Наследник лорда (Марриет)/ДО

Наследник лорда
авторъ Флоренс Марриет, пер. А. В.

Оригинал: англ. The Heir Presumptive, опубл.: 1885. — Источникъ: az.lib.ru • Текст издания: журнал «Русская Мысль», кн. VII—XII, 1886.

Флоренс Марриет

Это произведение было опубликовано до 7 ноября 1917 года (по новому стилю) на территории Российской империи (Российской республики), за исключением территорий Великого княжества Финляндского и Царства Польского, и не было опубликовано на территории Советской России или других государств в течение 30 дней после даты первого опубликования.

Поскольку Российская Федерация (Советская Россия, РСФСР), несмотря на историческую преемственность, юридически не является полным правопреемником Российской империи, а сама Российская империя не являлась страной-участницей Бернской конвенции об охране литературных и художественных произведений, то согласно статье 5 конвенции это произведение не имеет страны происхождения.

Исключительное право на это произведение не действует на территории Российской Федерации, поскольку это произведение не удовлетворяет положениям статьи 1256 Гражданского кодекса Российской Федерации о территории обнародования, о гражданстве автора и об обязательствах по международным договорам.

Это произведение находится также в общественном достоянии в США (public domain), поскольку оно было опубликовано до 1 января 1929 года.

НАСЛѢДНИКЪ ЛОРДА.

(The heir presumptive). Романъ Флоренсъ Марріэтъ.

Глава I.
Предложеніе.

Мѣсто дѣйствія — Лондонъ, время — 1880 годъ.

Генералъ Фуллеръ сидитъ на креслѣ въ своемъ кабинетѣ, задумчиво вертя въ рукахъ костяной ножикъ; противъ него — графъ Моунткарронъ.

Генералъ — человѣкъ еще въ цвѣтѣ лѣтъ, хотя волосы его уже посѣдѣли. Лицо его очень красиво, съ тонкими чертами, симпатичнымъ выраженіемъ, но что-то въ складкахъ рта доказываетъ, что генералу труднѣе повелѣвать, чѣмъ повиноваться, по крайней мѣрѣ, дома. На дворѣ казармъ, на плацъ-парадѣ ему не трудно было заставить уважать свою волю, но въ домашнемъ быту онъ неизмѣнно терпитъ пораженіе. Именно это-то сознаніе и придало его глазамъ терпѣливое, почти трогательное выраженіе, а всей физіономіи какую-то покорность. Въ настоящую минуту онъ, видимо, смущенъ, даже испуганъ.

Лордъ Моунткарронъ — типъ совершенно иного рода. Это человѣкъ очень положительный и матеріалистъ. Въ его натурѣ слишкомъ мало духовнаго элемента, чтобы подняться выше. Онъ неспособенъ усвоить себѣ иной доктрины. Во внѣшности его нѣтъ ничего отталкивающаго и многіе назвали бы его красивымъ. Онъ молодъ, ему не болѣе тридцати лѣтъ; черты лица его правильны, волосы темные и блестящіе, глаза смѣлые, самоувѣренные. Одѣтъ онъ хорошо, не какъ кукла, вышедшая изъ рукъ портнаго, а какъ свѣтскій человѣкъ, и непринужденныя, изящныя манеры обличаютъ привычку къ хорошему обществу. А, между тѣмъ, генералъ, все-таки, смотритъ на него искоса и съ очевиднымъ недовѣріемъ.

— Хорошо ли вы меня поняли? — спросилъ, наконецъ, графъ. — Не осталось ли чего-нибудь недосказаннаго?

— Кажется, нѣтъ, лордъ Моунткарронъ. Предложеніе ваше настолько же искренно, какъ и почетно и… и…. лестно для моей дочери и меня.

— Я уже указалъ на выгоды, которыми ваша дочь будетъ пользоваться при моей жизни. Обезпеченіе на случай моей смерти весьма значительно, какъ можетъ сообщить вамъ мой повѣренный. Домъ и доходъ, закрѣпленные за вдовствующими графинями Моунткарронъ, болѣе чѣмъ соотвѣтствуютъ ихъ положенію, а еслибъ у насъ родился наслѣдникъ, ваша дочь пользовалась бы послѣ моей смерти такимъ же доходомъ, какъ и при моей жизни.

— Я вполнѣ понялъ васъ, но…

— Наконецъ, — горячо продолжалъ графъ, — я готовъ записать на имя миссъ Фуллеръ такую пожизненную ренту, которая сдѣлаетъ ее совершенно независимою отъ меня или отъ рожденія наслѣдника.

— Я ничего не могу сказать противъ вашихъ предложеній или васъ самихъ, лордъ Моунткарронъ. Они въ выощей степени щедры, даже болѣе этого; дочь моя не имѣла никакого права надѣяться на такую блестящую партію, а, между тѣмъ…

— Вы, все-таки, желаете сдѣлать какое-то возраженіе, генералъ. Выскажитесь, пожалуйста, откровенно.

— Глэдисъ очень молода, — нерѣшительно началъ старикъ.

— Извините, миссъ Фуллеръ минуло девятнадцать лѣтъ, а мнѣ двадцать девять. Годы наши, кажется, совершенно подходящіе.

— Но вы такъ мало знаете другъ друга…

— Столько же, полагаю, какъ и большинство людей до свадьбы, — улыбаясь отвѣчалъ лордъ. — Я имѣлъ честь быть представленнымъ миссъ Фуллеръ въ минувшій сезонъ, и съ той поры мы встрѣчались постоянно и, какъ мнѣ казалось, съ полнаго согласія ея матери.

Генералъ пожалъ плечами. Онъ зналъ, что его жена одобрила бы всякаго, у кого есть титулъ.

— Вы полагаете, — продолжалъ онъ, немного помолчавъ, — что дочь моя любитъ васъ?

— Она сдѣлала мнѣ честь сказать это, — самодовольно отвѣчалъ графъ.

— Когда вы говорили съ нею?

— Вчера. Я не полагаю, чтобы мое предложеніе удивило миссъ Фуллеръ. Она приняла его, не колеблясь, разсчитывая, конечно, на ваше согласіе, и сама назначила мнѣ время, когда я долженъ обратиться къ вамъ. Надѣюсь, вы не откажетесь скрѣпить ея рѣшеніе.

— Лордъ Моунткарронъ, я имѣю въ виду только одно — счастье дочери. Считаю безполезнымъ принуждать дѣвушекъ въ такомъ вопросѣ, какъ бракъ, даже еслибъ это и было возможно. Моя старшая дочь вышла по собственному желанію; то же самое сдѣлаетъ и Глэдисъ. Но она не говорила еще со мной, а до той поры не могу дать рѣшительнаго отвѣта.

— Если рѣшеніе предоставляется миссъ Фуллеръ, я совершенно спокоенъ, — отвѣчалъ лордъ, вставая. — Надѣюсь, однако, вы не протомите меня долѣе, чѣмъ нужно. Когда могу я ожидать вашего отвѣта?

— Завтра. Я непремѣнно напишу вамъ.

— А demain, въ такомъ случаѣ, — весело проговорилъ графъ, подавая руку.

Генералъ принялъ ее, но не улыбнулся.

— Рѣшеніе въ рукахъ Глэдисъ, — повторилъ онъ.

Когда лордъ Моунткарронъ вышелъ, старикъ опустился въ кресло и предался раздумью.

Онъ вовсе не походилъ на другихъ отцовъ. Дѣти его вырасли не на его глазахъ, и когда дѣло касалось ихъ чувствъ или мыслей, онъ всегда приходилъ въ затрудненіе. Всю свою жизнь онъ провелъ въ Индіи, только изрѣдка пріѣзжая домой на побывку; дѣтей своихъ онъ отправлялъ въ Англію, одного за другимъ, такъ что мало-по-малу они сдѣлались ему почти чужими.

Послѣдняя разлука длилась болѣе пяти лѣтъ. Дочери вырасли подъ надзоромъ матери, стали выѣзжать, а одна изъ нихъ даже вышла замужъ. Теперь генералъ покинулъ службу и переселился на родину, но чувствовалъ себя чужимъ въ домашнемъ кругу, не зналъ большинства друзей своей семьи или ея тайнъ.

Чуждо было ему также и нѣчто болѣе важное: нравы и обычаи высшаго общества 1880 года. Тридцать лѣтъ жизни въ Индіи дѣлаютъ человѣка нѣсколько старомоднымъ; онъ сохраняетъ взгляды своей юности, отстаетъ отъ быстро идущаго впередъ свѣта, а вѣрованія и доктрины молодежи нерѣдко пугаютъ его.

Для своихъ лѣтъ генералъ Фуллеръ очень простодушный старикъ. Его дочери кажутся ему наивными, безхитростными существами, которыя должны краснѣть при одномъ упоминаніи о замужствѣ и не смѣть поднять глазъ въ присутствіи мужчинъ. Имя лорда Моунткаррона упоминалось при немъ на ряду съ многими другими, какъ имя простаго знакомаго, и онъ никакъ не можетъ повѣрить, чтобъ его безпечная хохотушка Глэдисъ могла серьезно привязаться къ этому человѣку, не выдавъ себя. Генералъ вполнѣ сознавалъ всѣ преимущества брака съ графомъ; это была блестящая партія для его безприданницы, но онъ тутъ же рѣшилъ, что не дастъ никому вліять на ея выборъ. Бѣдный простодушный старикъ былъ увѣренъ, что Глэдисъ придетъ въ ужасъ при одной мысли выйти замужъ за человѣка, котораго она не любитъ страстно; воображеніе рисовало ему дочь плачущею, возстающею противъ матери, между тѣмъ какъ мистрисъ Фуллеръ объясняетъ ей всѣ выгоды такого брака.

«Этому не бывать, — подумалъ генералъ съ рѣдкою въ немъ рѣшительностью. — Я наглядѣлся на браки безъ любви и не дамъ принуждать мою дѣвочку. Чѣмъ скорѣе я переговорю съ ней, тѣмъ лучше».

И генералъ чувствовалъ настоящее нервное волненіе, пока онъ звонилъ и приказывалъ слугѣ просить къ нему миссъ Фуллеръ.

Немного погодя, она вошла въ библіотеку. Она отлично знала, зачѣмъ ее требуютъ. Онѣ видѣли съ матерью, какъ подъѣхалъ фаэтонъ лорда Моунткаррона и снова отъѣхалъ, и только дивились, почему не раздается звонокъ изъ библіотеки. Когда появился слуга съ порученіемъ отъ генерала, Глэдисъ обратилась къ матери:

— Надѣюсь, папочка не станетъ отчитывать меня цѣлый часъ. Я обѣщала миссъ Кливлэндъ познакомиться сегодня съ ея братомъ у Ансти.

На это мистрисъ Фуллеръ отвѣчала:

— Если тебя попросятъ сейчасъ же назначить день свадьбы, не откладывай позднѣе іюля, а то ты испортишь нашу лѣтнюю экскурсію.

Дѣвушка сбѣжала съ лѣстницы безъ малѣйшаго смущенія и весело заглянула въ дверь кабинета. Она была очень хорошенькая, и нельзя было ни минуты сомнѣваться, отъ кого унаслѣдовала она свою красоту. Прекрасные голубые глаза, правильныя черты, нѣжный ротъ и красивый овалъ, которыми славился нѣкогда генералъ Фуллеръ, перешли къ его дочери. Личико ея было простодушно, манеры совершенно непринужденныя; отцу не вѣрилось, чтобъ она знала, о чемъ идетъ рѣчь.

— Славный, милый папочка, — начала дѣвушка въ видѣ вступленія, садясь къ нему на колѣна и цѣлуя его.

Она была любимицей генерала и вовсе съ нимъ не церемонилась. Пять лѣтъ немалый срокъ въ возрастѣ отъ пятнадцати до двадцати, и когда старикъ вернулся изъ Индіи шесть мѣсяцевъ тому назадъ, онъ замѣтилъ, что дѣти дичатся его. Старшая дочь, Винифреда, уже успѣла выйти замужъ за мистера Прендергэста, молодаго адвоката, и составила собственный кружокъ. Три сына были такъ неинтересны и несимпатичны, какъ только могутъ быть мальчики въ ихъ годы. На долю Глэдисъ выпала обязанность овладѣть сердцемъ старика, что она сразу сдѣлала. Это прелестное существо, которое никогда не боялось отца или его мнѣній, высказывало свои собственныя безъ всякаго стѣсненія и зажимало ему ротъ поцѣлуями, было величайшею радостью генерала, его кумиромъ. И Глэдисъ отвѣчала на любовь отца, насколько была способна. Она никогда не видала такого человѣка, какъ онъ, и если и посмѣивалась про себя надъ его старомодными понятіями, все-таки, старалась не оскорблять ихъ.

— Славный, милый папочка, — нѣжно повторила она и снова осыпала старика поцѣлуями.

Генералъ отодвинулъ ее немного отъ себя и тревожно разглядывалъ ея прелестное лицо. Нѣтъ, она, навѣрное, ни о чекъ не догадывается. Старикъ вздохнулъ, приступая къ своей задачѣ; ему казалось святотатствомъ говорить о бракѣ съ такимъ невиннымъ существомъ.

— Что ты вздыхаешь, милый? Что случилось?

— Догадываешься ли ты, Глэдисъ, кто былъ у меня?

— Нечего и догадываться. Мы видѣли, какъ уѣхалъ лордъ Моунткарронъ.

— И ты знаешь, зачѣмъ онъ былъ здѣсь?

— Конечно, папочка. Онъ объяснялся со мной вчера.

— Что сказалъ онъ тебѣ, Глэдисъ?

— То, что всегда говорится.

Старикъ не могъ удержать улыбки.

— Что всегда говорится! Милая моя дѣвочка, мы, должно быть, не понимаемъ другъ друга. Я спрашиваю, говорилъ онъ что-нибудь… о свадьбѣ?

— Да о чемъ же другомъ могъ онъ говорить? Все это вполнѣ ясно. Я сама послала его къ тебѣ.

— Но ты не приняла, однако, его предложенія?

— Напротивъ, приняла напрямикъ. Развѣ онъ меня не понялъ?

— Ты приняла его предложеніе, обѣщала выйти за графа?

— Я сказала, что не могу окончательно обѣщать безъ твоего согласія, хотя впередъ знаю все, что ты думаешь. Развѣ ты недоволенъ? Это лучшая партія изъ всего нынѣшняго сезона. Говорятъ, онъ былъ въ прошломъ году помолвленъ съ кѣмъ-то изъ Ротшильдовъ, но, къ счастью для меня, свадьба разстроилась.

— Значитъ, ты хочешь выйти за графа, Глэдисъ?

— Конечно, хочу.

— Какъ давно подозрѣваешь ты, что лордъ тебя любить?

Дѣвушка безпечно засмѣялась.

— О, это было достаточно ясно уже три мѣсяца тому назадъ; только въ такихъ дѣлахъ никогда нельзя быть вполнѣ увѣренной. Мужчины очень измѣнчивы. Но я знала, что чему быть, того не миновать, и вотъ теперь все уладилось. Мама просто сойдетъ съ ума отъ радости. Она всегда предсказывала, что я упущу его изъ рукъ.

Генералъ нахмурился.

— Мать болѣе думаетъ, конечно, о титулѣ и богатствѣ, чѣмъ о человѣкѣ, но ты, Глэдисъ, любишь графа?

— О, да, папочка, какъ только могу любить.

— Да что знаешь ты о любви, дитя?

— Больше мнѣ и знать не нужно, папа. Я не изъ тѣхъ дѣвушекъ, которыя постоянно толкуютъ о чувствахъ, мужчинахъ, поцѣлуяхъ и разныхъ другихъ глупостяхъ. Ни за что на свѣтѣ не вышла бы я замужъ по любви. Это всегда кончается неудачно.

— Мнѣ было бы пріятно слышать, что ты любишь лорда Моунткаррона.

— О, папочка, это испортило бы все. Какая польза отъ любви? Она только дѣлаетъ людей ревнивыми и несчастными.

Генералъ застоналъ.

— Да есть ли между вами хоть какіе-нибудь общіе вкусы? — спросилъ онъ въ отчаяніи.

— Кажется, что нѣтъ; развѣ вотъ танцы, да и ихъ, я полагаю, онъ броситъ послѣ свадьбы. Онъ непремѣнно растолстѣетъ, папочка; у него какъ разъ такое сложеніе. Когда обѣщалъ ты дать отвѣтъ?

— Я сказалъ, что напишу завтра. Но, Глэдисъ, мнѣ хочется подольше поговорить съ тобою. Вопросъ очень серьезный. Ты не должна рѣшаться опрометчиво. Не посовѣтуешься ли ты сперва съ сестрой или матерью?

— Съ матерью? — улыбаясь, повторила дѣвушка. — Что ты, папочка? Да она сама безъ ума отъ графа и сейчасъ вышла бы за него, еслибъ ты только отправился на тотъ свѣтъ. Мама говорить, что любовь въ бракѣ причиняетъ всего больше зла на свѣтѣ.

— Мать… Ну, что-жь! Она забыла, конечно, что сама была молода. Но Винни… Это хорошая женщина; она любитъ своего мужа и ея мнѣніе можетъ быть тебѣ полезно. Обѣщай поговорить съ нею, прежде чѣмъ ты дашь лорду Моунткаррону окончательный отвѣтъ.

Глэдисъ пожала плечами.

— Изволь, папочка. Винни и Морисъ обѣдаютъ у насъ сегодня, и я потолкую съ нею.

Генералъ почувствовалъ облегченіе.

— Ну, вотъ ты моя славная дѣвочка. Винни, навѣрное, посовѣтуетъ тебѣ подождать, пока ты будешь совсѣмъ увѣрена въ себѣ. А теперь поди и дай мнѣ подумать.

Дѣвушка горячо поцѣловала отца и медленно пошла къ двери. На порогѣ она еще разъ обернулась и спросила:

— Ты женился на мамѣ по любви, папочка?

Генералъ совершенно растерялся и едва могъ прошептать:

— Нѣтъ… да! Конечно, да. Зачѣмъ спрашиваешь ты это, милая?

— Такъ, — отвѣчала она и скрылась.

Глава II.
Сестры.

Глэдисъ оставила отца встревоженнымъ. Какую струну затронула она въ его давно заснувшемъ сердцѣ! Почему сомнѣвается онъ теперь, дѣйствительно ли онъ далъ дочери полезный совѣтъ?

Его собственный бракъ былъ далеко неудаченъ. Мистрисъ Фуллеръ отличалась деспотическимъ характеромъ и съ самаго начала сдѣлала жизнь мужа тяжелою, а, между тѣмъ, всѣ думали, что они сошлись по взаимной привязанности. Въ тѣ дни, когда онъ влюбился въ нее, мистрисъ Фуллеръ была молодая, бойкая дѣвушка и думала, что съумѣетъ дать мужу счастье. Теперь, когда генералъ размечтался о прошломъ, другое лицо возстаетъ въ его памяти, красивое, блѣдное, съ грустными глазами, холодными губами, которыя, дрожа, шепчутъ «прости».

Никому, кромѣ него самого, неизвѣстна тайна его жизни, никто не догадывался о непреодолимомъ препятствіи, возставшемъ между нимъ и его любовью. Но генералъ ничего не забылъ, хотя двадцать пять лѣтъ отдѣляютъ его отъ той поры.

За печальнымъ разставаніемъ послѣдовали мѣсяцы и годы сожалѣнія. Потомъ онъ встрѣтился съ своею теперешнею женой, и блѣдное лицо скрылось на время изъ вида. Мистрисъ Фуллеръ вернула его жизни свѣтъ и тепло и генералъ вообразилъ, что его страсть къ ней настоящее чувство и что прежняя привязанность была только сномъ. Но не успѣлъ онъ вступить въ колею брачной жизни, какъ поэзія прошлаго восторжествовала надъ прозою настоящаго. Съ каждымъ годомъ мистрисъ Фуллеръ становилась деспотичнѣе, а мужъ все болѣе уходилъ въ себя.

Всѣ удивились, когда онъ назвалъ старшую дочь Винифредою. Никто въ семьѣ не носилъ этого имени и жена считала его фантастическимъ и смѣшнымъ. Но мужъ настоялъ за своемъ. Имѣть право повторять это имя было уже для него утѣшеніемъ и онъ никогда не произносилъ его безъ особеннаго, благоговѣйнаго чувства.

Тѣмъ временемъ миссъ Глэдисъ, отправляясь съ матерью пить чай въ гости, разсказывала ей, сидя въ коляскѣ, какъ было дѣло.

— Ну, милая, надѣюсь, все рѣшено?

— Не знаю, право, мама. Думаю, что уладится; боюсь только, какъ бы отецъ не надѣлалъ намъ хлопотъ. Онъ забралъ себѣ въ голову, что я недостаточно люблю Моунткаррона и буду несчастна.

Мистрисъ Фуллеръ всплеснула руками.

— Какое безуміе! Отецъ понятія не имѣетъ о томъ, какъ дѣлаются такія дѣла. Индія на всю жизнь портитъ людей. Что же ты ему отвѣчала?

— Что люблю Моунткаррона настолько, насколько въ состояніи любить. Ты знаешь, мама, я, вѣдь, не сантиментальна.

— Да о чемъ думаетъ отецъ? Онъ выросъ въ деревнѣ и воображаетъ, должно быть, что влюбленные постоянно ходятъ обнявшись.

Глэдисъ расхохоталась.

— Только представить себѣ: я и Моунткарронъ гуляемъ по Гайдъ-парку, держа другъ друга за талію! Да мнѣ и не обхватить его! Но папочка такъ упрямъ! Онъ объявилъ, что не дастъ согласія, пока я не потолкую съ Винифредою.

— Ну, это ничего. Винни будетъ у насъ сегодня и заставитъ отца написать лорду. Подумать только, какія хлопоты причиняетъ намъ отецъ! Это очень непріятно. Мистрисъ Ансти всякій разъ спрашиваетъ, сдѣлано ли предложеніе, и я не знаю, что отвѣчать.

— Скажи, что я уже помолвлена, — рѣшительно объявила Глэдисъ. — Все равно, это случится завтра. Не воображаешь же ты, мама, что я позволю отцу лишить меня удовольствія быть графиней?

Когда Глэдисъ вернулась домой и застала тамъ сестру, она, не откладывая, заговорила съ нею о предстоявшемъ бракѣ.

— Винни, милая, я такъ разстроена. Видѣла ты папу?

— Его дома нѣтъ. Что разстроило тебя?

— Моунткарронъ сдѣлалъ вчера предложеніе.

— Ахъ, какъ я рада! Я знала, что этому быть, но теперь ты, все-таки, будешь спокойнѣе. Не могу сказать, Глэдисъ, какъ я довольна. Тысячу разъ поздравляю.

Она подошла къ сестрѣ, положила обѣ руки на ея плечи и горячо поцѣловала ее. Мистрисъ Прендергестъ была не такъ красива, какъ Глэдисъ, болѣе походила на мать, но у нея были тѣ же ласковые, синіе глаза и она очень любила сестру.

— Я такъ рада, такъ рада, — повторяла она. — Но послѣ тахой вѣсти, не понимаю, что же можетъ раздражать тебя?

— Все дѣло въ отцѣ. Ты, я, мать, — мы всѣ довольны, а отецъ нѣтъ. Лордъ Моунткарронъ провелъ съ нимъ сегодня болѣе часа, но онъ не хотѣлъ дать ему рѣшительнаго отвѣта, пока я не загляну въ свое сердце.

— А что должна ты въ немъ искать?

— Люблю ли я его?

— Но, вѣдь, ты любишь графа?

— Конечно; я такъ и говорила отцу, но онъ мнѣ не вѣритъ. Ему, вѣрно, хочется, чтобъ я краснѣла, плакала. Я сказала, что терпѣть не могу всего этого. Представь себѣ только, Винни, въ девятнадцатомъ вѣкѣ глазѣть другъ на друга при людяхъ и пожимать руки подъ столомъ, точно деревенская дѣвка!

— Отецъ этого не понимаетъ, — задумчиво произнесла мистрисъ Прендергэстъ. — О такихъ вещахъ не говорятъ вслухъ.

— Я сказала ему, что рѣшилась выйти за графа уже мѣсяцъ тому назадъ, и хотѣла, чтобъ онъ сейчасъ далъ отвѣтъ, но онъ требуетъ, чтобъ я поговорила съ тобою, потому что ты любишь мужа и можешь быть мнѣ полезной.

— О, вздоръ! — отрѣзала Винни. — Никакая женщина не можетъ давать совѣтовъ другой. Всякій долженъ рѣшать за себя. Что годится мнѣ, можетъ не годиться тебѣ. Я послѣ обѣда поговорю съ отцомъ.

— Поговори, милая, скажи ему правду. Я хочу выйти за лорда Моунткаррона, больше я ничего не могу сказать. И какое право имѣетъ онъ вмѣшиваться въ мои чувства?

— Отецъ старается сдѣлать какъ лучше; онъ тебя очень любитъ. Только онъ старъ и судить не можетъ объ этихъ вещахъ, да и забылъ, вѣроятно, какъ это дѣлается. Времена теперь уже не тѣ; женщины тоже. Мы не прежнія кроткія, слабыя существа и можемъ стоять однѣ. А въ бракѣ мы ищемъ только пріятнаго товарищества и хорошаго обезпеченія, не такъ ли?

— Да, только не говори этого отцу. Скажи ему, что я страшно влюблена въ Моунткаррона, но не умѣю этого показать, такъ какъ еще слишкомъ молода.

Тутъ обѣ женщины расхохотались. Глэдисъ смѣялась, пока слезы не выступили на ея глазахъ.

— Смѣшно слушать отца, — сказала она, наконецъ. — Не стоило бы жить, еслибъ мы отдавали всю душу другому человѣку, какъ хочется папѣ.

— Онъ милый, — прибавила сестра. — Еслибъ было побольше такихъ мужчинъ, какъ онъ, было бы и больше влюбленныхъ женщинъ.

— Вотъ съ этимъ я согласна, — отвѣчала Глэдисъ и взяла Винни подъ руку, чтобъ идти обѣдать.

Когда генералъ вошелъ въ свой кабинетъ по окончаніи трапезы, чтобы насладиться послѣобѣденною трубкой, за нимъ послѣдовала туда Винифреда.

— Ну, папа милый, какую пріятную новость узнала я о Глэдисъ и Моунткарронѣ! Ты, навѣрное, доволенъ?

— Сестра говорила съ тобою, Винни?

— Понятно. Она чуть съ ума не сходитъ отъ восторга.

— Этого я не замѣтилъ поутру. Если что-нибудь озабочиваетъ меня, такъ именно ея равнодушіе. Я ужасно боюсь, что она его не любитъ, Винни.

— Папочка, что за фантазія! Съ чего взялъ ты это?

— Она говоритъ такъ холодно и разсчетливо, прямо заявляетъ, что не вѣритъ въ любовь, не хочетъ испытывать ее. Это ужасныя чувства для такой молодой дѣвушки, Винни.

— О, папа, да ты совершенно не понимаешь Глэдисъ. Она любитъ лорда Моунткаррона, сколько вообще можетъ любить.

— Ты хочешь сказать: любитъ его деньги и титулъ?

— Нѣтъ, нѣтъ, его самого. Да чего ждешь ты отъ нея? Чтобъ она восторгалась его внѣшностью, повторяла его нѣжныя слова? Ты не знаешь дѣвушекъ, отецъ. Чѣмъ больше онѣ чувствуютъ, тѣмъ меньше говорятъ.

Генералъ вздохнулъ.

— Что-же, милая! Быть можетъ, я ихъ и не понимаю. Я былъ долго въ разлукѣ съ вами, а взгляды вашей матери очень не похожи на мои.

— Мама смотритъ на дѣло съ практической стороны; она видитъ всѣ выгоды этой партіи, да и ты тоже, конечно.

— Понятно, милая. Бракъ этотъ въ высшей степени желателенъ съ свѣтской точки зрѣнія, и еслибъ я былъ только увѣренъ, что Глэдисъ любитъ…

— Ты все возвращаешься къ одному и тому же, отецъ. Обо мнѣ и Морисѣ ты никогда такъ не тревожился.

— Ты такъ горячо писала о своей любви къ нему, что у меня и сомнѣній никакихъ не было. И ты очень счастлива, дитя, не такъ ли?

— Да, папа, какъ и большинство женщинъ. Нельзя ожидать счастья безъ всякой примѣси. Но Глэдисъ совершенно не положа на меня, болѣе сдержанна, менѣе увлекается. Она не можетъ такъ открыто говорить о своихъ чувствахъ, хотя чувствуетъ столько же, иногда мнѣ даже кажется, что больше. Я не думаю, чтобъ она утѣшилась, если бы разстроился этотъ бракъ.

— Въ самомъ дѣлѣ? Значитъ, и ты, и мать считаете его желательнымъ?

— Было бы безумно, мнѣ кажется, препятствовать ему. Вообрази себѣ нашу Глэдисъ графиней, собственницей прекрасныхъ помѣстій. Да еслибъ этотъ бракъ разстроился, я бы, кажется, съ этимъ во вѣкъ не примирилась.

— Ну, если это общее мнѣніе, мнѣ остается только написать графу, что его предложеніе принято, — нерѣшительно произнесъ старикъ.

— А ты еще не писалъ? Какой стыдъ! Онъ, навѣрное, мучится. Пиши сейчасъ же и дай мнѣ самой отправить письмо. Глэдисъ не заснетъ ни минуты, если не будетъ знать, что отвѣтъ уже на пути.

Генералъ сѣлъ къ столу и быстро набросалъ короткую записку лорду Моунткаррону, въ которой назначалъ ему свиданіе на слѣдующее утро. Потомъ онъ уныло откинулся въ креслѣ.

— Вотъ письмо, Винни. Отправь его, если хочешь. Желалъ бы я такъ же радоваться исходу этого дѣла, какъ всѣ вы.

— Спи спокойно, лэди Моунткарронъ, — весело шепнула сестрѣ мистрисъ Прендергэстъ, когда онѣ прощались. — Письмо у меня въ карманѣ; завтра оно будетъ въ его рукахъ.

— Вотъ это утѣшительно, — въ томъ же тонѣ отвѣчала Глэдисъ. — Теперь я пойду спать и мечтать о своемъ свадебномъ нарядѣ.

На слѣдующее утро она была совершенно спокойна, между тѣмъ какъ отецъ нервно ходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ, ожидая прибытія будущаго зятя.

Лордъ Моунткарронъ явился аккуратно. Чувства его были вполнѣ искренни. Онъ сильно влюбился въ красоту Глэдисъ и не зналъ ни одной женщины, которую охотнѣе сдѣлалъ бы графиней Моунткарронъ.

— Не могу выразить, какъ осчастливило меня ваше письмо, — любезно началъ онъ.

— Я долго говорилъ вчера съ дочерью относительно брака съ вами, — отвѣчалъ старикъ. — Она этого желаетъ и мнѣ оставалось только сообщить ея рѣшеніе.

— Я былъ увѣренъ, что не ошибся въ ея чувствахъ, — прошепталъ графъ.

— Лордъ Моунткарронъ, отдавая вамъ Глэдисъ, я разстаюсь съ самою любимой изъ моихъ дочерей. Простите, если я озабоченъ ея будущимъ счастьемъ. Между вами большая разница въ лѣтахъ, а еще болѣе въ житейской опытности; она ребенокъ, вы свѣтскій человѣкъ. Поручая ее вашему попеченію, могу ли я надѣяться, что вы поможете ей жить въ болѣе возвышенной и благородной сферѣ, чѣмъ было до сихъ поръ?

Лордъ Моунткарронъ рѣшительно не понималъ, о чемъ говоритъ старикъ.

— Мнѣ и въ голову не придетъ вмѣшиваться въ религіозныя вѣрованія жены, — пробормоталъ онъ.

— Я думаю не о религіи. Ея умъ еще мало развитъ.

— Ахъ, вы говорите о книгахъ и тому подобномъ. Вамъ извѣстно, какую сумму я назначилъ вашей дочери, и вы понимаете поэтому, что она никогда не будетъ нуждаться въ деньгахъ, чтобы посѣщать лекціи, курсы. Дамы, вѣдь, любятъ путаться съ наукой и богословіемъ въ наше время.

— Вы меня совершенно не поняли, лордъ Моунткарронъ. Я ючу сказать, что, даже живя въ матеріалистическомъ обществѣ, нѣтъ никакой нужды раздѣлять его взгляды. Есть жизнь выше простаго ряда баловъ, обѣдовъ. Не дѣлайте изъ Глэдисъ исключительно свѣтской женщины; не предоставляйте ее самой себѣ. Руководите ею твердо, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, и кротко, и я надѣюсь, что она станетъ доброю, благородною женщиной.

Генералъ могъ бы такъ же хорошо говорить со столомъ. Графъ ровно ничего не понялъ въ его рѣчи, кромѣ того, что старикъ проситъ быть добрымъ съ дочерью, а онъ ничего иного и въ виду не имѣлъ.

— Вы можете положиться на меня, — серьезно отвѣчалъ онъ, — Глэдисъ не прольетъ ни одной слезы, отъ которой я могу ее избавить. А теперь не сочтите меня, пожалуйста, нетерпѣливымъ, если я спрошу позволенія повидаться съ нею.

— Конечно, вы имѣете полное право видѣть ее, — отвѣчалъ хозяинъ, вставая, чтобы позвонить. — Впрочемъ, — прибавилъ онъ, — она въ гостиной съ матерью. Я лучше пойду и приготовлю ее къ вашему посѣщенію.

Говоря это, онъ вышелъ и отправился въ гостиную, гдѣ мать и дочь сидѣли за работой.

— Лордъ Моунткарронъ здѣсь и желаетъ видѣть тебя, — началъ онъ, цѣлуя молодую дѣвушку. — Ты пойдешь къ нему въ кабинетъ или ему придти сюда?

— Пусть придетъ онъ сюда, — быстро отвѣчала она.

Генералъ взглянулъ на жену.

— Такъ не уйти ли намъ?

— Зачѣмъ? — спросила Глэдисъ.

— Графъ пожелаетъ, конечно, видѣть тебя одну.

— Но не безъ мамы. Что можетъ онъ сказать мнѣ, чего не должна слышать она? Приведи его сюда, папа. Мы составимъ славный семейный кружокъ.

Отецъ ушелъ, пожимая плечами и дивясь тому, что сказалъ бы онъ въ давно прошедшіе дни, еслибъ его родители желали присутствовать при его свиданіяхъ съ милою.

— Моя дочь въ гостиной, — обратился онъ къ графу. — Я предложилъ ей придти сюда…

— Но, вѣдь, это моя обязанность явиться къ миссъ Фуллеръ, — прервалъ его Моунткарронъ.

— Да, только жена съ нею, а Глэдисъ не рѣшается удалить ее.

— Пожалуйста, не думайте объ этомъ. Я горю нетерпѣніемъ поблагодарить мистрисъ Фуллеръ за ея участіе въ этомъ дѣлѣ.

Генералъ пошелъ впередъ и съ удивленіемъ увидалъ, что графъ прежде всего обратился къ мистриссъ Фуллеръ и поцѣловалъ ея руку.

— Мнѣ слѣдуетъ поблагодарить васъ, — началъ онъ. — Я увѣренъ, что не имѣлъ бы никакого успѣха въ глазахъ вашей дочери безъ вашего одобренія.

Когда графъ обернулся къ Глэдисъ, отецъ тревожно слѣдилъ за нею и совершенно растерялся, видя, какъ спокойно и хладнокровно она его привѣтствовала. Глаза ея сверкали, на губахъ мелькала торжествующая улыбка.

— Если вы совершенно покончили съ мамой… — задорно начала она, подавая ему руку.

Графъ взялъ эту ручку и, не спуская глазъ съ лица дѣвушки, привлекъ ее къ себѣ и поцѣловалъ въ губы. Тутъ она немного покраснѣла; она еще не привыкла къ поцѣлуямъ мужчинъ. Но вскорѣ она оправилась и взглянула на отца съ лукавою улыбкой. То, что она прочла на его лицѣ, взволновало ее, однако. Она побѣжала къ нему, на этотъ разъ совершенно естественно и искренно, и кинулась въ его объятія.

— Милый, хорошій папочка! Чѣмъ бы я ни была, я всегда останусь твоею дочкой!

— Надѣюсь, моя дорогая, — отвѣчалъ онъ, осыпая ее поцѣлуями.

— А теперь позвольте надѣть на вашъ пальчикъ залогъ моей преданности, — началъ лордъ, обращаясь къ невѣстѣ.

Дѣвушка подала ему руку, на которую онъ надѣлъ кольцо съ шестью громадными брилліантами. Она прошептала: «благодарю».

— Что за чудные камни! — воскликнула мистрисъ Фуллеръ. — Они освѣщаютъ всю комнату.

— Наконецъ-то я чувствую, что вы моя, — продолжалъ лордъ. — Не слишкомъ ли рано просить васъ назначить время, когда вы осчастливите меня? Мнѣ хотѣлось бы отпраздновать свадьбу въ нынѣшнемъ сезонѣ.

— Какъ желаетъ папа. Пусть онъ рѣшитъ.

Лицо генерала выражало пассивную усталость.

— Если свадьбѣ быть, — началъ онъ, — нѣтъ причины откладывать ее. Вы чего бы желали, Моунткарронъ?

— Сегодня третье іюня. Мнѣ хотѣлось бы вѣнчаться не позднѣе конца іюля.

— Ты согласна, Глэдисъ?

— Возможно это, мама?

— Да, милая.

— Хорошо. Я ничего не имѣю противъ этого.

— Не назначить ли намъ 27 число? — спросилъ графъ. — Этотъ день всего удобнѣе для моихъ родственниковъ. Остальныя подробности мы потомъ порѣшимъ.

Онъ взялся за шляпу.

— Какъ! Вы не останетесь завтракать съ нами? — съ изумленіемъ опросилъ генералъ.

— Благодарю. Не сегодня. Глэдисъ извинитъ меня. Она знаетъ, какъ я занятъ. Но еслибъ я могъ предложить завтрашній день…

— Конечно. Когда вамъ угодно. Не дожидайтесь, пожалуйста, приглашенія. Помните, что нашъ домъ всегда открытъ для васъ.

— Вы слишкомъ добры. Я явлюсь завтра въ часъ. Если мистрисъ Фуллеръ и Глэдисъ сдѣлаютъ мнѣ честь, я предложилъ бы прокатить ихъ въ Ричмондъ въ своей коляскѣ и пообѣдать тамъ.

— О, это будетъ прекрасно, — весело отвѣчала Глэдисъ. — Я сяду рядомъ съ папочкой и стану всю дорогу объясняться ему въ любви.

— Но, Глэдисъ, вспомни… — началъ отецъ.

— Пусть она помнитъ только одно, — прервалъ его графъ, — что она должна отнынѣ поступать во всемъ, какъ ей хочется.

Онъ пожалъ руки нареченнаго тестя и тещи, еще разъ поцѣловалъ невѣсту и, низко кланяясь, удалился.

— Ну, не прелесть ли онъ? — воскликнула Глэдисъ, склонивъ головку и созерцая свои брилліанты.

— Онъ совершенство, отвѣчала мать, — красивый, изящный, деликатный! Я никогда еще не видала такого мужчины и, право, сама въ него влюблена.

— Я такъ и говорила папѣ. Ну, что, раздѣляешь ты наше мнѣніе? Не находишь ли и ты, что твоя дѣвочка можетъ гордиться такою блестящею партіей?

— Я никогда не сомнѣвался въ томъ, что она блестящая; если она окажется счастливою, мои лучшія надежды сбудутся.

— Я стану веселиться съ утра до ночи, — съ увѣренностью отвѣчала дочь. — Знаешь ли что, папа? Со всѣми романическими глупостями, которыя ты вбиваешь мнѣ въ голову, я просто влюбилась въ Моунткаррона. Когда онъ поцѣловалъ меня, мурашки побѣжали у меня по спинѣ.

— Если ты даже испытываешь такое чувство, ты никогда не должна говорить о немъ, — чопорно замѣтила мистрисъ Фуллеръ.

— Это все вина папы. Онъ вчера училъ меня такимъ вещамъ, о которыхъ я и не слыхивала. Не такъ ли, папа?

— Ты шалунья, — отвѣчалъ старикъ.

И такъ, все рѣшено. Его дочь будетъ одною изъ знатнѣйшихъ дамъ Англіи, а, между тѣмъ, генералъ недоволенъ. Уходя изъ комнаты, онъ еще разъ любовно взглянулъ на нее. Она разсматривала свое обручальное кольцо и глаза ея такъ же ярко сверкали, какъ и ея брилліанты.

Глава III.
Наслѣдникъ лорда Моунткаррона.

Посреди волненій, которыя всегда сопровождаютъ распространеніе важной вѣсти въ кругу друзей и родныхъ, и хлопотъ о приданомъ, время летѣло быстро. Ежедневно красивую миссъ

Фуллеръ можно было видѣть съ графомъ въ его экипажѣ или въ вихрѣ вальса, и завистливые глаза слѣдили за дѣвушкой, завистливые языки удивлялись, что нашелъ въ ней лордъ Моунткарронъ. Глэдисъ слышала все это и безпредѣльно наслаждалась. Только ради этого и выходила она за графа; это были плоды ея ловкихъ маневровъ. Грудь ея гордо вздымалась, когда раздавался недоброжелательный шепотъ, глаза сверкали отъ восторга.

— Не обращай на это вниманія, милая, — шепнула ей однажды Винни. — Всѣ завидуютъ твоему хорошенькому личику, блестящей партіи и не могутъ сдержаться.

— Но я нарочно обращаю вниманіе, — отвѣчала будущая графиня, — ни за что на свѣтѣ не лишилась бы я этого. Зачѣмъ же выхожу я замужъ, Винни, если не для того, чтобы другія дѣвушки умирали отъ зависти?

Моунткарронъ былъ такъ внимателенъ, какъ только можетъ быть женихъ. Онъ дѣлалъ невѣстѣ прекрасные подарки и всюду сопровождалъ ее. Не проходило дня, чтобы кто-нибудь изъ его родныхъ или друзей не оставлялъ карточки въ домѣ генерала. Возвращаясь однажды домой послѣ длинныхъ странствованій по магазинамъ, Глэдисъ увидала на столѣ корзину, полную прекрасныхъ розъ. Ее до такой степени осыпали въ послѣднее время цвѣтами и подарками, что она стала равнодушна къ подобнымъ приношеніямъ. Небрежно понюхавъ розы, она спросила:

— Моунткарронъ былъ здѣсь, мама?

— Да, милая, и очень досадовалъ, что не засталъ тебя. Онъ принесъ ложу на нынѣшній вечеръ. Но цвѣты оставилъ не онъ.

— Нѣтъ? Такъ кто же?

Въ голосѣ ея послышалось теперь легкое любопытство.

— Его двоюродный братъ, мистеръ Брукъ. Очень красивый молодой человѣкъ. У него нѣтъ, конечно, такой важной осанки, какъ у графа…

— Ты хочешь сказать, что онъ не такъ толстъ?

— Напрасно называешь ты Моунткаррона толстымъ, Глэдисъ. Онъ просто полонъ, какъ и долженъ быть мужчина въ его годы.

— Поговоримъ лучше о его кузенѣ, мама. Это онъ принесъ розы?

— Да. Онъ былъ такъ же огорченъ, какъ и Моунткарронъ, тѣмъ, что засталъ только одну меня, и очень мило просилъ позволенія опять зайти. Конечно, я согласилась. Онъ будетъ скоро твоимъ двоюроднымъ братомъ, и тебѣ надо съ нимъ познакомиться. Графъ, кажется, очень цѣнитъ его. Помнится, онъ говорилъ какъ-то, что мистеръ Брукъ будетъ его шаферомъ.

— Брукъ, Брукъ, — задумчиво повторяла Глэдисъ. — Что это я не знаю этого имени? Гдѣ у насъ родословная дворянскихъ семей?

Книга нашлась на боковомъ столѣ. Глэдисъ быстро перелистала ее и дошла, наконецъ, до генеалогіи графовъ Моунткарронъ.

— Джонъ Эдвардъ Генри (что за гадкое имя!) графъ Моунткарронъ, виконтъ Тальмеджъ, баронъ Тренчъ, — читала она, не переводя духъ. Потомъ, помолчавъ немного, прибавила: — Какъ это, однако, глупо съ моей стороны! Неужели я не могла вспомнить раньше? Вѣдь, я читала это разъ сто! «Наслѣдникъ титула: Джемсъ Брукъ». Это, должно быть, онъ. Только съ какой стати называютъ его наслѣдникомъ, мама?

— Не знаю, милая. Вѣроятно, онъ ближайшій родственникъ. Еслибъ послѣ покойнаго графа остались братья…

— Помню. Моунткарронъ говорилъ объ этомъ. У его отца было три брата: одинъ никогда не женился, у другаго были только дочери. Мистеръ Брукъ, вѣрно, сынъ третьяго брата. Онъ долженъ быть гораздо моложе Моунткаррона?

— Да. Ему не болѣе двадцати двухъ, трехъ лѣтъ. У него совершенно другой типъ; волосы бѣлокурые, фигура стройная. Но ты его, навѣрное, скоро увидишь; постарайся подружиться съ нимъ.

— Непремѣнно, — смѣясь, отвѣчала дѣвушка. — Было бы рискованно раздражить будущаго графа. Онъ можетъ отравить насъ обоихъ, чтобъ получить скорѣе титулъ.

— Не говори такъ, Глэдисъ. Теперь мистеру Бруку уже не бывать никогда графомъ Моунткаррономъ.

— Почему?

— Потому что… ужасно неловко говорить о такихъ вещахъ… но, конечно, мы надѣемся, что ты подаришь мужу наслѣдника.

— Блаженны тѣ, которые ни на что не надѣются, — продекламировала Глэдисъ. — Ну, мама, не дѣлай, пожалуйста, возмущеннаго лица! Я отлично знаю, что если дѣвушка выходить за аристократа, она обязана имѣть сына. Только это не всегда зависитъ отъ насъ, и пока не появится на свѣтъ маленькій виконтъ Тальмеджъ, я буду считать мистера Брука наслѣдникомъ. Это очень интересныя родственныя отношенія и я уже начинаю испытывать къ нему материнскія чувства.

Мистрисъ Фуллеръ не улыбнулась ребяческому замѣчанію дочери. Ей казалось преступнымъ даже сомнѣваться въ рожденіи будущаго наслѣдника и она готова была сердиться на мистера Брука за его визитъ.

— Твое отношеніе къ этому вопросу очень неженственно, — сказала мать, складывая работу и выходя изъ комнаты. — Чѣмъ меньше будешь ты говорить объ этомъ, тѣмъ лучше.

«Не знаю, отчего она такъ сердится», — подумала дѣвушка, потомъ выбрала двѣ блѣдныя розы и приколола ихъ къ груди.

Размышленія ея были прерваны приглашеніемъ идти наверхъ одѣваться, и черезъ часъ она была уже готова, чтобы ѣхать въ итальянскую оперу.

Въ теченіе вечера Моунткарронъ появился въ ложѣ; Глэдисъ выразила сожалѣніе, что не видала его и мистера Брука поутру.

— Это неважно, — отвѣчалъ онъ. — Я хотѣлъ представить тебѣ Джемса, потому что онъ будетъ моимъ шаферомъ. Славный малый; ты, навѣрное, полюбишь его. Онъ часто бываетъ у насъ въ Карронби.

— Его отецъ умеръ?

— Да, и отецъ, и мать. Кромѣ меня, у него только и родни, что одна сестра, лэди Рентонъ. Она гораздо старше его.

— Онъ твой наслѣдникъ?

— Да, наслѣдникъ титула; только надѣюсь, что онъ его никогда не получитъ.

— Я желала бы съ нимъ познакомиться. Скажи ему зайти.

— Онъ непремѣнно зайдетъ.

И дѣйствительно, черезъ нѣсколько дней мистеръ Брукъ снова появился въ домѣ генерала.

Глэдисъ была одна, когда онъ вошелъ. День стоялъ жаркій и на ней было легкое кисейное платье, стянутое поясомъ вокругъ стройной таліи. Зной вызвалъ румянецъ на ея щекахъ; она откинула со лба бѣлокурые волосы; большіе глаза имѣли томное выраженіе; дѣвушка казалась олицетвореніемъ молодости и любви. Никто не догадался бы, что еще недавно она такъ же разсчетливо выбирала свой жизненный путь, какъ самая опытная свѣтская женщина.

Неожиданно встрѣтившись съ нею, Джемсъ Брукъ былъ, видимо, изумленъ. Ему не вѣрилось, что это миссъ Фуллеръ; онъ полагалъ, что это какая-нибудь младшая сестра, пансіонерка, вернувшаяся домой на праздникъ, полу-дитя, полу-женщина, существо, еще не вышедшее изъ дѣтской. Онъ зналъ, что найдетъ въ невѣстѣ кузена красавицу; всѣ твердили ему это, но онъ полагалъ, что это будетъ дѣвушка съ сверкающими глазами, кокетливыми манерами, туалетомъ отъ Ворта.

При всемъ своемъ увлеченіи титулами и общественнымъ положеніемъ, при всемъ отвращеніи къ сантиментальности, Глэдисъ, все-таки, отличалась дѣтски-простодушною красотой и такъ граціозно пошла на встрѣчу мистеру Бруку, что онъ растерялся и съ трудомъ пробормоталъ какія-то извиненія за скорый визитъ.

— Извините, пожалуйста, но вы дѣйствительно миссъ Фуллеръ? Я пришелъ… я родственникъ лорда Моунткаррона и…

— О, я все знаю, мистеръ Брукъ, и ждала васъ. Да, я Глѣдисъ Фуллеръ. Къ сожалѣнію, мамы нѣтъ дома, но если вы присядете, она, конечно, вернется, пока вы еще здѣсь. Джонъ, подайте чаю.

Мистеръ Брукъ все еще не сводилъ съ нея глазъ.

— Я, вѣроятно, кажусь вамъ очень неловкимъ, во я не могу преодолѣть своего удивленія. Вы совершенно не похожи на то, какою я васъ себѣ представлялъ.

— Неужели? Какъ это забавно! Что же вы ожидали?

— Я и самъ не знаю. Моунткарронъ не мастеръ описывать; я воображалъ, что вы блестящая, модная женщина, ну, словомъ, красавица по профессіи.

— Это ужасно! Надѣюсь, вы теперь успокоились. Но, быть можетъ, вы не находите меня достаточно блестящею для моего новаго положенія?

Оба разсмѣялись.

— Я удивляюсь, что Моунткарронъ не съумѣлъ дать мнѣ понятія о васъ. Но, повторяю, онъ не умѣетъ описывать.

— У, него натура не поэтическая, — подтвердила Глэдисъ, разливая чай.

— Вы правы. Нужно имѣть очень чуткую природу, чтобы умѣть изобразить женщину.

— Я не поблагодарила васъ еще за прелестныя розы, мистеръ Брукъ.

— Ни слова объ этомъ, пожалуйста. Вы любите цвѣты? Но зачѣмъ спрашиваю я это? Еслибъ я васъ видѣлъ раньше, я принесъ бы вамъ сегодня еще букетъ. Я умѣю различать, какая женщина предпочитаетъ цвѣты лентамъ.

— Не ошибайтесь относительно меня, мистеръ Брукъ. Я люблю ленты и все хорошее, обѣды, танцы, деньги.

— Быть можетъ, вы ничего лучшаго не знали?

Глэдисъ широко раскрыла глаза.

— Что могла бы я знать лучшаго?

— Все, что насъ возвышаетъ, а не унижаетъ.

— Но какая въ этомъ польза? жить на это нельзя. Мы должны ѣсть, пить, платить по счетамъ. Мнѣ кажется, что ни на что иное у насъ и времени не остается.

— Свѣтская жизнь дѣйствительно отнимаетъ много силъ и энергіи, — отвѣчалъ молодой человѣкъ, — и ничего прочнаго не даетъ намъ взамѣнъ.

— О, не говорите этого. Мнѣ это еще не надоѣло. Я люблю танцы, театръ, всевозможныя увеселенія и желала бы только, чтобъ дни были вдвое длиннѣе.

— Вы еще молоды, — замѣтилъ онъ такимъ тономъ, точно извинялъ ребенка.

Будущая графиня вспыхнули.

— Молода? Да мнѣ въ январѣ уже стукнуло девятнадцать. Развѣ это мало? Вамъ и самому немного больше.

— О, да, — сказалъ онъ. — Мнѣ двадцать три. Когда вы доживете до моихъ лѣтъ, вамъ тоже, надѣюсь, надоѣстъ безполезная жизнь, которую мы ведемъ.

Онъ былъ очень красивъ, говоря это. Волосы его вились какъ у Антиноя; глаза имѣли мечтательное выраженіе. Глэдисъ смотрѣла на него съ любопытствомъ. Что-то привлекало ее къ нему, какъ никогда еще не влекло къ чужому, и она начинала находить, что кузенъ очень милъ.

— Вы уже, вѣроятно, были въ Карронби? — началъ онъ послѣ минутнаго молчанія.

— Нѣтъ еще. Моунткарронъ нѣсколько разъ предлагалъ съѣздить туда; но намъ пришлось бы не ночевать дома, а мы такъ заняты теперь.

— Вы будете имѣть возможность полюбить Карронби впослѣдствіи; вѣроятно, станете жить тамъ большую часть года.

— Развѣ это такое прелестное мѣсто?

— Лучше всякаго описанія. Моунткарронъ никогда не цѣнилъ его по достоинству. Онъ не любитъ природы; по его мнѣнію, она существуетъ только для охоты и рыбной ловли. Надѣюсь, вы сразу полюбите Карронби и будете жить тамъ подолгу.

— Вы очень восторжены, мистеръ Брукъ. Но я не люблю сельской жизни.

— Постараюсь, чтобъ вы ее полюбили. Когда вы проведете одно лѣто въ Карронби, вамъ не захочется даже думать о Лондонѣ.

Глэдисъ засмѣялась.

— Въ такомъ случаѣ вамъ придется ѣхать туда со мною и указывать мнѣ красоты. Не могу представить себѣ Моунткаррона въ качествѣ чичероне. У него воображеніе очень мало развито.

— Я буду въ восторгѣ сдѣлаться вашимъ руководителемъ. Когда я дома, дня не проходитъ, чтобы я не побывалъ въ Карронби.

— Когда вы дома? Значитъ, вы живете по близости?

— Да, миляхъ въ двухъ оттуда у меня своя маленькая усадьба Нэтли. Это все, что я имѣю.

— И вы живете тамъ одинъ?

— Нѣтъ. Моя сестра, лэди Рентонъ, ведетъ мое хозяйство. Я надѣюсь, что вы съ нею подружитесь. Это лучшая женщина на свѣтѣ.

— Въ самомъ дѣлѣ?

Фраза «лучшая женщина на свѣтѣ» ей не понравилась.

— Она бы уже побывала у васъ, только сынишка у нея болѣнъ. Но она, все-таки, надѣется быть на вашей свадьбѣ.

— Она вдова?

— Да, и на десять лѣтъ старше меня. Я всегда былъ ея любимцемъ, и, право, мнѣ кажется, что съ тѣхъ поръ, какъ она няньчится съ маленькимъ Гуго, она считаетъ меня старшимъ изъ своихъ двухъ дѣтей. Мужъ ея былъ большимъ филантропомъ, и они такъ щедро тратили деньги на пользу человѣчества, что по смерти сэра Эдварда ей пришлось поселиться у меня. Право, не знаю, что бы я сталъ дѣлать безъ нея. Она для меня все.

— Хорошо имѣть сестру, которую можно такъ любить, — сказала Глэдисъ. — У меня тоже есть сестра Винни; она во всѣхъ отношеніяхъ лучше и умнѣе меня.

— Эллиноръ, не можетъ разстаться съ своими филантропическими планами. Денегъ у нея теперь не такъ много, какъ прежде, за то она отдаетъ дѣлу все свое время.

— Она должна быть очень добра. Не угодно ли вамъ еще чаю?

— Нѣтъ, благодарю. Но я васъ непростительно задерживаю, миссъ Фуллеръ.

— Я очень рада, что познакомилась съ вами, — отвѣчала юна нѣсколько робко. — Мы скоро породнимся и должны быть друзьями. Кстати, лордъ Моунткарронъ обѣдаетъ у насъ сегодня; не придете ли и вы? Мои родители будутъ, навѣрное, рады ни? дѣть васъ.

Но хотя мистеръ Брукъ съ восторгомъ побесѣдовалъ бы еще долѣе съ дѣвушкой, красота которой просто ошеломила его, онъ не счелъ возможнымъ нарушить этикетъ и принять отъ Глэдисъ приглашеніе къ обѣду.

Оставшись одинъ, онъ не могъ опомниться отъ удивленія. Чѣмъ болѣе размышлялъ онъ, тѣмъ менѣе понималъ, какъ могъ Моунткарронъ завоевать сердце такого воздушнаго, умнаго, поэтическаго существа, какъ Глэдисъ. Какія чары пустилъ онъ въ ходъ, чтобы убѣдить ее провести съ нимъ всю жизнь? Графъ всегда былъ до нѣкоторой степени предметомъ насмѣшекъ своей родни. Мальчикомъ онъ отличался тупостью и задоромъ, потомъ превратился въ неповоротливаго, сдержаннаго человѣка, понимающаго только два наслажденія въ жизни — клубъ и охоту. Ни политическихъ, ни литературныхъ, ни научныхъ вкусовъ онъ не имѣлъ. Разговоръ его ограничивался заурядными замѣчаніями, необходимыми для того, чтобы какъ-нибудь скоротать обѣдъ или балъ. Клубные пріятели прозвали его «упитаннымъ тельцомъ»; болѣе этого о немъ ничего нельзя было сказать.

Со времени своего визита у Фуллеровъ Брукъ просто бредилъ своею будущею кузиной. Онъ объявилъ Моунткаррону, что считаетъ его счастливѣйшимъ человѣкомъ на свѣтѣ, и такъ откровенно высказывалъ всюду свой восторгъ, что какой-то осторожный пріятель посовѣтовалъ ему, наконецъ, быть посдержаннѣе въ похвалахъ будущей графинѣ. Тогда Брукъ сталъ говорить меньше, но бывать у Фуллеровъ чаще. Хозяева полюбили его и встрѣчали ласково, а Глэдисъ всегда съ улыбкою.

Она была почти такъ же очарована имъ, какъ и онъ ею. Его разговоръ совершенно не походилъ на то, что обыкновенно говорятъ молодые люди, по крайней мѣрѣ, ей такъ казалось.

Онъ любилъ поэзію и музыку; вскорѣ Глэдисъ объявила, что онъ милѣйшій изъ кузеновъ на свѣтѣ, и уже смотрѣла на него, какъ на брата. Бесѣдовали они о Карронби столько, что дѣвушка сгорала желаніемъ его видѣть и строила планы относительно того, какъ они будутъ проводить тамъ время. Мистеръ Брукъ долженъ перебрать съ нею старую библіотеку, рѣшить, какія новѣйшія добавленія желательны, познакомить ее съ своими любимыми авторами. Рѣшено было, что Глэдисъ станетъ учиться у него ѣздить верхомъ. Она не имѣла возможности дѣлать это въ Лондонѣ, но была впередъ увѣрена, что полюбитъ ѣзду, а Брукъ утверждалъ, что у нея самая подходящая фигура для амазонки.

А бѣгать на конькахъ! Неужели она не захочетъ учиться; этому, когда наступитъ зима? Въ Карронби есть прудъ, нарочно отведенный для этого удовольствія. Словомъ, молодой человѣкъ говорилъ такъ краснорѣчиво о прелестяхъ и удовольствіяхъ сельской жизни, что Глэдисъ съ досадой думала о томъ, что долженъ пройти неизбѣжный медовой мѣсяцъ, прежде чѣмъ она увидитъ свое новое помѣстье.

— Я такъ ненавижу путешествовать, — говорила она, надувая губки. — Ничего не успѣваешь видѣть и только мнешь платья въ сундукахъ. Зачѣмъ нуженъ людямъ медовой мѣсяцъ? Это, должно быть, невыносимо скучно.

— Не думаю, чтобъ Моунткарронъ продлилъ его долѣе необходимаго, — смѣясь, отвѣчалъ мистеръ Брукъ. — Онъ будетъ несчастенъ, если ему не удастся стрѣлять тетеревовъ двѣнадцатаго числа.

— Но мы вернемся ко времени охоты. Развѣ вы не знаете, что онъ нанялъ домикъ въ Шотландіи и что мы пріѣдемъ туда прямо изъ Парижа? Подумайте только, какъ мнѣ будетъ скучно! Моунткарронъ уйдетъ на цѣлый день, а я останусь дома одна.

— Достаньте себѣ здороваго маленькаго пони и поѣзжайте съ мужемъ.

— Ничего такого я не сдѣлаю. Терпѣть не могу ружейныхъ выстрѣловъ надъ самыми ушами и маленькихъ пони. А потомъ вспомните еще утомленіе! Лучше ужь я останусь скучать дома. Хорошо бы, еслибъ вы ѣхали съ нами, мистеръ Брукъ, чтобы забавлять меня.

Молодой человѣкъ слегка поблѣднѣлъ, но, все-таки, разсмѣялся.

— Не думаю, чтобы это было возможно, хотя я былъ бы всею душою радъ. Нѣтъ, я останусь въ Нэтли и стану ожидать вашего возвращенія. Врядъ ли вы пріѣдете позднѣе сентября. Мы устроимъ вамъ такую тріумфальную арку, которую вы увидите на разстояніи мили.

— Хорошо, если бы теперь уже былъ сентябрь, — отвѣчала дѣвушка. — Пока я не пріѣду въ Карронби, мнѣ нечего будетъ дѣлать.

Такъ говорили они за три дня до свадьбы.

Глава IV.
Свадьба.

26 іюля было суетливымъ и тяжелымъ днемъ для семейства генерала Фуллера. Слуги то и дѣло бѣгали вверхъ и внизъ по лѣстницамъ; хозяйки, въ томъ числѣ Винифреда, которую втянули въ домашнія хлопоты по этому случаю, давали приказанія, отмѣняли ихъ, разсылали записки во всѣ стороны, приходили въ отчаяніе оттого, что не приносятъ самыхъ необходимыхъ вещей, которыя, однако, всегда оказывались налицо, по крайней мѣрѣ, за полчаса до назначеннаго времени. Въ теченіе всего дня генералъ почти не видалъ своихъ дамъ, но часовъ въ десять вечера Глэдисъ проскользнула въ кабинетъ, чтобы пожелать отцу покойной ночи. Онъ удержалъ ее за руку.

— Ты очень устала и блѣдна, дитя мое, — нѣжно сказалъ онъ. — Тебѣ слѣдовало бы давно лечь.

— Всего, только десять часовъ, папа; дѣла было пропасть. Мама совсѣмъ замучилась.

— У нея будетъ довольно времени, чтобъ отдохнуть, когда ты насъ покинешь. Я никакъ не могу даже подумать о разлукѣ съ тобою, Глэдисъ.

Губы дѣвушки дрогнули, она прижала ихъ къ сѣдой головѣ отца, чтобы удержать ихъ трепетъ.

— Не будемъ думать объ этомъ, папа. Это случается со всѣми. Мы не несчастнѣе другихъ.

— Мнѣ кажется, что мы даже гораздо счастливѣе многихъ, — бодро отвѣчалъ онъ. — Не всякая дѣвушка начинаетъ жизнь такъ, какъ ты, Глэдисъ. За то, конечно, и не всѣ отцы теряютъ такую дочь.

— Ты слишкомъ высокаго мнѣнія обо мнѣ, папа; еще мало видѣлъ меня. Еслибъ ты зналъ меня хорошо, то былъ бы радъ отдѣлаться отъ такой обузы.

Генералъ не обратилъ вниманія на эти слова. Онъ все еще держалъ маленькую ручку дочери и задумчиво разглядывалъ ее.

— Ты никогда не перестанешь считать меня другомъ, Глэдисъ?

— О, папа, что за вопросъ!

— Иные родители сказали бы тебѣ при вступленіи въ новую жизнь, что твоимъ лучшимъ другомъ будетъ отнынѣ мужъ и что ты должна это думать. Еслибъ надежды, съ которыми люди вступаютъ въ бракъ, всегда осуществлялись, такъ бы оно, вѣроятно, и было. Только рѣдко это выходитъ согласно нашимъ ожиданіямъ, Глэдисъ.

— Знаю, отецъ.

— Быть можетъ, лордъ Моунткарронъ дѣйствительно будетъ не только мужемъ, но и другомъ; я на это надѣюсь. Но мы такъ мало знаемъ его. Обѣщай же обратиться ко мнѣ, если ты когда-нибудь будешь въ горѣ или бѣдѣ.

— Къ кому же пойду я иначе? — прошептала дѣвушка.

— Многіе, даже очень хорошіе люди утверждаютъ, будто женѣ не слѣдуетъ говорить ни съ кѣмъ о своихъ домашнихъ горестяхъ. Если она несчастна, она должна схоронить тайну въ глубинѣ души и показывать свѣту улыбающееся лицо. Я понимаю осторожность, но не вижу нравственнаго обязательства поступать такъ, не понимаю, почему мужъ такое священное лицо, о проступкахъ котораго нельзя даже говорить. Если жена несчастна, она всегда найдетъ много утѣшителей, и, по моему, гораздо лучше и безопаснѣе, чтобъ она искала совѣта и успокоенія въ кругу семьи, а не у чужихъ.

— Папочка, развѣ ты думаешь, что я буду несчастна? — тихо спросила она.

— Боже избави, милое дитя. Но ни чья жизнь не свободна отъ печалей, и я только прошу тебя вспомнить въ случаѣ бѣды, что у тебя нѣтъ болѣе преданныхъ друзей, какъ отецъ съ матерью.

— Не думаю, чтобъ мнѣ жилось хуже, чѣмъ всѣмъ дѣвушкамъ, по крайней мѣрѣ, насколько это зависитъ отъ мужа. Видишь, папа, какъ выгодно не ожидать черезъ-чуръ многаго. Если Моунткарронъ будетъ вѣжливъ со мной, съ меня и того довольно. Онъ станетъ, вѣроятно, жить своею жизнью, а я — своею. Надо быть очень причудливой, чтобы требовать большаго.

— Развѣ ты никогда не мечтала быть подругой мужа?

— Возможно ли это? Вкусы мужчинъ и женщинъ такъ различны. У меня съ Моунткаррономъ нѣтъ ни одной общей мысли, кромѣ охоты къ танцамъ, да и танцовалъ-то онъ, по его словамъ, только чтобы нравиться мнѣ. Лучше бы онъ этого не дѣлалъ. Такого плохаго кавалера у меня никогда не было.

— Но есть много другихъ вопросовъ, гдѣ вкусы мужа и жены могутъ сходиться: наука, искусство. Жена должна стараться направлять мужа въ высшимъ цѣлямъ.

— О, папочка, ты требуешь слишкомъ многаго. Хорошо, если я съумѣю вынести Моунткаррона, какимъ онъ есть, не стараясь перевоспитывать его. Признаться, игра не стоила бы свѣчъ. Вотъ еслибъ онъ походилъ на мистера Брука, дѣло было бы иное.

— Ты не должна впадать въ привычку сравнивать мужа съ другими мужчинами. Это роковая ошибка. Разъ ты выйдешь за Моунткаррона, избавиться отъ него уже нельзя. Но ты можешь поднять его до высшаго уровня. Всѣ хорошія женщины въ состояніи сдѣлать это.

— Тебя, я увѣрена, никогда не надо было тянуть вверхъ, — ласково отвѣчала Глэдисъ, стараясь уклониться отъ предмета разговора. — Такого человѣка, какъ ты, я не найду на всемъ свѣтѣ.

— У тебя никогда не будетъ, конечно, болѣе преданнаго друга, — дрожащимъ голосомъ отвѣтилъ отецъ. — Никто не можетъ любить тебя болѣе, чѣмъ я.

— Я не покину тебя, — внезапно воскликнула дѣвушка въ сильномъ возбужденіи. — Скажи одно слово, и я не выйду ни за кого, останусь съ тобою до конца жизни старою дѣвой.

— Старою дѣвой! — гордо повторилъ отецъ. — Очень вѣроятно, что мужчины не дадутъ тебѣ засидѣться! Да если ты завтра откажешь Моунткаррону, послѣ завтра вокругъ тебя будетъ уже увиваться цѣлый рой молодыхъ людей. Нѣтъ, дочка, все это вздоръ. Ты не отказалась бы отъ этого брака, даже еслибъ могла; да я и самъ не захотѣлъ бы этого. Я уже привыкъ думать о тебѣ, какъ о графинѣ Моунткарронъ.

При этомъ имени дочь отерла глаза.

— Вотъ началась бы суматоха, еслибъ я вздумала отказать ему! Да, отецъ, ты правъ. Поздно отступать, и чѣмъ скорѣе все кончится, тѣмъ лучше.

— А пока, чѣмъ раньше ты ляжешь, тѣмъ здоровѣе будетъ для тебя. Поцѣлуй же меня и иди. Теперь тебѣ остается одно: исполнить свой долгъ; ты достаточно умна, чтобы понять это, и отъ тебя зависитъ быть счастливою или нѣтъ.

Глэдисъ пошла спать со слезами на глазахъ. Она плакала при мысли о разлукѣ съ отцомъ, но ей, все-таки, не нравились его разсужденія о долгѣ. Замужъ она выходила только, чтобы веселиться, имѣть положеніе въ свѣтѣ, много денегъ. Никакой охоты превращаться въ наставницу и поучать Моунткаррона она не испытывала. Если его взгляды ей не понравятся, пусть онъ держитъ ихъ про себя. Она передала разговоръ съ отцомъ своей сестрѣ Винни и уже настолько оправилась отъ волненія, что могла окрашивать его совѣты нѣсколько комичнымъ оттѣнкомъ.

Винни широко раскрыла отъ изумленія свои большіе глаза.

— Что хочетъ сказать отецъ? — недовѣрчиво спросила она. — У графа прекрасныя манеры; я никогда не видала въ обществѣ болѣе приличнаго человѣка. Право, папочка иногда очень страненъ и имѣетъ преудивительные взгляды.

— Ну, оставимъ его теперь, милая, — отвѣчала Глэдисъ, ложась въ постель, — Давай спать, ради Бога, а не то глаза у меня будутъ завтра сонные.

Опасенія ея оказались, однако, неосновательными. Никогда не была она такъ красива, какъ въ день своей свадьбы, и когда она сошла съ лѣстницы, покрытая бѣлыми кружевами и флеръ-д’оранжемъ, сердце отца, ожидавшаго ее въ сѣняхъ, сжалось при мысли отдать такую красавицу человѣку, котораго онъ мало знаетъ.

Лордъ Моунткарронъ, одѣтый по послѣдней модѣ, стоялъ на ступеняхъ алтаря, нервно разстегивая и застегивая сѣрыя лайковыя перчатки.

Церковь была переполнена зрителями; они сообщали другъ другу, что смуглый, полный мужчина — женихъ, а красивый, бѣлокурый юноша рядомъ съ нимъ — мистеръ Брукъ. Нѣкоторыя дамы находили, что изъ нихъ Брукъ гораздо болѣе взволнованъ и что лицо его вспыхиваетъ всякій разъ, когда шумъ колесъ возвѣщаетъ прибытіе новаго экипажа. По всему вѣроятію, это имъ только такъ казалось.

Наконецъ, появилась невѣста, опираясь на руку отца, и прошла всю церковь. Присутствующія дамы не нашли ее красивою. Волосы ея, по ихъ мнѣнію, слишкомъ свѣтлы, носъ черезъ-чуръ длиненъ, фигура худа и не складна. Но будущая графиня шла между двухъ рядовъ зрителей, какъ королева, вовсе не заботясь о ихъ мнѣніи. Она подала руку жениху съ такимъ видомъ, точно даровала ему патентъ на дворянское достоинство, и заняла мѣсто передъ алтаремъ такъ спокойно, какъ будто ее уже вѣнчали разъ двадцать.

Черезъ десять минутъ все было кончено. Прежде чѣмъ добрѣйшій генералъ могъ дрожащими руками найти въ молитвенникѣ подходящее мѣсто, дочь уже сдѣлалась графиней Моунткарронъ и подошла къ отцу, чтобы поцѣловать его трепетными губами. Вслѣдъ затѣмъ Моунткарронъ поспѣшно увелъ ее и свидѣтелей въ ризницу подписывать брачный актъ, между тѣмъ какъ органистъ заигралъ Свадебный маршъ.

Мистеръ Брукъ былъ тоже приглашенъ расписаться въ качествѣ свидѣтеля.

— Ты не воспользовался еще своею привилегіей шафера, Джемсъ, — смѣясь, сказалъ графъ. — Развѣ ты не знаешь, что имѣешь право поцѣловать молодую?

Глэдисъ улыбнулась; ей было совершенно безразлично, поцѣлуетъ ее мистеръ Брукъ или нѣтъ. Но новый родственникъ отступилъ, пробормотавъ что-то о глупыхъ и вульгарныхъ обычаяхъ.

— Вы не хотите? — спросила его Глэдисъ, откидывая вуаль и глядя на него своими синими глазами.

Молодой человѣкъ поблѣднѣлъ и, подойдя къ ней, едва коснулся усами до ея щеки.

— Вы называете это поцѣлуемъ? — весело спросила новая графиня, на что лордъ Моунткарронъ объявилъ, что Джемсъ робокъ и не привыкъ цѣловать дамъ, но что современемъ онъ, навѣрное, исправится.

Потомъ онъ пропустилъ руку жены подъ свою и вывелъ ее изъ церкви. Органъ загремѣлъ, когда они появились въ дверяхъ, вся публика встала и безцеремонно разглядывала ихъ, пока они шли къ каретѣ.

Моунткарронъ усадилъ Глэдисъ въ экипажъ, потомъ сѣлъ рядомъ съ ней, примявъ ея пышное платье.

— Ну, славу Богу, кончено! — вырвалось у него.

— Да, но ты рвешь мою вуаль. Не подвинешься ли ты немножко? — отвѣчала Глэдисъ.

— Невыносимо, когда всѣ глядятъ прямо въ лицо, не правда ли? Не могу понять, какимъ образомъ забрались эти люди въ церковь. Я приказалъ дѣлать всѣ приготовленія по возможности въ тайнѣ. Тебѣ это было очень непріятно?

— О, нѣтъ, къ этому привыкаешь въ обществѣ. Это менѣе тягостно, чѣмъ представленіе во двору.

— Да, это удовольствіе еще впереди, но, слава Богу, не раньше весны. Надѣюсь, отецъ не задержитъ насъ слишкомъ долго за завтракомъ. Мнѣ хотѣлось бы уѣхать съ трехчасовымъ поѣздомъ.

— Скажи это папѣ; онъ все уладитъ. Какъ ужасно быть въ такомъ нарядѣ въ двѣнадцать часовъ утра! Я съ восторгомъ сниму его и надѣну болѣе приличный костюмъ.

— И я также. Кстати, ты еще не поцѣловала меня. Неужели я одинъ не получу поцѣлуя отъ лэди Моунткарронъ?

Она обернулась совершенно невозмутимо и позволила ему поцѣловать себя, если ему угодно. Когда церемонія эта кончилась, молодая женщина испытала несомнѣнное чувство облегченія.

Завтракъ прошелъ, какъ обыкновенно проходятъ такія трапезы, и въ два часа лэди Моунткарронъ, облеченная въ дорожный костюмъ, приготовилась слѣдовать за своимъ повелителемъ хоть на край свѣта. Гости стояли группами по комнатамъ. Глэдисъ подошла къ Джемсу Бруку, почти затерянному въ амбразурѣ окна.

— Мы уѣзжаемъ, — сказала она, — но я не успокоюсь, пока не затащу Моунткаррона въ Карронби. Какъ вы, однако, блѣдны! Вамъ не здоровится?

— У меня болитъ голова отъ ранняго пробужденія, — отвѣчалъ онъ съ вынужденнымъ смѣхрмъ.

— Бѣдный мальчикъ! — сказала она, приложивъ руку къ его лбу. — Нельзя ли помочь вамъ?

— Нѣтъ, лэди Моунткарронъ, благодарю.

— О, вы не должны величать меня такимъ образомъ. Теперь я ваша кузина и вамъ слѣдуетъ звать меня Глэдисъ. Не забудьте большой цвѣточной арки, которая должна привѣтствовать жени при моемъ въѣздѣ въ Карронби.

— Не забуду, я ничего не забуду, Глэдисъ.

— Это хорошо. Я тоже нѣтъ. Мы пойдемъ вмѣстѣ гулять по лѣсамъ въ первый день моего пріѣзда. Очень жаль, что вашей сестры сегодня не было.

— Я тоже очень жалѣю; только Гуго еще болѣнъ, да и болѣзнь его заразительна. Надѣюсь, все это кончится къ вашему возвращенію.

— Надѣюсь и я. Прощайте пока, мистеръ Брукъ.

Она подала ему руку; онъ прижалъ ее къ своимъ губамъ.

— Прощайте. Желаю вамъ всего хорошаго.

— И вамъ тоже. Этимъ хорошимъ мы будемъ наслаждаться вмѣстѣ, — отвѣчала она, улыбаясь, и вернулась къ своимъ.

Минуту спустя, она уѣхала. Роскошный экипажъ съ гербами на дверцахъ, запряженный чистокровными лошадьми, покатилъ къ станціи желѣзной дороги. Мистрисъ Фуллеръ и Винни кинули ему вслѣдъ пригоршни рису и старые атласные туфли; генералъ слѣдилъ за каретою, пока она скрылась изъ вида, а Джемсъ Брукъ стоялъ все въ той же амбразурѣ, гдѣ его оставила Глэдисъ, и кусалъ губы, стараясь подавить въ себѣ какое-то непокорное чувство.

Глава V.
Возвращеніе.

Пока Глэдисъ совершала свою свадебную поѣздку, члены ея семьи проводили время различно. Винни отправилась съ маленькимъ сыномъ къ морю, гдѣ ея единственнымъ развлеченіемъ были періодическіе пріѣзды мужа, сопровождавшіеся ворчаніемъ на плохой столъ и неисправную прислугу. Генералъ и мистрисъ Фуллеръ воспользовались случаемъ, чтобъ сдѣлать давно обѣщанный визитъ какимъ-то скучнымъ родственникамъ въ Валлисѣ. Карманъ ихъ очень опустѣлъ послѣ свадебныхъ расходовъ, и они нашли выгоднымъ сократить издержки въ теченіе нѣсколькихъ недѣль. Отъ новой графини получались постоянно извѣстія. Она не особенно любила переписываться, но, одаренная юморомъ, писала бойко, перебирая поочереди всѣхъ, съ кѣмъ приходилось сталкиваться, начиная съ гарсона, появлявшагося по ея звонку, и кончая самимъ лордомъ Моунткаррономъ. Но съ Шотландіи энергія ея какъ будто ослабла, письма стали трезвѣе; она находила знаменитыя болота неинтересными, писала, что тоскуетъ по отцѣ и не дождется, когда будетъ бродить по лѣсамъ Карронби и заниматься собственнымъ хозяйствомъ.

Въ одномъ изъ своихъ писемъ она увѣряла, что ей въ голову никогда не приходило, чтобы брачная жизнь могла быть такъ неинтересна. Мужа не бывало дома по цѣлымъ днямъ и она оставалась одна, придумывая, какой туалетъ надѣнетъ къ столу, хотя некому было ею любоваться, кромѣ неуклюжихъ шотландскихъ слугъ. Она серьезно совѣтовала отцу ѣхать куда угодно, только не въ Шотландію, когда онъ опять женится. Каждое письмо оканчивалось радостнымъ воспоминаніемъ о томъ, что въ концѣ октября они будутъ въ Карронби и что еще нѣсколько дней убавилось изъ срока искуса.

Наконецъ, день пріѣзда былъ назначенъ. Давно уже рѣшили, что генералъ и его жена встрѣтятъ молодыхъ въ Карронби; лордъ Моунткарронъ пригласилъ, кромѣ того, и лэди Рентонъ съ братомъ. Мистеръ и мистрисъ Прендергэстъ тоже получили приглашеніе, но Винни писала сестрѣ, что, какъ ей, вѣроятно, уже извѣстно по опыту, замужнія женщины должны часто дѣлать то, что обязаны, а не то, что хотятъ, и что Морисъ рѣшилъ остаться дома. Глэдисъ такъ радовалась видѣть отца съ матерью, что почти не замѣтила отсутствія сестры.

Она была въ такомъ возбужденіи, когда поѣздъ приближался въ станціи, что лордъ Моунткарронъ едва могъ удержать ее на мѣстѣ, нова онъ не остановится.

— Вотъ они, вотъ они! — истерически повторяла она, увидавъ милыя, знакомыя лица.

Не успѣла дверца отвориться, какъ Глэдисъ бросилась въ объятія отца и, не заботясь о томъ, что всѣ ее видятъ, осыпала его поцѣлуями.

Ее поспѣшно повели въ экипажу, и только тутъ замѣтила она изящную женщину съ красивымъ, кроткимъ лицомъ, руку которой радушно пожималъ лордъ Моунткарронъ.

— Глэдисъ, моя кузина лэди Рентонъ, — сказалъ лордъ, и черезъ мгновеніе она познакомилась съ сестрою мистера Брука.

— А гдѣ же мистеръ Брукъ? Развѣ онъ не въ Карронби? Почему не пріѣхалъ онъ съ вами? — горячо спросила она.

— Я хотѣла, чтобы онъ присоединился къ намъ, лэди Моунткарронъ, — улыбаясь, отвѣчала гостья, — но у него на рукахъ важное дѣло: сооруженіе тріумфальной арки, подъ которою вы должны проѣхать къ своему новому жилищу. Эта работа поглощала всѣ его мысли за послѣднее время.

— Какъ мило съ его стороны помнить это! Да, онъ обѣщалъ соорудить арку ко дню моего въѣзда въ Карронби. Чу! Что такое? Ужь не звонъ ли колоколовъ?

— Да, здѣсь ждалъ верховой, чтобы скакать впередъ и предупредить, когда покажется поѣздъ. Не думали же вы, лэди Моунткарронъ, что мы дадимъ вамъ появиться въ Карронби незамѣченною? По всей дорогѣ, по крайней мѣрѣ, на протяженіи полумили отъ воротъ парка, шпалерами стоитъ народъ.

Гледисъ вспыхнула и, улыбаясь, взглянула на отца.

— Развѣ это не хорошо, папочка? Пріятно возвращаться домой такимъ образомъ! А теперь какъ въѣдемъ мы въ Карронби? Я хочу ѣхать съ тобою, все время держать твою руку.

— Но, милая, это невозможно. Тебѣ необходимо сидѣть рядовъ съ графомъ.

— Въ такомъ случаѣ ты сядешь сзади, — папа, а мама и лэди Рентонъ займутъ другой экипажъ.

— Не лучше ли было бы, еслибъ мистрисъ Фуллеръ ѣхала съ нами, а генералъ проводилъ лэди Рентонъ? — шепнулъ Моунткарронъ.

— Несомнѣнно, — подтвердилъ генералъ.

— Ну, такъ я и совсѣмъ не поѣду, — отвѣчала Глэдисъ, надувъ губки. — Если я не могу ѣхать съ папой, я останусь здѣсь.

— Что дѣлать съ этимъ своенравнымъ ребенкомъ? — улыбаясь, спросилъ графъ.

— Право, не знаю. Мнѣ стыдно за нее. Рѣшите вы, что дѣлать.

— Въ такомъ случаѣ я рѣшаю дать ей на нынѣшній день полную волю. Непріятно, что у насъ нѣтъ еще кавалера. Брукъ долженъ бы пріѣхать сюда, но дамы извинятъ, конечно, его кажущуюся невѣжливость.

— Я не разстанусь съ папочкой, — повторила Глэдисъ, точно балованное дитя.

Лордъ Моунткарронъ усадилъ ее рядомъ съ отцомъ, а самъ сѣлъ сзади такъ спокойно, какъ будто уже много лѣтъ носилъ брачное ярмо.

Отъ станціи до Карронби было нѣсколько миль и генералъ имѣлъ время разглядѣть лицо дочери. Оно было оживленное, сіяющее, радостное. Глэдисъ слегка загорѣла отъ пребыванія на воздухѣ; станъ ея округлился, хотя былъ все такъ же граціозенъ. Словомъ, она казалась здоровою, счастливою, полною энергіи. Чего же могъ еще желать самый нѣжный отецъ? Генералъ не въ состояніи былъ скрыть своего удовольстія.

— Видно, что вы очень берегли мое сокровище, Моунткарронъ, — горячо сказалъ онъ. — Глэдисъ никогда не казалась здоровѣе.

— Да, воздухъ Шотландіи былъ ей очень полезенъ, ѣда тоже. У нея проявился тамъ аппетитъ.

— Что же мнѣ было иначе дѣлать? — вмѣшалась Глэдисъ. — Стрѣлять тетеревовъ я не могла; оставалось только ихъ ѣсть. Это было моимъ единственнымъ утѣшеніемъ. Какъ я тосковала по тебѣ, папа!

— Глупое дитя! Я увѣренъ, что этого не было.

— Еслибъ этого не было, надо бы предположить, что она ужасная выдумщица. Она ежедневно говорила о васъ.

— Конечно, говорила. Мнѣ хотѣлось, чтобъ кто-нибудь сидѣлъ со мною и развлекалъ меня. Одно вполнѣ вѣрно: ни за что на свѣтѣ не поѣду я больше въ эти глупыя болота.

— Пока не выйдешь замужъ во второй разъ, — сказалъ лордъ.

— И тогда тоже нѣтъ. Я наглядѣлась на нихъ на всю жизнь. О, папа! Смотри, смотри! Ужь не арка ли это тамъ, гдѣ развѣваются флаги? Такъ и есть, арка. На ней красными и бѣлыми цвѣтами выложена надпись: «Добро пожаловать». Какіе это цвѣты? Для розоновъ уже поздно. Это, навѣрное, георгины. Какъ это красиво и какъ любезно со стороны мистера Брука, что онъ устроилъ все это для меня! А сколько народу! Тутъ нѣсколько сотенъ вдоль дороги. Всѣ машутъ платками и кричатъ «ура!» Моунткарронъ, слышишь ты ихъ? Я такъ счастлива! Мнѣ кажется, я сейчасъ расплачусь.

Она встала въ экипажѣ, раскраснѣвшись отъ удовольствія, какъ дитя, говоря громко. Отецъ и мужъ съ трудомъ убѣдили ее сѣсть и съ достоинствомъ выслушать поздравленіе фермеровъ.

Возгласы: «Да здравствуютъ графъ и графиня!» «Милости просимъ, лордъ и лэди Моунткарронъ!» «Храни Боже Моунткарроновъ изъ Карронби!» — все это звучало въ ушахъ Глэдисъ точно торжественный гимнъ въ честь высокаго положенія, котораго она достигла. Впервые почувствовала она, что значитъ быть графинею Моунткарронъ, впервые видѣла, слышала собственными ушами, какого значенія добилась. Щеки ея пылали, глаза блестѣли, сердце стучало такъ сильно, что она готова была задохнуться. Смутно видѣла она толпу, кланявшуюся и махавшую руками, пока карета катилась между двухъ рядовъ зрителей. Машинально наклонялась она направо и налѣво, дрожа отъ волненія, едва сознавая то, что ее окружало. Никогда еще отецъ не видалъ ее такою возбужденной и приписалъ ея волненіе гордости и счастью быть женою Моунткаррона, между тѣмъ какъ Глэдисъ такъ же мало думала о мужѣ, какъ еслибъ онъ былъ послѣднимъ изъ поселянъ. Графъ далъ ей возможность подняться въ свѣтѣ и ради этого она ни за что не разсталась бы съ нимъ, но волненіе ея происходило только отъ сознанія своей силы.

Карета въѣхала подъ прекрасную арку. Глэдисъ была слишкомъ возбуждена, чтобы даже замѣтить ее, и когда отецъ высадилъ ее у подъѣзда, она молчала отъ волненія, почти отъ испуга. Мужъ подалъ ей руку и ввелъ въ домъ своихъ предковъ, посреди двойнаго ряда слугъ, которымъ онъ представилъ новую графиню. Въ гостиной къ нимъ присоединились генералъ, мистрисъ Фуллеръ и лэди Рентонъ.

Тутъ Глэдисъ дала, наконецъ, волю своимъ чувствамъ и со слезами упала въ объятія матери.

— Полно, полно, дитя! Не надо плакать, въ первый разъ вступая въ домъ. Это дурное предзнаменованіе. Вы извините ее, Моунткарронъ. Она, должно быть, черезъ-чуръ устала.

— Нѣтъ, нѣтъ, — рыдала Глэдисъ, — я… я такъ счастлива.

Графу понравился этотъ комплиментъ. Какому влюбленному могло бы это быть непріятно? Онъ подошелъ къ женѣ, поцѣловалъ ее и сказалъ:

— Будь счастлива въ Карронби, моя дорогая. Мы понимаемъ твои чувства. Если мать отведетъ тебя въ твою комнату и напоитъ чаемъ, то ты скоро совершенно оправишься.

Мистрисъ Фуллеръ проводила дочь наверхъ и среди тишины и прохлады Глэдисъ быстро успокоилась.

— О, мама! Какъ я была глупа! Но привѣтствія народа, величіе Карронби, комфортъ и пышность, которыми я буду навсегда окружена, все это было такъ неожиданно, что я не могла сдержаться. Это было выше моихъ силъ.

— Я понимаю тебя, дитя. Ты достигла блестящаго положенія, и вполнѣ естественно, что это тебя сначала ошеломило. Но ты скоро привыкнешь къ своей роли и освоишься съ новымъ домомъ.

— Взгляни на этотъ паркъ. Что за чудныя деревья! Имъ, по крайней мѣрѣ, сто лѣтъ. Какое дивное мѣсто! Мистеръ Брукъ былъ правъ, говоря, что Карронби походитъ на сновидѣніе. И отъ такого-то брака отговаривалъ меня отецъ потому только, что его и мои понитія о любви не сходятся!

— Не говори объ этомъ, милая, даже не думай. Хорошо для васъ, что я никогда не позволяла отцу вмѣшиваться въ мои планы относительно дѣтей. Забрать себѣ въ голову отказать графу, собственнику такого имѣнія! Это просто безумно! Отецъ, навѣрное, и самъ понимаетъ это теперь.

— Да, онъ казался довольнымъ и гордымъ во время ѣзды отъ станціи.

— Ты будешь здѣсь настоящею царицей. Я никогда еще не гордилась такъ кѣмъ-либо изъ своихъ дѣтей.

— Бѣдной Винни нечѣмъ особенно хвастать. Мужъ ея можетъ, конечно, доставить ей всевозможный комфортъ, но, по моему, если люди не достаточно богаты, чтобы жить иногда врозь, замужество всегда ошибка. Кстати, мама, видѣла ты мистера Брука?

— Да, онъ обѣдалъ здѣсь вчера, сегодня же его отвлекла отъ насъ тріумфальная арка.

Глаза Глэдисъ сверкнули.

— Сколько онъ хлопоталъ изъ-за меня! Надѣюсь, что я увижу его сегодня и поблагодарю за сдержанное обѣщаніе.

— Мистеръ Брукъ гоститъ здѣсь съ сестрою, хотя ихъ собственная усадьба недалеко отсюда.

— Я попрошу его свести меня туда завтра; мнѣ ужасно хочется видѣть Нэтли.

— Не лучше ли тебѣ сперва ознакомиться съ собственными владѣніями? Къ тому же, и лэди Рентонъ здѣсь. Она была бы для тебя болѣе подходящимъ чичероне, чѣмъ мистеръ Брукъ.

— О, я никогда не буду любить ее столько, какъ ея брата. Кстати, мама, что она за женщина? Чопорная и аккуратная?

— Она вовсе не чопорна, напротивъ, какъ я слышала, очень добрая, имѣетъ большое вліяніе на брата, скорѣе походитъ на его мать, чѣмъ на сестру.

— Любитъ во все вмѣшиваться, вѣроятно? Но въ мои дѣла я на позволю ей соваться. Не скажу, чтобъ мнѣ понравилось ея лицо. Она ничуть не напоминаетъ мистера Брука.

Разговоръ былъ въ эту минуту прерванъ стукомъ въ дверь, и лэди Рентонъ появилась на порогѣ.

— Можно войти, лэди Моунткарронъ? Не могу ли я быть вамъ полезна? Боюсь, что васъ утомила длинная дорога и жара.

— Я дѣйствительно устала, но мнѣ теперь лучше, благодарю. Я еще не успѣла слова съ вами перемолвить, а, между тѣмъ, столько слышала о васъ отъ мистера Брука.

— Неужели мой Джемсъ успѣваетъ говорить обо мнѣ даже среди лондонскихъ удовольствій? Этого бы я никакъ не ожидала. Не думаю, чтобы онъ могъ сообщить вамъ что-нибудь очень интересное.

— Напротивъ. Я столько слышала о Нэтли, маленькомъ Гуго, о васъ, что сгорала желаніемъ познакомиться.

— Очень рада узнать это. Мы близкіе сосѣди и, вѣроятно, будемъ часто встрѣчаться. Джемсъ мастеръ описывать и такъ живо изобразилъ васъ, что я узнала бы васъ всюду.

— Онъ уже вернулся въ Карронби? — спросила Глэдисъ съ нѣкоторымъ смущеніемъ.

— Нѣтъ, я жду его не раньше обѣда. У него было еще много мелкихъ обязанностей вродѣ угощенія фермеровъ, расплаты за звонъ колоколовъ…

— Лордъ Моунткарронъ очень любитъ мистера Брука.

— Ихъ всего только двое въ семьѣ и, несмотря на разницу лѣтъ, это ихъ сблизило.

— Мистеръ Брукъ наслѣдникъ титула? — спросила Глэдисъ, не обращая вниманія на взгляды матери.

— Онъ никогда не считалъ себя наслѣдникомъ, — серьезно отвѣчала лэди Рентонъ. — Мы всегда надѣялись, что Моунткарронъ женится и будетъ имѣть прямое потомство. Такое горе, что всѣ братья его умирали одинъ за другимъ, но старая графиня, наша бабушка, была чахоточная, и отъ нея унаслѣдовали они расположеніе къ этой болѣзни.

— Но мистеръ Брукъ не чахоточный? — спросила Глэдисъ, внезапно оживляясь.

Лэди Рентонъ улыбнулась, видя ея безпокойство.

— Нисколько, и лордъ Моунткарронъ тоже нѣтъ. Вамъ нечего тревожиться на ихъ счетъ. У нихъ нѣтъ никакихъ признаковъ слабости легкихъ. Еслибъ вы слышали, какъ громко командовалъ сегодня Джемсъ работникамъ, это разсѣяло бы всякое опасеніе.

— Ну, Моунткарронъ тоже, кажется, не особенно нѣжнаго сложенія, — смѣясь, замѣтила Глэдисъ. — Недавно кто-то далъ ему сорокъ лѣтъ потому только, что онъ такъ толстъ. Мнѣ кажется, онъ старше съ виду даже моего отца.

— Какая странная фантазія! — воскликнула мистрисъ Фуллеръ.

— Ты находишь, мама? Но ты еще не знаешь, какъ онъ лѣнивъ, сколько ѣстъ. У него спина въ три раза шире папочкиной.

— Не пойдемъ ли мы внизъ, если ты уже отдохнула? — предложила мистрисъ Фуллеръ, находившая, что Глэдисъ напрасно такъ откровенничаетъ въ присутствіи кузины лорда Моунткаррона.

Глава VI.
Объясненіе.

Глэдисъ не встрѣтилась съ мистеромъ Брукомъ до самаго обѣда. Она увидала его тогда въ углу гостиной, одѣтаго во фракъ и настолько похожаго на то, чѣмъ онъ былъ до ея свадьбы, когда проводилъ въ ихъ домѣ большую часть дня, что молодая женщина радостно бросилась къ нему и протянула руку.

— Какъ вы поживаете? Я такъ желала васъ видѣть и поблагодарить за прекрасную арку. Она удивительно красива. Мнѣ и въ голову не приходило, что она будетъ такъ высока и такъ убрана цвѣтами.

— Вамъ слѣдуетъ благодарить за это жителей Карронби, а не меня, лэди Моунткарронъ, — отвѣчалъ онъ, удержавъ на минуту ея руку, потомъ снова отпустивъ ее. — Не было человѣка, который не обобралъ бы своего сада, чтобы дать цвѣтовъ для арки; всѣ усердно трудились надъ ея сооруженіемъ. Я только руководилъ работами.

— Но они ничего не сдѣлали бы безъ васъ.

— Напротивъ, сдѣлали бы. Знатныхъ новобрачныхъ всегда привѣтствуютъ тріумфальными арками. Это очень распространенный обычай.

Глэдисъ не понравилось это объясненіе. Ей хотѣлось думать, что вниманіе относится лично въ ней и что оно возникло по мысли мистера Брука. Она отвернулась отъ него, недовольная.

— Въ Лондонѣ вы всегда называли ее своею аркой; я думала поэтому, что ее соорудили исключительно по вашему желанію, — медленно произнесла она.

— Такъ оно и было, лэди Моунткарронъ, — вмѣшалась лэди Рентонъ. — Джемсъ скроменъ и не любитъ хвастать своими заслугами; только увѣряю васъ, что еслибъ мѣстные жители сами придумали и соорудили арку, вышло бы совсѣмъ не то, что теперь.

— Я такъ и полагала, — съ удовольствіемъ отвѣчала Глэдисъ.

— Ну, а я иначе смотрю на дѣло, — равнодушно замѣтилъ Брукъ.

Глэдисъ чувствовала себя обиженною, сама не зная почему; уже съ первой минуты свиданія она почувствовала разницу въ обращеніи молодаго человѣка и недоумѣвала, отчего бы это могло быть. Послѣ обѣда натянутость продолжалась. Глэдисъ сѣла къ фортепіано и спѣла балладу, но мистеръ Брукъ не подошелъ къ ней, какъ дѣлалъ бывало въ Лондонѣ, не поворачивалъ ей листовъ, а остался въ дальнемъ углу комнаты, бесѣдуя съ генераломъ или читая газету. Глэдисъ легла спать хмурая и тутъ ке порѣшила объясниться съ кузеномъ на слѣдующее утро я узнать причину перемѣны. Она придумала позвать его гулять въ лѣсъ; простая вѣжливость должна будетъ помѣшать ему отказаться. На другой день, однако, лордъ Моунткарронъ затѣялъ охоту за куропатками, и мужчины появились за утреннимъ кофе въ охотничьихъ костюмахъ.

— Неужели вы оставите меня одну въ первый день моего пребыванія въ Карронби? — съ комическимъ ужасомъ воскликнула Глэдисъ.

— Ничуть, — отвѣчалъ невозмутимый лордъ, — ты останешься съ матерью Эллиноръ. Вы можете прокатиться по окрестностямъ, а за обѣдомъ мы разскажемъ вамъ всѣ наши приключенія.

Катанье вышло, однако, не веселое, хотя лэди Рентонъ была очень интересною спутницей и иного разсказывала дамамъ о томъ, что дѣлаетъ для бѣдныхъ женщинъ. Но Глэдисъ вовсе не интересовалась ими и невыносимо скучала. По дорогѣ она внезапно спросила, не могутъ ли онѣ заѣхать въ Нэтли.

Лэди Рентонъ очень удивилась этому, но была рада доставить ей удовольствіе и узнать, какъ поживаетъ безъ нея сынъ.

Лошадей повернули въ другую сторону.

Глэдисъ пришла въ восторгъ отъ Нэтли. Она была готова увлекаться даже маленькимъ Гуго, дружиться съ нимъ и, къ удовольствію его матери, настояла, чтобы его взяли въ Карронби, между тѣнь какъ мистрисъ Фуллеръ, знавшая отвращеніе дочери къ дѣтямъ, глядѣла на это въ молчаливомъ недоумѣніи. Но хотя Нэтли и Гуго служили въ тотъ вечеръ отличною темой для разговоровъ и могли бы, казалось, привлечь мистера Брука къ Глэдисъ, ничто не въ силахъ было вытащить молодаго человѣка изъ угла, и лэди Моунткарронъ все болѣе и болѣе дивилась. На слѣдующее утро она думала, что ей удастся, наконецъ, изловить его. На охоту никто не шелъ въ этотъ день; у Моунткаррона было дѣло съ управляющимъ, которое, навѣрное, задержитъ его до завтрака.

— Въ такомъ случаѣ я пойду бродить по парку и лѣсамъ, — весело сказала Глэдисъ, — а мистеръ Брукъ будетъ моимъ кавалеромъ. Вы обѣщали показать мнѣ всѣ красоты Карронби, когда мы были еще въ Лондонѣ.

— Никто лучше Джемса не можетъ показать тебѣ здѣшнихъ мѣстъ, — замѣтилъ лордъ Моунткарронъ. — Ему извѣстенъ каждый сучекъ или камень… Сведи Глэдисъ въ «ущелье луннаго свѣта», къ «скамьѣ любовниковъ», въ чащу, гдѣ живутъ лоси. Она раздѣляетъ твои вкусы и точно также можетъ впадать въ лиризмъ при видѣ лѣсовъ и воды.

— Я былъ бы очень счастливъ, — пробормоталъ мистеръ Брукъ, — но….

— Развѣ вы заняты? — повелительно спросила Глэдисъ.

— Нѣтъ, только… Эллиноръ, что будемъ мы дѣлать сегодня утромъ?

— Ничего особеннаго, Джемсъ. Я къ твоимъ услугамъ, если нужно.

— Вотъ и отлично; мы пойдемъ цѣлою компаніей осматривать лѣса. Возьми съ собой Гуго, Элиноръ; я обѣщалъ мальчику побѣгать съ нимъ.

— Онъ будетъ въ восторгѣ. Когда пустимся мы въ путь, лэди Моунткарронъ?

— Мнѣ все равно. Когда вамъ удобнѣе. Надѣюсь, прогулка не задержитъ насъ слишкомъ долго?

— Можно нѣсколько дней гулять по лѣсамъ Карронби и не исчерпать всѣхъ ихъ красотъ, только не надо васъ утомлять. Быть можетъ, вы не любите ходить?

— Не очень, но я непремѣнно должна познакомиться съ владѣніями мужа. Черезъ полчаса я буду готова.

Глэдисъ была не въ духѣ, когда они опять встрѣтились. Она не могла понять явнаго нежеланія мистера Брука гулять съ нею, и тщеславіе ея возмущалось.

Въ тотъ день все было не по ней: солнце палило слишкомъ сильно, трава въ тѣни была черезъ-чуръ сыра, лѣсныя колючки цѣплялись за ея платье и рвали его; наконецъ, она боялась лосей.

«Ущелье луннаго свѣта» было прелестное мѣсто среди парка; отвѣсные склоны спускались къ водѣ, окаймленной тростникомъ, покрытой водорослями и большими бѣлыми лиліями. Берега были настолько круты, что заслоняли домъ и надворныя строенія. Прекрасныя деревья бросали тѣнь на воду.

— Мѣсто это вполнѣ заслуживаетъ свое названіе, — замѣтила лэди Рентонъ. — Ничего не можетъ быть красивѣе, волшебнѣе его при свѣтѣ луны. Ты часто бывалъ здѣсь въ это время, не такъ ли, Джемсъ?

— Да, въ давнишніе, годы, когда жизнь не лишила меня еще той искорки романтизма, которая была дана мнѣ природою. Тогда я часто хаживалъ сюда въ лѣтніе вечера и старался писать стихи.

— А теперь въ васъ уже не осталось поэзіи, мистеръ Брукъ? — спросила Глэдисъ.

— Боюсь, что нѣтъ, лэди Моунткарронъ. Жизнь слишкомъ практична и лишаетъ насъ иллюзій. Слушай, Гуго, кто скорѣе сбѣжитъ съ одного склона и подымется на другой за горсть леденцовъ?

Онъ умчался съ племянникомъ. Глэдисъ угрюмо глядѣла на воду, покрытую лиліями, и вздохнула.

— Это печальное мѣсто, — сказала она и отвернулась. — Мнѣ страшно. Я готова думать, что сюда приходятъ топиться.

— Я никогда не находила здѣсь ничего унылаго, — отвѣчала лэди Рентонъ. — Это безмятежное, невозмутимое пространство воды напоминаетъ неожиданный покой, который дается иногда человѣку среди житейскихъ бурь. Развѣ это не хорошенькій ручей, лэди Моунткарронъ? — продолжала она, указывая на маленькую, узкую рѣченку, по бокамъ которой расли папоротники и незабудки. — Это былъ любимѣйшій уголокъ бабушки и всѣ цвѣты посажены ею. Гдѣ бы она ни увидала хорошенькій папоротникъ или водяное растеніе, она не могла успокоиться, пока не достанетъ корешокъ и не пересадитъ его къ «бабушкиному рву», какъ его прозвали. Но вы устали лэди, Моунткарронъ? Не слишкомъ ли далеко мы зашли?

— Я дѣйствительно устала, — призналась Глэдисъ, — и хотѣла бы идти домой. Я не привыкла къ такимъ длиннымъ прогулкамъ.

Когда они вернулись къ себѣ, она тотчасъ же пошла въ свою комнату и не появлялась до завтрака, да и тутъ говорила только съ матерью и лэди Рентонъ. Ей было досадно, что мистеръ Брукъ избѣгаетъ ея общества. Что сдѣлала она, чтобы онъ показывалъ всѣмъ, какъ мало желаетъ онъ говорить или гулять съ нею? И это послѣ всѣхъ его увѣреній въ Лондонѣ, всѣхъ прекрасныхъ обѣщаній быть ея другомъ. Досадно! Но перемѣну въ мистерѣ Брукѣ замѣтила только она одна. Ни Фуллеры, ни лэди Реитонъ, ни Моунткарронъ не нашли никакой странности въ его обращеніи съ хозяйкой. Онъ былъ къ ней въ высшей степени внимателенъ, любезенъ, какъ и слѣдуетъ быть гостю, и никто не догадывался, что что-нибудь неладно. Генералъ съ женою должны были вернуться въ Лондонъ черезъ двѣ недѣли; лэди Рентонъ рѣшила, что и она, и ея домашніе уѣдутъ тогда же.

Дня за два до ихъ отъѣзда Глэдисъ неожиданно встрѣтилась съ мистеромъ Брукомъ въ саду. Онъ дремалъ, лежа на скамьѣ подъ громаднымъ тутовымъ деревомъ, къ которому она направилась, чтобы собрать ягоды. Не успѣлъ онъ замѣтить ее, какъ тотчасъ же вскочилъ и готовился уйти.

— Вы могли бы, кажется, вызваться сходить за корзинкою для ягодъ, мистеръ Брукъ. Развѣ вы не видите, какъ онѣ пачкаютъ мнѣ руки?

— Я сейчасъ принесу, если вамъ угодно. Гдѣ найду я корзину?

— Ихъ много въ залѣ. Торопитесь и принесите сами.

Онъ исполнилъ ея приказаніе, и пока онъ держалъ корзину, чтобы Глэдисъ могла класть ягоды, она опустила на нее руку и заглянула ему въ лицо.

— Отчего измѣнились вы ко мнѣ?

При этомъ категорическомъ вопросѣ онъ вспыхнулъ.

— Измѣнился… — пробормоталъ онъ, — въ чемъ же?

— Вы отлично знаете. Нечего притворяться. Вы нисколько не похожи на то, чѣмъ были, когда мы встрѣтились въ Лондонѣ.

— Тогда вы не были еще замужемъ, — некстати сказалъ онъ.

— Какая же въ этомъ разница? Я уже была невѣстой. Къ тому же, тогда вы были чужой, а теперь вы мнѣ родственникъ.

— Чего хотите вы отъ меня? Въ чемъ я провинился?

— Во всемъ. Я вижу, что вы теперь вовсе не интересуетесь мною, какъ бывало, не подходите ко мнѣ, когда я пою или сижу одна, никогда не говорите мнѣ ничего пріятнаго. Мнѣ кажется, вы просто ненавидите меня.

— О, лэди Моунткарронъ! Какъ ужасно ошибаетесь вы!

— Ну, вотъ, хоть бы это! Вы постоянно зовете меня лэди Моунткарронъ, а обѣщали звать Глэдисъ.

— Но еслибъ это не понравилось вашему мужу?

— Какъ можетъ это ему не нравиться? Онъ зоветъ же вашу сестру Эллиноръ, а она ему такая же кузина, какъ я вамъ.

— Она ему родная кузина, а вы мнѣ только по мужу.

— Не стану принуждать васъ звать меня Глэдисъ, если вы этого не хотите. Мы можемъ до конца дней нашихъ оставаться другъ для друга лэди Моунткарронъ и мистеромъ Брукомъ. Только зачѣмъ вы давали такія блестящія обѣщанія, если не предполагали ихъ выполнить?

Молодой человѣкъ казался страшно огорченнымъ. Онъ потупился, губы его нервно подергивались, синія жилки обозначились на лбу.

— Еслибъ вы только знали… еслибъ я могъ сказать вамъ!

— Я уже знаю болѣе, чѣмъ нужно, — продолжала его мучительница. — Я помню, какъ вы обѣщали предпринимать со мною длинныя прогулки, учить меня ботаникѣ, верховой ѣздѣ, бѣганью на конькахъ, внушить мнѣ любовь къ природѣ.

— Не можемъ же мы бѣгать на конькахъ, когда нѣтъ льду! — смущенно отвѣчалъ онъ.

Глэдисъ взглянула на него съ величественнымъ презрѣніемъ.

— Если вы станете говорить глупости, чтобы прикрыть свою невѣжливость, — торжественно произнесла она, — всѣ мои сношенія съ вами кончатся разъ навсегда.

Она отошла отъ него на нѣсколько шаговъ.

— Лэди Моунткарронъ… Глэдисъ! — послышался за нею умоляющій голосъ.

— Что, Джемсъ? — спросила она, лукаво глядя на него.

— Простите. Мнѣ и въ голову не приходило, что вы такимъ образомъ истолкуете мою сдержанность. Неужели вы ничего не понимаете? Вы только что вернулись домой, родные ваши тутъ… я боялся, какъ бы они не сочли за самоувѣренность, не дѣлали замѣчаній, еслибъ я завладѣлъ вами такъ скоро.

— Правда это? — улыбаясь, спросила она.

— Правда. Видитъ Богъ, я дѣйствовалъ не по собственному желанію, — вздыхая, отвѣчалъ онъ.

— Въ такомъ случаѣ я васъ прощу подъ условіемъ, что вы исправитесь и докажете свое раскаяніе.

— Что долженъ я дѣлать? Приказывайте и я повинуюсь.

— Отецъ съ матерью уѣзжаютъ послѣ завтра и я должна посвятить имъ теперь все свое время; послѣ отъѣзда я буду ждать отъ васъ исполненія обѣщаній.

— Но мы съ Эллиноръ возвращаемся въ Нэтли въ тотъ же день; мое присутствіе можетъ быть нужно сестрѣ.

— Но развѣ вы обязаны возвращаться въ Нэтли?

— Крайней нужды нѣтъ, но только мы здѣсь уже три недѣли.

— Моунткарронъ говоритъ, что вы проводили, бывало, въ Карронби большую часть своего времени.

— Да, когда онъ былъ холостымъ.

— Ахъ, значитъ, я вамъ мѣшаю?

— Зачѣмъ истолковываете вы такимъ образомъ всѣ мои слова? Можете ли вы мнѣ мѣшать? Но когда Моунткарронъ былъ холостымъ, мнѣ естественнѣе было находиться здѣсь. Теперь ему не нужно болѣе мое общество.

— Но мнѣ оно нужно.

— Вамъ, лэди… я хочу сказать Глэдисъ? Еслибъ я могъ только повѣрить…

— Говорю вамъ, что это такъ. Ужь не думаете ли вы, что я хочу жить полгода въ Карронби безъ всякаго общества? Вамъ извѣстно, что если Моунткарронъ не занятъ съ управляющимъ, онъ уходитъ на охоту. Къ тому же, онъ вовсе не интересуется тѣмъ, что занимаетъ меня. Я звала сестру погостить у насъ нѣсколько мѣсяцевъ, но несносный мужъ не пускаетъ ее, такъ что если еще вы измѣните мнѣ, я совершенно осиротѣю.

— Я увѣренъ, что Эллиноръ во всякое время съ удовольствіемъ пріѣдетъ къ вамъ, когда вамъ станетъ скучно, или приметъ васъ у себя въ Нэтли.

— Благодарю, — гордо отвѣчала Глэдисъ. — Дорогу въ Нэтли я нашла бы, полагаю, и безъ васъ, еслибъ захотѣла. Не объ этомъ прошу я васъ. Вы сказали, что мнѣ стоитъ приказать, и вы все исполните, а когда я говорю, что желаю вашего общества, вы предлагаете мнѣ видѣться съ вашею сестрой. Идите же своею дорогой. Говорить намъ болѣе не о чемъ.

Она подошла въ скамьѣ, съ которой онъ всталъ, и сѣла, отвернувъ лицо. Немного погодя, онъ подошелъ къ ней и усѣлся рядомъ.

— Глэдисъ…

— Нечего стараться поправить бѣду, мистеръ Брукъ. Вы слишкомъ ясно высказались, и никогда не обращусь я болѣе къ вамъ съ просьбой.

— О, нѣтъ, вы обратитесь, вы не съумѣете быть жестокою, даже еслибъ хотѣли. Не зовите меня мистеромъ Брукомъ, это такъ не по родственному.

— Вы величаете меня, однако, леди Моунткарронъ.

— Нѣтъ, никогда болѣе не буду, если это вамъ не нравится, только не сердитесь. Я поступалъ такъ, какъ мнѣ казалось лучше.

— Могло ли это быть къ лучшему?

— Мнѣ такъ думалось. Сестра совѣтовала мнѣ не сближаться съ вами сначала, потому что это, пожалуй, не понравилось бы Моунткаррону. Я и самъ полагалъ, что такъ будетъ осторожнѣе, а теперь не стану больше этого думать, только скажите, что вы простили меня.

— Я уже сказала это разъ, а вы опять принялись за свое. Но если вы дѣйствительно жалѣете…

— Очень жалѣю, болѣе чѣмъ могу сказать.

— Вы станете ходить со мною въ лѣсъ?

— Куда хотите.

— Учить меня ѣздить верхомъ?

— Да, да!

— Бѣгать на конькахъ?

— И бѣгать на конькахъ, даже среди лѣта, если прикажете. Только считайте меня другомъ и зовите Джемсъ.

— Вотъ вамъ моя рука, Джемсъ, — ласково отвѣчала она.

Онъ взялъ ея стройную ручку и прижалъ къ своимъ горячимъ губамъ.

— Это скрѣпляетъ нашъ договоръ, — прошепталъ онъ.

— А теперь не угодно ли взять корзинку и трясти дерево, чтобы я могла набрать еще ягодъ. Мама ихъ очень любитъ, и я обѣщала ей принести хотя немного. Если я не потороплюсь, она станетъ недоумѣвать, что сдѣлалось со мною.

Они принялись трясти дерево; спѣлыя ягоды сыпались на ихъ головы, пачкали платье, заставляя ихъ смѣяться, какъ дѣтей.

Но когда мистеръ Брукъ понесъ корзину къ дому и видѣлъ, какъ передъ нимъ шла Глэдисъ въ бѣломъ платьѣ и широкополой шляпѣ, точно богиня цвѣтовъ, онъ вздохнулъ про себя и подумалъ:

«Увы, гдѣ мои намѣренія? Какая нужда бороться, если нѣсколькихъ ласковыхъ словъ достаточно, чтобы заставить меня забыть все? Но кто бы могъ устоять?»

Тѣмъ не менѣе, онъ сильно работалъ надъ собою весь этотъ день и слѣдующій и твердо рѣшился вернуться въ Нэтли вмѣстѣ съ сестрою. Но тутъ въ дѣло вмѣшалась судьба и разсѣяла всѣ его добрыя намѣренія.

Въ день отъѣзда гостей Моунткарронъ принялся сѣтовать за необходимость разлуки.

— Что станемъ мы дѣлать безъ нихъ, Глэдисъ? — спросилъ онъ. — Стыдно имъ, право, покидать насъ всѣмъ заразъ. Слушай, Джемсъ, тебѣ, во всякомъ случаѣ, нѣтъ ни малѣйшей нужды ѣхать. Останься въ Карронби еще на нѣсколько недѣль, будь такъ добръ.

— Очень любезно съ твоей стороны, Моунткарронъ, приглашать меня, но…

— Никакого «но» тутъ нѣтъ, милѣйшій. Я увѣренъ, Эллиноръ отлично обойдется безъ тебя; отъ твоего присутствія въ Нэтли никому нѣтъ пользы.

— Съ этимъ я не могу вполнѣ согласиться, Моунткарронъ, — начала лэди Рентонъ своимъ ласковымъ голосомъ, — но если Джемсъ хочетъ остаться, онъ знаетъ, что его домъ и поля въ надежныхъ рукахъ.

— Понятно. Да онъ можетъ, наконецъ, ѣздить всякій день въ Нэтли, чтобы посмотрѣть, какъ идутъ тамъ дѣла. И такъ, Джемсъ, начальство позволяетъ тебѣ остаться и я тебя не отпущу.

— Если я могу каждый день отсюда ѣздить въ Нэтли, я не вижу причины, почему бы мнѣ не ѣздить изъ Нэтли сюда, — нерѣшительно отвѣчалъ молодой человѣкъ.

— Ужь этого ты никогда не сдѣлаешь, мы знаемъ тебя слишкомъ хорошо. Нѣтъ, милый, я тебя продержу еще съ недѣлю или двѣ; считай вопросъ рѣшеннымъ.

— Мой чемоданъ уже уложенъ и отнесенъ въ экипажъ, — продолжалъ Джемсъ.

— Какая важность! — воскликнулъ графъ. — Вильямъ, велите снять съ кареты чемоданъ мистера Брука и отнести въ его комнату.

Молодой человѣкъ все еще стоялъ въ нерѣшительности. Какая-то магнетическая сила заставила его поднять глаза; они встрѣтились съ взоромъ Глэдисъ.

— Вы не хотите остаться? — ласково спросила она.

— О, да, непремѣнно; я хочу остаться, — торопливо отвѣчалъ онъ и принялся хлопотать около сестры, усаживать мистрисъ Фуллеръ въ экипажъ, который долженъ былъ отвезти ее и генерала на станцію.

Прощальныя слова были, наконецъ, произнесены; гости уѣхали, Моунткарронъ ушелъ на конюшню. Глэдисъ и мистеръ Брукъ остались одни.

Глава VII.
Кузенъ и кузина.

Послѣ этого пораженія молодой человѣкъ совершенно пересталъ бороться съ собою. Стоило ли выбиваться изъ силъ? Что разъ случилось, того не передѣлаешь. Глэдисъ теперь жена его двоюроднаго брата и если ей хочется, чтобы мистеръ Брукъ сдѣлался ея другомъ, не смѣшно ли было бы отказываться отъ такого удовольствія только потому, что нельзя сойтись съ нею еще ближе? Никогда не узнаетъ она про тѣ чувства, которыя онъ осмѣливается питать къ ней, а современенъ онъ забудетъ боль, которую испытываетъ въ ея присутствіи, излечится отъ нея или, быть можетъ, привыкнетъ и станетъ смотрѣть на Глэдисъ тѣми же глазами, какъ она на него. И мистеръ Брукъ остался въ Карронби на неопредѣленное время, предоставивъ теченію обстоятельствъ безпрепятственно увлекать его, куда угодно. По отъѣздѣ гостей семейный кружокъ въ Карронби сдѣлался гораздо тѣснѣе. Лордъ и лэди Моунткарронъ рѣшили не приглашать болѣе посѣтителей до Рождества. Долгое отсутствіе графа привело, по его словамъ, въ упадокъ сельское хозяйство, птицы въ лѣсахъ оказалось меньше, чѣмъ въ прежніе годы; скоро начнется сезонъ охоты и надо хоть три раза въ недѣлю выѣзжать въ поле. Словомъ, въ эту осень у лорда было множество вѣскихъ причинъ не переполнять домъ гостями, а Глэдисъ была этимъ очень довольна. Только объ одномъ просила она мужа: дать ей хорошую, спокойную лошадь, чтобы учиться у мистера Брука ѣздить верхомъ.

— Ты можешь отправляться съ нами, если хочешь, Моунткарронъ, — милостиво прибавляла она, — у меня будетъ тогда по кавалеру съ каждой стороны, чтобъ подхватывать меня, когда я стану падать.

— Спасибо, милая, — смѣясь, отвѣчалъ онъ, — но если тебѣ все равно, я поручу Джемсу обязанность быть твоимъ наставникомъ. Я не умѣю учить молодыхъ дамъ сидѣть на лошади, хотя ты, навѣрное, окажешься понятливою ученицей и уже на будущій годъ будешь ѣздить со мною на охоту.

— А если я упаду и убьюсь? — обиженнымъ тономъ спросила Глэдисъ.

— Джемсъ не допуститъ этого. Онъ настоящій кентавръ и знаетъ всѣ тайны верховой ѣзды. Что касается меня, я буду слишкомъ утомленъ въ дни, свободные отъ охоты, чтобы скакать за вашею милостью по дорогамъ Карронби.

— Какой эгоистъ! — замѣтила Глэдисъ, когда вышелъ лордъ.

Молодой человѣкъ широко раскрылъ глаза. Впервые произнесла она въ его присутствіи слова осужденія о мужѣ.

— Эгоистъ? — какъ эхо повторилъ онъ. — Въ чемъ же?

— Я не полагаю, чтобы это требовало разъясненія. Развѣвы не видите, что онъ не откажется ни отъ одного дня своей любимой охоты, чтобы доставить мнѣ удовольствіе? Еслибъ это зависѣло отъ Моунткаррона, я никогда не научилась бы ѣздить верхомъ.

— Вы немного несправедливы къ нему, Глэдисъ. Онъ согласился на вашу просьбу безъ малѣйшаго колебанія и, навѣрное, купитъ вамъ лучшую лошадь во всемъ околоткѣ.

— Въ этомъ я не сомнѣваюсь, если только это не причинитъ ему хлопотъ. Онъ дастъ мнѣ все, что можно имѣть за деньги. Почему бы и нѣтъ? Деньги мои столько же, какъ и его. Но, вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ не отказался бы отъ одного часа удовольствія, хотя бы даже дѣло шло о спасеніи моей жизни.

— Вы несправедливы! — горячо воскликнулъ Брукъ. — Моунткарронъ эгоистиченъ, какъ и всѣ мужчины, но очень любитъ васъ и сдѣлалъ бы все, чтобы доставить вамъ счастье.

— Неужели? — спросила графиня тѣмъ досадливо-вопросительнымъ тономъ, который равняется полному отрицанію.

Молодой человѣкъ понялъ ея мысль и не зналъ, радоваться ему или сердиться на нее за неожиданную откровенность.

— Вамъ, конечно, пріятнѣе было бы имѣть Моунткаррона учителемъ, — сказалъ онъ.

— Ничуть.

— Почему же сердитесь вы на него?

— Я не сержусь, а просто дѣлаю замѣчаніе. Не думала я, чтобы вы стали такъ горячо защищать его.

— Онъ очень добръ ко мнѣ, Глэдисъ, и я…. его гость.

— Это еще не обязываетъ васъ говорить небылицы про него.

— Я и не думалъ этого дѣлать.

— Да развѣ вы-то не ходите на охоту? — спросила Глэдисъ, внезапно обернувшись, чтобы поглядѣть ему въ лицо.

— Конечно.

— И любите ее?

— Больше всего на свѣтѣ! — воскликнулъ онъ, забывшись. — Это самое возбуждающее, прекрасное занятіе. У меня двѣ великолѣпныя лошади, Глэдисъ. Вы должны пріѣхать какъ-нибудь въ Нэтли и посмотрѣть на нихъ. Эллиноръ зоветъ ихъ моими дѣтьми.

— Вы, повидимому, любите охоту столько же, какъ и Моунткарронъ, — сухо замѣтила молодая женщина.

— Несомнѣнно. Нельзя любить ее больше моего.

— Однако, вы предлагаете отказаться отъ этого удовольствія, чтобы сопровождать меня. Да вы любите меня гораздо больше, чѣмъ Моунткарронъ!

Этотъ безсознательный намекъ поразилъ молодаго человѣка прямо въ сердце. Онъ вспыхнулъ, потомъ поблѣднѣлъ, умолкъ, наконецъ, отошелъ къ окну, чтобы оправиться.

— Развѣ я сказала что нибудь, чего не слѣдовало говорить, Джемсъ? Я не имѣла этого въ виду.

— Нѣтъ, нѣтъ, Глэдисъ. Я виноватъ, зачѣмъ утверждалъ, будто люблю охоту болѣе всего на свѣтѣ. Мнѣ еще гораздо пріятнѣе доставлять вамъ удовольствіе.

— Ну, значитъ, вы раздѣляете мое мнѣніе! — возбужденно воскликнула графиня. — Лордъ Моунткарронъ предпочитаетъ свое удовольствіе моему. Это эгоизмъ, не такъ ли? Развѣ я не права? Скажите, да?

— Оставимте этотъ вопросъ, — смущенно отвѣчалъ онъ. — Есть много другихъ, гораздо болѣе пріятныхъ. Потолкуемте, вопервыхъ, о вашей лошади. Не думаю, чтобы въ конюшняхъ Моунткаррона нашлась подходящая. Хорошо бы, еслибъ онъ поручилъ мнѣ купить ее. Въ Брайтонѣ, у одного моего пріятеля, есть отличная лошадка, которую онъ желаетъ продать.

— Поѣзжайте и купите ее сейчасъ же, — авторитетно произнесла Глэдисъ. — Я даю вамъ полномочіе, а если Моунткаррону это не понравится, онъ будетъ имѣть дѣло со мною.

— Нѣтъ, нѣтъ, Глэдисъ, — смѣясь, отвѣчалъ Брукъ, — не извольте быть такъ независимы. Не полагаю, чтобы Моунткарронъ согласился передать свои права другому. Надо сперва съ нимъ посовѣтоваться.

Совѣщаніе оказалось простою формальностью. Графъ сразу согласился, довольный тѣмъ, что его избавляютъ отъ хлопотъ.

— Дѣлай, какъ хочешь, Джемсъ, и если лошадь надежна и хороша, купи его.

— Я знаю, что она надежна, иначе не предложилъ бы ее твоей женѣ. Дочь моего пріятеля ѣздила на ней два года.

— Ну, и отлично. Вели переслать ее сюда.

— Нѣтъ, я лучше самъ съѣзжу въ Брайтонъ и еще разъ взгляну на нее, прежде чѣмъ покупать. Она была въ чужихъ рукахъ въ послѣднее время.

— Какъ ты, однако, щепетиленъ!

— Плохой ѣздокъ можетъ испортить всякую лошадь. Это было очень послушное животное, когда я видѣлъ его, но, быть можетъ, потомъ все измѣнилось. Я побываю въ Брайтонѣ и посмотрю еще разъ.

— Какъ знаешь, другъ, только не надоѣдай мнѣ. У меня и безъ того много заботъ. Отдаю Глэдисъ и ея лошадь въ твои руки.

Мистеръ Брукъ, уходя, недоумѣвалъ, такъ ли ошибается Глэдисъ въ оцѣнкѣ характера мужа, какъ ему сначала казалось, и что сдѣлалъ бы графъ, еслибъ его желанія шли въ разрѣзъ съ долгомъ. Но еще болѣе подивился Джемсъ, какъ могла молодая женщина такъ скоро постигнуть истину. Онъ все еще воображалъ, что Глэдисъ вышла за Моунткаррона по любви, и ему казалось страннымъ, что она такъ легко подмѣтила его недостатки. Вскорѣ ему суждено было прозрѣть.

Онъ осмотрѣлъ лошадь, одобрилъ ее, купилъ, и не прошло недѣли, какъ лэди Моунткарронъ уже взяла первый урокъ, послѣ котораго почти не сходила съ сѣдла. Она не позволяла мистеру Бруку совершенно отказаться ради нея отъ охоты, но онъ часто бывалъ не расположенъ охотиться или, по крайней мѣрѣ, утверждалъ это. Много дней проводили они въ лѣсахъ и по дорогамъ Карронби, много вечеровъ за фортепіано или въ библіотекѣ за чтеніемъ Теннисона.

Тѣмъ временемъ Моунткарронъ охотился, надзиралъ за фермою или спокойно дремалъ въ креслѣ послѣ хорошаго обѣда. Онъ не видѣлъ никакой бѣды въ томъ, что молодые люди постоянно вмѣстѣ, или былъ слишкомъ лѣнивъ и эгоистиченъ, чтобъ думать объ этомъ. Еслибъ кто-нибудь осмѣлился сдѣлать ему намекъ, онъ засмѣялся бы и отвѣтилъ, что, вѣдь, это «только Джемсъ», какъ будто Джемсъ былъ безвреднымъ животнымъ, завѣдомо не кусающимся.

Когда лордъ Моунткарронъ женился на Глэдисъ, онъ былъ очень влюбленъ въ нее, но съ этого событія прошло уже четыре мѣсяца и страсть графа начинала остывать. Онъ былъ увѣренъ, что любитъ Глэдисъ столько же, какъ прежде, ни за что на свѣтѣ не отпустилъ бы ее изъ Карронби, считалъ ее такою же красивою и изящною, какъ въ день, когда она стала его женою; тѣмъ не менѣе, онъ былъ очень радъ, что забота о ней ложится не на него. Глэдисъ отлично опредѣлила его характеръ, когда утверждала, что онъ дастъ ей все, что можно пріобрѣсти за деньги, но ничего, связаннаго съ личными неудобствами.

И такъ, лордъ совершенно предоставилъ жену самой себѣ и обществу мистера Брука. Прошелъ цѣлый мѣсяцъ, а о возвращеніи молодаго человѣка домой не было еще и помину. Его лошадей перевели изъ Нэтли въ Карронби. Раза два въ недѣлю лэди Рентонъ пріѣзжала провѣдать его, называла его лѣнивымъ мальчикомъ и спрашивала, ужь не намѣренъ ли онъ окончательно поселиться въ Карронби. Но никто не настаивалъ на его возвращеніи, а собственное сердце побуждало его остаться. Глэдисъ и онъ сдѣлались точно братомъ съ сестрою, по крайней мѣрѣ, такъ казалось молодой женщинѣ.

Она повѣряла Джемсу всѣ свои мысли, говорила ему даже гораздо больше, чѣмъ слѣдовало, и онъ слушалъ, сочувствовалъ, утѣшалъ. Однажды она сдѣлала роковую ошибку и призвалась ему, что не любитъ мужа. Этого онъ не подозрѣвалъ и былъ ошеломленъ. Шли они вмѣстѣ по парку и Глэдисъ упрекала кузена за его мрачный видъ. Джемсъ дѣйствительно былъ печаленъ въ это утро. За завтракомъ Моунткарронъ строилъ планы на будущій годъ, и молодой человѣкъ невольно почувствовалъ, что какъ ни близокъ онъ къ своимъ родственникамъ, когда они дома, во всѣхъ важныхъ случаяхъ жизни Моунткарронъ и Глэдисъ будутъ вмѣстѣ, а онъ одинъ. И это сознаніе такъ омрачило его душу, что онъ съ трудомъ могъ оправиться.

— Ободритесь, Джемсъ, — начала Глэдисъ послѣ минутнаго молчанія съ его стороны. — Не хочу я видѣть васъ съ такимъ съ длиннымъ лицомъ. Что случилось?

— Не могу сказать вамъ этого, Глэдисъ. Я и самъ не знаю. Мнѣ грустно думать, что такая пріятная жизнь не можетъ продолжаться вѣчно.

— А почему бы и нѣтъ, т.-е. пока мы живы?

— Это невозможно. Уже теперь сестра зоветъ меня назадъ въ Нэтли.

— Но Нэтли не на концѣ свѣта. Вы можете каждый день пріѣзжать оттуда, если хотите.

— Правда, пока вы и Моунткарронъ здѣсь.

— Мы уѣдемъ изъ Карронби только на время сезона, а тогда, конечно, и вы поѣдете съ нами. О, Джемсъ! Не будьте несносны и не придумывайте всякихъ ужасовъ, которые никогда не случатся.

— Я не желаю быть несноснымъ, Глэдисъ, но знаю, что мы должны когда-нибудь разстаться.

— Да зачѣмъ? Вы всегда можете ѣхать туда же, куда и мы.

— Моунткарронъ не пожелаетъ, быть можетъ, чтобы я вѣчно ходилъ за вами по пятамъ.

— Богъ съ нимъ, съ Моунткаррономъ! Я этого хочу, и этого довольно. Вы единственный другъ, котораго я люблю, и я васъ не отпущу. Безъ васъ я буду несчастна.

— Развѣ ваша сестра не проведетъ съ вами Рождества?

— Да, но только она не вы. Никогда не могла я говорить съ Винни, какъ съ вами. Вы меня понимаете, не зовете моихъ мыслей фантастическими, натянутыми, романтическими. Я только и люблю васъ и папочку на всемъ свѣтѣ.

— Вы забываете Моунткаррона, — торопливо вставилъ онъ.

— Нѣтъ, не забываю. Я бы рада забыть его, еслибъ могла. Развѣ вы не знаете, что я его никогда не любила?

Она сказала это небрежно; онъ подумалъ сначала, что она шутитъ.

— О, Глэдисъ, не говорите этого, даже въ шутку.

— Но это не шутка, а правда. Слушайте, Джемсъ, — продолжала она, остановившись на тропинкѣ и глядя ему прямо въ глаза, — ужь не воображали же вы, что я его люблю?

— Конечно, воображалъ, и думаю такъ и теперь. Зачѣмъ бы вамъ иначе выходить за него?

Этотъ прямой вопросъ заставилъ Глэдисъ вспыхнуть; тѣмъ не менѣе, она отвѣчала откровенно:

— Чтобы быть графинею. Неужели вы полагали, что я собираюсь остаться старою дѣвой или сдѣлаться какою нибудь мистрисъ Джонсъ или Томкинсъ, не имѣть ни денегъ, ни положенія въ свѣтѣ, — словомъ, ничего? Вы, право, ничуть не лучше моего стараго папы.

На нѣсколько минутъ водворилось молчаніе. Джемсъ не зналъ, что отвѣчать на такое откровенное признаніе. Молодая кровь клокотала и кипѣла въ немъ при мысли, что Глэдисъ не любитъ мужа; но онъ, все-таки, не могъ сказать, что одобряетъ это.

— Почему не говорите вы со мной? — нетерпѣливо воскликнула она. — Изъ-за моего признанія вамъ нечего еще считать меня дурнымъ человѣкомъ. Сотни дѣвушекъ дѣлаютъ то же самое. Какая польза отъ замужства, если оно не переноситъ насъ въ болѣе высокую сферу? Да я и не вѣрю, чтобы вы когда-либо думали, что я люблю Моунткаррона. Могла ли я его любить? Мы такъ же мало похожи другъ на друга, какъ свѣтъ и тьма, но это не помѣшаетъ мнѣ быть очень хорошею женой.

— Увѣрены ли вы въ этомъ? — задумчиво произнесъ Джемсъ. — А что, если вы встрѣтите и полюбите кого-нибудь другаго?

— О, этого я никогда не сдѣлаю! — отвѣчала она, вспыхнувъ, — я не изъ такихъ женщинъ, терпѣть не могу нѣжничанья и всѣхъ этихъ глупостей. Гораздо лучше быть искренними друзьями, какъ мы съ вами, не такъ ли?

— Гораздо лучше, — неясно прошепталъ онъ.

— Я вовсе не жалуюсь на Моунткаррона, — торопливо продолжала она, — онъ какъ разъ такой, какимъ я его себѣ представляла; я имѣю все, что мнѣ нужно, и ни за что на свѣтѣ не желала бы никакой перемѣны. Я только хотѣла сказать, что вовсе не нуждаюсь и никогда не буду нуждаться въ его обществѣ.

— И вы его не любите? Вы увѣрены въ этомъ? — продолжалъ Брукъ. — Это не простой капризъ съ вашей стороны? Быть можетъ, Моунткарронъ былъ рѣзокъ, чѣмъ-нибудь вызвалъ вашу ревность?

— Вызвалъ мою ревность? — прервала его графиня. — Да это невозможно, сколько бы онъ ни старался.

— А, однако, вы въ состояніи ревновать простаго друга, — сказалъ Джемсъ. — Досталось мнѣ отъ васъ на прошлой недѣлѣ за то, что я ѣздилъ верхомъ съ миссъ Рэшертонъ!

— Я не хочу, чтобы вы ѣздили съ нею, — гордо сказала Глэдисъ, — это дерзкая, заносчивая дѣвушка, и вы дождетесь еще, что весь Карронби провозгласитъ васъ ея женихонъ.

— А что, еслибъ это и подумали? Она очень богата. Зачѣмъ не жениться мнѣ на ней изъ-за ея денегъ, какъ вы вышли за Моунткаррона?

Глэдисъ бросила на него испуганный, сердитый взглядъ. Молодой человѣкъ хорошо понялъ его значеніе и успокоилъ ее, прикоснувшись до ея руки.

— Не бойтесь, Глэдисъ, сговора еще не было. На этотъ разъ вы не лишитесь еще вашего кузена, хотя я, право, не знаю, почему бы мнѣ не послѣдовать вашему примѣру.

— А я знаю. Дѣвушка совсѣмъ не то, что мужчина; ей надо пробивать себѣ путь въ жизни. Не думайте дурно обо мнѣ, Джемсъ, за мою откровенность. Никому не говорила я этого, кромѣ отца. Но все къ лучшему, не такъ ли? Еслибъ я не вышла за Моунткаррона, я не узнала бы васъ.

— Не думаю, чтобы это было большимъ несчастіемъ! — горько отвѣчалъ онъ.

— О, Джемсъ! Это жестоко. Мы такіе друзья! Право, стоило выйти за Моунткаррона уже ради того, чтобы пріобрѣсти такого родственника, какъ вы!

— Да, вы, женщины, только и думаете, что о титулахъ, деньгахъ, положеніи, и вамъ горя мало до тѣхъ несчастныхъ, которыхъ вы губите, добиваясь всего этого. Какое вамъ дѣло, что кто-нибудь страдаетъ, если только вы можете сдѣлаться графинею Моунткарронъ!

— Не понимаю, что вы хотите сказать.

— Я хочу сказать, что, достигнувъ цѣли своихъ желаній, удовлетворивъ своему честолюбію, вы могли бы ограничиться этимъ и не искать еще вдобавокъ друзей.

— Вы развѣ не хотите быть моимъ другомъ?

— Нѣтъ.

— Джемсъ, что это значитъ?

— Я и самъ не знаю. Вы свели меня съ ума своимъ признаніемъ. Бѣдный Моунткарронъ! Мнѣ кажется, онъ заслуживаетъ большаго. Быть избраннымъ только ради тѣхъ выгодъ, которыя можешь доставить женщинѣ, это ужасно!

— Ничего лучшаго онъ и не стоитъ! — смѣло воскликнула Глэдисъ. — Онъ женился на мнѣ ради моей красоты, ради того блеска, который я придаю его дому. Между нами была правильная сдѣлка. Онъ любитъ меня не болѣе, чѣмъ я его.

— Вы такъ думаете, Глэдисъ?

— Я въ этомъ увѣрена. Нельзя судить о человѣкѣ по тому, какъ онъ обращается съ женою при другихъ. Называть ее милою очень легко. Но женщины ищутъ дѣлъ, а не словъ, а все, что дѣлается для меня, исполняется слугами или… вами, — чуть слышно прибавила она.

— Я готовъ всегда служить вамъ, Глэдисъ, — горячо сказалъ молодой человѣкъ. — Вы можете разсчитывать на мою преданность до конца жизни.

— Ну, такъ не браните же меня, Джемсъ, и не жалѣйте своего кузена только потому, что онъ женился на мнѣ.

— Жалѣть его! Боже мой! Могу ли я это дѣлать? Вы тысячу разъ слишкомъ хороши для него.

— Это и я думаю. Но давайте не говорить о немъ; есть много гораздо болѣе интересныхъ тамъ.

— Я не могу ни о чемъ другомъ думать, — отвѣчалъ Брукъ. — Голова моя пошла кругомъ. Вообразить только, что вы не любите его! А я былъ такъ слѣпъ и считалъ васъ счастливою, довольною женщиной.

— Это и правда. Я вовсе не хочу любить его. Я люблю васъ; съ меня и этого будетъ.

Она произнесла это смѣлое заявленіе безпечно, какъ ребенокъ, вовсе не догадываясь, какія надежды возбуждаетъ въ груди кузена.

— Дай Богъ, чтобы вы всегда любили меня, — горячо произнесъ молодой человѣкъ, прижимая ея руку къ своему сердцу.

— Да объ этомъ и молить Бога нечего, — отвѣчала она. — Я не могла бы не любить васъ, даже еслибъ захотѣла. Значитъ, Дѣлу конецъ.

Хорошо бы для нея, еслибъ дѣйствительно было такъ…

Глава VIII.
Открытіе.

Съ того времени, какъ Глэдисъ призналась, что не любитъ мужа, Брукъ сталъ смотрѣть на все, что она говорила или дѣлала, иными глазами. За этимъ первымъ признаніемъ неизбѣжно послѣдовало второе: въ его собственныхъ чувствахъ къ ней. Онъ не имѣлъ намѣренія говорить объ этомъ, но выдавалъ себя невольно, что, какъ извѣстно, самый опасный способъ, которымъ мужчина можетъ дать понять женщинѣ, что интересуется ею. Случайное прикосновеніе къ ея рукѣ, тщетно скрываемая краска на лицѣ говорили за него. Все это было много разъ и прежде, но тогда Глэдисъ не придавала этому никакого значенія; теперь она иначе смотрѣла на все. Судьба, случай, что бы ни вмѣшивалось въ людскія дѣла и ни измѣняло ихъ произвольно, безъ всякаго отношенія къ нашимъ личнымъ желаніямъ, внезапно сорвали завѣсу съ ея глазъ, и теперь она отлично знала, что Джемсъ любитъ ее. Этого мало; молодой человѣкъ видѣлъ, что она это знаетъ, и понималъ, что остается лишь одно — покинуть Карронби. Ни одного слова не было произнесено между ними по поводу сдѣланнаго открытія, но глаза ихъ встрѣтились, и прибавлять къ этому уже было нечего. Глэдисъ отвернулась, болѣе опечаленная, чѣмъ возмущенная, а Джемсъ сказалъ:

— Чѣмъ скорѣе вернусь я теперь въ Нэтли, тѣмъ лучше, не такъ ли?

— Да, — отвѣчала она. — Лэди Рентонъ уже давно ждетъ васъ. Черезъ двѣ недѣли будетъ Рождество.

Не дѣлая никакихъ возраженій, Брукъ покинулъ ихъ домъ. Въ первую минуту, послѣдовавшую за внезапнымъ открытіемъ, лэди Моунткаронъ не видѣла никакой причины особенно тужить или возмущаться. Конечно, это очень не хорошо со стороны Джемми (когда она думала о немъ, она всегда называла его «дряннымъ мальчикомъ»), а, между тѣмъ, ей втайнѣ льстило его поклоненіе. Въ себѣ она была увѣрена, а страданія, которыя испытываетъ онъ въ борьбѣ съ своею несчастною страстью, нисколько не тревожили ее. Увѣренность, что она смотритъ на него только какъ на друга, дѣлала ее эгоисткой. Еслибъ онъ удалился навѣки, искалъ забвенія въ перемѣнѣ мѣста, тогда, конечно, лэди Моунткарронъ поняла бы, что лишилась чего-то очень дорогаго. Но онъ уѣхалъ только въ Нэтли, на разстояніе всего двухъ миль отъ нея; они будутъ встрѣчаться постоянно, то въ одномъ домѣ, то въ другомъ, и Глэдисъ съ удовольствіемъ думала о его безнадежной привязанности. Въ теченіе нѣсколькихъ дней послѣ его отъѣзда ей дѣйствительно казалось занятнѣе гулять или кататься, ежеминутно надѣясь встрѣтить его гдѣ-нибудь на поворотѣ дороги, чѣмъ имѣть его постоянно около себя. Но проходили недѣли; она не видала его, не слыхала ничего о немъ и, наконецъ, начала скучать. Ей не доставало пріятнаго товарища, умѣвшаго озарять новымъ свѣтомъ ея любимыхъ авторовъ, хорошо читать стихи, переводить всѣ греческіе и латинскіе отрывки, попадавшіеся въ книгѣ. Брукъ былъ не богатъ, но вполнѣ обезпеченъ. Это обстоятельство сдѣлало изъ него человѣка пока еще празднаго, и, именно благодаря своей свободѣ, онъ былъ отличный товарищъ. Ему некуда было спѣшить, онъ могъ расточать свои свѣдѣнія на пользу друзей, и лэди Моунткарронъ щедро эксплуатировала его. Онъ читалъ и пѣлъ съ нею, говорилъ многое, совершенно новое для нея; она привыкла смотрѣть на него, какъ на источникъ знанія, и вдругъ должна обходиться безъ этого. Онъ можетъ, конечно, заѣхать къ нимъ иной разъ изъ Нэтли, взять ее съ собою кататься, пообѣдать съ нею и Моунткаррономъ, но простыя, свободныя, товарищескія отношенія кончились. Глэдисъ вскорѣ стала тосковать о нихъ, какъ о серьезной потерѣ.

Въ эту самую пору мистеръ и мистрисъ Прендергэстъ и нѣсколько другихъ гостей пріѣхали въ Карронби на Рождество, и мысли Глэдисъ на время отклонились отъ Брука. Сестрамъ было, о чемъ поговорить; лэди Моунткарронъ сгорала желаніемъ высказаться, но невольный инстинктъ заставлялъ ее молчать. Она твердила себѣ, что было бы не хорошо выдать тайну бѣднаго Джемми, и вполнѣ вѣрила, что только чувство чести мѣшаетъ ея изліяніямъ. Но въ этомъ она себя обманывала.

Лэди Рентонъ съ братомъ тоже были приглашены обѣдать въ Карронби на Рождество, и Глэдисъ въ первый разъ встрѣтилась тутъ съ Джемми послѣ ихъ невольнаго объясненія. Каждое утро поджидала она его, но тщетно. Единственнымъ доказательствомъ, что онъ еще помнитъ ее, была корзина съ розами, которую она нашла въ своей комнатѣ въ первый день праздника. Прикалывая бѣлые, какъ воскъ, цвѣты къ своимъ волосамъ, Глэдисъ не понимала, почему такъ дрожатъ ея руки, и нервно засмѣялась, увидавъ въ зеркалѣ свое пылающее, возбужденное лицо.

«Бѣдный, милый Джемми, — подумала она, — ради него я буду довольна, когда кончится эта встрѣча. Онъ, навѣрное, волнуется. Мальчики такъ глупы! Но потомъ ему станетъ легче, и мы заживемъ попрежнему».

Войдя въ столовую, она почувствовала облегченіе, увидавъ въ ней много гостей; въ числѣ ихъ были Брукъ и лэди Рентонъ. Ей пришлось извиниться за поздній приходъ, и гости объяснили этимъ ея волненіе и смущенную улыбку. Она не смѣла взглянуть на Джемми и вспыхнула, когда онъ подошелъ, чтобъ пожать ея руку; розы трепетали на ея груди точно живыя.

Въ качествѣ хозяйки лэди Моунткарронъ должна была идти къ столу съ самымъ почетнымъ изъ гостей, и, по велѣнію судьбы, на этотъ разъ такою особой оказался Брукъ.

— Джемми, тебѣ сегодня достается Глэдисъ, — безпечно сказалъ лордъ Моунткарронъ, который велъ въ обѣду самую некрасивую и старую изъ всѣхъ присутствовавшихъ дамъ.

Остальные гости выстроились попарно и тоже двинулись въ столовую. Брукъ подошелъ къ хозяйкѣ.

— Позвольте мнѣ имѣть честь… — формально началъ онъ, подавая ей руку.

Она оперлась на нее; онъ чувствовалъ, какъ дрожатъ ея пальцы, съ минуту поглядѣлъ на нихъ, потомъ взоръ его скользнулъ по ея красивому встревоженному лицу.

— Вы рады видѣть меня, Глэдисъ? — тихо спросилъ онъ.

Она ничего не отвѣчала, но грудь ея колыхалась; зубы вонзились въ нижнюю губу, чтобъ скрыть ея трепетъ. Брукъ молча смотрѣлъ на молодую женщину и понялъ ея волненіе.

— Милая! — шепнулъ онъ, идя съ нею въ столовую.

По крайней мѣрѣ, для двухъ изъ присутствовавшихъ рождественскій обѣдъ прошелъ какъ тревожный сонъ. Точно въ кошемарѣ, мелькали передъ глазами Глэдисъ и Брука ростбифъ, жареныя индѣйки, пироги съ начинкой, плумпуддинги; лакеи произносили названія блюдъ надъ самымъ ихъ ухомъ, а молодымъ людямъ казалось, что они говорятъ за тысячу верстъ. Брукъ не замѣтилъ, какъ пронесли мимо него вино, потомъ, пробудившись точно отъ сна, позвалъ къ себѣ слугу, когда Моунткарронъ съ грубымъ хохотомъ спросилъ его, что съ нимъ дѣлается. Глэдисъ не ѣла почти ничего; руки ея такъ дрожали, что она едва могла даже дѣлать видъ, будто ѣстъ.

Винни замѣтила все это и шепотомъ спросила сестру, не больна ли она. Лэди Моунткарронъ встрепенулась и сдѣлала попытку съѣсть мороженаго, отчего ей стало дурно. Послѣ обѣда было произнесено нѣсколько скучныхъ и глупыхъ рѣчей о товарищескихъ отношеніяхъ и удовольствіи рождественскихъ сборищъ; Глэдисъ казалось, будто она слышитъ жужжанье многихъ машинъ, и у нея кружилась голова. Она обрадовалась, когда кончилось испытаніе и она могла, наконецъ, подать дамамъ знакъ удалиться. Войдя въ гостиную, она почти упала на диванъ. Винни тревожно подошла къ ней.

— Глэдисъ, что съ тобой? Ты была такая странная за обѣдомъ. Не больна ли ты?

— Нѣтъ. Въ комнатѣ было такъ душно, что невозможно чувствовать себя хорошо. Къ тому же, я терпѣть не могу ростбифа и плумпуддинга. Гадкія, вульгарныя блюда! Я больна отъ одного ихъ запаха. Черезъ минуту я оправлюсь.

Винни благоразумно молчала, хотя и догадывалась, что должна же быть какая-нибудь причина для такой разборчивости. Она не желала навязываться на довѣріе сестры. Но то, что вслѣдъ за этимъ сказала ей лэди Моунткарронъ, пошло совершенно въ разрѣзъ съ ея первымъ замѣчаніемъ. Взглянувъ на мистрисъ Прендергэстъ своими красивыми глазами, она вдругъ воскликнула:

— О, Винни! Я такъ счастлива. Мнѣ кажется, я еще никогда не испытывала такого счастія во всю мою жизнь. Надѣюсь, что это не передъ слезами.

— Съ какой стати? Очень понятно, что ты довольна. Это первое Рождество послѣ твоего замужества, и ты чувствуешь разницу между новою жизнью и прежнею. Было бы неблагодарно съ твоей стороны, если бы ты не была счастлива. Жаль только, что отца съ матерью нѣтъ здѣсь.

— О, да, я такъ хотѣла бы ихъ видѣть. Милый папочка, дорогой старый папа! — воскликнула Глэдисъ, спрятавъ лицо въ подушки дивана, и внезапно разразилась слезами.

Теперь Винни вполнѣ была увѣрена, что сестра больна, и всячески старалась помочь ей. Дамы сочувственно столпились вокругъ нея, предлагая понюхать соли, выйти на свѣжій воздухъ. Наконецъ, Глэдисъ вырвалась отъ нихъ и скрылась въ собственныя комнаты, откуда вышла черезъ полчаса, свѣжая, улыбающаяся, сіяющая, повидимому, совершенно оправившись отъ временнаго нездоровья. Брукъ стоялъ въ гостиной, очевидно, поджидая ее; она прямо подошла къ нему и сдѣлала усиліе, чтобы говорить съ прежнею свободой и непринужденностью.

— Я еще не благодарила васъ, Джемми, за розы. Вы, конечно, замѣтили, что нѣкоторыя изъ нихъ на мнѣ. Онѣ дороже мнѣ всѣхъ прочихъ подарковъ, взятыхъ вмѣстѣ.

— Еслибъ я смѣлъ, я прислалъ бы вамъ что-нибудь получше, — отвѣчалъ онъ.

— Этого вы не могли бы сдѣлать, даже еслибъ хотѣли. Вы, вѣдь, сами научили меня любить цвѣты больше всего. Но вамъ я не могу дать цвѣтовъ; это было бы смѣшно. Прошу васъ, возьмите вотъ это, — робко продолжала она, подавая ему кольцо съ брилліантомъ, — и носите въ память о нынѣшнемъ днѣ.

— Спасибо за мысль, Глэдисъ, — отвѣчалъ онъ, — но мнѣ не хочется брать вашего кольца.

— Мнѣ подарилъ его не Моунткарронъ, — быстро возразила она. — Это подарокъ отца, когда мнѣ минуло шестнадцать лѣтъ; съ той поры я носила его до… до прошлаго іюля. Возьмите, пожалуйста, Джемми. Я не снимала его цѣлыхъ три года, и мнѣ было бы пріятно думать, что вы носите его теперь.

— Въ такомъ случаѣ принимаю его, — серьезно отвѣтилъ онъ, надѣвая кольцо на мизинецъ. — Нечего говорить, Глэдисъ, что оно будетъ мнѣ дорого. Я нуждаюсь въ утѣшеніи, — продолжалъ онъ, глядя на нее усталыми глазами, — вѣдь, я уѣзжаю.

— Уѣзжаете? Куда? — съ ужасомъ спросила она.

— Я хочу ѣхать въ Лондонъ, заниматься адвокатурой. Вамъ, кажется, извѣстно, что отецъ назначалъ меня для этой профессіи. Къ счастію, это такое дѣло, которое можно изучать во всякомъ возрастѣ.

— Но вы не нуждаетесь въ профессіи, — задыхаясь, сказала Глэдисъ, — вы совершенно отказались отъ намѣренія сдѣлать карьеру. Что заставило васъ вдругъ измѣнить ваши планы?

— И вы еще спрашиваете, Глэдисъ?

— Я хочу сказать, отчего бы вамъ не остаться въ Нэтли попрежнему? Вы найдете тамъ, чѣмъ заняться, если ужь вамъ нужно занятіе.

— Нэтли слишкомъ близко отъ Карронби, — просто отвѣтилъ онъ. — Къ тому же, профессія нужнѣе мнѣ теперь, чѣмъ когда-либо. Надо же чѣмъ-нибудь развлечь мысли, а для этого нѣтъ ничего лучше усидчиваго труда. Мнѣ не слѣдовало пріѣзжать сюда сегодня, Глэдисъ. Я еще слишкомъ слабъ, чтобъ встрѣчаться съ вами, и, навѣрное, не поѣхалъ бы, еслибъ это не было въ послѣдній разъ.

Лицо ея поблѣднѣло отъ слезъ. Она испуганно глядѣла на Брука, ничего не слыша, не понимая, кромѣ того, что онъ готовится покинуть ее.

— О, Джемми! — съ отчаяніемъ воскликнула она. — Не уѣзжайте, не оставляйте меня одну. Вы мой единственный другъ на свѣтѣ.

Комната опустѣла. Они были совершенно одни. Въ сосѣдней гостиной какая-то дама, воображавшая себя пѣвицей, рѣзкимъ голосомъ вскрикивала: «Прости!… Прощай!» Брукъ подошелъ къ Глэдисъ и спросилъ:

— Что же будетъ съ нами, если я останусь?

— Да ничего. Мы будемъ счастливы и станемъ наслаждаться обществомъ другъ друга, какъ прежде. Мнѣ было такъ тяжело безъ васъ, Джемми! Послѣднія двѣ недѣли показались мнѣ вѣчностью; верховая ѣзда перестала меня интересовать, да и все на свѣтѣ. Моунткарронъ ѣздилъ какъ-то со мною и всю дорогу говорилъ только о рѣпѣ. Съ вашего отъѣзда я не прочла ни одной строчки. Какая польза отъ чтенія, если потомъ не съ кѣмъ поговорить! Вы не должны были оставаться здѣсь такъ долго, Джемми, если собирались уѣхать. Вы сами научили меня сознавать, что я не могу обходиться безъ васъ.

— Да, въ этомъ я виноватъ, каюсь. Мнѣ не слѣдовало долго оставаться здѣсь. Это было не хорошо для насъ обоихъ. Я эгоистъ, Глэдисъ, и думалъ только о настоящей минутѣ, о собственномъ удовольствіи. Дайте же мнѣ уѣхать и поправить ошибку.

— Нѣтъ, я не позволю вамъ уѣхать, даже въ Лондонъ, — рѣшительно сказала она, видя свою власть надъ нимъ. — Я не могу жить безъ васъ, Джемми; вы мнѣ нужны и должны остаться.

Онъ посмотрѣлъ на нее усталыми, но страстными глазами, точно его утомила внутренняя борьба.

— Если я останусь, Глэдисъ, возьмете ли вы на себя всю отвѣтственность?

Она не поняла полнаго значенія его словъ, но отвѣчала бы такъ же смѣло, даже еслибъ и поняла. Природа, а еще болѣе воспитаніе сдѣлали ее безпечною.

— Если вы останетесь, я принимаю на себя отвѣтственность, и не ручаюсь ни за что, если уѣдете. Вы мой единственный другъ и руководитель. Уѣзжайте, и я собьюсь съ пути, отравлю Моунткаррона, надѣлаю бѣдъ. О, Джемми, обѣщайте не уѣзжать!

— Обѣщаю, — отвѣчалъ онъ. — Да проститъ мнѣ Богъ, если я поступаю дурно, но вы поколебали всю мою рѣшимость, сдѣлали меня безсильнымъ. Худо ли, хорошо ли это, но я остаюсь, Глэдисъ.

— Вотъ теперь вы славный мальчикъ! Вы сдѣлали меня совершенно счастливою. Мы поѣдемъ верхомъ завтра утромъ?

— Если хотите.

— Конечно, хочу. Я ни разу путемъ не ѣздила съ вашего отъѣзда. Одной скучно. Слушайте, Джемми, не отправляйтесь домой по вечерамъ; оставайтесь со мной и Винни, давайте вмѣстѣ читать. Мы только что принялись за Шелли, когда вы уѣхали.

— Да будьте же милосерды, Глэдисъ. Не подвергайте меня слишкомъ тяжкому испытанію. Я не одаренъ вашею силой ума или духа.

— О, это придетъ. Надо только рѣшиться на что-нибудь, и все пойдетъ отлично. И зачѣмъ… зачѣмъ намъ отказываться отъ удовольствія только потому, что…

— Потому, что нельзя имѣть всего, что мы желаемъ? Что-жь, Глэдисъ, быть можетъ, вы и правы. На свѣтѣ такъ мало счастія! Безумно отказываться отъ того, что можно имѣть.

— Съ вами я всегда счастлива, Джемми.

— Не дѣлайте мнѣ такихъ опасныхъ признаній, Глэдисъ. Довольно и того, что вы это думаете.

— Значитъ, вы не хотите, чтобъ и была расположена къ вамъ? — спросила она, глядя на него своими синими глазками.

Онъ посмотрѣлъ на нее и не отвѣчалъ ни слова.

— Ужь не собираетесь ли вы провести весь вечеръ вдвоемъ? — раздался вдругъ надъ ними голосъ Винни. — Глэдисъ, меня просятъ спѣть что-нибудь. Не можешь ли ты исполнить со иною дуэтъ Мендельсона?

— Думаю, что могу, если только не перезабыла его. Найди ноты, а я приду черезъ мгновенье. И такъ, завтра въ одиннадцать часовъ? — обратилась она въ Бруку, когда вышла сестра.

— Я буду аккуратенъ, повѣрьте.

— А кольцо, Джемми? — шепнула она. — Станете носить его? Не только въ воспоминаніе о нынѣшнемъ днѣ, но и о нашей возобновившейся дружбѣ.

— Милое колечко! — отвѣчалъ онъ, прижимая его къ губамъ.

Глава IX.
Взаимное признаніе.

Послѣ этого разговора рождественскіе праздники пошли весело. Гости ѣздили верхомъ, танцовали, исполняли шарады; всего оживленнѣе были лэди Моунткарронъ и Брукъ. Но еще до своего возвращенія въ Лондонъ Винни подмѣтила въ сестрѣ настроеніе духа, вовсе не свойственное ей прежде и сильно встревожившее ее.

Семьѣ Глэдисъ было хорошо извѣстно, что она не любитъ мужа. Самый фактъ этотъ не представлялъ ничего новаго. Только до сихъ поръ она не высказывала своего равнодушія къ нему, не обнаруживала прямаго отвращенія, а теперь не скрывала ни того, ни другаго.

Въ первый разъ, когда это случилось, лэди Моунткарронъ вошла въ комнату, гдѣ Винни играла съ своимъ ребенкомъ. На лицѣ ея была кислая улыбка, точно она только что проглотила лѣкарство.

— Что съ тобой? — съ удивленіемъ спросила сестра.

— Ничего особеннаго, только Моунткарронъ сейчасъ поцѣловалъ меня.

Винни съ минуту поглядѣла на нее, потомъ разразилась смѣхомъ.

— Милое дитя, ты самое нелѣпое существо на свѣтѣ. Что сказали бы люди, еслибъ слышали, какъ ты разсуждаешь о поцѣлуяхъ своего мужа?

— Никто не слышитъ меня и никому бы я этого не сказала, кромѣ тебя, Винни. Но я терпѣть не могу, чтобъ меня цѣловали такъ, какъ онъ это дѣлаетъ.

— Развѣ ты уже испытала иной способъ? — сухо спросила мистрисъ Прендергэстъ.

— Нѣтъ! — вспыхнувъ, отвѣчала Глэдисъ.

— Такъ что же тебѣ не нравится?

— Все. Ненавижу эту процедуру. Зачѣмъ только дѣвушки выходятъ замужъ? Онѣ гораздо счастливѣе дома.

— Не думаю, чтобъ ты была счастливѣе, Глэдисъ. Не легко было бы, полагаю, убѣдить тебя отказаться отъ пышности, удовольствій, богатства, которыя тебѣ дало твое новое положеніе. Признайся, ты не желала бы сдѣлаться опять «миссъ Фуллеръ», даже еслибъ могла?

— Нѣтъ, — откровенно сказала лэди Моунткарронъ, — не желала бы. Я еще не жалуюсь на положеніе, хотя, признаюсь, не ожидала, что оно будетъ такъ тяжело. Никакъ не воображала я, что если дѣвушка выходитъ замужъ, она должна позволять, чтобъ ее цѣловали постоянно, не справляясь, хочетъ ли она этого, или нѣтъ. Я никогда не была влюблена въ Моурткаррона.

— Вотъ въ этомъ-то и вся тайна, милая, — прервала ее Винни. — Еслибъ ты была влюблена, тебѣ были бы пріятны его ласки.

— Нѣтъ, — упорно повторила Глэдисъ, — я могла бы сама цѣловать его, но никогда не желала бы, чтобъ меня цѣловали противъ моей воли. Мнѣ гадко, когда со мною обращаются точно съ собственностью, какъ будто меня купили и заплатили сполна.

— Да такъ оно и было, Глэдисъ. Этою цѣной ты платишь за свою графскую корону, а я за столъ и квартиру, — со вздохомъ сказала мистрисъ Прендергэстъ. — Въ этомъ вся бѣда брачной жизни.

— Такъ и ты прошла черезъ все это? — горячо спросила Глэдисъ. — Ты понимаешь, что я чувствую, Винни, хотя ты и воображаешь, что любишь Мориса? Стоитъ ли послѣ того говорить о любви, если она не мѣшаетъ намъ прозрѣвать?

Съ минуту мистрисъ Прендергэстъ задумалась, прежде чѣмъ отвѣтить.

— Нѣтъ, милая, но этотъ самый фактъ доказалъ мнѣ, что бракъ бываетъ проченъ только, если женщина уважаетъ себя. Что бы ты ни чувствовала къ Моунткаррону, не давай никому догадаться объ этомъ.

— Онъ такъ грубъ, — начала опять Глэдисъ, жаждавшая довѣриться сестрѣ. — Ни въ чемъ не щадитъ онъ меня, разсказываетъ всѣ грязныя исторіи, которыя слышитъ, и зоветъ меня чопорною, если мнѣ отъ нихъ тошно. Ты знаешь, Винни, я, вѣдь, никогда не любила этихъ разговоровъ. Они не доставляютъ мнѣ никакого удовольствія, дѣлаютъ меня просто больною.

— Надо привыкать къ этому, — отвѣчала сестра. — Такъ же поступалъ со мною Морисъ. Женщины, по вкусу мужчинъ, не могутъ быть слишкомъ наивны, когда выходятъ замужъ, а потомъ мужья всего менѣе щадятъ въ нихъ именно эту наивность. А когда они научатъ насъ всему дурному, они удивляются, если намъ все становится нипочемъ.

— Но не всѣ же мужчины таковы, — горячо возражала Глэдисъ. — Неужели всѣ они мѣняются послѣ свадьбы, смѣются надъ тою самою сдержанностью, передъ которою сначала преклонялись? Неужели нѣтъ на свѣтѣ людей, которые любили бы женщину за ея скромность и старались сохранить въ ней это чувство?

Винни покачала головой.

— Только не мужья; по крайней мѣрѣ, я никогда не видала такого примѣра. Я знала многихъ дѣвушекъ, которыя выходили замужъ съ блестящими надеждами и разочаровались на самомъ порогѣ новой жизни. А мы еще такъ идеализируемъ мужчинъ! Тяжело такъ рано прозрѣвать.

Глэдисъ глубоко вздохнула.

— Моунткарронъ лишилъ брачную жизнь всякой поэзіи въ моихъ глазахъ. Впрочемъ, быть можетъ, то же самое испытала бы я и со всякимъ другимъ.

— Пожалуй и такъ, Глэдисъ. Не думаю, чтобъ тебѣ могли доставить удовольствіе чьи-либо ласки.

— Не знаю, — задумчиво отвѣчала сестра, — я этого еще не испытывала. Только человѣку, который захочетъ, чтобъ я его полюбила, слѣдуетъ обращаться со мною нѣжно, а не кидаться, какъ тигръ на добычу. Его натура должна быть несравненно поэтичнѣе, чѣмъ у Моунткаррона, да и ѣсть онъ долженъ меньше. Словомъ, Винни, я хочу имѣть товарища, а мой мужъ никогда не былъ имъ. Быть можетъ, и ласки не показались бы мнѣ тогда такими непріятными. Только и губы должны быть у него не такія, какъ у Моунткаррона…

Мистрисъ Прендергэстъ испугалась. Кроткая, какъ отецъ, она отличалась, вмѣстѣ съ тѣмъ, материнскою практичностью и не имѣла вовсе той силы воображенія, которая составляла основу характера сестры. Голубые глаза Винни широко раскрылись отъ изумленія.

— Милая, что ты говоришь? Не забывай, что ты замужемъ. Тебѣ и думать нельзя о такихъ вещахъ и ни отъ кого не можешь ты получать поцѣлуевъ, какъ отъ графа.

Лэди Моунткарронъ внезапно встрепенулась.

— Конечно, нѣтъ! Какая я глупая! Я, должно быть, дремала, Винни, и мнѣ грезилось невозможное. Не гляди такъ испуганно. Что сказала я такого ужаснаго? А, все-таки, — грустно продолжала она, — жизнь очень тяжелая вещь.

— Правда; этого никто не станетъ отрицать. Жизнь такъ тяжела, что остается только удивляться, какъ еще люди такъ хорошо справляются съ нею. Но не будемъ дѣлать ее еще тяжелѣе. Я говорю не на основаніи нравственныхъ причинъ, а просто изъ прямаго разсчета. Какъ ни неудачны наши браки, всего умнѣе примириться съ ними: если мы ихъ расторгнемъ, будетъ еще хуже.

— Ты, значить, думаешь, что всѣ мужчины одинаково дурны? — печально спросила Глэдисъ.

— Думаю, что весьма немногіе выдерживаютъ искусъ ежедневнаго общенія съ ними. Полагаю также, что такая дѣвушка, какъ ты, чуткая, съ утонченными вкусами, не прожила бы счастливо ни съ кѣмъ. Большею частью мужчины грубы, Глэдисъ, и чѣмъ скорѣе примиришься ты съ этою мыслью, тѣмъ лучше.

— Я пойду гулять, — внезапно сказала лэди Моунткарронъ, вставая.

— Не пойти ли и мнѣ съ тобою?

— Нѣтъ, спасибо, Винни. Мнѣ хочется быть одной и обдумать то, что ты сказала. Не вѣрится, чтобъ всѣ мужчины походили на… Моунткаррона.

— Тѣмъ хуже для тебя, если ты этому не вѣришь, — отвѣчала Винни, съ безпокойствомъ глядя ей вслѣдъ.

Глэдисъ одѣлась, чтобы идти гулять, и вышла въ паркъ, надѣясь встрѣтить тамъ Джемми. Брукъ не жилъ теперь въ Карронби, но ежедневно являлся туда, и лэди Моунткарронъ всегда знала, гдѣ можетъ встрѣтить его. Имъ и въ голову не приходило, что эти свиданія очень похожи на тайныя. Зачѣмъ стали бы они встрѣчаться изподтишка, когда Джемми имѣлъ свободный доступъ въ домъ, а Глэдисъ во всякое время могла навѣстить Эллиноръ? А живя врозь, чего проще, какъ не говорить другъ другу, гдѣ можно свидѣться на слѣдующій день? Гораздо хлопотливѣе разсылать гонцовъ. Дружба молодыхъ людей сдѣлала большіе успѣхи со времени ихъ встрѣчи на Рождествѣ. Тогда она была еще въ младенчествѣ и не знала, какимъ именемъ себя назвать. Теперь Глэдисъ и Джемми заглянули въ собственныя сердца и, если и молчали пока о томъ, что видѣли тамъ, то были уже готовы преодолѣть всѣ препятствія. Нечего удивляться поэтому, что, когда лэди Моунткарронъ, необыкновенно изящная и красивая въ своей дорогой шубкѣ, начала спускаться къ долинѣ «Луннаго свѣта», она застала Брука около пруда съ ружьемъ въ рукахъ, внимательно глядѣвшаго въ воду.

— О чемъ мечтаете вы, Джемми? — спросила она, подойдя къ нему и взявъ его подъ руку.

Онъ нѣжно пожалъ ея ручку.

— Я соображалъ, не лучше ли было бы мнѣ кинуться въ воду и разомъ покончить со всѣми заботами, Глэдисъ?

— Гадкій мальчикъ! Развѣ я не тутъ, чтобы утѣшать васъ? Что стала бы я дѣлать, еслибъ вы утонули, Джемми?

— Немного поплакали бы, а тамъ и забыли бы меня.

— Никогда не забуду я васъ; это невозможно.

— Ну, да, до той поры, пока другой безумецъ не влюбится въ васъ. Тогда вы начнете терзать его такъ же, какъ теперь терзаете меня.

— Да чѣмъ же я васъ терзаю?

— Тѣмъ, что существуете.

— Въ такомъ случаѣ, лучше бы мнѣ не родиться? — вспыльчиво воскликнула она. — Право, не стоитъ жить, имѣя съ одной стороны Моунткаррона, а съ другой — васъ.

— Что такое опять сдѣлалъ Моунткарронъ?

— Ничего особеннаго, только поцѣловалъ меня, а я этого терпѣть не могу. А тутъ еще Винни утверждаетъ, что я должна выносить это до конца моей жизни! Право, этого довольно, чтобы желать скорѣе умереть!

— Развѣ вамъ такъ противны его поцѣлуи, Глэдисъ?

— Я ненавижу ихъ, ненавижу и его. Терпѣть не могу, когда онъ меня трогаетъ. Я, кажется, готова бы отрѣзать свои губы только оттого, что онъ ихъ цѣловалъ.

— Онъ не всегда былъ вамъ такъ противенъ.

— Всегда. Быть можетъ, не настолько, какъ теперь, но я никогда не могла выносить его нѣжничанья. О, Джемми! Иной разъ я думаю…

— Что думаете вы, милая?

Онъ привлекъ ее къ себѣ и обнялъ. Крутые склоны заслоняли ихъ отъ дома. Брукъ крѣпко прижалъ ее къ груди, глядя на ея хорошенькое лицо.

— По временамъ, — продолжала она, содрогаясь, — я и сама не знаю, стоютъ ли хоть какія-нибудь блага на свѣтѣ, чтобы ради нихъ жить такъ, какъ я живу. Я говорю о титулѣ, богатствѣ, о всемъ томъ, за что дѣвушки готовы отдать душу. Прежде я не знала того, что знаю теперь. Мнѣ казалось, что во всемъ мірѣ нѣтъ ничего, что я цѣнила бы выше…

— А теперь развѣ есть что, Глэдисъ?

— Вы знаете, что да.

Онъ наклонилъ къ ней свое красивое молодое лицо и прижалъ губы, нервныя, какъ у женщины, къ ея губамъ. Поцѣлуй длился всего только минуту, но рѣшилъ ихъ судьбу. Теперь не было болѣе возврата къ дружбѣ. Глэдисъ молчала, но, опустивъ голову на его плечо, втайнѣ желала, чтобы мигъ этотъ продолжался вѣчно. Брукъ тоже молчалъ, но, немного погодя, спросилъ, задыхаясь отъ счастья:

— Ты любишь меня, милая?

— Да, люблю; зачѣмъ стала бы я отрицать это? Ты, навѣрное, уже давно догадываешься. Только изъ этого ничего не можетъ выйти, Джемми, и чѣмъ меньше будемъ мы говорить объ этомъ, тѣмъ лучше.

— Боже мой! — простоналъ молодой человѣкъ, — чѣмъ заслужили мы, чтобы счастье далось намъ такъ поздно? О, Глэдисъ, ангелъ мой! Я любилъ тебя съ первой встрѣчи! Отчего не хватало у меня тогда мужества высказаться?

— Это ни къ чему не послужило бы, — печально сказала она. — Я была уже обручена съ Моунткаррономъ.

— Ты взяла бы назадъ свое слово, милая. Еслибъ ты знала о моей страстной любви, еслибъ сама полюбила меня, ты порвала бы всѣ связи и пришла ко мнѣ. Глэдисъ, день твоей свадьбы нанесъ смертельный ударъ всѣмъ моимъ надеждамъ.

— Бѣдняжка! А я ничего и не подозрѣвала. Но и тогда, Джемми, я уже такъ привязалась къ тебѣ, что, помнишь ли, желала взять тебя съ собою на свою свадебную поѣздку?

— Судьба назначила насъ другъ для друга, — стиснувъ зубы, сказалъ Брукъ. — Тебѣ не нужно было другаго мужа, а мнѣ другой жены. Видишь ли, несмотря на всѣ препятствія, мы, все-таки, сошлись. Ты замужемъ, а, между тѣмъ, я держу тебя въ своихъ объятіяхъ, цѣлую тебя, слышу, какъ бьется твое сердце. Клянусь, ты будешь еще моею.

— Нѣтъ, нѣтъ, Джемми! — воскликнула Глэдисъ, зажимая ему ротъ рукою. — Не говори этого, не думай. О чемъ мечтаешь ты? Не забывай, что я жена Моунткаррона.

— Видитъ Богъ, я желалъ бы это забыть!

— Слушай же, милый. Ты не сдѣлаешь меня несчастною изъ-за того, что я имѣла слабость высказать тебѣ свою любовь, слушать тебя, цѣловать. Ты не станешь говорить такихъ вещей, отъ которыхъ я прихожу въ ужасъ, не воздвигнешь между нами преграды. Джемми, если ты сдѣлаешь хоть что-нибудь, отчего мы съ тобою разойдемся, я прокляну тотъ день, когда родилась.

— Разойтись съ тобою? Да развѣ это возможно? Ты не должна даже думать объ этомъ! — отвѣчалъ онъ.

Губы его поблѣднѣли.

— Не буду, если ты обѣщаешь не говорить того, чего не слѣдуетъ. Бѣда, конечно, что мы такъ привязались другъ къ другу, только незачѣмъ еще увеличивать горя. Будемъ же счастливы. Ни о чемъ другомъ намъ и заботиться не надо.

— Для тебя, быть можетъ, это легко, — отвѣчалъ онъ, — но не для меня. Ты холодна, Глэдисъ, въ этомъ ты сама часто признавалась; у меня же натура иная. Тебѣ непріятны поцѣлуи, ласки…

— Неужели непріятны? — чуть слышно сказала она, потомъ охватила руками его шею и прижалась заплаканнымъ лицомъ къ его лицу. Она была не изъ слезливыхъ, и никогда еще Брукъ не видалъ ее такою взволнованною, и ея печаль въ связи съ невольнымъ порывомъ нѣжности глубоко тронула его. Онъ схватилъ молодую женщину въ свои объятія и осыпалъ поцѣлуями.

— Милая моя, прости! Я забылся. Мысль, что ты меня любишь, свела меня съ ума. Считай это минутнымъ увлеченіемъ и вѣрь, что никогда болѣе не оскорблю я тебя. Завтра я буду совсѣмъ иной, опять сдѣлаюсь твоимъ спокойнымъ кузеномъ Джемми, и тебѣ не придется болѣе бранить меня за нарушеніе родственныхъ привилегій.

Они еще разъ поцѣловались и вскорѣ вернулись домой, совершенно довольные собою, твердостью своего рѣшенія и тѣмъ будущимъ, которое себѣ предначертали.

Глава X.
Вызовъ.

Брукъ всѣми силами старался сдержать обѣщаніе, а если иногда онъ готовъ былъ забыть его, Глэдисъ напоминала ему о немъ. Сначала онъ выслушивалъ ея выговоры смиренно, потомъ сталъ хмуриться, наконецъ, предался чему-то очень похожему на отчаяніе. Гости уже разъѣхались изъ Карронби и, за исключеніемъ нѣсколькихъ молодыхъ людей, которые появлялись въ замкѣ и исчезали, какъ тѣни, домъ почти опустѣлъ и графиня, болѣе чѣмъ когда-либо, скучала по Джемми, обществомъ котораго пользовалась все рѣже. Мрачное настроеніе Брука усиливалось съ каждымъ днемъ; поступки его отличались лихорадочностью, неопредѣленностью. По временамъ онъ казался страстно влюбленнымъ, не отходилъ отъ Глэдисъ, слѣдовалъ за нею, какъ тѣнь, упивался каждымъ ея словомъ, не сводилъ глазъ съ ея лица, такъ что молодая женщина начинала бояться, какъ бы его обращеніе съ нею не привлекло вниманія, и указывала ему на эту опасность. Тогда онъ пропадалъ изъ Карронби по цѣлымъ днямъ и недѣлямъ, а если случайно встрѣчался съ нею, молчалъ и и былъ печаленъ. Иногда онъ притворялся больнымъ, для того чтобы сердце ея испытывало тревогу и состраданіе, а если она рѣшалась, наконецъ, высказать свои чувства, онъ саркастически смѣялся и спрашивалъ, съ какихъ поръ научилась она сочувствовать терзаніямъ, которыя сама причиняетъ. Не успѣвала его рѣзкость вызвать слезы на ея синіе глаза, какъ онъ мгновенно кидался въ ея ногамъ, клялся, что никогда не любилъ другой женщины и что готовъ выносить всѣ мученія, лишь бы наслаждаться ея обществомъ.

Но постоянныя сомнѣнія, тревоги и волненія, среди которыхъ жила теперь лэди Моунткарронъ, повліяли, наконецъ, на ея здоровье. Она стала тосковать и безпокоиться, если не видѣла Джемми. Если они разставались въ ссорѣ, она воображала, что онъ прямо отъ нея отправился къ другой женщинѣ или лишилъ себя жизни и что въ эту самую минуту онъ лежитъ гдѣ-нибудь въ лѣсахъ Карронби, прострѣленный собственною рукой. Но и въ его присутствіи она не знала покоя. Ей казалось, что всѣ въ домѣ видятъ его любовь къ ней и что, какъ ни тупъ Моунткарронъ, онъ во всякое время можетъ прозрѣть. Щеки ея вспыхивали каждый разъ, когда глядѣлъ на нее Брукъ, и блѣднѣли, если взоры его были обращены въ другую сторону. Словомъ, она жила теперь тою жизнью, полною мученій, которую люди зовутъ любовью, трепетала отъ каждой бездѣлицы, вздрагивала при всякомъ шорохѣ, чувствовала, будто умираетъ въ присутствіи милаго, и, вмѣстѣ съ тѣмъ, считала немыслимымъ жить врозь. Нужно сказать, что молодой человѣкъ подвергалъ ея терпѣніе тяжкому испытанію. Онъ очень страдалъ и, какъ мужчина, считалъ нужнымъ мучить и ее. Сегодня она для него все, завтра — ничто. Иногда онъ сжималъ ее въ своихъ объятіяхъ и душилъ поцѣлуями, иногда не касался даже ея руки, былъ то пылокъ и страстенъ, то холоденъ, какъ ледъ, и Глэдисъ, впервые испытавшая чувство любви, не знала, какъ понять это. Какъ ни страдала она въ присутствіи Брука, ей, все-таки, пріятнѣе было видѣть его, чѣмъ лишиться его общества, но ему близость ея причиняла невыносимую боль и онъ бѣжалъ въ уединеніе Нэтли, пропадалъ въ теченіе многихъ недѣль, а лэди Моунткарронъ скучала, не смѣя дѣлать замѣчаній.

Такъ шло дѣло до половины апрѣля, когда лордъ Моунткарронъ началъ поговаривать о переселеніи въ Лондонъ на время сезона. Глэдисъ очень радовалась этой перемѣнѣ; она мечтала посѣщать оперу вмѣстѣ съ Джемми, съ наслажденіемъ думала о вальсѣ, который будетъ танцовать съ нимъ, о прогулкахъ верхомъ, о всѣхъ тѣхъ случаяхъ, когда имъ удастся обмѣниваться тѣми новыми мыслями и чувствами, которыя сдѣлались для нея второю природой. На опасности такихъ сношеній она никогда не останавливалась. Пока Моунткарронъ молчаливо одобрялъ ея интимность съ кузеномъ, ей и въ голову не приходило, что свѣтъ можетъ видѣть и порицать то, чего не замѣчаетъ мужъ. Но Брукъ былъ проницательнѣе ея, лучше зналъ людей и предвидѣлъ приговоръ, который будетъ произнесенъ надъ ними еще до конца сезона. По мѣрѣ того какъ приближался отъѣздъ, онъ становился все пасмурнѣе. Уже цѣлыхъ двѣ недѣли не показывался онъ въ Карронби и Глэдисъ чувствовала себя несчастною. Безъ него она до нѣкоторой степени понимала то горе, которое готовила себѣ въ будущемъ, но если и плавала при этой мысли, то, все-таки, не помышляла отказаться отъ его любви. Отречься отъ Джемми, когда она не можетъ обойтись безъ него даже двухъ недѣль! Просто нелѣпо говорить объ этомъ! Вся жизнь ея померкнетъ.

Однажды утромъ, тщетно прождавъ его нѣсколько часовъ, лэди Моунткарронъ велѣла заложить коляску и рѣшилась ѣхать завтракать къ Эллиноръ. Она не въ состояніи была долѣе терпѣть этой неопредѣленности. Джемми, можетъ быть, болѣнъ или умираетъ; тревога сдѣлаетъ и ее больною. И, дѣйствительно, она была очень блѣдна и утомлена, отправляясь въ Нэтли. Черезъ полчаса она была уже тамъ; Эллиноръ радушно встрѣтила ее. Она любила жену кузена, жалѣла, что Глэдисъ рѣже прежняго пріѣзжаетъ въ Нэтли и не такъ долго остается тамъ, и когда коляска съ миніатюрнымъ грумомъ и хорошенькими пони подъѣхала къ крыльцу, хозяйка выбѣжала, чтобъ освободить гостью отъ окутывавшихъ ее плэдовъ.

— Какъ я рада васъ видѣть, милая! Я ужь думала, что вы никогда болѣе не пріѣдете въ Нэтли. Какъ перемѣнилась погода за послѣдніе дни! Теперь ужь почти такъ же тепло, какъ лѣтомъ.

— Да, — отвѣчала Глэдисъ, глаза которой все время блуждали по саду, ища Джемми, — весь валъ вдоль дороги покрытъ фіалками. Какъ поживаетъ Гуго?

— О, какъ всегда; ужасно шалитъ. И, надо сказать, дядюшка поощряетъ его въ этомъ.

— Вы браните меня, зачѣмъ я давно не была здѣсь, — начала Глэдисъ, стараясь говорить безпечно, — но какъ долго не видали мы у себя васъ, Эллиноръ!

— Да, но вы знаете, какъ я занята классами, митингами, перепиской. Я отдаю дѣлу все свое время и не думаю, чтобъ я могла употребить его лучше.

— Навѣрное, нѣтъ, — отвѣчала лэди Моунткарронъ, глядя на стоявшую передъ нею фотографію Брука. — Скоро откроется сезонъ и вы, вѣроятно, хотите кончить свою работу до его начала.

— Но я никогда не ѣзжу въ городъ во время сезона. Это меня вовсе не интересуетъ, да и ни за что на свѣтѣ не разсталась бы я съ Гуго; въ деревнѣ такъ хорошо именно лѣтомъ…

— А къ намъ вы не пріѣдете погостить на нѣсколько недѣль, Эллиноръ?

— Нѣтъ, спасибо за приглашеніе, но даже къ вамъ не поѣду.

— Но вамъ будетъ скучно цѣлыхъ три мѣсяца безъ брата, — сказала Глэдисъ, собравшись, наконецъ, съ духомъ.

— Джемми не собирается, кажется, покинуть въ этомъ году Нэтли, — отвѣчала лэди Рентонъ, не подозрѣвая вовсе того удара, который наноситъ своей собесѣдницѣ. — По крайней мѣрѣ, онъ такъ говорилъ.

— Не собирается покинуть Нэтли? — воскликнула Глэдисъ, то блѣднѣя, то краснѣя.

— Нѣтъ, и я этому очень рада, потому что, на мой взглядъ, онъ нездоровъ. Я очень безпокоюсь о немъ; онъ на себя не похожъ.

— Что же съ нимъ случилось? — чуть слышно спросила Глэдисъ.

— Этого и я не знаю и тѣмъ болѣе безпокоюсь, — отвѣчала Эллиноръ. — Еслибъ у него была опредѣленная болѣзнь, ее можно бы излечить, но онъ просто не въ духѣ, ничего не ѣстъ, плохо спитъ. Слуга его говоритъ, что онъ полночи ходитъ взадъ и впередъ по комнатѣ. Это, должно быть, очень вредно для молодаго человѣка. Джемми высокій, сильный мужчина; ему нужны сонъ и пища, иначе онъ разболѣется, но онъ и слышать ничего не хочетъ. Если я касаюсь этого вопроса, онъ сердится и говоритъ, что вполнѣ здоровъ. Всѣ мужчины таковы. Навѣрное, и Моунткарронъ въ этомъ же родѣ.

— Моунткарронъ никогда не бываетъ болѣнъ, — отвѣчала Глэдисъ.

— Да и Джемми хвораетъ въ первый разъ съ тѣхъ поръ, какъ я няньчила его въ кори. Вамъ, вѣрно, кажется, что я напрасно волнуюсь, Глэдисъ, но вы не знаете, что это за славный мальчикъ, такой добрый, любящій! Человѣкъ, къ которому онъ привяжется, можетъ сдѣлать изъ него что хочетъ. Я часто содрогаюсь при мысли, что онъ влюбится, потому что онъ вложитъ въ это чувство всю душу и сдѣлается тѣмъ, чѣмъ захочетъ сдѣлать его любимая женщина.

— Вы очень привязаны къ нему, — замѣтила лэди Моунткарронъ съ напряженною улыбкой.

— Это правда, да и вы полюбили бы его, если бы знали такъ хорошо, какъ я. Между нами десять лѣтъ разницы; мать умерла при его рожденіи, такъ что онъ всегда былъ для меня скорѣе сыномъ, чѣмъ братомъ. Когда я была пятнадцатилѣтнею дѣвочкой, а онъ пятилѣтнимъ мальчикомъ, вы не повѣрите, какой это былъ хорошенькій ребенокъ. Я просто боготворила его. Не правда ли, онъ и теперь очень красивъ, Глэдисъ?

— Очень. Всѣ это находятъ, не такъ ли?

— Кажется, я никогда не слыхала противнаго. Только теперь онъ плохъ съ виду, похудѣлъ за послѣдній мѣсяцъ, поблѣднѣлъ. Надѣюсь, что онъ не болѣнъ серьезно, — продолжала лэди Рентонъ со слезами на глазахъ. — Я, кажется, не перенесла бы, если бы что-нибудь случилось съ моимъ милымъ Джемми.

Глэдисъ должна была молча слушать все это, между тѣмъ какъ ея виновное сердечко укоряло ее за болѣзнь Брука и за тревогу его сестры. Мысль эта совершенно подавляла ее, лишила аппетита и она стала такъ молчалива и невесела, что лэди Рентонъ выразила, наконецъ, опасеніе, какъ бы и она не захворала.

Когда кончился завтракъ, Глэдисъ почувствовала, что не въ силахъ долѣе выносить этого гнета. Она не хотѣла покинуть Нэтли, не сдѣлавъ еще одной попытки узнать кое-что про Джемми.

— Я полагаю, — начала она, надѣвая шляпу и пальто, — что вашъ братъ не уѣхалъ изъ Нэтли?

— О, нѣтъ. Что это вамъ вздумалось? — спросила Эллиноръ.

— Моунткарронъ замѣтилъ сегодня, что уже давно не видалъ Джемми у насъ… цѣлыхъ двѣ недѣли, кажется…

— Неужели? Не знаю, въ такомъ случаѣ, куда онъ ѣздитъ, но дома онъ почти не бываетъ. Сегодня утромъ я видѣла его только одну минуту и съ той поры онъ не возвращался. Онъ проводитъ, вѣроятно, время въ лѣсу или на конюшнѣ, вѣдь, онъ страстный охотникъ. Такъ вы въ самомъ дѣлѣ должны уже ѣхать, Глэдисъ? Еще нѣтъ трехъ часовъ.

— Да, я должна отправиться домой. Очень рано смеркается, а я немного нездорова. Прощайте, Эллиноръ. Вы скажете… Джемми, что я была?

— Конечно, и пришлю его обѣдать сегодня вечеромъ въ Карронби, если вы желаете его видѣть. Это его нѣсколько встряхнетъ и будетъ ему очень полезно.

— Моунткарронъ, навѣрное, будетъ въ восторгѣ, — отвѣчала Глэдисъ, уѣзжая.

Она чувствовала себя несчастною; на ея сердцѣ была тяжесть, которую она не могла сбросить съ себя. То, что Эллиноръ говорила о братѣ, глубоко поразило ее. Она силилась припомнить все, что происходило во время ихъ послѣдней встрѣчи, чтобы рѣшить, не ея ли слова или поступки повергли Джемми въ такое уныніе. И, обдумывая прошлое, она вспомнила, что они разстались въ оранжереѣ, примыкавшей къ гостиной. Она пошла туда сорвать цвѣтокъ для своихъ волосъ, а Джемми послѣдовалъ за нею и хотѣлъ поцѣловать ее; но она оттолкнула его, боясь, чтобъ ихъ не увидали, и посовѣтовала ему не дурачиться. Тогда онъ ушелъ, сухо сказавъ: «покойной ночи», и даже не подалъ ей руки. Она не обратила на это никакого вниманія, а только засмѣялась и крикнула ему вслѣдъ не быть глупымъ мальчикомъ, а идти домой и проспать капризъ. Такихъ мелкихъ ссоръ у нихъ бывало много, почти каждый день, и ей и въ голову не приходило, чтобы Джемми принималъ ихъ такъ сильно къ сердцу. Но чѣмъ больше думала она, тѣмъ серьезнѣе казалась ей размолвка, такъ что, наконецъ, она готова была взять на себя всю вину.

Мысль, что Джемми не ѣстъ, не спитъ, блѣднѣетъ и худѣетъ, и все это ради нея, заставила ея нѣжное сердце изнывать отъ состраданія и укоровъ. Наконецъ, она до такой степени возбудила свое воображеніе, что почувствовала полную невозможность долѣе оставаться въ бездѣйствіи, остановила экипажъ, велѣла груму одному ѣхать домой, сказавъ, что придетъ пѣшкомъ черезъ паркъ. Коляска скоро скрылась изъ вида; Глэдисъ вошла въ свои владѣнія черезъ боковую калитку и медленно продолжала путь. Ей было пріятно идти по тѣмъ самымъ тропинкамъ, по которымъ они гуляли вмѣстѣ. Почемъ знать, быть можетъ, Джемми объяснитъ ея пріѣздъ въ Нэтли такъ, какъ ей этого хочется, пойметъ, что ее тревожитъ его долгое отсутствіе, и придетъ сегодня обѣдать. Какъ ласково приметъ она его, какъ воспользуется первымъ случаемъ, чтобъ показать милому мальчику взглядомъ, пожатіемъ руки, словомъ, сказаннымъ шепотомъ, что все между ними ладно, а если ему нужны поцѣлуи, она дастъ ему цѣлую сотню, лишь бы онъ обѣщалъ никогда не покидать ее болѣе.

Размышляя такимъ образомъ, тоскуя по минутѣ свиданія, Глэдисъ завернула за уголъ тропинки и неожиданно натолкнулась на самого Брука.

Онъ отдыхалъ на «скамьѣ любовниковъ», сдѣланной изъ ствола павшаго дуба, и поза его выражала величайшее уныніе. Лежа во весь ростъ на скамьѣ, онъ спряталъ лицо въ руки. Лэди Моунткарронъ очутилась рядомъ съ нимъ еще прежде, чѣмъ онъ успѣлъ замѣтить ея приближеніе.

— Джемми! — воскликнула она страстнымъ голосомъ, — Джемми, что съ тобой?

Онъ вздрогнулъ, вскочилъ, стряхнулъ мохъ, приставшій къ его бархатному костюму, и протянулъ ей руку, холодно улыбаясь.

— Ахъ, Глэдисъ, это ты? Какъ поживаешь?

Она оттолкнула его руку.

— Я не возьму твоей руки, Джемми, не стану говорить съ тобою, пока ты не объяснишь мнѣ, почему не былъ у насъ двѣ недѣли.

— Мнѣ кажется, ты можешь отвѣтить на этотъ вопросъ гораздо лучше, чѣмъ я.

— Нѣтъ, не могу. Я не знаю никакой причины для того, чтобы ты дѣлалъ меня несчастною. Если ты хочешь увѣрить меня, что разсердился только потому, что я тебя просила не цѣловать меня въ присутствіи дворецкаго, такъ это совершенно непонятно; я не могу взять этого въ толкъ.

— О, вовсе не потому, — отвѣчалъ Брукъ съ видомъ утомленія. — Дѣло не въ одномъ днѣ, не въ отдѣльной ссорѣ, а во всемъ нашемъ невыносимомъ положеніи.

— Я тебя не понимаю.

— Но ты должна меня понять. Нечего ходить вокругъ да около. Я не могу долѣе тянуть этой ужасной жизни. Она убиваетъ меня мало-по-малу, и надо покончить съ нею такъ или иначе.

— Какъ можемъ мы покончить съ нею, Джемми?

— Ты должна быть моею или я покину тебя навѣки. Откажись отъ Моунткаррона или отъ меня.

— Джемми, ты обѣщалъ не говорить этого.

— Время для моихъ обѣщаній и твоихъ укоровъ, Глэдисъ, прошло. Уже довольно долго мучишь ты меня, и, разъ навсегда, я не хочу долѣе терпѣть этого. Не думаешь ли ты, что я проживу цѣлую жизнь прихлебателемъ въ Карронби, оскорбляя Моунткаррона каждымъ взглядомъ и словомъ? Нѣтъ! У меня хватитъ мужества отнять тебя у него, вырвать изъ его объятій, вызвать его на борьбу, потому что ты меня любишь, а это даетъ мнѣ на тебя право. Отнынѣ я буду дѣйствовать открыто, не стану дѣлить твоихъ поцѣлуевъ съ нимъ или съ кѣмъ бы то ни было. Выбирай между нами.

Глэдисъ неподвижно стояла передъ нимъ, пораженная его горячею рѣчью.

— Да, выбирай, — повторилъ онъ. — Оставайся въ Карронби и будь его женой или покинь Карронби навсегда и сдѣлайся моею. Удержать насъ обоихъ ты не можешь.

— Я вовсе не желаю удерживать васъ обоихъ, Джемми. Вѣдь, ты знаешь, что только ты одинъ нуженъ мнѣ. Но не требуй, чтобы я рѣшалась такъ скоро.

— Ты должна рѣшиться сейчасъ же, сразу и навсегда. Или мы покинемъ Карронби завтра вдвоемъ, или я уѣду одинъ и никогда болѣе не увижу тебя.

Она все еще старалась умилостивить его.

— О, Джемми! Не торопись такъ. Пойдемъ домой и пообѣдай съ нами; будь добрый. А вечеромъ мы опять потолкуемъ.

— Это невозможно, Глэдисъ. Ни подъ какимъ видомъ не вернусь я болѣе въ домъ Моунткаррона, не стану пользоваться его гостепріимствомъ! Я и такъ достаточно оскорблялъ его. Никогда не любилъ я его особенно сильно, но, честное слово, онъ, все-таки, заслуживалъ отъ меня лучшаго обращенія, хотя бы уже за свое радушіе. Но ты околдовала меня, Глэдисъ; я забылъ честь, родственныя связи, все, кромѣ твоей красоты и любви ко мнѣ. Но теперь все кончено навѣки. Ты должна быть моею или его, отказаться отъ него или потерять меня.

— Джемми, — отвѣчала она, рыдая, — я не могу лишиться тебя.

При этомъ увѣреніи, при видѣ ея слезъ настроеніе Брука совершенно измѣнилось. Гнѣвъ и горячность исчезли съ его лица, уступивъ мѣсто торжеству и глубокой нѣжности. Онъ подошелъ къ рыдавшей женщинѣ и обнялъ ее.

— Я зналъ это, — сказалъ онъ со вздохомъ облегченія, — я былъ увѣренъ, что сердце твое скажется. Нѣтъ, Глэдисъ, ты не можешь лишиться меня; точно также и я не въ силахъ разстаться съ тобою. Какъ мы страдали послѣднія двѣ недѣли! Что было бы, еслибъ намъ пришлось жить врозь всю жизнь? Вспомни, какъ мы молоды, и сколько лѣтъ, вѣроятно, еще ожидаютъ насъ. Встать поутру, не имѣя надежды встрѣтиться въ теченіе дня; ложиться, не ожидая ничего на завтра… Глэдисъ, да это убило бы насъ! Это испытаніе выше силъ человѣческихъ.

— О да, я не могу… не могу потерять тебя, — повторяла она, прижимаясь къ нему.

— Такъ слушай же, милая. Чѣмъ скорѣе кончится эта борьба, тѣмъ лучше. Я не успокоюсь, пока не вырву тебя изъ дома мужа. Не плачь, милая, не дрожи. Чего боишься ты? Ужь не думаешь ли ты, что мои руки слишкомъ слабы, чтобы защитить тебя, моя любовь недостаточно сильна, чтобы сохранить то, что я завоевалъ?

— Нѣтъ, нѣтъ, только все это такъ внезапно, и я боюсь…

— Никогда не станемъ мы болѣе бояться послѣ того, какъ дашь мнѣ право защищать тебя, Глэдисъ. Постарайся понять то, что я сейчасъ скажу. Завтра утромъ ты получишь отъ Эллиноръ записку съ приглашеніемъ пріѣхать на нѣсколько дней въ Нэтли. Это дастъ тебѣ возможность отправить необходимыя вещи, не возбуждая никакого подозрѣнія. Въ три часа… ты меня слушаешь, милая?

— Да, да, Джемми!

— Въ три часа я буду у той калитки, черезъ которую ты сейчасъ вошла. Если ты можешь придти паркомъ, тѣмъ лучше; если же нѣтъ, ты должна будешь объѣхать по большой дорогѣ; я встрѣчу тебя, будто случайно, и предложу пойти пѣшкомъ; карету мы отошлемъ назадъ въ Карронби. За угломъ будемъ ждать насъ другой экипажъ, и мы отправимся прямо въ Эльмеръ (это будетъ безопаснѣе, чѣмъ брать поѣздъ въ Карронби), а оттуда въ Лондонъ. На слѣдующее утро мы благополучно пріѣдемъ въ Парижъ. Хорошо такъ будетъ, Глэдисъ?

— Какъ хочешь, лишь бы я была съ тобою.

— О, милая! — страстно воскликнулъ онъ, — никогда не раскаешься ты въ этой жертвѣ. Мы будемъ такъ счастливы, Глэдисъ! Подумай только о долгихъ дняхъ, проведенныхъ вмѣстѣ… всегда вмѣстѣ, во Франціи, Италіи, Испаніи, на берегахъ Адріатики, на островахъ Средиземнаго моря. Куда бы ни поманила тебя твоя фантазія, для меня безразлично, лишь бы ты была моею и я не разставался съ тобою. Вспомни, какое счастіе быть неразлучными, знать, что никто не можетъ положить этому предѣла. Просто сойдешь съ ума отъ одной мысли! Голова моя кружится отъ нетерпѣнія. Если ты заставишь меня ждать хоть одинъ лишній день, я потеряю, кажется, разсудокъ.

— Я не заставлю ждать тебя, милый, приду.

— Ровно въ три часа. Будь аккуратна, а то, если экипажъ простоитъ здѣсь слишкомъ долго, это возбудитъ вниманіе.

— Онъ не будетъ стоять долго, Джемми, — лихорадочно отвѣчала она. — А теперь я должна идти и уничтожить слѣды слезъ, прежде чѣмъ я выйду къ столу.

— Съ завтрашняго дня уже не будетъ болѣе слезъ, — весело отвѣчалъ онъ, страстно прижимая ее къ себѣ.

— Прощай, мой ангелъ, — прибавилъ онъ, еще разъ цѣлуя ее.

Глава XI.
Раздумье.

Глэдисъ вырвалась изъ объятій Брука и пошла по тропинкѣ домой, шатаясь, почти ничего не видя, чувствуя, какъ кружится ея голова, едва сознавая важность того, что обѣщала сдѣлать.

Прежде чѣмъ войти въ чащу, которая должна была скрыть ее отъ его взоровъ, она обернулась, чтобы послать ему послѣднее привѣтствіе. Онъ стоялъ на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ она его оставила, и глядѣлъ ей вслѣдъ съ нѣмымъ обожаніемъ. Онъ былъ такъ молодъ, красивъ, мужественъ, и какое-то неопредѣленное чувство шевельнулось въ сердцѣ Глэдисъ, неясное чувство страха передъ невѣдомымъ будущимъ. Ей показалось, что это ихъ послѣдняя встрѣча, а вовсе не начало новой жизни. Она страстно и испуганно вскрикнула, вернулась къ нему и кинулась въ его распростертыя объятія.

— Я не могла уйти, Джемми, безъ послѣдняго поцѣлуя, — говорила она, рыдая.

Онъ засмѣялся, назвалъ ее глупенькою дѣвочкой, поцѣловалъ и отпустилъ домой успокоенною. Но сердце ея все еще было полно нерѣшительности.

Она дошла до замка и пробралась въ свою уборную потихоньку, точно боясь встрѣтиться даже со слугами, которые могли бы понять странное выраженіе ея лица. Войдя въ свое святилище, она заперла дверь на ключъ, упала на кресло передъ каминомъ и, опустивъ голову на руки, старалась хорошенько обдумать то, что сдѣлала. Она обѣщала Джемми… О, какъ она его любитъ!… Она обѣщала ему… покинуть Карронби, уѣхать навсегда и жить съ нимъ, какъ… какъ…. Ну, да, конечно, она вскорѣ сдѣлается его женою. И, думая объ этомъ, какъ ни нѣжно любила она Брука, лэди Моунткарронъ глубоко вздохнула.

Вздоръ, все къ лучшему! Одно вполнѣ вѣрно: безъ Джемми ей не быть счастливою; онъ для нея все, и изъ двухъ золъ надо выбирать меньшее. Тутъ Глэдисъ подняла глаза и безъ всякой мысли окинула взоромъ уборную. Какъ въ ней все красиво! Казалось, будто молодая женщина никогда не замѣчала прежде этой роскоши. Стѣны были обиты блѣдно-розовою матеріей; мебель подъ цвѣтъ къ обоямъ. Туалетный столъ съ кружевною драпировкой на розовомъ атласѣ, съ овальнымъ французскимъ зеркаломъ въ рамкѣ, украшенной амурами и цвѣтами, со множествомъ вещицъ изъ слоновой кости, серебра и хрусталя, никогда не казался ей такимъ изящнымъ, какъ теперь. До той поры она смотрѣла на все это какъ на нѣчто должное, какъ на необходимое слѣдствіе ея богатства и общественнаго положенія; сегодня въ первый разъ ей пришла въ голову мысль, что Моунткарронъ участвовалъ, вѣроятно, въ убранствѣ комнатъ и что, навѣрное, по его приказанію такъ позаботились о нихъ.

Глэдисъ сняла шляпу и пальто, бросила ихъ въ сторону, снова опустилась на свое роскошное кресло и постаралась собраться съ мыслями. Но это ей не удавалось; голова пылала, все въ ней перепуталось. Единственное, что она сознавала вполнѣ ясно, было обѣщаніе, данное ею Джемми, покинуть завтра Карронби и никогда болѣе не возвращаться туда.

Она вскочила, отбросила волосы со лба и принялась ходить взадъ и впередъ, точно встревоженный звѣрь. Все казалось такъ просто, естественно, пока она стояла тамъ съ Джемми, пока рука его окружала ея станъ, милые глаза его глядѣли на нее, губы…

Ну, да, все хорошо, все такъ и должно быть. Выбора нѣтъ. Ей бы не прожить и дня, еслибъ она знала, что ея милый мальчикъ покинулъ ее навсегда.

Въ эту минуту постучала горничная. Глэдисъ отперла дверь и впустила ее.

— Простите, пожалуйста, милэди! — воскликнула она. — Я не знала, что вы уже вернулись, и зашла только поправить огонь въ каминѣ. Вамъ угодно сейчасъ же одѣться къ столу или вы потрудитесь позвонить?

— Нѣтъ, Ватсонъ, я сейчасъ одѣнусь. Уже почти шесть. Дайте мнѣ, пожалуйста, какое-нибудь простое и теплое платье. Мы сегодня одни.

— Вы дрожите, милэди. Ужь не простудились ли вы? Не велѣть ли подать вамъ чашку чая или стаканъ вина?

— Нѣтъ, благодарю. Одѣньте меня скорѣе и оставьте одну. Горничная замолчала и Глэдисъ снова углубилась въ размышленія. Титулъ, которымъ величала ее Ватсонъ, рѣзалъ ей слухъ и раздражалъ ее, она и сама не знала, почему. Никогда не надоѣдалъ онъ ей прежде; сегодня же ей казалось, будто всякій разъ, когда произносила его горничная, она ударяетъ ее чѣмъ-то по головѣ.

Ватсонъ надѣла на нее черное бархатное платье, обшитое вокругъ ворота и рукавовъ стариннымъ кружевомъ, и вышла.

Оставшись одна, Глэдисъ невольно подумала о томъ, возьметъ ли она съ собою это платье и что именно захватитъ она изъ своего гардероба. Она старалась припомнить, какіе туалеты всего болѣе хвалилъ Джемми, въ чемъ она ему особенно нравилась; потомъ засмѣялась при мысли, что отнынѣ ей не надо будетъ заботиться о такихъ пустякахъ.

— Джемми любитъ меня во всемъ, — мелькнуло въ ея умѣ, — да и денегъ у него, конечно, достаточно для всѣхъ моихъ нуждъ.

Но тутъ она призадумалась. Достаточно ли въ самомъ дѣлѣ у него денегъ для двухъ? Никогда не освѣдомлялась она о цифрѣ его дохода; это до нея не касалось. Она была увѣрена… т.-е. почти увѣрена… что, не будь у Джемми хорошихъ средствъ, онъ не сталъ бы уговаривать ее соединить съ нимъ свою судьбу. Впрочемъ, съ Джемми она готова вынести даже бѣдность; никакое богатство не сдѣлало бы ее счастливою безъ него. Но все же она не привыкла стѣснять себя въ чемъ бы то ни было, экономничать. Даже въ домѣ отца, несмотря на то, что генералъ и мистрисъ Фуллеръ вовсе не были богаты, денежные вопросы никогда не обсуждались въ присутствіи дѣтей. Когда воспоминаніе о родительскомъ домѣ промелькнуло въ умѣ Глэдисъ, она вскочила и поспѣшно сошла въ гостиную. Было около семи часовъ; Моунткарронъ сейчасъ придетъ. Глэдисъ рѣшила сократить время до обѣда за фортепіано и принялась играть одинъ вальсъ и галопъ за другимъ, какъ вдругъ дверь пріотворилась и показалась голова Моунткаррона, одѣтаго въ байковую куртку, камаши и сапоги, забрызганные грязью.

— Ты уже совсѣмъ готова, милая моя? Прекрасно. Я ни минуты не заставлю тебя ждать. Меня задержала эта проклятая корова. Сейчасъ все разскажу.

Съ этими словами лордъ исчезъ.

Во всякое другое время лэди Моунткарронъ испытала бы желаніе вздернуть свой хорошенькій носикъ при такомъ неприличномъ вторженіи въ ея владѣнія. «Я никакъ не могу разобщить въ своемъ умѣ Моунткаррона и грязь», — навѣрное, сказала бы она Джемми, еслибъ онъ былъ тутъ. Но по странному противорѣчію, свойственному человѣческой природѣ, сегодня Глэдисъ не чувствовала никакого желанія глумиться надъ внѣшностью графа. Напротивъ, наружность его показалась ей мужественною, вполнѣ приличною, гораздо болѣе подходящею къ сельской жизни, чѣмъ щегольская внѣшность, годная только для Бондъ-стрита и Пиккадилли. Конечно, лорду далеко до Джемми (при воспоминаніи о немъ глаза ея заблестѣли, а руки безсознательно заиграли мечтательный вальсъ), но все же Моунткарронъ очень недуренъ, и многія женщины прямо назвали бы его красивымъ. Во время обѣда лордъ былъ любезнѣе обыкновеннаго съ женою. Весьма рѣдко обращалъ онъ вниманіе на ея наружность, но сегодня замѣтилъ, что она блѣдна, заставилъ ее выпить рюмку самой старой мадеры, посовѣтовалъ попробовать бараньихъ котлетъ, стоявшихъ передъ нимъ, и сказалъ, что фіалки, приколотыя къ ея груди, такъ же милы, какъ и она сама. Глэдисъ пришлось выслушать весь разсказъ о «проклятой коровѣ»: сколько заплатилъ за нее графъ, какой она породы и какія болѣзни развились въ ней, не успѣлъ онъ покончить сдѣлки. Все это она слушала, ничего не понимая, слишкомъ взволнованная, чтобы вникать въ то, что говорилъ лордъ, и довольная уже тѣмъ, что имя Джемми не упоминалось. Но и этому наступилъ, наконецъ, чередъ. Покончивъ съ коровой, графъ вспомнилъ о кузенѣ.

— Что дѣлается съ Джемомъ, желалъ бы я знать? — началъ онъ. — Отчего такъ давно не былъ онъ здѣсь? Встрѣчалась ты съ нимъ на этихъ дняхъ, Глэдисъ?

— Да, Моунткарронъ; я была сегодня въ Нэтли и завтракала съ Эллиноръ. Они всѣ здоровы.

— Ну, и этотъ мошенникъ Джемъ не сказалъ тебѣ, когда пріѣдетъ сюда?

— Не помню, чтобъ онъ назначалъ время.

— Что-нибудь съ нимъ неладно. Онъ, навѣрное, влюбленъ и ухаживаетъ. За кѣмъ могло бы это быть, Глэдисъ? За красивою миссъ Рэшертонъ или за одною изъ дочерей пастора?

— Не знаю, — вспыхнувъ, отвѣчала Глэдисъ, наклоняясь надъ тарелкой съ дессертомъ.

Когда она встала, чтобы оставить лорда за виномъ и сигарою, и проходила мимо него, онъ схватилъ ее за руку и удержалъ.

— Кто бы она ни была, Гледисъ, ты не позволишь ей быть ничѣмъ инымъ, какъ только простою мистрисъ Брукъ? Не такъ ли? — спросилъ онъ, снова возвращаясь къ разговору о кузенѣ. — Ты должна лишить Джема титула, или я никогда не прощу тебѣ.

Она нервно засмѣялась и вырвалась изъ его рукъ, но слова его «простою мистрисъ Брукъ» все еще звучали въ ея ушахъ.

Объ этомъ она еще ни разу не думала. Возможность носить имя Джемми какъ-то вовсе не представлялась ей, хотя, конечно, этимъ должно кончиться дѣло. Мистрисъ Брукъ!

Она, всегда презиравшая то сословіе, изъ котораго происходила, такъ добивавшаяся титула и общественнаго положенія, неужели она дастъ пропасть даромъ всѣмъ своимъ усиліямъ и жертвамъ? Стыдъ, жизнь безъ всякаго блеска, презрѣніе свѣта, который она такъ любитъ, и, наконецъ, если все пойдетъ хорошо и она сдѣлается законною женой Джемми, необходимость быть «простою мистрисъ Брукъ», — нѣтъ, этого Глэдисъ не вынесетъ. Въ виду такой катастрофы точно совершенно сгинули и любовь, и счастье. Отказаться отъ титула! Не быть болѣе графиней! Лишиться богатства, роскоши, изъ-за которыхъ она продала себя, отдать все это даромъ, даже болѣе чѣмъ даромъ, обмѣнять все это на позоръ цѣлой жизни! А она не представлена еще ко двору; не блистала ни одного сезона въ роли графини Моунткарронъ; не воспользовалась первыми плодами своихъ ловкихъ маневровъ. Вспомнивъ все это, Глэдисъ кинулась на диванъ и залилась беззвучными слезами. Ее пробудилъ изъ этого состоянія мужъ, снова заглянувшій въ дверь.

— Ты спишь, Глэдисъ? Я хотѣлъ только сказать, что капитанъ Бэнбриджъ зоветъ меня на партію въ билліардъ. Я ухожу на весь вечеръ, а ты бы легла спать. У тебя очень утомленное лицо и сидѣть тебѣ не изъ чего. Покойной ночи.

— Покойной ночи, — слабо раздалось съ подушекъ дивана. — Я послѣдую твоему совѣту, Моунткарронъ, и лягу. У меня страшно болитъ голова.

Она дождалась пока исчезъ лордъ, потомъ побрела наверхъ, кинулась на постель, не раздѣваясь, и попыталась еще разъ вспомнить, что сдѣлала, какое приняла на себя обязательство.

Неужели она была такъ безумна, что обѣщала Джемми отказаться отъ всего, буквально отъ всего, и уйти съ нимъ?

Нѣтъ, нѣтъ! Она не понимала, что говоритъ! Не хорошо было съ его стороны просить ее объ этомъ. Не успѣетъ это свершиться, какъ онъ и самъ пожалѣетъ столько же, сколько и она, но тогда уже нельзя будетъ поправить зла. Все будетъ кончено для обоихъ, навсегда.

Но, если наединѣ сама съ собою, оставшись лицомъ къ лицу съ своимъ опрометчивымъ обѣщаніемъ, лэди Моунткарронъ и могла разсуждать такимъ образомъ, она, все-таки, говорила чистую правду, когда увѣряла Джемса Брука, что любитъ его. Она дѣйствительно любила его нѣжно и страстно; онъ пробудилъ въ ней такую глубину чувства, какую она въ себѣ и не подозрѣвала, доказалъ ей, что у нея есть сердце, — словомъ, первый научилъ ее любить. Но недостатки воспитанія, привитые ей суетною матерью, были еще очень сильны и имѣли надъ ней большую власть. Любовь поборола на время ея алчность, но не уничтожила ее окончательно. Присутствіе Джемми заставляло ее забывать все на свѣтѣ, кромѣ него, но когда онъ былъ далеко, поклоненіе передъ титулами, властью и людскимъ мнѣніемъ брало верхъ. Она сидѣла, совершенно обезумѣвъ отъ нерѣшительности, какъ вдругъ взоръ ея остановился на фотографіи отца, и это опредѣлило ея судьбу. Глэдисъ дѣйствительно очень любила его. Это было единственное существо, кромѣ Брука, дорогое ея сердцу. Тѣмъ не менѣе, какъ бы ни страдалъ отецъ отъ ея позора, страсть взяла бы верхъ, если бы на сторонѣ добродѣтели не находилось также нежеланіе перестать быть графиней. Прежде чѣмъ портретъ генерала не напомнилъ ей о его огорченіи, ей казалось невозможнымъ нарушить слово, данное Бруку, хотя она ясно представляла себѣ всѣ тяжелыя послѣдствія этого поступка. По тогда у нея не было еще никакого предлога, чтобъ нарушить обѣщаніе. Не могла же она сказать Джемми (даже самой себѣ она едва признавалась въ этомъ), что ея любовь была ничтожна и разлетѣлась въ прахъ передъ мыслью лишиться графской короны и богатства.

Но когда она вспомнила, какъ станетъ горевать отецъ, какъ стыдно будетъ матери глядѣть знакомымъ въ глаза, лэди Моунткарронъ почувствовала въ себѣ способность бороться съ судьбою. Она вовсе не была сильнѣе теперь, чѣмъ прежде, отнюдь не болѣе любила добродѣтель, чѣмъ въ ту минуту, когда льнула къ Джемми на «скамьѣ любовниковъ»; только теперь она нашла орудіе для борьбы, средство отвратить всѣ укоры и аргументы милаго, нашла надежное, непобѣдимое орудіе, которымъ можно было даже покрыть себя славой, — позоръ отца.

Когда Глэдисъ приняла, наконецъ, рѣшеніе, она схватила портретъ генерала и обливала его слезами.

— Милый старый папа! — воскликнула она, — какъ могла я быть такою жестокой и забыть тебя хотя бы на минуту, забыть, какъ ты всегда безпокоишься обо мнѣ, любишь свою дѣвочку! Какъ тяжело было бы тебѣ никогда не видать меня болѣе! Бѣдный, милый, терпѣливый папа! — продолжала она, горячо цѣлуя портретъ, — сколько горя принялъ ты уже въ жизни! Могу ли я еще огорчить тебя? Что сказалъ бы ты, еслибъ получилъ письмо съ извѣстіемъ, что я ушла навѣки, что я уже не графиня и что я опозорила Моунткаррона и всю семью? О, нѣтъ, нѣтъ. Это невозможно. Славу Богу, еще не поздно. Чего бы это мнѣ ни стоило, я должна нарушить обѣщаніе, не могу посрамиться передъ свѣтомъ. А, все-таки… Джемми! Джемми! Зачѣмъ встрѣтились мы?

Несчастная женщина заперлась на ключъ, не допустивъ къ себѣ даже горничной, и провела полночи, ходя взадъ и впередъ по комнатѣ, плача о Джемми, о себѣ и, все-таки, благословляя память отца, спасшую ее въ минуту крайней опасности. Наконецъ, ея природа не въ силахъ была долѣе выдерживать. Глэдисъ кинулась на постель и заснула. Но хотя пробужденіе ея походило на пробужденіе человѣка, который знаетъ, что будетъ повѣшенъ сейчасъ же послѣ завтрака, она, все-таки, не измѣнила своего рѣшенія порвать съ Джемми ради отца (по крайней мѣрѣ, такъ говорила она себѣ) и остаться, попрежнему, графинею Моунткарронъ.

Глава XII.
Прощанье.

За утреннимъ кофе прибыло обѣщанное письмо лэди Рентонъ. Взявъ его въ руки, Глэдисъ, блѣдная, нервная, со впалыми глазами, чувствовала точно совершаетъ преступленіе.

— Отъ кого это? — спросилъ Моунткарронъ, поднявъ голову отъ тарелки.

— Отъ Эллиноръ. Она приглашаетъ меня на нѣсколько дней въ Нэтли, но… я не поѣду.

— Ты гораздо лучше сдѣлаешь, если поѣдешь, милая. Ты стала похожа на привидѣніе, и перемѣна мѣста будетъ тебѣ очень полезна. Не забывай, что мы ѣдемъ въ Лондонъ на первой недѣлѣ мая; я хочу, чтобъ ты была какъ можно авантажнѣе. Никому еще не показывалъ я тебя, и ты должна сдѣлать честь моему вкусу.

— Постараюсь, — отвѣчала она съ блѣдною улыбкой.

— Гораздо лучше будетъ, если ты примешь приглашеніе Эллиноръ, — продолжалъ онъ. — Она и Джемъ развеселятъ тебя. Тебѣ скучно здѣсь одной, а мнѣ надо ѣхать завтра въ Брайтонъ и остаться тамъ до понедѣльника.

— Я подумаю, Моунткарронъ, — отвѣчала она, уходя изъ комнаты.

Она не дала, однако, никакого отвѣта на письмо лэди Рентонъ и не отправила багажа въ Нэтли. Все это, думалось ей, она успѣетъ объяснить Джемми, когда встрѣтится съ нимъ въ паркѣ. Въ три часа она направилась къ назначенному мѣсту, дрожа, точно въ лихорадкѣ. Брукъ опередилъ ее; красивое лицо его пылало отъ удовольствія. Не успѣлъ онъ замѣтить ее, какъ бросился ей на встрѣчу.

— Милая моя дѣвочка, какъ ты аккуратна! Все готово, Глэдисъ; въ двѣ минуты мы дойдемъ до экипажа. Но отчего не прислала ты вещей въ Нэтли? Ужь не отправила ли ты ихъ прямо на станцію? Я все утро поджидалъ ихъ.

— Да, — сказала лэди Моунткарронъ, опускаясь на скамью, — или, вѣрнѣе, нѣтъ. Слушай, Джемми, подожди немного, не торопись такъ; я хочу сперва съ тобой поговорить.

Она была такъ блѣдна, темные круги, вызванные безсонницей, такъ ясно обозначались подъ ея глазани, что Брукъ испугался, глядя на нее.

— Ты больна, милая? Какъ ты блѣдна и дрожишь! О, Глэдисъ, неужели ты боишься идти со мной? Тебѣ нечего опасаться; я готовъ защищать ъебя всю мою жизнь до послѣдней капли крови.

— Я не боюсь, — пробормотала она, — но… но мой отецъ…

— Что съ нимъ? Онъ въ Карронби?

— Нѣтъ, нѣтъ! Но онъ такъ разсердится на меня, такъ огорчится…

Лицо Джемми было серьезно.

— Конечно, разсердится, милая, т.-е. сначала. Многіе посердятся и погорюютъ въ первое время, но немного позднѣе все уляжется. Это будетъ искупленіемъ за нашу любовь, Глэдисъ. Она стоитъ этого, не такъ ли, и даже въ тысячу разъ большаго?

— О, да, но, все-таки, Джемми, не сердись на меня, постарайся выслушать спокойно…

— Выслушать что, Глэдисъ? — воскликнулъ онъ. — У насъ на это нѣтъ времени. Ты должна сейчасъ же ѣхать со мною и можешь разсказать все, что хочешь, по пути.

— Нѣтъ, нѣтъ, выслушай меня сначала. Я должна высказаться. Я… не могу ѣхать… не могу покинуть отца.

— Что? — воскликнулъ молодой человѣкъ, отступивъ на нѣсколько шаговъ.

— Я не согласна бросить отца, — торопливо продолжала лэди Моунткарронъ. — Онъ умретъ, если узнаетъ, что я сдѣлала такую вещь! Ты, вѣдь, понимаешь, Джемми, что мы замышляли не хорошее дѣло, даже очень дурное. Мы опозоримъ всѣхъ; Моунткарронъ потребуетъ развода. Подумай только, что скажетъ твоя сестра, мой мужъ, весь свѣтъ, и…

— Значитъ, ты измѣнилась ко мнѣ? — тихо спросилъ Брукъ.

— О, нѣтъ. Никогда не измѣнюсь я, всегда буду тебя любить. Перестать любить тебя я не могу. Но бѣжать вмѣстѣ! Это будетъ такой скандалъ! Всего десять мѣсяцевъ какъ я вышла замужъ.

— Такъ ты, все-таки, измѣнилась, — медленно повторилъ онъ, глядя на нее гнѣвнымъ, пристальнымъ взглядомъ.

— Нѣтъ, нѣтъ. О, Джемми, не смотри на меня такъ, — рыдала она. — Еслибъ ты зналъ, что я вынесла въ эту ночь, ты пожалѣлъ бы меня. Мнѣ казалось, что я сойду съ ума. Отложимъ наше намѣреніе хоть не надолго, Джемми. Не давай рѣшаться такъ скоро, подождемъ и посмотримъ, что сдѣлаетъ время. Это такой страшный шагъ, и передѣлать его уже будетъ невозможно.

— Въ этомъ ты права, — отвѣчалъ онъ. — Передѣлать уже нельзя будетъ. Жаль только, что ты не подумала объ этомъ раньше. Но мы теряемъ время. Одно слово: идешь ты со мною или нѣтъ?

— Но, Джемми, подумай о моемъ отцѣ.

— Нѣтъ, я не могу думать о немъ, я думаю только о насъ. Вчера ты обѣщала уѣхать отсюда со мною навсегда, сегодня дрожишь и отступаешь отъ своего слова. Которая же изъ двухъ женщинъ говорила правду и которая лгала? Я требую отвѣта. Говори же сейчасъ.

— Я не хочу огорчить отца, — отвѣчала она. — Прости меня, но я не могу идти съ тобою.

— Огорчить отца! — иронически повторилъ онъ. — Отецъ тутъ ни при чемъ. Отчего не называешь ты вещей ихъ настоящими именами? О себѣ самой думаете вы, лэди Моунткарронъ, о свовй раззолоченой коронѣ, титулѣ, богатствѣ; съ ними вамъ не хочется разстаться. А я-то, безумецъ, воображалъ, что вы меня любите!

— Я люблю тебя, Джемми, ты для меня все на свѣтѣ.

— Замолчи, Глэдисъ! Не оскверняй своей души ложью. Любовь! Да ты не понимаешь даже смысла этого слова. Любовь не признаетъ ни долга, ни закона. Ты играла со мной для собственнаго удовольствія, а теперь, когда я становлюсь неудобнымъ, бросаешь меня, и еще зовешь это любовью! Ты просто кокетка, безсердечная, разсчетливая, вотъ и все.

— Какъ можешь ты говорить такъ со мной, когда сердце мое надрывается? Я все на свѣтѣ сдѣлаю для тебя, Джемми, только не это. Этого я не въ силахъ исполнить.

— Все на свѣтѣ, кромѣ того, что ты поклялась сдѣлать, — повторилъ онъ. — Но я отказываюсь отъ остальнаго. Ты завлекала меня ради собственныхъ цѣлей и хотѣла бы удержать у своихъ ногъ. Тебя забавляетъ видъ моихъ страданій. Но этого утѣшенія я тебѣ не доставлю, Гледисъ. Я еще вчера говорилъ тебѣ, что ты должна или соединиться со мной, или разстаться навсегда. Твой выборъ сдѣланъ. Да проститъ тебѣ Господь!

— Это не мой выборъ! — съ горечью воскликнула она. — Это мое несчастіе. Подумай о томъ, въ какомъ положеніи я буду, вспомни позоръ, который ляжетъ на меня и на моихъ, и скажи, могу ли я быть такою эгоисткой и заботиться только о собственномъ удовольствіи и самоуслажденіи?

— О чемъ же другомъ думала ты, когда увлекала меня съ того пути, который я избралъ? Сколько разъ съ роковаго часа нашей первой встрѣчи старался я осводиться отъ твоихъ оковъ, а ты шла со мной и снова манила меня! А теперь, когда я вообразилъ, что наступилъ, наконецъ, часъ блаженства, что моя любовь важнѣе для тебя всего на свѣтѣ, именно теперь наносишь ты мнѣ послѣдній ударъ и говоришь, что есть на свѣтѣ кто-то, который дороже тебѣ, чѣмъ я. О, Боже мой! — воскликнулъ Джемми, кидаясь на скамью и закрывая лицо руками, — будь же милосердъ и положи предѣлъ моимъ терзаніямъ!

Глэдисъ встала, подошла къ нему, попыталась отнять руки отъ его лица и заставить его взглянуть на нее.

— Джемми, милый мой! Все будетъ попрежнему. Я стану всегда, всегда любить тебя, и ты можешь проводить въ Карронби столько времени, сколько захочешь. Моунткарронъ и то постоянно спрашиваетъ, отчего ты такъ рѣдко пріѣзжаешь.

Она прижалась къ нему и старалась поцѣловать его. До сихъ поръ поцѣлуи ея всегда оказывались панацеею отъ всѣхъ золъ. Но Брукъ сердито оттолкнулъ ее и пересѣлъ на другое мѣсто.

— Оставь меня. Я не нуждаюсь въ твоихъ увѣреніяхъ и ласкахъ. Мнѣ ничего не надо отъ тебя, кромѣ того, чего ты не хочешь мнѣ обѣщать. Я сказалъ тебѣ вчера, что покину Карронби съ тобой или безъ тебя. Повторяю эти слова. Колебанія теперь неумѣстны. Если ты не можешь отказаться ради меня отъ твоего сокровища, твоей графской короны…

— Джемми, какъ это жестоко! Я, вѣдь, говорю тебѣ, что думаю только о бѣдномъ отцѣ.

— Отъ драгоцѣнной короны и титула, — продолжалъ онъ, не обращая вниманія на ея слова, — мы должны разстаться навѣки. Другаго исхода нѣтъ, Глэдисъ. Я желаю имѣть все или ничего.

— Ты не захочешь же покинуть меня навсегда, Джемми? — спросила она дрожащими губами. — Этого ты не можешь сдѣлать.

— Навсегда, — отвѣчалъ онъ, стиснувъ зубы. — Обдумай еще разъ свое рѣшеніе, если хочешь. Я все еще остаюсь при моемъ обѣщаніи, несмотря на то, что ты нарушила свое.

— Я не могу слѣдовать за тобою; это невозможно, — отвѣчала она, плача.

— Такъ оно и лучше. Ты уже доказала мнѣ, что на твои клятвы нельзя полагаться. Могу ли я надѣяться, что ты будешь вѣрнѣе мнѣ, чѣмъ была Моунткаррону? Первый человѣкъ, который попадется на твоемъ пути, окажется, быть можетъ, сильнѣе меня или будетъ тебя менѣе любить. Онъ не оставитъ тебя цѣлыхъ двѣнадцать часовъ наединѣ съ твоими клятвами, и умно сдѣлаетъ; ты попадешь въ его руки, и драгоцѣнная корона разлетится, какъ дымъ! Надѣюсь, что это случится. Надѣюсь дожить до того времени, когда ты лишишься этого сокровища, потеряешь все…

— О, какъ ты жестокъ ко мнѣ!

— Ты сама сдѣлала меня жестокимъ. Мнѣ кажется, я способенъ убить тебя на мѣстѣ. Но довольно упрековъ. Ты слишкомъ слаба, слишкомъ вѣроломна для того, чтобы стоило даже жалѣть о тебѣ. Прощай, Глэдисъ, — продолжалъ онъ, внезапно вставъ. — Ты сдѣлала изъ меня настоящаго злодѣя. Помни: что бы ни случилось, во всемъ будешь виновата ты.

— Джемми, — закричала она, — не покидай меня. Скажи хоть одно ласковое слово. Я не могу, не могу отпустить тебя такимъ.

Она кинулась на скамью въ порывѣ отчаянія, но молодой человѣкъ не вернулся утѣшать ее. Она слышала, какъ щелкнула за нимъ калитка и какъ онъ торопливо пошелъ по дорогѣ. Тутъ только лэди Моунткарронъ поняла, что онъ дѣйствительно ушелъ отъ нея навсегда, и ею овладѣло отчаяніе.

Сколько времени просидѣла она на скамьѣ, она и сама не знала, но вечерняя свѣжесть охватила ее, когда она собралась идти домой, и сырой мохъ мочилъ подолъ ея весенняго платья. Вѣки ея вспухли до боли; въ головѣ была пустота; ноги дрожали, пока она съ трудомъ тащилась по дорожкѣ. Она не замѣтила, какъ добрела до дому. Войдя къ себѣ, она почувствовала, несмотря на окружавшую ее роскошь, будто все, чѣмъ она дорожитъ на свѣтѣ, осталось за порогомъ.

Она, попрежнему, графиня Моунткарронъ, все еще имѣетъ право носить графскую корону и гордо глядѣть на равныхъ себѣ, а, между тѣмъ, ей казалось теперь, будто самая бѣдная дѣвушка, у которой есть милый, гораздо счастливѣе ея.

Она хозяйка Карронби, собственница громаднаго состоянія, честная дочь и жена, но, когда она бросилась на роскошный диванъ, безнадежно, безпомощно, отчаянно, она ощущала въ сердцѣ страшную пустоту, которую никому и ничему не наполнить болѣе, и безпредѣльную тоску, выразившуюся въ одномъ жалобномъ, неумолкавшемъ крикѣ: Джемми!

Глава XIII.
Совѣтъ сестры.

Въ этотъ самый вечеръ, часовъ около девяти, лэди Рентонъ сидѣла за письменнымъ столомъ и занималась корреспонденціей. Весь день провела она одна, отобѣдала въ полномъ одиночествѣ, прослушала молитвы маленькаго Гуго, уложила его въ постельи сѣла теперь, чтобы отвѣчать на письма изъ Лондона и Эдинбурга. Но сегодня ей трудно внимательно отдаться дѣлу. Она безпокоится о братѣ, не понимаетъ его обращенія съ нею. За утреннимъ кофе онъ казался веселѣе, чѣмъ въ послѣднее время. Сестрѣ не особенно нравился его громкій смѣхъ, красныя пятна, на щекахъ, но Джемми такъ грустилъ и тревожился въ послѣднее время, что ей было пріятно снова видѣть его бодрымъ. Уходя на прогулку, онъ цѣловалъ ее черезъ-чуръ долго (такъ, по крайней мѣрѣ, показалось лэди Рентонъ), но и эти изліянія она приписала его веселому настроенію. До четырехъ часовъ она ничего не слыхала о немъ, какъ вдругъ принесли письмо, которымъ онъ извѣщалъ ее. что уѣзжаетъ на нѣсколько дней въ Брайтонъ и проситъ не ждать его, пока она не получитъ новаго письма. Лэди Рентонъ совершенно растерялась. Она не понимала, какъ могъ братъ уѣхать изъ дому, хотя бы даже не надолго, не предупредивъ ее. Это такъ мало походило на него, такъ противорѣчило его всегдашнему обращенію. Никогда еще не было тайнъ между ними. Но Джемми очень перемѣнился въ послѣднее время, со вздохомъ вспомнила лэди Рентонъ; въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнія.

Она разспросила его камердинера и узнала, что онъ взялъ съ собою два чемодана и что изъ Эльмера пріѣзжала фура, чтобъ отвезти вещи на станцію. Это послѣднее обстоятельства всего болѣе разстроило лэди Рентонъ. Еслибъ Джемми внезапно вздумалъ съѣздить въ Брайтонъ повидаться съ друзьями, это ее не особенно удивило бы. Но его отъѣздъ заранѣе обдуманъ; онъ уже имѣлъ въ виду покинуть Нэтли, когда цѣловалъ ее послѣ завтрака. Почему же не сказалъ онъ ей этого? Какая преграда возникла между ними и лишила ее довѣрія брата? Что сдѣлала она для того, чтобъ онъ боялся открыть ей свое горе, какъ бывало? Хотя Эллиноръ и не могла опредѣленно отвѣтить на эти вопросы, она, все-таки, кое о чемъ догадывалась и была вполнѣ увѣрена, что въ основѣ то веселаго, то мрачнаго настроенія Джемми находилась женщина. Эта мысль тревожила лэди Рентонъ болѣе всего.

Еще наканунѣ говорила она Глэдисъ, что боится для брата любви, потому что онъ одинъ изъ тѣхъ людей, которые отдаются этому чувству всею душой. Въ этомъ она была искренно убѣждена. На ея глазахъ превратился Джемми изъ нервнаго, чуткаго, любящаго ребенка въ столь же нервнаго и чуткаго мужчину, и если онъ и не считалъ всѣхъ женщинъ небесными созданіями, то глубоко вѣрилъ, что гдѣ-нибудь на свѣтѣ есть чудное существо, которое его ждетъ. Встрѣтившись съ такою женщиной, онъ долженъ былъ тѣмъ болѣе преклоняться передъ нею, что смотрѣлъ на нее какъ на рѣдкое явленіе. Кто же могъ огорчить его? Лэди Рентонъ перебрала въ своемъ умѣ всѣхъ окрестныхъ дѣвушекъ и не остановилась ни на одной. Миссъ Решертонъ? Никогда Джемми не подумалъ бы жениться на ней. Она дѣвушка красивая и съ деньгами, но бойкая и кокетливая; совсѣмъ не то, что нравится брату. Дочери пастора, три хорошенькія миссъ Онсло? Уже не разъ соединяла молва имя Джемми съ ихъ именами, но лэди Рентонъ была увѣрена, что съ этой стороны не было бы повода къ печали и что братъ ея могъ бы выбрать любую изъ трехъ барышень, еслибъ только пожелалъ. Въ кого же влюбился онъ? Не въ толстую же мистрисъ Скоттъ, вдову прежняго пастора, не въ миссъ Парсонсъ, дѣвицу лѣтъ пятидесяти съ сѣдыми волосами! Кто же она, наконецъ? Эллиноръ сидѣла, задумавшись, склонивъ голову на руку. Неоконченныя письма были брошены въ сторону. Вдругъ по дорогѣ, ведшей къ дому, раздались знакомые шаги. Это, навѣрное, Джемми. Она не ошибается. Но, вѣдь, онъ въ Брайтонѣ. Сомнѣніе, приковало ее къ мѣсту. Еслибъ не это, она уже давно кинулась бы къ двери. Она слышала, какъ кто-то поднимался по лѣстницѣ, позвонилъ, вытеръ ноги о половикъ обыкновеннымъ нетерпѣливымъ движеніемъ Джемми, потомъ прошелъ черезъ залу.

Теперь она была увѣрена, что это братъ. Онъ вернулся изъ Брайтона или раздумалъ и не поѣхалъ туда. Эллиноръ повернула улыбающееся лицо къ двери, готовая привѣтствовать его, лишь только онъ появится. Но никто не вошелъ. Дверь залы затворилась, шаги замолкли; снова водворилась тишина. Леди Рентонъ почувствовала нетерпѣливое желаніе узнать, въ чемъ дѣло, и рѣзко позвонила. Вошелъ лакей.

— Мистеръ Брукъ сейчасъ вернулся?

— Да, милэди.

— Гдѣ онъ? Почему не приходитъ онъ сюда?

— Они ничего не сказали.

— Онъ въ столовой? Велѣлъ онъ подать себѣ обѣдать или ужинать?

— Нѣтъ, милэди, мистеръ Брукъ ничего не приказывали и не говорили, а прямо пошли наверхъ въ свою комнату. Я слышалъ, какъ щелкнула дверь.

— Хорошо. Вы можете идти.

Отпуская его, она дрожала всѣмъ тѣломъ. Что случилось съ ея мальчикомъ? Отчего избѣгаетъ онъ ее? Тысячи неопредѣленныхъ страховъ овладѣли ея умомъ; не откладывая долѣе, она кинулась наверхъ и постучала. Отвѣта не было. Эллиноръ снова стукнула и, безъ дальнѣйшей церемоніи, вошла.

Джемни лежалъ на постели лицомъ въ подушку и рыдалъ, какъ можетъ рыдать только человѣкъ, сердце котораго надрывается отъ горя.

Лэди Рентонъ испугалась. Все материнское чувство, которое она питала къ молодому брату, пробудилось въ ней. Она наклонилась надъ нимъ, прислушиваясь къ рыданіямъ, раздиравшимъ его грудь, хотя глаза его оставались совершенно сухими.

— Джемми, милый, дорогой мальчикъ, что съ тобой? — воскликнула она. — У тебя есть горе. Что опечалило тебя? Неужели ты имѣешь тайны отъ сестры?

— Уйди. Ничего не случилось, — отвѣчалъ онъ глухимъ голосомъ.

— Ты не разстроился бы такъ отъ пустяковъ, Джемми. Я слѣдила за тобой въ послѣднее время, милый, и знаю, что у тебя было что-то на умѣ, но никогда не ожидала я, что между нами наступитъ отчужденіе, что ты будешь страдать молча.

— Никакого нѣтъ отчужденія, Nell, — отвѣчалъ онъ, стыдясь своей слабости, — но, вѣдь, есть же вещи, о которыхъ не станешь говорить даже и съ такимъ преданнымъ другомъ, какъ ты.

— Имѣетъ ли твое горе хоть какое-нибудь отношеніе къ Брайтону, Джемми? Отчего вернулся ты такъ скоро?

— Я вовсе и не былъ тамъ.

— Да гдѣ же провелъ ты весь день?

— Богъ вѣдаетъ, да я и самъ не знаю, гдѣ-нибудь въ лѣсу, на поляхъ, не все ли это равно?

— Ты не былъ въ Карронби?

Онъ замѣтно вздрогнулъ, но твердо отвѣчалъ:

— Нѣтъ.

— Ѣлъ ли ты что-нибудь, милый?

— Нѣтъ, не безпокой меня. Я не хочу ѣсть. Если ты желаешь сдѣлать мнѣ удовольствіе, Nell, уйди и оставь меня одного.

— Я такъ и сдѣлаю, немного погодя. Развѣ ты не можешь смотрѣть на меня, какъ на друга, и облегчить душу, повѣдавъ свое горе?

— Это невозможно. Не требуй этого.

— Когда умирала наша мать, — ласково продолжала лэди Рентонъ, — она призвала меня, дѣвочку десяти лѣтъ, къ своей постели и сказала: «Нелли, ты должна быть матерью для моего малютки»; я всегда считала ея послѣднюю волю священною. Въ дѣтской тебя звали ребеночкомъ миссъ Нелли, а когда ты сталъ подрастать, я смотрѣла на тебя какъ на свою собственность. Мнѣ кажется, что въ эту минуту даже Гуго не дороже мнѣ, чѣмъ ты. О, мой милый, мой дорогой Джемми, не отталкивай меня, скажи мнѣ своё горе; поищемъ вмѣстѣ средства его исцѣлить.

Брукъ сконфуженно взглянулъ на нее. Теперь онъ сидѣлъ на краю постели; волосы его были всклочены, пылавшее лицо покрылось пятнами, руки охватывали колѣна. Выраженіе полной безнадежности, запечатлѣвшееся во всей его фигурѣ, глубоко тронуло сердце сестры.

— Все безполезно, — горько сказалъ онъ. — Моей бѣдѣ помочь нельзя.

— Не вѣрю, — отвѣчала лэди Рентонъ, — на свѣтѣ есть только одно непоправимое горе, Джемми, — безчестье, а это съ тобой никогда не случится. Остальныя раны бываетъ трудно переносить, но время ихъ, все-таки, исцѣляетъ. Ужь не касается ли дѣло денегъ? Не проигрался ли ты?

— Денегъ! — презрительно повторилъ онъ. — Неужели ты воображаешь, что я сталъ бы такъ безуиствовать изъ-за нихъ?

— Или не болѣнъ ли ты?

— Нѣтъ.

— Тогда, Джемми, можетъ быть только одна причина для твоей печали, именно женщина. Угадала я? — тревожно спросила сестра.

— Ну, а если угадала, что же тогда?

— Въ такомъ случаѣ я не могу повѣрить, чтобы бѣда была непоправима. Ни одна дѣвушка не устоитъ долго противъ тебя, Джемми. Мужчины часто не понимаютъ насъ. То, что происходитъ иногда отъ сдержанности или скроиности, они считаютъ холодностью, антипатіею. Не вѣрь ей на слово, Джемми; попытайся еще разъ. Я не полагаю, чтобы на свѣтѣ была такая дѣвушка, которая въ состояніи отвергнуть тебя два раза, если только она свободна.

— Наконецъ-то, ты попала въ цѣль, Эллиноръ. Она не свободна.

— Что? Уже помолвлена? Какое горе! Какъ же ты не услыхалъ объ этомъ раньше? Но и тутъ еще не вся надежда пропала. Свадьбы разстраиваются ежедневно. Почемъ знать, что можетъ случиться и помѣшать и этому браку.

— Слушай, Эллиноръ, по душевной добротѣ и изъ любви ко мнѣ ты говоришь страшный вздоръ. Ты угадала, что мое горе происходитъ отъ обманутыхъ надеждъ. Останемся при этомъ. Болѣе я ничего не могу сказать тебѣ.

— Но я не въ силахъ допустить, чтобъ ты такъ убивался, — сказала лэди Рентонъ. — Ты заболѣешь, если не постараешься встряхнуться. Что намѣренъ ты дѣлать?

— Уѣхать, и чѣмъ скорѣе и дальше, тѣмъ лучше. Я хочу покинуть Карронби немедленно. Ты согласишься, конечно, со мною, что это необходимо?

— Значитъ, она живетъ въ Карронби? — воскликнула Эллипоръ съ женскимъ любопытствомъ.

Джемми почувствовалъ, точно попался въ ловушку, вспыхнулъ и промолчалъ.

— Какъ будто я въ состояніи выдать твои тайны, — съ укоризною сказала она. — Развѣ онѣ не такъ же священны для меня, какъ и мои собственныя? Если бы мать наша была жива, ты, не колеблясь, пошелъ бы къ ней, Джемми. Только теперь чувствую я, какъ плохо замѣнила я ее тебѣ.

— Нѣтъ, Эллиноръ, не говори этого. Ты хорошая женщина, лучшая изъ всѣхъ, которыхъ я знаю, и я преклоняюсь передъ тобою. Но возможно ли, чтобъ я довѣрялъ тебѣ всѣ свои горести? жизнь молодыхъ людей совсѣмъ не похожа на жизнь ихъ сестеръ. Не лучше ли, чтобъ я скрывалъ въ глубинѣ сердца свои печали, какъ бы я ни нуждался въ утѣшителѣ.

— Нѣтъ, я этого не думаю, — рѣшительно отвѣчала лэди Рентонъ. — То, что ты можешь сдѣлать, я должна быть въ состояніи выслушать. Не бойся меня, милый. Еслибъ ты нарушилъ всѣ десять заповѣдей, и я могла бы помочь тебѣ или утѣшить, никогда не увидалъ бы ты на моемъ лицѣ ничего, кромѣ состраданія.

— Ты самая милая и добрая изъ сестеръ, — нѣжно сказалъ онъ. — Я скажу тебѣ свою тайну, Эллиноръ, но не потому, чтобъ ты могла помочь мнѣ, а такъ; мнѣ просто хочется, чтобъ ты знала, что я разстаюсь съ Нэтли и съ тобою не безъ причины. Я встрѣтилъ, наконецъ, ту женщину, которая будетъ моею единственною любовью на свѣтѣ, и не могу любить ее, потому что она замужемъ.

Кровь прилила къ его красивому лицу при этихъ словахъ; онъ боялся, что Эллиноръ сейчасъ догадается, кто предметъ его любви. Но, даже если она и догадалась, она не показала виду. Ее испугало это признаніе; горько было ей слышать, что братъ такъ несчастенъ, но она не хотѣла, чтобъ онъ это замѣтилъ.

— Замужняя женщина! О, Джемми! Тогда дѣйствительно нѣтъ надежды. Все спасеніе въ бѣгствѣ.

— Я зналъ, что ты это скажешь, когда услышишь все. Да, кромѣ того… у меня не хватило бы силъ встрѣчаться съ нею, видѣть ее…

— Неужели ты ее такъ любишь, бѣдняжка?

— Какъ свою жизнь, — страстно отвѣчалъ онъ. — Она для меня все. Я былъ такъ глупъ, что воображалъ, будто и она любитъ меня, и просилъ ее соединить свою судьбу съ моею… Ужь лучше, чтобъ ты сразу узнала все мое безуміе, Эллиноръ… Она согласилась, и я блаженствовалъ. Потомъ… въ ту минуту, когда должны были, какъ мнѣ казалось, увѣнчаться мои самыя смѣлыя надежды… она разстроила все, отступила… да будетъ она проклята!.. и предоставила мнѣ дѣлать съ моею надломленною жизнью, что я хочу.

Брукъ снова кинулся на постель. Сестра помолчала съ минуту, потомъ ласково шепнула:

— Джемми, милый, это не любовь.

— Что хочешь ты этимъ сказать? — хрипло спросилъ онъ.

— Ты старался сбить женщину съ истиннаго пути и клянешь ее потому только, что она была милосерднѣе къ тебѣ, чѣмъ ты къ ней или къ самому себѣ.

— Это не милосердіе, а трусость. Она бросила меня только потому, что боялась исполнить свое обѣщаніе.

— Чѣмъ бы она ни руководилась, Джемми, ея отказъ спасъ васъ обоихъ отъ вѣчнаго раскаянія. Я ради этого не менѣе жалѣю тебя, мой дорогой. Это страшное горе для такого молодаго человѣка, какъ ты, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, и твое спасеніе. Кто знаетъ, не измѣнится ли вслѣдствіе этого вся твоя будущая жизнь?

— Рѣшительно не понимаю, какъ можетъ изъ этого выйти что-нибудь, кромѣ моего несчастія. Не говори болѣе объ этомъ, Nell; мое сердце совершенно разбито.

Лэди Рентонъ поняла, что лучше будетъ исполнить желаніе брата и не стараться вывѣдать его тайны. Она догадывалась, кто предметъ его обожанія, и эта догадка глубоко огорчала ее.

— Ты хочешь уѣхать изъ Карронби? — спросила она.

— Я долженъ и хочу ѣхать. Еслибъ было возможно, я отправился бы еще сегодня вечеромъ.

— Очень рада, что ты не уѣхалъ, не повидавшись со мной. Есть у тебя какіе-нибудь планы?

— Нѣтъ еще. Я поѣду въ Лондонъ на нѣсколько дней и огляжусь тамъ. Мнѣ все равно, куда бы ни ѣхать, только бы подальше отсюда. Индія, Африка, Америка, — все для меня безразлично, лишь бы море раздѣляло насъ.

— Что скажешь ты объ Александріи?

— Почему именно Александрія? Что тебѣ вздумалось?

— Тамъ находится бѣдный Чарли Рентонъ, двоюродный братъ моего мужа; онъ очень болѣнъ, и твое общество доставило бы ему большое утѣшеніе.

— Богъ съ нимъ, съ Чарли Рентономъ. Мнѣ теперь довольно хлопотъ и съ самимъ собою.

— Чарли былъ въ арміи, — продолжала Эллиноръ, не обращая вниманія на эту выходку, — и получилъ рану въ грудь во время недавнихъ стычекъ на мысѣ Доброй Надежды. Пулю вынули и доктора считали его спасеннымъ, но вскорѣ обнаружились признаки чахотки и его выслали изъ Англіи. Онъ поѣхалъ на востокъ и уже находился на возвратномъ пути, какъ вдругъ силы измѣнили ему въ Александріи; боюсь, что онъ никогда не вернется домой. На прошлой недѣлѣ я получила отъ его матери раздирающее душу письмо. Она стара, дряхла и не можетъ ѣхать къ нему; близкихъ родныхъ у него нѣтъ. Я серьезно подумывала сама съѣздить, но если ты замѣнишь меня, Джемми, это будетъ отлично.

— Какое мнѣ дѣло до Чарли Рентонъ! — рѣзко сказалъ онъ. — Я даже никогда не видалъ его.

— Это человѣкъ страдающій, обреченный умереть въ изгнаніи, вдали отъ друзей. Иногда, Джемми, стараясь исцѣлить раны другихъ, мы находимъ облегченіе для себя.

— Ну, это врядъ ли случиться со мной, Эллиноръ, но если ты полагаешь, что я могу быть полезенъ твоему родственнику, я поѣду. Бѣдняжка! Тяжело ему, вѣроятно, хотя я готовъ завидовать его скорому избавленію отъ этой проклятой жизни. Въ ней только обманъ и разочарованіе съ начала до конца.

Эллиноръ не опровергала этого мнѣнія; положивъ брату руку на голову, она ласково сказала:

— Спасибо, милый. Когда поѣдешь ты?

— Съ первымъ пароходомъ, отплывающимъ изъ Бриндизи. Когда отходятъ они?

— Не знаю навѣрное, но это легко узнать. Кажется, по пятницамъ. Если это такъ, ты еще успѣешь захватить слѣдующій пароходъ.

— Какъ бы то ни было, я сейчасъ же отправлюсь въ Бриндизи. Все же я буду хоть занятъ. Гдѣ Саундерсъ? Пусть онъ уложитъ мои вещи сегодня же, чтобы я могъ выѣхать завтра въ девять часовъ утра съ скорымъ поѣздомъ.

— Джемми, ты, все-таки, постараешься заснуть хоть немного?

— Заснуть? Мнѣ кажется, будто я во всю мою жизнь не буду болѣе спать. Оставь меня, Эллиноръ; дай мнѣ дѣлать по своему. Встань завтра пораньше и проводи меня, да не забудь написать письмо къ Чарли, чтобы онъ зналъ, кто я. Прощай.

Онъ поцѣловалъ сестру и ласково толкнулъ ее къ двери. Лэди Рентонъ знала, что всякое сопротивленіе было бы безполезно. Братъ ея почти мальчикъ, со всею юношескою отвагой и предпріимчивостью, но у него сильная воля, и сестрѣ уже не разъ приходилось убѣждиться въ этомъ, несмотря на то, что между ними цѣлыхъ десять лѣтъ разницы.

Глава XIV.
Новыя сцены и лица.

Въ десять часовъ на слѣдующее утро Брукъ былъ уже далеко отъ Карронби. Не успѣли еще прибрать со стола, за которымъ онъ торопливо завтракалъ, какъ онъ уже исчезъ изъ Нэтли съ слугою и багажемъ. Въ первый разъ со вчерашняго вечера лэди Рентонъ могла теперь сѣсть и обдумать печальное признаніе, сдѣланное ей братомъ, и поплакать при мысли, что она лишилась его на многіе мѣсяцы, быть можетъ, даже годы. Будущее было мрачно и неопредѣленно. Одна только надежда и утѣшала лэди Рентонъ, что рана Джемми, быть можетъ, не такъ глубока, какъ онъ воображаетъ, что перемѣна мѣста произведетъ на него благотворное дѣйствіе и онъ вернется въ Нэтли скорѣе, чѣмъ они думаютъ. Но домъ, все-таки, казался пустымъ и мрачнымъ безъ него, а тутъ еще лэди Рентонъ предстояла непріятная обязанность сообщить лорду и лэди Моунткарронъ о внезапномъ отъѣздѣ брата. Словомъ, Эллиноръ была очень печальна.

Тѣмъ временемъ Джемми мчался по дорогѣ въ Бриндизи и хотя и чувствовалъ тупую боль на сердцѣ и страшныя вспышки горя всякій разъ, когда воображенію его представлялось прелестное личико Глэдисъ, онъ, все-таки, находилъ возможнымъ ѣсть, пить, курить, какъ и всѣ прочіе, и даже до нѣкоторой степени интересоваться тѣмъ, что происходило вокругъ него. Къ счастію, ему не пришлось дожидаться въ Бриндизи; онъ засталъ тамъ отличный пароходъ съ прекраснымъ составомъ пассажировъ, которые всѣ безъ исключенія готовы были благосклонно встрѣтить молодаго, красиваго англичанина.

Въ особенности дамы, отправлявшіяся въ Мадрасъ или Калькутту, приходили въ отчаяніе, когда узнавали, что онъ ѣдетъ не далѣе Александріи, хотя Джемми преимущественно искалъ общества мужчинъ. Ему тяжело было встрѣчаться съ женщинами; по временамъ ему казалось, что онъ уже никогда болѣе не станетъ говорить съ ними, и онъ тщательно избѣгалъ прогулокъ на палубѣ при лунномъ свѣтѣ, предпочитая имъ уединеніе гостиной. Сошелся онъ въ особенности съ однимъ изъ путешественниковъ, майоромъ Остеномъ, который, подобно Джемми, тоже удалялся отъ дома, посвящая все свое вниманіе картамъ и истребленію содовой воды съ коньякомъ. Человѣкъ онъ былъ еще молодой, добродушный, веселый, хотя веселость его была какая-то шумная. По временамъ, среди порыва смѣха, неуловимая тѣнь пробѣгала по его лицу и онъ вздыхалъ, но въ ту же минуту спохватывался, точно боялся выдать себя. Джемми считалъ его славнымъ малымъ и, видя, какъ тщательно избѣгаетъ онъ прекраснаго пола, порѣшилъ, что онъ завзятый холостякъ, ненавистникъ женщинъ.

Въ одинъ прекрасный вечеръ, послѣ недѣльнаго плаванія, Брукъ, чувствуя себя менѣе печальнымъ обыкновеннаго, вздумалъ подразнить новаго знакомца насчетъ этой странности.

— Замѣтили ли вы, какъ разсердилась сегодня миссъ Перри, когда вы не поняли ея намека и не помогли ей войти по лѣстницѣ, Остенъ? — спросилъ онъ. — Будьте увѣрены, вы теперь у нея на дурномъ счету.

— Не моя вина, милѣйшій, — небрежно отвѣчалъ майоръ — Только начни прислуживать дамамъ, надо совсѣмъ отдаться этому дѣлу; ужь не выпутаешься.

— Мнѣ кажется, ухаживанье за дамами забавляетъ васъ такъ же мало, какъ и меня, — замѣтилъ Джемми.

— Честное слово, нисколько не забавляетъ. Все это я уже продѣлывалъ не разъ, когда стоялъ съ полкомъ въ Индіи. Только поддайся имъ, и отъ нихъ не освободишься, пока не высадишься на берегъ, да и тогда еще, пожалуй, нѣтъ. Впрочемъ, мое путешествіе кончается Александріею, такъ что на этотъ разъ я немногимъ рискую.

— Вы ѣдете въ Александрію? — воскликнулъ Брукъ, въ тайнѣ обрадованный извѣстіемъ. — И я также.

— Въ самомъ дѣлѣ? Надѣюсь, мы будемъ часто видаться. А остановиться гдѣ думаете?

— Въ гостиницѣ «Императрица Индіи».

— И я тоже. Какъ это славно! Долго пробудете тамъ?

— Не знаю, право. Я ѣду посмотрѣть, не могу ли быть полезенъ одному изъ нашихъ родственниковъ. Бѣдный малый пріѣхалъ сюда ради своего здоровья, но такъ разболѣлся, что, не можетъ вернуться домой.

— Ну, это плохо. Теперь не хорошо въ Александріи. Я думалъ провести тамъ лишь нѣсколько дней, но, если вы остаетесь, я не стану торопиться съ своими планами. Пріятно встрѣтиться съ человѣкомъ, съ которымъ можно сойтись.

— Такъ вы ѣдете не по дѣламъ службы?

— Нѣтъ, ради удовольствія, чтобы имѣть какое-нибудь занятіе. Вамъ играть, Брукъ. Чортъ побралъ бы этихъ женщинъ! Опять лѣзутъ сюда, что это имъ не сидится на палубѣ?

Послѣ этого разговора Джемми немало удивился на слѣдующій день, увидавъ майора, сходившаго по лѣстницѣ съ дамою подъ руку. Это была очень красивая, хрупкая съ виду женщина, съ испуганнымъ выраженіемъ глазъ, до того напоминавшихъ Глэдисъ, что сердце Брука сжалось. Онъ съ любопытствомъ слѣдилъ за новымъ знакомцемъ, пока тотъ усаживалъ даму на кресло и заботливо закутывалъ ее шалями.

«Что съ нимъ случилось? — подумалъ Джемми. — Когда это онъ успѣлъ сблизиться съ нею? Какъ забавно! А я-то думалъ, что онъ не знаетъ ни одной женщины на пароходѣ».

Онъ еще болѣе изумился, когда майоръ поманилъ его къ себѣ.

— Позвольте познакомить васъ съ мистрисъ Остенъ, Брукъ. Фанни, это тотъ господинъ, про котораго я тебѣ говорилъ. Онъ ѣдетъ съ нами до Александріи. Мистрисъ Остенъ была очень больна до нынѣшняго дня, — продолжалъ онъ. — Я и теперь съ трудомъ уговорилъ ее выйти на палубу, но я увѣренъ, что воздухъ будетъ ей полезенъ.

— Я чуть не умерла, — сказала молодая женщина.

Снова что-то въ ея глазахъ напомнило Джемми Глэдисъ и заставило кровь хлынуть къ его лицу.

— Очень жалѣю о вашемъ нездоровьи, — отвѣчалъ онъ, не зная отъ смущенія, что говорить. — Но мы теперь вышли изъ залива и уже не будетъ болѣе качки. Вдали видна Мальта.

— Я буду такъ рада, когда мы доберемся до Александріи, — сказала мистрисъ Остенъ.

— Ну, не радуйся этому черезъ-чуръ, милая, — смѣясь сказалъ майоръ. — Александрія далеко не привлекательное мѣсто, и я не задержу тебя тамъ, если она тебѣ не понравится.

— Я увѣрена, что понравится, — отвѣчала молодая женщина, бросивъ на мужа такой взглядъ, послѣ котораго Джемми не сомнѣвался болѣе, что они новобрачные.

Но, помня, что говорилъ майоръ о прекрасномъ полѣ и всѣ его поступки относительно дамъ, Брукъ такъ изумился, увидѣвъ въ немъ молодаго супруга, что не могъ преодолѣть смущенія, и разговоръ его съ мистрисъ Остенъ вышелъ банальный и несвязный. Она недолго оставалась на палубѣ, и по ея уходѣ майоръ обратился къ Джемми и рѣзко спросилъ его (такъ ему показалось), отчего онъ былъ такъ стѣсненъ съ его женою.

— Если сказать вамъ правду, — отвѣчалъ Брукъ, — я былъ совершенно озадаченъ. Отчего не сказали вы мнѣ раньше, что женаты? Мнѣ и въ голову это не приходило. Всѣ ваши слова доказывали, казалось, противное.

— Неужели? — какъ-то нервно спросилъ Остенъ. — Я никогда не навязываюсь никому съ моими личными дѣлами, если для этого не представляется необходимости, и просто не подумалъ упомянуть о мистрисъ Остенъ. Но, разъ вы съ нею встрѣтились, надѣюсь, вы будете друзьями.

— Я нахожу ее прелестной, — отвѣчалъ Джемми, — и не понимаю, какъ могли вы удержаться, чтобъ не говорить о ней. Какой ударъ будетъ для нѣкоторыхъ изъ дамъ, когда онѣ узнаютъ, что вы женаты!

— Ну, онѣ врядъ ли узнаютъ это. Фанни не станетъ много показываться на палубѣ; она никогда не любила дружиться или откровенничать съ женщинами; вѣроятно, она слишкомъ хорошо знаетъ ихъ для этого.

Какъ и предсказывалъ майоръ, мистрисъ Остенъ рѣдко выходила изъ каюты, чтобъ провести на палубѣ нѣсколько часовъ, и то болѣе подъ вечеръ, такъ что ея присутствіе на пароходѣ привлекало мало вниманія. Брукъ садился тогда рядомъ съ нею, болѣе изъ желанія сдѣлать пріятное ея мужу, чѣмъ ей самой. Остенъ былъ очень внимателенъ къ нему, и онъ хотѣлъ отплатить ему за это вниманіемъ къ его женѣ, хотя рѣшительно не могъ понять, что она за женщина. Наединѣ съ нимъ она вовсе не робѣла, но смущалась въ присутствіи другихъ, въ особенности если кто-нибудь изъ дамъ останавливался, чтобъ поговорить съ нею или освѣдомиться о ея здоровья. При всякомъ рѣзкомъ столкновеніи съ свѣтомъ она уходила въ себя, точно улитка въ свою раковинку, или содрогалась, какъ чуткое растеніе. Вскорѣ Джемми замѣтилъ, что мистрисъ Остенъ чувствуетъ себя какъ будто еще менѣе свободною при майорѣ, чѣмъ безъ него, и въ умѣ молодаго человѣка промелькнуло подозрѣніе, такъ ли хорошо обращается съ нею мужъ, какъ слѣдуетъ. Но подозрѣніе это вскорѣ разсѣивалось. Бѣглые взгляды, которыми они обмѣнивались всякій разъ, когда полагали, что никто не слѣдитъ за ними, убѣждали Брука, что Остенъ такъ же влюбленъ въ свою жену, какъ и она въ него.

«Императрица Индіи» была та самая гостиница, гдѣ жилъ больной Чарли Рентонъ, и ради этого Джемми не хотѣлъ останавливаться ни въ какой другой. Высадившись въ Александріи, онъ отправился туда съ своими новыми друзьями. Въ послѣднюю минуту они узнали, что тамъ остановится и семейство Перри, состоящее изъ чванливой матери и двухъ перезрѣлыхъ дочерей. Джемми увѣрялъ Остена, что, навѣрное, онъ тотъ магнитъ, который привлекаетъ ихъ, но майоръ принялъ эту шутку недружелюбно и былъ такъ разстроенъ присутствіемъ Перри, что Джемми подумалъ, не зналъ ли онъ ихъ раньше и не затаилъ ли противъ нихъ злобы.

Лишь только Брукъ устроился въ гостиницѣ, какъ сейчасъ же послалъ капитану Рентону свою визитную карточку съ рекомендательнымъ письмомъ сестры и получилъ приглашеніе явиться. Изъ ярко залитаго солнцемъ корридора онъ сразу перешелъ въ полумракъ комнаты больнаго и увидѣлъ передъ собою молодаго человѣка, небритаго, истощеннаго до послѣдней степени, который полулежалъ въ креслѣ на подушкахъ и протягивалъ ему исхудалую руку.

— Это вы, Брукъ? — спросилъ онъ съ болѣзненною улыбкой. — Очень мило съ вашей стороны пріѣхать къ такому несчастному, какъ я. Чѣмъ могу я отблагодарить васъ!

Джемми былъ глубоко потрясенъ. Онъ разсчитывалъ застать больнаго еще на ногахъ и, подойдя ближе, вздрогнулъ, точно увидѣлъ трупъ.

— Вы не полагали, что я такъ болѣнъ? — съ трудомъ произнесъ Чарли. — Я при послѣднемъ издыханіи, милѣйшій мой.

— Дѣйствительно, я не ожидалъ, что вамъ такъ плохо, — отвѣтилъ Брукъ. — Сестра говорила, что вы нездоровы, не можете продолжать своего путешествія въ Англію, а такъ какъ я нуждался въ перемѣнѣ мѣста, да и мы съ вами немного сродни, то я и придумалъ съѣздить къ вамъ и узнать, не могу ли чѣмъ служить.

— Вы пріѣхали какъ разъ во-время, чтобы похоронить меня, вотъ и все. Никакой надежды на мое выздоровленіе не осталось. Только не дѣлайте такого мрачнаго лица. Я совершенно примирился съ этою мыслью. Докторъ говоритъ, что я протяну не болѣе двухъ недѣль, да я и не хочу жить. Еслибъ вы видѣли, какъ я страдаю по ночамъ, вы сами пожелали бы, чтобъ все скорѣе кончилось.

— Если вы дѣйствительно такъ больны, Рентонъ, я тѣмъ болѣе радъ, что пріѣхалъ. А теперь обѣщайте смотрѣть на меня какъ на брата. Требуйте, что хотите, заставляйте меня дѣлать все, что въ моей власти, иначе я подумаю, что вы недовольны моимъ пріѣздомъ.

Онъ горячо пожалъ руку больнаго.

— Вы этого не можете думать, — отвѣчалъ Чарли. — А теперь вы, вѣрно, устали и голодны. Пойдите къ себѣ и вернитесь сюда, когда отдохнете. Не бойтесь, чтобъ я соскучился; я сплю половину дня.

— Не могу ли я сдѣлать что нибудь для васъ до своего ухода?

— Если вы напишете письмо матери, всего одну строчку, чтобъ сказать ей, что вы пріѣхали и что мнѣ лучше, это будетъ мило съ вашей стороны. Я слишкомъ слабъ, чтобъ держать перо въ рукахъ, а бѣдная мать, навѣрное, горюетъ обо мнѣ. Я ея послѣднее дѣтище.

— Письмо будетъ отправлено сейчасъ же, — отвѣтилъ Джемми и вышелъ.

Лицо его было очень серьезно, когда онъ вернулся къ себѣ. Встрѣча съ умирающимъ изгнала на время изъ его головы даже воспоминаніе о Глэдисъ. Ни о чемъ другомъ онъ не могъ думать или говорить, какъ о Чарли Рентонѣ, и съ нетерпѣніемъ ждалъ прибытія доктора, лечившаго больнаго. Но изъ свиданія къ нимъ онъ вынесъ мало утѣшенія. Докторъ удивлялся тому, что Чарли живетъ такъ долго, и приписывалъ это исключительно его изумительному сложенію. Одно, по его мнѣнію, было совершенно вѣрно: дни страдальца сочтены и никогда болѣе не увидитъ онъ Англіи и своей матери.

Глава XV.
Новый лучъ свѣта.

Состояніе здоровья Чарли Рентона такъ встревожило Брука, что общество Остеновъ стало для него истинною отрадой, и онъ проводилъ теперь съ ними все свободное время. Поселившись въ гостиницѣ, мистрисъ Остенъ какъ будто немного повеселѣла, хотя все еще была до смѣшнаго дика для женщины своихъ лѣтъ и своего общественнаго положенія. Вскорѣ Брукъ порѣшилъ, что она глупа и что ею не стоитъ заниматься болѣе, чѣмъ этого требуетъ простая вѣжливость относительно жены пріятеля. По временамъ ему казалось, что и самъ Остенъ того же мнѣнія. Онъ былъ неизмѣнно ласковъ и внимателенъ съ женою, но всегда съ удовольствіемъ удалялся въ билліардную или курильню наслаждаться обществомъ мужчинъ. Тоскливое выраженіе, которое принимало лицо мистрисъ Остенъ, когда они желали ей покойной ночи и уходили по собственнымъ дѣламъ, заставляло Брука подозрѣвать, что, какъ ни любитъ ее мужъ, она, все-таки, не чувствуетъ себя счастливою. Его поражало еще то вниманіе, которое она возбуждала за таблъ д’отомъ. Мистрисъ Остенъ не отличалась особенною красотой, а, между тѣмъ, когда они садились за столъ или вставали изъ-за него, вокругъ нихъ раздавался шепотъ, вызывавшій у Остена глухія проклятія. Однажды, когда мужъ и жена уже вышли изъ комнаты и Джемми готовился послѣдовать за ними, его остановилъ какой-то господинъ, только что пріѣхавшій изъ Англіи и все время незамѣтно слѣдившій за ними черезъ столъ.

— Извините, пожалуйста, — торопливо началъ онъ, — не съ мистрисъ ли Месситеръ говорили вы сейчасъ?

— О комъ спрашиваете вы? О той дамѣ, около которой я сидѣлъ за обѣдомъ?

— Да, о мистрисъ Месситеръ изъ Гренджли.

— Никогда не слыхивалъ даже ея имени, — отвѣчалъ Бругь, качая головой. — Это жена майора Остена.

— Ахъ, простите. Я, вѣроятно, ошибся, — сказалъ незнакомецъ и удалился.

Послѣ минутнаго удивленія Джемъ пересталъ думать объ этомъ случаѣ. Рентонъ такъ ослабъ за послѣдніе дни, что ничего не могъ дѣлать самъ, и пришлось позвать сестру милосердія. Послѣ полудня, когда больной былъ умытъ, одѣтъ и пересаженъ съ постели на кресло, Джемми обыкновенно замѣнялъ ее и оставался съ Чарли, пока она отдыхала. Всего же чаще онъ молча сидѣлъ у завѣшаннаго окна, между тѣмъ какъ Чарли произносилъ отрывочныя фразы, дремалъ или лежалъ на подушкахъ, тяжело дыша и съ нетерпѣніемъ ожидая минуты избавленія.

Въ такое время контрастъ между настоящимъ и недавнимъ прошлымъ рѣзко бросался въ глаза Бруку. Тогда онъ былъ въ лѣсахъ Карронби, свѣжихъ, зеленыхъ, весеннихъ лѣсахъ. Цвѣты и листья едва показывали свои хорошенькія головки; тысячи птицъ заливались звонкою пѣснью, ворковали и вили свои гнѣздышки. Теперь онъ сидитъ печальный. Палящее солнце Египта врывается сквозь щели закрытыхъ ставней. Кругомъ песокъ, зной, ослѣпительный свѣтъ; непрерывно жужжатъ мухи надъ головою больнаго.

Тогда онъ былъ гордъ, какъ король, въ своей торжествующей любви. Ручка Глэдисъ покоилась въ его рукѣ; ея глазки глядѣли на него, губки клялись въ вѣчной вѣрности. Теперь онъ одинокъ, покинутъ; ради нея онъ сталъ изгнанникомъ. Нѣтъ у него другаго общества, кромѣ собственныхъ грустныхъ мыслей, другаго развлеченія, кромѣ зрѣлища послѣднихъ содроганій умирающаго.

Однажды, размышляя такимъ образомъ, Джемъ вздохнулъ такъ глубоко, что привлекъ вниманіе больнаго.

— Брукъ, милый мой, — слабо сказалъ онъ, — это что такое?

— О чемъ говорите вы, Чарли? — воскликнулъ Джемми, вздрогнувъ. — Не принести ли вамъ чего-нибудь?

— Нѣтъ, благодарю. Отчего вздыхаете вы?

— Развѣ я вздыхалъ? Да и могу ли я не вздыхать, когда я вижу, какъ вы больны?

— Нѣтъ, Джемми, вы меня не обманете. Этотъ вздохъ относился не ко мнѣ.

— Вы очень проницательны, Чарли, — замѣтилъ Брукъ, подсаживаясь къ своему пріятелю. — Но даже еслибъ у меня и были заботы, ужь не думаете ли вы, что я сталъ бы досаждать вамъ ими? У васъ довольно и собственныхъ горестей.

— У меня нѣтъ никакихъ горестей, — сказалъ больной. — Все это я стряхнулъ съ себя давно. Всего тяжелѣе то, что я утруждаю собою другихъ. Я хотѣлъ бы умереть разомъ, сейчасъ же. Ожиданіе дѣлаетъ меня такимъ капризнымъ, что мнѣ иногда даже совѣстно за себя.

Джемми положилъ свою руду на руку Чарли, точно прося его не говорить этого.

— Меня всего болѣе удивляетъ ваше желаніе умереть, — сказалъ онъ. — Вы еще такъ молоды, еще недавно были такъ полны силъ и жизни. Какъ можете вы такъ спокойно разставаться съ міромъ? Развѣ это не кажется вамъ неестественнымъ?

— Ничуть не болѣе неестественнымъ, какъ еслибъ меня откомандировали въ Индію, на мысъ Доброй Надежды или въ какое-либо другое, столь же отдаленное мѣсто. Когда такіе приказы прибывали неожиданно, они всегда нѣсколько разстраивали меня. Но настоящій призывъ не былъ неожиданъ, Джемъ. Я предвидѣлъ его уже давно, и по этому-то мнѣ и хочется отправиться скорѣе. Я точно путешественникъ, уже уложившій свои пожитки и не знающій, что ему дѣлать. Меня раздражаетъ именно промедленіе. Еслибъ только я могъ пуститься въ путь сегодня же!…

— Куда? — спросилъ Джемми.

— Не знаю и не забочусь объ этомъ. Я предоставляю это высшему Промыслу. Я хочу идти туда, гдѣ ожидаетъ меня она. Что она меня ждетъ, въ этомъ я увѣренъ, и мнѣ хотѣлось бы скорѣе быть тамъ.

— Вамъ не будетъ тяжело, если я спрошу у васъ, на кого вы намекаете, Чарли?

— Да на мою жену, конечно!

— Вашу жену? Развѣ вы были женаты?

— Да. Лэди Рентонъ не говорила вамъ этого? Быть можетъ, она и сама не знала. Это длилось такъ недолго, всего четыре мѣсяца, но, все-таки, достаточно долго для того, чтобы я не могъ забыть ее, Джемъ.

— Я никакого понятія не имѣлъ объ этомъ, Чарли. Тогда, конечно, неудивительно, что вы такъ равнодушны къ смерти. Да и я тоже… Я хочу сказать, я тоже былъ бы равнодушенъ, еслибъ понесъ такую утрату, какъ вы.

— Это было тяжело въ свое время. Она была такая хорошая, чистая, добрая. Я думалъ тогда, что тоже умру. Хорошо, что это не случилось.

— Почему?

— Я страстно любилъ жену, Джемми, но любовь моя была чисто-земная. Я не имѣлъ никакого понятія о высшей любви. Когда умерла жена, я оплакивалъ только ея красоту, кротость, умъ, считалъ ее навѣки погибшею для себя лишь потому, что не могъ болѣе сжимать ее въ своихъ объятіяхъ, видѣть ее, слышать. Всѣ мы любимъ женщину за ея внѣшность, красоту, изящное обращеніе и не можемъ успокоиться, пока не сдѣлаемъ ее своею. Тогда намъ кажется, что мы достигли всего и что болѣе этого ничего нѣтъ.

— А что же еще остается, — спросилъ Брукъ, — какъ не любить жену и не дѣлать ее счастливою?

Лицо больнаго вспыхнуло отъ возбужденія.

— Перестать любить себя, сдѣлать изъ нашей любви переходную ступень къ высшей жизни. Только тогда будемъ мы настоящими мужьями.

— Да развѣ любовь можетъ быть унизительна? — слабымъ голосомъ спросилъ Джемми, уходя къ окну.

— Не настоящая любовь, а страсть. Посмотрите на сотни браковъ, начавшихся съ обожанія и кончившихся даже хуже, чѣмъ равнодушіемъ. Это все оттого, что люди полагаютъ, будто любовь все, а взаимное уваженіе вещь совершенно лишняя для счастья. Такъ и я началъ съ Алисою, но я понялъ свою ошибку, когда было уже поздно.

— Когда она умерла?

— Да. Когда я былъ вынужденъ отказаться отъ земной страсти, я ясно постигъ всю красоту идеальной привязанности. Никогда не любилъ я жены такъ, какъ научился любить ее съ тѣхъ поръ, какъ она меня покинула. Я понимаю теперь всю истинную красоту ея души, понимаю также, что низвелъ бы ее на низшій уровень, еслибъ она осталась со мною. Но слава Богу, ея уже нѣтъ, — набожно продолжалъ онъ. — Благодарю Господа и за то, что и я умираю и что чрезъ нѣсколько дней, быть можетъ часовъ, мы будемъ вмѣстѣ.

Больной говорилъ съ трудомъ, съ мучительными перерывами, но Джемми отлично понялъ его. Отвернувъ лицо, онъ сказалъ, наконецъ:

— Быть можетъ, я знаю объ этихъ вещахъ больше, чѣмъ вы думаете, Чарли. Быть можетъ, и я любилъ женщину и лишился ея, хотя и не совсѣмъ такимъ образомъ, какъ вы.

— Если это такъ, Брукъ, я жалѣю о васъ и радуюсь, вмѣстѣ съ тѣмъ. Любовь совершенствуется только страданіемъ. Она точно полевая трава, которую надо снять, чтобы почувствовать весь ея ароматъ. Она не должна стремиться къ собственному удовлетворенію, а только къ благу любимаго существа…

— Я полагаю, — коротко сказалъ Джемми, внезапно обернувшись, — что, по вашему, мужчина, который искренно любитъ замужнюю женщину, никогда не предложитъ ей бѣжать съ нимъ?

Глаза умирающаго широко раскрылись отъ изумленія.

— Бѣжать съ нимъ?… Стащить ее въ грязь, сдѣлать предметомъ презрѣнія, омрачить все ея существованіе только ради удовлетворенія собственныхъ инстинктовъ? Какъ можете вы предлагать такіе вопросы?

Джемми молчалъ.

— Согласитесь ли вы убить любимое животное оттого только, что вамъ понадобилась капля крови? Такихъ людей всѣ назвали бы сумасшедшими. А когда мы губимъ человѣка, котораго считаемъ самымъ дорогимъ на свѣтѣ, мы зовемъ это любовью!

— Вы говорите слишкомъ много и устали, Чарли. Отдохните.

— Этотъ предметъ всегда возбуждаетъ меня, — отвѣчалъ больной, — но намъ надо какъ-нибудь еще потолковать о немъ. Я всякій день молился, Джемъ, чтобы умереть до утра. Это былъ эгоизмъ. Молиться объ этомъ я больше не стану. Какой-то внутренній голосъ нашептываетъ мнѣ, что моя жизнь продлится еще немного… до той поры, когда мы съ вами еще разъ потолкуемъ.

Брукъ далъ больному лѣкарство и остался съ нимъ до прихода сестры милосердія, смѣнившей его. Когда онъ вернулся къ себѣ, слова Чарли все еще звучали въ его ушахъ.

Въ комнатѣ было прохладно. Онъ кинулся на диванъ, чтобъ подумать. Рядомъ жили Остены. Вскорѣ, среди тишины восточнаго полудня, изъ сосѣдняго нумера до слуха Джемми донесся неясный звукъ. Сначала молодой человѣкъ предположилъ, что онъ ошибается, но звукъ повторился, такъ что сомнѣваться долѣе было невозможно: плакала женщина. Онъ недоумѣвалъ, что бы это могло быть, не допуская даже мысли о мистрисъ Остенъ. Но вскорѣ слабо повторенный крикъ: «Боже мой! Боже мой!» убѣдилъ Брука, что это именно она, и онъ вскочилъ, возмущенный мыслью, что ее кто-нибудь оскорбилъ или опечалилъ. Не успѣлъ онъ еще придумать, чѣмъ ей помочь, какъ послышался звукъ открывшейся двери и мужскихъ шаговъ. Значитъ, все въ порядкѣ. Майоръ вернулся и утѣшилъ жену. Но утѣшеніе оказалось не особенно удачнымъ.

— Что ты, Фанни? — воскликнулъ Остенъ и, минуту спустя, прибавилъ: — Опять плачешь? Господи! Да какъ долго, думаешь ты, стану я выносить все это?

— О, Билль, милый, не сердись, — рыдала молодая женщина. — Я, право, не въ силахъ сдерживаться. Я чувствую себя такою несчастною и… одинокою.

— Очень лестно для меня!

— Ты знаешь, что это неправда. Я никогда не грущу, когда ты тутъ, но эти Перри такъ перешептываются, когда я вхожу въ комнату; а сегодня мистрисъ Рамси…

— Чортъ съ ними, съ этими Перри! — энергически воскликнулъ майоръ. — Не говори болѣе объ этомъ, Фанни. Я не долженъ былъ привозить тебя въ такое людное мѣсто, и завтра же мы уѣдемъ отсюда.

— Нѣтъ, Билль, я этого не хочу. Нельзя же намъ оставить бѣднаго мистера Брука одного съ умирающимъ. Онъ былъ къ намъ такъ добръ. Забудь обо всемъ. Ты, вѣдь, знаешь, что я должна къ этому привыкать.

Остенъ ничего не отвѣтилъ на это замѣчаніе, но Джемми слышалъ, что онъ ходилъ по комнатѣ, бормоча что-то сквозь зубы. Вскорѣ мистрисъ Остенъ подошла къ нему.

— Поцѣлуй меня, милый, и прости, — сказала она.

— Нечего прощать, Фанни; по крайней мѣрѣ, ужь не мнѣ, — отвѣчалъ онъ. — Только я очень желалъ бы, чтобы ты не плакала постоянно.

— Никогда не стану болѣе, — сказала она съ напускною веселостью.

— Вотъ и отлично. Гляди на дѣло проще. Измѣнить ничего нельзя, а убиваться даромъ не стоитъ.

— Я надѣялась, что хоть здѣсь мы будемъ избавлены отъ этого, — со вздохомъ сказала она.

— Никогда не избавимся мы отъ этого, милая, по крайней мѣрѣ, въ земной жизни, такъ что, чѣмъ скорѣе примиришься ты съ судьбою, тѣмъ лучше. Къ тому же, обращать вниманіе на бабьи сплетни ниже твоего достоинства.

— Еслибъ только я могла обѣдать у себя, — сказала она.

— Лучше этого не дѣлать; это еще болѣе привлечетъ вниманіе. Нѣтъ, нѣтъ! Будь мужественна, сойди къ столу и смути ихъ всѣхъ своимъ взглядомъ. Вѣдь, мы же платимъ за свой обѣдъ и имѣемъ такое же право быть за табль д’отомъ, какъ и они.

За разговоромъ послѣдовалъ неясный шорохъ, точно майоръ старался утѣшить жену поцѣлуями; послѣ этого они вмѣстѣ вышли изъ комнаты. Джемми лежалъ на диванѣ въ величайшемъ изумленіи.

Все слышанное было для него совершенно темно. Онъ рѣшительно не понималъ, что имѣетъ госпожа Остенъ противъ табль д’ота или замѣчаній Перри. Она, должно быть, еще глупѣе, чѣмъ онъ полагалъ, если можетъ тревожиться такими пустяками и плакать изъ-за нихъ.

Въ одномъ онъ, однако, убѣдился. Не вслѣдствіе дурнаго обращенія мужа такъ робка и печальна мистрисъ Остенъ. Добрѣе его нельзя бытъ, а если его и раздражаютъ ея постоянныя слезы, кто осудитъ его за это?

Джемми подумалъ, что даже красота Глэдисъ померкла бы, еслибъ была вѣчно затуманена. Замѣчаніе, слышанное имъ на счетъ Перри, заставило его внимательнѣе прежняго приглядываться къ нимъ, и вскорѣ онъ подмѣтилъ ту грубость, на которую жаловалась мистрисъ Остенъ.

Дѣйствительно, дамы кидали на жену майора непріязненные, злые взгляды, совершенно непонятные Бруку, въ виду ея скромнаго и милаго обращенія. Отчего ненавидятъ они мистрисъ Остенъ, никогда не безпокоившую ихъ ни словомъ, ни дѣломъ? Ужь не потому ли, что она гораздо красивѣе и образованнѣе ихъ?

Вскорѣ Перри съумѣли, казалось, передать свои предубѣжденія и мистрисъ Рамси, тоже жившей въ отелѣ и сначала очень дружески относившейся къ Остенамъ. Теперь и она начала переходить на противуположную сторону улицы, когда замѣчала ихъ приближеніе, и ограничиваться холоднымъ поклономъ, вмѣсто прежняго рукопожатія. Все это раздражало Брука. Онъ желалъ бы, чтобы жена его пріятеля была посмѣлѣе и отплачивала этимъ дерзкимъ людямъ такою же монетой, вмѣсто того чтобы краснѣть при каждомъ новомъ оскорбленіи и хоронить лицо въ тарелку. Онъ догадывался, что тутъ что-то неладно, хотя и не понималъ, въ чемъ дѣло; но отъ этого нисколько не уменьшилась его собственная внимательность къ новымъ друзьямъ.

Глава XVI.
Послѣднія слова.

Прошло нѣсколько дней, прежде чѣмъ Чарли былъ въ состояніи возобновить разговоръ, начатый имъ съ Брукомъ. Съ нимъ случился обморокъ, длившійся нѣсколько часовъ и до того изнурившій его, что онъ могъ говорить только шепотомъ. Вслѣдъ затѣмъ онъ опять оправился и какъ будто ощутилъ новый приливъ силъ, какъ всегда бываетъ въ эту коварную болѣзнь. Джемми уже почти забылъ тѣ размышленія, которыми они обмѣнивались, но Чарли по собственному почину вернулся къ нимъ.

— Сегодня ночью я видалъ Алису. Я сказалъ ей: «Милая, я скоро приду. Еще немного, и мы съ тобою соединимся». Она говорила не громко, но я видѣлъ движеніе ея губъ и могъ прочесть на нихъ ея отвѣтъ: «соединимся истиннымъ бракомъ»…

— Что такое истинный бракъ? — послѣ короткаго молчанія спросилъ Джемми.

— Союзъ нашихъ душъ. Что же другое стоитъ этого имени въ здѣшней жизни или въ будущей?

— Вы такъ возвышенно смотрите на эти вопросы, Рентонъ, что такому человѣку, какъ я, трудно даже слѣдить за вами.

— Неужели? Вы, вѣроятно, меня не понимаете. Я не хочу сказать, чтобъ духовный союзъ между мужемъ и женой долженъ былъ совершенно отстранить все остальное. Только низшее должно быть, все-таки, подчинено высшему.

— Должно быть! — нетерпѣливо повторилъ Брукъ. — Очень легко говорить это, но когда же это бываетъ?

— Когда мы любимъ другаго человѣка болѣе, чѣмъ себя.

— Вамъ хорошо разсуждать, — началъ было Джемми и замолчалъ, почувствовавъ всю жестокость своихъ словъ.

— Вы хотѣли напомнить мнѣ старое изреченіе про чорта, сдѣлавшагося подъ старость монахомъ, — сказалъ умирающій, слабо улыбаясь. — Но, милый мой, и я былъ такъ же бодръ и силенъ, какъ и вы, и нисколько не походилъ на монаха, а что всего важнѣе, я отлично помню это время, помню и жалѣю о немъ.

— Вы любили женщину и женились на ней. О чемъ же тутъ жалѣть, Чарли? Развѣ о томъ, что вы ее потеряли?

— Я жалѣю о томъ, что пока она была моею, моя любовь не вознесла ее въ болѣе высокую сферу. За это мнѣ придется отвѣчать.

— Право, мнѣ кажется, вы напрасно обвиняете себя, Чарли. Это у васъ отъ болѣзни. По вашимъ же словамъ, вы любили жену, какъ свою собственную жизнь. Чего же можно еще требовать отъ человѣка? Къ сожалѣнію, не всѣ женщины похожи на вашу Алису. Ради своего личнаго удовольствія онѣ часто притворяются влюбленными, увлекаютъ человѣка, сводятъ его съ ума, а потомъ бросаютъ. Такихъ женщинъ надо заставить исполнить ихъ долгъ, хотятъ ли онѣ этого, или нѣтъ.

— Еслибъ мы только знали, въ чемъ ихъ долгъ! — задумчиво сказалъ Чарли. — Когда женщина пренебрегаетъ своими обязанностями, можно быть вполнѣ увѣреннымъ, что ее побудилъ къ тому мужчина ради своей прихоти.

Джемми откашлялся, потомъ какъ-то торопливо и смущенно сказалъ:

— Послушайте, Рентонъ, я полагаю, что вы о чемъ-то догадываетесь, иначе вы не стали бы говорить со мной такъ. Я очень несчастенъ теперь, и именно изъ-за женщины. Это, вѣроятно, пройдетъ; такія вещи всегда проходятъ, по переносить ихъ тяжело, и я совершенно разбитъ. Только я не понимаю, какъ относятся ваши аргументы къ моему случаю. Я предоставилъ ей полную свободу дѣйствій, и она сокрушила мою жизнь, и бросила меня. Это онѣ всегда дѣлаютъ, когда имъ удобно.

— Никакой надежды жениться на ней нѣтъ? — спросилъ Чарли.

— Никакой. Она уже замужемъ.

— И она не соглашается отпустить васъ?

— Напротивъ. Она послала меня въ чорту.

— Я полагаю, — кротко началъ Рентонъ, — что она хорошая женщина, Брукъ, иначе вы не полюбили бы ее такъ.

— О, да, даже, пожалуй, слишкомъ хороша для меня.

— Вообразите ее себѣ на высшей точкѣ совершенства, не такою, какова эта женщина въ дѣйствительности, но какою она могла бы быть, и тогда…

— Тогда что? — спросилъ Джемми, внезапно заинтересованный.

— Тогда вы пожелаете удержать ее на этой высотѣ, не захотите низвести ее въ грязь. Если вы такъ горячо любите ее, вы будете ея лучшимъ другомъ, а не врагомъ, вы соорудите для нея храмъ, гдѣ ее будетъ охранять ваша любовь.

Джемми ничего не отвѣчалъ. Онъ не могъ постичь теорій своего пріятеля. Онѣ казались ему фантастическими, выспренними, и онъ считалъ ихъ порожденіемъ отуманеннаго, ослабѣвшаго ума.

Не успѣлъ Остенъ увидать Джемми, вышедшаго изъ комнаты больнаго, какъ тотчасъ же отозвалъ его въ сторону.

— Милый другъ мой! — воскликнулъ онъ, — эти негодныя женщины надѣлали столько бѣдъ, что мы принуждены выѣхать отсюда. Мнѣ ужасно жаль покидать васъ, да и Фанни тоже жалѣетъ объ этомъ, но и не могу долѣе подвергать ее такимъ оскорбленіямъ. Я сразу почуялъ недоброе, какъ только узналъ, что Перри собираются высадиться въ Александріи.

— Но что же сдѣлали онѣ, Остенъ?

— То, что всегда дѣлаютъ женщины, когда имъ представляется возможность. Отчего это онѣ вѣчно поѣдомъ ѣдятъ друга, Джемъ? Отчего не могутъ онѣ заниматься своими дѣлами и не вмѣшиваться въ чужія? Чѣмъ обидѣла ихъ бѣдная Фанни, что онѣ ее такъ преслѣдуютъ? Кажется, она ужь довольно тиха. Сегодня негодная старуха Перри съ дочерьми настроили мистрисъ Рамси не кланяться моей женѣ, такъ что намъ ничего не остается дѣлать, какъ только выѣзжать.

— Но почему бы имъ не кланяться мистрисъ Остенъ? — наивно спросилъ Джемми. — Я этого не понимаю, за что злятся онѣ на нее?

Майоръ пристально поглядѣлъ на него.

— Неужели вы въ самомъ дѣлѣ не знаете, Брукъ?

— Никакого понятія не имѣю. По моему, она одна изъ самыхъ милыхъ и любезныхъ женщинъ, которыхъ я когда-либо видѣлъ.

— Да, въ этомъ вы правы, — вздохнувъ, сказалъ Остенъ. — Бѣдная, дорогая Фанни! Это лучшая женщина на свѣтѣ. Но я полагалъ, что вамъ все извѣстно. Я думалъ, что Перри или какія-нибудь другія добрыя души уже навѣрное предупредили васъ.

— Ничего не знаю я, Остенъ. Вѣрьте мнѣ на слово.

— Ну, да въ этомъ не было бы никакой бѣды, потому что, все равно, это должно было всплыть рано или поздно. Мнѣ хотѣлось только, чтобъ это оставалось въ тайнѣ здѣсь, ради Фанни. Дѣло въ томъ, что мы не обвѣнчаны.

Джемми былъ человѣкъ слишкомъ свѣтскій, чтобы смутиться такимъ извѣстіемъ, но онъ, все-таки, не могъ не выказать нѣкотораго изумленія.

— Неужели! — воскликнулъ онъ. — Вотъ этого я никакъ не ожидалъ бы.

— Мы, конечно, обвѣнчаемся, какъ только Фанни получитъ разводъ, — торопливо продолжалъ майоръ, — но этого нельзя сдѣлать сейчасъ, и я полагалъ, что, увезя ее сюда, я дамъ затихнуть на время дѣлу. Но эти дьявольскія женщины пронюхали все и подняли гвалтъ. Слушайте, Брукъ, мы были съ вами все время такими друзьями, что мнѣ хотѣлось бы разсказать вамъ все. Фанни — мистрисъ Месситеръ, жена Вилліама Месситера изъ Гренджли. Онъ страстный любитель охоты и всего такого, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, вдвое старше ея. Фанни и я знакомы уже нѣсколько лѣтъ. Она была очень несчастна со старикомъ Месситеромъ, и однажды мы порѣшили бѣжать вмѣстѣ и постараться зажить счастливѣе вдвоемъ. Но, видитъ Богъ, эта пора еще не наступила. Я очень люблю Фанни, какъ вы, вѣроятно, могли замѣтить.

— Да, я часто подмѣчалъ вашу взаимную привязанность.

— Фанни тоже любитъ меня, бѣдняжка. Только никакая любовь не можетъ вознаградить человѣка за всѣ непріятности и тягости такой жизни. Женщины не въ силахъ выносить ее, по крайней мѣрѣ женщины, воспитанныя такъ, какъ Фанни. Это ихъ совершенно убиваетъ. Она постарѣла на десять лѣтъ съ тѣхъ поръ, какъ мы уѣхали изъ Гренджли, а этому всего два мѣсяца. Но она все плачетъ, живетъ въ вѣчномъ страхѣ, неизвѣстности; это старитъ болѣе, чѣмъ что-либо на свѣтѣ.

— Да и для васъ тоже тяжело, — лаконически замѣтилъ Дженъ.

— О себѣ я не сталъ бы заботиться, но мнѣ ужасно смотрѣть на ея горе. Невыносимо цѣлый день не видать ничего, кромѣ слезъ. Теперь на ея лицѣ почти не бываетъ улыбки.

— Она ободрится современемъ, когда попривыкнетъ, — отвѣчалъ Брукъ.

— Никогда не привыкнетъ она, другъ мой. Не знаю, рѣшится ли она когда-либо вернуться въ Англію. Она стала такъ мнительна; ей кажется, что всѣ прохожіе на улицѣ знаютъ ея исторію, что прислуга смѣется надъ нею. Она бываетъ въ такомъ подавленномъ настроеніи, — понизивъ голосъ, продолжалъ майоръ, — что иной разъ я боялся, какъ бы она не покусилась на самоубійство.

— О, вздоръ, Остенъ, это невозможно!

— Вы бы этого не говорили, еслибъ видѣли ее въ такія минуты. У нея остался въ Гренджли ребенокъ, и когда она вспоминаетъ о немъ, она становится совершенно безумною.

— Берите съ меня примѣръ, милый другъ, — продолжалъ майоръ, дотрогиваясь до руки Джемми, — и никогда не дѣлайте такого шага. Ничего путнаго изъ этого не выходитъ, Брукъ. Женщины слишкомъ дорожатъ мнѣніемъ свѣта. У нихъ нѣтъ достаточно мужества или силы, чтобы самимъ устроить свою жизнь, и, вмѣстѣ съ тѣмъ, онѣ не хотятъ, чтобы мы устраивали ее за нихъ. Нѣтъ, это всегда выходитъ неудачно. Онѣ оплакиваютъ свою судьбу и потерю того, что имъ было дорого, а намъ это надоѣдаетъ. Я люблю Фанни, какъ никогда не любилъ еще женщины, и женюсь на ней, лишь только дозволитъ законъ, а все же лучше было бы, еслибъ я оставилъ ее въ Гренджли.

— Что у васъ за исторія съ хозяиномъ? — спросилъ Джемъ,

— Онъ велѣлъ намъ съѣзжать, говоритъ, что не можетъ допускать скандала въ своемъ домѣ, и въ самыхъ вѣжливыхъ выраженіяхъ пригласилъ насъ искать другую квартиру. Его отель, видите ли, всегда отличался высокою нравственностью и т. д. Животное! Какъ хотѣлось мнѣ сбросить его съ лѣстницы! И вотъ что приходится выносить такой женщинѣ, какъ Фанни! Иной разъ я, кажется, готовъ бы всадить ей пулю въ лобъ и навсегда покончить мученія, которыя я навлекъ на нее.

Майоръ отвернулся съ глухимъ стономъ. Сердце Джемми переполнилось сочувствіемъ. И, все-таки, жалѣя объ Остенѣ, онъ не могъ воздержаться отъ мыслей, что онъ самъ виноватъ въ своей бѣдѣ. Зачѣмъ увезъ онъ эту женщину изъ ея дома и отъ ребенка, если онъ не былъ увѣренъ, что его любовь вознаградитъ ее за все, чего она лишается? Воспоминаніе обо всемъ слышанномъ преслѣдовало его цѣлый день. Онъ порѣшилъ не идти за табль д’отъ, чувствуя, что не въ силахъ будетъ безъ раздраженія видѣть, какъ оскорбляютъ мистрисъ Остенъ, и, вмѣстѣ въ тѣмъ, не зная, что сдѣлать для нея.

Остенъ, ея прямой покровитель, оставилъ ее беззащитною передъ свѣтомъ и злобою ея товарокъ. Бруку было бы тяжело встрѣтиться съ обиженною женщиной теперь, когда ей извѣстно, что онъ знаетъ ея исторію. Она можетъ вообразить, что онъ ее осуждаетъ, а увѣрять ее въ противномъ было бы только лишнимъ оскорбленіемъ. Если онъ будетъ съ нею добрѣе обыкновеннаго, чтобы вознаградить ее за всѣ перенесенныя ею обиды, она вообразить, пожалуй, что онъ пользуется ея безпомощнымъ положеніемъ. Словомъ, онъ не зналъ, какъ обращаться съ нею. Всего безопаснѣе избѣгать ее.

Вслѣдствіе этого Брукъ пошелъ гулять по городу и вернулся лишь тогда, когда мистрисъ Остенъ уже удалилась въ свою комнату. Мысль о бѣдной женщинѣ не покидала его. Неудивительно поэтому, что, ложась спать съ думою о ней, Джемми увидалъ ее во снѣ. Снилось ему, что ее окружаетъ взбѣшенная толпа, которая плюетъ на нее, бросаетъ камнями, свищетъ, между тѣмъ какъ онъ не въ состояніи двинуться съ мѣста. Она припала къ землѣ, закрыла лицо плащемъ и смиренно склонилась передъ разразившеюся надъ нею грозой. Онъ рвался къ ней на помощь, но ноги его точно прирасли къ почвѣ. Все ближе надвигается толпа нападающихъ; удары сыплются со всѣхъ сторонъ. Съ кроткимъ укоромъ подняла она лицо и… Боже мой! Это не мистрисъ Остенъ, а Глэдисъ Моунткарронъ! Ужасъ этого открытія разсѣялъ сковывавшій его сонъ.

Не успѣлъ онъ встать съ постели, какъ въ дверь слегка постучались.

Это была сестра милосердія, явившаяся звать-его въ капитану Рентону.

— Идите скорѣе, сэръ. Онъ умираетъ.

Джемми вошелъ въ комнату больнаго почти одновременно съ сидѣлкою. Чарли лежалъ на подушкахъ неподвижно. Глаза его быстро тускнѣли.

— Когда случилось это? — спросилъ Джемми.

— Вскорѣ послѣ полуночи, сэръ, но силы его стали слабѣть еще со вчерашняго дня. Когда вы прощались съ нимъ, я, вѣдь, говорила вамъ, что онъ не протянетъ долго.

— Чарли, милый другъ, узнаете ли вы меня? — глухо спросилъ Джемми.

Вѣки умирающаго дрогнули. Слабая улыбка промелькнула по холоднымъ губамъ.

— Все скоро кончится, милый мой. Вы увидите свою Алису. Теперь вы будете съ нею, — продолжалъ Джемми, не зная, чѣмъ облегчить послѣднія минуты своего друга.

— Алиса… тутъ, — задыхаясь, произнесъ онъ. Потомъ, обращаясь къ Джемми, продолжалъ съ послѣднимъ усиліемъ: — Вашу… не покидайте ее… будьте ея другомъ… выше… выше…

Онъ пристально глядѣлъ за Брука, и Джемми ждалъ, чтобъ онъ снова началъ говорить. Но это были его послѣднія слова. Точно блѣдно-сѣрая пелена покрыла его лицо, коснулась глазъ и заставила потухнуть въ нихъ свѣтъ, мелькнула по губамъ, углы которыхъ опустились.

— Все кончено, — спокойно сказала сидѣлка, — его ужь нѣтъ.

Джемми не нуждался въ подтвержденіи этихъ словъ. Онъ и самъ понялъ истину и, пожавъ помертвѣвшую руку, вышелъ изъ комнаты и вернулся къ себѣ. Со смертью Рентона его дѣло въ Александріи было кончено. Остены уѣзжали на слѣдующій день, и Джемми рѣшился остаться лишь настолько, чтобы прилично похоронить своего друга и отправить его вещи въ Англію. Сдѣлавъ все это, онъ написалъ сестрѣ слѣдующее письмо:

«Теперь, когда цѣль, ради которой я пріѣхалъ сюда, достигнута, ты, вѣроятно, разсчитываешь, что я вернусь домой, но я еще не собираюсь дѣлать этого. Исцѣленіе мое еще неполное. Оно только что начинается. Вслѣдствіе этого я хочу отправиться въ Индію и провести нѣсколько мѣсяцевъ въ Калькуттѣ или Бомбеѣ. Когда тамъ сдѣлается слишкомъ жарко, я легко могу перебраться на пароходѣ въ Австралію или вернуться домой далекимъ морскимъ путемъ, что дастъ мнѣ возможность посѣтить мысъ Доброй Надежды. Какъ бы то ни было, ты еще должна пока обходиться безъ меня. Когда я почувствую въ себѣ достаточно силъ, чтобы вернуться въ Нетли и занять тамъ свое обыкновенное мѣсто, не рискуя поддаться прежней слабости, я такъ и сдѣлаю. И это время придетъ. Новый свѣтъ озарилъ меня. Я научился смотрѣть на вещи иначе и, быть можетъ, скоро настанетъ день, милая Эллиноръ, когда тебѣ нечего будетъ стыдиться любящаго тебя брата Джемми».

Глава XVII.
Графиня.

Наступилъ май. Домъ генерала Фуллера принялъ праздничный видъ въ ожиданіи пріѣзда лэди Моунткарронъ, которая собиралась провести недѣлю съ родителями, прежде чѣмъ поселиться на весь сезонъ въ собственномъ городскомъ домѣ.

Съ нею долженъ былъ пріѣхать и ея мужъ, но на это смотрѣли, какъ на дѣло второстепенной важности. Еслибъ Глэдисъ была просто знакомая, а не родная дочь, мистрисъ Фуллеръ не могла бы болѣе заботиться о томъ, чтобы принять ее съ почетомъ. Настало, наконецъ, время воспользоваться плодами аристократическаго брака, которому она способствовала. Вскорѣ сосѣди будутъ ежедневно видѣть у подъѣзда карету съ гербами и станутъ напрягать всѣ силы, чтобы увидѣть лэди Моунткарронъ хоть черезъ шторы столовой.

Мистрисъ Фуллеръ не дастъ Глэдисъ повода стыдиться родительскаго дома. Балконы и окна наполнились ароматическими цвѣтами и блестящею зеленью. Домъ украсился новыми изящными шторами, а кружевные занавѣсы привезены съ самыхъ дорогихъ заграничныхъ фабрикъ. Комнаты, предназначенныя для гостей, меблировали заново и убрали такъ, какъ подобало для пріема важной особы. Слугамъ было приказано надѣть новыя ливреи. Всего два года тому назадъ Глэдисъ сидѣла еще въ классѣ и мать бранила ее, если она надѣвала въ будни лучшее платье. Теперь-же все казалось недостаточно изящнымъ для нея. Хотя мистрисъ, Прендергэстъ старшая дочь, но она не можетъ соперничать съ титулованною сестрою. Еслибъ Винни и Морисъ вздумали посѣтить родителей во время визита Глэдисъ, имъ пришлось бы занять прежнюю дѣтскую, потому что, ли подъ какимъ видомъ нельзя было въ чемъ-либо стѣснить графа и графиню.

Наступилъ, наконецъ, часъ пріѣзда важныхъ особъ. Мистрисъ Фуллеръ, сопровождаемая старшею горничной, ходила изъ комнаты въ комнату, чтобы убѣдиться, всѣ ли ея распоряженія исполнены, между тѣмъ какъ генералъ шагалъ по своему кабинету, ежеминутно прислушиваясь къ звуку колесъ, въ надеждѣ, что они остановятся передъ домомъ.

Старику, ожидалъ свиданія съ любимою дочерью съ чисто-юношескимъ нетерпѣніемъ. Онъ не видалъ ее со времени ихъ разлуки въ октябрѣ, и этотъ промежутокъ показался ему очень долгимъ. Генералу не доставало ея веселаго личика, вкрадчиваго, ласковаго обращенія, наконецъ, даже шаловливаго своенравія, нерѣдко побуждавшаго ее идти противъ его желаній. Винни, конечно, хорошая дочь. Генералъ любитъ и уважаетъ ее, но Глэдисъ, попрежнему, его любимица и ея счастье составляетъ главный интересъ его жизни.

Наконецъ, она пріѣхала. Толстыя стѣны дома заглушили звукъ приближавшейся кареты, и Глэдисъ появилась на порогѣ и кинулась на шею старика, прежде чѣмъ онъ замѣтилъ ея присутствіе. Нѣсколько минутъ стояли они, крѣпко обнявшись. Лэди Моунткарронъ не плакала, но отецъ слышалъ ея неровное дыханіе и зналъ, что чувствуетъ она въ эту минуту.

— Милый папочка! — воскликнула, наконецъ, лэди Моунткарронъ прежнимъ ласковымъ тономъ. — Дорогой, неоцѣненный, старый папа! Ты, въ самомъ дѣлѣ, радъ, что твоя дѣвочка опять съ тобою?

Отцу незачѣмъ было отвѣчать на это. Онъ держалъ дочь въ объятіяхъ, прижималъ губы въ ей лбу и старался смахнуть предательскія слезы, навертывавшіяся на его глазахъ. Въ эту минуту въ комнатѣ съ шумомъ появилась мистрисъ Фуллеръ въ сопровожденіи лорда, и тутъ начался обмѣнъ семейныхъ любезностей.

— Какъ поживаете, Моунткарронъ? — спросилъ генералъ, подавая зятю руку. — Очень радъ васъ видѣть. Спасибо, что вы привезли къ намъ дочь. Большаго удовольствія вы не могли намъ доставить.

— Намъ слѣдуетъ благодарить васъ за приглашеніе, — отвѣчалъ лордъ. — Надѣюсь, что пребываніе въ старомъ домѣ будетъ полезно Глэдисъ. Въ послѣднее время она чувствуетъ себя далеко не хорошо.

— Чувствуетъ себя не хорошо? Что съ нею? — тревожно спросили родители въ одинъ голосъ.

— Ничего, мама. Моунткарронъ даромъ волнуется. Мнѣ нужна была небольшая перемѣна, а эта перемѣна болѣе всего. Какъ хорошо опять быть дома! Ты не отдѣлаешься отъ меня цѣлую недѣлю, папа. Я весь день буду сидѣть на твоихъ колѣнахъ.

Отецъ разсмѣялся и назвалъ ее большимъ ребенкомъ, но вниманіе матери не такъ скоро уклонилось отъ вопроса о ея здоровья.

— Теперь я тебя разсмотрѣла, Гледисъ, и вижу, что ты худа, даже очень худа. Мужъ твой правъ. Ты, дѣйствительно, нездорова. Что сдѣлалось съ твоею фигурой, милая? Ты страшно изнурена.

— Это все твое воображеніе, мама, а, быть можетъ, это происходитъ и отъ платья. Оно всегда сидѣло на мнѣ гадко. Въ мое отсутствіе ты наглядѣлась на Винни, а папочка на тебя, и вы забыли, что я всегда принадлежала къ числу «семи тощихъ коровъ» и никогда не отличалась такою утѣшительною округлостью, какъ вы.

— Ты была прежде стройна, а теперь ты положительно худа, — повторила мистрисъ Фуллеръ. — Лицо твое никогда не было такимъ маленькимъ. Ужь не вреденъ ли тебѣ воздухъ Карронби?

— Мнѣ тамъ очень хорошо. Это прелестнѣйшее мѣсто на свѣтѣ! — воскликнула Глэдисъ съ напускнымъ восторгомъ. — Если я худѣе прежняго, такъ только потому, что много ѣздила верхомъ. А теперь, мама, могу я идти въ свою комнату и отдохнуть? Милый папа, — продолжала она, кинувшись къ нему, чтобъ снова поцѣловать его, — мы опять увидимся съ тобою за обѣдомъ.

Генералъ серьезно глядѣлъ на нее, и лэди Моунткарронъ испугалась, какъ бы онъ не догадался, что она несчастна. Инстинктивная женская хитрость помогла ей. Глэдисъ обернулась къ лорду и дружески положила ему руку на плечо.

— Какъ находишь ты Моунткаррона, папа? Ужь онъ во всякомъ случаѣ не худъ. Я заботилась о немъ, не такъ ли?

Съ этими словами Глэдисъ, улыбаясь, поглядѣла на мужа. Улыбка ея всецѣло относилась къ отцу, но произвела прекрасное дѣйствіе и успокоила умы. Однако, когда графиня появилась къ столу въ вечернемъ платьѣ, худоба ея стала еще замѣтнѣе, глаза лихорадочно блестѣли, на щекахъ горѣли два ярко-красныхъ пятна, которыя не понравились отцу. Настроеніе духа ея тоже было слишкомъ шумно и непостоянно. То она болтала по нѣсколько минутъ подрядъ всякій вздоръ, то погружалась вдругъ въ томительное молчаніе, а если кто-нибудь нарушалъ его, она съ трудомъ приходила въ себя и снова принималась за странный смѣхъ и сомнительныя шутки. Раза два замѣтила она на себѣ вопрошающій взглядъ отца и тотчасъ же начинала торопливо говорить съ мистрисъ Фуллеръ о разныхъ подробностяхъ новаго дома въ Berkeley Square и тѣхъ пирахъ, которые она замышляетъ давать тамъ.

— Тетка Моунткаронна, герцогиня Доунширская, представитъ меня ко двору въ день перваго пріема, — продолжала болтать Гледисъ. — Вортъ уже два мѣсяца работаетъ надъ моимъ платьемъ. Оно будетъ бѣлое, шитое серебромъ, сдѣлано съ большимъ вкусомъ. Для придворнаго бала я заказала платье изъ однихъ бѣлыхъ перьевъ. Судя по описанію, я буду похожа на страуса безъ хвоста. Вортъ готовитъ мнѣ еще три, четыре туалета, только я получу ихъ уже позднѣе.

— Надѣюсь, ты не станешь черезъ-чуръ увлекаться, милая, — тревожно сказалъ отецъ. — Она не очень сильна, Моунткарронъ, помните это и сдерживайте немного ея порывы.

Графъ добродушно засмѣялся, но не обнаружилъ никакого безпокойства относительно здоровья жены.

— Любезнѣйшій генералъ, — началъ онъ, — Глэдисъ всегда дѣлаетъ то, что ей хочется, и я такъ же мало могу управлять ею, какъ необъѣзжаннымъ трехлѣтнимъ жеребенкомъ. Спросите ее, правда ли это. Она скиталась по Карронби, сколько душѣ ей было угодно, а теперь станетъ бѣгать по Лондону, и самъ чортъ ее не удержитъ.

— Мнѣ кажется, вы обязаны обуздывать немного ея прихоти. Глэдисъ еще очень молода и преувеличиваетъ свои силы.

— Милый папа, прошу тебя не отзываться такъ непочтительно о двадцатилѣтней замужней женщинѣ, — съ напускнымъ неудовольствіемъ начала лэди Моунткарронъ. — Смѣшно даже говорить объ осторожности при самомъ началѣ сезона. Что же будетъ въ концѣ? Да у меня уже разобраны всѣ дни вплоть до начала іюня. Въ числѣ приглашеній есть двѣнадцать баловъ. Я такъ рада имъ! — лихорадочно продолжала она. — Мнѣ кажется, я цѣлый вѣкъ не танцовала и, навѣрное, уже разучилась.

Оканчивая эту фразу, она взглянула на отца съ пылающими глазами и щеками.

— Тебѣ будетъ не доставать Джема на балахъ, не такъ ли, Глэдисъ? — спросилъ Моунткарронъ.

Генералъ замѣтилъ, какъ кровь отхлынула отъ лица дочери, оставивъ его пепельно-сѣрымъ. Инстинктивно онъ отвратилъ взоры.

— Вы говорите о мистерѣ Брукѣ? — спросилъ онъ у графа, хотя отлично зналъ, о комъ идетъ рѣчь.

— Да, о моемъ кузенѣ Джемѣ. Они были въ Карронби большими друзьями съ Глэдисъ. Онъ училъ ее ѣздить верхомъ и, надо сказать, училъ хорошо. Теперь она настоящая наѣздница.

— Развѣ мистеръ Брукъ не пріѣдетъ въ Лондонъ на время сезона?

— Онъ не можетъ, бѣдняжка. Его выписали въ Александрію, чтобъ ухаживать за какимъ-то умирающимъ родственникомъ лэди Рентонъ.

Если судить по тому, какъ краска мѣнялась въ лицѣ лэди Моунткарронъ во время этого разговора, или по неопредѣленнымъ движеніямъ ея рукъ и быстрымъ, нервнымъ взглядамъ, которые она кидала вокругъ себя, можно было предположить, что разговоръ былъ тяжелъ для нея. Мистрисъ Фуллеръ не хуже генерала замѣтила волненіе дочери, но истолковала его вѣрнѣе. Старикъ былъ только удивленъ. Онъ страшно оскорбился бы, еслибъ кто-нибудь намекнулъ ему, что Глэдисъ можетъ обнаруживать такое волненіе ради кого-либо на свѣтѣ, кромѣ мужа. Но мистрисъ Фуллеръ лучше знала свѣтъ и нравы модныхъ женщинъ. Она сразу заподозрила, что дочь ея принимаетъ болѣе чѣмъ родственное участіе въ поступкахъ молодаго Брука, и нисколько не возмутилась этимъ. Ни минуты не подумала она, чтобы Глэдисъ могла рисковать графскою короной и затѣять съ кузеномъ что-либо серьезнѣе простаго кокетства, а это казалось ей очень естественнымъ въ глуши лѣсовъ Карронби. Ей только не нравился предательскій румянецъ на щекахъ дочери и очень хотѣлось узнать, какъ далеко зашла ихъ близость. Но разспрашивать сама объ этомъ она не смѣла и открылась Винни, которая въ теченіе всей недѣли проводила столько же времени въ родительскомъ домѣ, какъ и у себя. При первомъ случаѣ она поспѣшила отозвать въ сторону старшую дочь и спросила ее, замѣтила ли она перемѣну въ манерахъ и внѣшности сестры.

— Она стала совершеннымъ скелетомъ, Винни, да и настроеніе духа ея совсѣмъ не естественно. То она хохочетъ чуть не до истерики, то вдругъ молчитъ и становится грустна, точно вернулась съ похоронъ. А замѣтила ли ты, какъ мѣняется краска въ ея лицѣ? Все это мнѣ очень не нравится. Я ужасно боюсь, что она заболѣетъ.

— Бѣдная, милая Глэдисъ, — сострадательно сказала мистрисъ Прендергэстъ, — что съ нею случилось? Ужь на Рождествѣ она, по моему, была не хороша съ виду. А, между тѣмъ, она какъ будто никогда не устаетъ.

— Вся эта бѣготня очень вредна ей, повѣрь. Она дѣлаетъ это только ради возбужденія. Это не придаетъ ей даже аппетита. Она почти ничего не ѣстъ. Еслибъ не то, что она и Моунткарронъ въ самыхъ лучшихъ отношеніяхъ, я, право, подумала бы, что бѣдная женщина несчастна.

Мистрисъ Прендергэстъ живо помнила сцены, происходившія въ Карронби во время ея визита, и тѣ опасенія, которыя внушала ей тогда сестра, но ни за что не согласилась бы говорить объ этомъ съ матерью. Напротивъ, она сдѣлала все, чтобы изгнать изъ ея головы такое подозрѣніе, и съ этою цѣлью прибѣгла къ небольшой, простительной хитрости.

— Въ лучшихъ отношеніяхъ, мама? Еще бы! Ничего нельзя сказать противъ ихъ обращенія другъ съ другомъ. Мнѣ въ самомъ дѣлѣ кажется, что Глэдисъ даже очень привязалась къ мужу, и нѣкоторыя ея признанія въ Карронби доказали мнѣ, что я права. Я ясно помню, какъ она говорила мнѣ, что совсѣмъ не тяготится своимъ положеніемъ. Навѣрное, только состояніе ея здоровья дѣлаетъ ее непохожею на себя. Она вполнѣ счастлива съ Моунткаррономъ.

— Я очень рада слышать это, — отвѣчала мистрисъ Фуллеръ. — Многія женщины считали бы себя совершенно счастливыми оттого, что имѣютъ право носить графскую корону, но Глэдисъ молода и романтична и могла бы, пожалуй, тосковать оттого, что ей не досталось ничего лучшаго.

— Милая мама! — воскликнула Винни, — ты, должно быть, все перезабыла! Глэдисъ романтична? Да она всегда была самою практическою дѣвушкой на свѣтѣ, способною взвѣшивать всѣ преимущества и невыгоды своего брака. Нѣтъ! Она совсѣмъ довольна своимъ положеніемъ, и мы можемъ успокоиться.

— Конечно, милая. Никто болѣе меня не гордится ея бракомъ. Только не знаешь ли ты, почему мистеръ Брукъ, — помнишь, тотъ красивый молодой человѣкъ, котораго мы часто видѣли въ прошлый сезонъ, — не пріѣхалъ съ ними въ городъ?

Винни показалось, точно она попала въ ловушку. У нея были свои подозрѣнія относительно Брука и его интимности съ сестрою, но она ни за что не подѣлилась бы ими съ матерью. Винни не была особенно умна, но всѣ женщины достаточно умны, чтобы обманывать, когда это имъ нужно. Къ тому же, она нѣжно любила сестру.

— Брукъ? — повторила она, насупивъ брови. — Ты говоришь о братѣ лэди Рентонъ?

— Конечно. Развѣ онъ не гостилъ въ Карронби при тебѣ? Прошлое осенью онъ казался тамъ своимъ человѣкомъ.

— Нѣтъ. Кажется, онъ пріѣзжалъ раза два, три, но не жилъ въ домѣ, это вѣрно, хотя и обѣдалъ въ Карронби въ первый день праздника вмѣстѣ съ лэди Рентонъ. Но при чемъ онъ тутъ?

— Вотъ объ этомъ-то я и хотѣла спросить тебя. При чемъ онъ тутъ? Когда упомянули его имя, я очень удивилась, увидавъ, какъ вспыхнула Глэдисъ. Надѣюсь, что между ними нѣтъ ничего, Винни?

— Что хочешь ты этимъ сказать, мама?

— Конечно, ничего дурнаго. Можешь ли ты думать, что я захочу очернить доброе имя дочери или допущу мысль, что Глэдисъ забудетъ обязанности, которыя налагаетъ на нее графскій титулъ? Но молодыя женщины бываютъ легкомысленны, а Брукъ несомнѣнно очень красивый молодой человѣкъ, и еслибъ она съ нимъ кокетничала…

— Милая мама! — воскликнула мистрисъ Прендергэстъ, видимо разстроенная, — пожалуйста, выкинь эту мысль изъ головы. Подумай только, какъ ужасно было бы, еслибъ такая молва дошла до Моунткаррона или самой Глэдисъ! Торжественно увѣряю тебя, что ничего подобнаго нѣтъ. Сестра, конечно, расположена къ мистеру Бруку. Онъ очень милъ и любезенъ и большой любимецъ графа. Но что касается кокетства, тебѣ пора бы лучше знать Глэдисъ. Съ мужчинами она холодна, какъ ледъ. Помнишь ли, какъ она взвѣшивала всѣ выгоды и невыгоды брака съ Моунткаррономъ и какъ равнодушно относилась въ вопросу о чувствѣ? Я очень люблю сестру, мама, но холодность, все-таки, остается ея главнымъ недостаткомъ; это и тебѣ, и мнѣ хорошо извѣстно.

— Правда, она была очень равнодушна въ этомъ случаѣ, — съ удареніемъ произнесла мистрисъ Фуллеръ. — Только мнѣ не нравится ея очевидное волненіе, когда упоминаютъ при ней имя Брука, или ея лихорадочность и возбужденность. И если я ставлю это въ связь съ отсутствіемъ…

— Ради Бога, не ставь этого въ связь ни съ чѣмъ, мама, а припиши все настоящей причинѣ, именно эгоизму Глэдисъ. Она въ первый разъ въ Лондонѣ въ качествѣ графини Моунткарронъ; всѣ ежедневно навѣщаютъ ее, льстятъ ей. Имѣя передъ собою перспективу представленія ко двору, придворнаго бала и всѣхъ развлеченій сезона, право, неудивительно, если ея пустая головка закружилась. Еслибъ у нея былъ ребенокъ, она не стала бы думать о такихъ пустякахъ.

Но хотя разговоръ о Брукѣ и прекратился на этотъ разъ, Винни очень боялась, что ей удалось только отвести подозрѣніе, но не искоренить его, и она тревожно слѣдила за Глэдисъ, опасаясь, какъ бы сестра не выдала себя. Ея собственное сердце было полно безпокойства и страха. Винни не могла забыть того, что видѣла и слышала въ Карронби, — страстныхъ взглядовъ, ею перехваченныхъ, случайныхъ tête-à-tête, прерванныхъ ея приходомъ. Она была вполнѣ увѣрена, что странности Глэдисъ исключительно вызваны отсутствіемъ Брука, и уповала лишь на то, что сестра уже поняла, быть можетъ, свое безуміе и старается забыть молодаго человѣка.

Тѣмъ временемъ графъ и графиня переѣхали въ свой домъ въ Berkeley Square, и рядъ сезонныхъ увеселеній начался. Балъ слѣдовалъ за баломъ, обѣдъ за обѣдомъ; всѣ дни были заняты катаньемъ на лодкахъ, пикниками, игрою въ lawn-tennis.

Лишь только состоялось представленіе ко двору, какъ Глэдисъ кинулась въ вихрь развлеченій. Она была лихорадочно счастлива по внѣшности и безконечно несчастна въ глубинѣ души, но твердо рѣшилась танцовать, ѣздить на обѣды, кокетничать до тѣхъ поръ, пока, благодаря этимъ усиліямъ, не станетъ снова смотрѣть на Джемми только какъ на друга и кузена. Никогда еще не видывали въ Лондонѣ такой восторженной поклонницы свѣтскихъ удовольствій или хозяйки дома, окруженной болѣе многочисленною толпой обожателей, а, между тѣмъ, Глэдисъ таяла съ каждымъ днемъ и глаза ея глубоко ввалились. Всякій, кто видѣлъ ее въ первый разъ, называлъ ее красавицей, но тутъ же прибавлялъ: «какая она хрупкая!» Отецъ и сестра увѣщевали ее не растрачивать такъ силъ и здоровья, но она продолжала кружиться въ бѣшеномъ вихрѣ, не давая себѣ времени для размышленія. Дѣло въ томъ, что Глэдисъ, не считавшая свою любовь достаточно сильною, чтобы перевѣсить выгоды своего новаго положенія, возмущалась тѣмъ, что не можетъ изгнать изъ своего сердца этого чувства. Оно оставалось всесильнымъ, несмотря на танцы, обѣды, выѣзды, и ярко сіяло среди мрака ея искусственной жизни. Бѣдное дитя полюбило, наконецъ, въ самомъ, исильномъ, горькомъ и, вмѣстѣ съ тѣмъ, радостномъ смыслѣ этого слова. Утрата милаго открыла ей глаза на значеніе и необходимость любви.

Джемми покинулъ ее, но черты его неизгладимо запечатлѣлись въ ея сердцѣ, и она дала бы все на свѣтѣ, чтобы вернуть его. Теперь она знала, что не можетъ болѣе жить безъ того чувства, надъ которымъ прежде смѣялась. Съ тѣхъ поръ, какъ она покинута, она поняла, что вся ея жизнь ничто безъ милаго, а такъ какъ она не должна любить его, она рѣшилась искоренить въ себѣ любовь или извести себя. Эта-то мысль и заставляла красивую лэди Моунткарронъ носиться въ водоворотѣ свѣтскихъ удовольствій, подрывавшихъ ея силы. Наконецъ, Винни серьезно встревожилась. Родители тоже безпокоились, но не смѣли вмѣшиваться, да и не знали, что сказать. Сестра была отважнѣе и рѣшилась допросить Глэдисъ и узнать причину ея страннаго поведенія.

Она застала ее однажды утромъ слишкомъ утомленною, чтобы выѣхать, и на время обезпеченною отъ вторженія постороннихъ.

Глэдисъ была рада сестрѣ. Ея лихорадочныя ручки ласково обвились вокругъ руки Винни и печальные, простодушные глаза молча молили о сочувствіи. Мистрисъ Прендергэстъ сѣла и рѣшилась идти прямо къ цѣли.

— Какъ давно не была ты здѣсь, Винни! — начала Глэдисъ.

— Какая польза отъ моихъ визитовъ, если тебя никогда не бываетъ дома? Я слишкомъ занята, чтобъ бѣгать попусту.

Графиня потупилась.

— Ты права. Меня рѣдко можно застать. Но это не моя вина. У насъ столько приглашеній.

— Вздоръ, милая. Не стоитъ разстраивать здоровья и возбуждать толки только потому, что ты получаешь болѣе приглашеній, чѣмъ можешь принять.

— Возбуждать толки! — воскликнула Глэдисъ.

— Конечно. Неужели ты воображаешь, что люди не станутъ болтать, видя, какъ молодая замужняя женщина мечется, точно безумная, въ свой первый сезонъ и съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе становится похожею на привидѣніе?

— На очень солидное привидѣніе, — замѣтила Глэдисъ съ улыбкой, отъ которой обнаружилась вся худоба ея щекъ.

— Я этого не нахожу. Ты непремѣнно заболѣешь, и свѣтскія кумушки въ правѣ думать, что такое крайнее возбужденіе не безъ причины. Неестественно, чтобы молодая женщина никогда не желала спокойно провести вечеръ дома съ мужемъ.

Глэдисъ покраснѣла и пожала плечами.

— Ну, что касается этого, всѣ знаютъ, что Моунткарронъ плохой семьянинъ, а когда онъ уходитъ въ клубъ, куда же мнѣ дѣваться, какъ не ѣхать въ свѣтъ? Въ этомъ нѣтъ ничего неестественнаго. Всѣ живутъ такъ.

— Но ты недостаточно сильна для этого, Глэдисъ, да, къ тому же, это не доставляетъ тебѣ никакого удовольствія. Всякій можетъ это видѣть. Стоитъ ли тратить силы на развлеченія, которыя тебя вовсе не забавляютъ!

— Мнѣ надо заняться чѣмъ-нибудь, или я сойду съ ума, — глухо сказала Глэдисъ.

— Могу я откровенно поговорить съ тобою, милая?

— Развѣ ты когда нибудь спрашивала у меня позволенія, Винни?

— Нѣтъ, но я никогда не желала такъ серьезно потолковать съ тобою, какъ теперь. Думаю, что мнѣ все извѣстно. Я не слѣпа и поневолѣ многое видѣла и подмѣтила на Рождествѣ. Ты тоскуешь по Бруку, не такъ ли? Ты привязалась къ нему, а теперь убиваешься въ его отсутствіе. Скажи мнѣ все, Глэдисъ. Ты знаешь, я спрашиваю не изъ любопытства. Если я могу помочь тебѣ, утѣшить, наставить, говори, облегчи сердце.

Вмѣсто всякаго отвѣта, лэди Моунткарронъ внезапно кинулась въ объятія сестры, восклицая:

— О, Джемми… мой Джемми! Я умру безъ него.

Винни не была подготовлена къ этому откровенному и страстному порыву. Она полагала, что вывѣдаетъ правду мало-по-малу и что сестра смущенно признается, что дѣйствительно немного преступила границы осторожности. Но страстный крикъ любви, вырвавшійся изъ устъ свѣтской, разсчетливой Глэдисъ, наполнилъ ужасомъ душу Винни. Это было настоящимъ откровеніемъ, обнаружившимъ передъ нею такую силу чувства, на которую она никогда не считала лэди Моунткарронъ способною. Эта любовь была глубже, чѣмъ все, что когда-либо испытала сана Винни, и, осуждая ее, мистрисъ Прендергэстъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, уважала за нее сестру. Когда бѣдная женщина, рыдая, кинулась въ ея объятія, Винни крѣпко прижала ее къ своему сердцу, шепча слова утѣшенія.

— Милая, дорогая Глэдисъ! Позволь мнѣ быть твоимъ другомъ и совѣтчикомъ.

— О, Винни, ты никому не скажешь?

— Скажу ли я? Неужели ты считаешь меня на это способною?

— Ни матери, ни отцу… въ особенности отцу?

— Никому, даже самой себѣ не повторю, только говори скорѣе, а то у тебя сердце надрывается.

Тутъ Глэдисъ принялась плакать, и Винни поплакала вмѣстѣ съ нею. Слезы доставили лэди Моунткарронъ облегченіе.

— Ты не станешь презирать меня, Винни, если я скажу тебѣ все? — начала она, наконецъ, приподнявъ заплаканное лицо съ груди сестры.

— Милая моя, можешь ли ты это спрашивать? Я не могла бы презирать тебя, даже еслибъ ты совершила всѣ преступленія, на которыя способенъ человѣкъ.

— Мы такъ полюбили другъ друга, — дрожащими губами начала Глэдисъ, потупивъ глаза. — Любовь наша возникла съ первой же минуты. Потомъ онъ признался мнѣ или, быть можетъ, я сама догадалась… Я не могла не догадаться, Винни, только я никакъ не полагала, что изъ этого что-либо выйдетъ. Но… но…

— Ну, что же, милая?

— О, Винни, тяжело говорить объ этомъ. Пожалуй, ты станешь обвинять его, а онъ вовсе не такъ виноватъ, какъ я.

— Не догадаться ли мнѣ лучше самой, Глэдисъ? Зная о твоей любви къ нему, онъ становился съ каждымъ днемъ самоувѣреннѣе и смѣлѣе, наконецъ, оскорбилъ тебя, и ты должна была велѣть ему уѣхать.

— Нѣтъ, нѣтъ! — воскликнула Глэдисъ, горячо защищая своего отсутствующаго героя. — Онъ вовсе не былъ самоувѣренъ, никогда не оскорблялъ меня, а только просилъ бѣжать съ нимъ (вѣдь, это очень естественно, Винни!). И… я хотѣла ѣхать… но… но…

— Но твоя хорошая натура сказалась, Глэдисъ; ты подумала о бѣдныхъ родителяхъ, о твоей сестрѣ, которые умерли бы съ горя, еслибъ что-нибудь случилось съ тобой.

Лэди Моунткарронъ кивнула утвердительно.

— Да, именно такъ, только мнѣ кажется, что это меня убьетъ.

— Не убьетъ, Глэдисъ. Ты должна встряхнуться и глядѣть на дѣло правильно. Ты славная, милая женщина и не захочешь остановиться на полпути. Гдѣ теперь Брукъ?

Но этого было уже слишкомъ много для твердости Глэдисъ. При его имени она снова упала духомъ и только могла шептать, рыдая:

— Я… я не знаю. О, Джемми, Джемми! Быть можетъ, онъ болѣнъ… умираетъ… отъ тоски по мнѣ, а я… я… его услала. Винни, иногда мнѣ кажется, что я не вынесу этого… что я должна ѣхать къ нему.

При этомъ заявленіи мистрисъ Прендергэстъ серьезно встревожилась.

— Да ты съ ума сошла, Глэдисъ? Ты, вѣрно, не думаешь о томъ, что говоришь. Какъ! Отказаться отъ титула, положенія въ свѣтѣ, разстроить всю свою жизнь изъ-за мимолетной прихоти? Поклянись мнѣ, что ты никогда не подумаешь даже о такомъ страшномъ дѣлѣ.

— Не пугайся, — слабо сказала Глэдисъ, — нѣтъ никакой причины. Я готова была умереть за него, а, вмѣсто того, оттолкнула его отъ себя… ради… ради моего имени и всего прочаго, и повѣрь, я никогда этого не забуду. Все между нами кончено. Только ты не должна укорять меня, если я стараюсь воспользоваться всѣми выгодами того положенія, изъ-за котораго я отреклась отъ Джемми… отъ своей любви.

Винни вздохнула съ видимымъ облегченіемъ.

— Я знала, что ты шутишь, — сказала она. — Было бы слишкомъ ужасно, еслибъ такая вещь случилась въ нашей семьѣ. Только не подвергай себя опять искушенію, Глэдисъ. Не станешь?

— Нѣтъ, никогда.

— Ты будешь заботиться о твоемъ здоровьи, ради насъ? Не надо такъ утомляться. Тебѣ слѣдуетъ…

Сестра горячо прервала ее.

— Остановись. Болѣе этого я не могу обѣщать ничего. Развѣ ты не понимаешь, что выѣзды единственное, что помогаетъ мнѣ забыться? Знаешь ли ты, — печально продолжала она, — что значитъ постоянно слышать лишь одинъ голосъ, кто бы ни говорилъ съ тобою… видѣть только одни глаза, кто бы на тебя ни смотрѣлъ… чувствовать, какъ перестаетъ биться сердце при воспоминаніи объ отсутствующемъ? Винни, я такъ страдаю! Я дала бы послѣднюю каплю крови, чтобы увидѣть Джемми хотя бы на одинъ часъ.

— И какая бы была отъ этого польза? — сказала практическая Винни. — Только еще тяжелѣе стала бы тогда разлука. Для тебя отлично, что онъ догадался уѣхать, и я надѣюсь, что онъ не вернется и что мы никогда болѣе не увидимъ его.

— Ты жестока, жестока! — шептала лэди Моунткарронъ.

— Постарайся же глядѣть на дѣло здраво. Какая выгода произойдетъ изъ свиданія съ Брукомъ? Никакой. Если ты этого не понимаешь, то онъ понялъ, и его образъ дѣйствій значительно поднимаетъ его въ моемъ уваженіи. Подумай, наконецъ, и о Моунткарронѣ. Кончится тѣмъ, что онъ догадается о причинѣ твоего страннаго поведенія, какъ догадалась я. Что изъ этого выйдетъ? Онъ, навѣрное, не будетъ такъ сочувственно выслушивать тебя…

— Моунткарронъ! — презрительно повторила Глэдисъ. — Точно онъ когда-нибудь безпокоится о томъ, что я дѣлаю, чувствую, чѣмъ выгляжу! Онъ слишкомъ поглощенъ самимъ собою, чтобы думать обо мнѣ.

— Я желала бы, чтобы ты растолковала мнѣ твои отношенія съ мужемъ, — задумчиво сказала Винни. — При людяхъ между вами все какъ будто ладно.

— При людяхъ все хорошо, да многіе, пожалуй, скажутъ, что все хорошо и въ нашей частной жизни. Онъ никогда не осуждаетъ того, что я дѣлаю или говорю; обыкновенно замѣчаетъ, когда я надѣваю новое платье, и обращаетъ вниманіе на то, идетъ ли оно ко мнѣ. Иногда, при важныхъ случаяхъ, онъ склоняетъ голову на бокъ, внимательно разглядываетъ меня и провозглашаетъ: «Честное слово, ты прехорошенькая женщина, Глэдисъ». Послѣ этого комплимента я принуждена выносить извѣстное количество нѣжностей, которыми графъ даетъ исходъ своему восторгу. Вотъ, кажется, и все, если не говорить еще о томъ, что у меня много денегъ, гораздо болѣе, чѣмъ я могу тратить, и полная свобода дѣйствій почти во всемъ.

— Чего же тебѣ еще нужно?

— Любви, Винни, любви, а ее графъ никогда ко мнѣ не чувствовалъ и не будетъ чувствовать.

— Онъ тобою постоянно восхищается.

— О., да!

— И гордится. Онъ говорилъ это на дняхъ отцу.

— Да, я полагаю, что онъ гордится мною.

— А развѣ не изъ этого слагается любовь?

— Нѣтъ, — отвѣчала лэди Моунткарронъ.

— Ты стала очень опытна.

— Это вѣрно. У меня былъ хорошій наставникъ, — отвѣчала она, кусая губы.

— А ты еще всегда издѣвалась надъ любовью и звала ее нелѣпостью! О, Гледисъ, какъ ты смѣялась надъ этимъ чувствомъ, какъ утверждала, что любовь сентиментальный вздоръ и что ты не изъ такихъ дѣвушекъ, которыя ею увлекаются.

— Не напоминай мнѣ объ этихъ дняхъ, Винни. Я тяжко наказана за нихъ; слезами искупила я свое безуміе. Слушай, я стану такою, какъ ты желаешь. Ни ты, ни папа никогда не будете краснѣть изъ-за меня. Только не увѣряйте, пожалуйста, что Моунткарронъ меня любитъ, я знаю, что это неправда. Я на него не жалуюсь, помни это. Замужъ я шла безъ любви, да и не требую ея отъ него. Мы совершенно равнодушны другъ къ другу. Онъ получилъ жену, я титулъ. Долгъ выплаченъ обѣими сторонами и говорить объ этомъ болѣе нечего. Только вкусы и симпатіи наши совершенно не сходятся.

— Да развѣ не всегда такъ бываетъ между мужчинами и женщинами?

— У меня съ Джемми было не такъ.

— О, Глэдисъ, это запрещенная тема. Объ этомъ ты не должна думать.

— Никогда не перестану я объ этомъ думать, пока жива. У меня не хватило силы отказаться отъ свѣта ради Джемми. Я наказана тѣмъ, что не забуду его во вѣки.

— Если ты станешь смотрѣть на свою жертву съ этой точки зрѣнія, ты никогда не будешь въ безопасности.

— Да какъ же могу я смотрѣть на нее иначе?

Этого Винни и сама не знала и съумѣла только отвѣтить:

— Старайся быть благодарною за избавленіе отъ страшной опасности и считай Брука своимъ злѣйшимъ врагомъ.

Этимъ неудобнымъ совѣтомъ Винни совершенно испортила добытый ею результатъ.

— Я не могу сдѣлать этого, — горячо воскликнула Глэдксъ, — и никогда не сдѣлаю; до послѣдняго дня жизни я буду смотрѣть на него, какъ на лучшаго, самаго дорогаго своего друга. О, Винни, ты меня совсѣмъ не понимаешь, да и никто на свѣтѣ не понимаетъ меня. Оставь меня ѣздить по театрамъ, баламъ, пикникамъ. Они милосерднѣе ко мнѣ, чѣмъ ты, и не даютъ мнѣ времени для размышленія. Но когда у меня останется хоть одна свободная минута, она будетъ принадлежать ему.

Такимъ образомъ, мистрисъ Прендергэстъ вернулась домой не. очень довольная результатомъ своего визита. Она пріобрѣла, правда, довѣріе сестры, но не съумѣла поколебать ея рѣшенія ни въ какую сторону.

Глава XVIII.
Вѣсти изъ Калькутты.

Лэди Моунткарронъ продолжала прежній образъ жизни, не думая ни о какихъ послѣдствіяхъ, худѣя и блѣднѣя по мѣрѣ того, какъ подвигался сезонъ. Правда, по вечерамъ щеки ея горѣли, настроеніе духа было часто необузданно-веселое, но силы измѣняли ей съ каждымъ днемъ. Тѣмъ не менѣе, она безпрерывно танцовала и играла въ lawn-tennis и вскорѣ пріобрѣла среди женщинъ репутацію кокетки. За то мужчины увлекались ея разговоромъ столько же, какъ и ея красотою. Лордъ, казалось, вовсе не зналъ, какъ проводитъ жена время, да и не заботился объ этомъ. Ихъ почти никогда не видали вмѣстѣ, развѣ только на обѣдахъ или въ театрѣ. Тамъ, гдѣ Глэдисъ всего болѣе нуждалась въ покровительствѣ, на пикникахъ, танцовальныхъ вечерахъ, она была всегда одна. Лордъ Моунткарронъ не интересовался этими удовольствіями. Для танцевъ и lawn-tenais онъ былъ слишкомъ толстъ, музыку ненавидѣлъ. Его единственнымъ развлеченіемъ были клубъ и игра на билліардѣ. Онъ все еще казался такимъ же щеголеватымъ, какъ и прежде, тѣмъ не менѣе, въ немъ была замѣтна большая перемѣна. Онъ утратилъ оживленіе, которое отличало его, когда онъ ухаживалъ за Глэдисъ, и значительная часть его моложавости исчезла вмѣстѣ съ этимъ. Жена еще не надоѣла ему; по крайней мѣрѣ, онъ ни за что не сознался бы въ этомъ; но онъ свыкся съ нею, она перестала быть для него новинкою, и ей предоставлялась полная свобода дѣлать, что угодно.

Иногда, большею частью совершенно неожиданно, Глэдисъ врывалась въ комнату сестры, чтобъ излить передъ нею душу, и эти минуты спасали ее; безъ нихъ она погибла бы съ отчаянія. Винни терпѣливо выслушивала перечень качествъ Джемми, описаніе его красоты и исторію ихъ любви, никогда не намекая даже, что уже раньше слышала все это. Она утѣшала, ободряла сестру, не осуждала ее, не впадала въ наставительный тонъ. Не умѣя научить ее, какъ подняться надъ своимъ горемъ, она давала ей, по крайней мѣрѣ, высказаться и тѣмъ спасала ее, быть можетъ, отъ болѣзни.

Несмотря на это, сезонъ вышелъ тяжелый. Какъ ни старалась лэди Моунткарронъ скрыть свои чувства отъ отца и матери, они, все-таки, видѣли, что она больна. Наконецъ, генералъ рѣшился поговорить съ зятемъ.

— Моунткарронъ, я очень безпокоюсь о Глэдисъ. Она несомнѣнно нездорова, хотя и не соглашается съ этимъ. Не знаете ли вы причину ея болѣзни?

— Глэдисъ нездорова? — повторилъ графъ. — Вы меня изумляете. Вчера вечеромъ мы были въ оперѣ, и я нашелъ, что она очень хороша съ виду.

— Вамъ трудно замѣтить это, когда она возбуждена, но, если вы станете наблюдать за нею по утрамъ, вы увидите, какъ она худа и слаба.

— Господи помилуй! Надо скорѣе позвать лучшихъ докторовъ. Я не хочу, чтобъ она еще похудѣла. Худоба и безъ того ея главный недостатокъ. За кѣмъ бы мнѣ послать, генералъ?

— Я не думаю, чтобы нуженъ былъ докторъ, но мнѣ кажется, что ей необходимъ покой. Она слишкомъ много выѣзжаетъ, не бываетъ дома ни утромъ, ни вечеромъ. Глэдисъ недостаточно крѣпка, чтобы выносить такую жизнь.

— Но она ее любитъ, — доказывалъ Моунткарронъ. — Это дѣлается по ея собственному желанію.

— Тѣмъ не менѣе, это ей вредно, и я нахожу, что она слишкомъ молода, чтобы судить сама. Развѣ вы не можете убѣдить ее провести нѣсколько вечеровъ дома, Моунткарронъ?

— Честное слово, вы имѣете больше вліянія на нее, чѣмъ я. Она не очень откровенна со мною. У нея всегда была немного сдержанная натура, и не думаю, чтобы мое вмѣшательство было ей пріятно. Къ тому, же, она дѣлаетъ только то, что и всѣ женщины ея круга. Ей необходимо показывать себя.

— Она себя убьетъ, — сказалъ старикъ.

Лордъ Моунткарронъ покатился со смѣху.

— Милѣйшій генералъ, — началъ онъ, — эти хрупкія существа выносятъ вдвое больше румяныхъ, пухлыхъ женщинъ. Да вы посмотрѣли бы на Глэдисъ въ Карронби! Вотъ была жизнь! По цѣлымъ днямъ скиталась она во всѣ стороны, то пѣшкомъ, то верхомъ, и Джемъ за нею. Я постоянно говорилъ имъ, что они себя убьютъ, а вотъ, видите ли, не убили же. Да въ ней вдвое больше силы, чѣмъ вы думаете. Тѣмъ не менѣе, если вамъ кажется нужнымъ, пошлемъ за докторомъ.

— Мнѣ бы лучше хотѣлось укрѣпить ее морскимъ купаньемъ, когда кончится сезонъ. Если она согласится, не отпустите ли вы ее съ нами въ Райдъ, пока сами будете стрѣлять тетеревовъ?

— Съ восторгомъ, милѣйшій генералъ; я согласенъ на все, что доставитъ удовольствіе ей или вамъ. Поѣзжайте въ Райдъ. Это отличное мѣсто для нея. А въ сентябрѣ вы привезете ее въ Карронби на свиданіе со мною.

Предложеніе это было сдѣлано лэди Моунткарронъ и съ радостью принято ею. Она увѣряла, что готова ѣхать съ милымъ папочкой куда угодно. Ей кажется, что она опять сдѣлалась его дѣвочкой, ласково говорила она ему нѣсколько времени спустя, гуляя съ нимъ по дамбѣ или по морскому берегу, и что никто не стоитъ между ними.

Однажды, когда Глэдисъ была нѣжнѣе обыкновеннаго, отецъ попытался вывѣдать у нея правду относительно ея брачной жизни.

— Не полагаю, милочка, чтобы кто-нибудь сталъ между нами, — дружески началъ онъ. — Моунткарронъ слишкомъ деликатенъ, чтобы даже думать объ этомъ. У него, повидимому, только одно желаніе: видѣть тебя счастливою и довольною.

— Да, папа, — равнодушно отвѣчала она.

— Милая моя дѣвочка, — продолжалъ старикъ, любовно прижимая ее къ себѣ (они ходили въ эту минуту взадъ и впередъ по уединенному морскому берегу), — ты всегда была моею любимицей, и я очень желалъ бы знать, довольна ли ты своею жизнью. Ты имѣешь все, что можно достать за деньги, но счастлива ли ты? Помнишь, какъ волновался я во время твоей свадьбы и какъ ты смѣялась надъ моими опасеніями? Въ состояніи ли ты смѣяться надъ ними теперь?

— Конечно, да, отецъ. Я получила то, ради чего выходила за Моунткаррона. Онъ сдержалъ всѣ свои обѣщанія и обращается со мною неизмѣнно ласково. Мнѣ не въ чѣмъ винить его. Выходя замужъ, я отлично знала, что онъ за человѣкъ, и онъ ни въ чемъ не измѣнился. Врядъ ли многія женщины могутъ сказать то же самое о своихъ мужьяхъ.

— Совершенно вѣрно, милая, но я… я, все-таки, недоволенъ твоимъ видомъ.

— Потому что я точно полиняла? Въ этомъ Моунткарронъ не виноватъ, папа. Вся вина моя. Я дотанцовалась до этого, и, конечно, очень глупо сдѣлала, но все поправится послѣ нѣсколькихъ недѣль этого чуднаго морскаго воздуха.

— Надѣюсь, милая; тѣмъ не менѣе, я очень встревоженъ. Зачѣмъ танцовала ты до изнеможенія, Глэдисъ?

Голосъ его былъ такъ нѣженъ, участіе такое неподдѣльное, что съ минуту она готова была признаться во всемъ. Но любовь въ отцу удержала ее. Она не могла рѣшиться огорчить его. Винни другое дѣло. Она женщина и знаетъ, что приходится иногда терпѣть женщинамъ; но открыть все милому, терпѣливому отцу, этого Глэдисъ не въ состояніи была сдѣлать. Собравшись съ духомъ, она весело отвѣчала:

— Да развѣ я уже не говорила тебѣ этого, старый, глухой папа? Я танцовала такъ много оттого, что была глупа. Я всегда была глупенькая, хотя ты не вѣрилъ этому, и не понимала, когда нужно остановиться. Но къ слѣдующему сезону я остепенюсь, стану серьезнѣе и не буду поддаваться соблазну, какъ теперь. Почемъ знать, быть можетъ, я такъ располнѣю, что не захочу даже танцовать. Я вполнѣ увѣрена, что это случится, если ты будешь цѣлый день откармливать меня. Я не стою твоихъ заботъ, папа, но еще болѣе люблю тебя за нихъ, и ты это знаешь.

— Ты для меня все на свѣтѣ, Глэдисъ, — отвѣчалъ отецъ, — и еслибъ ты была несчастна, мнѣ казалось бы, что вся моя жизнь кончена.

Старикъ не могъ, однако, разстаться еще съ своею мыслью, и лэди Моунткарронъ рѣшительно не знала, чѣмъ успокоить его. Она поправилась немного на чистомъ морскомъ воздухѣ и въ обществѣ родителей, но, когда наступилъ сентябрь, генералъ Фуллеръ отвезъ ее въ Карронби все еще блѣдною и непохожею на прежнюю Глэдисъ. Домъ былъ полонъ гостей, и лэди Моунткарронъ не имѣла свободной минуты, чему была очень рада. Это мѣшало ей дѣлать визиты, а она страшилась необходимости посѣтить Нэтли. Уже нѣсколько мѣсяцевъ ничего не слыхала она о лэди Рентонъ или ея братѣ, а со времени ея возвращенія изъ Райда Моунткарронъ не упоминалъ о нихъ. Глэдисъ знала, что рано или поздно ей придется встрѣтиться съ Эллиноръ и что имя Джемми будетъ произнесено между ними, но откладывала эту пытку со дня на день, надѣясь, что соберется, наконецъ, съ духомъ.

Однажды утромъ, черезъ недѣлю послѣ ея возвращенія въ Карронби, лэди Моунткарронъ услыхала стукъ колесъ на дворѣ и, поднявъ голову, увидала у подъѣзда экипажъ Эллиноръ. Въ одно мгновенье кровь прилила къ ея лицу. Она снова выглянула въ окно. Слава Богу! Лэди Рентонъ была одна. Какія бы вѣсти ни сообщила она ей, Глэдисъ выслушаетъ ихъ съ улыбкою. Тѣмъ не менѣе, она была смертельно блѣдна, когда кузина вошла въ комнату. Эллиноръ тоже было не по себѣ. Она страшилась этой встрѣчи почти столько же, какъ и сама Глэдисъ. Все утро размышляла она о томъ, произнесетъ ли она имя Джемми, или предоставитъ молодой женщинѣ сдѣлать это, но, войдя въ комнату, не могла сказать ни слова. Что касается Глэдисъ, ей казалось, что она скорѣе умретъ, чѣмъ назоветъ Джемми. Онѣ бесѣдовали объ увеселеніяхъ минувшаго сезона, о погодѣ, садѣ, охотѣ, — словомъ, обо всемъ, только не о томъ, что было у обѣихъ на умѣ. Глэдисъ сидѣла передъ лэди Рентонъ точно виноватая, разспрашивала ее о вещахъ, до которыхъ ей не было никакого дѣла, и вспыхивала каждый разъ, когда разговоръ хоть сколько-нибудь склонялся въ сторону Брука.

Наконецъ, Эллиноръ почувствовала, что не въ силахъ долѣе терпѣть этого положенія и что въ интересахъ обѣихъ она должна рѣшиться заговорить о страшномъ предметѣ, какъ вдругъ на выручку явился Моунткарронъ.

Онъ вошелъ внезапно въ комнату жены, держа въ рукѣ бумагу, но остановился на порогѣ, увидавъ кузину.

— Ахъ, Эллиноръ, какъ поживаешь? Очень радъ, что ты пріѣхала. Все въ порядкѣ въ Нэтли? Ну, а что подѣлываетъ Джемъ? Гдѣ онъ? Когда имѣла ты о немъ послѣднія вѣсти?

Въ одно мгновенье лордъ сдѣлалъ то, къ чему обѣ женщины готовились цѣлый часъ. Лэди Рентонъ весело обернулась къ кузену. Ей хотѣлось говорить о братѣ и убѣдить Глэдисъ, что Джемми излечился отъ своей страсти къ ней.

— Милѣйшій Моунткарронъ, какой у тебя славный видъ! Ты гораздо здоровѣе, чѣмъ Глэдисъ. Она, должно быть, слишкомъ увлеклась первымъ сезономъ. Джемми совсѣмъ здоровъ, благодарю. Послѣднія письма были изъ Калькутты.

— Изъ Калькутты! Чортъ знаетъ что такое! Какъ попалъ онъ туда?

Лэди Моунткарронъ не подымала глазъ съ колѣнъ. Руки ея нервно рвали бахрому платья. Эллиноръ замѣтила, какъ дрожали ея пальцы, и продолжала безпощадно, хотя и съ лучшими намѣреніями:

— Онъ поѣхалъ въ Индію прямо изъ Александріи; кажется, онъ въ восторгѣ отъ страны и очень веселится. Весьма естественно, что онъ любитъ путешествовать и видѣть свѣтъ. Ничто не приковываетъ его къ дому. Ты, вѣроятно, уже слышалъ о смерти бѣднаго Чарли?

— Читалъ въ газетахъ.

— Джемми ухаживалъ за нимъ, какъ родной братъ. Не правда ли, это очень хорошо съ его стороны? Но онъ такой добрый; къ тому же, онъ и самъ былъ радъ уѣхать изъ Англіи.

— Почему?

— Не могу хорошенько сказать. Я плохо знаю эту исторію, но изъ словъ Джемми я вывела заключеніе, что онъ немного запутался. Онъ очень досадовалъ на себя, точно сдѣлалъ какую-то глупость, и говорилъ, что хотѣлъ бы уѣхать на время. Вотъ я и отправила его въ Александрію и принесла этимъ пользу и ему, и бѣдному Чарли.

— Конечно, дѣло идетъ о женщинѣ? — спросилъ графъ.

— Вѣроятно. Но, что бы тамъ ни было, теперь все кончено. Ты, вѣдь, знаешь, какъ непостояненъ Джемъ.

— Еще бы! О сколькихъ женщинахъ не бредилъ онъ уже!

— У него дѣйствительно такое ласковое обращеніе съ ними, что онѣ часто предполагаютъ въ немъ больше чувства, чѣмъ слѣдуетъ.

— Сколько побѣдъ одержалъ онъ въ Индіи?

— Я не получала еще списка. Мы, вѣроятно, узнаемъ все это по его возвращеніи. Какая-то миссъ Темпль часто упоминается въ его письмахъ. Думаю, что она царица его сердца.

— Когда вернется онъ?

При этомъ вопросѣ Глэдисъ вздрогнула и поглядѣла на лэди Рентонъ такъ нервно, что она рѣшилась быть осторожнѣе, и не знала, что сказать. Ей была ненавистна ложь, хотя во время разговора она и позволила себѣ нѣкоторыя натяжки. Вмѣстѣ съ тѣмъ, ей казалось неблагоразумнымъ дать понять Глэдисъ, что Джемми скоро ждутъ домой. Чтобъ выиграть время, она спросила:

— Ты говоришь о моемъ братѣ?

— Конечно! О комъ же иномъ? Ужь не собирается ли онъ пропустить сезонъ охоты?

— Да, думаю, что такъ. Онъ охотился въ Индіи за крупною дичью и, по его словамъ, презираетъ теперь всякій другой видъ спорта. Джемми очень сблизился въ Калькуттѣ со свитою губернатора; они ѣздили цѣлою компаніей истреблять медвѣдей и тигровъ. Онъ убилъ тигра длиною въ одиннадцать футовъ и, кажется, очень гордится этимъ. Я получу шкуру для своей гостиной.

— Но когда же вернется онъ въ Карронби, Эллиноръ, желалъ бы я знать? Я всегда любилъ Джема и скучаю безъ него.

— Онъ поговариваетъ о будущемъ Рождествѣ, Моунткарронъ; но ты знаешь, какъ онъ ненадеженъ.

Какъ встрепенулось сердце Глэдисъ при словѣ Рождество и какъ замерло оно при послѣднемъ замѣчаніи лэди Рентонъ!

— Ты думаешь, что миссъ Темпль можетъ задержать его? — спросилъ графъ, съ лукавою усмѣшкой.

— Полагаю, что онъ и самъ не знаетъ, чего хочетъ въ этомъ случаѣ; бездѣлица можетъ измѣнить все и удержать его въ Индіи еще на цѣлый годъ. Ему, кажется, такъ весело тамъ, что я не рѣшаюсь вліять на него. Очевидно, онъ совершенно справился съ своимъ маленькимъ горемъ и кружится въ вихрѣ удовольствій. Могу ли я быть эгоисткой и сократить это время?

— Быть можетъ, онъ привезетъ тебѣ въ лицѣ красивой миссъ Темпль золовку?

— Ничего не было бы удивительнаго, — смѣясь, сказала лэди Рентонъ, точно эта мысль казалась ей пріятною и естественною. — Она единственная дочь полковника Темпля изъ губернаторскаго штаба и, по слухамъ, красавица. Еслибъ Джемми пожелалъ жениться на ней, я была бы вполнѣ довольна. Вѣдь, ты знаешь, Моунткарронъ, что для меня всего дороже на свѣтѣ счастье брата. Къ тому же, ему почти время жениться.

— Не знаю, — проворчалъ графъ, — не могу представить себѣ Джема женатымъ. Боюсь, что это испортитъ его. Ему уже не позволятъ тогда бѣгать съ тобою во всѣ стороны, Глэдисъ, — обратился онъ къ женѣ, — мистрисъ Брукъ выдеретъ ему уши, если онъ это затѣетъ.

Взоры обоихъ были устремлены на нее. Она чувствовала, что должна сказать что-нибудь, и, поднявъ утомленные глаза, произнесла съ натянутою, почти болѣзненною улыбкой:

— Въ такомъ случаѣ, Моунткарронъ, ты долженъ найти мнѣ другаго кузена.

— Этого я не могу сдѣлать. Джемомъ начинается и кончается списокъ моихъ двоюродныхъ братьевъ. Не позволяй ему жениться, Эллиноръ. Онъ еще успѣетъ сдѣлать это, когда ему достанется мой титулъ.

— Не говори вздора, Моунткарронъ, и не старайся лишить бѣднаго Джема того счастья, которымъ самъ наслаждаешься.

Сказавъ это, лэди Рентонъ почувствовала, что сдѣлала неловкость, и поспѣшила поправить бѣду.

— Слышали вы, что красивая миссъ Рэшертонъ выходитъ замужъ?

— Ахъ, встати, — воскликнулъ графъ. — Глэдисъ, я хочу, чтобъ ты пригласила Рэшертоновъ обѣдать въ будущій четвергъ.

— Рэшертоновъ, Моунткарронъ! Да я ихъ не знаю!

— Нѣтъ никакой причины не познакомиться. Ты легко можешь забросить имъ карточку съ четверга. Входить въ домъ тебѣ нѣтъ нужды. Никто этого не ожидаетъ. Съѣзди и вели лакею подать карточку.

— Но знакомство съ ними вовсе нежелательно, — нерѣшительно замѣтила Глэдисъ. — Говорятъ, мать очень вульгарна, да и репутація миссъ Рэшертонъ далеко не завидна. Она бойка и кокетлива; не такъ ли, Эллиноръ?

— Я не люблю Рэшертоновъ и ни за что не пригласила бы ихъ въ Нэтли, — сухо сказала лэди Рентонъ.

— Что за глупости! — воскликнулъ графъ. — женщины всегда предубѣждены другъ противъ друга и готовы злословить. Что имѣете вы противъ миссъ Рэшертонъ? Ничего худаго нельзя сказать про нее; къ тому же, она очень красива. Я имѣю дѣла съ ея отцомъ и желаю оказать ему вниманіе.

— Нельзя ли пригласить его одного? — спросила Глэдисъ. — Въ этомъ не было бы ничего удивительнаго, а домашнія его никогда не бывали Въ Карронби.

— Ну, значитъ, имъ пора быть. Старикъ Рэшертонъ одинъ изъ вліятельнѣйшихъ людей въ нашемъ околоткѣ, милліонеръ. Мы должны оказывать вниманіе сосѣдямъ, Глэдисъ, и начнемъ съ Рэшертоновъ. Пригласи ихъ обѣдать въ четвергъ.

— Сколько ихъ? — коротко спросила лэди Моунткарронъ. Она была слишкомъ равнодушна ко всему, чтобы продолжать споръ.

— Отецъ, мать и дочь, — отвѣчалъ лордъ. — Только не забудь сдѣлать имъ сперва визитъ, а то они, пожалуй, оскорбятся. Твое посѣщеніе будетъ имѣть для нихъ громадное значеніе. Я нисколько не удивлюсь, если старуха вставить твою карточку въ рамку и повѣситъ ее въ своей гостиной.

И, усмѣхаясь при этой мысли, Моунткарронъ вышелъ, оставивъ дамъ вдвоемъ.

— Съ какой стати затѣваетъ онъ звать этихъ людей въ Карронби? — спросила лэди Рентонъ, лишь только удалился лордъ. — Дочь воспитывалась въ модномъ пансіонѣ, но родители страшно вульгарны. Я никакъ не думала, что Моунткарронъ захочетъ видѣть ихъ за своимъ столомъ.

— Богъ съ нимъ. Пусть онъ дѣлаетъ по своему. Не все ли это равно? — усталымъ голосомъ сказала Глэдисъ.

— Но, милая моя, вѣдь, вамъ придется знаться съ ними, если вамъ ихъ навяжутъ. Не можете же вы отворачиваться отъ людей, которыхъ угощаете за своимъ столомъ! Я желала бы, чтобы Моунткарронъ одумался. Боюсь, какъ бы изъ этого не вышло неловкости.

— Не полагаю, — также равнодушно отвѣчала Глэдисъ. — Я всегда могу велѣть сказать, что меня нѣтъ дома, когда они пріѣдутъ.

— Но, вѣдь, вы будете встрѣчать ихъ на прогулкахъ. Миссъ Рэшертонъ отличная наѣздница, постоянно бываетъ на охотѣ, и вамъ не удастся отдѣлаться отъ нея, если ей захочется быть съ вами. Такіе люди всегда очень назойливы.

— Ей не представится къ этому случая, — сказала Глэдисъ. — Я не буду ѣздить верхомъ.

— Вы откажетесь отъ верховой ѣзды? Это совершенная новость. Отчего хотите вы бросить ѣзду?

— Я слишкомъ слаба. Это было бы для меня утомительно, — отвѣчала Глэдисъ.

— Я замѣчаю въ васъ большую перемѣну. Совѣтовались вы съ докторомъ?

— Нѣтъ, незачѣмъ. Я не больна, а только слаба, и мнѣ пріятнѣе ходить пѣшкомъ, чѣмъ ѣздить.

— Жаль, — вставая, сказала лэди Рентонъ, — но, по моему, больныхъ не надо принуждать. Прощайте, Глэдисъ. Помните, что я всегда очень рада видѣть васъ въ Нэтли, когда вы свободны.

— О, у меня никогда не будетъ времени, — раздражительно воскликнула лэди Моунткарронъ. — Вы знаете, домъ полонъ гостей, а мужъ всегда недоволенъ, если меня нѣтъ. Вы, конечно, извините меня и сами пріѣдете въ Карронби? Я… я… не могу ѣхать въ Нэтли.

— Дѣлайте какъ хотите, милая, — серьезно отвѣчала лэди Рентонъ, цѣлуя ее и выходя изъ комнаты.

Глава XIX.
Агнеса Рэшертонъ.

Послѣ этого посѣщенія Глэдисъ предалась страшному порыву горя. Намеки лэди Рентонъ совершенно иначе освѣтили для нея личность Джемми. До сихъ поръ она оплакивала разлуку съ милымъ, свою собственную жестокость и трусость, но никогда не думала она, чтобъ онъ могъ измѣнить ей. Она чувствовала себя способною горевать о немъ всю жизнь, но отдать его другой женщинѣ было выше ея силъ. Этого она не могла, не хотѣла сдѣлать. Еслибъ Глэдисъ знала адресъ Брука, она сейчасъ же написала бы ему, чтобъ просить его пріѣхать и увезти ее. Не только ея любовь, но и ея самолюбіе были оскорблены. Иногда она укоряла Джемми въ томъ, что онъ никогда ее не любилъ, иногда сѣтовала на себя, зачѣмъ оттолкнула его и послала искать въ объятіяхъ другой женщины утѣхи, въ которой сама ему отказала. Въ душѣ ея бушевали ревность, тоска, отчаяніе, и она надѣялась лишь на одно, на возвращеніе Джемми. Если онъ пріѣдетъ въ Англію, не связавшись окончательно съ этою гадкою миссъ Темпль, если Глэдисъ удастся говорить съ нимъ или выслушать его, все будетъ ладно. Джемми не въ силахъ устоять противъ ея слезъ и улыбокъ: лэди Моунткарронъ знала его хорошо, она утѣшала себя надеждою на будущее и воспоминаніемъ о своей прежней власти надъ милымъ.

Тѣмъ временемъ она повиновалась волѣ мужа, сдѣлала визитъ Рэшертонамъ и послала имъ приглашеніе на обѣдъ, которое было съ радостью принято. Въ четвергъ гости появились за цѣлыхъ полчаса до настоящаго времени и навлекли на лэди Моунткарронъ выговоръ отъ мужа, потому что она не была готова ихъ принять. Мистеру Решертону было очень неловко во фракѣ. Жена его такъ смущалась въ присутствіи графа и графини, что тяжело было говорить съ ней, а дочь, черезъ-чуръ нарядная и плохо воспитанная, выказывала ненужную бойкость.

Сидя во главѣ стола, въ черномъ бархатномъ платьѣ съ высокимъ воротомъ, Глэдисъ казалась существомъ совершенно иного порядка и рѣшительно не знала, чѣмъ занять гостей. Старикъ умѣлъ говорить только о посѣвахъ и оборотахъ; женѣ его было такъ неуютно, что она не могла произнести ни слова, и весь разговоръ во время обѣда велся между лордомъ Моунткаррономъ и миссъ Рэшертонъ, сидѣвшей по его лѣвую руку. Это была красивая, блестящая дѣвушка лѣтъ двадцати пяти, шести, съ черными глазами и волосами, яркимъ цвѣтомъ лица, стройною фигурой и бойкою рѣчью. Приглашеніе на обѣдъ въ Карронби льстило ей столько же, какъ и ея родителямъ, но удивило ее менѣе.

Съ графомъ она познакомилась уже нѣсколько времени тому назадъ. Они встрѣчались на охотѣ и при другихъ случаяхъ, и была пора, когда миссъ Рэшертонъ льстила себя надеждою занять то мѣсто, гдѣ сидѣла теперь Глэдисъ.

Лэди Моунткарронъ удивилась не только близости мужа съ Агнесою, но и тому, сколько у нихъ общихъ темъ для разговора. Еслибъ она любила лорда, она почувствовала бы ревность, видя, что отъ нея скрывали это знакомство, но ее такъ поглощало собственное горе, что все это показалось ей только страннымъ. Тѣмъ не менѣе, она возненавидѣла всю семью и рада была, когда кончилась пытка. Послѣобѣденный часъ, проведенный ею съ дамами въ гостиной, былъ страшно тяжелъ. Миссъ Рэшертонъ была дерзка, навязчива, почти груба въ своихъ разспросахъ, а мать умѣла только удивляться всему и восклицать: «Ахъ, ты, Боже мой!»

Красавица Агнеса обошла обѣ гостиныя, обозрѣвая и комментируя все, что видѣла, и обращаясь къ лэди Моунткарронъ за разъясненіями. Наконецъ, она замѣтила фотографію Брука, которая стояла тутъ такъ давно, что Глэдисъ не рѣшилась убрать ее, хотя и постаралась по возможности заслонить другими предметами.

— Мама, смотри, это мистеръ Брукъ, — воскликнула миссъ Рэшертонъ, взявъ въ руки портретъ. — Лэди Моунткарронъ, это должно изображать мистера Брука?

— Кажется, — не оборачивая головы, отвѣчала Глэдисъ.

— Сходство не очень большое, — продолжала Агнеса, вынося портретъ на середину комнаты, — и, во всякомъ случаѣ, не очень лестное, не правда ли, мама? Когда сдѣланъ этотъ портретъ, лэди Моунткарронъ?

— Право, не знаю.

— Какой красивый молодой человѣкъ, по крайней мѣрѣ, на мой вкусъ! Но, конечно, дамы никогда не сходятся въ мнѣніяхъ. Быть можетъ, вы не находите его красивымъ и предпочитаете брюнетовъ?

— Да, — солгала Глэдисъ.

— Оно и понятно, вѣдь, лордъ Моунткарронъ брюнетъ. Но Джемъ… я хочу сказать мистеръ Брукъ… Такая я, право, неосторожная, опять дала волю языку; надѣюсь, лэди Моунткарронъ, вы извините меня… На охотѣ такъ сближаешься…

— Пожалуйста, не извиняйтесь, миссъ Рэшертонъ.

— Я хотѣла только сказать, что у мистера Брука совершенно иной типъ, чѣмъ у лорда. Когда вернется домой вашъ кузенъ?

— Не могу вамъ сказать, — холодно отвѣчала Глэдисъ.

— Еще не рѣшено? Какъ странно! Подумай, мама, мистеръ Брукъ еще не знаетъ, когда вернется.

— Ахъ, Боже мой! — воскликнула мистрисъ Рэшертонъ. — Его теперь уже нѣтъ здѣсь… дайте счесть… около восьми мѣсяцевъ. Очень бы я желала знать, съ чего это онъ вдругъ уѣхалъ. Должна же быть на это какая-нибудь причина!

— И очень хорошая, — отвѣчала Глэдисъ, стараясь скрыть свое негодованіе. — Если вы такъ интересуетесь моимъ кузеномъ, я скажу вамъ, что онъ уѣхалъ изъ Англіи ухаживать за умирающимъ родственникомъ.

— Ахъ, я ужь слышала эту исторію, но никогда не вѣрила ей! — воскликнула миссъ Рэшертонъ. — Всю эту басню видно насквозь. Надѣюсь, что ничего серьезнаго не приключилось съ мистеромъ Брукомъ. Я ужасно люблю его и очень жалѣла бы, еслибъ съ нимъ случилась бѣда.

— Вы въ самомъ дѣлѣ слишкомъ добры, — саркастически замѣтила Глэдисъ.

Въ эту минуту отворилась дверь и вошли мужчины. Увидавъ мужа, лэди Моунткарронъ несказанно обрадовалась.

Весь вечеръ ухаживалъ онъ за миссъ Рэшертонъ, предоставивъ женѣ занимать родителей, но Глэдисъ не обратила на это никакого вниманія, довольная тѣмъ, что онъ совсѣмъ завладѣлъ ея мучительницею и мѣшаетъ ей оскорблять священное для нея имя. Не успѣли уѣхать гости, какъ лэди Моунткарронъ рѣзко высказалась на ихъ счетъ.

— Слава Богу, убрались, наконецъ! — воскликнула она, когда затворилась за ними дверь. — Искренно надѣюсь никогда болѣе не видать ихъ.

— Что хочешь ты этимъ сказать?

— Что они отвратительныя существа, а дочь хуже всѣхъ. Ни разу не проводила я еще такого ужаснаго вечера и не была вынуждена знаться съ такими неотесанными людьми. Если ты когда нибудь снова пригласишь ихъ, Моунткарронъ, тебѣ придется самому занимать ихъ. Я рѣшительно отказываюсь отъ этого.

Графъ удивился. Въ первый разъ со дня ихъ свадьбы постояла за себя Глэдисъ, и онъ никакъ не могъ понять, что съ ней случилось. Она казалась ему совершенно другою женщиной.

— Съ чего это ты горячишься? — спросилъ онъ. — Что сдѣлали они тебѣ? Въ чемъ винишь ты ихъ?

— Во всемъ, въ особенности отвратительную дочь. Это самые навязчивые, дерзкіе люди, которыхъ я когда либо видѣла. Такое общество для меня не годится, и я наотрѣзъ отказываюсь снова принять ихъ.

При этомъ явномъ неповиновеніи лордъ нахмурился. Онъ былъ добродушенъ, но не отличался мягкимъ характеромъ. Если все шло хорошо и согласно съ его желаніями, онъ былъ слишкомъ флегматиченъ, чтобы вмѣшиваться. Но когда кто-нибудь дѣйствовалъ наперекоръ ему, онъ могъ быть очень рѣзокъ и въ настоящую минуту чувствовалъ себя раздраженнымъ. Рэшертоны появились въ Карронби по его желанію, и лордъ сказалъ себѣ, что не позволитъ оскорблять ихъ. Вслѣдствіе этого онъ заговорилъ съ Глэдисъ рѣзче обыкновеннаго.

— Мнѣ слѣдуетъ рѣшать, кого ты будешь принимать или нѣтъ, — началъ онъ, — и если я приглашу кого-нибудь, ты должна встрѣчать моихъ гостей вѣжливо, какъ подобаетъ твоему новому сану.

Слова были вполнѣ приличны, но тонъ суровъ.

Глэдисъ прикусила губы и топнула ногой.

— Я не приму болѣе Рэшертоновъ, — отвѣчала она.

Графъ всталъ и тщательно заперъ дверь гостиной.

— Я думаю, полезно будетъ покончить съ этимъ вопросомъ, прежде чѣмъ мы ляжемъ спать, — спокойно сказалъ онъ, усаживаясь. — У меня есть дѣла съ старикомъ, и я долженъ быть вѣжливъ съ нимъ и его семьею.

— Изъ этого еще не слѣдуетъ, что ты долженъ звать ихъ обѣдать, — прервала его лэди Маунткарронъ.

— Выслушай меня, Глэдисъ. Мнѣ необходимо быть въ добрыхъ отношеніяхъ съ мистеромъ Рэшертономъ, и высшее удовольствіе, какое я только могу ему доставить, это пригласить его обѣдать у насъ съ семьею.

— И хуже этого ты ничего не можешь придумать относительно меня?

— Право, я этого не понимаю. Я не увѣряю тебя, что Рэшертоны сливки общества, но это очень почтенные люди, а въ деревнѣ можно позволить себѣ многое, чего не сдѣлаешь въ городѣ. Не знаю, чѣмъ тебѣ не нравится дочь. Она воспитывалась въ модномъ пансіонѣ, считается одною изъ мѣстныхъ красавицъ, великолѣпно ѣздитъ верхомъ, умна, блестяща… Ты бы посмотрѣла на нее на охотѣ! Настоящая картинка…

— Мнѣ дѣла нѣтъ до того, чѣмъ она высматриваетъ на охотѣ. Въ домашней обстановкѣ она дерзка, нахальна, и я терпѣть не могу ее. Она говорила со мною, точно знала меня всю жизнь. Можетъ ли что-нибудь быть неприличнѣе со стороны дѣвушки въ ея положеніи относительно женщины въ моемъ?

Лордъ насмѣшливо улыбнулся.

— Понимаю теперь. Ваша милость оскорблена и не можетъ простить этого. Ты надѣялась, что Рэшертоны будутъ весь вечеръ у твоихъ ногъ, и злишься оттого, что съ тобою обращались, какъ съ равною. Да ты и была равною имъ, прежде чѣмъ я сдѣлалъ изъ тебя графиню. Ты какъ будто забываешь это.

— Никогда не была я равною имъ! — вспыльчиво возразила Глэдисъ. — Неужели ты можешь сравнивать этихъ грубыхъ стариковъ съ моими милыми родителями или ихъ дерзкую дочь со мною? Въ моихъ жилахъ течетъ лучшая кровь Англіи, хотя ты и придаешь такое значеніе титулу, который я согласилась принять отъ тебя.

— Однако, прежде чѣмъ ты приняла его, ты, все-таки, принадлежала къ классу разночинцевъ. Твой отецъ изъ мелкихъ дворянъ, мистеръ Рэшертонъ тоже. Воспитаніе тутъ дѣло чисто-случайное. Всѣ вы одного происхожденія.

— Я нахожу крайне неблаговиднымъ хвастать титуломъ, доставшимся тебѣ по наслѣдству, — презрительно отвѣчала Глэдисъ. — Вотъ это дѣйствительно чистая случайность, и ты низводишь себя до уровня такихъ людей, какъ Рэшертоны, когда утверждаешь, будто графская корона ставитъ тебя выше меня или дворянъ по рожденію. Но ты такъ увлекаешься своими знакомыми, что, быть можетъ, ничего другаго не имѣешь въ виду.

Моунткарронъ казался болѣе удивленнымъ, чѣмъ разсерженнымъ.

— Странно! Никогда не позволяла ты себѣ говорить со иною такимъ образомъ. Что съ тобою, Глэдисъ? Какая этому всему причина?

— Ты никогда еще не давалъ мнѣ повода говорить такимъ тономъ, — отвѣчала она. — Но когда я вижу, что ты себя унижаешь, связываясь съ такими людьми, я нахожу, что настало время вмѣшаться. Къ тому же, ты весь вечеръ ухаживалъ за этою дѣвушкой.

— Такъ вотъ въ чемъ дѣло! Я не могу быть любезенъ за собственнымъ столомъ съ дамою, которой ты оказываешь величайшее пренебреженіе, не заслуживъ отъ тебя укоровъ. Позволь спросить, Глэдисъ, препятствовалъ я когда-либо твоимъ желаніямъ?

— Я этого не говорю.

— Это не отвѣтъ. Стѣснялъ ли я тебя въ выборѣ знакокомыхъ или удовольствій? Не давалъ ли я тебѣ полную волю быть гдѣ и съ кѣмъ ты хочешь?

Глэдисъ вспомнила свои прогулки и выѣзды съ Джемми и могла только прошептать: «Да».

— Такъ почему же не хочешь ты предоставить и мнѣ ту же свободу? Я не требую, чтобы ты дружилась съ мистрисъ Рэшертонъ и ея дочерью или чтобъ ты даже тѣсно сближалась съ ними. Я только прошу тебя принимать ихъ вѣжливо, когда они посѣтятъ нашъ домъ. И на этомъ я настаиваю.

Онъ говорилъ авторитетнѣе, чѣмъ когда-либо, и Глэдисъ сочла благоразумнымъ смириться. Еслибъ она любила мужа, она не была бы такъ уступчива, а теперь не все ли равно? Графъ можетъ руководить ея поступками, но не обращеніемъ съ людьми, и ей будетъ легко показать этимъ выскочкамъ, что визиты ихъ непріятны хозяйкѣ Карронби. Подъ вліяніемъ этихъ мыслей она отвѣчала небрежно:

— Хорошо. Если ты на это рѣшился, конечно, дѣлать нечего. Только, ради Бога, не подвергай меня этому испытанію чаще, чѣмъ необходимо. Мнѣ кажется, что я на всю жизнь наглядѣлась на эту ужасную старуху.

Графъ засмѣялся и отвѣчалъ, что, пожалуй, и съ него хватитъ. Этимъ кончилось супружеское несогласіе. Однако, и мужъ, и жена кое-чему научились при этомъ случаѣ. Моунткарронъ понялъ, что Глэдисъ можетъ постоять за свои права, когда считаетъ ихъ нарушенными; она, въ свою очередь, увидала, что лордъ хочетъ дѣйствовать по собственному усмотрѣнію. Открытіе это сдѣлало его осторожнѣе, а ее уступчивѣе. Съ той поры графъ началъ самъ захаживать къ Рэшертонамъ, вмѣсто того, чтобы звать ихъ къ себѣ, и, встрѣчаясь съ Агнесою на охотѣ, оказывалъ ей особое вниманіе. Утаить это въ такомъ маленькомъ мѣстечкѣ, какъ Карронби, было невозможно, и вскорѣ до ушей графини стали доходить слухи, отъ которыхъ краска приливала къ ея лицу. Сначала она относилась къ этому какъ къ недостойной деревенской сплетнѣ. Ей не хотѣлось вѣрить, чтобы мужъ могъ открыто унижать свое званіе и имя, пока однажды бомба не разразилась неожиданно подъ самыми ея ногами.

Глава XX.
Открытіе.

Случилось это весьма просто. Однажды утромъ, въ срединѣ декабря, лэди Моунткарронъ замѣтила въ мужѣ волненіе, совсѣмъ несвойственное его характеру. За завтракомъ онъ нѣсколько разъ вставалъ отъ стола, чтобы убѣдиться въ состояніи погоды, и, казалось, очень интересовался тѣмъ, какъ чувствуетъ себя жена и что она намѣрена дѣлать.

— Славный день сегодня, чтобы ѣздить верхомъ, — началъ онъ, потирая руки. — Ты выйдешь со двора, Глэдисъ?

— Не думаю. Очень холодно.

— Нисколько. Воздухъ свѣжій и живительный. Тебѣ будетъ очень полезно проѣхаться. Въ такую погоду ты должна быть цѣлый день на вольномъ воздухѣ.

— Быть можетъ, я выѣду послѣ полудня.

— Вотъ въ этомъ ты ошибаешься. Нечего ждать такъ долго. Вся прелесть дня исчезаетъ часовъ около двухъ. Ты лучше воспользуйся утромъ.

Лэди Моунткарронъ недоумѣвала, что значитъ эта заботливость мужа.

— Тебѣ хочется отдѣлаться отъ меня? — внезапно спросила она.

— Это совершенно въ твоемъ духѣ, Глэдисъ. Ты самая неблагодарная изъ женщинъ и никогда не цѣнишь совѣтовъ, которые даются исключительно ради твоей пользы.

— Весьма немногіе умѣютъ цѣнить ихъ. Но оставимъ это. Могу я сдѣлать что-нибудь для тебя?

Лицо лорда прояснилось.

— Можешь, только ты умѣешь такъ озадачить человѣка, что страшно просить тебя о чемъ-нибудь. Мнѣ нужно отправить въ Портсмиръ важное письмо, и я думалъ, что если ты ѣдешь въ ту сторону…

— Я могу съѣздить туда, если ты этого хочешь. Когда будетъ готово письмо?

— О, спѣху нѣтъ. Тебѣ незачѣмъ выѣзжать раньше одиннадцати. Не велѣть ли закладывать?

— Пожалуйста. Я буду тебѣ очень благодарна, — отвѣчала она.

Выходя изъ комнаты, Глэдисъ чувствовала себя очень утомленною и грустною. Во всякое другое время поведеніе мужа возбудило бы въ ней подозрѣніе, но теперь она даже не заботилась о томъ, есть ли въ его поступкахъ что-нибудь подозрительное, или нѣтъ. Какое ей дѣло до этого или до чего-либо на свѣтѣ, если Джемми измѣнилъ ей? Со времени посѣщенія лэди Рентонъ Глэдисъ ничего не слыхала о немъ. Ясно, что онъ не собирается вернуться въ Карронби. Навѣрное, миссъ Темпль задержала его въ Калькуттѣ, безстыдно кокетничая съ нимъ, какъ умѣютъ кокетничать только въ Индіи. Но она ни въ чемъ не виновата; ей неизвѣстно то, что происходило между Брукомъ и Глэдисъ. Онъ одинъ заслуживаетъ порицанія. Его, клявшагося въ вѣчной любви, она должна презирать и ненавидѣть. Садясь въ экипажъ, лэди Моунткарронъ была не въ особенно радостномъ настроеніи духа. Она стегнула хорошенькихъ лошадокъ, которыя понеслись вскачь, и такъ круто повернула въ воротахъ парка, что едва, не задавила входившаго мальчика. Внезапное появленіе дамы, чуть было не переѣхавшей черезъ его ноги, такъ испугало его, что онъ остановился, разинувъ ротъ. Глэдисъ подумала, что, вѣрно, ушибла его, и, осадивъ лошадей, велѣла груму узнать, что съ нимъ.

Вмѣсто всякаго отвѣта, мальчикъ спросилъ, въ свою очередь:

— Это милэди?

— Да.

— У меня есть для нея письмо.

Глэдисъ взяла записку и, не глядя на адресъ, вскрыла ее. Она состояла всего изъ нѣсколькихъ словъ, писанныхъ женскою рукой: «Въ четвергъ, въ одиннадцать часовъ». Лэди Моунткарронъ сразу поняла, что письмо назначалось не ей. Взглянувъ на адресъ, она увидала имя лорда Моунткаррона, прикусила губы и сложила записку въ прежнія складки.

— Это для лорда, не для меня, — сказала она груму. — Велите мальчику отнести записку въ домъ.

Она стегнула пони и они помчались но дорогѣ.

— Извините, милэди, — замѣтилъ грумъ, — мы уже миновали поворотъ въ Портсмиръ и ѣдемъ въ Нэтли.

— Знаю. Я раздумала ѣхать въ Портсмиръ.

Она была такъ увѣрена, что письмо отъ Агнесы Рэшертонъ, точно видѣла, какъ она его писала, и мысль эта заставляла клокотать ея кровь. Многое терпѣливо выносила она, не обращала вниманія на сплетни друзей, на деревенскіе слухи, но это было уже черезъ-чуръ. Она не позволитъ заводить скандала на своихъ глазахъ, не позволитъ носить писемъ взадъ и впередъ. Теперь она поняла, почему Моунткаррону такъ хотѣлось отдѣлаться отъ нея, зачѣмъ онъ отправилъ ее въ Портсмиръ. Но этому не бывать! Она съѣздитъ къ Эллиноръ, разскажетъ ей все и спроситъ, что дѣлать..

Глэдисъ и сама не знала, почему вспомнила она о лэди Рентонъ. Никогда еще не обращалась она къ ней въ домашнихъ затрудненіяхъ, но теперь ей хотѣлось выслушать мнѣніе женщины, и она знала, что Эллиноръ надежна и можетъ дать разумный совѣтъ. Вслѣдствіе этого она быстро ѣхала по дорогѣ къ Нэтли и повернула въ ворота. Въ эту минуту она замѣтила у подъѣзда другой экипажъ. Это была наемная карета, на крышѣ которой стояло два сундука. Кучеръ слѣзъ съ козелъ и готовился помогать лакею вносить ихъ въ домъ. Сердце Глэдисъ перестало биться. Она осадила пони и испуганно обратилась къ садовнику, подметавшему павшіе листья:

— Что случилось? Кто пріѣхалъ?

— Мистеръ Брукъ, милэди, — отвѣчалъ онъ, снимая шляпу. — Онъ только что вернулся изъ-за границы. Еще минуты нѣтъ, какъ онъ здѣсь.

Глэдисъ такъ рванула возжи, что пони взвились на дыбы. Грумъ вспрыгнулъ и схватилъ ихъ подъ уздцы.

— Отойдите, дайте мнѣ повернуть экипажъ, — повелительно крикнула она.

— Здѣсь нельзя повернуть, милэди, мѣста нѣтъ. Надо проѣхать мимо дома и выѣхать въ другія ворота, — испуганнымъ голосомъ отвѣчалъ грумъ.

— Пустите, говорятъ вамъ; я поверну экипажъ здѣсь!

Садовникъ и грумъ отскочили въ сторону; пони бѣшено рванули. Заднее колесо нопало въ ровъ, откуда было извлечено нечеловѣческими усиліями грума, и вскорѣ милэди неслась по клумбамъ, поросшимъ американскимъ кустарникомъ, смяла ихъ, наконецъ, выѣхала на открытую дорогу, увозя за собою недоумѣвающаго грума.

Глэдисъ рѣшительно не знала, какъ выбралась она со двора, изъ канавы и изъ кустовъ, и только благодарила Бога, что спасла себя отъ позора появиться въ домѣ Брука въ первую минуту его пріѣзда. Отъ волненія она забыла о графѣ и миссъ Рэшертонъ; забыла обо всемъ на свѣтѣ. Ей казалось, будто она избѣгла страшной опасности, ужасающей гибели. Вмѣстѣ съ тѣмъ, въ ея сердцѣ закрадывалось радостное сознаніе: онъ вернулся!

Что бы ни случилось въ будущемъ, какими бы обѣщаніями онъ ни связалъ себя, теперь онъ тутъ, близко отъ нея, одинъ. Онъ увидитъ его, своего Джемми, а разъ они встрѣтятся, все будетъ хорошо. Не устоять ему противъ ея слезъ; ея горе тронетъ его. Онъ прижметъ ее къ сердцу, и страшное прошлое разсѣется, какъ дымъ. Зачѣмъ убѣжала она, узнавъ о его пріѣздѣ? Почему не хватило у нея мужества подъѣхать прямо къ дому и встрѣтиться съ Джемомъ, какъ подобаетъ кузинѣ? Что должны думать слуги о ея странномъ поведеніи? Будутъ ли они комментировать. его? Догадаются ли о настоящей причинѣ? Всѣ эти мысли мелькали въ умѣ графини, такъ что, наконецъ, она совершенно обезумѣла отъ радости, стыда и страха.

Бѣднымъ лошадкамъ приводилось испытывать на себѣ всѣ перемѣны въ настроеніи духа лэди Моунткарронъ. Наконецъ, онѣ совершенно вышли изъ повиновенія, и груму снова пришлось слѣзть съ мѣста и успокоивать ихъ. Глэдисъ потеряла терпѣніе и бросила возжи.

— Поѣзжайте домой, Вилліамъ, — сказала она, — я устала править и приду пѣшкомъ черезъ паркъ.

Слуга повиновался, и Глэдисъ осталась одна. Ей только этого и хотѣлось.

Она была слишкомъ взволнована и смущена, чтобъ быть въ обществѣ даже двухъ пони и одного грума. Голова ея была полна мыслей о Джемми, только о немъ. Ей захотѣлось стряхнуть съ себя страшное возбужденіе и взглянуть на ущелье «Луннаго свѣта», гдѣ онъ цѣловалъ ее, въ первый разъ признался въ любви, потомъ разстался съ нею и обрекъ ее на жизнь, полную раскаянія и тоски. О, еслибъ она могла снова стоять въ «ущельи», глядѣть въ милые глаза Джемми, сказать ему, какъ она страдала изъ-за него! Глэдисъ была вполнѣ увѣрена, что ихъ любовь окрѣпнетъ при воспоминаніи о минувшихъ страданіяхъ. Бороться съ чувствомъ безполезно. Она пыталась сдѣлать это и потерпѣла пораженіе. Не можетъ быть, чтобы Джемми былъ счастливѣе ея. Жить врозь они не могутъ; это имъ не подъ силу. Они должны сойтись тѣснѣе прежняго. Съ головой, полною такихъ мыслей, съ пылающими глазами и щеками, горѣвшими отъ ожиданія, Глэдисъ начала взбираться по крутизнѣ, которая вела къ ущелью, и взглянула внизъ на мрачную воду. На берегу взадъ и впередъ ходили двѣ фигуры, такъ поглощенныя другъ другомъ, что не замѣтили ея приближенія. Это были миссъ Рэшертонъ и лордъ Моунткарронъ.

Глэдисъ съ минуту глядѣла на нихъ въ нѣмомъ оцѣпенѣніи. Потомъ съ чувствомъ оскорбленной гордости и глубокаго униженія она повернулась назадъ и пошла домой окольною, уединенною дорогой.

Глава XXI.
Возвращеніе Брука.

Вернемся къ минутѣ пріѣзда Джемми въ Нэтли.

Лэди Рентонъ сидѣла съ маленькимъ сыномъ за уроками и старалась удержать его разсѣянныя мысли на правилахъ латинской грамматики, какъ вдругъ Гуго вскочилъ съ радостнымъ восклицаніемъ:

— Мама, мама, дядя Джемми!

— Дядя Джемми, милый? Быть не можетъ!

Въ послѣдніе мѣсяцы она не получала отъ брата никакихъ вѣстей и полагала, что онъ собирается провести Рождество въ Калькуттѣ.

Но Гуго настаивалъ.

— Это навѣрное дядя Джемми. Я видѣлъ его лицо въ окнѣ кареты. О, пусти же меня, мама!

Ребенокъ помчался къ двери. Мать послѣдовала за нимъ и застала его въ объятіяхъ дяди.

— Джемми, какой пріятный сюрпризъ! — воскликнула она, когда братъ обернулся къ ней. — Я такъ горевала при мысли провести Рождество въ одиночествѣ! Милый, милый мальчикъ! Какъ рада я, что ты благополучно вернулся домой.

Онъ наклонилъ къ ней лицо, слегка загорѣвшее отъ солнца Индіи, и она испугалась, замѣтивъ, какъ онъ измѣнился. Изъ Англіи онъ уѣхалъ юношей; теперь это былъ мужчина съ выраженіемъ глубокой мысли въ глазахъ. Усы стали длиннѣе и гуще; волосы казались темнѣе, всѣ черты болѣе серьезными. Глядя на него, Эллиноръ не знала, плакать ей или смѣяться. Онъ сталъ много интереснѣе, но перемѣна эта была вызвана въ немъ страданіемъ.

Когда онъ, однако, улыбнулся, прежняя миловидность вернулась къ нему.

— Если ты рада мнѣ, Нелли, какъ долженъ я быть счастливъ, снова видя себя дома! Но не стой на холодѣ. Я приду къ тебѣ, лишь только отпущу кучера. Бѣги домой, Гуго! Сейчасъ покажу я тебѣ, что привезъ изъ Индіи.

Лэди Рентонъ увела сына въ гостиную и, въ ожиданіи прихода брата, принялась поправлять огонь въ каминѣ.

Въ эту самую минуту Глэдисъ въѣхала на дворъ и увидала у подъѣзда карету. Шумъ ея отступленія и сдержанныя восклицанія садовника и грума привлекли вниманіе Брука. Онъ пересталъ считать деньги, находившіяся въ его рукѣ, поднялъ голову и увидалъ фаэтонъ, несшійся среди кустарниковъ.

— Кто это? — спросилъ онъ лакея.

— Кажется, экипажъ изъ Карронби, сэръ. Должно быть, лэди Моунткарронъ сами правятъ. Прикажете доложить имъ, что вы тутъ?

— Нѣтъ, нѣтъ! — торопливо отвѣчалъ Брукъ.

Кровь хлынула ему въ лицо; рука, подававшая кучеру деньги, дрожала. Потомъ, безпечно посвистывая, онъ раздѣлся въ сѣняхъ и вошелъ въ гостиную съ притворнымъ спокойствіемъ.

— Милый мой! — снова воскликнула сестра, лишь только онъ появился на порогѣ. — Право, не могу сказать, какъ я рада видѣть тебя. Я потеряла всякую надежду провести съ тобою Рождество. Съ октября не получала я писемъ и думала, что прелести Калькутты, должно быть, такъ очаровательны, что ты не вернешься до весны.

— Надѣюсь, я не причинилъ тебѣ никакого безпокойства, Нелли? Ты знаешь, я съ самаго начала собирался вернуться къ Рождеству, а писать было не о чемъ въ послѣдній мѣсяцъ.

— Тебѣ было весело?

— Очень; подъ конецъ, однако, немного надоѣло. Надолго, кажется, пресытился я балами.

— Я полагала, что ты поѣдешь въ Симлу съ губернаторскимъ штабомъ.

— Сначала я такъ и думалъ, но потомъ бросилъ эту мысль. Какъ тебѣ извѣстно, я уѣхалъ изъ дому лишь съ одною цѣлью, а разъ она достигнута, медлить было не зачѣмъ.

— Очень радуюсь, что она достигнута, — ласково сказала Эллиноръ.

— Ну, а что подѣлываетъ Гуго? — продолжалъ Брукъ, подхватывая племянника на руки. — Скучно было безъ дяди Джема? Радъ ты ему?

— Очень. А что привезъ ты мнѣ изъ Индіи? — невозмутимо спросилъ Гуго.

— Ахъ, такъ вотъ въ чемъ дѣло! Помоги мнѣ разложить вещи, и ты все увидишь. Я привезъ нѣсколько очень красивыхъ вазъ и блюдъ изъ Дели, Эллиноръ. Они будутъ предметомъ зависти всѣхъ обывателей Нэтли.

— Какой ты, право, добрый, Джемми! Я очень буду цѣнить твой подарокъ ради тебя. Но ты похудѣлъ, милый. Ты былъ гораздо толще, когда уѣхалъ.

— За то это все мышцы, — отвѣчалъ Брукъ, ударяя себя по ногѣ. — Ты посмотрѣла бы, сколько я игралъ въ polo, Нелли. Меня считали мастеромъ этого дѣла. У насъ составлялись великолѣпныя состязанія, на которыхъ присутствовали всѣ калькуттскія дамы. Это была настоящая выставка красавицъ, могу тебя увѣрить.

— И въ ихъ числѣ находилась прелестная миссъ Темпль?

— Да. Ее считали первою въ Калькуттѣ. Безъ нея никакое удовольствіе не было бы полнымъ.

— Она дѣйствительно очень хорошенькая?

— Болѣе чѣмъ хорошенькая. Это одна изъ красивѣйшихъ женщинъ, которыхъ я когда-либо видѣлъ.

— И ты не влюбился въ нее, Джемми? По нѣкоторымъ твоимъ выраженіямъ я вообразила, что между вами есть что-то.

Онъ небрежно засмѣялся.

— О, какой вздоръ! Я писалъ это только для того, чтобы тебя развеселить. Сердца своего я не могу никому отдать, Нелли, потому что… Слушай-ка, Гуго, сбѣгай въ мою комнату и посмотри, разложилъ ли Дэвисъ сундуки.

— Да, Гуго, — вмѣшалась мать, желавшая отдѣлаться отъ него, — ступай теперь играть. Дядю Джемми ты увидишь за завтракомъ.

— Ну, такъ что-жь, Джемъ? — обратилась она къ брату.

— О чемъ говорили мы?.. Да, о миссъ Темпль. Между нами ровно ничего не было. Она расположена ко мнѣ, а я къ ней; танцуетъ она великолѣпно, сама очень мила, вотъ и все.

— И ты могъ противустоять ей?

— Весьма легко. Да и бороться не съ чѣмъ было.

— Ахъ, Джемъ, боюсь, что ты еще не совсѣмъ исцѣлился.

— Нѣтъ, исцѣлился. Иначе меня не было бы здѣсь.

— И ты увѣренъ, что это прочно?

Лицо Брука было серьезно.

— Почемъ знать… Я не надѣюсь выйти невредимымъ изъ искуса, но у меня есть теперь средство для борьбы. Своимъ новымъ образомъ мыслей я обязанъ Чарли. Я не излечился отъ своей любви и не излечусь до послѣдняго для моей жизни, но я не стану пользоваться ею для эгоистическихъ цѣлей. Поэтому я могу встрѣтиться съ любимою женщиной.

Лэди Рентонъ вздохнула. Она не очень вѣрила въ исцѣленіе Джемми, и ей гораздо пріятнѣе было бы слышать, что онъ влюбленъ въ другую. Брукъ вѣрно истолковалъ ея вздохъ.

— Ты не вѣришь мнѣ? — спросилъ онъ.

— Вѣрю, что ты говоришь вполнѣ искренно.

— Но, вмѣстѣ съ тѣмъ, ты полагаешь, что я преувеличиваю свои силы?

— Развѣ ты не боишься, что близость къ ней можетъ ослабить твои добрыя намѣренія?

— Нѣтъ. Я слишкомъ сильно люблю ее для этого.

— Столько же, какъ и прежде.

— Гораздо больше и лучше. Тогда, Эллиноръ, мнѣ казалось, что я долженъ силою вырвать ее изъ ея среды и овладѣть ею. Теперь я чувствую, что еслибъ она подвергалась какому-нибудь риску съ моей стороны, я готовъ былъ бы, кажется, спрятать ее куда-нибудь… въ монастырь, на необитаемый островъ, уложилъ бы ее, наконецъ, въ гробъ, только бы она была въ безопасности.

— Ты очень измѣнился.

— Да, кажется, нѣтъ причины бояться, чтобъ я вернулся къ прежнимъ мыслямъ… Но поговоримъ о чемъ-нибудь другомъ. Что новаго въ Нэтли? Все ли въ порядкѣ въ нашихъ необъятныхъ владѣніяхъ?

— Да. Грумъ говоритъ, что лошади здоровы, но застоялись и ждутъ своего барина.

— Славныя лошадки! Имъ не долго придется ждать. Сегодня же выѣду я. Купила ты пони для Гуго?

— Нѣтъ. Подумавъ хорошенько, я нашла цѣну несообразною, къ тому же боялась отпускать мальчика безъ тебя.

— Глупенькая женщина! Къ Рождеству у него непремѣнно будетъ пони. Я самъ научу Гуго ѣздить и буду беречь его. Ты знаешь, какой я славный учитель, — со вздохомъ прибавилъ онъ.

Вздохъ этотъ не понравился лэди Рентонъ. Она искала случая незамѣтно навести разговоръ на Карронби и его обитателей, но вздохъ Джемми воздвигнулъ новое препятствіе на ея пути. Черезъ мгновенье онъ, однако, самъ спросилъ:

— Кстати, какъ поживаютъ наши кузены?

— Моунткарронъ и Глэдисъ? Очень хорошо.

— Тѣмъ лучше, — искренно отвѣтилъ онъ.

— По крайней мѣрѣ, — поправилась Эллиноръ, — Моунткарронъ здоровъ; но жена его чувствуетъ себя нехорошо.

Брукъ вздрогнулъ.

— Что съ нею?

— Ничего особеннаго; кажется, только она слаба и очень худа. Я считаю нужнымъ приготовить тебя къ этому, потому что Глэдисъ очень измѣнилась, и это могло бы быть для тебя непріятнымъ сюрпризомъ.

Онъ былъ блѣденъ, какъ смерть.

— Ты обманываешь меня, Эллиноръ?

— Обманываю ли я тебя? Что хочешь ты сказать?

— Глэдисъ при смерти или… или умерла?

Онъ говорилъ глухимъ, ровнымъ голосомъ, но лэди Рентонъ замѣтила, какого усилія это ему стоило.

— Милый мой, какъ могъ ты придумать такую страшную вещь! Конечно, не умерла. Но она слаба и далеко не такъ хороша съ виду, какъ была при тебѣ… Вы были такими друзьями, что я сочла нужнымъ предупредить тебя.

— Спасибо. Ты часто видѣлась съ нею или съ Моунткаррономъ?

— Очень рѣдко. Глэдисъ была въ Нэтли всего одинъ разъ. Домъ ихъ полонъ гостей. Они и меня приглашали, но я не могла покинуть Гуго. При тебѣ я чаще стану бывать тамъ.

— Отчего больна Глэдисъ? — спросилъ онъ, возвращаясь къ прежней темѣ.

— Не могу сказать. Она очень скрытна насчетъ этого. Вѣдь, она всегда была хрупка, Джемми. Помню, что она показалась мнѣ чахоточною, когда я увидала ее въ первый разъ.

— Каковы ея отношенія къ Моунткаррону?

— Въ обществѣ онъ очень вѣжливъ съ нею, но я, все-таки, боюсь, что они несчастны вмѣстѣ. Въ нашихъ окрестностяхъ носятся очень неблагопріятные слухи, — тихо прибавила она.

— Какіе? — спросилъ Брукъ, внезапно заинтересованный.

— Насчетъ его и бойкой миссъ Рэшертонъ. Я почти ежедневно узнаю новую сплетню про нихъ. Для его друзей очень непріятно выслушивать вве это.

— Ты хочешь сказать, что онъ волочится за Агнесою Рэшертонъ? — насупивъ брови, спросилъ братъ.

— Что же иное можно предположить, когда женатый человѣкъ, да еще въ положеніи Моунткаррона, ежедневно бываетъ съ такою дѣвушкой, какъ Агнеса?

— Но о чемъ же думаютъ ея родители, допуская такую близость между ею и человѣкомъ, жена котораго не бываетъ у нихъ?

— Глэдисъ бываетъ у нихъ. Они обѣдали въ Карронби.

— Ты шутишь, Нелли? Рэшертоны въ Карронби? Какъ это Глэдисъ вздумалось пригласить ихъ? Почему не предостерегла ты ее отъ этого знакомства?

— Милый мой, это не ея вина. Моунткаррону такъ угодно. Я была при этомъ разговорѣ и позволила себѣ вѣжливый протестъ; но какая польза становиться между мужемъ и женой?

— А Глэдисъ не возражала?

— Конечно, возражала, но онъ опровергнулъ всѣ ея доводы и настоялъ на томъ, чтобъ она навѣстила Рэшертоновъ. Съ той поры онъ, кажется, очень сошелся съ ними.

— Клянусь Богомъ, Моунткарронъ отвѣтитъ мнѣ за это! — воскликнулъ Брукъ, стиснувъ кулаки.

— Да что можешь ты сдѣлать? Какое право имѣешь ты вмѣшиваться?

— Право каждаго человѣка защищать женщину, не говоря уже о чести семьи. Ужь не воображаешь ли ты, что я буду безъ возраженія смотрѣть на то, какъ Моунткарронъ роняетъ наше имя, или что я позволю ему дѣлать бѣдную Глэдисъ несчастною? О, Эллиноръ, я догадывался объ этомъ еще до своего отъѣзда. Я видѣлъ, что онъ пренебрегаетъ женою и предоставляетъ другимъ заботиться о ней. Этому горю помочь нельзя, но явнаго скандала я не допущу. Не для этого я…

— Что, милый?

— Все равно, Эллиноръ. Я не думалъ о томъ, что говорю. Твое извѣстіе совершенно разстроило меня. Только пусть Моунткарронъ остережется. Если генералъ Фуллеръ узнаетъ объ этомъ…

— Надѣюсь, Джемми, ты не вздумаешь передавать старику то, что я тебѣ сообщила?

— Я сталъ бы твердить это каждому, еслибъ отъ этого могла произойти какая-нибудь польза для бѣдной женщины. Но чѣмъ дальше скроемъ мы это отъ нея, тѣмъ лучше. Только это должно кончиться; Эллиноръ!

— Когда поѣдешь ты къ нимъ?

Брукъ смутился и отвѣчалъ, запинаясь:

— Не знаю; не могу сказать навѣрное. Быть можетъ, завтра, если успѣю.

— На завтра назначена охота. Думаю, что Моунткарронъ и миссъ Рэшертонъ будутъ тамъ. Кажется, они не пропускали еще ни одного случая въ нынѣшнемъ году.

— А Глэдисъ не охотится?

— Нѣтъ. Она совершенно бросила верховую ѣзду. По ея словамъ, это ее утомляетъ. Поѣдешь ты завтра на охоту, Джемми?

— Быть можетъ. Я еще не увѣренъ. Мнѣ хотѣлось бы сначала вывѣдать кое-что насчетъ Моунткаррона и Агнесы, а то, если я увижу ихъ вмѣстѣ и въ пріятельскихъ отношеніяхъ, я, пожалуй, не съумѣю сдержаться.

— Джемми, помни, что онъ тебѣ двоюродный братъ.

— Я гораздо лучше помню, что Глэдисъ мнѣ другъ.

— Не истолкуетъ ли свѣтъ превратно твое рыцарское заступничество? — робко спросила лэди Рентонъ.

Онъ внезапно остановился и въ упоръ поглядѣлъ на сестру. Его взоръ былъ твердъ.

— Мнѣ дѣла нѣтъ до мнѣнія свѣта, — медленно отвѣчалъ онъ, — пока моя собственная совѣсть покойна. Отнынѣ до послѣдней минуты моей жизни вся моя энергія будетъ къ услугамъ Глэдисъ.

Послѣ этого разговора Брукъ долго раздумывалъ, ѣхать ему на слѣдующій день на охоту, или сдѣлать визитъ въ Карронби. Сначала онъ склонялся въ пользу послѣдняго рѣшенія. Быть можетъ, Глэдисъ довѣрится ему и дастъ возможность заступиться за нее. Но когда дѣло дошло до исполненія, мужество покинуло его; онъ чувствовалъ, что не можетъ встрѣтиться съ нею наединѣ послѣ страшной разлуки, и кончилъ тѣмъ, что поѣхалъ на охоту. Первыми, кто попался ему тамъ, были лордъ Моунткарронъ и Агнеса, ожидавшіе сигнала.

Лордъ встрѣтилъ кузена съ обычнымъ радушіемъ. Миссъ Рэшертонъ тоже хотѣла привѣтствовать его, но Брукъ молча поклонился ей и горячо пожалъ руку Моунткаррона. Онъ еще не могъ забыть его всегдашняго гостепріимства.

— Милый другъ мой, — воскликнулъ лордъ, — откуда появился ты? Я полагалъ, что ты раздумалъ возвращаться нынѣшнею зимой.

— Нѣтъ, — отвѣчалъ Джемми, — это все фантазія Эллиноръ. Никогда не говорилъ я этого. Пріѣхалъ я вчера послѣ обѣда, совершенно неожиданно; иначе я, конечно, написалъ бы тебѣ.

— Отлично, что ты вернулся, Джеммъ. Я очень скучалъ безъ тебя. Видѣлъ ты Глэдисъ?

При этомъ имени предательская краска покрыла лицо Брука; миссъ Рэшертонъ замѣтила это.

— Нѣтъ. Я прямо изъ Нэтли.

— Ты долженъ ѣхать со мною домой послѣ охоты и обѣдать у насъ. Глэдисъ будетъ въ восторгѣ. Ты знакомъ съ миссъ Рэшертонъ?

— Имѣю честь, — отвѣчалъ Брукъ, вторично кланяясь.

— Она извѣстная наѣздница. Сколько лисьихъ хвостовъ добыли вы въ нынѣшній сезонъ, миссъ Рэшертонъ?

— Пять, но только благодаря вашей любезности, милордъ! Еслибъ вы меньше заботились обо мнѣ, я не могла бы этого сдѣлать.

— Честное слово, вы не нуждаетесь въ покровительствѣ, — сказалъ Моунткарронъ съ неподдѣльнымъ восторгомъ. — Вы летаете, какъ птичка, и скачете черезъ изгороди такъ легко, точно черезъ кротовыя норки. Удивительныя вещи дѣлаетъ она, Джеммъ; ты самъ сейчасъ убѣдишься въ этомъ.

— Я часто имѣлъ удовольствіе восторгаться искусствомъ миссъ Рэшертонъ, — сдержанно отвѣчалъ Джемми.

— Но вы не такъ склонны льстить мнѣ, какъ милордъ, да оно и лучше, а то вы вскружили бы мнѣ вдвоемъ голову, — отвѣчала Агнеса. — Лордъ Моунткарронъ просто ужасенъ въ этомъ отношеніи. Къ счастью, я не вѣрю и половинѣ того, что онъ говоритъ.

— Позвольте, это несправедливо, клянусь честью! — воскликнулъ графъ. — Я не смѣю, напротивъ, высказать даже и десятой доли того, что думаю.

Миссъ Рэшертонъ, очень красивая въ своей темносиней амазонкѣ, самодовольно улыбнулась и потупилась. Черезъ мгновеніе раздался сигналъ, и Брукъ имѣлъ возможность пришпорить лошадь и оставить парочку вдвоемъ.

Онъ не могъ, однако, не встрѣчаться и не говорить съ ними въ теченіе дня. Обращеніе Моунткаррона съ Агнесою было фамильярно; остальные охотники, очевидно, считали ее его собственностью. Брукъ ни минуты не сомнѣвался въ томъ, что молва справедливо сочетала ихъ имена. Зрѣлище этого открытаго ухаживанья и мысль, какъ тяжело должна страдать гордость Глэдисъ, такъ опечалили молодого человѣка, что по окончаніи охоты онъ былъ гораздо болѣе расположенъ вернуться въ Нэтли, чѣмъ ѣхать въ Карронби. Но лордъ и слышать не хотѣлъ никакихъ извиненій. Тщетно ссылался Джеммъ на усталость лошади, на собственный костюмъ. Онъ долженъ былъ ѣхать въ Карронби и обѣдать въ красной охотничьей курткѣ, если не хотѣлъ обидѣть кузена.

— Что сказала бы Глэдисъ, еслибъ узнала, что ты проѣхалъ мимо воротъ послѣ годоваго отсутствія и отказался зайти поздороваться съ нею?

— Въ самомъ дѣлѣ, вамъ надо подумать о бѣдной лэди Моунткарронъ, — ядовито замѣтила Агнеса. — Я увѣрена, что она сгораетъ: желаніемъ васъ видѣть. Ей, навѣрное, было ужасно скучно безъ васъ; вѣдь, вы постоянно бывали вмѣстѣ. Жестоко не подумать о ней.

— Очень любезно съ вашей стороны, миссъ Рэшертонъ, заботиться о моей кузинѣ, только увѣряю васъ, что вы хлопочете напрасно. Еслибъ всѣ думали о лэди Моунткарронъ столько, какъ я, она не нуждалась бы въ заступничествѣ. Я охотно поѣду съ тобою, Моунткарронъ, если только вы будете одни.

— Одни? Да, конечно. Почему думаешь ты, что застанешь у насъ кого-нибудь?

— Безъ всякой причины, но я одѣтъ не такъ, какъ нужно для гостей.

— Богъ съ нимъ, съ твоимъ костюмомъ! Ты теперь не въ Калькуттѣ съ губернаторскимъ штабомъ, помни это! Кстати, Джеммъ, что это я слышалъ насчетъ одной красавицы? Ты еще не попался въ плѣнъ, все еще свободенъ?

— Какъ вольный воздухъ, Моунткарронъ.

— Что за чудо! У тебя, должно быть, каменное сердце, если Эллиноръ говорила правду насчетъ тѣхъ гурій, которыхъ ты встрѣчалъ въ Индіи.

— Быть можетъ, мистеръ Брукъ потерялъ здѣсь свое сердце, — замѣтила Агнеса.

— Неудобно было бы путешествовать безъ него, — проворчалъ онъ.

— Нисколько, если вы оставили его въ надежныхъ рукахъ.

— Кстати, это напоминаетъ мнѣ слухи, которые дошли до меня передъ твоимъ отъѣздомъ, — смѣясь, вмѣшался лордъ. — Была ли въ нихъ хоть доля правды? Твоя красавица дѣйствительна живетъ въ Карронби?

— Нѣтъ, — твердо отвѣтилъ Джемъ, но покраснѣлъ, произнося эту ложь.

— О, мистеръ Брукъ, какое у васъ виноватое лицо! — засмѣялась миссъ Рэшертонъ. — Не правда ли, милордъ? Посмотрите, какъ онъ покраснѣлъ. Мы изловили его, наконецъ, и теперь я никогда не повѣрю болѣе, чтобы дама эта не жила въ Карронби.

— Чортъ возьми, ужь не вы ли это, Агнеса? — воскликнулъ графъ, не стѣсняясь грубостью своего намека.

— Ахъ, лордъ Моунткарронъ, точно мистеръ Брукъ удостоилъ бы меня своимъ вниманіемъ! — отвѣчала дѣвушка съ притворнымъ смиреніемъ.

— Никогда не позволилъ бы я себѣ такой непростительной смѣлости, — отвѣчалъ Джемъ, торопясь перемѣнить разговоръ. — Я предоставляю это другимъ, болѣе достойнымъ.

Миссъ Рэшертонъ охотно подразнила бы его насчетъ этого замѣчанія и доказала бы, что его скромность непріятна ей. Въ былые дни она очень увлекалась имъ и нерѣдко съ нимъ кокетничала. Но присутствіе лорда удержало ее. Она еще не знала, что выйдетъ изъ ихъ опаснаго знакомства, и не хотѣла испортить своихъ шансовъ, что бы ни готовило ей будущее. Поэтому она только самодовольно усмѣхнулась и взглянула на лорда, который сказалъ, что у Джема больше скромности, чѣмъ удали, и что самъ лордъ не оставилъ бы камня на камнѣ, лишь бы завоевать сердце ея, если бы былъ свободенъ. Наконецъ, къ удовольствію Джемми, они встрѣтили мистера Рэшертона, передали ему дочь и могли направиться къ Карронби.

Моунткарронъ безъ умолку болталъ о всевозможныхъ предметахъ, но сердце Джемми все болѣе сжималось по мѣрѣ того, какъ близилась минута свиданія съ Глэдисъ.

Онъ и самъ не зналъ, какъ слѣзъ съ лошади и вошелъ въ домъ. Знакомые предметы представлялись ему точно сквозь дымку; фамильные портреты кружились передъ глазами. Слуга принялъ отъ него охотничью шапку и хлыстъ, и, минуту спустя, Брукъ уже входилъ, шатаясь, въ кабинетъ вслѣдъ за графомъ и протягивалъ руку черной фигурѣ, стоявшей около камина.

Глава XXII.
Первое испытаніе.

Кабинетъ въ Карронби былъ совершенствомъ въ своемъ родѣ. Моунткарронъ много путешествовалъ и гордился тѣмъ, что умѣлъ пріобрѣтать цѣнные и древніе предметы. Старинная мебель была выписана изъ Бельгіи и Германіи; на стѣнахъ красовались настоящіе гобелены.

Какъ часто сиживалъ тутъ, бывало, Джемми рядомъ съ Глэдисъ. Какъ часто лежалъ онъ у ея ногъ на той самой медвѣжьей шкурѣ, за которой она стояла въ эту минуту, и прислушивался къ ея нѣжному голосу. Теперь она казалась точно призракомъ, вставшимъ изъ гроба. Ея большіе, испуганные глаза неестественно широко раскрылись при его внезапномъ появленіи. Щеки впали и на нихъ горѣли два красныя пятна. Станъ ея былъ худѣе, чѣмъ когда-либо, а рука казалась почти прозрачною. Подъ вліяніемъ испуга Брукъ, позабывъ все, бросился къ Глэдисъ и взялъ ее за руку. Онъ почувствовалъ, какъ она вздрогнула. Минуту спустя, лэди Моунткарронъ лежала безъ чувствъ на медвѣжьей шкурѣ. Восклицаніе Джемми привлекло къ ней лорда.

— Боже мой, Моунткарронъ, смотри: что такое? Что случилось съ нею?

— Чортъ возьми! Обморокъ, — съ супружескимъ равнодушіемъ произнесъ графъ. — желалъ бы узнать, что это значитъ.

— Увѣренъ ли ты, что она только въ обморокѣ? Позвони скорѣе, ради Бога! Позови горничную или кого нибудь, чтобы привести ее въ чувство…

— Что же иное можетъ быть, какъ не обморокъ, — замѣтилъ лордъ, позвонивъ и велѣвъ лакею немедленно послать горничную милэди. — Съ женщинами это часто случается, по крайней мѣрѣ, въ жаркую погоду. Даже миссъ Рэшертонъ упала въ обморокъ прошлымъ лѣтомъ послѣ долгой ѣзды, а ужь какая она крѣпкая и здоровая.

— Чортъ съ ней, съ миссъ Рэшертонъ! — болѣе энергично, чѣмъ вѣжливо сказалъ Джемми, наклоняясь надъ блѣднымъ лицомъ Глэдисъ.

Мгновенье спустя, появилась горничная и, увидѣвъ свою госпожу, воскликнула:

— Боже мой, Боже мой, опять обморокъ. Это уже третій на нынѣшней недѣлѣ. Не понимаю, что съ ними дѣлается. Позвольте мнѣ заняться милэди. Если вы оставите насъ однѣхъ, я приведу ихъ въ чувство гораздо скорѣе. Мнѣ ничего не надо, кромѣ свѣжаго воздуха. Потрудитесь выйти.

— Уйдемъ, Брукъ. Мы здѣсь только мѣшаемъ. Женщины лучше понимаютъ всѣ эти штуки. Пойдемъ наверхъ и приготовимся къ столу.

Джемми неохотно послѣдовалъ за нимъ и поминутно оглядывался. Моунткаррону трудно было заставить его разговаривать. Сердце Брука все время ныло; ему очень хотѣлось знать, отчего лишилась чувствъ Глэдисъ: отъ удовольствія встрѣчи съ нимъ или отъ слабости? Что измѣнило ее такъ: невниманіе мужа или горе разлуки съ нимъ, съ Джемми? Отъ послѣдняго предположенія непокорное сердце его снова забилось радостно и, вмѣстѣ съ тѣмъ, тоскливо.

— Что съ тобою, Джемъ? — спросилъ лордъ, пока они шли къ столу. — Ты мраченъ, точно филинъ.

— Я не могу забыть твоей жены, Моунткарронъ. Обмороки кажутся мнѣ серьезною вещью, а ты слышалъ, что это уже третій случай на одной недѣлѣ. Совѣтовался ты съ докторомъ?

— Нѣтъ. До нынѣшняго дня я не зналъ, что съ нею бываютъ обмороки. Если женщина сосредоточивается въ самой себѣ и не открываетъ рта, что тутъ сдѣлаешь? Глэдисъ никогда не жаловалась на нездоровье, но она такъ сдержана со мною, что это меня нисколько не удивляетъ.

— Въ такомъ случаѣ она очень перемѣнилась съ тѣхъ поръ, какъ я ее видѣлъ. Она никогда не была скрытною.

— Быть можетъ, съ тобою, но со мною всегда. Относительно ея слабости или болѣзни, что ли, отецъ ея отчитывалъ меня еще въ прошломъ году, точно это моя вина. Я сдѣлалъ тогда все, что могъ. Пусть она призоветъ лучшихъ докторовъ Лондона, — сказалъ я, — но она объ этомъ слышать не хотѣла. Ты знаешь, какъ упрямы могутъ быть женщины. Глэдисъ предпочла отправиться съ Фуллерами въ Райдъ и, вернувшись, утверждала, что совершенно здорова, чему я, конечно, повѣрилъ.

— И она все время была такъ слаба, какъ теперь?

— Право, не могу тебѣ сказать. Знаю только, что она была невыносима всю осень, не хотѣла ѣздить верхомъ, танцовать. Я думалъ, что она впадаетъ въ ханжество, однако, не стѣснялъ ея. Это всегда самое лучшее.

— Только не полагаю, чтобы ты долженъ былъ предоставлять ее самой себѣ въ этомъ случаѣ. Увѣряю тебя, что я просто пораженъ ея видомъ. Она ужасно измѣнилась съ прошлаго года и, по-моему, тебѣ сейчасъ же надо обратиться къ доктору.

— Относительно этого нѣтъ никакого затрудненія. Черезъ полчаса Чемберсъ можетъ быть здѣсь. А теперь сдѣлай милость, Дженъ, давай обѣдать; я умираю съ голоду.

— Не хочешь ли спросить сначала о здоровьѣ Глэдисъ? — тревожно сказалъ Джемъ.

— Пожалуй. Джонъ, узнайте, какъ чувствуетъ себя милэди и придетъ ли она къ обѣду.

Лакей вернулся съ отвѣтомъ, что лэди Моунткарронъ лучше, но она легла въ постель и не появится во весь вечеръ.

Такимъ образомъ, кузены сѣли обѣдать вдвоемъ, и одинъ изъ нихъ, по крайней мѣрѣ, находился въ очень мрачномъ настроеніи духа.

Уходя изъ Карронби, Брукъ написалъ письмо и вручилъ его горничной. Оно было очень невиннаго содержанія, но, когда она получила его, щеки лэди Моунткарронъ вспыхнули, а сердце ея забилось такъ же сильно, какъ въ былые дни.

«Милая Глэдисъ! Я очень встревоженъ, видя, что ты такъ блѣдна и слаба, и жалѣю, что мнѣ не удалось поговорить съ тобою. Завтра я зайду къ вамъ въ полдень и надѣюсь застать тебя внизу. Любящій тебя кузенъ Брукъ».

Прощаясь съ Моунткаррономъ, Джемъ, вѣрный своему новому рѣшенію, сказалъ:

— Я написалъ два слова Глэдисъ, чтобы предупредить ее, что зайду завтра, и надѣюсь застать ее здоровою.

— Дай Богъ, — отвѣтилъ графъ и тутъ же подумалъ, что это отличный случай побывать у Рэшертоновъ: Глждисъ и Джемъ будутъ такъ заняты другъ другомъ, что не замѣтятъ его отсутствія.

Такимъ образомъ, когда, послѣ безсонной ночи, Брукъ вернулся въ Карронби, онъ засталъ Глэдисъ одну. Она ждала его въ столовой, гдѣ былъ накрытъ завтракъ.

Сначала она думала принять его въ кабинетѣ, но, когда наступило время его визита, силы измѣнили ей и она перешла въ столовую, гдѣ чувствовала себя подъ покровительствомъ лакея и дворецкаго. Входя въ комнату, Брукъ былъ почти такъ же блѣденъ, какъ и она. Съ минуту оба молчали. Слуги входили и выходили, не обращая на нихъ никакого вниманія. Наконецъ, Джемъ началъ слабымъ, дрожащимъ голосомъ, которому тщетно старался придать твердость:

— Тебѣ лучше, надѣюсь?

— Да. Мнѣ лучше, благодарю.

— Ты ужасно перепугала насъ вчера.

— Неужели? Это ничего. Со мною это часто бываетъ.

— Прежде не бывало.

— Прежде нѣтъ. Не позавтракать ли намъ? Кажется, все готово.

Они сѣли другъ противъ друга; брали кушанья на тарелки и отсылали ихъ почти нетронутыми, воображая, что обманываютъ этимъ слугъ, но слуги отлично понимали, что милэди и мистеръ Брукъ слишкомъ взволнованы, чтобы ѣсть.

— Не хочешь ли вина, Глэдисъ? — спросилъ Джемъ.

— Не пью.

— Мнѣ кажется, это было бы тебѣ полезно. Ты какъ разъ въ такомъ положеніи, когда маленькое возбужденіе необходимо.

— Хорошо, я выпью, если ты этого хочешь, — отвѣчала она, безсознательно впадая въ старую привычку повиноваться ему.

Джемми вздохнулъ, наполняя ея стаканъ мадерой и подавая его черезъ столъ. Пока она брала его, глаза ихъ встрѣтились и онъ увидалъ, что у нея навернулись слезы.

— Пей скорѣе, — сказалъ онъ съ напускною веселостью. — Это хорошо для тебя; какъ разъ то, что тебѣ нужно.

Она покорно проглотила вино и оно дало ей силу побѣдить волненіе. Къ концу завтрака обоимъ стало неловко. Они знали, что сейчасъ останутся вдвоемъ, и совершенно различно смотрѣли на это испытаніе. Глэдисъ дрожала отъ сладостной тревоги. Они объяснятся, скажутъ другъ другу, какъ тяжела была для нихъ разлука, и Джемми снова будетъ принадлежать ей. Будущее казалось ей длиннымъ, яснымъ лѣтнимъ днемъ. Этой минуты ждала она въ продолженіе томительныхъ мѣсяцевъ, объ этомъ молилась, только для этого жила. Неудивительно, что щеки ея горѣли отъ ожиданія, пока она шла въ кабинетъ. За то Брукъ, видимо, страшился объясненія. Если онъ наканунѣ недоумѣвалъ, почему Глэдисъ такъ волновалась при встрѣчѣ съ нимъ, теперь у него не осталось никакихъ сомнѣній. Взглядъ ея красныхъ глазъ, выраженіе прелестнаго лица сказали ему всю правду. Разлука была ей не подъ силу. Она все еще любитъ его и готова признаться въ этомъ. Если онъ хочетъ остаться вѣренъ долгу, онъ обязанъ помѣшать этому признанію.

Идя вслѣдъ за любимою женщиной въ кабинетъ, бѣдный Джемми не чувствовалъ никакого желанія исполнять этотъ долгъ. Еслибъ онъ подался своему влеченію, онъ тутъ же обнялъ бы ея стройный станъ и поклялся бы защищать ее всю жизнь. Но принципы, усвоенные имъ во время разлуки, были тверды. Онъ любилъ теперь Глэдисъ не меньше прежняго, даже, быть можетъ, больше, но совершенно иначе; онъ глядѣлъ на нее такъ, какъ совѣтовалъ глядѣть Чарли, и скорѣе согласился бы умереть, чѣмъ унизить ее. Все это онъ обдумывалъ, идя за нею въ кабинетъ, и красивое лицо его было мрачно, пока онъ затворялъ за ними дверь.

Глэдисъ, напротивъ, сіяла. Вино ободрило ее и, когда она опустилась на кресло и указала Бруку мѣсто рядомъ съ собою, выраженіе ея лица напоминало былые дни.

— Иди сюда, — сказала она дрожащимъ отъ волненія голосомъ, — разскажи мнѣ все, что ты дѣлалъ и думалъ во время нашей разлуки.

— Боюсь, что это отняло бы слишкомъ много времени, Глэдисъ, — отвѣчалъ онъ. — Я долго не былъ здѣсь, почти цѣлый годъ.

Онъ старался храбриться и говорить естественно, но ему приходилось стискивать зубы, чтобы не дать голосу дрожать.

— Ты уѣхалъ 14 апрѣля, — сказала Глэдисъ съ предательскою точностью, — а теперь 22 декабря. Прошло какъ разъ восемь мѣсяцевъ и восемь дней, но мнѣ время показалось еще дольше.

— Да, оно тянулось долго.

— И ты радъ, что вернулся?

Говоря это, она дотронулась до его руки. Молодой человѣкъ пожалъ ея ручку и снова выпустилъ ее.

— Мнѣ очень грустно видѣть, что ты больна, и я хотѣлъ серьезно поговорить съ тобою о твоемъ здоровьѣ. Что ты чувствуешь? Какъ случилось все это?

— Право, не могу отвѣтить на эти вопросы. Мнѣ кажется, что я слаба, вотъ и все.

— Когда обнаружилась въ первый разъ эта слабость?

— Во время прошлаго сезона. Вѣроятно, я слишкомъ много танцовала и кокетничала. Раза два, послѣ сильной усталости, я чувствовала страшную боль въ спинѣ, но думала, что это только отъ утомленія. Потомъ я ѣздила съ родителями въ Райдъ и, казалось, оправилась послѣ купанья. Но съ тѣхъ поръ, какъ я въ Карронби, боль вернулась; недавно она очень усилилась, а теперь кончается обмороками. Осенью я пробовала ѣздить верхомъ, но не могла. Послѣ каждаго выѣзда мнѣ приходилось лежать на диванѣ по цѣлымъ часамъ.

— Но, Глэдисъ, все это очень серьезно. Съ кѣмъ совѣтовалась ты?

— Ни съ кѣмъ.

Брукъ всталъ и зашагалъ по кабинету.

— Ты должна посовѣтоваться съ докторомъ и поскорѣе. Не понимаю, какъ могъ Моунткарронъ не настаивать на этомъ. Надо было обратить вниманіе на твою болѣзнь уже нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ.

— Зачѣмъ? — усталымъ голосомъ спросила Глэдисъ. — Я не хочу поправляться. Не изъ чего жить.

— О, Глэдисъ! — началъ онъ и замолкъ.

— Это сущая правда, Джемми. Кому дѣло до меня, кромѣ моего милаго папы? Что касается Моунткаррона, то чѣмъ скорѣе я развяжу ему руки, тѣмъ лучше, а жить ради себя, — ты очень хорошо знаешь, — для меня не стоитъ.

— Вздоръ, передъ тобою вся жизнь, весь міръ. У тебя все, что цѣнятъ женщины: положеніе въ свѣтѣ, титулъ, богатство…

— О, не дразни меня! — воскликнула она, закрывъ лицо руками.

— Ни за что не сталъ бы я дразнить тебя. Все это тебѣ дорого, и это вполнѣ понятно.

— Нѣтъ, нѣтъ! Никогда не знала я, какъ мало значатъ для меня эти блага, пока не пожертвовала ради нихъ своею жизнью! О, Джемми, не притворяйся, будто ты не понимаешь меня. Если я умираю, — а я надѣюсь, что это такъ, — то только отъ любви къ тебѣ.

Брукъ внезапно выпрямился и собрался съ силами, точно готовился къ борьбѣ. Роковая минута настала. Что бы онъ ни чувствовалъ, Глэдисъ не должна знать этого. Только тонъ, которымъ онъ заговорилъ, звучалъ ужь черезъ-чуръ непринужденно.

— Вздоръ, Глэдисъ! Я и слышать не хочу такихъ пустяковъ. Умереть! Ты столько же умираешь, какъ и я. Но я вижу, что ты несчастна, и понимаю причину этого. Моунткарронъ оскорбилъ тебя, унизилъ васъ обоихъ. Мнѣ очень тяжело слышать то, что говорятъ въ Карронби о немъ и о миссъ Рэшертонъ, но я надѣюсь, что этому можно положить предѣлъ. Онъ всегда любилъ меня, и я думаю, что если я представлю ему все дѣло въ настоящемъ свѣтѣ, онъ самъ пойметъ свое безуміе. Онъ — эгоистъ и, быть можетъ, немного увлекается этою дѣвушкой, но честенъ, и я увѣренъ, что достаточно будетъ указать ему на опасность.

Лэди Моунткарронъ выпрямилась.

— Только не ради меня, Джемми. Насколько дѣло касается меня, пусть мужъ слѣдуетъ своимъ влеченіямъ во всѣхъ отношеніяхъ. Еслибъ онъ хоть завтра бѣжалъ съ миссъ Рэшертонъ, это было бы для меня совершенно безразлично.

— Ты преувеличиваешь свои силы, Глэдисъ. Что случится, если Моунткарронъ увезетъ Агнесу? Ты будешь искать развода и, весьма вѣроятно, онъ женится на ней и сдѣлаетъ ее графиней Моунткарронъ. Что скажетъ тогда твоя гордость?

— Быть можетъ, я не стану искать развода.

— Въ такомъ случаѣ ты заставишь его вести грѣховную жизнь, а сама будешь въ двусмысленномъ положеніи. Нѣтъ, Глэдисъ, повѣрь, ты столько же пожалѣешь, если онъ сдѣлаетъ этотъ шагъ, какъ и онъ самъ. Во что бы то ни стало, надо помѣшать этому.

Вмѣсто всякаго отвѣта, лэди Моунткарронъ опустила голову на подушки и разразилась горькими слезами. Въ одну минуту Брукъ очутился рядомъ съ нею.

— Милая, зачѣмъ притворяешься ты, будто тебѣ равнодушно поведеніе мужа? Оно — причина твоей болѣзни. Моунткаррону должно быть стыдно за его поведеніе, и если правда въ состояніи смутить его, онъ ее услышитъ. Довѣрься мнѣ, Глэдисъ. Мы не дадимъ опозорить свою семью, не сдѣлавъ попытки помѣшать этому. Не сомнѣвайся, все уладится.

Но Глэдисъ оттолкнула его руку, точно ужаленная.

— Дѣло вовсе не въ томъ. Ты ошибаешься, — задыхаясь, произнесла она. — Мнѣ совершенно все равно, что бы ни дѣлалъ, ни говорилъ мужъ. Пусть онъ уѣзжаетъ и, чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше, лишь бы ты остался утѣшать меня.

— Глэдисъ, ты не думаешь о томъ, что говоришь.

— Думаю. Я взвѣшивала каждое слово, пока оно не врѣзалось въ мою душу неизгладимыми чертами. Джемми, я отказалась покинуть съ тобою Карронби, и усиліе это почти убило меня. Существовать безъ тебя я не могу. Когда я не слышу твоего голоса, не вижу твоего лица, жизнь моя чистый адъ. Выносить этого я не могу долѣе. Прости мнѣ то, что я говорила тогда. Я была безумна, не знала, не понимала, что значитъ разлука съ тобою. Увези меня, Джемми, увези отъ всего, что я такъ ненавижу, и позволь провести остатокъ дней моихъ съ тобою.

Она встала во время этой рѣчи и кинулась ему на грудь, опираясь на него такъ, что онъ долженъ былъ или обнять ее, или дать ей упасть. Блѣдное, орошенное слезами лицо ея глядѣло на него съ прежнею нѣжностью. Брукъ дрожалъ всѣмъ тѣломъ. Отъ волненія онъ едва могъ поддерживать молодую женщину. Но онъ сдѣлалъ надъ собой страшное усиліе, едва коснулся губами ея бѣлаго лба, и снова усадилъ ее на кресло.

— Успокойся, Глэдисъ, — нетвердымъ голосомъ сказалъ онъ, — волненіе вредно тебѣ.

— Ты мнѣ не вѣришь! — въ отчаяніи воскликнула она. — Ты думаешь, что я никогда не любила тебя, потому только, что у меня не хватило храбрости рѣшиться сразу. О, Джемми, еслибъ я могла сказать тебѣ, какъ я страдала! Когда я узнала, что ты уѣхалъ, я думала, что умру. Вся моя болѣзнь отъ этого. Мнѣ хотѣлось умереть; я не заботилась о себѣ; я думала, что танцы, кокетничанье, выѣзды изгонятъ изъ моего сердца память о тебѣ, но все было тщетно. Лицо твое преслѣдовало меня день и ночь. Милый мой, ничто на свѣтѣ не имѣетъ для меня никакой цѣны, кромѣ тебя. Этому я научилась въ теченіе долгихъ мѣсяцевъ тяжкаго страданія. Я люблю тебя, какъ собственную жизнь, больше всего на свѣтѣ.

— Вѣрю, Глэдисъ, — печально сказалъ онъ.

— И ты увезешь меня, какъ обѣщалъ? — продолжала она, поднявъ на него глаза, — увезешь далеко, туда, гдѣ я забуду, что когда-либо знала этихъ ненавистныхъ людей и здѣшнія мѣста?

Его молчаніе и потупленные взоры возбудили, наконецъ, ея подозрѣніе.

— Почему не говоришь ты ничего? — спросила она. — Отчего не обѣщаешь сдѣлать по-моему?

— Потому, что я не могу сдѣлать этого, — медленно произнесъ онъ.

— Не можешь? Ты отвергаешь мою любовь?

— Да, милая, — съ усиліемъ сказалъ онъ, — отвергаю. Одинъ Богъ знаетъ, чего это мнѣ стоитъ.

— Ты отказываешься, ты?… Да не ты ли проклиналъ меня, когда я не рѣшалась отречься ради тебя отъ свѣта и семьи? Не ты ли желалъ дожить до того времени, когда у меня отнимется все, чѣмъ я дорожу?

— Молчи, молчи, Глэдисъ! Ради Бога, не напоминай мнѣ объ этой минутѣ.

— Почему бы не стала я напоминать о ней? Развѣ ты не разрываешь моего сердца каждымъ своимъ словомъ? Я плакала и призывала мигъ свиданія съ тобою, — страстно продолжала она, — я думала о немъ въ безсонныя ночи и въ мучительные дни, ждала той минуты, когда снова увижу тебя и скажу, что ошиблась, что я твоя навѣки. А теперь она настала, и ты отвергаешь мою любовь. Я погибну, если ты оттолкнешь меня.

— Нѣтъ, Глэдисъ, этого я не допущу.

— Какъ помѣшаешь ты этому? По какому праву? Ужь не думаешь ли ты, что я стану жить здѣсь съ Моунткаррономъ, все время сознавая, что потеряла тебя? Не могу сдѣлать этого, не хочу! Я убѣгу съ первымъ, кто предложитъ мнѣ это. Не всѣ такъ разборчивы или непостоянны, какъ ты, и если ты не желаешь увезти меня изъ Карронби, найдутся другіе.

Она забыла всю свою слабость и задыхалась отъ бѣшенства. Брукъ могъ только молча слушать ее.

— Пожалѣй же меня, Глэдисъ, — съ усиліемъ произнесъ онъ, наконецъ. — Еслибъ ты знала, какъ горько раскаивался я въ этой минутѣ, какъ низокъ казался я себѣ, съ какимъ ужасомъ глядѣлъ я на ту пропасть, въ которую старался тебя увлечь. О, повѣрь, я и теперь люблю тебя, люблю гораздо больше, чѣмъ прежде, но глаза мои открылись, и я не смѣю даже думать о томъ, къ чему нѣкогда такъ жадно стремился. Глэдисъ, вѣришь ли ты въ мою любовь?

— Нѣтъ, не вѣрю. Я не могу понять любви, которая унижаетъ меня въ моихъ собственныхъ глазахъ. Гораздо честнѣе было бы сказать, что я надоѣла тебѣ, что ты увлекся новою прихотью, чѣмъ оскорблять меня, какъ ты это дѣлаешь, и звать это любовью.

— Глэдисъ, что скажу я тебѣ? Чѣмъ докажу я, что ты стоишь теперь неизмѣримо выше въ моемъ сердцѣ, чѣмъ прежде? Я помню, даже слишкомъ хорошо помню, свои слова и проклятія. Знаю, что я употреблялъ всѣ усилія, чтобы стащить тебя въ грязь, гдѣ тебя стали бы топтать люди, не стоющіе тебя, и что я звалъ это любовью. Но разлука заставила меня прозрѣть. Я постигъ, насколько ты чище и выше меня. Чѣмъ сильнѣе моя привязанность, тѣмъ больше буду я стараться поднять тебя, а не унизить. Повѣрь, милая.

— Не вѣрю.

Этотъ прямой отвѣтъ смутилъ Брука. Глэдисъ отлично знала, что поводы его благородны и справедливы. Въ глубинѣ души она, быть можетъ, удивлялась ему, но ни за что не призналась бы въ этомъ. Напротивъ, его смущеніе доставляло ей величайшее удовольствіе.

— Если ты дѣйствительно такого высокаго мнѣнія обо мнѣ, — продолжала она немного спустя, — ты не долженъ былъ позволять мнѣ унижаться такъ, какъ я это сдѣлала.

— Чѣмъ же унизилась ты?

— Да тѣмъ, что я сейчасъ сказала. Можетъ ли женщина болѣе унизиться, какъ предложивъ мужчинѣ, который ея не любитъ, жить съ нимъ?

— Какъ мало ты понимаешь наши чувства, Глэдисъ! Что бы ты ни сказала, ничто не унизитъ тебя въ моихъ глазахъ. А ты еще предлагаешь отказаться ради меня отъ свѣта, провести со мною всю жизнь. Никогда еще не считалъ я тебя такимъ ангеломъ, какъ теперь. Я обожаю тебя за твое предложеніе.

— И, однако, отвергаешь его?

— Не дѣлай же моего отреченія еще тяжеле. Еслибъ ты знала, чего оно мнѣ стоитъ! Но я, все-таки, отказываюсь, потому что слишкомъ люблю тебя, чтобы стать твоимъ убійцей.

— Хорошо, хорошо, — задорно отвѣчала она. — Ни слова болѣе объ этомъ, прошу тебя. Уйди, если находишь это нужнымъ, и женись на комъ-нибудь другомъ. Теперь мнѣ все равно, что бы ты ни сдѣлалъ.

— Никогда не женюсь я ни на комъ, Глэдисъ.

— Ты… ты былъ влюбленъ въ Калькуттѣ въ миссъ Темпль. Эллиноръ сказала намъ это. Барышня ожидала, вѣроятно, что ты на ней женишься, и я очень жалѣю, что этого не случилось и что ты вернулся домой.

— Эллиноръ не знала, о чемъ говоритъ. Во всю мою жизнь я любилъ только одну женщину.

— И очень скоро излечился отъ этой страсти.

Онъ глубоко вздохнулъ, но ничего не отвѣчалъ.

— Глэдисъ, — вырвалось у него, наконецъ, — если я не могу быть твоимъ любовникомъ, неужели ты не захочешь имѣть меня другомъ?

— Не нужно мнѣ твоей дружбы. У меня столько друзей, что и дѣвать некуда. Терпѣть не могу друзей. Всѣ они — предатели!

— Ты нуждаешься въ другѣ, — продолжалъ онъ, не обращая вниманія на ея выходку. — Въ твоей жизни совершился кризисъ, и тебѣ необходимъ человѣкъ, который защитилъ бы и тебя, и твои права. Нелѣпо утверждать, будто тебѣ все равно, что бы ни дѣлалъ Моунткарронъ. Ты должна обращать на это вниманіе. Честь твоего имени зависитъ отъ этого. Если, несмотря на всѣ наши аргументы и возраженія, онъ настоитъ на своемъ, такъ тому и быть, конечно, только это удастся ему не безъ борьбы.

— Дѣлай, какъ хочешь. Я не стану вмѣшиваться. Какая польза была бы отъ этого? Ты не знаешь, какъ далеко зашло у нихъ дѣло. Каждый лакей въ домѣ, каждый крестьянинъ въ полѣ знаютъ о его увлеченіи и толкуютъ о немъ. Третьяго дня я сама застала его въ ущельѣ Луннаго Свѣта съ миссъ Рэшертонъ. Они гуляли, обнявшись. Ужь не думаешь ли ты, что я плакала объ этомъ? Я раньше выплакала всѣ свои слезы, Джемми, и никогда не стану болѣе плакать.

При упоминаніи объ ущельѣ Луннаго Свѣта Брукъ вскочилъ. Что-то въ родѣ проклятія было на его губахъ. Внезапно онъ смолкъ, вспомнивъ, что не ему осуждать Моунткаррона.

— Что пользы въ твоихъ проклятіяхъ? — продолжала Глэдисъ. — Если мнѣ все равно, какое дѣло тебѣ? Чувство мое въ этомъ случаѣ не затронуто. Уже давно Моунткарронъ и я совершенно равнодушны другъ къ другу. Не думай, пожалуйста, чтобы меня огорчалъ его поступокъ. Ничто не можетъ печалить меня теперь.

— Но меня это печалитъ, — отвѣчалъ Брукъ.

— Не понимаю, почему.

— Еще тяжеле мнѣ твое равнодушіе къ собственнымъ страданіямъ. Обѣщай посовѣтоваться съ докторомъ, не съ здѣшнимъ, а съ какою-нибудь лондонскою знаменитостью. Обѣщаешь?

— Не вижу никакой нужды.

— Но твои друзья видятъ. Ты не захочешь быть вѣчно больною.

— Мнѣ все равно.

— О, Глэдисъ! — съ горечью воскликнулъ онъ, — не дѣлай жизнь такою трудною для насъ обоихъ. Не разстраивай твоего здоровья только потому, что сердишься на меня.

— Кто сказалъ тебѣ, что это оттого?

— Я уйду, — внезапно воскликнулъ Брукъ. — Если я останусь здѣсь долѣе, ты сведешь меня съ ума. Но, прежде чѣмъ мы разстанемся, обѣщай всегда смотрѣть на меня, какъ на друга.

Глаза его глядѣли на нее съ мольбой, но Глэдисъ отвернулась и не хотѣла даже посмотрѣть на него.

— Глэдисъ! — снова воскликнулъ онъ умоляющимъ тономъ.

— Уйди, — нетерпѣливо сказала она. — Не надоѣдай мнѣ. Никогда болѣе не захочу я, кажется, видѣть тебя. Уйди и оставь меня одну. Мнѣ есть о чемъ подумать.

Онъ молча отвернулся и тихо затворилъ за собою дверь. Проходя залой, онъ поднялъ руку и смахнулъ слезы, навернувшіяся на его глазахъ.

Глава XXIII.
Ссора.

Медленно идя къ конюшнѣ, чтобы велѣть сѣдлать лошадь, Брукъ былъ очень печаленъ и подавленъ.

Если человѣкъ поборолъ по чувству долга собственныя влеченія, тяжело ему видѣть, что его побужденія не поняты, его самообладаніе называютъ холодностью, а добродѣтель — равнодушіемъ.

Брукъ далъ бы все на свѣтѣ, чтобы вернуться къ лэди Моунткарронъ, сказать ей всю правду и объяснить то, что происходило въ эту минуту въ его сердцѣ. Она, должно быть, не поняла его, иначе, навѣрное, поддержала бы его намѣренія, а не старалась имъ помѣшать. Придется предоставить времени и случаю раскрыть ей глаза. Какъ ни заблуждается теперь Глэдисъ относительно его чувствъ къ ней, онъ не покинетъ ее, останется въ Нэтли, чтобы помогать ей, если окажется нужнымъ. Когда онъ подходилъ къ конюшнѣ, первое, что онъ увидалъ, былъ Моунткарронъ, и это сразу напомнило Джемми его рѣшимость поговорить съ кузеномъ. Лордъ стоялъ посреди двора, наблюдая за бѣшеными скачками лошади, которую держали грумы.

— Что это у тебя? — спросилъ Брукъ.

— Ахъ, Джемъ, это ты? Видѣлъ ли ты когда-нибудь такую злую бестію? Взгляни только на ея глаза! Какъ она слѣдитъ за рукою грума! Держу пари, что ты не объѣдешь на ней одного раза вокругъ парка безъ того, чтобы не свалиться.

— Я и пробовать не собираюсь, — отвѣчалъ Брукъ, сдѣлавъ одному изъ конюховъ знакъ вывести его собственную лошадь.

— Но она пробовала… миссъ Рэшертонъ, понимаешь? Чортъ возьми! Ты посмотрѣлъ бы, какъ она сидѣла на сѣдлѣ, несмотря на то, что эта бестія прыгала такъ, что могла бы, казалось, сбросить съ себя кентавра! Какой-то дуракъ прислалъ ей это животное. Я уговаривалъ ее не ѣздить на немъ; я былъ увѣренъ, что она переломаетъ всѣ кости. Но она храбра, какъ львица. Во всю мою жизнь не видалъ я такой дѣвушки. Она поклялась, что будетъ ѣздить на этомъ чудовищѣ, хотя бы оно ее убило, а я прозакладывалъ своего Гольдфлай, что ей не усидѣть и, честное слово, потерялъ пари. Гольдфлай исчезъ, а вмѣсто него у меня осталось на рукахъ это сокровище.

— Ужь не хочешь ли ты сказать, что промѣнялъ свою прекрасную лошадь на эту дрянь? Да ты заплатилъ за Гольдфлай полтораста фунтовъ!

— Ну, что-жь, если и заплатилъ? Еслибъ я далъ даже пятьсотъ фунтовъ, она стоитъ этого… т.-е. я хочу сказать, миссъ Рэшертонъ. Такой славной дѣвушки и хорошей наѣздницы я не видывалъ. Я довѣрилъ бы ей всѣхъ своихъ лошадей, и она съумѣла бы съ ними справиться. Не правда ли, какъ хороша она въ амазонкѣ! Никогда не встрѣчалъ я, кажется, болѣе стройной женщины.

— Ты долго собираешься любоваться скачкими этого звѣря? — спросилъ Джемъ, желая прервать разговоръ. — Если такъ, я уйду.

— Зачѣмъ уходить тебѣ такъ скоро? Всего четыре часа. Отошли лошадь въ конюшню и пообѣдай съ нами.

— Нѣтъ, спасибо. Сестра ждетъ меня. Я почти не видалъ ея.

— Въ такомъ случаѣ повремени еще съ минуту, и я поѣду съ тобой. Мнѣ хочется проучить эту бестію. Подержите лошадь, Робертъ, пока я сяду. Хорошо. Теперь помѣряемся-ка силами.

— Потрудись немного отодвинуться отъ меня. Я болѣе дорожу своими лошадьми, чѣмъ ты; ни за что на свѣтѣ не пожертвовалъ бы ими для простыхъ знакомыхъ.

— Агнеса Рэшертонъ не простая знакомая, — отвѣчалъ лордъ, пока они выѣзжали со двора. — Она близкій и дорогой другъ мой, и я отдалъ бы всѣхъ лошадей, чтобы доставить ей удовольствіе.

— Очень жалѣю, что слышу это, Моунткарронъ.

— Почему? Она прелестная дѣвушка и красивая. Этого я, полагаю, и ты не станешь отрицать.

— Я не отрицаю ея прелестей, но мнѣ непріятно, что ты такъ открыто выражаешь свой восторгъ въ присутствіи грумовъ.

Моунткарронъ покраснѣлъ и казался раздосадованнымъ.

— Не знаю, по какому праву говоришь ты со мною такъ?

— Безъ всякаго права, кромѣ нашихъ родственныхъ связей и, прибавлю, дружбы. Нечего жмурить глаза передъ фактами. Исторія твоей близости съ Агнесою облетѣла весь Карронби и Нэтли. Это былъ первый слухъ, дошедшій до меня послѣ моего пріѣзда, и, какъ я сейчасъ сказалъ, онъ очень огорчилъ меня.

— Я знаю, кто былъ доносчикомъ, — моя жена!

— Извини. Сегодня въ первый разъ говорилъ я съ лэди Моунткарронъ, а слухи о тебѣ дошли до меня черезъ часъ послѣ моего возвращенія. Если ты ужь разъ хочешь знать, отъ кого я слышалъ ихъ, я скажу тебѣ, что отъ Эллиноръ, и мнѣ нечего, кажется, прибавлять, что она не сплетница и такъ же огорчена, какъ и я.

— Не вижу причины огорчаться.

— Какъ, даже тогда, когда всякій прохожій знаетъ или, по крайней мѣрѣ, воображаетъ, что ты влюбленъ въ миссъ Рэшертонъ, когда всѣ толкуютъ за кружкой пива объ исходѣ этого увлеченія? Развѣ имя наше уже такъ низко пало, что ты считаешь не важнымъ для семьи или для общества то, что ты говоришь и дѣлаешь?

— Неужели я не могу ни съ кѣмъ дружиться или находить удовольствіе въ бесѣдѣ, не подвергаясь сплетнямъ? — вспыльчиво сказалъ графъ. — Не иного сочувствія или развлеченія нахожу я дома, могу тебя я увѣрить. Неудивительно, если я ищу симпатій внѣ его.

— Не полагаю, чтобы кто-нибудь осудилъ тебя за то, что ты ѣздишь въ свѣтъ, лишь бы ты придерживался своего круга. Но Рэшертоны не принадлежатъ къ нему; это извѣстно тебѣ такъ же хорошо, какъ и мнѣ.

— Равные они мнѣ или нѣтъ, они сочувствуютъ мнѣ, а этого я не могу сказать о лэди Моунткарронъ.

— Не знаю, прилично ли вводить въ нашъ разговоръ имя твоей жены, но скажи, пожалуйста, старался ли ты сдѣлать изъ нея подругу?

— Нѣтъ, и не собираюсь. Она съ самаго начала была холодна, какъ ледъ. До нашей свадьбы я приписывалъ это дѣвичьей скромности, но теперь отлично знаю, въ чемъ дѣло. Она ни чуточки не любить меня, и надо думать, что увлекается кѣмъ-нибудь другимъ. Судя по ея поступкамъ въ прошлый сезонъ, всѣ должны были думать это.

Сердце Брука перестало биться при этомъ намекѣ; онъ съ трудомъ спросилъ:

— Судя по ея поступкамъ?

— Да. Ты посмотрѣлъ бы, какъ открыто кокетничала она! Просто совѣстно было глядѣть на нее. Былъ тамъ какой-то Гаррингтонъ, attaché посольства, что ли, не знаю, право; она держала себя съ нимъ такъ, что по всему Лондону пошла молва. А тутъ еще мнѣ сказали, что онъ ея старый поклонникъ и дѣлалъ ей предложеніе, прежде чѣмъ я подвернулся. Послѣ этого милэди нечего удивляться, если я волочусь за кѣмъ-нибудь.

— Извини мой вопросъ, ужь не долженъ ли я понять, что ты ухаживаешь за миссъ Рэшертонъ изъ досады на жену?

— Ничуть. Я ухаживаю за Агнесой, если тебѣ угодно такъ выражаться, только потому, что она мнѣ нравится. Мы подходимъ другъ къ другу. Я люблю красивыхъ, блестящихъ женщинъ, которыя хорошо ѣздятъ верхомъ и не боятся табачнаго дыма. Надоѣли мнѣ хрупкія, нѣжныя созданія; онѣ не думаютъ ни о чемъ, кромѣ денегъ и титуловъ, а разъ мы дали имъ все это, не считаютъ даже нужнымъ отплачивать намъ простою вѣжливостью. Я люблю Агнесу… Ну, чортъ возьми, проговорился! Теперь уже поздно отнѣкиваться. Мнѣ нравится эта дѣвушка, и я не откажусь отъ нея, несмотря ни на какія сплетни.

— А чѣмъ кончится это, Моунткарронъ?

— Ты что хочешь этимъ сказать?

— Не полагаю, чтобы миссъ Рэшертонъ согласилась всю жизнь кокетничать съ тобою и рисковать своими шансами на замужство.

— Если ты думаешь, что между нами есть что-нибудь побольше простаго ухаживанья, ты очень ошибаешься. Агнеса не изъ такихъ, чтобы позволять съ собою вольности. Она можетъ смѣяться, болтать и быть очень любезною, но тѣмъ все кончается. Честное слово!

— Охотно вѣрю и безъ твоихъ клятвъ. Миссъ Рэшертонъ слишкомъ хитра, чтобъ увлечься. Для этого нужно быть гораздо болѣе любящею и простодушною. Вся ея власть надъ тобою исчезнетъ, лишь только она поддастся тебѣ. Разсчеты ея поглубже.

— Не понимаю твоего тона, Джемъ. Помни, что миссъ Рэшертонъ — мой другъ.

— Постараюсь не забывать этого; но позволь поговорить съ тобою откровенно. Мы всю жизнь были скорѣе братьями, чѣмъ кузенами, и если я не всегда поступалъ относительно тебя такъ, какъ должно, повѣрь, я очень раскаиваюсь въ этомъ, и въ настоящемъ случаѣ хочу быть твоимъ другомъ и… другомъ твоей жены. Она оскорблена, Моунткарронъ, и не можетъ не оскорбляться. Когда имя наше становится предметомъ деревенскихъ пересудовъ, ея честь задѣта столько же, какъ и твоя собственная.

— Она жаловалась тебѣ? — проворчалъ лордъ.

— Нѣтъ. Я первый заговорилъ съ нею и, несмотря на ея отрицаніе, видѣлъ, что она страдаетъ. Каждой женѣ это должно быть тяжело. Ея тщеславіе уязвлено, если не чувство, и я снова спрашиваю тебя, чѣмъ кончится все это?

Моунткарронъ не отвѣчалъ ни слова; Брукъ продолжалъ:

— Ты не можешь думать, чтобы родители миссъ Рэшертонъ не слыхали этихъ сплетенъ, а, между тѣмъ, они позволяютъ тебѣ, человѣку женатому, бывать у нихъ и оказывать ихъ дочери такое вниманіе, которое кидается въ глаза всѣмъ. У нихъ можетъ быть лишь одинъ разсчетъ: они, вѣроятно, надѣются, что подъ вліяніемъ страсти ты увезешь Агнесу и женишься на ней впослѣдствіи, если станешь свободнымъ.

— Ну, относительно этого, кажется, не можетъ быть сомнѣнія, — смущенно засмѣялся графъ.

— Не знаю. Думаю, что подъ хрупкою внѣшностью лэди Моунткарронъ скрывается болѣе энергіи, чѣмъ ты полагаешь. Но даже если бы все вышло по-твоему, позволяю себѣ надѣяться, что ради чести нашего имени ты никогда не захотѣлъ бы сдѣлать изъ такой грубой интригантки графиню. Быть можетъ, всѣ мы не безгрѣшны, но, ради Бога, избавь нашу семью отъ такого униженія.

Лицо графа было мрачно.

— Тебѣ придется взять назадъ эти слова, Брукъ, или мы разссоримся. Никому не позволю я говорить объ Агнесѣ въ моемъ присутствіи въ такихъ выраженіяхъ.

— Я не возьму ихъ назадъ, — смѣло отвѣчалъ молодой человѣкъ. — Они вѣрны, и всѣ это знаютъ, кромѣ тебя. Миссъ Рэшертонъ интригуетъ, чтобы захватить твой титулъ, и ей горя мало до того, въ какую грязь ей придется опуститься, чтобы достигнуть этой цѣли. Ты жалуешься, что лэди Моунткарронъ вышла за тебя ради твоего положенія. Я ничего не знаю объ этомъ; но даже еслибъ это была правда, ты получилъ такую жену, которая украсила бы любое званіе. Если же ты принудишь ее искать развода, ты поставишь на ея мѣсто женщину уже опозоренную; общество оттолкнетъ ее, всѣ будутъ ее презирать, и я вполнѣ увѣренъ, что ты раньше всѣхъ догадаешься, изъ-за чего она за тебя вышла.

— Я уже предупреждалъ тебя, — сердито прервалъ его лордъ, — что не позволю такъ открыто осуждать при себѣ миссъ Рэшертонъ или ея мотивы. Я преклоняюсь передъ ней болѣе, чѣмъ передъ всѣми остальными женщинами, и никто не посмѣетъ упомянуть ея имени въ моемъ присутствіи иначе, какъ съ уваженіемъ.

— Въ такомъ случаѣ прекратимъ разговоръ, — рѣзко сказалъ Брукъ. — Я не уважаю ее и не стану этого утверждать. Вспомни мои слова, Моунткарронъ: достаточно подвернуться кому-нибудь болѣе подходящему, и Агнеса сразу выброситъ тебя за борть.

Это предположеніе превысило терпѣніе лорда и, пробормотавъ проклятіе, онъ повернулъ лошадь и поѣхалъ обратно въ Карронби.

— Завидное положеніе! — думалъ Брукъ, продолжая путь одинъ. — Глэдисъ не хотѣла проститься со мною, и теперь Моунткарронъ уѣхалъ, не говоря ни слова. Вотъ что значитъ вмѣшиваться въ чужія дѣла! Но я не обратилъ бы на это никакого вниманія, если бы только она поняла мои побужденія и вѣрила, что я стараюсь дѣлать то, что лучше для насъ обоихъ.

Его уныніе скоро бросилось въ глаза сестры. Она сильнѣе прежняго подозрѣвала, что причину его меланхоліи надо искать въ Карронби; но хотя Джемъ былъ и моложе ея на много лѣтъ, въ немъ всегда было что-то такое, что не давало вмѣшиваться въ его дѣла. Вслѣдствіе этого она ограничилась тѣмъ, все ли въ порядкѣ нашелъ онъ въ Карронби.

— Далеко не все, — былъ отвѣтъ. — Мнѣ кажется, Глэдисъ серьезно больна.

— Я говорила тебѣ, что она очень измѣнилась.

— Не столько перемѣна въ ея лицѣ и фигурѣ, какъ слабость, на которую она жалуется, тревожитъ меня. Помнишь ли ты Маріанну Соммерсъ, Нелли?

— Дочь нашего управляющаго, которая умерла отъ разстройства спиннаго мозга?

— Да. Мнѣ кажется, и съ Глэдисъ кончится тѣмъ же.

— О, Джемми, это невозможно!

Онъ кивнулъ головой и отвернулся. Лэди Рентонъ была догадлива и дала ему оправиться, прежде чѣмъ снова вернулась къ тому же предмету.

— Я думаю, или, по крайней мѣрѣ, надѣюсь, что ты ошибаешься, милый. Нуженъ глазъ спеціалиста, чтобы подмѣтить настоящіе признаки болѣзни. Столько различныхъ причинъ могутъ вызвать одинаковыя явленія!

— Знаю; но о чемъ думалъ Моунткарронъ, позволяя бѣдной женщинѣ страдать такъ долго безъ медицинской помощи? Эллиноръ, пришло время вмѣшаться. Ты должна настоять на томъ, чтобы былъ призванъ опытный врачъ, или написать Фуллерамъ и извѣстить ихъ о болѣзни дочери.

— Развѣ ты не видалъ сегодня Моунткаррона? Почему не говорилъ ты съ нимъ самъ? — задумчиво спросила лэди Рентонъ.

— Я видѣлъ его, но онъ былъ такъ поглощенъ своею Агнесой, что не могъ толковать ни о чемъ другомъ, и кончилось тѣмъ, что мы побранились. Не время было тутъ распространяться насчетъ болѣзни его жены; къ тому же, Эллиноръ, мнѣ кажется, я ни въ какомъ случаѣ не гожусь для этого. Ты — женщина; объяснить превратно твои намѣренія невозможно, а кто-нибудь долженъ, наконецъ, вмѣшаться, или Глэдисъ умретъ на нашихъ глазахъ. Не думаю, чтобъ она очень заботилась о томъ, что случится съ нею… — прибавилъ онъ дрожащимъ голосомъ.

— Хорошо, другъ мой. Я съѣзжу въ Карронби завтра утромъ и посмотрю, что можно сдѣлать. То, что ты говоришь о Моунткарронѣ, просто повергаетъ меня въ ужасъ. Неужели онъ открыто касается своей близости съ миссъ Рэшертонъ?

— Касается ли онъ ея? Да онъ просто гордится ею. У него нѣтъ ни стыда, ни чувства приличія въ этомъ случаѣ! — съ негодованіемъ сказалъ Брукъ. — Онъ говорилъ сегодня объ Агнесѣ въ такихъ выраженіяхъ, что всѣ грумы фыркали, подарилъ ей Гольдфлай, свою лучшую лошадь, прямо объявилъ, что любитъ эту дѣвушку, преклоняется передъ нею болѣе, чѣмъ передъ кѣмъ-либо на свѣтѣ, и что мы разссоримся, если я не сдѣлаю того же самаго. Ну, мы и поссорились. Я слишкомъ откровенно высказалъ свое мнѣніе, и онъ бросилъ меня, не говоря ни слова, и вернулся въ Карронби. Я твердо увѣренъ, что онъ собирается бѣжать съ Агнесою, и если мы не помѣшаемъ этому, Глэдисъ будетъ покинута, а имя наше скоро станетъ притчею.

— О, Джемми, онъ не можетъ быть такимъ дурнымъ человѣкомъ!

— Пустое, Эллиноръ! Ты отлично знаешь, что всѣ мужчины чуть не ежедневно дѣлаютъ то же самое. И хотя я всегда былъ въ хорошихъ отношеніяхъ съ Моунткаррононъ, я никогда не могъ жмурить глаза на тотъ фактъ, что вкусы его низменны и что животная сторона беретъ въ немъ верхъ надъ умомъ.

— Ты упомянулъ сейчасъ о необходимости вмѣшательства. Но если онъ не хочетъ слушать насъ, что съ нимъ сдѣлаешь?

— Не знаю. Надо подумать объ этомъ. Но я не допущу позора въ семьѣ, не сдѣлавъ попытки помѣшать этому.

— О, Джемми! — шепнула Эллиноръ, охвативъ руками его шею, — какъ счастлива я, что ты никогда не подвергался такому искушенію. Не разъ думала я прежде… Ну, да что толковать теперь о моихъ глупыхъ мысляхъ! Я знаю, что мой дорогой Джемми слишкомъ честенъ и добръ, чтобы серьезно помышлять о такомъ преступномъ дѣлѣ.

Брукъ ласково, но рѣшительно высвободился изъ ея объятій.

— Пожалуйста, не заботься обо мнѣ, Нелли, — сказалъ онъ, вспыхнувъ. — Я ничуть не лучше и не умнѣе другихъ. Успокойся тѣмъ, что искушеніе прошло и не возобновится болѣе. Тебѣ могла представиться возможность плакать обо мнѣ, но теперь этому уже не бывать.

— Слава Богу! — прошептала она.

— Да, слава Богу! — повторилъ Брукъ, — и, главнымъ образомъ, ради нея. — Я говорилъ тебѣ, что исцѣлился, и доказалъ это. Но если Моунткарронъ броситъ ее… — воскликнулъ онъ и вдругъ запнулся, замѣтивъ, что выдалъ себя.

— Ничего, другъ мой, — сказала сестра, видя его смущеніе, — я уже давно догадывалась объ этомъ.

— Ты должна быть теперь еще добрѣе и мягче къ ней, Эллиноръ. Она въ этомъ очень нуждается. Ей пришлось страдать столько же, какъ и мнѣ, а я могу быть ей только другомъ.

— Это самое лучшее, Джемми.

— Да, ты права. Съ Божьею помощью я останусь ея другомъ, пока не исчезнетъ между нами преграда.

И, наклонившись, чтобы поцѣловать лэди Рентонъ, онъ вышелъ изъ комнаты.

Глава XXIV.
На ножахъ.

Анализировать то, что чувствовала Агнеса къ лорду, было бы трудно. Повѣрить, чтобъ она серьезно подготовляла свой собственный позоръ, было невозможно. Въ этомъ случаѣ Брукъ судилъ о ней слишкомъ строго. Женщина должна пасть очень низко, чтобы рѣшиться на такой шагъ. Агнеса просто не думала о послѣдствіяхъ и была достаточно вульгарна, чтобы гордиться вниманіемъ графа и изъ тщеславія посвящать всѣхъ въ свою тайну.

Она скоро привыкла къ тому, что друзья дразнятъ ее побѣдою, и ей въ голову не приходило, чтобы въ этомъ было что-нибудь унизительное. На охотѣ лордъ совершенно овладѣвалъ ею, а встрѣчать ихъ вмѣстѣ пѣшкомъ или верхомъ стало дѣломъ такимъ обыкновеннымъ, что не стоило даже говорить объ этомъ. Многіе думали, что между лордомъ и миссъ Рэшертонъ есть нѣчто посерьезнѣе простаго ухаживанья, и только дивились, какъ можетъ графиня выносить такое оскорбленіе.

Родители Агнесы совершенно иначе смотрѣли на дѣло. Они слишкомъ вѣрили въ свѣтскую мудрость дочери, чтобы бояться, какъ бы она не уронила себя даромъ. Старики пришли бы въ отчаяніе, еслибъ Агнеса стала любовницею даже лорда; но, сдѣлайся она графиней, они простили бы ей всѣ средства, которыми она достигла цѣли. Имъ казалось, что дочь ихъ вполнѣ годится для такой роли, гораздо больше, чѣмъ блѣдная, худая женщина, которая царитъ въ Карронби.

— А если бы пришлось круто, — говорила мистрисъ Рэшертонъ мужу, — наша Агнеса раздѣлитъ участь многихъ знатныхъ дамъ. Газеты полны слуховъ о разводѣ герцоговъ и графинь и, право, имъ живется не хуже отъ этого. Конечно, королева не принимаетъ ихъ ко двору, но это еще не большая бѣда, такъ какъ Бокингэмскій дворецъ не открывается изъ году въ годъ, а Виндзорскій замокъ завѣшанъ чернымъ съ чердака до подваловъ.

— Не говори вздора! — отвѣчалъ мистеръ Рэшертонъ. — Наша Агнеса иначе поведетъ дѣло.

— Что же можетъ она начать? Нельзя помѣшать лорду быть женатымъ.

— Вѣрно; но, по ея словамъ, графиня не такъ щепетильна, какъ можно бы думать, и тоже имѣетъ симпатіи и антипатіи, не хуже другихъ. Славная штука была бы, еслибъ открыли огонь съ той стороны.

— Не знаю, — задумчиво отвѣчала старуха, — кажется, надежды мало. У милэди и духу не хватитъ на это. Я встрѣтила ее вчера; она блѣдна и худа, какъ привидѣніе, и скорѣе умретъ, чѣмъ убѣжитъ съ любовникомъ. О комъ же поговариваютъ?

— О молодомъ Брукѣ, кузенѣ графа. Онъ вѣчно торчалъ въ Карронби до своего отъѣзда, и они очень нѣжно поглядывали другъ на друга. Агнеса увѣряетъ, что и теперь онъ все такъ же влюбленъ въ графиню, какъ и прежде. Ужь предоставь дочкѣ нашей вывѣдать истину. Держу пари, что она права; а если что-нибудь случится между графиней и Брукомъ, это славно подготовитъ путь Агнесѣ. Правду я говорю?

— Не знаю, — снова отвѣтила жена. — Графъ, пожалуй, раздумаетъ, когда будетъ свободенъ. Мужчины такъ непостоянны въ любви. Что касается Брука, я въ прошломъ году думала, что онъ самъ безъ ума отъ нашей Агнесы. Онъ нѣсколько разъ провожалъ ее домой послѣ охоты. Это была бы недурная партія для нея, Рэшертонъ. Если что случится съ лордомъ, онъ его наслѣдникъ. Дѣтей у нихъ нѣтъ, да, вѣроятно, и не будетъ, а графъ, по-моему, не долговѣченъ. Онъ слишкомъ толстъ и тяжелъ для своихъ лѣтъ. Что касается меня, я предпочла бы, чтобъ Агнеса увлеклась этимъ молодымъ человѣкомъ. Это было бы надежнѣе и почетнѣе.

— Молчи и предоставь ей самой обдѣлать свои дѣлишки. Она выпутается какъ-нибудь, повѣрь. Такой умницы я еще не видывалъ. И графъ, и всѣ прочіе останутся на благородной дистанціи, пока она того хочетъ. Агнеса не въ примѣръ лучше умѣетъ заботиться о себѣ, чѣмъ могли бы сдѣлать это мы.

Старикъ былъ правъ. Дочь его не нуждалась въ менторѣ, который указалъ бы ей путь. Рѣшеніе ея было уже принято, и никакой совѣтъ не отклонилъ бы ее теперь отъ его исполненія. Лордъ Моунткарронъ — ея покорнѣйшій слуга и долженъ остаться имъ. Съ каждымъ днемъ все болѣе запутывался онъ въ сѣти, раскинутыя вокругъ него, и это наполняло ея душу гордостью. О томъ, что будетъ съ нимъ, если она когда нибудь отвергнетъ его, она вовсе не думала, и это мало озабочивало ее. Она знала, что, насколько дѣло касается ея, она всегда съумѣетъ отступить подъ покровъ своей добродѣтели, когда ей надоѣстъ вниманіе лорда. Нѣтъ сомнѣнія, однако, что тотъ самый вопросъ, о которомъ думали ея родители, приходилъ на умъ и ей. Нерѣдко спрашивала она себя, что станетъ дѣлать, если, какъ выражалась мать, придется круто? Уступить просьбамъ лорда ей и въ голову не приходило, но что начнетъ она, чтобъ выманить у него обѣщаніе жениться, когда онъ получитъ свободу? Она не вѣрила ни его клятвамъ, ни его чести, да, если сказать правду, мало вѣрила и его любви. У нея хватило ума понять этого человѣка, и она твердо рѣшилась не портить своихъ шансовъ въ жизни изъ глупой довѣрчивости. Ему придется хорошенько обезпечить ее, прежде чѣмъ она выслушаетъ какія-либо предложенія съ его стороны. Принудить его жениться на ней она не можетъ, но она заставитъ его закрѣпить за нею такую сумму, которая помѣшаетъ ему жениться на другой и свяжетъ его съ нею, хотя бы для этого надо было сдѣлать ее графинею. Таковъ былъ ловкій планъ миссъ Рэшертонъ на тотъ случай, «если бы пришлось круто».

Тѣмъ временемъ она принимала отъ лорда лошадей, цвѣты, все, что онъ расточалъ передъ нею, и выжидала, нельзя ли съ помощью терпѣнія и тѣхъ слуховъ, которые носились повсюду, принудить соперницу сдѣлать первый ложный шагъ въ этой интригѣ. Объ этомъ размышляла миссъ Рэшертонъ, сидя въ своей гостиной, какъ вдругъ ей подали карточку Брука. Это удивило и, вмѣстѣ съ тѣмъ, обрадовало ее. Она всегда была большою поклонницей Джемми, и было время, когда ихъ знакомство принимало довольно серьезный характеръ. Агнеса былъ какъ разъ такая женщина, за которою должны волочиться мужчины. Въ глазахъ ея было что-то вызывающее, улыбка отличалась смышленостью, каждая линія пышной фигуры выражала смѣлость и отвагу. Стоя среди гостиной, одѣтая въ плотно охватывавшее ея станъ синее платье, обшитое у ворота и рукавовъ бѣлымъ кружевомъ, она была красива, полна жизни и силы, — словомъ, всего, только не тѣхъ качествъ, которыми отличаются истинно-образованныя женщины.

Гостиная исключительно принадлежала ей. Отецъ былъ весь день на работѣ; мать чувствовала себя хорошо только на кухнѣ. Такимъ образомъ, Агнеса свободно принимала гостей и всегда разсчитывала на спокойную бесѣду съ поклонниками. Получивъ карточку Брука, она вспыхнула отъ удовольствія. Въ послѣднее время онъ былъ такъ холоденъ къ ней, что ей и въ голову не приходило, чтобъ онъ ее навѣстилъ, и она сочла его визитъ уступкою съ его стороны, чѣмъ-то въ родѣ признанія ихъ будущихъ родственныхъ отношеній. Его ввели безъ всякаго промедленія, и она встрѣтила его съ протянутою рукой. Рука эта показалась ему ненавистною, главнымъ образомъ, потому, что онъ не зналъ, какъ отказаться отъ нея. Предстоявшее свиданіе дѣлало его ужасно нервнымъ, но онъ рѣшился откровенно поговорить съ дѣвушкою, что бы изъ этого ни вышло. Со времени событій, описанныхъ въ прошедшей главѣ, прошло нѣсколько дней; онъ не видалъ въ это время Глэдисъ. Ему казалось въ первый разъ въ жизни, будто онъ изгнанъ изъ Карронби, хотя онъ и сознавалъ, что не ходитъ туда, попрежнему, только по собственной винѣ, но онъ чувствовалъ, что не можетъ еще пожать руки Моунткаррону. День и ночь думалъ онъ о миссъ Рэшертонъ, не зная, какъ поступить въ этомъ случаѣ. Вдругъ ему пришла въ голову мысль поговорить съ нею лично. Не грубо и не прямо хотѣлъ онъ объясняться, — этого онъ не могъ бы сдѣлать, какъ образованный человѣкъ и родственникъ лорда, — ему хотѣлось возобновить знакомство съ Агнесой и дать ей понять, что никакіе поступки мужа не заставятъ графиню возвратить ему свободу. Онъ вполнѣ разсчиталъ, что вся цѣль Агнесы будетъ разстроена, если не останется никакой надежды занять мѣсто Глэдисъ. Вслѣдствіе этого, какъ ни ненавидѣлъ и ни презиралъ онъ эту дѣвушку, онъ обратился къ ней такъ же ласково, какъ если бы между ними не существовало никакого антагонизма. Что касается Агнесы, она была такъ польщена его появленіемъ, что забыла его холодность во время ихъ встрѣчи на охотѣ.

— Какое неожиданное удовольствіе, мистеръ Брукъ! — начала она, пожавъ его руку.

— Очень жалѣю слышать это, миссъ Рэшертонъ. Неужели вы воображали, что я долго проживу въ Нэтли, не навѣстивъ васъ?

— Я очень тужила бы объ этомъ, хотя, признаюсь, нисколько не удивилась бы. Лучшіе друзья скоро забываютъ насъ; къ тому же, вы уѣзжали на продолжительный срокъ.

— Да, я объѣздилъ полвселенной съ нашего разставанья; но если бы прошло вовсе больше времени, это не заставило бы меня васъ забыть.

— Очень мило съ вашей стороны увѣрять меня въ этомъ; признаюсь, мнѣ показалось, что вы едва узнали меня, когда мы встрѣтились на охотѣ.

Брукъ покраснѣлъ, но не растерялся. Трудно ли мужчинѣ найти извиненіе, когда красивая женщина глядитъ ему прямо въ глаза!

— Неужели вы не можете понять досаду человѣка, который, вернувшись послѣ долгой разлуки, видитъ свое мѣсто занятымъ? Было время, миссъ Рэшертонъ, и не очень давно, когда право быть вашимъ кавалеромъ принадлежало мнѣ. Но вы, конечно, это забыли.

— Нѣтъ, вовсе не забыла, — отвѣчала она, откинувъ назадъ голову, — но когда уѣзжаете на тотъ край свѣта, нечего удивляться, если другой исполняетъ ваши обязанности. Неужели вы эгоистъ и желали бы, чтобъ я ѣздила одна въ теченіе многихъ мѣсяцевъ?

— Право, не знаю, чего я хочу или не хочу. Долгъ повелѣвалъ мнѣ покинуть Англію, и я вынужденъ былъ повиноваться.

— Долгъ? Неужели?… Относительно вашего отъѣзда носились сотни различныхъ сплетенъ; вамъ, конечно, извѣстно, что за злоязычное мѣстечко Карронби. Кто говорилъ, что у васъ неудача въ любви; кто утверждалъ, что вы уѣхали въ Индію вслѣдъ за какою-то дамой и обручились съ нею тамъ. Который изъ этихъ двухъ слуховъ вѣренъ?

— Конечно, первый. Развѣ вы забыли, что отталкивали меня еще до моего отъѣзда?

— Ахъ, мистеръ Брукъ, что это вы говорите! Ни искры правды нѣтъ въ вашихъ словахъ. Вы хорошо знаете, что гораздо раньше вашего исчезновенія отсюда вы уже потеряли свое сердце.

— Это новость для меня. Не смѣшивайте меня, пожалуйста, съ моимъ кузеномъ, Моунткаррономъ, миссъ Рэшертонъ. Я, право, не такъ впечатлителенъ, какъ онъ.

Ударъ былъ мѣткій. Агнеса вспыхнула и съ смущеніемъ спросила:

— Развѣ онъ такъ впечатлителенъ?

— Ужасно. Неужели вы этого не видите? Онъ постоянно попадается въ бѣду. Я надѣялся, что женитьба остепенитъ его, — конфиденціальнымъ тономъ продолжалъ Брукъ, — но послѣ моего возвращенія до меня дошли нѣкоторые непріятные слухи, ужасно разстроившіе меня и мою сестру.

Лицо миссъ Рэшертонъ пылало.

— Не надо вѣрить всему, что слышишь въ Карронби. Люди сочиняютъ здѣсь сплетни только для того, чтобы заняться чѣмъ-нибудь. Если бы вы только знали, что толкуютъ про васъ, мистеръ Брукъ!

— Это не имѣетъ для меня никакого значенія. Я — человѣкъ холостой и могу вынести хоть сотню сплетенъ, не заботясь о томъ, ложны ли онѣ, или нѣтъ. Но Моунткарронъ совершенно въ иномъ положеніи. Онъ женатъ, и если семья Глэдисъ пожелаетъ обратить вниманіе на эти слухи, то, весьма вѣроятно, ему придется плохо.

— Развѣ Фуллеры уже слышали про тѣ исторіи, о которыхъ вы говорите? — нервно спросила Агнеса. — Признаюсь, до меня ничего не доходило. При мнѣ всегда отзывались о лордѣ съ большимъ уваженіемъ.

— Еще бы, миссъ Рэшертонъ! Всѣ знаютъ, что вы дружны съ Моунткаррономъ и, конечно, не скоро кто рѣшится клеветать на него въ вашемъ присутствіи.

— Да, мнѣ кажется, графъ считаетъ меня своимъ другомъ, — самодовольно сказала Агнеса, — и, понятно, что я никому не позволю бранить его при мнѣ.

— Я въ этомъ увѣренъ. Какъ его другъ, вы можете, мнѣ кажется, спасти его отъ большихъ непріятностей. Отъ женщины выслушаешь многое, чего не примешь отъ мужчины. Вы удивитесь, пожалуй, что я ожидаю этой услуги отъ васъ, а не отъ лэди Моунткарронъ; но нечего говорить, что еслибъ графъ и графиня жили, какъ слѣдуетъ супругамъ, не было бы повода къ сплетнямъ.

— Не знаю, право, на какіе слухи вы намекаете, мистеръ Брукъ. Я уже говорила вамъ, что ни я, ни мои родители не слыхали ничего. Отецъ очень высокаго мнѣнія о лордѣ и считаетъ его однимъ изъ самыхъ изящныхъ людей, которыхъ онъ когда-либо встрѣчалъ.

— Тѣмъ не менѣе, нѣтъ никакого сомнѣнія, что слухи носятся. Лэди Рентонъ говорила со мною о нихъ въ первый же день моего пріѣзда. По ея словамъ, всѣ мѣстные жители знаютъ, что Моунткарронъ открыто волочится за какою-то дѣвушкой. Объ этомъ толкуютъ повсюду. Имени ея я узнать не могъ; думаю, что это, вѣроятно, дочь какого-нибудь фермера или лавочника. Какая же благовоспитанная дѣвица будетъ такъ глупа, чтобы повѣрить, будто вниманіе женатаго человѣка, да еще аристократа, можетъ сулить что-либо, кромѣ гибели?

— Если эта особа такого низкаго званія, — ловко ввернула миссъ Рэшертонъ, — никакой опасности не произойдетъ отъ этого для вашего кузена.

— Опасности, конечно, нѣтъ, если вы говорите о возможности женитьбы. Это немыслимо во венномъ случаѣ, все равно, замѣшана ли тутъ крестьянка или дочь пэра.

— Почему было бы это немыслимо, не понимаю, — сказала Агнеса, выдавъ себя подъ вліяніемъ тревоги. — Если графиня разведется съ мужемъ, онъ можетъ жениться на комъ угодно. Такіе браки случаются ежедневно, даже среди знати, не такъ ли?

Теперь настала очередь Брука.

— Да, еслибъ она развелась съ нимъ, — спокойно сказалъ онъ, — только этого она не сдѣлаетъ.

Агнеса вздрогнула, но сдержалась.

— Почему?… Это бываетъ сплошь и рядомъ.

— Быть можетъ; но лэди Моунткарронъ не такая женщина, какъ всѣ. Даже еслибъ она захотѣла рѣшиться на такой шагъ, ни ея семья, ни семья Моунткаррона не дозволять этого.

— Очень было бы странно, еслибъ кто-нибудь сталъ вмѣшиваться между мужемъ съ женою.

— Вамъ такъ кажется, а намъ — нѣтъ. Видите ли, миссъ Рэшертонъ, есть семьи, которыя дорожатъ честью больше, чѣмъ жизнью… Стыдно, что Моунткарронъ, представитель одного изъ самыхъ древнихъ родовъ Англіи, не цѣнитъ своего имени; но онъ съ дѣтства не понималъ своихъ обязанностей и всегда имѣлъ склонность къ низменному обществу. Вотъ поэтому-то мы и боимся, чтобъ онъ не увлекся. Только онъ никогда не достигнетъ, пока жива лэди Моунткарронъ, свободы.

— Скажите, пожалуйста! Вы, кажется, принимаете очень близко къ сердцу это дѣло. А я бы думала, что никто не можетъ желать болѣе васъ, чтобы графъ развелся съ женою.

Брукъ понялъ ея коварство, однако, смѣло спросилъ:

— Почему?

— Право, не знаю, — посмѣиваясь, отвѣчала дѣвушка, — графиню всѣ считаютъ красавицей, и… и тогда вы могли бы имѣть нѣкоторые шансы.

Лицо Брука стало мрачно.

— Извините, миссъ Рэшертонъ, но я не особенно люблю шутить такими вещами. Коснулся я этого вопроса только съ тѣмъ, чтобы склонить васъ помочь моему двоюродному брату. Друзей у него не много, но вы, очевидно, принадлежите къ ихъ числу Быть можетъ, онъ уже довѣрилъ вамъ исторію своей интрижки, а если еще не успѣлъ, то сдѣлаетъ это въ скоромъ времени. Если вы его другъ, постарайтесь убѣдить его, что никогда е получить ему свободы. Какъ бы низко онъ ни палъ, лэди Моунткарронъ не разведется съ нимъ. Друзья ея помѣшаютъ этому. Мы не позволимъ никакой женщинѣ, будь она первою во всемъ королевствѣ, занять мѣсто Глэдисъ. У насъ слишкомъ много гордости для того, чтобы допустить опозореннаго человѣка носить нашу графскую корону. Пусть Моунткарронъ пятнаетъ свое имя, но мы не дадимъ ему заклеймить навсегда весь нашъ родъ. Все это Глэдисъ понимаетъ не хуже нашего. Въ ея жилахъ течетъ такая же хорошая кровь, какъ и у насъ, и лэди Моунткарронъ отлично знаетъ, къ чему ее обязываетъ ея положеніе. Своимъ безуміемъ графъ можетъ добиться лишь одного — собственнаго позора и гибели той женщины, которая будетъ достаточно неосторожна, чтобъ ему довѣриться. Никогда позоръ этотъ не отразится даже косвенно на его оскорбленной женѣ.

— Вы защищаете милэди, какъ настоящій рыцарь, — насмѣшливо сказала дѣвушка.

— Да, и всегда буду. Надѣюсь, что и вы окажетесь такимъ же другомъ графа.

— Не думаю, чтобы мнѣ представился для этого случай, и ваше требованіе кажется мнѣ даже страннымъ. Если лордъ имѣетъ низкую любовную связь, — чего я, какъ уже говорила вамъ, никогда не слыхала, — весьма невѣроятно, чтобъ онъ повѣрилъ ее мнѣ. Онъ слишкомъ уважаетъ меня, чтобы касаться такихъ вопросовъ въ моемъ присутствіи. Отецъ, навѣрное, очень разсердился бы, если бы графъ позволилъ себѣ что-нибудь подобное.

— Несомнѣнно. Только вы знаете, миссъ Рэшертонъ, хорошо это или дурно, но въ этомъ превратномъ мірѣ мы часто толкуемъ о такихъ вещахъ, которыя не понравились бы нашимъ родителямъ. Если лордъ Моунткарронъ заговоритъ съ вами объ этомъ, не забудьте сказать ему то, о чемъ мы сейчасъ бесѣдовали.

— Даете ли вы мнѣ право сослаться на васъ, мистеръ Брукъ?

— Конечно, если этотъ вопросъ будетъ затронутъ между вами, — съ удареніемъ повторилъ Брукъ. — Никогда не получитъ Моунткарронъ развода, что бы онъ ни дѣлалъ. Еслибъ я зналъ имя его красавицы, я самъ пошелъ бы къ ней и предупредилъ ее. Необходимо бѣдняжкѣ знать, какому риску она подвергается.

Миссъ Рэшертонъ такъ же хорошо понимала его, какъ еслибъ онъ прямо назвалъ ее по имени, а не говорилъ о какой-то фиктивной женщинѣ. Она трепетала отъ злобы и досады, но не смѣла показать этого. Вставъ съ мѣста, она занялась цвѣтами, недавно присланными изъ оранжерей Карронби; руки ея дрожали, касаясь свѣжихъ листьевъ.

Брукъ пошелъ за нею. Онъ достигъ цѣли и не имѣлъ никакого желанія начать открытую войну.

— Надѣюсь, вы не оскорбились моею откровенностью, милая миссъ Рэшертонъ? — вкрадчивымъ голосомъ спросилъ онъ.

— Оскорбилась ли я? Конечно, нѣтъ. Зачѣмъ бы мнѣ сердиться на васъ? Какое дѣло мнѣ до того, получитъ графъ разводъ или нѣтъ?

— Это я вполнѣ понимаю. Но я думалъ, что такая умная и, позвольте прибавить, очаровательная женщина, какъ вы, можетъ дать бѣдному малому совѣтъ, не обижая его, между тѣмъ какъ такое грубое животное, какъ я, только запутается, не принеся никакой пользы. Я увѣренъ, что Моунткарронъ высокаго мнѣнія о вашей дружбѣ и вашемъ здравомъ смыслѣ.

— Ну, хорошо. Если представится случай, я потолкую съ лордомъ, только врядъ ли это будетъ.

— Благодарю за обѣщаніе, миссъ Рэшертонъ! Если этотъ счастливецъ Моунткарронъ не собирается совсѣмъ завладѣть вами, могу я надѣяться быть иногда вашимъ кавалеромъ на охотѣ или на прогулкѣ, какъ въ былые милые дни?

— Не знаю, право, стоите ли вы этого, да и говорите ли вы серьезно. Вы ужасный притворщикъ, мистеръ Брукъ, и совершенно разстроили меня своими непріятными исторіями. Надѣюсь, что вы никогда не коснетесь ихъ болѣе. Я такъ сочувствую бѣдной графинѣ и… и графу, что желала бы не слыхать ничего подобнаго.

— Это будетъ моимъ послѣднимъ грѣхомъ, — сказалъ Джемми. — Въ знакъ прощенія, не дадите ли вы мнѣ цвѣтокъ… вотъ одинъ изъ этихъ красныхъ? Они мои большіе любимцы. Въ Карронби есть нѣсколько такихъ растеній; садовникъ увѣряетъ, что они привезены изъ Японіи и что во всей Англіи онъ одинъ развелъ ихъ. Въ слѣдующій же разъ я укажу ему его ошибку и собью съ него спѣсь. Онъ удивится, узнавъ, что у васъ такой же хорошій экземпляръ.

Говоря это, онъ посмотрѣлъ ей прямо въ лицо, и она была принуждена отвѣтить съ напускнымъ равнодушіемъ:

— О, онъ долженъ знать объ этомъ; цвѣтокъ подаренъ мнѣ лордомъ Моунткаррономъ. Ему извѣстно, что я люблю рѣдкія растенія. Не правда ли, что это очень мило съ его стороны?

— Вы стоите вдвое большаго, — любезно отвѣчалъ Брукъ, продѣвая въ петличку цвѣтокъ, который она дала ему.

Они разстались, повидимому, друзьями, но Агнеса отлично знала, что онъ пришелъ лишь съ одною цѣлью — уничтожить всѣ ея надежды сдѣлаться графиней. Она смотрѣла ему вслѣдъ съ сверкающими глазами и мрачнымъ лицомъ, пока онъ шелъ мимо окна гостиной.

— Такъ вотъ что они затѣваютъ! — сказала она про себя. — Ну, да и у меня есть свой маленькій планъ. Графъ не получитъ развода?… Это дѣлается только для того, чтобы насолить мнѣ. Посмотримъ, нельзя ли подобраться съ другой стороны, что было бы не въ примѣръ лучше, и изловить милэди на амурахъ съ милымъ кузеномъ. Я знаю, что онъ былъ влюбленъ въ нее до своего отъѣзда изъ Карронби. Это было извѣстно всѣмъ слугамъ, и, навѣрное, опять началось. Надо только подождать и натолкнуть Моунткаррона на слѣдъ. Надѣюсь, я не выдала себя сегодня, но я отомщу вамъ, мистеръ Брукъ, хотя бы мнѣ пришлось дожидаться этой минуты десять лѣтъ.

Глава XXV.
Приговоръ.

Леди Рентонъ воспользовалась первымъ случаемъ, чтобы съѣздить въ Карронби, и, прежде чѣмъ повидалась съ графомъ, освѣдомилась о Глэдисъ.

— Милэди плоха, — отвѣчала горничная, призванная дать гостьѣ отчетъ о здоровьѣ барыни, — даже очень плоха. Онѣ лежатъ въ будуарѣ, но, конечно, примутъ васъ, если вамъ угодно пожаловать къ нимъ.

— Меня безпокоитъ ея болѣзнь, Парсонсъ. Боюсь, что лэди Моунткарронъ недостаточно заботится о себѣ. Когда стала замѣтна въ ней слабость?

— Трудно сказать, милэди. По-моему, съ нынѣшняго сезона. Барыня постоянно жаловалась на боль въ спинѣ послѣ танцевъ, но, все-таки, продолжали танцовать, хотя я ихъ часто просила беречься. Казалось, точно что-то мѣшаетъ имъ отдыхать. Съ тѣхъ поръ имъ становилось все хуже, да хуже. Просто жалость глядѣть. Сердце болитъ, когда видишь такія страданія. Ни съ кѣмъ не желаютъ онѣ посовѣтоваться.

— Она должна посовѣтоваться съ докторомъ. Ради этого пріѣхала я сегодня. Лэди Моунткарронъ останется больною на всю жизнь, если не обратитъ на себя вниманія. Я потолкую съ графомъ.

— Конечно, милорду первому слѣдовало бы позаботиться о нихъ. Я такъ и говорила съ самаго начала. Простите мою смѣлость, милэди. Мнѣ, быть можетъ, неприлично вмѣшиваться въ эти дѣла, но, вѣдь, и у прислуги есть глаза и уши. Докторъ не все можетъ вылечить. Еслибъ вы знали, что дѣлается у насъ по ночамъ! Съ тѣхъ поръ, какъ начались обмороки, я сплю въ уборной, чтобы быть поближе. По цѣлымъ часамъ слышу я иногда, какъ рыдаетъ милэди. Каменное сердце, и то должно тронуться, — прибавила горничная, прижимая платокъ къ глазамъ.

— Мнѣ очень тяжело слышать, что она такъ грустна, Парсонсъ; но это происходитъ отъ болѣзни. Ничто не раздражаетъ такъ, какъ постоянное страданіе. Лишь только мы вылечимъ ея спину, милэди сейчасъ повеселѣетъ. А теперь, если она можетъ принять меня, я пойду наверхъ.

Хотя лэди Рентонъ дѣлала видъ, будто не придаетъ значенія словамъ горничной, она испугалась, увидѣвъ Глэдисъ.

Съ ихъ послѣдней встрѣчи молодая женщина страшно исхудала. Глаза ея были окаймлены синими кругами; лицо стало бѣло, какъ тотъ пеньюаръ, въ которомъ она лежала на диванѣ. Она слабо улыбнулась, увидавъ Эллиноръ. Слезы навернулись на ея глаза.

— Что это значитъ, милое дитя? — бодро начала лэди Рентонъ, притворяясь, будто не замѣчаетъ ея волненія. — Отчего застаю я васъ на диванѣ? Развѣ вы такъ страдаете, Глэдисъ?

— По временамъ я такъ слаба, Эллиноръ, что мнѣ не хочется вставать.

— Вы сейчасъ же должны призвать доктора. Я пріѣхала сегодня, чтобы поговорить съ Моунткаррономъ.

— Вы полагаете, что отъ этого будетъ какой-нибудь толкъ?

— Будетъ ли толкъ, глупенькая дѣвочка? Ужь не думаете ли вы, что умираете? Вы, все-таки, не такъ больны и только черезъ-чуръ напрягались, танцовали и ѣздили верхомъ, когда вамъ слѣдовало отдыхать, и утомили спину. Вамъ нужны укрѣпляющія средства и покой. Если докторъ пропишетъ что-нибудь, надо будетъ наблюдать, чтобы вы исполняли его предписанія, и тогда вы скоро поправитесь.

— Ни укрѣпляющія средства, ни покой не вылечатъ меня, — отвѣчала Глэдисъ, отвернувшись.

— Знаю, что они не могутъ избавить васъ отъ житейскихъ невзгодъ; но если они возстановятъ ваше здоровье, это придастъ вамъ силу храбро переносить остальное. Всѣ мы несемъ свой крестъ, Глэдисъ. Посмотрите хоть на меня. Я вышла замужъ за человѣка, всею душой преданнаго мнѣ, и лишилась его черезъ пять лѣтъ. Жизнь моя стала очень грустна съ тѣхъ поръ, и еслибъ не Джемми и мой маленькій Гуго, она была бы совсѣмъ пуста; а, все-таки, я должна была жить и терпѣть. У всѣхъ общій удѣлъ.

— Но у меня, — дрожащими губами произнесла Глэдисъ, — у меня… нѣтъ ничего.

— Есть, милая! У васъ добрые родители, которые нѣжно любятъ васъ, сестра, а современенъ, надѣюсь, Господь пошлетъ вамъ новое утѣшеніе — ребенка, который вознаградитъ васъ за все, какъ меня вознаградилъ Гуго.

— Нѣтъ, нѣтъ, — содрогаясь, воскликнула Глэдисъ, — не надо, не хочу дѣтей. Все, только не это! Мнѣ гораздо лучше одной.

— О, не говорите такъ! Вы не подозрѣваете даже, какимъ счастьемъ было бы для васъ маленькое дитя.

— Только не въ томъ состояніи, въ какомъ я нахожусь теперь, Эллиноръ. Не говорите…объ этомъ. Вы меня не знаете, не догадываетесь о моихъ мысляхъ. Еслибъ онѣ были вамъ извѣстны, быть можетъ, вы и не пришли бы сегодня сюда.

— Чѣмъ несчастнѣе вы, тѣмъ болѣе нуждаетесь въ моемъ участіи. Не отворачивайтесь отъ меня, Глэдисъ. Охотно облегчила бы я вашу ношу, если бы могла.

— Для моихъ страданій нѣтъ исцѣленія, — грустно отвѣчала лэди Моунткарронъ. — Я сама навлекла ихъ на себя и обязана переносить ихъ, какъ умѣю.

— Вы должны видѣть больше людей, — сказала Эллиноръ. — Въ этой скучной комнатѣ вы хандрите. Не можетъ ли ваша сестра пріѣхать къ вамъ на нѣсколько недѣль, пока вы поправитесь?

— Нѣтъ, ей нельзя покинуть домъ. У нея недавно родился ребенокъ.

— Въ такомъ случаѣ отецъ съ матерью. Ихъ необходимо увѣдомить о вашемъ состояніи.

— Нѣтъ, нѣтъ! — лихорадочно воскликнула Глэдисъ. — Дѣлайте, что хотите, только не говорите ничего отцу; ему будетъ тяжело видѣть меня въ такомъ положеніи. Жизнь его и безъ того не легка. Онъ такъ привязанъ ко мнѣ, такъ предостерегалъ меня противъ этого брака! — возбужденно продолжала она. — Онъ увѣрялъ, что я не люблю Моунткаррона, просилъ подумать хорошенько, говорилъ мнѣ…

— Молчите, молчите! — прервала ее лэди Рентонъ, боясь, какъ бы волненіе не повредило ей. — Не думайте объ этомъ теперь. Знаю… этого нельзя не видѣть… что бракъ вашъ не вполнѣ удаченъ, но все можетъ еще поправиться. Толковать объ этомъ безполезно. Постарайтесь успокоиться. Прежде всего, нужна врачебная помощь; а когда возстановится ваше здоровье, можно будетъ заняться и остальнымъ.

— Никогда не востановится оно, это немыслимо, — уныло прошептала Глэдисъ.

— Говорить такъ значитъ сомнѣваться въ милосердіи Божіемъ. Теперь вы еще не въ состояніи правильно судить. Надѣйтесь на лучшее и помните, сколько людей любятъ васъ и никогда не перестанутъ любить, что бы ни случилось.

Она оставила Глэдисъ немного успокоенною, хотя красивое лицо ея все еще выражало глубокую тоску. Эллиноръ знала причину этого отчаянія, и сердце ея обливалось кровью. Она была добрая и честная женщина, но въ эту минуту, все-таки, меньше думала о проступкѣ Глэдисъ и Джемми, чѣмъ о ихъ горѣ. Осуждать ихъ она себѣ не позволяла.

Лишь только вышла она изъ комнаты, какъ пошла разыскивать Моунткаррона и, къ счастью, застала его дома. Гораздо рѣзче генерала Фуллера или самого Брука высказалась она насчетъ небрежности графа относительно жены. Онъ совершенно растерялся и едва узнавалъ свою кроткую кузину въ этой безпощадной женщинѣ.

— Не стыдно ли тебѣ, Моунткарронъ, — воскликнула она, — давать бѣдной Глэдисъ страдать цѣлые мѣсяцы безъ помощи? Послѣдній лакей въ домѣ видитъ, какъ она больна. Не увѣряй меня, пожалуйста, что она скрытна съ тобою. Вызывалъ ли ты ее когда-нибудь на откровенность, заслужилъ ли ее? Какъ мужъ и покровитель, ты долженъ былъ видѣть, что она больна. Это бросается въ глаза всякому. Самый небрежный человѣкъ не можетъ взглянуть ей въ лицо, не замѣтивъ, какъ она страдаетъ. А ты ждешь, чтобъ тебѣ растолковали это! Нечего говорить, стоишь ты, чтобы тебѣ довѣрили молодую слабую женщину!…

— Право, Нелли, ты совершенно озадачила меня своимъ нападеніемъ. Понятно, что я призову доктора, если это нужно. Не послать ли за Чемберсомъ?

— Конечно, нѣтъ. Что понимаетъ онъ въ болѣзняхъ спиннаго мозга? Ты долженъ выписать изъ Лондона спеціалиста, кого хочешь, лишь бы это былъ первоклассный авторитетъ.

— Не можешь ли ты написать вмѣсто меня?

— Нѣтъ, это твое дѣло. Вотъ перья и бумага. Садись и пиши сейчасъ же сэръ Фрэнсису Кардуэллю и проси его назначить самый близкій срокъ, когда онъ можетъ посѣтить Карронби. Славно будетъ, если слухъ о твоей небрежности дойдетъ до Фуллеровъ! Право, старикъ хорошо бы сдѣлалъ, еслибы взялъ назадъ свою дочь. По крайней мѣрѣ, я на его мѣстѣ непремѣнно такъ бы поступила.

— Увѣряю тебя, я не подозрѣвалъ, что Глэдисъ такъ больна.

— Тѣмъ хуже. Говорю тебѣ, что она очень плоха и нуждается въ величайшемъ уходѣ. Ужь не желаешь ли ты, чтобъ она пролежала всю жизнь на спинѣ калѣкою? Этимъ дѣло кончится, если ей не будетъ оказана своевременная помощь. Одинъ Богъ знаетъ, насколько ты въ этомъ виноватъ.

— Ты безпощадна ко мнѣ, Эллиноръ, — смущенно сказалъ лордъ. — Право, не понимаю, что я сдѣлалъ такого ужаснаго. Никогда не отказывалъ я женѣ ни въ одной просьбѣ, — напротивъ, предоставлялъ ей во всемъ полную свободу.

— Судя по слухамъ, и себѣ въ ней не отказывалъ, — рѣзко замѣтила лэди Рентонъ. — Однако, я не чувствую никакого желанія продолжать этотъ разговоръ. Готово ли письмо? Дай мнѣ самой отправить его. Я не успокоюсь, пока не увижу его на пути въ Лондонъ. Прощай.

Съ этими словами лэди Рентонъ схватила конвертъ и вышла изъ комнаты.

Лордъ былъ такъ смущенъ, что тотчасъ же направился къ комнатѣ жены и спросилъ позволенія войти. Появленіе его было настолько неожиданно, что горничная, впустившая его, не могла скрыть своего изумленія.

— Боже мой, самъ милордъ! — воскликнула она.

— Впустите его, — слабымъ голосомъ сказала Глэдисъ.

Маунткарронъ неловко подошелъ къ дивану и, быть можетъ, въ первый разъ замѣтилъ, какъ измѣнилась жена.

— Эллиноръ говорила со мною о тебѣ, — смущенно началъ онъ. — Я ужасно жалѣю, что ты такъ больна. Отчего не сказала ты этого раньше?

— Если ты самъ не замѣчалъ, не стоило говорить.

— Что же съ тобою?

— Ничего, благодарю. Такъ, пустяки. Голова болитъ. Завтра я буду здорова.

— Эллиноръ увѣряла, что ты очень плоха, и заставила меня написать сэръ Фрэнсису. Забавно будетъ, если онъ побезпокоится пріѣхать и не найдетъ ничего.

— Съумѣетъ найти что-нибудь. Доктора на это ловки.

— Думаю, что онъ будетъ здѣсь завтра или послѣ завтра. Я просилъ его телеграфировать. А пока не могу ли я сдѣлать что-нибудь для тебя?

— Ничего, спасибо. Пожалуйста, вернись къ своимъ друзьямъ. Я знаю, какъ ненавистны тебѣ комнаты больныхъ.

— Если я, дѣйствительно, не могу ничего сдѣлать для тебя… — нерѣшительно пробормоталъ графъ.

— Ничего не можешь сдѣлать. Парсонсъ ухаживаетъ за мною прекрасно. Я только и нуждаюсь въ тишинѣ и отдыхѣ.

— Ну, значитъ, прощай пока, — сказалъ лордъ, вставая и не дѣлая никакой попытки поцѣловать ее. — Какъ только получу телеграмму отъ сэръ Фрэнсиса, я дамъ тебѣ знать.

— Благодарю, — равнодушно отвѣчала она.

Дверь закрылась, и Моунткарронъ, вполнѣ увѣренный, что исполнилъ свой долгъ, спустился по лѣстницѣ и велѣлъ сѣдлать лошадь, чтобы ѣхать верхомъ съ Агнесой.

На третій день прибылъ знаменитый лондонскій докторъ, внимательно изслѣдовалъ спину Глэдисъ, освѣдомился о различныхъ симптомахъ и выслушалъ подробный отчетъ Парсонсъ о страданіяхъ милэди и обморокахъ, которыми оканчиваются пароксизмы. Пока онъ находился въ будуарѣ, сэръ Фрэнсисъ казался болѣе чѣмъ спокойнымъ, смѣялся надъ мрачнымъ лицомъ горничной, отрицалъ всякую опасность и объявилъ, что нѣсколько недѣль ухода совершенно возстановятъ силы лэди Моунткарронъ.

Но когда онъ направился къ кабинету, чтобы переговорить съ лордомъ, лицо его имѣло совершенно другое выраженіе. Нѣкоторое время хранилъ онъ торжественное молчаніе, заботливо кутаясь въ пальто и шарфъ.

— Ну, сэръ Фрэнсисъ! — воскликнулъ лордъ, — каковъ вашъ приговоръ?

— Милэди очень молода. По ея словамъ, ей всего только двадцать лѣтъ, а молодость — великое дѣло въ этомъ случаѣ. Къ сожалѣнію, я долженъ сказать, что подмѣтилъ серьезные симптомы въ ея болѣзни. Спина сильно поражена. Вѣроятно, милэди всегда была нѣжнаго сложенія, и слабость ея усилилась отъ черезмѣрнаго утомленія и невниманія къ себѣ. Ей придется лежать нѣсколько недѣль. Болѣе этого я не могу ничего сказать въ настоящее время. Если вамъ угодно, я снова навѣщу ее черезъ мѣсяцъ, и тогда выскажусь опредѣленнѣе. Только наблюдайте за тѣмъ, чтобъ она не сходила съ дивана. Ни танцевъ, ни прогулокъ, ни верховой ѣзды. Вставать она можетъ только для того, чтобы перейти съ постели на кушетку. Милэди говорила мнѣ, что собирается ѣхать въ городъ на сезонъ. И думать нечего объ этомъ. Если вамъ дорого ея здоровье, скажу прямо: если вы цѣните ея жизнь, позаботьтесь о томъ, чтобъ исполнялись мои предписанія.

— Вы сказали все это горничной? — спросилъ Моунткарронъ.

— Да. Я долго говорилъ съ нею. Это, кажется, очень толковая женщина. Но врядъ ли нужно напоминать вамъ, что въ такомъ серьезномъ дѣлѣ не всегда можно надѣяться на слугъ, какъ бы хороши они ни были. Развѣ у лэди Моунткарронъ нѣтъ никакой родственницы, которая могла бы пріѣхать къ ней?

— У нея множество родныхъ, но она довольно упряма въ такихъ вопросахъ и любитъ дѣлать по-своему. Тѣмъ не менѣе, я позабочусь о томъ, чтобы ваши предписанія исполнялись въ точности; а когда вы сочтете нужнымъ повидаться съ паціенткой, вы, конечно, увѣдомите насъ, и все будетъ готово къ вашему пріему. Надѣюсь, вы позавтракаете съ нами до своего отъѣзда?

— Благодарю, мнѣ некогда. Я долженъ попасть на часовой поѣздъ: у меня въ четыре часа важная операція. Развеселите немного жену, милордъ. Мнѣ показалось, что она очень мнительна, а ничто не мѣшаетъ выздоровленію въ такой степени, какъ именно хандра. Очень вамъ благодаренъ.

И опустивъ въ карманъ чекъ въ пятьдесятъ фунтовъ, великій мужъ сѣлъ въ карету, которая должна была отвести его на станцію.

Глава XXVI.
Розы и шипы.

Приговоръ былъ произнесенъ. Двадцати лѣтъ отъ роду, имѣя полную возможность доставить себѣ всю роскошь и всѣ удовольствія, какія можно добыть за деньги, Глэдисъ была осуждена отказаться отъ всего и лежать на спинѣ до той поры, пока доктора не позволятъ ей встать.

Лордъ не скрылъ отъ жены правды. Изъ гуманности сэръ Фрэнсисъ утаилъ ее отъ молодой женщины, но графъ не понималъ такого малодушія. Часа не прошло съ отъѣзда доктора, какъ Моунткарронъ съ свойственною ему грубостью уже передалъ женѣ сущность дѣла, совершенно не кстати прибавивъ, что она должна быть довольна, такъ какъ обязана всѣмъ этимъ своей собственной непростительной глупости. Глэдисъ молча выслушала его. Въ эту минуту она чувствовала себя такою несчастной, что не встревожилась тѣмъ, какая участь ждетъ ее. Если что-либо огорчало ее, то только мысль, что она умретъ не сразу. Долгая болѣзнь казалась ей чѣмъ-то очень томительнымъ. Одно хорошо, — это удалитъ Моунткаррона изъ ея комнаты. Онъ не станетъ удручать больную своимъ присутствіемъ, и, опуская усталую головку на подушки, Глэдисъ невольно подумала, что нѣтъ худа безъ добра.

Написать роднымъ было, конечно, необходимо. Графъ понялъ, что невозможно долѣе таить отъ нихъ болѣзнь жены, но молодая женщина попросила позволенія самой извѣстить ихъ, и мужъ согласился на ея желаніе. Она отнеслась ко всему дѣлу легко, просто сообщила, что слишкомъ натрудила спину и что докторъ велѣлъ лежать на диванѣ нѣсколько недѣль.

У Винни былъ новорожденный ребенокъ и. она не могла уѣхать изъ дому. Отецъ страдалъ припадкомъ подагры. Глэдисъ просила мать не покидать ради нея больныхъ, и было рѣшено, что Фуллеры пріѣдутъ на нѣсколько недѣль въ Карронби, когда поправится старикъ.

Тѣмъ временемъ лэди Моунткарронъ лежала на диванѣ, бѣлая, какъ снѣгъ, падавшій передъ окнами, и съ ноющею болью въ сердцѣ, которую ничто не могло успокоить. Ежедневно горничная подавала ей свѣжій букетъ. Иногда онъ состоялъ изъ раннихъ подснѣжниковъ, въ другой разъ изъ яркихъ, пахучихъ фіалокъ, но что бы это ни было, онъ всегда сопровождался одними и тѣми же словами.

— Мистеръ Брукъ кланяется вамъ, милэди, и желаетъ знать, какъ вы себя чувствуете сегодня.

Отвѣтъ тоже былъ постоянно однообразный:

— Благодарите мистера Брука, Парсонсъ, и скажите, что все попрежнему.

Но хотя Парсонсъ и не видала горькихъ слезъ, которыя проливала Глэдисъ надъ своимъ букетомъ, и не слыхала ея жалобнаго возгласа: «О, мой дорогой, зачѣмъ пересталъ ты любить меня?» — она отлично понимала, что значитъ яркій румянецъ, вспыхивавшій на щекахъ барыни, когда она брала въ руки цвѣты.

Лэди Рентонъ часто навѣщала больную, но Глэдисъ всегда становилось хуже отъ ея визитовъ. Намѣренія Эллиноръ были добрыя, только она придерживалась устарѣлаго взгляда, будто преступную любовь всего лучше можно искоренить подавляя ее, хотя бы отъ этого разбилось больное сердце. Отъ всей души жалѣла она Глэдисъ и Брука, но полагала, что всего полезнѣе какъ можно скорѣе излечить ихъ отъ злополучной привязанности. Поэтому она не давала лэди Моунткарронъ утѣшаться мыслью, что милый раздѣляетъ ея горе, — напротивъ, всегда говорила о Джемми, какъ о человѣкѣ совершенно беззаботномъ.

— Какой онъ, право, веселый! — начала она однажды. — Въ сравненіи съ нимъ и Гуго, я чувствую себя совершенно отжившею. Когда они вмѣстѣ, это точно двое дѣтей. Впрочемъ, Джемми дѣйствительно почти ребенокъ.

— Ему скоро минетъ двадцать пять лѣтъ, — прошептала Глэдисъ.

— Это вѣрно. Какъ летитъ время! Мнѣ кажется, что онъ еще вчера ходилъ въ юбочкахъ… А теперь многое зависитъ отъ него. Кромѣ Моунткаррона, онъ единственный мужчина въ семьѣ, и я желала бы видѣть его счастливо женатымъ.

— Онъ можетъ современемъ сдѣлаться графомъ, — съ слабою улыбкой сказала Глэдисъ. — У меня, конечно, никогда не будетъ дѣтей.

— О, милая, не говорите объ этомъ. Кто знаетъ, какое счастье еще ожидаетъ васъ, когда вы окрѣпнете! Но, конечно, еслибъ у васъ не было дѣтей, Джемми — прямой наслѣдникъ, и его потомки получатъ современемъ титулъ.

Глэдисъ закрыла глаза и вздохнула.

— Вамъ дурно, милая? — воскликнула лэди Рентонъ.

— Нѣтъ. Это — спазмъ. Но вы вѣрно говорите, Эллиноръ; мистеру Бруку, конечно, необходимо жениться. Какъ жаль, что онъ не посватался въ миссъ Темпль!

— Она пріѣдетъ сюда съ отцомъ въ будущемъ мѣсяцѣ! — воскликнула лэди Рентонъ. — Мы узнали это только вчера. Джемъ, навѣрное, будетъ встрѣчаться съ нею во время сезона.

— А мнѣ тамъ не бывать, — прошептала Глэдисъ и залилась слезами.

— Неужели вы объ этомъ такъ жалѣете? Это недостойно васъ, Глэдисъ. Танцы и прочія удовольствія очень хороши въ своемъ родѣ; но если мы дадимъ имъ монополизировать всѣ наши…

— Я говорю не о танцахъ, хотя и люблю ихъ, — рыдала лэди Моунткарронъ. — Мнѣ представилось, что я не увижу своихъ друзей…

— Но я думаю, что генералъ и мистрисъ Фуллеръ пріѣдутъ сюда въ маѣ. Моунткарронъ утверждалъ это. Да и сестра, конечно, навѣститъ васъ при первой возможности. Какъ ея здоровье?

— Очень хорошо, кажется.

— А ея дѣвочка? Какъ зовутъ ее?

— Не знаю. Я не спрашивала.

— Что скажетъ мистрисъ Прендергэстъ о такомъ равнодушіи съ вашей стороны?

— Что ей говорить? Она знаетъ, что я терпѣть не могу дѣтей. Гадкія, дряблыя существа! Я никогда не дотрогивалась до своего племянника, пока ему не минулъ годъ.

— Но это очень неженственно, Глэдисъ. Если вы когда-нибудь станете матерью…

— Ахъ, Эллиноръ, не надоѣдайте мнѣ, пожалуйста, этимъ! Я не хочу быть матерью. Пусть дѣти Джемми наслѣдуютъ титулъ; чѣмъ скорѣе я умру, тѣмъ лучше.

Лэди Рентонъ, увидавъ, что не можетъ успокоить волненія, вызваннаго ея замѣчаніемъ, оставила Глэдисъ одну и ушла, недоумѣвая, отчего ея визиты такъ разстраиваютъ всегда молодую женщину.

Однажды, черезъ недѣлю послѣ посѣщенія доктора, букетъ цвѣтовъ (на этотъ разъ онъ состоялъ изъ розъ) сопровождался нѣсколько иными словами:

— Мистеръ Брукъ кланяется вамъ, милэди. Если вы чувствуете себя достаточно хорошо, онъ желалъ бы видѣть васъ хоть на нѣсколько минуть.

Отвѣтъ Глэдисъ былъ чисто-женскій:

— О, Парсонсъ, въ какомъ состояніи мои волосы?

— Все въ порядкѣ, милэди. Лучше быть не можетъ. Позвольте прикрыть вамъ ноги бѣлымъ покрываломъ и подать чистый носовой платокъ. Ну, теперь вы настоящая картинка. Впустить мистера Брука?

— Да, да, если онъ этого желаетъ. Не пора ли вамъ пить чай, Парсонсъ?

— Да, милэди. Если позволите, я напьюсъ, пока мистеръ Брукъ съ вами, — съ большимъ тактомъ сказала горничная.

Черезъ минуту она впустила Джемми, и влюбленные снова были вмѣстѣ. Глэдисъ не поднимала глазъ отъ розъ. Она чувствовала, что онъ стоитъ рядомъ съ нею, но не хотѣла взглянуть на него. Только тогда, когда онъ придвинулъ стулъ, сѣлъ, взялъ ее за руку и тихо сказалъ: Глэдисъ, — двѣ слезы, скатившіяся по ея блѣднымъ щекамъ, обличили, что она замѣтила его присутствіе. Это было ихъ первое свиданіе послѣ встрѣчи въ кабинетѣ.

— Ты видишь, до чего я дошла, Джемми, — сказала она, стараясь говорить бодро. — Я обречена лежать тутъ до конца жизни. Хороша перспектива — знать, что все кончено для меня въ двадцать лѣтъ!

Она сдѣлала страшное усиліе, чтобы подавить истерическія рыданія, душившія ее.

— Милая моя, дѣло не такъ плохо. Страхъ заставляетъ тебя преувеличивать опасность. Черезъ нѣсколько недѣль, въ крайнемъ случаѣ, мѣсяцевъ, ты будешь опять сильна и здорова.

— Ты говоришь такъ, чтобъ утѣшить меня, но я лучше знаю, въ чемъ дѣло. Моунткарронъ передалъ мнѣ все, что сказалъ докторъ. По его мнѣнію, спина моя сильно поражена, и, несмотря на мою молодость, болѣзнь, все-таки, весьма серьезна. Понимаю, что это значитъ. Я проведу остатокъ дней моихъ, лежа на диванѣ, пока смерть не освободитъ меня. О, еслибъ она пришла сегодня же! — рыдая, воскликнула лэди Моупткарронъ.

— Глэдисъ, развѣ ты не чувствуешь, что огорчаешь меня?

— Это не надолго. Ты скоро утѣшишься. Эллиноръ говорила надняхъ, что ты долженъ жениться, что тебя обязываютъ къ этому семейные интересы, — я утверждаю тоже самое. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что ты будешь современемъ лордомъ Моунткаррономъ, а послѣ тебя титулъ перейдетъ къ твоимъ дѣтямъ.

Онъ ничего не отвѣчалъ. Горе душило его. Она торопливо продолжала:

— Я рада, что ты пришелъ сегодня. Мнѣ хотѣлось сказать тебѣ, что ты былъ правъ во всемъ, что говорилъ во время нашего послѣдняго свиданія. Дѣйствительно, это было бы безуміемъ. Хорошо, что ничего не случилось тогда. Подумай, какъ бы ты ненавидѣлъ меня, еслибъ я была теперь на твоихъ рукахъ.

— Я не могъ бы ненавидѣть тебя ни при какихъ обстоятельствахъ.

Онъ боролся съ собою такъ, какъ нѣкогда боролись за свою жизнь на аренѣ римскіе гладіаторы. Съ каждымъ словомъ, которое она произносила, ему казалось, будто капля по каплѣ сочится его кровь. Ему хотѣлось бы сказать многое, но онъ не смѣлъ дать воли своимъ желаніямъ, не зная, куда приведутъ они его, до какой слабости онъ дойдетъ, глядя на блѣдную страдалицу, которую любитъ болѣе жизни. Вслѣдствіе этого, слова его звучали холодно. Онъ не отрицалъ возможности жениться и имѣть дѣтей, и Глэдисъ вообразила, что онъ во всемъ соглашается съ нею.

— Что это Моунткаррону вздумалось передавать тебѣ мнѣніе сэръ Фрэнсиса? — спросилъ онъ, наконецъ. — Ты, вѣдь, знаешь, доктора всегда преувеличиваютъ болѣзнь, чтобы покрыть себя славою. Это принадлежность ихъ ремесла.

— Ужь не думалъ ли ты, что Моунткарронъ пощадитъ мои чувства, вѣренъ приговоръ доктора или нѣтъ? Развѣ онъ когда-нибудь жалѣлъ меня? Напротивъ, казалось, будто онъ испытываетъ злобную радость, передавая мнѣ эту вѣсть. Онъ даже назвалъ меня глупою и сказалъ, что я сама во всемъ виновата.

— Не заботься о томъ, что онъ говорилъ, Глэдисъ. Это все неправда. Болѣзнь твою захватили, слава Богу, во-время, и черезъ мѣсяцъ ты опять будешь на ногахъ. Это сказалъ самъ сэръ Фрэнсисъ.

— Развѣ ты его видѣлъ? — съ любопытствомъ спросила Глэдисъ.

Брукъ покраснѣлъ.

— Да, — отвѣчалъ онъ.

— Въ то время, когда онъ былъ здѣсь?

— Нѣтъ, въ Лондонѣ.

— Ты нарочно для этого ѣздилъ туда?

— Ну, что-жь, если и нарочно? Неужели ты думаешь, что я недостаточно интересуюсь тобою для этого?

— Это было очень хорошо съ твоей стороны, Джемми, — просто отвѣчала она.

Обращеніе его съ нею все еще казалось ей, однако, холоднымъ въ сравненіи съ прежнимъ. Брукъ тоже чувствовалъ перемѣну, закравшуюся въ ихъ отношенія. Онъ страстно желалъ дать ей понять, что онъ все еще ея другъ, ея милый, но не зналъ, какъ приняться за дѣло, пока Глэдисъ сама не указала ему путь.

— Эллиноръ говорила, что миссъ Темпль пріѣдетъ сюда съ отцомъ въ будущемъ мѣсяцѣ.

— Кажется, — отвѣчалъ онъ. — Губернаторъ отслужилъ свой срокъ, и полковникъ Темпль возвращается въ Англію со всѣмъ штабомъ.

— Ты поѣдешь встрѣтить ее? — ревниво продолжала Глэдисъ.

— Нелли и это сказала тебѣ? Вѣроятно, ей что-нибудь приснилось, потому что я никогда не говорилъ ничего подобнаго.

— Но ты, однако, проведешь сезонъ въ Лондонѣ?

— Да, по крайней мѣрѣ, часть его. Я пропустилъ весь прошлогодній сезонъ, — вздохнувъ, прибавилъ Брукъ.

— Да, въ то самое время, какъ я подкашивала свое здоровье безумными выѣздами! — воскликнула Глэдисъ. — Я танцовала такъ, что едва могла стоять на ногахъ, и сколько разъ желала упасть мертвою еще до конца бала.

— Ты лучше бы сдѣлала, если бы занялась тѣмъ же, чѣмъ и я.

— А что же ты дѣлалъ? Волочился за миссъ Темпль?

— Въ то время я еще не видалъ ее. Нѣтъ, я сидѣлъ у изголовья бѣднаго Чарли и учился у него, какъ долженъ умирать хорошій человѣкъ.

— Не думаю, чтобы трудно было умирать, — сказала Глэдисъ. — Гораздо труднѣе жить.

— Въ этомъ ты права. Слова твои напоминаютъ мнѣ очень грустный фактъ, свидѣтелемъ котораго я былъ послѣ того, какъ мы разстались. Я видѣлъ, какъ тяжело бываетъ иногда жить женщинѣ… Не расказать ли тебѣ эту исторію?

— О, да, говори, что хочешь, только бы я забыла, что должна лежать здѣсь.

Брукъ подробно передалъ ей свою встрѣчу съ майоромъ Остеномъ и тѣ страданія, которыя пришлось перенести той, которая слыла его женою.

— Глэдисъ, — продолжалъ онъ, — когда я видѣлъ ея испуганные глаза, слышалъ ея слезы, я благодарилъ Господа за то, что она — не ты. Я умеръ бы, кажется, если бы видѣлъ тебя въ такомъ положеніи, или убилъ бы и тебя, и себя.

Она не сдѣлала никакого замѣчанія.

— Неужели это не грустная исторія, Глэдисъ? Развѣ ты не можешь представить себѣ слезъ, отчаянія, горя бѣдной женщины? Говори же, милая. Ты, навѣрное, страдала бы за нее столько же, какъ и я.

— Можетъ быть. Вѣдь, она не съ тобою убѣжала.

О, логика любви! «Еслибъ эта женщина бѣжала съ тобою, я не жалѣла бы ее», — хотѣла сказать Глэдисъ. Брукъ былъ озадаченъ и не зналъ, что отвѣчать.

— А майоръ былъ такъ же несчастенъ, какъ и она? — спросила, наконецъ, лэди Моунткарронъ.

Брукъ не сразу понялъ, куда клонитъ вопросъ.

— Очень несчастенъ, — горячо отвѣчалъ онъ. — Слезы ея сводили его съ ума и онъ почти не бывалъ дома. Днемъ онъ бродилъ по городу, а по вечерамъ игралъ въ карты и на билліардѣ. Когда мы высадились на берегъ, я рѣдко встрѣчалъ ихъ вмѣстѣ, развѣ только за обѣдомъ. Мысль о томъ, что онъ сдѣлалъ, терзала его, а видъ ея страданій служилъ ему вѣчнымъ укоромъ.

— Совершенно по-мужски! — произнесла Глэдисъ. — Бѣдная женщина, навѣрное, уже надоѣла ему. Такъ обыкновенно бываетъ черезъ мѣсяцъ?

— Это неизбѣжная кара незаконной любви, — мягко замѣтилъ Брукъ.

— Вздоръ! Это просто натура мужчинъ. Они такъ же скоро тяготятся женами, какъ и любовницами. Что касается меня, видитъ Богъ, я рада была бы, еслибъ никогда не знала ни одного изъ нихъ.

— Ты желаешь, чтобъ я ушелъ? — вставая, спросилъ Брукъ.

— Мнѣ все равно, уйдешь ты или останешься. Что бы ни случилось, для меня одинаково тяжело. Ты совершенно разстроилъ меня своею страшною исторіей, вмѣсто того, чтобъ развлечь. Какое мнѣ дѣло до того, страдала мистрисъ Остенъ или нѣтъ? Мы всѣ страдаемъ. Для этого достаточно быть женщиной.

— Я думалъ… — началъ онъ.

— Ну, такъ не думай больше! — нетерпѣливо прервала она его. — Какая польза отъ думанья? Еслибъ я не перестала размышлять…

Но на этомъ она оборвала свою рѣчь, оставивъ конецъ фразы недосказаннымъ.

— Глэдисъ, — послѣ короткаго 'началъ Брукъ, — недавно, когда я предлагалъ тебѣ свою дружбу, ты ее отвергла. Ты не станешь больше дѣлать этого, милая?

— Нѣтъ, — отвѣчала она.

— И простишь мнѣ горе, которое я тебѣ причинилъ?… Оставь же мнѣ хоть это утѣшеніе. Иногда мнѣ кажется, что безъ него у меня не хватитъ силъ жить.

— Мнѣ нечего прощать, Джемми.

— Ты знаешь, что есть. Только не заставляй меня думать, что своимъ недостойнымъ поведеніемъ я загубилъ твое счастье. Тебѣ можетъ выпасть на долю много хорошаго, хотя ты и жена Моунткаррона. Не вѣрю, чтобъ его увлеченіе было продолжительно. Вскорѣ онъ самъ увидитъ свое безуміе и пойметъ, чего ты стоишь. Постарайся примириться съ нимъ, и я увѣренъ, что ты снова привлечешь его къ себѣ. Помнишь, какъ онъ восторгался тобою? Навѣрное, это опять начнется. Это неизбѣжно. Видишь ли, Глэдисъ, — продолжалъ Брукъ съ болѣзненною улыбкой, — я уже говорю съ тобою, точно другъ или старый дядя. Будь же справедлива и повѣрь, что я имѣю въ виду лишь твое счастье.

— О, да, — равнодушно сказала она, отворачивая лицо.

— Конечно, тяжело, что именно мнѣ приходится говорить съ тобою такимъ образомъ, — продолжалъ онъ дрожащимъ голосомъ, — но никого другаго нѣтъ, а мы… мы всегда были большими друзьями. Я непремѣнно хочу порвать связь Моунткаррона съ миссъ Рэшертонъ, и усилія мои будутъ вдвое успѣшнѣе, если ты станешь съ нимъ поласковѣе.

— Ты желаешь, чтобъ я нѣжничала съ Моунткаррономъ при настоящемъ положеніи дѣлъ? — спросила Глэдисъ. — Думаю, что это будетъ трудно. У меня такая упрямая натура. Я не могу мѣняться такъ легко, какъ другіе. Быть можетъ, если ты разскажешь мнѣ, какъ ты любезничалъ съ миссъ Темпль…

— Глэдисъ, не болтай вздора! — вспыльчиво прервалъ онъ ее. — Если ты будешь смѣяться надъ всѣмъ, что я говорю, мнѣ всего лучше замолчать. Мое присутствіе, очевидно, раздражаетъ тебя, и я хорошо сдѣлаю, если уйду.

Онъ всталъ и пошелъ къ двери; но не успѣлъ еще дойти до нея, какъ его остановилъ жалобный призывъ:

— Джемми!

— Что? — спросилъ онъ, не возращаясь.

— Ты мнѣ нуженъ. Иди сюда.

Онъ подошелъ къ дивану, на которомъ она лежала. На ея глазахъ были слезы.

— Я не хотѣла быть груба. Не разставайся со мною такимъ образомъ. Поцѣлуй меня, прежде чѣмъ ты уйдешь. Ты еще ни разу не цѣловалъ меня съ тѣхъ поръ, какъ вернулся.

Говоря это, она протянула ему губы съ видомъ раскаявшагося ребенка, и Брукъ почувствовалъ, точно его влечетъ къ ней неотразимая сила.

— Глэдисъ, милая, не проси меня объ этомъ! Ты не знаешь, не можешь знать, какимъ счастьемъ это было бы для меня. Но долгъ относительно тебя и… и… другихъ запрещаетъ это. Ради Бога, позволь мнѣ уйти, прежде чѣмъ я потеряю власть надъ собою.

Съ этими словами онъ стиснулъ ея руку, отвернулся, бросился къ двери и сбѣжалъ съ лѣстницы. «Какъ она испытываетъ меня! — прошепталъ, онъ, вытирая влажный лобъ. — Когда же буду я настолько твердъ, чтобы, находясь въ ея присутствіи, не думать постоянно о томъ, чѣмъ она могла быть для меня?»

А въ это самое время лэди Моунткарронъ рыдала, лежа на подушкѣ, и повторяла: «О, онъ уже не любитъ, онъ забылъ меня. Это вполнѣ ясно. Онъ сказалъ, что его… его долгъ относительно другихъ запрещаетъ ему поцѣловать меня. О комъ же могъ онъ говорить, какъ не объ этой гадкой миссъ Темпль? Понимаю теперь. Эллиноръ была права. Онъ хочетъ жениться, а я… О, еслибъ я могла умереть и навсегда забыть и его, и все на свѣтѣ!…»

Глава XXVII.
Месть.

Брукъ нѣсколько разъ встрѣчался съ Моунткаррономъ со дня ихъ ссоры, и графъ, казалось, уже забылъ о ней. Онъ былъ эгоистиченъ и вялъ и не могъ долго сердиться ни на кого. Агнесою онъ увлекался слишкомъ мало, чтобы бороться изъ-за нея, а кузена такъ любилъ, что не желалъ лишаться его общества, — Брукъ его развлекалъ. Бойкій, веселый и остроумный разговоръ его рѣзко отличался отъ тяжеловѣсности самого Моунткаррона, и отъѣздъ Джемми болѣе всего натолкнулъ графа на интимность съ миссъ Рэшертонѣ.

Онъ искренно обрадовался возвращенію кузена и не желалъ ссориться съ нимъ, что бы онъ ни говорилъ. Бруку также было пріятно, когда кончился разрывъ между ними. Онъ надѣялся убѣдить Моунткаррона хоть нѣсколько удалиться отъ Агнесы, и это въ значительной степени удалось ему. Инстинктивно лордъ вернулся къ прежней привычкѣ всюду возить съ собой Брука, и кузеновъ постоянно можно было встрѣчать вмѣстѣ. Нововведеніе это не нравилось миссъ Рэшертонъ. За послѣдніе шесть мѣсяцевъ она привыкла видѣть лорда почти ежедневно; теперь визиты его свелись на одинъ или на два въ недѣлю, а къ его извиненіямъ всегда примѣшивалось имя Брука. Слова: «Джемъ и я» — такъ часто звучали въ устахъ лорда, что Агнеса почувствовала, наконецъ, ревность. Всюду видѣла она слѣды вліянія молодаго человѣка, и рѣшилась помѣшать этому, насколько возможно.

Однажды, когда лордъ явился послѣ пяти или шести дней отсутствія, обыкновенно ласковая встрѣча была замѣнена самымъ холоднымъ привѣтствіемъ.

— Это что такое? — воскликнулъ онъ. — Что случилось съ вами, лэди?

— Не думаю, чтобъ это было для васъ очень важно, лордъ Моунткарронъ. Я успѣла бы умереть и быть погребенною со времени нашего послѣдняго свиданія.

— Но вы не умерли и не похоронены, — значить, и плакать не о чемъ. Вѣдь, я былъ здѣсь во вторникъ.

— Нѣтъ, не были. Вы не заходили сюда съ прошлой пятницы.

— Неужели? Чортъ возьми! Я непремѣнно хотѣлъ побывать. Вспомнилъ: Джемъ возилъ меня въ Генли смотрѣть лошадь, и мы вернулись къ ночи. Очень жалѣю объ этомъ, Агнеса, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, и радуюсь, видя, что вы соскучились обо мнѣ.

— Никогда не говорила я этого, милордъ. Но если это будетъ такъ продолжаться, быть можетъ, настанетъ день, когда вамъ придется скучать обо мнѣ.

— Это что такое? Ужь не собираетесь ли вы серьезно поссориться со мной? Впрочемъ, это и отлично! Вы всего красивѣе, когда злитесь, да и поцѣлуй вашъ всего слаще во время примиренія. Только не на меня должны вы гнѣваться, Агнеса, а на Джема. Это все его вина, честное слово.

— Знаю, что его вина, — тяжело дыша, отвѣчала миссъ Рэшертонъ. — Съ его возвращенія изъ Индіи вы на себя не походите.

— Вы знаете, какъ я всегда любилъ Джема.

— И глупѣе этого вы не могли ничего сдѣлать, милордъ.

— Послушайте, однако, это невѣжливо. Почему бы не любить мнѣ кузена? Не забывайте, что онъ мой ближайшій родственникъ.

— И коварнѣйшій другъ.

— Этого я не знаю, — задумчиво промолвилъ графъ.

Онъ не разъ думалъ о своемъ разговорѣ съ Джемомъ по поводу этой женщины и долженъ былъ признаться, что Брукъ правъ. Она, дѣйствительно, груба, дурно воспитана и ниже его по рожденію и привычкамъ. Не слѣдуетъ рисковать ради нея добрымъ именемъ. Она недостойна носить графской короны. Это убѣжденіе удаляло его въ послѣднее время отъ дѣвушки. Не зная настоящей причины, Агнеса кое о чемъ, однако, догадывалась, поняла тѣ мотивы, которые руководили лордомъ, и нашла, что настало время для мести.

— Назовете ли вы другомъ того человѣка, который старается возстановить меня противъ васъ? — быстро спросила она.

— Джемъ этого не дѣлалъ. Онъ и не заходилъ къ вамъ со своего пріѣзда.

— Много же вы знаете! Вы сами такъ рѣдко заглядываете сюда, что цѣлый полкъ могъ бы перебывать здѣсь безъ вашего вѣдома. Двѣ недѣли тому назадъ мистеръ Брукъ сидѣлъ на томъ самомъ креслѣ, гдѣ сидите теперь вы.

— Чортъ возьми! — воскликнулъ лордъ, готовый, подобно всѣмъ мужчинамъ, ревновать даже ту женщину, которую собирался покинуть. — Что ему было нужно? Онъ всегда увѣряетъ меня, что терпѣть васъ не можетъ.

Миссъ Рэшертонъ засмѣялась.

— Быть можетъ, онъ старается увѣрить васъ, что ненавидитъ и лэди Моунткарронъ?

— Не знаю… Къ чему припутываете вы ее сюда?

— А я такъ знаю. Какъ бы то ни было, мистеръ Брукъ осчастливилъ меня визитомъ на прошлой недѣлѣ и просидѣлъ здѣсь все утро.

— Ну, такъ я опять спрашиваю васъ: что же было ему нужно? Что говорилъ онъ?

— Очень многое; больше всего, однако, намеками. Помню время, милордъ (это подтвердятъ вамъ и мои родители), когда кузенъ вашъ оказывалъ мнѣ особое вниманіе, но, конечно, теперь я уже не могу поощрять его. Быть можетъ, это его и злитъ. Во всякомъ случаѣ онъ страшно разсердился и имѣлъ дерзость обвинять меня въ…

— Въ чемъ же, говорите, наконецъ? Какая вамъ нужда притворяться при мнѣ скромницей?

— Въ томъ, будто я интересуюсь вами больше, чѣмъ слѣдуетъ. А потомъ онъ объявилъ, что… Нѣтъ, ужь избавьте меня. Я, право, не могу повторить вамъ всего.

— То, что Джемъ могъ сказать вамъ, вы можете, мнѣ кажется, повторить мнѣ. Я настаиваю на этомъ! — повелительно произнесъ лордъ.

— Онъ сказалъ, — продолжала миссъ Рэшертонъ съ притворною скромностью, — что если вамъ угодно дурачиться, семья заставитъ васъ поплатиться за это, и что никогда не получите вы развода, что бы ни случилось.

— Чортъ бы ихъ побралъ! — воскликнулъ графъ. — Кому онъ нуженъ?

— О, милордъ, онъ говорилъ, конечно, только о томъ случаѣ, еслибъ вы пожелали развода. Понятно, что я была возмущена. Какая дѣвушка не возмутилась бы на моемъ мѣстѣ! И все это только потому, что мы съ вами такіе друзья. Но я ясно поняла цѣль мистера Брука и прямо высказала ему это.

— Онъ, вѣроятно, самъ хочетъ жениться на васъ. Нѣтъ, чортъ возьми, ему это не удастся!

— Не это его цѣль, милордъ, — по крайней мѣрѣ, не теперь. Онъ отлично знаетъ, что не имѣетъ никакихъ шансовъ на успѣхъ. Пришелъ онъ не ради меня, а въ интересахъ милэди. Всякій долженъ былъ понять это. Если она нуждается въ посредникѣ, — естественно, что она обращается къ нему. Они такіе близкіе друзья.

— Еще бы!… Они — кузены.

— Да. Привязанность кузеновъ очень удобна, милордъ, не такъ ли? У меня тоже былъ двоюродный брать; онъ хотѣлъ жениться на мнѣ, только онъ не былъ такъ красивъ, какъ мистеръ Брукъ.

Лицо Моунткаррона стало хмуро.

— На что намекаете вы, Агнеса?

— Намекаю? Ни на что. Если вамъ это все равно, кому же какое дѣло?

— Дѣло до чего?

— До близости мистера Брука съ милэди. Неужели вы ничего не замѣчали прошлою зимой, когда они постоянно были неразлучны — и въ домѣ, и на прогулкахъ? Всѣ приписывали болѣзнь вашей жены разлукѣ съ кузеномъ. Говорятъ, будто она до того тосковала по немъ, что слегла. Но, конечно, вамъ это должно быть лучше извѣстно.

— Клянусь честью, Агнеса, — воскликнулъ лордъ, быстро вставая, — славную штуку разсказали вы мнѣ! Значитъ, по-вашему, Глэдисъ амурничаетъ съ Джемомъ?

— О, милордъ, никогда не утверждала я этого! Быть можетъ, все это клевета. Мистеръ Брукъ, правда, очень поспѣшно и неожиданно покинулъ Англію, а милэди не переставала хандрить съ тѣхъ поръ. Пріятно намъ это или нѣтъ, мы не можемъ помѣшать людямъ болтать.

— Нечего говорить, все это весьма подозрительно, — сказалъ лордъ, шагая по комнатѣ. — Они, дѣйствительно, всегда были вмѣстѣ, а со времени его отъѣзда она совершенно раскисла. Если это окажется правда…

— Что сдѣлаете вы тогда, милордъ?

— Разведусь съ нею въ ту же минуту. Неужели вы полагаете, что я потерплю такое безчестье? И еще съ Джемомъ, — съ Джемомъ, которому я вѣрилъ, какъ родному брату… Это просто невѣроятно!

— Ну, такъ и не вѣрьте, — упокоительно сказала Агнеса. — Быть можетъ, все это ложь. Вамъ лучше знать. Если лэди Моунткарронъ съ вами ласкова и довѣрчива, какъ должна быть жена, надо думать, что люди ошибались. Такою фальшивой она не можетъ быть. Ужъ еслибъ она увлеклась кѣмъ другимъ, вы непремѣнно догадались бы объ этомъ по ея обращенію съ вами.

— Вы говорите все это, Агнеса, только для того, чтобы еще болѣе раздражить меня. Вамъ хорошо извѣстно, что жена не ласкова со мною и не откровенна. Не разъ уже объяснялъ я вамъ, что она холодна, какъ ледъ, отталкиваетъ всякое мое вниманіе и не говоритъ со мною ни слова безъ крайней необходимости. Никогда не подозрѣвалъ я того, что вы сейчасъ сообщили мнѣ; но чѣмъ дольше думаю я, тѣмъ болѣе считаю эта вѣроятнымъ.

— Вы не должны, однако, дѣйствовать безъ дальнѣйшаго подтвержденія, — сказала миссъ Рэшертонъ, втайнѣ восхищенная успѣхомъ своего разсказа.

— Я поступлю такъ, какъ сочту лучшимъ, — отвѣчалъ онъ, — и узнаю отъ лэди Моунткарронъ всю правду еще прежде, чѣмъ лягу спать сегодня.

— Только, надѣюсь, вы не сошлетесь на меня? Милэди хрупкое существо, но, мнѣ кажется, она болѣе мстительна и лучше умѣетъ пускать въ ходъ свои ноготки, чѣмъ я. Никогда не забуду я, какъ приняла она меня и маму, когда мы обѣдали въ Карронби, или того презрѣнія, которое она оказывала намъ съ тѣхъ поръ.

— Если то, что вы говорите, вѣрно, — она жестоко поплатится за это презрѣніе. А Джемми… Вотъ что значитъ жениться на модной красавицѣ, выросшей въ порочной средѣ!

Графъ схватилъ шляпу и готовился выйти.

— Неужели вы не останетесь пить чай? — воскликнула миссъ Рэшертонъ, испугавшись при мысли такъ скоро лишиться его.

— Нѣтъ, благодарю. Мнѣ сегодня некогда. Я спѣшу домой.

Съ этими словами графъ поцѣловалъ ее и исчезъ. Поцѣлуй былъ торопливый и холодный и оставилъ дѣвушку въ весьма неудовлетворенномъ настроеніи духа. Она и сама не могла предвидѣть, чѣмъ кончится ея разоблаченіе, и поможетъ оно или повредитъ осуществленію ея неясныхъ плановъ.

Тѣмъ временемъ графъ шелъ домой въ мрачномъ, возбужденномъ состояніи духа, кусая усы и недоумѣвая, правда ли все, что онъ слышалъ. Въ глубинѣ сердца онъ мало вѣрилъ извѣту. Жены своей онъ не любилъ. Никогда не чувствовалъ онъ къ ней ничего, кромѣ животной страсти; но, какъ ни груба была его натура, онъ не могъ не преклоняться передъ этою красивою, тонко развитою женщиной, которая никогда не позволяла себѣ ни одного вульгарнаго поступка, не произносила ни одного грубаго слова. Во все продолженіе своей брачной жизни лордъ не могъ припомнить случая, когда онъ искалъ бы довѣрія жены, обращался бы съ ней искренно или говорилъ о чемъ-нибудь кромѣ будничныхъ вопросовъ. А, между тѣмъ, онъ сознавалъ, что Глэдисъ способна интересоваться иными предметами и слышалъ, какъ бесѣдовалъ о нихъ Брукъ. Джемми пѣлъ съ нею, читалъ, разговаривалъ, ѣздилъ верхомъ, а онъ — былъ только мужемъ.

Все это лордъ смутно понималъ, входя въ комнату жены, но отъ этого не менѣе сердился. По его убѣжденію, во всемъ виновата сама Глэдисъ: отчего не довѣрялась она ему? Онъ былъ тутъ, готовый выслушивать ея признанія.

Дойдя до дому, онъ прямо направился къ будуару жены и сѣлъ въ мрачномъ молчаніи.

Глэдисъ съ удивленіемъ посмотрѣла на него. Она лежала, по обыкновенію, на диванѣ въ просторномъ капотѣ. Рядомъ съ нею стоялъ столикъ съ книгами и работою. Въ комнатѣ чувствовался запахъ фіалокъ, и сама Глэдисъ походила на подломанный подснѣжникъ. Парсонсъ скромно удалилась, лишь только вошелъ лордъ. Мужъ и жена остались вдвоемъ.

Съ минуту длилось молчаніе. Наконецъ, Глэдисъ догадалась, что что-то неладно, но это ее не испугало. Храбрая по природѣ, она не знала страха, тѣмъ менѣе стала бы она бояться Моунткаррона, котораго научилась такъ искренно презирать. Поэтому она заговорила первая и спросила, что случилось.

— Что случилось! — повторилъ лордъ, довольный тѣмъ, что нарушено молчаніе. — Нѣчто весьма важное, по-моему!

— Надѣюсь, это не касается миссъ Рэшертонъ? — сказала Гледисъ тономъ величайшаго презрѣнія.

— Дѣло, по которому я сегодня здѣсь, не касается ни миссъ Рэшертонъ, ни кого бы то ни было, кромѣ тебя. Прежде всего, я хочу знать, что… что значитъ твоя болѣзнь?

— Не лучше ли спросить объ этомъ доктора? Онъ больше знаетъ, чѣмъ я.

— Нѣтъ. Я хочу, чтобъ вы отвѣчали мнѣ, сударыня! По комъ или по чемъ тосковали вы такъ, что дошли до этого сквернаго состоянія?

— Наконецъ-то проявляете вы хоть искру смысла! — хладнокровно сказала она.

— Прошу не шутить со мною такимъ образомъ. Я говорю верьезно, лэди Моунткарронъ; будьте такъ добры, помните это. Если вамъ не угодно отвѣчать на этотъ вопросъ, быть можетъ, вы дадите отвѣтъ на другой. По какой причинѣ уѣхалъ въ Индію Джемъ?

Тутъ она покраснѣла весьма слабо, но, все-таки, замѣтно.

— Не знаю, почему спрашиваете вы объ этомъ меня. Мистеръ Брукъ вашъ родственникъ, не мой. Обратитесь къ нему.

— Нѣтъ, милэди, я предпочитаю спросить васъ.

— А я предпочитаю не отвѣчать. Немного выиграла я отъ брака съ вами. Я хочу, по крайней мѣрѣ, сохранить за собой право молчать, когда мнѣ угодно.

Графь чуть не задохнулся отъ изумленія передъ ея смѣлостью.

— Вы не много выиграли отъ брака со мною? Хорошо ли я разслышалъ ваши слова? Я далъ вамъ титулъ, богатство, роскошный домъ, и, по-вашему, это ничто? Чего же, скажите на милость, желаете вы еще?

— Вы никогда не любили меня, Моунткарронъ, а безъ любви все, что вы перечислили, ничего не значитъ для женщины. Давно постигла я эту истину.

— О, неужели? Быть можетъ, одновременно съ этимъ вы нашли кого-нибудь достойнаго любви, хотя у него нѣтъ этихъ благъ?

Глэдисъ молчала.

— Говорите же. Станете ли вы отрицать, что чувствуете къ Джему нѣчто больше простой дружбы?

— Я ничего не отрицаю.

— Извѣстно ли вамъ, что слухъ о вашемъ увлеченіи разнесся по всему Карронби? Ваши тайныя свиданія стали басней всего околотка. Всѣ знаютъ, что въ то самое время, когда я сдѣлалъ вамъ честь назвать васъ своею женою, вы нѣжничали съ Джемомъ. Слышите, Глэдисъ?

— Превосходно слышу. Я не глуха.

— Что же отвѣтите вы на это?

— Нечего.

— Вы не отрицаете обвиненія?

— Я уже сказала вамъ, что отказываюсь отрицать или утверждать что бы то ни было. По-моему, вы утратили право призывать меня къ отвѣту. Пока продолжаются ваши сношенія съ миссъ Рэшертонъ, всего безопаснѣе для васъ молчать.

— Но я не хочу молчать. Моя близость съ этою дѣвушкой тутъ ни при чемъ. Мои поступки не имѣютъ ничего общаго съ вашими. Вы — моя жена, а жену Цезаря никто не долженъ подозрѣвать.

.Глэдисъ засмѣялась.

— За то Цезарь можетъ дѣлать все, что ему угодно! Это вѣрно. Бѣда только въ томъ, что вы — не Цезарь. Если мужчина хочетъ, чтобы жена его была безупречна, онъ, прежде всего, долженъ подавать ей хорошій примѣръ.

— Безупреченъ я или нѣтъ, я не позволю вамъ шутить надо мной. Если вы не дадите мнѣ слова прервать вашу непозволительную интимность съ Джемомъ, я буду вынужденъ взяться за дѣло самъ.

— Никогда не отрекусь я отъ своихъ друзей. Они могутъ бросить меня, но я ихъ не покину.

— Вы признаетесь, что предпочитаете такъ называемую дружбу Брука моему уваженію или своему общественному положенію?

— Тысячу разъ предпочитаю. Если вы желали выслушать правду, вотъ она.

Лордъ сердито всталъ и съ угрожающимъ видомъ подступилъ къ дивану. Въ своемъ возбужденіи Глэдисъ тоже приподнялась. Они стояли теперь лицомъ къ лицу.

— Съ какой стати напускаете вы на себя благородное негодованіе? — вызывающимъ тономъ спросила она. — Что говорила или дѣлала я такого, изъ чего вы могли вывести заключеніе, будто сердце мое принадлежитъ вамъ? Что дѣлали или говорили вы сами, чтобы дать мнѣ право думать, будто вы цѣните во мнѣ что-либо, кромѣ красоты, которую купили за свои деньги? Да, Моунткарронъ, пора намъ, наконецъ, понять другъ друга. Вы знаете, что бракъ нашъ былъ просто куплей и продажей, но въ этомъ я меньше виновата, чѣмъ вы, потому что не вѣдала, что творила. Меня воспитали въ убѣжденіи, будто богатое замужство — единственная цѣль для дѣвушки, и, къ несчастію, я этому повѣрила. Но вы знали или, по крайней мѣрѣ, должны были знать, что это неправда. Вы много старше и гораздо опытнѣе меня; наконецъ, вы видѣли столькихъ женщинъ! А, между тѣмъ, вы, все-таки, купили меня, свою жену, за красоту, точно невольницу. Вы не побезпокоились даже узнать, что происходитъ въ моемъ сердцѣ, да и съ той поры ни разу не поинтересовались освѣдомиться объ этомъ. Я нравилась вамъ въ теченіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ, пока была новинкою, а потомъ вы предоставили мнѣ наслаждаться моимъ собственнымъ обществомъ и титуломъ, а себѣ нашли новую, хотя и болѣе грубую, игрушку. По какому же праву спрашиваете вы меня, кого я люблю?

— По праву мужа, и я требую, чтобы вы соображались съ моею волей. Говорите же, былъ Джемъ вашимъ любовникомъ или нѣтъ?

— Я отказываюсь отвѣчать на этотъ вопросъ.

Смѣлость ея довела его до бѣшенства. Онъ чувствовалъ себя безсильнымъ передъ этою хрупкою женщиной, которую, казалось, легкій вѣтерокъ могъ повергнуть на землю. Чтобы поддержать себя, она опиралась головою на подушки, а, между тѣмъ, вызывала его съ неустрашимою смѣлостью. Всѣ животные инстинкты пробудились въ немъ. Природная грубость и жестокость взяли верхъ и, не думая о ея болѣзненности или о своей силѣ, онъ толкнулъ ее прямо въ грудь. Глэдисъ вскрикнула и упала навзничь, ударившись спиною о точеную ножку стола. Въ эту минуту дверь отворилась и на порогѣ появился Брукъ, какъ разъ во-время, чтобы видѣть ударъ. Онъ тщетно стучался и, слыша гнѣвные голоса, вошелъ, наконецъ, безъ приглашенія.

Глэдисъ лежала на полу въ обморокѣ. Увидавъ это, Джемъ съ бѣшенствомъ обратился къ графу. Лицо его было смертельно блѣдно.

— Негодяй, извергъ! — воскликнулъ онъ. — Какъ смѣлъ ты ударить ее? Видитъ Богъ, я разглашу твое поведеніе по всему свѣту.

Не успѣлъ еще лордъ отвѣтить, какъ Брукъ кинулся къ Глэдисъ и взялъ ее на руки.

— Глэдисъ, Глэдисъ! Боже мой, она опять лишилась чувствъ. Гдѣ же Парсонсъ? Глэдисъ, открой же глаза! Мнѣ кажется, ты убилъ ее.

— Оставьте мою жену! — заревѣлъ лордъ. — Какъ смѣете вы дотрогиваться до нея? Честное слово, если вы не отойдете сейчасъ же, я вышвырну васъ изъ двери.

— Я не оставлю ее, — смѣло отвѣчалъ Джемъ, — буду защищать противъ тебя и всего свѣта, пока не отдамъ ее въ болѣе надежныя руки, чѣмъ твои. Тогда ты можешь выбрасывать меня изъ дому, сколько тебѣ угодно.

— Вы оба вызываете меня, — сказалъ Моунткарронъ. — Она не хотѣла отрицать, что ты ея любовникъ, а ты сжимаешь ее въ своихъ объятіяхъ на моихъ глазахъ. Клянусь небомъ, я отомщу вамъ.

— Она не хотѣла отрицать этого? — сказалъ Джемъ, нѣжно глядя на блѣдное, безжизненное лицо, опиравшееся на его руму. — Если это такъ, то только потому, что она не умѣетъ лгать. Я дѣйствительно ея любовникъ, но не въ томъ смыслѣ, какъ понимаешь это слово ты. Я люблю ее, какъ брать, и буду любить до конца моей жизни. Если твой гнѣвъ долженъ обрушиться на кого-нибудь, такъ пусть же на меня. Я одинъ во всемъ виноватъ.

— Не вѣрю! — воскликнулъ лордъ. — Слыхалъ я и прежде о братской привязанности, и знаю, чѣмъ она кончается. Поклянешься ли ты, что никогда не думалъ о ней иначе, какъ о сестрѣ?

— Поклянешься ли ты, въ свою очередь, никогда не вымещать на ней моего грѣха, если я скажу всю правду?

— Да, если она не виновата.

— Она не виновата, Моунткарронъ; чиста, какъ ангелъ небесный. Я знаю, что мое признаніе разлучитъ насъ, быть можетъ, навсегда, — съ подавленнымъ рыданіемъ продолжалъ онъ, — но для нея я перенесу это. Я полюбилъ ее еще раньше, чѣмъ ты женился. Нѣтъ, выслушай меня до конца. Я имѣлъ безуміе признаться ей въ этомъ.

— Когда?

— На прошломъ Рождествѣ. Я готовъ былъ отнять ее у тебя, у всѣхъ на свѣтѣ, у самого Господа, еслибъ только она согласилась послѣдовать за мною. Но она отказалась, и предпочла остаться съ тобою въ Карронби. Могъ ли ты болѣе жестоко отплатить за это?

— Она не хотѣла слушать тебя?

— Развѣ я уже не сказалъ тебѣ этого? Я уѣхалъ, потому что былъ несчастенъ, и сознавалъ, что лучше будетъ удалиться. Когда я почувствовалъ себя исцѣленнымъ, я вернулся. Вотъ и все. Какъ я говорилъ съ самаго начала, одинъ я во всемъ виноватъ. Этому ты долженъ повѣрить.

— Исцѣленъ ты или нѣтъ, — хмуро отвѣчалъ лордъ, — но въ Карронби ты больше не вернешься. Все между нами кончено. Отнынѣ мы — чужіе.

— Я предвидѣлъ это и готовъ вынести послѣдствія своего признанія. Если позовешь Парсонсъ, я уйду сейчасъ. Только будь добръ съ Глэдисъ. У нея любящая и чуткая натура. Будь съ нею кротокъ и она вознаградитъ тебя за это.

— Спасибо. Я не нуждаюсь въ совѣтахъ относительно жены. Побереги ихъ для своей. Гдѣ же эта дура, Парсонсъ?

Лордъ вышелъ въ сосѣднюю комнату звать горничную.

Джемъ торопливо наклонился и въ послѣдній разъ поцѣловалъ блѣдное лицо Глэдисъ.

— Ради тебя сдѣлалъ я это, — шепнулъ онъ, — только ради тебя! Дай Богъ, чтобы своими страданіями я купилъ твой покой.

Черезъ минуту горничная уже суетилась около барыни. Мужчины спустились по лѣстницѣ и вышли вмѣстѣ въ сѣни.

— Вотъ твоя дорога, — сказалъ графъ, указывая въ сторону Нэтли. — Не показывайся на ней, пока я живъ.

Брукъ былъ слишкомъ гордъ, чтобъ отвѣчать или желать добиться болѣе выгодныхъ условій. Онъ молча наклонилъ голову, переступилъ порогъ и торопливо удалился.

Глава XXVIII.
Освобожденіе.

Джемъ вернулся въ Нэтли и пообѣдалъ, дѣлая видъ, будто ничего не случилось. Ударъ былъ силенъ, и молодой человѣкъ страдалъ такъ, что не могъ даже допустить мысли о сочувствіи кого бы то ни было. Вечеромъ, когда онъ сидѣлъ съ сестрою, онъ спокойно сообщилъ ей, что Глэдисъ хуже, и убѣдилъ ее написать мистрисъ Фуллеръ, разсказать ей все и просить не откладывать долѣе своего пріѣзда. Когда письмо было кончено и запечатано, лэди Рентонъ удивилась, узнавъ, что братъ хочетъ лично отправить его.

— Милый мой! — воскликнула она, — оно не пойдетъ до завтрашняго дня.

— Нѣтъ, пойдетъ, если свезти его въ Аллонби.

— Развѣ оно такъ важно?

— Мнѣ кажется.

— Въ такомъ случаѣ вели Вильяму отправить его. Ночь холодная, тебѣ не годится выходить.

— Спасибо, но я не боюсь стужи и радъ пройтись. Я слишкомъ много ѣзжу верхомъ, Эллиноръ, и уже растолстѣлъ и излѣнился.

— Растолстѣлъ и излѣнился! — смѣясь, повторила она, глядя на его стройную и граціозную фигуру.

Джемъ наглухо застегнулъ пальто и вышелъ на морозный воздухъ. Наканунѣ выпалъ снѣгъ и вся окрестность побѣлѣла. Ночь была прозрачная, какъ день. Луна свѣтила холодно и ясно; небо было усѣяно звѣздани. Идя большими шагами съ Аллонби, Брукъ невольно подумалъ, отчего это міръ такъ прекрасенъ, а жизнь такъ грустна? Его жизнь кончилась, завершилась сегодня. Безумныя слова, сказанныя имъ, рѣшили его судьбу. Никогда не встрѣтится онъ болѣе съ Глэдисъ. Зачѣмъ суждено было этому случиться? Кто придумалъ все это, допустилъ, только для того, чтобы разбить ихъ сердца? Зачѣмъ встрѣтилъ онъ Глэдисъ и, встрѣтившись съ нею, полюбилъ ее и былъ вынужденъ отречься? Все это такъ жестоко, такъ непонятно! жизнь коротка, и мало въ ней счастья. Для чего выпустилъ онъ изъ рукъ свою долю благополучія? Добрый или злой геній внушилъ ему отказаться отъ Глэдисъ, когда она предлагала ему себя? Въ своемъ мрачномъ настроеніи Брукъ никакъ не могъ рѣшить этого вопроса.

«Судьба! — подумалъ онъ, быстро шагая по дорогѣ. — До конца моей жизни я все буду твердить одно имя: Глэдисъ! Если я доживу до старости, я, вѣроятно, женюсь. Нельзя же вѣчно оплакивать свое горе; но никому не изгнать изъ моего сердца первую, лучшую любовь. Какъ бы ласково ни глядѣла на меня жена, мнѣ все будетъ казаться, что это ничто сравнительно съ Глэдисъ. Когда дѣти станутъ карабкаться на мои колѣна, тщетно буду я искать у нихъ дорогихъ синихъ глазокъ и нѣжныхъ губъ, которыя я такъ любилъ. Отнынѣ вся моя жизнь будетъ непрерывнымъ тоскливымъ желаніемъ вернуться къ той, отъ которой я отрекся сегодня навѣки…»

Онъ дошелъ до Аллонби и безостановочно вернулся домой. Быстрая ходьба помогла ему хорошо заснуть, но поутру старая боль пробудилась въ немъ. Ему казалось, будто, признавшись Моунткаррону, что любитъ Глэдисъ, онъ произнесъ собственный смертный приговоръ. Къ Карронби онъ, понятно, не подходилъ, и, выѣзжая изъ Нэтли, направлялся въ противоположную сторону. Болѣе чѣмъ когда-либо занялся онъ фермой и имѣніемъ. Лэди Рентонъ замѣтила эту перемѣну, но не коснулась ея ни словомъ. Она догадывалась, что между братомъ и кузеномъ произошло нѣчто непріятное, и старалась вознаградить Джемми, чаще навѣщая Гледисъ и разсказывая, ему все, что ей удавалось вывѣдать. Черезъ Эллиноръ онъ узналъ, что Фуллеры пріѣхали и взяли на себя уходъ за дочерью, и что сэръ Фрэнсису отправлено приглашеніе вторично посѣтить паціентку.

— Глэдисъ безспорно хуже, — сказала однажды лэди Рентонъ. — Теперь боль, кажется, совсѣмъ не покидаетъ ее. По-моему, она опять повредила себѣ спину, хотя она отрицаетъ это и только говоритъ, что упала во время обморока. Родители встрѣвожены и хотятъ свезти ее лѣтомъ на воды въ Германію, если сэръ Фрэнсисъ найдетъ это нужнымъ. Думаю, что это было бы ей полезно.

— Что говоритъ на это Моунткарронъ? Добръ ли онъ съ женой? Ласковъ ли съ Фуллерами? Слышали они что-нибудь объ исторіи съ Рэшертонами?

— Надѣюсь, что нѣтъ, хотя, конечно, они не стали бы говорить объ этомъ со мною. Я только разъ встрѣтила Моунткаррона съ ними, и тогда онъ показался мнѣ болѣе хмурымъ, чѣмъ обыкновенно. Кажется, они не особенно ладятъ; но мистрисъ Фуллеръ, все-таки, привѣтливѣе съ нимъ, чѣмъ генералъ.

— Она всегда болѣе интересовалась выгодами брака, чѣмъ самимъ Моунткаррономъ. Не странно ли, что матери такъ готовы жертвовать дочерьми ради графской короны и богатства! Жертвоприношеніе Авраама ничто сравнительно съ этимъ.

— Дѣти сами очень охотно соглашаются на подобныя жертвы, — сухо замѣтила лэди Рентонъ.

— Это вѣрно, Нелли. Я радъ, что Гуго — мальчикъ. Если у меня когда-либо будутъ дочери…

При этихъ словахъ онъ замолчалъ и вздохнулъ. Сестра благоразумно оставила безъ вниманія этотъ вздохъ. Ей не хотѣлось расшевеливать въ братѣ воспоминанія.

— Что будешь ты дѣлать сегодня, Джемми? — спросила она.

— Я ѣду на охоту.

— Моунткарронъ тоже собирается туда. Онъ сказалъ это вчера вечеромъ.

— Чортъ съ нимъ! Какое мнѣ до этого дѣло? Ужь не думаешь ли ты, что я лишу себя всѣхъ удовольствій изъ опасенія встрѣтиться съ этимъ болваномъ?

— Конечно, нѣтъ, только тебѣ не зачѣмъ такъ горячиться. Я просто разсказала тебѣ фактъ.

— Я. ужасно нетерпѣливъ, не такъ ли? — спросилъ онъ тономъ раскаянія, — и, что всего хуже, я постоянно грубъ и раздражителенъ съ тобою, Нелли. Это не моя вина, милая. Въ настоящее время мнѣ трудно владѣть собою, но скоро я поправлюсь. Ты прощаешь меня?

Вмѣсто всякаго отвѣта, она привлекла къ себѣ его красивое лицо и ласково поцѣловала.

— Дорогой мой Джемъ, — сказала она со слезами на глазахъ, — еслибъ я могла купить твое счастье цѣной своего собственнаго, видитъ Богъ, я охотно сдѣлала бы это.

— А я не допустилъ бы тебя до этого, даже еслибъ ты хотѣла принести такую жертву, — отвѣчалъ онъ. — У тебя было довольно своего горя, и ты перенесла его молодцомъ. Я хочу послѣдовать твоему примѣру. Семья наша всегда отличалась силой характера. Не думай, чтобъ я былъ менѣе мужественъ, чѣмъ ты.

На слѣдующій день, когда Брукъ пріѣхалъ къ мѣсту сбора охотниковъ, онъ, по обыкновенію, увидалъ Моунткаррона рядомъ съ миссъ Рэшертонъ. Агнеса ѣхала на прекрасномъ Гольдфлай, которымъ помѣнялся съ нею влюбленный лордъ. Моунткарронъ выбралъ на этотъ разъ какую-то громадную лошадь. «Навѣрное, тоже рекомендація миссъ Рэшертонъ», — промелькнуло въ головѣ Джемми. Встрѣтившись съ парочкою, онъ снялъ шляпу, но ни графъ, ни дѣвушка не отвѣчали на его поклонъ, и онъ отвернулся, оскорбленный. Ни за что не поступилъ бы онъ такъ съ Моунткаррономъ, если бы даже между ними произошло пятьдесятъ подобныхъ ссоръ.

Отъѣхавъ на нѣкоторое разстояніе, онъ обернулся и началъ слѣдить за влюбленными. Ему не понравилась лошадь Моунткаррона. Уже по тому, какъ она откидывала назадъ уши и показывала бѣлки глазъ, если кто-нибудь подъѣзжалъ къ ней, Брукъ догадался, что у нея дурной нравъ; да и мундштукъ былъ слишкомъ натянутъ. Джемми понималъ въ лошадяхъ гораздо болѣе толку, чѣмъ графъ, и ѣздилъ верхомъ несравненно лучше кузена, который всегда считался тяжелымъ ѣздокомъ. Скачки лошади встревожили Брука. Онъ видѣлъ, что Моунткарронъ совершенно не умѣетъ обращаться съ нею, и хотя графъ и выгналъ его изъ своего дома, Джемъ все еще принималъ въ немъ участіе. Черезъ нѣсколько времени, какъ бы случайно, онъ подъѣхалъ къ Моунткаррону, и, соскочивъ на землю, принялся поправлять что-то у своего Флайэра. Потомъ, обернувшись къ графу, постарался сказать небрежно, хотя голосъ его все время дрожалъ:

— Кстати, Моунткарронъ, мундштукъ у твоей лошади слишкомъ натянутъ. Не ослабить ли мнѣ его?

Можно было бы подумать, что графъ не слыхалъ этихъ словъ, еслибъ онъ не рванулъ своей лошади и не повернулъ ее такъ круто, что чуть было не сбилъ съ ногъ Флайэра. Смѣхъ миссъ Рэшертонъ, раздавшійся вслѣдъ за этимъ оскорбленіемъ, сдѣлалъ его еще тяжеле для Брука. Онъ поспѣшно вскочилъ на сѣдло и умчался вслѣдъ за другими. Вскорѣ началась охота, и Джемъ, сразу замѣтивъ, что лошадь причиняетъ Моунткаррону немало хлопотъ, все время тревожно слѣдилъ за нимъ.

Въ полдень всѣ подъѣхали къ низкой каменной стѣнѣ. Гольдфлай перепрыгнулъ, точно птичка, но лошадь Моунткаррона отказалась послѣдовать этому примѣру. Графъ, всегда нетерпѣливый съ животными, а на этотъ разъ вдвойнѣ раздраженный присутствіемъ Джемми, бѣшено пришпорилъ ее. Лошадь взвилась на дыбы, получила ударъ хлыстомъ по головѣ, но, закусивъ удила, понеслась по полю. Брукъ съ ужасомъ смотрѣлъ ей вслѣдъ. Она мчалась прямо къ мѣловой шахтѣ.

— Ради Бога, Моунткарронъ, поверни ея голову! — въ волненіи кричалъ Джемъ, когда графъ пронесся мимо него, точно изъ лука стрѣла. Онъ такъ крѣпко натягивалъ мундштукъ, что рѣзалъ тѣло лошади. Пригнувъ голову къ колѣнамъ, она мчала всадника, куда ей было угодно.

— Они несутся прямо къ шахтѣ! — воскликнулъ Брукъ, готовясь слѣдовать за лордомъ.

Но что могъ онъ сдѣлать? Лошадь Моунткаррона уже исчезла вдали. Скакать за нею по пятамъ значило бы только увеличить опасность, а, между тѣмъ, впереди разстилалась грозная шахта, сулившая вѣрную смерть.

— Осадите ее сразу, одною рукой! Соскочите, ради Бога, соскочите! — таковы были крики и мольбы, раздававшіеся за графомъ во время его безумной скачки. Но это было такъ же безполезно, какъ еслибъ на его пути положили тоненькую вѣтку. Увидавъ, что всѣ увѣщанія тщетны и что Моунткарронъ потерялъ всякую власть надъ лошадью, Брукъ и нѣкоторые другіе бросились за нимъ. Мисъ Рэшертонъ осталась на мѣстѣ. Она слишкомъ боялась того, что могла бы увидать, если бы подъѣхала къ шахтѣ.

— Боже мой! — воскликнулъ кто-то, — онъ упалъ!

Джемми закрылъ глаза. Голова его закружилась. Онъ не смѣлъ даже думать о томъ, какое зрѣлище ожидаетъ его. Черезъ минуту всадники осадили лошадей и спѣшились. Слѣзъ и Брукъ. Стоя у самаго края шахты, онъ не могъ рѣшиться заглянуть въ нее. Кто-то изъ постороннихъ оказался храбрѣе.

— Боже мой! — воскликнулъ онъ, — лошадь и онъ убились на смерть.

При этихъ страшныхъ словахъ, Брукъ, казалось, оживился и во что бы ни стало захотѣлъ идти на помощь кузену. Вопреки всѣмъ совѣтамъ, онъ спустился по отвѣсному скату, разрывая одежду и раня руки. Ему было все равно, убьется онъ или нѣтъ, лишь бы помочь Моунткаррону. Не успѣлъ онъ, на половину скользя, на половину падая, добраться до дна ямы, какъ подбѣжалъ къ лорду и вытащилъ его изъ-подъ трепетавшей еще лошади.

— Приведите хирурга, какъ можно скорѣе! — крикнулъ онъ стоявшимъ наверху. — Онъ еще живъ, только безъ чувствъ. Ради Бога, помогите!

Съ этими словами онъ обнялъ лорда и положилъ его голову себѣ на грудь.

— Моунткарронъ, милый, ты очень ушибся? Скажи хоть одно слово. Сердце мое надрывается.

При этомъ призывѣ графъ открылъ глаза, уже начинавшіе тускнѣть.

— Сорвалось! — слабымъ голосомъ сказалъ онъ. Потомъ, увидавъ Брука, прибавилъ, точно между ними никогда ничего не было: — Джемъ, не плачь. Я всегда любилъ тебя.

Съ этими словами онъ снова закрылъ глаза.

— О, Моунткарронъ! — воскликнулъ молодой человѣкъ, подавленный горемъ и ужасомъ, — мы всегда были съ тобою какъ братья. Скажи, что ты прощаешь меня. Я не хотѣлъ… никогда не думалъ… Еслибъ ты любилъ ее… — отрывочно бормоталъ онъ, но, не имѣя силъ продолжать, завершилъ все мольбою: — Говори, ради Бога. Скажи, что ты прощаешь меня!

— Все хорошо… — прошепталъ графъ глухимъ голосомъ, — все хорошо, Джемъ. Я… я… прощаю. Не мучься… обо…мнѣ.

Съ этими словами онъ внезапно вытянулся въ объятіяхъ Брука, вздрогнулъ и испустилъ духъ.

Джемъ сидѣлъ, точно во снѣ, держа на рукахъ трупъ Моунткаррона. Даже тогда, когда прибылъ хирургъ съ носилками и толпою любопытныхъ, чтобъ отнести раненаго домой, онъ далъ взять тѣло, не произнеся ни слова. Доктору не пришлось говорить ему, что графъ умеръ. Онъ съ самаго начала зналъ это и былъ совершенно ошеломленъ. Пославъ въ Карронби гонца предупредить генерала, онъ двинулся съ печальною процессіей къ дому, гдѣ еще такъ недавно жилъ Моунткарронъ.

Когда они пришли туда и уложили покойнаго на постель, гдѣ нѣсколько часовъ передъ тѣмъ онъ отдыхалъ, полный жизни и силъ, Брукъ грустно отвернулся и поѣхалъ назадъ въ Нэтли.

Голова его кружилась, сердце надрывалось отъ горя и раскаянія; онъ чувствовалъ, что можетъ видѣть лишь одного человѣка на свѣтѣ — свою сестру.

Сидя у ея ногъ, спрятавъ лицо въ ея колѣна и чувствуя, что ея ласковыя руки обвиваются вокругъ ея шеи, Джемми наединѣ съ нею, своею второю матерью, и передъ лицомъ Бога сдѣлалъ полную исповѣдь своей слабости, своего безумія и раскаянія, и нашелъ въ ея женской симпатіи и нѣжности облегченіе для своихъ страданій. Онъ не могъ говорить или думать ни о чемъ, кромѣ Моунткаррона и того оскорбленія, которое нанесъ кузену. Все остальное, внезапная перемѣна, совершившаяся въ собственной судьбѣ Джема, препятствіе, исчезнувшее съ его пути, — все было забыто.

Когда старый дворецкій, перешедшій къ нему на службу по наслѣдству отъ отца, торжественно возвѣстилъ:

— Кушанье подано, милордъ!

Джемъ вскочилъ, точно пробужденный отъ сна.

— Какъ!-- воскликнулъ онъ.

— Кушанье подано, милордъ, — снова повторилъ дворецкій.

Лэди Рентонъ поспѣшила отвѣтить:

— Хорошо, Симмондсъ, мы сейчасъ придемъ. Ты забываешь, милый, — ласково обратилась она къ Бруку, — что честь нашего имени теперь въ твоихъ рукахъ.

— Да, — уныло отвѣтилъ онъ, — я дѣйствительно забылъ это.

Потомъ, опустивъ бѣлокурую голову на колѣна сестры, точно онъ снова сдѣлался маленькимъ ребенкомъ, новый графъ разразился слезами и воскликнулъ:

— А я еще обманывалъ его, Нелли, обманывалъ!…

Глава XXIX.
Наконецъ!

Безполезно было бы описывать погребеніе лорда Моунткаррона. Такія церемоніи всегда тяжелы и печальны, а ради высокаго положенія покойнаго было сдѣлано все, чтобы придать похоронамъ еще болѣе удручающій характеръ. Половина населенія графства присутствовала на нихъ, но главнымъ лицомъ былъ Брукъ. Когда обрядъ и всѣ законныя формальности кончились, когда порѣдѣла немного толпа провожатыхъ, новый графъ отозвалъ въ сторону старика Фуллера.

— Генералъ, — нервно началъ онъ, — лэди Моунткарронъ, надѣюсь, понимаетъ, что домъ этотъ въ ея распоряженіи, пока она пожелаетъ оставаться въ немъ. Я уѣзжаю на нѣкоторое время. Неожиданность всего случившагося совершенно разстроила меня, и перемѣна мнѣ необходима. Пройдетъ, быть можетъ, годъ, прежде чѣмъ я поселюсь въ Карронби. Скажите же вашей дочери не торопиться… Пусть она считаетъ этотъ домъ своимъ собственнымъ…

— Вы очень добры, любезнѣйшій графъ, но мы уѣзжаемъ завтра, и дочь съ нами. Все это время она только и молила меня объ одномъ — увезти ее домой. Это очень естественно. Графъ былъ тяжелъ для такого молодаго существа, и бѣдное дитя тоскуетъ по ласкамъ своей семьи. Все устроено для нашего отъѣзда завтра утромъ.

— Завтра утромъ!-- повторилъ Джемми, — какъ скоро! Можно ли мнѣ проститься съ нею?

Но тутъ вмѣшалась мистрисъ Фуллеръ. Если генералъ ни о чемъ не догадывался, она поняла тайну дочери и полагала, что свиданіе съ бывшимъ мистеромъ Брукеръ могло быть только вредно для вдовствующей графини.

— Мнѣ очень жаль отказать вамъ въ вашей просьбѣ, лордъ Моунткарронъ, — сухо сказала старуха, — но, какъ вамъ извѣстно, Глэдисъ очень слаба и упала духомъ, и я думаю, что въ настоящее время ей было бы вредно видѣть кого бы то ни было, связаннаго съ прошлымъ. Она очень опечалена своею потерей.

Послѣднее замѣчаніе было внушено мистрисъ Фуллеръ материнскимъ самолюбіемъ. Она боялась, какъ бы Брукъ не вообразилъ, что дочь ея втайнѣ радуется своему избавленію.

— Конечно, она должна быть опечалена, — простодушно сказалъ Брукъ. — Это было ударомъ для всѣхъ насъ. Я не спалъ ни одной ночи съ этой минуты.

Онъ былъ очень огорченъ тѣмъ, что ему не позволяютъ видѣть Глждисъ и проститься съ нею. Ему такъ хотѣлось бы взглядомъ, пожатіемъ руки, словомъ надежды, произнесеннымъ шепотомъ, оставить въ ней воспоминаніе о его привязанности! Но, быть можетъ, имъ лучше не видаться. Все еще такъ ново, такъ ужасно. Присутствіе его могло бы, пожалуй, раздражить ее, а не утѣшить. Не другомъ предсталъ бы онъ передъ нею, а живымъ укоромъ. Подъ вліяніемъ этихъ мыслей онъ отвѣчалъ:

— Передайте же, пожалуйста, лэди Моунткарронъ мой дружескій привѣтъ и то, что я сейчасъ сказалъ насчетъ Карронби. Увѣрьте ее, что если я могу быть ей чѣмъ-нибудь полезенъ, ей стоитъ только приказать.

Генералъ передалъ эти слова молодой женщинѣ, которая лежала на диванѣ, устремивъ глаза въ пространство, точно ожидая чего-то. Мать замѣтила, какъ при имени Брука краска прилила къ ея блѣднымъ щекамъ. Никакого другаго признака волненія она не обнаружила.

— Развѣ я не увижу его до своего отъѣзда? — спросила она, когда кончилъ отецъ.

— Графъ не желаетъ этого, — быстро отвѣчала мистрисъ Фуллеръ. — Онъ, видимо, обрадовался, когда я предложила отсрочить ваше свиданіе. Ему, конечно, тяжело явиться передъ тобою при измѣнившихся обстоятельствахъ. Онъ сказалъ, что ты можешь остаться въ Карронби сколько тебѣ угодно, потому что онъ скоро уѣзжаетъ. Но, конечно, отецъ сообщилъ ему, что ты отправляешься съ нами въ городъ.

— Скоро уѣзжаетъ… — прошептала Глэдисъ. — Но куда же?

— Это не наше дѣло, милая! — раздражительно отвѣчала мать — Отнынѣ намъ не часто придется имѣть сношенія съ лордомъ Моунткаррономъ или съ Карронби. Намъ нужно думать только о тебѣ и о томъ обезпеченіи, которое оставилъ тебѣ покойный графъ. Слава Богу, оно настолько щедро, что сдѣлаетъ тебя на всю жизнь независимой отъ кого бы то ни было.

Глэдись отвернула печальное лицо и, казалось, не находила никакого удовольствія въ мысли о богатомъ обезпеченіи, закрѣпленномъ за нею. Генералъ съ любопытствомъ и сочувствіемъ поглядѣлъ на дочь. Онъ не понималъ ея. На его долю выпала обязанность сообщить ей извѣстіе о смерти мужа, и послѣ перваго изумленнаго и недовѣрчиваго взгляда она только сказала: «слишкомъ поздно!»

Что означали эти слова? Старикъ подумалъ, ужь не омрачило ли неожиданное горе умъ любимаго дѣтища, но жена посовѣтовала ему не дурачиться и не ломать головы надъ вопросами, въ которыхъ онъ ничего не смыслитъ. Однако, генералъ ясно понялъ. Какъ бы ни глядѣла Глэдисъ на внезапное разрушеніе своихъ честолюбивыхъ надеждъ, она искренно желала скорѣе вернуться домой, льнула къ отцу гораздо болѣе, чѣмъ въ матери, и, казалось, не знала покоя, когда онъ хоть на шагъ удалялся отъ нея.

Это продолжалось и тогда, когда они переѣхали въ Лондонъ. По желанію Глэдисъ, ей устроили спальню рядомъ съ кабинетомъ, для того, чтобы всякое утро можно было передвигать диванъ, на которомъ она лежала, въ комнату отца, и она видѣла бы его лицо и слышала его голосъ. Если эти сношенія были драгоцѣнны для лэди Моунткарронъ, то какъ дороги были они для старика! Онъ точно помолодѣлъ съ тѣхъ поръ, какъ любимая дочь была опять съ нимъ, превратился въ нѣжнѣйшую няньку, первый входилъ въ комнату больной по утрамъ, послѣдній выходилъ изъ нея вечеромъ; самъ носилъ Глэдисъ пищу и никому не позволялъ передвигать дивана, на которомъ лежало его сокровище.

Черезъ нѣсколько недѣль такого постояннаго общенія, генералъ не только, попрежнему, пользовался любовью дочери, но и ея полнымъ довѣріемъ. Признаніе, которое она ему сдѣлала, огорчило и, вмѣстѣ съ тѣмъ, обрадовало его.

— О чемъ думаешь ты, Глэдисъ? — спросилъ онъ однажды, замѣтивъ, что слезы навертываются мало-по-малу на ея синихъ глазахъ.

— Я думаю, папочка, о томъ, какъ славно кончилось мое блестящее замужство. Я хотѣла быть графиней, несмотря на все, что ты мнѣ говорилъ, а вотъ я теперь больная, ненужная никому, и всю жизнь буду подвергать испытанію твое терпѣніе. На что мнѣ теперь титулъ и деньги? Чего бы я не дала, чтобы снова стать Глэдисъ Фуллеръ, бѣгать по всему дому и танцовать до утра.

— Но, милая, болѣзнь твоя произошла не отъ того, что ты графиня.

— О, отецъ, ты не знаешь и половины моей исторіи! Ради тебя я старалась притворяться, пока онъ жилъ; но теперь, когда все кончено, почему бы тебѣ и не знать всего? Ты былъ правъ, папа. Я воображала, что могу быть счастлива безъ любви, но жестоко ошиблась. Любовь намъ необходима. Жить безъ нея невозможно.

Добрые глаза генерала приняли тревожное выраженіе.

— Мнѣ тяжело слышать, что ты такъ страдала, милая. Но, слава Богу, ты еще молода и можешь встрѣтить ту любовь, по которой тоскуешь.

Лэди Моунткарронъ болѣзненно вскрикнула.

— Нѣтъ, нѣтъ, папа, не говори этого! Мнѣ больно отъ твоихъ словъ. Слушай, милый. Я встрѣтила ту любовь, которая могла бы удовлетворить меня, и прошла мимо нея. Теперь любимый человѣкъ, въ свою очередь, отшатнулся отъ меня и никогда не будетъ моимъ. Не говори же объ этомъ, ради Бога!

Вмѣсто всякаго отвѣта, отецъ подошелъ къ дивану и обнялъ дочь.

— Ты жалѣешь обо мнѣ, милый папа, не такъ ли? — рыдая, продолжала графиня. — Я догадывалась… Я уже давно подмѣтила, что и у тебя было когда-то разочарованіе въ любви, и отъ этого еще болѣе привязалась къ тебѣ. Я такъ люблю тебя, отецъ!…

Генералъ, вспомнивъ о своей незабвенной Винифредѣ, крѣпче сжалъ дочь въ объятіяхъ, не отвѣчая начего.

— Ты никогда не коснешься этого болѣе, папочка, не правда ли? Моя тайна должна быть священна для тебя, какъ твоя — для меня. Давай жить другъ для друга, милый! Замужъ я болѣе не выйду. Одна мысль о бракѣ уже ненавистна мнѣ. Я буду твоею дочерью и подругой до той минуты, когда мы оба переселимся на небо.

Такимъ образомъ, мало-по-малу Глэдисъ открыла отцу душу, а генералъ узналъ, какъ ужасенъ былъ ея бракъ и какое облегченіе доставила ей неожиданная свобода. Но никогда не слыхалъ онъ имени того таинственнаго милаго, воспоминаніе о которомъ дѣлало для Глэдисъ всѣхъ остальныхъ мужчинъ похожими на блѣдныя тѣни.

Она искренно вѣрила, что Джемми покинулъ ее, оплакивала его, какъ оплакиваютъ мертвыхъ, и такъ же мало думала, что онъ можетъ снова появиться на ея жизненномъ пути и возвратить ей радость, какъ еслибъ онъ дѣйствительно умеръ.

Раза два писалъ онъ ей, но очень осторожно, а читать между строками она не умѣла или не желала. Вынужденную сдержанность его она приписывала холодности и плакала надъ его дружескими посланіями, какъ надъ могилой своей любви.

Когда Винни коснулась однажды признанія, сдѣланнаго ей сестрою въ былые дни, и выразила надежду, что скоро исчезнутъ всѣ препятствія съ ея пути, Глэдисъ остановила ее, точно она сдѣлала большой промахъ.

— Никогда не возвращайся болѣе къ этому, Винни! — горячо воскликнула она. — Мнѣ стыдно даже вспомнить то, что я говорила тебѣ. Все давно миновало. Пожалуйста, забудь это и повѣрь, что этому никогда не бывать. Онъ совсѣмъ не тотъ человѣкъ, за котораго я его принимала, и я излечилась отъ своего безумія.

— Очень рада слышать это, — замѣтила практическая мистрисъ Прендергжстъ. — Я никогда не имѣла высокаго понятія о немъ и увѣрена, что ты можешь гораздо лучше устроить свою судьбу. Я полагаю, что ты на всю жизнь наглядѣлась на Моунткарроновъ и рада будешь перемѣнить фамилію, хотя бы только для того, чтобы не слыхать этого звука.

— Лучше устроить свою судьбу? — иронически повторила Глэдисъ. — Что за безуміе даже говорить объ этомъ, когда ты знаешь, что я на всю жизнь прикована къ дивану! Могу ли я еще разъ выйти замужъ? Да кто захочетъ навязать себѣ на шею жену съ болѣзнью спиннаго мозга?

— Ну, это пройдетъ, — бодро отвѣчала сестра.

Она напускала на себя увѣренность ради Глэдисъ, но вся семья начинала серьезно тревожиться объ ея здоровьѣ. Сэръ Фрэнсисъ еще не потерялъ надежды, но полагалъ, что болѣзнь затянется. Жестокое паденіе, во время котораго молодая женщина ударилась спиной о столъ, повлекло за собою такіе симптомы, которые грозили совершенно приковать ее къ постели. Окружающіе тщательно старались поддерживать въ ней надежду, но прилагали къ дѣлу столько усердія, что еще болѣе возбуждали мнительность больной.

Тѣмъ временемъ новый лордъ Моунткарронъ всякій день твердилъ сестрѣ:

— Не съѣздить ли мнѣ завтра въ городъ, Нелли? Не находишь ли ты, что я ждалъ достаточно долго?

А лэди Рентонъ только качала головой и говорила:

— Прошло всего три мѣсяца, милый. Едва ли было бы прилично объясняться съ нею такъ скоро.

Онъ нетерпѣливо отворачивался и принимался за работу; но на другой день опять предлагалъ тотъ же вопросъ. Наконецъ, онъ объявилъ:

— Я не могу долѣе выслушивать твоихъ совѣтовъ, Нелли. Ты вовсе не думаешь о нашихъ страданіяхъ. Прошло уже около пяти мѣсяцевъ со времени смерти бѣднаго Моунткаррона. Понятно, что мы не можемъ еще обвѣнчаться…

— Обвѣнчаться, Джемми? О чемъ думаешь ты! — воскликнула сестра.

— Выслушай меня, Нелли. Какъ я уже говорилъ, мы, конечно, не можемъ обвѣнчаться до конца года, хотя это, по-моему, страшная нелѣпость; но нѣтъ никакой причины, почему бы мнѣ не объясниться и не уладить дѣло. Я не въ силахъ долѣе терпѣть этой неопредѣленности. Она убиваетъ меня. Я долженъ заручиться обѣщаніемъ Глэдисъ и дать ей свое слово, или я сойду съ ума.

— Быть можетъ, она уже сама раздумала, — спокойно произнесла Эллиноръ, въ глубинѣ сердца немного ревновавшая брата къ лэди Моунткарронъ.

— Спасибо за утѣшеніе, — воскликнулъ графъ, вскакивая съ мѣста. — Другими словами, это значитъ, что я долженъ ѣхать сегодня въ Лондонъ съ одиннадцати часовымъ поѣздомъ. Я не пропущу ни одной лишней ночи, не узнавъ своей судьбы.

Онъ явился въ городъ какъ разъ во-время. Была середина іюля, и Фуллеры уже укладывались, чтобы ѣхать въ Германію, гдѣ для Глэдисъ ожидали большой пользы отъ какихъ-то ваннъ.

Никого не было дома, кромѣ генерала, который, не подозрѣвая ничего, ввелъ молодаго графа въ комнату дочери безъ всякаго предупрежденія.

— Можете ли вы ее видѣть, милый мой? Конечно, можете.. Почему же нѣтъ? Мы давно поджидали васъ, но, вѣроятно, вы не были въ городѣ въ нынѣшнемъ году?

— Нѣтъ. Мы думали съ сестрой, что мнѣ лучше пока не пріѣзжать.

— Вѣрно, вѣрно. Очень грустное обстоятельство. Мы всѣ были глубоко потрясены. Лэди Моунткарронъ теперь окрѣпла, значительно окрѣпла. Сэръ Фрэнсисъ нашелъ замѣтное улучшеніе и возлагаетъ большія надежды на нѣмецкія воды, куда мы отправляемся на будущей недѣлѣ.

— На будущей недѣлѣ! — воскрикнулъ лордъ Моунткарронъ. — Значитъ, я пріѣхалъ какъ разъ во-время.

— Какъ разъ во время! — смѣясь, подтвердилъ генералъ. — Я увѣренъ, что Глэдисъ будетъ очень рада васъ видѣть.

Во время этого разговора старикъ шелъ съ гостемъ къ кабинету и безъ церемоніи распахнулъ дверь.

— Глэдисъ, дитя мое, я привелъ къ тебѣ стараго друга. Лордъ Моунткарронъ пріѣхалъ проститься съ нами до нашего отъѣзда въ Германію.

Услышавъ это имя, Глэдисъ, быстро приподнявшая голову при появленіи отца, снова упала на подушки и поблѣднѣла, какъ смерть.

— Это только въ первую минуту, — шепнулъ старикъ графу. — Звукъ этого имени всегда потрясаетъ ее. Она скорѣе оправится безъ свидѣтелей. Я оставлю васъ однихъ.

И съ этими словами генералъ удалился, затворивъ за собою дверь.

Лордъ подошелъ къ дивану и взглянулъ на блѣдную женщину, отстранявшуюся отъ него и закрывшую лицо руками.

— Моя Глэдисъ! — прошепталъ онъ, наконецъ, тономъ безконечной нѣжности.

При этомъ звукѣ она почувствовала, что онъ все еще ея другъ, если не милый. Кровь прилила къ ея щекамъ, и онѣ стали похожи на алую розу.

— Отчего не пріѣхалъ ты раньше? — со вздохомъ спросила она.

— Меня не пускали. Эллиноръ увѣряла, что еще слишкомъ рано, что ты можешь превратно истолковать мои побужденія, счесть меня навязчивымъ. Но, мнѣ кажется, мы понимаемъ другъ друга, Глэдисъ. Во время нашихъ послѣднихъ свиданій между нами не было никакой скрытности, не такъ ли?

— Никакой, — вспыхнувъ, отвѣчала она, хотя сердце ея замерло при мысли о томъ, что собирается онъ сказать.

— Твое рѣшеніе не измѣнилось съ тѣхъ поръ, Гледисъ?

— Нѣтъ, — съ трудомъ произнесла она.

— Мое тоже нѣтъ. Ты очень старательно убѣждала меня жениться. Ну, я и хочу сдѣлать по-твоему. Это тебя не удивляетъ?

— Нѣтъ, — слабымъ голосомъ отвѣчала она.

— Если это было нужно прежде, то теперь вдвойнѣ. Не пожелаешь ли ты мнѣ счастья?

— Да. Ты… ты женишься… на миссъ Темпль?

— На миссъ Темпль? — смѣясь, повторилъ лордъ. — Еще бы! Да развѣ я могу жениться на комъ бы то ни было, кромѣ той женщины, которую люблю, какъ свою жизнь? Ты знаешь, кто это, Глэдисъ?

Она покачала головой. Ей все еще не вѣрилось въ постоянство Джемми. Замѣтивъ грустное выраженіе ея лица, онъ приблизился въ дивану и опустился на колѣна.

— Была разъ женщина, Глэдисъ, которая предложила отречься отъ свѣта и всего, что ей дорого, ради меня, хотѣла промѣнять богатство, титулъ, общественное положеніе на позоръ, лишь бы быть со мною.

— О, Джемми, — порывисто воскликнула она, закрывая лицо руками, — не напоминай мнѣ этого!

Онъ овладѣлъ ея пальцами, отнялъ ихъ отъ лица и прижалъ свою голову къ ея головѣ.

— Но я долженъ напомнить тебѣ это. Это былъ самый счастливый часъ моей жизни. Я горжусь имъ. Тогда мнѣ пришлось опечалить тебя, хотя Богъ свидѣтель, что я терзалъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, и свое сердце. Если это въ моей власти, дай же мнѣ исцѣлить теперь ту рану, которую я нанесъ тебѣ, дай хоть нѣсколько вознаградить тебя за твою безкорыстную любовь. Я предлагаю тебѣ свое имя, покровительство, — все, что имѣю. Ты моя жена. Души наши сочетались уже давно. Завершимъ же этотъ бракъ на глазахъ у всего свѣта.

— Твоя жена, Джемми? — дрожа, переспросила она. — Да ты, вѣрно, забылъ, во что я превратилась! Могу ли я быть твоею женой… я, неизлечимо больная? Можетъ ли жалкое созданіе, неспособное шевельнуть рукою, быть хозяйкою дома, исполнять какія-либо обязанности? О, Джемми, ты забылъ все это! — продолжала она, заливаясь слезами.

Онъ осушилъ ихъ поцѣлуями.

— Ничего не забылъ я, милая, а, главное, не забылъ, что научился цѣнить твою душу и сердце выше всего. Пока они преданы мнѣ, Глэдисъ, ты моя жена, и никакая женщина не займетъ твоего мѣста.

— Захочешь ли ты на всю жизнь связать себя съ безполезнымъ инвалидомъ?

— Какъ помѣшаешь ты этому, — весело спросилъ онъ, — если я положилъ на это всю душу? Слушай, Глэдисъ: было время, когда ты ни въ чемъ не могла отказать своему Джемми. Ужь не хочешь ли ты начать это теперь?

Онъ обнялъ ее, положилъ ея голову себѣ на грудь и осыпалъ страстными поцѣлуями ея глаза и губы, пока она не шепнула:

— О, Джемми, я твоя… всегда была твоею съ перваго дня нашей встрѣчи. Дѣлай со мною, что хочешь.

Мы снова въ Карронби. Джемми и Глэдисъ женаты уже три года. Виконтъ Тальмеджъ, которому исполнился почти годъ, прыгаетъ на рукахъ няни и весело визжитъ, глядя на шалости своихъ кузеновъ, маленькихъ Прендергэстовъ, которые катаются по травѣ.

Мистрисъ Фуллеръ и Винни суетятся около дѣтей, а генералъ сидитъ съ дочерью на лугу подъ тѣнью раскидистыхъ старыхъ деревьевъ. Глэдисъ все еще кажется хрупкою, и, вѣроятно, такою останется на всю жизнь, но можетъ уже стоять и ходить попрежнему, хотя и неспособна еще на значительныя физическія усилія.

— Къ счастью, въ нихъ нѣтъ никакой нужды, — смѣясь, говорилъ генералъ. — Да мнѣ кажется, Моунткарронъ и не позволилъ бы тебѣ утомляться.

— Думаю, что съ Джемми сдѣлался бы припадокъ, еслибъ онъ увидалъ, что я хочу бѣгать. Онъ не даетъ мнѣ даже носить моего ребенка.

— Я бы очень желала, чтобы ты разучилась звать мужа по имени, Глэдисъ, — укоризненно замѣтила мать. — Это вовсе неприлично, да и какъ-то смѣшно, наконецъ, просто непочтительно.

Мистрисъ Фуллеръ никакъ не могла отвыкнуть отъ привычки думать больше о выгодахъ брака, чѣмъ о самомъ человѣкѣ, и содрогалась при одной мысли чѣмъ бы то ни было унизить достоинство графа и графини.

— Вотъ онъ! — воскликнула Глэдисъ, довольная тѣмъ, что можетъ прервать рацею матери.

По полянѣ шелъ лордъ Моунткарронъ, въ этотъ день смотрѣвшій красивѣе, чѣмъ когда-либо, въ своемъ бархатномъ охотничьемъ костюмѣ.

— Милый, какъ ты запоздалъ! — воскликнула Глэдисъ, идя ему на встрѣчу.

Моунткарронъ обнялъ ея стройный станъ, любовно глядя въ сіяющіе глазки.

— Джемми, — шепнула она, стоя на цыпочкахъ и прижимаясь къ его лицу, — какъ мнѣ тебя звать?

— Какъ ты звала меня въ ущельѣ «Луннаго свѣта», дорогая, — отвѣчалъ онъ тихо. — Зови тѣмъ именемъ, какимъ призывала ты меня, когда мы разставались, какъ думали тогда, навѣки. Пусть буду я для тебя только «Джемми», твоимъ Джемми до конца моей жизни!

И тутъ же, къ великому ужасу мистрисъ Фуллеръ, онъ крѣпко обнялъ жену и поцѣловалъ ее…

А. В.

"Русская Мысль", кн. VII—XII, 1886

Наследник лорда (Марриет)/ДО

НАСЛѢДНИКЪ ЛОРДА.

Глава I. Предложеніе.

Глава II. Сестры.

Глава III. Наслѣдникъ лорда Моунткаррона.

Глава IV. Свадьба.

Глава V. Возвращеніе.

Глава VI. Объясненіе.

Глава VII. Кузенъ и кузина.

Глава VIII. Открытіе.

Глава IX. Взаимное признаніе.

Глава X. Вызовъ.

Глава XI. Раздумье.

Глава XII. Прощанье.

Глава XIII. Совѣтъ сестры.

Глава XIV. Новыя сцены и лица.

Глава XV. Новый лучъ свѣта.

Глава XVI. Послѣднія слова.

Глава XVII. Графиня.

Глава XVIII. Вѣсти изъ Калькутты.

Глава XIX. Агнеса Рэшертонъ.

Глава XX. Открытіе.

Глава XXI. Возвращеніе Брука.

Глава XXII. Первое испытаніе.

Глава XXIII. Ссора.

Глава XXIV. На ножахъ.

Глава XXV. Приговоръ.

Глава XXVI. Розы и шипы.

Глава XXVII. Месть.

Глава XXVIII. Освобожденіе.

Глава XXIX. Наконецъ!

Глава I.
Предложеніе.

Глава II.
Сестры.

Глава III.
Наслѣдникъ лорда Моунткаррона.

Глава IV.
Свадьба.

Глава V.
Возвращеніе.

Глава VI.
Объясненіе.

Глава VII.
Кузенъ и кузина.

Глава VIII.
Открытіе.

Глава IX.
Взаимное признаніе.

Глава X.
Вызовъ.

Глава XI.
Раздумье.

Глава XII.
Прощанье.

Глава XIII.
Совѣтъ сестры.

Глава XIV.
Новыя сцены и лица.

Глава XV.
Новый лучъ свѣта.

Глава XVI.
Послѣднія слова.

Глава XVII.
Графиня.

Глава XVIII.
Вѣсти изъ Калькутты.

Глава XIX.
Агнеса Рэшертонъ.

Глава XX.
Открытіе.

Глава XXI.
Возвращеніе Брука.

Глава XXII.
Первое испытаніе.

Глава XXIII.
Ссора.

Глава XXIV.
На ножахъ.

Глава XXV.
Приговоръ.

Глава XXVI.
Розы и шипы.

Глава XXVII.
Месть.

Глава XXVIII.
Освобожденіе.

Глава XXIX.
Наконецъ!