Наследник Ральф (Троллоп)/ДО

Наследник Ральф
авторъ Энтони Троллоп, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: англ. Ralph the Heir, опубл.: 1871. — Источникъ: az.lib.ru • Издание Е. Н. Ахматовой, Санкт-Петербург, 1871.

НАСЛѢДНИКЪ РАЛЬФЪ.

РОМАНЪ ЭНТОНИ ТРОЛЛОПА. ИЗДАНІЕ Е. Н. АХМАТОВОЙ. САНКТПЕТЕРБУРГЪ. 1871.

Глава I.
СЭР-ТОМАСЪ.

Есть люди, которые не могутъ сообщаться съ другими; есть также люди, которые не только могутъ сообщаться, но даже не въ состояніи поступать иначе. Трудно сказать, кто лучше изъ этихъ двухъ сортовъ людей. Мы не особенно уважаемъ того, кто носитъ сердце нараспашку, чтобы его клевали галки, кто имѣетъ хрустальное окно въ груди, такъ чтобы всѣ могли видѣть, что происходитъ внутри, кто не можетъ держать въ тайнѣ ни одного своего дѣла, кто изливаетъ свою любовь и дружбу всякому случайному знакомому; но потомъ опять мало любви отдается тому, кто всегда остороженъ, всегда молчитъ о своихъ принадлежностяхъ, кто застегивается въ сюртукъ скрытной сдержанности, который онъ никогда не разстегиваетъ. Уваженіе такой человѣкъ можетъ пріобрѣсти, но едва-ли любовь. Намъ естественно любить знать дѣла нашихъ друзей и естественно также, мнѣ кажется, любить говорить о нашихъ дѣлахъ тѣмъ, кому мы довѣряемъ. Можетъ быть, послѣ всего, что ни говорятъ о слабости откровеннаго и нескромнаго болтуна, пріятнѣе жить съ такимъ человѣкомъ, чѣмъ съ сдержаннымъ, молчаливымъ, желѣзнымъ человѣкомъ, разговоръ котораго между его самыми короткими друзьями состоитъ только изъ политики, науки, литературы, или какого-либо другого предмета, равно не касающагося нашей внутренней жизни.

Сэр-Томасъ Андерудъ, котораго я, и какъ надѣюсь, мои читатели также, узнаютъ очень коротко, принадлежалъ къ числу такихъ людей, которые неспособны позволить узнать себя коротко. Я говорю теперь о пятидесятилѣтнемъ человѣкѣ, который не имѣлъ еще искренняго друга — который и когда безсознательно и постепенно не дошелъ до того рода короткости съ другимъ человѣкомъ, которая оправдываетъ и дѣлаетъ необходимымъ взаимную свободу сношеній во всѣхъ жизненныхъ дѣлахъ. А между тѣмъ онъ обладалъ теплыми чувствами, вовсе не былъ мизантропомъ по характеру и отдалъ бы многое, чтобъ быть способнымъ къ откровенности и веселости, какъ другіе люди. Ему скорѣе недоставало въ этомъ отношеніи способности, чѣмъ воли. Ему самому скорѣе казалось способностью, чѣмъ силой, всегда быть молчаливымъ, всегда осторожнымъ, всегда таинственнымъ и мрачномъ. Онъ сожалѣлъ объ этомъ, какъ о признанномъ недугѣ — какъ человѣкъ сожалѣетъ о томъ, что онъ близорукъ или крѣпокъ на ухо; но до шестидесяти лѣтъ онъ не дѣлалъ никакихъ шаговъ къ тому, чтобы излечить себя отъ этого недостатка, и теперь бросилъ всякую мысль о подобномъ излеченіи.

Имѣлъ ли онъ удачу или неудачу въ жизни, это будетъ предоставлено сужденію читателя. Но онъ навѣрно не былъ счастливъ. Онъ вытерпѣлъ жестокое разочарованіе, а разочарованіе давитъ душу хуже чѣмъ дѣйствительное несчастье. Не сдѣлаться лордомъ-мэромъ лондонскимъ не есть дѣйствительное несчастье, — но когда человѣку очень хотѣлось этого мѣста, когда онъ достигъ положенія самаго близкаго къ этому мѣсту, онъ будетъ страдать болѣе отъ этой неудачи, чѣмъ еслибъ лишился половины своего состоянія. А сэр-Томасъ Андерудъ сдѣлался прокуроромъ въ своей профессіи, но никогда не достигалъ болѣе высокаго званія.

Мы не будемъ слѣдить за нашимъ птенцомъ до самаго его гнѣзда, но объяснимъ, что онъ былъ единственный сынъ адвоката съ умѣренными средствами, который сдѣлалъ его юристомъ и умеръ, оставивъ очень мало или почти ничего послѣ себя. У молодого адвоката была единственная сестра, которая вышла за армейскаго офицера и провела всю послѣдующую жизнь въ отдаленныхъ странахъ, куда мужъ ея былъ призванъ необходимостью жить однимъ своимъ жалованьемъ. Какъ адвокатъ, мистеръ Андерудъ — нашъ сэр-Томасъ — жилъ хорошо доходомъ, который онъ заработывалъ, женился тридцати-пяти лѣтъ, вступилъ въ парламентъ сорока-пяти, сдѣлался прокуроромъ въ пятьдесятъ — и оставилъ эту, такъ сильно желаемую, должность чрезъ четыре мѣсяца послѣ своего назначенія. Такая отставка, однако происшедшая отъ политическихъ причинъ, не можетъ разочаровать человѣка. Безъ сомнѣнія, человѣкъ, находящійся въ такомъ положеніи, пожалѣетъ о слабости своей партіи, которая была неспособна удержать въ рукахъ правительственныя блага, но онъ признаетъ безъ угрызенія или огорченія то обстоятельство, что министръ, съ которымъ онъ служилъ, перестаетъ быть министромъ — и ничто въ его отставкѣ не раздражитъ его гордость, не возбудитъ внутренняго чувства почти нестерпимой досады, которое происходитъ отъ убѣжденія въ личной неудачѣ. Сэр-Томасъ Андерудъ былъ прокуроромъ нѣсколько мѣсяцевъ при консервативномъ первомъ министрѣ, а когда консервативный министръ вышелъ изъ министерства, сэр-Томасъ Андерудъ послѣдовалъ его примѣру безъ всякаго чувства сожалѣнія, которое могло бы сдѣлать его несчастнымъ. Но когда впослѣдствіи таже самая партія вернулась къ власти, а онъ, не будучи вторично выбранъ въ депутаты отъ того мѣстечка, котораго былъ представителемъ, былъ оставленъ и министромъ безъ слова сочувствія или даже притворнаго сожалѣнія, тогда онъ оскорбился. Это правда, онъ зналъ, что человѣкъ для того, чтобы быть генеральнымъ прокуроромъ, долженъ былъ имѣть мѣсто въ парламентѣ. Высшихъ правительственныхъ должностей въ Англіи нельзя достигнуть посредствомъ превосходства въ своей профессіи, если кандидатъ не прибавитъ къ такому превосходству возможность поддерживать министерство и партію въ нижней палатѣ. Сэр-Томасъ Андерудъ совершенно понималъ это — но онъ зналъ также, что есть разные способы, какъ помочь хромой собакѣ перепрыгнуть чрезъ шоссейную заставу — если только хромая собака популярна между собаками. Для другого прокурора нашлось бы мѣсто — или дана была бы отсрочка, или по-крайней-мѣрѣ было бы составлено совѣщаніе, съ предложеніемъ попробовать что-нибудь. Но тутъ человѣка четырьмя годами его моложе, котораго онъ презиралъ и который, какъ ему сказали, получилъ свое мѣсто въ парламентѣ грубымъ подкупомъ, посадили на это мѣсто, даже не извинившись передъ нимъ. Вотъ почему онъ былъ несчастливъ и сознавался самому себѣ, что энергія его была подавлена.

Но онъ сознавался себѣ въ то же время, что онъ по своей натурѣ склоненъ къ такому подавленію энергіи, если выходилъ изъ своего одиночества и старался вести открытую борьбу жизни между своими ближними. Онъ зналъ, что осужденъ къ этому разочарованію, самому горькому изъ всѣхъ, которое происходитъ отъ неудачи въ то время, когда цѣль почти достигнута. Много значитъ сдѣлаться прокуроромъ, и этого онъ достигнулъ — но хуже чѣмъ ничего пробыть прокуроромъ четыре мѣсяца, а потомъ узнать, что всѣ окружающіе смотрятъ не такъ, какъ на человѣка потерпѣвшаго неудачу и, слѣдовательно, никуда негоднаго. Таковы были чувства сэр-Томаса Андеруда, когда онъ сидѣлъ въ своей квартирѣ въ то время, когда составилось новое министерство — и въ то время съ нимъ не совѣтовались, его не посѣщали, къ нему не писали. Но все это — составленіе министерства, въ которомъ бывшій прокуроръ не былъ приглашенъ принимать участіе — случилось за семь лѣтъ до начала нашей исторіи.

Въ эти годы, въ которые нашъ юристъ засѣдалъ въ парламентѣ какъ мистеръ Андерудъ — въ это время онъ трудился прилежно какъ адвокатъ и, можетъ быть, находился ближе къ своимъ ближнимъ, чѣмъ когда-либо прежде или чѣмъ ему случилось быть впослѣдствіи — онъ жилъ, впрочемъ, почти номинально, въ небольшой, но хорошенькой виллѣ, которую нанялъ для жены своей въ Фёльгэмѣ. Вилла эта была возлѣ рѣки и имѣла хорошо устроенныя, хотя не обширныя прогулки, крошечную оранжерею и очаровательный спускъ къ Темзѣ. Мистриссъ Андерудъ нашла невозможнымъ жить въ Полулунной улицѣ, а мистеръ Андерудъ довольно охотно перенесъ своихъ домашнихъ боговъ въ это убѣжище. Въ то время его домашніе пенаты состояли изъ жены и двухъ дочерей — но жена умерла прежде чѣмъ могла называться лэди Андерудъ. Вилла въ Фёльгэмѣ еще оставалась и тамъ жили обѣ дочери, и еслибъ сэр-Томаса спросили, онъ отвѣтилъ бы, что и онъ тамъ живетъ. Но если человѣкъ живетъ въ томъ мѣстѣ, гдѣ онъ часто ночуетъ, то сэр-Томасъ жилъ понастоящему въ Соутгэмптонской улицѣ. Когда онъ перенесъ своихъ домашнихъ пенатовъ въ виллу, было необходимо, по причинѣ его обязанностей въ парламентѣ, чтобъ ему было куда преклонить голову, и вслѣдствіе этого, я боюсь, что онъ довольно охотно преклонялъ свою голову въ маленькой спальной, смежной съ его адвокатской конторой.

Намъ нѣтъ никакой необходимости возвращаться къ чувствамъ, имѣвшимъ на него вліяніе во время болѣзни жены или въ періодъ его парламентской карьеры. Жена его теперь умерла и онъ уже не занималъ мѣста въ парламентѣ. Онъ совсѣмъ оставилъ практику въ адвокатурѣ, а все-таки проводилъ большую половину своей жизни въ своей конторѣ, завтракалъ тамъ, читалъ, писалъ, ночевалъ. Онъ не совсѣмъ бросилъ Фёльгэмскую виллу и двухъ дѣвушекъ, жившихъ тамъ. Онъ не хотѣлъ сознаться имъ или позволялъ имъ увѣрять, что онъ не живетъ съ ними. Иногда двѣ ночи сряду, иногда три, онъ проводилъ въ виллѣ — и однако никогда не оставался тамъ днемъ. Но почти можно было сказать, что по воскресеньямъ онъ никогда не бывалъ дома. Отсюда происходило чувство, болѣе всего возбуждавшее несогласіе между отцомъ и дочерьми. Сэр-Томасъ всегда бывалъ въ своей лондонской конторѣ по воскресеньямъ. Бывалъ ли сэр-Томасъ въ церкви? Миссъ Андерудъ постоянно ходили въ церковь и имѣли очень высокое мнѣніе о приличіи и необходимости ходить въ церковь по воскресеньямъ. Онѣ помнили, что въ молодости отецъ ихъ всегда бывалъ въ церкви вмѣстѣ съ ними. Онѣ помнили, что онъ даже довольно сурово требовалъ отъ нихъ акуратности и точности въ исполненіи ихъ обязанности. Время-отъ-времени — можетъ быть, четыре раза въ годъ — ходилъ онъ въ Вольскую капеллу. Это онѣ могли узнать. Но онѣ думали, что хотя онъ не бываетъ въ церкви, однако тѣмъ не менѣе воскресенье проводитъ очень свято. Можно тутъ же сказать, что онѣ были правы.

Квартира сэр-Томаса въ Соутгэмптонской улицѣ хотя была мрачна снаружи и хотя къ ней вела лѣстница самой печальной наружности — такъ увеличивали меланхолію ея темнота и ветхость — была сама по себѣ широка и удобна. Спальная его была мала и у него были двѣ большія гостиныя, изъ которыхъ одна служила библіотекой, а другая столовой. Надъ ними была комната клэрка, потому что сэр-Томасъ, хотя почти отказался отъ своего дѣла, не отказалъ своему клэрку, и тутъ старикъ-клэркъ проводилъ все свое время отъ половины девятаго утра до десяти часовъ вечера, служа своему хозяину разными способами съ рачительнымъ вниманіемъ, которому онъ, вѣроятно, не имѣлъ намѣренія посвятить себя, когда принялъ на себя обязанности клэрка у практикующаго адвоката. Но Джозефъ Стеммъ и сэръ Томасъ были сходны характерами и состарѣлись слишкомъ въ равной степени, чтобъ допустить разлуку и новыя отношенія. У Стемма былъ только одинъ другъ на свѣтѣ и другъ этотъ былъ сэр-Томасъ. Я уже говорилъ, что у сэр-Томаса друга не было — но можетъ быть онъ болѣе чувствовалъ ту истинную короткость, которую производитъ дружба, къ Стемму, чѣмъ къ какому-либо другому существу.

Сэр-Томасъ былъ высокій, худощавый человѣкъ, значительно сгорбившійся, хотя не отъ лѣтъ, съ лицомъ, которое можетъ быть было бы почти неблагородно, еслибъ это несчастье не выкупалось выраженіемъ разума и силы, которое всегда сопровождаетъ извѣстный родъ безобразія. Носъ его походилъ на носъ лорда Брума — тонкій, длинный и острый на концѣ. У него были живые, сѣрые глаза и хорошій лобъ; но составныя части его физіономіи были неправильны и грубы. Подбородокъ у него былъ длинный, такъ же какъ и верхняя губа — такъ что неоспоримо онъ былъ безобразный человѣкъ. Онъ былъ, однако, здоровъ, силенъ, и такой хорошій ходокъ, что ему ничего не значило сходить пѣшкомъ въ виллу вечеромъ, пообѣдавъ въ клубѣ.

Онъ имѣлъ привычку обѣдать въ клубѣ — въ высокоуважаемомъ и чрезвычайно удобномъ клубѣ, находящемся на углу Суфолькской улицы — старѣйшемъ изъ двухъ клубовъ, которые посвящены благосостоянію отраслей нашихъ великихъ университетовъ. Тамъ сэр-Томасъ обѣдалъ, можетъ быть, четыре раза въ недѣлю десять мѣсяцевъ въ году. О немъ говорили въ клубѣ, что его никогда не видали обѣдающимъ вмѣстѣ съ другимъ членомъ клуба. Даже его обращеніе, когда онъ сидѣлъ за своимъ одинокимъ обѣдомъ — всегда съ бутылкой портвейна на столѣ — было хорошо извѣстно, такъ же какъ фигура стараго короля верхомъ на улицѣ, и такъ не походило ни обыкновенное обращеніе людей, какъ та фигура не походила на обыкновенныхъ королей. У него всегда была въ рукахъ книга — не клубная, не романы изъ библіотеки для чтенія, не журналъ, но какая-нибудь старинная, въ жесткомъ переплетѣ книга изъ его собственной библіотеки, которую онъ носилъ въ карманѣ и которой отдавалъ свое сосредоточенное вниманіе. Обѣдъ, всегда состоявшій изъ баранины и ничего другого, бралъ у него не болѣе пяти минутъ — но онъ прихлебывалъ медленно свой портвейнъ, выпивалъ также медленно чашку чаю, а потомъ клалъ въ карманъ книгу, платилъ но счету и уходилъ. Рѣдко говорилъ онъ съ кѣмъ нибудь въ клубѣ. Онъ кланялся тому, другому, если съ нимъ заговаривали, отвѣчалъ, но о разговорахъ въ клубѣ онъ ничего не зналъ и даже не входилъ ни въ какую другую комнату, кромѣ той, въ которой подавали ему обѣдъ.

Разговаривая о немъ, мужчины удивлялись, какъ такой человѣкъ могъ подняться до высокой должности, какъ онъ могъ имѣть успѣхъ въ своей профессіи. Но въ такихъ дѣлахъ всѣ мы слишкомъ спѣшимъ составлять самоувѣренное мнѣніе о наружныхъ причинахъ, которыя находятся близъ поверхности, но которыя, какъ руководство къ характеру, ложны. Можетъ быть во всемъ Лондонѣ не было юриста лучше сэр-Томаса Андеруда по его отрасли закона. Онъ работалъ очень прилежно, и хотя былъ застѣнчивъ до степени совершенно непонятной въ мужчинахъ въ обыкновенныхъ сношеніяхъ жизни, робости онъ не чувствовалъ, когда говорилъ въ судѣ или въ нижней палатѣ. Съ женою или дочерями лорда-канцлера онъ не могъ сказать и пяти словъ съ удовольствіемъ для себя и съ его сіятельствомъ самимъ въ его гостиной, но въ судѣ лордъ-канцлеръ былъ для него не болѣе какъ всякій другой юристъ, котораго онъ не считалъ такимъ хорошимъ юристомъ, какимъ онъ былъ самъ. Никому не удавалось застращать его, когда на немъ красовались парикъ и мантія, да и за словомъ онъ не ходилъ въ карманъ, когда былъ въ этомъ нарядѣ. Ему предложилъ одинъ стряпчій, знавшій его такъ, какъ стряпчіе должны знать адвокатовъ, что онъ долженъ быть депутатомъ отъ одного мѣстечка — онъ согласился, его выбрали, и выбирали три раза все отъ одного города; но наконецъ, когда узнали, что онъ никогда не обѣдаетъ съ главными горожанами, не ѣздитъ съ визитами къ ихъ женамъ въ Лондонѣ, не помогаетъ ихъ маленькимъ цѣлямъ, сила его достоинствъ рушилась и его не выбрали. Между-тѣмъ партія, къ которой онъ присталъ, нашла въ немъ достоинства. Нашли, что онъ не только основательный юристъ, но человѣкъ очень ученый, изучившій опыты исторіи и потребности настоящаго вѣка. Онъ не могъ обезславить правительства — и ему предложилъ должность прокурора министръ, никогда не видавшій его иначе, какъ въ нижней палатѣ.

— Онъ одинъ изъ лучшихъ юристовъ во всей Англіи, сказалъ лордъ-канцлеръ.

— Онъ всегда говоритъ съ необыкновенною ясностью, сказалъ главный казначей.

— Я никогда не видалъ, чтобъ онъ разговаривалъ съ кѣмъ-нибудь, сказалъ министръ финансовъ, порицая это назначеніе.

— Онъ скоро излечится отъ этого недуга съ вашей помощью, сказалъ министръ смѣясь.

Итакъ Андерудъ сдѣлался прокуроромъ и сэр-Томасомъ — и такъ исполнялъ свое дѣло, что безъ всякаго сомнѣнія получилъ бы опять прежнее мѣсто, еслибъ онъ былъ въ парламентѣ, когда его партія вернулась къ власти. Но онъ не пріобрѣлъ ни одного друга, не научился говорить даже съ министромъ финансовъ — и когда его партія вернулась къ власти, его миновали безъ угрызенія и почти безъ сожалѣнія.

Онъ никогда не принимался за дѣятельныя хлопоты своей профессіи послѣ этого разочарованія. Жены его тогда уже не было въ живыхъ, и почти цѣлый годъ онъ говорилъ стряпчимъ и всѣмъ другимъ, что онъ покончилъ съ дѣловою жизнью. Онъ опять принялся за одинъ родъ занятія, когда вернулся въ свою прежнюю квартиру въ Соутгэмптонѣ, но его рѣдко видали въ судѣ и всѣ знали его желаніе заставить предполагать, что онъ оставилъ дѣла. Онъ всегда велъ умѣренный образъ жизни и отложилъ сумму, достаточную для его умѣренныхъ потребностей. Онъ имѣлъ тысячу двѣсти или тысячу четыреста въ годъ, независимо отъ того, что могъ заработать, и такъ какъ онъ никогда не былъ жаденъ къ деньгамъ, то теперь сдѣлался къ нимъ еще равнодушнѣе, чѣмъ въ молодости. Я считаю ошибкою предполагать, что мужчины становятся жаднѣе къ старости. Скупой человѣкъ выкажетъ свою скупость по мѣрѣ приближенія къ старости, потому что скупость — страсть свойственная старости — и будетъ становиться жаднѣе по мѣрѣ того, какъ другія страсти станутъ оставлять его. Такъ будетъ съ человѣкомъ расточительнымъ. Андерудъ, когда пролагалъ себѣ дорогу въ адвокатурѣ, трудился усиленно, не хуже своихъ товарищей, чтобы пріобрѣсти себѣ удобства и независимость; но деньги собственно какъ деньги никогда не были дороги для него — а теперь онъ сдѣлался такимъ испытаннымъ философомъ, что совершенно презиралъ деньгами, дорожа ими только въ томъ отношеніи, чтобы поддерживать свою зависимость. Въ одинъ іюньскій вечеръ въ пятницу, когда онъ сидѣлъ за обѣдомъ въ своемъ клубѣ, вмѣсто того, чтобы заняться книгою, которую онъ по обыкновенію вынулъ изъ кармана, онъ читалъ письмо, которое тотчасъ по прочтеніи клалъ въ конвертъ и опять вынималъ послѣ минутнаго размышленія. Наконецъ, когда чашка чаю была выпита и счетъ заплаченъ, онъ спряталъ въ карманъ письмо и книгу вмѣстѣ и пошелъ къ двери клуба. Тамъ онъ остановился и соображалъ, что онъ будетъ дѣлать въ этотъ вечеръ. Было половина девятаго, и какъ онъ употребитъ четыре, пять или можетъ быть шесть часовъ, остававшихся ему прежде чѣмъ онъ ляжетъ въ постель? Искушеніе, которому онъ былъ подверженъ, заставило его вернуться въ свое уединеніе въ Соутгэмптонскую улицу. Если онъ это сдѣлаетъ, онъ проспитъ до десяти часовъ на своемъ креслѣ — потомъ будетъ читать, опять напьется чаю или, можетъ быть, будетъ писать до часа, а потомъ пойдетъ прохаживаться по улицамъ около Канцелярскаго переулка, Темпля и Линкольи-Инна до двухъ или даже до трехъ часовъ утра — смотря на старыя мрачныя окна и вступая, съ помощью тѣхъ способностей, которыя дало ему воображеніе, въ продолжительныя сношенія съ людьми, между которыми жить во плоти не допускала слабость его физической организаціи. Полисмэны знали его хорошо и пускались въ большія соображенія относительно его прогулокъ. Но въ этихъ ночныхъ странствованіяхъ онъ не говорилъ ни слова ни съ кѣмъ и никто никогда съ нимъ не заговаривалъ, а между тѣмъ свѣтъ былъ для него живѣе въ это время, чѣмъ въ какой-либо другой періодъ впродолженіе двадцати-четырехъ часовъ.

Но въ настоящемъ случаѣ онъ устоялъ противъ искушенія. Его не было дома цѣлую недѣлю, а онъ зналъ, что ему слѣдуетъ давать своимъ дочерямъ покровительство своего присутствія. Достаточно ли было одного этого чувства, чтобы отвлечь его отъ прелестей Канцелярскаго переулка и заставить отправиться въ виллу, можно сомнѣваться; но въ томъ письмѣ, которое онъ читалъ такъ внимательно, заключалось извѣстіе, которое, по его мнѣнію, онъ долженъ былъ сообщить своимъ дочерямъ. Его племянница Мэри Боннеръ была теперь сирота и пріѣдетъ въ Англію изъ Ямайки чрезъ двѣ недѣли. Мать ея была сестра сэр-Томаса и умерла уже назадъ тому три года. Генералъ Боннеръ, отецъ, теперь умеръ и дѣвушка осталась сиротой, почти безъ состоянія и не имѣя ни одного близкаго друга, если Андеруды не окажутъ ей дружелюбія. Извѣстіе о смерти генерала дошло уже прежде до сэр-Томаса — и онъ уже справлялся о племянницѣ чрезъ повѣренныхъ ея покойнаго отца. О средствахъ генерала онъ не зналъ рѣшительно ничего — думая однако, что они ограничиваются его офицерскимъ жалованьемъ. Теперь ему сказали, что эта дѣвушка будетъ въ Соутгэмптонѣ чрезъ двѣ недѣли и что она рѣшительно не имѣетъ никакого состоянія. Онъ увѣрялъ себя, стоя на ступеняхъ двери клуба, что поѣдетъ домой и посовѣтуется съ дочерьми — но въ сущности онъ рѣшилъ участь племянницы за долго до того, какъ поѣхалъ домой — прежде чѣмъ повернулъ изъ Пэлль-Милля въ Сэнт-Джемскій паркъ. Онъ иногда намѣревался посовѣтоваться съ дочерьми, но въ сущности рѣдко совѣтовался съ кѣмъ-либо о томъ, что онъ сдѣлаетъ или чего не сдѣлаетъ. Онъ шелъ прямо, не руководясь никакими человѣческими совѣтами, кромѣ тѣхъ, какіе давали ему его собственный разумъ, его собственное сердце, его собственная совѣсть. Прошло полтора часа, прежде чѣмъ онъ дошелъ до дома, но большая часть этого времени была употреблена не на рѣшеніе того, что онъ сдѣлаетъ въ этомъ случаѣ, но на ворчаніе и сожалѣнія о томъ, что ему надо этимъ заниматься; всѣ новыя заботы были для него прискорбны. Старыя заботы были прискорбны, но новыя ужасны; хотя онъ былъ смѣлъ на рѣшенія, онъ былъ очень робокъ относительно результатовъ этого рѣшенія. Разумѣется, сироту надо было взять къ нему въ домъ, и разумѣется, онъ долженъ былъ принять обязанность на себя относительно ея.

Глава II.
ПОПГЭМСКАЯ ВИЛЛА.

Попгэмской виллой назывался домъ въ Фёльгэмѣ — какъ могли видѣть всѣ проходящіе мимо, потому что это имя было написано на столбахъ, сквозь которые калитка вела въ садъ. Когда Андерудъ купилъ этотъ домъ, онъ хотѣлъ вычеркнуть это названіе, находя его напыщеннымъ, исполненнымъ притязаній и непривлекательнымъ. Но мистриссъ Андерудъ оно понравилось и потому осталось. Обѣ дочери насмѣхались надъ нимъ, но не осмѣливались просить стереть его, и послѣ смерти жены сэр-Томасъ никогда не говорилъ объ этомъ, такъ вилла и осталась Попгэмской. Домъ былъ простъ и въ немъ заключались только двѣ небольшія гостиныя, кромѣ маленькой боковой, которую дѣвушки даже при жизни матери присвоили себѣ. Но зато большая гостиная была прехорошенькая; балконныя окна выходили на лугъ и въ нихъ виднѣлась свѣтлая рѣка, протекавшая мимо, и мостъ. Эта гостиная, столовая и маленькая комнатка всѣ были въ нижнемъ жильѣ, а наверху было столько комнатъ,.сколько было потребно для семейства. Дѣвушки не желали лучшаго дома — еслибъ только отецъ могъ быть съ ними. Но онъ доказывалъ, что всѣ его книги были въ Лондонѣ, и что даже еслибъ онъ захотѣлъ перевезти ихъ, для нихъ не было мѣста въ Попгэмской виллѣ.

Грустенъ былъ этотъ образъ жизни для дѣвушекъ. Хуже всего было, можетъ быть, то, что онѣ не знали, когда его ожидать. Разъ было упомянуто о неудобствѣ имѣть готовымъ обѣдъ для мужчины, когда онъ никогда не говорилъ, будетъ ли ему нуженъ обѣдъ. Это было неудачное замѣчаніе, потому что сэр-Томасъ воспользовался этимъ, сказавъ, что онъ всегда будетъ пріѣзжать послѣ обѣда, если заранѣе не увѣдомитъ. Потомъ, послѣ обѣда имъ овладѣвало искушеніе вернуться въ свою контору, и такимъ образомъ все шло для него день-за-день.

Въ эту пятницу вечеромъ дочери почти ожидали его, такъ какъ онъ рѣдко пропускалъ недѣлю, не навѣстивъ ихъ, а еще рѣже пріѣзжалъ къ нимъ по субботамъ. Онъ нашелъ ихъ на лугу, или лучше сказать, на берегу рѣки, и съ ними стоялъ молодой человѣкъ, котораго онъ зналъ хорошо. Онъ поцѣловалъ дочерей, а потомъ протянулъ руку молодому человѣку.

— Радъ видѣть васъ, Ральфъ, сказалъ онъ: — давно вы здѣсь?

— Боюсь, что уже часа два. Пэшенсъ вамъ скажетъ. Я намѣревался вернуться съ тѣмъ поѣздомъ, который идетъ четверть десятаго изъ Пётни, но я курилъ, мечталъ, разговаривалъ почти до десяти.

— Есть поѣздъ въ половинѣ одиннадцатаго, сказала старшая миссъ Андерудъ.

— А другой въ четверть двѣнадцатаго, сказалъ молодой человѣкъ.

Сэр-Томасу очень хотѣлось остаться одному съ дочерьми, но онъ не могъ выгнать гостя. Онъ не имѣлъ права сердиться на его присутствіе — хотя чувствовалъ нѣкоторые упреки совѣсти по этому поводу. Если молодому человѣку не слѣдовало посѣщать его дочерей въ его отсутствіе, виновато въ этомъ было его отсутствіе, скорѣе чѣмъ молодой человѣкъ пріѣхавъ, а его дочери принявъ его. Онъ былъ опекуномъ этого молодого человѣка и года два онъ такъ былъ коротокъ въ его домѣ, что жилъ съ его дочерьми почти какъ старшій братъ. Но молодой Ральфъ Ньютонъ потомъ нанялъ для себя квартиру въ Лондонѣ, вышелъ изъ опеки и послѣднее время — такъ полагалъ сэр-Томасъ — велъ жизнь, которая дѣлала его не совсѣмъ надежнымъ собесѣдникомъ для дѣвицъ. Однако, въ его образѣ жизни не было ничего такого, что дѣлало бы необходимымъ рѣшительно изгнать его изъ виллы. Онъ тратилъ денегъ болѣе нежели слѣдовало, вошелъ въ долги, и сэр-Томасу было много хлопотъ съ его дѣлами. Онъ былъ сирота — племянникъ и наслѣдникъ стараго провинціальнаго сквайра, котораго онъ не видалъ никогда. Деньги, полученныя имъ отъ отца, онъ почти истратилъ всѣ, и о немъ шли слухи, что онъ занималъ деньги въ счетъ своего наслѣдства по смерти дяди. Обо всемъ этомъ болѣе будетъ сказано впослѣдствіи — но хотя сэр-Томасъ не дѣлалъ никакихъ распоряженій по этому поводу и даже не любилъ намекать на это, ему непріятно было думать, что Ральфъ Ньютонъ былъ у его дочерей въ его отсутствіе. Дочери его были настоящее золото. Онъ былъ въ этомъ увѣренъ. Онъ безпрестанно говорилъ себѣ, что еслибъ не это, то онъ не оставлялъ бы ихъ такъ постоянно безъ надзора. Пэшенсъ, старшая, была чудомъ между молодыми женщинами но благоразумію, поведенію и чувству приличія, а Клариса, которую онъ любилъ гораздо болѣе ея сестры, была безукоризненна; немножко вспыльчивѣе, немножко горячѣе, немножко пристрастнѣе къ удовольствію чѣмъ ея сестра, но именно поэтому онъ болѣе ее любилъ. Никакіе его поступки не могли обезопасить ихъ болѣе ихъ собственной добродѣтели. А все-таки ему непріятно было думать, что Ральфъ Ньютонъ часто бываетъ въ виллѣ. Когда такому человѣку какъ сэръ Томасъ былъ порученъ надзоръ за молодымъ человѣкомъ съ большими надеждами, онъ едва ли пожелаетъ, чтобъ его дочь влюбилась въ его воспитанника, благоразумный или неблагоразумный образъ жизни ведетъ онъ.

Сэр-Томасъ вспотѣлъ и усталъ послѣ своей прогулки, и дочери засуетились, приготовляя для него содовую воду и чай. Вскорѣ Ральфъ Ньютонъ отправился, чтобы поспѣть къ раннему изъ двухъ поѣздовъ, о которыхъ было говорено. Былъ, однако, уже одиннадцатый часъ, когда онъ ушелъ, и сэр -Томасъ, сидя у открытаго окна въ гостиной, опять вынулъ письмо.

— Пэшенсъ, сказалъ онъ, обращаясь къ старшей дочери, когда вынималъ письмо изъ конверта: — Мэри Боннеръ будетъ въ Англіи чрезъ двѣ недѣли. Что ты сдѣлаешь для нея?

Говоря это, онъ такъ держалъ письмо, что давалъ этимъ дочери право взять письмо изъ его рукъ. Онъ позволилъ ей взять это письмо, и она прочла прежде чѣмъ отвѣтила ему.

Письмо было очень грустное, холодно написано, а все-таки исполнено паѳоса. Ея друзья въ Западной Индіи совѣтовали ей поѣхать въ Англію. Ей растолковали, что когда дѣла ея отца будутъ устроены, то ей останется не болѣе нѣсколькихъ сотъ фунтовъ. Захочетъ ли дядя дать ей теперь смиренный пріютъ, а впослѣдствіи помочь ей получить мѣсто гувернантки? Она думала, что можетъ учить музыкѣ и французскому языку, и постарается приготовить себя къ преподаванію въ другихъ отношеніяхъ.

"Я знаю, писала она: «какъ мало имѣю я правъ на человѣка, который никогда меня не видалъ и родственникъ мнѣ только по матери, но можетъ быть вы мнѣ позволите побезпокоить васъ этимъ въ моемъ бѣдственномъ положеніи.»

— Разумѣется, она должна пріѣхать сюда, папа, сказалъ Пэшенсъ, подавая письмо Кларисѣ.

— Да, она должна пріѣхать сюда, сказалъ сэр-Томасъ.

— Но я могу сказать, съ тѣмъ чтобы остаться — навсегда.

— Да, остаться навсегда. Не могу сказать, чтобы я смотрѣлъ на это съ удовольствіемъ. Человѣкъ не безъ боязни предпринимаетъ новыя обязанности, а особенно такія, которымъ я не вижу конца, и которыя, вѣроятно, буду не въ состояніи исполнить.

— Папа, я увѣрена, что она премилая, сказала Клариса.

— Но почему же ты увѣрена, душа моя? Впрочемъ, мы объ этомъ спорить не станемъ. Она должна пріѣхать, и мы будемъ надѣяться, что она окажется милою, какъ предсказываетъ Клариса. Я не могу позволить дочери моей сестры идти въ гувернантки, пока могу предложить ей домъ. Она должна пріѣхать сюда какъ членъ нашей семьи. Я только желаю, чтобы она не помѣшала вашему счастью.

— Я увѣрена, что она не помѣшаетъ, сказала Клариса.

— Мы постараемся, чтобы она увеличила наше счастье, и употребимъ всѣ силы, чтобы сдѣлать ее счастливою, сказала Пэшенсъ.

— Это большой рискъ, но мы должны на него рѣшиться, сказалъ сэр-Томасъ.

Такъ дѣло и было рѣшено. Потомъ онъ объяснилъ дочерямъ, что намѣренъ самъ поѣхать въ Соутгэмптонъ встрѣтить племянницу и прямо привезетъ ее оттуда въ ея новый домъ. Пэшенсъ вызывалась ѣхать съ нимъ, но онъ отклонилъ это предложеніе, находя его безполезнымъ. Все было рѣшено между ними къ одиннадцати часамъ — даже комната, которую должна занять Мэри Боннеръ, а потомъ дочери оставили отца, зная хорошо, что онъ не ляжетъ спать еще часа четыре. Онъ заснетъ на своемъ стулѣ часа два, а потомъ пойдетъ бродить или читать, а можетъ быть сидѣть и думать объ этой прибавившейся заботѣ до половины ночи. И сестры не сейчасъ легли въ постель. Этотъ новый планъ, столь важный для ихъ отца, былъ конечно гораздо важнѣе для нихъ. Онъ безъ сомнѣнія будетъ по прежнему занимать свою квартиру, все будетъ жить въ дѣйствительности въ Лондонѣ одинъ, хотя въ теоріи считается покровительственнымъ геніемъ Фёльгэмскаго дома; но онѣ должны принять къ себѣ новую сестру; а обѣ знали, не смотря на восторгъ Кларисы, что можетъ быть онѣ не будутъ въ состояніи полюбить новую сестру.

— Не помню, чтобы мнѣ сказали о ней хоть слово, сказала Клариса.

— Мнѣ говорили, что она хорошенькая, сказала Пэшенсъ.

— Сколько ей лѣтъ? Я полагаю, она моложе насъ.

Кларисѣ Андерудъ былъ въ то время двадцать одинъ годъ, а Пэшенсъ была двумя годами старше ея.

— О, да; — я думаю около девятнадцати. Кажется, мнѣ говорили, что было четверо или пятеро дѣтей старше Мэри, которыя умерли всѣ. Не странно ли, не ужасно ли — остаться одной, послѣдней изъ большой семьи и не имѣть знакомой родни?

— Бѣдная, милая дѣвушка!

— Если она сама писала письмо, сказала Пэшенсъ: — мнѣ кажется, она должна быть умна.

— Я знаю навѣрно, что не могла бы написать письма въ такомъ положеніи, сказала Клариса.

Такимъ образомъ онѣ просидѣли почти такъ же поздно какъ и ихъ отецъ, дѣлая предположенія о характерѣ и наружности ихъ новой родственницы и о томъ, будетъ ли для нихъ возможно полюбить ее всѣмъ сердцемъ. Оказывалось необходимо немедленно принести небольшую жертву, но къ этому затрудненія не было. До-сихъ-поръ обѣ сестры занимали отдѣльныя спальни, но теперь, такъ какъ для пріѣзжей нужна была комната, то имъ сдѣлалось невозможно помѣститься вмѣстѣ. Но есть жертвы такъ мало тягостныя, что пріятное чувство самоотверженія заглаживаетъ послѣдствія.

Пэшенсъ Андерудъ, старшая сестра, была выше ростомъ и вовсе не хороша. Лицо у ней было доброе, руки и ноги маленькія и во всѣхъ отношеніяхъ она была настоящей лэди, но въ ней не было ни той женской красоты, которая такъ часто происходитъ только отъ молодости, ни той другой болѣе рѣдкой красоты, которая принадлежитъ самому лицу и происходитъ отъ чертъ и ихъ выраженія. Лицо ея было худощаво и его пожалуй можно было бы назвать сухимъ и жесткимъ. Она очень походила на отца, не имѣя однако его носа, и лицо ея выкупалось умнымъ выраженіемъ блестящихъ сѣрыхъ глазъ. У ней былъ длинный подбородокъ, длинная верхняя губа, которая будучи преувеличена въ физіономіи ея отца, дѣлала его такимъ замѣчательно безобразнымъ человѣкомъ. И волосы ея, хотя густые и длинные, не имѣли того глянца, который мы любимъ видѣть въ волосахъ дѣвушекъ и въ которомъ всѣ мы признаемъ одну изъ милѣйшихъ прелестей дѣвичества. Вотъ какова была по наружности Пэшенсъ Андерудъ и изъ всѣхъ знавшихъ ее хорошо никто не былъ такъ совершенно убѣжденъ, что ей недостаетъ наружной привлекательности, какъ сама Пэшенсъ Андерудъ. Но она никогда не говорила объ этомъ — даже съ своей сестрой. Она не жаловалась и, что гораздо обыкновеннѣе, не хвасталась, что она не красавица. Красотой сестры она очень дорожила и о ней иногда выражалась восторженно. Но о своей собственной наружности она не говорила ничего. Ея дарованія, если она ихъ имѣла, были совсѣмъ въ другомъ родѣ и она вовсе не имѣла желанія думать, что не имѣетъ дарованій. Она была умна и знала это. Она могла читать и понимала, что читаетъ. Она видѣла разницу между хорошимъ и дурнымъ и думала, что видитъ ее ясно. Она вовсе не была недовѣрчива къ себѣ и конечно не была несчастлива. Она была очень религіозна и знала, какъ дополнить иногда недостающее счастье въ этомъ мірѣ упованіемъ въ счастье будущаго. Еслибъ не безпокойство объ отцѣ, Пэшенсъ Андерудъ была бы счастливою женщиной.

Клариса, младшая, была красавица. Обстоятельство это признавали всѣ знавшіе ее и оно было хорошо извѣстно ей самой; это былъ фактъ, въ которомъ не было ни малѣйшаго сомнѣнія съ-тѣхъ-самыхъ-поръ, какъ минуло ей пятнадцать лѣтъ. Она была нѣсколько ниже сестры и не такъ худощава. Она была смуглѣе сестры и волосы ея, такого богатаго цвѣта, какъ только могутъ быть волосы каштановые, были глянцовиты, шелковисты и роскошны. Она носила ихъ по модѣ шиньономъ на головѣ; но изъ-подъ шиньона выбивались локоны, а надъ лбомъ волосы были обрѣзаны коротко и лежали волнисто и дерзко — что теперь также въ модѣ; какъ бы то ни было, она носила ихъ такъ, что всякій мужчина едвали бы пожелалъ, чтобы она носила иначе. Глаза ея, не похожіе на глаза отца и сестры, были голубые, и во всѣхъ ея чертахъ ничего не было похожаго на ихъ черты. Верхняя губа была коротка, и подбородокъ коротокъ и съ ямочкой, на одной щекѣ также была ямочка, прелесть гораздо болѣе способная свести съ ума мужчинъ, чѣмъ когда она виднѣется на обѣихъ щекахъ. Носъ ея былъ совершенствомъ — онъ былъ ни греческій, ни римскій, ни египетскій — а просто англійскій, только чуть-чуть вздернутъ кверху. Нѣкоторые говорили, что ротъ ея слишкомъ великъ, а зубы слишкомъ ровны — но эти нѣкоторые принадлежали къ тому разряду критиковъ, для которыхъ необходимѣе порицать чѣмъ цѣловать. Въ добавокъ ко всему этому, въ обращеніи ея было какое-то ребячество, въ которое, хотя она сама нѣсколько его стыдилась, всѣ другіе были влюблены. Это не было ребячество очень юныхъ лѣтъ — потому что она уже достигла зрѣлаго возраста — ей минулъ двадцать одинъ годъ — но ребячество немножко нерѣшительное, немножко капризное, полууступчивое и полуупрямое, нѣжное, любящее, привлекательное ребячество, которое даетъ ласки, требуетъ ихъ и которое, когда оно неподдѣльно, можетъ существовать до возраста гораздо долѣе того, котораго достигла Клариса Андерудъ.

Но со всѣми своими прелестями Клариса не была такою счастливою дѣвушкой какъ ея сестра и для этого недостатка внутренняго удовольствія существовали двѣ причины. Она считала себя глупенькой и въ этомъ отношеніи завидовала своей сестрѣ — и считала себя влюбленной, и влюбленной почти безъ надежды, глупость ея казалась ей фактомъ признаваемымъ всѣми кромѣ Пэшенсъ. Не было ни одного человѣческаго существа, приближавшагося къ ней, которое повидимому не показывало бы ей, что всякій вопросъ о томъ, кто благоразумнѣе или ученѣе, она или ея сестра, былъ бы фарсомъ. Пэшенсъ могла говорить по-итальянски, могла читать по-нѣмецки, знала, по-крайней-мѣрѣ по имени каждаго поэта, когда-либо писавшаго, и всегда была въ состояніи сказать именно, что слѣдовало сдѣлать. Она умѣла заставить слугъ любить себя и вмѣстѣ съ тѣмъ повиноваться, умѣла всегда одѣваться на свои деньги, не будучи въ долгу ни на одинъ шиллингъ. Между тѣмъ какъ Кларисы не слушался никто и она была въ долгу у своего башмачника и у своей модистки, и несмотря на всѣ ея усилія, не могла понять ни слова изъ Данте, и ей было извѣстно, что она читала «Прекрасную королеву» точь-въ-точь какъ ребенокъ повторяетъ урокъ. А относительно ея любви — горе было еще больнѣе. Нужно ли говорить читателю, что Ральфъ Ньютонъ былъ героемъ, которому Клариса отдала свое сердце? Это былъ предметъ непріятный, о которомъ даже обѣ сестры не говорили откровенно между собой; въ сущности, хотя Пэшенсъ находила, что пристрастіе было, она думала, что это ничто болѣе какъ фантазія. А въ молодомъ человѣкѣ она не видала даже и фантазіи. Не было сказано ни слова, которое можно было бы принять за признаніе въ любви. Такъ по-крайней-мѣрѣ думала Пэшенсъ, и она была бы очень несчастлива, еслибы было иначе, потому что Ральфъ Ньютонъ не былъ, по ея мнѣнію — человѣкомъ, любви котораго можно бы довѣрить ея сестру. А между тѣмъ, кромѣ отца и сестры, Пэшенсъ никого не любила такъ, какъ Ральфа Ньютона.

Однако въ жизни Кларисы Андерудъ былъ маленькій эпизодъ, который растревожилъ ея сестру — читатель можетъ услышать объ этомъ тотчасъ. Былъ второй Ньютонъ — младшій братъ — но хотя младшій, не только поступившій въ духовное званіе и не имѣвшій приходъ, Грегори Ньютонъ — пасторъ Грегори Ньютонъ — который впродолженіе нѣсколькихъ недѣль знакомства до безумія влюбился въ Кларису и впродолженіе трехъ мѣсяцевъ сдѣлалъ ей три предложенія и столько же разъ получалъ отказъ. Это случилось зимою и весною до начала нашего разсказа — и Пэшенсъ и сэр-Томасъ оба были хорошо расположены къ предложенію молодого человѣка. Онъ не былъ порученъ надзору сэр-Томаса, какъ Ральфъ, будучи воспитанъ на попеченіи дяди, наслѣдникомъ котораго былъ Ральфъ по законно укрѣпленнымъ правамъ наслѣдства. Дядя этотъ, поссорившись съ своимъ роднымъ братомъ, послѣ того умершимъ, и съ его наслѣдникомъ, все-таки взялъ къ себѣ этого, другого племянника и далъ молодому пастору ньютонскій приходъ. Грегори Ньютона привезъ въ виллу его братъ и онъ тотчасъ палъ на колѣна предъ красавицей, но красавица отвергла его и онъ воротился въ свой Гэмпширскій приходъ съ разбитымъ сердцемъ. Пэшенсъ, хотя она прямыхъ свѣдѣній не получала, боялась, что какое-нибудь пристрастіе къ недостойному Ральфу заставило ея сестру отказаться отъ предложенія его достойнаго брата. По мнѣнію Пэшенсъ Андерудъ, никакая доля въ жизни не могла быть счастливѣе для женщины, какъ быть женою ревностнаго и достойнаго похвалы пастора въ англійскомъ деревенскомъ приходѣ; никакая доля въ жизни по-крайней-мѣрѣ не могла быть счастливѣе для всякой женщины, имѣвшей намѣреніе сдѣлаться женой.

Таковы были обѣ дѣвушки въ Попгэмской виллѣ, которымъ было сказано въ тотъ вечеръ, что къ нимъ будетъ привезена новая сестра. На слѣдующее утро онѣ, разумѣется, все еще занимались этимъ; сэр-Томасъ долженъ былъ ѣхать въ Лондонъ послѣ завтрака и намѣревался пойти пѣшкомъ но мосту и поспѣть къ раннему поѣзду. Онъ такъ старался не опоздать, точно былъ обязанъ цѣлый день сидѣть въ судѣ, и какъ ни любилъ своихъ дочерей, уже довольно насладился домашними удобствами для того, чтобы удовлетворить свой вкусъ. Онъ любилъ своихъ дочерей — но даже съ ними онъ чувствовалъ себя не совсѣмъ ловко. Единственное общество, которымъ онъ могъ наслаждаться, доставляли ему его книги или его мысли, а единственное человѣческое существо, которое онъ могъ выносить возлѣ себя, былъ Джозефъ Стемъ. Всталъ онъ въ девять часовъ по обыкновенію, и не было еще десяти, а онъ уже суетился, отыскивая шляпу и перчатки.

— Папа, сказала Клариса: — когда вы опять пріѣдете домой?

— Не могу назначить дня, душа моя.

— Папа, пріѣзжайте скорѣе.

— Конечно, я пріѣду скоро.

Въ его голосѣ, когда онъ отвѣчалъ на послѣднюю просьбу, былъ легкій оттѣнокъ гнѣва, и онъ очевидно торонилса сыскать шляпу и перчатки.

— Папа, сказала Пэшенсъ: — конечно мы васъ увидимъ прежде, чѣмъ вы поѣдете въ Соутгэмптонъ.

Голосъ старшей дочери вовсе не походилъ на голосъ младшей, и сэр-Томасъ, хотя тонъ и выраженіе послѣдняго вопроса были для него оскорбительны, почти не смѣлъ разсердиться на это. А между тѣмъ онъ думалъ, что дочь его не имѣла права сдѣлать этотъ вопросъ. До дня, назначеннаго для его поѣздки, оставалось еще двѣнадцать дней, а онъ только три или четыре раза въ жизни не былъ дома сряду двѣнадцать дней.

— Да, милая моя, сказалъ онъ: — я раньше буду дома.

— Потому что, папа, надо кое о чемъ подумать.

— О чемъ же?

— Намъ съ Кларисой лучше бы поставить другую кровать въ нашу комнату — если вы позволите.

— Ты знаешь, что я запрещать не стану. Когда я запрещалъ тебѣ что-нибудь?

Онъ теперь стоялъ въ нетерпѣніи, держа шляпу въ рукахъ.

— Я не люблю распоряжаться, не сказавъ вамъ, папа. И еще нужна другая мебель.

— Ты можешь купить, что тебѣ нужно. Съѣзди въ городъ къ Бэрлоу. Ты можешь это сдѣлать не хуже меня.

— Но мнѣ хотѣлось бы рѣшить что-нибудь о нашемъ будущемъ образѣ жизни до пріѣзда Мэри, сказала Пэшенсъ очень тихимъ голосомъ.

Сэр-Томасъ нахмурился, а потомъ отвѣчалъ ей очень медленно:

— Пока еще ничего не можетъ быть рѣшено. Все должно идти, какъ идетъ теперь. Я надѣюсь, Пэшенсъ, что ты постараешься сдѣлать твоей кузинѣ пріятнымъ ея будущій домъ.

— Можете быть увѣрены, папа, что я употреблю всѣ силы, сказала Пэшенсъ — и сэр-Томасъ уѣхалъ.

Онъ вернулся въ виллу до поѣздки въ Соутгэмптонъ, но только наканунѣ поѣздки. Въ этотъ промежутокъ обѣ дочери два раза пріѣзжали къ нему на квартиру — а онѣ очень хорошо знали, что онъ эту вольность не одобрялъ.

— Сэр-Томасъ очень занятъ, говорилъ старикъ Стемъ, качая головой, даже дочерямъ своего хозяина: — и если вамъ все равно…

Тутъ онъ дѣлалъ видъ, будто хочетъ запереть дверь, и предпринималъ разные маневры къ оборонѣ прежде чѣмъ допускалъ взять крѣпость штурмомъ. Но Клариса насмѣхалась прямо въ глаза надъ старикомъ Стемомъ и Пэшенсъ не допускала его побѣдить себя. При второмъ своемъ посѣщеніи онѣ пробрались въ святилище отца — и дѣйствительно не знали, былъ ли онъ дома, когда онѣ пріѣзжали прежде.

— Старикъ Стемъ безсовѣстно лжетъ, сказала Клариса.

На это Пэшенсъ не отвѣчала, чувствуя, что отвѣтственность за эти выдумки, можетъ быть, не исключительно лежитъ на плечахъ старика Стэма.

— Милыя мои, вамъ здѣсь вовсе не мѣсто, сказалъ сэр-Томасъ, какъ только дѣвушки вошли.

Но дѣвушки такъ часто слышали все это прежде, что теперь мало обращали вниманія на замѣчанія такого рода.

— Я пріѣхала показать вамъ этотъ списокъ, папа, сказала Пэшенсъ.

Сэр-Томасъ взялъ списокъ и увидалъ, что въ немъ заключаются разныя вещи для спальной и кухни — полотенца, простыни, горшки, кастрюли, ножи, вилки и даже занавѣси и коверъ.

— Я не думалъ бы, что восемнадцатилѣтней дѣвушкѣ понадобятся всѣ эти вещи — новый пробочникъ, напримѣръ — но если надобно, какъ я говорилъ вамъ прежде, вы должны купить.

— Разумѣется, это не все для Мэри, сказала Пэшенсъ.

— Дѣло въ томъ, папа, сказала Клариса: — вы не обращаете вниманія, какъ вещи дѣлаются ветхи.

— Клариса! воскликнулъ разсерженный отецъ.

— Право, папа, еслибъ вы болѣе бывали дома и видѣли эти вещи… начала Пэшенсъ.

— Я не сомнѣваюсь, что все это нужно. Купите все. Поѣзжайте къ Берлоу и Грину, къ Блоку и Блоугарду. Только не берите ничего въ долгъ. Я дамъ вамъ чеки, когда получите счетъ. А теперь, милыя мои, я занимаюсь работой, которую нельзя прерывать.

Онѣ оставили его, и когда онъ пріѣхалъ въ виллу вечеромъ передъ своей поѣздкой, почти всѣ новыя вещи — включая и пробочникъ — были уже въ домѣ.

Глава III.
ЧТО СЛУЧИЛОСЬ НА ЛУГУ ВЪ ПОПГЭМСКОЙ ВИЛЛѢ.

Сэр-Томасъ отправился въ Соутгэмптонъ въ пятницу, узнавъ, что пароходъ придетъ въ Соутгэмптонъ въ субботу утромъ. Потомъ онъ немедленно привезетъ Мэри Боннеръ въ Лондонъ, а оттуда въ Фёльгэмъ — и было безмолвное соглашеніе, что онъ останется дома въ слѣдующее воскресенье. Въ пятницу вечеромъ сестры остались въ виллѣ однѣ, но это не значило ровно ничего, такъ какъ онѣ привыкли къ этой жизни. Онѣ обыкновенно обѣдали въ два часа, называя это завтракомъ — потомъ въ пять или шесть часовъ пили чай — и вовсе обходились безъ обѣда. У нихъ были знакомые, у которыхъ онѣ иногда проводили вечера, а время отъ времени какія-нибудь старыя дѣвицы, а иногда и молодыя навѣщали ихъ. Но онѣ привыкли быть однѣ. Въ то время, о которомъ мы говоримъ, Клариса брала свою «Прекрасную Королеву» и усиленно занималась, можетъ быть, съ полчаса. Потомъ «Прекрасная Королева» замѣнялась романомъ и Клариса поднимала глаза съ книги, не бросала ли на нее Пэшенсъ взглядъ укоризны. Пэшенсъ, между тѣмъ, сидѣла съ незапятнанной совѣстью за своей работой. Такимъ образомъ проходили вечера, а въ теплые лѣтніе дни дѣвушки сидѣли на лужайкѣ и смотрѣли на лондонскихъ лодочниковъ, когда они проѣзжали подъ мостомъ взадъ и впередъ. Въ этотъ самый вечеръ, послѣдній, который они провели вдвоемъ до пріѣзда кузины, Пэшенсъ вышла на лужайку въ шляпѣ и перчаткахъ.

— Я иду къ миссъ Спунеръ, сказала она: — а ты пойдешь?

Но Клариса полѣнилась, и отпустивъ какую-то шуточку, не дѣлавшую большой чести миссъ Спунеръ, объявила, что ей жарко, что она устала, что у ней болитъ голова и она хочетъ остаться дома.

— Не оставайся долго, Пэтти, сказала она; — такая скука быть одной!

Пэшенсъ обѣщала вернуться скоро, прошла въ калитку и чрезъ дорогу къ дому миссъ Спунеръ. Едва скрылась она изъ вида, какъ лодка уткнулась носомъ о берегъ, а въ лодкѣ оказался Ральфъ Ньютонъ въ синей рубашкѣ, въ соломенной шляпѣ, съ крупными каплями пота на своемъ красивомъ лбу. Клариса не видала его, пока онъ не свистнулъ ей, она вздрогнула, засмѣялась и побѣжала къ лодкѣ, совсѣмъ забывъ, что она одна, пока не взяла его за руку.

— Я кажется не выйду, но вы должны принести мнѣ содовой воды съ водкой, сказалъ Ральфъ. — Гдѣ же Пэшенсъ?

— Пэшенсъ пошла навѣстить старую дѣву, а водки у насъ нѣтъ.

— Мнѣ такъ жарко! сказалъ Ральфъ, осторожно вылѣзая изъ лодки: — а хересъ у васъ есть?

— Да, хересъ у насъ есть, и портвейнъ, и шодстонское.

Она пошла принести ему какого-нибудь вина.

Онъ выпилъ хересъ съ содовой водой, закурилъ трубку и растянулся на лужайкѣ какъ у себя дома, а Клариса ухаживала за нимъ, не находя въ этомъ ничего дурного. Онъ находился съ ними въ такихъ короткихъ отношеніяхъ, что Клариса имѣла право считать его братомъ — почти братомъ — если только она была способна такъ на него смотрѣть. Она обыкновенно называла его Ральфомъ, а ея имя было для него такъ фамильярно, какъ-будто дѣйствительно она была его сестра.

— А что вы думаете объ этой новой кузинѣ? спросилъ онъ.

— Я еще не могу ничего думать: — но я намѣрена полюбить ее.

— А я намѣренъ ужасно ненавидѣть ее, сказалъ Ральфъ.

— Это вздоръ. Вамъ до нея не будетъ никакого дѣла. Вы даже можете не видѣть ее, если не хотите. Но, Ральфъ, надѣньте жакетку. Вы непремѣнно простудитесь.

Она сошла внизъ, взяла изъ лодки его жакетку и накинула ему на плечи.

— Я не позволю вамъ бранить ее, сказала она: — если ужъ вы пріѣхали сюда, то вы должны поступать какъ вамъ велятъ.

— А все-таки вамъ не слѣдуетъ вынимать у меня изо рта трубку. Какова она, желалъ бы я знать?

— Очень, очень хороша, мнѣ говорили.

— Нѣчто въ родѣ тропической Венеры — глаза огромные, смуглая кожа, черные волосы, сильныя страсти и способна убивать людей — но въ тоже время такъ лѣнива, что никогда не дѣлаетъ ничего ни для себя, ни для кого другого — не сходитъ за жакеткой, хотя человѣкъ можетъ простудиться.

— За вашей жакеткой она, конечно, не пойдетъ.

— А почему бы ей и не пойти?

— Потому что она васъ не знаетъ.

— Дѣвушки такого рода знакомятся скоро. Мнѣ сказали, что въ Вест-Индіи въ одно утро влюбляются, а при второмъ свиданіи дѣлаютъ предложеніе.

— Вы этого не сдѣлаете съ нашей кузиной, могу увѣрить васъ.

— Но эти предложенія тамъ не значатъ ничего. Вы можете быть помолвлены съ полдюжиной дѣвицъ въ одно и тоже время, и будьте увѣрены, что каждая изъ нихъ помолвлена съ полдюжиной мужчинъ. Въ этомъ должно быть нѣкоторое утѣшеніе.

— О, Ральфъ!

— Такъ мнѣ говорили. Я тамъ не былъ. Я, разумѣется, пріѣду на нее взглянуть.

— Конечно, пріѣзжайте.

— А если она очень мила…

— Такъ что-жъ тогда?

— Вы знаете, что я люблю хорошенькихъ дѣвушекъ.

— Я ничего объ этомъ не знаю.

— Желалъ бы я знать, что дядя Грегори скажетъ, если я женюсь на уроженкѣ Вест-Индіи. Мнѣ онъ многаго не скажетъ, потому что мы никогда не говоримъ, но бѣднаго Грега заставитъ вести ужасную жизнь. Онъ непремѣнно будетъ думать, что она негритянка или, по-крайней-мѣрѣ, креолка. Но я на ней не женюсь.

— А можетъ быть вы женитесь на такой, которая будетъ хуже ея, Ральфъ.

— Но я могу жениться на такой, которая будетъ лучше.

Когда онъ говорилъ это, онъ взглянулъ ей въ лицо со всей силою своихъ глазъ, и бѣдная Клариса могла только покраснѣть. Она знала, что онъ хотѣлъ сказать, знала, что она показываетъ ему, что знаетъ. Она отдала бы многое, чтобы не покраснѣть и не показать такъ очевидно, что она поняла, но она не имѣла власти сдержать себя.

— Я могу жениться на той, которая будетъ лучше, сказалъ онъ: — а вы какъ думаете?

На сколько она могла судить о своихъ чувствахъ въ эту минуту, при совершенномъ отсутствіи всякой предварительной мысли объ этомъ, она вообразила, что истинная, несомнѣнная, падежная помолвка съ Ральфомъ Ньютономъ сдѣлаетъ ее счастливѣйшей дѣвушкой во всей Англіи. Она никогда не говорила себѣ, что въ него влюблена; она никогда не льстила себя мыслью, что онъ въ нее влюбленъ, она никогда не взвѣшивала въ умѣ, можетъ ли случиться подобное обстоятельство; но теперь въ эту минуту, когда онъ лежалъ и курилъ трубку, и прямо смотрѣлъ на ея раскраснѣвшееся лицо, она думала, что имѣть его своимъ мужемъ составило бы счастье всей его жизни. Она знала, что онъ лѣнивъ, сумасброденъ, любитъ удовольствія и — непостояненъ, какъ она на своемъ языкѣ расположена была назвать его характеръ. Но въ глубинѣ сердца ей нравилось непостоянство въ мужчинѣ, если оно не заходило слишкомъ далеко. Братъ Ральфа, пасторъ, который, какъ ей говорили, обладалъ всѣми добродѣтелями, свойственными человѣку, который былъ такъ же хорошъ собой, какъ и его братъ, не могъ тронуть ея сердца. Черный сюртукъ и бѣлый галстухъ были для нея противны. Ральфъ, лежа на зеленой лужайкѣ, въ полотняныхъ панталонахъ, цвѣтной фланелевой рубашкѣ, въ маленькой соломенной шляпѣ, съ обнаженной шеей, съ жакеткой накинутой на плечо, съ трубкой во рту и съ пустымъ стаканомъ возлѣ него, былъ для Кларисы по наружности идеаломъ красиваго молодого человѣка. И хотя онъ былъ непостояненъ, сумасброденъ и лѣнивъ, грѣхи его не были такъ глубоки, чтобы лишить его расположенія ея отца и сестры. Онъ лежалъ на лужайкѣ виллы не какъ незванный пришлецъ, а по данному позволенію, хотя она не разсуждала съ собою объ этомъ — не имѣя много времени для разсужденія — она чувствовала, что она имѣетъ несомнѣнное право принимать изъявленія любви отъ Ральфа Ньютона, если ему и ей вздумается такъ позабавиться. Ей никогда не говорили, что онъ не можетъ ухаживать за нею. Разумѣется, она не дастъ слова безъ позволенія отца. Разумѣется, она сообщитъ Пэшенсъ, если Ральфь скажетъ ей что-нибудь особенное. Но она имѣла право принимать отъ него изъявленіе любви, если хотѣла, а теперь она этого хотѣла. Но когда Ральфъ посмотрѣлъ на нее и спросилъ, не можетъ ли онъ найти жену лучше ея индійской кузины, она не нашлась, что ему отвѣчать. Онъ курилъ нѣсколько секундъ молча, все смотря на нее, между тѣмъ какъ она стояла возлѣ него и краснѣла. Потомъ онъ заговорилъ опять:

— Мнѣ кажется, я могу найти жену гораздо лучше.

Но она все не находила для него отвѣта.

— А! кажется, мнѣ надо отправляться, сказалъ онъ, вскочивъ на ноги и набрасывая жакетку на руку: — Пэшенсъ скоро воротится?

— Я жду ее каждую минуту.

— Если я скажу что-нибудь неучтивое о Пэшенсъ, вамъ вѣрно это не понравится?

— Разумѣется, мнѣ это не понравится.

— Я только пожелаю, чтобы она очутилась… у антиподовъ.

— Какой вздоръ, Ральфъ!

— Да, это былъ бы вздоръ. И притомъ вы сами были бы у антиподовъ вмѣстѣ съ нею. Милая, милая Клэри, вы знаете, что я васъ люблю!

Тутъ онъ обнялъ ее правою рукою вмѣстѣ съ тр.бкой и поцѣловалъ.

Она конечно не ожидала подобнаго нападенія — не только не думала объ этомъ, но даже и не предполагала возможности, чтобы могло случиться что-нибудь подобное. Съ нею никогда не обращались прежде такимъ образомъ; она имѣла одного обожателя — какъ намъ извѣстно — но онъ обращался съ нею съ уваженіемъ низшаго существа къ высшему. Было бы очень мило, еслибъ Ральфъ сказалъ ей, что онъ ее любитъ — но это было не мило. Онъ сдѣлалъ то, чего она не смѣла сказать Пэшенсъ — чего она не хотѣла бы, чтобъ Пэшенсъ видѣла. Она должна была разсердиться на это, но какъ? Она стояла молча съ минуту, а потомъ залилась слезами.

— Вы не сердитесь на меня, Клэри? спросилъ онъ.

— Я сержусь — очень сержусь. Уйдите; я никогда не буду говорить съ вами болѣе.

— Вы знаете, какъ нѣжно я васъ люблю!

— А я васъ совсѣмъ не люблю. Вы оскорбили меня и я никогда вамъ не прощу. Уйдите!

Въ эту минуту послышались шаги Пэшенсъ, входившей въ калитку. Первой мыслью Кларисы, когда она услыхала ихъ, было скрыть свои слезы. Хотя этотъ человѣкъ оскорбилъ ее — обидѣлъ — жаловаться другимъ на это оскорбленіе и на эту обиду будетъ ея послѣднимъ средствомъ. Это должно быть сокрыто въ ея груди — но она всегда будетъ объ этомъ помнить. Забыто это не можетъ быть — не можетъ быть и прощено, какъ она думала въ эту минуту. Но главное, это не должно повторяться. А выказать гнѣвъ противъ грѣшника было для нея невозможно — потому что было необходимо скрыть его грѣхъ.

— Что, — Ральфъ, давно вы здѣсь? спросила Пэшенсъ, смотря нѣсколько подозрительно на спину Кларисы, отвернувшейся отъ нея.

— Съ полчаса — ждалъ васъ, курилъ и пилъ содовую воду. У меня здѣсь лодка и я долженъ теперь ѣхать.

— Съ вами будетъ приливъ, сказала Клариса съ усиліемъ.

— И въ людскихъ дѣлахъ бываетъ приливъ, сказалъ Ральфъ съ принужденнымъ хохотомъ: — мои дѣла тотчасъ воспользуются этимъ приливомъ. Я опять очень скоро пріѣду посмотрѣть на новую кузину. Прощайте, дѣвицы!

Онъ сѣлъ въ лодку и уѣхалъ, не бросивъ на Кларису даже никакого особеннаго взгляда.

— Не случилось ли чего-нибудь? спросила Пэшенсъ.

— Нѣтъ; только зачѣмъ ты оставалась весь вечеръ съ этой глупой старухой, когда обѣщала мнѣ вернуться чрезъ десять минутъ?

— Я ничего не говорила о десяти минутахъ, Клэри, и была въ отсутствіи не больше часа. Миссъ Спунеръ имѣетъ непріятность съ своимъ жильцомъ, который не платитъ ей, и разсказывала мнѣ все подробно.

— Глупая старуха!

— Ты не поссорилась ли съ Ральфомъ, Клэри?

— Нѣтъ, — зачѣмъ намъ ссориться?

— Между вами какъ будто что-то случилось?

— Такъ глупо оставаться одной, это внушаетъ какое-то чувство одиночества. Я желала бы, чтобъ папа жилъ вмѣстѣ съ нами, какъ живутъ отцы другихъ дѣвушекъ. А такъ какъ онъ не хочетъ жить съ нами, такъ ужъ лучше не позволять никому пріѣзжать.

Пэшенсъ была увѣрена, что случилось что-нибудь и это должно быть относилось къ роли любовника, принятой или не принятой Ральфомъ Ньютономъ. Она не обвиняла сестру въ лицемѣрствѣ, но примѣчала, что слова Кларисы были сумасбродны, не выражали ея мыслей и говорились какъ нипопало. Что-нибудь надо было сказать и вотъ почему были произнесены эти жалобы.

— Клэри, моя милая, тебѣ не нравится Ральфъ? спросила она.

— Нѣтъ. То-есть — да, онъ мнѣ правится разумѣется. У меня болитъ голова и я пойду спать.

— Подожди нѣсколько минутъ, Клэри. Что-то разстроило тебя. Не правда ли?

— Все разстроиваетъ меня.

— Но если случилось что-нибудь особенное, развѣ ты мнѣ не скажешь?

Особенное случилось, но Клариса конечно не хотѣла этого сказать.

— Что онъ тебѣ говорилъ? Не думаю, чтобы онъ былъ просто грубъ съ тобой.

— Онъ вовсе не былъ грубъ.

— Что же такое? Ну если ты мнѣ не скажешь, я буду думать, что ты боишься меня. До-сихъ-поръ мы еще никогда не боялись другъ друга.

Наступило молчаніе.

— Клэри, не сказалъ ли онъ, что… онъ любитъ тебя?

Наступило новое молчаніе. Клариса думала, что все кончено, и съ минуту не знала даже навѣрно, было или не было ей дано такое нѣжное увѣреніе. Потомъ она вспомнила его слова: «вы знаете, какъ нѣжно я васъ люблю», но должны ли они быть такъ сладостны для нея теперь? Не оскорбилъ ли онъ ее до такой степени, что прощенія никогда быть не могло? А если прощенія не будетъ, то какъ же любовь можетъ быть сладостна для нея?

Пэшенсъ ждала, а потомъ повторила свой вопросъ:

— Скажи мнѣ, Клэри, что онъ тебѣ говорилъ?

— Я не знаю.

— Ты любишь его, Клэри?

— Нѣтъ, я его ненавижу.

— Ненавидишь его, Клэри? Ты прежде не имѣла къ нему ненависти. Ты не ненавидѣла его вчера. Ты не станешь ненавидѣть его безъ причины; душа моя, скажи, что это значитъ? Если мы съ тобою не станемъ довѣрять другъ другу, что будетъ для насъ свѣтъ? Мы никому другому не можетъ говоритъ о нашихъ непріятностяхъ.

Все-таки Клариса не хотѣла сказать объ этой непріятности.

— Почему ты говоришь, что ненавидишь его?

— Я не знаю почему. О, милая Пэтти! зачѣмъ ты говоришь такимъ образомъ? Да, онъ сказалъ, что любитъ меня — вотъ.

— И это тебя огорчило? Это не должно тебя огорчать, хотя ты и откажешь ему. Когда его братъ сдѣлалъ тебѣ предложеніе, это не огорчило тебя.

— Да, огорчило — очень.

— И теперь тоже?

— Нѣтъ, — совсѣмъ другое.

— Я боюсь, Клэри, что Ральфъ Ньютонъ не будетъ добрымъ мужемъ. Онъ расточителенъ, въ долгахъ, и папа это не понравится.

— Такъ папа не слѣдовало позволять ему пріѣзжать сюда когда и какъ онъ хочетъ. Этому виноватъ папа — то-есть если изъ этого выйдетъ что-нибудь.

— А изъ этого ничего не выйдетъ, Клэри? Какой отвѣтъ дала ты, когда онъ сказалъ, что любить тебя?

— Ты пришла, я не дала отвѣтъ. Я такъ жалѣю, зачѣмъ ты не пришла прежде!

Ей хотѣлось сказать сестрѣ все кромѣ одного, но она не могла этого сдѣлать, потому что это одно имѣло такое сильное отношеніе ко всему другому. Какъ бы то ни было, Пэшенсъ, видя, что она не можетъ приставать съ своими разспросами, не могла рѣшительно ничего понять. Она знала, что Ральфъ объяснился сестрѣ ея въ любви, но какимъ образомъ Клариса приняла это объясненіе, она угадать не могла. До-сихъ-поръ она боялась, что Клэри была слишкомъ пристрастна къ молодому человѣку, но теперь Клэри говорила, что ненавидитъ его. Но все скоро разъяснится. Ральфъ, конечно, обратится къ ихъ отцу. Если сэр-Томасъ позволитъ, эта новая ненависть Клэри, какъ думала Пэшенсъ, скоро пройдетъ. Если однако — что было вѣроятнѣе — cэp-Томасъ выкажетъ сильное сопротивленіе, тогда посѣщенія Ральфа Ньютона въ виллу прекратятся. Такъ какъ признаніе въ любви было, то разумѣется отецъ ихъ тотчасъ узнаетъ объ этомъ. Рѣшивъ такимъ образомъ, Пэшенсъ отпустила сестру спать, не дѣлая ей болѣе никакихъ разспросовъ.

Въ сердцѣ Кларисы великое оскорбленіе было прощено въ эту ночь — или лучше сказать, прежде чѣмъ наступило утро. Ея обожатель поступилъ съ ней очень жестоко, очень дурно, очень зло — особенно зло въ томъ отношеніи, что онъ превратилъ въ рѣшительное огорченіе ту минуту жизни, которая могла быть самою радостною изъ всѣхъ минутъ; особенно жестоко въ томъ отношеніи, что онъ поступилъ съ нею такимъ образомъ, что она не могла ожидать въ будущемъ радости безъ примѣси. Она могла простить ему — да; но она не могла вынести мысли, что онъ будетъ думать, будто она проститъ ему. Она имѣла желаніе вычеркнуть эту обиду изъ своей жизни — и никогда не думать о ней болѣе. Неужели она должна была лишиться навсегда своего возлюбленнаго оттого, что она ему не прощала? Еслибъ только она могла увѣрить его, что это оскорбленіе должно быть признано ненавистнымъ, непростительнымъ, но сдѣланномъ во временномъ помѣшательствѣ и отнынѣ во вѣки-вѣковъ преданномъ забвенію! Однако уговорить его было невозможно. Объ этомъ упоминать было нельзя. Должна она была или не должна лишиться своего возлюбленнаго навсегда, потому что онъ сдѣлалъ этотъ злой поступокъ? Ночью она рѣшила, что не можетъ заплатить такую цѣну за то, чтобы отмстить за добродѣтель. Впередъ она будетъ остерегаться. Злой и бездушный человѣкъ, похитившій у ней такъ много! А между тѣмъ какъ онъ казался ей очарователенъ, когда смотрѣлъ ей въ глаза и говорилъ, что онъ можетъ выбрать жену лучше ея вест-индской кузины! Потомъ она опять подумала объ оскорбленіи. Ахъ, еслибъ настало время, когда они будутъ помолвлены съ общаго согласія! Тогда уже подобныхъ оскорбленій не можетъ быть.

Глава IV.
МЭРИ БОННЕРЪ.

Между тѣмъ какъ Кларису Андерудъ цѣловали на лужайкѣ въ Попгэмской виллѣ, сэр-Томасъ сидѣлъ очень печально въ особенной комнатѣ гостинницы «Дольфинъ» въ Соутгэмптонѣ. Не требовалось большихъ соображеній, чтобы заставить его рѣшиться взять къ себѣ племянницу. Хотя онъ былъ человѣкъ такой слабый, что могъ день-за-день откладывать свои ежедневныя обязанности, но онъ былъ человѣкъ непремѣнно исполнявшій то, что его совѣсть побуждала его исполнять во всѣхъ важныхъ вещахъ, гдѣ хорошее и дурное казалось ему ясно опредѣлено. Хотя онъ нѣжно любилъ своихъ дочерей, онъ могъ оставлять ихъ почти безъ покровительства, потому что эта вина была незначительна. Эту новую свою племянницу онъ вовсе не любилъ. Онъ никогда ее не видалъ. Онъ почти болѣзненно опасался новой отвѣтственности. Онъ ничего не ожидалъ, кромѣ хлопотъ, соединяющихся такимъ образомъ съ новымъ неизвѣстнымъ членомъ его семьи. А между тѣмъ онъ рѣшился это сдѣлать, потому что эта обязанность была довольно важна и ясно опредѣлена — требовала немедленнаго рѣшенія и ее откладывать было нельзя. Но когда онъ думалъ объ этомъ, сидя одинъ наканунѣ пріѣзда дѣвушки, онъ были, очень растревоженъ. Что онъ долженъ былъ дѣлать съ нею, если найдетъ, что съ нею трудно справиться, если она будетъ упряма, раздражительна, или — что еще хуже — не хорошо будетъ себя вести или грубо обращаться съ его дѣтьми? Если ему будетъ необходимо освободиться отъ нея, какъ онъ этого достигнетъ? А потомъ что она будетъ думать о немъ и его образѣ жизни?

Это привело его къ другимъ размышленіямъ. Нельзя ли совсѣмъ отказаться отъ квартиры въ Соутгэмптонской улицѣ, такъ что онъ будетъ принужденъ необходимостью жить въ своемъ домѣ — въ томъ домѣ, который онъ можетъ раздѣлять съ своими дочерьми? Онъ зналъ себя на столько, чтобы быть увѣреннымъ, что пока онъ держитъ эту квартиру, а эта спальная и постель находятся въ его распоряженіи, онъ не выпутается изъ этой дилеммы. День-за-день искушеніе было для него сильнѣе. И онъ ненавидѣлъ виллу. Онъ ничего не могъ дѣлать тамъ. У него въ виллѣ не было книгъ и — такъ онъ увѣрялъ — въ воздухѣ Фёльгэма было что-то мѣшавшее ему читать книги, когда онъ привозилъ ихъ туда. Нѣтъ, онъ долженъ завести новый порядокъ въ своемъ образѣ жизни. Одно было ясно для него: онъ не могъ теперь сдѣлать этого до пріѣзда Мэри Боннеръ, и слѣдовательно, нечего торопиться. Онъ надѣялся, что его дочери выдутъ замужъ, такъ что онъ останется одинъ жить въ своей квартирѣ — съ старымъ Стемомъ вмѣсто слуги — безъ малѣйшаго грѣха на душѣ; но онъ начиналъ примѣчать, что дѣвушки не всегда выходятъ замужъ въ первой молодости. А теперь онъ еще бралъ къ себѣ дѣвушку! Онъ зналъ, что долженъ отказаться отъ всякой надежды къ избавленію въ этомъ отношеніи. Онъ былъ очень растревоженъ, и когда очень поздно ночью — или лучше сказать рано утромъ — легъ въ постель, сонъ не освѣжилъ его. Дѣло въ томъ, что никакой воздухъ не годился ему для сна, кромѣ воздуха Соутгэмптонской улицы.

Пароходъ долженъ былъ прійти къ восьми часамъ на слѣдующее утро — по телеграмамъ изъ разныхъ мѣстъ можно было знать это навѣрно. Въ восемь часовъ онъ вышелъ на набережную и въ эту самую минуту почтовый пароходъ вошелъ въ пристань. Пароходъ былъ такъ близко къ сэр-Томасу, что онъ могъ ясно видѣть лица пассажировъ, мужчинъ и женщинъ, дѣвушекъ и дѣтей, толпившихся на палубѣ, чтобъ первымъ поспѣть выйти на берегъ. Онъ тревожно разсматривалъ лица долго, чтобы узнать, которая должна быть для него все равно что дочь. Онъ не увидалъ ни одной, которая подала бы ему эту надежду. Въ толпѣ были три или четыре, которыя внушали ему опасеніе. Наконецъ онъ вспомнилъ, что эта дѣвушка непремѣнно должна быть въ глубокомъ траурѣ. Онъ видѣлъ двухъ молодыхъ женщинъ въ черномъ — но ни одна изъ нихъ ему не понравилась. Одна была неказиста и очень дурна, другая толста и неопрятна. Ни одна изъ нихъ не походила на образованную женщину. Что если судьба пошлетъ ему въ дочери — въ подруги его дочерямъ — эту толстую, неопрятную, дурно воспитанную по наружности молодую женщину? Эта дурно воспитанная по наружности молодая женщина, которой онъ опасался, была кухарка вышедшая за корабельнаго штурмана, уѣхавшая на острова съ своимъ мужемъ, но примѣтивъ, что спекуляція ей не удалась, она вернулась домой въ надеждѣ заработывать себѣ пропитаніе своимъ прежнимъ ремесломъ. Этой женщины сэр-Томасъ Андерудъ очень опасался.

Наконецъ онъ былъ на палубѣ и шепнулъ свой вопросъ баталеру. Миссъ Боннеръ? О, да! миссъ Боннеръ здѣсь. Не дядя ли онъ миссъ Боннеръ, сэр-Томасъ Андерудъ? Баталеръ очевидно зналъ все и что-то въ его голосѣ какъ будто убѣждало сэр-Томаса, что толстая неопрятная женщина и его племянница не могли быть однимъ и тѣмъ же лицомъ. Баталеръ только что приподнялъ шляпу передъ сэр-Томасомъ и повернулъ къ каютной лѣстницѣ, чтобы отыскать его племянницу, какъ былъ остановленъ самою же миссъ Боннеръ. Баталеръ исполнилъ свое дѣло очень хорошо — представилъ другъ другу дядю и племянницу, а потомъ исчезъ. Сэр-Томасъ покраснѣлъ, переминался съ ноги на ногу и протянулъ обѣ руки. Онъ былъ застѣнчивъ, удивленъ и испуганъ — и не зналъ что сказать. Дѣвушка подошла къ нему, взяла его за руку, подержала ее съ минуту, а потомъ поцѣловала.

— Я не думала, что вы пріѣдете сами, сказала она.

— Разумѣется, я пріѣхалъ самъ. Мои дочери дома и примутъ васъ вечеромъ сегодня.

Она не сказала больше ничего, но опять взяла его руку и поцѣловала.

Почти можно сказать, что сэр-Томасъ весь дрожалъ, глядя на племянницу. Еслибъ она была на палубѣ, когда онъ гулялъ по набережной, и еслибъ онъ примѣтилъ ее, онъ не посмѣлъ бы думать, что такая дѣвушка ѣдетъ къ нему въ домъ. Онъ тотчасъ сказалъ себѣ, что эта самая прелестная молодая женщина, когда-либо видѣнная имъ. Она была высока и довольно полна, съ бѣлокурыми волосами, которыхъ теперь очень мало можно было видѣть, съ черными глазами, съ прекраснѣйшими бровями и съ лицомъ, которое по своему цвѣту и линіямъ красоты могло бы служить образцомъ святой или мученицы. Въ немъ было какое-то совершенство симметріи — выраженіе ума, соединенное съ миловидностью, почти испугавшее ея дядю, потому что тутъ было также еще что то кромѣ ума и миловидности. Мы слыхали, что бываютъ «глаза угрожающіе и повелѣвающіе». Сэр-Томасъ не сказалъ себѣ въ эту минуту, что у Мэри Боннеръ такіе глаза, но невольно и безсознательно сознавался себѣ, что надъ такой молодой дѣвицей, какъ та, которую онъ теперь видѣлъ передъ собой, будетъ очень трудно для него имѣть родительскую власть. Онъ слышалъ, что ей девятнадцать лѣтъ, но ему казалось, что она старше его дочерей. Что касалось Клэри, то не могло быть и сомнѣнія относительно того, которая изъ нихъ будетъ имѣть вліяніе на другую — не лѣтами, но характеромъ, волей и способностями. И эта Мэри Боннеръ, которая теперь сіяла передъ нимъ почти какъ богиня, эта молодая женщина, съ которой ни одинъ обыкновенный мужчина не могъ бы говорить безъ того трепета, который богини внушаютъ обыкновеннымъ людямъ, намѣревалась пойти въ гувернантки! Даже въ эту самую минуту, вѣроятно, она имѣла эту мысль. До-сихъ-поръ она не получала отвѣта на письмо, написанное ею, кромѣ того отвѣта, который она могла прочесть теперь въ наружности своего дяди.

Было сдѣлано нѣсколько вопросовъ о путешествіи. Нѣтъ, она совсѣмъ не была больна.

— Я почти боялась, сказала она: — доѣхать до Англіи, думая, какъ буду здѣсь одинока.

— Мы не допустимъ насъ оставаться въ одиночествѣ, сказалъ сэр-Томасъ, нѣсколько оживившись подъ вліяніемъ любезнаго обращенія богини. — Мои дочери съ величайшимъ восторгомъ ожидаютъ вашего пріѣзда.

Потомъ она сдѣлала нѣсколько вопросовъ о своихъ кузинахъ, и сэр-Томасъ нашелъ величіе даже въ ея голосѣ; онъ былъ тихъ, нѣженъ, музыкаленъ; но даже и въ немъ, какъ въ глазахъ, было что-то показывавшее способность повелѣвать.

Съ нимъ не было слуги, чтобы присмотрѣть за ея поклажей. Старикъ Стемъ былъ единственный человѣкъ, служившій ему, а Стема онъ не могъ взять съ собою въ Саутгэмптонъ для этого. Но онъ скоро узналъ, что всѣ на пароходѣ готовы были служить миссъ Боннеръ. Даже капитанъ пришелъ проститься съ нею, а у лейтенанта, кажется, не было другого дѣла какъ заботиться о ней. Докторъ вертѣлся около нея до послѣдней минуты и всѣ ея чемоданы и ящики отдѣлялись изъ кучи общей поклажи съ скоростью, которую не испытывали вещи обыкновенныхъ пассажировъ. Въ жизни бываютъ милости очень пріятныя, но очень несправедливыя для другихъ, которыя, можетъ быть, мы можемъ назвать общимъ именемъ: первенство въ услугахъ. Деньги врядъ ли это купятъ. Когда деньги это покупаютъ, тогда несправедливости нѣтъ. Когда человѣкъ за деньги получаетъ первенство въ услугѣ, трудолюбіе, которое есть источникъ богатства, получаетъ должную награду. Знатность часто это доставляетъ весьма несправедливо — какъ мы, люди незнатные, чувствуемъ иногда съ большимъ прискорбіемъ. Офиціальное или коммерческое положеніе доставляютъ это въ нѣкоторыхъ случаяхъ. Поѣздъ остановится въ ненадлежащемъ мѣстѣ для директора желѣзной дороги, а письма почтмейстера принимаются на почту послѣ назначеннаго времени. Это также непріятно. Но женская красота, особенно когда женщина одинока, болѣе всего другого имѣетъ право на первенство услугъ. Прискорбно это для другихъ или нѣтъ, можетъ быть, некрасивыя дамы могутъ сказать. Въ нашей памяти въ настоящую минуту мелькаютъ воспоминанія о сердитыхъ взглядахъ при слишкомъ поспѣшной услужливости, оказанной таможенными чиновниками хорошенькимъ женщинамъ. Но это первенство если не заслужено, то по крайней-мѣрѣ такъ естественно, что его надо бы исключить изъ списка золъ, на которыя слѣдуетъ жаловаться. Это было бы все-равно, что жаловаться, что мужчины влюбляются въ хорошенькихъ дѣвушекъ, а не въ безобразныхъ.

Въ настоящемъ случаѣ сэр-Томасъ остался очень доволенъ. Онъ сошелъ съ парохода, вышелъ изъ таможни и вернулся въ гостинницу прежде чѣмъ куча толпившихся пассажировъ успѣла узнать прибыли ли съ ними на пароходѣ ихъ чемоданы. А миссъ Боннеръ принимала это все не надменно, но какъ должное ей, какъ трава принимаетъ дождь, а цвѣты солнечный свѣтъ. Эти хорошія вещи падали на нее съ неба, и конечно она была очень признательна. Но онѣ были для нея такъ обыкновенны, какъ обѣдъ или постель для человѣка, такъ что она не удивлялась тому, что дѣлалось для нея.

Сэр-Томасъ не говорилъ съ нею почти ни о чемъ, кромѣ ея путешествія и поклажи, пока они не усѣлись вмѣстѣ въ гостиной гостинницы. Тогда онъ сообщилъ ей свое предложеніе о ея будущей жизни. Онъ думалъ, что ей слѣдуетъ тотчасъ же узнать о его намѣреніи. Два часа тому назадъ, прежде чѣмъ видѣлъ ее, онъ хотѣлъ просто ей сказать, гдѣ она будетъ жить и что онъ нашелъ для нея домъ. Теперь ему казалось нужнымъ выставить это дѣло въ другомъ видѣ. Онъ предложитъ ей убѣжище въ своемъ домѣ, какъ будто она королева; которая можетъ выбирать между различными дворцами.

— Мэри, сказалъ онъ: — мы надѣемся, что ты останешься у насъ совсѣмъ.

— Жить съ вами — хотите вы сказать?

— Конечно жить съ нами.

— Я не имѣю никакого права ожидать такого предложенія.

— Но всевозможное право принять его, моя милая, когда оно сдѣлано. То-есть, если оно нравится тебѣ.

— Объ этомъ я и не мечтала. Я думаю, что можетъ быть вы позволите мнѣ остаться у васъ нѣсколько недѣль — пока я буду знать, что мнѣ дѣлать.

— Ты останешься у насъ совсѣмъ, милая моя, если тебѣ понравится у насъ. У моихъ дочерей нѣтъ родственницы ближе тебя. А мы не такъ жестоки, чтобы повернуться спиной къ ново-найденной кузинѣ.

Она опять поцѣловала его руку, а потомъ отвернулась отъ него и заплакала.

— Теперь для тебя все вчужѣ, сказалъ онъ: — но я надѣюсь, что мы устроимъ тебя удобно.

— Я была такъ одинока! сказала она сквозь рыданія.

Онъ не смѣлъ говорить ей объ ея отцѣ, который умеръ только три мѣсяца тому назадъ. О своемъ покойномъ зятѣ онъ зналъ очень мало, кромѣ того, что генералу всегда было трудно сводить концы съ концами, и что онъ часто надоѣдалъ ему, прося не то чтобы денегъ взаймы, но предлагая разныя денежныя сдѣлки, которыя были непріятны для него. Нѣжный ли былъ отецъ генералъ Боннеръ, или нѣтъ, онъ не слыхалъ никогда. Есть люди, которые въ положеніи сэр-Томаса разузнали бы все о племянницѣ чрезъ нѣсколько часовъ знакомства, но нашъ юристъ былъ не такой человѣкъ. Хотя эта дѣвушка казалась ему очаровательна, онъ не смѣлъ разспрашивать ее; а когда онѣ пріѣхали на лондонскую станцію, о генералѣ еще не было сказано ни слова.

Когда поклажу взваливали на верхъ кэба, толстая кухарка прошла по платформѣ.

— Надѣюсь, что вы теперь будете спокойнѣе, мистриссъ Удсъ, сказала Мэри Боннеръ съ улыбкой пріятной какъ май и подавая руку этой женщинѣ.

— Благодарствуйте, барышня; мука все одна, такая или другая.

Мистриссъ Удсъ очевидно очень уныло смотрѣла на свою будущность.

— Надѣюсь, что вамъ теперь будетъ гораздо спокойнѣе.

Потомъ она шепнула сэр-Томасу:

— Это бѣдная молодая женщина; мужъ очень дурно обращался съ нею, она лишилась своего единственнаго ребенка и теперь пріѣхала сюда зарабатывать себѣ пропитаніе. Она не хороша собой, но такая добрая!

Сэр-Томасъ не смѣлъ сказать Мэри Боннеръ, что онъ уже примѣтилъ мистриссъ Удсъ и вообразилъ, что она племянница, за которою онъ пріѣхалъ.

Они тотчасъ отправились въ Фёльгэмъ въ кэбѣ, и сэр-Томасу дорога показалась очень длинна. Онъ гордился своей новой племянницей, но не зналъ о чемъ съ нею говорить. И онъ чувствовалъ, что хотя она казалась ему умна, однако не поощряла его къ разговору. Все шло очень хорошо, когда со слезами на своихъ прекрасныхъ глазахъ она цѣловала его руку въ знакъ уваженія и признательности, но это повторять въ кэбѣ было не совсѣмъ ловко. Они сидѣли молча и онъ обрадовался, когда увидалъ непріятныя для него слова: «Попгэмская вилла» на столбахъ воротъ.

— У насъ домикъ небольшой, душа моя, сказалъ онъ.

Она посмотрѣла на него и улыбнулась.

— Кажется, вы вест-индцы живете очень пышно.

— У папа былъ большой неуклюжій домъ на горѣ, вовсе не пышный. Мнѣ нравится англійскій домъ скромный и красивый. О, какая прелесть! Это Темза? Какъ красиво!

Тутъ обѣ дѣвушки подбѣжали къ дверцамъ кэба и пріѣзжая очутилась въ объятіяхъ своихъ кузинъ.

Сэр-Томасъ, гуляя по берегу, пока дѣвицы приготовлялись къ обѣду, размышлялъ, что никогда въ жизни онъ не имѣлъ столько хлопотъ. Конечно, когда онъ женился, хлопотать ему приходилось много, но эти хлопоты шли медленно — потому что онъ былъ помолвленъ четыре года — и разумѣется онъ былъ гораздо моложе въ то время. Теперь же онъ привезъ въ свою семью новую жилицу, которая принудитъ его на старости лѣтъ перемѣнить всѣ его привычки. Онъ думалъ, что не посмѣетъ неглижировать племянницей и оставаться въ Лондонѣ, пока она будетъ жить въ виллѣ. Онъ почти жалѣлъ, зачѣмъ онъ узналъ о существованіи Мэри Боннеръ, не смотря на ея красоту, хотя до-сихъ-поръ онъ не могъ найти въ ней ничего такого, что могло бы подать поводъ къ ропоту. Она была благородной наружности и спокойна, а все-таки онъ боялся ее. Она была вся въ черномъ и одѣта чрезвычайно просто; на ней не было никакихъ украшеній, кромѣ крупныхъ, черныхъ бусъ, но она казалась ему великолѣпна. Въ движеніяхъ ея была грація почти величественная. Клэри была очень хорошенькая — дѣйствительно очень хорошенькая, но Клэри была именно такая дѣвушка, какую старикъ любитъ посылать за туфлями и заставлять наливать себѣ чай. Сэр-Томасъ чувствовалъ, что какъ ни былъ онъ старъ, онъ долженъ будетъ поить Мэри Боннеръ чаемъ.

Обѣ дѣвушки успѣли сказать нѣсколько словъ отцу въ этотъ вечеръ прежде чѣмъ пришли къ Мэри, стоявшей между чемоданами въ своей спальной.

— Папа, не правда ли, какъ она мила? сказала Клариса.

— Она дѣйствительно очень красивая женщина.

— И вовсе не такова, какъ я воображала, продолжала Клэри. — Я конечно знала, что она хороша собой. Я всегда это слышала. Но я думала, что она будетъ въ родѣ вест-индской дѣвушки: смуглая, лѣнивая, себялюбивая. Ральфъ говорилъ, что онѣ всѣ тамъ такія.

— Я не думаю, чтобы Ральфу это было извѣстно, сказалъ сэр-Томась. — А ты что скажешь о твоей новой кузинѣ, Пэшенсъ?

— Мнѣ кажется, я буду нѣжно ее любить. Она такъ кротка и мила!

— Но совсѣмъ не такова, какъ ты ожидала? спросила Клариса.

— Я право не знаю, чего я ожидала, отвѣтила осторожная Пэшенсъ. — Но конечно я не ожидала такой милой дѣвушки, какъ она. Разумѣется, мы ее еще не знаемъ, но на сколько можно судить, мнѣ кажется, я буду ее любить.

— Но она такъ великолѣпно прекрасна! сказала энергичная Клариса.

— Я самъ это нахожу, сказалъ сэр-Томасъ: — и совершенно согласенъ, что родъ ея красоты можетъ удавить всякаго. Онъ удивилъ мея. Не лучше ли одной изъ васъ дойти къ ней наверхъ?

Обѣ дѣвушки побѣжали въ комнату кузины помогать ей.

Глава V.
МИСТЕРЪ НИФИТЪ И ЕГО СЕМЬЯ.

Нифитъ былъ бандажистъ въ Кондуитской улицѣ и пользовался такою репутаціею, что ни одинъ спортсменъ не могъ прилично явиться на охотѣ не заказавъ нужной статьи для своего наряда въ мастерской Нифита. Его кожаныя работы были великолѣпны, а въ послѣдніе годы онъ прибавилъ къ своему прежнему искусству — искусству, которое, не смотря на свое совершенство, было не очень обширно — изящное искусство дѣлать вещи изъ снурковъ, оленьей шкуры и тому подобныхъ матеріаловъ. Когда ремесло его начало приносить ему хорошій доходъ, онъ вздумалъ сдѣлаться портнымъ, снялъ большую квартиру и вознаграждалъ свою гордость, страдавшую отъ перемѣны высшаго ремесла на низшее, надеждой увеличить свое состояніе; но духъ славы шепталъ ему, чтобы онъ держался своего перваго ремесла, и онъ все еще могъ хвастаться, что снималъ мѣрки только съ ногъ охотниковъ. Вмѣсто того, чтобы расширить свое ремесло, онъ только увеличилъ цѣну и смѣло набавилъ лишнихъ полгинеи на каждую пару панталонъ. Опытъ совершенію удался, а когда охотники въ Сити услыхали, что цѣна Нифита дороже цѣнъ всѣхъ другихъ бандажистовъ въ Лондонѣ и что онъ отказался сшить панталоны для грумовъ одного маркиза, потому что маркизъ былъ не охотникъ, всѣ спортсмены изъ Сити стеклись къ нему въ такомъ числѣ, что имъ приходилось дѣлать заказы въ іюнѣ и въ іюлѣ, чтобы не обмануться въ ожиданіи при наступленіи ноября. Нифитъ былъ человѣкъ зажиточный, но у него были свои непріятности. Одна изъ его главныхъ непріятностей состояла въ томъ, что нѣкоторые спортсмены такъ медлили платить за панталоны, которыми они гордились.

Нифитъ въ молодости не скоро составилъ себѣ состояніе. Онъ началъ съ небольшимъ капиталомъ и небольшимъ заведеніемъ, и даже теперь его мастерская была невелика. Онъ былъ такъ смышленъ, что извлекалъ выгоды даже изъ небольшой величины — и успѣлъ дать всѣмъ понять, что маленькая задняя комната, въ которой снимали мѣрку, была такъ мала потому, что онъ не хотѣлъ пускать къ себѣ толпу. Онъ говорилъ, что поставляетъ себѣ за гордость шить для спортсменовъ — но для всѣхъ вообще онъ работать не хотѣлъ. Въ наружной лавкѣ, выходившей на Кондуитскую улицу, былъ длинный прилавокъ, гдѣ лежали вещи на показъ и на которомъ артистъ, торжественность и суровое молчаніе котораго показывали важность его занятія, всегда кроилъ кожу. Этотъ важный человѣкъ былъ нѣмецъ, и между молодыми спортсмэнами носились слухи, что старикъ Нифитъ платитъ этому искусному художнику 600 фунтовъ въ годъ за его услуги. Никто не умѣлъ какъ онъ приспособитъ каждый кусокъ кожи подъ иголку или такъ акуратно скроить точь-въ-точь по ногѣ. А мѣрку снималъ самъ Нифитъ — почти всегда. Для совершенства было необходимо, чтобъ Нифитъ снималъ мѣрку, а нѣмецъ кроилъ. Ходили однако слухи, что отъ нѣкоторыхъ кліентовъ Нифитъ и знаменитый иностранецъ держались въ сторонѣ. Думали, что Нифитъ не удостоитъ снять мѣрку съ лавочника. Послѣднее время даже возникло сомнѣніе, наложитъ ли онъ свою августѣйшую руку на ногу маклера, хотя маленькій Уоллопъ, одна изъ юныхъ знаменитостей биржи, клянется, что онъ шьетъ для него каждый годъ.

— Чоргъ побери его дерзость! говоритъ Уоллопъ: — желалъ бы я посмотрѣть, какъ бы онъ посмѣлъ прислать ко мнѣ подмастерье! А насчетъ кройки неужели вы думаете, будто я не знаю руку Баууа!

Имя иностраннаго артиста неизвѣстно въ точности, но произносится и пишется споргсмэнами точно такимъ образомъ, какъ мы его написали.

Нашимъ читателямъ можно сказать по секрету, что Нифитъ прежде постоянно жилъ въ комнатахъ надъ лавкой. Конечно, зажиточному ремесленнику это не совсѣмъ пристало. Если ремесленникъ не живетъ особо отъ мастерской своей, то онъ врядъ ли сдѣлается зажиточнымъ. Но Нифитъ былъ человѣкъ осторожный и за два года до начала нашего разсказа онъ жилъ въ Кондуитской улицѣ — усиленно стараясь однако скрывать свое мѣстопребываніе отъ своихъ кліентовъ. Теперь онъ былъ гордымъ владѣльцемъ виллы въ Гендонѣ и всѣ его кліенты знали, что его можно застать въ его лавкѣ только отъ половины десятаго утра до пяти часовъ вечера.

Мы уже говорили, что у Нифита были свои непріятности и причиною одной изъ главныхъ былъ нашъ юный пріятель Ральфъ Ньютонъ. Ральфъ былъ спортсмэнъ, держалъ лошадей никогда не менѣе четырехъ — а иногда даже семь или восемь — всегда въ Мунбинѣ, въ Барнфильдѣ. Всѣмъ извѣстно, что Барнфильдъ находится въ серединѣ двухъ охотничьихъ странъ: Беркшира и Букингэмпшира. У Нифита были тамъ большія связи, и хотя онъ никогда, въ жизни не ѣздилъ верхомъ, но подписывался ежегодно на двадцать пять фунтовъ на содержаніе этой охоты. Ральфъ Ньютонъ давно былъ его кліентомъ, но мы съ сожалѣніемъ должны сказать, что Ральфъ Ньютонъ сдѣлался шипомъ въ боку многихъ поставщиковъ. Не то, чтобы онъ не платилъ совсѣмъ. Онъ платилъ кое-что, но такъ какъ онъ заказывалъ болѣе чѣмъ платилъ, то итогъ его долга постоянно увеличивался. Но онъ былъ самый привлекательный, самый вѣжливый молодой человѣкъ, отъ заказовъ котораго почти невозможно было отказаться. Притомъ было извѣстно, что его надежды были такъ хороши! А все-таки не весьма пріятно бандажисту видѣть, что вторая сотня накопляется въ его книгахъ долгу за кожаные панталоны.

«Что онъ съ ними дѣлаетъ?» спрашивалъ себя старикъ Нифитъ, но не смѣлъ сдѣлать такой вопросъ Ньютону. Ремесленникъ жаловаться не смѣлъ, что джентльмэнъ употребляетъ слишкомъ много его товара. Дѣло зашло однако такъ далеко, что Нифитъ нашелъ необходимымъ навести особыя справки на счетъ надеждъ Ральфа Ньютона. Дѣйствительно дѣло зашло очень далеко — потому что Ральфъ Ньютонъ явился въ одинъ лѣтній вечеръ въ Гендонскую виллу и просто на просто просилъ бандажиста дать ему взаймы сто фунтовъ. Прежде чѣмъ уѣхалъ, онъ напился чаю съ мистеромъ, мистриссъ и миссъ Нифитъ на лужайкѣ и почти получилъ обѣщаніе, что деньги эти будутъ ему даны, если онъ зайдетъ въ Кондуитскую улицу на слѣдующее утро. Это было въ началѣ мая и Ральфъ Ньютонъ зашелъ, и хотя встрѣтились затрудненія, онъ получилъ деньги чрезъ три дня.

Нифитъ былъ плотный, низенькій человѣкъ, съ плѣшивой головой и узенькими глазками, обращеніе котораго составляло смѣсь диктаторской самоувѣренности и раболѣпства, смѣсь, которую онъ находилъ полезной для своей спеціальности. Въ разговорѣ о постороннихъ предметахъ онъ потиралъ руки, наклонялъ голову и самымъ смиреннымъ образомъ соглашался съ каждымъ произносимымъ словомъ. Въ одинъ и тотъ же день онъ былъ и радикаломъ и консерваторомъ, преданъ церкви и поносилъ пастора, горячо держалъ сторону охоты за оленями и громко порицалъ всякую охоту кромѣ охоты за лисицей. Относительно всѣхъ обыкновенныхъ внѣшнихъ предметовъ, онъ считалъ своей обязанностью какъ ремесленника просто поддѣлываться къ своимъ кліентамъ, но относительно панталонъ онъ не уступалъ никому, какъ бы ни значителенъ былъ этотъ кліентъ. Онъ зналъ свое дѣло и никому не позволялъ говорить себѣ, хорошо сидятъ или нѣтъ сшитые имъ панталоны. Всякій господинъ обязанъ былъ прійти къ нему примѣрить ихъ; если господа исполняли свою обязанность, то онъ непремѣнно исполнялъ свою. Онъ безропотно бралъ назадъ все что не нравилось, но послѣ этого не соглашался брать никакой работы. Сверхъ того, всѣ понимали, что жаловаться на употребляемые имъ матеріалы значило оскорблять его такъ, что онъ не удостоивалъ дать вѣжливаго отвѣта. Одинъ пожилой господинъ изъ Эссекса однажды сказалъ ему, что его пуговицы ломаются.

— Если вы отдаете стирать свои панталоны какой-нибудь старой бабѣ въ деревнѣ, сказалъ Нифитъ очень медленно и смотря въ лицо пожилому господину: — которая катаетъ его на каткѣ — тогда какъ же пуговицамъ не ломаться?

Этотъ пожилой господинъ никогда больше не осмѣливался входить въ лавку Нифита.

Нифитъ, можетъ быть, слишкомъ былъ самовластенъ въ дѣлахъ относившихся къ его ремеслу, но въ извиненіе его надо сказать, что онъ былъ честный ремесленникъ, по-крайней-мѣрѣ въ томъ отношеніи, что шилъ панталоны такъ хорошо, какъ умѣлъ. Онъ составилъ себѣ убѣжденіе, что лучшій способъ составить себѣ состояніе — продавать хорошія вещи — и продавалъ хорошее. Честенъ ли онъ былъ, прибавляя полгинеи къ цѣнѣ, потому что люди, съ которыми онъ имѣлъ дѣло, были такъ глупы, что высокая цѣна привлекала ихъ, это предоставляю рѣшить передовымъ моралистамъ. Но онъ дѣлалъ самые лучшіе панталоны, не клалъ дешевыхъ матеріаловъ и въ сущности былъ честный ремесленникъ.

Отъ половины десятаго до четверти шестого принималъ кліентовъ Нифитъ; но знавшимъ хорошо его заведеніе было извѣстно, что отъ половины перваго до половины второго хозяинъ всегда находился въ отсутствіи. Молодой человѣкъ, сидѣвшій за высокой конторкой и повидимому тратившій все время, на созерцаніе неоплатныхъ долговъ счетной книги, говорилъ господамъ, входившимъ въ лавку до часа, что мистеръ Нифитъ отправился въ Сити; послѣ часа всегда говорилось, что мистеръ Нифитъ завтракаетъ въ ресторанѣ. На самомъ же дѣлѣ онъ всегда обѣдалъ въ полдень въ трактирѣ за угломъ, кускомъ баранины, кружкой вина, съ дешевой газетой и съ трубкой. Когда наняла виллу въ Гендонѣ, мистриссъ Нифитъ сначала завела поздніе обѣды, но эта проницательная и умная дама скоро примѣтила, что относительно ея мужа это просто значитъ два обѣда въ день — и апоплексическій ударъ; поэтому она вернулась къ старымъ привычкамъ — къ раннему обѣду для дочери и для себя, и къ легкому ужину.

Однажды въ іюнѣ — въ ту самую субботу, въ которую сэр-Томасъ Андерудъ привезъ свою племянницу къ себѣ въ Фёльгэмъ, на другой день послѣ нечестиваго поцѣлуя на лугу въ Фёльгэмѣ — Ральфъ Ньютонъ вошелъ въ лавку Нифита во время отсутствія хозяина и заказалъ — три пары панталонъ. Баууа, закройщикъ, не сходившій съ своего мѣста болѣе чѣмъ на пять минутъ во весь день, остался, по своему обыкновенію, безмолвенъ и повидимому невнимателенъ, но главный прикащикъ сошелъ съ своего трона и принялъ заказъ. Къ несчастью, Нифитъ былъ въ Сити, Ральфъ Ньютонъ замѣтилъ, что мѣрка его нисколько не измѣнилась, заказалъ и ушелъ.

— Три пары? — кожаныхъ? спросилъ Нифитъ, когда вернулся поднявъ брови и ясно показывая, что минута эта была вовсе не радостна.

— Двѣ пары кожаныхъ; — одну замшевую, сказалъ прикащикъ.

— Ему шили четыре пары въ прошломъ году, сказалъ Нифитъ такимъ жалобнымъ тономъ, что почти можно было подумать, что онъ собирается плакать.

— Сто-восемдесятъ-девять фунтовъ четырнадцать шиллинговъ и девять пенсовъ было на Рождествѣ, сказалъ прикащикъ, перевертывая въ книгѣ листъ, который онъ нашелъ безъ труда.

Нифитъ принялся разсматривать разныя сшитыя вещи, украшавшія его лавку, какъ будто желалъ изгнать изъ своихъ мыслей такой тягостный предметъ.

— Шить ему, мистеръ Нифитъ? спросилъ подмастерье.

Хозяинъ все молчалъ и все щупалъ вещи, которыя онъ любилъ всей душой.

— У него должно быть паръ двадцать, если только онъ ихъ не продаетъ, сказалъ подозрительный прикащикъ.

— Онъ ихъ не продаетъ, сказалъ Нифитъ. — Онъ не изъ таковскихъ. Можете отдать шить, Уэдль.

— Очень хорошо, мистеръ Нифитъ. Я только такъ хотѣлъ упомянуть. Очень странно, что онъ пришелъ сюда когда васъ не было.

— Я не вижу въ этомъ ничего страннаго. Онъ не изъ таковскихъ. Продолжайте заниматься своимъ дѣломъ.

Уэдль ничего не зналъ о ста фунтахъ, не зналъ онъ итого, что Ральфъ Ньютонъ два раза пилъ чай въ Гендонѣ. Оба раза мистриссъ Нифитъ объявила, что мистеръ Ньютонъ настоящій джентльмэнъ, а миссъ Нифитъ, хотя говорила очень мало, очевидно одобряла обращеніе мистера Ньютона. А миссъ Нифитъ была красавица и богатая невѣста.

Только что Уэдля заставили замолчать и онъ съ меланхолическимъ прилежаніемъ удалился къ неудовлетворительнымъ коммерческимъ счетамъ, какъ Ральфъ Ньютонъ опять вошелъ въ лавку. Онъ пожалъ руку Нифиту — какъ это дѣлали многіе кліенты, пользовавшіеся его расположеніемъ — и немедленно занялся своимъ новымъ заказомъ, какъ-будто каждую зиму и каждое лѣто акуратно уплачивалъ Нифиту по своимъ счетамъ.

— Я сейчасъ сказалъ, когда васъ не было здѣсь, что годится прошлогодняя мѣрка, но можетъ быть, знаете, я начинаю нѣсколько полнѣть.

— Мы постараемся, мистеръ Ньютонъ, сказалъ хозяинъ.

— Я пришелъ собственно для васъ, сказалъ молодой спортсмэнъ, входя въ маленькую комнатку, въ которую вошелъ вслѣдъ за нимъ Нифитъ съ бумагой и тесьмой, а за Нифитомъ Уэдль, чтобы записать мѣрку: — мнѣ все-равно, какъ они сидятъ.

— О, мистеръ Ньютонъ!

— Только бы они не морщились подъ колѣномъ.

— У насъ этого не бываетъ, мистеръ Ньютонъ.

— И признаюсь, мнѣ хотѣлось бы, чтобъ они на меня влѣзли.

— Въ этомъ отношеніи мы нашихъ кліентовъ не безпокоимъ, мистеръ Ньютонъ.

— Но дѣло въ томъ, что я такъ полагаюсь на васъ и на того безмолвнаго господина, что мнѣ кажется, ваши панталоны будутъ мнѣ впору еще двадцать лѣтъ, хотя бы вы никогда меня не видали.

— О, благодарю, мистеръ Ньютонъ — 2, 4, Уэдль. Мнѣ кажется, мистеръ Ньютонъ немножко пополнѣлъ. Но можетъ быть вы похудѣете до ноября, мистеръ Ньютонъ. Благодарю васъ, мистеръ Ньютонъ — мнѣ кажется, этого достаточно. Вы увидите, что мы не ошибемся. Три пары, мистеръ Ньютонъ?

— Да; кажется, трехъ паръ будетъ мнѣ достаточно до слѣдующаго сезона. Не думаю, чтобы я охотился больше трехъ дней, а у меня, кажется, еще осталось нѣсколько.

Осталось нѣсколько! У него должны быть полные шкапы — полные коммоды — полные ящики! Уэдль, меланхолическій, подозрительный Уэдль былъ увѣренъ, что ихъ кліентъ обманываетъ ихъ — продаетъ панталоны, какъ только ихъ пришлютъ къ нему, но не смѣлъ сказать этого послѣ урока, полученнаго имъ недавно. Если старикъ Нифитъ хочетъ, чтобы его обманывалъ безчестный молодой человѣкъ, то ему, Уэдлю, это все-равно. Но въ сущности Уэдль не такъ хорошо понималъ людей, какъ Нифитъ и притомъ онъ ничего не зналъ о честолюбивыхъ надеждахъ своего хозяина.

— Епископы отличились вчера, не такъ ли? спросилъ Ральфъ въ передней лавкѣ.

— Отличились, дѣйствительно, мистеръ Ньютонъ, отличились.

— Но это больше ничего, какъ куча старыхъ бабъ.

— Именно таковы они, мистеръ Ньютонъ.

— А все-таки у насъ должно быть духовенство.

— Плохо пришлось бы намъ безъ духовенства, мистеръ Ньютонъ, по-крайней-мѣрѣ это мое мнѣніе.

Тутъ Ральфъ вышелъ изъ лавки, а бандажистъ съ поклонами провожалъ его до дверей.

— Пятьдесятъ тысячъ фунтовъ стерлинговъ! говорилъ про себя Ральфъ Ньютонъ, идя въ свой клубъ.

Когда человѣкъ дѣйствительно богатъ, слухи всегда увеличиваютъ его богатство — и слухи уже увеличили состояніе, накопленное Нифитомъ.

— Это значитъ двѣ тысячи въ годъ, а дѣвушка сама по себѣ такая хорошенькая, что, клянусь честью, я не знаю ни одной, которая была бы лучше — ее или Клэри. Но каково представить себѣ тестемъ старика Нифита! Теперь всѣ такъ женятся, но я не думаю, чтобы я женился такимъ образомъ, еслибъ даже невѣста была въ десять разъ богаче. Дѣло въ томъ, что къ этому надо привыкнуть, а я еще не привыкъ. Я скоро привыкну — или сдѣлаю что-нибудь хуже.

Такъ думалъ Ральфъ, отправляясь изъ лавки Нифита въ свои клубъ.

Нифитъ, отправляясь домой, также размышлялъ. Дѣлалъ панталоны онъ превосходно и копить деньги былъ мастеръ. Но употреблять эти деньги онъ такъ же мало умѣлъ, какъ не умѣлъ бы носить панталоны, для которыхъ такъ успѣшно снималъ мѣрку съ своихъ кліентовъ. Онъ почти свыкся съ мыслью, что изъ этихъ денегъ онъ мало могъ изречь для себя радостей, кромѣ тѣхъ, которыя могло доставить ему просто обладаніе ими. Праздники уничтожали его. Даже одинъ день въ Гендонѣ, кромѣ воскресенья, онъ выносить не могъ. Прибыль жизни состояла въ шитьѣ панталонъ, а наслажденіе въ кускѣ баранины и трубкѣ. Онъ пробовалъ вести праздную жизнь и у него достало смысла догадаться почти съ первой попытки, что праздность не годится для него. Онъ сдѣлалъ одну непоправимую ошибку въ жизни. Онъ переселился изъ Кондуитской улицы въ холодный, неудобный домъ, находившійся въ такомъ мѣстѣ, гдѣ для поддержанія своей репутаціи онъ не могъ показаться въ трактирѣ. Это было очень дурно, но онъ не сдѣлаетъ еще хуже, отказавшись отъ Кондуитской улицы совсѣмъ. Онъ останется при своей лавкѣ. Но что онъ будетъ дѣлать съ своими деньгами? У него только одна дочь. Думая объ этомъ каждый день, каждый мѣсяцъ, каждый годъ, онъ дошелъ медленно до того заключенія, что обязанъ сдѣлать изъ своей дочери знатную барыню. Онъ долженъ отыскать господина, который женится на ней, а потомъ отдастъ этому господину всѣ свои деньги — зная въ тоже время, вѣроятно, что этотъ господинъ не захочетъ знаться съ нимъ. До этого заключенія онъ дошелъ безъ малѣйшей горечи, безъ всякаго разочарованія, что такимъ образомъ должны кончиться усилія трудовой и успѣшной жизни. Больше ничего ему не оставалось. Онъ самъ не могъ сдѣлаться бариномъ. Это было такъ же мало для него доступно, какъ для барина сдѣлаться ангеломъ. Онъ этого не желалъ. Это не доставило бы ему удовольствія. Онъ принадлежалъ къ людямъ такого рода, которые до такой степени знаютъ свои границы, что не сожалѣютъ, не переходя чрезъ нихъ. Но все-таки въ глазахъ его баринъ были такимъ великимъ существомъ — на столько выше его — что любя свою дочь больше всего на свѣтѣ, онъ думалъ, что можетъ умереть счастливо, если можетъ выдать ее замужъ за человѣка такого высокаго званія. Въ этомъ было смиреніе относительно его самого и любовь къ дочери, которыя были удивительны.

Читатель подумаетъ, что Нифитъ во всякомъ случаѣ могъ бы выбрать кого-нибудь получше Ральфа Ньютона; но читатель еще не знаетъ Ральфа Ньютона и не можетъ понять, какъ трудно было Нифиту сойтись съ какимъ-нибудь бариномъ, чтобы начать свои дѣйствія. Ремесленникъ не можетъ приглашать къ себѣ въ домъ молодого человѣка въ то время, когда снимаетъ съ него мѣрку. Нифитъ часто слыхалъ, что знатные господа женились на купеческихъ дочеряхъ, и зналъ, что это сдѣлать можно. Деньги, бывшія совершенно безполезными для него во всѣхъ другихъ отношеніяхъ, не могли ли оказаться полезными въ этомъ? Но какъ ему приняться за это? Полли Нифитъ была прехорошенькая дѣвушка, и отецъ зналъ, что она хороша. Но если онъ не позаботится, то одинъ красивый молодой газовщикъ, жившій дверь объ дверь съ нимъ въ Гендонѣ, захватитъ его Полли, прежде чѣмъ онъ успѣетъ опомниться. Или еще хуже, какъ онъ думалъ, сумасбродный сынъ его стараго пріятеля Могса, башмачника, Онтаріо Могсъ, какъ его назвалъ крестный отецъ, канадецъ, Онтаріо, съ которымъ Полли уже удостоивала кокетничать. Онъ не могъ по газетамъ приглашать хорошаго жениха.. Что могъ онъ сдѣлать?

Потомъ Ральфъ Ньютонъ успѣлъ втереться въ Гендонскую виллу — просить денегъ. Что заставило Ньютона обратиться къ нему за деньгами, Нифитъ отгадать не могъ — но онъ зналъ, что изъ всѣхъ молодыхъ людей, съ которыхъ онъ снималъ мѣрку въ своей задней лавкѣ, не было ни одного, котораго наружность, обращеніе и веселый голосъ нравились бы ему до такой степени, какъ наружность и обращеніе Ральфа Ньютона. Нифитъ не могъ этого анализировать, но въ этомъ молодомъ человѣкѣ было что-то веселое, что отнимало у него охоту приставать къ нему за платежомъ или отказываться отъ его заказа. Ральфъ ему нравился и онъ думалъ постоянно объ этомъ молодомъ человѣкѣ во время своихъ разъѣздовъ между Рендономъ и Кондуитской улицей. Не такой ли баринъ годится для его дочери? Нифиту никто не долженъ былъ говорить, что Ральфъ Ньютонъ былъ баринъ — что онъ подразумѣвалъ надъ этимъ словомъ — а что Уоллопъ, маклеръ, бариномъ не былъ. Уоллопъ, маклеръ, говорилъ о себѣ, какъ будто былъ очень знатный человѣкъ; но по мнѣнію Нифита, Онтаріо Могсъ болѣе походилъ на барина, чѣмъ Уоллопъ. Онъ очень боялся за свою дочь относительно красавца газовщика и Онтаріо Могса, но послѣ, того, какъ Ральфъ Ньютонъ второй разъ пилъ у нихъ чай, онъ надѣялся, что глаза его дочери открылись.

Онъ наводилъ справки о Ральфѣ Ньютонѣ и узналъ, что молодой человѣкъ былъ наслѣдникъ прекраснаго помѣстья въ Гэмпширѣ — помѣстья, называвшагося Ньютонскій Пріоратъ, съ приходомъ Ньютонскій Пиль, съ лѣсничимъ и паркомъ. Онъ давно зналъ, что дядя Ральфа не хочетъ ничего знать на счетъ долговъ племянника, но теперь узналъ навѣрно, что дядя не можетъ лишить племянника наслѣдства. И долги казались не очень велики — и Ральфъ получилъ небольшое наслѣдство отъ отца. Словомъ, хотя разумѣется надо было пожертвовать деньгами сначала, Нифитъ думалъ, что онъ видитъ, какъ ему слѣдуетъ поступить. Ньютонъ также былъ очень вѣжливъ къ его дочери — не то, чтобы говорилъ ей глупыя, льстивыя рѣчи, но обращался съ ней — какъ думалъ Нифитъ — точно такъ, какъ благовоспитанный баринъ долженъ обращаться съ царицей своихъ мыслей. Это было высокое честолюбіе, но Нифитъ думалъ, что можетъ быть, есть способъ достигнуть успѣха.

Мистриссъ Нифитъ была хорошей помощницей своему мужу — она усердно трудилась для него, когда труды были ему нужны — но не имѣла такого счастливаго характера, какъ ея супругъ. Онъ желалъ блистать только своею дочерью — и какъ ремесленникъ. Ее волновало болѣе трудное, честолюбивое желаніе блистать своей собственной особой. Это она настояла, чтобы переѣхать въ Гендонъ, и потребовала завести въ одну лошадь кабріолетъ. Кабріолетъ этотъ вовсе не восхищалъ Нифита — да и женѣ его пересталъ доставлять удовольствіе послѣ первыхъ трехъ мѣсяцевъ. Ѣздить каждый день по одной и той же дорогѣ по шести миль въ часъ не весьма пріятное удовольствіе, хотя пользуешься свѣжимъ воздухомъ. Мистриссъ Нифитъ не любила читать, а чувство приличія не допускало ее дѣлать самой говяжьи пудинги, которыми она такъ славилась въ своемъ прежнемъ маленькомъ хозяйствѣ. Гендонъ она находила скучнымъ, и хотя Гендонъ она выбрала сама, она не могла удержаться, чтобы не жаловаться на его скуку своему мужу. Но она всегда говорила ему, что виноватъ онъ. Ему слѣдовало ѣздить въ городъ только четыре раза въ недѣлю, а осенью отдыхать шесть недѣль. Это былъ принятый образъ жизни людей, составившихъ себѣ состояніе ремесломъ. Потомъ она старалась увѣрить его, что постоянное заключеніе въ Кондуитской улицѣ было дурно для его печени. Но болѣе всего онъ долженъ былъ бросить снимать мѣрку собственными руками съ его кліентовъ. Никто изъ ихъ благородныхъ сосѣдей не будетъ бывать у его жены и дочери, пока онъ дѣлаетъ это. Но въ сердцѣ Нифита любезность имѣла свои границы. Онъ подарилъ женѣ домъ въ Гендонѣ, шесть разъ въ недѣлю таскался по этой противной дорогѣ взадъ и впередъ для того, чтобы сдѣлать ей удовольствіе; но когда она сказала ему, чтобы онъ не снималъ мѣрки съ своихъ кліентовъ (онъ грубо отрѣзалъ ей), какъ Полли выражалась.

— Чортъ тебя дери! сказалъ онъ своей супругѣ.

Онъ и прежде говорилъ ей это, и она перенесла это съ величественнымъ спокойствіемъ.

Полли Нифитъ, какъ мы сказали, была прехорошенькая дѣвушка, не смотря на носъ, который почти можно было назвать вздернутымъ, и ротъ, который былъ немножко великъ. Я думаю однако, что она, можетъ быть, была красивѣе въ семнадцать лѣтъ, когда бѣгала взадъ и впередъ по Кондуитской улицѣ съ порученіями отца — который тогда еще не догадался, что она перестала быть ребенкомъ — чѣмъ сдѣлалась впослѣдствіи въ Гендонѣ, когда ей было двадцать лѣтъ. Въ то время ея глянцовитые черные волосы висѣли локонами около ея лица. Теперь у ней на затылкѣ былъ шиньонъ и волосы причесаны по модѣ. Но ея черные глаза были исполнены веселости, и казалось, что они могли также быть исполнены и чувствомъ. Цвѣтъ лица ея былъ безподобенъ — безподобенъ въ двадцать лѣтъ, хотя по своему свойству, можетъ быть, огрубѣетъ въ тридцать лѣтъ. Но въ двадцать онъ былъ безподобенъ. Это былъ цвѣтъ полураспустившейся розы, которой переходы отъ бѣлаго къ розовому и почти къ красному цвѣту такъ постепенны и нѣжны, что не имѣютъ границъ. Потомъ въ ней было еще очарованіе лучше чѣмъ у розы, потому что оттѣнки вѣчно измѣнялись. Когда она говорила или смѣялась, или становилась серьёзна, или сидѣла задумчива, или размышляла надъ романомъ, цвѣтъ щекъ и шеи измѣнялся, когда то или это волненіе, какъ бы ни было оно легко, волновало теченіе ея крови. Она была высока и хорошо сложена — и, можетъ быть, почти даже плотна. Она была весела, имѣла наклонность къ кокетству и очень любила молодыхъ людей. У нея было на столько здраваго смысла, чтобы не презирать отца и на столько доброты, чтобы дѣлать жизнь сносною для матери. Она была такъ же умна въ своемъ родѣ и умѣла говорить остроты. Она читала романы и любила любовныя исторія. Она намѣревалась когда-нибудь сама возымѣть сильную страсть, но не совсѣмъ сочувствовала своему отцу въ его воззрѣніяхъ на господъ. Объ этихъ воззрѣніяхъ они не разсуждали между собою, но каждый постепенно научился понимать мысли другого. Полли Нифитъ было очень пріятно вальсировать съ красавцемъ газовщикомъ — и даже вальсировать со всякимъ было пріятно для Полли, потому что танцы были для нея раемъ на землѣ. Она любила разговаривать съ Онтаріо Могсомъ, который былъ человѣкъ умный и умѣлъ говорить о многомъ. Она думала, что Онтаріо Могсъ умираетъ отъ любви къ ней, но еще не рѣшила, что Онтаріо долженъ быть героемъ великой страсти. Великая страсть была совершенно необходима для нея. Она должна имѣть свой романъ. Но Полли было извѣстно, что великая страсть должна довести до уютнаго домика, полдюжины дѣтей и приличнаго образа жизни съ поѣздками въ церковь, съ бараниной за обѣдомъ. А у Онтаріо Могса были очень сумасбродныя идеи. Газовщикъ же танцевалъ хорошо и былъ красавецъ, но плохо говорилъ. Когда Полли увидала Ральфа Ньютона — особенно, когда онъ сидѣлъ съ ними на лугу и курилъ сигары во время своего второго посѣщенія — она нашла его очень милымъ. Она не хотѣла, чтобы ей покровительствовалъ кто-нибудь, и боялась особъ, которыхъ она называла гордыми. Но Ньютонъ не покровительствовалъ имъ и она сознавалась, что онъ — очень милъ. Она была кумиромъ своего отца, зеницей его ока. Еслибъ она попросила его бросить снимать мѣрку, онъ, можетъ быть, согласился бы, но Полли была слишкомъ умна для этого.

Мы должны сказать еще нѣсколько словъ о мистриссъ Нифитъ, а потомъ мы надѣемся, что наши читатели будутъ знать эту семью. Она была дочерью бандажиста, у котораго Нифитъ прежде былъ ученикомъ — и потому считала себя какъ бы главою фамиліи, но всю славу ремесла составилъ ея мужъ и ея собственное состояніе было очень не велико. Она была полная, круглолицая, здоровая, ничтожная женщина, дурной характеръ которой не развился бы, еслибъ праздность — этотъ корень всего зла — не встрѣтился на ея пути. Теперь же, въ настоящемъ положеніи своей жизни, она много терзала бѣднаго Нифита. Еслибъ онъ былъ боленъ, она ухаживала бы за нимъ со всевозможными попеченіями. Еслибъ онъ умеръ, она оплакивала бы его какъ лучшаго изъ мужей. Еслибъ онъ раззорился, она вернулась бы въ Кондуитскую улицу и приготовляла бы говяжьи пудинги почти безъ ропота. Она очень заботилась объ его воскресныхъ обѣдахъ — считала бы грѣхомъ не приготовитъ ему что-нибудь вкусное для ужина. Она заботилась, чтобы онъ всегда носилъ фланелевую фуфайку, не позволяла ему не бывать въ церкви. Но не могла оставить его въ покоѣ. Что ей было больше дѣлать, какъ не досаждать ему? Полли, остававшаяся съ нею но цѣлымъ днямъ, не позволяла досаждать себѣ.

— Полноте, мама! говорила она повелительнымъ тономъ, который почти останавливалъ мама.

А если мама была очень сердита, то Полли убѣгала. Но въ длинные часы ночи бандажистъ убѣжать не могъ — а въ ничтожныхъ дѣлахъ власть была на ея сторонѣ. Только когда дѣло доходило до важныхъ вещей, Нифитъ сердился и приказывалъ своей женѣ убираться къ чорту.

Мистриссъ Нифитъ была несчастная женщина, гораздо несчастнѣе, чѣмъ ея мужъ. Вилла въ Гендонѣ была для него тяжела, но вдвойнѣ тяжелѣе для нея. Онъ могъ заниматься. Ноги его кліентовъ были для него пріятнымъ ресурсомъ. Но у нея ресурса не было. Неопредѣленное понятіе, которое она составила себѣ о жизни въ хорошенькой виллѣ, оказалось совершенно ложнымъ — хотя она не созналась въ этомъ ни мужу, ни дочери. Экипажъ, въ которомъ возила ее одна лошадь, былъ такъ же противенъ для нея, какъ и ея гостиная. Эта гостиная сдѣлалась для нея такъ противна, что она рѣдко входила въ нее; но даже и столовая ей не нравилась. Что ей тамъ дѣлать, бѣдной женщинѣ? Что оставалось ей дѣлать на этомъ свѣтѣ — какъ не досаждать своему мужу?

Однако всѣ знавшіе Нифита говорили, что это очень почтенные люди, составившіе себѣ очень хорошее состояніе.

Глава VI.
МАЛЕНЬКІЙ ОБѢДЪ МИСТРИССЪ НИФИТЪ.

Утромъ въ воскресенье на другой день послѣ достопамятной субботы, въ которую миссъ Боннеръ отвезли въ ея новый домъ, а Ральфъ Ньютонъ заказалъ три пары панталонъ, Нифитъ сдѣлалъ очень честолюбивое предложеніе.

— Милая моя, мнѣ кажется, я попрошу этого молодого человѣка отобѣдать у насъ въ будущее воскресенье.

Это было сказано послѣ завтрака, когда Нифитъ наряжался въ тотъ сюртукъ, въ которомъ онъ ходилъ въ церковь, и въ праздничную шляпу, которые вмѣстѣ хранились въ большомъ шкапу мистриссъ Нифитъ.

— Какого молодого человѣка?

Мистриссъ Нифитъ, дѣлая этотъ вопросъ, знала очень хорошо, что молодой человѣкъ, которому намѣревались предложить гостепріимство, былъ Ньютонъ. Онтаріо Могсъ былъ ея фаворитъ, но Нифиту не пришло бы въ голову приглашать Онтаріо Могса къ обѣду.

— Мистера Ньютона, моя милая, сказалъ Нифитъ, задравъ голову кверху, между тѣмъ какъ жена завязывала бантъ въ его воскресномъ галстухѣ.

— Зачѣмъ намъ его приглашать? Онъ отъ нашего кушанья носъ будетъ воротить, а Полли ужъ и безъ того дерзка. Мнѣ такихъ какъ онъ не нужно здѣсь, Нифитъ — не нужно. Такимъ гордымъ молодымъ людямъ, какъ онъ, лучше не бывать въ Александринскомъ коттэджѣ — такъ назывался счастливый домъ въ Гендонѣ — а для нашей Полли не будетъ пользы, если подобные ему будутъ здѣсь бывать.

Ничего болѣе не было сказано объ этомъ до возвращенія семьи изъ церкви, но во время проповѣди Нифитъ имѣлъ время обдумать этотъ предметъ и рѣшилъ, что въ этомъ дѣлѣ онъ долженъ быть самовластнымъ хозяиномъ. Какъ устроится эта свадьба если молодымъ людямъ не дадутъ видѣться другъ съ другомъ? Разумѣется, онъ можетъ имѣть неудачу. Онъ это зналъ. Весьма вѣроятно, Ньютонъ не приметъ этого приглашенія — можетъ быть никогда не покажется въ Александринскомъ коттэджѣ, но если не будетъ сдѣлано усилія, не можетъ быть и успѣха.

— Я не вижу, почему ему здѣсь не пообѣдать, сказалъ Нифитъ, какъ только закурилъ трубку послѣ своего ранняго обѣда: — въ этомъ нѣтъ ничего необыкновеннаго, сколько мнѣ извѣстно.

— Ты думаешь о Полли, Нифитъ?

— Почему мнѣ не думать о ней? У насъ она одна. Какая польза трудиться для нея, если о ней не думать?

— Изъ этого не выйдетъ добра, Нифитъ. Еслибы у насъ все было, такъ какъ быть могло…

— Чего еще недостаетъ?

— Пить не изъ чего; рюмки самыя простыя, а Джемима стряпаетъ такой обѣдъ, на который онъ и не взглянетъ. Я знаю, каковы молодые люди такога сорта, хуже дюжины дамъ, когда дѣло дойдетъ до блюдъ.

Однако Нифитъ рѣшился поступить по-своему и рѣшили, что Ральфъ Ньютона пригласятъ обѣдать въ слѣдующее воскресенье. Потомъ явилось затрудненіе, какимъ образомъ пригласить его. Нифитъ чувствовалъ, что сочинять приглашенія вовсе не по его части. Въ прошлое время, прежде чѣмъ онъ держалъ писаря, онъ писалъ много писемъ къ господамъ, употребляя разныя убѣдительныя выраженія, когда обращалъ вниманіе на запоздалые счета, значившіеся въ его книгахъ и бывшіе шипомъ въ его тѣлѣ. Но въ сочиненіи такихъ писемъ, какъ то, которое онъ намѣревался написать, опытности онъ не имѣлъ. А искусство мистриссъ Нифитъ въ этрмъ отношеніи былъ еще слабѣе ея мужа. Конечно писать она умѣла. Въ весьма рѣдкихъ случаяхъ она выражала свои мысли перомъ и чернилами Полли, когда была съ нею въ разлукѣ. Но никто другой не видалъ, какъ слаба она была въ этомъ отношеніи. Но Полли постоянно писала. Ея крючочки, какъ отецъ ихъ называлъ, были рисунками въ глазахъ отца. Она могла писать прямыя строчки такимъ образомъ, что отецъ ея гордился деньгами, истраченными на ея воспитаніе. Полли велѣно было написать письмо и послѣ разныхъ выраженій удивленія Полли написала письмо въ тотъ же вечеръ:

«Мистеръ и мистриссъ Нифитъ кланяются мистеру Ньютону и надѣются, что онъ сдѣлаетъ имъ честь отобѣдать у нихъ въ слѣдующее воскресенье въ пять часовъ, въ Александринскомъ коттэджѣ.»

— Напиши ровнехонько въ пять, сказалъ бандажистъ.

— Нѣтъ, батюшка, не напишу.

— Почему же, Полли?

— Нехорошо. Я не думаю, чтобы онъ пріѣхалъ и право не знаю, зачѣмъ вы его приглашаете. Мнѣ кажется, онъ узнаетъ, что это писала я. Что онъ подумаетъ?

— Онъ подумаетъ, что это писала такая хорошенькая дѣвушка, какой онъ еще не видывалъ, сказалъ Нифитъ, всегда очень щедрый на комплименты дочери.

— Какъ ты балуешь эту дѣвушку, Нифитъ! сказала ему жена.

— Онъ уже избаловалъ меня, мама, такъ что это ничего не прибавитъ. Вы всегда баловали меня не такъ ли батюшка?

Полли поцѣловала плѣшивую голову Нифита, а Нифитъ, сидя на лужайкѣ, растегнувшись, съ трубкой во рту, съ стаканомъ джина подъ рукою, чувствовалъ, что дѣйствительно есть для чего на свѣтѣ жить. Но въ головѣ его промелькнула мысль: «Если этотъ молодчикъ явится, мнѣ будетъ не такъ хорошо въ будущее воскресенье». Потомъ мелькнула другая мысль: «Если онъ возьметъ у меня Полли, не знаю, будетъ ли мнѣ когда-нибудь такъ хорошо какъ теперь.» Но все-таки онъ не колебался и не раскаивался. Разумѣется, его Полли должна выйти замужъ.

Мистриссъ Нифитъ сдѣлала ужасное предложеніе:

— Почему не пригласить и Могса?

— О, мама!

— Ты ужъ не хочешь ли вздергивать носъ передъ Онтаріо Могсомъ, гордячка?

— Я не вздергиваю передъ нимъ носъ. Я очень люблю мистера Могса. Я нахожу его такимъ забавнымъ. Но я увѣрена, что если мистеръ Ньютонъ будетъ, то ему было бы пріятнѣе, чтобъ мистера Могса не было.

— Совсѣмъ негодится, сказалъ Нифитъ: — Онтаріо хорошій малый, но мистеръ Ньютонъ и онъ не пара.

Мистриссъ Нифитъ была побита и проспала на диванѣ цѣлый день — намѣреваясь, безъ сомнѣнія, высказать мистеру Нифиту свои чувства, какъ только они останутся вдвоемъ.

Нашъ пріятель Ральфъ получилъ записку и принялъ приглашеніе. Онъ сказалъ себѣ, что это будетъ очень весело. Читателю извѣстно, что онъ уже рѣшился не продавать себя даже такой хорошенькой дѣвушкѣ, какъ Полли Нифитъ, но тѣмъ не менѣе ему было пріятно провести воскресенье въ ея обществѣ.

Ральфъ Ньютонъ въ это время занималъ очень удобную холостую квартиру въ маленькой улицѣ возлѣ Сент-Джэмскаго дворца. Онъ занималъ эту квартиру два года и успѣлъ разгласить между своими пріятелями въ Лондонѣ, что тутъ его постоянное жилище. Онъ отказался поступить въ военную службу — или лучше сказать, онъ согласился не вступать въ военную службу съ условіемъ, чтобы къ нему не приставали съ другой профессіей. Онъ имѣлъ однако очень много пріятелей между военными; многіе изъ нихъ находили удобнымъ завтракать у него или курить трубку въ его квартирѣ. Онъ никогда не работалъ и велъ безполезную, мотыльковую жизнь — только съ тою разницею отъ другихъ мотыльковъ, что долженъ былъ платить за свои крылья.

Плата же эта была величайшимъ затрудненіемъ въ жизни Ральфа Ньютона. Онъ началъ жизнь девятнадцати лѣтъ, съ содержаніемъ въ 250 ф. въ годъ. Двадцати-одного года онъ получилъ отъ отца наслѣдство ровно вдвое болѣе этого дохода, а такъ какъ онъ былъ наслѣдникомъ 7,000 годового дохода, то про него можно было бы сказать, что онъ родился съ золотой ложкой во рту. Но ему еще не минуло двадцати, какъ онъ надѣлалъ долговъ и никакъ не могъ раздѣлаться съ ними. Ссора съ дядей была старымъ дѣломъ и затѣяна его отцомъ прежде, чѣмъ онъ самъ поссориться съумѣлъ, и слѣдовательно намъ нечего объ этомъ говорить. Но дядя не давалъ ему ни шиллинга и поссорился бы также съ другимъ своимъ племянникомъ, пасторомъ, еслибъ зналъ, что младшій братъ помогаетъ старшему. Но до той минуты, въ которую мы пишемъ, жало долговъ не совсѣмъ еще вонзилось въ душу этого молодого человѣка. Онъ въ нуждѣ занялъ 100 фунтовъ отъ своего бандажиста и можетъ быть не въ первый разъ обращался къ ремесленнику за помощью. Но до-сихъ-поръ денегъ онъ доставалъ, кредиторы были снисходительны, и въ эту минуту у него были четыре лошади, объѣдавшія его въ Мунбинѣ, въ Барнфильдѣ.

Въ пять часовъ ровнехонько Ральфъ Ньютонъ вышелъ изъ наемной кареты у дверей Александринскаго коттэджа.

— Прикатилъ въ каретѣ! сказала мистриссъ Нифитъ, выглядывая изъ-за сторы въ окнѣ гостиной.

— Это стоитъ три шиллинга и шесть пенсовъ, сказалъ Нифитъ со вздохомъ.

— Неужели вы думали, батюшка, что онъ придетъ пѣшкомъ? сказала Полли.

Мистриссъ Нифитъ не могла прибавить колкаго замѣчанія, вертѣвшагося у ней на языкѣ, такъ какъ Ральфъ Ньютонъ уже вошелъ. Она разгладила свой передникъ, сложила руки и глубоко вздохнула. Теперь ей не къ чему уже было ходить въ кухню смотрѣть, сварена ли лососина или хорошо ли нарѣзана ягнятина.

— Это большое снисхожденіе съ вашей стороны, мистеръ Ньютонъ, сказалъ бандажистъ, едва осмѣливаясь пожать руку своему гостю — хотя въ своей лавкѣ онъ обращался довольно свободно съ своими кліентами въ этомъ отношеніи.

Полли имѣла такой видъ, какъ будто нисколько не находила это снисхожденіемъ, держала высоко голову, смѣялась, шутила и сдѣлала нѣсколько вопросовъ о нѣмцѣ въ лавкѣ, увѣряла, что теперь ей никогда не позволяютъ видѣть его, божилась, что никогда не слыхала его голоса.

— Не нѣмой ли онъ, мистеръ Ньютонъ? Батюшка никогда ничего не разсказываетъ мнѣ о немъ. Вы знать должны.

— Какая тебѣ нужда, Полли? сказала мистриссъ Нифитъ.

Это были единственныя слова, сказанныя ею. Полли рѣшила съ перваго же раза заговорить о лавкѣ. Если Ньютонъ пріѣхалъ видѣться съ нею, то она покажетъ ему, что не стыдится говорить о себѣ какъ о дочери бандажиста.

— Онъ немного говоритъ, не правда ли, мистеръ Ньютонъ? сказалъ Нифитъ, весело засмѣявшись.

— Скажите мнѣ одно, отвѣтилъ Ральфъ: — я знаю, что это секретъ, но обѣщаю не говоритъ. Какъ его зовутъ?

— Нехорошо, сказалъ Нифитъ въ восторгѣ: — всякое ремесло имѣетъ свои секреты. Перестаньте, перестаньте, мистеръ Ньютонъ!

— Я знаю его имя, сказала Полли.

— Скажите мнѣ, продолжалъ Ральфъ, подходя близко къ ней, какъ бы затѣмъ, чтобы услышать шепотъ.

— Мистеръ Нифитъ, я желала бы, чтобъ вы не говорили здѣсь объ этихъ вещахъ, сказала оскорбленная хозяйка. — Вотъ и обѣдъ.

Она хотѣла взять подъ руку своего гостя, но мистеръ Нифитъ устроилъ это иначе.

— Старые съ старыми, а молодые съ молодыми, вотъ какъ надо, сказалъ Нифитъ.

Такимъ образомъ и пошли они въ столовую. Мистриссъ Нифитъ навѣрно не знала, сдѣлалъ ея мужъ что-нибудь неприличное или нѣтъ. Она сомнѣвалась и ей сдѣлалось неловко.

Обѣдъ прошелъ очень хорошо. Нифитъ разсказалъ, какъ онъ самъ ходилъ къ рыбаку за лососиной, какъ жена его безпокоилась на счетъ ягнятины, какъ Полли дѣлала салатъ.

— И вотъ что я скажу вамъ, мистеръ Ньютонъ: эту бутылку шампанскаго привезъ я самъ въ карманѣ; далъ шесть шиллинговъ за нее Пальмеру въ Бонской улицѣ. Жена мнѣ говоритъ, что у насъ нѣтъ приличныхъ бокаловъ для шампанскаго.

— Не къ чему тебѣ разсказывать мистеру Ньютону все это.

— Мистеръ Ньютонъ, я не стыжусь того, что дѣлаю. Позвольте мнѣ имѣть честь выпить съ вами рюмку вина, мистеръ Ньютонъ. Вы видите насъ, каковы мы есть. Желалъ бы я угостить васъ лучше, но радушнѣе не могу. За ваше здоровье, мистеръ Ньютонъ.

Есть люди — и люди не дурные — которые въ подобныхъ обстоятельствахъ не могутъ быть пріятны. Не смотря на все желаніе поддѣлаться къ обстоятельствамъ, люди эти не могутъ не быть холодны и непріятны. Но опять есть люди, которые почти во всякомъ положеніи могутъ вести себя такъ, какъ будто они родились для этого. Ральфъ Ньютонъ принадлежалъ къ послѣднему числу. Онъ не привыкъ обѣдать съ людьми, которые работали на него, и вѣроятно, никогда прежде не встрѣчалъ такого хозяина, какъ Нифитъ; но онъ держалъ себя во весь обѣдъ чрезвычайно непринужденно и спокойно, и прежде чѣмъ принялись за пирожное и желэ, онъ прельстилъ сердце даже мистриссъ Нифитъ.

— Что вы понимаете въ яичницахъ, мистеръ Ньютонъ? сказала она.

Ральфъ Ньютонъ предложилъ состряпать яичницу лучше ея въ ея собственной кухнѣ — только бы Полли помогала ему.

— Но вы вѣрно захотите остаться въ кухнѣ вдвоемъ, сказалъ Нифитъ въ чрезвычайно веселомъ расположеніи духа.

Конечно, Нифитъ былъ человѣкъ неделикатный. Какъ только обѣдъ, кончился и обѣ дамы съѣли землянику со сливками, онъ предложилъ вынести портвейнъ въ садъ. Въ дальнемъ углу этого сада, шаговъ на двадцать отъ дома, былъ уголокъ, называемый «бесѣдкою», безъ притязанія на комфортъ. Въ бесѣдкѣ могло помѣститься три человѣка, но на этотъ разъ Нифитъ разсудилъ, что только двое должны насладиться этимъ пріютомъ. Полли принесла графинъ и рюмки, но не осталась ни минуты. Она пошла за матерью въ великолѣпную гостиную, гдѣ мистриссъ Нифитъ тотчасъ легла спать, а дочь утѣшалась романомъ. Мы сказали, что Нифитъ былъ человѣкъ неделикатный.

— Этой дѣвочкѣ я дамъ двадцать тысячъ фунтовъ въ тотъ день, когда она выйдетъ за человѣка, который мнѣ понравится. Налейте себѣ рюмку, мистеръ Ньютонъ. Дамъ — непремѣнно дамъ. И еще будутъ деньги, когда умру я — и старуха.

Надо признаться, что такая рѣчь отъ отца дочери-невѣсты молодому человѣку, который еще не выказалъ любви, была неделикатна. Но это еще вопросъ, не была ли она благоразумна. Нифитъ рѣшился и поэтому тотчасъ приступилъ къ своей цѣли. И если онъ не устроитъ этого дѣла такимъ образомъ, то какая же возможность, чтобы оно устроилось когда-нибудь? Ральфъ Ньютонъ не могъ пріѣзжать въ Александринскій коттэджъ каждый день или встрѣчаться съ дѣвушкой въ другихъ мѣстахъ, какъ съ свѣтскими молодыми дѣвицами. Сверхъ того, отецъ зналъ хорошо, что если дочь скажетъ ему, что ей понравился газовщикъ или Онтаріо Могсъ, то онъ не будетъ имѣть силы противиться ей. Онъ желалъ, чтобы она сдѣлалась женою барина, и думая, что это былъ самый скорый способъ исполнитъ свое желаніе, онъ не видалъ причины, почему ему не поступить такимъ образомъ. Сказавъ это, онъ выпилъ рюмку вина и посмотрѣлъ на своего молодого друга, ожидая отвѣта.

— Счастливъ будетъ тотъ человѣкъ, который женится на ней, сказалъ Ральфъ, начиная безсознательно чувствовать, что можетъ быть онъ сдѣлалъ бы лучше, еслибъ остался у себя на квартирѣ въ это воскресенье.

— Счастливъ будетъ этотъ человѣкъ, мистеръ Ньютонъ. Она настоящее золото и хорошо воспитана. Въ ней нѣтъ ни одной грязной капли. Она умна, можетъ дѣлать почти все. А насчетъ ея наружности я не скажу ничего. У васъ у самого есть глаза. Въ ней нѣтъ никакихъ прикрасъ, ни нарумянена, ни набѣлена! Какъ есть природа, мистеръ Ньютонъ.

— Я совершенно въ этомъ убѣжденъ.

— А сердце у нея ангельское.

Въ это время Нифитъ уже отиралъ слезы и пилъ полрюмками портвейнъ.

— Я знаю про васъ все, мистеръ Ньютонъ. Вы настоящій баринъ — вотъ вы каковы.

— Надѣюсь.

— У васъ будетъ когда-нибудь прекрасное имѣніе, но теперь мало наличныхъ денежекъ.

— Это правда, мистеръ Нифитъ.

— Мнѣ не нужно спрашивать ни у кого, я самъ знаю, продолжалъ Нифитъ: — если вы понравитесь ей, она ваша — съ двадцатью тысячами. Вы баринъ, а я хочу, чтобы моя дочь была барыней. Вы можете сдѣлать ее барыней. Вы не можете сдѣлать ее лучше, чѣмъ она есть. Самый знатный человѣкъ въ Англіи не можетъ этого сдѣлать. Но вы можете сдѣлать ее барыней. Я не знаю, что она скажетъ, помните, но вы можете спросить ее — если хотите. Вы правитесь мнѣ и можете спросить ее — если хотите. Какой отвѣтъ она дастъ, это ея дѣло. Но вы можете спросить ее — если хотите. Можетъ быть, я немножко смѣлъ, но я называю это честностью. Я не знаю, какъ вы это называете. Но это я знаю — что на двадцать миль въ окружности нѣтъ дѣвушки такой милой.

Нифитъ въ своей горячности стукнулъ рукою по столику въ бесѣдкѣ.

Читатель легко вообразитъ, что отвѣтъ Ральфа Ньютона не былъ готовъ. Конечно нѣкоторые въ подобномъ случаѣ прокляли бы дерзость бандажиста и тотчасъ ушли бы изъ дома. Но нашъ молодой пріятель не чувствовалъ наклонности наказать своего хозяина такимъ образомъ. Онъ просто отвѣтилъ, что онъ подумаетъ, такъ какъ дѣло это слишкомъ важно, чтобы немедленно его рѣшить, а что теперь пойдетъ къ дамамъ.

— Ступайте, мистеръ Ньютонъ, сказалъ Нифитъ: — ступайте къ Полли. Вы увидите, что она такова какъ я вамъ говорю. А я посижу здѣсь и выкурю трубку.

Ральфъ пошелъ къ дамамъ, и увидѣвъ, что мистриссъ Нифитъ спитъ, уговорилъ Полли прогуляться съ нимъ по гендонскимъ переулкамъ. Когда онъ уѣхалъ изъ Александринскаго коттэджа въ этотъ вечеръ, Нифитъ шепнулъ ему на ухо у калитки:

— Вы знаете мое желаніе: куйте же желѣзо, пока горячо. Она такова — какъ вы видите ее.

Глава VII.
ВЫ ТЕПЕРЬ НАША.

Первая недѣля послѣ пріѣзда Мэри Боннеръ въ Попгэмскую виллу прошла безъ всякихъ замѣчательныхъ происшествій, кромѣ нѣкоторой холодности, происходящей отъ пріѣзда незнакомаго лица. Сэр-Томасъ оставался дома въ это воскресенье, но когда пришло время идти въ церковь, избавился отъ этой непріятной для него обязанности весьма неудовлетворительно и для себя, и для дочерей.

— О, папа! я думала, что вы пойдете съ нами, сказала Пэшенсъ въ послѣднюю минуту.

— Не сегодня, душа моя, отвѣтилъ онъ съ улыбкой, показывавшей внутреннее безпокойство.

Пэшенсъ упрекнула его взглядомъ, а потомъ три дѣвушки ушли вмѣстѣ. Даже Пэшенсъ предлагала Мэри остаться, ссылаясь на усталость, на морскую болѣзнь и тому подобное, но Мэри рѣшительно не согласилась. Она сказала, что вовсе не устала, не страдала морской болѣзнью и хочетъ идти въ церковь. Сэр-Томасъ остался дома и думалъ про-себя, что какъ онъ можетъ идти въ церковь, когда знаетъ, что не въ состояніи слушать проповѣди и участвовать въ молитвахъ.

«Должно быть, люди это могутъ», говорилъ онъ себѣ: «а я не могу. Я ходилъ бы въ церковь каждый день, еслибъ зналъ, что это для меня полезно.»

Онъ ѣздилъ въ Лондонъ въ понедѣльникъ и явился въ виллу къ обѣду. То же сдѣлалъ онъ и во вторникъ. Въ среду остался онъ въ Лондонѣ. Въ четвергъ пріѣхалъ домой, но обѣдалъ въ городѣ. Послѣ этого онъ находилъ себя на достаточно фамильярной ногѣ съ племянницей, чтобы вернуться къ прежнимъ привычкамъ.

Пэшенсъ медлила говорить съ кузиной о странностяхъ своего отца; но Клариса скоро разсказала все.

— Вы скоро узнаете папа, сказала она.

— Онъ очень добрый; но надо вамъ знать, душечка, что мы самыя брошенныя и несчастныя дѣвы когда либо жившія на свѣтѣ. Папа теперь былъ дома четыре дня сряду; но это для вашихъ прекрасныхъ глазъ. Мы по цѣлымъ недѣлямъ не видимъ его; — очень часто больше чѣмъ недѣлю.

— Куда же онъ уѣзжаетъ?

— У него есть квартира въ Лондонѣ; — какая квартира! Вамъ надо поѣхать когда нибудь посмотрѣть ее, хотя онъ не поблагодаритъ насъ за это. Служитъ ему престранный старикъ, не видитъ онъ никого.

— Но что же онъ дѣлаетъ?

— Пишетъ книгу. Это большой секретъ. Онъ ничего не говоритъ объ этомъ и не любитъ чтобы его спрашивали. Дѣло въ томъ, что онъ любитель уединенія.

— А къ вамъ сюда никто не пріѣзжаетъ?

— Чтобы заботиться о насъ? Никто! Мы должны сами заботиться о себѣ. Разумѣется это скучно. Кое-кто бываетъ у насъ иногда. Миссъ Спунеръ, напримѣръ.

— Зачѣмъ ты смѣешься надъ бѣдной миссъ Спунеръ? спросила Пэшенсъ.

— Я не смѣюсь надъ нею. У насъ есть другіе знакомые, но не такъ много, чтобы сдѣлать домъ пріятнымъ для васъ.

Послѣ этого, когда Пэшенсъ не было съ ними, Клариса разсказала о Ральфѣ Ньютонѣ и его посѣщеніи, хотя не упомянула кузинѣ о своихъ любимыхъ надеждахъ.

— Желала бы я знать, что вы подумаете о Ральфѣ Ньютонѣ? сказала она.

При Мэри уже не разъ упоминали о Ральфѣ Ньютонѣ.

— Для чего я должна думать что-нибудь особенное о Ральфѣ?

— Вы должны думать о немъ что-нибудь особенное, такъ какъ онъ почти родной у насъ. Папа былъ его опекуномъ и Ральфъ можетъ пріѣзжать сюда когда хочетъ.

— Кто онъ, что онъ и гдѣ онъ?

— Онъ джентльменъ не дѣлающій ничего. Вотъ кто онъ.

— Стало быть, онъ много о себѣ думаетъ?

— Нѣтъ; — онъ не думаетъ. Онъ племянникъ стараго сквайра въ Гэмпширѣ, который не даетъ ему ничего. Ему не слѣдовало бы и нуждаться въ этомъ, потому что у него было свое собственное состояніе, однако онъ нуждается — иногда. Онъ долженъ получить имѣніе, когда его дядя умретъ.

— Боже! — какъ это интересно!

— А что касается того, гдѣ онъ — онъ пріѣзжаетъ сюда когда захочетъ, и потому что мы почти воспитаны вмѣстѣ. Онъ здѣсь не обѣдаетъ, потому что папа никогда не бываетъ дома. Здѣсь никто не обѣдаетъ.

Наступило короткое молчаніе.

— Стало быть, этотъ мистеръ Ньютонъ не обожатель? спросила миссъ Боннеръ.

Наступило новое молчаніе, прежде чѣмъ Клариса могла отвѣтить ни этотъ вопросъ.

— Нѣтъ, сказала она: — нѣтъ, онъ не обожатель. У насъ нѣтъ обожателей въ Попгэмской виллѣ. Только это не совсѣмъ справедливо, прибавила она послѣ нѣкотораго молчанія: — и такъ какъ вы будете жить съ нами какъ сестра, я разскажу вамъ о Грегори Ньютонѣ, братѣ Ральфа.

Потомъ она разсказала исторію любви и неудачи пастора, но ни слова не сказала объ объясненіи Ральфа и его великомъ преступленіи въ тотъ роковой вечеръ. Разсказъ ея объ одномъ братѣ совершенно обезоружилъ подозрѣніе Мэри Боннеръ о другомъ.

Дѣло въ томъ, что Клариса не знала, имѣетъ ли она право считать Ральфа Ньютона своимъ обожателемъ. Онъ не былъ въ коттэджѣ послѣ того вечера и хотя произнесенныя имъ слова еще сладостно звучали въ ея ушахъ — такъ сладостно, что она не могла перенести мысли о томъ, чтобы отказаться отъ ихъ сладости — все-таки она имѣла предчувствіе, что слова эти уничтожались его великимъ преступленіемъ. Она простила ему это преступленіе — вспоминая о немъ теперь, по прошествіи десяти дней, простила отъ всего сердца, но все-таки въ ней осталось неопредѣленное и непріятное чувство, что сказанныя слова, сопровождаемыя такимъ негоднымъ поступкомъ, такъ сказать, уничтожались дурною стороною этого поступка. Что если слова, прежде сказанныя, были только прелюдіей этого поступка? сколько она помнила, они были сказаны два раза — и если послѣдовавшія за тѣмъ слова были только извиненіемъ? Въ душѣ ея была тягостная мысль, что это быть могло, и если такъ, то человѣка этого не слѣдовало прощать, или по-крайней-мѣрѣ не слѣдовало съ нимъ говорить. Дѣйствуя по этому внутреннему побужденію, Клариса рѣшительно отказалась разсказать отцу что случилось, когда Пэшенсъ убѣждала ее.

— Онъ самъ увидится съ папа — если имѣетъ серьезное намѣреніе, говорила Клэри.

Пэшенсъ только качала головой. Она думала, что сэр-Томасу слѣдуетъ сказать сейчасъ, но не могла взять на себя, чтобы открыть тайну сестры, ввѣренную ей по секрету.

Клариса была упряма. Она не хотѣла сказать отцу, не хотѣла признаться, что она отвѣтитъ, если отецъ дастъ позволеніе. Относительно отвѣта Кларисы Пэшенсъ не сомнѣвалась. Она видѣла, что сестра ея отдала свое сердце Ральфу. Она боялась этого и прежде, а теперь не могла въ этомъ сомнѣваться. Но если Ральфъ имѣлъ серьезное намѣреніе, онъ послѣ объясненія въ любви пріѣхалъ бы за отвѣтомъ — обратился бы къ ея отцу. Потомъ Пэшенсъ думала, что сэр-Томасъ никогда не согласится на этотъ бракъ. Ральфъ былъ повѣса, въ долгахъ и вовсе неспособенъ заботиться о женѣ. Такъ думала старшая сестра о мнѣніи своего отца. Но она не могла растолковать Клэри необходимость дѣйствовать въ этомъ дѣлѣ. Она не могла требовать отъ сестры повиновенія. Клариса призналась ей по довѣрію, и хотя Пэшенсъ была огорчена, она не хотѣла нарушить довѣрія.

Наконецъ юный Лотаріо опять явился къ нимъ, но вмѣстѣ съ сэр-Томасомъ. Этого не случалось съ самого того дня, какъ сэр-Томасъ отказался отъ управленія имѣніемъ своего питомца. Но теперь это случилось. Они встрѣтились въ Лондонѣ и сэр-Томасъ предложилъ Ральфу представить его новой кузинѣ.

— Что вы теперь дѣлаете? спросилъ сэр-Томасъ.

— Ничего особеннаго именно теперь.

— Можете уѣхать сегодня вечеромъ?

— Да — кажется, могу.

Онъ имѣлъ намѣреніе обѣдать въ своемъ клубѣ съ поручикомъ Коксомъ; но такъ какъ онъ наканунѣ обѣдалъ въ клубѣ съ поручикомъ Коксомъ, то особенной надобности въ этомъ не предстояло.

— Я могу уѣхать къ обѣду, но вечеромъ долженъ выѣхать. Скука страшная, но я обѣщалъ къ лэди Мэк-Маршаль сегодня. Но если покажусь тамъ въ двѣнадцать часовъ, этого будетъ достаточно.

Такимъ образомъ случилось, что сэр-Томасъ и Ральфъ Ньютонъ отправились вмѣстѣ въ кэбѣ въ Попгэмскую виллу.

И Пэшенсъ и Кларисѣ было ясно, что новая кузина произвела на Ральфа сильное впечатлѣніе; но она не могла не произвести впечатлѣнія на кого бы то ни было. Красота ея была такого рода — какъ красота въ картинѣ — что должна была поражать, даже если не очаровывала. Мэри возбуждала вниманіе постороннихъ даже своимъ молчаніемъ. Въ этомъ не было умысла и никакого кокетства, но она держала себя такимъ образомъ, что всякому постороннему невозможно было смотрѣть на ея мѣсто въ комнатѣ просто какъ на стулъ, на которомъ сидитъ молодая дѣвица. Она не говорила ни слова, но самое ея молчаніе было краснорѣчиво. Теперь она была разумѣется въ глубокомъ траурѣ и контрастъ между блескомъ цвѣта ея лица и чернымъ платьемъ, покрывавшимъ ея шею — между чернымъ шарфомъ и блестящими густыми волосами, падавшими на нее, былъ такъ замѣчателенъ, что самъ по себѣ возбуждалъ вниманіе. Клариса, наблюдавшая за всѣмъ, хотя съ женскимъ инстинктомъ дѣлала видъ, будто не видитъ ничего, примѣтила, что Ральфъ былъ изумленъ. Но она знала, что онъ изумится. И какая бѣда была бы въ его изумленіи, если бы онъ остался вѣренъ? А если онъ не вѣренъ… тогда, тогда — тогда нѣтъ никакой бѣды! Вотъ въ какомъ свѣтѣ Клэри смотрѣла на обстоятельства, окружавшія ее въ настоящую минуту.

Вечеръ прошелъ не очень пріятно. Ральфъ былъ представленъ кузинѣ и сдѣлалъ нѣсколько вопросовъ о Вест-Индіи. Потомъ подали чай. Ральфъ былъ въ черномъ фракѣ и бѣломъ галстухѣ, и Клэри не могла не подумать, на сколько онъ былъ милѣе, когда съ трубкой во рту съ голой шеей пилъ содовую воду на лугу. Ахъ! не смотря на все, что тогда случилось, это была сладостнѣйшая минута въ ея жизни, когда онъ вскочилъ на ноги и сказалъ ей, что можетъ выбрать жену лучше вест-индской кузины. Она думала теперь объ этихъ его словахъ и говорила себѣ, что можетъ быть онъ никогда не скажетъ ихъ опять. Можетъ быть, даже онъ скажетъ совершенно противное, объявитъ о своемъ желаніи жениться на вест-индской кузинѣ. Клэри не могла вообразить, чтобы онъ не могъ на ней жениться, еслибъ захотѣлъ. Когда молодыя дѣвицы влюблены, онѣ считаютъ своихъ возлюбленныхъ такой драгоцѣнностью, обладаніе которой должны желать всѣ женщины.

Прежде чѣмъ Ральфъ уѣхалъ, сэр-Томасъ отвелъ Мэри въ сторону, чтобы сообщить ей объ ея дѣлахъ. Теперь все было устроено и сэр-Томасъ купилъ ей процентныхъ бумагъ на ея маленькій капиталъ.

— У тебя теперь твоихъ собственныхъ двадцать фунтовъ два шиллинга и четыре пенса ежегоднаго дохода, сказалъ онъ смѣясь, какъ бы говорилъ съ своею дочерью, еслибъ ей досталось неожиданное наслѣдство.

— Это значитъ, что я должна совершенно зависѣть отъ вашей благотворительности, сказала она, смотря на него сквозь слезы.

— Это не значитъ ничего подобнаго, сказалъ онъ почти съ гнѣвомъ. — Между тобою и мною не должно быть такихъ холодныхъ словъ какъ благотворительность. Ты теперь принадлежишь къ нашей семьѣ и имѣешь точно такое право пить изъ моей чашки и ѣсть мой хлѣбъ, какъ и эти дѣвушки. Я не буду ни думать, ни говорить объ этомъ болѣе.

— Но я должна думать объ этомъ, дядюшка.

— Чѣмъ меньше, тѣмъ лучше; — но никогда не говори мнѣ опять этого гнуснаго слова. Это слово для постороннихъ. То, что я даю тебѣ, должно быть принимаемо даже безъ благодарности. Платою мнѣ должна быть твоя любовь.

— Намъ будетъ заплачено вполнѣ, сказала она, цѣлуя его.

Все это было очень хорошо, но все-таки его тяготило несовсѣмъ пріятное чувство: если онъ умретъ, что будетъ съ нею? Онъ долженъ сдѣлать новое завѣщаніе — что само по себѣ для него было страшно непріятно, и онъ долженъ отнять отъ своихъ родныхъ дочерей, для того, чтобы обезпечить эту новую дочь. Вопросъ объ усыновленіи очень труденъ. Если у человѣка нѣтъ дѣтей — никого, кто отъ него зависитъ — онъ можетъ дать все и дѣлу конецъ. Но человѣкъ чувствуетъ, что онъ обязанъ оставить свое состояніе своимъ дѣтямъ, и чувствуя это, можетъ ли онъ отнять отъ нихъ и отдать другимъ? Будь Мэри его дочерью, онъ чувствовалъ бы, что онъ имѣетъ довольно для троихъ; но она не была его дочерью, а между тѣмъ онъ говорилъ ей, что она должна быть для него все-равно что дочь.

Между тѣмъ Ральфъ былъ на лугу съ обѣими сестрами и держалъ себя такъ неловко, какъ всегда держатся мужчины въ подобныхъ обстоятельствахъ. Когда онъ сказалъ эти слова Кларисѣ, у него не было опредѣленнаго намѣренія въ головѣ. Она всегда ему нравилась — онъ даже отчасти любилъ ее — имѣлъ къ ней привязанность совсѣмъ не такую, какъ къ ея сестрѣ. Однако онъ пріѣхалъ въ Фёльгэмъ въ тотъ вечеръ, не имѣя никакого намѣренія сдѣлать ей предложеніе. Онъ пріѣхалъ туда случайно и совершенно случайно нашелъ Кларису одну. Онъ зналъ, что слова были сказаны, и зналъ также, что навлекъ ея гнѣвъ на свою голову своею ласкою. Онъ понималъ также, что не имѣетъ права считать себя прощеннымъ, потому что теперь, въ присутствіи другихъ, она не приняла его съ особенной холодностью, которая потребовала бы особеннаго объясненія. Какъ бы то ни было, всѣ трое были холодны. Пэшенсъ хотѣлось уйти и оставить ихъ вдвоемъ. Она согласилась бы отрубить палецъ съ руки своей, чтобы сдѣлать Клэри счастливою, — но хорошо ли было сдѣлать Клэри счастливою такимъ образомъ? Она сначала думала, когда увидѣла отца вмѣстѣ съ Ральфомъ, что Ральфъ говорилъ о своей любви съ сэр-Томасомъ и что сэр-Томасъ позволилъ ему пріѣхать, но скоро примѣтила, что этого не было, и такимъ образомъ они гуляли вмѣстѣ; каждый зналъ, что отношенія ихъ не таковы, какъ были всегда; каждый чувствовалъ себя не въ силахъ выказывать спокойствіе.

— Мнѣ надо ѣхать въ лэди Мэк-Маршаль, сказалъ онъ, прострадавъ такимъ образомъ съ четверть часа: — если я не покажусь тамъ, ея сіятельство подумаетъ, что я бросилъ всѣ приличія и сдѣлался погибшей овцой безвозвратно.

— Мы не станемъ васъ удерживать, если вамъ надо ѣхать, сказала Клэри съ чинной вѣжливостью.

— Кажется, я поѣду. Прощайте, Пэшенсъ. Новая кузина сіяетъ красотой. Никто не можетъ сомнѣваться въ этомъ. Но я не знаю, къ такому ли сорту дѣвушекъ принадлежитъ она, которыми я восхищаюсь. Кстати, что вы намѣрены дѣлать съ нею?

— Дѣлать съ нею? возразила Пэшенсъ: — разумѣется, она будетъ жить здѣсь.

— Поселится какъ родная. Стало быть, я увижу ее опять. Прощайте, Пэшенсъ; прощайте, Клэри. Я пойду проститься съ сэр-Томасомъ и съ красавицей.

Это было сдѣлано; но когда Ральфъ уѣзжалъ, то пожалъ руку Клэри такимъ образомъ, что она не могла не понять. Она не отвѣчала на это пожатіе, но и не разсердилась.

— Клариса, сказала Пэшенсъ, когда онѣ остались вдвоемъ въ эту ночь: — милая Клариса!

Клэри знала, что когда сестра называетъ ее Кларисой, это значитъ что-нибудь особенное.

— Что такое? спросила она. — Что ты хочешь мнѣ сказать?

— Ты знаешь, что я думаю только о твоемъ счастьи. Милочка моя, онъ не имѣетъ намѣренія.

— Ты почему знаешь? Какое право имѣешь ты это говорить? Почему ты считаешь меня такой дурой, будто я не знаю, что мнѣ слѣдуетъ дѣлать?

— Никто не считаетъ тебя дурой, Клэри. Я знаю какъ ты умна — и какъ добра. Но я не могу переносить мысли, что ты будешь несчастна. Еслибъ онъ имѣлъ намѣреніе, онъ говорилъ бы съ папа. Если ты только скажешь мнѣ, что не думаешь о немъ и что онъ не дѣлаетъ тебя несчастной, я не скажу ни слова болѣе.

— Я думаю о немъ и онъ дѣлаетъ меня несчастной, сказала Клариса, залившись слезами: — но я не знаю, съ какой стати тебѣ говорить, что онъ лжецъ, безчестенъ и самой дурной человѣкъ.

— Я никогда этого не говорила и не думала, Клэри.

— Это подразумѣвалось въ твоихъ словахъ. Онъ сказалъ, что любитъ меня.

— А ты — ему не отвѣтила?

— Нѣтъ — я не сказала ему ничего. Я не могу этого объяснить и не хочу объяснять. Я не сказала ему ни слова. Ты пришла, а потомъ онъ уѣхалъ. Если я несчастна, это зависитъ не отъ меня. Онъ сказалъ, что любитъ меня, и я его люблю.

— Ты скажешь папа?

— Нѣтъ — не скажу. Объ этомъ нечего и говорить. Онъ накинется на Ральфа и выйдетъ ссора, а я этого не хочу ни за что на свѣтѣ.

Потомъ она старалась улыбнуться.

— Другія дѣвушки бываютъ же несчастны и я не вижу, почему мнѣ быть счастливѣе другихъ. Я знаю, что я глупа. Ты никогда не будешь несчастна, потому что ты не глупа. Но, Пэшенсъ, я разсказала тебѣ все, и если ты не будешь мнѣ вѣрна, я никогда тебѣ не прощу.

Пэшенсъ обѣщала, что она будетъ вѣрна, потомъ онѣ поцѣловались и сдѣлались друзьями.

Глава VIII.
НЕПРІЯТНОСТИ РАЛЬФА НЬЮТОНА.

Наступилъ іюль, вторая недѣля іюля, а Ральфъ Ньютонъ еще не далъ отвѣта на очень рѣшительное предложеніе, которое сдѣлалъ ему Нифитъ послѣ своего маленькаго обѣда. А предложеніе требовало отвѣта; но до-сихъ-поръ единственное дѣйствіе, которое это произвело на него, состояло въ томъ, что онъ пересталъ ходить по Кондуитской улицѣ. Уже было сказано, что прежде чѣмъ это предложеніе было сдѣлано ему, когда онъ думалъ, что приданое Полли гораздо болѣе того, что теперь обѣщалъ Нифитъ, онъ рѣшилъ, что ничто не заставитъ его жениться на дочери бандажиста, и слѣдовательно, дать отвѣтъ ему было бы легко. Однако, онъ отвѣта не давалъ, но не ходилъ по Кондуитской улицѣ и не примѣривалъ три пары панталонъ присланныхъ къ нему. Это было очень дурно, потому что Нифитъ хотя можетъ быть быль неделикатенъ, но по-крайней-мѣрѣ щедръ и довѣрчивъ; — и окончательный отвѣтъ слѣдовало дать до половины іюля.

Непріятности толпою осаждали Ральфа Ньютона. Онъ занялъ сто фунтовъ отъ Нифита, но онъ сдѣлалъ это по письму брата своего пастора. Онъ былъ долженъ этому пастору — мы не скажемъ сколько. Онъ время отъ времени бралъ у пастора пятьдесятъ или сто фунтовъ, увѣряя, что заплатитъ чрезъ мѣсяцъ или шесть недѣль. Иногда обѣщаніе исполнялось, иногда нѣтъ. Пасторъ, какъ холостой человѣкъ, былъ конечно богатъ. Онъ имѣлъ приходъ въ 400 фунтовъ и свое собственное состояніе, но у него были свои наклонности и онъ поправлялъ церковь въ Пиль-Ньютонѣ, его приходѣ въ Гэмпширѣ. Слѣдовательно ему случалось приставать въ брату за деньгами. Сто фунтовъ, занятые у Нифита, были отосланы въ Пиль-Ньютонъ, за исключеніемъ 25 ф. на текущія издержки. Двадцати-пяти фунтовъ не надолго станетъ въ Лондонѣ на текущія издержки человѣку наклонному къ расточительности и Ральфъ Ньютонъ опять сталъ нуждаться въ деньгахъ.

Потомъ у него были другія непріятности, все отъ недостатка денегъ. Горсболъ, извѣстный въ спортсмэнскомъ мірѣ какъ человѣкъ никогда не требовавшій своихъ денегъ, замѣтилъ, что такъ какъ вексель мистера Ньютона зашелъ за тысячу, то ему хотѣлось бы получить немного наличныхъ денегъ. Векселя мистера Ньютона на два мѣсяца въ 500 ф. было бы совершенно достаточно. Ральфу это не понравилось. Какъ онъ заплатитъ 500 ф. въ началѣ сентября, если не получитъ денегъ отъ Нифита? Конечно, онъ могъ найти денегъ подъ залогъ своего наслѣдства, Ньютонскаго Пріората. Но помѣстье не будетъ никогда принадлежать ему, если онъ умретъ прежде дяди, и зналъ, что заемъ у жидовъ подъ такое обезпеченіе совершенно раззоритъ его. Отъ его собственнаго состоянія у него еще осталось кое-что. У него были въ Лондонѣ дома, приносившіе ему кой-какой доходъ. Но они были заложены и документы не въ его рукахъ, и его повѣренный затруднялся достать ему денегъ.

Онъ сидѣлъ въ одно свѣтлое іюльское утро въ своей комнатѣ въ Сент-Джэмской улицѣ за позднимъ завтракомъ, съ своими двумя пріятелями, капитаномъ Фуксомъ и поручикомъ Коксомъ, когда съ нимъ случилась небольшая непріятность въ такомъ же родѣ; — непріятность еще хуже той, которую сдѣлалъ ему

Горсболъ, потому что Горсболъ не былъ такъ злобенъ, чтобы къ нему прійти. Въ дверь его постучались и въ комнату вошелъ молодой Могсъ. Могсъ былъ сынъ Буби и Могса, извѣстныхъ сапожниковъ въ старой Бондской улицѣ, и сапоги, которые они шили для Ральфа Ньютона, были безчисленнаго количества такъ же какъ и превосходнаго фасона, и изъ превосходной кожи. Но Буби и Могсъ послѣднее время требовали денегъ, писали много писемъ и четыре мѣсяца не видали своего кліента. Когда человѣкъ принужденъ по невозможности заплатить долги, обратиться къ другому поставщику, кредитъ его подорвется совсѣмъ. А между тѣмъ что же дѣлать этому человѣку, если при его новомъ заказѣ у стараго поставщика отъ него требуютъ наличныхъ денегъ? Мы узнаемъ, что Ральфъ Ньютонъ сдѣлалъ въ Кондуитской улицѣ, но Нифитъ былъ такой странный человѣкъ!

Коксъ только что закурилъ сигару, а Фуксъ набивалъ трубку, когда Онтаріо Могсъ вошелъ въ комнату. Этотъ соперникъ относительно Полли Нифитъ въ это время не былъ лично извѣстенъ Ральфу Ньютону, но имя, доложенное слугой, было непріятно знакомо Ральфу.

— О, мистеръ Могсъ, — а! кажется, я знаю вашего отца. Садитесь, мистеръ Могсъ; — угодно вамъ чашку чаю — или можетъ быть рюмку водки? Возьмите сигару, мистеръ Могсъ.

Но Могсъ отказался отъ всего. Это былъ высокій, худощавый молодой человѣкъ, съ длинными растрепанными волосами, свирѣпыми глазами, очень толстыми губами и плоскимъ носомъ — носомъ какъ будто состоявшимъ только изъ ноздрей — а подъ ртомъ была бородка, которую онъ называлъ имперьялкой. Тщеславіе Онтаріо Могса состояло въ томъ, что онъ былъ политикъ честолюбіе поставлялъ онъ въ томъ, чтобы быть поэтомъ — а по натурѣ онъ былъ влюбчивъ; — безславіемъ онъ считалъ быть сапожникомъ. Завися отъ строгаго отца и зная, что онъ обязанъ снискивать себѣ пропитаніе, онъ не могъ не повиноваться, но онъ ропталъ на свое рабство и былъ только счастливъ ораторствуя въ своемъ клубѣ или любуясь красотой Полли Нифитъ. Онъ сильно стоялъ за стачки — относительно этого опаснаго предмета онъ былъ въ разладѣ съ отцомъ, который обожалъ капиталъ и ненавидѣлъ рабочіе союзы. Онтаріо имѣлъ ужасныя идеи относительно союзовъ, дѣйствующихъ заодно, правъ труда и благосостоянія массъ. Три раза ссорился онъ съ отцомъ, но старикъ любилъ своего сына, и хотя былъ строгъ, но старался доставить сыну средства заработывать деньги. Какъ могъ онъ думать о женитьбѣ на Полли Нифитъ — въ чемъ Могсъ старшій совершенно былъ согласенъ съ Могсомъ младшимъ — если не выкажетъ себя дѣловымъ человѣкомъ? Неужели онъ думаетъ, что старикъ Нифитъ дастъ деньги для того, чтобы ихъ истратить на стачки? Онтаріо, который былъ самымъ добросовѣстнымъ сумасбродомъ, когда-либо существовавшимъ, сказалъ отцу, что онъ ни капельки не дорожитъ деньгами Нифита. Тогда Могсъ отецъ такъ стукнулъ по прилавку своимъ острымъ ножомъ, который онъ всегда держалъ въ рукѣ, что чуть-было не сдѣлалъ себѣ вреда, потому что ножъ сломался и обломокъ ранилъ его въ руку. Въ то время Буби не было и фирма называлась только Могсъ. Рѣчь шла о томъ, не сдѣлаться ли ей «Могсъ и Сынъ». Но какой ремесленникъ возьметъ партнеромъ въ свою фирму человѣка, который увѣряетъ, что стачки спасаютъ ремесло, и что онъ предлагаемый партнеръ — не дорожитъ деньгами? Все-таки старикъ Могсъ настаивалъ, а Онтаріо, зная, что онъ обязанъ сдѣлаться сапожникомъ, пытался теперь заниматься дѣломъ такъ, какъ предписывалъ ему отецъ.

Трудно было найти человѣка менѣе способнаго собирать долги. Когда Онтаріо Могсъ засталъ у Ньютона двухъ пріятелей, онъ не могъ раскрыть рта. Просить денегъ всегда было для него тягостно, но просить при трехъ лицахъ было свыше его силъ. Ральфъ Ньютонъ, видя это, чувствовалъ, что великодушіе предписываетъ ему принести себя въ жертву.

— Я боюсь, что вы пришли на счетъ счета, мистеръ Могсъ, сказалъ онъ.

Онтаріо Могсъ, который могъ разглагольствовать въ своемъ клубѣ на счетъ рабочихъ союзовъ съ такимъ потокомъ краснорѣчія, что вся зала была въ восторгѣ, и вызывать громъ рукоплесканій, теперь пробормоталъ какой-то невнятный отвѣтъ.

Такъ какъ мистеръ Ньютонъ занятъ, то онъ можетъ быть зайдетъ лучше въ другой разъ.

— Хорошо — благодарю; да, это будетъ лучше. Но сколько это составляетъ, мистеръ Могсъ?

Онтаріо не могъ рѣшиться произнести цифру, но подалъ бумагу нашему пріятелю.

— Господи помилуй, это очень плохо! сказалъ нашъ пріятель. — Больше двухъ сотъ фунтовъ за сапоги! Какой срокъ назначаетъ мнѣ вашъ отецъ?

— Ему теперь очень нужны деньги, шепнулъ Могсъ.

— Да — и у него есть мой вексель, который онъ принудилъ меня сдѣлать на Рождество. Это совершенно справедливо.

Могсъ не сказалъ ни слова, хотя ему особенно поручено было растолковать должнику, что отецъ его будетъ принужденъ требовать судомъ, если не получитъ по-крайней-мѣрѣ половину должной суммы на будущей недѣлѣ.

— Скажите вашему отцу, что я непремѣнно зайду чрезъ три дня и скажу, что я могу сдѣлать — или по-крайней-мѣрѣ чего я не могу. Вы никакъ не хотите выкурить сигару?

Могсъ никакъ не хотѣлъ и ушелъ, поблагодаривъ Ральфа, какъ будто сдѣлалъ съ нимъ какое-нибудь прекрасное условіе, которое устранитъ всѣ дальнѣйшія затрудненія.

— Самый кроткій человѣкъ, какого мнѣ когда-либо случалось видѣть, сказалъ поручикъ Коксъ.

— Хотѣлось бы мнѣ, чтобъ мои кредиторы обращались сомною такимъ образомъ, сказалъ капитанъ Фуксъ: — но мнѣ никогда не случалось видѣть такого счастливца, какъ Ньютонъ. Не думаю, чтобы я былъ долженъ десятую долю того, что должны вы.

— Это ваше понятіе о счастьи, сказалъ Ральфъ.

— Ну — да. Я не долженъ почти ничего, но пусть я буду повѣшенъ, если мнѣ удастся сдѣлать что-нибудь такъ, чтобы ко мнѣ не приставали къ горлу. Знаете Нифита? Чортъ меня возьми, если онъ не спрашивалъ меня, намѣренъ ли я уплатить по прошлогоднему счету прежде чѣмъ онъ пришлетъ мнѣ подтяжки, заказанныя мною. А я не долженъ этому Нифиту и двадцати фунтовъ!

— Что же вы сдѣлали? спросилъ поручикъ Коксъ.

— Просто вышелъ изъ лавки. Я посмотрю, пришлетъ онъ мнѣ подтяжки или нѣтъ. Мнѣ сказали, что въ Регби есть бандажистъ не хуже Нифита и который совсѣмъ за деньгами не пристаетъ. Вы что должны Нифиту, Ньютонъ?

— Безчисленныя суммы.

— Однако сколько?

— Вы слышали, я сказалъ, что суммы безчисленны.

— О, перестаньте! я этого не понимаю. Я никогда не скрываю ничего подобнаго. Я держу пари, что это составитъ въ пять разъ больше моего долга.

— Весьма вѣроятно. Еслибъ вы заказывали щедро, какъ я, то и съ вами поступлено бы было благородно. Какая польза человѣку записывать двадцать фунтовъ въ своей книгѣ? Разумѣется, онъ долженъ собирать маленькія суммы.

— Должно быть такъ, задумчиво сказалъ капитанъ.

Въ эту минуту разговоръ былъ прерванъ приходомъ другого посла, посла изъ той самой лавки, о которой они говорили. Ральфъ Ньютонъ приказалъ не отказывать никому, когда онъ былъ дома. Онъ такъ давно велъ борьбу, что зналъ, что такіе отказы возбуждаютъ безконечныя непріятности, потомъ онъ говорилъ, что это просто рессурсы труса. Храбрый человѣкъ обязанъ встрѣчать своего врага лицомъ къ лицу. Судьба не могла дать ему случая сдѣлать это пріятнымъ образомъ на полѣ битвы, какъ это могло случиться каждый день съ его счастливыми друзьями капитаномъ Фуксомъ и поручикомъ Коксомъ; но онъ рѣшился пріучать себя выдерживать огонь — и поэтому не хотѣлъ бѣжать отъ кредитора. Въ комнату очень медленно вошелъ тотъ таинственный человѣкъ, котораго прозвали герръ Баууа — къ великому изумленію троихъ молодыхъ людей, такъ какъ знаменитаго закройщика никто изъ нихъ не видалъ прежде иначе какъ стоящимъ молча за прилавкомъ Нифита съ ножницами въ рукахъ. Они переглянулись, а оба офицера подумали, что должно быть Нифитъ имѣлъ серьёзное намѣреніе, если прислалъ Баууа за деньгами. Нифитъ дѣйствительно имѣлъ серьёзное намѣреніе, но теперь посланный его пришелъ не за деньгами.

— Какъ, герръ Баууа — это вы? сказалъ Ральфъ, стараясь какъ можно лучше выговорить это имя. — Не случилось ли чего въ лавкѣ?

Нѣмецъ медленно осмотрѣлся вокругъ, а потомъ подалъ хозяину маленькую записку, не говоря ни слова.

Ральфъ прочелъ записку — про-себя. Она была написана на магазинномъ бланкѣ и состояла въ слѣдующемъ:

«Подумали ли вы о томъ, что я говорилъ? Если такъ, я буду радъ видѣть мистера Ньютона или въ Кондуитской улицѣ, или въ Александринскомъ коттэджѣ.»

Не было ни подписи, ни числа. Ральфъ зналъ, чего отъ него хотятъ точно такъ же, какъ еслибъ къ нему были написаны четыре страницы. Онъ также зналъ, что обязанъ дать отвѣтъ. Онъ попросилъ «герра» садиться и приготовился написать отвѣтъ тотчасъ. Онъ предложилъ герру рюмку водки, которую герръ проглотилъ залпомъ. Онъ подалъ герру сигару, которую герръ положилъ въ карманъ — и въ признательность за послѣднее одолженіе пробормоталъ какую-то невнятную благодарность. Ральфъ тотчасъ написалъ отвѣтъ, пока оба друга его курили, смотрѣли и удивлялись.

«Любезный мистеръ Нифитъ, — я буду у васъ завтра въ одиннадцать часовъ утра. Искренно вамъ преданный Ральфъ Ньютонъ.»

Эту записку онъ подалъ съ другой рюмкой водки герру. Берръ проглотилъ другую рюмку — какъ проглотилъ бы и третью еслибъ ему предложили — а потомъ ушелъ.

— Это еще кредиторъ? спросилъ поручикъ.

— Какой вы угадчикъ! сказалъ Ральфъ.

— Никогда не слыхалъ, чтобы онъ посылалъ Баууа, сказалъ капитанъ.

— Онъ его посылаетъ только тогда, когда долгъ доходитъ до двухсотъ-пятидесяти фунтовъ, сказалъ Ральфъ. — Это знакъ величайшаго уваженія. Еслибъ я не носилъ другихъ панталонъ, кромѣ замшевыхъ, какъ вы, я не видалъ бы у себя герра.

— Никогда въ жизни не носилъ замшевыхъ панталонъ! вскричалъ обиженный капитанъ.

Послѣ этого разговоръ прекратился и оба офицера отправились къ своимъ служебнымъ обязанностямъ въ конно-гвардейскія казармы, гдѣ безъ сомнѣнія начальникъ ожидалъ ихъ съ нетерпѣніемъ.

Ральфу Ньютону о многомъ надо было подумать и обдумать тотчасъ. Намѣренъ ли онъ былъ сдѣлать предложеніе Клэри Андерудъ? Намѣренъ ли онъ былъ взять за себя Полли Нифитъ и ея 20,000? Намѣренъ ли онъ былъ жениться? Намѣренъ ли онъ былъ сгинуть и пропасть? Видалъ ли онъ когда такую красавицу, какъ Мэри Боннеръ? Что онъ долженъ былъ сказать Могсу? Какъ онъ устроитъ насчетъ тѣхъ 500 ф., которые Горсболъ потребуетъ отъ него въ сентябрѣ? Въ какихъ выраженіяхъ будетъ онъ говорить съ Нифитомъ о деньгахъ за панталоны и по займу, если откажется отъ Полли? И вообще какъ онъ поведетъ войну? Онъ негодовалъ на себя при мысли о всѣхъ дурныхъ поступкахъ, сдѣланныхъ имъ, и всего хорошаго, чего онъ не сдѣлалъ. Когда онъ былъ въ университетѣ, сэр-Томасъ очень желалъ, чтобы онъ сдѣлался адвокатомъ, и безпрестанно просилъ его согласиться на это, какъ начало его жизни въ Лондонѣ. Но Ральфъ отвѣчалъ — и наконецъ отвѣчалъ такъ рѣшительно, что сэр-Томасъ оставилъ это — что такъ какъ не можетъ быть и рѣчи о томъ, чтобы онъ нажилъ себѣ деньги въ адвокатурѣ, то зачѣмъ же безполезно терять время? Онъ доказывалъ, что не понапрасну растратитъ жизнь если не сдѣлается адвокатомъ. Онъ не имѣлъ намѣренія праздно проводить жизнь. Онъ имѣетъ уже и теперь достаточное состояніе, впослѣдствіи получитъ еще больше. Онъ не хочетъ поступать въ адвокатуру, не хочетъ вступать и въ армію, не хочетъ и путешествовать. Онъ любитъ охоту, но сдержитъ эту страсть въ должныхъ границахъ. Конечно англійскій дворянинъ можетъ жить съ пользой на своей родинѣ. Онъ выйдетъ изъ университета съ почетомъ, получитъ степень, а потомъ будетъ счастливъ съ своими книгами. Вотъ каковъ былъ его планъ въ двадцать-одинъ годъ. Въ двадцать-два года онъ поссорился съ инспекторомъ въ университетѣ и вышелъ безъ всякой степени. Около этого времени онъ спорилъ съ сэр-Томасомъ, горячо утверждая, что университетская степень въ Англіи изъ всѣхъ притворствъ самое пустое и пошлое. Въ двадцать три года онъ началъ свою каррьеру въ Мунбимѣ съ двумя лошадьми — и съ этого времени охота сдѣлалась главною цѣлью его жизни. Послѣднюю зиму онъ охотился шесть дней въ недѣлю, увѣряя сэр-Томаса однако, что въ концѣ этого сезона онъ покончитъ съ этою забавою и ограничится только двумя днями въ недѣлю. Онъ оправдывался, что имѣетъ четырехъ лошадей, еще остававшихся въ Мунбимѣ, тѣмъ, что лошади были дрянью въ апрѣлѣ и драгоцѣннными жемчужинами въ ноябрѣ. Сэр-Томасъ могъ только возражать, а когда онъ дѣлалъ это, его бывшій питомецъ и настоящій другъ, хотя всегда былъ вѣжливъ, спорилъ всегда. Тогда онъ весьма естественно вступилъ въ короткость съ такими людьми, какъ Коксъ и Фуксъ. Въ Коксѣ или Фуксѣ не было ничего особенно дурного, но никто не зналъ лучше самого Ральфа, что это были не такіе друзья какихъ онъ обѣщалъ себѣ имѣть, когда былъ моложе.

Отцы, опекуны и вообще старые друзья, едва ли достаточно понимаютъ угрызеніе, какое чувствуютъ молодые, люди, когда, сбиваются съ пути. Они видятъ лучшее такъ же ясно, какъ и старшіе, хотя часто слѣдуютъ за худшимъ — что часто дѣлаютъ также и старшіе. Ральфъ Ньютонъ едва ли проводилъ день въ своей жизни, не чувствуя угрызенія относительно того, что не устроилъ себя лучше. Онъ зналъ, что фортуна очень милостива къ нему и что до-сихъ-поръ онъ бросалъ безполезно всѣ ея дары. А теперь наступалъ вопросъ, не поздно ли уже загладить сдѣланный имъ вредъ. Онъ вѣрилъ — еще не сомнѣваясь въ своей возможности поступать хорошо — что все можно поправить, еслибъ только денежныя затрудненія не тѣснили его до такой степени. Онъ взялъ перо и бумагу, и сдѣлалъ списокъ своихъ долговъ, поставивъ въ заголовкѣ каталога Горсбола. Итогъ составилъ нѣсколько болѣе четырехъ тысячъ фунтовъ, включая триста фунтовъ долгу его брату пастору. Потомъ онъ старался оцѣнить свое имѣніе и разсчелъ, что если онъ продастъ остававшееся у него, то можетъ заплатить всѣ долги и имѣть пятьдесятъ фунтовъ въ годъ до того времени, какъ получитъ наслѣдство послѣ дяди. Разумѣется, онъ не могъ жить, имѣя пятьдесятъ фунтовъ годового дохода. Ему казалось невозможнымъ жить доходомъ въ четыре разъ болѣе пятидесяти фунтовъ. Онъ далъ сэр-Томасу обѣщаніе, что не будетъ занимать денегъ подъ залогъ, дядина наслѣдства, и до-сихъ-поръ держалъ это обѣщаніе. Онъ думалъ, что не будетъ виновенъ въ нарушеніи обѣщанія, если скажетъ сэр-Томасу о своемъ намѣреніи и попроситъ помощи своего повѣреннаго; но онъ зналъ, что если это сдѣлаетъ, то всякая надежда имѣть въ будущемъ большое состояніе пропадетъ. Дядя его могъ прожить еще двадцать лѣтъ, а въ это время могъ умереть онъ самъ. Конечно, деньги можно было занять, но это обошлось бы ему такъ дорого, что совершенно раззорило бы его. Былъ только одинъ способъ выйти изъ этого затрудненія: онъ могъ жениться на дѣвушкѣ съ деньгами. Дѣвушку съ деньгами предлагали ему и дѣвушка эта къ тому же была очень хорошенькая и очень пріятная. Но жениться на дочери бандажиста!

А почему же нѣтъ? Онъ всю жизнь пріучалъ себя, презирать условными приличіями, онъ насмѣхался надъ степенями. Онъ смѣялся надъ званіемъ и профессіей адвоката. Развѣ онъ не можетъ остаться такимъ же человѣкомъ, если Полли Нифитъ сдѣлается его женой, какъ еслибъ онъ женился на герцогинѣ? А относительно любви онъ думалъ, что можетъ нѣжно любить Полли. Онъ зналъ, что поступилъ не хорошо съ бѣдною Клэри, но вовсе не зналъ, до какой степени не хорошо. Одно слово любви которое такъ много значило для нея въ ея невинности — такъ мало значило для него, потому что онъ не былъ невиненъ. Еслибъ онъ могъ выбирать между всѣми женщинами, которыхъ онъ видѣлъ, онъ думалъ, поощряемый скорѣе честолюбіемъ имѣть прелестнѣйшую женщину на свѣтѣ своей женой, чѣмъ любовью, что постарался бы получить руку Мэри Боннеръ. Но объ этомъ нечего было и говорить. Мэри Боннеръ была такъ же бѣдна, какъ и онъ, и какъ ни восхищался онъ ею, конечно, не могъ сказать себѣ, что любитъ ее. Полли Нифитъ избавила бы его отъ всѣхъ затрудненій, тѣмъ не менѣе онъ не могъ рѣшиться жениться на Полли. Но онъ долженъ былъ рѣшить, женится онъ на ней или нѣтъ. Онъ долженъ былъ увидѣться съ Нифитомъ завтра, а чрезъ нѣсколько дней зайти къ Могсу, или не сдержать даннаго слова. Чрезъ два мѣсяца онъ долженъ заплатить Горсболу пятьсотъ фунтовъ. Что если онъ пойдетъ къ сэр-Томасу, разскажетъ ему все безусловно и попроситъ совѣта, у своего стараго друга? Все безусловно однако онъ разсказать не можетъ. Не могъ же онъ сказать отцу о сценѣ на лугу съ Кларисой. Но о своихъ денежныхъ затрудненіяхъ и о щедромъ предложеніи Нифита онъ могъ сказать всю правду. Онъ пошелъ въ Соутгэмптонскую улицу — и послѣ грубой перебранки съ Стемомъ — сэр-Томаса не было дома въ то время — успѣлъ назначить своему бывшему опекуну свиданіе въ его квартирѣ въ девять часовъ вечера. Ровно въ девять часовъ сидѣлъ онъ съ сэр-Томасомъ, окруженномъ книгами.

— Можетъ быть, вы выпьете чашку чаю, сказалъ сэр-Томасъ. — Стемъ, подай намъ чаю.

Ральфъ подождалъ, пока ему былъ поданъ чай, и Стемъ ушелъ. Тогда онъ разсказалъ свою исторію.

Онъ разсказалъ ее очень добросовѣстно. Онъ принесъ свой счетъ и объяснилъ сэр-Томасу, какимъ образомъ у него осталось пятьдесятъ фунтовъ годового дохода, не болѣе.

— Боже, въ какую кашу попали вы! сказалъ юристъ, поднявъ кверху руки.

— Конечно, сказалъ Ральфъ: — въ страшную кашу. Но такъ какъ я теперь пришелъ къ вамъ за совѣтомъ, выслушайте меня до конца, и вы ничего не можете сказать о моемъ сумасбродствѣ такого, чего я самъ не зналъ бы.

— Продолжайте, сказалъ сэр-Томасъ: — продолжайте, я буду слушать васъ.

Надо однако замѣтить, что когда у старика въ положеніи сэр-Томаса спрашиваютъ совѣта въ подобныхъ обстоятельствахъ, ему слѣдуетъ дозволить замѣтить, что онъ заранѣе предсказывалъ всѣ эти вещи. «Я говорилъ вамъ» — это такъ удобно сказать! А когда старикъ принималъ много безполезныхъ хлопотъ для молодого человѣка, то его слѣдуетъ, по-крайней-мѣрѣ, не прерывать въ его замѣчаніяхъ относительно сумасбродства этого молодого человѣка. Но Ральфъ былъ энергиченъ и зная, что предъ нимъ предстоитъ еще многое, хотѣлъ продолжать свой разсказъ.

— Теперь я приступаю къ способу, предложенному мнѣ поправить все это, сказалъ онъ. — Я знаю, что вамъ это не понравится, но это поставило бы меня на ноги.

— Занять деньги въ счетъ будущихъ ожиданій? сказалъ сэр-Томасъ.

— Нѣтъ — я къ этому приду только, если тотъ планъ не удастся.

— Все будетъ лучше этого, сказалъ сэр-Томасъ.

Тутъ Ральфъ прямо приступилъ къ брачному предложенію.

— Вы слышали о мистерѣ Нифитѣ, бандажистѣ?

Сэр-Томасъ никогда не слыхалъ о мистерѣ Нифитѣ.

— Это лавочникъ въ Кондуитской улицѣ, у него есть дочь и онъ даетъ за нею двадцать тысячъ фунтовъ.

— Ужъ не намѣрены ли вы бѣжать съ дочерью бандажиста? воскликнулъ сэр-Томасъ.

— Конечно, нѣтъ. Я не получу двадцати тысячъ, если бѣгу.

Тутъ онъ объяснилъ все — какъ Нифитъ пригласилъ его къ себѣ и предложилъ ему жениться на его дочери, какъ эта дѣвушка была прехорошенькая и премиленькая, и какъ онъ думалъ — хотя онъ выразилъ это съ нѣкоторымъ смиреніемъ — что если онъ сдѣлаетъ ей предложеніе, то можетъ быть она и приметъ.

— Навѣрно приметъ, сказалъ сэр-Томасъ.

— Теперь вы знаете все. По-своему она образована. Нифитъ отецъ совершенно безграмотный и невѣжда. Онъ честный человѣкъ, очень пошлый — или лучше сказать, не похожъ на васъ и на меня, что подразумѣвается, когда говорятъ о пошлости — и отлично дѣлаетъ панталоны. Нифитъ мать хуже отца — сердитая и препошлая. Полли настоящее золото; а если я заживу своимъ домомъ на ея деньги, то разумѣется, надо будетъ принимать у себя ея отца и мать. Вашимъ дочерямъ было бы непріятно встрѣчаться съ ними, но мнѣ кажется, Полли имъ понравится. Теперь вы все знаете, что только я могъ вамъ разсказать.

Ральфъ говорилъ такъ быстро, энергично и вмѣстѣ съ тѣмъ, такъ разсудительно, что сэр-Томасъ въ этотъ періодъ разговора не могъ сослаться на свои предсказанія. Какой совѣтъ могъ онъ дать? Если онъ станетъ уговаривать этого молодого человѣка не жениться на дочери бандажиста, основываясь на происхожденіи Ньютона и на ожидаемомъ наслѣдствѣ, или на воспитаніи и вообще неприличіи, то онъ долженъ предложить какой-нибудь другой способъ къ существованію. Но можетъ ли онъ посовѣтовать будущему владѣльцу Ньютонскаго пріората жениться на Полли Нифитъ? Ньютоны были владѣльцами Ньютонскаго пріората нѣсколько столѣтій и Ньютоны всегда женились на женщинахъ благороднаго происхожденія, а женщины ньютонской фамиліи всегда выходили за дворянъ или оставались незамужними. Притомъ сэр-Томасъ по своему характеру и по всѣмъ своимъ убѣжденіямъ, былъ противъ подобныхъ браковъ.

— Вы уже представили себѣ, сказалъ онъ: — каково будетъ имѣть такого тестя и такую тещу: — и вѣроятно такую жену.

— Да. Я представилъ себѣ все это.

— Разумѣется, если вы рѣшились…

— Но я не рѣшился, сэр-Томасъ. Я долженъ рѣшиться до одиннадцати часовъ завтрашняго утра, потому что я долженъ тогда быть у Нифита — по условію. До-сихъ-поръ я такъ еще сомнѣваюсь, что почти готовъ бы кинуть жребій.

— Я лучше перерѣзалъ бы себѣ горло, сказалъ сэр-Томасъ, забывъ свое благоразуміе среди озабоченности своего положенія.

— Зачѣмъ же доходить до этого, сэр-Томасъ. Я полагаю вы хотите сказать, что все было бы лучше подобнаго брака.

— Я не думаю, чтобы вы любили эту дѣвушку, сердито сказалъ сэр-Томасъ.

— Въ этомъ отношеніи я не безпокоюсь. Еслибъ она мнѣ не нравилась и я не думалъ, что могу полюбить ее, я не сталъ бы и говорить объ этомъ. Сама она очаровательна — хотя я солгалъ бы, еслибъ сказалъ, что она держитъ себя какъ дѣвушка благороднаго происхожденія.

— И отецъ предложилъ ея руку вамъ?

— Самымъ яснымъ образомъ — и назвалъ приданое.

— Зная, въ какомъ положеніи находятся ваши денежныя дѣла?

— Почти; — такъ что я не сомнѣваюсь, что онъ не отступится, когда узнаетъ все. Онъ слышалъ объ имѣніи моего дяди и поздравилъ меня съ тѣмъ, что я баринъ.

— Онъ не заслуживаетъ имѣть дочь, сказалъ сэр-Томасъ.

— Ужъ не знаю. Сообразно его понятіямъ, онъ намѣренъ сдѣлать для нея все лучшее. И право, мнѣ кажется, что онъ могъ бы выбрать хуже. Вѣроятно, она сдѣлается владѣтельницей Ньютонскаго пріората, если выйдетъ за меня, и Нифитъ помѣститъ не дурно свои двадцать тысячъ.

— Ничто на свѣтѣ не можетъ сдѣлать ее настоящей лэди.

— Въ этомъ я не увѣренъ, сказалъ Ральфъ. — Ничто на свѣтѣ не можетъ сдѣлать ея мать такою, но за Полли я надѣюсь. Однако вы противъ этого?

— Конечно.

— Такъ что же я долженъ дѣлать?

Сэр-Томасъ потеръ ногу и молчалъ.

— Единственный совѣтъ, который вы мнѣ подали, состоитъ въ томъ, чтобы я перерѣзалъ себѣ горло, сказалъ Ральфъ.

— Нѣтъ, я этого не совѣтовалъ. Я не знаю что вамъ дѣлать. Вы раззорите себя — вотъ и все.

— Но есть способъ избавиться этого раззоренія. Выпутаться изъ всѣхъ затрудненій всегда есть возможность и худшая и лучшая. Что же теперь лучше?

— Вы не умѣете заработать и шиллинга, сказалъ сэр-Томасъ.

— Нѣтъ, не умѣю, сказалъ Ральфъ Ньютонъ.

Сэр-Томасъ потеръ лицо и почесалъ въ головѣ, но не зналъ какой подать совѣтъ.

— Вы сами послали себѣ постель и должны на ней лежать, сказалъ онъ.

— Совершенно такъ; — но съ которой стороны мнѣ надо на нее лечь и съ которой встать?

Сэр-Томасъ могъ только потереть лицо и почесать въ головѣ.

— Я думалъ, что лучше прійти и разсказать вамъ все, сказалъ Ральфъ.

Все это было очень хорошо, но сэр-Томасъ не могъ посовѣтовать ему жениться на дочери бандажиста.

— Это такое дѣло, сказалъ наконецъ сэр-Томасъ: — въ которомъ вы должны руководиться собственными чувствами. Желалъ бы, чтобъ устроилось иначе. Не могу сказать ничего болѣе.

Ральфъ простился и ходилъ по Сэнт-Джэмскому парку и, около Уэстминстера до полуночи, стараясь принять какое-нибудь рѣшеніе, строя воздушные замки относительно того, что онъ сдѣлалъ бы и какъ бы дѣйствовалъ, еслибъ не поставилъ себя въ такое безвыходное положеніе.

Глава IX.
ОНТАРІО МОГСЪ.

На слѣдующее утро Ральфъ Ньютонъ былъ въ Кондуитской улицѣ какъ-разъ въ назначенный часъ. Онъ еще не рѣшился, но думалъ, что можетъ увеличить отсрочку данную ему на размышленіе. Еще не прошло и мѣсяца послѣ того какъ ему было сдѣлано это предложеніе. Онъ нашелъ Нифита въ задней лавкѣ снимавшаго мѣрку съ какого то кліента.

— Я приду къ вамъ чрезъ двѣ минуты, сказалъ Нифитъ сунувъ голову въ отворенную дверь и возвращаясь къ своему дѣлу — 3 — 1 — Уэдль; сэр-Джорджъ не такъ полонъ какъ былъ въ прошломъ году. О, нѣтъ! сэр-Джорджъ, мы не стянемъ васъ слишкомъ крѣпко. Предоставьте это намъ, сэр-Джорджъ. Прошлогодняя пара была слишкомъ узка? О, нѣтъ! сэр-Джорджъ. Можетъ быть, вашъ лакей не такъ старательно чиститъ. Слуги такъ небрежны, что просто тошно на нихъ смотрѣть!

Такимъ образомъ продолжалъ Нифитъ, а такъ какъ сэр-Джорджъ очень подробно давалъ свои инструкціи — которыя всѣ, сказать мимоходомъ, пропадали понапрасну — Ральфу Ньютону надоѣло ждать. Онъ вспомнилъ также, что онъ тутъ не какъ кліентъ а почти какъ членъ семьи и мысль эта сдѣлалась ему противна. Онъ вспомнилъ, что въ первый разъ, какъ пришелъ въ Кондуитскую улицу, онъ видѣлъ Полли въ лавкѣ, рѣзавшую тесемки, которыми ея отецъ снималъ мѣрку съ ногъ мужчинъ. Тогда ей должно быть было около пятнадцати лѣтъ и онъ чувствовалъ, что это занятіе было неприлично для дѣвушки, которая должна была сдѣлаться его женою.

— Ну, мистеръ Ньютонъ? сказалъ Нифитъ, когда наконецъ сэр-Джорджъ вышелъ изъ маленькой комнаты.

День былъ жаркій и Нифитъ работалъ безъ верхняго платья. Онъ и теперь не надѣлъ сюртука. Онъ вытеръ лобъ, заткнулъ носовой платокъ за подтяжки и пожалъ руку нашему герою.

— Ну, мистеръ Ньютонъ, сказалъ онъ: — что вы думаете объ этомъ? Я немногое могъ узнать, но мнѣ казалось, что вы съ Полли отлично сошлись въ тотъ вечеръ. Я думалъ, что вы будете у насъ опять.

— Я не могъ пріѣхать, мистеръ Нифитъ, пока еще было сомнѣніе.

— О, къ чорту! всякія сомнѣнія. Разумѣется, вы должны ухаживать за Полли, какъ сдѣлалъ бы это всякій другой.

— Именно.

— Но ухаживать за дѣвушкой нельзя, когда пріѣзжаешь къ ней разъ въ мѣсяцъ. За нашей Полли и другіе ухаживаютъ, могу вамъ сказать — и такіе люди, которые готовы взять ее безъ ничего.

— Я совершенно въ этомъ убѣжденъ. Никто не можетъ видѣть ее и не восхищаться ею,

— Такъ къ чему же говорить о сомнѣніяхъ? Я люблю васъ потому, что вы баринъ, и могу поставить васъ на ноги, въ чемъ, такъ я слышу, вы очень нуждаетесь именно теперь. Скажите и пріѣзжайте пить чай сегодня вечеромъ.

— Дѣло въ томъ, мистеръ Нифитъ, что вопросъ этотъ очень серьёзный.

— Серьёзный! Двадцать тысячъ фунтовъ дѣло серьёзное. Вотъ въ этомъ не можетъ быть сомнѣнія. Если вы хотите сказать, что вамъ не нравится мое предложеніе — и при этихъ словахъ на лбу Нифита нависла черная туча — вамъ стоитъ только сказать слово. Нашу Полли нѣтъ никакой надобности навязывать никому. Но намъ не нужно вашихъ увертокъ.

— Скажите только одно, мистеръ Нифитъ.

— Что такое?

— Вы говорили съ вашей дочерью объ этомъ?

Нифитъ молчалъ нѣсколько секундъ.

— Нѣтъ, не говорилъ, сказалъ онъ: — но я говорилъ съ ея матерью, а женщины всегда болтаютъ между собою. Помните, я не знаю, что скажетъ вамъ наша Полли, но думаю, что она ожидаетъ кое-чего. Возлѣ насъ живетъ одинъ молодчикъ, который вѣчно рыскаетъ около нея, но она страшно отдѣлала его въ прошломъ мѣсяцѣ, какъ сказала мнѣ моя жена. Пріѣзжайте и попытайте, мистеръ Ньютонъ, и тогда узнаете все.

Ральфъ сознавалъ, что онъ еще не объяснилъ своего затруднительнаго положенія растревоженному отцу.

— Видите, мистеръ Нифитъ, сказалъ онъ — и остановился.

Ему было гораздо легче говорить съ сэр-Томасомъ, чѣмъ съ бандажистомъ.

— Если вы не хотите — скажите, сказалъ Нифитъ: — только, чтобъ не было увертокъ.

— Я желаю.

— Такъ дайте, мнѣ вашу руку и пріѣзжайте сегодня вечеромъ поѣсть, попить и предложить вопросъ. Вотъ какъ слѣдуетъ поступать.

— Безъ всякаго сомнѣнія — но бракъ такое серьезное дѣло!

— Также дѣло серьезное — необыкновенно серьёзное — состоять должнымъ человѣку въ такой суммѣ, которую вы не можете заплатить. Я называю это очень серьёзнымъ.

— Мистеръ Нифитъ, я не долженъ вамъ ничего такого, чего не могъ бы заплатить.

— Вы медлите очень, мистеръ Ньютонъ, вотъ все, что я могу сказать. Но я хотѣлъ говорить не о себѣ. Послѣ того, что произошло между нами, я не хочу быть къ вамъ жестокъ.

— Я вотъ что скажу вамъ, мистеръ Нифитъ, сказалъ наконецъ Ральфъ: — разумѣется, вы можете понять, что человѣкъ можетъ имѣть затрудненія съ своими родными.

— Оттого, что я бандажистъ! презрительно сказалъ Нифитъ.

— Я этого не скажу, но затрудненія быть могутъ.

— Двадцать тысячъ фунтовъ могутъ уладить многое.

— Именно; но какъ я говорилъ, вы можете понять, что могутъ быть родственныя затрудненія. Я говорю это только потому, что можетъ быть мнѣ слѣдовало бы дать вамъ раньше отвѣтъ. Я не поѣду къ вамъ сегодня вечеромъ.

— Не поѣдете?

— Сегодня нѣтъ, но я буду у васъ въ субботу вечеромъ, если вамъ можно.

— Пріѣзжайте отобѣдать у насъ въ воскресенье, сказалъ Нифитъ.

Ральфъ принялъ предложеніе, пожалъ руку Нифиту и вышелъ изъ лавки.

Когда Ральфъ думалъ обо всемъ этомъ, отправляясь на свою квартиру, онъ поворилъ себѣ, что онъ почти теперь помолвленъ съ Полли. Разумѣется, послѣ того, что произошло, онъ не могъ пріѣхать къ нимъ въ домъ и не сдѣлать ей предложенія. Если онъ этого не сдѣлаетъ, то Нифитъ будетъ имѣть право оскорбить его. А между тѣмъ онъ видѣлъ ясно, что онъ рѣшается на этотъ бракъ, не составивъ себѣ опредѣленнаго мнѣнія на этотъ счетъ. Онъ гордился своей твердостью, а между тѣмъ могъ ли мужчина быть въ этомъ случаѣ такъ презрительно малодушенъ, какъ онъ? Правда, что во всѣхъ аргументахъ какіе онъ употреблялъ съ сэр-Томасомъ, онъ защищалъ нифитскій бракъ, какъ-будто онъ ничего лучше предпринять не могъ, — и даже сэр-Томасъ не осмѣлился прямо пойти противъ этого. Не лучше ли будетъ ему считать себя совершенно рѣшившимся жениться на Полли?

Въ пятницу онъ зашелъ къ Могсу, и старшій Могсъ и младшій, а также и прикащикъ, были дома.

— Мнѣ жаль, сказалъ онъ: — что когда приходилъ вашъ сынъ, у меня были гости и я не могъ объяснить обстоятельства.

— Это ничего не значитъ, сказалъ младшій Могсъ.

— Нѣтъ, это кое-что значитъ, мистеръ Ньютонъ, сказалъ старшій Могсъ, который въ это утро остался недоволенъ своей счетной книгой. — Двѣсти семдесятъ фунтовъ три шиллинга и шесть пенсовъ очень большія деньги за сапоги, мистеръ Ньютонъ, вы должны согласиться съ этимъ.

— Это правда, мистеръ Могсъ.

— Вы не платите мнѣ, что называется, по цѣлымъ годамъ. Уплачено двадцать-пять фунтовъ въ послѣдніе два года — и Могсъ, говоря это, положилъ палецъ на роковую страницу. — Это не годится, знаете, мистеръ Ньютонъ, это совсѣмъ не годится!

Могсъ, смотря на лицо своего кліента, разгорячился.

— Но я полагаю, вы пришли теперь расплатиться, мистеръ Ньютонъ?

— Не именно теперь, мистеръ Могсъ.

— Должно быть заплачено очень скоро, мистеръ Ньютонъ — непремѣнно должно. Сынъ мой не можетъ же таскаться къ вамъ каждый день понапрасну. Мы не можетъ этого допускать, мистеръ Ньютонъ. Можетъ быть, вы потрудитесь мнѣ сказать, когда вы расплатитесь.

Тутъ Ральфъ объяснилъ, что онъ нарочно для этого и пришелъ, что онъ принимаетъ мѣры, чтобъ расплатиться со всѣми своими кредиторами и надѣется, что Могсъ получитъ свои деньги не далѣе какъ чрезъ три мѣсяца. Тогда Могсъ предложилъ, чтобъ его кліентъ далъ ему вексель на три мѣсяца, и свиданіе кончилось приготовленіемъ этого документа. Когда Ральфъ вошелъ въ лавку, онъ не имѣлъ намѣренія давать вексель, но къ нему слишкомъ пристали и онъ уступилъ. Впрочемъ, это ничего не значило, если онъ женится на Полли Нифитъ. А не рѣшилъ ли онъ теперь, что онъ долженъ жениться на Полли Нифитъ?

Субботу онъ провелъ въ сильномъ волненіи и въ большой нерѣшимости. Но результатъ все-таки вышелъ тотъ, что онъ долженъ ѣхать въ воскресенье. Его послѣдняя возможность на спасеніе состояла въ томъ, чтобъ зайти въ Кондуитскую улицу въ субботу и сказать Нифиту, съ такими извиненіями, какія онъ будетъ въ состояніи придумать, что бракъ этотъ не можетъ состояться. За завтракомъ онъ почти рѣшился сдѣлать это, но когда пробило пять часовъ, послѣ чего, какъ онъ хорошо зналъ, бандажиста застать было нельзя, онъ не сдѣлалъ этого шага. Онъ обѣдалъ въ этотъ вечеръ и пошелъ въ театръ съ поручикомъ Коксомъ. Въ двѣнадцать часовъ къ нимъ пришелъ Фуксъ и другой весельчакъ; они ѣли, пили и слушали пѣніе въ ресторанѣ Ивэнса почти до двухъ часовъ. Коксъ и Фуксъ говорили, что имъ никогда не было такъ весело, но Ральфъ — хотя онъ ѣлъ, пилъ и говорилъ больше всѣхъ — вовсе не былъ веселъ. Его терзало чувство, что послѣзавтра онъ не будетъ въ состояніи называть себя джентльмэномъ. Кто захочетъ съ нимъ знаться послѣ его женитьбы на дочери бандажиста? Онъ пролежалъ долго въ постели въ воскресенье и не пошелъ въ церковь. Не лучше ли даже теперь послать письмо къ Нифиту и написать, что дѣло это состояться не можетъ? Человѣкъ этотъ очень на него разсердится, и будетъ имѣть причину сердиться. Но по-крайней-мѣрѣ лучше сдѣлать это теперь, чѣмъ послѣ. Но когда пробило четыре часа, письмо не было послано. Ровно въ пять онъ вышелъ изъ кэба у калитки Александринскаго коттэджа. Какъ знакомо показалось ему это мѣсто — точно будто онъ уже принадлежалъ къ этой семьѣ. Его провели въ гостиную, и кого онъ увидалъ, сидящаго тамъ съ мистеромъ, мистриссъ и миссъ Нифитъ, какъ не Онтаріо Могса! Было довольно ясно, что всѣ были не въ духѣ. Нифитъ принялъ его почти съ шумнымъ гостепріимствомъ. Мистриссъ Нифитъ только поклонилась ему,

Полли улыбнулась, протянула ему руку и сказала, что онъ пріятный гость — но даже Полли была какъ-будто сама не своя. Онтаріо Могсъ стоялъ на вытяжкѣ и отвѣсилъ низкій поклонъ, но ничего не сказалъ.

— Надѣюсь, что отецъ вашъ здоровъ? обратился Ральфъ къ Могсу младшему.

— Здоровъ, покорно васъ благодарю, сказалъ Могсъ, вставая со стула и кланяясь во второй разъ.

Нифитъ подождалъ минуты двѣ, впродолженіе которыхъ никто кромѣ Ральфа не сказалъ ни слова, а потомъ пригласилъ своего нареченнаго зятя идти съ нимъ въ садъ.

— Дѣло въ томъ, сказалъ Нифитъ, подмигнувъ: — что это сдѣлала мистриссъ Нифитъ. Это не составитъ никакой разницы, знаете.

— Я не совсѣмъ понимаю, сказалъ Ральфъ.

— Видите, мы всегда были знакомы съ Онти Могсомъ и онъ ухаживалъ за Полли. Но Полли не любитъ его, помните. Вы дѣлаете ей предложеніе. А мистрисъ Нифитъ забрала себѣ въ голову, что не хочетъ выдавать васъ за Полли. Но я хочу, мистеръ Ньютонъ — и хозяинъ я.

— Я ни за что на свѣтѣ не хочу возбуждать семейной ссоры.

— Ссоры не будетъ. Деньги-то мои, а хозяина дѣлаютъ деньги, мистеръ Ньютонъ. Не обращайте вниманія на Могса. Могсъ хорошій человѣкъ въ своемъ родѣ, но онъ не получитъ нашей Полли. Онъ пріѣхалъ сюда случайно сегодня — а мистриссъ Нифитъ вздумала пригласить его остаться обѣдать! Это разницы не сдѣлаетъ. Ступайте туда и поступайте такъ, какъ бы Могса тамъ не было. Вы съ Полли вдвоемъ проведете вечеръ.

Новая черта увеличила удовольствіе этого сватовства. У него былъ соперникъ — и какой соперникъ! — его сапожникъ, которому онъ не могъ заплатить и отецъ котораго наговорилъ ему дерзостей два дня тому назадъ. Могсъ младшій, разумѣется, знаетъ, зачѣмъ его кліентъ обѣдаетъ въ Александринскомъ коттэджѣ, и разумѣется будетъ думать объ этомъ по-своему.

— Не обращайте на него вниманія, сказалъ Нифитъ, возвращаясь въ гостиную и проходя на лѣстницѣ мимо служанки, которая несла лососину.

Обѣдъ былъ не веселъ. Во-первыхъ, мистеръ и мистриссъ Нифитъ сдѣлали очень подробныя и противоположныя распоряженія, какъ гости должны идти къ столу; изъ этого вышло то, что Ральфъ былъ принужденъ вести мать, а Онтаріо достался призъ. Мистриссъ Нифитъ распорядилась гдѣ кому сидѣть, и это было исполнено, несмотря на попытку Нифита нарушить распоряженія жены. Онтаріо и Полли сидѣли съ одной стороны стола, а Ральфъ напротивъ нихъ. Когда Нифитъ увидалъ, что измѣнить этого нельзя, онъ разсердился и разбранилъ жену.

— Что это за бѣда, папа? сказала Полли.

Положеніе Полли, конечно, было довольно непріятно, но она мужественно преодолѣвала затрудненія. Онтаріо, начинавшій догадываться въ чемъ дѣло, не говорилъ ни слова. Однако, онъ скоро рѣшилъ, что не худо было бы подраться съ мистеромъ Ральфомъ Ньютономъ. Мистриссъ Нифитъ сердилась на мужа и сказала ему, когда онъ сталъ жаловаться на кушанья, что если онъ присмотритъ за напитками, то это будетъ слишкомъ для него достаточно. Ральфъ также никогда въ жизни не находился въ такомъ непріятномъ положеніи — или, какъ ему казалось, такомъ постыдномъ. Невозможно было вынести, чтобы Могсъ, его сапожникъ, видѣлъ его сидящимъ за столомъ Нифита, бандажиста, шившаго ему панталоны.

Наконецъ обѣдъ кончился, портвейнъ отнесли въ бесѣдку — на этотъ разъ не Полли, а служанка. Полли и мистриссъ Нифитъ ушли вмѣстѣ, а Ральфъ тѣснился въ маленькой бесѣдкѣ съ Могсомъ и Нифитомъ. Такимъ образомъ прошло полчаса — полчаса страшнаго наказанія. Но худшее еще предстояло.

— Мистеръ Ньютонъ, сказалъ Нифитъ: — кажется, я слышалъ, что вы хотѣли погулять съ нашей Полли. Если вы желаете, мы не станемъ васъ задерживать. Мы съ Могсомъ не куримъ.

— Я также желаю гулять съ миссъ Нифитъ, сказалъ Онтаріо, храбро вставая.

— Втроемъ компаніи не бываетъ, сказалъ Нифитъ.

— Конечно, сказалъ Онтаріо: — конечно. Я самъ это чувствую. Мистеръ Ньютонъ, я два года привязанъ къ миссъ Нифитъ. Я говорю это прямо при ея отцѣ. Я люблю миссъ Нифитъ. Не знаю, сэръ, каковы ваши мысли, но я люблю миссъ Нифитъ. Можетъ быть, сэръ, вы думаете о деньгахъ — а я думаю только о чистой привязанности къ этой молодой дѣвицѣ. Теперь, мистеръ Ньютонъ, вы знаете мои мысли.

Могсъ младшій стоялъ, когда говорилъ это, а когда кончилъ, посмотрѣлъ сперва на отца, потомъ на соперника.

— Она никогда не подавала вамъ надежды, сказалъ Нифитъ. — Какъ вы смѣете говорить такимъ образомъ о нашей Полли?

— Смѣю, сказалъ Онтаріо.

— Вы скажете мистеру Ньютону, что она подала вамъ надежду?

Онтаріо подумалъ съ минуту, прежде чѣмъ отвѣтилъ.

— Нѣтъ, не скажу, проговорилъ онъ. — Сказать это о молодой дѣвушкѣ не согласовалось бы съ моими идеями.

— Потому что вы не можете этого сказать. Это все вздоръ. Она не хочетъ выходить за него, мистеръ Ньютонъ. Можете повѣрить моему слову. Ступайте и спросите ее. Хорошо, нечего сказать! Я не могу позвать моего друга мистера Ньютона пообѣдать и пригласить его погулять съ нашей Полли, чтобы вы не сунулись. Если женитесь на ней завтра, вы не получите шиллинга за ней.

— Мнѣ не нужно за нею ни одного шиллинга! сказалъ Онтаріо, все стоя. — Я люблю ее. Можетъ мистеръ Ньютонъ сказать это?

Ньютону казалось трудно сказать что-нибудь. Еслибъ даже онъ имѣлъ рѣшительное намѣреніе жениться на Полли, онъ не могъ бы объявить объ этомъ громко, какъ это сдѣлалъ Могсъ.

— Такого рода вещи гласно не разсуждаются, сказалъ онъ наконецъ.

— Гласно или частно, я люблю ее! сказалъ Онтаріо Могсъ, приложивъ руку къ сердцу.

Съ Полли дурно поступили всѣ они. Въ этотъ вечеръ она не гуляла совсѣмъ и ни отъ одного своего обожателя не получила увѣренія въ неизмѣнной любви. Сдѣлалось очевидно даже Нифиту, что игру нельзя розыграть въ этотъ вечеръ. Онъ не могъ выгнать Могса, потому что этого не позволила бы его жена. А еслибъ онъ и сдѣлалъ это, то Полли нельзя было бы уговорить тронуться изъ дома. Съ нею поступили дурно и она сказала это отцу, когда гости ушли. Они ушли вмѣстѣ въ восемь часовъ и Полли послѣ этого уже не выходила. Могсъ отправился на ближайшую станцію желѣзной дороги, а Ральфъ дошелъ пѣшкомъ до швейцарскаго домика. Маленькій обѣдъ мистера Нифита неудался, но Ральфъ Ньютонъ, возвращаясь въ Лондонъ, былъ почти готовъ думать, что провидѣніе спасло его.

— Я вотъ что скажу вамъ, батюшка, сказала Полли своему папенькѣ, какъ только ушли оба гостя: — если вы будете продолжать такимъ образомъ, то я никогда не выйду замужъ.

— Это все виновата твоя мать, сказалъ Нифитъ: — развѣ это все не надѣлала твоя мать? Чортъ бы ее побралъ!

Глава X.
СЭР-ТОМАСЪ ВЪ СВОЕЙ КВАРТИРѢ.

Надо вспомнить, что сэр-Томасъ Андерудъ отказался подать своему бывшему питомцу совѣтъ въ то свиданіе, которое происходило въ его квартирѣ — или лучше сказать, единственный совѣтъ, поданный имъ, состоялъ въ томъ, чтобы молодой человѣкъ перерѣзалъ себѣ горло. Эти пустыя слова не сдѣлали никакого впечатлѣнія на Ральфа Ньютона — но все-таки они были сказаны и сэр-Томасъ ихъ помнилъ. Когда онъ остался одинъ послѣ ухода молодого человѣка, онъ былъ очень несчастливъ. Не только сказалъ онъ слова такія пустыя, когда долженъ былъ бы говорить серьезно и благоразумно, но чувствовалъ, что онъ совершенно измѣнилъ своей обязанности какъ руководителя, философа и друга. Тутъ были также и старыя горести по этому поводу. Сэр-Томасъ сначала хорошо исполнилъ самую непріятную, неблагодарную и неприбыльную обязанность относительно сына человѣка, который не былъ съ нимъ въ родствѣ и съ которымъ случайная короткость перешла въ дружбу скорѣе письменную, чѣмъ личную. Отецъ Ральфа Ньютона былъ младшій братъ Грегори Ньютона, настоящаго владѣльца ньютонскаго пріората, и пасторомъ прихода Пиль-Ньютонскаго — какъ теперь Григори младшій братъ Ральфа. Настоящій ньютонскій сквайръ не былъ женатъ и имѣніе, какъ уже прежде было сказано, было укрѣплено за Ральфомъ, наслѣдникомъ мужскаго пола — разумѣется, если дядя не оставитъ своего собственнаго законнаго сына. Оба брата, Грегори и Ральфъ, поссорились за имѣніе и не говорили другъ съ другомъ нѣсколько лѣтъ предъ смертью младшаго. Ральфъ былъ въ то время настолько уже великъ, что могъ принять участіе въ этой ссорѣ. Зашелъ вопросъ о рубкѣ лѣса и перемѣнѣ контракта, чему пасторъ, дѣйствуя за своего сына, воспротивился съ излишней горечью и подозрительностью. Сквайръ разсердился на поступокъ своего отца, который имѣлъ въ виду увѣковѣчить имѣніе въ законномъ родѣ Ньютоновъ, потому что, когда имѣніе было укрѣплено при женитьбѣ младшаго брата, старшій былъ уже отцомъ ребенка, котораго онъ любилъ не менѣе изъ-за того, что его мать не сдѣлалась его женою. Ссора разрасталась и въ то время, какъ пасторъ умеръ, распространилась на молодого человѣка, который былъ его сынъ и наслѣдникъ помѣстья. Пасторъ на смертномъ одрѣ просилъ Томаса Андеруда, который только что тогда вступилъ въ нижнюю палату, взять на себя опеку и стряпчій послѣ большой нерѣшимости согласился. Онъ старался, но напрасно, примирить дядю съ племянникомъ. И онъ неспособенъ былъ достигнуть этой цѣли. Онъ могъ только писать письма объ этомъ, которыя были очень умны и очень холодны; во всѣхъ этихъ письмахъ онъ старательно объяснялъ, что все предпринятое въ имѣніи строго согласовалось съ закономъ. Сквайръ не хотѣлъ знаться съ своимъ наслѣдникомъ — въ этомъ намѣреніи онъ укрѣпился извѣстіями, дошедшими до него объ образѣ жизни его наслѣдника. Онъ сталъ думать, что молодой человѣкъ сдѣлался никуда не годенъ, и постоянно говорилъ, что ньютонскій пріоратъ со всѣми его землями, совсѣмъ будетъ раззоренъ послѣ его смерти — если только Ральфу не посчастливится убить себя или пьянствомъ, или дурной жизнью, въ каковомъ случаѣ имѣніе перейдетъ къ младшему Грегори, пастору. Ньютонскій пасторъ былъ другъ дяди. Продолжалась ли бы эта дружба, еслибъ Ральфъ умеръ и молодой пасторъ сдѣлался наслѣдникомъ, можетъ подлежать сомнѣнію.

Непріятную обязанность опекунства сэр-Томасъ исполнилъ съ разными упреками совѣсти и съ намѣреніемъ поступать какъ можно лучше — и онъ почти исполнилъ хорошо. Но этотъ человѣкъ не могъ поступать вполнѣ хорошо, несмотря на всѣ упреки совѣсти. Онъ не могъ добиться родительскаго контроля надъ молодымъ человѣкомъ, и даже съ имѣніемъ, которое прошло чрезъ его руки — хотя онъ очень старался — онъ поступилъ не очень искусно; даже въ эту минуту не все было устроено, что надо было устроить, и сэр-Томасъ чувствовалъ, когда Ральфъ заговорилъ о продажѣ всего оставшагося у него и объ уплатѣ своихъ долговъ, что будутъ новыя непріятности и онъ будетъ принужденъ сознаться, что поступилъ не какъ слѣдуетъ.

Онъ сказалъ самъ себѣ — и тотчасъ, какъ только Ральфъ его оставилъ — что онъ долженъ былъ бы подать какой-нибудь совѣтъ молодому человѣку, когда онъ пришелъ просить его. «Лучше перерѣзать себѣ горло!» въ своемъ волненіи сказалъ онъ эти слова, и теперь терзался, зачѣмъ онъ это сказалъ. Онъ сидѣлъ нѣсколько часовъ и думалъ обо всемъ этомъ. Ральфъ Ньютонъ несомнѣнно былъ наслѣдникъ очень большого имѣнія. Онъ теперь находился въ затруднительныхъ обстоятельствахъ — но всѣ его настоящіе долги не превышали и половины годового дохода того имѣнія, которое будетъ принадлежать ему — по всей вѣроятности, лѣтъ чрезъ десять. Сквайръ могъ прожить и двадцать лѣтъ, могъ умереть и завтра, но его пожизненный интересъ въ имѣніи, сообразно обыкновенному разсчету, стоилъ теперь не болѣе десятилѣтней продолжительности. Могъ ли онъ, сэр-Томасъ, имѣть право сказать молодому человѣку, надежды котораго были такъ хороши и долги котораго были такъ немногочисленны, что онъ долженъ перерѣзать себѣ горло, какъ единственный способъ избѣгнуть безславнаго брака, къ которому иначе онъ будетъ принужденъ тяжестью обстоятельствъ? Неужели опекунъ, съ истиннымъ понятіемъ о своей обязанности, неужели другъ, дружба котораго была бы дѣйствительна, не нашли бы способа выпутаться изъ такихъ затрудненій?

Относительно же брака — предполагаемаго брака съ дочерью бандажиста — чѣмъ болѣе сэр-Томасъ думалъ о немъ, тѣмъ противнѣе становился онъ для него. Онъ зналъ, что Ральфу неизвѣстно все зло, какое можетъ выйти изъ подобнаго брака; родственники, каждая мысль, каждый поступокъ и каждое слово которыхъ будутъ для него противны; дѣти, мать которыхъ будетъ необразованная женщина и кровь которыхъ будетъ запятнана такой низкой смѣсью, а хуже всего, подруга жизни, неимѣющая ни одного илъ тѣхъ качествъ, которыхъ такой человѣкъ, какъ Ральфъ Ньютонъ, долженъ искать въ своей женѣ. Сэр-Томасъ скорѣе былъ способенъ увеличить, чѣмъ уменьшить, эти непріятности. А онъ дозволялъ своему другу — человѣку, которому онъ обязанъ былъ высказать всю свою дружбу — уйти отъ него съ мыслью, что ничто кромѣ самоубійства не могло помѣшать этому браку, просто потому, что были долги, которые сравнительно съ надеждами этого человѣка едвали могли считаться тяжестью. Когда сэр-Томасъ думалъ о всемъ этомъ, онъ былъ очень несчастливъ.

Ральфъ оставилъ его около десяти часовъ и онъ около часа сидѣлъ и размышлялъ о своемъ несчастьи. Онъ имѣлъ обыкновеніе, когда оставался въ своей квартирѣ, говорить своему клэрку Стему въ десятомъ часу, что ничего болѣе не нужно. Тогда Стемъ уходилъ, сэр-Томасъ засыпалъ ненадолго на своемъ креслѣ. Но старый клэркъ никогда не шевелился, пока его не отпустятъ. Теперь было одиннадцать часовъ и сэр-Томасъ зналъ очень хорошо, что Стему хотѣлось бы отправиться въ свой чуланчикъ. Онъ отворилъ и позвалъ, и Стемъ, пробужденный отъ сна, медленно вползъ въ комнату.

— Джозефъ, сказалъ ему его господинъ: — мнѣ нужны бумаги мистера Ральфа.

— Сегодня, сэр-Томасъ?

— Ну, да — сегодня. Мнѣ слѣдовало бы сказать вамъ, когда онъ ушелъ, но я думалъ о другомъ.

— И я думалъ о другомъ, сказалъ Стемъ, медленно пробираясь въ другую комнату, гдѣ, вскарабкавшись на лѣстницу, стоявшую тамъ, снялъ съ верхней полки оловянный ящичекъ — и вмѣстѣ съ нимъ кучу пыли. — Еслибъ вы сказали раньше, что ихъ нужно, сэр-Томасъ, не было бы столько пыли, сказалъ Стемъ, поставивъ ящикъ на стулъ напротивъ колѣнъ сэр-Томаса.

— А гдѣ же ключъ? сказалъ сэр-Томасъ.

Стемъ очень медленно покачалъ головой.

— Вы знаете, Стемъ, гдѣ онъ.

— Какъ я могу знать, сэр-Томасъ? Я не знаю, сэр-Томасъ. Должно быть, въ одномъ изъ этихъ ящиковъ.

Стемъ указалъ на столъ, а чрезъ нѣсколько времени пошелъ по указанію своего пальца. Ящикъ былъ не запертъ и между разными разбросанными бумагами лежали пять или шесть ключей.

— Должно быть одинъ изъ этихъ, сказалъ Стемъ.

— Разумѣется; вы знали гдѣ, сказалъ сэр-Томасъ.

— Совсѣмъ не зналъ, отвѣтилъ Стемъ, качая головою и дѣлая въ то же время знакъ губами, означавшій, что его господинъ дурачитъ себя. Стемъ былъ не болѣе пяти футъ роста, сморщенный, сухой старичокъ, въ очень старомъ желтомъ парикѣ. Ему доставляло наслажденіе бранить всѣхъ, а особенное наслажденіе бранить своего господина. Но онъ заступился бы за своего господина противъ всѣхъ на свѣтѣ и ничѣмъ на свѣтѣ такъ не дорожилъ, какъ спокойствіемъ своего господина. Когда сэр-Томасъ проводилъ вечеръ въ Фёльгэмѣ, Стемъ могъ дѣлать что хотѣлъ; но скучны были вечера для Стема, когда сэр-Томаса не было. Пока сэр-Томасъ сидѣлъ въ другой комнатѣ, Стемъ всегда чувствовалъ, что онъ не одинъ; но когда сэр-Томаса не былъ, весь Лондонъ, открытый для него, не представлялъ ему никакихъ занятій.

— Вотъ ключъ, сказалъ Стемъ, выбравъ одинъ: — но не я положилъ его сюда. Вы мнѣ не сказали, что онъ тутъ, а я этого не зналъ. Я догадался — только потому, что вы суете туда вещи, сэр-Томасъ.

— Что за бѣда, Джозэфъ! сказалъ сэр-Томасъ.

— Зачѣмъ же вы говорите, что я зналъ? Я не зналъ и не могъ знать.

Тутъ сэр-Томасъ отперъ ящикъ и постепенно окружилъ себя бумагами, которыя вынималъ оттуда. Былъ уже второй часъ, прежде чѣмъ онъ придумалъ, что ему лучше сдѣлать для того, чтобы поставить на ноги Ральфа Ньютона и спасти его отъ женитьбы на дочери бандажиста. Онъ сидѣлъ и размышлялъ объ этомъ и о другомъ, что приходило ему въ голову, больше часа, а потомъ написалъ слѣдующее письмо старику Ньютону. Много лѣтъ прошло послѣ того, какъ онъ видѣлъ Ньютона — столько лѣтъ, что оба не узнали бы другъ друга, еслибъ встрѣтились; но они переписывались иногда и находились въ дружескихъ отношеніяхъ между собою.

Соутгэмптонская улица, 14 іюля 186--. "Милостивый государь,

"Я желаю посовѣтоваться съ вами о дѣлахъ вашего наслѣдника и моего бывшаго питомца Ральфа Ньютона. Разумѣется, мнѣ извѣстно несчастное недоразумѣніе, до-сихъ-поръ разлучавшее васъ съ нимъ, въ которомъ я, полагаю, вы охотно сознаетесь, что онъ по-крайней-мѣрѣ не виноватъ. Хотя онъ велъ жизнь не совсѣмъ такую какъ желали бы его друзья, онъ прекрасный молодой человѣкъ, и можетъ быть его ошибки произошли скорѣе отъ его несчастнаго положенія, чѣмъ отъ природной наклонности къ дурному съ его стороны. Онъ былъ воспитанъ съ большими надеждами и немедленно вступилъ въ обладаніе большимъ состояніемъ. То и другое заставило его думать, что профессія для него не нужна, а отъ тѣхъ занятій, которыя обыкновенно выпадаютъ на долю наслѣдника большого имѣнія, онъ былъ отвлеченъ своимъ несчастнымъ отлученіемъ отъ помѣстья, которое современемъ будетъ принадлежать ему. Будь онъ вашъ сынъ, а не племянникъ, я думаю, его жизнь была бы удачна и полезна.

"Теперь же онъ вошелъ въ долги и я боюсь, что его состоянія не будетъ достаточно для уплаты ихъ. Разумѣется, онъ можетъ достать денегъ подъ залогъ Ньютонскаго помѣстья. До-сихъ-поръ онъ этого не дѣлалъ, и я очень желалъ бы спасти его отъ такого гибельнаго образа дѣйствія — я увѣренъ, что и вы этого пожелаете. Онъ обратился ко мнѣ за совѣтомъ, и я съ огорченіемъ долженъ сказать, что онъ рѣшился поправить свои денежныя обстоятельства женитьбою на дочери мелочнаго торговца. Я имѣю причины полагать, что до-сихъ-поръ онъ не компрометировалъ себя, но думаю, что отецъ молодой дѣвушки принялъ бы предложеніе, еслибъ оно было сдѣлано. Я не сомнѣваюсь, что деньги будутъ, но результатъ не можетъ быть удаченъ. Онъ вступитъ въ родство съ людьми не совсѣмъ приличными и свяжетъ себя съ женой, которая, каковы бы ни были ея достоинства какъ женщины, не можетъ быть достойна сдѣлаться владѣтельницей Ньютонскаго пріората; но я не зналъ, какой подать ему совѣтъ. Я указалъ ему на несчастье подобнаго брака; я также сказалъ, какъ онъ испортитъ свою будущность, если попытается жить на деньги, занятыя подъ залогъ его оудущаго наслѣдства. Я сказалъ это такъ прямо, какъ умѣлъ сказать, но не былъ въ состояніи указать ему третій исходъ. Я не осмѣлился посовѣтовать ему обратиться къ вамъ.

"Однако, мнѣ кажется, что я не исполню своей обязанности относительно его и васъ, если не сообщу вамъ объ этихъ обстоятельствахъ — такъ чтобы вы могли вмѣшаться, если захотите, и для него, и для имѣнія. Каковы бы ни были его вины, кажется онъ лично не виноватъ предъ вами. Прошу васъ вѣрить, что я вовсе не желаю предписывать вамъ какъ поступить или указывать вамъ вашу обязанность, но я осмѣливаюсь думать, что вы будете обязаны мнѣ за то, что я сообщаю вамъ свѣдѣнія, которыя могутъ повести къ защитѣ интересовъ, которые не могутъ не быть дороги для васъ. Взаключеніе я только скажу опять, что Ральфъ уменъ, благороденъ, въ чемъ я вполнѣ увѣренъ, и настоящій джентльмэнъ. Еслибъ отношенія ваши къ нему были какъ отца къ сыну, я думаю, вы гордились бы этимъ родствомъ.

"Остаюсь, милостивый государь,

"Искренно вамъ преданный

"ТОМАСЪ АНДЕРУДЪ".

"Грегори Ньютону, эсквайру, въ Ньютонскомъ Пріоратѣ."

Это было написано въ пятницу вечеромъ и отдано на почту въ субботу утромъ вѣрною рукою Стема — который однако не колеблясь объявилъ себѣ, читая адресъ, что господинъ его останется въ дуракахъ за свои хлопоты. Стемъ никогда не былъ доброжелателенъ къ молодому Ньютону, съ самого начала думалъ, что сэр-Томасу слѣдовало бы отказаться отъ обязанности опекунства. А такъ какъ обстоятельства оправдали предсказанія Стема о карьерѣ молодого Ньютона, этотъ вѣрный клэркъ не преминулъ напомнить хозяину о своихъ предсказаніяхъ. «Я вамъ говорилъ», повторялъ безпрестанно Стемъ, такъ что сэр-Томасъ очень разсердился. Сэр-Томасъ, отдавая письмо Стему, чтобы отнести на почту, не сказалъ ни слова объ его содержаніи; но Стемъ зналъ нѣсколько старика Грегори Ньютона и Ньютонскій Пріоратъ. Сверхъ того, Стемъ понималъ, въ чемъ дѣло.

— Останется онъ въ дуракахъ за свои хлопоты, вотъ и все, говорилъ Стемъ, положивъ письмо въ ящикъ.

Во весь слѣдующій день дѣло это тревожило сэр-Томаса. Что если Ральфъ отправился къ дочери бандажиста — отъ этой мысли сэр-Томасу сдѣлалось дурно — и компрометируетъ себя прежде чѣмъ будетъ полученъ отвѣтъ отъ Ньютона? Только въ воскресенье ему пришло въ голову, что онъ могъ сдѣлать еще что-нибудь для отклоненія этой бѣды — и съ этой цѣлью отправилъ онъ къ Ральфу записку, упрашивая его подождать нѣсколько дней прежде чѣмъ онъ сдѣлаетъ какіе-нибудь шаги къ отчаянному способу поправить свои дѣла женитьбою. Потомъ онъ просилъ Ральфа зайти къ нему опять въ среду утромъ. Записку эту Ральфъ получилъ только когда вернулся домой вечеромъ въ воскресенье — и въ это время, какъ читателю извѣстно, онъ еще не прибѣгнулъ къ отчаянному способу.

Въ слѣдующій вторникъ сэр-Томасъ получилъ слѣдующее письмо отъ Ньютона:

"Ньютонскій Пріоратъ, 17 іюля 186--. "Милостивый государь,

"Я получилъ ваше письмо о дѣлахъ мистера Ральфа Ньютона, которыми я считаю себя въ правѣ сказать, я не очень интересуюсь. Но вы совершенно правы, намекнувъ, что моя заботливость о фамильномъ имѣніи очень велика. Я не стану безпокоить васъ, указывая на свойство моей заботливости, но тотчасъ же сдѣлаю вамъ предложеніе, которое вы какъ другъ мистера Ньютона и опытный юристъ, можете сообразить — и сообщить ему, если найдете это нужнымъ.

"Кажется, онъ будетъ принужденъ занимать деньги подъ залогъ этого имѣнія. Я всегда чувствовалъ, что онъ это сдѣлаетъ и что по образу его жизни имѣніе будетъ промотано прежде чѣмъ онъ вступитъ во владѣніе. Почему бы ему не продать свое право на наслѣдство и почему бы мнѣ не купить его? Я пишу ничего не зная, но полагаю, что подобное условіе будетъ законно и честно съ моей стороны. Сумма, которую слѣдуетъ выплатить, будетъ назначена экспертомъ. Мнѣ теперь пятьдесятъ-пять лѣтъ и мнѣ кажется, что я пользуюсь хорошимъ здоровьемъ. Вы вѣроятно сами будете знать приблизительно цѣну. Разумѣется, надо будетъ обратится къ кому слѣдуетъ.

"Я нѣсколько накопилъ, но недостаточно для такой издержки. Однако, я заложу имѣніе или продамъ половину, если такимъ образомъ могу выкупить другую у мистера Ральфа Ньютона.

"Конечно, вы поймете какъ слѣдуетъ мое предложеніе и дадите мнѣ отвѣтъ. Я не знаю, какимъ другимъ способомъ могу облегчить жизнь мистера Ральфа Ньютона.

Остаюсь, милостивый государь, искренно вамъ преданный

"ГРЕГОРИ НЬЮТОНЪ-СТАРШІЙ."

Когда сэр-Томасъ прочелъ это, онъ пришелъ еще въ большее сомнѣніе и затрудненіе. Мѣра, предлагаемая старшимъ Ньютономъ, конечно была законна и честна, но едвали можно было привести ее въ исполненіе. Ральфъ могъ только продать свою возможность на наслѣдство. Если онъ умретъ, не имѣя сына, прежде дяди, тогда его братъ будетъ наслѣдникомъ. Однако, еслибъ это устроить было можно, тогда Ральфъ будетъ имѣть большой доходъ — такой большой, что владѣльцу его не будетъ никакой необходимости прибѣгать къ безславному браку, какъ къ способу выпутаться изъ бѣды. Но сэр-Томасъ имѣлъ очень высокое мнѣніе о фамильной собственности. Неужели дѣла Ральфа находятся въ такомъ безпорядкѣ, что ему необходимо отказаться отъ блестящей надежды сдѣлаться владѣльцемъ Ньютонскаго помѣстья? Если двадцати тысячъ бандажиста оказывалось достаточно, то навѣрно все можно устроить на болѣе дешевыхъ условіяхъ, чѣмъ тѣ, которыя предлагалъ старый сквайръ — и устроить безъ Полли Нифитъ!

Глава XI.
НЬЮТОНСКІЙ ПРІОРАТЪ.

Въ Ньютонскомъ Пріоратѣ жили два человѣка — старый Грегори Ньютонъ, извѣстный въ окрестностяхъ какъ сквайръ, и сынъ его Ральфъ Ньютонъ — сынъ, а не наслѣдникъ; но этого сына однако онъ любилъ такъ сильно, какъ будто бы онъ родился съ неограниченнымъ правомъ наслѣдовать всѣ эти драгоцѣнныя земли. Въ нѣсколькихъ строкахъ можно разсказать всю жизнь сквайра — всю его жизнь до настоящаго періода. Въ ранней юности, тотчасъ по выходѣ изъ университета, онъ поѣхалъ за границу и влюбился въ нѣмку, которая сдѣлалась матерью его ребенка; онъ имѣлъ намѣреніе жениться на ней, надѣясь примирить своего отца съ этимъ бракомъ; но прежде чѣмъ бракъ или примиреніе могли совершиться, молодая мать, ребенку которой было только нѣсколько мѣсяцевъ, умерла. Въ надеждѣ, что старикъ согласится, ребенка назвали при крещеніи Ральфомъ, потому что стараго сквайра звали Ральфомъ и кто-нибудь изъ Ньютоновъ всегда былъ Ральфъ съ тѣхъ-поръ, какъ существовалъ Ньютонскій Пріоратъ. Но у стараго сквайра былъ свой Ральфъ — отецъ нашего Ральфа и пастора Грегори — который въ то время былъ ректоромъ пиль-ньютонскимъ; и когда извѣстіе объ иностранномъ младенцѣ и замышляемомъ заграницею бракѣ дошло до стараго сквайра — тогда онъ убѣдилъ своего второго сына жениться и укрѣпилъ имѣніе такимъ образомъ, какъ извѣстно читателю. Это распоряженіе было довольно естественно. Оно просто укрѣпляло помѣстье за мужскимъ наслѣдникомъ фамиліи во второмъ поколѣніи. Оно не лишало старшаго сына ничего, что должно было принадлежать ему, согласно съ обычаями англійскаго первородства. Еслибъ онъ женился и сдѣлался отцомъ семейства, его старшій сынъ былъ бы наслѣдникомъ. Но до-сихъ-поръ такихъ маіоратовъ не было въ Ньютонской фамиліи, или по-крайней-мѣрѣ онъ думалъ, что не было; когда онъ самъ получилъ въ наслѣдство это имѣніе въ ранней молодости — прежде чѣмъ достигъ трицатилѣтняго возраста — онъ думалъ, что отецъ обидѣлъ его. Его сынъ былъ для него дорогъ, точно такъ, какъ еслибъ его мать была его женою. Онъ старался заключить условія съ своимъ братомъ. Онъ готовъ былъ сдѣлать все для того, чтобы его сынъ могъ быть послѣ него владѣльцемъ Ньютонскаго Пріората. Но пасторъ не хотѣлъ заключать никакихъ услотій и даже не могъ заключить такія условія, какихъ хотѣлось его брату. Пасторъ былъ честенъ, безкорыстенъ и гордился своими дѣтьми, но требователенъ относительно имѣнія и наклоненъ предъявлять права на вмѣшательство, какъ опекунъ будущихъ интересовъ своихъ или своихъ дѣтей. Такимъ образомъ братья поссорились — и такимъ образомъ исторія Ньютонскаго Пріората разсказана до того періода, въ который начинается нашъ разсказъ.

Грегори Ньютонъ и его сынъ Ральфъ жили въ Пріоратѣ двадцать-шесть лѣтъ и молодой человѣкъ взросъ какъ Ньютонъ для всѣхъ окрестныхъ дворянъ. Исторія его рожденія была извѣстна и всѣ, разумѣется, знали, что онъ не наслѣдникъ. Отецъ его былъ такъ благоразуменъ, что не скрывалъ ничего. Сынъ былъ любимъ всѣми и заслуживалъ этого; но всѣмъ молодымъ людямъ и всѣмъ дѣвицамъ было извѣстно, что онъ не будетъ владѣльцемъ Ньютонскаго Пріората. Всѣмъ было извѣстна тайна рожденія Ральфа, но съ нимъ не обращались бы иначе, будь онъ наслѣдникомъ. На охотѣ не было человѣка популярнѣе его. Онъ былъ сдѣланъ судьей. Матери были къ нему ласковы потому что было извѣстно, что отецъ любилъ его и то, что отецъ его былъ человѣкъ благоразумный. Во всѣхъ отношеніяхъ съ нимъ обращались какъ съ наслѣдникомъ. Онъ распоряжался охотой и былъ надежнымъ другомъ всѣхъ арендаторовъ. Отецъ тѣмъ снисходительнѣе былъ для него, что сдѣлалъ ему такой вредъ.

Жизнь его имѣла хорошія надежды въ матеріальномъ отношеніи, потому что сквайръ въ письмѣ къ сэр-Томасу говорилъ о продажѣ половины имѣнія, для того, чтобы удержать другую половину для своего сына; онъ уже имѣлъ средства сдѣлать предлагаемое условіе безъ такой жертвы. Двадцать-четыре года онъ чувствовалъ, что обязанъ составить состояніе сыну изъ своего дохода и онъ составилъ состояніе, и матери знали это, и всѣ въ графствѣ были вѣжливы къ Ральфу — къ тому Ральфу, который не былъ наслѣдникъ.

Но сквайръ еще не отказался отъ надежды, что Ральфъ не наслѣдникъ и могъ владѣть помѣстьемъ, и когда услыхалъ о поступкахъ племянника, услыхалъ ложь вмѣстѣ съ правдой, каждый день составлялъ новыя надежды. Онъ не ожидалъ того, что прочелъ въ письмѣ сэр-Томаса, но если, какъ онъ ожидалъ, Ральфъ-наслѣдникъ обратится къ жидамъ, почему же сквайру не купить вмѣсто жидовъ часть своего собственнаго имѣнія? Онъ даже сыну мало говорилъ объ этомъ, но онъ надѣялся, а тутъ пришло письмо отъ сэр-Томаса. Читатель знаетъ это письмо и отвѣтъ сквайра.

Самъ сквайръ былъ очень красивый мужчина, высокій, широконлечій, широколицый; волосы и усы его были почти бѣлы какъ снѣгъ, но это не придавало ему вида старости. Онъ былъ очень крѣпокъ и могъ цѣлый день сидѣть на сѣдлѣ безъ усталости. Онъ очень любилъ земледѣліе и вполнѣ понималъ обязанности провинціальнаго дворянина. Онъ былъ гостепріименъ, потому что хотя деньги откладывались, Пріоратъ всегда содержался какъ одинъ изъ пріятнѣйшихъ домовъ въ графствѣ. Жены не было, сынъ только одинъ, и въ Лондонѣ дома не имѣлось. Конюшни однако были наполнены охотничьими лошадьми, и вообще говорили, что во всемъ Гэмпширѣ никто не ѣздилъ на лучшихъ лошадяхъ Грегори отца и Ральфа сына. Объ отцѣ мы только скажемъ еще, что онъ былъ великодушенъ, запальчивъ, настойчивъ, мстителенъ и злопамятенъ, горькій врагъ и надежный другъ, совершенный тори, который какъ ни любилъ Англію, Гэмпширъ и Ньютонскій Пріоратъ, боялся, что все-это близко къ погибели по милости Дизраэли и выборнаго права домохозяевъ, но который чувствовалъ, не смотря на эти опасенія, что если онъ сдѣлаетъ своего сына владѣльцемъ Ньютонскаго Пріората, то это будетъ величайшимъ счастьемъ его жизни. Онъ поклялся молодой матери на ея смертномъ одрѣ, что онъ будетъ для него все равно, какъ еслибъ родился въ законномъ супружествѣ. Онъ держалъ свое слово — и мы можемъ сказать, что онъ по-крайней-мѣрѣ имѣлъ ту добродѣтель, что всегда держалъ свое слово.

Сынъ очень походилъ на отца лицомъ, походкой и осанкой, — такъ походилъ, что родство могъ примѣтить всякій посторонній. Онъ былъ высокъ, такъ же какъ и отецъ, съ широкой грудью, крѣпокъ и дѣятеленъ, какъ отецъ. Но лицо его имѣло болѣе благородный отпечатокъ, носило болѣе вѣрные признаки ума, и въ этомъ отношеніи говорило правду. Этотъ Ральфъ Ньютонъ былъ воспитанъ за границей; отецъ его, съ болѣзненнымъ чувствомъ, которое онъ впослѣдствіи постарался преодолѣть, боялся воспитывать его между другими молодыми людьми, сыновьями сквайровъ и вельможъ, которые знали, что ихъ товарищъ лишенъ своимъ рожденіемъ права наслѣдовать имѣніе отца. Но надо сомнѣваться не выигралъ ли онъ болѣе чѣмъ потерялъ. По-нѣмецки и по-французски онъ говорилъ какъ на родномъ языкѣ и вернулся къ жизни англійскаго деревенскаго дворянина въ такихъ юныхъ лѣтахъ, что научился охотиться и жить такъ, какъ жили другіе, окружающіе его.

Мало было говорено, и было ли даже, между отцомъ и сыномъ объ ихъ относительномъ положеніи къ имѣнію. Ральфъ — незаконный Ральфъ — зналъ хорошо, что имѣніе это не будешь принадлежать ему. Онъ зналъ это такъ давно, что не помнилъ даже дня, когда этого не зналъ. Время отъ времени сквайръ замѣчалъ съ ругательствомъ, что этого или того нельзя было сдѣлать въ имѣніи — такого-то дома срыть, другого выстроить, этихъ деревьевъ вырубить — по милости этого негодяя въ Лондонѣ. Конечно, теперь не было вѣроятности на вмѣшательство, хотя при жизни стараго ректора вмѣшательства было много.

— Ральфъ, сказалъ онъ однажды брату своему ректору: — я женюсь и буду имѣть семью, если еще хоть одно слово будетъ сказано о лѣсѣ.

— Я не имѣю ни малѣйшаго права и даже желанія мѣшать тебѣ въ этомъ, сказалъ ректоръ: — но пока дѣла находятся въ ихъ настоящемъ положеніи, я буду продолжать исполнять мою обязанность.

Вскорѣ послѣ этого братья такъ поссорились, что всѣ сношенія между ними прекратились. Такая месть, такое наказаніе, какими грозилъ сквайръ, были бы для него очень пріятны, — но даже и для такого удовольствія онъ не захотѣлъ бы повредить сыну, котораго любилъ. Онъ не женился, но копилъ деньги и мечталъ купить наслѣдство у своего племянника.

Сынъ его былъ двумя годами старше нашего Ральфа и отецъ желалъ, чтобъ онъ женился.

— Твоя жена будетъ хозяйкою въ домѣ — по-крайней-мѣрѣ, пока я живъ, сказалъ онъ однажды.

— Это будетъ немножко трудно, сказалъ сынъ.

Разумѣется, это было трудно.

— Я не знаю, не лучше ли мнѣ остаться неженатымъ, сказалъ онъ нѣсколько минутъ спустя. — Есть люди, для которыхъ женитьба не годится — но причинѣ ихъ положенія, хочу я сказать.

Отецъ отвернулся и застоналъ, когда остался одинъ. Вечеромъ въ тотъ же день, когда они сидѣли за виномъ, сынъ намекнулъ не то чтобъ на то же самое, но на мысли, возбужденныя этимъ въ его головѣ.

— Батюшка, сказалъ онъ: — не лучше ли вамъ было помириться съ моимъ кузеномъ и пригласить его сюда?

— Съ какимъ кузеномъ? сказалъ сквайръ, круто повернувшись къ сыну.

— Старшимъ братомъ Грегори.

Читатель можетъ быть вспомнитъ, что этотъ Грегори былъ пасторъ.

— Мнѣ кажется, онъ человѣкъ хорошій и вамъ не сдѣлалъ никакого вреда.

— Онъ сдѣлалъ мнѣ всевозможный вредъ.

— Нѣтъ, батюшка, нѣтъ. Не все зависитъ отъ насъ. Если онъ умретъ, Грегори будетъ въ такомъ же положеніи. Лучше, если родные будутъ дружны.

— Я скорѣе приглашу сюда дьявола. Никакія соображенія на свѣтѣ не заставятъ меня позволить ему ступить ногою въ этотъ домъ. Нѣтъ — этого не будетъ, пока я живъ.

Сынъ ничего больше не сказалъ и они просидѣли молча съ четверть часа, послѣ чего старшій всталъ и обойдя вокругъ стола, положилъ руку на плечо сына и поцѣловалъ его въ лобъ.

— Батюшка, сказалъ молодой человѣкъ: — вы думаете, что меня тревожатъ такія вещи, которыя не тревожатъ меня вовсе.

— Ей-Богу, меня-то они тревожатъ довольно! сказалъ старшій.

Это происходило мѣсяца за два до письма сэр-Томаса — но о томъ, о чемъ безъ сомнѣнія они всегда думали, они очень рѣдко упоминали между собой.

Ньютонскій Пріоратъ было такое мѣсто, которое всякій отецъ могъ пожелать оставить своему сыну. Онъ лежалъ на сѣверѣ Гэмпшира, тамъ, гдѣ это графство соединяется съ Беркширомъ, и можетъ быть во всей Англіи нѣтъ округа красивѣе, нѣтъ страны, въ которой степь, лѣсъ и пастбища соединялись бы вмѣстѣ такъ пріятно для глазъ, въ которомъ былъ бы воздухъ мягче и гдѣ болѣе соединялись бы англійское богатство, англійская красота и англійскій комфортъ. Тѣ, которые знаютъ Эверсли, Брэмсгиль, Гекфильдъ и Стрэдфильдсэй, скажутъ тоже самое. Но какъ мало англичанъ ѣздятъ любоваться красотами своего отечества! Ньютонскій Пріоратъ, или Ньютонъ-Пиль, какъ назывался этотъ приходъ, лежалъ нѣсколько къ западу отъ этихъ мѣстъ, но былъ такъ же очарователенъ, какъ и они. Весь приходъ принадлежалъ Ньютону и часть трехъ или четырехъ смежныхъ приходовъ. Самъ домъ былъ невеликъ и незамѣчателенъ по своей архитектурѣ, — но очень удобенъ. Комнаты были правда низки, потому что домъ былъ выстроенъ въ неуклюжее царствованіе королевы Анны, съ прибавкою въ такое же неуклюжее царствованіе Георга II, и корридоры были длинны и узки, а спальни и вверху, и внизу, какъ будто нарочно трудились, чтобы двѣ спальни не находились вровень; окна были некрасивой формы и вся масса неуклюжа и безобразна — не отличаясь ни готической красотой, ни стюартовской архитектурой, ни дворцовымъ величіемъ, развившемся въ наше время, и стоялъ низко, такъ что изъ оконъ не было видовъ. Но въ домѣ были удобства и прочность, которыя дѣлали его пріятнымъ для тѣхъ, кто зналъ его хорошо. Было время, когда настоящій сквайръ думалъ выстроить для себя совсѣмъ новый домъ и на новомъ мѣстѣ — на пригоркѣ за четверть мили отъ своей настоящей резиденціи — но онъ вспомнилъ, что такъ какъ онъ не можетъ оставить имѣніе своему сыну, то не долженъ тратить на это имѣніе ничего такого, чего не требовала отъ него обязанность.

Домъ стоялъ въ паркѣ, простиравшемся на двѣсти десятинъ, въ которомъ грунтъ былъ правда бѣдный, но превосходно разнообразился пригорками и оврагами, отъ которыхъ пространство казалось почти безграничнымъ. А сосны въ ньютонскомъ лѣсу вздыхали и стонали съ мелодіей, съ которою въ ушахъ ихъ хозяина не могла сравниться мелодія никакихъ другихъ сосенъ на свѣтѣ. И дрокъ былъ желтѣе и изобильнѣе въ Ньютонѣ, чѣмъ въ другихъ мѣстахъ, и верескъ пріятнѣе; — а дикій тимьянъ пахучѣе. Такъ по-крайней-мѣрѣ мистеръ Ньютонъ всегда готовъ былъ поклясться. И все это онъ не могъ оставить послѣ себя своему сыну, но долженъ умереть съ сознаніемъ, что какъ только онъ испуститъ послѣдній вздохъ, то оно перейдетъ во владѣніе молодого человѣка, котораго онъ ненавидѣлъ! Онъ не могъ вырубить сосновый лѣсъ, не могъ тронуть ни одного дерева, изъ тѣхъ, которые составляли славу его парка; — но бывали минуты, когда онъ думалъ, что ему доставило бы удовольствіе вспахать дрокъ и скосить съ холмовъ весь верескъ. Для чего его помѣстье должно быть такъ прекрасно для человѣка, который для него былъ ничѣмъ? Не лучше ли продать ему все, что подлежало продажѣ, для того, чтобы его собственный сынъ могъ быть богаче?

На другой день послѣ того, какъ онъ написалъ отвѣтъ сэр-Томасу, онъ ходилъ вечеромъ съ сыномъ по лѣсу. Ничего не могло быть прекраснѣе парка въ это время; — и Ральфъ говорилъ о красотѣ этого мѣста. Но случилось что-то, заставившее его отца заговорить о какомъ-то арендаторѣ, держать котораго не было прибыльно ни для него самого, ни для его хозяина.

— Вы знаете, сказалъ ему сынъ: — я говорилъ вамъ въ прошломъ году, что Дэрвель долженъ убираться.

— Куда можетъ онъ убраться?

— Онъ уберется въ богадѣльню, если оетанается здѣсь. Гораздо лучше купить у него, пока у него есть что-нибудь продать. Ничего не можетъ быть хуже человѣка, владѣющаго землею, когда у него нѣтъ ни одного шилинга.

— Разумѣется, это плохо. Отецъ его жилъ очень хорошо.

— Отецъ его жилъ хорошо, пока не сдѣлался пьяницей и не умеръ отъ пьянства. Вы знаете, гдѣ дорога раздѣляетъ ферму Дэрвеля отъ Браунригса? Посмотрите, какая разница въ жатвѣ.

— Браунригсъ въ другомъ приходѣ. Браунригсъ въ Востокѣ.

— Но земля одного качества. Разумѣется, Уокеръ не такой человѣкъ, какъ Дэрвель. Кажется, въ Браунригсѣ около четырехсотъ десятинъ.

— Всѣ четыреста, сказалъ отецъ.

— A y Дэрвеля около семидесяти; — но земля должна приносить одно и то же съ десятины.

Сквайръ помолчалъ съ минуту, а потомъ сдѣлалъ вопросъ:

— Что ты скажешь, если я предложу продать Браунригсъ?

Были два-три обстоятельства, дѣлавшія очень удивительнымъ предложеніе сквайра продать Браунригсъ. Во-первыхъ, онъ вовсе не имѣлъ права продать ни одной десятины — и это обстоятельство очень хорошо было извѣстно сыну; потомъ, изъ всѣхъ фермъ въ имѣніи, это, можетъ быть, была самая лучшая и самая прибыльная. Уокеръ, арендаторъ, былъ человѣкъ въ весьма хорошемъ положеніи, который охотился, былъ любимъ и именно такой человѣкъ, арендаторство котораго не могло пристыдить никакого хозяина.

— Продать Браунригсъ! сказалъ молодой человѣкъ. — Ну, я удивляюсь. Развѣ вы можете продать?

— Теперь нѣтъ, сказалъ сквайръ.

— Можете ли когда бы то ни было?

Они стояли у калитки, ведущей изъ парка въ поле, которое обработывалъ самъ сквайръ, и оба оперлись объ эту калитку.

— Батюшка, сказалъ сынъ: — я желалъ бы, чтобъ вы не безпокоились на счетъ имѣнія, а оставили все какъ оно было устроено.

— Я предпочитаю самъ все устроить — если могу. Можетъ быть, мнѣ удастся купить наслѣдство. Я не могу купить всего — или, если и куплю, то долженъ продать часть, чтобы достать денегъ. Я думалъ объ этомъ и сдѣлалъ разсчетъ. Если мы продадимъ ферму Уокера и Ингрэма, мнѣ кажется, я съумѣю устроить остальное. Разумѣется, все зависитъ отъ продолжительности моей жизни.

Наступило продолжительное молчаніе, во время котораго оба все опирались о калитку.

— Это призракъ, сэръ! сказалъ наконецъ молодой человѣкъ.

— Что ты хочешь сказать? Я не вижу никакого призрака. Наслѣдство можно продавать и покупать какъ всякую другую собственность. И если это наслѣдство будетъ продаваться, я свободенъ купить его какъ и всякое другое.

— Кто же говоритъ, что оно будетъ продаваться?

— Я это говорю. Этотъ чопорный юристъ, сэр-Томасъ Андерудъ, уже обратился ко мнѣ съ просьбою сдѣлать что-нибудь для этого негодяя въ Лондонѣ. Онъ негодяй, потому что тратитъ деньги, не принадлежащія ему. И теперь онъ хочетъ вступить въ бракъ, который обезславитъ его фамилію.

Сквайръ вѣроятно въ эту минуту не подумалъ о безславіи, которое онъ навлекъ на фамилію, не вступивъ въ бракъ.

— Дѣло въ томъ, сказалъ онъ: — что онъ хочетъ продать все что можетъ. Почему же мнѣ не купить?

— А если онъ умретъ? замѣтилъ сынъ.

— Я этого бы желалъ, сказалъ отецъ.

— Не говорите этого. Но если онъ умретъ, Грегори, этотъ добрѣйшій человѣкъ на свѣтѣ, будетъ наслѣдникомъ вмѣсто него. Ральфъ можетъ продать только свою возможность на наслѣдство.

— Мы можемъ присоединить и Грегори, сказалъ энергичный сквайръ: — онъ тоже можетъ продать свое право.

— Лучше оставьте какъ оно есть, сказалъ сынъ послѣ новаго молчанія. — Я увѣренъ, что вы только надѣлаете себѣ хлопотъ. Помѣстье это ваше пока вы живы и пользуйтесь имъ.

— И знать, что оно перейдетъ къ жидамъ послѣ моей смерти! Этого не будетъ, насколько зависитъ отъ меня. Ты не хочешь жениться теперь, но тотчасъ женишься, если будешь знать, что останешься здѣсь послѣ моей смерти — если будешь увѣренъ, что твой сынъ наслѣдуетъ это помѣстье. Я намѣренъ попробовать и лучше тебѣ объ этомъ знать. То, что онъ можетъ продать жидамъ, онъ можетъ продать и мнѣ. Я поѣду въ Лондонъ и повидаюсь съ Кэри на будущей недѣлѣ. Человѣкъ можетъ сдѣлать многое, если примется за дѣло.

— На вашемъ мѣстѣ я оставилъ бы это такъ, сказалъ молодой человѣкъ.

— Я не оставлю этого такъ. Можетъ быть, я не въ состояніи получить все, но употреблю всѣ силы, чтобы получить хоть часть. Если что-нибудь должно быть продано, то лучше продать землю на Востокѣ или Туинингѣ. Мнѣ кажется, мы успѣемъ оставитъ за собою весь Ньютонъ.

Мысли его все были устремлены на этотъ предметъ, хотя онъ не часто говорилъ объ этомъ съ сыномъ, о будущности котораго такъ безпокоился. Мысли его постоянно были устремлены на это, такъ что все спокойствіе его жизни было нарушено. Пожизненнаго пользованія имѣніемъ можетъ быть достаточно для желаній человѣка, когда наслѣдникомъ его долженъ быть любимый сынъ; — но маіоратъ, ограничивающій права владѣльца въ пользу наслѣдника, нелюбимаго имъ и котораго онъ считаетъ врагомъ, очень прискорбенъ. Въ такомъ случаѣ человѣкъ, такъ ограниченный, такъ связанный и лишенный всѣхъ удовольствій собственности, имѣлъ сына, съ которымъ готовъ былъ раздѣлить все — съ которымъ ему пріятно было бы посовѣтоваться о каждой крышѣ, которую онъ поставитъ, о каждомъ деревѣ, которое онъ срубитъ, о каждомъ контрактѣ, который онъ заключитъ или уничтожитъ. Онъ мечталъ бы о томъ, какъ скажетъ своему сыну съ наслажденіемъ самоотверженія, что тотъ или другой вопросъ относительно имѣнія будетъ рѣшенъ въ интересахъ не заходящаго, а восходящаго солнца.

— Это твое дѣло скорѣе чѣмъ мое, мой милый — дѣлай какъ знаешь.

Онъ могъ представлять себѣ въ воображеніи пріятную полунасмѣшливую меланхолію, съ какою онъ скажетъ эти вещи и раздѣлитъ бразды правленія между собою и своимъ наслѣдникомъ. Когда солнце спускается къ горизонту и наступаетъ вечерній свѣтъ, этотъ міръ богатства и благоденствія не представляетъ удовольствія равнаго этому. Этотъ-то восторгъ заставляетъ человѣка чувствовать до послѣдней минуты, что блага міра сего хороши. Но всего этого онъ долженъ быть лишенъ — не смотря на все свое благоразуміе. Можетъ быть, ему иногда приходитъ въ голову, что онъ собственнымъ проступкомъ навлекъ на себя этотъ бичъ; — но тѣмъ не менѣе возмущается онъ противъ этого бича. Потомъ къ нему приходила мысль, что онъ могъ бы исправить это бѣдствіе, еслибъ у него достало энергіи; — и все, что онъ слышалъ объ этомъ племянникѣ и наслѣдникѣ, котораго онъ ненавидѣлъ, заставляло его думать, что исправленіе этого бѣдствія доступно для него. Бывали минуты, когда онъ составлялъ планъ довести этого негодяя до болѣе быстрой и болѣе глубокой погибели, притворной дружбой съ мотомъ, для того чтобы деньги для скорѣйшей погибели могли быть даны взаймы подъ залогъ того имѣнія, которое самъ дядя такъ желалъ пріобрѣсти въ свою полную собственность. Но планъ этого недостойнаго поступка, хотя образовался въ головѣ его, никогда не казался ему возможнымъ быть приведеннымъ въ исполненіе. Немногіе изъ насъ не допускаютъ свои мысли обращаться на тотъ или другой недостойный поступокъ, приспособляя способъ къ приведенію его въ дѣйствіе, хотя дѣйствіе это очень далеко отъ нашего намѣренія. Это удовольствіе не безопасно — и сквайръ Ньютонъ довелъ свою несправедливость до такой степени, что позволилъ себѣ поддерживать свою ненависть. Онъ однако не хотѣлъ дѣлать ничего безчестнаго — ничего такого, что свѣтъ могъ бы осудить — ничего что не могло бы быть обнаружено. Онъ главное опирался на тотъ аргументъ, что если Ральфъ Ньютонъ, наслѣдникъ хочетъ продать и продастъ съ удовольствіемъ, то онъ можетъ купить точно такъ же, какъ и всякій другой. Если наслѣдство Ньютонскаго Пріората продается, почему же ему не купить его? — Все наслѣдство или часть его? Въ такомъ случаѣ онъ непремѣнно купитъ.

Глава XII.
МИСТРИССЪ БРАУНЛО.

Нѣкая старуха, мистриссъ Браунло, жила въ большомъ старинномъ домѣ на Фёльгэмской дорогѣ, какъ-разъ за модными предѣлами Бромптона, но ближе къ городу, чѣмъ сельскій округъ Уальгэм-Гринъ и Пэрсон-Гринъ. Она очень интересовалась дочерями Андеруда, будучи двоюродной сестрой ихъ бабушки съ отцовской стороны, и была очень несчастлива, потому что отецъ не хотѣлъ жить съ ними и заботиться о нихъ. Она была превосходная старуха, ласковая, сострадательная и религіозная, но немножко отсталая въ дѣлахъ міра сего и несовсѣмъ ясно понимала многое, что происходитъ въ нынѣшнее время. Она слышала, что сэр-Томасъ привыкъ жить не съ дочерьми, и приходила отъ этого въ негодованіе; — но она знала, что сэр-Томасъ былъ въ парламентѣ, что онъ знаменитый юристъ и очень умный человѣкъ, и поэтому извиняла его нѣсколько. Она думала, что ей слѣдуетъ покровительствовать этимъ молодымъ дѣвицамъ. Она слышала также, что Ральфъ Ньютонъ, который былъ порученъ надзору сэр-Томаса, былъ наслѣдникъ огромнаго помѣстья, и думала, что этому молодому человѣку слѣдуетъ жениться на одной изъ этихъ послѣднихъ дѣвицъ. Слѣдовательно, когда она приглашала своихъ родственницъ къ чаю, она также приглашала и Ральфа Ньютона. Иногда онъ пріѣзжалъ. Чаще выражалъ онъ свое глубокое сожалѣніе, что другое приглашеніе лишало его удовольствія воспользоваться любезнымъ приглашеніемъ мистриссъ Браунло. Въ такихъ случаяхъ мистриссъ Браунло приглашала сэр-Томаса, — но сэр-Томасъ никогда не пріѣзжалъ. Нельзя было и ожидать отъ него этого. Резиденція мистриссъ Браунло носила старинное названіе Больсоверскаго дома. Было послано приглашеніе на чай во вторникъ 17 іюля. Мистриссъ Браунло разумѣется увѣдомили о пріѣздѣ Мэри Боннеръ — которая была такая же ей родственница, какъ и дочери Андеруда — и приглашеніе было сдѣлано въ честь Мэри. Молодыя дѣвицы въ Попгэмской виллѣ, разумѣется, приняли это предложеніе.

— Будетъ ли онъ тамъ? спросила Клэри сестру.

— Надѣюсь, что не будетъ, Клариса.

— Зачѣмъ ты надѣешься? Намъ не надо ссориться, не такъ ли, Пэтти?

— Нѣтъ — намъ не надо ссориться. Но я боюсь его. Онъ не стоитъ, Клэри, чтобы ты горевала изъ-за него. И я боюсь…. боюсь, что онъ…

— Что такое, Пэтти? Говори. Я ничего такъ не ненавижу, какъ таинственность.

— Я боюсь, что онъ не искрененъ; — то, что люди называютъ добросовѣстнымъ. Онъ говоритъ то, о чемъ вовсе не думаетъ.

— Я этого не думаю. Я увѣрена, что онъ не таковъ. Можетъ быть, я была глупа.

Тутъ она остановилась, вспомнивъ всю сцену на лугу. Увы! не понять его было нельзя. Преступленіе было прощено, но преступленіе было фактомъ. Послѣ того она видѣла его только одинъ разъ, и онъ былъ такъ холоденъ! Но между тѣмъ, когда оставлялъ ее, онъ не былъ совершенно холоденъ. Конечно, это пожатіе руки значило что-нибудь — значило что-нибудь послѣ того великаго преступленія. Но почему онъ не пріѣзжалъ къ ней, или почему — что было бы гораздо, гораздо лучше — не обратился онъ къ ея отцу и не сказалъ ему всего? Теперь однако была возможность увидать его въ Больсоверскомъ домѣ. Разумѣется, мистриссъ Браунло пригласитъ его.

Великимъ событіемъ этого вечера было представленіе Мэри Боннеръ ея новой родственницѣ. Онѣ должны были пить чай въ старинномъ саду позади дома, откуда мистриссъ Браунло уйдетъ въ свою комнату при первомъ дуновеніи воздуха. День этотъ былъ такой, когда всѣ вообще согласились, что ни утромъ, ни въ полдень, ни вечеромъ не было ни малѣйшаго дуновенія воздуха. Это будетъ парадный вечеръ. Это съ перваго раза замѣтили наши молодыя дѣвицы, которыя знали обычаи дома и примѣтили, что горничныя были очень нарядны, что была приглашена еще одна служанка; но онѣ пріѣхали первыя, какъ и слѣдовало.

— Милая Мэри, сказала старуха своей новой гостьѣ: — я рада видѣть васъ. Я знала вашу мать и очень любила ее. Я надѣюсь, что вы будете счастливы, душа моя.

Мистриссъ Браунло была очень маленькая старушка, очень хорошенькая, очень сѣденькая, очень мило одѣтая и немножко глухая. Мэри Боннеръ поцѣловала ее и прошептала нѣсколько признательныхъ словъ. Старушка постояла нѣсколько минутъ, смотря на красавицу — изумляясь, какъ и всѣ.

— Кто-то сказалъ мнѣ, что она хороша собой, сказала мистриссъ Браунло Пэшенсъ: — но я не ожидала видѣть ее такой.

— Не правда ли, какъ она мила?

— Она просто чудо, душа моя. Надѣюсь, что она не отвлечетъ всѣхъ милыхъ молодыхъ людей отъ васъ и отъ вашей сестры, а? Да — да. Что мистеръ Ньютонъ говоритъ о ней?

Пэшенсъ однако знала, что ей не нужно отвѣчать на всѣ вопросы мистриссъ Браунло, и оставила этотъ вопросъ безъ отвѣта.

Пріѣхали двѣ-три пожилыя дамы, пять-шесть молодыхъ дѣвицъ и старикъ, который сидѣлъ возлѣ мистриссъ Браунло и очень часто пожималъ ей руку, и человѣкъ среднихъ лѣтъ, который былъ большой шутникъ, и два молодыхъ человѣка, которые разносили чай и кэки, но не много говорили. Вотъ какіе были гости, а молодыя дѣвицы, безъ сомнѣнія привыкшія къ вечерамъ мистриссъ Браунло, не были не довольны. Однако тутъ была одна молодая дѣвица, которой хотѣлось сдѣлать одинъ вопросъ, но она не смѣла. Обѣщалъ ли быть Ральфъ Ньютонъ? Клэри сидѣла между старикомъ, который такъ любилъ пожимать руку мистриссъ Браунло, и своей кузиной Мэри. Она не говорила ни слова — и вообще всѣ гости говорили мало. Веселый, среди ихъ лѣтъ мужчина, говорилъ за всѣхъ и весело хохоталъ надъ своими собственными остротами. Дамы всѣ сидѣли кругомъ, прихлебывали чай и улыбались. Этотъ среднихъ лѣтъ мужчина конечно не даромъ угощался чаемъ — потому что безъ него было бы очень скучно. Потомъ поднялся вѣтерокъ — или, какъ выражалась мистриссъ Браунло, пронзительный сѣверный вѣтеръ — и старушка ушла въ домъ.

— Я никого не зову съ собою — только я не могу выдержать такого вѣтра.

Съ нею пошелъ старый господинъ, а потомъ пожилыя дамы. Потомъ пошли и молодыя дѣвицы и острякъ, а за ними молодые люди съ шарфами, зонтиками, вѣерами и чашками.

— Кажется, прежде у насъ не бывало такихъ холодныхъ вѣтровъ въ іюлѣ, сказала мистриссъ Браунло.

Старикъ опять пожалъ ей руку и шепнулъ ей на ухо, что конечно были большія перемѣны.

Вдругъ явился Ральфъ Ньютонъ. Клариса не слыхала, когда о немъ докладывали, и ей казалось, будто онъ свалился съ неба — какъ и приличествовало его божественной личности. Онъ былъ большимъ любимцемъ мистриссъ Браунло, которая, услышавъ, что онъ наслѣдникъ большого помѣстья, думала, что мотовство идетъ къ нему. По ея мнѣнію, онъ обязанъ былъ много тратить денегъ и также обязанъ жениться на Кларисѣ Андерудъ. Такъ какъ онъ не былъ еще женатъ ни на комъ, она не сомнѣвалась, что онъ исполнитъ свою обязанность. Это была энергичная старушка, всегда думавшая, что все устроится хорошо. Она засуетилась теперь съ весьма очевиднымъ намѣреніемъ посадить Ральфа возлѣ Кларисы, но Клариса постаралась избѣгнуть этого и Ральфъ скоро очутился между Мэри Боннеръ и очень глухой старухой, которая всегда присутствовала на вечерахъ мистриссъ Браунло.

— Должно быть, это устроено для васъ, сказалъ онъ Мэри.

Она улыбнулась и покачала головою.

— О, да! Я знаю такъ хорошо привычки этой милой старушки! Она никогда не позволитъ новой Андерудъ пробыть въ виллѣ мѣсяцъ, чтобы не увѣковѣчить этого событія приглашеніемъ на чай.

— Не правда ли, что она очаровательна, мистеръ Ньютонъ? И такая хорошенькая?

— Безконечно очаровательна и ужасно хороша. Для чего мы всѣ здѣсь, а не въ саду?

— Мистриссъ Браунло находитъ, что холодно.

— Когда термометръ показываетъ восемьдесятъ градусовъ!^[1] Какъ вы думаете, кто долженъ бы знать, что значитъ жаркая погода? Вы озябли?

— Нисколько. Мы, вест-индцы, никогда не находимъ этотъ климатъ холоднымъ въ первый годъ. Въ будущемъ году я не сомнѣваюсь, что буду страдать ревматизмомъ и буду проситься назадъ на острова.

Клариса наблюдала за ними, какъ будто каждое слово, сказанное между ними, было измѣною ей. А между тѣмъ она почти грубо поступила съ мистриссъ Браунло, сѣвъ по одну сторону кружка, между тѣмъ какъ старушка просила ее сѣсть но другую. Конечно, еслибъ она слышала все, что говорили ея обожатели и кузина, ничего въ ихъ словахъ не могло бы оскорбить ее. Она ихъ не слыхала, но могла видѣть, что Ральфъ глядитъ на прелестное лицо Мэри и что Мэри улыбается скромно, безмолвно, самоувѣренно, а эта улыбка уже сдѣлалась ненавистна Кларисѣ. Сама Клариса, когда Ральфъ глядѣлъ ей въ лицо, краснѣла, отвертывалась и чувствовала себя неспособной перенести взглядъ божества.

Чрезъ нѣсколько минутъ сдѣлалось внезапное передвиженіе и молодые люди отправились опять въ садъ. Это сдѣлалъ Ральфъ Ньютонъ, и никто не понялъ, какъ это сдѣлалось.

— Конечно, душечка, конечно, сказала старушка. — Навѣрно луна прелестна. Да, я вижу, мистеръ Ральфъ. Вы не выведете меня въ садъ, могу васъ увѣрить. Луна очень хороша, но я могу видѣть ее изъ окна. Не обращайте на меня вниманія. Мистеръ Трюпенни останется со мною.

Мистеръ Трюпенни, которому минуло восемьдесятъ, протянулъ свою руку, потрепалъ руку мистриссъ Браунло и увѣрилъ ее, что онъ ничего не желалъ бы лучше какъ остаться съ нею навсегда. Острякъ не хотѣлъ уйти, потому что ушли въ угожденіе пріѣзжаго, который, такъ сказать, отнялъ вѣтеръ у его парусовъ. Онъ помѣшкалъ немного, надѣясь на свое вліяніе, чтобы сдержать мачту — это ему не удалось и наконецъ онъ пошелъ за другими. Клариса также помѣшкала, потому что Ральфъ первый вышелъ. Ральфъ вышелъ съ Мэри Боннеръ и потому Клариса осталась позади. Такимъ образомъ она вышла въ садъ вмѣстѣ съ острякомъ, веселымъ, среднихъ лѣтъ господиномъ, котораго по-крайней-мѣрѣ теперь она искренно ненавидѣла.

— Я не увѣренъ, не правъ ли нашъ милый старый другъ, сказалъ острякъ, котораго звали Пужанъ: — сидѣть на креслѣ въ четырехъ стѣнахъ съ коврами, столами и разными этими вещицами вокругъ, очень удобно иногда.

— Я удивляюсь, зачѣмъ же вы оставили ихъ, сказала Клариса.

— Можетъ ли быть удивительно, что я оставилъ ихъ при такомъ искушеніи? сказалъ любезный Пужанъ.

Клариса возненавидѣла его пуще прежняго за это и не хотѣла на него глядѣть или подать малѣйшій поводъ, что слышитъ его. Голосъ Ральфа Ньютона, доносился до ушей ея сквозь деревья, а между тѣмъ этотъ голосъ былъ не громокъ — какъ и долженъ быть, если онъ говорилъ Мэри какія-нибудь нѣжности. А тутъ она еще связана какимъ-то неразрывнымъ узломъ съ — мистеромъ Пужаномъ.

— Этотъ мистеръ Ньютонъ вашъ другъ? спросилъ мистеръ Пужанъ.

— Да, нашъ другъ, отвѣтила Клариса.

— Такъ я выражу мой искренній восторгъ его остроумію, характеру и наружности. Будь онъ вамъ посторонній, я конечно намекнулъ бы, что онъ глупъ, самонадѣянъ и самый безобразный человѣкъ, когда-либо видѣнный мною. Вотъ какъ водится въ свѣтѣ, не такъ ли, миссъ Андерудъ?

— Я не знаю, сказала Клариса.

— О да — вы знаете. Вотъ какъ поступаемъ всѣ мы. А такъ какъ онъ вашъ другъ, я не смѣю бранить его прежде чѣмъ мы въ третій разъ обойдемъ садъ.

— Въ такомъ случаѣ я буду просить, чтобы мы обошли его только два раза, сказала Клариса.

Но она не знала, какъ ей остановиться или какъ отвязаться отъ своего противнаго спутника.

— Если я не долженъ бранить его прежде трехъ круговъ, стало быть, онъ долженъ быть фаворитъ, сказалъ настойчивый Пужанъ. — Я полагаю, что онъ фаворитъ. Кстати, кто эта хорошенькая дѣвушка, за которой вашъ фаворитъ волочится?

— Моя кузина, мистеръ Пужанъ.

— Я не сказалъ, что она кокетничаетъ съ нимъ; замѣтьте, я никогда не скажу этого о молодой дѣвицѣ, чья бы кузина она ни была. Молодыя дѣвицы никогда не кокетничаютъ, но молодые люди иногда волочатся, не правда ли? Впрочемъ, это самое пріятное занятіе, не такъ ли?

— Я не знаю, сказала Клариса.

Въ это время они опять подошли къ ступенямъ, которыя вели изъ сада въ домъ.

— Мнѣ кажется, я пойду въ комнаты, мистеръ Пужанъ.

Она пошла, а мистеръ Пужанъ остался смотрѣть на луну одинъ, какъ будто отдѣлился отъ всякаго веселья и всякаго общества для этого грустнаго, но пріятнаго занятія. Онъ стоялъ и смотрѣлъ вверхъ, засунувъ пальцы подъ жилетъ.

— Величественно, не такъ ли? сказалъ онъ первой парѣ, прошедшей мимо него.

— Страшно-величественно и великолѣпно-пріятно, и все такое, сказалъ Ральфъ, проходя рядомъ съ Мэри Боннеръ.

«У этого молодца есть понятіе о поэзіи», сказалъ самъ себѣ Пужанъ.

Между тѣмъ Клариса, остановившись на минуту, когда вошла въ открытое балконное окно, услыхала веселый голосъ Ральфа. Какъ хорошо знала она его тоны! Она все стояла, навостривъ слухъ и стараясь уловить какое-нибудь слово кузины. Но слова Мэри, если только она ихъ говорила, были слишкомъ тихи, чтобы ихъ можно было разслыхать.

«О, если она окажется лукавой!» говорила себѣ Клариса.

Правда ли, что Ральфъ волочится за нею — какъ сказалъ этотъ противный человѣкъ? И зачѣмъ, зачѣмъ, зачѣмъ Ральфъ не подходитъ къ ней, если онъ искренно любитъ ее, какъ два раза сказалъ ей? Разумѣется, она не могла подхватить его подъ руку въ то время, какъ старуха Браунло такъ глупо засуетилась. Но все-таки онъ могъ подождать ее въ саду. Онъ могъ спасти ее отъ «противной пошлости» этого «гнуснаго старца». Такимъ образомъ Клариса называла усилія развлечь ее ея недавняго спутника. Но еслибъ съ нею говорилъ современный Сидни Смитъ, онъ показался бы ей скученъ, а современный графъ д’Орсэ показался бы пошлъ, въ то время какъ звукъ голоса Ральфа Ньютона, когда онъ гулялъ съ другой дѣвушкой, долеталъ до ея слуха. Потомъ, прежде чѣмъ она сѣла въ гостиной мистриссъ Браунло, ей пришла въ голову другая мысль. Неужели Ральфъ не подходилъ къ ней потому, что она сказала ему, что никогда не проститъ ему этого преступленія? Возможно ли, что онъ стыдился до такой степени, что боялся ее? Если такъ, не могла ли она показать ему, что онъ былъ прощенъ? Бѣдная Клариса! Между тѣмъ голоса еще доносились до нея изъ сада и она все думала, что различаетъ тихій шепотъ Ральфа.

Можно опасаться, что Ральфъ не такъ глубоко сознавалъ свою вину. Онъ хорошо помнилъ — онъ размышлялъ нѣсколько разъ — о тѣхъ словахъ, которыя онъ сказалъ Клэри. Если онъ ихъ сказалъ, то онъ считалъ свое преступленіе весьма естественнымъ результатомъ послѣ нихъ. Въ ту минуту, когда онъ былъ на лугу въ Фёльгэмѣ, онъ думалъ, что было бы очень пріятно посвятить себя милой Клэри — эта Клэри была самая добрая и самая хорошенькая дѣвушка извѣстная ему; словомъ, что для него было бы хорошо полюбить ее и жениться на ней. Если бы не пришла Пэшенсъ и не помѣшала имъ, онъ вѣроятно тутъ же предложилъ бы ей руку и сердце. Но Пэшенсъ явилась на сцену, и предложеніе не было сдѣлано. Послѣ того прошелъ цѣлый вѣкъ недѣли за недѣлями — съ нимъ сдѣлался прозаическій романъ съ Полли Нифитъ. Онъ ѣздилъ въ Гендонъ дѣлать предложеніе дочери бандажиста. Правда, что онъ до-сихъ-поръ и отъ этого былъ избавленъ — или по-крайней-мѣрѣ еще не компрометировалъ себя. Но теченіе событій и мыслей, заставившее его подумать серьезно о женитьбѣ на Полли, показало ему въ то же время, что онъ не можетъ сдѣлать предложенія дочери сэр-Томаса Ацдеруда. Къ такому счастью, какъ онъ узналъ при спокойномъ размышленіи, его не допускало сумасбродство прошлой жизни. Хорошо, что Пэшенсъ явилась на сцену.

Таково было положеніе дѣла, и маленькій эпизодъ съ Клэри кончился — или лучше сказать, какъ онъ думалъ, совсѣмъ не начинался — а условіе съ Полли Нифитъ замѣшкалось и онъ былъ свободенъ развлекаться съ пріѣзжею. Миссъ Боннеръ была конечно самой прелестной дѣвушкой, когда-либо видѣнной имъ. Онъ не могъ представить себѣ красоты, которая превосходила бы ея красоту. Онъ зналъ хорошо, что ея красота ничего для него не значитъ — но женская красота въ нѣкоторомъ смыслѣ также свободна, какъ и воздухъ во всѣхъ христіанскихъ странахъ. Это свѣтъ, проливаемый для восторга не одного человѣка, а многихъ. Не было причины, почему онъ не могъ быть между обожателями миссъ Боннеръ.

— Я надѣюсь, что вы будете считать меня старымъ другомъ, сказалъ онъ. — Я буду называть васъ Мэри.

— Я не вижу вашихъ правъ на это, сказала миссъ Боннеръ.

— О, да! вы должны видѣть — и должны позволить. Я былъ почти сынъ сэр-Томаса — пока онъ не выгналъ меня, когда я сдѣлался совершеннолѣтнимъ. А Пэшенсъ и Клариса все равно что мои сестры.

— Вы даже и не родственникъ, мистеръ Ньютонъ.

— Нѣтъ — я не родственникъ. Разумѣется, я не могу называть васъ Мэри, если вы не позволите. Какъ же долженъ я васъ называть?

— Теперь миссъ Боннеръ.

— Съ недѣлю?

— Года два, а потомъ мы посмотримъ.

— Вы задолго до того будете уже женой какого-нибудь счастливца. Вамъ нравится жить въ Фёльгэмѣ?

— Очень. Какъ можетъ мнѣ не нравиться? Ко мнѣ такъ добры. А знаете, когда я рѣшилась пріѣхать сюда, я думала, что мнѣ придется пойти въ гувернантки — или можетъ быть въ няньки, еслибъ меня не нашли довольно образованной, чтобъ учить. Я не ожидала, чтобъ дядюшка былъ такъ добръ ко мнѣ. Я вѣдь никогда его не видала. Не правда ли, какъ странно, что дядюшка такъ мало бываетъ дома?

— Странно. Видите ли, онъ пишетъ книгу и находитъ, что фёльгэмскій воздухъ не здоровъ для его мозга.

— О, мистеръ Ньютонъ!

— И онъ любитъ быть одинъ. Нѣтъ человѣка добрѣе вашего дяди. Я долженъ это сказать. Но онъ не общежителенъ.

— Я считаю его почти совершенствомъ, — но желала бы для нихъ, чтобы онъ былъ почаще дома. Мы теперь пойдемъ въ комнаты, мистеръ Ньютонъ. Пэшенсъ сейчасъ ушла, а Кларису я давно не вижу.

Вскорѣ послѣ этого гости начали разъѣзжаться. Трюпенни въ послѣдній разъ пожалъ руку мистриссъ Браунло, а Пужанъ замѣтилъ, что всѣ земныя радости должны имѣть конецъ.

— Хотя такіе часы, какъ эти, сказалъ онъ: — имѣютъ въ себѣ оттѣнокъ небеснаго, который почти придаетъ имъ право на вѣчность.

— Страшный дуралей! сказала Клариса своей сестрѣ, которая стояла возлѣ нея.

— Можетъ быть, мистриссъ Браунло желаетъ лечь спать, сказалъ Ральфъ.

Тогда всѣ уѣхали, кромѣ Андеруда и Ральфа Ньютона. Дѣвушки надѣли шляпы, шали и все приготовили къ отъѣзду, но вышло какое-то затрудненіе съ каретой. Фёльгэмская извощичья карета, которая привезла ихъ сюда и которая всегда возила ихъ повсюду, не вернулась за ними. Ей велѣли пріѣхать въ половинѣ одиннадцаго, а теперь было уже одиннадцать.

— Вы навѣрно знаете, что ему сказали? спросила Клэри.

Пэшенсъ сама сказала ему — два раза.

— Стало быть, онъ опять напился, сказала Клэри.

Мистриссъ Браунло просила ихъ посидѣть и подождать, но когда карета не пріѣхала въ половинѣ двѣнадцатаго, надо было сдѣлать что-нибудь. На дорогѣ были омнибусы, но они могли быть полны.

— Это только двѣ мили — пойдемте пѣшкомъ, сказала Клэри.

Такъ и рѣшили. Ральфъ непремѣнно хотѣлъ пойти съ ними, пока встрѣтитъ омнибусъ или кэбъ, который отвезетъ его въ Лондонъ. Пэшенсъ уговаривала его избавить себя отъ этого труда, увѣряя, что имъ не нуженъ провожатый. Но его нельзя было отговорить. Онъ хотѣлъ пройти съ ними по-крайней-мѣрѣ часть дороги. Разумѣется, онъ оставилъ ихъ не прежде, какъ дошли до калитки Попгэмской виллы. Но когда они отправлялись, вышло затрудненіе, въ какомъ порядкѣ имъ идти — затрудненіе, о которомъ нельзя было сказать ни слова, но которое тѣмъ не менѣе было затрудненіемъ. Клариса осталась позади. Ральфъ почти не сказалъ съ нею ни слова во весь вечеръ. Лучше, пусть будетъ продолжаться такъ. Она была увѣрена, что онъ ее не любитъ. Но она думала, что будетъ довольнѣе, если онъ пойдетъ съ Пэшенсъ чѣмъ съ Мэри Боннеръ. Но Мэри сама распорядилась и смѣло пошла впередъ съ Пэшенсъ. Пэшенсъ это не понравилось, но нельзя было выразить неодобренія. Сердце Клэри готово было выпрыгнуть, когда она взяла подъ руку Ральфа. Онъ устроилъ, чтобъ было такъ, и она отказать не могла. Она опять передумала и опять желала показать ему, что преступленіе было прощено.

— Я такъ радъ, что могу наконецъ сказать съ вами слово, заговорилъ онъ. — Какъ вы уживаетесь съ новой кузиной?

— Очень хорошо; а вы какъ сошлись съ ней?

— Вы должны спросить ее объ этомъ. Она очень хороша — я скажу даже, изумительно хороша.

— Это правда, сказала Клэри, почти совсѣмъ переставъ опираться на его руку.

— И умна — очень умна, но…

— Что такое? спросила Клэри, и нѣжное, кроткое пожатіе возобновилось.

— Ну — ничего. Она чрезвычайно мнѣ нравится, — но она не совсѣмъ… не совсѣмъ… не совсѣмъ…

— Она совершенно такова, какъ ей должно быть, Ральфъ.

— Я увѣренъ въ этомъ, — разумѣется ангелъ и все такое. Но ангелы холодны, знаете? Не знаю, восхищался ли я кѣмъ-нибудь до такой степени въ моей жизни.

Пожатіе опять уменьшилось — почти совсѣмъ прекратилось.

— Но какъ-то мнѣ не приходитъ въ голову влюбиться въ вашу кузину.

— Можетъ быть, вы это сдѣлаете, хотя вамъ въ голову и не придетъ, сказала Клэри, безсознательно опять крѣпче опираясь о его руку.

— Нѣтъ; — я знаю очень хорошо, какая дѣвушка прельщаетъ меня.

Это не подавало большой надежды бѣдной Клэри, но все-таки она предположила, что онъ намекаетъ, что она та дѣвушка, которая производитъ на него такое вліяніе. Такимъ образомъ разговоръ шелъ всю дорогу. Въ этомъ не было большой надежды для Клэри, и конечно она не сказала ему ни слова, которое заставило бы ее почувствовать, что ей нужно такая надежда отъ него. Но все-таки онъ находился съ нею и она была очень счастлива, а когда они разстались у калитки и онъ опять пожалъ ей руку, она думала, что дѣло пошло хорошо.

«Онъ долженъ знать теперь, что я простила ему!» сказала она себѣ.

Глава XIII.
НИФИТЪ РАЗСТРОЕНЪ.

Послѣ маленькаго вечера мистриссъ Браунло Ральфъ Ньютонъ долженъ былъ видѣться съ сэр-Томасомъ, но прежде чѣмъ онъ отправился къ нему, къ нему пришелъ его пріятель. Этотъ пріятель былъ Нифитъ. Но прежде читатель долженъ ознакомиться съ нѣкоторыми обстоятельствами, случившимися въ Гендонѣ.

Можетъ быть помнятъ, что въ субботу вечеромъ оба соперника ушли изъ коттэджа въ одно время, одинъ по дорогѣ направо, другой налѣво — такъ что кровопролитія, по-крайней-мѣрѣ на этотъ разъ, не случилось.

— Нифитъ, сказала ему жена, когда они остались вдвоемъ: — ты надѣлаешь себѣ хлопотъ.

— Убирайся къ корту! сказалъ Нифитъ.

Онъ очень сердился на жену и соображалъ, что онъ долженъ сдѣлать для того, чтобы поддержать свою супружескую и родительскую власть. Онъ не намѣренъ былъ уступать слабѣйшей половинѣ въ дѣлѣ такомъ важномъ, чтобы быть одураченнымъ въ своей собственной семьѣ. Онъ твердо на это рѣшился, пока крѣпость портвейна еще дѣйствовала въ немъ, и хотя онъ былъ нѣсколько болѣе разстроенъ, когда жена начала приставать къ нему на слѣдующее утро, у него все-таки оставалось храбрости сказать, что Онтаріо Могсъ тоже можетъ убираться къ чорту.

Въ понедѣльникъ, когда онъ вернулся домой и спросилъ Полли, онъ узналъ, что Полли ушла гулять. Мистриссъ Нифитъ не сейчасъ сказала ему, что съ нею гуляетъ Могсъ, но это было такъ. Ровно въ пять часовъ Могсъ явился въ коттэджъ — зная очень хорошо, хитрецъ, когда возвращается бандажистъ — онъ возвращался всегда ровно четыре минуты седьмого — и смѣло попросилъ свиданія съ Полли.

— Я желаю слышать, что она мнѣ скажетъ, сказалъ онъ, смотря смѣло, почти свирѣпо въ лицо мистриссъ Нифитъ.

Сообразно идеямъ этой матроны, точно такимъ образомъ должны свататься за дѣвицъ, и хотя Полли сначала объявила, что не хочетъ говорить съ Могсомъ, она позволила наконецъ увести себя. Пока они не прошли станцію желѣзной дороги, Онтаріо ни слова не говорилъ о своемъ намѣреніи. Полли, чувствуя, что молчаніе неловко, и видя, что ее тащатъ необыкновенно скоро, заговорила о погодѣ, о жарѣ и стала возражать.

— Жарко, очень жарко, сказалъ Онтаріо, снимая шляпу и вытирая лобъ: — но есть минуты въ жизни человѣка, когда онъ не можетъ идти медленно.

— Тогда онъ долженъ идти одинъ, сказала Полли.

Но все-таки, не смотря на то, что онъ едва замедлилъ шаги, пока не прошелъ станціи желѣзной дороги, она не отставала отъ него. Когда дѣло зашло такъ далеко, то ей лучше теперь выслушать, что онъ скажетъ. Мутная, туманная мысль пробѣжала въ головѣ Могса, что прежде чѣмъ онъ примется за дѣло, лучше выйти за городъ, и что линія желѣзной дороги, проходившая за четверть мили отъ коттэджа Нифита, можетъ считаться границей, отдѣлявшей городъ отъ пастушескихъ удовольствій. Онъ ждалъ, пока мостъ остался за ними, пока они прошли станцію, которая была возлѣ моста — а потомъ началъ.

— Полли, сказалъ онъ: — вы знаете, что привело меня сюда.

Полли знала очень хорошо, но она не обязана была признаваться въ этомъ.

— Вы привели меня сюда, мистеръ Могсъ, вотъ все, что я знаю, сказала она.

— Да — я привелъ васъ сюда. Полли, то, что случилось вчера, сдѣлало меня очень несчастливымъ — право, очень несчастливымъ.

— Я въ этомъ не виновата, мистеръ Могсъ.

— Я и не обвиняю васъ.

— Не обвиняете меня? Я думаю! Обвинять меня, въ самомъ дѣлѣ! Съ какой стати вы будете обвинять кого-нибудь за то, что мой отецъ вздумалъ пригласить обѣдать кого хотѣлъ? Хорошо бы было въ самомъ дѣлѣ, еслибъ отецъ не имѣлъ права приглашать кого хотѣлъ въ свой собственный домъ!

— Полли, вы знаете, что я хочу сказать.

— Я знаю, что вы одурачили себя вчера, и нисколько не благодарна вамъ за это.

— Нѣтъ. Я вовсе себя не одурачилъ. Я не говорю, чтобы не былъ такъ же глупъ, какъ многіе. Я не намѣренъ защищать себя. Я знаю довольно хорошо, что часто бываю глупъ. Но вчера я не былъ глупъ. Для чего онъ былъ?

— Съ какой стати вамъ спрашивать объ этомъ, мистеръ Могсъ?

— Для меня это важнѣе всего въ жизни. Меня къ этому побуждаетъ любовь — истинная любовь. Этого молодого человѣка вы вѣроятно находите франтомъ.

— Не выражайтесь за меня, мистеръ Могсъ, я вовсе не нахожу его такимъ.

— Онъ джентльмэнъ.

— Да, онъ джентльмэнъ — я полагаю.

— А я ремесленникъ — сапожникъ.

— Мой отецъ также ремесленникъ, и если вы хотите сказать, что я презираю такихъ людей, какъ мой отецъ, то лучше ужъ возвращайтесь въ Лондонъ и думайте что хотите обо мнѣ. Я не хочу выносить этого ни отъ васъ и ни отъ кого. Для меня ремесленникъ такъ же хорошъ, какъ и всякій другой человѣкъ — если только онъ человѣкъ хорошій.

— О, Полли, какъ вы прелестны!

— Что за вздоръ!

— Когда вы говорите это и говорите такимъ образомъ, я нахожу, что вы столько же добры, сколько прелестны.

— Помните — я ни слова не говорю противъ тѣхъ, кого вы называете джентльменомъ. Мистеръ Ньютонъ очень милый молодой человѣкъ.

— И вы намѣрены выйти за него замужъ, Полли!

— Какъ я могу выйти за него, когда онъ не дѣлалъ мнѣ предложенія? Вы мнѣ не отецъ, мистеръ Могсъ, и не дядя. Какое право имѣете вы спрашивать меня? Если за него выйду, я не обязана просить у васъ позволенія.

— Полли, вамъ слѣдуетъ поступать добросовѣстно.

— Я поступаю добросовѣстно.

— Хотите выслушать меня, Полли?

— Нѣтъ, не хочу.

— Не хотите? Вашъ отвѣтъ будетъ всегда таковъ?

— Да. Вы приходите дразнить меня и говорить невѣжливыя вещи, а я не хочу, чтобы меня обижали. Какое право имѣете вы говорить мнѣ о мистерѣ Ньютонѣ? Развѣ я дала вамъ это право? Добросовѣстно, вотъ еще! Какое право имѣете вы говорить мнѣ о добросовѣстности?

— Это все правда, милая моя.

— Очень хорошо. Такъ молчите же и не говорите такихъ вещей. Добросовѣстно въ-самомъ-дѣлѣ! Если я завтра выйду за этого молодого человѣка, это не сдѣлаетъ меня недобросовѣстной.

— Это все правда, милая моя, и я прошу у васъ прощенія. Если я оскорбилъ васъ, я прошу у васъ прощенія.

— Этого не нужно — только не говорите больше глупостей.

— Развѣ глупости, Полли, говорить, что я васъ люблю? А если я васъ люблю, можетъ мнѣ нравиться, когда такіе молодые люди какъ мистеръ Ньютонъ увиваются около васъ? Онъ васъ не любитъ; онъ не можетъ васъ любить какъ я. Вашъ отецъ привозитъ его сюда, потому что онъ джентльмэнъ.

— Я совсѣмъ не думаю о томъ, что онъ джентльменъ.

— Но подумайте обо мнѣ. Разумѣется, я былъ несчастенъ, злополученъ, жалокъ. Я знаю, почему онъ былъ здѣсь. Вы можете понять, Полли, что когда человѣкъ истинно любитъ, то онъ долженъ быть или несчастнѣйшій, или счастливѣйшій изъ людей.

— Я ничего въ этомъ не понимаю.

— Я желалъ бы, чтобъ вы позволили мнѣ васъ научить.

— Я не желаю научиться и сомнѣваюсь, вышелъ ли бы изъ васъ хорошій учитель. Я право должна теперь воротиться, мистеръ Могсъ. Я вышла, потому что матушка сказала, что мнѣ лучше пойти. Я не знаю, для чего мнѣ идти пѣшкомъ до Идинуэра.

Говоря такимъ образомъ, Полли повернула назадъ. Онъ шелъ возлѣ нея половину дороги молча, думая, что еслибъ онъ могъ придумать приличныя слова и приличный тонъ, то можетъ быть онъ имѣлъ бы еще успѣхъ, но чувствовалъ, что приличныя слова и приличный тонъ были для него недоступны. О своихъ любимыхъ предметахъ баллотировки и стачкахъ онъ всегда находилъ приличныя слова и приличный тонъ, когда вставалъ говорить рѣчь въ тавернѣ — а между тѣмъ какъ онъ ни любилъ баллотировку, Полли Нифитъ была для него несравненно дороже. Въ тавернѣ онъ былъ мужчина, но теперь, идя рядомъ съ предметомъ своего сердца, онъ чувствовалъ себя сапожникомъ и запахъ кожи разстроивалъ его. Было очевидно, что она всю дорогу до дома пройдетъ молча, если онъ допуститъ до этого. Станція желѣзной дороги уже виднѣлась, когда онъ остановилъ Полли и сдѣлалъ еще попытку.

— Вы вѣрите мнѣ, когда я говорю, что люблю васъ?

— Не знаю, мистеръ Могсъ.

— О, Полли! вы не знаете!

— Но это ничего не значитъ — вовсе ничего. Я не обязана выходить за человѣка, потому что онъ любитъ меня.

— Вы не выйдете за мистера Ньютона — не выйдете?

— Не знаю. Я ничего объ этомъ не скажу. Вамъ нѣтъ никакого дѣла до мистера Ньютона.

Наступило молчаніе.

— Если вы думаете, мистеръ Могсъ, что можете рекомендовать себя молодой женщинѣ такимъ образомъ, какъ вы вели себя вчера, вы очень ошибаетесь. Такимъ образомъ меня не прельстятъ.

— Я бы желалъ знать, какимъ же образомъ можно васъ прельстить.

— Мистеръ Ньютонъ не сказалъ ни слова.

— Вашъ отецъ сказалъ ему, чтобъ онъ велъ васъ гулять, при мнѣ! Могъ ли я это перенести? Подумайте объ этомъ, Полли. Можетъ быть, вы меня не любите, и я даже это думаю, но вы можете понять, каковы мои чувства. Что подумали ли бы вы обо мнѣ, еслибъ я остался курить и перенесъ это спокойно — когда вы ушли бы гулять съ этимъ молодымъ человѣкомъ? Я скажу вамъ вотъ что, Полли: я не могъ этого перенести и не хотѣлъ. Вотъ теперь вы знаетъ все.

При этихъ словахъ онъ снялъ шляпу и замахалъ ею по воздуху.

— Я не хотѣлъ этого перенести. Есть вещи, которыя человѣкъ переносить не можетъ — не можетъ — не можетъ. О, Полли! еслибъ васъ можно было заставить понять, что я чувствую!

Онъ сказалъ это не очень дурно. На глазахъ Полли навернулись слезы, хотя она старалась, чтобы онъ не примѣтилъ ихъ. Полли знала очень хорошо, что онъ говоритъ серьёзно — словомъ, что онъ правдивъ. Но онъ былъ долговязъ и неуклюжъ. Это не то, что онъ былъ сапожникъ. Еслибъ онъ танцовалъ какъ газовщикъ, онъ можетъ быть прельстилъ бы ее, вопреки Ральфу Ньютону, при всей его благородной крови и бѣлыхъ рукахъ. Но бѣдный Онтаріо по наружности не годился въ субъекты для великой страсти.

— Гдѣ ты была, Полли? спросилъ ее отецъ, какъ только она вошла въ домъ.

— Я гуляла съ Онтаріо Могсомъ, смѣло отвѣтила Полли.

— О чемъ ты съ нимъ говорила? Я не хотѣлъ бы, чтобъ ты гуляла съ Онтаріо Могсомъ. Я поссорюсь съ твоей матерью, если такія вещи будутъ продолжаться.

— Не дурачьтесь, батюшка.

— Что вы хотите этимъ сказать, сударыня?

— Это глупо. Почему мнѣ не гулять съ нимъ? Развѣ я не знаю его съ дѣтства и не гуляла съ нимъ двадцать разъ? Не глупо ли это, батюшка? Развѣ я не знаю, что если я вамъ скажу, что люблю Онтаріо Могса, то вы обвѣнчаете меня съ нимъ завтра?

— Онъ долженъ будетъ взять тебя въ томъ, въ чемъ ты стоишь.

— Онъ ничего больше не желаетъ. Я скажу это за него. Онъ честенъ и правдивъ. Я полюбила бы его, еслибъ могла — но какъ-то не могу.

— Ты сказала ему, что его не любишь — разъ навсегда?

— Право не знаю, батюшка. Онъ опять придетъ, вы можете быть увѣрены въ этомъ. Онъ не такой человѣкъ, которому легко сказать нѣтъ; да я ему еще не сказала. Я никогда не скажу да тому, кого не люблю. А когда скажу, то буду думать это серьезно. Онти Могсу или кому бы то ни было другому. Я не хочу, чтобы меня отдавали какъ какой-нибудь подарокъ изъ лавки. Меня никто не можетъ отдать, батюшка, кромѣ меня самой.

На всѣ эти фразы возмущеннаго духа бандажистъ не отвѣчалъ. Онъ зналъ, что Полли по-крайней-мѣрѣ будетъ правдива съ нимъ, и такъ какъ она была еще свободна, то поле открыто для его кандидата. Онъ твердо былъ увѣренъ, что еслибъ не вмѣшалась его жена и не пригласила сапожника на этотъ несчастный обѣдъ, то дочь его и Ральфъ Ньютонъ были бы теперь помолвлены. Когда Полли шепнули, что красивый и молодой джентльмэнъ Ральфъ Ньютонъ, можетъ быть станетъ искать ея руки, она подняла голову и объявила матери, что не намѣрена выходить замужъ по выбору отца, но когда она короче узнала Ральфа и нашла, что онъ хорошъ собой и пріятенъ, сердце ея забилось при мысли сдѣлаться женою настоящаго барина. Ей хотѣлось быть предметомъ пылкой страсти, а она должна была быть увѣрена, что мистеръ Ньютонъ любитъ ее. Она не видала причины, почему бы мистеру Ньютону не любить ее, и готова была скорѣе повиноваться отцу, чѣмъ ослушаться его. И можетъ быть она еще прельститъ его, потому что онъ не сдѣлалъ ничего такого, что унизило бы его въ ея глазахъ. Но въ головѣ ея мелькала смутная мысль, что онъ долженъ былъ болѣе погорячиться въ воскресенье вечеромъ и не позволить Онтаріо Могсу прогнать себя. Въ этомъ отношеніи она была къ нему не права, потому что онъ ничего не могъ сдѣлать, развѣ только пойти за нею въ ея спальню.

Когда Нифитъ увидалъ, что вреда еще не сдѣлано, онъ рѣшился опять приняться за свое. Прежде уже было замѣчено, что въ немъ недоставало деликатности, но деликатность эту онъ замѣнялъ настойчивостью. Онъ не могъ осуждать поведенія Ральфа въ тотъ вечеръ. Онъ чувствовалъ, что скорѣе долженъ извиниться предъ своимъ любимымъ кандидатомъ. Онъ извинится и сообщитъ любимому кандидату въ тоже время, что поле еще открыто для него. Съ этой цѣлью вышелъ онъ изъ Кондуитской улицы рано утромъ въ среду и зашелъ въ квартиру Ральфа.

— Мистеръ Ньютонъ, сказалъ онъ, тотчасъ приступая къ важному предмету: — я надѣюсь, что вы не обвиняете меня въ томъ, что Могсъ былъ приглашенъ на нашъ маленькій обѣдъ въ воскресенье.

Ральфъ увѣрялъ, что онъ не думалъ обвинять никого.

— Но неловко это было, очень неловко. Это сдѣлала моя жена. Разумѣется, вы можете теперь видѣть все. Этотъ молодчикъ увивается за Полли съ-тѣхъ-поръ, какъ она вышла изъ пеленокъ. Но прости Господи, капитанъ, онъ не имѣетъ никакой надежды. Онъ опять былъ въ понедѣльникъ, но дѣвушка не хотѣла сказать съ нимъ слова.

Ральфъ сидѣлъ молча и очень серьезно. Его теперь нѣсколько застали врасплохъ. До этой минуты онъ чувствовалъ, что долженъ воспользоваться еще свиданіемъ съ сэр-Томасомъ прежде чѣмъ станетъ разговаривать съ Нифитомъ.

— Я желаю, капитанъ, чтобы вы прямо сдѣлали предложеніе моей дочери. Я знаю, что она приметъ, вижу это по ея лицу. Не думайте однако, чтобы она это сказала. О, нѣтъ! Но это можно узнать и не спрашивая.

— Видите, мистеръ Нифитъ, въ прошлое воскресенье не такъ-то легко было сдѣлать предложеніе, сказалъ Ральфъ, пытаясь засмѣяться.

— Могсъ опять къ ней приходилъ, сказалъ Нифитъ.

Этотъ аргументъ былъ хорошъ. Еслибъ Ральфъ былъ такъ же влюбленъ, какъ Могсъ, онъ воспользовался бы случаемъ.

— Сказать вамъ по правдѣ, мистеръ Нифитъ?

— Что такое, сэръ?

— Ничего не можетъ быть такъ непріятно, какъ насильно втираться въ семью. Я чрезвычайно восхищаюсь вашей дочерью.

— Она настоящій козырь, мистеръ Ньютонъ.

— Это правда — и я вполнѣ цѣню ваше великодушное предложеніе.

— Я сдержу мое слово, мистеръ Ньютонъ. Деньги всѣ будутъ отданы — съ ноготка.

— Но видите, ваша жена противъ меня.

— Чортъ дери мою жену! Неужели вы думаете, что Полли поступитъ такъ, какъ ей велитъ мать? У кого деньги? Въ этомъ-то и вопросъ. Поѣзжайте и прямо предложите. Вы, я думаю, не боитесь старухи — да и молодой. Не ждите обѣда и ничего такого. Онѣ любятъ, чтобы человѣкъ былъ горячъ — вотъ что онѣ любятъ. Вы всегда застанете ее предъ обѣдомъ — то-есть въ часъ. Можетъ быть, она не наряжена, но вамъ вѣдь это все равно. Вы все-таки навѣрно найдете, что она кровь съ молокомъ. Поѣзжайте и скажите то, что вы должны сказать. Я послѣ устрою все съ старухой.

Ральфъ Ньютонъ до-сихъ-поръ гордился своимъ умѣніемъ обращаться съ молодыми дѣвицами. Онъ обыкновенно не очень страдалъ застѣнчивостью и считалъ себя способнымъ объясняться въ любви, истинной или притворной, не хуже всякаго другого. А теперь его учили, какъ ему свататься за дочь бандажиста! Ему это не нравилось, и такъ какъ въ эту минуту душа его была противъ гендонской супружеской спекуляціи, то онъ былъ расположенъ сердиться на нее.

— Мнѣ кажется, вы немножко ошибаетесь, мистеръ Нифитъ, сказалъ онъ.

— Какъ ошибаюсь? Не думаю, чтобъ я ошибался. Вы ошибаетесь и узнаете это, когда добыча ускользнетъ отъ васъ.

— Видите, когда вы предложили мнѣ это…

— Ну — да, предложилъ и этого не стыжусь.

— Я ужасно признателенъ. Я встрѣчалъ вашу дочь раза два и сказалъ вамъ, что восхищаюсь ею.

— Это правда — но вы восхищаетесь ею не болѣе того, какъ она заслуживаетъ.

— Я въ этомъ увѣренъ. Но я думалъ, что мнѣ слѣдуетъ… узнать ее короче, видите; потомъ какъ осмѣлился бы я думать, что она выйдетъ за меня, не узнавъ меня короче?

— Осмѣлился думать! Такъ-то вы знаете молодыхъ дѣвшекъ? Предложите прямо вопросъ и поцѣлуйте ее. Вотъ какъ слѣдуетъ дѣйствовать.

Ньютонъ помолчалъ съ минуту прежде чѣмъ заговорилъ и принялъ очень серьезный видъ.

— Мнѣ кажется, вы слишкомъ погоняете меня, мистеръ Нифитъ, сказалъ онъ наконецъ.

— Чортъ возьми! слишкомъ погоняю васъ. Что это значитъ?

— Въ такихъ вещахъ слѣдуетъ поразмыслить хорошенько. Если я поступлю, какъ вы предлагаете, я не зарекомендую себя вашей дочери, и я самъ чувствовалъ бы, что въ самомъ важномъ кризисѣ моей жизни я заторопился противъ моего собственнаго мнѣнія.

Эти слова были сказаны съ медленной торжественностью и такимъ серьезнымъ тономъ, что на минуту нагнали страхъ на бандажиста. Ральфу почти удалось довести своего нареченнаго тестя до состоянія полной подчиненности. Нифитъ принужденъ былъ забыть, что у него двадцать тысячъ въ карманѣ. На лбу его выступилъ потъ, а огромные глаза почти дрогнули предъ взглядомъ его должника. Но наконецъ онъ оправился — хотя не совсѣмъ. Онъ не могъ воротить той самоувѣренности, которая нужна была въ его положеніи, но все-таки не спустилъ своего флага.

— Конечно вы знаете лучше, какъ вамъ поступить, мистеръ Ньютонъ — только я думаю не такъ, вотъ и все. Я прихожу къ вамъ честно и прямо, и повторяю то же самое. Прощайте, мистеръ Ньютонъ!

Онъ ушелъ и ничего не было рѣшено.

Сказать, что Ральфъ теперь рѣшился, значитъ похвалить его не по заслугамъ. Онъ все еще сомнѣвался, хотя въ его сомнѣніяхъ мысль жениться на Полли Нифитъ сдѣлалась темнѣе и непривлекательнѣе прежняго. Въ это время онъ почти ненавидѣлъ Нифита и совершенно несраведливо считалъ этого человѣка гонителемъ, который пользовался своимъ денежнымъ превосходствомъ для того, чтобы топтать его.

«Онъ думаетъ, что я долженъ жениться на его дочери, потому что долженъ ему двѣсти или триста фунтовъ.»

Таковы были мысли Ральфа Ньютона о бандажистѣ — и эти мысли были очень несправедливы. Конечно, Нифитъ былъ пошлъ, безграмотенъ и неделикатенъ, но онъ былъ спобенъ къ великодушному поступку, и предложивъ свою дочь молодому аристократу, не захотѣлъ бы изъ пренебреженія безпокоить его впослѣдствіи своимъ «счетцемъ». Ральфъ старался думать около часа, а потомъ пошелъ въ Соутгэмптонскую улицу. Онъ не имѣлъ большой надежды, когда шелъ. Надежда даже не входила въ его чувства. Разумѣется, сэр-Томасъ наговоритъ ему непріятныхъ вещей и, разумѣется, онъ будетъ не въ состояніи отвѣчать ему. Не было причины надѣяться на что-нибудь — если только онъ не можетъ быть счастливъ въ уютномъ коттэджѣ въ охотничьей странѣ, имѣя женой Полли Нифитъ и живя на проценты денегъ бандажиста. Онъ совершенно понималъ то обстоятельство, что въ такомъ положеніи онъ будетъ самымъ жалкимъ существомъ — что гораздо лучше будетъ для него продать свое наслѣдство, накупить овецъ въ Австраліи или быковъ въ южной Африкѣ, или сѣять пшеницу въ Канадѣ. Всякая жизнь будетъ лучше жизни проводимой въ праздности на деньги, накопленныя Нифитомъ. Однако онъ чувствовалъ, что такова вѣроятно будетъ его судьба. Овцы, коровы, пшеница требовали энергіи, которой у него не было. Въ Мунбимѣ были у него четыре лошади и онъ могъ охотиться на нихъ не хуже всякаго другого. Это онъ могъ дѣлать и, дѣлая это, казаться полнымъ жизни. Что касается продажи четырехъ лошадей и совершенной перемѣны образа жизни — этого онъ совершить не могъ. Такое мнѣніе имѣлъ онъ о себѣ и презиралъ себя за это совершенно — зная хорошо, какое онъ жалкое существо.

Сэр-Томасъ тотчасъ разсказалъ ему, что онъ сдѣлалъ, и далъ прочесть копію съ своего письма къ мистеру Ньютону и его отвѣтъ.

— Не могу ничего сдѣлать болѣе, сказалъ сэр-Томасъ. — Надѣюсь, вы откажетесь отъ печальной мысли жениться на этой молодой женщинѣ.

Ральфъ сидѣлъ тихо и слушалъ.

— Изъ этого, я думаю, не выйдетъ ничего хорошаго, продолжалъ сэр-Томасъ. — Если вы будете принуждены продать ваше право на наслѣдство Ньютонскаго помѣстья — которое имѣетъ очень большую цѣнность — я не сомнѣваюсь, что вашъ дядя купитъ у васъ за хорошую цѣну. Ужасно жаль, что такія великолѣпныя надежды уничтожены неблагоразумною юностью.

— Это совершено справедливо, сэр-Томасъ, сказалъ Ральфъ громкимъ, звучнымъ голосомъ, какъ будто показывавшимъ, что какъ ни дурно шли дѣла, онъ духа не терялъ.

Онъ надѣлъ маску и ее было достаточно, чтобы скрыть его несчастье отъ сэр-Томаса.

— Если вы хотите продать то, что продать можете, продолжалъ сэр-Томасъ: — возьмите письмо мистера Ньютона и покажите его вашему повѣренному. Это будетъ лучше въ десять разъ, чѣмъ занимать у ростовщиковъ подъ залогъ будущаго наслѣдства. Еслибъ у меня были средства помочь вамъ, я сдѣлалъ бы это самъ.

— О, сэр-Томасъ!

— Но у меня средствъ нѣтъ. Я ограбилъ бы моихъ родныхъ дочерей, чего, я думаю, вы не желаете.

— Объ этомъ нечего и говорить, сэр-Томасъ.

— Если вы рѣшитесь продать ваше наслѣдство, то обратитесь ко мнѣ. Я не могу сдѣлать многаго, но можетъ быть буду въ состояніи посмотрѣть, чтобы вамъ не было предложено ничего несправедливаго. Прощайте, Ральфъ! Все будетъ лучше чѣмъ жениться на дочери, какъ тамъ бишь его?

Ральфъ, отправляясь въ клубъ, вовсе не былъ увѣренъ, что сэр-Томасъ правъ. Если онъ женится на Полли, у него все-таки останется имѣніе. У львовъ на Трафальгарскомъ сквэрѣ онъ встрѣтилъ Онтаріо Могса. Онтаріо Могсъ нахмурился на него и прошелъ мимо, не поклонившись.

Глава XIV.
ПАСТОРЪ ГРЕГОРИ НЬЮТОНЪ.

Въ самомъ концѣ іюля, въ самые жаркіе дни очень жаркаго лѣта, сквайръ Ньютонъ уѣхалъ изъ Ньютонскаго Пріората въ Лондонъ, исполненный честолюбія купить право оставить свое помѣстье наслѣднику, выбранному имъ самимъ. Онъ оставилъ сына одного въ Пріоратѣ; но въ такихъ случаяхъ сынъ его и пасторъ непремѣнно бывали вмѣстѣ. Ральфъ — деревенскій Ральфъ — обѣдалъ въ пасторатѣ въ тотъ день, когда уѣхалъ его отецъ, а во всѣ слѣдующіе дни Грегори, пасторъ, обѣдалъ въ большомъ домѣ. Въ Пріоратѣ было совершенно рѣшено, что пасторъ Грегори былъ изъятъ отъ анаѳемы, произнесенной противъ наслѣдника и памяти наслѣдникова отца. Грегори былъ такъ кротокъ и пріятенъ, что его невозможно было не любить. Онъ былъ высокій, стройный мужчина, съ нѣсколько узкой грудью, съ блестящими глазами, съ ласковымъ, нѣжнымъ ртомъ, маленькимъ, прекрасно очерченнымъ носомъ, темными, но не черными волосами, и съ ямочкой на подбородкѣ. Онъ всегда ходилъ засунувъ руки въ карманы, ходилъ скоро, но иногда спотыкался, какъ бы отъ нерѣшимости, немножко горбился, иногда бывалъ разсѣянъ, ходилъ, высунувъ впередъ подбородокъ, какъ будто искалъ чего-то. На свѣтѣ не было человѣка великодушнѣе, болѣе любившаго давать, менѣе наклоннаго просить, менѣе самонадѣяннаго и болѣе преданнаго своей профессіи. Это былъ человѣкъ съ предубѣжденіями — добрыми, благородными, милыми предубѣжденіями. Онъ думалъ, что пасторъ непремѣнно долженъ быть студентомъ одного изъ трехъ университетовъ — включая дублинскій, и онъ думалъ также, что пасторъ долженъ быть джентльменъ. Онъ думалъ, что диссиденты были большою ошибкой. Онъ думалъ, что церковь имѣетъ власть и привиллегіи, которыя парламентъ отнять не можетъ. Онъ думалъ, что пасторъ всегда долженъ быть хорошо одѣтъ. Онъ думалъ, что епископъ его анархіи былъ чистѣйшій, добрѣйшій и благороднѣйшій пэръ во всей Англіи. Онъ думалъ, что ньютонское кладбище было самое прелестное мѣсто на землѣ. Онъ думалъ очень мало о самомъ себѣ. Онъ думалъ, что изъ всѣхъ радостей, дарованныхъ Богомъ своимъ твореніямъ, любовь Кларисы Андерудъ была бы самою восхитительною. Во всѣхъ этихъ мнѣніяхъ онъ заблуждался, увлекаемый предубѣжденіями, которыя онъ не имѣлъ силъ преодолѣть. Но соединенное дѣйствіе такого ошибочнаго сужденія не было непріятно и результатомъ было то, что Грегори Ньютонъ былъ любимъ и уважаемъ, и всѣ, мужчины и женщины, богатые и бѣдные, знавшіе его, вѣрили ему. Его дядя Грегори, имѣвшій привычку строго судить о людяхъ, увѣрялъ, что пасторъ Грегори совершенство. Но сквайръ также былъ человѣкъ склонный къ предубѣжденіямъ.

Ральфъ Ньютонъ пріоратскій и его кузенъ Грегори — если только ихъ можно назвать кузенами — очень свободно разсуждали о дѣлахъ имѣнія. Натурально, многое могло помѣшать этой свободѣ. Ихъ интересы относительно этого имѣнія были совершенно противоположны. Молодой пасторъ могъ получить въ наслѣдство свое имѣніе, между тѣмъ какъ ему было извѣстно, что сквайръ ворочалъ небо и землю для того, чтобы оставить это имѣніе или часть его своему сыну. Грегори всегда заступался за своего брата предъ сквайромъ, а сквайръ какъ ни любилъ пастора, постоянно бранилъ его брата. Было бы очень естественно, еслибы вопросъ объ имѣніи, по безмолвному соглашенію, всегда избѣгался обоими молодыми людьми. Но они выросли съ дѣтства твердыми друзьями и обо всѣхъ важныхъ предметахъ никогда не умалчивали другъ предъ другомъ. Сынъ сквайра никогда не зналъ своей матери и, слѣдовательно, могъ говорить о своемъ положеніи, какъ едва ли было бы возможно для него, еслибъ память о ней осталась въ немъ. Притомъ, хотя интересы ихъ были противоположны, все, что они могли сказать, не могло имѣть никакого вліянія на эти интересы.

Оба сидѣли на лугу въ Пріоратѣ послѣ обѣда, курили сигары и Ральфъ — другой Ральфъ — разсказывалъ пастору о своемъ намѣреніи поѣхать къ отцу въ Лондонъ.

— Я не вижу, чтобы могъ принести какую-нибудь пользу, сказалъ Ральфъ: но онъ этого желаетъ, и разумѣется, я поѣду.

— Вы, я полагаю, не увидитесь съ моимъ братомъ.

— Не думаю. Вы знаете, каковы чувства моего отца, а я, конечно, не захочу ихъ оскорблять. Я не имѣю никакого враждебнаго чувства противъ Ральфа, но не могу сдѣлать никакой пользы, если пойду наперекоръ моему отцу.

— Да, сказалъ пасторъ: — хотя я желалъ бы, чтобъ было иначе. Мнѣ непріятно, что я не могу пригласить сюда Ральфа, хотя, можетъ быть, онъ не захотѣлъ бы пріѣхать.

— Я тоже нахожу, что тяжело, зачѣмъ ему не позволяютъ видѣть мѣсто, которое въ нѣкоторой степени принадлежитъ ему. Я желалъ бы отъ всего сердца, чтобъ отецъ мой не такъ много думалъ объ этомъ имѣніи. Какъ я ни люблю это старое помѣстье, но не могу думать объ этомъ безъ горечи. Будь мой отецъ и вашъ братъ въ хорошихъ отношеніяхъ, тогда этого бы не было. Все, что онъ сдѣлаетъ, всѣ его усилія не могутъ сдѣлать меня тѣмъ, чѣмъ я былъ бы, еслибъ родился его наслѣдникомъ. Это несчастье, и разумѣется, его чувствуешь; но мнѣ кажется, что я чувствовалъ бы его менѣе, еслибъ отецъ мой не старался до такой степени передѣлать того, чего передѣлать нельзя.

— Ему никогда не удастся, сказалъ Грегори.

— Вѣроятно; хотя я полагаю, что Ральфъ будетъ принужденъ взять деньги за свое наслѣдство.

— Имѣніе онъ никогда не продастъ.

— Кажется, онъ тратитъ деньги гораздо скорѣе, чѣмъ можетъ ихъ достать.

— Можетъ быть.

— Онъ, кажется, постоянно въ долгу у васъ? Не думаетъ ли онъ теперь жениться на дочери какого-то ремесленника, чтобы выйти изъ своего затруднительнаго положенія? Мы должны признаться, я полагаю, что мистеръ Ральфъ запутался въ своихъ денежныхъ дѣлахъ.

Пасторъ, который не могъ опровергать этого факта, не зналъ, какъ ему заступиться за брата.

— Увѣряю васъ, Грегъ, что еслибъ мой отецъ сказалъ, что онъ передумалъ, и заплатилъ бы долги вашего брата просто по добротѣ и родству, мнѣ было бы это пріятно. Но онъ этого не сдѣлаетъ и я считаю вѣроятнымъ, что имѣніе перейдетъ въ руки жидовъ, капиталистовъ и ростовщиковъ, если мой отецъ не спасетъ его. Вамъ было бы непріятно видѣть дочь лавочника владѣтельницей Ньютонскаго Пріората.

— Дочь лавочника не должна быть непремѣнно дурной женщиной, сказалъ Грегори.

— По всей вѣроятности, дочь лавочника не будетъ образована. Полно, Грегъ — вы не можете сказать, что одобряете такой способъ выпутаться изъ бѣды.

— Мнѣ такъ жаль, что случилась бѣда.

— Именно жаль, что случилась бѣда — не такъ ли? Полноте, старый дружище! выпейте кофе и пойдемте гулять по парку. Я хочу посмотрѣть, что Ларкинъ дѣлаетъ съ овцами. Я часто чувствую, что мое появленіе на свѣтъ было бѣдой, хотя, такъ какъ уже теперь существую, я долженъ мириться съ моимъ существованіемъ. Еслибъ я не родился, отецъ мой женился бы, имѣлъ кучу дѣтей; но обстоятельства мистера Ральфа не поправились бы отъ того.

— Вы поѣдете къ Андерудамъ? сказалъ пасторъ, когда они шли по парку.

— Если вы желаете, я поѣду.

— Я желаю. Вы, разумѣется, знаете мою исторію. Иначе быть не могло. А онѣ такъ часто слышали отъ меня о васъ! Дѣвушки просто совершенство. Я напишу къ миссъ Андерудъ, что вы пріѣдете. Я надѣюсь также, что вы увидитесь съ сэр-Томасомъ. Гораздо лучше, чтобы онъ васъ зналъ.

Въ этотъ самый вечеръ Грегори Ньютонъ написалъ два слѣдующихъ письма, прежде чѣмъ легъ спать — первое къ миссъ Андерудъ, второе къ своему брату; но мы прежде помѣстимъ послѣднее:

"Ньютонъ, 4, августа 186--. "Любезный Ральфъ,

"Безъ сомнѣнія, ты уже знаешь теперь, что дядя Грегори въ Лондонѣ, хотя вѣроятно не видалъ его. Я думаю, что онъ поѣхалъ нарочно для того, чтобы устроить дѣла по имѣнію, по поводу твоихъ затруднительныхъ обстоятельствъ. Мнѣ не нужно говорить тебѣ, какъ я жалѣю, что положеніе твоихъ дѣлъ сдѣлало это необходимымъ. Ральфъ также ѣдетъ завтра — и хотя онъ не имѣетъ намѣренія отыскивать тебя, я надѣюсь, что ты съ нимъ увидишься. Ты знаешь, что я думаю о немъ и какъ я желаю, чтобъ вы могли быть друзьями. Онъ великодушенъ какъ солнце и столько же справедливъ, сколько великодушенъ. Каждый Ньютонъ долженъ принимать его какъ родного.

"Относительно денегъ я не знаю, каково можетъ быть положеніе твоихъ дѣлъ. Я только слышалъ отъ него то, что онъ слышалъ отъ отца. Скорѣе чѣмъ лишиться наслѣдства, я на твоемъ мѣстѣ сдѣлалъ бы всѣ возможныя жертвы — еслибъ только могъ сдѣлать что-нибудь. Ты можешь продать мою долю въ Гольборнскомъ имѣніи, а мнѣ можешь заплатить послѣ смерти дяди. Я очень хорошо могу жить моимъ приходомъ, такъ какъ вѣроятно не женюсь. Во всякомъ случаѣ пойми, что я предпочитаю лишиться всего лондонскаго имѣнія, чѣмъ услыхать, что ты потерялъ права на твое положеніе въ Ньютонѣ. Не думаю, что моей части въ лондонскомъ имѣніи достанетъ на уплату твоихъ долговъ, но на сколько достанетъ, она къ твоимъ услугамъ. Можешь показать это письмо сэр-Томасу, если сочтешь нужнымъ.

"Я могъ бы сказать многое, только ты знаешь все и безъ того. Я не могу переносить мысли, чтобы ты думалъ, будто я хочу читать тебѣ нравоученія. Оставь безъ вниманія то, что я говорилъ тебѣ прежде о деньгахъ, которыя тогда были мнѣ нужны. Теперь я могу безъ нихъ обойтись. Дядя заплатитъ изъ своего кармана за поправку алтаря. Многое должно остаться недодѣланнымъ, пока ненакопимъ денегъ. Деньги явятся съ Божіей помощью. Дѣло въ томъ, что мы теперь больше тратимъ денегъ на церковь, чѣмъ тратили пятьдесятъ лѣтъ тому назадъ.

"Любящій тебя братъ

"ГРЕГОРИ НЬЮТОНЪ."

Другое письмо было гораздо короче и адресовано къ Пэшенсъ Андерудъ:

"Ниль-Ньютонскій пасторатъ, 4 августа 186--. "Любезная миссъ Андерудъ,

"Кузенъ мой мистеръ Ральфъ Ньютонъ, о которомъ вы такъ часто слышали отъ меня, ѣдетъ въ Лондонъ и я просилъ его заѣхать въ Попгэмскую виллу, потому что я желаю, чтобъ такой дорогой другъ мой познакомился съ другими друзьями, которыхъ я такъ много люблю. Я увѣренъ, что вы примите его ласково для меня и что вы полюбите его для него. Есть причины, по которымъ я желаю, чтобъ вашъ отецъ познакомился съ нимъ.

"Передайте мою искреннюю любовь вашей сестрѣ. Не поручаю вамъ говорить ей ничего другого и не думаю, чтобы она разсердилась на меня за это. Оскорбить ее я не могу; и она и вы знаете, какъ честна и вѣрна эта любовь. Разстояніе и время разницы не дѣлаютъ. Это все равно, какъ еслибъ я стоялъ теперь съ нею на лугу.

"Искренно вамъ преданный

"ГРЕГОРИ НЬЮТОНЪ."

Когда онъ писалъ это въ маленькомъ кабинетѣ своего пастората онъ отворилъ балконное окно, и перейдя садъ, сѣлъ на низкой каменной стѣнѣ, отдѣлявшей его небольшія владѣнія отъ кладбища. Ночь сіяла звѣздами, но на небѣ не было луны и старая колокольня была совершенно темна. Но всѣ очертанія этого мѣста были такъ хорошо извѣстны ему, что онъ могъ и въ темнотѣ ихъ различить. Чрезъ нѣсколько времени онъ пошелъ между могилъ и медленными шагами обошелъ вокругъ предѣловъ своей церкви. Тутъ, по-крайней-мѣрѣ, на этомъ мѣстѣ возлѣ храма Господня, который былъ его собственною церковью, въ этой священной оградѣ онъ могъ быть счастливъ, не смотря на несчастья свои и своей семьи. Жизненный путъ его былъ проведенъ но весьма пріятнымъ мѣстамъ. По его мнѣнію, не было положенія между людьми счастливѣе, разнообразнѣе, полезнѣе, благороднѣе, какъ то, которое было дано ему — если только съ Божіей помощью онъ можетъ выполнять усердно и способно высокія обязанности, возложенныя на него. Внѣшнія обстоятельства были мрачны — по-крайней-мѣрѣ такъ говорили сквайры и пасторы, окружавшіе его. Дядя его Грегори былъ убѣжденъ, что все гибнетъ, такъ какъ предводитель партіи тори сталъ защищать выборное право домохозяевъ. Но нашему пастору всегда казалось, что всегда течетъ свѣжая струя воды для тѣхъ, кто хочетъ пить изъ свѣжаго источника. Онъ много слышалъ о безвѣріи, но въ той маленькой церкви, въ которой онъ служилъ, было болѣе вѣрующихъ, чѣмъ прежде. Онъ слышалъ также, какъ нѣкоторые уважаемые проповѣдники и пророки современные громко говорили о людскихъ грѣхахъ и предсказывали погибель, въ родѣ погибели Содома и Гоморры, — но ему казалось, что люди въ его деревнѣ были честнѣе, менѣе преданы пьянству и навѣрно, болѣе образованы, чѣмъ ихъ отцы. Во всѣхъ этихъ мысляхъ онъ находилъ поводъ къ надеждѣ въ своей ежедневной жизни. Онъ прилежно принялся за работу, ставя ее противодѣйствіемъ противъ своихъ честныхъ горестей, такъ что научилъ себя принимать этотъ міръ, котораго онъ былъ центромъ, за цѣлую вселенную и съ радостью идти по жизненному пути.

Единственнымъ великимъ горемъ въ его жизни, занозой въ его тѣлѣ, вѣчно гнившей раной, которая не излечивалась, горестью, для которой лекарства не было — была его любовь къ Кларисѣ Андерудъ. Онъ сватался за нее три раза — въ весьма короткихъ промежуткахъ правда — и получалъ такой отвѣтъ, который не оставлялъ ему надежды. Еслибъ въ душѣ его была малѣйшая надежда, что Клариса сдѣлается его женою, чувство долга не позволило бы ему сдѣлать брату великодушнаго предложенія. По надежды у него не было. Клариса три раза давала тотъ отвѣтъ, который всего прискорбнѣе для истинно влюбленнаго. «Она чувствуетъ къ нему неограниченное уваженіе и всегда будетъ считать его другомъ.» Короткій, рѣшительный отказъ или сомнительный, или даже исполненный негодованія могъ быть измѣненъ послѣдующими убѣжденіями или болѣе короткимъ знакомствомъ, или измѣнившимися обстоятельствами, или просто даже настойчивостью. Но увѣреніе въ уваженіи и въ дружбѣ можетъ только значить, что дѣвица считаетъ своего обожателя въ родѣ стараго дяди или патріархальнаго родственника, котораго она любитъ по-своему, но который никогда не можетъ быть для нея существомъ обожаемымъ болѣе всѣхъ другихъ.

Таковы были понятія Грегори Ньютона объ его возможности на успѣхъ, и думая такимъ образомъ, онъ рѣшилъ, что не будетъ болѣе ухаживать за Кларисой. Онъ старался преодолѣть свою любовь, но нашелъ, что это невозможно. Онъ считалъ это до такой степени невозможнымъ, что рѣшился отказаться отъ всякихъ дальнѣйшихъ попытокъ. Хотя онъ поучалъ другихъ, что по милосердію Божію всѣ горести на этомъ свѣтѣ будутъ излечены, онъ говорилъ себѣ — не обвиняя милосердія Божія — что эта его горесть не можетъ быть излечена. Поэтому онъ увѣрилъ брата, что не женится, и не колеблясь написалъ Пэшенсъ Андерудъ, что его любовь къ ея сестрѣ неизмѣнна. Говоря это, онъ не настаивалъ на своемъ сватовствѣ — но ему невозможно было написать въ тотъ домъ и не сказать Кларисѣ чего-нибудь, а ничего другого не могъ онъ ей сказагь по совѣсти. Это не могло ее оскорбить. Это даже не заставитъ ее подумать, хорошо ли рѣшила она. Онъ совершенно понималъ, какого рода любовь ему нужна — такая любовь, которая заставила бы ее считать счастьемъ опереться о его грудь. Безъ этой любви онъ не желалъ на ней жениться — а такой любовью, онъ зналъ, что не можетъ наполнить ея сердце. Вотъ почему онъ гулялъ по кладбищу и говорилъ себѣ, что удовольствія этого міра состоятъ въ мысляхъ о радостяхъ будущаго.

Глава XV.
КЛАРИСА ЖДЕТЪ.

Когда Пэшенсъ и Клариса пошли въ свою комнату въ тотъ вечеръ, когда онѣ пришли пѣшкомъ отъ мистриссъ Браунло въ Попгэмскую виллу — во всю эту продолжительную прогулку рука Кларисы лежала на рукѣ Ральфа Ньютона — старшая сестра печально и тревожно взглянула въ лицо младшей, для того, чтобы, если возможно, узнать, не спрашивая прямо, что было говорено. Еслибъ Ральфъ имѣлъ намѣреніе сдѣлать предложеніе, то не могло быть времени болѣе удобнаго. Пэшенсъ сама не знала, чего она желала — кромѣ того, чтобы сестра ея могла имѣть всѣ радости и все благоденствіе на свѣтѣ. Никогда по лицу Клэри не могло пробѣжать болѣзненнаго выраженія безъ того, чтобы сердце Пэшенсъ не заныло. Это чувство было такъ сильно, что она сочувствовала даже сумасбродствамъ и недостаткамъ Клэри. Она почти знала, что не слѣдовало бы поощрять сватовство Ральфа Ньютона — какъ ни блистательны были его надежды и какъ ни дорогъ быль онъ имъ всѣмъ. Онъ былъ мотъ, и можетъ быть, его прекрасныя надежды всѣ погибнутъ прежде чѣмъ созрѣютъ. Притомъ отецъ ихъ, вѣроятно, не одобритъ этого. Потомъ опять такъ не хорошо, что спокойствіе Клэри было нарушено и между тѣмъ ни слова не было сказано отцу. Многое было не хорошо — но такъ сильна была ея любовь къ Клэри, что она болѣе всего желала, чтобы Клэри была счастлива. Когда братъ Ральфа объявилъ себя обожателемъ — что онъ сдѣлалъ смѣло предъ сэр-Томсономъ послѣ короткаго знакомства съ его семействомъ — Пэшенсъ отдала ему все свое сочувствіе. Сэр-Томасъ, разузнавъ его обстоятельства, охотно принялъ его въ свой домъ и согласился отдать ему руку дочери — если онъ можетъ тронуть ея сердце. Сцена была для него открыта, а Пэшенсъ была самымъ горячимъ его другомъ. Но все это прошло — Клэри упрямилась.

— Пэтти, сказала она довольно дерзко, — онъ ошибся. Ему надо было влюбиться въ тебя.

— Пасторы такъ же любятъ хорошенькихъ дѣвушекъ, какъ и другіе мужчины, сказала Пэтти съ улыбкою.

— Развѣ моя Пэтти не такая хорошенькая и нѣжная какъ буквица? сказала Клэри, цѣлуя свою сестру.

Хорошенькою Пэшенсъ Андерудъ не была — а нѣжность, которою Пэшенсъ Андерудъ была одарена, превосходила способность къ сравненію бѣдной Кларисы. А теперь она созналась въ страсти къ моту!!

Пэшенсъ могла видѣть, что сестра ея не была несчастлива, когда воротилась съ прогулки — не была задумчива — не была разбита сердцемъ. А между тѣмъ ей казалось до этой прогулки, пока онѣ гуляли по саду мистриссъ Браунло, что Ральфъ посвятилъ себя совершенно новой кузинѣ и что Клариса несчастна. Навѣрно, еслибъ онъ объяснился во время этой прогулки — еслибъ возобновилъ увѣренія въ любви, еслибъ теперь Клэри считала его своимъ женихомъ, она не скрывала бы этого. Невозможно, чтобы Клэри дала слово жениху и чтобы отецъ ея не зналъ этого. А какъ же могло быть иначе, если Клэри была счастлива теперь — Клэри, признавшаяся, что она любитъ этого человѣка и теперь опиравшаяся на его руку цѣлый часъ при лунномъ сіяніи? Но Пэшенсъ не сказала ни слова. Она не могла рѣшиться говорить, когда ея слова могли огорчить сестру.

Когда онѣ пролежали въ постели съ полчаса въ темной комнатѣ, пронесся шепотъ отъ одной постели къ другой:

— Пэтти, ты спишь?

Пэшенсъ объявила, что она не спитъ.

— Я приду къ тебѣ… И босыя ножки Клэри пробѣжали по комнатѣ. — Мнѣ надо сказать тебѣ кое-что и лучше я скажу это здѣсь.

Пэшенсъ охотно дала мѣсто для пришедшей и знала, что она теперь узнаетъ все.

— Пэтти, лучше ждать.

— Что ты хочешь сказать, душа моя?

— Я хочу сказать, что я думаю, что онъ любитъ меня; я почти въ томъ увѣрена.

— Онъ ничего не сказалъ сегодня?

— Онъ говорилъ многое — разумѣется, но ничего объ этомъ — ничего именно объ этомъ.

— О, Клэри! я боюсь его.

— Какая польза бояться? Мнѣ кажется, что я ему нравлюсь, но можетъ быть онъ говорить не можетъ. Онъ въ долгахъ — и долженъ ждать.

— Но это такъ ужасно! Что ты будешь дѣлать?

— Я буду также ждать. Я думала объ этомъ и рѣшилась. Къ чему служитъ любить человѣка, если не хочешь сдѣлать что-нибудь для него? Я его люблю всѣмъ сердцемъ. Я молю Бога, чтобъ у меня никогда не было мужа, если я не могу быть его женою.

Пэшенсъ задрожала въ объятіяхъ сестры, когда эти смѣлыя слова были сказаны съ энергіей.

— Я говорю тебѣ, Пэтти, такъ какъ говорю себѣ самой, потому что ты такъ нѣжно меня любишь.

— Я люблю тебя — о, я люблю тебя!

— Не думаю, чтобъ было не женственно говорить правду тебѣ и себѣ. Какъ мнѣ не говорить этого себѣ? Я чувствую, что готова цѣловать землю, на которой онъ стоитъ. Онъ мой герой, мой паладинъ, мое сердце, моя душа. Я отдала себя ему. Развѣ это зависитъ отъ меня?

— Но, Клэри — тебѣ слѣдовало сдерживать это чувство, а не давать ему воли.

— Его нельзя сдержать — въ моемъ сердцѣ. Но я никогда, никогда, никогда не покажу ему этого, пока онъ не будетъ мой. Можетъ быть, придетъ день, когда я скажу ему все: какъ я была несчастна, когда онъ не говорилъ со мною; какъ раздиралось мое сердце, когда я услыхала его голосъ съ Мэри; какъ взволнована и несчастлива и счастлива, когда узнала, что сдѣлаю съ нимъ эту продолжительную прогулку — и потомъ какъ я рѣшилась ждать. Я скажу тебѣ все — можетъ быть — когда-нибудь. Спокойной ночи, милая, милая Пэтти! Я не могла заснуть, не разсказавъ всего.

Потомъ она вырвалась изъ объятій сестры и вернулась на свою постель. Въ двѣ минуты Клариса заснула, но Пэшенсъ долго не спала, и прежде чѣмъ заснула, подушка ея была смочена слезами.

На слѣдующей недѣлѣ Ральфъ былъ опять въ виллѣ. Сэр-Томаса, разумѣется, не было, но три дѣвушки были дома, и такъ случилось, что миссъ Спунеръ тоже пришла напиться чаю у своихъ пріятельницъ. Часъ, который онъ провелъ тамъ, былъ проведенъ и въ комнатахъ, и въ саду, и Ральфъ болѣе всего былъ внимателенъ къ миссъ Боннеръ. Миссъ Боннеръ однако такъ скромно держала себя, что никто не могъ обвинить ее въ кокетствѣ. Сказать по правдѣ, Мэри, не слышавшая никакихъ откровенностей — а она была такая дѣвушка, которая не торопилась вызывать откровенности и не скоро высказывалась сама — видѣла какой-нибудь знакъ или слышала какое-нибудь слово, которые возбудили въ ея душѣ подозрѣніе. Не то, чтобы она думала, что сердце Клари было безвозвратно отдано этому молодому человѣку, но Мэри казалось, что тутъ есть что-то, почему она вмѣшиваться не должна. Она была здѣсь изъ милости — ея дневное пропитаніе зависѣло отъ состраданія ея дяди, что ни говорилъ бы онъ противъ этого. Между тѣмъ она почти не знала своихъ кузинъ и была совершенно увѣрена, что онѣ ее не знаютъ. Она слышала, что Ральфъ Ньютонъ былъ человѣкъ свѣтскій и наслѣдникъ большого состоянія. Она знала, что она бѣдна, но знала также, что она большая красавица. Безъ сомнѣнія, въ груди ея было желаніе пріобрѣсти посредствомъ своей красоты отъ какого-нибудь мужчины, котораго она могла бы полюбить, тѣ хорошія вещи, которыхъ она не имѣла. Въ ней не было недостатка въ честолюбіи и она имѣла высокія надежды, основанныя на сознаніи своей красоты. Ея красота, достаточное количество ума — количество извѣстное ей самой въ замѣчательной степени — вотъ какими качествами была она одарена. Но она знала, когда можетъ пользоваться ими добросовѣстно и когда не должна ихъ употреблять. Ральфъ смотрѣлъ на нее, какъ смотрятъ мужчины, которые желаютъ получить позволеніе любить. Все это было для нея гораздо понятнѣе, чѣмъ для Кларисы, которая была двумя годами старше ея. Хотя она видѣла Ральфа только три раза, она уже чувствовала, что можетъ заставить его стать на колѣни передъ нею, если захочетъ. Но въ ней возбудилось подозрѣніе о томъ, что случилось прежде, и чувство чести и признательности — а можетъ быть также и собственнаго интереса — заставило ее обращаться холодно съ Ральфомъ Ньютономъ. Она съ умысломъ не пошла съ нимъ отъ мистриссъ Браунло, а теперь, когда они гуляли по лугу и кустарнику Попгэмской виллы, она старалась не отходить съ нимъ отъ другихъ. Во всемъ этомъ было въ этотъ разъ болѣе женскаго искусства — или хитрости, можемъ мы сказать — чѣмъ у Кларисы Андерудъ.

Она была хитра, но она не заслуживала, чтобъ дурное значеніе этого слова было къ ней примѣнено. Обстоятельства ея жизни сдѣлали ее хитрою. Она съ пятнадцатаго года сдѣлалась хозяйкою въ домѣ отца и два года имѣла поклонниковъ у своихъ ногъ. Отецъ ея ѣлъ, пилъ, смѣялся и шутилъ надъ своею дочерью и ея обожателями, но по его милости не запятнала она ни своего имени, ни своей души. Капитаны въ вест-индскихъ полкахъ, лейтенанты съ кораблей были ея поклонниками. Брачныя предложенія такъ же быстро срываются съ языка такихъ людей въ тропикахъ, какъ предложенія подать шаль или отнести зонтикъ. Они мягкосердечны, смѣлы и очень откровенны. Въ теплыхъ странахъ такъ естественно сдѣлать предложеніе послѣ пятаго танца. Таковъ ужъ обычай въ тѣхъ областяхъ, и кажется, онъ не дѣлаетъ вреда. Мужчины женятся и женщины выходятъ замужъ съ небольшимъ доходомъ, но съ голоду не умираютъ. Однако Мэри Боннеръ, званіе отца которой было выше званія ея обожателей и которая знала, что обладаетъ большой красотой, держала себя поодаль отъ всего этого и рѣшилась выжидать. Она еще выжидала время — съ терпѣніемъ достаточнымъ для того, чтобы устоять отъ взглядовъ Ральфа Ньютона.

Клариса Андерудъ держала себя очень хорошо въ этотъ вечеръ. Она бросила веселый взглядъ на сестру и посвятила себя миссъ Спунеръ. Мэри была такъ благоразумна и такъ осторожна, что причины къ большой тревогѣ не было. Насколько Клэри могла видѣть, Ральфъ столько же говорилъ съ Пэшенсъ, сколько съ Мэри. Сама она рѣшилась ждать. Ея обращеніе съ нимъ было очень мило — почти какъ сестры съ братомъ. Она рѣшительно оставалась съ миссъ Спунеръ, между тѣмъ какъ Ральфъ уговаривалъ Мэри пойти къ берегу. Это продолжалось не долго. Онъ скоро уѣхалъ, а за нимъ и миссъ Спунеръ.

— Онъ очень интересенъ, сказала Мэри, какъ только онѣ остались однѣ.

— Очень интересенъ, сказала Пэшенсъ.

— И необыкновенно красивъ. Его вѣрно считаютъ здѣсь большимъ красавцемъ?

— Да, — должно, быть, сказала Пэшенсъ: — я никогда не думала объ этомъ.

— Разумѣется, онъ красавецъ, сказала Клариса: — никто не можетъ сомнѣваться въ этомъ. Есть нѣкоторые люди, красоту которыхъ опровергать было бы такъ же нелѣпо, какъ говорить, что какая-нибудь прекрасная картина не хороша. Такой человѣкъ Ральфъ — и я знаю еще одну такую же особу.

Мэри не приняла на свой счетъ этого намека даже улыбкою.

— Я всегда находила, что по наружности Грегори гораздо пріятнѣе, сказала Пэшенсъ.

— Это потому, что ты въ него влюблена, сказала Клариса.

— Въ его глазахъ какой-то выразительный блескъ, какое-то краснорѣчіе, а въ выраженіи лица какая-то мягкость чувства, которая выше всякой красоты, энергически продолжала Пэшенсъ.

— Это поэзія, сказала Клариса: — краснорѣчіе, мягкость, глаза, чувство, выразительный блескъ. Ужъ лучше скажи прямо, что онъ божокъ.

— Я желала бы познакомиться съ нимъ, сказала Мэри Боннеръ.

— Вы скоро съ нимъ познакомитесь, я въ этомъ не сомнѣваюсь. А когда познакомитесь, то найдете, что это одинъ изъ лучшихъ людей на свѣтѣ. Съ этимъ я согласна, но не согласна съ тѣмъ, чтобы можно было его сравнить по красотѣ съ его братомъ.

Во всемъ этомъ бѣдная Клариса, которой нечѣмъ болѣе было утѣшаться, кромѣ рѣшимости мужественно ждать, держала себя хорошо и бодро.

Вскорѣ послѣ этого пришло въ Попгэмскую виллу письмо отъ Грегори Ньюгона. Сэр-Томасъ былъ дома въ это утро и услыхалъ объ этомъ извѣстіи.

— Если мистеръ Ньютонъ пріѣдетъ, пригласите его обѣдать, а я постараюсь быть дома, сказалъ сэр-Томасъ.

Пэшенсъ намекнула, что надо бы пригласить ихъ Ральфа увидѣться съ нимъ, но на это сэр-Томасъ не согласился.

— Не наше дѣло мирить поссорившихся родныхъ, сказалъ онъ: — старикъ Ньютонъ былъ у меня недавно раза два и я увидалъ, что ссора существуетъ такъ же сильно, какъ и прежде. Я приглашалъ его обѣдать здѣсь, но онъ отказался. Сынъ его хочетъ пріѣхать. Я буду радъ видѣть его.

Письмо Грегори не показали сэр-Томасу, но разумѣется его показали Кларисѣ.

— Что я могу тутъ сдѣлать? сказала она.

— Изъ этого можно предположить, что по лицу Пэшенсъ было видно, что она думаетъ, будто съ Грегори поступаютъ жестоко.

— Не знаешь, какъ это бываетъ и почему. Я не могу выйти за Грегори Ньютона.

— Между тѣмъ въ его пользу говоритъ все.

— Какъ бы я желала, чтобъ онъ сдѣлалъ предложеніе тебѣ, Пэтти!

— Не говори этого, душа моя, потому что это мнѣ непріятно. Я не думаю о себѣ въ подобныхъ вещахъ, но надѣюсь видѣть тебя счастливою женою какого-нибудь счастливаго человѣка.

— Я надѣюсь отъ всего сердца, что и ты будешь, сказала Клэри, вскочивъ: — женою человѣка какого-нибудь особеннаго, милѣйшаго, добрѣйшаго или лучшаго изъ всѣхъ людей на свѣтѣ. О Боже! а между тѣмъ я знаю, что этого не случится никогда, и удивляюсь, какъ у меня достало смѣлости сказать тебѣ это.

Пэшенсъ также удивлялась смѣлости своей сестры.

Ральфъ Ньютонъ — Ральфъ изъ Пріората — пріѣхалъ и принялъ приглашеніе обѣдать, сдѣланное ему. Событіе это было такъ важно, что Пэшенсъ сочла нужнымъ поѣхать въ Лондонъ сказать отцу. Мэри поѣхала съ нею, желая посмотрѣть на таинственности въ Соутгэмптонской улицѣ, а Клариса осталась ждать. Послѣ обычныхъ перебранокъ съ Стемомъ, который сначала поклялся, что барина нѣтъ дома, онѣ пробрались въ библіотеку сэр-Томаса.

— Боже, Боже, Боже! въ какое это мѣсто привезла ты твою кузину? сказалъ сэр-Томасъ, нахмурившись.

Мэри тотчасъ отретировалась бы, еслибъ Пэшенсъ такъ смѣло не стояла на-своемъ.

— Почему же ей было не пріѣхать, папа? А мнѣ нужно видѣть васъ. Мистеръ Ньютонъ обѣдаетъ у насъ завтра.

Завтра была суббота и сэр-Томасъ серьезно сдѣлался недоволенъ. Для чего выбрали субботу? Суббота самый неловкій день для того, чтобы давать обѣды. Напрасно Пэшенсъ объясняла, что Ньютонъ могъ только пріѣхать въ субботу, что сэр-Томасъ самъ далъ позволеніе пригласить его обѣдать и противъ субботы никакого запрещенія не сдѣлалъ.

— Тебѣ слѣдовало знать, сказалъ сэр-Томасъ.

Однако онъ отпустилъ ихъ съ обѣщаніемъ обѣдать въ виллѣ на слѣдующій день.

— Почему суббота такъ для него непріятна? спросила Мэри, когда онѣ шли вмѣстѣ чрезъ Инкольн-Иннъ.

Пэшенсъ молчала нѣсколько времени, не зная, какъ отвѣтить на этотъ вопросъ или какъ оставить его безъ отвѣта. Наконецъ она предпочла отвѣчать:

— Онъ не любитъ ходить въ нашу церковь.

— Но вы любите?

— Да, и желала бы, чтобъ и папа любилъ. Но онъ не любитъ.

Наступило молчаніе.

— Разумѣется, намъ долженъ казаться страненъ нашъ образъ жизни.

— Надѣюсь, что не я прогоняю дядюшку.

— Вовсе нѣтъ, Мэри. Послѣ смерти мама онъ принялъ эту привычку и такъ полюбилъ уединеніе, что бываетъ счастливъ только когда одинъ. Мы должны быть признательны ему, что онъ показываетъ къ намъ такое довѣріе — но было бы гораздо пріятнѣе, еслибъ онъ бывалъ дома.

— Онъ такъ непохожъ на моего отца.

— Онъ всегда жилъ съ вами?

— Ну — да; то-есть, я могла всегда быть съ нимъ — почти всегда. Онъ такъ любилъ общество, что никогда не хотѣлъ быть одинъ. У насъ былъ огромный домъ, всегда наполненный людьми. Если онъ могъ видѣть пріятныхъ и улыбающихся людей, ему ничего болѣе не было нужно. Трудно сказать, что лучше.

— Папа чрезвычайно добръ къ намъ.

— И мой папа былъ также добръ ко мнѣ, — по-своему; но, о Боже! какіе люди бывали у насъ! Бѣдный папа! Онъ бывало говорилъ, что гостепріимство его первая обязанность. Я иногда думала, что свѣтъ былъ бы гораздо пріятнѣе и лучше, еслибъ не было гостепріимства — еслибъ люди всегда пили и ѣли одни, и жили какъ дядюшка живетъ въ своей квартирѣ. По-крайней-мѣрѣ, не тратилось бы столько денегъ.

— Папа не тратитъ денегъ, сказала Пэшенсъ: — хотя на свѣтѣ не было человѣка болѣе щедраго.

Ральфъ Ньютонъ — Ральфъ изъ Пріората — пріѣхалъ обѣдать и миссъ Спунеръ была приглашена. Можно было бы предположить, что общество, составленное такимъ образомъ, не могло быть очень весело, но въ виллѣ бесѣда шла очень удовлетворительно. Ральфъ понравился всѣмъ. Онъ очень понравился сэр-Томасу откровенностью и непринужденностью, съ какими говорилъ о фамильныхъ затрудненіяхъ Ньютона.

— Я желалъ бы, чтобъ мой тезка познакомился съ батюшкой, сказалъ онъ, когда остался одинъ съ сэр-Томасомъ послѣ обѣда.

Онъ никогда не называлъ этихъ Ньютоновъ своими кузенами, хотя говорилъ Грегори, котораго онъ хорошо зналъ и нѣжно любилъ, что отъ него чувствуетъ себя въ нравѣ требовать родственной привязанности.

— Это было бы желательно, сказалъ сэр-Томасъ.

— Я не отказываюсь отъ надежды. Вы знаете, кажется, моего отца. Онъ думалъ, что братъ некстати мѣшается въ его дѣла, и мнѣ кажется это правда. Но болѣе любящаго и великодушнаго человѣка не было на свѣтѣ. Онъ такъ любитъ Грегори, какъ меня, и сдѣлаетъ все на свѣтѣ, что Грегори ему скажетъ. Онъ перестроиваетъ алтарь въ церкви, потому что Грегори этого желаетъ. Надѣюсь, что когда-нибудь они примирятся.

— Трудно преодолѣвать денежныя затрудненія, сказалъ сэр-Томасъ.

— Я не вижу, почему могутъ быть денежныя затрудненія, сказалъ Ральфъ: — еслибъ зависѣло отъ меня, ихъ не было бы.

— Ральфъ Ньютонъ запутался въ денежныхъ дѣлахъ, сказалъ сэр-Томасъ: — еслибъ онъ побольше берегъ свое состояніе, то между нимъ и вашимъ отцомъ не было бы и рѣчи объ имѣніи.

— Я это понимаю — я понимаю также безпокойство моего отца, хотя не раздѣляю его. Гораздо будетъ лучше, если мой тезка получитъ помѣстье. Я могу обсудить эти вещи настолько, чтобы знать, если это помѣстье будетъ принадлежать мнѣ, то случится именно то, чего желаетъ избѣгнуть мой отецъ. Я буду владѣльцемъ Ньютонскаго Пріората и меня будутъ называть мистеръ Ньютонъ, но я не буду Ньютономъ Ньютонскимъ. Лучше пусть оно перейдетъ къ Ральфу. Я буду жить въ другомъ мѣстѣ и на меня не станутъ обращать вниманія.

Сэр-Томасъ, глядя на молодого человѣка, опиравшагося на ручку кресла и державшаго рюмку съ виномъ въ рукѣ, не могъ не сказать себѣ, что это было бы очень жаль, Эта отрасль Ньютонскаго рода, объявлявшая о себѣ, что никогда не можетъ быть Ньютономъ Ньютонскимъ, былъ прекрасный, мужественный человѣкъ — не такой красавецъ, какъ Ральфъ наслѣдникъ, но отмѣченный той необыкновенной смѣсью кротости, ума и нѣжности, которая была написана не только на физіономіи, но и въ осанкѣ и въ каждомъ шагу Грегори; но онъ былъ гораздо выше обоихъ ихъ, съ широкой грудью, съ открытымъ лбомъ и съ блестящими, голубыми, ньютонскими глазами, составлявшими характеристическую черту этой фамиліи. Въ немъ было такъ много мужского, между тѣмъ какъ мужественности Ральфу-наслѣднику не доставало.

— Ральфъ долженъ лечь на постель, которую себѣ приготовилъ, сказалъ сэр-Томасъ. — А вы разумѣется должны прибрать все хорошее, что попадется вамъ подъ руку. Насколько я могу видѣть, теперь для Ральфа будетъ лучше, если вашъ отецъ купитъ у него хотя часть его наслѣдства. Дѣвицы ждутъ насъ гулять и, можетъ быть, вы хотите выкурить сигару на лугу.

Для всѣхъ было очевидно, что этотъ другой Ньютонъ очень восхищался вест-индской кузиной. И Мэри съ этимъ пріѣзжимъ сошлась какъ будто непринужденнѣе, чѣмъ съ кѣмъ бы то ни было послѣ своего пріѣзда въ Фёльгэмъ. Она улыбалась, слушала, была любезна и отпускала тѣ пріятныя остроты, которыя дѣвушки говорятъ мужчинамъ, когда знаютъ, что ими восхищаются и одобряютъ это. Ей была разсказана вся исторія, и можетъ быть бѣдная сирота чувствовала, что ей приличнѣе сойтись съ человѣкомъ не имѣющимъ имени, чѣмъ съ настоящимъ наслѣдникомъ фамиліи. Ньютонъ, когда прощался съ ними, просилъ позволенія опять пріѣхать и оставилъ ихъ съ пріятнымъ видомъ короткости. Двѣ лодки проѣхали мимо ихъ, мчась взапуски по рѣкѣ почти возлѣ самаго края луга и Ньютонъ предложилъ Мэри пари, которая прежде доѣдетъ до мосту.

— Я желалъ бы, чтобъ вы согласились принять мое пари, миссъ Боннеръ, сказалъ онъ: — потому что тогда я былъ бы обязанъ сейчасъ пріѣхать вамъ заплатить.

— Это все очень хорошо, мистеръ Ньютонъ, сказала Мэри: — но я слышала, нѣкоторые господа вовсе не показываются послѣ проигрыша!

— Я увѣрена, что мистеръ Ньютонъ не таковъ, сказала Клэри: — но я надѣюсь, что во всякомъ случаѣ онъ опять пріѣдетъ.

Ньютонъ обѣщалъ и имѣлъ твердое намѣреніе сдержать свое обѣщаніе.

— Не правда ли, какъ было бы хорошо, еслибъ они влюбились другъ въ друга и женились? сказала Клэри своей сестрѣ.

— Я не люблю составлять планы о такихъ вещахъ, сказала Пэшенсъ.

— Я не люблю составлять планы, но не вижу въ нихъ никакого вреда. Онъ такой милый, не правда ли?

— Я нашла его очень пріятнымъ.

— Такой откровенный, мужественный, непринужденный! И онъ будетъ богатъ, знаешь?

— Я не. знаю, но должно быть такъ, сказала Пэшенсъ.

— О, да! ты знаешь. Бѣдный Ральфъ! нашъ Ральфъ мотъ и я не стану удивляться, если этотъ получитъ все имѣніе. Потомъ его отецъ очень богатъ. Я это знаю, потому что Грегори мнѣ сказалъ. Боже! не правда ли, какъ будетъ странно, если мы всѣ трое сдѣлаемся мистриссъ Ньютонъ?

— Клэри, что я тебѣ говорила?

— Ну, не буду. Но это было бы странно — и такъ мило; по-крайней-мѣрѣ, мнѣ такъ кажется. Ну, — конечно, мнѣ не слѣдуетъ этого говорить. Но я никакъ не могу не думать объ этомъ — а конечно я могу говорить тебѣ, что думаю.

— Я думала бы объ этомъ какъ можно менѣе, душа моя.

— А! это очень хорошо. Дѣвушка можетъ быть лицемѣркой, если хочетъ, или можетъ быть она должна. Разумѣется, я буду лицемѣркой для всѣхъ на свѣтѣ, кромѣ тебя. Я скажу тебѣ вотъ что, Пэтти — ты заставляешь меня говорить тебѣ все и твердишь, что разумѣется мы должны говорить другъ другу все — а потомъ бранишь меня. Развѣ ты не хочешь, чтобы я тебѣ говорила все?

— Хочу — и не буду тебя бранить. Милая Клэри, развѣ я тебя браню? Развѣ я не отдала бы зеницу моего ока, чтобы сдѣлать тебя счастливою?

— Это совсѣмъ другое дѣло, сказала Клэри.

Три дня спустя Ральфъ изъ Ньютона — надо надѣяться, что читатель пойметъ нашу попытку сдѣлать различіе между этими молодыми людьми — Ральфъ изъ Ньютона опять явился въ Попгэмскую виллу. Онъ пріѣхалъ почти какъ старый другъ и привезъ листья папоротника, которые онъ уже досталъ изъ Гэмпшира, сдержавъ обѣщаніе, данное Пэшенсъ Андерудъ.

— Это у насъ называютъ оленій языкъ, сказалъ онъ: — хотя, кажется, это носитъ различное названіе въ различныхъ мѣстахъ.

— Это такое же растеніе, какъ и наше, мистеръ Ньютонъ: — только ваше больше.

— Это самый некрасивый изъ всѣхъ папоротниковъ, сказала Клэри.

— Даже и это комплиментъ, сказалъ Ньютонъ: — въ эту погоду пересаживать ихъ нельзя, но я пришлю вамъ корзину въ октябрѣ. Вамъ надо пріѣхать въ Ньютонъ и посмотрѣть нашъ папоротникъ.

Потомъ онъ началъ говорить съ Мэри Боннеръ и остался въ виллѣ почти цѣлый день. Минуты двѣ оставался онъ одинъ съ Кларисой и тотчасъ выразилъ свой восторгъ.

— Не думаю, чтобы когда-нибудь я видалъ такую совершенную красавицу, какъ ваша кузина, сказалъ онъ.

— Она хороша.

— Притомъ она такая блондинка, между тѣмъ какъ ожидаешь видѣть у пріѣзжихъ изъ Вест-Индіи черные глаза и черные волосы.

— Но Мэри не тамъ родилась.

— Это ничего не значитъ. Мысли не переносятся такъ далеко. Негръ долженъ быть черенъ, американецъ худощавъ, француженка съ затянутыми волосами, нѣмка широколицая, шотландка рыжая — а вест-индская красавица должна быть черноволосая и томная.

— Я скажу ей, что вы это говорите, и можетъ быть она перемѣнитъ себя.

— Дѣлайте что хотите, только не заставляйте ее перемѣняться, сказалъ Ньютонъ: — она не можетъ перемѣниться къ лучшему.

— Я увѣрена, что онъ по уши влюбленъ, сказала Клариса своей сестрѣ въ этотъ вечеръ.

Глава XVI.
ТАВЕРНА «ЧЕСТЕРСКІЙ СЫРЪ».

— Трудъ есть соль земли, а капиталъ заклятый врагъ труда.

— Слушайте, слушайте, слушайте! и забрянчали стаканы и разбились трубки.

Потомъ ораторъ продолжалъ:

— Милостивый Создатель предназначилъ труду быть солью земли, а человѣкъ сдѣлалъ, что капиталъ сдѣлался врагомъ труда. Первое опредѣленіе вѣчное, котораго ничто не можетъ перемѣнить — которому ни добро, ни зло, сдѣланное человѣкомъ, не можетъ повредить. Другое злое опредѣленіе, плодъ невѣжества человѣка, которое разумъ человѣка можетъ уничтожить.

Ораторъ былъ Онтаріо Могсъ и въ эту минуту обращался къ толпѣ сочувствующихъ друзей въ большой залѣ таверны «Честерскій Сыръ». Изъ всѣхъ слушавшихъ Онтаріо Могса, вѣроятно, никто не достигалъ въ торговлѣ выше степени ремесленника, работающаго за еженедѣльное жалованье — но Могсъ былъ особенно дорогъ имъ, потому что онъ не былъ ремесленникъ, работающій за еженедѣльное жалованье, а капиталистъ. Отецъ его былъ хозяинъ-сапожникъ на большую ногу; въ уэст-эндской торговлѣ никто не стоялъ выше Буби Могса, и было извѣстно, что Онтаріо былъ единственный сынъ и наслѣдникъ. Буби давно убрался къ своимъ предкамъ, а старикъ Могсъ былъ суровый оппонентъ стачекъ. Никто не могъ сказать, сколько онъ лишился, отказавшись уступить во время послѣдней стачки между лондонскими сапожниками. Онъ громко увѣрялъ, что скорѣе раззорится, скорѣе откажется отъ своей загородной резиденціи въ Шефердъ-Бёшѣ, скорѣе сорветъ почетныя имена Буби Могсъ съ вывѣски, чѣмъ уступитъ хоть на пядь людямъ, вздумавшимъ предписывать ему, какъ онъ долженъ поступать съ своей собственностью. Въ дни стачекъ Могсъ смотрѣлъ даже на своихъ собственныхъ работниковъ глазами Коріолана, бросавшаго гнѣвные взгляды на римское народонаселеніе. Могсъ старшій стоитъ бывало въ дверяхъ своей лавки, засунувъ руки въ карманъ жилета, и смотритъ на работниковъ, собиравшихся на улицѣ вокругъ его лавки, и чувствуетъ себя патриціемъ, готовымъ умереть за свое сословіе. Таковъ былъ Могсъ старшій. А Могсъ младшій, сынъ капиталиста, но наслѣдство котораго зависѣло отъ воли отца, говорилъ рѣчь работникамъ своего отца и другимъ работникамъ въ клубѣ «Честерскій Сыръ», поучая ихъ, что трудъ есть соль земли, а капиталъ врагъ труда. Разумѣется, они любили его. Самый популярный изъ всѣхъ демагоговъ тотъ, который сталъ демагогомъ вопреки своей наружной натурѣ. Графъ радикалъ, пасторъ вольнодумецъ, арендаторъ идущій наперекоръ своему хозяину, капиталистъ держащійся теоріи раздѣленія капитала, Могсъ, любящій стачки — вотъ какихъ людей любятъ работники. Онтаріо Могсъ, филантропія котораго была по-крайней-мѣрѣ добросовѣстна и который дѣйствительно думалъ, что лучше, если двадцать сапожниковъ будутъ ѣсть ежедневно говядину, чѣмъ одинъ сапожникъ будетъ жить на дачѣ — который дѣйствительно это думалъ и дѣйствовалъ сообразно съ этимъ мнѣніемъ — былъ любимъ и почти обожаемъ членами «Честерскаго Сыра». Насколько истинная филантропія человѣка была испорчена безпокойнымъ и тщеславнымъ честолюбіемъ, насколько его увлекало чувство, что лучше говорить рѣчи въ тавернѣ «Честерскій Сыръ», чѣмъ ходить собирать долги отца, очень трудно намъ рѣшить. Вѣроятно, и въ Онтаріо Могсѣ была нѣкоторая примѣсь, но объ этой примѣси его слушатели не знали ничего. Для нихъ онъ былъ совершенный образецъ соединенія столь пріятнаго для нихъ богача сочувствующаго бѣдному. Поэтому они брянчали стаканами, ломали свои трубки и клялись, что слова, произносимыя имъ, именно таковы, какія имъ нужны.

— Битва происходила съ-тѣхъ-поръ, какъ человѣкъ выползъ на землю, продолжалъ Могсъ, вытягиваясь во весь ростъ и указывая на самые дальніе предѣлы обитаемаго земного шара: — съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ человѣкъ выползъ на землю.

Звукъ слова «выползъ», типъ низкаго униженія, которому подвергаютъ работниковъ ихъ хозяева, особенно возбудилъ сочувствіе въ митингѣ.

— А откуда происходитъ битва?

Ораторъ остановился и стаканы забрянчали на столѣ.

— Да — откуда происходитъ битва, сражаясь въ которой, гекатомбы честныхъ работниковъ были навалены, пока горы побѣлѣли отъ ихъ костей, а рѣка наполнилась ихъ кровью? Отъ желанія одного человѣка ѣсть хлѣбъ двоихъ.

— Такъ и есть, сказалъ худой, блѣднолицый, низенькій человѣкъ, сидѣвшій въ углу, дрожащая рука котораго лежала на стаканѣ джина съ водой. — Да, и желанія носить сюртукъ и штаны двухъ человѣкъ, и взять себѣ постели двухъ человѣкъ, и жизнь изъ тѣла двухъ человѣкъ. Чортъ побери!

Онтаріо, понимавшій свое ораторское ремесло, стоялъ все съ протянутой рукой и ждалъ, пока прекратится эта вспышка.

— Нѣтъ, другъ мой, сказалъ онъ: — мы не станемъ ихъ проклинать. Я съ своей стороны не прокляну ни одного. Я просто буду возмущаться. Изъ всѣхъ таинствъ, данныхъ намъ, возмущеніе таинство самое священное.

Вслѣдствіе этого хозяинъ «Честерскаго Сыра» долженъ былъ опасаться за свои столы, такъ много рукоплескали и такъ сильно стучали по столамъ — но безъ сомнѣнія онъ зналъ свое дѣло и не вмѣшивался.

— Возмущеній, друзья мои, продолжалъ Онтаріо, теперь граціозно положивъ на грудь свою правую руку: — бываетъ два рода, или можетъ быть, намъ слѣдуетъ сказать три. Есть возмущеніе оружіемъ, которое никакой пользы здѣсь сдѣлать не можетъ.

— А можетъ быть и можетъ, сказалъ маленькій, худенькій человѣкъ въ углу, котораго джинъ съ водой, очевидно не утѣшалъ.

На этотъ перерывъ Онтаріо не обратилъ вниманія.

— Есть исполненое достоинство и медленное возмущеніе нравственнаго сопротивленія — я боюсь, слишкомъ медленное для насъ.

Этотъ пунктъ слушатели не оцѣнили, и хотя ораторъ остановился, веселыхъ криковъ не было.

— Что правда, то правда, сказалъ одинъ, но это былъ человѣкъ тщеславный, просто желавшій казаться умнѣе своихъ товарищей.

— Потомъ есть возмущеніе стачекъ.

Тутъ крикъ, топанье и удары по столу кулаками сдѣлались неистовѣе прежняго.

— Законное возмущеніе труда противъ тирановъ. Господа, изъ всѣхъ усилій это самое благородное. Это самопожертвованіе, мученичество, отреченіе отъ себя самого, отъ своихъ малютокъ, отъ своей жены для другихъ, которые только такимъ образомъ могутъ быть освобождены изъ когтей тиранства. Господа, еслибы не стачки, то въ этой странѣ свободный человѣкъ не могъ бы жить. Съ помощью стачекъ мы сдѣлаемъ эту страну раемъ для работниковъ, элизіумомъ для промышленности, эдемомъ для ремесленниковъ.

Онъ говорилъ еще многое — но читателю можетъ надоѣсть потокъ краснорѣчія мистера Могса. И сквозь все это проглядывалъ зародышъ истины и сильный отпечатокъ правдиваго, благороднаго чувства — но ораторъ до-сихъ-поръ еще не научился, какъ много слѣдуетъ обдумать зародышъ истины, прежде чѣмъ онъ можетъ произвести плодъ для толпы. А потомъ, когда говоришь, высокопарныя слова приходятъ такъ легко, а мысли — даже самыя маленькія — текутъ такъ медленно!

Но эта рѣчь, какова бы она ни была, была достаточна для потребностей посѣтителей «Честерскаго Сыра». Тутъ были люди, которые впродолженіе получаса вѣрили, что Онтаріо Могсъ родился разрѣшить всѣ затрудненія между работниками и ихъ хозяевами и что онъ сдѣлаетъ это такимъ образомъ, что работники по-крайней мѣрѣ получатъ все, чего хотятъ. Всѣ думали, что настаетъ блаженное время и что его вызоветъ Онтаріо Могсъ.

— Намъ надо засадить его въ парламентъ, сказалъ дюжій, низенькій, грязной наружности ремесленникъ, который качалъ головой, когда говорилъ, показывая этимъ, что онъ вполнѣ рѣшилъ этотъ предметъ.

— Не знаю, хорошо ли сажать такого человѣка въ парламентъ, сказалъ другой: — парламентъ совсѣмъ не мѣсто для него.

Однако всѣ отправились домой очень спокойно — стачки подъ рукою не было — и принялись акуратно за свою работу на слѣдующее утро. Изъ всѣхъ, кто громче кричалъ въ тавернѣ «Честерскій Сыръ», не находилось ни одного, который не былъ бы вѣренъ и въ нѣкоторой степени преданъ своего хозяину.

Какъ только рѣчь кончилась и Онтаріо Могсъ успѣлъ выбраться изъ толпы, онъ ускользнулъ изъ таверны и пошелъ по узкимъ, темнымъ улицамъ, опираясь о руку вѣрнаго друга.

— Мистеръ Могсъ, вы говорили довольно сильно, сказалъ вѣрный другъ. — Но насчетъ возмущенія, мистеръ Могсъ? Возмущеніе вѣдь вещь не хорошая, мистеръ Могсъ?

— Развѣ нѣтъ? А кто былъ Вашингтонъ, кто былъ Кромвель, кто былъ Ріенци, кто былъ… былъ… ну все-равно, сказалъ Онтаріо, который никакъ не могъ въ эту минуту вспомнить имя своего фаворита-Поля.

— И вы думаете, что работники должны возмущаться противъ хозяевъ?

— Это зависитъ, каковы хозяева, Уэдль.

— Какая будетъ польза, если я возмущусь противъ мистера Нифита и скажу ему въ глаза, что я не могу вести его книгъ? Онъ только прогонитъ меня. Я получаю тридцать-пять шиллинговъ въ недѣлю и долженъ этимъ содержать двоихъ ребятишекъ и ихъ мать; это довольно трудновато, мистеръ Могсъ. Еслибы мнѣ самому назначать, я сказалъ бы, что и сорокъ шиллинговъ будетъ немного — право, сказалъ бы. Только я не думаю, чтобы я ихъ получилъ.

— Получите если дѣйствительно заслуживаете, и будете стоять на-своемъ.

— И никогда ихъ не увижу, мистеръ Могсъ. А все-таки я люблю слушать, какъ вы говорите. Такъ это расшевеливаетъ человѣка, хотя и не бываешь согласенъ съ этимъ. Вы не скажете мистеру Нифиту, что я тамъ былъ?

— Почему же не сказать? спросилъ Онтаріо, круто повернувшись къ своему спутнику.

— Старикъ терпѣть не можетъ слышать даже о стачкахъ; онъ почти такой же какъ вашъ отецъ, мистеръ Могсъ.

— Вы сегодня кончили его работу. Вы заработали свой хлѣбъ, вы не обязаны ему ничѣмъ. Для чего же вы хотите бывать тамъ или не ходить туда, какъ того захочетъ мистеръ Нифитъ? Развѣ вы его невольникъ?

— Я просто прикащикъ въ его лавкѣ, вотъ и все.

— Если это все, Уэдль, то вы недостойны назваться мужчиной.

— Мистеръ Могсъ, вы слишкомъ жестоки. Я мужчина. У меня есть жена и двое ребятишекъ. Я не больше всякаго другаго боюсь моего хозяина, но если онъ меня прогонитъ, гдѣ я достану тридцать-пять шиллинговъ въ недѣлю?

— Извините, Уэдль — это правда. Я не долженъ былъ этого говорить. Можетъ быть, вы не совсѣмъ поймете меня, но я скажу, что вы находитесь въ положеніи одной палки, а не цѣлой связки. Ахъ, я несчастный! Она не была недавно въ лавкѣ? Она иногда пріѣзжаетъ?

— Она была третьяго дня.

— Одна?

— Пріѣхала одна, а поѣхала домой съ хозяиномъ.

— А онъ?

— Вы говорите о мистерѣ Ньютонѣ?

— Онъ былъ тамъ?

— Ну да, былъ разъ на прошлой недѣлѣ.

— Ну?

— Поговорили немножко крупно — что-то не ладится, и онъ больше не былъ — по-крайней-мѣрѣ, сколько мнѣ извѣстно. Я сказалъ слова два о длинномъ счетѣ въ нашихъ книгахъ. Слишкомъ двѣсти фунтовъ за панталоны, это чудовищно. Не правда ли, мистеръ Могсъ.

— А что сказалъ Нифитъ?

— Фыркнулъ на меня. Онъ умѣетъ, знаете, скалить зубы. Но дѣло не идетъ, мистеръ Могсъ. Не идетъ.

Послѣ этого они шли молча нѣсколько времени, когда Уэдль сдѣлалъ небольшое предложеніе.

— Онъ и у васъ записанъ въ долговыхъ книгахъ, мистеръ Могсъ, такъ я слышалъ. Зачѣмъ вы не напуститесь на него? И на вашемъ мѣстѣ я не далъ бы ему ничего.

— Неужели вы думаете, что я такимъ образомъ сталъ бы преслѣдовать соперника? И Могсъ энергически погрозилъ обоими кулаками. — Если я не могъ напуститься на него другимъ способомъ, такъ я оставилъ бы его въ покоѣ. Но, Уэдль, клянусь моей честью, я не оставлю его въ покоѣ!

Уэдль вздрогнулъ и остановился разинувъ ротъ и глядя на своего друга.

— Низкій, корыстолюбивый, фальшивый негодяй. Что ему нужно?

— Деньги старика Нифита, вотъ что.

— Онъ не понимаетъ, что значитъ любовь, и онъ возьметъ это прелестное созданье и потащитъ ее по грязи, и подвергнетъ ее презрѣнію зачерствѣлыхъ аристократовъ, раздавитъ ея душу, разобьетъ ей сердце — только потому, что отецъ ея накопилъ кучу золота. Но я — я не позволю, чтобы на нея подулъ холодный вѣтеръ. Я презираю деньги ея отца. Я люблю ее. Я — я какъ-нибудь его отдѣлаю. Прощайте, Уэдль. Становиться между мною и гордостью моего сердца изъ-за грязи! Да, я его отдѣлаю.

Уэдль стоялъ и восхищался. Онъ читалъ о такихъ вещахъ въ книгахъ, но тутъ онѣ явились предъ нимъ въ настоящей жизни. У него была молодая жена, которую онъ любилъ, но въ его бракѣ не было поэзіи. Не часто встрѣчаешься въ свѣтѣ съ истинной поэзіей — это чувствовалъ Уэдль — но когда встрѣчаешься, наслажденіе большое. А Онтаріо Могсъ былъ исполненъ поэзіи. Когда онъ проповѣдывалъ о возмущеніи, это было такъ величественно — хотя въ такія минуты Уэдль говорилъ себѣ, что двое ребятишекъ мѣшаютъ ему принимать дѣятельное участіе въ такой поэзіи. Но когда Могсъ говорилъ о своей любви, то никакая поэзія не могла заходить дальше этого.

«Онъ нападетъ на этого нашего кліента, говорилъ себѣ Уэдль: — но Полли никогда за него не выйдетъ.»

Тутъ Уэдлю пришла въ голову мысль, которую онъ не могъ выразить — что конечно никакая дѣвушка не выйдетъ за сапожника, когда можетъ выйти за барина. Настоящіе бары думаютъ о себѣ много, но на половину не столько, сколько о нихъ думаютъ люди знающіе, что сами они совсѣмъ не таковы.

Онтаріо Могса, когда онъ шелъ домой, волновали различныя мысли. Если дѣйствительно Полли Нифитъ не хочетъ за него выйти, зачѣмъ ему оставаться въ странѣ, такъ дурно приспособленной къ его образу мыслей? Зачѣмъ оставаться на жалкомъ островѣ, между тѣмъ какъ весь звѣздный западъ съ своими блестящими обѣщаніями былъ для него открытъ? Здѣсь онъ могъ только ссориться къ отцемъ, сдѣлаться мятежникомъ и, можетъ быть, очутиться въ тюрьмѣ, и притомъ какую пользу могъ онъ сдѣлать? Онъ, проповѣдывалъ, проповѣдывалъ, но ничего изъ этого не выходило. Не подойдетъ ли болѣе земля звѣзднаго запада къ его сердцу и уму? Но онъ не хотѣлъ тронуться съ мѣста, пока судьба его еще не рѣшена относительно Полли Нифитъ. Стачки были ему дороги, ораторство и шумныя рукоплесканія въ «Честерскомъ Сырѣ», но Полли Нифитъ была для него всего дороже. Онъ жилъ съ большой тяжестью на груди и эта тяжесть была его любовь къ Полли Нифитъ. Онъ нѣкоторымъ образомъ имѣлъ причины полагать, что о стачкахъ и баллотировкѣ онъ думалъ много, но о Полли онъ не думалъ совсѣмъ. Онъ просто ее любилъ и чувствовалъ, что онъ, безумный, неистовый человѣкъ, ссорится съ отцомъ, стремится къ тюрьмѣ, мчится по улицамъ почти съ наклонностью къ самоубійству, оттого что Полли Нифитъ не хочетъ выйти за него. Онъ также ревновалъ къ газовщику, когда видѣлъ Полли, кружившуюся по комнатѣ въ объятіяхъ газовщика — но газовщикъ былъ не баринъ и битва была равная. Несмотря на круженіе, онъ все-таки имѣлъ перевѣсъ предъ газовщикомъ. Но вторженіе пурпуровой стихіи въ его дѣла сводило его съ ума. Со всѣмъ своимъ презрѣніемъ къ барству, Онтаріо Могсъ въ сердцѣ боялся баръ. Онъ думалъ, что можетъ сдѣлать усиліе, чтобы проломить голову Ральфу Ньютону, если они будутъ вдвоемъ въ какомъ-нибудь мѣстѣ, удобномъ для подобной операціи; но онъ боялся положенія въ свѣтѣ этого человѣка. Ему казалось невозможнымъ, чтобы Полли предпочла его или кого-нибудь изъ его сословія жениху, руки котораго были всегда чисты, рубашка котораго всегда была бѣла, слова котораго были мягки и отборны, который не носилъ на себѣ пятенъ отъ работы. Могсъ былъ вѣренъ своей искренней любви къ труду — народу — торговлѣ; но лично о себѣ — о себѣ, хотя онъ былъ простолюдинъ и ремесленникъ — онъ думалъ очень мало, когда сравнивалъ себя съ бариномъ. Онъ не могъ говорить, какъ говорили господа, онъ не могъ ходить, какъ ходили они, онъ не могъ ѣсть, какъ ѣли они. Въ баринѣ было что-то божественное, чего онъ ненавидѣлъ и чему завидовалъ.

Полли Нифитъ не была подвержена этому идолопоклонству. Еслибъ Мойръ могъ читать въ ея душѣ, онъ зналъ бы, что сапожнику одержать верхъ надъ бариномъ вовсе не было такимъ безнадежнымъ дѣломъ. Полли любила, чтобы молодой человѣкъ былъ милъ, чтобы онъ держалъ высоко голову и былъ ей вѣренъ — и который не представлялъ бы изъ себя дурака. Еслибы онъ могъ еще танцовать. въ придачу — вотъ что нравилось Полли.

Въ этотъ вечеръ Онтаріо прошелъ пѣшкомъ въ Александрійскій коттэджъ и провелъ цѣлый часъ оперевшись о калитку, смотря на окно спальной бандажиста — потому что окно комнаты Полли отворялось на дворъ. Постоявъ тутъ съ часъ, онъ прошелъ пѣшкомъ домой въ Бонскую улицу.

Глава XVII.
СОМНѢНІЯ РАЛЬФА НЬЮТОНА.

Августъ мѣсяцъ былъ очень грустенъ для наслѣдника Ральфа. Всѣ мѣсяцы проходили у него праздно, но августъ былъ самый праздный изъ всѣхъ. Иногда онъ отправлялся стрѣлять тетеревей, но страстью его была охота за лисицею. Иногда онъ уѣзжалъ изъ Лондона и проводилъ дня два у Горсбола, смотря на лошадей. Потомъ уѣзжалъ на какія-нибудь морскія купанья, волочился, смѣялся и тратилъ попустому время. Или отправлялся за границу не далѣе Діеппа, или можетъ быть Біарица, и такимъ образомъ доводилъ до конца лѣто. Не слѣдуетъ предполагать, чтобы онъ не сознавалъ вполнѣ вредъ такого образа жизни. Онъ зналъ это хорошо, зналъ, что это доведетъ его до погибели, принималъ намѣреніе исправиться, которое никогда не приводилъ въ исполненіе — и въ сущности вовсе не былъ счастливъ. Это была его обыкновенная жизнь — и такимъ образомъ послѣдніе три или четыре года проводилъ онъ весь августъ. Но теперь онъ принужденъ былъ оставаться въ Лондонѣ, сидѣть каждый день въ пріемной своего повѣреннаго, искать свиданія съ сэр-Томасомъ, въ которыхъ сэр-Томасу невозможно было не говорить ему непріятныхъ вещей, а хуже всего то — что ему наконецъ сказали, что онъ долженъ рѣшиться на что-нибудь.

Сквайръ Ньютонъ также былъ въ Лондонѣ, и хотя Лондонъ былъ не по его вкусу, онъ въ это время вовсе не былъ такъ несчастенъ, какъ его племянникъ. Онъ имѣлъ цѣль и начиналъ надѣяться, даже думать, что онъ можетъ достигнуть этой цѣли. Онъ ни разу не видалъ своего племянника, выразивъ твердо свое убѣжденіе, что это будетъ лучше для всѣхъ сторонъ. Съ своимъ повѣреннымъ онъ видѣлся часто, и одинъ разъ видѣлся съ повѣреннымъ Ральфа, а съ сэр-Томасомъ раза два. Замедленіе было значительное, но сквайръ не хотѣлъ уѣхать изъ Лондона, пока не рѣшится на что-нибудь. И выраженіе его воли, передаваемое обоими стряпчими, держало Ральфа въ Лондонѣ. Чего стоило право Ральфа на наслѣдство? Въ этомъ состоялъ весь вопросъ. Продастъ ли Ральфъ свое наслѣдство, когда цѣна будетъ опредѣлена? Это былъ второй вопросъ. Ральфъ, для котораго затрудненіе дать отвѣтъ было геркулесовскимъ подвигомъ, откладывалъ несчастный день, увѣряя, что онъ долженъ узнать цѣну прежде, чѣмъ будетъ въ состояніи сказать, продастъ ли онъ. Настоящую цѣну нельзя было назначить. Повѣренные согласно говорили, что въ этотъ годъ нельзя было опредѣлить цѣну наслѣдства Ральфа. Въ одинъ мѣсяцъ ни одинъ акціонеръ, оцѣнщикъ, юристъ не могли рѣшить такого важнаго дѣла. Но что-нибудь приблизительное рѣшить можно. Сумму можно назначить. И можно составить условіе съ тѣмъ, чтобы показать его посреднику. Дѣло довели такъ далеко, что Ральфу сказали, что онъ можетъ написать отреченіе отъ всѣхъ своихъ правъ — въ половинѣ сентября написать отреченіе отъ всего наслѣдства — и наполнить свои карманы для Мунбима и всякихъ другихъ наслажденій. Онъ могъ расплатиться съ Могсомъ и Нифитомъ и не чувствовать болѣе, что Полли — бѣдная милая Полли — была камнемъ на его шеѣ. И въ такомъ случаѣ онъ будетъ такъ обезпеченъ, что онъ ни минуты не сомнѣвался, что если онъ захочетъ, то Клариса Андерудъ можетъ быть его женой. Все, что сквайръ накопилъ во всю жизнь, будетъ принадлежать ему — такъ что, какъ сказалъ ему повѣренный противной стороны горячими и убѣдительными словами — онъ можетъ тотчасъ имѣть тысячу фунтовъ годового дохода.

— А можетъ быть и больше — вѣроятно больше, сказалъ повѣренный.

Во всякомъ случаѣ сумма, приблизительно до тридцати тысячъ, будетъ выплачена ему тотчасъ. И онъ можетъ дѣлать съ нею что хочетъ. У него оставалось еще на столько отцовскаго наслѣдства, чтобы расплатиться со всѣми долгами.

Но для чего человѣку, затруднительныя обстоятельства котораго были такъ ничтожны, жертвовать такой блестящей будущностью? Не могъ ли онъ отказаться отъ части имѣнія — такъ чтобы ньютонскій домъ, Ньютонскій Пріоратъ съ дичью, звѣринцемъ и принадлежащими къ нему фермами могъ остаться ему? Если все можно было продать, конечно, можно продать и половину. Трети денегъ, предлагаемыхъ ему, будетъ достаточно для всѣхъ его потребностей. Конечно, онъ можетъ продать половину — но не сквайру и не сейчасъ, какъ онъ могъ бы сдѣлать, еслибъ сквайръ купилъ, и не на такихъ условіяхъ, какія предлагаетъ сквайръ. Деньги конечно онъ можетъ получить сейчасъ, но онъ постепенно удостовѣрился, что если разъ онъ получитъ, деньги такимъ образомъ, то помѣстье отъ него ускользнетъ. Дядя его былъ человѣкъ здоровый и ему говорили, что его собственная жизнь врядъ ли будетъ продолжительнѣе жизни дяди. Дядя его имѣлъ важную цѣль и если Ральфъ хотѣлъ продать, то это обстоятельство могло принести ему тысячи. Но дядя, его не хотѣлъ купить половину или часть. Сквайръ наконецъ откровенно объяснился на счетъ этого съ сэр-Томасомъ.

— Сынъ мой не долженъ слышать, сказалъ онъ: — что его ближайшій сосѣдъ настоящій Ньютонъ. Въ юности я сдѣлалъ ошибку и долженъ всю жизнь платиться за нее. И теперь плачу, и долженъ платить до конца. Но уплата моя принесетъ мало пользы, если и мой сынъ долженъ будетъ платить послѣ меня.

Сэр-Томасъ понялъ его и не настаивалъ.

Ральфъ чуть не сошелъ съ ума отъ необходимости рѣшиться. Векселю Могса наступалъ срокъ чрезъ два мѣсяца и Ральфъ зналъ, что онъ не можетъ ждать тамъ пощады. Въ лавку Нифита въ Кондуитской улицѣ онъ ходилъ и поговорилъ крупно — какъ Уэдль сказалъ его сопернику. Нифитъ все настаивалъ на своемъ желаніи, все убѣждалъ, чтобы Ньютонъ отправился въ Рендонъ какъ мужчина и сдѣлалъ предложеніе тотчасъ.

— Я вотъ что скажу вамъ, капитанъ, сказалъ онъ — онъ началъ называть Ральфа капитаномъ, чувствуя, безъ сомнѣнія, что «мистеръ» было холодное выраженіе между тестемъ и зятемъ и не смѣя совсѣмъ выпустить всякій титулъ. — Если вамъ приходится тяжело, а я это знаю, вы можете получить фунтовъ триста или четыреста, если они вамъ нужны.

Ральфу они очень были нужны.

— Я знаю, въ какихъ вы отношеніяхъ съ старикомъ Могсомъ, сказалъ онъ: — и хочу поправить ваше дѣло съ нимъ.

Нифитъ очень убѣждалъ. Онъ тоже слышалъ о переговорахъ между повѣренными. Чтобы его Полли сдѣлалась мистриссъ Ньютонъ, владѣтельницей ньютонскаго пріората, для этого стоило потрудиться.

— Они не должны пугать васъ наличными деньгами, капитанъ. Если ужъ дойдетъ до того, то и у другихъ кромѣ нихъ найдутся наличныя деньги.

— Ваше довѣріе ко мнѣ удивляетъ меня, сказалъ Ральфъ.

— Я знаю, кому вѣрить, и знаю, кому не вѣрить. Если вы скажете, что сдѣлаете предложеніе Полли, вы получите сейчасъ пятьсотъ фунтовъ — чортъ меня возьми, если вы не получите! Если она не захочетъ за васъ выйти, тогда я современемъ долженъ буду потребовать мои деньги. Если поступите добросовѣстно со мною, капитанъ, вы не найдете меня жестокимъ.

— Надѣюсь, что во всякомъ случаѣ я поступлю добросовѣстно.

— Такъ поѣзжайте къ ней и сдѣлайте ей предложеніе.

Тутъ Ральфъ сдѣлалъ длинное и запутанное объясненіе своимъ дѣламъ, цѣлью котораго было доказать Нифиту, что потребна еще отсрочка. Онъ былъ такъ окруженъ дѣлами и затрудненіями въ настоящую минуту, что не могъ сдѣлать сейчасъ того шага, который предлагалъ Нифитъ. Недѣли чрезъ двѣ или чрезъ мѣсяцъ, ужъ никакъ не позже, онъ будетъ въ состояніи высказать свое намѣреніе.

— А какъ же на счетъ Могса? сказалъ Нифитъ, засунувъ руки въ карманы панталонъ, вытянувъ углы рта и устремивъ прямо на лицо молодого человѣка свои круглые глаза.

Такимъ образомъ стоялъ онъ нѣсколько минутъ, а потомъ дошло до тѣхъ крупныхъ словъ, о которыхъ говорилъ Уэдль. Нифитъ не могъ распутать нѣсколько преувеличенныя запутанности въ разсказѣ Ральфа, но у него было на столько смысла, чтобы понять, что это значитъ.

— Вы недобросовѣстны, капитанъ, недобросовѣстны, вотъ оно что! сказалъ онъ наконецъ.

Надо признаться, что обвиненіе было справедливо и сдѣлано такъ громко, что Уэдль не преувеличилъ, сказавъ, что поговорили крупно. Все-таки, когда Ральфъ выходилъ изъ лавки, Нифитъ смягчился.

— Приходите ко мнѣ, капитанъ, когда Могсъ предъявитъ свою бумажку.

Чрезъ нѣсколько дней послѣ того Ральфъ отправился къ сэр-Томасу съ намѣреніемъ объявить о своемъ рѣшеніи; по-крайней-мѣрѣ сэр-Томасъ такъ понялъ, что въ этомъ состояла цѣль его посѣщенія. По его мнѣнію, замедленіе продолжалось уже довольно долго. Сквайръ сдѣлалъ щедрое предложеніе, и хотя продаваемая вещь была во всѣхъ отношеніяхъ такъ цѣнна, что въ глазахъ сэр-Томаса — и даже въ глазахъ всѣхъ англичанъ — она была выше всякой денежной цѣны, хотя положеніе землевладѣльца было для законнаго наслѣдника почти княжествомъ, однако, если человѣкъ не можетъ сохранить вещь, то какъ же ему не разстаться съ ней? Ральфъ самъ постлалъ себѣ постель и долженъ на ней лежать. Сэр-Томасъ сдѣлалъ что могъ, но все это не послужило никчему. Этотъ молодой человѣкъ будетъ нищій, если не продастъ своего наслѣдства. А что касается способа выпутаться изъ затрудненія посредствомъ женитьбы на дочери бандажиста — это казалось сэр-Томасу хуже всего. Если Ральфъ приметъ предложеніе дяди, онъ все останется англійскимъ джентльменомъ, будетъ свободенъ вступить въ приличный бракъ и знаться съ друзьями, приличными для его образа жизни. И средствъ будетъ у него достаточно для потребностей джентльмэна. Но спасеніе посредствомъ дочери бандажиста, но мнѣнію сэр-Томаса, погубитъ все.

— Ну, Ральфъ, сказалъ онъ, вздыхая и почти застонавъ, когда его бывшій питомецъ сѣлъ на свое обычное мѣсто противъ него.

— Я жалѣю, зачѣмъ я родился, сказавъ Ральфъ: — лучше бы Грегори былъ на моемъ мѣстѣ.

— Но вы родились, Ральфъ. Мы должны мириться съ тѣмъ, что есть.

Наступило продолжительное молчаніе.

— Я думаю, знаете, что вамъ слѣдовало рѣшиться, такъ или иначе. Вашъ дядя разумѣется чувствуетъ, что такъ какъ онъ готовъ заплатить деньги сейчасъ, то имѣетъ право получить отвѣтъ немедленно.

— Я совсѣмъ этого не вижу, сказалъ Ральфъ. — Я ничѣмъ не обязанъ моему дядѣ и не вижу, зачѣмъ ему меня торопить. Онъ ничего для меня не дѣлаетъ.

— Во всякомъ случаѣ онъ властенъ отступиться.

— Пусть онъ отступается.

— И тогда вы будете опять въ опасности попасть въ руки жидамъ. Если вы должны продать ваше наслѣдство, то не можете продать его на лучшихъ условіяхъ.

— А мнѣ кажется, что я продаю семь тысячъ поземельнаго годового дохода за тысячу-двѣсти годового дохода съ бумагъ.

— Именно — около того, я полагаю. Но можете вы сказать мнѣ, когда эта земля будетъ принадлежать вамъ — или будетъ ли она принадлежать вамъ когда-нибудь? Что вы продаете? Но, Ральфъ, некчему повторять все это опять.

— Я это знаю, сэр-Томасъ.

— Я надѣялся, что вы рѣшитесь на что-нибудь. Если можете спасти ваше наслѣдство, разумѣется, вы обязаны это сдѣлать. Если вы можете жить доходомъ, оставшимся у васъ…

— Я могу спасти.

— Такъ спасите.

— Я могу спасти — женившись.

— Продавъ себя дочери человѣка, который шьетъ… панталоны! Я не могу дать вамъ никакого совѣта въ другомъ отношеніи, но совѣтую не дѣлать этого. Я считаю неприличный бракъ самой худшей погибелью. Я не могу представить себѣ несчастья выше того, что я не могу познакомитъ моихъ друзей съ моей женою.

Когда Ральфъ услышалъ это, онъ покраснѣлъ до ушей. Онъ вспомнилъ, что когда въ первый разъ сказалъ сэр-Томасу о своемъ намѣреніи жениться на Полли Нифитъ, онъ прибавилъ, что относительно самой Полли онъ думаетъ, что и Пэшенсъ и Клариса ничего не скажутъ противъ нея. А теперь самъ сэр-Томасъ говоритъ ему, что его дочери навѣрно не согласятся знаться съ Полли Нифитъ, если она сдѣлается мистриссъ Ньютонъ. Онъ тоже имѣлъ свои понятія о своемъ положеніи въ свѣтѣ и увѣрялъ себя, что женщина, которую онъ выберетъ своей женою, будетъ приличной собесѣдницей для всякой дамы — если только эта женщина не порочна и не непріятна. Онъ могъ всякую женщину сдѣлать не хуже любой знатной дамы. Онъ всталъ съ своего мѣста и хотѣлъ съ отвращеніемъ выйти изъ комнаты.

— Я не стану безпокоить васъ болѣе моими посѣщеніями, сказалъ онъ.

— Я всегда буду радъ принять васъ, Ральфъ, сказалъ сэр-Томасъ. — Если могу помочь вамъ, я буду радъ вдвойнѣ.

— Я знаю, что надѣлалъ вамъ большихъ хлопотъ — неблагодарныхъ, безполезныхъ хлопотъ. Я конечно рѣшусь дня чрезъ два и тогда конечно напишу вамъ нѣсколько строкъ. Я не стану докучать вамъ болѣе моими посѣщеніями. Разумѣется, я очень много думаю объ этомъ.

— Конечно, сказалъ сэр-Томасъ.

— Къ несчастью, я былъ воспитанъ такъ, чтобы знать цѣну того, что я долженъ бросить. Это вещь такого рода, которую человѣкъ не можетъ бросить безъ сожалѣнія.

— Эти сожалѣнія должны бы прійти къ вамъ ранѣе, сказалъ сэр-Томасъ.

— Конечно — но онѣ не пришли и безполезно говорить еще что-нибудь объ этомъ. Прощайте, сэръ!

Онъ величественно вышелъ изъ комнаты, разсердившись на единственный упрекъ, сдѣланный ему.

Какъ только сэр-Томасъ остался одинъ, онъ тотчасъ принялся за книгу, которую неохотно положилъ въ сторону, когда ему помѣшали. Но онъ не могъ освободить своихъ мыслей отъ этихъ непріятностей такъ же скоро, какъ его комната освободилась отъ присутствія предмета этихъ непріятностей. Онъ сказалъ злое слово и это огорчало его. А потомъ — не слишкомъ ли легко относится онъ къ этому, важному дѣлу? Еслибъ постарался серьёзно, не могъ ли бы онъ спасти своего друга — этого юношу, который былъ для него все равно, что родной сынъ — отъ погибели? Не будетъ ли тяжестью на его совѣсти до послѣдняго дня его жизни, что онъ позволитъ своему питомцу раззориться, когда, пожертвовавъ своими деньгами, могъ бы спасти его? Онъ сидѣлъ и думалъ объ этомъ, но не рѣшилъ, что слѣдуетъ ему сдѣлать. Онъ имѣлъ привычку думать такимъ же образомъ о своихъ дѣтяхъ, которыми онъ неглижировалъ. Совѣсть упрекала его всю жизнь, но упрекала не настолько, чтобы возбудить послѣдствія.

Въ ту самую минуту, какъ Ральфъ уходилъ отъ сэр-Томаса, онъ почти рѣшился тотчасъ поѣхать въ Александринскій коттэджъ и бросить себя и будущую судьбу Ньютонскаго Пріората къ ногамъ Полли Нифитъ. Два обстоятельства въ этомъ послѣднемъ свиданіи съ сэр-Томасомъ побуждали его къ этому. Сэр-Томасъ сказалъ ему, что если онъ женится на дочери человѣка, который шьетъ панталоны, то ни одна порядочная женщина не захочетъ знаться съ его женою. Сэр-Томасъ также какъ-будто намекалъ, что онъ долженъ продать свое наслѣдство. Онъ покажетъ сэр-Томасу, что можетъ имѣть свою собственную волю. Полли Нифитъ сдѣлается его женою и онъ покажетъ свѣту, что съ самой гордой и знатной дамой на свѣтѣ не обращался мужъ съ такимъ деликатнымъ вниманіемъ, какъ будетъ онъ обращаться съ дочерью бандажиста. А когда провидѣнію будетъ угодно рѣшить, что настоящій ньютонскій сквайръ достаточно царствовалъ, онъ Ральфъ покажетъ свѣту, что онъ понимаетъ и свое положеніе, и цѣнность своихъ надеждъ. Тогда Полли будетъ царицей въ ньютонскихъ владѣніяхъ и онъ посмотритъ, какъ не станетъ поклоняться ей обыкновенный міръ поклонниковъ. А все-таки онъ не поѣхалъ въ Александринскій коттэджъ.

Въ клубѣ онъ нашелъ письмо отъ своего брата.

Пиль-Ньютонъ, октября 8-го 186 --. "Любезный Ральфъ,

"Я жалѣю, что не получилъ отъ тебя отвѣта на то письмо, которое писалъ къ тебѣ мѣсяцъ тому назадъ. Разумѣется, я слышу о томъ, что происходитъ. Ральфъ Ньютонъ здѣшній разсказываетъ мнѣ все. Сквайръ еще въ городѣ, какъ разумѣется тебѣ извѣстно, и здѣсь ходятъ слухи, что онъ, какъ говорятъ, подкупилъ тебя. Я все надѣюсь, что это неправда. Одна мысль ужасна для меня, что ты продашь помѣстье, которое принадлежало намъ нѣсколько столѣтій! Конечно, имя останется тоже, но относительно тебя и меня это не значитъ ничего. Я не откажусь сдѣлать все что ты найдешь нужнымъ, для того чтобы избавить тебя отъ затрудненій, но никакъ не могу думать, что необходимъ такой гибельный шагъ.

"Если я хорошо понимаю это затрудненіе, то оно состоитъ не столько въ долгахъ, сколько въ средствахъ къ жизни. Если такъ, не можешь ли ты рѣшиться прожить тихо нѣсколько лѣтъ? Разумѣется, ты долженъ жениться, и въ этомъ можетъ быть затрудненіе, но все лучше, чѣмъ отказаться отъ наслѣдства. Какъ я говорилъ тебѣ прежде, ты можешь взять мою долю въ лондонскомъ имѣніи. Оно приноситъ около 400 ф. въ годъ. Не можешь ли ты жить этимъ, пока все не поправится?

"Нашъ кузенъ Ральфъ знаетъ, что я пишу тебѣ, и знаетъ, каковы мои чувства. Онъ не желаетъ этой покупки. Пожалуйста напиши мнѣ, что будетъ сдѣлано.

"Искренно любящій тебя
"ГРЕГОРИ НЬЮТОНЪ."

«Я не потеряю ни одного дня, чтобы сдѣлать все по твоимъ указаніямъ на счетъ Гольборнскаго имѣнія.»

Ральфъ получилъ это въ клубѣ, а потомъ обѣдалъ одинъ и соображалъ. Прежде чѣмъ вечеръ кончился, онъ рѣшилъ, что ни за что не откажется отъ своихъ правъ на наслѣдство.

«Не заставятъ меня это сдѣлать, даже еслибъ мнѣ пришлось идти въ тюрьму», сказалъ онъ самъ себѣ.

Пусть онъ умираетъ съ голода, тогда имѣнье перейдетъ къ Грегори! Что за бѣда! Бѣда въ томъ, чтобы имѣніе не вышло изъ настоящей линіи ньютонской фамиліи. Онъ сидѣлъ и думалъ объ этомъ половину ночи, и прежде чѣмъ вышелъ изъ клуба, написалъ къ брату слѣдующее письмо:

Сентября 9-го 186--.

"Милый Грегъ, будь увѣренъ, что я не разстанусь съ моимъ правомъ на наслѣдство. Не думаю, чтобы меня могли принудить, а добровольно я этого не сдѣлаю. Можетъ быть, я буду принужденъ воспользоваться твоей щедростью и твоимъ благоразуміемъ. Если такъ, я могу только сказать, что ты раздѣлишь со мной имѣніе, когда оно достанется мнѣ.

"Всегда твой
"Р. Н."

Это онъ отдалъ швейцару клуба, когда вышелъ, а потомъ, отправившись домой, сознался себѣ, что это рѣшеніе равнялось съ его стороны намѣренію жениться на Полли Нифитъ.

Глава XVIIІ.
МЫ НЕ ПРОДАДИМЪ БРАУНРИГСЪ.

Десятаго сентября сквайра увѣдомили, что Ральфъ Ньютонъ проситъ еще десять дней и что двадцатаго числа увѣдомитъ о своемъ рѣшеніи письменно. Сквайръ заворчалъ, думая, что его племянникъ поступаетъ съ нимъ безсовѣстно, и угрожалъ взять назадъ свое предложеніе. Повѣренный съ улыбкой увѣрилъ его, что дѣло подвигается очень быстро, что дѣла такого рода нельзя вести поспѣшно и что, словомъ, мистеръ Ньютонъ не имѣетъ основательныхъ причинъ жаловаться. Сквайръ отъ своего предложенія не отказался; ему очень хотѣлось сдѣлать эту покупку. Онъ сказалъ, что поѣдетъ домой и будетъ ждать до двадцатаго. Потомъ онъ вернется въ Лондонъ. И онъ поѣхалъ домой.

Въ первый вечеръ онъ сказалъ очень мало своему сыну. Онъ чувствовалъ, что его сынъ не вполнѣ сочувствуетъ ему. Онъ не могъ сердиться на своего сына. Онъ зналъ хорошо, что этотъ недостатокъ сочувствія происходилъ отъ убѣжденія со стороны его сына, что никакія устройства по имѣнію не могутъ сдѣлать его, сына незаконнаго, способнымъ занять положеніе въ графствѣ по праву, принадлежащему Ньютонамъ Ньютонскимъ. Но присутствіе этого чувства въ душѣ сына было обвиненіемъ противъ него, которое очень было для него прискорбно. Почти каждый поступокъ въ его жизни былъ сдѣланъ съ цѣлью отстранить причину для подобнаго обвиненія. Сдѣлать этого юношу такимъ, какимъ онъ былъ бы во всѣхъ отношеніяхъ, еслибъ отецъ его не сдѣлалъ проступка въ своей молодости, было единственною цѣлью въ жизни отца. И никто не противоречилъ ему въ этомъ, кромѣ самого сына. Никто не говорилъ ему, что всѣ эти хлопоты на счетъ имѣнія не принесутъ никакой пользы. Никто не смѣлъ сказать ему этого. Пасторъ Грегори въ письмахъ къ своему брату могъ выражать такое мнѣніе. Сэр-Томасъ, сидя одинъ въ своей квартирѣ, могъ это чувствовать. Ральфъ, законный наслѣдникъ, съ притворнымъ презрѣніемъ могъ себя увѣрять, что продавая что хочетъ, онъ все-таки останется Ньютономъ Ньютонскимъ. Поселяне это знали и фермеры перешептывались объ этомъ другъ съ другомъ, но никто не говорилъ этого сквайру. Его повѣренный никогда не намекалъ ему объ этомъ, хотя разумѣется это было въ его мысляхъ. А сынъ, котораго онъ такъ любилъ, говорилъ ему время отъ времени — правда косвенно, но словами довольно ясными — что этого дѣлать не слѣдуетъ. Его называли Ньютономъ, потому что такъ называлъ его отецъ — какъ называли бы его Томкинсъ или Монморанси, еслибъ онъ явился предъ ними съ однимъ изъ этихъ именъ; но онъ не былъ Ньютонъ и ничто не могло сдѣлать его Ньютономъ Ньютонскимъ — даже владѣніе всѣмъ приходомъ и мѣсто жительство въ самомъ Пріоратѣ.

— Я желаю, чтобы вы не думали объ этомъ, говорилъ сынъ отцу — а въ выраженіи подобнаго желанія заключалось цѣлое обвиненіе.

Какой другой сынъ выразилъ бы желаніе, чтобъ отецъ его не безпокоился оставить ему все свое имѣніе?

Утромъ послѣ своего возвращенія сквайръ сообщилъ сыну обо всемъ. Оба вышли вмѣстѣ по обыкновенію на дорогу, которая раздѣляла два прихода Востокъ отъ Ньютона. Налѣво отъ нихъ были ферма Уокера, называемая Браунригсъ, а направо ферма Дэрвеля, находившаяся въ ихъ собственномъ Ньютонскомъ приходѣ.

— Я говорилъ съ Дэрвелемъ, пока васъ не было, сказалъ Ральфъ.

— Что онъ говоритъ?

— Ничего. Старая исторія. Онъ хочетъ остаться, хотя знаетъ, что ему будетъ лучше въ другомъ мѣстѣ.

— Такъ пусть его остается. Только онъ долженъ поправить это мѣсто, чтобы прилично было для глазъ. Надо дать возможность человѣку поправить свои дѣла.

— Конечно, сэръ. Я не желаю, чтобы онъ оставлялъ. Я только думалъ, что для дѣтей его было бы лучше, чтобъ сдѣлалась перемѣна. А чтобы сдѣлать это мѣсто приличнымъ для глазъ, онъ не имѣетъ средствъ. Ферма Уокера по другую сторону стыдитъ его.

— Уокеровъ нельзя имѣть на каждой фермѣ, сказалъ сквайръ. — Нѣтъ — если дѣло пойдетъ, какъ я думаю, мы сроемъ все въ Брёмби — Брёмби называлась ферма Дэрвеля — и сдѣлаемъ все заново. Въ домѣ не было поправокъ двадцать лѣтъ.

Ральфъ не сказалъ ничего; онъ зналъ хорошо, что отецъ его не сталъ бы говорить о переправкахъ, еслибъ не имѣлъ намѣренія купить прежде чѣмъ станетъ, строить. Ничего не могло быть противнѣе цѣли сквайра въ жизни, какъ мысль выстроить домъ, который послѣ его смерти сдѣлается собственностью его племянника. Все это Ральфъ понималъ вполнѣ, и понимая это, часто выражалъ желаніе, чтобъ отецъ его и наслѣдникъ могли дѣйствовать сообща. Но теперь сквайръ говорилъ о томъ, чтобы срыть и строить, какъ будто имѣніе это было полною его собственностью и онъ можетъ дѣлать съ нимъ что хочетъ.

— Мнѣ кажется, я могу обойтись, не продавая Браунригсъ, продолжалъ сквайръ. — Когда дойдетъ до оцѣнки, то цѣнность его наслѣдства будетъ не такъ велика, какъ я думалъ.

Ральфъ все не говорилъ ничего — по-крайней-мѣрѣ, ничего о томъ, что дѣлалось въ Лондонѣ. Онъ только сдѣлалъ нѣсколько замѣчаній о фермѣ Дэрвеля — намекнувъ, что человѣку этому слѣдуетъ подарить арендныя деньги за полгода.

— Я почти все устроилъ въ умѣ, продолжалъ сквайръ: — мы можемъ продать Туинингъ. Онъ лежитъ не такъ близко, какъ Браунригсъ.

Ральфъ чувствовалъ, что ему необходимо сказать что-нибудь.

— Лордъ Фицадамъ очень радъ будетъ купить. Ему принадлежитъ вся земля въ приходѣ, кромѣ фермы Инграма.

— Продать не будетъ затрудненій, когда мы будемъ имѣть на это право. Разумѣется, лордъ Фицадамъ можетъ купить, если хочетъ. Тамъ есть четыреста десятинъ.

— Четыреста-девять, сказалъ Ральфъ.

— И стоитъ это больше двѣнадцати тысячъ. Мнѣ было бы непріятно разстаться съ землею въ Востокѣ, но мнѣ кажется, мы можемъ обойтись безъ этого.

— Устроено все, сэръ? спросилъ наконецъ сынъ.

— Ну, нѣтъ, я не могу этого сказать. Онъ долженъ дать мнѣ отвѣтъ двадцатаго, но я не вижу, чтобы онъ могъ рѣшиться на что-нибудь другое. Онъ долженъ заплатить долги и не имѣетъ для этого другихъ средствъ. Онъ долженъ жить, а у него нѣтъ для этого другихъ средствъ. Такой человѣкъ захочетъ взять деньги, если можетъ ихъ найти, а онъ нигдѣ въ другомъ мѣстѣ не можетъ ихъ найти. Онъ получитъ тридцать тысячъ сейчасъ, а потомъ — послѣ этого — я буду платить ему то, что найду нужнымъ; это большая сумма, Ральфъ.

— Да, но не такъ много, какъ вы ожидали.

— Ну да; но есть не совсѣмъ пріятныя вещи. Я буду очень радъ, когда это будетъ рѣшено, и не думаю, Ральфъ, чтобы ты понималъ когда-нибудь, какъ мнѣ было тяжело тратить деньги на это имѣніе, когда я не зналъ, что ворочу ихъ современемъ.

— А между тѣмъ я много думалъ объ этомъ.

— Думалъ? А, ей-Богу, я не думалъ ни о чемъ другомъ. Твой дядя съ самаго начала дѣлалъ мнѣ большія непріятности. Никогда не забуду, какъ онъ пришелъ ко мнѣ, когда я срубилъ первое дерево. Съ какой же стати мнѣ строить дома для сына человѣка, который жалѣлъ даже строевой лѣсъ, который мнѣ былъ нуженъ для моего помѣстья?

— Онъ не могъ помѣшать вамъ въ этомъ.

— Онъ говорилъ, что могъ, и старался. А если мнѣ хотѣлось перемѣнить что-нибудь, развѣ ты думаешь, что мнѣ могло быть пріятно обращаться къ нему? И какое удовольствіе было дѣлать что-нибудь, когда это должно было достаться другому? Но ты никогда не понималъ этого, Ральфъ. Надѣюсь, что поймешь когда-нибудь. Если все устроится хорошо, никто не будетъ тебѣ мѣшать рубить деревья. Ты будешь имѣть право дѣлать что хочешь съ каждымъ пнемъ, съ каждой вѣтвью, съ каждой стѣной, съ каждой ригой. Я буду счастливъ наконецъ, Ральфъ, когда буду думать, что ты можешь наслаждаться этимъ.

Потомъ опять наступило молчаніе, потому что слезы были на глазахъ отца и сына.

— Право, продолжалъ сквайръ, отирая свои влажные глаза: — величайшимъ моимъ удовольствіемъ пока я живъ будетъ видѣть тебя дѣятелемъ въ этомъ помѣстьѣ. Теперь же, разумѣется, какъ ты можешь имъ интересоваться.

— Но я имъ интересуюсь и, кажется, довольно дѣятеленъ.

— Да — улучшаешь помѣстье для этого идіота, который будетъ наслѣдникомъ послѣ меня. Конечно, ему будетъ не стыдно стрѣлять твою дичь и пить твое бордоское, если ты ему позволишь. Впрочемъ, если дѣло будетъ рѣшено, онъ можетъ пріѣхать и пить мое вино, если хочетъ. Тогда я буду его любящимъ дядей, если онъ самъ захочетъ — но теперь я не могу выносить его присутствія.

Даже теперь между отцомъ и сыномъ не было объясненій относительно того, что было сдѣлано. Въ словахъ отца было столько довѣрія и полнѣйшей любви къ сыну, что сынъ не могъ рѣшиться сказать хоть одно слово, которое могло бы его огорчить. Когда сквайръ объявлялъ, что Ральфъ будетъ имѣть все и наслаждаться своею собственностью, Ральфъ не могъ рѣшиться набросить сомнѣніе на этотъ счетъ. Однако, онъ сомнѣвался, болѣе чѣмъ сомнѣвался — онъ былъ почти увѣренъ, что отецъ его ошибается. Пока отецъ его былъ въ Лондонѣ, онъ ѣздилъ съ Грегори и зналъ, что думалъ и въ чемъ былъ увѣренъ пасторъ.

Онъ даже видѣлъ письмо своего тезки къ Грегори, въ которомъ тотъ положительно увѣрялъ, что онъ своего наслѣдства не продастъ. Цѣлое утро сквайръ продолжалъ говорить о своихъ надеждахъ и что онъ сдѣлаетъ, какъ только контрактъ будетъ подписанъ; наконецъ Ральфъ заговорилъ, когда отецъ упрекнулъ его въ равнодушіи.

— Я боюсь, что вы разочаруетесь, сказалъ онъ.

— Почему я разочаруюсь?

— Я боюсь не за себя, потому что настоящее положеніе, въ которомъ находится помѣстье, нисколько не печалитъ меня.

Оно печалитъ меня, сказалъ сквайръ.

— Я боюсь, что это не будетъ рѣшено.

— Я не вижу на это никакой причины.

— Грегори увѣренъ, что братъ его не согласится.

— Грегори добрѣйшій человѣкъ на свѣтѣ. Будь Грегори на мѣстѣ своего брата, я не имѣлъ бы никакой возможности на успѣхъ. Но Грегори ничего въ этомъ не смыслитъ и, главное, не понимаетъ своего брата.

— Но Ральфъ ему это написалъ.

— Ральфъ напишетъ все. Ему все равно, какую ложь ни насказать.

— Я нахожу, что вы слишкомъ къ нему жестоки, сказалъ сынъ.

— Ну, мы увидимъ. Но что же сказалъ Ральфъ? И когда онъ это сказалъ?

Тогда сынъ разсказалъ отцу о короткомъ письмѣ, которое Ральфъ написалъ своему брату, и почти повторилъ его слова. Онъ назвалъ число, въ которое было написано это письмо дня за два до возвращенія сквайра.

— Почему же у него не достало добросовѣстности сказать это мнѣ самому, если онъ рѣшился? сердито сказалъ сквайръ. — Говори что хочешь, а онъ лжетъ или мнѣ, или своему брату — а вѣроятно и обоимъ намъ. Слова его не значатъ ничего. Мнѣ кажется, онъ возьметъ мои деньги, потому что деньги ему нужны и потому что онъ ихъ любитъ. А слова его не значатъ ничего. Когда подпишетъ свое имя, онъ не можетъ отступиться; это утѣшительно.

Ральфъ не сказалъ ничего болѣе. Отецъ былъ разсерженъ и готовъ разсердиться даже на него. Поэтому онъ заговорилъ объ охотѣ, назначенной на слѣдующей день, и предложилъ пригласить пастора.

— Онъ можетъ быть, если хочетъ, сказалъ сквайръ: — но даю тебѣ слово, если это продолжится, то мнѣ сдѣлается непріятно видѣть даже его.

Въ этотъ самый день пасторъ обѣдалъ у нихъ и въ началѣ вечера сквайръ былъ холоденъ, молчаливъ и даже сердитъ. Но онъ смягчился потомъ подъ двойнымъ вліяніемъ своего портвейна и отъ кротости обращенія племянника. Его послѣднія слова, когда Грегори уходилъ, были слѣдующія:

— Бросимъ всѣ разговоры о поправкахъ въ церкви; мнѣ это надоѣло до смерти. Пріѣзжайте завтра на охоту, и чтобы не было какихъ ни будь новыхъ фарсовъ на счетъ того, что охотиться не надо.

— Никакихъ новыхъ фарсовъ не будетъ, дядя Грегъ, и я буду у васъ завтра въ двѣнадцать часовъ, сказалъ пасторъ.

— Онъ очень хорошъ, не смотря на то, что пасторъ, сказалъ сквайръ.

— Онъ настоящее золото, сказалъ сынъ сквайра.

Глава XIX.
ОТВѢТЪ ПОЛЛИ.

Векселю Могса наступилъ срокъ прежде двадцатаго сентября и Ральфъ Ньютонъ получилъ увѣдомленіе — разумѣется, онъ это зналъ. Самъ Могсъ, Могсъ старшій, приходилъ къ Ральфу и наговорилъ много непріятнаго, такъ что Ральфъ очень разсердился, выгналъ его изъ комнаты и сказалъ, что завтра же онъ получитъ свои грязныя деньги. На другой день грязныя деньги были заплачены. Ральфъ взялъ ихъ у Нифита. Могсъ остался доволенъ: цѣль его была достигнута, и по полученіи денегъ, онъ сдѣлался вѣжливъ. Но Ральфъ Ньютонъ былъ несчастливъ, когда уплачивалъ. Онъ увѣрялъ себя, написавъ письмо къ брату, что дѣло рѣшено. Когда увѣрялъ своего брата, что не продастъ своего наслѣдства, онъ рѣшился жениться на Полли Нифитъ. Онъ слѣдовалъ этому намѣренію, когда выпросилъ у Нифита небольшую сумму впередъ. Нифитъ сказалъ Ральфу, чтобы онъ пришелъ къ нему, когда Могсъ предъявитъ свою бумажку, Могсъ предъявилъ свою бумажку и «капитанъ» сдѣлалъ, какъ ему велѣли. Нифитъ написалъ чекъ, не сказавъ ни слова о своей дочери.

— Перебѣгите Арджильскую улицу, капитанъ, сказалъ Нифитъ: — и вы получите за эту бумажку деньги.

Ральфъ Ньютонъ сдѣлалъ какъ ему сказали и расплатился съ Могсомъ. Но какъ онъ расплатится съ Нифитомъ? Нифитъ имѣлъ свои собственныя понятія о добросовѣстности. Читателю извѣстно, что онъ могъ при случаѣ очень ясно выражать свои мысли. Онъ не былъ ни сдержанъ, ни деликатенъ. Но въ немъ было что-то заставившее Ральфа воздержаться, хотя ни слова не было сказано о Полли. Это что-то, что бы ни было, не было потеряно для Ральфа.

О дальнѣйшемъ сомнѣніи съ его стороны не могло быть и рѣчи. Если онъ прежде не рѣшился, то по-крайней-мѣрѣ теперь долженъ былъ рѣшиться! Онъ два раза занималъ у Нифита деньги и въ послѣдній разъ взялъ ихъ съ тѣмъ условіемъ, что долженъ сдѣлать предложеніе дочери Нифита. Такимъ образомъ, и только такимъ образомъ, онъ могъ пойти наперекоръ дядѣ и спасти свое наслѣдство. Какъ только заплатилъ деньги Могсу, онъ пошелъ домой и нарядился. Принаряжаясь съ намѣреніемъ одѣться щегольски, онъ сказалъ себѣ, что это ничего не значитъ, что эта дѣвушка только дочь бандажиста и что ему не нужно даже надѣвать новыхъ перчатокъ. Въ этомъ онъ былъ, вѣроятно, правъ. Старыя перчатки значили бы то же, что и новыя въ этомъ отношеніи, хотя Полли любила, чтобъ молодые люди были одѣты щегольски.

Разумѣется, онъ поѣхалъ въ каретѣ. Человѣкъ не дѣлается экономенъ по причинѣ своихъ денежныхъ затрудненій. Касательно своихъ денежныхъ затрудненій онъ не безпокоился болѣе. Когда обѣщаетъ жениться на Полли Нифитъ, онъ безъ всякой совѣстливости будетъ употреблять деньги бандажиста. Зачѣмъ ему совѣститься, когда онъ женился именно для этого?.. Они не могли ожидать, чтобъ онъ женился ранѣе будущей весны, и онъ проведетъ еще зиму одинъ въ Мунбимѣ. Такъ какъ жертва должна быть сдѣлана, то онъ извлечетъ изъ этой жертвы всѣ возможныя наслажденія. Когда сидѣлъ въ каретѣ, онъ началъ думать, любитъ ли онъ Полли Нифитъ. А потомъ сталъ думать — не о бѣдной Клэри — а о Мэри Боннеръ. Еслибъ его дядя могъ тотчасъ переселиться въ приличное ему мѣсто между безсмертными — о, какую жизнь могъ бы онъ вести! Но дядя его находился еще между смертными — а Полли Нифитъ была все-таки очень миленькая дѣвушка.

Когда вошелъ въ домъ, онъ смѣло спросилъ миссъ Нифитъ. Если мистриссъ Нифитъ не пуститъ его въ домъ, бандажистъ долженъ будетъ признаться, что онъ, Ральфъ, сдѣлалъ все что могъ, но отказа не было. Чрезъ двѣ минуты онъ очутился въ гостиной, гдѣ его приняла Полли.

— Боже мой, мистеръ Ньютонъ, какъ это странно! Сколько разъ вы могли бы пріѣхать и не найти меня дома, а теперь матушки нѣтъ. Она поѣхала привезти батюшку домой. Она этого не дѣлаетъ — развѣ разъ въ мѣсяцъ.

Ральфъ увѣрилъ ее, что онъ совершенно доволенъ и вовсе не сожалѣетъ объ отсутствіи мистриссъ Нифитъ.

— Но она будетъ такъ огорчена! Она любитъ принимать джентльмэновъ.

— А вы не любите? спросилъ Ральфъ.

— Нѣтъ, сказала Полли.

Теперь какимъ образомъ онъ сдѣлаетъ ей предложеніе? Скажетъ ли онъ ей объ условіи съ ея отцомъ?

Въ обыкновенномъ волокитствѣ Ральфъ былъ мастеръ не хуже всякаго другого. Ему нисколько не было трудно наговорить нѣжныхъ словъ Кларисѣ Андерудъ и сдѣлать даже больше. Но съ Полли совсѣмъ было другое. Ему было неприлично объясняться съ нею въ любви, если онъ не можетъ прежде намекнуть на свое условіе съ ея отцомъ. Онъ не могъ просить Полли сдѣлаться его женою, не объяснивъ ей причины для такого отчаяннаго желанія съ своей стороны.

— Полли, сказалъ онъ наконецъ: — всѣмъ намъ было не ловко — въ тотъ вечеръ — въ тотъ вечеръ, когда здѣсь былъ мистеръ Могсъ.

— Это правда, мистеръ Ньютонъ. Бѣдный мистеръ Могсъ! Ему не слѣдовало приходить — но матушка пригласила его.

— Онъ былъ здѣсь послѣ того?

— Былъ, и мы съ нимъ гуляли вмѣстѣ. На свѣтѣ нѣтъ человѣка лучше Онтаріо Могса. Но, разумѣется, онъ вамъ не компанія, мистеръ Ньютонъ.

Ральфъ задрожалъ. Слышать, что его сапожникъ не компанія для него, и отъ молодой дѣвушки, на которой онъ намѣренъ жениться!

— Я не думаю, чтобъ онъ и для васъ былъ компаніей, Полли, сказалъ онъ.

— Почему же, мистеръ Ньютонъ? Онъ не хуже меня. Какая разница между нимъ и моимъ отцомъ?

Онъ спрашивалъ себя, будетъ ли онъ умѣть научить ее, когда она сдѣлается его женою называть Нифита, «папа».

— Когда узнаете меня лучше, мистеръ Ньютонъ, вы узнаете, что я не люблю важничать. Я всю жизнь знала мистера Могса и онъ ровня мнѣ во всѣхъ отношеніяхъ — и даже гораздо лучше меня.

— Надѣюсь, что между вами нѣтъ ничего болѣе дружбы, Полли.

— Съ какой стати вамъ надѣяться?

Тутъ онъ сказалъ ей прямо, что надѣется уговорить ее сдѣлаться его женою. Полли, когда онъ сказалъ это, вспыхнула и задрожала. Она могла сдѣлаться настоящей барыней, если хотѣла. Она вспыхнула и задрожала, но не говорила пока ни слова. А потомъ, сдѣлавъ предложеніе, онъ началъ говорить о своей любви. Говорилъ о ней онъ довольно убѣдительно, но слова его не имѣли той нѣжности, какая была бы въ нихъ, еслибъ онъ говорилъ съ Клэри Андерудъ.

— Полли, сказалъ онъ: — я надѣюсь, что вы можете полюбить меня. Я люблю васъ очень нѣжно и сдѣлаю все, что могу для вашего счастья. Для меня вы будете первой женщиной на свѣтѣ. Какъ вы думаете, можете вы полюбить меня, Полли?

Полли, можетъ быть, была нѣсколько разборчива. Ей не совсѣмъ понравилось объясненіе Онтаріо Могса, хотя даже и въ этомъ объясненіи было какое-то краснорѣчіе страсти, а теперь она была недовольна и объясненіемъ Ральфа Ньютона. Она составила себѣ, можетъ быть, понятіе о нѣжномъ, вкрадчивомъ, льстивомъ шепотѣ, который былъ бы полулаской и полумольбой, но по-крайней-мѣрѣ очень кроткимъ и очень любящимъ. Объясненіе Онтаріо было любящее, но не кроткое; Ральфъ Ньютонъ былъ кротокъ, но она сомнѣвалась, любилъ ли онъ.

— Вы скажете да? спросилъ Ральфъ, смотря на Полли съ самой очаровательной улыбкой.

Полли, несмотря на свою краску и трепетъ, рѣшила, что она не дастъ рѣшительнаго отвѣта въ настоящую минуту. Ей было бы пріятно сдѣлаться барыней, хотя она не стыдилась того, что она дочь ремесленника, но она не хотѣла купить преимущества сдѣлаться барыней такою дорогою цѣною. Цѣна дѣйствительно будетъ дорогая, если она отдастъ себя человѣку, который не любитъ ее и, можетъ быть, презираетъ. Потомъ она не была увѣрена, что можетъ сама полюбить этого человѣка, хотя обладала способностью любить милыхъ молодыхъ людей. Ральфъ Ньютонъ былъ хорошъ во многихъ отношеніяхъ. Онъ былъ красивъ, умѣлъ говорить, не важничалъ, и притомъ — какъ ей объяснилъ отецъ — онъ впослѣдствіи долженъ былъ получить въ наслѣдство большое имѣніе. Если выйдетъ за него, она займетъ рѣшительно положеніе знатной дамы. Но она знала — она не могла не знать — что онъ хотѣлъ на ней жениться потому, что нуждался въ деньгахъ въ настоящее время. Сдѣлаться знатной дамой было бы восхитительно; но чувствовать большую страсть — Полли не осталась бы довольна, еслибъ не было большой любви съ той и другой стороны — было бы еще восхитительнѣе. Послѣднее рѣшительно было необходимо для нея. Этотъ мужчина долженъ находить полное удовольствіе въ ея обществѣ, или супружество будетъ неудачно. Она краснѣла, дрожала, задумывалась и молчала.

— Милая Полли, это значитъ, что вы не можете полюбить меня? сказалъ Ральфъ.

— Я не знаю, отвѣчала Полли.

— Вы попытаетесь? спросилъ Ральфъ.

— И я не знаю, можете ли вы полюбить меня.

— Право могу, могу!

— Ахъ, да! — я не сомнѣваюсь, что вы можете это говорить. Многіе могутъ это говорить и не многіе могутъ дѣлать. И есть другіе, которые сказать этого не могутъ, а въ сердцѣ чувствуютъ.

Должно быть, Полли думала объ Онтаріо, когда дѣлала послѣднее замѣчаніе.

— Я не очень умѣю говорить, но могу любить, Полли.

— О! говорить вы можете. Вы были воспитаны такимъ образомъ, у васъ нѣтъ другого дѣла.

Она очень жестоко поступала съ нимъ и онъ это чувствовалъ.

— Я думаю, что это несправедливо, Полли. Что я могу сказать вамъ, кромѣ того, что я васъ люблю и буду къ вамъ хорошъ.

— О, хорошъ! Со мною всѣ хороши. Зачѣмъ имъ поступать со мною иначе?

— Никто не будетъ поступать съ вами такъ хорошо, какъ я, если вы меня возьмете. Скажите мнѣ, Полли, вы не вѣрите мнѣ, когда я говорю, что люблю васъ?

— Нѣтъ — не вѣрю.

— Почему же мнѣ говорить вамъ ложь?

— Почему? Этого я сказать не могу. Отецъ мой васъ уговорилъ. Вотъ почему.

— Вашъ отецъ не могъ бы уговорить меня, еслибъ я васъ не любилъ.

— И еще одно, мистеръ Ньютонъ…

— Что такое, Полли?

— Я не увѣрена, люблю ли васъ.

— Это жестоко.

— Лучше сказать правду, чѣмъ потомъ раскаяться, сказала Полли: — мы съ вами, мистеръ Ньютонъ, еще не знаемъ другъ друга коротко. Можетъ быть, я зла; вы не можете этого знать. А вы, можетъ быть, лѣнивы, расточительны и вѣтрены.

Полли имѣла привычку говорить правду безъ особеннаго уваженія къ личности.

— Притомъ, мистеръ Ньютонъ, я не намѣрена, чтобы отецъ выдавалъ меня за кого захотѣлъ. Отецъ думаетъ и это, и то, и намѣреніе у него хорошее. Я очень люблю моего отца, но не намѣрена выходить за того, по комъ не сокрушалось бы мое сердце. А мое сердце еще по васъ не сокрушается, мистеръ Ньютонъ.

— Надѣюсь, что сердце ваше никогда не сокрушится.

— Я полагаю, вы не понимаете меня. Отложимъ на годъ, мистеръ Ньютонъ, и посмотримъ, какъ у насъ пойдетъ. Можетъ быть, мы узнаемъ другъ друга, а теперь выйти замужъ было бы все-равно, что брать билетъ въ лоттереѣ.

Ральфъ стоялъ и смотрѣлъ на нее, проводя рукою по лбу и не зная, какъ ему продолжать свое сватовство.

— Я скажу отцу, что вы мнѣ говорили и что я вамъ сказала, продолжала Полли, которая кажется совершенно понимала, что Ральфъ исполнилъ свою обязанность къ своему кредитору, сдѣлавъ это предложеніе, и что справедливости требуетъ, чтобъ вся семья признала это.

— И это все, Полли? спросилъ Ральфъ меланхолическимъ голосомъ.

— Пока, мистеръ Ньютонъ.

Ральфъ, возвращаясь въ Лондонъ въ каретѣ, былъ оскорбленъ отказомъ дѣвушки болѣе чѣмъ прежде считалъ это возможнымъ. Онъ почти готовъ былъ рѣшиться возобновить осаду, какъ будто бы не было рѣчи о двадцати тысячахъ и деньгахъ, занятыхъ у бандажиста. Полли показала такъ много энергіи въ этомъ свиданіи и была такъ хороша, выказывая эту энергію, явилась такимъ совершеннымъ образцомъ здоровой, пригожей, честной женственности, что онъ думалъ, будто любитъ ее. Однако у него осталось одно утѣшеніе: онъ исполнилъ свою обязанность относительно старика Нифита. Разумѣется, долгъ надо было заплатить, но онъ добросовѣстно исполнилъ то, что обязался сдѣлать, когда занималъ эти деньги.

А о продажѣ наслѣдства ему оставалось еще думать четыре дня.

Глава XX.
ПЕРСИКРОССКІЕ КОНСЕРВАТОРЫ.

Въ началѣ сентября сэр-Томасу было сдѣлано предложеніе совершенно разстроившее его и сдѣлавшее его на нѣсколько дней самымъ несчастнымъ человѣкомъ. Десятаго числа этого мѣсяца однако онъ рѣшился. На слѣдующій день онъ поѣхалъ въ Фёльгэмъ и сообщилъ о своемъ намѣреніи старшей дочери въ слѣдующихъ словахъ:

— Пэшенсъ, я буду депутатомъ отъ Персикросса.

— Папа!

— Да, конечно, я останусь въ дуракахъ за мои труды. Это будетъ стоить мнѣ денегъ, которыхъ мнѣ не слѣдовало бы тратить, а если я и поступлю, то не знаю, могу ли сдѣлать какую-нибудь пользу, или сдѣлаетъ ли это пользу мнѣ. Вѣрно ты находишь, что я поступаю очень дурно.

— Я въ восторгѣ и Клэри тоже будетъ восхищаться. Какъ я рада! Почему же вамъ не поступить въ парламентъ? Я всегда желала, чтобъ вы вернулись къ общественной дѣятельности, хотя мнѣ не хотѣлось говорить вамъ этого.

— Ты очень добра, что говоришь мнѣ это теперь, душа моя.

— И чувствую это.

Въ этомъ нельзя было сомнѣваться, потому что, когда она это говорила, слезы струились изъ ея глазъ.

— Но вамъ удастся? Противъ васъ кто-нибудь есть?

— Есть, душа моя. Противъ меня кто-то есть. Даже противъ меня будутъ трое, и вѣроятно, мнѣ не удастся. Людямъ подобнымъ мнѣ не предлагаютъ мѣстъ безъ борьбы. Но есть возможность на успѣхъ. Я ѣздилъ въ Персикроссъ на два дня на прошлой недѣлѣ и теперь написалъ рѣчь. Вотъ она.

Онъ подалъ копію своей дочери, которая прочла безъ сомнѣнія съ большимъ энтузіазмомъ, чѣмъ тѣ свободные и независимые избиратели, къ которымъ эта рѣчь была адресована.

Исторія относительно городка Персикроссъ была слѣдующая. Приготовлялись всеобщіе выборы, которые должны были происходить въ октябрѣ. Читателей этой исторіи еще не безпокоили въ этомъ отношеніи; между этимъ важнымъ дѣломъ и тѣми ничтожными предметами, о которыхъ разсказывалось въ нашей исторіи, не было никакой связи. Въ парламентѣ, недавно распущенномъ, старое мѣстечко Персикроссъ не обнаружило политическаго пристрастія. Представителями его были два господина, изъ которыхъ одинъ былъ консерваторъ, а другой либералъ. Привиллегія этого мѣстечка имѣть двухъ депутатовъ чуть не была уничтожена большимъ биллемъ о реформѣ, но ему посчастливилось, какъ говорятъ ирландцы, и привиллегія осталась неприкосновенной. Теперь мудрецы персикросскіе, радуясь своему спасенію и зная, что имъ можетъ предстоять опасность, если они осмѣлятся затѣять борьбу — потому что подкупъ былъ извѣстенъ и въ предыдущихъ борьбахъ Персикросса, и нѣкоторые удивлялись, какъ это мѣстечко спасалось такъ долго, и теперь предполагали, что Персикроссъ еще можетъ быть принесенъ въ жертву, если не будетъ остерегаться — думая обо всемъ этомъ, мудрецы персикросскіе заключили, что было бы лучше пока не затѣвать никакой борьбы и вернуться къ прежнимъ обоимъ членамъ. Когда новая метла, которая должна вымести всю грязь развращенія, сдѣлается не такъ нова, они могутъ вернуться къ прежней игрѣ, которая была очень любима въ старомъ городѣ Персикроссѣ. Такъ думали мудрецы и нѣкоторое время казалось, что имъ удастся поступить по-своему. Но въ Персикроссѣ были люди, которые не могли назваться мудрецами и которые думали, что въ такомъ распоряженіи не достовало энергіи. Консервативные сумасброды персикросскіе начали объявленіемъ, что они пошлютъ двухъ депутатовъ, если только имъ будутъ сдѣланы такія-то и такія-то уступки. Либеральные сумасброды клялись, что они готовы для борьбы. Они не хотѣли уступить ничего, они хотѣли бороться, если слово «уступка» будетъ произнесено. Они хотѣли не только имѣть одного депутата, но хотѣли имѣть наполовину своихъ альдермэновъ, церковныхъ старостъ, звонарей и даже своего мэра. Развѣ имъ попустому дано было право голоса домохозяевъ? Либеральные сумасброды персикросскіе объявляли, а можетъ быть и думали, что они могутъ послать двухъ либеральнымъ членовъ въ парламентъ. Такимъ образомъ городокъ разгорячился, распространился либеральный духъ и начали приготовлять новые списки избирателей. Въ концѣ августа оказалось, что борьба будетъ. Но кто должны быть новые кандидаты?

Старые кандидаты были — но одному.съ каждой стороны: старый тори и молодой радикалъ. Разсказывая нашу исторію, мы не будемъ возвращаться къ прежнимъ грѣхамъ этого городка и не будемъ говорить ничего кромѣ хорошаго о прежней карьерѣ его членовъ. Старый Грифенботомъ, тори, былъ очень щедръ на деньги и, конечно, былъ очень любимъ въ городкѣ. Для городка такъ хорошо, когда есть человѣкъ всегда готовый дать пятьдесятъ фунтовъ, когда понадобится! А молодой радикалъ былъ популяренъ во всемъ графствѣ. Никто не умѣлъ говорить рѣчь на ремесленныхъ митингахъ съ большей непринужденностью и съ большимъ краснорѣчіемъ. Притомъ онъ былъ природный джентльмэнъ, а это большая рекомендація для радикала. Такимъ образомъ молодой Уэстмакотъ, хотя не тратилъ такъ много денегъ какъ старикъ Грифенботомъ, былъ также популяренъ въ городкѣ. На счетъ Грифенботома и Уэстмакота не могло быть никакого сомнѣнія — еслибъ только городокъ послушалъ своихъ мудрецовъ и ограничился политическимъ опекунствомъ такихъ превосходныхъ представителей. Но сумасброды одержали верхъ надъ мудрецами и рѣшили, что быть борьбѣ. Несчастный день былъ для Грифенботома, когда ему предложили выбрать для себя товарища. Онъ очень упалъ духомъ, когда получилъ слѣдующее письмо отъ своего повѣреннаго Триггера, въ которомъ его просили назначить себѣ товарища:

«Я увѣренъ, что вы съ удовольствіемъ услышите, писалъ Триггеръ: что мы, консерваторы, надѣемся имѣть двухъ депутатовъ.»

Еслибъ Триггеръ слышалъ замѣчаніе, которое его кліентъ сдѣлалъ, читая это письмо, онъ подумалъ бы, что Грифенботомъ самый неблагодарный членъ парламента во всемъ свѣтѣ. Чѣмъ не былъ обязанъ Грифенботомъ Персикроссу? Онъ былъ обязанъ ему своимъ положеніемъ въ свѣтѣ, всѣми своими друзьями. Сыновья герцоговъ называли его «своимъ благороднымъ другомъ» — развѣ онъ не былъ, обязанъ всѣмъ этимъ Персикроссу? Триггеръ и другіе друзья его были убѣждены, что они сдѣлали человѣка изъ Грифенботома. Грифенботомъ понималъ все это такъ хорошо, что, отвѣчая Триггеру, не включилъ въ свое письмо тѣхъ проклятій, которыя онъ произнесъ въ уединеніи своего кабинета. Онъ разумѣется написалъ, что предложитъ товарища, если онъ требуется, но не лучше ли Триггеру и другимъ друзьямъ его въ миломъ старомъ городкѣ подумать, что именно въ настоящую минуту миролюбивый способъ дѣйствія болѣе согласовался бы съ интересами милаго стараго городка. Триггеръ отвѣтилъ ему очень скоро, и можетъ быть, немножко рѣзко. Либералы рѣшили имѣть двухъ депутатовъ, и слѣдовательно, миролюбивый способъ дѣйствія, невозможенъ. Грифенботомъ прискакалъ въ милый старый городокъ, все надѣясь — но не могъ сдѣлать ничего. Духъ битвы носился въ воздухѣ и сумаброды персикросскіе жаждали крови. Грифенботомъ улыбнулся, обѣщалъ, а про-себя думалъ, что для политиковъ на землѣ нѣтъ спокойствія. Онъ объявилъ о своемъ желаніи — или, лучше сказать, о желаніи городка — одному господину, члену одного извѣстнаго клуба въ Лондонѣ, и господинъ этотъ на слѣдующій день отправился къ сэр-Томасу. Сэр-Томасъ всегда былъ вѣренъ «партіи»; такъ господинъ этотъ сказалъ. Всѣ сожалѣли о выходѣ сэр-Томаса изъ парламента. Настоящій случай вернуться въ парламентъ былъ почти единственный, соображая, какъ легко это устроить. Большинство новыхъ избирателей было на сторанѣ консерваторовъ. Но господинъ признался, что будетъ сильная борьба. Сэр-Томасъ, котораго очень торопили, попросилъ день на размышленіе.

— Съ чистыми ли руками намѣренъ мистеръ Грифенботомъ вести борьбу? спросилъ сэр-Томасъ.

Господинъ изъ клуба поспѣшилъ объявить, что все будетъ сдѣлано сообразно съ закономъ. Онъ не ручается за издержки, но полагаетъ, что онѣ будутъ около трехсотъ — можетъ быть, четыреста — и непремѣнно ниже пятисотъ футовъ. Другая партія, безъ сомнѣнія, будетъ подкупать. Она всегда подкупаетъ. Но сэр-Томасъ можетъ быть увѣренъ, что съ его стороны все будетъ прекрасно. Сэр-Томасъ наконецъ согласился съѣздить въ Персикросъ и видѣться съ своими избирателями.

Онъ съѣздилъ и значительно разочаровался. Триггеръ взялъ его за руку и представилъ тремъ-четыремъ жителямъ городка. Сэр-Томасъ въ своемъ первомъ свиданіи съ Триггеромъ объявилъ о своемъ предпочтеніи къ чистому образу дѣйствія.

— Да, да, да, да! сказалъ Триггеръ. — Но на вашемъ мѣстѣ я ничего не говорилъ бы объ этомъ избирателямъ, сэр-Томасъ.

— То-есть на счетъ чего?

— На счетъ подкупа и тому подобнаго. Избиратели не любятъ, чтобы имъ говорили объ этомъ.

— А все-таки лучше объявить о своемъ намѣреніи, кротко сказалъ сэр-Томасъ.

Триггеръ закашлялся, покачалъ головою, засунулъ руки въ карманы панталонъ — и въ глубинѣ сердца сталъ презирать сэр-Томаса.

Въ этотъ день сэр-Томаса возили видѣться съ четырьмя значительными жителями Персикросса — горчичнымъ фабрикантомъ, бумажнымъ фабрикантомъ и двумя сапожниками. Горчичный фабрикантъ очень дружелюбно предлагалъ свою поддержку. Онъ готовъ былъ сдѣлать все. Триггеръ зналъ его. Онъ отвѣчаетъ за своихъ фабричныхъ. Тогда сэр-Томасъ сказалъ, что онъ не желаетъ принужденія. Фабрикантъ весело засмѣялся.

— Мы знаемъ все, что слѣдуетъ сдѣлать, не правда ли, Триггеръ? Мы все устроимъ какъ слѣдуетъ, не правда ли, Триггеръ? И спрашивать-то нечего, не правда ли, Триггеръ?

— Слава Богу! не надо, сказалъ Триггеръ, который начиналъ сердиться.

Потомъ они отправились къ бумажному фабриканту. Бумажный фабрикантъ былъ очень вѣжливый господинъ, который, повидимому, очень былъ радъ пожать руку сэр-Томасу и энергически соглашался съ каждымъ его словомъ. Триггеръ сталъ нѣсколько поодаль отъ бумажнаго фабриканта, какъ только представленіе было сдѣлано — можетъ быть, не одобряя принциповъ бумажнаго фабриканта.

— Конечно нѣтъ, сэр-Томасъ; ни за что на свѣтѣ, сэр-Томасъ. Я неповиненъ ни въ чемъ подобномъ, сэр-Томасъ, сказалъ бумажный фабрикантъ.

Сэр-Томасъ увѣрилъ бумажнаго фабриканта, что онъ радъ это слышать — и онъ былъ радъ.

Когда они отправились къ первому сапожнику, Триггеръ сообщилъ сэр-Томасу объ одномъ событіи въ карьерѣ Спайвикомба, бумажнаго фабриканта.

— Онъ имѣетъ контрактъ на поставку бумаги для «Уальгэмширскаго Вѣстника», сэр-Томасъ — самаго обширнаго изданія въ этой сторонѣ. Ему доставилъ это Грифенботомъ, и если какой-нибудь изъ его фабричныхъ не подастъ голоса по его желанію, онъ не продержитъ его и одного дня. Не думаю, чтобы у насъ въ Персикроссѣ былъ другой человѣкъ такой настойчивый, какъ старикъ Спайвикомбъ.

Это была месть Триггера.

Первый сапожникъ говорилъ очень мало и почти не подалъ сэр-Томасу повода проповѣдывать свою доктрину о чистотѣ.

— Я надѣюсь, что вы что-нибудь сдѣлаете для нашего ремесла, сэр-Томасъ, сказалъ первый сапожникъ.

Сэр-Томасъ объяснилъ, что онъ не видитъ теперь, какимъ образомъ можетъ сдѣлать что-нибудь особенное для сапожниковъ, а потомъ простился.

— Онъ добросовѣстенъ, сказалъ Триггеръ: — на него положиться можно. Онъ и своимъ рабочимъ скажетъ слово, только я не знаю, много ли выйдетъ изъ того. Это народъ буйный. Если имъ откажутъ отъ одного мѣста сегодня, завтра они поступятъ на другое. Сапожники независимые люди. Теперь мы отправимся съ старику Пайлю. Онъ главное лицо въ консервативной партіи. Послушайте, сэр-Томасъ — дайте ему говорить. Не говорите съ нимъ много. Съ старикомъ Пайлемъ совершенно безполезно говорить.

Сэр-Томасъ не сказалъ ничего, но рѣшилъ, что онъ будетъ говорить съ старикомъ Пайлемъ такъ же свободно, какъ и съ самимъ Триггеромъ.

— Э! сказалъ старикъ Пайль: — вы сэр-Томасъ Андерудъ, это вы? И вы хотите поступить въ парламентъ?

— Это вы и ваши сограждане хотите послать меня туда.

— Да — вотъ оно что. А если мы не захотимъ?

— Ну, тогда я не поступлю.

— Такъ — но здѣсь люди не такіе какъ въ другихъ мѣстахъ, сэр-Томасъ Андерудъ. Много выборовъ видалъ я здѣсь, сэр-Томасъ.

— Безъ всякаго сомнѣнія, мистеръ Пайль.

— Больше дюжины — не такъ ли, мистеръ Пайль? сказалъ Триггеръ.

— И велись они лучше чѣмъ съ-тѣхъ-поръ, какъ вы вмѣшались, обратился Пайль къ Триггеру. — Здѣсь дѣлалось это какъ слѣдовало. Теперь многое перемѣнилось, и перемѣнилось къ худшему. Все говорятъ о чистотѣ — чистотѣ — чистотѣ, а люди между тѣмъ становятся жаднѣе каждый день.

— Мы намѣрены дѣйствовать чисто на этихъ выборахъ, мистеръ Пайль, сказалъ сэр-Томасъ.

Пайль пристально посмотрѣлъ ему въ лицо.

— По-крайней-мѣрѣ, я намѣренъ, мистеръ Пайль. Я могу поручиться за себя.

Пайль отвернулся, раскрылъ ротъ, приложилъ руку къ животу и сдѣлалъ гримасу, какъ-будто — какъ-будто былъ не совсѣмъ здоровъ. Это дѣйствительно и было. Мысль о чистотѣ выборѣ въ Персикроссѣ нагнала на него тошноту. Эту мысль онъ ненавидѣлъ отъ всего сердца. Онъ находилъ что-то рѣшительно низкое и неблагородное въ той мысли, что человѣкъ, намѣревающійся быть депутатомъ въ парламентѣ, не заплатитъ за это какъ слѣдуетъ. Это могло годиться въ Манчѣстерѣ и тому подобныхъ непріятныхъ мѣстахъ. Но чтобы кандидаты пріѣзжали въ Персикроссъ и говорили о чистотѣ, казалось ему гнуснымъ. Онъ ничего не выигрывалъ посредствомъ подкупа и до нѣкоторой степени самъ готовъ былъ заплатить деньги за подкупъ. Но чтобы посторонній пріѣзжалъ въ Персикроссъ и хотѣлъ получить мѣсто, не заплативъ за него, это было для него такъ противно, что увѣреніе это, сдѣланное однимъ изъ кандидатовъ, нагнало на него тошноту.

— Мнѣ кажется, вамъ лучше вернуться въ Лондонъ, сэр-Томасъ, сказалъ Пайль, какъ только оправился на столько, что могъ выразить свое мнѣніе.

— Вы хотите сказать, что мои мнѣнія не годятся для этого городка?

— Не годятся, сэр-Томасъ. Не думаю, чтобы кто-нибудь другой сказалъ вамъ это, но я скажу. Для чего бѣдному человѣку терять дневное жалованье для того, чтобы сдѣлать васъ членомъ парламента? Что вы сдѣлали для нихъ?

Для этого довольно получаса, сказалъ сэр-Томасъ.

— Такъ вотъ какъ вы понимаете выборы! У насъ здѣсь не такъ идутъ дѣла. Въ тотъ день уже работой заниматься не станутъ.

Тутъ Триггеръ шепнулъ нѣсколько словъ Пайлю, Пайль повторилъ гримасу, сдѣланную имъ прежде, и повернулся, точно будто хотѣлъ уйти, хотя онъ былъ въ своей собственной гостиной. Но потомъ одумался и повернулся опять.

— Я всегда самъ подаю голосъ, сказалъ Пайль: — но теперь хлопотать не хочу. Тутъ многое мнѣ не нравится, сэр-Томасъ. Прощайте, сэр-Томасъ. Это все хорошо для мистера Триггера; онъ знаетъ, гдѣ взять масло для своего хлѣба.

— Очень непріятный старикъ, сказалъ сэр-Томасъ, когда они ушли, думая, что такъ какъ Триггеръ былъ глубоко оскорбленъ сапожникомъ, то вѣроятно согласился съ этимъ мнѣніемъ. Но Триггеръ зналъ ремесленника хорошо и привыкъ къ нему.

— Онъ лучше многихъ, сэр-Томасъ. Вотъ, напримѣръ, Спайсеръ, горчичный фабрикантъ. Говорятъ, за нимъ бѣгаетъ партія Уэстмакота и онъ пожалуй перейдетъ къ нимъ. Но старшаго Пайли вы подкупить не можете, если бы доставили ему практику всей королевской фамиліи.

Это было послѣднее посѣщеніе сэр-Томаса къ главнымъ консерваторамъ городка, — но когда они возвращались въ гостинницу, Триггеръ увидалъ, человѣка въ черномъ платьѣ у отворенной двери и тотчасъ предложилъ сказать нѣсколько словъ мистеру Пабсби.

— Уэслинскій пасторъ, шепнулъ персикросскій вожакъ на ухо своему медвѣдю: — онъ во многомъ можетъ уговорить мужчинъ, а особенно женщинъ. Не могу сказать, что онъ сдѣлаетъ, за кого подастъ голосъ.

Тутъ онъ представилъ одного другому и объяснилъ причину присутствія сэр-Томаса въ городкѣ. Пабсби былъ очень радъ познакомиться съ сэр-Томасомъ и просилъ къ себѣ обоихъ. Онъ дѣйствительно былъ радъ. Время часто скучно проходило для него, а теперь онъ могъ что-нибудь сдѣлать.

— Вы намъ поможете, мистеръ Пабсби? спросилъ Триггеръ.

Пабсби улыбнулся, потеръ руки, замолчалъ и наклонилъ голову на сторону.

— Я надѣюсь, сказалъ сэр-Томасъ: — если онъ одного образа мыслей съ нами, Иначе мнѣ было бы жаль просить его.

Пабсби все не говорилъ ничего, но улыбался очень любезно и наклонилъ голову еще ниже.

— Онъ знаетъ, что мы на порядочной сторонѣ, сказалъ Триггеръ. — Уэслинцы теперь почти то же, что англиканская церковь — въ томъ отношеніи, что они не грубіяны и не буяны.

Сэр-Томасъ, не зная Пабсби, боялся, что онъ обидился; но онъ не показывалъ признаковъ оскорбленія, продолжая потирать руки. Пабсби обдумывалъ свою рѣчь.

— Мы немножко торопимся, мистеръ Пабсби, сказалъ Триггеръ: — можетъ быть, вы подумаете объ этомъ.

Но Пабсби не имѣлъ намѣренія позволить имъ ускользнуть такимъ образомъ. Не каждый день бывалъ у него сэр-Томасъ или какой бы то ни было кандидатъ, или даже какой-нибудь мистеръ Триггеръ, въ этой маленькой гостиной. Дѣло въ томъ, что Триггеръ, вообще понимавшій, какъ поступать, сдѣлалъ ошибку. Сэр-Томасъ, который былъ готовъ уйти, увидѣлъ, что уйти тотчасъ невозможно.

— Сэр-Томасъ, началъ Пабсби, нѣжнымъ, маслянымъ голосомъ — голосомъ составленнымъ изъ претензій, вѣжливости и слюны: — если вы дадите мнѣ три минуты на выраженіе моего мнѣнія, я буду очень вамъ обязанъ.

— Непремѣнно, сказалъ сэр-Томасъ, сидя прямо на своемъ стулѣ и держа шляпу, какъ будто рѣшился уйти тотчасъ, какъ только пройдутъ три минуты.

— Проповѣдникъ Евангелія въ этомъ городѣ находится въ особенномъ положеніи, сэр-Томасъ, очень медленно началъ Пабсби: — изъ всѣхъ персикросскихъ пасторовъ мое положеніе самое особенное. Въ этомъ отношеніи я желалъ бы совершенно руководиться моими обязанностями, и еслибъ могъ видѣть, какъ долженъ поступить, я тотчасъ сказалъ бы это вамъ. Но, сэр-Томасъ, я обязанъ сообразоваться съ убѣжденіями моихъ прихожанъ.

— За которую сторону намѣрены вы подать голосъ? спросилъ Триггеръ.

Пабсби даже не повернулъ головы при этомъ вопросѣ.

— Человѣкъ частный, сэр-Томасъ, можетъ слѣдовать внушенію своего… своего… своего собственнаго сердца, можетъ быть.

Тутъ онъ остановился, ожидая поощренія. Но сэр-Томасъ по опыту зналъ, что отвѣчать такому оратору какъ Пабсби было все-равно, что заводить часы. Лучше позволить такимъ часамъ остановиться.

— Я долженъ соображать, чего пожелаютъ мои прихожане. Нѣкоторые горячо желаютъ реформъ, сэр-Томасъ, а другіе…

— Мы опоздаемъ къ поѣзду, сказалъ Триггеръ, вскакивая и надѣвая шляпу.

— Я тоже этого боюсь, сказалъ сэр-Томасъ, вставая, но не надѣвая шляпы.

— Можетъ быть, вы сдѣлаете мнѣ честь зайти ко мнѣ, когда опять будете здѣсь въ Персикроссѣ. Я съ величайшимъ удовольствіемъ поговорю съ вами, сэр-Томасъ, а потомъ, если я могу подать вамъ мою бѣдную помощь, то это доставитъ мнѣ и мистриссъ Пабсби самое искреннее удовольствіе.

Мистриссъ Пабсби вошла въ комнату и была представлена, но Триггеръ не сѣлъ и не снялъ шляпы. Онъ смѣло пошелъ къ двери, а сэр-Томасъ за нимъ, выслушивая краснорѣчіе Пабсби.

— Онъ непремѣнно подастъ одинъ голосъ за Грифенботома, сказалъ Триггеръ: — а другой за Уэстмакота. Я думалъ, что можетъ быть вашъ титулъ подѣйствуетъ на него, но кажется, онъ не подѣйствовалъ.

Все это обѣщало мало и было вовсе не утѣшительно, а между тѣмъ прежде чѣмъ сэр-Томасъ легъ спать въ эту ночь, онъ рѣшился быть депутатомъ. Въ подобныхъ обстоятельствахъ человѣку очень трудно отказаться. Онъ чувствуетъ, что для него хлопотали, что отступленіе было бы трусостью и что проѣхаться попустому было бы лично непріятно для него. Потомъ также въ груди его возобновилось честолюбіе — честолюбіе, которое полгода тому назадъ онъ счелъ бы уничтоженнымъ навсегда — но которое побуждало его теперь такъ же сильно, какъ и прежде, выступить впередъ и сдѣлать что-нибудь. Такъ легко поѣхать и посмотрѣть! — такъ трудно отступить, когда посмотришь! Онъ не нашелъ Персикроссъ особенно пріятнымъ для себя. Онъ чувствовалъ, что тутъ не въ своей стихіи, между людьми, которымъ онъ не сочувствовалъ; онъ чувствовалъ также, что сталъ неспособенъ къ этому, вслѣдствіе той жизни, которую онъ велъ послѣдніе года. Все-таки онъ рѣшился быть депутатомъ.

— Кто кандидатъ съ другой стороны? спросилъ онъ Триггера поздно вечеромъ, когда дѣло относительно его было рѣшено.

— Разумѣется, Уэстмакотъ, сказалъ Триггеръ: — и мнѣ сказали, что радикалы здѣшніе подцѣпили человѣка по имени Могса.

— Могса? воскликнулъ сэр-Томасъ.

— Да — Могса. Онъ членъ рабочихъ союзовъ, предводитель реформистовъ и тому подобное. Я не буду удивляться, если его выберутъ. Говорятъ, у него есть деньги.

Глава XXI.
ПЕРСИКРОССКІЕ ЛИБЕРАЛЫ.

Да — Онтаріо Могсъ былъ испуганъ, обрадованъ, восхищенъ приглашеніемъ нѣкоторыхъ энергическихъ людей сдѣлаться депутатомъ радикальныхъ интересовъ Персикросса. Ему предложили это дня чрезъ два послѣ предложенія, сдѣланнаго сэр-Томасу, и сообщили, что нельзя терять ни одного часа. Предложеніе это было сдѣлано ему въ задней гостиной «Честерскаго Сыра» и отвѣта ждали отъ него тотчасъ. Онъ стоялъ минутъ пять, приложивъ руку ко лбу, а потомъ сдѣлалъ тотъ особенный вопросъ, который всегда бываетъ первымъ въ подобныхъ случаяхъ, будутъ ли нужны деньги? Ну — да. Энергическіе персикроссцы думали, что это будетъ стоить чего-нибудь. Они принуждены были признаться, что Персикроссъ не принадлежалъ къ числу тѣхъ благоустроенныхъ мѣстечекъ, гдѣ издержки по выборамъ падаютъ на гражданъ. Скоро сдѣлалось ясно, что предложеніе было сдѣлано Могсу не только потому, что онъ былъ радикалъ, но потому также, что у него предполагались деньги. Онтаріо нахмурился и выразилъ мнѣніе, что всякіе выборы рѣшительно должны быть свободны для всѣхъ кандидатовъ.

— Всѣмъ слѣдовало бы попасть на небеса, мистеръ Могсъ, сказалъ предводитель депутаціи: — однако попадаютъ не всѣ.

На это нечего было возражать. Онтаріо могъ только ударить себя по лбу и задуматься. Для него было ясно, что онъ не можетъ дать утвердительнаго отвѣта въ этотъ вечеръ и, слѣдовательно, съ нѣкоторымъ затрудненіемъ отвѣтъ былъ отложенъ до двухъ часовъ пополудни завтрашняго дня.

Какъ сверкала брилліантами та корона, которую теперь держали предъ его глазами, а между тѣмъ какъ она была недоступна, какъ отъ него далека! Быть членомъ парламента, говорить въ этомъ августѣйшемъ собраніи, вмѣсто того, чтобы тратить свое краснорѣчіе на грубыя души тѣхъ, кто бывалъ въ тавернѣ «Честерскій Сиръ», значило что-нибудь въ такихъ молодыхъ лѣтахъ — сдѣлаться чѣмъ-нибудь выше сапожника. Членъ парламента по закону былъ эсквайръ и, слѣдовательно, джентльмэнъ. Ральфъ Ньютонъ не былъ членъ парламента. Но вѣрно, если Онтаріо сдѣлаетъ предложеніе Полли Нифитъ, будучи членомъ парламента, она не откажетъ ему. И къ чему можетъ это повести? Предъ глазами его носились видѣнія чудныхъ минутъ его будущей жизни, въ которыя онъ будетъ высказывать горячія мысли своей души, стремленія своего сердца, которыя будутъ слышны для всѣхъ. Какъ Кобденъ началъ свою карьеру? а Брайтъ? Не такимъ ли образомъ? Почему ему не сдѣлаться такимъ же великимъ — даже еще выше — выше, потому что въ нынѣшнее время простолюдинъ способнѣе имѣть болѣе обширное вліяніе, чѣмъ въ прежнее время? А потому, когда шелъ по улицамъ, онъ сталъ придумывать рѣчи — такія рѣчи, какія онъ будетъ говорить въ парламентѣ какъ депутатъ отъ Персикросса. Депутатъ отъ Персикросса! Въ этомъ звукѣ было что-то восхитительное. Не будетъ ли этотъ звукъ пріятенъ для ушей Полли Нифитъ?

Но потомъ явилось размышленіе, какимъ же образомъ онъ сдѣлается депутатомъ отъ Персикросса, когда во всемъ онъ былъ подчиненъ своему отцу? Отецъ его ненавидѣлъ даже названіе таверны «Честерскій Сыръ», и во всей своей жизни, во всѣхъ своихъ чувствахъ былъ діаметрально противоположенъ своему сыну. Онъ все-таки обратится къ отцу и будетъ просить помощи. И если въ такомъ случаѣ отецъ подастъ ему камень, когда онъ будетъ просить хлѣба, онъ долженъ, будетъ разстаться съ отцомъ.

— Если онъ не въ состояніи будетъ видѣть, какая перспектива открывается его сыну, сказалъ себѣ Онтаріо: — тогда значитъ, онъ не въ состояніи видѣть ничего.

Однако онъ не былъ увѣренъ, увидитъ ли это его отецъ.

Къ его чрезвычайному удивленію, Могсъ старшій увидалъ. Долго Могсъ старшій не могъ ясно понять предложеніе, сдѣланное сыну, но когда наконецъ понялъ, онъ оцѣнилъ честь — а можетъ быть и выгоду — имѣть въ парламентѣ члена своей фирмы. Въ политикѣ Могсъ старшій смыслилъ очень мало. Въ дѣлахъ, относящихся къ ремеслу, онъ былъ консерваторъ, потому что былъ хозяинъ. Онъ любилъ распоряжаться своими рабочими и платить пять шиллинговъ и три пенса вмѣсто пяти шиллинговъ и восьми пенсовъ за шитье сапоговъ. Онъ ненавидѣлъ таверну «Честерскій Сыръ», потому что сынъ его ходилъ туда и распространялъ тамъ странныя и вредныя идеи. Но если «Честерскій Сыръ» помѣститъ его сына въ парламентъ, Могсъ думалъ, что «Честерскій Сыръ» очень хорошее мѣсто. Онъ согласился дать денегъ, если Онтаріо, сынъ его, будетъ представленъ кандидатомъ въ депутаты. Голова его до такой степени отуманилась этою славою, что ему не пришло въ голову спросить, какъ велики будутъ издержки.

— Во всемъ Лондонѣ не найдешь отца, который готовъ бы сдѣлать болѣе для своего сына, чѣмъ я, если только я увижу въ этомъ пользу, сказалъ Могсъ старшій со слезами на глазахъ.

Могсъ младшій разсыпался въ изъявленіяхъ признательности, повиновенія, любви. О, Боже! какая золотая корона была теперь подъ рукою у него!

Все происходило между отцомъ и сыномъ рано утромъ въ Пастушьемъ Кустѣ, куда сынъ отправился къ отцу послѣ ночи, проведенной въ лихорадкѣ честолюбія. Они вмѣстѣ отправились въ городъ на верху омнибуса и Онтаріо чувствовалъ, что онъ паритъ на небесахъ.

Онъ тоже отправился въ Персикроссъ дня чрезъ два послѣ сэр-Томаса Андеруда. И ему также пришлось разочароваться въ этотъ ранній періодъ борьбы. Люди, съ которыми ему пришлось видѣться, были не милліонеры и ремесленники на большую ногу, но молодые люди съ горячимъ политическимъ темпераментомъ. Одинъ былъ президентъ общества механиковъ, другой секретарь общества улучшенія быта рабочихъ, а третій предсѣдатель общества преобразованія. Они съ восторгомъ увидались съ нимъ и были очень вѣжливы, но онъ скоро увидалъ, что они гораздо болѣе желали учить его, чѣмъ принимать его политическіе уроки. Когда онъ началъ объяснять имъ свои воззрѣнія, онъ скоро увидалъ, что и они также имѣютъ свои воззрѣнія. Онъ долженъ былъ сдѣлаться ихъ представителемъ — то-есть излагать ихъ идеи. Его выбрали потому, что онъ могъ располагать деньгами. Разумѣется, говорить рѣчь долженъ былъ онъ, но ему хотѣли растолковать, что онъ долженъ сказать при этомъ случаѣ.

— Я привыкъ говорить рѣчи, сказалъ Онтаріо Могсъ съ достоинствомъ.

Онъ имѣлъ удовольствіе говорить рѣчь и его приняли радушно. Но ему показалось, что рукоплескали больше, когда говорилъ секретарь общества улучшенія быта рабочихъ, а энтузіазмъ послѣ рѣчи предсѣдателя общества преобразованія былъ выше восторга возбужденнаго имъ. И онъ съ удивленіемъ увидалъ, что эти молодые люди говорили такъ же бѣгло, какъ и онъ. Онъ думалъ однако, что они не такъ глубоко вдумались въ этотъ предметъ, какъ онъ, но они говорили такъ хорошо, что имѣли бы даже успѣхъ въ «Честерскомъ Сырѣ». Результатомъ всего этого было то, что чрезъ три дня — хотя онъ былъ кандидатомъ и, слѣдовательно, человѣкомъ важнымъ въ Персикроссѣ — онъ не казался себѣ такъ великъ, какъ предъ отъѣздомъ изъ Лондона. Въ немъ возбудилось чувство, что онъ, нѣчто въ родѣ кошачьей лапы, долженъ служить цѣли не своей, и приглашенъ потому, что нужны были деньги и человѣкъ настолько безразсудный, чтобы рѣшиться на борьбу, которую онъ легко могъ проиграть. Онъ не получилъ всей этой мзды личнаго восторга за свое краснорѣчіе, которую онъ ожидалъ.

А потомъ въ эти три дня возникъ другой вопросъ, который не мало затруднилъ его. Уэстомакотъ былъ въ Лондонѣ и возникъ вопросъ, не слѣдуетъ ли Уэстмакоту присоединиться къ нимъ. Друзья Уэстмакота не соглашались съ этимъ, но предсѣдатель общества улучшенія быта рабочихъ и другіе предводители партій держали совѣщаніе и объявили, что если мистеръ Уэстмакогь гордится, то они будутъ дѣйствовать одни; они подадутъ голосъ за Могса, только за одного Могса. Или — какъ шептали — они войдутъ въ соглашеніе съ Грифенботомомъ и постараются выпроводить сэр-Томаса обратно въ Лондонъ. Но потомъ Уэстмакота уговорили и напечатали большія объявленія съ именами Уэстмакота и Могса. Оба либеральные кандидата должны были имѣть одного агента и дѣйствовать сообща. Все это было очень хорошо — именно то, чего желалъ Могсъ. Но все это устроили не посовѣтовавшись съ нимъ и хуже всего то, что когда онъ сошелся лицомъ къ лицу съ Уэстмакотомъ, онъ не съумѣлъ сказать слова. Онъ пытался и ему неудалось. Уэстмакотъ былъ членъ парламента и джентельмэнъ. Онтаріо не зналъ навѣрно не приходилъ ли онъ со счетомъ къ Уэстмакоту. Онъ обмолвился, назвавъ мистера Уэстмакота «сэръ», и жалѣлъ, зачѣмъ не откусилъ себѣ языкъ. Онъ чувствовалъ, что онъ въ этомъ свиданіи ничтожное лицо и что предсѣдатели, секретари и президенты сожалѣли, зачѣмъ выбрали кандидатомъ Онтаріо Могса. Бывали минуты до отъѣзда его изъ Персикросса, когда онъ почти готовъ былъ отказаться.

Но онъ уѣхалъ кандидатомъ и его увѣрили, пожимая ему руку на платформѣ, что онъ непремѣнно будетъ выбранъ. Надо упомянуть еще объ одномъ небольшомъ обстоятельствѣ. Повѣренный избирателей выпросилъ у него нѣсколько сотъ фунтовъ на издержки и вслѣдствіе щедрости своего отца онъ былъ въ состояніи ихъ дать.

— Теперь у насъ все пойдетъ какъ по маслу, сказалъ повѣренный, кладя чекъ въ карманъ.

До этой минуты въ душѣ повѣреннаго могли быть сомнѣнія.

Возвращаясь въ Лондонъ, Онтаріо сознался, что ему неудалось сдѣлать то впечатлѣніе въ Персикроссѣ, которое шло къ будущему депутату; но онъ мужественно рѣшился поступать лучше впередъ. Онъ будетъ говорить такимъ образомъ, что персикроссцы будутъ слушать и восхищаться. Онъ думалъ, что съумѣетъ говорить лучше Уэстмакота — влагать болѣе смысла въ свою рѣчь. И что ни случилось бы съ нимъ, онъ будетъ высоко держать голову. Почему онъ хуже Уэстмакота? Нуженъ человѣкъ, а не внѣшность. Онъ не помнилъ, чтобы въ парламентѣ былъ депутатомъ сапожникъ. Но въ парламентѣ скоро будетъ сапожникъ — и такимъ образомъ онъ собрался съ мужествомъ.

Дорогою въ Персикроссъ онъ намѣревался немедленно но возвращеніи въ Лондонъ поѣхать въ Гендонъ и воспользоваться своимъ званіемъ кандидата; но возвратившись, онъ рѣшился ждать конца выборовъ. Онъ поѣдетъ къ Полли со всѣмъ почетомъ.

Глава XXII.
РѢШЕНІЕ РАЛЬФА НЬЮТОНА.

Онтаріо Могсъ былъ въ Персикроссѣ, когда Ральфъ Ньютонъ сдѣлалъ формальное предложеніе Полли Нифитъ. Сдѣлавъ предложеніе, Ральфъ вернулся въ Лондонъ съ смѣшанными чувствами. Иногда его тѣснило убѣжденіе, что онъ долженъ сдѣлать это предложеніе, хотя оно ему не по душѣ, и въ такія минуты онъ непремѣнно напоминалъ себѣ, что онъ сдѣлается несчастнымъ на всю жизнь, потому что имѣлъ слабость принять денежную помощь отъ отца Полли. Теперь онъ сдѣлалъ предложеніе, оно не было принято и онъ былъ свободенъ. Онъ видѣлъ возможность выпутаться изъ этого затрудненія безъ стыда. Но затрудненіе это сдѣлалось гораздо менѣе въ его глазахъ, когда оно было предодолѣно — какъ это всегда бываетъ со всѣми затрудненіями; а другое затрудненіе, которое устранилось бы, еслибъ Полли приняла его предложеніе, опять сдѣлалось очень велико. Когда онъ вспоминалъ супружеское затрудненіе, онъ котораго онъ избавился, вспоминалъ Полли, стоявшую предъ нимъ, пригожую, здоровую, честную и вмѣстѣ столь женственную, онъ почти думалъ, что этому затрудненію онъ могъ бы покориться безъ ропота. Но предложенія Полли отложить свадьбу на годъ, чтобы они могли лучше узнать другъ друга, онъ принять не могъ. Ему оставалось только три дня, чтобы дать отвѣтъ дядѣ, и до этого времени ему оставалось два выбора — продать свое наслѣдство и независимость, или Полли и будущее обладаніе Ньютонскимъ помѣстьемъ. Онъ думалъ, что ему стоитъ только выбрать. Ему въ голову не приходило, что Полли сдѣлаетъ какое-нибудь возраженіе. Онъ не чувствовалъ ни опасенія, ни надежды въ этомъ отношеніи.

На слѣдующее утро онъ думалъ, что ему надо сходить въ лавку въ Кондуитской улицѣ, чувствуя, что онъ можетъ встрѣтиться съ Нифитомъ безъ всякихъ упрековъ совфсти, когда Нифитъ пришелъ къ нему. Конечно, это было гораздо лучше. Легче было говорить о своихъ дѣлахъ, сидя спокойно на своемъ креслѣ, чѣмъ разсуждать между разными спортсмэнскими принадлежностями, украшавшими заднюю комнату въ лавкѣ Нифита, гдѣ безпрестанно прерывали бы кліенты и, можетъ быть, подслушивали мистеръ Уэдль и герр-Баууа. Нифитъ, сидя на кончикѣ дивана въ комфортэбельной комнатѣ Ральфа и вытаращивъ на него глаза изъ всей мочи, конечно, въ нѣкоторой степени былъ низокъ — но не такъ низокъ, какъ въ своей собственной лавкѣ въ Кондуитской улицѣ.

— Я только кто хотѣлъ идти къ вамъ, сказалъ Ральфъ, привѣтствуя бандажиста.

— Ну — да; но я думалъ, кто я застану васъ дома, капитанъ. У моихъ такія длинныя уши! Этотъ нѣмецъ, увѣряющій, что онъ понимаетъ по-англійски только нѣсколько словъ, слышитъ все сквозь каменную стѣну. Полли сказала мнѣ, что вы были у нея.

— Да, мистеръ Нифитъ.

— О! она отъ меня ничего не скроетъ. Она такая откровенная и прямая.

— И я это замѣтилъ.

— Послушайте, капитанъ. Я скажу о ней одно слово. Не бросайте ее.

Ральфу было хорошо извѣстно, что онъ долженъ объяснить человѣку, который хотѣлъ сдѣлаться его тестемъ, настоящее положеніе своихъ дѣлъ, но онъ не зналъ, какъ начать свое объясненіе.

— Она вовсе не противъ васъ, продолжалъ Нифитъ: — она призналась мнѣ въ этомъ, когда я сталъ ее пытать. Я сильно ее пыталъ. « — Чего вы хотите, миссъ, сказалъ я. — Хотите вы имѣть мужа или остаться въ старыхъ дѣвахъ?» Онѣ не любятъ слова «старая дѣва», ни одна молодая дѣвушка не любитъ.

— Полли никогда не будетъ старой дѣвой, сказалъ Ральфъ.

— Она призналась, что этого не хочетъ. — «Современемъ выберу кого-нибудь», сказала она. Господи! какая она была хорошенькая, когда говорила это, смѣялась и плакала, улыбалась и дулась! Она вѣдь очень не дурна, капитанъ?

— Это правда?

— Не бросайте ее. Вотъ мои слова.

" — Ты хочешь выйти за этого безобразнаго canoatника, сказалъ я.

" — Онъ не безобразный, отвѣтила она.

" — Хочешь за него выйти, миссъ? сказалъ я.

" — Нѣтъ, не хочу, отвѣтила она.

" — Ну такъ какъ же? сказалъ я.

« — Но я его знаю, сказала Полли: — а мистера Ньютона не знаю совсѣмъ!;» Вотъ ея собственныя слова, капитанъ. Не бросайте ее, капитанъ. Вотъ что я вамъ скажу: поѣдемте въ Маргэтъ вмѣстѣ на недѣлю.

Вотъ каковъ былъ планъ дѣйствія Нифита. Тогда Ральфъ всталъ съ кресла и началъ свои объясненія. Онъ не можетъ ѣхать въ Маргэтъ, какъ ни было бы для него пріятно посидѣть на берегу съ Полли. Онъ находился въ такомъ положеніи, что долженъ сейчасъ рѣшить продажу своего ньютонскаго наслѣдства. Нифитъ засунулъ руки въ карманы и сидѣлъ совершенно молча, слушая объясненія своего молодого пріятеля. Еслибъ Полли могла тотчасъ принять его предложеніе, продолжалъ объяснять Ральфъ, все устроилось бы какъ слѣдуетъ, но такъ какъ она не приняла, онъ долженъ согласиться на предложеніе дяди. У него не было другого способа выпутаться изъ затруднительныхъ обстоятельствъ.

— Я не могъ бы взглянуть вамъ въ лицо, мистеръ Нифитъ, еслибъ не былъ готовъ возвратить вамъ ваши деньги, прибавилъ онъ.

— Чортъ побери! возразилъ Нифитъ, а потомъ опять сталъ слушать.

Ральфъ продолжалъ: Онъ не могъ долго жить въ своемъ настоящемъ положеніи. Срокъ его векселю Горсболу въ пятьсотъ фунтовъ приближался. У него буквально не было и двадцати фунтовъ. Дядя откажется отъ своего предложенія, если онъ не дастъ отвѣтъ послѣзавтра. Никто другой не дастъ половины. Это надо сдѣлать, а потомъ — потомъ ему нечего будетъ предлагать Полли.

— Это вздоръ, сказалъ Нифитъ, не спуская глазъ съ лица Ральфа.

Ральфъ отвѣчалъ, что это факты.

— Неужели вы согласитесь позволить имъ отнять у васъ имѣніе? съ ужасомъ сказалъ бандажистъ.

Ральфъ поднялъ руки и брови. Да — онъ намѣренъ былъ это сдѣлать.

— Ничего подобнаго не будетъ, сказалъ бандажистъ. — Какъ, семь тысячъ годового дохода! И все въ землѣ? Это должно принадлежать вамъ.

Онъ замолчалъ, а Ральфъ кивнулъ головой.

— Вамъ надо жениться и имѣть сына. Господи помилуй! Плюньте на нихъ, когда они вамъ предлагаютъ продать. Что ежели съ старикомъ-то сдѣлается ударъ завтра, какъ вы будете чувствовать себя? Захотите перерѣзать себѣ горло, не такъ ли, капитанъ?

— Но дядя мой долговѣченъ.

— Развѣ онъ застраховалъ себя отъ смерти?

Ральфа удивило остроуміе и краснорѣчіе ремесленника.

— Я скорѣе просилъ бы милостыни, занималъ, умиралъ съ голода, умеръ прежде, чѣмъ продалъ бы, капитанъ.

Въ краснорѣчіи бандажиста была и сатира.

— Нѣтъ — вы должны рѣшиться ждать.

— Я не вижу, какимъ образомъ, сказалъ Ральфъ.

— У васъ есть что-нибудь, капитанъ — что-нибудь свое?

— Именно столько, чтобы заплатить долги, если все продастся и купить веревку, чтобы повѣситься.

— Я заплачу ваши долги, капитанъ.

— Я не могу объ этомъ слышать, мистеръ Нифитъ.

— Это вздоръ. Слушайте. А сколько еще вамъ нужно на ваше содержаніе? Вы получите все. Вы честно поступили съ Полли вчера и теперь у васъ честныя намѣренія.

Ральфъ задрожалъ, но не опровергалъ словъ Нифита и того, что въ нихъ подразумѣвалось.

— Я сведу васъ съ Полли, и говорю вамъ, что она согласится.

Ральфъ покачалъ головой.

— Во всякомъ случаѣ вы получите деньги. Мы сдѣлаемъ бумагу, и если бракъ не состоится, вы воротите мнѣ деньги и заплатите пять процентовъ, когда старикъ умретъ.

— Но я могу умереть прежде.

— Застрахуйте вашу жизнь, капитанъ. Я почти готовъ лишиться всего, чѣмъ пропустить подобный случай. Семь тысячъ годового дохода, и въ землѣ! Когда знаешь, какъ трудно это пріобрѣсти, думать о продажѣ!

Ральфъ не далъ положительнаго обѣщанія, но когда Нифитъ оставилъ его, было безмолвное условіе — такъ по-крайней-мѣрѣ думалъ бандажистъ — что «капитанъ» тотчасъ прекратитъ всѣ переговоры съ дядей. А между тѣмъ Ральфъ не былъ въ этомъ увѣренъ. Бандажистъ былъ великодушенъ — очень великодушенъ — и очень довѣрчивъ, но Ральфъ ненавидѣлъ великодушіе и довѣріе этого человѣка. Бандажистъ такое пріобрѣлъ надъ нимъ вліяніе, что онъ какъ-будто лишился всякой способности думать и дѣйствовать самъ. А какой это былъ человѣкъ съ своими вытаращенными, круглыми глазами, тяжелымъ лицомъ, грязными руками и безобразной плѣшивой головой! Есть плѣшивость красивая и благородная, и плѣшивость особенно низкая и непріятная. Плѣшивость Нифита принадлежала къ послѣднему разряду. Могсъ старшій, сѣдой и не плѣшивый, былъ не дуренъ собой — издали. Лицо его при подробномъ разсматриваніи было жалко и жадно, но общее выраженіе не впутало презрѣнія. Могсъ могъ быть банкиромъ, коммисаріатскимъ чиновникомъ или писаремъ въ казначействѣ. Но ничего подобнаго не было у Нифита. Надо было объяснять, что это почтенный ремесленникъ въ Кондуитской улицѣ, для того, чтобы его не приняли за продавца картофеля, а между-тѣмъ онъ взялъ на себя распоряженіе дѣлами Ральфа Ньютона!

Ральфъ былъ очень несчастливъ и въ такомъ расположеніи духа отправился къ сэр-Томасу. Было около четырехъ часовъ и въ это время сэр-Томасъ былъ почти всегда дома. Но Стемъ съ большимъ затрудненіемъ успѣлъ увѣрить Ральфа, что сэр-Томаса дома нѣтъ. Стемъ въ это время былъ очень встревоженъ страшнымъ намѣреніемъ сэр-Томаса опятъ вступить въ свѣтъ, занять мѣсто въ парламентѣ и снова стать на путь труда и повышеній.

Стемъ осуждалъ это намѣреніе — но тѣмъ не менѣе гордился имъ. Что если его господинъ сдѣлается — сдѣлается чѣмъ-нибудь великимъ и знаменитымъ? Стемъ часто молча стоналъ, стоналъ безсознательно, что его господинъ ничто. Онъ любилъ своего господина — любилъ болѣе всѣхъ въ цѣломъ свѣтѣ — и сочувствовалъ ему вполнѣ. Все-таки онъ осуждалъ это намѣреніе.

— Много есть такихъ, сэр-Томасъ, которые только желаютъ выколоть кому-нибудь глаза.

— Конечно, конечно, Стемъ, сказалъ сэр-Томасъ.

— То-то и есть, сэр-Томасъ.

— А я все-таки поѣду и посмотрю, Стемъ.

Итакъ было рѣшено. Стемъ, всегда ненавидѣвшій Ральфа Ньютона и теперь считавшій время своего господина драгоцѣннѣе прежняго, едва отвѣчалъ на всѣ вопросы Ральфа. Можетъ быть, баринъ его въ Фёльгэмѣ — вѣроятно тамъ.

— Гдѣ бы то ни было, а его здѣсь нѣтъ, отвѣчалъ Стемъ, качая головой и намѣреваясь захлопнуть дверь.

Ральфъ убѣдился, потомъ пообѣдалъ въ своемъ клубѣ, а тамъ отправился въ Фёльгэмъ. Онъ ничего не слыхалъ ни отъ Стема, ни отъ другихъ о кандидатствѣ.

Сэр-Томаса не было въ Фёльгэмѣ и дочери его не знали, гдѣ онъ. Но важное извѣстіе было скоро сообщено. Папа будетъ депутатомъ отъ Персикросса.

— Мы такъ рады! сказала Мэри Боннеръ, приходя въ восторгъ. — Мы гуляемъ по саду и цѣлый день говоримъ рѣчи избирателямъ. О Боже! какъ бы я желала, чтобы мы могли сдѣлать что-нибудь!

— Нельзя сказать рады, замѣтила Клариса: — ну если онъ не получитъ этого мѣста?

— И попытаться хорошо, сказала Пэшенсъ: — это именно нужно для папа!

— Я буду такъ гордиться, когда дядюшка опять поступитъ въ парламентъ, сказала Мэри Боннеръ. — Женская гордость всегда умѣстна, но все-таки это гордость.

Ральфъ былъ удивленъ — такъ удивленъ, что на нѣсколько минутъ его собственныя дѣла вышли у него изъ головы. Онъ тоже думалъ, что сэр-Томасъ никогда болѣе не поступитъ въ свѣтъ — если только не напишетъ той книги, о которой онъ такъ часто слышалъ, хотя не зналъ ни ея названія, ни сюжета. Ему сказали, что сэр-Томасъ ѣздилъ въ Персикроссъ, но теперь кажется не тамъ.

— Разумѣется, онъ въ своей квартирѣ, сказала Клариса: — старикъ Стемъ такъ умѣетъ лгать.

Однако, можно было сознаться, что имѣя на рукахъ такое важное дѣло, сэр-Томасъ очень могъ находиться и въ другихъ мѣстахъ. Нельзя было ожидать, чтобы кандидатъ въ депутаты сидѣлъ дома. Даже Пэшенсъ не пожалѣла объ его отсутствіи.

Прежде чѣмъ Ральфъ вернулся въ Лондонъ, онъ оставался съ Мэри наединѣ нѣсколько минутъ.

— Мистеръ Ньютонъ, сказала она: — зачѣмъ вы не поступаете въ парламентъ?

— У меня нѣтъ средствъ.

— У васъ есть большія надежды. Я думаю, что вы именно такой человѣкъ, которому слѣдовало бы сдѣлать цѣлью своей жизни поступленіе въ парламентъ.

Ральфъ началъ спрашивать себя, что составляло цѣль его жизни.

— Говорятъ, что когда человѣкъ хочетъ быть полезенъ, то онъ долженъ начать въ молодости.

— Тотъ, у кого нѣтъ денегъ, не долженъ поступать въ парламентъ, сказалъ Ральфъ.

— Это значитъ, я полагаю, что туда не должны поступать люди, которымъ нужно время для того, чтобы заработыватъ себѣ хлѣбъ. Но вамъ этого не нужно. Будь я на вашемъ мѣстѣ, я старалась бы дѣлать что-нибудь. Парламентъ сдѣланъ для людей, имѣющихъ такое помѣстье, какое будете имѣть вы.

— Когда получу его, я подумаю о парламентѣ, миссъ Боннеръ.

— Можетъ быть, тогда будетъ поздно.

Онъ готовъ былъ разсердиться на вмѣшательство Мэри Боннеръ и вмѣстѣ съ тѣмъ она ему еще болѣе понравилась за это. Возможно ли, чтобы она интересовалась его дѣлами?

"Насколько было бы лучше научиться чему-нибудь, думалъ онъ: «сдѣлать себя годнымъ для какого-нибудь высокаго труда и имѣть возможность выбрать женою такую женщину!»

И все это было принесено въ жертву лошадямъ въ Мунбимѣ и обѣдамъ съ капитаномъ Фуксомъ и поручикомъ Коксомъ! Время отъ времени къ нему приходило сознаніе, что заниматься лошадьми не могло составлять цѣль жизни человѣка. Но, увы! все-таки лошади въ Мунбимѣ вмѣсто двухъ превратились въ четыре, а потомъ въ шесть, а теперь онъ далъ слово жениться на Полли Нифитъ — если только могъ уговорить Полли Нифитъ выйти за него. Теперь для него было слишкомъ поздно думать о парламентѣ и о Мэри Боннеръ.

Прежде чѣмъ онъ уѣхалъ, Клэри шепнула ему нѣсколько словъ, родственныхъ словъ, на которыя обстоятельства давали ей право.

— Насчетъ наслѣдства все рѣшено, Ральфъ?

Она также слышала, что вопросъ зашелъ о продажѣ.

— Не совсѣмъ, Клэри.

— Вы не продадите?

— Не думаю.

— О, не продавайте — пожалуйста не продавайте! Все будетъ лучше этого. Ждите.

Она думала только о Ральфѣ и его интересахъ, но не могла забыть урока, которому училась каждый день.

— Если могу, не продамъ.

— Папа вамъ поможетъ. На вашемъ мѣстѣ меня разорвали бы въ куски, прежде чѣмъ я рѣшилась бы разстаться съ моимъ наслѣдствомъ — и какимъ наслѣдствомъ!

Ей когда-то приходило въ голову, что Ральфъ можетъ быть чувствуетъ, что послѣ того, что произошло между ними на лугу, онъ обязанъ не ждать, а устроить свои дѣла такъ, чтобы имѣть возможность тотчасъ отправиться къ ея отцу и сказать: «Хотя я никогда не буду Ньютономъ Ньютонскимъ, я все-таки имѣю средства содержать вашу дочь.» Ахъ! еслибъ онъ только былъ откровененъ съ нею и разсказалъ ей все, онъ скоро узналъ бы, какъ безполезно было дѣлать жертву для нея.

Онъ пожалъ ей руку уѣзжая и сказалъ утѣшительное слово:

— Клэри, навѣрно не могу сказать, но не думаю, чтобы я продалъ.

— Какъ я рада! сказала она. — О, Ральфъ! никогда, никогда, никогда не продавайте вашего имѣнія!

Она покраснѣла, подумавъ о томъ, что она сказала. Неужели онъ думаетъ, что она говоритъ для себя, что она ожидаетъ современемъ сдѣлаться владѣтельницей Ньютонскаго Пріората? Ахъ, нѣтъ! Ральфъ никогда не перетолкуетъ ея мысли такимъ неблагороднымъ образомъ.

Насталъ день и сдѣлалось рѣшительно необходимо дать отвѣтъ. Нифитъ приходилъ побуждать Ральфа опять и сидѣлъ на диванѣ безцеремоннѣе чѣмъ прежде. Онъ принесъ съ собой книгу съ чеками и довольно чванно положилъ ее на столъ. Онъ принесъ хорошее извѣстіе отъ Полли. «Если мистеръ Ньютонъ пріѣдетъ въ Маргэтъ, она будетъ очень рада». Такимъ образомъ передалъ это Нифитъ, но читатель вѣроятно догадается, что Полли выразилась не такими словами. Ральфъ разсердился и съ гнѣвомъ покачалъ головою.

— Какъ же, капитанъ? спросилъ Нифитъ.

— Я дамъ дядѣ знать, что намѣренъ оставить за собой наслѣдство, сказалъ Ральфъ съ такимъ достоинствомъ, какое только умѣлъ принять. Бандажистъ вскочилъ и запѣлъ — запѣлъ какъ пѣтухъ. Онъ этому искусству научился въ молодости.

— Вотъ молодецъ! сказалъ онъ, хлопнувъ Ральфа но плечу. — Теперь скажите мнѣ сколько, продолжалъ онъ, раскрывая книгу съ чеками.

Но Ральфъ отказался взять деньги въ настоящую минуту, стараясь напугать бандажиста строгостью своего обращенія. Нифитъ сложилъ книгу съ чеками, но не испугался.

— Приходите ко мнѣ, когда вамъ понадобится, и вы получите, капитанъ. Не позволяйте этому молодчику съ лошадьми надѣлать вамъ непріятностей. Скажите ему, что онъ можетъ получить, когда хочетъ. И онъ получитъ — чортъ меня побери, если онъ не получитъ! А теперь, капитанъ, когда вы пріѣдете повидаться съ Полли?

Ральфъ не далъ на это опредѣленнаго отвѣта — по причинѣ дѣлъ; но былъ принужденъ наконецъ поручить передать свою любовь миссъ Нифитъ.

— Этотъ человѣкъ вгонитъ меня наконецъ въ домъ умалишенныхъ, сказалъ онъ себѣ, бросаясь на кресло, когда Нифитъ ушелъ.

Однако онъ написалъ къ повѣренному своего дяди Кэрли слѣдующее письмо:

20 сентября 186--. "Милостивый государь,

"Послѣ зрѣлыхъ размышленіи я рѣшился отказаться отъ предложеній моего дяди относительно Ньютонскаго помѣстья.

"Преданный вамъ

"РАЛЬФЪ НЬЮТОНЪ".

Ричарду Кэри, эсквайру".

Письмо было очень короткое, но Ральфу казалось, что въ немъ заключалось все нужное. Конечно, онъ могъ выразить сожалѣніе, что было такъ много хлопотъ — но хлопоты предпринимались не для него и онъ не былъ обязанъ лишать себя наслѣдства оттого, что дядя его хлопоталъ.

Когда письмо было отдано сквайру въ кабинетѣ Кэри, сквайръ чуть не сошелъ съ ума отъ бѣшенства. Не смотря на все, что говорилъ ему сынъ, вопреки предостереженіямъ своего повѣреннаго, не смотря на увѣренность своего племянника Грегори, онъ былъ убѣжденъ, что дѣло сдѣлается. Молодой человѣкъ былъ безъ денегъ и долженъ былъ продать, а онъ не могъ продать никому на такихъ выгодныхъ условіяхъ. А теперь молодой человѣкъ написалъ такое письмо, какъ будто не соглашается продать лошадь.

— Это какое-нибудь притворство, какая-нибудь ложь, сказалъ сквайръ. — Какой-нибудь низкій приказный вбилъ ему въ голову, что онъ можетъ получить больше отъ меня.

— Это можетъ быть, сказалъ Кэри: — но больше ничего нельзя сдѣлать.

Когда сквайръ послѣдній разъ былъ въ Лондонѣ, онъ положительно увѣрялъ, что не прибавитъ больше ничего.

— Но у него нѣтъ денегъ, сказалъ сквайръ.

— Ему достанутъ денегъ, сказалъ повѣренный.

— И такимъ образомъ имѣніе будутъ продавать съ молотка, а я ничѣмъ не могу этого остановить!

Кэри не говорилъ своему кліенту, что джентльмэнъ не имѣетъ права жаловаться на то, что не имѣетъ права распоряжаться имѣніемъ, не принадлежащимъ ему; но такое направленіе приняли его мысли. Сквайръ ходилъ по комнатѣ въ ярости.

— Сколько еще нужно? сказалъ онъ наконецъ.

Для него было бы ужасно горько уступить, увеличить цѣну, но все было лучше неудачи.

— На вашемъ мѣстѣ я не прибавилъ бы ничего — теперь, сказалъ Кэри.

Сквайръ все ходилъ но комнатѣ. Если онъ займетъ деньги подъ залогъ имѣнія, мы объ этомъ услышимъ, мы всегда будемъ имѣть возможность перекупить то, что онъ продастъ. Благоразумнѣе будетъ ждать.

— Не устроятъ ли все тотчасъ пять тысячъ? сказалъ сквайръ.

— Я не предложилъ бы, сказалъ Кэри.

— Ахъ! — вы не понимаете. Вы не чувствуете, что мнѣ нужно. Что сказали бы вы человѣку, который велѣлъ бы вамъ ждать, когда рука ваша горитъ?

— Но вы владѣлецъ этого имѣнія, мистеръ Ньютонъ.

— Нѣтъ, не владѣлецъ, а только жилецъ. Я не могу сдѣлать ничего; я не могу даже выстроить фермы для арендатора.

— Конечно вы можете, мистеръ Грегори.

— Какъ! — для него! Вы думаете, что это было бы мнѣ пріятно? Зарывать мои деньги въ землю какъ сѣмена для того, чтобы онъ пожалъ плоды! Я не на столько христіанинъ, мистеръ Кэри, чтобы восхищаться этимъ. Я вотъ что скажу вамъ, мистеръ Кэри. Мѣсто это для меня адъ, пока я не буду въ состояніи назвать его моимъ собственнымъ.

Наконецъ онъ оставилъ своего повѣреннаго и воротился въ Ньютонскій Пріоратъ, оставивъ инструкціи, чтобы повѣренные опять начали переговоры и надбавляли до пяти тысячъ постепенно.

Глава XXIII.
Я БУДУ ЛИЦЕМѢРИТЬ, ЕСЛИ ВЫ ХОТИТЕ.

Едвали былъ кто несчастнѣе сквайра, когда онъ ѣхалъ домой. Онъ предавался надеждѣ до такой степени, что увѣрилъ себя, будто вернется въ Ньютонскій Пріорать полнымъ собственникомъ, а не жильцомъ, какъ онъ называлъ себя, говоря съ своимъ повѣреннымъ, но имѣя возможность считать всякое дерево своимъ, срубить каждый дубъ, хотя, какъ онъ зналъ очень хорошо, что онъ скорѣе пролилъ бы кровь изъ своихъ жилъ, чѣмъ срубилъ хоть одинъ. Но онъ сохранитъ дубы, потому что они составляютъ его собственность и потому что онъ можетъ оставить ихъ своему сыну. Его сынъ срубитъ ихъ, если захочетъ. Потомъ съ какимъ удовольствіемъ поправитъ онъ каждый домъ въ имѣніи, когда знаетъ, что положенные имъ камни не сдѣлаются собственностью его врага! Онъ никогда не тронетъ всего своего дохода. Имѣніе, находилось у него въ рукахъ пятнадцать лѣтъ и онъ уже накопилъ значительную сумму денегъ — сумму, которая позволила бы ему купить все наслѣдство у племянника, не продавая ни одной десятины — еслибъ оказалось достаточно цѣны, уже назначенной. Онъ рѣшилъ продать что-нибудь, зная, что онъ не можетъ такъ дѣйствовать, какъ хотѣлъ бы, если его руки останутся пусты. Онъ все рѣшилъ въ умѣ — какъ Ральфъ, его Ральфъ, долженъ жениться и имѣть отдѣльный доходъ. Нечего было сомнѣваться въ женитьбѣ Ральфа, когда сдѣлается извѣстно, что его Ральфъ будетъ наслѣдникомъ ньютонскимъ. Его незаконное происхожденіе не будетъ тогда значить ничего. Мысли его были полны всѣмъ этимъ, когда онъ пріѣхалъ въ Лондонъ. Все было рѣшено. Онъ рѣшился оставить безъ вниманія эти предостереженія, которыя его сынъ, племянникъ и повѣренный каркали ему въ уши. Законный наслѣдникъ былъ раззорившійся мотъ, которому не оставалось другого выбора, какъ взять деньги, другого честолюбія и никакого занятія, какъ тратить деньги. Темпераментъ сквайра Ньютона былъ такой горячій, что когда сквайръ вошелъ въ контору Кэри, онъ почти не сомнѣвался въ успѣхѣ. Теперь все перевернулось вверхъ дномъ и отъ торжества онъ перешелъ къ отчаянію, по милости нѣсколькихъ строкъ этого презрѣннаго мота.

— Я думаю, онъ съ удовольствіемъ промоталъ бы все имѣніе только для того, чтобы сдѣлать мнѣ на зло, сказалъ сквайръ своему сыну, какъ только пріѣхалъ домой — вѣроятно, забывъ свою прежнюю мысль, что его племянникъ рѣшился съ настойчивостью терпѣливаго, дальновиднаго жида вырвать у него послѣдній возможный шиллингъ.

Ральфъ, не наслѣдникъ, былъ по природѣ такъ справедливъ, что не могъ перенести обвиненія, которое считалъ несправедливымъ, не опровергнувъ его. Сквайръ назвалъ наслѣдника за одинъ разъ негоднымъ мотомъ и коварнымъ хитрецомъ, имѣвшимъ намѣреніе раззорить имѣніе, и ладнымъ жидомъ.

— Я нахожу, что вы къ нему жестоки, сказалъ сынъ отцу.

— Разумѣется, ты это думаешь, или по-крайней-мѣрѣ говоришь, сказалъ сквайръ. — Послушать тебя, такъ подумаешь, что я думаю только о себѣ.

— Я знаю, о чемъ вы думаете, медленно сказалъ Ральфъ: — и знаю, какъ много я вамъ обязанъ.

— Я иногда думаю, что ты долженъ проклинать меня, сказалъ сквайръ.

Послѣ этого, въ ту минуту, когда такія слова раздавались въ его ушахъ, Ральфъ счелъ невозможнымъ возражать отцу. Онъ могъ только взять его за руку и шепнуть нѣсколько нѣжныхъ словъ. Онъ будетъ счастливъ, если только увидитъ счастливымъ своего отца.

— Я не могу быть счастливъ, пока не поставлю тебя въ такое положеніе, которое ты долженъ былъ занимать, сказалъ сквайръ.

«Боги справедливы и наши пріятные пороки дѣлаются орудіями нашего бичеванія.»

Ему казалось очень тяжело, что несмотря на свое богатство, онъ не можетъ освободить себя отъ бичеванья.

На слѣдующее утро онъ менѣе былъ бранчивъ и не такъ безразсуденъ, но все стремился къ одной цѣли. Послѣ завтрака онъ повелъ сына въ свою комнату — ту комнату, въ которой исполнялъ должность судьи и сводилъ счеты — и серьезно сталъ разсуждать объ этомъ дѣлѣ. Что слѣдуетъ теперь дѣлать?

— Ты вѣдь не хочешь сказать, что не желаешь, чтобъ я купилъ? сказалъ сквайръ.

Нѣтъ, Ральфъ этого не говорилъ. Если купить можно несли деньги есть, то разумѣется купить слѣдуетъ.

— Деньги есть, сказалъ сквайръ: — мы можемъ набрать такъ или иначе. Что за бѣда, если мы продадимъ Браунригсъ? Что за бѣда, если мы продадимъ и Браунригсъ и Туинингъ?

Ральфъ совершенно съ этимъ согласился. Относительно покупки и продажи онъ согласился бы на все, что могло быть пріятно его отцу.

— Я не стану говорить ни слова противъ этого человѣка, если ты такъ его любишь, продолжалъ сквайръ.

Ральфъ, хотя отецъ его замолчалъ, не отвѣчалъ на этотъ сарказмъ.

— Но ты долженъ согласиться, что онъ имѣлъ причину написать такое письмо.

— Да разумѣется, онъ имѣлъ причину, сказалъ Ральфъ.

— Ну — мы скажемъ, что онъ желаетъ оставить за собою это помѣстье.

— Это весьма естественно.

— Совсѣмъ нѣтъ. Всякій желаетъ оставить за собою то, что онъ получилъ, и получить такъ много, какъ можетъ. Это естественно. Но человѣкъ не можетъ и ѣсть свой кэкъ, и сохранить его въ цѣлости. Онъ узналъ это медленно, конечно, но все-таки узналъ. Онъ не отправился бы къ сэр-Томасу Андеруду съ просьбою помочь ему, еслибъ не зналъ. Помни, Ральфъ, не я первый обратился къ нему; онъ обратился ко мнѣ. Ты всегда это забываешь. Что могло значить письмо сэр-Томаса ко мнѣ, такое жалобное, съ просьбою сдѣлать для него что-нибудь — а между тѣмъ онъ, когда сдѣлался совершеннолѣтнимъ, имѣлъ что-то около восьмисотъ фунтовъ годового дохода.

— Разумѣется, онъ велъ себя неблагоразумно.

— Онъ не можетъ ѣсть своей кэкъ и сохранить его въ цѣлости. Онъ хочетъ съѣсть, а я хочу сохранить въ цѣлости. Я увѣренъ, что это устроить можно. Вѣрно ты намѣренъ поѣхать повидаться съ нимъ.

— Повидаться съ Ральфомъ?

— Почему же нѣтъ? Ты не боишься его.

Сынъ улыбнулся, но не отвѣчалъ.

— Ты долженъ узнать отъ него, что ему нужно, что онъ хочетъ дѣлать. Эти повѣренные не понимаютъ. Кэрри человѣкъ не дурной, а на добросовѣстность его я положусь во всемъ. Я зналъ его и его отца всю жизнь — и въ обыкновенныхъ дѣлахъ ничьего мнѣнія я не послушался бы такъ охотно. Но онъ говоритъ, чтобъ я ждалъ, увѣряетъ, что все устроится чрезъ нѣсколько лѣтъ, какъ будто я желаю только выгодно помѣстить свои деньги. Это не то.

— Нѣтъ, сэръ, это не то.

— Совсѣмъ не то. Тутъ дѣло идетъ о чувствахъ. Твой повѣренный можетъ быть лучшій человѣкъ на свѣтѣ относительно денежныхъ спекуляцій, но онъ не видитъ, что тутъ дѣло идетъ не объ однѣхъ деньгахъ. Я отдалъ бы половину всего, чтобъ имѣть другую половину, но не могу ему этого сказать. Я отдалъ бы половину только для того, чтобъ человѣкъ этотъ не былъ владѣльцемъ другой половины.

Разумѣется, сынъ сквайра охотно поѣдетъ въ Лондонъ. Онъ повидается съ наслѣдникомъ и постарается узнать его желанія.

— Ты можешь назначить сколько хочешь, сказалъ сквайръ. — Мнѣ все равно, сколько бы ни заплатили, если только есть возможность заплатить. Дай десять тысячъ, если понадобится.

— Не думаю, чтобъ я умѣлъ торговаться, сказалъ сынъ.

— Но онъ умѣетъ, сказалъ отецъ: — во всякомъ случаѣ ты можешь разузнать, захочетъ ли онъ назначить цѣну. Я самъ бы поѣхалъ, но знаю, что съ нимъ поссорюсь.

Ральфъ приготовился къ поѣздкѣ, и разумѣется, разсказалъ объ этомъ пастору, не назвавъ ему суммы, но объяснивъ, что намѣренъ познакомиться съ наслѣдникомъ и, если возможно, узнать его намѣренія.

— Вы найдете Ральфа совсѣмъ не такимъ, какъ о немъ думаетъ дядюшка, сказалъ пасторъ. — Я очень ошибаюсь, если онъ не разскажетъ вамъ откровенно о своихъ намѣреніяхъ. Онъ безпечно обращается съ деньгами, но жаденъ не былъ никогда.

Потомъ они перешли къ другимъ предметамъ.

— Вы навѣрно увидитесь съ дѣвицами въ Фёльгэмѣ? сказалъ пасторъ.

— Да, я постараюсь съѣздить туда.

Исторія страсти Грегори къ Кларисѣ хорошо была извѣстна Ральфу. Грегори, который ни за что на свѣтѣ не разсказалъ бы о подобномъ предметѣ своимъ знакомымъ, который не могъ бы рѣшиться упомянуть объ этомъ въ присутствіи двухъ слушателей, разсказалъ все единственному собесѣднику, который былъ ближе и дороже всѣхъ ему.

— Желалъ бы я поѣхать съ вами, сказалъ пасторъ.

— Почему же вамъ не ѣхать?

— Вмѣстѣ съ тѣмъ я этого не желаю. Будь я въ Лондонѣ, я сомнѣваюсь, поѣхалъ ли бы туда. Не можетъ быть никакой пользы.

— Это одно изъ тѣхъ обстоятельствъ, сказалъ Ральфъ: — когда человѣкъ никогда не долженъ отчаиваться.

— Да, такъ говорятъ, а я не вѣрю такой настойчивости — по-крайней-мѣрѣ съ нею. Она знаетъ свои мысли — какъ я знаю свои. Мнѣ кажется, я обѣщалъ ей не безпокоить ее болѣе.

— Такія обѣщанія ровно ничего не значатъ, сказалъ Ральфъ.

— Передайте ей мою любовь — вотъ и все. И сдѣлайте это только когда останетесь наединѣ съ нею. Конечно, я это преодолѣю когда-нибудь, но сказать по правдѣ, рѣшился не жениться. Мнѣ кажется даже, что пасторъ не долженъ быть женатъ. Нѣкоторыя вещи наши предки понимали очень хорошо, хотя мы находимъ ихъ глупыми. Конечно, мнѣ хотѣлось бы видѣть новую кузину.

Ральфъ не сказалъ ничего болѣе о новой кузинѣ, и можетъ быть самъ не сознавалъ, на сколько мысль увидѣть новую кузину увеличивала удовольствіе его поѣздки въ Лондонъ. Чрезъ недѣлю послѣ этого онъ поѣхалъ, посвятивъ цѣлый день наканунѣ укладыванію папоротника въ большую корзину — къ каждому корню былъ приклеенъ ярлыкъ съ длиннымъ латинскимъ названіемъ — въ подарокъ Пэшенсъ Андерудъ. А между тѣмъ онъ не очень интересовался Пэшенсъ Андерудъ.

Въ концѣ сентября — въ самый послѣдній день сентября — пріѣхалъ онъ въ Лондонъ. Ральфа-наслѣдника въ городѣ не было и служанка въ его квартирѣ увѣряла, что не знаетъ, гдѣ онъ. Она думала, что онъ у мистера Горсбола въ Мунбимѣ — поѣхалъ смотрѣть лошадей. Она сказала это не потому что знала навѣрно, но когда Ральфъ уѣзжалъ изъ Лондона; всѣ думали, что онъ ѣздилъ въ Мунбимъ. Онъ воротится однако на будущей недѣлѣ. Его тезка не счелъ нужнымъ впрочемъ ѣхать къ наслѣднику въ Мунбимъ.

Но дѣвицы Андерудъ навѣрно будутъ въ Фёльгэмѣ, и онъ тотчасъ отправился съ своимъ папоротникомъ въ Попгэмскую виллу. Онъ нашелъ ихъ дома, и странно сказать, нашелъ и сэр-Томаса. На слѣдующее утро сэр-Томасъ ѣхалъ въ Персикроссъ приняться за дѣло по своимъ выборамъ. Всѣ въ домѣ были такъ заняты этимъ предметомъ, что сначала не было мѣста для папоротника.

— О, мистеръ Ньютонъ, мы такъ вамъ обязаны! папа будетъ депутатомъ отъ Персикросса.

Вотъ какимъ образомъ, или почти такимъ, былъ принятъ папоротникъ. Ньютонъ остался совершенно доволенъ. Ему былъ нуженъ только предлогъ, чтобъ войти въ домъ, и предлогъ этотъ оказался достаточенъ. Сэр-Томасъ, желавшій быть вѣжливымъ, не много говорилъ о своихъ надеждахъ. Въ нѣкоторой степени онъ стыдился Персикросса и говорилъ очень мало о немъ даже Стему, послѣ того какъ лично познакомился съ Спайвикомбомъ, Паилемъ и Пабсби. Но дѣвицы не стыдились Персикросса; для нихъ Персикроссъ былъ самый благородный изъ всѣхъ британскихъ городковъ. Развѣ консерваторы персикросскіе не выбрали ихъ отца изъ всѣхъ британскихъ подданныхъ своимъ представителемъ? Сэр-Томасъ старался, но совершенно напрасно, растолковать имъ настоящій способъ выборовъ.

— Если Персикроссъ помѣститъ его въ парламентъ, Персикроссъ будетъ городъ божественный.

— Какъ вы думаете, сказала Клэри: — одинъ человѣкъ по имени… я желала бы, чтобъ вы угадали имя человѣка, который представленъ кандидатомъ противъ папа, мистеръ Ньютонъ.

— Имя не дѣлаетъ большой разницы, сказалъ сэр-Томасъ.

— Онтаріо Могсъ, сказала Клэри: — находите ли вы возможнымъ, мистеръ Ньютонъ, что Персикроссъ — въ этомъ городѣ одинъ изъ Перси поставилъ крестъ во время Крестовыхъ походовъ — не такъ ли, папа?^[2]

— Я сочту себя обязаннымъ узнать все это только въ такомъ случаѣ, когда меня выберутъ, сказалъ сэр-Томасъ: — но я не думаю, чтобъ во время Крестовыхъ походовъ существовала фамилія Перси.

— Во всякомъ случаѣ настоящее имя этого города Перси Сен-Кроссъ, сказала Клэри: — могъ ли такой городъ выбрать Онтаріо Могса однимъ изъ своихъ депутатовъ, мистеръ Ньютонъ?

— Мнѣ нравится это имя, сказала Мэри Боннеръ.

— Можетъ быть, папа и Онтаріо Могсъ будутъ оба депутатами, сказала Клэри смѣясь. — Если такъ, вы должны привезти его сюда, папа. Только онъ сапожникъ.

— Въ нынѣшнее время это не составляетъ никакой разницы, сказалъ сэр-Томасъ.

Папоротникъ наконецъ былъ распакованъ и три дѣвицы разсыпались въ изъявленіяхъ благодарности. Кто не знаетъ, какъ много папоротника можетъ уложиться въ корзинѣ!

— Это покроетъ скалы по другую сторону, сказала Мэри.

Ньютону показалось, что Мэри Боннеръ была болѣе какъ дома, чѣмъ онъ видѣлъ ее прежде, что она говорила свободнѣе о томъ, что касалось дома, и начинала чувствовать себя членомъ семьи. Но все-таки, такъ сказать, ее затемняла Клариса. По наружности она была царицею между троими, но въ дѣятельной общественной жизни она не могла соперничествовать съ Клэри. Пэшенсъ стояла какъ статуя на пьедесталѣ, вовсе не безъ вниманія, прекрасная по формѣ, но безцвѣтная. Ньютонъ, смотря на нихъ троихъ, удивлялся какъ такой спокойный и кроткій человѣкъ какъ молодой пасторъ могъ выбрать предметомъ любви Клэри Андерудъ. Онъ остался на цѣлый день въ вилѣ, и обѣдалъ тамъ по приглашенію сэр-Томаса.

— Мой послѣдній обѣдъ, сказалъ сэр-Томасъ: — если только мнѣ не посчастливится быть отвергнутымъ. Мужчины, когда собираютъ голоса, никогда не обѣдаютъ и часто не обѣдаютъ даже послѣ выбора.

Гость не имѣлъ случая особенно вкрасться въ милость красавицы, но красавица такъ вкралась къ нему — безсознательно съ ея стороны — что онъ почти рѣшился, если отцу его удастся его настоящее предпріятіе, просить Мэри Боннеръ сдѣлаться царицей Ньютонскаго Пріората. Отецъ часто уговаривалъ его жениться — никогда не намекая, чтобы какое-нибудь другое качество кромѣ красоты потребовалось для жены его сына. Онъ никогда не говорилъ ни о деньгахъ, ни о происхожденіи, ни объ имени.

— Мнѣ сдается, говорилъ онъ смѣясь: — что ты женишься на чучелѣ. А признаюсь, мнѣ хотѣлось бы имѣть въ домѣ хорошенькую женщину. Многаго отъ женщины не ожидаешь, но она обязана быть хорошенькой.

Эта женщина по-крайней-мѣрѣ была хорошенькая. Возможно ли найти женщину прелестнѣе этой? Но онъ долженъ выждать время. Онъ не хотѣлъ сдѣлать предложенія, пока не будетъ знать, какое положеніе будетъ занимать его жена. Но хотя онъ мало говорилъ съ Мэри, онъ обращался съ нею какъ мужчины обращаются съ женщинами, когда желаютъ, чтобы имъ позволили любить. Въ голосѣ его былъ тонъ, въ глазахъ обожаніе, на лицѣ румянецъ, въ обращеніи нерѣшительность, обнаруживавшіе все, по-крайней-мѣрѣ для одной изъ присутствующихъ.

— Онъ пріѣзжалъ не для того, чтобы привезти тебѣ папоротникъ, сказала Клариса сестрѣ.

— Онъ привезъ всѣмъ намъ, сказала Пэшепсъ.

— Молодые люди привозятъ папоротникъ не для того, чтобы привезти папоротникъ, сказала Клэри: — это только предлогъ, чтобы видѣть Мэри.

— Для чего же ему не видѣть Мэри?

— Я даю ему позволеніе, Пэтти. Я думаю, что это было бы превосходно. Не правда ли? Какъ странно, что есть два Ральфа Ньютона? Одна будетъ мистриссъ Ньютонъ, а другая мистриссъ Ральфъ.

— Клариса, Клариса! сказала Пэшепсъ почти болѣзненнымъ голосомъ.

— Я буду лицемѣрить, если ты хочешь, Пэтти, сказала Клариса: — или буду правдивой. Но быть тѣмъ или другимъ за одинъ разъ я не могу.

Пэшенсъ ничего не сказала болѣе. Урокъ самообладанія, который она желала дать, очень было трудно дать. Сэр-Томасъ и Ньютонъ сказали нѣсколько словъ объ имѣніи.

— Я намѣренъ видѣться съ Ральфомъ Ньютономъ, если найду его, сказалъ Ральфъ не наслѣдникъ.

— Не думаю, чтобы онъ уѣхалъ далеко, сказалъ сэр-Томасъ.

— Отецъ мой думаетъ, что мы могли бы прійти къ соглашенію.

— Можетъ быть, сказалъ сэр-Томасъ.

— Я не очень безпокоюсь объ этомъ, сказалъ Ньютонъ: — но отецъ мой думаетъ, если онъ желаетъ продать наслѣдство…

— Онъ не желаетъ. Можно ли этого желать?

— При нѣкоторыхъ обстоятельствахъ этого желать можно.

— Лучше повидайтесь съ нимъ и онъ вамъ скажетъ, сказалъ сэр-Томасъ: — вы должны понять, что человѣкъ очень цѣнитъ такое положеніе. Пожалуйста пріѣзжайте къ намъ опять. Мы всегда будемъ рады видѣть васъ, когда вы будете въ Лондонѣ.

Глава XXIV.
Я ВИЖУ, ЧТО ДОЛЖЕНЪ.

Ральфъ наслѣдникъ поѣхалъ въ Маргэтъ. Нифитъ такъ подчинилъ его себѣ, что не поѣхать онъ не могъ. Онъ принужденъ былъ отправиться въ Маргэтъ. Когда Нифитъ сталъ просить его во второй и въ третій разъ со всей энергіей своего краснорѣчія, онъ не имѣлъ силъ отказаться. На какую причину онъ могъ сослаться, чтобы не ѣхать въ Маргэтъ, когда было рѣшено, что онъ долженъ стараться уговорить Полли сдѣлаться его женой? Нифитъ приходилъ къ нему два дня сряду, заставая его каждое утро съ сигарой за завтракомъ, и былъ очень краснорѣчивъ. Онъ былъ долженъ уже Нифиту болѣе пятисотъ фунтовъ, а долгъ въ первое утро дошелъ до тысячи, съ обязательствомъ уплаты пяти процентовъ.

— Лучше заплатите ваши маленькіе должишки, капитанъ, сказалъ великодушный бандажистъ: — а потомъ, когда наступитъ время, мы расплатимся и съ Горсболомъ.

Нифитъ разыгрывалъ свою игру очень хорошо. Онъ не сказалъ ни слова о томъ, чтобы продать лошадей или какъ-нибудь ограничить развлеченія «капитана». Если слишкомъ сильно дернете удочку, вы сломаете ее. На крючокъ Нифита попалась очень хорошая рыба и онъ хотѣлъ ее выудить. Ни слова не было сказано о Маргэгѣ на этотъ разъ, пока эта маленькая денежная сдѣлка была кончена. Тогда капитана увѣдомили, что семейство Нифита вѣроятно проведетъ слѣдующую недѣлю въ этомъ морскомъ раю и что Полли ожидаетъ «капитана». Въ такихъ мѣстахъ, сказалъ Нифитъ, дѣвушка таетъ какъ масло.

Это было сказано, когда онъ держался рукою за ручку двери, такъ что «капитанъ» не успѣлъ ему отвѣтить. Потомъ онъ опять пришелъ на слѣдующее утро и вернулся къ этому предмету, какъ будто капитанъ уже согласился. Съ одной стороны въ этомъ свиданіи было близкое приближеніе гнѣва, а съ другой рѣшительное сопротивленіе, но кончилось согласіемъ со стороны капитана. Потомъ Нифитъ опять сдѣлался чрезвычайно любезенъ; любезность такихъ людей, выказывающаяся сознаніемъ своего ничтожества, иногда бываетъ удивительна.

— Не надо, чтобы васъ видѣли со мною, знаете? сказалъ Нифитъ.

Это было сказано послѣ того, какъ Ральфъ положительно объявилъ, что онъ не хочетъ жить въ одной квартирѣ съ Нифитами.

— Это будетъ очень нехорошо — для Полли, сказалъ Ральфъ, принимая очень мудрый и нравственный видъ.

Съ этимъ Нифитъ согласился, не будучи совершенно увѣренъ, на сколько правильны идеи «капитана» о нравственности.

— Полли выдаютъ за молодого Ньютона, сказалъ Уэдль въ это утро своему пріятелю герр-Баууа, когда ему велѣли вычиркнуть счетъ Ральфа изъ книги, какъ заплаченный.

— Непремѣнно такъ, заворчалъ нѣмецъ.

— Старикъ Нифитъ играетъ въ высокую игру.

— Не вижу въ этомъ ничего высокаго, сказалъ нѣмецъ: — денегъ онъ не получитъ. Я называю это низкой игрою.

Уэдль хотѣлъ объяснить обстоятельства, но ему не удалось.

— Простолюдины останутся простолюдинами, а дворяне дворянами, сказалъ герр-Баууа.

Эта доктрина опять была непонятна для Уэдля.

Ральфъ, преодолѣвъ сильное желаніе отказаться отъ приглашенія, велѣть осѣдлать своихъ лошадей и отправиться въ Іерусалимъ, поѣхалъ въ Маргэтъ; тамъ онъ остановился въ гостинницѣ, пообѣдалъ, закурилъ сигару и пошелъ на берегъ. Смеркалось, и онъ думалъ, что будетъ одинъ — или по-крайней-мѣрѣ никто ему не помѣшаетъ въ толпѣ. Толпа была и никто не зналъ его — кромѣ Нифита. Не пробылъ онъ и двухъ минутъ на берегу, какъ встрѣтилъ Нифита съ дочерью. Бандажистъ заговорилъ громко и былъ чрезвычайно радъ. Полли улыбнулась и казалась очень хорошенькой. Чрезъ двѣ минуты Нифитъ увидалъ или притворился, будто видитъ какого-то знакомаго, и оставилъ Ральфа съ его возлюбленной. Никогда не бывало на свѣтѣ такого добраго отца.

— Приведите ее домой къ чаю, сказалъ отецъ, когда уходилъ.

На этотъ разъ Ральфъ воздержался отъ прямого сватовства, и когда Полли увидала это, она сдѣлалась очень любезна.

— Что это вамъ вздумалось въ Маргэтъ, мистеръ Ньютонъ? сказала Полли.

— Почему же и мнѣ не пріѣхать, какъ всякому другому?

— О, я не знаю! Вамъ бы въ Брайтонъ или какой-нибудь французскій городъ.

— И въ Маргэтѣ, кажется, очень весело.

— О, я люблю Маргэтъ! Но вѣдь мы люди не свѣтскіе. Слышали вы новость? Онтаріо Могсъ будетъ депутатомъ отъ Персикросса въ парламентѣ.

— Мой соперникъ!

Это было единственное слово, произнесенное имъ, которое напоминало о любви,

— Ужъ этого я не знаю, мистеръ Ньютонъ. Но это правда.

— Какъ же это сэр-Томасъ Андерудъ будетъ депутатомъ?

— Ничего не знаю ни о комъ другомъ, но будетъ депутатомъ Онтаріо Могсъ. Я надѣюсь, что ему удастся. Сказываютъ, что онъ рѣчи говоритъ безподобно. Вы слышали его?

— Никогда не слыхалъ.

— А, смѣйтесь! Но и сапожникъ можетъ иногда говорить рѣчь такъ же хорошо, какъ и пэръ. Батюшка говоритъ, что старикъ мистеръ Могсъ далъ ему много денегъ для этого. Когда человѣкъ поступаетъ въ парламентъ, онъ дѣлается джентльмэномъ, мистеръ Ньютонъ?

— Нѣтъ.

— Какъ же это?

— Ничто на свѣтѣ не можетъ сдѣлать человѣка джентльмэномъ. Вы не понимаете по-латыни, Полли?

— Нѣтъ. Надѣюсь, что это не нужно для женщины.

— Совсѣмъ не нужно. Но поэтъ родится, его сдѣлать нельзя.

— Я говорю не о поэтахъ. Онтаріо Могсъ поэтъ. Но я понимаю, что вы хотите сказать. Есть даже кое-что получше джентльмэна.

— Можно быть ангеломъ — какъ вы, Полли.

— О! я не думаю о себѣ. Я думаю о томъ, что Онтаріо Могсъ поступаетъ въ парламентъ. Онъ такой умный!

Ральфъ не имѣлъ намѣренія позволить Могсу младшему одержать надъ собою верхъ, послѣ того, какъ онъ рѣшился даже на поѣздку въ Маргэтъ для своей возлюбленной. Дѣло это надо было сдѣлать, и онъ сдѣлаетъ. Но не сегодня. Онъ проводилъ Полли домой и ѣлъ пирожки съ мистеромъ и мистриссъ Нифитъ. На другой день всѣ поѣхали кататься въ лодкѣ.

Недѣля почти прошла, а Ральфъ нѣсколько разъ возобновлялъ свое сватовство.

— Она сдается, капитанъ? спрашивалъ Нифитъ.

Въ это время Ральфъ такъ возненавидѣлъ Нифита, что съ трудомъ могъ скрывать свое чувство; или Нифитъ этого не зналъ, или не хотѣлъ подать вида, будто примѣчаетъ, сказать невозможно. Какъ бы то ни было, онъ былъ, но прежнему вѣжливъ. Мистриссъ Нифитъ, отчасти подчинившись власти мужа, отчасти думая, что такъ какъ Онтаріо Могсъ поступаетъ въ парламентъ, то женихомъ уже считаться не можетъ, уступила и была вѣжлива съ Ральфомъ. Когда онъ заходилъ вечеромъ, она всегда накладывала ему двойную порцію пирожковъ, и надѣялась, что чай по его вкусу; но болѣе этого она почти не говорила ничего; она какъ будто нѣсколько его боялась. Полли была измѣнчива, соглашалась гулять съ Ральфомъ каждый день, но всегда уклонялась отъ отвѣта, когда Ральфъ спрашивалъ ее, узнала ли она его на столько, чтобы согласиться сдѣлаться его женою.

— О, нѣтъ! и вполовину не узнала, отвѣтитъ она. — А можетъ быть, знаете, другая-то половина, которую я знаю, не очень нравится мнѣ.

Такъ было до послѣдняго вечера; но Нифитъ не могъ пожаловаться на Ральфа, потому что Ральфъ дѣлалъ что могъ. Ральфу Полли нравилась довольно. Трудно было мужчинѣ часто видѣться съ нею и не полюбить ее.

— Она сдается, капитанъ? спрашивалъ Нифитъ.

— Не могу сказать, отвѣтилъ Ральфъ, повернувшись къ нему спиной на концѣ плотины.

— Вы не сильно къ ней пристаете, капитанъ.

Этого перенести было нельзя.

— Я вотъ что вамъ скажу, мистеръ Нифитъ, сказалъ Ральфъ: — лучше оставьте меня въ покоѣ, или я уѣду.

— Только затѣмъ, чтобы воротиться, капитанъ, отвѣтилъ Нифитъ. — Вмѣшиваться я не желаю. Вы ведете себя честно, это я вижу. Пока вы ведете себя честно, я готовъ на все. Я васъ не осуждаю — только приставайте къ ней.

— Чортъ побери! сказалъ Ральфъ, опять повертываясь въ другую сторону.

Но тамъ Нифитъ опять очутился напротивъ него.

— Только пристаньте къ ней, капитанъ, а я вывѣдаю у нея сегодня вечеромъ. Она думаетъ объ этомъ олухѣ теперь, потому что онъ поступаетъ въ парламентъ.

Это нисколько не улучшило дѣла и Ральфъ рѣшительно убѣжалъ — убѣжалъ въ свою гостинницу. Онъ постарается опять завтра; онъ женится на ней, если она захочетъ за него выйти, а потомъ дастъ торжественную клятву, что въ такомъ случаѣ онъ никогда не увидится болѣе съ своимъ тестемъ.

Полли вовсе была не прочь подать ему болѣе удобный случай. На слѣдующее утро они пошли вмѣстѣ на берегъ и тогда онъ спросилъ ее очень серьёзно, что не пора ли имъ кончить по ея мнѣнію, рѣшиться полюбить другъ друга и обвѣнчаться. Ея отецъ и мать желаютъ этого и что же мѣшаетъ?

— Вы не можете теперь сомнѣваться, что я имѣю серьезное намѣреніе, сказалъ Ральфъ.

— Я это знаю, отвѣтила она.

— И вы не сомнѣваетесь, что я васъ люблю?

— Я сомнѣваюсь очень, любите ли вы моего отца, сказала Полли.

Она сказала это такъ рѣзко и такъ быстро, что у него не былъ готовъ отвѣтъ.

— Если мы съ вами женимся, гдѣ будемъ мы жить? Я желаю жить съ отцомъ и матерью. А вы, кажется, этого не пожелаете?

Эта дѣвушка прочла его мысли и онъ не нашелся сказать ни слова.

— Дѣло въ томъ, что вы презираете моего отца, мистеръ Ньютонъ.

— Право нѣтъ.

— Да, да. Я это вижу. И можетъ быть это справедливо. Разумѣется, онъ не похожъ на васъ и на людей вашего сословія. Какъ можетъ онъ походить? Я думаю, что жениться должны равные.

— Полли, вы можете занять всякое положеніе, въ какое мужчина васъ поставитъ.

— Нѣтъ, я не гожусь для такого мѣста, для котораго не годится мой отецъ. Я умѣю держать себя лучше моего отца, можетъ быть — потому что я моложе. Я пожалуй буду походить на женщину высшаго званія, но прискорбно будетъ моему сердцу, если отецъ мой не будетъ принятъ въ моемъ домѣ какъ самый дорогой гость.

— Полли, вы ангелъ!

— Я просто молодая женщина, знающая, кто былъ ко мнѣ добръ. Онъ хочетъ отдать мнѣ почти все. Вы не женились бы на мнѣ безъ этого. А я должна повернуться къ нему спиной оттого, что онъ не похожъ на людей вашего званія. Нѣтъ, никогда, мистеръ Ньютонъ! Вы гораздо лучше меня, мистеръ Ньютонъ, но я не хочу за васъ выходить. Мое сердце разорвется, если я должна буду повернуться спиной къ моему отцу.

Она говорила съ большой энергіей и Ральфъ не зналъ, о чемъ еще говорить. Онъ не могъ рѣшиться увѣрять ее, что Нифитъ будетъ дорогимъ гостемъ въ его домѣ. Въ эту самую минуту бандажистъ былъ до такой степени для него противенъ, что онъ не могъ солгать. Они стояли у входа на плотину, гдѣ путь ихъ шелъ въ разныя стороны.

— Прощайте, мистеръ Ньютонъ, сказала она. — Лучше это кончить — не правда ли?

— Прощайте, Полли, сказалъ Ральфъ, пожавъ ей руку.

Полли пошла домой быстрыми шагами со слезами на глазахъ и съ серьезными мыслями въ сердцѣ. Это было бы очень пріятно. Она могла полюбить его и чувствовала всю привлекательность, всю нѣжность, всю деликатность хорошаго общества. Это было бы очень пріятно. Но она не могла отказаться отъ своего отца. Она понимала, что онъ долженъ быть противенъ такому человѣку, какъ Ральфъ Ньютонъ. Она не осуждала Ральфа. Но это обстоятельство закрывало для нея входъ въ рай. Она знала, что не можетъ быть счастлива, если приметъ такой образъ жизни, который принудитъ ее обвинять себя въ неблагодарности къ отцу. Такимъ образомъ Ральфъ вернулся въ Лондонъ не видѣвшись съ бандажистомъ.

Въ квартирѣ своей онъ нашелъ записку отъ своего тезки:

"Милостивый государь,

"Я въ Лондонѣ и очень желаю васъ видѣть по поводу условій, предложенныхъ вамъ относительно вашего наслѣдства. Угодно вамъ назначить мнѣ свиданіе, какъ только вы воротитесь?

"Готовый къ вашимъ услугамъ

"РАЛЬФЪ НЬЮТОНЪ".

"Гостинница Чарингъ-Кроссъ, 2 октября 186—".

Разумѣется, онъ увидится съ своимъ тезкой. Почему же нѣтъ? И почему ему не взять деньги отъ дяди, расплатиться съ Нифитомъ и покончить все? Нифиту надо заплатить, надо достать деньги откуда бы то ни было. Онъ пошелъ въ гостинницу, и не заставъ кузена, оставилъ записку, прося его къ себѣ завтракать на слѣдующее утро, а потомъ провелъ остатокъ дня въ возобновившихся сомнѣніяхъ. Ему такъ опротивѣлъ Нифитъ, который ѣлъ раки еще противнѣе всего! А между тѣмъ онъ очень жалѣлъ, что долженъ лишиться Полли. Полли въ своемъ родѣ была совѣршенство, и теперь онъ былъ почти увѣренъ, что она любитъ его. Дѣвушки не имѣютъ права держаться за своихъ отцовъ послѣ замужства. А между тѣмъ то, что она говорила объ отцѣ, увеличило восторгъ Ральфа.

Оба Ральфа позавтракали вмѣстѣ. Они не встрѣчались съ тѣхъ поръ, какъ были дѣтьми, даже тогда почти еще знали другъ друга. Ральфъ наслѣдникъ въ дѣтствѣ воспитывался въ пасторатѣ Пиль-Ньютонскомъ, но другой Ральфъ былъ привезенъ въ Ньютонъ только послѣ смерти дѣда. Прежній пасторъ умеръ чрезъ годъ послѣ отца — несчастный годъ, въ который сквайръ и пасторъ постоянно ссорились — и тогда Ральфъ наслѣдникъ былъ отданъ подъ опеку сэр-Томаса Андеруда. Только во время вакацій одного года оба Ральфа были вмѣстѣ. Читатель, вѣроятно, пойметъ выраженіе въ письмѣ «милостивый государь». Сынъ сквайра никогда не позволялъ себѣ называть даже Грегори кузеномъ. Ральфъ наслѣдникъ, отвѣчая ему, назвалъ его «любезный Ральфъ». Сынъ сквайра думалъ, что все это очень хорошо; но эти фамильярныя выраженія долженъ былъ прежде употребить тотъ, кто дѣйствительно былъ Ньютонъ. Онъ чувствовалъ свое положеніе, хотя привыкъ безпечно отзываться о немъ предъ своимъ отцомъ.

Молодые люди дружелюбно пожали другъ другу руку и скоро принялись за яйца и почки. Начали они разговоръ о Грегори, пасторатѣ, церкви и большомъ домѣ. Наслѣдникъ, хотя не былъ въ Ньютонѣ четырнадцать лѣтъ, хорошо помнилъ пригорки, лужайки и долины. Онъ спрашивалъ объ этомъ дѣлѣ и о другомъ, объ этомъ старикѣ и объ этой старухѣ, о дичи, о рыбѣ, о лисицахъ, о выдрахъ, которыхъ находилось тамъ нѣсколько, когда онъ тамъ былъ. Выдры перевелись, а лисицъ было много.

— Отецъ мой почти сошелъ бы съ ума, еслибъ лисицъ не было, сказалъ сынъ сквайра.

— Много охотится дядюшка?

— Каждый понедѣльникъ и каждую субботу, и очень часто по средамъ.

— А вы?

— Я называю себя трехдневнымъ охотникомъ, но часто охочусь и четвертый.

— Ѣздитъ дядюшка верхомъ?

— Да, ѣздитъ довольно хорошо — хотя самъ онъ этого не находитъ.,

Утро почти прошло, а ни слова не было сказано о дѣлѣ. Сынъ сквайра чувствовалъ это и вдругъ приступилъ къ этому предмету.

— Я вамъ писалъ, зачѣмъ пріѣхалъ въ Лондонъ.

— О да! я понимаю.

— Я полагаю, что могу говорить прямо, сказалъ сынъ сквайра.

— Почему же нѣтъ? сказалъ Ральфъ наслѣдникъ.

— Ну, я не знаю. Разумѣется, это лучше. Вы писали къ Кэри?

— Да, я написалъ тотчасъ, какъ только рѣшился.

— Стало быть, вы рѣшились?

Ральфъ конечно рѣшился, когда написалъ письмо, о которомъ они говорили, но онъ вовсе не былъ увѣренъ, что теперь онъ не рѣшилъ иначе. Послѣ того, какъ онъ коротко познакомился съ Нифитомъ, и послѣ того, какъ Полли объяснила ему свои понятія о дочерней обязанности, мысли его вертѣлись въ разныя стороны.

— Да, сказалъ онъ: — я рѣшился.

— Не думаю, чтобъ вамъ и мнѣ было полезно торговаться, сказалъ другой Ральфъ.

— Это будетъ вовсе безполезно.

— Разумѣется, очень хорошо быть наслѣдникомъ ньютонскимъ. Имѣніе прекрасное. Только отецъ мой думаетъ…

— Онъ думаетъ, что мнѣ нужны деньги, перебилъ Ральфъ наслѣдникъ.

— Именно.

— Я самъ это думаю. Это извѣстно Богу. Я скажу вамъ все. Право скажу. А торговаться я вовсе не способенъ. Я думалъ, что можетъ быть вашъ отецъ захочетъ купить половину имѣнія.

— Онъ не хочетъ. Видите, самое важное домъ и паркъ. Намъ нужны они. Разумѣется, они будутъ ваши и я чувствую… не знаю, какъ выразить вамъ мои чувства, когда спрашиваю васъ, хотите ли вы ихъ продать.

— Вамъ не нужно обращать на это вниманія, Ральфъ.

— Если вы находите, что назначенная сумма недостаточна…

Тутъ Ральфъ наслѣдникъ перебилъ его, всталъ со стула и заговоривъ:

— Дядюшка никогда меня не понималъ и никогда не пойметъ. Онъ жестоко думаетъ обо мнѣ, и если онъ хочетъ такъ думать, я въ этомъ не виноватъ. Онъ не видалъ меня четырнадцать лѣтъ и, разумѣется, имѣетъ право думать что хочетъ. Еслибъ онъ видѣлъ меня, можетъ быть, дѣло уладилось бы легче.

— Не будемъ возвращаться къ этому, Ральфъ, сказалъ сынъ сквайра.

— Я не желаю возвращаться ни къ чему. Когда человѣкъ дошелъ до того, что долженъ разстаться съ такими надеждами какъ мои, ему должно быть тяжело. Разумѣется, я самъ виноватъ. Я могъ жить довольно хорошо — только я не жилъ. Мнѣ нужны деньги — очень нужны. А между тѣмъ… будь вы на моемъ мѣстѣ, вы не захотѣли бы разстаться съ этимъ.

— Можетъ быть, сказалъ сынъ сквайра, не зная что сказать.

— А что касается того, чтобы торговаться и запрашивать больше, объ этомъ не можетъ быть и рѣчи. Кто-то назначилъ цѣну, и я полагаю, зналъ, что онъ дѣлаетъ. Сумма не Богъ знаетъ какая, но отецъ вашъ можетъ прожить тридцать лѣтъ.

— Я надѣюсь, что онъ проживетъ, сказалъ сынъ сквайра.

— А запрашивать больше мнѣ и въ голову не приходило. Если вашъ отецъ думаетъ это, онъ ко мнѣ несправедливъ. А строить, рубить деревья, заключать контракты онъ можетъ какъ хочетъ; я никогда не говорилъ ни слова и никогда не скажу. Я долженъ сказать, что иногда думаю, будто онъ былъ жестокъ ко мнѣ; онъ ни разу не попросилъ меня побывать въ имѣніи, чтобы я могъ взглянуть на имѣніе, которое современемъ должно принадлежать мнѣ.

На это обвиненіе сынъ сквайра нашелъ очень труднымъ отвѣчать. Онъ не могъ отвѣчать на это, не намекнувъ на свое рожденіе, и ему было почти невозможно объяснить чувства своего отца.

— Если это будетъ рѣшено, мы будемъ очень рады, какъ вы пріѣдете, сказалъ онъ.

— Да, отвѣтилъ Ральфъ наслѣдникъ: — да, если я соглашусь отказаться отъ всего, что принадлежитъ мнѣ по праву. Неужели вы думаете, что человѣкъ такъ легко можетъ рѣшиться отказаться отъ всего? Это все-равно, что вырвать сердце у человѣка. Если я это сдѣлаю, дядюшка позволитъ мнѣ пріѣхать и взглянуть на то, чего я лишился. То, что заставитъ его дружелюбно принять меня, сдѣлаетъ невозможнымъ мой пріѣздъ. Можетъ быть, я продамъ. Я думаю даже это. Но никогда послѣ того не взгляну.

Когда онъ дошелъ до этого, слезы заструились по его щекамъ и глаза другого Ральфа тоже не были сухи.

— Я желалъ бы устроить все къ удовольствію всѣхъ насъ, сказалъ сынъ сквайра.

Желаніе было хорошее, но выражать его врядъ ли было нужно, потому что желаніе это такое всеобщее.

— Все это вздоръ и пустяки, сказалъ Ральфъ наслѣдникъ, отирая слезы: — я только представляю изъ себя осла. Отецъ вашъ желаетъ знать, продамъ ли я мое право на наслѣдство Ньютонскаго Пріората? Продамъ. Я вижу, что долженъ это сдѣлать. Не знаю, не лучше ли мнѣ перерѣзать себѣ горло; но если не перерѣжу себѣ горла, то я продать долженъ. У меня были способы къ спасенію, но они исчезли. Когда я писалъ письмо, способы были, теперь ихъ нѣтъ.

— Ральфъ! сказалъ другой Ральфъ.

— Ну, говорите, я сказалъ почти все. Только не думайте, что я желаю запросить больше. Конечно, и этого довольно. Еслибъ надо было больше, то тѣ, которые оцѣнивали, сказали бы это. Я не намѣренъ сдѣлаться жидомъ.

— Ральфъ, на вашемъ мѣстѣ я ничего не сдѣлалъ бы второпяхъ. Я не приму вашего отвѣта, даннаго второпяхъ.

— Безполезно, мой милый, я долженъ продать. Я сейчасъ долженъ имѣть пять тысячъ.

— Вы можете получить это изъ общества застрахованія.

— Тогда мнѣ нечѣмъ будетъ жить. Я долженъ продать. Мнѣ не остается никакого исхода — кромѣ какъ перерѣзать себѣ горло.

Сынъ сквайра помолчалъ съ минуту, думая.

— Отецъ мнѣ велѣлъ, сказалъ онъ: — предложить вамъ больше.

— Еслибъ стоило больше, то оцѣнщики сказали бы это, запальчиво возразилъ Ральфъ-наслѣдникъ. — Я не хочу взять болѣе, чѣмъ стоитъ. Велите устроить это сейчасъ. Я долженъ сейчасъ расплатиться.

Вотъ какъ сынъ сквайра исполнилъ порученіе отца. Когда онъ пересказалъ о своемъ успѣхѣ Кэри, тотъ спросилъ его, имѣетъ ли онъ письменное согласіе наслѣдника. На это успѣшный покупщикъ почти готовъ былъ разсердиться, но Кэри смягчилъ его, признавшись, что онъ сдѣлалъ больше, чѣмъ можно было ожидать.

— Я завтра увижусь съ его повѣреннымъ, сказалъ Кэри: — и если онъ опять не передумаетъ, мы скоро все устроимъ.

Послѣ этого торжествующій посредникъ послалъ телеграму къ отцу:

«Все рѣшено, куплено.»

Глава XXV.
ГРИФЕНБОТОМЪ.

Въ понедѣльникъ 16 октября сэр-Томасъ Андерудъ отправился въ Персикроссъ, и первое извѣстіе, сообщенное ему, состояло въ томъ, что Уэстмакотъ и Могсъ пріѣхали въ субботу и уже начали дѣйствовать. Грифенботома ожидали утромъ во вторникъ.

— Стало-быть, они насъ опередили, сказалъ сэр-Томасъ Триггеру.

— Они сами себѣ вредятъ, отвѣтилъ агентъ. — Партія Уэстмакота готова съѣсть Могса. Уэстмакотъ депутатъ недурной — можетъ быть, у него не много денегъ, но онъ человѣкъ приличный.

Сэр-Томасъ не могъ не почувствовать, что Триггеръ говоритъ такъ, какъ будто желаетъ, чтобы были выбраны два прежніе депутата. Да! еслибъ это было возможно, Триггеръ этого желалъ бы. Триггеръ понималъ этотъ городокъ, хорошо зналъ всѣ подводные камни, и желалъ бы этого — хотя самъ онъ приставалъ къ Грифенботому, чтобы тотъ выбралъ второго консервативнаго депутата. А Грифенботомъ доставилъ имъ человѣка, который толкуетъ о чистотѣ выборовъ!

— Могсъ дурачитъ себя въ другомъ отношеніи, сказалъ Триггеръ, думая, что нельзя терять времени сдѣлать драгоцѣнный намекъ: — онъ говоритъ рабочимъ, что они будутъ мошенники и негодяи, если выпьютъ стаканъ пива, не заплативъ за него.

— Мошенники — сильное выраженіе, сказалъ сэр-Томасъ: — но я люблю его за это.

— Персикроссъ его не полюбитъ. Тѣ, которые хотятъ пива или денегъ, конечно не поблагодарятъ его, а тѣ, которые не хотятъ, не любятъ, чтобы ихъ подозрѣвали.

— Всякій подумаетъ, что это относится къ его сосѣду, а не къ нему.

— Мы очень любимъ здѣсь нашихъ сосѣдей, сэр-Томасъ, и такія вещи здѣсь не годятся.

Это было вечеромъ въ день пріѣзда кандидата и разговоръ происходилъ въ то время, какъ сэр-Томасъ обѣдалъ. Онъ просилъ Триггера обѣдать вмѣстѣ съ нимъ, а Триггеръ сознался, что онъ отобѣдалъ въ три часа, но скоро передумалъ и выразилъ желаніе «что-нибудь закусить» и закусилъ. Потомъ онъ выпилъ большую часть бутылки портвейна, увѣривъ сэр-Томаса, что такой портвейнъ, какой подаютъ въ этой гостинницѣ, не достанешь каждый день. Попивая портвейнъ, онъ продолжалъ давать уроки мудрости. Сэр-Томасъ все время спрашивалъ себя, когда Триггеръ уйдетъ и не пожелаетъ ли онъ пить портвейнъ каждый вечеръ въ этой гостинницѣ, пока продолжатся выборы. Около десяти часовъ слуга доложилъ, что господа внизу желаютъ видѣть сэр-Томаса.

— Наши друзья, сказалъ Триггеръ: — подвиньте стулья и принесите двѣ бутылки портвейна, Джонъ. Я радъ, что они пришли, сэр-Томасъ, потому что это доказываетъ, что они намѣрены держаться васъ.

Пришли Спайвикомбъ, Спайсеръ, Пайль, Рудиландсъ сапожникъ, котораго мы еще не называли — Пабсби и семь или восемь человѣкъ другихъ. Сэр-Томасъ пожалъ руку всѣмъ имъ. Онъ замѣтилъ, что Триггеръ особенно дружелюбно обращался съ Спайсеромъ — горчичнымъ фабрикантомъ — опасаясь его измѣны на томъ основаніи, что Уэстмакотъ могъ располагать огромною продажею горчицы.

— Надѣюсь, что вамъ теперь гораздо лучше, началъ Пайль разговоръ.

Сэр-Томасъ увѣрилъ своего новаго друга, что онъ совсѣмъ здоровъ.

— Вы что-то пріуныли, когда были здѣсь въ первый разъ, сказалъ Пайль.

— Унывать некчему, сказалъ Спайсеръ, горчичный фабрикантъ: — не такъ ли, Триггеръ?

Триггеръ сидѣлъ нѣсколько поодаль съ бутылкой портвейна подъ рукой и не принималъ участія въ разговорѣ.

— Вы позволите, сэр-Томасъ? сказалъ онъ, вынимая сигарочницу изъ кармана.

Сэр-Томасъ, который терпѣть не могъ запаха табаку, разумѣется, далъ позволеніе. Триггеръ позвонилъ, приказалъ подать сигары для всѣхъ, а потомъ сѣлъ поодаль съ портвейномъ. Чрезъ десять минутъ сэр-Томасъ не зналъ гдѣ онъ, такъ густы сдѣлались облака дыма.

— Сэр-Томасъ, началъ Пабсби: — еслибъ я только видѣлъ ясно, какъ мнѣ поступить…

— Вы увидите это ясно прежде чѣмъ наступитъ выборный день, сказалъ Пайль.

— Во всякомъ случаѣ послѣ выборовъ, замѣтилъ лавочникъ.

Оба эти человѣка принадлежали къ англиканской церкви и очень были рады посмѣяться надъ Пабсби. Дѣйствительно, Пабсби нечего было приходить на это свиданіе, какъ ему очень ясно сказали два-три человѣка, когда онъ присоединился къ нимъ на улицѣ. Онъ однако объяснилъ, что пріятель его сэр-Томасъ былъ у него прежде всѣхъ. Онъ былъ человѣкъ кроткій, и когда его прерывали, онъ только выжидалъ другого случая.

— Надѣюсь, сэр-Томасъ, что вы рѣшились сдѣлать что-нибудь для торговли, сказалъ Рудиландсъ.

— Что такое случилось съ вашей торговлей? сказалъ Спайвикомбъ, бумажный фабрикантъ.

— Прибыли намъ нѣтъ — вотъ въ чемъ дѣло, сказалъ Пайль.

— За ваше здоровье, сэръ-Томасъ, желаю вамъ успѣха — то-есть послѣ Грифенботома.

Всѣ выпили за здоровье сэр-Томаса. Пабсби налилъ себѣ полный стаканъ.

Было одиннадцать, когда они ушли и въ это время Пабсби три раза объявлялъ, что желаетъ видѣть ясно, какъ ему поступить. Далѣе онъ не могъ пойти, но все-таки ушелъ въ духѣ. Онъ воспользуется другимъ случаемъ, какъ онъ шепнулъ, когда пожалъ руку кандидату. Триггеръ остался еще съ полчаса.

— Не теряйте времени съ этимъ Пабсби, сказалъ онъ.

— Нѣтъ, не буду, отвѣтилъ сэр-Томасъ.

— И будьте очень вѣжливы съ старикомъ Пайлемъ.

— Онъ кажется не расположенъ платить мнѣ тѣмъ же, сказалъ сэр-Томасъ.

— Но ему не нуженъ вашъ голосъ на выборахъ, сказалъ Триггеръ съ видомъ человѣка, который проповѣдуетъ великія истины. — И въ выборахъ, сэр-Томасъ, почти то же, что и въ другихъ вещахъ. Даромъ ничего не получишь. Будь вы гуртовой покупщикъ сапогъ изъ Манчестера, старикъ Пиль былъ бы къ вамъ вѣжливъ. Вы можете насмѣхаться надъ Спайсеромъ сколько хотите, потому что онъ надѣется получить что-нибудь отъ васъ.

— Онъ очень ошибется, сказалъ сэр-Томасъ.

— Я въ этомъ не увѣренъ, сказалъ Триггеръ: — Спайсеръ себѣ на умѣ.

Наконецъ Триггеръ ушелъ, увѣривъ сэр-Томаса самымъ восторженнымъ образомъ, что онъ будетъ у него въ девятомъ часу утра.

Много печальныхъ мыслей волновало сэр-Томаса, когда онъ лежалъ въ постели. Онъ рѣшилъ, что ни за что на свѣтѣ не нарушитъ закона, и не зналъ теперь, не нарушилъ ли онъ уже его, угостивъ этихъ людей виномъ и табакомъ. А между тѣмъ не могъ же онъ остановить приказанія Триггера подать то и другое. Даже ради мѣста депутата — даже ради своей репутаціи, которая была для него гораздо дороже мѣста — онъ не могъ сказать гостямъ, которые пришли къ нему въ комнату, чтобы они отправились въ другое мѣсто пить вино. Этого сдѣлать было нельзя, а между тѣмъ Триггеръ можетъ продолжать приказывать подавать пищу и вино, пиво и сигары, когда захочетъ. Какъ онъ можетъ это прекратить иначе, какъ отказавшись отъ мѣста депутата и вернувшись въ Лондонъ? Это было бы грубостью относительно персикросскихъ консерваторовъ, которые такимъ образомъ остались бы безъ кандидата. Слѣдовательно, онъ долженъ былъ прожить недѣлю съ Триггеромъ съ Пайлемъ, съ Спайвикомбомъ и К. Все около него пахло табакомъ. А когда онъ сядетъ завтракать въ девять часовъ, Триггеръ явится тутъ какъ тутъ.

На слѣдующее утро онъ всталъ въ семь часовъ и приказалъ подать завтракъ ровно въ восемь. Онъ проведетъ Триггера. Онъ вышелъ въ гостиную, а Триггеръ уже сидѣлъ на креслѣ, разсматривая списокъ персикросскихъ избирателей. Боже, какой это человѣкъ!

— Я.вздумалъ зайти раньше; мнѣ сказали, что вы выходите сюда, а то я пошелъ бы къ вамъ въ спальную.

Даже въ спальную! Сэр-Томасъ задрожалъ, услышавъ это.

— Мы получили телеграму отъ Грифенботома, продолжалъ Триггеръ: — онъ не будетъ здѣсь до полудня. Мы не можемъ начать до его пріѣзда.

— А! стало быть, я могу написать нѣсколько писемъ? сказалъ сэр-Томасъ.

— На вашемъ мѣстѣ я не думалъ бы о письмахъ. Пойдемте лучше къ пасторамъ. Ихъ пятеро; они любятъ, чтобы ихъ посѣщали. Хотя о голосахъ ихъ нечего заботиться, всѣ на нашей сторонѣ. А двое изъ нихъ не перевернутъ все вверхъ дномъ въ деревушкахъ. Но они и жены ихъ любятъ, чтобы у нихъ бывали.

За этимъ Триггеръ приказалъ подать завтракъ и наѣлся. Сэр-Томасъ напоминалъ себѣ, что двѣ недѣли время не продолжительное. Онъ можетъ прожить двѣ недѣли — вѣроятно — а когда пріѣдетъ Грифенботомъ, то все это раздѣлится надвое.

Въ полдень вернулся онъ въ гостинницу очень усталый, ожидать пріѣзда Грифенботома. Грифенботомъ пріѣхалъ не прежде трехъ и шумно ворвался въ гостиную — которую сэр-Томасъ считалъ своей — какъ-будто весь Персикроссъ принадлежалъ ему. Послѣдніе три часа избиратели постоянно приходили и уходили, и Пабсби сдѣлалъ безуспѣшную попытку видѣться съ сэр-Томасомъ наединѣ. Триггеръ постоянно ходилъ изъ гостинницы на станцію, со станціи въ гостинницу. Разныя личности, друзья, избиратели Грифенботома и Андеруда были представляемы ему. Кто были наемные агенты, кто богатые граждане, кто избиратели, онъ не зналъ. Бутылки стояли на столѣ все время. Сэр-Томасъ, стараясь угадать личность того или другого, могъ только соображать, что тѣ, которые сами наливали себѣ вино, были богатые граждане, а тѣ, которые ждали, чтобы ихъ просили, были наемные агенты. Но онъ не зналъ ничего и могъ только желать поскорѣе вернуться въ свою лондонскую квартиру.

Наконецъ Грифенботомъ, сопровождаемый толпой избирателей, влетѣлъ въ комнату. Триггеръ тотчасъ познакомилъ обоихъ кандидатовъ.

— Очень радъ видѣть васъ, сказалъ Грифенботомъ: — и такъ мы вмѣстѣ будемъ вести эту маленькую борьбу, я помню васъ въ парламентѣ и навѣрно вы помните меня. Я къ этому привыкъ. А вы, вѣроятно, нѣтъ. Ну, Триггеръ, какъ идутъ дѣла?

— Завтра мы будемъ въ ратушѣ, мистеръ Грифенботомъ, а въ четвергъ собраніе на открытомъ воздухѣ на балконѣ на рыночной площади.

— Прекрасно. Пойдемте.

Грифенботомъ былъ тяжелый, здоровый мужчина лѣтъ за шестьдесятъ, нѣсколько наклонный въ толщинѣ, съ краснымъ лицомъ и съ видомъ самоувѣреннаго безстыдства, которое ничто не могло подавить или уменьшить. Для жизни, которую онъ велъ, безстыдство было необходимо. Онъ ничего не сдѣлалъ такого, что давало бы ему право принимать видъ важнаго человѣка но все-таки онъ умѣлъ принимать этотъ видъ и многіе вѣрили ему. Онъ не могъ похвалиться ни происхожденіемъ, ни дарованіемъ, ни остроуміемъ — ни даже богатствомъ въ обыкновенномъ смыслѣ этого слова. Хотя онъ усиленно трудился всю жизнь для того дѣла, которымъ занимался, но былъ бѣднѣе чѣмъ тридцать лѣтъ тому назадъ. Все пошло на доставленіе ему мѣста въ парламентѣ. А у него было настолько здраваго смысла, что онъ никогда не жаловался. Онъ узналъ, чего ему, нужно и что онъ долженъ за это заплатить. Онъ платилъ, получалъ и оставался доволенъ. Еслибъ онъ могъ только продолжать пользоваться этимъ безплатно, какъ велико было бы его счастье! Но онъ зналъ, что такого счастья ожидать нельзя. Послѣ перваго чувства отвращенія по полученіи письма Триггера, онъ опять принялся за труды и приготовился вытащить кошелекъ — намѣреваясь, разумѣется, чтобы новому кандидату какъ можно болѣе досталось трудовъ. Онъ зналъ хорошо, что ему предстоитъ гнусная нищета — такова будетъ для него жизнь въ парламентѣ. Онъ говорилъ рѣдко, а когда говорилъ, никто его не слушалъ. Онъ не желалъ никакихъ политическихъ мѣръ. Онъ не былъ любимцемъ ни одной партіи. Онъ проводилъ всѣ вечера въ парламентѣ, но нельзя воображать, чтобы эти вечера были пріятно проведены. Но онъ терся плечами о плеча знаменитыхъ людей и иногда стоялъ на ихъ лѣстницахъ. Вотъ какую жизнь онъ велъ и не имѣлъ времени выбрать другую. Теперь онъ былъ увѣренъ, что будетъ выбранъ. Онъ зналъ городокъ и былъ увѣренъ.

Сэр-Томасъ помнилъ, что видѣлъ этого человѣка въ парламентѣ, и тотчасъ почувствовалъ къ нему отвращеніе. Для него было противно слышать, что его называетъ «Андерудъ» человѣкъ, который не знаетъ его. Ему отвратительно было вступать въ тѣсныя отношенія съ человѣкомъ, обращеніе котораго казалось ему дурно и грубо. И судя по наружности онъ не предполагалъ въ своемъ сотоварищѣ хорошихъ качествъ. А у Грифенботома были хорошія качества. Онъ былъ добродушенъ, и хотя свирѣпо сердился на оскорбленіе, легко прощалъ его.

Во всякомъ домѣ, въ который Грифенботомъ входилъ, онъ былъ какъ дома, а сэр-Томасъ посторонній, объ имени котораго едва слышали хозяева. Грифенботомъ очень искусно умѣлъ подбирать голоса бѣднаго сословія. Онъ ни слова не говорилъ о политикѣ, но спрашивалъ всѣхъ, не правда ли, что они терпѣть не могутъ этого Гладстона, который одинъ день говоритъ одно, а другой другое.

Сэр-Томасъ чувствовалъ, когда наступилъ вечеръ, что онъ почти ничего не сдѣлалъ. Грифенботомъ собиралъ голоса, а онъ ходилъ позади. Время отъ времени онъ пытался начать разговоръ, но энергичный Триггеръ всегда останавливалъ его.

Входя въ главную улицу, они встрѣтили оппозиціонную партію, Уэстмакота, Онтаріо Могса и ихъ сторонниковъ.

— Я васъ представлю, сказалъ Грифенботомъ своему сотоварищу. — Пойдемте. Это дѣлается всегда.

Они встрѣтились на полдорогѣ. Бѣдный Онтаріо плелся позади, но бодро поднималъ голову и старался имѣть такой видъ, какъ будто умѣлъ держать себя. Грифенботомъ и Уэстмакотъ Дружелюбно пожали другъ другу руку и жаловались, взаимно вздыхая, что право голоса домохозяевъ сдѣлало это дѣло труднѣе прежняго.

— А я только недѣлю освободился отъ подагры, сказалъ Грифенботомъ.

Потомъ представили сэр-Томаса и Уэстмакота, а наконецъ Онтаріо. Онъ поклонился и хотѣлъ сказать маленькую рѣчь, но никто повидимому не обращалъ большого вниманія на бѣднаго Онтаріо. Онъ зналъ, но это для него не значило ничего. Если онъ долженъ быть представителемъ Персикросса въ парламентѣ, то это должно сдѣлаться посредствомъ свободной подачи голосовъ и политическихъ стремленій честныхъ ремесленниковъ городка. Помня это, онъ стоялъ поодаль, приложивъ руку къ груди и поднявъ голову нѣсколько выше прежняго. Хотя кандидаты привѣтствовали другъ друга въ этой случайной встрѣчѣ, другіе члены враждебной арміи не обнаружили вѣжливости.

Утомленіе сэр-Томаса въ этотъ вечеръ было такъ велико, что ему захотѣлось лечь въ постель и спросить тарелку овсянки. Его удержало отъ этого только изумленіе при видѣ мужества и терпѣнія Грифенботома. Триггеръ намекнулъ, что мистеръ Грифенботомъ должно быть очень усталъ. Самъ Триггеръ усталъ.

— Какъ же не устать отъ этакой работы! сказалъ Грифенботомъ.

Сэр-Томасъ примѣтилъ, что Грифенботомъ по-крайней-мѣрѣ мѣрѣ десятью годами старше его и что онъ еще хромаетъ отъ подагры. Триггеръ опять обѣдалъ съ ними, а послѣ обѣда снова тотчасъ принялись за дѣло. Сэр-Томаса таскали изъ дома въ домъ, а Грифенботомъ собиралъ голоса.

И это должно было еще продолжаться десять дней!

Глава XXVI.
МОГСЪ, ЧИСТОТА И ПРАВА ТРУДА.

Триггеръ намекнулъ, что Онтаріо Могсъ будетъ занозой въ дѣлѣ сторонниковъ Уэстмакота, и былъ правъ. Онтаріо былъ робокъ, нерѣшителенъ. Хотя онъ дѣлалъ большія усилія, но не могъ ни говорить, ни ходить, ни ѣсть, ни сидѣть какъ равный своему сотоварищу. Но когда доходили до политики, его сдержать было нельзя. Онъ говорилъ рѣчи, когда этого совсѣмъ не желали его сторонники, и громко разглагольствовалъ о такихъ предметахъ, на которые не слѣдовало бы даже намекать. Говорить о баллотировкѣ сначала было дозволено Могсу. Уэстмакотъ былъ противъ баллотировки, но разумѣется народный кандидатъ долженъ былъ поддерживать эту мѣру. Но Могсъ былъ такъ настойчивъ, что баллотировки для него было недостаточно. Стачки и подкупъ были главными для него предметами; красота однихъ и безобразіе другого. Постепенно персикроссцы — нѣкоторые говорили, что это были только мальчишки — собирались около него и любили его слушать. Они начинали понимать характеръ человѣка, который стыдился говорить съ ними, когда его таскали изъ дома въ домъ собирать голоса, но котораго ничто не могло сдержать, когда онъ стоялъ предъ толпой. Напрасно агентъ представлялъ ему, что такимъ образомъ онъ голосовъ не соберетъ. Онъ не отвѣчалъ ни слова агенту, но продолжалъ поступать по-своему и сдѣлался популяренъ между сапожниками и кожевниками. Уэстмакота просили замѣтить ему это, и онъ замѣтилъ довольно кротко, но Онтаріо отвѣчалъ, что будучи призванъ къ своей сферѣ дѣйствія, онъ можетъ только исполнять свою обязанность сообразно своимъ воззрѣніямъ. Президенты, секретари и предсѣдатели немножко испугались, когда ихъ увѣрили агенты либеральнаго комитета, что выборы погибнутъ по милости бѣшенаго безумія ихъ кандидата. Но они рѣшились поддержать Могса, видя, что они лишатся своихъ мѣстъ, если не поддержатъ его. Наконецъ, когда безполезныя усилія сдержать Могса продолжались терпѣливо болѣе недѣли, когда оставалось только пять дней до выборовъ, въ либеральномъ лагерѣ произошолъ раздоръ. Сторонники Уэстмакота отвергли Могса. По городу прибиты были объявленія, объяснявшія необходимость этой мѣры, описывавшія Могса какъ яраго революціонера. Теперь въ городѣ были три партіи. Триггеръ очень этому радовался съ Грифенботомомъ. Даже сэр-Томасъ заразился чувствомъ торжества и началъ надѣяться, что онъ успѣетъ.

Когда Могса совершенно отвергли предводители либеральной партіи въ городкѣ выгнали изъ либеральной гостинницы, которая была главною квартирою ихъ партіи, и отказали ему въ правѣ участвовать въ либеральныхъ завтракахъ и обѣдахъ, Могсъ почувствовалъ себя торжествующимъ мученикомъ. Его чемоданъ и картонка со шляпой были отнесены восторженной толпой въ гостинницу Канатчиковъ — домъ не пользовавшійся хорошою славою въ городѣ — и тамъ составился особый комитетъ. Уэстмакотъ употреблялъ всѣ силы отвратить раздоръ, но его сторонники были неумолимы. Либеральные ремесленники персикросскіе не хотѣли имѣть дѣла съ кандидатомъ, объявлявшимъ, что умъ выше денегъ, трудъ выше капитала, и что слѣдовательно работники должны распоряжаться своими хозяевами. Эта доктрина была ненавистна для всякаго хозяина, а эту доктрину проповѣдывалъ Могсъ. Ремесленники персикросскіе, либералы и консерваторы, мало понимали въ политикѣ, но они понимали, что такая доктрина доведетъ ихъ до революціи. И такимъ образомъ Могсъ былъ изгнанъ изъ «Сѣверной Звѣзды», гостинницы, въ которой жилъ Уэстмакотъ, и былъ принужденъ водрузить свое радикальное знамя въ гостинницѣ Канатчиковъ.

Въ одномъ отношеніи, конечно, онъ много выигралъ чрезъ это преслѣдованіе. Отчеты объ его выборахъ ограничились бы столбцами «Персикросскаго Вѣстника», еслибъ его кандидатура пошла обыкновеннымъ чередомъ, но теперь о дѣйствіяхъ его будетъ расписано въ лондонскихъ газетахъ.

«Ежедневныя Извѣстія» посвятили ему цѣлую статью и даже «Таймсъ» удостоила поставить его въ примѣръ, что революціонныя доктрины непріятны провинціальнымъ избирателямъ вообще. Слава Онтаріо Могса конечно сдѣлалась извѣстнѣе въ свѣтѣ, чѣмъ еслибъ онъ продолжалъ идти рядомъ съ Уэстмакотомъ. А въ этомъ заключалось для него все. Полли Нифитъ должна была слышать о немъ теперь, когда его имя повторялось въ лондонскихъ газетахъ.

И въ другомъ отношеніи онъ выигралъ много. Личное собираніе голосовъ теперь кончилось для него. Теперь некчему ему было ходить изъ дома въ домъ. Онъ нашелъ даже, что это дѣло безчестно само по себѣ, деморализирующій обычай ведущій ко лжи, къ развращенію — о чемъ стоитъ объявить. И онъ объявилъ. Пусть персикроссцы послушаютъ его, разспросятъ его публично, узнаютъ отъ него его политическія правила, а потомъ подадутъ за него голосъ, если хотятъ. Онъ не удостоитъ просить голоса какъ милости ни у кого. Скорѣе они должны просить его, чтобы онъ отдалтъ имъ свое время и свои способности. Онъ въ своихъ рѣчахъ принималъ очень высокій тонъ. На фасадѣ, довольно низкомъ, гостинницы Канатчиковъ была прибита доска, а на ней написаны огромными буквами слова: Могсъ, чистота и право труда. Ахъ, еслибъ только это могли понять, тогда воротится золотой вѣкъ для страждущаго человѣчества! Никакой другой реформы не нужно. Въ этой короткой надписи заключалось все, что нужно для человѣка.

Пайль и Триггеръ стояли вмѣстѣ въ одинъ вечеръ и смотрѣли издали на эту надпись.

— Могсъ и чистота! сказалъ Пайль тономъ отвращенія.

— У него нѣтъ ни малѣйшей возможности на успѣхъ, сказалъ Триггеръ.

— Чистота! чистота! говорилъ старикъ. — Мнѣ такъ тошно отъ этого слова, что я почти желалъ бы, чтобъ члены парламента не существовали. Чистота и воровство въ этомъ случаѣ одно и то же. Когда нахожусь между ними, я всегда застегиваю мои карманы.

— Но что мы можемъ сдѣлать? сказалъ Триггеръ плачевнымъ голосомъ.

Триггеръ вполнѣ сочувствовалъ своему старому другу, но будучи моложе его, зналъ, что эти нововведенія слѣдуетъ терпѣть. Тогда Пайль сказалъ рѣчь такую длинную, какую никогда никто не слышалъ прежде отъ него — такъ что Триггеръ почувствовалъ, что дѣло становится очень серьезно.

— Чистота! чистота! повторялъ онъ. — Если дѣло пойдетъ такимъ образомъ, Триггеръ, въ нашей странѣ скоро нельзя будетъ жить. И что значитъ все это? Вотъ что — люди хотятъ получить то, что имъ нужно, даромъ; я ненавижу чистоту, ненавижу. Когда я вижу людей, пріѣзжающихъ сюда и говорящихъ о чистотѣ, я знаю, что они хотятъ передѣлать все посвоему. Нельзя никому вѣрить. Ничего нѣтъ теплаго, дружелюбнаго, спокойнаго. Сэр-Томасъ, котораго вы привезли, нисколько не лучше этого сапожника — а можетъ быть еще хуже. Я знаю, что происходитъ у него внутри. Я это вижу. Если человѣкъ выпьетъ рюмку вина изъ его бутылки, онъ спрашиваетъ себя, не подкупъ ли это и развратъ! У него есть титулъ и деньги, я полагаю, а онъ пріѣзжаетъ сюда не умѣя отличить цыпленка отъ ребенка. Почему же бѣдному человѣку, который съ трудомъ существуетъ, не получить три полкроны или пятнадцать шиллинговъ за то, что онъ подаетъ голосъ за человѣка такого посторонняго какъ онъ? Я вотъ что скажу вамъ, Триггеръ, я покончу съ этимъ. Дѣла до того дошли у насъ, что я не стану больше вмѣшиваться ни во что.

Триггеръ, слушая это краснорѣчіе, могъ только вздыхать и качать головой.

Могсъ украдкой вышелъ изъ дома рано утромъ, посмотрѣлъ на огромныя яркія красныя буквы и порадовался въ глубинѣ сердечной. Онъ жилъ не напрасно, когда имя его соединено публично съ такими великолѣпными словами. Чистота и право труда!

"Въ этомъ заключается рѣшительно все, " сказалъ себѣ Могсъ, садясь за свой скромный, уединенный завтракъ.

Послѣ этого, прижавъ руки ко лбу, пренебрегая перомъ и бумагою для такого труда, сочинилъ онъ свою рѣчь для вечера — рѣчь, въ которой онъ имѣлъ цѣлью доказать своимъ слушателямъ, что чистота и право груда сдѣлаютъ ихъ ангелами на землѣ. Могсъ объяснялъ въ своей рѣчи, что ему все-равно, выберутъ его или нѣтъ. Онъ по-крайней-мѣрѣ наслаждался тѣмъ восторгомъ, который чувствуетъ человѣкъ вполнѣ вѣрующій въ свою доктрину.

Но дни тянулись для него очень долго. Когда наставалъ вечеръ, когда друзья его освобождались отъ работы и могли собираться слушать его рѣчи, онъ былъ довольно счастливъ. Онъ достигъ того, что они предпочитали его теперь своимъ президентамъ и предсѣдателямъ.

Работники персикросскіе питали къ Могсу энтузіазмъ и онъ всегда былъ счастливъ, когда обращалъ къ нимъ рѣчь. Но утренніе часы были длинны и иногда печальны. Хотя весь городъ суетился съ выборами, ему нечего было дѣлать. Его соперники собирали голоса, совѣщались, таскались по городу — отнимали отъ него избирателей. Но онъ былъ слишкомъ благороденъ для такого дѣла и сидѣлъ одинъ въ маленькой гостиной гостинницы Канатчиковъ, думая о своей рѣчи для вечера, думая также о Полли Нифитъ. А потомъ вдругъ ему пришло въ голову, что было бы хорошо написать къ Полли Нифитъ изъ Персикросса. Конечно извѣстіе, что онъ ведетъ великую битву, произведетъ дѣйствіе на ея сердце. Такимъ образомъ онъ написалъ слѣдующее письмо, которое Полли получила чрезъ недѣлю послѣ своего возвращенія изъ Маргэта:

"Гостинница Канатчиковъ, Персикроссъ.

"14 октября 186 —

"Милая Полли,

"Надѣюсь, вы не разсердитесь на меня за то, что я къ вамъ пишу. Я нахожусь здѣсь среди шума бурныхъ выборовъ и не могу удержаться, чтобы не разсказать вамъ обо всемъ. Отъ полноты сердечной буду я говорить съ вами моимъ перомъ. Благородная надежда получить мѣсто въ парламентѣ, что я считаю самый высокой почестью, какой только можетъ достигнуть британецъ, наполняетъ мою душу, мое сердце, мой умъ; но это не такъ для меня важно, какъ ваша любовь. Еслибъ я получилъ мѣсто въ вашемъ сердцѣ, былъ выбранъ вами не на краткіе семь лѣтъ, а на всю жизнь, я гордился бы и былъ счастливъ этою почестью болѣе чѣмъ всякою другою. Можетъ быть, этому не слѣдовало бы быть, но оно такъ есть. Я очень часто говорю здѣсь съ народомъ, но никогда не раскрываю рта безъ того, чтобы не думать, что еслибъ вы слушали меня, то я могъ бы говорить съ большей энергіей. Еслибъ я могъ пріобрѣсть вашу любовь и вмѣстѣ съ тѣмъ мѣсто депутата, я сдѣлалъ бы болѣе чѣмъ дѣлали когда-либо король, завоеватель или жрецъ.

"Не знаю, понимаете ли вы что-нибудь въ выборахъ. Когда я пріѣхалъ сюда, ко мнѣ присоединился одинъ господинъ, бывшій прежде депутатомъ; но теперь я остался одинъ, потому чту онъ не понимаетъ или не сочувствуетъ передовымъ доктринамъ, которыя я обязанъ проповѣдывать народу. Чистота и право труда — вотъ мой лозунгъ. Но здѣсь есть многіе, которые ненавидятъ одно имя чистоты и ничего не понимаютъ въ правахъ труда. Трудъ, милая Полли, есть соль земли, и надѣюсь, что когда-нибудь я буду имѣть преимущество научить васъ этому. Я не вижу, почему женщинамъ не понимать политики такъ же какъ и мужчинамъ, и мнѣ кажется, что онѣ должны бы имѣть право голоса.

"Насъ представятъ кандидатами въ понедѣльникъ, а выборы будутъ происходить во вторникъ. Меня представятъ два избирателя. Это ремесленники. Я предпочитаю ихъ поддержку величайшимъ магнатамъ на землѣ. Но ваша поддержка была бы для меня лучше всего на свѣтѣ. Здѣшній народъ очень равнодушенъ къ баллотировкѣ и мало понималъ значеніе стачекъ, пока я не пріѣхалъ сюда. Безъ взаимной поддержки ремесленники будутъ истерты въ порошокъ. Если поступлю въ парламентъ, я сочту моею обязанностью настаивать на этой доктринѣ постоянно. Полли, еслибъ вы были моей женою, мой голосъ былъ бы громче!

"Прошу васъ засвидѣтельствовать мое уваженіе вашимъ родителямъ. Я боюсь, что вашъ отецъ недоброжелателенъ ко мнѣ, но можетъ быть, когда онъ увидитъ меня на почетномъ мѣстѣ депутата отъ Персикросса въ парламентѣ, онъ смягчится. Если вы удостоите написать мнѣ ласковое слово въ отвѣтъ, я буду гордиться этимъ больше всего на свѣтѣ. Я полагаю, что пробуду здѣсь до утра среды. Если вы скажете мнѣ ласковое слово, мнѣ кажется, оно поможетъ мнѣ въ великій день.

"Остаюсь навсегда самымъ искреннимъ почитателемъ вашимъ

"ОНТАРІО МОГСЪ."

Полли получила это письмо въ понедѣльникъ, день назначенія кандидатовъ, и хотя она отвѣтила тотчасъ, Онтаріо получилъ ея отвѣтъ уже по окончаніи состязанія и великій день уже для него прошелъ. Но письмо Полли будетъ здѣсь приведено. Для знатной молодой дѣвицы, живущей въ хорошемъ обществѣ, смѣсь политики и любви, наполнявшая письмо Онтаріо, можетъ быть, была неумѣстна. Но Полли понравилось это письмо; она гордилась вниманіемъ человѣка, который будетъ засѣдать въ парламентѣ. Она сочувствовала его энтузіазму и находила, что ей было бы пріятно научиться отъ него, что трудъ есть соль земли — еслибъ только онъ былъ не такъ неловокъ и долговязъ, и еслибъ руки его были нѣсколько почище. Однако, она не могла рѣшиться подать ему никакой надежды, и потому ограничила свой отвѣтъ парламентскими надеждами.

"Любезный мистеръ Могсъ, писала она: "мнѣ было очень пріятно, когда я услыхала, что вы будете членомъ парламента, и я отъ всего сердца желаю вамъ успѣха. Я буду считать большою честью знакомство съ членомъ парламента, такъ какъ знаю васъ съ самаго дѣтства. Я увѣрена, что вы сдѣлаете много хорошаго и не допустите народъ до дурного. Что касается подачи голосовъ женщинами, не думаю, чтобы мнѣ это понравилось, хотя будь у меня двадцать голосовъ, я отдала бы ихъ вамъ — потому что я знаю васъ такъ давно.

"Родители мои свидѣтельствуютъ вамъ свое уваженіе и желаютъ успѣха.

"Искренно вамъ преданная

"МЭРИ-АННА НИФИТЪ."

"Александрійскій коттэджъ, понедѣльникъ".

Когда Могсъ получилъ это письмо, онъ находился, весьма естественно, въ сильномъ волненіи относительно борьбы, которую только что вынесъ; но все-таки письмо это имѣло для него большую важность; онъ спряталъ его на груди ближе къ сердцу. Ахъ, еслибъ одно теплое слово вырвалось у ней, какъ счастливъ былъ бы онъ!

— Да, сказалъ онъ съ пренебреженіемъ: — потому что она знала меня съ дѣтства!

А все-таки бумага, до которой дотрогивалась ея рука, и буквы, написанныя ея пальцами, была положены у самого его сердца.

Глава XXVII.
МУНБИМЪ.

Ральфъ-наслѣдникъ далъ отвѣтъ и дѣло было рѣшено. Онъ навсегда отказался, отъ наслѣдства и долженъ былъ немедленно получить большую сумму — сумму такую большую, что казалось, она тотчасъ сдѣлаетъ его богачомъ. Онъ зналъ, однако, что если истратитъ эти деньги, то сдѣлается нищимъ на всю жизнь, и зналъ также, какъ былъ способенъ къ расточительности. Онъ и его наслѣдники могли имѣть по-крайней-мѣрѣ тысячу фунтовъ годового дохода, а конечно ему могло быть легко жить такимъ доходомъ.

Когда онъ думалъ объ этомъ, онъ старался помириться съ своимъ положеніемъ. Онъ по-крайней-мѣрѣ избавился отъ Нифита, который сдѣлался для него нестерпимъ. А Полли отказала ему два раза. Полли была очень милая дѣвушка, но онъ не могъ сожалѣть, что лишился Полли. Будь Полли одна на свѣтѣ, она была бы очень хорошей дѣвушкой — но Полли съ папенькой и съ маменькой Нифитъ не годилась никуда. По-крайней-мѣрѣ, было хорошо, что онъ избавился отъ этой напасти относительно Нифитовъ; онъ просто долженъ заплатить бандажисту деньги, занятыя у него, и болѣе не бывать ни въ Кондуитской улицѣ, ни въ Бендонѣ.

А потомъ что онъ будетъ дѣлать? Въ какомъ другомъ направленіи примется онъ дѣйствовать? Онъ очень хорошо сознавалъ, что до-сихъ-поръ онъ понапрасну растратилъ свою жизнь. Родившись съ великолѣпными надеждами, онъ теперь такъ уничтожилъ ихъ, что ему не осталось ничего кромѣ тихаго и нечестолюбиваго образа жизни. Средствъ у него будетъ довольно, если только онъ съумѣетъ ихъ сохранить. Но онъ зналъ себя — онъ боялся, что знаетъ себя слишкомъ хорошо, для того, чтобы надѣяться сохранить свое состояніе, если не перемѣнитъ совершенно своего образа жизни. Не лучше ли ему жениться? Онъ отвязался отъ Полли, которая связывала его по рукамъ и по ногамъ, и теперь можетъ выбирать самъ.

Онъ написалъ къ брату о томъ, что онъ сдѣлалъ. Писать письма всегда было непріятно для него и теперь онъ написалъ только нѣсколько строкъ.

«Милый Грегъ, я принялъ предложеніе дяди. Лучше такъ. Когда я писалъ къ тебѣ прежде, дѣла были другія. Мнѣ не нужно говорить тебѣ, что сердце мое болитъ по старомъ помѣстьи. Еслибъ не захотѣлъ разстаться съ нимъ, я сдѣлалъ бы тебя нищимъ и обезславилъ бы себя. Любящій тебя P. Н.»

И больше ничего. Что болѣе можно было сказать? и кому какая польза была бы изъ того? Милое старое помѣстье! онъ никогда не увидитъ его болѣе. ничто на свѣтѣ не заставитъ его поѣхать туда теперь, когда оно не можетъ принадлежать ему. Оно все-таки будетъ принадлежать Ньютону; онъ постарается утѣшиться этимъ. Онъ могъ сдѣлать еще хуже. Онъ могъ продать свое наслѣдство жидамъ и такимъ образомъ оно перешло бы къ людямъ совершенно чужимъ.

Онъ былъ очень унылъ дня три, думая обо всемъ этомъ. Онъ заходилъ къ своему повѣренному и тотъ сказалъ ему, что продажа можетъ быть заключена не прежде, какъ чрезъ нѣсколько недѣль.

— Теперь, когда сдѣлано, то чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше, сказалъ Ральфъ.

Повѣренный сказалъ ему, что если ему очень нужны наличныя деньги, то онъ можетъ ихъ получить, но ему лучше было бы подождать терпѣливо съ мѣсяцъ. Деньги ему не были рѣшительно необходимы, такъ какъ у него оставалась еще сумма, данная ему бандажистомъ. Но онъ не могъ оставаться въ Лондонѣ. Если онъ останется въ Лондонѣ, къ нему придетъ Нифитъ, а хотя совѣсть его была чиста относительно Полли, онъ не желалъ лично объяснять Нифиту, что онъ продалъ свое наслѣдство Ньютонскаго Пріората. Какъ только получитъ деньги, онъ расплатится съ Нифитомъ, а потомъ… потомъ онъ думалъ, что будетъ имѣть право говорить Нифиту, что его нѣтъ дома, если Нифитъ опять будетъ приставать къ нему.

Онъ женится и будетъ жить гдѣ-нибудь очень тихо — можетъ быть, возьметъ небольшую ферму и будетъ держать одну охотничью лошадь. Его средствъ достаточно для этого даже съ женою и семьею. Да, этотъ образъ жизни самый приличный для него. Онъ сдѣлаетъ большую перемѣну. Онъ будетъ простъ въ своихъ привычкахъ, сдѣлается домосѣдомъ и не станетъ тратить денегъ непустому. Охотиться разъ въ недѣлю въ своей маленькой деревенской фермѣ будетъ восхитительно. Кто будетъ хозяйкой въ его домѣ? Изъ всѣхъ вопросовъ это былъ теперь самый важный.

Читатель, можетъ быть, помнитъ одно ничтожное обстоятельство, случившееся четыре мѣсяца назадъ на лугу въ Попгэмской виллѣ. Этого обстоятельства, конечно, Клэри Андерудъ не забыла. Можно даже сказать, что она думала о немъ ежечасно. Она думала объ этомъ какъ о великомъ преступленіи — но какъ о преступленіи прощенномъ, и хотя преступленіе было большое, оно могло быть предвѣстникомъ большой радости. Клэри не забыла этого происшествія — но Ральфъ почти совсѣмъ забылъ о немъ. Онъ совсѣмъ не помнилъ, что это происшествіе онъ сопровождалъ увѣреніемъ въ своей любви; онъ даже готовъ былъ бы поклястся, что совсѣмъ не компрометировалъ себя такимъ образомъ. Разумѣется, были маленькія нѣжности, самыя обыкновенныя — такъ онъ думалъ — когда молодыя дѣвицы и молодые люди знаютъ другъ друга хорошо и любятъ находиться вмѣстѣ. Но что онъ обязанъ былъ жениться на Кларисѣ Андерудъ и что онъ сдѣлаетъ преступленіе, если женится на другой, ему и въ голову не приходило. Онъ думалъ только, что могутъ встрѣтиться нѣкоторыя маленькія затрудненія, если онъ предложитъ свою руку Мэри Боннеръ. Однако онъ думалъ, что изъ всѣхъ дѣвушекъ на свѣтѣ онъ болѣе всего желалъ бы предложить руку Мэри Боннеръ. Конечно, онъ могъ жениться на какой-нибудь молодой дѣвушкѣ съ деньгами, но въ настоящемъ расположеніи своего духа онъ неспособенъ былъ на подобное усиліе. До-сихъ-поръ онъ занимался только суетными, пустыми, безполезными и въ то же время противными для него дѣлами. Онъ хотѣлъ жениться на Полли Нифитъ изъ-за ея денегъ и былъ несчастенъ съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ ему подали эту мысль. Любовь и хижина были вещи несовмѣстныя всегда, но подъ любовью и хижиной въ этомъ смыслѣ подразумѣвалась рѣшительная бѣдность. Любовь съ тридцатью тысячами, даже если къ ней присоединить хижину, будетъ любовью не бѣдною. Свѣтъ ему опротивѣлъ — такой свѣтъ, какой онъ устроилъ для себя — и онъ посмотритъ, не можетъ ли устроиться лучше. Сначала онъ женится на Мэри Боннеръ, а потомъ купитъ ферму. Его такъ восхитилъ этотъ планъ, что онъ отправился въ клубъ и пообѣдалъ пріятно, позволивъ себѣ выпить бутылку шампанскаго въ награду за то, что рѣшился сдѣлаться такимъ добродѣтельнымъ. Онъ встрѣтился съ знакомыми, провелъ пріятно вечеръ, и когда шелъ домой вечеромъ, совершенно влюбился въ свой планъ. Для него было хорошо отдѣлаться отъ тяжести наслѣдства, которое онъ, можетъ быть, еще не получилъ бы лѣтъ двадцать-пять. Раздѣваясь, онъ соображалъ, хорошо ли тотчасъ броситься къ ногамъ Мэри Боннеръ. Были двѣ причины, чтобы не дѣлатъ этого немедленно. Повѣренный его сказалъ ему, что онъ долженъ ждать согласія сквайра прежде, чѣмъ сдѣлаетъ какой-нибудь шагъ относительно своихъ дѣлъ, а потомъ сэр-Томасъ все еще находился въ Персикроссѣ. Ральфъ хотѣлъ сдѣлать все какъ слѣдуетъ и дождаться возвращенія сэр-Томаса. Но онъ долженъ былъ сдѣлать что-нибудь тотчасъ. Оставаться на его квартирѣ и въ его клубѣ не согласовалось съ той лучшей жизнью, которую онъ начерталъ себѣ.

Разумѣется, онъ долженъ поѣхать въ Мунбимъ. У него тамъ четыре лошади и онъ долженъ продать три. Одну охотничью лошадь онъ позволялъ себѣ имѣть. У него были Хвастунъ, Вампиръ, Буйволъ и Пивоваръ; онъ думалъ, что оставитъ Хвастуна. Хвастуну было только шесть лѣтъ и онъ могъ годиться ему еще лѣтъ семь. Пока онъ поживетъ въ Мунбимѣ съ недѣлю нисколько не дороже чѣмъ въ Лондонѣ.

Онъ отправился въ Мунбимъ и ему тамъ посчастливилось. Онъ нашелъ тамъ поручика Кокса, а съ нимъ какого-то Фреда Пеппера, охотника. Поручикъ Коксъ сказалъ ему, что онъ вышелъ въ отставку и обѣщалъ своимъ роднымъ уѣхать въ Австралію. Но намѣревался «попользоваться еще одной зимой», какъ онѣ выражался. Онъ сдѣлалъ это условіе съ своимъ отцомъ. Долги его были заплачены, должность продана, а онъ ѣхалъ въ Австралію. Но одну зиму онъ доохотится. Поручикъ Коксъ былъ откровенный, добродушный, не глупый молодой человѣкъ, на столько смышленый, чтобы понимать, что когда тратишь въ годъ тысячу двѣсти, когда имѣешь только четыреста, то долженъ же прійти когда-нибудь конецъ. Фреду Пепперу было лѣтъ сорокъ-пять; онъ охотился постоянно и жилъ въ Мунбимѣ съ незапамятныхъ временъ. Никто не зналъ, какъ онъ жилъ и какъ доставалъ себѣ лошадей. Однако, онъ успѣлъ ихъ продавать и акуратно расплачивался съ Горсболомъ. Обыкновенно онъ исчезалъ въ апрѣлѣ и опять являлся въ октябрѣ. Нѣкоторые называли его суркомъ. Онъ былъ добродушенъ, недуренъ собой, уменъ, пріятенъ и готовъ покоряться всякому прозванію, какое вздумали бы придумать для него. Онъ любилъ поиграть въ вистъ, и думали, что онъ извлекаетъ выгоду изъ пари съ дурными игроками. Ѣздилъ онъ очень осторожно и не любилъ ни чванства, ни суеты въ охотничьемъ полѣ. Но онъ могъ заставить лошадь сдѣлать все, когда желалъ продать ее. Всѣ его любили и постоянно хвалили. Онъ никогда ни у кого не занималъ соверена. Лошадь свою давалъ всѣмъ, кто просилъ. Онъ не пилъ, не лгалъ безстыдно, когда продавалъ лошадей, въ картахъ не плутовалъ. Пока у него оставалось вино въ бутылкѣ, онъ раздѣлялъ его съ пріятелемъ. Онъ никогда не хвастался. Онъ имѣлъ наклонность погорячиться, но горячность его была добродушна. На сигары онъ былъ щедръ. Вотъ каковы были его добродѣтели. Состоянія своего онъ не имѣлъ, никогда не пріобрѣталъ трудомъ ни одного пенни, жилъ картежной игрой, не имѣлъ въ жизни никакой цѣли кромѣ удовольствія, никогда не бывалъ въ церкви, никому не давалъ ни шиллинга, не былъ полезенъ ни одному живому существу, никогда не говорилъ о себѣ ни слова правды — вотъ пятна на его характерѣ. Но Фредъ Пепперъ былъ очень любимъ мужчинами и дамами въ спортсменскомъ свѣтѣ.

Когда Ральфъ Ньютонъ явился въ Мунбимъ, его приняли съ отверзтыми объятіями. Горсболъ, по векселю котораго въ 500 ф. было заплачено въ первый день срока, къ его великому удивленію, обращался съ Ральфомъ почти, какъ съ героемъ. Когда Ральфъ упомянулъ объ уплатѣ остального долга, Горсболъ пришелъ почти въ негодованіе.

Ральфъ охотился раза четыре, игралъ въ вистъ съ болваномъ, съ Фредомъ и Коксомъ, который не былъ уже поручикомъ. Ральфъ чувствовалъ, что это не самое приличное начало для лучшей жизни, но ему еще не представлялось случая начать эту лучшую жизнь. Онъ долженъ подождать, пока насчетъ имѣнія устроятъ что-нибудь опредѣленной — а главное, когда сэр-Томасъ вернется. Онъ однако на столько началъ новую жизнь, что понизилъ игру въ вистъ — по шиллингу поэнъ и полкроны въ робберу.

— Этого совершенно достаточно, сказалъ Фредъ Пепперъ. — Намъ только нужно дѣлать что-нибудь.

Когда Ральфъ въ концѣ недѣли проигралъ только пятнадцать фунтовъ, онъ поздравлялъ себя съ тѣмъ, что началъ лучшую жизнь. Коксъ и Фредъ Пепперъ, раздѣлившіе между собой эту бездѣлицу, смѣялись.

Но прежде чѣмъ Ральфъ уѣхалъ изъ Мунбима, дѣла его приняли такой оборотъ, который былъ для него не совсѣмъ пріятенъ. Не пробылъ онъ и трехъ дней въ этомъ мѣстѣ, какъ получилъ письмо отъ своего повѣреннаго, въ которомъ дядя давалъ формальное согласіе на покупку и предлагалъ заплатить условленную сумму, когда Ральфъ захочетъ. Купчая продажи будетъ готова въ половинѣ ноября; повѣренный совѣтовалъ Ральфу не брать денегъ, пока купчая не будетъ готова. Изъ этого письма было очевидно, что Ральфу некчему торопиться въ Лондонъ. Письмо это онъ нашелъ по возвращеніи съ охоты. Фредъ Пепперъ недавно купилъ лошадь, которая поправилась Ральфу лучше его Хвастуна. Кончилось тѣмъ, что онъ купилъ эту лошадь за 130 фунтовъ. Почему ему не позабавиться еще зиму? Онъ не могъ жениться на Мэри Боннеръ и поселиться на фермѣ въ одинъ день — даже въ одинъ мѣсяцъ. Хотя будетъ охотиться цѣлую зиму, онъ все-таки получитъ тридцать тысячъ въ концѣ зимы.

Въ то утро, когда долженъ былъ вернуться въ Лондонъ, онъ сталъ сожалѣть, зачѣмъ сдѣлалъ это. Конечно, это его не раззоритъ, но какъ человѣкъ можетъ полагаться на свою рѣшимость, когда въ самомъ началѣ онъ начинаетъ откладывать? Ему никто не долженъ былъ говорить, но онъ самъ зналъ, что онъ не готовитъ себя для той новой жизни, которую вознамѣрился начать. Когда одинъ человѣкъ благоразуменъ, а другой безразсуденъ, безразсудный знаетъ такъ же хорошо, какъ и благоразумный, въ чемъ заключаются благоразуміе и сумасбродство. Искушеніе часто бываетъ очень небольшое. Ральфу Ньютону вовсе не хотѣлось покупать лошади Пеппера. Желаніе во весь вечеръ было на другой сторонѣ. Но наступила минута, въ которую онъ поддался, и эта минута управляла всѣми другими минутами. Мы можемъ почти сказать, что у человѣка хватаетъ твердости только до слабой минуты.

Но онъ вернулся въ Лондонъ съ самымъ твердымъ намѣреніемъ. Онъ оставитъ свое охотничье заведеніе въ Мунбимѣ на эту зиму. Онъ все это рѣшилъ въ умѣ. Онъ тотчасъ заплатитъ Горсболу, весь долгъ а издержки предстоящаго сезона уплатятъ его лошади. И не далѣе какъ чрезъ недѣлю онъ сдѣлаетъ предложеніе Мэри Боннеръ. Смутная мысль о разочарованіи Клэри пробѣгала въ головѣ его; чувство это угрожало нарушить нѣсколько его спокойствіе отъ недостатка сочувствія съ его стороны; но онъ долженъ собрать достаточно мужества, чтобы этимъ пренебречь. Ему не приходило въ голову, что онъ дурно поступаетъ съ Клэри. Не приходило ему также въ голову, что Мэри Боннеръ откажетъ ему. Въ нынѣшнее время мужчины не ожидаютъ отказа. Между молодыми людьми распространилось убѣжденіе, что теперь всѣ молодыя дѣвицы желаютъ выйти замужъ — тревожно ожидаютъ жениховъ и не многія рѣшатся отказать человѣку, который по своему положенію считаетъ себя въ правѣ сдѣлать имъ предложеніе.

Глава XVIII.
НОВЫЙ НАСЛѢДНИКЪ СЧИТАЕТЪ СВОИХЪ ЦЫПЛЯТЪ.

Сквайръ обезумѣлъ отъ радости, когда получилъ письмо сына, сообщавшее ему, что наслѣдникъ согласился продать все. Великое желаніе его жизни исполнилось наконецъ. Имѣніе сдѣлается его собственностью, такъ что онъ можетъ сдѣлать съ нимъ все что захочетъ, можетъ оставить своему сыну, можетъ остальную свою жизнь пользоваться имъ вмѣстѣ съ сыномъ. До-сихъ-поръ онъ не наслаждался благами, доставшимися ему, и большую часть жизни проводилъ, перенося горькое наказаніе. Онъ разрывался на части, придумывая способы избавиться того положенія, въ которое весьма естественное завѣщаніе отца поставило его. Онъ разумѣется могъ жениться и имѣть дѣтей. Но и въ этомъ было бы для него несчастье. Его сынъ былъ для него дороже всего на свѣтѣ, а своею женитьбою онъ раззорилъ бы своего сына. Рано въ жизни, сравнительно рано, онъ рѣшилъ, что не сдѣлаетъ этого — что онъ будетъ копить деньги и составитъ состояніе любимому сыну. Но потомъ ему пришло въ голову, что онъ можетъ быть счастливъ, если приготовитъ для своего сына этотъ самый фамильный домъ съ его десятинами, лѣсами и фермами. Десятины, лѣса и фермы не радовали его, такъ какъ онъ чувствовалъ, что они составляютъ только его пожизненную собственность. Потомъ постепенно услыхалъ онъ о сумасбродствахъ своего племянника и ему пришла въ голову мысль, что онъ можетъ купить у него наслѣдство. Ральфъ, его Ральфъ, говорилъ ему, что эта мысль жестока, но онъ не видѣлъ этой жестокости.

— То, что теряетъ дурной человѣкъ, достанется хорошему, сказалъ онъ: — и конечно должно быть лучше для всѣхъ, которые живутъ этимъ имѣніемъ, чтобы имъ владѣлъ хорошій человѣкъ.

Вмѣшиваться онъ не хотѣлъ и не имѣлъ никакого права вмѣшиваться, пока другіе не вмѣшаются. Это сдѣлаетъ самъ расточительный наслѣдникъ, а не онъ. Когда Ральфъ говорилъ ему, что это жестоко, онъ отвертывался съ гнѣвомъ, но скрывалъ свой гнѣвъ, потому что любилъ своего сына. Но теперь все устроилось, и устроилъ его сынъ.

Онъ съ ума сходилъ отъ радости цѣлый день, думая о великой цѣли, достигнутой имъ. Онъ былъ одинъ въ домѣ, потому что сынъ его еще находился въ Лондонѣ, а въ послѣдніе мѣсяцы гости бывали рѣдко въ Пріоратѣ. Но онъ не желалъ видѣть теперь никого. Онъ вышелъ, бродилъ по парку и повторялъ себѣ, что наконецъ эти деревья составляютъ его собственность. Онъ смотрѣлъ то на одну ферму, то на другую, не отыскивалъ арендаторовъ, почти не говорилъ встрѣчаясь съ ними, но все думалъ о томъ, что должно сдѣлать. Онъ видѣлъ мелькомъ Грегори, но только улыбаясь кивнулъ ему головой и прошелъ мимо. Онъ не былъ расположенъ именно теперь разсказывать о своемъ счастьи кому бы то ни было. Онъ обошелъ вокругъ фермы Дэреля, полуразрушеннаго дома Брёмби, говоря себѣ, что скоро онъ уже не будетъ такъ разрушенъ. Потомъ онъ перешелъ переулокъ и остановился, устремивъ глаза на Браунригсъ — ферму Уокера — перлъ всѣхъ фермъ въ этой сторонѣ, землю, съ которою онъ такъ легко думалъ разстаться, когда предъ нимъ возникалъ вопросъ сдѣлаться владѣльцемъ части помѣстья. Но теперь каждая десятина была для него въ десять разъ дороже, чѣмъ тогда. Онъ никогда не разстанется теперь съ Браунригсомъ. Онъ даже спасетъ ферму Ингрэма въ Туинингѣ, если возможно будетъ спасти. Онъ прежде не зналъ, какъ дорогъ могъ быть для него каждый берегъ, каждое дерево, каждый кусокъ дёрна. Да, теперь онъ сдѣлался настоящимъ владѣльцемъ имѣнія, принадлежавшаго его отцу и его предкамъ. Онъ займетъ деньги и сбережетъ все это при жизни. Онъ скорѣе рѣшится на все, чѣмъ разстанется съ одной десятиной, когда эту десятину онъ можетъ доставить своему сыну.

На слѣдующій день пріѣхалъ Ральфъ. Мы уже не должны называть его Ральфомъ не наслѣдникомъ. Онъ будетъ наслѣдникъ съ самаго того дня, какъ подпишутъ контрактъ. Хотя сквайръ желалъ видѣть молодого человѣка, но не хотѣлъ поѣхать на станцію встрѣчать его. Его радость была такъ велика, что онъ не хотѣлъ обнаруживать ее предъ посторонними. Онъ остался дома, въ своей комнатѣ, приказавъ просить къ себѣ Ральфа, какъ только онъ пріѣдетъ. Онъ не хотѣлъ выйти даже въ переднюю. А между тѣмъ, когда Ральфъ вошелъ къ нему въ комнату, онъ былъ очень спокоенъ. Въ его глазахъ былъ веселый блескъ; но сначала онъ говорилъ мало.

— Итакъ тебѣ удалось устроить это дѣльце, сказалъ онъ, взявъ сына за руку.

— Я не устроилъ ничего, сказалъ Ральфъ, улыбаясь.

— Нѣтъ? А я думалъ, что ты устроилъ много. Во всякомъ случаѣ это сдѣлано.

— Да, это сдѣлано. По-крайней-мѣрѣ, я такъ полагаю.

Ральфъ, пославъ свою телеграму, разумѣется, написалъ отцу подробно о томъ, какъ все было сдѣлано.

— Неужели ты хочешь сказать, что есть какія-нибудь сомнѣнія? сказалъ онъ почти, тревожнымъ тономъ.

— Вовсе нѣтъ, насколько мнѣ извѣстно. Повѣренные думаютъ, что все устроено. Намѣреніе Ральфа серьезное.

— Оно должно быть серьезно, сказалъ сквайръ?

— Онъ поступилъ необыкновенно хорошо, сказалъ его тезка: — такъ хорошо, что мнѣ кажется, я обязанъ ему многимъ. Мы совершенно ошибались, предполагая, что онъ желаетъ торговаться.

Онъ самъ предполагалъ, но думалъ, что ему слѣдуетъ такъ говорить съ отцомъ.

— Теперь я прощу ему все, сказалъ сквайръ: — и сдѣлаю все, что могу, чтобы помочь ему.

Ральфъ говорилъ многое въ похвалу своему тезкѣ; онъ почти сожалѣлъ о томъ, что было сдѣлано; во всякомъ случаѣ ему было жаль. Того и другого Ральфа слѣдовало считать будущимъ владѣльцемъ Ньютонскаго Пріората, а не его, такъ какъ онъ почти не имѣлъ права называться Ньютономъ. Это больше согласовалось бы съ англійскимъ порядкомъ вещей. Потомъ, такъ многое можно было сказать въ пользу молодого человѣка, который лишился всего этого, и такъ мало противъ него! И тому, для кого была сдѣлана эта покупка, казалось, что съ продавцомъ поступили не совсѣмъ добросовѣстно, если не безчестно. Онъ не могъ сказать всего этого своему отцу, но говорилъ о Ральфѣ такимъ образомъ, что отецъ могъ понять его мысль.

— Онъ такой пріятный человѣкъ, сказалъ Ральфъ, который теперь былъ наслѣдникъ.

— Пригласимъ его сюда, какъ только дѣло будетъ рѣшено.

— Не думаю, чтобы онъ пріѣхалъ. Разумѣется, онъ очень огорченъ. Неудивительно, что онъ не рѣшался разстаться съ этимъ.

— Можетъ быть, сказалъ сквайръ, который былъ готовъ простить прошлые грѣхи: — но разумѣется дѣлать нечего.

— Онъ не былъ въ этомъ увѣренъ, когда въ первый разъ отклонилъ ваше предложеніе. Онъ былъ не противъ цѣны. Онъ говорилъ, что о цѣнѣ онъ не можетъ сказать ничего. Когда я сказалъ ему, что вы готовы прибавить, онъ объявилъ, что ничего не возьметъ больше. Если тѣ, которые понимаютъ это дѣло, скажутъ, что онъ долженъ получить больше, онъ возьметъ. По моему мнѣнію, онъ поступилъ очень хорошо.

Во всемъ этомъ было что-то такое походившее почти на обвиненіе противъ сквайра. По-крайней-мѣрѣ такъ почувствовалъ сквайръ и это чувство на минуту лишило его сознанія его торжества. По его мнѣнію, жалѣть тутъ было не о чемъ. Было ясно, что сынъ его жалѣлъ. Но онъ не могъ бранить своего сына, — по-крайней-мѣрѣ теперь.

— Я чувствую, Ральфъ, сказалъ онъ: — что съ этой минуты каждому арендатору и каждому земледѣльцу въ этомъ имѣнія будетъ лучше, чѣмъ было мѣсяцъ тому назадъ. Можетъ быть, я неправъ. Я ничего объ этомъ не говорю. Но я скажу, что во всякомъ случаѣ лучше, чтобъ имѣніе переходило къ природному наслѣднику владѣльца. Разумѣется, это была моя вина, прибавилъ онъ послѣ нѣкотораго молчанія: — но теперь я чувствую, что въ нѣкоторой степени исправилось сдѣланное мною зло.

Тонъ его теперь сдѣлался слишкомъ серьезенъ для того, чтобы допускать возраженія. Ральфъ, чувствуя это, пожалъ руку отца и потомъ оставилъ его.

— Грегори придетъ обѣдать, сказалъ сквайръ, когда Ральфъ затворялъ за собою дверь.

Въ это время Грегори еще не получалъ извѣстія о томъ, что было сдѣлано въ Лондонѣ. Письмо брата пришло къ нему на слѣдующее утро. Ральфъ встрѣтилъ его прежде чѣмъ вышелъ сквайръ и извѣстіе было скоро сообщено.

— Все рѣшено, сказалъ Ральфъ со вздохомъ.

— Все?

— Вашъ братъ согласился продать.

— Нѣтъ!

— Это доставило мнѣ почти болѣе огорченія, чѣмъ удовольствія, потому что я знаю, что это огорчитъ васъ.

— Онъ писалъ ко мнѣ съ такою увѣренностью!

— Да; и онъ объяснилъ все. Тогда онъ надѣялся, что могъ спасти это. Но способъ спасенія былъ бы хуже потери. Онъ конечно напишетъ вамъ все. Никто не могъ поступить лучше его.

Прежде чѣмъ сквайръ пришелъ къ нимъ, прошло, можетъ быть, минутъ пять; но пасторъ не сказалъ ни слова. Извѣстіе, услышанное имъ, поразило его. Онъ былъ такъ увѣренъ, что братъ его имѣлъ серьезное намѣреніе не соглашаться и что дядя его не будетъ имѣть успѣха. И хотя онъ любилъ одного Ральфа столько же, сколько любилъ другого — хотя онъ долженъ былъ знать, что низкорожденный Ральфъ былъ во всѣхъ отношеніяхъ лучше его брата, болѣе похожъ на мужчину, чѣмъ законный наслѣдникъ — все-таки эта законность составляла для него все. Онъ тоже былъ Ньютонъ Ньютонскій; но по справедливости можно сказать; въ его чувствахъ не было никакого эгоизма. Быть младшимъ братомъ Ньютона Ньютонскаго и пасторомъ прихода, носившаго одно имя съ ними, было достаточно для его честолюбія. Но все теперь пойдетъ криво, какъ только былъ устраненъ законный наслѣдникъ. Ральфъ, тотъ Ральфъ, котораго онъ такъ любилъ, не настоящій Ньютонъ, свѣтъ не будетъ считать его такимъ. Графство также. По мнѣнію пастора Грегори, сдѣлалось большее несчастье. Какъ только онъ понялъ это, онъ замолчалъ и не могъ говорить болѣе.

И Ральфъ не говорилъ ни слова. Онъ вполнѣ сочувствовалъ Грегори и поэтому стоялъ молча и грустно возлѣ него. Въ его сердцѣ должно было быть торжество, онъ не могъ не чувствовать славы сдѣлаться наслѣдникомъ Ньютонскаго Пріората. Онъ понималъ хорошо, что его рожденіе теперь будетъ очень мало вредить его положенію. Если онъ вздумаетъ жениться, разумѣется, онъ долженъ объяснить свое рожденіе; но невѣроятно, чтобы онъ могъ искать жены между тѣми, которыя отвергнутъ его при всѣхъ другихъ его преимуществахъ только за то, что онъ не имѣетъ законнаго права носить имя своего отца. Что онъ радовался сдѣланному для себя, было естественно; но когда онъ стоялъ съ Грегори, ожидая, когда выйдетъ отецъ, онъ не выказывалъ признаковъ радости. Наконецъ сквайръ пришелъ. Въ глазахъ его было торжество, но онъ заговорилъ безъ торжества. Но невозможно было не сказать нѣсколько словъ о продажѣ имѣнія.

— Вѣроятно, Ральфъ сказалъ вамъ о томъ, что онъ сдѣлалъ въ Лондонѣ?

— Да, онъ мнѣ сказалъ, отвѣтилъ Грегори.

— Надѣюсь, что теперь кончится всякая семейная непріязнь между нами, продолжалъ сквайръ: — вашъ братъ будетъ такимъ же дорогимъ гостемъ въ этомъ помѣстьѣ, какимъ я надѣюсь были вы всегда. Если онъ хочетъ привезти сюда своихъ лошадей, мы будемъ очень рады.

Пасторъ пробормоталъ что-то о ласковости, съ какою съ нимъ обращались всегда, но говорилъ онъ не совсѣмъ любезно. У него разрывалось сердце и онъ желалъ вернуться въ свое уединеніе. Сквайръ видѣлъ это и не приставалъ къ нему съ разговорами; — не сказалъ ни слова болѣе о своей покупкѣ и старался заинтересовать Грегори приходскими дѣлами; — спрашивалъ о новой постройкѣ въ алтарѣ и любезно отзывался то объ этомъ старикѣ, то о той молодой женщинѣ. Но Грегори не могъ прійти въ себя, — не могъ воротиться къ своимъ прежнимъ интересамъ, чтобы розыгрьтвать роль и показывать, будто онъ не думаетъ о несчастьи, случившемся съ его фамиліей. Въ каждомъ взглядѣ его, въ каждомъ тонѣ онъ говорилъ сыну, что онъ незаконнорожденный, а отцу, что онъ уничтожилъ наслѣдство фамиліи. Но они переносили все терпѣливо и старались привлечь его любезностью. Тотчасъ послѣ обѣда онъ простился. У него было дѣло дома, сказалъ онъ, и онъ долженъ идти. Дядя проводилъ его до передней, оставивъ Гальфа одного въ гостиной.

— Это будетъ къ лучшему современемъ, сказалъ сквайръ, положивъ руку на плечо племянника.

— Можетъ быть. Я ничего не могу знать, что будетъ впередъ. Прощайте.

Когда онъ шелъ чрезъ паркъ, думая о старыхъ деревьяхъ, знакомыхъ ему съ дѣтства, онъ говорилъ себѣ, что не можетъ быть къ лучшему, чтобы имѣніе не перешло по прямой линіи. Онъ желалъ теперь только, чтобы ни у его брата, ни у него не было дѣтей, и чтобы не было прямой линіи.

Радость сквайра была слишкомъ глубока и слишкомъ основательна для того, чтобы ее могла испортить печаль бѣднаго Грегори, и онъ не былъ способенъ воздерживать эту радость; для чего ему было воздерживаться предъ своимъ роднымъ сыномъ?

— Мнѣ жаль Грега, сказалъ онъ: — для чего у него такія старинныя идеи! Но, разумѣется, все будетъ къ лучшему. Братъ его промоталъ бы каждую десятину.

Ральфъ на это не отвѣчалъ. Можетъ быть, отецъ его говорилъ правду. Можетъ быть въ лучшему для всѣхъ, которые жили въ этомъ имѣніи, чтобы онъ былъ наслѣдникомъ. Постепенно чувство восторга овладѣвало имъ. Это было такъ естественно. Онъ считалъ себя способнымъ занимать съ честью и съ пользой для всѣхъ окружающихъ его важное мѣсто, теперь доставшееся ему, и онъ не могъ не быти въ восторгѣ. И онъ показалъ свой восторгъ отцу, чтобы тотъ зналъ, какъ онъ цѣнитъ все сдѣланное для него.

— Мнѣ кажется, онъ долженъ получить по-крайней-мѣрѣ тридцать-пять тысячъ, сказалъ сквайръ.

— Конечно, отвѣтилъ Ральфъ.

— Я такъ думаю. Я уже писалъ объ этомъ къ Кэри; нельзя терять времени. Неизвѣстно, что можетъ случиться. Онъ можетъ умереть.

— На это не похоже.

— Онъ можетъ сломать себѣ шею на охотѣ. Ничего нельзя знать. Во всякомъ случаѣ замедленія быть не должно, судя по тому, что мнѣ говорили. Даже продавъ лѣсъ на срубку, я не наберу еще пяти тысячъ; но онъ ихъ получитъ. Такъ какъ онъ поступилъ хорошо, я покажу ему, что и я также могу поступать хорошо. Мнѣ хочется ѣхать въ Лондонъ и остаться тамъ до конца.

— Вы только утомитесь.

— Конечно, я утомлюсь. И знаешь, это помѣстье сдѣлалось для меня дороже прежняго, такъ что мнѣ трудно вырваться отсюда; прежде всего я поправлю ферму Дэрвеля.

— Вы не перестроите ее до зимы.

— Перестрою. Если это будетъ мнѣ стоить лишнихъ 50 ф., я не пожалѣю. Это будетъ нѣчто въ родѣ памятника изъ признательности; ферма это была моимъ горемъ въ эти два года.

— Надѣюсь, что теперь этого горя не будетъ.

— Слава Богу! — да. Я сегодня смотрѣлъ на Брауеригнгсъ и на ферму Ингрэма. Не думаю, чтобы я продалъ ихъ. Я имѣю планъ, и кажется, мы можемъ устроить и безъ этого. Гораздо легче продать, чѣмъ купить.

— Вамъ было бы удобнѣе продать одну изъ нихъ.

— Разумѣется, я долженъ занять нѣсколько тысячъ — но почему и не занять? Я сомнѣваюсь, есть ли во всемъ Гэмпширѣ помѣстье настолько свободное отъ долговъ, какъ это. Я никогда не проживалъ моего дохода и могу дѣлать это легче прежняго. Ты теперь обезпеченъ, старикашка.

— Да, конечно; — и для чего вамъ стѣснять себя?

— Я не буду стѣсняться. Меня не окружаетъ куча женщинъ, какъ скоро будетъ окружать тебя. Ничего на свѣтѣ не можетъ сравниться съ счастьемъ имѣть жену. Я совершенно въ этомъ убѣжденъ. Но если ты хочешь откладывать деньги, то не надо имѣть дѣтской. Ты разумѣется теперь женишься?

— Я думаю, что женюсь когда-нибудь.

— Чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше, повѣрь моему слову.

— Можетъ быть, вы перемѣните ваше мнѣніе, если я приду просить вашего согласія до Рождества.

— Нѣтъ, ей-Богу, не перемѣню. Я буду очень радъ. Развѣ у тебя ужъ есть кто-нибудь на примѣтѣ? Я прошу только одного, — Ральфъ, полной откровенности.

— Вы будете имѣть ее.

— Стало быть, есть кто-нибудь?

— Ну нѣтъ, никого. Съ моей стороны было бы дерзко это сказать.

— Стало быть, есть.

Съ этимъ поощреніемъ Ральфъ сказалъ отцу, что во время своихъ двухъ поѣздокъ въ Лондонъ онъ видѣлъ дѣвушку, на которой ему хотѣлось бы жениться. Онъ былъ въ Фёльгэмѣ три или четыре раза — такъ онъ выразился, но на самомъ дѣлѣ онъ былъ только три — и онъ думалъ, что племянница сэр-Томаса Андеруда обладала всѣми очарованіями, какія нужны женщинѣ.

— Кромѣ денегъ, прибавилъ Ральфъ: — у нея нѣтъ состоянія, если вы имъ дорожите.

— Я состояніемъ не дорожу, отвѣтилъ сквайръ. — Мужчина долженъ имѣть состояніе; — по-крайней-мѣрѣ, человѣкъ находящійся въ такихъ обстоятельствахъ, какъ ты.

Результатомъ было то, что Ральфъ получилъ позволеніе поступать какъ онъ хочетъ. Если дѣйствительно онъ чувствуетъ, что миссъ Боннеръ ему нравится, то онъ завтра же можетъ сдѣлать ей предложеніе.

— Затрудненіе состоитъ въ томъ, чтобы добраться до нея, сказалъ Ральфъ.

— Проси позволенія у дяди. Это самый лучшій способъ. Скажи ему все. Повѣрь моему слову, онъ не пойдетъ противъ тебя. А меня ничто на свѣтѣ такъ не обрадуетъ, какъ видѣть твоихъ дѣтей. Если ихъ будетъ дюжина, мнѣ и то покажется мало. Но замѣть, Ральфъ, для насъ — для тебя и для меня, если я останусь живъ — и для тебя, если я умру, гораздо будетъ легче все устроить, пока ребятишки будутъ маленькіе, чѣмъ въ то время, когда они поступятъ въ университетъ или, можетъ быть, захотятъ жениться.

— Не считаемъ ли мы нашихъ цыплятъ прежде чѣмъ они вылупились? сказалъ Ралфъ смѣясь.

Когда они разстались вечеромъ, сквайръ сказалъ еще рѣчь, которую Ральфъ помнилъ до послѣдняго дня своей жизни. Отецъ взялъ подсвѣчникъ въ правую руку, а лѣвую положилъ на плечо сына.

— Ральфъ, сказалъ онъ: — первый разъ въ жизни могу я смотрѣть тебѣ въ лицо и не чувствовать угрызенія. Ты поймешь это, когда у тебя будетъ свой сынъ. Спокойной ночи, мой милый!

Онъ ушелъ, не дождавшись отвѣта, если только Ральфъ хотѣлъ отвѣчать.

На слѣдующее утро они оба отправились рано на ферму Дэрвеля, окруженную каменщиками и плотниками, и не прошло недѣли, какъ работа сдѣлала уже большіе успѣхи. Бѣдный Дэрвель, обрадованный и отчасти разстроенный, не понималъ причины этихъ поправокъ. Что-нибудь, должно быть, онъ зналъ, потому что по имѣнію скоро распространилось извѣстіе, что сквайръ купилъ наслѣдство у Ральфа и что наслѣдникомъ теперь будетъ другой Ральфъ. Нельзя было не сказать старому дворецкому, который жилъ въ домѣ, когда настоящій сквайръ былъ ребенкомъ, и хотя извѣстіе было сообщено по секрету, скрыть его было трудно. Сквайръ даже былъ этому радъ; это должно быть извѣстно всѣмъ. Земледѣльцы и бѣдные конечно были очень рады. Тотъ другой Ральфъ, который вѣчно жилъ въ Лондонѣ, былъ имъ неизвѣстенъ, а этого Ральфа они всѣ любили. У арендаторовъ чувство это было, можетъ быть, болѣе сомнительно.

— Поздравляю васъ, мистеръ Ньютонъ, отъ всего сердца, сказалъ Уокеръ, который былъ самый богатый и самый умный изъ всѣхъ арендаторовъ. — Сквайръ трудился для васъ, и надѣюсь, изъ этого будетъ польза.

— Я буду стараться всѣми силами, сказалъ Ральфъ.

— Я въ этомъ увѣренъ. Конечно, будетъ чувство… но вы не должны на это сердиться.

— Я понимаю, сказалъ Ральфъ.

— Вы на меня не разсердитесь за то, что я это сказалъ?

Ральфъ обѣщалъ не сердиться, но думалъ много о томъ, что сказалъ Уокеръ. Такое имѣніе какъ Ньютонское въ Англіи не совсѣмъ принадлежитъ своему владѣльцу. Тѣ, которые живутъ имъ и имѣютъ близкое къ нему отношеніе, имѣютъ нѣкоторымъ образомъ долю въ немъ.

— Онъ не можетъ быть настоящимъ сквайромъ, сказалъ одинъ старый фермеръ Уокеру.

— Какъ-нибудь устроятся; но этотъ Ральфъ никогда не можетъ быть такимъ, какъ тотъ другой Ральфъ.

Тѣмъ не менѣе сквайръ былъ очень счастливъ. Такихъ вещей ему не говорили, а ему удалось. Онъ интересовался всѣмъ такъ, какъ уже не интересовался нѣсколько лѣтъ. Однажды былъ онъ въ конюшнѣ съ своимъ сыномъ и говорилъ объ охотѣ на предстоящій сезонъ. У него была ирландская лошадь, которою онъ очень гордился, старая охотничья лошадь, возившая его семь лѣтъ, и онъ часто говорилъ, что никогда не разстанется съ нею.

— Милый старикашка, сказалъ онъ, положивъ руку на шею этой лошади: — ты еще потрудишься одну зиму, а потомъ будешь отдыхать всю жизнь.

— Я никогда не видалъ его здоровѣе, сказалъ Ральфъ.

— Онъ похожъ на своего хозяина; — уже не такъ молодъ какъ прежде, однако онъ еще не сдѣлалъ ошибки, сколько мнѣ извѣстно.

Когда Ральфъ видѣлъ, какъ былъ радъ его отецъ, онъ не могъ также не радоваться, что наконецъ была достигнута цѣль, такъ давно желанная.

Глава XXIX.
ВЫБОРЫ.

День выборовъ въ Персикроссѣ наконецъ насталъ и всѣмъ сдѣлалось очевидно, что въ городѣ преобладаетъ весьма непріятное чувство. Не только то, что партія вооружилась противъ партіи, это было бы довольно естественно, но мнѣнія такъ раздѣлились, что нельзя было сказать, какія партіи существуютъ. Могсъ былъ отдѣленъ отъ Уэстмакота, точно такъ же какъ Уэстмакотъ былъ отдѣленъ отъ двухъ консервативныхъ кандидатовъ. Старые либералы насмѣхались надъ бѣднымъ Могсомъ, о которомъ они разсказывали и гласно и частно самыя нелѣпыя исторіи. Но все-таки онъ былъ тутъ, кумиромъ ремесленниковъ. Правда, члены Уэстмакотскаго комитета увѣряли, что популярность Могса доставитъ ему не много голосовъ. Большая часть персикросскихъ ремесленниковъ имѣли право голоса по своему рожденію и семейнымъ связямъ. Младшіе изъ этихъ людей могли увлечься Могсомъ. Сильныя волненія были пріятны для нихъ, но въ день выбора они не увлекутся. Могсъ не даетъ имъ даже пива, а они привыкли получать по три полкроны за потерю дневной работы. И дюжина ремесленниковъ не попадутъ голоса за Могса. Такъ говорилъ Киркгэмъ, повѣренный Уэстмакота, а никто не зналъ Персикросса такъ хорошо какъ Киркгэмъ.

— Они пожалуй подерутся за него, сказалъ Киркгэмъ: — но напьются пива, возьмутъ деньги и подадутъ голосъ за насъ и Грифенботома.

— Надо имъ дать полкроны, сказалъ Триггеръ старику Пайлю, сапожнику.

Пайль думалъ, что всякій работникъ имѣлъ право получить три полкроны, и сказалъ это очень ясно. Но затрудненія были безконечны и ихъ понималъ Триггеръ гораздо лучше Пайля. Большинство изъ подающихъ голоса могло взять деньги, а потомъ подать голосъ не такъ, какъ слѣдуетъ. Потомъ между сторонниками Грифенботома и Андеруда было столько же непріязненнаго чувства, сколько между либералами Уэстмакота и, радикалами Могса. И Грифенботомъ и Андерудъ все еще завтракали, обѣдали и расхаживали по персикросскимъ улицамъ вмѣстѣ, но сэр-Томасъ сдѣлался ненавистенъ даже Грифенботому. Онъ всегда протестовалъ противъ пива, которое видѣлъ, и противъ подкупа, который подозрѣвалъ. Онъ клялся, что не заплатитъ ни шиллинга, такъ какъ ему не объяснена причина этихъ издержекъ. Грифенботомъ выражалъ мнѣніе, что разумѣется сэр-Томасъ поступитъ такъ, какъ поступаютъ всѣ другіе. Триггеръ съ большимъ достоинствомъ увѣрялъ, что разсуждать о подобныхъ предметахъ въ настоящую минуту неприлично. Пайль совѣтовалъ отослать сэр-Томаса обратно въ Лондонъ. Спайсеръ, котораго кто-то увѣрилъ, будто чрезъ вліяніе сэр- Гомаса онъ получитъ изъ Нью-Йорка большой заказъ на горчицу, думалъ, что слѣдовало бы выбрать двухъ консервативныхъ кандидатовъ. Можетъ быть, сэр-Томасъ не совсѣмъ опытенъ, но его правила дѣлали ему честь. Такъ думалъ Спайсеръ, воображавшій, что получитъ заказъ на горчицу. Намъ нечего говорить, что сэр-Томасъ и не думалъ хлопотать о заказѣ на горчицу.

— Да, правила! говорилъ Пайль. — Мы всѣ знаемъ правила Сэма Спайсера. Все для себя, а ничего для бѣдныхъ. Вотъ каковъ Сэмъ Спайсеръ!

О Пайлѣ надо сказать, что онъ любилъ подкупъ въ сердцѣ, но также правда, что его самого подкупить было нельзя. Изстари водилось, что бѣдный человѣкъ получалъ небольшое вознагражденіе за подачу голоса въ Персикроссѣ, и Пайль не могъ перенести мысли, что бѣдный человѣкъ долженъ быть лишенъ своей привилегіи.

Между тѣмъ, сэр-Томасъ самъ былъ очень несчастливъ. Ежечасно колебался онъ между желаніемъ бѣжать изъ этого проклятаго городка и стыдомъ сдѣлать такой поступокъ. Желаніе имѣть мѣсто въ парламентѣ, желаніе, которое привело его въ Персикроссъ, почти прошло вслѣдствіе непріятности его положенія. Между всѣми людьми его партіи, съ которыми онъ имѣлъ сношенія, не было ни одного, который не былъ бы для него противенъ, который не насмѣхался бы надъ нимъ и не противорѣчилъ ему. Грифенботомъ, который переносилъ свою подагру съ геройскимъ мужествомъ, былъ грубъ со всѣми, кромѣ тѣхъ, которые подавали голосъ.

— Что за польза во всѣхъ этихъ чертовскихъ глупостяхъ? сказалъ онъ сэр-Томасу наканунѣ выборовъ.

Въ комнатѣ было съ полдюжины консерваторовъ и сэр-Томасъ говорилъ окончательный протестъ противъ подкупа. Онъ всталъ со стула при этихъ словахъ и вышелъ изъ комнаты. Никогда въ жизни не былъ онъ такъ оскорбленъ. Триггеръ пошелъ за нимъ въ спальную, зная хорошо, что ссора въ эту минуту равнялась бы самоубійству.

— Это подагра, сэр-Томасъ, сказалъ Триггеръ. — Вспомните, какъ онъ страдаетъ.

Это было такъ справедливо, что сэр-Томасъ вернулся въ комнату. Почти невозможно было не простить человѣку, страдавшему отъ боли. Грифенботома два раза въ день посѣщали три доктора и въ Персикроссѣ преобладало мнѣніе, что подагра перейдетъ въ желудокъ прежде окончанія выборовъ. Сэр-Томасъ вернулся въ комнату и сѣлъ не говоря ни слова.

— Сэр-Томасъ, сказалъ Грифенботомъ: — человѣку, страдающему подагрой, всегда дозволяется нѣкоторая вольность.

— Допускаю это право, отвѣтилъ сэр-Томасъ, кланяясь.

— И повѣрьте мнѣ, я знаю это дѣло лучше васъ; никакой нѣтъ пользы говорить такія вещи. Никто не долженъ портить своего собственнаго гнѣзда. Налейте мнѣ еще капельку водки, Триггеръ, а потомъ я лягу спать.

Когда онъ ушелъ, всѣ стали воспѣвать похвалы Грифенботому. Въ добродушіи, въ энергіи никто не могъ съ нимъ сравняться.

— Даетъ и беретъ — вылитый англійскій бульдогъ. Люблю я старика Грифенботома, сказалъ Спайвикомбъ, бумажный фабрикантъ.

Въ день выборовъ Грифенботома отнесли на рукахъ въ избирательное собраніе. Надо признаться однако, что онъ употреблялъ всѣ силы, чтобы дойти самому. Въ самомъ разгарѣ припадка подагры онъ долженъ былъ говорить рѣчь и сказалъ. Зданіе избирательнаго собранія стояло на рыночной площади и прямо предъ нимъ крѣпкая рѣшетка отдѣляла пространство въ шестьдесятъ ярдовъ, такъ что сторонники одного кандидата могли собираться съ одной стороны, а другіе съ другой. Такимъ образомъ слабѣйшая сторона была защищена отъ насилія сильнѣйшей. Въ настоящемъ случаѣ оказалось, что друзья Уэстмакота собрались съ консерваторами. Только союзники Могса наполняли одну сторону перегородки. Много было говорено рѣчей въ этотъ день — тринадцать. Сперва говорилъ мэръ, потомъ четверо, предложившіе кандидатовъ, и четверо поддерживавшіе ихъ. Во время этихъ рѣчей, хотя изъ толпы внизу такой раздавался шумъ, что ни слова не было слышно, насилія не было. Когда всталъ старикъ Грифенботомъ, придерживаясь рукою за столбъ, его громко привѣтствовали съ обѣихъ сторонъ. Его популярность въ городкѣ была несомнѣнна, а подагра сдѣлала его почти полубогомъ. Никто не слыхалъ ни слова изъ того, что онъ говорилъ, но онъ и не желалъ, чтобы его слышали. Быть видѣннымъ, какъ онъ стоитъ тутъ мученикомъ подагры, было достаточно для его намѣренія.

Сэр-Томасъ нашелъ совершенно иной пріемъ. Онъ былъ принятъ съ воемъ, повидимому, всей толпой. Что онъ говорилъ, не значило ничего, потому что не слыхать было ни одного слова; но онъ продолжалъ ораторствовать противъ подкупа. Онъ еще не кончилъ, какъ въ него былъ брошенъ огромный камень, который сильно ушибъ ему руку. Однако, онъ продолжалъ говорить и только послѣ почувствовалъ, что рука его сломана между плечомъ и локтемъ. Уэстмакотъ говорилъ очень не долго и шутливо. Онъ хотѣлъ подтрунить надъ Могсомъ и подтрунилъ. Но это ни къ чему не послужило. Сторонники Могса рѣшили, что никого не будутъ слушать, пока не заговоритъ ихъ кандидатъ.

Наконецъ настала очередь Онтаріо. Сначала ревъ толпы былъ такъ силенъ, что казалось и его рѣчь постигнетъ та же участь. Но постепенно, хотя ревъ еще продолжался — словно ревъ моря — слова Могса сдѣлались слышны. Голоса согласія и несогласія очень различны, хотя равномѣрно громки. Люди, желающіе прервать, съумѣютъ прервать. Но одобрительныя восклицанія, хотя продолжаются постоянно и громки какъ громъ, не мѣшаютъ слышать. Но Могсъ въ это время также уже научился возвышать свой голосъ для толпы. Онъ проповѣдовалъ по прежнему о правахъ труда и соли земли, о тиранствѣ капитала и о величіи работниковъ съ энтузіазмомъ, который сдѣлалъ его на эти минуты необыкновенно счастливымъ. Онъ былъ героемъ этого часа въ Персикросѣ и позволялъ себѣ думать — только на этотъ часъ — что онъ сдѣлается героемъ новой доктрины во всей Англіи. Онъ говорилъ болѣе получаса, между тѣмъ какъ бѣдный Грифенботомъ, сидя на стулѣ, принесенномъ ему, терпѣлъ почти адское мученіе. Во время этой рѣчи сэр-Томасъ, также очень страдавшій, но сначала усиливавшійся скрыть, какъ онъ страдалъ, почувствовавъ, до какой степени простиралась степень его страданія, позволилъ увести себя въ гостинницу. Въ то же время Грифенботома старались уговорить уйти; но Грифенботомъ, не совсѣмъ понимая степень несчастья своего собрата и думая, что онъ обязанъ терпѣть, упорно не хотѣлъ уйти. Онъ не обращалъ вниманія на камни или угрозы — не обращалъ вниманія даже на подагру. Народъ, видя это движеніе, началъ бояться, не имѣютъ ли намѣренія остановить ораторство его любимаго кандидата, и громко кричалъ Могсу, чтобы онъ продолжалъ, и былъ счастливъ.

Наконецъ начались выборы кандидатовъ. Они оказались въ пользу Могса и Уэстмакота. Въ пользу Могса было пять противъ одного. Между другими кандидатами можетъ быть не много пришлось бы выбирать. Разумѣется, потребовали право выбора и для двухъ консерваторовъ, а потомъ мэръ, похваливъ народъ за хорошее поведеніе, не смотря на сломанную руку сэр-Томаса, попросилъ разойтись. Все это было очень хорошо. Разумѣется, народъ разойдется, но не прежде какъ прогонитъ своихъ враговъ съ поля битвы. Въ полминуты перила, отдѣлявшія синихъ отъ желтыхъ, были сломаны и всѣ осмѣливавшіеся явиться сторонниками Грифенботома и Андеруда безславно были прогнаны съ рыночной площади. Они разбѣжались по всѣмъ угламъ и въ нѣсколько секундъ на площади не было видно ни одной синей ленты.

— Они выберутъ Могса завтра, сказалъ Уастмакотъ Киркгэму.

— Ничуть не бывало, сказалъ Киркгэмъ. — Я могъ бы отмѣтить всѣхъ предводителей буйства. Десять человѣкъ изъ нихъ старые приверженцы Грифенботома. Они акуратно берутъ отъ него деньги — и каждый годъ кричатъ, бросаютъ камни, а потомъ подаютъ голосъ за него.

Грифенботомъ сидѣлъ на мѣстѣ до самаго конца, а потомъ его отнесли и положили въ постель. Три консервативные доктора, связывавшіе руку сэр-Томаса, составили консультацію о своемъ старомъ другѣ и всѣ были согласны, что Грифенботомъ очень боленъ. Всякаго рода слухи ходили по городу въ этотъ вечеръ. Нѣкоторые думали, что и Грифенботомъ и сэр-Томасъ умерли — и что мэру ничего болѣе не оставалось, какъ объявить избраніе Могса и Уэстмакота. Тутъ возбудилось подозрѣніе, что завтра скроютъ смерть двухъ кандидатовъ, чтобы выборы консервативной партіи могли продолжаться. Работники клялись, что они ворвутся въ гостинницу удостовѣриться, живы или мертвы оба эти человѣка. Такимъ образомъ въ городѣ была страшная сумятица.

Въ этотъ вечеръ Могсъ опять говорилъ рѣчь своимъ друзьямъ и слушалъ рѣчь всѣхъ другихъ президентовъ, секретарей и предсѣдателей. Внизу работники кричали, ѣли, пили — кричали въ честь ему, но пили не на его счетъ. Онъ былъ одинъ въ своей маленькой, неудобной комнаткѣ, но чувствовалъ, что ему невозможно лечь и отдохнуть. Сердце его было наполнено волненіями этого дня, а мысли наступающимъ торжествомъ. Ночь была темная и накрапывалъ мелкій дождь; — но онъ чувствовалъ потребность выйти на воздухъ. Ему казалось, что грудь его разорвется, если онъ останется въ этомъ узкомъ пространствѣ. Мысли его были слишкомъ велики для такой маленькой комнаты. Онъ спустился съ лѣстницы и по узкому корридору вышелъ въ темноту. Тамъ при свѣтѣ одинокаго фонаря, стоявшаго у дверей трактира, онъ могъ видѣть эти великолѣпныя слова: «Могсъ, Чистота и Права труда». Благородныя слова, которыхъ было достаточно, чтобы привлечь къ нему все народонаселеніе этого великодушнаго городка! Чистота и права труда! Можетъ быть, этимъ самимъ крикомъ онъ можетъ двинуть цѣлый міръ. Когда онъ шелъ по улицамъ, онъ чувствовалъ, что въ груди его кипитъ большая любовь къ этому городку. Какъ онъ будетъ обязанъ этому милому мѣсту, которое первое признало его достоинства и позволило ему такъ рано въ жизни схватить сошникъ, который ему предназначено держать во всѣ предстоящіе годы? Предъ нимъ была карьера, которой слѣдовали люди, которыхъ онъ наиболѣе любилъ и которыми наиболѣе восхищался — люди, которые осмѣливались быть независимыми, патріотами и филантропами во время всѣхъ искушеній политической жизни. Слишкомъ ли тщеславенъ будетъ онъ, если онъ будетъ считать себя соперникомъ Юма или Кобдена? Возвыситься могутъ тѣ, которые считаютъ свои крылья довольно сильными для полета. Разумѣется, кораблекрушеніе случиться можетъ — но онъ думалъ, что теперь онъ видитъ, какъ ему поступать. А затрудненіе говорить въ публикѣ онъ совершенно преодолѣлъ. Можетъ быть, необходимо изучить болѣе историческіе и политическіе факты. Въ этомъ онъ сознавался себѣ, но онъ не хотѣлъ щадить усилій, чтобы пріобрѣсти такое образованіе. Онъ ходилъ по сырымъ, грязнымъ, темнымъ улицамъ, говоря рѣчи восхитительно краснорѣчивыя для его собственнаго слуха. Въ этотъ вечеръ онъ конечно былъ самымъ счастливымъ человѣкомъ въ Персикроссѣ, не сомнѣваясь въ своемъ завтрашнемъ успѣхѣ — даже не останавливаясь на этой мысли. Развѣ весь городъ не привѣтствовалъ его громкими восклицаніями, какъ своего избраннаго члена. Онъ былъ восхитительно счастливъ — между тѣмъ какъ бѣдный сэр-Томасъ страдалъ вдвойнѣ — отъ сломанной руки и разрушенныхъ надеждъ, а Грифенботомъ лежалъ въ постели, по одну сторону которой стоялъ докторъ, а по другую сидѣлка, и не могъ удержаться, чтобы не проклинать всѣхъ на свѣтѣ отъ боли.

Вскорѣ послѣ двѣнадцати часовъ высокій мужчина, застегнутый до подбородка, въ старомъ темномъ пальто, зашелъ въ гостинницу и спросилъ о здоровьи Грифенботома и сэр-Томаса.

— Оба они не совсѣмъ здоровы, отвѣтилъ слуга.

— Потрудитесь сказать, что мистеръ Могсъ заходилъ узнать, сказалъ высокій мужчина.

Уваженіе, оказанное ему, сдѣлалось немедленно очевидно. Даже слуга въ гостинницѣ сознавалъ, что съ Могсомъ должны обращаться въ этотъ день какъ съ великомъ человѣкомъ въ Персикроссѣ. Потомъ Могсъ пошелъ домой и легъ спать; — но можно сомнѣваться, сомкнулъ ли онъ глаза въ эту ночь.

Насталъ настоящій день — день выборовъ. Это былъ другое дождливое, грязное утро, безъ малѣйшаго проблеска солнца, съ той густой, печальной атмосферой, которая внушаетъ впечатлительнымъ людямъ убѣжденіе, что не стоитъ заботиться ни о чемъ. Грифенботомъ лежалъ въ постели въ одной комнатѣ гостинницы, а Андерудъ въ другой. Три консервативные доктора переходили изъ одной комнаты въ другую и почти совсѣмъ не выходили изъ гостинницы; имъ порядкомъ досталось трудовъ. Триггеръ замѣтилъ, что въ одномъ отношеніи рука сэр-Томаса была сломана къ счастью, потому что теперь не могло быть затрудненія относительно того, чтобы заплатить докторамъ изъ общаго фонда. Каждые полчаса имъ сообщали о состояніи голосовъ. Рано утромъ Могсъ былъ выше всѣхъ. Въ половинѣ десятаго стояли слѣдующія числа:

Могсъ — 193.

Уэстмакотъ — 172.

Грифенботомъ — 162.

Андерудъ — 147.

Въ десять часовъ и въ половинѣ одиннадцатаго Могсъ все былъ впереди, но Уэстмакотъ понизился. Въ полдень числа значительно измѣнились:

Грифенботомъ — 892.

Могсъ — 777.

Уэстмакотъ — 752.

Андерудъ — 678.

Триггеръ и Спайвикомбъ совѣтовались съ Грифенботомъ, что сдѣлать въ этой крайности. Шептали, что Андеруда слѣдовало бы исключить совсѣмъ. Могса побѣдить было нельзя. — такъ думалъ Спайвикомбъ — если не сдѣлать усилія, то Уэстмакотъ не поднимется. Триггеръ соображалъ, что если даже подкупить людей по три полкроны на человѣка, то и тогда сэр-Томасъ выбранъ не будетъ. Но Грифенботомъ не хотѣлъ уступить ни на шагъ.

— Мы еще не собрали и половины голосовъ, сказалъ онъ.

— Больше половины, отвѣтилъ Триггеръ.

— Они всегда отстаютъ, заворчалъ Грифенботомъ: — надо бороться до конца; я не думаю, чтобы здѣсь выбрали сапожника.

Приказаніе было отдано и борьба началась сильная. Рано утромъ Могсъ сіялъ торжествомъ, когда увидалъ свое имя во главѣ списковъ. Когда онъ шелъ по улицѣ съ предсѣдателемъ съ одной стороны, съ президентомъ съ другой, нога его почти съ пренебреженіемъ касалась грязи. Это были два счастливые часа, во время которыхъ онъ не позволялъ себѣ сомнѣваться въ своемъ торжествѣ. Когда президентъ и предсѣдатель заговаривали съ нимъ, онъ едва могъ отвѣчать: такъ онъ былъ погруженъ въ созерцаніе своего наступающаго величія. Вся душа его была наполнена его мѣстомъ въ парламентѣ. Но когда Грифенбатомъ приблизился къ нему въ спискѣ, потомъ превзошелъ его, на лбу его показалась тѣнь. Онъ все еще былъ увѣренъ въ своемъ выборѣ, но онъ лишился самаго высокаго мѣста въ спискѣ, на которое смотрѣлъ съ такою гордостью. Вскорѣ послѣ полудня ему сказали жестокія слова:

— Мы выкачали до-суха нашу сторону, сказалъ секретарь Общества Молодыхъ Людей.

— Вы хотите сказать, что всѣ наши друзья уже подали голосъ? спросилъ Могсъ.

— Почти всѣ, мистеръ Могсъ. Видите, нашимъ друзьямъ нечего ждать и они пришли рано.

Тогда сердце Онтаріо замерло и онъ началъ думать о лавкѣ въ Бондской улицѣ.

Усилія консервативной партіи доказали, какъ справедливо судилъ Грифенботомъ. Онъ сохранилъ свое мѣсто въ главѣ списковъ. Скоро сдѣлалось очевидно, что его спихнуть нельзя. Потомъ Уэстмакотъ превзошелъ Могса, а потомъ и сэр-Томасъ. Это было въ два часа и Онтаріо заперся въ своей спальной. Мужество совершенно оставило его и онъ чувствовалъ себя неспособнымъ показаться въ городѣ какъ исключенный кандидатъ. Два часа продолжалась страшная борьба между Уэстмакотомъ и Андерудомъ, во время которой такія дѣлались вещи въ минуту отчаянія, которыя трудно было бы описать. Мы всѣ знаемъ, какъ трудно пожертвовать возможностью выигрыша, когда въ пылу состязанія возможность выигрыша у насъ подъ рукой. Въ четыре часа выборы состояли въ слѣдующемъ:

Грифенботомъ — 1402.

Андерудъ — 1007.

Уэстмакотъ — 984.

Могсъ — 821.

Когда предсѣдатели и президенты пришли къ Могсу сообщить объ окончательномъ результатѣ и сказать ему, что онъ долженъ произнести рѣчь, они старались утѣшить его увѣреніемъ, что только онъ одинъ честно велъ борьбу.

— Оба лишатся мѣста, это непремѣнно, сказалъ президентъ: — не можетъ быть иначе. Цѣлое утро они подкупали работниковъ по пятнадцати шиллинговъ на человѣка!

Могсъ не утѣшился, по рѣчь сказалъ. Она была жалка и слаба — но все-таки въ немъ осталось довольно мужества для того, чтобы сказать рѣчь. Какъ только сказалъ свою рѣчь, онъ ускакалъ въ Лондонъ съ ночнымъ почтовымъ поѣздомъ. Уэстмакотъ также говорилъ, но о выбранныхъ депутатахъ сообщили, что оба лежатъ въ постели.

Глава XXX.
МИССЪ МЭРИ ПОСЧАСТЛИВИЛОСЬ.

Выборы происходили во вторникъ, 17 октября. На слѣдующій день одному изъ депутатовъ былъ сдѣланъ визитъ въ его спальной, визитъ очень пріятный для него. Его дочь Пэшенсъ пріѣхала ухаживать за нимъ и отвезти его въ Фёльгэмъ. Сэр-Томасъ не позволилъ послать увѣдомленіе домой въ тотъ день, когда съ нимъ случилось это несчастье. На слѣдующее утро онъ телеграфировалъ, что рука его сломана, но что онъ здоровъ. И въ среду же Пэшенсъ была уже у него.

Не смотря на сломанную руку, свиданіе было пріятное. Послѣднія двѣ недѣли сэр-Томасъ не видалъ ни одного человѣческаго существа, которому могъ бы сочувствовать, но былъ принужденъ имѣть сношеніе съ людьми противными для него. Его отвращеніе къ Грифенботому, Триггеру, Пабсби и неспособность разговаривать съ Спайсеромъ и Рудиландсомъ о горчицѣ и сапогахъ были почти свыше его силъ. Уединеніе, къ которому принудило его сломанная рука, было для него находкой. Въ такомъ положеніи онъ чувствовалъ, что присутствіе его дочери равнялось посѣщенію ангела. И даже ему успѣхъ доставилъ удовольствіе торжества. Разумѣется, ему было пріятно, что онъ былъ выбранъ депутатомъ, и хотя до него уже дошли угрозы о подачѣ просьбы, онъ могъ во время первыхъ часовъ своего депутатства отбросить всѣ опасенія на этотъ счетъ. Холодный темпераментъ долженъ имѣть тотъ человѣкъ, который при подобныхъ обстоятельствахъ не можетъ извлечь для себя никакого удовольствія изъ своей новой забавы. Разумѣется, Пэшенсъ тщеславилась побѣдой.

— Милый папа, говорила она: — еслибъ только мы могли вылечить вашу руку!

— Я не думаю, чтобы надо было опасаться этого.

— Но разбитая рука большое несчастье, сказала Пэшенсъ.

— Ну — да. Этого опровергать нельзя. А три персикросскіе доктора тоже три несчастья въ своемъ родѣ. Я долженъ вернуться домой такъ скоро, какъ только могу.

— Вы не должны поступать опрометчиво, папа, даже для того, чтобы ускользнуть отъ Персикросса. Но, папа, мы такъ счастливы и такъ горды! Такъ пріятно, что вы опять будете въ парламентѣ!

— Не знаю такъ ли, душа моя.

— Мы съ Клэри это чувствуемъ — и Мэри также. Не могу сказать вамъ, въ какомъ безпокойствѣ мы были вчера цѣлый день. Во-первыхъ, мы получили телеграму о вашей рукѣ — а потомъ Стемъ пришелъ въ восемь часовъ и сказалъ, что вы выбраны.

— Бѣдный Стемъ! не знаю, что онъ будетъ дѣлать.

— Для него это все-равно, папа — не такъ ли? А пото�