Трещатъ крещенскіе морозы. Окрѣпъ снѣгъ и хруститъ подъ ногами пѣшеходовъ, визжитъ подъ полозьями саней, звенитъ подъ колесами каретъ. Холодно, духъ захватываетъ. Какой-то туманъ стоитъ въ воздухѣ! Воротники шубъ подняты кибитками. Извощики-порожняки топчатся по тротуару и размахиваютъ руками. Заиндевѣли бороды и усы. Лошади покрылись какъ-бы пухомъ, на мордахъ сосульки. У всѣхъ красныя лица. Трактиры биткомъ набиты народомъ. При встрѣчахъ только и разговоровъ, что о морозахъ.
Въ одинъ изъ рыночныхъ трактировъ входитъ купецъ, освобождаетъ усы и бороду отъ ледяныхъ сосулекъ, сбрасываетъ съ себя шубу и сразу подбѣгаетъ къ буфету.
— Какова погодка-то? говоритъ онъ, потирая руки и дѣлая гримасы лицомъ, стараясь поскорѣй согрѣть его. — Настоящій крещенскій завинтилъ. Теперь ежели до Афанасьева дня холода продержутся — то урожай хлѣбамъ будетъ богатый.
— Да, далъ Господь морозцу! Благодареніе Создателю! отвѣчаетъ буфетчикъ.
— Это такъ, только ужъ рожу очень на изнанку корежитъ. Такъ и выворачиваетъ.
— Рожа куплетъ не купленный-съ, но зато такіе морозы и хлѣбамъ и торговлѣ поправка. По сегодняшнему дню ведра на четыре водки больше продадимъ — это вѣрно. Опять-же дровяному занятію хорошо. А въ кабакахъ-то — Боже мой! Иной отъ пищи оторветъ да выпьетъ. Чѣмъ просить прикажете?
— Насыпь патріотической да сосудикъ-то посемейнѣе. Вы рады, черти, морозу. А вотъ по нашей торговлѣ въ эти дни хоть лавку запирай. Какая барыня въ такіе холода пойдетъ за покупками? Одѣяніе у ней уксусное… Спереди раздуваетъ, сзади продуваетъ. Развѣ ужъ которой на смерть что понадобится.
— Сшутили вы! Смертей-то въ такіе морозы больше — значитъ и вамъ, суровщикамъ, хорошо.
— Все-таки смерть жди поджидай, а живность сама набѣжитъ. А въ холодной лавкѣ-то каково стоять!
— А вы къ намъ сюда пожалуйте, здѣсь и отогрѣетесь. Пора ужъ вамъ отдыхать, передъ праздниками торговали въ засосъ. За то время не посрамилось. Крещенье безъ мороза — все равно, что куцій пѣтухъ. Прикажете повторить?
— Развѣ ужъ для полировки души только… Ну, брызни. Вѣдь вотъ она водка-то… Все въ морозы мерзнетъ, даже желѣзные мосты кочевряжутся, а она не мерзнетъ и не кочевряжится. Значитъ, ей дано такое особенное чувство… А жены наши ее проклинаютъ. И все отъ неразумія умственности. Ну-съ, съ морозцемъ!
Купецъ пьетъ, сдѣлавъ кислую рожу, закусываетъ бутербродомъ и садится.
— Эти морозы — что! Такіе-ли морозы въ старину бывали, заговариваетъ съ нимъ сидящій не вдалекѣ отъ буфета за столикомъ старикъ. — Въ холеру я помню — птица на лету мерзла; выплеснешь изъ ковша воды, а на снѣгъ у тебя падаетъ ледяной штыкъ. Водовозъ везетъ въ кадкѣ воду съ рѣки, а привезетъ на дворъ — ледъ.
— На Ледовитомъ океанѣ, я думаю, теперь страшно? задаетъ вопросъ буфетчикъ.
— Бѣда! Бѣлый медвѣдь воетъ, олень бодается. По неволѣ самоѣдомъ сдѣлаешься.
— Это гдѣ Летовитый-то океанъ? спрашиваетъ старикъ. — За кислыми водами, что-ли? На кислыхъ-то водахъ мнѣ трафилось бывать.
— Нѣтъ, за Соловками. Кислыя воды это на Капказѣ, а Ледовитый океанъ отъ соловецкихъ угодниковъ сейчасъ въ сторону.
— Передъ Америкой, должно быть, супротивъ этой самой Бразиліи, гдѣ эфіопы живутъ, прибавляетъ буфетчикъ.
— Да, оттелева ужъ рукой подать, соглашается купецъ. — Отъ насъ въ сторону, а тамъ прямая дорога. Иди на проломъ — въ Америку прямо упрешься.
— А тутъ у насъ какъ-то околодочный чаемъ баловался и зашелъ разговоръ объ Америкѣ, такъ онъ сказывалъ, что въ Америку сухимъ путемъ не попадешь, высказалъ свое сомнѣніе буфетчикъ.
— Въ такіе морозы попадешь, стоялъ на своемъ купецъ. — Самъ учти: все замерзши и дорога гладкая. Вотъ въ Малую Азію не попадешь, потому она особнякомъ отъ Большой Азіи стоитъ и морозовъ тамъ не бываетъ, такъ что люди почитай нагишомъ ходятъ, а въ Америку попадешь. Теперича на Ледовитомъ океанѣ такіе морозы, что вотъ подоилъ корову — тутъ тебѣ и сливочное мороженое готово, и вертѣть не надо, а развѣ только сахаромъ присыпать.
— Дамскому обществу за то хорошо, говоритъ буфетчикъ. Онѣ до мороженаго-то охотницы.
— Да вѣдь тамъ нешто есть дамы? Тамъ шкуры, а не дамы. Привозили сюда какъ-то пару бабъ изъ Ледовитаго океана, такъ онѣ въ лисій мѣхъ зашиты, а только лицо одно торчитъ наружу и все какъ-бы ситцевое, въ рисунокъ.
— Отъ природы эти самые ситцевые портреты у нихъ или штукатурка?
— Само собой штукатура. По модѣ и рисунокъ дѣлаютъ. Нравится мужу собачка — она собачку на лицѣ накраситъ, нравится травка — травкой, а то такъ и вавилонцемъ пройдется.
— Скажите какая нравственность заведена!
— Что городъ, то норовъ, что деревня, то обычай. Да по ихнимъ холодамъ иначе и нельзя, ежели рожу не красить. Шкура слѣзетъ. А тутъ ежели какая модница спервоначалу грунтовкой пройдется, а сверху масляной краской, такъ ей и тепло.
— Поди и дырья на лицѣ конопатятъ? допытывался буфетчикъ.
— Это ледовидки-то? Ну, нѣтъ. Безъ дыръ какъ-же… Уши еще туда-сюда заклепать можно, ну, а безъ ноздри невозможно, сморкаться надо.
— На морозѣ-то Богъ съ нимъ и съ сморканьемъ! Какой интересъ?
— Можетъ втулками и затыкаютъ носъ-то на манеръ какъ бы графинъ пробкой, а ужъ глаза открыты. Да вѣдь глазъ никакой морозъ не беретъ.
— А вѣдь это дѣйствительно: иной разъ нога въ валенкѣ и страсть какъ зазнобится, а глазъ нагишомъ — и ничего, согласился буфетчикъ.
— Это у нихъ, что-ли, мужескій полъ серьгу себѣ въ ноздрю вставляетъ?
— Нѣтъ, то у дикихъ араповъ, а эти нашей масти.
— Крещеные?
— Чудакъ человѣкъ! Какъ-же тамъ крестить-то, коли воды нѣтъ, а одинъ ледъ. Это въ Ледовитомъ океанѣ.
— Дѣйствительно, я маленько несообразилъ.
— А за несоображеніе нажми-ко мнѣ еще изъ графинчика патріотической.
— Это съ нашимъ удовольствіемъ. Хоть десять разъ такой штрафъ накладывайте.
Купецъ пьетъ и говоритъ:
— А теперь послѣ третьей изобрази чайку. Авось съ водкой-то въ утробѣ перемѣшается, такъ лакомотивъ изъ меня сдѣлаетъ.
— Сдѣлаетъ, будьте покойны. Тутъ не ледовитый океанъ. Пойдете въ лавку, такъ-такъ паръ отъ васъ и повалитъ. Часа на два топки хватитъ.