На запретном пути. Часть вторая (Лэндор)/ДО

На запретном пути. Часть вторая
авторъ Генри Лэндор, пер. Эмилия Пименова

Оригинал: англійскій, опубл.: 1899. — Источникъ: az.lib.ru • (In the forbidden land)
Путешествіе по Тибету.
В изложении Эмилии Пименовой.

НА ЗАПРЕТНОМЪ ПУТИ.

Путешествіе по Тибету

Генри Ландора.

Часть вторая.

СЪ ИЛЛЮСТРАЦІЯМИ. Въ изложеніи Э. Пименовой. Оглавленіе 1-Й ЧАСТИ.

Предисловіе

Глава I. На пути къ Гималаямъ

Глава II. Среди лѣсныхъ людей

Глава III. Духи горъ

Глава IV. Деревня шокасовъ

Глава V. Безводная тропинка. Первое появленіе тибетцевъ.

Глава VI. Землетрясеніе

Глава VII. Жизнь въ селеніи шокасовъ

Глава VIII. На пути къ «Крышѣ міра»

Глава IX. Погребенные въ снѣгу

Глава X. Вступленіе въ Тибетъ

Глава XI. Пограничная стража

Глава XII. Быстрое рѣшеніе

Глава XIII. Бѣгство изъ «Дьявольскаго лагеря»

2-Й ЧАСТИ.

Глава XIV. Лагерь томленія

Глава XV. Покушеніе на мою жизнь

Глава XVI. Чортово озеро

Глава XVII. Среди разбойниковъ

Глава XVIII. На озерѣ Мансароваръ

Глава XIX. Въ ламайскомъ монастырѣ

Глава XX. Ламы

Глава XXI. Тибетская медицина

Глава XXII. Разбойники…

Глава XXIII. Вѣрные спутники

Глава XXIV. Непрошеные гости

Глава XXV. На священной землѣ

Глава XXVI. Опасный переходъ черезъ рѣку

Глава XXVII. Въ лагерѣ тибетцевъ

Глава XXVIII. Бракъ и смерть

Глава XXIX. Лагерь москитовъ

Глава XXX. Тяжелый ударъ

Глава XXXI. Пойманы!

Глава XXXII. Допросъ

Глава XXXIII. Безнадежное положеніе

Глава XXXIV. Внезапная перемѣна

ГЛАВА XIV.
Лагерь томленія.

Прямо передъ нами возвышалась высокая гора, а за нею далѣе виднѣлась узкая долина, окаймленная двумя рядами холмовъ. Я рѣшилъ идти черезъ нее — это сокращало путь и избавляло насъ отъ многихъ затрудненій; но за то мы подвергались тамъ опасности встрѣтить туземцевъ и, въ особенности, разбойниковъ.

Пришлось подвигаться впередъ съ большой осторожностью, потому что шокасы страшно трусили. И дѣйствительно, не успѣли мы пройти небольшое разстояніе, какъ вдругъ я увидѣлъ, что мои носильщики попадали ницъ и начали поспѣшно ползти назадъ на четверенькахъ.

— Даконты! Даконты! Разбойники! — прошептали они дрожащими отъ страха голосами. Но было уже поздно — разбойники насъ замѣтили и направлялись прямо въ нашу сторону. Я зналъ по опыту, что самое худшее въ такихъ случаяхъ — бѣжать, такъ какъ видъ струсившихъ людей только поощряетъ разбойниковъ къ нападенію, поэтому я немедленно приказалъ своимъ людямъ остановиться и зарядить ружья. Мы вдвоемъ съ Чанденъ Сингомъ смѣло отправились на встрѣчу разбойничьей шайкѣ, въ то время какъ остальные наши спутники, побросавши на землю свою поклажу, притаились за нею.

Приблизившись къ разбойникамъ, я закричалъ имъ, чтобы они остановились, но они не обращали вниманія ни на мои крики, ни на знаки, которые имъ дѣлалъ Чанденъ Сингъ, и продолжали бѣжать прямо на насъ. Но нужно было видѣть, какъ они сразу повернули назадъ, какъ только замѣтили, что я поднялъ ружье и прицѣлился въ нихъ! Взобравшись на холмъ, мы увидѣли, что разбойниковъ было много и что они вели съ собою огромное стадо овецъ, вѣроятно, составлявшее ихъ послѣднюю добычу. Съ холма я сдѣлалъ имъ знакъ, чтобы они шли своею дорогой, и они тотчасъ же повиновались, очевидно опасаясь познакомиться съ моимъ ружьемъ, — мы увидѣли, какъ они поспѣшно погнали своихъ овецъ и скоро скрылись изъ виду.

Когда они достаточно далеко удалились, и мои шокасы, думавшіе было, что насталъ ихъ послѣдній часъ, нѣсколько оправились отъ страха, мы продолжали свой путь. Мы вступили, очевидно, въ людную область: на каждомъ шагу встрѣчались слѣды лагерныхъ стоянокъ. Встрѣча съ разбойниками подѣйствовала на насъ очень ободряющимъ образомъ, и мы весело шли впередъ. Взобравшись на плоскую возвышенность, откуда открывался чудный видъ на снѣжныя горы и долину, мы рѣшили остановиться и отдохнуть. Я досталъ подзорную трубу, тщательно осмотрѣлъ мѣстность и ничего подозрительнаго не увидалъ. Несмотря на это, мы удвоили осторожность. Я былъ увѣренъ, что уже теперь тибетцамъ извѣстно, что я бѣжалъ изъ лагеря и направляюсь къ ихъ столицѣ, поэтому они навѣрное повсюду разослали шпіоновъ и разставили часовыхъ.

Не успѣли мы пройти нѣсколько сотъ шаговъ по возвышенности, какъ вдругъ ясно услышали шумъ, доносившійся къ намъ снизу, изъ долины. Мы всѣ осторожно подползли къ краю обрыва и увидѣли далеко внизу тибетскій лагерь; лошади и яки паслись тутъ же. Навѣрное это были солдаты, посланные за мной; мнѣ даже показалось, что я узнаю среди нихъ тѣхъ, которыхъ видѣлъ въ Панемѣ. Такъ или иначе, но лучше было, изъ предосторожности, выждать темноты; мы такъ и сдѣлали. Однако, нужно было все-таки отыскать такое мѣсто, гдѣ мы могли бы укрыться отъ взоровъ нашихъ враговъ, поэтому мы пошли окольною дорогою, спустились къ ручью, перебрались черезъ него и вошли въ узкое ущелье, окруженное высокими скалами. Я вскарабкался по этимъ скаламъ, въ сопровожденіи своихъ спутниковъ, и наверху нашелъ, наконецъ, укромное мѣстечко — небольшую площадку, надъ которой нависла громадная скала. Повидимому, тутъ мы могли считать себя въ безопасности. Изъ предосторожности, на случай ночного нападенія, я рѣшилъ припрятать всѣ наши припасы, чтобы имѣть возможность бѣжать при первой же тревогѣ. Зная, гдѣ хранятся наши вещи, мы могли потомъ, по минованіи опасности, вернуться за ними. Но тутъ я сдѣлалъ вдругъ ужасное открытіе: у насъ осталось очень мало съѣстныхъ припасовъ! Это было для меня большимъ сюрпризомъ, такъ какъ передъ выступленіемъ я отдалъ строгій приказъ всѣмъ своимъ спутникамъ запастись провизіей на десять дней. Докторъ Вильсонъ, котораго я просилъ распредѣлить провизію, увѣрилъ меня, что все сдѣлано какъ слѣдуетъ и каждому удѣлено достаточное количество съѣстныхъ припасовъ. Въ довершеніе бѣды оказалось, что у насъ было очень мало соли.

— Куда же вы дѣвали соль? — спросилъ я съ раздраженіемъ своихъ носильщиковъ, — вѣдь я самъ далъ каждому изъ васъ по фунту-соли.

— Мы забыли взять ее, сагибъ! — отвѣчали они въ одинъ голосъ.

Итакъ, всѣ мои планы снова рухнули! Неужели послѣ столькихъ усилій, борьбы и лишеній объявить себя побѣжденнымъ и вернуться назадъ, или отдаться въ руки тибетскимъ солдатамъ, которыхъ мнѣ удавалось такъ счастливо избѣгать до сихъ поръ? Но до озера Мансароваръ оставалось еще три-четыре дня пути, а только тамъ я могъ надѣяться возобновить свои запасы.

Я пришелъ въ уныніе. Къ моей душевной тоскѣ присоединилось еще нездоровье. Перепрыгивая въ сумеркахъ съ камня на камень при переправѣ черезъ рѣку, я поскользнулся и упалъ въ воду. Было холодно, и кромѣ того дулъ сильный вѣтеръ, который пронизывалъ меня насквозь, когда я сидѣлъ въ мокромъ платьѣ среди своихъ спутниковъ, обсуждая наше критическое положеніе. Внезапно я почувствовалъ такую страшную слабость, что едва удержался на ногахъ, и тотчасъ же вслѣдъ затѣмъ со мною сдѣлался сильнѣйшій приступъ лихорадки. Несмотря на всѣ мои усилія не поддаваться болѣзни, я все-таки впалъ въ полусознательное состояніе и временами бредилъ. Зубы у меня стучали, все тѣло горѣло какъ въ огнѣ; я не могъ отогнать отъ себя мысли, что все погибло и что теперь уже надѣяться не на что. Подъ вліяніемъ лихорадки всѣ мои неудачи представлялись мнѣ въ очень преувеличенномъ видѣ. Но какъ разъ въ тотъ моментъ, когда я уже былъ близокъ къ отчаянію, у меня промелькнула мысль, что четверо изъ моихъ людей могутъ пробраться въ Таклакотъ (тибетскую крѣпость) и тамъ закупить съѣстные припасы. Конечно, они должны для этого переодѣться, чтобы не быть узнанными; двое изъ нихъ могутъ выдать себя за купцовъ, а двое представиться нищими. До ихъ возвращенія мы, оставшіеся въ лагерѣ, будемъ скрываться, насколько возможно. Тотчасъ же, не медля, я переговорилъ объ этомъ со своими спутниками, и четверо шокасовъ, послѣ нѣкотораго колебанія, согласились взять на себя эту трудную задачу. Безъ сомнѣнія, они рисковали при этомъ жизнью; если бы ихъ открыли, то разумѣется имъ отрубили бы головы. Хотя эти люди впослѣдствіи измѣнили мнѣ, но я все-таки не могу не признать, что въ этомъ случаѣ они выказали большое самоотверженіе и мужество.

Мои спутники по ночамъ становились обыкновенно очень разговорчивы. Изъ страха нападенія мы не спали всю ночь, и мои шокасы коротали время, разсказывая о разбойникахъ и разныхъ тибетскихъ ужасахъ, отъ которыхъ у насъ волосы становились дыбомъ.

Когда разсвѣло, мы набрали крапивы, которая росла въ изобиліи около нашего лагеря, и сварили изъ нея похлебку. Конечно, ее нельзя было назвать лакомымъ блюдомъ, но тѣмъ не менѣе мы съѣли ее съ аппетитомъ. Только, къ сожалѣнію, у насъ не было соли; за неимѣніемъ ея, мы прибѣгли къ перцу и наложили его въ похлебку въ большомъ количествѣ, чтобы сдѣлать ее сколько-нибудь повкуснѣе. Изъ съѣстныхъ припасовъ у насъ оставалось только четыре фунта муки два фунта рису и два фунта «сату». Мы отдали все это четыремъ шокасамъ, отправлявшимся въ Таклакотъ, такъ какъ имъ предстоялъ длинный и утомительный путь; у насъ же была крапива, которой мы могли питаться въ случаѣ нужды.

Я очень старательно обучилъ шокасовъ, какъ они должны вести себя. Я велѣлъ имъ, по одиночкѣ отправляться въ крѣпость и закупать провизію лишь небольшими количествами, чтобы не возбудить подозрѣній. Когда припасовъ окажется достаточно, одинъ изъ нихъ долженъ тотчасъ же отправиться впередъ, чтобы оповѣстить насъ, а остальные послѣдуютъ за нимъ, также одинъ за другимъ, и затѣмъ они всѣ сойдутся въ заранѣе назначенномъ мѣстѣ.

Не мало труда было приготовить имъ необходимый костюмъ, но наконецъ все было готово, и послѣ многократнаго прощанія и ободряющихъ словъ, наши посланные отправились исполнять возложенное на нихъ опасное порученіе. Кругомъ все было такъ спокойно, что я рѣшился вытащить свои астрономическіе инструменты и заняться опредѣленіемъ широты и долготы мѣста, гдѣ мы находились, какъ вдругъ, къ нашему великому ужасу, мы увидѣли вдали, на дорогѣ, огромное стадо яковъ, которое прямо направлялось въ нашу сторону.

Неужели мы были открыты, и за этимъ стадомъ находились солдаты Тарьюма? Времени терять было нечего. Инструменты и одѣяла тотчасъ же были тщательно припрятаны, мы поползли на четверенькахъ на встрѣчу стаду, которое остановилось при видѣ насъ, и стати бросать въ яковъ каменьями, чтобы заставить ихъ свернуть съ дороги и направиться къ ближайшему ручью. Мы какъ разъ во-время сдѣлали это, такъ какъ иначе вслѣдъ за яками явились бы тибетцы, провожавшіе ихъ. Но яки повернули и спустились внизъ, а тибетцы отправились за ними, пройдя подъ скалою, за которою мы скрывались, и, очевидно, совершенно не подозрѣвая нашего присутствія. Они весело распѣвали пѣсни, но въ тоже время какъ будто искали чьи-то слѣды, то и дѣло нагибались и разсматривали землю подъ своими ногами.

Послѣ обѣда я отправился изслѣдовать мѣстность, въ надеждѣ высмотрѣть тибетцевъ, оставаясь самъ незамѣченнымъ. Солдатъ я не видѣлъ, но за то увидѣлъ большую шайку лѣсныхъ разбойниковъ-іогнасовъ, которые гнали тысячное стадо овецъ и яковъ. Всѣ они ѣхали верхомъ, какъ мужчины, такъ и женщины, и, повидимому, безпрекословно повиновались своему атаману, отдававшему имъ приказанія хриплымъ голосомъ. Признаюсь, я почувствовалъ очень большое облегченіе, когда они наконецъ исчезли изъ виду. Вернувшись назадъ, я нашелъ, что наше убѣжище вовсе не такъ ужъ безопасно, какъ это мнѣ казалось сначала. Я рѣшилъ поэтому укрѣпить его, устроивъ балюстраду изъ камней, которая скрывала бы насъ отъ глазъ тибетцевъ и въ то же время, въ случаѣ ночного нападенія, могла бы служить намъ крѣпостью.

Еще одинъ тяжелый и тревожный день прошелъ! Мы истратили послѣднюю щепотку соли и изо-дня въ день питались только крапивой. О, какъ она намъ надоѣла! Дни казались безконечными, и часы тянулись необыкновенно медленно. Я по цѣлымъ днямъ лежалъ на скалѣ надъ нашимъ лагеремъ, не отнимая глазъ отъ подзорной трубы и все надѣясь увидѣть вдали кого-нибудь изъ нашихъ посланныхъ. Всякій разъ, когда на горизонтѣ показывались какія-нибудь человѣческія фигуры, у меня сердце начинало биться отъ радости; но тотчасъ же вслѣдъ затѣмъ наступало разочарованіе: присмотрѣвшись, я видѣлъ, что это были не наши посланные, а или грабители «іогнасы», или кочующіе племена контрабандистовъ — «догнасы», или же странствующіе племена джумли, отправляющіеся въ Гіанему. Какъ часто мы съ замираніемъ сердца высматривали дорогу въ щели между камнями, когда до нашихъ ушей долеталъ какой-нибудь шумъ! Но время проходило, а наши посланные не показывались. Неудивительно, что у насъ возникали разныя тревожныя мысли и подозрѣнія. Быть можетъ, они намъ измѣнили и уже никогда не вернутся къ намъ, или они попались въ руки Іонгъ Пена, начальника Таклакота?

Чанденъ Сингъ, любившій хорошо поѣсть, объявилъ, что онъ скорѣе готовъ совсѣмъ голодать, чѣмъ ѣсть все одно и тоже, и клялся мнѣ, что онъ можетъ поститься десять дней: онъ замѣнялъ ѣду сномъ, и увѣрялъ, что это лучшее, что можно сдѣлать.

Наше укрѣпленное жилище днемъ, когда свѣтило солнце, бывало довольно сноснымъ, только иногда солнечные лучи такъ сильно нагрѣвали скалы, что мы на время должны были покидать наше убѣжище. Однажды поднялась страшная буря; вѣтеръ дулъ съ такой силой, что снесъ стѣну, сооруженную нами съ такими усиліями. Утромъ на другой день, въ то время; какъ мы собирали крапиву, мы услыхали звуки колокольчиковъ, которые все приближались. Мы тотчасъ же погасили разведенный огонь, припрятали вещи и поспѣшили въ укрѣпленіе. Я схватилъ свое ружье, Чанденъ Сингъ также; одинъ изъ шокасовъ, не успѣвшій добраться до нашего убѣжища, притаился за большимъ камнемъ.

Мы спрятались во-время. Всего въ разстояніи нѣсколькихъ саженей отъ насъ, около полдюжины солдатъ, съ ружьями за плечами, бойко взбирались на холмъ. По тому, какъ они осматривали все кругомъ, я пришелъ къ заключенію, что они искали именно насъ. Но, къ великой моей радости, они не разу не оглянулись на утесъ, гдѣ мы устроили свое гнѣздо. Навѣрное они разсчитывали увидѣть гдѣ-нибудь въ долинѣ большую европейскую палатку, и ужъ, конечно, имъ и не снилось, что мы скрываемся въ двухъ шагахъ отъ нихъ. Это, вѣроятно, были солдаты, посланные Тарьюмомъ намъ въ догонку, и теперь они возвращались назадъ къ своему начальнику, должно быть, очень довольные, что не повстрѣчались нигдѣ съ сагибомъ.

Мы назвали этотъ лагерь — «лагеремъ томленія», потому что, дѣйствительно, мы пережили тамъ очень тягостные и томительные дни.

ГЛАВА XV.
Покушеніе на мою жизнь.

Прошелъ еще одинъ день, а о нашихъ посланныхъ, по прежнему, не было ни слуху, ни духу! Двое изъ нашихъ людей предложили отправиться въ Кардамъ, тибетскій городъ, находящійся не особенно далеко отъ нашего лагеря, и тамъ попытаться раздобыть съѣстные припасы. Они переодѣлись паломниками — такое переодѣваніе было не трудно устроить: ихъ одежда и безъ того превратилась въ лохмотья — и отправились въ путь. Пробывъ въ отсутствіи цѣлый день, они вернулись домой поздно вечеромъ и разсказали намъ довольно забавную исторію.

На пути они повстрѣчали шайку догнасовъ и прямо отправились къ нимъ въ лагерь, чтобы купить у нихъ съѣстные припасы. Но оказалось, что у самихъ догнасовъ было очень мало съѣстнаго, и они не могли удѣлить имъ ничего. Взамѣнъ этого они разсказали нашимъ посланнымъ, что «Ландо Пленки» — такъ прозвали меня тибетцы — повелъ съ собою цѣлое войско въ Тибетъ. Въ Таклакотѣ, а также въ другихъ тибетскихъ крѣпостяхъ, царствуетъ сильная тревога, такъ какъ тамъ распространились слухи; что сагибъ обладаетъ свойствомъ дѣлаться невидимкой, когда вблизи его. находятся солдаты, поэтому-то до сихъ поръ и не удалось его поймать. По разсказамъ же его видѣли въ разныхъ мѣстахъ въ Тибетѣ; его слѣды находили не разъ, и солдаты отправлялись по этимъ слѣдамъ, но сагиба какъ не бывало! Гонцы спѣшно отправлены изъ Таклакота въ Лассу, которая находится на разстояніи 16 дней пути, и въ Гартокъ, большой базарный городъ въ западномъ Тибетѣ, откуда потребованы войска для подкрѣпленія, чтобы поймать опаснаго пришельца, проникшаго въ Тибетъ и, какъ увѣряютъ тибетцы, обладающаго чудеснымъ даромъ ходить по водѣ и перелетать черезъ горы, заграждающія ему дорогу. Мнѣ эти росказни тибетцевъ о моихъ сверхъестественныхъ способностяхъ показались просто какою-то насмѣшкой, когда я вспомнилъ, какъ много труда стоили намъ переходы черезъ горы и рѣки. Но во всякомъ случаѣ я былъ доволенъ, что у нихъ составилось обо мнѣ мнѣніе, какъ о существѣ, одаренномъ сверхъестественными способностями, — этотъ спасительный страхъ удерживалъ ихъ отъ прямого нападенія на насъ.

Еще три дня провели мы въ томительной неизвѣстности насчетъ участи нашихъ посланцевъ въ Таклакотъ. Мы съ отчаяніемъ удалились въ лагерь, размышляя о томъ, что они, быть можетъ, попали въ руки тибетцевъ и уже казнены. Было около десяти часовъ вечера; мы такъ были утомлены, что рѣшили улечься спать. Костеръ внизу, у берега ручья, медленно догоралъ; кругомъ все было тихо, но вдругъ, въ этой тишинѣ я ясно разслышалъ приближавшіеся шаги. Я разбудилъ своихъ спутниковъ, и мы стали всматриваться сквозь щели каменной ограды. Кто были эти люди, подкрадывающіеся къ намъ? Мы всѣ притаились, стараясь не производить ни малѣйшаго шума. До насъ долетали звуки голосовъ, и мы различили четыре человѣческія фигуры, но не могли разглядѣть въ темнотѣ, были ли это наши или тибетцы? Мы притаили дыханіе и, не шевелясь, ждали, что будетъ. Когда я увидѣлъ, что они лѣзутъ прямо въ наше гнѣздо, то крикнулъ:

— Кто тамъ?

— Дола! — послѣдовалъ отвѣтъ. Въ одинъ мигъ мы были на ногахъ и радостно привѣтствовали нашихъ вернувшихся товарищей. Но радость наша была непродолжительна: они намъ едва отвѣчали. Видъ у нихъ былъ страшно истомленный, унылый и они, видимо, были сильно напутаны чѣмъ-то. Я потребовалъ, чтобъ они мнѣ объяснили, въ чемъ дѣло, но они ничего не отвѣчали и только плакали, молча обнимая мои ноги. Мнѣ стоило большихъ усилій заставить ихъ говорить. Въ самомъ дѣлѣ, вѣсти, принесенныя ими, были весьма непріятнаго рода.

— Сагибъ, твои дни сочтены! — сказалъ Дола. — Тебѣ не вернуться живымъ изъ этой страны. Они тебя убьютъ. Іонгъ Пенсъ въ Таклакотѣ объявилъ, что онъ долженъ имѣть твою-голову во что бы то ни стало!

— Тише, тише, Дола! — старался я его успокоить. — Не заглядывай впередъ, а лучше разскажи-ка мнѣ, какъ вы добрались до Таклакота.

— О, сагибъ, мы слѣдовали твоимъ указаніямъ. Дорогой намъ не мало таки пришлось страдать; идти было трудно, и пищи у насъ было мало. Цѣлыхъ двое сутокъ мы шли, не останавливаясь даже ночью. Мы все время держались въ сторонѣ отъ дороги. Чуть только кто-нибудь показывался, мы немедленно прятались. Подойдя къ крѣпости, мы увидали у подножія холма нѣсколько палатокъ. На рѣкѣ днемъ и ночью разставлена была стража, которая должна была наблюдать за тѣмъ, чтобы никто не вступалъ въ страну, и немедленно останавливать каждаго, кто только осмѣлится перейти границу. Два факира, ничего не подозрѣвавшіе объ опасностяхъ, которыя имъ грозили, перешли проходъ Липпу и отправились прямо въ Таклакотъ. Тамъ ихъ немедленно схватили, и тотчасъ же у тибетцевъ явилось подозрѣніе, что одинъ изъ нихъ и есть переодѣтый сагибъ, т. е. ты. Только они не знали — который. Они ихъ избили до полусмерти, и я не знаю, что съ ними сталось потомъ. Но тибетцы узнали, что ты прошелъ въ Тибетъ черезъ другой горный проходъ, и тотчасъ же разослали солдатъ по разнымъ направленіямъ, чтобы поймать тебя.

— Не успѣли мы появиться въ Таклакотѣ, — разсказывалъ дальше Дола, — какъ насъ немедленно схватили и тотчасъ же засадили. Насъ допрашивали самымъ строгимъ образомъ. Мы назвались торговцами изъ племени Іохари, сказали, что у насъ не хватило припасовъ, и поэтому мы пришли въ Таклакотъ, чтобы закупить необходимое. Насъ много били и истязали, но, къ счастью, въ Таклакотѣ оказался твой пріятель Цехарамъ, который поручился за насъ и заплатилъ тибетцамъ тридцать рупій. Намъ тогда позволили оставаться въ его палаткѣ, къ которой были приставлены тибетскіе солдаты, зорко за нами наблюдавшіе. Но мы тайкомъ закупали съѣстные припасы и упаковывали ихъ. Вечеромъ Цехараму удалось заманить къ себѣ въ палатку солдатъ, которые стерегли насъ, и напоить ихъ до безсознательнаго состоянія. Пользуясь этимъ, мы вчетверомъ бѣжали и три ночи странствовали, прячась днемъ, для большей безопасности. И вотъ мы, наконецъ, пришли къ тебѣ, сагибъ!

Дола умолкъ на минуту, какъ будто размышляя, а затѣмъ продолжалъ:

— Сагибъ, въ Таклакотѣ разсказывали намъ, что больше тысячи солдатъ тебя ищутъ по разнымъ мѣстамъ, и еще больше будетъ выслано изъ Лассы, куда Іонгъ Денъ послалъ гонцовъ. Они тебя боятся, сагибъ; но изъ Лассы получено приказаніе во что бы то ни стало поймать тебя. Они увѣряютъ, что ты можешь дѣлаться невидимымъ, если захочешь, и ежедневно жрецы производятъ заклинанія и моленія, чтобы удалось, наконецъ, увидѣть тебя и поймать. Но разъ они тебя поймаютъ, то ужъ надѣяться на ихъ милосердіе нечего — они тебѣ непремѣнно отрубятъ голову, потому что Іонгъ Немъ внѣ себя отъ ярости за твою дерзость. Онъ отдалъ приказаніе солдатамъ доставить тебя живого или мертваго, и тотъ, кто принесетъ твою голову, получитъ въ награду 500 рупій.

— Я и не подозрѣвалъ, что моя голова стоитъ такъ дорого, — сказалъ я. — Теперь буду относиться къ ней съ большимъ почтеніемъ.

Въ Тибетѣ 500 рупій составляютъ цѣлое состояніе, и человѣкъ, обладающій такою суммой, считается богачомъ.

Но моимъ людямъ было не до смѣха; всѣ они были страшно напуганы и объявили мнѣ, что ни одной минуты больше со мною не останутся, такъ какъ это слишкомъ опасно. Я хладнокровно возразилъ на это, что тотчасъ же застрѣлю каждаго, кто только осмѣлится покинуть лагерь. Такъ какъ у насъ теперь хватитъ припасовъ на десять дней, то мы можемъ идти дальше.

Раздосадованные шокасы спустились внизъ къ ручью, объявивъ мнѣ, что они предпочитаютъ тамъ провести ночь. Подозрѣвая, что они затѣваютъ что-нибудь недоброе, я рѣшилъ не ложиться и наблюдать за ними всю ночь. Я видѣлъ, что они развели костеръ и, усѣвшись рядышкомъ, о чемъ-то очень горячо совѣщались. Но временамъ, въ пылу спора, они возвышали голосъ и нѣкоторыя слова доносились до меня среди глубокой ночной тишины. Эти слова подтверждали мои подозрѣнія: они вели рѣчь о томъ, чтобы продать мою голову и подѣлить между собой деньги. Затѣмъ они опять заговорили такъ тихо, что я уже ничего не могъ разслышать, но увидѣлъ, что они достали палку и стали по очереди обхватывать ее рукой, одинъ за другимъ, пока не дошли до конца палки — своеобразный способъ бросать жребій. Тотъ, кто оказался послѣднимъ, досталъ изъ тюка большой ножъ и вынулъ его изъ ноженъ.

Въ моей памяти навѣки запечатлѣлись зловѣщія лица этихъ людей, освѣщенныя пламенемъ догорающаго костра, въ напряженномъ молчаніи смотрѣвшихъ въ ту сторону, гдѣ я находился. Они, очевидно, прислушивались, чтобы узнать спимъ ли мы, и затѣмъ, успокоившись на этотъ счетъ, легли, завернувшись съ головою въ одѣяла, за исключеніемъ того, кто долженъ былъ совершить убійство. Онъ сидѣлъ нѣкоторое время у огня, глубоко задумавшись, изрѣдка поднимая голову и поглядывая на скалы. Наконецъ онъ всталъ; кругомъ все было тихо. Онъ потушилъ костеръ и полѣзъ на скалу.

Ночь была чудная; небо надъ моей головой такъ и сіяло миріадами звѣздъ. Я положилъ на ограду заряженное ружье и зорко вглядывался въ темную фигуру, которая карабкалась на скалу, останавливаясь всякій разъ, когда случайно задѣтый ногами камень скатывался съ шумомъ внизъ. Шокасъ былъ уже довольно близокъ отъ меня, когда, повидимому, имъ овладѣло какое-то колебаніе. Меня начало разбирать нетерпѣніе, но онъ, видимо, нисколько не торопился выполнить свое дѣло. Тогда я тихо всталъ и, держа ружье на готовѣ, очутился лицомъ къ лицу съ шокасомъ, находившимся по другую сторону ограды, черезъ которую онъ собирался перелѣзть. Пораженный шокасъ, увидѣвъ дуло моего, ружья, направленное прямо на него, выронилъ ножъ изъ рукъ и, упавъ къ моимъ ногамъ, сталъ умолять меня о прощеніи. Задавъ ему хорошую трепку, я прогналъ его. Несмотря на то, что я такъ счастливо избѣгъ опасности, я все-таки рѣшилъ всю ночь слѣдить за своими людьми, боясь, чтобы они не выкинули какой-нибудь новой штуки. Дѣйствительно, я увидѣлъ, что двое изъ нихъ собираются бѣжать, и вовремя остановилъ ихъ.

Наконецъ наступило утро, и тревожная ночь миновала. Я влѣзъ на холмъ, чтобы осмотрѣть въ подзорную трубу окрестности, и скоро увидѣлъ вдали тибетскую стражу, расположившуюся лагеремъ, о чемъ и сообщилъ своимъ спутникамъ. Когда мы уже собрались выступить въ походъ, одинъ изъ шокасовъ пришелъ ко мнѣ съ предложеніемъ провести насъ по извѣстной ему одному дорогѣ къ Мансароварскому озеру. Онъ увѣрялъ, что по этой дорогѣ мы можемъ безопасно идти даже днемъ, и я видѣлъ, что ему очень хочется быть нашимъ проводникомъ. Но мнѣ внушило нѣкоторыя подозрѣнія то, что остальные шокасы такъ охотно послѣдовали занимъ. Дѣйствительно, пройдя нѣкоторое разстояніе, я убѣдился, что онъ ведетъ насъ именно къ такому мѣсту, котораго я всячески старался избѣжать. Тогда я объявилъ ему, что мы пойдемъ по другой дорогѣ. Шокасы попробовали было взбунтоваться, но я скоро заставилъ ихъ покориться, съ помощью Чанденъ Синга, которому доставляло большое удовольствіе расправляться съ бунтовщиками. Мнѣ было очень больно, что эти люди, съ которыми я всегда обращался хорошо, поступали со мною такъ вѣроломно. Они признались, что между ними было условлено выдать меня тибетской стражѣ.

Ночь была темная и бурная, когда мы тронулись въ дальнѣйшій путь. Мои шокасы, повидимому, смирились и обѣщали сопровождать меня до прохода Маюмъ, на пути въ Ласеу, до котораго мы могли добраться въ 15—16 дней, а я, въ свою очередь, обѣщалъ, имъ, что отпущу ихъ оттуда домой.

Идти въ темнотѣ было очень трудно, почва была неровная и скользкая, мѣстами усѣянная мелкими камнями.

Вдругъ я замѣтилъ, что не хватаетъ Манъ Синга. Когда я видѣлъ его въ послѣдній разъ, онъ еле-еле волочилъ ноги и жалобно стоналъ. Я послалъ двухъ людей разыскать его, но они вернулись черезъ часъ, не найдя его. Тогда я отправилъ своего вѣрнаго Чанденъ Синга и шокаса Долу на поиски за нимъ. Мнѣ было слишкомъ жаль бѣднягу Манъ Синга, и я не хотѣлъ допустить его погибнуть. Прошло еще два часа томительнаго ожиданія, пока, наконецъ, Чанденъ Сингъ и Дола вернулись и принесли безчувственнаго Манъ Синга, котораго они подобрали на дорогѣ. Когда онъ оправился, мы снова двинулись въ путь, и я вмѣстѣ съ Чанденъ Сингомъ взяли его подъ руки и повели.

Идти было нѣсколько легче, такъ какъ дорога шла подъ гору, за то явилось новое затрудненіе: пошелъ дождь съ градомъ, и вѣтеръ пронизывалъ насъ до костей. Мы подвигались очень медленно, но, къ счастью, буря скоро прекратилась и небо прояснѣло.

Достигнувши прохода, лежащаго на высотѣ свыше 5,180 метровъ, мы увидѣли поразительное зрѣлище. Небо было усѣяно большими, яркими звѣздами, и вдругъ, смотря на нихъ, я замѣтилъ, что одна изъ звѣздъ точно сорвалась съ своего мѣста и, описавъ небольшую дугу, снова вернулась на прежнее мѣсто,^[1] за нею послѣдовала другая и т. д. Въ первую минуту мнѣ стало какъ-то жутко, когда я увидѣлъ эти раскачивающіяся звѣзды. Я началъ протирать себѣ глаза, думая, ужъ не грезится-ли мнѣ это; но мои спутники видѣли тоже самое. Въ особенности странное впечатлѣніе производили движенія звѣздъ, находившихся ближе къ горизонту; тамъ онѣ описывали большую дугу на темномъ фонѣ небесъ и то появлялись, то исчезали за вершинами горъ, тянувшихся на горизонтѣ. Звѣзды же находившіяся надъ нашими головами, двигались необыкновенно быстро, такъ что по темно-голубому фону небесъ мелькали только дугообразныя полосы свѣта, и самую звѣзду разглядѣть было трудно. Это удивительное небесное явленіе продолжалось, однако, недолго; мало-по-малу движеніе звѣздъ становилось медленнѣе и наконецъ прекратилось совсѣмъ.

ГЛАВА XVI.
Чортово озеро.

Во время своихъ ночныхъ странствованіи мы, конечно, испытали не мало всякаго рода приключеній. Постоянныя снѣжныя бури преслѣдовали насъ. Мы шли обыкновенно по ночамъ, переходя одинъ горный хребетъ за другимъ, а днемъ скрывались иногда на большихъ высотахъ, перенося очень тяжелыя лишенія. Я велъ своихъ людей къ Ракасталу — Чортову озеру, и, наконецъ, съ высоты 5,350 метровъ, передъ нами открылся чудный видъ на оба озера: Ракасталъ и Мансароваръ. За ними къ сѣверу возвышалась священная гора Келасъ, куполообразная вершина которой выдавалась болѣе чѣмъ на 600 метровъ надъ другими вершинами горнаго хребта Гангри.

Гора Келасъ, высотою въ 6,650 метровъ, вслѣдствіе своей странной формы, представляетъ особенный интересъ для путешественника. Она напоминаетъ своимъ видомъ гигантскій куполъ какого-нибудь храма и особенно бываетъ красива, когда по ней скользятъ облака и нѣсколько смягчаютъ ея слишкомъ рѣзкія очертанія. Паломники стекаются сюда со всѣхъ сторонъ, чтобы обойти священную гору. Во время обхода горы они произносятъ опредѣленныя молитвы и приносятъ жертвы. Самые усердные не идутъ, а ползутъ по тропинкѣ кругомъ горы; нѣкоторые же идутъ на колѣняхъ, на четверенькахъ, или же пятятся задомъ.

Повидимому, въ этой области водится много животныхъ; мы видѣли здѣсь кіангевъ (дикихъ лошадей) и горныхъ козловъ, а таюке снѣжнаго леопарда^[2]. На высотѣ 5,800 метровъ я поймалъ сѣткой двухъ бабочекъ, черную и бѣлую. Изъ растеній мы нашли ревень на высотѣ 5,200 метровъ, а также довольно много желтыхъ цвѣтовъ.

Мы замѣтили столбы дыма въ сторонѣ озера Ракастала; это указывало, что тамъ есть люди, и мы рѣшили подвигаться впередъ съ большой осторожностью. Мы пробирались по высокому плоскогорью, у подножія котораго виднѣлась голубая поверхность Чортово озера, усѣянная красивыми островками.

— Сагибъ, видишь ты тамъ островъ? — сказалъ мнѣ одинъ изъ шокасовъ, указывая на обнаженную скалу, выступающую надъ поверхностью воды. — На этомъ островѣ живетъ одинъ лама-пустынникъ, святой человѣкъ. Онъ уже много лѣтъ живетъ тамъ совершенно одинъ, и тибетцы его очень почитаютъ. Онъ питается только рыбой, а иногда лебедиными яйцами, и только зимой, когда озеро покрывается льдомъ, можно добраться до этого скалистаго острова, такъ какъ на Ракасталѣ нѣтъ лодокъ. Пустынникъ живетъ въ пещерѣ и только выходитъ оттуда, чтобы молиться Буддѣ.

Ночью, когда все было тихо кругомъ, легкій вѣтерокъ, дувшій съ озера, донесъ до насъ какіе то странные звуки, точно завываніе.

— Это что? — спросилъ я у шокасовъ.

— Это пустынникъ обращается къ богу, — отвѣчали мнѣ. — Каждую ночь онъ влѣзаетъ на верхушку скалы и тамъ произноситъ молитвы великому Буддѣ.

Послѣ обѣда съ нами произошелъ довольно забавный случай. Мы пришли къ какому-то ручью и увидѣли вдали много людей, мужчинъ, женщинъ и сотню яковъ, овецъ и лошадей. Шокасы при видѣ ихъ страшно испугались и стали увѣрять меня, что это разбойники; мнѣ же казалось, что это мирные тибетцы.

Мы подождали наступленія ночи и издали наблюдали тибетцевъ. Когда стемнѣло, то я, оставивъ своихъ людей, подползъ ближе къ тибетскому лагерю, гдѣ мужчины собрались вокругъ костра, надъ которымъ висѣли два котелка съ чаемъ. Старикъ тибетецъ усердно крутилъ свое молитвенное колесо и механически повторялъ какія-то священныя слова. Трое мужчинъ, низко наклонившись, считали деньги и разсматривали различныя вещи, должно быть награбленныя ими у шокасовъ. Очевидно, это были, разбойники. Къ счастью, собаки у нихъ не было, и ничто не выдало моего присутствія. Я незамѣтно вернулся назадъ. Ночью мы всѣ осторожно пробрались мимо спавшихъ крѣпкимъ сномъ разбойниковъ и благополучно достигли хорошо защищеннаго укромнаго мѣстечка, гдѣ могли сложить свою поклажу и улечься спать. Проснувшись съ восходомъ солнца мы, къ своему ужасу, увидѣли, что насъ окружали разбойники — даконты, которые отправились по нашимъ слѣдамъ и, принявъ насъ за торговцевъ шокасовъ, намѣревались насъ ограбить. Мы ихъ встрѣтили такъ, что они тотчасъ же обратились вспять, и мы могли спокойно продолжать свой путь. Однако мы все-таки не совсѣмъ отъ нихъ отдѣлались. Когда я днемъ вытащилъ свои инструменты и занялся опредѣленіемъ широты и долготы мѣста, то вдругъ услышалъ какой-то слабый шорохъ возлѣ меня и, оглянувшись, увидѣлъ тибетца, пробиравшагося ползкомъ, съ явнымъ намѣреніемъ стащить мое ружье. Но онъ ошибся въ разсчетахъ и получилъ за это хорошую трепку, которую, вѣроятно, долго не забудетъ. Курьезнѣе всего, что послѣ этого разбойникъ, скорчивъ самую невинную физіономію, сталъ униженно кланяться и приглашать насъ посѣтить его, чтобы провести ночь въ его палаткѣ и обѣщая угостить насъ по царски. Но мы не очень то довѣряли гостепріимству даконтовъ и поэтому любезно отклонили приглашеніе. Разбойникъ ушелъ, видимо недовольный нашимъ отказомъ, а мы продолжали свой путь по берегу Чортова озера. Мы встрѣчали на пути не мало тибетцовъ, но, завидѣвъ насъ издали, они поспѣшно уходили, гоня передъ собою стада яковъ и овецъ. На встрѣчу намъ попались также двѣ тибетскія женщины, лица у которыхъ были вымазаны черной краской. Какъ я узналъ потомъ, онѣ употребляютъ эту мазь для того, чтобы предохранить лицо отъ рѣзкаго, холоднаго вѣтра. На нихъ были надѣты длинные овчинные балахоны, сильно потертые и грязные; волосы у нихъ были до такой степени грязны, что издавали отвратительный запахъ. Четверо тибетцевъ напали да Чапденъ Синга и попытались вырвать у него ружье, но молодчина индусъ совладалъ со всѣми четырьмя и отколотилъ ихъ. Наконецъ, насъ оставили въ покоѣ, и мы до вечера шли безъ всякихъ приключеній. Вечеромъ Чанденъ Сингъ застрѣлилъ чернаго волка, который подошелъ къ самому нашему лагерю.

Такъ какъ я зналъ, что за нами слѣдятъ многочисленныя шайки тибетцевъ, кочующихъ тутъ со своими стадами, и подстерегаютъ насъ, чтобы ограбить, то я и рѣшилъ обмануть ихъ. Мы сдѣлали видъ, что останавливаемся на ночлегъ, развели костеръ, а затѣмъ потихоньку пошли дальше пока не набрели на такое укромное мѣстечко, гдѣ могли считать себя въ полной безопасности. Ночью шелъ снѣгъ, и мы проснулись съ ледяными сосульками на рѣсницахъ и усахъ, но несмотря на холодъ, чувствовали себя бодрыми и свѣжими; сонъ подкрѣпилъ наши силы.

ГЛАВА XVII.
Среди разбойниковъ.

Какъ разъ въ тотъ моментъ, когда я уже собирался покинуть берега Ракастала, я увидѣлъ въ подзорную трубу, что насъ догоняетъ новая шайка даконтовъ. Я рѣшилъ дождаться ихъ и приказалъ своимъ людямъ остановиться. Разумѣется, они страшно перепугались, увидѣвъ, что разбойники мчатся на насъ во всю прыть, только Чандекъ Сингъ и Манъ Сингъ, не выказали ни малѣйшаго страха.

Когда разбойники, оставивъ своихъ яковъ подъ надзоромъ двухъ женщинъ, приблизились къ намъ, я взялъ въ одну руку ружье, а въ другую фотографическую камеру и рѣшительнымъ шагомъ отправился къ нимъ навстрѣчу. Разбойники были вооружены старинными ружьями, очень тяжелыми и неудобными. Стрѣлять изъ такихъ ружей, сидя верхомъ на лошади, невозможно, и вообще съ ними много возни, такъ что я могъ спокойно установить свой фотографическій аппаратъ и снять разбойниковъ, не боясь ихъ выстрѣловъ, въ тотъ моментъ, когда они, приблизившись ко мнѣ, собирались уже сойти съ лошадей. Сдѣлавъ свое дѣло, я положилъ фотографическую камеру на землю и, взявъ ружье въ руки, крикнулъ разбойникамъ повелительнымъ голосомъ, чтобъ они немедленно положили оружіе.

Мнѣ кажется, врядъ-ли гдѣ-нибудь можно встрѣтить другихъ такихъ покорныхъ разбойниковъ, какими оказались даконты. Какъ только они увидѣли, что я въ нихъ прицѣлился, ружья моментально были сброшены на землю: Тутъ же, рядомъ съ ружьями, они сложили и свои мечи, украшенные драгоцѣнными каменьями, затѣмъ попадали ницъ передъ мною, снявъ обѣими руками шапки и, въ знакъ привѣтствія и покорности, высунули свои языки. Я не могъ удержаться отъ смѣха при такомъ неожиданномъ оборотѣ и опять снялъ съ нихъ моментальную фотографію.

Чанденъ Сингъ, котораго я оставилъ смотрѣть за вещами, поручилъ это дѣло Малъ Сингу, а самъ прибѣжалъ ко мнѣ и сталъ возлѣ меня съ ружьемъ наготовѣ. Какъ разъ въ это время одна изъ женщинъ, оставленныхъ присматривать за стадомъ яковъ, прискакала верхомъ, взбѣшенная трусостью мужчинъ. Она соскочила съ лошади и принялась тузить кулаками колѣнопреклонныхъ даконтовъ и, наконецъ, плюнула въ нихъ. Она кричала имъ что-то, указывая на наши вещи, но ея слова совсѣмъ не дѣйствовали на перетрусившихъ разбойниковъ. Мнѣ понравилась ея смѣлость; подойдя къ ней, и хлопнувъ ее по плечу, я подарилъ ей рупію, чтобы заставить ее замолчать. Она, видимо, очень обрадовалась и въ знакъ благодарности также высунула языкъ.

Я позвалъ Качи и Долу, которые хорошо знали по тибетски, и поручилъ имъ поговорить отъ моего имени съ начальникомъ шайки, и сказать ему, что я хочу купить у него нѣсколькихъ яковъ и лошадей. Качи и Дола долго не могли оправиться отъ етраха, и только когда они увидѣли, какъ я обращаюсь со страшными разбойниками, къ нимъ вернулась способность говорить.

Разбойники отказались продать лошадей, сказавъ, что Тарьюмъ отрубитъ имъ головы, если узнаетъ про это, но яковъ согласились продать, только запросили огромную цѣну — 200 рупій. Однако, послѣ продолжительныхъ переговоровъ, они согласились взять 40 рупій. Это были два превосходные яка, въ особенности, одинъ изъ нихъ огромный, съ длинной черной чёрстью. Мы сдѣлались теперь большими друзьями съ даконтами, и они даже угостили насъ чаемъ.

Разбойники вели себя съ нами настолько хорошо, что я рѣшилъ, что въ Тибетѣ вообще скорѣе можно довѣрять разбойникамъ, нежели чиновникамъ и служащимъ. Они очень заинтересовали меня, и я искренне пожалѣлъ, что нужно было такъ скоро разстаться съ ними. Мнѣ понравилось ихъ непринужденное добродушное обращеніе, ихъ способъ выражаться и ихъ оригинальная одежда, представляющая большое разнообразіе, вѣроятно, зависящее отъ способа ея добыванія путемъ грабежа.

Между разбойниками нельзя было найти двухъ человѣкъ, которые были бы одѣты одинаково; на одномъ былъ кафтанъ, отдѣланный мѣхомъ леопарда, на другомъ овчина, на третьемъ длинный, сѣрый шерстяной, широкій балахонъ, опоясанный въ таліи, и т. д.. На нѣкоторыхъ были надѣты кожаные пояса съ привѣшанными къ нимъ разными мѣшечками и приборами. Большинство тибетцевъ носитъ широкій свободный кафтанъ, который сидитъ на нихъ мѣшкомъ; но за то они могутъ легко запрятать въ такой мѣшокъ съѣстные припасы, посуду для питья, табакерку, мѣшечки съ Деньгами, чаемъ и другими вещами. Однимъ словомъ, у тибетца за пазухой кафтана находится цѣлая кладовая, поэтому издали всѣ они кажутся очень толстыми, тогда какъ на самомъ дѣлѣ большею частью худощавы.

Обыкновенно тибетцы оставляютъ открытой часть груди и одну руку, такъ что рукавъ кафтана виситъ съ этой стороны совершенно свободно. Объясняется это тѣмъ, что въ Тибетѣ дни бываютъ очень жаркіе, а ночи холодныя, и такъ какъ одежда служитъ тибетцамъ, главнымъ образомъ, для защиты отъ ночного холода, то днемъ въ ней бываетъ слишкомъ жарко.

Головной уборъ тибетцевъ представляетъ также большое разнообразіе, но чаще всего они носятъ шапки, напоминающія своей формой тупой конусъ, окруженный широкимъ бортомъ. Эти шапки, также какъ и подошвы сапогъ, приготовляются изъ сплетеннаго шнурка или же изъ войлока и наверху имѣютъ отверстіе для свободнаго притока воздуха. Такъ какъ эти шапки не могутъ держаться на головѣ, то тибетцы привязываютъ ихъ подъ подбородкомъ при помощи тесемокъ.

Всѣ тибетцы, за исключеніемъ ламъ, брѣющихъ головы, носятъ косу, иногда довольно длинную, и украшаютъ ее кускомъ краснаго сукна, а также кольцами изъ слоновой кости, бусами, кораллами и т. п. Разныя серебряныя украшенія, вродѣ продырявленныхъ монетъ, также употребляются тибетцами для убранства своихъ косъ, но въ особенности они любятъ увѣшивать ихъ малахитомъ и кораллами. Мужчины носятъ серьгу въ ухѣ, также украшенную малахитомъ, а на шеѣ маленькій мѣдный или серебряный ящичекъ, въ которомъ хранится изображеніе Будды.

Тибетцы очень суевѣрны и вѣрятъ во всякое колдовство. Конечно, это происходитъ отъ ихъ полнѣйшаго невѣжества. За исключеніемъ ламъ и высшихъ чиновниковъ, ни., одинъ изъ тибетцевъ ничему не учится, и ламы нарочно удерживаютъ народъ въ невѣжествѣ. Лишь немногіе изъ народа умѣютъ читать, писать же никто не учится. Честность и добросовѣстность — качества совсѣмъ неизвѣстныя въ Тибетѣ, и добиться отъ какого-нибудь тибетца правды совершенно невозможно. Жестокость у нихъ въ характерѣ, и поэтому убійства и всякія преступленія въ Тибетѣ процвѣтаютъ.

Я нашелъ, что жены даконтовъ, несмотря на то, что ихъ, ни въ какомъ случаѣ, нельзя было назвать красивыми, все-таки обладаютъ нѣкоторой долей привлекательности, благодаря выразительности лица. Волосы женщинъ были заплетены въ мелкія косички, уложенныя вокругъ головы и удерживаемыя краснымъ тюрбаномъ, а лица вымазаны черною мазью. Обращеніе у нихъ было самое непринужденное; повидимому, онѣ не имѣли ни малѣйшаго понятія о какихъ бы то ни было правилахъ благопристойности и приличія.

Дѣти даконтовъ были очень разговорчивы и держали себя какъ взрослые. Мальчики 7—10 лѣтъ носили мечи за поясомъ. Я увидѣлъ въ корзинѣ, привѣшенной къ одному изъ яковъ, маленькаго новорожденнаго ребенка. Я очень люблю дѣтей, а потому не могъ удержаться, чтобы не приласкать его. Но это привело въ ужасъ его суевѣрную мать; она выхватила ребенка изъ корзины и начала мыть и тереть ему лицо до тѣхъ поръ, пока не стерла кожу. По ея словамъ, дѣти должны умереть, если къ нимъ прикоснется чужестранецъ и, поступая такъ жестоко, она спасала своего ребенка отъ вѣрной смерти.

Тибетцы также не позволялъ: мнѣ прикоснуться къ рису, который я хотѣлъ у нихъ купить, прежде чѣмъ онъ не станетъ моей собственностью; такъ что я долженъ былъ предварительно купить у нихъ горсть рису, чтобы изслѣдовать его качество, и тогда уже пріобрѣлъ остальной запасъ.

ГЛАВА XVIII.
На озерѣ Мансароваръ.

Мы продолжали свой путь по каменистой равнинѣ, пока не достигли пересѣкающаго ее горнаго кряжа, который отдѣляетъ оба озера. Мы взобрались на самую верхушку кряжа, имѣющаго въ вышину около 5,000 метровъ.

Съ этого мѣста мы. увидѣли внизу, на краю оврага^ пять черныхъ палатокъ, а къ востоку на берегу озера находился тибетскій монастырь, окруженный нѣсколькими глиняными хижинами. Это было для меня пріятнымъ открытіемъ, такъ какъ я надѣялся, что намъ удастся запастись, въ этомъ монастырѣ свѣжими припасами. Мы уже вышли изъ области, гдѣ властвовали Тарьюмъ изъ Барка и Іонгъ Пенъ изъ крѣпости Таклакотъ, и еслибы намъ теперь удалось достать побольше провизіи и рано утромъ пройти хребетъ Джунгель, то опасность быть пойманными значительно уменьшилась бы. Мои шокасы, конечно, страшно перепугались, какъ только я сказалъ имъ о своемъ намѣреніи подойти къ тибетскому поселенію, но я объявилъ, что мое рѣшеніе безповоротно.

У нашихъ ногъ разстилались оба озера. Въ обоихъ вода прозрачная, свѣтло-голубаго цвѣта, но Чортово озеро со своими крутыми берегами, скалистыми островами, и извилистыми полуостровами производитъ гораздо болѣе живописное впечатлѣніе, нежели священное озеро Мансароваръ, имѣющее правильную овальную форму, однообразные берега котораго поднимаются отъ поверхности озера совершенно ровно, безъ всякихъ извилинъ.

Когда мы вступили на берега Мансаровара, измѣнился не только видъ окружающей мѣстности, но и погода. Все небо было покрыто облаками; тучи низко нависли надъ озеромъ, и то и дѣло накрапывалъ дождь, сопровождаемый громомъ и молніей. Къ ночи пошелъ такой ливень, вмѣстѣ съ градомъ, что мы въ одинъ мигъ промокли насквозь. Дрожа отъ холода, въ мокрой одеждѣ, мы прижались другъ къ другу и прибавили шагу. Было совершенно темно, только по временамъ молнія прорѣзывала тучи и освѣщала озеро; мы пользовались этими моментами, чтобы опредѣлить, гдѣ находимся и шли дальше. Отъ дождя всѣ рѣчки разлились, и намъ пришлось переходить ихъ, погружаясь порою въ ледяную воду почти до самаго пояса. Путь казался намъ безконечнымъ, да и буря какъ будто все усиливалась. Мы спотыкались о камни, встрѣчавшіеся по дорогѣ, и то и дѣло падали на скользкихъ утесахъ, порою же проваливались по колѣна въ илистую грязь.

— Увѣренъ ли ты, Качи, что на этомъ озерѣ дѣйствительно обитаютъ добрые боги? — замѣтилъ я шокасу, идущему рядомъ со мною. Вѣдь даже на Чортовомъ озерѣ погода была лучше.

— Да, — отвѣчалъ тотъ. — Но это ты, господинъ, разгнѣвалъ боговъ, поэтому они и насылаютъ на тебя дождь и градъ, чтобъ удержать тебя въ пути. Ты идешь наперекоръ богамъ, господинъ.

— Пусть будетъ такъ, Качи, но вѣдь не можетъ же вѣчно идти дождь.

Въ полночь мы совершенно не знали, гдѣ находимся, но все-таки шли впередъ. Прошли мы уже монастырь или нѣтъ — мы не знали, но мнѣ казалось, что при быстротѣ, съ которой мы-шли, мы должны были бы уже достигнуть его. Однако, шокасы не раздѣляли этого взгляда, и поэтому мы продолжали идти дальше. Наконецъ, мы услышали вдали лай собаки и, руководимые имъ, ускорили свои шаги. Скоро къ завыванію одной собаки присоединились голоса другихъ, и мы догадались, что приближаемся къ селенію; но ночь была такая темная и бурная, что ровно ничего нельзя было различить. Мы увидѣли деревню только тогда, когда подошли къ самымъ хижинамъ. Было около трехъ часовъ утра. Дождь лилъ какъ изъ ведра. У насъ было мало надежды на. то, что кто нибудь изъ обитателей согласится дать намъ пріютъ. Тѣмъ не менѣе мы постучались въ дверь одной изъ хижинъ и притомъ такъ сильно, что чуть чуть не проломили дверь. Это былъ «серай» — убѣжище для паломниковъ, а такъ какъ мы выдавали себя за таковыхъ, то, согласно закономъ страны, имѣли полное право потребовать, чтобы насъ впустили. Мы такъ и сдѣлали.

— Вы даконты, — отвѣтилъ на нашъ стукъ какой то хриплый голосъ изнутри хижины, — иначе вы бы не явились сюда въ такой часъ.

— Нѣтъ, мы не даконты, — сказали мы, — Пожалуйста, отоприте. Мы зажиточные люди, никому зла не желаемъ и заплатимъ за все.

— Нѣтъ, нѣтъ! Вы даконты. Я вамъ не отопру дверь.

Чтобы доказать хозяину «серая», что мы не разбойники, Дола и Чанденъ Сингъ такъ навалились на дверь, что она распахнулась. Въ тотъ же мигъ мы были въ хижинѣ и присѣли на корточкахъ вокругъ очага, гдѣ горѣлъ яркій огонь. Какъ пріятно было отогрѣть свои окоченѣлые члены и высушить мокрыя одежды! Хозяинъ серая, оказавшійся тибетскимъ докторомъ, скоро успокоился, убѣдившись, что мы не имѣемъ никакихъ дурныхъ намѣреній, въ особенности, когда онъ почувствовалъ въ своей рукѣ нѣсколько серебряныхъ монетъ. Однако, онъ сказалъ намъ, что ему было бы пріятнѣе, еслибъ мы переночевали въ другой пустой хижинѣ по сосѣдству, и предложилъ проводить насъ туда, на что мы тотчасъ же согласились.

ГЛАВА XIX.
Въ Ламайскомъ монастырѣ.

Хижина, въ которой мы провели ночь, была выстроена изъ камня и глины и состояла изъ двухъ комнатъ. Въ первую комнату дневной свѣтъ проникалъ черезъ двери, а во вторую черезъ отверстіе въ плоской крышѣ, служившее одновременно и для освѣщенія, и для прохода дыма отъ костра, горѣвшаго посреди комнаты.

Хозяиномъ этой хижины былъ молодой полусумашедшій лама. Увидѣвъ насъ, онъ долго стоялъ и смотрѣлъ на насъ съ разинутымъ ртомъ; но утромъ онъ оказался очень любезнымъ и услужливымъ: помогъ намъ высушить наши вещи и со всѣхъ ногъ бросался услуживать намъ, стоило только выразить какое нибудь желаніе.

Сильный дождь, лившій всю ночь, произвелъ въ нашей комнатѣ настоящее наводненіе; остался сухимъ только одинъ уголокъ, куда мы и забрались всѣ въ кучу. Но ко всѣмъ нашимъ испытаніямъ присоединилось еще новое: на насъ напали насѣкомыя, которыя насъ страшно искусали. Когда мы на другой день утромъ проснулись, то комната оказалась наполненной тибетцами — мужчинами, женщинами и дѣтьми, показавшимися намъ очень добродушными и миролюбиво настроенными. Одна старуха совала мнѣ въ носъ какую то сухую рыбу, оживленно разсказывая, что эта рыба была поймана въ Мансароварѣ и должна сдѣлать своего владѣльца счастливѣйшимъ изъ смертныхъ. На этомъ основаніи старуха требовала, чтобы я уплатилъ за нее серебряную монету. Другія предлагали намъ также разныя вещи, куски краснаго сукна, брошки, кольца и серьги изъ мѣди и серебра, отдѣланныя малахитомъ. Всѣ кричали, перебивая другъ друга, всячески стараясь навязать намъ свой товаръ.

Позже насъ посѣтили нѣсколько ламъ, выразившіе удовольствіе видѣть насъ. Они пригласили меня посѣтить монастырь и храмъ. Кромѣ того они сообщили мнѣ, что въ деревнѣ господствуютъ болѣзни и, принимая меня за индійскаго доктора, просили облегчить страданія больныхъ. Я обѣщалъ сдѣлать все, что въ моихъ силахъ и, конечно, былъ очень радъ воспользоваться представляющимся мнѣ случаемъ посѣтить монастырь. Но и во время этого дружескаго визита я все таки не выпускалъ изъ рукъ заряженнаго ружья.

Я съ большимъ интересомъ разсматривалъ деревню, куда меня повели титебцы. Погода была скверная, небо было по прежнему покрыто грозовыми тучами. На берегу священнаго озера я увидалъ Манъ Синга и Чанденъ Синга, совершенно раздѣтыхъ и сидящихъ на корточкахъ. Одинъ изъ шокасовъ брилъ имъ головы; я разсердился, когда увидалъ, что они воспользовались для этой цѣли моей лучшей бритвою. Но мнѣ пришлось подавить свой гнѣвъ, когда я вспомнилъ, что, согласно ихъ религіи, одно только пребываніе на берегу священнаго озера очищаетъ ихъ отъ всѣхъ грѣховъ и, слѣдовательно, они могутъ брать теперь непринадлежащія имъ вещи. Обративъ свои взоры на священную гору Келасъ, они молились съ такимъ жаромъ, что я невольно остановился, чтобъ посмотрѣть на нихъ. Они нѣсколько разъ обмывали себя водою озера и, наконецъ, погрузились въ него. Вынырнувъ изъ воды и дрожа отъ холода, они достали изъ своей одежды по серебряной монетѣ и бросили ее каждый въ озеро, какъ даръ божеству Мохадева. Продѣлавъ все это, они облачились въ свои одежды и тогда явились засвидѣтельствовать мнѣ свое почтеніе.

— Величайшій изъ боговъ Сива обитаетъ въ водахъ озера Мансароваръ, сказалъ мнѣ Чанденъ Сингъ, очевидно, находившійся въ поэтическомъ настроеніи въ данную минуту — я испилъ его воды и выкупался въ ней. Я поклонился великой горѣ Келасъ, одинъ видъ которой избавляетъ человѣка отъ всѣхъ грѣховъ, и теперь я попаду на небо.

— Ну, вотъ ты будешь доволенъ, когда попадемъ въ Лхассу, замѣтилъ на это ворчливымъ тономъ Манъ Сингъ.

Чанденъ Сингъ, хорошо знающій всѣ религіозные обряды, объяснилъ мнѣ, что индусскіе паломники, лишившіеся отца и матери, должны брить свои головы при посѣщеніи Мансаровара. Это является своего рода жертвой богу Сива. Человѣкъ, которому удалось выкупаться въ озерѣ Мансароваръ, почитается всѣми и возбуждаетъ всеобщее изумленіе и зависть. Тѣ изъ паломниковъ, которые желаютъ достигнуть высшихъ степеней святости, обходятъ его пѣшкомъ по берегу. Это путешествіе можно совершить при благопріятныхъ условіяхъ въ одну недѣлю. Тотъ, кто обошелъ вокругъ озера одинъ разъ, освобождается отъ обыкновенныхъ грѣховъ, тому же, кто совершилъ этотъ путь два раза, прощаются всѣ убійства, лежащія на его совѣсти, а троекратный обходъ озера освобождаетъ совѣсть того, кто совершилъ отцеубійство или братоубійство. Между паломниками встрѣчаются такіе, которые совершаютъ весь путь вокругъ озера на колѣняхъ и при этомъ, на каждомъ шагу, припадаютъ лицомъ къ землѣ. Индусская легенда гласитъ, что озеро Мансароваръ создано Брамой и тотъ, кто купается въ водахъ озера, попадаетъ прямо въ рай, какія бы онъ ни совершилъ раньше преступленія.

Чтобы доставить удовольствіе своимъ спутникамъ, я тоже бросилъ нѣсколько монетъ въ озеро. Когда Чанденъ Сингъ кончилъ свои омовенія, я приказалъ ему взять ружье и послѣдовать за мною. Ламы были слишкомъ любезны, и я опасался съ ихъ стороны какой либо измѣны.

Большое четырехъугольное зданіе возвышалось на самомъ берегу озера. Строгая простота этого храма придавала ему красивый, живописный видъ. Изнутри доносились глухіе, хриплые голоса, бормотавшіе молитвы, и къ нимъ примѣшивался звонъ колокольчиковъ и цимбалъ. Отъ времени до времени раздавался звукъ барабана, а иногда ударъ въ гонгъ (инструментъ вродѣ бубенъ) который, прозвучавъ въ воздухѣ, постепенно замиралъ вдали, надъ поверхностью воды священнаго озера.

Какъ только мы съ Чанденъ Сингомъ вошли въ храмъ, раскрытыя настежь двери, тотчасъ же захлопнулись. Мы очутились въ обширномъ четырехъугольномъ дворѣ окруженномъ съ трехъ сторонъ двумя рядами галлерей, поддерживаемыхъ колоннами. Это и былъ монастырь, жилище ламъ, а прямо передъ нами широкія двери вели въ храмъ, возвышавшійся, по крайней мѣрѣ, на полтора метра надъ поверхностью земли. Съ обѣихъ сторонъ входа находилось по нишѣ, и въ каждой изъ нихъ сидѣлъ лама на корточкахъ; возлѣ него былъ барабанъ, а передъ нимъ раскрытый молитвенникъ. Лама держалъ въ рукахъ молитвенное колесо и четки. При нашемъ появленіи монахи пришли въ сильное возбужденіе и тотчасъ же забили въ барабаны. Старые и молодые ламы выбѣжали изъ своихъ комнатъ, а послушники, въ возрастѣ отъ 12 до 20 лѣтъ, столпились на верхней галлереѣ и съ напряженнымь любопытствомъ смотрѣли на насъ.

Мнѣ тотчасъ же пришло въ голову, что ламы вовлекли меня въ ловушку. Напомнивъ Чапденъ Сингу чтобы онъ былъ на сторожѣ, я оставилъ его у дверей храма, а самъ, снявъ башмаки въ знакъ почтенія къ святынѣ и положивъ на барабанъ нѣсколько серебрянныхъ монетъ, спокойно вошелъ въ храмъ къ великому удивленію ламъ. Видъ денегъ, также какъ и мое спокойствіе повидимому такъ на нихъ подѣйствовали, что они буквально остолбенѣли отъ изумленія. Ко мнѣ на встрѣчу вышелъ настоятель монастыря, главный Лама и, сложивъ крестъ на крестъ большіе пальцы рукъ, началъ низко кланяться и высовывать языкъ, выражая этимъ свое удовольствіе, по поводу моего посѣщенія.

По стѣнамъ храма красовались изображенія различныхъ боговъ и святыхъ. Нѣкоторыя фигуры были вырѣзаны изъ дерева, и различныя украшенія были исполнены довольно художественно. Тутъ были и сидячія, и стоячія изображенія святыхъ; всѣ они помѣщались или на разукрашенныхъ вызолоченныхъ пьедесталахъ, или же на обыкновенныхъ бѣлыхъ, красныхъ и голубыхъ цоколяхъ. У подножія этихъ идоловъ находился широкій бортъ, на которомъ уставлены были въ блестящихъ мѣдныхъ сосудахъ различной величины всевозможныя приношенія вѣрующихъ. Тутъ были: сухіе фрукты, сыръ, пшеница, рисъ и ячменные колосья.

Потолокъ храма былъ драпированъ красной шерстяной матеріею, и оттуда ниспадали цѣлыя сотни разноцвѣтныхъ узкихъ длинныхъ полосокъ изъ шелковой, бумажной и шерстяной матеріи. Крыша поддерживалась четыремя деревянными столбами, которые образовали посрединѣ четыреугольникъ и соединялись балюстрадою, вдоль которой должны проходить всѣ вѣрующіе, обходя кругомъ слѣва на право, чтобы поклониться всѣмъ изображеніямъ святыхъ. Въ углубленіи стѣны, какъ разъ противъ входа, стояла главная святыня храма — изображеніе Будды, передъ которымъ помѣщалось нѣчто вродѣ алтаря, покрытаго ковромъ. Я замѣтилъ, что передъ этимъ изображеніемъ лежало гораздо больше даровъ, нежели передъ другими изображеніями. Лама сказалъ мнѣ, что это добрый богъ; я счелъ поэтому долгомъ поклониться ему, и вложилъ свой даръ въ ручную бархатную сумочку, которую онъ держалъ въ рукѣ. Это повидимому очень понравилось ламѣ, онъ тотчасъ же принесъ сосудъ со священнной водой и полилъ мнѣ немного пахучей жидкости на руки. Сосудъ былъ увѣшанъ длинными лентами — символомъ дружбы и любви; лама, взявъ одну изъ этихъ лентъ, помочилъ ее въ душистой жидкости и передалъ мнѣ. Большинство паломниковъ обыкновенно обходятъ на колѣняхъ храмъ внутри. Главный лама, настоятель монастыря, называлъ мнѣ по имени всѣхъ боговъ, изображенія которыхъ находились въ храмѣ, причемъ, каждый разъ при произнесеніи имени бога, бросалъ въ его изображеніе три горсти риса. Я старался запомнить названія этихъ боговъ, но, къ сожалѣнію, мнѣ это не удалось.

На полу, въ среднемъ четырехугольникѣ стояли въ мѣдныхъ сосудахъ горящія свѣчи, а возлѣ нихъ лежали длинные тибетскіе молитвенники, отпечатанные на гладкой желтой тибетской бумагѣ, приготовленной изъ волокнистой коры, Тутъ же лежали и маленькіе барабаны, цимбалы и двойной барабанъ, сдѣланный изъ человѣческаго черепа. Пѣніе гимновъ и чтеніе молитвъ при богослуженіи ламы сопровождаютъ не только барабаннымъ боемъ и звономъ колокольчиковъ, но также звуками свирѣли и ударами въ большой гонгъ. Иной разъ шумъ производимый этими инструментами, достигаетъ такой силы, что заглушаетъ молитвы.

— Богъ видитъ и знаетъ все, онъ вездѣсущъ, сказалъ мнѣ лама, — но мы его не можемъ видѣть. Только «Чантшубы» (родъ святыхъ) могутъ его видѣть и говорить съ нимъ.

— Какихъ недостатковъ надо избѣгать по преимуществу? — спросилъ я ламу, который говорилъ со мною по индостански.

— Гордости и зависти, — отвѣчалъ онъ.

— Надѣешься ли ты стать святымъ? — задалъ я ему новый вопросъ.

— Да, — сказалъ онъ, — но прежде чѣмъ стать святымъ, надо чтобы безгрѣшная душа совершила 500 переселеній.

Затѣмъ вдругъ, осѣненный какою то мыслью, лама схватилъ мою руку и разжалъ мои пальцы, причемъ лицо его выразило величайшее изумленіе, и онъ произнесъ нѣсколько непонятныхъ для меня словъ. Я замѣтилъ, что его обращеніе со мною сдѣлалось вдругъ необыкновенно почтительнымъ, и видъ у него сталъ очень серьезный и даже торжественный. Онъ бросился вонъ изъ храма къ другимъ ламамъ, что то сообщилъ имъ, и вслѣдъ затѣмъ всѣ ламы столпились около меня. Я видѣлъ изъ ихъ словъ и поведенія, что они были чѣмъ то очень поражены. Каждый изъ нихъ непремѣнно хотѣлъ посмотрѣть мою руку и прикоснуться къ ней; эта внезапная перемѣна въ ихъ обращеніи также не мало удивила меня, но разгадку ихъ поведенія я узналъ позднѣе.

ГЛАВА XX.
Ламы.

Прежде чѣмъ я оставилъ монастырь, мнѣ пришлось отвѣчать ламамъ на множество вопросовъ, касающихся Индіи и медицины, такъ какъ они принимали меня за индусскаго доктора. Повидимому, и то и другое ихъ чрезвычайно интересовало. Они спросили меня также, слышалъ ли я о томъ, что одинъ молодой сагибъ перешелъ границу во главѣ большого войска и что Іонгъ Пенъ изъ Таклакота разбилъ его на голову и взявъ, въ плѣнъ сагиба и прочихъ знатныхъ членовъ экспедиціи, всѣхъ ихъ казнилъ. Я отвѣчалъ, что ничего подобнаго не слышалъ. Ламы подробно разспрашивали меня о способахъ лѣченія болѣзней въ Индіи, но такъ какъ мнѣ самому хотѣлось повывѣдать отъ нихъ что нибудь, то я и постарался перемѣнить разговоръ.

Я зналъ уже раньше, что ламы раздѣляются на желтыхъ и красныхъ по своей одеждѣ и что красные ламы существовали раньше желтыхъ, но теперь число ихъ уменьшилось, такъ что желтые ламы представляютъ господствующую религіозную секту и пользуются большимъ вліяніемъ и властью во всей странѣ. Ламайскіе монастыри обыкновенно очень богаты, благодаря щедрымъ пожертвованіямъ благочестивыхъ тибетцевъ. Къ тому же ламы обладаютъ особеннымъ искусствомъ выманивать деньги у невѣжественныхъ людей и пользуются для этого всякими предлогами. Поэтому то они такъ и стараются о томъ, чтобъ народъ оставался въ полномъ невѣжествѣ. Стоитъ посмотрѣть на упитанныя лица тибетскихъ монаховъ, чтобы убѣдиться, что имъ хорошо живется, между тѣмъ какъ весь остальной народъ бѣдствуетъ, за исключеніемъ, конечно, разбойниковъ, которые, также какъ. и ламы, живутъ поборами съ народа.

Ламайскіе монастыри и ламы не платятъ никакихъ налоговъ и кромѣ того получаютъ еще пособія отъ казны.

Каждый можетъ стать ламой, если только захочетъ, — въ монастырь одинаково принимаются какъ честные люди, такъ и мошенники и воры. Вообще, ламъ такъ много въ Тибетѣ, что можно смѣло сказать, что половина мужского населенія Тибета состоитъ изъ ламъ.

Въ каждомъ ламайскомъ монастырѣ, кромѣ настоящихъ ламъ, есть еще послушники. Изъ нихъ младшіе ученики поступаютъ въ монастырь семи — девяти лѣтъ отъ роду. Во время ученія, которое продолжается нѣсколько лѣтъ, юные послушники должны исполнять всю тяжелую работу въ монастырѣ. По достиженіи 15-ти лѣтняго возраста послушникъ переходитъ во вторую степень или классъ и становится уже ламой второго разряда, вродѣ нашихъ дьяконовъ. Они не имѣютъ еще всѣхъ правъ, какія имѣютъ настоящіе ламы, и только черезъ пять лѣтъ производятся въ высшую степень. Во главѣ каждаго ламайскаго монастыря находится настоятель — верховный лама, который имѣетъ отдѣльную комнату; всѣ же остальные ламы живутъ въ общемъ помѣщеніи. Два дня въ теченіи каждаго мѣсяца они проводятъ въ уединеніи, постѣ и молитвѣ, и въ это время ни съ кѣмъ не должны разговаривать.

Ламы выдаютъ себя за безупречныхъ людей во всѣхъ отношеніяхъ и требуютъ, чтобы весь остальной народъ относился къ нимъ съ величайшимъ уваженіемъ и кормилъ и одѣвалъ ихъ. Мнѣ они показались довольно умными и хитрыми, но жестокими и безчестными. Я говорю это не только на основаніи собственнаго опыта, но и на основаніи разсказовъ порабощенныхъ ламами туземцевъ, изъ которыхъ многіе ничего такъ не желаютъ, какъ свергнуть съ себя ихъ иго.

Пользуясь невѣжествомъ народа; ламы занимаются колдовствомъ въ обширныхъ размѣрахъ и выдаютъ себя за людей, обладающихъ сверхъестественнымъ могуществомъ, умѣющихъ излѣчивать болѣзни посредствомъ заклинаній, открывать преступленія, навлекать бурю и останавливать теченія рѣкъ и источниковъ. Нѣкоторые изъ ламъ запнются тѣмъ, что объѣзжаютъ разныя мѣстности и вездѣ, даже въ самыхъ недоступныхъ мѣстахъ, на камняхъ и утесахъ, вырѣзываютъ нѣкоторыя священныя слова, такъ что повсюду въ высочайшихъ горныхъ проходахъ, въ самой дикой мѣстности, на неприступныхъ скалахъ можно увидѣть эти изреченія, вырѣзанныя въ скалѣ рукою ламъ и подивиться ихъ искусству. Точно также на каждомъ шагу въ Тибетѣ встрѣчаются молитвенныя мельницы, которыя приводятся въ движеніе вѣтромъ, водою и руками. Самыя большія изъ нихъ строятся обыкновенно у какого нибудь потока, вода котораго приводитъ ихъ въ движеніе. Тибетцы необыкновенно усердно и аккуратно исполняютъ обряды своей религіи, постоянно бормочатъ молитвы, смысла которыхъ не понимаютъ и вертятъ свою молитвенную машинку, держа ее въ лѣвой рукѣ. Ламы кромѣ того употребляютъ четки, которыми они пользуются совершенно также, какъ и католическіе священники.

Въ Тибетѣ кромѣ мужскихъ монастырей есть и женскіе, ничѣмъ почти отъ нихъ не отличающіеся.

Ламы занимаются искусствомъ выдѣлыванія изъ человѣческихъ костей различныхъ музыкальныхъ инструментовъ и посуды. Черепа идутъ на приготовленіе чашекъ и кубковъ или двойныхъ барабановъ, а изъ другихъ костей изготовляются трубы и свирѣли.

ГЛАВА XXI.
Тибетская медицина.

Ламы сдѣлались со мною очень разговорчивыми, и я воспользовался этимъ, чтобы получить отъ нихъ какъ можно больше свѣдѣній насчетъ ихъ искусства лѣчить болѣзни. Дѣйствительно, они сообщили мнѣ много интереснаго. Я узналъ, что всѣ болѣзни происходятъ отъ лихорадки, которая есть не что иное какъ духъ, вселяющійся въ человѣка и причиняющій ему разныя страданія.

Тибетцы вообще далеко не отличаются здоровьемъ, и я рѣдко встрѣчалъ между ними вполнѣ здоровыхъ людей. Точно также я могъ бы перечислить по пальцамъ тибетцевъ, обладающихъ крѣпкими зубами. У большинства зубы были совершенно искрошены. Тибетскіе зубные врачи, чтобы сохранить зубы своихъ паціентовъ отъ окончательнаго разрушенія, заключаютъ ихъ въ серебряные колпачки. Такое украшеніе на переднихъ зубахъ страшно безобразитъ тибетцевъ.

Я видѣлъ одного такого тибетца, у котораго всѣ передніе зубы были задѣланы въ серебро; это придавало ему ужасный видъ. Тибетцы вообще мало чувствительны къ боли и никогда не кричатъ, когда имъ дергаютъ зубы, хотя эта операція производится самымъ первобытнымъ способомъ.

Ламы лечатъ всѣ болѣзни заклинаніями, которыя должны заставить злого духа, вселившагося въ тѣло человѣка, покинуть его. Съ этой цѣлью къ постели больного приводятъ какое-нибудь животное и заклинаютъ злого духа переселиться въ него. Животное это послѣ заклинаній быстро отводятъ на перекрестокъ и зарываютъ живымъ въ землю. Если нѣтъ по близости никакого перекрестка, то просто въ какомъ-нибудь мѣстѣ на землѣ чертятъ крестъ и затѣмъ копаютъ яму. Иногда маленькихъ животныхъ прямо разрываютъ на четыре части и бросаютъ эти куски по четыремъ направленіямъ, для того чтобъ злые духи, жаждущіе крови, получили то, чего желаютъ и оставили бы больного въ покоѣ. Разумѣется, въ случаѣ выздоровленія больного ламы получаютъ хорошее вознагражденіе отъ родственниковъ, увѣренныхъ, что больной выздоровѣлъ только благодаря заклинаніямъ.

Мнѣ пришлось однажды быть свидѣтелемъ лѣченія одного больного въ тибетскомъ лагерѣ, и я не могу вспомнить объ этомъ безъ содроганія. Проходя мимо, я увидалъ возбужденную толпу людей, окружавшую связаннаго старика, съ котораго было снято платье. Это былъ больной, страдавшій болью въ поясницѣ. На лицѣ у него выражался смертельный ужасъ, въ то время какъ рядомъ съ нимъ на колѣняхъ стоялъ какой то человѣкъ въ красномъ одѣяніи и усердно молился, вертя свою мельницу. Это былъ тибетскій докторъ, пользовавшійся большимъ уваженіемъ въ этой мѣстности, Очевидно онъ, готовился сдѣлать больному какую то операцію. Я подошелъ ближе, чтобы посмотрѣть. Докторъ приготовилъ нѣсколько конусовъ изъ шелковой бумаги, въ которую завернулъ фитиль и затѣмъ, посадивъ больного передъ собою, онъ надѣлъ огромные очки на носъ и принялся изслѣдовать его. Отмѣривъ большими пальцами на животѣ больного два мѣста, онъ взялъ горящій кусокъ дерева, поданный ему какой то женщиной и прижегъ кожу на этихъ мѣстахъ, сдѣлавъ такимъ образомъ отмѣтку. Затѣмъ онъ потребовалъ масла, натеръ эти мѣста и приставилъ къ нимъ, сдѣланные имъ конусы. Совершивъ это, онъ началъ перебирать четки, бормотать молитвы, и лицо его приняло безумное выраженіе. Онъ устремилъ свой взглядъ на солнце; постепенно голосъ его становился все громче и громче и скоро изъ едва слышнаго шопота перешелъ въ оглушительный басъ. Окружающіе его люди пришли въ сильнѣйшее волненіе, начали дрожать, плакать и молиться. Докторъ схватилъ наконецъ горящую палку и помотавъ ею въ воздухѣ нѣсколько разъ, поджегъ фитили на животѣ больного.

Возбужденіе толпы дошло до крайнихъ предѣловъ. Несчастный больной, которому огонь жегъ голое тѣло, кричалъ и стоналъ, стараясь порвать веревки, связывавшія ему руки, но къ нему бросились двое мужчинъ и стали держать его, а женщины вмѣстѣ съ докторомъ, старались раздуть пламя догоравшихъ на его тѣлѣ конусовъ.

Но этимъ дѣло не кончилось: больному сдѣлали такое же прижиганіе спины и боковъ, и когда наконецъ лѣченіе кончилось, то у несчастнаго больного все тѣло кругомъ было сожжено и онъ имѣлъ видъ умирающаго.

— Я боюсь, что больной твой умретъ, — сказалъ я доктору.

— Это возможно, — отвѣчалъ онъ невозмутимо — но тутъ будетъ виноватъ самъ больной, а никакъ не лѣченіе. Да наконецъ, не все-ли равно, когда умереть, сегодня или завтра!

Съ этими словами почтенный докторъ разстался со мной.

ГЛАВА XXII.
Разбойники.

Простившись съ моими новыми друзьями, ламами, которые кланялись до земли, провожая меня, я отправился пройтись по деревнѣ, чтобы осмотрѣть ее хорошенько. Вдоль берега возвышались нѣсколько полуразрушенныхъ памятниковъ, сдѣланныхъ изъ глины и камней. Внутри этихъ памятниковъ положенъ какой нибудь предметъ, принадлежавшій нѣкогда какому нибудь великому человѣку или святому, кусокъ матеріи, металла или даже страницы изъ книги, бывшей его собственностью, а въ нѣкоторыхъ чокденахъ хранится въ маленькой урнѣ пепелъ, полученный отъ сожженія тѣла какого нибудь знаменитаго умершаго. Иногда пепелъ смѣшивается вмѣстѣ съ глиною и образуетъ родъ тѣста, изъ котораго приготовляется медальонъ и на немъ выдавливается или вырѣзывается изображеніе Будды.

Внутренность домовъ въ тибетской деревнѣ еще менѣе привлекательна, чѣмъ ихъ наружность. При каждомъ домѣ находится дворъ, окруженный стѣною, наверху которой складываются запасы тамариска, служащаго для топлива. Въ этомъ дворѣ на ночь запирается домашній скотъ. Обитатели домовъ всѣ безъ исключенія отличаются нечистоплотностью и невыразимо грязны. Каждый изъ домовъ, также какъ и монастырь, изъ котораго я только что вышелъ, былъ увѣшанъ сотнями разныхъ кусковъ матеріи, такъ называемыми «летучими молитвами», которыя развѣвались по вѣтру. На крышахъ стояли люди и смотрѣли на насъ, улыбаясь и весело болтая, что придавало всему мѣстечку довольно оживленный видъ.

Пока я прогуливался по деревнѣ, вдали показались человѣкъ пятьдесятъ или шестьдесятъ солдатъ, вооруженныхъ ружьями и мечами. Я посмотрѣлъ на нихъ съ опасеніемъ, но Качи успокоилъ меня, сказавъ, что это вовсе не солдаты, а разбойники, которые стоятъ тутъ недалеко лагеремъ, и находятся въ очень дружескихъ отношеніяхъ съ ламами. Я впрочемъ изъ предосторожности зарядилъ ружье, когда мы приблизились къ шайкѣ, и этого было достаточно, чтобы заставить разбѣжаться всѣхъ этихъ вооруженныхъ воиновъ, а вслѣдъ за ними разбѣжались и остальные обитатели деревни, собравшіеся около насъ.

Рано утромъ я пошелъ освѣдомиться насчетъ провіанта и завелъ переговоры о покупкѣ двухъ жирныхъ овецъ и другихъ припасовъ: муки, рису, сахара, соли и масла. Тибетцы взялись доставить мнѣ любое количество припасовъ черезъ часъ. Но когда они ушли, то я увидалъ, что за ними послѣдовали два шокаса и вступили съ ними въ очень оживленную бесѣду. О чемъ они говорили — не знаю, но только спустя нѣкоторое время тибетцы вернулись и объявили мнѣ, что они не нашли никакихъ припасовъ. Они клялись и божились, и я просто былъ пораженъ, какъ они лгутъ безъ всякаго зазрѣнія совѣсти. Во всякомъ случаѣ, у меня явилось подозрѣніе, что тутъ дѣло нечисто и что шокасы отговорили тибетцовъ отъ продажи мнѣ съѣстныхъ припасовъ. Вообще, они, вѣроятно, изъ страха передъ тибетцами, совершенно перестали мнѣ повиноваться, и я замѣтилъ, что ихъ не стоитъ больше удерживать силою. Съ того момента, какъ я вступилъ въ запретную страну, мнѣ пришлось слѣдить за ними и остерегаться ихъ ничуть не меньше, чѣмъ тибетцевъ; поэтому совершенно безполезно было тащить ихъ съ собою дальше. Отпуская ихъ и щедро вознаграждая за всѣ тѣ лишенія, которыя имъ пришлось вынести изъ за меня, я все таки поставилъ условіемъ, чтобы они доставили въ цѣлости часть моего багажа, фотографіи и коллекціи черезъ границу въ Индію. Они поклялись мнѣ исполнить это и также не выдать меня тибетцамъ, которые, повидимому, не подозрѣвали до сихъ поръ, кто я такой.

Теперь насъ осталось только пять человѣкъ. Съ большимъ трудомъ мнѣ удалось достать провіанта для насъ и мы двинулись въ путь. На ночь мы остановились подъ защитою небольшой стѣны, сложенной изъ камня среди равнины. Съ восходомъ солнца мы опять были на ногахъ. Пройдя нѣкоторое разстояніе, мы увидѣли передъ собою высокій холмъ, на верхушкѣ котораго какъ будто возвышалась крѣпость. Однако, въ подзорную трубу я убѣдился, что это была вовсе не крѣпость, а простой утесъ, который, по странной игрѣ природы, издали напоминалъ крѣпостную стѣну или замокъ. Повидимому, тамъ никто не скрывался, но тѣмъ не менѣе я, замѣтивъ вдали лошадей, пасущихся въ равнинѣ, рѣшилъ соблюдать осторожность. Дѣйствительно, взобравшись на ближайшій холмъ, я увидѣлъ внизу, въ долинѣ, нѣсколько черныхъ палатокъ, и стадо яковъ и овецъ. Изъ предосторожности мы сдѣлали большой обходъ, скрываясь за холмами и спустились въ долину, покрытую травою. Тамъ намъ попались на встрѣчу двѣ тибетскія женщины, гнавшія овецъ. Послѣ долгихъ переговоровъ мнѣ удалось наконецъ купить у нихъ жирную овцу. Я попробовалъ былъ разспросить этихъ женщинъ насчетъ мѣстности, по которой мы проходили, но онѣ отговорились незнаніемъ.

— Мы служанки, — сказали онѣ, — и ничего не знаемъ, но нашъ господинъ все знаетъ. Онъ знаетъ, откуда текутъ рѣки и знаетъ всѣ дороги. Онъ — великій король.

— Гдѣ же онъ живетъ? — спросилъ я.

— Тамъ, за двѣ мили отсюда, гдѣ дымъ подымается къ небесамъ.

Меня очень соблазняла мысль сдѣлать визитъ этому «великому королю», который такъ много знаетъ. Притомъ же, можетъ быть, мнѣ удалось бы достать у него сколько нибудь съѣстныхъ припасовъ, въ которыхъ мы такъ нуждались. Безъ сомнѣнія, такое посѣщеніе было сопряжено съ довольно большимъ рискомъ, но тѣмъ не менѣе оно было интересно, и мнѣ хотѣлось попытать счастья.

Мы пошли прямо по направленію къ столбамъ дыма, которые виднѣлись вдали, и дѣйствительно, вскорѣ увидали передъ собой большой лагерь черныхъ палатокъ. Наше появленіе вызвало тревогу среди обитателей этого лагеря: мужчины и женщины въ явномъ волненіи забѣгали взадъ и впередъ.

— Разбойники! Разбойники! — послышались возгласы, и мужчины повытаскивали свои ружья, чтобы быть на готовѣ встрѣтить незваныхъ гостей. Мы были не мало озадачены тѣмъ, что въ тибетскомъ лагерѣ насъ приняли за разбойниковъ; это насъ очень забавляло, тѣмъ болѣе, что воинственныя приготовленія тибетцевъ составляли разительный контрастъ съ ихъ испуганнымъ видомъ. Приблизившись къ нимъ, мы сдѣлали знакъ, чтобы они вложили свои мечи въ ножны и убрали ружья. Они немедленно исполнили наше требованіе и тотчасъ же вынесли ковры, на которыхъ мы и усѣлись для переговоровъ. Вообще, тибетцы, оправившись отъ страха, который мы имъ причинили своимъ появленіемъ, постарались быть съ нами какъ можно любезнѣе.

— Какое у тебя красивое платье! — сказалъ я начальнику тибетскаго лагеря.

— Да, господинъ, — отвѣчалъ тибетецъ, съ гордостью поглядывая на свой костюмъ.

— Сколько у тебя дѣтей? — задалъ я второй вопросъ.

— Двое.

— Не хочешь ли продать мнѣ что нибудь, муки или рису?

— У насъ нѣтъ ничего, торопливо отвѣтилъ онъ, сопровождая свой отвѣтъ быстрыми движеніями руки, повернутой ладонью кверху. Этими движеніями тибетцы сопровождаютъ отрицательный отвѣтъ.

— Куда ты отправляешься? спросилъ меня тибетецъ въ свою очередь.

— Я паломникъ и иду къ святымъ мѣстамъ, отвѣчалъ я.

— Я очень бѣденъ, — снова заговорилъ тибетецъ, — у меня ровно ничего нѣтъ, ни муки, ни меда, ни рису, ни сушеныхъ плодовъ.

Я прекрасно зналъ, что онъ лжетъ и спокойно заявилъ ему въ отвѣтъ, что буду сидѣть здѣсь до тѣхъ поръ, пока мнѣ продадутъ съѣстные припасы. При этомъ я показалъ тибетцу серебряныя монеты, которыя тотчасъ же возбудили его жадность и поколебали его. Мое терпѣніе, однако, подверглось большому испытанію, — мнѣ пришлось покупать рисъ и муку по горстямъ. Каждый тибетецъ, предлагая мнѣ горсть рису или муки, клялся при этомъ, что у него больше ничего не осталось. Такимъ образомъ мнѣ удалось все таки набрать около двадцати фунтовъ разныхъ припасовъ. При этомъ мнѣ пришлось еще разъ убѣдиться, до какой степени всѣ тибетцы жадны и скупы; они готовы на всякія униженія, только бы получить деньги, и ни одинъ тибетецъ, какое бы высокое положеніе онъ ни занималъ среди своего племени, не постѣснится выпрашивать милостыню.

Тибетцы, окружавшіе меня, представляли очень живописную группу. Длинные волосы падали у нихъ на плечи, и сзади болтались длинныя косы, разукрашенныя кусочками краснаго сукна, кольцами изъ слоновой кости и серебряными монетами. Всѣ они носили свободные кафтаны, съ длинными рукавами, перепоясанные въ таліи, такъ что образовался мѣшокъ, куда они прятали разные вещи, чашки, табакерки и т. п. У большинства тибетцевъ были мечи, украшенные драгоцѣнными камнями.

Они толпились кругомъ насъ, тревожно слѣдя за мною взорами. Я былъ просто пораженъ, до какой степени эти сильные, здоровые парни трусятъ при видѣ каждаго европейца. Мнѣ довольно было только строго посмотрѣть на тибетца, чтобы онъ тотчасъ же обнаружилъ намѣреніе бѣжать. Только начальникъ племени старался выказать мужество, хотя и онъ видимо дрожалъ отъ страха. Просто уморительно было наблюдать, какой ужасъ немедленно выражался въ чертахъ лица каждаго тибетца, какъ только я приближался къ нему.

Разсматривая ихъ одѣяніе и разные предметы для ежедневнаго употребленія, я еще разъ убѣдился, до какой степени тибетцы искусны въ выдѣлкѣ кожъ. Кожаныя издѣлія ихъ дѣйствительно очень хороши, и они умѣютъ придать кожѣ не только мягкость, но и красивую окраску, красную или зеленую. Я восхищался тибетскими сѣдлами, которыя хотя и не особенно удобны, тѣмъ не менѣе по своей отдѣлкѣ заслуживаютъ вполнѣ названіе произведеній искусства. Позади сѣдла прикрѣпляются двойные мѣшки для провизіи и неизбѣжный колъ съ длинной веревкой на концѣ; безъ него не обходится ни одинъ тибетскій всадникъ, такъ какъ, останавливаясь гдѣ-нибудь на ночлегъ, онъ вбиваетъ этотъ колъ въ землю и къ нему привязываетъ свою лошадь.

Серебро и желѣзо встрѣчаются въ Тибетѣ въ достаточномъ количествѣ, и тибетцы умѣютъ извлекать изъ руды оба эти металла. Но они не умѣютъ закаливать металлы; клинки ихъ мечей сдѣланы всегда изъ желѣза, а не изъ стали, и разукрашены разными рисунками, искусно сдѣланными рѣзцомъ. Только у богатыхъ тибетцевъ попадаются мечи, сдѣланные изъ превосходной китайской стали, очень тонкой работы. Но эти мечи привозятся изъ Китая, также какъ и тѣ обоюдоострые громадные мечи, которые употребляются тибетскими палачами.

ГЛАВА XXIII.
Вѣрные спутники.

Наступила ночь, но я не рѣшался останавливаться на ночлегъ вблизи тибетцевъ; мы отправились дальше и остановились на берегу быстраго горнаго потока. Мы не рѣшались перейти его ночью въ бродъ и поэтому подождали до утра. Въ теченіе дня нѣсколько разъ начинался дождь, а когда солнце зашло, онъ превратился въ настоящій ливень. Разбивши нашу палатку, мы вскорѣ должны были убрать ее, такъ какъ подъ нею образовалось цѣлое озеро, и вода въ немъ ежеминутно прибывала. Но и въ другомъ мѣстѣ оказалось не лучше: почва была до такой степени сыра, и вѣтеръ такъ силенъ, что не было никакой возможности укрѣпить колья, удерживавшіе палатку. Ночь показалась намъ безконечно длинной; мы провели ее подъ проливнымъ дождемъ, не имѣя никакой возможности согрѣться. Руки и ноги у насъ совершенно окоченѣли, но и утромъ нечего было думать о томъ, чтобы развести огонь: вѣтеръ не стихалъ и дождь продолжалъ лить потоками. Тѣмъ не менѣе мы опять нагрузили своихъ яковъ и тронулись въ путь черезъ ущелье, пролегавшее между снѣжными горами.

Мы такъ были измучены, что не могли идти далеко и остановились у гигантской скалы, на одной сторонѣ которой какой-то терпѣливый ламаскульпторъ выгравировалъ громадными буквами священную надпись. Такъ какъ для всѣхъ насъ мѣста было мало, то оба шокаса отправились подъ защиту другой скалы. Они взяли съ собой всѣ наши мѣшки съ провизіей, за исключеніемъ мясныхъ консервовъ; но инструменты и оружіе я оставилъ при себѣ, не совсѣмъ довѣряя имъ. У меня, все-таки, не было никакихъ подозрѣній въ эту минуту, и мнѣ казалось, вполнѣ естественнымъ, что они отправились искать другого убѣжища. Дождь не переставая лилъ все время! Однако, это не помѣшало мнѣ крѣпко заснуть, и въ первый разъ, съ тѣхъ поръ, какъ я вступилъ въ Тибетъ, я проспалъ на пролетъ всю ночь. Я проснулся, когда уже совершенно разсвѣло. Но увы! меня ждало новое разочарованіе: оба шокаса исчезли вмѣстѣ съ провизіей, которая была отдана имъ на храненіе. Я нашелъ ихъ слѣды, полусмытые дождемъ и указывавшіе, что они ушли но направленію къ тому мѣсту, гдѣ мы провели прошлую ночь. Они унесли всѣ наши съѣстные припасы и много другихъ вещей, веревки, ремни и т. п., которыя намъ могли бы быть очень полезны во время путешествія.

Изъ двадцати восьми избранныхъ слугъ, которые отправились со мною изъ Индіи, оставались только двое: вѣрный Чанденъ Сатъ и несчастный прокаженный, Манъ-Сингъ!

Погода была ужасная; у насъ не оставалось никакой пищи, и мы не могли развести огонь! Положеніе наше было отчаянное. Я сказалъ тогда своимъ оставшимся спутникамъ, что они могутъ вернуться, если хотятъ; я пойду дальше одинъ. Но они ни за что не хотѣли оставить меня, хотя-я еще разъ напомнилъ имъ, какія насъ ожидаютъ опасности.

— Сагибъ, мы не шокасы, — отвѣтилъ мнѣ на это Чанденъ Сингъ. Если ты умрешь, то и мы умремъ съ тобою. Мы не боимся смерти. Насъ огорчаютъ твои страданія, сагибъ, но ты объ насъ не заботься. Мы бѣдные люди, и чтобы съ нами ни случилось, это все равно.

Конечно, было бы благоразумнѣе вернуться назадъ и не идти наперекоръ судьбѣ, но мнѣ это и въ голову не приходило. Мы рѣшили отправиться далише, что было вовсе не легко при теперешнихъ обстоятельствахъ. Надо было словить нашихъ упрямыхъ яковъ, отправившихся искать траву, и затѣмъ привязать къ нимъ тяжелые цинковые ящики, въ которыхъ хранились мои инструменты и фотографическія принадлежности, а это была также не легкая работа. Одинъ изъ яковъ такъ ударилъ меня рогами въ затылокъ, что я полетѣлъ черезъ голову и нѣсколько минутъ пролежалъ совершенно оглушенный.

Подъ вечеръ мы вдругъ замѣтили въ долинѣ около 150 тибетскихъ солдатъ, которые ѣхали галопомъ вдоль рѣки. Мы поспѣшили укрыться, и покинувъ тропинку на берегу рѣки, по которой шли раньше, взобрались на вершину холма, Тамъ, спрятавшись за камнями, я вынулъ подзорную трубу и сталъ наблюдать за движеніями нашихъ преслѣдователей. Они ѣхали по нашимъ слѣдамъ вдоль рѣки, и, очевидно, не замѣтивъ въ сумеркахъ того мѣста, гдѣ мы свернули съ дороги, чтобы взобраться на холмъ, проѣхали дальше.

Снова пошелъ дождь. Мы провели ночь на высотѣ 5200 метровъ, но каждую минуту готовы-были бѣжать и не выпускали ружья изъ рукъ, опасаясь неожиданнаго нападенія. Къ утру дождь прошелъ, но за то начался туманъ, который окутывалъ все крутомъ. Я попросилъ Чанденъ Синга покараулить вмѣсто меня, а самъ прилегъ, чтобы немного уснуть: всю ночь я не сомкнулъ глазъ.

— Господинъ! Господинъ! Скорѣе бери ружье! — услышалъ я тревожный шопотъ Чандекъ Синга, который трясъ меня за плечо. — Ты слышишь, колокольчики?

Дѣйствительно: звонъ приближался; очевидно, погоня была близка. Времени терять было нельзя, мы схватили свои ружья, а Манъ Сингъ свой мечъ, и взобрались на вершину холма, готовясь встрѣтить непрошенныхъ гостей. Скоро въ туманѣ показался рядъ фигуръ, которыя вели лошадей подъ уздцы. Предводитель отряда по временамъ останавливался и внимательно осматривалъ почву; очевидно, они таки отыскали наши слѣды, частью смытые дождемъ и отправились по нимъ. Наконецъ, они замѣтили насъ на верхушкѣ холма и остановились. Мы разсматривали ихъ съ большимъ интересомъ. Они видимо были очень взволнованы и о чемъ то горячо совѣщались, то поднимая свои ружья, то вытаскивая мечи изъ ноженъ. Наконецъ, послѣ нѣкотораго колебанія, четыре тибетскихъ офицера выступили впередъ и сдѣлали намъ знакъ, что они желаютъ говорить съ нами.

— Ты великій король! — закричалъ одинъ изъ офицеровъ такъ громко, какъ только могъ. — Мы хотимъ положить къ твоимъ ногамъ эти дары, — онъ указалъ при этомъ на маленькіе мѣшечки, которые держали солдаты. — Мы кланяемся тебѣ!

Правду сказать, послѣ тяжелой безсонной ночи, которую я провелъ, трудно было сохранить величественную осанку, но тѣмъ не менѣе нужно было внушить туземцамъ должное къ себѣ уваженіе, и поэтому я съ достоинствомъ заявилъ, что разрѣшаю приблизиться четыремъ офицерамъ, но съ тѣмъ условіемъ, чтобы остальные отошли подальше. Aloe требованіе было исполнено тотчасъ же, что меня порядочно таки поразило, такъ какъ почтительное поведеніе противорѣчило воинственному виду, съ которымъ тибетцы шли по нашимъ слѣдамъ. Они положили ружья на землю, спрятали мечи въ ножны и съ самымъ покорнымъ видомъ приблизились къ намъ. Подойдя совсѣмъ близко, они бросили свои мѣшки на землю такимъ образомъ, чтобы мы могли видѣть ихъ содержимое; дѣйствительно, они были наполнены разными съѣстными припасами: мукою, масломъ, сухими плодами и т. п. Затѣмъ начались поклоны: офицеры униженно кланялись и высовывали языки до тѣхъ поръ, пока я не сдѣлалъ имъ знакъ, чтобы они ихъ спрятали. Они назвали себя подданными Тарыома, изъ Токчина и сказали, что онъ послалъ ихъ узнать о моемъ здоровья и проситъ считать его своимъ лучшимъ другомъ. Зная, какія намъ предстоятъ трудности въ пути, онъ присылаетъ намъ дары и проситъ принять ихъ. При этомъ офицеры вручили мнѣ «Ката» или «шарфъ дружбы и лести» — длинный кусокъ тонкаго шелковаго газа, концы котораго были разрѣзаны въ видѣ бахромы. Такіе шарфы непремѣнно прилагаются при каждомъ подаркѣ въ Тибетѣ, и каждый посѣтитель считаетъ своимъ долгомъ поднести такой шарфъ хозяину. Главные ламы въ монастыряхъ продаютъ такіе шарфы вѣрующимъ, и тѣ изъ нихъ, которые при посѣщеніи монастыря или храма принесли щедрые дары, получаютъ одинъ или нѣсколько такихъ «Ката» въ подарокъ. Кусочки такихъ шарфовъ посылаются друзьямъ, или вкладываются въ письма, и тотъ хозяинъ, который не подноситъ такого шарфа въ даръ своему гостю, нарушаетъ обычай.

Получивъ такой подарокъ отъ Тарьюма, я, въ свою очередь, постарался выразить ему благодарность за дружеское расположеніе и вручилъ его посланнымъ сумму, втрое превышающую стоимость шарфа. Тибетцы, повидимому, были довольны, и мы проболтали еще нѣкоторое время довольно дружественнымъ образомъ. Но къ моей великой досадѣ Макъ Сингъ, совсѣмъ потерявшій голову при видѣ столькихъ припасовъ и терзаемый муками голода, набросился на пищу, не думая о томъ, что нарушаетъ этимъ всѣ правила приличія. Это возбудило у тибетцевъ подозрѣніе, что мы терпимъ голодъ и, со свойственною имъ хитростью, они тотчасъ же рѣшились извлечь изъ этого свои собственныя выгоды.

— Тарьюмъ, желалъ бы, чтобъ ты вернулся къ нему и сдѣлался бы его гостемъ, — сказалъ мнѣ старшій изъ офицеровъ. — Онъ будетъ кормить тебя и твоихъ людей, а потомъ вы вернетесь въ свою страну.

— Благодарю, — отвѣтилъ я, — но мы не нуждаемся въ томъ, чтобы Тарьюмъ насъ кормилъ и вовсе не хотимъ возвращаться назадъ. Я очень благодаренъ ему за его доброту, но мы хотимъ продолжать свой путь дальше.

— Въ такомъ случаѣ — замѣтилъ мнѣ сердито молодой, крѣпко сложенный тибетецъ, — если ты все таки намѣренъ идти дальше, то мы возьмемъ свои подарки назадъ.

— Берите и свой шарфъ въ придачу, крикнулъ я ему и сталъ швырять въ тибетцевъ куски масла, мѣшечки съ мукою, сыромъ, чаемъ и прочими припасами.

Эта неожиданная бомбардировка привела ихъ въ сильнѣйшее замѣшательство. Съ засыпанными мукой лицами, одеждой и волосами они бросились бѣжать со всѣхъ ногъ, между тѣмъ какъ Чандеръ Сингъ, для котораго не было лучшаго удовольствія, какъ производить потасовку, старался ударить тибетца сзади ложемъ своего ружья, въ то время какъ онъ улепетывалъ со всѣхъ ногъ, совершенно растерявшись отъ неожиданнаго нападенія.

Манъ Снигъ, пиршество котораго было прервано, нисколько не потерялъ своего хладнокровія; онъ принялся подбирать разсыпанные сухіе плоды, куски масла, ворча себѣ подъ носъ, что нельзя такъ обращаться съ хорошими съѣстными принасами, которые могутъ пригодиться.

Большой отрядъ солдатъ, издали наблюдавшій за нашими «дружественными переговорами», и не подумалъ заступиться за своихъ офицеровъ, и какъ только тѣ пустились бѣжать, то и солдаты послѣдовали ихъ примѣру, подгоняя что есть мочи своихъ лошадей.

Разумѣется, этотъ случай не могъ не усилить моего всегдашняго презрѣнія къ тибетскому войску, какъ солдатамъ, такъ и офицерамъ.

Когда тибетцы совершенно скрылись изъ виду, мы съ Чанденъ Сингомъ моментально позабыли свою спѣсь и принялись втроемъ собирать остатки разбросанной по землѣ провизіи, сухихъ финиковъ, абрикосовъ, куски сыра, масла и сладкаго тѣста. Когда все было подобрано, мы снова взвалили ящики на своихъ яковъ и отправились дальше, какъ ни въ чемъ не бывало!

ГЛАВА XXIV.
Непрошеные гости.

Намъ положительно не везло. Погода цѣлый день была бурная, и послѣ обѣда опять дождь полилъ, какъ изъ ведра. Дорога была однообразная, неинтересная — унылая мѣстность, вдоль которой тянулась цѣпь снѣжныхъ горъ, пересѣкалась мѣстами быстрыми ледяными потоками, иногда довольно глубокими, черезъ которые намъ приходилось пробираться въ бродъ. Насквозь промокшіе подъ проливнымъ доящемъ, мы остановились вечеромъ на берегу рѣки. Почва была болотистая и сырая, но наша одежда и постельныя принадлежности до того намокли, что намъ было рѣшительно все равно, гдѣ остановиться на ночлегъ. Дождь лилъ потоками, и наша маленькая палатка не могла намъ служить защитой отъ него. Мы прямо лежали въ водѣ, и я могу сказать безъ преувеличенія, что вся долина, гдѣ мы находились, превратилась въ сплошное озеро. Мы сильно страдали отъ холода, въ особенности, когда вѣтеръ усилился, и къ дождю присоединился градъ и потомъ снѣгъ. Чтобы хоть нѣсколько защитить себя отъ ледяной воды, покрывавшей почву, мы влѣзли на наши ящики, и такъ провели ночь, скорчившись и стараясь сколько-нибудь согрѣться взаимною теплотой. Съ разсвѣтомъ мы опять начали свое странствованіе. Идти было трудно, мы вязли въ грязи, смѣшанной со снѣгомъ, и снова мокли подъ дождемъ. Слѣдующая ночь была такая же тяжелая, но, къ счастью, поутру вѣтеръ стихъ, дождь прекратился и выглянуло солнышко, такъ что мы могли высушить свои вещи. Но тутъ мы сдѣлали новое непріятное открытіе: наши оба яка исчезли. Я взобрался на верхушку холма и, разсмотрѣвъ хорошенько мѣстность въ подзорную трубу, увидѣлъ, что нашими яками завладѣли двѣнадцать всадниковъ, которые гнали передъ собой огромное стадо овецъ. По ихъ костюму я узналъ, что это были разбойники. Конечно, я тотчасъ же бросился за ними въ погоню, чтобы отнять отъ нихъ мою собственность, предоставивъ Чанденъ Сингу и Манъ Сингу стеречь нашъ лагерь.

Я настигъ разбойниковъ, которые ѣхали довольно медленно вначалѣ, но затѣмъ прибавили шагу, замѣтивъ меня. Я три раза кричалъ имъ, чтобы они остановились, но они не обращали никакого вниманія на мое приказаніе, пока я не прицѣлилсй въ нихъ изъ ружья. Это подѣйствовало моментально: они остановились, и я потребовалъ, чтобы они отдали мнѣ моихъ яковъ. Но разбойники храбро заявили, что ихъ — двѣнадцать, а я одинъ, что они нисколько не боятся меня и отказываются вернуть моихъ яковъ. Они сошли съ лошадей и достали кремень и огниво, чтобы зарядить свои ружья, но я не далъ имъ опомниться и, размахнувшись ружьемъ, ударилъ въ животъ одного изъ разбойниковъ, который находился ближе другихъ и уже приготовился высѣчь огонь, чтобъ зажечь фитиль своего ружья. Разбойникъ зашатался и тяжело повалился на землю.

— Слушай! Слушай! Мы кланяемся тебѣ! Просимъ тебя! — закричали перепуганные разбойники, поднимая вверхъ большіе пальцы рукъ.

Я досталъ патронъ и вложилъ его въ ружье.

— Нѣтъ! Нѣтъ! — взмолились разбойники и сейчасъ же сложили все свое оружіе на землю.

Я купилъ у нихъ около тридцати фунтовъ муки и восьми фунтовъ масла, да еще заставилъ ихъ отнести мнѣ всѣ эти вещи въ лагерь. Конечно, они возвратили моихъ яковъ безъ всякихъ затрудненій,

Около полудня, когда наши вещи, подъ вліяніемъ теплыхъ солнечныхъ лучей, почти совсѣмъ уже высохли, небо снова покрылось тучами, и началъ накрапывать дождь.

Я рѣшилъ избрать путь- черезъ проходъ, находящійся въ горахъ, и мы начали взбираться по берегу горнаго потока. Идти по снѣгу было не очень трудно. Взобравшись на извѣстную высоту, мы вдругъ увидѣли восемь солдатъ, которые галопомъ неслись намъ навстрѣчу. Мы подождали ихъ, и когда они подъѣхали, начались обычные униженные поклоны, причемъ они положили свое оружіе на землю, чтобы доказать намъ миролюбивость своихъ намѣреній. Во время очень длинныхъ разговоровъ, которые произошли между нами, тибетцы увѣряли насъ въ своей дружбѣ. Но я не очень то вѣрилъ ихъ словамъ и опасался какой-нибудь ловушки, тѣмъ болѣе, что они упрашивали посѣтить ихъ палатки и обѣщали принять насъ, какъ самыхъ дорогихъ гостей. Я отъ души поблагодарилъ ихъ, сказавъ, что предпочитаю идти своею дорогой и терпѣть лишенія, которыя выпадутъ мнѣ на долю.

Дальнѣйшій подъемъ по глубокому снѣгу былъ довольно труденъ. Мы остановились въ ущельи, образованномъ двумя близко прилегающими другъ къ другу горными цѣпями. Хотя я уже привыкъ къ большимъ высотамъ, но тѣмъ не менѣе это восхожденіе на высоту 6000 метровъ меня настолько утомило, что я не въ состояніи былъ идти дальше.

Мы разбили палатку и улеглись всѣ втроемъ. Чанденъ Сингъ и Манъ Сингъ уснули, утоливъ свой голодъ, но мнѣ не спалось, несмотря на утомленіе. Настроеніе у меня было очень подавленное. Вдругъ у меня явилось ощущеніе, что кто-то находится снаружи палатки. Самъ не знаю, какъ я это почувствовалъ — я не слышалъ никакого шума, тѣмъ не менѣе не могъ оставаться спокойнымъ и выглянулъ изъ палатки, держа ружье на готовѣ. Ощущеніе меня не обмануло, — я увидѣлъ черныя фигуры, которыя осторожно ползли къ намъ. Въ одинъ мигъ я выскочилъ изъ палатки и, бросившись къ нимъ на встрѣчу, закричалъ такъ громко, какъ только могъ: «Берегись! Берегись!» Черные призраки моментально обратились въ бѣгство, но къ нимъ, вѣроятно, присоединились и другіе, спрятанные за скалами. Въ первый моментъ мнѣ даже показалось, что со всѣхъ сторонъ выскакиваютъ черные призраки и обращаются въ бѣгство. Ихъ можно было бы принять за духовъ горъ, еслибъ не страшный шумъ, который они производили своими тяжелыми сапогами. Они быстро сбѣжали по крутому склону внизъ и скрылись за холмомъ.

Тогда я снова влѣзъ въ палатку, гдѣ засталъ моихъ спутниковъ сладко спящими. Я, конечно, не уснулъ эту ночь, боясь, что непрошеные гости снова явятся. Съ разсвѣтомъ я разбудилъ Чанденъ Синга и Манъ Синга и разсказалъ имъ, что случилось ночью. Мы дѣлали разныя предположенія насчетъ того, какимъ образомъ тибетцы открыли насъ, и рѣшили, что къ этому дѣлу причастны тѣ солдаты, съ которыми мы такъ дружески разстались наканунѣ. Изумительная и безпримѣрная трусость тибетскихъ солдатъ совершенно уничтожила въ насъ всякое чувство страха, и мы не только не испугались ночного нашествія, но оно насъ даже позабавило.

Мы пошли дальніе и когда спустились въ долину, я взобрался на холмъ, чтобы въ подзорную трубу разглядѣть, не видать ли гдѣ-нибудь нашихъ трусливыхъ враговъ.

— Вотъ они! — крикнулъ Чанденъ Сингъ, который, благодаря своему необычайно острому зрѣнію, разглядѣлъ нѣсколько головъ, выглядывавшихъ изъ за скалъ. Мы рѣшили не обращать на нихъ вниманія и пошли впередъ. Тогда тибетцы вышли изъ своего убѣжища, и мы увидѣли, что они гуськомъ спускаются съ холма, ведя своихъ лошадей. Достигнувъ равнины, они сѣли на лошадей и поскакали за нами. Присутствіе этихъ разноцвѣтныхъ всадниковъ придавало большое оживленіе пустынной области, покрытой обнаженными скалами и снѣгомъ. — Звонъ колокольчиковъ нарушалъ обычное безмолвіе, царствующее среди этой негостепріимной страны.

Приблизившись къ намъ на нѣкоторое разстояніе, тибетцы сошли съ лошадей, и одинъ изънихъ, бросивъ на землю довольно театральнымъ жестомъ свое ружье и мечъ, подошелъ къ намъ нерѣшительнымъ шагомъ. Мы дружески приняли его.

— Я только посолъ, — поторопился онъ объявить намъ — и поэтому обрати свой гнѣвъ не на меня, когда услышишь, что я буду говорить тебѣ. Я передаю тебѣ только слова моихъ офицеровъ, которые, опасаясь оскорбленій, не рѣшились придти къ тебѣ. Въ Лассѣ, откуда мы прибыли теперь, получено извѣстіе, что какой-то англичанинъ, съ большимъ отрядомъ во главѣ, проникъ въ Тибетъ, и его нигдѣ не могутъ найти. Насъ послали поймать его. Скажи мнѣ, не принадлежишь-ли ты къ его передовому отряду?

— Нѣтъ, — отвѣчалъ я сухо.

— Куда же ты отправляешься? — спросилъ онъ меня.

— Я паломникъ, — отвѣчалъ я, — и хочу посѣтить монастыри.

Онъ предложилъ мнѣ показать дорогу къ озеру Гункіо и такъ настаивалъ, что я, наконецъ, согласился. Но когда я увидалъ, что за нами слѣдуютъ двѣсти конныхъ солдатъ, то выразилъ свое неудовольствіе старику.

— Если ты нашъ другъ, — замѣтилъ я ему, — то долженъ идти съ нами одинъ и можешь быть увѣренъ, что мы тебѣ не сдѣлаемъ зла. Ну, а если ты нашъ врагъ, то мы сразимся съ тобою и твоимъ войскомъ здѣсь же, на этомъ мѣстѣ, и избавимъ тебя отъ труда идти такъ далеко.

— Да, — закричали въ одинъ голосъ Чанденъ Сингъ и Манъ Сингъ. Смущенный тибетецъ нерѣшительно отправился къ своему отряду, чтобы посовѣтоваться съ остальными, и затѣмъ вернулся къ намъ въ сопровожденіи восьми человѣкъ, между тѣмъ какъ другіе тибетцы ускакати въ противоположную сторону.

ГЛАВА XXV.
На священной землѣ.

Мы перерѣзали равнину въ сѣверномъ направленіи и затѣмъ намъ пришлось нѣсколько разъ взбираться на холмы и спускаться съ нихъ, пока мы не достигли большой, защищенной горами, равнины, среди которой виднѣлось озеро Гункіо замѣчательной красоты. Высокія, покрытыя снѣгомъ горы Гангри возвышались прямо надъ поверхностью озера съ одной стороны, съ другой же его окаймляла болѣе низкая цѣпь холмовъ, непосредственно спускающихся-къ озеру.

Мы остановились на высотѣ 5015 метровъ, а солдаты устроились лагеремъ подальше. Вечеромъ тибетцы пришли къ намъ и старались быть любезными, весело болтая о разныхъ разностяхъ. Они помогли намъ набрать топлива, чтобы развести костеръ, и сварили чай по тибетски. Повидимому, это были недурные парни, не безъ нѣкоторой доли хитрости, но все же обладающіе многими хорошими качествами. Они сознались мнѣ, что ненавидятъ ламъ, господствующихъ въ странѣ, и съ особеннымъ удовольствіемъ всячески ругали ихъ.

При восходѣ солнца озеро Гункіо сдѣлалось еще красивѣе и величественнѣе. Снѣгъ на горахъ принялъ красноватые и золотистые оттѣнки, и въ водахъ озера, какъ въ зеркалѣ, отразились всѣ мельчайшія подробности окружающихъ горъ и утесовъ. Мы нагрузили яковъ, въ чемъ намъ помогли тибетцы, и отправились по направленію къ проходу Маюмъ, слѣдуя по теченію рѣки, изливающейся въ озеро Гункіо.

Долина, по которой мы странствовали теперь, была очень узкая и шла зигзагами. Несмотря на то, что она пролегала на довольно большой высотѣ, травы тутъ было вдоволь, и зеленый коверъ, покрывавшій ее, служилъ пріятнымъ отдохновеніемъ для нашихъ глазъ, до сихъ поръ видѣвшихъ только обнаженныя пустынныя скалы и горы, большею частью, покрытыя снѣгомъ. Мы пришли къ рѣкѣ, на противоположномъ берегу которой я замѣтилъ высокую стѣну изъ камней; за нею поднимался столбъ дыма.

Наши друзья тибетцы уговаривали меня остановиться здѣсь, чтобы попить чаю и поболтать съ ними. Я сказалъ имъ, что они мнѣ надоѣли и что хочу идти дальше.

— Если ты пойдешь дальше, мы тебя убьемъ — сказалъ одинъ изъ солдатъ, раздраженный моимъ отказомъ.

— Какъ тебѣ угодно, — отвѣтилъ я спокойно.

— Если ты сдѣлаешь хоть одинъ шагъ, то или мы тебѣ отрѣжемъ голову, или ты намъ перерѣжешь горло! — вскричали остальные, показывая мнѣ на сбои голыя шеи.

— У меня нѣтъ съ собою маленькаго ножа, — возразилъ я серіознымъ тономъ,

Мои тибетцы рѣшительно не знали, какъ имъ быть со мною. Они стояли въ замѣшательствѣ, но когда я пошелъ дальше къ проходу, у котораго развѣвались сотни летучихъ молитвъ, и затѣмъ, остановившись, поклонился имъ по тибетскому обычаю, высунувъ языкъ и поднявъ руки ко лбу, то и они послѣдовали моему примѣру и также низко поклонились мнѣ, опустившись на колѣни.

Мы перешли долину и медленно начали подниматься къ проходу. Вблизи вершины пролегала дорога, идущая изъ Ладака въ Лассу, черезъ Гартокъ. На самомъ верху виднѣлись палки съ привязанными къ нимъ летучими молитвами, которыя развѣвались по вѣтру. Тутъ были также «обо» или пирамиды изъ камней, на которыхъ виднѣлись-священныя надписи.

Вблизи этихъ «обо» сложены были черепа и рога яковъ, козъ и овецъ, и на костяхъ этихъ животныхъ вырѣзана была священная надпись окрашенная собственною кровью убитаго животнаго въ красный цвѣтъ. Такія жертвоприношенія всегда устраиваются тибетцами, если имъ удается перейти благополучно какой-нибудь высокій проходъ, въ особенности, если при этомъ присутствуетъ лама. Мясо принесеннаго въ жертву животнаго съѣдается тутъ же, и если собралось много тибетцевъ, то обыкновенно за этимъ торжествомъ слѣдуютъ пѣніе и танцы. Такіе «обо», сложенные изъ камней, разсѣяны по всей странѣ и всегда обозначаютъ вершины и проходы; ни одинъ тибетецъ не пройдетъ мимо такого памятника, чтобы не положить на него какой нибудь камешекъ. Тибетцы вѣрятъ, что этимъ они располагаютъ въ свою пользу различныя божества и ограждаютъ себя отъ несчастій въ дорогѣ.

Проходъ Маюмъ находится на высотѣ 5335 метровъ. Дойдя до этого прохода, я проникъ въ запретную страну такъ далеко, какъ не проникалъ еще ни одинъ англичанинъ. Но мнѣ этого было мало, хотя проходъ Маюмъ конечно имѣлъ въ моихъ глазахъ очень важное значеніе, такъ какъ отсюда беретъ начало одинъ изъ источниковъ Брамапутры.

Я осмотрѣлъ мѣстность и вернулся назадъ къ своимъ спутникамъ, когда вдругъ увидалъ, что нѣсколько тибетскихъ солдатъ скачутъ намъ въ догонку. Солдаты были чѣмъ-то очень взволнованы и дѣлали намъ знаки, чтобы мы ихъ подождали. Мы остановились.

— Тамъ, но другую сторону прохода, находится округъ Лассы, — сказалъ мнѣ одинъ изъ всадниковъ, указывая на долину внизу. — Мы запрещаемъ тебѣ вступать туда!

— Я никогда не слушался приказаній и не буду ихъ слушаться, — отвѣтилъ я спокойно.

Съ этими словами я погналъ яковъ и вступилъ, въ сопровожденіи Чанденъ Синга и Манъ Синга, въ самую священную изъ всѣхъ областей Тибета, которая называется «землею бога». Солдаты были поражены и, оставшись на вершинѣ, смотрѣли, какъ мы быстро спускались внизъ.

Крошечный, не шире 15 сантиметровъ (3 вершка), ручеекъ струился между камнями среди долины. Дальше къ нему присоединялись другіе ручьи, образующіеся въ горахъ изъ тающихъ снѣговъ. Это и былъ одинъ изъ источниковъ Брамапутры — одной изъ величайшихъ рѣкъ въ свѣтѣ.

Признаюсь, я очень гордился въ эту минуту тѣмъ, что былъ первый европеецъ, который увидѣлъ этотъ источникъ. Я радовался точно ребенокъ, что стою на берегу этого священнаго источника, который дальше превращался въ широчайшую рѣку; здѣсь его можно было просто перешагнуть.

Мы напились воды изъ этого источника и затѣмъ отправились дальше. Пока мы странствовали по этой сторонѣ прохода, то почти все время мокли подъ дождемъ, который сопровождался градомъ и часто смѣнялся снѣжными бурями, но по другую сторону прохода климатъ оказался гораздо болѣе мягкимъ, небо было постоянно голубое и солнце весело свѣтило намъ. Всюду въ изобиліи росла трава и низкорослый кустарникъ, такъ что мы не ощущали недостатка въ топливѣ. Несмотря на предсказанія тибетцевъ, что насъ постигнутъ большія несчастія, если вступимъ въ священную страну, мы чувствовали себя прекрасно и послѣ всѣхъ претерпѣнныхъ нами лишеній и страданій, дѣйствительно какъ будто вступили въ «область боговъ», гдѣ прекратились наши мученія — и дождь, и холодъ перестали насъ преслѣдовать.

Долина, по которой протекаютъ верховья Брамапутры, населена очень густо. Она пролегаетъ между двумя цѣпями горъ и представляетъ главный торговый путь для всѣхъ каравановъ съ солью и другими товарами, идущихъ изъ Ладака въ Лассу. Такъ какъ я пришелъ въ Тибетъ, чтобы поближе познакомиться съ народомъ, который его населяетъ, то и рѣшилъ поэтому идти дальше по этой дорогѣ, проходящей по населенной мѣстности. Ни я, ни мои спутники, не обманывали себя насчетъ опасностей, которыя намъ угрожали на этомъ пути, но это придавало нашему, странствованію еще большій интересъ.

ГЛАВА XXVI.
Опасный переходъ черезъ рѣку.

Мы плохо спали въ эту ночь, такъ какъ опасались нападенія; но ничего не случилось, и только утромъ намъ было не мало возни съ яками, которые отвязались ночью какимъ-то образомъ и переплыли потокъ. Приходилось волей-неволей лѣзть въ холодную воду, чтобъ перебраться на другую сторону и поймать яковъ, разгуливавшихъ на томъ берегу. Вообще, эти яки причиняли намъ не мало хлопотъ.

Поймавъ яковъ и снова нагрузивъ ихъ, мы отправились дальше по берегу рѣки, которая протекала по ущелью, заканчивающемуся широкой зеленой долиной. Когда мы вышли изъ ущелья, то внезапно полилъ сильный дождь, смѣшанный съ градомъ, что было особенно для насъ непріятно, такъ какъ вода въ рѣкѣ быстро начала прибывать, и я не зналъ, какъ быть; теченіе становилось все быстрѣе и быстрѣе, и плыть въ ледяной водѣ было, конечно, очень трудно. Но времени терять было нельзя; потокъ увеличивался на нашихъ глазахъ, гроза усиливалась и трудности переправы возрастали ежеминутно. Мы сняли свои одежды и, привязавъ ихъ вмѣстѣ съ ружьями къ вьючнымъ сѣдламъ яковъ, погнали ихъ въ воду. Яки плаваютъ хорошо, и мы съ удовольствіемъ смотрѣли, какъ они искусно борются съ теченіемъ и плывутъ къ другому берегу рѣки. Несмотря на все довѣріе, которое Чанденъ Сингъ и Манъ Сингъ питали къ моему искусству плаванія, они все-таки подумали, что насталъ ихъ послѣдній часъ, когда я взялъ ихъ за руки и приказалъ слѣдовать за собою. Дождь, перемѣшанный съ градомъ, съ страшною силой ударялъ намъ въ головы и спины, вода была такъ холодна и теченіе такое сильное, что мы ежеминутно рисковали потерять способность владѣть своими членами. Но то, чего мы опасались — случилось, какъ только мы очутились посрединѣ рѣки. Теченіе увлекло насъ всѣхъ троихъ, а Нанденъ Сингъ и Манъ Сингъ такъ крѣпко уцѣпились за меня, что я чувствовалъ, какъ они тянутъ меня на дно. Я никакъ не могъ освободиться изъ ихъ желѣзныхъ объятій. Но къ счастью для насъ, послѣ отчаянной борьбы съ теченіемъ, продолжавшейся нѣсколько минутъ, оно насъ все-таки прибило къ противоположному берегу, и мы съ величайшими усиліями выбрались изъ воды. Насъ отнесло теченіемъ внизъ по крайней мѣрѣ на 100 саженей отъ того мѣста, гдѣ мы спустились въ воду. Мы едва держались на ногахъ и такъ какъ вдоволь наглотались воды, смѣшанной съ иломъ, то намъ всѣмъ троимъ сдѣлалось дурно. Мы рѣшительно не въ состояніи были идти дальше, тѣмъ болѣе, что буря не прекращалась. Хотя мы очень нуждались въ теплой пищѣ, но не могли развести костеръ; голодные и продрогшіе отъ холода мы залѣзли въ палатку.

Мы заснули подъ кровомъ нашей маленькой палатки, но часовъ около одиннадцати вечера я проснулся, такъ какъ мнѣ послышались какіе-то голоса и шумъ. Въ одну секунду я былъ на ногахъ и выскочивъ съ ружьемъ въ рукахъ изъ палатки, крикнулъ громовымъ голосомъ: «Берегись! берегись!» Въ отвѣтъ на это въ меня бросили камнемъ, но въ темнотѣ я ничего не могъ разглядѣть. Одинъ изъ камней попалъ въ палатку, и я услышалъ бѣшеный лай собаки. Я выстрѣлилъ на. воздухъ, и это произвело благодѣтельное дѣйствіе, наши враги тотчасъ же обратились въ бѣгство. Но собака уходить не хотѣла; она пролаяла всю ночь и только утромъ, когда я покормилъ ее и обратился къ ней съ обычными тибетскими ласкательными словами: «Чочу! чочу!» собака перестала чуждаться меня; и нашъ четвероногій врагъ внезапно превратился въ друга и выказалъ особенную склонность къ Манъ Бингу, возлѣ котораго татчасъ же улегся. Съ этой минуты собака уже больше не покидала его и всюду слѣдовала за нами, пока не настали для насъ худшія времена.

ГЛАВА XXVII.
Въ лагерѣ тибетцевъ.

Мы нѣсколько разъ замѣчали тибетскихъ солдатъ, прятавшихся за скалами и слѣдившихъ за нашими движеніями, но они. не пробовали нападать на насъ. Когда мы прошли впередъ, они вышли изъ своей засады, сѣли на лошадей и ускакали, поднявъ цѣлое облако пыли.

Пройдя часть равнины, покрытой травой, мы увидѣли передъ собою высокія снѣжныя горы и у подножія этихъ горъ огромный тибетскій лагерь. Мы смѣло направились къ этому лагерю. Наше появленіе въ первую минуту вызвало сильное волненіе: мужчины и женщины забѣгали взадъ и впередъ, яковъ и овецъ угнали дальше и, наконецъ, десять мужчинъ нерѣшительно пошли намъ навстрѣчу и попросили насъ войти въ большую палатку. Они сказали, что желаютъ съ нами говорить и угостить чаемъ. Опасаясь ловушки, я не принялъ ихъ приглашенія и прямо прошелъ черезъ лагерь дальше. Мы остановились на нѣкоторомъ разстояніи отъ лагеря и затѣмъ вмѣстѣ съ Манденъ Сингомъ я началъ обходить палатки, чтобы закупить съѣстные припасы и показать тибетцамъ, что мы не изъ страха отказались войти въ палатку, куда они насъ приглашали.

Въ палаткахъ тибетцевъ, мы увидали много интереснаго. Онѣ были устроены очень удобно и сдѣланы изъ черной матеріи, сотканной изъ шерсти яковъ. Такъ какъ шерсть эта отъ природы пропитана жиромъ, то матерія, сдѣланная изъ нея, обладаетъ свойствомъ не пропускать воду. Палатка такъ прикрѣпляется къ желѣзнымъ и деревяннымъ палкамъ и кольямъ, чтобы сильные вѣтры, свирѣпствующіе на плоскогорья, не срывали ее. Наверху имѣется продолговатое отверстіе, черезъ которое выходитъ дымъ. Возлѣ каждой палатки непремѣнно вбиваются въ землю высокія палки, съ «летучими молитвами»; кругомъ большой палатки воздвигается обыкновенно каменная стѣна, вышиною въ два-три фута, для большей защиты отъ вѣтровъ и снѣга, и съ обоихъ концовъ устраиваются входныя отверстія, закрывающіяся деревянной задвижкой на петляхъ. Иногда стѣна вокругъ палатки складывается изъ сухого помета скота, и этотъ матеріалъ потомъ, въ теченіе зимы, употребляется тибетцами какъ топливо.

Тибетцы — кочевой народъ и мѣняютъ свое мѣстопребываніе, сообразно съ временами года и съ тѣмъ, находятъ-ли они хорошія пастбища для своихъ овецъ и яковъ. Но надо признать, что тибетецъ всегда старается устроить свое жилище, хотя бы временное, какъ можно удобнѣе; поэтому, укрѣпивъ свою палатку, онъ прежде всего заботится о томъ, чтобы построить посрединѣ удобный очагъ изъ земли и камней, и такъ располагаетъ въ немъ отверстіе для тяги воздуха, что сухой пометъ, служащій ему топливомъ, горитъ въ этомъ очагѣ превосходно. На верхней сторонѣ очага тибетецъ отводитъ мѣсто для посуды, большихъ мѣдныхъ котловъ и чашекъ, въ которыхъ они варятъ кирпичный чай, примѣшивая къ нему масло и соль. Деревянныя кружки и чашки употребляются для того, чтобы приготовлять въ нихъ смѣсь изъ муки и чаю; тибетцы мѣшаютъ эту смѣсь грязными пальцами и, приготовивъ родъ тѣста, смѣшиваютъ его съ. кусочками сыра и масла. Болѣе зажиточные тибетцы прибавляютъ къ вареному рису сухіе фрукты, финики и абрикосы, но это считается большой роскошью, и такое кушанье, представляющее родъ рисоваго супа, приготовляется только по большимъ праздникамъ. Тибетцы очень любятъ также мясо и сахаръ, но лишь немногіе могутъ позволить себѣ такую роскошь. Мясо яковъ и овецъ они рѣжутъ на куски, а кости толкутъ и варятъ все вмѣстѣ съ солью и перцемъ. Каждый изъ обитателей палатки засовываетъ руку въ котелъ и вылавливаетъ для себя кусокъ мяса, причемъ тибетцы ѣдятъ также и толченыя кости. Когда я ихъ спросилъ, зачѣмъ они это дѣлаютъ, то они сказали мнѣ, что одно мясо безъ костей плохо переваривается желудкомъ, и полезнѣе ѣсть его вмѣстѣ съ костями.

Полъ палатки вокругъ очага устилается грубыми циновками. Первое, что бросается въ глаза при входѣ въ тибетскую палатку, это столъ, на которомъ стоятъ свѣтильники и мѣдныя чашки съ дарами и позолоченное изображеніе божества. Передъ этимъ столомъ обитатели палатки совершаютъ свои моленія утромъ и вечеромъ. Въ каждой палаткѣ имѣется всегда большой запасъ молитвенныхъ мельницъ и четокъ. Мужчины привязываютъ свои ружья и копья къ столбамъ палатки, съ мечами же и маленькими ножами они никогда не разстаются и кладутъ ихъ возлѣ себя, когда ложатся спать.

Обитатели тибетскаго лагеря оказались очень вѣжливыми и разговорчивыми. Хотя они отказались продать намъ съѣстные припасы, подъ тѣмъ предлогомъ, что имъ самимъ нечего ѣсть, но тѣмъ не менѣе любезность ихъ была такъ велика, что я даже подумалъ, не кроется-ли тутъ измѣна; во всякомъ случаѣ, благодаря ихъ любезности, мы могли увидѣть много любопытнаго и познакомиться съ жизнью тибетскихъ кочевниковъ.

Мужчины и женщины окружили насъ; женщины особенно охотно отвѣчали на мои вопросы. Я замѣтилъ не только въ этомъ лагерѣ, но и во многихъ другихъ тибетскихъ поселеніяхъ, что женщинъ гораздо меньше, нежели мужчинъ. Дѣйствительно, какъ я узналъ потомъ, въ Тибетѣ мужское населеніе гораздо многочисленнѣе женскаго, причемъ женщины не только не держатся взаперти, какъ у многихъ другихъ восточныхъ народовъ, но пользуются полной свободой и чаето управляютъ мужчинами, сами же большею частью находятся въ повиновеніи у ламъ.

Нельзя сказать про тибетскихъ женщинъ, чтобы онѣ отличались красотой — я не видѣлъ ни одной красивой женщины въ Тибетѣ. Впрочемъ, грязь, которая никогда не смывается, и обычай мазать носъ и щеки черною краской, конечно, не могутъ содѣйствовать красотѣ лица. Даже красивая женщина можетъ показаться отвратительной при такихъ условіяхъ, тѣмъ болѣе, что ихъ одежда, вслѣдствіе того, что онѣ очень рѣдко ее мѣняютъ, издаетъ обыкновенно очень непріятный запахъ. Въ нравственномъ отношеніи онѣ гораздо выше мужчинъ, онѣ мужественнѣе ихъ и добрѣе. Очень часто случалось, что трусливые мужчины разбѣгались при нашемъ появленіи, между тѣмъ какъ женщины оставались на мѣстѣ и продолжали сторожить палатки.

Одѣты онѣ такъ же, какъ и мужчины, въ панталоны, поверхъ которыхъ онѣ носятъ длинное желтое или голубое платье, доходящее до ступней. Прическа у нихъ удивительная; онѣ раздѣляютъ проборомъ волосы посрединѣ головы и такъ густо смазываютъ ихъ масломъ, что-они плотно приставютъ къ головѣ, до самыхъ ушей и сзади заплетаютъ ихъ въ множество мелкихъ косичекъ, къ которымъ прикрѣпляются три полосы тяжелаго голубого и краснаго сукна, расшитаго кораллами и малахитовыми бусами и серебряными монетамиПолосы эти спускаются отъ плечъ до самыхъ пятокъ, и женщины, повидимому, очень гордятся этимъ украшеніемъ; онѣ были чрезвычайно довольны, что мы обратили на него вниманіе. Зажиточныя тибетскія женщины носятъ на спинѣ цѣлое маленькое состояніе, такъ много монетъ и разныхъ украшеній болтается у нихъ сзади. На нижнемъ концѣ этого головного убора, который называется «чукти», нашиваются два или три ряда маленькихъ мѣдныхъ или серебряныхъ колокольчиковъ, звонъ которыхъ издали извѣщаетъ о приближеніи тибетской красавицы.

ГЛАВА XXVIII.
Бракъ и смерть.

Въ семейной жизни тибетцевъ встрѣчается не только многоженство, какъ у прочихъ восточныхъ народовъ, но и многомужество; и то, и другое признается у нихъ закономъ. Браки заключаются очень просто. Если тибетскому юношѣ понравится какая-нибудь дѣвушка, то онъ проситъ своего отца и мать сопровождать его въ палатку родителей дѣвушки, которые бываютъ предупреждены о предстоящемъ посѣщеніи и ожидаютъ гостей, сидя на одѣялахъ и циновкахъ. Войдя въ палатку, отецъ юноши безъ дальнихъ церемопій проситъ у родителей дѣвушки ея руки для своего сына, и если отвѣтъ благопріятенъ, то женихъ кладетъ на лобъ своей невѣсты кусочекъ яковаго масла, и невѣста поступаетъ съ нимъ точно также. Въ этомъ состоитъ вся церемонія заключенія брака, и съ этого момента молодые люди считаются уже мужемъ и женой. Если по близости находится храмъ, то они отправляются туда вмѣстѣ, чтобы принести даръ богамъ, и обходятъ кругомъ внутренность храма. Если же нѣтъ по близости храма, то новобрачные обходятъ холмъ, а за неимѣніемъ этого послѣдняго обходятъ палатку. Эта церемонія повторяется ежедневно въ теченіе двухъ недѣль, сопровождаясь молитвами, жертвоприношеніями и пиршествами. Обыкновенно дѣвушки выходятъ замужъ 16-ти лѣтъ, а мужчины женятся 18 и 19-ти.

Несмотря на довольно запутанныя семейныя отношенія, раздоры въ тибетской семьѣ случаются вовсе не часто. Тибетскія женщины довольно умны и ловко умѣютъ управлять своими мужьями. Въ случаѣ смерти мужа вдова его по закону становится женою слѣдующаго брата. Во время моего пребыванія въ Тибетѣ, Іонгъ Пенъ въ Таклакотѣ долженъ былъ разбирать споръ, возникшій вслѣдствіе подобнаго обычая. У одной женщины умеръ мужъ, и она вышла замужъ за другого юношу, котораго очень любила. Между тѣмъ изъ Лассы пріѣхалъ младшій братъ ея покойнаго мужа и сталъ требовать, чтобы она вышла замужъ за него. По закону онъ былъ правъ, но женщина ни за что не хотѣла идти къ нему. Послѣ долгихъ пререканій обѣ стороны обратилась къ Іонгъ Пену, чтобы онъ разрѣшилъ споръ, и такъ какъ въ Тибетѣ деньги выше всякаго закона, то Іонгъ Пенъ объявилъ женщинѣ, что она можетъ все уладить, стоитъ ей только раздѣлить все свое имущество на три равныя части: одну часть отдать ламамъ, другую брату своего покойнаго мужа, а третью оставить себѣ. Женщина охотно согласилась на это, но когда она уплатила обѣ части и надѣялась, что ее оставятъ въ покоѣ послѣ этого, Іонгъ Пенъ вдругъ объявилъ ей, что она не имѣетъ права оставлять у себя третью часть имущества, такъ какъ она уже не принадлежитъ больше къ семьѣ своего покойнаго мужа. Женщина очень разсердилась за такое рѣшеніе, но не показала, вида и ночью потихоньку уложила все свое имущество и перешла границу Индіи, отдавшись подъ покровительство англичанъ.

Похороны у тибетцевъ сопровождаются нѣкоторыми особенностями, которыя не наблюдаются у другихъ народовъ. Трупъ не сжигается на кострѣ вслѣдствіе недостатка горючаго матеріала; только ламы и богатые люди могутъ допустить такую роскошь. Обыкновенно трупъ сгибаютъ, зашиваютъ въ кожу и затѣмъ спускаютъ въ рѣку. Но чаще всего умершаго относятъ на вершину холма въ поле и оставляютъ на съѣденіе волкамъ, воронамъ и грифамъ. Толпа, сопровождающая трупъ, семь разъ обходитъ холмъ, въ то время, какъ ламы читаютъ заклинанія и молитвы; затѣмъ всѣ уходятъ подальше отъ холма, чтобы не напугать птицъ и звѣрей, собирающихся къ трупу. Если трупъ раздирается на части хищными птицами, то это считается хорошимъ признакомъ для семьи умершаго; если же къ трупу собираются только собаки и дикіе звѣри, то, по словамъ ламъ, покойникъ, значитъ былъ большой грѣшникъ. Черезъ нѣкоторое время ламы и всѣ присутствующіе на похоронахъ возвращаются къ трупу, вертя свои мельницы и бормоча молитвы, и снова обходятъ семь разъ растерзанный трупъ. Затѣмъ ламы усаживаются на корточкахъ возлѣ самаго трупа, отрѣзаютъ отъ него кусочки мяса своими ножами и съѣдаютъ ихъ, произнося молитвы; остальные присутствующіе, друзья и родственники покойнаго слѣдуютъ ихъ примѣру; это дѣлается для того, чтобы духъ умершаго оставался всегда дружественно расположеннымъ къ живымъ.

Ламы питаютъ особенное пристрастіе къ человѣческой крови, употребленіе которой придаетъ по ихъ словамъ, силу, крѣпость и умъ. Высасывая раны, они обыкновенно глотаютъ кровь, а иногда, при нѣкоторыхъ обстоятельствахъ, они даже нарочно наносятъ раны, чтобы имѣть возможность высасывать кровь. Въ нѣкоторыхъ монастыряхъ ковши, приготовленные изъ человѣческихъ череповъ, наполняются человѣческою кровью, и ламы пьютъ изъ нихъ поочереди.

Если умираетъ какой-нибудь святой лама или очень почитаемый народомъ старинъ, то частицы его тѣла или пепелъ отъ сожженія его трупа прячутся въ сооруженный для этой цѣли «чокденъ», и если судить по числу чокденовъ, разсѣянныхъ по всему Тибету въ огромномъ количествѣ, то можно подумать, пожалуй, что половина населенія этой страны состояла изъ святыхъ.

ГЛАВА XXIX.
Лагерь москитовъ.

Когда мы утромъ вылѣзли изъ своей палатки, то замѣтили среди тибетцевъ необычайное движеніе. Въ тибетскій лагерь явились вооруженные всадники, къ которымъ присоединились другіе вооруженные, тибетцы, вышедшіе изъ своихъ палатокъ. Я зорко наблюдалъ за ними, пока приготовлялъ для себя ѣду. Ихъ было около 200 человѣкъ, и всѣ они направились въ нашу сторону, — но на нѣкоторомъ разстояніи остановились и сошли съ лошадей. Офицеры смѣло приближались къ намъ и впереди ихъ шелъ здоровенный парень, одѣтый въ хорошій кафтанъ изъ овечьяго мѣха. Онъ держалъ себя очень высокомѣрно и даже не потрудился поклониться мнѣ, а только, потрясая кулакомъ, сказалъ:

— Я тебѣ дамъ козу или овцу съ тѣмъ, чтобы ты вернулся назадъ.

— Ну, а я даю тебѣ вотъ это, чтобы ты вернулся! — быстро отвѣтилъ я, не давая ему опомниться, и толкнулъ его такъ, что онъ моментально свалился на землю вверхъ ногами. Тибетское же войско наблюдавшее по своему обыкновенію издали за тѣмъ, что творится, сочло, повидимому, за лучшее немедленно удрать. Офицеръ также послѣдовалъ примѣру своихъ храбрыхъ воиновъ и; хотя онъ не былъ раненъ, но кричалъ какъ безумный. Мы же принялись за прерванную ѣду, не думая объ одержанной побѣдѣ. Мы такъ глубоко презирали тибетцевъ за ихъ трусость, что почти не считали ихъ за враговъ и вслѣдствіе этого мало-по-малу измѣнили своей прежней осторожности. Солдаты, которыхъ мы обратили въ бѣгство, уѣхали впередъ какъ разъ но той дорогѣ, по которой намъ предстояло идти, такъ что мы все время шли по ихъ слѣдамъ.

Солнце палило, почва была болотистая и воздухъ былъ такъ переполненъ москитами, которые кусали насъ, что мы совсѣмъ измучились. Мы были искусаны москитами съ головы до ногъ; тѣло распухло и чесалось нестерпимо. Мы остановились на высокомъ берегу большой рѣки и назвали это мѣсто «лагеремъ москитовъ», такъ какъ къ закату солнца число ихъ еще увеличилось, и укусы этихъ крошечныхъ враговъ доводили насъ просто до изступленія. Но къ счастью, съ закатомъ солнца и охлажденіемъ температуры всѣ москиты сразу исчезли, такъ что мы могли заснуть спокойно.

Мы видѣли издали всадниковъ, которые ускакали по той же дорогѣ, по которой мы должны были идти; безъ сомнѣнія, эти люди были посланы впередъ, чтобы увѣдомить своихъ начальниковъ о томъ, гдѣ мы находимся.

Сотни дикихъ лошадей и антилопъ прогуливались по равнинѣ, и на другой день я хотѣлъ поохотиться на нихъ передъ закатомъ солнца, чтобъ раздобыть немного свѣжаго мяса. Я выслѣдилъ большое стадо антилопъ, но не успѣлъ сдѣлать ни одного выстрѣла, такъ какъ сразу стало темно. Ночь застала меня вдали отъ лагеря; я совершенно не замѣтилъ, что отошелъ такъ далеко. Въ темнотѣ мнѣ было очень трудно найти то мѣсто, гдѣ мы остановились; я звалъ и кричалъ, но никто не отвѣчалъ мнѣ, и я не зналъ въ какую сторону идти. Какъ оказалось потомъ, мои спутники крѣпко заснули и не слышали моего зова. Долго я блуждалъ въ темнотѣ, продолжая звать ихъ, пока наконецъ Чанденъ Сингъ не проснулся и не откликнулся мнѣ.

Къ нашей великой радости намъ удалось на другой день купить козу у одного тибетца, который гналъ передъ собою цѣлое стадо. Тибетцы употребляютъ козъ также для перевозки тяжестей; козы эти довольно сильны и могутъ проходить, не отдыхая, порядочныя разстоянія. Въ томъ мѣстѣ, гдѣ мы находились, въ Брамапутру изливалось множество мелкихъ притоковъ, выходящихъ изъ маленькихъ-озеръ, и, благодаря такому обилію воды, вся эта мѣстность представляла большое болото. Идти было трудно, и наши яки поминутно вязли въ грязи и проваливались въ ямы, наполненныя иломъ, такъ что доставляли намъ не мало хлопотъ. У подножія горъ я замѣтилъ нѣсколько столбовъ дыма. Мы шли, пробираясь съ трудомъ по вязкой почвѣ, и я съ огорченіемъ видѣлъ, что нѣтъ конца этой ужасной дорогѣ, совершенно измучившей насъ.

— Гдѣ же Манъ Сингъ и коза, которую ему поручено вести? — спросилъ я Чанденъ Синга, оглядываясь кругомъ и не видя нигдѣ ни козы, ни ея вожака.

— Онъ остался у края болота, — сказалъ Чанденъ Сингъ. — Онъ страшно усталъ: козу, которую ты купилъ, очень трудно тащить.

Отсутствіе Манъ Синга порядочно таки встревожило меня. Напрасно я смотрѣлъ въ подзорную трубу — нигдѣ не было видно и слѣда бѣдняги! Я упрекалъ себя за то, что раньше не замѣтилъ его отсутствія, и сильно опасался, что онъ попалъ въ руки тибетцевъ, которыхъ было не мало въ окрестностяхъ. Потомъ мнѣ пришло въ голову, что онъ можетъ быть провалился въ одну изъ ямъ, наполненныхъ жидкою грязью, и захлебнулся. Вообще мнѣ приходили въ голову разные ужасы. Я оставилъ Чанденъ Синга наблюдать за яками, а самъ отправился на поиски. Долго я искалъ напрасно, какъ вдругъ замѣтилъ какой-то движущійся предметъ: это была коза. Сердце у меня упало, когда я увидѣлъ, что возлѣ нея нѣтъ Манъ Синга и нигдѣ его не видать. Что же сталось съ бѣднягой? Только подойдя совсѣмъ близко къ козѣ я нашелъ пропавшаго: онъ лежалъ безъ чувствъ, наполовину потонувъ въ жидкомъ илѣ. Къ счастью, онъ во время догадался обмотать вокругъ руки веревку, къ которой была привязанакоза, и только это обстоятельство спасло его отъ гибели.

Съ большимъ трудомъ я привелъ бѣднягу въ чувство, и мы кое-какъ добрались до того мѣста, гдѣ я оставилъ Чанденъ Синга.

Была полночь, когда мы достигли Тарбара — большого поселенія тибетцевъ. Наше появленіе вызвало паническій страхъ среди его обитателей. Прежде всего собаки подняли бѣшеный лай, и одинъ изъ тибетцевъ вышелъ изъ калитки, чтобы посмотрѣть, что случилось.

— На помощь! Разбойники! — крикнулъ онъ неистовымъ голосомъ и, какъ безумный, бросился въ свою палатку. Въ одно мгновеніе весь лагерь пришелъ въ движеніе, и всѣ выбѣжали изъ своихъ палатокъ.

Надо сказать, что по тибетскому обычаю нельзя являться въ лагерь послѣ заката солнца, не предупредивъ заранѣе о своемъ прибытіи. Человѣка, который приходитъ ночью, всегда подозрѣваютъ въ недобрыхъ намѣреніяхъ; поэтому наше появленіе и вызвало такую тревогу. Я старался убѣдить тибетцевъ, что мы ничего дурного не замышляемъ, но меня никто и слушать не хотѣлъ. Наконецъ вышли двѣ старухи, принесли ведро молока и, поставивъ его передо мною, стали умолять пощадить имъ жизнь. Каково же было ихъ удивленіе, когда я вынулъ серебряную монету и далъ имъ. Этого было достаточно, чтобы сразу успокоить тибетцевъ и заставить ихъ повѣрить, что мы не разбойники.

Спустя нѣкоторое время спокойствіе возстановилось, и, хотя они и не могли совершенно побѣдить свое недовѣріе, тѣмъ не менѣе обращались съ нами любезно. Къ сожалѣнію, мы не могли достать у нихъ никакихъ припасовъ — они сами терпѣли нужду. Пришлось удовольствоваться молокомъ.

Покинувъ лагерь на другой день, мы снова пошли по теченію рѣки. День былъ чудный, и мы не могли вдоволь налюбоваться на величественную панораму горъ, цѣпь которыхъ тянулась на югозападъ. Всѣ онѣ имѣли видъ снѣжныхъ пирамидъ и, освѣщенныя солнцемъ, были очень красивы.

Мы перешли вбродъ три притока Брамапутры, но, въ концѣ-концовъ, снова очутились передъ большой рѣкой, которую намъ нужно было перейти во что бы то ни стало, чтобы продолжать путь. Но рѣка отъ бывшихъ дождей и таянія снѣга сильно вздулась, такъ что переходъ представлялся очень опаснымъ; поэтому я рѣшилъ подождать на берегу, пока вода немного спадетъ и можно будетъ рѣшиться на переправу.

ГЛАВА XXX.
Тяжелый ударъ.

Эта часть страны, повидимому, была хорошо знакома нашимъ якамъ. Я замѣтилъ, что когда мнѣ случалось сбиваться съ дороги, то стоило только предоставить якамъ свободу, и они всегда выводили меня на настоящую тропинку.

На другомъ берегу рѣки мы увидѣли огромный тибетскій лагерь и сотни пасущихся яковъ и овецъ. Наши яки пришли въ сильнѣйшее возбужденіе, вырвались изъ рукъ и прямо помчались къ рѣкѣ. Чанденъ Сингъ и Манъ Сингъ, стараясь заставить ихъ вернуться, стали кричать на нихъ и бросать въ нихъ каменьями, но это только заставляло ихъ бѣжать еще скорѣе. Съ разбѣгу они прямо свалились въ рѣку, и ихъ понесло теченіемъ. Съ тревогой смотрѣли мы на усилія яковъ справиться съ увлекающею ихъ силой потока. Несчастные яки были совершенно безпомощны. Они попали въ середину теченія, съ которымъ не въ силахъ были бороться. Сѣдло съ поклажей, привязанное къ одному изъ яковъ, перевернулось, и животное, потерявъ равновѣсіе, стало тонуть.

Это была ужасная минута. Я сбросилъ съ себя платье и вскочилъ въ воду. подплывъ къ тонувшему яку, я потащилъ его съ большимъ трудомъ къ берегу. Мои усилія увѣнчались успѣхомъ, и якъ былъ спасенъ, но, во время борьбы съ теченіемъ, веревки, привязывавшія грузъ къ сѣдлу, отвязались, и вся поклажа пошла ко дну. Это было большимъ ударомъ для меня. Я нѣсколько разъ нырялъ въ воду, чтобы отыскать что-нибудь, но напрасно.

Мы остановились на берегу рѣки и всю ночь горевали о нашей потерѣ. Да и было отчего придти въ отчаяніе! Въ потонувшемъ грузѣ заключались всѣ наши съѣстные припасы, деньги, большая часть ружейныхъ снарядовъ, смѣны платья, ножи и разныя другія вещи. Мы нашли только вьючное сѣдло, выброшенное на берегъ теченіемъ рѣки.

Положеніе наше было очень печальное. Мы находились теперь въ центрѣ Тибета, безъ одежды, безъ обуви, кромѣ той, которая была на насъ и совершенно пришла въ негодность, безъ съѣстныхъ припасовъ, съ ничтожнымъ количествомъ патроновъ, вдобавокъ подмоченныхъ дождемъ. А кругомъ насъ были только враги, положимъ, трусливые враги, но все-таки враги!

Что пользы горевать о томъ, чего нельзя ни измѣнить, ни предвидѣть! Я утѣшалъ себя тѣмъ, что до сихъ поръ мнѣ покровительствовала судьба и что ящики съ моими инструментами, картами и записками были все-таки спасены. Усталые, голодные побрели мы дальше, несмотря на то, что ноги наши были изранены! Мы старались развлечься тѣмъ, что припоминали смѣшныя фигуры тибетцевъ, ихъ курьезные обычаи и смѣялись надъ ними. Мы смѣялись даже надъ нашими неудачами, стараясь поддержать во что бы то ни стало бодрость духа.

Когда голоденъ, то кажется, будто день длится нескончаемо. Хотя мы уже привыкли къ лишеніямъ, потому что все время питались впроголодь, все-таки сильно страдали отъ голода. Почти трое сутокъ мы ничего не ѣли и страшно обрадовались, когда, наконецъ, опять набрели на тибетскій лагерь, гдѣ намъ удалось раздобыть два ведра молока. Одно ведро я выпилъ тутъ же, а другое подѣлили между собою мои спутники. Это было все, что мы добыли, тибетцы больше ничего не хотѣли намъ продать.

Мы продолжали нашъ путь. По дорогѣ мы встрѣчали не мало тибетцевъ, но никто не хотѣлъ продать намъ ничего съѣстного. Манъ Сингъ и Чанденъ Сингъ пришли въ ужасное состояніе; ихъ вѣдь не могло поддерживать стремленіе во что бы то ни стало достигнуть цѣли, какое поддерживало меня. Мое сердце обливалось кровью, когда я смотрѣлъ на ихъ изнуренныя лица и израненныя ноги. Ни одного слова жалобы не срывалось съ ихъ устъ, и когда я начиналъ высказывать имъ свое огорченіе, то они останавливали меня, говоря: «Не безпокойся о насъ. Пока есть силы, мы пойдемъ за тобою и не покинемъ тебя, что бы ни случилось!»

Мнѣ пришлось взять ружье Чанденъ Синга и самому нести его, у него уже не хватало силъ держать его въ рукахъ. Но и мною овладѣвала слабость, и по временамъ мнѣ казалось, что разсудокъ мой мутится, и я начинаю терять сознаніе. Но я механически продолжалъ идти впередъ.

Мы пришли къ лагерю, состоящему изъ 80-ти черныхъ палатокъ, около которыхъ виднѣлась выстроенная изъ глины хижина для караульныхъ. Тутъ помѣщалась тибетская стража. Мы уже совершенно обезсилѣли отъ голода, и дальше идти было невозможно. Мои спутники просили меня раздобыть имъ лошадей, такъ какъ они рѣшительно не въ состояніи были сдѣлать больше ни шагу своими распухшими, израненными ногами, несмотря на все желаніе слѣдовать за мною.

Тибетцы приняли насъ очень дружески и согласились продать мнѣ лошадей, платье и съѣстные припасы. Мы остановились поодаль отъ ихъ лагеря, но вечеромъ они пришли и принесли намъ въ подарокъ муки, масла и «ката» — шарфъ дружбы. Я далъ имъ за эти подарки втрое больше, чѣмъ они стоили, и тибетцы видимо остались очень довольны. Одинъ изъ нихъ, сказавшій мнѣ, что онъ служилъ въ солдатахъ въ Индіи, обѣщалъ утромъ привести лошадей и предложилъ достать столько съѣстныхъ припасовъ, сколько нужно для путешествія въ Лассу. Въ доказательство своихъ словъ онъ, въ тотъ же вечеръ, принесъ часть этихъ припасовъ, обѣщая утромъ доставить остальное. Послѣ него намъ сдѣлалъ визитъ лама, который также былъ очень любезенъ и подарилъ намъ немного масла и сыру. Я чувствовалъ, какъ въ моей душѣ снова зарождаются надежды на счастливый исходъ моего путешествія.

Въ умѣ своемъ я рѣшилъ, что оставлю своихъ спутниковъ вблизи Лассы, а, переодѣвшись тибетцемъ, проберусь одинъ въ священный городъ.

Мнѣ удалось пріобрѣсти полный костюмъ тибетца, а косу, которая мнѣ была необходима, я могъ сдѣлать изъ шелковистыхъ волосъ моего яка. Я не умѣлъ достаточно бѣгло говорить по тибетски, и, чтобы не выдать себя, намѣревался притвориться глухонѣмымъ.

Я уже видѣлъ себя мысленно въ священномъ городѣ, и мы весело провели вечеръ, не предчувствуя тѣхъ ужасовъ, которые насъ ожидали.

ГЛАВА XXXI.
Пойманы!

Ночью меня нѣсколько разъ тревожилъ какой-то шумъ, и я выходилъ изъ палатки, чтобы посмотрѣть, нѣтъ-ли непрошеныхъ гостей, но никого не видалъ. Утромъ пришли тибетцы, съ лошадьми и съѣстными припасами. Мы, разумѣется, чрезвычайно обрадовались, что, послѣ долгихъ страданій и лишеній всякаго рода, будемъ имѣть всего вдоволь и можемъ, наконецъ, отдохнуть. Тибетцы относились къ намъ такъ дружелюбно и были такъ беззаботно веселы, что мнѣ и въ голову не приходило подозрѣвать какую-либо измѣну. Чанденъ Сингъ и Макъ Сингъ, отличные наѣздники, пришли въ восторгъ при видѣ лошадей и съ видомъ знатоковъ осматривали ихъ. Чанденъ Сингъ выбралъ для себя лошадь и позвалъ меня, чтобы я осмотрѣлъ ее и попробовалъ на ней поѣздить. Такъ какъ неудобно было садиться на неосѣдланную горячую лошадь, держа ружье за плечами, то я, нарушивъ свои всегдашнія правила осторожности, разстался со своимъ оружіемъ, оставивъ его въ палаткѣ. Подойдя къ лошади, которую выбралъ Чанденъ Сингъ, я сталъ осматривать ее. Лошадь была прекрасная, и я похвалилъ выборъ Чанденъ Синга, что доставило ему величайшее удовольствіе. Толпа тибетцевъ обступила насъ, и всѣ хоромъ расхваливали лошадь. Я нагнулся, чтобы осмотрѣть ее переднія ноги. Но въ тотъ же моментъ нѣсколько человѣкъ набросились на меня и повалили ничкомъ на землю. Я отчаянно боролся, стараясь вырваться изъ рукъ враговъ, нападавшихъ на меня со всѣхъ сторонъ и, несмотря на слабость, мнѣ все таки удалось нѣсколько разъ вскакивать на ноги. Мои трусливые, враги не могли сразу совладать со мною, хотя ихъ было много, а я былъ одинъ и притомъ, безоружный, но въ концѣ концовъ они пустились на хитрость и такъ ловко закинули на меня веревки, что я очутился какъ въ силкахъ. Одну петлю они закинули мнѣ на шею! что меня окончательно сразило: я началъ задыхаться и почти лишился чувствъ.

Увидя это, они сдѣлались храбрѣе и тогда уже безъ всякой церемоніи скрутили меня по рукамъ и ногамъ, затѣмъ подняли и, видя, что я пришелъ въ себя, поставили на ноги.

Итакъ, я былъ пойманъ. И не я одинъ! Моего храбраго Чанденъ Синга постигла та же участь. Онъ боролся всѣми силами противъ пятнадцати человѣкъ, напавшихъ на него; съ нимъ поступили также, какъ со мною, — онъ тоже былъ брошенъ на землю и связанъ. Тщетно онъ звалъ Манъ Синга, умоляя, дать ему ружье. Манъ Сингъ не могъ этого сдѣлать, потому, что онъ также лежалъ связанный. На помощь къ тибетцамъ, напавшимъ на насъ, явились 400 человѣкъ, которые, какъ я узналъ потомъ, прятались въ засадѣ кругомъ насъ. Какъ ни было ужасно мое положеніе, но я не могъ не чувствовать глубокаго презрѣнія къ тибетцамъ, при мысли, что для того, чтобы овладѣть однимъ обезсилѣвшимъ отъ голода европейцемъ и его двумя слугами, также полумертвыми отъ голода, понадобилось собрать 500 человѣкъ и изъ нихъ 40Ö солдатъ ихъ лучшаго войска, нарочно присланныхъ изъ Лассы, чтобы преградить намъ путь. Но и при такихъ условіяхъ наши враги, вслѣдствіе своей великой трусости, не рѣшились дѣйствовать открыто, а прибѣгли къ хитрости и ко варству, чтобы овладѣть нами.

Я чувствовалъ, какъ во мнѣ кипѣла кровь отъ сознанія своего безсилія и негодованія, когда тибетцы, по приказанію ламы, начали насъ обыскивать. Они отобрали у насъ все, что было и затѣмъ принялись разбирать нашу поклажу. Часы и хронометръ вызвали въ нихъ недовѣріе; я видѣлъ, что тиканіе часовъ возбуждаетъ въ нихъ любопытство, но вмѣстѣ съ тѣмъ и страхъ. Они до тѣхъ поръ швыряли другъ другу часы, пока тѣ не остановились. Тогда они объявили ихъ «мертвыми» и успокоились. Компасы, которые они приняли тоже за часы, были также объявлены «мертвыми», такъ какъ ихъ тиканія не было слышно. Съ большою осторожностью они взяли наши ружья, которыя, однако, не были заряжены, и присоединили ихъ къ остальнымъ вещамъ. На пальцѣ у меня было надѣто кольцо — подарокъ моей матери, когда я былъ еще ребенкомъ; съ этимъ кольцомъ я никогда не разставался и поэтому просилъ тибетцевъ, чтобы они оставили мнѣ его. Этого было вполнѣ достаточно, чтобы заставить ихъ подумать, что въ кольцѣ заключается таинственная сила. Кольцо было отдано на храненіе одному изъ тибетцевъ, съ приказаніемъ никогда мнѣ его не показывать.

Отвратительно было смотрѣть, съ какой жадностью тибетцы набрасывались на каждую вещь, принадлежавшую намъ. Но курьезнѣе всего было приключеніе съ моей дорожной резиновой подушкой, наполненной воздухомъ. Этотъ предметъ возбудилъ ихъ любопытство; въ особенности имъ понравилась мягкая гладкая поверхность подушки, и они по очереди терли объ нее лицо, громко выражая свое удовольствіе. Вдругъ кто то изъ нихъ нечаянно повернулъ винтъ, и воздухъ со свистомъ вырвался изъ подушки. Всѣ страшно перепугались и моментально разбѣжались въ разныя стороны, бросивъ ее на землю. Суевѣрные тибетцы, конечно, подумали, что тутъ то именно и кроется нечистая сила, и боялись прикоснуться къ подушкѣ.

Покончивъ съ разборкой нашего имущества, солдаты привязали насъ веревкой за шею къ своимъ сѣдламъ, развязали намъ ноги и выѣхали изъ лагеря, таща насъ за собою. Я могъ только перемолвиться нѣсколькими. словами со своими спутниками и сказалъ имъ: «чтобы Съ вами ни дѣлали, не показывайте вида, что вы страдаете». Они обѣщали мнѣ это; вслѣдъ за тѣмъ насъ развели по разнымъ палаткамъ.

Палатка, въ которой я находился, была закрыта, и я не могъ видѣть, что творится снаружи, но по достигавшему до меня шуму, я догадывался, чтовъ лагерѣ царитъ сильное волненіе. Я пробылъ въ палаткѣ, вѣроятно, часа три, когда, наконецъ, явился солдатъ и вывелъ меня оттуда.

— Они отрѣжутъ ему голову, — сказалъ онъ своимъ товарищамъ, указывая на меня и при этомъ провелъ рукою по своей шеѣ.

— Ладно! — возразилъ я совершенно хладнокровно, не показывая и тѣни страха, что привело тибетца въ сильное изумленіе, такъ какъ обыкновенно каждый плѣнный тибетецъ въ такихъ случаяхъ всегда падаетъ на колѣни и начинаетъ вопить и молить о пощадѣ. Они, видимо, не знали, какъ имъ вести себя со мною, и чѣмъ болѣе я старался казаться хладнокровнымъ, тѣмъ въ большее замѣшательство они приходили.

Въ то время, какъ я находился въ заключеніи, передъ домомъ тибетской стражи была разбита огромная бѣлая палатка съ голубыми украшеніями. Палатку эту окружали безчисленное множество солдатъ и обитателей деревни. Передняя часть ея была широко откинута, и я увидѣлъ, что въ ней находятся ламы въ красныхъ одѣяніяхъ и съ бритыми головами.

Не доходя шаговъ сорока до палатки, меня остановили и обвязали еще крѣпче новыми веревками, затѣмъ меня отвели за домъ тибетской стражи, а къ палаткѣ привели Чанденъ Синга. Я только издали мелькомъ увидѣлъ его, затѣмъ слышалъ, какъ ему выговаривали-то, что онъ былъ моимъ проводникомъ. Раздались дикіе крики толпы, за ними послѣдовало гробовое молчаніе и, вдругъ, среди этого молчанія до моего слуха долетѣли удары плети и хриплые стоны. Это били моего бѣднаго, вѣрнаго слугу Чанденъ Синга…

ГЛАВА XXXII.
Допросъ.

Наконецъ, за мною пришелъ отрядъ солдатъ, и меня повели къ допросу. Я не сопротивлялся.

По срединѣ палатки, на высокомъ сидѣніи, возсѣдалъ какой-то человѣкъ, одѣтый въ ярко желтые широкіе шаровары и такой же желтый широкій кафтанъ съ длинными рукавами. На гладко выбритой головѣ у него былъ огромный вызолоченный остроконечный колпакъ, съ нарисоваными на немъ тремя большими глазами. [Онъ выглядѣлъ еще очень молодымъ. Это былъ лама высшаго разряда и кромѣ того начальникъ области или «Помбо», съ правами равносильными королевскимъ. По правую руку Помбо стоялъ толстый, красный лама, держа въ рукахъ большой обоюдоострый мечъ;, кругомъ толпились другіе ламы, офицеры и солдаты.

Я всѣми силами старался сохранить хладнокровный видъ; гордо выпрямившись и закинувъ голову, я прямо посмотрѣлъ въ глаза Помбо. Двое ламъ, бросившись ко мнѣ, всячески старались поставить меня на колѣни, но я былъ сильнѣе ихъ, и имъ не удалось это сдѣлать.

Помбо съ пѣною у рта набросился на меня съ цѣлымъ потокомъ словъ, которыхъ я не понялъ. Я спокойно попросилъ его не тратить понапрасну своего краснорѣчія, такъ какъ я понимаю только народный языкъ. Моя просьба поразила его, и онъ пришелъ еще въ большую ярость. Ламы, потрясая кулаками передъ самымъ моимъ лицомъ и указывая мнѣ на связаннаго, избитаго Чанденъ Синга, кричали, что скоро наступитъ и моя очередь. Видъ моего несчастнаго слуги ножемъ рѣзалъ мнѣ сердце, но я слишкомъ хорошо зналъ характеръ тибетцевъ и поэтому старался сохранять полное спокойствіе и хладнокровіе, думая, что только это одно могло внушить имъ страхъ и почтеніе ко мнѣ. Я старался дѣлать видъ, что меня нисколько не тревожитъ моя собственная участь и не трогаетъ видъ моего избитаго слуги. Дѣйствительно, я замѣтилъ, что мое поведеніе оказываетъ свое дѣствіе. Чѣмъ хладнокровнѣе я держалъ себя, тѣмъ въ большее смущеніе приходили мои враги. Очевидно, хотя я былъ связанъ и находился въ ихъ власти, они все-таки не могли побѣдить въ себѣ чувство страха и, приписывая мнѣ какую то сверхъестественную силу, не знали, какъ поступить со мною. Пока я стоялъ такъ передъ Помбо и прямо смотрѣлъ ему въ глаза, я вдругъ замѣтилъ, что съ нимъ совершается какая то перемѣна: онъ также смотрѣлъ на меня неподвижнымъ взоромъ, и черты лица его постепенно смягчались. Когда онъ снова заговорилъ со мною, голосъ его звучалъ ласково и кротко. Это привело ламъ въ сильнѣйшее смущеніе, и они поскорѣе отвели меня въ сторону. Тамъ они заявили мнѣ, что сейчасъ начнется допросъ, на которомъ я долженъ говорить всю правду; въ противномъ случаѣ они подвергнутъ меня сначала бичеванію, а затѣмъ отрубятъ мнѣ голову. Я отвѣтилъ имъ, что буду говорить правду, но не потому, что боюсь ихъ угрозъ. Тогда толстый лама, въ великолѣпномъ красномъ шелковомъ кафтанѣ, расшитомъ золотомъ, потребовалъ, чтобы я сознался, что мой слуга Чанденъ Сингъ показалъ мнѣ дорогу въ Тибетъ и что онъ нарисовалъ мнѣ карты. Если я въ этомъ сознаюсь, то они отпустятъ меня на свободу и проводятъ до границы. Моему слугѣ же отрубятъ голову и этимъ удовлетворятся.

Я отвѣчалъ ламамъ, что мой слуга ни въ чемъ не виноватъ; я самъ сдѣлалъ карту и нашелъ дорогу въ священную страну. Спокойно и внушительно я повторилъ имъ нѣсколько разъ, что мой слуга исполнялъ только мои приказанія и поэтому его не за что наказывать.

Лама страшно разсердился на мои слова и ударилъ меня рукояткой кнута, бывшаго у него въ рукахъ, но я сдѣлалъ видъ, что не почувствовалъ удара; хотя долженъ сознаться, что мнѣ было страшно больно.

— Ну, такъ мы будемъ бить тебя и твоего слугу до тѣхъ поръ, пока вы не скажете намъ того, что мы хотимъ! — крикнулъ намъ сердито лама,

— Вы можете насъ бить, сколько вамъ угодно, — отвѣтилъ я все такъ же спокойно, — но только помните, что вамъ самимъ худо будетъ, если вы насъ несправедливо накажете! Вы можете истязать насъ, но знайте, что вы не въ силахъ заставить насъ страдать.

Мой бѣдный Чанденъ Сингъ велъ себя героемъ: онъ не издалъ ни одного стона, ни одной жалобы, ни одной просьбы о пощадѣ. Каждый ударъ бича, падавшій на его обнаженныя плечи, вызывалъ во мнѣ содроганіе, и я глубоко скорбѣлъ объ участи несчастнаго, по моей винѣ выносившаго всѣ эти мученія. Какъ хотѣлось мнѣ броситься къ нему, но я не смѣлъ этого сдѣлать, — я зналъ, что это только погубитъ его окончательно. Единственное, что могло спасти насъ обоихъ — это мое хладнокровіе, внушавшее тибетцамъ спасительный страхъ передо мною. И я продолжалъ спокойно сидѣть на корточкахъ въ кругу солдатъ и офицеровъ и съ притворнымъ равнодушіемъ взиралъ на то, что творилось кругомъ.

Къ нашему счастью, пошелъ проливной дождь. Какъ въ Китаѣ, такъ и въ Тибетѣ, все пріостанавливается во время дождя, и всякія казни и наказанія откладываются, пока не пройдетъ дождь. Поэтому, какъ только начался ливень, солдаты тотчасъ же схватили меня и отвели въ отдаленную палатку, которую немедленно окружили стражей.

Въ глубинѣ палатки сидѣлъ, съ поджатыми ногами, офицеръ высокаго роста. На видъ ему было около пятидесяти лѣтъ; лицо у него было умное и имѣло благородное выраженіе. Взглянувъ на него, я какъ-то сразу почувствовалъ, что онъ будетъ мнѣ другомъ. Дѣйствительно, онъ вступился за меня и, остановивъ солдатъ, грубо обращавшихся со мною, сдѣлалъ мнѣ знакъ, чтобы я сѣлъ возлѣ него.

— Я солдатъ, а не лама, — сказалъ онъ мнѣ голосомъ, исполненнымъ достоинства. — Я пришелъ сюда изъ Лассы, со своими солдатами, чтобы тебя поймать, и теперь ты мой плѣнникъ: Но ты не выказалъ страха, и я уважаю тебя за это.

Говоря это, онъ склонилъ голову и, приложившись къ моей головѣ лбомъ, высунулъ языкъ, чтобы, по тибетскому обычаю, выразить мнѣ свое сочувствіе. Затѣмъ онъ далъ мнѣ понять, что хочетъ мнѣ что-то сказать, но не можетъ этого сдѣлать въ присутствіи солдатъ.

Мы стали очень дружественно разговаривать, и онъ сказалъ мнѣ, что занимаетъ въ тибетскомъ войскѣ высокую должность, которая называется «рупунъ», нѣчто вродѣ генерала. Рупунъ сталъ меня разспрашивать про англійское войско, и я старался объяснить ему, какъ могъ, все, что его интересовало. Онъ, въ свою очередь, сообщилъ мнѣ разныя подробности о тибетскомъ войскѣ.

Я разсказалъ ему, какъ отъ меня раньше бѣгали тибетскіе солдаты, и этотъ разсказъ разсмѣшилъ его. Я видѣлъ, что мы другъ друга понимаемъ, когда онъ сказалъ мнѣ насмѣшливымъ то- немъ:

— Да, да, я знаю, что они бѣгали отъ тебя, но они это дѣлали отнюдь не изъ страха. Они просто щадили тебя, не хотѣли причинять тебѣ страданій.

Я замѣтилъ на это, что все же они могли бы бѣгать не такъ скоро, и мое замѣчаніе его разсмѣшило еще больше. Онъ такъ смѣялся, что даже слезы выступили у него на глазахъ, и, хлопнувъ меня по спинѣ, сказалъ, что я говорю вѣрно. Затѣмъ прибавилъ, что ему очень грустно видѣть меня связаннымъ, но онъ не имѣетъ права ни освобождать меня, ни давать мнѣ пищи.

Солдаты, изумленные тѣмъ, что побѣдитель и притомъ такое важное лицо, разговариваетъ такъ дружественно и любезно съ побѣжденнымъ, смотрѣли на насъ съ разинутыми отъ удивленія ртами и тотчасъ же сами перемѣнили свое обращеніе со мной. Они даже принесли подушку, чтобы мнѣ было удобнѣе сидѣть, и стали разговаривать со мною болѣе почтительнымъ тономъ. Но, къ несчастью, вечеромъ эта стража была замѣнена другой, и мой пріятель удалился. Вновь прибывшіе солдаты грубо стащили меня съ того мѣста, на которомъ я сидѣлъ, и швырнули на кучу сухого навоза въ углу палатки.

— Вотъ настоящее мѣсто для англичанина! — крикнули они.

Тибетскія палатки вообще очень неопрятны, но то мѣсто, куда меня бросили связаннаго, было грязно до послѣдней степени. Меня тошнило отъ этой грязи, я не могъ сомкнуть глазъ всю ночь; веревки врѣзывались мнѣ въ тѣло, но самое ужасное было то, что меня осыпали насѣкомыя, которыми палатка кишѣла. Во все время моего плѣна я ужасно страдалъ отъ этихъ мелкихъ враговъ.

ГЛАВА XXXIII.
Безнадежное положеніе.

Ночь была богата приключеніями всякаго, рода; я слышалъ вдали окрики, на которые отвѣчали сторожа, разставленные у моей палатки. Одинъ изъ солдатъ, находившихся въ палаткѣ, вертѣлъ свою молитвенную мельницу и бормоталъ одну и ту же молитву; онъ такъ часто повторялъ ее, что я невольно заучилъ ее наизусть.

Въ ней говорилось объ очищеніи отъ грѣховъ и дорогѣ къ небу, а также о священныхъ частяхъ тѣла. Тибетцы вѣрятъ, что у мужчинъ лѣвая, а у женщинъ — правая рука принадлежитъ богамъ. Вообще руки они считаютъ священною частью, тѣла, такъ какъ руками подносятъ пищу ко рту и, слѣдовательно, руки даютъ жизнь тѣлу; при томъ же, при помощи рукъ можно защититься отъ врага. Впрочемъ, тибетцы считаютъ почему-то священными также и носовыя кости.

Около полуночи пришелъ мой новый пріятель, и я замѣтилъ, что онъ чѣмъ-то очень взволнованъ. Онъ сѣлъ возлѣ меня, и лицо его, освѣщенное мерцающимъ свѣтомъ горѣвшей свѣтильни, опущенной въ мѣдную чашку, наполненную масломъ, показалось мнѣ очень озабоченнымъ. По сострадательному взгляду, который онъ бросилъ на меня, я понялъ, что онъ имѣетъ сообщить мнѣ нѣчто очень важное. И я не ошибся. Онъ перетащилъ меня въ другое мѣсто палатки, болѣе удобное и чистое и приказалъ одному изъ солдатъ принести мнѣ одѣяло. Я былъ тронутъ до глубины души его вниманіемъ, какъ вдругъ онъ заговорилъ сердитымъ голосомъ и сталъ бранить солдатъ за то, что они не крѣпко связали меня. Онъ нагнулся ко мнѣ, чтобъ перевязать покрѣпче узлы, стягивавшіе меня, но къ удивленію я почувствовалъ, что онъ развязываетъ ихъ. Затѣмъ онъ быстро покрылъ меня тяжелымъ одѣяломъ и, въ то время, какъ солдаты на другомъ концѣ палатки занялись разговоромъ, онъ нагнулся ко мнѣ и шепнулъ.

— Тебѣ завтра отрубятъ голову. Бѣги сегодня ночью. Снаружи нѣтъ солдатъ.

Добрый рупунъ старался подготовить мой побѣгъ. Онъ потушилъ огонь и улегся возлѣ меня, какъ будто бы для того, чтобы спать. Конечно, было бы не трудно проскользнуть изъ подъ палатки наружу, такъ какъ солдаты уснули, но мысль, что я оставлю во власти тибетцевъ своихъ несчастныхъ спутниковъ, останавливала меня.

Рупунъ приподнялся, чтобы посмотрѣть, спитъ-ли моя стража, и, убѣдившись въ этомъ, прислонился ко мнѣ и прошепталъ:

— Они спятъ; ступай!

Но мой долгъ повелѣвалъ мнѣ остаться, какъ ни соблазнительно было для меня предложеніе рупуна. Благодаря тому, что онъ развязалъ мнѣ руки, я могъ немного заснуть, но утромъ я снова всунулъ руки въ веревки.

Повидимому, рупунъ былъ очень недоволенъ тѣмъ, что я не воспользовался случаемъ къ побѣгу, и казался сердитымъ, когда началъ связывать мои веревки; но я все-таки замѣтилъ, что онъ относится ко мнѣ еще съ большимъ почтеніемъ. Онъ принесъ сосудъ, наполненный тибетскимъ чаемъ, и напоилъ меня. Замѣтивъ, что я голоденъ, онъ прибавилъ въ чай клецки изъ муки и масла и пальцами впихивалъ ихъ мнѣ въ ротъ, такъ какъ мои руки были связаны. Солдаты послѣдовали примѣру своего начальника и также трогательно начали обо мнѣ заботиться и кормить меня такимъ же способомъ. Правда, руки ихъ были далеко не первой чистоты, но при такихъ обстоятельствахъ развѣ можно было думать объ этомъ! Притомъ же я былъ такъ голоденъ, что все, что они давали, казалось мнѣ необыкновенно вкуснымъ. Такое участіе и доброта солдатъ внушили мнѣ подозрѣніе, что мой конецъ, въ самомъ дѣлѣ близокъ. Такъ какъ я не могъ получить никакихъ свѣдѣній о своихъ слугахъ, и солдаты молчали, когда я разспрашивалъ ихъ, то у меня явились самыя грустныя предчувствія. Тѣмъ не менѣе, я старался не подавать вида, что меня тревожитъ что-нибудь, и все утро беззаботно бесѣдовалъ съ солдатами, упражняясь въ тибетскомъ языкѣ. Послѣ полдня въ палатку явился солдатъ и крикнулъ, положивъ мнѣ свою тяжелую руку на плечо:

— Слушай! Прежде чѣмъ солнце зайдетъ, тебя подвергнутъ бичеванію, потомъ переломаютъ ноги, выжгутъ глаза и отрубятъ тебѣ голову.

Я употребилъ страшныя усилія, чтобы ни одинъ мускулъ моего лица не дрогнулъ. Быть можетъ, онъ все это говорилъ нарочно, чтобы напугать меня? Въ такомъ случаѣ мнѣ тѣмъ болѣе надо было сохранить хладнокровіе и не выказать ни смущенія, ни страха.

Извѣщеніе о предстоящей казни произвело, однако, сильное впечатлѣніе на мою стражу. Они перестали разговаривать со мною и, когда я обратился къ нимъ съ вопросами, сдѣлали мнѣ знакъ, что съ этого момента они должны хранить молчаніе и не имѣютъ права говорить со мною.

Однако, мой часъ еще не пробивъ. За мною пришелъ солдатъ, и меня отвели въ другое мѣсто, гдѣ я увидалъ связаннаго Манъ Синга. Моя радость, при видѣ его, была такъ велика, что я на мгновеніе забылъ всѣ свои муки. Только участь Чанденъ Синга оставалась мнѣ неизвѣстной.

Ко мнѣ подошелъ лама и сказалъ мнѣ, улыбаясь, что меня желаетъ видѣть Помбо и поэтому меня посадятъ на лошадь и повезутъ къ нему. Но предварительно они хотятъ надѣть на меня ручные кандалы, и если, я не стану сопротивляться, то. онъ клянется, что со мною будутъ обращаться дружественно. Я обѣщалъ не сопротивляться, и мнѣ надѣли на руки тяжелые желѣзные кандалы. Очевидно, раньше тибетцы все-таки побаивались меня, хотя я и былъ связанъ по рукамъ и ногамъ, такъ какъ, лишь только мои руки очутились въ кандалахъ, то немедленно меня стали осыпать ругательствами, забрасывать грязью и бить. Тотъ самый лама, который такъ клялся, что со мною не будутъ дурно обращаться, подстрекалъ толпу наносить мнѣ оскорбленія. Появленіе рупуна положило конецъ издѣвательствамъ толпы. Лицо его было мрачно, и онъ старался не смотрѣть на меня, а только отдалъ приказаніе отвести меня назадъ въ домъ, гдѣ была стража. Когда мы остались одни, онъ приложилъ свой лобъ къ моей головѣ, въ знакъ участія, и грустно прошепталъ:

— Нѣтъ больше никакой надежды. Сегодня вечеромъ тебя казнятъ. Ламы — дурные люди. У меня сердце болитъ за тебя, точно за родного брата.

Меня посадили на лошадь и погнали ее. Спинка сѣдла, на которомъ я сидѣлъ, была утыкана гвоздями, которые во время скачки пребольно кололи мнѣ спину, но я старался забыть о боли, насколько возможно, и отвлечь свое вниманіе, разсматривая мѣстность, по которой мы ѣхали. Мы проѣхали мимо нѣсколько маленькихъ рѣкъ и озеръ и то взбирались, то спускались съ песчаныхъ холмовъ, примемъ ноги нашихъ лошадей вязли въ глубокомъ сыпучемъ пескѣ. Наконецъ, спустившись съ одного холма, мы увидали передъ собою толпу всадниковъ и ламъ въ красной одеждѣ, возлѣ которыхъ стояли знаменоносцы, съ плоскими шляпами на головѣ. Немного поодаль отъ этой толпы я увидѣлъ Помбо, слѣдовавшаго верхомъ на прекрасной лошади. На головѣ у него красовалась таже самая необыкновенная, остроконечная шляпа, которую я уже видѣлъ на немъ раньше.

Какъ только мы приблизились, всѣ всадники тотчасъ же отъѣхали нѣсколько въ сторону, и мою лошадь ударами кнута погнали прямо на Помбо. Въ тотъ самый моментъ, когда моя лошадь подскакала къ нему, одинъ изъ солдатъ, державшій ружье наготовѣ, прицѣлился въ меня и выстрѣлилъ. Этотъ солдатъ, какъ я потомъ узналъ, славился, какъ лучшій стрѣлокъ въ странѣ, но тутъ промахнулся, вѣроятно, оттого, что лошадь моя вертѣлась во всѣ стороны. Пуля просвистѣла надъ моимъ лѣвымъ ухомъ, но не задѣла меня. Лошадь, перепуганная выстрѣломъ, начала бить задними ногами и чуть не сбросила меня, но я все таки удержался въ сѣдлѣ, и когда лошадь наконецъ остановилась, я выразилъ своимъ мучителямъ удовольствіе, что они позволили мнѣ покататься на такой прекрасной лошади.

Я видѣлъ, что мое хладнокровіе выводило изъ себя тибетцевъ и пугало ихъ, но это поддерживало мое мужество. Замѣтивъ, что они трусятъ, я крикнулъ имъ, что всякое страданіе, которое они мнѣ причиняютъ, отомстится имъ сторицей, и что я ихъ не боюсь. Внѣ себя отъ бѣшенства тибетцы опять погнали мою лошадь и загнали ее нарочно въ такое мѣсто, гдѣ былъ глубокій песокъ, и она провалилась по колѣна. Тутъ снова одинъ изъ лучшихъ стрѣлковъ прицѣлился въ меня и выстрѣлилъ и снова не попалъ!

Напуганная лошадь поскакала быстрѣе. Въ догонку мнѣ пустили нѣсколько стрѣлъ, но взволнованные и все таки трусившіе въ душѣ тибетцы Не могли хорошо цѣлиться, и выстрѣлы ихъ не попадали въ меня. Наконецъ, послѣ отчаянной скачки, мы добрались до укрѣпленнаго тибетскаго города и монастыря, стоявшаго на вершинѣ холма. Меня стащили съ сѣдла, но не оставили въ покоѣ. Кровожадная толпа хотѣла причинить мнѣ всевозможныя мученія, но въ тоже время я видѣлъ ясно, что суевѣрный страхъ, который я внушалъ имъ, не допускалъ ихъ дѣйствовать скоро и рѣшительно.

Меня привели на площадь, гдѣ находился Помбо, окруженный ламами и солдатами. Одинъ изъ солдатъ зарядилъ ружье, и когда я увидѣлъ, какъ много онъ всыпалъ пороха, то тотчасъ же подумалъ, что и на этотъ разъ судьба спасетъ меня, такъ какъ ружье должно разорваться въ рукахъ того, кто будетъ стрѣлять. Такъ и случилось. Солдатъ передалъ ружье Помбо, и когда тотъ выстрѣлилъ въ меня, то я остался цѣлъ и невредимъ, а ружье вылетѣло изъ рукъ Помбо, къ ужасу всѣхъ присутствующихъ и его самого. Поднялись неистовые крики толпы, требовавшей моей смерти. Но страннымъ образомъ, у меня вдругъ въ душѣ явилось убѣжденіе, что мнѣ нечего бояться, что я не погибну! И я крикнулъ трусливой толпѣ, окружавшей меня, что если я умру сегодня, то они всѣ умрутъ завтра. Я видѣлъ, какъ мои слова дѣйствовали на толпу. Никто не рѣшался самъ убить меня. Тогда самъ Помбо взялъ мечъ въ руки, чтобы отрубить мнѣ голову. Собравъ всѣ свои силы, я уставился въ него пристальнымъ взоромъ и не сводилъ съ него глазъ. Онъ, очевидно, былъ подверженъ нервнымъ припадкамъ, и я тотчасъ же замѣтилъ, что мой упорный взглядъ дѣйствуетъ на него. Онъ также смотрѣлъ на меня испуганнымъ взглядомъ, не будучи въ силахъ отвести глазъ, и не могъ поднять руки, державшей мечъ, чтобы нанести мнѣ послѣдній ударъ, несмотря на крики и побужденія толпы…

Я былъ спасенъ, по крайней мѣрѣ, на время. Ламы столпились и начали оживленно совѣщаться между собою, но солнце близилось къ закату, и я зналъ, что во всякомъ случаѣ казнь должна быть отложена до слѣдующаго дня. Меня и Манъ Синга связали еще крѣпче и поставили около насъ стражу. Воспользовавшись минутою спокойствія, я обратился къ одному изъ ламъ, съ просьбою чтобы намъ дали поѣсть, такъ какъ мы очень голодны. Нашихъ мучителей просьба эта почему-то привела въ веселое настроеніе — они начали громко смѣяться и напоминать намъ, что насъ ожидаетъ завтра. Но намъ было не до смѣха и я замѣтилъ имъ, что они напрасно такъ радуются, такъ какъ имъ не удастся видѣть нашей казни, потому что къ утру мы уже умремъ отъ голода; страннымъ образомъ, тѣ самые ламы, которые обращались съ нами очень грубо и жестоко наканунѣ, вдругъ стали любезны и почтительны. Они принесли пищу и накормили насъ.

Къ ночи пошелъ дождь, но насъ оставили связанныхъ подъ дождемъ: Сторожа наши завернувшись въ одѣяло, улеглись спать, и мнѣ пришло въ голову воспользоваться этимъ моментомъ и попытаться бѣжать, похитивъ мечъ у одного изъ спящихъ солдатъ. Съ неимовѣрными усиліями мнѣ удалось высвободить правую руку изъ кандаловъ и, развязавъ Манъ Сингу ноги, я шепнулъ ему, чтобы онъ приподнялся и ногою просунулъ бы поближе ко мнѣ мечъ, лежавшій возлѣ спящаго солдата. Этимъ мечомъ я, конечно, легко могъ бы перерѣзать остальныя веревки, и мы были бы свободны. Но бѣдный Манъ Сингъ не отличался ловкостью движеній. Сторожевые псы почуяли что то неладное и подняли лай; тотчасъ же стража повскакала со своихъ мѣстъ, но въ страхѣ они сначала побѣжали, и только потомъ, принеся огонь, подошли къ намъ посмотрѣть, все ли въ порядкѣ. Я воспользовался этимъ моментомъ, чтобы снова всунуть руку въ кандалы и представился крѣпко спящимъ. Удивленная стража замѣтила, что ноги Манъ Синга развязаны, а руки связаны. Солдаты пришли въ недоумѣніе и никакъ не могли понять, какимъ образомъ веревка, связывавшая его ноги, оказалась развязанной. Это таинственное происшествіе такъ напугало ихъ, что они принялись звать на помощь. Тотчасъ же проснулся весь лагерь, сбѣжались люди и, обнаживъ мечи, окружили насъ. Одинъ изъ нихъ, похрабрѣе другихъ, рѣшился подойти къ намъ и снова связать ноги Манъ Сингу.

На утро къ намъ изъ монастыря явились ламы и съ ними Помбо, верхомъ на лошади. Принесены были ящики съ моими вещами, и въ моемъ присутствіи начали вынимать оттуда всѣ предметы и научные инструменты, причемъ я долженъ былъ давать ламамъ объясненія. Это было не легко, — мои знанія тибетскаго языка были довольно ограничены и не годились для чтенія лекцій объ употребленіи барометра, компаса, термометровъ и т. д. Тибетцы разсматривали никогда не виданные ими предметы не только съ любопытствомъ, но и съ примѣсью суевѣрнаго страха. Помбо, также съ интересомъ разглядывавшій все и подмѣчавшій лучше другихъ, замѣтилъ что.фотографическія пластинки со сдѣланными мною снимками, желтѣютъ при солнечномъ свѣтѣ.

— Что это такое? — спросилъ онъ меня.

— Это знакъ, что тебѣ придется отвѣчать за всѣ твои поступки со мною, — отвѣчалъ я.

Помбо въ страхѣ швырнулъ пластинку подальше отъ себя и тотчасъ же приказалъ выкопать яму и бросить туда всѣ остальныя пластинки. Но солдаты, которымъ было поручено похоронить мои фотографическіе негативы, повидимому не имѣли ни малѣйшаго желанія прикасаться къ нимъ. Послѣ долгихъ пререканій ящикъ съ пластинками оттолкнули ногами подальше и тамъ уже выкопали руками глубокую яму въ илистой почвѣ, въ которой онѣ и были погребены. Я съ грустью смотрѣлъ, какъ результаты моихъ трудовъ исчезали подъ слоемъ грязи, которою тибетцы забрасывали яму.

Но тутъ произошелъ курьезный случай: тибетцы вытащили со дна ящика какой то плоскій предметъ. Это была моя купальная губка; Чанденъ Сингъ положилъ ее на самое дно и сверху помѣстилъ тяжелые инструменты и разныя другія вещи, подъ тяжестью которыхъ губка мало-по-малу превратилась въ совершенно плоскую пластинку. Тибетцы никакъ не могли понять, что это такое, и съ большой осторожностью взяли въ руки губку, но тотчасъ же отшвырнули ее. Случайно она упала возлѣ меня, въ маленькую лужицу воды.

Мнѣ сейчасъ же пришло въ голову воспользоваться этимъ, чтобы напутать тибетцевъ, и я обратился къ губкѣ съ громкою рѣчью на англійскомъ языкѣ. Я говорилъ слова, какія только приходили мнѣ въ голову, но произносилъ ихъ такимъ образомъ, чтобы они подумали, что я произношу заклинанія. А въ это время губка начала постепенно вбирать въ себя воду и разбухать. Можно себѣ представить ужасъ тибетцевъ, когда они увидѣли, что плоскій предметъ мало-по-малу растетъ и превращается въ шаръ, по мѣрѣ того, какъ я произношу какія то непонятныя для нихъ слова, Они увѣровали еще больше, что я одаренъ какимъ то таинственнымъ могуществомъ, и подъ вліяніемъ страха, охватившаго ихъ, всѣ разбѣжались въ разныя стороны.

Это было очень забавно, но самое интересное было впереди.

ГЛАВА XXXIV.
Внезапная перемѣна.

Спустя нѣкоторое время ламы, очевидно, собрались съ мужествомъ и снова принялись за мои вещи. Одинъ изъ нихъ очень заинтересовался моимъ ружьемъ и захотѣлъ изъ него выстрѣлить; онъ зарядилъ его по своему и держа ружье такъ, какъ тибетцы имѣютъ обыкновеніе держать свои фитильныя ружья, когда цѣлятся, т. е. передъ своимъ носомъ, лама выстрѣлилъ. Раздался оглушительный трескъ; дуло ружья разорвало, и лама получилъ страшный ударъ въ лицо. Онъ упалъ на землю окровавленный, отчаянно крича и взывая о помощи. Надо сказать, что это былъ одинъ изъ самыхъ жестокихъ ламъ, наиболѣе мучившій и оскорблявшій меня, и наказаніе, которое постигло его, конечно произвело очень сильное впечатлѣніе на окружающихъ. Я ясно замѣтилъ, что Помбо смотритъ на меня глазами, въ которыхъ выражались и страхъ, и почтеніе. Мнѣ казалось, что онъ въ душѣ своей рѣшилъ не лишать меня жизни. Между нимъ и ламами произошло очень оживленное совѣщаніе, послѣ котораго мнѣ развязали ноги и руки и оставили лежать на землѣ. Такъ кончился для меня самый ужасный день, какой только мнѣ пришлось пережить. Помбо замѣтно перемѣнилъ свое обращеніе со мною и сдѣлался очень внимателенъ. Онъ велѣлъ посадить меня такъ, чтобъ мнѣ было видно, что будетъ дѣлаться въ его палаткѣ, куда онъ отправился вмѣстѣ съ двумя толстыми ламами. Всѣхъ, бывшихъ въ палаткѣ, Прогнали оттуда и на нѣкоторое время закрыли входъ. Затѣмъ его опять широко раскрыли, и раздались удары гонга, призывавшіе ламъ, которые толпою явились изъ монастыря и снова заняли свои мѣста.

Посрединѣ палатки возсѣдалъ Помбо на высокомъ креслѣ, а рядомъ съ нимъ стояли двое толстыхъ ламъ. При первомъ же взглядѣ на Помбо, я увидѣлъ, что онъ находится въ какомъ-то особенномъ состояніи, точно съ нимъ сдѣлался столбнякъ. Глаза у него были неподвижно уставлены въ одну точку и руки уперлись въ колѣна. Солдаты и народъ, собравшіеся у палатки, увидѣвъ его въ этомъ состояніи, бросились на колѣни и стали бормотать молитвы.

Одинъ изъ ламъ, стоявшихъ возлѣ Помбо, началъ произносить какія-то заклинанія, и Помбо, по мѣрѣ того какъ тотъ говорилъ, дѣлалъ движенія руками и ногами и, наконецъ, началъ изгибаться во всѣ стороны, точно змѣя. Движенія его становились все болѣе и болѣе быстрыми и въ концѣ концовъ онъ остановился, изогнувшись дугой, такъ что голова его почти совершенно касалась земли, а руки были широко разставлены. Пока онъ производилъ свои удивительныя движенія, толпа все громче и громче молилась; слышались стоны и рыданія. Но когда Помбо остановился въ своей необыкновенной позѣ, то моментально всѣ бросились къ палаткѣ и одинъ за другимъ начали подходить къ нему и, прикоснувшись къ его ногамъ и рукамъ, кланялись ему въ землю. Послѣ того, какъ всѣ продѣлали эту церемонію, къ Помбо подошелъ толстый лама. Онъ приподнялъ его голову, сталъ ему тереть лобъ и дуть въ глаза. Помбо мало-по-малу пришелъ въ себя; но онъ былъ блѣденъ и имѣлъ совершенно истомленный видъ.

Представленіе кончилось. Послѣ этого всѣмъ присутствующимъ были розданы «шарфы дружбы» и Помбо удалился.

Къ ночи меня привязали къ столбу, но не особенно крѣпко. Поздно вечеромъ ко мнѣ пришли около полдюжины ламъ изъ монастыря и принесли большую мѣдную миску съ чаемъ. Въ числѣ этихъ ламъ былъ и тотъ, который былъ раненъ изъ моего ружья. Лицо и голова у него были перевязаны. Онъ такъ настоятельно уговаривалъ меня напиться горячаго чаю, такъ какъ ночь была холодная, что у меня явилось подозрѣніе. Я взялъ въ ротъ глотокъ предлагаемаго мнѣ напитка и сейчасъ же выплюнулъ его, такъ какъ былъ увѣренъ, что онъ отравленъ. Нѣсколько капель я все-таки нечаянно проглотилъ, и у меня сдѣлались такіе спазмы въ желудкѣ, что это еще болѣе подтвердило мои подозрѣнія.

Когда наступило утро, участь наша все еще не была рѣшена. Мнѣнія раздѣлились, и хотя нѣкоторые ламы настаивали на томъ, чтобы я былъ казненъ, но другіе, и въ томъ числѣ Помбо, боялись принять такое рѣшеніе. Чтобы какъ-нибудь выйти изъ затрудненія, ламы рѣшили прибѣгнуть къ гаданію, для чего у меня сначала отрѣзали клокъ волосъ, а затѣмъ кусочекъ ногтя. Но тутъ произошло нѣчто совсѣмъ неожиданное. Лама, который разсматривалъ мои связанныя руки, собираясь отрѣзать ноготь, вдругъ вскрикнулъ отъ удивленія. Въ тотъ же моментъ всѣ ламы вмѣстѣ съ солдатами бросились смотрѣть мои руки, и я невольно вспомнилъ то, что случилось со мною раньше въ ламайскомъ монастырѣ, когда ламы, увидѣвъ мои руки, также внезапно перемѣнили свое обращеніе. Увѣдомленный о томъ, что случилось, Помбо тотчасъ же явился и также сталъ разсматривать мои руки.

Въ эту минуту я рѣшительно не понималъ, что произошло, и только гораздо позднѣе узналъ, что именно произвело такое впечатлѣніе на тибетцевъ. Пальцы моихъ рукъ представляли нѣкоторую особенность строенія, которой въ Тибетѣ придаетъ очень большое значеніе. Тотъ, кто обладаетъ такими руками, считается тибетцами неприкосновеннымъ, такъ какъ онъ заколдованъ отъ всякихъ страданій. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что это странное суевѣріе тибетцевъ много способствовало благопріятному повороту въ моей судьбѣ.

Помбо объявилъ, что ни я, ни мои слуги не должны быть казнены, но въ тотъ-же день насъ отправятъ, въ сопровожденіи стражи, на границу Индіи. Радость моя не знала границъ, когда я, наконецъ, увидѣлъ своего вѣрнаго Чанденъ Синга, который считалъ меня давно умершимъ. Онъ былъ въ ужасномъ состояніи, избитый и изнуренный голодомъ, но ужъ одно то, что онъ былъ живъ, дѣлало меня несказанно счастливымъ.

Обратный путь былъ очень тяжелъ для насъ. Солдаты, провожавшіе насъ до границы, обращались съ нами очень грубо, кормили впроголодь и подвергали всевозможнымъ мученіямъ. Мы рѣшили отдѣлаться отъ нихъ. Выбравъ удобную минуту, мы вооружились камнями и произвели неожиданное нападеніе на стражу. Какъ это ни невѣроятно, но трусливые солдаты обратились въ бѣгство. Но мученія наши и непріятности далеко не кончились. Когда мы достигли владѣній Іонгъ Пена изъ Таклакота, и я уже началъ надѣяться, что скоро буду среди друзей, вдругъ явился посланный и объявилъ, что Іонгъ Пенъ не разрѣшаетъ намъ идти черезъ проходъ Липпу, который находился совсѣмъ близко, а велитъ намъ отправляться черезъ отдаленный горный проходъ Лумтя, совершенно непроходимый въ это время года. Это было равносильно смерти, такъ какъ намъ пришлось бы идти еще дней шестнадцать и притомъ по льду и снѣгу. Мы врядъ-ли въ состояніи были бы вынести подобное путешествіе. Тибетцы, вѣроятно, на это и разсчитывали; намъ сказали, что солдаты проводятъ насъ только до границы снѣговъ и тамъ оставятъ. Такъ какъ намъ не хотѣли дать ни съѣстныхъ припасовъ, ни одежды, ни теплыхъ одѣялъ, то мы, конечно, были обречены на вѣрную смерть.

Бороться при такихъ условіяхъ было невозможно, и мы, послѣ нѣкотораго сопротивленія, отправились по той дорогѣ, по которой насъ хотѣла вести стража Іонгъ Пена. Но тутъ намъ пришло на помощь совершенно неожиданное обстоятельство. Весь Тибетъ раздѣленъ на мелкія владѣнія, которыми управляютъ высшіе чиновники, выплачивающіе дань и за это пользующіеся правами короля въ границахъ своей области. Всѣ эти мелкіе владѣтели обыкновенно находятся между собою въ сильной враждѣ и потому, когда мы вступили во владѣнія Тарыома изъ Барка, то онъ также воспротивился тому, чтобы мы проходили черезъ его владѣнія къ проходу Лумтя, и послалъ отрядъ солдатъ, чтобы остановить насъ. Однимъ словомъ, всѣ дороги были намъ закрыты и, находясь такъ близко отъ британскихъ владѣній Индіи, гдѣ мы могли бы считать себя въ полной безопасности, мы тѣмъ не менѣе не могли туда попасть!

Солдаты Тарыома обѣщали мнѣ оказать помощь, и такъ какъ они терпѣть не могли солдатъ Іонгъ Пена, то очень охотно согласились на мое предложеніе произвести нападеніе на отрядъ Іонгъ Пена и, прогнавъ его, очистить путь. Однако, когда дѣло дошло до исполненія этого обѣщанія, и оба отряда столкнулись, то я увидѣлъ страшную картану двухъ отрядовъ, стоящихъ другъ противъ друга и смертельно боящихся другъ друга! Мои убѣжденія не привели ни къ чему: тибетцы тотчасъ же сложили свое оружіе, и оба отряда стали увѣрять другъ друга въ дружескихъ намѣреніяхъ. Затѣмъ между ними состоялось очень бурное совѣщаніе, гдѣ каждый хотѣлъ расположить въ свою пользу противника, и всѣ хотѣли угодить другъ другу, только обо мнѣ никто не думалъ при этомъ.

Во время этихъ переговоровъ изъ Таклакота явился посланный, объявившій, что Іонгъ Пенъ разрѣшаетъ мнѣ проѣхать черезъ его владѣнія. Мы отправились, но въ виду горы, на которой построена крѣпость Таклакотъ, меня вдругъ охватило опасеніе, что произойдетъ что-нибудь новое, и мы не попадемъ къ границѣ, черезъ которую я теперь такъ жаждалъ перейти.

Проѣзжая черезъ рѣку Гакконъ, мы вдругъ увидали у подножья торы большой лагерь шокасовъ. Я ударилъ лошадь, Чанденъ Сингъ и Манъ Сингъ послѣдовали моему, примѣру, и, прежде чѣмъ наша стража опомнилась, мы были уже далеко и, наконецъ, послѣ столькихъ испытаній, очутились снова среди друзей!

Шокасы, явившіеся сюда, чтобы промѣнять свои товары на тибетскіе, были поражены, когда насъ увидѣли и едва насъ признали. Но моя радость была особенно велика, когда я увидалъ среди нихъ моего пріятеля, доктора Вильсона. Онъ также едва могъ узнать меня, до того я измѣнился. Встрѣча наша была радостная, и въ лагерѣ шокасовъ былъ настоящій праздникъ по случаю нашего прибытія.

Я скоро оправился, благодаря заботливому уходу и попеченіямъ моего друга доктора, который лечилъ меня и заботился обо мнѣ. Онъ выхлопоталъ также, чтобы мнѣ были возвращены нѣкоторыя изъ моихъ вещей, захваченныя тибетцами, — и я очень обрадовался, когда нашелъ среди нихъ тетрадь своихъ замѣтокъ, дневникъ и рисунки. Кое-какія изъ оставшихся вещей у тибетцевъ были возращены мнѣ впослѣдствіи по требованію индійскаго правительства.

Итакъ, мои странствованія то запретному пути кончились благополучно, и я вернулся на родину, вмѣстѣ съ Чанденъ Сингомъ, который ни за что не хотѣлъ разставаться со мной.

Конецъ.

"Юный Читатель", № 5, 1889

---

1. Это рѣдкое явленіе, называемое дрожаніемъ звѣздъ, вызывается особеннымъ преломленіемъ лучей и наблюдается только на большихъ высотахъ. Знаменитый ученый и путешественникъ Гумбольдъ наблюдалъ это явленіе во время восхожденія на Тенерифскій пикъ.
2. Такъ называютъ барса — большое хищное животное изъ породы кошекъ, очень похоже на леопарда и пантеру. Барсъ водится въ Средней Азіи, Тибетѣ и южной Сибири, встрѣчается также на Кавказѣ.