На крышѣ міра.
правитьСреди странъ, привлекающихъ къ себѣ вниманіе путешественниковъ, одно изъ первыхъ мѣстъ занимаетъ Памиръ. Первыя попытки посѣтить эту любопытную страну были сдѣланы очень давно: китайскій путешественникъ Сюань-цзанъ побывалъ на Памирѣ еще въ VII-омъ столѣтіи по Р. Хр., а итальянецъ Марко-Поло поднимался на памирскія высоты 600 лѣтъ тому назадъ; но несомнѣнно, что лишь въ концѣ XIX столѣтія началось болѣе основательное изученіе мѣстности, называемой Памиромъ, что означаетъ на туземномъ языкѣ «Крыша міра».
Главными изслѣдователями являются англійскіе и русскіе путешественники, такъ какъ Памиръ лежитъ въ Средней Азіи и на сѣверѣ почти незамѣтно спускается къ Ферганской долинѣ, составляющей русскія владѣнія, а на югѣ приближается къ Индіи, принадлежащей англичанамъ.
Люди, побывавшіе на Памирѣ, описываютъ его, какъ высокое и обширное плоскогорье, занимающее площадь въ 85 кв. верстъ и поднимающееся на 12.000 и 14.000 футовъ (3—4 версты) надъ уровнемъ моря; на сѣверѣ оно переходитъ въ узелъ, отъ котораго во всѣ стороны разбѣгаются громадные горные хребты.
Русскій путешественникъ, Ивановъ, говорить, что, на вопросъ, «какова страна Памиръ?» туземцы даютъ очень опредѣленный отвѣтъ: «тамъ просторныя ровныя долины межзу низкими горами; тамъ такъ высоко и холодно, что ничего кромѣ травы не растетъ; дровъ нѣтъ, хлѣба сѣять нельзя, живутъ только киргизы, яки[1], да архаръ[2] съ медвѣдемъ; тамъ ничего нѣтъ, а земля какъ ладонь — вотъ каковъ Памиръ». Иногда же туземцы прибавляютъ къ этому, что и самое слово Памиръ произошло отъ слово бамъ — крыша, такъ какъ Памиръ и выше всѣхъ странъ, и плоскій, словно крыша среднеазіатскихъ домовъ.
А теперь обратимся къ описаніямъ образованныхъ путешественниковъ и посмотримъ, что разсказываютъ они о высокомъ и холодномъ памирскомъ плоскогорьѣ.
Нашъ талантливый и смѣлый изслѣдователь Туркестана, А. Н. Федченко, еще въ 1870 году добрался до Алайскихъ горъ, которыя составляютъ сѣверную границу Памира и поражаютъ величественной красотой снѣговыхъ вершинъ. За этимъ хребтомъ лежала таинственная крыша міра, изученіе которой неотразимо влекло къ себя молодого путешественника; преждевременная смерть помѣшала ему посѣтить Памиръ и полюбоваться громадными ледниками, сбѣгающими съ горнаго узла, который зовется у туземцевъ «Ледяной горой».
Обширная равнина Памира пересѣкается многочисленными горными хребтами; мѣстами они перепутываются и безпорядочно переплетаются другъ съ другомъ; мѣстами идутъ въ одномъ направленіи и даютъ начало рѣкамъ, которыя служатъ, стокомъ для влаги, выпадающей на горные склоны въ видѣ жождя и снѣга. Самымъ большимъ изъ такихъ стоковъ является рѣка Аму-Дарья, берущая начало на Памирѣ и орошающая своими водами пустынныя мѣстности, по которымъ она протекаетъ.
Но ни многочисленныя рѣки, ни обильные лѣтніе дожди не могутъ оживить Памира, не могутъ измѣнить его унылаго безотраднаго вида. «Страна смерти», «суровый и пустынный Памиръ», «скудная природа», вотъ какъ отзываются о знаменитой «крышѣ міра» почти всѣ путешественники.
Благодаря своей высотѣ, Памирское плоскогорье отличается очень холоднымъ климатомъ и самыми тяжелыми, суровыми условіями для всего живого. Лишь немногія растенія да особенно выносливыя животныя могутъ приспособляться къ сильнымъ стужамъ и метелямъ, къ раннимъ осеннимъ заморозкамъ и жестокимъ леденящимъ вѣтрамъ, которые чуть ли не круглый годъ гуляютъ по узкимъ долинамъ и ущельямъ плоскогорья. Сухое памирское лѣто очень непродолжительно, и уже съ начала августа на землю начинаютъ падать крупные хлопья снѣга. Весной, правда, Памиръ оживаетъ и зеленѣетъ; его долины и горы покрываются ровнымъ травянистымъ ковромъ, на зеленомъ фонѣ котораго мелькаютъ желтые лютики, нѣжно-голубыя незабудки, пушистые одуванчики и красный макъ… Это пестрое одѣяніе весны несказанно украшаетъ Памиръ и заставляетъ путника забыть на время пронзительные вѣтры, обнаженные песчаные бугры и обширныя глинистыя пространства безъ всякой растительности. Значительно бѣднѣе Памиръ кустарниками и деревьями. На неприступныхъ высотахъ кое-какъ гнѣздятся между камней пирамидальный тополь или орѣшина, встрѣчается дикій миндаль, абрикосы, но самое распространенное дерево на памирскихъ хребтахъ, это жалкій, корявый и низкорослый кленъ. Лѣсовъ или рощъ нѣтъ на всемъ Памирѣ, и группы въ 10 или 20 деревьевъ составляютъ уже рѣдкость. Впрочемъ, и этихъ представителей древесной растительности можно встрѣтить главнымъ образомъ на западныхъ склонахъ Памира; большая же часть его долинъ представляетъ собой луга да степныя пространства, поросшія высокимъ, пушистымъ ковылемъ.
Какъ ни суровъ климатъ Памира, все-же это плоскогорье не лишено обитателей; не мало разнообразныхъ животныхъ населяетъ памирскіе хребты и долины, немало птицъ и звѣрей приспособились къ природнымъ условіямъ этой мѣстности и научились, добывать себѣ тамъ все необходимое для жизни.
Среди памирскихъ луговъ водятся бурые медвѣди, очень большіе и сильные. Путешественники охотятся за ними въ большинствѣ случаевъ удачно. Но особенно распространенъ на Памирѣ другой хищникъ — степной сѣрый волкъ, всюду неотступно слѣдующій за стадами архаровъ. Довѣрчивые горные бараны подпускаютъ къ себѣ своихъ враговъ такъ близко, что временами значительная часть стада попадаетъ на зубы кровожаднаго хищника, и пастбище архаровъ зачастую пестрѣетъ черепами и скелетами погибшихъ животныхъ.
Несмотря на эту жестокую расправу волковъ, архары все-же очень многочисленны, и Ивановъ пишетъ, что во время своего путешествія на Памиръ онъ встрѣчалъ тысячныя стада дикихъ барановъ, покрывавшихъ собой большія горныя площади. Такъ какъ это красивое животное не отличается ни осторожностью, ни сообразительностью, то охота за нимъ чрезвычайно проста: если неожиданно выйти изъ канавы или изъ-за камней къ группѣ архаровъ, то они словно удивятся и будутъ стоять на мѣстѣ, какъ-бы ожидая, что станетъ дѣлать человѣкъ, вдругъ появившійся передъ ними. Услышавъ выстрѣлъ, бараны слегка шарахнутся въ сторону и снова замрутъ на одномъ мѣстѣ.
Иначе поступаютъ громадные козлы, или «кіики», живущіе въ скалистыхъ горахъ и отличающіеся большой осторожностью. Вотъ что разсказываетъ Ивановъ о кійкахъ: «Карабкаясь по верхушкамъ недоступныхъ скалъ, они зорко вглядываются во все окружающее и лишь только завидятъ человѣка, стараются уйти отъ него подальше. Поэтому туземные киргизы, охотясь на кійка, прибѣгаютъ къ хитрости: водятъ съ собою яка, постепенно приближаясь къ кійку, который, довѣряя этому животному, подпускаетъ къ себѣ охотника довольно близко».
Другой извѣстный путешественникъ, Грумъ-Гржимайло, упоминаетъ еще о лисицахъ, шакалахъ, суркахъ, зайцахъ и дикобразахъ, которыхъ онъ встрѣчалъ въ различныхъ мѣстностяхъ Памира, оживлявшихся кромѣ того пѣньемъ и порханьемъ птицъ, довольно интересныхъ и разнообразныхъ. Заросли ивы по берегамъ большихъ рѣкъ оглашаются крикомъ куликовъ; въ камышахъ и осокѣ водятся фазаны, утки, коровайки, а надъ рѣкой безъ устали носятся- чайки, мартыны и ласточки. «Если-же вы пробираетесь узкимъ ущельемъ на большой высотѣ», говоритъ Грумъ-Гржимайло, «и потомъ вдругъ покажетесь на ярко-освѣщенной солнцемъ зеленой площадкѣ, то васъ непремѣнно встрѣтитъ дружное карканье, покойно гулявшихъ здѣсь прежде воронъ. Встревоженныя птицы съ шумомъ и довольно неуклюже разлетаются въ стороны, занося во всѣ уголки свое волненіе и тревогу. Мирно ворковавшіе гдѣ-то голуби вдругъ пріутихли, засуетились мелкія пташки, которыхъ въ такихъ мѣстахъ всегда много, и мѣрно поднялся съ какого-то камня громадный могильникъ».
Есть на Памирѣ и пресмыкающіяся, жабы, ящерицы и змѣи; есть тамъ шмели, осы, слѣпни и разныя мелкія мошки, которыя милліардами носятся надъ болотистыми берегами озеръ, но среди этого разнообразнаго животнаго міра, какъ и вездѣ, самымъ интереснымъ существомъ является человѣкъ, сумѣвшій пробраться на Памирскія высоты и пріютиться въ его долинахъ и ущельяхъ. Главную часть населенія Памира составляютъ. киргизы, некрасивый народъ монгольскаго племени съ широкими скулами, маленькими глазами, постоянно больными отъ песчаной пыли, съ потрескавшейся, кожей лица и дурными зубами. Жалокъ духовный міръ этого бѣднаго кочевника, слабо и хило его тѣло, изнуренное жизнью въ разрѣженномъ и слишкомъ сухомъ горномъ воздухѣ. Большинство мѣстныхъ жителей страдаетъ удушьемъ, неправильнымъ сердцебіеніемъ, малокровіемъ и нервными припадками.
Есть, однако, свои радости и у этихъ бѣдняковъ, заброшенныхъ въ неприступной и уединенной странѣ. Такой радостью является для киргизовъ наступленіе весны, а вмѣстѣ съ ней — и начало кочевки. Лѣтомъ киргизъ со всѣмъ своимъ скарбомъ уходитъ «въ горы», т. е. поднимается, на 2 или 3 тысячи футовъ выше того мѣста, гдѣ живетъ зимой. Сборы на кочевку начинаются уже ранней весной, едва успѣютъ развернуться дочки деревъ, и земля покроется зеленымъ пушкомъ. Вотъ, какъ описываетъ Грумъ-Гржимайло радостное настроеніе киргизовъ, готовящихся къ своимъ лѣтнимъ скитаньямъ.
«Это громадный праздникъ для нихъ. Этого дня они ждали всю нестерпимую и долгую зиму. Замкнутый на зиму въ глиняный квадратъ, служащій ему защитой отъ снѣжныхъ бурановъ, киргизъ, наконецъ, на свободѣ. Уже при сборахъ въ дорогу онъ зря суетится. Его точно бьетъ лихорадка. Онъ ходитъ безъ всякой нужды, безъ всякой видимой цѣли толкнетъ въ бокъ собаку или загонитъ овцу. Постоитъ, постоитъ и вдругъ захохочетъ очень шумно и глупо». Всѣ хлопоты и труды во время сборовъ лежатъ на обязанности женщинъ, которыя ставятъ кибитки, навьючиваютъ лошадей и верблюдовъ, присматриваютъ за дѣтьми. Мужчины ограничиваются тѣмъ, что безумно скачутъ на истощенныхъ лошаденкахъ и подгоняютъ нагайками утомившихся верблюдовъ. Вообще киргизы не отличаются трудолюбіемъ: цѣлыми днями они безцѣльно снуютъ изъ угла въ уголъ или же сидятъ неподвижно вокругъ своего очага. «Да что имъ и дѣлать?» спрашиваетъ Грумъ-Гржимайло. «Хлѣба земля не даетъ, а скотоводство не требуетъ усиленныхъ хлопотъ. Стада ихъ тутъ же на глазахъ пасутся и не избалованы заботливымъ уходомъ. А запасовъ у нихъ нѣтъ никакихъ, да и какіе запасы возможны при безпрерывныхъ передвиженіяхъ. Наконецъ, для домашнихъ работъ есть у нихъ жены».
Гораздо интереснѣе и красивѣе другое племя памирскихъ обитателей, таджики, близкіе родственники персовъ. Высокій, стройный станъ, красивыя черты лица, выразительные глаза, густыя брови и борода, сильно отличаютъ таджика отъ киргиза. Но еще рѣзче разница ихъ нравовъ и обычаевъ. Таджики добродушны, привѣтливы и терпѣливы; въ работѣ они прямо поражаютъ выносливостью и трудолюбіемъ, благодаря чему недурно устраиваются даже на тѣхъ безплодныхъ скалахъ горнаго Памира, которыя составляютъ ихъ родину. «Куда ни взгляни, здѣсь одинъ только камень», говоритъ Грумъ-Гржимайло. «И жизни здѣсь нѣтъ никакой. Растеній бездѣлица, да какъ имъ и рости въ полутьмѣ тѣснинъ и ущелій. Какъ забрался сюда человѣкъ, и зачѣмъ онъ сюда забрался? кто его знаетъ. Но мы видимъ, что онъ здѣсь поселился. Соколинымъ взоромъ отыскалъ онъ гдѣ-нибудь на неприступной выси площадку съ сажень, точно на крыльяхъ забрался туда, примостилъ къ скалѣ убогую саклю (хижину), потомъ освободилъ отъ обломковъ откосъ, натаскалъ сюда горстями земли, измельчилъ 2—3 камня и засѣялъ на этой землѣ двѣ горсти пшеницы, а то ячменя. Не довольствуясь этимъ рядомъ невѣроятныхъ усилій, кладя одинъ камень къ другому, онъ провелъ къ себѣ на гору воду, а берега такого канала засадилъ тополями да ивой. Человѣкъ этотъ таджикъ».
Это оригинальное племя горцевъ живетъ очень дружно; никому они не завидуютъ, за многимъ не гонятся и бываютъ вполнѣ довольны, если тяжелымъ трудомъ добудутъ себѣ простое суконное платье, деревянную обувь да незатѣйливый обѣдъ изъ молочныхъ и мучныхъ блюдъ.
Какъ ни тяжелы условія жизни постоянныхъ обитателей Памира, все же горцы легче переносятъ ихъ, такъ какъ съ дѣтства живутъ среди все тѣхъ же лишеній и той же скудной природы. Но прямо-таки невыносимы кажутся они путешественникамъ, впервые попавшимъ на удивительную «крышу міра!» Лишь неудержимое стремленіе извѣдать новыя впечатлѣнія, узнать и описать новыя мѣста, ознакомиться съ бытомъ людей, живущихъ особой, замкнутой жизнью, — заставляетъ отважныхъ изслѣдователей пускаться въ далекій и опасный путь. Прекрасное представленіе о томъ, что приходится въ этихъ случаяхъ выносить людямъ, даетъ намъ разсказъ капитана Громбчевскаго о его путешествіи на Памиръ въ 1889 и 1890 годахъ.
Выѣхавъ вмѣстѣ съ двѣнадцатью спутниками изъ плодородной и живописной Ферганской долины, Громбчевскій въ іюнѣ доѣхахъ до Заалайскаго хребта и долженъ былъ повернуть назадъ, такъ какъ всѣ склоны горъ были еще завалены рыхлымъ снѣгомъ, а долины затоплены бушующими горными потоками. Окольными путями и почти черезъ два мѣсяца добрались путники до того мѣста, гдѣ можно было подняться на вершину хребта и затѣмъ спуститься въ долину, лежавшую за этими горами. Большое затрудненіе во время перехода представляли ледники, на которыхъ зіяли такія большія трещины, что черезъ нихъ пришлось дѣлать настилки изъ досокъ. Въ одной изъ рѣчныхъ долинъ путешественники три дня шли по дорогѣ, буквально усыпанной трупами животныхъ, распространявшими вокругъ страшное зловоніе. Это были печальные остатки домашняго скота туземцевъ, разоренныхъ набѣгами жестокихъ сосѣдей. Медленно и съ большой осторожностью подвигалась экспедиція и лишь въ концѣ іюля поднялась на Памирское плоскогорье, гдѣ путники уже застали глубокую осень. Пришлось терпѣть стужу, съ великими трудностями доставать изъ-подъ снѣга топливо, ночевать въ палаткахъ при 20 градусахъ мороза и питаться исключительно тѣмъ, что удавалось добыть охотой.
Упомянувъ о бѣдной растительности и однообразной суровой природѣ, Громбчевскій говоритъ о величественной красотѣ громаднаго озера Яшиль-Куля, протянувшагося въ длину болѣе, чѣмъ на 30 верстъ. Туземцы объясняютъ происхожденіе этого озера чрезвычайно оригинальной легендой:
«Въ старинное время на томъ мѣстѣ, гдѣ теперь находится озеро, существовалъ громадный городъ, населеніе котораго такъ погрязло въ грѣхахъ, что забыло даже о священномъ обычаѣ гостепріимства. Однажды, наканунѣ священнаго праздника Хайдъ, пришелъ въ городъ странникъ. Онъ обошелъ всѣ дома, но никто изъ жителей не пустилъ его къ себѣ. Странникъ уже выходилъ изъ города, собираясь заночевать въ полѣ, но почти на окраинѣ города постучался еще въ одинъ домъ, гдѣ жила старушка. Женщина эта пригласила странника къ себѣ на ночь и, чтобы угостить его, зарѣзала послѣднюю козу. Утромъ въ день Хайда странникъ приказалъ старушкѣ посмотрѣть, что дѣлается въ городѣ. Выглянувъ за ворота, старушка, къ ужасу своему, увидѣла, что города не существуетъ, а на мѣстѣ его бушуютъ волны большого озера. Домъ же старушки оказался на мысу, со всѣхъ сторонъ окруженномъ водою, и только узенькою тропинкою связанномъ съ окрестными горами. Когда старушка впопыхахъ вернулась въ комнату, чтобы сообщить о случившемся страннику, то его, конечно, не оказалось: странникъ исчезъ».
Во время своихъ дальнѣйшихъ скитаній Громбчевскому пришлось особенно много вытерпѣть отъ невѣроятной стужи. Правда, самые сильные холода настигли путниковъ уже за Памиромъ, въ Тибетскихъ пустыняхъ; но эти сосѣднія мѣстности имѣютъ такъ много общаго въ климатѣ, что и «на крышѣ міра» Громбчевскій въ разгарѣ зимы чувствовалъ бы себя нисколько не лучше. А каково ему приходилось, можно видѣть изъ слѣдующихъ словъ самого путешественника: «Морозы держались на 35 градусахъ и сопровождались ужасными вѣтрами, переходившими къ полудню въ ураганъ. Было такъ холодно, что выбитая вѣтромъ слеза, не успѣвая скатиться, замерзала на рѣсницахъ. Снѣга не было. Родники всѣ замерзли. Воду для чая мы добывали, оттаивая ледъ, бѣдныя же наши животныя оставались непоенныя».
Несмотря на всѣ тягости далекаго и опаснаго пути, капитанъ Громбчевскій благополучно закончилъ свои странствованія по Тибету и Памиру, доставивъ нашимъ ученымъ обществамъ драгоцѣнный матеріалъ въ видѣ коллекцій, описаній, географическихъ картъ и фотографическихъ снимковъ мѣстностей; многое сдѣлано и другими изслѣдователями, въ особенности братьями Грумъ-Гржимайло, но таинственная «крыша міра» остается все еще мало изслѣдованной, и молодымъ энергичнымъ ученымъ тамъ найдется надъ чѣмъ поработать, найдется о чемъ разсказать потомъ и юнымъ, и старымъ читателямъ.