Наша санатория
править— Ну, а как же финны? Неужели никто не откликнется? — спрашивали мы на заседании.
Но финны молчали.
Собрались мы для разговоров о раненых: как бы устроить для них санаторию в Куоккала.
А. Ц. Пуни сказал:
— Я во время войны буду вносить ежемесячно по 50 р.
Ф. Т. Щукин сказал:
— И я тоже.
А. П. Степанов сказал:
— И я тоже.
Г. Розенблат сказал:
— И я тоже.
Мы еле успевали записывать. Полтысячи рублей в две минуты. — А не нужен ли мой экипаж для доставки раненых со станции? — Не нужно ли белье? — Не угодно ли дачу? Одиннадцать комнат. Зимняя, теплая. С ванной. Отдаю не только на зиму, но и на летний сезон, и т. д.
Вот какой чудесный сюрприз. Кто бы мог об этом мечтать. Я шел на заседание и думал: соберутся два-три человека, повздыхают, позевают и уйдут. Ведь теперь Куоккала — пустыня, все разъехались, остались только сосны да галки! Приплетется кто-нибудь с флюсом, и пойдет рассказывать о флюсе: тем заседание и кончится. Но, оказывается, даже здесь обыватели сделались за два месяца гражданами.
Но почему же финны молчат? Столпились у дверей и ни слова. Даже жутко: будто заговорщики. Зачем же они приходили, если не желают помочь? А их пришло немало; кажется, даже больше, чем русских. Среди Степановых и Рубашкиных так и мелькают фамилии: Кориалайнен, Гостиайнен, Хахтанен, Койранен, Паю, Раэ, Токай. Правда, финны здесь в большинстве — беднота, но ведь дело не в деньгах, могли бы как-нибудь иначе откликнуться. Так мы и разошлись с горьким чувством.
Но, оказывается, мы были неправы. Дороже всех наших слов было это финское молчание. Вчера я иду по дороге, меня догоняет «чухонка»:
— Не нужно ли вам молока? Я буду носить в лазарет… Я денег не хочу… я без денег…
— Где же вы живете?
Оказалось, что за три версты. У нее нет даже лошади, и она согласна каждый день носить молоко для больных. Туда и обратно — шесть верст. А ведь старая старуха, за семьдесят.
Дальше новая встреча: извозчик. Предлагает для лазаретных матрацев солому. А потом еще какой-то финн: «финские дамы готовят для вашего лазарета белье».
На станции мне сообщают, что известный финский хирург, доктор Крук, согласился, по просьбе финнов, приезжать из Териок через день почти даром, за такие гроши, которых и на проезд еле хватит.
И одним только они недовольны, что мы не сделали среди них сбора — кружечного, или с подписным листом:
— Мы сотен давать не в силах, но каждый даст сколько может… — говорят крестьяне, рыбаки. Я уже рассказывал о здешнем финляндском купце г. Табермане, который отдает все тринадцать комнат торгового своего помещения под лазарет или госпиталь…
Но, конечно, мы не затеваем ни лазарета, ни госпиталя. Мы хотели бы устроить нечто вроде небольшой санатории. Где же их и устраивать, как не в Финляндии, этой классической стране санатории! Быть может наш робкий почин увлечет и другие такие поселки, другие финские местечки и станции. Для того-то я об этом и пишу. Какое это было бы облегчение для Питера, для всех петроградских лазаретов, попечительств, госпиталей, если бы у них под рукой, по Финляндской железной дороге, оказалось несколько десятков таких санаторий, куда не слишком тяжелых больных можно было бы посылать на поправку.
Пример нашей скромной Куоккалы показывает, что деньги и рабочие руки явятся сами собой, стоит только взяться за дело, что поддержка со стороны финского общества и финских крестьян — огромная, и грешно не воспользоваться этим добровольным участием.
Впервые: «Речь» / 5 (18) октября 1914 г.