странствующіе музыканты и плясали безшабашныя таежныя женщины, время отъ времени происходили драки. Драки обыкновенно сопровождаютъ праздничные дни, кончаясь нерѣдко убійствами, и причиною ихъ бываетъ ревность, усиливаемая недостаткомъ въ тайгѣ женщинъ. Къ уполномоченному и управляющему поминутно являлись толпою рабочіе, выпрашивая спирту, или же кто-либо прибѣгалъ сообщить, что вотъ тамъ-то дерутся. На другой день половина команды осталась въ казармѣ по болѣзни.

— Праздники — говорилъ мнѣ по этому поводу управляющій — должны бы по настоящему служить для рабочаго отдыхомъ, а между тѣмъ безъ нихъ рабочіе чувствуютъ себя лучше и здоровѣе. На праздникахъ половина спивается, а потомъ цѣлую недѣлю не можетъ оправиться отъ пьянства.

— Быть можетъ это потому — замѣтилъ я — что праздники бываютъ слишкомъ рѣдко — и замѣтилъ, мнѣ кажется, основательно.

IV.

Въ разныя времена года происходятъ въ тайгѣ и различныя занятія. Приготовительныя занятія, «развѣдка», посредствомъ такъ называемой «шурфовки» и «штрековъ», производится осенью и зимою. Шурфами называютъ глубокія квадратныя ямы, каждая сторона которыхъ равняется тремъ аршинамъ (шурфы меньшихъ размѣровъ называютъ «язенками»), а поверхность, слѣдовательно, квадратной сажени; выкапываемыя съ цѣлью достать подъ торфомъ для пробы золотосодержащаго песку и опредѣлить толщину и направленіе пласта. Осенняя шурфовка дѣлается поздней осенью, когда, вслѣдствіе наступающихъ морозовъ, останавливается промывка; изъ шурфовъ въ это время выкачиваютъ почвенную воду посредствомъ ручныхъ помпъ. Зимняя шурфовка дѣлается съ «выморозкой»: прокапываютъ землю, разогрѣвая, до незамерзшаго мѣста, оставляютъ замерзать, потомъ, разогрѣвъ осторожно дно, копаютъ дальше, а потомъ опять оставляютъ замерзать и т. д. Такимъ образомъ, замерзшія стѣнки шурфа но позволяютъ просачиваться почвенной водѣ. Линіи шурфовъ идутъ поперечно, въ извѣстномъ разстояніи одна отъ другой, по изслѣдуемой долинѣ. «Штреками» называютъ углубленія въ бортахъ старыхъ разрѣзовъ, сдѣланныя съ тѣмъ, что-бы очистить «пластъ» для изслѣдованія отъ осунувшагося сверху торфа. Когда пластъ найденъ, его извлекаютъ изъ земли — или посредствомъ «вскрыши», снимая сверху торфяной пластъ, или посредствомъ «ортъ», проводимыхъ отъ бортовъ разрѣзовъ вглубь; иногда, при очень значительной глубинѣ, орты замѣняются «шахтами», отличающимися отъ первыхъ тѣмъ, что входъ въ нихъ идетъ по горизонтально, а вертикально, и пески извлекаютъ не въ тачкахъ, а бадьями. Вскрышныя работы происходятъ только весною и лѣтомъ, а ортовыя и шахтовыя — и зимою. Промывка, какъ требующая воды, можетъ производиться только лѣтомъ, когда вода не замерзаетъ.

На нашемъ пріискѣ происходили въ то время зимнія ортовыя работы, на которыя мнѣ пришлось отправиться по окончаніи праздниковъ. Разрѣзъ отстоялъ съ версту отъ стана, а на пути попались еще два старыхъ разрѣза и множество отваловъ. Прежде этотъ разрѣзъ былъ затопленъ водою, которую спустили, при началѣ работъ, посредствомъ «штольни», въ другой сосѣдній разрѣзъ, изъ котораго вода сбѣгала по нарочно устроенной, глубокой канавѣ въ Мурожную. На первый разъ, и въ это время года, разрѣзъ произвелъ на меня непріятное впечатлѣніе. Въ глубинѣ его проходила грязная, оттаявшая дорога, по ней тянулись, утопая въ грязи, лошади, кричали и ругались возчики. Въ одномъ изъ бортовъ виднѣлись темными дырами отверстія ортъ, укрѣпленныя «щитами», двумя толстыми бревнами съ перекладинами вверху, чтобы сверху не осыпалась земля. Изъ отверстій ортъ выползали, какъ муравьи, люди въ лохмотьяхъ, катившіе по «выкатамъ» (продольнымъ доскамъ) тачки съ пескомъ, чтобы свалить ихъ въ таратайки. Песокъ вывозился изъ разрѣза въ таратайкахъ и сваливался въ отвалы, высокіе холмы, которые предстояло промыть на машинѣ лѣтомъ. Недалеко отъ входовъ въ орты была навалена куча бревенъ, при нихъ работало двое зарубщиковъ, приготовляя ортовый лѣсъ. Нѣсколько въ сторонѣ виднѣлись отверстія старыхъ ортъ, сдавленныя землею, съ покачнувшимися щитами.

Въ сопровожденіи нарядчика, я вошелъ въ орту и съ непривычки пробирался ощупью по наложеннымъ на полу доскамъ, «выкатамъ», поминутно спотыкаясь и стукаясь головою объ осѣвшій потолокъ; иногда приходилось плотно жаться къ сырой стѣнкѣ, чтобы дать проходъ тачкамъ. Корридоры освѣщены скупо разставленными въ разныхъ мѣстахъ свѣчными огарками, и нужно пробыть въ ортѣ съ полчаса, чтобы свыкнуться съ ихъ тусклымъ свѣтомъ. Стѣнки корридоровъ состоятъ изъ лѣсинъ, около четверти въ діаметрѣ, называемыхъ стойками, на которыя кладутся поперечныя бревна, огнива; потомъ еще особые рабочіе кладутъ подъ огнива продольно, по краямъ потолка, подхваты, толстыя бревна, около полуаршина въ діаметрѣ, укрѣпляемыя на такихъ же толстыхъ столбахъ^[2]. Главный корридоръ, отъ котораго идутъ въ стороны другіе, называется проходная орта, а другіе — номерами, такъ какъ всѣ они обозначаются извѣстнымъ номеромъ, написаннымъ на дощечкѣ, прибитой кверху. Корридоры образуются естественнымъ путемъ, при самомъ добываніи песковъ. Въ стѣнкѣ проходной дѣлается просѣчка: вынимаютъ лѣсъ и добываютъ песокъ, отъ чего образуется такъ называемый забой, мѣсто, гдѣ производится работа, а забой этотъ, углубляясь все дальше и дальше, превращается въ корридоръ. Доходя до забоя, видишь въ неровномъ, колеблющемся свѣтѣ сальной свѣчи человѣка въ лохмотьяхъ, долбящаго ожесточенно твердую землю кайлою; землю онъ кладетъ въ тачку, а другой, его подкатчикъ, выкатываетъ ее изъ орты вонъ. Вышина забоя была у насъ два аршина восемь вершковъ, ширина три съ половиною аршина, а на урокъ задавали выкопать въ глубь пять четвертей. Подвигаясь впередъ, забойщикъ долженъ немедля ставить «станки», какъ называютъ стойки и огнива вмѣстѣ, потому что сверху можетъ осыпаться земля, часто съ огромными камнями, и придавить рабочаго. Рабочіе обыкновенно какъ можно дольше отлагаютъ постановку лѣса, торопясь окончить урокъ, почему служащій долженъ быть очень бдителенъ въ этомъ отношеніи. Существуетъ также множество способовъ кражи урока: если, напримѣръ, смотритель вздумаетъ въ длинномъ забоѣ мѣрить урокъ отъ послѣдней стойки прежняго урока, рабочіе тѣснѣе сбиваютъ балдою прежнія стойки. Поэтому, принято мѣрить урокъ отъ подхвата или отъ края видимой изъ за стойки землистой стѣнки; но въ первомъ случаѣ рабочіе, случается, подпиливаютъ подхваты, а во второмъ удлиняютъ стѣнку забоя, набивая искусственно земли при стойкѣ.

Все это разсказывалъ мнѣ нарядчикъ, въ высшей степени озлобленный на рабочихъ, когда мы съ нимъ, согнувшись, пробирались среди перекрещивающихся корридоровъ орты. Нѣкоторые корридоры сильно осѣли подъ напоромъ верхнихъ пластовъ, въ иныхъ чуть держались сдвинутыя мѣста и поломанныя стойки; мѣстами вода глубоко залила полъ изъ каналовъ, проведенныхъ подъ выкатами, и при каждомъ шагѣ брызгала и хлестала изъ подъ досокъ. Часто намъ приходилось пробираться чуть не ползкомъ, особенно, когда нарядчикъ завелъ меня въ старыя, уже заброшенныя орты. Какая картина разрушенія! Огнива сломались въ серединѣ и потолки висѣли утломъ, стойки, переломанныя пополамъ, чуть держались, мѣстами, выбитыя, лежали на землѣ; мѣстами были поломаны даже толстые подхваты, а столбы сворочены въ сторону. У меня кружилась голова и захватывало духъ отъ спертаго воздуха, наполненнаго запахомъ гнили, смолы и сырости. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ свѣчи, по недостатку вентиляціи, чуть-чуть горѣли. Чтобы оправиться, я сѣлъ на камни, наваленныя грудою въ концѣ проходной. По проходной, точно звѣздочки, горѣли въ разныхъ мѣстахъ сальныя свѣчи, и ври тускломъ ихъ свѣтѣ рабочіе въ лохмотьяхъ, согбенные вдвое, выползали изъ боковыхъ корридоровъ, и тачки съ тихимъ журчаньемъ катились по выкатамъ. Изрѣдка къ нарядчику подходилъ рабочій, требуя свѣчи: тогда начинались споры, обвиненія въ кражѣ. Рабочіе дѣйствительно крадутъ свѣчи, и обязанность слѣдить за этимъ составляетъ одну изъ непріятныхъ сторонъ должности смотрителя ортъ.

Я вышелъ изъ орты ошеломленный и съ чувствомъ облегченія вдыхалъ въ себя свѣжій, морозный воздухъ. Впослѣдствіи, мнѣ часто приходилось бывать въ ортахъ, иногда замѣняя заболѣвшаго смотрителя, — я свыкся съ ними и уже свободно оріентировался среди ортовыхъ корридоровъ. Спеціально на моей обязанности, по отношенію къ ортамъ, лежало — быть при промывкѣ ортовыхъ пробъ. Пробы, для опредѣленія содержанія золота въ 100 нудахъ песку, берутся иногда каждый день, но у насъ онѣ брались черезъ день. Набираютъ для этого земли въ двѣ ендовки, деревянные ящики, куда входитъ по два съ половиною пуда песковъ. При окончаніи рабочимъ урока, накапливаютъ песковъ въ одну ендовку съ верхней половины стѣнки забоя, а въ другую — съ нижней. Если вверху оказывается больше золота, то на другой день рабочій подымается при работѣ вверхъ, а если въ нижней больше — опускается понемногу внизъ; при очень небольшомъ содержаніи, забой забрасывается совершенно. Пробное золото промывалось въ такъ называемой промывальнѣ, маленькой избушкѣ на днѣ стараго разрѣза, гдѣ лѣтомъ устраивалась баня, а зимою стоялъ важгертъ. Устройство важгерта, этого первобытнаго снаряда для промывки, весьма просто: онъ представляетъ собою ящикъ или желобъ, но знаю какъ выразиться, шириною больше двухъ аршинъ, съ тремя стѣнками, въ верхней части котораго, головкѣ, устроена загородка изъ доски, дворикъ, куда вливается желобомъ изъ ручья вода и черезъ край загородки ровно стекаетъ по важгерту. При промывкѣ, пески изъ ендовки выбрасываютъ въ головкѣ важгерта, разрыхливаютъ и опять подымаютъ вверхъ гребкомъ (доскою съ острыми краями на длинномъ шестѣ), пока песокъ и илъ не снесутся понемногу водою, а въ головкѣ останется только золото со шлихомъ; послѣдній отдѣляется отъ золота маленькою дощечкою и пальцемъ. Промывка золота составляетъ особую спеціальность и искуссные промывальщики рѣдки, хотя всякій рабочій умѣетъ промывать кое-какъ, напрактиковавшись при промывкѣ старательскаго и краденаго золота.

На каждомъ пріискѣ во многихъ мѣстахъ находятся прежніе юфельные и галечные отвалы, иногда со сноснымъ содержаніемъ золота, благодаря небрежной промывкѣ; есть также старыя, заброшенныя орты, гдѣ столбиками остались части золотоноснаго пласта. Все это даетъ рабочему возможность заниматься въ свободное отъ работы время промывкою золота, которое сдается потомъ въ контору въ качествѣ старательскаго. Впрочемъ, большею частью золото это бываетъ краденое — или изъ ортоваго забоя, изъ разрѣза, когда рабочій замѣтитъ во время работы богатый прожилокъ золота, или изъ машиннаго канала (проводимаго подъ важгертомъ, гдѣ окончательно промывается золото), когда сносъ значителенъ, нерѣдко съ чужого пріиска. Сами рабочіе добываніе подобнаго золота ничуть не считаютъ кражею, какъ русскій крестьянинъ не считаетъ кражей порубку въ чужомъ лѣсу. На всѣ ваши упреки рабочій отвѣтитъ равнодушно: «развѣ золото хозяинъ сѣялъ: золото земля родитъ, не онъ его сѣялъ». У хозяевъ, съ своей стороны, существуетъ своеобразный взглядъ на пріемъ краденаго: почти никто изъ нихъ не откажется принять завѣдомо краденое золото, даже зная у кого оно украдено, хотя тотъ же хозяинъ нерѣдко предостережетъ своего сосѣда, что «вотъ-де у васъ мои рабочіе крадутъ золото». Иногда думается, будто на пріискахъ господствуетъ утилитарная мораль дикихъ: «хорошо — если я украду, нехорошо — если у меня украдутъ», а отношенія пріисковъ между собою напоминаютъ отношенія другъ къ другу дикихъ племенъ съ родовымъ началомъ. Почти всякій хозяинъ приметъ не только краденое золото, но и краденые съ сосѣдняго пріиска инструменты — ломати, кайлы и выдастъ за нихъ рабочему спиртъ въ соотвѣтственномъ количествѣ. И подите, толкуйте подобнымъ людямъ, что это нехорошо: они посмотрятъ на васъ удивленно, съ видомъ полнаго непониманія, и развѣ отвѣтятъ только, что вѣдь формально они но знаютъ — краденое это, или найденное.

Работы сначала начинались у насъ часа въ три утра, какъ на всѣхъ сосѣднихъ пріискахъ, но потомъ, въ виду того, что рабочіе довольно рано кончали уроки, стали будить между четырьмя и пятью. Существуетъ, впрочемъ, удивительная разница въ силахъ, быстротѣ и умѣньи между отдѣльными рабочими: нѣкоторые оканчивали урокъ иногда даже до обѣда, т. е. до 12 часовъ, когда другіе копались часовъ до семи вечера и, случалось, даже не оканчивали урока, потому что нѣтъ большого разсчета оставлять въ ортѣ одинъ забой, такъ какъ на проходной пришлось бы для одного тратить слишкомъ много свѣчъ. Плата за работу, въ виду неодинаковости работы, весьма различна, хотя зимою для всѣхъ ничтожна. Самую большую получаютъ забойщики, подкатчики, конюхи и плотники — отъ 8 до 10 рублей, а въ весенній мѣсяцъ, апрѣль — отъ 10 до 12; остальные рабочіе получаютъ въ зимніе мѣсяцы 6 рублей, въ весенній — 8. Лѣтомъ, плата, въ виду увеличенія уроковъ (въ ортахъ задавали шесть четвертей), а главное — трудности достать рабочихъ, значительно увеличивается: для рабочихъ первой категоріи она доходитъ до 22, а второй — до 15 руб. Но нужно замѣтить, что плата вписывается общеконтрактному рабочему поденно (мѣсяцъ считается 30 дней), почему онъ не получаетъ платы за льготные дни, во время болѣзни, а также не всегда одинаковую, потому что одинъ и тотъ же рабочій переводится по мѣрѣ надобности, на различнаго разряда работы, сегодняшній забойщикъ завтра можетъ сдѣлаться подкатчикомъ и обратно. Размѣръ платы значительно при этомъ уменьшается необходимостью брать товары изъ пріисковой лавочки, въ которой существуютъ непомѣрно-высокія цѣны.

Устройство пріисковыхъ лавокъ вызвано было необходимостью доставлять рабочимъ припасы, не входящіе въ счетъ ихъ положенія, въ мѣстности безлюдной и дикой. Теперь уже кой-гдѣ появились частныя лавочки, разъѣзжаютъ торговцы, притомъ рабочему не воспрещаютъ покупать и на чужихъ пріискахъ, но торговая монополія удерживается въ рукахъ золотопромышленниковъ, благодаря тому, что рабочіе плату получаютъ только въ концѣ операціи, по сдачѣ золота, а до тѣхъ поръ принуждены брать все въ кредитъ. Хозяева сами берутъ товары въ кредитъ у городскихъ торговцевъ, съ платою процентовъ (у насъ платилось 12 %), а если къ этому прибавить стоимость провоза, то и имъ товары не обходятся дешево. По закону, на товары утверждается такса, въ основаніе которой принимаются справочныя енисейскія цѣны и стоимость провоза; но все это только въ теоріи, такъ какъ на практикѣ къ исправнику даже не посылаютъ на утвержденіе пріисковыхъ цѣнъ; на различныхъ пріискахъ онѣ весьма различны. Болѣе употребительные предметы облагаются громаднымъ процентомъ: сахаръ у насъ стоилъ 50 коп., кирпичъ чаю — 1 р. 60 к., тысяча спичекъ — 15 коп., фунтъ махорки — 50 к., масла фунтъ — 50 к., мыла ³/₄ фунта — 45 коп., бродни — 3 р., головки къ нимъ — 1 р. 60 к., подошвы — 1 р. 5 к., рукавицы — 75 к., варешки — 35 к., простыя ситцевыя рубахи — 2 р. 15 к. По положенію, рабочему даютъ въ мѣсяцъ — 2 ¹/₂ пуда ржаной муки, 1 фунтъ сала, крупы 7 ¹/₂ фунтовъ, соли — 3 ¹/₂ фунта, мяса въ день — 1 ¹/₄ фунта; на жену рабочаго выдается, за особую плату, два пуда муки и 7 ¹/₂ фунтовъ крупы въ мѣсяцъ. Расходы рабочаго достигаютъ (особенно вслѣдствіе дороговизны одежды), при самой большой осмотрительности, до 8—9 рублей въ мѣсяцъ, почему онъ неизбѣжно за зиму остается въ долгу. Я помню, какое на меня произвело непріятное впечатлѣніе, когда я увидалъ разъ одного рабочаго, который въ концѣ мѣсяца, разсматривая «листикъ», говорилъ другому: «вотъ поди-жъ ты, каково, кажется, прилежно работалъ, а выходитъ 30 рублей долженъ остался». Я быстро прошелъ мимо, и съ непривычки мнѣ казалось, что я самъ принадлежу къ шайкѣ мошенниковъ, стакнувшихся обирать этихъ большихъ дѣтей.

V.

Съ наступленіемъ весны, десять рабочихъ изъ числа сорока перешли въ разрядъ золотнишныхъ. Ожидали, что ихъ число еще увеличится приходомъ другихъ, но въ этомъ году никто больше не пришелъ. Золотнишные, раздѣлившись на три артели, изъ которыхъ каждая выбрала своего старосту, приступили къ работамъ.

Золотнишные также заключаютъ контрактъ, какъ и общіе. Въ ихъ контрактѣ опредѣляется величина платы за золотникъ (на нашемъ пріискѣ два рубля), плата за инструменты, лошадь, всѣ отношенія къ управленію. Золотнишные сами обязаны найти себѣ мѣсто для промывки, но въ случаѣ надобности управленіе можетъ ихъ съ этого мѣста согнать. Они платятъ обязательно за инструменты (у насъ 10 рублей въ мѣсяцъ), хотя бы никакихъ инструментовъ по брали, въ случаѣ надобности должны брать лошадь отъ компаніи, такъ какъ имѣть свою собственную не дозволяется; иногда, впрочемъ, если это выговорено въ контрактѣ, золотнишные работаютъ на своихъ собственныхъ лошадяхъ. Продовольствіе, товары изъ пріисковой лавки, лошади — все это стоитъ очень дорого, и заработокъ золотнишныхъ, часто по внѣшности значительный, сводится къ ничтожной суммѣ; иногда, чтобы уменьшить ихъ заработокъ, съ нихъ берутъ еще произвольные штрафы и вычеты. На нѣкоторыхъ пріискахъ, въ случаѣ, если мѣсто, открытое золотнишными, оказывается богато, управленіе безъ дальнихъ околичностей сгоняетъ ихъ. Если же золотнишные работаютъ въ убытокъ, оставить работы они не могутъ безъ дозволенія компаніи, и все больше и больше погружаются въ долги.

И между тѣмъ, несмотря на весь рискъ, золотнишныя работы привлекательны для многихъ. Работая самостоятельно, рабочій чувствуетъ себя свободнѣе, измѣняется даже его способъ держать себя и говорить съ начальствомъ. Впрочемъ, свобода его весьма призрачна: для надзора за золотнишными назначается особый смотритель, который обязанъ въ одно время съ общими выгонять ихъ на работу, разбирать ссоры артелей одна съ другою, слѣдить, чтобы не было кражи золота. Когда промывка идетъ хорошо — управленіе довольно, и узда надзора не такъ чувствительна; но чуть только явится опасность, что золотнишные могутъ непроизводительно войти въ долги, обращеніе круто измѣняется: начинаются вымогательства и придирки. Въ послѣднемъ случаѣ прекращаютъ даже выдачу золотнишпымъ провизіи изъ амбара, кромѣ самой необходимой для поддержанія жизни. Пробившись понапрасну долгое время, войдя въ долги, золотнишные иногда кончаютъ переходомъ въ разрядъ общихъ. Золотнишныя работы требуютъ отъ рабочаго смѣтливости, осмотрительности, умѣнья шевелить мозгами, почему рабочіе сильные и безпечные предпочитаютъ оставаться въ разрядѣ общеконтрактныхъ, гдѣ работы тяжелѣе, но нѣтъ нужды заботиться и ломать свою голову.

Золотнишные, послѣ раздѣленія на артели, стали искать себѣ мѣстъ, или вѣрнѣе, принялись за тѣ, которыя намѣтили уже давно. Обыкновенно мѣста выбираются по слухамъ, изъ распросовъ старожиловъ, когда оказывается, что въ такомъ-то мѣстѣ было когда-то богатое золото. Одни принялись крѣпить каналъ въ старую, заброшенную орту, другіе помѣстились въ другой ортѣ, третьи взялись за промывку юфельнаго отвала — всѣ три артели работали въ одномъ длинномъ разрѣзѣ, носившемъ наименованіе «Калифорнійскаго». Вскорѣ выбранныя мѣста оказались неудачны, и началось безпомощное шатанье по разрѣзу, съ цѣлью новыхъ поисковъ. Особенно мнѣ памятны двое рабочихъ, составлявшихъ одну артель, памятны своею глубокою вѣрою въ «фартъ», счастье, и полною неудачею по милости этой самой вѣры. Имъ по приходило въ голову заняться дѣятельно поисками, соображать, потому что, по ихъ мнѣнію — «коли фарту нѣтъ, то чего отыщешь». Обыкновенно они принимались промывать въ какомъ-либо мѣстѣ, гдѣ, по мнѣнію одного, служившаго для другого авторитетомъ, непремѣнно должно было встрѣтиться золото, что онъ рѣшалъ по какому-то удивительному вдохновенію. Проводилась вода, ставились желоба, американка или бутара, теряли нѣсколько дней на одномъ мѣстѣ и потомъ безпечно, съ полною вѣрою въ фартъ, отправлялись искать новаго, съ кайлами и заступами на плечахъ. Кончилось тѣмъ, что управленіе, вопреки ихъ желанію и при сильномъ съ ихъ стороны протестѣ, присоединило ихъ къ другой артели, гдѣ дѣла пошли удачнѣе, для увеличенія силъ этой послѣдней. Въ концѣ концовъ, и эта артель, и еще другая были переведены управленіемъ въ старую орту, въ которой мѣстами остался невыбранный пластъ. Недовѣріе рабочихъ къ управленію настолько велико, что, несмотря на дурное положеніе дѣлъ въ обѣихъ артеляхъ, переводъ совершился не безъ трудностей, хотя потомъ тѣ-же самые рабочіе заявляли о своей благодарности управляющему и утверждали, что никакая другая компанія по поступила бы такъ хорошо. Между тѣмъ, это былъ поступокъ по столько великодушный, какъ благоразумный: не было никакой пользы вводить рабочихъ въ долги, тогда какъ на указанномъ имъ мѣстѣ они и сами заработали и промыли пески, которые, при дорого стоющихъ общихъ работахъ не стоили промывки.

Устройство промывательнаго снаряда золотнишныхъ, бутары, очень просто, составляетъ въ основаніи, какъ увидимъ дальше, то-же, что и болѣе сложная золотопромывательная машина. Мѣсто сплотокъ для провода воды занимаютъ маленькіе желоба, на мѣсто бочки — желѣзный листъ съ дырочками, а вмѣсто шлюза — двѣ колоды (наклонные ящики, въ родѣ важгертовъ, но безъ дворика). Пески вываливаютъ на желѣзный листъ съ дырочками, укрѣпленный въ головкѣ колоды, при чемъ крупные камешки, галька, остаются на немъ и сгребаются въ тачку для отвоза въ сторону, песокъ же (юфель) сносится водою въ дырочки, течетъ по верхней колодѣ, выложенной «рѣшетками» (желѣзными листами съ дырочками), потомъ попадаетъ на нижнюю колоду, гдѣ часть его задерживается у «плинтусовъ» (деревянныхъ перекладинъ). При съемкѣ вынимаютъ рѣшетки и плинтусы, сгребаютъ оставшійся при нихъ юфель, «мутятъ» его гребкомъ, чтобы было меньше, потомъ оставшійся промываютъ на важгертѣ. Полученное золото сушатъ надъ огнемъ въ желѣзной ложкѣ, ссыпаютъ въ банку изъ жести и относятъ, въ сопровожденіи смотрителя, къ уполномоченному; тотъ, очистивъ его предварительно отъ остатковъ шлиха посредствомъ магнита, свѣшиваетъ на аптечныхъ вѣсахъ. У каждаго артельнаго старосты есть книга, въ которую ежедневно вписываютъ добытое количество золота. Часть золота рабочіе промѣниваютъ на спиртъ, уплачивая за сотую часть ведра 12 долей. Слѣдуетъ замѣтить, что рабочіе, когда промывка идетъ хорошо, въ высшей степени невоздержны, какъ относительно вина, такъ и относительно всѣхъ другихъ припасовъ. Когда остальные рабочіе довольствовались половиною кирпича чаю въ мѣсяцъ, золотнишные брали по цѣлому, вмѣсто 1—2 фунтовъ масла — 4 ф., въ три раза брали больше мяса сверхъ положенія и отъ 6 до 10 фунтовъ сахару въ мѣсяцъ.

Нѣкоторое время мнѣ пришлось быть смотрителемъ при золотнишныхъ, т. е. я былъ обязанъ навѣщать ихъ по нѣскольку разъ въ день и присутствовать при съемкѣ. Въ то же время я состоялъ смотрителемъ при «поторжныхъ» рабочихъ, какъ называются всѣ рабочіе, не состоящіе при непосредственномъ добываніи или промывкѣ песковъ. Число такихъ рабочихъ неопредѣленно; у насъ оно было всегда немногимъ меньше половины — процентъ громадный, составляющій особенное неудобство мелкихъ предпріятій. Въ число поторжныхъ входятъ плотники, кузнецъ, конюхи^[3]; часть другихъ рабочихъ временно, въ случаѣ необходимости, переходитъ въ этотъ же разрядъ. Дорога, по которой возились пески изъ ортъ, требовала весною постоянныхъ починокъ, нужно было отводить каналомъ часть воды при нашей плотникѣ, чтобы она не заливала строившейся тамъ машины, чистить сплотки, наполненныя снѣгомъ, потомъ ихъ конопатить. Всѣ эти работы задавались на «урокъ», какъ и остальныя, потому что, при кабальности труда и вытекающей изъ этого недобросовѣстности рабочихъ, никакая иная форма труда немыслима. Въ виду приближенія лѣтняго времени, плотники стали передѣлывать машину, настилая новый шлюзъ, какъ то дѣлается ежегодно.

Весна здѣсь наступаетъ поздно и съ трудомъ; теплые дни, когда все таетъ, перемежаются съ сильными морозами, въ родѣ крещенскихъ. Наступалъ уже тогда мѣсяцъ май, по горы, даже долины, еще были покрыты снѣгомъ. Нерѣдко, при оттепели, вода низвергалась съ горъ потоками, затапливая дороги, вторгаясь въ орты, гдѣ подкатчики катали пески по колѣна въ водѣ. Мурожная вздулась и разлилась. Провѣряя работы, мнѣ часто приходилось ходить по сплоткамъ, длиною больше версты, проведеннымъ отъ плотники, гдѣ скапливается вода. Путешествіе по нимъ по было изъ пріятныхъ, потому что нужно было поминутно переступать черезъ «разбанкрутины» сплотокъ, поперечныя бревна, скрѣпляющія сваи, на которыхъ сплотки утверждены. Уставъ, я садился отдохнуть, и особенно любилъ сидѣть въ томъ мѣстѣ, гдѣ протекала Мурожная. Вода, свирѣпо журча и пѣнясь, текла между деревьями, разбиваясь на многочисленные рукава. Слѣва открывался широкій видъ на сосѣднюю долину, гдѣ виднѣлись пріиски, далекая церковка, справа горы стояли мрачными стѣнами, дымясь тучами въ дурную погоду, а въ хорошую ослѣпительно сверкая снѣжными мѣстами подъ лучами солнца. Изрѣдка вѣтеръ проносился въ горныхъ вершинахъ, слышался отдаленный, протяжный шумъ деревъ, точно рокотъ идущаго паровоза. Убаюканный журчаньемъ воды, ласковымъ вѣяньемъ весенняго тепла, я переносился мысленно въ міръ мечты, виталъ въ другихъ, болѣе счастливыхъ странахъ, и фантастическимъ сномъ мнѣ казалась судьба, загнавшая меня сюда, въ это царство кабальнаго труда, изъ отдаленнаго запада.

VI.

Казалось, весна утвердилась вполнѣ; нѣсколько дней стояла теплая погода, и кой-гдѣ уже изъ подъ оттаявшаго снѣга показывались зеленые стебельки травы. Когда окончили починку машины, установили въ ней бочку, рѣшено было приступить къ промывкѣ. Съ тѣхъ поръ промывка пошла изо дня въ день, безостановочно, и въ теплые дни, и среди ливней и вьюгъ, потому что въ тайгѣ не принято обращать вниманіе на погоду.

Особенно памятенъ мнѣ первый день промывки. Еще съ вечера предшествующаго дня пошелъ снѣгъ послѣ нѣсколькихъ дней прекрасной погоды, а къ утру разыгралась настоящая сибирская пурга. Сидя на полкѣ машины, я записывалъ на «биркахъ» привозимыя таратайки, весь промокшій, усталый отъ безсонныхъ ночей, продрогшій до невозможности. Кругомъ представлялся настоящій Дантовъ адъ: горизонтъ затянула снѣжная пелена, горы исчезли, и ничего не было видно въ нѣсколькихъ шагахъ разстоянія, кромѣ снѣжнаго полога, заславшаго пространство. Вѣтеръ вылъ, бросаясь порывами съ разныхъ сторонъ на машину, шумѣвшую и гудѣвшую точно локомотивъ, пущенный на всѣхъ парахъ. У смутно виднѣвшагося края отвала копошились рабочіе, накладывая съ остервенѣніемъ таратайки землею, и лошади, сломя голову, летѣли по помосту машины. При такой обстановкѣ, работа продолжалась до самаго вечера.

Размѣръ уроковъ на машинѣ весьма непостояненъ, зависитъ отъ разстоянія, на какомъ находится отъ машины отвалъ. Иногда урокъ задается «на замѣръ» (при вскрышныхъ работахъ), иногда по числу таратаекъ. У насъ задавали сначала на каждаго въ день по 60 таратаекъ, заключавшихъ каждая около 25 пудовъ (въ кубической сажени песку считается 1200 пудовъ). Потомъ этотъ размѣръ уменьшили, въ виду слабости нѣкоторыхъ рабочихъ, до 55 таратаекъ, что составило количество вполнѣ умѣренное. Въ хорошіе дни рабочіе кончали уроки довольно скоро, въ дурные работали иногда до вечера. При этомъ, въ первое время промывки, былъ принятъ у насъ обычай, весьма распространенный въ тайгѣ подъ наименованіемъ «калтая». Окончившіе раньше другихъ урокъ вывозили каждый по одной лишней таратайкѣ, которыя потомъ засчитывались отставшимъ. Если случилось, что и послѣ этого кто-либо оставался позади, его отпускали, хотя бы онъ и не кончилъ урока, такъ какъ не стоитъ изъ за одного задерживать при машинѣ нѣсколькихъ подручныхъ, и чтобы не увеличивать безъ большой пользы неизбѣжнаго при промывкѣ сноса золота. Обычай «калтая» въ высшей степени не нравился рабочимъ (конечно, въ то время, когда этотъ калтай не засчитывался имъ самимъ). Сначала мнѣ приходилось слышать разсужденія, будто калтайныя таратайки крадетъ компанія; потомъ, когда факты убѣдили въ противномъ и нельзя стало спорить противъ очевидности, рабочіе утверждали, что «лучше вывезти лишнюю таратайку на компанію, чѣмъ за своего брата». Въ казармахъ происходили постоянныя ссоры между тѣми, кому привелось везти калтай, и тѣми, кому онъ былъ засчитанъ, почему управленіе сочло нужнымъ позволить не отвозить накапливающихся въ забоѣ камней; эта обязанность была возложена исключительно на тѣхъ, кому засчитывался калтай, въ вознагражденіе за него. Впослѣдствіи калтай на нашемъ пріискѣ былъ уничтоженъ совершенно, а взамѣнъ, болѣе слабыхъ ставили на болѣе легкія мѣста.

Къ качествѣ смотрителя, я былъ обязанъ принимать урокъ, т. е. записывать палочками на доскѣ привозимыя таратайки, а также слѣдить, чтобы таратайки привозились полныя. Кромѣ этого, на мнѣ лежалъ общій надзоръ за работою на машинѣ. Нужно было слѣдить, чтобы свальщикъ не заваливалъ слишкомъ бочки при свалкѣ песковъ, чтобы не заваливались люки, юфельный и галечный, чтобы вода изъ рукавовъ бѣжала ровно по шлюзу, и присутствовать при вечерней съѣмкѣ золота (при обѣденной присутствовалъ управляющій). Но чтобы читателю были понятны всѣ эти обязанности, я долженъ разсказать подробно о промывкѣ песковъ. Сначала нѣсколько словъ о пескахъ: они представляютъ собою смѣсь мелкихъ камешковъ, гальки и крупнаго зернистаго песку коричневаго цвѣта, именуемаго юфелемъ, съ примѣсью ила и глины; золото въ пескахъ находится въ видѣ мелкихъ, блестящихъ песчинокъ, среди которыхъ только изрѣдка попадаются самородки, вѣсомъ въ золотникъ, два, иногда болѣе. Пески въ таратайкахъ втягиваются лошадьми на полокъ (плоскую крышу) машины, вываливаются въ отверстіе, называемое люкомъ, изъ котораго попадаютъ черезъ рукавъ въ громадную желѣзную бочку, съуживающуюся къ одному концу (и именно къ тому, гдѣ пески вываливаются, почему этотъ конецъ называется пріемнымъ) и всю усѣянную маленькими дырочками. Бочка, прикрѣпленная къ колесу, приводимому въ движеніе водою вертится, какъ жернова на мельницѣ, причемъ юфели и золото, омываемые водою изъ подвижныхъ рукавовъ, находящихся позади бочки попадаютъ въ дырочки и текутъ по наклонному полу машины, шлюзу; галька вылетаетъ изъ широкаго, выходнаго конца бочки въ ящикъ, именуемый галечнымъ люкомъ. На шлюзѣ юфель, какъ болѣе легкій, несется до самаго конца шлюза, гдѣ попадаетъ въ юфельный люкъ, а золото, съ частью юфеля и со шлихомъ (желѣзистымъ пескомъ), какъ болѣе тяжелое, не скосится водою, но остается въ верхней части шлюза подъ желѣзными листами, или у деревянныхъ перекладинъ, рѣшетокъ. Два раза въ день дѣлается съемка: песокъ со шлихомъ собираютъ со шлюза и промываютъ еще на американкѣ, длинномъ желобѣ, шириною около двухъ четвертей, и въ концѣ концовъ на важгертѣ. Со 100 пудовъ песку получаютъ 40, 60 доль золота, иногда золотникъ, рѣдко два и болѣе. Для отвоза отъ машины гальки и юфеля въ особенные отвалы, находятся при машинѣ галечники и юфельщики, а для промывки песковъ на важгертѣ — промывальщикъ. Замѣчу между прочимъ, что у насъ должность промывальщика занималъ бывшій служащій, спившійся съ кругу.

Обязанность смотрителя, какъ и другія обязанности по горной части, гдѣ приходится сталкиваться съ рабочимъ, представляетъ много непріятнаго. Обыкновенно рабочіе, стараясь по возможности уменьшить урокъ, понемногу скрадываютъ количество привозимыхъ песковъ, пока выведенный изъ терпѣнія смотритель не рѣшится не вписывать неполныхъ таратаекъ. На нѣкоторое время послѣ этого таратайки привозятся полнѣе, но затѣмъ эта полнота опять начинаетъ нечувствительно уменьшаться. Иногда рабочіе притаптываютъ на днѣ таратаекъ землю ногами, чтобы уменьшить самый размѣръ ихъ, почему надобно слѣдить за тѣмъ, чтобы въ этихъ случаяхъ свальщикъ выколачивалъ таратайки колотушкою. Нужно также постоянно слѣдить за свальщикомъ, который слишкомъ поспѣшно сваливаетъ таратайки въ бочку, стремясь ускорить окончаніе рабочаго дня, отъ чего пески промываются плохо. Галечники и юфелицики, работающіе по необходимости безъурочно, ѣздятъ безъ понужденія лѣниво, люки заваливаются, и галька и юфель лѣзутъ на шлюзъ. Во время съемки, когда сносятъ юфель съ нижняго шлюза на верхній, при чемъ для каждаго отдѣленія^[4] назначено свое мѣсто (на американкѣ для каждаго пускается различной быстроты вода) — рабочіе наровятъ все свалить въ одну кучу. Сначала я приписывалъ это исключительно ихъ недобросовѣстности, но потомъ убѣдился, что есть въ этомъ также большая доза простодушнаго фатализма и вѣры въ фартъ: на мои упреки рабочіе отвѣчали съ полной искренностью, что если золота нѣтъ, все равно не будетъ — большая вода или малая. Но больше всего непріятностей случается вслѣдствіе записыванія таратаекъ, гдѣ иногда бываетъ возможна ошибка въ счетѣ со стороны смотрителя, а еще чаще со стороны рабочихъ. На нѣкоторыхъ пріискахъ, какъ то было и на нашемъ сначала, принята система записыванія таратаекъ на «биркахъ», двухъ складывающихся вмѣстѣ палочкахъ, изъ которыхъ одна остается у смотрителя, а другую беретъ рабочій. Торопясь окончить урокъ, перегоняя другъ друга, рабочіе не любятъ бирочной системы, принуждающей ихъ на нѣкоторое время останавливаться для записыванія на полкѣ; они увѣряютъ управленіе въ полномъ своемъ довѣріе и просятъ не давать бирокъ. На самомъ дѣлѣ недовѣріи ихъ къ управленію почти неизлечимо, и при случаѣ, когда ихъ счеты не сходятся со счетомъ смотрителя, они ропщутъ, будто управленіе крадетъ у нихъ таратайки.

Слушая прежде разсказы рабочихъ объ обкрадываніи ихъ компаніями — или при пріемѣ урока, посредствомъ фальшивыхъ мѣръ, передвиганія мѣтокъ на замѣрѣ, или при разсчетѣ, посредствомъ невѣрнаго вписыванія въ листики забора, — я относился къ разсказамъ съ полнымъ довѣріемъ, думая, что нѣтъ причины рабочему лгать. Теперь же, но отрицая возможности подобныхъ мошенничествъ на многихъ пріискахъ, какъ со стороны хозяевъ, такъ и служащихъ (всякіе бываютъ между ними), я полагаю все-таки, что къ разсказамъ рабочихъ слѣдуетъ относиться съ большой осторожностью. Если у рабочихъ и нѣтъ сознательнаго желанія лгать, то есть сознаніе собственной темноты и безпомощности, а отсюда глубокое убѣжденіе въ томъ, что управленіе пріиска на всякомъ шагу ихъ надуваетъ, потому что оно ихъ можетъ надуть. Въ некритической головѣ рабочаго малѣйшее подозрѣніе разростается въ фактъ и охотно преувеличивается: рабочій но различаетъ хорошо возможнаго отъ дѣйствительнаго. Однажды, на вопросъ рабочаго — сколько онъ вывезъ таратаекъ, я отвѣтилъ: сорокъ восемь, но памяти, но посмотрѣвъ на доску, увидѣлъ, что только 47; у рабочаго возникло подозрѣніе, что почему-то я желаю уменьшить число вывезенныхъ имъ таратаекъ, и убѣжденнымъ голосомъ онъ началъ утверждать будто вывезъ сорокъ восемь. «Нехорошо. А. А.!» — восклицалъ онъ при этомъ патетически. Та-же исторія повторяется съ листиками, которые выдаются рабочимъ и на которыхъ обозначенъ заборъ ихъ: обыкновенно рабочіе утверждаютъ, что имъ приписано лишнее, иногда не помня забора, иногда просто такъ, чтобы отвести душу, возмущенную небольшимъ заработкомъ. Это недовѣріе проявляется рельефно на каждомъ шагу и во всѣхъ мелочахъ. Урокъ кончали почти до чая, почему мнѣ казалось, что для самихъ рабочихъ будетъ гораздо удобнѣе не идти пить вечерній чай, который безъ нужды затянулъ бы работу. Между тѣмъ, рабочіе начали вслѣдствіе этого жаловаться, что ихъ «морятъ голодомъ», предполагая — не сдѣлано ли распоряженіе въ интересахъ компаніи; когда же потомъ я обратился къ нимъ самимъ съ вопросомъ — хотятъ ли они кончать работу или же пить чай, они, опасаясь подвоха, не рѣшались отвѣтить утвердительно, но только повторяли: «это какъ вамъ будетъ угодно». Въ другой разъ были посланы за одного рабочаго въ волость деньги на паспортъ; но такъ какъ послѣдній долго не приходилъ, то рабочій сталъ подозрѣвать, что компанія денегъ не выслала, но украла ихъ. Желая убѣдить его фактически въ противномъ, управляющій позволилъ ему пойти съ запискою для справки къ исправнику, но потомъ, предположивъ — не хочетъ ли рабочій продать дорогою золото, велѣлъ обыскать его. Случилось при этомъ, что записка выпала и потерялась, а это дало поводъ рабочему утверждать, будто самый обыскъ былъ устроенъ единственно съ цѣлью утащить у него записку, хотя онъ тотчасъ же получилъ другую. И при всемъ томъ рабочіе не имѣли никакой особенной злобы противъ этой именно компаніи, насколько можно было судить изъ ихъ разговоровъ въ спокойныя минуты!

Впослѣдствіи, недовѣріе рабочихъ уменьшилось значительно, но время отъ времени прорывалось въ эпизодахъ, иногда комическихъ, иногда непріятныхъ, нарушая хотя немного скучное однообразіе жизни. Безъ этого, хоть пропадай — такъ надоѣли все однѣ и тѣ же несложныя занятія, одни и тѣ же люди и все тотъ же видъ, чуть-чуть только измѣнявшійся, смотря по погодѣ. Сначала этотъ видъ, съ обнаженной растительностью, былъ мраченъ, но потомъ, когда деревья быстро покрылись зеленью — и такъ быстро, что казалось можно было видѣть, какъ растетъ трава, — онъ сдѣлался нѣсколько привлекательнѣе. Съ машины открывался видъ на разрѣзъ, на днѣ котораго стояла полуразрушенная промывальня, а на бортѣ росли деревья, переходя понемногу въ густой лѣсъ; дальше виднѣлись казармы съ будкою возлѣ нихъ, еще дальше, на горизонтѣ, снова небольшой лѣсокъ. Возлѣ самой машины, по обѣимъ сторонамъ ея, высились отвалы, галочные и юфельные, межъ двумя изъ нихъ проходила дорога подъ сплотками, а дальше, за землистой ихъ массой, виднѣлась зелень лѣска. Съ другой стороны машины виднѣлись разбанкрутины канала, уходившаго вдаль, скрываясь въ лѣскѣ, а кругомъ высились горы, то блестя различными оттѣнками зеленаго цвѣта во время солнечной погоды, то тускло видѣляясь подъ пеленою дождя. Дождливыхъ дней, впрочемъ, было несравненно больше; по небу почти всегда носились слоистыя, грязно-сѣрыя тучи, и въ сыромъ, туманномъ воздухѣ сѣрой и мрачной казалась мнѣ жизнь.

VII.

Съ наступленіемъ весны, появились въ тайгѣ рабочіе окладные, нанимающіеся работать съ мѣсячною платой. Окладные приходятъ въ тайгу сами и нанимаются безъ задатка, при томъ въ то время, когда уже нельзя достать общеконтрактныхъ рабочихъ, почему нанимаются они на условіяхъ несравненно болѣе выгодныхъ. По характеру окладные обладаютъ большею сдержанностью и бережливостью, что позволяетъ имъ выйти изъ тайги съ извѣстнымъ заработкомъ и на другое лѣто опять явиться на свой собственный счетъ. Ихъ много прошло возлѣ нашей машины, съ котомками на плечахъ, и всѣ стремились на Серобряковскій пріискъ, гдѣ работы шли очень успѣшно; всѣхъ привлекала туда надежда на такъ называемое подъемное золото. Практика пріисковой жизни привела къ необходимости уплачивать рабочему деньги за находимые имъ во время работы самородки, изъ опасенія утайки таковыхъ со стороны рабочаго. За подъемное золото платятъ 2—3 р. за золотникъ, т. е. столько же, сколько получаютъ золотнишные; если вѣсъ самородка превышаетъ одинъ фунтъ, уплата производится по усмотрѣнію компаніи. И замѣчательно, что въ то время, когда общій заработокъ рабочихъ уменьшился, плата за подъемное золото напротивъ увеличилась^[5].

Нашъ пріискъ не обладалъ подъемнымъ золотомъ, почему не представлялъ для окладныхъ ничего притягательнаго; ихъ нанялось только двое, съ платою по 27 рублей въ мѣсяцъ. Общее число робочихъ отъ этого не увеличилось, ибо, одновременно съ наемкою окладныхъ, убѣжало двое общеконтрактныхъ. Побѣги въ тайгѣ часты и сопровождаютъ обыкновенно наступленіе весенняго сезона. На время побѣговъ, мнѣ кажется, вліяетъ какъ легкость путешествія по лѣсамъ въ весеннее время, притягательная прелесть пробуждающейся природы, которая манитъ неодолимо къ себѣ и еще мрачнѣе дѣлаетъ тяжелый таежный трудъ, такъ — и это главная изъ причинъ — и экономическія условія бѣгущихъ рабочихъ. Задолжавъ за зиму, или, при наемкѣ взявъ большой задатокъ, рабочій разсчитываетъ, что за лѣтній трудъ немного останется; онъ бѣжитъ тѣмъ охотнѣе, что лѣтомъ легко найдетъ работу у крестьянъ или даже въ тайгѣ, на какомъ-либо изъ дальнихъ пріисковъ, гдѣ не встрѣтитъ своего бывшаго патрона. Какъ только горы обнажались отъ снѣга, нерѣдко можно было видѣть на нихъ дымокъ, легкой струйкой подымающійся къ небу. Дымокъ приковывалъ къ себѣ взоры рабочихъ, и мнѣ казалось, на ихъ лицахъ я читаю скрытую работу мысли, что воображеніе рисуетъ имъ картины жизни на волѣ. Нѣкоторые замѣчали, задумчиво показывая вдаль: «нашъ братъ — бродяжка огонь развелъ». Носились слухи о побѣгахъ то съ того, то съ другого пріиска, разъѣзжали казаки для поисковъ съ веревками у сѣделъ, и наши рабочіе слишкомъ подозрительно завѣряли, что у насъ никто не бѣжитъ. Но однажды утромъ не оказалось двоихъ рабочихъ и жены одного изъ нихъ, при чемъ нѣкоторые припомнили, что наканунѣ ее видѣли несущую въ кусты мѣшокъ. О побѣгѣ не было дано знать исправнику, такъ какъ бѣжавшіе жили безъ паспортовъ, что сплошь и рядомъ случается на пріискахъ. Поисковъ тоже не дѣлалось никакихъ: трудно найти бѣглецовъ въ лѣсу, особенно въ дурную погоду. Въ хорошую слѣдятъ съ горы, нѣтъ ли гдѣ дымка, но въ дурную туманы заволакиваютъ всю окрестность.

Между пріисковыми рабочими существуетъ своего рода солидарность, заставляющая ихъ стоять другъ за друга въ важныхъ случаяхъ ихъ жизни. Обыкновенно желающему бѣжать помогаютъ всѣ, а въ бѣгахъ рабочій заходитъ тайкомъ на пріиски и получаетъ отъ совсѣмъ незнакомыхъ ему рабочихъ провизію для дальнѣйшаго продолженія пути. Когда желаютъ наказать розгами крестьянина, для чего нуженъ по закону приговоръ артели, трудно отъ рабочихъ добиться этого приговора. За то въ мелочахъ они не стѣсняются доносить другъ на друга, чѣмъ сильно облегчаютъ контроль работы со стороны служащихъ. Мошенничаетъ ли рабочій въ забоѣ, кладетъ-ли неполныя таратайки, притаптываетъ ли въ нихъ землю — обо всемъ обыкновенно сообщатъ другіе рабочіе, къ чему ихъ побуждаетъ соперничество, желаніе окончить работу раньше другого. Замѣчательно также то, что среди рабочихъ, отъ которыхъ трудно добиться приговора для наказанія розгами ихъ товарища, всегда найдется такой, что согласится производить экзекуцію надъ товарищемъ за рюмку водки. Подобный случай былъ и на нашемъ пріискѣ, когда уполномоченный, опасаясь, что-бы побѣги не приняли эпидемическаго характера, рѣшилъ наказать на мѣстѣ розгами одного пойманнаго при попыткѣ бѣжать. На пріискъ пріѣхалъ урядникъ съ казакомъ, и послѣдній, при помощи одного, добровольно согласившагося рабочаго, произвелъ экзекуцію посреди стана, въ присутствіи многихъ рабочихъ. Замѣчательно, что рабочій, производившій экзекуцію, не подвергся за это никакимъ нареканіямъ со стороны товарищей, даже самъ наказанный не высказывалъ претензіи. Бытъ можетъ, рабочіе разсуждали, что экзекуція все равно была бы совершена; снисходя къ человѣческой слабости выпить, они охотно смотрѣли сквозь пальцы на то, что одинъ изъ нихъ воспользовался случаемъ получить рюмочку, хотя и подъ предлогомъ несовсѣмъ благовиднымъ.

Практика тѣлесныхъ наказаній до того ожесточила нервы, что факты, для свѣжаго человѣка возмутительные, совсѣмъ не производятъ впечатлѣнія на пріискѣ. Таежныя бабы охотно сходятся смотрѣть на экзекуцію, дѣлая болѣе или менѣе остроумныя замѣчанія, и мнѣ случалось слышать, какъ онѣ выражали сожалѣніе, когда при другомъ, подобномъ же, случаѣ наказаніе производилось не на пріискѣ, а въ казачьей. На самихъ рабочихъ наказаніе не производитъ подавляющаго вліянія, теряетъ характеръ нравственной обиды, и практика тѣлесныхъ наказаній приводитъ къ необходимости придавать имъ характеръ жестокаго физическаго истязанія, доводя число розогъ до нѣсколькихъ сотенъ. Среди золотопромышленниковъ и довѣренныхъ вырабатываются типы жестокихъ людей, для которыхъ возможность подвергать сѣченію ближнихъ доставляетъ своеобразное удовольствіе. Нерѣдки случаи обмана полиціи, съ цѣлью подвергнуть наказанію крестьянина или мѣщанина, посредствомъ составленія подложныхъ приговоровъ артели, или же, пользуясь оплошностью администраціи, ложною выдачею крестьянина за поселенца. Если покопаться въ лѣтописяхъ пріисковой жизни, можно, мнѣ кажется, найти случаи такой жестокости, которые напомнятъ живо худшія времена существованія крѣпостнаго права. Замѣчательно то, что полиція, не заинтересованная лично въ наказаніяхъ, нерѣдко является далеко либеральнѣе золотопромышленниковъ: случается, несмотря на требованіе послѣднихъ, она замѣняетъ тѣлесное наказаніе заключеніемъ. Конечно, находясь въ значительной зависимости отъ золотопромышленниковъ, она можетъ позволять себѣ подобныя вольности только по отношенію къ мелкимъ изъ нихъ. Не привожу здѣсь случаевъ особенной жестокости, какъ потому, что они во всякомъ случаѣ являются лишь исключеніемъ, такъ и потому, что мнѣ лично пришлось быть на пріискѣ сравнительно лучшемъ; я могъ бы говорить лишь по слухамъ. На нашемъ пріискѣ только и было два случая тѣлеснаго наказанія: о первомъ я уже упоминалъ, для втораго послужилъ поводомъ фактъ побитія нарядчика, донесшаго управляющему, что на пріискѣ полученъ рабочими спиртъ.

Провозъ спирта въ тайгу по закону воспрещенъ, но дозволяется золотопромышленникамъ, для выдачи рабочимъ порцій, въ ограниченномъ размѣрѣ, соотвѣтственно числу команды. На всякомъ пріискѣ онъ имѣется въ количествѣ, далеко превышающемъ дѣйствительную потребность, и нерѣдко выдается за золото какъ своимъ рабочимъ, которые приносятъ такъ называемое старательское, такъ и чужимъ. Есть мелкіе золотопромышленники, спеціально занимающіеся скупомъ краденаго золота въ обмѣнъ на спиртъ. Все это въ значительной степени уменьшило въ послѣднее время спеціальное спиртоношество, сопряженное со многими опасностями, но только уменьшило, а не уничтожило. До сихъ поръ съ наступленіемъ весны появляются въ тайгѣ спиртоносы, пробирающіеся черезъ тайгу только имъ извѣстными тропками и дающіе знать о своемъ прибытіи выстрѣлами въ горахъ. Спиртоносы — это тѣ же гайдамаки, понизовая вольница, волжскіе разбойники, однимъ словомъ, это люди, но смогшіе уложиться въ спокойныя и размѣренныя рамки общественной жизни. Тяжело запречься въ подневольный трудъ, гнуть спину передъ властями, широкая натура жаждетъ воли — и человѣкъ идетъ въ спиртоносы, чтобы бравировать начальство, а жизнь наполнить опасностями и подвигами. Какъ нѣкогда гайдамаки для крестьянъ, спиртоносы составляютъ идеалъ для каждаго рабочаго, въ его качествѣ человѣка, обиженнаго соціальными условіями; о подвигахъ спиртоносовъ рабочіе любятъ поговорить вечеркомъ или въ вольныя минуты отдыха среди работы. Называются знаменитыя имена — Ефремъ Середа, Поплавскій, какой-то черкесъ — люди, обладавшіе, по словамъ рабочихъ, въ сильной степени «вольнымъ духомъ». Одинъ явился къ золотопромышленнику, требуя возврата забраннаго въ лѣсномъ тайникѣ спирта, не то обѣщалъ наградить «пулею въ лобъ, а кинжаломъ въ бокъ»; другой, притаившись въ разрѣзѣ, бросился съ ружьемъ на проѣзжавшаго мимо исправника, и тотъ, перепуганный, едва успѣлъ унести ноги: третій, окруженный казаками, съ крикомъ: «алла! алла»! — бросился на проломъ, прорвалъ шеренгу и исчезъ; только диву дался изумленный исправникъ и обругалъ казаковъ крѣпкимъ русскимъ словомъ. Жизнь среди вѣчныхъ опасностей, трудные переходы въ тайгѣ, привычка ставить свою жизнь на карту — все это создаетъ типы изумительной смѣлости, но вмѣстѣ съ тѣмъ и изумительнаго звѣрства и жестокости. Спиртоносы (они ходятъ артелями) нерѣдко убиваютъ другъ друга при дѣлежѣ добычи, чтобы завладѣть долею другого, нерѣдко убиваютъ среди пріиска рабочихъ, сдѣлавшихъ на нихъ доносъ. Озлобленные преслѣдованіями, они мстятъ поджогами, кражею лошадей, попытками на убійство, почему золотопромышленники стараются жить съ ними болѣе или менѣе въ мирѣ.

Спиртоносы продаютъ рабочимъ свой провіантъ въ обмѣнъ на золото, иногда на вещи, для чего ночью, когда служащіе спятъ, появляются въ казармахъ. Пойманные казаками, они стараются откупиться золотомъ, или же оказываютъ вооруженное сопротивленіе. Однажды, проснувшись ночью, я услышалъ въ горахъ отдаленные выстрѣлы: на другой день я узналъ, что казаки дѣлали облаву на спиртоноса Исайку, еврея, но что облава окончилась лишь обоюдною и безвредною для обѣихъ сторонъ перестрѣлкою.

VIII.

Съ утра до вечера пребывая на машинѣ, я такъ и не видѣлъ бы окрестностей въ лѣтнее время, если бы у насъ по началась къ концу лѣта агонія дѣла. Заготовленные за зиму пески были промыты, и недостатокъ рабочихъ, употребленныхъ на добываніе новыхъ, заставилъ пріостановить машину. Съ этихъ поръ она шла съ перерывами: четыре дня добывали пески, сваливая ихъ въ отвалъ при самыхъ отверстіяхъ ортъ, а три дня шла промывка. Мои занятія сдѣлались менѣе хлопотливы, хотя болѣе непріятны: приходилось безъ всякаго дѣла и смысла торчать въ разрѣзѣ, то при ортовыхъ рабочихъ, то при плотникахъ, строившихъ водокачку.

Видъ разрѣза значительно измѣнился къ этому времени, не производилъ уже прежняго тяжелаго впечатлѣнія. Борта покрылись сверху молодыми березками, зеленою травкой, среди которой мѣстами выдѣлялись розовые и бѣлые цвѣты. У самаго края копошились золотнишные при отверстіяхъ старыхъ ортъ, сдавленными дырами чернѣвшихъ на бортѣ разрѣза; ближе къ въѣзду, въ серединѣ разрѣза, работали общіе, наваливая изъ тачекъ кучу песковъ, а у въѣзда только-что выстроенная водокачка пыхтѣла тяжело и мѣрно, и вода бѣжала по сплоткамъ въ штольню съ однообразнымъ шумомъ. Когда жаръ слишкомъ нещадно палилъ, что, впрочемъ, случалось очень рѣдко, я заходилъ прохладиться въ орту. Она еще больше осѣла, мѣстами подкатчики должны были, двинувъ впередъ сильнымъ движеніемъ тачку, сами пролѣзать на четверенькахъ. Въ забояхъ сверху сыпалась рыхлая, отмерзнувшая земля, и приходилось выкатывать, по милости сыпучки, на половину «дури» (такъ называютъ землю безъ золота). Работа сдѣлалась опасной, какъ вслѣдствіе сыпучки, такъ и потому, что во многихъ мѣстахъ пластъ былъ совсѣмъ выбранъ, и гора держалась только на подпоркахъ. Иногда цѣлые забои заваливались падавшею сверху землею и камнями. Передъ паденіемъ, вверху забоя, надъ головами, слышался глухой гулъ, какъ бы сопровождаемый грохотомъ барабановъ; едва рабочіе успѣвали отскочить, какъ валились груды земли и камней, ломая только что поставленныя огнива и стойки. Рабочіе пребывали въ нервной тревогѣ, иногда среди работы, въ полумракѣ орты, ихъ охватывалъ паническій страхъ. Не разъ слышались тревожные крики: «орта идетъ!» — всѣ выбѣгали вонъ, побросавъ лопаты и кайлы. Между рабочими, поддерживая ихъ страхъ, ходили разсказы о несчастіяхъ на пріискахъ, о десяткахъ и сотняхъ людей, погребенныхъ живьемъ въ смрадныхъ ортахъ. Управляющій увѣрялъ, что опасности нѣтъ, такъ какъ борта разрѣза не круты, орту не можетъ завалить сразу и всегда будетъ возможность выбраться. И дѣйствительно, орта простояла еще долгое время, хотя впослѣдствіи, когда въ ной работали золотнишные, половина ея была совершенно завалена землею.

Въ виду предположенной выработки ортъ, уже давно думали прокопать двѣ новыя въ томъ же разрѣзѣ; по слухамъ, на этомъ мѣстѣ, при прежнихъ работахъ былъ оставленъ богатый пластъ. Опредѣлить хорошо содержаніе не удалось, потому что когда били шурфъ предшествующей осенью, скопленіе почвенной воды оказалось такъ сильно, что не удалось выкачать ее ручной помпой. Чтобы заложить орты, пришлось строить теперь водокачку лѣтнею порою. Въ тайгѣ постройкой машинъ и водокачекъ занимаются болѣе искуссные плотники, именуемые здѣсь машинистами. Подобный машинистъ былъ и у насъ, и при помощи плотниковъ, въ большинствѣ импровизированныхъ, онъ состроилъ водокачку, приводившуюся въ движеніе водою, которая и стала дѣйствовать съ грѣхомъ пополамъ. Отъ «зонда» подъ водокачкой (яма, гдѣ скопляется вода) стали вести каналъ по направленію къ борту разрѣза, гдѣ предположено было заложить орты. Рабочіе цѣлые дни копались въ грязи, по колѣна въ водѣ, проклиная компанію и свою горемычную жизнь. Наконецъ орта была заложена, но пласта не оказалось, хотя зашли уже довольно глубоко внутрь увала. Въ концѣ концовъ, управляющій рѣшилъ, въ видахъ развѣдки, вести только одну орту и при помощи одного забоя, но и этотъ планъ по удался. Илистая вода, пущенная на колесо водокачки и стекавшая черезъ штольню, понемногу засорила эту послѣднюю, и половина разрѣза наполнилась водою.

Пользуясь свободными минутами, нерѣдкими въ это время, я часто бывалъ въ окрестномъ лѣскѣ, или просто бродя безъ цѣли, или отыскивая ягоды. Въ тайгѣ растутъ въ большомъ изобиліи всевозможныя ягоды: красная и черная смородина, земляника, черника, брусника, и спеціально таежныя: княженика и морошка. Пріѣзжали для поисковъ посѣтители и посѣтительницы съ сосѣднихъ пріисковъ, бабы цѣлыми артелями отправлялись въ лѣсъ, несмотря на опасность встрѣтить медвѣдя. Лѣтомъ медвѣдь смиренъ, но осенью начинаетъ пошаливать, нападая на скотъ и людей, при чемъ случается, что даже за конными гонится по нѣскольку верстъ. Рабочіе, по окончаніи урока, или промывали старательское золото, или отправлялись тоже въ лѣсъ искать ягодъ, за которыя получали порціи. Во многихъ мѣстахъ среди лѣса разводились теперь костры, и дымъ струею подымался въ воздухѣ; кой-гдѣ на полянахъ косили покосники, спеціально являющіеся въ тайгу изъ деревень косить сѣно. Иногда слышались пѣсни, иногда свистокъ долеталъ съ Асташовской паровой машины, но природа была всегда непривѣтливо-тиха и сумрачна. Сѣверный лѣсъ, и зимой, и лѣтомъ, стоитъ холодно-мрачный, какъ будто заколдованный, только вѣтеръ иногда шепчетъ, проносясь въ листвѣ, да случается подъ ногою прошипитъ змѣя. Не слышно пѣнія птицъ, ни вѣчнаго жужжанія насѣкомыхъ, не слышно шума и гула, немолчнаго движенія скрытой жизни, характеризующаго лѣса въ болѣе теплыхъ климатахъ. Изрѣдка кукуетъ кукушка, да по вечерамъ деркачъ скрипитъ назойливо, точно дурно смазанныя ворота. Съ непривычки это безжизненное спокойствіе природы производитъ подавляющее впечатлѣніе, тѣмъ болѣе, что на фонѣ этого спокойствія кипитъ, въ сильномъ контрастѣ съ нимъ, людская дѣятельность.

Погода стояла крайне непостоянная: то нѣсколько дней шелъ дождь, такъ, что казалось, и конца ему но будетъ, то вдругъ выпадалъ знойный день, еще больше казавшійся знойнымъ послѣ длиннаго ряда дождливыхъ и сумрачныхъ дней. Небо почти никогда но было чисто — облака въ самые жаркіе дни носились въ воздухѣ, точно хлопья снѣга съ прихотливыми очертаніями, залегали внезапно цѣлый край небосклона сѣровато-синею массой, и доносились раскаты отдаленнаго грома. Еще минута — и дождь лилъ потоками, становилось холодно, и въ сумрачномъ воздухѣ, уже надъ самымъ станомъ, грозно гремѣли раскаты грома. Перемѣны погоды здѣсь такъ быстры, климатъ такъ непостояненъ, что предсказанія барометра оказывались ложными, подрывая во всѣхъ довѣріе къ научнымъ изобрѣтеніямъ.

Въ рѣдкіе ясные дни, мнѣ удалось посѣтить знакомыхъ на сосѣднихъ пріискахъ. Цѣлые сутки провелъ я въ отсутствіи, испытывая чувство безусловной свободы, давно мнѣ чуждое — со времени прибытія на пріискъ. Впервые также въ эту поѣздку я понялъ вполнѣ прелесть пріисковыхъ видовъ, и не будь ея, мое представленіе о таежной природѣ не было бы такъ благопріятно. По дорогѣ попадалось множество прелестныхъ лѣсистыхъ и горныхъ пейзажей, особенно хорошо выглядѣла долина, окруженная горами, гдѣ скучились пріиски — Тальскій, Алымовскій, Щаповскій, Прокопьевскій, Крестовоздвиженскій, Николаевскій и др. Я ѣхалъ верхомъ съ горы и, восхищенный, остановился, озирая широкую окрестность. Было утро; росистая зелень долины подернулась брилліантовымъ блескомъ; среди нея раскинулись пріиски, высились машины, землистыми массами выдѣлялись высокіе отвалы, сплотки въ разныхъ направленіяхъ пересѣкали долину. Рабочіе только что тронулись на работу, и долина запестрѣла цвѣтными рубахами, между которыми кой-гдѣ только виднѣлись пиджаки служащихъ. Вся картина, точно въ рамкѣ, была окружена горами, амфитеатромъ уходившими вдаль, отдѣляясь одна отъ другой различными оттѣнками зеленаго цвѣта, переходившаго въ совсѣмъ лиловый въ туманной дали. Восхищенный, я стоялъ и смотрѣлъ, пока лошадь не понесла, почуявъ ослабленныя удила — и мимо поплыли пріиски, машины, отвалы, группы рабочихъ, широкіе водоемы (плотники); точно въ волшебномъ фонарѣ, картины смѣняли одна другую.

Въ это время картины природы съ неудержимою силою вторгались въ мою душу, измученную зрѣлищемъ таежнаго труда. Созерцая ихъ, я хотя на минуту забывалъ смрадныя орты, согбенныхъ въ нихъ людей съ испитыми лицами, тысячи пудовъ земли, передвигаемые съ мѣста на мѣсто людьми въ лохмотьяхъ. Мои личныя занятія, когда не шла машина, были далеко несложны, но тяжелы, благодаря своей безсмысленности. На машинѣ я чувствовалъ все-таки, что полезенъ — не только для хозяина, какъ надсмотрщикъ надъ рабочими, но для самаго дѣла, слѣдя за правильнымъ ходомъ машины. Здѣсь же, въ разрѣзѣ, для меня не было никакого, сколько-либо разумнаго дѣла, мнѣ приходилось безъ смысла торчать, созерцая работу другихъ. По этому, несмотря на то, что время остановки машины давало возможность отлучаться съ пріиска, я былъ доволенъ, когда машина снова пошла въ ходъ. Орты были выработаны, новыя не удались, а приступить въ это позднее время къ развѣдкѣ но представлялось возможнымъ. Къ счастію для хозяевъ, на всякомъ пріискѣ имѣются крохи прежняго труда, которыми можно воспользоваться. Эти крохи нашлись и на нашемъ пріискѣ.

Въ разныхъ мѣстахъ пріиска были разбросаны прежніе отвалы, галечные и юфельные, за промывку которыхъ принялись, покончивъ съ ортами. Съ этого времени работа производилась уже въ убытокъ, отъ котораго, впрочемъ, нельзя было уклониться. Прежде изъ ортовыхъ песковъ снимали въ день, при девяти возчикахъ, больше фунта, теперь же отъ 10 до 15 золотниковъ. По контракту хозяинъ можетъ во всякое время разсчитать рабочихъ (наоборотъ, рабочій обязанъ работать до 1-го октября), но не принято по обычаю разсчитывать служащихъ; притомъ въ данномъ случаѣ этого никакъ нельзя было сдѣлать по отношенію къ управляющему и матеріальному. Лошадей можно было распродать, но тоже не сразу, почему работы было выгодно продолжать: если онѣ не окупали всѣхъ расходовъ, то покрывали по крайней мѣрѣ содержаніе рабочихъ и лошадей.

IX.

Среди работы незамѣтно подкралась и осень. Долины все еще зеленѣли, но горы покрылись оранжевыми и желтыми пятнами. Потомъ желтизна ихъ все больше спускалась книзу, овладѣвая долинами, гдѣ лишь мѣстами выдѣлялась томною зеленью хвоя. Наконецъ лиственныя деревья обнажились совершенно, и горы выглядѣли печально, покрытыя голыми сучьями березъ.

Осень самое тяжелое время года для рабочихъ въ тайгѣ. Во-первыхъ, въ дождливые, холодные дни работается плохо, и окончаніе уроковъ долго затягивается; потомъ и управленіе осенью становится требовательнѣе. Весною рабочимъ дѣлаются различныя льготы, изъ опасенія побѣговъ; но осенью этой опасности нѣтъ. На многихъ пріискахъ съ неумолимой строгостью требуютъ въ это время выполненія уроковъ и уменьшаютъ заработокъ рабочаго многочисленными штрафами. Въ контрактѣ говорится глухо, что компанія, въ случаѣ упущеній въ работѣ, можетъ облагать рабочихъ штрафами, но ни размѣръ ихъ, ни случаи взысканія совершенно не опредѣлены. Осенью дни стано. вятся коротки — работа начинается въ сумеркахъ, при огнѣ, и съ огнями оканчивается. У забоевъ, гдѣ кайлятъ землю, и по дорогѣ къ машинѣ, зажигаютъ факелы изъ березовой коры, иногда смоляные костры; красной точкой пылаетъ огонекъ на юфельномъ и галечномъ отвалахъ, и еще гуще кажется при этомъ свѣтѣ окружающая тьма: въ ной, только всмотрѣвшись пристально, можно различать еще болѣе черныя громады горъ. У насъ, благодаря счастливому составу рабочихъ и мягкости управленія, работы на пескахъ нерѣдко оканчивались при дневномъ свѣтѣ, но съемка всегда производилась при свѣчахъ. Возвращаясь со съемки (продолжается она около трехъ часовъ), я на многихъ пріискахъ видалъ огни, иногда вся сосѣдняя долина, погруженная во тьмѣ, была усѣяна красными точками, и еще долго доносились прерывистые свистки съ Асташевской машины. На нѣкоторыхъ пріискахъ въ это время работа начиналась часа въ три утра, а оканчивалась въ 9 — 10, иногда даже 11 вечера.

Тяжесть работы уменьшается осенью близостью разсчета. Стаи гусей летятъ по небу, и слѣдя за ихъ полетомъ, рабочіе замѣчаютъ шутливо: «разсчитались, въ жилыя мѣста летятъ». Проходятъ разсчитанные раньше срока рабочіе, съ котомками на плечахъ, и опять радостныя восклицанія: «потянулись горбачи!» Часто можно услышать планы будущихъ кутежей; разговоры о бутылкахъ. Разсчетъ главнымъ образомъ пріятенъ рабочему перспективою десятидневнаго пьянства. Нѣкоторые, получивъ ничтожныя деньги за работу, тотчасъ же пропиваютъ ихъ, а потомъ тутъ же, на мѣстѣ, нанимаются на зимнюю операцію, выговаривая себѣ рублей 10—15 задатку, нѣсколько бутылокъ спирту и десятидневный отдыхъ. У кого останется за работу нѣсколько десятковъ рублей, тотъ рѣшительно собирается въ жилыя мѣста, доходитъ до перваго зимовья, гдѣ по словамъ рабочихъ есть все — и женщины, и вино, и закуска, спускаетъ всѣ деньги, и снова возвращается. наняться на пріискъ. Рѣдкіе изъ пьяницъ (а ихъ много среди рабочихъ) доходятъ безпрепятственно до жилыхъ мѣстъ, большею частью тѣ только, кто, во избѣжаніе соблазна, высылаетъ свои деньги впередъ почтой; эти деньги пропиваются уже въ городѣ, гдѣ, конечно, и вина, и закуски, и женщинъ больше. Рабочіе сознаютъ сами свою слабость и безпомощность передъ соблазнами: большинство изъ нихъ состоитъ изъ людей, которые ничего не ждутъ отъ жизни, махнули на все рукой, и которые сами говорятъ, что единственное для нихъ наслажденіе въ пьянствѣ.

Удручающее впечатлѣніе производитъ на каждаго безнадежно презрительный взглядъ на себя, какъ на совсѣмъ пропащихъ людей, который создался у пріисковыхъ рабочихъ. Съ этимъ взглядомъ мнѣ часто приходилось встрѣчаться во время жизни на пріискѣ, и всегда при этомъ мое сердце сжималось горькимъ, щемящимъ чувствомъ. Помню, разъ весною, при скаткѣ машинной бочки, когда нѣсколько человѣкъ рабочихъ столпилось близко нея, одинъ изъ нихъ замѣтилъ: «какъ-бы народъ не задавило», а другой отозвался на это: «какой народъ? — тутъ народу нѣтъ, все пріискатели: насъ и задавитъ, то не жалко». При ортовыхъ работахъ, когда случается замѣтить рабочему, чтобы сейчасъ же ставилъ станки, но избѣжаніе опасности, онъ нерѣдко отвѣтитъ равнодушно: «а если задавитъ, что за бѣда — не больно-то наша жизнь сладка». Одинъ крестьянинъ, на вопросъ мой, гдѣ лучше — въ деревнѣ или въ тайгѣ, отвѣтилъ убѣжденно: «конечно, въ деревнѣ, да вотъ только губитъ насъ слабость къ водочкѣ». но какъ ни жалки таежные рабочіе, ихъ подруги, изъ крестьянокъ сосѣднихъ деревень, еще жальче. Онѣ пьютъ и спиртъ, какъ и мущины, и находятся нерѣдко въ связи заразъ со многими рабочими; во время безшабашныхъ попоекъ послѣ разсчета, эти бабы, случается, служатъ предметомъ удовлетворенія для всей казармы въ нѣсколько десятковъ человѣкъ. Иногда онѣ работаютъ, наравнѣ съ мущинами, подъ галькой или подъ юфелемъ, и тогда одѣваются въ мужской костюмъ — блузу и широкія штаны. Одинъ рабочій, умный и дѣльный, говорилъ мнѣ, указывая на подобную бабу: «ужъ мы-то несчастные люди, а эта — на кого похожа: ни мущина она, ни баба, запуталась въ тайгѣ и образъ человѣческій потеряла». Разговоръ рабочихъ, и мущинъ, и женщинъ, состоитъ изъ прихотливаго сплетенія хитро-придуманныхъ неприличныхъ словъ, которыми часто выражаются понятія совершенно-обыденныя. И замѣчательно, что на пріискахъ совсѣмъ не въ обычаѣ столь присущая русскимъ божба: религія почти отсутствуетъ въ тайгѣ. Я упоминалъ уже прежде, что церковный бракъ здѣсь встрѣчается рѣдко; къ этому слѣдуетъ прибавить, что и погребенье рабочихъ совершается безъ церковныхъ обрядовъ; «какъ собакъ погребаютъ», выражаются рабочіе.

Замѣчу здѣсь, что рабочіе, если и не состоятъ въ большинствѣ изъ поселенцевъ, то поселенцы даютъ всему тонъ, почему нравственный упадокъ и деморализацію пріисковыхъ рабочихъ нельзя сваливать единственно на условія пріисковой жизни. Можно даже сказать, что рѣдкіе изъ поселенцевъ были бы хорошими рабочими въ жилыхъ мѣстахъ, по близости кабака; быть можетъ житейскіе соблазны привели бы ихъ въ тюрьмы Сибири, какъ загнали изъ Россіи въ Сибирь. Тайга для нихъ представляетъ вольную каторгу, пенитенціарную колонію, куда они привлечены путемъ соблазна и жестокими мѣрами принуждаются къ труду. Но если не тайга деморализировала всѣхъ этихъ людей, то она ничего также и не сдѣлала, чтобы возвратить ихъ свободному труду. Скорѣе она убиваетъ нравственно тѣхъ изъ нихъ, кто еще не деморализированъ въ конецъ, уничтожая въ нихъ и послѣдніе остатки чувства собственнаго достоинства. Главное средство найма въ тайгѣ, какъ мы ужо говорили — спиртъ, для поддержанія порядка — жестокое тѣлесное наказаніе, а въ заключеніе каторжный трудъ за ничтожное вознагражденіе, которое уменьшается еще при помощи всевозможныхъ уловокъ. Когда всмотришься въ таежную нравственность, принятую среди хозяевъ, то открываешь въ ней такую терпимость ко всякаго сорта мошенничествамъ, такую деморализацію, которая никому не колетъ здѣсь глазъ, что, право, не знаешь, на чьей же сторонѣ преимущество. Одно только вѣрно, что тайга въ настоящее время представляетъ собою словно гангрену на общественномъ тѣлѣ Сибири, что вліяніе ея многими темными сторонами отражается на мѣстномъ обществѣ. А между тѣмъ, мнѣ кажется, таежныя отношенія могли бы измѣниться къ лучшему; и не будучи пессимистомъ, я склоненъ видѣть зарю этого измѣненія въ томъ негодованіи, которое возбуждаютъ уже многія стороны пріисковой жизни въ мѣстномъ обществѣ, въ возростаніи среди него числа образованныхъ и гуманныхъ людей.

Читатель, надѣюсь, проститъ мнѣ это увлеченіе въ сторону въ концѣ статьи отъ послѣдовательнаго разсказа, къ которому спѣшу возвратиться. Впрочемъ, и то сказать, жизнь шла такъ однообразно, одинъ день былъ такъ похожъ на другой, что разсказывать послѣдовательно очень трудно. Цѣлый день по прежнему я торчалъ на машинѣ, мокъ на дождѣ. Работы приближались къ концу, и рабочіе, въ ожиданіи разсчета, все больше и больше неглижировали ими; я часто опасался, какъ бы но нарушились тѣ хорошія отношенія, которыя въ теченіе операціи установились между мною и ими. Случалось, нѣкоторые исчезали на день, на два съ пріиска, проводя это время въ кутежахъ, почему нѣсколькимъ былъ записанъ штрафъ въ три рубля. Погода между тѣмъ становилась холоднѣе, по утрамъ иней бѣлой пеленою покрывалъ окрестность. Въ двадцатыхъ числахъ сентября выпалъ снѣгъ и хватило морозомъ отъ повѣявшаго съ сѣвера вѣтра. «Видно, разсчетъ пришелъ!» — слышались восклицанія среди рабочихъ, и въ этотъ день они работали съ лихорадочнымъ увлеченіемъ. Морозъ къ обѣду все усиливался, по сплоткамъ плыла шуга, засоряя рукава, которые приходилось держать постоянно открытыми, но избѣжаніе замерзанія; на шлюзѣ комками замерзалъ юфель, вода бѣжала неровно, раздѣляясь на рукава. Послѣ обѣда работы пришлось прекратить: при бѣдной промывкѣ, какая была у насъ въ то время, не было смысла продолжать ихъ дальше. Рабочихъ разослали въ разныя стороны: кого для поправки строеній, кого въ лѣсъ приготовлять на зиму дрова, кого чистить капалъ. Нѣсколькихъ назначили на машину, для разборки ея. Сломали американку, гдѣ въ щеляхъ нашлось больше десяти золотниковъ золота, потомъ оторвали желѣзные листы, покрывавшіе галечный люкъ, и песокъ, подъ ними сохранившійся, промыли. Періодъ лѣтней работы окончился. Мнѣ было грустно, Богъ вѣсть почему; грустно смотрѣли и рабочіе, ломая машину. Такова сила привычки.

Результаты годовыхъ работъ на нашемъ пріискѣ выразились въ слѣдующихъ цифрахъ: было промыто 1,220 и ¹¹/₁₂ кубическ. саженей песку, что составило въ пудахъ 1,465,100 пудовъ. Изъ этого количества песковъ (среднее содержаніе ихъ 45 долей) получили золота 1 пудъ 32 фунта, 76 золотниковъ, что на деньги составитъ, считая по 3 р. золотникъ — 20,964 руб. Содержаніе рабочихъ, считая въ мѣсяцъ на каждаго 7 р. 50 к. (больше оно не стоитъ, скорѣе меньше) обошлось въ 3405 р.: на сорокъ два человѣка общихъ за семь зимнихъ мѣсяцевъ — 2205, а за пять лѣтнихъ (32 человѣка общихъ) — 1200 рублей. Относительно платы у меня нѣтъ точныхъ данныхъ, по ее легко вычислить приблизительно. Зимою среднимъ числомъ около 28 человѣкъ получало высшую плату, въ качествѣ конюховъ, плотниковъ, ортовыхъ, что составитъ за семь зимнихъ мѣсяцевъ, считая въ среднемъ по 10 р. на человѣка въ мѣсяцъ — 1960 р., а съ прибавкою 588 р. на 14 человѣкъ, получавшихъ низшую (по 6 р. въ мѣсяцъ) — 2548 р., за лѣтніе мѣсяцы 20 человѣкъ-получало высшую плату (по 21 р.), что составитъ 2100 р., а 12 низшую (по 15 р.) — 900 р., вмѣстѣ — 3000 руб. Если къ этому прибавить 6 женщинъ, находившихся въ услуженіи, считая на каждую по 7 рублей содержанія и по 5 р. въ мѣсяцъ жалованія, то въ общемъ жалованіе рабочихъ составитъ: 2548 + 3000 + 864 = 6412 р. Жалованье это процентами на товарахъ уменьшается по крайней мѣрѣ на пятую часть (беру, мнѣ кажется, minimum), то есть до суммы 5130 р. на всѣхъ рабочихъ. Прошу помнить, что цифры эти не точны, но лишь приблизительны. На служащихъ, несмотря на ихъ малочисленность, выходило немало, по сравненію съ рабочими: управляющій получалъ въ годъ 800 р., матеріальный — 400, смотритель машины — 300, а такъ какъ я пробылъ въ тайгѣ всего семь мѣсяцевъ, то 175 р. или даже 200, считая расходы по доставкѣ отъ жилыхъ мѣстъ на пріискъ и обратно, нарядчикъ — 270; считая содержаніе управляющаго свыше 20 руб. въ мѣсяцъ, остальныхъ служащихъ около 15, въ общемъ получимъ, вмѣстѣ съ жалованьемъ, около 2300 р. — сумма, которая также уменьшается процентомъ на товарахъ, но сравнительно немного: заборъ служащихъ незначителенъ и самый процентъ на лучшихъ товарахъ невеликъ. Въ общемъ одни расходы на служащихъ и рабочихъ, если къ этому прибавить еще около 5400 р. на 26 лошадей (каждая лошадь обходится въ южной тайгѣ по 60 коп. въ день), превысятъ сумму въ 16,000 рублей^[6]. Сверхъ этого слѣдуетъ принять еще въ разсчетъ стоимость годового содержанія фельдшера (около 300 р.), плату золотнишнымъ за золото (рублей 400—500), плату доктору (по 1 руб. съ человѣка), казенной администраціи (горному исправнику и ревизору по 1 р. съ каждаго рабочаго, ихъ помощникамъ по 50 к., письмоводителямъ по 25), священнику (по 50 к. съ рабочаго), стоимость рабочихъ инструментовъ и разные другіе непредвидѣнные, но неизбѣжные расходы. Послѣ этого неудивительно, что хозяину-арендатору, если онъ даже не беретъ денегъ въ кредитъ, останется, при очень хорошемъ результатѣ работъ, какъ то было въ данномъ случаѣ, всего лишь одна, много двѣ тысячи барыша. Если же онъ кредитуется (20 % здѣсь процентъ небольшой), и притомъ, если дѣла его идутъ только удовлетворительно, онъ непремѣнно останется въ долгу, какъ то случается изъ года въ годъ со многими арендаторами. Въ этомъ случаѣ стараются какъ можно больше сокращать расходы, а доходы увеличиваются продажею дешевыхъ, плохихъ товаровъ по дорогой цѣнѣ и продажею за золото спирта.

На долю золотнишныхъ изъ общаго количества золота пришлось 10 фунтовъ 37 золотниковъ, что на деньги составило, считая по два рубля за золотникъ — 1994 руб., или около 200 руб. на каждаго человѣка за лѣто. За исключеніемъ сдѣланныхъ ими расходовъ (притомъ они еще оставались должны за зиму), двумъ изъ нихъ пришлось около ста рублей, остальнымъ по два, по три десятка. Къ этому прибавлю, что они мыли исключительно хорошо, какъ рѣдко случается мыть золотнишнымъ.

X.

Послѣ остановки машины работы еще продолжались, но крайне несложныя, такъ сказать случайныя: чистили канатъ отъ накопившагося ила, возили лѣсъ, поправляли дома. Рабочихъ разсчитывали тѣмъ временемъ по частямъ: большинству пришлось получить всего по нѣскольку рублей, рѣдкіе получили рублей 20. Разсчитанные нанимались въ работу на сосѣднихъ пріискахъ, для чего напередъ чистились и подбадривались. Разсказываютъ, что даже дряхлые старики принимаютъ во время наемки молодецкій видъ, чтобы, нанявшись въ качествѣ забойщика, получить большій задатокъ. На упреки уполномоченнаго одинъ изъ такихъ рабочихъ отвѣтилъ: «если бы вамъ было нечего ѣсть, и вы бы сказали, что часовой мастеръ». Къ сожалѣнію, въ этихъ случаяхъ имѣется въ виду но столько ѣда, сколько выпивка: нанявшіеся пропивали задатокъ, пропивали всѣ вещи, и жалкіе, полунагіе, сидѣли въ казармахъ.

Пріискъ пустѣлъ и движеніе жизни смолкало; невольно чувствовалась тоска, словно у постели умирающаго. За четыре дня до общаго разсчета уѣхалъ и я, чтобы успѣть проѣхать по сравнительно мало еще испорченной дорогѣ. Въ это время, осенью, приходится возвращаться верхомъ, по обледенѣлой грязи, истоптанной копытами прогоняемыхъ изъ тайги лошадей. Когда выпадетъ первый снѣгъ, дорога становится хуже: но видя дороги, лошади скользятъ и падаютъ въ рытвинахъ и ухабахъ. Но въ то время выпавшій было снѣгъ стаялъ, только на вершинахъ горъ мѣстами бѣлѣли снѣжныя пятна. Съ сосѣдняго зимовья пріѣхалъ за мною конюхъ съ парою лошадей, къ сѣдламъ которыхъ привязали въ трокахъ по тюку. Простившись съ сослуживцами, съ работавшими на дворѣ плотниками, я взобрался на лошадь и медленно выѣхалъ съ пріиска. Заворачивая въ лѣсъ, я оглянулся на станъ; кто-то махалъ у выѣзда шапкой, жалко выглядѣла кучка деревянныхъ домовъ на сѣромъ осеннемъ фонѣ…

Ѣхать приходилось медленно, шагъ за шагомъ, иногда слѣзать при мостахъ, доски которыхъ подымались, точно клавиши, подъ копытами лошадей. Иногда переѣзжали рѣчки въ бродъ. По дорогѣ, среди грязи, тянулась узкая тропка; когда она исчезла, мы заворачивали въ лѣсъ и пробирались среди стволовъ. Мѣстами, на протяженіи нѣсколькихъ верстъ, были проложены черезъ топи мостки изъ неотесанныхъ древесныхъ стволовъ, наваленныхъ на поперечныя бревна. Кой-гдѣ мостки эти совсѣмъ разрушились, такъ что ѣхать по нимъ не представлялось возможности. Кругомъ тянулись пустынные, мрачные въ это время года виды. Подымались на одну гору, а надъ нею торчала другая, съ бѣлѣвшею отъ снѣга вершиною. Незамѣтно, объѣздомъ, подымались и на эту, кружась все время на одномъ мѣстѣ. Мелкій лѣсъ, кочки, болота, и ни признаковъ жилья по дорогѣ. Изрѣдка, съ вершины горы, открывался видъ на долины — пустынныя, заросшія хвойнымъ лѣсомъ; изрѣдка, среди горныхъ вершинъ, далеко внизу, подъ нашими ногами, открывался край горизонта, багровѣющій словно зарево отдаленнаго пожара. Лошади пробирались осторожною ступью по узкой тропкѣ, оступались въ сторону и грузно проваливались въ мерзлую топь. Очищенное отъ лѣса пространство дороги было усѣяно камнями, залито водою, завалено упавшими стволами деревъ. Только къ вечеру, усталый, разбитый, я дотащился до зимовья, которое служитъ камнемъ преткновенія для таежныхъ рабочихъ. Стояло оно среди горъ, покрытыхъ темной хвоей; на чистыхъ отъ лѣса мѣстахъ виднѣлся снѣгъ, сквозь который кочками проступала земля. Въ комнатахъ зимовья шмыгало нѣсколько дѣвокъ бульдогообразной наружности, а на кухнѣ, за стѣнкою, слышалась пьяная ругань и крики картежныхъ игроковъ.

Съ отдаленіемъ отъ пріисковъ, дорога сдѣлалась еще хуже, лѣсъ гуще и непроходимѣе. Замерзнувшая грязь торчала неровно, лошади оступались въ ямки, кровянили ноги и бились въ изнеможеніи, но будучи въ силахъ идти дальше. Поминутно перегоняли насъ прохожіе, съ котомками на плечахъ. Мы сворачивали съ дороги въ лѣсъ и съ трудомъ пробирались среди деревъ, царапая лицо и руки. Лошади перелѣзали осторожно черезъ высокіе, свалившіеся на тропку стволы деревъ. Иногда, передъ громадой ихъ, онѣ останавливались въ отчаяніи, наровя своротить въ сторону; только учащенные удары нагаекъ заставляли ихъ подвигаться впередъ. Конюхъ, какъ болѣе привычный, уѣхалъ далеко впередъ, оставивъ меня назади. Своротивъ разъ передъ кучей наваленныхъ на тропку стволовъ, я сбился съ пути и долго ѣхалъ, пока не забрался въ не, проходимую глушь. Молодые побѣги непроницаемою чащею окружали здѣсь стволы гигантовъ; мертвыя, свалившіяся деревья смѣшивались въ хаосѣ. Куда ѣхать? — вотъ вопросъ. Я остановился въ недоумѣніи; вѣдь эта пустыня тянется на тысячи верстъ, и только въ одномъ направленіи изъ сотенъ можетъ встрѣтиться жалкая кучка человѣческихъ жилищъ. Я закричалъ громко: «конюхъ! конюхъ»! — но крикъ мой только понапрасну будилъ молчаливый, сумрачный лѣсъ. Уставъ кричать, я усѣлся на пнѣ и съ отчаяніемъ смотрѣлъ, какъ лошадь спокойно щипала изъ подъ снѣга траву. Мнѣ пришла наконецъ въ голову счастливая мысль — сѣсть на лошадь и пустить поводья; пусть ѣдетъ, куда знаетъ. Покруживъ въ лѣсу, лошадь вывезла какъ разъ къ тому мѣсту дороги, съ котораго было сворочено въ лѣсъ. Съ тѣхъ поръ я старался ближе держаться конюха и ѣхать по возможности по дорогѣ. Иногда, измученный, исцарапанный, усталый, я слѣзалъ съ лошади и брелъ пѣшкомъ.

И все за это время смѣшалось въ моей головѣ въ какомъ-то хаосѣ. Помню рѣдкихъ проѣзжихъ съ измученными лицами, толпы пѣшеходовъ, пьяные крики на зимовьяхъ. Но все это помню неопредѣленно, смутно, какъ будто въ туманѣ. Только одна сценка ярко выдѣляется въ моей памяти, словно-бы я видѣлъ ее вчера. Дѣло было на половинкѣ, гдѣ мнѣ пришлось ночевать. У раскрытаго окна лавочки, сверкавшаго яркимъ пятномъ на темномъ фонѣ, столпилась группа рабочихъ. Въ срединѣ группы одинъ игралъ на гармоніи, заливаясь зычнымъ, веселымъ голосомъ на залихватскій мотивъ великорусскихъ пѣсень. Я прислушался и до меня долетѣли слова пѣсни:

Ужъ готовъ батогъ палачный,

Только спину подставляй…

Мрачный лѣсъ, угрюмыя горы, чернѣвшія массами на темномъ небѣ, жалкая лавочка въ лѣсной пустынѣ, наконецъ слова пѣсни — все это произвело на меня впечатлѣніе необычайное. Улегшись, я не могъ сразу заснуть, и веселые звуки зловѣщей пѣсни еще долго тревожили мой сонъ.

Выѣхавъ утромъ, я на зимовье пріѣзжалъ только вечеромъ. т. е. въ день мы дѣлали немногимъ больше тридцати верстъ, а разъ даже всего 22. Ѣхать же ночью по такой дорогѣ совершенно немыслимо. На четвертый день я прибылъ на послѣднее зимовье, гдѣ хозяйствомъ завѣдывали четыре дѣвушки. Старшая изъ нихъ подурнѣла, младшая разцвѣла какъ роза. Въ комнатахъ замѣчался кокетливый порядокъ, слѣды молодыхъ женскихъ рукъ. Полъ былъ устланъ половиками, за зимними рамами воткнуты пѣтухи изъ разноцвѣтной бумаги, искуссно сплетенные. На кухнѣ слышался молодой, звучный смѣхъ, рабочіе входили съ громкимъ привѣтствіемъ: «здраствуйте, голубушки!» Когда я тронулся въ путь, изъ дверей выглянуло привѣтливое личико младшей дѣвушки; я поклонился, погналъ лошадь — головка дѣвушки исчезла за дверями, оставивъ въ моей памяти, утомленной мрачными образами таежной дороги, воспоминаніе мимолетнаго, но пріятнаго видѣнія. Самая дорога, какъ меня предупреждалъ конюхъ, сдѣлалась здѣсь лучше, славныя лошадки бѣжали бодро. Хвойный лѣсъ сталъ замѣняться лиственнымъ, но столь густымъ, и не столь покрытымъ молодыми побѣгами. Не приходилось уже пробираться въ зеленомъ полумракѣ хвои, сквозь сучья обнаженныхъ отъ листвы осипъ свободно проходилъ дневной свѣтъ. Подъѣзжали къ жилымъ мѣстамъ, и мѣстность становилась ровнѣе — меньше топи, меньше кочекъ. Показались ровныя поля, дорога казалась гладкой, сухая, усыпанная листьями.

Не доѣзжая до Климовки, намъ встрѣтилось двое молодыхъ парней, поджидавшихъ проѣзжихъ. Перебивая другъ друга, они предложили переправить меня сейчасъ-же черезъ Енисей въ «карбазишкѣ», который недалеко стоялъ у берега. Мнѣ такъ хотѣлось скорѣе окончить путешествіе верхомъ, что я охотно согласился на ихъ предложеніе. Мы своротили въ сторону и вскорѣ подъѣхали къ берегу рѣки. Парни принялись сносить вещи въ большую парусную лодку съ перилами, а я съ наслажденіемъ смотрѣлъ на давно невиданное водное пространство. Уставили парусъ, отпихнулись, лодка поплыла вдоль берега противъ теченія, потомъ заворотили на середину рѣки. Противоположный берегъ, ровной, низкой полосою тянувшійся на горизонтѣ, становился все ближе и ближе. Виднѣлись дома Усть-Тунгуски, бѣлая церковь съ зеленою крышею, и глухо доносились удары вечерняго колокола. Овѣваемый свѣжимъ дыханіемъ рѣки, я съ наслажденіемъ смотрѣлъ на ровные края небосклона, гдѣ западъ окрасился легкими радужными цвѣтами отъ заходящаго солнца. И въ моей душѣ волною подымалось радостное чувство, подобное тому безумному восторгу, который, по разсказамъ, охватываетъ рабочихъ, возвращающихся изъ тайги. Между тѣмъ меня въ Енисейскѣ никто не ждалъ, я ни на что не надѣялся.

Прощай тайга, прощай навсегда!

---

1. Многочисленные, хотя небольшіе горные хребты, лежащіе въ этой мѣстности, не имѣютъ одного общаго названія, но называются каждый отдѣльно, большею частью по рѣчкамъ, возлѣ которыхъ лежатъ: напримѣръ, Удерейскій, Шеулоконскій и т. д.
2. Стойки стоятъ тѣсно одна возлѣ другой, а столбы — одинъ отъ другого на разстояніи двухъ — трехъ аршинъ.
3. Конюховъ, впрочемъ, въ разговорномъ таежномъ языкѣ не причисляютъ къ числу поторжныхъ, выдѣляя въ особый разрядъ.
4. Есть два шлюза — верхній и нижній, при чемъ каждый изъ нихъ раздѣляется продольно на три отдѣленія — пріемное, среднее и выходное — водорѣзами.
5. Мнѣ недавно попался разсчетный листъ отъ компаніи Мясниковыхъ въ 60-тые годы; въ немъ плата за золотникъ подъемнаго золота опредѣлена въ 70 коп., а заработокъ рабочаго (крестьянина Нижегородской губ.) равнялся за 23 дня 34 р. 21 коп.
6. Не считаю содержанія уполномоченнаго, который занимался дѣломъ добровольно, не получая за это жалованья, и при томъ онъ не составляетъ непремѣнной необходимости въ такомъ небольшомъ дѣлѣ.