На очередныя темы.
правитьVI.
Разбродъ ссылки.
править
Основною единицею общессыльной организаціи, по мысли первыхъ поселенцевъ, какъ мы знаемъ, должны были являться «колоніи», въ которыя, какъ предполагалось, объединятся всѣ ссыльные каждой волости. Колоніи и должны были взять на себя ближайшую заботу объ экономическихъ, правовыхъ и культурныхъ нуждахъ поселенцевъ, а также о поддержаніи моральнаго престижа ссылки, въ особенности въ глазахъ мѣстнаго населенія. Между колоніями рѣшено было установить «прочную связь» въ формѣ общеуѣздной организаціи. Но окончательно договориться о характерѣ послѣдней ссыльные за время пребыванія своего въ Александровской тюрьмѣ не смогли и выбрали пока временное бюро съ освѣдомительными функціями. Планъ же былъ таковъ: какъ только осмотрятся на мѣстахъ, немедленно созвать съѣздъ представителей отъ колоній, который и выработаетъ постоянный уставъ общеуѣздной организаціи.
По водвореніи нѣкоторыя колоніи сорганизовались немедленно и дѣятельно взялись за устройство ссыльной жизни, поддерживая кассы, создавая промышленныя предпріятія, учреждая библіотеки, заводя столовыя и т. д. Не вездѣ однако колоніальная жизнь сразу же наладилась. Но можно было надѣяться, что постепенно колоніальныя организаціи сложатся всюду, гдѣ сгруппируются ссыльные. Прежде однако, чѣмъ колоніи повсемѣстно сформировалось, въ средѣ ссыльныхъ начались недоразумѣнія и раздоры. Въ результатѣ даже самыя прочныя организаціи и самыя дружныя колоніи начали раскалываться и распыляться. На ряду съ этимъ у значительной части ссыльныхъ обнаружились полный индифферентизмъ къ общественному дѣлу и сильное стремленіе обособиться, уйдя въ личную жизнь.
Сначала казалось, что это — временныя, преходящія явленія, и при томъ вполнѣ естественныя. Людямъ нужно было успокоиться отъ перенесенныхъ невзгодъ, осмотрѣться въ новыхъ условіяхъ, приспособиться къ нимъ, попритереться другъ къ другу. Оставалась надежда, что послѣ того, какъ публика, съ одной стороны, «отдохнетъ», а съ другой — «перебродитъ», она вновь сплотится и дружно возьмется за общественную работу. Но эта надежда оказалась напрасной. Пришлось убѣдиться, что противо-общественныя явленія и теченія имѣютъ затяжной, если не хроническій, характеръ. Годъ шелъ за годомъ, а колоніальная жизнь не налаживалась. И теперь дружныя и хотя сколько-нибудь дѣятельныя колоніи, если и встрѣчаются, то въ видѣ рѣдкихъ исключеній; тамъ, гдѣ они функціонируютъ, обыкновенно часть ссыльныхъ исключена изъ нихъ, а иногда и находится подъ бойкотомъ. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ колоніи распались на двѣ — на три обособленныя, а порой и рѣзко враждующія между собою группы. Чаще же всего, колоній, какъ оформленныхъ организацій, совсѣмъ нѣтъ, и лишь при исключительныхъ случаяхъ поселенцы вспоминаютъ, что у нихъ имѣются общіе нужды и интересы. Многіе вовсе сторонятся отъ общеколоніальной жизни и живутъ совершенно обособленно, не интересуясь товарищами и даже избѣгая ихъ.
Еще хуже пошло дѣло съ общеуѣздной организаціей. Собрать съѣздъ вскорѣ по водвореніи, какъ разсчитывали ссыльные, не удалось. Этому помѣшали: а) отсутствіе средствъ, которыхъ потребовалось бы не мало при тѣхъ огромныхъ разстояніяхъ, на какія были разбросаны ссыльные; б) «текучее состояніе», въ которое пришли сразу же поселенцы нѣкоторыхъ волостей; и в) полицейскій разгромъ нижне-илимской колоніи, гдѣ сосредоточены были руководящія силы общеуѣздной организаціи. А затѣмъ наступила осенняя распутица, и подошла зима, сковавшая рѣки, по которымъ только и доступно передвиженіе. Между тѣмъ колоніальная жизнь во многихъ мѣстахъ не налаживалась, а тамъ, гдѣ считалась налаженной, начала приходить въ разстройство. Связи между колоніями стали теряться, хотя временное бюро напрягало всѣ силы, чтобы ихъ подерживать. Уже въ декабрѣ 1908 г., т, е. спустя полгода по водвореніи первыхъ ссыльныхъ, одинъ изъ членовъ временного бюро и въ то же время членъ нижне-илимской, т. е. лучшей колоніи, писалъ:
Съ послѣдней почтой я ничего не отправилъ по колоніямъ. У меня былъ такой упадокъ духа и силъ, что я чуть было не закрылъ свою лавочку, т. е. временное бюро. Слишкомъ много требовала энергіи внутренняя жизнь нашей колоніи. Спасая ее отъ распада, пришлось мнѣ самому вступить въ члены правленія. Но и послѣ этого наше «содружество» лишь влачило свое существованіе, и не было тепло въ немъ товарищамъ. Товарищи даже тяготились нѣкоторое время другъ другомъ, спѣшили разойтись, уйти другъ отъ друга, отдохнуть на свободѣ отъ всякихъ обязательствъ среди обывателей… При подавленномъ состояніи нижне-илимской колоніи, при равнодушномъ отношеніи всѣхъ ея членовъ къ уѣздной организаціи, передо мною всталъ вопросъ: существуетъ ли уѣздная организація? или это только фикція?.. И кто ее поддерживаетъ? Д тутъ какъ разъ не поступали отчетныя свѣдѣнія отъ васъ, прекратились корреспонденціи изъ другихъ колоній… Все это совпало съ личнымъ мрачнымъ настроеніемъ, съ упадкомъ энергіи и физическихъ силъ. Я рѣшилъ, что, если не получу отъ васъ съ этой почтой извѣстій, закрою лавочку и разошлю открытки по товарищамъ съ объявленіемъ о своемъ банкротствѣ…
Къ счастью кризисъ миновалъ… Пріѣхали товарищи изъ Воробьевки, человѣкъ 6—7 сразу, поговорили по душамъ, кутнули, воскреснули мы, и они уѣхали, обѣщая намъ всяческое содѣйствіе въ организаціи связи между ссыльными элементами нашей губерніи. А тутъ получилась большая почта. Пришло, письмо изъ Маркова отъ А--ой (хорошее письмо, оно подняло во мнѣ настроеніе). Пришло первое письмо изъ Мартыновской волости, отъ секретаря колоніи, обѣщаетъ корреспондировать. Вы написали, что пріѣзжаете скоро… Я ожилъ и жду, недождусь васъ. Намъ необходимо совмѣстное выступленіе. Дружный натискъ, — и, можетъ быть, организація оживится, можетъ быть наладится съѣздъ…
Но организація не оживилась, а все больше и больше падала, хотя временное бюро продолжало напрягать всѣ силы, чтобы поддержать ее и хотя бы дотянуть до съѣзда. Съ средины февраля 1909 г. оно предприняло изданіе въ Нижне-Илимскѣ «Листка Ссыльныхъ» и до конца апрѣля, т. е. за 2х/2 мѣсяца, выпустило девять большихъ номеровъ. Удѣляя довольно много мѣстъ фактическому матеріалу, «Листокъ» въ руководящихъ статьяхъ горячо доказывалъ необходимость организаціи, всесторонне обсуждалъ возможныя для нея основы и подготовлялъ вопросы для съѣзда, который предполагалось созвать съ открытіемъ навигаціи. Но и этому съѣзду не суждено было состояться. При одномъ изъ обысковъ въ руки появившихся къ тому времени въ Киренскѣ жандармовъ попалось письмо, въ которомъ говорилось о срокѣ и мѣстѣ его созыва. Въ результатѣ всей подготовки къ съѣзду получилось лишь полицейское дознаніе о немъ.
Да и неизвѣстно, кто бы еще на съѣздъ явился. Разбродъ въ въ ссылкѣ все усиливался, и къ веснѣ 1909 года оставалась лишь одна колоніальная организація, да и та, но свидѣтельству «Листка Ссыльныхъ», существовала лишь по имени. 15 іюня, т. е. какъ разъ черезъ годъ по водвореніи первыхъ ссыльныхъ, редакція выпустила послѣдній, десятый номеръ, который начинается; словами: «организаціи ссыльныхъ Киренскаго уѣзда не существуетъ». Не чувствуя подъ собою почвы, въ видѣ организованныхъ группъ товарищей, и потерявъ всякую надежду вернуть къ жизни прежнюю организацію, временное бюро объявляло, что прекращаетъ свое существованіе и прекращаетъ вмѣстѣ съ тѣмъ изданіе «Листка Ссыльныхъ».
Мысль о возобновленіи ссыльной организаціи не разъ послѣ того возникала среди поселенцевъ. Строились всякіе планы на этотъ счетъ, — былъ, въ частности и такой, чтобы объединить только наиболѣе активные и устойчивые элементы ссылки. Предпринимались не разъ и попытки отъ словъ перейти къ дѣлу, но ничего изъ нихъ до сихъ поръ не вышло.
У первыхъ ссыльныхъ получилось, было, такое впечатлѣніе, что разбродъ въ ссылкѣ и распадъ ссыльныхъ организацій начались со времени прихода второй партіи. «Пришла новая партія — писалъ „Листокъ Ссыльныхъ“ — и повѣяло отъ нея безнадежнымъ духомъ разрушенія». Тутъ же приводилъ онъ и примѣры.
Группой новыхъ товарищей въ Чечуйскѣ была поднята агитація противъ стараго состава товарищей и правленія колоніи, — Зачѣмъ они навязываютъ намъ свои принципы поведенія? Къ чему тутъ традиціи политической ссылки и революціонной этики? Они выработали одни принципы поведенія, мы выработаемъ другіе. Они хотятъ поставить себя на извѣстную высоту въ глазахъ населенія — это малополезно. Къ чему стѣснять свободу воли человѣка и обставлять жизнь какими-то традиціями? Традиція — обычай, а все, что обычно, то консервативно[1].
Не трудно однако было понять, что post hoc non propter hoc. Въ данномъ же случаѣ и post hoc не было. Явленія, которыми ознаменовалось прибытіе вторей партіи, начались, въ сущности, раньше, но только не наблюдались еще въ такомъ рѣзкомъ видѣ. Въ частности «свобододѣйствующіе», «безотвѣтственные типы», эти, какъ ихъ еще называетъ «Листокъ Ссыльныхъ», «господа хорошіе», съ которыми приходилось вести энергичную борьбу, были и въ составѣ первой партіи, но только сначала казалось, что справиться съ нимъ будетъ не трудно.
Несомнѣнно, что разбродъ ссылки былъ обусловливаемъ болѣе общими и глубокими причинами, чѣмъ составъ той или иной партіи. Выясненіемъ этихъ причинъ очень интересовались сами ссыльные. Много вниманія этому вопросу удѣлялъ «Листокъ Ссыльныхъ»; нерѣдко касаются его поселенцы и въ своихъ письмахъ; съ тою же цѣлью предпринимались иногда анкеты, — чѣмъ между прочимъ и объясняется ихъ многочисленность въ ссылкѣ. Пользуясь имѣющимися матеріалами, попытаемся уяснить себѣ общій смыслъ этихъ явленій.
На пути къ сплоченію и организаціи ссыльныхъ встали, прежде всего, внѣшнія условія. О нихъ сказано уже достаточно, и здѣсь ихъ роль можно только отмѣтить.
Обусловленное, главнымъ образомъ, экономическими причинами текучее состояніе ссылки, постоянное передвиженіе поселенцевъ въ погонѣ за заработкомъ, естественмо, лишаетъ ссыльныя организаціи необходимой устойчивости. У многихъ изъ нихъ нѣтъ и не можетъ быть опредѣленнаго состава: онъ постоянно мѣняется. Можно было бы привести рядъ примѣровъ, когда сгруппировавшіяся и до извѣстной степени уже оформившіяся колоніи быстро таяли и даже вовсе исчезали за уходомъ въ разныя стороны ихъ членовъ. На ихъ мѣсто являлись новые поселенцы, но и тѣ иногда расходились, прежде чѣмъ успѣвали съорганизоваться. Такую же роль играютъ и полицейскіе разгромы, разбивающіе нерѣдко наиболѣе прочныя, и, быть можетъ, наиболѣе жизненныя организаціи. Въ томъ же направленіи дѣйствуетъ и продолжающійся изъ года въ годъ приливъ новыхъ поселенцевъ. Все это мѣшаетъ ссылкѣ, такъ сказать, отстояться и разсортироваться, а поселенцамъ — сжиться и сблизиться.
Но, помимо внѣшнихъ условій, было что-то и въ самой ссыльной публикѣ, что помѣшало и до сихъ поръ мѣшаетъ ей сложиться въ компактныя дѣятельныя группы. Наибольшую роль въ этомъ случаѣ сыграли, какъ можно думать, ея составъ и настроеніе.
Мы видѣли, какъ пестра современная «ссыльная политика» и въ національномъ отношеніи, и въ профессіональномъ, и въ партійномъ, и въ культурномъ и т. д. «Мы объединялись — съ горечью констатировалъ „Листокъ Ссыльныхъ“ — при помощи полиціи и суда». Но это — внѣшнее понужденіе, а не внутреннее сродство. Цемента же, воодушевленія, которымъ объединяло всѣхъ великое движеніе, уже не было. Въ изгнаніи, съ его холодомъ и голодомъ, эта искуственная группа почти неизбѣжно должна была распасться. При пестротѣ ея состава она могла расколоться во всевозможныхъ направленіяхъ. И вопросъ могъ быть только въ томъ, какія трещины окажутся для нея роковыми.
Сначала трудно было даже понять, что происходитъ; и теперь, читая дошедшіе до насъ документы, не всегда можно уяснить себѣ, что лежало въ основѣ нѣкоторыхъ конфликтовъ.
Приходитъ, напримѣръ, новая партія въ Коченгскую волость Въ это какъ разъ время мѣстная колонія, принимая во вниманіе, что одинъ изъ ея членовъ, И., «проявилъ себя, какъ человѣкъ мелочный, придирчивый, не останавливающійся передъ самыми крайними оскорбленіями, чаще всего дѣлаемыми окольнымъ путемъ, называя товарищей подлецами, мерзавцами и т. д.», постановила «отдѣлиться отъ И., предложивъ ему съѣхать съ товарищеской квартиры, въ тоже время исключивъ его изъ колоніальной организаціи». Но онъ отказался съѣхать, и «тѣмъ самымъ заставилъ провести въ жизнь постановленіе собранія какъ разъ противоположнымъ порядкомъ: съ квартиры пришлось съѣхать жившимъ съ нимъ товарищамъ». Вновь прибывшіе ссыльные сразу же взяли И. подъ свою защиту и потребовали обратнаго принятія его въ колонію, найдя, какъ видно изъ ихъ протоколовъ, что онъ имѣлъ достаточныя основанія называть нѣкоторыхъ товарищей подлецами и мерзавцами. Само собой понятно, что соглашеніе между старыми и новыми сильными не могло состояться, и образовалось двѣ группы, изъ коихъ каждая считала себя «колоніей». За разрѣшеніемъ своего спора онѣ обратились къ другимъ колоніямъ, и тѣ оказались, конечно, въ немаломъ затрудненіи: могли ли онѣ, въ самомъ дѣлѣ, рѣшить, правильно или неправильно одинъ назвалъ другого въ Коченгѣ мерзавцемъ? Нижне-илимская колонія рѣшила ждать дальнѣйшихъ свѣдѣній, а правленіе Киренской колоніи просто отказалось разсматривать этотъ вопросъ, «иначе, — какъ оно находило, — это будетъ не правильное разрѣшеніе конфликта, а что-то въ родѣ общей свалки».
Возьму другой примѣръ. Выше мнѣ пришлось упомянуть, что Мартыновская колонія исключила изъ своей среды своего собственнаго предсѣдателя и организатора работъ Л. Въ «Листкѣ Ссыльныхъ» воспроизведены подробнѣйшіе протоколы Мартыновскихъ собраній, посвященныхъ этому конфликту; помѣщено въ немъ, кромѣ того, заявленіе трудовой группы и нѣсколько корреспонденцій. И все-таки нельзя понять, изъ-за чего въ концѣ концовъ произошелъ развалъ Мартыновской колоніи.
Весь сыръ боръ — пишетъ корреспондентъ «Л. С.» — загорѣлся вотъ изъ-за чего. Для поѣздокъ въ Киренскъ за товарами мы каждый разъ уполномочивали тов. Л., который въ тоже время былъ и предсѣдателемъ колоніи. Въ одну изъ своихъ поѣздокъ онъ взяль изъ кассы (въ то время онъ былъ временнымъ кассиромъ) 81 руб., такъ какъ тѣхъ денегъ, которыя ему были даны товарищами и которыя были у него, не хватало на предполагаемую закупку товаровъ. По уставу нашему, касса ничего общаго съ лавкой не имѣетъ, поэтому т. Л. не имѣлъ права брать оттуда деньги, но видѣлъ, что товарищи нуждаются въ продуктахъ, а такъ какъ касса учреждалась для взаимопомощи и товарищей, то Л. рѣшилъ взять эти деньги, чтобы купить на нихъ необходимые товарищамъ продукты. Послѣ пріѣзда онъ сообщилъ объ этомъ собранію, и послѣднее, не желая слѣдовать буквѣ устава, одобрило поступокъ Л. Теперь же вдругъ группа лицъ подала заявленіе, чтобы Л., поступившій не по уставу, возвратилъ эти деньги въ кассу.
Въ растратѣ Л--ва никто не подозрѣвалъ, да и не могъ подозрѣвать, такъ какъ всѣ знали, что продукты имъ были куплены и потомъ разобраны нуждающимися товарищами въ долгъ, почему лавка и не могла пока возмѣстить своего долга кассѣ. Всѣмъ также было извѣстно, что Л. затратилъ своихъ нѣсколько сотъ рублей на нужды колонистовъ, и что теперь онъ состоитъ въ трудовой группѣ, по уставу которой можетъ располагать только карманными деньгами въ размѣрѣ 1 р. 50 к. Корреспондентъ объясняетъ поднятую противъ Л--ва агитацію тѣмъ, что у поднявшихъ ее «для пьянства не хватило денегъ». Другіе утверждали, что деньги нужны на хлѣбъ. Такъ или иначе, но пренія въ собраніи быстро приняли страстный характеръ и закончились, съ одной стороны, уходомъ Л--ва, а съ другой — его исключеніемъ. Оставшіеся обвиняли Л--ва въ томъ, что онъ «занялся торгашествомъ», что «политика его чисто буржуазная», что «онъ хочетъ купить товарищеское уваженіе своими деньгами и тѣмъ удовлетворить свое мѣщанское тщеславіе», что у него, «страстное желаніе попасть на страницы исторіи» (это — въ Мартыновѣ)… Во время этихъ преній, продолжавшихся нѣсколько засѣданій, изъ колоніи вышелъ еще рядъ лицъ, а потомъ она и вовсе дезорганизовалась.
Можетъ быть, въ данномъ случаѣ была борьба «пролетаріевъ» («для насъ, товарищи, деньги ничто») съ «буржуями» («у нихъ основой всего являются деньги»). Можетъ быть, это былъ протестъ членовъ противъ «зазнавшагося» предсѣдателя, который «вездѣ и всюду хотѣлъ, чтобы было принято его мнѣніе». Можетъ быть, просто сказалось горькое чувство, которое невольно является у людей, вынужденныхъ пользоваться чужими, хотя бы и товарищескими, благодѣяніями… Во всякомъ случаѣ, бросается въ глаза явное несоотвѣтствіе начальнаго повода съ вызванными имъ послѣдствіями. Чувствуется какое-то раздраженіе, готовое каждую минуту перейти въ «общую свалку». Но въ чемъ дѣло, — понять трудно.
Скоро, однако, обозначились и основныя линіи развала. Какъ сейчасъ увидимъ, ихъ оказалось нѣсколько. Нужно, однако, сказать, что нѣкоторыя и при томъ довольно яркія особенности ссыльнаго состава совсѣмъ почти не отразились въ конфликтахъ. Напримѣръ, въ нашихъ матеріалахъ не встрѣчается ни одного указанія, чтобы разноплеменность ссылки сыграла какую-нибудь роль въ ея развалѣ. Не имѣли, повидимому, серьезнаго значенія и различія въ партійныхъ взглядахъ. Правда, нѣкоторыя группы во время раздоровъ прикрывались партійнымъ флагомъ, но это, видимо, случалось рѣдко, и при томъ для всѣхъ ясно было, что это только прикрытіе, что дѣйствительные мотивы поведенія не имѣютъ ничего общаго въ данномъ случаѣ съ политическими убѣжденіями. Исключеніемъ являются, пожалуй, только анархисты, которые въ нѣкоторыхъ сообщеніяхъ оттѣняются, какъ одна изъ главныхъ язвъ ссылки, но и то не въ качествѣ политической группы, а скорѣе въ качествѣ людей малокультурныхъ и морально недостаточно устойчивыхъ, такъ сказать, «анархистовъ» въ кавычкахъ. Расходиться начали части, менѣе опредѣленно очерченныя, чѣмъ національности или партіи. Вслѣдствіе этого, трещины получились очень извилистыя, прихотливыя, и поэтому особенно трудно было уяснить, отчего онѣ происходятъ. Возможны были, и дѣйствительно являлись, всякія на этотъ счетъ недоразумѣнія.
Наиболѣе общую, хотя и наименѣе рѣзкую, роль въ разбродѣ ссылки сыграло, какъ можно думать, преобладаніе въ ея составѣ «случайнаго», «обывательскаго» элемента. «Профессіоналы», т.-е. люди, которые политическую работу считали главнымъ своимъ дѣломъ, составляли, какъ мы видѣли, меньшинство среди ссыльныхъ; давніе же и испытанные революціонеры были среди нихъ и вовсе въ незначительномъ числѣ. Въ большинствѣ же это были люди, увлеченные великимъ движеніемъ и лишь подъ его вліяніемъ принявшіе участіе въ общественно-политической жизни, и при томъ нерѣдко случайное лишь участіе, такъ сказать, между дѣломъ. Когда ихъ отрывали отъ движенія и, главное, когда послѣднее быстро пошло на убыль и, наконецъ, замерло, то у нихъ, естественно, явилось стремленіе уйти въ «частную жизнь», въ личную, семейную, обывательскую, которою они раньше жили. «Лучше уйти, пожить въ сторонѣ, сыто, тепло, уютно»[2], — вотъ что они послѣ всѣхъ перенесенныхъ невзгодъ, быть можетъ, думали: «хочется пожить немного вдали отъ дрязгъ, заняться собой», — вотъ что они говорили («Л. С.», № 8). Отсюда индифферентизмъ къ общессыльнымъ интересамъ и нуждамъ, сказавшійся съ самаго начала.
Конечно, не всѣ могли пожить сытно и уютно. Но тщетно меньшинство убѣждало ихъ, что «интересъ къ общественной жизни есть въ то же время интересъ къ своей личной жизни» (№ 5). Такія убѣжденія усвоиваются не сразу, — особенно же трудно ихъ было усвоить здѣсь, въ ссылкѣ. «Сознаніе плѣна губительно дѣйствуетъ на душевное состояніе человѣка… А тутъ еще добрая половина безработныхъ и голодныхъ, — есть отчего духомъ упасть» (№ 5). «Организація, организація, а жрать нечего! Толкуютъ объ организаціи кому дѣлать нечего», — вотъ какія раздраженно-озлобленные реплики приходилось выслушивать тѣмъ, кто пытался преодолѣть индифферентизмъ ссыльной массы (№ 9).
О собраніяхъ, — писалъ г. В. Ѳ. въ январѣ 1908 г. изъ Киренска, — и помину нѣтъ; заговорить-подымутъ на смѣхъ. И стыдно говорить объ отношеніи къ другимъ колоніямъ, но буду откровененъ: когда получаешь копіи съ писемъ и несешь ихъ другимъ для прочтенія, то долго не рѣшаешься показать, ибо противно себя чувствовать, какъ увидишь улыбочки и ужимки и услышишь реплики въ родѣ слѣдующихъ: «нечего имъ тамъ дѣлать, вотъ и пишутъ, мараютъ бумагу»… «это опять гдѣ-либо подрались, а намъ кляузятъ другъ на друга; какое намъ дѣло до нихъ, пусть хоть перегрызутъ другъ другу горло»… «а что, Самсонычъ, и вы имъ о насъ пишете, тоже кляузничаете?».. Согласитесь, что такое отношеніе заставитъ опустить руки и замкнуться въ своей раковинѣ… (№ 1).
Бороться съ этимъ противообщественнымъ настроеніемъ было тѣмъ труднѣе, что оно охватывало всю страну, что оно шло изъ Россіи. «Такая ужъ теперь полоса нашла на русскую жизнь, что вопросы организаціи, коллективной борьбы вызываютъ улыбку» (№ 7). И тѣмъ опаснѣе было это настроеніе, что нѣтъ грани, которая отдѣляла бы вполнѣ испытанныхъ и хорошо дисциплинированныхъ въ общественно-политическомъ отношеніи отъ совершенно случайныхъ и вовсе не дисциплинированныхъ людей. Между ними имѣется безчисленное число почти незамѣтныхъ ступеней. Индифферентное отношеніе къ общественному дѣлу, не встрѣчая преградъ на своемъ пути, захватывало все большую часть ссыльныхъ, пока не захватило почти всю ссылку. Даже наиболѣе активные и дисциплинированные люди, встрѣчая изо дня въ день равнодушное и даже враждебное отношеніе къ своимъ попыткамъ наладить общессыльную жизнь, должны были въ концѣ-концовъ почувствовать потребность «замкнуться въ свою раковину».
Какого-либо раскола ссылки въ этомъ отношеніи даже не было. Наблюдалось, въ сущности, иное явленіе: безъ рѣзкихъ потрясеній и разрывовъ ссыльные, одинъ за другимъ, быстро отставали отъ общественной жизни и уходили въ частную. Происходило начавшееся съ опредѣленнаго края и постепенно распространявшееся опусканіе политической ссылки до обывательскаго уровня.
Но въ связи съ этимъ опусканіемъ появились и трещины, которыхъ, можетъ быть, и не было бы или которыя не были бы такъ рѣзко видны при повышенномъ настроеніи публики.
Одна изъ этихъ трещинъ, очень извилистая, прошла по такому мѣсту, что при другихъ условіяхъ дала бы право думать, что расколъ вызванъ соціально-классовою рознью, а именно — между интеллигенціею и рабочими. Въ другихъ мѣстахъ, въ особенности тамъ, гдѣ преобладали административные ссыльные, напримѣръ, въ сѣверныхъ губерніяхъ Европейской Россіи, этой причиной и объяснялись многія недоразумѣнія и раздоры въ ссылкѣ. Но въ Киренскомъ уѣздѣ для такой розни, — какъ указываетъ г. Ѳ. въ своемъ очеркѣ Киренской колоніи — нѣтъ даже повода. «Наоборотъ, здѣсь, какъ мы уже видѣли, обычное явленіе, когда интеллигентъ таскаетъ ящики и грузитъ сѣно на баржу рядомъ съ простыми рабочими». «Нерѣдки случаи, — по словамъ этого наблюдателя, — когда симпатіи перекрещивались между этими двумя группами».
Однако, и въ Киренскомъ уѣздѣ наблюдались многочисленные раздоры между интеллигенціей и рабочими. Въ частности, благодаря такимъ именно раздорамъ дезорганизовалась лучшая изъ первоначальныхъ колоній, — нижне илимская. Что же это значитъ? Изученіе относящихся сюда матеріаловъ приводитъ къ заключенію, что эти раздоры были обусловлены не классовою рознью, а разницей въ культурномъ уровнѣ. Возьмемъ, напримѣръ, исторію взаимоотношеній между интеллигенціей и рабочими въ Нижне-Илимскѣ, — исторію, обстоятельно изложенную въ нѣсколькихъ статьяхъ «Листка Ссыльныхъ».
Сказалась, прежде всего, разная степень общественной дисциплинированности. Начали, напримѣръ, строить кузницу. Строили общими силами.
Сначала работа шла очень дружно, — разсказываетъ авторъ статьи «Интеллигенція и рабочіе». — Эти дни запечатлѣлись у меня въ памяти, какъ самые живые, радостные и бодрые. Но, немного спустя, многіе отъ работы стали уклоняться, разно объясняя это, а больше необходимостью исполнять наемную работу. У оставшихся охота также пропадала, и закончили постройку всего нѣсколько человѣкъ: слесарь, для котораго строилась мастерская, трое интеллигентовъ и пятый, — по моему опредѣленію, ни пава, ни ворона".
То же наблюдалось всякій разъ, когда на очереди стояло какое-либо общественное дѣло и даже просто общественный вопросъ. Напримѣръ,
отъ собраній, — пишетъ авторъ другой статьи (№ 10) — получалось такое безотрадное впечатлѣніе, что меньшинство говоритъ и работаетъ, а большинство скучаетъ и только по мѣрѣ надобности поднимаетъ руки… Это пассивное сопротивленіе большинства какъ бы говорило меньшинству: «выдумывайте господа, треплите языкомъ на собраніяхъ, а мы все же будемъ жить по своему»… (№ 10).
«Какъ бы говорило»… Въ дѣйствительности, тутъ не было, конечно, ничего преднамѣреннаго, заранѣе обдуманнаго; скорѣе это было нѣчто несознанное и не формулированное. Это было поведеніе «людей, организаціонно невоспитанныхъ и духовно малоразвитыхъ», которые были неспособны проводить въ своей жизни принципы меньшинства и которые вмѣстѣ съ тѣмъ не пытались даже отстоять въ собраніяхъ свои взгляды. «Большинство, — говоритъ авторъ, — состояло изъ рабочихъ, и при томъ изъ рабочихъ, не отборныхъ, а массовыхъ, едва затронутыхъ агитаціей»…
Помимо разнаго отношенія къ общественному дѣлу, не замедлила сказаться и рѣзкая разница въ личныхъ отношеніяхъ. Такъ, когда строилась кузница, то
товарищъ слесарь на работѣ, которою онъ руководилъ, обращался съ товарищами заносчиво, безцеремонно-грубо и третировалъ ихъ не хуже, чѣмъ любой хозяинъ-кулакъ своихъ батраковъ… Обижаться было на него неловко, отвѣчать ему было безсмысленно, такъ какъ онъ могъ легко бросить все это дѣло, разсчитывая на работу по найму, а при мастерской разсчитывали устроить нѣсколько товарищей въ роли помощниковъ къ нему. Такимъ образомъ на душѣ у работавшихъ создавался горькій осадокъ, въ особенности у интеллигентовъ, не привыкшихъ къ такому обращенію (№ 3).
Это — мелочь, замѣчаетъ авторъ, но очень характерная: та же грубость въ отношеніяхъ проявлялась почти на каждомъ шагу и не мало содѣйствовала разъединенію интеллигентовъ и рабочихъ. Напримѣръ, въ колоніальной квартирѣ, гдѣ помѣщались нѣкоторыя мастерскія, гдѣ жили человѣкъ 6—7 рабочихъ и гдѣ находился, такъ сказать, центръ коммуны установились такіе порядки:
Вездѣ здѣсь было грязно и темно. Полы почти не мылись, стѣны и потолокъ отъ дымившихъ печей закоптѣли, окна никогда не вытирались, никто не хотѣлъ ни подмести, ни почистить, а всякій твердилъ: зачѣмъ я стану убирать, когда никто другой этого дѣлать не желаетъ, когда никто не смотритъ за чистотой?.. Между обитателями этого дома шла постоянная взаимная грызня, взаимныя дрязги и насмѣшки.
Члены коммуны изъ интеллигенціи не ужились въ такой обстановкѣ и наняли на средства, оставшіяся у нихъ для «индивидуальныхъ и интимныхъ потребностей», отдѣльную квартиру. У нихъ установились совершенно иные порядки и отношенія.
Интеллигенты жили чисто и уютно… Всѣ они очень дружили и на своей квартирѣ были между собою въ братскихъ почти отношеніяхъ. Никакихъ счетовъ, никакихъ недоразумѣній между ними какъ не бывало (№ 5).
Расхожденіемъ по разнымъ квартирамъ дѣло не ограничилось. У интеллигентовъ была потребность почитать, заняться, а рабочіе этой потребности не чувствовали. Чтобы отдѣлаться отъ постоянныхъ посѣтителей, которые мѣшали, интеллигенты стали ихъ выпроваживать, но не прямо, по-товарищески, а бросая косые взгляды на непрошенныхъ гостей… Отношенія портились все больше и больше. Члены коммуны изъ интеллигентовъ «приходили на пересылку лишь наскоро пообѣдать и немедленно уходили къ себѣ». "Получалось впечатлѣніе, что люди, говорящіе на разныхъ языкахъ, съ взаимнымъ чуть ли не презрѣніемъ въ душѣ сходились ежедневно для общей почти молчаливой «кормежки». «Какіе же это коммунары?» — возмущались рабочіе. — «Не можемъ же мы съ вами няньчиться», — отвѣчали интеллигенты.
Разстояніе между двумя группами становилось все больше по мѣрѣ того, какъ ссыльные уходили въ частную жизнь и сближались съ мѣстными обывателями. Интеллигенты сошлись съ мѣстною интеллигенціею и начали устраивать совмѣстныя чтенія съ нею (читали Тургенева), сторонясь своихъ товарищей-рабочихъ и даже таясь отъ нихъ («чтобы не повредить своему начинанію болтливостью»). Этимъ они вызвали среди послѣднихъ сильное недовольство. Сами же рабочіе «дѣятельно посѣщали крестьянскія вечорки», которыя «рѣдко обходились безъ пьяныхъ скандаловъ и побоищъ». «Пошли, — пишетъ г. А. въ своемъ очеркѣ Н.-И. колоніи — темные слухи, замѣшались дѣвахи, водка, приключенія». Этимъ, въ свою очередь, были очень недовольны интеллигенты, находя, что это роняетъ достоинство политической ссылки. Понять другъ друга было трудно.
Рабочіе возражали, что имъ общество интеллигенціи недоступно, что они сами изъ народа, плоть отъ плоти его, и не находятъ ничего предосудительнаго въ томъ, что посѣщаютъ народныя вечорки. Высказывалось и такое мнѣніе, что между чтеніемъ Тургенева и пляской на вечоркахъ есть много общаго, что то и другое — искусство, и то и другое дѣлается для времяпрепровожденія («Л. С.», № 4).
Ссылаясь на это разногласіе, нѣкоторые стали отрываться отъ колоніи. Въ моихъ матеріалахъ имѣется, напримѣръ, такое заявленіе: «Товарищъ Т. просилъ меня заявить собранію, что онъ выходитъ изъ колоніи, во-первыхъ, потому что онъ голодаетъ и, во-вторыхъ, потому что ему необходимо ухаживать за чалдонками»… Недовольство рабочихъ интеллигенціей чуть не повело къ расколу колоніи. Среди нихъ велась агитація, чтобы захватить въ свои руки колоніальныя учрежденія и имущество. Но интеллигенты узнали объ этомъ и, вступивъ въ объясненія съ лучшею частью рабочихъ, убѣдили ихъ отказаться отъ этого плана, а съ другой стороны, сознавая, что предоставлять рабочихъ всецѣло самимъ себѣ они не имѣютъ нравственнаго права, попытались сблизиться съ ними. Устроили было воскресную школу, но охотниковъ заниматься сколько-нибудь серьезно среди рабочихъ не оказалось. Попытались устраивать рефераты и совмѣстныя чтенія, тоже ничего не вышло, такъ какъ, «если останавливаться детально на каждомъ отдѣльномъ мѣстѣ, чтобы оно стало совершенно понятно рабочимъ, то это не интересно для интеллигенціи, а если говорить общелитературнымъ языкомъ, то онъ непонятенъ для рабочихъ». Охота «няньчиться съ рабочими», «тратить остатки нервовъ на искусственное возбужденіе ихъ» опять пропала, — тѣмъ болѣе, что со стороны обывателей предъявлялся болѣе живой спросъ на силы ссыльной интеллигенціи.
Болѣе удачнымъ оказался другой методъ сближенія съ малокультурною частью ссылки, къ которому прибѣгъ одинъ интеллигентъ, называемый въ «Листкѣ Ссыльныхъ» то «народовольцемъ» (не знаю, почему), то «Аннибаломъ» (онъ былъ изъ тѣхъ, которые въ Александровской тюрьмѣ дали аннибалову клятву посвятить себя организаціи ссылки). Онъ рѣшилъ опять перебраться на колоніальную квартиру и поселиться вмѣстѣ съ помѣщавшимися тамъ рабочими. Вотъ какъ онъ разсуждалъ:
Рабочіе на «пересылкѣ» (какъ называлась колоніальная квартира) сами не умѣютъ жить, а когда онъ перейдетъ къ нимъ, то принесетъ съ собою свои культурныя привычки, будетъ для всѣхъ безпритязательно работать и сумѣетъ устроить такъ, чтобы тамъ всѣмъ жилось лучше. И онъ перешелъ изъ своей уютной и удобной обстановки въ помѣщеніе, близко напоминавшее трущобу…
Его отговаривали, доказывая, что онъ лишь въ конецъ расшатаетъ свои нервы и ничему не поможетъ. Но онъ не ошибся.
Съ переходомъ нашего «народовольца» пересылка преобразилась. Тамъ стало чище, уютнѣе и веселѣе. На столахъ, вмѣсто старыхъ крошекъ и обѣденныхъ остатковъ, появились газеты, книги, письменныя принадлежности… Обѣды начали уже поспѣвать всегда заблаговременно. О дрязгахъ и ссорахъ тамъ тоже не слышно стало… (№ 5).
Но у Аннибала «все время и вся энергія уходили на веденіе хозяйства, на уборку комнатъ, на чистку посуды, колку дровъ, добываніе продуктовъ и т. д.». Между тѣмъ, въ силу данной имъ клятвы, на немъ лежалъ цѣлый рядъ другихъ обязанностей по организаціи ссылки. Онъ долженъ былъ вернуться къ нимъ и ушелъ съ «пересылки». Въ послѣдней «водворился прежній адъ»…
Можетъ быть, это былъ самый вѣрный методъ сближенія съ рабочими и воздѣйствія на нихъ… Одинъ изъ постоянныхъ сотрудниковъ «Листка Ссыльныхъ», г. К., доказывалъ, что «не формы и уставы сплачиваютъ въ тѣсную семью разнородные элементы, а что-то другое».
У рабочихъ въ ссылкѣ — писалъ онъ — создался въ обыденной жизни свой особый мірокъ… Этотъ мірокъ можно узнать только въ обыденныхъ дружескихъ бесѣдахъ и въ совмѣстной жизни, такой жизни, гдѣ бы авторитетъ, умственное развитіе и воспитаніе не давили на рабочаго, а нравственное превосходство не рекламировалось бы и не унижало бы рабочаго въ его собственныхъ глазахъ и въ глазахъ другихъ.
По его мнѣнію, нужно по-семейному сойтись и вліять на рабочихъ… Но «аннибаловъ» въ ссылкѣ было очень немного, и они, конечно, оказались не въ состояніи «совмѣстной жизнью» поднять культурный уровень ссыльной массы и тѣмъ предотвратить неизбѣжную трещину.
Между тѣмъ эта трещина была тѣмъ опаснѣе, что къ ней непосредственно примкнула другая, обусловленная моральною недоброкачественностью и неустойчивостью нѣкоторыхъ поселенцевъ.
Среди ссыльныхъ, прежде всего, оказались всякіе «отбросы великой русской революціи», какъ ихъ назвалъ «Листокъ Ссыльныхъ». Явная недоброкачественность нѣкоторыхъ элементовъ обозначилась въ тюрьмахъ. Я упоминалъ уже о нѣкоемъ А, который былъ сначала профессіональнымъ воромъ, въ разгаръ движенія сдѣлался с.-р-омъ, потомъ вновь обнаружилъ склонность къ уголовному поведенію. Его исключили изъ товарищеской среды еще въ Александровской тюрьмѣ. Черезъ два мѣсяца по прибытіи первой партіи въ уѣздъ, Чечуевская колонія оказалась вынужденной исключить еще нѣкоего 3., который былъ изобличенъ въ мошенничествѣ, въ проматываніи денегъ, получавшихся имъ, какъ помощь политическому ссыльному, и т. д. Были такіе «типы» и въ другихъ партіяхъ. Но они были сравнительно немногочисленны и при наличности сплоченныхъ колоній были бы, вѣроятно, неопасны. Задача по отношенію къ нимъ сводилась къ тому лишь, чтобы сразу и рѣзко отъ нихъ отмежеваться. Гораздо большую опасность представляло то, что среди ссыльныхъ не мало было людей, нравственно неустойчивыхъ, которые въ тяжелыхъ условіяхъ легко могли опуститься.
Революціонная борьба — писалъ въ «Листкѣ Ссыльныхъ» г. К., характеризуя эту часть ссыльныхъ, — могучей волной захватила многихъ изъ народа, не успѣвшихъ получить политическаго воспитанія… Съ малымъ проблескомъ сознанія они бросились въ борьбу за права человѣка. Борьба облагородила ихъ, сдѣлала выше, заставила на время забыть свою обыденную, безпросвѣтную жизнь и то, чѣмъ они по своему скрашивали ее, и пробудила духовные запросы… Но, не окрыленные идеаломъ, оторванные отъ родного крова, родныхъ мѣстъ, отъ привычныхъ занятій и условій, не видя скораго исхода борьбы, на чужбинѣ, безъ цѣли существованія, они опять начинаютъ становиться тѣмъ, чѣмъ они были раньше въ своей обыденной жизни или даже еще хуже (№ 4).
«Этотъ элементъ — писала, со своей стороны, редакція — составляетъ большинство ссылки». Сразу-же явилась опасность, что «ссылка при данныхъ ея условіяхъ низведетъ ихъ съ линіи борцовъ въ омутъ поселенческихъ мытарствъ». Предвидя это, одни были «склонны предугадывать плевелы, прежде чѣмъ совершится опыленіе цвѣтка», и заранѣе спѣшили отдѣлиться отъ «сорныхъ травъ». Другіе настаивали, что «не открещиваться отъ нихъ нужно, а тащить за собою, очищать и создавать такую почву, въ которой не могли бы разростаться корни неудовлетворенности, скуки и безцѣльнаго существованія». Ради этого, главнымъ образомъ, они и стремились къ организаціи товарищеской среды, разсчитывая, что послѣдняя сумѣетъ отбросить явно негодные элементы, отсортировать сомнительные, поддержать неуравновѣшенные. Но морально стойкіе люди и вмѣстѣ съ тѣмъ достаточно дѣятельные оказались слишкомъ немногочисленны, чтобы при данныхъ внѣшнихъ условіяхъ и при данномъ настроеніи ссыльной среды справиться съ этой задачей. Не чувствуя дѣятельной товарищеской поддержки и предоставленные самимъ себѣ, многіе ссыльные быстро стали опускаться.
Это моральное оползаніе ссылки происходило въ двухъ направленіяхъ. Во-первыхъ, въ сторону полиціи. Стремясь обезпечить себѣ сколько-нибудь спокойное существованіе, нѣкоторые поселенцы начали завязывать дружескія отношенія съ полиціей и, быть можетъ, даже заискивать у нея. Съ этимъ явленіемъ пришлось считаться съ первыхъ-же дней ссыльной жизни. Черезъ мѣсяцъ по прибытіи ссыльныхъ въ уѣздъ, Чечуевская колонія, «въ виду нѣкоторыхъ нежелательныхъ фактовъ», оказалась уже вынужденной нормировать отношенія своихъ членовъ къ полиціи.
Отношеніе политическихъ поселенцевъ къ мѣстной администраціи — постановила она — не должно быть ни слишкомъ близкимъ, панибратскимъ, ни рѣзкимъ, вызывающимъ.
Вмѣстѣ съ тѣмъ было признано желательнымъ, чтобы всѣ сношенія съ полиціей, касающіяся такъ или иначе колоніи въ цѣломъ или даже отдѣльныхъ лицъ, велись черезъ колоніальнаго представителя… Очень скоро, однако, той-же колоніи пришлось разбирать дѣло между двумя ссыльными, изъ коихъ одинъ упрекнулъ другого въ дружескихъ отношеніяхъ съ администраціей. Пришлось признать, что эти упреки были справедливы.
Поставить колоніальное представительство между ссыльными и полиціей, конечно, не удалось. И случаи «панибратскихъ» отношеній съ послѣднею продолжали встрѣчаться въ уѣздѣ. Такъ, напримѣръ, въ Киренскѣ въ 1911 г., — по словамъ г. Ѳ., --
обратили на себя вниманіе двое поселенцевъ, далеко перешедшихъ указанную границу. Одинъ изъ нихъ настолько близко сошелся съ надзирателемъ, что они вмѣстѣ кутили и обращались на ты другъ съ другомъ, и поселенецъ «по-товарищески» согласился помогать надзирателю но канцеляріи, т. е. по-просту сталъ служить въ полиціи писцомъ. Другой же дошелъ до того, что сталъ вмѣстѣ съ надзирателемъ ходить по ночамъ съ обходомъ по городу, съ браунингомъ въ рукахъ. Вмѣстѣ съ нимъ — прибавляетъ г. Ѳ. — ходитъ еще и третій поселенецъ, который уже формально служитъ писцомъ у надзирателя, но о немъ я не говорю, потому что онъ уже давно не считается политическимъ поселенцемъ, три раза подавалъ прошенія о помилованіи, и хотя всѣ три раза получилъ отказъ, но изъ среды поселенцевъ былъ выброшенъ безъ всякихъ разговоровъ, и, чтобы онъ ни сдѣлалъ, на это не обращается уже вниманія, какъ на дѣло человѣка, совершенно сторонняго ссылкѣ.
Появившіеся съ 1908 г. въ Киренскѣ жандармы поспѣшили, конечно, обзавестись «сотрудниками» среди ссыльныхъ. Одного изъ такихъ «сотрудниковъ», нѣкоего О., поселенцамъ удалось въ 1911 г. изобличить, и онъ признался, что состоялъ на платной службѣ у мѣстнаго жандармскаго ротмистра. Въ своемъ письменномъ показаніи онъ разсказываетъ, что,
когда сидѣлъ въ киренской тюрьмѣ, то жандармскій офицеръ нѣсколько разъ предлагалъ ему быть агентомъ и говорилъ, что у него есть уже нѣсколько такихъ агентовъ изъ политическихъ ссыльныхъ. 0. будто бы сначала отказывался, но потомъ, желая открыть тѣхъ агентовъ, согласился. Отъ жандарма онъ узналъ, что у него есть агенты въ Усгь-Кутѣ, Киренскѣ, Витимѣ, Мухтуѣ и Бодайбо. Въ послѣднемъ будто бы очень важный агентъ, — который выдалъ нѣсколько адресовъ въ Россіи и заграницей. Киренскій агентъ будто бы передавалъ всѣ мелочи жизни ссыльныхъ… Про себя О. пишетъ, что, если давалъ какія-нибудь свѣдѣнія жандарму, то вымышленныя…
Въ доказательство О. представилъ письмо жандармскаго ротмистра на половину зашифрованное, съ ключомъ къ шифру. къ этимъ письмѣ жандармъ ругаетъ 0. за вранье и отказываетъ ему въ агентурной службѣ. О судѣ надъ разоблаченнымъ «сотрудникомъ» жандармы, конечно, немедленно узнали. Былъ произведенъ рядъ обысковъ, О былъ высланъ въ Якутскую область, а заподозрѣнные въ судѣ надъ нимъ были арестованы…
Нечего, разумѣется, и говорить, что наличность жандармскихъ сотрудниковъ и даже лицъ, только дружащихъ съ полиціей, дѣйствуетъ на ссыльную среду разлагающе… Но надо все-таки сказать, что въ эту сторону покатились сравнительно немногіе. Даже неорганизованная ссылка настолько нервно и дружно реагируетъ на всѣ случаи этого рода, что переходить установленную общимъ мнѣніемъ, грань, т. е. заходить дальше дѣловыхъ сношеній и шапочнаго знакомства съ полиціей, рѣшаются немногіе. Да и тѣ, замѣтивъ, что ихъ сближеніе ссыльной публикой замѣчено, спѣшатъ вернуться обратно. Напримѣръ, двое киренскихъ поселенцевъ, сдружившихся съ надзирателемъ, когда остальные поселенцы обратили на это вниманіе, немедленно отъ него отдалились и начали всячески оправдываться въ своей безтактности.
Больше поселенцевъ покатилось по другой наклонной плоскости, — по направленію въ хулиганству, при чемъ нѣкоторые докатилась и до уголовщины. Первымъ шагомъ на этомъ пути явилось пьянство, въ которомъ малокультурная часть ссылки начала искать забвенія отъ тоски и невзгодъ ссыльной жизни. Несомнѣнно, сыграли свою роль и половыя потребности, — тѣмъ болѣе, что семейная жизнь для большинства поселенцевъ недоступна. Попавъ на эту дорогу, неустойчивые элементы ссылки быстро сходились съ мѣстною хулиганствующей публикой или попадали подъ вліяніе своихъ болѣе активныхъ, но явно недобросовѣстныхъ товарищей. Начинались шумныя попойки, скандалы, всякія безобразія… Но и на этомъ нерѣдко паденіе не останавливалось. Вотъ что, напримѣръ, писали чечуйскіе ссыльные въ январѣ 1910 г.:
Синодикъ продѣлокъ нашихъ «товарищей» пополнился новымъ фактомъ. Недавно, послѣ воровства въ общественной лавкѣ с. Чечуйскаго, былъ произведенъ по-домовый обыскъ у крестьянъ, и случайно наткнулись на швейную машинку въ квартирѣ поселенца. Выяснилось, что машинка была украдена въ сосѣднемъ селѣ и была привезена сюда другимъ поселенцемъ, который помогалъ своему квартирному хозяину, извѣстному въ округѣ воровствомъ крестьянину, спрятать украденное. Понимаете, какая грязь теперь пошла?.. Украдена дуга, шлея, хомуты, и вообще, что бы ни случилось, все сваливаютъ на поселенцевъ.
Отъ укрывательства краденаго не далеко, конечно, до участія въ воровствѣ и во всякихъ другихъ операціяхъ темнаго свойства.
Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ подобрались цѣлыя группы такихъ безобразничающихъ поселенцевъ.
Составъ ссыльныхъ — писала, напримѣръ, въ декабрѣ 1911 г. одна поселенка, характеризуя жизнь своей колоніи, — большею частію «анархисты». Страшно низкіе люди. Ихъ поступки окончательно отравляютъ нашу и безъ того плохую жизнь! Они пьянствуютъ, воруютъ другъ у друга разныя вещи, и еще хуже бываетъ. За такіе поступки болѣе порядочные ссыльные стали бойкотировать ихъ. Они вооружаются дубинами, ножами и нападаютъ на бойкотистовъ. Недавно одному разрѣзали руку. Кажется, и совсѣмъ бы зарѣзали, если бы не подоспѣла помощь. Потому всѣ были пьяные…
Что въ большинствѣ это — не безнадежно-испорченные, а только опустившіеся люди, которые не смогли удержаться и теперь не въ силахъ подняться, ясно изъ дальнѣйшаго.
Представьте себѣ — продолжаетъ авторъ письма, — что среди нихъ есть неглупые люди. Когда они не пьяные, то совсѣмъ хорошіе. Но стоитъ илъ хоть немного выпить, — и они совершенно теряютъ образъ человѣческій. Сколько разъ давали общую клятву не пить, а все продолжаютъ пить и устраивать безобразія.
Отмежеваться разъ навсегда отъ этихъ элементовъ нерѣдко бываетъ трудно, а иногда и вовсе невозможно. Да и совѣсть многимъ не позволяетъ: все таки товарищи; если поддержать, то, можетъ быть, и встанутъ на ноги. Между тѣмъ ихъ участіе въ ссыльной жизни легко можетъ скомпрометировать и подорвать всякое общественное начинаніе. Вотъ что, напримѣръ, писалъ одинъ ссыльный въ январѣ нынѣшняго года изъ знакомаго уже намъ с. Чечуйскаго.
С. Чечуйское находится на пересѣченіи Ленскаго и Тунгузскаго трактовъ, по которымъ проходятъ часто вольно и невольно наши товарищи. Каждый изъ нихъ въ Чечуйскомъ останавливается на нѣсколько дней: почта, отдыхъ и т. д. Вслѣдствіе блестящихъ качествъ нашихъ «товарищей», проходящій, не имѣющій здѣсь знакомаго обывателя, будь онъ голъ, босъ, голоденъ, вынужденъ ночевать подъ открытымъ небомъ. Это обстоятельство побудило товарищей 3-й партіи 1911 г., которые, кстати сказать, по пріѣздѣ въ Чечуйское сами попали въ такое положеніе, принять кое-какія мѣры для устраненія этого зла. Остановились на общественной квартирѣ — снять домъ, поселиться одному товарищу и всѣхъ проходящихъ принимать… Нѣкоторые изъ старыхъ ссыльныхъ изъявили желаніе вступить въ организацію и поселиться на этой квартирѣ для завѣдыванія хозяйствомъ… Первое время постоянные обитатели общественной квартиры вели себя довольно сносно. Но черезъ короткое время на квартиру стали приходить типы, которые пользуются славой воровъ, грабителей, хулигановъ разнаго калибра. На квартирѣ вѣчно играютъ въ карты, попиваютъ водочку, а иногда, проходя мимо, видимъ мелькающую женскую юбку… Самъ собою возникаетъ вопросъ: что дѣлать? Порядочные люди, какъ терпѣли нужду въ квартирѣ, такъ и терпятъ, а давать пріютъ всякому отбросу совсѣмъ не въ нашихъ интересахъ.
Помимо дезорганизаціи, вносимой въ общественныя начинанія, опустившіеся поселенцы и вообще не мало невзгодъ причиняютъ своимъ товарищамъ, наполняя ссыльную жизнь шумомъ, скандалами, дрязгами. Многихъ это еще болѣе заставляетъ сторониться отъ всякаго общаго дѣла и замыкаться въ тѣсный кругъ личныхъ интересовъ. Даже внѣшнее единство трудно поддерживать при такихъ условіяхъ: нерѣдко самимъ ссыльнымъ приходится настойчиво разъяснять окружающимъ, что между ними имѣются разные люди, и что званіе «политическій ссыльный» — еще не рекомендація.
VII.
Заключеніе.
править
«Разбрелась» ссылка {Многіе, конечно, не вынесли тяжелыхъ условій ссыльной жизни и той давящей атмосферы, какая воцарилась въ ней. Кто умеръ, кто кончилъ самоубійствомъ; нѣкоторые, завершивъ ссыльную жизнь какимъ-нибудь эксцессомъ, вновь начали тюремную эпопею; довольно многіе бѣжали, — кто въ Европу, кто въ Америку, кто въ Австралію, кто — неизвѣстно куда; нѣкоторые, по своей волѣ или изволеніемъ начальства, оставили Киренскій уѣздъ, хотя и продолжаютъ еще «бродить» въ ссылкѣ… Не имѣя возможности останавливаться на этихъ явленіяхъ ссыльной жизни — приведу здѣсь лишь данныя о ссыльныхъ первой партіи, съ которой пришли въ уѣздъ, какъ мы знаемъ, 90 человѣкъ (4 административныхъ и 86 «лишенцевъ»). Въ іюлѣ и августѣ 1911 г., то-есть спустя три съ небольшимъ года по ихъ водвореніи, были собраны свѣдѣнія объ ихъ мѣстонахожденіи, при чемъ оказалось, что въ Киренскомъ уѣздѣ изъ нихъ находится лишь 32 чел. (1 административный и 31 ссыльно-поселенецъ). Трое административныхъ возвратились изъ ссылки; изъ ссыльнопоселенцевъ же:
3 находятся въ другихъ уѣздахъ Иркутск. губ.
12 " " Бодайбинскомъ горномъ округѣ.
2 " " другихъ мѣстахъ Якутск. обл.
17 бѣжали.
6 сидятъ снова по тюрьмамъ.
9 умерли.
О шести поселенцахъ не было никакихъ свѣдѣній… Изъ 9 умершихъ 2 спились, 3 отравились, 3 убиты. Изъ 6 человѣкъ, сидящихъ по тюрьмамъ, 2 осуждены за уголовщину, 2 — за побѣгъ, 1 — за бродячество, 1 — увезенъ въ Россію, по вновь открывшемуся дѣлу. Изъ сидѣвшихъ за побѣгъ одинъ добровольно вернулся изъ Швейцаріи, не вынеся «привилегій свободы», когда товарищи находятся въ ссылкѣ, но по дорогѣ былъ схваченъ и посаженъ въ тюрьму.}… Но совсѣмъ въ «людскую пыль» она все-таки не обратилась.
Прежде всего остается нѣчто, связывающее ее, хотя и очень тонкими нитями, въ одну группу. «Если планомѣрная и широкая организація поселенцевъ, — говоритъ г. Ѳ. относительно Киренской колоніи — не удавалась, то все же въ ихъ средѣ всегда жила мысль о единствѣ… Поселенцы другъ къ другу были всегда какъ-то ближе, чѣмъ къ мѣстному населенію. Каждый случай съ поселенцемъ занималъ всегда больше поселенцевъ же; своя среда оказывала большее участіе и большую помощь; въ своей же средѣ проводили большую часть свободнаго времени… Несмотря на отсутствіе организованности, общественное мнѣніе поселенцевъ по отношенію къ отдѣльнымъ членамъ изъ ихъ среды всегда имѣло большое значеніе, къ нему всегда прислушивались и считались съ нимъ». Нѣкоторые, конечно имъ бравируютъ, но для большинства даже опустившихся поселенцевъ оно является все-таки до извѣстной степени сдерживающей силой.
"Помимо этого, — продолжаетъ г. Ѳ. — въ колоніи всегда была группа въ 2-3-4 человѣка изъ постоянно живущихъ въ Киренскѣ, которая, независимо отъ того, была ли она уполномочена избраніемъ или нѣтъ, несла на себѣ функціи представительства поселенцевъ во исѣхъ тѣхъ случаяхъ, когда это требовалось: напримѣръ, для сношеній съ администраціей, съ тюрьмой, съ проходящими партіями (для чего у этой группы почти всегда имѣлись небольшія деньги: или остатокъ какой-нибудь кассы, или добровольные взносы отдѣльныхъ поселенцевъ, или отъ сборовъ мѣстнаго населенія). Эта же группа вела и переписку съ другими мѣстами по вопросамъ, касающимся общественной жизни поселенцевъ, она часто проявляла иниціативу по устройству общихъ собраній и т. п. Словомъ, эта была та точка, до которой суживалась всякая умиравшая организація, и отъ которой начинала рости новая; это — неумирающій зародышъ Киренской колоніи.
Подобные «зародыши» имѣются во многихъ мѣстахъ, — имѣются небольшія группы или даже отдѣльныя лица, которыя, не будучи никѣмъ уполномочены, несутъ на себѣ заботу объ общихъ нуждахъ и интересахъ. Въ экстренныхъ случаяхъ, или когда чувствуется какъ бы приливъ общественности, они спѣшатъ, конечно, привлечь и товарищей къ общему дѣлу, предлагая имъ вынести общее рѣшеніе, оказать общую поддержку, создать общее учрежденіе. Благодаря этому, общественная жизнь, то вспыхивая, то замирая, не прекращается все-таки въ ссылкѣ.
Не меньшее значеніе имѣетъ другое явленіе, тоже предохраняющее ссылку отъ окончательнаго распыленія. Это — наличность въ ней, хотя и мелкихъ, по большей части, но иногда очень прочныхъ группъ и организацій, — прежде всего экономическаго характера: коммунъ, артелей, кассъ, о чемъ мнѣ уже пришлось говорить. Но еще большее, несомнѣнно, значеніе имѣютъ группы и кружки, объединенные культурными и моральными интересами. Въ атмосферѣ непрекращающагося «броженія», то и дѣло поднимающихся дрязгъ и шумныхъ раздоровъ, они мало замѣтны. Но, читая переписку между ссыльными, ясно видишь, какъ тѣсно сошлись многіе изъ нихъ, какія дружескія и даже братскія отношенія между ними установились, какія сплоченныя группы изъ нихъ образовались. Нѣкоторые изъ этихъ дружескихъ и семейныхъ очаговъ освѣщаютъ и согрѣваютъ всѣхъ ссыльныхъ вокругъ. Всѣ чувствуютъ себя, какъ родные, здѣсь, — и даже родственными названіями пользуются…
Въ этихъ кружкахъ группируются, конечно, по преимуществу люди болѣе высокаго культурнаго и моральнаго уровня. Хулиганствующая часть ссыльныхъ заставляетъ тѣснѣе сближаться и сплачиваться лучшую часть ссылки. Но въ кругѣ вліянія и даже въ составѣ этихъ дружескихъ группъ, несомнѣнно, не мало имѣется и менѣе культурной ссыльной публики, которая, предоставленная самой себѣ, легко могла бы пойти по наклонной плоскости, а здѣсь, вблизи и въ постоянномъ общеніи съ болѣе устойчивыми людьми, она не только удерживается отъ паденія, но и постепенно становится зрѣлѣе въ умственномъ и нравственномъ отношеніяхъ. Такимъ путемъ какъ бы самъ собою осуществляется тотъ планъ поднятія интеллектуальнаго и моральнаго уровня ссылки, о которомъ когда-то г. К. писалъ въ «Листкѣ Ссыльныхъ», хотя осуществляется онъ далеко не въ тѣхъ размѣрахъ, о какихъ онъ мечталъ, и въ какихъ это было бы нужно.
Сплотившаяся въ небольшіе кружки и группы лучшая часть ссыльной публики чувствуетъ себя безсильной поднять и объединить всю ссыльную массу. Помимо малочисленности, ей еще больше мѣшаетъ въ этомъ настроеніе, которое она чувствуетъ въ себѣ, которое разлито вокругъ, которымъ охвачена до сихъ поръ страна. Какъ и всѣ «убитые Богомъ», она живетъ «пока что»…
Все время чувствуется, однако, въ ея средѣ желаніе и готовность изъ бездѣятельнаго состоянія перейти въ дѣятельное. Всякій толчокъ пробуждаетъ въ ней стремленіе отозваться. Пришло извѣстіе объ учрежденій въ Америкѣ общества для помощи ссыльнымъ, — и ссыльная публика уже суетится, соображая, нельзя ли этимъ толчкомъ воспользоваться для возрожденія ссыльной организаціи. Въ газетахъ появились извѣстія объ истязаніяхъ въ псковской каторжной тюрьмѣ, — между ссыльными начинается дѣятельная по этому случаю переписка, и созываются собранія съ предложеніемъ выразить въ той или иной формѣ протестъ противъ творящихся жестокостей. Значительную часть Россіи охватываетъ голодъ, — и среди ссыльныхъ устраиваются уже сборы и т. д.
Но «пока-что», ничего сколько-нибудь широкаго и живого въ результатѣ всѣхъ этихъ стараній не получается.
Когда г. А. въ послѣдній разъ отсылалъ намъ матеріалы, то до Киренежаго уѣзда только что дошли вѣсти о забастовкѣ на Ленскихъ пріискахъ. Послѣ того тамъ разыгралась трагедія, широко отозвавшаяся въ Россіи. Несомнѣнно, отозвалась или отзовется она и на киренской ссылкѣ. Отзовется, прежде всего, конечно, усиленіемъ полицейскихъ репрессій. Но болѣе, чѣмъ вѣроятно, что Ленскія событія всколыхнули и ссыльную публику, приведя ее въ болѣе компактное и дѣятельное состояніе.
Такъ или иначе, во всякомъ случаѣ можемъ сказать, что будущее Киренской ссылки, какъ и ссылки вообще, зависитъ отъ дальнѣйшаго хода политическихъ событій въ Россіи и, прежде всего, отъ измѣненій въ ея политическомъ настроеніи. Много активныхъ силъ страны погибло на далекихъ окраинахъ, но много ихъ еще тамъ и сохранилось. Эти силы, несомнѣнно, еще скажутся, и при томъ не только въ ссыльной, но и въ общерусской жизни.