Наша революция (Троцкий)/Революция и пролетариат
| ← 1789—1848—1905 | Революция и пролетариат | Пролетариат у власти и крестьянство → |
| Опубл.: 1906. Источник: Троцкий Н. Наша революция. — СПб.: книгоиздательство Н. Глаголева, тип. «Север», 1906. — 286 с. |
Революция — это открытое соразмерение социальных сил в борьбе за власть.
Государство — не самоцель. Оно только рабочая машина в руках господствующей социальной силы. Как всякая машина, государство имеет свой двигательный, передаточный и исполнительный механизмы. Двигательная сила — это классовый интерес; его механизм — это агитация, печать, церковная и школьная пропаганда, партия, уличное собрание, петиция, восстание. Передаточный механизм — это законодательная организация кастового, династического, сословного или классового интереса под видом божественной (абсолютизм) или национальной (парламентаризм) воли. Наконец, исполнительный механизм — это администрация с полицией, суд с тюрьмой, армия.
Государство — не самоцель. Но оно, величайшее средство организации, дезорганизации и реорганизации социальных отношений. Смотря по тому, в чьих руках оно находится, оно может быть рычагом глубокого переворота или орудием организованного застоя.
Всякая политическая партия, заслуживающая этого имени, стремится овладеть правительственной властью и, таким образом, поставить государство на службу тому классу, интересы которого она выражает. Социал-демократия как партия пролетариата, естественно стремится к политическому господству рабочего класса.
Пролетариат растет и крепнет вместе с ростом капитализма. В этом смысле развитие капитализма есть развитие пролетариата в диктатуре. Но день и час, когда власть перейдет в руки рабочего класса, зависят непосредственно не от уровня производительных сил, а от отношений классовой борьбы, от международной ситуации, наконец от ряда субъективных моментов: традиции, инициативы, боевой готовности.
В стране, экономически более отсталой, пролетариат может оказаться у власти раньше, чин в стране капиталистически передовой. В 1871 г., он сознательно взял в свои руки управление общественными делами в мелкобуржуазном Париже — правда, только на два месяца, —но ни на один час он не брал власти в крупно-капиталистических центрах Англии или Соединенных Штатов. Представление о какой-то автоматической зависимости пролетарской диктатуры от технических сил и средств страны представляет собою предрассудок упрощенного до крайности «экономического» материализма. С марксизмом такой взгляд не имеет ничего общего.
Русская революция создает, на наш взгляд, такие условия, при которых власть может (при победе революции должна) перейти в руки пролетариата, прежде чем политики буржуазного либерализма получат возможность в полном виде развернуть свой государственный гений.
Подводя в американской газете "Tribune " итоги революции и контрреволюции 1848—49 гг., Маркс писал:
«Рабочий класс в Германии в своем социальном и политическом развитии в такой же мере отстал от рабочего класса Англии и Франции, в какой немецкая буржуазия отстала от буржуазии этих стран. Каков господин, таков и слуга. Развитие условий, необходимых для существования многочисленного, сильного, сплоченного и сознательного пролетариата идет рука об руку с развитием условий существования многочисленной, богатой, сплоченной и могущественной буржуазии. Само движение рабочего класса никогда не становится самостоятельным и не приобретает исключительно пролетарского характера, пока все различные фракции буржуазии, и особенно его наиболее прогрессивная часть, крупные промышленники, не завоевали политической власти и не преобразовали государство сообразно своим потребностям. Но едва лишь дело доходит до этого, как в порядок дня ставится неизбежное столкновение между предпринимателем и наемным рабочим и отсрочить его больше уже невозможно…»[1].
Эта цитата, вероятно, известна читателю, так как за последнее время ею часто злоупотребляли текстуальные марксисты. Ее выдвигали как несокрушимый аргумент против идеи рабочего правительства в России. «Каков господин, таков и слуга». Если русская капиталистическая буржуазия недостаточно сильна, чтобы взять в свои руки государственную власть, то тем менее может идти речь о рабочей демократии т. е. о политическом господстве пролетариата.
Марксизм есть прежде всего метод анализа — не анализа текстов, а анализа социальных отношений. Верно ли в применении к России, что слабость капиталистического либерализма непременно означает слабость рабочего движения? Верно ли в применении к России, что самостоятельное пролетарское движение возможно не раньше, чем буржуазия завоюет государственную власть? Достаточно поставить эти вопросы, чтобы понять, какой безнадежный формализм мышления скрывается за попыткой превратить исторически-относительное замечание Маркса в сверх-историческую (supra-historique) теорему.
Развитие фабрично-заводской промышленности в России хотя и носило в периоды промышленного подъема «американский» характер, но действительные размеры нашей капиталистической индустрии кажутся детскими по сравнению с индустрией Американских Штатов. 5 миллионов человек, 16,6 % хозяйственно деятельного населения, занято в обрабатывающей промышленности России; для Соединенных Штатов соответственные числа будут: 6 миллионов, 22,2 %. Эти числа говорят еще сравнительно немного; они станут красноречивее, если вспомнить, что население России почти вдвое больше населения Штатов. Но для того, чтобы получить представление о действительных размерах индустрии этих двух стран, нужно указать, что в 1900 г. американские заводы, фабрики и крупные ремесленные заведения выпустили в продажу товаров на 25 миллиардов рублей, тогда как Россия за тот же период произвела на своих фабриках и заводах товаров менее чем на 2,5 миллиарда рублей [Д. Менделеев. «К познанию России», 1906, стр. 99].
Численность промышленного пролетариата, его концентрированность, его культурность, его политическое значение зависят, несомненно, от степени развития капиталистической индустрии. Но эта зависимость не непосредственная. Между производительными силами страны и политическими силами ее классов в каждый данный момент пересекаются различные социально-политические факторы национального и интернационального характера, и они отклоняют и даже совершенно видоизменяют политическое выражение экономических отношений. Несмотря на то что производительные силы индустрии Соединенных Штатов в десять раз выше чем у нас, политическая роль русского пролетариата, его влияние на политику своей страны, возможность его близкого влияния на мировую политику несравненно выше, чем роль и значение американского пролетариата.
В своей недавно написанной работе об американском пролетариате, Каутский указывает на то, что между политической силой пролетариата и буржуазии, с одной, и уровнем капиталистического развития, с другой стороны, нет прямого и непосредственного соответствия.
«Существуют два государства, — говорит он, — диаметрально противоположные друг другу: в одном из них непомерно, т. е. несоответственно высоте капиталистического способа производства, развит один из элементов последнего, в другом — другой; в Америке — класс капиталистов, в России — пролетариат. В Америке с большим чем где бы то ни было основанием можно говорить о диктатуре капитала, а борющийся пролетариат нигде не приобретал такого значения, как в России, и это значение должно увеличиваться и несомненно увеличится, ибо эта страна лишь недавно стала принимать участие в современной классовой борьбе и лишь недавно дала для этой борьбы некоторый простор». Указав, что Германия может в известной мере изучать свое будущее на России, Каутский продолжает: «В самом деле, чрезвычайно странно, что именно русский пролетариат укажет нам наше будущее, поскольку оно выражается не в организации капитала, а в протесте рабочего класса: Россия — наиболее отсталое из всех больших государств капиталистического мира; это, как будто, противоречит, — замечает Каутский, — материалистическому пониманию истории, согласно которому экономическое развитие служит основой политического; но в сущности, — продолжает он, — это противоречит лишь такому материалистическому пониманию истории, какое изображают наши противники и критики, видящие в нем не метод исследования, а лишь готовый шаблон» [К. Каутский. «Американский и русский рабочий», С. П-б. 1906 г., стр. 4-5.].
Эти строки нужно особенно рекомендовать вниманию тех отечественных марксистов, которые самостоятельный анализ общественных отношений заменяют дедукцией из текстов, подобранных на все случаи жизни. Никто так не компрометирует марксизма, как эти титулярные марксисты!
Итак, по оценке Каутского, Россия в экономической области характеризуется относительно низким уровнем капиталистического развития, в политической сфере — ничтожеством капиталистической буржуазии и могуществом революционного пролетариата. Это приводит к тому, что «борьба за интересы целой России выпала на долю единственного имеющегося в ней теперь сильного класса — промышленного пролетариата. Поэтому последний имеет там громадное политическое значение; поэтому же в России борьба за освобождение ее от удушающего ее полипа абсолютизма превратилась в единоборство последнего с промышленным рабочим классом, единоборство, в котором крестьянство может оказать значительную поддержку, но не способно играть руководящую роль».
Не дает ли все это нам права сделать вывод, что русский «работник» может оказаться у власти раньше, чем его «хозяин»?
Политический оптимизм может быть двоякого рода. Можно преувеличенно оценивать свои силы и выгоды революционной ситуации и ставить себе задачи, разрешение которых не допускается данным соотношением сил. Но можно и, наоборот, оптимистически ограничивать свои революционные задачи пределом, за который нас неизбежно перебросит логика нашего положения
Можно ограничивать рамки всех вопросов революции утверждением, что наша революция — буржуазная по своим объективным целям и, значит, по своим неизбежным результатам, и можно при этом закрывать глаза на тот факт, что главным деятелем этой буржуазной революции является пролетариат, который всем ходом революции толкается к власти.
Можно успокаивать себя тем, что в рамках буржуазной революции политическое господство пролетариата будет лишь преходящим эпизодом, — и можно при этом забывать о том, что пролетариат, раз получив в свои руки власть, не отдаст ее без самого отчаянного сопротивления, не выпустит ее, доколе она не будет у него вырвана вооруженной рукой
Можно успокаивать себя тем, что социальные условия России еще не созрели для социалистического хозяйства, — и можно при этом не задумываться над тем, что, став у власти, пролетариат неизбежно, всей логикой своего положения, будет толкаться к ведению хозяйства за государственный счет.
Общее социологическое определение — буржуазная революция — вовсе не разрешает тех политико-тактических задач, противоречий и затруднений, которые выдвигаются механикой данной буржуазной революции.
В рамках буржуазной революции конца XVIII века, имевшей своей объективной задачей господство капитала, оказалась возможной диктатура санкюлотов Эта диктатура не была простым мимолетным эпизодом, она наложила печать на все последующее столетие, — и это несмотря на то, что она очень скоро сокрушилась об ограниченные рамки буржуазной революции.
В революции начала XX века, которая также является буржуазной по своим непосредственным объективным задачам, вырисовывается в ближайшей перспективе неизбежность или хотя бы только вероятность политического господства пролетариата Чтобы это господство не оказалось простым мимолетным «эпизодом», как надеются некоторые реалистические филистеры, об этом позаботится сам пролетариат Но уже сейчас можно поставить перед собой вопрос должна ли неизбежно диктатура пролетариата разбиться о рамки буржуазной революции или же, на данных мировых исторических основах, она может открыть пред собой перспективу победы, разбив эти ограниченные рамки? И отсюда вытекают для нас тактические вопросы должны ли мы сознательно идти навстречу рабочему правительству, по мере того как революционное развитие приближает нас к этому этапу, — или же мы должны смотреть в данное время на политическую власть как на несчастье, которое буржуазная революция готовится обрушить на головы рабочих, и от которого им лучше всего уклониться.
Не приходится ли нам применить к себе те слова, которые «реалистический» политик Фольмар сказал когда-то о коммунарах 1871 г вместо того, чтобы брать в свои руки власть, они сделали бы лучше, еслиб пошли спать?
- ↑ Ф. Энгельс, «Революция и контр-революция в Германии», «Избранные произведения К. Маркса и Ф. Энгельса», Москва, Политиздат, 1985, т 1, стр. 318. Когда Троцкий ссылался на эту статью, он не знал, что под подписью Маркса статья была написана Энгельсом. /И-R/.