На зарѣ христіанства.
правитьГЛАВА I.
править
Витязямъ сказали, что городокъ этотъ строили три брата Кій, Щекъ и Хоривъ; но что братья уже умерли и теперь жители городка — Поляне — платятъ дань степному народу Казарамъ.
Аскольдъ и Диръ съ дружиной остались въ городкѣ, освободили его жителей отъ дани и назвали его Кіевомъ; но владѣли они имъ не долго. Послѣ смерти Рюрика, родственникъ его Олегъ, правившій Русью во время малолѣтства Рюриковича Игоря, напалъ на витязей. Онъ умертвилъ ихъ, завладѣлъ Кіевомъ и сдѣлалъ его своимъ «стольнымъ» городомъ.
— Пусть, — сказалъ Олегъ, — Кіевъ будетъ матерью городовъ русскихъ.
На высокой горѣ построилъ онъ себѣ хоромы, въ которыхъ потомъ жилъ Игорь съ женой своей Ольгой и сыномъ Святославомъ. Впрочемъ, Святославъ, возмужавши, часто отлучался изъ Кіева, воюя то съ греками, то съ болгарами и даже умеръ онъ на чужбинѣ, оставивъ послѣ Себя трехъ сыновей — Ярополка, Олега и Владиміра.
Съ княжескаго теремнаго двора городъ былъ виденъ какъ на ладони. Избы кіевлянъ неправильными группами спускались съ горы внизъ къ Днѣпру и его притоку Почайнѣ. Кое гдѣ изба выдѣлялась своей величиной, около нея находилось больше клѣтей, сараевъ, погребовъ; частоколъ, огораживавшій ея дворъ, былъ выше и плотнѣе, — значитъ, тамъ жилъ княжій бояринъ, воевода, или другой какой приближенный мужъ. Лучше всѣхъ была изба Свѣнельда — воеводы покойнаго Святослава и перваго совѣтника его молодого сына — кіевскаго князя Ярополка.
Не было тогда въ Кіевѣ ни улицъ, ни переулковъ. Иногда только неправильно скученныя постройки разступались немного, давая мѣсто небольшой площади гдѣ, на камнѣ или на пнѣ, возвышалась грубо сколоченная статуя идола. Передъ нимъ стоялъ обрубокъ дерева, на которомъ совершались жертвоприношенія. Иногда въ лѣсу, со всѣхъ сторонъ окружавшемъ городъ, открывалась небольшая поляна, и среди ея тоже стояло раскрашенное изображеніе Дажбога или Перуна.
Но были также въ городѣ двѣ небольшія церковки въ видѣ домиковъ съ крестами наверху, поставленныя христіанкой Ольгой, бабкою князя Ярополка; — а надъ всѣмъ городомъ, на вершинѣ горы, возвышались хоромы князя кіевскаго, обширныя и высокія, съ узорчатыми вышками, да со свѣтлымъ теремомъ, гдѣ жила когда то княгиня Ольга, а теперь живетъ супруга Ярополка, гречанка Елена.
Ярополку минуло только четырнадцать лѣтъ, когда онъ, послѣ смерти Святослава, сдѣлался княземъ Кіевскимъ, а Олегу, наслѣдовавшему землю Древлянскую, — только тринадцать. Владиміръ былъ немного старше братьевъ; но онъ еще при жизни отца былъ сдѣланъ княземъ Новгородскимъ. Послѣ смерти отца братья, сидѣвшіе по своимъ городамъ, уже нѣсколько лѣтъ не видали другъ друга; но Ярополкъ, даже въ разлукѣ, успѣлъ поссориться съ Олегомъ.
Сидѣлъ теперь молодой кіевскій князь на крыльцѣ теремнаго двора, глядѣлъ внизъ на блестящій Днѣпръ и излучистую Почайну и думалъ невеселую думу. А день выдался такой теплый да ясный… Хотѣлось бы князю поѣхать съ толпой отроковъ въ лѣсную чащу на дикаго тура — но нельзя: онъ долженъ сидѣть въ городѣ, потому что старый воевода Свѣнельдъ прислалъ къ нему своего сына Святовида съ предупрежденіемъ, что сейчасъ придетъ самъ говорить о дѣлахъ.
— О дѣлахъ! — сказалъ, вздыхая, Ярополкъ, — знаю я, о какихъ дѣлахъ станетъ говорить со мною твой отецъ…
Святовидъ, юноша однихъ лѣтъ съ Ярополкомъ и товарищъ его дѣтства, только пожалъ плечами.
— Скажи же, повторилъ князь, воевода продолжаетъ настаивать, что бы я шелъ войной на Олега?
— Да, княже, — отвѣчалъ Святовидъ, — отецъ говоритъ, что такъ какъ Олегъ убилъ нашего Люта, то онъ самъ долженъ погибнуть; а матушкѣ моей жаль молодого князя, и оттого въ семьѣ у насъ большіе нелады… Она уже простила Олегу и слезно молитъ отца не мстить за смерть Люта, но тотъ и слушать не хочетъ. Онъ говоритъ, что его засмѣютъ и бояре, и гридни, что отъ насмѣшекъ смердовъ ему не станетъ проходу.
— А твоя мать простила Олегу? — недовѣрчиво спросилъ Ярополкъ, — вѣдь у нея только и было сыновей, что ты, да Лютъ.
— Она вѣдь христіанка, и ихъ законъ не позволяетъ имъ мстить, — отвѣчалъ Святовидъ, — ты помнишь, моя мать ѣздила съ твоей бабкой въ Цареградъ и тамъ крестилась.
— Ахъ, я тоже хотѣлъ бы, что бы меня не заставляли ссориться съ Олегомъ, — воскликнулъ Ярополкъ, — хорошо бы сдѣлаться христіаниномъ! Конечно, мнѣ жаль, что братъ убилъ вашего Люта; но развѣ воскресишь его междоусобіемъ?
— Отецъ идетъ, — прошепталъ Святовидъ и почтительно всталъ со скамьи при входѣ Свѣнельда.
Воевода, широкоплечій старикъ съ длинными сѣдыми усами и такимъ же чубомъ на гладко выстриженной головѣ, былъ одѣтъ въ бѣлую холщевую рубаху и штаны. За поясомъ у него было заткнуто два широкихъ, но короткихъ меча, а въ лѣвомъ ухѣ виднѣлась золотая серьга, которую онъ носилъ по примѣру своего друга, покойнаго князя Святослава.
Свѣнельдъ былъ сердитъ и печаленъ: древлянскій князь Олегъ убилъ его старшаго сына за то, что тотъ безъ позволенія охотился на его землѣ. Воевода требовалъ у Ярополка мщенія; но кіевскій князь не хотѣлъ ссориться съ братомъ. Между тѣмъ оскорбленный старикъ даже не могъ себѣ представить, чтобы Лютъ остался не отомщеннымъ.
Ударивъ челомъ князю, Свѣнельдъ сурово посмотрѣлъ на Святовида, на котораго также сердился за то, что онъ не поддерживаетъ его передъ Ярополкомъ, и тайно держитъ руку матери-христіанки.
— Ступай домой, сказалъ онъ, не желая, чтобы сынъ слышалъ его рѣчи, — рабы остались одни безъ призора, а ты вѣчно въ отлучкѣ. Повели имъ готовить коней, чистить доспѣхи и точить мечи.
— Ты собираешься заратиться?[1] — съ удивленіемъ спросилъ Святовидъ.
— Ступай! — сурово повторилъ Свѣнельдъ, и сынъ покорно удалился.
ГЛАВА II.
правитьТогда старикъ обратился къ Ярополку.
— Что жъ, княже, — спросилъ онъ, хмуря сѣдые брови, — мы отомстимъ-ли за Люта?
— Зачѣмъ поднимаешь брата на брата? — отвѣчалъ Ярополкъ, глядя въ сторону, — мнѣ жаль крови Олеговой… ты знаешь, насъ только двое, и если мы начнемъ биться, кто нибудь изъ насъ останется въ полѣ.
— Олегъ самъ началъ! — воскликнулъ Свѣнельдъ, — развѣ нашъ родъ учинилъ ему что нибудь дурное? Развѣ можно убивать человѣка за то, что онъ нечаянно поохотился на чужой землѣ?
— Братъ сдѣлалъ это по неразумію. Онъ такъ молодъ, прости его.
— Однако, у него хватило силы убить Люта? Нѣтъ, княже, видно ты не въ отца! Не течетъ въ твоихъ жилахъ кровь варяговъ; ты спокоенъ — точно чудь бѣлоглазая! Ужъ я ли не служилъ вѣрно роду Рюрика? Я ли не сторожилъ отца твоего во всѣхъ его походахъ, я ли не укрывалъ его своей грудью отъ копья болгарскаго! Гляди, какъ бы тѣнь его, да твоей бабки Ольги не пришла бы упрекать тебя за такую неблагодарность къ ихъ старому другу.
— Бабка была добра и любила Олега, — отвѣчалъ Ярополкъ, качая головой, — она бы не потребовала мести.
— Не оскорбляй ея памяти! — воскликнулъ Свѣнельдъ гнѣвно, — она была храбрая варяжка и первая въ родѣ Рюриковичей показала, какъ надо мстить!
— Я помню ее доброй…
— Это потому, — перебилъ его Свѣнельдъ, — что ты помнишь ее въ старости. Тогда она отвернулась отъ нашихъ боговъ и поклонилась греческому Христу… но съ тѣхъ поръ пропала ея доблесть!
Ярополкъ недовѣрчиво покачалъ головой. Ему ли не помнить свою бабку? Онъ ли не знаетъ, какъ она всегда была добра со всѣми, какъ ласкова. Онъ хорошо помнилъ недавнее еще время, когда покинутые отцемъ, они, три брата, проводили время съ бабкой въ этихъ хоромахъ. Поджидая Святослава, который все время жилъ въ чужихъ земляхъ, Ольга присматривала за внуками и, забавляя ихъ, много разсказывала о своей жизни и о томъ, что она видала во время своихъ путешествій по бѣлу свѣту. Дѣти отъ нея узнали о великомъ греческомъ народѣ, о городѣ Цареградѣ съ его великолѣпными дворцами и церквами. Какъ хорошо разсказывала бабка объ императорѣ Константинѣ Багрянородномъ, о пріемахъ во дворцѣ, о пышныхъ богослуженіяхъ. Больше всего любила она разсказывать о церквахъ, да о христіанской вѣрѣ, надѣясь забросить сѣмена этого ученія въ юныя души внуковъ. Она даже пыталась говорить о кре щеніи Святославу; но суровый витязь не соглашался, отвѣчая:
— Нельзя мнѣ: засмѣетъ меня дружина.
Впрочемъ, Святославу и разговаривать было некогда: побывавъ дома, онъ спѣшилъ поскорѣе уѣхать, и Ольга опять оставалась одна съ внуками. Много разсказовъ слышали отъ нея дѣти, но не любила она говорить съ ними о своей языческой мести. Ярополку все таки удалось слышать кой какіе обрывки давняго прошлаго отъ челяди и дружины, но и тогда разсказы ихъ казались ему невѣроятными; а теперь, именно Ольгу, эту смиренную бабку, ставитъ ему въ примѣръ Свѣнельдъ, требуя мести.
— Но какъ же мстила бабка? спросилъ Ярополкъ.
— Такъ, что боги радовались на небесахъ! — торжественно воскликнулъ воевода, — и душа Игоря, видя дѣла своей жены, торжествовала на небѣ! Древляне убили Игоря, и Ольга хорошо отомстила древлянамъ. Они послали къ ней бояръ съ предложеніемъ выйти замужъ за ихъ князя Мала, — а она пословъ этихъ закопала въ яму по шею… А потомъ подошла сама къ краю и спрашиваетъ: «Любо ли? Довольны ли вы честью?» А послы: «охъ! хуже намъ Игоревой смерти!» Такъ въ ямѣ и погибли. Вотъ она, твоя бабка, истинная варяжка — псковитянка!
— Объ этомъ она намъ не говорила, — задумчиво прошепталъ князь.
— Погоди, развѣ это все? Убивши древлянъ, она послала къ князю Малу своихъ людей съ такими словами: «если просите меня безъ обману, то пришлите еще за мной людей нарочитыхъ,[2] чтобы мнѣ придти къ вамъ съ великой честью, а то кіевляне не пустятъ». А какъ пріѣхали другіе послы, ихъ повели мыться въ баню, да тамъ и сожгли… Погоди еще не все, — съ воодушевленіемъ воскликнулъ старикъ, замѣтивъ, что Ярополкъ хочетъ что то сказать, — вотъ еще что было: пріѣхала твоя бабка къ древлянамъ какъ невѣста ихъ князя и прежде всего справила тризну надъ могилой Игоря. Много пили древляне и какъ перепились всѣ, — выскочила наша дружина изъ засады и тьму народа перебила… Потомъ пошла она на городъ Искоростень и сожгла его…
— За что?
— За то, что здѣсь убили ея Игоря. И тутъ прославилась она мудростію великою. Окружила городъ своею дружиною и послала сказать жителямъ: «помирюсь съ вами, коль дадите мнѣ отъ каждаго двора по три голубя, да по три воробья». А тѣ и рады такой причудѣ. Послали легкую дань съ поклонами. Ольга же роздала разнымъ людямъ, кому по голубю, кому по воробью и велѣла привязать каждой птицѣ тряпочку сѣры съ огнемъ. Разлетѣлись птицы по городу въ гнѣзда Голуби на голубятни, воробьи — подъ стрѣхи, и загорѣлся Искоростень со всѣхъ сторонъ, — гдѣ клѣти, гдѣ заборы. Тысячами смертей отплатила Ольга за смерть мужа и славно отпраздновала его тризну.
— И все таки она-бы мнѣ запретила драться съ Олегомъ! — сказалъ Ярополкъ, — мы вмѣстѣ грѣлись у ея груди, мы такъ ее любили! Даже братъ Владиміръ, который былъ рѣзвѣе насъ, и тотъ затихалъ, когда добрая бабка становилась у своего креста на колѣни и начинала по тихоньку молиться.
— Такъ ты не хочешь мстить за Люта? — гнѣвно топнувъ ногою, спросилъ старикъ.
Ярополкъ молчалъ.
— Такъ оставайся же ты въ Кіевѣ одинъ! — крикнулъ Свѣнельдъ, — я уведу свою дружину, пусть тебя защитятъ отъ древлянъ и печенѣговъ греческіе боги! Самъ то ты не очень умѣешь защищаться… Я пойду лучше въ Новгородъ къ Владиміру и съ нимъ вмѣстѣ мы справимъ по Люту чудесную тризну!
Свѣнельдъ вышелъ въ сильномъ гнѣвѣ и даже не отдалъ князю уставного прощальнаго поклона.
Встревоженный и опечаленный сидѣлъ Ярополкъ на крыльцѣ, думая невеселую думу. А что, если дѣйствительно Свѣнельдъ съ дружиной перейдетъ къ Новгородскому князю? Владиміръ, вѣроятно, не откажется помочь воеводѣ отомстить за смерть Люта, потому что Олегъ ему братъ только по отцу, а матери у нихъ разныя. Матерью Владиміра была ключница Ольги — Малуша, и Олегъ, во время дѣтскихъ ссоръ, привыкъ дразнить его «робичичемъ», то есть сыномъ рабыни. А теперь, говорятъ, этотъ «робичичъ» красивъ, храбръ и очень любимъ Новгородцами. Разбивши Олега, онъ можетъ пойти также и на него, Ярополка, и завладѣть Кіевомъ…
Встревоженный этими мыслями, Ярополкъ поднялся наверхъ, въ теремъ своей жены Елены.
Елену въ Кіевъ привезъ еще Святославъ и, плѣненный ея красотою, женилъ на ней Ярополка, когда тому было только двѣнадцать лѣтъ.
Елена сидѣла у себя въ теремѣ за работой; но она тоже была печальна; она узнала недавно отъ одной преданной рабыни, что Ярополкъ задумалъ свататься къ красавицѣ Рогнѣдѣ, дочери полоцкаго князя Рогволода. Очень огорчилась Елена, узнавъ печальную новость. Она боялась, что красивая Рогнѣда отобьетъ у нея любовь мужа; затѣмъ, какъ христіанкѣ, многоженство казалось ей грѣхомъ, а между тѣмъ она ничего не могла сказать своему мужу — язычнику: у всякаго русса было по нѣсколько женъ, почему же не имѣть ихъ и Ярополку.
Елена выслушала мужа; но посовѣтовать ему ничего не съумѣла. Конечно, плохо, если придетъ Владиміръ и отниметъ у нихъ Кіевъ; но съ другой стороны, грѣшно брату поднимать руку на брата.
— Дѣлай, какъ знаешь, господинъ мой, сказала она, — по нашему закону месть нехорошее дѣло, а по вашему… Мало ли что вамъ дозволяется.
Говоря такъ, она думала не о Владимірѣ, не о Свѣнельдѣ, а только о Рогнѣдѣ.
ГЛАВА III.
правитьПрошло нѣсколько дней, и разсерженный воевода не приходилъ на теремной дворъ Ярополковъ. Князь начиналъ надѣяться, что дѣло его какъ нибудь замнется. Но вотъ, однажды вечеромъ, прибѣжалъ къ нему Святовидъ, очень взволнованный.
— Знаешь — княже, сказалъ онъ, отецъ собираетъ дружину, чтобы идти въ Новгородъ къ Владиміру, а оттуда онъ придетъ сюда обратно уже съ Новгородцами и отниметъ у тебя Кіевъ.
— Онъ грозилъ мнѣ этимъ, отвѣчалъ Ярополкъ, что мнѣ теперь дѣлать?
— Батюшка, человѣкъ суровый и непреклонный. Если онъ что сказалъ, то ужъ непремѣнно сдѣлаетъ. Останешься ты безъ удѣла.
— Неужели же покориться? воскликнулъ Ярополкъ.
— Мнѣ самому жалко Олега, сказалъ Святовидъ, — но что подѣлаешь, когда у тебя нѣтъ силы противиться батюшкѣ.
Ярополкъ заходилъ взадъ и впередъ по горницѣ, и долгая мучительная борьба происходила въ его душѣ. Наконецъ, князь остановился передъ Святовидомъ.
— Скажи отцу, что я согласенъ! проговорилъ онъ и заплакалъ.
Такъ началось первое междоусобіе въ семействѣ Рюриковичей. Въ первый разъ шелъ у нихъ братъ на брата; въ первый, но не въ послѣдній.
Прослышалъ Олегъ, что Ярополкъ идетъ на него ратью, не захотѣлъ покориться старшему брату, собралъ свою дружину и вышелъ ему на встрѣчу.
Завязалась жаркая схватка между кіевлянами и древлянами; но недолго билась дружина: Свѣнельдъ, старый воинъ Святославовъ, скоро погналъ впереди себя войско Олега. Сильно испугались люди, кинулись всѣ сразу на мостъ, чтобы поскорѣе поспѣть въ свой древлянскій городъ Овручъ. Столпилось на мосту такъ много народу, что никому нельзя было ни пройти, ни на конѣ проѣхать. Люди тѣснили другъ друга, лошади давили людей, сильный опрокидывалъ слабаго въ ровъ, окружавшій городъ. И скоро ровъ началъ наполняться трупами погибшихъ древлянъ. Молодой Олегъ, затерявшійся въ толпѣ, спѣшившей спрятаться за земляныя стѣны города, также былъ столкнутъ въ ровъ своей собственной дружиной.
Торжественно вошелъ Ярополкъ въ Овручъ, провозгласилъ себя княземъ древлянскимъ, а младшаго брата велѣлъ привести предъ свои ясныя очи.
Разбѣжались отроки Свѣнельдовы во всѣ концы ратнаго поля, заглянули во всѣ закоулки города, — нѣтъ нигдѣ Олега!
Начали тогда искать во рву, таскали трупы оттуда съ утра до вечера и, наконецъ, вытащили тѣло молодого княжевича. Принесли на коврѣ въ княжіе хоромы и положили передъ Ярополкомъ.
Въ великой печали склонился старшій братъ надъ трупомъ Олега, цѣловалъ его въ холодныя уста и просилъ у несчастнаго прощенія. А вокругъ стояли молчаливые ратники, съ состраданіемъ глядя на безвременно погибшаго княжича. Впереди всѣхъ находился Свѣнельдъ, теперь спокойный, потому что тризна по сынѣ выходила пышнѣе, чѣмъ онъ ожидалъ.
— Радуйся! сказалъ ему Ярополкъ, — исполнилось твое лютое дѣло! Лежитъ мой братъ любимый бездыханнымъ.
— Не печалься, княже, важно отвѣчалъ Свѣнельдъ, — онъ умеръ побѣжденный и за то поступитъ къ тебѣ въ рабство на томъ свѣтѣ.
— Не надо мнѣ рабовъ на томъ свѣтѣ, отвѣчалъ Ярополкъ, — лучше бы у меня теперь былъ братъ.
Святовиду, который слышалъ эти слова, стало очень жаль молодого князя.
Пришелъ онъ къ нему вечеромъ и сказалъ:
— Мнѣ стыдно, что отецъ заставилъ тебя идти на Олега. Теперь ты осиротѣлъ! Позволь мнѣ хоть немного загладить отцовскую несправедливость: хочешь, я буду тебѣ вмѣсто Олега? Клянусь быть во всемъ тебѣ вѣрнымъ и стоять за тебя грудью во всякой невзгодѣ.
Заплакалъ Ярополкъ; но это были, радостныя слезы. Обнялся онъ крѣпко со Святовидомъ, и съ тѣхъ поръ пошла между ними самая горячая дружба.
Ярополкъ посадилъ въ Овручѣ своего воеводу и вернулся въ Кіевъ къ женѣ Еленѣ; но онъ не оставилъ своего намѣренія жениться на полоцкой княжнѣ Рогнѣдѣ. Святовидъ отправился въ Полоцкъ сватомъ и присылалъ оттуда въ Кіевъ посла за посломъ съ добрыми вѣстями: князь Рогволодъ былъ согласенъ отдать Рогнѣду за Ярополка. Несмотря на тайныя слезы Елены, въ княжескихъ хоромахъ уже готовились праздновать свадьбу, какъ вдругъ дѣло повернулось такъ, что вмѣсто свадьбы отпраздновали тризну.
ГЛАВА IV.
правитьВладиміръ Святославовичъ, княжившій въ Новгородѣ подъ началомъ своего дяди Добрыни, очень испугался, когда услыхалъ, что Ярополкъ завладѣлъ древлянскимъ удѣломъ и убилъ Олега. Не зная, что братъ такъ поступалъ по принужденію, онъ подумалъ, что Ярополкъ придетъ также къ нему и завладѣетъ Новгородомъ. Растерявшійся Добрыня, у которого не было большой дружины, посовѣтывалъ своему князю бѣжать за море къ варягамъ, что тотъ и поспѣшилъ сдѣлать.
Ярополкъ захватилъ удѣлъ Владиміра, послалъ своихъ бояръ намѣстничать въ Новгородѣ и началъ гордиться своею мощью.
Но Владиміръ Святославовичъ вовсе не сидѣлъ, сложа руки, у варяговъ: онъ набиралъ въ чужой землѣ дружину, чтобы съ нею ударить на Ярополка. Прошло два года, и онъ вернулся въ Новгородъ съ сильной ратью. Прогнавъ отъ себя чужого намѣстника, князь послалъ сказать своему брату:
— Знай, я иду на тебя… готовься къ бою.
Это извѣстіе застало Ярополка посреди веселыхъ приготовленій къ свадьбѣ. Онъ растерялся, не зная что дѣлать: старый вояка Свѣнельдъ уже умеръ, Святовидъ еще не вернулся изъ Полоцка, откуда думалъ ѣхать уже вмѣстѣ съ невѣстой; а кіевскій князь самъ не умѣлъ ничего придумать. Былъ у него, на мѣстѣ Свѣнельда, другой совѣтникъ, воевода Блудъ; но онъ тоже не далъ подходящаго совѣта.
А тутъ еще внезапно вернулся Святовидъ и привелъ князя въ трепетъ ужаснымъ разсказомъ.
— Князь, братъ мой, — сказалъ онъ печально, — нѣтъ у тебя больше невѣсты!
— Видно прослышала Рогнѣда, что идетъ на меня Владиміръ, и испугалась, — замѣтилъ Ярополкъ съ горькой улыбкой.
— Нѣтъ, Рогнѣда осталась тебѣ вѣрна; да только силой на ней женился Владиміръ!
— И тутъ Владиміръ… Какъ же ты допустилъ это, измѣнникъ!
— Не измѣнникъ я, княже, — отвѣчалъ Святовидъ, — потому что не отдавалъ я Рогнѣды по доброй волѣ, а взяли ее у меня силою. Добрыня убилъ Рогволода и сыновей его, а Рогнѣду взялъ въ полонъ… Я самъ едва спасся.
Ярополкъ закрылъ лицо руками.
— Какъ же это случилось, разскажи, — наконецъ, проговорилъ онъ.
— Это Добрыня подучилъ Владиміра отнять у тебя невѣсту, — началъ Святовидъ, — онъ же послалъ сватовъ къ Рогнѣдѣ. Но она отослала ихъ прочь, говоря: «не хочу идти за робичича; да я уже и невѣста кіевскаго князя».
— Гордая дѣвушка! — съ восторгомъ воскликнулъ Ярополкъ.
— Добрыня не простилъ обиды Владиміра, вѣдь онъ братъ его матери Малуши, — продолжалъ Святовидъ, — онъ пошелъ на Полоцкъ, убилъ Рогволода, дѣтей его, а Рогнѣду выдалъ насильно замужъ. Я скакалъ изъ Полоцка сюда и видѣль тьмы — темъ войска по дорогѣ: это Владиміръ ведетъ на насъ свою дружину.
— О горе мнѣ, горе! — воскликнулъ Ярополкъ, — отнявши невѣсту, Владиміръ хочетъ отнять и мои удѣлы! Что мнѣ дѣлать? О, если бы живъ былъ теперь Свѣнельдъ или мой батюшка Святославъ…
— Собирай дружину и не допускай Добрыню осадить Кіевъ, — совѣтовалъ Святовидъ, — не смущайся! Я двухъ коней заморилъ въ пути, чтобы поспѣть къ тебѣ на помощь.
Легко было совѣтовать собирать полки, да трудно оказалось сдѣлать это: Ярополкъ самъ не зналъ ратнаго дѣла; а его главный воевода Блудъ все чего-то медлилъ.
А Владиміръ съ дядей Добрыней уже скоро стоялъ подъ Кіевомъ съ несмѣтной дружиной и говорилъ кіевлянамъ:
— Не я первый началъ распрю въ родѣ: Ярополкъ раньше убилъ Олега и захватилъ мою новгородскую землір. Я иду теперь только мстить за брата и за себя.
Ярополку передавали эти рѣчи; онъ ничего не могъ на нихъ отвѣтить… Дѣйствительно, Владиміръ говорилъ правду: кіевскій князь первый началъ междоусобіе.
Уже полки новгородскіе стояли подъ землянымъ кіевскимъ валомъ, а у воеводы Блуда еще не была собрана дружина.
— Что же ты медлишь, что нерадиво собираешь войско? — говорилъ ему растерявшійся Ярополкъ, — вѣдь братъ съ часу на часъ можетъ сдѣлать нападеніе!
— Гдѣ же взять людей, когда они всѣ разбѣжались въ лѣса дремучіе? — возражалъ Блудъ, разводя руками, — чую я, княже, измѣну: не любятъ тебя кіевляне.
Говоря такъ, онъ отводилъ свои хитрые глаза отъ лица Ярополкова, потому что самъ воевода былъ ему первый измѣнникъ.
Владиміръ уже давно началъ съ Блудомъ переговоры. Еще изъ Новгорода прислалъ онъ къ нему человѣка, который видался съ нимъ тайкомъ и передалъ отъ своего князя слѣдующее:
— Покинь Ярополка, переходи на мою сторону, и я стану почитать тебя вмѣсто отца родного.
Блуда соблазнило предложеніе Владиміра. Онъ видѣлъ слабость Ярополка, его неумѣнье княжить и воевать, отчего онъ угадывалъ, что храброму Владиміру легко будетъ побѣдить своего брата; но, желая продать своего князя подороже, хитрый воевода отвѣчалъ:
— Здѣсь я первый человѣкъ и мнѣ отъ всѣхъ много чести, а у вашего князя уже есть Добрыня… Придется мнѣ клонить голову передъ новгородскими боярами.
— Ты у насъ будешь въ великой чести, если не допустишь до брани, — возразилъ посолъ, — если же будетъ битва, тогда не обезсудь: мы одолѣемъ васъ, и тогда ты станешь послѣднимъ.
— У насъ тоже есть своя дружина… попытался сказать Блудъ.
— Самъ знаешь, какова сила вашей рати. Тебѣ вѣдомо, что Владиміръ станетъ здѣсь съ новгородцами, а Добрыня придетъ къ нему еще съ чудью, да кривичами, — куда вамъ съ нами тягаться!
— Приди еще разъ, я подумаю, сказалъ Блудъ, хотя въ сердцѣ своемъ уже рѣшилъ измѣнить несчастному Ярополку.
ГЛАВА V.
правитьУже къ полкамъ Владиміра подошелъ Добрыня съ чудью и кривичами; а у Ярополка ничего не было готово. Святовидъ набралъ небольшую дружину; но что она значила предъ войскомъ новгородскимъ!
— Обижены на тебя кіевляне, — говорилъ Блудъ Ярополку, стараясь выгадать время, — они теперь видятъ, какъ Владиміръ живетъ со своей дружиной: ничего онъ не жалѣетъ для своихъ людей, пируетъ съ ними вмѣстѣ, даритъ ихъ и жертвы приноситъ Перуну, а ты не водишься ни съ кѣмъ, точно христіанинъ… Сидишь на своемъ дворѣ, приблизилъ къ себѣ одного Святовида, а о другихъ и помыслить не хочешь… Оттого ты не любъ кіевлянамъ.
Ярополкъ слушалъ эти лукавыя рѣчи и сознавалъ ихъ справедливость. Какой онъ вождь! Не умѣетъ онъ собрать дружину; не знаетъ, какъ вести ее въ бой; не любитъ напиваться медами стоялыми среди веселой компаніи, и тѣнь брата Олега стоитъ передъ нимъ, кровавая, запрещая ему даже винить Владиміра.
— Ненадежны кіевляне, — продолжалъ шептать Блудъ, — я бы на твоемъ мѣстѣ ушелъ изъ Кіева… боюсь, выдадутъ они насъ головой князю новгородскому.
— Да вѣдь и у насъ есть дружина…
— А развѣ ея не было у Олега? А потомъ… мутитъ твой Святовидъ… Кажется онъ мнѣ ненадежнымъ…
— Что ты, что ты! Мой братъ названый! — съ негодованіемъ перебилъ его Ярополкъ, — не допущу сказать о немъ дурного слова.
— Ну хорошо… а почему же этотъ твой братъ совѣтуетъ тебѣ биться съ Владиміромъ? Развѣ онъ не видитъ, насколько ты его слабѣе? Неужели не лучше тебѣ примириться?
Дѣйствительно, Святовидъ былъ противъ примиренія, чуя что то неладное въ совѣтахъ Блуда.
— Лучше бѣжимъ тайкомъ къ печенѣгамъ, — уговаривалъ онъ Ярополка, — тамъ наймемъ полки и приведемъ ихъ къ Кіеву.
Растерявшійся, опечаленный, Ярополкъ не зналъ, кого ему слушать и, наконецъ, бѣжалъ изъ Кіева въ мѣстечко Родню, послушавши коварнаго совѣта воеводы.
Владиміру только этого было нужно. Завладѣвши безъ бою Кіевомъ, онъ со всѣхъ сторонъ окружилъ Родню войсками. Теперь оттуда нельзя было выйти ни одному человѣку.
Просидѣлъ Ярополкъ нѣсколько дней въ простой посадской избѣ и стало ему жаль, что послушался онъ совѣта воеводы; хотѣлъ было бѣжать къ печенѣгамъ, но теперь и Святовидъ это ему отсовѣтовалъ: развѣ можно пройти незамѣченнымъ мимо дружины новгородской?
Скучно стало Ярополку, скучно за своимъ княжескимъ дворомъ, за женой Еленой, которую покинулъ въ теремѣ, и снова началъ онъ слушать совѣты Блуда.
— Ничего тебѣ не остается, какъ помириться съ Владиміромъ, — говорилъ измѣнникъ, — скоро у насъ и корки сухого хлѣба не останется: все мы пріѣли уже, а подвозу нѣтъ. Будутъ люди голодать, — сами передадутся врагу, а тогда уже не ждать намъ пощады… Лучше тебѣ первому помириться.
— Хорошо, конечно, мириться, — возразилъ Святовидъ, — да только какъ бы не было измѣны.
— Какая тамъ измѣна! — воскликнулъ Блудъ, — кабы была измѣна, давно бы уже сидѣлъ Ярополкъ у Владиміра; мы же хотимъ, чтобы онъ шелъ туда не силой, а по своей волѣ.
— Видно идти мнѣ съ поклономъ къ брату, — вздохнувши, сказалъ Ярополкъ, — за что же я буду морить голодомъ тѣхъ людей, которые остались мнѣ вѣрными?.. Приду я къ нему, поклонюсь, можетъ дастъ мнѣ какую нибудь волость и стану я тамъ жить смирно…
— Подождемъ, что скажетъ завтра, — промолвилъ Блудъ; а самъ въ ту же ночь послалъ къ Владиміру человѣка со словами:
— Твое желаніе сбылось: воевода ведетъ къ тебѣ Ярополка.
На слѣдующій день Владиміръ, сидя на высокомъ крыльцѣ теремного двора, увидалъ небольшую группу народа, шедшую внизу по берегу Днѣпра. Это былъ Ярополкъ съ друзьями, которые ему остались вѣрными, и съ предателемъ воеводой.
— Идетъ Рюриковичъ кланяться «робичичу», — сказалъ Владиміръ и засмѣялся. Засмѣялась съ нимъ и дружина.
— Отольются ему Олеговы слезы, — пробормоталъ мрачно Добрыня.
А Ярополкъ со своими людьми поднимался на гору медленно, точно чуяло недоброе его сердце.
— Охъ, княже, братъ мой любимый, — говорилъ ему Святовидъ, — вернемся назадъ… Такъ мнѣ тяжело, такъ страшно, что и разсказать тебѣ не умѣю…
— Теперь поздно, другъ вѣрный, — отвѣчалъ Ярополкъ печально, насъ видятъ уже съ теремнаго крыльца, а если мы повернемъ назадъ, насъ все равно догонятъ.
— Скроемся въ лѣсъ… гляди, какъ онъ близко, — шепталъ Святовидъ, такъ тихо, чтобы не услышалъ его Блудъ, который шелъ впереди.
Князь только махнулъ рукою; Блудъ же, точно опасаясь, чтобы добыча не ускользнула изъ его рукъ, все спѣшилъ впередъ и оглядывался.
Наконецъ подошли къ частоколу, окружавшему владѣнія кіевскаго князя, гдѣ такъ недавно еще Ярополкъ былъ полнымъ властелиномъ. А теперь онъ шелъ какъ рабъ, съ поникшею головою, къ брату, краснощекому, русому красавцу, который сидѣлъ на его мѣстѣ.
Подойдя, къ хоромамъ, Ярополкъ кинулъ взглядъ на верхъ, на теремное косящатое окошечко и увидѣлъ тамъ заплаканное лицо своей жены Елены.
— Зачѣмъ ты покинулъ меня? — говорилъ ея укоризненный взоръ, — легко ли мнѣ жить безъ тебя, въ плѣну, точно рабынѣ?
— Потерпи, — тоже взглядомъ отвѣчалъ ей Ярополкъ, — я помирюсь съ братомъ, и мы опять будемъ вмѣстѣ.
У теремнаго крыльца Блудъ остановился, чтобы пропустить впереди себя Ярополка; но когда вслѣдъ за княземъ хотѣлъ пройти Святовидъ, воевода оттолкнулъ его отъ себя и сталъ на его мѣсто.
Святовидъ крикнулъ, пытался пробиться впередъ; но множество скрещенныхъ копій загородило ему дорогу.
— Княже, бѣги, ты въ засадѣ! — крикнулъ онъ въ отчаяніи, — какъ мнѣ помочь тебѣ?
Ярополкъ оглянулся. Жалкая улыбка на мгновеніе освѣтила его лицо. Махнувъ рукою, подошелъ онъ къ Владиміру и ударилъ ему челомъ; но не успѣлъ онъ поднять головы своей, какъ двое варяжскихъ наемниковъ прокололи его мечами.
Ярополкъ крикнулъ, падая мертвымъ, и въ отвѣтъ ему, изъ терема, раздался горестный крикъ Елены.
— Прости, мой князь, — прошепталъ Святовидъ, закрывая лицо руками.
— Убили твоего князя, — сказалъ одинъ изъ дружины Владиміровой, — переходи къ намъ на службу.
— Не хочу жить съ убійцами! — воскликнулъ Святовидъ, — уйду изъ земли русской, гдѣ творятся такія недобрыя дѣла.
А изъ терема въ это время раздался горькій плачъ осиротѣвшей жены и пронесся онъ жалобнымъ воплемъ надъ Днѣпромъ, надъ лѣсами, надъ излучистой Почайной:
— Свѣтъ-Ярополкъ, мужъ мой любимый, на кого ты меня, сиротинку, покинулъ!..
ГЛАВА VI.
править
— Не хочу я служить. Владиміру, убійцѣ моего князя, — сказалъ Святовидъ Ѳеодору, — а что теперь дѣлать мнѣ, куда уѣхать — ничего не знаю!.. Молодъ я, прожилъ свою жизнь то въ отцовскихъ хоромахъ, то въ княжескихъ, и оттого свѣтъ для меня точно потемки.
— Если хочешь, я приму тебя въ свое торговое дѣло, — сказалъ варягъ, — у тебя отъ отца осталось много мѣховъ; собери еще меду да воску и весною, какъ только сойдетъ ледъ съ Днѣпра, мы поплывемъ съ тобою въ Царьградъ.
Святовидъ съ благодарностью принялъ предложеніе варяга.
За зиму онъ накупилъ воску и меду, а весной уложилъ весь свой товаръ на лодку, выструганную изъ одного дерева, и поплылъ съ другими купцами внизъ по Днѣпру. За ладьями купцовъ плыли плоты съ наемнымъ войскомъ, которое должно было охранять товары отъ разбойниковъ — печенѣговъ.
До города Витичева плыли удачно; но потомъ пошли днѣпровскіе пороги, и тутъ купцамъ пришлось поработать. У четвертаго порога — Неясыть — надо было выгружать товаръ и нести его берегомъ. Вышли также изъ ладей скованные попарно невольники, предназначенные на продажу въ Царьградѣ, и ихъ то, какъ самый дорогой товаръ, больше всего оберегала нанятая дружина.
Но именно тутъ, притаившись за камышами, караванъ поджидали хищные печенѣги. Съ громкимъ крикомъ выскочили они изъ засады и напали на караванъ, пытаясь отнять его богатства. Однако, дружина не дремала: заключивъ въ кругъ товары и невольниковъ, она отбила печенѣговъ и помогла купцамъ благополучно перебраться за днѣпровскіе пороги. Тамъ товары снова были нагружены въ ладьи, которыя уже безъ помѣхи проплыли въ Черное море и подъѣхали къ Царьграду. Тамъ купцы вымѣняли свой товаръ на ковры, сукна, богатыя одежды, вина, перецъ и на многое другое, чего на Руси тогда не было,.
Совершивъ нѣсколько такихъ путешествій, Святовидъ разбогатѣлъ; но душа его, по прежнему, была неспокойна. Не могъ онъ забыть, какъ убивали несчастнаго Ярополка и часто, бесѣдуя объ этомъ съ варягомъ Ѳеодоромъ, онъ придумывалъ, какъ бы сдѣлать такъ, чтобы на Руси люди перестали быть жестокими.
— Вѣдь вотъ, въ другихъ странахъ нѣтъ такой лютости, какъ у насъ, — говорилъ онъ своему другу, — и я не могу взять въ толкъ, почему это? Неужели же мы хуже всѣхъ на свѣтѣ?
Варягъ, который въ одну изъ своихъ поѣздокъ принялъ христіанство, объяснялъ жестокость руссовъ ихъ языческой тьмою.
— Они свирѣпы потому, что ихъ боги требуютъ крови, — говорилъ онъ, — а вѣра въ Христа, который былъ кротокъ и милосерденъ, смягчаетъ сердца. Всѣ народы, съ которыми мы ведемъ торговлю, — христіане, вотъ почему они и живутъ иначе. Если бы Владиміръ захотѣлъ познать истинную вѣру, а потомъ просвѣтить ея свѣтомъ весь народъ русскій — и на Руси перевелась бы эта жестокость.
— Хорошо бы такъ! — сказалъ Святовидъ, — да только, кто пойдетъ въ нашу глушь проповѣдывать христіанство?
— Я пойду… Когда наступитъ время, я не отрекусь отъ Христа и громко превозгдашу его славу. Пойдетъ и сынъ мой Василій, котораго я крестилъ въ прошломъ году… И многіе другіе пойдутъ… Я также томился раньше душою, и только вѣра въ Христа, за насъ распятаго, поселила въ ней миръ.
— Хорошо тебѣ… вздохнулъ Святовидъ.
— А что тебѣ мѣшаетъ сдѣлаться христіаниномъ? — спросилъ варягъ.
— Куда мнѣ, я ничего не знаю.
— Здѣсь не надо много знать, а только сильно вѣрить… Я знаю тебя давно и говорю тебѣ, что ты достоинъ быть христіаниномъ: ты и въ язычествѣ кротокъ, тебѣ всегда было жаль страдающихъ братьевъ.
— Я бы хотѣлъ принять христіанскую вѣру — сказалъ Святовидъ, — какъ мнѣ сдѣлать это?
— Вотъ, пріѣдемъ въ Корсунь, я тебя отведу въ монастырь къ знакомому монаху Анастасу, тотъ тебя научитъ…
Святовидъ остался на время въ Корсунскомъ монастырѣ, гдѣ много учился истинамъ христіанской вѣры. Наконецъ онъ крестился и вернулся въ Кіевъ, къ своему другу Ѳеодору, который жилъ тамъ со своимъ сыномъ Василіемъ.
Въ это время въ Кіевѣ всѣмъ правила дружина Владиміра, которая считала князя у себя въ неоплатномъ долгу за то, что она помогла ему побѣдить Ярополка. Дружина такъ загордилась, что уже не хотѣла даже щей хлебать деревянными ложками и потребовала себѣ серебряныя. Владиміръ и на это не отвѣтилъ отказомъ, говоря:
— Съ помощью дружины добуду я серебро и золото, а безъ нея что я могу?
Зато и войско очень любило своего князя. Много побѣдъ надъ сосѣдями одержалъ онъ при помощи своихъ вѣрныхъ людей, а послѣ всякой побѣды въ хоромахъ княжескихъ шли пиры за пирами. Иногда на этихъ пирахъ сидѣла, въ числѣ другихъ женъ, и несчастная Елена, вдова Ярополка, на которой женился Владиміръ. Елена, кроткая душою, покорилась своей участи; но не такова была Рогнѣда. Гордая Полоцкая княжна не простила Владиміру смерти отца съ братьями и была такъ сурова къ своему мужу, что тотъ отправилъ ее вмѣстѣ съ сыномъ Изяславомъ на жительство въ одинъ изъ дальнихъ городовъ. Но Рогнѣда и тутъ не смирилась, а жила только одною мыслью о мщеніи.
И вотъ однажды, послѣ удачной побѣды надъ печенѣгами, Владиміру пришлось возвращаться въ Кіевъ мимо города, въ которомъ жила Рогнѣда. Князю вздумалось заѣхать въ гости къ своей гордой женѣ.
Рогнѣда приняла его хорошо, щедро угостила дружину; но, когда всѣ улеглись спать, она вошла съ кинжаломъ въ комнату, гдѣ почивалъ ея супругъ. Она уже занесла оружіе надъ его сердцемъ, когда Владиміръ, внезапно проснувшись, схватилъ ее за руку.
— Ты хочешь убить меня, Рогнѣда! — воскликнулъ Владиміръ.
— Да; — твердо отвѣчала Рогнѣда, — я до сихъ поръ помню, что ты погубилъ отца моего и братьевъ, а меня взялъ за себя насильно! Зачѣмъ ты сдѣлалъ это? Развѣ мало у тебя и такъ женъ? Да, я хотѣла убить тебя, потому что жизнь моя невыносима; но теперь ты убей меня…
— И убью! — сказалъ Владиміръ. — Одѣнься въ свое пышное княжеское платье… Пусть я увижу тебя еще разъ такой, какой ты мнѣ явилась въ день свадьбы, а потомъ…
— Потомъ убей меня, — сказала Рогнѣда.
Она вышла и одѣлась такъ, какъ велѣлъ ей супругъ; но когда Владиміръ вошелъ къ ней уже съ мечемъ въ рукахъ, на встрѣчу ему кинулся маленькій Изяславъ.
— Отецъ, не мучай моей матери! — закричалъ онъ, кидаясь князю въ ноги, — или убей меня съ нею…
— Развѣ я зналъ, что ты будешь, здѣсь — отвѣчалъ растроганный Владиміръ, — не плачь… я не сдѣлаю ей вреда… живи съ нею! И князь, взглянувъ въ послѣдній разъ на прекрасную Рогнѣду, уѣхалъ изъ ея терема. Больше они никогда не видались.
ГЛАВА VII.
правитьТутъ благодарность богамъ за свои блестящія побѣды, Владиміръ поставилъ въ Кіевѣ нѣсколько новыхъ кумировъ: на высотахъ Кіевскихъ Дажбога и Стрибога, а у себя на теремномъ дворѣ — деревяннаго Перуна съ серебряной головой и золотыми усами. Въ дни большихъ торжествъ или послѣ благополучнаго окончанія какой-нибудь войны, идоламъ этимъ, по жребію, приносились въ жертву люди.
Однажды утромъ, послѣ того, какъ Владиміръ вернулся съ побѣдой надъ печенѣгами, на площади передъ Перуномъ собралась большая толпа. Здѣсь, по обычаю, люди начали метать жребій, на кого изъ кіевлянъ падетъ выборъ кровожаднаго бога.
Жребій палъ на молодого Василія, сына христіанина Ѳеодора,
Изъ толпы тотчасъ же вышло нѣсколько человѣкъ выборныхъ, которые пошли къ дому старика-варяга.
— Гдѣ сынъ твой? — спросилъ его одинъ изъ нихъ.
— На охотѣ, — отвѣчалъ варягъ.
— Скоро-ли онъ вернется?
— Не знаю.
— Онъ намъ, нуженъ: палъ жребій на твоего Василія, — сказалъ одинъ изъ пришедшихъ, — значитъ Перуну угодно, чтобы мы принесли его ему въ жертву.
Затрясся Ѳеодоръ отъ ужаса, переглянулся со Святовидомъ; а тотъ тоже сидитъ ни живъ, ни мертвъ, понялъ, что ожидаетъ Василія бѣда неминучая.
Постоялъ старикъ нѣкоторое время, опустивъ голову, затѣмъ поднялъ глаза къ небу, вздохнулъ и сказалъ, перекрестившись:
— Вотъ когда, другъ мой, пришло время пострадать за вѣру Христову.
— Что же ты! — кричали нетерпѣливо пришедшіе, — скажи, когда приведешь сына къ богамъ?
— Никогда не отдамъ я вамъ отрока, — отвѣчалъ спокойно варягъ, — и зачѣмъ называете вы своихъ истукановъ богами? Не боги они, а дерево: нынче есть, а завтра нѣтъ.
Зашумѣла оскорбленная толпа. Послышались угрожающіе возгласы:
— Не смѣй порочить нашихъ боговъ!
— Я порочу ихъ, потому что они вовсе не боги, — говорилъ спокойно варягъ, — Богъ есть на небѣ, но Онъ Единъ! Онъ сотворилъ луну и звѣзды, Онъ же создалъ твердь небесную, солнце и человѣка… А ваши боги что сдѣлали? Они сами дѣланные.
Послы молчали, растерявшись отъ такой неслыханной смѣлости.
— Отдашь ты сына? — спросилъ, наконецъ, одинъ изъ нихъ.
— Не отдамъ я бѣсамъ христіанина, — отвѣчалъ варягъ.
— Такъ мы сейчасъ придемъ за нимъ и сами возьмемъ его! — сказали послы и въ ярости удалились.
— Бѣги! — сказалъ Святовидъ Ѳеодору, — ты говорилъ такъ смѣло, что они убьютъ тебя вмѣстѣ съ Василіемъ.
— Пришло время пострадать за Христа, — спокойно повторилъ варягъ.
— Что же ты будешь дѣлать?
— Покажу язычникамъ торжество христіанской вѣры. На Руси не было еще страдающихъ за Іисуса, ужели же мы съ Василіемъ откажемся принять вѣнецъ мученическій?
— Ты будешь ожидать здѣсь, чтобы они пришли и тебя убили? — горестно воскликнулъ Святовидъ.
— Я спрошу Василія, — отвѣчалъ старикъ — вотъ онъ возвращается изъ лѣса… Сдѣлаемъ, какъ онъ захочетъ.
Дѣйствительно, въ воротахъ показался высокій, очень красивый отрокъ, съ молодой козой на плечахъ и острымъ мечемъ за поясомъ. Лицо его было весело, одежда запачкана кровью и грязью.
— Василій, брось козулю, — сказалъ ему отецъ, — настало другое время.
Сынъ остановился передъ крыльцомъ. Его глаза еще весело смотрѣли на лицо отца, хотя неестественное спокойствіе Ѳеодора уже заставило затрепетать его сердце отъ тяжелаго предчувствія.
— Ступай, одѣнь свои бѣлыя одежды, — продолжалъ отецъ.
— Зачѣмъ? — прерывающимся голосомъ спросилъ юноша.
— Перуну приносятъ сегодня жертву и жребій палъ на тебя…
Коза упала съ плечъ Василія. Онъ опустился на ступени крыльца и заплакалъ, закрывъ лицо руками.
— Я христіанинъ! — воскликнулъ онъ, наконецъ, — они не смѣютъ брать христіанъ въ жертву Перуну! Отецъ, отецъ, не отдавай меня…
— Я отдамъ тебя не идолу, а Господу Богу, — многозначительно отвѣтилъ варягъ.
Юноша отвелъ руки отъ лица и пристально взглянулъ ему въ глаза: онъ вдругъ понялъ мысли Ѳеодора и еще пуще испугался.
— Отецъ! неужели ты меня не любишь? — проговоритъ онъ, — и тебѣ не жаль меня? Я такъ молодъ… Я жить хочу… Что станется съ Анной, съ моей бѣдной невѣстой?
Скорбь сына потрясла Ѳеодора до глубины души. Онъ стоялъ, понуривъ голову, охваченный невыразимой мукой.
— Бѣгите оба, — сказалъ Святовидъ, у котораго на глазахъ виднѣлись слезы, — я затворю ворота, и пока они будутъ выламывать ихъ, вы успѣете скрыться въ лѣсу. Бѣгите черезъ заднюю калитку, тамъ васъ никто не увидитъ.
Василій, обрадованный, быстро вскочилъ съ крыльца; но старикъ не трогался съ мѣста.
— Бѣдное дитя, — сказалъ онъ сыну съ глубокимъ состраданіемъ, — ты не въ силахъ пострадать за вѣру Христову?
— Бѣжимъ, батюшка! — отвѣчалъ Василій.
— Тогда я за тебя умру, — проговорилъ Ѳеодоръ, — а ты — бѣги… Твоя Анна поможетъ тебѣ хорошенько спрятаться.
— Я отъ тебя не уйду! — воскликнулъ Василій, — но умоляю тебя, бѣжимъ вмѣстѣ-. Гляди, какъ близко лѣсъ… Въ одно мгновеніе мы добѣжимъ до него, а тамъ я знаю такія мѣста, что насъ никто не отыщетъ… Недавно я нашелъ въ чащѣ медвѣжью берлогу, тамъ будетъ тепло… Святовидъ не оставитъ насъ и станетъ носить намъ пищу.
Говоря все это быстро, захлебываясь отъ ужаса, юноша тянулъ отца за рукавъ рубахи.
— Слышишь! — вдругъ закричалъ онъ, дико озираясь, — шумъ какой-то? Это уже идутъ за мною… Бѣжимъ! Бѣжимъ!
— Неразумный! — ласково возразилъ старикъ, — куда скроемся мы отъ гнѣва Бога нашего? Вѣдь это онъ, Единосущный и Всеблагій, посылаетъ намъ испытаніе и теперь глядитъ съ небесъ на наши поступки… Мы христіане, мы клялись любить Христа, пребывать вѣрными ему до гроба, а теперь мы станемъ убѣгать для того, чтобы сохранить нѣсколько лѣтъ жизни…
— Но вѣдь хочется жить, — упавшимъ голосомъ проговорилъ Василій.
— Твоя жизнь будетъ отравлена раскаяніемъ и не будетъ тебѣ больше радостей…
Конечно, мы избѣжимъ теперь земныхъ мученій; но какъ мы встрѣтимся съ Господомъ на небѣ? Что скажемъ мы въ свое оправданіе Ему, Ему, Который пролилъ за насъ божественную кровь свою?
По мѣрѣ того какъ говорилъ отецъ, страхъ покидалъ сердце юноши. Въ глазахъ его засвѣтилась отвага. Кинулъ онъ взглядъ на широкій Днѣпръ, на лѣса дремучіе, въ которыхъ было такъ весело охотиться, на избу, гдѣ жила его милая невѣста Анна, вздохнулъ глубоко, прощаясь съ молодою жизнью, полной такой радости и сказалъ отцу:
— Я готовъ, батюшка… иду одѣвать свой бѣлыя одежды.
— И я съ тобой, проговорилъ старикъ.
Оба варяга вошли въ избу.
— А я пойду къ Владиміру просить за васъ! — крикнулъ имъ вслѣдъ Святовидъ, не можетъ быть, чтобы онъ позволилъ убить васъ!
И Святовидъ выбѣжалъ на улицу.
ГЛАВА VIII.
правитьА у Владиміра Святославича шелъ въ это время пиръ горой.
Дубовый почетный столъ покрытъ скатертью браной, шелковой; а на скатерти той стоятъ ковриги простыя и медовыя, стоятъ жареные гуси, лебеди бѣлые на блюдахъ золоченыхъ, питья медвяныя и разныя уѣдушки сахарныя. А вокругъ — чаны съ прѣсной брагой, съ винами заморскими, да медами стоялыми.
Во челѣ стола сидитъ Владиміръ-князь, въ одеждѣ пурпуровой, а на скамеечкахъ дубовыхъ, покрытыхъ коврами, — сидятъ витязи, дружина, гридни, гости торговые, суда которыхъ часто стояли на быстромъ Днѣпрѣ съ заморскимъ товаромъ.
Рядомъ съ Владиміромъ — Добрыня, его дядя, старикъ сѣдой и строгій; а подлѣ него — знаменитый богатырь Янъ Усмошвецъ, а подальше — Алеша Поповичъ. А еще дальше — жены Владиміра: молодая свѣтъ — Аленушка; да другая постарше — Евираксѣюшка, да еще одна — Ярополкова Еленушка; да еще нѣсколько другихъ, — все красавицы, разодѣтыя въ золотую парчу. На плечахъ — душегрѣйки алыя, на шеѣ — дорогія ожерелья бисера зеленаго…
А рядомъ съ витязями сидитъ купецкая вдова Мамелфа Тимофеевна. Душегрѣйку алую откинула, на щекахъ румянецъ словно жаръ горитъ и, глаза сверкаютъ точно звѣзды на небѣ. Говоритъ Мамелфа громко, бойко, силушкой своею похваляется:
— Выходите витязи, выступайте добры-молодцы силушкой со мною помѣряться… У меня-ли кулачекъ, что гирька пудовая, какъ ударю — слышно станетъ богатырскимъ косточкамъ.
Тутъ вытягиваетъ Мамелфа свой кулакъ жилистый… Смѣется князь, смѣются витязи, смѣются жены боярскія и княжескія, шитымъ рукавомъ лицо закрывая, — но никто не хочетъ выйти помѣриться съ купеческой вдовой Мамелфой Тимофеевной…
Смутился Святовидъ, попавъ сразу изъ лютой бѣды во хмѣльную компанію; но все же чинно подошелъ къ столу по честному, ударилъ челомъ Владиміру и затѣмъ отдалъ низкій поклонъ на всѣ стороны.
— Пораздвиньтесь, витязи, посадите молодца къ себѣ за дубовый столъ, — сказалъ князь, — милости просимъ, гость дорогой, хотя не знаю, какъ звать тебя, какъ величать по изотчеству.
— Зовутъ, меня Святовидъ, во христіанствѣ же Григорій, — отвѣчалъ гость, — а по изотчеству я Свѣнельдовичъ…
Смутился князь, вспомнивъ про Ярополка; притихла и хмѣльная его дружина.
Вздохнула тихонько вдова Ярополка Елена и закрыла лице свое рукавомъ, чтобы скрыть отъ подругъ слезу горькую.
— Вѣрный слуга Ярополковъ, — сказалъ наконецъ Владиміръ, — ты ушелъ отъ меня, печалясь о смерти своего князя… Теперь же ты, видно, смягчился! Милости просимъ.
— Не на пиръ и не на службу къ тебѣ пришелъ я, княже, — отвѣчалъ Святовидъ.
— Поднести ему чару меда стоялаго! — сказалъ Владиміръ.
Скоро отрокъ держалъ передъ Святовидомъ подносъ съ серебряной стопою, и мѣсто на дубовой скамьѣ межъ витязей было ему очищено.
Однако не сѣлъ туда сумрачный гость, и отвелъ отъ себя стопу съ медомъ, отказываясь выпить за здоровье княжеское.
— Ты пируешь, княже, — сказалъ онъ, — а за хоромами твоими совершается неправедное дѣло: твои люди собираются убить человѣка!
Вскочилъ Владиміръ. Растрепались волосы русые, алый гнѣвъ набѣжалъ на розовыя щеки.
— Кто смѣетъ драться теперь, когда всѣ должны праздновать побѣду? — закричалъ онъ зычнымъ голосомъ, — укажи мнѣ, молодецъ, виновнаго, я его накажу по заслугамъ.
— Твои люди отнимаютъ у варяга Ѳеодора его сына.
Гнѣвъ сразу покинулъ сердце Владиміра.
— Ахъ, — сказалъ онъ, садясь, — тутъ я ничего не могу: такова воля Перуна.
— А кто твой Перунъ! — воскликнулъ Святовидъ, — кусокъ дерева, больше ничего… И этому-то куску дерева ты приносишь въ жертву людей, которые вѣруютъ въ Бога живого…
— Молчи, молчи! — воскликнулъ Владиміръ, между тѣмъ какъ дружина вскочила съ мѣстъ и, потрясая мечами окружила Святовида.
— Мы не трогаемъ твоего бога, — кричали нѣкоторые, — не смѣй же хулить и нашихъ!
— Какъ могу я не хулить вашихъ истукановъ? кричалъ Святовидъ, — мой Богъ истинный и милосердный. Онъ жалѣетъ павшій волосъ съ головы человѣческой, а вашъ кумиръ, какъ бѣсъ, питается невинной кровью.
Поднялся въ комнатѣ ропотъ и шумъ. Нѣсколько человѣкъ бросились къ Святовиду и опрокинули его на землю.
— Повели умертвить его, княже, — кричали они, — за свою дерзость онъ долженъ умереть.
— Умру за вѣру Христову, — сказалъ Святовидъ.
— Остановитесь… Прочь руки! — крикнулъ Владиміръ: — Встань, бояринъ.
Святовидъ поднялся.
— Любы мнѣ храбрецы, тѣшатъ радостью они мою душу, — продолжалъ князь, — ты честно служилъ своему Ярополку, послужи теперь мнѣ… Стань въ число моихъ витязей, и я буду тебѣ другомъ.
— Освободи варяговъ, тогда я готовъ тебѣ предаться до гроба.
— Они во власти Перуна, — скорбно потупясь, отвѣчалъ Владиміръ.
— Тогда я иду погибнуть вмѣстѣ съ ними, — сказалъ Святовидъ и поспѣшно удалился.
— Слѣдуйте за нимъ, — приказалъ князь нѣсколькимъ отрокамъ, — оберегайте его, и если съ нимъ что случится худое, я спрошу съ васъ.
Отроки повиновались.
ГЛАВА IX.
правитьСвятовидъ уже засталъ большую толпу вокругъ дома Ѳеодора.
Толпа ломала запертыя ворота, а около нихъ, подзадоривая людей, ходилъ волхвъ, повторяя:
— Живѣе, ребята, живѣе… Не то боги разгнѣваются и на васъ.
Наконецъ ворота пали, толпа хлынула во дворъ, имѣя- впереди себя волхва, и остановилась передъ крыльцомъ, поддерживаемымъ деревянными столбами, на которомъ стоялъ Ѳеодоръ и Василій, одѣтые въ бѣлыя одежды.
— Открой дверь и отдай намъ сына, — сказалъ волхвъ, — мы тебѣ ничего не сдѣлаемъ.
— Если ваши боги всемогущи, пусть сами возьмутъ его, а я не отдамъ, — отвѣчалъ старикъ.
— Онъ упорствуетъ, чего намъ щадить его, — кричалъ волхвъ, — руби ребята столбы! Какъ упадетъ крыльцо, мы ихъ и схватимъ.
Вмигъ застучали топоры по столбамъ. Варяги стояли неподвижно на крыльцѣ, которое уже начинало шататься, и, возведя взоры къ небу, тихонько молились.
— Живѣй, живѣй, — говорилъ волхвъ, и топоры все глубже врѣзывались въ дерево.
Наконецъ крыльцо пошатнулось и рухнуло вмѣстѣ съ варягами внизъ, на землю.
Святовидъ всѣми силами пытался пробиться на помощь къ своимъ друзьямъ, да ужъ очень много народу окружало варяговъ. Ему слышны были только крики ярости, да видны топоры, сверкавшіе въ лучахъ солнца.
— За что терзаете невинныхъ! — кричалъ Святовидъ внѣ себя отъ горя; но никто не слышалъ ничего, пока не совершилось злое дѣло.
Только когда оба варяга оказались изрубленными въ куски, злоба народа утихла, и толпа начала мало-по-малу расходиться.
— За что убили невинныхъ? — продолжалъ кричать Святовидъ, и теперь у многихъ явился тотъ же вопросъ. Многіе начинали жалѣть погибшихъ.
— А зачѣмъ Ѳеодоръ говорилъ: пусть боги придутъ и возьмутъ сына? — возразилъ насмѣшливо волхвъ, — вотъ боги пришли и взяли.
Боги ваши — дерево, они ничего не могутъ ни взять, ни отдать, — возразилъ Святовидъ, — варяги сами пошли на мученичество, чтобы вамъ показать, какъ умираютъ христіане за свою вѣру.
Когда разошлась толпа, Святовидъ занялся погребеніемъ двухъ первыхъ русі скихъ христіанскихъ мучениковъ.
Черезъ нѣкоторое время къ Святовиду пришелъ посолъ отъ Владиміра.
— Приходи къ намъ, — сказалъ онъ, — князь хочетъ говорить съ тобою.
Святовидъ немедленно явился на теремной дворъ.
Онъ засталъ князя въ свѣтлицѣ, окруженнаго только женами христіанками, которыхъ у него было три.
— Другъ, — сказалъ ему князь, — очень меня смутила мученическая кончина варяговъ, такъ смутила, что отнынѣ я повелѣлъ не приносить больше богамъ жертвъ человѣческихъ.
— Значитъ, не понапрасну умерли мои друзья, — отвѣчалъ Святовидъ, — ихъ нѣтъ уже, а дѣло ихъ не забыто: смерть ихъ пошла на пользу людямъ, и истинный Богъ возвеличенъ черезъ ихъ кончину.
— Моя вѣра въ боговъ пошатнулась, — продолжалъ Владиміръ, — зачѣмъ они все только наталкиваютъ на брань а не удерживаютъ отъ насилія? Обидно мнѣ, что постоянно льется кровь на землѣ Русской… Развѣ я забылъ, какъ Ярополкъ погубилъ Олега, и какъ я потомъ замучилъ Ярополка? И сколько людей погибло за это время… И къ чему? Развѣ тремъ сыновьямъ Святослава мало было мѣста на Руси?
— Кругомъ тебя всѣ народы уже приняли христіанство, и чехи, и поляки, и болгаре, да и среди руссовъ уже много христіанъ, — сказалъ Святовидъ, — еще Игорь, дѣдъ твой, благоволилъ къ христіанству. Онъ бы крестился, если бы его не убили древляне; а бабка твоя, Ольга, даже двѣ церкви построила… ужь не стала бы дѣлать дурно мудрѣйшая изъ варяжекъ.
— Однако, отецъ не принялъ ея вѣры, возразилъ Владиміръ.
— Да вѣдь этотъ витязь ни о какой вѣрѣ не заботился! Его тѣшило только воевать и дань брать съ сосѣдей. Онъ даже мать и васъ, дѣтей, забывалъ, проживая на чужбинѣ.
Помолчалъ Владиміръ, глубоко задумался.
— Ходитъ теперь ко мнѣ много народу, — сказалъ онъ, наконецъ, — всякій хвалитъ свою вѣру и совѣтуетъ принять ее. Недавно приходили камскіе болгаре вѣры Магометовой, да они не ѣдятъ свинины и не пьютъ вина… а какое же пированье безъ зелена вина, да безъ медовъ стоялыхъ? Не понравилась мнѣ вѣра Магометова: Руси есть веселіе пити. Потомъ, нѣмцы приходили, евреи казарскіе — да все мнѣ не по душѣ. Вотъ жены мои хвалятъ христіанство. Я и самъ слышалъ кое что отъ бабки; но ты мнѣ разскажи подробнѣе.
Съ тѣхъ поръ Святовидъ много говорилъ Владиміру о Христѣ, о его кротости и любви къ ближнему, о его крестныхъ страданіяхъ.
Однажды онъ принесъ князю полотно, которое нашелъ въ избѣ погибшихъ варяговъ, гдѣ былъ изображенъ страшный судъ.
— Настанетъ день, — сказалъ Святовидъ, показывая Владиміру картину, — когда Господь сойдетъ съ небесъ во всей славѣ Своей судить живыхъ и мертвыхъ. Тогда воздастся каждому по дѣламъ его: праведникамъ — царство небесное и красоту неизрепенную, веселье безъ конца и жизнь вѣчную; а грѣшникамъ — безконечную муку огненную и червя неусыпающаго.
Вздохнулъ Владиміръ говоря:
— Добро тѣмъ, которые сидятъ одесную и горе сидящимъ ошую.
— Если хочешь стать одесную съ праведными, то крестись, сказалъ Святовидъ.
— Подожду еще немного, въ нерѣшительности проговорилъ князь.
Но все побуждало Владиміра къ крещенію.
Русскіе купцы, возвращаясь изъ путешествій по заморскимъ краямъ, тоже начинали принимать христіанство.
— Какъ пришли мы въ храмъ — разсказывали путешественники, какъ увидали лики Святыхъ, какъ услыхали стройное пѣніе, такъ и не знали, гдѣ мы находимся, на землѣ ли или на небѣ. Конечно, попробовавъ сладкаго, не захочешь горького, и мы отвергли вѣру языческую.
Чѣмъ дальше шло время… тѣмъ настойчивѣе приступали къ князю христіане.
— Чего медлишь? говорили они, — вѣдь если бы былъ худъ законъ греческій, не приняла бы его твоя мудрая бабка.
Владиміръ, наконецъ, внялъ уговорамъ окружающихъ, тѣмъ болѣе, что они совпадали съ его собственнымъ желаніемъ. Онъ сталъ христіаниномъ.
ГЛАВА X.
править
Вотъ почему князь задумалъ сперва устрашить грековъ, для чего рѣшилъ напасть на который нибудь изъ ихъ городовъ, завоевать его, а потомъ уже, въ качествѣ полновластнаго господина, просить руки греческой царевны.
Святовидъ совѣтовалъ напасть на городъ Корсунь, такъ какъ тамъ у него было много пріятелей, которые могли бы помочь князю, если его постигнетъ какая нибудь неудача.
Всю зиму князь готовилъ свою дружину къ походу; а весной, какъ только сошелъ ледъ съ Днѣпра, поплылъ съ нею внизъ къ Черному морю, на берегу которого стоялъ Корсунь, и окружилъ его со всѣхъ сторонъ. Однако корсуняне, затворившись въ городѣ, храбро отбивали нападенія.
Долго стояли тутъ русскіе. Наконецъ, они вздумали дѣлать валъ вокругъ городской стѣны; но и тутъ потерпѣли неудачу: ту землю, которую русскіе насыпали за день, корсуняне уносили за ночь черезъ тайные подкопы себѣ въ городъ.
Долго бился Владиміръ, придумывая, какъ бы перехитрить грековъ; но дѣла его не подвирались впередъ, и онъ уже начиналъ отчаиваться въ исходѣ своего предпріятія. Но тутъ помогъ князю счастливый случай.
Въ Корсуни у Святовида былъ пріятель Анастасъ, который зналъ, зачѣмъ нужно было Владиміру взять этотъ городъ. Анастасъ также находилъ, что Владиміру нужна въ жены православная царевна, для того чтобы въ Россіи скорѣе восторжествовало христіанство. Съ греческой царевной на Руси все поведется иначе, и много легче совершится такое важное дѣло, какъ крещеніе всего народа.
Поэтому Анастасъ рѣшилъ помочь князю взять Корсунь. Однажды ночью онъ пустилъ въ русскій станъ стрѣлу, на которой было написано:
«За тобою въ полѣ лежатъ колодцы, отъ которыхъ вода идетъ по трубамъ въ городъ. Перекопай трубы и перейми воду».
Владиміръ поспѣшилъ исполнить добрый совѣтъ, и скоро вода была отведена отъ города. Жители вынуждены были покориться, такъ какъ долго не могли прожить безъ воды.
Расположившись въ городѣ, Владиміръ послалъ Святовида съ боярами къ греческимъ императорамъ въ Царьградъ. Императоры знали уже, какая бѣда постигла ихъ городъ Корсунь, и приняли пословъ чрезвычайно любезно.
Послы русскіе были ослѣплены величіемъ жилища императоровъ. Оно состояло изъ нѣсколькихъ великолѣпныхъ дворцовъ, обнесенныхъ общей каменной стѣною. Братья императоры въ назначенный часъ вышли изъ внутреннихъ покоевъ въ пріемную залу, гдѣ былъ устроенъ возвышенный помостъ, покрытый красными съ золотомъ коврами. Тамъ они сѣли на приготовленныя для нихъ золотыя кресла и, окруживъ себя придворными, министрами и полководцами, велѣли привести русскихъ. Когда вошелъ Святовидъ съ боярами, въ огромной мраморной залѣ раздались звуки двухъ органовъ, стоявшихъ за занавѣсами. Русскіе пришли въ восторгъ отъ этой чудесной музыки, которой они еще никогда не слыхали.
Послѣ окончанія музыки, эхо которой еще долго разносилось подъ мраморными сводами зала, Святовидъ ударилъ императорамъ челомъ и сказалъ:
— Мой князь послалъ меня къ вамъ со слѣдующею рѣчью: онъ взялъ вашъ славный городъ Корсунь и теперь предлагаетъ вамъ свои условія.
— Мы рады жить въ мирѣ съ храбрымъ княземъ, — отвѣчалъ императоръ Василій.
— У васъ есть сестра въ дѣвицахъ, — продолжалъ Святовидъ, — если вы хотите мира, то отдайте ее Владиміру въ жены… Если же не отдадите ее за него, то онъ и вашъ Царьградъ разрушитъ.
Переглянулись между собою братья императоры и очень огорчились: жаль имъ было отдавать любимую сестру такъ далеко и въ такую дикую страну, какъ Россія.
— Мы подумаемъ, — отвѣчалъ Василій послѣ нѣкотораго молчанія, — и дадимъ вамъ знать. А пока осматривайте городъ, побывайте въ нашихъ циркахъ, театрахъ, церквахъ… Надѣюсь, что вы у насъ скучать не будете.
И братья, милостивымъ наклоненіемъ головы, отпустили пословъ. А во слѣдъ имъ, пока они шли по длинному залу, опять понеслись сладкіе звуки органа.
Анна, услыхавъ о предложеніи Владиміра, начала плакать и причитывать:
— Лучше ужъ умереть мнѣ! Точно въ полонъ меня отдаете… Язычники тамъ всѣ… Князья рѣжутъ другъ друга, людей тамъ въ жертву истуканамъ приносятъ… А у Владиміра и безъ меня, говорятъ, есть триста женъ…
Передали Святовиду эти слова греческіе бояре, и онъ попросилъ отдѣльнаго свиданія съ царевною.
Анна приняла его, окруженная богато одѣтыми женщинами; но сама она, точно въ знакъ печали, сидѣла въ простомъ бѣломъ платьѣ и такой же повязкѣ.
— Страшно мнѣ ѣхать къ вамъ! — воскликнула она, едва удерживая слезы.
— Не бойся, царевна, — велѣлъ сказать ей черезъ переводчика Святовидъ, который понималъ по-гречески, но самъ говорилъ плохо, — теперь уже есть много христіанъ на Руси, и нашъ князь тоже позналъ истинную вѣру.
— Зачѣмъ же у него столько женъ? — спросила царевна, — христіане единобрачны.
— Если ты выйдешь за него, онъ отпуститъ ихъ всѣхъ отъ себя. Ты будешь его единой, любимой женою.
— Дикіе у васъ нравы, — продолжала Анна, — не имѣете вы гражданскихъ законовъ, и всякій дѣлаетъ все, что хочетъ… Страшно это!
— Иди къ намъ, вези съ собою книги, учителей и священниковъ… Да просвѣтится тобою Русь!
Не очень успокоили Анну рѣчи Святовида; но что же оставалось дѣлать? Кіевскій князь имѣлъ сильное войско, а греческіе императоры тогда уже были настолько слабы, что опасались воевать съ сосѣдями. Анна поняла, что надо покориться.
— Тебѣ, милая сестра, — говорили ей братья, — предопредѣлено обратить русскихъ язычниковъ въ христіанство… Ты избавишь греческую землю отъ нашествія варваровъ.
Анна понимала, какое ей предстоитъ великое дѣло; но все таки не могла удержаться отъ плача и сѣтованій… Здѣсь, въ пышномъ Царьградѣ, все такъ хорошо; она привыкла такъ къ роскошной жизни, къ обществу образованныхъ людей, къ цирку, къ театрамъ; а что ждетъ ее на ея новой, дикой родинѣ? Гражданское неустройство, язычество, съ которымъ придется бороться, супругъ, обагренный кровью родного брата, и тьма невѣжества, которую такъ трудно разсѣять!
Но, несмотря на печаль Анны, сборы ея были недолги, потому что нетерпѣливый Владиміръ слалъ посла за посломъ, торопя пріѣздомъ невѣсты.
Горько плача, простилась, наконецъ, Анна съ братьями и съ милымъ отечествомъ. Сѣла она со свитой на корабль, поплыла прочь по голубымъ волнамъ родного Чернаго моря въ далекую страну. Плакали и дѣвушки, сопровождавшія царевну; плакали прислужники, священники. и хоръ церковныхъ пѣвчихъ, который царевна везла съ собою… И взоры отъѣзжающихъ были жадно обращены на Царьградъ, утопавшій въ лазурной дали, на златоглавые куполы церквей, на великолѣпные дворцы, дома и лавки, которыхъ. имъ не видать ужь во вѣки.
ГЛАВА XI.
правитьВернувшись въ Кіевъ съ Анной, Владиміръ отпустилъ на волю всѣхъ своихъ женъ, а Святовида послалъ къ Рогнѣдѣ..
Послѣ своего покушенія на убійство мужа, гордая Полоцкая княжна одиноко проживала съ сыномъ въ городѣ Изяславлѣ. Сюда то и явился Святовидъ съ извѣстіемъ о женитьбѣ Владиміра.
— Княгиня, — сказалъ онъ Рогнѣдѣ, — не видать тебѣ больше никогда твоего бывшаго мужа! Ты знаешь, конечно, что онъ уже давно сталъ христіаниномъ; но вѣдомо ли тебѣ, что онъ взялъ себѣ въ жены сестру греческихъ императоровъ, царевну Анну?
— Ужь не трехсотая ли эта жена? — съ горькой улыбкой промолвила Рогнѣда.
— Нѣтъ, не трехсотая, а единственная, — отвѣчалъ Святовидъ, — по закону христіанскому воспрещается многоженство. Вотъ почему Владиміръ больше не считаетъ и тебя своей женой. Избери ты себѣ кого нибудь изъ знатныхъ бояръ въ мужья и- будь съ нимъ счастлива.
Гордо улыбнулась Рогнѣда на эти слова.
— Скажи такъ Владиміру Святославовичу: — отвѣчала она, — была я княгиней, первой между женами русскими и никому не уступала… и теперь не уступлю! Не хочу я быть рабою ни князю, ни императору, а тѣмъ паче боярину… Живя здѣсь въ тиши, я тоже поклонилась Христу, признавая Его за Бога истиннаго…
— Что же ты хочешь дѣлать? — спросилъ посолъ.
Обнявъ сына, Рогнѣда возвела очи къ небу.
— Прощусь съ нимъ и поѣду въ Грецію, — отвѣчала она, — тамъ нарекутъ меня невѣстой Христовой.
Дѣйствительно, Рогнѣда постриглась, принявъ имя Анастасіи.
Владиміръ взялъ къ себѣ Изяслава и крестилъ его въ числѣ прочихъ своихъ сыновей, которыхъ у него было въ то время десять.
Мало по малу по всей землѣ русской распространилась вѣсть, что князь собирается крестить свой народъ. Иные радовались этому, иные печалились, жалѣя старыхъ боговъ; но священники, которыхъ привезла Анна, постоянно бесѣдовали съ народомъ о преимуществахъ вѣры христіанской и тѣмъ подготовляли его къ крещенію.
И вотъ, наконецъ, Владиміръ приказалъ глашатаямъ собрать народъ къ себѣ на теремной дворъ. И явилось туда кіевлянъ многое множество. Тогда вышелъ Владиміръ на высокое крыльцо.
— Братья мои и други! — сказалъ князь, — пора уже бросить вамъ языческую вѣру, которая держитъ насъ всѣхъ во тьмѣ невѣжества, и обратиться ко Христу, который есть свѣтъ. Всѣ наши сосѣди, поляки, чехи, греки, болгаре дунайскіе, уже исповѣдуютъ истинную вѣру, одни мы еще коснѣемъ въ грязи… Кто любитъ меня, кто вѣритъ мнѣ, пусть идетъ сейчасъ со мною къ рѣкѣ и крестится во имя Отца и Сына и Святаго Духа.
Не успѣлъ князь кончить своей рѣчи, какъ изъ покоевъ его вышли священники въ золотыхъ праздничныхъ ризахъ, діаконы съ кадильницами, служки съ хоругвями и крестами. Съ торжественнымъ пѣніемъ спустилась святая процессія къ тому мѣсту, гдѣ рѣчка Почайна впадаетъ въ быстроходный Днѣпръ, а за нею, впереди кіевлянъ, слѣдовалъ Владиміръ съ супругой Анной.
Множество народа, уже подготовленнаго къ принятію истины Христовой, вошло въ воду. Стояли тутъ одни по шею, другіе — по грудь; несовершеннолѣтніе — у берега, возрастные — съ младенцами на рукахъ. Крещеные раньше ходили между неофитами, уча ихъ, что надо дѣлать и занимая мѣсто воспріемниковъ.
Но были и такіе люди, которые отказались принять христіанство. Они собрались возлѣ статуи Перуна, ожидая, что языческій богъ накажетъ отпавшихъ отъ него христіанъ. Но деревянный истуканъ стоялъ неподвижно, какъ ни молили его язычники о защитѣ.
Горю ихъ не было предѣловъ, когда христіане пришли, наконецъ, съ дрекольемъ и свергли Перуна на землю.
— Берегитесь, — кричали язычники, — сейчасъ грянетъ на васъ громъ съ неба!
— Довольно онъ напился крови человѣческой, — возражали христіане, — теперь пусть убирается прочь.
Перуна привязали къ лошадиному хвосту и потащили внизъ съ горы къ Днѣпру. По пути кіевляне смѣялись надъ идоломъ, били его палками; но язычники слѣдовали за нимъ, заливаясь слезами.
Наконецъ, идола приволокли къ берегу и бросили въ Днѣпръ.
— Выплывай, боже, выплывай! — кричали ему вѣрные люди и махали руками.
Но Перунъ плылъ внизъ по рѣкѣ, скрываясь отъ ихъ взоровъ, пока, наконецъ, его не прибило къ берегу.
Въ это время ѣхалъ мимо человѣкъ съ возомъ горшковъ, которые онъ везъ на базаръ продавать. Видитъ онъ въ камышахъ свергнутаго бога… Соскочилъ человѣкъ съ воза, оттолкнулъ шестомъ его отъ берега и сказалъ при этомъ:
— Ты, Перунище, долго ѣлъ и пилъ! до сыта, а теперь ступай отъ насъ прочь.
И опять поплылъ куда-то Перунъ.
ГЛАВА XII.
правитьПослѣ крещенія Р.уси Владиміръ началъ рубить церкви и ставить ихъ на тѣхъ мѣстахъ, гдѣ находились раньше языческія мольбища. На мѣстѣ, гдѣ стоялъ раньше Перунъ, начинали строить большую церковь во имя святаго Василія, котораго имя принялъ Владиміръ во христіанствѣ.
— Будетъ на Руси пиръ. горой, какъ дострою эту церковь! — говорилъ князь.
И точно: въ день освященія храма задалъ Владиміръ всей землѣ пиръ неслыханный и невиданный.
Настежь растворились ворота дворца княжескаго, стоятъ открытыми двери въ хоромы Владиміровы… Приходи ко князю народъ православный всякаго званія, никому сегодня нѣтъ запрету!
Во челѣ почетнаго стола сидитъ Владиміръ Красное Солнышко, по правую его руку княгиня Анна, а по лѣвую — еще пустое мѣсто: сюда сядетъ богатырь Илья Муромецъ, какъ вернется съ побѣдой надъ печенѣгами… Слышно, онъ съ дружиной уже близко, за валомъ кіевскимъ.
Поджидаетъ Владиміръ-князь Илью; но и другихъ гостей не забываетъ, — идетъ великій пиръ, вина — море разливанное!.. Всѣ пьютъ, всѣ пируютъ… во дворцѣ пьяно-весело! Идетъ туда всякій — званый, не званый; знатный, убогій. Всѣмъ подносятъ чару зелена-вина или стопу меда сладкаго. Угощаютъ кого гусемъ, кого уткою…
Но вдругъ омрачился свѣжій ликъ Владиміровъ, видно, вспомнилъ что-то нерадостное.
— Други! — говоритъ Красное Солнышко, — хорошо намъ теперь… Мы пируемъ, всѣмъ намъ весело; а каково больнымъ, хромымъ, убогимъ? Не могутъ они прибрести во дворъ мой княжескій, не получатъ они ни пищи, ни питья медвянаго… Я-ль, отецъ всѣхъ, оставлю ихъ сиротами?
Попритихла веселая компанія. Глядитъ въ затуманенныя княжескія очи, а совѣта дать не умѣетъ.
Вдругъ разсмѣялся князь Красное Солнышко, стукнулъ по столу могучимъ кулакомъ.
— Не хочу, чтобы были сегодня голодные! — воскликнулъ онъ. — Эй, отроки, слушайте мое слово княжеское: нагружайте сейчасъ же возы всякимъ кушаньемъ — мясомъ, рыбой, овощами; наливайте въ бочки меду стоялаго, да пива пьянаго и везите все по городу. Кому надо — пусть беретъ вволю.
Слушались отроки слова княжескаго: нагружали возы всякой всячиной, наливали въ бочки меду стоялаго, да пива пьянаго и возили все по городу.
— Гдѣ больные, гдѣ убогіе? — кричали на улицахъ слуги Владиміра, — приходите всѣ. А кто не можетъ придти, пусть только покличетъ.
И заходили слуги во всякій дворъ и раздавали всѣмъ пищу княжескую.
Не было въ тотъ день въ Кіевѣ ни одного голодного.
Въ то же время всколыхнулся Кіевъ отъ топота коней богатырскихъ… То не громъ гремитъ, то земля дрожитъ: возвращается Илья Муромецъ съ дружиною своею обкольчуженной. Ѣдетъ прямо на княжой дворъ, за княжой столъ.
— Бью князю челомъ побѣдой надъ невѣрными! — кричитъ богатырь еще въ дверяхъ.
А Владиміръ беретъ его за бѣлы руки, садитъ за почестный столъ на мѣсто богатырское.
И гусляръ ужъ тутъ какъ тутъ… воспѣваетъ хвалу витязю на гусляхъ яровчатыхъ съ золотыми струнами.
— Стой, гусляръ! — кричитъ Владиміръ Красное Солнышко, — соловья баснями не кормятъ: подавайте лучше Ильѣ чарочку!
Готовили Ильѣ чарочку въ полтора ведра, наливали туда меду сладкаго, да пива пьянаго, да зелена вина.
Бралъ богатырь ту чарочку въ полтора ведра, кланялся сперва Владиміру, а потомъ княгинюшкѣ, и выпивалъ все до дна единымъ духомъ, не поморщившись…
А и гой еси, Владиміръ Красно-Солнышко!
При тебѣ Руси такъ стало весело!
И потомъ Русь помянетъ тебя
Добрымъ словомъ, словомъ ласковымъ.
Владиміръ Красное Солнышко не дожилъ до старости: онъ умеръ на пятьдесятъ шестомъ году жизни.
Человѣкъ, очень добрый по природѣ, онъ сдѣлался необыкновенно сострадательнымъ послѣ принятія христіанства. Слѣдуя завѣту евангельскому, Владиміръ отпустилъ на волю всѣхъ рабовъ, которыми владѣлъ, будучи язычникомъ; а челяди, т. е. рабовъ, въ Россіи было тогда много: всякій плѣнный изъ чужой земли, всякій неоплатный должникъ — лишался свободы. Не довольствуясь принесенными жертвами, Владиміръ еще выкупалъ плѣнныхъ у собственныхъ витязей и бояръ и платилъ долги за тѣхъ обѣднѣвшихъ должниковъ, которымъ грозила неволя.
Слава о милосердномъ «князѣ-нищелюбѣ» распространилась далеко за предѣлы Руси, и Кіевъ наполнился толпою чужеземцевъ, несчастныхъ людей, чаявшихъ получить здѣсь утѣшеніе. Владиміръ помогалъ всѣмъ, безъ различія. Онъ былъ одинаково участливъ какъ ко смерду или челядинцу, такъ и къ знатному боярину.
За распространеніе на Руси христіанства, за свое неисчерпаемое милосердіе, Владиміръ, прозванный благодарнымъ народомъ «Красное Солнышко», былъ причисленъ къ лику святыхъ. Память его празднуется 15-го іюля.
