Сочиненія И. С. Аксакова. Томъ третій.
Польскій вопросъ и Западно-Русское дѣло. Еврейскій Вопросъ. 1860—1886
Статьи изъ «Дня», «Москвы», «Москвича» и «Руси»
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1886.
Статьи из газеты «День» (1863)
правитьНашъ врагъ не Польша, а полонизмъ.
правитьЧто бы мы ни дѣлали, чѣмъ бы ни занимались, чѣмъ бы ни старались занять теперь нашу мысль и чувство, — и мысль и чувство продолжаютъ невольно обращаться по прежнему въ одну сторону, — все къ той же Польшѣ, да къ тому же Западному краю Россіи! Такъ называемый Польско-Русскій вопросъ есть по истинѣ, по выраженію поэта, «властитель нашихъ думъ» въ настоящее время, и сосредоточиваетъ на себѣ, почти исключительно и нераздѣльно, всю силу общественнаго участія и вниманія. Упраздняя, или лучше сказать поглощая собою всѣ прочіе, даже немаловажные общественные интересы, высокій интересъ Польско-Русскаго дѣла будетъ еще долго раздражать нервы нашего общества и возбуждать его нравственную дѣятельность. При той духовной лѣни, которою, къ сожалѣнію, всегда отличалось наше общество, заключается въ этомъ для него, безъ сомнѣнія, великое благо. Ему подчасъ, можетъ быть, уже и надоѣдаютъ всѣ эти нескончаемые толки и споры, — оно, въ понятномъ нетерпѣніи, хотѣло бы раздѣлаться разомъ съ этимъ неотвязчивымъ и мучительнымъ вопросомъ, — но не тутъ-то было, вопросъ мудренъ и не поддается такъ легко разрѣшенію! Оно надѣялось, что послѣ такого великодушнаго патріотическаго напряженія, какое оно проявило нынѣшнимъ лѣтомъ, ему, т. е. обществу, можно будетъ и поотдохнуть немного въ чувствѣ удовлетвореннаго національнаго самолюбія, и ослабить — все же нѣсколько неудобную для обычнаго теченія жизни, возвышенность своего настроенія, — но судьба распорядилась иначе, и Польско-Русскій вопросъ продолжаетъ себѣ торчать и, такъ сказать, стучаться въ двери по прежнему! Даже блистательнѣйшій исходъ дипломатической кампаніи нынѣшняго года, — такой исходъ, которому подобнаго, кажется, и не представляетъ лѣтопись новѣйшихъ дипломатическихъ дѣяній, и который не только порадовалъ чувство нашей народной гордости, но и поднялъ нравственное значеніе Россіи въ Европѣ такъ высоко, какъ Россія еще не стояла послѣ заключенія Парижскаго мира, — даже и послѣдній громкій аккордъ нашей побѣдной дипломатической пѣсни не даетъ возможности и права нашему обществу опочить на лаврахъ, а указываетъ ему на необходимость еще сильнѣйшаго развитія дѣятельности, чѣмъ когда-либо прежде. Намъ все еще нельзя утѣшать себя мыслью, что горизонтъ очистился и опасность войны миновала, — скорѣе напротивъ, и рой безпокойныхъ вопросовъ докучливо лѣзетъ въ голову: какъ-то сложатся шашки къ концу зимы, чѣмъ-то все это завершится къ веснѣ, что-то будетъ весною, что скажетъ весна? Нѣтъ сомнѣнія, что гордость Европы, привыкшей поклоняться самой себѣ какъ идолу, съ трудомъ перевариваетъ свое дипломатическое пораженіе, и что Наполеону нужно, во что бы ни стало, такъ или иначе возмѣститъ ущербъ понесенный имъ нынѣшнимъ лѣтомъ въ своемъ блескѣ и славѣ. Наполеонъ, или вообще Наполеониды занимаютъ въ исторіи совершенно исключительное положеніе, нисколько не похожее на положеніе прочихъ вѣнценосцевъ Европы. Государи, по выраженію Ивана Грознаго, «прирожденные на престолѣ» могутъ быть лучше или хуже, талантливѣе или менѣе талантливы, могутъ быть одарены тѣми или другими свойствами, могутъ быть счастливы или даже несчастливы въ своихъ предпріятіяхъ, — это не измѣняетъ ихъ положенія: принципъ престолонаслѣдія заранѣе признаетъ всѣ случайности, все разнообразіе личнаго развитія и личныхъ дарованій въ государяхъ и заранѣе мудро мирится съ ними (кромѣ ужъ самыхъ исключительныхъ явленій) — во имя высшаго блага незыблемости и стройности политической системы. Но государь возведенный въ это званіе революціей, сѣвшій на престолъ ея помощью и «своимъ хотѣньемъ» (по выраженію вашихъ древнихъ грамотъ), долженъ постоянно чѣмъ-либо оправдывать необычайность своего происхожденія; онъ обязанъ непремѣнно быть и таланливъ и счастливъ. — въ противномъ случаѣ ему не зачѣмъ и быть, нѣтъ того, что называютъ французы raison d’etre, нѣтъ ему причины существованія; ему не простится никакое злополучіе, никакое бѣдствіе страны… Онъ является среди прочихъ правильныхъ политическихъ порядковъ какъ «беззаконная комета въ кругу разсчитанныхъ свѣтилъ», и не можетъ войдти въ рядъ этихъ послѣднихъ созвѣздій. Воплощенная, вѣнчанная революція, онъ всюду носитъ съ собою революцію; его призваніе и историческое оправданіе — революція (разумѣется не въ пошломъ значеніи этого слова), революція какъ историческая логическая необходимость; весь его смыслъ въ нарушеніи обычнаго теченія исторической жизни, — и мириться съ этимъ обычнымъ теченіемъ для него все равно, что отречься отъ самого себя, отъ всякихъ своихъ правъ на историческое бытіе. Въ этомъ значеніи Наполеонидовъ вся ихъ сила; въ противномъ случаѣ, какъ скоро они отказываются отъ своей революціонной миссіи или какъ скоро нѣтъ въ ней больше надобности въ общей экономіи всемірно-человѣческаго развитія, какъ скоро водворяется такой порядокъ вещей, для котораго можетъ быть пригоденъ какой-нибудь Бурбонъ или Орлеанъ, — то Наполеониды падаютъ, должны пасть. Сказать, какъ сказалъ Людовикъ-Наполеонъ въ своей знаменитой рѣчи въ Бордо, что l’empire c’est la paix (имперія — это миръ), равнозначительно выраженію, что огонь не жжется, вода не мочить. Впрочемъ, мы думаемъ, никто въ мірѣ, даже Бордосскіе виноторговцы не повѣрили такому императорскому истолкованію. Напротивъ: l’empire c’est la guerre, имперія — не миръ, а война, и то пораженіе, которое можетъ стерпѣть могущественная Англія и благополучно переварить своимъ привычнымъ желудкомъ Австрія, — то пораженіе не можетъ быть перенесено Франціей Наполеона III-го. Мы вовсе не пророчимъ непремѣнной войны Франціи съ Россіей; войны можетъ и не быть, или она можетъ быть вовсе не на почвѣ Польскаго вопроса, какъ не совсѣмъ пригодной для Европейскихъ коалицій, — но мы, да вѣроятно и всѣ, несомнѣнно увѣрены, что Наполеонъ прибѣгнетъ къ новымъ политическимъ соображеніямъ и маневрамъ, чтобы вознаградить такъ или иначе честь Франціи за печальный исходъ Французскаго дипломатическаго похода, — и Россія, конечно, при этомъ не будетъ оставлена, да и сама не останется въ сторонѣ.
И такъ, заключеніе дипломатическихъ переговоровъ о Польшѣ и весь ходъ событій задаютъ новую заботу и работу, какъ правительству въ его правительственной сферѣ, такъ и обществу въ кругу его общественной дѣятельности. Послѣднее, въ своемъ патріотическомъ одушевленіи, оказавшемъ безспорно огромную поддержку нашей дипломатіи, воображало себѣ, что вопросъ вовсе не такъ сложенъ для разрѣшенія, и что достаточно двухъ-трехъ пріемовъ энергіи, чтобы порѣшитъ задачу и преодолѣть всевозможныя трудности. Большинство нашего общества привыкло вѣрить увѣреніямъ нѣкоторыхъ нашихъ публицистовъ, что все дѣло въ развитіи силы государственной, что Польскій мятежъ — интрига, дѣло даже не партіи, а элементовъ безпорядка, которые подавить ничего не стоитъ, что если только усмирить бунтовщиковъ, да ввести военные порядки, то и всему дѣлу конецъ, и нѣтъ затѣмъ никакого «вопроса». Наше мнѣніе о «національномъ» характерѣ возстанія было отвергнуто съ негодованіемъ, какъ депатріотическое, и обществу математически доказано, на основаніи статистическихъ данныхъ и мнѣнія корреспондента Англійской газеты, что тутъ даже нѣтъ никакого возстанія, а просто бунтъ, въ которомъ принимаетъ участіе только самый слабый процентъ народонаселенія, именно вотъ такое-то ничтожное количество, не больше. Общество охотно повѣрило, и теперь только начинаетъ недоумѣвать: что же это, однако, за странность? количество, говорятъ, ничтожное, дѣло, говорятъ, самое пустое, презрѣнное и жалкое, — а между тѣмъ съ нашей стороны требуется такая натуга силъ, которая, казалось бы, и не соотвѣтствуетъ тому опредѣленію мятежа, какое установлено нѣкоторыми газетами. Мало того: говорили, что все дѣло въ «усмиреніи» мятежа; но въ Бѣлоруссіи и Литвѣ, благодаря уму и энергіи генерала Муравьева, мятежъ положительно «усмиренъ», а между тѣмъ и тамъ Польско-Русскій вопросъ не только еще не рѣшенъ, но вступаетъ, и именно теперь, въ самый тяжелый и самый опасный для насъ періодъ. Прежде, пока онъ олицетворялся въ повстанцахъ, его можно было поймать въ лѣсу, достать руками и пригрозить ему страхомъ, — а теперь, когда скоро не надъ кѣмъ будетъ проявлять энергіи, когда покорность, выраженная болѣе чѣмъ тремя тысячами лицъ благороднаго дворянскаго сословія Виленской и Ковенской губерній, лишаетъ повидимому власть законнаго основанія обращаться съ ними какъ съ преступниками и измѣнниками, — теперь положеніе правительства стало несравненно труднѣе. Если бы справедлива была та характеристика Польскаго возстанія, что оно есть произведеніе ничтожнаго количества представителей элементовъ безпорядка, то, казалось, достаточно было бы усмирить мятежъ и повыдергать изъ общества этихъ главнѣйшихъ представителей, чтобы положить всему дѣлу конецъ самый благополучный и скорый. Но въ дѣйствительности выходитъ иначе, и вмѣсто сумасбродныхъ повстанцевъ, подвизавшихся въ лясу, или фанатиковъ-ксендзовъ, во все горло, публично взывавшихъ въ костелахъ къ мятежу и къ убійствамъ, — является иной, потаенный врагъ, непрестанно рыщущій кругомъ, «искій кого поглотити», врагъ требующій отъ насъ уже не энергіи физической силы, а непрестанной бдительности административнаго ума и общественнаго духа. Стало быть, невольно спрашиваетъ себя общество, въ Польско-Русскомъ вопросѣ есть что-то, что не исчерпывается однимъ внѣшнимъ явленіемъ мятежа и не разрѣшается однимъ усмиреніемъ мятежа, да и самый мятежъ, повидимому ничтожный, имѣетъ какой-то другой смыслъ, не совсѣмъ. тотъ, который навязываютъ ему нѣкоторые публицисты, — почерпаетъ свою силу не въ одномъ только элементѣ безпорядка?.. Что же это за врагъ, котораго не примѣтили эти публицисты и который сильнѣе, живучѣе шаекъ Тачановскаго и всѣхъ вооруженныхъ Поляковъ взятыхъ вмѣстѣ? Этотъ врагъ — полонизмъ.
На этого-то врага мы считаемъ особенно нужнымъ обратить вниманіе нашего общества. Мы не хотимъ, да и не должны, скрывать силу этого врага и убавлять грозящую намъ опасность, какъ это дѣлаютъ иные въ патріотическомъ увлеченіи или изъ побужденій ложно понимаемаго патріотизма. Мы желали бы, чтобы наше общество обезпокоилось по поводу этого врага серьезнымъ образомъ. Тутъ, какъ мы уже тысячу разъ повторяли, не возьмешь одними патріотическими возгласами и пирами, ни даже великодушною, вполнѣ искреннею готовностью жертвовать жизнью и достояніемъ. Тутъ даже не поможетъ военная энергія, какъ ее разумѣетъ наше общество; тутъ нельзя взваливать заботу на одно правительство и класть на него одного вину въ неуспѣхѣ, а самому затѣмъ отойти въ сторону и довольствоваться тѣмъ, чтобы за обѣдомъ въ клубахъ,
Иль въ поздней ужина порѣ,
Въ роскошно-убранной палатѣ,
Потосковать о бѣдномъ братѣ,
Погорячиться о добрѣ.
Приходится потревожиться и проявить свой патріотизмъ болѣе неудобнымъ образомъ. Довольно было, скажемъ мы словами поэта, графа А. К. Толстаго, «довольно было на боку полежано и въ затылкѣ почесано», — довольно было патріотически покушано и шампанскаго выпито, довольно было обѣщаемо, и не только обѣщаемо, но и дѣйствительно жертвуемо жизнью и достояніемъ, — надо пустить въ ходъ другія силы, явить доблесть инаго рода, не убаюкиваясь лестью нашему патріотизму и нашимъ общественнымъ добродѣтелямъ.
О значеніи «полонизма» въ Польско — Русскомъ вопросѣ читатели найдутъ довольно пространное разъясненіе въ статьѣ, помѣщаемой ниже, ІО. Ѳ. Самарина. Мы же позволимъ себѣ напомнить читателямъ нѣсколько строкъ изъ одной прежней нашей статьи, которыя теперь повторить будетъ, кажется, кстати. — «Полонизмъ!» говорили мы 12 No (23 марта) «Полонизмъ, тевтонизмъ!.. Какая сила въ этихъ измахъ? Что это — армія, что-ли? Нѣ^ъ, не армія, да у насъ есть и свои арміи, получше Нѣмецкихъ и Польскихъ…. Ужъ не новое ли нашествіе полчищъ?… Нисколько, да и до общему отзыву, полонизмъ для Западно-Русскаго края всего опаснѣе во время мира: вся сила этой враждебной силы именно въ мирѣ. Что-жъ это? государство ли, стремящееся поработить чужую народность? Но Польское государство уже лѣтъ семьдесятъ какъ не существуетъ. Что-жъ это наконецъ? учрежденіе ли, крѣпкая ли организація какого-нибудь института, стройная ли система, всѣми принятая, всѣми послушно приводимая въ исполненіе, тайное ли общество, заговоръ, въ которомъ участвующіе дружно повинуются условленному плану дѣйствія?…» Эти — говорится далѣе въ статьѣ, «чисто нравственная сила, которою никто не управляетъ и не распоряжается; это не государство и не учрежденіе, — она, эта сила, какъ тонкій воздухъ проникающій въ самые сокровенные волосяные сосуды человѣческаго тѣла, обхватываетъ собою цѣлыя страны, проникая въ умъ, душу и сердце человѣка, окрашивая своимъ, почти неуловимымъ для опредѣленія колоритомъ, всѣ его представленія, видоизмѣняя по своему его убѣжденія, вторгаясь въ самую рѣчь, въ самый бытъ народный.. Конечно, Русскій простой народъ несомнѣнно и неколебимо Русскій, во какъ мы уже не разъ говорили, одна непосредственная бытовая сила народности, безъ народнаго самосознанія, безъ дѣятельности народнаго духа въ высшей области мысли и знанія, есть нерѣдко сила пассивная, не только не способная подчинять себѣ чужія сколько-нибудь развитыя народности, но сама легко, незамѣтно имъ подчиняющаяся»…
Необходима высшая, сознательная дѣятельность народнаго духа… Область же этой дѣятельности есть именно то, что называется обществомъ, т. е. среда, гдѣ личное просвѣщеніе народныхъ единицъ, переставшихъ быть однородною массою, образуетъ новое сознательное единство, новую силу общественности. А есть ли у насъ эта сила, есть ли у насъ это Русское общество?…" Теперь, по усмиреніи мятежа въ Западномъ и Юго-Западномъ краѣ, болѣе чѣмъ когда-либо необходимо напряженіе нашей общественной силы для борьбы съ полонизмомъ. Страшно подумать, что съ принесеніемъ повинной Русскому правительству Польскимъ населеніемъ края намъ грозитъ возвращеніе къ старому порядку, что мы сами поспѣшимъ изгладить слѣды мятежа, замазать щели и трещины, сами постараемся при* вести положеніе дѣлъ по возможности въ прежній видъ, какъ будто никакого мятежа и небывало!! Время уже приступать къ реформамъ радикальнымъ, къ совершенной переорганизаціи края, и если мы не воспользуемся тѣмъ урокомъ, который задалъ намъ Польскій мятежъ, если онъ насъ еще не надоумилъ, — то послѣдствія будутъ самыя бѣдственныя. Поляки дѣйствительно, какъ угрожалъ намъ авторъ письма, приведеннаго нами въ послѣднемъ 37 No[1], прибѣгнутъ къ другому способу осуществленія своихъ замысловъ: они пойдутъ къ цѣли путями менѣе опасными, не столь видными и компрометтирующими, «безъ подпольныхъ угрозъ», безъ убійствъ изъ-за угла, безъ кинжаловъ и орсиніевскихъ бомбъ. Сохраняя свое господствующее положеніе въ краѣ, какъ класса владѣющаго огромною поземельною собственностью, богатаго и образованнаго, они удесятерятъ свою нравственную дѣятельность и постараются добиться миромъ того, чего не добились войною. Они напрягутъ всѣ усилія къ тому, чтобы отравить и деморализировать тамошнее Русское общество или молодое его поколѣніе, нарядивъ свое исключительно-національное, весьма опредѣленное и узкое, шляхетное стремленіе въ характеръ соціально-космополитическій! Они придадутъ силу, плотность, такъ сказать реальность всѣмъ элементамъ безпорядка, всѣмъ элементамъ революціоннымъ, не имѣющимъ корней въ Русской почвѣ. Если о Царствѣ Польскомъ признается неблаговременнымъ разсуждать теперь иначе, какъ въ смыслѣ усмиренія мятежа, на основаніи правила, что «довлѣетъ дневи злоба его», то для Западнаго края этой неблаговременности уже не существуетъ. Мы не можемъ безъ сильной тревоги думать о томъ, что обстоятельства, такъ оживившія и ободрившія Бѣлоруссію, пріурочены, такъ сказать, къ лицу одного человѣка, котораго болѣзнь или другія причины могутъ заставить покинуть занимаемое имъ мѣсто. Что же будетъ тогда? Гдѣ эти мѣры прочныя, открывающія путь лучшему будущему и дѣлающія невозможнымъ не то что повтореніе мятежа, а повтореніе прежнихъ системъ управленія и возвращеніе стараго порядка, столь благопріятнаго полонизму?! А въ Югозападномъ краѣ ни уже и теперь, благодаря той администраціи, которой защитники такъ сходятся съ Поляками въ оцѣнкѣ народнаго движенія, очистившаго Украйну отъ Польскихъ шаекъ, и клеймятъ его названіемъ соціальнаго, направленнаго противъ пановъ вообще, а не противъ чуждой народности (!), — въ Юго-Западномъ краѣ мы уже и теперь видимъ — смѣло поднявшуюся голову полонизма, шипящаго злобой! Подсмѣиваясь надъ усиліями Русской журналистики и вообще Московскихъ защитниковъ Русской народности, онъ возлагаетъ свою великую надежду на тотъ умственный сумбуръ, который царствуетъ въ значительной части Русской образованной молодежи того края, — и въ той, которая пишетъ статьи въ защиту Кіевской администраціи, и въ той, которая пишетъ статьи противъ Московщины въ Львовскомъ «Словѣ», и въ «хлопоманахъ», и въ «федералистахъ», и въ мнимыхъ «народолюбцахъ», не понимающихъ въ своей ограниченности, что стоять горячо за Украинскую народность и въ то же время ненавидѣть Москву — значитъ очищать поле для побѣдъ полонизма… Не хороши тѣ извѣстія о Юго-Западномъ краѣ, которыя доходятъ до насъ, — несмотря на доказательства, представленныя адвокатами Кіевской администраціи, что не всѣ мѣста административной службы сплошь заняты чиновниками-Поляками!..
И такъ оглянемся: въ какомъ же положеніи дѣло, какой же выводъ изъ всѣхъ нашихъ словъ?
Вопервыхъ, обществу нечего себя обманывать на счетъ ничтожнаго, будто бы, значенія Польскаго мятежа. Это самообольщеніе очень вредно, способно ослабить его дѣятельность и заставить его подумать, что дѣло можетъ обойтись помощью одной внѣшней правительственной энергіи, а отъ самого общества, послѣ экспозиціи его патріотизма нынѣшнимъ лѣтомъ, ничего уже болѣе и не требуется. Напротивъ. Если Польскій вопросъ, какъ мы сказали, продолжаетъ быть по неволѣ «властителемъ нашихъ думъ» возбуждая въ насъ патріотическое негодованіе къ Полякамъ и патріотическое участіе въ нашимъ войскамъ, то этого еще мало. Слѣдуетъ додумываться до конца и явить неусыпную бдительность общественнаго духа и дѣятельность общественной мысли.
Вовторыхъ, что касается Царства Вольскаго, такъ дѣйствительно вся «злоба довлѣющая дневи» заключается въ «усмиреніи мятежа». Мы это охотно признаемъ, оставаясь вѣрными своему личному взгляду на положеніе Царства. Но это усмиреніе зависитъ не отъ однѣхъ военныхъ энергическихъ, но и отъ умныхъ административныхъ мѣръ. Всего же нужнѣе введеніе той общественной реформы, о которой мы уже говорили и отъ которой можно ожидать самыхъ благодѣтельныхъ послѣдствій для самой Польши. Эта реформа — надѣленіе Польскихъ крестьянъ землею въ собственность и замѣна дѣйствія вотчиннаго права или патримоніалой юрисдикціи — крестьянскимъ самоуправленіемъ. Такая реформа должна, кажется, возбудить въ сильной степени участіе Русскаго общества и вызвать разработку вопроса о Польскомъ крестьянствѣ въ самой литературѣ.
Затѣмъ, втретьихъ, положеніе Западнаго и Юго-Западнаго края Россіи требуетъ, настоятельно требуетъ, полнѣйшаго напряженія нашихъ общественныхъ силъ для борьбы съ полонизмомъ. Необходимо изученіе, изслѣдованіе, знакомство, сближеніе съ краемъ; необходима постоянная братская проповѣдь, внушенія, совѣты, содѣйствіе Русскимъ школамъ, учрежденіе братствъ; наконецъ дружное, совмѣстное распутываніе той умственной и нравственной путаницы, которая замѣчается, какъ мы сказали, въ значительной части Русскаго образованнаго общества того края. Нужно ли повторять, что современныя модныя направленія нашей молодежи, прозванныя нигилизмомъ, федерализмомъ и проч, не въ силахъ бороться съ полонизмомъ, а представляютъ для него, сами того не зная, самую выгодную почву, и что любовь, законная, понятная любовь Украинцевъ къ прекрасной своей Украйнѣ, выродившись въ «украйнофильство», нерѣдко уклоняется въ сторону — совершенно противоположную отъ требованій Украинской народности! Но независимо отъ всей этой дѣятельности, которая требуетъ простора литературнаго слова, — необходимо также содѣйствіе разумнымъ административнымъ мѣрамъ правительства. Мы негодуемъ, что Поляки наполняютъ тамъ весь составъ управленія и что участь Русскаго народа въ рукахъ Поляковъ-чиновниковъ. Зачѣмъ же дѣло стало? Въ газетахъ безпрестанно печатается приглашеніе отъ правительства — Русскимъ изъ Великорусскихъ губерній занять мѣста мировыхъ посредниковъ и нѣкоторыя другія въ нашихъ Западныхъ областяхъ. Пусть же честные образованные молодые Русскіе люди, кончивъ курсъ въ университетѣ, направятся въ Западный край съ своими свѣжими бодрыми силами и явятся туда миссіонерами Русской народности! Какъ много тамъ дѣла! какое широкое поприще для дѣятельности самой благой, сколько добра и пользы можно тамъ принесть бѣдному, загнанному Русскому простонародью! Есть надъ чѣмъ потрудиться, съ чѣмъ бороться, къ чему приложить силы! А есть ли что желательнѣе и отраднѣе для благороднаго молодаго сердца, какъ перспектива такой пользы и такой дѣятельности? Но этого ли именно желаетъ современное молодое поколѣніе? Способно ли, охоче ли оно въ подобнымъ трудамъ? Да и гдѣ она, наша молодежь? Ея не слышно и не видно… А безъ нея, безъ этой фаланги будущихъ борцовъ, намъ на смѣну, — чѣмъ и кѣмъ будетъ производиться борьба съ нравственною силою «полонизма»?.. Вотъ съ чѣмъ связывается Польскій вопросъ для Россіи, вотъ надъ чѣмъ слѣдуетъ задуматься обществу!..
- ↑ См. предыдущую статью.