Наследник Ральф (Троллоп)/ДО

Наследник Ральф
авторъ Энтони Троллоп, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: англ. Ralph the Heir, опубл.: 1871. — Источникъ: az.lib.ru • Издание Е. Н. Ахматовой, Санкт-Петербург, 1871.

НАСЛѢДНИКЪ РАЛЬФЪ.

РОМАНЪ ЭНТОНИ ТРОЛЛОПА. ИЗДАНІЕ Е. Н. АХМАТОВОЙ. САНКТПЕТЕРБУРГЪ. 1871.

Глава I.
СЭР-ТОМАСЪ.

Есть люди, которые не могутъ сообщаться съ другими; есть также люди, которые не только могутъ сообщаться, но даже не въ состояніи поступать иначе. Трудно сказать, кто лучше изъ этихъ двухъ сортовъ людей. Мы не особенно уважаемъ того, кто носитъ сердце нараспашку, чтобы его клевали галки, кто имѣетъ хрустальное окно въ груди, такъ чтобы всѣ могли видѣть, что происходитъ внутри, кто не можетъ держать въ тайнѣ ни одного своего дѣла, кто изливаетъ свою любовь и дружбу всякому случайному знакомому; но потомъ опять мало любви отдается тому, кто всегда остороженъ, всегда молчитъ о своихъ принадлежностяхъ, кто застегивается въ сюртукъ скрытной сдержанности, который онъ никогда не разстегиваетъ. Уваженіе такой человѣкъ можетъ пріобрѣсти, но едва-ли любовь. Намъ естественно любить знать дѣла нашихъ друзей и естественно также, мнѣ кажется, любить говорить о нашихъ дѣлахъ тѣмъ, кому мы довѣряемъ. Можетъ быть, послѣ всего, что ни говорятъ о слабости откровеннаго и нескромнаго болтуна, пріятнѣе жить съ такимъ человѣкомъ, чѣмъ съ сдержаннымъ, молчаливымъ, желѣзнымъ человѣкомъ, разговоръ котораго между его самыми короткими друзьями состоитъ только изъ политики, науки, литературы, или какого-либо другого предмета, равно не касающагося нашей внутренней жизни.

Сэр-Томасъ Андерудъ, котораго я, и какъ надѣюсь, мои читатели также, узнаютъ очень коротко, принадлежалъ къ числу такихъ людей, которые неспособны позволить узнать себя коротко. Я говорю теперь о пятидесятилѣтнемъ человѣкѣ, который не имѣлъ еще искренняго друга — который и когда безсознательно и постепенно не дошелъ до того рода короткости съ другимъ человѣкомъ, которая оправдываетъ и дѣлаетъ необходимымъ взаимную свободу сношеній во всѣхъ жизненныхъ дѣлахъ. А между тѣмъ онъ обладалъ теплыми чувствами, вовсе не былъ мизантропомъ по характеру и отдалъ бы многое, чтобъ быть способнымъ къ откровенности и веселости, какъ другіе люди. Ему скорѣе недоставало въ этомъ отношеніи способности, чѣмъ воли. Ему самому скорѣе казалось способностью, чѣмъ силой, всегда быть молчаливымъ, всегда осторожнымъ, всегда таинственнымъ и мрачномъ. Онъ сожалѣлъ объ этомъ, какъ о признанномъ недугѣ — какъ человѣкъ сожалѣетъ о томъ, что онъ близорукъ или крѣпокъ на ухо; но до шестидесяти лѣтъ онъ не дѣлалъ никакихъ шаговъ къ тому, чтобы излечить себя отъ этого недостатка, и теперь бросилъ всякую мысль о подобномъ излеченіи.

Имѣлъ ли онъ удачу или неудачу въ жизни, это будетъ предоставлено сужденію читателя. Но онъ навѣрно не былъ счастливъ. Онъ вытерпѣлъ жестокое разочарованіе, а разочарованіе давитъ душу хуже чѣмъ дѣйствительное несчастье. Не сдѣлаться лордомъ-мэромъ лондонскимъ не есть дѣйствительное несчастье, — но когда человѣку очень хотѣлось этого мѣста, когда онъ достигъ положенія самаго близкаго къ этому мѣсту, онъ будетъ страдать болѣе отъ этой неудачи, чѣмъ еслибъ лишился половины своего состоянія. А сэр-Томасъ Андерудъ сдѣлался прокуроромъ въ своей профессіи, но никогда не достигалъ болѣе высокаго званія.

Мы не будемъ слѣдить за нашимъ птенцомъ до самаго его гнѣзда, но объяснимъ, что онъ былъ единственный сынъ адвоката съ умѣренными средствами, который сдѣлалъ его юристомъ и умеръ, оставивъ очень мало или почти ничего послѣ себя. У молодого адвоката была единственная сестра, которая вышла за армейскаго офицера и провела всю послѣдующую жизнь въ отдаленныхъ странахъ, куда мужъ ея былъ призванъ необходимостью жить однимъ своимъ жалованьемъ. Какъ адвокатъ, мистеръ Андерудъ — нашъ сэр-Томасъ — жилъ хорошо доходомъ, который онъ заработывалъ, женился тридцати-пяти лѣтъ, вступилъ въ парламентъ сорока-пяти, сдѣлался прокуроромъ въ пятьдесятъ — и оставилъ эту, такъ сильно желаемую, должность чрезъ четыре мѣсяца послѣ своего назначенія. Такая отставка, однако происшедшая отъ политическихъ причинъ, не можетъ разочаровать человѣка. Безъ сомнѣнія, человѣкъ, находящійся въ такомъ положеніи, пожалѣетъ о слабости своей партіи, которая была неспособна удержать въ рукахъ правительственныя блага, но онъ признаетъ безъ угрызенія или огорченія то обстоятельство, что министръ, съ которымъ онъ служилъ, перестаетъ быть министромъ — и ничто въ его отставкѣ не раздражитъ его гордость, не возбудитъ внутренняго чувства почти нестерпимой досады, которое происходитъ отъ убѣжденія въ личной неудачѣ. Сэр-Томасъ Андерудъ былъ прокуроромъ нѣсколько мѣсяцевъ при консервативномъ первомъ министрѣ, а когда консервативный министръ вышелъ изъ министерства, сэр-Томасъ Андерудъ послѣдовалъ его примѣру безъ всякаго чувства сожалѣнія, которое могло бы сдѣлать его несчастнымъ. Но когда впослѣдствіи таже самая партія вернулась къ власти, а онъ, не будучи вторично выбранъ въ депутаты отъ того мѣстечка, котораго былъ представителемъ, былъ оставленъ и министромъ безъ слова сочувствія или даже притворнаго сожалѣнія, тогда онъ оскорбился. Это правда, онъ зналъ, что человѣкъ для того, чтобы быть генеральнымъ прокуроромъ, долженъ былъ имѣть мѣсто въ парламентѣ. Высшихъ правительственныхъ должностей въ Англіи нельзя достигнуть посредствомъ превосходства въ своей профессіи, если кандидатъ не прибавитъ къ такому превосходству возможность поддерживать министерство и партію въ нижней палатѣ. Сэр-Томасъ Андерудъ совершенно понималъ это — но онъ зналъ также, что есть разные способы, какъ помочь хромой собакѣ перепрыгнуть чрезъ шоссейную заставу — если только хромая собака популярна между собаками. Для другого прокурора нашлось бы мѣсто — или дана была бы отсрочка, или по-крайней-мѣрѣ было бы составлено совѣщаніе, съ предложеніемъ попробовать что-нибудь. Но тутъ человѣка четырьмя годами его моложе, котораго онъ презиралъ и который, какъ ему сказали, получилъ свое мѣсто въ парламентѣ грубымъ подкупомъ, посадили на это мѣсто, даже не извинившись передъ нимъ. Вотъ почему онъ былъ несчастливъ и сознавался самому себѣ, что энергія его была подавлена.

Но онъ сознавался себѣ въ то же время, что онъ по своей натурѣ склоненъ къ такому подавленію энергіи, если выходилъ изъ своего одиночества и старался вести открытую борьбу жизни между своими ближними. Онъ зналъ, что осужденъ къ этому разочарованію, самому горькому изъ всѣхъ, которое происходитъ отъ неудачи въ то время, когда цѣль почти достигнута. Много значитъ сдѣлаться прокуроромъ, и этого онъ достигнулъ — но хуже чѣмъ ничего пробыть прокуроромъ четыре мѣсяца, а потомъ узнать, что всѣ окружающіе смотрятъ не такъ, какъ на человѣка потерпѣвшаго неудачу и, слѣдовательно, никуда негоднаго. Таковы были чувства сэр-Томаса Андеруда, когда онъ сидѣлъ въ своей квартирѣ въ то время, когда составилось новое министерство — и въ то время съ нимъ не совѣтовались, его не посѣщали, къ нему не писали. Но все это — составленіе министерства, въ которомъ бывшій прокуроръ не былъ приглашенъ принимать участіе — случилось за семь лѣтъ до начала нашей исторіи.

Въ эти годы, въ которые нашъ юристъ засѣдалъ въ парламентѣ какъ мистеръ Андерудъ — въ это время онъ трудился прилежно какъ адвокатъ и, можетъ быть, находился ближе къ своимъ ближнимъ, чѣмъ когда-либо прежде или чѣмъ ему случилось быть впослѣдствіи — онъ жилъ, впрочемъ, почти номинально, въ небольшой, но хорошенькой виллѣ, которую нанялъ для жены своей въ Фёльгэмѣ. Вилла эта была возлѣ рѣки и имѣла хорошо устроенныя, хотя не обширныя прогулки, крошечную оранжерею и очаровательный спускъ къ Темзѣ. Мистриссъ Андерудъ нашла невозможнымъ жить въ Полулунной улицѣ, а мистеръ Андерудъ довольно охотно перенесъ своихъ домашнихъ боговъ въ это убѣжище. Въ то время его домашніе пенаты состояли изъ жены и двухъ дочерей — но жена умерла прежде чѣмъ могла называться лэди Андерудъ. Вилла въ Фёльгэмѣ еще оставалась и тамъ жили обѣ дочери, и еслибъ сэр-Томаса спросили, онъ отвѣтилъ бы, что и онъ тамъ живетъ. Но если человѣкъ живетъ въ томъ мѣстѣ, гдѣ онъ часто ночуетъ, то сэр-Томасъ жилъ понастоящему въ Соутгэмптонской улицѣ. Когда онъ перенесъ своихъ домашнихъ пенатовъ въ виллу, было необходимо, по причинѣ его обязанностей въ парламентѣ, чтобъ ему было куда преклонить голову, и вслѣдствіе этого, я боюсь, что онъ довольно охотно преклонялъ свою голову въ маленькой спальной, смежной съ его адвокатской конторой.

Намъ нѣтъ никакой необходимости возвращаться къ чувствамъ, имѣвшимъ на него вліяніе во время болѣзни жены или въ періодъ его парламентской карьеры. Жена его теперь умерла и онъ уже не занималъ мѣста въ парламентѣ. Онъ совсѣмъ оставилъ практику въ адвокатурѣ, а все-таки проводилъ большую половину своей жизни въ своей конторѣ, завтракалъ тамъ, читалъ, писалъ, ночевалъ. Онъ не совсѣмъ бросилъ Фёльгэмскую виллу и двухъ дѣвушекъ, жившихъ тамъ. Онъ не хотѣлъ сознаться имъ или позволялъ имъ увѣрять, что онъ не живетъ съ ними. Иногда двѣ ночи сряду, иногда три, онъ проводилъ въ виллѣ — и однако никогда не оставался тамъ днемъ. Но почти можно было сказать, что по воскресеньямъ онъ никогда не бывалъ дома. Отсюда происходило чувство, болѣе всего возбуждавшее несогласіе между отцомъ и дочерьми. Сэр-Томасъ всегда бывалъ въ своей лондонской конторѣ по воскресеньямъ. Бывалъ ли сэр-Томасъ въ церкви? Миссъ Андерудъ постоянно ходили въ церковь и имѣли очень высокое мнѣніе о приличіи и необходимости ходить въ церковь по воскресеньямъ. Онѣ помнили, что въ молодости отецъ ихъ всегда бывалъ въ церкви вмѣстѣ съ ними. Онѣ помнили, что онъ даже довольно сурово требовалъ отъ нихъ акуратности и точности въ исполненіи ихъ обязанности. Время-отъ-времени — можетъ быть, четыре раза въ годъ — ходилъ онъ въ Вольскую капеллу. Это онѣ могли узнать. Но онѣ думали, что хотя онъ не бываетъ въ церкви, однако тѣмъ не менѣе воскресенье проводитъ очень свято. Можно тутъ же сказать, что онѣ были правы.

Квартира сэр-Томаса въ Соутгэмптонской улицѣ хотя была мрачна снаружи и хотя къ ней вела лѣстница самой печальной наружности — такъ увеличивали меланхолію ея темнота и ветхость — была сама по себѣ широка и удобна. Спальная его была мала и у него были двѣ большія гостиныя, изъ которыхъ одна служила библіотекой, а другая столовой. Надъ ними была комната клэрка, потому что сэр-Томасъ, хотя почти отказался отъ своего дѣла, не отказалъ своему клэрку, и тутъ старикъ-клэркъ проводилъ все свое время отъ половины девятаго утра до десяти часовъ вечера, служа своему хозяину разными способами съ рачительнымъ вниманіемъ, которому онъ, вѣроятно, не имѣлъ намѣренія посвятить себя, когда принялъ на себя обязанности клэрка у практикующаго адвоката. Но Джозефъ Стеммъ и сэръ Томасъ были сходны характерами и состарѣлись слишкомъ въ равной степени, чтобъ допустить разлуку и новыя отношенія. У Стемма былъ только одинъ другъ на свѣтѣ и другъ этотъ былъ сэр-Томасъ. Я уже говорилъ, что у сэр-Томаса друга не было — но можетъ быть онъ болѣе чувствовалъ ту истинную короткость, которую производитъ дружба, къ Стемму, чѣмъ къ какому-либо другому существу.

Сэр-Томасъ былъ высокій, худощавый человѣкъ, значительно сгорбившійся, хотя не отъ лѣтъ, съ лицомъ, которое можетъ быть было бы почти неблагородно, еслибъ это несчастье не выкупалось выраженіемъ разума и силы, которое всегда сопровождаетъ извѣстный родъ безобразія. Носъ его походилъ на носъ лорда Брума — тонкій, длинный и острый на концѣ. У него были живые, сѣрые глаза и хорошій лобъ; но составныя части его физіономіи были неправильны и грубы. Подбородокъ у него былъ длинный, такъ же какъ и верхняя губа — такъ что неоспоримо онъ былъ безобразный человѣкъ. Онъ былъ, однако, здоровъ, силенъ, и такой хорошій ходокъ, что ему ничего не значило сходить пѣшкомъ въ виллу вечеромъ, пообѣдавъ въ клубѣ.

Онъ имѣлъ привычку обѣдать въ клубѣ — въ высокоуважаемомъ и чрезвычайно удобномъ клубѣ, находящемся на углу Суфолькской улицы — старѣйшемъ изъ двухъ клубовъ, которые посвящены благосостоянію отраслей нашихъ великихъ университетовъ. Тамъ сэр-Томасъ обѣдалъ, можетъ быть, четыре раза въ недѣлю десять мѣсяцевъ въ году. О немъ говорили въ клубѣ, что его никогда не видали обѣдающимъ вмѣстѣ съ другимъ членомъ клуба. Даже его обращеніе, когда онъ сидѣлъ за своимъ одинокимъ обѣдомъ — всегда съ бутылкой портвейна на столѣ — было хорошо извѣстно, такъ же какъ фигура стараго короля верхомъ на улицѣ, и такъ не походило ни обыкновенное обращеніе людей, какъ та фигура не походила на обыкновенныхъ королей. У него всегда была въ рукахъ книга — не клубная, не романы изъ библіотеки для чтенія, не журналъ, но какая-нибудь старинная, въ жесткомъ переплетѣ книга изъ его собственной библіотеки, которую онъ носилъ въ карманѣ и которой отдавалъ свое сосредоточенное вниманіе. Обѣдъ, всегда состоявшій изъ баранины и ничего другого, бралъ у него не болѣе пяти минутъ — но онъ прихлебывалъ медленно свой портвейнъ, выпивалъ также медленно чашку чаю, а потомъ клалъ въ карманъ книгу, платилъ но счету и уходилъ. Рѣдко говорилъ онъ съ кѣмъ нибудь въ клубѣ. Онъ кланялся тому, другому, если съ нимъ заговаривали, отвѣчалъ, но о разговорахъ въ клубѣ онъ ничего не зналъ и даже не входилъ ни въ какую другую комнату, кромѣ той, въ которой подавали ему обѣдъ.

Разговаривая о немъ, мужчины удивлялись, какъ такой человѣкъ могъ подняться до высокой должности, какъ онъ могъ имѣть успѣхъ въ своей профессіи. Но въ такихъ дѣлахъ всѣ мы слишкомъ спѣшимъ составлять самоувѣренное мнѣніе о наружныхъ причинахъ, которыя находятся близъ поверхности, но которыя, какъ руководство къ характеру, ложны. Можетъ быть во всемъ Лондонѣ не было юриста лучше сэр-Томаса Андеруда по его отрасли закона. Онъ работалъ очень прилежно, и хотя былъ застѣнчивъ до степени совершенно непонятной въ мужчинахъ въ обыкновенныхъ сношеніяхъ жизни, робости онъ не чувствовалъ, когда говорилъ въ судѣ или въ нижней палатѣ. Съ женою или дочерями лорда-канцлера онъ не могъ сказать и пяти словъ съ удовольствіемъ для себя и съ его сіятельствомъ самимъ въ его гостиной, но въ судѣ лордъ-канцлеръ былъ для него не болѣе какъ всякій другой юристъ, котораго онъ не считалъ такимъ хорошимъ юристомъ, какимъ онъ былъ самъ. Никому не удавалось застращать его, когда на немъ красовались парикъ и мантія, да и за словомъ онъ не ходилъ въ карманъ, когда былъ въ этомъ нарядѣ. Ему предложилъ одинъ стряпчій, знавшій его такъ, какъ стряпчіе должны знать адвокатовъ, что онъ долженъ быть депутатомъ отъ одного мѣстечка — онъ согласился, его выбрали, и выбирали три раза все отъ одного города; но наконецъ, когда узнали, что онъ никогда не обѣдаетъ съ главными горожанами, не ѣздитъ съ визитами къ ихъ женамъ въ Лондонѣ, не помогаетъ ихъ маленькимъ цѣлямъ, сила его достоинствъ рушилась и его не выбрали. Между-тѣмъ партія, къ которой онъ присталъ, нашла въ немъ достоинства. Нашли, что онъ не только основательный юристъ, но человѣкъ очень ученый, изучившій опыты исторіи и потребности настоящаго вѣка. Онъ не могъ обезславить правительства — и ему предложилъ должность прокурора министръ, никогда не видавшій его иначе, какъ въ нижней палатѣ.

— Онъ одинъ изъ лучшихъ юристовъ во всей Англіи, сказалъ лордъ-канцлеръ.

— Онъ всегда говоритъ съ необыкновенною ясностью, сказалъ главный казначей.

— Я никогда не видалъ, чтобъ онъ разговаривалъ съ кѣмъ-нибудь, сказалъ министръ финансовъ, порицая это назначеніе.

— Онъ скоро излечится отъ этого недуга съ вашей помощью, сказалъ министръ смѣясь.

Итакъ Андерудъ сдѣлался прокуроромъ и сэр-Томасомъ — и такъ исполнялъ свое дѣло, что безъ всякаго сомнѣнія получилъ бы опять прежнее мѣсто, еслибъ онъ былъ въ парламентѣ, когда его партія вернулась къ власти. Но онъ не пріобрѣлъ ни одного друга, не научился говорить даже съ министромъ финансовъ — и когда его партія вернулась къ власти, его миновали безъ угрызенія и почти безъ сожалѣнія.

Онъ никогда не принимался за дѣятельныя хлопоты своей профессіи послѣ этого разочарованія. Жены его тогда уже не было въ живыхъ, и почти цѣлый годъ онъ говорилъ стряпчимъ и всѣмъ другимъ, что онъ покончилъ съ дѣловою жизнью. Онъ опять принялся за одинъ родъ занятія, когда вернулся въ свою прежнюю квартиру въ Соутгэмптонѣ, но его рѣдко видали въ судѣ и всѣ знали его желаніе заставить предполагать, что онъ оставилъ дѣла. Онъ всегда велъ умѣренный образъ жизни и отложилъ сумму, достаточную для его умѣренныхъ потребностей. Онъ имѣлъ тысячу двѣсти или тысячу четыреста въ годъ, независимо отъ того, что могъ заработать, и такъ какъ онъ никогда не былъ жаденъ къ деньгамъ, то теперь сдѣлался къ нимъ еще равнодушнѣе, чѣмъ въ молодости. Я считаю ошибкою предполагать, что мужчины становятся жаднѣе къ старости. Скупой человѣкъ выкажетъ свою скупость по мѣрѣ приближенія къ старости, потому что скупость — страсть свойственная старости — и будетъ становиться жаднѣе по мѣрѣ того, какъ другія страсти станутъ оставлять его. Такъ будетъ съ человѣкомъ расточительнымъ. Андерудъ, когда пролагалъ себѣ дорогу въ адвокатурѣ, трудился усиленно, не хуже своихъ товарищей, чтобы пріобрѣсти себѣ удобства и независимость; но деньги собственно какъ деньги никогда не были дороги для него — а теперь онъ сдѣлался такимъ испытаннымъ философомъ, что совершенно презиралъ деньгами, дорожа ими только въ томъ отношеніи, чтобы поддерживать свою зависимость. Въ одинъ іюньскій вечеръ въ пятницу, когда онъ сидѣлъ за обѣдомъ въ своемъ клубѣ, вмѣсто того, чтобы заняться книгою, которую онъ по обыкновенію вынулъ изъ кармана, онъ читалъ письмо, которое тотчасъ по прочтеніи клалъ въ конвертъ и опять вынималъ послѣ минутнаго размышленія. Наконецъ, когда чашка чаю была выпита и счетъ заплаченъ, онъ спряталъ въ карманъ письмо и книгу вмѣстѣ и пошелъ къ двери клуба. Тамъ онъ остановился и соображалъ, что онъ будетъ дѣлать въ этотъ вечеръ. Было половина девятаго, и какъ онъ употребитъ четыре, пять или можетъ быть шесть часовъ, остававшихся ему прежде чѣмъ онъ ляжетъ въ постель? Искушеніе, которому онъ былъ подверженъ, заставило его вернуться въ свое уединеніе въ Соутгэмптонскую улицу. Если онъ это сдѣлаетъ, онъ проспитъ до десяти часовъ на своемъ креслѣ — потомъ будетъ читать, опять напьется чаю или, можетъ быть, будетъ писать до часа, а потомъ пойдетъ прохаживаться по улицамъ около Канцелярскаго переулка, Темпля и Линкольи-Инна до двухъ или даже до трехъ часовъ утра — смотря на старыя мрачныя окна и вступая, съ помощью тѣхъ способностей, которыя дало ему воображеніе, въ продолжительныя сношенія съ людьми, между которыми жить во плоти не допускала слабость его физической организаціи. Полисмэны знали его хорошо и пускались въ большія соображенія относительно его прогулокъ. Но въ этихъ ночныхъ странствованіяхъ онъ не говорилъ ни слова ни съ кѣмъ и никто никогда съ нимъ не заговаривалъ, а между тѣмъ свѣтъ былъ для него живѣе въ это время, чѣмъ въ какой-либо другой періодъ впродолженіе двадцати-четырехъ часовъ.

Но въ настоящемъ случаѣ онъ устоялъ противъ искушенія. Его не было дома цѣлую недѣлю, а онъ зналъ, что ему слѣдуетъ давать своимъ дочерямъ покровительство своего присутствія. Достаточно ли было одного этого чувства, чтобы отвлечь его отъ прелестей Канцелярскаго переулка и заставить отправиться въ виллу, можно сомнѣваться; но въ томъ письмѣ, которое онъ читалъ такъ внимательно, заключалось извѣстіе, которое, по его мнѣнію, онъ долженъ былъ сообщить своимъ дочерямъ. Его племянница Мэри Боннеръ была теперь сирота и пріѣдетъ въ Англію изъ Ямайки чрезъ двѣ недѣли. Мать ея была сестра сэр-Томаса и умерла уже назадъ тому три года. Генералъ Боннеръ, отецъ, теперь умеръ и дѣвушка осталась сиротой, почти безъ состоянія и не имѣя ни одного близкаго друга, если Андеруды не окажутъ ей дружелюбія. Извѣстіе о смерти генерала дошло уже прежде до сэр-Томаса — и онъ уже справлялся о племянницѣ чрезъ повѣренныхъ ея покойнаго отца. О средствахъ генерала онъ не зналъ рѣшительно ничего — думая однако, что они ограничиваются его офицерскимъ жалованьемъ. Теперь ему сказали, что эта дѣвушка будетъ въ Соутгэмптонѣ чрезъ двѣ недѣли и что она рѣшительно не имѣетъ никакого состоянія. Онъ увѣрялъ себя, стоя на ступеняхъ двери клуба, что поѣдетъ домой и посовѣтуется съ дочерьми — но въ сущности онъ рѣшилъ участь племянницы за долго до того, какъ поѣхалъ домой — прежде чѣмъ повернулъ изъ Пэлль-Милля въ Сэнт-Джемскій паркъ. Онъ иногда намѣревался посовѣтоваться съ дочерьми, но въ сущности рѣдко совѣтовался съ кѣмъ-либо о томъ, что онъ сдѣлаетъ или чего не сдѣлаетъ. Онъ шелъ прямо, не руководясь никакими человѣческими совѣтами, кромѣ тѣхъ, какіе давали ему его собственный разумъ, его собственное сердце, его собственная совѣсть. Прошло полтора часа, прежде чѣмъ онъ дошелъ до дома, но большая часть этого времени была употреблена не на рѣшеніе того, что онъ сдѣлаетъ въ этомъ случаѣ, но на ворчаніе и сожалѣнія о томъ, что ему надо этимъ заниматься; всѣ новыя заботы были для него прискорбны. Старыя заботы были прискорбны, но новыя ужасны; хотя онъ былъ смѣлъ на рѣшенія, онъ былъ очень робокъ относительно результатовъ этого рѣшенія. Разумѣется, сироту надо было взять къ нему въ домъ, и разумѣется, онъ долженъ былъ принять обязанность на себя относительно ея.

Глава II.
ПОПГЭМСКАЯ ВИЛЛА.

Попгэмской виллой назывался домъ въ Фёльгэмѣ — какъ могли видѣть всѣ проходящіе мимо, потому что это имя было написано на столбахъ, сквозь которые калитка вела въ садъ. Когда Андерудъ купилъ этотъ домъ, онъ хотѣлъ вычеркнуть это названіе, находя его напыщеннымъ, исполненнымъ притязаній и непривлекательнымъ. Но мистриссъ Андерудъ оно понравилось и потому осталось. Обѣ дочери насмѣхались надъ нимъ, но не осмѣливались просить стереть его, и послѣ смерти жены сэр-Томасъ никогда не говорилъ объ этомъ, такъ вилла и осталась Попгэмской. Домъ былъ простъ и въ немъ заключались только двѣ небольшія гостиныя, кромѣ маленькой боковой, которую дѣвушки даже при жизни матери присвоили себѣ. Но зато большая гостиная была прехорошенькая; балконныя окна выходили на лугъ и въ нихъ виднѣлась свѣтлая рѣка, протекавшая мимо, и мостъ. Эта гостиная, столовая и маленькая комнатка всѣ были въ нижнемъ жильѣ, а наверху было столько комнатъ,.сколько было потребно для семейства. Дѣвушки не желали лучшаго дома — еслибъ только отецъ могъ быть съ ними. Но онъ доказывалъ, что всѣ его книги были въ Лондонѣ, и что даже еслибъ онъ захотѣлъ перевезти ихъ, для нихъ не было мѣста въ Попгэмской виллѣ.

Грустенъ былъ этотъ образъ жизни для дѣвушекъ. Хуже всего было, можетъ быть, то, что онѣ не знали, когда его ожидать. Разъ было упомянуто о неудобствѣ имѣть готовымъ обѣдъ для мужчины, когда онъ никогда не говорилъ, будетъ ли ему нуженъ обѣдъ. Это было неудачное замѣчаніе, потому что сэр-Томасъ воспользовался этимъ, сказавъ, что онъ всегда будетъ пріѣзжать послѣ обѣда, если заранѣе не увѣдомитъ. Потомъ, послѣ обѣда имъ овладѣвало искушеніе вернуться въ свою контору, и такимъ образомъ все шло для него день-за-день.

Въ эту пятницу вечеромъ дочери почти ожидали его, такъ какъ онъ рѣдко пропускалъ недѣлю, не навѣстивъ ихъ, а еще рѣже пріѣзжалъ къ нимъ по субботамъ. Онъ нашелъ ихъ на лугу, или лучше сказать, на берегу рѣки, и съ ними стоялъ молодой человѣкъ, котораго онъ зналъ хорошо. Онъ поцѣловалъ дочерей, а потомъ протянулъ руку молодому человѣку.

— Радъ видѣть васъ, Ральфъ, сказалъ онъ: — давно вы здѣсь?

— Боюсь, что уже часа два. Пэшенсъ вамъ скажетъ. Я намѣревался вернуться съ тѣмъ поѣздомъ, который идетъ четверть десятаго изъ Пётни, но я курилъ, мечталъ, разговаривалъ почти до десяти.

— Есть поѣздъ въ половинѣ одиннадцатаго, сказала старшая миссъ Андерудъ.

— А другой въ четверть двѣнадцатаго, сказалъ молодой человѣкъ.

Сэр-Томасу очень хотѣлось остаться одному съ дочерьми, но онъ не могъ выгнать гостя. Онъ не имѣлъ права сердиться на его присутствіе — хотя чувствовалъ нѣкоторые упреки совѣсти по этому поводу. Если молодому человѣку не слѣдовало посѣщать его дочерей въ его отсутствіе, виновато въ этомъ было его отсутствіе, скорѣе чѣмъ молодой человѣкъ пріѣхавъ, а его дочери принявъ его. Онъ былъ опекуномъ этого молодого человѣка и года два онъ такъ былъ коротокъ въ его домѣ, что жилъ съ его дочерьми почти какъ старшій братъ. Но молодой Ральфъ Ньютонъ потомъ нанялъ для себя квартиру въ Лондонѣ, вышелъ изъ опеки и послѣднее время — такъ полагалъ сэр-Томасъ — велъ жизнь, которая дѣлала его не совсѣмъ надежнымъ собесѣдникомъ для дѣвицъ. Однако, въ его образѣ жизни не было ничего такого, что дѣлало бы необходимымъ рѣшительно изгнать его изъ виллы. Онъ тратилъ денегъ болѣе нежели слѣдовало, вошелъ въ долги, и сэр-Томасу было много хлопотъ съ его дѣлами. Онъ былъ сирота — племянникъ и наслѣдникъ стараго провинціальнаго сквайра, котораго онъ не видалъ никогда. Деньги, полученныя имъ отъ отца, онъ почти истратилъ всѣ, и о немъ шли слухи, что онъ занималъ деньги въ счетъ своего наслѣдства по смерти дяди. Обо всемъ этомъ болѣе будетъ сказано впослѣдствіи — но хотя сэр-Томасъ не дѣлалъ никакихъ распоряженій по этому поводу и даже не любилъ намекать на это, ему непріятно было думать, что Ральфъ Ньютонъ былъ у его дочерей въ его отсутствіе. Дочери его были настоящее золото. Онъ былъ въ этомъ увѣренъ. Онъ безпрестанно говорилъ себѣ, что еслибъ не это, то онъ не оставлялъ бы ихъ такъ постоянно безъ надзора. Пэшенсъ, старшая, была чудомъ между молодыми женщинами но благоразумію, поведенію и чувству приличія, а Клариса, которую онъ любилъ гораздо болѣе ея сестры, была безукоризненна; немножко вспыльчивѣе, немножко горячѣе, немножко пристрастнѣе къ удовольствію чѣмъ ея сестра, но именно поэтому онъ болѣе ее любилъ. Никакіе его поступки не могли обезопасить ихъ болѣе ихъ собственной добродѣтели. А все-таки ему непріятно было думать, что Ральфъ Ньютонъ часто бываетъ въ виллѣ. Когда такому человѣку какъ сэръ Томасъ былъ порученъ надзоръ за молодымъ человѣкомъ съ большими надеждами, онъ едва ли пожелаетъ, чтобъ его дочь влюбилась въ его воспитанника, благоразумный или неблагоразумный образъ жизни ведетъ онъ.

Сэр-Томасъ вспотѣлъ и усталъ послѣ своей прогулки, и дочери засуетились, приготовляя для него содовую воду и чай. Вскорѣ Ральфъ Ньютонъ отправился, чтобы поспѣть къ раннему изъ двухъ поѣздовъ, о которыхъ было говорено. Былъ, однако, уже одиннадцатый часъ, когда онъ ушелъ, и сэр -Томасъ, сидя у открытаго окна въ гостиной, опять вынулъ письмо.

— Пэшенсъ, сказалъ онъ, обращаясь къ старшей дочери, когда вынималъ письмо изъ конверта: — Мэри Боннеръ будетъ въ Англіи чрезъ двѣ недѣли. Что ты сдѣлаешь для нея?

Говоря это, онъ такъ держалъ письмо, что давалъ этимъ дочери право взять письмо изъ его рукъ. Онъ позволилъ ей взять это письмо, и она прочла прежде чѣмъ отвѣтила ему.

Письмо было очень грустное, холодно написано, а все-таки исполнено паѳоса. Ея друзья въ Западной Индіи совѣтовали ей поѣхать въ Англію. Ей растолковали, что когда дѣла ея отца будутъ устроены, то ей останется не болѣе нѣсколькихъ сотъ фунтовъ. Захочетъ ли дядя дать ей теперь смиренный пріютъ, а впослѣдствіи помочь ей получить мѣсто гувернантки? Она думала, что можетъ учить музыкѣ и французскому языку, и постарается приготовить себя къ преподаванію въ другихъ отношеніяхъ.

"Я знаю, писала она: «какъ мало имѣю я правъ на человѣка, который никогда меня не видалъ и родственникъ мнѣ только по матери, но можетъ быть вы мнѣ позволите побезпокоить васъ этимъ въ моемъ бѣдственномъ положеніи.»

— Разумѣется, она должна пріѣхать сюда, папа, сказалъ Пэшенсъ, подавая письмо Кларисѣ.

— Да, она должна пріѣхать сюда, сказалъ сэр-Томасъ.

— Но я могу сказать, съ тѣмъ чтобы остаться — навсегда.

— Да, остаться навсегда. Не могу сказать, чтобы я смотрѣлъ на это съ удовольствіемъ. Человѣкъ не безъ боязни предпринимаетъ новыя обязанности, а особенно такія, которымъ я не вижу конца, и которыя, вѣроятно, буду не въ состояніи исполнить.

— Папа, я увѣрена, что она премилая, сказала Клариса.

— Но почему же ты увѣрена, душа моя? Впрочемъ, мы объ этомъ спорить не станемъ. Она должна пріѣхать, и мы будемъ надѣяться, что она окажется милою, какъ предсказываетъ Клариса. Я не могу позволить дочери моей сестры идти въ гувернантки, пока могу предложить ей домъ. Она должна пріѣхать сюда какъ членъ нашей семьи. Я только желаю, чтобы она не помѣшала вашему счастью.

— Я увѣрена, что она не помѣшаетъ, сказала Клариса.

— Мы постараемся, чтобы она увеличила наше счастье, и употребимъ всѣ силы, чтобы сдѣлать ее счастливою, сказала Пэшенсъ.

— Это большой рискъ, но мы должны на него рѣшиться, сказалъ сэр-Томасъ.

Такъ дѣло и было рѣшено. Потомъ онъ объяснилъ дочерямъ, что намѣренъ самъ поѣхать въ Соутгэмптонъ встрѣтить племянницу и прямо привезетъ ее оттуда въ ея новый домъ. Пэшенсъ вызывалась ѣхать съ нимъ, но онъ отклонилъ это предложеніе, находя его безполезнымъ. Все было рѣшено между ними къ одиннадцати часамъ — даже комната, которую должна занять Мэри Боннеръ, а потомъ дочери оставили отца, зная хорошо, что онъ не ляжетъ спать еще часа четыре. Онъ заснетъ на своемъ стулѣ часа два, а потомъ пойдетъ бродить или читать, а можетъ быть сидѣть и думать объ этой прибавившейся заботѣ до половины ночи. И сестры не сейчасъ легли въ постель. Этотъ новый планъ, столь важный для ихъ отца, былъ конечно гораздо важнѣе для нихъ. Онъ безъ сомнѣнія будетъ по прежнему занимать свою квартиру, все будетъ жить въ дѣйствительности въ Лондонѣ одинъ, хотя въ теоріи считается покровительственнымъ геніемъ Фёльгэмскаго дома; но онѣ должны принять къ себѣ новую сестру; а обѣ знали, не смотря на восторгъ Кларисы, что можетъ быть онѣ не будутъ въ состояніи полюбить новую сестру.

— Не помню, чтобы мнѣ сказали о ней хоть слово, сказала Клариса.

— Мнѣ говорили, что она хорошенькая, сказала Пэшенсъ.

— Сколько ей лѣтъ? Я полагаю, она моложе насъ.

Кларисѣ Андерудъ былъ въ то время двадцать одинъ годъ, а Пэшенсъ была двумя годами старше ея.

— О, да; — я думаю около девятнадцати. Кажется, мнѣ говорили, что было четверо или пятеро дѣтей старше Мэри, которыя умерли всѣ. Не странно ли, не ужасно ли — остаться одной, послѣдней изъ большой семьи и не имѣть знакомой родни?

— Бѣдная, милая дѣвушка!

— Если она сама писала письмо, сказала Пэшенсъ: — мнѣ кажется, она должна быть умна.

— Я знаю навѣрно, что не могла бы написать письма въ такомъ положеніи, сказала Клариса.

Такимъ образомъ онѣ просидѣли почти такъ же поздно какъ и ихъ отецъ, дѣлая предположенія о характерѣ и наружности ихъ новой родственницы и о томъ, будетъ ли для нихъ возможно полюбить ее всѣмъ сердцемъ. Оказывалось необходимо немедленно принести небольшую жертву, но къ этому затрудненія не было. До-сихъ-поръ обѣ сестры занимали отдѣльныя спальни, но теперь, такъ какъ для пріѣзжей нужна была комната, то имъ сдѣлалось невозможно помѣститься вмѣстѣ. Но есть жертвы такъ мало тягостныя, что пріятное чувство самоотверженія заглаживаетъ послѣдствія.

Пэшенсъ Андерудъ, старшая сестра, была выше ростомъ и вовсе не хороша. Лицо у ней было доброе, руки и ноги маленькія и во всѣхъ отношеніяхъ она была настоящей лэди, но въ ней не было ни той женской красоты, которая такъ часто происходитъ только отъ молодости, ни той другой болѣе рѣдкой красоты, которая принадлежитъ самому лицу и происходитъ отъ чертъ и ихъ выраженія. Лицо ея было худощаво и его пожалуй можно было бы назвать сухимъ и жесткимъ. Она очень походила на отца, не имѣя однако его носа, и лицо ея выкупалось умнымъ выраженіемъ блестящихъ сѣрыхъ глазъ. У ней былъ длинный подбородокъ, длинная верхняя губа, которая будучи преувеличена въ физіономіи ея отца, дѣлала его такимъ замѣчательно безобразнымъ человѣкомъ. И волосы ея, хотя густые и длинные, не имѣли того глянца, который мы любимъ видѣть въ волосахъ дѣвушекъ и въ которомъ всѣ мы признаемъ одну изъ милѣйшихъ прелестей дѣвичества. Вотъ какова была по наружности Пэшенсъ Андерудъ и изъ всѣхъ знавшихъ ее хорошо никто не былъ такъ совершенно убѣжденъ, что ей недостаетъ наружной привлекательности, какъ сама Пэшенсъ Андерудъ. Но она никогда не говорила объ этомъ — даже съ своей сестрой. Она не жаловалась и, что гораздо обыкновеннѣе, не хвасталась, что она не красавица. Красотой сестры она очень дорожила и о ней иногда выражалась восторженно. Но о своей собственной наружности она не говорила ничего. Ея дарованія, если она ихъ имѣла, были совсѣмъ въ другомъ родѣ и она вовсе не имѣла желанія думать, что не имѣетъ дарованій. Она была умна и знала это. Она могла читать и понимала, что читаетъ. Она видѣла разницу между хорошимъ и дурнымъ и думала, что видитъ ее ясно. Она вовсе не была недовѣрчива къ себѣ и конечно не была несчастлива. Она была очень религіозна и знала, какъ дополнить иногда недостающее счастье въ этомъ мірѣ упованіемъ въ счастье будущаго. Еслибъ не безпокойство объ отцѣ, Пэшенсъ Андерудъ была бы счастливою женщиной.

Клариса, младшая, была красавица. Обстоятельство это признавали всѣ знавшіе ее и оно было хорошо извѣстно ей самой; это былъ фактъ, въ которомъ не было ни малѣйшаго сомнѣнія съ-тѣхъ-самыхъ-поръ, какъ минуло ей пятнадцать лѣтъ. Она была нѣсколько ниже сестры и не такъ худощава. Она была смуглѣе сестры и волосы ея, такого богатаго цвѣта, какъ только могутъ быть волосы каштановые, были глянцовиты, шелковисты и роскошны. Она носила ихъ по модѣ шиньономъ на головѣ; но изъ-подъ шиньона выбивались локоны, а надъ лбомъ волосы были обрѣзаны коротко и лежали волнисто и дерзко — что теперь также въ модѣ; какъ бы то ни было, она носила ихъ такъ, что всякій мужчина едвали бы пожелалъ, чтобы она носила иначе. Глаза ея, не похожіе на глаза отца и сестры, были голубые, и во всѣхъ ея чертахъ ничего не было похожаго на ихъ черты. Верхняя губа была коротка, и подбородокъ коротокъ и съ ямочкой, на одной щекѣ также была ямочка, прелесть гораздо болѣе способная свести съ ума мужчинъ, чѣмъ когда она виднѣется на обѣихъ щекахъ. Носъ ея былъ совершенствомъ — онъ былъ ни греческій, ни римскій, ни египетскій — а просто англійскій, только чуть-чуть вздернутъ кверху. Нѣкоторые говорили, что ротъ ея слишкомъ великъ, а зубы слишкомъ ровны — но эти нѣкоторые принадлежали къ тому разряду критиковъ, для которыхъ необходимѣе порицать чѣмъ цѣловать. Въ добавокъ ко всему этому, въ обращеніи ея было какое-то ребячество, въ которое, хотя она сама нѣсколько его стыдилась, всѣ другіе были влюблены. Это не было ребячество очень юныхъ лѣтъ — потому что она уже достигла зрѣлаго возраста — ей минулъ двадцать одинъ годъ — но ребячество немножко нерѣшительное, немножко капризное, полууступчивое и полуупрямое, нѣжное, любящее, привлекательное ребячество, которое даетъ ласки, требуетъ ихъ и которое, когда оно неподдѣльно, можетъ существовать до возраста гораздо долѣе того, котораго достигла Клариса Андерудъ.

Но со всѣми своими прелестями Клариса не была такою счастливою дѣвушкой какъ ея сестра и для этого недостатка внутренняго удовольствія существовали двѣ причины. Она считала себя глупенькой и въ этомъ отношеніи завидовала своей сестрѣ — и считала себя влюбленной, и влюбленной почти безъ надежды, глупость ея казалась ей фактомъ признаваемымъ всѣми кромѣ Пэшенсъ. Не было ни одного человѣческаго существа, приближавшагося къ ней, которое повидимому не показывало бы ей, что всякій вопросъ о томъ, кто благоразумнѣе или ученѣе, она или ея сестра, былъ бы фарсомъ. Пэшенсъ могла говорить по-итальянски, могла читать по-нѣмецки, знала, по-крайней-мѣрѣ по имени каждаго поэта, когда-либо писавшаго, и всегда была въ состояніи сказать именно, что слѣдовало сдѣлать. Она умѣла заставить слугъ любить себя и вмѣстѣ съ тѣмъ повиноваться, умѣла всегда одѣваться на свои деньги, не будучи въ долгу ни на одинъ шиллингъ. Между тѣмъ какъ Кларисы не слушался никто и она была въ долгу у своего башмачника и у своей модистки, и несмотря на всѣ ея усилія, не могла понять ни слова изъ Данте, и ей было извѣстно, что она читала «Прекрасную королеву» точь-въ-точь какъ ребенокъ повторяетъ урокъ. А относительно ея любви — горе было еще больнѣе. Нужно ли говорить читателю, что Ральфъ Ньютонъ былъ героемъ, которому Клариса отдала свое сердце? Это былъ предметъ непріятный, о которомъ даже обѣ сестры не говорили откровенно между собой; въ сущности, хотя Пэшенсъ находила, что пристрастіе было, она думала, что это ничто болѣе какъ фантазія. А въ молодомъ человѣкѣ она не видала даже и фантазіи. Не было сказано ни слова, которое можно было бы принять за признаніе въ любви. Такъ по-крайней-мѣрѣ думала Пэшенсъ, и она была бы очень несчастлива, еслибы было иначе, потому что Ральфъ Ньютонъ не былъ, по ея мнѣнію — человѣкомъ, любви котораго можно бы довѣрить ея сестру. А между тѣмъ, кромѣ отца и сестры, Пэшенсъ никого не любила такъ, какъ Ральфа Ньютона.

Однако въ жизни Кларисы Андерудъ былъ маленькій эпизодъ, который растревожилъ ея сестру — читатель можетъ услышать объ этомъ тотчасъ. Былъ второй Ньютонъ — младшій братъ — но хотя младшій, не только поступившій въ духовное званіе и не имѣвшій приходъ, Грегори Ньютонъ — пасторъ Грегори Ньютонъ — который впродолженіе нѣсколькихъ недѣль знакомства до безумія влюбился въ Кларису и впродолженіе трехъ мѣсяцевъ сдѣлалъ ей три предложенія и столько же разъ получалъ отказъ. Это случилось зимою и весною до начала нашего разсказа — и Пэшенсъ и сэр-Томасъ оба были хорошо расположены къ предложенію молодого человѣка. Онъ не былъ порученъ надзору сэр-Томаса, какъ Ральфъ, будучи воспитанъ на попеченіи дяди, наслѣдникомъ котораго былъ Ральфъ по законно укрѣпленнымъ правамъ наслѣдства. Дядя этотъ, поссорившись съ своимъ роднымъ братомъ, послѣ того умершимъ, и съ его наслѣдникомъ, все-таки взялъ къ себѣ этого, другого племянника и далъ молодому пастору ньютонскій приходъ. Грегори Ньютона привезъ въ виллу его братъ и онъ тотчасъ палъ на колѣна предъ красавицей, но красавица отвергла его и онъ воротился въ свой Гэмпширскій приходъ съ разбитымъ сердцемъ. Пэшенсъ, хотя она прямыхъ свѣдѣній не получала, боялась, что какое-нибудь пристрастіе къ недостойному Ральфу заставило ея сестру отказаться отъ предложенія его достойнаго брата. По мнѣнію Пэшенсъ Андерудъ, никакая доля въ жизни не могла быть счастливѣе для женщины, какъ быть женою ревностнаго и достойнаго похвалы пастора въ англійскомъ деревенскомъ приходѣ; никакая доля въ жизни по-крайней-мѣрѣ не могла быть счастливѣе для всякой женщины, имѣвшей намѣреніе сдѣлаться женой.

Таковы были обѣ дѣвушки въ Попгэмской виллѣ, которымъ было сказано въ тотъ вечеръ, что къ нимъ будетъ привезена новая сестра. На слѣдующее утро онѣ, разумѣется, все еще занимались этимъ; сэр-Томасъ долженъ былъ ѣхать въ Лондонъ послѣ завтрака и намѣревался пойти пѣшкомъ но мосту и поспѣть къ раннему поѣзду. Онъ такъ старался не опоздать, точно былъ обязанъ цѣлый день сидѣть въ судѣ, и какъ ни любилъ своихъ дочерей, уже довольно насладился домашними удобствами для того, чтобы удовлетворить свой вкусъ. Онъ любилъ своихъ дочерей — но даже съ ними онъ чувствовалъ себя не совсѣмъ ловко. Единственное общество, которымъ онъ могъ наслаждаться, доставляли ему его книги или его мысли, а единственное человѣческое существо, которое онъ могъ выносить возлѣ себя, былъ Джозефъ Стемъ. Всталъ онъ въ девять часовъ по обыкновенію, и не было еще десяти, а онъ уже суетился, отыскивая шляпу и перчатки.

— Папа, сказала Клариса: — когда вы опять пріѣдете домой?

— Не могу назначить дня, душа моя.

— Папа, пріѣзжайте скорѣе.

— Конечно, я пріѣду скоро.

Въ его голосѣ, когда онъ отвѣчалъ на послѣднюю просьбу, былъ легкій оттѣнокъ гнѣва, и онъ очевидно торонилса сыскать шляпу и перчатки.

— Папа, сказала Пэшенсъ: — конечно мы васъ увидимъ прежде, чѣмъ вы поѣдете въ Соутгэмптонъ.

Голосъ старшей дочери вовсе не походилъ на голосъ младшей, и сэр-Томасъ, хотя тонъ и выраженіе послѣдняго вопроса были для него оскорбительны, почти не смѣлъ разсердиться на это. А между тѣмъ онъ думалъ, что дочь его не имѣла права сдѣлать этотъ вопросъ. До дня, назначеннаго для его поѣздки, оставалось еще двѣнадцать дней, а онъ только три или четыре раза въ жизни не былъ дома сряду двѣнадцать дней.

— Да, милая моя, сказалъ онъ: — я раньше буду дома.

— Потому что, папа, надо кое о чемъ подумать.

— О чемъ же?

— Намъ съ Кларисой лучше бы поставить другую кровать въ нашу комнату — если вы позволите.

— Ты знаешь, что я запрещать не стану. Когда я запрещалъ тебѣ что-нибудь?

Онъ теперь стоялъ въ нетерпѣніи, держа шляпу въ рукахъ.

— Я не люблю распоряжаться, не сказавъ вамъ, папа. И еще нужна другая мебель.

— Ты можешь купить, что тебѣ нужно. Съѣзди въ городъ къ Бэрлоу. Ты можешь это сдѣлать не хуже меня.

— Но мнѣ хотѣлось бы рѣшить что-нибудь о нашемъ будущемъ образѣ жизни до пріѣзда Мэри, сказала Пэшенсъ очень тихимъ голосомъ.

Сэр-Томасъ нахмурился, а потомъ отвѣчалъ ей очень медленно:

— Пока еще ничего не можетъ быть рѣшено. Все должно идти, какъ идетъ теперь. Я надѣюсь, Пэшенсъ, что ты постараешься сдѣлать твоей кузинѣ пріятнымъ ея будущій домъ.

— Можете быть увѣрены, папа, что я употреблю всѣ силы, сказала Пэшенсъ — и сэр-Томасъ уѣхалъ.

Онъ вернулся въ виллу до поѣздки въ Соутгэмптонъ, но только наканунѣ поѣздки. Въ этотъ промежутокъ обѣ дочери два раза пріѣзжали къ нему на квартиру — а онѣ очень хорошо знали, что онъ эту вольность не одобрялъ.

— Сэр-Томасъ очень занятъ, говорилъ старикъ Стемъ, качая головой, даже дочерямъ своего хозяина: — и если вамъ все равно…

Тутъ онъ дѣлалъ видъ, будто хочетъ запереть дверь, и предпринималъ разные маневры къ оборонѣ прежде чѣмъ допускалъ взять крѣпость штурмомъ. Но Клариса насмѣхалась прямо въ глаза надъ старикомъ Стемомъ и Пэшенсъ не допускала его побѣдить себя. При второмъ своемъ посѣщеніи онѣ пробрались въ святилище отца — и дѣйствительно не знали, былъ ли онъ дома, когда онѣ пріѣзжали прежде.

— Старикъ Стемъ безсовѣстно лжетъ, сказала Клариса.

На это Пэшенсъ не отвѣчала, чувствуя, что отвѣтственность за эти выдумки, можетъ быть, не исключительно лежитъ на плечахъ старика Стэма.

— Милыя мои, вамъ здѣсь вовсе не мѣсто, сказалъ сэр-Томасъ, какъ только дѣвушки вошли.

Но дѣвушки такъ часто слышали все это прежде, что теперь мало обращали вниманія на замѣчанія такого рода.

— Я пріѣхала показать вамъ этотъ списокъ, папа, сказала Пэшенсъ.

Сэр-Томасъ взялъ списокъ и увидалъ, что въ немъ заключаются разныя вещи для спальной и кухни — полотенца, простыни, горшки, кастрюли, ножи, вилки и даже занавѣси и коверъ.

— Я не думалъ бы, что восемнадцатилѣтней дѣвушкѣ понадобятся всѣ эти вещи — новый пробочникъ, напримѣръ — но если надобно, какъ я говорилъ вамъ прежде, вы должны купить.

— Разумѣется, это не все для Мэри, сказала Пэшенсъ.

— Дѣло въ томъ, папа, сказала Клариса: — вы не обращаете вниманія, какъ вещи дѣлаются ветхи.

— Клариса! воскликнулъ разсерженный отецъ.

— Право, папа, еслибъ вы болѣе бывали дома и видѣли эти вещи… начала Пэшенсъ.

— Я не сомнѣваюсь, что все это нужно. Купите все. Поѣзжайте къ Берлоу и Грину, къ Блоку и Блоугарду. Только не берите ничего въ долгъ. Я дамъ вамъ чеки, когда получите счетъ. А теперь, милыя мои, я занимаюсь работой, которую нельзя прерывать.

Онѣ оставили его, и когда онъ пріѣхалъ въ виллу вечеромъ передъ своей поѣздкой, почти всѣ новыя вещи — включая и пробочникъ — были уже въ домѣ.

Глава III.
ЧТО СЛУЧИЛОСЬ НА ЛУГУ ВЪ ПОПГЭМСКОЙ ВИЛЛѢ.

Сэр-Томасъ отправился въ Соутгэмптонъ въ пятницу, узнавъ, что пароходъ придетъ въ Соутгэмптонъ въ субботу утромъ. Потомъ онъ немедленно привезетъ Мэри Боннеръ въ Лондонъ, а оттуда въ Фёльгэмъ — и было безмолвное соглашеніе, что онъ останется дома въ слѣдующее воскресенье. Въ пятницу вечеромъ сестры остались въ виллѣ однѣ, но это не значило ровно ничего, такъ какъ онѣ привыкли къ этой жизни. Онѣ обыкновенно обѣдали въ два часа, называя это завтракомъ — потомъ въ пять или шесть часовъ пили чай — и вовсе обходились безъ обѣда. У нихъ были знакомые, у которыхъ онѣ иногда проводили вечера, а время отъ времени какія-нибудь старыя дѣвицы, а иногда и молодыя навѣщали ихъ. Но онѣ привыкли быть однѣ. Въ то время, о которомъ мы говоримъ, Клариса брала свою «Прекрасную Королеву» и усиленно занималась, можетъ быть, съ полчаса. Потомъ «Прекрасная Королева» замѣнялась романомъ и Клариса поднимала глаза съ книги, не бросала ли на нее Пэшенсъ взглядъ укоризны. Пэшенсъ, между тѣмъ, сидѣла съ незапятнанной совѣстью за своей работой. Такимъ образомъ проходили вечера, а въ теплые лѣтніе дни дѣвушки сидѣли на лужайкѣ и смотрѣли на лондонскихъ лодочниковъ, когда они проѣзжали подъ мостомъ взадъ и впередъ. Въ этотъ самый вечеръ, послѣдній, который они провели вдвоемъ до пріѣзда кузины, Пэшенсъ вышла на лужайку въ шляпѣ и перчаткахъ.

— Я иду къ миссъ Спунеръ, сказала она: — а ты пойдешь?

Но Клариса полѣнилась, и отпустивъ какую-то шуточку, не дѣлавшую большой чести миссъ Спунеръ, объявила, что ей жарко, что она устала, что у ней болитъ голова и она хочетъ остаться дома.

— Не оставайся долго, Пэтти, сказала она; — такая скука быть одной!

Пэшенсъ обѣщала вернуться скоро, прошла въ калитку и чрезъ дорогу къ дому миссъ Спунеръ. Едва скрылась она изъ вида, какъ лодка уткнулась носомъ о берегъ, а въ лодкѣ оказался Ральфъ Ньютонъ въ синей рубашкѣ, въ соломенной шляпѣ, съ крупными каплями пота на своемъ красивомъ лбу. Клариса не видала его, пока онъ не свистнулъ ей, она вздрогнула, засмѣялась и побѣжала къ лодкѣ, совсѣмъ забывъ, что она одна, пока не взяла его за руку.

— Я кажется не выйду, но вы должны принести мнѣ содовой воды съ водкой, сказалъ Ральфъ. — Гдѣ же Пэшенсъ?

— Пэшенсъ пошла навѣстить старую дѣву, а водки у насъ нѣтъ.

— Мнѣ такъ жарко! сказалъ Ральфъ, осторожно вылѣзая изъ лодки: — а хересъ у васъ есть?

— Да, хересъ у насъ есть, и портвейнъ, и шодстонское.

Она пошла принести ему какого-нибудь вина.

Онъ выпилъ хересъ съ содовой водой, закурилъ трубку и растянулся на лужайкѣ какъ у себя дома, а Клариса ухаживала за нимъ, не находя въ этомъ ничего дурного. Онъ находился съ ними въ такихъ короткихъ отношеніяхъ, что Клариса имѣла право считать его братомъ — почти братомъ — если только она была способна такъ на него смотрѣть. Она обыкновенно называла его Ральфомъ, а ея имя было для него такъ фамильярно, какъ-будто дѣйствительно она была его сестра.

— А что вы думаете объ этой новой кузинѣ? спросилъ онъ.

— Я еще не могу ничего думать: — но я намѣрена полюбить ее.

— А я намѣренъ ужасно ненавидѣть ее, сказалъ Ральфъ.

— Это вздоръ. Вамъ до нея не будетъ никакого дѣла. Вы даже можете не видѣть ее, если не хотите. Но, Ральфъ, надѣньте жакетку. Вы непремѣнно простудитесь.

Она сошла внизъ, взяла изъ лодки его жакетку и накинула ему на плечи.

— Я не позволю вамъ бранить ее, сказала она: — если ужъ вы пріѣхали сюда, то вы должны поступать какъ вамъ велятъ.

— А все-таки вамъ не слѣдуетъ вынимать у меня изо рта трубку. Какова она, желалъ бы я знать?

— Очень, очень хороша, мнѣ говорили.

— Нѣчто въ родѣ тропической Венеры — глаза огромные, смуглая кожа, черные волосы, сильныя страсти и способна убивать людей — но въ тоже время такъ лѣнива, что никогда не дѣлаетъ ничего ни для себя, ни для кого другого — не сходитъ за жакеткой, хотя человѣкъ можетъ простудиться.

— За вашей жакеткой она, конечно, не пойдетъ.

— А почему бы ей и не пойти?

— Потому что она васъ не знаетъ.

— Дѣвушки такого рода знакомятся скоро. Мнѣ сказали, что въ Вест-Индіи въ одно утро влюбляются, а при второмъ свиданіи дѣлаютъ предложеніе.

— Вы этого не сдѣлаете съ нашей кузиной, могу увѣрить васъ.

— Но эти предложенія тамъ не значатъ ничего. Вы можете быть помолвлены съ полдюжиной дѣвицъ въ одно и тоже время, и будьте увѣрены, что каждая изъ нихъ помолвлена съ полдюжиной мужчинъ. Въ этомъ должно быть нѣкоторое утѣшеніе.

— О, Ральфъ!

— Такъ мнѣ говорили. Я тамъ не былъ. Я, разумѣется, пріѣду на нее взглянуть.

— Конечно, пріѣзжайте.

— А если она очень мила…

— Такъ что-жъ тогда?

— Вы знаете, что я люблю хорошенькихъ дѣвушекъ.

— Я ничего объ этомъ не знаю.

— Желалъ бы я знать, что дядя Грегори скажетъ, если я женюсь на уроженкѣ Вест-Индіи. Мнѣ онъ многаго не скажетъ, потому что мы никогда не говоримъ, но бѣднаго Грега заставитъ вести ужасную жизнь. Онъ непремѣнно будетъ думать, что она негритянка или, по-крайней-мѣрѣ, креолка. Но я на ней не женюсь.

— А можетъ быть вы женитесь на такой, которая будетъ хуже ея, Ральфъ.

— Но я могу жениться на такой, которая будетъ лучше.

Когда онъ говорилъ это, онъ взглянулъ ей въ лицо со всей силою своихъ глазъ, и бѣдная Клариса могла только покраснѣть. Она знала, что онъ хотѣлъ сказать, знала, что она показываетъ ему, что знаетъ. Она отдала бы многое, чтобы не покраснѣть и не показать такъ очевидно, что она поняла, но она не имѣла власти сдержать себя.

— Я могу жениться на той, которая будетъ лучше, сказалъ онъ: — а вы какъ думаете?

На сколько она могла судить о своихъ чувствахъ въ эту минуту, при совершенномъ отсутствіи всякой предварительной мысли объ этомъ, она вообразила, что истинная, несомнѣнная, падежная помолвка съ Ральфомъ Ньютономъ сдѣлаетъ ее счастливѣйшей дѣвушкой во всей Англіи. Она никогда не говорила себѣ, что въ него влюблена; она никогда не льстила себя мыслью, что онъ въ нее влюбленъ, она никогда не взвѣшивала въ умѣ, можетъ ли случиться подобное обстоятельство; но теперь въ эту минуту, когда онъ лежалъ и курилъ трубку, и прямо смотрѣлъ на ея раскраснѣвшееся лицо, она думала, что имѣть его своимъ мужемъ составило бы счастье всей его жизни. Она знала, что онъ лѣнивъ, сумасброденъ, любитъ удовольствія и — непостояненъ, какъ она на своемъ языкѣ расположена была назвать его характеръ. Но въ глубинѣ сердца ей нравилось непостоянство въ мужчинѣ, если оно не заходило слишкомъ далеко. Братъ Ральфа, пасторъ, который, какъ ей говорили, обладалъ всѣми добродѣтелями, свойственными человѣку, который былъ такъ же хорошъ собой, какъ и его братъ, не могъ тронуть ея сердца. Черный сюртукъ и бѣлый галстухъ были для нея противны. Ральфъ, лежа на зеленой лужайкѣ, въ полотняныхъ панталонахъ, цвѣтной фланелевой рубашкѣ, въ маленькой соломенной шляпѣ, съ обнаженной шеей, съ жакеткой накинутой на плечо, съ трубкой во рту и съ пустымъ стаканомъ возлѣ него, былъ для Кларисы по наружности идеаломъ красиваго молодого человѣка. И хотя онъ былъ непостояненъ, сумасброденъ и лѣнивъ, грѣхи его не были такъ глубоки, чтобы лишить его расположенія ея отца и сестры. Онъ лежалъ на лужайкѣ виллы не какъ незванный пришлецъ, а по данному позволенію, хотя она не разсуждала съ собою объ этомъ — не имѣя много времени для разсужденія — она чувствовала, что она имѣетъ несомнѣнное право принимать изъявленія любви отъ Ральфа Ньютона, если ему и ей вздумается такъ позабавиться. Ей никогда не говорили, что онъ не можетъ ухаживать за нею. Разумѣется, она не дастъ слова безъ позволенія отца. Разумѣется, она сообщитъ Пэшенсъ, если Ральфь скажетъ ей что-нибудь особенное. Но она имѣла право принимать отъ него изъявленіе любви, если хотѣла, а теперь она этого хотѣла. Но когда Ральфъ посмотрѣлъ на нее и спросилъ, не можетъ ли онъ найти жену лучше ея индійской кузины, она не нашлась, что ему отвѣчать. Онъ курилъ нѣсколько секундъ молча, все смотря на нее, между тѣмъ какъ она стояла возлѣ него и краснѣла. Потомъ онъ заговорилъ опять:

— Мнѣ кажется, я могу найти жену гораздо лучше.

Но она все не находила для него отвѣта.

— А! кажется, мнѣ надо отправляться, сказалъ онъ, вскочивъ на ноги и набрасывая жакетку на руку: — Пэшенсъ скоро воротится?

— Я жду ее каждую минуту.

— Если я скажу что-нибудь неучтивое о Пэшенсъ, вамъ вѣрно это не понравится?

— Разумѣется, мнѣ это не понравится.

— Я только пожелаю, чтобы она очутилась… у антиподовъ.

— Какой вздоръ, Ральфъ!

— Да, это былъ бы вздоръ. И притомъ вы сами были бы у антиподовъ вмѣстѣ съ нею. Милая, милая Клэри, вы знаете, что я васъ люблю!

Тутъ онъ обнялъ ее правою рукою вмѣстѣ съ тр.бкой и поцѣловалъ.

Она конечно не ожидала подобнаго нападенія — не только не думала объ этомъ, но даже и не предполагала возможности, чтобы могло случиться что-нибудь подобное. Съ нею никогда не обращались прежде такимъ образомъ; она имѣла одного обожателя — какъ намъ извѣстно — но онъ обращался съ нею съ уваженіемъ низшаго существа къ высшему. Было бы очень мило, еслибъ Ральфъ сказалъ ей, что онъ ее любитъ — но это было не мило. Онъ сдѣлалъ то, чего она не смѣла сказать Пэшенсъ — чего она не хотѣла бы, чтобъ Пэшенсъ видѣла. Она должна была разсердиться на это, но какъ? Она стояла молча съ минуту, а потомъ залилась слезами.

— Вы не сердитесь на меня, Клэри? спросилъ онъ.

— Я сержусь — очень сержусь. Уйдите; я никогда не буду говорить съ вами болѣе.

— Вы знаете, какъ нѣжно я васъ люблю!

— А я васъ совсѣмъ не люблю. Вы оскорбили меня и я никогда вамъ не прощу. Уйдите!

Въ эту минуту послышались шаги Пэшенсъ, входившей въ калитку. Первой мыслью Кларисы, когда она услыхала ихъ, было скрыть свои слезы. Хотя этотъ человѣкъ оскорбилъ ее — обидѣлъ — жаловаться другимъ на это оскорбленіе и на эту обиду будетъ ея послѣднимъ средствомъ. Это должно быть сокрыто въ ея груди — но она всегда будетъ объ этомъ помнить. Забыто это не можетъ быть — не можетъ быть и прощено, какъ она думала въ эту минуту. Но главное, это не должно повторяться. А выказать гнѣвъ противъ грѣшника было для нея невозможно — потому что было необходимо скрыть его грѣхъ.

— Что, — Ральфъ, давно вы здѣсь? спросила Пэшенсъ, смотря нѣсколько подозрительно на спину Кларисы, отвернувшейся отъ нея.

— Съ полчаса — ждалъ васъ, курилъ и пилъ содовую воду. У меня здѣсь лодка и я долженъ теперь ѣхать.

— Съ вами будетъ приливъ, сказала Клариса съ усиліемъ.

— И въ людскихъ дѣлахъ бываетъ приливъ, сказалъ Ральфъ съ принужденнымъ хохотомъ: — мои дѣла тотчасъ воспользуются этимъ приливомъ. Я опять очень скоро пріѣду посмотрѣть на новую кузину. Прощайте, дѣвицы!

Онъ сѣлъ въ лодку и уѣхалъ, не бросивъ на Кларису даже никакого особеннаго взгляда.

— Не случилось ли чего-нибудь? спросила Пэшенсъ.

— Нѣтъ; только зачѣмъ ты оставалась весь вечеръ съ этой глупой старухой, когда обѣщала мнѣ вернуться чрезъ десять минутъ?

— Я ничего не говорила о десяти минутахъ, Клэри, и была въ отсутствіи не больше часа. Миссъ Спунеръ имѣетъ непріятность съ своимъ жильцомъ, который не платитъ ей, и разсказывала мнѣ все подробно.

— Глупая старуха!

— Ты не поссорилась ли съ Ральфомъ, Клэри?

— Нѣтъ, — зачѣмъ намъ ссориться?

— Между вами какъ будто что-то случилось?

— Такъ глупо оставаться одной, это внушаетъ какое-то чувство одиночества. Я желала бы, чтобъ папа жилъ вмѣстѣ съ нами, какъ живутъ отцы другихъ дѣвушекъ. А такъ какъ онъ не хочетъ жить съ нами, такъ ужъ лучше не позволять никому пріѣзжать.

Пэшенсъ была увѣрена, что случилось что-нибудь и это должно быть относилось къ роли любовника, принятой или не принятой Ральфомъ Ньютономъ. Она не обвиняла сестру въ лицемѣрствѣ, но примѣчала, что слова Кларисы были сумасбродны, не выражали ея мыслей и говорились какъ нипопало. Что-нибудь надо было сказать и вотъ почему были произнесены эти жалобы.

— Клэри, моя милая, тебѣ не нравится Ральфъ? спросила она.

— Нѣтъ. То-есть — да, онъ мнѣ правится разумѣется. У меня болитъ голова и я пойду спать.

— Подожди нѣсколько минутъ, Клэри. Что-то разстроило тебя. Не правда ли?

— Все разстроиваетъ меня.

— Но если случилось что-нибудь особенное, развѣ ты мнѣ не скажешь?

Особенное случилось, но Клариса конечно не хотѣла этого сказать.

— Что онъ тебѣ говорилъ? Не думаю, чтобы онъ былъ просто грубъ съ тобой.

— Онъ вовсе не былъ грубъ.

— Что же такое? Ну если ты мнѣ не скажешь, я буду думать, что ты боишься меня. До-сихъ-поръ мы еще никогда не боялись другъ друга.

Наступило молчаніе.

— Клэри, не сказалъ ли онъ, что… онъ любитъ тебя?

Наступило новое молчаніе. Клариса думала, что все кончено, и съ минуту не знала даже навѣрно, было или не было ей дано такое нѣжное увѣреніе. Потомъ она вспомнила его слова: «вы знаете, какъ нѣжно я васъ люблю», но должны ли они быть такъ сладостны для нея теперь? Не оскорбилъ ли онъ ее до такой степени, что прощенія никогда быть не могло? А если прощенія не будетъ, то какъ же любовь можетъ быть сладостна для нея?

Пэшенсъ ждала, а потомъ повторила свой вопросъ:

— Скажи мнѣ, Клэри, что онъ тебѣ говорилъ?

— Я не знаю.

— Ты любишь его, Клэри?

— Нѣтъ, я его ненавижу.

— Ненавидишь его, Клэри? Ты прежде не имѣла къ нему ненависти. Ты не ненавидѣла его вчера. Ты не станешь ненавидѣть его безъ причины; душа моя, скажи, что это значитъ? Если мы съ тобою не станемъ довѣрять другъ другу, что будетъ для насъ свѣтъ? Мы никому другому не можетъ говоритъ о нашихъ непріятностяхъ.

Все-таки Клариса не хотѣла сказать объ этой непріятности.

— Почему ты говоришь, что ненавидишь его?

— Я не знаю почему. О, милая Пэтти! зачѣмъ ты говоришь такимъ образомъ? Да, онъ сказалъ, что любитъ меня — вотъ.

— И это тебя огорчило? Это не должно тебя огорчать, хотя ты и откажешь ему. Когда его братъ сдѣлалъ тебѣ предложеніе, это не огорчило тебя.

— Да, огорчило — очень.

— И теперь тоже?

— Нѣтъ, — совсѣмъ другое.

— Я боюсь, Клэри, что Ральфъ Ньютонъ не будетъ добрымъ мужемъ. Онъ расточителенъ, въ долгахъ, и папа это не понравится.

— Такъ папа не слѣдовало позволять ему пріѣзжать сюда когда и какъ онъ хочетъ. Этому виноватъ папа — то-есть если изъ этого выйдетъ что-нибудь.

— А изъ этого ничего не выйдетъ, Клэри? Какой отвѣтъ дала ты, когда онъ сказалъ, что любить тебя?

— Ты пришла, я не дала отвѣтъ. Я такъ жалѣю, зачѣмъ ты не пришла прежде!

Ей хотѣлось сказать сестрѣ все кромѣ одного, но она не могла этого сдѣлать, потому что это одно имѣло такое сильное отношеніе ко всему другому. Какъ бы то ни было, Пэшенсъ, видя, что она не можетъ приставать съ своими разспросами, не могла рѣшительно ничего понять. Она знала, что Ральфъ объяснился сестрѣ ея въ любви, но какимъ образомъ Клариса приняла это объясненіе, она угадать не могла. До-сихъ-поръ она боялась, что Клэри была слишкомъ пристрастна къ молодому человѣку, но теперь Клэри говорила, что ненавидитъ его. Но все скоро разъяснится. Ральфъ, конечно, обратится къ ихъ отцу. Если сэр-Томасъ позволитъ, эта новая ненависть Клэри, какъ думала Пэшенсъ, скоро пройдетъ. Если однако — что было вѣроятнѣе — cэp-Томасъ выкажетъ сильное сопротивленіе, тогда посѣщенія Ральфа Ньютона въ виллу прекратятся. Такъ какъ признаніе въ любви было, то разумѣется отецъ ихъ тотчасъ узнаетъ объ этомъ. Рѣшивъ такимъ образомъ, Пэшенсъ отпустила сестру спать, не дѣлая ей болѣе никакихъ разспросовъ.

Въ сердцѣ Кларисы великое оскорбленіе было прощено въ эту ночь — или лучше сказать, прежде чѣмъ наступило утро. Ея обожатель поступилъ съ ней очень жестоко, очень дурно, очень зло — особенно зло въ томъ отношеніи, что онъ превратилъ въ рѣшительное огорченіе ту минуту жизни, которая могла быть самою радостною изъ всѣхъ минутъ; особенно жестоко въ томъ отношеніи, что онъ поступилъ съ нею такимъ образомъ, что она не могла ожидать въ будущемъ радости безъ примѣси. Она могла простить ему — да; но она не могла вынести мысли, что онъ будетъ думать, будто она проститъ ему. Она имѣла желаніе вычеркнуть эту обиду изъ своей жизни — и никогда не думать о ней болѣе. Неужели она должна была лишиться навсегда своего возлюбленнаго оттого, что она ему не прощала? Еслибъ только она могла увѣрить его, что это оскорбленіе должно быть признано ненавистнымъ, непростительнымъ, но сдѣланномъ во временномъ помѣшательствѣ и отнынѣ во вѣки-вѣковъ преданномъ забвенію! Однако уговорить его было невозможно. Объ этомъ упоминать было нельзя. Должна она была или не должна лишиться своего возлюбленнаго навсегда, потому что онъ сдѣлалъ этотъ злой поступокъ? Ночью она рѣшила, что не можетъ заплатить такую цѣну за то, чтобы отмстить за добродѣтель. Впередъ она будетъ остерегаться. Злой и бездушный человѣкъ, похитившій у ней такъ много! А между тѣмъ какъ онъ казался ей очарователенъ, когда смотрѣлъ ей въ глаза и говорилъ, что онъ можетъ выбрать жену лучше ея вест-индской кузины! Потомъ она опять подумала объ оскорбленіи. Ахъ, еслибъ настало время, когда они будутъ помолвлены съ общаго согласія! Тогда уже подобныхъ оскорбленій не можетъ быть.

Глава IV.
МЭРИ БОННЕРЪ.

Между тѣмъ какъ Кларису Андерудъ цѣловали на лужайкѣ въ Попгэмской виллѣ, сэр-Томасъ сидѣлъ очень печально въ особенной комнатѣ гостинницы «Дольфинъ» въ Соутгэмптонѣ. Не требовалось большихъ соображеній, чтобы заставить его рѣшиться взять къ себѣ племянницу. Хотя онъ былъ человѣкъ такой слабый, что могъ день-за-день откладывать свои ежедневныя обязанности, но онъ былъ человѣкъ непремѣнно исполнявшій то, что его совѣсть побуждала его исполнять во всѣхъ важныхъ вещахъ, гдѣ хорошее и дурное казалось ему ясно опредѣлено. Хотя онъ нѣжно любилъ своихъ дочерей, онъ могъ оставлять ихъ почти безъ покровительства, потому что эта вина была незначительна. Эту новую свою племянницу онъ вовсе не любилъ. Онъ никогда ее не видалъ. Онъ почти болѣзненно опасался новой отвѣтственности. Онъ ничего не ожидалъ, кромѣ хлопотъ, соединяющихся такимъ образомъ съ новымъ неизвѣстнымъ членомъ его семьи. А между тѣмъ онъ рѣшился это сдѣлать, потому что эта обязанность была довольно важна и ясно опредѣлена — требовала немедленнаго рѣшенія и ее откладывать было нельзя. Но когда онъ думалъ объ этомъ, сидя одинъ наканунѣ пріѣзда дѣвушки, онъ были, очень растревоженъ. Что онъ долженъ былъ дѣлать съ нею, если найдетъ, что съ нею трудно справиться, если она будетъ упряма, раздражительна, или — что еще хуже — не хорошо будетъ себя вести или грубо обращаться съ его дѣтьми? Если ему будетъ необходимо освободиться отъ нея, какъ онъ этого достигнетъ? А потомъ что она будетъ думать о немъ и его образѣ жизни?

Это привело его къ другимъ размышленіямъ. Нельзя ли совсѣмъ отказаться отъ квартиры въ Соутгэмптонской улицѣ, такъ что онъ будетъ принужденъ необходимостью жить въ своемъ домѣ — въ томъ домѣ, который онъ можетъ раздѣлять съ своими дочерьми? Онъ зналъ себя на столько, чтобы быть увѣреннымъ, что пока онъ держитъ эту квартиру, а эта спальная и постель находятся въ его распоряженіи, онъ не выпутается изъ этой дилеммы. День-за-день искушеніе было для него сильнѣе. И онъ ненавидѣлъ виллу. Онъ ничего не могъ дѣлать тамъ. У него въ виллѣ не было книгъ и — такъ онъ увѣрялъ — въ воздухѣ Фёльгэма было что-то мѣшавшее ему читать книги, когда онъ привозилъ ихъ туда. Нѣтъ, онъ долженъ завести новый порядокъ въ своемъ образѣ жизни. Одно было ясно для него: онъ не могъ теперь сдѣлать этого до пріѣзда Мэри Боннеръ, и слѣдовательно, нечего торопиться. Онъ надѣялся, что его дочери выдутъ замужъ, такъ что онъ останется одинъ жить въ своей квартирѣ — съ старымъ Стемомъ вмѣсто слуги — безъ малѣйшаго грѣха на душѣ; но онъ начиналъ примѣчать, что дѣвушки не всегда выходятъ замужъ въ первой молодости. А теперь онъ еще бралъ къ себѣ дѣвушку! Онъ зналъ, что долженъ отказаться отъ всякой надежды къ избавленію въ этомъ отношеніи. Онъ былъ очень растревоженъ, и когда очень поздно ночью — или лучше сказать рано утромъ — легъ въ постель, сонъ не освѣжилъ его. Дѣло въ томъ, что никакой воздухъ не годился ему для сна, кромѣ воздуха Соутгэмптонской улицы.

Пароходъ долженъ былъ прійти къ восьми часамъ на слѣдующее утро — по телеграмамъ изъ разныхъ мѣстъ можно было знать это навѣрно. Въ восемь часовъ онъ вышелъ на набережную и въ эту самую минуту почтовый пароходъ вошелъ въ пристань. Пароходъ былъ такъ близко къ сэр-Томасу, что онъ могъ ясно видѣть лица пассажировъ, мужчинъ и женщинъ, дѣвушекъ и дѣтей, толпившихся на палубѣ, чтобъ первымъ поспѣть выйти на берегъ. Онъ тревожно разсматривалъ лица долго, чтобы узнать, которая должна быть для него все равно что дочь. Онъ не увидалъ ни одной, которая подала бы ему эту надежду. Въ толпѣ были три или четыре, которыя внушали ему опасеніе. Наконецъ онъ вспомнилъ, что эта дѣвушка непремѣнно должна быть въ глубокомъ траурѣ. Онъ видѣлъ двухъ молодыхъ женщинъ въ черномъ — но ни одна изъ нихъ ему не понравилась. Одна была неказиста и очень дурна, другая толста и неопрятна. Ни одна изъ нихъ не походила на образованную женщину. Что если судьба пошлетъ ему въ дочери — въ подруги его дочерямъ — эту толстую, неопрятную, дурно воспитанную по наружности молодую женщину? Эта дурно воспитанная по наружности молодая женщина, которой онъ опасался, была кухарка вышедшая за корабельнаго штурмана, уѣхавшая на острова съ своимъ мужемъ, но примѣтивъ, что спекуляція ей не удалась, она вернулась домой въ надеждѣ заработывать себѣ пропитаніе своимъ прежнимъ ремесломъ. Этой женщины сэр-Томасъ Андерудъ очень опасался.

Наконецъ онъ былъ на палубѣ и шепнулъ свой вопросъ баталеру. Миссъ Боннеръ? О, да! миссъ Боннеръ здѣсь. Не дядя ли онъ миссъ Боннеръ, сэр-Томасъ Андерудъ? Баталеръ очевидно зналъ все и что-то въ его голосѣ какъ будто убѣждало сэр-Томаса, что толстая неопрятная женщина и его племянница не могли быть однимъ и тѣмъ же лицомъ. Баталеръ только что приподнялъ шляпу передъ сэр-Томасомъ и повернулъ къ каютной лѣстницѣ, чтобы отыскать его племянницу, какъ былъ остановленъ самою же миссъ Боннеръ. Баталеръ исполнилъ свое дѣло очень хорошо — представилъ другъ другу дядю и племянницу, а потомъ исчезъ. Сэр-Томасъ покраснѣлъ, переминался съ ноги на ногу и протянулъ обѣ руки. Онъ былъ застѣнчивъ, удивленъ и испуганъ — и не зналъ что сказать. Дѣвушка подошла къ нему, взяла его за руку, подержала ее съ минуту, а потомъ поцѣловала.

— Я не думала, что вы пріѣдете сами, сказала она.

— Разумѣется, я пріѣхалъ самъ. Мои дочери дома и примутъ васъ вечеромъ сегодня.

Она не сказала больше ничего, но опять взяла его руку и поцѣловала.

Почти можно сказать, что сэр-Томасъ весь дрожалъ, глядя на племянницу. Еслибъ она была на палубѣ, когда онъ гулялъ по набережной, и еслибъ онъ примѣтилъ ее, онъ не посмѣлъ бы думать, что такая дѣвушка ѣдетъ къ нему въ домъ. Онъ тотчасъ сказалъ себѣ, что эта самая прелестная молодая женщина, когда-либо видѣнная имъ. Она была высока и довольно полна, съ бѣлокурыми волосами, которыхъ теперь очень мало можно было видѣть, съ черными глазами, съ прекраснѣйшими бровями и съ лицомъ, которое по своему цвѣту и линіямъ красоты могло бы служить образцомъ святой или мученицы. Въ немъ было какое-то совершенство симметріи — выраженіе ума, соединенное съ миловидностью, почти испугавшее ея дядю, потому что тутъ было также еще что то кромѣ ума и миловидности. Мы слыхали, что бываютъ «глаза угрожающіе и повелѣвающіе». Сэр-Томасъ не сказалъ себѣ въ эту минуту, что у Мэри Боннеръ такіе глаза, но невольно и безсознательно сознавался себѣ, что надъ такой молодой дѣвицей, какъ та, которую онъ теперь видѣлъ передъ собой, будетъ очень трудно для него имѣть родительскую власть. Онъ слышалъ, что ей девятнадцать лѣтъ, но ему казалось, что она старше его дочерей. Что касалось Клэри, то не могло быть и сомнѣнія относительно того, которая изъ нихъ будетъ имѣть вліяніе на другую — не лѣтами, но характеромъ, волей и способностями. И эта Мэри Боннеръ, которая теперь сіяла передъ нимъ почти какъ богиня, эта молодая женщина, съ которой ни одинъ обыкновенный мужчина не могъ бы говорить безъ того трепета, который богини внушаютъ обыкновеннымъ людямъ, намѣревалась пойти въ гувернантки! Даже въ эту самую минуту, вѣроятно, она имѣла эту мысль. До-сихъ-поръ она не получала отвѣта на письмо, написанное ею, кромѣ того отвѣта, который она могла прочесть теперь въ наружности своего дяди.

Было сдѣлано нѣсколько вопросовъ о путешествіи. Нѣтъ, она совсѣмъ не была больна.

— Я почти боялась, сказала она: — доѣхать до Англіи, думая, какъ буду здѣсь одинока.

— Мы не допустимъ насъ оставаться въ одиночествѣ, сказалъ сэр-Томасъ, нѣсколько оживившись подъ вліяніемъ любезнаго обращенія богини. — Мои дочери съ величайшимъ восторгомъ ожидаютъ вашего пріѣзда.

Потомъ она сдѣлала нѣсколько вопросовъ о своихъ кузинахъ, и сэр-Томасъ нашелъ величіе даже въ ея голосѣ; онъ былъ тихъ, нѣженъ, музыкаленъ; но даже и въ немъ, какъ въ глазахъ, было что-то показывавшее способность повелѣвать.

Съ нимъ не было слуги, чтобы присмотрѣть за ея поклажей. Старикъ Стемъ былъ единственный человѣкъ, служившій ему, а Стема онъ не могъ взять съ собою въ Саутгэмптонъ для этого. Но онъ скоро узналъ, что всѣ на пароходѣ готовы были служить миссъ Боннеръ. Даже капитанъ пришелъ проститься съ нею, а у лейтенанта, кажется, не было другого дѣла какъ заботиться о ней. Докторъ вертѣлся около нея до послѣдней минуты и всѣ ея чемоданы и ящики отдѣлялись изъ кучи общей поклажи съ скоростью, которую не испытывали вещи обыкновенныхъ пассажировъ. Въ жизни бываютъ милости очень пріятныя, но очень несправедливыя для другихъ, которыя, можетъ быть, мы можемъ назвать общимъ именемъ: первенство въ услугахъ. Деньги врядъ ли это купятъ. Когда деньги это покупаютъ, тогда несправедливости нѣтъ. Когда человѣкъ за деньги получаетъ первенство въ услугѣ, трудолюбіе, которое есть источникъ богатства, получаетъ должную награду. Знатность часто это доставляетъ весьма несправедливо — какъ мы, люди незнатные, чувствуемъ иногда съ большимъ прискорбіемъ. Офиціальное или коммерческое положеніе доставляютъ это въ нѣкоторыхъ случаяхъ. Поѣздъ остановится въ ненадлежащемъ мѣстѣ для директора желѣзной дороги, а письма почтмейстера принимаются на почту послѣ назначеннаго времени. Это также непріятно. Но женская красота, особенно когда женщина одинока, болѣе всего другого имѣетъ право на первенство услугъ. Прискорбно это для другихъ или нѣтъ, можетъ быть, некрасивыя дамы могутъ сказать. Въ нашей памяти въ настоящую минуту мелькаютъ воспоминанія о сердитыхъ взглядахъ при слишкомъ поспѣшной услужливости, оказанной таможенными чиновниками хорошенькимъ женщинамъ. Но это первенство если не заслужено, то по крайней-мѣрѣ такъ естественно, что его надо бы исключить изъ списка золъ, на которыя слѣдуетъ жаловаться. Это было бы все-равно, что жаловаться, что мужчины влюбляются въ хорошенькихъ дѣвушекъ, а не въ безобразныхъ.

Въ настоящемъ случаѣ сэр-Томасъ остался очень доволенъ. Онъ сошелъ съ парохода, вышелъ изъ таможни и вернулся въ гостинницу прежде чѣмъ куча толпившихся пассажировъ успѣла узнать прибыли ли съ ними на пароходѣ ихъ чемоданы. А миссъ Боннеръ принимала это все не надменно, но какъ должное ей, какъ трава принимаетъ дождь, а цвѣты солнечный свѣтъ. Эти хорошія вещи падали на нее съ неба, и конечно она была очень признательна. Но онѣ были для нея такъ обыкновенны, какъ обѣдъ или постель для человѣка, такъ что она не удивлялась тому, что дѣлалось для нея.

Сэр-Томасъ не говорилъ съ нею почти ни о чемъ, кромѣ ея путешествія и поклажи, пока они не усѣлись вмѣстѣ въ гостиной гостинницы. Тогда онъ сообщилъ ей свое предложеніе о ея будущей жизни. Онъ думалъ, что ей слѣдуетъ тотчасъ же узнать о его намѣреніи. Два часа тому назадъ, прежде чѣмъ видѣлъ ее, онъ хотѣлъ просто ей сказать, гдѣ она будетъ жить и что онъ нашелъ для нея домъ. Теперь ему казалось нужнымъ выставить это дѣло въ другомъ видѣ. Онъ предложитъ ей убѣжище въ своемъ домѣ, какъ будто она королева; которая можетъ выбирать между различными дворцами.

— Мэри, сказалъ онъ: — мы надѣемся, что ты останешься у насъ совсѣмъ.

— Жить съ вами — хотите вы сказать?

— Конечно жить съ нами.

— Я не имѣю никакого права ожидать такого предложенія.

— Но всевозможное право принять его, моя милая, когда оно сдѣлано. То-есть, если оно нравится тебѣ.

— Объ этомъ я и не мечтала. Я думаю, что можетъ быть вы позволите мнѣ остаться у васъ нѣсколько недѣль — пока я буду знать, что мнѣ дѣлать.

— Ты останешься у насъ совсѣмъ, милая моя, если тебѣ понравится у насъ. У моихъ дочерей нѣтъ родственницы ближе тебя. А мы не такъ жестоки, чтобы повернуться спиной къ ново-найденной кузинѣ.

Она опять поцѣловала его руку, а потомъ отвернулась отъ него и заплакала.

— Теперь для тебя все вчужѣ, сказалъ онъ: — но я надѣюсь, что мы устроимъ тебя удобно.

— Я была такъ одинока! сказала она сквозь рыданія.

Онъ не смѣлъ говорить ей объ ея отцѣ, который умеръ только три мѣсяца тому назадъ. О своемъ покойномъ зятѣ онъ зналъ очень мало, кромѣ того, что генералу всегда было трудно сводить концы съ концами, и что онъ часто надоѣдалъ ему, прося не то чтобы денегъ взаймы, но предлагая разныя денежныя сдѣлки, которыя были непріятны для него. Нѣжный ли былъ отецъ генералъ Боннеръ, или нѣтъ, онъ не слыхалъ никогда. Есть люди, которые въ положеніи сэр-Томаса разузнали бы все о племянницѣ чрезъ нѣсколько часовъ знакомства, но нашъ юристъ былъ не такой человѣкъ. Хотя эта дѣвушка казалась ему очаровательна, онъ не смѣлъ разспрашивать ее; а когда онѣ пріѣхали на лондонскую станцію, о генералѣ еще не было сказано ни слова.

Когда поклажу взваливали на верхъ кэба, толстая кухарка прошла по платформѣ.

— Надѣюсь, что вы теперь будете спокойнѣе, мистриссъ Удсъ, сказала Мэри Боннеръ съ улыбкой пріятной какъ май и подавая руку этой женщинѣ.

— Благодарствуйте, барышня; мука все одна, такая или другая.

Мистриссъ Удсъ очевидно очень уныло смотрѣла на свою будущность.

— Надѣюсь, что вамъ теперь будетъ гораздо спокойнѣе.

Потомъ она шепнула сэр-Томасу:

— Это бѣдная молодая женщина; мужъ очень дурно обращался съ нею, она лишилась своего единственнаго ребенка и теперь пріѣхала сюда зарабатывать себѣ пропитаніе. Она не хороша собой, но такая добрая!

Сэр-Томасъ не смѣлъ сказать Мэри Боннеръ, что онъ уже примѣтилъ мистриссъ Удсъ и вообразилъ, что она племянница, за которою онъ пріѣхалъ.

Они тотчасъ отправились въ Фёльгэмъ въ кэбѣ, и сэр-Томасу дорога показалась очень длинна. Онъ гордился своей новой племянницей, но не зналъ о чемъ съ нею говорить. И онъ чувствовалъ, что хотя она казалась ему умна, однако не поощряла его къ разговору. Все шло очень хорошо, когда со слезами на своихъ прекрасныхъ глазахъ она цѣловала его руку въ знакъ уваженія и признательности, но это повторять въ кэбѣ было не совсѣмъ ловко. Они сидѣли молча и онъ обрадовался, когда увидалъ непріятныя для него слова: «Попгэмская вилла» на столбахъ воротъ.

— У насъ домикъ небольшой, душа моя, сказалъ онъ.

Она посмотрѣла на него и улыбнулась.

— Кажется, вы вест-индцы живете очень пышно.

— У папа былъ большой неуклюжій домъ на горѣ, вовсе не пышный. Мнѣ нравится англійскій домъ скромный и красивый. О, какая прелесть! Это Темза? Какъ красиво!

Тутъ обѣ дѣвушки подбѣжали къ дверцамъ кэба и пріѣзжая очутилась въ объятіяхъ своихъ кузинъ.

Сэр-Томасъ, гуляя по берегу, пока дѣвицы приготовлялись къ обѣду, размышлялъ, что никогда въ жизни онъ не имѣлъ столько хлопотъ. Конечно, когда онъ женился, хлопотать ему приходилось много, но эти хлопоты шли медленно — потому что онъ былъ помолвленъ четыре года — и разумѣется онъ былъ гораздо моложе въ то время. Теперь же онъ привезъ въ свою семью новую жилицу, которая принудитъ его на старости лѣтъ перемѣнить всѣ его привычки. Онъ думалъ, что не посмѣетъ неглижировать племянницей и оставаться въ Лондонѣ, пока она будетъ жить въ виллѣ. Онъ почти жалѣлъ, зачѣмъ онъ узналъ о существованіи Мэри Боннеръ, не смотря на ея красоту, хотя до-сихъ-поръ онъ не могъ найти въ ней ничего такого, что могло бы подать поводъ къ ропоту. Она была благородной наружности и спокойна, а все-таки онъ боялся ее. Она была вся въ черномъ и одѣта чрезвычайно просто; на ней не было никакихъ украшеній, кромѣ крупныхъ, черныхъ бусъ, но она казалась ему великолѣпна. Въ движеніяхъ ея была грація почти величественная. Клэри была очень хорошенькая — дѣйствительно очень хорошенькая, но Клэри была именно такая дѣвушка, какую старикъ любитъ посылать за туфлями и заставлять наливать себѣ чай. Сэр-Томасъ чувствовалъ, что какъ ни былъ онъ старъ, онъ долженъ будетъ поить Мэри Боннеръ чаемъ.

Обѣ дѣвушки успѣли сказать нѣсколько словъ отцу въ этотъ вечеръ прежде чѣмъ пришли къ Мэри, стоявшей между чемоданами въ своей спальной.

— Папа, не правда ли, какъ она мила? сказала Клариса.

— Она дѣйствительно очень красивая женщина.

— И вовсе не такова, какъ я воображала, продолжала Клэри. — Я конечно знала, что она хороша собой. Я всегда это слышала. Но я думала, что она будетъ въ родѣ вест-индской дѣвушки: смуглая, лѣнивая, себялюбивая. Ральфъ говорилъ, что онѣ всѣ тамъ такія.

— Я не думаю, чтобы Ральфу это было извѣстно, сказалъ сэр-Томась. — А ты что скажешь о твоей новой кузинѣ, Пэшенсъ?

— Мнѣ кажется, я буду нѣжно ее любить. Она такъ кротка и мила!

— Но совсѣмъ не такова, какъ ты ожидала? спросила Клариса.

— Я право не знаю, чего я ожидала, отвѣтила осторожная Пэшенсъ. — Но конечно я не ожидала такой милой дѣвушки, какъ она. Разумѣется, мы ее еще не знаемъ, но на сколько можно судить, мнѣ кажется, я буду ее любить.

— Но она такъ великолѣпно прекрасна! сказала энергичная Клариса.

— Я самъ это нахожу, сказалъ сэр-Томасъ: — и совершенно согласенъ, что родъ ея красоты можетъ удавить всякаго. Онъ удивилъ мея. Не лучше ли одной изъ васъ дойти къ ней наверхъ?

Обѣ дѣвушки побѣжали въ комнату кузины помогать ей.

Глава V.
МИСТЕРЪ НИФИТЪ И ЕГО СЕМЬЯ.

Нифитъ былъ бандажистъ въ Кондуитской улицѣ и пользовался такою репутаціею, что ни одинъ спортсменъ не могъ прилично явиться на охотѣ не заказавъ нужной статьи для своего наряда въ мастерской Нифита. Его кожаныя работы были великолѣпны, а въ послѣдніе годы онъ прибавилъ къ своему прежнему искусству — искусству, которое, не смотря на свое совершенство, было не очень обширно — изящное искусство дѣлать вещи изъ снурковъ, оленьей шкуры и тому подобныхъ матеріаловъ. Когда ремесло его начало приносить ему хорошій доходъ, онъ вздумалъ сдѣлаться портнымъ, снялъ большую квартиру и вознаграждалъ свою гордость, страдавшую отъ перемѣны высшаго ремесла на низшее, надеждой увеличить свое состояніе; но духъ славы шепталъ ему, чтобы онъ держался своего перваго ремесла, и онъ все еще могъ хвастаться, что снималъ мѣрки только съ ногъ охотниковъ. Вмѣсто того, чтобы расширить свое ремесло, онъ только увеличилъ цѣну и смѣло набавилъ лишнихъ полгинеи на каждую пару панталонъ. Опытъ совершенію удался, а когда охотники въ Сити услыхали, что цѣна Нифита дороже цѣнъ всѣхъ другихъ бандажистовъ въ Лондонѣ и что онъ отказался сшить панталоны для грумовъ одного маркиза, потому что маркизъ былъ не охотникъ, всѣ спортсмены изъ Сити стеклись къ нему въ такомъ числѣ, что имъ приходилось дѣлать заказы въ іюнѣ и въ іюлѣ, чтобы не обмануться въ ожиданіи при наступленіи ноября. Нифитъ былъ человѣкъ зажиточный, но у него были свои непріятности. Одна изъ его главныхъ непріятностей состояла въ томъ, что нѣкоторые спортсмены такъ медлили платить за панталоны, которыми они гордились.

Нифитъ въ молодости не скоро составилъ себѣ состояніе. Онъ началъ съ небольшимъ капиталомъ и небольшимъ заведеніемъ, и даже теперь его мастерская была невелика. Онъ былъ такъ смышленъ, что извлекалъ выгоды даже изъ небольшой величины — и успѣлъ дать всѣмъ понять, что маленькая задняя комната, въ которой снимали мѣрку, была такъ мала потому, что онъ не хотѣлъ пускать къ себѣ толпу. Онъ говорилъ, что поставляетъ себѣ за гордость шить для спортсменовъ — но для всѣхъ вообще онъ работать не хотѣлъ. Въ наружной лавкѣ, выходившей на Кондуитскую улицу, былъ длинный прилавокъ, гдѣ лежали вещи на показъ и на которомъ артистъ, торжественность и суровое молчаніе котораго показывали важность его занятія, всегда кроилъ кожу. Этотъ важный человѣкъ былъ нѣмецъ, и между молодыми спортсмэнами носились слухи, что старикъ Нифитъ платитъ этому искусному художнику 600 фунтовъ въ годъ за его услуги. Никто не умѣлъ какъ онъ приспособитъ каждый кусокъ кожи подъ иголку или такъ акуратно скроить точь-въ-точь по ногѣ. А мѣрку снималъ самъ Нифитъ — почти всегда. Для совершенства было необходимо, чтобъ Нифитъ снималъ мѣрку, а нѣмецъ кроилъ. Ходили однако слухи, что отъ нѣкоторыхъ кліентовъ Нифитъ и знаменитый иностранецъ держались въ сторонѣ. Думали, что Нифитъ не удостоитъ снять мѣрку съ лавочника. Послѣднее время даже возникло сомнѣніе, наложитъ ли онъ свою августѣйшую руку на ногу маклера, хотя маленькій Уоллопъ, одна изъ юныхъ знаменитостей биржи, клянется, что онъ шьетъ для него каждый годъ.

— Чоргъ побери его дерзость! говоритъ Уоллопъ: — желалъ бы я посмотрѣть, какъ бы онъ посмѣлъ прислать ко мнѣ подмастерье! А насчетъ кройки неужели вы думаете, будто я не знаю руку Баууа!

Имя иностраннаго артиста неизвѣстно въ точности, но произносится и пишется споргсмэнами точно такимъ образомъ, какъ мы его написали.

Нашимъ читателямъ можно сказать по секрету, что Нифитъ прежде постоянно жилъ въ комнатахъ надъ лавкой. Конечно, зажиточному ремесленнику это не совсѣмъ пристало. Если ремесленникъ не живетъ особо отъ мастерской своей, то онъ врядъ ли сдѣлается зажиточнымъ. Но Нифитъ былъ человѣкъ осторожный и за два года до начала нашего разсказа онъ жилъ въ Кондуитской улицѣ — усиленно стараясь однако скрывать свое мѣстопребываніе отъ своихъ кліентовъ. Теперь онъ былъ гордымъ владѣльцемъ виллы въ Гендонѣ и всѣ его кліенты знали, что его можно застать въ его лавкѣ только отъ половины десятаго утра до пяти часовъ вечера.

Мы уже говорили, что у Нифита были свои непріятности и причиною одной изъ главныхъ былъ нашъ юный пріятель Ральфъ Ньютонъ. Ральфъ былъ спортсмэнъ, держалъ лошадей никогда не менѣе четырехъ — а иногда даже семь или восемь — всегда въ Мунбинѣ, въ Барнфильдѣ. Всѣмъ извѣстно, что Барнфильдъ находится въ серединѣ двухъ охотничьихъ странъ: Беркшира и Букингэмпшира. У Нифита были тамъ большія связи, и хотя онъ никогда, въ жизни не ѣздилъ верхомъ, но подписывался ежегодно на двадцать пять фунтовъ на содержаніе этой охоты. Ральфъ Ньютонъ давно былъ его кліентомъ, но мы съ сожалѣніемъ должны сказать, что Ральфъ Ньютонъ сдѣлался шипомъ въ боку многихъ поставщиковъ. Не то, чтобы онъ не платилъ совсѣмъ. Онъ платилъ кое-что, но такъ какъ онъ заказывалъ болѣе чѣмъ платилъ, то итогъ его долга постоянно увеличивался. Но онъ былъ самый привлекательный, самый вѣжливый молодой человѣкъ, отъ заказовъ котораго почти невозможно было отказаться. Притомъ было извѣстно, что его надежды были такъ хороши! А все-таки не весьма пріятно бандажисту видѣть, что вторая сотня накопляется въ его книгахъ долгу за кожаные панталоны.

«Что онъ съ ними дѣлаетъ?» спрашивалъ себя старикъ Нифитъ, но не смѣлъ сдѣлать такой вопросъ Ньютону. Ремесленникъ жаловаться не смѣлъ, что джентльмэнъ употребляетъ слишкомъ много его товара. Дѣло зашло однако такъ далеко, что Нифитъ нашелъ необходимымъ навести особыя справки на счетъ надеждъ Ральфа Ньютона. Дѣйствительно дѣло зашло очень далеко — потому что Ральфъ Ньютонъ явился въ одинъ лѣтній вечеръ въ Гендонскую виллу и просто на просто просилъ бандажиста дать ему взаймы сто фунтовъ. Прежде чѣмъ уѣхалъ, онъ напился чаю съ мистеромъ, мистриссъ и миссъ Нифитъ на лужайкѣ и почти получилъ обѣщаніе, что деньги эти будутъ ему даны, если онъ зайдетъ въ Кондуитскую улицу на слѣдующее утро. Это было въ началѣ мая и Ральфъ Ньютонъ зашелъ, и хотя встрѣтились затрудненія, онъ получилъ деньги чрезъ три дня.

Нифитъ былъ плотный, низенькій человѣкъ, съ плѣшивой головой и узенькими глазками, обращеніе котораго составляло смѣсь диктаторской самоувѣренности и раболѣпства, смѣсь, которую онъ находилъ полезной для своей спеціальности. Въ разговорѣ о постороннихъ предметахъ онъ потиралъ руки, наклонялъ голову и самымъ смиреннымъ образомъ соглашался съ каждымъ произносимымъ словомъ. Въ одинъ и тотъ же день онъ былъ и радикаломъ и консерваторомъ, преданъ церкви и поносилъ пастора, горячо держалъ сторону охоты за оленями и громко порицалъ всякую охоту кромѣ охоты за лисицей. Относительно всѣхъ обыкновенныхъ внѣшнихъ предметовъ, онъ считалъ своей обязанностью какъ ремесленника просто поддѣлываться къ своимъ кліентамъ, но относительно панталонъ онъ не уступалъ никому, какъ бы ни значителенъ былъ этотъ кліентъ. Онъ зналъ свое дѣло и никому не позволялъ говорить себѣ, хорошо сидятъ или нѣтъ сшитые имъ панталоны. Всякій господинъ обязанъ былъ прійти къ нему примѣрить ихъ; если господа исполняли свою обязанность, то онъ непремѣнно исполнялъ свою. Онъ безропотно бралъ назадъ все что не нравилось, но послѣ этого не соглашался брать никакой работы. Сверхъ того, всѣ понимали, что жаловаться на употребляемые имъ матеріалы значило оскорблять его такъ, что онъ не удостоивалъ дать вѣжливаго отвѣта. Одинъ пожилой господинъ изъ Эссекса однажды сказалъ ему, что его пуговицы ломаются.

— Если вы отдаете стирать свои панталоны какой-нибудь старой бабѣ въ деревнѣ, сказалъ Нифитъ очень медленно и смотря въ лицо пожилому господину: — которая катаетъ его на каткѣ — тогда какъ же пуговицамъ не ломаться?

Этотъ пожилой господинъ никогда больше не осмѣливался входить въ лавку Нифита.

Нифитъ, можетъ быть, слишкомъ былъ самовластенъ въ дѣлахъ относившихся къ его ремеслу, но въ извиненіе его надо сказать, что онъ былъ честный ремесленникъ, по-крайней-мѣрѣ въ томъ отношеніи, что шилъ панталоны такъ хорошо, какъ умѣлъ. Онъ составилъ себѣ убѣжденіе, что лучшій способъ составить себѣ состояніе — продавать хорошія вещи — и продавалъ хорошее. Честенъ ли онъ былъ, прибавляя полгинеи къ цѣнѣ, потому что люди, съ которыми онъ имѣлъ дѣло, были такъ глупы, что высокая цѣна привлекала ихъ, это предоставляю рѣшить передовымъ моралистамъ. Но онъ дѣлалъ самые лучшіе панталоны, не клалъ дешевыхъ матеріаловъ и въ сущности былъ честный ремесленникъ.

Отъ половины десятаго до четверти шестого принималъ кліентовъ Нифитъ; но знавшимъ хорошо его заведеніе было извѣстно, что отъ половины перваго до половины второго хозяинъ всегда находился въ отсутствіи. Молодой человѣкъ, сидѣвшій за высокой конторкой и повидимому тратившій все время, на созерцаніе неоплатныхъ долговъ счетной книги, говорилъ господамъ, входившимъ въ лавку до часа, что мистеръ Нифитъ отправился въ Сити; послѣ часа всегда говорилось, что мистеръ Нифитъ завтракаетъ въ ресторанѣ. На самомъ же дѣлѣ онъ всегда обѣдалъ въ полдень въ трактирѣ за угломъ, кускомъ баранины, кружкой вина, съ дешевой газетой и съ трубкой. Когда наняла виллу въ Гендонѣ, мистриссъ Нифитъ сначала завела поздніе обѣды, но эта проницательная и умная дама скоро примѣтила, что относительно ея мужа это просто значитъ два обѣда въ день — и апоплексическій ударъ; поэтому она вернулась къ старымъ привычкамъ — къ раннему обѣду для дочери и для себя, и къ легкому ужину.

Однажды въ іюнѣ — въ ту самую субботу, въ которую сэр-Томасъ Андерудъ привезъ свою племянницу къ себѣ въ Фёльгэмъ, на другой день послѣ нечестиваго поцѣлуя на лугу въ Фёльгэмѣ — Ральфъ Ньютонъ вошелъ въ лавку Нифита во время отсутствія хозяина и заказалъ — три пары панталонъ. Баууа, закройщикъ, не сходившій съ своего мѣста болѣе чѣмъ на пять минутъ во весь день, остался, по своему обыкновенію, безмолвенъ и повидимому невнимателенъ, но главный прикащикъ сошелъ съ своего трона и принялъ заказъ. Къ несчастью, Нифитъ былъ въ Сити, Ральфъ Ньютонъ замѣтилъ, что мѣрка его нисколько не измѣнилась, заказалъ и ушелъ.

— Три пары? — кожаныхъ? спросилъ Нифитъ, когда вернулся поднявъ брови и ясно показывая, что минута эта была вовсе не радостна.

— Двѣ пары кожаныхъ; — одну замшевую, сказалъ прикащикъ.

— Ему шили четыре пары въ прошломъ году, сказалъ Нифитъ такимъ жалобнымъ тономъ, что почти можно было подумать, что онъ собирается плакать.

— Сто-восемдесятъ-девять фунтовъ четырнадцать шиллинговъ и девять пенсовъ было на Рождествѣ, сказалъ прикащикъ, перевертывая въ книгѣ листъ, который онъ нашелъ безъ труда.

Нифитъ принялся разсматривать разныя сшитыя вещи, украшавшія его лавку, какъ будто желалъ изгнать изъ своихъ мыслей такой тягостный предметъ.

— Шить ему, мистеръ Нифитъ? спросилъ подмастерье.

Хозяинъ все молчалъ и все щупалъ вещи, которыя онъ любилъ всей душой.

— У него должно быть паръ двадцать, если только онъ ихъ не продаетъ, сказалъ подозрительный прикащикъ.

— Онъ ихъ не продаетъ, сказалъ Нифитъ. — Онъ не изъ таковскихъ. Можете отдать шить, Уэдль.

— Очень хорошо, мистеръ Нифитъ. Я только такъ хотѣлъ упомянуть. Очень странно, что онъ пришелъ сюда когда васъ не было.

— Я не вижу въ этомъ ничего страннаго. Онъ не изъ таковскихъ. Продолжайте заниматься своимъ дѣломъ.

Уэдль ничего не зналъ о ста фунтахъ, не зналъ онъ итого, что Ральфъ Ньютонъ два раза пилъ чай въ Гендонѣ. Оба раза мистриссъ Нифитъ объявила, что мистеръ Ньютонъ настоящій джентльмэнъ, а миссъ Нифитъ, хотя говорила очень мало, очевидно одобряла обращеніе мистера Ньютона. А миссъ Нифитъ была красавица и богатая невѣста.

Только что Уэдля заставили замолчать и онъ съ меланхолическимъ прилежаніемъ удалился къ неудовлетворительнымъ коммерческимъ счетамъ, какъ Ральфъ Ньютонъ опять вошелъ въ лавку. Онъ пожалъ руку Нифиту — какъ это дѣлали многіе кліенты, пользовавшіеся его расположеніемъ — и немедленно занялся своимъ новымъ заказомъ, какъ-будто каждую зиму и каждое лѣто акуратно уплачивалъ Нифиту по своимъ счетамъ.

— Я сейчасъ сказалъ, когда васъ не было здѣсь, что годится прошлогодняя мѣрка, но можетъ быть, знаете, я начинаю нѣсколько полнѣть.

— Мы постараемся, мистеръ Ньютонъ, сказалъ хозяинъ.

— Я пришелъ собственно для васъ, сказалъ молодой спортсмэнъ, входя въ маленькую комнатку, въ которую вошелъ вслѣдъ за нимъ Нифитъ съ бумагой и тесьмой, а за Нифитомъ Уэдль, чтобы записать мѣрку: — мнѣ все-равно, какъ они сидятъ.

— О, мистеръ Ньютонъ!

— Только бы они не морщились подъ колѣномъ.

— У насъ этого не бываетъ, мистеръ Ньютонъ.

— И признаюсь, мнѣ хотѣлось бы, чтобъ они на меня влѣзли.

— Въ этомъ отношеніи мы нашихъ кліентовъ не безпокоимъ, мистеръ Ньютонъ.

— Но дѣло въ томъ, что я такъ полагаюсь на васъ и на того безмолвнаго господина, что мнѣ кажется, ваши панталоны будутъ мнѣ впору еще двадцать лѣтъ, хотя бы вы никогда меня не видали.

— О, благодарю, мистеръ Ньютонъ — 2, 4, Уэдль. Мнѣ кажется, мистеръ Ньютонъ немножко пополнѣлъ. Но можетъ быть вы похудѣете до ноября, мистеръ Ньютонъ. Благодарю васъ, мистеръ Ньютонъ — мнѣ кажется, этого достаточно. Вы увидите, что мы не ошибемся. Три пары, мистеръ Ньютонъ?

— Да; кажется, трехъ паръ будетъ мнѣ достаточно до слѣдующаго сезона. Не думаю, чтобы я охотился больше трехъ дней, а у меня, кажется, еще осталось нѣсколько.

Осталось нѣсколько! У него должны быть полные шкапы — полные коммоды — полные ящики! Уэдль, меланхолическій, подозрительный Уэдль былъ увѣренъ, что ихъ кліентъ обманываетъ ихъ — продаетъ панталоны, какъ только ихъ пришлютъ къ нему, но не смѣлъ сказать этого послѣ урока, полученнаго имъ недавно. Если старикъ Нифитъ хочетъ, чтобы его обманывалъ безчестный молодой человѣкъ, то ему, Уэдлю, это все-равно. Но въ сущности Уэдль не такъ хорошо понималъ людей, какъ Нифитъ и притомъ онъ ничего не зналъ о честолюбивыхъ надеждахъ своего хозяина.

— Епископы отличились вчера, не такъ ли? спросилъ Ральфъ въ передней лавкѣ.

— Отличились, дѣйствительно, мистеръ Ньютонъ, отличились.

— Но это больше ничего, какъ куча старыхъ бабъ.

— Именно таковы они, мистеръ Ньютонъ.

— А все-таки у насъ должно быть духовенство.

— Плохо пришлось бы намъ безъ духовенства, мистеръ Ньютонъ, по-крайней-мѣрѣ это мое мнѣніе.

Тутъ Ральфъ вышелъ изъ лавки, а бандажистъ съ поклонами провожалъ его до дверей.

— Пятьдесятъ тысячъ фунтовъ стерлинговъ! говорилъ про себя Ральфъ Ньютонъ, идя въ свой клубъ.

Когда человѣкъ дѣйствительно богатъ, слухи всегда увеличиваютъ его богатство — и слухи уже увеличили состояніе, накопленное Нифитомъ.

— Это значитъ двѣ тысячи въ годъ, а дѣвушка сама по себѣ такая хорошенькая, что, клянусь честью, я не знаю ни одной, которая была бы лучше — ее или Клэри. Но каково представить себѣ тестемъ старика Нифита! Теперь всѣ такъ женятся, но я не думаю, чтобы я женился такимъ образомъ, еслибъ даже невѣста была въ десять разъ богаче. Дѣло въ томъ, что къ этому надо привыкнуть, а я еще не привыкъ. Я скоро привыкну — или сдѣлаю что-нибудь хуже.

Такъ думалъ Ральфъ, отправляясь изъ лавки Нифита въ свои клубъ.

Нифитъ, отправляясь домой, также размышлялъ. Дѣлалъ панталоны онъ превосходно и копить деньги былъ мастеръ. Но употреблять эти деньги онъ такъ же мало умѣлъ, какъ не умѣлъ бы носить панталоны, для которыхъ такъ успѣшно снималъ мѣрку съ своихъ кліентовъ. Онъ почти свыкся съ мыслью, что изъ этихъ денегъ онъ мало могъ изречь для себя радостей, кромѣ тѣхъ, которыя могло доставить ему просто обладаніе ими. Праздники уничтожали его. Даже одинъ день въ Гендонѣ, кромѣ воскресенья, онъ выносить не могъ. Прибыль жизни состояла въ шитьѣ панталонъ, а наслажденіе въ кускѣ баранины и трубкѣ. Онъ пробовалъ вести праздную жизнь и у него достало смысла догадаться почти съ первой попытки, что праздность не годится для него. Онъ сдѣлалъ одну непоправимую ошибку въ жизни. Онъ переселился изъ Кондуитской улицы въ холодный, неудобный домъ, находившійся въ такомъ мѣстѣ, гдѣ для поддержанія своей репутаціи онъ не могъ показаться въ трактирѣ. Это было очень дурно, но онъ не сдѣлаетъ еще хуже, отказавшись отъ Кондуитской улицы совсѣмъ. Онъ останется при своей лавкѣ. Но что онъ будетъ дѣлать съ своими деньгами? У него только одна дочь. Думая объ этомъ каждый день, каждый мѣсяцъ, каждый годъ, онъ дошелъ медленно до того заключенія, что обязанъ сдѣлать изъ своей дочери знатную барыню. Онъ долженъ отыскать господина, который женится на ней, а потомъ отдастъ этому господину всѣ свои деньги — зная въ тоже время, вѣроятно, что этотъ господинъ не захочетъ знаться съ нимъ. До этого заключенія онъ дошелъ безъ малѣйшей горечи, безъ всякаго разочарованія, что такимъ образомъ должны кончиться усилія трудовой и успѣшной жизни. Больше ничего ему не оставалось. Онъ самъ не могъ сдѣлаться бариномъ. Это было такъ же мало для него доступно, какъ для барина сдѣлаться ангеломъ. Онъ этого не желалъ. Это не доставило бы ему удовольствія. Онъ принадлежалъ къ людямъ такого рода, которые до такой степени знаютъ свои границы, что не сожалѣютъ, не переходя чрезъ нихъ. Но все-таки въ глазахъ его баринъ были такимъ великимъ существомъ — на столько выше его — что любя свою дочь больше всего на свѣтѣ, онъ думалъ, что можетъ умереть счастливо, если можетъ выдать ее замужъ за человѣка такого высокаго званія. Въ этомъ было смиреніе относительно его самого и любовь къ дочери, которыя были удивительны.

Читатель подумаетъ, что Нифитъ во всякомъ случаѣ могъ бы выбрать кого-нибудь получше Ральфа Ньютона; но читатель еще не знаетъ Ральфа Ньютона и не можетъ понять, какъ трудно было Нифиту сойтись съ какимъ-нибудь бариномъ, чтобы начать свои дѣйствія. Ремесленникъ не можетъ приглашать къ себѣ въ домъ молодого человѣка въ то время, когда снимаетъ съ него мѣрку. Нифитъ часто слыхалъ, что знатные господа женились на купеческихъ дочеряхъ, и зналъ, что это сдѣлать можно. Деньги, бывшія совершенно безполезными для него во всѣхъ другихъ отношеніяхъ, не могли ли оказаться полезными въ этомъ? Но какъ ему приняться за это? Полли Нифитъ была прехорошенькая дѣвушка, и отецъ зналъ, что она хороша. Но если онъ не позаботится, то одинъ красивый молодой газовщикъ, жившій дверь объ дверь съ нимъ въ Гендонѣ, захватитъ его Полли, прежде чѣмъ онъ успѣетъ опомниться. Или еще хуже, какъ онъ думалъ, сумасбродный сынъ его стараго пріятеля Могса, башмачника, Онтаріо Могсъ, какъ его назвалъ крестный отецъ, канадецъ, Онтаріо, съ которымъ Полли уже удостоивала кокетничать. Онъ не могъ по газетамъ приглашать хорошаго жениха.. Что могъ онъ сдѣлать?

Потомъ Ральфъ Ньютонъ успѣлъ втереться въ Гендонскую виллу — просить денегъ. Что заставило Ньютона обратиться къ нему за деньгами, Нифитъ отгадать не могъ — но онъ зналъ, что изъ всѣхъ молодыхъ людей, съ которыхъ онъ снималъ мѣрку въ своей задней лавкѣ, не было ни одного, котораго наружность, обращеніе и веселый голосъ нравились бы ему до такой степени, какъ наружность и обращеніе Ральфа Ньютона. Нифитъ не могъ этого анализировать, но въ этомъ молодомъ человѣкѣ было что-то веселое, что отнимало у него охоту приставать къ нему за платежомъ или отказываться отъ его заказа. Ральфъ ему нравился и онъ думалъ постоянно объ этомъ молодомъ человѣкѣ во время своихъ разъѣздовъ между Рендономъ и Кондуитской улицей. Не такой ли баринъ годится для его дочери? Нифиту никто не долженъ былъ говорить, что Ральфъ Ньютонъ былъ баринъ — что онъ подразумѣвалъ надъ этимъ словомъ — а что Уоллопъ, маклеръ, бариномъ не былъ. Уоллопъ, маклеръ, говорилъ о себѣ, какъ будто былъ очень знатный человѣкъ; но по мнѣнію Нифита, Онтаріо Могсъ болѣе походилъ на барина, чѣмъ Уоллопъ. Онъ очень боялся за свою дочь относительно красавца газовщика и Онтаріо Могса, но послѣ, того, какъ Ральфъ Ньютонъ второй разъ пилъ у нихъ чай, онъ надѣялся, что глаза его дочери открылись.

Онъ наводилъ справки о Ральфѣ Ньютонѣ и узналъ, что молодой человѣкъ былъ наслѣдникъ прекраснаго помѣстья въ Гэмпширѣ — помѣстья, называвшагося Ньютонскій Пріоратъ, съ приходомъ Ньютонскій Пиль, съ лѣсничимъ и паркомъ. Онъ давно зналъ, что дядя Ральфа не хочетъ ничего знать на счетъ долговъ племянника, но теперь узналъ навѣрно, что дядя не можетъ лишить племянника наслѣдства. И долги казались не очень велики — и Ральфъ получилъ небольшое наслѣдство отъ отца. Словомъ, хотя разумѣется надо было пожертвовать деньгами сначала, Нифитъ думалъ, что онъ видитъ, какъ ему слѣдуетъ поступить. Ньютонъ также былъ очень вѣжливъ къ его дочери — не то, чтобы говорилъ ей глупыя, льстивыя рѣчи, но обращался съ ней — какъ думалъ Нифитъ — точно такъ, какъ благовоспитанный баринъ долженъ обращаться съ царицей своихъ мыслей. Это было высокое честолюбіе, но Нифитъ думалъ, что можетъ быть, есть способъ достигнуть успѣха.

Мистриссъ Нифитъ была хорошей помощницей своему мужу — она усердно трудилась для него, когда труды были ему нужны — но не имѣла такого счастливаго характера, какъ ея супругъ. Онъ желалъ блистать только своею дочерью — и какъ ремесленникъ. Ее волновало болѣе трудное, честолюбивое желаніе блистать своей собственной особой. Это она настояла, чтобы переѣхать въ Гендонъ, и потребовала завести въ одну лошадь кабріолетъ. Кабріолетъ этотъ вовсе не восхищалъ Нифита — да и женѣ его пересталъ доставлять удовольствіе послѣ первыхъ трехъ мѣсяцевъ. Ѣздить каждый день по одной и той же дорогѣ по шести миль въ часъ не весьма пріятное удовольствіе, хотя пользуешься свѣжимъ воздухомъ. Мистриссъ Нифитъ не любила читать, а чувство приличія не допускало ее дѣлать самой говяжьи пудинги, которыми она такъ славилась въ своемъ прежнемъ маленькомъ хозяйствѣ. Гендонъ она находила скучнымъ, и хотя Гендонъ она выбрала сама, она не могла удержаться, чтобы не жаловаться на его скуку своему мужу. Но она всегда говорила ему, что виноватъ онъ. Ему слѣдовало ѣздить въ городъ только четыре раза въ недѣлю, а осенью отдыхать шесть недѣль. Это былъ принятый образъ жизни людей, составившихъ себѣ состояніе ремесломъ. Потомъ она старалась увѣрить его, что постоянное заключеніе въ Кондуитской улицѣ было дурно для его печени. Но болѣе всего онъ долженъ былъ бросить снимать мѣрку собственными руками съ его кліентовъ. Никто изъ ихъ благородныхъ сосѣдей не будетъ бывать у его жены и дочери, пока онъ дѣлаетъ это. Но въ сердцѣ Нифита любезность имѣла свои границы. Онъ подарилъ женѣ домъ въ Гендонѣ, шесть разъ въ недѣлю таскался по этой противной дорогѣ взадъ и впередъ для того, чтобы сдѣлать ей удовольствіе; но когда она сказала ему, чтобы онъ не снималъ мѣрки съ своихъ кліентовъ (онъ грубо отрѣзалъ ей), какъ Полли выражалась.

— Чортъ тебя дери! сказалъ онъ своей супругѣ.

Онъ и прежде говорилъ ей это, и она перенесла это съ величественнымъ спокойствіемъ.

Полли Нифитъ, какъ мы сказали, была прехорошенькая дѣвушка, не смотря на носъ, который почти можно было назвать вздернутымъ, и ротъ, который былъ немножко великъ. Я думаю однако, что она, можетъ быть, была красивѣе въ семнадцать лѣтъ, когда бѣгала взадъ и впередъ по Кондуитской улицѣ съ порученіями отца — который тогда еще не догадался, что она перестала быть ребенкомъ — чѣмъ сдѣлалась впослѣдствіи въ Гендонѣ, когда ей было двадцать лѣтъ. Въ то время ея глянцовитые черные волосы висѣли локонами около ея лица. Теперь у ней на затылкѣ былъ шиньонъ и волосы причесаны по модѣ. Но ея черные глаза были исполнены веселости, и казалось, что они могли также быть исполнены и чувствомъ. Цвѣтъ лица ея былъ безподобенъ — безподобенъ въ двадцать лѣтъ, хотя по своему свойству, можетъ быть, огрубѣетъ въ тридцать лѣтъ. Но въ двадцать онъ былъ безподобенъ. Это былъ цвѣтъ полураспустившейся розы, которой переходы отъ бѣлаго къ розовому и почти къ красному цвѣту такъ постепенны и нѣжны, что не имѣютъ границъ. Потомъ въ ней было еще очарованіе лучше чѣмъ у розы, потому что оттѣнки вѣчно измѣнялись. Когда она говорила или смѣялась, или становилась серьёзна, или сидѣла задумчива, или размышляла надъ романомъ, цвѣтъ щекъ и шеи измѣнялся, когда то или это волненіе, какъ бы ни было оно легко, волновало теченіе ея крови. Она была высока и хорошо сложена — и, можетъ быть, почти даже плотна. Она была весела, имѣла наклонность къ кокетству и очень любила молодыхъ людей. У нея было на столько здраваго смысла, чтобы не презирать отца и на столько доброты, чтобы дѣлать жизнь сносною для матери. Она была такъ же умна въ своемъ родѣ и умѣла говорить остроты. Она читала романы и любила любовныя исторія. Она намѣревалась когда-нибудь сама возымѣть сильную страсть, но не совсѣмъ сочувствовала своему отцу въ его воззрѣніяхъ на господъ. Объ этихъ воззрѣніяхъ они не разсуждали между собою, но каждый постепенно научился понимать мысли другого. Полли Нифитъ было очень пріятно вальсировать съ красавцемъ газовщикомъ — и даже вальсировать со всякимъ было пріятно для Полли, потому что танцы были для нея раемъ на землѣ. Она любила разговаривать съ Онтаріо Могсомъ, который былъ человѣкъ умный и умѣлъ говорить о многомъ. Она думала, что Онтаріо Могсъ умираетъ отъ любви къ ней, но еще не рѣшила, что Онтаріо долженъ быть героемъ великой страсти. Великая страсть была совершенно необходима для нея. Она должна имѣть свой романъ. Но Полли было извѣстно, что великая страсть должна довести до уютнаго домика, полдюжины дѣтей и приличнаго образа жизни съ поѣздками въ церковь, съ бараниной за обѣдомъ. А у Онтаріо Могса были очень сумасбродныя идеи. Газовщикъ же танцевалъ хорошо и былъ красавецъ, но плохо говорилъ. Когда Полли увидала Ральфа Ньютона — особенно, когда онъ сидѣлъ съ ними на лугу и курилъ сигары во время своего второго посѣщенія — она нашла его очень милымъ. Она не хотѣла, чтобы ей покровительствовалъ кто-нибудь, и боялась особъ, которыхъ она называла гордыми. Но Ньютонъ не покровительствовалъ имъ и она сознавалась, что онъ — очень милъ. Она была кумиромъ своего отца, зеницей его ока. Еслибъ она попросила его бросить снимать мѣрку, онъ, можетъ быть, согласился бы, но Полли была слишкомъ умна для этого.

Мы должны сказать еще нѣсколько словъ о мистриссъ Нифитъ, а потомъ мы надѣемся, что наши читатели будутъ знать эту семью. Она была дочерью бандажиста, у котораго Нифитъ прежде былъ ученикомъ — и потому считала себя какъ бы главою фамиліи, но всю славу ремесла составилъ ея мужъ и ея собственное состояніе было очень не велико. Она была полная, круглолицая, здоровая, ничтожная женщина, дурной характеръ которой не развился бы, еслибъ праздность — этотъ корень всего зла — не встрѣтился на ея пути. Теперь же, въ настоящемъ положеніи своей жизни, она много терзала бѣднаго Нифита. Еслибъ онъ былъ боленъ, она ухаживала бы за нимъ со всевозможными попеченіями. Еслибъ онъ умеръ, она оплакивала бы его какъ лучшаго изъ мужей. Еслибъ онъ раззорился, она вернулась бы въ Кондуитскую улицу и приготовляла бы говяжьи пудинги почти безъ ропота. Она очень заботилась объ его воскресныхъ обѣдахъ — считала бы грѣхомъ не приготовитъ ему что-нибудь вкусное для ужина. Она заботилась, чтобы онъ всегда носилъ фланелевую фуфайку, не позволяла ему не бывать въ церкви. Но не могла оставить его въ покоѣ. Что ей было больше дѣлать, какъ не досаждать ему? Полли, остававшаяся съ нею но цѣлымъ днямъ, не позволяла досаждать себѣ.

— Полноте, мама! говорила она повелительнымъ тономъ, который почти останавливалъ мама.

А если мама была очень сердита, то Полли убѣгала. Но въ длинные часы ночи бандажистъ убѣжать не могъ — а въ ничтожныхъ дѣлахъ власть была на ея сторонѣ. Только когда дѣло доходило до важныхъ вещей, Нифитъ сердился и приказывалъ своей женѣ убираться къ чорту.

Мистриссъ Нифитъ была несчастная женщина, гораздо несчастнѣе, чѣмъ ея мужъ. Вилла въ Гендонѣ была для него тяжела, но вдвойнѣ тяжелѣе для нея. Онъ могъ заниматься. Ноги его кліентовъ были для него пріятнымъ ресурсомъ. Но у нея ресурса не было. Неопредѣленное понятіе, которое она составила себѣ о жизни въ хорошенькой виллѣ, оказалось совершенно ложнымъ — хотя она не созналась въ этомъ ни мужу, ни дочери. Экипажъ, въ которомъ возила ее одна лошадь, былъ такъ же противенъ для нея, какъ и ея гостиная. Эта гостиная сдѣлалась для нея такъ противна, что она рѣдко входила въ нее; но даже и столовая ей не нравилась. Что ей тамъ дѣлать, бѣдной женщинѣ? Что оставалось ей дѣлать на этомъ свѣтѣ — какъ не досаждать своему мужу?

Однако всѣ знавшіе Нифита говорили, что это очень почтенные люди, составившіе себѣ очень хорошее состояніе.

Глава VI.
МАЛЕНЬКІЙ ОБѢДЪ МИСТРИССЪ НИФИТЪ.

Утромъ въ воскресенье на другой день послѣ достопамятной субботы, въ которую миссъ Боннеръ отвезли въ ея новый домъ, а Ральфъ Ньютонъ заказалъ три пары панталонъ, Нифитъ сдѣлалъ очень честолюбивое предложеніе.

— Милая моя, мнѣ кажется, я попрошу этого молодого человѣка отобѣдать у насъ въ будущее воскресенье.

Это было сказано послѣ завтрака, когда Нифитъ наряжался въ тотъ сюртукъ, въ которомъ онъ ходилъ въ церковь, и въ праздничную шляпу, которые вмѣстѣ хранились въ большомъ шкапу мистриссъ Нифитъ.

— Какого молодого человѣка?

Мистриссъ Нифитъ, дѣлая этотъ вопросъ, знала очень хорошо, что молодой человѣкъ, которому намѣревались предложить гостепріимство, былъ Ньютонъ. Онтаріо Могсъ былъ ея фаворитъ, но Нифиту не пришло бы въ голову приглашать Онтаріо Могса къ обѣду.

— Мистера Ньютона, моя милая, сказалъ Нифитъ, задравъ голову кверху, между тѣмъ какъ жена завязывала бантъ въ его воскресномъ галстухѣ.

— Зачѣмъ намъ его приглашать? Онъ отъ нашего кушанья носъ будетъ воротить, а Полли ужъ и безъ того дерзка. Мнѣ такихъ какъ онъ не нужно здѣсь, Нифитъ — не нужно. Такимъ гордымъ молодымъ людямъ, какъ онъ, лучше не бывать въ Александринскомъ коттэджѣ — такъ назывался счастливый домъ въ Гендонѣ — а для нашей Полли не будетъ пользы, если подобные ему будутъ здѣсь бывать.

Ничего болѣе не было сказано объ этомъ до возвращенія семьи изъ церкви, но во время проповѣди Нифитъ имѣлъ время обдумать этотъ предметъ и рѣшилъ, что въ этомъ дѣлѣ онъ долженъ быть самовластнымъ хозяиномъ. Какъ устроится эта свадьба если молодымъ людямъ не дадутъ видѣться другъ съ другомъ? Разумѣется, онъ можетъ имѣть неудачу. Онъ это зналъ. Весьма вѣроятно, Ньютонъ не приметъ этого приглашенія — можетъ быть никогда не покажется въ Александринскомъ коттэджѣ, но если не будетъ сдѣлано усилія, не можетъ быть и успѣха.

— Я не вижу, почему ему здѣсь не пообѣдать, сказалъ Нифитъ, какъ только закурилъ трубку послѣ своего ранняго обѣда: — въ этомъ нѣтъ ничего необыкновеннаго, сколько мнѣ извѣстно.

— Ты думаешь о Полли, Нифитъ?

— Почему мнѣ не думать о ней? У насъ она одна. Какая польза трудиться для нея, если о ней не думать?

— Изъ этого не выйдетъ добра, Нифитъ. Еслибы у насъ все было, такъ какъ быть могло…

— Чего еще недостаетъ?

— Пить не изъ чего; рюмки самыя простыя, а Джемима стряпаетъ такой обѣдъ, на который онъ и не взглянетъ. Я знаю, каковы молодые люди такога сорта, хуже дюжины дамъ, когда дѣло дойдетъ до блюдъ.

Однако Нифитъ рѣшился поступить по-своему и рѣшили, что Ральфъ Ньютона пригласятъ обѣдать въ слѣдующее воскресенье. Потомъ явилось затрудненіе, какимъ образомъ пригласить его. Нифитъ чувствовалъ, что сочинять приглашенія вовсе не по его части. Въ прошлое время, прежде чѣмъ онъ держалъ писаря, онъ писалъ много писемъ къ господамъ, употребляя разныя убѣдительныя выраженія, когда обращалъ вниманіе на запоздалые счета, значившіеся въ его книгахъ и бывшіе шипомъ въ его тѣлѣ. Но въ сочиненіи такихъ писемъ, какъ то, которое онъ намѣревался написать, опытности онъ не имѣлъ. А искусство мистриссъ Нифитъ въ этрмъ отношеніи былъ еще слабѣе ея мужа. Конечно писать она умѣла. Въ весьма рѣдкихъ случаяхъ она выражала свои мысли перомъ и чернилами Полли, когда была съ нею въ разлукѣ. Но никто другой не видалъ, какъ слаба она была въ этомъ отношеніи. Но Полли постоянно писала. Ея крючочки, какъ отецъ ихъ называлъ, были рисунками въ глазахъ отца. Она могла писать прямыя строчки такимъ образомъ, что отецъ ея гордился деньгами, истраченными на ея воспитаніе. Полли велѣно было написать письмо и послѣ разныхъ выраженій удивленія Полли написала письмо въ тотъ же вечеръ:

«Мистеръ и мистриссъ Нифитъ кланяются мистеру Ньютону и надѣются, что онъ сдѣлаетъ имъ честь отобѣдать у нихъ въ слѣдующее воскресенье въ пять часовъ, въ Александринскомъ коттэджѣ.»

— Напиши ровнехонько въ пять, сказалъ бандажистъ.

— Нѣтъ, батюшка, не напишу.

— Почему же, Полли?

— Нехорошо. Я не думаю, чтобы онъ пріѣхалъ и право не знаю, зачѣмъ вы его приглашаете. Мнѣ кажется, онъ узнаетъ, что это писала я. Что онъ подумаетъ?

— Онъ подумаетъ, что это писала такая хорошенькая дѣвушка, какой онъ еще не видывалъ, сказалъ Нифитъ, всегда очень щедрый на комплименты дочери.

— Какъ ты балуешь эту дѣвушку, Нифитъ! сказала ему жена.

— Онъ уже избаловалъ меня, мама, такъ что это ничего не прибавитъ. Вы всегда баловали меня не такъ ли батюшка?

Полли поцѣловала плѣшивую голову Нифита, а Нифитъ, сидя на лужайкѣ, растегнувшись, съ трубкой во рту, съ стаканомъ джина подъ рукою, чувствовалъ, что дѣйствительно есть для чего на свѣтѣ жить. Но въ головѣ его промелькнула мысль: «Если этотъ молодчикъ явится, мнѣ будетъ не такъ хорошо въ будущее воскресенье». Потомъ мелькнула другая мысль: «Если онъ возьметъ у меня Полли, не знаю, будетъ ли мнѣ когда-нибудь такъ хорошо какъ теперь.» Но все-таки онъ не колебался и не раскаивался. Разумѣется, его Полли должна выйти замужъ.

Мистриссъ Нифитъ сдѣлала ужасное предложеніе:

— Почему не пригласить и Могса?

— О, мама!

— Ты ужъ не хочешь ли вздергивать носъ передъ Онтаріо Могсомъ, гордячка?

— Я не вздергиваю передъ нимъ носъ. Я очень люблю мистера Могса. Я нахожу его такимъ забавнымъ. Но я увѣрена, что если мистеръ Ньютонъ будетъ, то ему было бы пріятнѣе, чтобъ мистера Могса не было.

— Совсѣмъ негодится, сказалъ Нифитъ: — Онтаріо хорошій малый, но мистеръ Ньютонъ и онъ не пара.

Мистриссъ Нифитъ была побита и проспала на диванѣ цѣлый день — намѣреваясь, безъ сомнѣнія, высказать мистеру Нифиту свои чувства, какъ только они останутся вдвоемъ.

Нашъ пріятель Ральфъ получилъ записку и принялъ приглашеніе. Онъ сказалъ себѣ, что это будетъ очень весело. Читателю извѣстно, что онъ уже рѣшился не продавать себя даже такой хорошенькой дѣвушкѣ, какъ Полли Нифитъ, но тѣмъ не менѣе ему было пріятно провести воскресенье въ ея обществѣ.

Ральфъ Ньютонъ въ это время занималъ очень удобную холостую квартиру въ маленькой улицѣ возлѣ Сент-Джэмскаго дворца. Онъ занималъ эту квартиру два года и успѣлъ разгласить между своими пріятелями въ Лондонѣ, что тутъ его постоянное жилище. Онъ отказался поступить въ военную службу — или лучше сказать, онъ согласился не вступать въ военную службу съ условіемъ, чтобы къ нему не приставали съ другой профессіей. Онъ имѣлъ однако очень много пріятелей между военными; многіе изъ нихъ находили удобнымъ завтракать у него или курить трубку въ его квартирѣ. Онъ никогда не работалъ и велъ безполезную, мотыльковую жизнь — только съ тою разницею отъ другихъ мотыльковъ, что долженъ былъ платить за свои крылья.

Плата же эта была величайшимъ затрудненіемъ въ жизни Ральфа Ньютона. Онъ началъ жизнь девятнадцати лѣтъ, съ содержаніемъ въ 250 ф. въ годъ. Двадцати-одного года онъ получилъ отъ отца наслѣдство ровно вдвое болѣе этого дохода, а такъ какъ онъ былъ наслѣдникомъ 7,000 годового дохода, то про него можно было бы сказать, что онъ родился съ золотой ложкой во рту. Но ему еще не минуло двадцати, какъ онъ надѣлалъ долговъ и никакъ не могъ раздѣлаться съ ними. Ссора съ дядей была старымъ дѣломъ и затѣяна его отцомъ прежде, чѣмъ онъ самъ поссориться съумѣлъ, и слѣдовательно намъ нечего объ этомъ говорить. Но дядя не давалъ ему ни шиллинга и поссорился бы также съ другимъ своимъ племянникомъ, пасторомъ, еслибъ зналъ, что младшій братъ помогаетъ старшему. Но до той минуты, въ которую мы пишемъ, жало долговъ не совсѣмъ еще вонзилось въ душу этого молодого человѣка. Онъ въ нуждѣ занялъ 100 фунтовъ отъ своего бандажиста и можетъ быть не въ первый разъ обращался къ ремесленнику за помощью. Но до-сихъ-поръ денегъ онъ доставалъ, кредиторы были снисходительны, и въ эту минуту у него были четыре лошади, объѣдавшія его въ Мунбинѣ, въ Барнфильдѣ.

Въ пять часовъ ровнехонько Ральфъ Ньютонъ вышелъ изъ наемной кареты у дверей Александринскаго коттэджа.

— Прикатилъ въ каретѣ! сказала мистриссъ Нифитъ, выглядывая изъ-за сторы въ окнѣ гостиной.

— Это стоитъ три шиллинга и шесть пенсовъ, сказалъ Нифитъ со вздохомъ.

— Неужели вы думали, батюшка, что онъ придетъ пѣшкомъ? сказала Полли.

Мистриссъ Нифитъ не могла прибавить колкаго замѣчанія, вертѣвшагося у ней на языкѣ, такъ какъ Ральфъ Ньютонъ уже вошелъ. Она разгладила свой передникъ, сложила руки и глубоко вздохнула. Теперь ей не къ чему уже было ходить въ кухню смотрѣть, сварена ли лососина или хорошо ли нарѣзана ягнятина.

— Это большое снисхожденіе съ вашей стороны, мистеръ Ньютонъ, сказалъ бандажистъ, едва осмѣливаясь пожать руку своему гостю — хотя въ своей лавкѣ онъ обращался довольно свободно съ своими кліентами въ этомъ отношеніи.

Полли имѣла такой видъ, какъ будто нисколько не находила это снисхожденіемъ, держала высоко голову, смѣялась, шутила и сдѣлала нѣсколько вопросовъ о нѣмцѣ въ лавкѣ, увѣряла, что теперь ей никогда не позволяютъ видѣть его, божилась, что никогда не слыхала его голоса.

— Не нѣмой ли онъ, мистеръ Ньютонъ? Батюшка никогда ничего не разсказываетъ мнѣ о немъ. Вы знать должны.

— Какая тебѣ нужда, Полли? сказала мистриссъ Нифитъ.

Это были единственныя слова, сказанныя ею. Полли рѣшила съ перваго же раза заговорить о лавкѣ. Если Ньютонъ пріѣхалъ видѣться съ нею, то она покажетъ ему, что не стыдится говорить о себѣ какъ о дочери бандажиста.

— Онъ немного говоритъ, не правда ли, мистеръ Ньютонъ? сказалъ Нифитъ, весело засмѣявшись.

— Скажите мнѣ одно, отвѣтилъ Ральфъ: — я знаю, что это секретъ, но обѣщаю не говоритъ. Какъ его зовутъ?

— Нехорошо, сказалъ Нифитъ въ восторгѣ: — всякое ремесло имѣетъ свои секреты. Перестаньте, перестаньте, мистеръ Ньютонъ!

— Я знаю его имя, сказала Полли.

— Скажите мнѣ, продолжалъ Ральфъ, подходя близко къ ней, какъ бы затѣмъ, чтобы услышать шепотъ.

— Мистеръ Нифитъ, я желала бы, чтобъ вы не говорили здѣсь объ этихъ вещахъ, сказала оскорбленная хозяйка. — Вотъ и обѣдъ.

Она хотѣла взять подъ руку своего гостя, но мистеръ Нифитъ устроилъ это иначе.

— Старые съ старыми, а молодые съ молодыми, вотъ какъ надо, сказалъ Нифитъ.

Такимъ образомъ и пошли они въ столовую. Мистриссъ Нифитъ навѣрно не знала, сдѣлалъ ея мужъ что-нибудь неприличное или нѣтъ. Она сомнѣвалась и ей сдѣлалось неловко.

Обѣдъ прошелъ очень хорошо. Нифитъ разсказалъ, какъ онъ самъ ходилъ къ рыбаку за лососиной, какъ жена его безпокоилась на счетъ ягнятины, какъ Полли дѣлала салатъ.

— И вотъ что я скажу вамъ, мистеръ Ньютонъ: эту бутылку шампанскаго привезъ я самъ въ карманѣ; далъ шесть шиллинговъ за нее Пальмеру въ Бонской улицѣ. Жена мнѣ говоритъ, что у насъ нѣтъ приличныхъ бокаловъ для шампанскаго.

— Не къ чему тебѣ разсказывать мистеру Ньютону все это.

— Мистеръ Ньютонъ, я не стыжусь того, что дѣлаю. Позвольте мнѣ имѣть честь выпить съ вами рюмку вина, мистеръ Ньютонъ. Вы видите насъ, каковы мы есть. Желалъ бы я угостить васъ лучше, но радушнѣе не могу. За ваше здоровье, мистеръ Ньютонъ.

Есть люди — и люди не дурные — которые въ подобныхъ обстоятельствахъ не могутъ быть пріятны. Не смотря на все желаніе поддѣлаться къ обстоятельствамъ, люди эти не могутъ не быть холодны и непріятны. Но опять есть люди, которые почти во всякомъ положеніи могутъ вести себя такъ, какъ будто они родились для этого. Ральфъ Ньютонъ принадлежалъ къ послѣднему числу. Онъ не привыкъ обѣдать съ людьми, которые работали на него, и вѣроятно, никогда прежде не встрѣчалъ такого хозяина, какъ Нифитъ; но онъ держалъ себя во весь обѣдъ чрезвычайно непринужденно и спокойно, и прежде чѣмъ принялись за пирожное и желэ, онъ прельстилъ сердце даже мистриссъ Нифитъ.

— Что вы понимаете въ яичницахъ, мистеръ Ньютонъ? сказала она.

Ральфъ Ньютонъ предложилъ состряпать яичницу лучше ея въ ея собственной кухнѣ — только бы Полли помогала ему.

— Но вы вѣрно захотите остаться въ кухнѣ вдвоемъ, сказалъ Нифитъ въ чрезвычайно веселомъ расположеніи духа.

Конечно, Нифитъ былъ человѣкъ неделикатный. Какъ только обѣдъ, кончился и обѣ дамы съѣли землянику со сливками, онъ предложилъ вынести портвейнъ въ садъ. Въ дальнемъ углу этого сада, шаговъ на двадцать отъ дома, былъ уголокъ, называемый «бесѣдкою», безъ притязанія на комфортъ. Въ бесѣдкѣ могло помѣститься три человѣка, но на этотъ разъ Нифитъ разсудилъ, что только двое должны насладиться этимъ пріютомъ. Полли принесла графинъ и рюмки, но не осталась ни минуты. Она пошла за матерью въ великолѣпную гостиную, гдѣ мистриссъ Нифитъ тотчасъ легла спать, а дочь утѣшалась романомъ. Мы сказали, что Нифитъ былъ человѣкъ неделикатный.

— Этой дѣвочкѣ я дамъ двадцать тысячъ фунтовъ въ тотъ день, когда она выйдетъ за человѣка, который мнѣ понравится. Налейте себѣ рюмку, мистеръ Ньютонъ. Дамъ — непремѣнно дамъ. И еще будутъ деньги, когда умру я — и старуха.

Надо признаться, что такая рѣчь отъ отца дочери-невѣсты молодому человѣку, который еще не выказалъ любви, была неделикатна. Но это еще вопросъ, не была ли она благоразумна. Нифитъ рѣшился и поэтому тотчасъ приступилъ къ своей цѣли. И если онъ не устроитъ этого дѣла такимъ образомъ, то какая же возможность, чтобы оно устроилось когда-нибудь? Ральфъ Ньютонъ не могъ пріѣзжать въ Александринскій коттэджъ каждый день или встрѣчаться съ дѣвушкой въ другихъ мѣстахъ, какъ съ свѣтскими молодыми дѣвицами. Сверхъ того, отецъ зналъ хорошо, что если дочь скажетъ ему, что ей понравился газовщикъ или Онтаріо Могсъ, то онъ не будетъ имѣть силы противиться ей. Онъ желалъ, чтобы она сдѣлалась женою барина, и думая, что это былъ самый скорый способъ исполнитъ свое желаніе, онъ не видалъ причины, почему ему не поступить такимъ образомъ. Сказавъ это, онъ выпилъ рюмку вина и посмотрѣлъ на своего молодого друга, ожидая отвѣта.

— Счастливъ будетъ тотъ человѣкъ, который женится на ней, сказалъ Ральфъ, начиная безсознательно чувствовать, что можетъ быть онъ сдѣлалъ бы лучше, еслибъ остался у себя на квартирѣ въ это воскресенье.

— Счастливъ будетъ этотъ человѣкъ, мистеръ Ньютонъ. Она настоящее золото и хорошо воспитана. Въ ней нѣтъ ни одной грязной капли. Она умна, можетъ дѣлать почти все. А насчетъ ея наружности я не скажу ничего. У васъ у самого есть глаза. Въ ней нѣтъ никакихъ прикрасъ, ни нарумянена, ни набѣлена! Какъ есть природа, мистеръ Ньютонъ.

— Я совершенно въ этомъ убѣжденъ.

— А сердце у нея ангельское.

Въ это время Нифитъ уже отиралъ слезы и пилъ полрюмками портвейнъ.

— Я знаю про васъ все, мистеръ Ньютонъ. Вы настоящій баринъ — вотъ вы каковы.

— Надѣюсь.

— У васъ будетъ когда-нибудь прекрасное имѣніе, но теперь мало наличныхъ денежекъ.

— Это правда, мистеръ Нифитъ.

— Мнѣ не нужно спрашивать ни у кого, я самъ знаю, продолжалъ Нифитъ: — если вы понравитесь ей, она ваша — съ двадцатью тысячами. Вы баринъ, а я хочу, чтобы моя дочь была барыней. Вы можете сдѣлать ее барыней. Вы не можете сдѣлать ее лучше, чѣмъ она есть. Самый знатный человѣкъ въ Англіи не можетъ этого сдѣлать. Но вы можете сдѣлать ее барыней. Я не знаю, что она скажетъ, помните, но вы можете спросить ее — если хотите. Вы правитесь мнѣ и можете спросить ее — если хотите. Какой отвѣтъ она дастъ, это ея дѣло. Но вы можете спросить ее — если хотите. Можетъ быть, я немножко смѣлъ, но я называю это честностью. Я не знаю, какъ вы это называете. Но это я знаю — что на двадцать миль въ окружности нѣтъ дѣвушки такой милой.

Нифитъ въ своей горячности стукнулъ рукою по столику въ бесѣдкѣ.

Читатель легко вообразитъ, что отвѣтъ Ральфа Ньютона не былъ готовъ. Конечно нѣкоторые въ подобномъ случаѣ прокляли бы дерзость бандажиста и тотчасъ ушли бы изъ дома. Но нашъ молодой пріятель не чувствовалъ наклонности наказать своего хозяина такимъ образомъ. Онъ просто отвѣтилъ, что онъ подумаетъ, такъ какъ дѣло это слишкомъ важно, чтобы немедленно его рѣшить, а что теперь пойдетъ къ дамамъ.

— Ступайте, мистеръ Ньютонъ, сказалъ Нифитъ: — ступайте къ Полли. Вы увидите, что она такова какъ я вамъ говорю. А я посижу здѣсь и выкурю трубку.

Ральфъ пошелъ къ дамамъ, и увидѣвъ, что мистриссъ Нифитъ спитъ, уговорилъ Полли прогуляться съ нимъ по гендонскимъ переулкамъ. Когда онъ уѣхалъ изъ Александринскаго коттэджа въ этотъ вечеръ, Нифитъ шепнулъ ему на ухо у калитки:

— Вы знаете мое желаніе: куйте же желѣзо, пока горячо. Она такова — какъ вы видите ее.

Глава VII.
ВЫ ТЕПЕРЬ НАША.

Первая недѣля послѣ пріѣзда Мэри Боннеръ въ Попгэмскую виллу прошла безъ всякихъ замѣчательныхъ происшествій, кромѣ нѣкоторой холодности, происходящей отъ пріѣзда незнакомаго лица. Сэр-Томасъ оставался дома въ это воскресенье, но когда пришло время идти въ церковь, избавился отъ этой непріятной для него обязанности весьма неудовлетворительно и для себя, и для дочерей.

— О, папа! я думала, что вы пойдете съ нами, сказала Пэшенсъ въ послѣднюю минуту.

— Не сегодня, душа моя, отвѣтилъ онъ съ улыбкой, показывавшей внутреннее безпокойство.

Пэшенсъ упрекнула его взглядомъ, а потомъ три дѣвушки ушли вмѣстѣ. Даже Пэшенсъ предлагала Мэри остаться, ссылаясь на усталость, на морскую болѣзнь и тому подобное, но Мэри рѣшительно не согласилась. Она сказала, что вовсе не устала, не страдала морской болѣзнью и хочетъ идти въ церковь. Сэр-Томасъ остался дома и думалъ про-себя, что какъ онъ можетъ идти въ церковь, когда знаетъ, что не въ состояніи слушать проповѣди и участвовать въ молитвахъ.

«Должно быть, люди это могутъ», говорилъ онъ себѣ: «а я не могу. Я ходилъ бы въ церковь каждый день, еслибъ зналъ, что это для меня полезно.»

Онъ ѣздилъ въ Лондонъ въ понедѣльникъ и явился въ виллу къ обѣду. То же сдѣлалъ онъ и во вторникъ. Въ среду остался онъ въ Лондонѣ. Въ четвергъ пріѣхалъ домой, но обѣдалъ въ городѣ. Послѣ этого онъ находилъ себя на достаточно фамильярной ногѣ съ племянницей, чтобы вернуться къ прежнимъ привычкамъ.

Пэшенсъ медлила говорить съ кузиной о странностяхъ своего отца; но Клариса скоро разсказала все.

— Вы скоро узнаете папа, сказала она.

— Онъ очень добрый; но надо вамъ знать, душечка, что мы самыя брошенныя и несчастныя дѣвы когда либо жившія на свѣтѣ. Папа теперь былъ дома четыре дня сряду; но это для вашихъ прекрасныхъ глазъ. Мы по цѣлымъ недѣлямъ не видимъ его; — очень часто больше чѣмъ недѣлю.

— Куда же онъ уѣзжаетъ?

— У него есть квартира въ Лондонѣ; — какая квартира! Вамъ надо поѣхать когда нибудь посмотрѣть ее, хотя онъ не поблагодаритъ насъ за это. Служитъ ему престранный старикъ, не видитъ онъ никого.

— Но что же онъ дѣлаетъ?

— Пишетъ книгу. Это большой секретъ. Онъ ничего не говоритъ объ этомъ и не любитъ чтобы его спрашивали. Дѣло въ томъ, что онъ любитель уединенія.

— А къ вамъ сюда никто не пріѣзжаетъ?

— Чтобы заботиться о насъ? Никто! Мы должны сами заботиться о себѣ. Разумѣется это скучно. Кое-кто бываетъ у насъ иногда. Миссъ Спунеръ, напримѣръ.

— Зачѣмъ ты смѣешься надъ бѣдной миссъ Спунеръ? спросила Пэшенсъ.

— Я не смѣюсь надъ нею. У насъ есть другіе знакомые, но не такъ много, чтобы сдѣлать домъ пріятнымъ для васъ.

Послѣ этого, когда Пэшенсъ не было съ ними, Клариса разсказала о Ральфѣ Ньютонѣ и его посѣщеніи, хотя не упомянула кузинѣ о своихъ любимыхъ надеждахъ.

— Желала бы я знать, что вы подумаете о Ральфѣ Ньютонѣ? сказала она.

При Мэри уже не разъ упоминали о Ральфѣ Ньютонѣ.

— Для чего я должна думать что-нибудь особенное о Ральфѣ?

— Вы должны думать о немъ что-нибудь особенное, такъ какъ онъ почти родной у насъ. Папа былъ его опекуномъ и Ральфъ можетъ пріѣзжать сюда когда хочетъ.

— Кто онъ, что онъ и гдѣ онъ?

— Онъ джентльменъ не дѣлающій ничего. Вотъ кто онъ.

— Стало быть, онъ много о себѣ думаетъ?

— Нѣтъ; — онъ не думаетъ. Онъ племянникъ стараго сквайра въ Гэмпширѣ, который не даетъ ему ничего. Ему не слѣдовало бы и нуждаться въ этомъ, потому что у него было свое собственное состояніе, однако онъ нуждается — иногда. Онъ долженъ получить имѣніе, когда его дядя умретъ.

— Боже! — какъ это интересно!

— А что касается того, гдѣ онъ — онъ пріѣзжаетъ сюда когда захочетъ, и потому что мы почти воспитаны вмѣстѣ. Онъ здѣсь не обѣдаетъ, потому что папа никогда не бываетъ дома. Здѣсь никто не обѣдаетъ.

Наступило короткое молчаніе.

— Стало быть, этотъ мистеръ Ньютонъ не обожатель? спросила миссъ Боннеръ.

Наступило новое молчаніе, прежде чѣмъ Клариса могла отвѣтить ни этотъ вопросъ.

— Нѣтъ, сказала она: — нѣтъ, онъ не обожатель. У насъ нѣтъ обожателей въ Попгэмской виллѣ. Только это не совсѣмъ справедливо, прибавила она послѣ нѣкотораго молчанія: — и такъ какъ вы будете жить съ нами какъ сестра, я разскажу вамъ о Грегори Ньютонѣ, братѣ Ральфа.

Потомъ она разсказала исторію любви и неудачи пастора, но ни слова не сказала объ объясненіи Ральфа и его великомъ преступленіи въ тотъ роковой вечеръ. Разсказъ ея объ одномъ братѣ совершенно обезоружилъ подозрѣніе Мэри Боннеръ о другомъ.

Дѣло въ томъ, что Клариса не знала, имѣетъ ли она право считать Ральфа Ньютона своимъ обожателемъ. Онъ не былъ въ коттэджѣ послѣ того вечера и хотя произнесенныя имъ слова еще сладостно звучали въ ея ушахъ — такъ сладостно, что она не могла перенести мысли о томъ, чтобы отказаться отъ ихъ сладости — все-таки она имѣла предчувствіе, что слова эти уничтожались его великимъ преступленіемъ. Она простила ему это преступленіе — вспоминая о немъ теперь, по прошествіи десяти дней, простила отъ всего сердца, но все-таки въ ней осталось неопредѣленное и непріятное чувство, что сказанныя слова, сопровождаемыя такимъ негоднымъ поступкомъ, такъ сказать, уничтожались дурною стороною этого поступка. Что если слова, прежде сказанныя, были только прелюдіей этого поступка? сколько она помнила, они были сказаны два раза — и если послѣдовавшія за тѣмъ слова были только извиненіемъ? Въ душѣ ея была тягостная мысль, что это быть могло, и если такъ, то человѣка этого не слѣдовало прощать, или по-крайней-мѣрѣ не слѣдовало съ нимъ говорить. Дѣйствуя по этому внутреннему побужденію, Клариса рѣшительно отказалась разсказать отцу что случилось, когда Пэшенсъ убѣждала ее.

— Онъ самъ увидится съ папа — если имѣетъ серьезное намѣреніе, говорила Клэри.

Пэшенсъ только качала головой. Она думала, что сэр-Томасу слѣдуетъ сказать сейчасъ, но не могла взять на себя, чтобы открыть тайну сестры, ввѣренную ей по секрету.

Клариса была упряма. Она не хотѣла сказать отцу, не хотѣла признаться, что она отвѣтитъ, если отецъ дастъ позволеніе. Относительно отвѣта Кларисы Пэшенсъ не сомнѣвалась. Она видѣла, что сестра ея отдала свое сердце Ральфу. Она боялась этого и прежде, а теперь не могла въ этомъ сомнѣваться. Но если Ральфъ имѣлъ серьезное намѣреніе, онъ послѣ объясненія въ любви пріѣхалъ бы за отвѣтомъ — обратился бы къ ея отцу. Потомъ Пэшенсъ думала, что сэр-Томасъ никогда не согласится на этотъ бракъ. Ральфъ былъ повѣса, въ долгахъ и вовсе неспособенъ заботиться о женѣ. Такъ думала старшая сестра о мнѣніи своего отца. Но она не могла растолковать Клэри необходимость дѣйствовать въ этомъ дѣлѣ. Она не могла требовать отъ сестры повиновенія. Клариса призналась ей по довѣрію, и хотя Пэшенсъ была огорчена, она не хотѣла нарушить довѣрія.

Наконецъ юный Лотаріо опять явился къ нимъ, но вмѣстѣ съ сэр-Томасомъ. Этого не случалось съ самого того дня, какъ сэр-Томасъ отказался отъ управленія имѣніемъ своего питомца. Но теперь это случилось. Они встрѣтились въ Лондонѣ и сэр-Томасъ предложилъ Ральфу представить его новой кузинѣ.

— Что вы теперь дѣлаете? спросилъ сэр-Томасъ.

— Ничего особеннаго именно теперь.

— Можете уѣхать сегодня вечеромъ?

— Да — кажется, могу.

Онъ имѣлъ намѣреніе обѣдать въ своемъ клубѣ съ поручикомъ Коксомъ; но такъ какъ онъ наканунѣ обѣдалъ въ клубѣ съ поручикомъ Коксомъ, то особенной надобности въ этомъ не предстояло.

— Я могу уѣхать къ обѣду, но вечеромъ долженъ выѣхать. Скука страшная, но я обѣщалъ къ лэди Мэк-Маршаль сегодня. Но если покажусь тамъ въ двѣнадцать часовъ, этого будетъ достаточно.

Такимъ образомъ случилось, что сэр-Томасъ и Ральфъ Ньютонъ отправились вмѣстѣ въ кэбѣ въ Попгэмскую виллу.

И Пэшенсъ и Кларисѣ было ясно, что новая кузина произвела на Ральфа сильное впечатлѣніе; но она не могла не произвести впечатлѣнія на кого бы то ни было. Красота ея была такого рода — какъ красота въ картинѣ — что должна была поражать, даже если не очаровывала. Мэри возбуждала вниманіе постороннихъ даже своимъ молчаніемъ. Въ этомъ не было умысла и никакого кокетства, но она держала себя такимъ образомъ, что всякому постороннему невозможно было смотрѣть на ея мѣсто въ комнатѣ просто какъ на стулъ, на которомъ сидитъ молодая дѣвица. Она не говорила ни слова, но самое ея молчаніе было краснорѣчиво. Теперь она была разумѣется въ глубокомъ траурѣ и контрастъ между блескомъ цвѣта ея лица и чернымъ платьемъ, покрывавшимъ ея шею — между чернымъ шарфомъ и блестящими густыми волосами, падавшими на нее, былъ такъ замѣчателенъ, что самъ по себѣ возбуждалъ вниманіе. Клариса, наблюдавшая за всѣмъ, хотя съ женскимъ инстинктомъ дѣлала видъ, будто не видитъ ничего, примѣтила, что Ральфъ былъ изумленъ. Но она знала, что онъ изумится. И какая бѣда была бы въ его изумленіи, если бы онъ остался вѣренъ? А если онъ не вѣренъ… тогда, тогда — тогда нѣтъ никакой бѣды! Вотъ въ какомъ свѣтѣ Клэри смотрѣла на обстоятельства, окружавшія ее въ настоящую минуту.

Вечеръ прошелъ не очень пріятно. Ральфъ былъ представленъ кузинѣ и сдѣлалъ нѣсколько вопросовъ о Вест-Индіи. Потомъ подали чай. Ральфъ былъ въ черномъ фракѣ и бѣломъ галстухѣ, и Клэри не могла не подумать, на сколько онъ былъ милѣе, когда съ трубкой во рту съ голой шеей пилъ содовую воду на лугу. Ахъ! не смотря на все, что тогда случилось, это была сладостнѣйшая минута въ ея жизни, когда онъ вскочилъ на ноги и сказалъ ей, что можетъ выбрать жену лучше вест-индской кузины. Она думала теперь объ этихъ его словахъ и говорила себѣ, что можетъ быть онъ никогда не скажетъ ихъ опять. Можетъ быть, даже онъ скажетъ совершенно противное, объявитъ о своемъ желаніи жениться на вест-индской кузинѣ. Клэри не могла вообразить, чтобы онъ не могъ на ней жениться, еслибъ захотѣлъ. Когда молодыя дѣвицы влюблены, онѣ считаютъ своихъ возлюбленныхъ такой драгоцѣнностью, обладаніе которой должны желать всѣ женщины.

Прежде чѣмъ Ральфъ уѣхалъ, сэр-Томасъ отвелъ Мэри въ сторону, чтобы сообщить ей объ ея дѣлахъ. Теперь все было устроено и сэр-Томасъ купилъ ей процентныхъ бумагъ на ея маленькій капиталъ.

— У тебя теперь твоихъ собственныхъ двадцать фунтовъ два шиллинга и четыре пенса ежегоднаго дохода, сказалъ онъ смѣясь, какъ бы говорилъ съ своею дочерью, еслибъ ей досталось неожиданное наслѣдство.

— Это значитъ, что я должна совершенно зависѣть отъ вашей благотворительности, сказала она, смотря на него сквозь слезы.

— Это не значитъ ничего подобнаго, сказалъ онъ почти съ гнѣвомъ. — Между тобою и мною не должно быть такихъ холодныхъ словъ какъ благотворительность. Ты теперь принадлежишь къ нашей семьѣ и имѣешь точно такое право пить изъ моей чашки и ѣсть мой хлѣбъ, какъ и эти дѣвушки. Я не буду ни думать, ни говорить объ этомъ болѣе.

— Но я должна думать объ этомъ, дядюшка.

— Чѣмъ меньше, тѣмъ лучше; — но никогда не говори мнѣ опять этого гнуснаго слова. Это слово для постороннихъ. То, что я даю тебѣ, должно быть принимаемо даже безъ благодарности. Платою мнѣ должна быть твоя любовь.

— Намъ будетъ заплачено вполнѣ, сказала она, цѣлуя его.

Все это было очень хорошо, но все-таки его тяготило несовсѣмъ пріятное чувство: если онъ умретъ, что будетъ съ нею? Онъ долженъ сдѣлать новое завѣщаніе — что само по себѣ для него было страшно непріятно, и онъ долженъ отнять отъ своихъ родныхъ дочерей, для того, чтобы обезпечить эту новую дочь. Вопросъ объ усыновленіи очень труденъ. Если у человѣка нѣтъ дѣтей — никого, кто отъ него зависитъ — онъ можетъ дать все и дѣлу конецъ. Но человѣкъ чувствуетъ, что онъ обязанъ оставить свое состояніе своимъ дѣтямъ, и чувствуя это, можетъ ли онъ отнять отъ нихъ и отдать другимъ? Будь Мэри его дочерью, онъ чувствовалъ бы, что онъ имѣетъ довольно для троихъ; но она не была его дочерью, а между тѣмъ онъ говорилъ ей, что она должна быть для него все-равно что дочь.

Между тѣмъ Ральфъ былъ на лугу съ обѣими сестрами и держалъ себя такъ неловко, какъ всегда держатся мужчины въ подобныхъ обстоятельствахъ. Когда онъ сказалъ эти слова Кларисѣ, у него не было опредѣленнаго намѣренія въ головѣ. Она всегда ему нравилась — онъ даже отчасти любилъ ее — имѣлъ къ ней привязанность совсѣмъ не такую, какъ къ ея сестрѣ. Однако онъ пріѣхалъ въ Фёльгэмъ въ тотъ вечеръ, не имѣя никакого намѣренія сдѣлать ей предложеніе. Онъ пріѣхалъ туда случайно и совершенно случайно нашелъ Кларису одну. Онъ зналъ, что слова были сказаны, и зналъ также, что навлекъ ея гнѣвъ на свою голову своею ласкою. Онъ понималъ также, что не имѣетъ права считать себя прощеннымъ, потому что теперь, въ присутствіи другихъ, она не приняла его съ особенной холодностью, которая потребовала бы особеннаго объясненія. Какъ бы то ни было, всѣ трое были холодны. Пэшенсъ хотѣлось уйти и оставить ихъ вдвоемъ. Она согласилась бы отрубить палецъ съ руки своей, чтобы сдѣлать Клэри счастливою, — но хорошо ли было сдѣлать Клэри счастливою такимъ образомъ? Она сначала думала, когда увидѣла отца вмѣстѣ съ Ральфомъ, что Ральфъ говорилъ о своей любви съ сэр-Томасомъ и что сэр-Томасъ позволилъ ему пріѣхать, но скоро примѣтила, что этого не было, и такимъ образомъ они гуляли вмѣстѣ; каждый зналъ, что отношенія ихъ не таковы, какъ были всегда; каждый чувствовалъ себя не въ силахъ выказывать спокойствіе.

— Мнѣ надо ѣхать въ лэди Мэк-Маршаль, сказалъ онъ, прострадавъ такимъ образомъ съ четверть часа: — если я не покажусь тамъ, ея сіятельство подумаетъ, что я бросилъ всѣ приличія и сдѣлался погибшей овцой безвозвратно.

— Мы не станемъ васъ удерживать, если вамъ надо ѣхать, сказала Клэри съ чинной вѣжливостью.

— Кажется, я поѣду. Прощайте, Пэшенсъ. Новая кузина сіяетъ красотой. Никто не можетъ сомнѣваться въ этомъ. Но я не знаю, къ такому ли сорту дѣвушекъ принадлежитъ она, которыми я восхищаюсь. Кстати, что вы намѣрены дѣлать съ нею?

— Дѣлать съ нею? возразила Пэшенсъ: — разумѣется, она будетъ жить здѣсь.

— Поселится какъ родная. Стало быть, я увижу ее опять. Прощайте, Пэшенсъ; прощайте, Клэри. Я пойду проститься съ сэр-Томасомъ и съ красавицей.

Это было сдѣлано; но когда Ральфъ уѣзжалъ, то пожалъ руку Клэри такимъ образомъ, что она не могла не понять. Она не отвѣчала на это пожатіе, но и не разсердилась.

— Клариса, сказала Пэшенсъ, когда онѣ остались вдвоемъ въ эту ночь: — милая Клариса!

Клэри знала, что когда сестра называетъ ее Кларисой, это значитъ что-нибудь особенное.

— Что такое? спросила она. — Что ты хочешь мнѣ сказать?

— Ты знаешь, что я думаю только о твоемъ счастьи. Милочка моя, онъ не имѣетъ намѣренія.

— Ты почему знаешь? Какое право имѣешь ты это говорить? Почему ты считаешь меня такой дурой, будто я не знаю, что мнѣ слѣдуетъ дѣлать?

— Никто не считаетъ тебя дурой, Клэри. Я знаю какъ ты умна — и какъ добра. Но я не могу переносить мысли, что ты будешь несчастна. Еслибъ онъ имѣлъ намѣреніе, онъ говорилъ бы съ папа. Если ты только скажешь мнѣ, что не думаешь о немъ и что онъ не дѣлаетъ тебя несчастной, я не скажу ни слова болѣе.

— Я думаю о немъ и онъ дѣлаетъ меня несчастной, сказала Клариса, залившись слезами: — но я не знаю, съ какой стати тебѣ говорить, что онъ лжецъ, безчестенъ и самой дурной человѣкъ.

— Я никогда этого не говорила и не думала, Клэри.

— Это подразумѣвалось въ твоихъ словахъ. Онъ сказалъ, что любитъ меня.

— А ты — ему не отвѣтила?

— Нѣтъ — я не сказала ему ничего. Я не могу этого объяснить и не хочу объяснять. Я не сказала ему ни слова. Ты пришла, а потомъ онъ уѣхалъ. Если я несчастна, это зависитъ не отъ меня. Онъ сказалъ, что любитъ меня, и я его люблю.

— Ты скажешь папа?

— Нѣтъ — не скажу. Объ этомъ нечего и говорить. Онъ накинется на Ральфа и выйдетъ ссора, а я этого не хочу ни за что на свѣтѣ.

Потомъ она старалась улыбнуться.

— Другія дѣвушки бываютъ же несчастны и я не вижу, почему мнѣ быть счастливѣе другихъ. Я знаю, что я глупа. Ты никогда не будешь несчастна, потому что ты не глупа. Но, Пэшенсъ, я разсказала тебѣ все, и если ты не будешь мнѣ вѣрна, я никогда тебѣ не прощу.

Пэшенсъ обѣщала, что она будетъ вѣрна, потомъ онѣ поцѣловались и сдѣлались друзьями.

Глава VIII.
НЕПРІЯТНОСТИ РАЛЬФА НЬЮТОНА.

Наступилъ іюль, вторая недѣля іюля, а Ральфъ Ньютонъ еще не далъ отвѣта на очень рѣшительное предложеніе, которое сдѣлалъ ему Нифитъ послѣ своего маленькаго обѣда. А предложеніе требовало отвѣта; но до-сихъ-поръ единственное дѣйствіе, которое это произвело на него, состояло въ томъ, что онъ пересталъ ходить по Кондуитской улицѣ. Уже было сказано, что прежде чѣмъ это предложеніе было сдѣлано ему, когда онъ думалъ, что приданое Полли гораздо болѣе того, что теперь обѣщалъ Нифитъ, онъ рѣшилъ, что ничто не заставитъ его жениться на дочери бандажиста, и слѣдовательно, дать отвѣтъ ему было бы легко. Однако, онъ отвѣта не давалъ, но не ходилъ по Кондуитской улицѣ и не примѣривалъ три пары панталонъ присланныхъ къ нему. Это было очень дурно, потому что Нифитъ хотя можетъ быть быль неделикатенъ, но по-крайней-мѣрѣ щедръ и довѣрчивъ; — и окончательный отвѣтъ слѣдовало дать до половины іюля.

Непріятности толпою осаждали Ральфа Ньютона. Онъ занялъ сто фунтовъ отъ Нифита, но онъ сдѣлалъ это по письму брата своего пастора. Онъ былъ долженъ этому пастору — мы не скажемъ сколько. Онъ время отъ времени бралъ у пастора пятьдесятъ или сто фунтовъ, увѣряя, что заплатитъ чрезъ мѣсяцъ или шесть недѣль. Иногда обѣщаніе исполнялось, иногда нѣтъ. Пасторъ, какъ холостой человѣкъ, былъ конечно богатъ. Онъ имѣлъ приходъ въ 400 фунтовъ и свое собственное состояніе, но у него были свои наклонности и онъ поправлялъ церковь въ Пиль-Ньютонѣ, его приходѣ въ Гэмпширѣ. Слѣдовательно ему случалось приставать въ брату за деньгами. Сто фунтовъ, занятые у Нифита, были отосланы въ Пиль-Ньютонъ, за исключеніемъ 25 ф. на текущія издержки. Двадцати-пяти фунтовъ не надолго станетъ въ Лондонѣ на текущія издержки человѣку наклонному къ расточительности и Ральфъ Ньютонъ опять сталъ нуждаться въ деньгахъ.

Потомъ у него были другія непріятности, все отъ недостатка денегъ. Горсболъ, извѣстный въ спортсмэнскомъ мірѣ какъ человѣкъ никогда не требовавшій своихъ денегъ, замѣтилъ, что такъ какъ вексель мистера Ньютона зашелъ за тысячу, то ему хотѣлось бы получить немного наличныхъ денегъ. Векселя мистера Ньютона на два мѣсяца въ 500 ф. было бы совершенно достаточно. Ральфу это не понравилось. Какъ онъ заплатитъ 500 ф. въ началѣ сентября, если не получитъ денегъ отъ Нифита? Конечно, онъ могъ найти денегъ подъ залогъ своего наслѣдства, Ньютонскаго Пріората. Но помѣстье не будетъ никогда принадлежать ему, если онъ умретъ прежде дяди, и зналъ, что заемъ у жидовъ подъ такое обезпеченіе совершенно раззоритъ его. Отъ его собственнаго состоянія у него еще осталось кое-что. У него были въ Лондонѣ дома, приносившіе ему кой-какой доходъ. Но они были заложены и документы не въ его рукахъ, и его повѣренный затруднялся достать ему денегъ.

Онъ сидѣлъ въ одно свѣтлое іюльское утро въ своей комнатѣ въ Сент-Джэмской улицѣ за позднимъ завтракомъ, съ своими двумя пріятелями, капитаномъ Фуксомъ и поручикомъ Коксомъ, когда съ нимъ случилась небольшая непріятность въ такомъ же родѣ; — непріятность еще хуже той, которую сдѣлалъ ему

Горсболъ, потому что Горсболъ не былъ такъ злобенъ, чтобы къ нему прійти. Въ дверь его постучались и въ комнату вошелъ молодой Могсъ. Могсъ былъ сынъ Буби и Могса, извѣстныхъ сапожниковъ въ старой Бондской улицѣ, и сапоги, которые они шили для Ральфа Ньютона, были безчисленнаго количества такъ же какъ и превосходнаго фасона, и изъ превосходной кожи. Но Буби и Могсъ послѣднее время требовали денегъ, писали много писемъ и четыре мѣсяца не видали своего кліента. Когда человѣкъ принужденъ по невозможности заплатить долги, обратиться къ другому поставщику, кредитъ его подорвется совсѣмъ. А между тѣмъ что же дѣлать этому человѣку, если при его новомъ заказѣ у стараго поставщика отъ него требуютъ наличныхъ денегъ? Мы узнаемъ, что Ральфъ Ньютонъ сдѣлалъ въ Кондуитской улицѣ, но Нифитъ былъ такой странный человѣкъ!

Коксъ только что закурилъ сигару, а Фуксъ набивалъ трубку, когда Онтаріо Могсъ вошелъ въ комнату. Этотъ соперникъ относительно Полли Нифитъ въ это время не былъ лично извѣстенъ Ральфу Ньютону, но имя, доложенное слугой, было непріятно знакомо Ральфу.

— О, мистеръ Могсъ, — а! кажется, я знаю вашего отца. Садитесь, мистеръ Могсъ; — угодно вамъ чашку чаю — или можетъ быть рюмку водки? Возьмите сигару, мистеръ Могсъ.

Но Могсъ отказался отъ всего. Это былъ высокій, худощавый молодой человѣкъ, съ длинными растрепанными волосами, свирѣпыми глазами, очень толстыми губами и плоскимъ носомъ — носомъ какъ будто состоявшимъ только изъ ноздрей — а подъ ртомъ была бородка, которую онъ называлъ имперьялкой. Тщеславіе Онтаріо Могса состояло въ томъ, что онъ былъ политикъ честолюбіе поставлялъ онъ въ томъ, чтобы быть поэтомъ — а по натурѣ онъ былъ влюбчивъ; — безславіемъ онъ считалъ быть сапожникомъ. Завися отъ строгаго отца и зная, что онъ обязанъ снискивать себѣ пропитаніе, онъ не могъ не повиноваться, но онъ ропталъ на свое рабство и былъ только счастливъ ораторствуя въ своемъ клубѣ или любуясь красотой Полли Нифитъ. Онъ сильно стоялъ за стачки — относительно этого опаснаго предмета онъ былъ въ разладѣ съ отцомъ, который обожалъ капиталъ и ненавидѣлъ рабочіе союзы. Онтаріо имѣлъ ужасныя идеи относительно союзовъ, дѣйствующихъ заодно, правъ труда и благосостоянія массъ. Три раза ссорился онъ съ отцомъ, но старикъ любилъ своего сына, и хотя былъ строгъ, но старался доставить сыну средства заработывать деньги. Какъ могъ онъ думать о женитьбѣ на Полли Нифитъ — въ чемъ Могсъ старшій совершенно былъ согласенъ съ Могсомъ младшимъ — если не выкажетъ себя дѣловымъ человѣкомъ? Неужели онъ думаетъ, что старикъ Нифитъ дастъ деньги для того, чтобы ихъ истратить на стачки? Онтаріо, который былъ самымъ добросовѣстнымъ сумасбродомъ, когда-либо существовавшимъ, сказалъ отцу, что онъ ни капельки не дорожитъ деньгами Нифита. Тогда Могсъ отецъ такъ стукнулъ по прилавку своимъ острымъ ножомъ, который онъ всегда держалъ въ рукѣ, что чуть-было не сдѣлалъ себѣ вреда, потому что ножъ сломался и обломокъ ранилъ его въ руку. Въ то время Буби не было и фирма называлась только Могсъ. Рѣчь шла о томъ, не сдѣлаться ли ей «Могсъ и Сынъ». Но какой ремесленникъ возьметъ партнеромъ въ свою фирму человѣка, который увѣряетъ, что стачки спасаютъ ремесло, и что онъ предлагаемый партнеръ — не дорожитъ деньгами? Все-таки старикъ Могсъ настаивалъ, а Онтаріо, зная, что онъ обязанъ сдѣлаться сапожникомъ, пытался теперь заниматься дѣломъ такъ, какъ предписывалъ ему отецъ.

Трудно было найти человѣка менѣе способнаго собирать долги. Когда Онтаріо Могсъ засталъ у Ньютона двухъ пріятелей, онъ не могъ раскрыть рта. Просить денегъ всегда было для него тягостно, но просить при трехъ лицахъ было свыше его силъ. Ральфъ Ньютонъ, видя это, чувствовалъ, что великодушіе предписываетъ ему принести себя въ жертву.

— Я боюсь, что вы пришли на счетъ счета, мистеръ Могсъ, сказалъ онъ.

Онтаріо Могсъ, который могъ разглагольствовать въ своемъ клубѣ на счетъ рабочихъ союзовъ съ такимъ потокомъ краснорѣчія, что вся зала была въ восторгѣ, и вызывать громъ рукоплесканій, теперь пробормоталъ какой-то невнятный отвѣтъ.

Такъ какъ мистеръ Ньютонъ занятъ, то онъ можетъ быть зайдетъ лучше въ другой разъ.

— Хорошо — благодарю; да, это будетъ лучше. Но сколько это составляетъ, мистеръ Могсъ?

Онтаріо не могъ рѣшиться произнести цифру, но подалъ бумагу нашему пріятелю.

— Господи помилуй, это очень плохо! сказалъ нашъ пріятель. — Больше двухъ сотъ фунтовъ за сапоги! Какой срокъ назначаетъ мнѣ вашъ отецъ?

— Ему теперь очень нужны деньги, шепнулъ Могсъ.

— Да — и у него есть мой вексель, который онъ принудилъ меня сдѣлать на Рождество. Это совершенно справедливо.

Могсъ не сказалъ ни слова, хотя ему особенно поручено было растолковать должнику, что отецъ его будетъ принужденъ требовать судомъ, если не получитъ по-крайней-мѣрѣ половину должной суммы на будущей недѣлѣ.

— Скажите вашему отцу, что я непремѣнно зайду чрезъ три дня и скажу, что я могу сдѣлать — или по-крайней-мѣрѣ чего я не могу. Вы никакъ не хотите выкурить сигару?

Могсъ никакъ не хотѣлъ и ушелъ, поблагодаривъ Ральфа, какъ будто сдѣлалъ съ нимъ какое-нибудь прекрасное условіе, которое устранитъ всѣ дальнѣйшія затрудненія.

— Самый кроткій человѣкъ, какого мнѣ когда-либо случалось видѣть, сказалъ поручикъ Коксъ.

— Хотѣлось бы мнѣ, чтобъ мои кредиторы обращались сомною такимъ образомъ, сказалъ капитанъ Фуксъ: — но мнѣ никогда не случалось видѣть такого счастливца, какъ Ньютонъ. Не думаю, чтобы я былъ долженъ десятую долю того, что должны вы.

— Это ваше понятіе о счастьи, сказалъ Ральфъ.

— Ну — да. Я не долженъ почти ничего, но пусть я буду повѣшенъ, если мнѣ удастся сдѣлать что-нибудь такъ, чтобы ко мнѣ не приставали къ горлу. Знаете Нифита? Чортъ меня возьми, если онъ не спрашивалъ меня, намѣренъ ли я уплатить по прошлогоднему счету прежде чѣмъ онъ пришлетъ мнѣ подтяжки, заказанныя мною. А я не долженъ этому Нифиту и двадцати фунтовъ!

— Что же вы сдѣлали? спросилъ поручикъ Коксъ.

— Просто вышелъ изъ лавки. Я посмотрю, пришлетъ онъ мнѣ подтяжки или нѣтъ. Мнѣ сказали, что въ Регби есть бандажистъ не хуже Нифита и который совсѣмъ за деньгами не пристаетъ. Вы что должны Нифиту, Ньютонъ?

— Безчисленныя суммы.

— Однако сколько?

— Вы слышали, я сказалъ, что суммы безчисленны.

— О, перестаньте! я этого не понимаю. Я никогда не скрываю ничего подобнаго. Я держу пари, что это составитъ въ пять разъ больше моего долга.

— Весьма вѣроятно. Еслибъ вы заказывали щедро, какъ я, то и съ вами поступлено бы было благородно. Какая польза человѣку записывать двадцать фунтовъ въ своей книгѣ? Разумѣется, онъ долженъ собирать маленькія суммы.

— Должно быть такъ, задумчиво сказалъ капитанъ.

Въ эту минуту разговоръ былъ прерванъ приходомъ другого посла, посла изъ той самой лавки, о которой они говорили. Ральфъ Ньютонъ приказалъ не отказывать никому, когда онъ былъ дома. Онъ такъ давно велъ борьбу, что зналъ, что такіе отказы возбуждаютъ безконечныя непріятности, потомъ онъ говорилъ, что это просто рессурсы труса. Храбрый человѣкъ обязанъ встрѣчать своего врага лицомъ къ лицу. Судьба не могла дать ему случая сдѣлать это пріятнымъ образомъ на полѣ битвы, какъ это могло случиться каждый день съ его счастливыми друзьями капитаномъ Фуксомъ и поручикомъ Коксомъ; но онъ рѣшился пріучать себя выдерживать огонь — и поэтому не хотѣлъ бѣжать отъ кредитора. Въ комнату очень медленно вошелъ тотъ таинственный человѣкъ, котораго прозвали герръ Баууа — къ великому изумленію троихъ молодыхъ людей, такъ какъ знаменитаго закройщика никто изъ нихъ не видалъ прежде иначе какъ стоящимъ молча за прилавкомъ Нифита съ ножницами въ рукахъ. Они переглянулись, а оба офицера подумали, что должно быть Нифитъ имѣлъ серьёзное намѣреніе, если прислалъ Баууа за деньгами. Нифитъ дѣйствительно имѣлъ серьёзное намѣреніе, но теперь посланный его пришелъ не за деньгами.

— Какъ, герръ Баууа — это вы? сказалъ Ральфъ, стараясь какъ можно лучше выговорить это имя. — Не случилось ли чего въ лавкѣ?

Нѣмецъ медленно осмотрѣлся вокругъ, а потомъ подалъ хозяину маленькую записку, не говоря ни слова.

Ральфъ прочелъ записку — про-себя. Она была написана на магазинномъ бланкѣ и состояла въ слѣдующемъ:

«Подумали ли вы о томъ, что я говорилъ? Если такъ, я буду радъ видѣть мистера Ньютона или въ Кондуитской улицѣ, или въ Александринскомъ коттэджѣ.»

Не было ни подписи, ни числа. Ральфъ зналъ, чего отъ него хотятъ точно такъ же, какъ еслибъ къ нему были написаны четыре страницы. Онъ также зналъ, что обязанъ дать отвѣтъ. Онъ попросилъ «герра» садиться и приготовился написать отвѣтъ тотчасъ. Онъ предложилъ герру рюмку водки, которую герръ проглотилъ залпомъ. Онъ подалъ герру сигару, которую герръ положилъ въ карманъ — и въ признательность за послѣднее одолженіе пробормоталъ какую-то невнятную благодарность. Ральфъ тотчасъ написалъ отвѣтъ, пока оба друга его курили, смотрѣли и удивлялись.

«Любезный мистеръ Нифитъ, — я буду у васъ завтра въ одиннадцать часовъ утра. Искренно вамъ преданный Ральфъ Ньютонъ.»

Эту записку онъ подалъ съ другой рюмкой водки герру. Берръ проглотилъ другую рюмку — какъ проглотилъ бы и третью еслибъ ему предложили — а потомъ ушелъ.

— Это еще кредиторъ? спросилъ поручикъ.

— Какой вы угадчикъ! сказалъ Ральфъ.

— Никогда не слыхалъ, чтобы онъ посылалъ Баууа, сказалъ капитанъ.

— Онъ его посылаетъ только тогда, когда долгъ доходитъ до двухсотъ-пятидесяти фунтовъ, сказалъ Ральфъ. — Это знакъ величайшаго уваженія. Еслибъ я не носилъ другихъ панталонъ, кромѣ замшевыхъ, какъ вы, я не видалъ бы у себя герра.

— Никогда въ жизни не носилъ замшевыхъ панталонъ! вскричалъ обиженный капитанъ.

Послѣ этого разговоръ прекратился и оба офицера отправились къ своимъ служебнымъ обязанностямъ въ конно-гвардейскія казармы, гдѣ безъ сомнѣнія начальникъ ожидалъ ихъ съ нетерпѣніемъ.

Ральфу Ньютону о многомъ надо было подумать и обдумать тотчасъ. Намѣренъ ли онъ былъ сдѣлать предложеніе Клэри Андерудъ? Намѣренъ ли онъ былъ взять за себя Полли Нифитъ и ея 20,000? Намѣренъ ли онъ былъ жениться? Намѣренъ ли онъ былъ сгинуть и пропасть? Видалъ ли онъ когда такую красавицу, какъ Мэри Боннеръ? Что онъ долженъ былъ сказать Могсу? Какъ онъ устроитъ насчетъ тѣхъ 500 ф., которые Горсболъ потребуетъ отъ него въ сентябрѣ? Въ какихъ выраженіяхъ будетъ онъ говорить съ Нифитомъ о деньгахъ за панталоны и по займу, если откажется отъ Полли? И вообще какъ онъ поведетъ войну? Онъ негодовалъ на себя при мысли о всѣхъ дурныхъ поступкахъ, сдѣланныхъ имъ, и всего хорошаго, чего онъ не сдѣлалъ. Когда онъ былъ въ университетѣ, сэр-Томасъ очень желалъ, чтобы онъ сдѣлался адвокатомъ, и безпрестанно просилъ его согласиться на это, какъ начало его жизни въ Лондонѣ. Но Ральфъ отвѣчалъ — и наконецъ отвѣчалъ такъ рѣшительно, что сэр-Томасъ оставилъ это — что такъ какъ не можетъ быть и рѣчи о томъ, чтобы онъ нажилъ себѣ деньги въ адвокатурѣ, то зачѣмъ же безполезно терять время? Онъ доказывалъ, что не понапрасну растратитъ жизнь если не сдѣлается адвокатомъ. Онъ не имѣлъ намѣренія праздно проводить жизнь. Онъ имѣетъ уже и теперь достаточное состояніе, впослѣдствіи получитъ еще больше. Онъ не хочетъ поступать въ адвокатуру, не хочетъ вступать и въ армію, не хочетъ и путешествовать. Онъ любитъ охоту, но сдержитъ эту страсть въ должныхъ границахъ. Конечно англійскій дворянинъ можетъ жить съ пользой на своей родинѣ. Онъ выйдетъ изъ университета съ почетомъ, получитъ степень, а потомъ будетъ счастливъ съ своими книгами. Вотъ каковъ былъ его планъ въ двадцать-одинъ годъ. Въ двадцать-два года онъ поссорился съ инспекторомъ въ университетѣ и вышелъ безъ всякой степени. Около этого времени онъ спорилъ съ сэр-Томасомъ, горячо утверждая, что университетская степень въ Англіи изъ всѣхъ притворствъ самое пустое и пошлое. Въ двадцать три года онъ началъ свою каррьеру въ Мунбимѣ съ двумя лошадьми — и съ этого времени охота сдѣлалась главною цѣлью его жизни. Послѣднюю зиму онъ охотился шесть дней въ недѣлю, увѣряя сэр-Томаса однако, что въ концѣ этого сезона онъ покончитъ съ этою забавою и ограничится только двумя днями въ недѣлю. Онъ оправдывался, что имѣетъ четырехъ лошадей, еще остававшихся въ Мунбимѣ, тѣмъ, что лошади были дрянью въ апрѣлѣ и драгоцѣннными жемчужинами въ ноябрѣ. Сэр-Томасъ могъ только возражать, а когда онъ дѣлалъ это, его бывшій питомецъ и настоящій другъ, хотя всегда былъ вѣжливъ, спорилъ всегда. Тогда онъ весьма естественно вступилъ въ короткость съ такими людьми, какъ Коксъ и Фуксъ. Въ Коксѣ или Фуксѣ не было ничего особенно дурного, но никто не зналъ лучше самого Ральфа, что это были не такіе друзья какихъ онъ обѣщалъ себѣ имѣть, когда былъ моложе.

Отцы, опекуны и вообще старые друзья, едва ли достаточно понимаютъ угрызеніе, какое чувствуютъ молодые, люди, когда, сбиваются съ пути. Они видятъ лучшее такъ же ясно, какъ и старшіе, хотя часто слѣдуютъ за худшимъ — что часто дѣлаютъ также и старшіе. Ральфъ Ньютонъ едва ли проводилъ день въ своей жизни, не чувствуя угрызенія относительно того, что не устроилъ себя лучше. Онъ зналъ, что фортуна очень милостива къ нему и что до-сихъ-поръ онъ бросалъ безполезно всѣ ея дары. А теперь наступалъ вопросъ, не поздно ли уже загладить сдѣланный имъ вредъ. Онъ вѣрилъ — еще не сомнѣваясь въ своей возможности поступать хорошо — что все можно поправить, еслибъ только денежныя затрудненія не тѣснили его до такой степени. Онъ взялъ перо и бумагу, и сдѣлалъ списокъ своихъ долговъ, поставивъ въ заголовкѣ каталога Горсбола. Итогъ составилъ нѣсколько болѣе четырехъ тысячъ фунтовъ, включая триста фунтовъ долгу его брату пастору. Потомъ онъ старался оцѣнить свое имѣніе и разсчелъ, что если онъ продастъ остававшееся у него, то можетъ заплатить всѣ долги и имѣть пятьдесятъ фунтовъ въ годъ до того времени, какъ получитъ наслѣдство послѣ дяди. Разумѣется, онъ не могъ жить, имѣя пятьдесятъ фунтовъ годового дохода. Ему казалось невозможнымъ жить доходомъ въ четыре разъ болѣе пятидесяти фунтовъ. Онъ далъ сэр-Томасу обѣщаніе, что не будетъ занимать денегъ подъ залогъ, дядина наслѣдства, и до-сихъ-поръ держалъ это обѣщаніе. Онъ думалъ, что не будетъ виновенъ въ нарушеніи обѣщанія, если скажетъ сэр-Томасу о своемъ намѣреніи и попроситъ помощи своего повѣреннаго; но онъ зналъ, что если это сдѣлаетъ, то всякая надежда имѣть въ будущемъ большое состояніе пропадетъ. Дядя его могъ прожить еще двадцать лѣтъ, а въ это время могъ умереть онъ самъ. Конечно, деньги можно было занять, но это обошлось бы ему такъ дорого, что совершенно раззорило бы его. Былъ только одинъ способъ выйти изъ этого затрудненія: онъ могъ жениться на дѣвушкѣ съ деньгами. Дѣвушку съ деньгами предлагали ему и дѣвушка эта къ тому же была очень хорошенькая и очень пріятная. Но жениться на дочери бандажиста!

А почему же нѣтъ? Онъ всю жизнь пріучалъ себя, презирать условными приличіями, онъ насмѣхался надъ степенями. Онъ смѣялся надъ званіемъ и профессіей адвоката. Развѣ онъ не можетъ остаться такимъ же человѣкомъ, если Полли Нифитъ сдѣлается его женой, какъ еслибъ онъ женился на герцогинѣ? А относительно любви онъ думалъ, что можетъ нѣжно любить Полли. Онъ зналъ, что поступилъ не хорошо съ бѣдною Клэри, но вовсе не зналъ, до какой степени не хорошо. Одно слово любви которое такъ много значило для нея въ ея невинности — такъ мало значило для него, потому что онъ не былъ невиненъ. Еслибъ онъ могъ выбирать между всѣми женщинами, которыхъ онъ видѣлъ, онъ думалъ, поощряемый скорѣе честолюбіемъ имѣть прелестнѣйшую женщину на свѣтѣ своей женой, чѣмъ любовью, что постарался бы получить руку Мэри Боннеръ. Но объ этомъ нечего было и говорить. Мэри Боннеръ была такъ же бѣдна, какъ и онъ, и какъ ни восхищался онъ ею, конечно, не могъ сказать себѣ, что любитъ ее. Полли Нифитъ избавила бы его отъ всѣхъ затрудненій, тѣмъ не менѣе онъ не могъ рѣшиться жениться на Полли. Но онъ долженъ былъ рѣшить, женится онъ на ней или нѣтъ. Онъ долженъ былъ увидѣться съ Нифитомъ завтра, а чрезъ нѣсколько дней зайти къ Могсу, или не сдержать даннаго слова. Чрезъ два мѣсяца онъ долженъ заплатить Горсболу пятьсотъ фунтовъ. Что если онъ пойдетъ къ сэр-Томасу, разскажетъ ему все безусловно и попроситъ совѣта, у своего стараго друга? Все безусловно однако онъ разсказать не можетъ. Не могъ же онъ сказать отцу о сценѣ на лугу съ Кларисой. Но о своихъ денежныхъ затрудненіяхъ и о щедромъ предложеніи Нифита онъ могъ сказать всю правду. Онъ пошелъ въ Соутгэмптонскую улицу — и послѣ грубой перебранки съ Стемомъ — сэр-Томаса не было дома въ то время — успѣлъ назначить своему бывшему опекуну свиданіе въ его квартирѣ въ девять часовъ вечера. Ровно въ девять часовъ сидѣлъ онъ съ сэр-Томасомъ, окруженномъ книгами.

— Можетъ быть, вы выпьете чашку чаю, сказалъ сэр-Томасъ. — Стемъ, подай намъ чаю.

Ральфъ подождалъ, пока ему былъ поданъ чай, и Стемъ ушелъ. Тогда онъ разсказалъ свою исторію.

Онъ разсказалъ ее очень добросовѣстно. Онъ принесъ свой счетъ и объяснилъ сэр-Томасу, какимъ образомъ у него осталось пятьдесятъ фунтовъ годового дохода, не болѣе.

— Боже, въ какую кашу попали вы! сказалъ юристъ, поднявъ кверху руки.

— Конечно, сказалъ Ральфъ: — въ страшную кашу. Но такъ какъ я теперь пришелъ къ вамъ за совѣтомъ, выслушайте меня до конца, и вы ничего не можете сказать о моемъ сумасбродствѣ такого, чего я самъ не зналъ бы.

— Продолжайте, сказалъ сэр-Томасъ: — продолжайте, я буду слушать васъ.

Надо однако замѣтить, что когда у старика въ положеніи сэр-Томаса спрашиваютъ совѣта въ подобныхъ обстоятельствахъ, ему слѣдуетъ дозволить замѣтить, что онъ заранѣе предсказывалъ всѣ эти вещи. «Я говорилъ вамъ» — это такъ удобно сказать! А когда старикъ принималъ много безполезныхъ хлопотъ для молодого человѣка, то его слѣдуетъ, по-крайней-мѣрѣ, не прерывать въ его замѣчаніяхъ относительно сумасбродства этого молодого человѣка. Но Ральфъ былъ энергиченъ и зная, что предъ нимъ предстоитъ еще многое, хотѣлъ продолжать свой разсказъ.

— Теперь я приступаю къ способу, предложенному мнѣ поправить все это, сказалъ онъ. — Я знаю, что вамъ это не понравится, но это поставило бы меня на ноги.

— Занять деньги въ счетъ будущихъ ожиданій? сказалъ сэр-Томасъ.

— Нѣтъ — я къ этому приду только, если тотъ планъ не удастся.

— Все будетъ лучше этого, сказалъ сэр-Томасъ.

Тутъ Ральфъ прямо приступилъ къ брачному предложенію.

— Вы слышали о мистерѣ Нифитѣ, бандажистѣ?

Сэр-Томасъ никогда не слыхалъ о мистерѣ Нифитѣ.

— Это лавочникъ въ Кондуитской улицѣ, у него есть дочь и онъ даетъ за нею двадцать тысячъ фунтовъ.

— Ужъ не намѣрены ли вы бѣжать съ дочерью бандажиста? воскликнулъ сэр-Томасъ.

— Конечно, нѣтъ. Я не получу двадцати тысячъ, если бѣгу.

Тутъ онъ объяснилъ все — какъ Нифитъ пригласилъ его къ себѣ и предложилъ ему жениться на его дочери, какъ эта дѣвушка была прехорошенькая и премиленькая, и какъ онъ думалъ — хотя онъ выразилъ это съ нѣкоторымъ смиреніемъ — что если онъ сдѣлаетъ ей предложеніе, то можетъ быть она и приметъ.

— Навѣрно приметъ, сказалъ сэр-Томасъ.

— Теперь вы знаете все. По-своему она образована. Нифитъ отецъ совершенно безграмотный и невѣжда. Онъ честный человѣкъ, очень пошлый — или лучше сказать, не похожъ на васъ и на меня, что подразумѣвается, когда говорятъ о пошлости — и отлично дѣлаетъ панталоны. Нифитъ мать хуже отца — сердитая и препошлая. Полли настоящее золото; а если я заживу своимъ домомъ на ея деньги, то разумѣется, надо будетъ принимать у себя ея отца и мать. Вашимъ дочерямъ было бы непріятно встрѣчаться съ ними, но мнѣ кажется, Полли имъ понравится. Теперь вы все знаете, что только я могъ вамъ разсказать.

Ральфъ говорилъ такъ быстро, энергично и вмѣстѣ съ тѣмъ, такъ разсудительно, что сэр-Томасъ въ этотъ періодъ разговора не могъ сослаться на свои предсказанія. Какой совѣтъ могъ онъ дать? Если онъ станетъ уговаривать этого молодого человѣка не жениться на дочери бандажиста, основываясь на происхожденіи Ньютона и на ожидаемомъ наслѣдствѣ, или на воспитаніи и вообще неприличіи, то онъ долженъ предложить какой-нибудь другой способъ къ существованію. Но можетъ ли онъ посовѣтовать будущему владѣльцу Ньютонскаго пріората жениться на Полли Нифитъ? Ньютоны были владѣльцами Ньютонскаго пріората нѣсколько столѣтій и Ньютоны всегда женились на женщинахъ благороднаго происхожденія, а женщины ньютонской фамиліи всегда выходили за дворянъ или оставались незамужними. Притомъ сэр-Томасъ по своему характеру и по всѣмъ своимъ убѣжденіямъ, былъ противъ подобныхъ браковъ.

— Вы уже представили себѣ, сказалъ онъ: — каково будетъ имѣть такого тестя и такую тещу: — и вѣроятно такую жену.

— Да. Я представилъ себѣ все это.

— Разумѣется, если вы рѣшились…

— Но я не рѣшился, сэр-Томасъ. Я долженъ рѣшиться до одиннадцати часовъ завтрашняго утра, потому что я долженъ тогда быть у Нифита — по условію. До-сихъ-поръ я такъ еще сомнѣваюсь, что почти готовъ бы кинуть жребій.

— Я лучше перерѣзалъ бы себѣ горло, сказалъ сэр-Томасъ, забывъ свое благоразуміе среди озабоченности своего положенія.

— Зачѣмъ же доходить до этого, сэр-Томасъ. Я полагаю вы хотите сказать, что все было бы лучше подобнаго брака.

— Я не думаю, чтобы вы любили эту дѣвушку, сердито сказалъ сэр-Томасъ.

— Въ этомъ отношеніи я не безпокоюсь. Еслибъ она мнѣ не нравилась и я не думалъ, что могу полюбить ее, я не сталъ бы и говорить объ этомъ. Сама она очаровательна — хотя я солгалъ бы, еслибъ сказалъ, что она держитъ себя какъ дѣвушка благороднаго происхожденія.

— И отецъ предложилъ ея руку вамъ?

— Самымъ яснымъ образомъ — и назвалъ приданое.

— Зная, въ какомъ положеніи находятся ваши денежныя дѣла?

— Почти; — такъ что я не сомнѣваюсь, что онъ не отступится, когда узнаетъ все. Онъ слышалъ объ имѣніи моего дяди и поздравилъ меня съ тѣмъ, что я баринъ.

— Онъ не заслуживаетъ имѣть дочь, сказалъ сэр-Томасъ.

— Ужъ не знаю. Сообразно его понятіямъ, онъ намѣренъ сдѣлать для нея все лучшее. И право, мнѣ кажется, что онъ могъ бы выбрать хуже. Вѣроятно, она сдѣлается владѣтельницей Ньютонскаго пріората, если выйдетъ за меня, и Нифитъ помѣститъ не дурно свои двадцать тысячъ.

— Ничто на свѣтѣ не можетъ сдѣлать ее настоящей лэди.

— Въ этомъ я не увѣренъ, сказалъ Ральфъ. — Ничто на свѣтѣ не можетъ сдѣлать ея мать такою, но за Полли я надѣюсь. Однако вы противъ этого?

— Конечно.

— Такъ что же я долженъ дѣлать?

Сэр-Томасъ потеръ ногу и молчалъ.

— Единственный совѣтъ, который вы мнѣ подали, состоитъ въ томъ, чтобы я перерѣзалъ себѣ горло, сказалъ Ральфъ.

— Нѣтъ, я этого не совѣтовалъ. Я не знаю что вамъ дѣлать. Вы раззорите себя — вотъ и все.

— Но есть способъ избавиться этого раззоренія. Выпутаться изъ всѣхъ затрудненій всегда есть возможность и худшая и лучшая. Что же теперь лучше?

— Вы не умѣете заработать и шиллинга, сказалъ сэр-Томасъ.

— Нѣтъ, не умѣю, сказалъ Ральфъ Ньютонъ.

Сэр-Томасъ потеръ лицо и почесалъ въ головѣ, но не зналъ какой подать совѣтъ.

— Вы сами послали себѣ постель и должны на ней лежать, сказалъ онъ.

— Совершенно такъ; — но съ которой стороны мнѣ надо на нее лечь и съ которой встать?

Сэр-Томасъ могъ только потереть лицо и почесать въ головѣ.

— Я думалъ, что лучше прійти и разсказать вамъ все, сказалъ Ральфъ.

Все это было очень хорошо, но сэр-Томасъ не могъ посовѣтовать ему жениться на дочери бандажиста.

— Это такое дѣло, сказалъ наконецъ сэр-Томасъ: — въ которомъ вы должны руководиться собственными чувствами. Желалъ бы, чтобъ устроилось иначе. Не могу сказать ничего болѣе.

Ральфъ простился и ходилъ по Сэнт-Джэмскому парку и, около Уэстминстера до полуночи, стараясь принять какое-нибудь рѣшеніе, строя воздушные замки относительно того, что онъ сдѣлалъ бы и какъ бы дѣйствовалъ, еслибъ не поставилъ себя въ такое безвыходное положеніе.

Глава IX.
ОНТАРІО МОГСЪ.

На слѣдующее утро Ральфъ Ньютонъ былъ въ Кондуитской улицѣ какъ-разъ въ назначенный часъ. Онъ еще не рѣшился, но думалъ, что можетъ увеличить отсрочку данную ему на размышленіе. Еще не прошло и мѣсяца послѣ того какъ ему было сдѣлано это предложеніе. Онъ нашелъ Нифита въ задней лавкѣ снимавшаго мѣрку съ какого то кліента.

— Я приду къ вамъ чрезъ двѣ минуты, сказалъ Нифитъ сунувъ голову въ отворенную дверь и возвращаясь къ своему дѣлу — 3 — 1 — Уэдль; сэр-Джорджъ не такъ полонъ какъ былъ въ прошломъ году. О, нѣтъ! сэр-Джорджъ, мы не стянемъ васъ слишкомъ крѣпко. Предоставьте это намъ, сэр-Джорджъ. Прошлогодняя пара была слишкомъ узка? О, нѣтъ! сэр-Джорджъ. Можетъ быть, вашъ лакей не такъ старательно чиститъ. Слуги такъ небрежны, что просто тошно на нихъ смотрѣть!

Такимъ образомъ продолжалъ Нифитъ, а такъ какъ сэр-Джорджъ очень подробно давалъ свои инструкціи — которыя всѣ, сказать мимоходомъ, пропадали понапрасну — Ральфу Ньютону надоѣло ждать. Онъ вспомнилъ также, что онъ тутъ не какъ кліентъ а почти какъ членъ семьи и мысль эта сдѣлалась ему противна. Онъ вспомнилъ, что въ первый разъ, какъ пришелъ въ Кондуитскую улицу, онъ видѣлъ Полли въ лавкѣ, рѣзавшую тесемки, которыми ея отецъ снималъ мѣрку съ ногъ мужчинъ. Тогда ей должно быть было около пятнадцати лѣтъ и онъ чувствовалъ, что это занятіе было неприлично для дѣвушки, которая должна была сдѣлаться его женою.

— Ну, мистеръ Ньютонъ? сказалъ Нифитъ, когда наконецъ сэр-Джорджъ вышелъ изъ маленькой комнаты.

День былъ жаркій и Нифитъ работалъ безъ верхняго платья. Онъ и теперь не надѣлъ сюртука. Онъ вытеръ лобъ, заткнулъ носовой платокъ за подтяжки и пожалъ руку нашему герою.

— Ну, мистеръ Ньютонъ, сказалъ онъ: — что вы думаете объ этомъ? Я немногое могъ узнать, но мнѣ казалось, что вы съ Полли отлично сошлись въ тотъ вечеръ. Я думалъ, что вы будете у насъ опять.

— Я не могъ пріѣхать, мистеръ Нифитъ, пока еще было сомнѣніе.

— О, къ чорту! всякія сомнѣнія. Разумѣется, вы должны ухаживать за Полли, какъ сдѣлалъ бы это всякій другой.

— Именно.

— Но ухаживать за дѣвушкой нельзя, когда пріѣзжаешь къ ней разъ въ мѣсяцъ. За нашей Полли и другіе ухаживаютъ, могу вамъ сказать — и такіе люди, которые готовы взять ее безъ ничего.

— Я совершенно въ этомъ убѣжденъ. Никто не можетъ видѣть ее и не восхищаться ею,

— Такъ къ чему же говорить о сомнѣніяхъ? Я люблю васъ потому, что вы баринъ, и могу поставить васъ на ноги, въ чемъ, такъ я слышу, вы очень нуждаетесь именно теперь. Скажите и пріѣзжайте пить чай сегодня вечеромъ.

— Дѣло въ томъ, мистеръ Нифитъ, что вопросъ этотъ очень серьёзный.

— Серьёзный! Двадцать тысячъ фунтовъ дѣло серьёзное. Вотъ въ этомъ не можетъ быть сомнѣнія. Если вы хотите сказать, что вамъ не нравится мое предложеніе — и при этихъ словахъ на лбу Нифита нависла черная туча — вамъ стоитъ только сказать слово. Нашу Полли нѣтъ никакой надобности навязывать никому. Но намъ не нужно вашихъ увертокъ.

— Скажите только одно, мистеръ Нифитъ.

— Что такое?

— Вы говорили съ вашей дочерью объ этомъ?

Нифитъ молчалъ нѣсколько секундъ.

— Нѣтъ, не говорилъ, сказалъ онъ: — но я говорилъ съ ея матерью, а женщины всегда болтаютъ между собою. Помните, я не знаю, что скажетъ вамъ наша Полли, но думаю, что она ожидаетъ кое-чего. Возлѣ насъ живетъ одинъ молодчикъ, который вѣчно рыскаетъ около нея, но она страшно отдѣлала его въ прошломъ мѣсяцѣ, какъ сказала мнѣ моя жена. Пріѣзжайте и попытайте, мистеръ Ньютонъ, и тогда узнаете все.

Ральфъ сознавалъ, что онъ еще не объяснилъ своего затруднительнаго положенія растревоженному отцу.

— Видите, мистеръ Нифитъ, сказалъ онъ — и остановился.

Ему было гораздо легче говорить съ сэр-Томасомъ, чѣмъ съ бандажистомъ.

— Если вы не хотите — скажите, сказалъ Нифитъ: — только, чтобъ не было увертокъ.

— Я желаю.

— Такъ дайте, мнѣ вашу руку и пріѣзжайте сегодня вечеромъ поѣсть, попить и предложить вопросъ. Вотъ какъ слѣдуетъ поступать.

— Безъ всякаго сомнѣнія — но бракъ такое серьезное дѣло!

— Также дѣло серьезное — необыкновенно серьёзное — состоять должнымъ человѣку въ такой суммѣ, которую вы не можете заплатить. Я называю это очень серьёзнымъ.

— Мистеръ Нифитъ, я не долженъ вамъ ничего такого, чего не могъ бы заплатить.

— Вы медлите очень, мистеръ Ньютонъ, вотъ все, что я могу сказать. Но я хотѣлъ говорить не о себѣ. Послѣ того, что произошло между нами, я не хочу быть къ вамъ жестокъ.

— Я вотъ что скажу вамъ, мистеръ Нифитъ, сказалъ наконецъ Ральфъ: — разумѣется, вы можете понять, что человѣкъ можетъ имѣть затрудненія съ своими родными.

— Оттого, что я бандажистъ! презрительно сказалъ Нифитъ.

— Я этого не скажу, но затрудненія быть могутъ.

— Двадцать тысячъ фунтовъ могутъ уладить многое.

— Именно; но какъ я говорилъ, вы можете понять, что могутъ быть родственныя затрудненія. Я говорю это только потому, что можетъ быть мнѣ слѣдовало бы дать вамъ раньше отвѣтъ. Я не поѣду къ вамъ сегодня вечеромъ.

— Не поѣдете?

— Сегодня нѣтъ, но я буду у васъ въ субботу вечеромъ, если вамъ можно.

— Пріѣзжайте отобѣдать у насъ въ воскресенье, сказалъ Нифитъ.

Ральфъ принялъ предложеніе, пожалъ руку Нифиту и вышелъ изъ лавки.

Когда Ральфъ думалъ обо всемъ этомъ, отправляясь на свою квартиру, онъ поворилъ себѣ, что онъ почти теперь помолвленъ съ Полли. Разумѣется, послѣ того, что произошло, онъ не могъ пріѣхать къ нимъ въ домъ и не сдѣлать ей предложенія. Если онъ этого не сдѣлаетъ, то Нифитъ будетъ имѣть право оскорбить его. А между тѣмъ онъ видѣлъ ясно, что онъ рѣшается на этотъ бракъ, не составивъ себѣ опредѣленнаго мнѣнія на этотъ счетъ. Онъ гордился своей твердостью, а между тѣмъ могъ ли мужчина быть въ этомъ случаѣ такъ презрительно малодушенъ, какъ онъ? Правда, что во всѣхъ аргументахъ какіе онъ употреблялъ съ сэр-Томасомъ, онъ защищалъ нифитскій бракъ, какъ-будто онъ ничего лучше предпринять не могъ, — и даже сэр-Томасъ не осмѣлился прямо пойти противъ этого. Не лучше ли будетъ ему считать себя совершенно рѣшившимся жениться на Полли?

Въ пятницу онъ зашелъ къ Могсу, и старшій Могсъ и младшій, а также и прикащикъ, были дома.

— Мнѣ жаль, сказалъ онъ: — что когда приходилъ вашъ сынъ, у меня были гости и я не могъ объяснить обстоятельства.

— Это ничего не значитъ, сказалъ младшій Могсъ.

— Нѣтъ, это кое-что значитъ, мистеръ Ньютонъ, сказалъ старшій Могсъ, который въ это утро остался недоволенъ своей счетной книгой. — Двѣсти семдесятъ фунтовъ три шиллинга и шесть пенсовъ очень большія деньги за сапоги, мистеръ Ньютонъ, вы должны согласиться съ этимъ.

— Это правда, мистеръ Могсъ.

— Вы не платите мнѣ, что называется, по цѣлымъ годамъ. Уплачено двадцать-пять фунтовъ въ послѣдніе два года — и Могсъ, говоря это, положилъ палецъ на роковую страницу. — Это не годится, знаете, мистеръ Ньютонъ, это совсѣмъ не годится!

Могсъ, смотря на лицо своего кліента, разгорячился.

— Но я полагаю, вы пришли теперь расплатиться, мистеръ Ньютонъ?

— Не именно теперь, мистеръ Могсъ.

— Должно быть заплачено очень скоро, мистеръ Ньютонъ — непремѣнно должно. Сынъ мой не можетъ же таскаться къ вамъ каждый день понапрасну. Мы не можетъ этого допускать, мистеръ Ньютонъ. Можетъ быть, вы потрудитесь мнѣ сказать, когда вы расплатитесь.

Тутъ Ральфъ объяснилъ, что онъ нарочно для этого и пришелъ, что онъ принимаетъ мѣры, чтобъ расплатиться со всѣми своими кредиторами и надѣется, что Могсъ получитъ свои деньги не далѣе какъ чрезъ три мѣсяца. Тогда Могсъ предложилъ, чтобъ его кліентъ далъ ему вексель на три мѣсяца, и свиданіе кончилось приготовленіемъ этого документа. Когда Ральфъ вошелъ въ лавку, онъ не имѣлъ намѣренія давать вексель, но къ нему слишкомъ пристали и онъ уступилъ. Впрочемъ, это ничего не значило, если онъ женится на Полли Нифитъ. А не рѣшилъ ли онъ теперь, что онъ долженъ жениться на Полли Нифитъ?

Субботу онъ провелъ въ сильномъ волненіи и въ большой нерѣшимости. Но результатъ все-таки вышелъ тотъ, что онъ долженъ ѣхать въ воскресенье. Его послѣдняя возможность на спасеніе состояла въ томъ, чтобъ зайти въ Кондуитскую улицу въ субботу и сказать Нифиту, съ такими извиненіями, какія онъ будетъ въ состояніи придумать, что бракъ этотъ не можетъ состояться. За завтракомъ онъ почти рѣшился сдѣлать это, но когда пробило пять часовъ, послѣ чего, какъ онъ хорошо зналъ, бандажиста застать было нельзя, онъ не сдѣлалъ этого шага. Онъ обѣдалъ въ этотъ вечеръ и пошелъ въ театръ съ поручикомъ Коксомъ. Въ двѣнадцать часовъ къ нимъ пришелъ Фуксъ и другой весельчакъ; они ѣли, пили и слушали пѣніе въ ресторанѣ Ивэнса почти до двухъ часовъ. Коксъ и Фуксъ говорили, что имъ никогда не было такъ весело, но Ральфъ — хотя онъ ѣлъ, пилъ и говорилъ больше всѣхъ — вовсе не былъ веселъ. Его терзало чувство, что послѣзавтра онъ не будетъ въ состояніи называть себя джентльмэномъ. Кто захочетъ съ нимъ знаться послѣ его женитьбы на дочери бандажиста? Онъ пролежалъ долго въ постели въ воскресенье и не пошелъ въ церковь. Не лучше ли даже теперь послать письмо къ Нифиту и написать, что дѣло это состояться не можетъ? Человѣкъ этотъ очень на него разсердится, и будетъ имѣть причину сердиться. Но по-крайней-мѣрѣ лучше сдѣлать это теперь, чѣмъ послѣ. Но когда пробило четыре часа, письмо не было послано. Ровно въ пять онъ вышелъ изъ кэба у калитки Александринскаго коттэджа. Какъ знакомо показалось ему это мѣсто — точно будто онъ уже принадлежалъ къ этой семьѣ. Его провели въ гостиную, и кого онъ увидалъ, сидящаго тамъ съ мистеромъ, мистриссъ и миссъ Нифитъ, какъ не Онтаріо Могса! Было довольно ясно, что всѣ были не въ духѣ. Нифитъ принялъ его почти съ шумнымъ гостепріимствомъ. Мистриссъ Нифитъ только поклонилась ему,

Полли улыбнулась, протянула ему руку и сказала, что онъ пріятный гость — но даже Полли была какъ-будто сама не своя. Онтаріо Могсъ стоялъ на вытяжкѣ и отвѣсилъ низкій поклонъ, но ничего не сказалъ.

— Надѣюсь, что отецъ вашъ здоровъ? обратился Ральфъ къ Могсу младшему.

— Здоровъ, покорно васъ благодарю, сказалъ Могсъ, вставая со стула и кланяясь во второй разъ.

Нифитъ подождалъ минуты двѣ, впродолженіе которыхъ никто кромѣ Ральфа не сказалъ ни слова, а потомъ пригласилъ своего нареченнаго зятя идти съ нимъ въ садъ.

— Дѣло въ томъ, сказалъ Нифитъ, подмигнувъ: — что это сдѣлала мистриссъ Нифитъ. Это не составитъ никакой разницы, знаете.

— Я не совсѣмъ понимаю, сказалъ Ральфъ.

— Видите, мы всегда были знакомы съ Онти Могсомъ и онъ ухаживалъ за Полли. Но Полли не любитъ его, помните. Вы дѣлаете ей предложеніе. А мистрисъ Нифитъ забрала себѣ въ голову, что не хочетъ выдавать васъ за Полли. Но я хочу, мистеръ Ньютонъ — и хозяинъ я.

— Я ни за что на свѣтѣ не хочу возбуждать семейной ссоры.

— Ссоры не будетъ. Деньги-то мои, а хозяина дѣлаютъ деньги, мистеръ Ньютонъ. Не обращайте вниманія на Могса. Могсъ хорошій человѣкъ въ своемъ родѣ, но онъ не получитъ нашей Полли. Онъ пріѣхалъ сюда случайно сегодня — а мистриссъ Нифитъ вздумала пригласить его остаться обѣдать! Это разницы не сдѣлаетъ. Ступайте туда и поступайте такъ, какъ бы Могса тамъ не было. Вы съ Полли вдвоемъ проведете вечеръ.

Новая черта увеличила удовольствіе этого сватовства. У него былъ соперникъ — и какой соперникъ! — его сапожникъ, которому онъ не могъ заплатить и отецъ котораго наговорилъ ему дерзостей два дня тому назадъ. Могсъ младшій, разумѣется, знаетъ, зачѣмъ его кліентъ обѣдаетъ въ Александринскомъ коттэджѣ, и разумѣется будетъ думать объ этомъ по-своему.

— Не обращайте на него вниманія, сказалъ Нифитъ, возвращаясь въ гостиную и проходя на лѣстницѣ мимо служанки, которая несла лососину.

Обѣдъ былъ не веселъ. Во-первыхъ, мистеръ и мистриссъ Нифитъ сдѣлали очень подробныя и противоположныя распоряженія, какъ гости должны идти къ столу; изъ этого вышло то, что Ральфъ былъ принужденъ вести мать, а Онтаріо достался призъ. Мистриссъ Нифитъ распорядилась гдѣ кому сидѣть, и это было исполнено, несмотря на попытку Нифита нарушить распоряженія жены. Онтаріо и Полли сидѣли съ одной стороны стола, а Ральфъ напротивъ нихъ. Когда Нифитъ увидалъ, что измѣнить этого нельзя, онъ разсердился и разбранилъ жену.

— Что это за бѣда, папа? сказала Полли.

Положеніе Полли, конечно, было довольно непріятно, но она мужественно преодолѣвала затрудненія. Онтаріо, начинавшій догадываться въ чемъ дѣло, не говорилъ ни слова. Однако, онъ скоро рѣшилъ, что не худо было бы подраться съ мистеромъ Ральфомъ Ньютономъ. Мистриссъ Нифитъ сердилась на мужа и сказала ему, когда онъ сталъ жаловаться на кушанья, что если онъ присмотритъ за напитками, то это будетъ слишкомъ для него достаточно. Ральфъ также никогда въ жизни не находился въ такомъ непріятномъ положеніи — или, какъ ему казалось, такомъ постыдномъ. Невозможно было вынести, чтобы Могсъ, его сапожникъ, видѣлъ его сидящимъ за столомъ Нифита, бандажиста, шившаго ему панталоны.

Наконецъ обѣдъ кончился, портвейнъ отнесли въ бесѣдку — на этотъ разъ не Полли, а служанка. Полли и мистриссъ Нифитъ ушли вмѣстѣ, а Ральфъ тѣснился въ маленькой бесѣдкѣ съ Могсомъ и Нифитомъ. Такимъ образомъ прошло полчаса — полчаса страшнаго наказанія. Но худшее еще предстояло.

— Мистеръ Ньютонъ, сказалъ Нифитъ: — кажется, я слышалъ, что вы хотѣли погулять съ нашей Полли. Если вы желаете, мы не станемъ васъ задерживать. Мы съ Могсомъ не куримъ.

— Я также желаю гулять съ миссъ Нифитъ, сказалъ Онтаріо, храбро вставая.

— Втроемъ компаніи не бываетъ, сказалъ Нифитъ.

— Конечно, сказалъ Онтаріо: — конечно. Я самъ это чувствую. Мистеръ Ньютонъ, я два года привязанъ къ миссъ Нифитъ. Я говорю это прямо при ея отцѣ. Я люблю миссъ Нифитъ. Не знаю, сэръ, каковы ваши мысли, но я люблю миссъ Нифитъ. Можетъ быть, сэръ, вы думаете о деньгахъ — а я думаю только о чистой привязанности къ этой молодой дѣвицѣ. Теперь, мистеръ Ньютонъ, вы знаете мои мысли.

Могсъ младшій стоялъ, когда говорилъ это, а когда кончилъ, посмотрѣлъ сперва на отца, потомъ на соперника.

— Она никогда не подавала вамъ надежды, сказалъ Нифитъ. — Какъ вы смѣете говорить такимъ образомъ о нашей Полли?

— Смѣю, сказалъ Онтаріо.

— Вы скажете мистеру Ньютону, что она подала вамъ надежду?

Онтаріо подумалъ съ минуту, прежде чѣмъ отвѣтилъ.

— Нѣтъ, не скажу, проговорилъ онъ. — Сказать это о молодой дѣвушкѣ не согласовалось бы съ моими идеями.

— Потому что вы не можете этого сказать. Это все вздоръ. Она не хочетъ выходить за него, мистеръ Ньютонъ. Можете повѣрить моему слову. Ступайте и спросите ее. Хорошо, нечего сказать! Я не могу позвать моего друга мистера Ньютона пообѣдать и пригласить его погулять съ нашей Полли, чтобы вы не сунулись. Если женитесь на ней завтра, вы не получите шиллинга за ней.

— Мнѣ не нужно за нею ни одного шиллинга! сказалъ Онтаріо, все стоя. — Я люблю ее. Можетъ мистеръ Ньютонъ сказать это?

Ньютону казалось трудно сказать что-нибудь. Еслибъ даже онъ имѣлъ рѣшительное намѣреніе жениться на Полли, онъ не могъ бы объявить объ этомъ громко, какъ это сдѣлалъ Могсъ.

— Такого рода вещи гласно не разсуждаются, сказалъ онъ наконецъ.

— Гласно или частно, я люблю ее! сказалъ Онтаріо Могсъ, приложивъ руку къ сердцу.

Съ Полли дурно поступили всѣ они. Въ этотъ вечеръ она не гуляла совсѣмъ и ни отъ одного своего обожателя не получила увѣренія въ неизмѣнной любви. Сдѣлалось очевидно даже Нифиту, что игру нельзя розыграть въ этотъ вечеръ. Онъ не могъ выгнать Могса, потому что этого не позволила бы его жена. А еслибъ онъ и сдѣлалъ это, то Полли нельзя было бы уговорить тронуться изъ дома. Съ нею поступили дурно и она сказала это отцу, когда гости ушли. Они ушли вмѣстѣ въ восемь часовъ и Полли послѣ этого уже не выходила. Могсъ отправился на ближайшую станцію желѣзной дороги, а Ральфъ дошелъ пѣшкомъ до швейцарскаго домика. Маленькій обѣдъ мистера Нифита неудался, но Ральфъ Ньютонъ, возвращаясь въ Лондонъ, былъ почти готовъ думать, что провидѣніе спасло его.

— Я вотъ что скажу вамъ, батюшка, сказала Полли своему папенькѣ, какъ только ушли оба гостя: — если вы будете продолжать такимъ образомъ, то я никогда не выйду замужъ.

— Это все виновата твоя мать, сказалъ Нифитъ: — развѣ это все не надѣлала твоя мать? Чортъ бы ее побралъ!

Глава X.
СЭР-ТОМАСЪ ВЪ СВОЕЙ КВАРТИРѢ.

Надо вспомнить, что сэр-Томасъ Андерудъ отказался подать своему бывшему питомцу совѣтъ въ то свиданіе, которое происходило въ его квартирѣ — или лучше сказать, единственный совѣтъ, поданный имъ, состоялъ въ томъ, чтобы молодой человѣкъ перерѣзалъ себѣ горло. Эти пустыя слова не сдѣлали никакого впечатлѣнія на Ральфа Ньютона — но все-таки они были сказаны и сэр-Томасъ ихъ помнилъ. Когда онъ остался одинъ послѣ ухода молодого человѣка, онъ былъ очень несчастливъ. Не только сказалъ онъ слова такія пустыя, когда долженъ былъ бы говорить серьезно и благоразумно, но чувствовалъ, что онъ совершенно измѣнилъ своей обязанности какъ руководителя, философа и друга. Тутъ были также и старыя горести по этому поводу. Сэр-Томасъ сначала хорошо исполнилъ самую непріятную, неблагодарную и неприбыльную обязанность относительно сына человѣка, который не былъ съ нимъ въ родствѣ и съ которымъ случайная короткость перешла въ дружбу скорѣе письменную, чѣмъ личную. Отецъ Ральфа Ньютона былъ младшій братъ Грегори Ньютона, настоящаго владѣльца ньютонскаго пріората, и пасторомъ прихода Пиль-Ньютонскаго — какъ теперь Григори младшій братъ Ральфа. Настоящій ньютонскій сквайръ не былъ женатъ и имѣніе, какъ уже прежде было сказано, было укрѣплено за Ральфомъ, наслѣдникомъ мужскаго пола — разумѣется, если дядя не оставитъ своего собственнаго законнаго сына. Оба брата, Грегори и Ральфъ, поссорились за имѣніе и не говорили другъ съ другомъ нѣсколько лѣтъ предъ смертью младшаго. Ральфъ былъ въ то время настолько уже великъ, что могъ принять участіе въ этой ссорѣ. Зашелъ вопросъ о рубкѣ лѣса и перемѣнѣ контракта, чему пасторъ, дѣйствуя за своего сына, воспротивился съ излишней горечью и подозрительностью. Сквайръ разсердился на поступокъ своего отца, который имѣлъ въ виду увѣковѣчить имѣніе въ законномъ родѣ Ньютоновъ, потому что, когда имѣніе было укрѣплено при женитьбѣ младшаго брата, старшій былъ уже отцомъ ребенка, котораго онъ любилъ не менѣе изъ-за того, что его мать не сдѣлалась его женою. Ссора разрасталась и въ то время, какъ пасторъ умеръ, распространилась на молодого человѣка, который былъ его сынъ и наслѣдникъ помѣстья. Пасторъ на смертномъ одрѣ просилъ Томаса Андеруда, который только что тогда вступилъ въ нижнюю палату, взять на себя опеку и стряпчій послѣ большой нерѣшимости согласился. Онъ старался, но напрасно, примирить дядю съ племянникомъ. И онъ неспособенъ былъ достигнуть этой цѣли. Онъ могъ только писать письма объ этомъ, которыя были очень умны и очень холодны; во всѣхъ этихъ письмахъ онъ старательно объяснялъ, что все предпринятое въ имѣніи строго согласовалось съ закономъ. Сквайръ не хотѣлъ знаться съ своимъ наслѣдникомъ — въ этомъ намѣреніи онъ укрѣпился извѣстіями, дошедшими до него объ образѣ жизни его наслѣдника. Онъ сталъ думать, что молодой человѣкъ сдѣлался никуда не годенъ, и постоянно говорилъ, что ньютонскій пріоратъ со всѣми его землями, совсѣмъ будетъ раззоренъ послѣ его смерти — если только Ральфу не посчастливится убить себя или пьянствомъ, или дурной жизнью, въ каковомъ случаѣ имѣніе перейдетъ къ младшему Грегори, пастору. Ньютонскій пасторъ былъ другъ дяди. Продолжалась ли бы эта дружба, еслибъ Ральфъ умеръ и молодой пасторъ сдѣлался наслѣдникомъ, можетъ подлежать сомнѣнію.

Непріятную обязанность опекунства сэр-Томасъ исполнилъ съ разными упреками совѣсти и съ намѣреніемъ поступать какъ можно лучше — и онъ почти исполнилъ хорошо. Но этотъ человѣкъ не могъ поступать вполнѣ хорошо, несмотря на всѣ упреки совѣсти. Онъ не могъ добиться родительскаго контроля надъ молодымъ человѣкомъ, и даже съ имѣніемъ, которое прошло чрезъ его руки — хотя онъ очень старался — онъ поступилъ не очень искусно; даже въ эту минуту не все было устроено, что надо было устроить, и сэр-Томасъ чувствовалъ, когда Ральфъ заговорилъ о продажѣ всего оставшагося у него и объ уплатѣ своихъ долговъ, что будутъ новыя непріятности и онъ будетъ принужденъ сознаться, что поступилъ не какъ слѣдуетъ.

Онъ сказалъ самъ себѣ — и тотчасъ, какъ только Ральфъ его оставилъ — что онъ долженъ былъ бы подать какой-нибудь совѣтъ молодому человѣку, когда онъ пришелъ просить его. «Лучше перерѣзать себѣ горло!» въ своемъ волненіи сказалъ онъ эти слова, и теперь терзался, зачѣмъ онъ это сказалъ. Онъ сидѣлъ нѣсколько часовъ и думалъ обо всемъ этомъ. Ральфъ Ньютонъ несомнѣнно былъ наслѣдникъ очень большого имѣнія. Онъ теперь находился въ затруднительныхъ обстоятельствахъ — но всѣ его настоящіе долги не превышали и половины годового дохода того имѣнія, которое будетъ принадлежать ему — по всей вѣроятности, лѣтъ чрезъ десять. Сквайръ могъ прожить и двадцать лѣтъ, могъ умереть и завтра, но его пожизненный интересъ въ имѣніи, сообразно обыкновенному разсчету, стоилъ теперь не болѣе десятилѣтней продолжительности. Могъ ли онъ, сэр-Томасъ, имѣть право сказать молодому человѣку, надежды котораго были такъ хороши и долги котораго были такъ немногочисленны, что онъ долженъ перерѣзать себѣ горло, какъ единственный способъ избѣгнуть безславнаго брака, къ которому иначе онъ будетъ принужденъ тяжестью обстоятельствъ? Неужели опекунъ, съ истиннымъ понятіемъ о своей обязанности, неужели другъ, дружба котораго была бы дѣйствительна, не нашли бы способа выпутаться изъ такихъ затрудненій?

Относительно же брака — предполагаемаго брака съ дочерью бандажиста — чѣмъ болѣе сэр-Томасъ думалъ о немъ, тѣмъ противнѣе становился онъ для него. Онъ зналъ, что Ральфу неизвѣстно все зло, какое можетъ выйти изъ подобнаго брака; родственники, каждая мысль, каждый поступокъ и каждое слово которыхъ будутъ для него противны; дѣти, мать которыхъ будетъ необразованная женщина и кровь которыхъ будетъ запятнана такой низкой смѣсью, а хуже всего, подруга жизни, неимѣющая ни одного илъ тѣхъ качествъ, которыхъ такой человѣкъ, какъ Ральфъ Ньютонъ, долженъ искать въ своей женѣ. Сэр-Томасъ скорѣе былъ способенъ увеличить, чѣмъ уменьшить, эти непріятности. А онъ дозволялъ своему другу — человѣку, которому онъ обязанъ былъ высказать всю свою дружбу — уйти отъ него съ мыслью, что ничто кромѣ самоубійства не могло помѣшать этому браку, просто потому, что были долги, которые сравнительно съ надеждами этого человѣка едвали могли считаться тяжестью. Когда сэр-Томасъ думалъ о всемъ этомъ, онъ былъ очень несчастливъ.

Ральфъ оставилъ его около десяти часовъ и онъ около часа сидѣлъ и размышлялъ о своемъ несчастьи. Онъ имѣлъ обыкновеніе, когда оставался въ своей квартирѣ, говорить своему клэрку Стему въ десятомъ часу, что ничего болѣе не нужно. Тогда Стемъ уходилъ, сэр-Томасъ засыпалъ ненадолго на своемъ креслѣ. Но старый клэркъ никогда не шевелился, пока его не отпустятъ. Теперь было одиннадцать часовъ и сэр-Томасъ зналъ очень хорошо, что Стему хотѣлось бы отправиться въ свой чуланчикъ. Онъ отворилъ и позвалъ, и Стемъ, пробужденный отъ сна, медленно вползъ въ комнату.

— Джозефъ, сказалъ ему его господинъ: — мнѣ нужны бумаги мистера Ральфа.

— Сегодня, сэр-Томасъ?

— Ну, да — сегодня. Мнѣ слѣдовало бы сказать вамъ, когда онъ ушелъ, но я думалъ о другомъ.

— И я думалъ о другомъ, сказалъ Стемъ, медленно пробираясь въ другую комнату, гдѣ, вскарабкавшись на лѣстницу, стоявшую тамъ, снялъ съ верхней полки оловянный ящичекъ — и вмѣстѣ съ нимъ кучу пыли. — Еслибъ вы сказали раньше, что ихъ нужно, сэр-Томасъ, не было бы столько пыли, сказалъ Стемъ, поставивъ ящикъ на стулъ напротивъ колѣнъ сэр-Томаса.

— А гдѣ же ключъ? сказалъ сэр-Томасъ.

Стемъ очень медленно покачалъ головой.

— Вы знаете, Стемъ, гдѣ онъ.

— Какъ я могу знать, сэр-Томасъ? Я не знаю, сэр-Томасъ. Должно быть, въ одномъ изъ этихъ ящиковъ.

Стемъ указалъ на столъ, а чрезъ нѣсколько времени пошелъ по указанію своего пальца. Ящикъ былъ не запертъ и между разными разбросанными бумагами лежали пять или шесть ключей.

— Должно быть одинъ изъ этихъ, сказалъ Стемъ.

— Разумѣется; вы знали гдѣ, сказалъ сэр-Томасъ.

— Совсѣмъ не зналъ, отвѣтилъ Стемъ, качая головою и дѣлая въ то же время знакъ губами, означавшій, что его господинъ дурачитъ себя. Стемъ былъ не болѣе пяти футъ роста, сморщенный, сухой старичокъ, въ очень старомъ желтомъ парикѣ. Ему доставляло наслажденіе бранить всѣхъ, а особенное наслажденіе бранить своего господина. Но онъ заступился бы за своего господина противъ всѣхъ на свѣтѣ и ничѣмъ на свѣтѣ такъ не дорожилъ, какъ спокойствіемъ своего господина. Когда сэр-Томасъ проводилъ вечеръ въ Фёльгэмѣ, Стемъ могъ дѣлать что хотѣлъ; но скучны были вечера для Стема, когда сэр-Томаса не было. Пока сэр-Томасъ сидѣлъ въ другой комнатѣ, Стемъ всегда чувствовалъ, что онъ не одинъ; но когда сэр-Томаса не былъ, весь Лондонъ, открытый для него, не представлялъ ему никакихъ занятій.

— Вотъ ключъ, сказалъ Стемъ, выбравъ одинъ: — но не я положилъ его сюда. Вы мнѣ не сказали, что онъ тутъ, а я этого не зналъ. Я догадался — только потому, что вы суете туда вещи, сэр-Томасъ.

— Что за бѣда, Джозэфъ! сказалъ сэр-Томасъ.

— Зачѣмъ же вы говорите, что я зналъ? Я не зналъ и не могъ знать.

Тутъ сэр-Томасъ отперъ ящикъ и постепенно окружилъ себя бумагами, которыя вынималъ оттуда. Былъ уже второй часъ, прежде чѣмъ онъ придумалъ, что ему лучше сдѣлать для того, чтобы поставить на ноги Ральфа Ньютона и спасти его отъ женитьбы на дочери бандажиста. Онъ сидѣлъ и размышлялъ объ этомъ и о другомъ, что приходило ему въ голову, больше часа, а потомъ написалъ слѣдующее письмо старику Ньютону. Много лѣтъ прошло послѣ того, какъ онъ видѣлъ Ньютона — столько лѣтъ, что оба не узнали бы другъ друга, еслибъ встрѣтились; но они переписывались иногда и находились въ дружескихъ отношеніяхъ между собою.

Соутгэмптонская улица, 14 іюля 186--. "Милостивый государь,

"Я желаю посовѣтоваться съ вами о дѣлахъ вашего наслѣдника и моего бывшаго питомца Ральфа Ньютона. Разумѣется, мнѣ извѣстно несчастное недоразумѣніе, до-сихъ-поръ разлучавшее васъ съ нимъ, въ которомъ я, полагаю, вы охотно сознаетесь, что онъ по-крайней-мѣрѣ не виноватъ. Хотя онъ велъ жизнь не совсѣмъ такую какъ желали бы его друзья, онъ прекрасный молодой человѣкъ, и можетъ быть его ошибки произошли скорѣе отъ его несчастнаго положенія, чѣмъ отъ природной наклонности къ дурному съ его стороны. Онъ былъ воспитанъ съ большими надеждами и немедленно вступилъ въ обладаніе большимъ состояніемъ. То и другое заставило его думать, что профессія для него не нужна, а отъ тѣхъ занятій, которыя обыкновенно выпадаютъ на долю наслѣдника большого имѣнія, онъ былъ отвлеченъ своимъ несчастнымъ отлученіемъ отъ помѣстья, которое современемъ будетъ принадлежать ему. Будь онъ вашъ сынъ, а не племянникъ, я думаю, его жизнь была бы удачна и полезна.

"Теперь же онъ вошелъ въ долги и я боюсь, что его состоянія не будетъ достаточно для уплаты ихъ. Разумѣется, онъ можетъ достать денегъ подъ залогъ Ньютонскаго помѣстья. До-сихъ-поръ онъ этого не дѣлалъ, и я очень желалъ бы спасти его отъ такого гибельнаго образа дѣйствія — я увѣренъ, что и вы этого пожелаете. Онъ обратился ко мнѣ за совѣтомъ, и я съ огорченіемъ долженъ сказать, что онъ рѣшился поправить свои денежныя обстоятельства женитьбою на дочери мелочнаго торговца. Я имѣю причины полагать, что до-сихъ-поръ онъ не компрометировалъ себя, но думаю, что отецъ молодой дѣвушки принялъ бы предложеніе, еслибъ оно было сдѣлано. Я не сомнѣваюсь, что деньги будутъ, но результатъ не можетъ быть удаченъ. Онъ вступитъ въ родство съ людьми не совсѣмъ приличными и свяжетъ себя съ женой, которая, каковы бы ни были ея достоинства какъ женщины, не можетъ быть достойна сдѣлаться владѣтельницей Ньютонскаго пріората; но я не зналъ, какой подать ему совѣтъ. Я указалъ ему на несчастье подобнаго брака; я также сказалъ, какъ онъ испортитъ свою будущность, если попытается жить на деньги, занятыя подъ залогъ его оудущаго наслѣдства. Я сказалъ это такъ прямо, какъ умѣлъ сказать, но не былъ въ состояніи указать ему третій исходъ. Я не осмѣлился посовѣтовать ему обратиться къ вамъ.

"Однако, мнѣ кажется, что я не исполню своей обязанности относительно его и васъ, если не сообщу вамъ объ этихъ обстоятельствахъ — такъ чтобы вы могли вмѣшаться, если захотите, и для него, и для имѣнія. Каковы бы ни были его вины, кажется онъ лично не виноватъ предъ вами. Прошу васъ вѣрить, что я вовсе не желаю предписывать вамъ какъ поступить или указывать вамъ вашу обязанность, но я осмѣливаюсь думать, что вы будете обязаны мнѣ за то, что я сообщаю вамъ свѣдѣнія, которыя могутъ повести къ защитѣ интересовъ, которые не могутъ не быть дороги для васъ. Взаключеніе я только скажу опять, что Ральфъ уменъ, благороденъ, въ чемъ я вполнѣ увѣренъ, и настоящій джентльмэнъ. Еслибъ отношенія ваши къ нему были какъ отца къ сыну, я думаю, вы гордились бы этимъ родствомъ.

"Остаюсь, милостивый государь,

"Искренно вамъ преданный

"ТОМАСЪ АНДЕРУДЪ".

"Грегори Ньютону, эсквайру, въ Ньютонскомъ Пріоратѣ."

Это было написано въ пятницу вечеромъ и отдано на почту въ субботу утромъ вѣрною рукою Стема — который однако не колеблясь объявилъ себѣ, читая адресъ, что господинъ его останется въ дуракахъ за свои хлопоты. Стемъ никогда не былъ доброжелателенъ къ молодому Ньютону, съ самого начала думалъ, что сэр-Томасу слѣдовало бы отказаться отъ обязанности опекунства. А такъ какъ обстоятельства оправдали предсказанія Стема о карьерѣ молодого Ньютона, этотъ вѣрный клэркъ не преминулъ напомнить хозяину о своихъ предсказаніяхъ. «Я вамъ говорилъ», повторялъ безпрестанно Стемъ, такъ что сэр-Томасъ очень разсердился. Сэр-Томасъ, отдавая письмо Стему, чтобы отнести на почту, не сказалъ ни слова объ его содержаніи; но Стемъ зналъ нѣсколько старика Грегори Ньютона и Ньютонскій Пріоратъ. Сверхъ того, Стемъ понималъ, въ чемъ дѣло.

— Останется онъ въ дуракахъ за свои хлопоты, вотъ и все, говорилъ Стемъ, положивъ письмо въ ящикъ.

Во весь слѣдующій день дѣло это тревожило сэр-Томаса. Что если Ральфъ отправился къ дочери бандажиста — отъ этой мысли сэр-Томасу сдѣлалось дурно — и компрометируетъ себя прежде чѣмъ будетъ полученъ отвѣтъ отъ Ньютона? Только въ воскресенье ему пришло въ голову, что онъ могъ сдѣлать еще что-нибудь для отклоненія этой бѣды — и съ этой цѣлью отправилъ онъ къ Ральфу записку, упрашивая его подождать нѣсколько дней прежде чѣмъ онъ сдѣлаетъ какіе-нибудь шаги къ отчаянному способу поправить свои дѣла женитьбою. Потомъ онъ просилъ Ральфа зайти къ нему опять въ среду утромъ. Записку эту Ральфъ получилъ только когда вернулся домой вечеромъ въ воскресенье — и въ это время, какъ читателю извѣстно, онъ еще не прибѣгнулъ къ отчаянному способу.

Въ слѣдующій вторникъ сэр-Томасъ получилъ слѣдующее письмо отъ Ньютона:

"Ньютонскій Пріоратъ, 17 іюля 186--. "Милостивый государь,

"Я получилъ ваше письмо о дѣлахъ мистера Ральфа Ньютона, которыми я считаю себя въ правѣ сказать, я не очень интересуюсь. Но вы совершенно правы, намекнувъ, что моя заботливость о фамильномъ имѣніи очень велика. Я не стану безпокоить васъ, указывая на свойство моей заботливости, но тотчасъ же сдѣлаю вамъ предложеніе, которое вы какъ другъ мистера Ньютона и опытный юристъ, можете сообразить — и сообщить ему, если найдете это нужнымъ.

"Кажется, онъ будетъ принужденъ занимать деньги подъ залогъ этого имѣнія. Я всегда чувствовалъ, что онъ это сдѣлаетъ и что по образу его жизни имѣніе будетъ промотано прежде чѣмъ онъ вступитъ во владѣніе. Почему бы ему не продать свое право на наслѣдство и почему бы мнѣ не купить его? Я пишу ничего не зная, но полагаю, что подобное условіе будетъ законно и честно съ моей стороны. Сумма, которую слѣдуетъ выплатить, будетъ назначена экспертомъ. Мнѣ теперь пятьдесятъ-пять лѣтъ и мнѣ кажется, что я пользуюсь хорошимъ здоровьемъ. Вы вѣроятно сами будете знать приблизительно цѣну. Разумѣется, надо будетъ обратится къ кому слѣдуетъ.

"Я нѣсколько накопилъ, но недостаточно для такой издержки. Однако, я заложу имѣніе или продамъ половину, если такимъ образомъ могу выкупить другую у мистера Ральфа Ньютона.

"Конечно, вы поймете какъ слѣдуетъ мое предложеніе и дадите мнѣ отвѣтъ. Я не знаю, какимъ другимъ способомъ могу облегчить жизнь мистера Ральфа Ньютона.

Остаюсь, милостивый государь, искренно вамъ преданный

"ГРЕГОРИ НЬЮТОНЪ-СТАРШІЙ."

Когда сэр-Томасъ прочелъ это, онъ пришелъ еще въ большее сомнѣніе и затрудненіе. Мѣра, предлагаемая старшимъ Ньютономъ, конечно была законна и честна, но едвали можно было привести ее въ исполненіе. Ральфъ могъ только продать свою возможность на наслѣдство. Если онъ умретъ, не имѣя сына, прежде дяди, тогда его братъ будетъ наслѣдникомъ. Однако, еслибъ это устроить было можно, тогда Ральфъ будетъ имѣть большой доходъ — такой большой, что владѣльцу его не будетъ никакой необходимости прибѣгать къ безславному браку, какъ къ способу выпутаться изъ бѣды. Но сэр-Томасъ имѣлъ очень высокое мнѣніе о фамильной собственности. Неужели дѣла Ральфа находятся въ такомъ безпорядкѣ, что ему необходимо отказаться отъ блестящей надежды сдѣлаться владѣльцемъ Ньютонскаго помѣстья? Если двадцати тысячъ бандажиста оказывалось достаточно, то навѣрно все можно устроить на болѣе дешевыхъ условіяхъ, чѣмъ тѣ, которыя предлагалъ старый сквайръ — и устроить безъ Полли Нифитъ!

Глава XI.
НЬЮТОНСКІЙ ПРІОРАТЪ.

Въ Ньютонскомъ Пріоратѣ жили два человѣка — старый Грегори Ньютонъ, извѣстный въ окрестностяхъ какъ сквайръ, и сынъ его Ральфъ Ньютонъ — сынъ, а не наслѣдникъ; но этого сына однако онъ любилъ такъ сильно, какъ будто бы онъ родился съ неограниченнымъ правомъ наслѣдовать всѣ эти драгоцѣнныя земли. Въ нѣсколькихъ строкахъ можно разсказать всю жизнь сквайра — всю его жизнь до настоящаго періода. Въ ранней юности, тотчасъ по выходѣ изъ университета, онъ поѣхалъ за границу и влюбился въ нѣмку, которая сдѣлалась матерью его ребенка; онъ имѣлъ намѣреніе жениться на ней, надѣясь примирить своего отца съ этимъ бракомъ; но прежде чѣмъ бракъ или примиреніе могли совершиться, молодая мать, ребенку которой было только нѣсколько мѣсяцевъ, умерла. Въ надеждѣ, что старикъ согласится, ребенка назвали при крещеніи Ральфомъ, потому что стараго сквайра звали Ральфомъ и кто-нибудь изъ Ньютоновъ всегда былъ Ральфъ съ тѣхъ-поръ, какъ существовалъ Ньютонскій Пріоратъ. Но у стараго сквайра былъ свой Ральфъ — отецъ нашего Ральфа и пастора Грегори — который въ то время былъ ректоромъ пиль-ньютонскимъ; и когда извѣстіе объ иностранномъ младенцѣ и замышляемомъ заграницею бракѣ дошло до стараго сквайра — тогда онъ убѣдилъ своего второго сына жениться и укрѣпилъ имѣніе такимъ образомъ, какъ извѣстно читателю. Это распоряженіе было довольно естественно. Оно просто укрѣпляло помѣстье за мужскимъ наслѣдникомъ фамиліи во второмъ поколѣніи. Оно не лишало старшаго сына ничего, что должно было принадлежать ему, согласно съ обычаями англійскаго первородства. Еслибъ онъ женился и сдѣлался отцомъ семейства, его старшій сынъ былъ бы наслѣдникомъ. Но до-сихъ-поръ такихъ маіоратовъ не было въ Ньютонской фамиліи, или по-крайней-мѣрѣ онъ думалъ, что не было; когда онъ самъ получилъ въ наслѣдство это имѣніе въ ранней молодости — прежде чѣмъ достигъ трицатилѣтняго возраста — онъ думалъ, что отецъ обидѣлъ его. Его сынъ былъ для него дорогъ, точно такъ, какъ еслибъ его мать была его женою. Онъ старался заключить условія съ своимъ братомъ. Онъ готовъ былъ сдѣлать все для того, чтобы его сынъ могъ быть послѣ него владѣльцемъ Ньютонскаго Пріората. Но пасторъ не хотѣлъ заключать никакихъ услотій и даже не могъ заключить такія условія, какихъ хотѣлось его брату. Пасторъ былъ честенъ, безкорыстенъ и гордился своими дѣтьми, но требователенъ относительно имѣнія и наклоненъ предъявлять права на вмѣшательство, какъ опекунъ будущихъ интересовъ своихъ или своихъ дѣтей. Такимъ образомъ братья поссорились — и такимъ образомъ исторія Ньютонскаго Пріората разсказана до того періода, въ который начинается нашъ разсказъ.

Грегори Ньютонъ и его сынъ Ральфъ жили въ Пріоратѣ двадцать-шесть лѣтъ и молодой человѣкъ взросъ какъ Ньютонъ для всѣхъ окрестныхъ дворянъ. Исторія его рожденія была извѣстна и всѣ, разумѣется, знали, что онъ не наслѣдникъ. Отецъ его былъ такъ благоразуменъ, что не скрывалъ ничего. Сынъ былъ любимъ всѣми и заслуживалъ этого; но всѣмъ молодымъ людямъ и всѣмъ дѣвицамъ было извѣстно, что онъ не будетъ владѣльцемъ Ньютонскаго Пріората. Всѣмъ было извѣстна тайна рожденія Ральфа, но съ нимъ не обращались бы иначе, будь онъ наслѣдникомъ. На охотѣ не было человѣка популярнѣе его. Онъ былъ сдѣланъ судьей. Матери были къ нему ласковы потому что было извѣстно, что отецъ любилъ его и то, что отецъ его былъ человѣкъ благоразумный. Во всѣхъ отношеніяхъ съ нимъ обращались какъ съ наслѣдникомъ. Онъ распоряжался охотой и былъ надежнымъ другомъ всѣхъ арендаторовъ. Отецъ тѣмъ снисходительнѣе былъ для него, что сдѣлалъ ему такой вредъ.

Жизнь его имѣла хорошія надежды въ матеріальномъ отношеніи, потому что сквайръ въ письмѣ къ сэр-Томасу говорилъ о продажѣ половины имѣнія, для того, чтобы удержать другую половину для своего сына; онъ уже имѣлъ средства сдѣлать предлагаемое условіе безъ такой жертвы. Двадцать-четыре года онъ чувствовалъ, что обязанъ составить состояніе сыну изъ своего дохода и онъ составилъ состояніе, и матери знали это, и всѣ въ графствѣ были вѣжливы къ Ральфу — къ тому Ральфу, который не былъ наслѣдникъ.

Но сквайръ еще не отказался отъ надежды, что Ральфъ не наслѣдникъ и могъ владѣть помѣстьемъ, и когда услыхалъ о поступкахъ племянника, услыхалъ ложь вмѣстѣ съ правдой, каждый день составлялъ новыя надежды. Онъ не ожидалъ того, что прочелъ въ письмѣ сэр-Томаса, но если, какъ онъ ожидалъ, Ральфъ-наслѣдникъ обратится къ жидамъ, почему же сквайру не купить вмѣсто жидовъ часть своего собственнаго имѣнія? Онъ даже сыну мало говорилъ объ этомъ, но онъ надѣялся, а тутъ пришло письмо отъ сэр-Томаса. Читатель знаетъ это письмо и отвѣтъ сквайра.

Самъ сквайръ былъ очень красивый мужчина, высокій, широконлечій, широколицый; волосы и усы его были почти бѣлы какъ снѣгъ, но это не придавало ему вида старости. Онъ былъ очень крѣпокъ и могъ цѣлый день сидѣть на сѣдлѣ безъ усталости. Онъ очень любилъ земледѣліе и вполнѣ понималъ обязанности провинціальнаго дворянина. Онъ былъ гостепріименъ, потому что хотя деньги откладывались, Пріоратъ всегда содержался какъ одинъ изъ пріятнѣйшихъ домовъ въ графствѣ. Жены не было, сынъ только одинъ, и въ Лондонѣ дома не имѣлось. Конюшни однако были наполнены охотничьими лошадьми, и вообще говорили, что во всемъ Гэмпширѣ никто не ѣздилъ на лучшихъ лошадяхъ Грегори отца и Ральфа сына. Объ отцѣ мы только скажемъ еще, что онъ былъ великодушенъ, запальчивъ, настойчивъ, мстителенъ и злопамятенъ, горькій врагъ и надежный другъ, совершенный тори, который какъ ни любилъ Англію, Гэмпширъ и Ньютонскій Пріоратъ, боялся, что все-это близко къ погибели по милости Дизраэли и выборнаго права домохозяевъ, но который чувствовалъ, не смотря на эти опасенія, что если онъ сдѣлаетъ своего сына владѣльцемъ Ньютонскаго Пріората, то это будетъ величайшимъ счастьемъ его жизни. Онъ поклялся молодой матери на ея смертномъ одрѣ, что онъ будетъ для него все равно, какъ еслибъ родился въ законномъ супружествѣ. Онъ держалъ свое слово — и мы можемъ сказать, что онъ по-крайней-мѣрѣ имѣлъ ту добродѣтель, что всегда держалъ свое слово.

Сынъ очень походилъ на отца лицомъ, походкой и осанкой, — такъ походилъ, что родство могъ примѣтить всякій посторонній. Онъ былъ высокъ, такъ же какъ и отецъ, съ широкой грудью, крѣпокъ и дѣятеленъ, какъ отецъ. Но лицо его имѣло болѣе благородный отпечатокъ, носило болѣе вѣрные признаки ума, и въ этомъ отношеніи говорило правду. Этотъ Ральфъ Ньютонъ былъ воспитанъ за границей; отецъ его, съ болѣзненнымъ чувствомъ, которое онъ впослѣдствіи постарался преодолѣть, боялся воспитывать его между другими молодыми людьми, сыновьями сквайровъ и вельможъ, которые знали, что ихъ товарищъ лишенъ своимъ рожденіемъ права наслѣдовать имѣніе отца. Но надо сомнѣваться не выигралъ ли онъ болѣе чѣмъ потерялъ. По-нѣмецки и по-французски онъ говорилъ какъ на родномъ языкѣ и вернулся къ жизни англійскаго деревенскаго дворянина въ такихъ юныхъ лѣтахъ, что научился охотиться и жить такъ, какъ жили другіе, окружающіе его.

Мало было говорено, и было ли даже, между отцомъ и сыномъ объ ихъ относительномъ положеніи къ имѣнію. Ральфъ — незаконный Ральфъ — зналъ хорошо, что имѣніе это не будешь принадлежать ему. Онъ зналъ это такъ давно, что не помнилъ даже дня, когда этого не зналъ. Время отъ времени сквайръ замѣчалъ съ ругательствомъ, что этого или того нельзя было сдѣлать въ имѣніи — такого-то дома срыть, другого выстроить, этихъ деревьевъ вырубить — по милости этого негодяя въ Лондонѣ. Конечно, теперь не было вѣроятности на вмѣшательство, хотя при жизни стараго ректора вмѣшательства было много.

— Ральфъ, сказалъ онъ однажды брату своему ректору: — я женюсь и буду имѣть семью, если еще хоть одно слово будетъ сказано о лѣсѣ.

— Я не имѣю ни малѣйшаго права и даже желанія мѣшать тебѣ въ этомъ, сказалъ ректоръ: — но пока дѣла находятся въ ихъ настоящемъ положеніи, я буду продолжать исполнять мою обязанность.

Вскорѣ послѣ этого братья такъ поссорились, что всѣ сношенія между ними прекратились. Такая месть, такое наказаніе, какими грозилъ сквайръ, были бы для него очень пріятны, — но даже и для такого удовольствія онъ не захотѣлъ бы повредить сыну, котораго любилъ. Онъ не женился, но копилъ деньги и мечталъ купить наслѣдство у своего племянника.

Сынъ его былъ двумя годами старше нашего Ральфа и отецъ желалъ, чтобъ онъ женился.

— Твоя жена будетъ хозяйкою въ домѣ — по-крайней-мѣрѣ, пока я живъ, сказалъ онъ однажды.

— Это будетъ немножко трудно, сказалъ сынъ.

Разумѣется, это было трудно.

— Я не знаю, не лучше ли мнѣ остаться неженатымъ, сказалъ онъ нѣсколько минутъ спустя. — Есть люди, для которыхъ женитьба не годится — но причинѣ ихъ положенія, хочу я сказать.

Отецъ отвернулся и застоналъ, когда остался одинъ. Вечеромъ въ тотъ же день, когда они сидѣли за виномъ, сынъ намекнулъ не то чтобъ на то же самое, но на мысли, возбужденныя этимъ въ его головѣ.

— Батюшка, сказалъ онъ: — не лучше ли вамъ было помириться съ моимъ кузеномъ и пригласить его сюда?

— Съ какимъ кузеномъ? сказалъ сквайръ, круто повернувшись къ сыну.

— Старшимъ братомъ Грегори.

Читатель можетъ быть вспомнитъ, что этотъ Грегори былъ пасторъ.

— Мнѣ кажется, онъ человѣкъ хорошій и вамъ не сдѣлалъ никакого вреда.

— Онъ сдѣлалъ мнѣ всевозможный вредъ.

— Нѣтъ, батюшка, нѣтъ. Не все зависитъ отъ насъ. Если онъ умретъ, Грегори будетъ въ такомъ же положеніи. Лучше, если родные будутъ дружны.

— Я скорѣе приглашу сюда дьявола. Никакія соображенія на свѣтѣ не заставятъ меня позволить ему ступить ногою въ этотъ домъ. Нѣтъ — этого не будетъ, пока я живъ.

Сынъ ничего больше не сказалъ и они просидѣли молча съ четверть часа, послѣ чего старшій всталъ и обойдя вокругъ стола, положилъ руку на плечо сына и поцѣловалъ его въ лобъ.

— Батюшка, сказалъ молодой человѣкъ: — вы думаете, что меня тревожатъ такія вещи, которыя не тревожатъ меня вовсе.

— Ей-Богу, меня-то они тревожатъ довольно! сказалъ старшій.

Это происходило мѣсяца за два до письма сэр-Томаса — но о томъ, о чемъ безъ сомнѣнія они всегда думали, они очень рѣдко упоминали между собой.

Ньютонскій Пріоратъ было такое мѣсто, которое всякій отецъ могъ пожелать оставить своему сыну. Онъ лежалъ на сѣверѣ Гэмпшира, тамъ, гдѣ это графство соединяется съ Беркширомъ, и можетъ быть во всей Англіи нѣтъ округа красивѣе, нѣтъ страны, въ которой степь, лѣсъ и пастбища соединялись бы вмѣстѣ такъ пріятно для глазъ, въ которомъ былъ бы воздухъ мягче и гдѣ болѣе соединялись бы англійское богатство, англійская красота и англійскій комфортъ. Тѣ, которые знаютъ Эверсли, Брэмсгиль, Гекфильдъ и Стрэдфильдсэй, скажутъ тоже самое. Но какъ мало англичанъ ѣздятъ любоваться красотами своего отечества! Ньютонскій Пріоратъ, или Ньютонъ-Пиль, какъ назывался этотъ приходъ, лежалъ нѣсколько къ западу отъ этихъ мѣстъ, но былъ такъ же очарователенъ, какъ и они. Весь приходъ принадлежалъ Ньютону и часть трехъ или четырехъ смежныхъ приходовъ. Самъ домъ былъ невеликъ и незамѣчателенъ по своей архитектурѣ, — но очень удобенъ. Комнаты были правда низки, потому что домъ былъ выстроенъ въ неуклюжее царствованіе королевы Анны, съ прибавкою въ такое же неуклюжее царствованіе Георга II, и корридоры были длинны и узки, а спальни и вверху, и внизу, какъ будто нарочно трудились, чтобы двѣ спальни не находились вровень; окна были некрасивой формы и вся масса неуклюжа и безобразна — не отличаясь ни готической красотой, ни стюартовской архитектурой, ни дворцовымъ величіемъ, развившемся въ наше время, и стоялъ низко, такъ что изъ оконъ не было видовъ. Но въ домѣ были удобства и прочность, которыя дѣлали его пріятнымъ для тѣхъ, кто зналъ его хорошо. Было время, когда настоящій сквайръ думалъ выстроить для себя совсѣмъ новый домъ и на новомъ мѣстѣ — на пригоркѣ за четверть мили отъ своей настоящей резиденціи — но онъ вспомнилъ, что такъ какъ онъ не можетъ оставить имѣніе своему сыну, то не долженъ тратить на это имѣніе ничего такого, чего не требовала отъ него обязанность.

Домъ стоялъ въ паркѣ, простиравшемся на двѣсти десятинъ, въ которомъ грунтъ былъ правда бѣдный, но превосходно разнообразился пригорками и оврагами, отъ которыхъ пространство казалось почти безграничнымъ. А сосны въ ньютонскомъ лѣсу вздыхали и стонали съ мелодіей, съ которою въ ушахъ ихъ хозяина не могла сравниться мелодія никакихъ другихъ сосенъ на свѣтѣ. И дрокъ былъ желтѣе и изобильнѣе въ Ньютонѣ, чѣмъ въ другихъ мѣстахъ, и верескъ пріятнѣе; — а дикій тимьянъ пахучѣе. Такъ по-крайней-мѣрѣ мистеръ Ньютонъ всегда готовъ былъ поклясться. И все это онъ не могъ оставить послѣ себя своему сыну, но долженъ умереть съ сознаніемъ, что какъ только онъ испуститъ послѣдній вздохъ, то оно перейдетъ во владѣніе молодого человѣка, котораго онъ ненавидѣлъ! Онъ не могъ вырубить сосновый лѣсъ, не могъ тронуть ни одного дерева, изъ тѣхъ, которые составляли славу его парка; — но бывали минуты, когда онъ думалъ, что ему доставило бы удовольствіе вспахать дрокъ и скосить съ холмовъ весь верескъ. Для чего его помѣстье должно быть такъ прекрасно для человѣка, который для него былъ ничѣмъ? Не лучше ли продать ему все, что подлежало продажѣ, для того, чтобы его собственный сынъ могъ быть богаче?

На другой день послѣ того, какъ онъ написалъ отвѣтъ сэр-Томасу, онъ ходилъ вечеромъ съ сыномъ по лѣсу. Ничего не могло быть прекраснѣе парка въ это время; — и Ральфъ говорилъ о красотѣ этого мѣста. Но случилось что-то, заставившее его отца заговорить о какомъ-то арендаторѣ, держать котораго не было прибыльно ни для него самого, ни для его хозяина.

— Вы знаете, сказалъ ему сынъ: — я говорилъ вамъ въ прошломъ году, что Дэрвель долженъ убираться.

— Куда можетъ онъ убраться?

— Онъ уберется въ богадѣльню, если оетанается здѣсь. Гораздо лучше купить у него, пока у него есть что-нибудь продать. Ничего не можетъ быть хуже человѣка, владѣющаго землею, когда у него нѣтъ ни одного шилинга.

— Разумѣется, это плохо. Отецъ его жилъ очень хорошо.

— Отецъ его жилъ хорошо, пока не сдѣлался пьяницей и не умеръ отъ пьянства. Вы знаете, гдѣ дорога раздѣляетъ ферму Дэрвеля отъ Браунригса? Посмотрите, какая разница въ жатвѣ.

— Браунригсъ въ другомъ приходѣ. Браунригсъ въ Востокѣ.

— Но земля одного качества. Разумѣется, Уокеръ не такой человѣкъ, какъ Дэрвель. Кажется, въ Браунригсѣ около четырехсотъ десятинъ.

— Всѣ четыреста, сказалъ отецъ.

— A y Дэрвеля около семидесяти; — но земля должна приносить одно и то же съ десятины.

Сквайръ помолчалъ съ минуту, а потомъ сдѣлалъ вопросъ:

— Что ты скажешь, если я предложу продать Браунригсъ?

Были два-три обстоятельства, дѣлавшія очень удивительнымъ предложеніе сквайра продать Браунригсъ. Во-первыхъ, онъ вовсе не имѣлъ права продать ни одной десятины — и это обстоятельство очень хорошо было извѣстно сыну; потомъ, изъ всѣхъ фермъ въ имѣніи, это, можетъ быть, была самая лучшая и самая прибыльная. Уокеръ, арендаторъ, былъ человѣкъ въ весьма хорошемъ положеніи, который охотился, былъ любимъ и именно такой человѣкъ, арендаторство котораго не могло пристыдить никакого хозяина.

— Продать Браунригсъ! сказалъ молодой человѣкъ. — Ну, я удивляюсь. Развѣ вы можете продать?

— Теперь нѣтъ, сказалъ сквайръ.

— Можете ли когда бы то ни было?

Они стояли у калитки, ведущей изъ парка въ поле, которое обработывалъ самъ сквайръ, и оба оперлись объ эту калитку.

— Батюшка, сказалъ сынъ: — я желалъ бы, чтобъ вы не безпокоились на счетъ имѣнія, а оставили все какъ оно было устроено.

— Я предпочитаю самъ все устроить — если могу. Можетъ быть, мнѣ удастся купить наслѣдство. Я не могу купить всего — или, если и куплю, то долженъ продать часть, чтобы достать денегъ. Я думалъ объ этомъ и сдѣлалъ разсчетъ. Если мы продадимъ ферму Уокера и Ингрэма, мнѣ кажется, я съумѣю устроить остальное. Разумѣется, все зависитъ отъ продолжительности моей жизни.

Наступило продолжительное молчаніе, во время котораго оба все опирались о калитку.

— Это призракъ, сэръ! сказалъ наконецъ молодой человѣкъ.

— Что ты хочешь сказать? Я не вижу никакого призрака. Наслѣдство можно продавать и покупать какъ всякую другую собственность. И если это наслѣдство будетъ продаваться, я свободенъ купить его какъ и всякое другое.

— Кто же говоритъ, что оно будетъ продаваться?

— Я это говорю. Этотъ чопорный юристъ, сэр-Томасъ Андерудъ, уже обратился ко мнѣ съ просьбою сдѣлать что-нибудь для этого негодяя въ Лондонѣ. Онъ негодяй, потому что тратитъ деньги, не принадлежащія ему. И теперь онъ хочетъ вступить въ бракъ, который обезславитъ его фамилію.

Сквайръ вѣроятно въ эту минуту не подумалъ о безславіи, которое онъ навлекъ на фамилію, не вступивъ въ бракъ.

— Дѣло въ томъ, сказалъ онъ: — что онъ хочетъ продать все что можетъ. Почему же мнѣ не купить?

— А если онъ умретъ? замѣтилъ сынъ.

— Я этого бы желалъ, сказалъ отецъ.

— Не говорите этого. Но если онъ умретъ, Грегори, этотъ добрѣйшій человѣкъ на свѣтѣ, будетъ наслѣдникомъ вмѣсто него. Ральфъ можетъ продать только свою возможность на наслѣдство.

— Мы можемъ присоединить и Грегори, сказалъ энергичный сквайръ: — онъ тоже можетъ продать свое право.

— Лучше оставьте какъ оно есть, сказалъ сынъ послѣ новаго молчанія. — Я увѣренъ, что вы только надѣлаете себѣ хлопотъ. Помѣстье это ваше пока вы живы и пользуйтесь имъ.

— И знать, что оно перейдетъ къ жидамъ послѣ моей смерти! Этого не будетъ, насколько зависитъ отъ меня. Ты не хочешь жениться теперь, но тотчасъ женишься, если будешь знать, что останешься здѣсь послѣ моей смерти — если будешь увѣренъ, что твой сынъ наслѣдуетъ это помѣстье. Я намѣренъ попробовать и лучше тебѣ объ этомъ знать. То, что онъ можетъ продать жидамъ, онъ можетъ продать и мнѣ. Я поѣду въ Лондонъ и повидаюсь съ Кэри на будущей недѣлѣ. Человѣкъ можетъ сдѣлать многое, если примется за дѣло.

— На вашемъ мѣстѣ я оставилъ бы это такъ, сказалъ молодой человѣкъ.

— Я не оставлю этого такъ. Можетъ быть, я не въ состояніи получить все, но употреблю всѣ силы, чтобы получить хоть часть. Если что-нибудь должно быть продано, то лучше продать землю на Востокѣ или Туинингѣ. Мнѣ кажется, мы успѣемъ оставитъ за собою весь Ньютонъ.

Мысли его все были устремлены на этотъ предметъ, хотя онъ не часто говорилъ объ этомъ съ сыномъ, о будущности котораго такъ безпокоился. Мысли его постоянно были устремлены на это, такъ что все спокойствіе его жизни было нарушено. Пожизненнаго пользованія имѣніемъ можетъ быть достаточно для желаній человѣка, когда наслѣдникомъ его долженъ быть любимый сынъ; — но маіоратъ, ограничивающій права владѣльца въ пользу наслѣдника, нелюбимаго имъ и котораго онъ считаетъ врагомъ, очень прискорбенъ. Въ такомъ случаѣ человѣкъ, такъ ограниченный, такъ связанный и лишенный всѣхъ удовольствій собственности, имѣлъ сына, съ которымъ готовъ былъ раздѣлить все — съ которымъ ему пріятно было бы посовѣтоваться о каждой крышѣ, которую онъ поставитъ, о каждомъ деревѣ, которое онъ срубитъ, о каждомъ контрактѣ, который онъ заключитъ или уничтожитъ. Онъ мечталъ бы о томъ, какъ скажетъ своему сыну съ наслажденіемъ самоотверженія, что тотъ или другой вопросъ относительно имѣнія будетъ рѣшенъ въ интересахъ не заходящаго, а восходящаго солнца.

— Это твое дѣло скорѣе чѣмъ мое, мой милый — дѣлай какъ знаешь.

Онъ могъ представлять себѣ въ воображеніи пріятную полунасмѣшливую меланхолію, съ какою онъ скажетъ эти вещи и раздѣлитъ бразды правленія между собою и своимъ наслѣдникомъ. Когда солнце спускается къ горизонту и наступаетъ вечерній свѣтъ, этотъ міръ богатства и благоденствія не представляетъ удовольствія равнаго этому. Этотъ-то восторгъ заставляетъ человѣка чувствовать до послѣдней минуты, что блага міра сего хороши. Но всего этого онъ долженъ быть лишенъ — не смотря на все свое благоразуміе. Можетъ быть, ему иногда приходитъ въ голову, что онъ собственнымъ проступкомъ навлекъ на себя этотъ бичъ; — но тѣмъ не менѣе возмущается онъ противъ этого бича. Потомъ къ нему приходила мысль, что онъ могъ бы исправить это бѣдствіе, еслибъ у него достало энергіи; — и все, что онъ слышалъ объ этомъ племянникѣ и наслѣдникѣ, котораго онъ ненавидѣлъ, заставляло его думать, что исправленіе этого бѣдствія доступно для него. Бывали минуты, когда онъ составлялъ планъ довести этого негодяя до болѣе быстрой и болѣе глубокой погибели, притворной дружбой съ мотомъ, для того чтобы деньги для скорѣйшей погибели могли быть даны взаймы подъ залогъ того имѣнія, которое самъ дядя такъ желалъ пріобрѣсти въ свою полную собственность. Но планъ этого недостойнаго поступка, хотя образовался въ головѣ его, никогда не казался ему возможнымъ быть приведеннымъ въ исполненіе. Немногіе изъ насъ не допускаютъ свои мысли обращаться на тотъ или другой недостойный поступокъ, приспособляя способъ къ приведенію его въ дѣйствіе, хотя дѣйствіе это очень далеко отъ нашего намѣренія. Это удовольствіе не безопасно — и сквайръ Ньютонъ довелъ свою несправедливость до такой степени, что позволилъ себѣ поддерживать свою ненависть. Онъ однако не хотѣлъ дѣлать ничего безчестнаго — ничего такого, что свѣтъ могъ бы осудить — ничего что не могло бы быть обнаружено. Онъ главное опирался на тотъ аргументъ, что если Ральфъ Ньютонъ, наслѣдникъ хочетъ продать и продастъ съ удовольствіемъ, то онъ можетъ купить точно такъ же, какъ и всякій другой. Если наслѣдство Ньютонскаго Пріората продается, почему же ему не купить его? — Все наслѣдство или часть его? Въ такомъ случаѣ онъ непремѣнно купитъ.

Глава XII.
МИСТРИССЪ БРАУНЛО.

Нѣкая старуха, мистриссъ Браунло, жила въ большомъ старинномъ домѣ на Фёльгэмской дорогѣ, какъ-разъ за модными предѣлами Бромптона, но ближе къ городу, чѣмъ сельскій округъ Уальгэм-Гринъ и Пэрсон-Гринъ. Она очень интересовалась дочерями Андеруда, будучи двоюродной сестрой ихъ бабушки съ отцовской стороны, и была очень несчастлива, потому что отецъ не хотѣлъ жить съ ними и заботиться о нихъ. Она была превосходная старуха, ласковая, сострадательная и религіозная, но немножко отсталая въ дѣлахъ міра сего и несовсѣмъ ясно понимала многое, что происходитъ въ нынѣшнее время. Она слышала, что сэр-Томасъ привыкъ жить не съ дочерьми, и приходила отъ этого въ негодованіе; — но она знала, что сэр-Томасъ былъ въ парламентѣ, что онъ знаменитый юристъ и очень умный человѣкъ, и поэтому извиняла его нѣсколько. Она думала, что ей слѣдуетъ покровительствовать этимъ молодымъ дѣвицамъ. Она слышала также, что Ральфъ Ньютонъ, который былъ порученъ надзору сэр-Томаса, былъ наслѣдникъ огромнаго помѣстья, и думала, что этому молодому человѣку слѣдуетъ жениться на одной изъ этихъ послѣднихъ дѣвицъ. Слѣдовательно, когда она приглашала своихъ родственницъ къ чаю, она также приглашала и Ральфа Ньютона. Иногда онъ пріѣзжалъ. Чаще выражалъ онъ свое глубокое сожалѣніе, что другое приглашеніе лишало его удовольствія воспользоваться любезнымъ приглашеніемъ мистриссъ Браунло. Въ такихъ случаяхъ мистриссъ Браунло приглашала сэр-Томаса, — но сэр-Томасъ никогда не пріѣзжалъ. Нельзя было и ожидать отъ него этого. Резиденція мистриссъ Браунло носила старинное названіе Больсоверскаго дома. Было послано приглашеніе на чай во вторникъ 17 іюля. Мистриссъ Браунло разумѣется увѣдомили о пріѣздѣ Мэри Боннеръ — которая была такая же ей родственница, какъ и дочери Андеруда — и приглашеніе было сдѣлано въ честь Мэри. Молодыя дѣвицы въ Попгэмской виллѣ, разумѣется, приняли это предложеніе.

— Будетъ ли онъ тамъ? спросила Клэри сестру.

— Надѣюсь, что не будетъ, Клариса.

— Зачѣмъ ты надѣешься? Намъ не надо ссориться, не такъ ли, Пэтти?

— Нѣтъ — намъ не надо ссориться. Но я боюсь его. Онъ не стоитъ, Клэри, чтобы ты горевала изъ-за него. И я боюсь…. боюсь, что онъ…

— Что такое, Пэтти? Говори. Я ничего такъ не ненавижу, какъ таинственность.

— Я боюсь, что онъ не искрененъ; — то, что люди называютъ добросовѣстнымъ. Онъ говоритъ то, о чемъ вовсе не думаетъ.

— Я этого не думаю. Я увѣрена, что онъ не таковъ. Можетъ быть, я была глупа.

Тутъ она остановилась, вспомнивъ всю сцену на лугу. Увы! не понять его было нельзя. Преступленіе было прощено, но преступленіе было фактомъ. Послѣ того она видѣла его только одинъ разъ, и онъ былъ такъ холоденъ! Но между тѣмъ, когда оставлялъ ее, онъ не былъ совершенно холоденъ. Конечно, это пожатіе руки значило что-нибудь — значило что-нибудь послѣ того великаго преступленія. Но почему онъ не пріѣзжалъ къ ней, или почему — что было бы гораздо, гораздо лучше — не обратился онъ къ ея отцу и не сказалъ ему всего? Теперь однако была возможность увидать его въ Больсоверскомъ домѣ. Разумѣется, мистриссъ Браунло пригласитъ его.

Великимъ событіемъ этого вечера было представленіе Мэри Боннеръ ея новой родственницѣ. Онѣ должны были пить чай въ старинномъ саду позади дома, откуда мистриссъ Браунло уйдетъ въ свою комнату при первомъ дуновеніи воздуха. День этотъ былъ такой, когда всѣ вообще согласились, что ни утромъ, ни въ полдень, ни вечеромъ не было ни малѣйшаго дуновенія воздуха. Это будетъ парадный вечеръ. Это съ перваго раза замѣтили наши молодыя дѣвицы, которыя знали обычаи дома и примѣтили, что горничныя были очень нарядны, что была приглашена еще одна служанка; но онѣ пріѣхали первыя, какъ и слѣдовало.

— Милая Мэри, сказала старуха своей новой гостьѣ: — я рада видѣть васъ. Я знала вашу мать и очень любила ее. Я надѣюсь, что вы будете счастливы, душа моя.

Мистриссъ Браунло была очень маленькая старушка, очень хорошенькая, очень сѣденькая, очень мило одѣтая и немножко глухая. Мэри Боннеръ поцѣловала ее и прошептала нѣсколько признательныхъ словъ. Старушка постояла нѣсколько минутъ, смотря на красавицу — изумляясь, какъ и всѣ.

— Кто-то сказалъ мнѣ, что она хороша собой, сказала мистриссъ Браунло Пэшенсъ: — но я не ожидала видѣть ее такой.

— Не правда ли, какъ она мила?

— Она просто чудо, душа моя. Надѣюсь, что она не отвлечетъ всѣхъ милыхъ молодыхъ людей отъ васъ и отъ вашей сестры, а? Да — да. Что мистеръ Ньютонъ говоритъ о ней?

Пэшенсъ однако знала, что ей не нужно отвѣчать на всѣ вопросы мистриссъ Браунло, и оставила этотъ вопросъ безъ отвѣта.

Пріѣхали двѣ-три пожилыя дамы, пять-шесть молодыхъ дѣвицъ и старикъ, который сидѣлъ возлѣ мистриссъ Браунло и очень часто пожималъ ей руку, и человѣкъ среднихъ лѣтъ, который былъ большой шутникъ, и два молодыхъ человѣка, которые разносили чай и кэки, но не много говорили. Вотъ какіе были гости, а молодыя дѣвицы, безъ сомнѣнія привыкшія къ вечерамъ мистриссъ Браунло, не были не довольны. Однако тутъ была одна молодая дѣвица, которой хотѣлось сдѣлать одинъ вопросъ, но она не смѣла. Обѣщалъ ли быть Ральфъ Ньютонъ? Клэри сидѣла между старикомъ, который такъ любилъ пожимать руку мистриссъ Браунло, и своей кузиной Мэри. Она не говорила ни слова — и вообще всѣ гости говорили мало. Веселый, среди ихъ лѣтъ мужчина, говорилъ за всѣхъ и весело хохоталъ надъ своими собственными остротами. Дамы всѣ сидѣли кругомъ, прихлебывали чай и улыбались. Этотъ среднихъ лѣтъ мужчина конечно не даромъ угощался чаемъ — потому что безъ него было бы очень скучно. Потомъ поднялся вѣтерокъ — или, какъ выражалась мистриссъ Браунло, пронзительный сѣверный вѣтеръ — и старушка ушла въ домъ.

— Я никого не зову съ собою — только я не могу выдержать такого вѣтра.

Съ нею пошелъ старый господинъ, а потомъ пожилыя дамы. Потомъ пошли и молодыя дѣвицы и острякъ, а за ними молодые люди съ шарфами, зонтиками, вѣерами и чашками.

— Кажется, прежде у насъ не бывало такихъ холодныхъ вѣтровъ въ іюлѣ, сказала мистриссъ Браунло.

Старикъ опять пожалъ ей руку и шепнулъ ей на ухо, что конечно были большія перемѣны.

Вдругъ явился Ральфъ Ньютонъ. Клариса не слыхала, когда о немъ докладывали, и ей казалось, будто онъ свалился съ неба — какъ и приличествовало его божественной личности. Онъ былъ большимъ любимцемъ мистриссъ Браунло, которая, услышавъ, что онъ наслѣдникъ большого помѣстья, думала, что мотовство идетъ къ нему. По ея мнѣнію, онъ обязанъ былъ много тратить денегъ и также обязанъ жениться на Кларисѣ Андерудъ. Такъ какъ онъ не былъ еще женатъ ни на комъ, она не сомнѣвалась, что онъ исполнитъ свою обязанность. Это была энергичная старушка, всегда думавшая, что все устроится хорошо. Она засуетилась теперь съ весьма очевиднымъ намѣреніемъ посадить Ральфа возлѣ Кларисы, но Клариса постаралась избѣгнуть этого и Ральфъ скоро очутился между Мэри Боннеръ и очень глухой старухой, которая всегда присутствовала на вечерахъ мистриссъ Браунло.

— Должно быть, это устроено для васъ, сказалъ онъ Мэри.

Она улыбнулась и покачала головою.

— О, да! Я знаю такъ хорошо привычки этой милой старушки! Она никогда не позволитъ новой Андерудъ пробыть въ виллѣ мѣсяцъ, чтобы не увѣковѣчить этого событія приглашеніемъ на чай.

— Не правда ли, что она очаровательна, мистеръ Ньютонъ? И такая хорошенькая?

— Безконечно очаровательна и ужасно хороша. Для чего мы всѣ здѣсь, а не въ саду?

— Мистриссъ Браунло находитъ, что холодно.

— Когда термометръ показываетъ восемьдесятъ градусовъ!^[1] Какъ вы думаете, кто долженъ бы знать, что значитъ жаркая погода? Вы озябли?

— Нисколько. Мы, вест-индцы, никогда не находимъ этотъ климатъ холоднымъ въ первый годъ. Въ будущемъ году я не сомнѣваюсь, что буду страдать ревматизмомъ и буду проситься назадъ на острова.

Клариса наблюдала за ними, какъ будто каждое слово, сказанное между ними, было измѣною ей. А между тѣмъ она почти грубо поступила съ мистриссъ Браунло, сѣвъ по одну сторону кружка, между тѣмъ какъ старушка просила ее сѣсть но другую. Конечно, еслибъ она слышала все, что говорили ея обожатели и кузина, ничего въ ихъ словахъ не могло бы оскорбить ее. Она ихъ не слыхала, но могла видѣть, что Ральфъ глядитъ на прелестное лицо Мэри и что Мэри улыбается скромно, безмолвно, самоувѣренно, а эта улыбка уже сдѣлалась ненавистна Кларисѣ. Сама Клариса, когда Ральфъ глядѣлъ ей въ лицо, краснѣла, отвертывалась и чувствовала себя неспособной перенести взглядъ божества.

Чрезъ нѣсколько минутъ сдѣлалось внезапное передвиженіе и молодые люди отправились опять въ садъ. Это сдѣлалъ Ральфъ Ньютонъ, и никто не понялъ, какъ это сдѣлалось.

— Конечно, душечка, конечно, сказала старушка. — Навѣрно луна прелестна. Да, я вижу, мистеръ Ральфъ. Вы не выведете меня въ садъ, могу васъ увѣрить. Луна очень хороша, но я могу видѣть ее изъ окна. Не обращайте на меня вниманія. Мистеръ Трюпенни останется со мною.

Мистеръ Трюпенни, которому минуло восемьдесятъ, протянулъ свою руку, потрепалъ руку мистриссъ Браунло и увѣрилъ ее, что онъ ничего не желалъ бы лучше какъ остаться съ нею навсегда. Острякъ не хотѣлъ уйти, потому что ушли въ угожденіе пріѣзжаго, который, такъ сказать, отнялъ вѣтеръ у его парусовъ. Онъ помѣшкалъ немного, надѣясь на свое вліяніе, чтобы сдержать мачту — это ему не удалось и наконецъ онъ пошелъ за другими. Клариса также помѣшкала, потому что Ральфъ первый вышелъ. Ральфъ вышелъ съ Мэри Боннеръ и потому Клариса осталась позади. Такимъ образомъ она вышла въ садъ вмѣстѣ съ острякомъ, веселымъ, среднихъ лѣтъ господиномъ, котораго по-крайней-мѣрѣ теперь она искренно ненавидѣла.

— Я не увѣренъ, не правъ ли нашъ милый старый другъ, сказалъ острякъ, котораго звали Пужанъ: — сидѣть на креслѣ въ четырехъ стѣнахъ съ коврами, столами и разными этими вещицами вокругъ, очень удобно иногда.

— Я удивляюсь, зачѣмъ же вы оставили ихъ, сказала Клариса.

— Можетъ ли быть удивительно, что я оставилъ ихъ при такомъ искушеніи? сказалъ любезный Пужанъ.

Клариса возненавидѣла его пуще прежняго за это и не хотѣла на него глядѣть или подать малѣйшій поводъ, что слышитъ его. Голосъ Ральфа Ньютона, доносился до ушей ея сквозь деревья, а между тѣмъ этотъ голосъ былъ не громокъ — какъ и долженъ быть, если онъ говорилъ Мэри какія-нибудь нѣжности. А тутъ она еще связана какимъ-то неразрывнымъ узломъ съ — мистеромъ Пужаномъ.

— Этотъ мистеръ Ньютонъ вашъ другъ? спросилъ мистеръ Пужанъ.

— Да, нашъ другъ, отвѣтила Клариса.

— Такъ я выражу мой искренній восторгъ его остроумію, характеру и наружности. Будь онъ вамъ посторонній, я конечно намекнулъ бы, что онъ глупъ, самонадѣянъ и самый безобразный человѣкъ, когда-либо видѣнный мною. Вотъ какъ водится въ свѣтѣ, не такъ ли, миссъ Андерудъ?

— Я не знаю, сказала Клариса.

— О да — вы знаете. Вотъ какъ поступаемъ всѣ мы. А такъ какъ онъ вашъ другъ, я не смѣю бранить его прежде чѣмъ мы въ третій разъ обойдемъ садъ.

— Въ такомъ случаѣ я буду просить, чтобы мы обошли его только два раза, сказала Клариса.

Но она не знала, какъ ей остановиться или какъ отвязаться отъ своего противнаго спутника.

— Если я не долженъ бранить его прежде трехъ круговъ, стало быть, онъ долженъ быть фаворитъ, сказалъ настойчивый Пужанъ. — Я полагаю, что онъ фаворитъ. Кстати, кто эта хорошенькая дѣвушка, за которой вашъ фаворитъ волочится?

— Моя кузина, мистеръ Пужанъ.

— Я не сказалъ, что она кокетничаетъ съ нимъ; замѣтьте, я никогда не скажу этого о молодой дѣвицѣ, чья бы кузина она ни была. Молодыя дѣвицы никогда не кокетничаютъ, но молодые люди иногда волочатся, не правда ли? Впрочемъ, это самое пріятное занятіе, не такъ ли?

— Я не знаю, сказала Клариса.

Въ это время они опять подошли къ ступенямъ, которыя вели изъ сада въ домъ.

— Мнѣ кажется, я пойду въ комнаты, мистеръ Пужанъ.

Она пошла, а мистеръ Пужанъ остался смотрѣть на луну одинъ, какъ будто отдѣлился отъ всякаго веселья и всякаго общества для этого грустнаго, но пріятнаго занятія. Онъ стоялъ и смотрѣлъ вверхъ, засунувъ пальцы подъ жилетъ.

— Величественно, не такъ ли? сказалъ онъ первой парѣ, прошедшей мимо него.

— Страшно-величественно и великолѣпно-пріятно, и все такое, сказалъ Ральфъ, проходя рядомъ съ Мэри Боннеръ.

«У этого молодца есть понятіе о поэзіи», сказалъ самъ себѣ Пужанъ.

Между тѣмъ Клариса, остановившись на минуту, когда вошла въ открытое балконное окно, услыхала веселый голосъ Ральфа. Какъ хорошо знала она его тоны! Она все стояла, навостривъ слухъ и стараясь уловить какое-нибудь слово кузины. Но слова Мэри, если только она ихъ говорила, были слишкомъ тихи, чтобы ихъ можно было разслыхать.

«О, если она окажется лукавой!» говорила себѣ Клариса.

Правда ли, что Ральфъ волочится за нею — какъ сказалъ этотъ противный человѣкъ? И зачѣмъ, зачѣмъ, зачѣмъ Ральфъ не подходитъ къ ней, если онъ искренно любитъ ее, какъ два раза сказалъ ей? Разумѣется, она не могла подхватить его подъ руку въ то время, какъ старуха Браунло такъ глупо засуетилась. Но все-таки онъ могъ подождать ее въ саду. Онъ могъ спасти ее отъ «противной пошлости» этого «гнуснаго старца». Такимъ образомъ Клариса называла усилія развлечь ее ея недавняго спутника. Но еслибъ съ нею говорилъ современный Сидни Смитъ, онъ показался бы ей скученъ, а современный графъ д’Орсэ показался бы пошлъ, въ то время какъ звукъ голоса Ральфа Ньютона, когда онъ гулялъ съ другой дѣвушкой, долеталъ до ея слуха. Потомъ, прежде чѣмъ она сѣла въ гостиной мистриссъ Браунло, ей пришла въ голову другая мысль. Неужели Ральфъ не подходилъ къ ней потому, что она сказала ему, что никогда не проститъ ему этого преступленія? Возможно ли, что онъ стыдился до такой степени, что боялся ее? Если такъ, не могла ли она показать ему, что онъ былъ прощенъ? Бѣдная Клариса! Между тѣмъ голоса еще доносились до нея изъ сада и она все думала, что различаетъ тихій шепотъ Ральфа.

Можно опасаться, что Ральфъ не такъ глубоко сознавалъ свою вину. Онъ хорошо помнилъ — онъ размышлялъ нѣсколько разъ — о тѣхъ словахъ, которыя онъ сказалъ Клэри. Если онъ ихъ сказалъ, то онъ считалъ свое преступленіе весьма естественнымъ результатомъ послѣ нихъ. Въ ту минуту, когда онъ былъ на лугу въ Фёльгэмѣ, онъ думалъ, что было бы очень пріятно посвятить себя милой Клэри — эта Клэри была самая добрая и самая хорошенькая дѣвушка извѣстная ему; словомъ, что для него было бы хорошо полюбить ее и жениться на ней. Если бы не пришла Пэшенсъ и не помѣшала имъ, онъ вѣроятно тутъ же предложилъ бы ей руку и сердце. Но Пэшенсъ явилась на сцену, и предложеніе не было сдѣлано. Послѣ того прошелъ цѣлый вѣкъ недѣли за недѣлями — съ нимъ сдѣлался прозаическій романъ съ Полли Нифитъ. Онъ ѣздилъ въ Гендонъ дѣлать предложеніе дочери бандажиста. Правда, что онъ до-сихъ-поръ и отъ этого былъ избавленъ — или по-крайней-мѣрѣ еще не компрометировалъ себя. Но теченіе событій и мыслей, заставившее его подумать серьезно о женитьбѣ на Полли, показало ему въ то же время, что онъ не можетъ сдѣлать предложенія дочери сэр-Томаса Ацдеруда. Къ такому счастью, какъ онъ узналъ при спокойномъ размышленіи, его не допускало сумасбродство прошлой жизни. Хорошо, что Пэшенсъ явилась на сцену.

Таково было положеніе дѣла, и маленькій эпизодъ съ Клэри кончился — или лучше сказать, какъ онъ думалъ, совсѣмъ не начинался — а условіе съ Полли Нифитъ замѣшкалось и онъ былъ свободенъ развлекаться съ пріѣзжею. Миссъ Боннеръ была конечно самой прелестной дѣвушкой, когда-либо видѣнной имъ. Онъ не могъ представить себѣ красоты, которая превосходила бы ея красоту. Онъ зналъ хорошо, что ея красота ничего для него не значитъ — но женская красота въ нѣкоторомъ смыслѣ также свободна, какъ и воздухъ во всѣхъ христіанскихъ странахъ. Это свѣтъ, проливаемый для восторга не одного человѣка, а многихъ. Не было причины, почему онъ не могъ быть между обожателями миссъ Боннеръ.

— Я надѣюсь, что вы будете считать меня старымъ другомъ, сказалъ онъ. — Я буду называть васъ Мэри.

— Я не вижу вашихъ правъ на это, сказала миссъ Боннеръ.

— О, да! вы должны видѣть — и должны позволить. Я былъ почти сынъ сэр-Томаса — пока онъ не выгналъ меня, когда я сдѣлался совершеннолѣтнимъ. А Пэшенсъ и Клариса все равно что мои сестры.

— Вы даже и не родственникъ, мистеръ Ньютонъ.

— Нѣтъ — я не родственникъ. Разумѣется, я не могу называть васъ Мэри, если вы не позволите. Какъ же долженъ я васъ называть?

— Теперь миссъ Боннеръ.

— Съ недѣлю?

— Года два, а потомъ мы посмотримъ.

— Вы задолго до того будете уже женой какого-нибудь счастливца. Вамъ нравится жить въ Фёльгэмѣ?

— Очень. Какъ можетъ мнѣ не нравиться? Ко мнѣ такъ добры. А знаете, когда я рѣшилась пріѣхать сюда, я думала, что мнѣ придется пойти въ гувернантки — или можетъ быть въ няньки, еслибъ меня не нашли довольно образованной, чтобъ учить. Я не ожидала, чтобъ дядюшка былъ такъ добръ ко мнѣ. Я вѣдь никогда его не видала. Не правда ли, какъ странно, что дядюшка такъ мало бываетъ дома?

— Странно. Видите ли, онъ пишетъ книгу и находитъ, что фёльгэмскій воздухъ не здоровъ для его мозга.

— О, мистеръ Ньютонъ!

— И онъ любитъ быть одинъ. Нѣтъ человѣка добрѣе вашего дяди. Я долженъ это сказать. Но онъ не общежителенъ.

— Я считаю его почти совершенствомъ, — но желала бы для нихъ, чтобы онъ былъ почаще дома. Мы теперь пойдемъ въ комнаты, мистеръ Ньютонъ. Пэшенсъ сейчасъ ушла, а Кларису я давно не вижу.

Вскорѣ послѣ этого гости начали разъѣзжаться. Трюпенни въ послѣдній разъ пожалъ руку мистриссъ Браунло, а Пужанъ замѣтилъ, что всѣ земныя радости должны имѣть конецъ.

— Хотя такіе часы, какъ эти, сказалъ онъ: — имѣютъ въ себѣ оттѣнокъ небеснаго, который почти придаетъ имъ право на вѣчность.

— Страшный дуралей! сказала Клариса своей сестрѣ, которая стояла возлѣ нея.

— Можетъ быть, мистриссъ Браунло желаетъ лечь спать, сказалъ Ральфъ.

Тогда всѣ уѣхали, кромѣ Андеруда и Ральфа Ньютона. Дѣвушки надѣли шляпы, шали и все приготовили къ отъѣзду, но вышло какое-то затрудненіе съ каретой. Фёльгэмская извощичья карета, которая привезла ихъ сюда и которая всегда возила ихъ повсюду, не вернулась за ними. Ей велѣли пріѣхать въ половинѣ одиннадцаго, а теперь было уже одиннадцать.

— Вы навѣрно знаете, что ему сказали? спросила Клэри.

Пэшенсъ сама сказала ему — два раза.

— Стало быть, онъ опять напился, сказала Клэри.

Мистриссъ Браунло просила ихъ посидѣть и подождать, но когда карета не пріѣхала въ половинѣ двѣнадцатаго, надо было сдѣлать что-нибудь. На дорогѣ были омнибусы, но они могли быть полны.

— Это только двѣ мили — пойдемте пѣшкомъ, сказала Клэри.

Такъ и рѣшили. Ральфъ непремѣнно хотѣлъ пойти съ ними, пока встрѣтитъ омнибусъ или кэбъ, который отвезетъ его въ Лондонъ. Пэшенсъ уговаривала его избавить себя отъ этого труда, увѣряя, что имъ не нуженъ провожатый. Но его нельзя было отговорить. Онъ хотѣлъ пройти съ ними по-крайней-мѣрѣ часть дороги. Разумѣется, онъ оставилъ ихъ не прежде, какъ дошли до калитки Попгэмской виллы. Но когда они отправлялись, вышло затрудненіе, въ какомъ порядкѣ имъ идти — затрудненіе, о которомъ нельзя было сказать ни слова, но которое тѣмъ не менѣе было затрудненіемъ. Клариса осталась позади. Ральфъ почти не сказалъ съ нею ни слова во весь вечеръ. Лучше, пусть будетъ продолжаться такъ. Она была увѣрена, что онъ ее не любитъ. Но она думала, что будетъ довольнѣе, если онъ пойдетъ съ Пэшенсъ чѣмъ съ Мэри Боннеръ. Но Мэри сама распорядилась и смѣло пошла впередъ съ Пэшенсъ. Пэшенсъ это не понравилось, но нельзя было выразить неодобренія. Сердце Клэри готово было выпрыгнуть, когда она взяла подъ руку Ральфа. Онъ устроилъ, чтобъ было такъ, и она отказать не могла. Она опять передумала и опять желала показать ему, что преступленіе было прощено.

— Я такъ радъ, что могу наконецъ сказать съ вами слово, заговорилъ онъ. — Какъ вы уживаетесь съ новой кузиной?

— Очень хорошо; а вы какъ сошлись съ ней?

— Вы должны спросить ее объ этомъ. Она очень хороша — я скажу даже, изумительно хороша.

— Это правда, сказала Клэри, почти совсѣмъ переставъ опираться на его руку.

— И умна — очень умна, но…

— Что такое? спросила Клэри, и нѣжное, кроткое пожатіе возобновилось.

— Ну — ничего. Она чрезвычайно мнѣ нравится, — но она не совсѣмъ… не совсѣмъ… не совсѣмъ…

— Она совершенно такова, какъ ей должно быть, Ральфъ.

— Я увѣренъ въ этомъ, — разумѣется ангелъ и все такое. Но ангелы холодны, знаете? Не знаю, восхищался ли я кѣмъ-нибудь до такой степени въ моей жизни.

Пожатіе опять уменьшилось — почти совсѣмъ прекратилось.

— Но какъ-то мнѣ не приходитъ въ голову влюбиться въ вашу кузину.

— Можетъ быть, вы это сдѣлаете, хотя вамъ въ голову и не придетъ, сказала Клэри, безсознательно опять крѣпче опираясь о его руку.

— Нѣтъ; — я знаю очень хорошо, какая дѣвушка прельщаетъ меня.

Это не подавало большой надежды бѣдной Клэри, но все-таки она предположила, что онъ намекаетъ, что она та дѣвушка, которая производитъ на него такое вліяніе. Такимъ образомъ разговоръ шелъ всю дорогу. Въ этомъ не было большой надежды для Клэри, и конечно она не сказала ему ни слова, которое заставило бы ее почувствовать, что ей нужно такая надежда отъ него. Но все-таки онъ находился съ нею и она была очень счастлива, а когда они разстались у калитки и онъ опять пожалъ ей руку, она думала, что дѣло пошло хорошо.

«Онъ долженъ знать теперь, что я простила ему!» сказала она себѣ.

Глава XIII.
НИФИТЪ РАЗСТРОЕНЪ.

Послѣ маленькаго вечера мистриссъ Браунло Ральфъ Ньютонъ долженъ былъ видѣться съ сэр-Томасомъ, но прежде чѣмъ онъ отправился къ нему, къ нему пришелъ его пріятель. Этотъ пріятель былъ Нифитъ. Но прежде читатель долженъ ознакомиться съ нѣкоторыми обстоятельствами, случившимися въ Гендонѣ.

Можетъ быть помнятъ, что въ субботу вечеромъ оба соперника ушли изъ коттэджа въ одно время, одинъ по дорогѣ направо, другой налѣво — такъ что кровопролитія, по-крайней-мѣрѣ на этотъ разъ, не случилось.

— Нифитъ, сказала ему жена, когда они остались вдвоемъ: — ты надѣлаешь себѣ хлопотъ.

— Убирайся къ корту! сказалъ Нифитъ.

Онъ очень сердился на жену и соображалъ, что онъ долженъ сдѣлать для того, чтобы поддержать свою супружескую и родительскую власть. Онъ не намѣренъ былъ уступать слабѣйшей половинѣ въ дѣлѣ такомъ важномъ, чтобы быть одураченнымъ въ своей собственной семьѣ. Онъ твердо на это рѣшился, пока крѣпость портвейна еще дѣйствовала въ немъ, и хотя онъ былъ нѣсколько болѣе разстроенъ, когда жена начала приставать къ нему на слѣдующее утро, у него все-таки оставалось храбрости сказать, что Онтаріо Могсъ тоже можетъ убираться къ чорту.

Въ понедѣльникъ, когда онъ вернулся домой и спросилъ Полли, онъ узналъ, что Полли ушла гулять. Мистриссъ Нифитъ не сейчасъ сказала ему, что съ нею гуляетъ Могсъ, но это было такъ. Ровно въ пять часовъ Могсъ явился въ коттэджъ — зная очень хорошо, хитрецъ, когда возвращается бандажистъ — онъ возвращался всегда ровно четыре минуты седьмого — и смѣло попросилъ свиданія съ Полли.

— Я желаю слышать, что она мнѣ скажетъ, сказалъ онъ, смотря смѣло, почти свирѣпо въ лицо мистриссъ Нифитъ.

Сообразно идеямъ этой матроны, точно такимъ образомъ должны свататься за дѣвицъ, и хотя Полли сначала объявила, что не хочетъ говорить съ Могсомъ, она позволила наконецъ увести себя. Пока они не прошли станцію желѣзной дороги, Онтаріо ни слова не говорилъ о своемъ намѣреніи. Полли, чувствуя, что молчаніе неловко, и видя, что ее тащатъ необыкновенно скоро, заговорила о погодѣ, о жарѣ и стала возражать.

— Жарко, очень жарко, сказалъ Онтаріо, снимая шляпу и вытирая лобъ: — но есть минуты въ жизни человѣка, когда онъ не можетъ идти медленно.

— Тогда онъ долженъ идти одинъ, сказала Полли.

Но все-таки, не смотря на то, что онъ едва замедлилъ шаги, пока не прошелъ станціи желѣзной дороги, она не отставала отъ него. Когда дѣло зашло такъ далеко, то ей лучше теперь выслушать, что онъ скажетъ. Мутная, туманная мысль пробѣжала въ головѣ Могса, что прежде чѣмъ онъ примется за дѣло, лучше выйти за городъ, и что линія желѣзной дороги, проходившая за четверть мили отъ коттэджа Нифита, можетъ считаться границей, отдѣлявшей городъ отъ пастушескихъ удовольствій. Онъ ждалъ, пока мостъ остался за ними, пока они прошли станцію, которая была возлѣ моста — а потомъ началъ.

— Полли, сказалъ онъ: — вы знаете, что привело меня сюда.

Полли знала очень хорошо, но она не обязана была признаваться въ этомъ.

— Вы привели меня сюда, мистеръ Могсъ, вотъ все, что я знаю, сказала она.

— Да — я привелъ васъ сюда. Полли, то, что случилось вчера, сдѣлало меня очень несчастливымъ — право, очень несчастливымъ.

— Я въ этомъ не виновата, мистеръ Могсъ.

— Я и не обвиняю васъ.

— Не обвиняете меня? Я думаю! Обвинять меня, въ самомъ дѣлѣ! Съ какой стати вы будете обвинять кого-нибудь за то, что мой отецъ вздумалъ пригласить обѣдать кого хотѣлъ? Хорошо бы было въ самомъ дѣлѣ, еслибъ отецъ не имѣлъ права приглашать кого хотѣлъ въ свой собственный домъ!

— Полли, вы знаете, что я хочу сказать.

— Я знаю, что вы одурачили себя вчера, и нисколько не благодарна вамъ за это.

— Нѣтъ. Я вовсе себя не одурачилъ. Я не говорю, чтобы не былъ такъ же глупъ, какъ многіе. Я не намѣренъ защищать себя. Я знаю довольно хорошо, что часто бываю глупъ. Но вчера я не былъ глупъ. Для чего онъ былъ?

— Съ какой стати вамъ спрашивать объ этомъ, мистеръ Могсъ?

— Для меня это важнѣе всего въ жизни. Меня къ этому побуждаетъ любовь — истинная любовь. Этого молодого человѣка вы вѣроятно находите франтомъ.

— Не выражайтесь за меня, мистеръ Могсъ, я вовсе не нахожу его такимъ.

— Онъ джентльмэнъ.

— Да, онъ джентльмэнъ — я полагаю.

— А я ремесленникъ — сапожникъ.

— Мой отецъ также ремесленникъ, и если вы хотите сказать, что я презираю такихъ людей, какъ мой отецъ, то лучше ужъ возвращайтесь въ Лондонъ и думайте что хотите обо мнѣ. Я не хочу выносить этого ни отъ васъ и ни отъ кого. Для меня ремесленникъ такъ же хорошъ, какъ и всякій другой человѣкъ — если только онъ человѣкъ хорошій.

— О, Полли, какъ вы прелестны!

— Что за вздоръ!

— Когда вы говорите это и говорите такимъ образомъ, я нахожу, что вы столько же добры, сколько прелестны.

— Помните — я ни слова не говорю противъ тѣхъ, кого вы называете джентльменомъ. Мистеръ Ньютонъ очень милый молодой человѣкъ.

— И вы намѣрены выйти за него замужъ, Полли!

— Какъ я могу выйти за него, когда онъ не дѣлалъ мнѣ предложенія? Вы мнѣ не отецъ, мистеръ Могсъ, и не дядя. Какое право имѣете вы спрашивать меня? Если за него выйду, я не обязана просить у васъ позволенія.

— Полли, вамъ слѣдуетъ поступать добросовѣстно.

— Я поступаю добросовѣстно.

— Хотите выслушать меня, Полли?

— Нѣтъ, не хочу.

— Не хотите? Вашъ отвѣтъ будетъ всегда таковъ?

— Да. Вы приходите дразнить меня и говорить невѣжливыя вещи, а я не хочу, чтобы меня обижали. Какое право имѣете вы говорить мнѣ о мистерѣ Ньютонѣ? Развѣ я дала вамъ это право? Добросовѣстно, вотъ еще! Какое право имѣете вы говорить мнѣ о добросовѣстности?

— Это все правда, милая моя.

— Очень хорошо. Такъ молчите же и не говорите такихъ вещей. Добросовѣстно въ-самомъ-дѣлѣ! Если я завтра выйду за этого молодого человѣка, это не сдѣлаетъ меня недобросовѣстной.

— Это все правда, милая моя, и я прошу у васъ прощенія. Если я оскорбилъ васъ, я прошу у васъ прощенія.

— Этого не нужно — только не говорите больше глупостей.

— Развѣ глупости, Полли, говорить, что я васъ люблю? А если я васъ люблю, можетъ мнѣ нравиться, когда такіе молодые люди какъ мистеръ Ньютонъ увиваются около васъ? Онъ васъ не любитъ; онъ не можетъ васъ любить какъ я. Вашъ отецъ привозитъ его сюда, потому что онъ джентльмэнъ.

— Я совсѣмъ не думаю о томъ, что онъ джентльменъ.

— Но подумайте обо мнѣ. Разумѣется, я былъ несчастенъ, злополученъ, жалокъ. Я знаю, почему онъ былъ здѣсь. Вы можете понять, Полли, что когда человѣкъ истинно любитъ, то онъ долженъ быть или несчастнѣйшій, или счастливѣйшій изъ людей.

— Я ничего въ этомъ не понимаю.

— Я желалъ бы, чтобъ вы позволили мнѣ васъ научить.

— Я не желаю научиться и сомнѣваюсь, вышелъ ли бы изъ васъ хорошій учитель. Я право должна теперь воротиться, мистеръ Могсъ. Я вышла, потому что матушка сказала, что мнѣ лучше пойти. Я не знаю, для чего мнѣ идти пѣшкомъ до Идинуэра.

Говоря такимъ образомъ, Полли повернула назадъ. Онъ шелъ возлѣ нея половину дороги молча, думая, что еслибъ онъ могъ придумать приличныя слова и приличный тонъ, то можетъ быть онъ имѣлъ бы еще успѣхъ, но чувствовалъ, что приличныя слова и приличный тонъ были для него недоступны. О своихъ любимыхъ предметахъ баллотировки и стачкахъ онъ всегда находилъ приличныя слова и приличный тонъ, когда вставалъ говорить рѣчь въ тавернѣ — а между тѣмъ какъ онъ ни любилъ баллотировку, Полли Нифитъ была для него несравненно дороже. Въ тавернѣ онъ былъ мужчина, но теперь, идя рядомъ съ предметомъ своего сердца, онъ чувствовалъ себя сапожникомъ и запахъ кожи разстроивалъ его. Было очевидно, что она всю дорогу до дома пройдетъ молча, если онъ допуститъ до этого. Станція желѣзной дороги уже виднѣлась, когда онъ остановилъ Полли и сдѣлалъ еще попытку.

— Вы вѣрите мнѣ, когда я говорю, что люблю васъ?

— Не знаю, мистеръ Могсъ.

— О, Полли! вы не знаете!

— Но это ничего не значитъ — вовсе ничего. Я не обязана выходить за человѣка, потому что онъ любитъ меня.

— Вы не выйдете за мистера Ньютона — не выйдете?

— Не знаю. Я ничего объ этомъ не скажу. Вамъ нѣтъ никакого дѣла до мистера Ньютона.

Наступило молчаніе.

— Если вы думаете, мистеръ Могсъ, что можете рекомендовать себя молодой женщинѣ такимъ образомъ, какъ вы вели себя вчера, вы очень ошибаетесь. Такимъ образомъ меня не прельстятъ.

— Я бы желалъ знать, какимъ же образомъ можно васъ прельстить.

— Мистеръ Ньютонъ не сказалъ ни слова.

— Вашъ отецъ сказалъ ему, чтобъ онъ велъ васъ гулять, при мнѣ! Могъ ли я это перенести? Подумайте объ этомъ, Полли. Можетъ быть, вы меня не любите, и я даже это думаю, но вы можете понять, каковы мои чувства. Что подумали ли бы вы обо мнѣ, еслибъ я остался курить и перенесъ это спокойно — когда вы ушли бы гулять съ этимъ молодымъ человѣкомъ? Я скажу вамъ вотъ что, Полли: я не могъ этого перенести и не хотѣлъ. Вотъ теперь вы знаетъ все.

При этихъ словахъ онъ снялъ шляпу и замахалъ ею по воздуху.

— Я не хотѣлъ этого перенести. Есть вещи, которыя человѣкъ переносить не можетъ — не можетъ — не можетъ. О, Полли! еслибъ васъ можно было заставить понять, что я чувствую!

Онъ сказалъ это не очень дурно. На глазахъ Полли навернулись слезы, хотя она старалась, чтобы онъ не примѣтилъ ихъ. Полли знала очень хорошо, что онъ говоритъ серьёзно — словомъ, что онъ правдивъ. Но онъ былъ долговязъ и неуклюжъ. Это не то, что онъ былъ сапожникъ. Еслибъ онъ танцовалъ какъ газовщикъ, онъ можетъ быть прельстилъ бы ее, вопреки Ральфу Ньютону, при всей его благородной крови и бѣлыхъ рукахъ. Но бѣдный Онтаріо по наружности не годился въ субъекты для великой страсти.

— Гдѣ ты была, Полли? спросилъ ее отецъ, какъ только она вошла въ домъ.

— Я гуляла съ Онтаріо Могсомъ, смѣло отвѣтила Полли.

— О чемъ ты съ нимъ говорила? Я не хотѣлъ бы, чтобъ ты гуляла съ Онтаріо Могсомъ. Я поссорюсь съ твоей матерью, если такія вещи будутъ продолжаться.

— Не дурачьтесь, батюшка.

— Что вы хотите этимъ сказать, сударыня?

— Это глупо. Почему мнѣ не гулять съ нимъ? Развѣ я не знаю его съ дѣтства и не гуляла съ нимъ двадцать разъ? Не глупо ли это, батюшка? Развѣ я не знаю, что если я вамъ скажу, что люблю Онтаріо Могса, то вы обвѣнчаете меня съ нимъ завтра?

— Онъ долженъ будетъ взять тебя въ томъ, въ чемъ ты стоишь.

— Онъ ничего больше не желаетъ. Я скажу это за него. Онъ честенъ и правдивъ. Я полюбила бы его, еслибъ могла — но какъ-то не могу.

— Ты сказала ему, что его не любишь — разъ навсегда?

— Право не знаю, батюшка. Онъ опять придетъ, вы можете быть увѣрены въ этомъ. Онъ не такой человѣкъ, которому легко сказать нѣтъ; да я ему еще не сказала. Я никогда не скажу да тому, кого не люблю. А когда скажу, то буду думать это серьезно. Онти Могсу или кому бы то ни было другому. Я не хочу, чтобы меня отдавали какъ какой-нибудь подарокъ изъ лавки. Меня никто не можетъ отдать, батюшка, кромѣ меня самой.

На всѣ эти фразы возмущеннаго духа бандажистъ не отвѣчалъ. Онъ зналъ, что Полли по-крайней-мѣрѣ будетъ правдива съ нимъ, и такъ какъ она была еще свободна, то поле открыто для его кандидата. Онъ твердо былъ увѣренъ, что еслибъ не вмѣшалась его жена и не пригласила сапожника на этотъ несчастный обѣдъ, то дочь его и Ральфъ Ньютонъ были бы теперь помолвлены. Когда Полли шепнули, что красивый и молодой джентльмэнъ Ральфъ Ньютонъ, можетъ быть станетъ искать ея руки, она подняла голову и объявила матери, что не намѣрена выходить замужъ по выбору отца, но когда она короче узнала Ральфа и нашла, что онъ хорошъ собой и пріятенъ, сердце ея забилось при мысли сдѣлаться женою настоящаго барина. Ей хотѣлось быть предметомъ пылкой страсти, а она должна была быть увѣрена, что мистеръ Ньютонъ любитъ ее. Она не видала причины, почему бы мистеру Ньютону не любить ее, и готова была скорѣе повиноваться отцу, чѣмъ ослушаться его. И можетъ быть она еще прельститъ его, потому что онъ не сдѣлалъ ничего такого, что унизило бы его въ ея глазахъ. Но въ головѣ ея мелькала смутная мысль, что онъ долженъ былъ болѣе погорячиться въ воскресенье вечеромъ и не позволить Онтаріо Могсу прогнать себя. Въ этомъ отношеніи она была къ нему не права, потому что онъ ничего не могъ сдѣлать, развѣ только пойти за нею въ ея спальню.

Когда Нифитъ увидалъ, что вреда еще не сдѣлано, онъ рѣшился опять приняться за свое. Прежде уже было замѣчено, что въ немъ недоставало деликатности, но деликатность эту онъ замѣнялъ настойчивостью. Онъ не могъ осуждать поведенія Ральфа въ тотъ вечеръ. Онъ чувствовалъ, что скорѣе долженъ извиниться предъ своимъ любимымъ кандидатомъ. Онъ извинится и сообщитъ любимому кандидату въ тоже время, что поле еще открыто для него. Съ этой цѣлью вышелъ онъ изъ Кондуитской улицы рано утромъ въ среду и зашелъ въ квартиру Ральфа.

— Мистеръ Ньютонъ, сказалъ онъ, тотчасъ приступая къ важному предмету: — я надѣюсь, что вы не обвиняете меня въ томъ, что Могсъ былъ приглашенъ на нашъ маленькій обѣдъ въ воскресенье.

Ральфъ увѣрялъ, что онъ не думалъ обвинять никого.

— Но неловко это было, очень неловко. Это сдѣлала моя жена. Разумѣется, вы можете теперь видѣть все. Этотъ молодчикъ увивается за Полли съ-тѣхъ-поръ, какъ она вышла изъ пеленокъ. Но прости Господи, капитанъ, онъ не имѣетъ никакой надежды. Онъ опять былъ въ понедѣльникъ, но дѣвушка не хотѣла сказать съ нимъ слова.

Ральфъ сидѣлъ молча и очень серьезно. Его теперь нѣсколько застали врасплохъ. До этой минуты онъ чувствовалъ, что долженъ воспользоваться еще свиданіемъ съ сэр-Томасомъ прежде чѣмъ станетъ разговаривать съ Нифитомъ.

— Я желаю, капитанъ, чтобы вы прямо сдѣлали предложеніе моей дочери. Я знаю, что она приметъ, вижу это по ея лицу. Не думайте однако, чтобы она это сказала. О, нѣтъ! Но это можно узнать и не спрашивая.

— Видите, мистеръ Нифитъ, въ прошлое воскресенье не такъ-то легко было сдѣлать предложеніе, сказалъ Ральфъ, пытаясь засмѣяться.

— Могсъ опять къ ней приходилъ, сказалъ Нифитъ.

Этотъ аргументъ былъ хорошъ. Еслибъ Ральфъ былъ такъ же влюбленъ, какъ Могсъ, онъ воспользовался бы случаемъ.

— Сказать вамъ по правдѣ, мистеръ Нифитъ?

— Что такое, сэръ?

— Ничего не можетъ быть такъ непріятно, какъ насильно втираться въ семью. Я чрезвычайно восхищаюсь вашей дочерью.

— Она настоящій козырь, мистеръ Ньютонъ.

— Это правда — и я вполнѣ цѣню ваше великодушное предложеніе.

— Я сдержу мое слово, мистеръ Ньютонъ. Деньги всѣ будутъ отданы — съ ноготка.

— Но видите, ваша жена противъ меня.

— Чортъ дери мою жену! Неужели вы думаете, что Полли поступитъ такъ, какъ ей велитъ мать? У кого деньги? Въ этомъ-то и вопросъ. Поѣзжайте и прямо предложите. Вы, я думаю, не боитесь старухи — да и молодой. Не ждите обѣда и ничего такого. Онѣ любятъ, чтобы человѣкъ былъ горячъ — вотъ что онѣ любятъ. Вы всегда застанете ее предъ обѣдомъ — то-есть въ часъ. Можетъ быть, она не наряжена, но вамъ вѣдь это все равно. Вы все-таки навѣрно найдете, что она кровь съ молокомъ. Поѣзжайте и скажите то, что вы должны сказать. Я послѣ устрою все съ старухой.

Ральфъ Ньютонъ до-сихъ-поръ гордился своимъ умѣніемъ обращаться съ молодыми дѣвицами. Онъ обыкновенно не очень страдалъ застѣнчивостью и считалъ себя способнымъ объясняться въ любви, истинной или притворной, не хуже всякаго другого. А теперь его учили, какъ ему свататься за дочь бандажиста! Ему это не нравилось, и такъ какъ въ эту минуту душа его была противъ гендонской супружеской спекуляціи, то онъ былъ расположенъ сердиться на нее.

— Мнѣ кажется, вы немножко ошибаетесь, мистеръ Нифитъ, сказалъ онъ.

— Какъ ошибаюсь? Не думаю, чтобъ я ошибался. Вы ошибаетесь и узнаете это, когда добыча ускользнетъ отъ васъ.

— Видите, когда вы предложили мнѣ это…

— Ну — да, предложилъ и этого не стыжусь.

— Я ужасно признателенъ. Я встрѣчалъ вашу дочь раза два и сказалъ вамъ, что восхищаюсь ею.

— Это правда — но вы восхищаетесь ею не болѣе того, какъ она заслуживаетъ.

— Я въ этомъ увѣренъ. Но я думалъ, что мнѣ слѣдуетъ… узнать ее короче, видите; потомъ какъ осмѣлился бы я думать, что она выйдетъ за меня, не узнавъ меня короче?

— Осмѣлился думать! Такъ-то вы знаете молодыхъ дѣвшекъ? Предложите прямо вопросъ и поцѣлуйте ее. Вотъ какъ слѣдуетъ дѣйствовать.

Ньютонъ помолчалъ съ минуту прежде чѣмъ заговорилъ и принялъ очень серьезный видъ.

— Мнѣ кажется, вы слишкомъ погоняете меня, мистеръ Нифитъ, сказалъ онъ наконецъ.

— Чортъ возьми! слишкомъ погоняю васъ. Что это значитъ?

— Въ такихъ вещахъ слѣдуетъ поразмыслить хорошенько. Если я поступлю, какъ вы предлагаете, я не зарекомендую себя вашей дочери, и я самъ чувствовалъ бы, что въ самомъ важномъ кризисѣ моей жизни я заторопился противъ моего собственнаго мнѣнія.

Эти слова были сказаны съ медленной торжественностью и такимъ серьезнымъ тономъ, что на минуту нагнали страхъ на бандажиста. Ральфу почти удалось довести своего нареченнаго тестя до состоянія полной подчиненности. Нифитъ принужденъ былъ забыть, что у него двадцать тысячъ въ карманѣ. На лбу его выступилъ потъ, а огромные глаза почти дрогнули предъ взглядомъ его должника. Но наконецъ онъ оправился — хотя не совсѣмъ. Онъ не могъ воротить той самоувѣренности, которая нужна была въ его положеніи, но все-таки не спустилъ своего флага.

— Конечно вы знаете лучше, какъ вамъ поступить, мистеръ Ньютонъ — только я думаю не такъ, вотъ и все. Я прихожу къ вамъ честно и прямо, и повторяю то же самое. Прощайте, мистеръ Ньютонъ!

Онъ ушелъ и ничего не было рѣшено.

Сказать, что Ральфъ теперь рѣшился, значитъ похвалить его не по заслугамъ. Онъ все еще сомнѣвался, хотя въ его сомнѣніяхъ мысль жениться на Полли Нифитъ сдѣлалась темнѣе и непривлекательнѣе прежняго. Въ это время онъ почти ненавидѣлъ Нифита и совершенно несраведливо считалъ этого человѣка гонителемъ, который пользовался своимъ денежнымъ превосходствомъ для того, чтобы топтать его.

«Онъ думаетъ, что я долженъ жениться на его дочери, потому что долженъ ему двѣсти или триста фунтовъ.»

Таковы были мысли Ральфа Ньютона о бандажистѣ — и эти мысли были очень несправедливы. Конечно, Нифитъ былъ пошлъ, безграмотенъ и неделикатенъ, но онъ былъ спобенъ къ великодушному поступку, и предложивъ свою дочь молодому аристократу, не захотѣлъ бы изъ пренебреженія безпокоить его впослѣдствіи своимъ «счетцемъ». Ральфъ старался думать около часа, а потомъ пошелъ въ Соутгэмптонскую улицу. Онъ не имѣлъ большой надежды, когда шелъ. Надежда даже не входила въ его чувства. Разумѣется, сэр-Томасъ наговоритъ ему непріятныхъ вещей и, разумѣется, онъ будетъ не въ состояніи отвѣчать ему. Не было причины надѣяться на что-нибудь — если только онъ не можетъ быть счастливъ въ уютномъ коттэджѣ въ охотничьей странѣ, имѣя женой Полли Нифитъ и живя на проценты денегъ бандажиста. Онъ совершенно понималъ то обстоятельство, что въ такомъ положеніи онъ будетъ самымъ жалкимъ существомъ — что гораздо лучше будетъ для него продать свое наслѣдство, накупить овецъ въ Австраліи или быковъ въ южной Африкѣ, или сѣять пшеницу въ Канадѣ. Всякая жизнь будетъ лучше жизни проводимой въ праздности на деньги, накопленныя Нифитомъ. Однако онъ чувствовалъ, что такова вѣроятно будетъ его судьба. Овцы, коровы, пшеница требовали энергіи, которой у него не было. Въ Мунбимѣ были у него четыре лошади и онъ могъ охотиться на нихъ не хуже всякаго другого. Это онъ могъ дѣлать и, дѣлая это, казаться полнымъ жизни. Что касается продажи четырехъ лошадей и совершенной перемѣны образа жизни — этого онъ совершить не могъ. Такое мнѣніе имѣлъ онъ о себѣ и презиралъ себя за это совершенно — зная хорошо, какое онъ жалкое существо.

Сэр-Томасъ тотчасъ разсказалъ ему, что онъ сдѣлалъ, и далъ прочесть копію съ своего письма къ мистеру Ньютону и его отвѣтъ.

— Не могу ничего сдѣлать болѣе, сказалъ сэр-Томасъ. — Надѣюсь, вы откажетесь отъ печальной мысли жениться на этой молодой женщинѣ.

Ральфъ сидѣлъ тихо и слушалъ.

— Изъ этого, я думаю, не выйдетъ ничего хорошаго, продолжалъ сэр-Томасъ. — Если вы будете принуждены продать ваше право на наслѣдство Ньютонскаго помѣстья — которое имѣетъ очень большую цѣнность — я не сомнѣваюсь, что вашъ дядя купитъ у васъ за хорошую цѣну. Ужасно жаль, что такія великолѣпныя надежды уничтожены неблагоразумною юностью.

— Это совершено справедливо, сэр-Томасъ, сказалъ Ральфъ громкимъ, звучнымъ голосомъ, какъ будто показывавшимъ, что какъ ни дурно шли дѣла, онъ духа не терялъ.

Онъ надѣлъ маску и ее было достаточно, чтобы скрыть его несчастье отъ сэр-Томаса.

— Если вы хотите продать то, что продать можете, продолжалъ сэр-Томасъ: — возьмите письмо мистера Ньютона и покажите его вашему повѣренному. Это будетъ лучше въ десять разъ, чѣмъ занимать у ростовщиковъ подъ залогъ будущаго наслѣдства. Еслибъ у меня были средства помочь вамъ, я сдѣлалъ бы это самъ.

— О, сэр-Томасъ!

— Но у меня средствъ нѣтъ. Я ограбилъ бы моихъ родныхъ дочерей, чего, я думаю, вы не желаете.

— Объ этомъ нечего и говорить, сэр-Томасъ.

— Если вы рѣшитесь продать ваше наслѣдство, то обратитесь ко мнѣ. Я не могу сдѣлать многаго, но можетъ быть буду въ состояніи посмотрѣть, чтобы вамъ не было предложено ничего несправедливаго. Прощайте, Ральфъ! Все будетъ лучше чѣмъ жениться на дочери, какъ тамъ бишь его?

Ральфъ, отправляясь въ клубъ, вовсе не былъ увѣренъ, что сэр-Томасъ правъ. Если онъ женится на Полли, у него все-таки останется имѣніе. У львовъ на Трафальгарскомъ сквэрѣ онъ встрѣтилъ Онтаріо Могса. Онтаріо Могсъ нахмурился на него и прошелъ мимо, не поклонившись.

Глава XIV.
ПАСТОРЪ ГРЕГОРИ НЬЮТОНЪ.

Въ самомъ концѣ іюля, въ самые жаркіе дни очень жаркаго лѣта, сквайръ Ньютонъ уѣхалъ изъ Ньютонскаго Пріората въ Лондонъ, исполненный честолюбія купить право оставить свое помѣстье наслѣднику, выбранному имъ самимъ. Онъ оставилъ сына одного въ Пріоратѣ; но въ такихъ случаяхъ сынъ его и пасторъ непремѣнно бывали вмѣстѣ. Ральфъ — деревенскій Ральфъ — обѣдалъ въ пасторатѣ въ тотъ день, когда уѣхалъ его отецъ, а во всѣ слѣдующіе дни Грегори, пасторъ, обѣдалъ въ большомъ домѣ. Въ Пріоратѣ было совершенно рѣшено, что пасторъ Грегори былъ изъятъ отъ анаѳемы, произнесенной противъ наслѣдника и памяти наслѣдникова отца. Грегори былъ такъ кротокъ и пріятенъ, что его невозможно было не любить. Онъ былъ высокій, стройный мужчина, съ нѣсколько узкой грудью, съ блестящими глазами, съ ласковымъ, нѣжнымъ ртомъ, маленькимъ, прекрасно очерченнымъ носомъ, темными, но не черными волосами, и съ ямочкой на подбородкѣ. Онъ всегда ходилъ засунувъ руки въ карманы, ходилъ скоро, но иногда спотыкался, какъ бы отъ нерѣшимости, немножко горбился, иногда бывалъ разсѣянъ, ходилъ, высунувъ впередъ подбородокъ, какъ будто искалъ чего-то. На свѣтѣ не было человѣка великодушнѣе, болѣе любившаго давать, менѣе наклоннаго просить, менѣе самонадѣяннаго и болѣе преданнаго своей профессіи. Это былъ человѣкъ съ предубѣжденіями — добрыми, благородными, милыми предубѣжденіями. Онъ думалъ, что пасторъ непремѣнно долженъ быть студентомъ одного изъ трехъ университетовъ — включая дублинскій, и онъ думалъ также, что пасторъ долженъ быть джентльменъ. Онъ думалъ, что диссиденты были большою ошибкой. Онъ думалъ, что церковь имѣетъ власть и привиллегіи, которыя парламентъ отнять не можетъ. Онъ думалъ, что пасторъ всегда долженъ быть хорошо одѣтъ. Онъ думалъ, что епископъ его анархіи былъ чистѣйшій, добрѣйшій и благороднѣйшій пэръ во всей Англіи. Онъ думалъ, что ньютонское кладбище было самое прелестное мѣсто на землѣ. Онъ думалъ очень мало о самомъ себѣ. Онъ думалъ, что изъ всѣхъ радостей, дарованныхъ Богомъ своимъ твореніямъ, любовь Кларисы Андерудъ была бы самою восхитительною. Во всѣхъ этихъ мнѣніяхъ онъ заблуждался, увлекаемый предубѣжденіями, которыя онъ не имѣлъ силъ преодолѣть. Но соединенное дѣйствіе такого ошибочнаго сужденія не было непріятно и результатомъ было то, что Грегори Ньютонъ былъ любимъ и уважаемъ, и всѣ, мужчины и женщины, богатые и бѣдные, знавшіе его, вѣрили ему. Его дядя Грегори, имѣвшій привычку строго судить о людяхъ, увѣрялъ, что пасторъ Грегори совершенство. Но сквайръ также былъ человѣкъ склонный къ предубѣжденіямъ.

Ральфъ Ньютонъ пріоратскій и его кузенъ Грегори — если только ихъ можно назвать кузенами — очень свободно разсуждали о дѣлахъ имѣнія. Натурально, многое могло помѣшать этой свободѣ. Ихъ интересы относительно этого имѣнія были совершенно противоположны. Молодой пасторъ могъ получить въ наслѣдство свое имѣніе, между тѣмъ какъ ему было извѣстно, что сквайръ ворочалъ небо и землю для того, чтобы оставить это имѣніе или часть его своему сыну. Грегори всегда заступался за своего брата предъ сквайромъ, а сквайръ какъ ни любилъ пастора, постоянно бранилъ его брата. Было бы очень естественно, еслибы вопросъ объ имѣніи, по безмолвному соглашенію, всегда избѣгался обоими молодыми людьми. Но они выросли съ дѣтства твердыми друзьями и обо всѣхъ важныхъ предметахъ никогда не умалчивали другъ предъ другомъ. Сынъ сквайра никогда не зналъ своей матери и, слѣдовательно, могъ говорить о своемъ положеніи, какъ едва ли было бы возможно для него, еслибъ память о ней осталась въ немъ. Притомъ, хотя интересы ихъ были противоположны, все, что они могли сказать, не могло имѣть никакого вліянія на эти интересы.

Оба сидѣли на лугу въ Пріоратѣ послѣ обѣда, курили сигары и Ральфъ — другой Ральфъ — разсказывалъ пастору о своемъ намѣреніи поѣхать къ отцу въ Лондонъ.

— Я не вижу, чтобы могъ принести какую-нибудь пользу, сказалъ Ральфъ: но онъ этого желаетъ, и разумѣется, я поѣду.

— Вы, я полагаю, не увидитесь съ моимъ братомъ.

— Не думаю. Вы знаете, каковы чувства моего отца, а я, конечно, не захочу ихъ оскорблять. Я не имѣю никакого враждебнаго чувства противъ Ральфа, но не могу сдѣлать никакой пользы, если пойду наперекоръ моему отцу.

— Да, сказалъ пасторъ: — хотя я желалъ бы, чтобъ было иначе. Мнѣ непріятно, что я не могу пригласить сюда Ральфа, хотя, можетъ быть, онъ не захотѣлъ бы пріѣхать.

— Я тоже нахожу, что тяжело, зачѣмъ ему не позволяютъ видѣть мѣсто, которое въ нѣкоторой степени принадлежитъ ему. Я желалъ бы отъ всего сердца, чтобъ отецъ мой не такъ много думалъ объ этомъ имѣніи. Какъ я ни люблю это старое помѣстье, но не могу думать объ этомъ безъ горечи. Будь мой отецъ и вашъ братъ въ хорошихъ отношеніяхъ, тогда этого бы не было. Все, что онъ сдѣлаетъ, всѣ его усилія не могутъ сдѣлать меня тѣмъ, чѣмъ я былъ бы, еслибъ родился его наслѣдникомъ. Это несчастье, и разумѣется, его чувствуешь; но мнѣ кажется, что я чувствовалъ бы его менѣе, еслибъ отецъ мой не старался до такой степени передѣлать того, чего передѣлать нельзя.

— Ему никогда не удастся, сказалъ Грегори.

— Вѣроятно; хотя я полагаю, что Ральфъ будетъ принужденъ взять деньги за свое наслѣдство.

— Имѣніе онъ никогда не продастъ.

— Кажется, онъ тратитъ деньги гораздо скорѣе, чѣмъ можетъ ихъ достать.

— Можетъ быть.

— Онъ, кажется, постоянно въ долгу у васъ? Не думаетъ ли онъ теперь жениться на дочери какого-то ремесленника, чтобы выйти изъ своего затруднительнаго положенія? Мы должны признаться, я полагаю, что мистеръ Ральфъ запутался въ своихъ денежныхъ дѣлахъ.

Пасторъ, который не могъ опровергать этого факта, не зналъ, какъ ему заступиться за брата.

— Увѣряю васъ, Грегъ, что еслибъ мой отецъ сказалъ, что онъ передумалъ, и заплатилъ бы долги вашего брата просто по добротѣ и родству, мнѣ было бы это пріятно. Но онъ этого не сдѣлаетъ и я считаю вѣроятнымъ, что имѣніе перейдетъ въ руки жидовъ, капиталистовъ и ростовщиковъ, если мой отецъ не спасетъ его. Вамъ было бы непріятно видѣть дочь лавочника владѣтельницей Ньютонскаго Пріората.

— Дочь лавочника не должна быть непремѣнно дурной женщиной, сказалъ Грегори.

— По всей вѣроятности, дочь лавочника не будетъ образована. Полно, Грегъ — вы не можете сказать, что одобряете такой способъ выпутаться изъ бѣды.

— Мнѣ такъ жаль, что случилась бѣда.

— Именно жаль, что случилась бѣда — не такъ ли? Полноте, старый дружище! выпейте кофе и пойдемте гулять по парку. Я хочу посмотрѣть, что Ларкинъ дѣлаетъ съ овцами. Я часто чувствую, что мое появленіе на свѣтъ было бѣдой, хотя, такъ какъ уже теперь существую, я долженъ мириться съ моимъ существованіемъ. Еслибъ я не родился, отецъ мой женился бы, имѣлъ кучу дѣтей; но обстоятельства мистера Ральфа не поправились бы отъ того.

— Вы поѣдете къ Андерудамъ? сказалъ пасторъ, когда они шли по парку.

— Если вы желаете, я поѣду.

— Я желаю. Вы, разумѣется, знаете мою исторію. Иначе быть не могло. А онѣ такъ часто слышали отъ меня о васъ! Дѣвушки просто совершенство. Я напишу къ миссъ Андерудъ, что вы пріѣдете. Я надѣюсь также, что вы увидитесь съ сэр-Томасомъ. Гораздо лучше, чтобы онъ васъ зналъ.

Въ этотъ самый вечеръ Грегори Ньютонъ написалъ два слѣдующихъ письма, прежде чѣмъ легъ спать — первое къ миссъ Андерудъ, второе къ своему брату; но мы прежде помѣстимъ послѣднее:

"Ньютонъ, 4, августа 186--. "Любезный Ральфъ,

"Безъ сомнѣнія, ты уже знаешь теперь, что дядя Грегори въ Лондонѣ, хотя вѣроятно не видалъ его. Я думаю, что онъ поѣхалъ нарочно для того, чтобы устроить дѣла по имѣнію, по поводу твоихъ затруднительныхъ обстоятельствъ. Мнѣ не нужно говорить тебѣ, какъ я жалѣю, что положеніе твоихъ дѣлъ сдѣлало это необходимымъ. Ральфъ также ѣдетъ завтра — и хотя онъ не имѣетъ намѣренія отыскивать тебя, я надѣюсь, что ты съ нимъ увидишься. Ты знаешь, что я думаю о немъ и какъ я желаю, чтобъ вы могли быть друзьями. Онъ великодушенъ какъ солнце и столько же справедливъ, сколько великодушенъ. Каждый Ньютонъ долженъ принимать его какъ родного.

"Относительно денегъ я не знаю, каково можетъ быть положеніе твоихъ дѣлъ. Я только слышалъ отъ него то, что онъ слышалъ отъ отца. Скорѣе чѣмъ лишиться наслѣдства, я на твоемъ мѣстѣ сдѣлалъ бы всѣ возможныя жертвы — еслибъ только могъ сдѣлать что-нибудь. Ты можешь продать мою долю въ Гольборнскомъ имѣніи, а мнѣ можешь заплатить послѣ смерти дяди. Я очень хорошо могу жить моимъ приходомъ, такъ какъ вѣроятно не женюсь. Во всякомъ случаѣ пойми, что я предпочитаю лишиться всего лондонскаго имѣнія, чѣмъ услыхать, что ты потерялъ права на твое положеніе въ Ньютонѣ. Не думаю, что моей части въ лондонскомъ имѣніи достанетъ на уплату твоихъ долговъ, но на сколько достанетъ, она къ твоимъ услугамъ. Можешь показать это письмо сэр-Томасу, если сочтешь нужнымъ.

"Я могъ бы сказать многое, только ты знаешь все и безъ того. Я не могу переносить мысли, чтобы ты думалъ, будто я хочу читать тебѣ нравоученія. Оставь безъ вниманія то, что я говорилъ тебѣ прежде о деньгахъ, которыя тогда были мнѣ нужны. Теперь я могу безъ нихъ обойтись. Дядя заплатитъ изъ своего кармана за поправку алтаря. Многое должно остаться недодѣланнымъ, пока ненакопимъ денегъ. Деньги явятся съ Божіей помощью. Дѣло въ томъ, что мы теперь больше тратимъ денегъ на церковь, чѣмъ тратили пятьдесятъ лѣтъ тому назадъ.

"Любящій тебя братъ

"ГРЕГОРИ НЬЮТОНЪ."

Другое письмо было гораздо короче и адресовано къ Пэшенсъ Андерудъ:

"Ниль-Ньютонскій пасторатъ, 4 августа 186--. "Любезная миссъ Андерудъ,

"Кузенъ мой мистеръ Ральфъ Ньютонъ, о которомъ вы такъ часто слышали отъ меня, ѣдетъ въ Лондонъ и я просилъ его заѣхать въ Попгэмскую виллу, потому что я желаю, чтобъ такой дорогой другъ мой познакомился съ другими друзьями, которыхъ я такъ много люблю. Я увѣренъ, что вы примите его ласково для меня и что вы полюбите его для него. Есть причины, по которымъ я желаю, чтобъ вашъ отецъ познакомился съ нимъ.

"Передайте мою искреннюю любовь вашей сестрѣ. Не поручаю вамъ говорить ей ничего другого и не думаю, чтобы она разсердилась на меня за это. Оскорбить ее я не могу; и она и вы знаете, какъ честна и вѣрна эта любовь. Разстояніе и время разницы не дѣлаютъ. Это все равно, какъ еслибъ я стоялъ теперь съ нею на лугу.

"Искренно вамъ преданный

"ГРЕГОРИ НЬЮТОНЪ."

Когда онъ писалъ это въ маленькомъ кабинетѣ своего пастората онъ отворилъ балконное окно, и перейдя садъ, сѣлъ на низкой каменной стѣнѣ, отдѣлявшей его небольшія владѣнія отъ кладбища. Ночь сіяла звѣздами, но на небѣ не было луны и старая колокольня была совершенно темна. Но всѣ очертанія этого мѣста были такъ хорошо извѣстны ему, что онъ могъ и въ темнотѣ ихъ различить. Чрезъ нѣсколько времени онъ пошелъ между могилъ и медленными шагами обошелъ вокругъ предѣловъ своей церкви. Тутъ, по-крайней-мѣрѣ, на этомъ мѣстѣ возлѣ храма Господня, который былъ его собственною церковью, въ этой священной оградѣ онъ могъ быть счастливъ, не смотря на несчастья свои и своей семьи. Жизненный путъ его былъ проведенъ но весьма пріятнымъ мѣстамъ. По его мнѣнію, не было положенія между людьми счастливѣе, разнообразнѣе, полезнѣе, благороднѣе, какъ то, которое было дано ему — если только съ Божіей помощью онъ можетъ выполнять усердно и способно высокія обязанности, возложенныя на него. Внѣшнія обстоятельства были мрачны — по-крайней-мѣрѣ такъ говорили сквайры и пасторы, окружавшіе его. Дядя его Грегори былъ убѣжденъ, что все гибнетъ, такъ какъ предводитель партіи тори сталъ защищать выборное право домохозяевъ. Но нашему пастору всегда казалось, что всегда течетъ свѣжая струя воды для тѣхъ, кто хочетъ пить изъ свѣжаго источника. Онъ много слышалъ о безвѣріи, но въ той маленькой церкви, въ которой онъ служилъ, было болѣе вѣрующихъ, чѣмъ прежде. Онъ слышалъ также, какъ нѣкоторые уважаемые проповѣдники и пророки современные громко говорили о людскихъ грѣхахъ и предсказывали погибель, въ родѣ погибели Содома и Гоморры, — но ему казалось, что люди въ его деревнѣ были честнѣе, менѣе преданы пьянству и навѣрно, болѣе образованы, чѣмъ ихъ отцы. Во всѣхъ этихъ мысляхъ онъ находилъ поводъ къ надеждѣ въ своей ежедневной жизни. Онъ прилежно принялся за работу, ставя ее противодѣйствіемъ противъ своихъ честныхъ горестей, такъ что научилъ себя принимать этотъ міръ, котораго онъ былъ центромъ, за цѣлую вселенную и съ радостью идти по жизненному пути.

Единственнымъ великимъ горемъ въ его жизни, занозой въ его тѣлѣ, вѣчно гнившей раной, которая не излечивалась, горестью, для которой лекарства не было — была его любовь къ Кларисѣ Андерудъ. Онъ сватался за нее три раза — въ весьма короткихъ промежуткахъ правда — и получалъ такой отвѣтъ, который не оставлялъ ему надежды. Еслибъ въ душѣ его была малѣйшая надежда, что Клариса сдѣлается его женою, чувство долга не позволило бы ему сдѣлать брату великодушнаго предложенія. По надежды у него не было. Клариса три раза давала тотъ отвѣтъ, который всего прискорбнѣе для истинно влюбленнаго. «Она чувствуетъ къ нему неограниченное уваженіе и всегда будетъ считать его другомъ.» Короткій, рѣшительный отказъ или сомнительный, или даже исполненный негодованія могъ быть измѣненъ послѣдующими убѣжденіями или болѣе короткимъ знакомствомъ, или измѣнившимися обстоятельствами, или просто даже настойчивостью. Но увѣреніе въ уваженіи и въ дружбѣ можетъ только значить, что дѣвица считаетъ своего обожателя въ родѣ стараго дяди или патріархальнаго родственника, котораго она любитъ по-своему, но который никогда не можетъ быть для нея существомъ обожаемымъ болѣе всѣхъ другихъ.

Таковы были понятія Грегори Ньютона объ его возможности на успѣхъ, и думая такимъ образомъ, онъ рѣшилъ, что не будетъ болѣе ухаживать за Кларисой. Онъ старался преодолѣть свою любовь, но нашелъ, что это невозможно. Онъ считалъ это до такой степени невозможнымъ, что рѣшился отказаться отъ всякихъ дальнѣйшихъ попытокъ. Хотя онъ поучалъ другихъ, что по милосердію Божію всѣ горести на этомъ свѣтѣ будутъ излечены, онъ говорилъ себѣ — не обвиняя милосердія Божія — что эта его горесть не можетъ быть излечена. Поэтому онъ увѣрилъ брата, что не женится, и не колеблясь написалъ Пэшенсъ Андерудъ, что его любовь къ ея сестрѣ неизмѣнна. Говоря это, онъ не настаивалъ на своемъ сватовствѣ — но ему невозможно было написать въ тотъ домъ и не сказать Кларисѣ чего-нибудь, а ничего другого не могъ онъ ей сказагь по совѣсти. Это не могло ее оскорбить. Это даже не заставитъ ее подумать, хорошо ли рѣшила она. Онъ совершенно понималъ, какого рода любовь ему нужна — такая любовь, которая заставила бы ее считать счастьемъ опереться о его грудь. Безъ этой любви онъ не желалъ на ней жениться — а такой любовью, онъ зналъ, что не можетъ наполнить ея сердце. Вотъ почему онъ гулялъ по кладбищу и говорилъ себѣ, что удовольствія этого міра состоятъ въ мысляхъ о радостяхъ будущаго.

Глава XV.
КЛАРИСА ЖДЕТЪ.

Когда Пэшенсъ и Клариса пошли въ свою комнату въ тотъ вечеръ, когда онѣ пришли пѣшкомъ отъ мистриссъ Браунло въ Попгэмскую виллу — во всю эту продолжительную прогулку рука Кларисы лежала на рукѣ Ральфа Ньютона — старшая сестра печально и тревожно взглянула въ лицо младшей, для того, чтобы, если возможно, узнать, не спрашивая прямо, что было говорено. Еслибъ Ральфъ имѣлъ намѣреніе сдѣлать предложеніе, то не могло быть времени болѣе удобнаго. Пэшенсъ сама не знала, чего она желала — кромѣ того, чтобы сестра ея могла имѣть всѣ радости и все благоденствіе на свѣтѣ. Никогда по лицу Клэри не могло пробѣжать болѣзненнаго выраженія безъ того, чтобы сердце Пэшенсъ не заныло. Это чувство было такъ сильно, что она сочувствовала даже сумасбродствамъ и недостаткамъ Клэри. Она почти знала, что не слѣдовало бы поощрять сватовство Ральфа Ньютона — какъ ни блистательны были его надежды и какъ ни дорогъ быль онъ имъ всѣмъ. Онъ былъ мотъ, и можетъ быть, его прекрасныя надежды всѣ погибнутъ прежде чѣмъ созрѣютъ. Притомъ отецъ ихъ, вѣроятно, не одобритъ этого. Потомъ опять такъ не хорошо, что спокойствіе Клэри было нарушено и между тѣмъ ни слова не было сказано отцу. Многое было не хорошо — но такъ сильна была ея любовь къ Клэри, что она болѣе всего желала, чтобы Клэри была счастлива. Когда братъ Ральфа объявилъ себя обожателемъ — что онъ сдѣлалъ смѣло предъ сэр-Томсономъ послѣ короткаго знакомства съ его семействомъ — Пэшенсъ отдала ему все свое сочувствіе. Сэр-Томасъ, разузнавъ его обстоятельства, охотно принялъ его въ свой домъ и согласился отдать ему руку дочери — если онъ можетъ тронуть ея сердце. Сцена была для него открыта, а Пэшенсъ была самымъ горячимъ его другомъ. Но все это прошло — Клэри упрямилась.

— Пэтти, сказала она довольно дерзко, — онъ ошибся. Ему надо было влюбиться въ тебя.

— Пасторы такъ же любятъ хорошенькихъ дѣвушекъ, какъ и другіе мужчины, сказала Пэтти съ улыбкою.

— Развѣ моя Пэтти не такая хорошенькая и нѣжная какъ буквица? сказала Клэри, цѣлуя свою сестру.

Хорошенькою Пэшенсъ Андерудъ не была — а нѣжность, которою Пэшенсъ Андерудъ была одарена, превосходила способность къ сравненію бѣдной Кларисы. А теперь она созналась въ страсти къ моту!!

Пэшенсъ могла видѣть, что сестра ея не была несчастлива, когда воротилась съ прогулки — не была задумчива — не была разбита сердцемъ. А между тѣмъ ей казалось до этой прогулки, пока онѣ гуляли по саду мистриссъ Браунло, что Ральфъ посвятилъ себя совершенно новой кузинѣ и что Клариса несчастна. Навѣрно, еслибъ онъ объяснился во время этой прогулки — еслибъ возобновилъ увѣренія въ любви, еслибъ теперь Клэри считала его своимъ женихомъ, она не скрывала бы этого. Невозможно, чтобы Клэри дала слово жениху и чтобы отецъ ея не зналъ этого. А какъ же могло быть иначе, если Клэри была счастлива теперь — Клэри, признавшаяся, что она любитъ этого человѣка и теперь опиравшаяся на его руку цѣлый часъ при лунномъ сіяніи? Но Пэшенсъ не сказала ни слова. Она не могла рѣшиться говорить, когда ея слова могли огорчить сестру.

Когда онѣ пролежали въ постели съ полчаса въ темной комнатѣ, пронесся шепотъ отъ одной постели къ другой:

— Пэтти, ты спишь?

Пэшенсъ объявила, что она не спитъ.

— Я приду къ тебѣ… И босыя ножки Клэри пробѣжали по комнатѣ. — Мнѣ надо сказать тебѣ кое-что и лучше я скажу это здѣсь.

Пэшенсъ охотно дала мѣсто для пришедшей и знала, что она теперь узнаетъ все.

— Пэтти, лучше ждать.

— Что ты хочешь сказать, душа моя?

— Я хочу сказать, что я думаю, что онъ любитъ меня; я почти въ томъ увѣрена.

— Онъ ничего не сказалъ сегодня?

— Онъ говорилъ многое — разумѣется, но ничего объ этомъ — ничего именно объ этомъ.

— О, Клэри! я боюсь его.

— Какая польза бояться? Мнѣ кажется, что я ему нравлюсь, но можетъ быть онъ говорить не можетъ. Онъ въ долгахъ — и долженъ ждать.

— Но это такъ ужасно! Что ты будешь дѣлать?

— Я буду также ждать. Я думала объ этомъ и рѣшилась. Къ чему служитъ любить человѣка, если не хочешь сдѣлать что-нибудь для него? Я его люблю всѣмъ сердцемъ. Я молю Бога, чтобъ у меня никогда не было мужа, если я не могу быть его женою.

Пэшенсъ задрожала въ объятіяхъ сестры, когда эти смѣлыя слова были сказаны съ энергіей.

— Я говорю тебѣ, Пэтти, такъ какъ говорю себѣ самой, потому что ты такъ нѣжно меня любишь.

— Я люблю тебя — о, я люблю тебя!

— Не думаю, чтобъ было не женственно говорить правду тебѣ и себѣ. Какъ мнѣ не говорить этого себѣ? Я чувствую, что готова цѣловать землю, на которой онъ стоитъ. Онъ мой герой, мой паладинъ, мое сердце, моя душа. Я отдала себя ему. Развѣ это зависитъ отъ меня?

— Но, Клэри — тебѣ слѣдовало сдерживать это чувство, а не давать ему воли.

— Его нельзя сдержать — въ моемъ сердцѣ. Но я никогда, никогда, никогда не покажу ему этого, пока онъ не будетъ мой. Можетъ быть, придетъ день, когда я скажу ему все: какъ я была несчастна, когда онъ не говорилъ со мною; какъ раздиралось мое сердце, когда я услыхала его голосъ съ Мэри; какъ взволнована и несчастлива и счастлива, когда узнала, что сдѣлаю съ нимъ эту продолжительную прогулку — и потомъ какъ я рѣшилась ждать. Я скажу тебѣ все — можетъ быть — когда-нибудь. Спокойной ночи, милая, милая Пэтти! Я не могла заснуть, не разсказавъ всего.

Потомъ она вырвалась изъ объятій сестры и вернулась на свою постель. Въ двѣ минуты Клариса заснула, но Пэшенсъ долго не спала, и прежде чѣмъ заснула, подушка ея была смочена слезами.

На слѣдующей недѣлѣ Ральфъ былъ опять въ виллѣ. Сэр-Томаса, разумѣется, не было, но три дѣвушки были дома, и такъ случилось, что миссъ Спунеръ тоже пришла напиться чаю у своихъ пріятельницъ. Часъ, который онъ провелъ тамъ, былъ проведенъ и въ комнатахъ, и въ саду, и Ральфъ болѣе всего былъ внимателенъ къ миссъ Боннеръ. Миссъ Боннеръ однако такъ скромно держала себя, что никто не могъ обвинить ее въ кокетствѣ. Сказать по правдѣ, Мэри, не слышавшая никакихъ откровенностей — а она была такая дѣвушка, которая не торопилась вызывать откровенности и не скоро высказывалась сама — видѣла какой-нибудь знакъ или слышала какое-нибудь слово, которые возбудили въ ея душѣ подозрѣніе. Не то, чтобы она думала, что сердце Клари было безвозвратно отдано этому молодому человѣку, но Мэри казалось, что тутъ есть что-то, почему она вмѣшиваться не должна. Она была здѣсь изъ милости — ея дневное пропитаніе зависѣло отъ состраданія ея дяди, что ни говорилъ бы онъ противъ этого. Между тѣмъ она почти не знала своихъ кузинъ и была совершенно увѣрена, что онѣ ее не знаютъ. Она слышала, что Ральфъ Ньютонъ былъ человѣкъ свѣтскій и наслѣдникъ большого состоянія. Она знала, что она бѣдна, но знала также, что она большая красавица. Безъ сомнѣнія, въ груди ея было желаніе пріобрѣсти посредствомъ своей красоты отъ какого-нибудь мужчины, котораго она могла бы полюбить, тѣ хорошія вещи, которыхъ она не имѣла. Въ ней не было недостатка въ честолюбіи и она имѣла высокія надежды, основанныя на сознаніи своей красоты. Ея красота, достаточное количество ума — количество извѣстное ей самой въ замѣчательной степени — вотъ какими качествами была она одарена. Но она знала, когда можетъ пользоваться ими добросовѣстно и когда не должна ихъ употреблять. Ральфъ смотрѣлъ на нее, какъ смотрятъ мужчины, которые желаютъ получить позволеніе любить. Все это было для нея гораздо понятнѣе, чѣмъ для Кларисы, которая была двумя годами старше ея. Хотя она видѣла Ральфа только три раза, она уже чувствовала, что можетъ заставить его стать на колѣни передъ нею, если захочетъ. Но въ ней возбудилось подозрѣніе о томъ, что случилось прежде, и чувство чести и признательности — а можетъ быть также и собственнаго интереса — заставило ее обращаться холодно съ Ральфомъ Ньютономъ. Она съ умысломъ не пошла съ нимъ отъ мистриссъ Браунло, а теперь, когда они гуляли по лугу и кустарнику Попгэмской виллы, она старалась не отходить съ нимъ отъ другихъ. Во всемъ этомъ было въ этотъ разъ болѣе женскаго искусства — или хитрости, можемъ мы сказать — чѣмъ у Кларисы Андерудъ.

Она была хитра, но она не заслуживала, чтобъ дурное значеніе этого слова было къ ней примѣнено. Обстоятельства ея жизни сдѣлали ее хитрою. Она съ пятнадцатаго года сдѣлалась хозяйкою въ домѣ отца и два года имѣла поклонниковъ у своихъ ногъ. Отецъ ея ѣлъ, пилъ, смѣялся и шутилъ надъ своею дочерью и ея обожателями, но по его милости не запятнала она ни своего имени, ни своей души. Капитаны въ вест-индскихъ полкахъ, лейтенанты съ кораблей были ея поклонниками. Брачныя предложенія такъ же быстро срываются съ языка такихъ людей въ тропикахъ, какъ предложенія подать шаль или отнести зонтикъ. Они мягкосердечны, смѣлы и очень откровенны. Въ теплыхъ странахъ такъ естественно сдѣлать предложеніе послѣ пятаго танца. Таковъ ужъ обычай въ тѣхъ областяхъ, и кажется, онъ не дѣлаетъ вреда. Мужчины женятся и женщины выходятъ замужъ съ небольшимъ доходомъ, но съ голоду не умираютъ. Однако Мэри Боннеръ, званіе отца которой было выше званія ея обожателей и которая знала, что обладаетъ большой красотой, держала себя поодаль отъ всего этого и рѣшилась выжидать. Она еще выжидала время — съ терпѣніемъ достаточнымъ для того, чтобы устоять отъ взглядовъ Ральфа Ньютона.

Клариса Андерудъ держала себя очень хорошо въ этотъ вечеръ. Она бросила веселый взглядъ на сестру и посвятила себя миссъ Спунеръ. Мэри была такъ благоразумна и такъ осторожна, что причины къ большой тревогѣ не было. Насколько Клэри могла видѣть, Ральфъ столько же говорилъ съ Пэшенсъ, сколько съ Мэри. Сама она рѣшилась ждать. Ея обращеніе съ нимъ было очень мило — почти какъ сестры съ братомъ. Она рѣшительно оставалась съ миссъ Спунеръ, между тѣмъ какъ Ральфъ уговаривалъ Мэри пойти къ берегу. Это продолжалось не долго. Онъ скоро уѣхалъ, а за нимъ и миссъ Спунеръ.

— Онъ очень интересенъ, сказала Мэри, какъ только онѣ остались однѣ.

— Очень интересенъ, сказала Пэшенсъ.

— И необыкновенно красивъ. Его вѣрно считаютъ здѣсь большимъ красавцемъ?

— Да, — должно, быть, сказала Пэшенсъ: — я никогда не думала объ этомъ.

— Разумѣется, онъ красавецъ, сказала Клариса: — никто не можетъ сомнѣваться въ этомъ. Есть нѣкоторые люди, красоту которыхъ опровергать было бы такъ же нелѣпо, какъ говорить, что какая-нибудь прекрасная картина не хороша. Такой человѣкъ Ральфъ — и я знаю еще одну такую же особу.

Мэри не приняла на свой счетъ этого намека даже улыбкою.

— Я всегда находила, что по наружности Грегори гораздо пріятнѣе, сказала Пэшенсъ.

— Это потому, что ты въ него влюблена, сказала Клариса.

— Въ его глазахъ какой-то выразительный блескъ, какое-то краснорѣчіе, а въ выраженіи лица какая-то мягкость чувства, которая выше всякой красоты, энергически продолжала Пэшенсъ.

— Это поэзія, сказала Клариса: — краснорѣчіе, мягкость, глаза, чувство, выразительный блескъ. Ужъ лучше скажи прямо, что онъ божокъ.

— Я желала бы познакомиться съ нимъ, сказала Мэри Боннеръ.

— Вы скоро съ нимъ познакомитесь, я въ этомъ не сомнѣваюсь. А когда познакомитесь, то найдете, что это одинъ изъ лучшихъ людей на свѣтѣ. Съ этимъ я согласна, но не согласна съ тѣмъ, чтобы можно было его сравнить по красотѣ съ его братомъ.

Во всемъ этомъ бѣдная Клариса, которой нечѣмъ болѣе было утѣшаться, кромѣ рѣшимости мужественно ждать, держала себя хорошо и бодро.

Вскорѣ послѣ этого пришло въ Попгэмскую виллу письмо отъ Грегори Ньюгона. Сэр-Томасъ былъ дома въ это утро и услыхалъ объ этомъ извѣстіи.

— Если мистеръ Ньютонъ пріѣдетъ, пригласите его обѣдать, а я постараюсь быть дома, сказалъ сэр-Томасъ.

Пэшенсъ намекнула, что надо бы пригласить ихъ Ральфа увидѣться съ нимъ, но на это сэр-Томасъ не согласился.

— Не наше дѣло мирить поссорившихся родныхъ, сказалъ онъ: — старикъ Ньютонъ былъ у меня недавно раза два и я увидалъ, что ссора существуетъ такъ же сильно, какъ и прежде. Я приглашалъ его обѣдать здѣсь, но онъ отказался. Сынъ его хочетъ пріѣхать. Я буду радъ видѣть его.

Письмо Грегори не показали сэр-Томасу, но разумѣется его показали Кларисѣ.

— Что я могу тутъ сдѣлать? сказала она.

— Изъ этого можно предположить, что по лицу Пэшенсъ было видно, что она думаетъ, будто съ Грегори поступаютъ жестоко.

— Не знаешь, какъ это бываетъ и почему. Я не могу выйти за Грегори Ньютона.

— Между тѣмъ въ его пользу говоритъ все.

— Какъ бы я желала, чтобъ онъ сдѣлалъ предложеніе тебѣ, Пэтти!

— Не говори этого, душа моя, потому что это мнѣ непріятно. Я не думаю о себѣ въ подобныхъ вещахъ, но надѣюсь видѣть тебя счастливою женою какого-нибудь счастливаго человѣка.

— Я надѣюсь отъ всего сердца, что и ты будешь, сказала Клэри, вскочивъ: — женою человѣка какого-нибудь особеннаго, милѣйшаго, добрѣйшаго или лучшаго изъ всѣхъ людей на свѣтѣ. О Боже! а между тѣмъ я знаю, что этого не случится никогда, и удивляюсь, какъ у меня достало смѣлости сказать тебѣ это.

Пэшенсъ также удивлялась смѣлости своей сестры.

Ральфъ Ньютонъ — Ральфъ изъ Пріората — пріѣхалъ и принялъ приглашеніе обѣдать, сдѣланное ему. Событіе это было такъ важно, что Пэшенсъ сочла нужнымъ поѣхать въ Лондонъ сказать отцу. Мэри поѣхала съ нею, желая посмотрѣть на таинственности въ Соутгэмптонской улицѣ, а Клариса осталась ждать. Послѣ обычныхъ перебранокъ съ Стемомъ, который сначала поклялся, что барина нѣтъ дома, онѣ пробрались въ библіотеку сэр-Томаса.

— Боже, Боже, Боже! въ какое это мѣсто привезла ты твою кузину? сказалъ сэр-Томасъ, нахмурившись.

Мэри тотчасъ отретировалась бы, еслибъ Пэшенсъ такъ смѣло не стояла на-своемъ.

— Почему же ей было не пріѣхать, папа? А мнѣ нужно видѣть васъ. Мистеръ Ньютонъ обѣдаетъ у насъ завтра.

Завтра была суббота и сэр-Томасъ серьезно сдѣлался недоволенъ. Для чего выбрали субботу? Суббота самый неловкій день для того, чтобы давать обѣды. Напрасно Пэшенсъ объясняла, что Ньютонъ могъ только пріѣхать въ субботу, что сэр-Томасъ самъ далъ позволеніе пригласить его обѣдать и противъ субботы никакого запрещенія не сдѣлалъ.

— Тебѣ слѣдовало знать, сказалъ сэр-Томасъ.

Однако онъ отпустилъ ихъ съ обѣщаніемъ обѣдать въ виллѣ на слѣдующій день.

— Почему суббота такъ для него непріятна? спросила Мэри, когда онѣ шли вмѣстѣ чрезъ Инкольн-Иннъ.

Пэшенсъ молчала нѣсколько времени, не зная, какъ отвѣтить на этотъ вопросъ или какъ оставить его безъ отвѣта. Наконецъ она предпочла отвѣчать:

— Онъ не любитъ ходить въ нашу церковь.

— Но вы любите?

— Да, и желала бы, чтобъ и папа любилъ. Но онъ не любитъ.

Наступило молчаніе.

— Разумѣется, намъ долженъ казаться страненъ нашъ образъ жизни.

— Надѣюсь, что не я прогоняю дядюшку.

— Вовсе нѣтъ, Мэри. Послѣ смерти мама онъ принялъ эту привычку и такъ полюбилъ уединеніе, что бываетъ счастливъ только когда одинъ. Мы должны быть признательны ему, что онъ показываетъ къ намъ такое довѣріе — но было бы гораздо пріятнѣе, еслибъ онъ бывалъ дома.

— Онъ такъ непохожъ на моего отца.

— Онъ всегда жилъ съ вами?

— Ну — да; то-есть, я могла всегда быть съ нимъ — почти всегда. Онъ такъ любилъ общество, что никогда не хотѣлъ быть одинъ. У насъ былъ огромный домъ, всегда наполненный людьми. Если онъ могъ видѣть пріятныхъ и улыбающихся людей, ему ничего болѣе не было нужно. Трудно сказать, что лучше.

— Папа чрезвычайно добръ къ намъ.

— И мой папа былъ также добръ ко мнѣ, — по-своему; но, о Боже! какіе люди бывали у насъ! Бѣдный папа! Онъ бывало говорилъ, что гостепріимство его первая обязанность. Я иногда думала, что свѣтъ былъ бы гораздо пріятнѣе и лучше, еслибъ не было гостепріимства — еслибъ люди всегда пили и ѣли одни, и жили какъ дядюшка живетъ въ своей квартирѣ. По-крайней-мѣрѣ, не тратилось бы столько денегъ.

— Папа не тратитъ денегъ, сказала Пэшенсъ: — хотя на свѣтѣ не было человѣка болѣе щедраго.

Ральфъ Ньютонъ — Ральфъ изъ Пріората — пріѣхалъ обѣдать и миссъ Спунеръ была приглашена. Можно было бы предположить, что общество, составленное такимъ образомъ, не могло быть очень весело, но въ виллѣ бесѣда шла очень удовлетворительно. Ральфъ понравился всѣмъ. Онъ очень понравился сэр-Томасу откровенностью и непринужденностью, съ какими говорилъ о фамильныхъ затрудненіяхъ Ньютона.

— Я желалъ бы, чтобъ мой тезка познакомился съ батюшкой, сказалъ онъ, когда остался одинъ съ сэр-Томасомъ послѣ обѣда.

Онъ никогда не называлъ этихъ Ньютоновъ своими кузенами, хотя говорилъ Грегори, котораго онъ хорошо зналъ и нѣжно любилъ, что отъ него чувствуетъ себя въ нравѣ требовать родственной привязанности.

— Это было бы желательно, сказалъ сэр-Томасъ.

— Я не отказываюсь отъ надежды. Вы знаете, кажется, моего отца. Онъ думалъ, что братъ некстати мѣшается въ его дѣла, и мнѣ кажется это правда. Но болѣе любящаго и великодушнаго человѣка не было на свѣтѣ. Онъ такъ любитъ Грегори, какъ меня, и сдѣлаетъ все на свѣтѣ, что Грегори ему скажетъ. Онъ перестроиваетъ алтарь въ церкви, потому что Грегори этого желаетъ. Надѣюсь, что когда-нибудь они примирятся.

— Трудно преодолѣвать денежныя затрудненія, сказалъ сэр-Томасъ.

— Я не вижу, почему могутъ быть денежныя затрудненія, сказалъ Ральфъ: — еслибъ зависѣло отъ меня, ихъ не было бы.

— Ральфъ Ньютонъ запутался въ денежныхъ дѣлахъ, сказалъ сэр-Томасъ: — еслибъ онъ побольше берегъ свое состояніе, то между нимъ и вашимъ отцомъ не было бы и рѣчи объ имѣніи.

— Я это понимаю — я понимаю также безпокойство моего отца, хотя не раздѣляю его. Гораздо будетъ лучше, если мой тезка получитъ помѣстье. Я могу обсудить эти вещи настолько, чтобы знать, если это помѣстье будетъ принадлежать мнѣ, то случится именно то, чего желаетъ избѣгнуть мой отецъ. Я буду владѣльцемъ Ньютонскаго Пріората и меня будутъ называть мистеръ Ньютонъ, но я не буду Ньютономъ Ньютонскимъ. Лучше пусть оно перейдетъ къ Ральфу. Я буду жить въ другомъ мѣстѣ и на меня не станутъ обращать вниманія.

Сэр-Томасъ, глядя на молодого человѣка, опиравшагося на ручку кресла и державшаго рюмку съ виномъ въ рукѣ, не могъ не сказать себѣ, что это было бы очень жаль, Эта отрасль Ньютонскаго рода, объявлявшая о себѣ, что никогда не можетъ быть Ньютономъ Ньютонскимъ, былъ прекрасный, мужественный человѣкъ — не такой красавецъ, какъ Ральфъ наслѣдникъ, но отмѣченный той необыкновенной смѣсью кротости, ума и нѣжности, которая была написана не только на физіономіи, но и въ осанкѣ и въ каждомъ шагу Грегори; но онъ былъ гораздо выше обоихъ ихъ, съ широкой грудью, съ открытымъ лбомъ и съ блестящими, голубыми, ньютонскими глазами, составлявшими характеристическую черту этой фамиліи. Въ немъ было такъ много мужского, между тѣмъ какъ мужественности Ральфу-наслѣднику не доставало.

— Ральфъ долженъ лечь на постель, которую себѣ приготовилъ, сказалъ сэр-Томасъ. — А вы разумѣется должны прибрать все хорошее, что попадется вамъ подъ руку. Насколько я могу видѣть, теперь для Ральфа будетъ лучше, если вашъ отецъ купитъ у него хотя часть его наслѣдства. Дѣвицы ждутъ насъ гулять и, можетъ быть, вы хотите выкурить сигару на лугу.

Для всѣхъ было очевидно, что этотъ другой Ньютонъ очень восхищался вест-индской кузиной. И Мэри съ этимъ пріѣзжимъ сошлась какъ будто непринужденнѣе, чѣмъ съ кѣмъ бы то ни было послѣ своего пріѣзда въ Фёльгэмъ. Она улыбалась, слушала, была любезна и отпускала тѣ пріятныя остроты, которыя дѣвушки говорятъ мужчинамъ, когда знаютъ, что ими восхищаются и одобряютъ это. Ей была разсказана вся исторія, и можетъ быть бѣдная сирота чувствовала, что ей приличнѣе сойтись съ человѣкомъ не имѣющимъ имени, чѣмъ съ настоящимъ наслѣдникомъ фамиліи. Ньютонъ, когда прощался съ ними, просилъ позволенія опять пріѣхать и оставилъ ихъ съ пріятнымъ видомъ короткости. Двѣ лодки проѣхали мимо ихъ, мчась взапуски по рѣкѣ почти возлѣ самаго края луга и Ньютонъ предложилъ Мэри пари, которая прежде доѣдетъ до мосту.

— Я желалъ бы, чтобъ вы согласились принять мое пари, миссъ Боннеръ, сказалъ онъ: — потому что тогда я былъ бы обязанъ сейчасъ пріѣхать вамъ заплатить.

— Это все очень хорошо, мистеръ Ньютонъ, сказала Мэри: — но я слышала, нѣкоторые господа вовсе не показываются послѣ проигрыша!

— Я увѣрена, что мистеръ Ньютонъ не таковъ, сказала Клэри: — но я надѣюсь, что во всякомъ случаѣ онъ опять пріѣдетъ.

Ньютонъ обѣщалъ и имѣлъ твердое намѣреніе сдержать свое обѣщаніе.

— Не правда ли, какъ было бы хорошо, еслибъ они влюбились другъ въ друга и женились? сказала Клэри своей сестрѣ.

— Я не люблю составлять планы о такихъ вещахъ, сказала Пэшенсъ.

— Я не люблю составлять планы, но не вижу въ нихъ никакого вреда. Онъ такой милый, не правда ли?

— Я нашла его очень пріятнымъ.

— Такой откровенный, мужественный, непринужденный! И онъ будетъ богатъ, знаешь?

— Я не. знаю, но должно быть такъ, сказала Пэшенсъ.

— О, да! ты знаешь. Бѣдный Ральфъ! нашъ Ральфъ мотъ и я не стану удивляться, если этотъ получитъ все имѣніе. Потомъ его отецъ очень богатъ. Я это знаю, потому что Грегори мнѣ сказалъ. Боже! не правда ли, какъ будетъ странно, если мы всѣ трое сдѣлаемся мистриссъ Ньютонъ?

— Клэри, что я тебѣ говорила?

— Ну, не буду. Но это было бы странно — и такъ мило; по-крайней-мѣрѣ, мнѣ такъ кажется. Ну, — конечно, мнѣ не слѣдуетъ этого говорить. Но я никакъ не могу не думать объ этомъ — а конечно я могу говорить тебѣ, что думаю.

— Я думала бы объ этомъ какъ можно менѣе, душа моя.

— А! это очень хорошо. Дѣвушка можетъ быть лицемѣркой, если хочетъ, или можетъ быть она должна. Разумѣется, я буду лицемѣркой для всѣхъ на свѣтѣ, кромѣ тебя. Я скажу тебѣ вотъ что, Пэтти — ты заставляешь меня говорить тебѣ все и твердишь, что разумѣется мы должны говорить другъ другу все — а потомъ бранишь меня. Развѣ ты не хочешь, чтобы я тебѣ говорила все?

— Хочу — и не буду тебя бранить. Милая Клэри, развѣ я тебя браню? Развѣ я не отдала бы зеницу моего ока, чтобы сдѣлать тебя счастливою?

— Это совсѣмъ другое дѣло, сказала Клэри.

Три дня спустя Ральфъ изъ Ньютона — надо надѣяться, что читатель пойметъ нашу попытку сдѣлать различіе между этими молодыми людьми — Ральфъ изъ Ньютона опять явился въ Попгэмскую виллу. Онъ пріѣхалъ почти какъ старый другъ и привезъ листья папоротника, которые онъ уже досталъ изъ Гэмпшира, сдержавъ обѣщаніе, данное Пэшенсъ Андерудъ.

— Это у насъ называютъ оленій языкъ, сказалъ онъ: — хотя, кажется, это носитъ различное названіе въ различныхъ мѣстахъ.

— Это такое же растеніе, какъ и наше, мистеръ Ньютонъ: — только ваше больше.

— Это самый некрасивый изъ всѣхъ папоротниковъ, сказала Клэри.

— Даже и это комплиментъ, сказалъ Ньютонъ: — въ эту погоду пересаживать ихъ нельзя, но я пришлю вамъ корзину въ октябрѣ. Вамъ надо пріѣхать въ Ньютонъ и посмотрѣть нашъ папоротникъ.

Потомъ онъ началъ говорить съ Мэри Боннеръ и остался въ виллѣ почти цѣлый день. Минуты двѣ оставался онъ одинъ съ Кларисой и тотчасъ выразилъ свой восторгъ.

— Не думаю, чтобы когда-нибудь я видалъ такую совершенную красавицу, какъ ваша кузина, сказалъ онъ.

— Она хороша.

— Притомъ она такая блондинка, между тѣмъ какъ ожидаешь видѣть у пріѣзжихъ изъ Вест-Индіи черные глаза и черные волосы.

— Но Мэри не тамъ родилась.

— Это ничего не значитъ. Мысли не переносятся такъ далеко. Негръ долженъ быть черенъ, американецъ худощавъ, француженка съ затянутыми волосами, нѣмка широколицая, шотландка рыжая — а вест-индская красавица должна быть черноволосая и томная.

— Я скажу ей, что вы это говорите, и можетъ быть она перемѣнитъ себя.

— Дѣлайте что хотите, только не заставляйте ее перемѣняться, сказалъ Ньютонъ: — она не можетъ перемѣниться къ лучшему.

— Я увѣрена, что онъ по уши влюбленъ, сказала Клариса своей сестрѣ въ этотъ вечеръ.

Глава XVI.
ТАВЕРНА «ЧЕСТЕРСКІЙ СЫРЪ».

— Трудъ есть соль земли, а капиталъ заклятый врагъ труда.

— Слушайте, слушайте, слушайте! и забрянчали стаканы и разбились трубки.

Потомъ ораторъ продолжалъ:

— Милостивый Создатель предназначилъ труду быть солью земли, а человѣкъ сдѣлалъ, что капиталъ сдѣлался врагомъ труда. Первое опредѣленіе вѣчное, котораго ничто не можетъ перемѣнить — которому ни добро, ни зло, сдѣланное человѣкомъ, не можетъ повредить. Другое злое опредѣленіе, плодъ невѣжества человѣка, которое разумъ человѣка можетъ уничтожить.

Ораторъ былъ Онтаріо Могсъ и въ эту минуту обращался къ толпѣ сочувствующихъ друзей въ большой залѣ таверны «Честерскій Сыръ». Изъ всѣхъ слушавшихъ Онтаріо Могса, вѣроятно, никто не достигалъ въ торговлѣ выше степени ремесленника, работающаго за еженедѣльное жалованье — но Могсъ былъ особенно дорогъ имъ, потому что онъ не былъ ремесленникъ, работающій за еженедѣльное жалованье, а капиталистъ. Отецъ его былъ хозяинъ-сапожникъ на большую ногу; въ уэст-эндской торговлѣ никто не стоялъ выше Буби Могса, и было извѣстно, что Онтаріо былъ единственный сынъ и наслѣдникъ. Буби давно убрался къ своимъ предкамъ, а старикъ Могсъ былъ суровый оппонентъ стачекъ. Никто не могъ сказать, сколько онъ лишился, отказавшись уступить во время послѣдней стачки между лондонскими сапожниками. Онъ громко увѣрялъ, что скорѣе раззорится, скорѣе откажется отъ своей загородной резиденціи въ Шефердъ-Бёшѣ, скорѣе сорветъ почетныя имена Буби Могсъ съ вывѣски, чѣмъ уступитъ хоть на пядь людямъ, вздумавшимъ предписывать ему, какъ онъ долженъ поступать съ своей собственностью. Въ дни стачекъ Могсъ смотрѣлъ даже на своихъ собственныхъ работниковъ глазами Коріолана, бросавшаго гнѣвные взгляды на римское народонаселеніе. Могсъ старшій стоитъ бывало въ дверяхъ своей лавки, засунувъ руки въ карманъ жилета, и смотритъ на работниковъ, собиравшихся на улицѣ вокругъ его лавки, и чувствуетъ себя патриціемъ, готовымъ умереть за свое сословіе. Таковъ былъ Могсъ старшій. А Могсъ младшій, сынъ капиталиста, но наслѣдство котораго зависѣло отъ воли отца, говорилъ рѣчь работникамъ своего отца и другимъ работникамъ въ клубѣ «Честерскій Сыръ», поучая ихъ, что трудъ есть соль земли, а капиталъ врагъ труда. Разумѣется, они любили его. Самый популярный изъ всѣхъ демагоговъ тотъ, который сталъ демагогомъ вопреки своей наружной натурѣ. Графъ радикалъ, пасторъ вольнодумецъ, арендаторъ идущій наперекоръ своему хозяину, капиталистъ держащійся теоріи раздѣленія капитала, Могсъ, любящій стачки — вотъ какихъ людей любятъ работники. Онтаріо Могсъ, филантропія котораго была по-крайней-мѣрѣ добросовѣстна и который дѣйствительно думалъ, что лучше, если двадцать сапожниковъ будутъ ѣсть ежедневно говядину, чѣмъ одинъ сапожникъ будетъ жить на дачѣ — который дѣйствительно это думалъ и дѣйствовалъ сообразно съ этимъ мнѣніемъ — былъ любимъ и почти обожаемъ членами «Честерскаго Сыра». Насколько истинная филантропія человѣка была испорчена безпокойнымъ и тщеславнымъ честолюбіемъ, насколько его увлекало чувство, что лучше говорить рѣчи въ тавернѣ «Честерскій Сыръ», чѣмъ ходить собирать долги отца, очень трудно намъ рѣшить. Вѣроятно, и въ Онтаріо Могсѣ была нѣкоторая примѣсь, но объ этой примѣси его слушатели не знали ничего. Для нихъ онъ былъ совершенный образецъ соединенія столь пріятнаго для нихъ богача сочувствующаго бѣдному. Поэтому они брянчали стаканами, ломали свои трубки и клялись, что слова, произносимыя имъ, именно таковы, какія имъ нужны.

— Битва происходила съ-тѣхъ-поръ, какъ человѣкъ выползъ на землю, продолжалъ Могсъ, вытягиваясь во весь ростъ и указывая на самые дальніе предѣлы обитаемаго земного шара: — съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ человѣкъ выползъ на землю.

Звукъ слова «выползъ», типъ низкаго униженія, которому подвергаютъ работниковъ ихъ хозяева, особенно возбудилъ сочувствіе въ митингѣ.

— А откуда происходитъ битва?

Ораторъ остановился и стаканы забрянчали на столѣ.

— Да — откуда происходитъ битва, сражаясь въ которой, гекатомбы честныхъ работниковъ были навалены, пока горы побѣлѣли отъ ихъ костей, а рѣка наполнилась ихъ кровью? Отъ желанія одного человѣка ѣсть хлѣбъ двоихъ.

— Такъ и есть, сказалъ худой, блѣднолицый, низенькій человѣкъ, сидѣвшій въ углу, дрожащая рука котораго лежала на стаканѣ джина съ водой. — Да, и желанія носить сюртукъ и штаны двухъ человѣкъ, и взять себѣ постели двухъ человѣкъ, и жизнь изъ тѣла двухъ человѣкъ. Чортъ побери!

Онтаріо, понимавшій свое ораторское ремесло, стоялъ все съ протянутой рукой и ждалъ, пока прекратится эта вспышка.

— Нѣтъ, другъ мой, сказалъ онъ: — мы не станемъ ихъ проклинать. Я съ своей стороны не прокляну ни одного. Я просто буду возмущаться. Изъ всѣхъ таинствъ, данныхъ намъ, возмущеніе таинство самое священное.

Вслѣдствіе этого хозяинъ «Честерскаго Сыра» долженъ былъ опасаться за свои столы, такъ много рукоплескали и такъ сильно стучали по столамъ — но безъ сомнѣнія онъ зналъ свое дѣло и не вмѣшивался.

— Возмущеній, друзья мои, продолжалъ Онтаріо, теперь граціозно положивъ на грудь свою правую руку: — бываетъ два рода, или можетъ быть, намъ слѣдуетъ сказать три. Есть возмущеніе оружіемъ, которое никакой пользы здѣсь сдѣлать не можетъ.

— А можетъ быть и можетъ, сказалъ маленькій, худенькій человѣкъ въ углу, котораго джинъ съ водой, очевидно не утѣшалъ.

На этотъ перерывъ Онтаріо не обратилъ вниманія.

— Есть исполненое достоинство и медленное возмущеніе нравственнаго сопротивленія — я боюсь, слишкомъ медленное для насъ.

Этотъ пунктъ слушатели не оцѣнили, и хотя ораторъ остановился, веселыхъ криковъ не было.

— Что правда, то правда, сказалъ одинъ, но это былъ человѣкъ тщеславный, просто желавшій казаться умнѣе своихъ товарищей.

— Потомъ есть возмущеніе стачекъ.

Тутъ крикъ, топанье и удары по столу кулаками сдѣлались неистовѣе прежняго.

— Законное возмущеніе труда противъ тирановъ. Господа, изъ всѣхъ усилій это самое благородное. Это самопожертвованіе, мученичество, отреченіе отъ себя самого, отъ своихъ малютокъ, отъ своей жены для другихъ, которые только такимъ образомъ могутъ быть освобождены изъ когтей тиранства. Господа, еслибы не стачки, то въ этой странѣ свободный человѣкъ не могъ бы жить. Съ помощью стачекъ мы сдѣлаемъ эту страну раемъ для работниковъ, элизіумомъ для промышленности, эдемомъ для ремесленниковъ.

Онъ говорилъ еще многое — но читателю можетъ надоѣсть потокъ краснорѣчія мистера Могса. И сквозь все это проглядывалъ зародышъ истины и сильный отпечатокъ правдиваго, благороднаго чувства — но ораторъ до-сихъ-поръ еще не научился, какъ много слѣдуетъ обдумать зародышъ истины, прежде чѣмъ онъ можетъ произвести плодъ для толпы. А потомъ, когда говоришь, высокопарныя слова приходятъ такъ легко, а мысли — даже самыя маленькія — текутъ такъ медленно!

Но эта рѣчь, какова бы она ни была, была достаточна для потребностей посѣтителей «Честерскаго Сыра». Тутъ были люди, которые впродолженіе получаса вѣрили, что Онтаріо Могсъ родился разрѣшить всѣ затрудненія между работниками и ихъ хозяевами и что онъ сдѣлаетъ это такимъ образомъ, что работники по-крайней мѣрѣ получатъ все, чего хотятъ. Всѣ думали, что настаетъ блаженное время и что его вызоветъ Онтаріо Могсъ.

— Намъ надо засадить его въ парламентъ, сказалъ дюжій, низенькій, грязной наружности ремесленникъ, который качалъ головой, когда говорилъ, показывая этимъ, что онъ вполнѣ рѣшилъ этотъ предметъ.

— Не знаю, хорошо ли сажать такого человѣка въ парламентъ, сказалъ другой: — парламентъ совсѣмъ не мѣсто для него.

Однако всѣ отправились домой очень спокойно — стачки подъ рукою не было — и принялись акуратно за свою работу на слѣдующее утро. Изъ всѣхъ, кто громче кричалъ въ тавернѣ «Честерскій Сыръ», не находилось ни одного, который не былъ бы вѣренъ и въ нѣкоторой степени преданъ своего хозяину.

Какъ только рѣчь кончилась и Онтаріо Могсъ успѣлъ выбраться изъ толпы, онъ ускользнулъ изъ таверны и пошелъ по узкимъ, темнымъ улицамъ, опираясь о руку вѣрнаго друга.

— Мистеръ Могсъ, вы говорили довольно сильно, сказалъ вѣрный другъ. — Но насчетъ возмущенія, мистеръ Могсъ? Возмущеніе вѣдь вещь не хорошая, мистеръ Могсъ?

— Развѣ нѣтъ? А кто былъ Вашингтонъ, кто былъ Кромвель, кто былъ Ріенци, кто былъ… былъ… ну все-равно, сказалъ Онтаріо, который никакъ не могъ въ эту минуту вспомнить имя своего фаворита-Поля.

— И вы думаете, что работники должны возмущаться противъ хозяевъ?

— Это зависитъ, каковы хозяева, Уэдль.

— Какая будетъ польза, если я возмущусь противъ мистера Нифита и скажу ему въ глаза, что я не могу вести его книгъ? Онъ только прогонитъ меня. Я получаю тридцать-пять шиллинговъ въ недѣлю и долженъ этимъ содержать двоихъ ребятишекъ и ихъ мать; это довольно трудновато, мистеръ Могсъ. Еслибы мнѣ самому назначать, я сказалъ бы, что и сорокъ шиллинговъ будетъ немного — право, сказалъ бы. Только я не думаю, чтобы я ихъ получилъ.

— Получите если дѣйствительно заслуживаете, и будете стоять на-своемъ.

— И никогда ихъ не увижу, мистеръ Могсъ. А все-таки я люблю слушать, какъ вы говорите. Такъ это расшевеливаетъ человѣка, хотя и не бываешь согласенъ съ этимъ. Вы не скажете мистеру Нифиту, что я тамъ былъ?

— Почему же не сказать? спросилъ Онтаріо, круто повернувшись къ своему спутнику.

— Старикъ терпѣть не можетъ слышать даже о стачкахъ; онъ почти такой же какъ вашъ отецъ, мистеръ Могсъ.

— Вы сегодня кончили его работу. Вы заработали свой хлѣбъ, вы не обязаны ему ничѣмъ. Для чего же вы хотите бывать тамъ или не ходить туда, какъ того захочетъ мистеръ Нифитъ? Развѣ вы его невольникъ?

— Я просто прикащикъ въ его лавкѣ, вотъ и все.

— Если это все, Уэдль, то вы недостойны назваться мужчиной.

— Мистеръ Могсъ, вы слишкомъ жестоки. Я мужчина. У меня есть жена и двое ребятишекъ. Я не больше всякаго другаго боюсь моего хозяина, но если онъ меня прогонитъ, гдѣ я достану тридцать-пять шиллинговъ въ недѣлю?

— Извините, Уэдль — это правда. Я не долженъ былъ этого говорить. Можетъ быть, вы не совсѣмъ поймете меня, но я скажу, что вы находитесь въ положеніи одной палки, а не цѣлой связки. Ахъ, я несчастный! Она не была недавно въ лавкѣ? Она иногда пріѣзжаетъ?

— Она была третьяго дня.

— Одна?

— Пріѣхала одна, а поѣхала домой съ хозяиномъ.

— А онъ?

— Вы говорите о мистерѣ Ньютонѣ?

— Онъ былъ тамъ?

— Ну да, былъ разъ на прошлой недѣлѣ.

— Ну?

— Поговорили немножко крупно — что-то не ладится, и онъ больше не былъ — по-крайней-мѣрѣ, сколько мнѣ извѣстно. Я сказалъ слова два о длинномъ счетѣ въ нашихъ книгахъ. Слишкомъ двѣсти фунтовъ за панталоны, это чудовищно. Не правда ли, мистеръ Могсъ.

— А что сказалъ Нифитъ?

— Фыркнулъ на меня. Онъ умѣетъ, знаете, скалить зубы. Но дѣло не идетъ, мистеръ Могсъ. Не идетъ.

Послѣ этого они шли молча нѣсколько времени, когда Уэдль сдѣлалъ небольшое предложеніе.

— Онъ и у васъ записанъ въ долговыхъ книгахъ, мистеръ Могсъ, такъ я слышалъ. Зачѣмъ вы не напуститесь на него? И на вашемъ мѣстѣ я не далъ бы ему ничего.

— Неужели вы думаете, что я такимъ образомъ сталъ бы преслѣдовать соперника? И Могсъ энергически погрозилъ обоими кулаками. — Если я не могъ напуститься на него другимъ способомъ, такъ я оставилъ бы его въ покоѣ. Но, Уэдль, клянусь моей честью, я не оставлю его въ покоѣ!

Уэдль вздрогнулъ и остановился разинувъ ротъ и глядя на своего друга.

— Низкій, корыстолюбивый, фальшивый негодяй. Что ему нужно?

— Деньги старика Нифита, вотъ что.

— Онъ не понимаетъ, что значитъ любовь, и онъ возьметъ это прелестное созданье и потащитъ ее по грязи, и подвергнетъ ее презрѣнію зачерствѣлыхъ аристократовъ, раздавитъ ея душу, разобьетъ ей сердце — только потому, что отецъ ея накопилъ кучу золота. Но я — я не позволю, чтобы на нея подулъ холодный вѣтеръ. Я презираю деньги ея отца. Я люблю ее. Я — я какъ-нибудь его отдѣлаю. Прощайте, Уэдль. Становиться между мною и гордостью моего сердца изъ-за грязи! Да, я его отдѣлаю.

Уэдль стоялъ и восхищался. Онъ читалъ о такихъ вещахъ въ книгахъ, но тутъ онѣ явились предъ нимъ въ настоящей жизни. У него была молодая жена, которую онъ любилъ, но въ его бракѣ не было поэзіи. Не часто встрѣчаешься въ свѣтѣ съ истинной поэзіей — это чувствовалъ Уэдль — но когда встрѣчаешься, наслажденіе большое. А Онтаріо Могсъ былъ исполненъ поэзіи. Когда онъ проповѣдывалъ о возмущеніи, это было такъ величественно — хотя въ такія минуты Уэдль говорилъ себѣ, что двое ребятишекъ мѣшаютъ ему принимать дѣятельное участіе въ такой поэзіи. Но когда Могсъ говорилъ о своей любви, то никакая поэзія не могла заходить дальше этого.

«Онъ нападетъ на этого нашего кліента, говорилъ себѣ Уэдль: — но Полли никогда за него не выйдетъ.»

Тутъ Уэдлю пришла въ голову мысль, которую онъ не могъ выразить — что конечно никакая дѣвушка не выйдетъ за сапожника, когда можетъ выйти за барина. Настоящіе бары думаютъ о себѣ много, но на половину не столько, сколько о нихъ думаютъ люди знающіе, что сами они совсѣмъ не таковы.

Онтаріо Могса, когда онъ шелъ домой, волновали различныя мысли. Если дѣйствительно Полли Нифитъ не хочетъ за него выйти, зачѣмъ ему оставаться въ странѣ, такъ дурно приспособленной къ его образу мыслей? Зачѣмъ оставаться на жалкомъ островѣ, между тѣмъ какъ весь звѣздный западъ съ своими блестящими обѣщаніями былъ для него открытъ? Здѣсь онъ могъ только ссориться къ отцемъ, сдѣлаться мятежникомъ и, можетъ быть, очутиться въ тюрьмѣ, и притомъ какую пользу могъ онъ сдѣлать? Онъ, проповѣдывалъ, проповѣдывалъ, но ничего изъ этого не выходило. Не подойдетъ ли болѣе земля звѣзднаго запада къ его сердцу и уму? Но онъ не хотѣлъ тронуться съ мѣста, пока судьба его еще не рѣшена относительно Полли Нифитъ. Стачки были ему дороги, ораторство и шумныя рукоплесканія въ «Честерскомъ Сырѣ», но Полли Нифитъ была для него всего дороже. Онъ жилъ съ большой тяжестью на груди и эта тяжесть была его любовь къ Полли Нифитъ. Онъ нѣкоторымъ образомъ имѣлъ причины полагать, что о стачкахъ и баллотировкѣ онъ думалъ много, но о Полли онъ не думалъ совсѣмъ. Онъ просто ее любилъ и чувствовалъ, что онъ, безумный, неистовый человѣкъ, ссорится съ отцомъ, стремится къ тюрьмѣ, мчится по улицамъ почти съ наклонностью къ самоубійству, оттого что Полли Нифитъ не хочетъ выйти за него. Онъ также ревновалъ къ газовщику, когда видѣлъ Полли, кружившуюся по комнатѣ въ объятіяхъ газовщика — но газовщикъ былъ не баринъ и битва была равная. Несмотря на круженіе, онъ все-таки имѣлъ перевѣсъ предъ газовщикомъ. Но вторженіе пурпуровой стихіи въ его дѣла сводило его съ ума. Со всѣмъ своимъ презрѣніемъ къ барству, Онтаріо Могсъ въ сердцѣ боялся баръ. Онъ думалъ, что можетъ сдѣлать усиліе, чтобы проломить голову Ральфу Ньютону, если они будутъ вдвоемъ въ какомъ-нибудь мѣстѣ, удобномъ для подобной операціи; но онъ боялся положенія въ свѣтѣ этого человѣка. Ему казалось невозможнымъ, чтобы Полли предпочла его или кого-нибудь изъ его сословія жениху, руки котораго были всегда чисты, рубашка котораго всегда была бѣла, слова котораго были мягки и отборны, который не носилъ на себѣ пятенъ отъ работы. Могсъ былъ вѣренъ своей искренней любви къ труду — народу — торговлѣ; но лично о себѣ — о себѣ, хотя онъ былъ простолюдинъ и ремесленникъ — онъ думалъ очень мало, когда сравнивалъ себя съ бариномъ. Онъ не могъ говорить, какъ говорили господа, онъ не могъ ходить, какъ ходили они, онъ не могъ ѣсть, какъ ѣли они. Въ баринѣ было что-то божественное, чего онъ ненавидѣлъ и чему завидовалъ.

Полли Нифитъ не была подвержена этому идолопоклонству. Еслибъ Мойръ могъ читать въ ея душѣ, онъ зналъ бы, что сапожнику одержать верхъ надъ бариномъ вовсе не было такимъ безнадежнымъ дѣломъ. Полли любила, чтобы молодой человѣкъ былъ милъ, чтобы онъ держалъ высоко голову и былъ ей вѣренъ — и который не представлялъ бы изъ себя дурака. Еслибы онъ могъ еще танцовать. въ придачу — вотъ что нравилось Полли.

Въ этотъ вечеръ Онтаріо прошелъ пѣшкомъ въ Александрійскій коттэджъ и провелъ цѣлый часъ оперевшись о калитку, смотря на окно спальной бандажиста — потому что окно комнаты Полли отворялось на дворъ. Постоявъ тутъ съ часъ, онъ прошелъ пѣшкомъ домой въ Бонскую улицу.

Глава XVII.
СОМНѢНІЯ РАЛЬФА НЬЮТОНА.

Августъ мѣсяцъ былъ очень грустенъ для наслѣдника Ральфа. Всѣ мѣсяцы проходили у него праздно, но августъ былъ самый праздный изъ всѣхъ. Иногда онъ отправлялся стрѣлять тетеревей, но страстью его была охота за лисицею. Иногда онъ уѣзжалъ изъ Лондона и проводилъ дня два у Горсбола, смотря на лошадей. Потомъ уѣзжалъ на какія-нибудь морскія купанья, волочился, смѣялся и тратилъ попустому время. Или отправлялся за границу не далѣе Діеппа, или можетъ быть Біарица, и такимъ образомъ доводилъ до конца лѣто. Не слѣдуетъ предполагать, чтобы онъ не сознавалъ вполнѣ вредъ такого образа жизни. Онъ зналъ это хорошо, зналъ, что это доведетъ его до погибели, принималъ намѣреніе исправиться, которое никогда не приводилъ въ исполненіе — и въ сущности вовсе не былъ счастливъ. Это была его обыкновенная жизнь — и такимъ образомъ послѣдніе три или четыре года проводилъ онъ весь августъ. Но теперь онъ принужденъ былъ оставаться въ Лондонѣ, сидѣть каждый день въ пріемной своего повѣреннаго, искать свиданія съ сэр-Томасомъ, въ которыхъ сэр-Томасу невозможно было не говорить ему непріятныхъ вещей, а хуже всего то — что ему наконецъ сказали, что онъ долженъ рѣшиться на что-нибудь.

Сквайръ Ньютонъ также былъ въ Лондонѣ, и хотя Лондонъ былъ не по его вкусу, онъ въ это время вовсе не былъ такъ несчастенъ, какъ его племянникъ. Онъ имѣлъ цѣль и начиналъ надѣяться, даже думать, что онъ можетъ достигнуть этой цѣли. Онъ ни разу не видалъ своего племянника, выразивъ твердо свое убѣжденіе, что это будетъ лучше для всѣхъ сторонъ. Съ своимъ повѣреннымъ онъ видѣлся часто, и одинъ разъ видѣлся съ повѣреннымъ Ральфа, а съ сэр-Томасомъ раза два. Замедленіе было значительное, но сквайръ не хотѣлъ уѣхать изъ Лондона, пока не рѣшится на что-нибудь. И выраженіе его воли, передаваемое обоими стряпчими, держало Ральфа въ Лондонѣ. Чего стоило право Ральфа на наслѣдство? Въ этомъ состоялъ весь вопросъ. Продастъ ли Ральфъ свое наслѣдство, когда цѣна будетъ опредѣлена? Это былъ второй вопросъ. Ральфъ, для котораго затрудненіе дать отвѣтъ было геркулесовскимъ подвигомъ, откладывалъ несчастный день, увѣряя, что онъ долженъ узнать цѣну прежде, чѣмъ будетъ въ состояніи сказать, продастъ ли онъ. Настоящую цѣну нельзя было назначить. Повѣренные согласно говорили, что въ этотъ годъ нельзя было опредѣлить цѣну наслѣдства Ральфа. Въ одинъ мѣсяцъ ни одинъ акціонеръ, оцѣнщикъ, юристъ не могли рѣшить такого важнаго дѣла. Но что-нибудь приблизительное рѣшить можно. Сумму можно назначить. И можно составить условіе съ тѣмъ, чтобы показать его посреднику. Дѣло довели такъ далеко, что Ральфу сказали, что онъ можетъ написать отреченіе отъ всѣхъ своихъ правъ — въ половинѣ сентября написать отреченіе отъ всего наслѣдства — и наполнить свои карманы для Мунбима и всякихъ другихъ наслажденій. Онъ могъ расплатиться съ Могсомъ и Нифитомъ и не чувствовать болѣе, что Полли — бѣдная милая Полли — была камнемъ на его шеѣ. И въ такомъ случаѣ онъ будетъ такъ обезпеченъ, что онъ ни минуты не сомнѣвался, что если онъ захочетъ, то Клариса Андерудъ можетъ быть его женой. Все, что сквайръ накопилъ во всю жизнь, будетъ принадлежать ему — такъ что, какъ сказалъ ему повѣренный противной стороны горячими и убѣдительными словами — онъ можетъ тотчасъ имѣть тысячу фунтовъ годового дохода.

— А можетъ быть и больше — вѣроятно больше, сказалъ повѣренный.

Во всякомъ случаѣ сумма, приблизительно до тридцати тысячъ, будетъ выплачена ему тотчасъ. И онъ можетъ дѣлать съ нею что хочетъ. У него оставалось еще на столько отцовскаго наслѣдства, чтобы расплатиться со всѣми долгами.

Но для чего человѣку, затруднительныя обстоятельства котораго были такъ ничтожны, жертвовать такой блестящей будущностью? Не могъ ли онъ отказаться отъ части имѣнія — такъ чтобы ньютонскій домъ, Ньютонскій Пріоратъ съ дичью, звѣринцемъ и принадлежащими къ нему фермами могъ остаться ему? Если все можно было продать, конечно, можно продать и половину. Трети денегъ, предлагаемыхъ ему, будетъ достаточно для всѣхъ его потребностей. Конечно, онъ можетъ продать половину — но не сквайру и не сейчасъ, какъ онъ могъ бы сдѣлать, еслибъ сквайръ купилъ, и не на такихъ условіяхъ, какія предлагаетъ сквайръ. Деньги конечно онъ можетъ получить сейчасъ, но онъ постепенно удостовѣрился, что если разъ онъ получитъ, деньги такимъ образомъ, то помѣстье отъ него ускользнетъ. Дядя его былъ человѣкъ здоровый и ему говорили, что его собственная жизнь врядъ ли будетъ продолжительнѣе жизни дяди. Дядя его имѣлъ важную цѣль и если Ральфъ хотѣлъ продать, то это обстоятельство могло принести ему тысячи. Но дядя, его не хотѣлъ купить половину или часть. Сквайръ наконецъ откровенно объяснился на счетъ этого съ сэр-Томасомъ.

— Сынъ мой не долженъ слышать, сказалъ онъ: — что его ближайшій сосѣдъ настоящій Ньютонъ. Въ юности я сдѣлалъ ошибку и долженъ всю жизнь платиться за нее. И теперь плачу, и долженъ платить до конца. Но уплата моя принесетъ мало пользы, если и мой сынъ долженъ будетъ платить послѣ меня.

Сэр-Томасъ понялъ его и не настаивалъ.

Ральфъ чуть не сошелъ съ ума отъ необходимости рѣшиться. Векселю Могса наступалъ срокъ чрезъ два мѣсяца и Ральфъ зналъ, что онъ не можетъ ждать тамъ пощады. Въ лавку Нифита въ Кондуитской улицѣ онъ ходилъ и поговорилъ крупно — какъ Уэдль сказалъ его сопернику. Нифитъ все настаивалъ на своемъ желаніи, все убѣждалъ, чтобы Ньютонъ отправился въ Рендонъ какъ мужчина и сдѣлалъ предложеніе тотчасъ.

— Я вотъ что скажу вамъ, капитанъ, сказалъ онъ — онъ началъ называть Ральфа капитаномъ, чувствуя, безъ сомнѣнія, что «мистеръ» было холодное выраженіе между тестемъ и зятемъ и не смѣя совсѣмъ выпустить всякій титулъ. — Если вамъ приходится тяжело, а я это знаю, вы можете получить фунтовъ триста или четыреста, если они вамъ нужны.

Ральфу они очень были нужны.

— Я знаю, въ какихъ вы отношеніяхъ съ старикомъ Могсомъ, сказалъ онъ: — и хочу поправить ваше дѣло съ нимъ.

Нифитъ очень убѣждалъ. Онъ тоже слышалъ о переговорахъ между повѣренными. Чтобы его Полли сдѣлалась мистриссъ Ньютонъ, владѣтельницей ньютонскаго пріората, для этого стоило потрудиться.

— Они не должны пугать васъ наличными деньгами, капитанъ. Если ужъ дойдетъ до того, то и у другихъ кромѣ нихъ найдутся наличныя деньги.

— Ваше довѣріе ко мнѣ удивляетъ меня, сказалъ Ральфъ.

— Я знаю, кому вѣрить, и знаю, кому не вѣрить. Если вы скажете, что сдѣлаете предложеніе Полли, вы получите сейчасъ пятьсотъ фунтовъ — чортъ меня возьми, если вы не получите! Если она не захочетъ за васъ выйти, тогда я современемъ долженъ буду потребовать мои деньги. Если поступите добросовѣстно со мною, капитанъ, вы не найдете меня жестокимъ.

— Надѣюсь, что во всякомъ случаѣ я поступлю добросовѣстно.

— Такъ поѣзжайте къ ней и сдѣлайте ей предложеніе.

Тутъ Ральфъ сдѣлалъ длинное и запутанное объясненіе своимъ дѣламъ, цѣлью котораго было доказать Нифиту, что потребна еще отсрочка. Онъ былъ такъ окруженъ дѣлами и затрудненіями въ настоящую минуту, что не могъ сдѣлать сейчасъ того шага, который предлагалъ Нифитъ. Недѣли чрезъ двѣ или чрезъ мѣсяцъ, ужъ никакъ не позже, онъ будетъ въ состояніи высказать свое намѣреніе.

— А какъ же на счетъ Могса? сказалъ Нифитъ, засунувъ руки въ карманы панталонъ, вытянувъ углы рта и устремивъ прямо на лицо молодого человѣка свои круглые глаза.

Такимъ образомъ стоялъ онъ нѣсколько минутъ, а потомъ дошло до тѣхъ крупныхъ словъ, о которыхъ говорилъ Уэдль. Нифитъ не могъ распутать нѣсколько преувеличенныя запутанности въ разсказѣ Ральфа, но у него было на столько смысла, чтобы понять, что это значитъ.

— Вы недобросовѣстны, капитанъ, недобросовѣстны, вотъ оно что! сказалъ онъ наконецъ.

Надо признаться, что обвиненіе было справедливо и сдѣлано такъ громко, что Уэдль не преувеличилъ, сказавъ, что поговорили крупно. Все-таки, когда Ральфъ выходилъ изъ лавки, Нифитъ смягчился.

— Приходите ко мнѣ, капитанъ, когда Могсъ предъявитъ свою бумажку.

Чрезъ нѣсколько дней послѣ того Ральфъ отправился къ сэр-Томасу съ намѣреніемъ объявить о своемъ рѣшеніи; по-крайней-мѣрѣ сэр-Томасъ такъ понялъ, что въ этомъ состояла цѣль его посѣщенія. По его мнѣнію, замедленіе продолжалось уже довольно долго. Сквайръ сдѣлалъ щедрое предложеніе, и хотя продаваемая вещь была во всѣхъ отношеніяхъ такъ цѣнна, что въ глазахъ сэр-Томаса — и даже въ глазахъ всѣхъ англичанъ — она была выше всякой денежной цѣны, хотя положеніе землевладѣльца было для законнаго наслѣдника почти княжествомъ, однако, если человѣкъ не можетъ сохранить вещь, то какъ же ему не разстаться съ ней? Ральфъ самъ постлалъ себѣ постель и долженъ на ней лежать. Сэр-Томасъ сдѣлалъ что могъ, но все это не послужило никчему. Этотъ молодой человѣкъ будетъ нищій, если не продастъ своего наслѣдства. А что касается способа выпутаться изъ затрудненія посредствомъ женитьбы на дочери бандажиста — это казалось сэр-Томасу хуже всего. Если Ральфъ приметъ предложеніе дяди, онъ все останется англійскимъ джентльменомъ, будетъ свободенъ вступить въ приличный бракъ и знаться съ друзьями, приличными для его образа жизни. И средствъ будетъ у него достаточно для потребностей джентльмэна. Но спасеніе посредствомъ дочери бандажиста, но мнѣнію сэр-Томаса, погубитъ все.

— Ну, Ральфъ, сказалъ онъ, вздыхая и почти застонавъ, когда его бывшій питомецъ сѣлъ на свое обычное мѣсто противъ него.

— Я жалѣю, зачѣмъ я родился, сказавъ Ральфъ: — лучше бы Грегори былъ на моемъ мѣстѣ.

— Но вы родились, Ральфъ. Мы должны мириться съ тѣмъ, что есть.

Наступило продолжительное молчаніе.

— Я думаю, знаете, что вамъ слѣдовало рѣшиться, такъ или иначе. Вашъ дядя разумѣется чувствуетъ, что такъ какъ онъ готовъ заплатить деньги сейчасъ, то имѣетъ право получить отвѣтъ немедленно.

— Я совсѣмъ этого не вижу, сказалъ Ральфъ. — Я ничѣмъ не обязанъ моему дядѣ и не вижу, зачѣмъ ему меня торопить. Онъ ничего для меня не дѣлаетъ.

— Во всякомъ случаѣ онъ властенъ отступиться.

— Пусть онъ отступается.

— И тогда вы будете опять въ опасности попасть въ руки жидамъ. Если вы должны продать ваше наслѣдство, то не можете продать его на лучшихъ условіяхъ.

— А мнѣ кажется, что я продаю семь тысячъ поземельнаго годового дохода за тысячу-двѣсти годового дохода съ бумагъ.

— Именно — около того, я полагаю. Но можете вы сказать мнѣ, когда эта земля будетъ принадлежать вамъ — или будетъ ли она принадлежать вамъ когда-нибудь? Что вы продаете? Но, Ральфъ, некчему повторять все это опять.

— Я это знаю, сэр-Томасъ.

— Я надѣялся, что вы рѣшитесь на что-нибудь. Если можете спасти ваше наслѣдство, разумѣется, вы обязаны это сдѣлать. Если вы можете жить доходомъ, оставшимся у васъ…

— Я могу спасти.

— Такъ спасите.

— Я могу спасти — женившись.

— Продавъ себя дочери человѣка, который шьетъ… панталоны! Я не могу дать вамъ никакого совѣта въ другомъ отношеніи, но совѣтую не дѣлать этого. Я считаю неприличный бракъ самой худшей погибелью. Я не могу представить себѣ несчастья выше того, что я не могу познакомитъ моихъ друзей съ моей женою.

Когда Ральфъ услышалъ это, онъ покраснѣлъ до ушей. Онъ вспомнилъ, что когда въ первый разъ сказалъ сэр-Томасу о своемъ намѣреніи жениться на Полли Нифитъ, онъ прибавилъ, что относительно самой Полли онъ думаетъ, что и Пэшенсъ и Клариса ничего не скажутъ противъ нея. А теперь самъ сэр-Томасъ говоритъ ему, что его дочери навѣрно не согласятся знаться съ Полли Нифитъ, если она сдѣлается мистриссъ Ньютонъ. Онъ тоже имѣлъ свои понятія о своемъ положеніи въ свѣтѣ и увѣрялъ себя, что женщина, которую онъ выберетъ своей женою, будетъ приличной собесѣдницей для всякой дамы — если только эта женщина не порочна и не непріятна. Онъ могъ всякую женщину сдѣлать не хуже любой знатной дамы. Онъ всталъ съ своего мѣста и хотѣлъ съ отвращеніемъ выйти изъ комнаты.

— Я не стану безпокоить васъ болѣе моими посѣщеніями, сказалъ онъ.

— Я всегда буду радъ принять васъ, Ральфъ, сказалъ сэр-Томасъ. — Если могу помочь вамъ, я буду радъ вдвойнѣ.

— Я знаю, что надѣлалъ вамъ большихъ хлопотъ — неблагодарныхъ, безполезныхъ хлопотъ. Я конечно рѣшусь дня чрезъ два и тогда конечно напишу вамъ нѣсколько строкъ. Я не стану докучать вамъ болѣе моими посѣщеніями. Разумѣется, я очень много думаю объ этомъ.

— Конечно, сказалъ сэр-Томасъ.

— Къ несчастью, я былъ воспитанъ такъ, чтобы знать цѣну того, что я долженъ бросить. Это вещь такого рода, которую человѣкъ не можетъ бросить безъ сожалѣнія.

— Эти сожалѣнія должны бы прійти къ вамъ ранѣе, сказалъ сэр-Томасъ.

— Конечно — но онѣ не пришли и безполезно говорить еще что-нибудь объ этомъ. Прощайте, сэръ!

Онъ величественно вышелъ изъ комнаты, разсердившись на единственный упрекъ, сдѣланный ему.

Какъ только сэр-Томасъ остался одинъ, онъ тотчасъ принялся за книгу, которую неохотно положилъ въ сторону, когда ему помѣшали. Но онъ не могъ освободить своихъ мыслей отъ этихъ непріятностей такъ же скоро, какъ его комната освободилась отъ присутствія предмета этихъ непріятностей. Онъ сказалъ злое слово и это огорчало его. А потомъ — не слишкомъ ли легко относится онъ къ этому, важному дѣлу? Еслибъ постарался серьёзно, не могъ ли бы онъ спасти своего друга — этого юношу, который былъ для него все равно, что родной сынъ — отъ погибели? Не будетъ ли тяжестью на его совѣсти до послѣдняго дня его жизни, что онъ позволитъ своему питомцу раззориться, когда, пожертвовавъ своими деньгами, могъ бы спасти его? Онъ сидѣлъ и думалъ объ этомъ, но не рѣшилъ, что слѣдуетъ ему сдѣлать. Онъ имѣлъ привычку думать такимъ же образомъ о своихъ дѣтяхъ, которыми онъ неглижировалъ. Совѣсть упрекала его всю жизнь, но упрекала не настолько, чтобы возбудить послѣдствія.

Въ ту самую минуту, какъ Ральфъ уходилъ отъ сэр-Томаса, онъ почти рѣшился тотчасъ поѣхать въ Александринскій коттэджъ и бросить себя и будущую судьбу Ньютонскаго Пріората къ ногамъ Полли Нифитъ. Два обстоятельства въ этомъ послѣднемъ свиданіи съ сэр-Томасомъ побуждали его къ этому. Сэр-Томасъ сказалъ ему, что если онъ женится на дочери человѣка, который шьетъ панталоны, то ни одна порядочная женщина не захочетъ знаться съ его женою. Сэр-Томасъ также какъ-будто намекалъ, что онъ долженъ продать свое наслѣдство. Онъ покажетъ сэр-Томасу, что можетъ имѣть свою собственную волю. Полли Нифитъ сдѣлается его женою и онъ покажетъ свѣту, что съ самой гордой и знатной дамой на свѣтѣ не обращался мужъ съ такимъ деликатнымъ вниманіемъ, какъ будетъ онъ обращаться съ дочерью бандажиста. А когда провидѣнію будетъ угодно рѣшить, что настоящій ньютонскій сквайръ достаточно царствовалъ, онъ Ральфъ покажетъ свѣту, что онъ понимаетъ и свое положеніе, и цѣнность своихъ надеждъ. Тогда Полли будетъ царицей въ ньютонскихъ владѣніяхъ и онъ посмотритъ, какъ не станетъ поклоняться ей обыкновенный міръ поклонниковъ. А все-таки онъ не поѣхалъ въ Александринскій коттэджъ.

Въ клубѣ онъ нашелъ письмо отъ своего брата.

Пиль-Ньютонъ, октября 8-го 186 --. "Любезный Ральфъ,

"Я жалѣю, что не получилъ отъ тебя отвѣта на то письмо, которое писалъ къ тебѣ мѣсяцъ тому назадъ. Разумѣется, я слышу о томъ, что происходитъ. Ральфъ Ньютонъ здѣшній разсказываетъ мнѣ все. Сквайръ еще въ городѣ, какъ разумѣется тебѣ извѣстно, и здѣсь ходятъ слухи, что онъ, какъ говорятъ, подкупилъ тебя. Я все надѣюсь, что это неправда. Одна мысль ужасна для меня, что ты продашь помѣстье, которое принадлежало намъ нѣсколько столѣтій! Конечно, имя останется тоже, но относительно тебя и меня это не значитъ ничего. Я не откажусь сдѣлать все что ты найдешь нужнымъ, для того чтобы избавить тебя отъ затрудненій, но никакъ не могу думать, что необходимъ такой гибельный шагъ.

"Если я хорошо понимаю это затрудненіе, то оно состоитъ не столько въ долгахъ, сколько въ средствахъ къ жизни. Если такъ, не можешь ли ты рѣшиться прожить тихо нѣсколько лѣтъ? Разумѣется, ты долженъ жениться, и въ этомъ можетъ быть затрудненіе, но все лучше, чѣмъ отказаться отъ наслѣдства. Какъ я говорилъ тебѣ прежде, ты можешь взять мою долю въ лондонскомъ имѣніи. Оно приноситъ около 400 ф. въ годъ. Не можешь ли ты жить этимъ, пока все не поправится?

"Нашъ кузенъ Ральфъ знаетъ, что я пишу тебѣ, и знаетъ, каковы мои чувства. Онъ не желаетъ этой покупки. Пожалуйста напиши мнѣ, что будетъ сдѣлано.

"Искренно любящій тебя
"ГРЕГОРИ НЬЮТОНЪ."

«Я не потеряю ни одного дня, чтобы сдѣлать все по твоимъ указаніямъ на счетъ Гольборнскаго имѣнія.»

Ральфъ получилъ это въ клубѣ, а потомъ обѣдалъ одинъ и соображалъ. Прежде чѣмъ вечеръ кончился, онъ рѣшилъ, что ни за что не откажется отъ своихъ правъ на наслѣдство.

«Не заставятъ меня это сдѣлать, даже еслибъ мнѣ пришлось идти въ тюрьму», сказалъ онъ самъ себѣ.

Пусть онъ умираетъ съ голода, тогда имѣнье перейдетъ къ Грегори! Что за бѣда! Бѣда въ томъ, чтобы имѣніе не вышло изъ настоящей линіи ньютонской фамиліи. Онъ сидѣлъ и думалъ объ этомъ половину ночи, и прежде чѣмъ вышелъ изъ клуба, написалъ къ брату слѣдующее письмо:

Сентября 9-го 186--.

"Милый Грегъ, будь увѣренъ, что я не разстанусь съ моимъ правомъ на наслѣдство. Не думаю, чтобы меня могли принудить, а добровольно я этого не сдѣлаю. Можетъ быть, я буду принужденъ воспользоваться твоей щедростью и твоимъ благоразуміемъ. Если такъ, я могу только сказать, что ты раздѣлишь со мной имѣніе, когда оно достанется мнѣ.

"Всегда твой
"Р. Н."

Это онъ отдалъ швейцару клуба, когда вышелъ, а потомъ, отправившись домой, сознался себѣ, что это рѣшеніе равнялось съ его стороны намѣренію жениться на Полли Нифитъ.

Глава XVIIІ.
МЫ НЕ ПРОДАДИМЪ БРАУНРИГСЪ.

Десятаго сентября сквайра увѣдомили, что Ральфъ Ньютонъ проситъ еще десять дней и что двадцатаго числа увѣдомитъ о своемъ рѣшеніи письменно. Сквайръ заворчалъ, думая, что его племянникъ поступаетъ съ нимъ безсовѣстно, и угрожалъ взять назадъ свое предложеніе. Повѣренный съ улыбкой увѣрилъ его, что дѣло подвигается очень быстро, что дѣла такого рода нельзя вести поспѣшно и что, словомъ, мистеръ Ньютонъ не имѣетъ основательныхъ причинъ жаловаться. Сквайръ отъ своего предложенія не отказался; ему очень хотѣлось сдѣлать эту покупку. Онъ сказалъ, что поѣдетъ домой и будетъ ждать до двадцатаго. Потомъ онъ вернется въ Лондонъ. И онъ поѣхалъ домой.

Въ первый вечеръ онъ сказалъ очень мало своему сыну. Онъ чувствовалъ, что его сынъ не вполнѣ сочувствуетъ ему. Онъ не могъ сердиться на своего сына. Онъ зналъ хорошо, что этотъ недостатокъ сочувствія происходилъ отъ убѣжденія со стороны его сына, что никакія устройства по имѣнію не могутъ сдѣлать его, сына незаконнаго, способнымъ занять положеніе въ графствѣ по праву, принадлежащему Ньютонамъ Ньютонскимъ. Но присутствіе этого чувства въ душѣ сына было обвиненіемъ противъ него, которое очень было для него прискорбно. Почти каждый поступокъ въ его жизни былъ сдѣланъ съ цѣлью отстранить причину для подобнаго обвиненія. Сдѣлать этого юношу такимъ, какимъ онъ былъ бы во всѣхъ отношеніяхъ, еслибъ отецъ его не сдѣлалъ проступка въ своей молодости, было единственною цѣлью въ жизни отца. И никто не противоречилъ ему въ этомъ, кромѣ самого сына. Никто не говорилъ ему, что всѣ эти хлопоты на счетъ имѣнія не принесутъ никакой пользы. Никто не смѣлъ сказать ему этого. Пасторъ Грегори въ письмахъ къ своему брату могъ выражать такое мнѣніе. Сэр-Томасъ, сидя одинъ въ своей квартирѣ, могъ это чувствовать. Ральфъ, законный наслѣдникъ, съ притворнымъ презрѣніемъ могъ себя увѣрять, что продавая что хочетъ, онъ все-таки останется Ньютономъ Ньютонскимъ. Поселяне это знали и фермеры перешептывались объ этомъ другъ съ другомъ, но никто не говорилъ этого сквайру. Его повѣренный никогда не намекалъ ему объ этомъ, хотя разумѣется это было въ его мысляхъ. А сынъ, котораго онъ такъ любилъ, говорилъ ему время отъ времени — правда косвенно, но словами довольно ясными — что этого дѣлать не слѣдуетъ. Его называли Ньютономъ, потому что такъ называлъ его отецъ — какъ называли бы его Томкинсъ или Монморанси, еслибъ онъ явился предъ ними съ однимъ изъ этихъ именъ; но онъ не былъ Ньютонъ и ничто не могло сдѣлать его Ньютономъ Ньютонскимъ — даже владѣніе всѣмъ приходомъ и мѣсто жительство въ самомъ Пріоратѣ.

— Я желаю, чтобы вы не думали объ этомъ, говорилъ сынъ отцу — а въ выраженіи подобнаго желанія заключалось цѣлое обвиненіе.

Какой другой сынъ выразилъ бы желаніе, чтобъ отецъ его не безпокоился оставить ему все свое имѣніе?

Утромъ послѣ своего возвращенія сквайръ сообщилъ сыну обо всемъ. Оба вышли вмѣстѣ по обыкновенію на дорогу, которая раздѣляла два прихода Востокъ отъ Ньютона. Налѣво отъ нихъ были ферма Уокера, называемая Браунригсъ, а направо ферма Дэрвеля, находившаяся въ ихъ собственномъ Ньютонскомъ приходѣ.

— Я говорилъ съ Дэрвелемъ, пока васъ не было, сказалъ Ральфъ.

— Что онъ говоритъ?

— Ничего. Старая исторія. Онъ хочетъ остаться, хотя знаетъ, что ему будетъ лучше въ другомъ мѣстѣ.

— Такъ пусть его остается. Только онъ долженъ поправить это мѣсто, чтобы прилично было для глазъ. Надо дать возможность человѣку поправить свои дѣла.

— Конечно, сэръ. Я не желаю, чтобы онъ оставлялъ. Я только думалъ, что для дѣтей его было бы лучше, чтобъ сдѣлалась перемѣна. А чтобы сдѣлать это мѣсто приличнымъ для глазъ, онъ не имѣетъ средствъ. Ферма Уокера по другую сторону стыдитъ его.

— Уокеровъ нельзя имѣть на каждой фермѣ, сказалъ сквайръ. — Нѣтъ — если дѣло пойдетъ, какъ я думаю, мы сроемъ все въ Брёмби — Брёмби называлась ферма Дэрвеля — и сдѣлаемъ все заново. Въ домѣ не было поправокъ двадцать лѣтъ.

Ральфъ не сказалъ ничего; онъ зналъ хорошо, что отецъ его не сталъ бы говорить о переправкахъ, еслибъ не имѣлъ намѣренія купить прежде чѣмъ станетъ, строить. Ничего не могло быть противнѣе цѣли сквайра въ жизни, какъ мысль выстроить домъ, который послѣ его смерти сдѣлается собственностью его племянника. Все это Ральфъ понималъ вполнѣ, и понимая это, часто выражалъ желаніе, чтобъ отецъ его и наслѣдникъ могли дѣйствовать сообща. Но теперь сквайръ говорилъ о томъ, чтобы срыть и строить, какъ будто имѣніе это было полною его собственностью и онъ можетъ дѣлать съ нимъ что хочетъ.

— Мнѣ кажется, я могу обойтись, не продавая Браунригсъ, продолжалъ сквайръ. — Когда дойдетъ до оцѣнки, то цѣнность его наслѣдства будетъ не такъ велика, какъ я думалъ.

Ральфъ все не говорилъ ничего — по-крайней-мѣрѣ, ничего о томъ, что дѣлалось въ Лондонѣ. Онъ только сдѣлалъ нѣсколько замѣчаній о фермѣ Дэрвеля — намекнувъ, что человѣку этому слѣдуетъ подарить арендныя деньги за полгода.

— Я почти все устроилъ въ умѣ, продолжалъ сквайръ: — мы можемъ продать Туинингъ. Онъ лежитъ не такъ близко, какъ Браунригсъ.

Ральфъ чувствовалъ, что ему необходимо сказать что-нибудь.

— Лордъ Фицадамъ очень радъ будетъ купить. Ему принадлежитъ вся земля въ приходѣ, кромѣ фермы Инграма.

— Продать не будетъ затрудненій, когда мы будемъ имѣть на это право. Разумѣется, лордъ Фицадамъ можетъ купить, если хочетъ. Тамъ есть четыреста десятинъ.

— Четыреста-девять, сказалъ Ральфъ.

— И стоитъ это больше двѣнадцати тысячъ. Мнѣ было бы непріятно разстаться съ землею въ Востокѣ, но мнѣ кажется, мы можемъ обойтись безъ этого.

— Устроено все, сэръ? спросилъ наконецъ сынъ.

— Ну, нѣтъ, я не могу этого сказать. Онъ долженъ дать мнѣ отвѣтъ двадцатаго, но я не вижу, чтобы онъ могъ рѣшиться на что-нибудь другое. Онъ долженъ заплатить долги и не имѣетъ для этого другихъ средствъ. Онъ долженъ жить, а у него нѣтъ для этого другихъ средствъ. Такой человѣкъ захочетъ взять деньги, если можетъ ихъ найти, а онъ нигдѣ въ другомъ мѣстѣ не можетъ ихъ найти. Онъ получитъ тридцать тысячъ сейчасъ, а потомъ — послѣ этого — я буду платить ему то, что найду нужнымъ; это большая сумма, Ральфъ.

— Да, но не такъ много, какъ вы ожидали.

— Ну да; но есть не совсѣмъ пріятныя вещи. Я буду очень радъ, когда это будетъ рѣшено, и не думаю, Ральфъ, чтобы ты понималъ когда-нибудь, какъ мнѣ было тяжело тратить деньги на это имѣніе, когда я не зналъ, что ворочу ихъ современемъ.

— А между тѣмъ я много думалъ объ этомъ.

— Думалъ? А, ей-Богу, я не думалъ ни о чемъ другомъ. Твой дядя съ самаго начала дѣлалъ мнѣ большія непріятности. Никогда не забуду, какъ онъ пришелъ ко мнѣ, когда я срубилъ первое дерево. Съ какой же стати мнѣ строить дома для сына человѣка, который жалѣлъ даже строевой лѣсъ, который мнѣ былъ нуженъ для моего помѣстья?

— Онъ не могъ помѣшать вамъ въ этомъ.

— Онъ говорилъ, что могъ, и старался. А если мнѣ хотѣлось перемѣнить что-нибудь, развѣ ты думаешь, что мнѣ могло быть пріятно обращаться къ нему? И какое удовольствіе было дѣлать что-нибудь, когда это должно было достаться другому? Но ты никогда не понималъ этого, Ральфъ. Надѣюсь, что поймешь когда-нибудь. Если все устроится хорошо, никто не будетъ тебѣ мѣшать рубить деревья. Ты будешь имѣть право дѣлать что хочешь съ каждымъ пнемъ, съ каждой вѣтвью, съ каждой стѣной, съ каждой ригой. Я буду счастливъ наконецъ, Ральфъ, когда буду думать, что ты можешь наслаждаться этимъ.

Потомъ опять наступило молчаніе, потому что слезы были на глазахъ отца и сына.

— Право, продолжалъ сквайръ, отирая свои влажные глаза: — величайшимъ моимъ удовольствіемъ пока я живъ будетъ видѣть тебя дѣятелемъ въ этомъ помѣстьѣ. Теперь же, разумѣется, какъ ты можешь имъ интересоваться.

— Но я имъ интересуюсь и, кажется, довольно дѣятеленъ.

— Да — улучшаешь помѣстье для этого идіота, который будетъ наслѣдникомъ послѣ меня. Конечно, ему будетъ не стыдно стрѣлять твою дичь и пить твое бордоское, если ты ему позволишь. Впрочемъ, если дѣло будетъ рѣшено, онъ можетъ пріѣхать и пить мое вино, если хочетъ. Тогда я буду его любящимъ дядей, если онъ самъ захочетъ — но теперь я не могу выносить его присутствія.

Даже теперь между отцомъ и сыномъ не было объясненій относительно того, что было сдѣлано. Въ словахъ отца было столько довѣрія и полнѣйшей любви къ сыну, что сынъ не могъ рѣшиться сказать хоть одно слово, которое могло бы его огорчить. Когда сквайръ объявлялъ, что Ральфъ будетъ имѣть все и наслаждаться своею собственностью, Ральфъ не могъ рѣшиться набросить сомнѣніе на этотъ счетъ. Однако, онъ сомнѣвался, болѣе чѣмъ сомнѣвался — онъ былъ почти увѣренъ, что отецъ его ошибается. Пока отецъ его былъ въ Лондонѣ, онъ ѣздилъ съ Грегори и зналъ, что думалъ и въ чемъ былъ увѣренъ пасторъ.

Онъ даже видѣлъ письмо своего тезки къ Грегори, въ которомъ тотъ положительно увѣрялъ, что онъ своего наслѣдства не продастъ. Цѣлое утро сквайръ продолжалъ говорить о своихъ надеждахъ и что онъ сдѣлаетъ, какъ только контрактъ будетъ подписанъ; наконецъ Ральфъ заговорилъ, когда отецъ упрекнулъ его въ равнодушіи.

— Я боюсь, что вы разочаруетесь, сказалъ онъ.

— Почему я разочаруюсь?

— Я боюсь не за себя, потому что настоящее положеніе, въ которомъ находится помѣстье, нисколько не печалитъ меня.

Оно печалитъ меня, сказалъ сквайръ.

— Я боюсь, что это не будетъ рѣшено.

— Я не вижу на это никакой причины.

— Грегори увѣренъ, что братъ его не согласится.

— Грегори добрѣйшій человѣкъ на свѣтѣ. Будь Грегори на мѣстѣ своего брата, я не имѣлъ бы никакой возможности на успѣхъ. Но Грегори ничего въ этомъ не смыслитъ и, главное, не понимаетъ своего брата.

— Но Ральфъ ему это написалъ.

— Ральфъ напишетъ все. Ему все равно, какую ложь ни насказать.

— Я нахожу, что вы слишкомъ къ нему жестоки, сказалъ сынъ.

— Ну, мы увидимъ. Но что же сказалъ Ральфъ? И когда онъ это сказалъ?

Тогда сынъ разсказалъ отцу о короткомъ письмѣ, которое Ральфъ написалъ своему брату, и почти повторилъ его слова. Онъ назвалъ число, въ которое было написано это письмо дня за два до возвращенія сквайра.

— Почему же у него не достало добросовѣстности сказать это мнѣ самому, если онъ рѣшился? сердито сказалъ сквайръ. — Говори что хочешь, а онъ лжетъ или мнѣ, или своему брату — а вѣроятно и обоимъ намъ. Слова его не значатъ ничего. Мнѣ кажется, онъ возьметъ мои деньги, потому что деньги ему нужны и потому что онъ ихъ любитъ. А слова его не значатъ ничего. Когда подпишетъ свое имя, онъ не можетъ отступиться; это утѣшительно.

Ральфъ не сказалъ ничего болѣе. Отецъ былъ разсерженъ и готовъ разсердиться даже на него. Поэтому онъ заговорилъ объ охотѣ, назначенной на слѣдующей день, и предложилъ пригласить пастора.

— Онъ можетъ быть, если хочетъ, сказалъ сквайръ: — но даю тебѣ слово, если это продолжится, то мнѣ сдѣлается непріятно видѣть даже его.

Въ этотъ самый день пасторъ обѣдалъ у нихъ и въ началѣ вечера сквайръ былъ холоденъ, молчаливъ и даже сердитъ. Но онъ смягчился потомъ подъ двойнымъ вліяніемъ своего портвейна и отъ кротости обращенія племянника. Его послѣднія слова, когда Грегори уходилъ, были слѣдующія:

— Бросимъ всѣ разговоры о поправкахъ въ церкви; мнѣ это надоѣло до смерти. Пріѣзжайте завтра на охоту, и чтобы не было какихъ ни будь новыхъ фарсовъ на счетъ того, что охотиться не надо.

— Никакихъ новыхъ фарсовъ не будетъ, дядя Грегъ, и я буду у васъ завтра въ двѣнадцать часовъ, сказалъ пасторъ.

— Онъ очень хорошъ, не смотря на то, что пасторъ, сказалъ сквайръ.

— Онъ настоящее золото, сказалъ сынъ сквайра.

Глава XIX.
ОТВѢТЪ ПОЛЛИ.

Векселю Могса наступилъ срокъ прежде двадцатаго сентября и Ральфъ Ньютонъ получилъ увѣдомленіе — разумѣется, онъ это зналъ. Самъ Могсъ, Могсъ старшій, приходилъ къ Ральфу и наговорилъ много непріятнаго, такъ что Ральфъ очень разсердился, выгналъ его изъ комнаты и сказалъ, что завтра же онъ получитъ свои грязныя деньги. На другой день грязныя деньги были заплачены. Ральфъ взялъ ихъ у Нифита. Могсъ остался доволенъ: цѣль его была достигнута, и по полученіи денегъ, онъ сдѣлался вѣжливъ. Но Ральфъ Ньютонъ былъ несчастливъ, когда уплачивалъ. Онъ увѣрялъ себя, написавъ письмо къ брату, что дѣло рѣшено. Когда увѣрялъ своего брата, что не продастъ своего наслѣдства, онъ рѣшился жениться на Полли Нифитъ. Онъ слѣдовалъ этому намѣренію, когда выпросилъ у Нифита небольшую сумму впередъ. Нифитъ сказалъ Ральфу, чтобы онъ пришелъ къ нему, когда Могсъ предъявитъ свою бумажку, Могсъ предъявилъ свою бумажку и «капитанъ» сдѣлалъ, какъ ему велѣли. Нифитъ написалъ чекъ, не сказавъ ни слова о своей дочери.

— Перебѣгите Арджильскую улицу, капитанъ, сказалъ Нифитъ: — и вы получите за эту бумажку деньги.

Ральфъ Ньютонъ сдѣлалъ какъ ему сказали и расплатился съ Могсомъ. Но какъ онъ расплатится съ Нифитомъ? Нифитъ имѣлъ свои собственныя понятія о добросовѣстности. Читателю извѣстно, что онъ могъ при случаѣ очень ясно выражать свои мысли. Онъ не былъ ни сдержанъ, ни деликатенъ. Но въ немъ было что-то заставившее Ральфа воздержаться, хотя ни слова не было сказано о Полли. Это что-то, что бы ни было, не было потеряно для Ральфа.

О дальнѣйшемъ сомнѣніи съ его стороны не могло быть и рѣчи. Если онъ прежде не рѣшился, то по-крайней-мѣрѣ теперь долженъ былъ рѣшиться! Онъ два раза занималъ у Нифита деньги и въ послѣдній разъ взялъ ихъ съ тѣмъ условіемъ, что долженъ сдѣлать предложеніе дочери Нифита. Такимъ образомъ, и только такимъ образомъ, онъ могъ пойти наперекоръ дядѣ и спасти свое наслѣдство. Какъ только заплатилъ деньги Могсу, онъ пошелъ домой и нарядился. Принаряжаясь съ намѣреніемъ одѣться щегольски, онъ сказалъ себѣ, что это ничего не значитъ, что эта дѣвушка только дочь бандажиста и что ему не нужно даже надѣвать новыхъ перчатокъ. Въ этомъ онъ былъ, вѣроятно, правъ. Старыя перчатки значили бы то же, что и новыя въ этомъ отношеніи, хотя Полли любила, чтобъ молодые люди были одѣты щегольски.

Разумѣется, онъ поѣхалъ въ каретѣ. Человѣкъ не дѣлается экономенъ по причинѣ своихъ денежныхъ затрудненій. Касательно своихъ денежныхъ затрудненій онъ не безпокоился болѣе. Когда обѣщаетъ жениться на Полли Нифитъ, онъ безъ всякой совѣстливости будетъ употреблять деньги бандажиста. Зачѣмъ ему совѣститься, когда онъ женился именно для этого?.. Они не могли ожидать, чтобъ онъ женился ранѣе будущей весны, и онъ проведетъ еще зиму одинъ въ Мунбимѣ. Такъ какъ жертва должна быть сдѣлана, то онъ извлечетъ изъ этой жертвы всѣ возможныя наслажденія. Когда сидѣлъ въ каретѣ, онъ началъ думать, любитъ ли онъ Полли Нифитъ. А потомъ сталъ думать — не о бѣдной Клэри — а о Мэри Боннеръ. Еслибъ его дядя могъ тотчасъ переселиться въ приличное ему мѣсто между безсмертными — о, какую жизнь могъ бы онъ вести! Но дядя его находился еще между смертными — а Полли Нифитъ была все-таки очень миленькая дѣвушка.

Когда вошелъ въ домъ, онъ смѣло спросилъ миссъ Нифитъ. Если мистриссъ Нифитъ не пуститъ его въ домъ, бандажистъ долженъ будетъ признаться, что онъ, Ральфъ, сдѣлалъ все что могъ, но отказа не было. Чрезъ двѣ минуты онъ очутился въ гостиной, гдѣ его приняла Полли.

— Боже мой, мистеръ Ньютонъ, какъ это странно! Сколько разъ вы могли бы пріѣхать и не найти меня дома, а теперь матушки нѣтъ. Она поѣхала привезти батюшку домой. Она этого не дѣлаетъ — развѣ разъ въ мѣсяцъ.

Ральфъ увѣрилъ ее, что онъ совершенно доволенъ и вовсе не сожалѣетъ объ отсутствіи мистриссъ Нифитъ.

— Но она будетъ такъ огорчена! Она любитъ принимать джентльмэновъ.

— А вы не любите? спросилъ Ральфъ.

— Нѣтъ, сказала Полли.

Теперь какимъ образомъ онъ сдѣлаетъ ей предложеніе? Скажетъ ли онъ ей объ условіи съ ея отцомъ?

Въ обыкновенномъ волокитствѣ Ральфъ былъ мастеръ не хуже всякаго другого. Ему нисколько не было трудно наговорить нѣжныхъ словъ Кларисѣ Андерудъ и сдѣлать даже больше. Но съ Полли совсѣмъ было другое. Ему было неприлично объясняться съ нею въ любви, если онъ не можетъ прежде намекнуть на свое условіе съ ея отцомъ. Онъ не могъ просить Полли сдѣлаться его женою, не объяснивъ ей причины для такого отчаяннаго желанія съ своей стороны.

— Полли, сказалъ онъ наконецъ: — всѣмъ намъ было не ловко — въ тотъ вечеръ — въ тотъ вечеръ, когда здѣсь былъ мистеръ Могсъ.

— Это правда, мистеръ Ньютонъ. Бѣдный мистеръ Могсъ! Ему не слѣдовало приходить — но матушка пригласила его.

— Онъ былъ здѣсь послѣ того?

— Былъ, и мы съ нимъ гуляли вмѣстѣ. На свѣтѣ нѣтъ человѣка лучше Онтаріо Могса. Но, разумѣется, онъ вамъ не компанія, мистеръ Ньютонъ.

Ральфъ задрожалъ. Слышать, что его сапожникъ не компанія для него, и отъ молодой дѣвушки, на которой онъ намѣренъ жениться!

— Я не думаю, чтобъ онъ и для васъ былъ компаніей, Полли, сказалъ онъ.

— Почему же, мистеръ Ньютонъ? Онъ не хуже меня. Какая разница между нимъ и моимъ отцомъ?

Онъ спрашивалъ себя, будетъ ли онъ умѣть научить ее, когда она сдѣлается его женою называть Нифита, «папа».

— Когда узнаете меня лучше, мистеръ Ньютонъ, вы узнаете, что я не люблю важничать. Я всю жизнь знала мистера Могса и онъ ровня мнѣ во всѣхъ отношеніяхъ — и даже гораздо лучше меня.

— Надѣюсь, что между вами нѣтъ ничего болѣе дружбы, Полли.

— Съ какой стати вамъ надѣяться?

Тутъ онъ сказалъ ей прямо, что надѣется уговорить ее сдѣлаться его женою. Полли, когда онъ сказалъ это, вспыхнула и задрожала. Она могла сдѣлаться настоящей барыней, если хотѣла. Она вспыхнула и задрожала, но не говорила пока ни слова. А потомъ, сдѣлавъ предложеніе, онъ началъ говорить о своей любви. Говорилъ о ней онъ довольно убѣдительно, но слова его не имѣли той нѣжности, какая была бы въ нихъ, еслибъ онъ говорилъ съ Клэри Андерудъ.

— Полли, сказалъ онъ: — я надѣюсь, что вы можете полюбить меня. Я люблю васъ очень нѣжно и сдѣлаю все, что могу для вашего счастья. Для меня вы будете первой женщиной на свѣтѣ. Какъ вы думаете, можете вы полюбить меня, Полли?

Полли, можетъ быть, была нѣсколько разборчива. Ей не совсѣмъ понравилось объясненіе Онтаріо Могса, хотя даже и въ этомъ объясненіи было какое-то краснорѣчіе страсти, а теперь она была недовольна и объясненіемъ Ральфа Ньютона. Она составила себѣ, можетъ быть, понятіе о нѣжномъ, вкрадчивомъ, льстивомъ шепотѣ, который былъ бы полулаской и полумольбой, но по-крайней-мѣрѣ очень кроткимъ и очень любящимъ. Объясненіе Онтаріо было любящее, но не кроткое; Ральфъ Ньютонъ былъ кротокъ, но она сомнѣвалась, любилъ ли онъ.

— Вы скажете да? спросилъ Ральфъ, смотря на Полли съ самой очаровательной улыбкой.

Полли, несмотря на свою краску и трепетъ, рѣшила, что она не дастъ рѣшительнаго отвѣта въ настоящую минуту. Ей было бы пріятно сдѣлаться барыней, хотя она не стыдилась того, что она дочь ремесленника, но она не хотѣла купить преимущества сдѣлаться барыней такою дорогою цѣною. Цѣна дѣйствительно будетъ дорогая, если она отдастъ себя человѣку, который не любитъ ее и, можетъ быть, презираетъ. Потомъ она не была увѣрена, что можетъ сама полюбить этого человѣка, хотя обладала способностью любить милыхъ молодыхъ людей. Ральфъ Ньютонъ былъ хорошъ во многихъ отношеніяхъ. Онъ былъ красивъ, умѣлъ говорить, не важничалъ, и притомъ — какъ ей объяснилъ отецъ — онъ впослѣдствіи долженъ былъ получить въ наслѣдство большое имѣніе. Если выйдетъ за него, она займетъ рѣшительно положеніе знатной дамы. Но она знала — она не могла не знать — что онъ хотѣлъ на ней жениться потому, что нуждался въ деньгахъ въ настоящее время. Сдѣлаться знатной дамой было бы восхитительно; но чувствовать большую страсть — Полли не осталась бы довольна, еслибъ не было большой любви съ той и другой стороны — было бы еще восхитительнѣе. Послѣднее рѣшительно было необходимо для нея. Этотъ мужчина долженъ находить полное удовольствіе въ ея обществѣ, или супружество будетъ неудачно. Она краснѣла, дрожала, задумывалась и молчала.

— Милая Полли, это значитъ, что вы не можете полюбить меня? сказалъ Ральфъ.

— Я не знаю, отвѣчала Полли.

— Вы попытаетесь? спросилъ Ральфъ.

— И я не знаю, можете ли вы полюбить меня.

— Право могу, могу!

— Ахъ, да! — я не сомнѣваюсь, что вы можете это говорить. Многіе могутъ это говорить и не многіе могутъ дѣлать. И есть другіе, которые сказать этого не могутъ, а въ сердцѣ чувствуютъ.

Должно быть, Полли думала объ Онтаріо, когда дѣлала послѣднее замѣчаніе.

— Я не очень умѣю говорить, но могу любить, Полли.

— О! говорить вы можете. Вы были воспитаны такимъ образомъ, у васъ нѣтъ другого дѣла.

Она очень жестоко поступала съ нимъ и онъ это чувствовалъ.

— Я думаю, что это несправедливо, Полли. Что я могу сказать вамъ, кромѣ того, что я васъ люблю и буду къ вамъ хорошъ.

— О, хорошъ! Со мною всѣ хороши. Зачѣмъ имъ поступать со мною иначе?

— Никто не будетъ поступать съ вами такъ хорошо, какъ я, если вы меня возьмете. Скажите мнѣ, Полли, вы не вѣрите мнѣ, когда я говорю, что люблю васъ?

— Нѣтъ — не вѣрю.

— Почему же мнѣ говорить вамъ ложь?

— Почему? Этого я сказать не могу. Отецъ мой васъ уговорилъ. Вотъ почему.

— Вашъ отецъ не могъ бы уговорить меня, еслибъ я васъ не любилъ.

— И еще одно, мистеръ Ньютонъ…

— Что такое, Полли?

— Я не увѣрена, люблю ли васъ.

— Это жестоко.

— Лучше сказать правду, чѣмъ потомъ раскаяться, сказала Полли: — мы съ вами, мистеръ Ньютонъ, еще не знаемъ другъ друга коротко. Можетъ быть, я зла; вы не можете этого знать. А вы, можетъ быть, лѣнивы, расточительны и вѣтрены.

Полли имѣла привычку говорить правду безъ особеннаго уваженія къ личности.

— Притомъ, мистеръ Ньютонъ, я не намѣрена, чтобы отецъ выдавалъ меня за кого захотѣлъ. Отецъ думаетъ и это, и то, и намѣреніе у него хорошее. Я очень люблю моего отца, но не намѣрена выходить за того, по комъ не сокрушалось бы мое сердце. А мое сердце еще по васъ не сокрушается, мистеръ Ньютонъ.

— Надѣюсь, что сердце ваше никогда не сокрушится.

— Я полагаю, вы не понимаете меня. Отложимъ на годъ, мистеръ Ньютонъ, и посмотримъ, какъ у насъ пойдетъ. Можетъ быть, мы узнаемъ другъ друга, а теперь выйти замужъ было бы все-равно, что брать билетъ въ лоттереѣ.

Ральфъ стоялъ и смотрѣлъ на нее, проводя рукою по лбу и не зная, какъ ему продолжать свое сватовство.

— Я скажу отцу, что вы мнѣ говорили и что я вамъ сказала, продолжала Полли, которая кажется совершенно понимала, что Ральфъ исполнилъ свою обязанность къ своему кредитору, сдѣлавъ это предложеніе, и что справедливости требуетъ, чтобъ вся семья признала это.

— И это все, Полли? спросилъ Ральфъ меланхолическимъ голосомъ.

— Пока, мистеръ Ньютонъ.

Ральфъ, возвращаясь въ Лондонъ въ каретѣ, былъ оскорбленъ отказомъ дѣвушки болѣе чѣмъ прежде считалъ это возможнымъ. Онъ почти готовъ былъ рѣшиться возобновить осаду, какъ будто бы не было рѣчи о двадцати тысячахъ и деньгахъ, занятыхъ у бандажиста. Полли показала такъ много энергіи въ этомъ свиданіи и была такъ хороша, выказывая эту энергію, явилась такимъ совершеннымъ образцомъ здоровой, пригожей, честной женственности, что онъ думалъ, будто любитъ ее. Однако у него осталось одно утѣшеніе: онъ исполнилъ свою обязанность относительно старика Нифита. Разумѣется, долгъ надо было заплатить, но онъ добросовѣстно исполнилъ то, что обязался сдѣлать, когда занималъ эти деньги.

А о продажѣ наслѣдства ему оставалось еще думать четыре дня.

Глава XX.
ПЕРСИКРОССКІЕ КОНСЕРВАТОРЫ.

Въ началѣ сентября сэр-Томасу было сдѣлано предложеніе совершенно разстроившее его и сдѣлавшее его на нѣсколько дней самымъ несчастнымъ человѣкомъ. Десятаго числа этого мѣсяца однако онъ рѣшился. На слѣдующій день онъ поѣхалъ въ Фёльгэмъ и сообщилъ о своемъ намѣреніи старшей дочери въ слѣдующихъ словахъ:

— Пэшенсъ, я буду депутатомъ отъ Персикросса.

— Папа!

— Да, конечно, я останусь въ дуракахъ за мои труды. Это будетъ стоить мнѣ денегъ, которыхъ мнѣ не слѣдовало бы тратить, а если я и поступлю, то не знаю, могу ли сдѣлать какую-нибудь пользу, или сдѣлаетъ ли это пользу мнѣ. Вѣрно ты находишь, что я поступаю очень дурно.

— Я въ восторгѣ и Клэри тоже будетъ восхищаться. Какъ я рада! Почему же вамъ не поступить въ парламентъ? Я всегда желала, чтобъ вы вернулись къ общественной дѣятельности, хотя мнѣ не хотѣлось говорить вамъ этого.

— Ты очень добра, что говоришь мнѣ это теперь, душа моя.

— И чувствую это.

Въ этомъ нельзя было сомнѣваться, потому что, когда она это говорила, слезы струились изъ ея глазъ.

— Но вамъ удастся? Противъ васъ кто-нибудь есть?

— Есть, душа моя. Противъ меня кто-то есть. Даже противъ меня будутъ трое, и вѣроятно, мнѣ не удастся. Людямъ подобнымъ мнѣ не предлагаютъ мѣстъ безъ борьбы. Но есть возможность на успѣхъ. Я ѣздилъ въ Персикроссъ на два дня на прошлой недѣлѣ и теперь написалъ рѣчь. Вотъ она.

Онъ подалъ копію своей дочери, которая прочла безъ сомнѣнія съ большимъ энтузіазмомъ, чѣмъ тѣ свободные и независимые избиратели, къ которымъ эта рѣчь была адресована.

Исторія относительно городка Персикроссъ была слѣдующая. Приготовлялись всеобщіе выборы, которые должны были происходить въ октябрѣ. Читателей этой исторіи еще не безпокоили въ этомъ отношеніи; между этимъ важнымъ дѣломъ и тѣми ничтожными предметами, о которыхъ разсказывалось въ нашей исторіи, не было никакой связи. Въ парламентѣ, недавно распущенномъ, старое мѣстечко Персикроссъ не обнаружило политическаго пристрастія. Представителями его были два господина, изъ которыхъ одинъ былъ консерваторъ, а другой либералъ. Привиллегія этого мѣстечка имѣть двухъ депутатовъ чуть не была уничтожена большимъ биллемъ о реформѣ, но ему посчастливилось, какъ говорятъ ирландцы, и привиллегія осталась неприкосновенной. Теперь мудрецы персикросскіе, радуясь своему спасенію и зная, что имъ можетъ предстоять опасность, если они осмѣлятся затѣять борьбу — потому что подкупъ былъ извѣстенъ и въ предыдущихъ борьбахъ Персикросса, и нѣкоторые удивлялись, какъ это мѣстечко спасалось такъ долго, и теперь предполагали, что Персикроссъ еще можетъ быть принесенъ въ жертву, если не будетъ остерегаться — думая обо всемъ этомъ, мудрецы персикросскіе заключили, что было бы лучше пока не затѣвать никакой борьбы и вернуться къ прежнимъ обоимъ членамъ. Когда новая метла, которая должна вымести всю грязь развращенія, сдѣлается не такъ нова, они могутъ вернуться къ прежней игрѣ, которая была очень любима въ старомъ городѣ Персикроссѣ. Такъ думали мудрецы и нѣкоторое время казалось, что имъ удастся поступить по-своему. Но въ Персикроссѣ были люди, которые не могли назваться мудрецами и которые думали, что въ такомъ распоряженіи не достовало энергіи. Консервативные сумасброды персикросскіе начали объявленіемъ, что они пошлютъ двухъ депутатовъ, если только имъ будутъ сдѣланы такія-то и такія-то уступки. Либеральные сумасброды клялись, что они готовы для борьбы. Они не хотѣли уступить ничего, они хотѣли бороться, если слово «уступка» будетъ произнесено. Они хотѣли не только имѣть одного депутата, но хотѣли имѣть наполовину своихъ альдермэновъ, церковныхъ старостъ, звонарей и даже своего мэра. Развѣ имъ попустому дано было право голоса домохозяевъ? Либеральные сумасброды персикросскіе объявляли, а можетъ быть и думали, что они могутъ послать двухъ либеральнымъ членовъ въ парламентъ. Такимъ образомъ городокъ разгорячился, распространился либеральный духъ и начали приготовлять новые списки избирателей. Въ концѣ августа оказалось, что борьба будетъ. Но кто должны быть новые кандидаты?

Старые кандидаты были — но одному.съ каждой стороны: старый тори и молодой радикалъ. Разсказывая нашу исторію, мы не будемъ возвращаться къ прежнимъ грѣхамъ этого городка и не будемъ говорить ничего кромѣ хорошаго о прежней карьерѣ его членовъ. Старый Грифенботомъ, тори, былъ очень щедръ на деньги и, конечно, былъ очень любимъ въ городкѣ. Для городка такъ хорошо, когда есть человѣкъ всегда готовый дать пятьдесятъ фунтовъ, когда понадобится! А молодой радикалъ былъ популяренъ во всемъ графствѣ. Никто не умѣлъ говорить рѣчь на ремесленныхъ митингахъ съ большей непринужденностью и съ большимъ краснорѣчіемъ. Притомъ онъ былъ природный джентльмэнъ, а это большая рекомендація для радикала. Такимъ образомъ молодой Уэстмакотъ, хотя не тратилъ такъ много денегъ какъ старикъ Грифенботомъ, былъ также популяренъ въ городкѣ. На счетъ Грифенботома и Уэстмакота не могло быть никакого сомнѣнія — еслибъ только городокъ послушалъ своихъ мудрецовъ и ограничился политическимъ опекунствомъ такихъ превосходныхъ представителей. Но сумасброды одержали верхъ надъ мудрецами и рѣшили, что быть борьбѣ. Несчастный день былъ для Грифенботома, когда ему предложили выбрать для себя товарища. Онъ очень упалъ духомъ, когда получилъ слѣдующее письмо отъ своего повѣреннаго Триггера, въ которомъ его просили назначить себѣ товарища:

«Я увѣренъ, что вы съ удовольствіемъ услышите, писалъ Триггеръ: что мы, консерваторы, надѣемся имѣть двухъ депутатовъ.»

Еслибъ Триггеръ слышалъ замѣчаніе, которое его кліентъ сдѣлалъ, читая это письмо, онъ подумалъ бы, что Грифенботомъ самый неблагодарный членъ парламента во всемъ свѣтѣ. Чѣмъ не былъ обязанъ Грифенботомъ Персикроссу? Онъ былъ обязанъ ему своимъ положеніемъ въ свѣтѣ, всѣми своими друзьями. Сыновья герцоговъ называли его «своимъ благороднымъ другомъ» — развѣ онъ не былъ, обязанъ всѣмъ этимъ Персикроссу? Триггеръ и другіе друзья его были убѣждены, что они сдѣлали человѣка изъ Грифенботома. Грифенботомъ понималъ все это такъ хорошо, что, отвѣчая Триггеру, не включилъ въ свое письмо тѣхъ проклятій, которыя онъ произнесъ въ уединеніи своего кабинета. Онъ разумѣется написалъ, что предложитъ товарища, если онъ требуется, но не лучше ли Триггеру и другимъ друзьямъ его въ миломъ старомъ городкѣ подумать, что именно въ настоящую минуту миролюбивый способъ дѣйствія болѣе согласовался бы съ интересами милаго стараго городка. Триггеръ отвѣтилъ ему очень скоро, и можетъ быть, немножко рѣзко. Либералы рѣшили имѣть двухъ депутатовъ, и слѣдовательно, миролюбивый способъ дѣйствія, невозможенъ. Грифенботомъ прискакалъ въ милый старый городокъ, все надѣясь — но не могъ сдѣлать ничего. Духъ битвы носился въ воздухѣ и сумаброды персикросскіе жаждали крови. Грифенботомъ улыбнулся, обѣщалъ, а про-себя думалъ, что для политиковъ на землѣ нѣтъ спокойствія. Онъ объявилъ о своемъ желаніи — или, лучше сказать, о желаніи городка — одному господину, члену одного извѣстнаго клуба въ Лондонѣ, и господинъ этотъ на слѣдующій день отправился къ сэр-Томасу. Сэр-Томасъ всегда былъ вѣренъ «партіи»; такъ господинъ этотъ сказалъ. Всѣ сожалѣли о выходѣ сэр-Томаса изъ парламента. Настоящій случай вернуться въ парламентъ былъ почти единственный, соображая, какъ легко это устроить. Большинство новыхъ избирателей было на сторанѣ консерваторовъ. Но господинъ признался, что будетъ сильная борьба. Сэр-Томасъ, котораго очень торопили, попросилъ день на размышленіе.

— Съ чистыми ли руками намѣренъ мистеръ Грифенботомъ вести борьбу? спросилъ сэр-Томасъ.

Господинъ изъ клуба поспѣшилъ объявить, что все будетъ сдѣлано сообразно съ закономъ. Онъ не ручается за издержки, но полагаетъ, что онѣ будутъ около трехсотъ — можетъ быть, четыреста — и непремѣнно ниже пятисотъ футовъ. Другая партія, безъ сомнѣнія, будетъ подкупать. Она всегда подкупаетъ. Но сэр-Томасъ можетъ быть увѣренъ, что съ его стороны все будетъ прекрасно. Сэр-Томасъ наконецъ согласился съѣздить въ Персикросъ и видѣться съ своими избирателями.

Онъ съѣздилъ и значительно разочаровался. Триггеръ взялъ его за руку и представилъ тремъ-четыремъ жителямъ городка. Сэр-Томасъ въ своемъ первомъ свиданіи съ Триггеромъ объявилъ о своемъ предпочтеніи къ чистому образу дѣйствія.

— Да, да, да, да! сказалъ Триггеръ. — Но на вашемъ мѣстѣ я ничего не говорилъ бы объ этомъ избирателямъ, сэр-Томасъ.

— То-есть на счетъ чего?

— На счетъ подкупа и тому подобнаго. Избиратели не любятъ, чтобы имъ говорили объ этомъ.

— А все-таки лучше объявить о своемъ намѣреніи, кротко сказалъ сэр-Томасъ.

Триггеръ закашлялся, покачалъ головою, засунулъ руки въ карманы панталонъ — и въ глубинѣ сердца сталъ презирать сэр-Томаса.

Въ этотъ день сэр-Томаса возили видѣться съ четырьмя значительными жителями Персикросса — горчичнымъ фабрикантомъ, бумажнымъ фабрикантомъ и двумя сапожниками. Горчичный фабрикантъ очень дружелюбно предлагалъ свою поддержку. Онъ готовъ былъ сдѣлать все. Триггеръ зналъ его. Онъ отвѣчаетъ за своихъ фабричныхъ. Тогда сэр-Томасъ сказалъ, что онъ не желаетъ принужденія. Фабрикантъ весело засмѣялся.

— Мы знаемъ все, что слѣдуетъ сдѣлать, не правда ли, Триггеръ? Мы все устроимъ какъ слѣдуетъ, не правда ли, Триггеръ? И спрашивать-то нечего, не правда ли, Триггеръ?

— Слава Богу! не надо, сказалъ Триггеръ, который начиналъ сердиться.

Потомъ они отправились къ бумажному фабриканту. Бумажный фабрикантъ былъ очень вѣжливый господинъ, который, повидимому, очень былъ радъ пожать руку сэр-Томасу и энергически соглашался съ каждымъ его словомъ. Триггеръ сталъ нѣсколько поодаль отъ бумажнаго фабриканта, какъ только представленіе было сдѣлано — можетъ быть, не одобряя принциповъ бумажнаго фабриканта.

— Конечно нѣтъ, сэр-Томасъ; ни за что на свѣтѣ, сэр-Томасъ. Я неповиненъ ни въ чемъ подобномъ, сэр-Томасъ, сказалъ бумажный фабрикантъ.

Сэр-Томасъ увѣрилъ бумажнаго фабриканта, что онъ радъ это слышать — и онъ былъ радъ.

Когда они отправились къ первому сапожнику, Триггеръ сообщилъ сэр-Томасу объ одномъ событіи въ карьерѣ Спайвикомба, бумажнаго фабриканта.

— Онъ имѣетъ контрактъ на поставку бумаги для «Уальгэмширскаго Вѣстника», сэр-Томасъ — самаго обширнаго изданія въ этой сторонѣ. Ему доставилъ это Грифенботомъ, и если какой-нибудь изъ его фабричныхъ не подастъ голоса по его желанію, онъ не продержитъ его и одного дня. Не думаю, чтобы у насъ въ Персикроссѣ былъ другой человѣкъ такой настойчивый, какъ старикъ Спайвикомбъ.

Это была месть Триггера.

Первый сапожникъ говорилъ очень мало и почти не подалъ сэр-Томасу повода проповѣдывать свою доктрину о чистотѣ.

— Я надѣюсь, что вы что-нибудь сдѣлаете для нашего ремесла, сэр-Томасъ, сказалъ первый сапожникъ.

Сэр-Томасъ объяснилъ, что онъ не видитъ теперь, какимъ образомъ можетъ сдѣлать что-нибудь особенное для сапожниковъ, а потомъ простился.

— Онъ добросовѣстенъ, сказалъ Триггеръ: — на него положиться можно. Онъ и своимъ рабочимъ скажетъ слово, только я не знаю, много ли выйдетъ изъ того. Это народъ буйный. Если имъ откажутъ отъ одного мѣста сегодня, завтра они поступятъ на другое. Сапожники независимые люди. Теперь мы отправимся съ старику Пайлю. Онъ главное лицо въ консервативной партіи. Послушайте, сэр-Томасъ — дайте ему говорить. Не говорите съ нимъ много. Съ старикомъ Пайлемъ совершенно безполезно говорить.

Сэр-Томасъ не сказалъ ничего, но рѣшилъ, что онъ будетъ говорить съ старикомъ Пайлемъ такъ же свободно, какъ и съ самимъ Триггеромъ.

— Э! сказалъ старикъ Пайль: — вы сэр-Томасъ Андерудъ, это вы? И вы хотите поступить въ парламентъ?

— Это вы и ваши сограждане хотите послать меня туда.

— Да — вотъ оно что. А если мы не захотимъ?

— Ну, тогда я не поступлю.

— Такъ — но здѣсь люди не такіе какъ въ другихъ мѣстахъ, сэр-Томасъ Андерудъ. Много выборовъ видалъ я здѣсь, сэр-Томасъ.

— Безъ всякаго сомнѣнія, мистеръ Пайль.

— Больше дюжины — не такъ ли, мистеръ Пайль? сказалъ Триггеръ.

— И велись они лучше чѣмъ съ-тѣхъ-поръ, какъ вы вмѣшались, обратился Пайль къ Триггеру. — Здѣсь дѣлалось это какъ слѣдовало. Теперь многое перемѣнилось, и перемѣнилось къ худшему. Все говорятъ о чистотѣ — чистотѣ — чистотѣ, а люди между тѣмъ становятся жаднѣе каждый день.

— Мы намѣрены дѣйствовать чисто на этихъ выборахъ, мистеръ Пайль, сказалъ сэр-Томасъ.

Пайль пристально посмотрѣлъ ему въ лицо.

— По-крайней-мѣрѣ, я намѣренъ, мистеръ Пайль. Я могу поручиться за себя.

Пайль отвернулся, раскрылъ ротъ, приложилъ руку къ животу и сдѣлалъ гримасу, какъ-будто — какъ-будто былъ не совсѣмъ здоровъ. Это дѣйствительно и было. Мысль о чистотѣ выборѣ въ Персикроссѣ нагнала на него тошноту. Эту мысль онъ ненавидѣлъ отъ всего сердца. Онъ находилъ что-то рѣшительно низкое и неблагородное въ той мысли, что человѣкъ, намѣревающійся быть депутатомъ въ парламентѣ, не заплатитъ за это какъ слѣдуетъ. Это могло годиться въ Манчѣстерѣ и тому подобныхъ непріятныхъ мѣстахъ. Но чтобы кандидаты пріѣзжали въ Персикроссъ и говорили о чистотѣ, казалось ему гнуснымъ. Онъ ничего не выигрывалъ посредствомъ подкупа и до нѣкоторой степени самъ готовъ былъ заплатить деньги за подкупъ. Но чтобы посторонній пріѣзжалъ въ Персикроссъ и хотѣлъ получить мѣсто, не заплативъ за него, это было для него такъ противно, что увѣреніе это, сдѣланное однимъ изъ кандидатовъ, нагнало на него тошноту.

— Мнѣ кажется, вамъ лучше вернуться въ Лондонъ, сэр-Томасъ, сказалъ Пайль, какъ только оправился на столько, что могъ выразить свое мнѣніе.

— Вы хотите сказать, что мои мнѣнія не годятся для этого городка?

— Не годятся, сэр-Томасъ. Не думаю, чтобы кто-нибудь другой сказалъ вамъ это, но я скажу. Для чего бѣдному человѣку терять дневное жалованье для того, чтобы сдѣлать васъ членомъ парламента? Что вы сдѣлали для нихъ?

Для этого довольно получаса, сказалъ сэр-Томасъ.

— Такъ вотъ какъ вы понимаете выборы! У насъ здѣсь не такъ идутъ дѣла. Въ тотъ день уже работой заниматься не станутъ.

Тутъ Триггеръ шепнулъ нѣсколько словъ Пайлю, Пайль повторилъ гримасу, сдѣланную имъ прежде, и повернулся, точно будто хотѣлъ уйти, хотя онъ былъ въ своей собственной гостиной. Но потомъ одумался и повернулся опять.

— Я всегда самъ подаю голосъ, сказалъ Пайль: — но теперь хлопотать не хочу. Тутъ многое мнѣ не нравится, сэр-Томасъ. Прощайте, сэр-Томасъ. Это все хорошо для мистера Триггера; онъ знаетъ, гдѣ взять масло для своего хлѣба.

— Очень непріятный старикъ, сказалъ сэр-Томасъ, когда они ушли, думая, что такъ какъ Триггеръ былъ глубоко оскорбленъ сапожникомъ, то вѣроятно согласился съ этимъ мнѣніемъ. Но Триггеръ зналъ ремесленника хорошо и привыкъ къ нему.

— Онъ лучше многихъ, сэр-Томасъ. Вотъ, напримѣръ, Спайсеръ, горчичный фабрикантъ. Говорятъ, за нимъ бѣгаетъ партія Уэстмакота и онъ пожалуй перейдетъ къ нимъ. Но старшаго Пайли вы подкупить не можете, если бы доставили ему практику всей королевской фамиліи.

Это было послѣднее посѣщеніе сэр-Томаса къ главнымъ консерваторамъ городка, — но когда они возвращались въ гостинницу, Триггеръ увидалъ, человѣка въ черномъ платьѣ у отворенной двери и тотчасъ предложилъ сказать нѣсколько словъ мистеру Пабсби.

— Уэслинскій пасторъ, шепнулъ персикросскій вожакъ на ухо своему медвѣдю: — онъ во многомъ можетъ уговорить мужчинъ, а особенно женщинъ. Не могу сказать, что онъ сдѣлаетъ, за кого подастъ голосъ.

Тутъ онъ представилъ одного другому и объяснилъ причину присутствія сэр-Томаса въ городкѣ. Пабсби былъ очень радъ познакомиться съ сэр-Томасомъ и просилъ къ себѣ обоихъ. Онъ дѣйствительно былъ радъ. Время часто скучно проходило для него, а теперь онъ могъ что-нибудь сдѣлать.

— Вы намъ поможете, мистеръ Пабсби? спросилъ Триггеръ.

Пабсби улыбнулся, потеръ руки, замолчалъ и наклонилъ голову на сторону.

— Я надѣюсь, сказалъ сэр-Томасъ: — если онъ одного образа мыслей съ нами, Иначе мнѣ было бы жаль просить его.

Пабсби все не говорилъ ничего, но улыбался очень любезно и наклонилъ голову еще ниже.

— Онъ знаетъ, что мы на порядочной сторонѣ, сказалъ Триггеръ. — Уэслинцы теперь почти то же, что англиканская церковь — въ томъ отношеніи, что они не грубіяны и не буяны.

Сэр-Томасъ, не зная Пабсби, боялся, что онъ обидился; но онъ не показывалъ признаковъ оскорбленія, продолжая потирать руки. Пабсби обдумывалъ свою рѣчь.

— Мы немножко торопимся, мистеръ Пабсби, сказалъ Триггеръ: — можетъ быть, вы подумаете объ этомъ.

Но Пабсби не имѣлъ намѣренія позволить имъ ускользнуть такимъ образомъ. Не каждый день бывалъ у него сэр-Томасъ или какой бы то ни было кандидатъ, или даже какой-нибудь мистеръ Триггеръ, въ этой маленькой гостиной. Дѣло въ томъ, что Триггеръ, вообще понимавшій, какъ поступать, сдѣлалъ ошибку. Сэр-Томасъ, который былъ готовъ уйти, увидѣлъ, что уйти тотчасъ невозможно.

— Сэр-Томасъ, началъ Пабсби, нѣжнымъ, маслянымъ голосомъ — голосомъ составленнымъ изъ претензій, вѣжливости и слюны: — если вы дадите мнѣ три минуты на выраженіе моего мнѣнія, я буду очень вамъ обязанъ.

— Непремѣнно, сказалъ сэр-Томасъ, сидя прямо на своемъ стулѣ и держа шляпу, какъ будто рѣшился уйти тотчасъ, какъ только пройдутъ три минуты.

— Проповѣдникъ Евангелія въ этомъ городѣ находится въ особенномъ положеніи, сэр-Томасъ, очень медленно началъ Пабсби: — изъ всѣхъ персикросскихъ пасторовъ мое положеніе самое особенное. Въ этомъ отношеніи я желалъ бы совершенно руководиться моими обязанностями, и еслибъ могъ видѣть, какъ долженъ поступить, я тотчасъ сказалъ бы это вамъ. Но, сэр-Томасъ, я обязанъ сообразоваться съ убѣжденіями моихъ прихожанъ.

— За которую сторону намѣрены вы подать голосъ? спросилъ Триггеръ.

Пабсби даже не повернулъ головы при этомъ вопросѣ.

— Человѣкъ частный, сэр-Томасъ, можетъ слѣдовать внушенію своего… своего… своего собственнаго сердца, можетъ быть.

Тутъ онъ остановился, ожидая поощренія. Но сэр-Томасъ по опыту зналъ, что отвѣчать такому оратору какъ Пабсби было все-равно, что заводить часы. Лучше позволить такимъ часамъ остановиться.

— Я долженъ соображать, чего пожелаютъ мои прихожане. Нѣкоторые горячо желаютъ реформъ, сэр-Томасъ, а другіе…

— Мы опоздаемъ къ поѣзду, сказалъ Триггеръ, вскакивая и надѣвая шляпу.

— Я тоже этого боюсь, сказалъ сэр-Томасъ, вставая, но не надѣвая шляпы.

— Можетъ быть, вы сдѣлаете мнѣ честь зайти ко мнѣ, когда опять будете здѣсь въ Персикроссѣ. Я съ величайшимъ удовольствіемъ поговорю съ вами, сэр-Томасъ, а потомъ, если я могу подать вамъ мою бѣдную помощь, то это доставитъ мнѣ и мистриссъ Пабсби самое искреннее удовольствіе.

Мистриссъ Пабсби вошла въ комнату и была представлена, но Триггеръ не сѣлъ и не снялъ шляпы. Онъ смѣло пошелъ къ двери, а сэр-Томасъ за нимъ, выслушивая краснорѣчіе Пабсби.

— Онъ непремѣнно подастъ одинъ голосъ за Грифенботома, сказалъ Триггеръ: — а другой за Уэстмакота. Я думалъ, что можетъ быть вашъ титулъ подѣйствуетъ на него, но кажется, онъ не подѣйствовалъ.

Все это обѣщало мало и было вовсе не утѣшительно, а между тѣмъ прежде чѣмъ сэр-Томасъ легъ спать въ эту ночь, онъ рѣшился быть депутатомъ. Въ подобныхъ обстоятельствахъ человѣку очень трудно отказаться. Онъ чувствуетъ, что для него хлопотали, что отступленіе было бы трусостью и что проѣхаться попустому было бы лично непріятно для него. Потомъ также въ груди его возобновилось честолюбіе — честолюбіе, которое полгода тому назадъ онъ счелъ бы уничтоженнымъ навсегда — но которое побуждало его теперь такъ же сильно, какъ и прежде, выступить впередъ и сдѣлать что-нибудь. Такъ легко поѣхать и посмотрѣть! — такъ трудно отступить, когда посмотришь! Онъ не нашелъ Персикроссъ особенно пріятнымъ для себя. Онъ чувствовалъ, что тутъ не въ своей стихіи, между людьми, которымъ онъ не сочувствовалъ; онъ чувствовалъ также, что сталъ неспособенъ къ этому, вслѣдствіе той жизни, которую онъ велъ послѣдніе года. Все-таки онъ рѣшился быть депутатомъ.

— Кто кандидатъ съ другой стороны? спросилъ онъ Триггера поздно вечеромъ, когда дѣло относительно его было рѣшено.

— Разумѣется, Уэстмакотъ, сказалъ Триггеръ: — и мнѣ сказали, что радикалы здѣшніе подцѣпили человѣка по имени Могса.

— Могса? воскликнулъ сэр-Томасъ.

— Да — Могса. Онъ членъ рабочихъ союзовъ, предводитель реформистовъ и тому подобное. Я не буду удивляться, если его выберутъ. Говорятъ, у него есть деньги.

Глава XXI.
ПЕРСИКРОССКІЕ ЛИБЕРАЛЫ.

Да — Онтаріо Могсъ былъ испуганъ, обрадованъ, восхищенъ приглашеніемъ нѣкоторыхъ энергическихъ людей сдѣлаться депутатомъ радикальныхъ интересовъ Персикросса. Ему предложили это дня чрезъ два послѣ предложенія, сдѣланнаго сэр-Томасу, и сообщили, что нельзя терять ни одного часа. Предложеніе это было сдѣлано ему въ задней гостиной «Честерскаго Сыра» и отвѣта ждали отъ него тотчасъ. Онъ стоялъ минутъ пять, приложивъ руку ко лбу, а потомъ сдѣлалъ тотъ особенный вопросъ, который всегда бываетъ первымъ въ подобныхъ случаяхъ, будутъ ли нужны деньги? Ну — да. Энергическіе персикроссцы думали, что это будетъ стоить чего-нибудь. Они принуждены были признаться, что Персикроссъ не принадлежалъ къ числу тѣхъ благоустроенныхъ мѣстечекъ, гдѣ издержки по выборамъ падаютъ на гражданъ. Скоро сдѣлалось ясно, что предложеніе было сдѣлано Могсу не только потому, что онъ былъ радикалъ, но потому также, что у него предполагались деньги. Онтаріо нахмурился и выразилъ мнѣніе, что всякіе выборы рѣшительно должны быть свободны для всѣхъ кандидатовъ.

— Всѣмъ слѣдовало бы попасть на небеса, мистеръ Могсъ, сказалъ предводитель депутаціи: — однако попадаютъ не всѣ.

На это нечего было возражать. Онтаріо могъ только ударить себя по лбу и задуматься. Для него было ясно, что онъ не можетъ дать утвердительнаго отвѣта въ этотъ вечеръ и, слѣдовательно, съ нѣкоторымъ затрудненіемъ отвѣтъ былъ отложенъ до двухъ часовъ пополудни завтрашняго дня.

Какъ сверкала брилліантами та корона, которую теперь держали предъ его глазами, а между тѣмъ какъ она была недоступна, какъ отъ него далека! Быть членомъ парламента, говорить въ этомъ августѣйшемъ собраніи, вмѣсто того, чтобы тратить свое краснорѣчіе на грубыя души тѣхъ, кто бывалъ въ тавернѣ «Честерскій Сиръ», значило что-нибудь въ такихъ молодыхъ лѣтахъ — сдѣлаться чѣмъ-нибудь выше сапожника. Членъ парламента по закону былъ эсквайръ и, слѣдовательно, джентльмэнъ. Ральфъ Ньютонъ не былъ членъ парламента. Но вѣрно, если Онтаріо сдѣлаетъ предложеніе Полли Нифитъ, будучи членомъ парламента, она не откажетъ ему. И къ чему можетъ это повести? Предъ глазами его носились видѣнія чудныхъ минутъ его будущей жизни, въ которыя онъ будетъ высказывать горячія мысли своей души, стремленія своего сердца, которыя будутъ слышны для всѣхъ. Какъ Кобденъ началъ свою карьеру? а Брайтъ? Не такимъ ли образомъ? Почему ему не сдѣлаться такимъ же великимъ — даже еще выше — выше, потому что въ нынѣшнее время простолюдинъ способнѣе имѣть болѣе обширное вліяніе, чѣмъ въ прежнее время? А потому, когда шелъ по улицамъ, онъ сталъ придумывать рѣчи — такія рѣчи, какія онъ будетъ говорить въ парламентѣ какъ депутатъ отъ Персикросса. Депутатъ отъ Персикросса! Въ этомъ звукѣ было что-то восхитительное. Не будетъ ли этотъ звукъ пріятенъ для ушей Полли Нифитъ?

Но потомъ явилось размышленіе, какимъ же образомъ онъ сдѣлается депутатомъ отъ Персикросса, когда во всемъ онъ былъ подчиненъ своему отцу? Отецъ его ненавидѣлъ даже названіе таверны «Честерскій Сыръ», и во всей своей жизни, во всѣхъ своихъ чувствахъ былъ діаметрально противоположенъ своему сыну. Онъ все-таки обратится къ отцу и будетъ просить помощи. И если въ такомъ случаѣ отецъ подастъ ему камень, когда онъ будетъ просить хлѣба, онъ долженъ, будетъ разстаться съ отцомъ.

— Если онъ не въ состояніи будетъ видѣть, какая перспектива открывается его сыну, сказалъ себѣ Онтаріо: — тогда значитъ, онъ не въ состояніи видѣть ничего.

Однако онъ не былъ увѣренъ, увидитъ ли это его отецъ.

Къ его чрезвычайному удивленію, Могсъ старшій увидалъ. Долго Могсъ старшій не могъ ясно понять предложеніе, сдѣланное сыну, но когда наконецъ понялъ, онъ оцѣнилъ честь — а можетъ быть и выгоду — имѣть въ парламентѣ члена своей фирмы. Въ политикѣ Могсъ старшій смыслилъ очень мало. Въ дѣлахъ, относящихся къ ремеслу, онъ былъ консерваторъ, потому что былъ хозяинъ. Онъ любилъ распоряжаться своими рабочими и платить пять шиллинговъ и три пенса вмѣсто пяти шиллинговъ и восьми пенсовъ за шитье сапоговъ. Онъ ненавидѣлъ таверну «Честерскій Сыръ», потому что сынъ его ходилъ туда и распространялъ тамъ странныя и вредныя идеи. Но если «Честерскій Сыръ» помѣститъ его сына въ парламентъ, Могсъ думалъ, что «Честерскій Сыръ» очень хорошее мѣсто. Онъ согласился дать денегъ, если Онтаріо, сынъ его, будетъ представленъ кандидатомъ въ депутаты. Голова его до такой степени отуманилась этою славою, что ему не пришло въ голову спросить, какъ велики будутъ издержки.

— Во всемъ Лондонѣ не найдешь отца, который готовъ бы сдѣлать болѣе для своего сына, чѣмъ я, если только я увижу въ этомъ пользу, сказалъ Могсъ старшій со слезами на глазахъ.

Могсъ младшій разсыпался въ изъявленіяхъ признательности, повиновенія, любви. О, Боже! какая золотая корона была теперь подъ рукою у него!

Все происходило между отцомъ и сыномъ рано утромъ въ Пастушьемъ Кустѣ, куда сынъ отправился къ отцу послѣ ночи, проведенной въ лихорадкѣ честолюбія. Они вмѣстѣ отправились въ городъ на верху омнибуса и Онтаріо чувствовалъ, что онъ паритъ на небесахъ.

Онъ тоже отправился въ Персикроссъ дня чрезъ два послѣ сэр-Томаса Андеруда. И ему также пришлось разочароваться въ этотъ ранній періодъ борьбы. Люди, съ которыми ему пришлось видѣться, были не милліонеры и ремесленники на большую ногу, но молодые люди съ горячимъ политическимъ темпераментомъ. Одинъ былъ президентъ общества механиковъ, другой секретарь общества улучшенія быта рабочихъ, а третій предсѣдатель общества преобразованія. Они съ восторгомъ увидались съ нимъ и были очень вѣжливы, но онъ скоро увидалъ, что они гораздо болѣе желали учить его, чѣмъ принимать его политическіе уроки. Когда онъ началъ объяснять имъ свои воззрѣнія, онъ скоро увидалъ, что и они также имѣютъ свои воззрѣнія. Онъ долженъ былъ сдѣлаться ихъ представителемъ — то-есть излагать ихъ идеи. Его выбрали потому, что онъ могъ располагать деньгами. Разумѣется, говорить рѣчь долженъ былъ онъ, но ему хотѣли растолковать, что онъ долженъ сказать при этомъ случаѣ.

— Я привыкъ говорить рѣчи, сказалъ Онтаріо Могсъ съ достоинствомъ.

Онъ имѣлъ удовольствіе говорить рѣчь и его приняли радушно. Но ему показалось, что рукоплескали больше, когда говорилъ секретарь общества улучшенія быта рабочихъ, а энтузіазмъ послѣ рѣчи предсѣдателя общества преобразованія былъ выше восторга возбужденнаго имъ. И онъ съ удивленіемъ увидалъ, что эти молодые люди говорили такъ же бѣгло, какъ и онъ. Онъ думалъ однако, что они не такъ глубоко вдумались въ этотъ предметъ, какъ онъ, но они говорили такъ хорошо, что имѣли бы даже успѣхъ въ «Честерскомъ Сырѣ». Результатомъ всего этого было то, что чрезъ три дня — хотя онъ былъ кандидатомъ и, слѣдовательно, человѣкомъ важнымъ въ Персикроссѣ — онъ не казался себѣ такъ великъ, какъ предъ отъѣздомъ изъ Лондона. Въ немъ возбудилось чувство, что онъ, нѣчто въ родѣ кошачьей лапы, долженъ служить цѣли не своей, и приглашенъ потому, что нужны были деньги и человѣкъ настолько безразсудный, чтобы рѣшиться на борьбу, которую онъ легко могъ проиграть. Онъ не получилъ всей этой мзды личнаго восторга за свое краснорѣчіе, которую онъ ожидалъ.

А потомъ въ эти три дня возникъ другой вопросъ, который не мало затруднилъ его. Уэстомакотъ былъ въ Лондонѣ и возникъ вопросъ, не слѣдуетъ ли Уэстмакоту присоединиться къ нимъ. Друзья Уэстмакота не соглашались съ этимъ, но предсѣдатель общества улучшенія быта рабочихъ и другіе предводители партій держали совѣщаніе и объявили, что если мистеръ Уэстмакогь гордится, то они будутъ дѣйствовать одни; они подадутъ голосъ за Могса, только за одного Могса. Или — какъ шептали — они войдутъ въ соглашеніе съ Грифенботомомъ и постараются выпроводить сэр-Томаса обратно въ Лондонъ. Но потомъ Уэстмакота уговорили и напечатали большія объявленія съ именами Уэстмакота и Могса. Оба либеральные кандидата должны были имѣть одного агента и дѣйствовать сообща. Все это было очень хорошо — именно то, чего желалъ Могсъ. Но все это устроили не посовѣтовавшись съ нимъ и хуже всего то, что когда онъ сошелся лицомъ къ лицу съ Уэстмакотомъ, онъ не съумѣлъ сказать слова. Онъ пытался и ему неудалось. Уэстмакотъ былъ членъ парламента и джентельмэнъ. Онтаріо не зналъ навѣрно не приходилъ ли онъ со счетомъ къ Уэстмакоту. Онъ обмолвился, назвавъ мистера Уэстмакота «сэръ», и жалѣлъ, зачѣмъ не откусилъ себѣ языкъ. Онъ чувствовалъ, что онъ въ этомъ свиданіи ничтожное лицо и что предсѣдатели, секретари и президенты сожалѣли, зачѣмъ выбрали кандидатомъ Онтаріо Могса. Бывали минуты до отъѣзда его изъ Персикросса, когда онъ почти готовъ былъ отказаться.

Но онъ уѣхалъ кандидатомъ и его увѣрили, пожимая ему руку на платформѣ, что онъ непремѣнно будетъ выбранъ. Надо упомянуть еще объ одномъ небольшомъ обстоятельствѣ. Повѣренный избирателей выпросилъ у него нѣсколько сотъ фунтовъ на издержки и вслѣдствіе щедрости своего отца онъ былъ въ состояніи ихъ дать.

— Теперь у насъ все пойдетъ какъ по маслу, сказалъ повѣренный, кладя чекъ въ карманъ.

До этой минуты въ душѣ повѣреннаго могли быть сомнѣнія.

Возвращаясь въ Лондонъ, Онтаріо сознался, что ему неудалось сдѣлать то впечатлѣніе въ Персикроссѣ, которое шло къ будущему депутату; но онъ мужественно рѣшился поступать лучше впередъ. Онъ будетъ говорить такимъ образомъ, что персикроссцы будутъ слушать и восхищаться. Онъ думалъ, что съумѣетъ говорить лучше Уэстмакота — влагать болѣе смысла въ свою рѣчь. И что ни случилось бы съ нимъ, онъ будетъ высоко держать голову. Почему онъ хуже Уэстмакота? Нуженъ человѣкъ, а не внѣшность. Онъ не помнилъ, чтобы въ парламентѣ былъ депутатомъ сапожникъ. Но въ парламентѣ скоро будетъ сапожникъ — и такимъ образомъ онъ собрался съ мужествомъ.

Дорогою въ Персикроссъ онъ намѣревался немедленно но возвращеніи въ Лондонъ поѣхать въ Гендонъ и воспользоваться своимъ званіемъ кандидата; но возвратившись, онъ рѣшился ждать конца выборовъ. Онъ поѣдетъ къ Полли со всѣмъ почетомъ.

Глава XXII.
РѢШЕНІЕ РАЛЬФА НЬЮТОНА.

Онтаріо Могсъ былъ въ Персикроссѣ, когда Ральфъ Ньютонъ сдѣлалъ формальное предложеніе Полли Нифитъ. Сдѣлавъ предложеніе, Ральфъ вернулся въ Лондонъ съ смѣшанными чувствами. Иногда его тѣснило убѣжденіе, что онъ долженъ сдѣлать это предложеніе, хотя оно ему не по душѣ, и въ такія минуты онъ непремѣнно напоминалъ себѣ, что онъ сдѣлается несчастнымъ на всю жизнь, потому что имѣлъ слабость принять денежную помощь отъ отца Полли. Теперь онъ сдѣлалъ предложеніе, оно не было принято и онъ былъ свободенъ. Онъ видѣлъ возможность выпутаться изъ этого затрудненія безъ стыда. Но затрудненіе это сдѣлалось гораздо менѣе въ его глазахъ, когда оно было предодолѣно — какъ это всегда бываетъ со всѣми затрудненіями; а другое затрудненіе, которое устранилось бы, еслибъ Полли приняла его предложеніе, опять сдѣлалось очень велико. Когда онъ вспоминалъ супружеское затрудненіе, онъ котораго онъ избавился, вспоминалъ Полли, стоявшую предъ нимъ, пригожую, здоровую, честную и вмѣстѣ столь женственную, онъ почти думалъ, что этому затрудненію онъ могъ бы покориться безъ ропота. Но предложенія Полли отложить свадьбу на годъ, чтобы они могли лучше узнать другъ друга, онъ принять не могъ. Ему оставалось только три дня, чтобы дать отвѣтъ дядѣ, и до этого времени ему оставалось два выбора — продать свое наслѣдство и независимость, или Полли и будущее обладаніе Ньютонскимъ помѣстьемъ. Онъ думалъ, что ему стоитъ только выбрать. Ему въ голову не приходило, что Полли сдѣлаетъ какое-нибудь возраженіе. Онъ не чувствовалъ ни опасенія, ни надежды въ этомъ отношеніи.

На слѣдующее утро онъ думалъ, что ему надо сходить въ лавку въ Кондуитской улицѣ, чувствуя, что онъ можетъ встрѣтиться съ Нифитомъ безъ всякихъ упрековъ совфсти, когда Нифитъ пришелъ къ нему. Конечно, это было гораздо лучше. Легче было говорить о своихъ дѣлахъ, сидя спокойно на своемъ креслѣ, чѣмъ разсуждать между разными спортсмэнскими принадлежностями, украшавшими заднюю комнату въ лавкѣ Нифита, гдѣ безпрестанно прерывали бы кліенты и, можетъ быть, подслушивали мистеръ Уэдль и герр-Баууа. Нифитъ, сидя на кончикѣ дивана въ комфортэбельной комнатѣ Ральфа и вытаращивъ на него глаза изъ всей мочи, конечно, въ нѣкоторой степени былъ низокъ — но не такъ низокъ, какъ въ своей собственной лавкѣ въ Кондуитской улицѣ.

— Я только кто хотѣлъ идти къ вамъ, сказалъ Ральфъ, привѣтствуя бандажиста.

— Ну — да; но я думалъ, кто я застану васъ дома, капитанъ. У моихъ такія длинныя уши! Этотъ нѣмецъ, увѣряющій, что онъ понимаетъ по-англійски только нѣсколько словъ, слышитъ все сквозь каменную стѣну. Полли сказала мнѣ, что вы были у нея.

— Да, мистеръ Нифитъ.

— О! она отъ меня ничего не скроетъ. Она такая откровенная и прямая.

— И я это замѣтилъ.

— Послушайте, капитанъ. Я скажу о ней одно слово. Не бросайте ее.

Ральфу было хорошо извѣстно, что онъ долженъ объяснить человѣку, который хотѣлъ сдѣлаться его тестемъ, настоящее положеніе своихъ дѣлъ, но онъ не зналъ, какъ начать свое объясненіе.

— Она вовсе не противъ васъ, продолжалъ Нифитъ: — она призналась мнѣ въ этомъ, когда я сталъ ее пытать. Я сильно ее пыталъ. « — Чего вы хотите, миссъ, сказалъ я. — Хотите вы имѣть мужа или остаться въ старыхъ дѣвахъ?» Онѣ не любятъ слова «старая дѣва», ни одна молодая дѣвушка не любитъ.

— Полли никогда не будетъ старой дѣвой, сказалъ Ральфъ.

— Она призналась, что этого не хочетъ. — «Современемъ выберу кого-нибудь», сказала она. Господи! какая она была хорошенькая, когда говорила это, смѣялась и плакала, улыбалась и дулась! Она вѣдь очень не дурна, капитанъ?

— Это правда?

— Не бросайте ее. Вотъ мои слова.

" — Ты хочешь выйти за этого безобразнаго canoatника, сказалъ я.

" — Онъ не безобразный, отвѣтила она.

" — Хочешь за него выйти, миссъ? сказалъ я.

" — Нѣтъ, не хочу, отвѣтила она.

" — Ну такъ какъ же? сказалъ я.

« — Но я его знаю, сказала Полли: — а мистера Ньютона не знаю совсѣмъ!;» Вотъ ея собственныя слова, капитанъ. Не бросайте ее, капитанъ. Вотъ что я вамъ скажу: поѣдемте въ Маргэтъ вмѣстѣ на недѣлю.

Вотъ каковъ былъ планъ дѣйствія Нифита. Тогда Ральфъ всталъ съ кресла и началъ свои объясненія. Онъ не можетъ ѣхать въ Маргэтъ, какъ ни было бы для него пріятно посидѣть на берегу съ Полли. Онъ находился въ такомъ положеніи, что долженъ сейчасъ рѣшить продажу своего ньютонскаго наслѣдства. Нифитъ засунулъ руки въ карманы и сидѣлъ совершенно молча, слушая объясненія своего молодого пріятеля. Еслибъ Полли могла тотчасъ принять его предложеніе, продолжалъ объяснять Ральфъ, все устроилось бы какъ слѣдуетъ, но такъ какъ она не приняла, онъ долженъ согласиться на предложеніе дяди. У него не было другого способа выпутаться изъ затруднительныхъ обстоятельствъ.

— Я не могъ бы взглянуть вамъ въ лицо, мистеръ Нифитъ, еслибъ не былъ готовъ возвратить вамъ ваши деньги, прибавилъ онъ.

— Чортъ побери! возразилъ Нифитъ, а потомъ опять сталъ слушать.

Ральфъ продолжалъ: Онъ не могъ долго жить въ своемъ настоящемъ положеніи. Срокъ его векселю Горсболу въ пятьсотъ фунтовъ приближался. У него буквально не было и двадцати фунтовъ. Дядя откажется отъ своего предложенія, если онъ не дастъ отвѣтъ послѣзавтра. Никто другой не дастъ половины. Это надо сдѣлать, а потомъ — потомъ ему нечего будетъ предлагать Полли.

— Это вздоръ, сказалъ Нифитъ, не спуская глазъ съ лица Ральфа.

Ральфъ отвѣчалъ, что это факты.

— Неужели вы согласитесь позволить имъ отнять у васъ имѣніе? съ ужасомъ сказалъ бандажистъ.

Ральфъ поднялъ руки и брови. Да — онъ намѣренъ былъ это сдѣлать.

— Ничего подобнаго не будетъ, сказалъ бандажистъ. — Какъ, семь тысячъ годового дохода! И все въ землѣ? Это должно принадлежать вамъ.

Онъ замолчалъ, а Ральфъ кивнулъ головой.

— Вамъ надо жениться и имѣть сына. Господи помилуй! Плюньте на нихъ, когда они вамъ предлагаютъ продать. Что ежели съ старикомъ-то сдѣлается ударъ завтра, какъ вы будете чувствовать себя? Захотите перерѣзать себѣ горло, не такъ ли, капитанъ?

— Но дядя мой долговѣченъ.

— Развѣ онъ застраховалъ себя отъ смерти?

Ральфа удивило остроуміе и краснорѣчіе ремесленника.

— Я скорѣе просилъ бы милостыни, занималъ, умиралъ съ голода, умеръ прежде, чѣмъ продалъ бы, капитанъ.

Въ краснорѣчіи бандажиста была и сатира.

— Нѣтъ — вы должны рѣшиться ждать.

— Я не вижу, какимъ образомъ, сказалъ Ральфъ.

— У васъ есть что-нибудь, капитанъ — что-нибудь свое?

— Именно столько, чтобы заплатить долги, если все продастся и купить веревку, чтобы повѣситься.

— Я заплачу ваши долги, капитанъ.

— Я не могу объ этомъ слышать, мистеръ Нифитъ.

— Это вздоръ. Слушайте. А сколько еще вамъ нужно на ваше содержаніе? Вы получите все. Вы честно поступили съ Полли вчера и теперь у васъ честныя намѣренія.

Ральфъ задрожалъ, но не опровергалъ словъ Нифита и того, что въ нихъ подразумѣвалось.

— Я сведу васъ съ Полли, и говорю вамъ, что она согласится.

Ральфъ покачалъ головой.

— Во всякомъ случаѣ вы получите деньги. Мы сдѣлаемъ бумагу, и если бракъ не состоится, вы воротите мнѣ деньги и заплатите пять процентовъ, когда старикъ умретъ.

— Но я могу умереть прежде.

— Застрахуйте вашу жизнь, капитанъ. Я почти готовъ лишиться всего, чѣмъ пропустить подобный случай. Семь тысячъ годового дохода, и въ землѣ! Когда знаешь, какъ трудно это пріобрѣсти, думать о продажѣ!

Ральфъ не далъ положительнаго обѣщанія, но когда Нифитъ оставилъ его, было безмолвное условіе — такъ по-крайней-мѣрѣ думалъ бандажистъ — что «капитанъ» тотчасъ прекратитъ всѣ переговоры съ дядей. А между тѣмъ Ральфъ не былъ въ этомъ увѣренъ. Бандажистъ былъ великодушенъ — очень великодушенъ — и очень довѣрчивъ, но Ральфъ ненавидѣлъ великодушіе и довѣріе этого человѣка. Бандажистъ такое пріобрѣлъ надъ нимъ вліяніе, что онъ какъ-будто лишился всякой способности думать и дѣйствовать самъ. А какой это былъ человѣкъ съ своими вытаращенными, круглыми глазами, тяжелымъ лицомъ, грязными руками и безобразной плѣшивой головой! Есть плѣшивость красивая и благородная, и плѣшивость особенно низкая и непріятная. Плѣшивость Нифита принадлежала къ послѣднему разряду. Могсъ старшій, сѣдой и не плѣшивый, былъ не дуренъ собой — издали. Лицо его при подробномъ разсматриваніи было жалко и жадно, но общее выраженіе не впутало презрѣнія. Могсъ могъ быть банкиромъ, коммисаріатскимъ чиновникомъ или писаремъ въ казначействѣ. Но ничего подобнаго не было у Нифита. Надо было объяснять, что это почтенный ремесленникъ въ Кондуитской улицѣ, для того, чтобы его не приняли за продавца картофеля, а между-тѣмъ онъ взялъ на себя распоряженіе дѣлами Ральфа Ньютона!

Ральфъ былъ очень несчастливъ и въ такомъ расположеніи духа отправился къ сэр-Томасу. Было около четырехъ часовъ и въ это время сэр-Томасъ былъ почти всегда дома. Но Стемъ съ большимъ затрудненіемъ успѣлъ увѣрить Ральфа, что сэр-Томаса дома нѣтъ. Стемъ въ это время былъ очень встревоженъ страшнымъ намѣреніемъ сэр-Томаса опятъ вступить въ свѣтъ, занять мѣсто въ парламентѣ и снова стать на путь труда и повышеній.

Стемъ осуждалъ это намѣреніе — но тѣмъ не менѣе гордился имъ. Что если его господинъ сдѣлается — сдѣлается чѣмъ-нибудь великимъ и знаменитымъ? Стемъ часто молча стоналъ, стоналъ безсознательно, что его господинъ ничто. Онъ любилъ своего господина — любилъ болѣе всѣхъ въ цѣломъ свѣтѣ — и сочувствовалъ ему вполнѣ. Все-таки онъ осуждалъ это намѣреніе.

— Много есть такихъ, сэр-Томасъ, которые только желаютъ выколоть кому-нибудь глаза.

— Конечно, конечно, Стемъ, сказалъ сэр-Томасъ.

— То-то и есть, сэр-Томасъ.

— А я все-таки поѣду и посмотрю, Стемъ.

Итакъ было рѣшено. Стемъ, всегда ненавидѣвшій Ральфа Ньютона и теперь считавшій время своего господина драгоцѣннѣе прежняго, едва отвѣчалъ на всѣ вопросы Ральфа. Можетъ быть, баринъ его въ Фёльгэмѣ — вѣроятно тамъ.

— Гдѣ бы то ни было, а его здѣсь нѣтъ, отвѣчалъ Стемъ, качая головой и намѣреваясь захлопнуть дверь.

Ральфъ убѣдился, потомъ пообѣдалъ въ своемъ клубѣ, а тамъ отправился въ Фёльгэмъ. Онъ ничего не слыхалъ ни отъ Стема, ни отъ другихъ о кандидатствѣ.

Сэр-Томаса не было въ Фёльгэмѣ и дочери его не знали, гдѣ онъ. Но важное извѣстіе было скоро сообщено. Папа будетъ депутатомъ отъ Персикросса.

— Мы такъ рады! сказала Мэри Боннеръ, приходя въ восторгъ. — Мы гуляемъ по саду и цѣлый день говоримъ рѣчи избирателямъ. О Боже! какъ бы я желала, чтобы мы могли сдѣлать что-нибудь!

— Нельзя сказать рады, замѣтила Клариса: — ну если онъ не получитъ этого мѣста?

— И попытаться хорошо, сказала Пэшенсъ: — это именно нужно для папа!

— Я буду такъ гордиться, когда дядюшка опять поступитъ въ парламентъ, сказала Мэри Боннеръ. — Женская гордость всегда умѣстна, но все-таки это гордость.

Ральфъ былъ удивленъ — такъ удивленъ, что на нѣсколько минутъ его собственныя дѣла вышли у него изъ головы. Онъ тоже думалъ, что сэр-Томасъ никогда болѣе не поступитъ въ свѣтъ — если только не напишетъ той книги, о которой онъ такъ часто слышалъ, хотя не зналъ ни ея названія, ни сюжета. Ему сказали, что сэр-Томасъ ѣздилъ въ Персикроссъ, но теперь кажется не тамъ.

— Разумѣется, онъ въ своей квартирѣ, сказала Клариса: — старикъ Стемъ такъ умѣетъ лгать.

Однако, можно было сознаться, что имѣя на рукахъ такое важное дѣло, сэр-Томасъ очень могъ находиться и въ другихъ мѣстахъ. Нельзя было ожидать, чтобы кандидатъ въ депутаты сидѣлъ дома. Даже Пэшенсъ не пожалѣла объ его отсутствіи.

Прежде чѣмъ Ральфъ вернулся въ Лондонъ, онъ оставался съ Мэри наединѣ нѣсколько минутъ.

— Мистеръ Ньютонъ, сказала она: — зачѣмъ вы не поступаете въ парламентъ?

— У меня нѣтъ средствъ.

— У васъ есть большія надежды. Я думаю, что вы именно такой человѣкъ, которому слѣдовало бы сдѣлать цѣлью своей жизни поступленіе въ парламентъ.

Ральфъ началъ спрашивать себя, что составляло цѣль его жизни.

— Говорятъ, что когда человѣкъ хочетъ быть полезенъ, то онъ долженъ начать въ молодости.

— Тотъ, у кого нѣтъ денегъ, не долженъ поступать въ парламентъ, сказалъ Ральфъ.

— Это значитъ, я полагаю, что туда не должны поступать люди, которымъ нужно время для того, чтобы заработыватъ себѣ хлѣбъ. Но вамъ этого не нужно. Будь я на вашемъ мѣстѣ, я старалась бы дѣлать что-нибудь. Парламентъ сдѣланъ для людей, имѣющихъ такое помѣстье, какое будете имѣть вы.

— Когда получу его, я подумаю о парламентѣ, миссъ Боннеръ.

— Можетъ быть, тогда будетъ поздно.

Онъ готовъ былъ разсердиться на вмѣшательство Мэри Боннеръ и вмѣстѣ съ тѣмъ она ему еще болѣе понравилась за это. Возможно ли, чтобы она интересовалась его дѣлами?

"Насколько было бы лучше научиться чему-нибудь, думалъ онъ: «сдѣлать себя годнымъ для какого-нибудь высокаго труда и имѣть возможность выбрать женою такую женщину!»

И все это было принесено въ жертву лошадямъ въ Мунбимѣ и обѣдамъ съ капитаномъ Фуксомъ и поручикомъ Коксомъ! Время отъ времени къ нему приходило сознаніе, что заниматься лошадьми не могло составлять цѣль жизни человѣка. Но, увы! все-таки лошади въ Мунбимѣ вмѣсто двухъ превратились въ четыре, а потомъ въ шесть, а теперь онъ далъ слово жениться на Полли Нифитъ — если только могъ уговорить Полли Нифитъ выйти за него. Теперь для него было слишкомъ поздно думать о парламентѣ и о Мэри Боннеръ.

Прежде чѣмъ онъ уѣхалъ, Клэри шепнула ему нѣсколько словъ, родственныхъ словъ, на которыя обстоятельства давали ей право.

— Насчетъ наслѣдства все рѣшено, Ральфъ?

Она также слышала, что вопросъ зашелъ о продажѣ.

— Не совсѣмъ, Клэри.

— Вы не продадите?

— Не думаю.

— О, не продавайте — пожалуйста не продавайте! Все будетъ лучше этого. Ждите.

Она думала только о Ральфѣ и его интересахъ, но не могла забыть урока, которому училась каждый день.

— Если могу, не продамъ.

— Папа вамъ поможетъ. На вашемъ мѣстѣ меня разорвали бы въ куски, прежде чѣмъ я рѣшилась бы разстаться съ моимъ наслѣдствомъ — и какимъ наслѣдствомъ!

Ей когда-то приходило въ голову, что Ральфъ можетъ быть чувствуетъ, что послѣ того, что произошло между ними на лугу, онъ обязанъ не ждать, а устроить свои дѣла такъ, чтобы имѣть возможность тотчасъ отправиться къ ея отцу и сказать: «Хотя я никогда не буду Ньютономъ Ньютонскимъ, я все-таки имѣю средства содержать вашу дочь.» Ахъ! еслибъ онъ только былъ откровененъ съ нею и разсказалъ ей все, онъ скоро узналъ бы, какъ безполезно было дѣлать жертву для нея.

Онъ пожалъ ей руку уѣзжая и сказалъ утѣшительное слово:

— Клэри, навѣрно не могу сказать, но не думаю, чтобы я продалъ.

— Какъ я рада! сказала она. — О, Ральфъ! никогда, никогда, никогда не продавайте вашего имѣнія!

Она покраснѣла, подумавъ о томъ, что она сказала. Неужели онъ думаетъ, что она говоритъ для себя, что она ожидаетъ современемъ сдѣлаться владѣтельницей Ньютонскаго Пріората? Ахъ, нѣтъ! Ральфъ никогда не перетолкуетъ ея мысли такимъ неблагороднымъ образомъ.

Насталъ день и сдѣлалось рѣшительно необходимо дать отвѣтъ. Нифитъ приходилъ побуждать Ральфа опять и сидѣлъ на диванѣ безцеремоннѣе чѣмъ прежде. Онъ принесъ съ собой книгу съ чеками и довольно чванно положилъ ее на столъ. Онъ принесъ хорошее извѣстіе отъ Полли. «Если мистеръ Ньютонъ пріѣдетъ въ Маргэтъ, она будетъ очень рада». Такимъ образомъ передалъ это Нифитъ, но читатель вѣроятно догадается, что Полли выразилась не такими словами. Ральфъ разсердился и съ гнѣвомъ покачалъ головою.

— Какъ же, капитанъ? спросилъ Нифитъ.

— Я дамъ дядѣ знать, что намѣренъ оставить за собой наслѣдство, сказалъ Ральфъ съ такимъ достоинствомъ, какое только умѣлъ принять. Бандажистъ вскочилъ и запѣлъ — запѣлъ какъ пѣтухъ. Онъ этому искусству научился въ молодости.

— Вотъ молодецъ! сказалъ онъ, хлопнувъ Ральфа но плечу. — Теперь скажите мнѣ сколько, продолжалъ онъ, раскрывая книгу съ чеками.

Но Ральфъ отказался взять деньги въ настоящую минуту, стараясь напугать бандажиста строгостью своего обращенія. Нифитъ сложилъ книгу съ чеками, но не испугался.

— Приходите ко мнѣ, когда вамъ понадобится, и вы получите, капитанъ. Не позволяйте этому молодчику съ лошадьми надѣлать вамъ непріятностей. Скажите ему, что онъ можетъ получить, когда хочетъ. И онъ получитъ — чортъ меня побери, если онъ не получитъ! А теперь, капитанъ, когда вы пріѣдете повидаться съ Полли?

Ральфъ не далъ на это опредѣленнаго отвѣта — по причинѣ дѣлъ; но былъ принужденъ наконецъ поручить передать свою любовь миссъ Нифитъ.

— Этотъ человѣкъ вгонитъ меня наконецъ въ домъ умалишенныхъ, сказалъ онъ себѣ, бросаясь на кресло, когда Нифитъ ушелъ.

Однако онъ написалъ къ повѣренному своего дяди Кэрли слѣдующее письмо:

20 сентября 186--. "Милостивый государь,

"Послѣ зрѣлыхъ размышленіи я рѣшился отказаться отъ предложеній моего дяди относительно Ньютонскаго помѣстья.

"Преданный вамъ

"РАЛЬФЪ НЬЮТОНЪ".

Ричарду Кэри, эсквайру".

Письмо было очень короткое, но Ральфу казалось, что въ немъ заключалось все нужное. Конечно, онъ могъ выразить сожалѣніе, что было такъ много хлопотъ — но хлопоты предпринимались не для него и онъ не былъ обязанъ лишать себя наслѣдства оттого, что дядя его хлопоталъ.

Когда письмо было отдано сквайру въ кабинетѣ Кэри, сквайръ чуть не сошелъ съ ума отъ бѣшенства. Не смотря на все, что говорилъ ему сынъ, вопреки предостереженіямъ своего повѣреннаго, не смотря на увѣренность своего племянника Грегори, онъ былъ убѣжденъ, что дѣло сдѣлается. Молодой человѣкъ былъ безъ денегъ и долженъ былъ продать, а онъ не могъ продать никому на такихъ выгодныхъ условіяхъ. А теперь молодой человѣкъ написалъ такое письмо, какъ будто не соглашается продать лошадь.

— Это какое-нибудь притворство, какая-нибудь ложь, сказалъ сквайръ. — Какой-нибудь низкій приказный вбилъ ему въ голову, что онъ можетъ получить больше отъ меня.

— Это можетъ быть, сказалъ Кэри: — но больше ничего нельзя сдѣлать.

Когда сквайръ послѣдній разъ былъ въ Лондонѣ, онъ положительно увѣрялъ, что не прибавитъ больше ничего.

— Но у него нѣтъ денегъ, сказалъ сквайръ.

— Ему достанутъ денегъ, сказалъ повѣренный.

— И такимъ образомъ имѣніе будутъ продавать съ молотка, а я ничѣмъ не могу этого остановить!

Кэри не говорилъ своему кліенту, что джентльмэнъ не имѣетъ права жаловаться на то, что не имѣетъ права распоряжаться имѣніемъ, не принадлежащимъ ему; но такое направленіе приняли его мысли. Сквайръ ходилъ по комнатѣ въ ярости.

— Сколько еще нужно? сказалъ онъ наконецъ.

Для него было бы ужасно горько уступить, увеличить цѣну, но все было лучше неудачи.

— На вашемъ мѣстѣ я не прибавилъ бы ничего — теперь, сказалъ Кэри.

Сквайръ все ходилъ но комнатѣ. Если онъ займетъ деньги подъ залогъ имѣнія, мы объ этомъ услышимъ, мы всегда будемъ имѣть возможность перекупить то, что онъ продастъ. Благоразумнѣе будетъ ждать.

— Не устроятъ ли все тотчасъ пять тысячъ? сказалъ сквайръ.

— Я не предложилъ бы, сказалъ Кэри.

— Ахъ! — вы не понимаете. Вы не чувствуете, что мнѣ нужно. Что сказали бы вы человѣку, который велѣлъ бы вамъ ждать, когда рука ваша горитъ?

— Но вы владѣлецъ этого имѣнія, мистеръ Ньютонъ.

— Нѣтъ, не владѣлецъ, а только жилецъ. Я не могу сдѣлать ничего; я не могу даже выстроить фермы для арендатора.

— Конечно вы можете, мистеръ Грегори.

— Какъ! — для него! Вы думаете, что это было бы мнѣ пріятно? Зарывать мои деньги въ землю какъ сѣмена для того, чтобы онъ пожалъ плоды! Я не на столько христіанинъ, мистеръ Кэри, чтобы восхищаться этимъ. Я вотъ что скажу вамъ, мистеръ Кэри. Мѣсто это для меня адъ, пока я не буду въ состояніи назвать его моимъ собственнымъ.

Наконецъ онъ оставилъ своего повѣреннаго и воротился въ Ньютонскій Пріоратъ, оставивъ инструкціи, чтобы повѣренные опять начали переговоры и надбавляли до пяти тысячъ постепенно.

Глава XXIII.
Я БУДУ ЛИЦЕМѢРИТЬ, ЕСЛИ ВЫ ХОТИТЕ.

Едвали былъ кто несчастнѣе сквайра, когда онъ ѣхалъ домой. Онъ предавался надеждѣ до такой степени, что увѣрилъ себя, будто вернется въ Ньютонскій Пріорать полнымъ собственникомъ, а не жильцомъ, какъ онъ называлъ себя, говоря съ своимъ повѣреннымъ, но имѣя возможность считать всякое дерево своимъ, срубить каждый дубъ, хотя, какъ онъ зналъ очень хорошо, что онъ скорѣе пролилъ бы кровь изъ своихъ жилъ, чѣмъ срубилъ хоть одинъ. Но онъ сохранитъ дубы, потому что они составляютъ его собственность и потому что онъ можетъ оставить ихъ своему сыну. Его сынъ срубитъ ихъ, если захочетъ. Потомъ съ какимъ удовольствіемъ поправитъ онъ каждый домъ въ имѣніи, когда знаетъ, что положенные имъ камни не сдѣлаются собственностью его врага! Онъ никогда не тронетъ всего своего дохода. Имѣніе, находилось у него въ рукахъ пятнадцать лѣтъ и онъ уже накопилъ значительную сумму денегъ — сумму, которая позволила бы ему купить все наслѣдство у племянника, не продавая ни одной десятины — еслибъ оказалось достаточно цѣны, уже назначенной. Онъ рѣшилъ продать что-нибудь, зная, что онъ не можетъ такъ дѣйствовать, какъ хотѣлъ бы, если его руки останутся пусты. Онъ все рѣшилъ въ умѣ — какъ Ральфъ, его Ральфъ, долженъ жениться и имѣть отдѣльный доходъ. Нечего было сомнѣваться въ женитьбѣ Ральфа, когда сдѣлается извѣстно, что его Ральфъ будетъ наслѣдникомъ ньютонскимъ. Его незаконное происхожденіе не будетъ тогда значить ничего. Мысли его были полны всѣмъ этимъ, когда онъ пріѣхалъ въ Лондонъ. Все было рѣшено. Онъ рѣшился оставить безъ вниманія эти предостереженія, которыя его сынъ, племянникъ и повѣренный каркали ему въ уши. Законный наслѣдникъ былъ раззорившійся мотъ, которому не оставалось другого выбора, какъ взять деньги, другого честолюбія и никакого занятія, какъ тратить деньги. Темпераментъ сквайра Ньютона былъ такой горячій, что когда сквайръ вошелъ въ контору Кэри, онъ почти не сомнѣвался въ успѣхѣ. Теперь все перевернулось вверхъ дномъ и отъ торжества онъ перешелъ къ отчаянію, по милости нѣсколькихъ строкъ этого презрѣннаго мота.

— Я думаю, онъ съ удовольствіемъ промоталъ бы все имѣніе только для того, чтобы сдѣлать мнѣ на зло, сказалъ сквайръ своему сыну, какъ только пріѣхалъ домой — вѣроятно, забывъ свою прежнюю мысль, что его племянникъ рѣшился съ настойчивостью терпѣливаго, дальновиднаго жида вырвать у него послѣдній возможный шиллингъ.

Ральфъ, не наслѣдникъ, былъ по природѣ такъ справедливъ, что не могъ перенести обвиненія, которое считалъ несправедливымъ, не опровергнувъ его. Сквайръ назвалъ наслѣдника за одинъ разъ негоднымъ мотомъ и коварнымъ хитрецомъ, имѣвшимъ намѣреніе раззорить имѣніе, и ладнымъ жидомъ.

— Я нахожу, что вы къ нему жестоки, сказалъ сынъ отцу.

— Разумѣется, ты это думаешь, или по-крайней-мѣрѣ говоришь, сказалъ сквайръ. — Послушать тебя, такъ подумаешь, что я думаю только о себѣ.

— Я знаю, о чемъ вы думаете, медленно сказалъ Ральфъ: — и знаю, какъ много я вамъ обязанъ.

— Я иногда думаю, что ты долженъ проклинать меня, сказалъ сквайръ.

Послѣ этого, въ ту минуту, когда такія слова раздавались въ его ушахъ, Ральфъ счелъ невозможнымъ возражать отцу. Онъ могъ только взять его за руку и шепнуть нѣсколько нѣжныхъ словъ. Онъ будетъ счастливъ, если только увидитъ счастливымъ своего отца.

— Я не могу быть счастливъ, пока не поставлю тебя въ такое положеніе, которое ты долженъ былъ занимать, сказалъ сквайръ.

«Боги справедливы и наши пріятные пороки дѣлаются орудіями нашего бичеванія.»

Ему казалось очень тяжело, что несмотря на свое богатство, онъ не можетъ освободить себя отъ бичеванья.

На слѣдующее утро онъ менѣе былъ бранчивъ и не такъ безразсуденъ, но все стремился къ одной цѣли. Послѣ завтрака онъ повелъ сына въ свою комнату — ту комнату, въ которой исполнялъ должность судьи и сводилъ счеты — и серьезно сталъ разсуждать объ этомъ дѣлѣ. Что слѣдуетъ теперь дѣлать?

— Ты вѣдь не хочешь сказать, что не желаешь, чтобъ я купилъ? сказалъ сквайръ.

Нѣтъ, Ральфъ этого не говорилъ. Если купить можно несли деньги есть, то разумѣется купить слѣдуетъ.

— Деньги есть, сказалъ сквайръ: — мы можемъ набрать такъ или иначе. Что за бѣда, если мы продадимъ Браунригсъ? Что за бѣда, если мы продадимъ и Браунригсъ и Туинингъ?

Ральфъ совершенно съ этимъ согласился. Относительно покупки и продажи онъ согласился бы на все, что могло быть пріятно его отцу.

— Я не стану говорить ни слова противъ этого человѣка, если ты такъ его любишь, продолжалъ сквайръ.

Ральфъ, хотя отецъ его замолчалъ, не отвѣчалъ на этотъ сарказмъ.

— Но ты долженъ согласиться, что онъ имѣлъ причину написать такое письмо.

— Да разумѣется, онъ имѣлъ причину, сказалъ Ральфъ.

— Ну — мы скажемъ, что онъ желаетъ оставить за собою это помѣстье.

— Это весьма естественно.

— Совсѣмъ нѣтъ. Всякій желаетъ оставить за собою то, что онъ получилъ, и получить такъ много, какъ можетъ. Это естественно. Но человѣкъ не можетъ и ѣсть свой кэкъ, и сохранить его въ цѣлости. Онъ узналъ это медленно, конечно, но все-таки узналъ. Онъ не отправился бы къ сэр-Томасу Андеруду съ просьбою помочь ему, еслибъ не зналъ. Помни, Ральфъ, не я первый обратился къ нему; онъ обратился ко мнѣ. Ты всегда это забываешь. Что могло значить письмо сэр-Томаса ко мнѣ, такое жалобное, съ просьбою сдѣлать для него что-нибудь — а между тѣмъ онъ, когда сдѣлался совершеннолѣтнимъ, имѣлъ что-то около восьмисотъ фунтовъ годового дохода.

— Разумѣется, онъ велъ себя неблагоразумно.

— Онъ не можетъ ѣсть своей кэкъ и сохранить его въ цѣлости. Онъ хочетъ съѣсть, а я хочу сохранить въ цѣлости. Я увѣренъ, что это устроить можно. Вѣрно ты намѣренъ поѣхать повидаться съ нимъ.

— Повидаться съ Ральфомъ?

— Почему же нѣтъ? Ты не боишься его.

Сынъ улыбнулся, но не отвѣчалъ.

— Ты долженъ узнать отъ него, что ему нужно, что онъ хочетъ дѣлать. Эти повѣренные не понимаютъ. Кэрри человѣкъ не дурной, а на добросовѣстность его я положусь во всемъ. Я зналъ его и его отца всю жизнь — и въ обыкновенныхъ дѣлахъ ничьего мнѣнія я не послушался бы такъ охотно. Но онъ говоритъ, чтобъ я ждалъ, увѣряетъ, что все устроится чрезъ нѣсколько лѣтъ, какъ будто я желаю только выгодно помѣстить свои деньги. Это не то.

— Нѣтъ, сэръ, это не то.

— Совсѣмъ не то. Тутъ дѣло идетъ о чувствахъ. Твой повѣренный можетъ быть лучшій человѣкъ на свѣтѣ относительно денежныхъ спекуляцій, но онъ не видитъ, что тутъ дѣло идетъ не объ однѣхъ деньгахъ. Я отдалъ бы половину всего, чтобъ имѣть другую половину, но не могу ему этого сказать. Я отдалъ бы половину только для того, чтобъ человѣкъ этотъ не былъ владѣльцемъ другой половины.

Разумѣется, сынъ сквайра охотно поѣдетъ въ Лондонъ. Онъ повидается съ наслѣдникомъ и постарается узнать его желанія.

— Ты можешь назначить сколько хочешь, сказалъ сквайръ. — Мнѣ все равно, сколько бы ни заплатили, если только есть возможность заплатить. Дай десять тысячъ, если понадобится.

— Не думаю, чтобъ я умѣлъ торговаться, сказалъ сынъ.

— Но онъ умѣетъ, сказалъ отецъ: — во всякомъ случаѣ ты можешь разузнать, захочетъ ли онъ назначить цѣну. Я самъ бы поѣхалъ, но знаю, что съ нимъ поссорюсь.

Ральфъ приготовился къ поѣздкѣ, и разумѣется, разсказалъ объ этомъ пастору, не назвавъ ему суммы, но объяснивъ, что намѣренъ познакомиться съ наслѣдникомъ и, если возможно, узнать его намѣренія.

— Вы найдете Ральфа совсѣмъ не такимъ, какъ о немъ думаетъ дядюшка, сказалъ пасторъ. — Я очень ошибаюсь, если онъ не разскажетъ вамъ откровенно о своихъ намѣреніяхъ. Онъ безпечно обращается съ деньгами, но жаденъ не былъ никогда.

Потомъ они перешли къ другимъ предметамъ.

— Вы навѣрно увидитесь съ дѣвицами въ Фёльгэмѣ? сказалъ пасторъ.

— Да, я постараюсь съѣздить туда.

Исторія страсти Грегори къ Кларисѣ хорошо была извѣстна Ральфу. Грегори, который ни за что на свѣтѣ не разсказалъ бы о подобномъ предметѣ своимъ знакомымъ, который не могъ бы рѣшиться упомянуть объ этомъ въ присутствіи двухъ слушателей, разсказалъ все единственному собесѣднику, который былъ ближе и дороже всѣхъ ему.

— Желалъ бы я поѣхать съ вами, сказалъ пасторъ.

— Почему же вамъ не ѣхать?

— Вмѣстѣ съ тѣмъ я этого не желаю. Будь я въ Лондонѣ, я сомнѣваюсь, поѣхалъ ли бы туда. Не можетъ быть никакой пользы.

— Это одно изъ тѣхъ обстоятельствъ, сказалъ Ральфъ: — когда человѣкъ никогда не долженъ отчаиваться.

— Да, такъ говорятъ, а я не вѣрю такой настойчивости — по-крайней-мѣрѣ съ нею. Она знаетъ свои мысли — какъ я знаю свои. Мнѣ кажется, я обѣщалъ ей не безпокоить ее болѣе.

— Такія обѣщанія ровно ничего не значатъ, сказалъ Ральфъ.

— Передайте ей мою любовь — вотъ и все. И сдѣлайте это только когда останетесь наединѣ съ нею. Конечно, я это преодолѣю когда-нибудь, но сказать по правдѣ, рѣшился не жениться. Мнѣ кажется даже, что пасторъ не долженъ быть женатъ. Нѣкоторыя вещи наши предки понимали очень хорошо, хотя мы находимъ ихъ глупыми. Конечно, мнѣ хотѣлось бы видѣть новую кузину.

Ральфъ не сказалъ ничего болѣе о новой кузинѣ, и можетъ быть самъ не сознавалъ, на сколько мысль увидѣть новую кузину увеличивала удовольствіе его поѣздки въ Лондонъ. Чрезъ недѣлю послѣ этого онъ поѣхалъ, посвятивъ цѣлый день наканунѣ укладыванію папоротника въ большую корзину — къ каждому корню былъ приклеенъ ярлыкъ съ длиннымъ латинскимъ названіемъ — въ подарокъ Пэшенсъ Андерудъ. А между тѣмъ онъ не очень интересовался Пэшенсъ Андерудъ.

Въ концѣ сентября — въ самый послѣдній день сентября — пріѣхалъ онъ въ Лондонъ. Ральфа-наслѣдника въ городѣ не было и служанка въ его квартирѣ увѣряла, что не знаетъ, гдѣ онъ. Она думала, что онъ у мистера Горсбола въ Мунбимѣ — поѣхалъ смотрѣть лошадей. Она сказала это не потому что знала навѣрно, но когда Ральфъ уѣзжалъ изъ Лондона; всѣ думали, что онъ ѣздилъ въ Мунбимъ. Онъ воротится однако на будущей недѣлѣ. Его тезка не счелъ нужнымъ впрочемъ ѣхать къ наслѣднику въ Мунбимъ.

Но дѣвицы Андерудъ навѣрно будутъ въ Фёльгэмѣ, и онъ тотчасъ отправился съ своимъ папоротникомъ въ Попгэмскую виллу. Онъ нашелъ ихъ дома, и странно сказать, нашелъ и сэр-Томаса. На слѣдующее утро сэр-Томасъ ѣхалъ въ Персикроссъ приняться за дѣло по своимъ выборамъ. Всѣ въ домѣ были такъ заняты этимъ предметомъ, что сначала не было мѣста для папоротника.

— О, мистеръ Ньютонъ, мы такъ вамъ обязаны! папа будетъ депутатомъ отъ Персикросса.

Вотъ какимъ образомъ, или почти такимъ, былъ принятъ папоротникъ. Ньютонъ остался совершенно доволенъ. Ему былъ нуженъ только предлогъ, чтобъ войти въ домъ, и предлогъ этотъ оказался достаточенъ. Сэр-Томасъ, желавшій быть вѣжливымъ, не много говорилъ о своихъ надеждахъ. Въ нѣкоторой степени онъ стыдился Персикросса и говорилъ очень мало о немъ даже Стему, послѣ того какъ лично познакомился съ Спайвикомбомъ, Паилемъ и Пабсби. Но дѣвицы не стыдились Персикросса; для нихъ Персикроссъ былъ самый благородный изъ всѣхъ британскихъ городковъ. Развѣ консерваторы персикросскіе не выбрали ихъ отца изъ всѣхъ британскихъ подданныхъ своимъ представителемъ? Сэр-Томасъ старался, но совершенно напрасно, растолковать имъ настоящій способъ выборовъ.

— Если Персикроссъ помѣститъ его въ парламентъ, Персикроссъ будетъ городъ божественный.

— Какъ вы думаете, сказала Клэри: — одинъ человѣкъ по имени… я желала бы, чтобъ вы угадали имя человѣка, который представленъ кандидатомъ противъ папа, мистеръ Ньютонъ.

— Имя не дѣлаетъ большой разницы, сказалъ сэр-Томасъ.

— Онтаріо Могсъ, сказала Клэри: — находите ли вы возможнымъ, мистеръ Ньютонъ, что Персикроссъ — въ этомъ городѣ одинъ изъ Перси поставилъ крестъ во время Крестовыхъ походовъ — не такъ ли, папа?^[2]

— Я сочту себя обязаннымъ узнать все это только въ такомъ случаѣ, когда меня выберутъ, сказалъ сэр-Томасъ: — но я не думаю, чтобъ во время Крестовыхъ походовъ существовала фамилія Перси.

— Во всякомъ случаѣ настоящее имя этого города Перси Сен-Кроссъ, сказала Клэри: — могъ ли такой городъ выбрать Онтаріо Могса однимъ изъ своихъ депутатовъ, мистеръ Ньютонъ?

— Мнѣ нравится это имя, сказала Мэри Боннеръ.

— Можетъ быть, папа и Онтаріо Могсъ будутъ оба депутатами, сказала Клэри смѣясь. — Если такъ, вы должны привезти его сюда, папа. Только онъ сапожникъ.

— Въ нынѣшнее время это не составляетъ никакой разницы, сказалъ сэр-Томасъ.

Папоротникъ наконецъ былъ распакованъ и три дѣвицы разсыпались въ изъявленіяхъ благодарности. Кто не знаетъ, какъ много папоротника можетъ уложиться въ корзинѣ!

— Это покроетъ скалы по другую сторону, сказала Мэри.

Ньютону показалось, что Мэри Боннеръ была болѣе какъ дома, чѣмъ онъ видѣлъ ее прежде, что она говорила свободнѣе о томъ, что касалось дома, и начинала чувствовать себя членомъ семьи. Но все-таки, такъ сказать, ее затемняла Клариса. По наружности она была царицею между троими, но въ дѣятельной общественной жизни она не могла соперничествовать съ Клэри. Пэшенсъ стояла какъ статуя на пьедесталѣ, вовсе не безъ вниманія, прекрасная по формѣ, но безцвѣтная. Ньютонъ, смотря на нихъ троихъ, удивлялся какъ такой спокойный и кроткій человѣкъ какъ молодой пасторъ могъ выбрать предметомъ любви Клэри Андерудъ. Онъ остался на цѣлый день въ вилѣ, и обѣдалъ тамъ по приглашенію сэр-Томаса.

— Мой послѣдній обѣдъ, сказалъ сэр-Томасъ: — если только мнѣ не посчастливится быть отвергнутымъ. Мужчины, когда собираютъ голоса, никогда не обѣдаютъ и часто не обѣдаютъ даже послѣ выбора.

Гость не имѣлъ случая особенно вкрасться въ милость красавицы, но красавица такъ вкралась къ нему — безсознательно съ ея стороны — что онъ почти рѣшился, если отцу его удастся его настоящее предпріятіе, просить Мэри Боннеръ сдѣлаться царицей Ньютонскаго Пріората. Отецъ часто уговаривалъ его жениться — никогда не намекая, чтобы какое-нибудь другое качество кромѣ красоты потребовалось для жены его сына. Онъ никогда не говорилъ ни о деньгахъ, ни о происхожденіи, ни объ имени.

— Мнѣ сдается, говорилъ онъ смѣясь: — что ты женишься на чучелѣ. А признаюсь, мнѣ хотѣлось бы имѣть въ домѣ хорошенькую женщину. Многаго отъ женщины не ожидаешь, но она обязана быть хорошенькой.

Эта женщина по-крайней-мѣрѣ была хорошенькая. Возможно ли найти женщину прелестнѣе этой? Но онъ долженъ выждать время. Онъ не хотѣлъ сдѣлать предложенія, пока не будетъ знать, какое положеніе будетъ занимать его жена. Но хотя онъ мало говорилъ съ Мэри, онъ обращался съ нею какъ мужчины обращаются съ женщинами, когда желаютъ, чтобы имъ позволили любить. Въ голосѣ его былъ тонъ, въ глазахъ обожаніе, на лицѣ румянецъ, въ обращеніи нерѣшительность, обнаруживавшіе все, по-крайней-мѣрѣ для одной изъ присутствующихъ.

— Онъ пріѣзжалъ не для того, чтобы привезти тебѣ папоротникъ, сказала Клариса сестрѣ.

— Онъ привезъ всѣмъ намъ, сказала Пэшепсъ.

— Молодые люди привозятъ папоротникъ не для того, чтобы привезти папоротникъ, сказала Клэри: — это только предлогъ, чтобы видѣть Мэри.

— Для чего же ему не видѣть Мэри?

— Я даю ему позволеніе, Пэтти. Я думаю, что это было бы превосходно. Не правда ли? Какъ странно, что есть два Ральфа Ньютона? Одна будетъ мистриссъ Ньютонъ, а другая мистриссъ Ральфъ.

— Клариса, Клариса! сказала Пэшепсъ почти болѣзненнымъ голосомъ.

— Я буду лицемѣрить, если ты хочешь, Пэтти, сказала Клариса: — или буду правдивой. Но быть тѣмъ или другимъ за одинъ разъ я не могу.

Пэшенсъ ничего не сказала болѣе. Урокъ самообладанія, который она желала дать, очень было трудно дать. Сэр-Томасъ и Ньютонъ сказали нѣсколько словъ объ имѣніи.

— Я намѣренъ видѣться съ Ральфомъ Ньютономъ, если найду его, сказалъ Ральфъ не наслѣдникъ.

— Не думаю, чтобы онъ уѣхалъ далеко, сказалъ сэр-Томасъ.

— Отецъ мой думаетъ, что мы могли бы прійти къ соглашенію.

— Можетъ быть, сказалъ сэр-Томасъ.

— Я не очень безпокоюсь объ этомъ, сказалъ Ньютонъ: — но отецъ мой думаетъ, если онъ желаетъ продать наслѣдство…

— Онъ не желаетъ. Можно ли этого желать?

— При нѣкоторыхъ обстоятельствахъ этого желать можно.

— Лучше повидайтесь съ нимъ и онъ вамъ скажетъ, сказалъ сэр-Томасъ: — вы должны понять, что человѣкъ очень цѣнитъ такое положеніе. Пожалуйста пріѣзжайте къ намъ опять. Мы всегда будемъ рады видѣть васъ, когда вы будете въ Лондонѣ.

Глава XXIV.
Я ВИЖУ, ЧТО ДОЛЖЕНЪ.

Ральфъ наслѣдникъ поѣхалъ въ Маргэтъ. Нифитъ такъ подчинилъ его себѣ, что не поѣхать онъ не могъ. Онъ принужденъ былъ отправиться въ Маргэтъ. Когда Нифитъ сталъ просить его во второй и въ третій разъ со всей энергіей своего краснорѣчія, онъ не имѣлъ силъ отказаться. На какую причину онъ могъ сослаться, чтобы не ѣхать въ Маргэтъ, когда было рѣшено, что онъ долженъ стараться уговорить Полли сдѣлаться его женой? Нифитъ приходилъ къ нему два дня сряду, заставая его каждое утро съ сигарой за завтракомъ, и былъ очень краснорѣчивъ. Онъ былъ долженъ уже Нифиту болѣе пятисотъ фунтовъ, а долгъ въ первое утро дошелъ до тысячи, съ обязательствомъ уплаты пяти процентовъ.

— Лучше заплатите ваши маленькіе должишки, капитанъ, сказалъ великодушный бандажистъ: — а потомъ, когда наступитъ время, мы расплатимся и съ Горсболомъ.

Нифитъ разыгрывалъ свою игру очень хорошо. Онъ не сказалъ ни слова о томъ, чтобы продать лошадей или какъ-нибудь ограничить развлеченія «капитана». Если слишкомъ сильно дернете удочку, вы сломаете ее. На крючокъ Нифита попалась очень хорошая рыба и онъ хотѣлъ ее выудить. Ни слова не было сказано о Маргэгѣ на этотъ разъ, пока эта маленькая денежная сдѣлка была кончена. Тогда капитана увѣдомили, что семейство Нифита вѣроятно проведетъ слѣдующую недѣлю въ этомъ морскомъ раю и что Полли ожидаетъ «капитана». Въ такихъ мѣстахъ, сказалъ Нифитъ, дѣвушка таетъ какъ масло.

Это было сказано, когда онъ держался рукою за ручку двери, такъ что «капитанъ» не успѣлъ ему отвѣтить. Потомъ онъ опять пришелъ на слѣдующее утро и вернулся къ этому предмету, какъ будто капитанъ уже согласился. Съ одной стороны въ этомъ свиданіи было близкое приближеніе гнѣва, а съ другой рѣшительное сопротивленіе, но кончилось согласіемъ со стороны капитана. Потомъ Нифитъ опять сдѣлался чрезвычайно любезенъ; любезность такихъ людей, выказывающаяся сознаніемъ своего ничтожества, иногда бываетъ удивительна.

— Не надо, чтобы васъ видѣли со мною, знаете? сказалъ Нифитъ.

Это было сказано послѣ того, какъ Ральфъ положительно объявилъ, что онъ не хочетъ жить въ одной квартирѣ съ Нифитами.

— Это будетъ очень нехорошо — для Полли, сказалъ Ральфъ, принимая очень мудрый и нравственный видъ.

Съ этимъ Нифитъ согласился, не будучи совершенно увѣренъ, на сколько правильны идеи «капитана» о нравственности.

— Полли выдаютъ за молодого Ньютона, сказалъ Уэдль въ это утро своему пріятелю герр-Баууа, когда ему велѣли вычиркнуть счетъ Ральфа изъ книги, какъ заплаченный.

— Непремѣнно такъ, заворчалъ нѣмецъ.

— Старикъ Нифитъ играетъ въ высокую игру.

— Не вижу въ этомъ ничего высокаго, сказалъ нѣмецъ: — денегъ онъ не получитъ. Я называю это низкой игрою.

Уэдль хотѣлъ объяснить обстоятельства, но ему не удалось.

— Простолюдины останутся простолюдинами, а дворяне дворянами, сказалъ герр-Баууа.

Эта доктрина опять была непонятна для Уэдля.

Ральфъ, преодолѣвъ сильное желаніе отказаться отъ приглашенія, велѣть осѣдлать своихъ лошадей и отправиться въ Іерусалимъ, поѣхалъ въ Маргэтъ; тамъ онъ остановился въ гостинницѣ, пообѣдалъ, закурилъ сигару и пошелъ на берегъ. Смеркалось, и онъ думалъ, что будетъ одинъ — или по-крайней-мѣрѣ никто ему не помѣшаетъ въ толпѣ. Толпа была и никто не зналъ его — кромѣ Нифита. Не пробылъ онъ и двухъ минутъ на берегу, какъ встрѣтилъ Нифита съ дочерью. Бандажистъ заговорилъ громко и былъ чрезвычайно радъ. Полли улыбнулась и казалась очень хорошенькой. Чрезъ двѣ минуты Нифитъ увидалъ или притворился, будто видитъ какого-то знакомаго, и оставилъ Ральфа съ его возлюбленной. Никогда не бывало на свѣтѣ такого добраго отца.

— Приведите ее домой къ чаю, сказалъ отецъ, когда уходилъ.

На этотъ разъ Ральфъ воздержался отъ прямого сватовства, и когда Полли увидала это, она сдѣлалась очень любезна.

— Что это вамъ вздумалось въ Маргэтъ, мистеръ Ньютонъ? сказала Полли.

— Почему же и мнѣ не пріѣхать, какъ всякому другому?

— О, я не знаю! Вамъ бы въ Брайтонъ или какой-нибудь французскій городъ.

— И въ Маргэтѣ, кажется, очень весело.

— О, я люблю Маргэтъ! Но вѣдь мы люди не свѣтскіе. Слышали вы новость? Онтаріо Могсъ будетъ депутатомъ отъ Персикросса въ парламентѣ.

— Мой соперникъ!

Это было единственное слово, произнесенное имъ, которое напоминало о любви,

— Ужъ этого я не знаю, мистеръ Ньютонъ. Но это правда.

— Какъ же это сэр-Томасъ Андерудъ будетъ депутатомъ?

— Ничего не знаю ни о комъ другомъ, но будетъ депутатомъ Онтаріо Могсъ. Я надѣюсь, что ему удастся. Сказываютъ, что онъ рѣчи говоритъ безподобно. Вы слышали его?

— Никогда не слыхалъ.

— А, смѣйтесь! Но и сапожникъ можетъ иногда говорить рѣчь такъ же хорошо, какъ и пэръ. Батюшка говоритъ, что старикъ мистеръ Могсъ далъ ему много денегъ для этого. Когда человѣкъ поступаетъ въ парламентъ, онъ дѣлается джентльмэномъ, мистеръ Ньютонъ?

— Нѣтъ.

— Какъ же это?

— Ничто на свѣтѣ не можетъ сдѣлать человѣка джентльмэномъ. Вы не понимаете по-латыни, Полли?

— Нѣтъ. Надѣюсь, что это не нужно для женщины.

— Совсѣмъ не нужно. Но поэтъ родится, его сдѣлать нельзя.

— Я говорю не о поэтахъ. Онтаріо Могсъ поэтъ. Но я понимаю, что вы хотите сказать. Есть даже кое-что получше джентльмэна.

— Можно быть ангеломъ — какъ вы, Полли.

— О! я не думаю о себѣ. Я думаю о томъ, что Онтаріо Могсъ поступаетъ въ парламентъ. Онъ такой умный!

Ральфъ не имѣлъ намѣренія позволить Могсу младшему одержать надъ собою верхъ, послѣ того, какъ онъ рѣшился даже на поѣздку въ Маргэтъ для своей возлюбленной. Дѣло это надо было сдѣлать, и онъ сдѣлаетъ. Но не сегодня. Онъ проводилъ Полли домой и ѣлъ пирожки съ мистеромъ и мистриссъ Нифитъ. На другой день всѣ поѣхали кататься въ лодкѣ.

Недѣля почти прошла, а Ральфъ нѣсколько разъ возобновлялъ свое сватовство.

— Она сдается, капитанъ? спрашивалъ Нифитъ.

Въ это время Ральфъ такъ возненавидѣлъ Нифита, что съ трудомъ могъ скрывать свое чувство; или Нифитъ этого не зналъ, или не хотѣлъ подать вида, будто примѣчаетъ, сказать невозможно. Какъ бы то ни было, онъ былъ, но прежнему вѣжливъ. Мистриссъ Нифитъ, отчасти подчинившись власти мужа, отчасти думая, что такъ какъ Онтаріо Могсъ поступаетъ въ парламентъ, то женихомъ уже считаться не можетъ, уступила и была вѣжлива съ Ральфомъ. Когда онъ заходилъ вечеромъ, она всегда накладывала ему двойную порцію пирожковъ, и надѣялась, что чай по его вкусу; но болѣе этого она почти не говорила ничего; она какъ будто нѣсколько его боялась. Полли была измѣнчива, соглашалась гулять съ Ральфомъ каждый день, но всегда уклонялась отъ отвѣта, когда Ральфъ спрашивалъ ее, узнала ли она его на столько, чтобы согласиться сдѣлаться его женою.

— О, нѣтъ! и вполовину не узнала, отвѣтитъ она. — А можетъ быть, знаете, другая-то половина, которую я знаю, не очень нравится мнѣ.

Такъ было до послѣдняго вечера; но Нифитъ не могъ пожаловаться на Ральфа, потому что Ральфъ дѣлалъ что могъ. Ральфу Полли нравилась довольно. Трудно было мужчинѣ часто видѣться съ нею и не полюбить ее.

— Она сдается, капитанъ? спрашивалъ Нифитъ.

— Не могу сказать, отвѣтилъ Ральфъ, повернувшись къ нему спиной на концѣ плотины.

— Вы не сильно къ ней пристаете, капитанъ.

Этого перенести было нельзя.

— Я вотъ что вамъ скажу, мистеръ Нифитъ, сказалъ Ральфъ: — лучше оставьте меня въ покоѣ, или я уѣду.

— Только затѣмъ, чтобы воротиться, капитанъ, отвѣтилъ Нифитъ. — Вмѣшиваться я не желаю. Вы ведете себя честно, это я вижу. Пока вы ведете себя честно, я готовъ на все. Я васъ не осуждаю — только приставайте къ ней.

— Чортъ побери! сказалъ Ральфъ, опять повертываясь въ другую сторону.

Но тамъ Нифитъ опять очутился напротивъ него.

— Только пристаньте къ ней, капитанъ, а я вывѣдаю у нея сегодня вечеромъ. Она думаетъ объ этомъ олухѣ теперь, потому что онъ поступаетъ въ парламентъ.

Это нисколько не улучшило дѣла и Ральфъ рѣшительно убѣжалъ — убѣжалъ въ свою гостинницу. Онъ постарается опять завтра; онъ женится на ней, если она захочетъ за него выйти, а потомъ дастъ торжественную клятву, что въ такомъ случаѣ онъ никогда не увидится болѣе съ своимъ тестемъ.

Полли вовсе была не прочь подать ему болѣе удобный случай. На слѣдующее утро они пошли вмѣстѣ на берегъ и тогда онъ спросилъ ее очень серьёзно, что не пора ли имъ кончить по ея мнѣнію, рѣшиться полюбить другъ друга и обвѣнчаться. Ея отецъ и мать желаютъ этого и что же мѣшаетъ?

— Вы не можете теперь сомнѣваться, что я имѣю серьезное намѣреніе, сказалъ Ральфъ.

— Я это знаю, отвѣтила она.

— И вы не сомнѣваетесь, что я васъ люблю?

— Я сомнѣваюсь очень, любите ли вы моего отца, сказала Полли.

Она сказала это такъ рѣзко и такъ быстро, что у него не былъ готовъ отвѣтъ.

— Если мы съ вами женимся, гдѣ будемъ мы жить? Я желаю жить съ отцомъ и матерью. А вы, кажется, этого не пожелаете?

Эта дѣвушка прочла его мысли и онъ не нашелся сказать ни слова.

— Дѣло въ томъ, что вы презираете моего отца, мистеръ Ньютонъ.

— Право нѣтъ.

— Да, да. Я это вижу. И можетъ быть это справедливо. Разумѣется, онъ не похожъ на васъ и на людей вашего сословія. Какъ можетъ онъ походить? Я думаю, что жениться должны равные.

— Полли, вы можете занять всякое положеніе, въ какое мужчина васъ поставитъ.

— Нѣтъ, я не гожусь для такого мѣста, для котораго не годится мой отецъ. Я умѣю держать себя лучше моего отца, можетъ быть — потому что я моложе. Я пожалуй буду походить на женщину высшаго званія, но прискорбно будетъ моему сердцу, если отецъ мой не будетъ принятъ въ моемъ домѣ какъ самый дорогой гость.

— Полли, вы ангелъ!

— Я просто молодая женщина, знающая, кто былъ ко мнѣ добръ. Онъ хочетъ отдать мнѣ почти все. Вы не женились бы на мнѣ безъ этого. А я должна повернуться къ нему спиной оттого, что онъ не похожъ на людей вашего званія. Нѣтъ, никогда, мистеръ Ньютонъ! Вы гораздо лучше меня, мистеръ Ньютонъ, но я не хочу за васъ выходить. Мое сердце разорвется, если я должна буду повернуться спиной къ моему отцу.

Она говорила съ большой энергіей и Ральфъ не зналъ, о чемъ еще говорить. Онъ не могъ рѣшиться увѣрять ее, что Нифитъ будетъ дорогимъ гостемъ въ его домѣ. Въ эту самую минуту бандажистъ былъ до такой степени для него противенъ, что онъ не могъ солгать. Они стояли у входа на плотину, гдѣ путь ихъ шелъ въ разныя стороны.

— Прощайте, мистеръ Ньютонъ, сказала она. — Лучше это кончить — не правда ли?

— Прощайте, Полли, сказалъ Ральфъ, пожавъ ей руку.

Полли пошла домой быстрыми шагами со слезами на глазахъ и съ серьезными мыслями въ сердцѣ. Это было бы очень пріятно. Она могла полюбить его и чувствовала всю привлекательность, всю нѣжность, всю деликатность хорошаго общества. Это было бы очень пріятно. Но она не могла отказаться отъ своего отца. Она понимала, что онъ долженъ быть противенъ такому человѣку, какъ Ральфъ Ньютонъ. Она не осуждала Ральфа. Но это обстоятельство закрывало для нея входъ въ рай. Она знала, что не можетъ быть счастлива, если приметъ такой образъ жизни, который принудитъ ее обвинять себя въ неблагодарности къ отцу. Такимъ образомъ Ральфъ вернулся въ Лондонъ не видѣвшись съ бандажистомъ.

Въ квартирѣ своей онъ нашелъ записку отъ своего тезки:

"Милостивый государь,

"Я въ Лондонѣ и очень желаю васъ видѣть по поводу условій, предложенныхъ вамъ относительно вашего наслѣдства. Угодно вамъ назначить мнѣ свиданіе, какъ только вы воротитесь?

"Готовый къ вашимъ услугамъ

"РАЛЬФЪ НЬЮТОНЪ".

"Гостинница Чарингъ-Кроссъ, 2 октября 186—".

Разумѣется, онъ увидится съ своимъ тезкой. Почему же нѣтъ? И почему ему не взять деньги отъ дяди, расплатиться съ Нифитомъ и покончить все? Нифиту надо заплатить, надо достать деньги откуда бы то ни было. Онъ пошелъ въ гостинницу, и не заставъ кузена, оставилъ записку, прося его къ себѣ завтракать на слѣдующее утро, а потомъ провелъ остатокъ дня въ возобновившихся сомнѣніяхъ. Ему такъ опротивѣлъ Нифитъ, который ѣлъ раки еще противнѣе всего! А между тѣмъ онъ очень жалѣлъ, что долженъ лишиться Полли. Полли въ своемъ родѣ была совѣршенство, и теперь онъ былъ почти увѣренъ, что она любитъ его. Дѣвушки не имѣютъ права держаться за своихъ отцовъ послѣ замужства. А между тѣмъ то, что она говорила объ отцѣ, увеличило восторгъ Ральфа.

Оба Ральфа позавтракали вмѣстѣ. Они не встрѣчались съ тѣхъ поръ, какъ были дѣтьми, даже тогда почти еще знали другъ друга. Ральфъ наслѣдникъ въ дѣтствѣ воспитывался въ пасторатѣ Пиль-Ньютонскомъ, но другой Ральфъ былъ привезенъ въ Ньютонъ только послѣ смерти дѣда. Прежній пасторъ умеръ чрезъ годъ послѣ отца — несчастный годъ, въ который сквайръ и пасторъ постоянно ссорились — и тогда Ральфъ наслѣдникъ былъ отданъ подъ опеку сэр-Томаса Андеруда. Только во время вакацій одного года оба Ральфа были вмѣстѣ. Читатель, вѣроятно, пойметъ выраженіе въ письмѣ «милостивый государь». Сынъ сквайра никогда не позволялъ себѣ называть даже Грегори кузеномъ. Ральфъ наслѣдникъ, отвѣчая ему, назвалъ его «любезный Ральфъ». Сынъ сквайра думалъ, что все это очень хорошо; но эти фамильярныя выраженія долженъ былъ прежде употребить тотъ, кто дѣйствительно былъ Ньютонъ. Онъ чувствовалъ свое положеніе, хотя привыкъ безпечно отзываться о немъ предъ своимъ отцомъ.

Молодые люди дружелюбно пожали другъ другу руку и скоро принялись за яйца и почки. Начали они разговоръ о Грегори, пасторатѣ, церкви и большомъ домѣ. Наслѣдникъ, хотя не былъ въ Ньютонѣ четырнадцать лѣтъ, хорошо помнилъ пригорки, лужайки и долины. Онъ спрашивалъ объ этомъ дѣлѣ и о другомъ, объ этомъ старикѣ и объ этой старухѣ, о дичи, о рыбѣ, о лисицахъ, о выдрахъ, которыхъ находилось тамъ нѣсколько, когда онъ тамъ былъ. Выдры перевелись, а лисицъ было много.

— Отецъ мой почти сошелъ бы съ ума, еслибъ лисицъ не было, сказалъ сынъ сквайра.

— Много охотится дядюшка?

— Каждый понедѣльникъ и каждую субботу, и очень часто по средамъ.

— А вы?

— Я называю себя трехдневнымъ охотникомъ, но часто охочусь и четвертый.

— Ѣздитъ дядюшка верхомъ?

— Да, ѣздитъ довольно хорошо — хотя самъ онъ этого не находитъ.,

Утро почти прошло, а ни слова не было сказано о дѣлѣ. Сынъ сквайра чувствовалъ это и вдругъ приступилъ къ этому предмету.

— Я вамъ писалъ, зачѣмъ пріѣхалъ въ Лондонъ.

— О да! я понимаю.

— Я полагаю, что могу говорить прямо, сказалъ сынъ сквайра.

— Почему же нѣтъ? сказалъ Ральфъ наслѣдникъ.

— Ну, я не знаю. Разумѣется, это лучше. Вы писали къ Кэри?

— Да, я написалъ тотчасъ, какъ только рѣшился.

— Стало быть, вы рѣшились?

Ральфъ конечно рѣшился, когда написалъ письмо, о которомъ они говорили, но онъ вовсе не былъ увѣренъ, что теперь онъ не рѣшилъ иначе. Послѣ того, какъ онъ коротко познакомился съ Нифитомъ, и послѣ того, какъ Полли объяснила ему свои понятія о дочерней обязанности, мысли его вертѣлись въ разныя стороны.

— Да, сказалъ онъ: — я рѣшился.

— Не думаю, чтобъ вамъ и мнѣ было полезно торговаться, сказалъ другой Ральфъ.

— Это будетъ вовсе безполезно.

— Разумѣется, очень хорошо быть наслѣдникомъ ньютонскимъ. Имѣніе прекрасное. Только отецъ мой думаетъ…

— Онъ думаетъ, что мнѣ нужны деньги, перебилъ Ральфъ наслѣдникъ.

— Именно.

— Я самъ это думаю. Это извѣстно Богу. Я скажу вамъ все. Право скажу. А торговаться я вовсе не способенъ. Я думалъ, что можетъ быть вашъ отецъ захочетъ купить половину имѣнія.

— Онъ не хочетъ. Видите, самое важное домъ и паркъ. Намъ нужны они. Разумѣется, они будутъ ваши и я чувствую… не знаю, какъ выразить вамъ мои чувства, когда спрашиваю васъ, хотите ли вы ихъ продать.

— Вамъ не нужно обращать на это вниманія, Ральфъ.

— Если вы находите, что назначенная сумма недостаточна…

Тутъ Ральфъ наслѣдникъ перебилъ его, всталъ со стула и заговоривъ:

— Дядюшка никогда меня не понималъ и никогда не пойметъ. Онъ жестоко думаетъ обо мнѣ, и если онъ хочетъ такъ думать, я въ этомъ не виноватъ. Онъ не видалъ меня четырнадцать лѣтъ и, разумѣется, имѣетъ право думать что хочетъ. Еслибъ онъ видѣлъ меня, можетъ быть, дѣло уладилось бы легче.

— Не будемъ возвращаться къ этому, Ральфъ, сказалъ сынъ сквайра.

— Я не желаю возвращаться ни къ чему. Когда человѣкъ дошелъ до того, что долженъ разстаться съ такими надеждами какъ мои, ему должно быть тяжело. Разумѣется, я самъ виноватъ. Я могъ жить довольно хорошо — только я не жилъ. Мнѣ нужны деньги — очень нужны. А между тѣмъ… будь вы на моемъ мѣстѣ, вы не захотѣли бы разстаться съ этимъ.

— Можетъ быть, сказалъ сынъ сквайра, не зная что сказать.

— А что касается того, чтобы торговаться и запрашивать больше, объ этомъ не можетъ быть и рѣчи. Кто-то назначилъ цѣну, и я полагаю, зналъ, что онъ дѣлаетъ. Сумма не Богъ знаетъ какая, но отецъ вашъ можетъ прожить тридцать лѣтъ.

— Я надѣюсь, что онъ проживетъ, сказалъ сынъ сквайра.

— А запрашивать больше мнѣ и въ голову не приходило. Если вашъ отецъ думаетъ это, онъ ко мнѣ несправедливъ. А строить, рубить деревья, заключать контракты онъ можетъ какъ хочетъ; я никогда не говорилъ ни слова и никогда не скажу. Я долженъ сказать, что иногда думаю, будто онъ былъ жестокъ ко мнѣ; онъ ни разу не попросилъ меня побывать въ имѣніи, чтобы я могъ взглянуть на имѣніе, которое современемъ должно принадлежать мнѣ.

На это обвиненіе сынъ сквайра нашелъ очень труднымъ отвѣчать. Онъ не могъ отвѣчать на это, не намекнувъ на свое рожденіе, и ему было почти невозможно объяснить чувства своего отца.

— Если это будетъ рѣшено, мы будемъ очень рады, какъ вы пріѣдете, сказалъ онъ.

— Да, отвѣтилъ Ральфъ наслѣдникъ: — да, если я соглашусь отказаться отъ всего, что принадлежитъ мнѣ по праву. Неужели вы думаете, что человѣкъ такъ легко можетъ рѣшиться отказаться отъ всего? Это все-равно, что вырвать сердце у человѣка. Если я это сдѣлаю, дядюшка позволитъ мнѣ пріѣхать и взглянуть на то, чего я лишился. То, что заставитъ его дружелюбно принять меня, сдѣлаетъ невозможнымъ мой пріѣздъ. Можетъ быть, я продамъ. Я думаю даже это. Но никогда послѣ того не взгляну.

Когда онъ дошелъ до этого, слезы заструились по его щекамъ и глаза другого Ральфа тоже не были сухи.

— Я желалъ бы устроить все къ удовольствію всѣхъ насъ, сказалъ сынъ сквайра.

Желаніе было хорошее, но выражать его врядъ ли было нужно, потому что желаніе это такое всеобщее.

— Все это вздоръ и пустяки, сказалъ Ральфъ наслѣдникъ, отирая слезы: — я только представляю изъ себя осла. Отецъ вашъ желаетъ знать, продамъ ли я мое право на наслѣдство Ньютонскаго Пріората? Продамъ. Я вижу, что долженъ это сдѣлать. Не знаю, не лучше ли мнѣ перерѣзать себѣ горло; но если не перерѣжу себѣ горла, то я продать долженъ. У меня были способы къ спасенію, но они исчезли. Когда я писалъ письмо, способы были, теперь ихъ нѣтъ.

— Ральфъ! сказалъ другой Ральфъ.

— Ну, говорите, я сказалъ почти все. Только не думайте, что я желаю запросить больше. Конечно, и этого довольно. Еслибъ надо было больше, то тѣ, которые оцѣнивали, сказали бы это. Я не намѣренъ сдѣлаться жидомъ.

— Ральфъ, на вашемъ мѣстѣ я ничего не сдѣлалъ бы второпяхъ. Я не приму вашего отвѣта, даннаго второпяхъ.

— Безполезно, мой милый, я долженъ продать. Я сейчасъ долженъ имѣть пять тысячъ.

— Вы можете получить это изъ общества застрахованія.

— Тогда мнѣ нечѣмъ будетъ жить. Я долженъ продать. Мнѣ не остается никакого исхода — кромѣ какъ перерѣзать себѣ горло.

Сынъ сквайра помолчалъ съ минуту, думая.

— Отецъ мнѣ велѣлъ, сказалъ онъ: — предложить вамъ больше.

— Еслибъ стоило больше, то оцѣнщики сказали бы это, запальчиво возразилъ Ральфъ-наслѣдникъ. — Я не хочу взять болѣе, чѣмъ стоитъ. Велите устроить это сейчасъ. Я долженъ сейчасъ расплатиться.

Вотъ какъ сынъ сквайра исполнилъ порученіе отца. Когда онъ пересказалъ о своемъ успѣхѣ Кэри, тотъ спросилъ его, имѣетъ ли онъ письменное согласіе наслѣдника. На это успѣшный покупщикъ почти готовъ былъ разсердиться, но Кэри смягчилъ его, признавшись, что онъ сдѣлалъ больше, чѣмъ можно было ожидать.

— Я завтра увижусь съ его повѣреннымъ, сказалъ Кэри: — и если онъ опять не передумаетъ, мы скоро все устроимъ.

Послѣ этого торжествующій посредникъ послалъ телеграму къ отцу:

«Все рѣшено, куплено.»

Глава XXV.
ГРИФЕНБОТОМЪ.

Въ понедѣльникъ 16 октября сэр-Томасъ Андерудъ отправился въ Персикроссъ, и первое извѣстіе, сообщенное ему, состояло въ томъ, что Уэстмакотъ и Могсъ пріѣхали въ субботу и уже начали дѣйствовать. Грифенботома ожидали утромъ во вторникъ.

— Стало-быть, они насъ опередили, сказалъ сэр-Томасъ Триггеру.

— Они сами себѣ вредятъ, отвѣтилъ агентъ. — Партія Уэстмакота готова съѣсть Могса. Уэстмакотъ депутатъ недурной — можетъ быть, у него не много денегъ, но онъ человѣкъ приличный.

Сэр-Томасъ не могъ не почувствовать, что Триггеръ говоритъ такъ, какъ будто желаетъ, чтобы были выбраны два прежніе депутата. Да! еслибъ это было возможно, Триггеръ этого желалъ бы. Триггеръ понималъ этотъ городокъ, хорошо зналъ всѣ подводные камни, и желалъ бы этого — хотя самъ онъ приставалъ къ Грифенботому, чтобы тотъ выбралъ второго консервативнаго депутата. А Грифенботомъ доставилъ имъ человѣка, который толкуетъ о чистотѣ выборовъ!

— Могсъ дурачитъ себя въ другомъ отношеніи, сказалъ Триггеръ, думая, что нельзя терять времени сдѣлать драгоцѣнный намекъ: — онъ говоритъ рабочимъ, что они будутъ мошенники и негодяи, если выпьютъ стаканъ пива, не заплативъ за него.

— Мошенники — сильное выраженіе, сказалъ сэр-Томасъ: — но я люблю его за это.

— Персикроссъ его не полюбитъ. Тѣ, которые хотятъ пива или денегъ, конечно не поблагодарятъ его, а тѣ, которые не хотятъ, не любятъ, чтобы ихъ подозрѣвали.

— Всякій подумаетъ, что это относится къ его сосѣду, а не къ нему.

— Мы очень любимъ здѣсь нашихъ сосѣдей, сэр-Томасъ, и такія вещи здѣсь не годятся.

Это было вечеромъ въ день пріѣзда кандидата и разговоръ происходилъ въ то время, какъ сэр-Томасъ обѣдалъ. Онъ просилъ Триггера обѣдать вмѣстѣ съ нимъ, а Триггеръ сознался, что онъ отобѣдалъ въ три часа, но скоро передумалъ и выразилъ желаніе «что-нибудь закусить» и закусилъ. Потомъ онъ выпилъ большую часть бутылки портвейна, увѣривъ сэр-Томаса, что такой портвейнъ, какой подаютъ въ этой гостинницѣ, не достанешь каждый день. Попивая портвейнъ, онъ продолжалъ давать уроки мудрости. Сэр-Томасъ все время спрашивалъ себя, когда Триггеръ уйдетъ и не пожелаетъ ли онъ пить портвейнъ каждый вечеръ въ этой гостинницѣ, пока продолжатся выборы. Около десяти часовъ слуга доложилъ, что господа внизу желаютъ видѣть сэр-Томаса.

— Наши друзья, сказалъ Триггеръ: — подвиньте стулья и принесите двѣ бутылки портвейна, Джонъ. Я радъ, что они пришли, сэр-Томасъ, потому что это доказываетъ, что они намѣрены держаться васъ.

Пришли Спайвикомбъ, Спайсеръ, Пайль, Рудиландсъ сапожникъ, котораго мы еще не называли — Пабсби и семь или восемь человѣкъ другихъ. Сэр-Томасъ пожалъ руку всѣмъ имъ. Онъ замѣтилъ, что Триггеръ особенно дружелюбно обращался съ Спайсеромъ — горчичнымъ фабрикантомъ — опасаясь его измѣны на томъ основаніи, что Уэстмакотъ могъ располагать огромною продажею горчицы.

— Надѣюсь, что вамъ теперь гораздо лучше, началъ Пайль разговоръ.

Сэр-Томасъ увѣрилъ своего новаго друга, что онъ совсѣмъ здоровъ.

— Вы что-то пріуныли, когда были здѣсь въ первый разъ, сказалъ Пайль.

— Унывать некчему, сказалъ Спайсеръ, горчичный фабрикантъ: — не такъ ли, Триггеръ?

Триггеръ сидѣлъ нѣсколько поодаль съ бутылкой портвейна подъ рукой и не принималъ участія въ разговорѣ.

— Вы позволите, сэр-Томасъ? сказалъ онъ, вынимая сигарочницу изъ кармана.

Сэр-Томасъ, который терпѣть не могъ запаха табаку, разумѣется, далъ позволеніе. Триггеръ позвонилъ, приказалъ подать сигары для всѣхъ, а потомъ сѣлъ поодаль съ портвейномъ. Чрезъ десять минутъ сэр-Томасъ не зналъ гдѣ онъ, такъ густы сдѣлались облака дыма.

— Сэр-Томасъ, началъ Пабсби: — еслибъ я только видѣлъ ясно, какъ мнѣ поступить…

— Вы увидите это ясно прежде чѣмъ наступитъ выборный день, сказалъ Пайль.

— Во всякомъ случаѣ послѣ выборовъ, замѣтилъ лавочникъ.

Оба эти человѣка принадлежали къ англиканской церкви и очень были рады посмѣяться надъ Пабсби. Дѣйствительно, Пабсби нечего было приходить на это свиданіе, какъ ему очень ясно сказали два-три человѣка, когда онъ присоединился къ нимъ на улицѣ. Онъ однако объяснилъ, что пріятель его сэр-Томасъ былъ у него прежде всѣхъ. Онъ былъ человѣкъ кроткій, и когда его прерывали, онъ только выжидалъ другого случая.

— Надѣюсь, сэр-Томасъ, что вы рѣшились сдѣлать что-нибудь для торговли, сказалъ Рудиландсъ.

— Что такое случилось съ вашей торговлей? сказалъ Спайвикомбъ, бумажный фабрикантъ.

— Прибыли намъ нѣтъ — вотъ въ чемъ дѣло, сказалъ Пайль.

— За ваше здоровье, сэръ-Томасъ, желаю вамъ успѣха — то-есть послѣ Грифенботома.

Всѣ выпили за здоровье сэр-Томаса. Пабсби налилъ себѣ полный стаканъ.

Было одиннадцать, когда они ушли и въ это время Пабсби три раза объявлялъ, что желаетъ видѣть ясно, какъ ему поступить. Далѣе онъ не могъ пойти, но все-таки ушелъ въ духѣ. Онъ воспользуется другимъ случаемъ, какъ онъ шепнулъ, когда пожалъ руку кандидату. Триггеръ остался еще съ полчаса.

— Не теряйте времени съ этимъ Пабсби, сказалъ онъ.

— Нѣтъ, не буду, отвѣтилъ сэр-Томасъ.

— И будьте очень вѣжливы съ старикомъ Пайлемъ.

— Онъ кажется не расположенъ платить мнѣ тѣмъ же, сказалъ сэр-Томасъ.

— Но ему не нуженъ вашъ голосъ на выборахъ, сказалъ Триггеръ съ видомъ человѣка, который проповѣдуетъ великія истины. — И въ выборахъ, сэр-Томасъ, почти то же, что и въ другихъ вещахъ. Даромъ ничего не получишь. Будь вы гуртовой покупщикъ сапогъ изъ Манчестера, старикъ Пиль былъ бы къ вамъ вѣжливъ. Вы можете насмѣхаться надъ Спайсеромъ сколько хотите, потому что онъ надѣется получить что-нибудь отъ васъ.

— Онъ очень ошибется, сказалъ сэр-Томасъ.

— Я въ этомъ не увѣренъ, сказалъ Триггеръ: — Спайсеръ себѣ на умѣ.

Наконецъ Триггеръ ушелъ, увѣривъ сэр-Томаса самымъ восторженнымъ образомъ, что онъ будетъ у него въ девятомъ часу утра.

Много печальныхъ мыслей волновало сэр-Томаса, когда онъ лежалъ въ постели. Онъ рѣшилъ, что ни за что на свѣтѣ не нарушитъ закона, и не зналъ теперь, не нарушилъ ли онъ уже его, угостивъ этихъ людей виномъ и табакомъ. А между тѣмъ не могъ же онъ остановить приказанія Триггера подать то и другое. Даже ради мѣста депутата — даже ради своей репутаціи, которая была для него гораздо дороже мѣста — онъ не могъ сказать гостямъ, которые пришли къ нему въ комнату, чтобы они отправились въ другое мѣсто пить вино. Этого сдѣлать было нельзя, а между тѣмъ Триггеръ можетъ продолжать приказывать подавать пищу и вино, пиво и сигары, когда захочетъ. Какъ онъ можетъ это прекратить иначе, какъ отказавшись отъ мѣста депутата и вернувшись въ Лондонъ? Это было бы грубостью относительно персикросскихъ консерваторовъ, которые такимъ образомъ остались бы безъ кандидата. Слѣдовательно, онъ долженъ былъ прожить недѣлю съ Триггеромъ съ Пайлемъ, съ Спайвикомбомъ и К. Все около него пахло табакомъ. А когда онъ сядетъ завтракать въ девять часовъ, Триггеръ явится тутъ какъ тутъ.

На слѣдующее утро онъ всталъ въ семь часовъ и приказалъ подать завтракъ ровно въ восемь. Онъ проведетъ Триггера. Онъ вышелъ въ гостиную, а Триггеръ уже сидѣлъ на креслѣ, разсматривая списокъ персикросскихъ избирателей. Боже, какой это человѣкъ!

— Я.вздумалъ зайти раньше; мнѣ сказали, что вы выходите сюда, а то я пошелъ бы къ вамъ въ спальную.

Даже въ спальную! Сэр-Томасъ задрожалъ, услышавъ это.

— Мы получили телеграму отъ Грифенботома, продолжалъ Триггеръ: — онъ не будетъ здѣсь до полудня. Мы не можемъ начать до его пріѣзда.

— А! стало быть, я могу написать нѣсколько писемъ? сказалъ сэр-Томасъ.

— На вашемъ мѣстѣ я не думалъ бы о письмахъ. Пойдемте лучше къ пасторамъ. Ихъ пятеро; они любятъ, чтобы ихъ посѣщали. Хотя о голосахъ ихъ нечего заботиться, всѣ на нашей сторонѣ. А двое изъ нихъ не перевернутъ все вверхъ дномъ въ деревушкахъ. Но они и жены ихъ любятъ, чтобы у нихъ бывали.

За этимъ Триггеръ приказалъ подать завтракъ и наѣлся. Сэр-Томасъ напоминалъ себѣ, что двѣ недѣли время не продолжительное. Онъ можетъ прожить двѣ недѣли — вѣроятно — а когда пріѣдетъ Грифенботомъ, то все это раздѣлится надвое.

Въ полдень вернулся онъ въ гостинницу очень усталый, ожидать пріѣзда Грифенботома. Грифенботомъ пріѣхалъ не прежде трехъ и шумно ворвался въ гостиную — которую сэр-Томасъ считалъ своей — какъ-будто весь Персикроссъ принадлежалъ ему. Послѣдніе три часа избиратели постоянно приходили и уходили, и Пабсби сдѣлалъ безуспѣшную попытку видѣться съ сэр-Томасомъ наединѣ. Триггеръ постоянно ходилъ изъ гостинницы на станцію, со станціи въ гостинницу. Разныя личности, друзья, избиратели Грифенботома и Андеруда были представляемы ему. Кто были наемные агенты, кто богатые граждане, кто избиратели, онъ не зналъ. Бутылки стояли на столѣ все время. Сэр-Томасъ, стараясь угадать личность того или другого, могъ только соображать, что тѣ, которые сами наливали себѣ вино, были богатые граждане, а тѣ, которые ждали, чтобы ихъ просили, были наемные агенты. Но онъ не зналъ ничего и могъ только желать поскорѣе вернуться въ свою лондонскую квартиру.

Наконецъ Грифенботомъ, сопровождаемый толпой избирателей, влетѣлъ въ комнату. Триггеръ тотчасъ познакомилъ обоихъ кандидатовъ.

— Очень радъ видѣть васъ, сказалъ Грифенботомъ: — и такъ мы вмѣстѣ будемъ вести эту маленькую борьбу, я помню васъ въ парламентѣ и навѣрно вы помните меня. Я къ этому привыкъ. А вы, вѣроятно, нѣтъ. Ну, Триггеръ, какъ идутъ дѣла?

— Завтра мы будемъ въ ратушѣ, мистеръ Грифенботомъ, а въ четвергъ собраніе на открытомъ воздухѣ на балконѣ на рыночной площади.

— Прекрасно. Пойдемте.

Грифенботомъ былъ тяжелый, здоровый мужчина лѣтъ за шестьдесятъ, нѣсколько наклонный въ толщинѣ, съ краснымъ лицомъ и съ видомъ самоувѣреннаго безстыдства, которое ничто не могло подавить или уменьшить. Для жизни, которую онъ велъ, безстыдство было необходимо. Онъ ничего не сдѣлалъ такого, что давало бы ему право принимать видъ важнаго человѣка но все-таки онъ умѣлъ принимать этотъ видъ и многіе вѣрили ему. Онъ не могъ похвалиться ни происхожденіемъ, ни дарованіемъ, ни остроуміемъ — ни даже богатствомъ въ обыкновенномъ смыслѣ этого слова. Хотя онъ усиленно трудился всю жизнь для того дѣла, которымъ занимался, но былъ бѣднѣе чѣмъ тридцать лѣтъ тому назадъ. Все пошло на доставленіе ему мѣста въ парламентѣ. А у него было настолько здраваго смысла, что онъ никогда не жаловался. Онъ узналъ, чего ему, нужно и что онъ долженъ за это заплатить. Онъ платилъ, получалъ и оставался доволенъ. Еслибъ онъ могъ только продолжать пользоваться этимъ безплатно, какъ велико было бы его счастье! Но онъ зналъ, что такого счастья ожидать нельзя. Послѣ перваго чувства отвращенія по полученіи письма Триггера, онъ опять принялся за труды и приготовился вытащить кошелекъ — намѣреваясь, разумѣется, чтобы новому кандидату какъ можно болѣе досталось трудовъ. Онъ зналъ хорошо, что ему предстоитъ гнусная нищета — такова будетъ для него жизнь въ парламентѣ. Онъ говорилъ рѣдко, а когда говорилъ, никто его не слушалъ. Онъ не желалъ никакихъ политическихъ мѣръ. Онъ не былъ любимцемъ ни одной партіи. Онъ проводилъ всѣ вечера въ парламентѣ, но нельзя воображать, чтобы эти вечера были пріятно проведены. Но онъ терся плечами о плеча знаменитыхъ людей и иногда стоялъ на ихъ лѣстницахъ. Вотъ какую жизнь онъ велъ и не имѣлъ времени выбрать другую. Теперь онъ былъ увѣренъ, что будетъ выбранъ. Онъ зналъ городокъ и былъ увѣренъ.

Сэр-Томасъ помнилъ, что видѣлъ этого человѣка въ парламентѣ, и тотчасъ почувствовалъ къ нему отвращеніе. Для него было противно слышать, что его называетъ «Андерудъ» человѣкъ, который не знаетъ его. Ему отвратительно было вступать въ тѣсныя отношенія съ человѣкомъ, обращеніе котораго казалось ему дурно и грубо. И судя по наружности онъ не предполагалъ въ своемъ сотоварищѣ хорошихъ качествъ. А у Грифенботома были хорошія качества. Онъ былъ добродушенъ, и хотя свирѣпо сердился на оскорбленіе, легко прощалъ его.

Во всякомъ домѣ, въ который Грифенботомъ входилъ, онъ былъ какъ дома, а сэр-Томасъ посторонній, объ имени котораго едва слышали хозяева. Грифенботомъ очень искусно умѣлъ подбирать голоса бѣднаго сословія. Онъ ни слова не говорилъ о политикѣ, но спрашивалъ всѣхъ, не правда ли, что они терпѣть не могутъ этого Гладстона, который одинъ день говоритъ одно, а другой другое.

Сэр-Томасъ чувствовалъ, когда наступилъ вечеръ, что онъ почти ничего не сдѣлалъ. Грифенботомъ собиралъ голоса, а онъ ходилъ позади. Время отъ времени онъ пытался начать разговоръ, но энергичный Триггеръ всегда останавливалъ его.

Входя въ главную улицу, они встрѣтили оппозиціонную партію, Уэстмакота, Онтаріо Могса и ихъ сторонниковъ.

— Я васъ представлю, сказалъ Грифенботомъ своему сотоварищу. — Пойдемте. Это дѣлается всегда.

Они встрѣтились на полдорогѣ. Бѣдный Онтаріо плелся позади, но бодро поднималъ голову и старался имѣть такой видъ, какъ будто умѣлъ держать себя. Грифенботомъ и Уэстмакотъ Дружелюбно пожали другъ другу руку и жаловались, взаимно вздыхая, что право голоса домохозяевъ сдѣлало это дѣло труднѣе прежняго.

— А я только недѣлю освободился отъ подагры, сказалъ Грифенботомъ.

Потомъ представили сэр-Томаса и Уэстмакота, а наконецъ Онтаріо. Онъ поклонился и хотѣлъ сказать маленькую рѣчь, но никто повидимому не обращалъ большого вниманія на бѣднаго Онтаріо. Онъ зналъ, но это для него не значило ничего. Если онъ долженъ быть представителемъ Персикросса въ парламентѣ, то это должно сдѣлаться посредствомъ свободной подачи голосовъ и политическихъ стремленій честныхъ ремесленниковъ городка. Помня это, онъ стоялъ поодаль, приложивъ руку къ груди и поднявъ голову нѣсколько выше прежняго. Хотя кандидаты привѣтствовали другъ друга въ этой случайной встрѣчѣ, другіе члены враждебной арміи не обнаружили вѣжливости.

Утомленіе сэр-Томаса въ этотъ вечеръ было такъ велико, что ему захотѣлось лечь въ постель и спросить тарелку овсянки. Его удержало отъ этого только изумленіе при видѣ мужества и терпѣнія Грифенботома. Триггеръ намекнулъ, что мистеръ Грифенботомъ должно быть очень усталъ. Самъ Триггеръ усталъ.

— Какъ же не устать отъ этакой работы! сказалъ Грифенботомъ.

Сэр-Томасъ примѣтилъ, что Грифенботомъ по-крайней-мѣрѣ мѣрѣ десятью годами старше его и что онъ еще хромаетъ отъ подагры. Триггеръ опять обѣдалъ съ ними, а послѣ обѣда снова тотчасъ принялись за дѣло. Сэр-Томаса таскали изъ дома въ домъ, а Грифенботомъ собиралъ голоса.

И это должно было еще продолжаться десять дней!

Глава XXVI.
МОГСЪ, ЧИСТОТА И ПРАВА ТРУДА.

Триггеръ намекнулъ, что Онтаріо Могсъ будетъ занозой въ дѣлѣ сторонниковъ Уэстмакота, и былъ правъ. Онтаріо былъ робокъ, нерѣшителенъ. Хотя онъ дѣлалъ большія усилія, но не могъ ни говорить, ни ходить, ни ѣсть, ни сидѣть какъ равный своему сотоварищу. Но когда доходили до политики, его сдержать было нельзя. Онъ говорилъ рѣчи, когда этого совсѣмъ не желали его сторонники, и громко разглагольствовалъ о такихъ предметахъ, на которые не слѣдовало бы даже намекать. Говорить о баллотировкѣ сначала было дозволено Могсу. Уэстмакотъ былъ противъ баллотировки, но разумѣется народный кандидатъ долженъ былъ поддерживать эту мѣру. Но Могсъ былъ такъ настойчивъ, что баллотировки для него было недостаточно. Стачки и подкупъ были главными для него предметами; красота однихъ и безобразіе другого. Постепенно персикроссцы — нѣкоторые говорили, что это были только мальчишки — собирались около него и любили его слушать. Они начинали понимать характеръ человѣка, который стыдился говорить съ ними, когда его таскали изъ дома въ домъ собирать голоса, но котораго ничто не могло сдержать, когда онъ стоялъ предъ толпой. Напрасно агентъ представлялъ ему, что такимъ образомъ онъ голосовъ не соберетъ. Онъ не отвѣчалъ ни слова агенту, но продолжалъ поступать по-своему и сдѣлался популяренъ между сапожниками и кожевниками. Уэстмакота просили замѣтить ему это, и онъ замѣтилъ довольно кротко, но Онтаріо отвѣчалъ, что будучи призванъ къ своей сферѣ дѣйствія, онъ можетъ только исполнять свою обязанность сообразно своимъ воззрѣніямъ. Президенты, секретари и предсѣдатели немножко испугались, когда ихъ увѣрили агенты либеральнаго комитета, что выборы погибнутъ по милости бѣшенаго безумія ихъ кандидата. Но они рѣшились поддержать Могса, видя, что они лишатся своихъ мѣстъ, если не поддержатъ его. Наконецъ, когда безполезныя усилія сдержать Могса продолжались терпѣливо болѣе недѣли, когда оставалось только пять дней до выборовъ, въ либеральномъ лагерѣ произошолъ раздоръ. Сторонники Уэстмакота отвергли Могса. По городу прибиты были объявленія, объяснявшія необходимость этой мѣры, описывавшія Могса какъ яраго революціонера. Теперь въ городѣ были три партіи. Триггеръ очень этому радовался съ Грифенботомомъ. Даже сэр-Томасъ заразился чувствомъ торжества и началъ надѣяться, что онъ успѣетъ.

Когда Могса совершенно отвергли предводители либеральной партіи въ городкѣ выгнали изъ либеральной гостинницы, которая была главною квартирою ихъ партіи, и отказали ему въ правѣ участвовать въ либеральныхъ завтракахъ и обѣдахъ, Могсъ почувствовалъ себя торжествующимъ мученикомъ. Его чемоданъ и картонка со шляпой были отнесены восторженной толпой въ гостинницу Канатчиковъ — домъ не пользовавшійся хорошою славою въ городѣ — и тамъ составился особый комитетъ. Уэстмакотъ употреблялъ всѣ силы отвратить раздоръ, но его сторонники были неумолимы. Либеральные ремесленники персикросскіе не хотѣли имѣть дѣла съ кандидатомъ, объявлявшимъ, что умъ выше денегъ, трудъ выше капитала, и что слѣдовательно работники должны распоряжаться своими хозяевами. Эта доктрина была ненавистна для всякаго хозяина, а эту доктрину проповѣдывалъ Могсъ. Ремесленники персикросскіе, либералы и консерваторы, мало понимали въ политикѣ, но они понимали, что такая доктрина доведетъ ихъ до революціи. И такимъ образомъ Могсъ былъ изгнанъ изъ «Сѣверной Звѣзды», гостинницы, въ которой жилъ Уэстмакотъ, и былъ принужденъ водрузить свое радикальное знамя въ гостинницѣ Канатчиковъ.

Въ одномъ отношеніи, конечно, онъ много выигралъ чрезъ это преслѣдованіе. Отчеты объ его выборахъ ограничились бы столбцами «Персикросскаго Вѣстника», еслибъ его кандидатура пошла обыкновеннымъ чередомъ, но теперь о дѣйствіяхъ его будетъ расписано въ лондонскихъ газетахъ.

«Ежедневныя Извѣстія» посвятили ему цѣлую статью и даже «Таймсъ» удостоила поставить его въ примѣръ, что революціонныя доктрины непріятны провинціальнымъ избирателямъ вообще. Слава Онтаріо Могса конечно сдѣлалась извѣстнѣе въ свѣтѣ, чѣмъ еслибъ онъ продолжалъ идти рядомъ съ Уэстмакотомъ. А въ этомъ заключалось для него все. Полли Нифитъ должна была слышать о немъ теперь, когда его имя повторялось въ лондонскихъ газетахъ.

И въ другомъ отношеніи онъ выигралъ много. Личное собираніе голосовъ теперь кончилось для него. Теперь некчему ему было ходить изъ дома въ домъ. Онъ нашелъ даже, что это дѣло безчестно само по себѣ, деморализирующій обычай ведущій ко лжи, къ развращенію — о чемъ стоитъ объявить. И онъ объявилъ. Пусть персикроссцы послушаютъ его, разспросятъ его публично, узнаютъ отъ него его политическія правила, а потомъ подадутъ за него голосъ, если хотятъ. Онъ не удостоитъ просить голоса какъ милости ни у кого. Скорѣе они должны просить его, чтобы онъ отдалтъ имъ свое время и свои способности. Онъ въ своихъ рѣчахъ принималъ очень высокій тонъ. На фасадѣ, довольно низкомъ, гостинницы Канатчиковъ была прибита доска, а на ней написаны огромными буквами слова: Могсъ, чистота и право труда. Ахъ, еслибъ только это могли понять, тогда воротится золотой вѣкъ для страждущаго человѣчества! Никакой другой реформы не нужно. Въ этой короткой надписи заключалось все, что нужно для человѣка.

Пайль и Триггеръ стояли вмѣстѣ въ одинъ вечеръ и смотрѣли издали на эту надпись.

— Могсъ и чистота! сказалъ Пайль тономъ отвращенія.

— У него нѣтъ ни малѣйшей возможности на успѣхъ, сказалъ Триггеръ.

— Чистота! чистота! говорилъ старикъ. — Мнѣ такъ тошно отъ этого слова, что я почти желалъ бы, чтобъ члены парламента не существовали. Чистота и воровство въ этомъ случаѣ одно и то же. Когда нахожусь между ними, я всегда застегиваю мои карманы.

— Но что мы можемъ сдѣлать? сказалъ Триггеръ плачевнымъ голосомъ.

Триггеръ вполнѣ сочувствовалъ своему старому другу, но будучи моложе его, зналъ, что эти нововведенія слѣдуетъ терпѣть. Тогда Пайль сказалъ рѣчь такую длинную, какую никогда никто не слышалъ прежде отъ него — такъ что Триггеръ почувствовалъ, что дѣло становится очень серьезно.

— Чистота! чистота! повторялъ онъ. — Если дѣло пойдетъ такимъ образомъ, Триггеръ, въ нашей странѣ скоро нельзя будетъ жить. И что значитъ все это? Вотъ что — люди хотятъ получить то, что имъ нужно, даромъ; я ненавижу чистоту, ненавижу. Когда я вижу людей, пріѣзжающихъ сюда и говорящихъ о чистотѣ, я знаю, что они хотятъ передѣлать все посвоему. Нельзя никому вѣрить. Ничего нѣтъ теплаго, дружелюбнаго, спокойнаго. Сэр-Томасъ, котораго вы привезли, нисколько не лучше этого сапожника — а можетъ быть еще хуже. Я знаю, что происходитъ у него внутри. Я это вижу. Если человѣкъ выпьетъ рюмку вина изъ его бутылки, онъ спрашиваетъ себя, не подкупъ ли это и развратъ! У него есть титулъ и деньги, я полагаю, а онъ пріѣзжаетъ сюда не умѣя отличить цыпленка отъ ребенка. Почему же бѣдному человѣку, который съ трудомъ существуетъ, не получить три полкроны или пятнадцать шиллинговъ за то, что онъ подаетъ голосъ за человѣка такого посторонняго какъ онъ? Я вотъ что скажу вамъ, Триггеръ, я покончу съ этимъ. Дѣла до того дошли у насъ, что я не стану больше вмѣшиваться ни во что.

Триггеръ, слушая это краснорѣчіе, могъ только вздыхать и качать головой.

Могсъ украдкой вышелъ изъ дома рано утромъ, посмотрѣлъ на огромныя яркія красныя буквы и порадовался въ глубинѣ сердечной. Онъ жилъ не напрасно, когда имя его соединено публично съ такими великолѣпными словами. Чистота и право труда!

"Въ этомъ заключается рѣшительно все, " сказалъ себѣ Могсъ, садясь за свой скромный, уединенный завтракъ.

Послѣ этого, прижавъ руки ко лбу, пренебрегая перомъ и бумагою для такого труда, сочинилъ онъ свою рѣчь для вечера — рѣчь, въ которой онъ имѣлъ цѣлью доказать своимъ слушателямъ, что чистота и право груда сдѣлаютъ ихъ ангелами на землѣ. Могсъ объяснялъ въ своей рѣчи, что ему все-равно, выберутъ его или нѣтъ. Онъ по-крайней-мѣрѣ наслаждался тѣмъ восторгомъ, который чувствуетъ человѣкъ вполнѣ вѣрующій въ свою доктрину.

Но дни тянулись для него очень долго. Когда наставалъ вечеръ, когда друзья его освобождались отъ работы и могли собираться слушать его рѣчи, онъ былъ довольно счастливъ. Онъ достигъ того, что они предпочитали его теперь своимъ президентамъ и предсѣдателямъ.

Работники персикросскіе питали къ Могсу энтузіазмъ и онъ всегда былъ счастливъ, когда обращалъ къ нимъ рѣчь. Но утренніе часы были длинны и иногда печальны. Хотя весь городъ суетился съ выборами, ему нечего было дѣлать. Его соперники собирали голоса, совѣщались, таскались по городу — отнимали отъ него избирателей. Но онъ былъ слишкомъ благороденъ для такого дѣла и сидѣлъ одинъ въ маленькой гостиной гостинницы Канатчиковъ, думая о своей рѣчи для вечера, думая также о Полли Нифитъ. А потомъ вдругъ ему пришло въ голову, что было бы хорошо написать къ Полли Нифитъ изъ Персикросса. Конечно извѣстіе, что онъ ведетъ великую битву, произведетъ дѣйствіе на ея сердце. Такимъ образомъ онъ написалъ слѣдующее письмо, которое Полли получила чрезъ недѣлю послѣ своего возвращенія изъ Маргэта:

"Гостинница Канатчиковъ, Персикроссъ.

"14 октября 186 —

"Милая Полли,

"Надѣюсь, вы не разсердитесь на меня за то, что я къ вамъ пишу. Я нахожусь здѣсь среди шума бурныхъ выборовъ и не могу удержаться, чтобы не разсказать вамъ обо всемъ. Отъ полноты сердечной буду я говорить съ вами моимъ перомъ. Благородная надежда получить мѣсто въ парламентѣ, что я считаю самый высокой почестью, какой только можетъ достигнуть британецъ, наполняетъ мою душу, мое сердце, мой умъ; но это не такъ для меня важно, какъ ваша любовь. Еслибъ я получилъ мѣсто въ вашемъ сердцѣ, былъ выбранъ вами не на краткіе семь лѣтъ, а на всю жизнь, я гордился бы и былъ счастливъ этою почестью болѣе чѣмъ всякою другою. Можетъ быть, этому не слѣдовало бы быть, но оно такъ есть. Я очень часто говорю здѣсь съ народомъ, но никогда не раскрываю рта безъ того, чтобы не думать, что еслибъ вы слушали меня, то я могъ бы говорить съ большей энергіей. Еслибъ я могъ пріобрѣсть вашу любовь и вмѣстѣ съ тѣмъ мѣсто депутата, я сдѣлалъ бы болѣе чѣмъ дѣлали когда-либо король, завоеватель или жрецъ.

"Не знаю, понимаете ли вы что-нибудь въ выборахъ. Когда я пріѣхалъ сюда, ко мнѣ присоединился одинъ господинъ, бывшій прежде депутатомъ; но теперь я остался одинъ, потому чту онъ не понимаетъ или не сочувствуетъ передовымъ доктринамъ, которыя я обязанъ проповѣдывать народу. Чистота и право труда — вотъ мой лозунгъ. Но здѣсь есть многіе, которые ненавидятъ одно имя чистоты и ничего не понимаютъ въ правахъ труда. Трудъ, милая Полли, есть соль земли, и надѣюсь, что когда-нибудь я буду имѣть преимущество научить васъ этому. Я не вижу, почему женщинамъ не понимать политики такъ же какъ и мужчинамъ, и мнѣ кажется, что онѣ должны бы имѣть право голоса.

"Насъ представятъ кандидатами въ понедѣльникъ, а выборы будутъ происходить во вторникъ. Меня представятъ два избирателя. Это ремесленники. Я предпочитаю ихъ поддержку величайшимъ магнатамъ на землѣ. Но ваша поддержка была бы для меня лучше всего на свѣтѣ. Здѣшній народъ очень равнодушенъ къ баллотировкѣ и мало понималъ значеніе стачекъ, пока я не пріѣхалъ сюда. Безъ взаимной поддержки ремесленники будутъ истерты въ порошокъ. Если поступлю въ парламентъ, я сочту моею обязанностью настаивать на этой доктринѣ постоянно. Полли, еслибъ вы были моей женою, мой голосъ былъ бы громче!

"Прошу васъ засвидѣтельствовать мое уваженіе вашимъ родителямъ. Я боюсь, что вашъ отецъ недоброжелателенъ ко мнѣ, но можетъ быть, когда онъ увидитъ меня на почетномъ мѣстѣ депутата отъ Персикросса въ парламентѣ, онъ смягчится. Если вы удостоите написать мнѣ ласковое слово въ отвѣтъ, я буду гордиться этимъ больше всего на свѣтѣ. Я полагаю, что пробуду здѣсь до утра среды. Если вы скажете мнѣ ласковое слово, мнѣ кажется, оно поможетъ мнѣ въ великій день.

"Остаюсь навсегда самымъ искреннимъ почитателемъ вашимъ

"ОНТАРІО МОГСЪ."

Полли получила это письмо въ понедѣльникъ, день назначенія кандидатовъ, и хотя она отвѣтила тотчасъ, Онтаріо получилъ ея отвѣтъ уже по окончаніи состязанія и великій день уже для него прошелъ. Но письмо Полли будетъ здѣсь приведено. Для знатной молодой дѣвицы, живущей въ хорошемъ обществѣ, смѣсь политики и любви, наполнявшая письмо Онтаріо, можетъ быть, была неумѣстна. Но Полли понравилось это письмо; она гордилась вниманіемъ человѣка, который будетъ засѣдать въ парламентѣ. Она сочувствовала его энтузіазму и находила, что ей было бы пріятно научиться отъ него, что трудъ есть соль земли — еслибъ только онъ былъ не такъ неловокъ и долговязъ, и еслибъ руки его были нѣсколько почище. Однако, она не могла рѣшиться подать ему никакой надежды, и потому ограничила свой отвѣтъ парламентскими надеждами.

"Любезный мистеръ Могсъ, писала она: "мнѣ было очень пріятно, когда я услыхала, что вы будете членомъ парламента, и я отъ всего сердца желаю вамъ успѣха. Я буду считать большою честью знакомство съ членомъ парламента, такъ какъ знаю васъ съ самаго дѣтства. Я увѣрена, что вы сдѣлаете много хорошаго и не допустите народъ до дурного. Что касается подачи голосовъ женщинами, не думаю, чтобы мнѣ это понравилось, хотя будь у меня двадцать голосовъ, я отдала бы ихъ вамъ — потому что я знаю васъ такъ давно.

"Родители мои свидѣтельствуютъ вамъ свое уваженіе и желаютъ успѣха.

"Искренно вамъ преданная

"МЭРИ-АННА НИФИТЪ."

"Александрійскій коттэджъ, понедѣльникъ".

Когда Могсъ получилъ это письмо, онъ находился, весьма естественно, въ сильномъ волненіи относительно борьбы, которую только что вынесъ; но все-таки письмо это имѣло для него большую важность; онъ спряталъ его на груди ближе къ сердцу. Ахъ, еслибъ одно теплое слово вырвалось у ней, какъ счастливъ былъ бы онъ!

— Да, сказалъ онъ съ пренебреженіемъ: — потому что она знала меня съ дѣтства!

А все-таки бумага, до которой дотрогивалась ея рука, и буквы, написанныя ея пальцами, была положены у самого его сердца.

Глава XXVII.
МУНБИМЪ.

Ральфъ-наслѣдникъ далъ отвѣтъ и дѣло было рѣшено. Онъ навсегда отказался, отъ наслѣдства и долженъ былъ немедленно получить большую сумму — сумму такую большую, что казалось, она тотчасъ сдѣлаетъ его богачомъ. Онъ зналъ, однако, что если истратитъ эти деньги, то сдѣлается нищимъ на всю жизнь, и зналъ также, какъ былъ способенъ къ расточительности. Онъ и его наслѣдники могли имѣть по-крайней-мѣрѣ тысячу фунтовъ годового дохода, а конечно ему могло быть легко жить такимъ доходомъ.

Когда онъ думалъ объ этомъ, онъ старался помириться съ своимъ положеніемъ. Онъ по-крайней-мѣрѣ избавился отъ Нифита, который сдѣлался для него нестерпимъ. А Полли отказала ему два раза. Полли была очень милая дѣвушка, но онъ не могъ сожалѣть, что лишился Полли. Будь Полли одна на свѣтѣ, она была бы очень хорошей дѣвушкой — но Полли съ папенькой и съ маменькой Нифитъ не годилась никуда. По-крайней-мѣрѣ, было хорошо, что онъ избавился отъ этой напасти относительно Нифитовъ; онъ просто долженъ заплатить бандажисту деньги, занятыя у него, и болѣе не бывать ни въ Кондуитской улицѣ, ни въ Бендонѣ.

А потомъ что онъ будетъ дѣлать? Въ какомъ другомъ направленіи примется онъ дѣйствовать? Онъ очень хорошо сознавалъ, что до-сихъ-поръ онъ понапрасну растратилъ свою жизнь. Родившись съ великолѣпными надеждами, онъ теперь такъ уничтожилъ ихъ, что ему не осталось ничего кромѣ тихаго и нечестолюбиваго образа жизни. Средствъ у него будетъ довольно, если только онъ съумѣетъ ихъ сохранить. Но онъ зналъ себя — онъ боялся, что знаетъ себя слишкомъ хорошо, для того, чтобы надѣяться сохранить свое состояніе, если не перемѣнитъ совершенно своего образа жизни. Не лучше ли ему жениться? Онъ отвязался отъ Полли, которая связывала его по рукамъ и по ногамъ, и теперь можетъ выбирать самъ.

Онъ написалъ къ брату о томъ, что онъ сдѣлалъ. Писать письма всегда было непріятно для него и теперь онъ написалъ только нѣсколько строкъ.

«Милый Грегъ, я принялъ предложеніе дяди. Лучше такъ. Когда я писалъ къ тебѣ прежде, дѣла были другія. Мнѣ не нужно говорить тебѣ, что сердце мое болитъ по старомъ помѣстьи. Еслибъ не захотѣлъ разстаться съ нимъ, я сдѣлалъ бы тебя нищимъ и обезславилъ бы себя. Любящій тебя P. Н.»

И больше ничего. Что болѣе можно было сказать? и кому какая польза была бы изъ того? Милое старое помѣстье! онъ никогда не увидитъ его болѣе. ничто на свѣтѣ не заставитъ его поѣхать туда теперь, когда оно не можетъ принадлежать ему. Оно все-таки будетъ принадлежать Ньютону; онъ постарается утѣшиться этимъ. Онъ могъ сдѣлать еще хуже. Онъ могъ продать свое наслѣдство жидамъ и такимъ образомъ оно перешло бы къ людямъ совершенно чужимъ.

Онъ былъ очень унылъ дня три, думая обо всемъ этомъ. Онъ заходилъ къ своему повѣренному и тотъ сказалъ ему, что продажа можетъ быть заключена не прежде, какъ чрезъ нѣсколько недѣль.

— Теперь, когда сдѣлано, то чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше, сказалъ Ральфъ.

Повѣренный сказалъ ему, что если ему очень нужны наличныя деньги, то онъ можетъ ихъ получить, но ему лучше было бы подождать терпѣливо съ мѣсяцъ. Деньги ему не были рѣшительно необходимы, такъ какъ у него оставалась еще сумма, данная ему бандажистомъ. Но онъ не могъ оставаться въ Лондонѣ. Если онъ останется въ Лондонѣ, къ нему придетъ Нифитъ, а хотя совѣсть его была чиста относительно Полли, онъ не желалъ лично объяснять Нифиту, что онъ продалъ свое наслѣдство Ньютонскаго Пріората. Какъ только получитъ деньги, онъ расплатится съ Нифитомъ, а потомъ… потомъ онъ думалъ, что будетъ имѣть право говорить Нифиту, что его нѣтъ дома, если Нифитъ опять будетъ приставать къ нему.

Онъ женится и будетъ жить гдѣ-нибудь очень тихо — можетъ быть, возьметъ небольшую ферму и будетъ держать одну охотничью лошадь. Его средствъ достаточно для этого даже съ женою и семьею. Да, этотъ образъ жизни самый приличный для него. Онъ сдѣлаетъ большую перемѣну. Онъ будетъ простъ въ своихъ привычкахъ, сдѣлается домосѣдомъ и не станетъ тратить денегъ непустому. Охотиться разъ въ недѣлю въ своей маленькой деревенской фермѣ будетъ восхитительно. Кто будетъ хозяйкой въ его домѣ? Изъ всѣхъ вопросовъ это былъ теперь самый важный.

Читатель, можетъ быть, помнитъ одно ничтожное обстоятельство, случившееся четыре мѣсяца назадъ на лугу въ Попгэмской виллѣ. Этого обстоятельства, конечно, Клэри Андерудъ не забыла. Можно даже сказать, что она думала о немъ ежечасно. Она думала объ этомъ какъ о великомъ преступленіи — но какъ о преступленіи прощенномъ, и хотя преступленіе было большое, оно могло быть предвѣстникомъ большой радости. Клэри не забыла этого происшествія — но Ральфъ почти совсѣмъ забылъ о немъ. Онъ совсѣмъ не помнилъ, что это происшествіе онъ сопровождалъ увѣреніемъ въ своей любви; онъ даже готовъ былъ бы поклястся, что совсѣмъ не компрометировалъ себя такимъ образомъ. Разумѣется, были маленькія нѣжности, самыя обыкновенныя — такъ онъ думалъ — когда молодыя дѣвицы и молодые люди знаютъ другъ друга хорошо и любятъ находиться вмѣстѣ. Но что онъ обязанъ былъ жениться на Кларисѣ Андерудъ и что онъ сдѣлаетъ преступленіе, если женится на другой, ему и въ голову не приходило. Онъ думалъ только, что могутъ встрѣтиться нѣкоторыя маленькія затрудненія, если онъ предложитъ свою руку Мэри Боннеръ. Однако онъ думалъ, что изъ всѣхъ дѣвушекъ на свѣтѣ онъ болѣе всего желалъ бы предложить руку Мэри Боннеръ. Конечно, онъ могъ жениться на какой-нибудь молодой дѣвушкѣ съ деньгами, но въ настоящемъ расположеніи своего духа онъ неспособенъ былъ на подобное усиліе. До-сихъ-поръ онъ занимался только суетными, пустыми, безполезными и въ то же время противными для него дѣлами. Онъ хотѣлъ жениться на Полли Нифитъ изъ-за ея денегъ и былъ несчастенъ съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ ему подали эту мысль. Любовь и хижина были вещи несовмѣстныя всегда, но подъ любовью и хижиной въ этомъ смыслѣ подразумѣвалась рѣшительная бѣдность. Любовь съ тридцатью тысячами, даже если къ ней присоединить хижину, будетъ любовью не бѣдною. Свѣтъ ему опротивѣлъ — такой свѣтъ, какой онъ устроилъ для себя — и онъ посмотритъ, не можетъ ли устроиться лучше. Сначала онъ женится на Мэри Боннеръ, а потомъ купитъ ферму. Его такъ восхитилъ этотъ планъ, что онъ отправился въ клубъ и пообѣдалъ пріятно, позволивъ себѣ выпить бутылку шампанскаго въ награду за то, что рѣшился сдѣлаться такимъ добродѣтельнымъ. Онъ встрѣтился съ знакомыми, провелъ пріятно вечеръ, и когда шелъ домой вечеромъ, совершенно влюбился въ свой планъ. Для него было хорошо отдѣлаться отъ тяжести наслѣдства, которое онъ, можетъ быть, еще не получилъ бы лѣтъ двадцать-пять. Раздѣваясь, онъ соображалъ, хорошо ли тотчасъ броситься къ ногамъ Мэри Боннеръ. Были двѣ причины, чтобы не дѣлатъ этого немедленно. Повѣренный его сказалъ ему, что онъ долженъ ждать согласія сквайра прежде, чѣмъ сдѣлаетъ какой-нибудь шагъ относительно своихъ дѣлъ, а потомъ сэр-Томасъ все еще находился въ Персикроссѣ. Ральфъ хотѣлъ сдѣлать все какъ слѣдуетъ и дождаться возвращенія сэр-Томаса. Но онъ долженъ былъ сдѣлать что-нибудь тотчасъ. Оставаться на его квартирѣ и въ его клубѣ не согласовалось съ той лучшей жизнью, которую онъ начерталъ себѣ.

Разумѣется, онъ долженъ поѣхать въ Мунбимъ. У него тамъ четыре лошади и онъ долженъ продать три. Одну охотничью лошадь онъ позволялъ себѣ имѣть. У него были Хвастунъ, Вампиръ, Буйволъ и Пивоваръ; онъ думалъ, что оставитъ Хвастуна. Хвастуну было только шесть лѣтъ и онъ могъ годиться ему еще лѣтъ семь. Пока онъ поживетъ въ Мунбимѣ съ недѣлю нисколько не дороже чѣмъ въ Лондонѣ.

Онъ отправился въ Мунбимъ и ему тамъ посчастливилось. Онъ нашелъ тамъ поручика Кокса, а съ нимъ какого-то Фреда Пеппера, охотника. Поручикъ Коксъ сказалъ ему, что онъ вышелъ въ отставку и обѣщалъ своимъ роднымъ уѣхать въ Австралію. Но намѣревался «попользоваться еще одной зимой», какъ онѣ выражался. Онъ сдѣлалъ это условіе съ своимъ отцомъ. Долги его были заплачены, должность продана, а онъ ѣхалъ въ Австралію. Но одну зиму онъ доохотится. Поручикъ Коксъ былъ откровенный, добродушный, не глупый молодой человѣкъ, на столько смышленый, чтобы понимать, что когда тратишь въ годъ тысячу двѣсти, когда имѣешь только четыреста, то долженъ же прійти когда-нибудь конецъ. Фреду Пепперу было лѣтъ сорокъ-пять; онъ охотился постоянно и жилъ въ Мунбимѣ съ незапамятныхъ временъ. Никто не зналъ, какъ онъ жилъ и какъ доставалъ себѣ лошадей. Однако, онъ успѣлъ ихъ продавать и акуратно расплачивался съ Горсболомъ. Обыкновенно онъ исчезалъ въ апрѣлѣ и опять являлся въ октябрѣ. Нѣкоторые называли его суркомъ. Онъ былъ добродушенъ, недуренъ собой, уменъ, пріятенъ и готовъ покоряться всякому прозванію, какое вздумали бы придумать для него. Онъ любилъ поиграть въ вистъ, и думали, что онъ извлекаетъ выгоду изъ пари съ дурными игроками. Ѣздилъ онъ очень осторожно и не любилъ ни чванства, ни суеты въ охотничьемъ полѣ. Но онъ могъ заставить лошадь сдѣлать все, когда желалъ продать ее. Всѣ его любили и постоянно хвалили. Онъ никогда ни у кого не занималъ соверена. Лошадь свою давалъ всѣмъ, кто просилъ. Онъ не пилъ, не лгалъ безстыдно, когда продавалъ лошадей, въ картахъ не плутовалъ. Пока у него оставалось вино въ бутылкѣ, онъ раздѣлялъ его съ пріятелемъ. Онъ никогда не хвастался. Онъ имѣлъ наклонность погорячиться, но горячность его была добродушна. На сигары онъ былъ щедръ. Вотъ каковы были его добродѣтели. Состоянія своего онъ не имѣлъ, никогда не пріобрѣталъ трудомъ ни одного пенни, жилъ картежной игрой, не имѣлъ въ жизни никакой цѣли кромѣ удовольствія, никогда не бывалъ въ церкви, никому не давалъ ни шиллинга, не былъ полезенъ ни одному живому существу, никогда не говорилъ о себѣ ни слова правды — вотъ пятна на его характерѣ. Но Фредъ Пепперъ былъ очень любимъ мужчинами и дамами въ спортсменскомъ свѣтѣ.

Когда Ральфъ Ньютонъ явился въ Мунбимъ, его приняли съ отверзтыми объятіями. Горсболъ, по векселю котораго въ 500 ф. было заплачено въ первый день срока, къ его великому удивленію, обращался съ Ральфомъ почти, какъ съ героемъ. Когда Ральфъ упомянулъ объ уплатѣ остального долга, Горсболъ пришелъ почти въ негодованіе.

Ральфъ охотился раза четыре, игралъ въ вистъ съ болваномъ, съ Фредомъ и Коксомъ, который не былъ уже поручикомъ. Ральфъ чувствовалъ, что это не самое приличное начало для лучшей жизни, но ему еще не представлялось случая начать эту лучшую жизнь. Онъ долженъ подождать, пока насчетъ имѣнія устроятъ что-нибудь опредѣленной — а главное, когда сэр-Томасъ вернется. Онъ однако на столько началъ новую жизнь, что понизилъ игру въ вистъ — по шиллингу поэнъ и полкроны въ робберу.

— Этого совершенно достаточно, сказалъ Фредъ Пепперъ. — Намъ только нужно дѣлать что-нибудь.

Когда Ральфъ въ концѣ недѣли проигралъ только пятнадцать фунтовъ, онъ поздравлялъ себя съ тѣмъ, что началъ лучшую жизнь. Коксъ и Фредъ Пепперъ, раздѣлившіе между собой эту бездѣлицу, смѣялись.

Но прежде чѣмъ Ральфъ уѣхалъ изъ Мунбима, дѣла его приняли такой оборотъ, который былъ для него не совсѣмъ пріятенъ. Не пробылъ онъ и трехъ дней въ этомъ мѣстѣ, какъ получилъ письмо отъ своего повѣреннаго, въ которомъ дядя давалъ формальное согласіе на покупку и предлагалъ заплатить условленную сумму, когда Ральфъ захочетъ. Купчая продажи будетъ готова въ половинѣ ноября; повѣренный совѣтовалъ Ральфу не брать денегъ, пока купчая не будетъ готова. Изъ этого письма было очевидно, что Ральфу некчему торопиться въ Лондонъ. Письмо это онъ нашелъ по возвращеніи съ охоты. Фредъ Пепперъ недавно купилъ лошадь, которая поправилась Ральфу лучше его Хвастуна. Кончилось тѣмъ, что онъ купилъ эту лошадь за 130 фунтовъ. Почему ему не позабавиться еще зиму? Онъ не могъ жениться на Мэри Боннеръ и поселиться на фермѣ въ одинъ день — даже въ одинъ мѣсяцъ. Хотя будетъ охотиться цѣлую зиму, онъ все-таки получитъ тридцать тысячъ въ концѣ зимы.

Въ то утро, когда долженъ былъ вернуться въ Лондонъ, онъ сталъ сожалѣть, зачѣмъ сдѣлалъ это. Конечно, это его не раззоритъ, но какъ человѣкъ можетъ полагаться на свою рѣшимость, когда въ самомъ началѣ онъ начинаетъ откладывать? Ему никто не долженъ былъ говорить, но онъ самъ зналъ, что онъ не готовитъ себя для той новой жизни, которую вознамѣрился начать. Когда одинъ человѣкъ благоразуменъ, а другой безразсуденъ, безразсудный знаетъ такъ же хорошо, какъ и благоразумный, въ чемъ заключаются благоразуміе и сумасбродство. Искушеніе часто бываетъ очень небольшое. Ральфу Ньютону вовсе не хотѣлось покупать лошади Пеппера. Желаніе во весь вечеръ было на другой сторонѣ. Но наступила минута, въ которую онъ поддался, и эта минута управляла всѣми другими минутами. Мы можемъ почти сказать, что у человѣка хватаетъ твердости только до слабой минуты.

Но онъ вернулся въ Лондонъ съ самымъ твердымъ намѣреніемъ. Онъ оставитъ свое охотничье заведеніе въ Мунбимѣ на эту зиму. Онъ все это рѣшилъ въ умѣ. Онъ тотчасъ заплатитъ Горсболу, весь долгъ а издержки предстоящаго сезона уплатятъ его лошади. И не далѣе какъ чрезъ недѣлю онъ сдѣлаетъ предложеніе Мэри Боннеръ. Смутная мысль о разочарованіи Клэри пробѣгала въ головѣ его; чувство это угрожало нарушить нѣсколько его спокойствіе отъ недостатка сочувствія съ его стороны; но онъ долженъ собрать достаточно мужества, чтобы этимъ пренебречь. Ему не приходило въ голову, что онъ дурно поступаетъ съ Клэри. Не приходило ему также въ голову, что Мэри Боннеръ откажетъ ему. Въ нынѣшнее время мужчины не ожидаютъ отказа. Между молодыми людьми распространилось убѣжденіе, что теперь всѣ молодыя дѣвицы желаютъ выйти замужъ — тревожно ожидаютъ жениховъ и не многія рѣшатся отказать человѣку, который по своему положенію считаетъ себя въ правѣ сдѣлать имъ предложеніе.

Глава XVIII.
НОВЫЙ НАСЛѢДНИКЪ СЧИТАЕТЪ СВОИХЪ ЦЫПЛЯТЪ.

Сквайръ обезумѣлъ отъ радости, когда получилъ письмо сына, сообщавшее ему, что наслѣдникъ согласился продать все. Великое желаніе его жизни исполнилось наконецъ. Имѣніе сдѣлается его собственностью, такъ что онъ можетъ сдѣлать съ нимъ все что захочетъ, можетъ оставить своему сыну, можетъ остальную свою жизнь пользоваться имъ вмѣстѣ съ сыномъ. До-сихъ-поръ онъ не наслаждался благами, доставшимися ему, и большую часть жизни проводилъ, перенося горькое наказаніе. Онъ разрывался на части, придумывая способы избавиться того положенія, въ которое весьма естественное завѣщаніе отца поставило его. Онъ разумѣется могъ жениться и имѣть дѣтей. Но и въ этомъ было бы для него несчастье. Его сынъ былъ для него дороже всего на свѣтѣ, а своею женитьбою онъ раззорилъ бы своего сына. Рано въ жизни, сравнительно рано, онъ рѣшилъ, что не сдѣлаетъ этого — что онъ будетъ копить деньги и составитъ состояніе любимому сыну. Но потомъ ему пришло въ голову, что онъ можетъ быть счастливъ, если приготовитъ для своего сына этотъ самый фамильный домъ съ его десятинами, лѣсами и фермами. Десятины, лѣса и фермы не радовали его, такъ какъ онъ чувствовалъ, что они составляютъ только его пожизненную собственность. Потомъ постепенно услыхалъ онъ о сумасбродствахъ своего племянника и ему пришла въ голову мысль, что онъ можетъ купить у него наслѣдство. Ральфъ, его Ральфъ, говорилъ ему, что эта мысль жестока, но онъ не видѣлъ этой жестокости.

— То, что теряетъ дурной человѣкъ, достанется хорошему, сказалъ онъ: — и конечно должно быть лучше для всѣхъ, которые живутъ этимъ имѣніемъ, чтобы имъ владѣлъ хорошій человѣкъ.

Вмѣшиваться онъ не хотѣлъ и не имѣлъ никакого права вмѣшиваться, пока другіе не вмѣшаются. Это сдѣлаетъ самъ расточительный наслѣдникъ, а не онъ. Когда Ральфъ говорилъ ему, что это жестоко, онъ отвертывался съ гнѣвомъ, но скрывалъ свой гнѣвъ, потому что любилъ своего сына. Но теперь все устроилось, и устроилъ его сынъ.

Онъ съ ума сходилъ отъ радости цѣлый день, думая о великой цѣли, достигнутой имъ. Онъ былъ одинъ въ домѣ, потому что сынъ его еще находился въ Лондонѣ, а въ послѣдніе мѣсяцы гости бывали рѣдко въ Пріоратѣ. Но онъ не желалъ видѣть теперь никого. Онъ вышелъ, бродилъ по парку и повторялъ себѣ, что наконецъ эти деревья составляютъ его собственность. Онъ смотрѣлъ то на одну ферму, то на другую, не отыскивалъ арендаторовъ, почти не говорилъ встрѣчаясь съ ними, но все думалъ о томъ, что должно сдѣлать. Онъ видѣлъ мелькомъ Грегори, но только улыбаясь кивнулъ ему головой и прошелъ мимо. Онъ не былъ расположенъ именно теперь разсказывать о своемъ счастьи кому бы то ни было. Онъ обошелъ вокругъ фермы Дэреля, полуразрушеннаго дома Брёмби, говоря себѣ, что скоро онъ уже не будетъ такъ разрушенъ. Потомъ онъ перешелъ переулокъ и остановился, устремивъ глаза на Браунригсъ — ферму Уокера — перлъ всѣхъ фермъ въ этой сторонѣ, землю, съ которою онъ такъ легко думалъ разстаться, когда предъ нимъ возникалъ вопросъ сдѣлаться владѣльцемъ части помѣстья. Но теперь каждая десятина была для него въ десять разъ дороже, чѣмъ тогда. Онъ никогда не разстанется теперь съ Браунригсомъ. Онъ даже спасетъ ферму Ингрэма въ Туинингѣ, если возможно будетъ спасти. Онъ прежде не зналъ, какъ дорогъ могъ быть для него каждый берегъ, каждое дерево, каждый кусокъ дёрна. Да, теперь онъ сдѣлался настоящимъ владѣльцемъ имѣнія, принадлежавшаго его отцу и его предкамъ. Онъ займетъ деньги и сбережетъ все это при жизни. Онъ скорѣе рѣшится на все, чѣмъ разстанется съ одной десятиной, когда эту десятину онъ можетъ доставить своему сыну.

На слѣдующій день пріѣхалъ Ральфъ. Мы уже не должны называть его Ральфомъ не наслѣдникомъ. Онъ будетъ наслѣдникъ съ самаго того дня, какъ подпишутъ контрактъ. Хотя сквайръ желалъ видѣть молодого человѣка, но не хотѣлъ поѣхать на станцію встрѣчать его. Его радость была такъ велика, что онъ не хотѣлъ обнаруживать ее предъ посторонними. Онъ остался дома, въ своей комнатѣ, приказавъ просить къ себѣ Ральфа, какъ только онъ пріѣдетъ. Онъ не хотѣлъ выйти даже въ переднюю. А между тѣмъ, когда Ральфъ вошелъ къ нему въ комнату, онъ былъ очень спокоенъ. Въ его глазахъ былъ веселый блескъ; но сначала онъ говорилъ мало.

— Итакъ тебѣ удалось устроить это дѣльце, сказалъ онъ, взявъ сына за руку.

— Я не устроилъ ничего, сказалъ Ральфъ, улыбаясь.

— Нѣтъ? А я думалъ, что ты устроилъ много. Во всякомъ случаѣ это сдѣлано.

— Да, это сдѣлано. По-крайней-мѣрѣ, я такъ полагаю.

Ральфъ, пославъ свою телеграму, разумѣется, написалъ отцу подробно о томъ, какъ все было сдѣлано.

— Неужели ты хочешь сказать, что есть какія-нибудь сомнѣнія? сказалъ онъ почти, тревожнымъ тономъ.

— Вовсе нѣтъ, насколько мнѣ извѣстно. Повѣренные думаютъ, что все устроено. Намѣреніе Ральфа серьезное.

— Оно должно быть серьезно, сказалъ сквайръ?

— Онъ поступилъ необыкновенно хорошо, сказалъ его тезка: — такъ хорошо, что мнѣ кажется, я обязанъ ему многимъ. Мы совершенно ошибались, предполагая, что онъ желаетъ торговаться.

Онъ самъ предполагалъ, но думалъ, что ему слѣдуетъ такъ говорить съ отцомъ.

— Теперь я прощу ему все, сказалъ сквайръ: — и сдѣлаю все, что могу, чтобы помочь ему.

Ральфъ говорилъ многое въ похвалу своему тезкѣ; онъ почти сожалѣлъ о томъ, что было сдѣлано; во всякомъ случаѣ ему было жаль. Того и другого Ральфа слѣдовало считать будущимъ владѣльцемъ Ньютонскаго Пріората, а не его, такъ какъ онъ почти не имѣлъ права называться Ньютономъ. Это больше согласовалось бы съ англійскимъ порядкомъ вещей. Потомъ, такъ многое можно было сказать въ пользу молодого человѣка, который лишился всего этого, и такъ мало противъ него! И тому, для кого была сдѣлана эта покупка, казалось, что съ продавцомъ поступили не совсѣмъ добросовѣстно, если не безчестно. Онъ не могъ сказать всего этого своему отцу, но говорилъ о Ральфѣ такимъ образомъ, что отецъ могъ понять его мысль.

— Онъ такой пріятный человѣкъ, сказалъ Ральфъ, который теперь былъ наслѣдникъ.

— Пригласимъ его сюда, какъ только дѣло будетъ рѣшено.

— Не думаю, чтобы онъ пріѣхалъ. Разумѣется, онъ очень огорченъ. Неудивительно, что онъ не рѣшался разстаться съ этимъ.

— Можетъ быть, сказалъ сквайръ, который былъ готовъ простить прошлые грѣхи: — но разумѣется дѣлать нечего.

— Онъ не былъ въ этомъ увѣренъ, когда въ первый разъ отклонилъ ваше предложеніе. Онъ былъ не противъ цѣны. Онъ говорилъ, что о цѣнѣ онъ не можетъ сказать ничего. Когда я сказалъ ему, что вы готовы прибавить, онъ объявилъ, что ничего не возьметъ больше. Если тѣ, которые понимаютъ это дѣло, скажутъ, что онъ долженъ получить больше, онъ возьметъ. По моему мнѣнію, онъ поступилъ очень хорошо.

Во всемъ этомъ было что-то такое походившее почти на обвиненіе противъ сквайра. По-крайней-мѣрѣ такъ почувствовалъ сквайръ и это чувство на минуту лишило его сознанія его торжества. По его мнѣнію, жалѣть тутъ было не о чемъ. Было ясно, что сынъ его жалѣлъ. Но онъ не могъ бранить своего сына, — по-крайней-мѣрѣ теперь.

— Я чувствую, Ральфъ, сказалъ онъ: — что съ этой минуты каждому арендатору и каждому земледѣльцу въ этомъ имѣнія будетъ лучше, чѣмъ было мѣсяцъ тому назадъ. Можетъ быть, я неправъ. Я ничего объ этомъ не говорю. Но я скажу, что во всякомъ случаѣ лучше, чтобъ имѣніе переходило къ природному наслѣднику владѣльца. Разумѣется, это была моя вина, прибавилъ онъ послѣ нѣкотораго молчанія: — но теперь я чувствую, что въ нѣкоторой степени исправилось сдѣланное мною зло.

Тонъ его теперь сдѣлался слишкомъ серьезенъ для того, чтобы допускать возраженія. Ральфъ, чувствуя это, пожалъ руку отца и потомъ оставилъ его.

— Грегори придетъ обѣдать, сказалъ сквайръ, когда Ральфъ затворялъ за собою дверь.

Въ это время Грегори еще не получалъ извѣстія о томъ, что было сдѣлано въ Лондонѣ. Письмо брата пришло къ нему на слѣдующее утро. Ральфъ встрѣтилъ его прежде чѣмъ вышелъ сквайръ и извѣстіе было скоро сообщено.

— Все рѣшено, сказалъ Ральфъ со вздохомъ.

— Все?

— Вашъ братъ согласился продать.

— Нѣтъ!

— Это доставило мнѣ почти болѣе огорченія, чѣмъ удовольствія, потому что я знаю, что это огорчитъ васъ.

— Онъ писалъ ко мнѣ съ такою увѣренностью!

— Да; и онъ объяснилъ все. Тогда онъ надѣялся, что могъ спасти это. Но способъ спасенія былъ бы хуже потери. Онъ конечно напишетъ вамъ все. Никто не могъ поступить лучше его.

Прежде чѣмъ сквайръ пришелъ къ нимъ, прошло, можетъ быть, минутъ пять; но пасторъ не сказалъ ни слова. Извѣстіе, услышанное имъ, поразило его. Онъ былъ такъ увѣренъ, что братъ его имѣлъ серьезное намѣреніе не соглашаться и что дядя его не будетъ имѣть успѣха. И хотя онъ любилъ одного Ральфа столько же, сколько любилъ другого — хотя онъ долженъ былъ знать, что низкорожденный Ральфъ былъ во всѣхъ отношеніяхъ лучше его брата, болѣе похожъ на мужчину, чѣмъ законный наслѣдникъ — все-таки эта законность составляла для него все. Онъ тоже былъ Ньютонъ Ньютонскій; но по справедливости можно сказать; въ его чувствахъ не было никакого эгоизма. Быть младшимъ братомъ Ньютона Ньютонскаго и пасторомъ прихода, носившаго одно имя съ ними, было достаточно для его честолюбія. Но все теперь пойдетъ криво, какъ только былъ устраненъ законный наслѣдникъ. Ральфъ, тотъ Ральфъ, котораго онъ такъ любилъ, не настоящій Ньютонъ, свѣтъ не будетъ считать его такимъ. Графство также. По мнѣнію пастора Грегори, сдѣлалось большее несчастье. Какъ только онъ понялъ это, онъ замолчалъ и не могъ говорить болѣе.

И Ральфъ не говорилъ ни слова. Онъ вполнѣ сочувствовалъ Грегори и поэтому стоялъ молча и грустно возлѣ него. Въ его сердцѣ должно было быть торжество, онъ не могъ не чувствовать славы сдѣлаться наслѣдникомъ Ньютонскаго Пріората. Онъ понималъ хорошо, что его рожденіе теперь будетъ очень мало вредить его положенію. Если онъ вздумаетъ жениться, разумѣется, онъ долженъ объяснить свое рожденіе; но невѣроятно, чтобы онъ могъ искать жены между тѣми, которыя отвергнутъ его при всѣхъ другихъ его преимуществахъ только за то, что онъ не имѣетъ законнаго права носить имя своего отца. Что онъ радовался сдѣланному для себя, было естественно; но когда онъ стоялъ съ Грегори, ожидая, когда выйдетъ отецъ, онъ не выказывалъ признаковъ радости. Наконецъ сквайръ пришелъ. Въ глазахъ его было торжество, но онъ заговорилъ безъ торжества. Но невозможно было не сказать нѣсколько словъ о продажѣ имѣнія.

— Вѣроятно, Ральфъ сказалъ вамъ о томъ, что онъ сдѣлалъ въ Лондонѣ?

— Да, онъ мнѣ сказалъ, отвѣтилъ Грегори.

— Надѣюсь, что теперь кончится всякая семейная непріязнь между нами, продолжалъ сквайръ: — вашъ братъ будетъ такимъ же дорогимъ гостемъ въ этомъ помѣстьѣ, какимъ я надѣюсь были вы всегда. Если онъ хочетъ привезти сюда своихъ лошадей, мы будемъ очень рады.

Пасторъ пробормоталъ что-то о ласковости, съ какою съ нимъ обращались всегда, но говорилъ онъ не совсѣмъ любезно. У него разрывалось сердце и онъ желалъ вернуться въ свое уединеніе. Сквайръ видѣлъ это и не приставалъ къ нему съ разговорами; — не сказалъ ни слова болѣе о своей покупкѣ и старался заинтересовать Грегори приходскими дѣлами; — спрашивалъ о новой постройкѣ въ алтарѣ и любезно отзывался то объ этомъ старикѣ, то о той молодой женщинѣ. Но Грегори не могъ прійти въ себя, — не могъ воротиться къ своимъ прежнимъ интересамъ, чтобы розыгрьтвать роль и показывать, будто онъ не думаетъ о несчастьи, случившемся съ его фамиліей. Въ каждомъ взглядѣ его, въ каждомъ тонѣ онъ говорилъ сыну, что онъ незаконнорожденный, а отцу, что онъ уничтожилъ наслѣдство фамиліи. Но они переносили все терпѣливо и старались привлечь его любезностью. Тотчасъ послѣ обѣда онъ простился. У него было дѣло дома, сказалъ онъ, и онъ долженъ идти. Дядя проводилъ его до передней, оставивъ Гальфа одного въ гостиной.

— Это будетъ къ лучшему современемъ, сказалъ сквайръ, положивъ руку на плечо племянника.

— Можетъ быть. Я ничего не могу знать, что будетъ впередъ. Прощайте.

Когда онъ шелъ чрезъ паркъ, думая о старыхъ деревьяхъ, знакомыхъ ему съ дѣтства, онъ говорилъ себѣ, что не можетъ быть къ лучшему, чтобы имѣніе не перешло по прямой линіи. Онъ желалъ теперь только, чтобы ни у его брата, ни у него не было дѣтей, и чтобы не было прямой линіи.

Радость сквайра была слишкомъ глубока и слишкомъ основательна для того, чтобы ее могла испортить печаль бѣднаго Грегори, и онъ не былъ способенъ воздерживать эту радость; для чего ему было воздерживаться предъ своимъ роднымъ сыномъ?

— Мнѣ жаль Грега, сказалъ онъ: — для чего у него такія старинныя идеи! Но, разумѣется, все будетъ къ лучшему. Братъ его промоталъ бы каждую десятину.

Ральфъ на это не отвѣчалъ. Можетъ быть, отецъ его говорилъ правду. Можетъ быть въ лучшему для всѣхъ, которые жили въ этомъ имѣніи, чтобы онъ былъ наслѣдникомъ. Постепенно чувство восторга овладѣвало имъ. Это было такъ естественно. Онъ считалъ себя способнымъ занимать съ честью и съ пользой для всѣхъ окружающихъ его важное мѣсто, теперь доставшееся ему, и онъ не могъ не быти въ восторгѣ. И онъ показалъ свой восторгъ отцу, чтобы тотъ зналъ, какъ онъ цѣнитъ все сдѣланное для него.

— Мнѣ кажется, онъ долженъ получить по-крайней-мѣрѣ тридцать-пять тысячъ, сказалъ сквайръ.

— Конечно, отвѣтилъ Ральфъ.

— Я такъ думаю. Я уже писалъ объ этомъ къ Кэри; нельзя терять времени. Неизвѣстно, что можетъ случиться. Онъ можетъ умереть.

— На это не похоже.

— Онъ можетъ сломать себѣ шею на охотѣ. Ничего нельзя знать. Во всякомъ случаѣ замедленія быть не должно, судя по тому, что мнѣ говорили. Даже продавъ лѣсъ на срубку, я не наберу еще пяти тысячъ; но онъ ихъ получитъ. Такъ какъ онъ поступилъ хорошо, я покажу ему, что и я также могу поступать хорошо. Мнѣ хочется ѣхать въ Лондонъ и остаться тамъ до конца.

— Вы только утомитесь.

— Конечно, я утомлюсь. И знаешь, это помѣстье сдѣлалось для меня дороже прежняго, такъ что мнѣ трудно вырваться отсюда; прежде всего я поправлю ферму Дэрвеля.

— Вы не перестроите ее до зимы.

— Перестрою. Если это будетъ мнѣ стоить лишнихъ 50 ф., я не пожалѣю. Это будетъ нѣчто въ родѣ памятника изъ признательности; ферма это была моимъ горемъ въ эти два года.

— Надѣюсь, что теперь этого горя не будетъ.

— Слава Богу! — да. Я сегодня смотрѣлъ на Брауеригнгсъ и на ферму Ингрэма. Не думаю, чтобы я продалъ ихъ. Я имѣю планъ, и кажется, мы можемъ устроить и безъ этого. Гораздо легче продать, чѣмъ купить.

— Вамъ было бы удобнѣе продать одну изъ нихъ.

— Разумѣется, я долженъ занять нѣсколько тысячъ — но почему и не занять? Я сомнѣваюсь, есть ли во всемъ Гэмпширѣ помѣстье настолько свободное отъ долговъ, какъ это. Я никогда не проживалъ моего дохода и могу дѣлать это легче прежняго. Ты теперь обезпеченъ, старикашка.

— Да, конечно; — и для чего вамъ стѣснять себя?

— Я не буду стѣсняться. Меня не окружаетъ куча женщинъ, какъ скоро будетъ окружать тебя. Ничего на свѣтѣ не можетъ сравниться съ счастьемъ имѣть жену. Я совершенно въ этомъ убѣжденъ. Но если ты хочешь откладывать деньги, то не надо имѣть дѣтской. Ты разумѣется теперь женишься?

— Я думаю, что женюсь когда-нибудь.

— Чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше, повѣрь моему слову.

— Можетъ быть, вы перемѣните ваше мнѣніе, если я приду просить вашего согласія до Рождества.

— Нѣтъ, ей-Богу, не перемѣню. Я буду очень радъ. Развѣ у тебя ужъ есть кто-нибудь на примѣтѣ? Я прошу только одного, — Ральфъ, полной откровенности.

— Вы будете имѣть ее.

— Стало быть, есть кто-нибудь?

— Ну нѣтъ, никого. Съ моей стороны было бы дерзко это сказать.

— Стало быть, есть.

Съ этимъ поощреніемъ Ральфъ сказалъ отцу, что во время своихъ двухъ поѣздокъ въ Лондонъ онъ видѣлъ дѣвушку, на которой ему хотѣлось бы жениться. Онъ былъ въ Фёльгэмѣ три или четыре раза — такъ онъ выразился, но на самомъ дѣлѣ онъ былъ только три — и онъ думалъ, что племянница сэр-Томаса Андеруда обладала всѣми очарованіями, какія нужны женщинѣ.

— Кромѣ денегъ, прибавилъ Ральфъ: — у нея нѣтъ состоянія, если вы имъ дорожите.

— Я состояніемъ не дорожу, отвѣтилъ сквайръ. — Мужчина долженъ имѣть состояніе; — по-крайней-мѣрѣ, человѣкъ находящійся въ такихъ обстоятельствахъ, какъ ты.

Результатомъ было то, что Ральфъ получилъ позволеніе поступать какъ онъ хочетъ. Если дѣйствительно онъ чувствуетъ, что миссъ Боннеръ ему нравится, то онъ завтра же можетъ сдѣлать ей предложеніе.

— Затрудненіе состоитъ въ томъ, чтобы добраться до нея, сказалъ Ральфъ.

— Проси позволенія у дяди. Это самый лучшій способъ. Скажи ему все. Повѣрь моему слову, онъ не пойдетъ противъ тебя. А меня ничто на свѣтѣ такъ не обрадуетъ, какъ видѣть твоихъ дѣтей. Если ихъ будетъ дюжина, мнѣ и то покажется мало. Но замѣть, Ральфъ, для насъ — для тебя и для меня, если я останусь живъ — и для тебя, если я умру, гораздо будетъ легче все устроить, пока ребятишки будутъ маленькіе, чѣмъ въ то время, когда они поступятъ въ университетъ или, можетъ быть, захотятъ жениться.

— Не считаемъ ли мы нашихъ цыплятъ прежде чѣмъ они вылупились? сказалъ Ралфъ смѣясь.

Когда они разстались вечеромъ, сквайръ сказалъ еще рѣчь, которую Ральфъ помнилъ до послѣдняго дня своей жизни. Отецъ взялъ подсвѣчникъ въ правую руку, а лѣвую положилъ на плечо сына.

— Ральфъ, сказалъ онъ: — первый разъ въ жизни могу я смотрѣть тебѣ въ лицо и не чувствовать угрызенія. Ты поймешь это, когда у тебя будетъ свой сынъ. Спокойной ночи, мой милый!

Онъ ушелъ, не дождавшись отвѣта, если только Ральфъ хотѣлъ отвѣчать.

На слѣдующее утро они оба отправились рано на ферму Дэрвеля, окруженную каменщиками и плотниками, и не прошло недѣли, какъ работа сдѣлала уже большіе успѣхи. Бѣдный Дэрвель, обрадованный и отчасти разстроенный, не понималъ причины этихъ поправокъ. Что-нибудь, должно быть, онъ зналъ, потому что по имѣнію скоро распространилось извѣстіе, что сквайръ купилъ наслѣдство у Ральфа и что наслѣдникомъ теперь будетъ другой Ральфъ. Нельзя было не сказать старому дворецкому, который жилъ въ домѣ, когда настоящій сквайръ былъ ребенкомъ, и хотя извѣстіе было сообщено по секрету, скрыть его было трудно. Сквайръ даже былъ этому радъ; это должно быть извѣстно всѣмъ. Земледѣльцы и бѣдные конечно были очень рады. Тотъ другой Ральфъ, который вѣчно жилъ въ Лондонѣ, былъ имъ неизвѣстенъ, а этого Ральфа они всѣ любили. У арендаторовъ чувство это было, можетъ быть, болѣе сомнительно.

— Поздравляю васъ, мистеръ Ньютонъ, отъ всего сердца, сказалъ Уокеръ, который былъ самый богатый и самый умный изъ всѣхъ арендаторовъ. — Сквайръ трудился для васъ, и надѣюсь, изъ этого будетъ польза.

— Я буду стараться всѣми силами, сказалъ Ральфъ.

— Я въ этомъ увѣренъ. Конечно, будетъ чувство… но вы не должны на это сердиться.

— Я понимаю, сказалъ Ральфъ.

— Вы на меня не разсердитесь за то, что я это сказалъ?

Ральфъ обѣщалъ не сердиться, но думалъ много о томъ, что сказалъ Уокеръ. Такое имѣніе какъ Ньютонское въ Англіи не совсѣмъ принадлежитъ своему владѣльцу. Тѣ, которые живутъ имъ и имѣютъ близкое къ нему отношеніе, имѣютъ нѣкоторымъ образомъ долю въ немъ.

— Онъ не можетъ быть настоящимъ сквайромъ, сказалъ одинъ старый фермеръ Уокеру.

— Какъ-нибудь устроятся; но этотъ Ральфъ никогда не можетъ быть такимъ, какъ тотъ другой Ральфъ.

Тѣмъ не менѣе сквайръ былъ очень счастливъ. Такихъ вещей ему не говорили, а ему удалось. Онъ интересовался всѣмъ такъ, какъ уже не интересовался нѣсколько лѣтъ. Однажды былъ онъ въ конюшнѣ съ своимъ сыномъ и говорилъ объ охотѣ на предстоящій сезонъ. У него была ирландская лошадь, которою онъ очень гордился, старая охотничья лошадь, возившая его семь лѣтъ, и онъ часто говорилъ, что никогда не разстанется съ нею.

— Милый старикашка, сказалъ онъ, положивъ руку на шею этой лошади: — ты еще потрудишься одну зиму, а потомъ будешь отдыхать всю жизнь.

— Я никогда не видалъ его здоровѣе, сказалъ Ральфъ.

— Онъ похожъ на своего хозяина; — уже не такъ молодъ какъ прежде, однако онъ еще не сдѣлалъ ошибки, сколько мнѣ извѣстно.

Когда Ральфъ видѣлъ, какъ былъ радъ его отецъ, онъ не могъ также не радоваться, что наконецъ была достигнута цѣль, такъ давно желанная.

Глава XXIX.
ВЫБОРЫ.

День выборовъ въ Персикроссѣ наконецъ насталъ и всѣмъ сдѣлалось очевидно, что въ городѣ преобладаетъ весьма непріятное чувство. Не только то, что партія вооружилась противъ партіи, это было бы довольно естественно, но мнѣнія такъ раздѣлились, что нельзя было сказать, какія партіи существуютъ. Могсъ былъ отдѣленъ отъ Уэстмакота, точно такъ же какъ Уэстмакотъ былъ отдѣленъ отъ двухъ консервативныхъ кандидатовъ. Старые либералы насмѣхались надъ бѣднымъ Могсомъ, о которомъ они разсказывали и гласно и частно самыя нелѣпыя исторіи. Но все-таки онъ былъ тутъ, кумиромъ ремесленниковъ. Правда, члены Уэстмакотскаго комитета увѣряли, что популярность Могса доставитъ ему не много голосовъ. Большая часть персикросскихъ ремесленниковъ имѣли право голоса по своему рожденію и семейнымъ связямъ. Младшіе изъ этихъ людей могли увлечься Могсомъ. Сильныя волненія были пріятны для нихъ, но въ день выбора они не увлекутся. Могсъ не даетъ имъ даже пива, а они привыкли получать по три полкроны за потерю дневной работы. И дюжина ремесленниковъ не попадутъ голоса за Могса. Такъ говорилъ Киркгэмъ, повѣренный Уэстмакота, а никто не зналъ Персикросса такъ хорошо какъ Киркгэмъ.

— Они пожалуй подерутся за него, сказалъ Киркгэмъ: — но напьются пива, возьмутъ деньги и подадутъ голосъ за насъ и Грифенботома.

— Надо имъ дать полкроны, сказалъ Триггеръ старику Пайлю, сапожнику.

Пайль думалъ, что всякій работникъ имѣлъ право получить три полкроны, и сказалъ это очень ясно. Но затрудненія были безконечны и ихъ понималъ Триггеръ гораздо лучше Пайля. Большинство изъ подающихъ голоса могло взять деньги, а потомъ подать голосъ не такъ, какъ слѣдуетъ. Потомъ между сторонниками Грифенботома и Андеруда было столько же непріязненнаго чувства, сколько между либералами Уэстмакота и, радикалами Могса. И Грифенботомъ и Андерудъ все еще завтракали, обѣдали и расхаживали по персикросскимъ улицамъ вмѣстѣ, но сэр-Томасъ сдѣлался ненавистенъ даже Грифенботому. Онъ всегда протестовалъ противъ пива, которое видѣлъ, и противъ подкупа, который подозрѣвалъ. Онъ клялся, что не заплатитъ ни шиллинга, такъ какъ ему не объяснена причина этихъ издержекъ. Грифенботомъ выражалъ мнѣніе, что разумѣется сэр-Томасъ поступитъ такъ, какъ поступаютъ всѣ другіе. Триггеръ съ большимъ достоинствомъ увѣрялъ, что разсуждать о подобныхъ предметахъ въ настоящую минуту неприлично. Пайль совѣтовалъ отослать сэр-Томаса обратно въ Лондонъ. Спайсеръ, котораго кто-то увѣрилъ, будто чрезъ вліяніе сэр- Гомаса онъ получитъ изъ Нью-Йорка большой заказъ на горчицу, думалъ, что слѣдовало бы выбрать двухъ консервативныхъ кандидатовъ. Можетъ быть, сэр-Томасъ не совсѣмъ опытенъ, но его правила дѣлали ему честь. Такъ думалъ Спайсеръ, воображавшій, что получитъ заказъ на горчицу. Намъ нечего говорить, что сэр-Томасъ и не думалъ хлопотать о заказѣ на горчицу.

— Да, правила! говорилъ Пайль. — Мы всѣ знаемъ правила Сэма Спайсера. Все для себя, а ничего для бѣдныхъ. Вотъ каковъ Сэмъ Спайсеръ!

О Пайлѣ надо сказать, что онъ любилъ подкупъ въ сердцѣ, но также правда, что его самого подкупить было нельзя. Изстари водилось, что бѣдный человѣкъ получалъ небольшое вознагражденіе за подачу голоса въ Персикроссѣ, и Пайль не могъ перенести мысли, что бѣдный человѣкъ долженъ быть лишенъ своей привилегіи.

Между тѣмъ, сэр-Томасъ самъ былъ очень несчастливъ. Ежечасно колебался онъ между желаніемъ бѣжать изъ этого проклятаго городка и стыдомъ сдѣлать такой поступокъ. Желаніе имѣть мѣсто въ парламентѣ, желаніе, которое привело его въ Персикроссъ, почти прошло вслѣдствіе непріятности его положенія. Между всѣми людьми его партіи, съ которыми онъ имѣлъ сношенія, не было ни одного, который не былъ бы для него противенъ, который не насмѣхался бы надъ нимъ и не противорѣчилъ ему. Грифенботомъ, который переносилъ свою подагру съ геройскимъ мужествомъ, былъ грубъ со всѣми, кромѣ тѣхъ, которые подавали голосъ.

— Что за польза во всѣхъ этихъ чертовскихъ глупостяхъ? сказалъ онъ сэр-Томасу наканунѣ выборовъ.

Въ комнатѣ было съ полдюжины консерваторовъ и сэр-Томасъ говорилъ окончательный протестъ противъ подкупа. Онъ всталъ со стула при этихъ словахъ и вышелъ изъ комнаты. Никогда въ жизни не былъ онъ такъ оскорбленъ. Триггеръ пошелъ за нимъ въ спальную, зная хорошо, что ссора въ эту минуту равнялась бы самоубійству.

— Это подагра, сэр-Томасъ, сказалъ Триггеръ. — Вспомните, какъ онъ страдаетъ.

Это было такъ справедливо, что сэр-Томасъ вернулся въ комнату. Почти невозможно было не простить человѣку, страдавшему отъ боли. Грифенботома два раза въ день посѣщали три доктора и въ Персикроссѣ преобладало мнѣніе, что подагра перейдетъ въ желудокъ прежде окончанія выборовъ. Сэр-Томасъ вернулся въ комнату и сѣлъ не говоря ни слова.

— Сэр-Томасъ, сказалъ Грифенботомъ: — человѣку, страдающему подагрой, всегда дозволяется нѣкоторая вольность.

— Допускаю это право, отвѣтилъ сэр-Томасъ, кланяясь.

— И повѣрьте мнѣ, я знаю это дѣло лучше васъ; никакой нѣтъ пользы говорить такія вещи. Никто не долженъ портить своего собственнаго гнѣзда. Налейте мнѣ еще капельку водки, Триггеръ, а потомъ я лягу спать.

Когда онъ ушелъ, всѣ стали воспѣвать похвалы Грифенботому. Въ добродушіи, въ энергіи никто не могъ съ нимъ сравняться.

— Даетъ и беретъ — вылитый англійскій бульдогъ. Люблю я старика Грифенботома, сказалъ Спайвикомбъ, бумажный фабрикантъ.

Въ день выборовъ Грифенботома отнесли на рукахъ въ избирательное собраніе. Надо признаться однако, что онъ употреблялъ всѣ силы, чтобы дойти самому. Въ самомъ разгарѣ припадка подагры онъ долженъ былъ говорить рѣчь и сказалъ. Зданіе избирательнаго собранія стояло на рыночной площади и прямо предъ нимъ крѣпкая рѣшетка отдѣляла пространство въ шестьдесятъ ярдовъ, такъ что сторонники одного кандидата могли собираться съ одной стороны, а другіе съ другой. Такимъ образомъ слабѣйшая сторона была защищена отъ насилія сильнѣйшей. Въ настоящемъ случаѣ оказалось, что друзья Уэстмакота собрались съ консерваторами. Только союзники Могса наполняли одну сторону перегородки. Много было говорено рѣчей въ этотъ день — тринадцать. Сперва говорилъ мэръ, потомъ четверо, предложившіе кандидатовъ, и четверо поддерживавшіе ихъ. Во время этихъ рѣчей, хотя изъ толпы внизу такой раздавался шумъ, что ни слова не было слышно, насилія не было. Когда всталъ старикъ Грифенботомъ, придерживаясь рукою за столбъ, его громко привѣтствовали съ обѣихъ сторонъ. Его популярность въ городкѣ была несомнѣнна, а подагра сдѣлала его почти полубогомъ. Никто не слыхалъ ни слова изъ того, что онъ говорилъ, но онъ и не желалъ, чтобы его слышали. Быть видѣннымъ, какъ онъ стоитъ тутъ мученикомъ подагры, было достаточно для его намѣренія.

Сэр-Томасъ нашелъ совершенно иной пріемъ. Онъ былъ принятъ съ воемъ, повидимому, всей толпой. Что онъ говорилъ, не значило ничего, потому что не слыхать было ни одного слова; но онъ продолжалъ ораторствовать противъ подкупа. Онъ еще не кончилъ, какъ въ него былъ брошенъ огромный камень, который сильно ушибъ ему руку. Однако, онъ продолжалъ говорить и только послѣ почувствовалъ, что рука его сломана между плечомъ и локтемъ. Уэстмакотъ говорилъ очень не долго и шутливо. Онъ хотѣлъ подтрунить надъ Могсомъ и подтрунилъ. Но это ни къ чему не послужило. Сторонники Могса рѣшили, что никого не будутъ слушать, пока не заговоритъ ихъ кандидатъ.

Наконецъ настала очередь Онтаріо. Сначала ревъ толпы былъ такъ силенъ, что казалось и его рѣчь постигнетъ та же участь. Но постепенно, хотя ревъ еще продолжался — словно ревъ моря — слова Могса сдѣлались слышны. Голоса согласія и несогласія очень различны, хотя равномѣрно громки. Люди, желающіе прервать, съумѣютъ прервать. Но одобрительныя восклицанія, хотя продолжаются постоянно и громки какъ громъ, не мѣшаютъ слышать. Но Могсъ въ это время также уже научился возвышать свой голосъ для толпы. Онъ проповѣдовалъ по прежнему о правахъ труда и соли земли, о тиранствѣ капитала и о величіи работниковъ съ энтузіазмомъ, который сдѣлалъ его на эти минуты необыкновенно счастливымъ. Онъ былъ героемъ этого часа въ Персикросѣ и позволялъ себѣ думать — только на этотъ часъ — что онъ сдѣлается героемъ новой доктрины во всей Англіи. Онъ говорилъ болѣе получаса, между тѣмъ какъ бѣдный Грифенботомъ, сидя на стулѣ, принесенномъ ему, терпѣлъ почти адское мученіе. Во время этой рѣчи сэр-Томасъ, также очень страдавшій, но сначала усиливавшійся скрыть, какъ онъ страдалъ, почувствовавъ, до какой степени простиралась степень его страданія, позволилъ увести себя въ гостинницу. Въ то же время Грифенботома старались уговорить уйти; но Грифенботомъ, не совсѣмъ понимая степень несчастья своего собрата и думая, что онъ обязанъ терпѣть, упорно не хотѣлъ уйти. Онъ не обращалъ вниманія на камни или угрозы — не обращалъ вниманія даже на подагру. Народъ, видя это движеніе, началъ бояться, не имѣютъ ли намѣренія остановить ораторство его любимаго кандидата, и громко кричалъ Могсу, чтобы онъ продолжалъ, и былъ счастливъ.

Наконецъ начались выборы кандидатовъ. Они оказались въ пользу Могса и Уэстмакота. Въ пользу Могса было пять противъ одного. Между другими кандидатами можетъ быть не много пришлось бы выбирать. Разумѣется, потребовали право выбора и для двухъ консерваторовъ, а потомъ мэръ, похваливъ народъ за хорошее поведеніе, не смотря на сломанную руку сэр-Томаса, попросилъ разойтись. Все это было очень хорошо. Разумѣется, народъ разойдется, но не прежде какъ прогонитъ своихъ враговъ съ поля битвы. Въ полминуты перила, отдѣлявшія синихъ отъ желтыхъ, были сломаны и всѣ осмѣливавшіеся явиться сторонниками Грифенботома и Андеруда безславно были прогнаны съ рыночной площади. Они разбѣжались по всѣмъ угламъ и въ нѣсколько секундъ на площади не было видно ни одной синей ленты.

— Они выберутъ Могса завтра, сказалъ Уастмакотъ Киркгэму.

— Ничуть не бывало, сказалъ Киркгэмъ. — Я могъ бы отмѣтить всѣхъ предводителей буйства. Десять человѣкъ изъ нихъ старые приверженцы Грифенботома. Они акуратно берутъ отъ него деньги — и каждый годъ кричатъ, бросаютъ камни, а потомъ подаютъ голосъ за него.

Грифенботомъ сидѣлъ на мѣстѣ до самаго конца, а потомъ его отнесли и положили въ постель. Три консервативные доктора, связывавшіе руку сэр-Томаса, составили консультацію о своемъ старомъ другѣ и всѣ были согласны, что Грифенботомъ очень боленъ. Всякаго рода слухи ходили по городу въ этотъ вечеръ. Нѣкоторые думали, что и Грифенботомъ и сэр-Томасъ умерли — и что мэру ничего болѣе не оставалось, какъ объявить избраніе Могса и Уэстмакота. Тутъ возбудилось подозрѣніе, что завтра скроютъ смерть двухъ кандидатовъ, чтобы выборы консервативной партіи могли продолжаться. Работники клялись, что они ворвутся въ гостинницу удостовѣриться, живы или мертвы оба эти человѣка. Такимъ образомъ въ городѣ была страшная сумятица.

Въ этотъ вечеръ Могсъ опять говорилъ рѣчь своимъ друзьямъ и слушалъ рѣчь всѣхъ другихъ президентовъ, секретарей и предсѣдателей. Внизу работники кричали, ѣли, пили — кричали въ честь ему, но пили не на его счетъ. Онъ былъ одинъ въ своей маленькой, неудобной комнаткѣ, но чувствовалъ, что ему невозможно лечь и отдохнуть. Сердце его было наполнено волненіями этого дня, а мысли наступающимъ торжествомъ. Ночь была темная и накрапывалъ мелкій дождь; — но онъ чувствовалъ потребность выйти на воздухъ. Ему казалось, что грудь его разорвется, если онъ останется въ этомъ узкомъ пространствѣ. Мысли его были слишкомъ велики для такой маленькой комнаты. Онъ спустился съ лѣстницы и по узкому корридору вышелъ въ темноту. Тамъ при свѣтѣ одинокаго фонаря, стоявшаго у дверей трактира, онъ могъ видѣть эти великолѣпныя слова: «Могсъ, Чистота и Права труда». Благородныя слова, которыхъ было достаточно, чтобы привлечь къ нему все народонаселеніе этого великодушнаго городка! Чистота и права труда! Можетъ быть, этимъ самимъ крикомъ онъ можетъ двинуть цѣлый міръ. Когда онъ шелъ по улицамъ, онъ чувствовалъ, что въ груди его кипитъ большая любовь къ этому городку. Какъ онъ будетъ обязанъ этому милому мѣсту, которое первое признало его достоинства и позволило ему такъ рано въ жизни схватить сошникъ, который ему предназначено держать во всѣ предстоящіе годы? Предъ нимъ была карьера, которой слѣдовали люди, которыхъ онъ наиболѣе любилъ и которыми наиболѣе восхищался — люди, которые осмѣливались быть независимыми, патріотами и филантропами во время всѣхъ искушеній политической жизни. Слишкомъ ли тщеславенъ будетъ онъ, если онъ будетъ считать себя соперникомъ Юма или Кобдена? Возвыситься могутъ тѣ, которые считаютъ свои крылья довольно сильными для полета. Разумѣется, кораблекрушеніе случиться можетъ — но онъ думалъ, что теперь онъ видитъ, какъ ему поступать. А затрудненіе говорить въ публикѣ онъ совершенно преодолѣлъ. Можетъ быть, необходимо изучить болѣе историческіе и политическіе факты. Въ этомъ онъ сознавался себѣ, но онъ не хотѣлъ щадить усилій, чтобы пріобрѣсти такое образованіе. Онъ ходилъ по сырымъ, грязнымъ, темнымъ улицамъ, говоря рѣчи восхитительно краснорѣчивыя для его собственнаго слуха. Въ этотъ вечеръ онъ конечно былъ самымъ счастливымъ человѣкомъ въ Персикроссѣ, не сомнѣваясь въ своемъ завтрашнемъ успѣхѣ — даже не останавливаясь на этой мысли. Развѣ весь городъ не привѣтствовалъ его громкими восклицаніями, какъ своего избраннаго члена. Онъ былъ восхитительно счастливъ — между тѣмъ какъ бѣдный сэр-Томасъ страдалъ вдвойнѣ — отъ сломанной руки и разрушенныхъ надеждъ, а Грифенботомъ лежалъ въ постели, по одну сторону которой стоялъ докторъ, а по другую сидѣлка, и не могъ удержаться, чтобы не проклинать всѣхъ на свѣтѣ отъ боли.

Вскорѣ послѣ двѣнадцати часовъ высокій мужчина, застегнутый до подбородка, въ старомъ темномъ пальто, зашелъ въ гостинницу и спросилъ о здоровьи Грифенботома и сэр-Томаса.

— Оба они не совсѣмъ здоровы, отвѣтилъ слуга.

— Потрудитесь сказать, что мистеръ Могсъ заходилъ узнать, сказалъ высокій мужчина.

Уваженіе, оказанное ему, сдѣлалось немедленно очевидно. Даже слуга въ гостинницѣ сознавалъ, что съ Могсомъ должны обращаться въ этотъ день какъ съ великомъ человѣкомъ въ Персикроссѣ. Потомъ Могсъ пошелъ домой и легъ спать; — но можно сомнѣваться, сомкнулъ ли онъ глаза въ эту ночь.

Насталъ настоящій день — день выборовъ. Это былъ другое дождливое, грязное утро, безъ малѣйшаго проблеска солнца, съ той густой, печальной атмосферой, которая внушаетъ впечатлительнымъ людямъ убѣжденіе, что не стоитъ заботиться ни о чемъ. Грифенботомъ лежалъ въ постели въ одной комнатѣ гостинницы, а Андерудъ въ другой. Три консервативные доктора переходили изъ одной комнаты въ другую и почти совсѣмъ не выходили изъ гостинницы; имъ порядкомъ досталось трудовъ. Триггеръ замѣтилъ, что въ одномъ отношеніи рука сэр-Томаса была сломана къ счастью, потому что теперь не могло быть затрудненія относительно того, чтобы заплатить докторамъ изъ общаго фонда. Каждые полчаса имъ сообщали о состояніи голосовъ. Рано утромъ Могсъ былъ выше всѣхъ. Въ половинѣ десятаго стояли слѣдующія числа:

Могсъ — 193.

Уэстмакотъ — 172.

Грифенботомъ — 162.

Андерудъ — 147.

Въ десять часовъ и въ половинѣ одиннадцатаго Могсъ все былъ впереди, но Уэстмакотъ понизился. Въ полдень числа значительно измѣнились:

Грифенботомъ — 892.

Могсъ — 777.

Уэстмакотъ — 752.

Андерудъ — 678.

Триггеръ и Спайвикомбъ совѣтовались съ Грифенботомъ, что сдѣлать въ этой крайности. Шептали, что Андеруда слѣдовало бы исключить совсѣмъ. Могса побѣдить было нельзя. — такъ думалъ Спайвикомбъ — если не сдѣлать усилія, то Уэстмакотъ не поднимется. Триггеръ соображалъ, что если даже подкупить людей по три полкроны на человѣка, то и тогда сэр-Томасъ выбранъ не будетъ. Но Грифенботомъ не хотѣлъ уступить ни на шагъ.

— Мы еще не собрали и половины голосовъ, сказалъ онъ.

— Больше половины, отвѣтилъ Триггеръ.

— Они всегда отстаютъ, заворчалъ Грифенботомъ: — надо бороться до конца; я не думаю, чтобы здѣсь выбрали сапожника.

Приказаніе было отдано и борьба началась сильная. Рано утромъ Могсъ сіялъ торжествомъ, когда увидалъ свое имя во главѣ списковъ. Когда онъ шелъ по улицѣ съ предсѣдателемъ съ одной стороны, съ президентомъ съ другой, нога его почти съ пренебреженіемъ касалась грязи. Это были два счастливые часа, во время которыхъ онъ не позволялъ себѣ сомнѣваться въ своемъ торжествѣ. Когда президентъ и предсѣдатель заговаривали съ нимъ, онъ едва могъ отвѣчать: такъ онъ былъ погруженъ въ созерцаніе своего наступающаго величія. Вся душа его была наполнена его мѣстомъ въ парламентѣ. Но когда Грифенбатомъ приблизился къ нему въ спискѣ, потомъ превзошелъ его, на лбу его показалась тѣнь. Онъ все еще былъ увѣренъ въ своемъ выборѣ, но онъ лишился самаго высокаго мѣста въ спискѣ, на которое смотрѣлъ съ такою гордостью. Вскорѣ послѣ полудня ему сказали жестокія слова:

— Мы выкачали до-суха нашу сторону, сказалъ секретарь Общества Молодыхъ Людей.

— Вы хотите сказать, что всѣ наши друзья уже подали голосъ? спросилъ Могсъ.

— Почти всѣ, мистеръ Могсъ. Видите, нашимъ друзьямъ нечего ждать и они пришли рано.

Тогда сердце Онтаріо замерло и онъ началъ думать о лавкѣ въ Бондской улицѣ.

Усилія консервативной партіи доказали, какъ справедливо судилъ Грифенботомъ. Онъ сохранилъ свое мѣсто въ главѣ списковъ. Скоро сдѣлалось очевидно, что его спихнуть нельзя. Потомъ Уэстмакотъ превзошелъ Могса, а потомъ и сэр-Томасъ. Это было въ два часа и Онтаріо заперся въ своей спальной. Мужество совершенно оставило его и онъ чувствовалъ себя неспособнымъ показаться въ городѣ какъ исключенный кандидатъ. Два часа продолжалась страшная борьба между Уэстмакотомъ и Андерудомъ, во время которой такія дѣлались вещи въ минуту отчаянія, которыя трудно было бы описать. Мы всѣ знаемъ, какъ трудно пожертвовать возможностью выигрыша, когда въ пылу состязанія возможность выигрыша у насъ подъ рукой. Въ четыре часа выборы состояли въ слѣдующемъ:

Грифенботомъ — 1402.

Андерудъ — 1007.

Уэстмакотъ — 984.

Могсъ — 821.

Когда предсѣдатели и президенты пришли къ Могсу сообщить объ окончательномъ результатѣ и сказать ему, что онъ долженъ произнести рѣчь, они старались утѣшить его увѣреніемъ, что только онъ одинъ честно велъ борьбу.

— Оба лишатся мѣста, это непремѣнно, сказалъ президентъ: — не можетъ быть иначе. Цѣлое утро они подкупали работниковъ по пятнадцати шиллинговъ на человѣка!

Могсъ не утѣшился, по рѣчь сказалъ. Она была жалка и слаба — но все-таки въ немъ осталось довольно мужества для того, чтобы сказать рѣчь. Какъ только сказалъ свою рѣчь, онъ ускакалъ въ Лондонъ съ ночнымъ почтовымъ поѣздомъ. Уэстмакотъ также говорилъ, но о выбранныхъ депутатахъ сообщили, что оба лежатъ въ постели.

Глава XXX.
МИССЪ МЭРИ ПОСЧАСТЛИВИЛОСЬ.

Выборы происходили во вторникъ, 17 октября. На слѣдующій день одному изъ депутатовъ былъ сдѣланъ визитъ въ его спальной, визитъ очень пріятный для него. Его дочь Пэшенсъ пріѣхала ухаживать за нимъ и отвезти его въ Фёльгэмъ. Сэр-Томасъ не позволилъ послать увѣдомленіе домой въ тотъ день, когда съ нимъ случилось это несчастье. На слѣдующее утро онъ телеграфировалъ, что рука его сломана, но что онъ здоровъ. И въ среду же Пэшенсъ была уже у него.

Не смотря на сломанную руку, свиданіе было пріятное. Послѣднія двѣ недѣли сэр-Томасъ не видалъ ни одного человѣческаго существа, которому могъ бы сочувствовать, но былъ принужденъ имѣть сношеніе съ людьми противными для него. Его отвращеніе къ Грифенботому, Триггеру, Пабсби и неспособность разговаривать съ Спайсеромъ и Рудиландсомъ о горчицѣ и сапогахъ были почти свыше его силъ. Уединеніе, къ которому принудило его сломанная рука, было для него находкой. Въ такомъ положеніи онъ чувствовалъ, что присутствіе его дочери равнялось посѣщенію ангела. И даже ему успѣхъ доставилъ удовольствіе торжества. Разумѣется, ему было пріятно, что онъ былъ выбранъ депутатомъ, и хотя до него уже дошли угрозы о подачѣ просьбы, онъ могъ во время первыхъ часовъ своего депутатства отбросить всѣ опасенія на этотъ счетъ. Холодный темпераментъ долженъ имѣть тотъ человѣкъ, который при подобныхъ обстоятельствахъ не можетъ извлечь для себя никакого удовольствія изъ своей новой забавы. Разумѣется, Пэшенсъ тщеславилась побѣдой.

— Милый папа, говорила она: — еслибъ только мы могли вылечить вашу руку!

— Я не думаю, чтобы надо было опасаться этого.

— Но разбитая рука большое несчастье, сказала Пэшенсъ.

— Ну — да. Этого опровергать нельзя. А три персикросскіе доктора тоже три несчастья въ своемъ родѣ. Я долженъ вернуться домой такъ скоро, какъ только могу.

— Вы не должны поступать опрометчиво, папа, даже для того, чтобы ускользнуть отъ Персикросса. Но, папа, мы такъ счастливы и такъ горды! Такъ пріятно, что вы опять будете въ парламентѣ!

— Не знаю такъ ли, душа моя.

— Мы съ Клэри это чувствуемъ — и Мэри также. Не могу сказать вамъ, въ какомъ безпокойствѣ мы были вчера цѣлый день. Во-первыхъ, мы получили телеграму о вашей рукѣ — а потомъ Стемъ пришелъ въ восемь часовъ и сказалъ, что вы выбраны.

— Бѣдный Стемъ! не знаю, что онъ будетъ дѣлать.

— Для него это все-равно, папа — не такъ ли? А потомъ онъ намъ сказалъ еще извѣстіе.

— Какое?

— Вамъ оно не понравится, папа. Намъ оно вовсе не нравится.

— Что же это, душа моя?

— Стемъ говоритъ, что Ральфъ продалъ Ньютонскій Пріоратъ своему дядѣ.

— Онъ ничего лучшаго сдѣлать не могъ.

— Неужели, папа?

— Я такъ думаю. Онъ долженъ былъ сдѣлать это или вступить въ безславный бравъ.

— Я думаю, этого онъ не сдѣлалъ бы, сказала Пэшенсъ.

— Онъ собирался сдѣлать. Онъ совсѣмъ было помолвилъ дочь портного. Пока ты не сказала мнѣ этого, я думалъ, что онъ женился на ней.

«Бѣдная Клэри!» подумала Пэшэнсъ, услыхавъ это.

— Онъ такъ запутался, что ничего лучше не могъ сдѣлать, какъ продать свое наслѣдство дядѣ. Помѣстье перейдетъ къ лучшему человѣку, хотя выйдетъ изъ прямой линіи.

Тогда Пэшенсъ сказала отцу, что привезла къ нему письмо, отданное ей въ это утро Стемомъ, который принесъ его ей на станцію.

— Я думаю, сказала она: — что оно отъ кого-нибудь изъ Ньютона, по печати и штемпелю басынгстокскому.

Такъ какъ это ннѣьмо касается нашего разсказа, оно будетъ сообщено читателю:

"Ньютонскій Пріоратъ, октября 17, 186--. "Любезный сэр-Томасъ Андерудъ,

"Пишу къ вамъ съ одобренія, или лучше сказать, пожеланію моего отца, чтобы просить у васъ позволенія искать руки миссъ Боннеръ. Вы вѣроятно слышали, или услышите, что отецъ мой вступилъ съ своимъ племянникомъ Ральфомъ въ соглашеніе, по которому ньютонское помѣстье будетъ принадлежать вполнѣ моему отцу. Онъ намѣренъ оставить это помѣстье мнѣ и позволяетъ мнѣ сказать вамъ, что онъ соглашается на такой брачный контрактъ, какой былъ бы составленъ, еслибъ я былъ его законнымъ наслѣдникомъ. Я полагаю, что лучше объясниться откровенно на счетъ этого, такъ какъ я не осмѣлился бы сдѣлать предложеніе ни вамъ, ни миссъ Боннеръ, еслибъ заботливость моего отца не поставила меня въ такое положеніе, которое можетъ считаться вознагражденіемъ за мое несчастное рожденіе.

"Можетъ быть, мнѣ слѣдуетъ прибавить, что я ни слова не говорилъ объ этомъ съ миссъ Боннеръ. До-сихъ-поръ я чувствовалъ себя принужденнымъ обстоятельствами, о которыхъ я упоминалъ, дѣйствовать не такъ, какъ дѣйствуютъ другіе. Если же вы найдете, что преимущества матеріальныя, доставшіяся мнѣ, все-таки не даютъ мнѣ нрава сдѣлать такое предложеніе, я надѣюсь, по-крайней-мѣрѣ, что вы извините мою просьбу къ вамъ.

"Искренно вамъ преданный

"РАЛЬФЪ НЬЮТОНЪ."

Сэр-Томасъ прочелъ письмо два раза, прежде чѣмъ заговорилъ съ своей дочерью. Потомъ, помолчавъ съ минуту, онъ бросилъ письмо къ ней чрезъ кровать.

— Посчастливилось миссъ Мэри, сказалъ онъ: — очень посчастливилось. Имѣніе великолѣпное и, на сколько я могу видѣть, это одинъ изъ прекраснѣйшихъ молодыхъ людей, съ какими когда-либо случалось мнѣ встрѣчаться. Ты понимаешь его происхожденіе?

— Да, отвѣтила Пэшенсъ почти шепотомъ.

— Это могло бы помѣшать ему въ нѣкоторыхъ обстоятельствахъ, но не здѣсь. Здѣсь это ничего не значитъ. Ты объ этомъ знала?

— Нѣтъ.

— А Мэри?

— Это удивитъ ее. Я въ этомъ увѣрена.

— Такъ ты думаешь, что ничего не было говорено, ни одного слова объ этомъ?

— Увѣрена, папа. Клариса шутила съ Мэри — только шутила.

— Такъ, стало быть, шутки были?

— Они не значили ничего. А мистеръ Ньютонъ, повидимому, не мечталъ ни о чемъ подобномъ. Всѣмъ намъ онъ очень нравится.

— И мнѣ также. Имѣніе будетъ гораздо лучше въ его рукахъ, чѣмъ въ рукахъ того другого. Мэри очень счастливая дѣвушка. Вотъ все что я могу сказать. А что касается письма, то лучше этого письма я никогда не читалъ.

Сэр-Томасъ не сейчасъ могъ написать отвѣтъ молодому Ньютому. Хотя пострадала его лѣвая рука, но все-таки писать ему было трудно. А отвѣтъ на такое письмо нельзя было поручить третьему лицу. На третій день послѣ полученія письма сэр-Томасъ съ большимъ трудомъ написалъ отвѣтъ:

"Любезный мистеръ Ньютонъ,

"Мнѣ сломали лѣвую руку здѣсь на выборахъ. Вотъ отчего произошло замедленіе. Я не имѣю никакихъ возраженій противъ вашего предложенія. Ваше письмо дѣлаетъ вамъ чрезвычайную честь. Я полагаю, вамъ извѣстно, что моя племянница не имѣетъ состоянія.

"Искренно вамъ преданный

"ТОМАСЪ АНДЕРУДЪ."

— Какъ жаль, сказалъ сэр-Томасъ: — что человѣкъ не можетъ отвѣчать на всѣ письма съ сломанной рукой! Мнѣ пришлось бы написать такъ много, еслибъ рука моя была здорова. А между тѣмъ я не могъ бы сказать ни слова болѣе дѣльнаго.

Сэр-Томаса продержали цѣлую недѣлю въ персикросской гостинницѣ послѣ выборовъ. Три доктора не позволяли ему двинуться съ мѣста. Въ это время отецъ и дочь много разсуждали о будущности Мэри, и нѣсколько словъ, нечаянно сказанныхъ, открыли глаза отца на счетъ чувствъ его младшей дочери. Разумѣется, многое говорили о другомъ Ральфѣ, теперь лишенномъ наслѣдства, который такъ давно и такъ коротко былъ имъ знакомъ, и Пэшенсъ почти невозможно было не показать причины ея огорченія. Можетъ быть, какъ говорилъ ея отецъ, имѣніе будетъ лучше въ рукахъ этого другого молодого человѣка; но Пэшенсъ сочувствовала моту и нѣжно любимой сестрѣ, которая любила этого мота. Съ тѣхъ-поръ, какъ Клариса открыто заговорила о своей любви, громко увѣряя, что ничто не можетъ поколебать ее, Пэшенсъ не могла не надѣяться, что наслѣдникъ можетъ наконецъ оказаться достойнымъ сдѣлаться мужемъ ея сестры. Потомъ онѣ услыхали, что онъ продалъ свое наслѣдство.

— Это не сдѣлаетъ ни малѣйшей разницы для меня, сказала Клэри почти съ торжествомъ, разсуждая объ этомъ съ Пэшенсъ вечеромъ наканунѣ ея отъѣзда въ Персикроссъ. — Будь онъ нищій, для меня было бы все-равно.

Однако, для Пэшенсъ извѣстіе о продажѣ было большимъ ударомъ. А теперь отецъ говорилъ ей, что этотъ молодой человѣкъ думалъ жениться на другой, на дочери портнаго — что эта свадьба почти была рѣшена. Конечно, лучше будетъ принять мѣры излечить ея сестру отъ такой страсти. Но она все-таки не разсказала ея тайны. У ней только невольно вырвалось одно слово, по которому можно было бы предположить, что Клариса страдаетъ.

— Какую разницу сдѣлаетъ это для Клэри? спросилъ сэр-Томасъ.

— Мнѣ иногда казалось, что онъ интересуется его, хитро отвѣтила Пэшенсъ. — Иначе онъ не былъ бы такъ часто въ виллѣ.

— Тутъ не должно быть ничего подобнаго, сказалъ сэр-Томасъ: — онъ мотъ и совершенно недостоинъ ея. Я не хочу, чтобы онъ бывалъ въ виллѣ. Ему надо это сказать. Если увидишь что-нибудь въ этомъ родѣ, ты должна мнѣ сообщить. Понимаешь, Пэшенсъ?

Пэшенсъ поняла хорошо, но не знала, какой дать отвѣтъ. Она не могла выдать тайну сестры. А если кто-нибудь былъ виноватъ въ этомъ, то конечно ея отецъ. Для чего онъ не лгалъ съ ними такъ, чтобы все могъ видѣть собственными глазами?

— Не должно быть ничего подобнаго, сказалъ сэр-Томасъ съ гнѣвомъ въ глазахъ.

Когда прошла недѣля, доктора неохотно дозволили депутату персикросскому вернуться въ Лондонъ съ подвязанной рукою. Городъ въ это время былъ совершенно спокоенъ. Строеніе избирательнаго собранія было разобрано, ремесленники воротились къ работѣ, почти забывъ Могса и его доктрины. Разумѣется, надо было подать просьбу. Эти угрозы дошли до ушей сэр-Томаса, когда онъ съ дочерью пріѣхалъ на станцію въ наемной каретѣ; казалось, будто онъ для Персикросса ничуть ни болѣе всякаго другого человѣка съ сломанной рукою.

— Я не буду говорить объ этомъ съ Мэри, сказалъ онъ дорогою. — И ты не говори, душа моя.

— Разумѣется, папа.

— Надо предоставить ему возможность передумать послѣ полученія моего письма. Я надѣюсь, для нея, что онъ не передумаетъ.

Пэшенсъ ничего не сказала болѣе. Она любила кузину Мэри и не чувствовала никакого отвращенія къ этому молодому человѣку. Но она не могла сочувствовать интересамъ, противоположнымъ интересамъ ея сестры.

Глава XXXI.
ВСЕ РѢШЕНО.

Въ послѣдней половинѣ октября сквайръ Ньютонъ очень торопилъ своихъ повѣренныхъ въ Лондонѣ устроить дѣла по имѣнію. Ему очень хотѣлось поскорѣе написать новое духовное завѣщаніе, но онъ не могъ этого сдѣлать, пока не заплатитъ денегъ племяннику за продажу. Онъ выразилъ желаніе съѣздить въ Лондонъ и остаться тамъ, пока все будетъ кончено; но противъ этого сынъ его возражалъ, доказывая, что отецъ своимъ присутствіемъ не можетъ ускорить это дѣло въ Лондонѣ, а непремѣнно наскучитъ и заторопитъ всѣхъ въ конторѣ нотаріуса. Кэри обѣщалъ, что это будетъ сдѣлано какъ можно скорѣе; но Кэри былъ не такой человѣкъ, котораго можно было торопить. Притомъ сквайръ будетъ скучать въ Лондонѣ, между тѣмъ какъ въ Пріоратѣ онъ былъ счастливъ между покой работой, уже начатой. Убѣжденія сына одержали верхъ — особенно относительно удовольствія, которое сквайру доставитъ его новое занятіе — и сквайръ согласился остаться дома.

Нужно было сдѣлать чрезвычайно много, и сквайръ самъ находилъ, что отъ него требовалось гораздо болѣе дѣятельности, чѣмъ во все прежнее время своей жизни. Онъ вставалъ рано и до завтрака обходилъ повсюду. Онъ дѣлалъ безчисленныя распоряженія въ своемъ помѣстьѣ. Самый воздухъ сдѣлался для него пріятнѣе. Работники веселѣе работали, фермеры улыбались чаще. Женщины и дѣти сдѣлались для него дороже. Все окружающее его было теперь одарено удовольствіями собственности. Его племянникъ Грегори, послѣ послѣдняго обѣда, о которомъ мы упоминали, почти не бывалъ у него цѣлыхъ двѣ недѣли. Раза два сквайръ приходилъ въ церковь въ будничные дни, чтобы застать пастора, и даже заходилъ въ пасторатъ. Но Грегори былъ несчастливъ и не скрывалъ своего огорченія.

— Вѣроятно, это пройдетъ, сказалъ сквайръ своему сыну.

— Разумѣется, пройдетъ.

— Не моя будетъ вина, если не пройдетъ. Желалъ бы я знать, неужели ему было бы пріятнѣе видѣть имѣніе проданное съ молотка по кусочку послѣ моей смерти.

— Это довольно естественно, если хорошенько подумать, сказалъ Ральфъ.

— Можетъ быть, и сохрани Богъ, чтобы я сердился на него за то, что онъ не можетъ раздѣлять моего торжества. Я чувствую однако, что исполнилъ мой долгъ, и никто не имѣетъ права ссориться со мной.

Всякій спортсмэнъ знаетъ и жены и дочери всѣхъ спортсмэновъ знаютъ, какъ важенъ для нихъ мѣсяцъ октябрь. Настоящая охота начинается въ ноябрѣ, но октябрь имѣетъ свое собственное очарованіе и свои особенныя обязанности. Это самый хлопотливый мѣсяцъ въ году относительно лошадей. Не нужно ли имъ лекарства? Въ конюшняхъ сквайра лекарство избѣгалось и обыкновенно лошади сквайра находились въ хорошемъ состояніи. Но необходимо знать, нужно ли движеніе той или другой лошади, и если нужно, то какого рода движеніе. Мы считаемъ, что для охотничьихъ лошадей, на которыхъ регулярно ѣздятъ во весь сезонъ и которыя стоятъ въ открытыхъ конюшняхъ лѣтомъ и зимою, требуется мало движенія, кромѣ сентября и октября. Цѣлый годъ ихъ надо кормить овсомъ и хорошій конюхъ приведетъ ихъ въ порядокъ въ два мѣсяца. Таковъ по-крайней-мѣрѣ былъ порядокъ въ ньютонскихъ конюшняхъ, а въ эту осень — особенно въ послѣдніе дни октября — этотъ порядокъ исполняли съ чрезвычайнымъ проворствомъ и съ большими приготовленіями для наступающихъ удовольствій. Всѣ знали, что мистеръ Ральфъ займетъ свое мѣсто въ охотничьемъ полѣ, какъ наслѣдникъ Ньютонскаго Пріората.

Ральфъ охотился послѣдніе дни октября, но сквайръ не хотѣлъ выѣхать на охоту до обычнаго дня.

— Я люблю придерживаться обычая, говорилъ онъ: — пяти мѣсяцевъ достаточно для лошадей.

Наконецъ насталъ счастливый день, среда второго ноября — отецъ и сынъ отправились вмѣстѣ въ четырехколесномъ шарабанѣ на двухъ лошадяхъ. Четыре верховыхъ лошади были отправлены впередъ съ двумя грумами, потому что сквайръ настоялъ, чтобы у Ральфа на охотѣ была перемѣнная лошадь.

Они пріѣхали въ Бэрфордъ за нѣсколько минутъ до одиннадцати. Всѣ присутствовавшіе на охотѣ узнали, что владѣлецъ Ньютонскаго Пріората успѣлъ наконецъ купить наслѣдство для своего сына, и хотя открытыхъ поздравленій не было, но взгляды, пожатіе рукъ — все показывало торжество. Другого Ральфа не знали въ графствѣ. Этотъ Ральфъ былъ очень популяренъ, и хотя, разумѣется, существовало внутреннее чувство, что настоящая линія старой фамиліи прервалась, объ этомъ въ настоящее время забыли и на всѣхъ лицахъ, обращенныхъ къ счастливому сквайру, сіяли улыбки. Онъ держалъ себя не такъ умѣренно, какъ желалъ бы его сынъ. Онъ говорилъ слишкомъ громко — не объ имѣніи, о которомъ онъ шепнулъ только слова два въ отвѣтъ на ласковыя выраженія нѣкоторыхъ особенно короткихъ друзей, но разсуждая о другихъ дѣлахъ — объ охотѣ, о положеніи графства — онъ совсѣмъ не походилъ на самого себя. Обыкновенно онъ былъ очень спокоенъ, говорилъ такъ не громко, что его далеко слышать было нельзя. Всему этому теперь была разница, очень похожая на ту, которую вино производитъ въ людяхъ, не привыкшихъ пить. Жизнь его наполнилось газомъ до избытка и онъ сидѣлъ въ воздушномъ шарѣ, недостаточно наполненномъ балластомъ. Его веселость, если ее не сдержать, могла занести его слиткомъ высоко за облака. Все это Ральфъ видѣлъ и держался поодаль.

— Мы прежде поѣдемъ въ небольшія рощи, сказалъ старый егерь, обращаясь къ Ньютону: — а потомъ въ Бэрфордскій лѣсъ.

— Именно, сказалъ сквайръ: — прежде въ рощи. Я помню, что въ Бэрфордскомъ лѣсу всегда водились лисицы. Поѣдемте. Я терпѣть не могу напрасно терять время. Дэнъ, обратился онъ къ своему груму: — я поѣду прежде на молодой лошади, а въ часъ чтобы для меня былъ готовъ Пэддигакъ.

Пэддигакъ была старая ирландская лошадь, которая возила его такъ давно и о которой мы упоминали прежде. Во всемъ этомъ не было ничего замѣчательнаго, но всѣ чувствовали, что сквайръ выражался слишкомъ громко. Ральфъ сынъ, для котораго чувствовалось все это торжество, былъ молчаливѣе обыкновеннаго и ѣхалъ позади длиннаго ряда всадниковъ.

Одинъ изъ короткихъ его друзей — человѣкъ, котораго онъ искренно любилъ — отсталъ, съ намѣреніемъ поздравить его.

— Ралльфъ, сказалъ Джорджъ Моррисъ, владѣлецъ имѣнія Уэтсби за четыре мили отъ Пріората. — Я долженъ вамъ сказать, какъ радъ всему этому.

— Ну хорошо, старый дружище.

— Полно, со мною ты можешь высказаться. Не правда ли, какъ это хорошо? Ты теперь всегда будешь съ нами. Не говори мнѣ, что ты равнодушенъ.

— Я довольно думаю объ этомъ, Джорджъ. Но чѣмъ менѣе будутъ говорить объ этомъ, тѣмъ лучше. Отецъ мой благородно поступилъ со мною и, разумѣется, мнѣ пріятно чувствовать, что для меня въ свѣтѣ назначено мѣсто. Но…

— Что такое?

— Ты все понимаешь, Джорджъ. Не слѣдуетъ радоваться тому, что настоящій наслѣдникъ лишился своего мѣста.

— Я не могу смотрѣть на это съ такой точки зрѣнія.

— А я не могу смотрѣть съ другой, сказалъ Ральфъ. — Замѣть, я не говорю, что это не хорошо. То, что случилось съ нимъ, произошло отъ его собственныхъ поступковъ. Я только хочу сказать, что намъ слѣдовало объ этомъ молчать. Отецъ мой такъ веселъ, что едва можетъ сдерживать себя.

— Ей-Богу! я этому не удивляюсь, сказалъ Джорджъ Моррисъ.

Сквайръ былъ очень доволенъ молодой лошадью, и когда Ральфъ подъѣхалъ къ нему, громко ее хвалилъ. Скоро въѣхали въ Бэрфордскій лѣсъ. Тутъ сквайръ перемѣнилъ лошадь. Охота пошла своимъ чередомъ, но Ральфъ все находилъ, что его отецъ выражался слишкомъ громко.

Между лѣсомъ и долиной была широкая канава съ изгородью — сгнившей изгородью изъ прутьевъ и кустовъ — которая на углу была сломана отъ постояннаго проѣзда лошадей. Сквайръ подъѣхалъ къ этому углу, а за нимъ слѣдовали Ральфъ, Джорджъ Моррисъ и егерь. Но лошадь сквайра Ньютона стояла бокомъ къ изгороди; онъ однако приготовился первый перепрыгнуть и вдругъ повернулъ свою лошадь; но въ эту минуту лошадь бокомъ зацѣпилась за какую-то вѣтвь или сучокъ, вслѣдствіе чего она бокомъ и перепрыгнула канаву, но запуталась между прутьями и свалилась въ канаву. Сквайръ тяжело упалъ, а лошадь повалилась на него. Всякій всадникъ сказалъ бы, что чрезъ это мѣсто ребенокъ могъ бы перепрыгнуть на ослѣ безъ всякой опасности, а между тѣмъ три всадника, видѣвшіе это, тотчасъ почувствовали, что сквайръ опасно упалъ. Ральфъ первый перескакнулъ чрезъ канаву и соскочилъ съ своей лошади въ ту минуту, когда старая ирландская лошадь вскочила на ноги. Поднимаясь, лошадь эта старалась не задѣть своего всадника ногою, но егерь Коксъ увидалъ, что, усиливаясь вскочить, лошадь нанесла страшный ударъ лежавшему сквайру своимъ сѣдломъ.

Въ одну минуту три наѣздника стояли на колѣнахъ и видѣли, что Ньютонъ былъ безъ чувствъ.

— Я боюсь, что онъ ушибся, сказалъ Моррисъ.

Коксъ только покачалъ головой, тихо стараясь приподнять сквайра. Ральфъ, блѣдный какъ смерть, держалъ руку отца въ своей рукѣ, а другою ощупывалъ біеніе его сердца. Вдругъ нѣсколько капель крови показалось между губъ страдальца. Коксъ опять покачалъ головой.

— Лучше донести его до перваго дома, мистеръ Ральфъ, сказалъ егерь.

Они скоро были окружены другими охотниками, скоро донесли сквайра до перваго дома и двадцать минутъ спустя возлѣ нашего бѣднаго стараго друга стоялъ докторъ.

— Нѣтъ, онъ не умеръ, сказалъ докторъ: — но…

— Что такое? пылко спросилъ Ральфъ.

Докторъ отвелъ Кокса въ сторону и шепнулъ ему на-ухо, что Ньютонъ не останется въ живыхъ. Спинная кость была сильно повреждена отъ паденія и отъ тяжести лошади, повалившейся на него, такъ что онъ едвали будетъ говорить. Дѣйствительно, сквайръ Ньютонъ болѣе не говорилъ.

Его отнесли въ домъ одного джентльмэна, который жилъ въ этой сторонѣ, для того чтобы избавить отъ болѣе продолжительнаго пути въ Пріоратъ; — но длина пути мало значила для него теперь. Онъ не говорилъ болѣе ни слова и ни на минуту не пришелъ въ чувство. Разумѣется, Ральфъ оставался при немъ всю ночь — такъ же какъ и докторъ. Въ пять часовъ утра онъ испустилъ послѣднее дыханіе. Джорджъ Моррисъ, также остававшійся тутъ — или, лучше сказать, вернувшійся изъ дома, куда ѣздилъ переодѣться — первый сказалъ несчастному сыну:

— Все кончено, Ральфъ!

— Кажется, отвѣтилъ Ральфъ хриплымъ голосомъ.

— Нельзя было и сомнѣваться, продолжалъ Джорджъ: — какъ только мы увидали, какъ онъ упалъ.

— Кажется, опять сказалъ Ральфъ.

Молодой человѣкъ стоялъ молча, спокойно и ничѣмъ не выражалъ своей горести. Онъ не плакалъ и на лицѣ его не было даже того горестнаго выраженія, которое бываетъ у всѣхъ насъ, когда насъ постигнетъ несчастье. Оба находились еще въ той комнатѣ, гдѣ лежалъ покойникъ, и стояли рядомъ у камина. Ральфъ облокотился на каминъ, а Моррисъ время отъ времени пожималъ ему руку. Они стояли такимъ образомъ минутъ двадцать, когда Моррисъ спросилъ:

— Дѣло на счетъ имѣнія рѣшено, Ральфъ?

— Не говорите объ этомъ теперь, отвѣтилъ тотъ сердито.

Потомъ, послѣ нѣкотораго молчанія, онъ сказалъ опять:

— Ничего еще не было рѣшено. Помѣстье принадлежитъ моему кузену Ральфу. Его надо увѣдомить тотчасъ — тотчасъ. Ему надо послать телеграму, чтобы онъ пріѣхалъ въ Ньютонъ. Хотите вы сдѣлать это? Его надо увѣдомить тотчасъ.

— Еще успѣемъ, сказалъ Джорджъ Морисъ.

— Если вы не хотите, такъ это долженъ сдѣлать я, отвѣтилъ Ральфъ.

Телеграму тотчасъ послали въ дупликатѣ, адресовавъ другому Ральфу — тому Ральфу, котораго снова сынъ сквайра назвалъ наслѣдникомъ — на его квартиру въ Лондонъ и въ Мунбимъ. Когда посланнаго отправили на ближайшую станцію съ телеграмой, Ральфъ съ своимъ другомъ отправились вмѣстѣ въ Ньютонскій Пріоратъ. На бѣдномъ Ральфѣ еще были охотничьи сапоги, красный сюртукъ, въ которыхъ онъ ѣздилъ въ роковой день и въ которыхъ провелъ ночь возлѣ умирающаго отца. Дорогою они встрѣтили Грегори, который услышалъ объ этомъ несчастьи и тотчасъ отправился видѣться съ дядей.

— Все кончено, сказалъ Ральфъ.

Грегори, сидѣвшей въ своемъ гигѣ, выронилъ возжи изъ рукъ и сидѣлъ молча.

— Все кончено. Пойдемте, Джорджъ. Для меня ужасно быть въ этомъ костюмѣ. Пойдемте скорѣе. Да, точно, теперь все кончено. Онъ лишился отца, который нѣжно его любилъ — отца, который имѣлъ возможность выказать свою любовь болѣе многихъ родителей. Отецъ естественно даетъ своему сыну, но сквайръ поступалъ почти неестественно въ своемъ желаніи надѣлить его. Никогда не было отца болѣе преданнаго, болѣе заботившагося о благосостояніи своего сына — и Ральфъ это зналъ, и за все это любилъ своего отца. Теперь же не могъ онъ вспоминать, что лишился болѣе чѣмъ отца. Помѣстье, которымъ сквайръ такъ интересовался — между тѣмъ какъ Ральфъ постоянно старался не слишкомъ интересоваться этимъ помѣстьемъ — выскользнуло у него изъ рукъ въ послѣднюю минуту. И теперь, въ этотъ грустный, торжественный часъ, онъ не могъ не думать объ этой потерѣ. Когда онъ стоялъ въ комнатѣ, въ которой лежало мертвое тѣло его отца, онъ воздерживался отъ этого чувства. Но все-таки онъ зналъ, что это чувство присутствуетъ въ немъ. Какъ ни направлялъ свои мысли, онъ не могъ помѣшать имъ вернуться къ тому обстоятельству, что скоропостижная смерть отца лишила его ньютонскаго помѣстья. Онъ ненавидѣлъ себя за то, что помнилъ такое обстоятельство въ такое время, но не могъ удержаться, чтобы не помнить этого. Отецъ его всю жизнь старался сдѣлать его наслѣдникомъ ньютонскимъ и потерпѣлъ пораженіе въ самое мгновеніе побѣды. Ральфъ переносилъ свой успѣхъ сдержанно, когда былъ увѣренъ въ этомъ успѣхѣ, по теперь… Онъ зналъ, что всѣ другіе предметы должны были выйти изъ головы его, когда такое тяжкое горе посѣтило его, но не могъ отогнать отъ себя это размышленіе. Другой Ральфъ Ньютонъ одержалъ побѣду. Онъ постарается держать себя хорошо, но не могъ вспоминать, что былъ пораженъ. А отецъ, котораго онъ такъ любилъ, лежалъ мертвый!

Когда онъ дошелъ до дома, Джорджъ Моррисъ еще былъ съ нимъ. Грегори, съ которымъ онъ говорилъ такъ мало, не приходилъ изъ пастората. Ральфъ не могъ скрывать отъ себя, что Грегори знаетъ, что восторжествовала его сторона. А между тѣмъ онъ ненавидѣлъ себя за то, что думаетъ объ этомъ.

— Я пошлю за своими вещами и останусь у васъ дня на два, сказалъ Моррисъ. — Не хорошо оставлять васъ здѣсь одного.

Но Ральфъ этого не позволилъ.

— Племянникъ моего отца будетъ здѣсь завтра, сказалъ онъ: — я предпочелъ бы, чтобъ онъ нашелъ меня одного.

Думая обо всемъ этомъ, онъ вспомнилъ, что долженъ отказаться отъ своихъ притязаній на руку Мэри Боннеръ. Теперь онъ не могъ предложить своей руки такой дѣвушкѣ, какъ Мэри Боннеръ.

Глава XXXII.
СЭР-ТОМАСЪ ДОМА.

Сэр-Томаса Андеруда привѣтствовали въ виллѣ съ двойнымъ сочувствіемъ и торжествомъ — по милости его побѣды и сломанной руки. Герой никогда не бываетъ героемъ въ глазахъ женщинъ, если не раненъ въ битвѣ. Самая слабость, отдающая его въ женскія руки, передаетъ часть его величія женщинамъ, которыя на время овладѣваютъ имъ, и удѣляетъ имъ часть въ его геройствѣ. Во время этой недѣли въ Персикроссѣ и во всю дорогу Пэшенсъ пользовалась этой долей, а потомъ она извлекла изъ этого большое удовольствіе, какъ только узнала, что отецъ ея не пострадаетъ отъ этого приключенія. Она видѣла его теперь такъ много, какъ не видала уже нѣсколько лѣтъ, и могла показывать надъ нимъ свою тихую, любящую женскую волю, требуя отъ него повиновенія своимъ женскимъ приказаніямъ, котораго никто не требовалъ послѣ смерти его жены. Онъ же былъ смирененъ, безстрастенъ и счастливъ. Онъ ѣлъ овсянку, скромно ворчалъ и утѣшался постояннымъ размышленіемъ, что онъ депутатъ персикросскій въ парламентѣ.

Дорогою, хотя Пэшенсъ требовала отъ отца спокойствія, чтобы онъ не повредилъ себѣ слишкомъ продолжительными разговорами, много было говорено и о Кларисѣ, и о Мэри Боннеръ. Что касается бѣдной Клэри, сэр-Томасъ твердо рѣшился, что если справедливо подозрѣніе, возбудившееся въ его душѣ относительно наслѣдника Ральфа, то это слѣдуетъ прекратить тотчасъ. Онъ разсказалъ Пэшенсъ всю исторію о Полли Нифитъ — сколько самъ зналъ. Ральфъ увѣрилъ сэр-Томаса, когда разсуждалъ о своей предполагаемой женитьбѣ на дочери бандажиста, что онъ привязанъ къ Полли Нифитъ. Сэр-Томасъ сдѣлалъ все что могъ, чтобы отговорить молодого человѣка отъ супружества, которое въ глазахъ его было постыдно; но онъ не могъ благопріятно смотрѣть на привязанность, такъ скоро перенесенную отъ дочери бандажиста на его дочь. Не должно быть рѣчи о любви между Клэри и сумасброднымъ наслѣдникомъ, который самъ лишилъ себя наслѣдства по милости своего безразсудства; все это было вдвойнѣ тягостно для Пэшенсъ. Она страдала прежде всего за сестру, пылкость чувствъ которой была такъ хорошо извѣстна ей и такъ понятна, а потомъ за себя, вслѣдствіе убѣжденія, что она обманываетъ своего отца. Хотя у нея невольно вырвался намекъ на истину, она не обнаружила тайны сестры. Но смотря на это съ точки зрѣнія отца и слыша все, что теперь говорилъ ея отецъ, она обвиняла себя въ лицемѣрствѣ.

Относительно Мэри Боннеръ дѣло было гораздо пріятнѣе. Не могло быть никакой причины, чтобы молодой человѣкъ, къ которому фортуна была такъ милостива, не женился на Мэри Боннеръ, если Мэри благосклонно къ нему расположена. По-крайней-мѣрѣ такъ думалъ Сэр-Томасъ. Возможно ли, чтобъ такая дѣвушка какъ Мэри, у которой ровно не было никакого состоянія, не полюбила жениха, въ пользу котораго говорило все — прекрасная наружность, прекрасная репутація, прекрасный характеръ и прекрасное состояніе? Пэшенсъ протестовала противъ этого ради своего пола. Она сказала, что не думаетъ, чтобъ Мэри смотрѣла на мистера Ньютона съ этой точки зрѣнія.

— Разумѣется, такія мысли должны имѣть начало, сказалъ Сэр-Томасъ.

Пэшенсъ объяснила, что она ничего не имѣетъ сказать противъ мистера Ньютона. Конечно, все будетъ очень мило и прилично — только, можетъ быть, Мэри не интересуется мистеромъ Ньютономъ.

— Вотъ еще! сказалъ Сэр-Томасъ.

Онъ какъ будто думалъ, что одна дѣвушка обязана влюбиться, а другая не должна этого дѣлать. Пэшенсъ продолжала протестовать, но очень кротко, потому что рука ея отца была на перевязкѣ. Потомъ возникъ вопросъ, говорить ли Мэри о письмѣ молодого человѣка. Пэшенсъ думала, что молодому человѣку слѣдовало предоставить самому говорить за себя. Сэр-Томасъ не возражалъ противъ этого. Молодой человѣкъ могъ пріѣхать, когда хотѣлъ. Но Сэр-Томасъ думалъ, что Мэри слѣдуетъ знать о томъ, что молодой человѣкъ писалъ. Такимъ образомъ доѣхали они до дома.

Получать привѣтствія отъ обожающей дочери было пріятно раненому герою, но получать привѣтствія отъ двухъ дочерей и племянницы было немножко скучно. Въ первый вечеръ ничего не было говорено о любовныхъ непріятностяхъ и любовныхъ надеждахъ. Сэр-Томасъ позволилъ себѣ наслаждаться своимъ торжествомъ, изрѣдка выказывая признаки нетерпѣнія, когда восторгъ дѣлался слишкомъ силенъ. Онъ разсказалъ всю исторію своихъ выборовъ, лежа на диванѣ, хотя Пэшенсъ съ кроткой настойчивостью уговаривала его не говорить слишкомъ много.

— Очень непріятно, что вамъ сломали руку, папа, сказала Клариса.

— Это скучно, душа моя.

— Разумѣется, ужасно скучно. Но все-таки я такъ рада, что вы съѣздили въ Персикроссъ; какъ хорошо, что вы опять будете въ парламентѣ. Это придастъ такой колоритъ нашей жизни.

— Надѣюсь, что ваша жизнь и прежде не была безцвѣтна.

— Вы знаете, что я хочу сказать. Такъ пріятно чувствовать, что вы въ парламентѣ.

— Но можетъ быть я лишусь моего мѣста вслѣдствіе поданной просьбы.

— Они не могутъ быть такъ жестоки, сказала Мэри.

— Жестоки! повторилъ Сэр-Томасъ, смѣясь: — въ политикѣ люди сдираютъ шкуру другъ съ друга безъ малѣйшей чувствительности. Я не сомнѣваюсь, что мистеръ Уэстмакотъ погубитъ меня съ полнѣйшимъ удовольствіемъ если такимъ образомъ можетъ доставить себѣ мѣсто, а между тѣмъ я считаю мистера Уэстмакота добрымъ и хорошимъ человѣкомъ. Англичане держатся теоріи, что въ политикѣ одинъ человѣкъ не долженъ щадить другого. Желать, чтобъ вашъ оппонентъ упалъ мертвый въ избирательномъ собраніи, желаніе не жестокое на выборахъ.

— О, папа! воскликнула Пэшенсъ.

— Все-таки вы выбраны, сказала Клэри.

— А люди, которымъ угрожаютъ, живутъ долго, дядюшка, сказала Мэри Боннеръ.

— Такъ говорятъ, душа моя. Ну, Пэшенсъ, не смотри на меня съ такимъ упрекомъ; я сейчасъ лягу въ постель. Находясь здѣсь, а не въ гостинницѣ персикросской, поневолѣ захочешь воспользоваться свободой.

— О, папа! какъ пріятно видѣть васъ здѣсь! сказала Клэри, прыгнувъ и поцѣловавъ отца въ лобъ.

Все это было очень пріятно и первый вечеръ кончился очень счастливо.

На слѣдующее утро Пэшенсъ, оставшись одна съ отцомъ, обратилась къ нему съ убѣдительной просьбой.

— Папа, сказала она: — не говорите Клэри ничего о Ральфѣ.

— Почему?

— Если что-нибудь есть, пускай пройдетъ само по себѣ.

— Но развѣ есть?

— Какъ могу я знать? Подумайте, папа. Еслибъ знала, я не могла бы сказать — даже вамъ.

— Почему? Кто же другой кромѣ тебя можетъ сказать мнѣ правду?

— Милый папа, не сердитесь. Бываетъ такая правда, которую лучше не говорить. Мы оба желаемъ, конечно, чтобъ Клэри не страдала. Если вы станете разспрашивать ее, она будетъ страдать. Вы можете быть увѣрены, что она будемъ повиноваться вашимъ желаніямъ.

— Какъ она можетъ повиноваться, когда ихъ не знаетъ?

— Она ихъ узнаетъ, сказала Пэшенсъ.

Но Сэр-Томасъ не хотѣлъ датъ обѣщанія.

Въ тотъ же самый день Сэр-Томасъ позвалъ племянницу въ свою комнату и прочелъ ей письмо, полученное отъ сына сквайра. Это было на послѣдней недѣлѣ октября — въ тотъ короткій промежутокъ, который для бѣднаго ньютонскаго сквайра былъ счастливѣйшимъ временемъ его жизни. Онъ теперь рубилъ деревья, строилъ фермы и заботился о своихъ лошадяхъ во всемъ торжествѣ своего успѣха. Ральфъ написалъ письмо, получилъ отвѣтъ — и также торжествовалъ. Роковой день въ Бэрфордскомъ лѣсу еще не наступилъ. Мэри Боннеръ выслушала чтеніе письма и слова Сэр-Томаса не говоря ни слова и не покраснѣвъ. Сэр-Томасъ началъ рѣчь очень хорошо, но немножко запутался къ концу, когда увидалъ себя неспособнымъ привести Мэри въ замѣшательство.

— Милая моя, началъ онъ: — я получилъ письмо, которое считаю своей обязанностью прочесть тебѣ.

— Письмо, дядюшка?

— Да, душа моя. Сядь, пока я прочту. Я скажу тебѣ прежде всего, что это письмо доставило мнѣ величайшее удовольствіе. Это отъ одного молодого человѣка…

Когда Мэри услыхала это, лицо ея приняло выраженіе рѣшительной, сосредоточенной силы, которое не оставляло лица ея ни на минуту во все остальное время свиданія.

— Да, отъ одного молодого человѣка, и могу сказать, что я никогда не читалъ письма, которое дѣлало бы болѣе чести писавшему. Это отъ мистера Ральфа Ньютона — не того Ральфа, съ которымъ мы такъ коротки, но отъ того другого Ральфа, который современемъ будетъ владѣльцемъ Ньютонскаго Пріората.

Тутъ Сэр-Томасъ взглянулъ въ лицо племянницы, надѣясь увидать волненіе ожидаемаго торжества. Но на физіономіи Мэри не видѣлось ни волненія, ни торжества. Онъ прочелъ письмо, сидя на постели — его лѣвая рука висѣла на перевязкѣ — а потомъ подалъ ей письмо.

— Лучше взгляни сама, душа моя.

Мэри взяла письмо и сидѣла такъ, какъ будто читала его. Сэр-Томасу казалось, что она читаетъ съ холодной акуратностью осторожнаго юриста; — но глаза ея не видали ни одного слова въ письмѣ.

— Ну, душа моя? сказалъ Сэр-Томасъ, когда подумалъ, что довольно прошло времени для чтенія.

Мэри просто сложила бумагу и возвратила ему.

— Я сказалъ ему, я былъ обязанъ сказать, душа моя, что буду очень радъ принять его, но что онъ долженъ обратиться къ тебѣ. Разумѣется, ты должна дать ему такой отвѣтъ, какой внушитъ тебѣ сердце. Но я могу сказать — и я обязанъ это сказать, — какъ твой опекунъ и ближайшій родственникъ, что слова, которыми онъ выразилъ свое предложеніе, показываютъ, что онъ самый благородный человѣкъ; все, что я слышалъ о немъ, говоритъ въ его пользу; онъ джентльмэнъ съ головы до ногъ, а его состояніе даетъ ему право предложить свою руку самой знатной дѣвушкѣ. Разумѣется, какъ я сказалъ, ты послѣдуешь внушеніямъ твоего сердца; но я не могу себѣ представить большаго счастья для молодой дѣвушки, какъ честная привязанность такого человѣка, какъ этотъ Ральфъ Ньютонъ.

Тутъ сэр-Томасъ помолчалъ, ожидая отвѣта, но Мэри ничего не отвѣчала.

— Разумѣется, я спрашивать не стану, продолжалъ онъ, и потомъ опять остановился, но Мэри все не говорила. — Навѣрно онъ скоро будетъ здѣсь и надѣюсь, что встрѣтитъ счастливый пріемъ. Я по-крайней-мѣрѣ буду радъ видѣть его, потому что очень его уважаю. А такъ какъ я считаю замужство счастливой долей для всѣхъ женщинъ и такъ какъ нахожу, что это будетъ самый счастливый бракъ, я надѣюсь… а надѣюсь… Но какъ я уже говорилъ, все это должно быть предоставлено тебѣ самой, Мэри; ты не скажешь ничего?

— Я надѣюсь, дядюшка, что я вамъ не надоѣла.

— Надоѣла, ты! Конечно, нѣтъ. Я не былъ здѣсь послѣ твоего пріѣзда такъ часто, какъ желалъ бы, потому что… но разнымъ причинамъ. Но мы всѣ тебя любимъ и никто не желаетъ освободиться отъ тебя. Но когда молодыя дѣвушки могутъ имѣть свой собственный домъ, въ обычаѣ съ этимъ ихъ поздравлять. Но, какъ я сказалъ прежде, никто не будетъ уговаривать тебя.

— Милый дядюшка, я такъ вамъ благодарна за вашу доброту!

— Но разумѣется я обязанъ, какъ твой опекунъ, сказать тебѣ, что этотъ молодой человѣкъ имѣетъ право на твое уваженіе.

Послѣ этого Мэри оставила его не говоря ни слова, и надѣвъ шляпу и манто, когда проходила чрезъ переднюю, прямо прошла въ садъ. Было прекрасное осеннее утро, почти похожее на лѣтнее. Мы не знаемъ здѣсь особеннаго времени года, которое за Атлантическимъ океаномъ называется индійскимъ лѣтомъ — этого послѣдняго проблеска теплоты, который всегда приноситъ съ собою грустное убѣжденіе въ томъ, что годъ проходитъ, и который самъ по себѣ былъ бы восхителенъ, не будь сознанія, что это предвѣстникъ зимы со всѣми ея ужасами. Такое время года не постоянно бываетъ у насъ, такъ что нѣтъ и надобности давать ему особенное названіе. День былъ такой, и Мэри Боннеръ, торопясь въ уединенную аллею, гдѣ она могла погулять невидимо, чувствовала вмѣстѣ и грусть, и пріятность этого дня. Тутъ была тропинка, которая шла отъ калитки виллы чрезъ кустарникъ и высокое молодило къ рѣкѣ и продолжалась по берегу рѣки чрезъ цвѣтникъ до оконъ гостиной. Тутъ она гуляла одна болѣе часа, поворачивая, когда доходила до рѣки, такъ чтобы ее не было видно изъ дома.

Мэри Боннеръ, о характерѣ которой до-сихъ-поръ мало было сказано, была очень проницательна. Очень скоро послѣ своего знакомства съ Ральфомъ наслѣдникомъ — съ тѣмъ Ральфомъ, который столько лѣтъ былъ короткимъ другомъ въ семействѣ Андерудовъ — она примѣтила въ обращеніи этого привлекательнаго молодого человѣка что-то такое, убѣдившее ее, что еслибъ она захотѣла, то могла бы считать его своимъ поклонникомъ. Она слышала тогда — что было естественно — много о его блестящихъ надеждахъ и очень мало — что также было естественно — о томъ, какъ онъ ихъ испортилъ. Она также примѣтила или вообразила, что ея кузина Клэри много думала о наслѣдникѣ. Meри Боннеръ понимала не хуже всякой другой дѣвушки, какъ важно для нея сдѣлать выгодную партію. Она была сирота и жила благотворительностью своего дяди. Она знала, что пріѣхавъ въ домъ дяди тогда уже, когда миновала вся привлекательность и всѣ слабости дѣтства, она не могла имѣть правъ на его привязанность такъ, какъ еслибъ выросла въ его домѣ. Притомъ, въ ней была заботливость — заботливость, которую можетъ быть многіе назовутъ суетностью — которая дѣлала невозможнымъ для нея не думать постоянно, о твоемъ положеніи. При жизни отца ее принуждала его беззаботность и ея собственный суровый характеръ думать объ этихъ вещахъ, а въ нѣсколько мѣсяцевъ, прошедшихъ послѣ смерти отца и ея пріѣзда въ домъ дяди, она научилась смотрѣть на свѣтъ какъ на арену, на которой она можетъ вести битву своими собственными силами и тѣмъ оружіемъ, которое Господь ей далъ. Господь ей далъ много оружія, но она знала только одно. Она знала, что Господь сдѣлалъ ее большой красавицей. Но она смотрѣла на свою красоту не по-женски — а какъ на цѣнную вещь, какъ на движимость, которой она не могла заставить себя гордиться. Можетъ быть, она пріобрѣтетъ для себя своей красотою какое-нибудь положеніе въ свѣтѣ не столь тягостное и болѣе веселое, чѣмъ положеніе гувернантки, и не столь зависимое, какъ-то, въ которомъ она ежедневно должна принимать милости своего дяди.

У ней были женихи, въ Вест-Индіи — множество жениховъ, но они ничего для нея не значили. Домъ ея отца такъ былъ поставленъ, что она не могла избѣгнуть очень ясно выражаемаго восторга капитановъ, лейтенантовъ и колоніальныхъ секретарей. Въ Вест-Индіи мужчины говорятъ тамъ ясно при малѣйшемъ поощреніи и даже безъ него, что дамы принимаютъ эти объясненія точно такъ, какъ въ Англіи принимается носовой платокъ, поднятый съ полу, или приглашеніе на танецъ. Все это ничего не значило для Мэри Бонперъ, которая съ раннихъ лѣтъ дѣвичества привыкла къ капитанамъ, лейтенантамъ и даже мичманамъ. Но, несмотря на все это, она выросла съ серьезными мыслями съ убѣжденіемъ, что заниматься любовью забава не весьма пріятная. На сколько было возможно она держала себя поодаль отъ всего этого, и хотя за нею бѣгали за ея красоту, она не была популярна и слыла гордой и холодной. Когда отецъ ея умеръ, она не хотѣла говорить ни съ кѣмъ, и всѣ капитаны, лейтенанты и колоніальные секретари рѣшили окончательно, что она горда и холодна. Съ такою репутаціею уѣхала она съ острова. Тогда предъ нею возсталъ, весьма естественно, говорю я, этотъ вопросъ: какихъ жениховъ можетъ она найти въ Англіи, а если женихи найдутся, какъ она будетъ съ ними поступать? Можетъ быть многіе, изъ насъ скажутъ, что ни одна невинная дѣвушка не должна думать о женихахъ и поступать съ ними такъ, какъ добросовѣстность, обстоятельства и родители посовѣтуютъ ей. Но если и бываютъ такія невинныя дѣвушки, то кажется ни одно человѣческое существо не можетъ надѣяться ихъ встрѣтить. Мэри Боннеръ не была такъ невинна. Она думала о женихахъ — надѣялась, что можетъ быть ей предстоитъ счастье въ жизни по милости любви какого-нибудь достойнаго человѣка, котораго она взамѣнъ будетъ боготворить. Тутъ-то появился наслѣдникъ Ральфъ.

Мэри Боннеръ — точно такъ же какъ и Кларисѣ Андерудъ, и Пэшенсъ, и старой мистрисъ Браунло, и многимъ другимъ, наслѣдникъ Ральфъ казался вовсе не такимъ, какимъ онъ вѣроятно кажется нашимъ читателямъ. Эти дамы и многія другія дамы и мужчины, ихъ знакомые, ничего не знали объ его дѣлахъ съ Нифитомъ, Могсомъ и Горсболомъ; не знали они также перемѣны убѣжденій нашего героя. Для Кларисы онъ былъ героемъ, для Пэшенсъ очень дорогимъ, для старой мистриссъ Браунло почти полубогомъ, для Пужана предметомъ зависти. Для Мэри Боннеръ, когда она увидала его въ первый разъ, онъ показался несравненно очаровательнѣе капитановъ и лейтенантовъ въ вестиндской компаніи и всѣхъ вообще колоніальныхъ секретарей.

Только въ тотъ вечеръ, который былъ проведенъ у мистриссъ Браунло, Мэри Боннеръ рѣшила быть настолько холодной къ Ральфу наслѣднику, на сколько позволяло ихъ короткое знакомство. Она видѣла Кларису, не наблюдая за нею и не думая много, рѣшила такъ. Ральфъ Ньютонъ былъ хорошъ собой, уменъ и привлекателенъ, но онъ не долженъ быть привлекателенъ для нея. Она для перваго эпизода своей англійской жизни не отниметъ у кузины жениха. Такимъ образомъ рѣшилась она и не сказала ни слова никому. Повѣренныхъ у нея не было. Да и надобности для признаній не было никакой. Уходя изъ дома мистриссъ Браунло въ тотъ вечеръ, она взяла подъ руку Пэшенсъ и счастливая Клариса шла съ наслѣдникомъ Ральфомъ — какъ, можетъ быть, читатель припомнитъ.

Потомъ пріѣхалъ другой Ральфъ и Мэри узнала изъ двусмысленнаго шепота его положеніе въ свѣтѣ. Она не знала — въ то время и ея кузины не знали — какъ успѣшны были усилія лишить наслѣдника наслѣдства для этого другого Ньютона. Но она видѣла, что этотъ Ральфъ былъ благороднѣе другого. Потомъ онъ опять пріѣхалъ, и опять она узнала, что его привлекаетъ ея красота. Она не поощряла его нисколько. Не въ ея характерѣ было поощрять мужчинъ. Можетъ быть, она и не умѣла этого дѣлать. Граціозная женская любовь, льстивая нѣжность женскаго характера, находившіяся въ ея натурѣ, требовали усилій быть вызванными наружу, а до сихъ-поръ ихъ никто не вызывалъ. Но она говорила себѣ въ душѣ, что можетъ дать ихъ, если ихъ потребуютъ надлежащимъ образомъ. Потомъ получено было извѣстіе объ его наслѣдствѣ, объ успѣхѣ его отца — а потомъ вслѣдъ за этими извѣстіями смиренное желаніе наслѣдника предложить ей руку. Сердце ея трепетало отъ торжества, когда ей читали письмо, а между тѣмъ ни въ голосѣ, ни въ физіономіи не обнаруживалось признаковъ этого торжества.

Ихъ не было бы видно даже, еслибъ кто встрѣтился съ нею въ этой аллеѣ. А между тѣмъ она была исполнена торжества. Къ этому человѣку сердце ея было привлечено почти съ перваго взгляда; она думала о немъ, какъ о человѣкѣ, котораго могла бы полюбить — и онъ любилъ ее. Когда ходила по аллеѣ, она находила важнымъ и то, что этотъ человѣкъ, который казался для нея такъ благороденъ, дастъ ей такое великолѣпное мѣсто въ свѣтѣ. Она вполнѣ понимала, что значитъ быть женою ньютонскаго сквайра. Она жалѣла о Клэри, когда услыхала, что прежній наслѣдникъ пересталъ быть наслѣдникомъ — подозрѣвая тайну Клэри, но она не могла такъ жалѣть, чтобы оставаться нечувствительной къ своей собственной радости. Потомъ способъ предложенія этого человѣка, трогая ея сердце, льстилъ ея гордости. Въ тонѣ другого Ральфа была какая-то самонадѣянность, показывавшая, что ему стоитъ только предъявить свои права на женщину, чтобы тотчасъ получить ее. Въ этомъ способѣ сватовства было что-то старинное, о чемъ она читала и мечтала, и что заключало въ себѣ желаемую для нея дань. Эту дань ея Ральфъ готовился ей воздать.

Цѣлый часъ ходила она по аллеѣ, не думая, но наслаждаясь тѣмъ, что она узнала. Тутъ ничего не требовало думы. Онъ пріѣдетъ, а до его пріѣзда ей ничего не нужно ни говорить, ни дѣлать. Таково было ея намѣреніе, когда послышались шаги Кларисы, и въ одно мгновеніе рука кузины обвилась вокругъ ея стана.

— Мэри, сказала она: — пойдемте со мною къ мистриссъ Браунло; вамъ надо пойти.

— Пѣшкомъ туда и назадъ? сказала Мэри улыбаясь.

— Мы вернемся въ омнибусѣ; но вы должны. О, я такъ многое имѣю вамъ сказать!

Глава XXXIII.
СКАЖИТЕ МНѢ И Я ВАМЪ СКАЖУ.

— Папа все разсказалъ мнѣ, были первыя слова Кларисы, когда они вышли изъ калитки на дорогу къ дому мистриссъ Браунло.

— О чемъ, Клэри?

— О, вы знаете! — или лучше сказать, Пэшенсъ сказала мнѣ, а потомъ я спросила папа. Я такъ рада!

Мэри еще не имѣла времени подумать, скажетъ ли ея дядя кузинамъ объ этомъ письмѣ; но еслибъ она подумала, она почти была бы увѣрена, что сэр-Томасъ будетъ скромнѣе. Все это было такъ для нея важно, такъ таинственно, почти такъ торжественно, что она не могла вообразить, что вся семья будетъ разсуждать объ этомъ. А между тѣмъ она чувствовала въ себѣ сильное желаніе поговорить съ кѣмъ-нибудь. Изъ двухъ кузинъ Клэри была ея фаворитка, и еслибъ она была принуждена совѣтоваться съ кѣмъ-нибудь, она посовѣтовалась бы съ Клэри. Но признанія такого рода, какъ ни кажутся они восхитительны, чрезвычайно затруднительны. Для этого требуется и думы, и нерѣшительность, а теперь Клэри вдругъ заговорила объ этомъ какъ о дѣлѣ рѣшеномъ по дорогѣ изъ Фёльгэма въ Пэрсон-Гринъ!

— Вы очень добры, если радуетесь, Клэри, сказала Мэри, сама не зная, зачѣмъ она это говоритъ.

Но дѣйствительно, если Клэри была рада, то значитъ, она дѣйствительно была добра, потому что человѣкъ, на котораго она намекала, лишилъ наслѣдства ея собственнаго возлюбленнаго.

— Мнѣ онъ очень нравится. Вы позволите мнѣ говорить о немъ?

— О, да! сказала Мэри.

— Пожалуйста позвольте. Такъ много есть причинъ, по которымъ мы должны бы говорить все другъ другу.

Это не вызвало обѣщанія отъ Мэри.

— Еслибъ я знала, что вы интересуетесь, я сказала бы вамъ все.

— Я интересуюсь всѣмъ касающимся васъ, Клэри.

— Но я повела васъ не съ тѣмъ, чтобы говорить вамъ о себѣ. Мнѣ хочется сказать, какъ мнѣ нравится вашъ Ральфъ Ньютонъ.

— Но онъ не мой.

— Да, вашъ; — то-есть, если вы хотите, чтобы онъ былъ вашъ; и разумѣется вы захотите. Почему вамъ не захотѣть? Онъ такой милый и добрый, а теперь будемъ владѣльцемъ всего этого имѣнія. Я хочу вамъ сказать, что не завидую вамъ въ этомъ.

Зачѣмъ было Кларисѣ завидовать или не завидовать? Мэри поняла, но ничего не было сказано такого, что давало бы ей право показать, что она поняла.

— Я не думаю, чтобы вы стали завидовать мнѣ въ чемъ бы то ни было, еслибъ думали, что это для меня хорошо, сказала Мэри.

— А я думаю, что мистеръ Ральфъ Ньютонъ — этотъ Ральфъ Ньютонъ очень хорошій женихъ для васъ. Никто не могъ быть такъ хорошъ. Во-первыхъ, очень мило быть владѣтельницей Ньютонскаго Пріората. Только, разумѣется, это не главное.

— А что же должно быть главное, Клэри?

— О! — разумѣется, чтобы вы его любили больше всѣхъ на свѣтѣ. И вы вѣдь любите?

— Такъ скоро еще сказать нельзя, Клэри.

— А я въ этомъ увѣрена. Развѣ вы этого не чувствуете? Полноте, Мэри, вамъ надо сказать мнѣ что-нибудь.

— Говорить почти не о чемъ.

— Стало быть, вы меня боитесь. А мнѣ хотѣлось сказать вамъ все.

— Я васъ не боюсь. Но помните, что я услыхала о желаніи мистера Ньютона только часъ тому назадъ, а до той минуты ничто не могло быть дальше отъ моихъ мыслей.

— А я это знала давнымъ-давно, сказала Клариса.

— О, Клэри!

— Знала. Я говорила Пэшенсъ, что это будетъ. Я это видѣла по его глазамъ. Эти вещи нельзя не видѣть. Я знала, что это будетъ, и сказала Пэшенсъ, что мы всѣ трое будемъ мистриссъ Ньютонъ. Но, разумѣется, это вздоръ.

— Конечно, вздоръ.

— То-есть на счетъ Пэшенсъ.

— А на счетъ васъ, Клэри?

Клариса не отвѣчала, но она горѣла желаніемъ разсказать о себѣ. Ей очень хотѣлось разсказать о себѣ, но подъ условіемъ взаимной откровенности.

— Вы сказали, что хотите сказать мнѣ все? начала Мэри.

— Да.

— Вы знаете, какъ я была бы рада выслушать васъ.

— Это очень хорошо, но…

Клариса остановилась.

— Что такое, душа моя?

— Вы намѣрены принять предложеніе мистера Ньютона?

Мэри молчала.

— Если раскрыть вамъ все мое сердце, сказала она: — мнѣ было бы стыдно того, что я вамъ скажу, а между тѣмъ я не знаю, есть ли тутъ чего стыдиться.

— Не можетъ быть, сказала Клэри: — я въ этомъ увѣрена.

— Мое знакомство съ мистеромъ Ньютономъ очень, очень недавнее. Мнѣ онъ нравился — очень. Я находила его благороднымъ, мужественнымъ и изящнымъ джентльменомъ. Я никогда не видала мужчины, который сдѣлалъ бы на меня такое сильное впечатлѣніе.

— Разумѣется, сказала Клариса, сдѣлавъ такое движеніе, какъ будто хотѣла остановиться на дорогѣ, всплеснуть руками, въ чемъ ей однако помѣшалъ ея зонтикъ и воспоминаніе о ея настоящемъ положеніи.

— Но очень важно сказать, что будешь любить одного человѣка больше всѣхъ на свѣтѣ, и принадлежать ему и быть его женой.

— Но если любишь этого человѣка?

— Я не вѣрю, чтобы любовь могла явиться такъ скоро.

— Скажите правду, Мэри, она уже не явилась?

— Право не умѣю сказать. Вотъ я скажу вамъ всю правду: когда онъ обратится ко мнѣ — а я полагаю, что онъ обратится…

— Кажется, въ этомъ нельзя сомнѣваться.

— Если онъ обратится…

— Ну?

— Я сама не знаю, что ему сказать. Я постараюсь… полюбить его.

— Разумѣется, вы будете его любить — больше всѣхъ на свѣтѣ.

— Я знаю, что онъ оказываетъ мнѣ самый величайшій знакъ уваженія, какой только мужчина можетъ оказать женщинѣ. И нѣтъ никакой причины, чтобы съ гордостью не принять всего, что онъ предлагаетъ мнѣ. Я не могу ничего дать ему взамѣнъ.

— Но вы такая красавица!

Мэри не стала притворяться и этого опровергать. Дѣйствительно это великое женское достояніе принадлежало ей.

— Впрочемъ, какъ мало значитъ красота! сказала она. — Она привлекаетъ, но не можетъ сдѣлать человѣка счастливымъ. У него есть все, что можно дать женѣ, и ему слѣдовало бы имѣть многое взамѣнъ того, что онъ дастъ.

— Неужели вы хотите сказать, что дѣвушка должна отказать богатому человѣку оттого, что у ней нѣтъ ничего?

— Нѣтъ, не то. Но она должна думать, можетъ ли быть ему полезна.

— Разумѣется, вы будете полезны, душа моя, какъ нельзя болѣе полезны. Это его дѣло и онъ лучше можетъ судить, что для него полезно. Вы его любите; другіе мужчины будутъ завидовать ему, а это много значитъ. О! я надѣюсь, что онъ пріѣдетъ скоро.

— А я… я почти надѣюсь, что онъ пріѣдетъ не скоро. Мнѣ будетъ такъ страшно увидѣться съ нимъ. Первое свиданіе будетъ такъ ужасно. Я не осмѣлюсь взглянуть ему въ лицо.

— Но вѣдь уже все рѣшено.

— Нѣтъ — не рѣшено, Клэри.

— Да, рѣшено. А теперь я вамъ объясняю, что я хотѣла сказать, когда говорила, что я вамъ не завидую… но я не знаю, интересно ли вамъ будетъ это знать.

— Очень интересно, Клэри. Я была бы очень несчастлива, еслибъ вы могли мнѣ завидовать въ чемъ-нибудь.

— Разумѣется, вы знаете, что нашъ Ральфъ Ньютонъ, какъ мы его называемъ, долженъ бы быть наслѣдникомъ.

— О, да!

— Мнѣ не нужно объяснять всего. Только… только…

— Только онъ дороже для васъ всѣхъ. Такъ, Клэри?

— Да, такъ. Онъ дороже для меня всѣхъ, я люблю его… О, да! я люблю его; но, Мэри, я не такая счастливая дѣвушка, какъ вы. Иногда мнѣ кажется, что онъ вовсе не интересуется мною.

— Но онъ просилъ васъ интересоваться имъ?

— Ну… я не знаю… кажется? Онъ сказалъ мнѣ, что очень меня любитъ — больше всѣхъ.

— А вы какой отвѣтъ ему дали, Клэри?

Вся сцена на лугу въ Попгэмской виллѣ такъ ясно запечатлѣлась въ памяти Кларисы, что цѣлая вѣчность, по ея мнѣнію, не могла заставить ее забыть ни малѣйшаго обстоятельства, ни одного звука голоса ея возлюбленнаго, ни одного слова, сказаннаго имъ. Его поведеніе въ то время было такъ пылко, что она отвѣчала ему только слезами и увѣреніями въ томъ, что никогда ему не проститъ. Гнѣвъ прошелъ — а любовь осталась. Ральфъ, ея Ральфъ, разумѣется, зналъ очень хорошо, что слезы высохнутъ и гнѣвъ пройдетъ. Она могла понять, что онъ это понимаетъ. Но и любовь, въ которой онъ увѣрялъ, если это была любовь истинная, должна была остаться. Почему же она сомнѣвалась въ немъ? То самое обстоятельство, что онъ былъ ей дорогъ, дѣлало ея сомнѣнія непріятнѣе. А между тѣмъ было такъ много причинъ для сомнѣнія. Пэшенсъ сомнѣвалась. Клариса сама знала, что она больше боялась, чѣмъ надѣялась. Она рѣшилась оставаться вѣрной въ своемъ сердцѣ, даже еслибъ этой вѣрностью приготовляла себѣ жизнь разочарованія. Она созналась въ своей страсти и не измѣнила ей. Въ своихъ опасеніяхъ она также утѣшалась размышленіемъ, что возлюбленнаго ея удерживаетъ не недостатокъ серьезнаго намѣренія или постоянства, а положеніе его дѣлъ. Пока онъ былъ въ долгахъ, усиливался спасти свое наслѣдство, мучился увѣренностью, что оно отъ него ускользнетъ, какъ могъ онъ заниматься любовью и приготовленіями къ женитьбѣ? Клэри извиняла его, хотя его не могъ бы извинить никто другой, и питала себя надеждами.

— Я не дала ему отвѣта, сказала она наконецъ.

— А между тѣмъ вы знали, что любите его.

— Да, я это знала. Я могу вамъ сказать, я сказала и Пэшенсъ, но ему сказать не могла.

Она помолчала съ минуту, размышляя, разсказать ли ей всю сцену; но она почувствовала, что не можетъ этого сдѣлать.

— Можетъ быть, я скажу ему, когда онъ обратится ко мнѣ опять; то-есть, если обратится.

— Если васъ любитъ, онъ обратится.

— Не знаю. У него такъ много непріятностей и онъ будетъ очень бѣденъ — то-есть онъ будетъ находить себя очень бѣднымъ. Для меня это не было бы бѣдностью, но для него это будетъ.

— Это помѣшаетъ ему?

— Какъ, могу я знать? Есть столько вещей, которыхъ дѣвушка знать не можетъ. Можетъ быть, онъ еще въ долгахъ, потомъ его воспитали такъ, что ему нужно многое. Но для меня это не составило бы разницы. Теперь вы поймете, отчего я вамъ говорю, что не завидую вашему счастью. Если все пойдетъ хорошо, вы дадите намъ маленькій коттэджъ возлѣ вашего большого дома и не станете насъ презирать.

Бѣдная Клэри, когда говорила о своемъ будущемъ женихѣ и маленькомъ коттэджѣ возлѣ Ньютоискаго замка, не понимала чувствъ, съ какими лишенный наслѣдникъ долженъ смотрѣть на потерянное имъ помѣстье.

— Милая, милѣйшая Клэри! сказала Мэри Боннеръ, пожимая руку кузинѣ.

Онѣ дошли до дома мистриссъ Браунло и старушка съ восторгомъ ихъ приняла. Разумѣется, она начала разсуждать тотчасъ о важныхъ новостяхъ. А сэр-Томасу сломали руку и онъ опять былъ членомъ парламента. Мистриссъ Браунло была полнѣйшая тори и пришла въ восторгъ отъ успѣха своего стараго друга. Успѣхъ этотъ казался тѣмъ важнѣе, что у героя сломали руку. Притомъ такъ много надо было сдѣлать вопросовъ. Сдѣлается опять сэр-Томасъ генеральнымъ прокуроромъ по праву своего мѣста въ парламентѣ? О такихъ предметахъ мистриссъ Браунло имѣла весьма туманное понятіе. И будетъ ли онъ жить дома? Клариса не сказала, что она и Пэшенсъ ожидали такого результата. Она могла только сказать, что теперь есть основательная причина для пребыванія ея отца въ Лондонѣ.

Но для старушки былъ предметъ еще привлекательнѣе торжества сэр-Томаса; предметъ однако, въ которомъ не было никакого торжества, а только одна тревога; но тѣмъ не менѣе предметъ этотъ былъ интересенъ. Ральфъ Ньютонъ продалъ свое наслѣдство.

— Я полагаю, что все рѣшено, сказала Клариса.

— Боже, Боже, Боже! застонала старушка.

Пока она стонала, Клариса украдкой улыбнулась своей кузинѣ.

— Никогда не знала ничего печальнѣе, сказала мистриссъ Браунло: — и все это для молодого человѣка, который никогда не можетъ быть ничѣмъ!

— О, да! сказала Клариса: — онъ будетъ кое-чѣмъ.

— Вы знаете, что я хочу сказать, душа моя. Это очень прискорбно и очень дурно. И какое прекрасное помѣстье!

— Мы всѣ очень любимъ мистера Ньютона, сказала Клариса. — Папа его находитъ очаровательнымъ молодымъ человѣкомъ. Я никогда не видала, чтобы папа кто-нибудь нравился до такой степени. Онъ нравится всѣмъ намъ — Пэшенсъ, мнѣ и Мэри.

— Но, душа моя, начала мистриссъ Браунло — она всегда думала, что Ральфъ наслѣдникъ непремѣнно женится на Кларисѣ Андерудъ и что онъ обязанъ даже это сдѣлать; она думала также, что Клариса ожидаетъ этого сама, и что всѣ Андеруды придутъ въ отчаяніе отъ этой передачи имѣнія: — я нахожу, что это несправедливо, и думаю, что старику мистеру Ньютону должно быть стыдно поступать такимъ образомъ. Только потому, что этотъ молодой человѣкъ какимъ-то образомъ очутился его родной сынъ, онъ хочетъ уничтожить всю фамилію. Я нахожу, что это просто нечестиво.

Но она ни словомъ не порицала наслѣдника, который самъ заварилъ всю эту кашу.

— Эта милая старушка, сказала Клэри, какъ только онѣ опять вышли на дорогу: — рѣшительно не понимаетъ ничего. Я никакъ не могла удержаться, чтобы не взглянуть на васъ, когда она бранила нашего друга. Когда она узнаетъ все, она такъ будетъ предъ вами извиняться.

— Надѣюсь, что она этого не сдѣлаетъ.

— Сдѣлаетъ, если только не забудетъ. Она забываетъ все. Въ одномъ я совершенно съ нею несогласна. Я не вижу никакого стыда въ томъ, что вашъ Ральфъ получитъ наслѣдство; а относительно того, что онъ ничто, это чистый вздоръ. Онъ значилъ бы что-нибудь даже и тогда, когда у него не было бы ни одной десятины. Онъ будетъ владѣлцемъ Ньютонскаго Пріората точно такъ, какъ всякій другой былъ бы на его мѣстѣ. Онъ не сдѣлалъ ничего дурного.

На все это Мэри Боннеръ ничего не могла сказать. Конечно, она не могла бранить сквайра за то, что онъ оставлялъ имѣніе своему родному сыну.

Эти обѣ дѣвушки были энергичны и воротились пѣшкомъ въ Попгэмскую виллу, не обращая вниманія на омнибусы, проѣзжавшіе мимо нихъ.

— Я разсказала ей все о нашемъ Ральфѣ — о моемъ Ральфѣ — говорила послѣ Клэри своей сестрѣ. — Я не могла не сказать ей теперь.

— Милая Клэри, сказала Пэшенсъ: — какъ бы я желала, чтобы ты не думала объ этомъ постоянно!

— Это рѣшительно невозможно, весело сказала Клэри.

Глава ХXXIV.
ОДИНЪ ВЪ ДОМѢ.

Молодой Ньютонъ остался наконецъ одинъ въ Ньютонскомъ Пріоратѣ послѣ смерти своего отца. Онъ отослалъ Джорджа Морриса, очень сурово изъявляя свое желаніе остаться одинъ. Грегори приходилъ изъ пастората, онъ и его отослалъ.

— Вашъ братъ вѣроятно пріѣдетъ сегодня, сказалъ Ральфъ: — и тогда я пришлю за вами.

— Я теперь думаю болѣе о васъ, чѣмъ о моемъ братѣ, сказалъ пасторъ.

— Да, я знаю — и хотя не могу говорить съ вами, я чувствую, какъ вы добры. Я никого не хочу видѣть, кромѣ него. Мнѣ лучше быть одному.

Тогда Грегори вернулся въ пасторатъ.

Какъ только Ральфъ остался одинъ, онъ пошелъ въ ту комнату, гдѣ лежало тѣло его отца, и стоялъ возлѣ постели около часа. Онъ старался припомнить, чего онъ лишился въ этомъ человѣкѣ, и забыть потерю богатства и званія. Ни одинъ отецъ не былъ такъ добръ къ своему сыну, какъ былъ добръ его отецъ къ нему. Во всѣхъ дѣлахъ жизни его счастье, благоденствіе и будущность имѣли вліяніе на поведеніе его отца. Ни одинъ любовникъ не обожалъ своей любовницы до такой степени, какъ отецъ обожалъ его. Ничья любовь не могла сравниться съ его любовью; ничья заботливость не была совершеннѣе и преданнѣе. А между тѣмъ, когда онъ ѣхалъ домой въ этотъ день, онъ позволилъ себѣ сожалѣть о своемъ потерянномъ положеніи. Этого не должно быть болѣе. Онъ не могъ не думать объ этомъ, но онъ станетъ считать это бездѣлицей, которой можетъ лишиться безъ горя, въ то время, какъ онъ лишился того, что всего цѣннѣе и что невозможно замѣнить ничѣмъ — друга, любовь котораго была совершенна.

Но была еще другая потеря. Онъ горько осуждалъ себя за то, что написалъ это письмо сэр-Томасу Андеруду прежде чѣмъ онъ пріобрѣлъ то положеніе, которое отецъ приготовлялъ ему. Теперь надо отказаться отъ этого письма. Онъ долженъ составить теперь совершенно иной планъ жизни. Ударъ случился съ нимъ такъ неожиданно, что онъ не успѣлъ еще придумать, что будетъ дѣлать съ собою. Ему не оставалось ничего болѣе, какъ уѣхать и остаться безъ занятій и безъ друзей. Конечно, друзья у него были — дорогіе, короткіе, милые друзья.

Грегори Ньютонъ и Джорджъ Моррисъ были его друзья. Каждый арендаторъ въ ньютонскомъ имѣніи былъ его другъ. Всѣ, участвовавшіе въ охотѣ, находились съ нимъ въ дружескихъ отношеніяхъ. Но всѣхъ ихъ онъ долженъ былъ оставить совсѣмъ. Какое мѣсто ни выбралъ бы онъ для своего будущаго мѣстопребыванія, это мѣсто не должно быть въ Пиль-Ньютонѣ. Послѣ того, что случилось, онъ не могъ остаться тутъ теперь, когда онъ уже не былъ наслѣдникомъ. Потомъ мысли его опять вернулись отъ потеряннаго отца къ потерянному наслѣдству, и онъ былъ очень несчастливъ.

Въ четвертомъ часу взялъ онъ свою шляпу и вышелъ. Онъ шелъ вдоль небольшого ручья, который, протекая чрезъ садъ, входилъ въ рощу возлѣ дома. Онъ выбралъ эту тропинку потому, что онъ зналъ, что онъ будетъ тутъ одинъ, невидимый никѣмъ. Ему приходило уже въ голову отдать приказанія остановить работы, начатыя его отцомъ, и была минута, когда онъ чуть-было не сказалъ одному изъ слугъ въ домѣ сдѣлать это. Но ему было стыдно показать, что онъ помнитъ такія бездѣлицы. Владѣлецъ скоро будетъ, вѣроятно часа чрезъ два, и можетъ остановить или продолжать, какъ захочетъ. Потомъ ему пришло въ голову, что такъ какъ продажа въ сущности была сдѣлана его тезкой, то и деньги, обѣщанныя его отцомъ, должны быть заплачены по закону; — стало быть, онъ лишится этихъ денегъ, а имѣнье разумѣется перейдетъ къ его тезкѣ, какъ къ наслѣднику его отца. Завѣщаніе, по которому имѣніе отказывалось ему, написано не было, а его тезка наслѣдникъ по закону. Такимъ образомъ онъ будетъ совершенно нищій. Такимъ образомъ мысли его были плачевны и онъ находилъ какое-то болѣзненное наслажденіе представлять себѣ все въ самомъ черномъ цвѣтѣ. Тутъ онъ стучалъ палкой по землѣ въ досадѣ на себя, зачѣмъ онъ думалъ объ этомъ. Могъ ли онъ быть такъ низокъ, чтобы думать объ этомъ, когда еще такъ, недавно лишился своего отца?

Когда настали сумерки, онъ вышелъ изъ рощи въ паркъ, а потомъ на дорогу къ фермѣ Дэрвеля, и на поворотѣ могъ видѣть разломанный домъ; но работниковъ не было. Должно быть, кто-нибудь распорядился, чтобы ничего не дѣлалось въ такой грустный день. Онъ нѣсколько времени стоялъ и слушалъ, а потомъ повернулъ опять къ парку.

Можетъ быть, новый сквайръ былъ уже въ домѣ, и думаютъ, что ему не слѣдовало отлучаться. Дорога отъ станціи въ Пріоратъ была не та, на которой онъ стоялъ, и Ральфъ могъ пріѣхать безъ его вѣдома. Онъ медленно повернулъ назадъ; но прежде чѣмъ вошелъ въ калитку парка, встрѣтилъ человѣка на дорогѣ. Это былъ Уокеръ, браунригскій фермеръ, семидесятилѣтній старикъ, жившій въ этомъ имѣніи всю свою жизнь и замѣнившій своего отца на этой самой фермѣ. Уокеръ зналъ молодого Ньютона съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ его привезли въ Пріоратъ ребенкомъ, и могъ говорить съ нимъ съ большей свободою, чѣмъ можетъ быть всякій другой арендаторъ въ имѣніи.

— О, мистеръ Ральфъ! сказалъ онъ: — какое несчастье!

Ральфъ первый разъ послѣ смерти отца залился слезами.

— Неудивительно, что вамъ такъ прискорбно, мистеръ Ральфъ. Онъ былъ добрый отецъ для васъ, настоящій джентльмэнъ и человѣкъ всѣми нами уважаемый.

Ральфъ все рыдалъ, но взялъ подъ руку старика и оперся на него.

— Я надѣюсь, мистеръ Ральфъ, что на счетъ имѣнія все было рѣшено?

Ральфъ покачалъ головою, но не отвѣчалъ ни слова.

— Условія перемѣнить нельзя, мистеръ Ральфъ, и я полагаю, условіе это было сдѣлано. Стряпчіе знаютъ, что оно было сдѣлано.

— Имѣніе перейдетъ къ наслѣднику моего отца, мистеръ Уокеръ, сказалъ Ральфъ.

Фермеръ вздрогнулъ.

— У васъ будетъ другой помѣщикъ, мистеръ Уокеръ, но онъ не можетъ быть лучше того, котораго вы лишились.

— Когда такъ, мистеръ Ральфъ, вы должны перенести это мужественно.

— Кажется, я могу сказать, что такъ и будетъ. Я плачу не объ имѣніи. Надѣюсь, что вы не думаете этого обо мнѣ, мистеръ Уокеръ?

— Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!

— Я могу это перенести, хотя тяжело уѣхать и жить между чужими. Мнѣ кажется, я возьму гдѣ-нибудь ферму и посмотрю, не могу ли поучиться у васъ. Другого ничего я не могу сдѣлать.

— Вы можете взять Мордайксъ, мистеръ Ральфъ, сказалъ Уокеръ, называя одну ферму на ньютонской землѣ, ферму, о которой шли слухи, что она скоро опростается.

— Нѣтъ, мистеръ Уокеръ, это не должно быть здѣсь. Я не могу этого вынести. Я долженъ уѣхать отсюда — Богъ знаетъ куда. Я долженъ уѣхать и никогда уже болѣе не увижу этого стараго помѣстья!

— Переносите мужественно, мистеръ Ральфъ, сказалъ фермеръ.

— Буду немного спустя. Добрый вечеръ, мистеръ Уокеръ. Я жду племянника моего отца и мнѣ слѣдуетъ быть дома, когда онъ пріѣдетъ. Я увижусь съ вами до отъѣзда.

— Да, да, это ужъ непремѣнно, сказалъ фермеръ.

Оба они думали о томъ днѣ, когда будутъ провожать стараго сквайра на ньютонское кладбище.

Ральфъ прошелъ въ паркъ и поспѣшилъ въ домъ, какъ будто боялся, что опоздаетъ принять наслѣдника; но никто не пріѣзжалъ и не было никакого извѣстія отъ другого Ральфа. Дѣйствительно до-сихъ-поръ извѣстіе еще не дошло до новаго владѣльца Ньютонскаго Пріората. Телеграма была отправлена въ Мунбимъ, гдѣ находился счастливый юноша, но онъ охотился въ этотъ день на новой лошади, купленной у Пеппера, и до этой минуты ничего не зналъ о томъ, что случай сдѣлалъ для него. Воротился онъ въ Мунбимъ очень поздно, такъ какъ послѣ охоты обѣдалъ въ гостяхъ. Только въ полдень на слѣдующій день, въ пятницу, получена была отъ него телеграма въ Пріоратѣ, что онъ тотчасъ поспѣшитъ въ Гэмпширъ.

Ральфъ сѣлъ обѣдать одинъ. Какъ ни разрывалось бы сердце, какъ ни губилось бы состояніе, а обѣдать все-таки надо, если только позволяютъ средства. Старый дворецкій услуживалъ ему въ совершенномъ молчаніи, боясь сказать слово, чтобъ оно въ такое время не показалось некстати. Конечно, старикъ думалъ, что онъ скоро удалится на покой на накопленныя имъ деньги, но онъ чувствовалъ однако, что долженъ оказывать до конца всевозможное уваженіе всѣмъ, кто носилъ уважаемое имя Ньютоновъ. Послѣ обѣда однако старый слуга сказалъ:

— Не сядете ли вы къ камину, мистеръ Ральфъ?

Онъ подвинулъ къ огню одно изъ тяжелыхъ креселъ, разставленныхъ по угламъ камина. Но Ральфъ только покачалъ головой и пробормоталъ отказъ. Тутъ онъ сидѣлъ за столомъ съ обычной бутылкой вина предъ собою, засунувъ руки въ карманъ и думая о своемъ положеніи въ жизни. Одиночество въ комнатѣ, одиночество въ домѣ было для него ужасно. А между тѣмъ онъ не хотѣлъ, чтобъ что одиночество было нарушено. Онъ сидѣлъ такимъ образомъ неподвижно, почти въ ужасѣ отъ мрака большой темной комнаты, такое долгое время, что не зналъ, настала ночь или нѣтъ, когда ему принесли записку отъ Грегори.

«Любезный Ральфъ, — не прійти ли мнѣ къ вамъ на часокъ? — Г. Н.»

Онъ прочелъ записку и отвѣчалъ словесно:

— Скажите мистеру Грегори, что не надо.

Такимъ образомъ сидѣлъ онъ неподвижно, пока совсѣмъ не наступила ночь и старый дворецкій принесъ ему подсвѣчникъ и рѣшительно уговаривалъ лечь въ постель. Ральфъ не спалъ всю прошлую ночь и теперь засыпалъ на креслѣ время отъ времени. Но сонъ его былъ такъ тягостенъ и прерывистъ, что не освѣжалъ его. Онъ былъ исполненъ сновидѣній, которыя всѣ имѣли смутное отношеніе къ имѣнію, но ни одно не относилось къ страшной смерти сквайра. А между тѣмъ, когда онъ просыпался безпрестанно, нельзя сказать, чтобъ истина возвращалась къ нему какъ новый ударъ. Сквозь подобныя сновидѣнія существуетъ двойная память, вторая личность. Несчастье его одинокаго положенія ни на минуту не оставляло его, а между тѣмъ ему постоянно представлялись нестройные, невозможные образы распоряженій по имѣнію, образы возбуждаемые въ его мозгу минутнымъ сномъ.

— Мистеръ Ральфъ, вамъ надо лечь въ постель, право надо, говорилъ старый дворецкій, стоя возлѣ него со свѣчкой.

— Да, Грей — да, я лягу сейчасъ. Поставьте свѣчу. Благодарствуйте, сказалъ Ральфъ, просыпаясь на своемъ креслѣ.

— Ужъ первый часъ, мистеръ Ральфъ.

— Вы можете ложиться, Грей.

— Нѣтъ, сэръ — нѣтъ. Я прежде васъ уложу. Вѣдь огонь въ каминѣ погасъ, мистеръ Ральфъ, а вы все здѣсь сидите. Вы вчера не ложились спать и вамъ непремѣнно теперь надо лечь. Пойдемте, мистеръ Ральфъ.

Ральфъ всталъ и взялъ подсвѣчникъ. Конечно, было справедливо, что ему надо лечь въ постель. Вставая, онъ почувствовалъ, что ему никогда въ жизни не было такъ холодно. Когда онъ сдѣлалъ шагъ, имъ вдругъ овладѣло страшное сознаніе, что онъ лишился всего и что ему нѣтъ утѣшенія. ни съ какой стороны…

— Хорошо, Грей, спокойной ночи, сказалъ онъ, когда старикъ хотѣлъ проводить его наверхъ.

Но Грей не поддавался.

— Я провожу васъ въ вашу комнату, мистеръ Ральфъ.

Онъ хотѣлъ проводить своего молодого барина мимо дверей той комнаты, въ которой лежали останки его стараго господина. Но Ральфъ захотѣлъ отворить дверь.

— Нѣтъ, не сегодня, мистеръ Ральфъ, сказалъ Грей.

Но Ральфъ настоялъ и опять подошелъ къ постели.

— Онъ готовъ былъ отдать мнѣ свою плоть и кровь — свою жизнь, сказалъ Ральфъ дворецкому: — я думаю, что ни одинъ отецъ никогда такъ не любилъ своего сына. А между тѣмъ, къ чему это привело?

Онъ наклонился и приложился губами къ холодному лбу.

"Конечно, привело не ко многому, говорилъ себѣ старикъ Грей, уходя въ свою комнату: «кажется, и не можетъ привести ко многому, когда люди поступаютъ не такъ.»

Ральфъ вышелъ опять до завтрака, бродилъ по берегамъ ручья, гдѣ лѣсъ скрывалъ его, а потомъ рѣшился тотчасъ написать къ Сэр-Томасу Андеруду. Онъ долженъ былъ немедленно объяснить, что отказывается отъ предложенія, которое онъ сдѣлалъ съ неприличной гордостью. Теперь онъ ничего не могъ предложить царицѣ красоты. Онъ былъ выгнанъ изъ дома своего отца по милости своего безславнаго рожденія. Въ глазахъ закона онъ былъ ничѣмъ. Законъ не давалъ ему даже имени — не дозволялъ имѣть родныхъ, отнималъ отъ него возможность вступить въ семейныя узы. Чуть-было не удалось его отцу дать ему то, что доставило бы ему семейныя узы, родственниковъ, имя, все. Старый сквайръ понималъ, какъ обойти законъ и уничтожить жестокость человѣческихъ постановленій. Еслибъ сквайру удалось, сынъ его назывался бы Ньютономъ Ньютонскимъ и никто не осмѣлился бы сказать ему, что онъ безыменный и незаконнорожденный сынъ. Но теперь онъ не могъ даже дожидаться, чтобъ ему сказали это. Онъ долженъ сказать это себѣ самъ и исчезнуть. Онъ не понималъ всего этого, пока отецъ его старался для него и былъ живъ. Но теперь онъ понялъ хорошо. Онъ воротился завтракать, рѣшившись написать письмо тотчасъ. А между тѣмъ надо было отдавать приказанія — ужасныя приказанія. А между тѣмъ его преслѣдовало ужасное воспоминаніе, что но закону онъ не могъ отдавать никакихъ приказаній. Грегори пришелъ къ нему, когда онъ сидѣлъ за завтракомъ, войдя въ столовую безъ спроса.

— Должно быть, моего брата не было дома, сказалъ онъ.

— Можетъ быть, сказалъ Ральфъ: — должно быть такъ.

— Телеграма отыщетъ его вездѣ, и конечно, сегодня мы получимъ отъ него извѣстіе.

— Должно быть такъ, сказалъ Ральфъ.

Потомъ Грегори тихимъ голосомъ сдѣлалъ предложеніе, для котораго пришелъ изъ пастората.

— Я думаю, что мнѣ съ Ларкиномъ надо съѣздить въ Бэсингстокъ.

Ларкинъ былъ управитель. Ральфъ опять залился слезами, но согласился и такимъ образомъ эти ужасныя приказанія были даны.

Какъ только Грегори ушелъ, Ральфъ сѣлъ за письменный столъ и написалъ къ Сэр-Томасу Андеруду. Письмо это, которое можетъ быть было слиткомъ подробно, заключалось въ слѣдующемъ:

Ньютонскій Пріоратъ, 4 ноября 186--. "Милостивый государь,

"Не знаю, слышали ли вы уже о несчастьи, которое лишило меня отца. Третьяго дня отецъ мой былъ убитъ паденіемъ съ лошади на охотѣ. Я не осмѣлился бы безпокоить васъ письмомъ по этому поводу и самъ не былъ бы расположенъ писать объ этомъ теперь, еслибъ не считалъ непремѣннымъ долгомъ напомнить вамъ о моемъ послѣднемъ письмѣ къ вамъ и о вашемъ лестномъ для меня отвѣтѣ. Когда я писалъ къ вамъ, отецъ мой сдѣлалъ распоряженіе о покупкѣ для меня своего помѣстья. Это безъ сомнѣнія вамъ было извѣстно по вашему знакомству съ дѣлами мистера Ральфа Ньютона. Была ли эта продажа сдѣлана законнымъ образомъ, я не знаю. Вѣроятно, нѣтъ; — и относительно моихъ собственныхъ интересовъ надо надѣяться, что не была. Но во всякомъ случаѣ все ньютонское имѣніе перейдетъ къ вашему бывшему питомцу, такъ какъ мой отецъ не сдѣлалъ завѣщанія, которое передавало бы это помѣстье мнѣ въ случаѣ совершенія продажи.

"Грустно объяснять все это, когда тѣло моего бѣднаго отца еще лежитъ въ домѣ и когда, какъ вы вѣроятно понимаете, я неспособенъ думать о дѣлахъ; но послѣ того, что произошло между нами, я считаю себя обязаннымъ объяснить вамъ, что писалъ мое послѣднее письмо подъ ложнымъ впечатлѣніемъ и что теперь я не могу изъявлять притязанія на руку миссъ Боннеръ. У меня нѣтъ дома и нѣтъ имени, и можетъ быть даже нѣтъ никакого состоянія. Ударъ поразилъ меня очень жестоко; я лишился состоянія, что я могу перенести; я лишился возможности получить руку вашей племянницы, что я долженъ стараться умѣть перенести, и лишился добрѣйшаго отца — что перенести невозможно.

"Искренно вамъ преданный

"РАЛЬФЪ НЬЮТОНЪ" (такъ называемый).

Можетъ быть найдутъ, что въ этомъ письмѣ кое^!что можно было бы вычеркнуть — напримѣръ, намекъ на возможное, но невѣроятное лишеніе денежнаго капитала отца и болѣзненнаго отреченія отъ имени, которое онъ всегда носилъ, имени, которое никто не подумалъ бы отнимать отъ него; надо вспомнить, что обстоятельства минуты тяжело давили его и что ему невозможно было не предаваться горю, поразившему его. Не будь одинъ въ эти часы, онъ держалъ бы себя мужественнѣе. Еслибъ сквайръ не достигъ почти успѣха оставить имѣніе своему сыну; еслибъ не было торжества побѣды, онъ могъ бы оставить домъ, въ которомъ жилъ, и положеніе, которое занималъ, почти безъ горя — и навѣрно безъ жалобъ. Среди огорченія, причиняемаго потерею состоянія, мысль, что скажетъ объ этомъ свѣтъ, терзаетъ насъ, — а не столько сожалѣніе о тѣхъ наслажденіяхъ, которыя можетъ дать богатство.

Въ два часа получилъ онъ телеграму:

«Я буду въ пасторатѣ сегодня вечеромъ и сейчасъ приду въ замокъ.»

Ральфъ-наслѣдникъ, вернувшись домой поздно ночью, узналъ о случившемся и рано на слѣдующее утро послалъ телеграмы къ брату и тезкѣ. Въ этотъ же день, послѣ своего возвращенія изъ Бэсингстока, Грегори опять пришелъ въ замокъ, узнать, гдѣ предпочитаетъ Ральфъ видѣться съ его братомъ, въ Пріоратѣ или пасторатѣ.

— Для чего вашему брату не пріѣхать въ собственный домъ? спросилъ Ральфъ.

— Я полагаю, онъ чувствуетъ, что не имѣетъ права считать этотъ домъ своимъ.

— Это вздоръ. Онъ знаетъ, что этотъ домъ его. Неужели онъ думаетъ, что я стану оспаривать его право?

— Не думаю, чтобы братъ мой смотрѣлъ на это съ такой точки, сказалъ пасторъ: — онъ менѣе всѣхъ способенъ на это. Во всякомъ случаѣ вы живете здѣсь, а онъ нѣтъ; можетъ быть, онъ чувствуетъ, что ему гораздо лучше пріѣхать къ своему брату, чѣмъ врываться сюда.

— Зачѣмъ говорить: врываться? Я желаю, чтобы онъ чувствовалъ, что я готовъ уступить ему немедленно. Конечно, домъ не можетъ быть пріятенъ для него теперь. Онъ долженъ страдать отъ случившагося несчастья, прежде чѣмъ можетъ наслаждаться своимъ наслѣдствомъ. Но это продолжится не болѣе, какъ день или два.

— Милый Ральфъ, сказалъ пасторъ: — вы, кажется, имѣете ошибочное мнѣніе о моемъ братѣ.

— Постараюсь этого не дѣлать. Я не думаю о немъ дурно, потому что нахожу, что онъ будетъ пользоваться наслажденіями, принадлежащими ему по праву. Отецъ мой и онъ находились не въ дружелюбныхъ отношеніяхъ, и хотя это было для меня чрезвычайно прискорбно, но для него не можетъ быть серьезной горестью. Я встрѣчусь съ нимъ дружески, но предпочитаю видѣть его здѣсь, а не въ пасторатѣ.

Наконецъ было рѣшено, что оба брата придутъ въ замокъ и всѣ трое останутся тамъ по-крайней-мѣрѣ до похоронъ. Потомъ, когда это было рѣшено, эти два человѣка, бывшіе друзьями столько лѣтъ, могли говорить другъ съ другомъ съ истинной дружбой. Одиночество было почти свыше силъ для того, кто сдѣлался такъ одинокъ; но наконецъ, смягченный утѣшеніями своего друга, онъ возвратилъ свое мужество и могъ взглянуть прямо на свои дѣла, безъ болѣзненнаго чувства, прежде тѣснившаго его. Грегори велѣлъ принести свои вещи изъ пастората, такъ чтобы его братъ не колебался, и послалъ слугу съ запиской на станцію, прося брага тотчасъ пріѣхать въ Пріоратъ. Они рѣшились ждать его обѣдать до прибытія пятичасоваго лондонскаго поѣзда. Съ этимъ поѣздомъ пріѣхалъ наслѣдникъ и въ восьмомъ часу вступилъ въ домъ, который не видалъ съ дѣтства и который теперь былъ его собственностью.

Телеграма, полученная Ральфомъ въ Мунбимѣ, рѣшительно испугала его. Онъ вернулся поздно съ веселаго обѣда съ своимъ пріятелемъ Коксомъ, который былъ гораздо веселѣе, чѣмъ требовали приличія. Ральфъ обыкновенно пилъ вино не заходя за приличія, но его пріятель, рѣшившійся наслаждаться жизнью какъ можно больше въ короткій промежутокъ, назначенный ему для удовольствій прежде чѣмъ онъ исчезнетъ изъ свѣта, знавшаго его, велъ себя шумно и задорливо. Можетъ быть, слѣдуетъ просто сказать, что онъ былъ пьянъ. Они оба вошли въ гостиную Ральфа и Коксъ уже спрашивалъ грогъ, когда Ральфу подали телеграму. Онъ прочелъ ее два раза прежде чѣмъ понялъ. Его дядя умеръ! — скоропостижно умеръ! И наслѣдство принадлежало ему! Однако, надо отдать ему справедливость, онъ не тотчасъ понялъ это. Онъ сознавалъ, что можетъ возникнуть споръ; но первое его чувство относительно имѣнія было угрызеніе, что онъ продалъ свое право именно въ то время, когда наслѣдство такъ скоро могло достаться ему. Но испугъ его происходилъ отъ внезапности удара, поразившаго его дядю.

— Что тамъ такое, старый дружище? забормоталъ Коксъ.

Желалъ бы я знать, былъ ли когда-нибудь у вѣжливаго читателя, въ руки котораго попадетъ этотъ разсказъ, пьяница-пріятель и былъ ли этотъ пріятель пьянъ именно въ ту минуту, когда случилось какое-нибудь торжественное обстоятельство. Это производитъ не весьма пріятное дѣйствіе. Ральфъ отвернулся съ отвращеніемъ и облокотился о каминъ, стараясь думать о томъ, что случилось съ нимъ.

— Что тамъ такое, старикашка? Кто-нибудь пристаетъ за деньгами? Я за тебя горой.

— Уведите его, сказалъ Ральфъ: — онъ пьянъ.

Потомъ, не дожидаясь возраженій отъ добродушнаго, но теперь приведеннаго въ негодованіе Кокса, онъ ушелъ въ свою спальную.

На слѣдующее утро отправился онъ въ Лондонъ съ раннимъ поѣздомъ и въ полдень былъ у своего повѣреннаго. До-сихъ-поръ онъ думалъ, что лишился своего наслѣдства. Когда онъ послалъ обѣ телеграмы къ брату и къ тезкѣ, онъ не сомнѣвался, что все имѣніе принадлежитъ теперь сыну его дяди. Ему въ голову не приходило, что даже еслибъ продажа была совершена, то онъ можетъ еще получить наслѣдство послѣ дяди какъ законный наслѣдникъ, если дядя не сдѣлалъ завѣщанія въ пользу сына. Но стряпчій скоро вывелъ его изъ заблужденія. Продажа не была совершена. Ральфъ не подписывалъ ни одного законнаго документа по этому поводу. Онъ не сдѣлалъ ничего такого, что давало бы его покойному дядѣ право оставить по завѣщанію ньютонское помѣстье своему сыну.

— Письма, которыя писались объ этомъ, ничего не значатъ, сказалъ повѣренный: — даже еслибъ они и могли считаться обязательными документами, то они были бы противъ вашего кузена, а не въ его пользу. Въ такомъ случаѣ вы получили бы назначенную цѣну и все-таки наслѣдовали бы помѣстье.

— Объ этомъ не можетъ быть и рѣчи, сказалъ наслѣдникъ.

— Конечно, сказалъ стряпчій. — Навѣрно мистеръ Ньютонъ оставилъ завѣщаніе, по которому сынъ его получитъ его собственное состояніе.

Такимъ образомъ Ральфъ-наслѣдникъ очутился владѣльцемъ всего именно въ ту минуту, когда думалъ, что лишился всякой надежды получить наслѣдство по милости своего собственнаго сумасбродства. Когда вышелъ изъ конторы стряпчаго, онъ былъ внѣ себя отъ изумленія. Такъ вотъ та добыча, которой онъ ожидалъ съ дѣтства, въ юности — по ожидалъ какъ нѣчто отдаленное, такое отдаленное, что это почти затерялось въ неопредѣленной перспективѣ. Вѣроятно, его молодость пройдетъ и онъ сдѣлается пожилымъ человѣкомъ, прежде чѣмъ это наслѣдство достанется ему. Онъ не могъ ждать и промоталъ все — почти все; по-крайней-мѣрѣ промоталъ всѣ свои надежды до двадцатисемилѣтняго возраста — и вдругъ теперь повѣренный увѣрялъ его, что все принадлежитъ ему! Чуть-чуть было не лишился всего! Чуть-чуть было не женился онъ на дочери бандажиста. Какъ близко былъ онъ къ подводной скалѣ! Но теперь все принадлежало ему и онъ былъ Ньютонъ Ньютонскій!

Глава XXXV.
«РАЗУМѢЕТСЯ, ОНА ПРИМЕТЪ ВАШЕ ПРЕДЛОЖЕНІЕ.»

Мы пропустимъ торжественную горесть похоронъ въ Ньютонѣ и чтеніе завѣщанія сквайра. Это завѣщаніе было написано семь лѣтъ тому назадъ. Сквайръ просто оставлялъ все что имѣлъ своему незаконному сыну Ральфу Ньютону. Завѣщаніе не представляло никакихъ затрудненій. Не было затрудненій и относительно помѣстья. Оба повѣренные пріѣхали на похороны. Сэр-Томасу помѣшала пріѣхать его сломанная рука. Для него приготовили объясненіе всего сдѣланнаго, но всѣ стороны были согласны, что продажа не была совершена и что законный наслѣдникъ долженъ наслѣдовать имѣніе. Никто не былъ расположенъ оспаривать этого. Сынъ сквайра ни минуты не предполагалъ, что онъ можетъ предъявить права на имѣніе. И Ральфъ не воображалъ, послѣ объясненія, полученнаго отъ своего повѣреннаго въ Лондонѣ, что онъ долженъ отказаться отъ наслѣдства.

Похороны кончились, завѣщаніе было прочтено и въ концѣ ноября три молодые человѣка еще жили вмѣстѣ въ большомъ ньютонскомъ домѣ. Наслѣдникъ раза два ѣздилъ въ Лондонъ, по необходимости, теперь не затруднительной, достать наличныхъ денегъ. Онъ долженъ былъ тотчасъ заплатить всѣ свег долги. Особенно долженъ былъ онъ расплатиться съ Нифитомъ и изъявить ему свою признательность — а можетъ быть и вѣжливое сожалѣніе о жестокосердіи Полли. Но онъ не долженъ выражать при этомъ желанія, чтобы сердце Полли смягчилось. Ахъ! съ какимъ чудеснымъ счастьемъ избавился онъ отъ этой западни! Какъ долженъ онъ благодарить какую-нибудь милостивую богиню, которая навѣрно охраняла его съ самаго рожденія. Отъ какихъ бѣдствій спасся онъ! А теперь онъ былъ Ньютонъ ньютонскій, имѣлъ богатство, роскошь и не имѣлъ ни долговъ, ни заботъ. Когда онъ думалъ объ этой собственной свободѣ во всѣхъ отношеніяхъ, онъ вспомнилъ свое намѣреніе относительно Мэри Боннеръ. Это намѣреніе онъ хотѣлъ привести въ исполненіе. Теперь ему хорошо <текст испорчен>ся, а изъ всѣхъ женщинъ, видѣнныхъ имъ, Мэри Боннеръ — самая красивая. Владѣя Ньютономъ и имѣя въ лошадей въ конюшнѣ и такую жену на первомъ мѣстѣ <текст испорчен> могъ онъ завидовать, а кто не позавидуетъ ему.

Весь ноябрь онъ оставлялъ своихъ лошадей въ Мунбинѣ, не рѣшаясь, вернуться ему или нѣтъ въ эту мѣстность. Онъ получилъ нѣсколько почтительныхъ писемъ отъ Горсбола, въ которыхъ онъ яркими красками описывалъ охоту, здоровье его лошадей и предлагалъ безкорыстныя услуги. Комнаты будутъ для него готовы при первомъ увѣдомленіи, если онъ захочетъ пріѣхать поохотиться на недѣлю. Было очевидно, что въ глазахъ Горсбола Ньютонъ Ньютонскій былъ великій человѣкъ. Потомъ явились поздравленія отъ Кокса безъ малѣйшаго намека на невѣжливый поступокъ сквайра въ ихъ послѣднее свиданіе. Коксъ надѣялся, что его милый другъ пріѣдетъ повеселиться въ Мунбимъ прежде чѣмъ заведетъ новую жизнь, — а потомъ намекалъ въ самыхъ разборчивыхъ выраженіяхъ, что если его пригласятъ провести недѣли двѣ въ Пріоратѣ прежде чѣмъ онъ отправился въ вѣчное изгнаніе въ Австралію, то онъ съ легкимъ сердцемъ и безъ ропота понесется по морскимъ волнамъ.

«Вы знаете, старый дружище, какъ я всегда былъ вѣренъ вамъ», писалъ Коксъ языкомъ чистѣйшей дружбы.

— Вѣренъ, какъ сталь — сосискамъ утромъ и грогу вечеромъ, исказалъ себѣ Ральфъ, читая это.

Съ кузеномъ онъ обходился чрезвычайно ласково. Всѣ трое прожили вмѣстѣ мѣсяцъ, и сношенія ихъ были такъ пріятны, какъ только это было возможно при существовавшихъ обстоятельствахъ. Разумѣется, въ этотъ мѣсяцъ въ Ньютонѣ охоты не было. Наслѣдникъ даже до декабря не видалъ охотничьей лошади, хотя, какъ читателю извѣстно, онъ не очень былъ обязалъ уважать память дяди. Онъ сдѣлалъ нѣсколько предложеній своему тезкѣ. Онъ былъ бы очень радъ, если его кузенъ — онъ всегда называлъ сына сквайра кузеномъ — останется жить въ Ньютонѣ еще годъ. Оказалось, что сквайръ оставилъ сорокъ тысячъ фунтовъ, такъ что сынъ его считался вовсе не бѣднякомъ. Онъ былъ намѣренъ теперь купить въ какомъ-нибудь пріятномъ графствѣ столько земли, сколько можетъ обработывать самъ, и тамъ поселиться на всю жизнь.

— И получать два съ половиною процента съ вашихъ денегъ, сказалъ наслѣдникъ, который теперь начиналъ считать себя знатокомъ въ этихъ вещахъ.

— Что же больше мнѣ дѣлать? сказалъ другой Ральфъ: — два съ половиною процента при занятіяхъ лучше чѣмъ пять безъ нихъ. Я наверстаю и остальное, если буду обработывать землю самъ. Ничего другого не могу я больше сдѣлать.

О томъ, чтобы оставаться цѣлый годъ въ Ньютонѣ, разумѣется не могло быть и рѣчи. Однако, когда насталъ декабрь, Ральфъ все еще жилъ въ замкѣ и согласился остаться до Рождества. Онъ уже слышалъ, что продается ферма въ Норфолькѣ.

— Самое худое графство въ Англіи для охоты, сказалъ наслѣдникъ.

— Такъ я долженъ научиться жить безъ охоты, сказалъ Ральфъ не Наслѣдникъ.

Во все это время ни одной лошади не было посылаемо изъ ньютонскихъ конюшенъ на охоту. Владѣлецъ ньютонскій довольствовался тѣмъ, что заставлялъ лошадей дѣлать упражненія въ паркѣ, перепрыгивать чрезъ барьеръ и такъ далѣе.

Въ этотъ мѣсяцъ молодой сквайръ получилъ нѣсколько писемъ отъ сэр-Томаса Апдеруда, и другой Ральфъ получилъ одно. Предостереженія, совѣты и объясненія сэр-Томаса его бывшему питомцу не касаются нашего разсказа; но письмо его къ тому, кто чуть-было не сдѣлался женихомъ Мэри Боннеръ, касается насъ очень близко. Письмо было очень коротко и читатель прочтетъ его очень скоро.

"Попгэмская вилла, 10 ноября 186--. "Любезный мистеръ Ньютонъ,

"Я промедлилъ нѣсколько дней отвѣчать на ваше письмо, для того чтобы не тревожить васъ до окончанія печальной церемоніи. Я не стану предлагать вамъ утѣшеній въ вашей великой горести. Такія утѣшенія могутъ предлагать только самые близкіе и самые дорогіе люди. Можетъ быть, вы позволите мнѣ сказать вамъ, что, на сколько знаю васъ самъ и что я слышалъ о васъ отъ другихъ, все внушаетъ мнѣ къ вамъ полное сочувствіе.

"Относительно того другого предмета, который побудилъ васъ написать ко мнѣ ваши два письма, я долгомъ считаю сообщить вамъ, что я оба письма показывалъ моей племянницѣ и она находитъ, такъ же какъ и я, что оба дѣлаютъ честь и вамъ и ей. Перемѣна въ вашемъ положеніи, которую я признаю очень жестокой, конечно освобождаетъ васъ, какъ освободила бы ее — еслибъ она была связана обѣщаніемъ и захотѣла освободиться.

"Когда вамъ случится быть въ нашихъ краяхъ, мы будемъ рады видѣть васъ.

"Состояніе моей руки еще мѣшаетъ мнѣ писать свободно.

"Искренно преданный вамъ

"ТОМАСЪ АНДЕРУДЪ."

Получивъ это письмо, Ньютонъ усиливался понять его настоящее значеніе, но не могъ прійти ни къ какому заключенію. Сэр-Томасъ сознавалъ, что онъ освобожденъ, — и что Мэри Боннеръ также была бы освобождена, еслибъ была связана обѣщаніемъ; но сэр-Томасъ не сказалъ ни слова, изъ котораго его корреспондентъ могъ бы понять, что онъ можетъ при настоящихъ обстоятельствахъ считать себя женихомъ. Письмо было очень вѣжливо, очень любезно, почти дружелюбно въ выраженіяхъ сочувствія, но между тѣмъ въ немъ ни одно слово не подавало надежды. Можно сказать, что самъ женихъ такъ писалъ къ дядѣ невѣсты, что не далъ возможности подать надежду, не допустилъ своего корреспондента написать къ нему утѣшительное слово. Конечно, онъ сдѣлалъ это. Онъ ясно показалъ въ своемъ второмъ письмѣ, что отказался отъ всякой надежды вступить въ бракъ, къ которому показывалъ такое сильное желаніе въ своемъ первомъ письмѣ. Онъ объяснилъ, что-бракъ теперь невозможенъ, и говорилъ, какъ о раззорившемся, разбитомъ человѣкѣ, всѣ надежды котораго рушились. Сэр-Томасъ едва-ли могъ сказать ему въ отвѣтъ, что Мэри Боннеръ будетъ пріятно видѣть его. А между тѣмъ Мэри Боннеръ почти это сказала. Она была очень молчалива, когда письмо читали ей. Извѣстіе о смерти Ньютона уже дошло до Попгэмской виллы и поразило всѣхъ ихъ ужасомъ. Какъ это могло касаться имѣнія, даже сэр-Томасъ сначала не зналъ, хотя онъ скоро далъ понять, что по всей вѣроятности это ужасное несчастье будетъ гибельно для надеждъ, которымъ его племянница имѣла право предаваться. Въ ту минуту Мэри не сказала ни слова, и послѣ ни Пэшенсъ, ни Клариса не могли убѣдить ее высказаться. Даже имъ она не могла рѣшиться сказать, что если этотъ человѣкъ истинно любитъ ее, то онъ долженъ пріѣхать и сказать ей это. Ею овладѣлъ какой-то ужасъ, дѣлавшій ее безмолвной и суровой даже съ ея друзьями. Пэшенсъ даже показалось, что Мэри была поражена горестью отъ рушившихся надеждъ ея обожателя. Но это была неправда. Она совсѣмъ этого не думала. Ее поражало то, что она не могла рѣшиться выразить привязанность къ человѣку, котораго видѣла такъ мало, съ которымъ разговаривала такъ немного и отъ котораго лично не получала признаній въ привязанности. Она не могла рѣшиться выразить такую любовь — а между тѣмъ любовь существовала. Когда Клариса думала, что Мэри могла бы если не сказать слово, то по-крайней-мѣрѣ пролить слезу, Мэри казалась мертва ко всякому чувству, хотя подавлена тѣмъ, чего она лишилась. Она думала все время, возможно ли ей дать знать этому человѣку, что все случившееся съ нимъ теперь сдѣлало его вдругъ дорогимъ для нея. Мысли о дѣвической смѣлости пробѣгали въ головѣ ея, но она не могла ихъ сообщить даже своимъ друзьямъ. Однако въ одиночествѣ и безмолвіи она рѣшила, что придетъ время, когда она будетъ смѣла.

Когда второе письмо Ньютона было получено, его также ей прочли.

— Онъ совершенно правъ, сказалъ сэр-Томасъ: — разумѣется, это освобождаетъ обоихъ васъ.

— Не отъ чего освобождать, гордо сказала Мэри.

— Я хочу сказать, что сдѣлавъ предложеніе въ первомъ письмѣ, онъ обязанъ объяснить свое измѣнившееся положеніе.

— Я полагаю такъ, сказала Мэри.

— Разумѣется обязанъ. Онъ сдѣлалъ предложеніе, думая, что можетъ сдѣлать тебя владѣтельницей Ньюгонскаго Пріората и что самъ можетъ жениться въ этомъ положеніи. И онъ былъ бы въ такомъ положеніи, еслибъ не случилось самое непредвидѣнное и ужасное несчастье.

— Я не вижу, почему это можетъ дѣлать разницу, сказала Мэри шопотомъ.

— Что ты хочешь сказать, душа моя?

— Я сама не знаю, дядюшка.

— Постарайся объясниться, Мэри.

— Еслибъ я приняла предложеніе отъ человѣка богатаго, я не отказалась бы отъ него, еслибы онъ обѣднѣлъ — еслибъ только онъ самъ этого не пожелалъ.

Это она сказала также шепотомъ.

— Но мы не давали ему слова.

— Нѣтъ, сказала Мэри все шепотомъ.

Сэр-Томасъ, не очень дальновидный въ этихъ вещахъ, не понималъ того, что происходило въ ея мысляхъ. Но еслибъ смѣла, она попросила бы дядю написать къ Ньютону, чтобы онъ пріѣхалъ къ ней. Сэр-Томасъ, смутно догадываясь, въ чемъ дѣло, прибавилъ къ своему письму параграфъ, въ которомъ сообщалъ своему корреспонденту, что его посѣщеніе будетъ пріятно.

Въ концѣ первой недѣли декабря дѣла начали принимать въ Пріоратѣ опредѣленный видъ. Три молодыхъ человѣка еще жили вмѣстѣ въ замкѣ, и арендаторы научились признавать тотъ фактъ, что Ральфъ, всегда слывшій наслѣдникомъ, былъ теперь владѣлецъ. Работники и бѣдный классъ конечно очень сожалѣли и выражали это сожалѣніе, а арендаторы, хотя всѣ любили сына сквайра, не были недовольны. Настоящій наслѣдникъ долженъ быль наслѣдовать сообразно англійскимъ обычаямъ и англійскимъ чувствамъ. Дворянство приняло молодого сквайра дружелюбно. По ихъ образу мыслей какъ ни популяренъ былъ другой Ральфъ, гораздо было лучше, чтобъ въ Пріоратѣ поселился законный потомокъ старинной фамиліи. Сынъ стараго сквайра хорошо ѣздилъ на охоту и былъ любимъ всѣми, но ничто не могло его сдѣлать Ньютономъ Ньютонскимъ. Если онъ останется въ этихъ мѣстахъ и купитъ какую-нибудь ферму по своимъ средствамъ, всѣ дома будутъ открыты для него. Его будутъ принимать съ прежней привязанностью и прежнимъ уваженіемъ. Ему даже дѣлали предложенія такого рода. Этотъ домъ могъ онъ купить, эту ферму пріобрѣсти выгодно. Онъ могъ жить между ними какъ всеобщій фаворитъ, но ни при какихъ обстоятельствахъ не могъ онъ быть Ньютономъ Ньютонскимъ. Однако для него ничего не могло быть яснѣе того, что если онъ не можетъ остаться въ этомъ графствѣ владѣльцемъ Ньютонскаго Пріората, то совсѣмъ не останется.

Когда дѣла начали принимать опредѣленную форму, онъ сталъ чувствовать, что даже въ его настоящемъ положеніи онъ могъ быть приличнымъ женихомъ для такой дѣвушки какъ Мэри Боннеръ. Относительно состоянія не было причины, почему онъ не можетъ предложить ей своей руки. Онъ и теперь былъ богатый человѣкъ, между тѣмъ какъ она не имѣла ничего. По рожденію онъ былъ никто, но онъ былъ бы точно такой же, еслибъ ему принадлежали всѣ ньютонскія земли. Когда онъ написалъ второе письмо, отказываясь отъ всякихъ правъ на руку Мэри, онъ смотрѣлъ на свои дѣла съ болѣзненной точки зрѣнія. Онъ тогда говорилъ себѣ — увѣрялъ себя, хотя въ сущности не вѣрилъ этому — что онъ лишился не только помѣстья, но и собственнаго состоянія его отца. Въ ту минуту онъ былъ такъ разстроенъ, такъ слабъ, что перышко сшибло бы его съ ногъ. Ударъ былъ такъ неожиданъ, одиночество и мракъ въ домѣ такъ мучительны, горе такъ велико, что онъ готовъ былъ признаться, что для него не могло быть надежды ни въ чемъ. Онъ углублялся въ свое горе до такой степени, что мысль о будущихъ успѣхахъ въ жизни казалась ему не осуществима. Но теперь онъ начиналъ видѣть, что можетъ быть ему предстояли еще радости на свѣтѣ. Онъ прежде посмотритъ, не ожидаетъ ли его та великая радость, которую онъ обѣщалъ себѣ.

Потомъ обрушился другой ударъ. Молодой сквайръ рѣшилъ, что онъ не будетъ охотиться до Рождества на ньютонской землѣ. Онъ и братъ его чувствовали, что онъ долженъ удержаться этого изъ уваженія въ памяти дяди, и онъ объявилъ о своемъ намѣреніи. Разумѣется, другой Ральфъ не могъ думать объ охотѣ. Но въ концѣ мѣсяца молодой сквайръ началъ думать, что время тянется очень медленно, и вспомнилъ о своихъ, лошадяхъ въ Мунбимѣ. Онъ посовѣтовался съ Грегори, и хотя пастору очень хотѣлось уговорить брага остаться, однако онъ не могъ представить никакого дѣльнаго возраженія противъ поѣздки въ Мунбимъ. Ральфъ хотѣлъ ѣхать туда 10 декабря и вернуться домой до Рождества. Послѣ Рождества другой Ральфъ долженъ былъ оставить Ньютонъ — можетъ быть навсегда.

Оба Ральфа сдѣлались короткими друзьями, и когда одинъ объявилъ о своемъ намѣреніи уѣхать съ тѣмъ, чтобы не возвращаться никогда, другой очень уговаривалъ его передумать и считать Пріоратъ своимъ вторымъ домомъ. Но многимъ причинамъ этого быть не могло, говорилъ его тезка, но въ дружескомъ разговорѣ предложенія и отказа обрушился другой ударъ. Они стояли вмѣстѣ, опираясь о-калитку и смотря, какъ вырывали какіе-то корни тѣхъ деревьевъ, которыя рубили для улучшенія Дэрвелевой фермы.

— Я признаюсь вамъ, сказалъ Ральфъ-наслѣдникъ: — что надѣюсь скоро имѣть здѣсь хозяйку.

— Я кто она? Клариса Андерудъ? спросилъ ничего неподозрѣвавшій Ральфъ.

Въ душѣ молодого сквайра появилось нѣкоторое угрызеніе, когда онъ отвѣчалъ:

— Нѣтъ, не Клариса — хотя она премилая дѣвушка и, можетъ быть, была бы лучшею женою, чѣмъ дѣвушка, о которой я думаю.

— А о какой дѣвушкѣ думаете вы?

— Она находится въ томъ же домѣ.

— Неужели вы говорите о старшей сестрѣ? спросилъ несчастный Ральфъ.

Онъ зналъ хорошо, что его собесѣдникъ говорилъ не о Пэшенсъ Андерудъ, но безпокойство заставило его сказать это.

— Нѣтъ, не Пэшенсъ Андерудъ, хотя позвольте мнѣ сказать, что Пэшенсъ Андерудъ была бы прекрасной женою. Я всегда жалѣлъ, что Грегори не хочетъ жениться на Пэшенсъ. Онъ однако влюбился въ Клэри, а она слишкомъ легкомысленна, чтобы выйти за пастора. Я думаю о Мэри Боннеръ, которая, по моему мнѣнію, самая красивая женщина, когда-либо видѣнная мною въ жизни.

— Я то же нахожу, сказалъ Ральфъ, отвернувшись.

— Кажется, у ней нѣтъ ничего, продолжалъ счастливый наслѣдникъ: — но теперь я не обращаю на это вниманія. Нѣсколько мѣсяцевъ назадъ я хотѣлъ жениться на деньгахъ, но этого не слѣдуетъ дѣлать никому. Я почти рѣшился сдѣлать ей предложеніе; даже кажется я рѣшился совсѣмъ.

— Разумѣется, она приметъ ваше предложеніе.

— Я ничего не знаю объ этомъ. Человѣкъ долженъ попытаться. Я могу ей предложить хорошее положеніе и, мнѣ кажется, дѣвушка должна обращать вниманіе на деньги, когда выходитъ замужъ, хотя мужчина не долженъ. Если никого не было прежде меня, я полагаю, что могу имѣть успѣхъ.

Въ словахъ его не было хвастовства, но въ тонѣ голоса слышалось торжество. И почему же ему не восторжествовать? думалъ другой Ральфъ. Разумѣется, онъ восторжествуетъ. Все говоритъ за него. А самъ онъ — онъ, лишенный наслѣдства — отнялъ у себя всѣ права своимъ вторымъ письмомъ.

— Навѣрно она приметъ ваше предложеніе, сказалъ онъ, все отвернувшись.

Ральфъ-наслѣдникъ дѣйствительно думалъ, что предложеніе его будетъ принято, и продолжалъ разсуждать о своемъ будущемъ домѣ, точно будто Мэри Боннеръ уже заказала себѣ подвѣнечное платье. Его собесѣдникъ не сказалъ ничего болѣе и Ральфъ-наслѣдникъ не примѣтилъ ничего.

На слѣдующій день Ральфъ-наслѣдникъ отправился въ Мунбимъ.

XXXVI.
НИФИТЪ НАМѢРЕНЪ НЕ ОТСТАВАТЬ.

Разумѣется, было много дѣла, прежде чѣмъ молодой сквайръ могъ устроить окончательно всѣ свои дѣла. Надо было заплатить долги, между которыми, разумѣется, долгъ Нифиту занималъ первое мѣсто. Долгъ былъ первый по количеству и первый по обязательству, но долгъ этотъ Ральфа не тревожилъ. Онъ употребилъ всѣ усилія, чтобы уговорить Полли выйти за него; но къ счастью для него — по прямому вмѣшательству какой-то благодѣтельной судьбы, какъ теперь казалось Ральфу — Полли два раза отказала ему. Ему казалось даже, что благодѣтельная судьба заботилась о немъ особеннымъ образомъ, сломивъ шею его дядѣ въ одинъ мигъ, внушивъ дочери бандажиста здравое понятіе о вещахъ и убѣдивъ ее отказаться отъ чести быть камнемъ на его шеѣ, когда онъ приставалъ къ ней съ положительнымъ предложеніемъ. Теперь же затрудненій съ Нифитомъ не могло быть никакихъ. Деньги, разумѣется, будутъ заплачены со всѣми процентами и Нифитъ будетъ продолжать шить ему панталоны до конца его жизни. Чтобы найти эти деньги, онъ можетъ продать остатокъ своего прежняго имѣнія, такъ что ему нѣтъ никакой надобности обременять долгами фамильное наслѣдство. Въ этотъ періодъ своей жизни онъ твердо рѣшился не обременять себя долгами. Остатокъ имѣнія надо продать и заплатить Нифиту, Горсболу и другимъ. Но ему пришло въ голову, что Нифиту слѣдуетъ оказать больше вѣжливости, а не ограничиться простою уплатою чрезъ повѣреннаго. Онъ написалъ нѣсколько строкъ Нифиту наканунѣ отъѣзда изъ Пріората — нѣсколько строкъ, которыя онъ находилъ очень вѣжливыми.

"Ньютонъ, 9 декабря 186--. "Любезный мистеръ Нифитъ,

"Вы вѣроятно слышали уже о несчастьи, случившемся въ моемъ семействѣ. Дядя мой былъ убитъ паденіемъ съ лошади и я получилъ наслѣдство ранѣе чѣмъ ожидалъ. Какъ только могъ заняться дѣлами, я вспомнилъ о моемъ долгѣ вамъ и о томъ, какъ я вамъ обязанъ. Кажется, я долженъ вамъ тысячу фунтовъ; но сколько бы то ни было, я могу все заплатить теперь. Деньги будутъ готовы въ началѣ года, если вы хотите ждать до-тѣхъ-поръ — и я остаюсь очень вамъ обязанъ. Не угодно ли намъ дать знать мистеру Кэри, сколько это составляетъ съ процентами. Это нашъ фамильный нотаріусъ.

"Напомните обо мнѣ миссъ Полли. Надѣюсь, что она всегда будетъ считать меня своимъ другомъ. Скажите Баууа, чтобы онъ приготовилъ для меня три пары панталонъ — кожаныхъ.

"Искренно вамъ преданный

"РАЛЬФЪ НЬЮТОНЪ."

Гнѣвъ Нифита по полученіи этого письма въ его лавкѣ въ Кондуитской улицѣ былъ выше всякаго описанія. Онъ слышалъ отъ Полли о послѣднемъ свиданіи въ Рамсгэтѣ. Но онъ никогда не позволялъ себѣ думать, что дѣло тѣмъ и кончилось, и сказалъ Полли, что она не должна этого думать. Онъ считалъ своего молодого кліента рѣшительно связаннымъ обѣщаніемъ и не признавалъ, чтобы сумасбродство Полли могло уничтожить его обязательство. Онъ думалъ, что молодой Ньютонъ намѣренъ дѣйствовать, какъ онъ выражался, «честно». Думая это, онъ готовъ былъ пожертвовать собою; но чтобы Ньютонъ отказался, получивъ его деньги — объ этомъ нечего было и говорить. Онъ запальчиво разбранилъ Полли и спросилъ, неужели она намѣрена выйти за такого олуха, какъ Могсъ. Полли отвѣчала, что она не выйдетъ ни за кого, пока не почувствуетъ, что можетъ его любить, а что этотъ человѣкъ любитъ ее.

— Онъ ужъ вѣрно часто признавался тебѣ въ любви? спросилъ Нифитъ.

— Я знаю, что дѣлаю, батюшка, отвѣтила Полли: — и не позволю принуждать себя.

Все-таки Нифитъ продолжалъ думать, что если молодой Ньютонъ поступитъ добросовѣстно, то дѣло поправится. Онъ былъ долженъ, а Нифитъ постоянно твердилъ себѣ, что «отъ денегъ отдѣлаться никакъ нельзя».

Потомъ ремесленникъ получилъ извѣстіе о смерти стараго сквайра. Это прочелъ ему изъ газеты его прикащикъ Уэдль.

— Вотъ ужъ онъ сейчасъ получитъ наслѣдство дяди, сказалъ Уидль.

Параграфъ этотъ явился въ еженедѣльной газетѣ чрезъ два дня послѣ смерти сквайра. Нифитъ, въ эту минуту перевертывавшій листы своей счетной книги, отошелъ отъ конторки и стоялъ минутъ десять посреди лавки, между тѣмъ какъ Вуерръ пересталъ кроить, а Уэдль перечитывалъ безпрестанно параграфъ. Нифитъ стоялъ неподвижно, засунувъ руки въ карманы панталонъ и устремивъ свои огромные глаза въ пустое пространство.

— Вѣдь это правда, сказалъ Уэдль, убѣдившись отъ безпрестаннаго чтенія.

Извѣстіе, что сквайръ упалъ съ лошади, уже дошло прежде до лавки. Всякія происшествія на охотѣ скоро доходили до лавки Нифита, но никто не воображалъ, что паденіе это будетъ гибельно. Нифитъ, возвращаясь домой, въ этотъ вечеръ разсказалъ все женѣ и дочери.

— Теперь ужъ мы распростимся на вѣкъ съ молодымъ Ньютономъ, сказала мистриссъ Нифитъ.

— Чортъ меня дери, если это будетъ! сказалъ бандажистъ.

Полли сохраняла скромное молчаніе о наслѣдникѣ, а только сказала, что очень жаль стараго сквайра. Полли въ это время была исполнена восторга къ Могсу — то-есть къ политической репутаціи своего жениха. Могсъ не былъ выбранъ, но за него подавали просьбу.

Нифитъ по своему ремеслу никогда не шилъ траурной одежды. Мужчины, лишившіеся своихъ родныхъ, не ѣздятъ верхомъ въ черныхъ панталонахъ. Но онъ имѣлъ все уваженіе портнаго къ кліенту, лишившемуся родственника. Онъ чувствовалъ, что ему неприлично обращаться къ молодому сквайру по поводу женитьбы, пока не закроется могила стараго сквайра. Онъ былъ человѣкъ терпѣливый и могъ ждать. Притомъ онъ не умѣлъ писать писемъ. Его кліентъ и будущій зять скоро явится, а если нѣтъ, то будущій тесть явится къ нему въ Мунбимъ, или куда бы то ни было. А чтобъ онъ окончательно ускользнулъ, отецъ Полли Нифитъ не боялся такой попытки. Молодой человѣкъ поступалъ добросовѣстно и сдѣлалъ предложеніе.

Таково было расположеніе духа Нифита, когда онъ получилъ письмо молодого сквайра. Письмо это поразило его. Въ этомъ письмѣ была такая увѣренность, что все между ними кончено, кромѣ уплаты денегъ, которую онъ перенести не могъ. А потомъ заказъ панталонъ въ одномъ параграфѣ съ Полли былъ чрезвычайно оскорбителенъ. Надо признаться, что письмо было жестокое, гадкое письмо. Около часа раздиралось сердце Нифита. Но онъ рѣшилъ, что этого не будетъ. Молодой сквайръ долженъ жениться на его дочери, или все это дѣло надо разгласить. Онъ сдѣлаетъ и скажетъ такія вещи, что молодому сквайру не поздоровится. Онъ ни слова не сказалъ Полли о письмѣ въ этотъ вечеръ, но говорилъ о молодомъ сквайрѣ.

— Когда этотъ молодой человѣкъ опять явится, миссъ Полли, я надѣюсь, что вы примите его предложеніе.

— Право не знаю, батюшка, сказала Полли. — Онъ получилъ отвѣтъ, и мнѣ кажется, не будетъ спрашивать другого.

Тутъ бандажистъ поглядѣлъ на дочь, но ничего не отвѣтилъ.

Въ три слѣдующіе дня Нифитъ разузнавалъ и узналъ, что его кліентъ въ Мунбимѣ. Теперь ему необходимо было тотчасъ приняться за дѣло, и слѣдовательно, хотя очень неохотно, онъ довѣрился Уэдлю. Онъ не могъ самъ написать такого письма, какое должно быть написано — а Уэдль былъ мастеръ писать письма. Уэдль пожалъ плечами и не думалъ, чтобъ молодой сквайръ женился на Полли. Уэдль даже намекнулъ, что счастливъ будетъ хозяинъ, если получитъ свои деньги, но все-таки письмо написалъ. Они заключалось въ слѣдующемъ:

"Кондуитская улица, 14 декабря 186—. "Милостивый государь,

"Письмо ваше отъ 9 числа я получилъ и прошу позволенія сказать, какъ были мы огорчены, услышавъ о несчастьи, случившемся съ сквайромъ. Ужасно неожиданно было это и мы всѣ очень опечалились; но это случается съ нами по нашимъ дѣламъ.

«Относительно денегъ можно повременить. Между друзьями о такихъ вещахъ не слѣдуетъ упоминать. Всякая сдѣлка такого рода была и будетъ всегда готова, когда потребуется. Относительно другого дѣла такой молодой господинъ какъ вы не можетъ думать, чтобъ молодой дѣвушкѣ можно было повѣрить съ перваго слова. Условіе остается условіемъ, а благородное благороднымъ; этого никто не знаетъ лучше васъ, такъ какъ вы всегда были расположены дѣйствовать честно. Наша Полли не забыла васъ — и не забудетъ.»

Надо признаться, для оправданія Уэдля, что это послѣднее увѣреніе было включено по настоянію самого Нифита.

"Мы ожидаемъ васъ немедленно сюда или въ Гендонъ, какъ для васъ лучше; по пожалуйста помните, что дѣло стоитъ на прежней точкѣ. Относительно другихъ дѣлъ, о которыхъ не слѣдуетъ здѣсь упоминать, приказанія ваши будутъ исполнены по обыкновенію.

"Искренно вамъ преданный и готовый къ услугамъ

"ТОМАСЪ НИФИТЪ."

Письмо это дошло до молодого сквайра и не увеличило счастья въ Мунбимѣ. Не могло быть и рѣчи о томъ, чтобъ онъ возобновилъ свое предложеніе Полли Нифитъ; но онъ видѣлъ предъ собой нескончаемыя непріятности, если бандажистъ будетъ имѣть сумасбродство приставать къ нему. Онъ поступилъ «честно». Исполняя условіе, предложенное ему, онъ два раза дѣлалъ предложеніе Полли, и еслибъ она приняла его предложеніе въ первый или во второй разъ — онъ сознавался теперь самому себѣ — ему было бы очень трудно выпутаться изъ этого затрудненія. Полли заблагоразсудилось отказать ему, и разумѣется, онъ былъ свободенъ. Но все-таки его ожидали непріятности. Онъ еще не спрашивалъ себя, какимъ образомъ выкажутся эти непріятности, когда Нифитъ явился въ Мунбимъ.

Чрезъ три дня послѣ полученія его письма, когда Ральфъ возвращался съ охоты, его встрѣтилъ Нифитъ.

Онъ конечно не отвѣтилъ на письмо Нифита, сказавъ себѣ; что можетъ лучше дать отвѣтъ, лично явившись въ Кондуитскую улицу; но теперь, когда Нифитъ пріѣхалъ, личныя сношенія показались Ральфу не такъ легки. Онъ очень дружелюбно встрѣтилъ бандажиста, между тѣмъ какъ Пепперъ, Коксъ и Горсболъ, съ разными грумами и конюхами стояли возлѣ нихъ и восхищались. До Мунбима дошли уже слухи о деньгахъ Нифита и прелестяхъ Полли, а теперь Нифитъ ждалъ уже четыре часа въ маленькой гостиной въ мунбимской гостинницѣ. Онъ съѣлъ кусочекъ баранины, выпилъ три или четыре рюмки джина, но ничего не говорилъ о томъ, зачѣмъ пріѣхалъ. Мистриссъ Горсболъ однако уже шепнула о своихъ подозрѣніяхъ сестрѣ своего мужа, сорокалѣтней дѣвицѣ съ очень длинными локонами, которая раздавала ромъ, джинъ и водку въ очень маленькихъ рюмочкахъ.

— Вы хотите поговорить со мною, старый дружище? сказалъ Ральфъ бандажисту съ веселымъ смѣхомъ.

Ему пришла счастливая мысль заставить думать окружающихъ, что Нифитъ пріѣхалъ за деньгами. Только это ему не удалось. Къ людямъ не пристаютъ, когда они получили наслѣдство. Нифитъ, говоря тихимъ голосомъ съ тѣмъ глупымъ видомъ, который онъ имѣлъ всегда, когда не снималъ мѣрки, признался, что это правда.

— Пойдемте же, сказалъ Ральфъ, взявъ его за руку. — Но прежде что вы хотите выпить?

Нифитъ покачалъ головой и пошелъ съ Ральфомъ въ его комнату. У Ральфа была своя гостиная, такъ что затрудненія относительно этого не было.

— Что все это значитъ? сказалъ онъ, стоя спиною къ камину и все держа Нифита за руку.

Онъ сказалъ это очень хорошо, но онъ еще не зналъ глубины упорства Нифита.

— Какъ что значитъ? съ отвращеніемъ спросилъ Нифитъ.

— Ну да; вы говорили съ самой Полли объ этомъ?

— Нѣтъ, не говорилъ и говорить не хочу.

— Два раза я обращался въ ней и два раза она отказала мнѣ. Послушайте, Нифитъ, будьте разсудительны. Человѣкъ не можетъ бѣгать за дѣвушкой всю жизнь, когда онъ ей не нравится. Я сдѣлалъ все, что можетъ сдѣлать человѣкъ, и честное слово, она мнѣ очень нравилась. Но, Господи помилуй! долженъ же быть конецъ всему.

— Этому не будетъ конца, мистеръ Ньютонъ.

— Неужели я долженъ жениться на дѣвушкѣ противъ ея воли?

— Совсѣмъ нѣтъ, отвѣтилъ Нифитъ: — но когда молодой человѣкъ дѣлаетъ предложеніе молодой дѣвицѣ, она не можетъ броситься къ нему на шею. Вы это знаете, мистеръ Ньютонъ. А относительно денегъ, развѣ я говорилъ о брачномъ контрактѣ? Мнѣ было бы стыдно говорить о деньгахъ. Когда вы пріѣдете къ нашей Полли, вотъ въ чемъ вопросъ.

— Я больше не пріѣду, мистеръ Нифитъ.

— Не пріѣдете?

— Конечно нѣтъ, мистеръ Нифитъ. Мнѣ два раза было отказано.

— Такъ вотъ вы какой человѣкъ, вотъ какой! Вотъ вы какого сорта, вотъ какого?

Онъ свирѣпо устремилъ на молодого сквайра свои огромные глаза, что было очень непріятно. Было очевидно, что онъ намѣренъ начать войну.

— Вотъ какъ вы хотите поступать, мистеръ Ньютонъ! Я вамъ не уступлю.

— Мистеръ Нифитъ, я заплачу все, что я вамъ долженъ.

— Къ чорту ваши деньги! сказалъ бандажистъ, выходя изъ комнаты.

Внизу онъ разсказалъ всѣмъ, что молодой Ньютонъ помолвленъ съ его дочерью и женится на ней.

— Держитесь этого, Нифитъ, сказалъ поручикъ Коксъ.

— Непремѣнно, отвѣтилъ Нифитъ.

Потомъ онъ велѣлъ подать себѣ еще стаканъ джину и уѣхалъ на станцію.

Глава XXXVII.
ОНЪ ДОЛЖЕНЪ НА НЕЙ ЖЕНИТЬСЯ.

На другой день послѣ того, какъ Нифитъ ѣздилъ въ Мунбимъ, сэр-Томасъ Андерудъ былъ у себя на квартирѣ въ Лондонѣ. Прошло восемь недѣль послѣ того, какъ была сломана его рука, и хотя онъ носилъ ее еще на перевязкѣ, онъ увѣрилъ себя, что здоровъ по прежнему; это значило, что онъ можетъ теперь жить въ Соутгэмптонской улицѣ безъ женской помощи. Когда Пэшенсъ напомнила ему, со слезами на глазахъ, что онъ не можетъ еще самъ надѣвать сюртука, онъ напомнилъ ей, что Стемъ очень заботливъ. Въ Лондонъ онъ поѣхалъ, сказавъ, что во всякомъ случаѣ его не должны ожидать домой въ этотъ вечеръ. У него было очень важное дѣло, дѣлавшее, по его словамъ, необходимымъ его присутствіе въ Лондонѣ. Триггеръ изъ Персикросса долженъ былъ пріѣхать по поводу непріятной просьбы, которая была подана на него и Грифенботома. Могсъ самъ отъ себя подалъ просьбу, а либералы персикросскіе подали просьбу въ пользу Уэстмакота. Либеральныя партіи перессорились по поводу этой просьбы и дѣло это долженъ былъ разсудить судъ. Триггеръ пріѣхалъ въ Лондонъ совѣщаться о защитѣ. Сэр-Томасъ сказалъ Стему, что Триггеръ пріѣдетъ въ часъ.

Ровно въ часъ у дверей сэр-Томаса позвонили и Стемъ поспѣшилъ впустить Триггера. Но когда дверь отворилась, явился нашъ несчастный пріятель Нифитъ. Онъ смиренно спросилъ, дома ли сэр-Томасъ, и получилъ отвѣтъ, который показался бы очень вѣжливъ тому, кто зналъ Стема:

— Мистеръ Триггеръ, я полагаю; — пожалуйте, мистеръ Триггеръ.

Нифитъ. не понимая, зачѣмъ его называютъ Триггеромъ, вошелъ. Стемъ, отворивъ дверь святилища своего барина, доложилъ о Триггерѣ. Нифитъ вышелъ на средину комнаты. Сэр. Томасъ, занятый своей рукой, сталъ привѣтствовать своего персикросскаго агента.

— Это не мистеръ Триггеръ, сказалъ сэр-Томасъ.

— Онъ мнѣ такъ сказалъ, отвѣтилъ Стемъ.

— Ничего подобнаго я вамъ не говорилъ, сказалъ Нифитъ.

— Но вы изъ Персикросса? спросилъ сэр-Томасъ.

— Нѣтъ, я изъ Кондуитской улицы, отвѣтилъ Нифитъ.

— Вамъ надо уйти, сказалъ Стемъ, отворивъ дверь и сдѣлавъ нѣсколько шаговъ впередъ, какъ будто собираясь выгнать посѣтителя. Но Нифитъ, добившись своего, не имѣлъ намѣренія уступить безъ борьбы.

— Я хочу говорить съ сэр-Томасомъ о мистерѣ Ньютонѣ и долженъ сказать это наединѣ.

— Теперь вы не можете говорить, сказалъ Стемъ.

— Могу, отвѣтилъ Нифитъ: — я останусь не больше трехъ минутъ.

— Нельзя ли сдѣлать этого въ другой разъ, такъ какъ я теперь занятъ, сказалъ сэр-Томасъ.

— Ну, сэр-Томасъ — сказать по правдѣ, нельзя, возразилъ Нифитъ, не уступая.

Тугъ опять раздался звонокъ.

— Попроси мистера Триггера посидѣть въ другой комнатѣ минуты двѣ, Стемъ, сказалъ сэр-Томасъ.

Такимъ образомъ Нифитъ добился своего.

— А теперь я васъ попрошу объясниться какъ можно скорѣе, такъ какъ я занятъ, сказалъ сэр-Томасъ.

— Меня зовутъ Нифитъ, началъ бандажистъ и замолчалъ.

Сэр-Томасъ слышалъ это имя отъ Ральфа, но совсѣмъ забылъ и только наклонилъ голову.

— Я бандажистъ въ Кондуитской улицѣ, продолжалъ Нифитъ съ гордымъ убѣжденіемъ, что онъ такъ возвысился въ своемъ ремеслѣ, что имѣетъ право на извѣстность.

Сэр-Томасъ опять поклонился. Нифитъ продолжалъ:

— Мистеръ Ньютонъ поступилъ со мною очень дурно.

— Если онъ долженъ вамъ, онъ теперь расплатится, сказалъ сэр-Томасъ.

— Онъ долженъ мнѣ — тысячу фунтовъ.

— Тысячу фунтовъ за панталоны!

— Нѣтъ, сэр-Томасъ. Онъ занималъ у меня деньги; но я не за этимъ безпокою васъ. Я знаю, какъ получить мои деньги или перенести потерю, если получить не могу. Тысяча фунтовъ не Богъ знаетъ что такое, не объ этомъ пришелъ я говорить. Я не унизилъ бы себя до того, чтобы звонить у вашей двери, сэр-Томасъ, изъ-за какой-нибудь тысячи фунтовъ.

— Такъ ради Бога скажите, зачѣмъ вы пришли? Пожалуйста объяснитесь скорѣе.

— Онъ отрекается отъ обѣщанія, даннаго моей дочери, вотъ что!

Нифитъ опять замолчалъ, а сэр-Томасъ вспомнилъ намѣреніе Ральфа во время его затруднительныхъ обстоятельствъ жениться на дочери ремесленника за деньги и тотчасъ дошелъ до заключенія, что съ мистеромъ и миссъ Нифитъ поступлено было дурно.

— Сэр-Томасъ, продолжалъ бандажистъ: — я былъ для него все-равно что отецъ; я давалъ ему деньги, когда никто другой не хотѣлъ давать.

— Вы хотите сказать, что онъ получалъ деньги отъ васъ?

— Разумѣется получалъ, да еще какъ много! Я много заплатилъ за него Горсболу тамъ, гдѣ онъ охотится. Получалъ деньги? Я думаю! Развѣ я не заплатилъ за него Могсу, сапожнику? Деньги, которыя теперь брянчатъ въ его карманѣ, мои.

— И онъ далъ слово вашей дочери?

— Онъ далъ слово жениться на ней. Онъ самъ отъ этого не отопрется. Онъ дѣлалъ ей предложеніе два раза. Сэръ-Томасъ, онъ дѣйствовалъ честно, пока старикъ не сломилъ себѣ шею. Онъ ни у кого другого не могъ достать шиллинга. А топерь, когда получилъ имѣніе, онъ поступаетъ безчестно. Онъ еще меня не знаетъ. Но я покажу ему себя, сэр-Томасъ.

Тутъ отворилась дверь и Стемъ высунулъ голову.

— Мистеръ Триггеръ говоритъ, что онъ очень торопится, сэр-Томасъ.

Читателю однако можно сообщить, что это была чистая выдумка Стема. Сэр-Томасъ дергалъ себя за волосы и теръ себѣ лицо. Онъ не могъ просить Нифита прійти опять, потому что не желалъ его втораго посѣщенія.

— Что я могу сдѣлать для васъ, мистеръ Нифитъ? Я не сомнѣваюсь, что деньги будутъ заплачены, если онъ вамъ долженъ. Въ этомъ я могу поручиться вамъ.

— Я говорю не о деньгахъ; я знаю, какъ получить мои деньги.

— Что же я могу сдѣлать для васъ?

— Заставить его поступить честно, сэр-Томасъ.

— Какъ я могу его заставить? Ему двадцать-шесть лѣтъ. Я для него чужой. Я не нахожу, что онъ долженъ жениться на вашей дочери. Она не одного званія съ нимъ. А если сдѣлалъ ей вредъ, онъ долженъ заплатить ей за это.

— Вредъ! закричалъ Нифитъ, придавъ этому слову такое значеніе, о которомъ не думалъ сэр-Томасъ. — Нѣтъ, нѣтъ! Наша Полли не такова. Я растерзалъ бы его, будь это такъ! Ни одна герцогиня не отвѣчала бы ему лучше нашей Полли, еслибъ онъ заговорилъ съ ней такимъ образомъ.

— Если онъ подавалъ ей надежды, которыя не сбудутся, серьёзно сказалъ сэр-Томасъ: — онъ обязанъ сдѣлать вознагражденіе, какое находится въ его власти.

— Къ чорту вознагражденіе! сказалъ Нифитъ. — Онъ долженъ на ней жениться!

— Я не думаю, чтобы онъ на ней женился.

— Вы не думали, что онъ возьметъ мои деньги, а онъ взялъ. Вы не думали, чтобы онъ проводилъ воскресенье въ моемъ коттэджѣ, а онъ проводилъ. Вы не думали, что онъ пріѣхалъ въ Рамсгэтъ къ нашей Полли, а онъ пріѣзжалъ. Вы не думали, чтобы онъ далъ слово на ней жениться, а онъ далъ!

При каждомъ этомъ увѣреніи бандажистъ качалъ своей круглой головой, раскрывалъ широко глаза и выставлялъ впередъ свою нижнюю губу. Во время этого волненія на него непріятно было смотрѣть.

— Какъ же теперь будетъ, сэр-Томасъ? Вотъ что я желаю знать.

— Мистеръ Ньютонъ для меня посторонній, мистеръ Нифитъ.

— О, вотъ оно что! Онъ для васъ посторонній! А вѣдь вы воспитывали его какъ сына! А теперь онъ для васъ посторонній! Неужели вы хотите сказать, что онъ не долженъ жениться на моей дочери?

— Я думаю, что онъ не долженъ жениться на ней.

— Послѣ его обѣщанія?

Сэр-Томасъ находился въ большомъ затрудненіи, между тѣмъ какъ еслибы лукавый бандажистъ разсказалъ все какъ было, сэр-Томасъ не затруднился бы.

— Я думаю, что такой бракъ не составилъ бы счастья ни той, ни другой стороны. Если вредъ былъ сдѣланъ, я посовѣтовалъ бы моему молодому другу сдѣлать всевозможное вознагражденіе — кромѣ брака. Я ничего не могу сказать болѣе, мистеръ Нифитъ. Такъ какъ у меня назначено свиданіе, я долженъ просить васъ оставить меня.

Говоря, это сэр-Томасъ протянулъ руку къ колокольчику.

— Очень хорошо — очень хорошо. Такъ же вѣрно, какъ и то, что меня зовутъ Нифитъ, онъ обо мнѣ услышитъ. И вы услышите, сэр-Томасъ. Что вы вытаращили на меня глаза? Я этого не люблю.

Эти послѣднія слова обращались къ Стему, который вошелъ въ комнату и отворилъ дверь для Нифита. Нифитъ однако ушелъ, а сэр-Томасъ вышелъ къ Триггеру въ другую комнату.

Мы не будемъ присутствовать при этомъ свиданіи. Сэр-Томасъ очень торопился отвязаться отъ Нифита, но можно сомнѣваться, нашелъ ли онъ Триггера болѣе пріятнымъ собесѣдникомъ. Дѣло, по которому пріѣхалъ Триггеръ, состояло въ томъ, чтобы взять у сэр-Томаса значительную сумму денегъ и объяснить ему, что просьба будетъ стоить еще большихъ суммъ, если только нельзя взвалить издержекъ на Уэстмакота и Могса, въ чемъ Триггеръ очень сомнѣвался. Но самая непріятная часть въ дѣлѣ, по которому пріѣхалъ Триггеръ, состояла въ выраженіи его мнѣнія, что Грифенботомъ не долженъ участвовать въ издержкахъ, на томъ основаніи, что еслибъ Грифенботомъ былъ одинъ, онъ непремѣнно получилъ бы мѣсто безъ всякаго прошенія.

— Не думаю, чтобы я могъ взять на себя это, мистеръ Триггеръ, сказалъ сэр-Томасъ.

Триггеръ просто пожалъ плечами. Сэр-Томасъ, оставшись одинъ, былъ очень растревоженъ. Въ Персикроссѣ онъ заключилъ изъ словъ Пэшенсъ, что Ральфъ наслѣдникъ и Клариса привязаны другъ къ другу, и увѣрялъ, что онъ не допуститъ помолвки между ними. Въ то время предполагалось, что Ральфъ продалъ свое наслѣдство. Потомъ случилась смерть сквайра и положеніе бывшаго питомца сэр-Томаса измѣнилось. Сэр-Томасу былъ бы сдѣланъ несправедливый упрекъ, еслибъ читатели подумали, что онъ былъ готовъ отдать свою дочь молодому человѣку только потому, что тотъ получилъ наслѣдство. Онъ не имѣлъ такихъ жадныхъ чувствъ относительно своихъ дочерей. Но онъ чувствовалъ, что все случившееся въ Ньютонѣ сдѣлало большую разницу. Ральфъ теперь будетъ жить въ Пріоратѣ и у него достанетъ средствъ даже на мотовство. Еслибъ ньютонскій сквайръ просилъ руки его дочери съ ея согласія, онъ не считалъ бы себя въ правѣ отказать ему. Какъ онъ могъ требовать, чтобы Клариса отказалась отъ своего счастья только потому, что человѣкъ не умѣлъ обойтись безъ долговъ, получая небольшой доходъ? Онъ не могъ сдѣлать этого. Такимъ образомъ онъ былъ готовъ принять предложеніе Ральфа, еслибъ Ральфъ сталъ свататься за его дочь. Они всѣ любили Ральфа съ дѣтства и на имѣніи не было долговъ. Разумѣется, онъ ничего не говорилъ Кларисѣ, но если Ральфъ обратится къ нему, отвѣтъ его былъ готовъ. Такъ онъ думалъ до посѣщенія Нифита.

Но разсказъ бандажиста измѣнилъ значительно его мысли.

Ни за что на свѣтѣ не посовѣтовалъ бы сэр-Томасъ молодому сквайру жениться на дочери человѣка, который былъ у него; но если Ральфъ Ньютонъ дѣйствительно помолвилъ эту дѣвушку съ тѣмъ, чтобы занять деньги у ея отца, ему не слѣдовало позволять короткость въ виллѣ, несмотря на его великолѣпное состояніе. Занимать деньги у ремесленника было въ глазахъ сэр-Томаса непростительнымъ преступленіемъ. Онъ былъ такъ разстроенъ, что не могъ поѣхать домой на слѣдующій день, но въ четвергъ вернулся въ виллу. Въ слѣдующее воскресенье была Рождество.

Глава XXXVIII.
ПО ДВУМЪ ПРИЧИНАМЪ.

Молодой сквайръ, какъ только Нифитъ оставилъ его въ Мунбимѣ, сѣлъ и началъ серьезно думать о своихъ дѣлахъ. Одно было вѣрно для него — ничто на свѣтѣ не заставитъ его опять предложить свою руку Полли Нифитъ. Онъ спасся самымъ чудеснымъ образомъ и, конечно, ужъ не будетъ больше рисковать. Но хотя онъ спасся, онъ примѣчалъ, что его ожидаютъ большія непріятности — а можетъ быть и безславіе. Конечно, не могутъ доказать, чтобы онъ нарушилъ данное обѣщаніе, такъ какъ помолвки не было; но могли разгласить, что онъ два раза предлагалъ руку Полли и занималъ деньги у бандажиста. Онъ остался одинъ въ этотъ вечеръ, и хотя охотился на слѣдующій день, ни Коксъ, ни Пепперъ не нашли его веселымъ собесѣдникомъ. Поручикъ цѣлый день говорилъ о Нифитѣ и его дочери; но Пепперъ, который былъ скромнѣе, не хотѣлъ разсуждать объ этомъ.

— Для меня все-равно, на комъ человѣкъ женится и на комъ нѣтъ, сказалъ Пепперъ. — На какихъ лошадяхъ онъ ѣздитъ — вотъ на что я смотрю.

Въ этотъ и слѣдующій день Ральфъ очень серьезно размышлялъ о своихъ дѣлахъ и дошелъ до того заключенія, что чѣмъ скорѣе помолвитъ онъ Мэри Боннеръ, тѣмъ лучше. Когда онъ будетъ помолвленъ, помолвку нельзя будетъ разорвать по поводу его прошлаго сумасбродства съ миссъ Нифитъ, и потомъ, увидя его помолвленнымъ, Нифитъ пойметъ, какъ нелѣпо мучить его изъ-за Полли. Въ среду вечеромъ отправился онъ въ Лондонъ, а въ четвергъ сѣлъ въ кэбъ и велѣлъ везти себя въ Попгэмскую виллу.

Около полудня выѣхалъ онъ изъ города, и хотя не колебался — не останавливался ни на минуту, рѣшившись сдѣлать предложеніе, все-таки онъ очень сомнѣвался, когда ѣхалъ въ Фёльгэмъ. Какъ онъ начнетъ разговоръ съ Мэри Боннеръ и какъ взглянетъ въ лицо Кларисѣ Андерудъ? А между тѣмъ онъ не понималъ, что онъ дѣйствительно дурно поступаетъ съ Кларисой. Конечно, между ними существовало нѣжное чувство — нѣчто поболѣе — нѣсколько теплѣе братской дружбы. Они бывали вмѣстѣ и полюбили другъ друга немножко. Подъѣзжая ближе къ виллѣ, онъ ясно вспомнилъ, что поцѣловалъ ее на лугу. Но еслибъ кто-нибудь предположилъ, что мужчина обязанъ жениться на первой дѣвушкѣ, которую поцѣлуетъ — а если не на первой, такъ зачѣмъ же на второй или на третьей? Клариса не имѣла права пожаловаться на него, а между тѣмъ онъ тревожно думалъ, что и она должна узнать о цѣли его поѣздки въ виллу.

Онъ былъ не совсѣмъ спокоенъ на счетъ Мэри. На него такъ много свалилось хорошаго, что онъ не воображалъ, что Мэри откажетъ ему. До-сихъ-поръ онъ находилъ удовольствіе въ своихъ сношеніяхъ съ молодыми дѣвицами, и тѣ минуты, которыя для нѣкоторыхъ мужчинъ бываютъ непріятны и даже тягостны, ему напротивъ приносили удовольствіе. Когда онъ сказалъ Кларисѣ, что она дороже для него всѣхъ другихъ, онъ былъ очень счастливъ въ то время, какъ говорилъ ей это. Предложеніе Полли Нифитъ не затрудняло его нисколько. Можетъ быть, въ его жизни были другіе случаи такого же рода, и конечно, онъ не боялся ихъ заранѣе и не стыдился впослѣдствіи. Но теперь онъ старался придумать, какими словами говорить съ Мэри Боннеръ и въ какой позѣ стоять или сидѣть въ это время.

"Дѣло въ томъ, говорилъ онъ себѣ: «что мужчина долженъ дѣлать эти вещи безъ приготовленія.»

Онъ выскочилъ изъ кэба съ намѣреніемъ покончить какъ можно скорѣе. Онъ велѣлъ извощику ждать себя, замѣтивъ, что онъ пробудетъ нѣсколько минутъ, а можетъ быть и нѣсколько часовъ, и повернулъ къ калиткѣ. Въ это время онъ увидалъ сэр-Томаса, который шелъ отъ фёльгэмскаго моста. Сэр-Томасъ пріѣхалъ по желѣзной дорогѣ по другую сторону рѣки и шелъ пѣшкомъ домой. Внезапная мысль поразила молодого сквайра. Онъ прежде всего скажетъ сэр-Томасу. Ничего не могло быть приличнѣе, какъ получить позволеніе дяди сдѣлать предложеніе его племянницѣ.

Оба поздоровались другъ съ другомъ и предметовъ для разговора было много. Сэр-Томасъ не видалъ своего питомца послѣ смерти стараго сквайра, а Ральфъ не видалъ сэр-Томаса послѣ выборовъ персикросскихъ и сломанной руки. Сэр-Томасъ былъ слишкомъ сдержанъ и слишкомъ робокъ, чтобы тотчасъ дѣлать замѣчанія о миссъ Полли Нифитъ. Онъ говорилъ довольно медленно, если не особенно былъ возбужденъ, и едва успѣлъ принять поздравленія своего молодого друга на счетъ выборовъ и выразить огорченіе въ смерти стараго сквайра вмѣстѣ съ удовольствіемъ, что Ральфъ не лишился наслѣдства, когда Ральфъ остановилъ его въ ту минуту, когда они дошли до парадной двери, и съ торжественнымъ видомъ изъявилъ желаніе поговорить съ сэр-Томасомъ наединѣ.

— Извольте, сказалъ сэр-Томасъ: — извольте. Пойдемте въ мою комнату.

Но разговоръ этотъ нѣсколько замедлился, потому что въ передней ихъ встрѣтили три дѣвицы и, разумѣется, о многомъ пришлось говорить съ ними. Клариса съ трудомъ удерживала трепетъ сердца. Недавно говорила она своей кузинѣ Мэри Боннеръ, что не завидуетъ ея блестящей будущности — хотя помѣстье, дѣлавшее блестящей эту будущность, было отнято, такъ сказать, отъ ея собственныхъ надеждъ. Она признавалась въ тоже время, что не смѣетъ довѣрять своей любви, потому что ея возлюбленный будетъ считать себя теперь слишкомъ бѣднымъ для того, чтобы позволить себѣ роскошь имѣть жену. Все это Мэри приняла отъ нея безъ всякаго выраженія торжества, но конечно въ сердцѣ ея было торжество. Теперь все это совершенно перемѣнилось и вотъ ея возлюбленный съ возвращеннымъ богатствомъ опять находился въ домѣ ея отца. Она первая подала ему руку. Она не могла удержаться. Онъ взялъ ее съ улыбкой и горячо пожалъ. Но онъ повернулся къ Пэшенсъ и взялъ ея руку такъ поспѣшно, какъ только могъ. Потомъ пришла очередь Мэри.

— Надѣюсь, что и вы также рады увидѣть меня опять, сказалъ онъ ей.

Сердце Кларисы замерло, когда она услыхала эти слова. Оцѣнка женщины въ этихъ вещахъ такъ же тонка, какъ и чутье охотничьей собаки, хотя непонятна для мужчины.

— О, да! мистеръ Ньютонъ, сказала Мэри улыбаясь.

«Если онъ сдѣлаетъ ей предложеніе, она согласится.»

Клариса не сказала этихъ словъ въ душѣ, но сердце ея готово было ихъ произнести. «О, да!» произнесенное Мэри, имѣло мало значенія, но могла ли Мэри устоять отъ возможности, предлагаемой ей?

Сэр-Томасъ пошелъ въ свою комнату, а Ральфъ за нимъ.

— Вы не долго тамъ останетесь, папа? сказала Пэшенсъ.

— Надѣюсь, отвѣтилъ сэр-Томасъ.

— Помните, Ральфъ, что вы заставите ждать завтракъ, сказала Пэшенсъ.

Оба остались одни. Мысли сэр-Томаса воротились къ Нифиту при первыхъ словахъ просьбы Ральфа. Молодой человѣкъ навѣрно хотѣлъ посовѣтоватъся съ нимъ, какъ ему лучше выпутаться отъ этихъ затруднительныхъ обстоятельствъ. Но въ передней ему пришла въ голову другая мысль. Ральфъ будетъ просить его согласія на счетъ Кларисы. Когда онъ сѣлъ на кресло и пригласилъ Ральфа сѣсть на другое, онъ еще не рѣшилъ, какой дастъ отвѣтъ. Во всякомъ случаѣ это надо отложить. Читатель разумѣется вспомнитъ, что сэр-Томасъ былъ убѣжденъ, что Ральфъ далъ слово жениться на Полли Нифитъ.

Ральфъ тотчасъ смѣло приступилъ къ предмету.

— Сэр-Томасъ, сказалъ онъ: — я хочу сдѣлать предложеніе и желаю просить вашего согласія. Я нахожу, что чѣмъ скорѣе я женюсь въ моемъ настоящемъ положеніи, тѣмъ будетъ лучше.

Сэр-Томасъ улыбнулся и согласился.

— И я желаю знать, согласны ли вы, чтобы я сдѣлалъ предложеніе миссъ Боннеръ.

— Миссъ Боннеръ! вскричалъ сэр-Томасъ, поднявъ кверху обѣ руки.

— Да, сэръ; — имѣете вы что-нибудь противъ этого?

Сэр-Томасъ самъ не зналъ, имѣетъ онъ возраженіе или нѣтъ.

Во-первыхъ, онъ рѣшилъ, что на Мэри долженъ жениться другой Ральфъ — что онъ женится, несмотря на отказъ, сдѣланный молодымъ человѣкомъ въ первую минуту послѣ того, какъ онъ лишился наслѣдства. Теперь ему казалось, что всѣ молодые люди какъ-то сбились съ толку, что Пэшенсъ была очень глупа, а Клариса вѣтрена, или что этотъ Ральфъ былъ ужасно фальшивъ; но все-таки онъ ничего не могъ сказать противъ этого. Онъ не слыхалъ ничего такого, что давало бы ему право намекнуть на Кларису. Но все-таки онъ былъ недоволенъ Ральфомъ и былъ намѣренъ это показать.

— Можетъ быть, мнѣ слѣдуетъ сказать вамъ, началъ сэр-Томасъ: — что человѣкъ, назвавшій себя Нифитомъ, былъ у меня вчера.

— О, да! бандажистъ?

— Кажется, онъ мнѣ сказалъ, что это его ремесло. Онъ увѣрилъ меня, что вы занимали у него большія суммы.

— Я долженъ ему нѣсколько.

— Тысячу фунтовъ, кажется, онъ сказалъ.

— Да, столько.

— Не за панталоны — это, кажется, было бы невозможно — но за деньги, отданныя взаймы.

— Отчасти за то и отчасти за другое, сказалъ Ральфъ.

— Онъ сказалъ мнѣ еще, что вы были помолвлены съ его дочерью.

— Это неправда.

— Вы не были помолвлены съ нею?

— Я никогда не былъ помолвленъ съ нею, сэр-Томасъ.

— Стало быть, мистеръ Нифитъ солгалъ. Было ли для этого какое-нибудь основаніе? Вы сами мнѣ сказали, что думали на ней жениться.

— Ничто не даетъ ему права говорить, что я былъ помолвленъ съ этой молодой дѣвицей. Дѣло въ томъ, что я дѣлалъ ей предложеніе и она… отказала мнѣ.

— Вы дѣлали ей предложеніе?

— Дѣлалъ, сказалъ Ральфъ.

— Серьезно?

— Ну да, конечно серьезно. Въ то время я думалъ только о томъ, чтобы спасти свое наслѣдство. Мнѣ не нужно говорить вамъ, какъ я былъ несчастливъ въ то время. Вы вспомните, что сами говорили мнѣ. Это правда, что я дѣлалъ ей предложеніе съ согласія ея отца. Она отказала мнѣ — два раза. Она была такъ добра, такъ умна и такъ добросовѣстна, что не хотѣла сдѣлаться сообщницей такого условія. Что ни думали бы вы о моемъ поведеніи, я не поступилъ дурно съ миссъ Нифитъ.

Сэр-Томасъ думалъ очень дурно о поведеніи Ральфа, но онъ вѣрилъ ему. Чрезъ нѣсколько времени обнаружилась вся истина о деньгахъ Нифига и о его планахъ. Разумѣется, оба понимали, что Ральфъ не обязанъ возобновлять предложенія, но слѣдуетъ ли ему дозволить сдѣлать предложеніе Мэри Боннеръ? Сначала Ральфъ очень смутился при имени Нифита, но теперь онъ оправился и возобновилъ свое предложеніе относительно Мэри. Сэр-Томасъ не можетъ сказать, что если онъ поступилъ сумасбродно съ Полли Нифитъ, то но этому ему воспрещается жениться. Сэр-Томасъ этого не говорилъ, но выразилъ свое неудовольствіе.

— Кажется, сказалъ онъ: — вамъ необыкновенно легко переносить свою любовь съ одного предмета на другой.

— Моя любовь къ миссъ Нифитъ была не очень сильна, сказалъ Ральфъ: — я считалъ ее и всегда буду считать превосходной молодой дѣвушкой.

— Отказавъ вамъ, она выказала здравый смыслъ, сказалъ сэр-Томасъ.

— Я самъ это думаю, сказалъ Ральфъ.

— И я готовъ думать, что моя племянница будетъ также благоразумна.

— Относительно этого я ничего не могу сказать.

— Если она услышитъ исторію съ миссъ Нифитъ, я увѣренъ, что она откажетъ вамъ.

— Но вы не скажете ей этого — теперь! Если все пойдетъ хорошо, я самъ разскажу ей когда-нибудь. Полноте, сэр-Томасъ, неужели вы поступите жестоко со мною? Не можетъ быть, чтобъ вы сожалѣли, что я выпутался изъ этого непріятнаго положенія.

— Но очень сожалѣю, что вы занимали деньги у этого ремесленника, и еще болѣе сожалѣю о томъ, что вы рѣшились заплатить ему долгъ женитьбой на его дочери.

Все это время однако сэр-Томасъ чувствовалъ, что онъ сердится на сквайра ньютонскаго не только за то, что онъ дѣлаетъ предложеніе Мэри такъ скоро послѣ дѣла съ Полли Нифитъ, но за то, что онъ пріѣхалъ сдѣлать предложеніе не Кларисѣ. А сэр-Томасъ зналъ, что если это чувство дѣйствительно существовало, то онъ долженъ его преодолѣть. Мэри сама должна рѣшить, какъ ей поступить. Онъ не откажетъ въ своемъ согласіи на бракъ племянницы ради дурного поступка Ральфа, такъ какъ не отказалъ бы въ позволеніи жениться на его дочери, не смотря на этотъ поступокъ.

Разговоръ кончился тѣмъ, что сэр-Томасъ вышелъ изъ комнаты съ обѣщаніемъ, что пришлетъ вмѣсто себя миссъ Боннеръ. Чрезъ пять минутъ пришла миссъ Боннеръ. Она вошла въ комнату очень медленно съ физіономіей почти свирѣпой, и въ то короткое время, которое оставалась тутъ, она не садилась.

— Сэр-Томасъ сказалъ вамъ, зачѣмъ я здѣсь? спросилъ Ральфъ, подходя къ ней и взявъ ее за руку.

— Нѣтъ, не сказалъ.

— Мэри…

— Мистеръ Ньютонъ, меня зовутъ миссъ Боннеръ.

— Неужели между нами должна быть такая холодность?

Онъ все еще держалъ ее за руку, которую она не отнимала.

— Я пріѣхалъ сказать вамъ въ первую возможную для меня минуту послѣ смерти моего дяди, что изъ всѣхъ женщинъ на свѣтѣ я больше всѣхъ люблю васъ.

Тутъ она отняла свою руку.

— Мистеръ Ньютонъ, съ сожалѣніемъ слышу это — съ большимъ сожалѣніемъ.

— Для чего вамъ сожалѣть? Если вы такъ жестоки ко мнѣ, сожалѣть долженъ я. Я дѣйствительно буду очень сожалѣть. Съ тѣхъ поръ, какъ я увидѣлъ васъ въ первый разъ, я надѣялся, что вы будете моей женой…

— Я никогда не могу быть вашей женой, мистеръ Ньютонъ.

— Почему же? Развѣ я чѣмъ нибудь оскорбилъ васъ? Живя здѣсь какъ родная, вы должны знать мои дѣла и понять, что я обратился къ вамъ въ первую минуту, какъ только это сдѣлалось для меня возможнымъ. Я не осмѣлился обращаться къ вамъ, когда я думалъ, что мое положеніе не достойно васъ.

— Во всякое время было бы точно то же, сказала Мэри.

— Почему же вы отказываете мнѣ — не подумавъ ни минуты?

— По двумъ причинамъ, медленно отвѣтила Мэри и замолчала, какъ бы не рѣшаясь продолжать ли ей говорить и объяснять ли двѣ причины, руководившія ею; но онъ стоялъ, смотрѣлъ ей въ лицо и ждалъ. — Вопервыхъ, продолжала она: — я думаю, что вы вѣроломно поступаете съ другой особой.

Тутъ она опять замолчала, спрашивая себя, недостаточно ли этой одной причины. Но она рѣшилась быть смѣлой и сказать другую.

— Вовторыхъ, сердце мое уже не принадлежитъ мнѣ.

— Неужели? спросилъ Ральфъ.

— Я сказала столько, сколько было необходимо — можетъ быть даже болѣе, и теперь желаю уйти.

Тутъ она вышла изъ комнаты тѣми же медленными, величественными шагами, и онъ не видалъ ее болѣе въ этотъ день.

Стало быть, въ эти краткія пять минутъ сэр-Томасъ разсказалъ ей всю исторію о Полли Нифитъ и она дошла до заключенія, что если въ затруднительныхъ обстоятельствахъ онъ рѣшился жениться на дочери ремесленника, то онъ никогда уже не можетъ получить руку благородной дѣвушки. Вотъ какимъ образомъ смотрѣлъ онъ на первую причину Мэри, а на счетъ второй онъ рѣшительно терялся въ догадкахъ. Должно быть, думалъ онъ, она была помолвлена до отъѣзда изъ Ямайки, но все-таки со стороны сэр-Томаса непростительно зло разсказать исторію Полли Нифитъ Мэри Боннеръ въ такую минуту.

Онъ остался одинъ на нѣсколько минутъ послѣ ухода Мэри, а потомъ къ нему пришла Пэшенсъ. Остаться ли ему обѣдать? Даже Пэшенсъ была очень холодна къ нему. Сэр-Томасъ усталъ и легъ; но, разумѣется, онъ увидится съ нимъ, если онъ желаетъ.

— А гдѣ Клариса? спросилъ Ральфъ.

Пэшенсъ сказала, что не очень здорова. Она тоже лежитъ.

— Я вижу, что это значитъ, сказалъ Ральфъ, сердито обернувшись къ ней: — вы всѣ рѣшились поссориться со мною, потому что умеръ мой дядя.

— Я не вижу, для чего намъ ссориться изъ-за этого, сказала Пэшенсъ: — и сколько мнѣ извѣстно, никто не ссорился съ вами.

Разумѣется, онъ не дождался обѣда, не хотѣлъ и завтракать. Онъ вышелъ на лугъ не совсѣмъ твердою походкою и стоялъ тамъ три или четыре минуты, смотря на домъ и говоря съ Пэшенсъ. Когда молодому человѣку откажетъ молодая дѣвушка, ему немножко трудно, пока онъ не уѣдетъ.

— Проститесь за меня, Пэшенсъ, сказалъ онъ наконецъ и ушелъ.

Глава XXXIX.
ПІЯВКИ.

Честь быть представителемъ Персикросса въ Парламентѣ была очень велика, и конечно сэр-Томасъ наслаждался этимъ по-своему; но удовольствіе это было вовсе не безъ примѣси. Пока онъ лежалъ съ сломанной рукой въ гостинницѣ, къ нему безпрестанно обращались за деньгами. Этому нуженъ былъ соверенъ, тому пятифунтовый билетъ, а какому-нибудь голодному бѣдняку полкроны; и всѣ приходили къ нему съ записками отъ Триггера, словесными порученіями отъ Спайсера или Снайвикомба, на томъ основаніи, что такъ какъ выборы теперь кончились, то деньги надо дать. Трактирщикъ персикросскій въ такихъ случаяхъ сильно приставалъ къ нему.

— Это право будетъ хорошо, сэр-Томасъ. Эти деньги нужны, сэр-Томасъ. Это произведетъ хорошее впечатлѣніе въ городѣ, сэр-Томасъ.

Сэр-Томасъ былъ слишкомъ слабъ здоровьемъ, чтобы отказать. Онъ давалъ соверены, пятифунтовые билеты и полкроны и спѣшилъ домой такъ скоро, какъ только могъ.

Но дома ему пришлось еще хуже чѣмъ въ Персикроссѣ. Піявки почувствовали, что пока онъ лежитъ въ персикросской гостинницѣ, а не такъ удобно въ него впиваться. Они знали, что нападки письменныя были неудачнѣе личныхъ, и ждали. Первое нападеніе сдѣлалъ Пабсби. Пабсби наконецъ понялъ какъ ему поступить и подалъ голосъ за Андеруда и Уэстмакота, Пабсби поссорился съ Грифенботомомъ, который, когда тотъ приставалъ къ нему за деньгами, отвѣтилъ довольно грубо.

— Можете отправляться къ чорту, въ ярости сказалъ ему Грифенботомъ: — и скажите всѣмъ въ Персикроссѣ, что я это сказалъ.

Пабсби улыбнулся, ушелъ и подалъ голосъ за Уэстмакота. Пабсби дѣйствительно былъ піявкой самаго худшаго сорта. По наружности Грифенботомъ какъ будто примирился съ Пабсби, но Пабсби все-таки подалъ голосъ за Андеруда и Уэстмакота. Не пробылъ дома сэр-Томасъ и двухъ дней, какъ получилъ письмо отъ Пабсби. Изъ содержанія его письма видно было, что сэр-Томасъ былъ обязанъ своимъ выборомъ прихожанамъ Пабсби, которые по его словамъ руководились его совѣтами. Онъ прислалъ списокъ тѣхъ лицъ, которые подали голосъ за сэр-Томаса. Тутъ онъ перешелъ къ новой капеллѣ, которую онъ строилъ, и пожелалъ, чтобы сэр-Томасъ подписался первымъ изъ жертвователей. Трудно сказать въ чемъ заключалась способность Пабсби, но письмо его было такъ написано, что дѣлало отказъ почти невозможнымъ. Такова сила піявокъ. Сэр-Томасъ послалъ Пабсби чекъ на двадцать фунтовъ и получилъ отъ него благодарность за «первую» подписку. Благодарность была не очень дружелюбна и очевидно Пабсби ожидалъ гораздо больше двадцати фунтовъ за все, что онъ сдѣлалъ.

Пабсби просто былъ первый. Прежде чѣмъ наступило Рождество, сэр-Томасу показалось, что во всемъ Персикроссѣ нѣтъ ни одной церкви, которая не разрушалась бы. Будучи тамъ, онъ этого не примѣтилъ, но теперь оказывалось, что деньги нужны почти для каждой тамошней церкви. И школы пришли въ самое печальное состояніе. Его увѣдомляли, что избранный депутатъ всегда жертвовалъ на всѣ школы, и что если онъ не будетъ продолжать этой подписки, то дѣтей буквально не на что будетъ воспитывать. Какой-то господинъ, имя котораго онъ даже не помнитъ, просто сказалъ ему, что разумѣется онъ пожертвуетъ къ Рождеству двадцать фунтовъ на старухъ. Выбранные депутаты всегда давали это съ незапамятныхъ временъ. Рудиландсъ имѣлъ свой планъ, который если будетъ приведенъ въ исполненіе, воспретитъ ввозъ французскихъ сапоговъ, и предлагалъ сэр-Томасу представить по этому поводу билль въ Парламентъ. Если сэр-Томасъ побезпокоится посѣтить Аміенъ, Лиль, Бовэ и три или четыре другихъ французскихъ города, онъ самъ увидитъ, какой вредъ дѣлаетъ Персикроссу кобденскій трактатъ. Спайвикомбъ имѣлъ свои идеи объ итальянскихъ тряпкахъ — вѣдь Спайвикомбъ былъ бумажный фабрикантъ — и написалъ длинное письмо сэр-Томасу, прося его короче ознакомиться съ предметомъ, имѣвшимъ такой жизненный интересъ для городка, котораго онъ былъ представителемъ. Спайсеръ также сообщилъ ему изумительный фактъ, что какое-то высокое лицо, поставленное надъ арміей, дѣлаетъ ужасную ошибку относительно горчицы для войска. Контракты на горчицу дѣлаются совсѣмъ не такъ, какъ слѣдуетъ. Горчицу поставляетъ какая-то лондонская контора и Спайсеръ очень желалъ, чтобы сэр-Томасъ разузналъ, какимъ образомъ эта лондонская фирма добивается контракта. Спайсеръ готовъ былъ думать, что это было самое важное дѣло, о которомъ слѣдовало толковать въ ближайшемъ засѣданіи Парламента.

Пабсби получилъ чекъ прежде другихъ просьбъ; но когда онѣ явились массами, сэр-Томасъ думалъ, что лучше будетъ обратиться къ Триггеру за совѣтомъ. Сэр-Томасъ не любилъ Грифенботома и не хотѣлъ просить совѣта у своего собрата. Грифенботомъ составилъ себѣ репутацію щедрости въ Персикроссѣ и обнаружилъ намѣреніе — такъ казалось сэр-Томасу — воспользоваться своей репутаціей какъ средствомъ сбросить съ своихъ плечъ всѣ издержки.

— Я истратилъ все состояніе на Персикроссъ. Пусть мои товарищи начинаютъ теперь.

Эти слова Грифенботома были повторены сэр-Томасу, и послѣ такихъ словъ сэр-Томасъ не могъ обратиться къ Грифенботому за совѣтомъ. Онъ сомнѣвался, можно ли въ этомъ отношеніи положиться и на Триггера, но къ кому-нибудь надо же обратиться. Если узнаютъ въ Персикроссѣ, что онъ исполняетъ всѣ просьбы, онъ пожалуй въ первую сессію истратитъ все свое состояніе. Онъ написалъ къ Триггеру, вложивъ разныя персикросскія просьбы, а Триггеръ отвѣчалъ ему. Триггеръ сожалѣлъ, зачѣмъ онъ далъ денегъ Пабсби, который не былъ и не могъ быть полезенъ ничѣмъ. Грифенботомъ, знавшій Персикроссъ лучше всякаго другого, понималъ это хорошо, когда обошелся немножко рѣзко съ Пабсби. Сэр-Томасу не слѣдовало посылать чека Пабсби. Это сдѣлаетъ большой вредъ и будетъ причиною распространенія въ Персикроссѣ раскола. А относительно другихъ просьбъ Триггеру казалось, что всѣ ихъ надо исполнить. А онъ послалъ деньги единственному человѣку въ Персикроссѣ, которому и не слѣдовало давать.

Словомъ, Триггеръ совѣтовалъ сэр-Томасу исполнить рѣшительно всѣ присланныя ему просьбы, и денежныя и другія.

Нечего и говорить, что это было не совсѣмъ пріятно для депутата, все еще не выходившаго изъ своего фёльгэмскаго дома но милости сломанной руки.

Сэр-Томасъ тотчасъ послалъ пятьдесятъ фунтовъ для старухъ, а на счетъ другихъ дѣлъ хотѣлъ подумать. Потомъ пришло еще письмо отъ Триггера, увѣдомлявшее о его поѣздкѣ въ Лондонъ, и сэр-Томасъ видѣлся съ нимъ тотчасъ послѣ ухода Нифита.

— Какъ же это будетъ? спросилъ Стемъ, какъ только заперъ дверь за Триггеромъ.

— Что такое?

— Да эти просьбы, сэр-Томасъ. Просьбы стоятъ очень дорого; такъ мнѣ сказали, сэр-Томасъ.

Сэр-Томасъ задрожалъ.

— А, говорятъ, подкупъ въ Персикроссѣ ужасенъ, но должно быть это было не на вашей сторонѣ.

— Если на нашей, Стемъ, то стало быть безъ моего вѣдома. Я дѣлалъ что могъ, чтобы до этого не допустить. Я говорилъ противъ этого, когда раскрывалъ ротъ. Но я не могу сказать, чтобы денегъ не давали, и даже этого боюсь.

— Вы должны продолжать теперь, сэр-Томасъ.

— Желалъ бы я никогда не слыхать о Персикроссѣ, сказалъ сэр-Томасъ. — Я ѣхалъ туда съ чистыми руками.

— Когда сунешь руки въ чужія дѣла, руки не останутся чисты, сказалъ благоразумный Стемъ. — Но все-таки вы должны теперь продолжать, сэр-Томасъ.

— Я не знаю, что мнѣ дѣлать, сказалъ несчастный депутатъ.

На слѣдующее утро изъ Персикросса явилась еще просьба. Почтмейстеръ умеръ скоропостижно и конкурентовъ на это мѣсто было безчисленное множество. Какой-то О’Блаторъ, извѣстный въ Персикроссѣ какъ родственникъ мистриссъ Дживэнтэкъ, жены либеральнаго нотаріуса, достигъ сорокалѣтняго возраста, не имѣя никакихъ средствъ содержать себя. Мистриссъ Дживэнтэкъ была привязана къ своему родственнику, а мистеру Дживэнтэку дѣлалось чувствительно его содержаніе. Всѣмъ друзьямъ его казалось, что вакантное мѣсто какъ-разъ годилось для него. Мистриссъ Дживэнтэкъ, разгорячившись, выражала свое мнѣніе, что все министерство слѣдовало бы смѣнить, еслибъ справедливое притязаніе О’Блатора не было исполнено. Либеральная партія была въ силѣ и къ Уэстмакоту обратились съ просьбой. Тотъ отвѣчалъ, что это зависитъ отъ почтамта, но что онъ не знакомъ съ почтдиректоромъ. Онъ прибавлялъ въ постскриптумѣ, что кажется сэр-Томасъ Андерудъ коротко съ нимъ знакомъ. Если сэр-Томасъ Андерудъ убѣдитъ почтдиректора назначить О’Блатора на вакантное мѣсто, тогда Дживэнтэки употребятъ свое вліяніе въ Персикроссѣ, чтобы не подавать прошенія противъ сэр-Томаса. Такъ сообщилъ сэр-Томасу одинъ господинъ, подписавшійся Питеръ Пайперъ. Отвѣтъ сэр-Томаса былъ слѣдующій:

"Милостивый государь,

"Мнѣ нѣтъ никакого дѣла до мистера О’Блатора и персикросской почтовой конторы.

"Вашъ покорнѣйшій слуга

"ТОМАСЪ АНДЕРУДЪ."

Рождество прошло — и прошло довольно безпокойно въ Поигэмской виллѣ, гдѣ ни одна изъ трехъ дѣвицъ не была счастлива — когда сэр-Томасъ былъ приглашенъ Триггеромъ сдѣлать что-нибудь относительно просьбъ. Сочли нужнымъ сдѣлать митингъ въ консервативныхъ интересахъ и предложили, чтобы этотъ митингъ былъ въ квартирѣ сэр-Томаса. Триггеръ, дѣлая это предложеніе, какъ будто намекалъ, что этимъ дѣлаютъ сэр-Томасу большую честь. Сэр-Томасъ смотрѣлъ на это не съ такой точки зрѣнія и охотно отказался бы отъ этой чести, еслибъ могъ. Но это было невозможно. Въ это время года у Грифенботома не было квартиры въ Лондонѣ, а Триггеръ объяснилъ, что такимъ митингамъ неприлично происходить въ гостинницахъ. Сэр-Томасъ, считавшій безславіемъ присутствіе такого человѣка какъ Триггеръ въ своемъ домѣ и который особенно желалъ избѣгать всякой короткости съ Грифенботомъ, принужденъ былъ согласиться, и въ часъ пополудни 29 декабря Стемъ принужденъ былъ впустить депутацію. Депутація изъ Персикросса состояла изъ Триггера, Спайсера и Пайля, но съ ними явился и старшій депутатъ. Сначала всѣ были очень серьезны и сэр-Томасъ имѣлъ неосторожность спросить, не хотятъ ли они выпить рюмку хереса. Пайль и Спайсеръ немедленно согласились и, можетъ быть, хересъ былъ причиною болѣе оживленнаго разговора.

— Ну, Андерудъ, сказалъ Грифенботомъ: — кажется, намъ все-таки придется имѣть дѣло съ этими чертовскими прошеніями.

Сэр-Томасъ положилъ лѣвую ногу на правое колѣно, погладилъ ее — но не сказалъ ничего. Онъ рѣшилъ одно — ничто на свѣтѣ не заставитъ его назвать своего собрата Грифенботомомъ.

— Нѣтъ никакого сомнѣнія на счетъ этого, мистеръ Грифенботомъ, сказалъ Пайль: — если мы не можемъ уговорить Уэстмакота. Тотъ другой молодчикъ не значитъ ничего.

— Намъ не нравится это въ Персикроссѣ, сказалъ Спайсеръ.

— А почему же это? спросилъ сэр-Томасъ.

— Не знаю, въ чемъ состоятъ ваши понятія объ удовольствіяхъ, сказалъ Грифенботомъ: — но я не нахожу никакой радости тратить деньги понапрасну. Я истратилъ довольно и не намѣренъ тратить больше. Мое мѣсто крѣпко.

— Но они подали просьбу противъ васъ такъ же какъ и противъ меня, сказалъ сэр-Томасъ.

— Да, подали; а что же теперь дѣлать?

— Я не знаю, захочетъ ли сэр-Томасъ взять на себя всѣ издержки, сказалъ Триггеръ, наливая себѣ другую рюмку хересу.

— Нѣтъ, не желаю, отвѣтилъ сэр-Томасъ.

За тѣмъ наступило молчаніе, во время, котораго Пайль и Спайсеръ также выпили по другой рюмкѣ хересу.

— Зачѣмъ я буду платить для того, чтобы защищать мѣсто мистера Грифенботома?

— А я зачѣмъ буду платить? сказалъ Грифенботомъ: — мое мѣсто безопасно. Дѣло въ томъ, что деньги слѣдуетъ платить за второе мѣсто. Это извѣстно всѣмъ. Зачѣмъ платить деньги за меня? Я никогда не имѣлъ никакихъ затрудненій, это извѣстно всѣмъ. Я могъ быть депутатомъ двадцать разъ сряду, не покупая ни одного голоса. Не такъ ли, Триггеръ?

— Я думаю что вы могли бы, мистеръ Грифенботомъ.

— Разумѣется могъ бы; послушайте, Андерудъ…

— Извините на минуту, мистеръ Грифенботомъ, перебилъ сэр-Томасъ. — Скажите мнѣ, мистеръ Триггеръ, развѣ эти голоса были куплены для меня?

Триггеръ улыбнулся, склонилъ голову на бокъ, но не отвѣчалъ.

— Мнѣ хотѣлось бы узнать правду, продолжалъ сэр-Томасъ.

Спайсеръ засмѣялся, а Пайль имѣлъ такой видъ, какъ будто ему сдѣлалось тошно. Какъ это люди, такъ хорошо понимавшіе свои дѣла, какъ понимали ихъ политическіе предводители въ Персикроссѣ, сѣли въ одну лодку съ человѣкомъ, который былъ такъ глупъ, чтобъ сдѣлать такой вопросъ.

— Я денегъ тратить не стану, сказалъ Грифенботомъ: — объ этомъ не можетъ быть и рѣчи. Меня тронуть нельзя.

Триггеръ подумалъ, что лучше будетъ перемѣнить разговоръ на минуту или по-крайней-мѣрѣ перейти къ другому пункту.

— Мнѣ очень жаль, сэр-Томасъ, сказалъ онъ: — что вы написали это письмо къ мистеру Дживэнтэку.

— Я не писалъ никакого письма къ мистеру Дживэнтэку. Ко мнѣ писалъ какой-то Пайперъ.

— Ну, это одно и то же. Писалъ Дживэнтэкъ, хотя разумѣется онъ не станетъ подписывать свое имя гдѣ ни попало. Еслибъ вы написали строчку къ вашему пріятелю почтдиректору, мнѣ кажется мы могли бы устроить все.

— Я не сдѣлалъ бы такой неприличной просьбы для всего Персикросса, сказалъ сэр-Томасъ.

— Покровительство открыто для всѣхъ, намекнулъ Грифенботомъ.

— Милости такого рода испрашиваются каждый день, сказалъ Триггеръ.

— Мы живемъ въ свободной странѣ, замѣтилъ Спайсеръ.

— Дживэнтэкъ все-таки негодяй, сказалъ Пайль: — и мнѣ было бы очень жаль оставлять мои письма въ рукахъ ирландскаго родственника его жены.

— А все-таки просьбу слѣдовало исполнить, мистеръ Пайль, сказалъ Триггеръ. — Если сэр-Томасъ позволитъ мнѣ сказать, то просьбу эту слѣдовало исполнить.

— Я ничего подобнаго не позволяю, мистеръ Триггеръ, сказалъ сэр-Томасъ съ видомъ такого достоинства, что всѣ въ комнатѣ сѣли какъ-то иначе на своихъ креслахъ. — Такія мѣста даются по заслугамъ.

Триггеръ улыбнулся, а Грифенботомъ просто захохоталъ.

— По-крайней-мѣрѣ, должны даваться, и въ этомъ вѣдомствѣ кажется такъ и бываетъ.

Грифенботомъ опять засмѣялся.

— По всякомъ случаѣ теперь дѣло кончено, сказалъ Триггеръ.

— Я вчера видѣлъ Дживэнтэка, сказалъ Спайсеръ: — онъ теперь пальцемъ не пошевелитъ.

— Онъ никогда не пошевелилъ бы пальцемъ, сказалъ Пайль: — а еслибъ онъ пошевелилъ и обѣими кулаками, онъ не сдѣлалъ бы никакой пользы. Дживэнтэкъ! Вотъ нашли кого! Чортъ его дери!

Въ Пайлѣ была какая-то честность, дѣлавшая его даже дорогимъ для сэр-Томаса.

— Что-нибудь надо рѣшить, сказалъ Триггеръ.

— Я думалъ, что вы хотите сдѣлать предложеніе, сказалъ Спайсеръ.

— Мы думаемъ, сэр-Томасъ, началъ Триггеръ: — что ваше мѣсто непрочно. Мы ужъ думали, думали и вотъ что кажется намъ,

Черная туча омрачила лобъ сэр-Томаса Андеруда, но въ эту минуту онъ не сказалъ ничего.

— Разумѣется, можно защищаться. Это будетъ стоить 1,500 ф. с., а можетъ быть и больше.

Тригеръ опять замолчалъ, но сэр-Томасъ все не говорилъ ни слова.

— Мистеръ Грифенботомъ думаетъ, что ему не слѣдуетъ платить.

— Ни одного шиллинга, сказалъ Грифенботомъ.

— Въ такомъ случаѣ намъ надо сообразить, какъ намъ лучше поступить, продолжалъ Триггеръ: — я полагаю, сэр-Томасъ, что вы не совсѣмъ равнодушны къ деньгамъ.

— Вовсе нѣтъ, сказалъ сэр-Томасъ.

— Я не знаю, кто равнодушенъ къ нимъ. Деньги дороги для всѣхъ.

— Справедливо, вмѣшался Спайсеръ.

— Позвольте мнѣ продолжать, мистеръ Спайсеръ, пока я не разъясню всего сэр-Томасу. Вотъ въ какомъ положеніи находимся мы теперь. Это будетъ стоить намъ — то-есть вамъ — около полуторы тысячи, а пользы мы не сдѣлаемъ. Я право думаю, что мы не сдѣлаемъ пользы.

— Мнѣ кажется, замѣтилъ сэр-Томасъ: — что если одинъ депутатъ лишится мѣста, то и другой долженъ лишиться тоже.

— Вовсе этого не слѣдуетъ, сказалъ Грифенботомъ.

— Позвольте, продолжалъ Триггеръ, который всталъ съ мѣста, когда дошелъ до настоящаго пункта своей рѣчи. — Намъ было сдѣлало предложеніе, сэр-Томасъ. Разумѣется, мы больше всего должны заботиться о нашей партіи. Вы, разумѣется, это чувствуете, сэр-Томасъ?

Сэр-Томасъ не удостоилъ дать на это отвѣта.

— Либералы удовольствуются однимъ депутатомъ. Если мы будемъ продолжать такимъ образомъ, Персикроссъ лишится права посылать депутатовъ въ парламентъ, а никто изъ насъ этого не желаетъ. Вы не можете быть довольны, сэр-Томасъ, если лишите Персикроссъ его привилегіи послѣ всего, что онъ сдѣлалъ для васъ.

— Продолжайте, мистеръ Триггеръ, сказалъ сэр-Томасъ.

— Либераламъ нуженъ только одинъ депутатъ. Если вы согласитесь отказаться отъ мѣста депутата, просьба будетъ взята назадъ и мистеръ Уэстмакотъ опять выступитъ впередъ. Въ такомъ случаѣ мы противиться не станемъ. Теперь, сэр-Томасъ, вы знаете, что Персикроссу кажется лучшимъ образомъ дѣйствія.

Сэр-Томасъ зналъ. Онъ уже давно примѣтилъ къ чему ведетъ рѣчь, и разныя размышленія пробѣгали въ его головѣ. Онъ вспомнилъ, что Триггеръ только недѣлю тому назадъ посовѣтовалъ ему пожертвовать пятьдесятъ фунтовъ на старухъ, вспоминалъ сумму, которую уже заплатилъ за издержки по выборамъ, и что Триггеръ позаботился получить отъ него деньги прежде чѣмъ это новое предложеніе было сдѣлано. Онъ вспомнилъ Пабсби и свой чекъ въ двадцать фунтовъ. Онъ вспомнилъ свою сломанную руку и двѣ недѣли трудовъ и непріятностей въ Персикроссѣ. Онъ вспомнилъ всѣ свои надежды и торжество своихъ дочерей. Но онъ вспомнилъ также, что говорилъ себѣ двадцать разъ, что желалъ бы отвязаться навсегда отъ Персикросса и мѣста въ Парламентѣ. Теперь ему было сдѣлано такое предложеніе.

— Что вы думаете объ этомъ, сэр-Томасъ? спросилъ Триггеръ.

Сэр-Томасу нужно было нѣсколько минутъ, чтобы подумать объ этомъ, но онъ чувствовалъ, что ему слѣдовало не подавать и вида сомнѣнія. Въ немъ не было недостатка энергіи, когда она была возбуждена. Онъ зналъ, что съ нимъ поступили дурно. Съ первой минуты своего вступленія въ Персикроссъ онъ почувствовалъ, что это мѣсто не годится для него, что онъ тамъ будетъ только кошечьей лапой въ рукахъ другихъ людей. Онъ узналъ, что не можетъ грести въ одной лодкѣ съ Грифенботомомъ или довѣриться такому лоцману какъ Триггеръ. Онъ увидалъ, что не можетъ быть сочувствія между нимъ и тѣми, которые составляли его партію въ Персикроссѣ. Какой результатъ ни имѣло бы прошеніе противъ него — еслибъ даже отъ него отняли его мѣсто — онъ не подвергнется безславію. Онъ могъ дать доказательства, въ которыхъ ни одинъ судья въ Англіи сомнѣваться не станетъ, въ чистотѣ своихъ намѣреній. А теперь его просили отказаться, для того, чтобы Грифенботомъ могъ остаться на своемъ мѣстѣ!

Онъ почувствовалъ, что онъ и Могсъ были одурачены. Въ эту минуту имъ овладѣло размышленіе, что такіе люди, какъ Могсъ и онъ, не могли раскрыть ротъ въ Персикроссѣ безъ того, чтобъ имъ не выдернули губы изъ челюсти. Онъ помнилъ хорошо легенду бѣднаго Могса: «Чистота и Права Труда», и вспомнилъ, какъ думалъ въ то время, что ни ему, ни Могсу не слѣдовало пріѣзжать въ Персикроссъ. А теперь ему говорили обо всемъ, что Персикроссъ сдѣлалъ для него, и просили выказать признательность, отказавшись отъ мѣста — для того, чтобы Грифенботомъ могъ остаться членомъ парламента и чтобы Персикроссъ не лишился права посылать депутатовъ въ парламентъ! Чувствовалъ ли онъ признательность къ Персикроссу или къ І'рифенботому? Онъ желалъ, чтобы Грифенботомъ удалился въ частную жизнь, и зналъ, что Персикроссу было бы хорошо лишиться этого права.

Какъ онъ ненавидѣлъ этихъ противныхъ людей, сидѣвшихъ около него! Онъ могъ теперь освободиться отъ нихъ навсегда, согласившись на сдѣланное ему предложеніе. Онъ думалъ, что поступивъ такимъ образомъ, онъ можетъ сказать нѣсколько словъ, которыя сказать ему было бы очень пріятно. Потомъ все сказанное Триггеромъ о 1,500 было справедливо. Если онъ станетъ защищать свое мѣсто, эти деньги надо будетъ истратить, а онъ не зналъ, какъ заставить Грифенботома раздѣлить эти издержки. Онъ не былъ такъ богатъ, чтобы не думать о деньгахъ ради своихъ дѣтей. И онъ вѣрилъ Триггеру, когда тотъ говорилъ, что мѣста его снасти нельзя.

А между тѣмъ онъ не могъ позволить этимъ людямъ поступить съ нимъ по-своему. Сознаться, что онъ былъ ихъ орудіемъ было до такой степени непріятно для него, что все казалось для него предпочительнѣе этого. Всѣ эти мысли пробѣгали въ головѣ его не долѣе нѣсколькихъ секундъ, а гости его какъ будто показывали своимъ молчаніемъ, что ему надо дать время. Пайль оперся о свою палку и не спускалъ глазъ съ лица сэр-Томаса. Спайсеръ развлекался третьей рюмкой хереса. Грифенботомъ принялъ совершенно равнодушный видъ и сидѣлъ, уставивъ глаза въ потолокъ. Триггеръ съ пріятной улыбкой на лицѣ, откинулся на спинку кресла, засунувъ руки въ карманы панталонъ.

— Я этого не сдѣлаю, сказалъ наконецъ сэр-Томасъ.

— Напрасно, замѣтилъ Триггеръ.

— Вы лишите Персикроссъ права посылать депутатовъ въ парламентъ, сказалъ Спайсеръ.

— Вы не будете въ состояніи удержать за собой ваше мѣсто, сказалъ Триггеръ.

— А деньги все придется заплатить, сказалъ Спайсеръ.

— Сэр-Томасу это все-равно, замѣтилъ Грифенботомъ.

— Совсѣмъ не все-равно, возразилъ сэр-Томасъ: — а относительно того, что Персикроссъ лишится права выборовъ, я очень равнодушенъ. А ваше мѣсто, мистеръ Грифенботомъ…

— Мое мѣсто надежно, сказалъ старшій членъ.

— А ваше мѣсто, которое подвергнется опасности вмѣстѣ съ моимъ, какъ мнѣ хорошо извѣстно, внушило бы мнѣ сожалѣніе, еслибы вы оказали мнѣ такое же сочувствіе. Но кажется, каждый изъ насъ долженъ стараться самъ за себя, и я постараюсь самъ за себя. Прощайте.

— Что же намѣрены вы дѣлать? спросилъ Триггеръ.

— Объ этомъ я предпочту поговорить съ моими друзьями.

— Вы хотите сказать, замѣтилъ Триггеръ: — что вы передадите это дѣло другимъ?

— Вы сдѣлали мнѣ предложеніе, мистеръ Триггеръ, а я далъ вамъ отвѣтъ. Мнѣ больше нечего вамъ говорить. Я даже самъ еще не знаю теперь, что сдѣлаю.

— Вы дадите намъ знать? сказалъ Триггеръ.

— Не обѣщаю.

— Вотъ что выходитъ отъ того, что вздумали выбрать юриста, сказалъ Грифенботомъ.

— Господа, я долженъ просить васъ оставить меня, сказалъ сэр-Томасъ, вставая со стула и звоня въ колокольчикъ.

— Послушайте, сэр-Томасъ Андерудъ, сказалъ Грифенботомъ: — для меня это дѣло очень важное.

— И для меня также, сказалъ сэр-Томасъ.

— Этого я не знаю. Какъ многіе другіе, вы можетъ быть хотите получить мѣсто въ парламентѣ безъ всякихъ хлопотъ и издержекъ. Я много лѣтъ депутатъ персикросскій, истратилъ цѣлое состояніе и измучился отъ трудовъ. Не знаю, забочусь ли я о чемъ-нибудь кромѣ того, чтобы имѣть мѣсто въ парламентѣ. Для меня парламентъ все — и ѣда и питье, занятіе и развлеченіе, и скажу вамъ, что я не намѣренъ лишиться моего мѣста. Вы были второстепенный кандидатъ, сэр-Томасъ, и имѣли бы успѣхъ, еслибъ позволили другимъ, понимавшимъ дѣло лучше васъ, устроить все какъ слѣдуетъ. Теперь возможность на успѣхъ прошла и сообразно всѣмъ правиламъ, принятымъ въ подобныхъ дѣлахъ, вамъ слѣдуетъ отказаться. Не правда ли, мистеръ Триггеръ?

— Конечно, мистеръ Грифенботомъ, по моему мнѣнію, сказалъ Триггеръ.

— Оно такъ и есть, сказалъ Спайсеръ.

Сэр-Томасъ все стоялъ. Теперь, впрочемъ, всѣ стояли.

— Мистеръ Грифенботомъ, сказалъ онъ: — ничего болѣе не могу я сказать въ настоящую минуту. На предложеніе, сдѣланное мнѣ мистеромъ Триггеромъ, я положительно отказываюсь согласиться. Я считаю это предложеніе недружелюбнымъ и поэтому прощаюсь съ вами.

— Недружелюбнымъ? съ насмѣшкой сказалъ Грифенботомъ.

— Прощайте, сэр-Томасъ, сказалъ Пайль, протягивая руку.

Сэр-Томасъ дружелюбно пожалъ руку Пайлю.

— По моему мнѣнію, онъ правъ, сказалъ Пайль: — мнѣ не нравится его образъ мыслей, но нравится его смѣлость. Прощайте, сэр-Томасъ.

Пайль первый вышелъ изъ комнаты, за нимъ послѣдовали Другіе.

— О! сказалъ Стемъ, какъ только заперъ за ними двери: — такъ это персикросская депутація, это, сэр-Томасъ? Вы говорили, что не совсѣмъ одобряете персикроссцевъ?

На это, однако, сэр-Томасъ не удостоилъ отвѣчать.

Глава XL.
ЧТО СЭР-ТОМАСЪ ДУМАЛЪ ОБЪ ЭТОМЪ.

Сэр-Томасъ Андерудъ былъ занятъ очень большой работой съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ вступилъ въ адвокатуру, на двадцать пятомъ году своей жизни. Онъ посвятилъ себя на то, чтобы написать жизнь лорда Верулэма. Но до-сихъ-поръ онъ не написалъ еще ни слова. Въ молодости, то-есть до сорока лѣтъ, онъ говорилъ довольно свободно о своемъ великомъ произведеніи съ тѣми своими сослуживцами, съ которыми онъ былъ коротокъ; но послѣднее время имя Бэкона никогда не срывалось съ его губъ. Пэшенсъ знала названіе и свойство занятія ея отца, но Клариса еще не научилась, что о томъ, кто былъ великимъ философомъ и ничтожнымъ лордомъ-канцлеромъ, нельзя небрежно упоминать. Для Стема дѣло это сдѣлалось такъ серьезно, что говоря о книгахъ, бумагахъ, документахъ, онъ прибѣгалъ ко всякой перефразѣ скорѣе чѣмъ упомянуть при своемъ баринѣ имя этого падшаго ангела. А между тѣмъ сэр-Томасъ всегда говорилъ самъ съ собою о сэр-Френсисѣ Бэконѣ и все писалъ его жизнь.

Есть люди, которые никогда не мечтаютъ о великихъ произведеніяхъ, которые никогда не представляютъ себѣ потребность произведенія такого огромнаго, чтобы оно потребовало всей жизни, но которые сами исполняютъ второстепенныя работы, которыми они удовлетворяютъ свою энергію. Эти люди бываютъ очень полезны свѣту. Есть другіе, которые, видя красоту великаго произведенія и вѣря возможности исполнить его въ число лѣтъ, опредѣленныхъ человѣку, согласны добиваться успѣха, по добиваясь не достигаютъ его. Иногда является человѣкъ, который добивается и успѣваетъ. Но есть такіе люди, которые видятъ красоту, принимаются за работу, обѣщаютъ себѣ торжество, а потомъ вовсе не трудятся. Работа не оставляется, но дни и недѣли, а потомъ мѣсяцы и годы проходятъ, а ничего не сдѣлано. Мечта юности становится сомнѣніемъ въ среднемъ возрастѣ, а потомъ отчаяніемъ старости. Такъ было съ сэр-Томасомъ Андерудомъ и его жизнью Бэкона. Для него не было достаточно собрать нѣсколько фактовъ, дать волю своей фантазіи, разсказать нѣсколько анекдотовъ и назвать свою книгу біографіей. Предъ нимъ былъ человѣкъ, который поднялся выше, и какъ говорили, упалъ ниже — можетъ быть чѣмъ всякій другой сынъ Адама. Несмотря на тончайшій умъ, когда-либо данный человѣку, на чистѣйшую филантропію и самую терпѣливую энергію, его жадность и несправедливость вошли въ пословицу. Сэр-Томасъ рѣшился разсказать его жизнь какъ она еще не была разсказана, обнаружить факты никому неизвѣстные, дать знать свѣту, каковъ дѣйствительно былъ этотъ человѣкъ — и написать книгу, которая будетъ жить. Онъ никогда не оставлялъ своего намѣренія, и теперь, шестидесяти лѣтъ отъ роду, остался при своемъ намѣреніи, но не написалъ еще ни одной строчки.

А между тѣмъ эта задача отдѣлила его въ нѣкоторой степени отъ свѣта. Онъ имѣлъ довольно успѣха въ жизни. Онъ нажилъ денегъ и возвысился въ своей профессіи. Онъ засѣдалъ въ парламентѣ и даже теперь былъ выбранъ въ депутаты. А между тѣмъ онъ разъединился съ свѣтомъ и это сдѣлалъ Бэконъ. Онъ Бэкономъ оправдывалъ передъ собой отчужденіе отъ своего семейства и отъ свѣта, которое онъ хотѣлъ посвятить усердному труду, а отдавалъ диллетантскои праздности. И онъ впалъ въ одну изъ тѣхъ ошибокъ, которыя порождаютъ такія привычки и занятія. Онъ много думалъ, но въ шестьдесятъ лѣтъ все еще сомнѣвался во многомъ. Онъ не наслаждался полной вѣрою, но и не имѣлъ того отсутствія опасенія, которое происходитъ отъ полнаго безвѣрія. А между тѣмъ никто изъ знавшихъ его не назвалъ бы его дурнымъ человѣкомъ. Онъ не обворовалъ никого. Онъ никогда не лгалъ. Онъ не потакалъ своимъ прихотямъ. Онъ былъ доброжелателенъ. Но онъ провелъ всю жизнь въ намѣреніи написать жизнь лорда Верулэма, и не сдѣлавъ этого, лишился спокойствія и уваженія къ себѣ. Онъ намѣревался рѣшить для себя вѣру въ такіе предметы, которые для всѣхъ важнѣе всего, а между тѣмъ не могъ достигнуть этого. Онъ вѣчно сомнѣвался, вѣчно намѣревался и вѣчно презиралъ себя за свои сомнѣнія и неисполненныя намѣренія. Теперь, шестидесяти лѣтъ отъ роду, онъ вздумалъ уменьшить это внутреннее безпокойство, вернувшись къ публичной жизни, а въ результатѣ оказался его неудовлетворительный союзъ съ Грифенботомомъ.

Тѣ, которые знаютъ мученія честолюбиваго, лѣниваго, сомнѣвающагося и обвиняющаго себя человѣка — человѣка, у котораго есть скелетъ въ шкапу, для котораго онъ не можетъ просить сочувствія ни у кого — поймутъ какія чувства дѣйствовали въ груди сэр-Томаса, когда персикросскіе друзья оставили его одного. Какъ только остался одинъ, онъ заперъ дверь и вынулъ изъ бюро цѣлую пачку бумагъ. Это были его послѣднія отмѣтки о великомъ бэконскомъ сюжетѣ. Хотя ни одна строчка его книги не была написана — и его сочиненіе даже еще не приняло такой формы, чтобы дать ему возможность написать строчку — все-таки у него было множество документовъ, записокъ, выписокъ, которыя съ теченіемъ времени сдѣлались непонятны для него самого и которыя время отъ времени онъ принимался разбирать. Когда онъ былъ разстроенъ, онъ хватался за эти бумаги. Когда терзанія совѣсти становились очень сильны, онъ выписывалъ какое-нибудь мѣсто изъ какой-нибудь запыленной книги, почти не думая, чтобы оно могло оказаться полезно, но обманывая себя этой мыслью. Теперь, въ своемъ огорченіи, онъ увѣрялъ себя, что займется своей работой и никогда ее не броситъ. Если онъ можетъ найти утѣшеніе, то именно въ этомъ.

Быстро перебиралъ онъ бумаги и старался устремить свои глаза на слова. Но какъ онъ устремить свои мысли? Онъ даже не могъ начать тѣмъ, чтобы не думать объ этихъ мошенникахъ, которые такъ дурно поступили съ нимъ. Не прошло и недѣли послѣ того какъ они взяли отъ него 50 ф. с. для персикросскихъ бѣдныхъ, а теперь пріѣхали къ нему съ увѣдомленіемъ, что отказываются отъ него! Онъ уже заплатилъ 900 фунтовъ за свои выборы и хорошо зналъ, что этимъ не кончится. А онъ не былъ способенъ говорить о деньгахъ или жаловаться на издержки. Хотя съ нимъ поступили такъ гнусно, все-таки онъ долженъ былъ заплатить все что относилось къ его выборамъ. Да — онъ долженъ заплатить за подкупленные голоса, хотя онъ громко высказывалъ свое негодованіе, чрезъ что долженъ теперь безславно лишиться своего мѣста.

Но деньги были не самое худшее. У него было болѣе тяжелое горе, чѣмъ то, которое возбуждала въ немъ потеря денегъ. Онъ одинъ былъ справедливъ во время персикросскихъ состязаній; онъ одинъ былъ правдивъ; онъ одинъ дѣйствовалъ прямо, а между тѣмъ онъ одинъ долженъ страдать! Онъ началъ думать, что Грифенботомъ удержится на мѣстѣ. Онъ могъ потерять его посредствомъ поданнаго прошенія противной стороны — или такимъ образомъ, какъ дружески совѣтовалъ Триггеръ. И тѣмъ и другимъ образомъ безславіе, поношеніе, часы терзаній и упрековъ совѣсти ожидали его въ будущемъ.

Какое извиненіе онъ могъ найти для себя за то, что вступилъ въ сношеніе съ такою грязью? Какого ребячества былъ онъ жертвою, когда позволилъ себѣ мечтатъ, что онъ, чистый и совѣстливый человѣкъ, можетъ попасть въ такую нечистоту, какую онъ нашелъ въ Персикроссѣ, и выйти попрежнему чистымъ и съ торжествомъ. Потомъ онъ подумалъ, что Грифенботомъ членъ парламента, подумалъ о законодательствѣ и о конституціи, для которыхъ Грифенботомы считаются необходимы. Онъ зналъ, что въ парламентѣ всегда есть такіе люди. Онъ тамъ засѣдалъ и видѣлъ ихъ. Онъ стоялъ съ ними плечомъ къ плечу. Но теперь, когда онъ вступилъ въ личныя сношенія съ подобнымъ человѣкомъ, вся душа его возмутилась. Какъ онъ могъ до такой степени лишиться уваженія къ себѣ, что позволилъ втащить себя въ персикросскую грязь?

Но онъ долженъ предпринять что-нибудь; — онъ долженъ сдѣлать какіе-нибудь шаги. Грифенботомъ обявилъ, что не хочетъ дѣлать никакихъ издержекъ для защиты своего мѣста. Разумѣется, и онъ могъ сдѣлать тоже самое, но онъ ни за что не хотѣлъ согласиться на предложеніе Триггера. Однако, онъ не зналъ какъ поступить и хотѣлъ посовѣтоваться съ своимъ повѣреннымъ. Такъ кончилось его совѣщаніе съ самимъ собою и онъ остался при убѣжденіи, что ни въ какомъ случаѣ не можетъ удержаться на мѣстѣ.

Потомъ онъ старался цѣлый часъ устремить свои мысли на свой важный трудъ. Онъ нашелъ неизвѣстные мемуары о Бэконѣ, писанные нѣмцемъ на латинскомъ языкѣ и изданныя въ Лейнцигѣ вскорѣ послѣ паденія Бэкона. Онъ могъ ихъ перевести. Всегда легче для ума въ подобныхъ обстоятельствахъ заниматься такою работою, гдѣ не требуется слабыхъ усилій.

Глава XLI.
РАЗБИТОЕ СЕРДЦЕ.

Плохо пришлось Кларисѣ, когда Ральфъ Ньютонъ заперся съ Мэри въ Нопгэмской виллѣ. Она подозрѣвала, что будетъ, когда сэр-Томасъ и Ральфъ вошли вмѣстѣ въ комнату; но въ ту самую минуту она не сказала ничего. Она старалась казаться веселой и усиливалась шутить съ Мэри. Три дѣвушки сидѣли у стола, на которомъ былъ приготовленъ завтракъ, который никому не предназначено было ѣсть въ Попгэмской виллѣ въ этотъ день — и тутъ онѣ оставались пока сэр-Томасъ пришелъ къ нимъ

— Мэри, сказалъ онъ: — Ральфъ Ньютонъ желаетъ съ тобою говорить. Поди къ нему.

— Со мною, дядюшка?

— Да, съ тобою. Поди къ нему.

— Я лучше не пойду.

— Разумѣется, ты можешь поступать какъ хочешь, но я совѣтовалъ бы тебѣ пойти къ нему.

Тогда она встала очень медленно и пошла.

Всѣ поняли, что это значитъ. Клариса такъ была въ этомъ увѣрена, какъ будто уже слышала сказанныя слова. Даже Пэшенсъ не сомнѣвалась. Сэр-Томасъ, хотя не говорилъ ничего, не старался скрыть истину. Онъ печально посмотрѣлъ на свою младшую дочь и ласково положилъ руки на ея голову. Она не могла долѣе скрывать тайну; она даже не вспомнила, что это была тайна.

— О, папа! сказала она: — папа! и залилась слезами.

— Милая моя, сказалъ онъ: — повѣрь, что такъ лучше. Онъ нехорошій человѣкъ.

Пэшенсъ не сказала ни слова, но прижимала Кларису къ груди.

— Скажите Мэри, продолжалъ сэр-Томасъ: — что я увижусь съ нею, когда она будетъ свободна. Пэшенсъ, ты можешь пригласить Ральфа обѣдать. Я усталъ и пойду наверхъ.

Такимъ образомъ обѣ сестры остались вдвоемъ.

— Пэтти, уведи меня, сказала Клариса. — Я не должна ни когда болѣе видѣть его — и ее — никогда!

— Она откажетъ ему, Клэри.

— Нѣтъ, не откажетъ. Я это знаю. Она лукава и хитра, а я была съ нею такъ хороша!

— Нѣтъ, Клэри, я этого не думаю — но что это за бѣда! онъ недостоинъ тебя, онъ теперь не можетъ быть для тебя ничѣмъ. Папа былъ правъ. Онъ нехорошій человѣкъ.

— Мнѣ это все равно. Я люблю его. О! Пэтти, уведи меня. Я не могу видѣть ихъ, когда они выйдутъ.

Тутъ Пэшенсъ увела сестру въ ихъ общую комнату, положила бѣдную страдалицу на постель, бросилась на колѣни возлѣ нея, плакала и ласкала сестру. Для Кларисы ничего не значило, что Ральфъ нехорошій человѣкъ. Она не считала себя такой добродѣтельной, чтобы не простить всякихъ проступковъ, если только ей дадутъ возможность на это прощеніе. Въ эту минуту въ глубинѣ ея сердца было больше гнѣва на соперницу, чѣмъ на Ральфа. Она еще не успѣла размыслить обо всей его низости относительно ея — она только имѣла время понять, что съ нею случилось несчастье, котораго она боялась съ первой минуты пріѣзда ея кузины.

Вдругъ Пэшенсъ услыхала, какъ отворилась дверь гостиной и медленные шаги Мэри, когда она переходила чрезъ переднюю. Она поняла, что кому-нибудь надо быть внизу, и сказавъ еще ласковое слово сестрѣ, пошла внизъ.

— Ну, Мэри? сказала она, смотря въ лицо своей кузины.

— Нечего расказывать, сказала Мэри съ кроткой улыбкой.

— Разумѣется мы всѣ знали что ему нужно.

— Тогда, разумѣется, вы всѣ знали, что я ему скажу.

— Я знала, сказала Пэшенсъ.

— Я увѣрена, что и Клэри знала, сказала Мэри. — Но онъ тамъ одинъ и не знаетъ, что ему дѣлать. Не пойдете ли вы къ нему?

— А вы пойдете къ Клэри?

Мэри кивнула головой, а Пэшенсъ перешла чрезъ переднюю, освободить отвергнутаго жениха. Мэри стояла и думала. Она уже знала изъ словъ Пэшенсъ, что Клариса подозрѣвала ее, и чувствовала, что этого подозрѣнія не должно было быть. Клариса не поняла, но должна была понять. Съ минуту Мэри сердилась и хотѣла пройти въ свою комнату. Потомъ она вспомнила все несчастье своей кузины и прошла наверхъ. Она такъ тихо подошла къ двери, что хотя дверь была неплотно притворена, приближеніе ея слышно не было.

— Могу я войти, душечка? спросила она очень кротко.

— Ну, Мэри, разскажите мнѣ все, сказала Клариса.

— Нечего расказывать, Клэри; — только я боюсь, что мистеръ Ньютонъ недостоинъ вашей любви.

— Онъ дѣлалъ вамъ предложеніе?

— Оставимъ это, душа моя. Не будемъ объ этомъ говорить. Милая, дорогая Клэри, еслибъ я могла сдѣлать васъ счастливою.

— Но вы отказали ему?

— Неужели вы такъ мало меня знаете, что вамъ надо спрашивать? Неужели вы не знаете, кому принадлежитъ мое сердце? Мы вмѣстѣ будемъ нести нашу ношу, моя дорогая, и тогда она сдѣлается легче.

— Но онъ опять къ вамъ обратится — тотъ другой?

— Клэри, моя милая, не будемъ объ этомъ думать. О нѣкоторыхъ вещахъ думать не слѣдуетъ. Мы не станемъ говорить объ этомъ, но нѣжно будемъ любить другъ друга.

Клариса, увѣрившись, что ея несчастье не увеличилось оскорбленіемъ отъ кузины, позволила себѣ успокоиться, если не утѣшиться. Дѣйствительно, ея положеніе не допускало утѣшенія. Вся семья знала исторію ея безнадежной любви и обращалась съ нею съ состраданіемъ которое, хотя нѣжность этого состраданія была пріятна ей, было само-по-себѣ оскорбленіемъ. Безнадежная привязанность въ сердцѣ женщины всегда должна быть утомительной тяжестью, потому что женщина не можетъ дѣлать никакихъ шаговъ, посредствомъ которыхъ тяжесть можно превратить въ радость. Мужчина можетъ дѣйствовать, можетъ сдѣлать предложеніе въ десятый разъ, можетъ дѣятельностью достигнуть успѣха, женщина можетъ только молчать и терпѣть. Но Клариса такъ повела свои дѣла, что даже преимущество молчанія не осталось за нею. Ея горе было извѣстно всѣмъ ея роднымъ. Она сомнѣвалась, не извѣстно ли оно даже прислугѣ. Какъ это случилось, она теперь не могла вспомнить.

Она разсказала Пэшенсъ, повинуясь условію говорить обо всемъ другъ другу. Потомъ случились такія обстоятельства, которыя сдѣлали естественной откровенность съ Мэри. Оба Ральфа считались женихами ихъ обѣихъ. Это было для Кларисы восхитительною мечтой впродолженіе послѣднихъ мѣсяцевъ. Тотъ, кто считался въ то время лишеннымъ наслѣдства, очень ясно, но мнѣнію Кларисы, признался ей въ своей любви. «Милая, милая Клэри, вы знаете, что я васъ люблю.» Эти слова имѣли для нея важное значеніе, казались такъ рѣшительны, что не требовали никакого подтвержденія. Потомъ было сдѣлано преступленіе — великое преступленіе, котораго она не надѣялась простить, и вслѣдствіе гнѣва, возбужденнаго этимъ оскорбленіемъ, она не могла отвѣтить на предложенный вопросъ. Но это оскорбленіе не уменьшило ея увѣренности, что Ральфъ долженъ принадлежать ей послѣ сказанныхъ имъ словъ. Потомъ явились его денежныя затрудненія, но все-таки она считала себя въ правѣ считать его своимъ. Потомъ пришло письменное предложеніе отъ другого Ральфа къ Мэри — и такъ было естественно, чтобы Клариса сказала кузинѣ, что не станетъ завидовать ея блестящему положенію. Клариса не высокое имѣла мнѣніе о женихѣ, который пишетъ письма, вмѣсто того, чтобъ пріѣхать и объясниться самому — думая, что личное объясненіе, если даже за нимъ послѣдуетъ личное оскорбленіе, лучше формальнаго письма; но это было дѣло Мэри. Если она довольна своимъ почтительнымъ женихомъ, то Кларисѣ нечего къ нему придираться. Она даже не придиралась къ нему за то, что онъ отнялъ у ея Ральфа наслѣдство, которое тотъ столько лѣтъ считалъ своимъ. Такимъ образомъ, отъ полноты своей любви и отъ чистоты сердечной, она все разсказала своей кузинѣ. А теперь и отецъ ея зналъ все. Какъ это случилось, она не разспрашивала. Пэшенсъ не подозрѣвала. Дѣло было такъ ясно, что всѣ могли это видѣть. Вѣроломный Ральфъ также это зналъ. Кто могъ знать это такъ хорошо, какъ онъ?

Въ этотъ день Ральфъ уѣхалъ обратно въ городъ въ своемъ кэбѣ, въ довольно плачевномъ положеніи, и въ Попгэмской виллѣ его не видали и не слыхали. Его бывшій опекунъ поступилъ очень дурно съ нимъ, разсказавъ Мэри Боннеръ исторію Полли Нифитъ. Онъ былъ увѣренъ, что Мэри намекала на несчастное дѣло съ дочерью бандажиста, о которомъ она могла слышать только отъ сэр-Томаса. А относительно Кларисы онъ не забылъ маленькаго дѣльца на лугу; но въ его глазахъ дѣло это было такъ ничтожно, что о немъ можно было и забыть среди болѣе важныхъ дѣлъ. По его мнѣнію Мэри никогда не была такъ прекрасна, какъ въ ту минуту, когда отказывала ему. Онъ не хотѣлъ отказаться отъ нея. Она сказала ему, что не можетъ располагать своимъ сердцемъ. Онъ читалъ о молодыхъ дѣвицахъ, находившихся въ такомъ положеніи, которыя, отдавъ свое сердце одному, потомъ отдавали его другому. Онъ думалъ, что такая цѣль придастъ интересъ его жизни. Его братъ Грегори былъ влюбленъ въ Кларису и все вѣренъ ей. Онъ будетъ вѣренъ Мэри и посмотритъ, не можетъ ли онъ имѣть успѣхъ болѣе чѣмъ его братъ, несмотря на этого другого далекаго обожателя. Во всякомъ случаѣ онъ не откажется отъ нея — и прежде чѣмъ онъ легъ въ постель въ эту ночь, онъ уже сочинилъ въ умѣ письмо къ Мэри, объясняя все нифитское дѣло и спрашивая ее, долженъ ли человѣкъ быть осужденъ на несчастье на всю жизнь за то, что онъ сдѣлалъ такую ошибку. Онъ обѣдалъ очень хорошо въ своемъ клубѣ и на слѣдующее утро поѣхалъ въ Мунбимъ съ раннимъ поѣздомъ на охоту. Оттуда онъ вернулся въ Ньютонскій Пріоратъ какъ-разъ къ Рождеству, и подъѣзжая къ своему дому по своему парку, встрѣчая своихъ арендаторовъ и раболѣпныхъ работниковъ, онъ не былъ несчастливъ, несмотря на жестокій отвѣтъ Мэри Боннеръ. Можно сомнѣваться, не отъ опасенія ли Нифита происходили въ эту минуту главныя его непріятности. Онъ успѣлъ, оставаясь въ Лондонѣ, сдѣлать распоряженія, чтобы Нифиту было заплачено немедленно. Онъ зналъ, что Нифитъ не можетъ сдѣлать ему вреда судомъ, но будетъ непріятно, если старикъ станетъ разсказывать повсюду, что онъ Ральфъ Ньютонъ два раза дѣлалъ предложеніе Полли. Пока мы оставимъ его, хотя онъ нашъ герой, и вернемся къ дѣвушкамъ въ Попгэмскую виллу.

— Хорошо тебѣ говорить, Пэшенсъ, но я не намѣрена перемѣняться, сказала Клариса.

Это было сказано послѣ персикросской депутаціи сэр-Томас и послѣ Рождества. Болѣе недѣли прошло послѣ того, какъ Ральфъ прискакалъ въ Фёльгэмъ съ своимъ предложеніемъ, и начался Новый годъ. Сэр-Томасъ былъ дома на Рождествѣ — на одинъ день — а потомъ вернулся въ Лондонъ. Онъ видѣлся съ своимъ повѣреннымъ, говорилъ съ нимъ о прошеніи, и повѣренный его долженъ былъ видѣться съ лондонскимъ повѣреннымъ Грифенботома и Триггера. Пока сэр-Томасъ долженъ былъ оставаться спокойнымъ нѣсколько дней. Прошеніе могло быть подано только въ концѣ февраля и было еще время для разсужденій. Сэр-Томасъ теперь очень часто вынималъ пачку бэконовскихъ бумагъ, но все-таки ни слова біографіи не было написано. Увы, онъ былъ еще далеко отъ того, чтобы написать первое слово!

— Хорошо тебѣ говорить, Пэшенсъ, но я не намѣрена перемѣняться сказала Клариса.

Бѣдная Пэшенсъ не могла отвѣчать, такъ было страшно ей слышать подобное увѣреніе отъ молодой дѣвушки.

— Этотъ человѣкъ очень ясно не имѣетъ намѣренія жениться на тебѣ; онъ объявилъ самымъ положительнымъ образомъ, что хочетъ жениться на другой; онъ грубо обманулъ тебя, а между тѣмъ ты говоришь, что не намѣрена разлюбить его!

Вотъ что сказала бы Пэшенсъ, еслибъ открыто выразила свои мысли. Но Клариса была больна, слаба и несчастна, и Пэшенсъ не могла рѣшиться сказать хоть одно слово, которое могло бы огорчить ея сестру.

— Если онъ обратится ко мнѣ завтра, разумѣется, я прощу ему, опять сказала Клариса.

Эти разговоры никогда не начинала Пэшенсъ, которая никогда не хотѣла бы упоминать объ этомъ низкомъ человѣкѣ.

— Разумѣется, я прощу. Мужчины дѣлаютъ такія вещи. Мужчины не похожи на женщинъ. Мало ли что дѣлаютъ они и всѣ имъ прощаютъ. Я не говорю, чтобы я надѣялась. Я не надѣюсь ни на что. Я не такъ счастлива, чтобы надѣяться. Мнѣ было бы все-равно еслибъ я узнала, что завтра умру. Но перемѣны быть не можетъ. Если ты хочешь, чтобы я лицемѣрила, Пэшенсъ, я буду лицемѣрить. Но какая въ этомъ польза? Все будетъ то же.

Обѣ дѣвушки позволяли ей говорить, что она хотѣла, никогда не противорѣчили ей, ласкали ее и старались утѣшать — но все напрасно. Сначала она не хотѣла выходить изъ дома даже въ церковь и все лежала въ постелѣ. Это продолжалось до половины января; сэр-Томасъ все не пріѣзжалъ домой. Онъ писалъ часто коротенькія записки Пэшенсъ, присылалъ деньги, извинялся, давалъ обѣщанія, всегда выражалъ какимъ-нибудь словомъ или ненависть, или отвращеніе къ Персикроссу, но все-таки не пріѣзжалъ. Наконецъ, когда Клариса объявила, что она предпочитаетъ лежать въ постели, Пэшенсъ поѣхала въ Лондонъ и застала дома отца. Теперь сэр-Томасъ даже не былъ способенъ защищаться. Онъ смиренно сказалъ, что жалѣетъ о своемъ продолжительномъ отсутствіи, и вернулся съ Пэшенсъ въ виллу.

— Милая моя, сказалъ сэр-Томасъ, садясь возлѣ постели Кларисы: — это очень дурно.

— Еслибъ я знала, что вы будете, папа я бы встала.

— Если ты нездорова, конечно тебѣ лучше лежать.

— Я думаю, что не совсѣмъ здорова, папа.

— Что же съ тобою, дружокъ?

Клариса посмотрѣла на отца своими большими, полными слезъ глазами, но не сказала ничего.

— Пэшенсъ говоритъ, что ты несчастлива.

— Я не знаю, бываетъ ли кто счастливъ, папа.

— Я желалъ бы отъ всего сердца, чтобъ ты была бы счастлива, душа моя. Не можетъ ли отецъ твой сдѣлать что-нибудь для твоего счастья?

— Нѣтъ, папа.

— Скажи мнѣ, Клэри. Ты позволишь мнѣ спросить тебя?

— Да, папа.

— Пэшенсъ говоритъ мнѣ, что ты все еще думаешь о Ральфѣ Ньютонѣ,

— Разумѣется, я думаю о немъ.

— Я тоже о немъ думаю. Но есть разные способы думать о человѣкѣ. Мы всѣ знаемъ его давно.

— Да, папа.

— Я желалъ бы отъ всего сердца, чтобъ мы никогда его не видали. Онъ недостоинъ нашей заботливости.

— Вы всегда любили его. Я слышала отъ васъ, что вы очень его любили.

— Я это говорилъ и точно любилъ его. Я даже и теперь люблю его.

— И я также, папа.

— Но я знаю, что онъ нехорошій человѣкъ. Еслибъ даже онъ предложилъ тебѣ свою руку, я сомнѣваюсь, позволилъ ли бы тебѣ принять его предложеніе. Знаешь ли ты, что впродолженіе двухъ мѣсяцевъ онъ сватался за одну женщину, и я сомнѣваюсь, не помолвленъ ли онъ съ нею теперь.

— Съ другою? сказала бѣдная Клариса.

— Да и безъ всякой привязанности съ своей стороны, только потому, что ему нужны были деньги ея отца.

— Вы это знаете навѣрно, папа? спросила Клариса, которая не вѣрила такому ужасному поступку со стороны любимаго человѣка.

— Навѣрно. Отецъ приходилъ ко мнѣ жаловаться на него, и Ральфъ самъ признался мнѣ въ тотъ самый день, когда пріѣхалъ сюда съ оскорбительнымъ предложеніемъ къ Мэри Боннеръ.

— Вы сказали это Мэри?

— Нѣтъ. Я зналъ, что это не нужно. Относительно Мэри опасности не было. И кто, ты думаешь, была эта дѣвушка? Дочь портного, нажившаго деньги! И онъ не любилъ ее, Клэри. Имѣлъ ли онъ намѣреніе жениться на ней, я не знаю.

— Я увѣрена, что онъ не имѣлъ намѣренія, папа, сказала Клариса, привставъ на постели.

— А развѣ это лучше? Ему нужны были деньги портного и для этого онъ былъ готовъ или обмануть дѣвушку, или продать себя ей. Не знаю, что было бы унизительнѣе. Развѣ такъ долженъ вести себя благородной человѣкъ, Клэри?

Бѣдная Клэри была въ большомъ затрудненіи. Она не совсѣмъ вѣрила этой исторіи, которая обнаруживала низость даже болѣе той, которую ей представляло воображеніе — а мѣжду тѣмъ, если это было справедливо, она хотѣла бы пріискать способы къ извиненію. Исторія эта была не совсѣмъ справедлива относительно Ральфа, которой во время переговоровъ съ Нифитомъ почти убѣдилъ себя, что онъ можетъ полюбить Полли; но не такимъ образомъ стала бы Клэри извинять его поведеніе.

— Говорятъ, что мужчины дѣлаютъ разныя разности, сказала она наконецъ.

— Я только могу сказать тебѣ то, очень серьезно отвѣтилъ сэр-Томасъ: — что ни одинъ благородный человѣкъ не могъ поступить такимъ образомъ. Онъ выказалъ себя негодяемъ.

— Папа, папа, не говорите этого! вскричала Клариса.

— Дитя мое, я могу говорить тебѣ только правду. Я знаю, что это тяжело перенести. Я избавилъ бы тебя отъ этого еслибъ, могъ; но тебѣ лучше узнать.

— Развѣ онъ всегда будетъ вести себя дурно, папа?

— Кто это можетъ знать, душа моя? Сохрани меня Богъ судить его слишкомъ строго. Но онъ поступалъ такъ дурно, что я обязанъ сказать тебѣ, что ты должна выкинуть его изъ своихъ мыслей. Когда онъ сказалъ мнѣ улыбаясь, что онъ пріѣхалъ сюда сдѣлать предложеніе твоей кузинѣ Мэри, я почти былъ готовъ вытолкать его. Онъ неспособенъ къ истинной привязанности и не понимаетъ ее въ другихъ. Онъ человѣкъ бездушный и безъ правилъ.

— О, папа! пощадите его. Теперь все конечно.

— И ты забудешь его, моя дорогая?

— Я буду стараться, папа; но мнѣ кажется, я умру. Я желала бы умереть. Какая польза жить, когда нельзя никого любить и когда люди такіе дурные?

— Моя Клариса не должна говорить, что ее никто не любитъ. Кто когда-нибудь поступилъ съ тобою вѣроломно, кромѣ его? Развѣ твоя сестра не вѣрна тебѣ?

— Да, папа.

— И Мэри?

— Да, папа.

Онъ боялся спросить, не былъ ли и онъ вѣренъ ей. Даже въ эту минуту въ душѣ его возникло сомнѣніе, нельзя ли было миновать этой бѣды, еслибъ онъ жилъ въ одномъ домѣ съ своими дѣтьми. Онъ ничего не сказалъ о себѣ, но Клариса пополнила пробѣлъ.

— Я знаю, что вы любите меня, папа, и всегда были добры ко мнѣ. Я не это хотѣла сказать. Но я любила только его — такимъ образомъ.

Сэр-Томасъ, говоря о характерѣ своего бывшаго воспитанника, былъ слишкомъ строгъ. Трудно, можетъ быть, сказать, какіе проступки дѣлаютъ негодяя или даютъ право критику сказать, что человѣкъ неблагороденъ. Есть люди увѣряющіе, что тотъ, кто долженъ за вещи, за которыя онъ не можетъ заплатить, человѣкъ неблагородный, и купцы, когда не могутъ получить своихъ денегъ, безъ сомнѣнія, держатся такого же мнѣнія. Но мнѣніе перемѣняется, когда деньги получатся наконецъ — а особенно съ процентами. Ральфъ никогда не долженъ былъ ни одного шиллинга, котораго не имѣлъ бы намѣренія заплатить. Конечно, заемъ денегъ у Нифита былъ дуренъ. Никому не было бы пріятно знать, что его сынъ занялъ денегъ у портного. Но дуренъ заемъ денегъ а не то, что онѣ заняты у ремесленника. А относительно Полли Ральфа можно извинить. Онъ имѣлъ намѣреніе поступить добросовѣстно съ Нифйтомъ и остаться вѣрнымъ его дочери. Даже сэр-Томасъ, какъ ни былъ честенъ, не произнесъ бы такого строгаго приговора еслибъ страдалицей не была его дочь.

Но слова, сказанныя имъ, были безъ сомнѣнія спасительны для бѣдной Кларисы. Она уже не говорила Пэшенсъ, что не будетъ перемѣняться; не увѣряла, что если Ральфъ вернется къ ней, то она проститъ ему. На другой день послѣ сцены съ отцомъ она встала и сдѣлала усиліе заняться по хозяйству. Въ слѣдующее воскресенье она пошла въ церковь, а потомъ всѣ знали, что она дѣлаетъ необходимыя усилія. Имя Ральфа не упоминалось и даже одно время не было намека на семейства Ньютоновъ.

— Самое худшее, я думаю, прошло, однажды сказала Пэшенсъ Мэри.

— Самое худшее прошло, отвѣтила Мэри: — но не все еще прошло. Тяжело забыть, когда полюбишь.

Глава XLI.
СЕРДЦЕ НЕ РАЗБИТО.

Рождество настало и прошло въ Ньютонскомъ Пріоратѣ. Сынъ покойнаго сквайра уѣхалъ — увѣряя, что навсегда. Для него жизнь въ этомъ мѣстѣ была невозможна, если онъ не могъ жить тамъ какъ хозяинъ. Всѣ въ этомъ приходѣ и въ сосѣднихъ обращались съ нимъ не только ласково, но даже съ самой горячей привязанностью. Дворянство, фермеры, работники, всѣ, знавшіе его на охотѣ, на рынкахъ, въ судѣ, въ церкви, мужчины, женщины и дѣти, составляли планы, какъ бы ему остаться въ Ньютонѣ. Молодой сквайръ просилъ его считать его замокъ своимъ домомъ, хотя по-крайней-мѣрѣ во время охоты. Пасторъ предлагалъ половину пастората. Пріятель его Моррисъ, холостякъ, предлагалъ жить вмѣстѣ. Но все было безполезно. Еслибъ успѣхъ не увѣнчалъ усилія покойнаго сквайра, можетъ быть, друзья уговорили бы его сына. Но онъ былъ слишкомъ близокъ къ тому, чтобы сдѣлаться владѣльцемъ, для того чтобы согласиться жить въ Ньютонѣ иначе. Послѣднее короткое время онъ былъ почти хозяинъ; такъ старался старый сквайръ показать всѣмъ окружающимъ, что его сынъ, несмотря на незаконное происхожденіе, былъ теперь наслѣдникъ всего и обладалъ всѣми преимуществами старшаго сына. Самъ онъ, пока былъ живъ его отецъ, принималъ эти вещи спокойно, не выказывалъ радости, старался даже умѣрить пылъ усилій своего отца, но тѣмъ не менѣе цѣнилъ онъ то, что дѣлалось для него. Обманутое ожиданіе сильно поразило его. Онъ мечталъ о парламентѣ, о вліяніи въ графствѣ, о популярности. Онъ узналъ, что это не что иное какъ мечты, но съ тѣмъ прибавочнымъ горемъ, что всѣ окружавшіе его знали о его мечтахъ. Нѣтъ, онъ не могъ остаться въ Ньютонѣ даже для того, чтобы жить съ друзьями, которые такъ нѣжно любили его. Онъ говорилъ объ этомъ мало или почти ничего. Даже Грегори Ньютону другу своему Моррису не много говорилъ онъ о своихъ чувствахъ. Не могъ онъ также говорить ни съ кѣмъ о своихъ надеждахъ относительно Мэри Боннеръ. Молодой сквайръ ѣздилъ съ намѣреніемъ сдѣлать ей предложеніе, но воротившись въ Ньютонъ, не разсказывалъ о своемъ торжествѣ. Имѣлъ ли онъ успѣхъ, соперникъ его не спрашивалъ, и о Мэри Боннеръ ни слова не было говорено. Ральфъ, лишенный теперь наслѣдства въ то время, какъ считалъ себя наслѣдникомъ, имѣлъ намѣреніе привезти ее въ свой домъ какъ королеву раздѣлить его тронъ. Можетъ быть, она согласится принадлежать ему безъ трона, но думая о ней, онъ не могъ не вспоминать о своемъ честолюбіи и не могъ рѣшиться предложить ей теперь такъ мало сравнительно. Несправедливо было бы сказать, что онъ надѣялся пріобрѣсти ее посредствомъ своего богатства, но онъ чувствовалъ, что успѣхъ стараній его отца оправдывалъ предложеніе, которое иначе онъ не считалъ бы себя въ правѣ сдѣлать. Теперь онъ ничего не могъ предпринимать въ этомъ отношеніи. Онъ лишился отца, съ которымъ его связывали узы не только нѣжной любви, но короткой дружбы, и пока долженъ оплакивать свою потерю. Душа его страдала, что онъ не можетъ оплакивать отца, не думая о потерянномъ богатствѣ и о невѣствѣ, которую онъ пріобрѣсти не успѣлъ.

Онъ нашелъ ферму въ Норфолькѣ, близъ Суофгэма, которую онъ нанялъ на годъ, съ возможностью купить, если захочетъ, по прошествіи этого времени, и переѣхалъ туда. Тамъ было четыреста десятинъ земли и мѣсто это было по его средствамъ. Онъ не думалъ, чтобы Мэри Боннеръ захотѣла жить на норфолькской фермѣ, но онъ не былъ способенъ ни къ какому другому занятію. Въ началѣ января поѣхалъ онъ въ Бимингэмъ — такъ называлась эта ферма и тамъ мы оставимъ его пока, утѣшаться масляными лепешками и гордиться откормленными стадами.

Все это время оба брата жили въ Ньютонскомъ Пріоратѣ. Ральфъ наслѣдникъ купилъ лошадей дяди и началъ охотиться, но не взялъ еще лошадей въ Мунбимѣ. Онъ былъ не совсѣмъ спокоенъ, такъ какъ онъ въ концѣ февраля получилъ нѣсколько писемъ отъ Нифита, продиктованныхъ Уэдлемъ, въ которыхъ его поведеніе описывалось не весьма лестными красками. Деньги были заплачены Нифиту, но Нифитъ не хотѣлъ понять, что обязательства молодого наслѣдника къ нему были кончены такимъ обыкновеннымъ способомъ. Онъ рисковалъ своими деньгами, когда уплата была очень сомнительна, и теперь онъ имѣлъ намѣреніе получить что-нибудь поболѣе наличныхъ денегъ, взамѣнъ того, что онъ сдѣлалъ.

«Есть долги чести, которые благородный человѣкъ обязанъ платить больше чѣмъ векселя» писалъ Уэдль.

А къ этимъ догматическимъ урокамъ Нифитъ всегда прибавлялъ что-нибудь изъ головы.

«Всѣ узнаютъ объ этомъ, если вы не поступите честно.»

Ральфъ написалъ одинъ отвѣтъ съ-тѣхъ-поръ, какъ былъ въ Ньютонѣ, въ которомъ объяснялъ довольно подробно, что ему невозможно возобновить сватовство, когда дѣвица отказала ему два раза и увѣрила, что не любитъ его. Онъ имѣлъ величайшее уваженіе къ миссъ Нифитъ, уваженіе еще увеличенное, если возможно, ея поведеніемъ въ этомъ дѣлѣ — но теперь слѣдуетъ понять, что все это дѣло кончилось. Нифитъ не хотѣлъ этого понять, но письмо Нифита — а онъ писалъ довольно часто — оставались безъ отвѣта. Ральфъ разсказалъ всю исторію своему брату и написалъ свой единственный отвѣтъ Нифиту по совѣту своего брата. Послѣ этого оба думали, что отвѣчать болѣе не слѣдуетъ.

Пасторатъ на время былъ пустъ. Грегори согласился пока жить въ домѣ брата. Несмотря на занозу въ боку въ видѣ Нифита, Ральфъ могъ вполнѣ наслаждаться своею жизнью. Онъ продолжалъ всѣ улучшенія, начатыя сквайромъ, и дѣятельно знакомился со всѣми, кто жилъ на его землѣ. Онъ не былъ лишенъ добрыхъ побужденій и вполнѣ понималъ, что порядочная жизнь гораздо привлекательнѣе дурной. Притомъ, онъ легко поддавался вліянія окружающихъ его и по убѣжденіямъ Грегори постоянно бывалъ въ приходской церкви. Онъ сказалъ себѣ, что у него есть много обязанностей, и старался ихъ исполнять. Онъ не приглашалъ поручика Кокса или капитана Фокса въ Пріоратъ и представлялъ Генриха V въ миніатюрѣ, гуляя по по своему парку, разъѣзжая по своимъ фермамъ и разговаривая съ богатыми фермерами на охотѣ. Онъ вполнѣ понималъ свое достоинство, и какъ долженъ поддерживать его. Можетъ быть, ему казалось, что люди будутъ наблюдать за его поведеніемъ, потому что онъ былъ Ньютонъ Ньютонскій безъ всякаго пятна на своемъ происхожденіи.

Ему не удалось въ выборѣ своего сердца, но читатель знаетъ, что онъ рѣшился попытаться опять. Онъ признался въ своей страсти другому Ральфу, но его соперникъ не заплатилъ ему довѣріемъ. До-сихъ-поръ онъ ничего не говорилъ объ этомъ съ своимъ братомъ. Онъ выкинулъ это, такъ сказать, изъ головы, рѣшивъ, что это не должно тревожить его среди его новыхъ радостей. Когда Нифитъ продолжалъ тревожить его угрозами разгласить оскорбленіе, будто бы нанесенное имъ Полли, онъ говорилъ себѣ, что не можетъ ничѣмъ такъ рѣшительно унять Нифита, какъ женившись на другой, и что онъ скоро прибѣгнетъ къ этой мѣрѣ, но что пока будетъ наслаждаться жизнью, не допуская свою страсть слишкомъ угнетать себя. Онъ ѣлъ и пилъ, ѣздилъ верхомъ, молился, засѣдалъ въ судѣ и постоянно думалъ о своемъ счастьи и какъ онъ здравъ и невредимъ спасся отъ злополучій своей юности.

Потомъ пришло еще письмо отъ Нифита, которое возбудило новые откровенные разговоры между братьями. Въ этомъ письмѣ не было ничего особеннаго. Письма эти очень походили одно на другое и всегда получались во вторникъ утромъ. Для братьевъ сдѣлалось очевидно, что Нифитъ проводилъ свободные часы въ воскресенье въ размышленіяхъ о непріятностяхъ своего положенія и что каждый понедѣльникъ писалъ новое письмо. Въ этотъ вторникъ Ральфъ ушелъ изъ дома до прихода почты и получилъ письмо бандажиста по возвращеніи съ охоты. Онъ бросилъ его чрезъ столъ Грегори, когда пришелъ къ обѣду, и пасторъ прочелъ. Въ письмѣ не было ничего новаго, и такъ какъ въ комнатѣ былъ слуга, то ничего не было говорено. Но послѣ обѣда началось разсужденіе.

— Желалъ бы я знать, какъ зажать ротъ этому человѣку, сказалъ старшій братъ.

— Мнѣ кажется, я послалъ бы къ нему Кэри, посовѣтовалъ Грегори. — Онъ пойметъ, когда стряпчій скажетъ ему, что чрезъ это ничего не выйдетъ, кромѣ непріятностей для него и его дочери.

— Она въ этомъ не участвуетъ.

— Но это должно ей повредить.

— Можно бы такъ думать, но этой дѣвушкѣ ничто не можетъ повредить. Ты не можешь вообразить, какъ она добра и великодушна, тверда какъ скала, и всякій, кто знаетъ ее, не вообразитъ, что она участница сумасбродства своего отца. Она можетъ выбрать себѣ мужа, когда захочетъ. Навѣрно, всѣ пріятели подшучиваютъ надъ Нифитомъ, но никто не подумаетъ осуждать Полли.

— Пользы ей это принести не можетъ, сказалъ Грегори.

— И вреда не принесетъ. Въ ней есть сила, которую даже отецъ не можетъ уменьшить.

— А все-таки я желалъ бы положить этому конецъ.

— И я также.

Сказавъ это, Ральфъ налилъ себѣ рюмку и передалъ бутылку брату, а потомъ молчалъ нѣсколько минутъ.

— Нифитъ помогъ мнѣ, продолжалъ Ральфъ: — и я не желаю бранить его, но это самый упрямый дуралей. Его остановитъ только свадьба Полли или моя.

— Я полагаю, ты теперь женишься скоро. Тебѣ слѣдуетъ жениться, сказалъ Грегори печальнымъ тономъ, въ которомъ слышалось его собственное разочарованіе.

— Ну — да. Мнѣ кажется, я могу сказать тебѣ маленькій секретъ, Грегъ.

— Мнѣ кажется, я могу его угадать, сказалъ Грегори еще съ большимъ огорченіемъ.

— Не думаю. Впрочемъ, можетъ быть. Ты знаешь Мэри Боннеръ?

Туча на лицѣ пастора тотчасъ прояснилась.

— Нѣтъ, но, разумѣется я слышалъ о ней.

— Ты никогда не видалъ Мэри Боннеръ?

— Я не былъ въ Лондонѣ послѣ ея пріѣзда. Зачѣмъ мнѣ было туда ѣздить? А еслибъ и былъ, то сомнѣваюсь, поѣхалъ ли бы я въ Фёльгэмъ. Къ чему ѣздить туда?

Но все-таки, хотя онъ говорилъ такимъ образомъ, въ его голосѣ было меньше грусти, нежели когда онъ заговорилъ въ первый разъ. Ральфъ не сейчасъ продолжалъ свой разсказъ и его братъ сдѣлалъ вопросъ:

— Что ты говоришь о Мэри Боннеръ? Она будетъ хозяйкой въ Пріоратѣ?

— Это извѣстно одному Богу.

— Но ты намѣренъ сдѣлать ей предложеніе?

— Я уже сдѣлалъ.

— И ты помолвленъ?

— Вовсе нѣтъ. Ты ее не видалъ, но навѣрно слышалъ о ней?

— Ральфъ говорилъ мнѣ о ней — и сказалъ, что она очень мила.

— Честное слово, я кажется и въ картинѣ не видалъ ничего подходящаго къ ея красотѣ. Ты видѣлъ эту картину въ Дрезденѣ. Она похожа на нее больше всего. Она такъ величественна, что смертный едва посмѣетъ съ нею говорить, а между тѣмъ она какъ-будто этого не сознаетъ.

Грегори не говорилъ ни слова, но сидѣлъ и слушалъ брата.

— Ей-Богу, въ ней есть какое-то достоинство, какое-то самообладаніе, которое заставляетъ мужчину бояться къ ней приблизиться. У ней нѣтъ и шести пенсовъ за душой.

— Теперь это для тебя ничего не значитъ.

— Ни капельки. Я только упомянулъ объ этомъ для объясненія. Отецъ ея былъ такъ-себѣ ничтожный человѣкъ — какой-то старый генералъ, носившій треугольную шляпу и сдерживавшій негровъ въ какой-то тамъ колоніи. Она хотѣла пойти здѣсь въ гувернантки — ей-Богу, въ гувернантки. А когда посмотришь на нее, подумаешь, что она родилась графиней.

— Развѣ она такъ горда?

— Нѣтъ, не то. Это она такъ держитъ голову. Честное слово, стоитъ посмотрѣть, какъ она повертываетъ шею. Я никогда не видалъ ничего подобнаго. Не знаю, горда ли она по природѣ — хотя капелька гордости должно быть есть. Ты знаешь, что у нѣкоторыхъ лошадей узнаешь породу съ одного взгляда. Не думаю, чтобы онѣ чувствовали это сами, но она виднѣется на нихъ какъ проба на серебрѣ. Не знаю, можешь ли ты понять, что мужчина можетъ гордиться своей женой.

— Могу.

— Я говорю не о ея душевныхъ свойствахъ, а о ея наружности. Нѣкоторые мужчины гордятся нарядами своихъ женъ, ихъ брилліантами или ихъ фальшивыми волосами. У Мэри ничего этого не можетъ имѣть эфекта, но видѣть, какъ она ходитъ или повертываетъ голову, или поднимаетъ руку, можетъ заставить мужчину чувствовать… чувствовать… чувствовать, что она превосходитъ всякую другую женщину на свѣтѣ.

— И она будетъ здѣсь хозяйкой?

— Будетъ — завтра же, если захочетъ.

— Ты дѣлалъ ей предложеніе?

— Дѣлалъ.

— А что она сказала?

— Не очень интересное для меня. Ей только что разсказали эту проклятую исторію о Полли Нифитъ. Я никогда не прощу сэр-Томасу — никогда.

Читатель заблагоразсудитъ вспомнить, что сэр-Томасъ не упоминалъ о Полли Нифитъ своей племянницѣ.

— Зачѣмъ ему было желать возстановлять ее противъ тебя?

— Не знаю, но должно быть онъ ей сказалъ. Она сказала мнѣ въ лицо, что я долженъ жениться на Полли.

— Такъ она не приняла твоего предложенія?

— Нѣтъ. Мнѣ кажется, она принадлежитъ къ числу такихъ женщинъ, которыя никогда не принимаютъ предложенія съ перваго раза. Не то, чтобы онѣ чванились и жеманились, но въ нихъ есть какое-то величіе, которое инстинктивно не поддается. Безсознательно онѣ принимаютъ за обиду, что мужчина такъ много о себѣ воображаетъ, изъявляя притязаніе на обладаніе ими, но потомъ онѣ смягчаются.

— И она потомъ смягчится?

— Я не это хотѣлъ сказать. Однако, я не откажусь отъ моего намѣренія.

Ральфъ замолчалъ, соображая, сказать ли брату, что Мэри призналась ему въ своей привязанности къ другому, но рѣшился наконецъ ничего объ этомъ не говорить.

— Я отъ нея не откажусь. Вотъ все, что я могу сказать, продолжалъ онъ. — Я не принадлежу къ числу такихъ людей, которые скоро отказываются отъ всего.

Грегори пришло въ голову въ эту минуту, что братъ его довольно скоро отказался отъ имѣнія.

— Я довольно постояненъ, когда захочу чего-нибудь. Я не позволю никакой женщинѣ разбить мнѣ сердце, но постояненъ буду.

Онъ не позволитъ никакой женщинѣ разбить себѣ сердце! Грегори, слыша это, зналъ, что братъ считаетъ его человѣкомъ съ разбитымъ сердцемъ, и не могъ не спросить себя, хорошо ли мужчинѣ такъ страдать, какъ страдалъ онъ, оттого, что жестокая красавица не хочетъ принадлежать ему. Онъ былъ принужденъ сознаться самъ себѣ, что сердце его разбито — разбито такъ, какъ говорилъ его братъ. Онъ не умиралъ, не былъ несчастенъ, ежели нужно. Онъ могъ ѣсть и пить, исполнять свои обязанности и наслаждаться жизнью. А между тѣмъ сердце его было разбито. Онъ не могъ отдать его другой женщинѣ. Онъ не могъ не желать любви той женщины, которая не хотѣла его любить. Романъ его жизни такъ составился, такъ долженъ и остаться. Въ своихъ уединенныхъ прогулкахъ онъ думалъ все о ней. Во всѣхъ воздушныхъ замкахъ, которые онъ еще продолжалъ строить, всегда она была хозяйкой. А между тѣмъ онъ зналъ, что она никогда не сдѣлаетъ его счастливымъ.

Онъ положительно рѣшился не мучить ее болѣе предложеніемъ. Но онъ не хвалилъ себя за постоянство, считая себя слабымъ въ томъ, что не могъ преодолѣть своего желанія. Когда Ральфъ объявилъ, что сердца своего онъ не разобьетъ, но что все-таки отъ дѣвушки не отступится, Грегори завидовалъ ему, не сомнѣваясь въ его успѣхѣ и думая, что такимъ мужчинамъ какъ онъ всегда дается успѣхъ въ любви.

— Надѣюсь отъ всего сердца, что ты пріобрѣтешь ея любовь, сказалъ онъ.

— Я долженъ попытать счастье наравнѣ съ другими, сказалъ Ральфъ. — Съ такой дѣвушкой какъ Мэри Боннеръ не можетъ быть: пришелъ, увидѣлъ, побѣдилъ. Наполни свою рюмку, старый дружище. Мы не должны сидѣть съ сухими глотками оттого, что думаемъ о нашей любви.

— Я думалъ… началъ Грегори очень медленно.

— Что ты думалъ?

— Мнѣ казалось одно время, что ты думалъ о… Кларисѣ.

— Отчего это пришло тебѣ въ голову?

— Еслибъ и такъ, я не сказалъ бы ни слова и не подумалъ бы ничего дурного. Разумѣется, она выйдетъ за кого-нибудь. И не знаю, почему мнѣ не желать, чтобы она вышла за тебя.

— Но что заставило тебя думать объ этомъ?

— Одно слово, упомянутое Пэшенсъ въ письмѣ.

— Какое слово? спросилъ Ральфъ заинтересовавшись.

— Такъ, ничего. Я не такъ понялъ. Когда думаешь все объ одномъ, оно представляется въ одномъ видѣ. Я забралъ себѣ въ голову, будто она хочетъ мнѣ намекнуть, что такъ какъ ты и Клариса любите другъ друга, то я долженъ все забыть. Я рѣшился забыть — но гораздо легче рѣшиться, чѣмъ исполнить.

Тутъ на глазахъ его навернулись слезы и онъ отвернулся къ огню, чтобы братъ не видалъ его слезъ. Онѣ оставались горячія на глазахъ его, потому что онъ не хотѣлъ поднять руки, чтобы отереть ихъ.

— Желалъ бы я знать, что она сказала, сказалъ Ральфъ.

— Ничего. Развѣ ты не знаешь, какъ иногда представляется?

— Въ этомъ не было правды, сказалъ Ральфъ.

— Разумѣется, не было.

— Пэшенсъ могла вообразить, продолжалъ Ральфъ. — Это похоже на такую сестру, какъ Пэшенсъ.

— Это добрѣйшая женщина, сказалъ Грегори.

— Настоящее золото, подтвердилъ Ральфъ: — однако не думаю, чтобы я скоро простилъ сэр-Томасу.

— Теперь я скажу, что я очень этому радъ, сказалъ Грегори: — хотя относительно Клери это кажется жестоко. Но не думаю, чтобы я бывалъ здѣсь часто, еслибъ она сдѣлалась твоею женой.

— Ничто никогда не разлучитъ насъ, Грегъ.

— Надѣюсь; но не знаю, могъ ли бы я это сдѣлать. Я почти думаю, что мнѣ не слѣдуетъ жить тамъ, гдѣ я могу ее видѣть, а я боялся этого одно время.

— Она еще будетъ жить въ пасторатѣ, если ты будешь настойчивъ, сказалъ Ральфъ.

— Никогда, сказалъ Грегори.

Этимъ разговоръ кончился.

Глава XLIII.
ЕЩЕ РАЗЪ.

Въ концѣ февраля Ральфъ объявилъ о своемъ намѣреніи вернуться въ Мунбимъ на остальное время охоты.

— Я не буду такимъ осломъ, чтобы содержать лошадей въ двухъ мѣстахъ, сказалъ онъ брату: — я купилъ лошадей дяди, потому что онѣ были мнѣ нужны въ то время, а другія стоять У Горсбола, потому что я еще не имѣлъ времени распорядиться. Я поѣду туда въ мартѣ и возьму съ собою пару лошадей, а потомъ продамъ тѣхъ, которыя мнѣ не нравятся. Потомъ совсѣмъ распрощаюсь съ Мунбимомъ.

Онъ приготовился къ отъѣзду и вечеромъ наканунѣ отъѣзда братъ объявилъ ему, что онъ доѣдетъ съ нимъ до Лондона.

— Это прекрасно, замѣтилъ Ральфъ: — но зачѣмъ ты ѣдешь?

Пасторъ сказалъ, что ему нужно купить кое-что и остричься. Онъ переночуетъ только одну, ночь. Ральфъ не дѣлалъ болѣе вопросовъ и оба брата вмѣстѣ поѣхали въ Лондонъ.

Мы боимся, что Пэшенсъ Андерудъ не во всѣхъ отношеніяхъ была строгой хранительницей тайны своей сестры; но ничего не можетъ быть труднѣе, какъ сохранять подобныя тайны. Отъ полноты своей любви Пэшенсъ выдала отцу тайну сердца бѣдной Клэри и отъ полноты же своей любви старалась уладить дѣла въ Ньютонѣ. Она не сказала молодому пастору, что Клариса отдала его брату то, чего не могла отдать ему, но желая услужить имъ обоимъ, можетъ быть проронила слово или два; а какое дѣйствіе это произвело, читатель видѣлъ изъ разговора, описаннаго въ послѣдней главѣ.

— Она еще будетъ въ пасторатѣ, сказалъ Ральфъ, а Грегори однимъ словомъ выразилъ свое убѣжденіе, что этого не можетъ быть.

Однако, онъ рѣшился поѣхать въ Лондонъ — остричься. Рѣшаясь на это, онъ самъ не зналъ, поѣдетъ ли онъ въ Попгэмскую виллу. Онъ былъ совершенно убѣжденъ, что если туда поѣдетъ, то не станетъ возобновлять предложенія Кларисѣ. Онъ зналъ, что эта поѣздка сумасбродна, что она. просто слѣдствіе тревожнаго состоянія души, что для него лучше оставаться въ своемъ приходѣ и ходить къ старухамъ и больнымъ старикамъ, а все-таки поѣхалъ. Онъ сказалъ, что будетъ обѣдать въ клубѣ и можетъ быть съѣздитъ въ Фёльгэмъ на слѣдующее утро.

Въ Лондонѣ братья разстались. У Ральфа, какъ человѣка богатаго, разумѣется было много дѣла. Онъ хотѣлъ посмотрѣть какіе-то земледѣльческіе инструменты и новый экипажъ — ему о многомъ надо было поговорить съ Клэри, надо заказать новую упряжь для лошадей. Такимъ образомъ поѣхалъ онъ въ клубъ и цѣлый вечеръ игралъ въ вистъ.

Какъ только Грегори нанялъ себѣ комнату въ скромной гостинницѣ, онъ пошелъ въ Соутгэмптонскую улицу. Судя по этой поспѣшности, можно было бы заключить, что онъ пріѣхалъ въ Лондонъ нарочно для того, чтобы видѣться съ сэр-Томасомъ; эта была неправда. Онъ пошелъ къ отцу Клэри оттого, что ему нечего было дѣлать. Дорогою онъ говорилъ себѣ, что лучше не ходить — и все-таки шелъ. Стемъ тотчасъ сказалъ ему съ изумительнымъ чистосердечіемъ, что сэр-Томаса нѣтъ въ Лондонѣ. Прошеніе слушается въ Персикроссѣ и разумѣется сэр-Томасъ тамъ. Стему казалось странно, что такой образованный человѣкъ какъ сэр-Грегори Ньютонъ не знаетъ, что прошеніе противъ послѣднихъ персикросскихъ выборовъ подается въ эту минуту. Молодой пасторъ не выразилъ того участія, какого ожидалъ Стемъ, а ушелъ, думая, не лучше ли ему сейчасъ остричься, а потомъ уѣхать домой.

Но въ этотъ же самый день онъ ѣхалъ онъ въ Попгэмскую виллу и такъ былъ счастливъ, что нашелъ Кларису одну. Послѣ того, какъ отецъ видѣлъ ее въ постели и говорилъ ей о безразсудствѣ ея любви, она уже не выдавала себя за больную. Она одѣвалась, выходила къ завтраку утромъ, а потомъ сидѣла съ иголкой, пока не брала книгу, а затѣмъ съ книгой, пока не брала иголку. Она старалась работать, старалась читать и можетъ быть дѣлала понемногу того и другое. А потомъ, когда Пэшенсъ говорила ей, что моціонъ необходимъ, она надѣвала шляпу и гуляла по тропинкамъ. Она дѣлала нѣкоторыя усилія преодолѣть горе, посѣтившее ее; но всякій, кто видѣлъ, ее, могъ узнать тотчасъ, что она уязвленная лань.

— Миссъ Клариса дома, сказала служанка, которая знала хорошо, что молодой пасторъ былъ отвергнутый женихъ.

Въ домѣ не было секрета относительно любви Грегори Ньютона. Обѣ другія дѣвицы, сказала служанка, уѣхали въ Лондонъ, но воротятся къ обѣду. Съ біеніемъ сердца, Грегори ввели въ гостиную. Клариса сидѣла около окна, съ романомъ на колѣнахъ, сѣвъ тутъ для того, чтобы воспользоваться послѣднимъ свѣтомъ ранняго весенняго вечера; но уже четверть часа она не читала ни одного слова. Она думала о томъ, что отецъ ея назвалъ негодяемъ человѣка, котораго она любила. Неужели онъ въ самомъ дѣлѣ былъ такъ дуренъ? А если это было справедливо, выйдетъ ли она за него, хотя онъ негодяй, если онъ обратится къ ней? Онъ могъ быть негодяемъ въ этомъ одномъ, а между тѣмъ быть хорошъ къ ней. Онъ можетъ раскаяться и она конечно проститъ ему. Въ одномъ она была увѣрена — что онъ не походилъ на негодяя, когда увѣрялъ ее въ своей любви на лугу. Такимъ образомъ думала она о молодыхъ людяхъ вообще. Очень легко называть молодого человѣка негодяемъ, а между тѣмъ простить ему всѣ его беззаконія. Молодые люди могутъ дѣлать долги, играть въ карты, влюбляться въ кого хотятъ — а между тѣмъ получать прощеніе. Такимъ образомъ думала Клариса о своихъ дѣлахъ, когда Грегори Ньютонъ вошелъ въ комнату.

Привѣтствіе съ обѣихъ сторонъ было церемонное и холодное. Клэри слегка вздрогнула, а потомъ очень серьезно отвѣчала на вопросы. Да, папа въ Персикроссѣ. Она не знала, когда онъ вернется. Мэри и Пэшенсъ были въ Лондонѣ. Да — она дома одна. Нѣтъ, она не видала Ральфа послѣ смерти дяди. Вопросъ, вызвавшій этотъ отвѣтъ, былъ сдѣланъ безъ всякаго умысла и Клэри старалась отвѣчать безъ волненія. А если она и обнаружила волненіе, Грегори, у котораго были на душѣ свои собственныя дѣла, не видалъ этого. Нѣтъ — онѣ не видали другого Ньютона, когда онъ проѣзжалъ чрезъ Лондонъ. Онѣ всѣ поняли, что онъ былъ очень разстроенъ страшной смертью отца. Потомъ Грегори пересталъ спрашивать и Клариса выразила надежду, что на свѣтѣ не было больше охоты.

Трудно было поддерживать этотъ разговоръ и Грегори началъ думать, что онъ напрасно пріѣхалъ, какъ вдругъ онъ дотронулся до струны, которая издала музыкальный звукъ.

— Я съ Ральфомъ жилъ въ Пріоратѣ, сказалъ онъ.

— О! да, кажется, я слышала это отъ Пэшенсъ.

— Я полагаю, что не нарушу тайны, если стану говорить съ вами о немъ и о вашей кузинѣ Мэри.

Клариса почувствовала, что она покраснѣла до ушей, но сдѣлала большое усиліе, чтобы сохранить спокойствіе.

— О, нѣтъ! сказала она: — мы всѣ это знаемъ.

— Надѣюсь, что онъ будетъ имѣть успѣхъ, сказалъ Грегори.

— Я не знаю. Я не могу сказать.

— Я никогда не видалъ человѣка влюбленнаго до такой степени, какъ онъ.

— Я этому не вѣрю, сказала Клариса.

— Не вѣрите! Право можете повѣрить, Клэри. Я никогда ее не видалъ, но по его словамъ заключаю, что она должна быть красавица.

— Да, она красавица.

— Почему же вы не вѣрите?

— Это будетъ совершенно безполезно, мистеръ Ньютонъ; вы можете сказать ему это, хотя я полагаю, что мужчину трудно заставить этому повѣрить.

— Неужели мы оба такъ несчастны? спросилъ онъ.

Бѣдная дѣвушка, съ своей уязвленной любовью, съ своими больными чувствами, не имѣла намѣренія сказать что-нибудь жестокое или оскорбительное для самого Грегори, и только когда слова уже сорвались съ ея языка, она примѣтила ихъ дѣйствіе.

— О, мистеръ Ньютонъ! я только думала о немъ, сказала она невинно. — Я только хотѣла сказать, что Ральфъ принадлежитъ Въ числу такихъ людей, которые думаютъ, что они всегда получатъ все, чего хотятъ.

— Я не принадлежу къ числу такихъ людей Клариса, а между тѣмъ я никогда не устаю просить того, въ чемъ мнѣ отказываютъ. Я сказалъ себѣ, когда въ послѣдній разъ уѣзжалъ отсюда, что никогда болѣе не буду просить — никогда не буду болѣе безпокоить васъ.

Она сидѣла съ книгою въ рукѣ, смотря въ темноту, и не отвѣчала.

— А между тѣмъ, видите, я опять здѣсь, продолжалъ онъ.

Она все молчала и сидѣла отвернувшись, но онъ могъ видѣть, что слезы струились но ея щекамъ.

— Я не имѣю возможности не обращаться къ вамъ, пока есть на это возможность, сказалъ онъ. — Я могу жить и работать безъ васъ, но не могу имѣть своей отдѣльной жизни. Когда увидалъ васъ въ первый разъ, я нарисовалъ себѣ картину моей будущей жизни, и не могу отнять ее отъ моихъ глазъ. Мнѣ жаль однако, что мой пріѣздъ заставляетъ васъ плакать.

— О, мистеръ Ньютонъ, я такъ несчастна! сказала она, вдругъ повернувшись къ нему.

Съ минуту она думала разсказать ему все, но потомъ удержалась и вспомнила, какъ неумѣстно было бы такое признаніе.

— Отчего вы несчастны, моя дорогая?

— Не знаю. Не могу сказать. Я иногда думаю, что весь свѣтъ такой дурной и что мнѣ лучше бы умереть. Люди такіе жестокіе и все идетъ навыворотъ! Но вы можете сказать вашему брату, что ему нечего думать о моей кузинѣ Мэри. Ничто не тронетъ ее. Шш!.. вотъ онѣ. Не говорите, что я плакала.

Онъ былъ представленъ красавицѣ, и когда подали свѣчи, Клариса ускользнула. Да, дѣйствительно она была очень мила; но, смотря на нее, Грегори соглашался съ Кларисой, что ничто не тронетъ ее. Онъ оставался еще съ полчаса, но Клариса не возвращалась, и онъ вернулся въ Лондонъ.

Глава XLIV.
ПРОШЕНІЕ.

Время выслушать прошеніе персикроссцевъ наступило и судья поѣхалъ въ этотъ древній городъ. Назначенный день былъ понедѣльникъ, 27 число, и парламентъ засѣдалъ три недѣли. Грифенботомъ постоянно занималъ свое мѣсто, какъ будто надъ головой его не висѣлъ мечъ, но сэр-Томасъ еще не принималъ присяги. Онъ рѣшилъ, что не войдетъ въ парламентъ, пока не кончится дѣло по поводу прошенія. Его дочери, Грифенботомъ, Триггеръ и Стемъ увѣряли его, что онъ не долженъ обращать вниманія на это прошеніе, по-крайней-мѣрѣ до-тѣхъ-поръ, пока успѣхъ этого прошенія не покажетъ, что вниманіе на него слѣдуетъ обратить; но онъ не слушалъ этихъ совѣтовъ, и когда поѣхалъ въ Персикроссъ давать показаніе судьѣ, онъ еще не занялъ своего депутатскаго мѣста.

Грифенботомъ объявилъ, что не заплатитъ ни шиллинга, утверждая, что его мѣсто надежно и что опасности подвергается только сэр-Томасъ. Триггеръ также старался убѣдить въ этомъ сэр-Томаса. Но все было напрасно и сэр-Томасъ, дѣйствуя по совѣтамъ своего повѣреннаго, принудилъ наконецъ Грифенботома принять долю въ этомъ дѣлѣ. Грифенботомъ не совѣстился говорить, что съ нимъ поступаютъ очень дурно, и намекать, что если въ послѣднихъ персикросскихъ выборахъ были какія-нибудь несправедливости, то это дѣлалось для сэр-Томаса и сообразно его видамъ. Изъ этого понятно, что оба депутата поѣхали въ Персикроссъ не въ весьма добромъ согласіи. Триггеръ все номинально дѣйствовалъ за обоихъ, но было рѣшено, что сэр-Томаса щадить не надо, если такимъ образомъ можно спасти корабль, капитаномъ котораго считался Грифенботомъ.

Уэстмакотъ былъ также въ Персикроссѣ — и Могсъ опять занялъ мѣсто въ своей прежней комнатѣ и въ прежней гостинницѣ. Могса не вызывали и его присутствіе не требовалось для слѣдствія, но въ какую минуту удобнѣе выставить Чистоту и Права Труда, какъ не въ ту, когда недобросовѣстность города сдѣлается предметомъ публичнаго осужденія? Притомъ у Могса еще была причина для непріязни къ торіямъ персикросскимъ. Послѣ выборовъ онъ узналъ, что его соперникъ Ральфъ Ньютонъ былъ близокъ къ сэр-Томасу, и Могсъ взвалилъ на сэр-Томаса всю тяжесть своего неудовольствія относительно намѣренія Ральфа жениться на Полли Нифитъ. Онъ слышалъ, что Полли отказала аристократу-жениху и, слѣдовательно, у него осталась надежда; но Нифитъ положительно увѣрилъ его, что Полли выйдетъ за Ральфа, и поэтому Могса одушевляла двойная цѣль выгнать безславно сэр-Томаса изъ Персикросса.

Сэр-Томасъ не разъ видѣлся съ Бёрнэби и съ Джорамомъ, самыми искусными адвокатами въ то время. Сэр-Томасъ, самъ адвокатъ и будучи старѣе ихъ по лѣтамъ, старался внушить имъ убѣжденіе, что ему нечего скрывать, что онъ лично старался какъ умѣлъ избѣгать подкупа и что если его агенты подкупали, то онъ самъ готовъ это разгласить. Но его собственные адвокаты не обращали никакого вниманія на его слова и малѣйшее слово Триггера было для нихъ гораздо важнѣе, чѣмъ всѣ увѣренія сэр-Томаса. Двадцать разъ сэр-Томасъ рѣшался совсѣмъ отказаться отъ этого дѣла, но когда онъ упоминалъ объ этомъ, Грифенботомъ съ ужасомъ поднималъ кверху руки при такомъ вѣроломствѣ со стороны союзника — такомъ вѣроломствѣ и такой трусости! Какъ, развѣ сэр-Томасъ не принудилъ его, Грифенботома, ко всѣмъ этимъ раззорительнымъ издержкамъ? А теперь собирается бросить все! Напрасно сэр-Томасъ объяснялъ, что онъ никого не принуждалъ. Но ему доказывали такъ убѣдительно и такъ часто, что онъ отказался взять издержки на себя одного, что сэр-Томасъ принужденъ былъ продолжать.

Если сэр-Томасъ имѣлъ намѣреніе отступить, зачѣмъ онъ не отступилъ, когда ему предлагали это? Изъ всѣхъ слабыхъ, нерѣшительныхъ людей, съ какими Грифенботому случалось имѣть сношенія, сэр-Томасъ былъ самый слабый и самый нерѣшительный. Дѣйствовать заодно съ такимъ человѣкомъ было величайшимъ несчастьемъ для Грифенботома. Онъ не говорилъ этого въ глаза сэр-Томасу, но это слышали Дагорамы, Триггеры, Снайвикомбы и Спайсеры и повторяли несчастному депутату.

Сэр-Томасъ взялъ для себя отдѣльную гостиную въ персикросской гостинницѣ, думая, что такимъ образомъ онъ будетъ одинъ, но всѣ пользовались его комнатой не стѣсняясь. Даже Грифенботомъ имѣлъ въ ней свиданія съ Триггеромъ, хотя въ это время Грифенботомъ и сэр-Томасъ не говорили другъ съ другомъ. Грифенботомъ носилъ шкуру носорога. Онъ объявлялъ, что не хочетъ говорить съ товарищемъ, котораго идеи и привычки такъ противны для него. Онъ громко говорилъ, что Триггеръ сдѣлалъ большую ошибку, пригласивъ сэр-Томаса въ депутаты, и что какой ни былъ бы исходъ прошенія, сэр-Томасъ никогда болѣе не будетъ персикросскимъ депутатомъ. Онъ говорилъ все это чуть не въ глаза сэр-Томасу, а между тѣмъ приходилъ въ комнату сэр-Томаса и сидѣлъ тамъ цѣлое утро съ сигарой во рту. Пайль приходилъ и говорилъ самыя непріятныя вещи. Спайсеръ являлся постоянно съ собственными идеями о выборахъ. Дѣло еще можно поправить, если денегъ не жалѣть. Триггеръ посылалъ Спайсера къ чорту, и все это происходило въ комнатѣ сэр-Томаса. Онъ съ отчаянія хотѣлъ взять другую комнату, но ему сказали, что всѣ комнаты заняты.

Въ прошеніи оба депутата, разумѣется, обвинялись во всѣхъ возможныхъ преступленіяхъ. Голоса были подкуплены. Вліяніе хозяевъ на работниковъ было употреблено самымъ непозволительнымъ образомъ. Избирателей угощали пивомъ. Доказывали, что подкупалъ какой-то Глёмпъ. Но Триггеръ готовъ былъ присягнуть, что не знаетъ, откуда Глёмпъ досталъ денегъ. Глёмпъ самъ исчезъ, но Триггеръ увѣрялъ, что можетъ доказать, будто Глёмпъ былъ нанятъ сторонниками Уэстмакота. Глёмпъ былъ извѣстенъ какъ человѣкъ, который готовъ взять плату отъ всякаго за всякое грязное дѣло. А что касалось вліянія хозяевъ, то неужели хозяева платящіе тысячи жалованья въ годъ позволятъ своимъ работникамъ подавать голосъ противъ себя? А угощеніе, разумѣется, было. Мысль о выборахъ въ Персикроссѣ безъ угощенія была нелѣпа для всѣхъ персикроссцевъ; парламентъ не можетъ запрещать такой давнишній и естественный обычай.

Для сэр-Томаса дѣло это было грязью съ начала до конца. Каковъ бы ни былъ приговоръ судьи, сэр-Томасъ думалъ, что Персикроссъ не заслуживаетъ ничего другого, кромѣ лишенія выборныхъ правъ.

Послѣ допроса Грифенботома, сэр-Томаса, свидѣтелей и рѣчей адвокатовъ, судья въ половинѣ восьмого ушелъ выпить чашку чая и въ восемь вернулся объявить свой приговоръ.

Вліяніе хозяевъ на рабочихъ, угощеніе и подкупъ доходятъ въ Персикроссѣ до такой степени, что онъ долженъ объявить выборы уничтоженными и донести въ парламентъ, чтобъ была назначена коммиссія, чтобы рѣшить, можетъ ли остаться за Персикроссомъ право посылать депутатовъ въ парламентъ. Съ Грифенботомомъ онъ обошелся такъ же деликатно, какъ съ сэр-Томасомъ, пустивъ ихъ по свѣту лишенными мѣстъ, это правда, но невинными и оскорбленными людьми.

Сэръ-Томасъ уѣхалъ въ Лондонъ съ вечернимъ поѣздомъ, стряхнувъ пыль съ своихъ ногъ, когда входилъ въ вагонъ, на прощаньи съ этимъ нечестивымъ городомъ.

Глава XLV.
НИКОГДА НЕ ОТКАЗЫВАЙСЯ ОТЪ ПРЕДПРИНЯТАГО ДѢЛА.

Нифитъ въ этотъ періодъ своего разочарованія велъ себя и въ нѣдрахъ своей семьи и между своими подчиненными въ Кондуитской улицѣ не совсѣмъ такъ, какъ бы слѣдовало.

Герр-Баууа, сидя надъ кружкой пива въ трактирѣ, жаловался Уэдлю, что Нифитъ обругалъ его скотомъ, пьяницей и нѣмцемъ. Въ этомъ-то и заключалась вся обида. Это-то слово и было прискорбно. Онъ велѣлъ подать себѣ еще кружку пива, и хотя было только двѣнадцать часовъ утра, герр-Баууа клялся, что онъ будетъ пировать цѣлый день и что старикъ Нифитъ самъ можетъ кроить, если хочетъ. Такъ какъ это было въ концѣ марта — время очень занятое въ ремеслѣ Нифита — небрежность великаго артиста была очень важна, но Уэдль зналъ, что нѣмецъ преданъ и пиву и упрямству, когда его разсердятъ; а что же будетъ съ фирмой, если упрямство продолжится?

— Гдѣ эта нѣмецкая скотина? спросилъ Нифитъ, когда Уэдль вернулся въ лавку.

Уэдль не отвѣчалъ, а когда Нифитъ повторилъ вопросъ, прибавивъ эпитеты, которые мы выпускаемъ, Уэдль сидѣлъ нѣмъ, наклонившись надъ счетной книгой, какъ будто важное дѣло, которымъ онъ занимался, мѣшало ему слышать.

— Вы оба можете отправляться къ чорту! сказалъ Нифитъ.

Уэдль не послушался этого приказанія, а все сидѣлъ наклонившись надъ счетной книгой и оставался нѣмъ. Уэдль пользовался довѣріемъ своего хозяина относительно ньютонскаго брака и чувствовалъ, что обязанъ имѣть снисхожденіе къ несчастному отцу.

Бандажистъ дѣйствительно былъ несчастенъ. Онъ обвинялъ своего помощника въ упрямствѣ, но нѣмецъ едвали былъ упрямѣе своего хозяина. Нифитъ захотѣлъ сдѣлать свою дочь мистриссъ Ньютонъ и настойчиво увѣрялъ, что бракъ этотъ долженъ быть. Молодой человѣкъ далъ ему обѣщаніе и его надо принудить сдержать это обѣщаніе.

Онъ очень краснорѣчиво говорилъ объ этомъ Могсу старшему вслѣдствіе посѣщенія Могса младшаго, посѣщенія во время котораго Нифитъ боялся, что Полли готова была поддаться молодому политику. Могсъ старшій можетъ быть увѣренъ, что если Могсъ младшій успѣетъ уговорить Полли, то онъ долженъ взять ее безъ приданаго.

— Пусть беретъ ее въ рубашкѣ.

Этою фразою Нифитъ выразилъ свою рѣшимость. На это Могсъ старшій не сказалъ ни слова. Воротившись изъ лавки Могса въ свою лавку, Нифитъ обошелся такъ непріятно съ несчастнымъ нѣмцемъ. Когда Онтаріо нарядился въ свое лучшее платье и отправился въ Гендонъ въ прошлое воскресенье, онъ вѣроятно не разсчитывалъ, что вслѣдствіе этого посѣщенія герр-Баууа будетъ цѣлую недѣлю пьянствовать въ трактирѣ.

Можно вообразить, какъ все это было непріятно самой миссъ Нифитъ. Бѣдная Полли очень страдала, но переносила все съ удивительнымъ мужествомъ. Какъ ни былъ нескроменъ ея отецъ, онъ не могъ унизить ее, пока она сама будетъ благоразумна. Такимъ образомъ разсуждала Полли. Она знала себѣ цѣну и не боялась, что не найдетъ себѣ мужа. Разумѣется, не весьма пріятно было, что отецъ постоянно вѣшалъ ее на шею молодому Ньютону, по человѣкъ, котораго она выберетъ, пойметъ это все. Онтаріо Могсъ, если она рѣшится за него выйти, будетъ не менѣе преданъ ей, несмотря на сумасбродное честолюбіе ея отца. Полли тоже могла быть упряма, но съ ея упрямствомъ соединялась женская сила, которая, по нашему мнѣнію, вполнѣ оправдывала преданность Онтаріо Могса.

Среди всѣхъ этихъ непріятностей плохо приходилось и мистриссъ Нифитъ. Мужъ ея началъ пить и сдѣлался чрезвычайно непріятенъ въ нѣдрахъ своей семьи. Въ воскресенье — предъ тѣмъ понедѣльникомъ, когда герр-Баууа рѣшилъ не работать и пьянствовать, чтобы сдѣлать на зло своему хозяину — Нифитъ отобѣдалъ въ часъ и потребовалъ тотчасъ послѣ обѣда водки и трубку. Нифитъ не дѣлалъ ничего особенно дурного, напившись. Онъ просто дѣлался сердитъ, пока не засыпалъ, а проснувшись, дѣлался еще сердитѣе. Онтаріо пріѣхалъ въ Гендонъ. Мистриссъ Нифитъ шепнула ему прежде чѣмъ онъ остался одинъ съ Полли:

— Объяснитесь съ нею, а насчетъ денегъ положитесь на судьбу.

— Мистрисъ Нифитъ, отвѣтилъ Онтаріо, приложивъ руку къ сердцу: — всѣ милліоны англійскаго банка не прибавятъ перышка къ вѣсу.

— Вы никогда не были корыстолюбивы, мистеръ Онтаріо, сказала мистриссъ Нифитъ.

— Моя возлюбленная дороже для меня сокровищъ всей вселенной, сказалъ Онтаріо.

Можетъ быть, выраженіе было нелѣпо, но его внушило истинное чувство.

Полли вовсе его не дичилась, хотя отецъ особенно приказалъ ей не пускаться въ разговоры съ этимъ долговязымъ, безобразнымъ дуракомъ.

— Хорошъ тотъ, кто хорошо поступаетъ, отвѣтила Полли.

На это Нифитъ оскалилъ зубы и заворчалъ; но Полли, хотя любила отца и уважала, однако не боялась его, и теперь, когда мать оставила ее одну съ Онтаріо, довольно свободно вступила съ нимъ въ разговоръ.

— О, Полли! сказалъ онъ чрезъ нѣсколько времени: — вы знаете, зачѣмъ я здѣсь?

— Знаю, отвѣтила Полли.

— Я не думаю, чтобы вы любили этого молодого господина.

— Я не намѣрена изнывать по немъ, мистеръ Могсъ.

— Я убилъ бы его, еслибъ вы изнывали.

— Тогда вышла бы настоящая трагедія, потому что васъ повѣсили бы. Лучше разскажите мнѣ, что вы дѣлали въ Персикроссѣ. Я такъ желала, чтобъ вы поступили въ парламентъ!

— Неужели?

— Просто сходила съ ума. Неужели вы сомнѣваетесь, что мы всѣ гордились бы видѣть васъ членомъ парламента?

— О! только отъ этого…

— Мнѣ было бы все-равно, еслибъ мистеръ Ньютонъ былъ въ парламентѣ. Разумѣется, онъ нашъ другъ и мы его любимъ, но еслибъ онъ былъ въ парламентѣ, это не значило бы ничего, тогда какъ вы…

— Я не знаю, какая же разница, уныло сказалъ Могсъ.

— Потому что вы нашъ.

— Да, сказалъ Могсъ, выпрямившись и приготовляясь прочесть рѣчь о правахъ труда. — Благодарю Господа Бога, что я не аристократъ.

Тутъ имъ овладѣло чувство, что теперь не время для политическаго краснорѣчія.

— Я скажу вамъ кое-что, Полли, вдругъ сказалъ онъ.

— Ну, скажите, мистеръ Могсъ.

— Я предпочту получить отъ васъ поцѣлуй, чѣмъ сдѣлаться Первымъ министромъ.

— Поцѣлуи имѣютъ важное значеніе, мистеръ Могсъ, сказала Полли.

— Я и придаю имъ важное значеніе, сказалъ Онтаріо Могсъ.

Полли, не желая разговаривать о такомъ щекотливомъ предметѣ, перемѣнила разговоръ.

— Но вы все-таки будете въ парламентѣ, мистеръ Могсъ? Мнѣ сказали, что другіе депутаты не останутся, потому что они поступали нехорошо. Не должно ли это доставить вамъ мѣсто?

— Должно бы, еслибъ законъ былъ справедливъ, однако я не получу.

— Неужели? Но вы попытаетесь опять? Никогда не отказывайтесь отъ предпринятаго вами дѣла, мистеръ Могсъ, если дѣйствительно этого желаете.

Когда эти слова сорвались съ ея губъ, она поняла ихъ значеніе — значеніе, которое онъ непремѣнно имъ придастъ — и покраснѣла до ушей. Потомъ она засмѣялась, стараясь отнять у него поданную ему надежду.

— Вы знаете, что я хочу сказать, мистеръ Могсъ. Я говорила не о любовныхъ глупостяхъ.

— Если это глупость, то я первѣйшій глупецъ въ Лондонѣ.

— Мнѣ кажется, вы дѣйствительно бываете глупы иногда — говорю вамъ откровенно.

Между тѣмъ Нифитъ проснулся. Онъ сидѣлъ на своемъ старомъ креслѣ въ маленькой столовой, гдѣ они обѣдали, а Полли съ своимъ обожателемъ была въ гостиной. Мистриссъ Нифитъ сидѣла напротивъ мужа, съ открытой библіей на колѣнахъ, которая производила на нее такое же усыпительное дѣйствіе, какое производила водка на ея мужа. Нифитъ вдругъ вскочила и заворчалъ.

— Гдѣ Полли? спросилъ онъ.

— Должно быть, въ гостиной, отвѣтила мистриссъ Нифитъ.

— А кто съ нею?

— Тотъ, кому слѣдуетъ быть.

— Я спрашиваю кто?

Не ожидая отвѣта онъ пошелъ въ гостиную.

— Не къ, чему вамъ пріѣзжать сюда, тотчасъ обратился онъ къ Онтаріо: — совершенно не къ чему. Она не для васъ. Она для другого.

Могсъ стоялъ молча, сконфузившись. Не то, чтобы онъ боялся Нифита, но онъ боялся окорбить дочь, грубо отвѣтить отцу.

— Если она пойдетъ противъ меня, пусть уходитъ изъ дома въ чемъ стоитъ, продолжалъ Нифитъ.

— Я останусь совершенно доволенъ, сказалъ Онтаріо.

— Но я буду недоволенъ — поэтому вамъ лучше прекратить. Всякій, кто захочетъ жениться на ней безъ моего позволенія, долженъ взять ее въ одной рубашкѣ.

— О, батюшка! вскрикнула Полли.

— Я такъ хочу — прекратите же это. Съ какой стати вы пріѣзжаете въ чужой домъ, когда васъ не просятъ? Когда вы будете мнѣ нужны, я пошлю за вами, а до-тѣхъ-поръ не показывайтесь сюда.

— Прощайте, Полли, сказалъ Онтаріо, протягивая руку.

— Прощайте, мистеръ Могсъ, сказала Полли: — смотрите, поступайте въ парламентъ. Не отказывайтесь и достигнете.

Когда она повторила спасительный совѣтъ, должно быть она говорила двусмысленно. По-крайней-мѣрѣ, Могсъ такъ это принялъ.

— Не откажусь, сказалъ онъ, отворяя дверь и съ торжествомъ выходя изъ дома.

— Батюшка, сказала Полли, когда они остались одни: — вы обошлись очень дурно съ этимъ молодымъ человѣкомъ.

— Ну пошла ты! отвѣтилъ Нифитъ.

— Да, дурно. Вы такъ поступаете, что обо мнѣ станутъ говорить такъ, что мнѣ будетъ стыдно показаться. Какая польза мнѣ хорошо себя вести, когда вы такъ поступаете?

— Зачѣмъ ты не приняла предложеніе этого молодца, когда онъ пріѣзжалъ въ Маргэтъ?

— Затѣмъ, что не хотѣла. Я его не любила, напрасно станете настаивать. Я не выйду за него, если онъ будетъ дѣлать предложеніе двадцать разъ. Я рѣшилась, говорю вамъ.

— Какъ ты важничаешь!

— Я не важничаю, а имѣю свою волю. Меня нельзя насильно заставить выйти ни за кого.

— И ты хочешь выйти за этого долговязаго башмачнаго подмастерья?

— Онъ не башмачный подмастерье, а сапожникъ по ремеслу, и я не сказала, что выйду за него.

— Ты дала ему обѣщаніе?

— Нѣтъ, не давала.

— И лучше не давай, если не хочешь уйти изъ дома въ лохмотьяхъ. Развѣ я дѣлаю все это не для тебя? Развѣ я не трудился до пота лица тридцать лѣтъ для того, чтобы сдѣлать тебя барыней?

Это было тяжело слышать для Полли, такъ какъ ей еще не было и двадцати-одного года.

— Я не хочу быть барыней. Если я сама отъ себя не могу быть барыней, то никто и сдѣлать меня не можетъ.

— Ну пошла….

— Есть барыни разныя, батюшка. Я хочу быть такой, чтобы ни вы, ни матушка не имѣли причины говорить, что я не такъ себя веду.

— Полно городить чепуху, сказалъ Нифитъ, возвращаясь къ своему креслу, къ своему джину, къ своему ворчанью, а потомъ къ своему сну. Но весь вечеръ онъ былъ очень непріятенъ въ нѣдрахъ своей семьи, которая на этотъ разъ состояла только изъ его жены, потому что Полли пошла пить чай къ своей пріятельницѣ. Нифитъ, услышавъ это, вообразилъ, что Онтаріо пьетъ чай въ томъ же домѣ, и погнался бы за дочерью, еслибъ не увѣренія и угрозы, которыя употребила жена для того, чтобы не допустить такого насилія родительской власти.

— Могсъ совсѣмъ не знаетъ, гдѣ она; когда же ты видѣлъ, чтобы она дѣлала что-нибудь подобное? Ты своимъ безумствомъ совсѣмъ погубишь бѣдную дѣвушку, погубишь. Я этого не допущу. Если ты пойдешь, и я пойду и пристыжу тебя. Нѣтъ, и не дамъ тебѣ шляпы. Разумѣется, она убѣжитъ когда-нибудь если ты сдѣлаешь домъ такимъ противнымъ, что она не можетъ въ немъ жить. Я на ея мѣстѣ убѣжала бы — съ первымъ, кто предложилъ бы мнѣ.

Этими укоризнами, упорнымъ отказомъ дать шляпу и отъ угощенія джипомъ жена уговорила наконецъ Нифита остаться дома.

На слѣдующее утро онъ ничего не сказалъ предъ отъѣздомъ, но какъ только распечаталъ письма въ лавкѣ и наговорилъ непріятностей Баууа и Уэдлю, отправился къ Могсу старшему. О свиданіи Нифита съ Могсомъ было уже достаточно сказано, воротившись въ свою лавку, онъ такъ себя велъ, что побудилъ нѣмца-артиста къ мятежу и пьянству. Цѣлый день ворчалъ онъ на Уэдля, но Уэдль сидѣлъ молча, наклонясь надъ счетной книгой. На одинъ вопросъ Уэдль отвѣчалъ.

— Куда запропастился этотъ тупоголовый нѣмецъ? спросилъ Нифитъ въ десятый разъ.

— Должно быть, рѣжетъ себѣ горло, отвѣтилъ Уэдль.

— Пусть подождетъ, когда я приду и зашью, сказалъ бандажистъ.

Все это время Нифитъ былъ очень несчастенъ. Онъ зналъ также хорошо, какъ Уэдль или Полли, что онъ дурно себя ведетъ. Онъ очень хорошо понималъ свои обязанности къ женѣ, къ дочери, къ подчиненнымъ. Полли была зеницей его ока, по его мнѣнію лучшая дѣвушка на свѣтѣ. Онъ восхищался ею всегда, хотя она иногда противилась его желаніямъ съ непобѣдимымъ упрямствомъ. Онъ зналъ въ глубинѣ сердца, что если она выйдетъ за Онтаріо Могса, то онъ проститъ ей въ день ея свадьбы. Онъ не могъ не простить ей даже, еслибъ она вышла за трубочиста. Но онъ думалъ, что ему нанесена большая обида. Онъ не могъ рѣшиться повѣрить, что Полли не хочетъ выйти за молодого сквайра, если только молодой сквайръ останется вѣренъ ей; потомъ онъ не могъ перенести мысли, что молодой сквайръ ускользнетъ отъ него послѣ того какъ онъ спасъ его своими деньгами. Мелькала у него мысль, что наказывая Ральфа гласностью, онъ сдѣлаетъ столько же вреда своей дочери, сколько Ральфу, но мысль эта недостаточно утвердилась въ головѣ его, чтобы заставить отказаться отъ своего намѣренія. Ральфа Ньютона слѣдуетъ заставить повторить свое предложеніе предъ цѣлымъ свѣтомъ, даже если онъ опять получитъ отказъ. Цѣлый вечеръ онъ думалъ все объ этомъ, стараясь прійти къ какому-нибудь важному намѣренію.

Глава XLVI.
ОПЯТЬ НИФИТЪ.

Послѣдніе дни марта и первая недѣля апрѣля были посвящены Ральфомъ наслѣдникомъ на окончательное посѣщеніе Мунбима. Онъ рѣшился кончить сезонъ охоты въ старомъ мѣстѣ, а потомъ перевести своихъ лошадей въ Ньютонъ. Отличіе, съ какимъ его всѣ приняли въ Мунбимѣ, должно было доставить ему большое удовольствіе. Хотя онъ не отвѣчалъ на предложеніе поручика Кокса пріѣзжать въ Ньютонъ, но поручилъ принять его какъ героя. Капитанъ Фуксъ также ускользнулъ изъ своего полка съ единственной цѣлью провести послѣдніе дни съ своимъ милымъ старымъ другомъ. Фредъ Пепперъ также быль очень вѣжливъ, хотя и не имѣлъ привычки обнаруживать такую восторженную дружбу, какую обнаруживали эти двз господина. А по обращенію Горсбола можно было подумать, что онъ надѣется уговорить молодого сквайра остаться въ Мунбимѣ на всю жизнь. Ральфъ всегда былъ популяренъ въ Мунбимѣ — даже въ то время, когда былъ неакуратенъ въ платежѣ. Теперь на счетъ платежа сомнѣваться было нечего и популярность Ральфа увеличилась. Мистриссъ Горсболъ вынулъ изъ какого-то завѣтнаго уголка какую-то особенную бутылку померанцевой водки, которую поручикъ Коксъ опорожнилъ бы въ одинъ день, еслибъ мистриссъ Горсболъ не отказала ему рѣшительно. Сестра въ локонахъ улыбалась и жеманилась, когда молодой сквайръ подходилъ къ буфету. Сестра въ локонахъ была склонна къ кокетству такого рода, внимательно слушая комплименты своей красотѣ и любезно отвѣчала на нихъ. Но она никогда не поощряла такую короткость съ тѣми, кто былъ неакуратенъ въ платежѣ, или съ тѣми, кто не приносилъ большой выгоды заведенію. Тотъ, кто ожидалъ, что миссъ Горсболъ будетъ улыбаться ему, если онъ потребуетъ рюмку хереса или стаканъ эля, очень ошибался, но нѣжность ея улыбокъ къ тѣмъ, кто истреблялъ мунбимское шампанское, была неограниченна. Любовь и торговля шли у ней рядомъ чрезвычайно выгоднымъ образомъ для ея брата.

Если я открою такое заведеніе какъ Мунбимъ, я прежде всего отыщу скромную, пріятной наружности дѣвицу для буфета, лѣтъ сорока, съ локонами, безъ особенныхъ наклонностей къ супружеству, которая умѣла бы шептать милыя фразы, выгадавъ изъ бутылки вишневой водки двадцать-пять рюмокъ по-крайней-мѣрѣ. Она должна быть честна, терпѣлива, любезна, способна къ большому труду, жадна — съ изумительной способностью къ жадности для пользы другого, принадлежащей женщинамъ — способна откладывать двадцать фунтовъ въ годъ, какъ достаточное вознагражденіе за всѣ свои труды, такъ же мало щекотлива, какъ столбъ, и такъ равнодушна къ деликатности выраженій, какъ матросъ. Такія женщины есть и онѣ драгоцѣнны въ торговлѣ. Такая женщина была миссъ Горсболъ и теперь самыя нѣжныя ея улыбки отдавались молодому сквайру.

Въ одно утро Ральфъ съ компаніей стоялъ у конюшни съ трубкой во рту, собираясь на охоту, какъ вдругъ на дворѣ явился Нифитъ.

— Чортъ бы его побралъ! воскликнулъ нашъ пріятель Ральфъ.

Появленіе было такъ неожиданно, что сквайръ не могъ удержаться. Читатель помнитъ, что Нифитъ уже прежде былъ въ Мунбимѣ. Ральфъ Ньютонъ считалъ себя особенно обиженнымъ такими преслѣдованіями за то, что онъ честно желалъ жениться за Полли. Освобожденіемъ отъ такого брака онъ былъ обязанъ Полли Нифитъ и судьбѣ, а не собственнымъ интригамъ. Онъ откупился бы отъ Нифита дорогою цѣной, еслибъ Нифита можно было подкупить. Но Нифитъ не былъ жаденъ. Онъ только желалъ сдѣлать барыней свою дочь.

Разсерженный сквайръ громко произнесъ проклятіе, но потомъ, опомнившись, подошелъ къ Нифиту съ протянутой рукою. Онъ занималъ деньги у этого человѣка.

— Что новаго, мистеръ Нифитъ? сказалъ онъ.

— Новаго ничего нѣтъ. Когда вы будете къ намъ?

— Зачѣмъ мнѣ пріѣзжать къ вамъ? Я не пользуюсь расположеніемъ вашихъ дамъ.

Ральфъ зналъ, что всѣмъ стоявшимъ тутъ извѣстна эта исторія и что попыткою къ скрытности не выиграешь ничего. Слѣдовательно, онъ долженъ былъ выказать присутствіе духа и мужество.

— Мои деньги пользовались вашимъ расположеніемъ, капитанъ, когда вы обѣщали поступить честно съ нашей Полли.

— Мистеръ Нифитъ, сказалъ Ральфъ тихимъ голосомъ, но внятно, такъ чтобы всѣ окружающіе могли слышать его: — Я ничѣмъ не могу быть для вашей дочери. Она сама такъ рѣшила. Но я слишкомъ высоко цѣню ея доброе имя, чтобы позволить даже вамъ разсуждать о ней въ конюшнѣ.

Сказавъ это, онъ пошелъ въ домъ.

— Доброе имя нашей Полли! сказалъ взбѣшенный бандажистъ, обернувшись къ слушателямъ и забывъ преслѣдовать свою жертву изъ желанія оправдать дочь: — доброе имя моей дочери стоитъ выше имени его самого и всей его родни!

— Мистеръ Ньютонъ говоритъ въ пользу молодой дѣвицы? а не противъ нея, сказалъ Пепперъ.

— Такъ зачѣмъ же онъ не поступитъ честно? Господа, я скажу вамъ все. Онъ явился въ мою маленькую хижину, гдѣ я, моя хозяйка и моя дочь живемъ скромно и прилично, чтобы занять денегъ, и занялъ. Онъ не станетъ этого опровергать.

— И онъ заплатилъ вамъ долгъ, замѣтилъ Пепперъ.

— Заплатилъ; но вы послушайте. Онъ заплатилъ. Но когда пріѣхалъ ко мнѣ занимать деньги, онъ увидалъ дочь мою и говоритъ:

" — Я долженъ продать мое наслѣдство за то, что мнѣ дадутъ.

" — Это дурно, говорю я.

" — Это дурно, говоритъ онъ.

«Нифитъ, говоритъ онъ опять, я никогда не видалъ такой прелестной дѣвушки, какъ ваша дочь».

Что правда, то правда — она прелестна какъ роза, честна какъ солнце и добра какъ золото. Я говорю то, чего не слѣдовало бы говорить, но это такъ.

« — Жаль, Нифитъ, говоритъ онъ: — наслѣдства-то.»

" — Капитанъ, говорю я — я называлъ его капитаномъ потому, что мы вмѣстѣ ѣли и пили. Тогда онъ радъ былъ пріѣзжать ко мнѣ, хотя теперь-то сталъ такой важный.

— Я совсѣмъ не нахожу его важнымъ, сказалъ Горсболъ.

— Хорошо, слушайте, господа.

" — Капитанъ, говорю я: «вамъ не слѣдуетъ продавать наслѣдства. Какая сумма нужна?» Тутъ онъ сталъ говорить, что никогда не видалъ такой красавицы, какъ наша Полли — мы и условились. Онъ долженъ былъ получить деньги, какія были ему нужны, сейчасъ, а потомъ двадцать тысячъ, когда женится на Полли. Онъ получилъ тысячу. А теперь видите какія штуки онъ выкидываетъ!

— Но молодая дѣвушка не хотѣла за него выйти, заступился капитанъ Фуксъ, который даже для завтрака не могъ не дослушать до конца такого интереснаго разговора.

— Какъ это вы, капитанъ Фуксъ, офицеръ и баринъ, разсуждаете такимъ образомъ? Когда вы говорите нѣжности молодой дѣвицѣ, развѣ она такъ сейчасъ и бросится къ вамъ на шею?

— Если она не согласится во второй разъ, я всегда отправляюсь къ другой, сказалъ капитанъ Фуксъ.

— Такъ, по моему мнѣнію, вамъ приходится много странствовать, сказалъ Нифитъ. — Это только потому, что онъ получилъ наслѣдство, котораго не получилъ бы, еслибъ не я, поступаетъ онъ такимъ низкимъ образомъ. Это не по-барски, это нечестно. Еслибъ не я и не мои деньги, у него не было бы теперь клочка земли. Я спасъ его моими наличными деньгами, чтобы видѣть мою Полли знатной барыней. Онъ мнѣ обѣщалъ и долженъ сдержать обѣщаніе. А то я вырву сердце изъ него. Возвратилъ мнѣ мои деньги! Очень мнѣ нужны деньги! Я все напечатаю въ газетахъ — напечатаю. Это узнаютъ всѣ до одной души. Я буду класть эту напечатанную исторію въ каждые панталоны, отдаваемые изъ моей лавки.

— Вы погубите свое ремесло, сказалъ Пепперъ.

— Я не забочусь о моемъ ремеслѣ. Для чего я работалъ какъ лошадь? Только для моей дочери.

— Я полагаю, она по немъ не изнываетъ, сказалъ капитанъ Фуксъ.

— Вамъ нѣтъ никакого дѣла до нея, капитанъ Фуксъ. Я ея отецъ и знаю, что дѣлаю. Я испорчу всю его жизнь, если онъ не поступитъ честно съ моею дочерью. Вотъ посмотрите, если я этого не сдѣлаю. Мистеръ Горсболъ, мнѣ нужна лошадь. Я ѣду сегодня на охоту. Велите приготовить мнѣ лошадь, я заплачу.

— Вы кажется никогда не охотились? сказалъ Горсболъ.

— Я могу начать, я полагаю. Если лошадь не достану, поѣду на ослѣ и всѣмъ стану разсказывать. О, онъ еще меня не знаетъ, этотъ молодой господинъ!

Нифиту не удалось достать изъ конюшенъ Горсбола ни лошади, ни осла, и не пришлось ему привести въ исполненіе въ это утро свою послѣднюю угрозу. Горсболъ пошелъ въ домъ, а Пепперъ сѣлъ на своего жеребца. Капитанъ Фуксъ и поручикъ Коксъ пошли завтракать, а несчастный отецъ пошелъ за ними. Было около одиннадцати часовъ и всѣ узнали, что лошадей Ральфа подвели къ другой двери и что онъ уже уѣхалъ. Онъ мало говорилъ въ этотъ день, хотя нѣсколько успокоился извѣстіемъ, сообщеннымъ ему Горсболомъ, что Нифитъ вернулся въ Лондонъ.

— Пошлите къ нему вашего повѣреннаго, сквайръ, сказалъ Горсболъ. — Повѣренные дорого стоятъ, но за-то поправляютъ дѣла.

Это самое предлагалъ ему братъ его Грегори.

На слѣдующій день Ральфъ поѣхалъ въ Лондонъ и объяснилъ всѣ обстоятельства дѣла Кэри. Повѣренный взялся исправить этотъ кривой эпизодъ въ жизни своего кліента.

Глава XLVII.
ОНА ТВЕРДО РѢШИЛАСЬ.

Если станетъ такъ продолжаться, то не стоитъ на свѣтѣ жить. Такъ думалъ Ральфъ, сквайръ ньютонскій, возвращаясь въ субботу изъ Лондона въ Мунбимъ; такимъ образомъ Нифиту удалось привести въ исполненіе свою угрозу. Нифитъ поклялся, что испортитъ жизнь молодого человѣка, и жизнь становилась уже нестерпима для Ральфа. Кэри обѣщалъ сдѣлать что-нибудь. Онъ по-крайней-мѣрѣ увидится съ бандажистомъ. Пока онъ предложилъ одно средство, о которомъ уже думалъ Ральфъ.

— Если вы женитесь на другой, онъ отстанетъ.

Это безъ сомнѣнія было справедливо.

Ральфъ уѣхалъ изъ Мунбима въ началѣ апрѣля, съѣздилъ въ свое помѣстье, а потомъ поселился въ Лондонѣ на весь сезонъ. Его братъ Грегори вернулся въ свой пасторатъ, но условились, что онъ пріѣдетъ въ Лондонъ погостить у брата первыя двѣ недѣли въ маѣ. Ральфъ наслѣдникъ взялъ квартиру побольше и имѣлъ свободную комнату. Когда Ральфъ приглашалъ брата, онъ выразилъ свое намѣреніе посвятить весну на ухаживанье за Мэри Боннеръ. Въ ту минуту, какъ онъ дѣлалъ это увѣреніе въ Ньютонѣ, непріятность ньютонскаго дѣла была для него не такъ уже нестерпима. Онъ весело говорилъ о своей будущности, увѣрялъ, что безъ памяти влюбленъ въ Мэри, хотя объявилъ въ тоже время, что не намѣренъ истерзать своего сердца ни для какой женщины на свѣтѣ. Послѣднее увѣреніе было справедливо.

Онъ увѣрялъ, что ему невозможно жить въ большомъ пріоратскомъ домѣ одному. Разумѣется, онъ вернется домой на зиму для охоты, но сомнѣвался, будетъ ли пріѣзжать до тѣхъ поръ, если извѣстное обстоятельство не заставитъ его пріѣхать для распоряженій. Онъ думалъ съѣздить за границу въ іюлѣ; можетъ быть, въ іюнѣ поѣдетъ на рыбную ловлю въ Норвегію; можетъ быть, вернется домой охотиться за куропатками въ сентябрѣ; но жить въ Ньютонѣ не будетъ до зимы. Такъ онъ описывалъ свои планы брату, налегая на свое намѣреніе посвятить весенніе мѣсяцы прелестной Мэри. Грегори не видалъ въ этомъ ничего дурного. Ральфъ былъ теперь человѣкъ богатый и имѣлъ право забавляться. Грегори желалъ бы, чтобъ братъ его тотчасъ нашелъ удовольствіе между своими арендаторами и подчиненными, но это безъ сомнѣнія скоро будетъ.

Ральфъ ночевалъ двѣ ночи въ Ньютонѣ послѣ сцены съ Нифитомъ на мунбимскомъ дворѣ — чтобы размѣстить лошадей по конюшнямъ — а потомъ поѣхалъ въ Лондонъ. Десятаго апрѣля онъ поселился въ своей новой квартирѣ въ Весеннемъ Саду и позаботился, чтобы для его брата Грега была удобная спальная. Послѣ смерти дяди прошло полгода, но Ральфу казалось, что онъ уже нѣсколько лѣтъ владѣетъ ньютонскимъ помѣстьемъ. Еслибъ Кэри избавилъ его отъ Нифита, какъ была бы счастлива его жизнь! Онъ былъ очень влюбленъ въ Мэри Боннеръ, но непріятности съ Нифитомъ были для него важнѣе любви къ Мэри Боннеръ.

Между тѣмъ дѣвушки жили, но обыкновенію, въ Попгэмской виллѣ, а сэръ Томасъ, по обыкновенію, жилъ въ Соутгэмптонской улицѣ. Онъ и Грифенботомъ лишились мѣста и нижняя палата назначила коммиссію разобрать, не слѣдуетъ ли лишить Персикросса права выборовъ. Не было никакой возможной связи между этимъ слѣдствіемъ и тѣмъ, что онъ не жилъ дома, но онъ какъ-то примирялъ это отсутствіе съ своей совѣстью тѣмъ обстоятельствомъ, что персикросскіе выборы еще не совсѣмъ были окончены. Разумѣется, ему было необходимо быть въ Персикроссѣ во время засѣданія коммиссіи.

Читатель вспомнитъ свиданіе между Грегори Ньютономъ и Кларисой, въ которомъ бѣдная Клэри объявила, что сватовство его брата за Мэри будетъ безуспѣшно. Это она сказала чистосердечно, вовсе не думая о себѣ. Она уже не имѣла никакой надежды и научилась чувствовать, что Ральфъ нехорошій человѣкъ. Она не разъ говорила, что мужчины дѣлаютъ такія вещи и получаютъ прощеніе. Она надѣялась убѣдить другихъ этой доктриной, но постепенно эта доктрина перестала дѣйствовать даже на нее. Она не могла сказать, какимъ образомъ прошла ея страсть. Нельзя даже сказать, что страсть прошла, но она сдѣлалась для нея причиною горя, а не радости и торжества. Она уже не говорила даже себѣ, что Ральфа можно извинить. Онъ умышленно забавлялся ею. Въ немъ не было ни серьезности, ни мужественности, ни даже самой обыкновенной честности. Это убѣжденіе вкралось въ ея бѣдное, уязвленное сердце, несмотря на постоянныя увѣренія сестрѣ въ постоянствѣ своей любви. Сначала огорченіе, а потомъ гнѣвъ овладѣли ею, когда человѣкъ, которому слѣдовало бы быть ея женихомъ, пріѣхалъ въ тотъ самый домъ, гдѣ она жила, и предложилъ свою руку другой дѣвушкѣ чуть не въ ея присутствіи. Будь преступленіе совершено въ другомъ мѣстѣ и съ другой соперницей, а не съ ея кузиной, она, еще держалась бы доктрины прощенія, потому кто преступникъ былъ мужчина, а свѣтъ мужчинамъ прощаетъ. Но оскорбленіе было сдѣлано такъ близко, что простить было нельзя, и теперь гнѣвъ Кларисы переходилъ въ презрѣніе. Еслибъ Мэри приняла предложеніе, такой перемѣны чувства не случилось бы. Клариса возненавидѣла бы женщину, но можетъ быть продолжала бы любить мужчину. Но Мэри обошлась съ Ральфомъ какъ съ существомъ нестоющимъ вниманія; она очевидно презирала его, и презрѣніемъ Мэри заразилась и Клариса. То обстоятельство, что Ральфъ сдѣлался теперь владѣльцемъ ньютонскаго помѣстья, что онъ присталъ въ гавани послѣ крушенія, способствовало этому.

«Я осталась бы вѣрна ему, еслибъ онъ былъ бѣденъ попрежнему», говорила она себѣ.

Долги, затруднительныя обстоятельства, промотанное наслѣдство, привычка къ праздности, даже мотовство не вырвали бы Ральфа изъ сердца Кларисы, еслибъ онъ дѣйствительно любилъ ее. Она вспомнила, какое благородное торжество чувствовала она, когда говорила Мэри, что не завидуетъ богатству другого Ральфа. Ея единственнымъ честолюбіемъ была любовь этого человѣка, но этотъ человѣкъ оказался неспособенъ любить ее. Она была хороша, кротка, граціозна. Она это знала, но знала также, что Мэри была гораздо красивѣе ее и умнѣе. Молодой человѣкъ, которому она отдала свое сердце, не имѣлъ способности такъ слиться съ другимъ существомъ, чтобы считать его выше всѣхъ другихъ существъ на свѣтѣ — по причинѣ своей любви. Этому молодому человѣку нравились красота и женская грація, и увидѣвъ женщину красивѣе и граціознѣе, онъ перемѣнилъ предметъ своей любви безъ всякихъ усилій. Ахъ, какъ непохожъ былъ на него Грегори!

Клариса много думала о Грегори, вспоминая, что и его надежды были разбиты такъ же, какъ ея. Но она не была вѣроломна. Она никогда не шептала Грегори ни одного слова любви. Можетъ быть, сердце его болѣло, но онъ не былъ такъ оскорбленъ. Она презирала владѣльца Ньютонскаго Пріората. Она отвергнетъ его съ пренебреженіемъ, если онъ опять бросится къ ея ногамъ. Но Грегори презирать ее не могъ. Конечно, она предпочла дурное хорошему. Она ошиблась въ своемъ выборѣ. А между тѣмъ какъ онъ былъ красивъ, когда лежалъ на лугу, смѣлый и красивый какъ юный богъ, когда послалъ ее принести ему напиться!

Клариса много думала объ этомъ и старалась опредѣлить себѣ, какими качествами Ральфъ пріобрѣлъ ея сердце. Онъ не былъ красивѣе своего брата Грегори, конечно былъ не такъ уменъ, былъ эгоистъ въ бездѣлицахъ по привычкѣ, между тѣмъ какъ Грегори вовсе о себѣ не думалъ. Это все произошло оттого, что черный сюртукъ и серьезный образъ жизни были не такъ привлекательны для ея наклонности къ праздности и удовольствіямъ. Она была невинна, чиста, незнакома съ порокомъ, проста въ своихъ вкусахъ, добросовѣстна въ обязанностяхъ, а между тѣмъ легкомысленна въ сердцѣ — пока горе и разочарованіе научили ее, что недостаточно мужчинѣ лежать на травѣ съ граціозной небрежностью и посылать за содовою водой пріятнымъ голосомъ. Грегори носилъ черный сюртукъ, былъ серьезенъ и пасторъ, но зато какое достоинство въ мужчинѣ имѣть вѣрное сердце!

Клариса не говорила о перемѣнѣ своихъ чувствъ Мэри и даже Пэшенсъ. Въ домѣ въ то время было не очень весело и радостно. Сэр-Томасъ, послѣ безчисленныхъ непріятностей, лишился мѣста, которымъ онѣ такъ гордились. Положеніе Мэри Боннеръ было не такъ печально, какъ положеніе бѣдной Клэри, и она держала себя такъ, что не походила на покинутую невѣсту. О Мэри Боннеръ можно сказать, что разочарованіе такого рода не могло имѣть вліянія на ея обращеніе; она не была расположена дѣлать признанія или разсуждать о своихъ чувствахъ. Но было извѣстно, что изгнанный Ральфъ въ минуту своего благоденствія объявилъ о своемъ намѣреніи отдать все, что имѣлъ, этой красавицѣ, и думали, что она приняла это приношеніе. Слѣдовательно, ни объ одномъ Ральфѣ нельзя было упоминать, и дѣвицы вели степенную, серьезную и грустную жизнь.

Наконецъ было получено письмо отъ сэр-Томаса въ Пэшенсъ:

"Я буду завтра обѣдать дома. Я получилъ сегодня утромъ прилагаемую записку отъ P. Н. Я полагаю, онъ долженъ пріѣхать.

Любящій "Т. А."

Прилагаемая записка заключалась въ слѣдующемъ:

"Любезный сэр-Томасъ, я былъ у васъ сегодня утромъ, но старикъ Стемъ былъ твердъ какъ гранитъ. Если вы позволите, я буду завтра въ виллѣ. Если вы будете дома, я останусь обѣдать.

Преданный вамъ

"РАЛЬФЪ НЬЮТОНЪ."

Мысли сэр-Томаса, когда онъ получилъ эту записку, находились точно въ такомъ состояніи, какъ онъ писалъ. Онъ полагалъ, что Ральфъ долженъ пріѣхать. Онъ не очень уважалъ своего бывшаго питомца. Однако онъ не сдѣлалъ ничего такого, что давало бы сэр-Томасу право не принимать человѣка, съ которымъ онъ всегда находился въ короткихъ отношеніяхъ. Если его племянница захочетъ принять предложеніе Ральфа, партія будетъ блестящая, и дядя думалъ, что онъ не обязанъ мѣшать такому выгодному для нея замужству. Сэр-Томасъ еще не понималъ Мэри Боннеръ — очень мало зналъ ея характеръ, но онъ зналъ, что обязанъ доставить ей возможность извлечь выгоду изъ своей красоты. Онъ написалъ Ральфу, что будетъ обѣдать дома въ назначенный день.

— Это невозможно! воскликнула Клэри, когда ей сказали.

— Онъ непремѣнно будетъ, замѣтила Пэшенсъ.

— Такъ я пойду на. цѣлый день къ мистриссъ Браунло.

— Душа моя, онъ догадается, почему тебя нѣтъ.

— Пусть-его догадывается, сказала Клариса.

Она сдѣлала какъ сказала. Когда сэр-Томасъ пріѣхалъ въ четыре часа въ четвергъ, назначенный Ральфомъ — въ четвергъ четырнадцатаго апрѣля — онъ не нашелъ Кларисы. Наемную карету хотѣли послать за нею въ десять и разсчитали, что ко времени ея возвращенія Ральфъ непремѣнно уѣдетъ. Сэр-Томасъ не выразилъ ни гнѣва, ни одобренія.

— О! она уѣхала къ мистриссъ Браунло? Очень хорошо. Не думаю, чтобы это составило какую-нибудь разницу для Ральфа.

— Никакой разницы, строго сказала Пэшенсъ: — никакой разницы это не можетъ составить для него.

Въ это время Ральфъ былъ въ домѣ уже болѣе часа.

Теперь мы вернемся къ Ральфу и его приключеніямъ. Онъ пріѣхалъ въ Лондонъ съ единственною цѣлью возобновить сватовство за Мэри Боннеръ; но въ первые два дня онъ былъ занятъ въ Лондонѣ дѣлами первой любви. Онъ былъ у Кэри, а Кэри былъ у Нифита.

— Это самый сумасбродный старикъ, какого только случалось мнѣ видѣть, сказалъ Кэри. — Когда я намекнулъ ему, что вы готовы на всякія возможныя уступки — я имѣлъ въ виду тысячу фунтовъ или около того — я никакъ не могъ заставить его понять.

— Ему не нужны деньги, сказалъ Ральфъ.

« — Пусть онъ пріѣдетъ обѣдать въ коттэджъ, сказалъ онъ: — и мы все устроимъ честно.» Тутъ я предложилъ ему тысячу фунтовъ наличными.

— Что онъ сказалъ?

— Позвалъ человѣка, съ ножомъ въ рукѣ кроившаго кожу, чтобы выгнать меня изъ лавки. И тотъ сдѣлалъ бы это, еслибъ я не ушелъ.

Это было неутѣшительно, но на слѣдующее утро Ральфъ получилъ письмо, которое ободрило его. Писмо было отъ самой Полли и состояло въ слѣдующемъ:

"Александринскій коттэджъ, Гендонъ, апрѣля 10-го 186--. "Милостивый государь,

"Отецъ мой все продолжаетъ свои глупости и мнѣ кажется лучше всего написать къ вамъ, чтобы покончить это дѣло. Отецъ мой не имѣетъ права сердиться на меня, по-крайней-мѣрѣ за васъ. Онъ говоритъ, что кто-то приходилъ предлагать ему денегъ. Я жалѣю, зачѣмъ приходили, но можетъ быть послали не вы. Отецъ не хорошо дѣлаетъ, что говоритъ о васъ и обо мнѣ. Разумѣется, это была большая честь, но я нахожу, что никому не слѣдуетъ становиться выше своего званія въ супружествѣ. Тутъ сердце должно значить все. Я такъ и сказала моему отцу. Если я когда-нибудь отдамъ свое сердце, то навѣрно такому же ремесленнику, какъ мой отецъ. Я вздумала написать вамъ, Что между вами и мною никогда ничего не можетъ быть, только вашъ пріѣздъ въ Моргэтъ сдѣлалъ мнѣ большую честь. Я пишу Это къ вамъ, потому что одинъ очень короткій другъ совѣтуетъ мнѣ и я не прочь сказать вамъ, что это мистеръ Могсъ. И я Покажу это письмо моему отцу. То-есть, я написала два письма и сохраню у себя другое. Жаль, что отецъ мой продолжаетъ такъ поступать, но онъ думаетъ, что это къ лучшему. А что Касается денегъ — о, мистеръ Ньютонъ! онъ слишкомъ для Этого гордъ.

"Искренно вамъ преданная

"МЭРИ АННА НИФИТЪ."

Полли въ копіи своего письма выпустила то мѣсто, которое относилось къ Могсу, чтобы не огорчить отца.

Ральфъ, получивъ письмо, почувствовалъ искреннюю признательность къ Полли и написалъ ей премиленькое письмо, въ которомъ благодарилъ ее за доброту и выражалъ надежду, что она будетъ такъ счастлива, какъ заслуживаетъ. Тогда онъ рѣшился съѣздить въ Попгэмскую виллу, думая, что непріятности съ Нифитомъ достаточно уменшились, для того, чтобы позволить ему посвятить свое время болѣе пріятному занятію.

Онъ пріѣхалъ въ виллу въ четвертомъ часу и узналъ отъ жены садовника, что сэр-Томасъ еще не пріѣзжалъ. Онъ не зналъ, что Кларисы нѣтъ дома, и узналъ объ этомъ только когда сѣли за обѣдъ въ семь часовъ. Многое было сдѣлано и многое вынесено до того времени. Онъ шелъ медленно по дорогѣ и смотрѣлъ во всѣ стороны, надѣясь увидѣть молодыхъ дѣвицъ, какъ бывало часто во время его лѣтнихъ посѣщеній; но никого не было видно и онъ былъ принужденъ постучаться въ дверь. Его ввели въ гостиную и чрезъ нѣсколько минутъ къ нему пришла Пэшенсъ. Она не уговаривалась съ Мэри, какъ принять Ральфа. Мэри уже дала ему отвѣтъ и считала, что этого достаточно. Онъ, по ея мнѣнію, былъ легкомысленный, непостоянный человѣкъ, у котораго не хватитъ настойчивости ухаживать за женщиной.

Пэшенсъ сейчасъ начала спрашивать его о братѣ и о Пріоратѣ. Онъ былъ такъ коротокъ въ ихъ домѣ и такъ дорогъ имъ всѣмъ, несмотря не неодобреніе, съ которымъ теперь всѣ смотрѣли на него, что нельзя было не показать ему наружной ласковости.

— Ахъ, сказалъ онъ: — съ какимъ нетерпѣніемъ ожидаю я, когда вы всѣ будете у меня! Я такъ часто былъ у васъ принятъ, что съ величайшей радостью приму васъ у себя.

— Мы такъ мало выѣзжаемъ, сказала Пэшенсъ.

— Но вы навѣрно пріѣдете ко мнѣ. Я знаю, что вамъ было бы пріятно видѣть пасторатъ и церковь Грега.

— Это правда.

— Мнѣ кажется, это самая красивая церковь, въ Англіи и паркъ очень милъ. Домъ надо передѣлать, но я займусь этимъ когда-нибудь. Я не знаю нигдѣ лучшихъ окрестностей.

Такъ было естественно Пэшенсъ сказать, что ему нужна хозяйка для такого дома, но она не могла выговорить этихъ словъ. Она не могла придумать приличныхъ словъ и скоро оставила его, пробормотавъ, что ей нужно сдѣлать какія-то распоряженія въ комнатѣ отца.

Онъ былъ одинъ минутъ двадцать, когда Мэри вошла въ комнату. Она увидала, что тутъ нѣтъ Пэшенсъ, и чуть-было не вернулась наверхъ. Но это походило на трусость и не понравилось ей. Она не имѣла никакой причины бояться Ральфа Ньютона. Она собралась съ мыслями и вошла съ притворнымъ равнодушіемъ — какъ будто между ними не было ничего, кромѣ простого знакомства.

— Должно быть, дядюшка скоро будетъ, сказала она. — Впрочемъ, мы такъ мало его видимъ, что вовсе не знаемъ времени его пріѣзда; дядюшка такъ рѣдко бываетъ дома.

— А мнѣ кажется, что Пэшенсъ и Клэри много выиграли отъ этого. Онѣ научились многому такому, чего не знали бы совсѣмъ, еслибъ онъ былъ съ ними съ утра до вечера. Я не знаю дѣвушекъ милѣе ихъ. Вы знаете, что онѣ для меня все-равно, что сестры.

— Такъ мнѣ говорили.

— А когда вы пріѣхали, мнѣ казалось, что у меня прибавилась еще сестра, только…

— Что? спросила Мэри, съ умысломъ принявъ свирѣпый видъ.

— Примѣшалось нѣчто другое.

— Разумѣется, разница должна быть; вы знаете меня только нѣсколько мѣсяцевъ.

— Я зналъ васъ довольно для того, чтобы желать узнать короче на всю жизнь.

— Мистеръ Ньютонъ, я думала, что вы поняли меня.

— Понялъ.

Это онъ сказалъ тономъ плаксивой жалобы.

— Я понялъ васъ — вполнѣ. Я понялъ, что я отвергнутъ и презрѣнъ. Но мужчина, имѣющій серьезное намѣреніе, не откажется отъ него изъ-за этого. Есть такія вещи, отъ которыхъ онъ отказаться не можетъ. Вы можете говорить человѣку, чтобы онъ не пилъ и не игралъ, но это ни къ чему не послужитъ. Когда онъ началъ, онъ будетъ продолжать.

— Что же это значитъ?

— Что любовь такая же сильная страсть, какъ питье или картежная игра. Вы мнѣ отказали изъ-за дочери этого ремесленника.

— Какой дочери ремесленника? спросила Мэри. — Я не говорила ни о какой дочери ремесленника. Я вамъ сказала самую основательную причину для того, чтобы вы не обращались болѣе ко мнѣ.

— Причинъ есть много, сказалъ Ральфъ, глядя на свою шляпу, которую онъ взялъ со стола. — Самая главная, что вы не любите меня.

— Не люблю, рѣшительно сказала Мэри.

— Такъ; но эту причину мужчина долженъ стараться преодолѣть. Не перетолковывайте въ другую сторону моихъ словъ. Я не такъ глупъ, чтобы воображать, будто могу успѣть въ одинъ день. Я не такъ тщеславенъ, чтобы думать, будто могу имѣть успѣхъ когда-нибудь. Но я могу быть настойчивъ.

— Это никчему не поведетъ и этого нельзя дозволить. Я не дозволю и дядюшка не дозволитъ.

— Когда вы мнѣ сказали, что я невѣренъ другой особѣ… кажется вы такъ выразились…

— Можетъ быть.

— Я предположилъ, что вы слышали эту глупую исторію… о дочери мистера Нифита.

— Я не слыхала никакой глупой исторіи.

— Что же вы хотѣли сказать?

Мэри помолчала съ минуту, думая, не можетъ ли она услужить кузипѣ. Клариса сама призналась Мэри, что она любитъ всѣмъ сердцемъ этого человѣка. Клэри также говорила ей, что этотъ человѣкъ объяснился ей въ любви. И любовь Клэри пережила даже ударъ, нанесенный ей предложеніемъ Ральфа ея кузинѣ. Все это кузина знала, но она не знала, что эта любовь теперь превратилась въ презрѣніе.

— Я ничего не слыхала о дочери этого человѣка, сказала Мэри.

— Такъ что же?

— Но я знаю, что до моего пріѣзда вы старались пріобрѣсти любовь моей кузины.

— Кларисы?

— Да, Кларисы. Развѣ это неправда?

Она замолчала, а Ральфъ вспомнилъ сцену на лугу. Впрочемъ, онъ никогда ее не забывалъ. Когда онъ думалъ о Мэри Боннеръ, его всегда преслѣдовало воспоминаніе о томъ часѣ, когда онъ дурачился съ милой Клэри. Онъ поцѣловалъ ее. Ну да, а для нѣкоторыхъ дѣвушекъ поцѣлуи имѣютъ важное значеніе — какъ Полли Нифитъ сказала своему вѣрному обожателю. А для другихъ они не значатъ ничего.

— Если вы хотите взять жену изъ здѣшняго дома, сдѣлайте предложеніе ей. Мнѣ безполезно предлагать.

— Совершенно безполезно? спросилъ Ральфъ, начиная приходить въ уныніе.

— Рѣшительно. Я сказала вамъ еще другое — на что не намекнула бы, еслибъ не желала предупредить возобновленіе такого безполезнаго предложенія. Но вы ни во что это не ставите. У васъ все можетъ перемѣшиваться въ одно мгновеніе изъ пустой прихоти.

— Вы очень строго выражаетесь, миссъ Боннеръ, я не заслуживаю этого отъ васъ. Что заставило меня обратиться къ вамъ, какъ не то, что я восхищаюсь вами больше всѣхъ другихъ?

— Вы не должны восхищаться мною больше всѣхъ другихъ. Неужели мужчина долженъ перемѣняться по своей прихоти, потому что видитъ дѣвушку, волосы которой ему понравятся на минуту больше волосъ той, которой онъ поклялся въ вѣрности?

Ральфъ не забылъ шепнуть себѣ въ эту минуту для своего собственнаго утѣшенія, что онъ никогда не клялся Кларисѣ въ вѣрности. Онъ чувствовалъ кромѣ того, что хотя и былъ поцѣлуй, но сценой на лугу пользовались несправедливо во вредъ ему.

— Я боюсь, что вы очень вѣтрены, мистеръ Ньютонъ, и что ваша любовь немногаго стоитъ.

— Надѣюсь, мы оба доживемъ до того, что вы узнаете, какъ вы были несправедливы ко мнѣ.

— Надѣюсь. Если мое мнѣніе значитъ что-нибудь для васъ, воротитесь къ той, котюрую вы такъ сумасбродно позволили себѣ бросить. Ко мнѣ вы не должны обращаться болѣе, а то это будетъ оскорбленіемъ.

Она встала величественной красавицей и вышла изъ комнаты.

Надо кончить. Такъ чувствовалъ Ральфъ, когда Мэри вышла изъ комнаты, несмотря на увѣренія въ постоянствѣ и настойчивости, которыя онъ повторялъ себѣ. "Мужчина долженъ настаивать, хоть ему откажутъ десять разъ эти гордыя красавицы, говорилъ онъ себѣ: «но когда поддадутся, съ ними справишься лучше, чѣмъ съ другими.»

Такъ думалъ онъ о Мэри Боннеръ, но теперь мнѣніе его перемѣнилось.

"Она твердо рѣшилась, сказалъ онъ себѣ: «судя по ея словамъ и взглядамъ.»

Но какъ же съ Кларисой-то? Если Мэри Боннеръ сказала ему правду, не долженъ ли онъ вернуться къ Кларисѣ? Его сердце — у него тоже было сердце — было очень мягко. Онъ всегда любилъ Кларису и ни за что не желаетъ, чтобы она была несчастлива. Какая она хорошенькая, какая кроткая, какая милая! И съ какимъ гордымъ счастьемъ будетъ она разъѣзжать съ нимъ по ньютонскому парку! Потомъ онъ вспомнилъ, что Грегори сказалъ ему и какъ онъ уговаривалъ Грегори настаивать. Если это случится, Грегори долженъ покориться. Ясно, что Клариса не можетъ выйти за Грегори, если влюблена въ него. Но какъ онъ взглянетъ сэр-Томасу въ лицо? Думая объ этомъ, онъ засмѣялся. Сэр-Томасъ будетъ радъ отдать дочь не наслѣднику, а владѣльцу Ньютонскаго Пріората. Кто могъ быть этотъ человѣкъ, котораго Мэри Боннеръ предпочитала ему, несмотря на все Ньютонское помѣстье, придававшее силу его сватовству? Можетъ быть Мэри Боннеръ не понимала что значитъ сдѣлаться владѣтельницей Ньютонскаго Пріората.

Чрезъ нѣсколько времени слуга пришелъ проводить его въ его комнату. Сэр-Томасъ пріѣхалъ и прошелъ тотчасъ въ свою комнату. Ральфъ пошелъ наверхъ и одѣлся, надѣясь увидѣть Кларису, когда всѣ соберутся предъ обѣдомъ. Когда онъ сошелъ внизъ, въ гостиной были сэр-Томасъ, Мэри, Пэшенсъ — но Кларисы не было. Ральфъ собрался съ мужествомъ и любезно заговорилъ съ сэр-Томасомъ. Потомъ, обратился къ Пэшенсъ и спросилъ о сестрѣ.

— Клариса на цѣлый день у мистриссъ Браунло, отвѣчала Пэшенсъ: — и поздно воротится домой.

— О, какъ это непріятно! воскликнулъ Ральфъ.

Принимая въ соображеніе всѣ его затрудненія, мы должны сознаться, что онъ выразился недурно.

Послѣ обѣда сэр-Томасъ сидѣлъ за виномъ дольше обыкновеннаго, думая, можетъ быть, что дѣвицы не очень желаютъ общества Ральфа. Разговоръ былъ посвященъ послѣднимъ выборамъ, которыми Ральфъ очень интересовался и на которые очень негодовалъ.

— Слѣдствіе не сдѣлаетъ вамъ вреда, сказалъ онъ.

— Не думаю, чтобъ могло сдѣлать мнѣ вредъ.

— И вы будете имѣть удовольствіе знать, что чрезъ васъ обнаружился подкупъ и такой человѣкъ, какъ Грифенботомъ, выгнанъ изъ парламента.

— Не знаю, рѣшился ли бы я повторить это для такой цѣли и съ такими издержками, сказалъ сэр-Томасъ.

Ральфъ выпилъ чашку чая въ гостиной и уѣхалъ изъ виллы до возвращенія Кларисы.

Глава XLVIII.
МОГСЪ ИДЕТЪ ПѢШКОМЪ ВЪ ИДЖУЭРЪ.

Какъ только рѣшеніе судьи о персикросскихъ выборахъ сдѣлалось извѣстно Онтаріо Могсу, Общество Молодыхъ Людей сдѣлало новыя предложенія. Письмо, исполненное торжества, было прислано къ нему въ таверну «Честерскій Сыръ», въ которомъ его увѣдомляли, что Настращеніе и Подкупъ были растоптаны ногами въ особѣ гнуснаго Грифенботома и что Чистота и Права Труда все еще служатъ лозунгомъ здравомыслящей партіи въ Персикроссѣ, которая рѣшилась посадить мистера Могса въ парламентъ. Не лучше ли мистеру Могсу пріѣхать и позаботиться о своихъ интересахъ?

Когда Могсъ младшій получилъ это письмо, онъ только четыре дня тому назадъ вернулся изъ Персикросса, будучи призванъ туда свидѣтелемъ во время разбирательства прошенія; а такіе безпрестанныя поѣздки въ ничтожный городишко не нравились Могсу старшему. Разумѣется, издержки падали на отца.

— Я не вѣрю больше этимъ глупостямъ, сказалъ Могсъ старшій.

Могсъ младшій, который больше выигрывалъ и менѣе терялъ чѣмъ его отецъ, вѣрилъ. Хотя онъ былъ такъ недавно въ Персикроссѣ, онъ опять поѣхалъ туда и опять говорилъ рѣчи. Ничто не могло быть тріумфальнѣе его рѣчей, ничего не могло быть пріятнѣе его популярности, но онъ скоро примѣтилъ два обстоятельства. Первое — если у Персикросса не будетъ отнята привиллегія, то обѣ партіи вступятъ въ сдѣлку и выберутъ Уэстмакота съ какимъ-нибудь новымъ Грифенботомомъ. Второе — онъ не могъ отдѣлаться отъ убѣжденія, что Персикроссъ уцѣлѣетъ. Въ Персикроссѣ для него не было утѣшенія, кромѣ того, которое происходило изъ чистой политической совѣсти. Хотя послѣ его рѣчей его донесли до станціи на плечахъ президента и секретаря, онъ оставилъ Персикроссъ съ убѣжденіемъ, что этотъ городъ не доставитъ ему чести засѣдать въ парламентѣ.

Все это случилось въ началѣ марта, до того воскресенья, въ которое Нифитъ такъ грубо обошелся съ нимъ въ коттэджѣ.

— Мнѣ кажется, тебѣ теперь лучше заняться дѣломъ, сказалъ старикъ Могсъ.

Въ эту минуту Онтаріо сидѣлъ за высокой конторкой надъ счетной книгой, которую онъ ненавидѣлъ, и занимался дѣломъ какъ умѣлъ.

— Прошу больше не бывать въ «Честерскомъ Сырѣ», молодой человѣкъ, продолжалъ отецъ.

Это сынъ счелъ очень несправедливымъ и жестокимъ. Пока продолжались выборы и была надежда на успѣхъ, Могсъ старшій потворствовалъ «Честерскому Сыру», ничего не говорилъ о дѣлѣ, даже согласился разъ выслушать рѣчь сына о пользѣ союза рабочихъ.

— Я не раздѣляю этого образа мыслей, сказалъ Могсъ старшій: — но, можетъ быть, я старъ.

Имѣть сына членомъ парламента было бы почетно даже для старика Могса, хотя онъ самъ не зналъ хорошенько, въ чемъ состоялъ почетъ. Но какъ только онъ увидалъ, что надежды его тщетны, что «Честерскій Сыръ» не будетъ служить ступенью къ такому почету и что деньги истрачены понапрасну, мысли его вернулись въ прежнему. Стачки сдѣлались для него дьявольскимъ дѣломъ, а союзы вредомъ для ремесла.

— Я полагаю, сказалъ Онтаріо, поднимая глаза съ счетной книги: — что если я заработываю свой хлѣбъ днемъ, то могу проводить вечеръ гдѣ хочу. По-крайней-мѣрѣ буду, продолжалъ онъ, немного помолчавъ: — лучше намъ понять другъ друга, батюшка.

Могсъ старшій заворчалъ. Если онъ скажетъ слово, сынъ броситъ его, помчится во всѣ стороны и сдѣлается ораторомъ политическихъ рѣчей. Могсъ хорошо зналъ своего сына и нѣжно его любилъ. Миссъ Могсъ также не дастъ покоя отцу, если братъ ея убѣжитъ.

— Отправляйся хоть къ дьяволу, сказалъ Могсъ старшій.

— Я не знаю, зачѣмъ вы это говорите. Что я такого дьявольскаго дѣлаю?

— Эти союзы дьявольскіе.

— А я считаю ихъ божественными, сказалъ Могсъ младшій.

Послѣ этого они молчали нѣсколько времени. Могсъ старшій стригъ себѣ ногти при тускнѣющемъ свѣтѣ вечера, а Могсъ младшій подводилъ итогъ въ счетѣ какого-то аристократа, который износилъ много сапоговъ, но былъ извѣстенъ Онтаріо тѣмъ, что былъ представителемъ въ парламентѣ того графства, въ которомъ находился Персикроссъ.

— Я думалъ, ты все поправишь, женившись на этой дѣвушкѣ, сказалъ. Могсъ старшій.

На этотъ счетъ отецъ и сынъ были согласны, а романическое сердце миссъ Могсъ пылало восторгомъ. Любовь ея брата — сама она, сказать по правдѣ, была безобразна — составляла прелесть ея жизни.

— О, Онтаріо! говаривала она: — оставайся ей вѣренъ, хотя бы даже двадцать лѣтъ.

— Буду. Но я хотѣлъ бы, чтобъ въ эти двадцать лѣтъ она была мистриссъ Могсъ, отвѣчалъ Онтаріо.

Могсъ старшій зналъ до копеечки, сколько денегъ старикъ Нифитъ можетъ дать за дочерью, и нисколько не вѣрилъ угрозѣ насчетъ того, что ѣна останется въ одной рубашкѣ. Полли непремѣнно одержитъ верхъ надъ отцомъ, какъ Онтаріо всегда одерживалъ верхъ надъ нимъ.

Онтаріо не отвѣтилъ отцу, но какъ-то запутался въ счетѣ сапоговъ, сшитыхъ для аристократическаго члена парламента.

— Неужели совсѣмъ разошлось? спросилъ Могсъ старшій.

— Нѣтъ, не совсѣмъ.

— Такъ зачѣмъ же ты не женишься?

— Зачѣмъ я не женюсь? повторилъ Онтаріо, закрывая счетную книгу, потому что совсѣмъ перепутался въ цифрахъ: — я отдалъ бы всѣ сапоги изъ нашей лавки, чтобы выслушать отъ нея ласковое слово.

— Развѣ она не ласкова?

— Да, ласкова въ нѣкоторомъ смыслѣ. Она именно такова, какъ ей слѣдуетъ быть. Вотъ она какова. Не приставайте ко мнѣ, батюшка. Я этого желаю больше васъ. Я не откажусъ отъ нея, пока она не выйдетъ за другого, а тогда… я уѣду къ дядѣ въ Канаду, я уже рѣшился.

Онъ ушелъ изъ лавки, можетъ быть, не совсѣмъ вѣжливо. Но онъ опять вошелъ въ милость къ отцу, своимъ намѣреніемъ не отказываться отъ дочери Нифита. Молодому человѣку можно позволить бывать въ собраніяхъ рабочихъ союзовъ или на какихъ бы то ни было митингахъ, если онъ женится на дѣвушкѣ съ двадцатью тысячами приданаго. Въ этотъ вечеръ Онтаріо пошелъ въ таверну «Честерскій Сыръ» и отличился больше прежняго.

Мы уже говорили, какъ въ воскресенье ему удалось поговорить наединѣ съ Полли и какъ онъ начиналъ входить къ ней въ милость, когда Нифитъ выгналъ его изъ дома.

Сердце Полли поддавалось во время этого свиданія. Она когда-то мечтала, что хорошо быть владѣтельницей Ньютона, и имѣла на это возможность. Но когда принялась взвѣшивать все и размыслила, что должно быть нужно молодому Ньютону, она отогнала отъ себя эту мечту прежде чѣмъ она успѣла сдѣлать ей вредъ.

Она имѣла намѣреніе выйти замужъ непремѣнно. Но Онтаріо Могсъ былъ такой долговязый, неуклюжій, некрасивый человѣкъ, а Могсъ было имя не гармоническое. Газовщикъ былъ хорошъ собой и назывался Йэллолегсъ, что можетъ быть было лучше Могса. Онъ не разъ сватался за нее, но лицо газовщика было пошлое, да и самъ онъ былъ довольно пошлый человѣкъ. Наружностью молодой Ньютонъ былъ замѣчателенъ — но это была мечта, которую Полли оттолкнула отъ себя. Онти Могсъ былъ человѣкъ не пошлый и Полли знала навѣрно, что Онти Могсъ искренно любитъ ее. Она знала, что для сердца, души и глазъ Онти Могса она была божествомъ и что даже то мѣсто, на которомъ она стояла, было священно для него. А это убѣжденіе очень пріятно для молодой дѣвушки.

Онтаріо былъ очень близокъ къ своей побѣдѣ въ это воскресенье. Когда онъ сказалъ ей, что убьетъ Ральфа Ньютона, она ему повѣрила и была признательна за это — хотя смѣялась надъ нимъ. Когда онъ сказалъ ей, что не знаетъ, что дѣлать съ своей любовью, она чуть не сказала ему, что онъ можетъ сдѣлать. Когда онъ сказалъ ей, что предпочитаетъ ея поцѣлуй возможности сдѣлаться первымъ министромъ, она повѣрила ему и почти желала сдѣлать его счастливымъ. Она рѣшила въ сердцѣ, что не станетъ долѣе держать его въ неизвѣстности. Несмотря на его безобразіе, неловкость и длинныя ноги, она выбрала его своимъ мужемъ и была счастлива. Для дѣвушки такъ много значитъ увѣренность, что она искренно любима. А Полли вѣрила каждому слову Онтаріо. Ральфъ Ньютонъ выражался очень мило, но въ словахъ его не было никакого значенія, кромѣ намѣренія быть вѣжливымъ. Въ словахъ Онтаріо выражалась вся его мысль. Когда онъ сказалъ ея отцу, что согласенъ взять ее безъ ничего, она знала, что онъ сдѣлаетъ это съ радостью. Тогда-то она рѣшила, что выйдетъ за него и что впередъ всѣ сомнѣнія, всякое кокетство, всякая застѣнчивость будутъ отложены въ сторону. Она была побѣждена и спустила свой флагъ.

— Не отказывайтесь и достигнете, сказала она.

— Не откажусь, отвѣтилъ Онтаріо, и возвращаясь домой, возносился до облаковъ, совсѣмъ забылъ о Персикроссѣ и о сапогахъ аристократа; даже не вспоминалъ о «Честерскомъ Сырѣ» и даже не придумывалъ новой рѣчи въ защиту Правъ Труда. Онъ думалъ, что въ этотъ день одержалъ великую побѣду.

Невозможно было ему не узнать отъ нея положительно значеніе ея послѣднихъ словъ. Но въ этомъ было затрудненіе. Нифитъ запретилъ ему бывать у него въ домѣ и ему не хотѣлось являться въ домъ въ отсутствіе хозяина, который, будучи дома, не принялъ бы его. Онъ не сомнѣвался, что мистриссъ Нифитъ его приметъ и дастъ ему случай поговорить съ Полли, но его удерживала мысль, что въ отсутствіи хозяина нельзя противъ его воли врываться въ его домъ. Правда, дочь должна быть дороже и священнѣе дома, но Могсъ думалъ, что Полли должна принадлежать ему, а не отцу, и рѣшился подстеречь Полли.

Будничные дни отъ девяти часовъ утра до семи часовъ вечера былъ онъ занятъ въ лавкѣ. Но воскресенье принадлежало собственно ему, а Полли всегда ходила въ церковь. Въ первое воскресенье ему не удалось, хотя онъ ее видѣлъ. Она шла съ двумя другими дамами, и она также видѣла его, на сколько онъ могъ судить. На второе воскресенье онъ былъ въ Гендонѣ отъ десяти до трехъ часовъ, шатался по переулкамъ, сидѣлъ на калиткахъ, проводилъ время за трактатомъ политической экономіи, который принесъ съ собой въ карманѣ, думая о Полли, хотя старался сосредоточить свои мысли на производительной промышленности.

Онъ надѣялся подстеречь Полли, когда она пойдетъ въ церковь послѣ обѣда. Ходить утромъ въ церковь почти обязанность. А послѣ обѣда ходятъ часто оттого, что нечего больше дѣлать. Не могло быть и рѣчи о томъ, чтобы онъ могъ уговорить Полли отказаться отъ обѣдни, но если онъ встрѣтится съ него вечеромъ, въ ту минуту, какъ она повернетъ въ переулокъ, хорошо ему извѣстный, ведущій чрезъ поле къ Идинуэру, очень можетъ быть, что ему удастся убѣдить ее.

Когда приблизилось время, Онтаріо положилъ въ карманъ безполезную книгу и сталъ на выбранное имъ мѣсто. Почти въ ту самую минуту, какъ онъ осмѣлился ожидать ея появленія, Полли повернула въ переулокъ. Шесть мѣсяцевъ спустя Полли призналась ему, что ожидала найти его на этомъ мѣстѣ.

— И я не пришла бы, еслибъ не рѣшилась.

Такъ признавалась Полли полгода спустя, когда они сидѣли очень близко другъ къ другу на уединенномъ утесѣ на кентскомъ берегу.

Но поведеніе Полли въ эту минуту вовсе не обнаруживало ея догадливости.

— Это вы, мистеръ Могсъ? сказала она. — Какъ это вы здѣсь? Вы идете въ церковь?

— Я желалъ бы, чтобъ вы прошлись со мною нѣсколько минутъ.

— Я иду въ церковь.

— Вы можете послѣ пойти въ церковь — то-есть, если захотите. Я не могу теперь бывать у васъ въ домѣ, а долженъ сказать вамъ кое-что.

— Вы должны сказать мнѣ кое-что?

Полли пошла за нимъ. Они прошли почти два поля прежде чѣмъ Онтаріо началъ говорить то, зачѣмъ пришелъ, но Полли, хотя должна была знать, что возможность пойти въ церковь дѣлается все отдаленнѣе для нея, ждала безъ нетерпѣнія.

— Я желаю знать, сказалъ наконецъ Онтаріо: — можете ли вы полюбить меня.

— Какая въ этомъ польза, мистеръ Могсъ?

— Для меня это будетъ величайшая польза на свѣтѣ.

— Я могу полюбить человѣка, который нравится мнѣ.

— И Я вамъ не нравлюсь, Полли?

— Я этого не говорила.

— Но вы полюбите меня?

Наступило молчаніе. Они стояли, опираясь о калитку.

— Ну, Полли, скажите же. Вы любите меня?

— Не знаю.

Наступило новое молчаніе, но онъ былъ на седьмомъ небѣ, обнимая рукою ея станъ.

— Кажется, немножко, прошептала Полли.

— Однако больше всякаго другого?

— Неужели вы думаете, что у меня два жениха?

— Такъ я буду вашимъ женихомъ?

— Какъ скажетъ батюшка. Я не выйду по его приказанію за всякаго, но мнѣ не хотѣлось бы досадить ему.

— Но вы никогда не будете принадлежать никому другому?

— Никогда, сказала она торжественно.

— Я теперь сказалъ, что хотѣлъ сказать, и вы можете теперь идти въ церковь, если хотите.

Но онъ все обнималъ ее рукою.

— Теперь поздно, сказала Полли печальнымъ тономъ: — и это все надѣлали вы.

Прогулка продолжалась, хотя не до самаго Идинуэра, но такъ далеко, что Нифитъ замѣтилъ, что пасторъ говорилъ очень длинную проповѣдь.

Многое было рѣшено во время этой прогулки. Чрезъ пять минутъ послѣ того, какъ Полли объявила, что поздно идти въ церковь, она уже разговаривала съ Онтаріо съ восхитительнымъ довѣріемъ невѣсты.

— Дѣвушка должна имѣть время узнать, сказала она, когда онъ упрекалъ ее въ замедленіи: — дѣвушка не можетъ, какъ мужчина, рѣшиться тотчасъ — дѣвушка должна ждать и смотрѣть.

Но давъ слово, она уже не возьметъ его назадъ. Она сама не знала, когда начала любить его, но думала, что въ то время, какъ онъ рѣшился быть депутатомъ отъ Персикросса.

— Когда такъ, любезно сказалъ Онтаріо: — Персикроссъ сдѣлалъ для меня больше въ десять разъ, чѣмъ еслибъ просто сдѣлалъ меня членомъ парламента.

Два-три раза и гораздо чаще сдѣлало его счастливѣе, чѣмъ еслибъ онъ сдѣлался первымъ министромъ, потому что Полли, отдавъ свое сердце и обѣщавъ отдать свою руку, безъ всякой застѣнчивости позволяла цѣловать себя избранному ею человѣку.

Многое было ими рѣшено. Полли разсказала своему жениху всѣ свои непріятности относительно Ральфа Ньютона и тутъ-то получила отъ него совѣтъ, о которомъ она упомянула въ письмѣ къ своему прежнему жениху. Письмо должно быть написано и отослано на почту въ этотъ же вечеръ, а потомъ показано отцу. Мы уже знаемъ, что въ копіи она не показала отцу одного мѣста — рѣшившись сказать матери о своей помолвкѣ, а мать чтобы сказала отцу. А назначить день свадьбы она не хотѣла ни за что. Она не желала оттягивать, но больше ничего не могла сдѣлать, какъ поклясться отцу, что не выйдетъ ни за кого другого.

— Онъ мнѣ повѣритъ, прибавила она.

О бѣгствѣ она и слышать не хотѣла.

— Чтобъ онъ имѣлъ предлогъ отдать свои деньги кому-нибудь другому! прибавила она.

— Мнѣ не нужно его денегъ, увѣрялъ Могсъ.

— Это очень хорошо, но деньги вещь хорошая въ своемъ родѣ. Я ненавижу мужчинъ, продающихъ себя — и дѣвушекъ тоже. Деньги никогда не должны занимать перваго мѣста, но пренебрегать ими и торопиться вовсе не слѣдуетъ. Я еще не скоро состарѣюсь и вы очень хорошо можете подождать нѣсколько мѣсяцевъ.

Она дошла съ нимъ прямо до калитки ихъ дома — чтобы всѣ могли видѣть ее, еслибъ захотѣли, и простилась съ нимъ.

— Когда-нибудь, конечно очень скоро, сказала она, когда онъ, прощаясь съ нею, просилъ назначить свиданіе.

Итакъ Полли дала слово. Въ этотъ же вечеръ она показала письмо отцу.

— Неужели ты послала его, дура? сказалъ онъ.

— Послала. Оно уже лежитъ въ почтовомъ ящикѣ.

— Съ какой стати ты вздумала писать къ молодому человѣку?

— Нужно было написать ему.

— Ты вѣрно хочешь разбить мое сердце, сказалъ старикъ Нифитъ.

Въ этотъ вечеръ мать спросила ее, что она дѣлала послѣ обѣда.

— Гуляла съ Онтаріо Могсомъ, отвѣтила Полли.

— Ну?

— Я дала ему слово. Скажите отцу. Я намѣрена сдержать слово, матушка, во что бы то ни стало. Я отъ своего обѣщанія не отступлюсь. Лучше отцу узнать сейчасъ.

Глава XLIX.
МЕЖДУ КАРТИНЪ.

Въ Норфолькѣ мало охотятся за лисицами и Ральфу Ньютону — Ральфу лишенному наслѣдства — совѣтовали ньютонскіе друзья поселиться въ другомъ мѣстѣ. Но Ральфъ рѣшилъ, что такъ какъ онъ долженъ теперь заниматься чѣмъ-нибудь, то лисицы не должны быть его главною цѣлью. Итакъ онъ отправился въ Норфолькъ и купилъ Бимингэмскій замокъ.

Въ Норфолькѣ почти всякій домъ называется замкомъ. Мѣст

<Пропускъ 449 стр.>

слыхалъ ничего. Грегори писалъ о своихъ поѣздкахъ въ столицу и Ральфъ зналъ, что молодой пасторъ опять обожжетъ свои крылья на огнѣ, горящемъ въ Попгэмской виллѣ; но о наслѣдникѣ не упоминалось ничего. Въ мартѣ и апрѣлѣ непріятности съ Нифитомъ продолжались и Грегори въ своихъ письмахъ, разумѣется, не говорилъ о Нифитахъ. Наконецъ насталъ май и Ральфъ Бимингэмскій рѣшился также съѣздить въ Лондонъ. Онъ прилежно трудился въ эти четыре мѣсяца, занимаясь этими привлекательными дѣлами въ новомъ имѣніи, которыми можетъ заниматься человѣкъ съ деньгами въ карманѣ — ломалъ заборы, сажалъ молодыя деревья, покупалъ, строилъ навѣсы и тому подобное. Едвали какое удовольствіе въ жизни можетъ сравняться съ удовольствіемъ тратить деньги съ убѣжденіемъ, что онѣ вернутся съ прибылью. Это убѣжденіе часто оказывается неосновательнымъ — но удовольствіе одно и тоже. Въ домѣ онъ не хотѣлъ перемѣнять ничего. Можетъ быть, ему придется совѣтоваться съ другимъ вкусомъ, а не его.

На второй недѣлѣ мая онъ поѣхалъ въ Лондонъ, услышавъ что и Грегори будетъ тамъ въ это время, и тотчасъ очутился въ обществѣ своего тёзки почти такъ же часто, какъ и пастора.

Прошелъ мѣсяцъ послѣ того, какъ наслѣдника спровадили съ Попгэмской виллы, и онъ съ-тѣхъ-поръ не возобновлялъ своего посѣщенія. Онъ и сэр-Томаса не видалъ. Нельзя сказать, чтобы онъ боялся сэр-Томаса или стыдился видѣться съ дѣвицами. Онъ вовсе не думалъ, что поступилъ дурно съ кѣмъ-нибудь изъ нихъ; а если и думалъ, то былъ готовъ загладить свою вину, женившись на Кларисѣ; но онъ чувствовалъ, что если рѣшится сдѣлать предложеніе Кларисѣ, то слѣдуетъ пропустить нѣсколько времени для излеченія отъ прежней страсти.

Онъ съ радостью показывалъ норфолькскому Ральфу всѣ удовольствія столицы. Не записать ли ему Ральфа въ знаменитый Карльтонскій клубъ, котораго онъ самъ недавно сдѣлался членомъ? Ральфъ уже былъ записанъ въ одинъ старинный клубъ, членомъ котораго былъ его отецъ, и отказался отъ новой чести. А на балахъ, вечерахъ и обѣдахъ нашъ норфолькскій Ральфъ считалъ неудобнымъ бывать въ настоящее время, по причинѣ смерти своего отца. Племянникъ умершаго конечно не могъ говорить сыну, что восьмимѣсячнаго траура по отцѣ весьма достаточно. Онъ могъ только предложить театръ, небольшой обѣдъ въ Ричмондѣ и поѣздку въ Мэйденгэдъ.

— Я не понимаю, хорошо ли по причинѣ смерти отца имѣть такой плачевный видъ, сказалъ сквайръ своему брату.

— Они такъ были привязаны другъ къ другу, извинялъ Грегори.

Сквайръ согласился съ этимъ извиненіемъ и предложилъ своему тезкѣ лошадь для парка, приглашалъ его на охоту въ августѣ, увѣряя, что у него есть лишнее мѣсто для охотника и что это не повлечетъ никакихъ особыхъ издержекъ для него. Ото было не совсѣмъ справедливо, такъ какъ издержки были распредѣлены по числу охотниковъ, но Ральфъ наслѣдникъ охотно готовъ былъ заплатить за своего кузена и не считалъ дурнымъ прикрыть ложью свою щедрость. Однако, лишенный наслѣдства Ральфъ отказался отъ предложенія съ большой бладарпостью.

— Я все готовъ для васъ сдѣлать, еслибы только умѣлъ какъ, сказалъ счастливый наслѣдникъ.

Норфолькскій Ральфъ внутренно рѣшилъ, что онъ не приметъ ничего — или такъ мало, какъ возможно — отъ сквайра.

Все это происходило въ первые четыре дня его пребыванія въ Лондонѣ и онъ самъ не зналъ, какимъ образомъ онъ еще не былъ, ни въ виллѣ ни у сэр-Томаса въ Соумгэмптонской улицѣ. Онъ намѣревался это сдѣлать, но все откладывалъ день отъ дня. Молодые люди ничего не говорили между собой о дѣвицахъ въ виллѣ. Грегори думалъ, что братъ его не имѣлъ успѣха, и думая такимъ образомъ, не заговаривалъ объ этомъ. Грегори былъ въ Фёльгэмѣ раза два послѣ пріѣзда въ Лондонъ; но ему нечего было разсказывать — или онъ не хотѣлъ — о томъ что происходило тамъ. Онъ былъ намѣренъ остаться въ Лондонѣ тринадцать дней — обычный срокъ отсутствія для пастора — и не рѣшался возобновить своего предложенія. Онъ нашелъ Кларису грустной и молчаливой, и догадывался, что про

<Пропускъ 452—453 стр.>

— Я объ этомъ не подумала. Простите меня пожалуйста, сказала она, смотря на него почти съ умоляющимъ видомъ.

— Могутъ быть вещи еще хуже, сказалъ онъ.

Разумѣется она знала, о чемъ онъ говоритъ; но онъ не зналъ, сколько она знаетъ.

— Легко говорить, что долженъ твердо переносить превратности судьбы — но есть превратности, которыя человѣкъ не можетъ выносить безъ страданія.

Она твердо рѣшила, что одна превратность, о которой онъ думаетъ, будетъ поправлена; но она не могла еще сдѣлать для этого перваго шага. Однако она рѣшила, что рано или поздно шагъ этотъ будетъ сдѣланъ. Онъ могъ быть сдѣланъ и теперь, еслибъ только Ральфъ высказался. Но она очень хорошо понимала, что онъ не высказывается, потому что домъ въ Норфолькѣ болѣе ничего какъ ферма.

— Но я не имѣлъ намѣренія надоѣдать вамъ этимъ вздоромъ, сказалъ онъ.

— Это вовсе мнѣ не надоѣдаетъ. Разумѣется, вы все намъ разскажете, когда пріѣдете къ намъ.

— Разсказывать придется очень мало, если только вы не интересуетесь коровами, свиньями, овцами и лошадьми.

— Я интересуюсь коровами и свиньями, овцами и лошадьми, отвѣтила она.

— Все-таки это не весьма пріятные предметы для разговора. Человѣкъ можетъ сдѣлать столько же пользы и въ простой фермѣ, сколько въ большомъ помѣстьѣ, но онъ не можетъ сдѣлать свои дѣла интересными для другихъ.

Онъ помнилъ, что онъ и его богатый тёзка были соперниками въ любви къ этой прелестной дѣвушкѣ, и не могъ не намекнуть на свое сравнительно ничтожное состояніе. Однако, его собственныя слова, какъ только были произнесены и раздались въ его ушахъ, показались ему пошлы и жалки какъ плаксивая жалоба противъ штуки, сыгранной съ нимъ судьбою. Онъ не зналъ, какъ ей сказать, что жалѣетъ о перемѣнѣ помѣстья на ферму, потому что надѣялся, что она раздѣлитъ съ нимъ одно, и не смѣлъ просить ее раздѣлить съ нимъ другую. Она поняла все, даже выраженіе неудовольствія, пробѣжавшее по его лицу, когда онъ почувствовалъ, какое дѣйствіе могли произвести его слова. Она поняла все, но не могла еще помочь ему. Можетъ быть, наступитъ минута, когда она будетъ въ состояніи объяснить ему свои мысли о фермахъ, помѣстьяхъ и причинахъ, по которымъ одними можно пренебрегать, а Другія выбрать.

— Часто вы видѣли Ральфа Ньютона? спросилъ другой Ральфъ.

— Вашего кузена?

— Да, — только я не называю его такъ. Я не имѣю права называть его кузеномъ.

— Нѣтъ, мы не часто видимъ его.

Это было сказано такимъ тономъ, котораго было бы достаточно, чтобъ уничтожить всякое безпокойство въ Ральфѣ относительно его соперника. Не будь онъ растревоженъ, взволнованъ, и надо признаться, глупъ въ этомъ отношеніи, онъ могъ бы понять изъ этого тона, что его тёзка не фаворитъ миссъ Боннеръ.

— Онъ прежде часто бывалъ въ Попгэмской виллѣ, сказалъ Ральфъ.

— Теперь мы не часто его видимъ. Кажется, были какія-то причины къ неудовольствію между нимъ и дядюшкой. Братъ его былъ у насъ разъ или два. Мнѣ нравится мистеръ Грегори Ньютонъ.

— Прекраснѣйшій человѣкъ! воскликнулъ Ральфъ съ энергіей.

— Гораздо пріятнѣе своего брата, сказала Мэри: — хотя можетъ быть мнѣ не слѣдовало бы говорить этого вамъ.

Это уже не могло не быть пріятно для него.

— Мнѣ нравятся они оба, сказалъ онъ: — но Грега я искренно люблю. Мы съ нимъ жили какъ братья много лѣтъ, а другого я узналъ недавно.

— Я недавно узнала обоихъ, но они кажутся мнѣ такъ непохожими другъ на друга. Не правда ли, какая чудесная картина, мистеръ Ньютонъ? Не воображается ли вамъ, какъ вы сидите тутъ и бросаете камни въ рѣку, или плещетесь въ ней ногами?

<Пропускъ 456—457 стр.>

старался убѣдить отца, что онъ не можетъ сдѣлать пользы ни себѣ, ни дочери, настаивая на такомъ сумасбродномъ планѣ. Нифиту предлагали деньги — къ несчастью, это предложеніе еще болѣе оскорбило его. И жена сказала ему, что Полли наконецъ приняла предложеніе своего стараго обожателя Могса. Онъ бѣсился на Полли, разругалъ Могса за-глаза, наговорилъ Кэри грубостей — а теперь опять явился къ молодому сквайру.

— Капитанъ, сказалъ онъ, какъ только старательно заперъ за собою дверь: — хотите вы поступить честно?

Ньютонъ приказалъ, чтобы Нифита не пускали къ нему, но онъ стоялъ предъ нимъ, пробравшись въ его комнату въ отсутствіе слуги сквайра.

— Мистеръ Нифитъ, сказалъ Ньютонъ: — я этого не могу дозволить.

— Не можете дозволить, капитанъ?

— Не могу. Я не хочу, чтобы меня преслѣдовали. Вы оказали мнѣ услугу…

— Да, оказалъ, капитанъ.

— И я сдѣлаю по возможности все, чтобы отблагодарить васъ на это.

— Вы пріѣдете повидаться съ нашей Полли?

— Нѣтъ, не пріѣду.

— Не пріѣдете?

— Конечно, нѣтъ. Я не думаю, чтобы ваша дочь желала меня видѣть. Она помолвлена съ другимъ.

Это Кэри узналъ отъ мистриссъ Нифитъ.

— Я очень уважаю вашу дочь, но не поѣду къ ней.

— Помолвлена съ другимъ? Она?

— Мнѣ сказали такъ.

— О, такъ вотъ вы какъ! И вы не хотите видѣть меня, когда я къ вамъ прихожу — не хотите? Я не уйду изъ этой комнаты, пока вы не пошлете за полиціей, и просьбу подамъ на васъ въ судъ. Мнѣ пріятно будетъ посмотрѣть, какой видъ будете вы имѣть, когда васъ станутъ допрашивать и переспрашивать эти ученые крючки. Не очень-то пріятно будетъ ньюгонскому сквайру прочитать въ газетахъ на другой день кое-что о бандажистѣ. Я осмѣлюсь позвонить и велю дать мнѣ обѣдать, если вы позволите. Я не уйду безъ шума, если придетъ полиція, а потомъ пусть насъ разберутъ въ судѣ.

Эти было страшно нелѣпо, но въ то же время и досадно. Даже еслибъ Ральфъ пренебрегъ угрозой быть допрошеннымъ и переспрошеннымъ «учеными крючками» — а этимъ, надо признаться, онъ не пренебрегалъ — все-таки независимо отъ этого чувства ему очень не хотѣлось бы силою согнать Нифита съ кресла, на которое усѣлся этотъ достойный ремесленникъ. Онъ прежде обходился съ этимъ человѣкомъ не какъ съ ремесленникомъ. Онъ занималъ у него деньги, обѣдалъ у него, ѣздилъ къ нему въ Марсгэтъ и два раза предлагалъ руку его дочери.

— Вы можете обѣдать здѣсь, сказалъ Ральфъ: — только я очень жалѣю, что не могу обѣдать съ вами.

— Я цѣлую недѣлю не сойду съ этого мѣста.

— Это будетъ неудобно, сказалъ Ральфъ.

— Чрезвычайно неудобно для такихъ людей, какъ вы — особенно такъ какъ я стану твердить всякому, что я въ гостяхъ у моего зятя.

— Я говорю, неудобно для васъ и для вашихъ дѣлъ.

— Оставьте въ покоѣ дѣла, капитанъ. Для моей дочери довольно будетъ денегъ, обѣщанныхъ ей, и не думаю, чтобы мнѣ пришлось просить васъ содержать вашего тестя. Я думаю, что и теперь еще у меня больше наличныхъ денегъ, чѣмъ у васъ, капитанъ.

— Я самъ это думаю, мистеръ Нифитъ.

— Я не тронусь отсюда, пока вы не назначите день, когда пріѣдете къ моей хозяйкѣ и къ Полли.

— Это просто безумство, мистеръ Нифитъ!

— Вы такъ думаете? — неужели вы такъ думаете, капитанъ? Вы найдете меня еще безумнѣе, чѣмъ предполагаете. Прикажите дать мнѣ рюмку хереса. Мнѣ хочется пить. Когда вы бывали у меня въ гостяхъ, я всегда васъ поилъ.

Это было такъ справедливо, что Ральфъ былъ принужденъ позвонить и приказать подать вина.

<Пропускъ 460—461 стр.>

съ нимъ, тѣмъ лучше. Онъ былъ безумный, слабый эгоистъ и нехорошій человѣкъ.

Завтракъ кончился и три минуты спустя мистриссъ Браунло ушла. Когда они вернулись въ маленькую гостиную, въ которой сидѣли утромъ, ей удалось ускользнуть и Ральфъ остался одинъ съ «его милой дорогой Клэри». Несмотря на его непринужденную любезность, задача, предстоявшая ему, была трудна. Клариса, разумѣется, знала, что онъ дѣлалъ предложеніе Мэри и, вѣроятно, ей было извѣстно, что онъ сватался за Полли. Но Мэри сказала ему, что Клариса къ нему привязана — по-крайней-мѣрѣ намекнула на это. Притомъ ему надо было чѣмъ-нибудь прекратить преслѣдованія Нифита. Клэри согласится смотрѣть на эпизодъ съ Мэри Боннеръ какъ на ничего незначащій сонъ — какъ онъ самъ начиналъ на это смотрѣть.

— Клэри, сказалъ онъ: — мнѣ совсѣмъ не удавалось говорить съ вами послѣ того вечера, когда мы шли вмѣстѣ изъ этого дома.

— Это правда, мистеръ Ньютонъ, сказала она.

До-сихъ-поръ она всегда называла его Ральфомъ. Онъ не примѣтилъ этой перемѣны; онъ долженъ былъ думать о многомъ въ эту минуту.

— Какъ много случилось послѣ того!

— Очень много, мистеръ Ньютонъ.

— А между тѣмъ какъ это кажется недавно — точно-будто вчера. Мой бѣдный дядя былъ тогда живъ.

— Да, живъ.

Онъ не приближался къ своей цѣли этими воспоминаніями о прошломъ.

— Клэри, сказалъ онъ: — есть многое, что я желалъ бы забыть и, можетъ быть, кое-что желалъ бы простить.

— Мнѣ кажется, это случается со всѣми нами, сказала Кларкса.

— Именно, хотя не думаю, чтобы кто-нибудь поступалъ такъ сумасбродно и глупо, какъ я — бросилъ то, что имѣло величайшую цѣнность, для того, что казалось цѣнно только въ настоящую минуту.

Ему было очень трудно и онъ уже начиналъ чувствовать, что эта дѣвушка перемѣнилась къ нему. Она вдругъ сдѣлалась сурова, неразговорчива, почти груба. До-сихъ-поръ онъ всегда считалъ ее кроткимъ, милымъ, пріятнымъ существомъ, которому стоитъ только сдѣлать предложеніе и оно тотчасъ будетъ принадлежать ему. Мэри Боннеръ сказала ему, что онъ долженъ предложить. Теперь онъ готовъ былъ вымолить прощеніе Клэри, искренно любить ее и раздѣлить съ нею все свое состояніе. Но она не помогала ему въ этомъ затрудненіи. Онъ непремѣнно хотѣлъ, чтобы она заговорила, и полагаясь на отсутствіе мистриссъ Браунло, сидѣлъ и ждалъ.

— Мнѣ кажется, вы не бросили ничего такого, что вамъ слѣдовало сохранить, сказала она наконецъ. — Мнѣ кажется, что вы получили все.

— Нѣтъ — еще не все. Не знаю, получу ли то, чего желаю болѣе всего.

Разумѣется, она понимала его теперь, но сидѣла сурово, неподвижно — вовсе непохожая на Кларису, которую онъ зналъ почти съ дѣтства.

— Вы знаете, что я хочу сказать, Клариса?

— Нѣтъ — не знаю, отвѣтила она.

— Я боюсь, что вы не хотите мнѣ простить.

— Мнѣ не въ чемъ васъ прощать.

— О, есть въ чемъ! Но простите ли вы мнѣ, этого я не знаю. Вы должны многое мнѣ простить — очень многое. Ваша кузина Мэри одно время увлекла насъ всѣхъ.

— Пусть-ее — я ей не мѣшаю.

— Что вы хотите сказать, Клариса?

— Именно то, что говорю. Пусть-ее, я ей не мѣшаю. Она ничего отъ меня не отняла. Мы съ Мэри нѣжно любимъ другъ друга. Нѣтъ опасности, чтобъ мы поссорились.

— Полноте, Клэри — онъ всталъ, говоря это, и наклонился надъ ея плечомъ: — вы хорошо понимаете, что я хочу сказать. Мы такъ давно знаемъ и такъ любили всегда другъ друга, что вамъ слѣдовало бы простить меня. Я былъ сумасбро

<Пропускъ 464 стр.>

— Онъ многое сказалъ.

— Ну что же, душа моя?

— Это пустой, самонадѣянный, непостоянный человѣкъ.

— Неужели онъ таковъ, Клариса?

— А между тѣмъ онъ такой добродушный, веселый, пріятный, что я не вижу, почему ему не быть хорошимъ мужемъ для какой-нибудь дѣвушки.

— Что вы хотите сказать, Клариса? Вы не отказали ему?

— Я не говорила, что онъ дѣлалъ мнѣ предложеніе.

— А онъ дѣлалъ?

— Если дѣлалъ, такъ я отказала ему. Онъ добродушенъ, но сердце у него такое же, какъ у чурбана. Не говорите объ этомъ болѣе, милая мистриссъ Браунло. Навѣрно мы скоро опять сдѣлаемся съ нимъ друзьями и онъ забудетъ все, что говорилъ мнѣ сегодня утромъ.

Весь день Клариса была весела и почти счастлива, и прежде чѣмъ вернулась домой, рѣшила, что она скажетъ Пэшенсъ, а потомъ совсѣмъ выкинетъ это изъ головы. Не сказать Пэшеисъ было бы нарушеніемъ довѣрія съ ея стороны и сдѣлало бы очень трудными сестринскія отношенія между ними. Но еслибъ было возможно, она удержалась бы отъ выраженія торжества, безъ котораго ей невозможно было бы разсказывать. Въ сердцѣ ея конечно было торжество. Человѣкъ, по любви котораго она вздыхала, покорился ей наконецъ. Призъ былъ у ея ногъ, но она не захотѣла поднять его.

"Бѣдный Ральфъ! говорила она себѣ: «намѣренія у него хорошія, но онъ такой слабенькій!»

Конечно, она не скажетъ Мэри Боннеръ, не скажетъ и отцу. А когда она опять встрѣтится съ Ральфомъ — а она вѣроятно встрѣтится съ нимъ скоро — она не подастъ вида, что думаетъ о его неудачѣ. Она по прежнему будетъ называть его Ральфомъ — пока онъ не женится; а когда онъ вздумаетъ жениться, она поздравитъ его со всею горячностью старой дружбы.

Вечеромъ она все разсказала Пэшенсъ.

— Ты не находишь, что я поступила какъ слѣдуетъ? сказала она.

— Я нахожу, что ты поступила совершенно какъ слѣдуетъ.

— Такъ почему же ты ничего не говоришь Пэшенсъ?

— Только потому, что если ты его любишь… я отдала бы правую руку Клэри, чтобы тебѣ досталось то, что можетъ сдѣлать тебя счастливою въ жизни.

— Еслибъ ты отдала не только правую, но и лѣвую руку, бракъ съ Ральфомъ Ньютономъ не сдѣлалъ бы меня счастливою. Подумай, Пэтти: сватался за обѣихъ насъ въ-теченіе двухъ мѣсяцевъ! Онъ похожъ на ребенка. Какъ я могла бы уважать его или довѣриться ему? Я не могла бы уважать самое себя. Нѣтъ, Пэтти, я нѣжно его любила. Я воображала, что жизнь безъ него будетъ безцвѣтной. Я считала его кумиромъ, а онъ сдѣланъ изъ самой дрянной глины. Поцѣлуй меня, душечка, и поздравь съ тѣмъ, что я спаслась.

Сестра поцѣловала ее и поздравила, но все-таки въ сердцѣ сестры оставалось сожалѣніе. По ея мнѣнію, Клариса такъ годилась быть владѣтельницей Ньютонскаго Пріората.

Глава LI.
МУЗЫКА ИМѢЕТЪ СВОЮ ПРІЯТНОСТЬ.

Коммиссія, назначенная для изслѣдованія персикросскихъ выборовъ, засѣдала ежедневно нѣсколько недѣль и допрашивала половину города. Донесеніе ея было таково, что никто не сомнѣвался въ томъ, что Персикроссъ будетъ лишенъ нрава посылать депутатовъ въ парламентъ. Слава и политическое вліяніе Персикросса исчезли. І'рифенботомъ признался, что онъ тратилъ деньги на всѣхъ выборахъ, что Персикроссъ совершенно раззорилъ его, но увѣрилъ коммиссію въ тоже время, что онъ совершенно неповиненъ въ этомъ. При всякихъ новыхъ выборахъ онъ надѣялся, что на этотъ разъ, по-крайней-мѣрѣ, все будетъ чисто, и убѣдительно толковалъ это своимъ агентамъ. Но онъ наконецъ узналъ, что онъ неспособенъ быть Геркулесомъ, чтобы очистить такія грязныя конюшни. Все это не возбудило ненависти противъ него въ Персикроссѣ и его старые друзья Триггеры, Пайли и Спайвикомбы попрежнему были съ нимъ коротки. Всѣ въ Персикроссѣ знали, что привиллегія города уничтожена, и выказывали признательность въ прощаніи съ человѣкомъ, который поступалъ съ Персикроссомъ, такъ какъ Персикроссъ хотѣлъ, чтобы съ нимъ поступали. Персикроссъ лишился своей привиллегіи и Грифенботомъ оставилъ его — раззорившись, по его словамъ — но съ распущенными знаменами и даже съ нѣкоторымъ торжествомъ. Такъ и мы оставимъ его, надѣясь, что дни Грифенботома приходятъ къ концу.

Товарищъ его, сэр-Томасъ, въ третій свой пріѣздъ въ Персикроссъ — пріѣздъ, къ которому онъ былъ принуждёнъ противъ воли, чтобы дать показаніе коммиссіи — оставался тамъ очень короткое время. Но зато онъ высказался начисто. Онъ пріѣхалъ въ Персикроссъ съ твердымъ намѣреніемъ избѣгнуть подкупа, но ему неудалось. Подкупъ былъ и онъ въ немъ участвовалъ. Съ него требовали деньги, объ употребленіи которыхъ онъ ничего не зналъ, но не сомнѣвался, что ихъ употребили на подкупъ сапоговъ.

Персикроссцы нашли, что сэр-Томасъ выдалъ ихъ въ своемъ показаніи, и съ ругательствами проводили его изъ города. На этотъ разъ онъ оставался только одну ночь и оставилъ Персикроссъ навсегда.

Это случилось на второй недѣлѣ мая. Воротившись въ Лондонъ, онъ не поѣхалъ въ Фёльгэмъ, но остался въ своей квартирѣ въ самомъ дурномъ расположеніи духа. Возобновленная попытка опять вступить въ свѣтъ имѣла результатомъ потерю нѣсколькихъ сотъ фунтовъ, рѣшительную неудачу и — какъ онъ ошибочно думалъ — личное безславіе. Ему почти было стыдно показаться въ клубѣ и онъ два дня велѣлъ приносить себѣ обѣдъ изъ трактира.

— Вамъ вѣдь это не нравится, сэр-Томасъ, замѣтилъ ему Стемъ, очень хорошо зная страданія своего господина.

— Мнѣ ничего особенно не нравится, отвѣтилъ сэр-Томасъ.

— Я не сталъ бы прятаться оттого, что другіе мошенничаютъ, возразилъ Стемъ съ жестокою смѣлостью.

Сэр-Томасъ посмотрѣлъ на него, но не отвѣтилъ ни слова, и Стемъ сходилъ за обѣдомъ.

— Стемъ, сказалъ сэр-Томасъ въ тотъ же вечеръ: — теперь настала хорошая погода.

— Довольно хорошая, отвѣтилъ Стемъ.

— Свези своихъ племянницъ прогуляться въ Соутэндъ. Я останусь дома. Вотъ тебѣ пять фунтовъ на издержки.

Стемъ медленно взялъ деньги, но заворчалъ. Дѣвушки эти ему надоѣли и онъ совсѣмъ не хочетъ возить ихъ гулять. Онѣ не захотятъ ѣхать прежде іюня, а онъ совсѣмъ не хочетъ ѣхать.

— Можешь ѣхать, когда хочешь, сказалъ сэр-Томасъ.

Стемъ ворчалъ, а все-таки вышелъ изъ комнаты съ деньгами.

На слѣдующее утро сэр-Томасъ сидѣлъ одинъ въ своей комнатѣ совершенно несчастный. Онъ такъ устроилъ свою жизнь, что въ ней для него не осталось ничего цѣннаго. Онъ возвысился въ общественномъ мнѣніи своимъ умомъ и трудолюбіемъ и почти тотчасъ позволилъ вытолкнуть себя изъ толпы только потому, что другіе были назойливѣе его. Тогда онъ рѣшился загладить это разочарованіе работою другого рода — работою, которая была больше по немъ. Онъ воротился къ мечтѣ своей юности, къ труду прежнихъ дней и занялся «Жизнью Бэкона». Онъ окружилъ себя бумагами, читалъ замѣтки, составлялъ въ умѣ главы, а между тѣмъ изъ этого ничего не вышло. Сидя одинъ въ своей комнатѣ, онъ читалъ, но читать не значитъ работать. Онъ, такъ сказать, ходилъ вокругъ и около своего дѣла, не дотрогиваясь до него, пока работа, которую онъ жаждалъ начать, сдѣлалась такъ страшна для него, что онъ не смѣлъ до нея дотронуться. Сдѣлать это было цѣлью его жизни, а между тѣмъ день отъ дня, годъ отъ года становилось ему невозможнѣе начать. Въ этомъ есть несчастье, которое могутъ понять только испытавшіе его. Есть люди лѣнивые, которымъ праздность нравится. Имя имъ — легіонъ. Но сэр-Томасъ Андерудъ не принадлежалъ къ числу такихъ людей. Есть люди любящіе трудъ, ежедневно принимающіеся за него съ энергіей, жадные къ труду, возвращающіеся къ нему почти какъ пьяница къ бутылкѣ или игрокъ къ карточному столу. Это люди счастливые, хотя можетъ быть они дѣлаютъ несчастными окружающихъ ихъ. Но сэр-Томасъ Андерудъ былъ не таковъ. Есть еще люди, хотя ихъ меньше, которые работаютъ, хотя ненавидятъ трудъ, изъ чистаго убѣжденія, что праздность для нихъ негодится. Это люди сильные; но не таковъ былъ сэр-Томасъ Андерудъ. Потомъ есть такіе, которымъ нравится идея труда, но недостаетъ надлежащаго фибра для того, чтобы трудиться. Можетъ быть, такіе люди заработываютъ себѣ насущный хлѣбъ какъ сэр-Томасъ Андерудъ, но въ головѣ ихъ всегда присутствуетъ мысль, что можно бы сдѣлать нѣчто болѣе заработаванія насущнаго хлѣба, и честолюбіе это можетъ быть очень сильно, хотя недостаетъ надлежащаго фибра. Такой человѣкъ цѣлые годы будетъ страдать, вѣчно намѣреваться, никогда не исполнять, постоянно обвинять себя каждый день и каждую ночь. Дѣло подъ рукою, но исполненіе противно. Для такихъ людей нѣтъ ни покоя, ни счастья, и такой человѣкъ былъ сэр-Томасъ Андерудъ.

Въ такомъ настроеніи духа прельстили его сдѣлать усиліе для вступленія снова въ политическую жизнь и неудача оказалась крайне непріятной. Во время своихъ сношеніи съ грифенботомистами онъ говорилъ себѣ, какъ пріятно будетъ ему вернуться къ своимъ книгамъ, на сколько лучше будетъ для него уединеная жизнь, если только онъ успѣетъ заставить себя приняться за дѣло, которое онъ предназначилъ себѣ. Теперь онъ вернулся въ свое уединеніе, опять вытащилъ свои бумаги, а между тѣмъ не могъ надѣть на себя упряжь и везти тяжесть въ гору.

Онъ сидѣлъ одинъ въ своей комнатѣ въ такомъ положеніи съ книгою въ рукѣ, не относившеюся къ его труду, ненавидя себя и огорчаясь, когда Стемъ отворилъ дверь и ввелъ Пэшенсъ и Мэри Боннеръ.

— А! милыя мои, сказалъ сэр-Томасъ: — зачѣмъ вы пріѣхали въ Лондонъ? Я не думалъ видѣть васъ здѣсь.

Въ голосѣ его не было выраженія положительнаго неудовольствія, но всѣ понимали, его дочь, племянница, старикъ Стемъ и самъ сэр-Томасъ, что такое посѣщеніе считается болѣе или менѣе навязчивымъ. Однако, онъ поцѣловалъ обѣихъ, подвинулъ къ нимъ стулья и былъ вѣжливѣе обыкновеннаго.

— Мы такъ желаемъ слышать о Персикроссѣ, папа! сказала Пэшенсъ.

— О Персикроссѣ нечего разсказывать.

— Вы будете депутатомъ, папа?

— Отъ Персикросса не будетъ больше депутатовъ. Онъ лишился этой привилегіи. Это дѣло рѣшеное.

— И вы попустому имѣли всѣ эти непріятности, дядюшка? спросила Мэри.

— Совершенно попустому — и издержки тоже. Но это дѣло весьма обыкновенное и я не имѣю причины жаловаться больше другихъ.

— Это такъ непріятно! сказала Пэшенсъ.

— Очень непріятно, подтвердила Мэри.

Потомъ замолчали. Онѣ пріѣхали съ цѣлью, но какъ обыкновенно поступаютъ, молодыя дѣвушки, цѣль свою онѣ отложили до конца свиданія.

— Вы будете домой, папа? спросила Пэшепсъ.

— Да, но дня я не назначу, потому что теперь очень занятъ. Но я пріѣду скоро — очень скоро.

— Я надѣюсь, что вы останетесь съ нами нѣсколько времени, папа.

— Душа моя, ты знаешь…

Тутъ онъ замолчалъ, не придумавъ еще предлога, на который могъ бы сослаться.

— Теперь мои книги и бумаги въ такомъ безпорядкѣ — по милости персикросскихъ хлопотъ — что я не могу оставить ихъ пока…

— Но зачѣмъ вы не привозите съ собою вашихъ бумагъ, папа?

— Душа моя, ты знаешь, что я не могу.

Наступило новое молчаніе.

— Папа, я нахожу, что вамъ надо къ намъ пріѣхать, сказала Пэшенсъ. — Право нахожу, для Клэри — и для насъ.

Но даже и не это заставило ихъ пріѣхать въ это утро къ сэр-Томасу.

— Что же такое съ Клэри? спросилъ сэр-Томасъ.

— Съ ней ничего, отвѣчала Пэшенсъ.

— Такъ что же ты хочешь сказать?

— Я думаю, что для нея было бы гораздо успокоительнѣе, еслибъ вы сами видѣли, какъ идутъ дѣла.

— Право не знаю, что она хочетъ сказать. Ты знаешь, Мэри?

— Клэри послѣднее время была сама не своя, сказала Мэри.

— Должно быть, по милости этого негодяя Ральфа Ньютона, сказалъ сэр-Томасъ.

— Нѣтъ, папа, я увѣрена, что теперь она не думаетъ о немъ.

Въ это самое утро, какъ читатель можетъ быть вспомнитъ, негодяй ѣздилъ въ Фёльгэмъ, а изъ Фёльгэма въ Кромптонъ, отыскивать Кларису; но о возобновленномъ предложеніи негодяя Пэшенсъ еще не знала.

— Грегори въ Лондонѣ и былъ въ Фёльгэмѣ раза два. Мы желаемъ, чтобы онъ опять былъ до отъѣзда; онъ ѣдетъ въ субботу, и мы думали, что если вы пріѣдете въ четвергъ, мы пригласимъ его обѣдать.

Сэр-Томасъ почесалъ въ головѣ и завертѣлся на стулѣ.

— Кузенъ ихъ также въ Лондонѣ, сказала Пэшенсъ.

— Другой Ральфъ, тотъ, который купилъ Бимингэмскій замокъ?

— Да, папа, мы видѣли его въ Академіи. Я сказала, что вы будете рады видѣть его въ Фёльгэмѣ.

— Разумѣется, я буду радъ видѣть его, то-есть, если буду тамъ, сказалъ сэр-Томасъ.

— Но я не могла назначить дня, не спросивъ васъ, папа.

— Онъ уѣдетъ до-тѣхъ-поръ? сказалъ сэр-Томасъ,

— Я не думаю этого, папа.

— А ты что скажешь, Мэри?

— Мнѣ нечего говорить, дядюшка. Если мистеръ Ньютонъ пріѣдетъ, я буду рада видѣть его. Почему же нѣтъ? Онъ ничѣмъ не оскорбилъ меня.

На лицѣ ея мелькала улыбка, а на щекахъ виднѣлся блѣдный румянецъ.

— Мнѣ говорили, что Бимингэмскій замокъ мѣсто незначительное, сказалъ сэр-Томасъ.

— Судя по словамъ мистера Ньютона, это должно быть мѣсто очень некрасивое, сказала Мэри съ тою же улыбкою и съ тѣмъ же румянцемъ: — только я не всему вѣрю, что онъ намъ говорилъ.

— Нѣтъ ли чего рѣшенаго, что вы должны сказать мнѣ? спросилъ сэр-Томасъ.

— Нѣтъ ничего рѣшенаго, дядюшка, и не клонится къ тому. Мистеръ Ньютонъ случайно говорилъ мнѣ о своемъ домѣ, и больше ничего.

— Все-таки, папа, позвольте пригласить его обѣдать въ четвергъ.

Для этого-то Пэшенсъ пріѣхала въ Лондонъ, пренебрегая неудовольствіемъ отца. Сэр-Томасъ почесалъ въ головѣ, потеръ лобъ и согласился. Разумѣется, онъ не могъ не согласиться, но сдѣлалъ это нелюбезно. Позволеніе однако было дано и рѣшили, что Пэшенсъ напишетъ молодымъ людямъ, Ральфу Бимингэмскому и пастору, и пригласитъ ихъ обѣдать въ назначенный день.

— Такъ какъ времени осталось немного, то я уже написала, сказала Пэшенсъ, вынимая записки изъ кармана.

Потомъ она позвонила и обѣ записки отдала Стему. Пэшенсъ уѣзжая нашла минуту остаться одной съ отцомъ и сказать ему еще нѣсколько словъ.

— Милый папа, для насъ было бы гораздо лучше, еслибъ вы жили дома. Подумайте объ этихъ двухъ. Вѣдь за нихъ, такъ сказать, некому сказать слово.

Сэр-Томасъ застоналъ и опять почесалъ въ головѣ, но Пэшенсъ оставила его, прежде чѣмъ онъ успѣлъ придумать отвѣтъ.

Когда онѣ уѣхали, сэр-Томасъ сидѣлъ нѣсколько часовъ не шевелясь, сдѣлавъ нѣсколько безполезныхъ попытокъ заняться книгой, лежавшей предъ нимъ, но думая о прошломъ и дѣлая предположенія о будущемъ, съ тяжелыми сожалѣніями и съ надеждами слишкомъ слабыми для утѣшенія. Послѣднія слова Пэшенсъ раздавались въ его ушахъ: «Подумайте объ этихъ двухъ. Вѣдь за нихъ, такъ сказать, некому сказать слова.» Онъ думалъ о нихъ и о сказавшей эти слова, и сознавалъ, что пренебрегалъ своей обязанностью. Онъ понималъ, что такой дѣвушкѣ, какъ его Кларисѣ, нужно кого-нибудь, кто «сказалъ бы за нея слово», нужна чья-нибудь твердая рука, чтобы поддерживать ее, чья-нибудь любящая сила, чтобы подкрѣплять, чей-нибудь совѣтъ, чтобы руководить. Разумѣется, эти три дѣвушки, такъ же какъ и всѣ другія, считали супружество своей будущей долей въ жизни, и не хорошо предоставить имъ выборъ или отказъ безъ всякой помощи отъ отца. Онъ зналъ, что поступалъ нехорошо, и почти рѣшился оставить свою лондонскую квартиру и перевезти книги въ Нопгэмскую виллу.

Но такіе люди рѣшаются несовсѣмъ. Мысли сэр-Томаса скоро опять устремились къ неопредѣленному созерцанію, которое легче чѣмъ твердое намѣреніе.

День былъ одинъ изъ тѣхъ нестерпимо знойныхъ дней, которые въ Лондонѣ бываютъ иногда въ маѣ, и сэр-Томасъ сидѣлъ у отвореннаго окна, хотя въ каминѣ былъ разведенъ огонь, Когда онъ сидѣлъ, скорѣе мечтая, чѣмъ думая, до ушей его долетѣли слабые жалобные звуки отдаленной, грустной флейты. Онъ и прежде часто ихъ слыхалъ и они побуждали его къ злымъ желаніямъ и даже иногда къ злымъ словамъ противъ музыканта. Это упражнялся какой-то юноша безъ всякой опредѣленной мелодіи къ собственному утѣшенію и къ отвращенію слушателей. Сэр-Томасу стоило только запереть окно, но сэр-Томасъ, хотя страдалъ, не размыслилъ, откуда происходило его страданіе. Кому не извѣстно, какъ такіе звуки могутъ увеличить горечь угрызенія, умножить печаль настоящихъ мыслей и отнять у будущаго надежды?

Сэр-Томасъ, сидя, слушая и думая, находилъ, что бремя въ его жизни было очень тяжело. Какую пользу извлекъ онъ изъ жизни для себя и для другихъ? И какую пользу въ будущемъ смѣетъ онъ обѣщать себѣ?

— Стемъ, для чего ты позволяешь этому скоту играть на своей проклятой флейтѣ?

Стемъ въ эту минуту отворилъ дверь, чтобы сказать, что такъ какъ онъ обыкновенно обѣдаетъ въ часъ и такъ какъ теперь уже три, то онъ пойдетъ что-нибудь поѣсть.

— Онъ всегда за флейтой, отвѣтилъ Стемъ, еще не упомянувъ о томъ, за чѣмъ пришелъ.

— За коимъ чортомъ онъ всегда за флейтой? Развѣ можно заниматься чѣмъ-нибудь при такомъ шумѣ? Онъ почти свелъ меня съ ума.

— Это молодой Уобль въ № 17, сказалъ Стемъ.

— Его слѣдовало бы выгнать, сказалъ сэр-Томасъ.

— А мнѣ нравится, сказалъ Стемъ. — Это по моему характеру.

Тутъ онъ объяснилъ насчетъ своего обѣда, и разумѣется сэр-Томасъ разбранилъ его, зачѣмъ онъ не пришелъ сказать раньше, что пора обѣдать.

— Это потому, что я не хотѣлъ васъ тревожить, когда вы вынули бэконскія бумаги, сэръ, сказалъ Стамъ.

Сэр-Томасъ поморщился и покачалъ головой; но такія сцены были слишкомъ обыкновенны для того, чтобы имѣть большое дѣйствіе.

— Стемъ! закричалъ онъ, какъ только старый клэркъ заперъ дверь: — Стемъ!

Стемъ явился.

— Стемъ, найди кого-нибудь на будущей недѣлѣ, чтобы уложить всѣ эти книги.

— Уложить всѣ эти книги, сэр-Томасъ?

— Да — уложить всѣ эти книги. Надо заказать ящики. Теперь ступай обѣдать.

— Новые ящики, сэр-Томасъ?

— Ступай обѣдать.

А между тѣмъ онъ еще не рѣшился.

Глава LII.
ГУСЪ ИРДГЭМЪ.

Отъ неловкости или со злости Нифитъ разбилъ статуэтку Ральфа Ньютона — миніатюрную копію Аполлона Бельведерскаго, стоявшую въ углу комнаты Ральфа — извѣстно не было. Онъ сказалъ слугѣ, что смахнулъ ее полами сюртука, но Ральфъ думалъ, что бандажистъ намѣревался перебить все, но что его усмирилъ шумъ первой разбитой вещи. Во всякомъ случаѣ онъ другихъ вещей не билъ, и когда слуга вошелъ въ комнату, удостоилъ небрежно извиниться.

— Такая бездѣлица ничего не значитъ между мною и вашимъ господиномъ, Джэкъ, сказалъ Нифитъ.

— Я не Джэкъ, возразилъ приведенный въ негодованіе слуга съ сильнымъ иностраннымъ акцентомъ: — меня зовутъ Адольфъ.

— Вы Адольфъ? Я нахожу это имя неважнымъ — но для меня это все-равно. Подберите кусочки.

Слуга бросилъ презрительный взглядъ на Нифита и подобралъ куски. Онъ намѣревался повиноваться своему господину на сколько возможно, но ему не очень хотѣлось услуживать бандажисту. Онъ находилъ приказаніе, отданное ему, очень жестокимъ. Онъ былъ обязанъ и находилъ удовольствіе служить господамъ, но онъ зналъ, что этотъ человѣкъ ремесленникъ, снимавшій мѣрку съ своихъ покупателей въ своей лавкѣ. Непріятно казалось ему, что его господинъ ушелъ и оставилъ его, чтобъ его оскорблялъ и распоряжался имъ какой-нибудь бандажистъ.

— Принесите мнѣ кусокъ говядины съ лукомъ. Что вы вытаращили глаза? Развѣ вы не слыхали, что вамъ сказалъ вашъ господинъ?

— Лукъ съ говядиной?

— Ну, да! Я не уйду отсюда, покуда не перекушу. Вашъ баринъ знаетъ это. Я еще кромѣ этого вытяну изъ него кое-что, прежде чѣмъ съ нимъ покончу.

Нифитъ поставилъ-таки на своемъ, наѣлся говядины съ лукомъ, напился еще водки съ содовой водой, сидя въ новомъ великолѣпномъ креслѣ Ральфа, но чувствовалъ себя какъ-то неловко. Баранина и пиво въ трактирѣ въ Кондуитской улицѣ показались бы для него гораздо вкуснѣе, но онъ гордился тѣмъ, что могъ досаждать хозяину. Покончивъ съ говядиной, онъ вынулъ изъ кармана трубку и закурилъ. Противъ этого Адольфъ сильно возражалъ, но напрасно.

— Капитану не будетъ противенъ дымъ изъ моей трубки, говорилъ Нифитъ. — Онъ всегда курилъ сколько душѣ угодно, когда приходилъ ко мнѣ.

Наконецъ въ четыре часа онъ ушелъ, увѣривъ Адольфа, что очень скоро повторитъ свое посѣщеніе.

— Я намѣренъ часто видѣться съ капитаномъ, сказалъ онъ.

Однако онъ ушелъ и Адольфъ отворилъ ему дверь, не говоря ни слова.

— Прощайте, прощайте! сказалъ Нифитъ. — Я скоро опять приду.

Ральфъ пріѣхалъ одѣться къ обѣду часовъ въ семь, ужасно боясь еще застать у себя Нифита.

— Нѣтъ, сэръ, онъ наконецъ ушелъ, сказалъ Адольфъ, грустно качая головой.

— Много онъ напортилъ?

— Аполлона разбилъ, наѣлся говядины съ лукомъ и трубку выкурилъ. Что мнѣ было дѣлать? Надѣюсь, что больше не придетъ.

Ньютонъ также надѣялся, что Нифитъ больше не придетъ. Ральфъ ѣхалъ обѣдать къ лэди Ирдгэмъ, женѣ беркширскаго баронета, у котораго были три хорошенькія дочери. Въ этотъ періодъ его жизни беркширская и Гэмпширская аристократія были очень вѣжливы къ Ральфу Ньютону, и вообще всѣ расположены были улыбаться ему. Но многое дѣлало его несчастнымъ. Въ это утро ему рѣшительно отказала Клариса Андерудъ. Хотя онъ не былъ способенъ прійти въ отчаяніе отъ женскаго отказа, все-таки обращеніе Кларисы очень его опечалило. Ея холодность огорчала его болѣе, чѣмъ холодность Мэри Боннеръ. Онъ считалъ маленькій эпизодъ съ Мэри сущей бездѣлицей. Она промелькнула по его небу какъ метеоръ и на минуту разстроила его ясность. И Полли была для него ложнымъ блескомъ, который на время сбилъ его съ пути, но, по его мнѣнію, въ обстоятельствахъ исключительныхъ и совершенно извинительныхъ. Но милая Клэри была его особенной звѣздочкой, которой слѣдовало бы остаться ему вѣрной, несмотря на его заблужденія, звѣздочкой съ нѣжнымъ, продолжительнымъ свѣтомъ, который онъ надѣялся назвать своимъ всегда, когда захочетъ.

Вернувшись въ Лондонъ, онъ отправился въ свой клубъ, не смѣя ѣхать домой. Сумасбродство Нифита сдѣлалось для него страшною мукой. Эту жестокость онъ ничѣмъ не заслужилъ. Онъ могъ, положа руку на сердце, сказать себѣ, что во всѣхъ отношеніяхъ хорошо обошелся съ этимъ упрямымъ ремесленникомъ. Онъ не былъ способенъ умышленно нарушить обѣщаніе. Конечно, онъ занималъ деньги у Нифита, и рискуя своимъ будущимъ счастьемъ, съ благородствомъ, которому самъ не могъ достаточно надивиться, старался сдержать жестокія условія, которыя въ крайности позволилъ наложить на себя. Онъ былъ честенъ даже съ бандажистомъ и вотъ чѣмъ ему платили за это!

Что ему дѣлать, если Нифитъ исполнитъ свою угрозу и постоянно будетъ сидѣть у него въ квартирѣ? Конечно, обратившись къ полиціи, онъ можетъ освободиться отъ своего гонителя. Но онъ понималъ хорошо, какіе непріятные вопросы будутъ ему дѣлать въ судѣ. У него не хватало мужества посылать за полиціей. Онъ былъ очень несчастливъ и началъ думать, не отправиться ли ему на годъ путешествовать. Нифитъ не могъ гнаться за нимъ до Нила или до Скалистыхъ горъ. А можетъ быть и свирѣпость Клэри пройдетъ, когда онъ вернется чрезъ годъ, вѣрный своей любви къ ней. Пока онъ не смѣлъ вернуться домой прежде чѣмъ придетъ время одѣться къ обѣду.

Въ бильярдной своего клуба онъ нашелъ лорда Польперро — старшаго сына маркиза Мегависси — многіе молодые люди и нѣкоторыя молодыя дѣвицы называли его «хорошенькій Поль». Лордъ Польперро сдѣлался его искреннимъ другомъ съ того дня, какъ онъ получилъ наслѣдство, и теперь встрѣтилъ его съ дружелюбной короткостью.

— Давно вы видѣли старика Нифита, Ньютонъ? спросилъ молодой лордъ.

Въ комнатѣ было человѣкъ десять и вдругъ всѣ кіи замолкли. Ральфъ отдалъ бы свою лучшую лошадь, чтобы расхохотаться, но никакъ не могъ. Онъ очень покраснѣлъ и чувствовалъ это.

— Что тамъ о старикѣ Нифитѣ? сказалъ онъ.

— Я сейчасъ изъ Кондуитской улицы и онъ говоритъ, что обѣдалъ у васъ. Онъ божится, что вы женитесь на его дочери.

— Ну его къ чорту! сказалъ Ньютонъ.

Это былъ жалкій способъ выпутаться изъ бѣды и Ральфъ это чувствовалъ.

— Но что значитъ это? Онъ разсказываетъ всѣмъ, что вы ѣздили къ нему въ Маргэтъ.

— Нифитъ помѣшался, сказалъ капитанъ Фуксъ, съ добродушнымъ намѣреніемъ не оставлять друга въ бѣдѣ.

— Но что это за исторія съ его дочерью, Ньютонъ? спросилъ лордъ.

— Можете сами жениться на ней, Поль, если она не предпочтетъ вамъ молодого башмачника, за котораго, кажется, помолвлена. Она очень хорошенькая, очень богатая — что вамъ будетъ съ руки.

Онъ старался не конфузиться, но былъ очень красенъ въ лицѣ.

— На вашемъ мѣстѣ я бы это остановилъ, шепнулъ по секрету другой пріятель: — онъ не только разсказываетъ всѣмъ, а пишетъ письма объ этомъ.

— О, я знаю! сказалъ Ральфъ. — Какъ я могу остановить сумасшедшаго? Разумѣется, это скучно.

Онъ ушелъ, чувствуя, что его дѣла съ Нифитомъ будутъ составлять предметъ разговора въ бильярдной клуба часа полтора. Ему непремѣнно надо ѣхать за-границу.

Онъ почувствовалъ большое облегченіе, узнавъ, что Нифита нѣтъ уже въ его квартирѣ.

— Адольфъ, сказалъ онъ, когда одѣлся: — этого человѣка не надо пускать сюда.

— А! Аполлонъ разбитъ и онъ сдѣлалъ это нарочно.

— Мнѣ это все-равно; но ему не слѣдуетъ позволять входить сюда. Вы не должны никогда уходить отсюда до шести часовъ. Вечеромъ онъ не придетъ.

Онъ далъ слугѣ соверенъ и поѣхалъ обѣдать къ лэди Ирдгэмъ.

У леди Ирдгэмъ были три хорошенькія дочери съ красивыми шеями, съ льняными волосами, съ голубыми глазами, съ вздернутыми носиками, всѣ удивительно похожія другъ на друга. Имъ было отъ двадцати-одного года до двадцати-семи лѣтъ — между ними были сыновья — и пора была выдавать ихъ замужъ. Ирдгэмскій отель на Кэвендишскомъ сквэрѣ былъ открытъ для Ральфа почти съ материнскою лаской. Онъ принималъ ласки, но вполнѣ понимая материнскія интриги, подшучивалъ надъ молодыми дѣвицами. Онъ любилъ молодыхъ дѣвицъ вообще, но очень хорошо зналъ, что молодой человѣкъ не обязанъ предлагать руки и сердца всякой дѣвушкѣ, которая вѣжлива къ нему. Онъ былъ очень коротокъ съ ирдгэмскими дѣвицами, но не имѣлъ вовсе никакого желанія раздѣлить Ньютонскій Пріоратъ съ одной изъ Ирдгамовъ. Теперь, въ своемъ огорченіи, онъ радъ былъ ѣхать въ домъ, гдѣ былъ увѣренъ найти хорошій пріемъ.

Всѣ улыбались ему. Сэр-Джорджъ теперь принималъ его очень дружелюбно, съ той искренной горячностью, которую всегда чувствуетъ англійскій землевладѣлецъ съ большимъ помѣстьемъ къ другому столь же счастливо надѣленному. Полгода тому назадъ, когда думали, что Ральфъ продалъ наслѣдство дядѣ, сэр-Джорджъ, встрѣчая молодого человѣка, обращался съ нимъ совершенно другимъ образомъ.

Войдя въ комнату, Ральфъ почувствовалъ горячность пріема. Дѣвицы всѣ такъ многое имѣли ему сказать. Онѣ всѣ охотились и всѣ хотѣли, чтобы Ральфъ пріискалъ для нихъ лошадей. Лэди Ирдгэмъ была ласковѣе прежняго, но вмѣстѣ съ тѣмъ и немножко взволнована. Она не оставляла его съ дѣвушками и наконецъ успѣла увести въ уголъ задней гостиной.

— Мистеръ Ньютонъ, сказала она: — я покажу вамъ, что имѣю къ вамъ величайшее довѣріе.

— Можете, отвѣтилъ Ральфъ, спрашивая себя, не предложутъ ли ему вдругъ одну изъ дѣвицъ. Въ настоящую минуту онъ такъ пріунылъ, что вѣроятно согласился бы жениться на каждой.

— Я получила письмо, шепнула ему на-ухо лэди Ирдгэмъ — и замолчала. — Такое странное письмо, и очень гнусное. Я не показывала его никому — даже сэр-Джорджу. Я ни за что на свѣтѣ не покажу его моимъ дочерямъ.

Тутъ она замолчала опять.

— Я не вѣрю ни одному слову, мистеръ Ньютонъ, но думаю, что слѣдуетъ показать вамъ, потому что оно о васъ.

— Обо мнѣ? спросилъ Ральфъ, и мысли его тотчасъ обратились къ Нифиту.

— Да, право; и когда я вамъ скажу, что она относится тоже и къ моимъ дочерямъ, вы увидите, какъ велико мое довѣреніе къ вамъ. Еслибъ тутъ назвали именно которую-нибудь, я разумѣется не могла бы показать.

Тутъ она подала ему письмо, которое бѣдный Ральфъ прочелъ.

"Милэди — мнѣ сказали, что мистеръ Ральфъ Ньютонъ, владѣлецъ Ньютонскаго Пріората, ухаживаетъ за одною изъ дочерей вашего сіятельства. Я считаю своей обязанностью сказать вамъ, что онъ помолвенъ съ моею дочерью, Мэри-Анной Нифитъ. Остаюсь съ глубокимъ уваженіемъ

"ТОМАСЪ НИФИТЪ."
"Бандажистъ въ Кондуитской улицѣ."

— Это ложь! сказалъ Ральфъ.

— Я увѣрена, что это ложь, сказала лэди Ирдгэмъ: — только я думала, что слѣдуетъ показать вамъ.

Ральфъ повелъ къ обѣду Гусъ Ирдгэмъ и старался изъ всѣхъ силъ любезничать. Гусъ была средняя изъ сестеръ и очень хорошенькая дѣвушка. У ирдгэмскихъ дѣвицъ приданаго не было, но Ральфъ былъ человѣкъ не жадный — исключая тѣхъ случаевъ, когда онъ нуждался. Не надо предполагать, однако, чтобы онъ рѣшился жениться на Гусъ Ирдгэмъ. Но прежде онъ какъ будто держалъ всѣхъ Ирдгэмовъ въ подчиненіи, чувствуя себя выше ихъ — такъ какъ онъ сознавалъ, что онъ даетъ, а они получаютъ — а теперь въ своемъ несчастьи началъ находить, что Гусъ выше его и что отъ нея зависитъ дать, а отъ него принять. И Гусъ говорила съ нимъ точно такъ какъ будто имѣла тоже убѣжденіе. Гусъ была очень ласкова съ нимъ и онъ чувствовалъ къ ней признательность.

Лэди Ирдгэмъ призвала Гусъ одну въ свою спальную въ этотъ вечеръ.

— Я думаю, что онъ очень хорошій молодой человѣкъ, сказала лэди Ирдгэмъ: — если только умѣть съ нимъ обходиться. А на счетъ дочери этого противнаго человѣка все это пустяки. Онъ забудетъ все чрезъ мѣсяцъ, когда женится.

— Я объ этомъ и не думаю, мама. Онъ конечно забавлялся, какъ и другіе мужчины.

— Только, душа моя, онъ изъ такихъ, которыхъ нужно не выпускать изъ рукъ.

— Это такъ трудно, мама.

— Съ этимъ не трудно — то-есть, если у тебя хватитъ стойкости. Онъ не дальняго ума, не твердъ, не суровъ, какъ бываютъ нѣкоторые. Если онъ выскажется, онъ ужъ не ускользнетъ. Манеры у него прекрасныя. Не думаю, чтобъ на его имѣніи были долги, но я узнаю отъ папа, и онъ именно изъ такихъ мужчинъ, которые считаютъ своихъ женъ совершенствомъ.

Лэди Ирдгэмъ довольно вѣрно разобрала характеръ нашего героя.

Глава LIII.
КОНЕЦЪ ПОЛЛИ НИФИТЪ.

Слухи о поступкахъ Нифита дошли до Александринскаго коттэджа и привели въ смятеніе мистриссъ Нифитъ, а Полли очень разсердили. Нифитъ пріѣзжалъ домой пьяный и твердилъ, что хочетъ раскроить голову Ральфу Ньютону и Онтаріо Могсу. Уэдль, остававшійся вѣренъ интересамъ своего хозяина, воспользовался случаемъ видѣться съ мистриссъ Нифитъ и очень ясно выразилъ свои мысли о томъ, что дѣла разстраиваются. Мистриссъ Нифитъ полагала, что лучше продать лавку, а имъ самимъ переселиться въ какую-нибудь далекую страну — въ Тембриджъ или въ Уэръ. Полли однако не соглашалась съ матерью. Она думала, что зло надо исправить тотчасъ.

— Если отецъ будетъ продолжать такимъ образомъ, я просто уйду изъ дома и обвѣнчаюсь съ Могсомъ, сказала Полли. — Отецъ не бережетъ моего имени, стало быть я сама должна позаботиться о себѣ.

Она еще не сообщала этихъ намѣреній Онтаріо, по была совершенно убѣждена, что онъ поддержитъ ее во всякое время.

Раза два Онтаріо былъ въ коттэджѣ и всегда объ этомъ говорили Нифиту.

— Я ничего не хочу скрывать отъ отца, говорила Полли матери: — если онъ поступаетъ не какъ слѣдуетъ, это не моя вина. Я намѣрена выйти за мистера Могса и, натурально, желаю видѣться съ нимъ.

Нифитъ, когда ему говорили объ этихъ посѣщеніяхъ, обругавъ Могса младшаго пронырливымъ негодяемъ за то, что онъ приходитъ къ нему во время его отсутствія, отправился къ Могсу старшему и грозилъ, что его дочь не получитъ ничего. Могсъ старшій стоялъ совершенно молча, поглаживая кожу на рукѣ своимъ ножомъ, и просто пожелалъ добраго утра взбѣшенному бандажисту, когда тотъ уходилъ изъ лавки. Но Могсъ старшій началъ сомнѣваться.

— Я на твоемъ мѣстѣ, Онти, бросилъ бы, говорилъ онъ: — можетъ быть, въ самомъ дѣлѣ онъ ничего ей не дастъ.

— Я возьму ее и безъ денегъ, отвѣчалъ Могсъ младшій.

Обманутое честолюбіе довело бандажиста до сумашествія.

Но бывали минуты, когда онъ смягчался, грустилъ и почти раскаивался.

— Зачѣмъ ты не согласилась, когда онъ пріѣзжалъ въ Мартъ? сказалъ онъ, и слезы струились по его щекамъ, въ тотъ самый вечеръ, какъ ѣлъ говядину съ лукомъ въ комнатѣ Ньютона.

Содовая вода съ водкой, а потомъ джинъ довели его до плаксивости, такъ что онъ не былъ въ состояніи поддержать родительскую власть.

— Потому что не хотѣла. Это не его вина. Онъ говорилъ: хорошо, хотя не думаю, чтобы ему хотѣлось.

— Тогда ты могла выйти за него. Онъ не посмѣлъ бы отказаться; я убилъ бы его.

— Какая польза вышла бы изъ того? Меня онъ не полюбилъ бы никогда, а васъ и матушку презиралъ бы.

— Мнѣ это было бы все-равно, сказалъ Нифитъ, вытирая глаза.

— Но мнѣ было бы не все-равно. Могла ли бы я быть счастлива съ мужемъ, который не захотѣлъ бы принимать у себя моего роднаго отца? Могло ли это сдѣлать меня счастливою?

— Я былъ бы счастливъ, зная, что ты живешь тамъ.

— Нѣтъ, батюшка, въ этомъ счастья быть не могло. Когда я разобрала каковъ онъ, я узнала, что никогда не полюблю его. Онъ хотѣлъ на мнѣ жениться только потому, что далъ слово, какъ же могла я согласиться выйти за такого человѣка? Нѣтъ, нѣтъ!

Бѣдный Нифитъ былъ въ эту минуту слишкомъ несчастливъ для того, чтобы спорить, и лежалъ на старомъ диванѣ въ полной зависимости у Полли.

— Бросьте это, батюшка, продолжала она: — этого быть не могло и не будетъ. Лучше бросьте.

Но какъ ни былъ разстроенъ и несчастенъ въ этотъ вечеръ, Нифитъ не хотѣлъ сказать, что броситъ это. И дней десять послѣ этого его уговорить было нельзя. Но въ одинъ вечеръ пріѣхалъ онъ домой больной отъ джина и жена съ дочерью очень разсудительно стали съ нимъ говорить.

Въ семь часовъ на другое утро Онтаріо Могсъ сидѣлъ въ гостиной въ Гендонѣ, а Полли Нифитъ сидѣла съ нимъ. Прежде онъ никогда не являлся такъ рано и послѣ мистеръ и мистриссъ Нифитъ подумали, что его появленіе, столь неожиданное для нихъ, не удивило дочь ихъ Полли. Неужели она дала ему знать послѣ сцены съ отцомъ? Какъ бы то ни было, онъ явился и Полли приняла его.

— Полно, Онти. Я не хочу говорить глупостей, а надо рѣшить кое-что.

— Но вы скажете же человѣку, что рады видѣть его?

— Нѣтъ, не скажу. Я не хочу говорить человѣку того, что онъ уже знаетъ. Мы съ вами будемъ вѣнчаться…

— Разумѣется.

— Но намъ нужно согласіе моего отца. Я не хочу огорчать его. Онъ такъ бываетъ теперь несчастенъ, что сердце мое разрывается.

— Онъ говоритъ ужасныя вещи, сказалъ Могсъ, думая о томъ какъ бандажистъ увѣрялъ при немъ, что заставитъ Ральфа Ньютона жениться на его дочери.

— Все-таки я должна о немъ подумать. Я могу имѣть двадцать жениховъ, мистеръ Могсъ, но другого отца у меня не будетъ.

— Я буду первый изъ двадцати, сказалъ влюбленный Онтаріо.

— Это мы посмотримъ. Впрочемъ, матушка согласна, и если согласится батюшка, я не прочь. Я пойду къ нему теперь и скажу, что вы здѣсь. Я постараюсь образумить его.

Полли пошла наверхъ, на лѣстницѣ встрѣтилась съ матерью и сказала ей, что Онтаріо въ гостиной.

— Еще не ходите къ нему, матушка, сказала Полли.

Нифитъ лежалъ въ постели, и повидимому не въ веселомъ расположеніи. Онъ лежалъ, закрывъ голову руками и стоналъ, не громко, но очень жалобно. Его образъ жизни послѣдній мѣсяцъ не могъ сдѣлать его счастливымъ и совѣсть тоже была неспокойна. Онъ былъ трудолюбивъ, заботливъ о женѣ и дочери, съ гордостью думалъ, что никто ничего не можетъ сказать противъ него и что онъ никому не былъ долженъ. До этого припадка честолюбія онъ никогда не дѣлалъ себя смѣшнымъ и заслужилъ хорошее мнѣніе всѣхъ своихъ кліентовъ. Вдругъ онъ помѣшался, но не до такой степени, чтобы самому не сознавать своего помѣшательства.

— Батюшка, сказала Полли: — подать вамъ чаю?

Нифитъ что-то пробормоталъ и выпилъ холодный чай съ ложечкой водки для вкуса, поданный ему.

— Батюшка, это надо бросить.

— Бросать я не хочу. Я еще его доѣду.

— Нѣтъ, батюшка. И зачѣмъ? Онъ ничего не сдѣлалъ дурного ни вамъ, ни мнѣ.

— Это все ты виновата, Полли.

— Да, это виновата я, не хотѣла сдѣлаться барыней и никогда не видѣться съ вами и съ матушкой!

Тутъ она нѣжно положила руку на его плечо.

— Я этого вынести не могла.

— Я заставилъ бы его отпускать тебя къ намъ.

— Жена должна повиноваться мужу, батюшка. Матушка всегда повиновалась вамъ.

— Нѣтъ, она теперь противъ меня.

— Притомъ, я не хочу быть барыней, сказала Полли, видя, что ей лучше оставить вопросъ о супружескомъ повиновеніи: — я не хочу быть лучше васъ и матушки.

— Ты воспитана лучше.

— Я покажу мое воспитаніе тѣмъ, что останусь вѣрна вамъ, человѣку, котораго люблю. Что подумали бы вы о вашей дочери, еслибъ она отдала руку барину, а сердце сапожнику?

— Къ чорту сапожпика!

— Нѣтъ, батюшка, я этого не хочу. Что вы можете сказать противъ Онтаріо? Онъ человѣкъ хорошій, не жадный къ деньгамъ, готовый цѣловать землю, на которой я стою; онъ такой же ремесленникъ какъ и вы. Если у насъ будетъ свой домикъ, Онтаріо съ гордостью будетъ васъ въ немъ угощать. Если у насъ будутъ дѣти, ихъ воспитаютъ въ любви къ вамъ. А еслибъ я уѣхала съ этимъ бариномъ въ его знатное помѣстье, неужели вы думаете, что было бы такъ? Каково было бы мнѣ, еслибъ онъ изъ гордости не захотѣлъ сказать своему сыну, что вы мой отецъ?

Нифитъ повернулся на постели и застоналъ. Онъ, конечно, не могъ увѣрять, что согласенъ унизиться для того, чтобы его дочь и внуки возвысились.

— Батюшка, сказала Полли: — вы всегда были добры ко мнѣ, будьте добры и теперь. Вѣдь мы не были счастливы послѣднее время, не правда ли?

— Я не очень былъ счастливъ, отвѣтилъ Нифитъ, зарыдавъ.

Она поцѣловала его въ лобъ.

— Милый батюшка, сказала она: — будемъ счастливы опять. Онтаріо внизу — въ нашей гостиной.

— Онтаріо Могсъ въ моей гостиной! вскричалъ Нифитъ, вскочивъ.

— Да, батюшка, Онтаріо Могсъ — мой будущій мужъ, человѣкъ, котораго я уважаю и люблю, человѣкъ, который будетъ уважать и любить васъ. Позвольте мнѣ сказать ему, что вы будете любить его какъ сына.

Нифитъ этого не сказалъ, но когда Полли вышла изъ комнаты, крѣпко обнявъ отца, Нифитъ зналъ, что его согласіе на бракъ будетъ передано Онтаріо Могсу менѣе чѣмъ въ пять минутъ.

— А теперь назначьте день свадьбы, сказалъ Онтаріо.

— Я не могу этого сдѣлать, отвѣтила Полли: — и нахожу, что въ одно утро довольно было рѣшено.

Онтаріо остался до завтрака и имѣлъ свиданіе съ своимъ будущимъ тестемъ. Нифитъ пришелъ чрезъ часъ послѣ сцены наверху и былъ не очень веселъ за завтракомъ.

— Это мнѣ не нравится, мистеръ Могсъ, были первыя слова, сказанныя имъ, когда молодой политикъ всталъ пожать руку своему будущему тестю.

— Надѣюсь, вы доживете до того, что вамъ понравится, мистеръ Нифитъ, сказалъ Онтаріо, который, добившись своего, былъ готовъ пренебрегать мелкими непріятностями.

— Не знаю. Я нахожу, что моя дочь могла сдѣлать лучшую партію. Я говорилъ ей это и вамъ тоже говорю. Но женщины всегда упрямы.

— Мы любимъ сами выбирать себѣ мужей, батюшка, сказала Полли, стоявшая за стуломъ отца.

Послѣ этого бесѣда шла если не совсѣмъ пріятно, то по-крайней-мѣрѣ гладко — и было рѣшено, что Нифитъ броситъ систему преслѣдованія противъ Ральфа Ньютона, который онъ нѣсколько недѣль посвятилъ свою жизнь.

Потомъ началась милая переписка между Полли и Ральфомъ, которою можно кончить исторію дѣвической жизни Полли и которую мы представимъ читателю, хотя такимъ образомъ нѣсколько забѣжимъ впередъ. Полли съ позволенія отца сообщила о своей помолвкѣ своему прежнему жениху.

"Гендонъ, суббота. "Милостивый государь,

"Батюшка думаетъ, будто мнѣ слѣдуетъ сообщить вамъ, что я помолвлена за мистера Онтаріо Могса — котораго вы помните. Онъ очень хорошій ремесленникъ, былъ выбранъ одно время въ члены парламента, и я думаю, что буду съ нимъ очень счастлива.

"Случились нѣкоторыя обстоятельства, о которыхъ мы очень сожалѣемъ и которыя, мы надѣемся, вы простите и забудете. Батюшка велѣлъ мнѣ написать, какъ онъ сожалѣетъ, что разбилъ фигуру красиваго человѣчка въ вашей комнатѣ. Онъ купилъ бы другую, но не знаетъ гдѣ достать.

"Желая вамъ счастья, остаюсь готовая къ услугамъ вашимъ

"МЭРИ-АННА НИФИТЪ."

Ральфъ отвѣтилъ чрезъ двѣ недѣли:

"Кэвендишскій сквэръ, іюня, 186--. "Милая Полли,

"Надѣюсь, вы позволите мнѣ назвать васъ такъ въ послѣдній разъ. Я очень радъ, что вы выходите замужъ. Я считаю мистера Могса превосходнымъ человѣкомъ. Надѣюсь часто видѣться съ нимъ — и съ вами иногда. Онъ долженъ позволить вамъ принять маленькій подарокъ, который посылаю вамъ, и не ревновать, если вы будете его носить.

"Хорошенькій человѣчекъ, нечаянно разбитый вашимъ отцомъ въ моей комнатѣ, вовсе ничего не значитъ. Пожалуйста скажите ему это отъ меня.

"Прошу васъ считать меня вашимъ искреннимъ другомъ.

"РАЛЬФЪ НЬЮТОНЪ".

«Я сообщу вамъ мою тайну. Я тоже женюсь. Мою невѣсту зовутъ Августа Ирдгэмъ».

Письмо это было послано съ посыльнымъ изъ Кэвендишскаго сквэра съ прекрасными часами и цѣпочкой. Чрезъ мѣсяцъ, когда уѣзжалъ изъ Лондона въ Брэйборо, онъ получилъ небольшой свертокъ съ слѣдующимъ письмомъ:

"Линтонъ, Девонширъ, среда. "Любезный мистеръ Ньютонъ,

"Я очень благодарна вамъ за часы и Онтаріо тоже благодаритъ; онъ никогда не будетъ ревповать. Это прелестная вещица и я очень буду ее цѣнить. Я очень рада, что вы женитесь, и отвѣчала бы вамъ раньше, только мнѣ хотѣлось докончить цѣпочку собственной работы, которую посылаю вамъ. Надѣюсь, что и ваша невѣста тоже не будетъ ревновать. Мы отыскали ее въ книгѣ и нашли, что она дочь знатнаго господина. Такъ и слѣдуетъ. Онтаріо свидѣтельствуетъ вамъ свое уваженіе. Мы пріѣхали сюда провести медовой мѣсяцъ.

"Остаюсь искренно вамъ преданная

"МЭРИ-АННА МОГСЪ."

Глава LIV.
МОЯ МЭРИ.

Оба приглашенія Пэшепсъ Андерудъ были приняты и сэр-Томасъ въ назначенный день былъ дома, чтобы принять гостей. Ящики, которые онъ велѣлъ приготовить для книгъ, заказаны не были и Стемъ рѣшился оставить безъ вниманія это приказаніе. Онъ не былъ расположенъ ускорять отъѣздъ своего хозяина изъ Лондона и на столько зналъ сэр-Томаса, что ему было извѣстно, что только важная причина могла заставить его рѣшиться на такую важную перемѣну. Когда сэр-Томасъ уѣхалъ въ Фёльгэмъ въ день назначенный для обѣда, ни слова болѣе не было сказано объ укладываніи книгъ.

Въ виллѣ никого не было кромѣ сэр-Томаса, трехъ дѣвицъ и двухъ молодыхъ людей. О Кларисѣ Пэшенсъ ни слова не сказала отцу — она отложила это до того, какъ время залечитъ рану — но наединѣ намекнула сэр-Томасу, что слѣдовало бы дать понять Ральфу Бимингэмскому, что другіе не такую приписываютъ важность перемѣнѣ его положенія, какъ онъ думаетъ самъ.

— Ты хочешь сказать, что Мэри вышла бы за него? спросилъ сэр-Томасъ.

— Почему ей не выйти, если онъ ей нравится? Онъ очень хорошій человѣкъ.

— Я не могу ему сказать, чтобы онъ сдѣлалъ ей предложеніе, не сказавъ ему также, что оно будетъ принято.

— Конечно, сказала Пэшенсъ.

Однако сэр-Томасъ говорилъ съ Ральфомъ до обѣда — запинаясь и не доканчивая фразъ.

— Мы когда-то переписывались съ вами, мистеръ Ньютонъ. Навѣрно вы помните?

— Помню очень хорошо, сэр-Томасъ.

— Я только хотѣлъ вамъ сказать, что вы гораздо больше думаете о томъ, что случилось — я говорю объ имѣніи — чѣмъ мы — то-есть, чѣмъ я.

— Это сдѣлало перемѣну.

— Да, разумѣется. Но я не думаю, чтобъ счастье человѣка зависѣло отъ большого помѣстья. Можетъ быть, вы желаете вымыть руки предъ обѣдомъ.

Грегори между тѣмъ гулялъ по саду съ Мэри и Кларисой.

Обѣдъ прошелъ очень тихо, но пріятно и весело. Сэр-Томасъ много говорилъ и Пэшенсъ также. Мэри была непринужденна и разговорчива; Ральфъ былъ невеселъ. Онъ сидѣлъ возлѣ Кларисы и время отъ времени говорилъ нѣсколько словъ. Пэшенсъ, наблюдавшая за всѣми, знала, что онъ озабоченъ. Клариса, иногда забивавшая свое горе и становившаяся по прежнему веселою — какъ въ Академіи — не могла теперь на глазахъ отца, сестры и стариннаго обожателя забыть свои огорченія. Она знала, чего ожидаютъ отъ нея, но не могла этого сдѣлать, — по крайней-мѣрѣ теперь. Но Пэшенсъ, хлопотавшая за всѣхъ, была довольна ходомъ дѣлъ.

Когда дѣвицы ушли, а мужчины остались за виномъ, сэр-Томасъ началъ говорить о Ньютонскомъ Пріоратѣ и дѣлать вопросы, которые могли, по его мнѣнію, интересовать пастора, не оскорбляя чувствъ лишеннаго наслѣдства Ральфа. Это продолжалось около пяти минутъ Ральфъ и Грегори очень краснорѣчиво разсказывалъ о своей церкви и своихъ прихожанахъ, какъ вдругъ всталъ и ушелъ.

— Развѣ я сказалъ что-нибудь непріятное для него? спросилъ тревожно сэр-Томасъ.

— Кажется не отъ этого, сказалъ Грегори.

Ральфъ прошелъ переднюю, отворилъ дверь гостиной, въ которой всѣ три дѣвицы сидѣли за работой, подошелъ къ креслу, на которомъ сидѣла Мэри Боннеръ, и сказалъ что-то такимъ тихимъ голосомъ, что сестры не разслышали.

— Конечно я пойду, сказала Мэри, вставая.

Пэшенсъ взглянула на нее и увидала, что румянецъ, постоянно игравшій на лицѣ ея кузины, сгустился — очень мало конечно, но все-таки румянецъ этотъ сказалъ въ чемъ дѣло. Ральфъ постоялъ у двери, пока Мэри прошла, а потомъ пошелъ за нею не сказавъ ни слова другимъ дѣвицамъ, даже не взглянувъ на нихъ.

— Онъ хочетъ сдѣлать ей предложеніе, сказала Клариса, какъ только затворилась дверь.

— Этого нельзя сказать навѣрно, возразила Пэшенсъ.

— Только вообрази — вызвать дѣвицу изъ комнаты — такъ храбро! Я не пошла бы, потому что я трусиха, но это именно то, что нравится Мэри.

— Позвольте мнѣ взять мою шляпу, мистеръ Ньютонъ, сказала Мэри, воспользовавшись случаемъ убѣжать наверхъ, хотя шляпа висѣла въ передней.

Пойдя въ свою комнату, она просто постояла тамъ полминуты прямо и неподвижно, протянувъ руки и пальцы, думая какъ она будетъ себя держать. Полминуты было ей достаточно и потомъ она поспѣшно сбѣжала внизъ. Онъ отворилъ парадную дверь и стоялъ на дорожкѣ; туда она и пришла къ нему.

— У меня не было другого случая говорить съ вами, началъ онъ…

— Мнѣ пріятно выйти на воздухъ, отвѣтила она.

Наступило молчаніе минуты на двѣ, когда они вошли въ темную аллею.

— Я полагаю, вы скоро вернетесь въ Норфолькъ? сказала она.

— Я самъ не знаю. Я думалъ ѣхать завтра.

— Такъ скоро?

— Но прежде надо рѣшить одно дѣло. Я думаю, вамъ извѣстно что!

Онъ опять замолчалъ, какъ будто ожидалъ ея признанія, что ей извѣстно. Но Мэри знала хорошо, что она не должна сказать ни одного слова, пока онъ не объяснитъ подробно, какое дѣло желалъ онъ рѣшить.

— Вы знаете мою исторію, миссъ Боннеръ. Когда я думалъ, что дѣла мои идутъ хорошо — гораздо лучше, чѣмъ я самъ смѣлъ ожидать — я… я… познакомился съ вами.

Опять онъ замолчалъ, но она все не говорила.

— Можетъ быть, вамъ не сказали, но я писалъ къ вашему дядѣ, спрашивая его согласія просить васъ быть моею женой.

Опять онъ замолчалъ, но тотчасъ продолжалъ скороговоркой:

— Отецъ мой умеръ и разумѣется это измѣнило все. Я написалъ къ вашему дядѣ, что всѣ права на мои притязанія отняты у меня. Онъ зналъ обстоятельства моего рожденія — и я полагалъ, что и вамъ они извѣстны.

Тутъ она заговорила.

— Да, они мнѣ извѣстны, сказала она.

— Можетъ быть, я сумасбродно думалъ, что имѣніе можетъ составить разницу. Но дѣло въ томъ, что я чувства своего преодолѣть не могъ. Я люблю васъ всѣмъ сердцемъ — и долженъ сказать вамъ это.

— Имѣніе разницы сдѣлать не могло, сказала она. — Вы должны были это знать, мистеръ Ньютонъ.

— Нѣтъ, разница есть. Я старался намедни описать вамъ мой настоящій домъ.

— Да — я знаю и помню все.

— Больше нечего говорить; остается только просить васъ раздѣлить его со мною.

Она шла съ нимъ молча съ минуту, но онъ не говорилъ больше ничего, и конечно, была ея очередь сказать что-нибудь,

— Я раздѣлю его съ вами, сказала она, крѣпче опираясь на его руку.

— Моя Мэри!

— Да, ваша Мэри, если вы этого хотите.

Тутъ онъ прижалъ ее къ своему сердцу, цѣловалъ въ губы и въ лобъ, откинулъ ея шляпу и погладилъ ея волосы.

— Зачѣмъ вы сказали, что имѣніе составляетъ разницу? спросила она шепотомъ.

На это онъ не отвѣчалъ, но шелъ молча, обнявъ ее рукою, пока они не вышли изъ-за деревьевъ на берегъ рѣки.

— Въ лодкахъ сидятъ люди. Опустите вашу руку, сказала она.

— Желалъ бы я знать, какъ вамъ понравится быть женою фермера? спросилъ онъ.

— Не имѣю ни малѣйшаго понятія.

— Я боюсь, что эта жизнь покажется вамъ сурова и непріятна.

— Но я имѣю понятіе о другомъ.

Она взяла его за руку, и взглянувъ ему въ лицо, продолжала:

— Я имѣю понятіе о томъ, что мнѣ понравится быть вашей женою.

Онъ былъ на седьмомъ небѣ счастья и простоялъ бы тутъ всю ночь, глядя на рѣку вмѣстѣ съ нею, еслибъ она позволила. Наконецъ пошли они назадъ и вошли въ ту комнату, гдѣ собрались всѣ, безъ малѣйшаго замѣшательства. Мэри первая вошла въ комнату, и хотя покраснѣла, однако улыбалась, и всѣ догадались о случившемся. Секретничать было незачѣмъ и чрезъ пять минутъ кузины поздравляли ее.

— Теперь все для васъ кончено, сказала Клариса смѣясь.

— Да, все для меня кончено и я не хотѣла бы ни за что на свѣтѣ, чтобы измѣнилось что-нибудь.

Пока это говорили въ гостиной въ присутствіи бѣднаго Грегори, которому было довольно тяжело присутствовать при чужомъ блаженствѣ, сэр-Томасъ и Ральфъ ушли въ другую комнату. Ральфъ началъ извиняться въ своихъ несчастьяхъ — въ томъ, что онъ лишился наслѣдства, въ томъ, что родился незаконнымъ сыномъ, но сэр-Томасъ скоро прекратилъ его извиненія.

— Вы думаете объ этомъ гораздо больше, чѣмъ она или я, сказалъ сэр-Томасъ.

— Если для нея это все-равно, я перестану объ этомъ думать, сказалъ Ральфъ. — Я радовался тому, что было мнѣ обѣщано, оттого-что думалъ, что это даетъ мнѣ возможность жениться на ней.

— Вы женитесь на ней и безъ этого, сказалъ сэр-Томасъ, положивъ руку на плечо молодого человѣка.

Его ожидалъ еще восхитительный часъ, когда они всѣ сидѣли за позднимъ чаемъ.

— Вы все еще думаете ѣхать въ Норфолькъ завтра? сказала она ему съ тѣмъ спокойствіемъ, которое въ ней было такъ прекрасно и такъ выразительно.

— Съ первымъ поѣздомъ утромъ.

— Я думала, что можетъ быть теперь вы останетесь еще на день.

— А я думалъ, что можетъ быть вы пожелаете, чтобъ я вернулся, сказалъ Ральфъ: — и въ такомъ случаѣ я могъ бы устроить такъ, чтобы остаться здѣсь на недѣлю или дней на десять.

— Воротитесь, сказала она: — и останьтесь.

Торжество Ральфа, когда онъ вернулся вечеромъ въ Лондонъ, вызвало полное сочувствіе Грегори, по все-таки пастору было тяжело. Можетъ быть, въ прощальныхъ словахъ кузена для него заключалось нѣкоторое утѣшеніе.

— Дайте ей немножко времени и она еще будетъ ваша. Я все разузнаю отъ Мэри и будьте увѣрены, что мы будемъ вамъ помогать.

Глава LV.
КУКГЭМЪ.

Мы были принуждены забѣжать нѣсколько впередъ, чтобы докончить исторію Полли Нифитъ. Относительно ея мы можемъ только выразить наше мнѣніе, съ которымъ, безъ сомнѣнія, согласятся наши читатели, что Могсъ младшій выбралъ хорошо. Нельзя было докончить исторію Полли, не упомянувъ о перепискѣ, которая, объясняя дружелюбный конецъ нифит-ньютонскихъ затрудненій, въ то же время обнаружила будущую судьбу нашего героя — на сколько судьба героя можетъ зависѣть отъ женитьбы.

Нифитъ сокрушался, что не могъ наказать свою жертву муками, изобрѣтаемыми его воображеніемъ. Даже когда «хорошенькій человѣчекъ» былъ разбитъ, а разбитъ онъ былъ со злости размахомъ зонтика, Нифитъ не былъ доволенъ этимъ. Онъ понималъ, что табакъ и лукъ въ роскошной комнатѣ могутъ быть непріятны, но ему было мало непріятности, ему хотѣлось бы вытянуть всѣ жилы изъ сердца молодого человѣка, который, по его мнѣнію, перехитрилъ его. Онъ не зналъ, что ему удалось по его желанію и что онъ дѣйствительно дѣлалъ очень несчастнымъ бѣднаго Ральфа. Наслѣдникъ не могъ ни ѣсть, ни пить, ни ходить, ни говорить, ни ѣздить верхомъ въ паркѣ, ни играть въ билльярдъ въ своемъ клубѣ, какъ приличествовало владѣльцу Ньютонскаго Пріората. Нифитъ такъ доѣхалъ его, что онъ сдѣлался доступенъ нападеніямъ, которыя въ другое время не коснулись бы его. Лэди Ирдгэмъ не добралась бы до него, еслибъ его сила не была уничтожена преслѣдованіями бандажиста.

Лэди Ирдгэмъ шепнула ему, когда онъ уходилъ послѣ обѣда:

— Любезный мистеръ Ньютонъ — одно слово. Дожно быть, это ужасный человѣкъ…

Она говорила о Нифитѣ.

— Ужасно надоѣлъ, лэди Ирдгэмъ.

— Именно… и мнѣ кажется, что слѣдовало бы сдѣлать что-нибудь. Можете вы зайти завтра утромъ въ одиннадцать часовъ? Разумѣется, я скажу сэр-Джорджу — если только вы найдете, что ему слѣдуетъ сказать.

Ральфъ обѣщалъ зайти, хотя находилъ въ эту минуту лэди Ирдгэмъ старой дурой, которая мѣшается не въ свое дѣло. Зачѣмъ хочетъ она сдѣлать что-нибудь и зачѣмъ сказать сэр-Джорджу? Онъ очень ясно понималъ, что «старая вѣдьма», какъ онъ ее называлъ, хлопотала для своей второй дочери, и качалъ головой и подмигивалъ, думая объ этомъ. Однако онъ не имѣлъ ничего особеннаго противъ Гусъ Ирдгэмъ. Въ этой дѣвушкѣ было какое-то изящество, котораго недоставало и Кларисѣ, и Мэри. Притомъ человѣкъ въ его положеніи долженъ жениться на ровнѣ. Ему слѣдовало сдѣлать владѣтельницей Ньютонскаго Пріората дочь провинціяльнаго дворянина или даже вельможи, какъ случится. Милая Клэри не умѣла бы прилично занять свое мѣсто тамъ, въ Гемпширѣ. Тутъ онъ вспомнилъ о Полли. Какую жизнь велъ бы онъ, еслибъ женился на Полли Нифитъ! Хотя онъ назвалъ лэди Ирдгэмъ старой вѣдьмой, онъ рѣшилъ, что сдержитъ свое обѣщаніе на слѣдующее утро.

Лэди Ирдгэмъ, когда онъ пришелъ, была таинственна и доброжелательна. Она ясно держалась мнѣнія, что надо сдѣлать что-нибудь.

— Знаете такъ ужасно, когда говорятъ такія вещи!

А между тѣмъ она такъ же ясно выразила мнѣніе, что ничего нельзя сдѣлать.

— Вы знаете, я ни за что на свѣтѣ не допущу, чтобы упоминалось имя моей дочери — хотя почему этотъ противный негодяй назвалъ ее, я не могу угадать.

Противный негодяй не называлъ именно ее, хотя лэди Ирдгэмъ хотѣла выдать, будто намекъ былъ сдѣланъ на эту надежду ея птенцовъ, на эту славу Ирдгэмской фамиліи, на эту самую граціозную изъ грацій, на эту Венеру, которую непремѣнно выберетъ всякій Парисъ, на ея вторую дочь Гусъ. Она продолжала объяснять, что если она разскажетъ эту исторію своему сыну Мармадуку, то ея сынъ Мармадукъ вѣроятно убьетъ бандажиста. Такъ какъ Мармадукъ Ирдгэмъ былъ изъ всѣхъ молодыхъ людей въ Лондонѣ самый безпечный, самый равнодушный и наименѣе свирѣпый, то мать вѣроятно ошибочно судила о его мстительныхъ наклонностяхъ.

— А сэр-Джорджъ навѣрно захочетъ подать жалобу въ судъ на клеветника и тогда мы будемъ… Я не знаю, гдѣ мы тогда будемъ, но моя милая дочь умретъ!

Разумѣется, ничего нельзя было сдѣлать. Все время лэди Ирдгэмъ продолжала сжимать письмо Нифита въ рукѣ подъ столомъ, какъ будто это былъ самый драгоцѣнный документъ. До окончанія свиданія она спрятала его въ свою письменную шкатулку, какъ будто отъ него зависѣло блаженство или злополучіе всей Ирдгэмской фамиліи. И хотя она не сказала именно такихъ словъ, но дала понять Ральфу, что этимъ письмомъ онъ, Ральфъ Ньютонъ, какимъ-то таинственнымъ образомъ такъ связанъ съ секретами, интересами и святостью Ирдгэмской фамиліи, что и въ счастьи и въ несчастьи Ньютоны и Ирдгэмы никогда не могутъ уже освободиться отъ этихъ узъ.

— Можетъ быть, вамъ лучше отобѣдать у насъ завтра запросто, сказала лэди Ирдгэмъ, дѣлая приглашеніе такимъ тономъ, какъ будто она должна была его сдѣлать, а Ральфъ непремѣнно долженъ принять. Ральфъ, не благодаря ее, а принимая приглашеніе въ такомъ же духѣ, сказалъ, что будетъ въ половинѣ восьмого.

— Только свое семейство, сказала лэди Ирдгэмъ печальнымъ тономъ, какъ будто они оба были осуждены обѣдать вмѣстѣ на всю жизнь.

— Я полагаю, это имѣніе собственное его? — сказала лэди Ирдгэмъ въ этотъ день своему мужу.

Сэр-Джорджъ былъ толстый, полнокровный господинъ, вспыльчиваго характера и съ большими заботами. Сынъ его Мармадукъ стоилъ ему дорого и сэр-Джорджъ самъ много истратилъ денегъ въ молодости. Дочери его, зная, что приданаго у нихъ не будетъ, ожидали, что для нихъ будетъ дѣлаться все, по-крайней мѣрѣ въ періодъ ихъ природной жатвы — и ожиданіе ихъ сбывалось. Онѣ требовали верховыхъ лошадей, прислугу, наряды, и у нихъ были лошади, прислуга и наряды. Были еще младшія дѣти и сэр-Джорджъ желалъ столько же, какъ и лэди Ирдгэмъ, чтобы его дочери вышли замужъ.

— Ето собственное — разумѣется, его. Кому другому можетъ оно принадлежать?

— Былъ какой-то другой молодой человѣкъ.

— Побочный сынъ! Большой былъ бы грѣхъ посадить такого человѣка въ графствѣ, но изъ этого не вышло ничего.

— Мнѣ говорили тоже, что онъ былъ очень расточителенъ. Должно быть, онъ занималъ деньги у… портного, который хочетъ женить его на своей дочери.

— Какая чушь! сказалъ сэр-Джоржъ. — Не безпокойся объ этомъ.

Получивъ дозволеніе, лэди Ирдгэмъ принялась трудиться съ чистой совѣстью и доброю волей.

На слѣдующее утро Ральфъ получилъ по почтѣ конвертъ отъ сэр-Томаса Андеруда, въ который было вложено письмо къ нему отъ Нифита.

"Милостивый государь, — заставите вы вашего питомца поступить благородно со мною и съ моею дочерью? — Вашъ покорнѣйшій слуга

"ТОМАСЪ НИФИТЪ."

Читатель пойметъ, что это происходило до торжества Полли надъ ея отцомъ. Ральфъ произнесъ крѣпкое ругательство и рѣшилъ, что онъ или женится на Гусъ Ирдгэмъ, или тотчасъ отправится къ Скалистымъ горамъ. Онъ обѣдалъ на Кэвендишскомъ сквэрѣ въ этотъ день и опять велъ Гусъ къ обѣду.

— Я радъ видѣть васъ у себя, сказалъ сэр-Джорджъ, когда они остались вдвоемъ послѣ ухода дамъ.

Сэр-Джорджу хотѣлось поскорѣе уѣхать въ клубъ.

— Вы очень добры, сэр-Джорджъ, сказалъ Ральфъ.

— Мы будемъ рады видѣть васъ въ Брэйборо, если вы пріѣдете на недѣлю въ сентябрѣ, посмотрѣть на лошадей моихъ дѣвицъ. Говорятъ, что вы собаку съѣли на лошадяхъ.

— О, я не знаю! сказалъ Ральфъ.

— Вамъ вѣрно хочется пойти теперь къ дѣвицамъ, а я далъ слово быть въ другомъ мѣстѣ.

Сэр-Джорджъ позвонилъ и велѣлъ привести кэбъ, а Ральфъ пошелъ наверхъ къ дѣвицамъ. Эмилія ушла, Джозефина играла въ безигъ съ матерью, и такимъ образомъ Гусъ должна была бесѣдовать съ Ральфомъ.

— Безигъ такая глупая игра! сказала Гусъ.

— Ужасно глупая, согласился Ральфъ.

— А что же вамъ нравится, мистеръ Ньютонъ?

— Мнѣ нравитесь вы, сказалъ Ральфъ.

Но предложенія онъ въ этотъ вечеръ не сдѣлалъ. Лэди Ирдгэмъ думала, что ему слѣдовало сдѣлать, и разсердилась. Эмиліи было уже двадцать-семь лѣтъ, а съ Джозефиной ужасно трудно было справляться — она была нехороша собой, а между тѣмъ важничала и ожидала Богъ знаетъ чего. Она отказала пастору съ весьма хорошимъ состояніемъ, къ большому огорченію матери. И Гусъ была уже предметомъ большихъ трудовъ. Четыре старшихъ сына были у ея ногъ и ускользнули, и все потому, говорила лэди Ирдгэмъ, что Гусъ «шутитъ» съ другими молодыми людьми, между тѣмъ какъ шутки ея должны были бы относиться къ одному. Эмилія думала, что молодого Ньютона совсѣмъ не слѣдовало назначать для Гусъ. Лэди Ирдгэмъ, игравшая въ безигъ съ энергіей, противъ которой Джозефина взбунтовалась бы, еслибъ ей не обѣщали накупить новыхъ нарядовъ, могла видѣть съ своего мѣста за маленькимъ столомъ, что молодой человѣкъ не былъ ни унылъ, ни веселъ. Онъ не получилъ согласія и даже не дѣлалъ предложенія, когда всталъ проститься. Лэди Ирдгэмъ хотѣлось отхлестать его по щекамъ, по она улыбнулась ему съ несказанной пріятностью и самымъ натуральнымъ тономъ заговорила о поѣздкѣ верхомъ въ паркъ, о которой уже прежде была рѣчь.

— Я завтра не поѣду, сказала Гусъ, обернувшись къ нимъ спиной.

— Поѣзжайте, сказалъ Ральфъ.

— Нѣтъ, не поѣду.

— Видите, что она говоритъ, лэди Ирдгэмъ, сказалъ Ральфъ.

— Ты обѣщала, душа моя, сказала лэди Ирдгэмъ: — и не должна передумывать. Если вы потрудитесь пріѣхать, двѣ изъ нихъ поѣдутъ.

Разумѣется, Ральфъ обѣщалъ пріѣхать.

— Ничто на свѣтѣ, мама, не заставитъ меня опять играть въ безигъ, сказала Джозефина, зѣвая.

— Тебѣ было не скучнѣе моего, колко сказала старуха.

— Но это несправедливо, сказала Джозефина, которая считалась умницей въ семьѣ. — Мнѣ придется еще играть въ безигъ четверть столѣтія спустя.

— Онъ пренесносный дуралей, сказала Эмилія, которая пришла и дѣлала видъ, будто читаетъ.

— Это потому, что онъ не лижетъ тебѣ рукъ, душа моя, сказала Гусъ.

— Кажется, онъ не намѣренъ лизать и твоихъ, сказала старшая сестра.

— Если вы будете вести себя такимъ образомъ, дѣвицы, я скажу папа и мы сейчасъ уѣдетъ въ Брэйборо. Это ни на что не похоже!

— Что же я должна дѣлать? сказала Гусъ, свирѣпо выпрямляясь.

Гусъ поѣхала верхомъ, поѣхала и Джозефина, и разумѣется ихъ провожалъ слуга. Была очередь Эмиліи — было только двѣ лошади для трехъ дѣвицъ — но Гусъ объявила, что не выйдетъ ничего хорошаго, если поѣдетъ Эмилія, и Эмилія осталась дома по приговору родительской власти.

— Исполняй, что велятъ, сказалъ сэр-Джорджъ: — или худо тебѣ придется.

Сэр-Джорджъ очень страдалъ отъ подагры, и отъ дурного расположенія духа, возбуждаемаго въ немъ физическимъ страданіемъ, пріобрѣлъ надъ дочерьми власть, которой позавидовали бы многіе отцы.

— Вы дурно поступили со мною вчера, мистеръ Ньютонъ, сказала Гусъ.

Съ Джозефиной ѣхалъ другой молодой человѣкъ, такъ что влюбленные были одни.

— Поступилъ дурно съ вами?

— Да, и мнѣ очень было это больно — очень!

— Въ чемъ же я дурно поступилъ?

— Если вы сами не знаете, то разумѣется я вамъ не скажу.

Ральфъ не зналъ — но онъ вернулся домой свободнымъ человѣкомъ, и можетъ быть на этотъ разъ также Гусъ думала, что онъ поступилъ нехорошо.

Но лэди Ирдгэмъ, хотя иногда унывала и часто бывала сердита, была одарена настойчивостью. Устроили пикникъ въ Кукгэмъ 30 мая и Ральфъ Ньютонъ разумѣется былъ приглашенъ. Именно въ это время преслѣдованія Нифита дошли до высшей степени. Письма, адресованныя различными почерками, сыпались на Ральфа ежедневно и во всѣхъ этихъ письмахъ его спрашивали, имѣлъ ли онъ намѣреніе честно поступить. Онъ зналъ значеніе этого пикника такъ же хорошо, какъ знаетъ читатель — и какъ знала лэди Ирдгэмъ; но онъ дошелъ до того, что хотѣлъ уступить. Нельзя сказать, что изъ всѣхъ женщинъ, видѣнныхъ имъ, онъ выбралъ Гусъ Ирдгэмъ какъ самую достойную или самую для него прелестную. Но для него становилось очевидно, что онъ долженъ жениться. Почему же ему не жениться на ней? Она была изящна, чрезвычайно изящна, а онъ говорилъ себѣ, что для человѣка въ его положеніи изящество значитъ болѣе всего. Нельзя сказать, что онъ рѣшился сдѣлать предложеніе — хотя во всѣ остальные годы своей жизни онъ думалъ это — но думалъ, что если ему станутъ навязывать ее, то почему не жениться на ней?

— Не думаю, чтобы онъ пилъ шампанское, сказала лэди Ирдгэмъ, разсуждая обо всемъ съ Гусъ утромъ въ день пикника.

Въ Кукгэмѣ есть или былъ плотъ — можетъ быть, тамъ всегда будетъ для подобныхъ цѣлей — и на этотъ плотъ или Ральфъ заманилъ Гусъ, или Гусъ заманила Ральфа.

— Милое дитя, что ты дѣлаешь? закричала лэди Ирдгэмъ съ берега.

— Мистеръ Ньютонъ говоритъ, что онъ можетъ перевезти меня, сказала Гусъ, стоя на плоту и премило дрожа будто бы отъ страха.

— Не надо, мистеръ Ньютонъ, пожалуйста не надо! кричала лэди Ирдгэмъ съ притворнымъ ужасомъ.

Завтракъ, или лучше сказать обѣдъ кончился и Ральфъ выпилъ два бокала шампанскаго. Его никогда никто не видалъ пьянымъ, но на этотъ разъ то, что сдѣлало бы пьянымъ другихъ, ему придало смѣлость.

— Я не выпущу васъ отсюда, Гусъ, пока вы не дадите мнѣ обѣщанія, сказалъ Ральфъ.

— Какого обѣщанія?

— Что вы послѣдуете за мною повсюду и всегда.

— Вы должны меня выпустить, сказала Гусъ.

— Но вы обѣщаете?

Гусъ обѣщала и лэди Ирдгэмъ съ торжествомъ въ голосѣ могла сказать мужу на слѣдующее утро, что издержки на пикникъ не пропали даромъ.

На слѣдующее утро Ральфъ рано былъ у Ирдгэмовъ. И когда онъ ложился спать и когда всталъ утромъ, не сожалѣлъ онъ о томъ что сдѣлалъ. Бракъ этотъ будетъ совершенно приличенъ. Никто не можетъ назвать его корыстолюбивымъ, а онъ терпѣть не могъ корыстолюбивыхъ браковъ. Никто не могъ сказать, что партія неравная, и всѣ соглашались, что Августа Ирдгэмъ очень хороша собою. Относительно ея изящества не могло быть никакого сомнѣнія. Немножко непріятно будетъ сообщать объ этомъ Андерудамъ — но это можно сдѣлать письменно. Впрочемъ, ему рѣшительно все-равно, что ни подумалъ бы сэр-Томасъ. Сэр-Томасъ можетъ найти его слабымъ, но онъ самъ зналъ хорошо, что въ этомъ слабости не было. Онъ находился въ исключительныхъ обстоятельствахъ и дѣйствительно думалъ, что преодолѣлъ ихъ. Какъ ньютонскій сквайръ, онъ поступалъ совершенно прилично, женясь на дочери баронета изъ сосѣдняго графства. Съ веселымъ сердцемъ, съ пріятнымъ лицомъ и въ прекрасномъ утреннемъ костюмѣ Ральфъ на слѣдующее утро постучался въ отель на Кэвендишскомъ сквэрѣ и спросилъ сэр-Джорджа Ирдгэма.

— Я только на минуточку сбѣгаю наверхъ, сказалъ Ральфъ, когда ему отвѣтили, что сэр-Джорджъ въ маленькой гостиной.

Онъ сбѣгалъ наверхъ и былъ осыпанъ поцѣлуями лэди Ирдгэмъ и ея дочерей. Въ эту минуту Гусъ была для всѣхъ «душечкой» и «милочкой». Даже Эмилія думала, что пріятно будетъ имѣть комнату въ Ньютонскомъ Пріоратѣ, и притомъ успѣхъ всегда придаетъ новую прелесть.

— Вы видѣли сэр-Джорджа? спросила лэди Ирдгэмъ.

— Нѣтъ еще; мнѣ сказали, что онъ дома, но мнѣ хотѣлось прежде повидаться съ нею.

— Ступайте къ нему, сказала лэди Ирдгэмъ, два раза потрепавъ по спинѣ свою жертву: — когда у васъ будутъ свои дочери, вы станете ожидать, что у васъ спросятъ согласія.

— Она не могла выбрать лучше, мой милый, сказалъ сэр-Джорджъ съ ласковымъ, искреннимъ дружелюбіемъ. — Она не могла выбрать лучше, по моему мнѣнію, еслибъ даже выбрала пэра. Мнѣ нравитесь вы, нравится ваша фамилія, нравится ваше помѣстье, и я отдаю ее вамъ отъ всего сердца. Лучше ее дѣвушки на свѣтѣ нѣтъ.

— Благодарю васъ, сэр-Джорджъ.

— У ней приданаго нѣтъ, знайте это.

— Я деньгами не дорожу, сэр-Джорджъ.

— Милый мой, отдаю ее вамъ отъ всего сердца и надѣюсь, что вы оба составите счастье другъ друга.

Глава LVI.
РАЛЬФЪ НЬЮТОНЪ УМЧАЛСЯ.

Чрезъ два дня послѣ своей помолвки Ральфъ написалъ къ сэр-Томасу и нашелъ, что это довольно трудно. Но написалъ. Это надо было сдѣлать и откладываніемъ ничего выиграть было нельзя.

" -- клубъ, 2 іюня 186--. "Любезный сэр-Томасъ,

"Надѣюсь, вы съ удовольствіемъ узнаете, что я помолвленъ съ Августой Ирдгэмъ, второю дочерью сэр-Джорджа Ирдгэма, владѣльца замка Брэйборо въ Беркширѣ. Вы конечно знаете это имя и мнѣ кажется, что вы были въ парламентѣ, когда сэр-Джорджъ былъ депутатомъ отъ Беркшира. У Августы нѣтъ состоянія, но я не находился, въ непріятной необходимости отыскивать богатую жену. Я думаю, что мы обвѣнчаемся въ концѣ августа. Такъ какъ свадьба будетъ въ Брэйборо, я боюсь, что Пэшенсъ и Клариса не захотятъ ѣхать такъ далеко. Пожалуйста сообщите имъ эту новость и передайте мой дружескій поклонъ.

"Съ признательностью за всю вашу доброту ко мнѣ остаюсь вашъ

"РАЛЬФЪ НЬЮТОНЪ."

«Мнѣ очень жаль, что Нифитъ безпокоилъ васъ своими письмами. Дѣло устроилось наконецъ.»

Письмо это было очень просто, но заняло много времени и стоило большихъ соображеній. Упомянуть ему или нѣтъ о своей прежней любви? Конечно, гораздо легче было написать письмо безъ всякихъ подобныхъ намековъ; онъ такъ и сдѣлалъ.

Чрезъ недѣлю послѣ этого сэр-Томасъ пріѣхалъ въ Фёльгэмъ и взялъ письмо съ собою.

— Клэри, сказалъ онъ, съ любовью обнявъ свою младшую дочь, когда остался одинъ съ нею: — у меня есть для тебя новость.

— Для меня, папа?

— Для всѣхъ насъ. Кто-то женится. Кто ты думаешь это?

— Неужели Ральфъ Ньютонъ? сказала Клариса, вздрогнувъ.

— Да, Ральфъ Ньютонъ.

— Какъ у него скоро это дѣлается! сказала Клариса.

На щекахъ ея выступилъ румянецъ, который, впрочемъ, тотчасъ же исчезъ.

— Да, — скоро.

— На комъ, папа?

— На очень приличной особѣ — на дочери беркгаирскаго баронета.

— Но какъ ея имя?

— Августа Ирдгэмъ.

— Августа Ирдгэмъ. Надѣюсь, что онъ будетъ счастливъ, папа. Мы знаемъ его такъ давно.

— Я думаю, что онъ будетъ счастливъ — что люди называютъ быть счастливымъ. Онъ не одаренъ тонкими чувствами, но будетъ любить свою жену и своихъ дѣтей. Не думаю, чтобы онъ былъ расточителенъ теперь, когда у него есть что тратить, и онъ не подверженъ тому, что свѣтъ называетъ пороками. Я не стану удивляться, если онъ сдѣлается зажиточнымъ, уважаемымъ землевладѣльцемъ и образцомъ для своихъ сосѣдей.

— Кажется, это не важно — не такъ ли? сказала Клариса, разсказавъ новость Мэри и Пэшенсъ.

— Что не важно? спросила Мэри.

— Любитъ ли мужчина дѣвушку, на которой хочетъ жениться, или вовсе не любитъ. Ральфъ не можетъ любить миссъ Ирдгэмъ.

— Я нахожу, что это очень важно, сказала Мэри.

— Можетъ быть, онъ будетъ привязанъ къ своей женѣ точно такъ же, какъ еслибъ ухаживалъ за нею нѣсколько лѣтъ, продолжала Клариса.

Вотъ все, что было говорено въ виллѣ, хотя, безъ сомнѣнія, бѣдная Клэри много думала объ этомъ въ своихъ уединенныхъ прогулкахъ по берегу рѣки. Образъ юноши, лежавшаго на лугу, смотрѣвшаго ей въ глаза и говорившаго ей, что она мила ему, не могъ легко изгладиться изъ ея памяти. Сэр-Томасъ написалъ и поздравилъ Ральфа. Письмо было очень коротко и въ немъ ничего не упоминалось о дѣвицахъ въ Попгэмской виллѣ.

Между тѣмъ Ральфъ былъ счастливъ и очень доволенъ своею судьбою. За нѣсколько недѣль до своего предложенія онъ зналъ, что лэди Ирдгэмъ удитъ его какъ рыбу; что она и ея дочери смотрятъ на него какъ на свою добычу, и онъ забавлялся, не поддаваясь на крючокъ. Теперь онъ поддался и забылъ свое прежнее мнѣніе о добычѣ, рыбѣ и корыстолюбивой старой вѣдьмѣ. Какъ только всѣ женщины расцѣловали его, а сэр-Джорджъ отечески благословилъ, онъ сталъ думать, что поступилъ очень благоразумно и выбралъ себѣ подругу, которая была какъ нельзя болѣе способна сдѣлаться будущей владѣтельницей Ньютонскаго Пріората. Онъ даже гордился своимъ успѣхомъ, прочтя въ газетѣ «Утренняя Почта» извѣстіе о своей помолвкѣ. Товарищи его, однако, смотрѣли на это съ другой точки зрѣнія.

— Ей-Богу! сказалъ хорошенькій Поль въ своемъ клубѣ: — Ньютона поймала-таки старуха Ирдгэмъ. Дѣвушка таскается уже десять лѣтъ и всѣ ее обходятъ какъ лошадь средней руки.

— Да, бѣдняжка! сказалъ капитанъ Фуксъ. — Это Нифитъ для него устроилъ. Ральфа одно время такъ преслѣдовалъ бандажистъ, что онъ не зналъ, гдѣ пріютиться.

Свадьба Ральфа была назначена въ началѣ сентября, а первую недѣлю августа сэр-Джорджъ и лэди Ирдгэмъ съ двумя младшими дочерьми провели въ Ньютонскомъ Пріоратѣ. Августа 14 Ральфу дозволили поохотиться недѣлю, а потомъ онъ долженъ былъ явиться въ Брэйборо, подписывать контрактъ и дѣлать приготовленія къ своей поѣздкѣ, и повиноваться во всемъ Ирдгэмамъ. Ему приходило въ голову съѣздить въ Фёльгэмъ повидаться съ старыми друзьями до свадьбы, но онъ чувствовалъ, что это посѣщеніе будетъ непріятно ему самому, а себя увѣрялъ, что не поѣдетъ, потому что это было бы непріятно для нихъ. Онъ не поѣхалъ, но заходилъ въ лондонскую квартиру сэр-Томаса въ такое время, когда зналъ, что сэр-Томаса видѣть нельзя, и не настаивалъ, чтобы Стемъ его впустилъ.

Онъ съ гордостью показывалъ Ирдгэмамъ домъ, паркъ и помѣстье, и дѣлалъ восхитительныя прогулки съ своей Августой по рощицамъ и у ручейка. Ральфъ любилъ красоты природы, а Августа была настолько умна, что выказывала притворно эту любовь. Можетъ быть, ему было нѣсколько досадно, что ея утренніе наряды не позволяли ей сидѣть на травѣ или опираться объ изгороди, и разъ онъ высказалъ свое мнѣніе, что ей не надо бы такъ заботиться о своихъ перчаткахъ въ минуту ихъ нѣжнаго воркованія. Августа рѣшительно отказалась снять перчатки на солнцѣ и не позволяла обнимать себя, когда на ней была надѣта ея прелестная шляпка. Но во всѣхъ другихъ отношеніяхъ она была любезна и старалась угождать жениху. Она выучила имена всѣхъ его лошадей и начинала помнить имена арендаторовъ. Она улыбалась Грегори и держала себя прилично, когда молодой пасторъ показывалъ ей свою церковь. Вообще ея поведеніе было гораздо лучше, чѣмъ можно было ожидать отъ того, чему она выучилась во время семи сезоновъ въ Лондонѣ. Лордъ Польперро обидѣлъ ее, сказавъ, что она «таскалась» десять лѣтъ.

Въ первомъ свиданіи съ Грегори Ральфъ былъ нѣсколько смущенъ. Онъ тотчасъ извѣстилъ брата о своей помолвкѣ, чувствуя, что смущеніе нѣсколько уменьшится такимъ образомъ. Къ несчастью, онъ говорилъ съ братомъ въ преувеличенныхъ выраженіяхъ о своей страсти къ Мэри Боннеръ и самъ чувствовалъ, что страсть эта скоро прошла.

— Вѣрно это извѣстіе удивило тебя? сказалъ онъ съ принужденнымъ смѣхомъ, какъ только увидался съ братомъ.

— Да, немножко. Я не зналъ, что ты съ ними такъ коротокъ.

— Дѣло въ томъ, что я много думалъ объ этомъ и увидалъ, какъ для нашихъ общихъ интересовъ мнѣ необходимо взять жену въ нашемъ кругу. Какъ только увидалъ Августу, я почувствовалъ, что именно эта дѣвушка можетъ сдѣлать меня счастливымъ. Она очень хороша собой. Какъ ты находишь?

— Конечно.

— Притомъ она такъ изящна! Она непохожа на шлюху. Жена неряха убила бы меня. Она прельстила меня съ первой минуты, и ей-Богу, старый дружище, могу тебя увѣрить, что это было взаимно. Я счастливѣйшій человѣкъ на свѣтѣ и не завидую никому ни въ чемъ.

Ральфъ думалъ, что говоритъ истинную правду.

— Я желаю отъ всего сердца, чтобы ты былъ счастливъ, сказалъ Грегори.

— Я увѣренъ, что буду счастливъ — такъ же какъ и ты, если опять сдѣлаешь предложеніе этой милочкѣ. Я увѣренъ, что она любитъ тебя.

Хотя Грегори зналъ о страсти своего брата къ Мэри, но не зналъ о страсти его къ Кларисѣ, и Ральфъ могъ говорить ему о надеждѣ безъ всякихъ непріятныхъ воспоминаній.

Впродолженіе этихъ двухъ недѣль случились двѣ-три бездѣлицы, нѣсколько измявшія розовые листики на ложѣ нашего героя. Лэди Ирдгэмъ находила, что и въ столовой, и въ гостиной надо перемѣнить мебель, что въ столовой слѣдуетъ сдѣлать впадистое окно и оранжерею возлѣ гостиной Августы наверху. Ральфъ любезно согласился перемѣнить мебель, но находилъ, что впадистое окно обезобразитъ домъ, а оранжерея будетъ дорого стоить. Августа находила, что такое окно именно нужно для этого дома, а лэди Ирдгэмъ знала навѣрно, что точно такая оранжерея у лорда Розбёда стоила сущую бездѣлицу. Это былъ извѣстный фактъ въ садоводствѣ, что такія оранжереи положительно сберегали издержки. Работники занимались въ оранжереѣ въ дождливые дни, а горячая вода годилась и для кухни. Были споры и даже маленькая ссора, и наконецъ отнеслись къ сэр-Джорджу. Онъ подалъ голосъ противъ Ральфа въ томъ и въ другомъ, и были сдѣланы распоряженія.

Пришелъ чередъ для болѣе важнаго вопроса — брачнаго контракта. Разумѣется, въ брачномъ контрактѣ Ральфъ отдавалъ все и не получалъ ничего. Съ высокимъ великодушіемъ объявилъ онъ, что ему деньги не нужны, и поэтому бездѣлица, назначенная Гусъ, была оставлена для ея пока менѣе счастливыхъ сестеръ. Мармадукъ въ это время стоилъ такъ дорого отцу, что сэр-Джорджъ былъ принужденъ скупиться. Почему же вздумалъ онъ требовать вдовьяго содержанія для дочери 4000 въ годъ и домъ въ Лондонѣ или въ провинціи, какъ пожелаетъ вдова, тогда какъ дочь его не приносила никакого приданаго, никто не могъ понять, развѣ только сэр-Джорджъ думалъ, что получаемая сумма зависитъ въ нѣкоторой степени отъ той, которую потребуютъ. Еслибъ онъ зналъ Кэри, онъ вѣроятно не подвергъ бы себя замѣчанію, которое получилъ отъ повѣреннаго Ральфа Ньютона.

Когда повѣренный сэр-Джорджа назвалъ сумму Ральфу, тотъ смутился и сказалъ, что онъ не ожидалъ предложенія столь гибельнаго для помѣстья.

— Неужели вы думаете, что я позволю уморить съ голода мою дочь? сказалъ сэр-Джорджъ, у котораго сдѣлался припадокъ подагры.

Ральфъ собрался съ духомъ и отвѣтилъ ему:

— Я не имѣю ни малѣйшаго намѣренія морить съ голода вашу дочь.

— Милый Ральфъ, будьте щедры къ милой дѣвушкѣ, сказала потомъ лэди Ирдгэмъ, лаская нашего героя въ уединеніи своей спальной.

Кэри однако очень скоро устроилъ дѣло. Содержаніе вдовы будетъ 2000 и она сама должна изъ этихъ денегъ найти себѣ домъ. Сэр-Джорджъ самъ долженъ знать — сказалъ Кэри — что это предложеніе нелѣпо. Сэр-Джорджъ отпустилъ нѣсколько ругательствъ, но вдовье содержаніе, назначенное Кэри, было принято, и опять все пошло гладко.

Когда Ирдгэмы уѣзжали изъ Ньютона, разставаніе Августы съ женихомъ было очень мило.

— Милая Гусъ, сказать онъ: — когда я опять буду здѣсь, вы уже будете моею женой, и поцѣловалъ ее.

— Милый Ральфъ, сказала она: — когда я опять буду здѣсь, вы будете моимъ мужемъ, и поцѣловала его: — но до этого мы будемъ въ Комо, во Флоренціи, въ Римѣ и въ Неаполѣ; не правда ли какъ это будетъ мило?

— Мнѣ вездѣ будетъ мило съ вами, сказалъ женихъ.

— Помните, велите сшить себѣ сюртукъ, какъ я вамъ говорила, сказала Августа.

Такъ они разстались.

Въ началѣ сентября обвѣнчались они въ Брэйборо съ большимъ блескомъ и лэди Ирдгэмъ ничего при этомъ не пожалѣла. Это былъ ея первый материнскій тріумфъ и все графство должно было узнать о ея успѣхѣ. Ньютоны владѣли Ньютономъ — она сама не знала сколько столѣтій. Въ рвеніи своемъ она увѣряла, что помѣстье было въ однѣхъ рукахъ задолго до Завоеванія.

— Титула нѣтъ, говорила она своей короткой пріятельницѣ лэди Уиггэмъ: — но есть нѣчто получше титула. Мы грибы въ сравненіи съ Ньютонами. Мы поселились въ Беркширѣ только въ царствованіе Генриха VIII.

Такъ какъ Уиггэмы поселились въ Бёкингэмширѣ только въ Царствованіе Георга IV, лэди Уиггэмъ, еслибъ узнала эти факты, вѣроятно, напомнила бы своей милой пріятельницѣ, что объ Ирдгэмахъ сдѣлалось слышно въ этой странѣ только въ царствованіе королевы Анны — первый Ирдгэмъ нажился служа въ арміи Марльборо. Но лэди Уиггэмъ не изучала исторіи провинціальнаго дворянства.

Свадьба шла очень хорошо; новобрачные умчались на ближайшую станцію четверней съ великолѣпіемъ, восхитительнымъ для материнскихъ чувствъ лэди Ирдгэмъ.

Пусть счастливые новобрачные умчатся также и изъ нашихъ глазъ. Авторъ этого разсказа чувствуетъ, что долженъ извиниться предъ читателями въ томъ, что такъ долго занималъ ихъ приключеніями человѣка, который недостоинъ быть описанъ какъ герой. Но неужели слѣдуетъ представлять въ романахъ только великія добродѣтели или страшные пороки? Развѣ не нужны и другія изображенія? Не надо ли представить такихъ людей, между, которыми мы живемъ — такихъ людей, какъ мы сами — для того, чтобы мы старались избѣгать недостатковъ, находящихся въ насъ самихъ?

Ральфъ Ньютонъ, любезный читатель, не сдѣлалъ ничего такого, что заставило бы тебя отвергнуть его, еслибъ онъ былъ твой братъ. А еслибъ онъ посватался за тебя, милая читательница, съ достаточными увѣреніями въ любви, исторія его жизни не заставила бы тебя отказать ему.

Будь онъ твой сосѣдъ, читатель, но деревнѣ, вѣдь ты угощалъ бы его за твоимъ столомъ? Сталъ ли бы ты избѣгать его въ клубѣ, читатель-аристократъ? А между тѣмъ недостатки Ральфа Ньютона таковы, что мужчины должны стараться ихъ избѣгать, а женщины ненавидѣть. Вотъ извиненіе автора за своего ничтожнаго героя Наслѣдника Ральфа.

Глава LVII.
СУДЬБА КЛАРИСЫ.

Въ октябрѣ, когда Ньютонъ Ньютонскій съ своей молодой женой наслаждались въ Флоренціи, она своими парижскими нарядами, а онъ новымъ пристрастіемъ къ Микель-Анджело и къ изящнымъ искусствамъ вообще, Грегори поѣхалъ въ Лондонъ. Онъ, разумѣется, былъ ассистентомъ на свадьбѣ брата — обрядъ совершалъ почтенный деканъ, родственникъ лэди Ирдгэмъ — и съ-тѣхъ-поръ жилъ одинъ въ своемъ пасторатѣ. Иногда получалъ онъ извѣстіе объ Андерудахъ отъ Ральфа Ньютона Бимингэмскаго, свадьба котораго была отложена до-тѣхъ-поръ, нока Бимингэмскій замокъ будетъ сдѣланъ годнымъ для хозяйки, и судя по тому, что слышалъ, Грегори сталъ — не надѣяться, а мечтать, что можетъ быть одержитъ успѣхъ въ своей любви. Въ немъ возродилась мысль, происшедшая изъ разныхъ источниковъ, что Клариса была неравнодушна къ его брату и что чувство съ ея стороны портило счастье ея брата. Онъ не думалъ, что съ стороны его брата была вина; но если Клариса была такъ огорчена, онъ не могъ надѣяться — и можетъ быть даже не желалъ — чтобы она согласилась жить съ нимъ въ пасторатѣ, такъ близко отъ дома его брата. Во весь сентябрь онъ говорилъ себѣ, что безбрачіе самое лучшее состояніе для пастора. Но вдругъ опять онъ рѣшился попытаться еще разъ. Если такая рана была, почему же не залечить ее? Клариса была правдива. Она не дастъ ему вѣроломнаго обѣщанія, если не будетъ въ состояніи отдать ему своего сердца. Итакъ въ октябрѣ онъ опять, отправился въ Лондонъ.

Ящики для книгъ еще не были сдѣланы и сэр-Томаса еще можно было найти въ Соутгэмптонской улицѣ. Первыя слова разумѣется относились къ отсутствующему сквайру. Сквайръ прихода, глава фамиліи и старшій братъ, становится важнымъ лицомъ, даже хотя самъ-то онъ не важенъ. Ральфъ писалъ брату два раза. Онъ былъ счастливъ. Сэр-Томасъ, недовольный своимъ бывшимъ питомцемъ и думавшій хуже о его бракѣ, нежели этотъ бракъ заслуживалъ, былъ равнодушенъ къ радостямъ итальянскаго медового мѣсяца. Но онъ заговорилъ совсѣмъ другимъ тономъ, когда Грегори сталъ просить его позволенія сдѣлать еще попытку въ Попгэмской виллѣ.

— Могу только надѣяться и для нея и для васъ, что вы будете имѣть успѣхъ, сказалъ сэр-Томасъ.

Но когда пасторъ спросилъ, какую онъ имѣетъ возможность на успѣхъ, онъ объявилъ, что ничего не можетъ сказать.

— Она перемѣнилась, я нахожу — больше стала задумчива и не такъ легкомысленна. Можетъ быть, эта перемѣна заставитъ ее повернуться къ вамъ.

— Я ни въ чемъ не желаю, чтобы она перемѣнилась, сказалъ Грегори: — кромѣ въ ея чувствахъ ко мнѣ.

Но онъ былъ въ виллѣ три раза прежде чѣмъ нашелъ случай приступить къ дѣлу. А между тѣмъ и Пэшенсъ и Мэри дѣлали для него и для нея все, что умѣли. Но въ такомъ дѣлѣ такъ трудно дѣйствовать, не подавая вида! Женщина, которая можетъ маневрировать на такомъ полѣ битвы, не обнаруживая своихъ маневровъ, можетъ назваться полководцемъ. А ни одинъ мужчина никогда не долженъ пускаться на такую щекотливую попытку. Мэри и Пэшенсъ посовѣтовались и рѣшили ничего не говорить. Онѣ даже не оставляли ихъ вдвоемъ. Онѣ даже думали, особенно Пэшенсъ, не слишкомъ ли скоро явился обожатель.

Но Клариса наконецъ напала на сестру.

— Пэшенсъ, зачѣмъ ты не говоришь со мною? сказала она.

— Не говорю съ тобою, Клэри?

— Ни слова… о томъ, что всегда у меня на душѣ. Ты не упомянула о Ральфѣ Ньютонѣ ни разу послѣ его женитьбы.

— Я думала, что лучше не упоминать. Зачѣмъ мнѣ упоминать о немъ?

— Если ты думаешь, что это огорчило бы меня, ты ошибаешься. Меня огорчаетъ то, что ты думаешь, будто я не могу этого перенести. Пусть его будетъ счастливъ съ женою.

— Я знаю, что ты желаешь ему счастья, Клэри.

— Ну, да! я желаю ему счастья. Онъ, конечно, будетъ счастливъ съ нею. Она годится для него, а я не годилась. Онъ поступилъ хорошо.

— Онъ вполовину не такой хорошій человѣкъ, какъ его братъ, сказала Пэшенсъ. — О, Клэри! еслибъ ты могла заставить себя полюбить его!

— Какъ же можно такъ перемѣняться? И я даже не знаю, любитъ ли онъ меня теперь.

— Я думаю, что онъ любитъ тебя.

— Зачѣмъ ему любить? Развѣ мужчина долженъ вѣчно страдать, если дѣвушка за него не выйдетъ? Сердце его перемѣнилось. Онъ показываетъ мнѣ это, когда пріѣзжаетъ сюда. Я рада, что онъ перемѣнился. Милая Пэтти, еслибъ папа жилъ съ нами, я не желала бы больше ничего.

— А я желаю еще другого, сказала Пэшенсъ.

— Я желала бы только, чтобъ ты любила меня и чтобъ папа жилъ съ нами. Но, Пэтти, не заставляй меня думать, что та боишься говорить со мною.

На слѣдующій день Грегори опять пріѣхалъ въ Фёльгэмъ, и пріѣхалъ съ твердымъ намѣреніемъ въ послѣдній разъ сдѣлать вопросъ, отъ отвѣта на который зависѣло все его будущее счастье. Мэри и Кларисы не было дома, когда онъ пріѣхалъ, и онъ нѣсколько времени сидѣлъ вдвоемъ съ Пэшенсъ.

— Какъ, я думаю, вамъ надоѣло видѣть меня? сказалъ онъ.

— Надоѣло видѣть васъ? О, нѣтъ!

— Мнѣ самому кажется, что я похожъ на привидѣніе, и я стыжусь. Братъ мой счастливъ и получилъ все желаемое.

— Его удовлетворить легко, сказала Пэшенсъ насмѣшливымъ тономъ.

— И кузенъ мой Ральфъ счастливъ. Мнѣ не слѣдовало бы унывать, но я вѣчно хандрю. Скажите мнѣ, есть надежда для меня?

Но пришло ли ему въ голову спросить себя, не желала ли та, съ которой онъ говорилъ, имѣть свою долю въ радости такого рода, какой жаждалъ онъ? Хандрила ли она оттого, что между тѣмъ какъ окружающіе ее сходились парами и вили себѣ гнѣзда, ей не суждены были ни счастье, ни любовь? А если и была хандра, то она ее скрывала, зная, что отъ выраженія ея лица зависѣло отчасти спокойствіе тѣхъ, кто любилъ ее. Молодой пасторъ ожидалъ, что Пэшенсъ будетъ сочувствовать ему, помогать и пойметъ, что свѣтъ будетъ для него пустъ и злополученъ, если онъ не пріобрѣтетъ для себя подруги. А единственная подруга Пэшенсъ была именно та, которую онъ хотѣлъ отъ нея отнять. Но она сочувствовала ему, помогала какъ могла. Зная, какою создалъ ее Господь, она научилась подавлять совершенно свою личность и заимствовать всѣ свои радости отъ радостей другихъ.

— Что я могу вамъ сказать? отвѣтила Пэшенсъ на пылкій вопросъ молодого человѣка: — еслибъ зависѣло отъ меня, я сейчасъ отдала бы ее вамъ.

— Стало быть, вы думаете, что надежды нѣтъ. Если такъ, зачѣмъ мнѣ приставать къ ней опять?

— Я этого не говорю. Развѣ вы не знаете, мистеръ Ньютонъ, что въ такихъ вещахъ даже сестры не говорятъ другъ другу своихъ мыслей? Могутъ ли онѣ, когда сами не знаютъ чего желаютъ?

— Такъ она не ненавидитъ меня?

— Нѣтъ, она васъ не ненавидитъ. По есть столько степеней между ненавистью и тѣмъ родомъ любви, которую вы желаете отъ нея! Можете быть увѣрены въ томъ, что она такъ васъ уважаетъ, что ваша настойчивость не можетъ уменьшить ея уваженія къ вамъ.

Онъ еще хлопоталъ за себя съ старшей сестрой — совершенно безполезно, какъ онъ зналъ самъ; но начавъ говорить о своей любви, онъ не могъ уже говорить ни о чемъ другомъ — когда Клариса вошла въ комнату, держа шляпу въ рукѣ. Она была у миссъ Спунеръ и была занята ея жалобами. Какъ только пожала руку своему обожателю и сказала нѣсколько вѣжливыхъ словъ, требуемыхъ приличіемъ, она принялась разсказывать о миссъ Спунеръ, какъ-будто ея дѣла чрезвычайно ее интересовали.

— Она рѣшилась быть несчастной, Пэтти, и безполезно было бы стараться сдѣлать ее счастливою. Она говоритъ, что Джэнъ обкрадываетъ ее, чему я не вѣрю, и что у Сэры есть любовникъ — почему же Сэрѣ не имѣть любовника? А непріятности ея устранить было бы жестоко. Она ими живетъ. Что-то случилось съ трубой въ каминѣ и хозяинъ не прислалъ печника. Она только и говоритъ, что объ этой трубѣ.

— Бѣдная, милая миссъ Спунеръ! сказала Пэшенсъ, вставая и выходя изъ комнаты, какъ-будто была обязана позаботиться о своей старой огорченной пріятельницѣ.

Клариса вовсе этого не хотѣла.

— Она теперь спитъ, сказала Клариса.

Но Пэшенсъ все-таки ушла. Можетъ быть, за миссъ Спунеръ надо присмотрѣть и во снѣ.

Когда Пэшенсъ ушла, Грегори всталъ и подошелъ къ окну. Онъ стоялъ тамъ безчисленное множество секундъ и Клариса рѣшилась ускользнуть.

— Я сказала Мэри, что приду къ ней, начала она: — вы позволите оставить васъ на нѣсколько минутъ, мистеръ Ньютонъ?

— Не уходите именно теперь, Клариса.

— Я сказала, что приду, отвѣчала она, ссылаясь на обѣщаніе, котораго никогда не давала.

— Мэри можетъ обойтись безъ васъ — а я не могу. Мэри останется съ вами, а я уѣду — тотчасъ, а завтра вернусь въ Ньютонъ, и кто знаетъ, когда увижу васъ опять?

— Разумѣется, вы опять пріѣдете въ Лондонъ.

— По-крайней-мѣрѣ теперь я здѣсь, сказалъ онъ улыбаясь: — и воспользуюсь этимъ преимуществомъ. Это старая исторія, Клариса, такая старая, что вамъ она должна надоѣсть.

— Если вы такъ думаете, то не должны повторять ее.

— Не будьте злы ко мнѣ. Я не знаю, зачѣмъ мужчинѣ стыдиться, какъ-будто онъ дѣлаетъ что-нибудь жалкое или дурное, когда онъ любитъ такъ постоянно, какъ я.

Еслибъ могла подать ему надежду, она сказала бы что жалокъ тотъ человѣкъ, который не можетъ любить постоянно. Она не могла не сравнить его брата, въ которомъ было столько низости и который между тѣмъ былъ для нея богомъ, съ нимъ, въ которомъ было столько благородства и для котораго она всегда была богиней.

— Я полагаю, мужчина, получивъ отвѣтъ, долженъ имъ удовольствоваться, продолжалъ онъ: — но какъ онъ можетъ удовольствоваться, когда его сердце остается все такимъ же?

— Мужчина долженъ умѣть владѣть своимъ сердцемъ.

— Стало быть то, что говорили такъ часто, вы повторяете опять?

Онъ никогда не становился предъ нею на колѣна и теперь не сталъ, но наклонился къ ней такъ, что она не знала, стоитъ ли онъ на колѣнахъ, или все сидитъ на стулѣ. И она, хотя отвѣчала ему рѣзко — почти дерзко — такъ мало владѣла собою, что сама не знала, что говоритъ. Она хотѣла принять его предложеніе теперь, еслибъ знала, какъ это сдѣлать, не унизившись въ собственномъ мнѣніи.

— Милая Клэри, подумайте объ этомъ. Постарайтесь полюбить меня. Мнѣ не нужно повторять вамъ, какъ истинна моя любовь къ вамъ.

Онъ взялъ ее за руку, она не отняла ее, и онъ долженъ былъ бы догадаться, что побѣда одержана. Но онъ не догадывался. Онъ даже едва примѣчалъ, что ея рука лежитъ въ его рукѣ.

— Клэри, вы для меня все. Неужели я долженъ вернуться домой съ тяжелымъ сердцемъ?

— Еслибъ вы знали все! сказала она, вдругъ вставая съ своего мѣста.

— Что все?

— Еслибъ знали все, вы не взяли бы меня, еслибъ я даже сама навязывалась вамъ.

Онъ смотрѣлъ на нее, не понимая ея словъ, и она, несмотря на свое разстройство, примѣтила, что должна объясниться.

— Я всегда любила Ральфа — да, вашего брата.

— А онъ?

— Я не стану обвинять его ни въ чемъ. Онъ теперь женатъ и все прошло.

— И вы не можете полюбить опять?

— Кто возьметъ такое сердце? Не стоитъ давать, не стоитъ и брать. О, какъ я любила его!

Онъ отошелъ отъ нея къ окну, а она опять опустилась на стулъ, и закрывъ лицо руками, дала волю слезамъ и рыданіямъ. Онъ стоялъ у окна съ минуту, а потомъ воротился къ ней такъ тихо, что она не слыхала, и сталъ на колѣна предъ нею. Онъ сталъ на колѣна и поцѣловалъ рукавъ ея платья.

— Лучше уйдите отъ меня, сказала она, рыдая.

— Я не уйду отъ васъ никогда, отвѣтилъ онъ. — Милосердіе Божіе можетъ излечить эту рану и я помогу залечить ее. Клариса, я такъ радъ, что вы сказали мнѣ все! Вспоминая прошлое, я понимаю все теперь. Я это думалъ одно время.

— Да, сказала она: — да!

Постепенно рука ея опустилась въ его руку, и хотя слова согласія не было произнесено, онъ понялъ, что наконецъ предложеніе его принято.

— Моя Клэри, сказалъ онъ: — могу я назвать васъ моею?

Отвѣта не было, но онъ понималъ, что можетъ.

— Васъ ничѣмъ не станутъ безпокоить, не будутъ торопить. Вы можете быть увѣрены, что ни одна женщина на свѣтѣ не была любима нѣжнѣе васъ.

— Я это знаю, сказала она сквозь слезы.

Онъ всталъ и опять отошелъ къ окну, смотря на лугъ и на рѣку. Она все плакала, но онъ не обращалъ вниманія на ея слезы. Лучше пусть она плачетъ, чѣмъ воздерживается. Онъ старался допросить свои чувства, былъ ли онъ менѣе счастливъ теперь, когда наконецъ достигъ своего желанія, оттого что его братъ одно время помѣшалъ ему. Онъ ни минуты не сомнѣвался, что теперь она будетъ такъ же нѣжна и вѣрна ему, какъ будто Ральфъ никогда не встрѣчался съ нею. Онъ думалъ, что для такой женщины, какъ Клариса, онъ будетъ лучшимъ мужемъ, чѣмъ былъ бы его братъ, зналъ, что она сама убѣдится въ этомъ, и рѣшилъ, что разсказанное ему не должно помѣшать его блаженству.

— Клэри, сказалъ онъ, вернувшись къ ней: — это рѣшено?

Она не отвѣчала.

— Дорогая моя, я такъ счастливъ теперь, какъ-будто Ральфъ Никогда не видалъ вашего милаго личика и никогда не слышалъ вашего нѣжнаго голоса. Взгляните на меня.

Медленно подняла она глаза, а потомъ стала предъ нимъ съ умоляющимъ видомъ и дала ему поцѣловать свое лицо. Такимъ образомъ были они наконецъ помолвлены — хотя она не сказала ни слова прежде чѣмъ онъ вышелъ изъ комнаты.

Однако, помолвка была дѣломъ рѣшенымъ, и хотя Грегори не видѣлся болѣе съ Кларисой, онъ принялъ поздравленія Пэшенсъ и Мэри Боннеръ, и въ этотъ самый вечеръ успѣлъ отыскать сэр-Томаса, чтобы сказать отцу, что дочь наконецъ согласилась сдѣлаться его женою.

Глава LVIII.
ЗАКЛЮЧЕНІЕ.

Кларисѣ казалось трудно перемѣнить предметъ своей любви, такъ трудно, что одно время она не хотѣла даже сдѣлать усилія, но когда это сдѣлалось, ея второй герой сдѣлался для нея дороже чѣмъ былъ когда-то первый. Онъ по-крайней-мѣрѣ былъ вѣренъ.

Недѣли двѣ она воздерживалась, но когда привыкла къ ласкамъ сестры и кузины, краснорѣчіе ея полилось и Грегори Ньютонъ сдѣлался ея кумиромъ.

Впослѣдствіи она получила премилое письмо отъ Ральфа, который поздравлялъ ее — какъ прежде поздравлялъ Полли — и выражалъ опасеніе, что не можетъ воротиться къ свадьбѣ. Августѣ такъ нравился Римъ, что они не намѣрены были уѣзжать оттуда до весны. Потомъ она также получила часы и цѣпочку, вдвое дороже подаренныхъ Полли — которыя однако Грегори никакъ не могъ уговорить Кларису надѣть. Ральфъ никогда не примѣчалъ, что Клариса не носитъ его вещи.

Зима въ Попгэмской виллѣ прошла почти такъ, какъ всѣ другія зимы; только двѣ дѣвушки, жившія тамъ, были полны будущихъ надеждъ и приготовлялись къ будущимъ заботамъ, а третья занимала свое сердце и душу заботами и надеждами двухъ другихъ. У Пэшенсъ однако была еще одна задача, отъ исполненіи которой зависѣло ея будущее счастье и на успѣхъ которой она осмѣлилась теперь надѣяться. Гдѣ ни жила бы она, для нея было бы ужасно, еслибъ отецъ не согласился жить съ нею.

Рѣшили, что обѣ свадьбы будутъ въ началѣ апрѣля, въ одинъ день, и разумѣется въ Фёльгэмѣ. Рождество настало и прошло; зима проходила, а сэр-Томасъ еще не обѣщалъ возобновить приказаніе объ ящикахъ для книгъ.

— Вы не уѣдете, папа, послѣ ихъ свадьбы? сказала Пэшенсъ отцу въ началѣ марта.

— Если и уѣду, то ненадолго.

— Ни на одинъ день, папа! Навѣрно вы не захотите оставить меня одну. Теперь много останется свободныхъ комнатъ. Фельгэмскій воздухъ будетъ полезнѣе для вашей работы, чѣмъ эта душная, мрачная лондонская квартира.

— Душа моя, я всю жизнь работалъ въ-этой душной, мрачной квартирѣ.

Вотъ все, что сказалъ сэр-Томасъ, но обвиненіе, заключавшееся въ словахъ его дочери, было очень тяжело. Сколько лѣтъ намѣревался онъ приняться за важную задачу, которую онъ задалъ себѣ и не сдѣлалъ ничего! Не возбудитъ ли новую энергію и не поведетъ ли къ лучшимъ результатамъ чистый воздухъ, о которомъ говорила Пэтти? Во всякомъ случаѣ было невозможно, какъ говорила Пэшенсь, чтобы его дочь жила одна, тогда какъ отецъ ея былъ еще живъ.

— Стемъ, сказалъ онъ: — я говорилъ тебѣ, что нужно заказать ящики для книгъ.

— Ящики для книгъ, сэр-Томасъ?

— Да, ящики для книгъ. Это было нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ. Готовы они?

— Нѣтъ, сэр-Томасъ, не готовы.

— Почему же?

— Не готовы, вотъ и все.

Тогда приказаніе было повторено такъ рѣшительно, что Стемъ понялъ, что оно серьезно.

— Вы уѣзжаете отсюда, сэр-Томасъ?

— Кажется, лѣтомъ я совсѣмъ оставлю эту квартиру. Во всякомъ случаѣ книги должны быть уложены сейчасъ.

— Очень хорошо, сэр-Томасъ.

Наступило молчаніе, впродолженіе котораго Стемъ изъ комнаты не выходилъ. Сэр-Томасъ не высылалъ его, чувствуя, что придется разсуждать и о другомъ.

— А какъ же насчетъ меня, сэр-Томасъ? сказалъ Стемъ.

— Я думалъ объ этомъ, Стемъ.

— И я также, сэр-Томасъ, не разъ.

— Ты можешь жить въ Фёльгэмѣ, если хочешь — только ты не долженъ бранить служанокъ.

— Очень хорошо, сэр-Томасъ, сказалъ Стемъ безъ всякаго измѣненія въ голосѣ, но съ меньшей озабоченностью на лицѣ.

— Помни, я не хочу, чтобы ты бранился съ ними.

— Если только онѣ не будутъ заслуживать, сэр-Томасъ, сказалъ Стемъ.

Сэр-Томасъ не могъ ничего сказать больше. Мы съ нашей стороны боимся, что служанки въ виллѣ не будутъ лучше себя вести, такъ какъ жизнь ихъ не сдѣлается спокойнѣе вслѣдствіе этой перемѣны.

Книги были перевезены въ большихъ ящикахъ, но ни одинъ еще не былъ открытъ, когда обѣ новобрачныя вернулись въ Попгэмскую виллу послѣ свадебной поѣздки, чтобы повидаться съ Пэшенсъ на одинъ день, прежде чѣмъ отправились въ свой новые дома.

Но мы будемъ надѣяться, что перемѣна воздуха и мѣста можетъ повести къ трудолюбію и что «Жизнь Бэкона» будетъ написана.

KОHЕЦЪ.

---

1. По Фаренгейту.
2. Кроссъ значитъ по-англійски крестъ.