Изданіе книжнаго магазина П. В. Луковникова.
Лештуковъ переулокъ, домъ № 2.
На общественномъ гуляньѣ въ Лѣтнемъ саду.
(28 іюня 1870 г.).
Сцены.
править
I.
Около Лѣтняго сада.
править
7 часовъ вечера. Съ набережной Мойки, начиная съ Цѣпного моста до Лебяжьяго канала проѣзда совсѣмъ нѣтъ, потому что толпятся массы народа въ цѣлыя тысячи. Но этой сторонѣ Лѣтняго сада, находящагося противъ Инженернаго замка, находятся двѣ будки, и къ этимъ будкамъ, на видъ гораздо меньше полицейскихъ — и безъ флаговъ, стремятся тысячи. Давка страшная. Женщины пищатъ, мужчины ругаются и проклинаютъ нераспорядительность. На это имъ мастеровые (впрочемъ въ сюртукахъ и кафтанахъ изъ чернаго и синяго сукна) заявляли, что нужно бы было прійти въ 2 часа.
Приходитъ какой-то баринъ 8-го класса съ барыней. Онъ толкается впередъ, но его не пускаютъ — его давятъ. Дама тащитъ его.
— Билетовъ не продаютъ, — говорятъ сосѣди барина.
— Какъ не продаютъ? — свирѣпѣетъ баринъ.
— Такъ и не продаютъ — не хватило. Городовые и вся полиція съ оберъ-полицеймейстеромъ не могли напастись, говоритъ какой-то статскій совѣтникъ, стоящій рядомъ съ жандармомъ. Такъ ли? спрашиваетъ статскій совѣтникъ жандарма.
— Меня совсѣмъ стиснули. Я бы радъ былъ и уйти съ гулянья… — говоритъ жандармъ.
Но народъ, кромѣ двухсотъ человѣкъ, не слышитъ жалобъ жандарма, стоящаго на манеръ статуй Лѣтняго сада, съ тѣмъ различіемъ, что первый — живой, но молчаливъ, а вторыя — обломаны, опакощены, и каменныя.
— Двиньтесь, господа! — кричитъ тысяча человѣкъ.
Начинается движеніе, хорошо памятное въ Христову заутреню въ Исаакіевскомъ соборѣ, гдѣ для русскаго народа отворяется для входа только одна узенькая дверь и гдѣ ужъ столько людей вслѣдствіе этого получили увѣчье. Но тамъ тѣмъ хорошо, что нѣтъ полиціи у дверей, а здѣсь то-и-дѣло слышатся возгласы городовыхъ, квартальныхъ и пр., которыхъ надо считать сотнями, возгласы, требующіе не тѣсниться.
Народъ, какъ передъ какимъ-нибудь событіемъ, спѣшитъ къ другимъ будкамъ, но и тамъ давка страшная, но и тѣ, которые стоятъ тамъ, утѣшаютъ заднихъ: билетовъ не выдаютъ, хотя и много будокъ.
Публика — одни свирѣпѣютъ, другіе, отъ нечего дѣлать, острятъ, но все-таки у каждаго держится въ кулакѣ 20 коп.
Кто-то кричитъ: — «подайте билеты? Здѣсь народное гулянье! А если вы полиція — вы должны всѣхъ пускать!»
— Молчать! — кричитъ около будки кто-то.
— Я первой гильдіи купецъ, а мнѣ кричатъ: молчать… — говоритъ тотъ же голосъ.
— Былъ ты купецъ, да сплылъ, — остритъ кто-то.
— Кабы мнѣ сказаться графиней! — толкуетъ одна дама въ шелковой мантильѣ, въ наколкѣ и бумазейной юбкѣ.
— Нѣтъ, ужъ намъ не попасть.
— А Катя? А Миша?
— Господинъ жандармъ, пропустите! — говоритъ хотящая назвать себя графиней.
Жандармъ молчитъ.
Публики прибываетъ больше и больше.
— Билетовъ не напечатали, — говоритъ, повидимому, книгопродавецъ.
— Ахъ шельмы! Это кто-нибудь не изъ нашихъ.
— А вы кто?
— Очень мнѣ нужно сказывать.
— Какъ же они не напечатали. Этакъ мы и музыки не услышимъ?
— А купеческій, прикащицкій клубъ?
Чиновники съ женами и любовницами терпятъ пораженія: дамы въ бокъ, мужчины въ спину и шею. Отъ кого получаютъ — неизвѣстно. Благо общественное гулянье.
Становится тѣснѣе и тѣснѣе.
— Батюшки! у меня вѣдь часовъ-то нѣтъ! — говоритъ кто-то, повидимиму, и чиновникъ, и приказчикъ, и купецъ, и дворянинъ, потому-что одежда его примѣнима къ всѣмъ этимъ сословіямъ по-петербургски, а по волосамъ и разговорамъ онъ соотвѣтствуетъ даже дипломатамъ.
Тысячи человѣкъ схватились за свои карманы — и улыбнулись. Улыбнулись потому, что все было цѣло.
Прошло полчаса. Билетовъ не выдаютъ. На улицѣ народъ растетъ. Но растетъ народъ приличный.
Въ лаптяхъ и сѣрой поддевкѣ мужчинъ не пускали. Они наравнѣ съ бѣдными людьми, не имѣющими средствъ быть за 20 коп. въ саду, стояли около рѣшетки — что напротивъ выставки, около Фонтанки.
— Должно-быть, они много заплатили, — говоритъ дама кавалеру, указывая на народъ, находившійся уже въ Лѣтнемъ саду.
— Ужъ не знаю. Надо полагать. Господинъ городовой, какъ та публика попала? — спрашиваетъ кавалеръ городового.
— Пришли раньше — съ пяти часовъ утра.
— Но какъ же въ газетахъ писано и въ объявленіяхъ тоже, что въ два часа?
— Билеты продавались въ магазинахъ, — сказалъ какой-то купецъ.
Наконецъ, публика, уже хотѣвшая итти домой, вдругъ заколыхалась: въ будкахъ стали билеты продавать.
Давка страшная. Народъ свирѣпѣетъ, — точно на войнѣ. На входахъ въ садъ стоятъ по участковому, которые отбираютъ билеты.
— Позвольте? — проситъ свой билетъ входящій.
— Идите! — говоритъ участковый сердито.
— Но, однако — на память.
— Не тѣснитесь, вамъ говорятъ!
— Ужъ лучше идите, а то и въ зашей, — остритъ кто-то.
II.
Въ Лѣтнемъ саду.
править
На аллеяхъ, ближнихъ къ будкамъ, съ вещами, предназначенными для розыгрыша, и колесомъ, съ множествомъ бумажныхъ трубочекъ въ немъ, давка. Но публика больше изъ торговаго и чиновнаго сословій. У всѣхъ на лицахъ выражается нетерпѣніе, но сдержанное, — никто не бросается, сломя голову, за билетами, а подходитъ медленно: у кого трясутся губы, у кого руки; глядятъ и хитро и сурово; каждый чего-то ждетъ, но на землѣ уже тысячи разорванныхъ и запросто брошенныхъ билетовъ съ надписью «аллегри». Всѣ смотрятъ на прохожаго, идущаго съ взятыми билетами. У этихъ или жалкій видъ въ лицѣ, или какая-то злая улыбка.
Купецъ (развертываетъ билетъ). Козьи ноги! (бросаетъ билетъ и развертываетъ другой и бросаетъ. У него взято шесть билетовъ и всѣ пустые). Ловко!
Чиновникъ. Не выиграли?
Купецъ (съ досадой). Чортъ тутъ выиграетъ! (плюетъ). Сколько билетовъ-то?
Другой купецъ. Ну я попытаюсь. Я ужъ просадилъ пять рублей. Но я возьму еще: потому дѣтей жалко.
Купчиха. Иванъ Григорьичъ, будетъ! У тебя у самого дѣти…
Другой купецъ. Дура! Вѣдь велосипедъ не худо выиграть. Я возьму на счастье Пашки десять билетовъ (уходитъ съ купчихой къ будкѣ).
Чиновникъ (бросая билетъ). Послѣднія двадцать копеекъ прошвырялъ! Больше никогда не стану брать билетовъ. (Сосѣду чиновнику). Ну-ка, покажите!
Сосѣдъ чиновникъ. Нѣтъ, ужъ я дома.
Чиновникъ. Да вѣдь вещи будутъ выдаваться съ девяти часовъ? Вы, должно-быть, выиграли козьи ноги.
Другой чиновникъ. Ну, нѣтъ. Я всегда выигрывалъ и теперь тоже что-нибудь выигралъ (развертываетъ билетъ вкрадчиво и потомъ бросаетъ его). Надо еще взять. Это оттого я не выигралъ, что бралъ билетъ не одинъ (уходитъ къ. будкѣ).
Барыня подъ руку съ мужемъ. Ты возьмешь на меня?
Мужчина. Да. Сколько?
Барыня. Возьми три.
Оба подходятъ къ будкѣ. Полицейскій вынимаетъ изъ колеса пять билетовъ и даетъ мужчинѣ. Мужчина передаетъ три билета барынѣ. Смотрятъ.
Барыня. Что же это — аллегри?
Мужчина (хохочетъ). Эхо, душечка, пустой, значитъ.
Барыня. Но, Саша, зачѣмъ же это полицейскій самъ выбралъ билеты, а не ты, и зачѣмъ онъ не повертѣлъ колесо?
Мужчина. А вотъ мы еще возьмемъ по одному сами: я одинъ и ты одинъ (подходитъ къ колесу. Дамѣ въ коричневомъ платьѣ, стоящей у колеса). Позвольте мнѣ билетъ.
Полицейскій. Одинъ?
Барыня. И мнѣ одинъ.
Полицейскій подаетъ обоимъ по билету.
Мужчина. Нѣтъ, я самъ…
Барыня. Это подлогъ!
Мужчина. Отчего вы не повертѣли колеса?
Ихъ оттираютъ сотни три народу.
Восемь часовъ вечера. Садъ полонъ народу. На большихъ дорогахъ давка; на травѣ лежитъ народъ — преимущественно прилично одѣтые мастеровые всевозможныхъ разрядовъ, солдаты, матросы, горничныя, швеи, чиновницы, чиновники, воспитанники, музыканты, но людей въ лаптяхъ и сѣрыхъ зипунахъ нѣтъ, потому что ихъ не пускали. Большинство лежитъ на животахъ, поколачивая подъ тактъ ближайшей музыки ногами, куря папиросы и уничтожая орѣхи. Трава вся смята. По всѣмъ аллеямъ висятъ шкалики для освѣщенія, къ верхушкамъ деревьевъ зацѣплены на бичевкахъ тоже разноцвѣтные треугольные фонари. Музыка играетъ въ нѣсколькихъ мѣстахъ; у дѣдушки Крылова поютъ военные пѣсенники, но у Крылова народу немного, потому что всѣ скамейки заняты еще съ двухъ часовъ, а къ памятнику прислониться опасно: рѣшетка недавно выкрашена и мараетъ. Публика ведетъ себя скромно, чинно, только дѣти кружатся около своего дѣдушки.
У памятника:
Мастеровой (товарищу). Смотри, слонъ! Ахъ шельма! И какъ похожъ?
Другой мастеровой. Похожъ. Вотъ недавно вели слона въ зоологическій садъ. Страсть! Только у того, у этого настоящаго, этотъ языкъ цѣпью былъ связанъ.
Первый мастеровой. Потому цѣпью связанъ хоботъ, что его въ плѣнъ взяли.
Другой мастеровой. Ишь ты, братъ! А за что жъ его въ плѣнъ?
Первый мастеровой. Потому бунтовалъ ужъ очень! А Демьянову уху вишь?! (Смотрятъ).
Половина девятаго. Зажигаютъ фонари.
Купчиха (мужу). А знать-то этотъ садъ не мало вскочитъ казнѣ!
Купецъ. А что?
Купчиха. А какъ: траву всю смяли — хоть бы коровъ пустили.
Купецъ. Пустое говоришь! Потому и гулянье, что выставка. Для выставки гулянье, потому рядомъ. А это гулянье тоже выставка…
Купчиха. А вотъ, теперича, фонари. Вѣдь все сожгутъ.
Купецъ. А за что брали по двугривенному? А народу здѣсь почти весь Питеръ, а ты сочти сколько это сбору наберется. Но главное дѣло теперь иностранцевъ мы хочемъ удивить, что вотъ, молъ, сколь у насъ въ Питерѣ народу (третъ животъ). Одно скверно — водки не продаютъ. (Смотритъ направо. На травѣ, подъ деревьями сидитъ группа мастеровыхъ. Они украдкой пьютъ изъ полуштофа водку). Ну, вотъ! Нашъ братъ, небось, догадливъ, дуй ихъ горой. Провели таки полицію! (Уходятъ).
Въ одномъ мѣстѣ буфетъ, который состоитъ изъ загородки, въ серединѣ которой на столахъ стоятъ шесть бочекъ съ пивомъ. Солидный господинъ съ саквояжемъ на груди, набитымъ кредитными билетами то-и-дѣло беретъ деньги, которыя и кладетъ на столъ. Буфетъ окруженъ ежеминутно сотнями людей, которые чуть-чуть не дерутся изъ-за кружекъ.
Чиновникъ (служителю). Позвольте пива.
Служитель суетится, ему суютъ заразъ шесть кружекъ, изъ коихъ онъ можетъ схватить только одну, потому что остальныя вырываютъ.
Другой буфетъ: шалашъ, крытый дырявымъ холстомъ. Въ немъ стоитъ десятка полтора столовъ, съ четырьмя стульями у каждаго, которые качаются, такъ какъ мѣсто неровное. Всѣ мѣста заняты. У входа стоитъ огромный самоваръ ведеръ въ пять и больше и ушатъ съ жижицей, похожей на чай.
Городовой (служителю). Послушай, братецъ, что жъ ты не дашь самовару скипѣть, а все только подливаешь да подливаешь холодной воды?
Служитель. Сожрутъ.
Городовой. Нѣтъ, однако! Я вѣдь прикажу и вылить.
Служитель. Ну! Что жъ я сдѣлаю, коли требуютъ чаю. Вонъ сколько надавали чайниковъ-то.
Городовой. Да ты хоть чайники-то полощи, стаканы вымой.
Служитель. Есть мнѣ когда. (Суетится).
Входятъ купецъ съ женой и двумя дѣтьми. У мальчика маленькій дѣтскій шкафикъ, у дѣвочки шкатулочка.
Купчиха. Ну, и устала же я! Хоть бы сѣсть. (Смотрятъ гдѣ бы сѣсть; но мѣста нѣтъ).
Одинъ изъ сидящихъ (купчихѣ). Это ваши дѣтки выиграли?
Купчиха (надменно). Супризы получили.
Купецъ (сердито). Супризы! А каково бока-то намяли! А ихъ (указываетъ на дѣтей) чуть-чуть не задавили. Устроили буфеты! Тоже только обирать. И сѣсть негдѣ. (Къ сидящимъ). Вы скоро?
Одинъ изъ сидящихъ. Намъ еще не подавали чаю.
Купчиха. Это наказанье. (Служителю). А дорогъ здѣсь чай?
Служитель. Шесть гривенъ-съ.
Купецъ. Пойдемъ! Ну ихъ!!
Купчиха. А люминація?
Купецъ. Пойдемъ пиво пить.
Одинъ изъ вновь вошедшихъ. Извините-съ! Пива не даютъ, — говорятъ: все вышло.
Уходятъ.
На травѣ подъ деревьями толпа изъ ста мастеровыхъ молодыхъ кидаетъ въ другую сотню скошенную траву, такъ что только и видно одно сѣно. Зрители прибываютъ и хохочутъ.
— Браво! ха-ха! Знать война: пруссаки съ французами зачали!.. Валяй! Ну-ка, чья возьметъ.
Хохотъ и одобренія. Воюющихъ расталкиваетъ полицейскій и кричитъ: «это что такое? Перестать!»
Играющіе не перестаютъ; народъ растетъ, сыплются изъ тысячи рукъ охапки травы, остроты. Полицейскаго затерли. Давка, хохотъ, визги.
Полицейскій (оробѣвъ). Ишь задумали какую орлянку! Господа, будьте добры, выпустите…
Народъ даетъ ему дорогу. Шалуны расходятся. Садъ освѣщенъ хорошо; публика расходится, остается бѣдный народъ. Попадаются пьяные.
У газогара стоитъ человѣкъ десять.
Одинъ. Что же это? газогаръ!
Другой. Чудно нонѣ все! Прежде мы жгли сальныя свѣчи, потомъ стеариновыя, потомъ этотъ Шандоръ, а теперь опять. Только что жъ онъ не горитъ? А вѣдь обѣщано было.
Офицеръ стучится въ дверь.
Голосъ изнутри. Что вамъ?
Офицеръ. Позвольте посмотрѣть аппараты.
Голосъ. Нельзя!
Офицеръ. Позвольте. Мнѣ надо воспитанникамъ показать. Мы пріѣзжіе.
Офицера впускаютъ съ двумя воспитанниками; за ними ворвалось человѣкъ десять. Мужчина ихъ гонитъ.
Одинъ. Позвольте! Отчего газъ не горитъ?
Мужчина. Самого нѣтъ. Онъ заболѣлъ и совсѣмъ не былъ сегодня.
Другой. Значитъ, сегодня горѣть не будетъ свѣтъ?
Мужчина. Нѣтъ.
Третій. А я почти только для этого друмондова свѣта и шелъ.
Недалеко отъ газогара публика двигается около чугунной рѣшетки, что у Фонтанки.
Голосъ изъ-за рѣшетки. Иванъ Иванычъ!
Мужчина въ шляпѣ (оглядывается). А! Степанъ Степанычъ. Что жъ вы не здѣсь? Вѣдь мы вмѣстѣ пришли.
Мужчина изъ-за рѣшетки. А я пошелъ на буфетъ, что на Фонтанкѣ, выпить. Выпилъ и иду сюда. Не пускаютъ. Говорятъ, билетовъ нѣтъ.
Толпа хохочетъ.
Публика расходится изъ сада. Въ саду отъ фонарей душно.