Народные стихи и песни (Якушкин)/ДО

Народные стихи и песни
авторъ Павел Иванович Якушкин

Опубл.: 1884. Источникъ: az.lib.ru

СОЧИНЕНІЯ

П. И. ЯКУШКИНА

Изданіе Вл. Михневича.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.

1884.

Народные стихи и пѣсни.

ПРЕДИСЛОВІЕ. I.

По поводу русскихъ пѣсенъ, изданныхъ Якушкинымъ.

(Извлеченіе изъ ст. профессора Буслаева)

Послѣ напечатанія въ «Лѣтописяхъ Русской Литературы» 1859 г. и въ «Отечественныхъ Запискахъ» 1860 г. русскихъ пѣсенъ и духовныхъ стиховъ, собранныхъ П. И. Якушкинымъ и обратившихъ на себя общее вниманіе любителей и знатоковъ нашей народной словесности, — одинъ изъ наиболѣе компетентныхъ и авторитетныхъ судей въ этомъ дѣлѣ, профессоръ Ѳ. И. Буслаевъ, посвятилъ имъ тогда же обширную ученую статью, вошедшую въ І-й томъ его книги «Русская Народная Поэзія» (1861 г.), подъ заглавіемъ «Русскій Народный Эпосъ».

Статья эта составляетъ, конечно, лучшее предисловіе къ сборнику издаваемаго нами автора, но перепечатывать ее здѣсь цѣликомъ мы и не въ правѣ и не находимъ въ томъ надобности. Согласно заглавію, г. Буслаевъ большую часть названной статьи посвящаетъ общимъ теоретическимъ соображеніямъ и разъясненіямъ, относящимся во всей области народнаго эпоса, ко всѣмъ сдѣланнымъ наукою пріобрѣтеніямъ въ этой области.

Такъ, онъ опредѣляетъ важное значеніе продуктовъ истинной народной поэзіи, высоко цѣнитъ чистоту ихъ «эпическаго стиля», ихъ естественность и правдивость, глубину проникающаго ихъ нравственнаго чувства и т. д. Затѣмъ г. Буслаевъ, привѣтствуя труды по изученію народности и старины, ждетъ отъ нихъ блистательныхъ результатовъ для эстетики и исторіи литературы, такъ какъ «народные элементы» дадутъ возможность правильно рѣшить «всевозможные вопросы эстетическіе и литературные». «Надобно полагать, говоритъ онъ, что даже самыя избитыя положенія устарѣлой теоріи получатъ новый смыслъ, болѣе точное значеніе».

Далѣе, г. Буслаевъ переходитъ къ оцѣнкѣ собранныхъ Якушкинымъ сокровищъ народной поэзіи, группируетъ ихъ, останавливаясь подробно на каждой группѣ, а также, въ отдѣльности, на каждомъ замѣчательномъ и характеристическомъ явленіи народнаго творчества.

Г. Буслаевъ, между прочимъ, находитъ, что «пѣсни бытовыя, то есть, подблюдныя, свадебныя, хороводныя, веснянки, а также разныя причитанья и заговоры, сохранили въ себѣ гораздо больше слѣдовъ древнѣйшаго миѳологическаго эпоса, нежели пѣсни богатырскія, которыя значительно потерпѣли отъ внесенія въ нихъ элемента историческаго». Относительно исторической пѣсни или былины, онъ высказываетъ мнѣніе, что она заслуживаетъ особеннаго вниманія между прочій видами русской народной поэзіи, такъ какъ «свидѣтельствуетъ намъ, что народъ принималъ живѣйшее участіе въ историческихъ судьбахъ Руси, умѣлъ по своему очень вѣрно понимать ихъ и давать ихъ мѣткую характеристику въ своихъ пѣсняхъ». «Съ точки зрѣнія собственно литературной», г. Буслаевъ ставитъ былины «несравненно выше всевозможныхъ историческихъ руководствъ или учебниковъ», а для «народа — въ его неразвитомъ, безсознательномъ, поэтическомъ періодѣ развитія, — онѣ служатъ единственнымъ и самымъ популярнымъ средствомъ къ поддержанію и укрѣпленію національныхъ силъ, развитыхъ въ народѣ его исторіею». Здѣсь авторъ подробно разбираетъ наиболѣе выдающіяся былины, записанныя Якушкинымъ, напр., пѣсни: «О Марьѣ Юрьевнѣ», «О свадьбѣ Грознаго», «Про осаду Соловецкаго монастыря» и пр.

На духовные стихи и народные разсказы религіознаго содержанія г. Буслаевъ смотритъ, какъ на «дальнѣйшее развитіе народной эпической дѣятельности», и ставитъ ихъ въ этомъ отношеніи наравнѣ съ былинами. Въ то время, какъ былины развивались изъ эпическаго начала подъ вліяніемъ историческихъ событій, духовныя пѣсни и разсказы, исходя изъ того же начала, складывались подъ вліяніемъ христіанскаго ученія и книжнаго просвѣщенія. Первыя замѣняли для народа лѣтописи, вторыя — духовную литературу. Въ духовныхъ пѣсняхъ г. Буслаевъ видитъ «замѣчательную для исторіи русскаго образованія связь устной словесности съ письменной литературой и преимущественно съ апокрифическою», причемъ, на его взглядъ нѣкоторые, сложенные народомъ, стихи этого рода «дышатъ чистыми идеями христіанства». Опять и здѣсь авторъ обстоятельно разбираетъ записанныя Якушкинымъ пѣсни и разсказы, и изъ послѣднихъ нѣкоторые, двоевѣрные, апокрифическаго происхожденія, приводитъ цѣликомъ для доказательства ихъ тѣснѣйшей связи съ духовными стихами. Въ этихъ стихахъ и разсказахъ особенно цѣнно, по его мнѣнію, что въ нихъ «народъ сберегъ память о древнѣйшихъ поэтическихъ преданіяхъ, случайно внесенныхъ въ наши лѣтописи и принадлежащихъ къ драгоцѣннымъ остаткамъ древнѣйшей русской поэзіи».

Въ заключеніе своего обзора сборника Якушиина, почтенный ученый счелъ нужнымъ оградить произведенія безъискусственнаго народнаго творчества отъ фырканья фальшивой брезгливости и дешевыхъ обвиненій.

«Безусловно осуждать, говоритъ онъ, народные вымыслы въ грубости и нелѣпости очень легко съ высоты нашихъ мнимыхъ просвѣщенныхъ взглядовъ и съ точки зрѣнія чопорныхъ условныхъ приличій. Для такого бездоказательнаго осужденія нужно только какъ можно меньше знать убѣжденія и вѣрованія простаго народа и древне-русскую литературу. Отъ того-то мнимо-просвѣщенное невѣжество такъ и падко на осужденія, оскорбительныя для русской народности. Но когда будетъ указано, что эти народные вымыслы коренятся на многовѣковыхъ преданіяхъ русской жизни, и что въ нихъ выражается не только вліяніе нашей древней письменности, но и сама духовная жизнь народа, со всѣми ея свѣтлыми и темными сторонами, тогда эти вымыслы должны будутъ обратить на себя болѣе серьезное вниманіе всякаго благомыслящаго человѣка. Правда, что въ нихъ много нелѣпаго; но вѣдь это не книга, не вещь какая-нибудь, которую можно сберечь или какъ-нибудь уничтожить. Это — понятіе и убѣжденіе, думы и гаданія самаго народа во всей ихъ наивной наготѣ, переданныя въ словѣ. Жили они въ устахъ многихъ поколѣній и благополучно дожили до нашихъ временъ, когда человѣколюбіе и наука по достоинству оцѣнили ихъ высокое значеніе для исторіи человѣчества».

II.
Якушкинъ о своемъ сборникѣ пѣсенъ.

Печатая въ 1865 г. свое собраніе пѣсенъ, нашъ собиратель предпослалъ имъ отъ себя «нѣсколько словъ». Такъ онъ говоритъ, между прочимъ, что, въ виду ожидавшагося тогда выхода собранія пѣсенъ П. В. Кирѣевскаго, онъ считаетъ обязанностью каждаго другаго собирателя «сообщать и печатать всѣ матеріалы, какіе онъ успѣлъ собрать», въ интересахъ полноты сборника Кирѣевскаго. «Съ этою цѣлью издаю и я, говоритъ онъ, часть моего собранія», которое онъ надѣялся издать все «въ скоромъ времени». Послѣднее намѣреніе Якушкина не исполнилось и, вѣроятно, значительная часть изъ собранныхъ имъ пѣсенъ осталась вовсе не опубликованной и, со смертью его, затерялась. Мы здѣсь даемъ все, что было имъ издано, а именно: 25 пѣсенъ, напечатанныхъ въ «Лѣтописяхъ Русской Литературы и Древности» за 1859 г., изд. Н. Тихонравовымъ, 6 пѣсенъ, явившихся въ литературномъ сборникѣ «Утро» за 1859 г., и все объемистое собраніе, нашедшее себѣ мѣсто въ «Отеч. Запискахъ» за 1860 г. (книги: 4, 5, 6, 7, 10 и 12) {Отдѣльными изданіями собраніе пѣсенъ Якушкина выходило два раза: 1) въ 1860 г., подъ заглавіемъ: «Русскія пѣсни, собранныя П. Якушкинымъ», Спб., въ типогр. Д. Глазунова, in 8°, 106 стр. Въ это изданіе вошла только часть пѣсенъ, ранѣе напечатанныхъ въ «Отеч. Запискахъ»; и 2) въ 1865 г., подъ заглавіемъ: «Народныя русскія пѣсни изъ собранія П. Якушкина», Спб., въ типогр. А. А. Краевскаго, in 8°, 288 стр. Это изданіе несравненно объемистѣе и полнѣе перваго, но значительнѣйшая часть его (весь Лирическія отдѣлъ) состоитъ, собственно, изъ стереотипныхъ оттисковъ этихъ пѣсенъ въ «Отечествен. Запискахъ». Кромѣ всего собранія, напечатаннаго въ сейчасъ названномъ журналѣ, въ этомъ изданія повторены также всѣ пѣсни (за исключеніемъ одной), ранѣе напечатанныя въ «Лѣтописяхъ Русской Литературы»; не нашли въ немъ мѣста только пѣсни, явившіяся въ сборникѣ «Утро».

Въ свое время труды Якушкина по изученію народнаго поэтическаго творчества были привѣтствованы всей литературой и оцѣнены ею по достоинству. Когда онъ на печаталъ свое собраніе пѣсенъ въ «Отечествен. Запискахъ» — собраніе это сдѣлалось предметомъ цѣлой литературы. О немъ явились обстоятельные и очень лестные для собтрателя отзывы: въ «Извѣстіяхъ Академіи наукъ», «Журналѣ Министерства Народнаго Просвѣщенія» и «Отеч. Зп.», за 1860 г. (ст. А. Григорьева) въ журн. «Время» за 1861 г., кн. 4, и пр.}.

Въ своемъ вышеупомянутомъ предисловіи, Якушкинъ высказываетъ свои воззрѣнія на методъ собиранія и классифицированіи сокровищъ народной поэзіи.

«Хотя въ настоящее время, говоритъ онъ, казалось-бы рано подводить пѣсни подъ различные отдѣлы и хотя другая обязанность собирателя состоитъ въ томъ, чтобъ не мудрствовать лукаво и пока не извлекать изъ нихъ теорій въ пользу того или другаго историческаго и нравственнаго взгляда; но, для удобства употребленія, необходимо подвести ихъ подъ какія нибудь рубрики. Въ этомъ отношенія, сколько я могъ убѣдиться при разсматриваніи бывшихъ у меня подъ руками матеріаловъ П. В. Кирѣевскаго, пѣсни могутъ быть безопасно раздѣлены на слѣдующіе отдѣлы:

I. Стихи духовнаго содержанія.

II. Пѣсни историческія, съ которыми могутъ быть соединены и солдатскія.

III. Пѣсни лирическія, изъ которыхъ нѣкоторыя, по своему содержанію, нѣсколько эпическому, принадлежатъ къ области балладъ, другія въ роду элегій. Впрочемъ, баллада такъ легко переходитъ въ элегію и, наоборотъ, элегія въ балладу, что строго разграничить ихъ невозможно, по крайней мѣрѣ, до времени.

IV. Пѣсни обрядныя, то есть: а) свадебныя, б) величальныя, и) подблюдныя, г) хороводныя, и д) праздничныя.»

Этой группировки мы и держались здѣсь, и — по ней распредѣлено все предлагаемое собраніе пѣсенъ нашего автора.

Далѣе, въ своемъ предисловіи, Якушкинъ подробно останавливается на значеніи варіантовъ.

«Я думаю, говоритъ онъ, что варіанты пѣсенъ должны быть печатаемы всѣ: варіанты словъ могутъ быть подводимы подъ тексты, но варіанты содержанія должны быть сохраняемы во всей ихъ цѣлости и неприкосновенности. На это есть различные способы и методы. П. В. Кирѣевскій составлялъ пѣсню изъ различныхъ варіантовъ, относя разности въ примѣчанія и такимъ образомъ сохраняя варіанты и вмѣстѣ выводя изъ нихъ существенное содержаніе; это могъ дѣлать одинъ П. В. Кирѣевскій съ его глубокимъ знаніемъ источниковъ, съ его въ высшей степени замѣчательнымъ эстетическимъ чутьемъ и при обиліи его матеріаловъ. Но не всѣмъ такой пріемъ позволителенъ.»

Здѣсь Якушкинъ на примѣрахъ и цитатахъ доказываетъ мастерство работы Кирѣевскаго, по сравненію съ такою же работою, извѣстнаго своимъ безвкусіемъ и безцеремонностью въ обращеніи съ памятниками, Сахарова. Для сравненія взята пѣсня объ осадѣ Пскова. Затѣмъ, Якушкинъ приводитъ, для той же цѣли, въ параллели одну и ту-же свадебную пѣсню — въ редакціи Кирѣевскаго и въ своемъ спискѣ съ пятью варіантами^[1]. «Пѣсня Кирѣевскаго, замѣчаетъ онъ при этомъ, составлена изъ нѣсколькихъ варіантовъ; д-же, не принимая на себя такой смѣлой задачи, только подвожу варіанты, думая, что они должны быть сохраняемы» въ неприкосновенности, «ибо каждый варіантъ представляетъ свой особый интересъ». Онъ и держится этого хорошаго правила въ своемъ собраніи, какъ увидитъ читатель.

"Важное значеніе варіантовъ въ пѣсняхъ, говоритъ онъ далѣе, особенно-наглядно выражается, напримѣръ, въ пѣснѣ о князѣ Волконскомъ и Ванѣ ключникѣ. Въ моемъ собраніи, нынѣ предлагаемомъ публикѣ, и представляю это народное созданіе въ трехъ варіантахъ, и пѣсню про молодца, въ которой разсказывается подобное же происшествіе. Какъ варіанты той же пѣсни, замѣчательны: 1) въ древнѣйшей, по всей видимости, формѣ о Дунаѣ Ивановичѣ (напечатанной въ «Извѣстіяхъ Академіи»), 2) въ формѣ, сохраненной новиковскимъ пѣсенникомъ:

Гулялъ молодецъ по Укранеѣ ровно тридцать лѣтъ,

Загулялъ молодецъ къ королю въ Литву.

3) въ смутной и темной формѣ пѣсенъ о князѣ Волконскомъ, напечатанныхъ О. М. Бодянскимъ въ № III «Чтеній» 1859 года, 4) наконецъ въ позднѣйшей, искаженной трактирной цивилизаціей формѣ: «Любила княгиня камеръ-лакея», помѣщенной во многихъ старыхъ сборникахъ пѣсенъ.

"Другая важная сторона значенія варіантовъ уясняется изъ извѣстной пѣсни:

Ахъ, ты батюшка, свѣтелъ мѣсяцъ,

Что ты свѣтишь не по прежнему?…

равно относимой народнымъ творчествомъ къ Іоанну IV, Петру I, Петру II, Петру III, Екатеринѣ (вѣроятно, II), къ Павлу I и къ Александру I. Эпическія формы остаются тѣ же, но прилагаются къ разнымъ лицамъ. Такъ, еще пѣсня, сложенная про смерть Лопухина изъ эпохи «Семилѣтней войны», приложена къ французскому нашествію. Вообще географическимъ названіямъ и именамъ историческихъ лицъ не должно приписывать въ пѣсняхъ большаго значенія. Въ Новгородѣ и Псковѣ является часто и совершенно неумѣстно Иванъ IV; въ Орлѣ, Воронежѣ, Тамбовѣ и проч. Петръ I; въ низовыхъ губерніяхъ: Симбирскѣ, Саратовѣ и проч. Алексѣй Михайловичъ^[2].

"Такъ, въ приведенной выше пѣснѣ является Карамышевъ, въ пѣснѣ объ осадѣ Соловецкаго монастыря Салтыковъ, лица, неучаствовавшія въ событіяхъ, о которыхъ въ пѣсняхъ разсказывается.

"Вообще я долженъ замѣтить, что баллада представляютъ гораздо болѣе варіантовъ, чѣмъ пѣсни часто лирическія. Изъ послѣднихъ можно указать на нѣкоторыя, какъ, напримѣръ, «Калина съ малиною лазоревый цвѣтъ», извѣстная въ народѣ подъ названіемъ «Веселая бесѣдушка», которыя рѣшительно не представляютъ варіантовъ (кромѣ выговора). Свидѣтельствуетъ ли это въ пользу ихъ древности — предоставляю рѣшитъ знатокамъ. Укажу еще на пѣсню: «Охъ ты садъ ли мой садочикъ», представляющую своей конструкціей большое сходство съ одной изъ древнѣйшихъ славянскихъ пѣсенъ, съ пѣснею о Розѣ, Краледворской рукописи.

«Желательно, чтобъ изданы были голоса пѣсенъ. До сихъ поръ, кромѣ труда покойнаго М. А. Стаховича, нельзя указать ни на одно собраніе, которое сколько-нибудь удовлетворяло бы требованію истинныхъ знатоковъ. По моему мнѣнію, въ этомъ отношеніи должны быть сохраняемы варіанты мотивовъ, разнообразные по мѣстностямъ. Въ настоящее время мнѣ удалось слышать пѣсни, аранжированныя для пѣнія К. П. Вильбоа; какъ мнѣ кажется, эти аранжировки удовлетворятъ своею вѣрностью и художественностью самихъ строгихъ судей этого дѣла.»

Свое предисловіе Якушкинъ заключаетъ пожеланіемъ, чтобы, готовившееся тогда, изданіе пѣсенъ Кирѣевскаго было окончено скорѣе.

---

Засимъ мы предлагаемъ цѣликомъ статью Якушкина, напечатанную въ «Библіотекѣ для чтенія» за 1864 г. Статья эта, во многомъ интересная, имѣетъ значеніе не только біографическое по отношенію въ самому Якушкину, но и историческое въ литературѣ нашей, вообще, и, въ частности, въ области трудовъ, посвященныхъ собиранію и изданію сокровищъ народной устной словесности.

Статья эта заключаетъ въ себѣ, между прочимъ, горячее и ѣдкое обвиненіе извѣстнаго Безсонова въ литературномъ чужеядствѣ и въ узкомъ педантизмѣ. Въ свое время она послужила въ возбужденію оживленной полемики. Якушкину Безсоновъ возражалъ въ журналѣ «День» (1864 г. № 1); Якушкинъ ему отвѣчалъ въ «Голосѣ» (1864 г. № 157). Якушкинъ здѣсь едва-ли былъ справедливъ во всемъ; споритъ онъ придирчиво, рѣзко, мѣстами опромѣтчиво, и, — конечно, статья его интересна для насъ не полемической своей стороной. Перепечатывая ее здѣсь, мы имѣли въ виду главнымъ образомъ услышать изъ устъ самого Якушкина: кто и какъ толкнулъ его на прекрасное дѣло собиранія пѣсенъ со словъ самого народа, какъ относился онъ лично къ этому дѣлу, какъ оно созрѣвало и крѣпло, и кому всего болѣе обязана русская литература его развитіемъ? Самого Якушкина статья эта освѣщаетъ съ очень выгодной стороны, какъ пламеннаго, толковаго труженика-вкладчика въ науку познанія духовной жизни и творческихъ силъ русскаго народа. Нужно, ко всему, добавить, что приводимая статья Якушкина — самая значительная и наиболѣе содержательная изъ всѣхъ (очень немногихъ) его критическихъ замѣтокъ.

III.
Кое-что объ изданіяхъ Безсоновымъ народныхъ стиховъ и пѣсенъ.

Я по сіе время не понимаю, на что такая несчастная доля постигаетъ сборникъ пѣсенъ Петра Васильевича Кирѣевскаго. Петръ Васильевичъ началъ записывать русскія пѣсни еще въ 20-хъ годахъ, слѣдовательно, болѣе 35 лѣтъ назадъ; ѣздилъ онъ по Россіи нѣсколько разъ самъ, съ единственною цѣлію записывать пѣсни; всѣ, кто только успѣвалъ записывать какую-нибудь пѣсню, доставляли ее непремѣнно Петру Васильевичу. Между сотрудниками его въ этомъ дѣлѣ вы встрѣчаете Пушкина, Гоголя, Кольцова, Даля, Языковыхъ, Погодина, Шевырева и много, много другихъ. Сколько мнѣ помнится, нѣтъ ни одной губерніи, изъ которой бы въ этомъ сборникѣ не было пѣсенъ. Прибавьте къ этому добросовѣстность собирателя, глубокую его образованность, необыкновенное эстетическое и народное чутье и болѣе тридцати-пяти лѣтъ неусыпныхъ трудовъ. Кажется, какъ при этихъ условіяхъ не достигнуть успѣха?!… И достигъ бы успѣха Петръ Васильевичъ Кирѣевскій, ежели бы у него немного поменѣе было добросовѣстности и любви въ своему дѣлу, а коли хоть немного было бы нахальства; имѣя же вышеупомянутые недостатки, онъ не могъ сдѣлать кое-какъ; и что имъ было сдѣлано — сдѣлано хорошо. Припомнимъ, что до самой смерти Петра Васильевича никто не зналъ, не исключая и самаго Общества любителей русской словесности, которому теперь поручено изданіе этого сборника. никто не зналъ, что Петръ Васильевичъ не только записывалъ пѣсни, но что онъ составлялъ^[3] ихъ изъ многихъ варіантовъ, и такъ составлялъ, что никто не нашелъ не только стиха, но ни одного даже слона, которой бы показалось ненароднымъ: такъ глубоко понималъ нашъ первый (и по времени, и по способностямъ) собиратель народной поэзіи. Умеръ Петръ Васильевичъ Кирѣевскій, а съ нимъ умерла и надежда видѣть когда-нибудь сборникъ русскихъ пѣсенъ, какого мы могли ожидать ори жизни Петра Васильевича.

Послѣ смерти Кирѣевскаго, родственниками его поручено было мнѣ заняться приготовленіемъ къ изданію всѣхъ оставшихся пѣсенъ. При самой передачѣ мнѣ пѣсенъ В. А. Елагинымъ, я замѣтилъ страшный недочетъ въ бумагахъ: по крайней мѣрѣ двухъ или трехъ стопъ бумаги, исписанной пѣснями, не оказалось; потомъ я узналъ, что сверхъ этой страшной потери, пропало еще множество бумагъ покойнаго Петра Васильевича, оставленныхъ имъ въ Москвѣ. Эти пропавшія драгоцѣнности извѣстны многимъ; самъ г. Безсоновъ говоритъ объ этой потерѣ. А мнѣ занимавшемуся у Петра Васильевича болѣе двадцати лѣтъ по части собиранія пѣсенъ, слишкомъ хорошо извѣстны эти рукописи. — Когда мнѣ, било поручено приготовить къ изданію пѣсни Петра Васильевича, въ тоже время В. А. и Н. А. Елагини, М. А. Стаховичъ и я, составили опись, въ двухъ экземплярахъ, всѣмъ пѣснямъ и въ томъ порядкѣ, въ какомъ онѣ остались послѣ смерти собирателя, и всѣ четверо подписались подъ обоими экземплярами. Думая, что издавать придется мнѣ и не надѣясь издать надлежащимъ образомъ, я поставилъ въ непремѣнное условіе, что по окончаніи работъ, кѣмъ бы то ни было произведенныхъ, рукописи всѣ должны для повѣрки поступить или въ публичную петербургскую библіотеку, или въ библіотеку московскаго университета. Затѣмъ я немедленно приступилъ къ работѣ. Не мнѣ судить, хорошо или дурно вышло бы у меня собраніе, но я долженъ сказать, что, приготовивъ историческія пѣсни въ изданію и не довѣряя себѣ, я изъ орловской губерніи, гдѣ производились работы, отправился въ Москву, съ единственною цѣлью воспользоваться совѣтами тамошнихъ ученыхъ; и какъ изданіе пѣсенъ, по моему мнѣнію, въ чемъ вѣрно согласятся и многіе, должно быть исполнено подъ вліяніемъ не одной какой-нибудь партіи, а всѣхъ партій, то я и обратился за совѣтомъ ко всѣмъ. Я показывалъ историческія пѣсни П. А. Безсонову, И. Д. и И. В. Бѣляевымъ, К. С. Аксакову, Ѳ. И. Буслаеву, И. Б. Забѣлину, Т. И. Филипову, А. H. Островскому, В. М. Ундольскому, А. С. Хомякову, И. В. Павлову, и — представьте мое великое удивленіе: ни отъ одного изъ этихъ господъ я не слыхалъ ничего, кромѣ похвалъ, ни одного замѣчанія!.. Другими словами, всѣ они одобрили мои работы по изданію русскихъ пѣсенъ. Немедленно я вернулся въ орловскую губернію и къ осени 1857 года сборникъ пѣсенъ былъ почти готовъ… Надобно быть въ этомъ дѣлѣ опредѣлительнѣе въ своихъ словахъ: мнѣ оставалось, безъ усиленнаго труда, работы еще недѣли на двѣ, на три, и притомъ такой не важной, что я легко могъ исполнить ее при держаніи корректуръ.

Въ концѣ февраля 1860 года рукописи собранія покойнаго Петра Васильевича Кирѣевскаго были переданы Обществу любителей русской словесности, и общество въ тоже засѣданіе изданіе рукописей поручило К. С. Аксакову, П. А. Безсонову и В. И. Далю; наконецъ, въ сентябрѣ этого года вышелъ первый выпускъ «Пѣсенъ, собранныхъ Петромъ Васильевичемъ Кирѣевскимъ» (94 стр.); въ февралѣ или въ концѣ января 1861 года вышелъ второй выпускъ (96 стр.); въ апрѣлѣ или въ маѣ вышелъ третій выпускъ (124 стр.). Чтобъ кончить всю исторію изданія этого горькаго сборника, я долженъ сказать, что комиссія, издававшая эти три выпуска, прибавила нѣсколько пѣсенъ изъ разныхъ сборниковъ, къ пѣснямъ, собраннымъ Петромъ Васильевичемъ и приведеннымъ мною въ порядокъ, по плану самого собирателя. Я этого сдѣлать не могъ; мнѣ запрещено было прибавлять что-нибудь къ сборнику, исключая нѣкоторыхъ старинныхъ печатныхъ сборниковъ, и именно въ уваженіе только того, что Петръ Васильевичъ самъ началъ выписки изъ этихъ сборниковъ.

Ко всему этому мнѣ не приходится говорить ни въ похвалу, ни въ порицаніе этого изданія: пусть судятъ всѣ, кто какъ знаетъ; я буду говорить собственно только о работахъ комиссіи, которой поручено изданіе этого сборника, драгоцѣннаго и по содержанію, и по имени собирателя. И я считаю тѣмъ болѣе моей обязанностью сказать свое мнѣніе, можетъ быть ошибочное, что болѣе чѣмъ кто-либо знаю объ этихъ работахъ и о томъ, что сдѣлали съ сборникомъ Петра Васильевича дѣйствующіе члены Общества любителей русской словесности, которыхъ Кирѣевскіе считали искренними своими друзьями.

«Не родись богатъ-уменъ, а родись кудрявымъ», говоритъ народъ. П. А. Безсоновъ родился совершенно кудрявымъ! Другихъ достоинствъ, по изданію русскихъ пѣсенъ, я за нимъ рѣшительно не знаю. Кто можетъ сказать, по какому несчастному случаю весь сборникъ пѣсенъ Кирѣевскаго, да и всѣ сборники пѣсенъ достались безконтрольно въ однѣ руки г. Безсонова? Гдѣ онъ проявилъ знаніе русской народной поэзіи? Онъ рѣшительно ничѣмъ не доказалъ знанія народной жизни; только впослѣдствіи доказалъ отсутствіе пониманія русской поэзіи и зависть къ заслугамъ Петра Васильевича Кирѣевскаго. Чѣмъ вы объясните, напримѣръ, какъ не завистью, слѣдующее: едва узнали люди совсѣмъ не близкіе, а можетъ быть и лично незнакомые съ Петромъ Васильевичемъ, объ изданіи его собранія, какъ въ ту же минуту предложили свои сборники въ общую сокровищницу Кирѣевскаго; изъ числа многихъ я укажу на Ѳ. И. Буслаева, И. Е. Забѣлина; г. Рыбниковъ имѣя подъ руками множество пѣсенъ, не остался чуждымъ этому труду: онъ далъ нѣсколько пѣсенъ въ сборникъ Кирѣевскаго; одинъ только г. Безсоновъ, которому безконтрольно порученъ сборникъ, взялъ себѣ часть, а можетъ и лучшую, именно духовные стихи изъ сборника Кирѣевскаго, и издалъ ихъ въ своихъ «Калѣкахъ-перехожихъ»,да при этомъ надо замѣтить, ни одной строки не вложилъ въ собраніе, порученное его благодѣяніямъ. При этомъ онъ не забылъ сказать о своихъ великихъ трудахъ (которыхъ не было), о своихъ заслугахъ, о которыхъ никто не знаетъ!.. Г. Безсоновъ объясняетъ это тѣмъ, что у него великій сборникъ стиховъ; изъ «Калѣкъ-перехожихъ» этого не видно, а хоть бы это была и правда, онъ по долгу чести и совѣсти не могъ бы изъ порученныхъ ему пѣсенъ брать что-нибудь. Что бы онъ сказалъ, ежели бы кто-нибудь, кому поручено сберечь сто рублей, взялъ деньги себѣ, и объяснилъ это присвоеніе слѣдующимъ образомъ: «У меня больше, — у меня тысяча рублей; поэтому я и взялъ себѣ и эти сто рублей?» Но не все ли равно, деньги или пѣсни? Какъ можно было приписывать себѣ то, что сдѣлалъ другой?!. А г. Безсоновъ это дѣлалъ и дѣлаетъ съ первой строки издаваемыхъ имъ и «Пѣсенъ», и «Калѣкъ-перехожихъ» до послѣдней строки. Чтобы не упустить фразы: «съ первой строки», я и начну съ первой же строки предувѣдомленія перваго выпуска пѣсенъ, принадлежащаго г. Безсонову. Я совершенно утвердительно говорю — Безсонова, и убѣжденъ, что товарищи его по комиссіи не читали бумагъ Петра Васильевича, а слишкомъ довѣрчиво отнеслись къ г. Безсонову. Иначе какъ объяснить согласіе покойнаго К. С. Аксакова и В. И. Даля подписаться подъ слѣдующими словами «Предувѣдомленія»:

«По мысли, руководившей постоянно Петромъ Васильевичемъ Кирѣевскимъ, комиссія, издающая нынѣ сборникъ его пѣсенъ, не ограничивается тѣмъ, что нашла въ бумагахъ покойнаго. но присоединяетъ сюда въ пополненіе и другія пѣсни… а гдѣ нужно, въ приложеніяхъ къ выпуску, помѣщаетъ сказки, историческія показанія…» (I выпускъ).

Я повторяю, что взялъ эти строки, какъ первыя въ книжкѣ, и долженъ сказать, что здѣсь все невѣрно, или покрайней мѣрѣ неточно: въ приложеніяхъ къ выпуску помѣщать сказки, историческія показанія; это совершенно не по мысли Петра Васильевича Кирѣевскаго, а между тѣмъ Безсоновъ увѣряетъ, что онъ постоянно руководился мыслью Петра Васильевича. Выходитъ, что по мысли Петра Васильевича Кирѣевскаго слѣдуетъ дѣлать приложенія къ каждому выпуску, напримѣръ, къ выпуску, заключающему въ себѣ пѣсни про Илью Муромца, надобно прилагать всевозможныя приложенія про этого героя, — тогда какъ Петръ Васильевичъ говорилъ, что должно издать всѣ пѣсни разомъ, послѣ варіанты къ нимъ и наконецъ приложенія. Доказательствомъ моихъ словъ можетъ служить изданіе Петра Васильевича русскихъ народныхъ стиховъ, въ которомъ онъ не помѣстилъ ни одного варіанта. Ему хотѣлось, чтобы кто-нибудь взялся издать особенно сказки, и потому-то онъ не отказывалъ собранныхъ имъ сказокъ всякому, кто только собирался ихъ печатать: это можетъ подтвердить А. Н. Афанасьевъ. Я еще могу прибавить, что Петръ Васильевичъ предлагалъ мнѣ издать сказки (до изданія еще А. Н. Афанасьева) и что по его совѣту я просилъ у В. И. Даля имъ собранныя сказки, въ чемъ, впрочемъ, мнѣ было отказано. И поэтому я, получивъ въ свои руки бумаги Кирѣевскаго, отобралъ нѣсколько сказокъ, мною записанныхъ, просилъ В. А. Елагина отправить ихъ къ А. Н. Афанасьеву, который, получивъ ихъ отъ г. Елагина, ошибкой помѣтилъ ихъ, записанными Кирѣевскимъ.

Послѣ этихъ строкъ начинается самовосхваленіе г. Безсонова, который сказалъ только мимоходомъ, что и духовные стихи погодимъ издавать: не потому-ли, что я ихъ не приготовилъ въ изданію?.. или быть можетъ для того, что эти духовные стихи, какъ показываютъ факты, пригодились для «Калѣкъ-перехожихъ» г. Безсонова? Странно! да какъ же послѣ этого г. Безсоновъ такъ беззастѣнчиво говоритъ, что онъ всякую замѣтку, даже слово Петра Васильевича Кирѣевскаго отпечаталъ «съ буквальною точностью въ самомъ даже правописаніи и въ знакахъ препинанія. Не простирая никакого притязательнаго права…. дозволилъ себѣ отдѣлить иногда красную строку!»

Объ красной строкѣ и толковъ нѣтъ, но нельзя не замѣтить г. Безсонову, такъ какъ онъ выдаетъ себя за знатока русскихъ напѣвовъ, что пѣсню должно записывать съ голоса; а по голосу стихъ выходитъ чрезычайно разнообразенъ, и что ему, какъ пѣвцу, можетъ казаться поправкою, то другимъ покажется искаженіемъ. Не будемъ обращать вниманія и на перестановку стиховъ (стр. 2, выпускъ 1), что тоже ни къ чему не идетъ, но особеннаго вреда не дѣлаетъ, если издатель всегда оговаривается; но какъ же г. Безсоновъ говоритъ, что «порядокъ, въ которомъ размѣщены пѣсни настоящаго выпуска» и слѣдующихъ «былевыхъ, установленъ по мысли его, Безсонова?»… Да какъ же иначе можно было размѣстить пѣсни? Спросите кого хотите, какъ должно разсказывать исторію про что бы то ни было… Положимъ хоть біографію Петра Алексѣевича. Сперва должно разсказать, какъ онъ родился, потомъ какъ у Петра Алексѣевича прорѣзались зубки, потомъ какъ онъ учился издавать русскія пѣсни (при этомъ необходимы и географическія подробности), какъ издалъ пѣсни и т. д. Про какого-нибудь богатыря — все такъ же: какъ родился, какъ жилъ, какъ умеръ. Какая же это оригинальная мысль? Во всемъ изданіи г. Безсонова одна только мысль его: замѣнить западную терминологію Петра Васильевича на свою, якобы славянскую: историческія пѣсни онъ назвалъ былевыми; «варіантъ» замѣнилъ, хоть я не совсѣмъ вѣрно, словомъ «разнорѣчіе» {Для примѣра разницы между варіантомъ и разнорѣчіемъ, покрайней мѣрѣ какъ ее понималъ Петръ Васильевичъ, покажу на пѣсню про свадьбу Ивана Грознаго. Въ одной изъ этихъ пѣсенъ говорится про супротивника Темрюка-Мамстрюка, что у него были усы сторженые, въ сапогахъ раструбы были широкіе; а въ другой пѣснѣ говорится: Темрюка-Мамстрюка было супротивниковъ двое, и совсѣмъ непохожихъ на щеголя, о которомъ говоритъ первая пѣсня. Въ ней разсказывается, что когда дядюшка Ивана Грознаго бояринъ Романъ Никитичъ кликнулъ кличъ, что Темрюкъ-Мамстрюкъ ищетъ по всей Москвѣ супротивника, но въ то время богатырей въ Москвѣ не случилось, тогда

Изъ дворенушка маленькова,

Изъ избенушки худенькой

Выбѣгали два братца молоденькіе:

Фомушка маленькій

Да Петранюшка хроменькій…

Выбѣгаютъ они и второпяхъ на бѣгу шубы надѣваютъ. Неужто это разнорѣчіе?}. Пожалуй и еще есть мысли въ его примѣчаніяхъ, да какія же это мысли? Развѣ можно назвать мыслями подписи подъ пѣснями: «не кончено?» Почему, напримѣръ, ему показалось неконченною пѣсня, записанная г. Рыбниковымъ въ Петрозаводскѣ (стр. 84—89, выпускъ 3)? Вы спросите, г. Безсоновъ, кого-нибудь, кто толкъ знаетъ, — вамъ скажутъ, что эта пѣсня не только кончена, но въ концѣ и точка поставлена. Какой можетъ быть лучше конецъ этой пѣсни:

И ходятъ калики — кричатъ по чисту полю,

Не дорогою ходятъ, бездорожицею.

Закричалъ Ѳома сударь Ивановичъ:

«Ай-же вы калики перехожіе!

Что же вы ходите не дорогою, бездорожицей?»

И кричатъ всѣ калики грошкимъ голосомъ:

«Ай-же ты, Ѳома сударь Ивановичъ!

За твою за правду за великую

Вложилъ тебѣ Господь душу въ бѣлы груди,

А за нашу за неправду за великую

Напустилъ темень на ясны очи».

Да тутъ не только конецъ, но даже, если хотите, и нравоученіе. Трудно также довѣрить, чтобы Общество любителей русской словесности помогало вамъ въ объясненіи непонятныхъ, по вашему мнѣнію, словъ. Знаменитую букву О (сокращенное: общество) вы ставите изъ скромности. Я увѣренъ, что вы, именно вы растолковали намъ слѣдующіе стихи:

Владиміръ князь убивается,

А калики-то въ путь снаряжаются.

Проситъ ихъ тутъ Владиміръ князь

Пожить, побыть тотъ денекъ у себя… (Стр, 99, вып. 3.)

Смыслъ этого мѣста ужасъ какъ труденъ; вотъ вы и поставили звѣздочку при словѣ убивается, а внизу и написали: «усильно проситъ остаться и горюетъ о разставаньи. — О.» (т. е. другими словами: «Общество любителей русской словесности»). Или еще (на страницѣ 66, вып. 3), когда разсказано, что калики, возвращаясь въ Кіевъ, не попали на то мѣсто, гдѣ былъ зарытъ Касьянъ Михайловичъ:

Обошли маленькою сторонкой *).

{*) Почему и этотъ стихъ не объяснить? Можно объяснить такъ: Касьянъ остался немного въ сторонѣ.

Его молода Касьяна Михайловича

Голосокъ наноситъ помалехоньку…

А и тутъ калики остоялися.

А и мѣсто стали опознавать;

Подалися малехонько — увидѣли

Молода Касьяна Михайловича.}

Вѣдь не скоро догадаешься, чей голосокъ наноситъ? Но тутъ-то Петръ Алексѣевичъ Безсоновъ является благодѣтельнымъ толкователемъ и объясняетъ этотъ стихъ такъ: «доносится голосъ Касьяна. — О.»

И иного, много подобныхъ вещей объяснялъ намъ именно г. Безсоновъ, ибо я никакъ не думаю, чтобы О могло сказать, что печаль значитъ заботы, хлопоты; бурнастый — бурый. Лисецъ бурыхъ, о которыхъ упоминаетъ Безсоновъ, видѣлъ одинъ только г. Безсоновъ, члены О могли только видѣть лошадей бурыхъ, а лисицъ видали чернобурыхъ, бурнастыхъ… А впрочемъ Богъ ихъ знаетъ, можетъ которые и лисицъ бурыхъ видали!… Но я все таки увѣрился, что всѣ эти объясненія принадлежатъ всецѣло П. А. Безсонову, и изъ одной только скромности заслугу подобныхъ толкованій онъ дѣлитъ со всѣми членами О. Не понимаю я только, кчему тутъ скромность?

Еще должно прибавить, что Петра Алексѣевича Господь и соображеніемъ не обидѣлъ. Соображеніе у него глубокое. Вотъ вамъ примѣръ женъ добрыниныхъ по разнымъ варіантамъ зовутъ различно, а именно 1) Тимоѳеевной, 2) Микулишной, 3) Григорьевной, 4) Гурьишной, 5) Никулишной… Вотъ и всѣ. Которая же изъ нихъ жена добрынина? Во вѣкъ никому не отгадать!… И не отгадывайте, а прочтите на стр. XX, вып. 2, что гласитъ г. Безсоновъ. А г. Безсоновъ гласитъ, что Добрыня, бояринъ, былъ женатъ на удалой разъѣздной дѣвицѣ, Настасьѣ Никуличнѣ, дочери представителя земщины Никулы Селяниновича!… Этого никто не могъ прежде знать, да и самъ Петръ Алексѣевичъ повертѣлъ-таки чубомь, чтобы отыскать Добрынѣ тестя-батюшку. Да и кому придетъ въ голову женить Добрыню, княжаго племянника, на дочери мужика, который земли запашетъ, хлѣба засѣетъ, намолотитъ, пива наваритъ, гостей назоветъ, такихъ же мужиковъ, какъ и самъ, а эти мужики станутъ говорить тестю княжаго племянника такія рѣчи:

Ужь и дай тебѣ Богъ, Микулушка, пахать да орать,

Ужь и дай тебѣ Богъ, Микулушка, крестьянствовать!

А этому Микулушкѣ надо теперь ѣхать въ зятю въ гости во высокъ теремъ, да еще пожалуй, если Добрыня живетъ съ дядей, и въ теремъ самого князя Владиміра…

Я не постигаю, на чемъ основывался Безсоновъ, дѣлая подобныя произвольныя сватовства?… А вѣдь по русской пословицѣ: «яблоко отъ яблонки недалеко откатится»; «каковъ отецъ, таковъ и сынъ». Да и по пѣснямъ тоже выходитъ: у Ивана Гостинаго сына отецъ гость и самъ онъ гость, у богатыря Давида Игнатьевича сынъ тоже богатырь, у богатыря царя Саула Леванидовича сынъ тоже богатырь; у одного толко Микулушки яблочко откатилось отъ яблонки. Ей бы, т. е. Микулишнѣ, шло привѣтствіе: «Тебѣ бы, Никулична, жать да молотить!» Ей же этого теперь сказать нельзя: она сдѣлалась удалою разъѣздною дѣвицей — хватитъ и за желтыя кудри; послѣ пошла и выше, сдѣлалась и племянницей князя Владиміра, — хоть Никулична

Отъ своего роду отказалася…

а не пошла за торгаша-ходебщика (?) суздальца.

Соображенія у г. Безсонова, какъ изо всего видно, не занимать стать, но пониманія того, что онъ написалъ, еще больше: вы напишете Китай, станете читать — и выйдетъ Китай; а если г. Поприщинъ съ г. Безсоновомъ станутъ читать — у нихъ выйдетъ не Китай, а Испанія!.. Эта мысль моя, и я ее никому не уступлю; не такъ скроменъ, какъ Петръ Алексѣевичъ! А чтобы кто-нибудь не воспользовался этой мыслію, я приведу слѣдующія строки:

При царѣ Давидѣ Евсеевичѣ,

При старцѣ Макары Захарьевичѣ,

Было безпокойство великое:

Старицы по кельямъ — родильницы,

Чернцы по дорогамъ — разбойницы,

Сынъ съ отцомъ на судъ идетъ,

Братъ на брата съ боемъ идетъ,

Братъ сестру за себя емлетъ.

Ну, что вы прочитали? Вы думаете, что здѣсь говорится про ужасное положеніе общества, погрязшее въ беззаконіе, которое живетъ наканунѣ потопа, или во крайней мѣрѣ французской революціи, которому грозитъ неминуемая гибель, что эти слова сказаны съ ужасомъ? Я знаю, что вы такъ и скажете, потому что вы читаете Китай — Китаемъ, а не Испаніей! Господинъ же Безсоновъ написалъ эти стихи и прочиталъ, что это запѣвъ — шуточная передѣлка стиха Іерусалимскаго!… (VIII ст. 3 вып.). Ну, не Испанія-ли это?!..

Перечтите ради-Бога еще разъ выписанные выше стихи которые представляютъ такую полную, цѣльную картину распущеннаго общества. А между тѣмъ, привиллегированный издатель русскихъ пѣсенъ Безсоновъ, нагло увѣряетъ, что это неудачная передѣлка какого-то, стиха!…

Прочитавъ въ пѣсняхъ П. В. Кирѣевскаго замѣтки П. А. Безсонова, я столько узналъ новаго, что не могу не выразить ему своей благодарности, и вмѣстѣ съ благодарностью обратиться къ нему и съ просьбой. Сдѣлайте одолженіе, г. Безсоновъ, пишите ваши замѣтки и оставьте изданіе пѣсенъ П. В. Кирѣевскаго: вамъ онѣ или не по сердцу, или вамъ некогда. Какъ то, такъ и другое вѣроятно. Скажите пожалуйста, чѣмъ можно объяснить, что вы, взявъ въ февралѣ 1860 года въ свои руки пѣсни Кирѣевскаго, къ 4-му февраля 1861 г. издали тощенькія книжонки, — даже и съ вашими примѣчаніями, очень тощенькими, — да тѣмъ съ ними и покончили, а теперь къ нимъ почти и рукъ не прикладываете, а въ тоже время вы, получивши позже матеріалы, издали два большихъ тома прекраснаго сборника Рыбникова, большую кипу какой-то смѣси и очень хорошаго, и до крайности несообразнаго, подъ названіемъ «Калѣкъ», да все съ замѣтками, да съ большими? Ежели вы это хоть немного объясните… Да что объ этомъ толковать! вы этого не объясните, а общество (О) и не посмотритъ на мою вамъ хвалу, хоть вы и еще больше обвиняйте въ невѣжествѣ Петра Васильевича Кирѣевскаго!.. Только вамъ еще разъ просьба — оставьте пѣсни Кирѣевскаго, или займитесь изданіемъ ихъ серьезнѣе: съ чужимъ добромъ такъ не поступаютъ.

По настоящее же время изданіе пѣсенъ Кирѣевскаго идетъ непутно и страшно подозрительно…

Теперь посмотримъ, какимъ шутникомъ является г. Безсоновъ съ своими «Калѣками»…

Вотъ въ несчастныхъ калѣкахъ (т. е. книжкѣ) много мыслей Петра Алексѣевича. Но прежде чѣмъ ни станемъ говорить объ этихъ мысляхъ, воздадимъ благодарность привиллегированному издателю русскихъ пѣсенъ. Онъ «слѣдилъ за ними (т. е. за калѣками) въ окружающей жизни (?) ходилъ за ними по деревнямъ, съ жадностію отыскивалъ и отмѣчалъ объ нихъ всѣ свидѣтельства древности… Любопытство его поглощено было самымъ явленіемъ, самыми лицами калѣкъ перехожихъ, ихъ положеніемъ, бытомъ, обычаями, пріемами. С_т_и_х_и онъ в_ы_с_л_у_ш_и_в_а_л_ъ и_з_у_ч_а_л_ъ в_с_ѣ и_х_ъ н_а_п_ѣ_в_ы, н_о з_а_п_и_с_ы_в_а_л_ъ м_а_л_о». И вотъ въ началѣ 1861 года, у него собралось уже до пятисотъ стиховъ; въ августѣ того же 1861 года возрасло за тысячу!!!… Когда я прочиталъ въ первомъ выпускѣ «Калѣкъ-перехожихъ», что г. Безсоновъ имѣетъ въ своихъ рукахъ до 500 стиховъ^[4], меня оторопь взяла: Кірѣевскому, Отто, Максимову, Филипову, Островскому, да и всякому, кто только безкорыстно и не для прославленія своего имени собиралъ стихи, болѣе ста стиховъ не случалось имѣть въ своихъ рукахъ; какъ не удивиться, что одному только г. Безсонову удалось собрать до 500!… Я знаю, что при большемъ трудѣ собирателей, большемъ числѣ ихъ, при болѣе обширномъ районѣ ихъ дѣйствій, число самыхъ дорогихъ пѣсенъ возрастетъ до такого размѣра, объ которомъ мы и не думаемъ, что доказывается сборникомъ Рыбникова; поэтому я совершенно повѣрилъ г. Безсонову, и хоть не со всѣмъ согласился, но скрѣпя сердце, промолчалъ, услыхавши, что г. Безсоновъ, съ согласія Общества любителей Русской словесности и родственниковъ Кирѣевскаго, дробитъ, уничтожаетъ сборникъ, порученный ему для изданія. Теперь, зная искусство и добросовѣстность г. Безсонова, я увѣренъ, что сборникъ его можетъ включать до 10, 100, 200 и болѣе тысячъ!… Такъ онъ безцеремоненъ въ вербовкѣ стиховъ для своихъ изданій!…

Послѣ изданія г. Безсоновымъ пяти выпусковъ «Калѣкъ-перехожихъ», мы заговоримъ другое.

Родственники ли, друзья ли Петра Васильевича Кирѣевскаго, никто не имѣлъ права его трудами позволить дѣлать имя кому-нибудь: это грѣхъ не только передъ памятью Петра Васильевича, но это уголовное преступленіе передъ обществомъ. Какъ могло Общество любителей русской словесности или кто другой позволить приписать труды покойника живому человѣку, на томъ основаніи, что покойникъ умеръ и ему не надобны блага мірскія, а живому человѣку, хоть бы этотъ человѣкъ былъ и П. А. Безсоновъ, отдать труды покойника для прославленія своего имени? Позволить на первыхъ же строкахъ трудовъ покойника обругать всю дѣятельность его! Какъ могло общество и всѣ знакомые позволить г. Безсонову безнаказанно написать слѣдующія строки про труды Кирѣевскаго:

«Сводить одинъ стихъ изъ нѣсколькихъ отдѣльныхъ, притомъ не приводя сихъ послѣднихъ и съ притязаніемъ, что такой долженъ быть подлинный видъ извѣстнаго стиха, каковъ онъ во происхожденію, или каковъ онъ долженъ быть въ народѣ, я считаю дѣломъ совершенно противнымъ здравому смыслу и требованіямъ науки…» (Вып. I. стр. ІѴ).

Люди, знающіе труды и способности Кирѣевскаго! можно ли такъ говоритъ о дѣятельности Петра Васильевича? Я совершенно увѣренъ, что у Кирѣевскаго не было здраваго смысла для пріобрѣтенія какихъ-нибудь житейскихъ выгодъ; у г. Безсонова ихъ гораздо, гораздо больше; но скажите пожалуйста, неужели не возмущаютъ васъ эти безсовѣстно-безобразныя строки? А какъ вамъ нравится то, что во всемъ сборникѣ г. Безсонова «Калѣки перехожіе» не видно (ибо онъ это скрылъ), что Кирѣевскій, составляя стихъ, прилагалъ къ нему варіантъ, показывая, гдѣ записанъ каждый варіантъ, и какой стихъ какого варіанта вошелъ въ сводный стихъ.

При разборѣ бумагъ Петра Васильевича мною была найдена черновая работа его надъ стихомъ Егорій храбрый; эта-то черновая, карандашомъ написанная работа помѣщена г. Безсоновымъ во второмъ выпускѣ на 440 стр., какъ-бы въ доказательство словъ, изъ выше сказанныхъ: хорошо ли это? Эта черновая работа, помѣщенная г. Безсоновымъ въ его «Калѣкахъ», къ несчастію мною найденная, именно какъ-бы затѣмъ помѣщена, чтобы доказать, что Кирѣевскій издавалъ пѣсня глупо, такъ какъ не только многимъ, но и самому г. Безсонову извѣстно, что П. В., составляя пѣсню изъ разныхъ варіантовъ, всѣмъ и всякому допускалъ возможность выставлять каждый варіантъ, что можно видѣть въ «Русской Бесѣдѣ.»

Отдѣлавъ такимъ образомъ труды Кирѣевскаго, которымъ П. В. посвятилъ всю свою честную и добросовѣстную жизнь, г. Безсоновъ говоритъ:

«Совсѣмъ напротивъ, — я привожу сначала всѣ образы извѣстнаго стиха со всѣми разнорѣчіями, указываю, въ какихъ новѣйшихъ изданіяхъ существуютъ другіе образцы его и тогда уже, когда можно меня повѣрить источниками, свожу всѣ разнорѣчія изъ всѣхъ образцовъ въ одинъ стихъ, но такъ, что не выдаю его ни за первообразъ, ни за подлинный теперешній видъ, а представляю изучающимъ одинъ м_а_т_е_р_і_а_л_ъ, сведенный изъ памятниковъ, такъ-называемый въ наукѣ Запада ф_и_л_о_л_о_г_и_ч_е_с_к_і_й аппаратъ».

Съ гордымъ смиреніемъ, не хвастая, Безсоновъ говоритъ:

«Въ каждомъ такомъ сводномъ стихѣ (carmen) начинаю тѣмъ, что по смыслу и содержанію первичнѣе, затѣмъ все вторичное послѣдующее, а въ концѣ то, что по содержанію или складу стиха ближе къ заключенію (?!!!).»

Колико разсудителенъ Петръ Алексѣевичъ Безсоновъ!…

Позвольте теперь отнестись къ вамъ, много и много уважаемые (въ самомъ строгомъ смыслѣ) М. П. Погодинъ^[5] и И. С. Аксаковъ^[6], какъ вы могли допустить подобную брань на человѣка, котораго вы любили и дѣятельность, котораго вамъ извѣстна? Вѣдь этотъ человѣкъ былъ Петръ Васильевичъ Кирѣевскій, про котораго ни одинъ человѣкъ ни изъ одной партіи не сказалъ ни одного дурнаго слова, а г. Безсоновъ работу Петра Васильевича находитъ противною здравому смыслу и наукѣ!… Разумѣется, если бы за эту работу взялся г. Безсоновъ, вышло бы плохо, даже очень плохо!… хуже даже его сводныхъ стиховъ; Кирѣевскимъ же были составлены стихи такъ, что никто и не зналъ, что почти всѣ стихи составлены. Хотя г. Безсоновъ и говоритъ, что у Кирѣевскаго «каждый почти стихъ сводный по особому способу, принятому покойнымъ собирателемъ», но у Петра Васильевича стихи не сводные, а составленные, и къ каждому стиху были бы приложены всѣ варіанты, указано бы было, изъ котораго какой стихъ взятъ, если бы г. Безсоновъ не воспользовался огромнымъ количествомъ варіантовъ, находившихся въ сборникѣ, порученномъ его изданію; даже неприличнаго этого названія стихамъ Петръ Васильевичъ дать не могъ. Вотъ у Петра Алексѣевича стихи сводные, точно сводные; онъ напечаталъ всѣ стихи, ему доставленные его знакомыми, гораздо большее количество взятыхъ изъ сборниковъ Кирѣевскаго, а небольшое число самимъ имъ записанныхъ послѣ и… сдѣлалъ сводный стихъ, по образцу, называемому въ западной наукѣ филологическимъ аппаратомъ, да и не даромъ же Петръ Алексѣевичъ не любитъ западной науки!… У него вышелъ такой сумбуръ, что въ этомъ аппаратѣ ничего не поймешь. Скажите, г. Безсоновъ, для чего это напечатано:

Жилъ (живалъ) себѣ (на землѣ, на вольномъ свѣту) славенъ и богатъ человѣкъ

(Какъ жилъ-былъ богатый славный богатырь):

Онъ раскочныя ѣства и богачы

(сладкую пищу) воскушалъ

(Пивалъ-ѣдалъ сладко;)

Пилъ-ѣлъ богатый — сахаръ воскушалъ;

Въ которой роскоши онъ пивалъ и ѣдалъ;

Который на свѣтѣ въ роскоши живалъ,

Пивау и ддау сластно хорошо,

Дорогіе надѣвы (одежды) и богачы (богатъ) надѣвалъ

(Дорогія одежды онъ радъ былъ носить; радъ носилъ; возносилъ).

(Выпускъ 1, стр. 68.)

Я выписалъ съ буквальною точностію этотъ отрывокъ филологическаго аппарата, составленнаго по образцамъ западной науки, и нахожусь въ необходимости согласиться съ г. Безсоновымъ, что западъ глупъ!… Пожалуй, и можно этотъ сводный стихъ разложить на частные, несводные, но это можетъ сдѣлать одинъ только г. Безсоновъ; впослѣдствіи, когда онъ сочиняетъ науку, какъ разбирать эти сводные стихи, можетъ-быть и будетъ такая игра, въ родѣ шарадъ, ребусовъ, можетъ-быть и будутъ заниматься разложеніемъ этихъ стиховъ, — въ настоящее же время никто не разложитъ, и разлагать не будетъ, несмотря на то, что хитрый Петръ Алексѣевичъ отгадки помѣстилъ въ началѣ своихъ загадокъ, которыя онъ назвалъ сводными стихами.

И хоть Безсоновъ и говоритъ, что Кирѣевскій дѣлалъ безсмысленно, не указывая, изъ какого варіанта взялъ стахъ или слово (въ чемъ можетъ быть помѣшала ему смерть), а самъ г. Безсоновъ погрѣшалъ тѣмъ же, не указывая на варіанты, изъ которыхъ имъ взяты слова и цѣлыя строки своихъ сводныхъ стиховъ, имѣя на то время.

Но мы можемъ надѣяться, что новая наука, наука, составленная г. Безсоновымъ, скоро явится на свѣтъ; начало уже положено въ 4-мъ выпускѣ Калѣкъ, въ статьѣ подъ названіемъ «къ читателямъ». Но я серьозно опасаюсь, что эта наука Петра Алексѣевича окажетъ совершенно медвѣжью услугу и православію, и вѣрѣ въ возможность славянскихъ началъ: такъ хитро онъ подходитъ и къ православію, и къ славянской народности, хотя съ перваго разу кажется, что онъ за нихъ только и стоитъ.

Какъ ни трудно, но все-таки постараюсь познакомить простыхъ смертныхъ съ этою замѣчательною статьею, хоть отчасти; со всею — нѣтъ возможности, даже и для меня: а я долго изучалъ храбрые подвиги П. А. Безсонова.

Господинъ Безсоновъ разсказываетъ намъ, что русскій народъ не профанируетъ духовными пѣснями потому, что онъ православный. Православіе не нуждается вы въ какой защитѣ, — а г. Безсоновъ своей защитою хотѣлъ скорѣе поддержать православіе. Скажите пожалуйста: при странномъ вниманіи, при жадности къ изученію, какъ ногъ сказать П. А. Безсоновъ, что у насъ не профанируютъ духовными пѣснями или такъ называемыми стихами, когда у него въ настоящее время находится подъ руками сборникъ Кирѣевскаго? Вѣдь многіе думаютъ, что онъ читалъ рукописи, которыя ему доставлены (О) (Обществомъ любителей) и потому могутъ страннымъ показаться эти мысли П. А Безсонова. Не будемъ говорить объ «Барыня барыня», слова которой совершенно не подходятъ къ религіозному напѣву; укажемъ П. А. Безсонову, что есть пѣсни:

У отца архимандрита было строгаго

Братія была веселая,

Погреба были глубокіе,

Да запоры были крѣпкіе!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

еще и скажу: ежели П. А. Безсоновъ когда нибудь слыхалъ, пѣвцовъ не приведенныхъ къ нему, но гдѣ-нибудь, на приходскомъ праздникѣ въ селѣ или на ярмаркѣ, — какъ онъ могъ не замѣтить, что слѣпцы не только пародируютъ, но даже кощунствуютъ: это можетъ засвидѣтельствовать и самъ П. А. Безсоновъ, когда онъ прочитаетъ весь сборникъ Петра Васильевича Кирѣевскаго.

Я говорю: когда онъ прочитаетъ весь сборникъ Петра Васильевича Кирѣевскаго, — а Безсоновъ по сю-пору всего его не прочиталъ. У него вѣдь всѣ пѣсни Кирѣевскаго; какъ же онъ могъ пропустить:

Построю я келью съ дверью,

Стану я Богу молиться:

Чтобъ меня дѣвки любили,

Крашеныя яйца носили…

или другую:

Волною морскою

У насъ подъ Москвою.

Да приведемъ цѣлую пѣсню.

Жилъ былъ старецъ одинъ наединѣ,

Построилъ старецъ келью себѣ,

Келью себѣ соломенную,

Пошелъ старецъ съ корцемъ за водой,

На встрѣчу старцу дѣвокъ хороводъ.

Пошелъ старецъ скакати плясать

Оглянулся назадъ — келья горитъ!

Много добра погорѣло въ той хороминѣ:

Ольховыя лапти, дубовыя сапоги,

Коробка съ табакомъ березовая.

Этотъ стихъ я слышалъ у церкви села Липовицы малоархангельскаго уѣзда.

«Несомнѣнныя свидѣтельства — далѣе говоритъ Петръ Алексѣевичъ — убѣждаютъ насъ, что индо европейскіе народы… имѣли еще въ язычествѣ свои религіозныя пѣснопѣнія…»

Это сказано очень хорошо: великая ученость творца будущей науки такимъ образомъ совершенно утверждена, а потому онъ дальше смѣло говоритъ:

«…Счастливы били тѣ, которые, какъ напримѣръ славяне и праотцы германскаго племени, жили долгое время вблизи и общеніи съ античною Греціей… на тѣхъ же мѣстахъ жительства отъ Чернаго моря и Дуная до нижней Фракіи и Македоніи застигло эти племена христіанство… Вліяніе христіанства въ формѣ греческой невольно достигло ихъ и сопровождало даже на новыя мѣста жительства…»

Это вліяніе «болѣе на себѣ должны были понести славяне, долѣе другихъ остававшіеся и до конца Византіи оставшіеся сосѣдями грековъ»…

У васъ можетъ-быть возродится какой-нибудь нескромный вопросъ, могущій нарушить текучесть рѣчи Петра Алексѣевича, а потому онъ остроумно прибавляетъ въ скобкахъ: «мы не считаемъ здѣсь кельтовъ-волоховъ, какъ пришельцевъ и сосѣдей временныхъ, ни дикаго ихъ отродія — арнаутовъ или албанцевъ»!!!..

Ежели какой-нибудь непонятливый человѣкъ спроситъ: «Да почему же на альбанцевъ не имѣло вліянія греческое христіанство?» На это съ скобкахъ сказано: дикое отродье эти албанцы! несуразный народъ!! вотъ вамъ и весь отвѣтъ!..

Далѣе Петръ Алексѣевичъ остроумно замѣчаетъ, что христіанство имѣло вліяніе на народное творчество. Это тоже его собственная мысль, за сообщеніе которой я считаю дѣломъ благодарить г. Безсонова за то, что онъ сообщаетъ точную новую вещь «что христіанство имѣло вліяніе на народное творчество?» Какое-же именно вліяніе имѣло христіанство на народное творчество — объ этомъ Безсоновъ не говоритъ, да вѣроятно объ этомъ онъ и не думалъ никогда. Творецъ живой науки продолжаетъ:

«Былины (т. е. мірскія пѣсни) и стихи во всей чистотѣ народнаго склада поются нынѣ единственно у славянъ, лучшіе же у православныхъ». Православіе, изволите видѣть, не мѣшало народному творчеству, а католичество мѣшало; это впрочемъ и понятно, такъ какъ славяне являются вмѣстилищемъ, готовымъ и выработаннымъ сосудомъ… «На западѣ Европы укрывались съ своимъ народнымъ сокровищемъ дольше другихъ странъ лишь въ дикихъ скалахъ, пристанищѣ скальдовъ, или за горами и своеобразіемъ Испаніи» (стр. VII). Въ самомъ же дѣлѣ эпическая поэзія можетъ существовать у однихъ православныхъ славянъ: «ежели и существуютъ былины и стихи у русскихъ раскольниковъ, напр. хоть пѣсня объ осадѣ Соловецкаго монастыря, завербованная привилегированнымъ издателемъ пѣсенъ изъ историческихъ пѣсенъ въ свои „Калѣки“; то эти стихи и пѣсни у русскихъ раскольниковъ существуютъ, именно потому, что Европа граничитъ къ сѣверу — Сѣвернымъ океаномъ, а съ западу — Атлантическимъ. Это совершенно вѣрно, ибо Петръ Алексѣевичъ говоритъ, что у словаковъ сохранилось „болѣе остатковъ былеваго народнаго творчества вообще, болѣе отрывковъ народныхъ стиховъ въ частвости, вмѣстѣ съ уцѣлѣвшими народными пѣвцами, слѣпцами: причиною быть-можетъ срединное положеніе между западомъ и востокомъ, сѣверомъ и югомъ славянства“… (стр. XII и XIII), хоть эти славяне и перемѣшаны съ мадьярами.

Я слышалъ, что нѣкій мужъ пришелъ на самый востокъ, и такъ пришелъ на востокъ, что куда не глянешь — все востокъ: впереди востокъ, назади — востокъ, направо — востокъ, на лѣво — востокъ, — все востокъ!.. Мнѣ не удалось узнать отъ него, поютъ ли на самомъ востокѣ былины и стихи?.. Впрочемъ г. Безсоновъ скажетъ намъ въ слѣдующихъ выпускахъ „Калѣкъ“ и объ этомъ: при его остроумныхъ догадкахъ грѣхъ ему будетъ, если онъ не сообщитъ намъ своихъ объ этомъ мыслей. Теперь только можно догадываться, что если тамъ живутъ славяне — то поютъ былины, а нѣмцы — не поютъ; у нѣмцевъ „по древнимъ рукописямъ и старопечатнымъ книгамъ, на языкѣ уже непонятномъ для новыхъ временъ, ученымъ удалось сыскать ихъ на три слишкомъ вѣка до трехъ сотенъ; десятокъ-другой уцѣлѣлъ тамъ-и-сямъ въ забросѣ понынѣ“. (стр. X). А у насъ, православныхъ, до г. Безсонова мы думали, что стиховъ около сотни; но г. Безсонову при его жадности, живѣйшемъ вниманіи, поглощенномъ любопытствѣ, выслѣживаніи въ окружающей жизни, хожденіи по деревнямъ (вып. 1 стр. I) удалось отыскать болѣе тысячи стиховъ, совершенно понятныхъ народу, какъ напримѣръ слѣдующій:

Salve, Jesu dulcissime,

Salve, fili pulcherrime,

Lili, lili, lili,

О dilecte fili!.. и т. д.

Кромѣ этого стиха (№ 305, вып. 4, стр. 96), языкъ котораго такъ понятенъ всему русскому народу, въ „Калѣкахъ“ есть множество всякихъ стиховъ, пѣсенъ на разныхъ языкахъ; но такъ какъ эти вирши нельзя назвалъ стихами, даже и при какомъ угодно нахальствѣ, то т. Безсоновъ назвалъ ихъ младшими стихами; а настоящіе народные стихи, пѣсни, окрестилъ именемъ старшихъ стиховъ. Въ число старшихъ стиховъ вошли пѣсни и русскія, и малороссійскія, и сербскія; а въ число младшихъ всякая дребедень, — что, попадалось подъ руку. П. А. Безсоновъ, слава-Богу, не брезгливъ!.. Въ число стиховъ старшихъ вошли пѣсни: сорокъ каликъ съ каликою, Софьюшка и Василій, осада Соловецкаго монастыря и много другихъ; даже сербская пѣсня, переведенная уже Пушкинымъ, снова переведена самимъ г. Безсоновымъ и помѣшена старшимъ стихомъ. Если остаться только при этихъ стихахъ, нѣмцы-католики, неправославные будутъ имѣть больше насъ стиховъ (у нихъ до трехсотъ, а у насъ около сотни); но нѣмцы ошибаются: они не знаютъ, что имѣютъ дѣло съ г. Безсоновымъ: Петръ Алексѣевичъ выдвинулъ на нихъ младшіе стихи. Въ этомъ дѣлѣ издатель оказалъ способностей гораздо болѣе сына г. Добчинскаго: молодой Добчинскій, какъ увидитъ ножичекъ, сейчасъ тележку сдѣлаетъ, а г. Безсоновъ, какъ увидитъ что-нибудь написанное — сейчасъ въ стихъ хватаетъ, да еще (такой забавникъ!) подъ этою штукою примѣчаніе сдѣлаетъ, въ родѣ слѣдующаго:

„Хотя въ началѣ приведены нами стихи съ припѣвомъ въ концѣ, въ родѣ рацей (ср. и колядки), но все это книжное сочиненіе; чисто народныхъ стиховъ воскресенію нѣтъ (исключая ниже какой-то малорусскій отрывокъ): причиною конечно то, что у славянъ, въ ихъ древнѣйшемъ и общемъ мѣстопребываніи на югѣ, весна начиналась рождествомъ“. (Вып. 5 стр. 15).

Вотъ, прочитаете такое примѣчаніе и задумаетесь: г. Безсоновъ хотѣлъ помѣщать въ „Калѣкахъ“ народные стихи, — зачѣмъ же попали книжные, про которые и не знаетъ: какъ такъ весна у славянъ начиналась съ рождества, т. е. съ 25 декабря? вотъ какъ вы задумаетесь надъ этимъ, а Петръ Алексѣевичъ и будетъ въ кулакъ надъ вами посмѣиваться!.. Взглянете вы на это и сами улыбнетесь, да и скажете: „шутникъ П. А. Безсоновъ! вѣдь вы обѣщали намъ стихи, а даете Богъ-знаетъ что такое!..“ Но это вамъ не совѣтую говорить: вамъ покажутъ 21 стр. 4 вып., и вамъ стыдно будетъ, а на этой замѣчательной страницѣ объяснено; „часто иногда самая тонкая, едва замѣтная черта различаетъ эти отдѣлы (т. е. народные стихи и пѣсни, сложенные грамотѣями) и понимается лишь чутьемъ, образованнымъ опытомъ: въ изданіи же соблюсти эти отличія и раздѣлить стихи на особые отдѣлы при настоящемъ случаѣ невозможно!“

По этому онъ все беретъ, какъ трудолюбивый жукъ со всякой дряни собираетъ все, что ему надобно, спишетъ книгу, а къ ней и примѣчаніе: „Сочинено богословомъ Фраматіемъ Дивковичемъ изъ Елашакъ… съ дозволенія инквизиціи, печатано въ Венеціи 1691 г.“ (стр. 82, 83, 84… выписано 34 страницы!..) или напечатаетъ, что этотъ стихъ сочиненъ Антономъ Головатымъ, которымъ запорожскіе казаки поздравляли Потемкина (вып. 5, стр. 18). Сюда вошелъ и месяцесловъ въ стихахъ, вѣроятно пойдетъ такая же и арифметика, оды Державина, Шатрова; г. Безсоновъ все печатаетъ сряду, и ежели ему иногда случается не кончить по какой-то непонятной для насъ совѣстливости и вмѣсто конца написать и прочее, то за то часто приходится въ двухъ экземплярахъ печатать одинъ и тотъ же стихъ… т. е. не стихъ, а младшій стихъ. Вотъ напримѣръ:

Свѣтлыя въ небѣ палаты,

Трапезы тамо богаты:

Идите всѣ души праведны до той палаты

Тамо витати и близко Бога сѣдати,

Тамо бо велія радость,

И всѣмъ всемірная сладость,

Поютъ музыцы, разные языцы,

Песнь Богу сильну, зѣдо предивну

Въ часъ веселую годину.

А грѣшницы не тужите,

Но скоро тамо идите,

Оставите грѣхи до той утѣхи,

Въ радость премногу, къ милому

Любовь велію стяжите Богу,

Свѣтлыя во небѣ палати

Трапезы тамо богаты;

Идите дуси праведніи всѣ,

До той палаты, тамъ обѣдати

И близко Бога стояти

Тамо бо велія радость

И всѣмъ всемірная сладость

Поютъ музыцы, разные языцы

Пѣснь Богу сильну, презѣльну, дивну.

Въ часъ веселья годины

А грѣшницы не тужите,

Но скоро тамо идите,

Оставите грѣха до той утѣхи,

Въ радость премногу къ великому Богу.

(Вып. 5, №№ 521 и 522 стр. 259, 257).

Подобныхъ вещей г. Безсоновъ собралъ многое множество, и объявилъ въ газетѣ „День“, что ея-де П. А. Безсоновъ собралъ до 1000 стиховъ, да денегъ нѣтъ, издать не могу, такъ сокровище и пропадаетъ! Не соблаговолитъ ли кто денегъ на изданіе этихъ сокровищъ?!..» «С. П. Вѣдомости» повторили это объявленіе и «подписка шла такъ быстро и успѣшно, что совершенно доказала сочувствіе русскаго общества» къ изданію русскихъ народныхъ пѣсенъ, на что впрочемъ скажетъ теперь публика: обѣщали русскіе народные стихи, а подчуютъ младшими стихами. Всѣ думали, что г. Безсоновъ въ первой же книжкѣ, выпущенной по подпискѣ, запоетъ:

А мы, нищая братья,

Мы убогіе люди,

Должны Бога молити,

У Христа милости просити

За поящихъ, за кормящихъ,

Кто насъ поитъ и кормитъ,

Обуваетъ — одѣваетъ!..

А Петръ Алексѣевичъ Безсоновъ, вмѣсто этой жалобной пѣсни «Калѣкъ-перехожихъ», какъ хватитъ въ первой же книжкѣ, въ первый же стихъ:

Патріархи тріумствуйте,

Со пророки ликовствуйте,

Со святыми торжествуйте!

Приведутся дѣвы. (IV вып. стр. 1).

А чего тутъ ликовать?!.. Ликовать, не ликовать одному Петру Алексѣевичу Безсонову, а подписчики-то на «Калѣкъ-перехожихъ», чай, заплакали, когда денежки ихъ загули!..

Когда была окончена эта статья, я увидалъ пятый выпускъ сборника пѣсенъ П. В. Кирѣевскаго. Въ этомъ выпускѣ пѣсни расположены по мысли г. Безсонова. Трудно только понять, по какимъ соображеніямъ расположены пѣсни этого выпуска. Напримѣръ почему пѣсня «про князя Волховскаго и Ваньку Клюшничка» помѣщена прежде пѣсни:

Какъ гулялъ молодецъ ровно тридцать лѣтъ,

Загулялъ молодецъ къ королю въ Литву…

да и много подоблаго… Только я считаю своимъ долгомъ извиниться, передъ г. Безсоновымъ: я невольно ввелъ его въ ошибку. Г. Безсоновъ, помѣщая мои варіанты пѣсни «про князя Волхонскаго и Ваньку Ключничка», называетъ князя Волхонскаго «княземъ-бояриномъ». Я печатая въ «Отечественнихъ Запискахъ» эту пѣсню, по независящимъ отъ редакціи обстоятельствамъ долженъ быль называть Волхонскаго «княземъ бояриномъ», а потому и въ сборникѣ Кирѣевскаго въ моихъ варіантахъ Волхонскій называется тоже «княземъ-бояриномъ».

СТИХИ ДУХОВНАГО СОДЕРЖАНІЯ.

1.

Стихъ про Егорія Храбраго.

Во седьмомъ году восьмой тысячи

Наѣзжалъ царище Кудрянище

Ко тому ли городу Чернигову.

Онъ князей бояръ всѣхъ повырубилъ;

Благовѣрнаго князя Ѳедора

Онъ подъ мечъ склонилъ,

Голову срубилъ.

Оставалося чадо малое,

Молодой Егорей свѣтло-храбрый:

По локоть руки въ красномъ золотѣ,

По колѣна ноги въ чистомъ серебрѣ,

И во лбу солнце, во тылу мѣсяцъ,

По косицамъ звѣзды перехожіи.

Онъ того, собака, не пытаючи,

Началъ Егорья — свѣта мучити

Всякими муками да разноличными.

Началъ онъ Егорья топорами сѣчь:

Топоры все зубье прикрошилося,

А Егорья-свѣта не уязвило,

Не уязвило, не укровавило.

Онъ того, собака, не пытаючи,

Началъ онъ Егорья пилой пилить,

У пилы все зубье прикрошилося,

Прикрошилося, все приломалося,

А Егорья-свѣта не уязвило,

Не уязвило, не укровавило,

Онъ того собака, не пытаючи,

Началъ Егорья водой топить,

Колесомъ вертѣть:

Колесо въ щепу все приломалося,

А Егорья-свѣта не уязвило,

Не уязвило, не укровавило.

Онъ того, собака, не пытаючи,

Началъ онъ Егорья въ котлѣ варить:

Егорей-свѣтъ въ котлѣ стойкомъ стоить,

Стойкомъ стоитъ, самъ стихи поетъ,

Стихи поетъ все херувимскіе,

Подъ котломъ растетъ трава муравлена

Растутъ цвѣточки лазоревы.

Онъ того, собака, не пытаючи,

Копалъ погреба глубокіе,

Долины погребъ двадцати саженъ,

Ширины погребъ тридцати саженъ,

Глубину погребъ сорока саженъ,

Посадилъ Егорья — свѣта съ матерью

Во тотъ погребъ во широкой:

Задергивалъ рѣшотки желѣзныя,

Желтымъ пескомъ призасыпывалъ,

Сѣрымъ каменьемъ призаваливалъ,

Муравой травой замуравливалъ.

Онъ пошелъ, собака, похваляется:

«Не бывать-ска Егорью на святой Руси,

Не видать Егорью свѣта бѣлаго,

Свѣта бѣлаго, солнца краснаго».

По Егорьевой было по участи,

И по Божьей было по милости,

Стонка завѣвали вѣтры буйные

Изъ того изъ далеча чиста поля;

Мураву-траву всю размуравило,

Сѣро каменье все приразвалѣло,

Желты пески всѣ приразвѣяло,

Рѣшеточки всѣ прираздергало,

Выходилъ Егорей на святую Русь,

Увидалъ Егорей свѣта бѣлаго,

Свѣта бѣлаго, солнца краснаго,

Сталъ просить благословенія,

Благословенія матушки родимыя

Поѣхать къ Кудревяну Кудреянищу

Изместить обиды всѣ родительскія.

Унимаетъ его матушка родимая:

«Не поѣзжаій: у Кудревяна Кудреянища

Есть три заставы, три великія;

Первая застава великая:

Стоятъ лѣса темные,

Они засѣли до неба;

И стиглому и сбѣглому проходу нѣтъ,

И удалому молодцу проѣзду нѣтъ.

А другая застава великая:

Стоятъ двѣ горы высокія,

Разойдутся, да вмѣстѣ столкнутся.

Ни стиглому, ни сбѣглому проходу нѣтъ,

Ни удалому молодцу проѣзду нѣтъ».

Ой же ты — матушка родимая!

Не Божіимъ все есть изволеніемъ —

Все вражіимъ навожденіемъ!

Поѣхалъ удалый доброй молодецъ;

Пріѣхалъ къ лѣсамъ темныемъ.

«Ой все вы лѣсы, лѣсы темене!

Полноте-ко врагу вѣровать,

Вѣруйте-ко въ Господа распятаго,

Самаго Егорья-свѣта храбраго!»

Стали лѣсы по старому,

Стали лѣсы по прежнему.

Проѣхалъ Егорей-свѣтъ храбрый.

Пріѣхалъ къ горамъ высокимъ:

«Полноте-ко горы врагу вѣровать!

Вѣруйте-ко въ Господа распятаго,

Самаго Егорья — свѣта храбраго.»

Стали горы по старому,

Стали горы по прежнему;

Проѣхалъ Егорей — свѣтъ храбрый.

Пріѣхалъ къ рѣкѣ огненной:

"Полно-ко рѣка врагу вѣровать!

Вѣруй-ко въ Господа распятаго,

Самаго Егорья — свѣта храбраго!

Стала рѣка по старому,

Стала рѣка во прежнему.

Колотятъ платье двѣ дѣвицы,

Двѣ русскія полоняночки:

«Ой же ты удалый добрый молодецъ.

Есть еще у Кудреяна Кудреяныча.

Есть три заставы, три великія:

Первая заставь сидитъ надъ крыльцомъ птица:

Унесетъ тебя въ чисто поле,

Малымъ дѣтямъ да на съяденье.

Надъ крыльцомъ сидитъ змѣя лютая:

Ухватитъ тебя на хоботъ свой

Унесетъ тебя въ чисто поле

Малымъ дѣтямъ на съяденье.

Въ палатахъ у него есть мечъ самосѣкъ,

Отсѣкетъ у тебя буйну голову!»

— Все это не Божіимъ изволеніемъ,

Все вражіимъ навожденіемъ!

«Охъ ты птица, птица, лети въ чисто поле,

Хватай поганыхъ татаровей.

Охъ ты змѣя, змѣя лютая!

Лети змѣя въ чисто поле

Хватай поганыхъ татаровей!

Охъ ты мечъ мечъ, мечъ самосѣкъ,

Ссѣки у Кудреяна Кудреянища,

Ссѣки буйну голову.»

(Арханг. губ. зап. С. В. Максимовымъ).

2.

Стихъ про Егорія Храбраго.

Во шестомъ году въ осьмой тысячи,

Да при томъ царѣ да при Ѳедору,

Да при той царицы благовѣрныя,

Да при святой Софіи премудрыя,

Спородила она да три дочери,

Да три дочери, да три любимыи,

Четвертава сына свѣтъ Егорія,

Свѣтъ Ягорія, свѣтъ Храбрава:

По колѣни въ нево ноги въ золыти,

По локоть руки въ чистымъ серибри,

Волоса на немъ, что ковыля трава. *)

Вотъ изъ той земли басурмааскія,

Исповѣдыватъ царь басурманища,

Онъ са всей силаю са жидовскаю;

Онъ сикётъ и рубётъ, вы полонъ беретъ!

Заполонилъ же ёнъ да три дѣвицы,

Евъ нагналъ за аграды за рубежнаи,

Приставлялъ кы стаду ка звяриному,

Кы сѣрымъ валкамъ басурепымъ-жа **).

Онъ сталъ царища басурманища,

Онъ сталъ жа въ Ягорія распрашивать,

Распрашявати, разгаваривати;

"Какова ты роду, какова племеню,

«Али барскыва, князіянскыва?»

А яму Ягорій атказываить:

А яму Храбрый атгавариваить;

«Я таво роду христьянскава.»

Ты повѣруй вѣру ты ко мнѣ царю басурманицу.

Яму Ягорій атказываить,

Яму Храбрый атгавариваить:

«Не повѣрую вѣру я къ тибѣ къ царю!

Я повѣрую вѣру къ сымаму Христу,

Сымаму Христу — Царю Небеснаму,

Ищо матири Быгародици,

Святой Софеи премудрые,

Ищо Троицы нераздѣльныи.»

Пывялѣлъ царища басурманища,

Пывялѣлъ Ягорья крѣпко мучити,

Крѣпко мучити разноличными.

Пывялѣлъ Игорія воножи рѣзать:

У нажахъ канци пытламалиси;

Мастировъ руци патымалиси;

Ничаво Игорію не вредиласи:

Уся яво тѣло суцѣляласи.

Пывялѣлъ царища басурманища,

Пывялѣлъ Игорія въ тапары рубить;

У тапарахъ лезья потломалиси,

Мастеровъ руци апущалиси;

Пывялѣлъ царища басурмавища,

Пывялѣлъ Игорья на пилы пилить:

У пилахъ зубья повытиралиси,

Мастеровъ очи помишалиси;

Ничаво Игорью ни прихилоси:

Уся яго тѣла суциляжоси!

Пывялѣлъ царища басурманища,

Пывялѣлъ Егорья на маряхъ тапить

На маряхъ тапить съ бѣлимъ каменемъ.

Енъ паёть стихи херувимскія

Да гласомъ гласить по-евангельски,

Да сверхъ жа воды Ягорій плаваить!

Ничаго Ягорью не вредилоси:

Уся яво тѣла суцилялоси.

Пывялѣлъ царища басурманища,

Пывялѣлъ Игорья вы смалѣ варить,

А смола кипить, яко грогъ гремить,

А сверхъ воды ***) Ягорій плаваить!

Ничаго Игорію ни врядилоси;

Уся яво тѣла суциляласи.

Пывялѣлъ царища басурманища,

Пывялѣлъ Ягорію яму капать:

Глубины яма сорока сажовъ,

Поперечины двадцати сажонъ.

Пысадили Ягорья въ глубаку яму,

Паталочили доски желѣзная,

Прибивали гвоздями полуженнами,

Засыпали пясками рудожелтами;

А самъ царища басурманища,

Самъ притаптывалъ, пригаваривалъ:

"Не хадить Игорію по биломъ свѣту,

«Не видать Игорію солнца красныва,

„Не видать Мгорію мѣсаца ясныва!“

Изъ за горыда Русалимскава

Высхадила туча да пригрозныя,

Да пригрозныя, вятры буйнаи.

Разносили пяски рудажолтаи,

Грамава туча доски желѣзнаи:

Выходилъ Ягорій да на бѣлый свѣтъ

Увидалъ Ягорій солнца красныя,

Увидалъ Ягорій мѣсяцъ ясныя;

Пошолъ жа Ягорей да на тотъ на градъ,

Да на томъ во гради нѣтъ ни старыва,

Нѣтъ ни старыва, нѣтъ ни малыва,

Только стаить церква саборная,

Да саборныя быгамольныя;

Да ва той церкви вы саборныя,

Адна мать пречистая Быгародица,

Святая Сафея премудрая.

Какъ святой Игорій проглаголуетъ:

„Мать пречистая Быгародица,

Святая Сафея премудрая!

Ты атдай мнѣ блаасланіеніе:

Пойду я къ царищу басурманищу,

Да стану за вѣру христіянскую,

Атплачу яму дружбу прежнію.“

Она яву проглаголуить:

„Ты пади во тѣ степи,

Ты возьми каня богатырскыва,

Са всею оружію ваенныю“.

Паѣхалъ Ягорій на круты горы,

На круты горы, на талкучія.

А крутыя гори сыхалилиси,

Да негди Ягорію праѣхати.

А имъ жа Ягорій проглаголывалъ:

„А горы маи, да все крутыи!

Да вы станьте-на съ, горы, да по старому:

Построю на васъ церкву саборнаю,

Саборнаю быгамольнаю.“

Вотъ та застава миноваласи!

Пыдъизжалъ Ягорій кы тямнымъ лясамъ,

А тямны ляса кы сырой земли прикланилиси.

А имъ Игорій проглаголивалъ:

„Ай вы ляса мои пріагромнаи,

Станьтя ляса па стараму:

Я буду сѣчь, рубить сы малитвами,

Буду изъ васъ строить церкви соборныя,

Да соборныя, быгамольнаи.“

Вотъ и та застава миноваласи!

Пыдъязжалъ Ягорей кы таму стаду,

Кы таму стаду кы звяринаму;

А звѣрямъ Ягорій проглаголявалъ:

„Разойдитеся и гдѣ одинъ — два,

Пы чистымъ палямъ, пы тямнымъ лясамъ,

Да пейте, вы ѣшьте, повелѣнная“.

Вотъ и та застава миновалиси!

Стада пасили красныя дѣвушки,

Ягоріевы родныя сестрицы.

Краснымъ дѣвицамъ Ягорій проглаголуетъ:

„Вы сойдитекася на Кіянь моря,

Вы абмойте шерсть басурмнвскую;

На васъ станить тѣла христіянская,

А вѣруйте Самому Христу,

Самому Христу, Царю небеснаму;

Ещо матери Быгародицы,

Во святой Софеи во премудрыя,

Пресвятой Троицы нераздѣлямыя…“

Подъѣзжалъ Ягорій кы таму дворцу.

На вратахъ седитъ Великанъ птица,

Во носѣ держитъ Севру рыбу.

Када Севръ рыба пываротится,

Всѣ синія моря выскалухнутся.

Рыбы Ягорій проглаголуить:

„Ходи жа ты, рыба, по синемъ мори“.

А птицы Игорій проглаголывалъ:

„Ходи жа ты, птяца, крутымъ берегамъ,

Питаиси жа, птица, бѣлай рыбяцай“.

Пыдъѣзжалъ Игорій къ царищу басурманящу.

Всталъ царища басурманища Ягорья упрашивати,

Ягорія упрашивати, утоваривати:

„Погоди ко си ты на три года.“

А яяу Игорей атказываитъ:

„Ни на три года, ни на три часа“.

Размахнуалъ оружія военная,

Разсѣкъ палаты бѣлакаменны,

Досталъ царища басурнанища,

Атплатилъ яму дружбу прежняю,

Друзкбу прежнію, кровь гарючаю,

За тае за вѣру христьянскаю!

Слава великая Игорія похожденія!

(Малоарх. у., с. Сабурово. Пѣлъ Иванъ Кондрашовъ 1858 г. 16 мая)

• ) Въ воображеніи народа Егорій представляется такимъ, какимъ пишется на иконахъ.

• • ) Т. е. людей наровитъ съѣсть: такъ Ягорій волковъ прозвал. (прим. пѣвца).

• • • ) Вѣроятно: воды вмѣсто смолы, по ошибкѣ пѣвца.

3.

Стихъ про Егорьевы мученья.

При томъ царѣ, при Ѳедорѣ,

У него была царица благувѣрная,

Благувѣрвая, благучестивая.

Спородила царица она три отрока:

Два отрока-отроковицы,

Третьяго отрока Егорья Храбраго. —

Изъ того ли изъ града изъ Китаева

Подымался невѣрный царь Диклитіанище;

Іерусалимъ, святой городъ, весь повыгубилъ;

Онъ князей и бояръ всѣхъ подъ мечъ склонилъ;

А онъ Божьи церквы всѣ на дымъ пустилъ;

Святыихъ образовъ подъ коней послалъ;

А благовѣрнаго царя Ѳедора

Онъ взялъ его, невѣрный царь, за желты кудри,

Отводилъ его далече во чисто поле;

Отрубилъ онъ мечемъ ему буйную голову.

А Егорья, отрока премладова, —

Онъ мучилъ его мукамъ всякіамъ разныимъ:

Онъ пыталъ Егорья батожьемъ стегать,

Батожьемъ стегать, все желѣзныимъ;

Не взяло Егорья батожьемъ стегать;

Батожья отъ Егорья всѣ переломалися,

Мастеровыя руки опущалися.

Ничего Егорью тутъ не сдѣлалось.

Онъ пыталъ Егорья и колесомъ тереть;

Не взяло Егорья колесомъ тереть:

Колесо все отъ Егорья взвертѣлося;

Ничего Егорью тутъ не сдѣлалось.

Онъ невѣрный царь Диклитіанище,

Онъ пыталъ Егорья и пиламъ пилить;

Не взяло Егорья и пиламъ пилить,

Всѣ пила отъ Егорья преизгибалися;

Ничего Егорью тутъ не сдѣлалось.

Онъ пыталъ Егорья и топорамъ рубить,

И не взяло Егорья и топорамъ рубить:

Топоры всѣ отъ Егорья преломалися,

Мастеровыя руки опускалися;

Ничего Егорью тутъ не сдѣлалось.

Онъ невѣрный царь Давлитіанище,

Онъ пыталъ Егорья во смолѣ варить,

Не взяло Егорью во смолы кипѣть.

Онъ пыталъ Егорья и на воды топить,

Не взяло Егорья и на водѣ тонуть:

Онъ противъ воды, Егорій, гоголемъ плыветъ,

Гоголемъ плыветъ, самъ стихи поетъ —

Онъ стихи поетъ, Егорій, херувимскіе,

Херувимскіе поетъ по-архангельски.

Онъ, презлой, невѣрный царь Диклитіанище,

Онъ беретъ Егорья за бѣлы руки,

Отводитъ далече его во чисто поле,

На славную гору Сорочинскую.

Приказалъ онъ выкопать ему глыбокъ погребъ —

Глыбиною былъ погребъ сорока саженъ —

Посадилъ онъ свѣта Егорья во глыбокъ погребъ,

Задвигалъ онъ его рѣшетками все зелѣзвыми,

Засыпаль онъ песками рудожелтами:

Онъ дубьемъ и колодьемъ заворачивалъ;

Онъ самъ, невѣрный царь, приговаривалъ:

„Не бывать теперь Егорью на бѣломъ свѣту,

Не видать Егорью солнца краснаго,

Не слыхать Егорью повелѣнья божьяго!“

Самъ вошелъ онъ, невѣрный царь,

Во свой Китай городъ,

Во свое во царство беззаконное.

Онъ Егорьевыхъ двухъ милыхъ сестеръ,

Онъ побралъ, проклятый, во полонъ къ себѣ,

Заставлялъ онъ ихъ паста стада звѣриныя:

Звѣрей разныихъ, разноличныихъ.

Миновало тому время ровно три года:

Подималися вѣтра буйные

На славную гору Сорочинскую;

Всѣ дубья, колодья разворачило,

И пески желтыя всѣ поразвѣяло:

Раскрывалися рѣшетки всѣ зелѣзныя.

Выходилъ Егорій вонъ изъ погреба.

Помолился Егорій на образа Спасителя;

Пошелъ Егорій Храбрый онъ въ Іерусалимъ городъ.

Іерусалимъ, ихный городъ, весь повыгубленъ;

Только оставши во святомъ градѣ, въ Іерусалимѣ,

Единая полата бѣлокаменная

Его батюшки, царя Ѳеодора,

Да еще былъ оставши второй Давыдовъ домъ.

Взошелъ Егорій Храбрый въ свои палаты бѣлокаменны

Онъ крестъ держалъ, Егореи, по писанному,

Онъ поклонъ поклонялся до сырой землѣ

Своей матушкѣ Софьѣ, царицы благувѣрныя:

„Здравствуй, родимая, родная матушка,

Софья царица, мать благувѣрная!“

Возговоритъ Егорью родная матушка:

„Ровно три года солнце не пекло

На моя палаты бѣлокаменныя;

Но теперь мнѣ солнце возсіяло

Во моихъ палатахъ бѣлокаменныхъ“.

„Благослови, родимая, родная матушка,

Меня иттить ко злому царю Диклитіанищу.

Отплатить ему дружбу прежнюю,

Отлить мнѣ кровь своего батюшки“.

Возговоритъ Егорью родная матушка:

„Мое дитятко ты премладое,

Гдѣ жь тебѣ иттить ко злому царю Доклитіанищу?“

Возговоритъ Егорій своей родной матери:

„Благословишь — пойду, и не благословишь — пойду“.

Благословила Егорья родная матушка,

Благословила его святыимъ образомъ

Выходилъ Егорій изъ палаты вонъ:

Онъ пошелъ, Егорій, на конюшенъ дворъ,

Выводилъ коня Егорій самолучшаго,

И садился свѣтъ Егорій на коня храбраго.

Поѣхалъ свѣтъ — Егорій къ царю Диклитіанищу!

Ну, на той пути, на дороженькѣ

Повстрѣчалося Егорью несчастье великое.

Напущалъ онъ Диклитіанъ на Егорья сѣрыхъ волковъ.

Возговоритъ Егорій звѣрямъ — сѣрымъ волкамъ:

„Разойдитеся вы на всѣ четыре стороны,

По степямъ, по лѣсамъ, по чистымъ полямъ;

Пейте и ѣшьте вы мое повелѣнное,

Егорьево благословенное“.

Поѣхалъ свѣтъ — Егорій Храбрый въ царю Диклитіанищу;

Опять на той пути дороженькѣ

Повстрѣчалося Егорью несчастіе великое:

Посреди пути — дороженьки лежитъ тутъ змѣя горюница,

О двѣнадцати змѣя была головахъ,

О двадцати четырехъ хоботахъ.

Тутъ Егорій Храбрый пріужахнулся;

Онъ беретъ свое жезло булатное,

Жезло булатное и свой вострый мечъ.

Онъ возговоритъ, Егорій, змѣи горюницѣ;

„Отойди, змѣя, ты съ пути долой“.

Передъ нимъ змѣя она попротивилась;

Онъ разсѣвъ змѣю на мелки части,

Самъ поѣхалъ Егорій Храбрый къ царю Диклитіанищу.

Пріѣзжалъ Егорій во Китай — городъ,

Ко тому дворцу, ко царскому,

Закричалъ Егорій своимъ громкимъ голосомъ:

Узналъ царь Диклитіанъ гласъ Егорьевскій.

Выходилъ царь Диклитіанъ на свой на крутой крылецъ;

Онъ поклонъ поклонялся Егорью понизешеньки,

Возговоритъ Егорій царю Диклитіанищу:

„Ты повѣруешь ли вѣру христіанскую,

Ты состроишь ли во своемъ градѣ три церквы соборныя?“

Диклитіанъ царь нашему Богу не повѣровалъ,

Онъ беретъ, Егорій Храбрый, свой острый мечъ,

Отрубилъ Егорій Храбрый царю буйную голову,

А онъ ихнѣе все царство беззаконное

Привождалъ во вѣру христіанскую.

4.

Стихъ объ Алексафіи.

Посторонъ святаго града Іерусалима

На земли было три царства беззаконныихъ:

Первое царство былъ Содомъ городъ,

А второе царство былъ Гоморъ городъ,

А третье было царство Рахлинское.

На ихнее беззаконіе великое —

Да не могъ на нихъ самъ Господь смотрѣть.

Содомъ и Гоморъ Господь скрозь земли прослалъ,

А на этое третье царство, на Рахлинское,

Напущалъ Господь Богъ на нихъ змѣя лютаго,

Давали они со города скотиною

Ко лютому змѣю на съѣденіе,

И ко пещерскому на прожреніе.

Во градѣ скота у нихъ мало осталося:

Давали они со города по головы,

По головы человѣческой,

Ко лютому змѣю на съѣденіе,

Ко пещерскому на прожреніе.

Во градѣ людей у нихъ мало оставалося,

Собиралися всѣ жители рахлинскіе

Къ самому они царю на широкій дворъ;

Метали они жеребьемъ самоволжевымъ

Со самымъ царемъ со Агапіемъ.

Но жеребье царю доставалося

Ко лютому зврѣю иттить на съѣденіе,

Ко пещерскому на прожреніе.

Прикручинился царь и припечалился.

Возговорить ему царица рыхлинская:

„Не кручинься, царь, и не печалуйся;

У васъ есть съ тобой кѣмъ замѣнитися;

У васъ есть съ тобой дитя единое:

Она единая дочь не милая;

Она вѣруетъ вѣру все не нашую:

Богу молится она распятому;

Отдалимъ мы Олексафію ко лютому змѣю,

Ко лютому змѣю на съѣденіе,

Ко пещерскому на прожреніе“.

Многой радостью царь изнаполнился,

Приходилъ онъ въ палаты бѣлокаменныя,

Ко своей ко дщери въ одинокія;

Вызывалъ онъ въ упокой ее во особый,

Уговаривалъ онъ дочь, обманывалъ:

„Ты, прекрасная Олесафія Агапеевна,

Ты вставай-ка, Олесафія, изъ утра ранешенько,

Умывайся, дѣвица бѣлешенько,

И снаряжайся, Олесафія, хорошехонько:

Изъ утра я тебя буду замужъ давать,

Ты въ которую вѣру вѣруешь“.

Срадовалася Олексафія, взвеселилася,

На ложницу она спать не ложилася:

Всю темную ночь она Богу молилася;

Молилася она Спасу пречистому,

Второму Миколы Барградскому,

Третьему Егорью-свѣту Храброму.

Между тѣмъ дѣвицы и утро пришло.

Встала Олексафія ранешенько

Умывалася она бѣлешенько,

Снаряжалась она хорошехонько.

Выходила Олексафія на крутой крылецъ.

Взглянула Олексафія на широкій дворъ:

Посреди двора было царскаго —

Тутъ стоитъ корета сама черная,

Припряжены кони неученые.

Посаженъ дѣтина въ платьѣ травурномъ;

Ино тутъ же Олексафія догадалася,

Горячимъ слезамъ она обливалася:

„Не на то меня мать спородила,

Чтобъ отдать меня во свою вѣру;

А на то меня мать спородила:

Отдаетъ меня батюшка ко люту змѣю,

Ко люту змѣю на съѣденіе,

Ко пещерскому на прожреніе“.

Повели Олексафію со крута крыльца,

Сажали Олексафію въ корету черную,

Повезли Олексафію ко синю морю,

Ко тому ко восходу ко змѣиному.

Выходила Олексафія изъ кореты вонъ,

Садилась Олексафія на крутой берегъ,

Ко тому ко морю ко синему.

Уѣзжалъ дѣтина въ платьѣ траурномъ:

Оставалась Олексафія одинешенька.

На листу у Олексафіи было написано:

Святые ангелы были все, архангелы.

Молилась Олексафія Спасу Пречистому,

Второму Миколы Барградскому,

Третьему Егорью — свѣту Храброму.

Услышалъ Господь Богъ ея моленье,

Посылалъ Господь Богъ Егорья Храбраго

Для храненія дѣвицы отъ змѣя лютаго.

Пріѣзжалъ Егорій на добромъ конѣ,

Онъ слѣзалъ, Егорій, съ коня храбраго;

Онъ поклонъ воздалъ дѣвицы низешенько:

„Богъ на помочь тебѣ, царская дочь Олексафія!“

Давалъ Егорій Храбрый свой шелковъ поводъ

Олексафіи дѣвицы на бѣлы руки:

„Подержи ты, говоритъ, Олексафія, моего коня,

А больше того смотри сама на сине море:

Когда на морѣ волна будетъ подыматися,

Изъ пещеръ змѣя лютая появлятися,

Ты тогда мевя, дѣвица, ото сна сбуди“.

Онъ возговорилъ Егорій, а самъ спать уснулъ.

Держала Олексафія коня храбраго,

Больше того смотрѣла на сине мope.

На морѣ волна стала колыбатися,

Но тутъ же Олексафія она испугалася,

Горячими слезами она обливалася,

Начала дѣвица Егорья ото сна будить;

Не могла она Егорья ото сна сбудить.

Она жалко Олексафія сама росплакала:

Покатились у Олексафіи горючи слезы

На Егорьево на бѣло лице;

Оттого Егорій ото сна возсталъ.

Онъ беретъ свое жезло булатное,

Онъ пошелъ Егорій ко синю морю,

Ко тому ко восходу ко змѣиному.

Онъ бьетъ змѣю копьемъ во прожерище:

„Ты будь змѣя и кротка и смирна,

Ты пей и ѣшь мое повелѣнное,

Олексафіево благословенное“.

Распоясалъ Егорій свой шелковъ поясъ,

Онъ продѣлъ змѣи насквозь прожорище,

Онъ давалъ Олексафіи на бѣлы руки,

Онъ давалъ, Егорій, самъ наказывалъ!

„Поведиткась, Олексафія, змѣя лютаго

Во свое во царство рахлинское.

Скажи батюшкѣ царю Агапію,

Пущай повѣруетъ вѣру христіанскую,

Пусть состроитъ онъ три церквы соборныя.

Ежель не повѣруетъ онъ вѣры христіанскія,

Ты пусти змѣю на свою волю,

Потребитъ змѣя ихъ всѣхъ до единаго,

Не оставитъ имъ людей на сѣмены“.

Повела Олексафія змѣя лютаго

Во свое царство во рахлинское,

Становилась Олексафія посреди града,

Закричала Олексафія женскимъ голосомъ:

„Ты услышь, мой отецъ, рахлинскій царь!

Ты повѣруешь ли вѣру христіанскую,

Ты состроишь ли три церкви соборны ихъ?

Ежель ты не повѣруешь вѣры христіанскія,

Я пущу змѣю на свою волю,

Потребитъ змѣя васъ всѣхъ до единаго,

Не оставитъ вамъ людей на сѣмены“.

Царь со радости онъ вѣры повѣровалъ,

Онъ создалъ свою заповѣдь великую:

„Я сострою три церквы соборныя:

Церковь Матери Божьей, Богородицы,

Еще Троицы Живоначальныя

И святому Егорью свѣту Храброму.

Я не разъ Егорью буду въ году вѣровать,

Я не разъ въ году — два раза“.

5.

Стихъ про Бориса и Глѣба.

Востошная сдержавная

Какъ у славнымъ гради у Кееви *)

А жилъ себѣ Володимеръ князь,

Володимеръ князь Володиміравичъ;

Онъ имѣлъ сибѣ двинадцать сыновъ,

Двинаддать сыновъ любезнѣйшихъ;

Только взлюбилъ ёнъ трехъ сыновъ:

Святова и Глѣба, Бориса,

А третьева Святааполка,

Той имѣлъ сибѣ за большаго сына.

Дѣлилъ грады на три части:

Что Кеевъ градъ, Черниговъ градъ Святому и Глѣбу, Борису,

Привдавѣшанъ **) градъ Святополку.

Святой Полокъ пишетъ листы,

Пишетъ листы къ меньшимъ братьямъ:

„А вы братья, вы и меньшія!

Выѣзжайте въ чистоя поля,

Въ чистоя поля пиръ пировать,

Пиръ пировать, атца паминать“.

Бяруть письмо, сильно плачуть,

Дабровъ конивъ сидлаивчи,

Въ чистоя поля ваизжаивчи,

Бѣлы шатры раскинаивчи.

Святой Полохъ наѣзжаивчи,

Глѣба нажомъ зарѣзаивчи,

Бариса каміемъ закаляивчи,

(Въ) топки болоты отволачаювчи,

Подъ гнилу колоду подкладаивчи.

Ляжатъ мощи тридцать три года,

Ничаво мощамъ не врядиласи,

Ни ятъ солнца ни засохли,

Ни ятъ вѣтру ни завѣтряли,

Ни ятъ дожжу ни сатлѣли.

Святому Глѣбу славу поеиъ!

На вѣкъ слава яго ни иинуитца,

Саздай намъ, Господь, сяму міру пріукрасный рай!

Малоарх. уѣз. с. Сабурово; пѣлъ Иванъ Кондрашевъ; его выучила монахиня въ Коренной.)

• ) Во всѣхъ извѣстныхъ мнѣ варіантахъ или: „Съ восточнаго держанія“, или „Восточное держаніе“.

• • ) T. e. самый бѣдненькій градъ. Прим. пѣвца.

6.

Стихъ о пречудной царицѣ.

Ты пречудная царица, Мать Божія-Богородица!

Ты услышь-ка наше моленіе, отъ грѣшныихъ рабовъ твоихъ,

Ты прими наше слезное иногда рыданіе,

Не лиши насъ отъ царствія отъ свово отъ небеснаго

И не предай васъ ко злой муки, ко превѣчныя.

Ай же мука, ты есь мука злая сотворена!

Но не ради насъ этая мука злая превѣчная,

Сотворена злая мука ради діавола

И ради того человѣка многобеззаконнова.

Ты живешь уже, человѣче, на разсудишь о себѣ;

Пора тебѣ будетъ, человѣче, воспокояться,

На истиную путь пора будетъ обратитися.

Призови-ка, человѣче, ты отца къ себѣ духовнаго,

Исповѣдай-ка, человѣче, свои тайные грѣхи,

Но не сколько вамъ не жить, всѣмъ намъ умирать будетъ.

Великому нашему всему богатству будетъ здѣсь остатися,

Не друзья, братья намъ отъ смерти, не заступщики,

Я ни златомъ, ни серебромъ намъ отъ смерти не откупитися,

Слезами намъ отъ смерти будетъ не отплакаться.

Если хочешь ты, человѣче, себѣ до конца претерпѣть,

Ты взойди же, человѣче, во дальнія во пустыни,

Постригися ты, человѣче, во ризы черныя,

Ты надѣнь-ка, человѣче, на себя схимушку спасеную,

Ты зазри, человѣче, на образа Создателя.

„Создатель нашъ Царь Небесный; онъ есть многомилосливъ:

Онъ, любя человѣка, Господь хранитъ, милуетъ,

Избавляетъ Господь грѣховъ человѣческіихъ много множество,

Доставляетъ онъ до царствія до свово до небеснаго,

Онъ приводитъ душу праведную до престола до Господняго“.

Скоро какъ будетъ тое времячко злаго антихриста:

Бремя на три года будетъ и на шесть мѣсяцовъ;

Но не можетъ тогда Царь Небесный на антихриста зазрить»

Онъ сошлетъ Илью пророка съ небесъ на сыру землю,

Тогда будутъ пророки по земли пророковать

И православными христіанами пророки будутъ глаголовать:

«Ай жe вы, рабы, православные христіанушки,

Не давайтеся вы лукавому на обманъ антихристу,

Соблюдайте вы свои душеньки ко спасенію,

Ко страшному ко Христовому ко пришествію».

Возъярихся тогда сердце у злаго антихриста.

Онъ беретъ злой антихристъ жезло во правую руку,

Онъ ударитъ Илію пророку жезломъ во мезниный перстъ;

Тогда падетъ кровь пророческа на сыру землю;

Отъ той крови, есь буде, отъ пророческой

Загорится наша матушка вся сыра земля:

Она выгоритъ земля на шестьдесятъ локотовъ;

Тогда повѣютъ вѣтра буйные со восточной со страны,

Разнесутся пески желтыи по край матушки земли;

Тогда горы и всѣ озера поравняются,

И всѣ глыбокіе вертепы всѣ позасыплются;

Тогда грѣшные со праведными будутъ различатися:

Праведныя души будутъ взяты на восточной стороны,

А грѣшныя души будутъ взяты на западную страну.

Между ихъ протечетъ Сіонъ-рѣка огненная,

Со шумомъ она потечетъ, рѣка огненная, со тресканіемъ

И со громомъ потечетъ она, рѣка огненная, со страшныимъ;

Пожжетъ рѣка огненная горы и каменья,

И пожжетъ рѣка огненная всѣ лѣса со звѣрями,

И пожжетъ рѣка огненная весь скотъ со птицами,

Тогда выгоритъ вся земная тварь.

Тогда будутъ престолы поставлятися,

И на престолахъ будутъ книги покладатися,

Всѣ дѣла ваши и всѣ грѣхи будутъ обличатися.

Невозможно вамъ отъ своихъ злыхъ дѣлъ отперетися.

Тогда сойдетъ къ намъ съ небесъ Судья праведный,

Михайла и Гавріилъ, святые архангелы;

Мы завидимъ, рабы грѣшные, свово Судью праведнаго,

Мы возвопимъ, рабы грѣшные, во многіе голосы:

«Ай же Судья ты нашъ, Боже праведный!

Не лиши ты насъ отъ царства, отъ небеснаго,

Не предай ты васъ ко злой муки ко превѣчныя!»

Возлаголетъ Судья праведный рабамъ грѣшныимъ:

«Я судья къ вамъ посланъ Божья праведная,

Не велѣлъ мнѣ Господь брать съ васъ ни злата, ни серебра,

Благословилъ мнѣ Господъ Богъ разсудить васъ по дѣламъ вашимъ».

Тогда погонятъ рабовъ грѣшныихъ всѣхъ по мукамъ разныимъ;

Тогда грѣшные пойдутъ со плачіемъ, со рыданіемъ,

А праведные пойдутъ ко царствію ко небесному:

Оны со радостію пойдутъ и со веселіемъ.

Тогда страшный судъ весь и кончается.

7.

Воскресло небесное царство.

Воскреснетъ небесный Царь, и вознесется рука Его —

И рука Его да на вышніи небеса.

Егда будетъ страшный судъ, вострубятъ въ трубы ангелы,

Въ трубы позлащенныя:

Ужаснется вся вселенная; померкнетъ красное солнышко;

Потемнѣетъ свѣтелъ мѣсяцъ;

Падутъ звѣзды на землю, яко листіе со древа;

Престолы поставятся,

Всѣ книги поразгибнутся; дѣла наши прочитаются:

Всѣ грѣхи объявятся.

8.

Стихъ на рождество Христово. *)

Достойно есть днесь удивленія,

Духовному веселіе:

Нынѣ звѣзда на небеси явися

Паче всѣхъ святая: ты предвозвѣщаешь Бога нашего

И на землю проявляеши,

Яко даждь нарунашъ наидетъ.

Тако Христосъ смиренный съ небеси снидетъ

И принесетъ пречистую Дѣву Марію.

Родяся яко младенецъ,

Пеленами повиванъ;

Горніе чины дивятся

И земнородные человѣка объ томъ веселятся

И вкупѣ возрадуются.

Ты же, господинъ хозяинъ, повеселися

Успѣхи насладитися!

Тому же господину хозяину пребывати желаемъ

Отъ всѣхъ васъ торжествуемъ,

Велегласно поздравляемъ!

Изыде звѣзда отъ Іакова,

Свѣтъ возсія отъ израиля;

Дѣва Бога рожаетъ,

Ангелы удивляются.

Персидскіе цари приходятъ,

Рожденному младенцу даръ приноситъ;

Тотъ же Богъ съ небесъ нисходитъ

И въ небесныя возводитъ.

За тѣмъ будь здравъ, господинъ хозяинъ,

На многія лѣта!

Многая лѣта — многая радость

Во всемъ мірѣ нынѣ намъ явися.

Богъ, Царь славы, отъ Дѣвы Маріи

Въ вертепѣхъ родися!

Тому же ангели на небеси зѣло дивятся —

Земнородный человѣцъ о томъ веселится.

Мы же тако вопіемъ Вышнему Творцу:

Слава въ вышнихъ Богу.

Мы же вопіемъ: торжествуйте!

Ликовствуйте!

Хвалу Богу дайте,

Воспѣвайте,

Взыграйте!

Даетъ вамъ Богъ, господамъ, госпожамъ,

Господиновымъ женамъ,

Во всемъ вкупѣ здравствовать!

Виватъ, виватъ, многая лѣта!

Веселися здѣсь! Благодать весь день!

Хвалу Богу пѣти нашему полу на звѣзды.

Ангелъ пастырямъ возвѣстилъ

Нарожденнаго Бога вашего,

Царь же Иродъ всѣхъ возвѣстилъ

Младендевъ побилъ.

Били-билися,

Сѣкли и ругалися

Яко убивцы,

Злы разбойницы!

Кричатъ дѣтки, плачутъ матки,

Яко насмѣшницы

Да отъ нихъ персей отрывали,

И рубили ихъ,

И топтали ихъ.

Съ матерями вопрошали, жалко всплакались.

Тамо слезы проливали,

Жалобы матки,

И собою дѣтки!

Лежитъ воротъ крови на ноляхъ снатки.

Матки ручки заломили,

Волосы дерутъ,

Умираютъ.

Съ неба гласы испущались,

Сердечно ревутъ.

(Кола; зап. С. В. Максимова.)

• ) Поется въ Колѣ, между заутреней и обѣдней, дѣтьми, которыя ходятъ по домамъ.

9.

Стихъ о великомъ страшномъ судѣ.

Жили мы, грѣшные, на вольномъ на свѣту.

Не имѣли мы ни середы, ни пятници,

Во божію мы церкву не хаживали,

Со желаніемъ Господу не маливались,

На свои мы на грѣхи не надѣялись.

Евангельской мы книги не прослушивали,

Что было во святомъ евангельи написано, напечатано;

Мы страху Христова не устрашивали.

Были у Христа поразсужены дѣла:

Гдѣ быть ворамъ, гдѣ разбойникамъ,

Суетницамъ и клѣветинцамъ и ябедницамъ.

Ворамъ-разбойникамъ быть въ огненной рѣкѣ,

Суетницамъ, клеветницамъ на висилицѣ.

Кто же у васъ во плоти взять во Христа?

Во плоти взятъ во Христа Илья Божій пророкъ:

Илья, Божій пророче, во пустынѣ прохаживатъ —

И много муки совидалъ;

Видѣлъ муку, видѣлъ рай, страсти божецкія,

Показалъ Илья намъ видѣть муку и рай,

Чѣмъ намъ душеньку спасти и чѣмъ въ рай взойти:

Спасти душу постами, молитвами,

И низкимъ полуночнымъ поклономъ;

Въ рай взойти святой милостыней

Да отъ своихъ трудовъ праведныихъ.

Со всходу праведнаго солнца пылаетъ огонь съ земли до небеси,

Протечетъ рѣка намъ огненная,

Возойдетъ Михайло Архангелъ на Сіонскую гору;

Затрубятъ трижды въ небесную трубу.

Тогда всѣ мертвые отъ гроба встанутъ.

И праведные рабы по правой стороны.

Переводитъ Архангелъ Михаилъ праведныхъ чрезъ огненную рѣку.

Ко нашему Авраамію, къ отцу праведному,

И приводитъ онъ ихъ ко царству небесному.

Идутъ праведные черезъ огненную рѣку,

Идутъ они по воды какъ во суши;

Огонь ихъ, поломя, не пожеретъ;

Поютъ они стихи херувимскіе,

Величаютъ они самого Христа, Царя небеснаго,

Еще матерь Пресвятую Богородицу.

Грѣшные, беззаконные рабы,

Они сами-то къ Михайлѣ приближаются,

Золотой казной спосуляются:

«О, свѣтъ грозенъ нашъ Михайло, судья праведный!

Переправь васъ грѣшныхъ черезъ огненную рѣку,

Приведи васъ ко царству небесному,

По нашему Авраамію, отцу праведному;

Возьми съ насъ золота и серебра

И силья наше имѣнье и богатство.» *)

Отвѣчалъ имъ Михайло Архангелъ, судья праведный:

«Ахъ вы грѣшные, беззаконные рабы!

На что же вы ко мнѣ приближаетесь

И золотой казной своей спосуляетесь:

Есть здѣсь судья, неподкупная душа,

Я здѣсь судья съ Богомъ праведная.

Не надобно намъ ваше злато, серебро,

Ни силья, ни имѣнья ваше, ни богатство;

А вамъ надобно здѣсь душевное спасеніе.

Помните-ль, какъ вы жили на вольномъ на свѣту?

Были у васъ церкви божественныя,

Во церквахъ было у васъ понаписано,

Во святомъ евангельи напечатано:

Вы того писанія не прослушивали,

На свои вы на грѣхи не надѣялись.

У васъ были судьи неправедные,

Судили вы суды не во праведному.

Праваго вы раба винователи,

Виноватаго раба ставили праведнымъ;

Вы брали съ нихъ казну несчисленную

И съ праваго и съ виноватаго.

Клали вы казну во сыру землю,

Сырой матери земли не вызваполнили,

Своимъ душамъ мѣста не уготовили:

Идите, грядите въ рѣку огненную.»

Идутъ, грядутъ души грѣшныя;

Во огонь онѣ во поломя бросаются,

Тѣлеса на себѣ, власа обрываютъ,

Отца своего, матерь проклинаютъ!

«На что васъ отецъ съ матерью спородили,

На эти на муки на разныя?

Не терпѣли бъ мы злой муки превѣчныя,

Не слыхали бъ мы слова грознаго

Отъ самого Христа, Царя небеснаго,

Отъ Михайла Архангела, судьи праведнаго!»

Мы грозному Михайлу славу поемъ,

Всѣмъ добрымъ людямъ на память даемъ.

• ) И силья (селенія?), имѣнье и богатство.

10.

Стихъ про душу великой грѣшницы.

По морю, по синему, по Хвалыискому

Тутъ ишли, пробѣгали черезъ карабли.

Во этыхъ корабляхъ святые ангели сидятъ,

На стрѣчу имъ самъ Іисусъ Христосъ, самъ Небесный Царь.

Сталъ онъ въ ангелахъ выспрашивать и выспытывать:

«Святые ангели, архангели, гдѣ вы хаживали, гдѣ гуливали,

Что слышивали, что виживали?»

« Самъ Іисусъ Христосъ, самъ Небесный Царь!

Мы хаживали на вольномъ на свѣту,

Много слышали, много видѣли,

Какъ душа съ бѣлимъ тѣломъ разставалася.

Разставши душа, сама прочь пошла

И отошедши, душа взворотилася,

Со своимъ съ бѣломъ тѣломъ попростилася:

Ты прости тѣло бѣлое мое,

Прости беззаконіе мое.

Ты пойдешь, тѣло, во сыру землю,

Червамъ тѣло на источеніе.

Вы кости земля на преданіе.

А я, душа, къ самому Христу на спокаяніе.

На стрѣчу души самъ Іисусъ Христосъ:

Почему же ты, душа грѣхи угадываешь?

Потому я, душа, грѣхи угадываю,

Что я жила на вольномъ на свѣту,

Середы и пятницы не пащивалась,

Великаго говлѣнія не гавливалась,

Заутрени, вечерни просыпывала я,

Въ воскресный день обѣдни прогуливала.

Въ полюшкахъ душа много хаживала,

Не по праведну землю раздѣливала:

Я межку черезъ межу перекладывала,

Съ чужой вины земли украдывала.

Въ эвтихъ во грѣхахъ Богу не каялась,

И отцу духовному не сказывала,

Безкорыстный грѣхъ себѣ получивала.

Еще душа Богу согрѣшила:

Не по праведну покосы я раздѣливала,

Вѣшку на вѣшку позатаркивала;

Чужую полосу позакашивала;

Въ эвтихъ во грѣхахъ Богу не каялась.

Еще душа Богу согрѣшила:

Въ соломахъ я заломы заламывала *),

Со всякаго хлѣба споръ отнимывала;

Въ эвтихъ во грѣхахъ Богу не каялась.

Еще душа Богу согрѣшила:

Я въ поляхъ, душа, много хаживала,

Проворы въ поляхъ пораскладывала,

Скотину въ поле позапущивала,

Сусѣдній хлѣбъ повыстравливала,

Я добрыхъ людей оголаживала;

Въ эвтихъ во грѣхахъ Богу не каялась.

Еще душа Богу согрѣшила:

Изъ коровушекъ молоки я выкликивала,

Во сырое коренье я выдаивала **).

Въ эвтихъ во грѣхахъ Богу не каялась.

Еще душа Богу согрѣшила:

Смалешевьку, дитя своего проклинывала,

Во бѣлыхъ во грудяхъ его и засыпывала,

Въ утробы младенца запорчивала,

Въ эвтихъ во грѣхахъ Богу не каялась.

Еще душа Богу согрѣшила:

Мужа съ женой я поразваживала,

Золотые вѣнцы поразлучивала;

Въ эвтихъ во грѣхахъ Богу не каялась.

По улицамъ душа много хаживала,

По подоконью душа иного слушивала,

Хоть не слышала, скажу: слышала,

Хоть не видѣла, скажу: видѣла;

Въ эвтихъ во грѣхахъ Богу не каялась.

По свадьбамъ душа много хаживала,

Свадьбы звѣрьями оборачивала;

Въ эвтихъ во грѣхахъ Богу не каялась.

По игрищамъ душа много хаживала;

Подъ всякія игры много плясывала,

Самаго сатану воспотѣшивала;

Въ эвтихъ во грѣхахъ Богу не каялась.

Напилася душа зеленаго вина,

Отъ зеленаго вина душа пьяна была;

Померла эта душа безъ покаянья,

Безъ того ли безъ попа, безъ духовнаго.

Провалилася душа въ преисподній адъ,

Вѣкъ мучиться душѣ и не отмучаться

За свое согрѣшеніе,

За свое великое беззаконіе.

• ) Заломомъ называется особый видъ колдовства: связываютъ на корню узломъ рожь или на чью-нибудь голову, или чтобъ вынуть спорынью изъ хлѣба.

• • ) Тоже особый видъ колдовства. Дѣлаютъ на зло кому-нибудь, чтобъ корова не давала молока.

11.

Стихъ о вознесеніи Христовѣ.

На шестой было на недѣлѣ,

Въ четвергъ у васъ праздникъ Вознесенія:

Вознесся самъ Христосъ на небеса,

Со ангелами и со херувимамъ,

И со своей со небесной силой;

А нищіи Господа молили;

Много у Христа милости просили.

„Владыка Христовъ Царь небесный!

Вознесешься ты, Царь, на небесы,

Со ангелами и со херувимамъ,

И со своей со небесною силой,

Ино кто насъ поитъ, кормить будетъ,

И кто обувати насъ и одѣвати,

За что вамъ Мать Божію величати,

И Тебя, Христа Бога, прославляти?“

Речетъ имъ Христосъ, Царь Небесный:

„Не плачьте мое меньшее братіе,

Дарую я вамъ гору золотую,

И пропущу я вамъ рѣку медовую,

Имѣйте златой горой владѣти,

Промежду собою раздѣляти.“

Речетъ имъ Иванъ Архіепискувъ:

„Владыко Христосъ Царь Небесный!

Не возьми мое слово въ досаду:

Не оставляй своей нищей братіи

Этыи горы золотыя.

Естьли пожертвуешь имъ гору золотую,

Наѣдутъ къ нимъ сильные люди,

И найдутъ къ нимъ немилосливыя власти,

Отоймутъ у нихъ гору золотую,

Помрутъ нищіи голодною смертью,

И позябнутъ холодною зимою.

Оставь ты своей меньшей братіи

Свое имячко Христово:

Поѣдутъ нищіе по земля ходити,

Твое имя святое возносити,

Ино кто есть вѣрный христіанинъ,

Онъ ихъ пріобуетъ и пріодѣнетъ:

Ты даруй ему нетлѣнную ризу;

А кто ихъ хлѣбомъ-солью напитаетъ,

Даруй тому райскую пищу;

Кто ихъ отъ темной ночи оборонитъ,

Даруй въ раю тому мѣсто.

Кто намъ путь-дорогу указуетъ,

Незаперты въ рай тому двери“.

--„Благодарю тебя, Иванъ Архіепискупъ,

За твои за рѣчи дорогія,

Дарую уста тебѣ золотыя,

Въ году тебѣ празднички честныи,

Во имя Ивана Златоуста.“

Мы славимъ тебя, Христа Бога.

12.

О Дмитріѣ Селунскомъ.

Сопущалися съ небесь два ангела, два архангела

Ко Димитрію Селунскому, свѣту чудотворцу.

„Ой еси вашъ батюшка Димитрій Селунскій чудотворецъ!

И хочутъ твой градъ весь повызорить,

И всѣхъ людей твоихъ повыгубить,

И Божіи домы на дымъ спустить.“

Отвѣчаетъ Димитрій Селунскій свѣтъ чудотворецъ:

„И не дамъ свой городъ я повызорить

И не дамъ своихъ людей всѣхъ повыгубить

И Божіи церкви на дымъ спустить.“

И отколь взялся Мамай безбожный, невѣрный

Невѣрный, нечестивый, и принималъ онъ силы много множество.

Увидалъ Димитрій Селунскій свѣтъ чудотворецъ:

Имаетъ онъ себѣ добраго коня

И покидаетъ онъ ковры сорочинскіе

Беретъ онъ копіе булатное

И сколько онъ копьемъ колетъ,

А вдвое, втрое конемъ топчетъ.

И пригубилъ онъ силушки много множество,

Три тьмы, три тьмы и четыре тысячи;

И только Мамай невѣрной, нечистивый барышу получилъ —

Двухъ русскихъ сестеръ во полонъ залучилъ,

Увозилъ онъ къ себѣ да во полатушки:

„Ой вы гой еси двѣ русскія сестры полоняночки!

Вы скажите мнѣ про могучаго богатыря?

Какой есть у васъ могучій богатырь?

Сколько онъ у меня силушки погубилъ

Выпишите мнѣ и вырисуйте мнѣ на коврѣ на шолковомъ“.

Онѣ пишутъ и рисуютъ съ утра и до вечера,

Со вечера да до полуночи,

Со полуночи, горько плачася, Богу молятся,

На коверъ онѣ спать ложилися:

„Ужь ты гой еси, батюшка Димитрій Селунской свѣтъ, чудотворецъ нашъ

И не прогнѣвайся на васъ на грѣшныхъ здѣсь

И не изъ волюшки пишемъ изъ подъ неволюшки“,

Онѣ легли да всѣ и заснулися.

И поднималася вьюга, задора.

Подималося со полотъ верхи,

Выносило-то двухъ русскихъ-то сестеръ да полоняночекъ

И уносило ко Димитрію Селунскому свѣту чудотворцу да во Божью церкву,

По утру онѣ да пробудилися,

Димитрію Селунскому да помолилися:

Онѣ очувствовались да у Димитрія Селунскаго

Во Божьей церкви.

Сообщено А. Григорьевымъ.

13.

Стихъ о Лазарѣ.

Живалъ-себѣ славенъ на вольномъ свѣту,

Пивалъ, ѣдалъ сладко, носилъ хорошо,

Дорогія одежды богатъ надѣвалъ,

Про милость про Божію богатъ не давалъ.

А былъ у богатаго убогій Лазарь,

Онъ скорбенъ, болѣзненъ, онъ весь во гною.

Восползетъ убогій къ богатому на дворъ,

Воскрикнетъ убогій громкимъ голосомъ:

„Милостивый братецъ, богатый Лазарь!

Ты выслушай, братецъ, прошенье мое,

Сотвори мнѣ, братецъ, милостыню,

Про милость про Божью напои, накорми;

Не я тебѣ, братецъ, за то заплачу;

Заплатитъ богатому Господь съ небеси“.

Какъ слышалъ богатый въ своемъ терему,

Выходилъ богатый на красно крыльцо,

За нимъ выходили все рабы его,

За нимъ выносили все медъ и вино.

То чаялъ богатый гостей въ себѣ въ домъ,

Чаялъ: „мои гостики возлюбленные“.

А ижно убогій стоялъ у крыльца.

Какъ крикнулъ богатый громчѣе того:

„Ахъ ты смердинъ, смердинъ, смердящій ты сынъ

Да какъ же ты смѣешь къ окну подходить?

Да какъ же ты смѣешь братомъ называть?

У меня брата Лазаря въ роду не было,

Такой хворобы слыхомъ не слыхалъ.

Есть у меня братія, получше тебя,

У кого много злата, больше серебра,

Тѣ — и моя братія возлюбленная.

А вонъ твои братья, два лютые пса —

Тѣи твоя братія получше меня“.

Речетъ же убогій брату своему:

„Милостивый братецъ, богатый Лазарь!

Напрасно, мой братецъ, отперся меня,

Напрасно, родимый отъ рода своего;

Одна насъ съ тобой матушка на свѣтъ родила,

Одинъ-то насъ батюшка вспоилъ воскормилъ,

Неровною долею Господь надѣлилъ;

Тебя надѣлилъ все богачествомъ.

Меня надѣлилъ все убожествомъ.

Спохватишься, братецъ; да не во время,

Вспокаешься, родимый мой — возврату ни быть“.

„Да чѣмъ же, убогій, ты сталъ мнѣ грозить,

А я не боюся, ничѣмъ ничего,

А я не блюдуся никѣмъ никого.

Бѣда ко мнѣ придетъ — казной откуплюсь;

Отъ вора, разбойника ружьемъ отобьюсь,

Отъ нищей отъ братіи ворота запру.

Подите, рабы мои, спихните съ двора,

Спустите; рабы мои, два лютые пса,

Пускай его псы тѣ терзаютъ всего“.

Не стали же пси его ни рвать, ни терзать,

Понюхали псы его, сами прочь пошли;

Святымъ Духомъ Лазарь, онъ сытъ пребывалъ,

Святымъ Духомъ Лазарь ничемъ невредимъ;

Какъ началъ убогій молитву творить,

Какъ началъ убогій Христа величать:

„Господи, Владыко, Спасъ милостивый!

Выслушай Ты, Господи, молитву мою,

Все мою молитву неправедную,

Сошли мнѣ, Владыко, грозныхъ Ангелей

По мою по душеньку, по Лазареву.

Какъ я жилъ убогій, на вольномъ свѣту,

То-то моя душенька намучилася;

И голода, холода всего приняла;

Всякой она скверности навидалася,

Создай мнѣ, Владыко, горчѣе того!“

И самъ Господь выслушалъ молитву его,

Молитву его все праведную;

Ссылаетъ Богъ святыхъ Ангелей

Тихихъ и смирныхъ, двухъ милостивыхъ.

Какъ святые Ангели солетывали,

Вынимали душеньку все Лазареву,

Честно и хвально въ сахарны уста,

Посадили душеньку-то на пелену,

Понесли они душеньку-то на небеса,

Отдали душеньву къ Абрамію въ Рай.

Будетъ у богатаго почетный пиръ

Про свою про братію возлюбленную;

Выходилъ богатый въ зеленъ садъ гулять.

Не успѣлъ богатый двора перейти,

Не успѣлъ богатый въ саду погулять,

Не успѣлъ богатый чары выкушать,

Придетъ на богатаго люта хворьба,

Вся Божія немочь уродливая:

Подыметъ богатаго вельми высоко

Ударитъ богатаго о сыру землю;

Отбило у богатаго умъ и разумъ:

Не вспомнитъ богатый житія своего.

Не узрѣлъ богатый жены и дѣтей.

Какъ видитъ богатый бѣду надъ собой,

Взираетъ богатый-то на небеса.

Какъ началъ богатый молитву творить,

Какъ началъ богатый Христа величать:

„Господи, Владыко, Спасъ милостивый!

Выслушай ты, Господи, молитву мою,

Создай Ты мнѣ, Господи, святыхъ Ангелей,

Тихихъ и смирныхъ, двухъ милостивыхъ.

Какъ я жилъ богатый на вольномъ свѣту,

Много имѣлъ злата, больше серебра,

А больше того было цвѣтнаго платья.

Создай мнѣ, Владыко, получше того“.

А самъ Господь выслушалъ молитву его,

Молитву его не праведную.

Ссылаетъ Господь Богъ грозныхъ Ангелей,

Грозныхъ и страшныхъ немилостивыхъ.

Какъ грозные ангелы солетывали,

Они грудь у богатаго разламывали,

Скипетромъ душеньку вынимывали.

Вынули душеньку въ кровавы уста,

Посадили душеньку на востро копье:

Понесли они душеньку крутя и вертя,

Вкинули душеньку въ кипимый огонь.

Молился богатый день до вечера;

Не взможетъ богатый муки истерпѣть

Взираетъ богатый изъ муки на Рай;

Какъ видитъ богатый Абрама въ Раю,

А возлѣ Абрамія брата Лазаря.

Воскрикнулъ богатый громкимъ голосомъ:

„Милостивый братецъ убогій Лазарь!

Выступи, братецъ, изъ Раю ты вонъ,

Ты поди, родимый мой, на сине море.

Помокни ты, братецъ, мизинный свои перстъ,

Покропи мнѣ, братецъ, кровавы уста.

Не дай сударь, братецъ, въ огнѣ исгорѣть,

Не дай мнѣ, родимый мой, въ смолѣ искипѣть“.

Речетъ же убогій брату своему:

„Милостивый братецъ богатый Лазарь,

А теперь вамъ, братецъ, не своя воля,

Какъ мы жили-были на вольномъ свѣту.

Чѣмъ же погасишь кипимый огонь?

Гдѣ же твое, братецъ, злато, серебро?“

— „Милостивый братецъ, убогій Лазарь!

Злато мое серебро землей пожрало,

Все мое имѣніе прахомъ взялось,

Всѣ мои товарищи разъѣхалися,

Всѣ друзья, пріятели отрѣкалися,

Рабы мои вѣрные разно всѣ пошли,

Остался я, братецъ, одинъ во грѣхахъ“.

--„Милостивый братецъ, богатый Лазарь!

Помнишь ли ты, братецъ, памятуешь ли,

Какъ мы жили были на вольномъ свѣту;

Ты нищую братію на дворъ не впущалъ,

Ты босаго, нагаго не обулъ, не одѣлъ,

Отъ темной отъ ноченьки ты не укрывалъ,

Съ широка подворья ты не провожалъ,

Пути и дороги ты не указалъ,

Вдовицъ и сиротъ ты не сберегалъ,

Въ тюрьму, въ богадѣльню ты не подавалъ,

До Божіей церкви ты не доходилъ,

Отца ты духовнаго ты не почиталъ,

Меня, брата Лазаря, братомъ не звалъ,

Меня, брата Лазаря, въ роду не имѣлъ“.

— „Милостивый братецъ, убогій Лазарь!

Чего ты мнѣ, братецъ, давно не сказалъ

Про муку про злую, преувѣчевную?

Кабы зналъ я, вѣдалъ, не то бы творилъ,

Я бъ нищую братію поилъ и кормилъ,

Босаго и нагаго обулъ бы, одѣлъ,

Отъ темной отъ ночи всегда бъ укрывалъ,

Съ широка подворья всегда бъ провожалъ,

Путь бы я дорогу всеё бъ указалъ,

Вдовицъ бы, сиротъ я въ дому сберегалъ,

Въ тюрьму, въ богадѣльню всегда бъ подавалъ,

До Божіей церкви всегда бъ доходилъ,

Отца бы духовнаго всегда уважалъ,

Тебя, брата Лазаря, братецъ называлъ,

Тебя, брата Лазаря, въ роду бы имѣлъ,

Имѣлъ тебя, братецъ, какъ душу свою,

Какъ бы свою душеньку во бѣломъ тѣлѣ“.

Спохватился Лазарь, да не во время.

Вскаялся богатый — возврату не быть.

Какъ съ небесъ ангели солетывали,

Они на землю ликовали,

Убогому Лазарю славу поютъ.

Москва.

Зап. А. Л. Григорьевъ.

14.

Стихъ о двухъ Лазаряхъ.

Жили то были два братца,

Два братца, два Лазаря,

Что одна ихъ матушка спородила,

Не однимъ ихъ Господь Богъ счастьемъ надѣлилъ:

Что большаго-то Лазаря тьмою животомъ и богачествомъ его»

А малаго-то Лазаря святымъ кошелемъ.

Заводилъ богатый Лазарь пиръ,

Собралъ онъ Лазарь князей и бояръ и пестрыхъ властей

А малой-то Лазарь пошелъ по милостину къ нему;

"Подай, сотвори святую милостыню

«Братецъ мой, братецъ, братецъ родной.»

""Какой ты мой братецъ, какой ты мой родной?

«„Есть у меня брателко каковъ я самъ“».

Отсылаетъ онъ брателко отъ себя его роднаго

Толкаетъ, пинаетъ, съ крыльца провожаетъ,

Съ крыльца провожаетъ, кобелей потравляетъ.

Усть-е возьмите борзы кобельё,

Борзы кобели ему радуются

Кровавыя раночки зализываютъ;

Выбросилъ онъ Лазаря на навозъ.

Взмолился онъ, Лазарь, Господу Богу:

«Создай мнѣ Господи скорую смерть,

Скору, крылату немилостиву,

Выняло бы душеньку нечестно, нехвально, сквозь правои ребро,

На бѣломъ она свѣтѣ налѣнствовалась.

Тѣло мое бѣлое нанѣжилося».

Услышалъ его Господи молитву его:

Посылаетъ онъ скорыхъ ангелей,

Скорыхъ, крылатыхъ и милостивыхъ:

Выньте его душеньку и честно и хвально и въ сахарны уста

Положите его душеньку на пелены

Поднимите душеньку на небеса

Положите душеньку въ пресвѣтлый рай.

И проситъ его брателко, свѣтъ родной:

«Создай мнѣ Господи скорую смерть,

Скору, крылату и милостиву:

Выняло бы душеньку въ сахарны уста

Положило бъ душеньку на небеса

Положило бъ душеньку въ пресвѣтлый рай,

На бѣломъ она свѣтѣ намаялася,

Тѣло мое бѣлое настранствовалось».

Услышалъ Господь Богъ молитву его:

Посылаетъ къ вену Господи двухъ ангелей,

Двухъ крылатыхъ и немилостивыхъ:

«Выньте его душеньку сквозь лѣвое ребро

Положите душеньку на острое копье

Поднимите душеньку вверхъ высоко

И бросьте его душеньку въ таръ-тарары

На бѣломъ она свѣтѣ напьянствовалась

И тѣло ея бѣлое изнѣжилося».

Во вѣки вѣковъ. Аминь.

Сообщено А. Григорьевымъ.

15.

О Ѳедорѣ Тировѣ.

Во святѣ градѣ Константиновѣ

Было богомолье великое,

Молился царь Константинъ Сауйловичъ

У честныхъ у заутреней,

У святыхъ у молебеновъ,

Отходила честная заутреня,

Царь Константинъ Сауйловичъ

Онъ будетъ посреди двора царскаго,

Издалеча изъ чиста поля

Не люта-змѣя вывивалася,

Вывивалася, выстилалася

Ровна стрѣлочка каленая

Ложилася калена стрѣла

Посреди двора царскаго

У ноги у царскія

У руки у правыя,

А на стрѣлочкѣ была-была грамотка,

На грамоткѣ было написано

Отъ царя іудейскаго,

Отъ его силы жидовскія —

Жидовскія, бусурманскія:

Гой ты царь Константинъ Сауйловичъ,

Ты давай вамъ супротивника

Супротивъ меня, царя іудейскаго,

Супротивъ моей силы жидовскія —

Жидовскія, бусурманскія,

Очищай землю святу русскую!

Царь Константинъ Сауйловичъ,

Съ того государь задумался —

Задумался, запечалился,

Повѣсилъ головушку буйную,

Посупилъ очи ясныя

Самъ во матушку во сыру землю,

Самъ возговорилъ таково слово:

Ужь вы гой еси, вы князье, бояре,

Гости торговые,

Мужички почетные,

Христіане православные!

А еще кто пойдетъ, побьетъ царя іудейскаго

Его силу жидовскую, —

Жидовскую, бусурманскую,

Кто очиститъ землю святу русскую,

Тотъ избавленъ будетъ муки вѣчныя,

Наслѣдникъ будетъ царства небеснаго.

Да никто ему словечушка не проговоритъ,

Большой бояринъ хоронится за меньшаго,

Меньшаго не видѣти изъ-за большаго,

Только по двору по царскому,

По крылечушку по красному

Ходитъ, гуляетъ младый человѣкъ Ѳедоръ Тировъ,

Всего ему отъ роду двѣнадцать лѣтъ.

Самъ возговорилъ таково слово:

Государь родимый батюшка,

Еще царь Константинъ Сауйловичъ!

Благослови меня, сударь батюшко,

Спасовымъ образомъ.

Матерью пречистою Богородице!

Еще Троицею нераздѣльною:

Я пойду побью царя Іудейскаго,

Его силу жидовскую —

Жидовскую, бусурманскую,

Я очищу землю святу русскую.

А царь Константинъ Сауйловичъ,

Онъ горючими слезами заливается,

Самъ возговорилъ таково слово:

Ай горе! чадо милое

А младый человѣкъ Ѳедоръ Тировъ,

Всего тебѣ отъ роду двѣнадцать лѣтъ,

На боехъ часто не бывывалъ,

Сбрую ратною не влаживалъ,

Изъ крѣпка лука не стрѣливалъ,

Калены стрѣлы не кладывалъ.

На кого, чадо, надѣешься,

Держись надежду великую?

А младѣй человѣкъ Ѳедоръ Тировъ

Самъ возговорилъ таково слово:

Государь родимый батюшка,

Еще царь Константинъ Сауйловичъ!

Я надѣюсь, сударь батюшка,

Я на Спаса на пречистаго,

Я на матушку пресвятую Богородицу,

Я на Троицу нераздѣльную,

На твое благословеніе великое,

Только было бы твое благословеніе великое.

Онъ царь Константинъ Сауйловичъ

Восходилъ въ церковь соборную,

Поднималъ иконы мѣстныя,

Служилъ молебны заздравные.

Благословилъ его сударь батюшко

Спасовымъ образомъ,

Матерью пресвятой Богородицей,

Еще Троицей Нераздѣльною.

А младый человѣкъ Ѳедоръ Тироыъ

Восходилъ на конюшню дубовую,

Выбиралъ коня что есть лучшаго,

Сѣдлалъ сѣдлечко черкасское

О двѣнадцати подпружинахъ,

Не ради красы молодецкія,

Ради крѣпости богатырскія.

А молодой человѣкъ Ѳедоръ Тировъ,

Онъ беретъ сбрую ратную,

Копье булатное,

Палицу желѣзную,

Еще крѣпкій лукъ о двѣ стрѣлы каленыя,

Садится онъ на добра коня,

Поѣзжалъ по граду Константинову.

Подъ нимъ добрый конь подымается

Черезъ ту стѣну бѣлокаменну,

Какъ ясенъ соколъ полетѣлъ по поднебесью,

Выѣзжалъ далече во чисто поле,

Становился супротивъ царя іудейскаго,

Супротивъ его силы жидовскія —

Жидовскія, бусурманскія.

Онъ и бьется съ царемъ по первый день,

Онъ и бьется съ царемъ по второй день,

Онъ и бьется съ царемъ по третій день,

Не пиваючи, не ѣдаючи,

Со добра коня не слѣзаючи,

Побивалъ царя іудейскаго,

Его силу жидовсвую

Жидовскую, бусурманскую,

Обливала его кровь жидовская —

Жидовская, бусурманская,

Не по колѣни, не по поясъ,

По самыя груди бѣлыя.

Молодой человѣкъ Ѳедоръ Тировъ —

Онъ и бьетъ копьемъ во сыру землю,

Самъ возговоритъ таково слово:

«Ужъ ты, матушка, сыра земля,

Разступися на четыре на четверти

На всѣ на четыре на стороны,

Ты пожри въ себя кровь жидовскую —

Жидовскую кровь, басурманскую».

По Божію изволенію,

Разступалася мать сыра земля

На четыре на четверти,

Прожирала въ себя кровь жидовскую,

Жидовскую, басурманскую,

Царя іудейскаго.

А младый человѣкъ Ѳедоръ Тировъ

Очищалъ землю свято-русскую,

Поѣзжалъ по граду по Константинову,

Подъ нимъ добрый конь спотыкается

Самъ онъ на конѣ сидятъ-шатается

Какъ завидѣлъ его сударь батюшко

Еще царь Константинъ Сауйловичъ,

Самъ возговорилъ таково слово:

«Ужь вы гой есте князья-бояре,

Гости торговые,

Мужички почетные,

Христіане православные!

Восходите скоро въ церьковь соборную,

Поднимайте иконы мѣстныя,

Служите молебны заздравные,

Встрѣчайте младенца во чистомъ полѣ,

Ему бейте челомъ, поклонитеся

По двѣнадцати земныхъ поклоновъ,

По сороку до поясу.

За него святое умоленіе

За него честное претерплѣніе.

Князья-бояре его слушали:

Восходили скоро въ церковь соборную,

Поднимали иконы мѣстныя,

Служили молебны заздравные,

Стрѣчали младенца во чистомъ полѣ,

Ему били челомъ, поклонилися

По двѣнадцати земныхъ поклоновъ,

По сороку до поясу.

За него святое умоленіе

За него чествое претерплѣніе.

А младый человѣкъ Ѳедоръ Тировъ

Взъѣзжалъ на широкій, на царскій дворъ.

Встрѣчаетъ его сударь батюшко,

Еще царь Константинъ Сауйловичъ;

Его родимая матушка

Приняла его съ добра коня,

Повела въ палаты бѣлокаменны,

Посадила подъ иконы мѣстныя,

За столы за дубовые,

За скатерти за бранныя,

За питья за медвяныя.

За ѣствы за сахарныя;

Понесла ему первую ѣствицу…

Изъ-за первой изъ-за ѣствицы

Завидѣла коня потнаго

Повела поить на синё море,

На ту воду, на студеную,

Обмывати крови жидовскія,

Жидовскія, басурманскія.

Гдѣ вы возьмется, тамо лютый змѣй,

Лютый змѣй, люто-огненный,

Ухватилъ его родимую матушку

Онъ во челюсти во змѣиныя,

Унесъ ее за синё море,

Во тѣ пещеры, въ горы бѣлокаменны,

Ко двѣнадцати ко змѣёнышамъ,

На ту муку на змѣиную.

Ахъ, что за горе великое!

Выбѣгаетъ его добрый конь

На широкій, на царскій дворъ,

Прорѣщитъ его добрый конь

Человѣческимъ языкомъ:

„А младый человѣкъ Ѳедоръ Тировъ!

Что ты пьешь, ѣшь, что тѣшишься,

На себя-то бѣды не чаешься,

Какъ твоя родимая матушка,

Ради тебя дождалася,

Ради тебя доглядѣлася!

Понесла тебѣ первую ѣствицу,

Изъ-за первой изъ-за ѣствицы

Завидѣла меня, коня потнаго,

Повела поить на синё море,

На ту воду на студеную,

Обмывати крови жидовскія,

Жидовскій, бусурманскія.

Гдѣ ни возьмется тамо лютый змѣй,

Лютый змѣй, люто-огненный,

О двѣнадцати хоботовъ,

Ухватилъ твою родимую матушку

Онъ во челюсти во змѣиныя,

Унесъ ее во синё море

Ко двѣнадцати ко змѣенышамъ

На ту на муку на змѣиную“.

Ахъ, ты горе великое!

А младый человѣкъ Ѳедоръ Тировъ,

Что въ устахъ было, то проглотилъ,

Что въ рукахъ, то такъ пустилъ;

Восходитъ скоро въ церковь соборную,

Онъ беретъ съ собой слово Божіе,

Святу-честну книгу Евангелье,

Онъ беретъ съ собой сбрую ратную,

Копье булатное,

Саблю вострую, палицу желѣзную,

Еще крѣпкій лукъ, двѣ стрѣлы калены;

Онъ приходить къ морю синему,

Становился на крутомъ, красномъ бережечкѣ,

Онъ читаетъ слово Божіе,

Святу-честну книгу Евангелье;

Во слезахъ письма не видитъ,

Во рыданьи слова не вымолвить.

Гдѣ ни возьмется тако китъ рыба,

Прорѣщить та китъ рыба

Человѣчьимъ языкомъ:

„А младый человѣкъ Ѳедоръ Тировъ!

Ты поди по мнѣ, по китѣ рыбѣ,

Яко по мосту, яко по суху,

Выручи свою родимую матушку

Изъ той муки змѣиныя,

Отъ двѣнадцати отъ змѣенышей“.

А младый человѣкъ Ѳедоръ Тировъ

Переходитъ море синёе,

Становится на крутомъ, красномъ бережочкѣ,

Читаетъ слово Божіе,

Святу-честну книгу Евангеліе,

Во слезахъ письма не видитъ,

Во рыданьи слово не вымолвитъ.

Завидѣла его родимая матушка

Изъ той изъ муки змѣиныё,

Отъ двѣнадцати отъ змѣенышей,

Кричитъ-вопить громкихъ голосомъ:

„Ой, дитятко, съ тобою мы погибнули,

Родимое, съ тобой погибнули!“

А младый человѣкъ Ѳедоръ Тировъ

Самъ возговоритъ таково слово:

„Не убойся, моя матушка, не погибнули,

Родимая, не погибнули:

Еще съ ними Богъ и надъ нами Богъ,

Со мною слово Божіе,

Со мною сбруя ратная,

Копье булатное;

Сабля вострая, палица желѣзная,

Еще крѣпкой лукъ, двѣ стрѣлы калены“.

А молодой человѣкъ Ѳедоръ Тировъ,

Онъ натягивалъ свой крѣпкой лукъ,

Онъ накладывалъ двѣ стрѣлы калены;

Онъ стрѣлялъ въ двѣнадцать змѣёнышей,

Побивалъ двѣнадцать зиѣёнышей;

Выручилъ свою родимую матушку

Изъ той изъ муки змѣиныя

Отъ двѣнадцати змѣенышей;

Онъ посадилъ ее на головку на тяжелую,

Донесъ ее къ морю синему.

Его родимая матушка

Назадъ себѣ оглянулася,

Завидѣла змѣя лютаго,

Люта змѣя, люта-огненна,

О двѣнадцати хоботовъ,

Кричитъ-вопитъ громкимъ голосомъ:

„Ой, дитятко, съ тобой мы погибнули.

Родимой, съ тобой погибнули!“

А младый человѣкъ Ѳедоръ Тировъ

Самъ возговоритъ таково слово;

„Не убойся, моя матушка, не погибнули,

Родимая, не погибнули;

Еще съ вами Богъ и надъ нами Богъ,

Со мною слово божіе,

Со иною сбруя ратная,

Копье булатное,

Сабля вострая, палица желѣзная

Еще крѣпкой лукъ, двѣ стрѣлы калены.“

А младый человѣкъ Ѳедоръ Тировъ,

Онъ натягивалъ свой крѣпкой лукъ,

Онъ накладывалъ двѣ стрѣлы калены,

Онъ стрѣлялъ супротивъ змѣя лютаго

Люта змѣя, люта, огненна

О двѣнадцати хоботовъ,

Вышибалъ ему сердце со печенью;

Обливала его кровь змѣиная

Не по колѣно, не по поясъ,

По самы трудя бѣлыя,

А младый человѣкъ Ѳедоръ Тировъ,

Онъ и бьетъ копьемъ во сыру землю,

Самъ возговоритъ таково слово:

— Ужь ты матушка мать сыра земля

Разступися на четыре четверти

На всѣ на четыре стороны!

Ты пожри въ себя кровь змѣиную! —

По Божію изволенію.

Разступалася мать сыра земля

На четыре на четверти,

Пожирала въ себя кровь змѣиную.

А младый человѣкъ Ѳедоръ Тировъ

Очищалъ землю свято-русскую

Приходилъ во синю морю,

Становился на крутомъ красномъ бережечкѣ,

Читаетъ слово Божіе

Святу честну книгу Евангелье,

Во слезахъ письма не видитъ

Во рыданьи слово не вымолвитъ.

Гдѣ не возьмется та же китъ рыба

Прорѣщитъ китъ рыба,

Человѣчимъ языкомъ;

„А младый человѣкъ Ѳедоръ Тировъ,

Ты поди по мнѣ по китѣ рыбѣ,

Яко по мосту, яко по суху

Понеси свою родимую матушку,

Изъ тыё изъ муки змѣнинё“.

А младый человѣкъ Ѳедоръ Тировъ

Переходитъ море синёё

Становится на крутомъ красномъ бережечкѣ

Самъ возговоритъ таково слово:

— Государыня моя родимая матушка

А что стоитъ моё похожденіе

Супротивъ твоего порожденія?

Его родимая матушка

Горючимъ слезамъ заливалася

Сама говорила таково слово:

„Ой горе, чадо милое!

А младый человѣкъ Ѳедоръ Тировъ,

Всего тебѣ отъ роду двѣнадцать дѣть,

Какъ твое то похожденіе,

Наипаче моего порожденія.“

А младый человѣкъ Ѳедоръ Тировъ

Приходилъ ко граду Константинову,

Какъ завидѣлъ его судырь батюшко

Еще царь Константинъ Сауйловичъ

Самъ возговорилъ таково мово:

Ужь вы гой есте князья-бояре,

Гости торговые,

Мужички почетные,

Христіане православные!

Еще кто почтитъ отца и мать свою

Надѣется Ѳедору Тирову

На первой недѣлѣ поста Господня великаго

Тотъ избавленъ муки вѣчныя

Наслѣдникъ будетъ царства небеснаго.

Еще славенъ Богъ и прославленъ,

Велико имя Господне!

16.

Стихъ о Михаилѣ Архангелѣ.

Спустится на землю судья праведный,

Михайло Архангелъ, свѣтъ.

Со полками онъ съ Херувимами,

Съ Херувимами и съ Серафимами,

Со всею онъ силою небесною

И со трубою онъ златокованной

И первый онъ разъ вострубитъ —

И души въ тѣлеса пойдутъ;

Второй онъ разъ вострубятъ —

Отъ гробовъ мертвые встаютъ;

Въ третій разъ вострубитъ

Всѣ на судъ Божій пойдутъ.

И праведные идутъ по правую руку, а грѣшные по лѣвую,

У праведныхъ лица хорошія,

На главахъ власы, какъ лунь свѣтлы;

А у грѣшныхъ лица все черныя».

У грѣшныхъ волосы словно стрѣлы стоять.

Праведные идутъ все стихи поютъ

Херувимскіе и серафимскіе:

Величаютъ Христа, Царя небеснаго,

Пресвятую они Матерь Богородицу,

Величаютъ они Михайла Архангела:

«Не возможно ли, батюшко, Михайло Архангелъ, помиловать?»

Отвѣчаетъ Михайло Архангелъ, свѣтъ имъ чудотворецъ:

«Проходите рабы крещеные, души вѣрныя

Уготовали вы царство небесное».

А грѣшные идутъ сильно плачутъ,

Плачутъ они да и рыдаютъ,

Ко Михайлу Архангелу причитаютъ:

«Не возможно ли васъ, батюшко, Михайло Архангелъ, помяловать?

И дайте намъ годы урочные,

Столько годовъ, сколько въ морѣ песку.»

Отвѣчаетъ Михайло Архангелъ свѣтъ имъ чудотворецъ:

«Отойдите злые, окаянные!

Бѣлый свѣтъ вамъ на волю данъ билъ,

Сами вы себѣ мѣсто уготовали,

Мѣсто, муку вѣчную и тьму кромѣшную».

Рече Михайло Архангелъ, чудотворецъ:

«Ангели, вы мои Архангели,

Берите прутье желѣзные

Гоните вы злыхъ окаянныхъ,

Гоните ихъ въ рѣку огненну

Засыпьте ихъ пескомъ и хрущобою,

Завалите доскою чугунною

Не чулъ бы я отъ нихъ ни писку, ни вереску,

Ни зубнаго бы отъ нихъ скрежетанія.»

Они идутъ да слезно плачутъ, отцу матери причитаютъ,

Ко сырой землѣ припадаютъ:

«Почто вы васъ отцы — матери породили,

Краше бы насъ на родинахъ растоптали,

Ко страху Божьему вы васъ не учили.»

Сообщено А. Григорьевымъ.

17.

Стихъ о Пятницѣ.

Во славномъ городѣ въ Ерусалимѣ

На той горѣ на Вертепѣ,

Стояла святая пустыня,

Въ этой пустынѣ жилъ святой пустынникъ Василій

И молился онъ Господу Богу,

Жёстко онъ молился со слезами

Умолилъ онъ себѣ царство небесное.

Во снѣ ему Пятница явилась,

Крестомъ его оградила,

Свѣчею его освѣтила

Словесно ему говорила:

«Стань же ты, стань, рабъ Божій пробудися,

Поди же на святую на Россію,

Разсказывай людямъ православнымъ,

Чтобы другъ друга люди возлюбили,

Братъ братомъ называли,

Отцей матерей почитали,

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ай, вы мужи и жены честныя!

Середы, да Пятницы почтите,

Въ воскресные дни Богу молитесь,

Дѣтей своихъ не проклинайте,

Жидами не называйте:

Жиды у Христа проклятые,

Жиды Христа проклинали,

Святую одежду Его раздирали,

Копьемъ святое тѣло протыкали,

Святую Христову кровь проливали,

На крестъ Христа распинали,

Гвоздями руки, ноги приковали,

Обручи желѣзные набивали,

Во землю его зарывали.

Изъ мертвыхъ Христосъ воскресе,

Изъ гроба Христосъ да возставши —

Весь міръ православный взрадовался:

Слава Тебѣ Христе Боже да на небеси!»

ПѢСНИ ИСТОРИЧЕСКІЯ И СОЛДАТСКІЯ.

1. Пѣсня о Марьѣ Юрьевнѣ.

Жилъ-былъ князь Романъ Митріёвичъ.

Съ женкой спалъ и ей прищавилось ночью,

Что у ней перстень спалъ съ правой руки,

Съ правова перстечка, съ мезёночка,

И разсылался на мелкія зёрночка;

Она всѣ собрала, одного не могла отыскать.

Даемъ мы знать по всѣмъ землямъ, до всѣмъ ордамъ,

Чтобы твой сонъ разсудили.

Чтобы твой совъ разсказали:

«Я свой сонъ сама разсужу:

Прибѣгутъ ко мнѣ изъ-за моря

Три червленыехъ, три корабля,

Увезутъ меня, Марью, за сине море

За сине-море, за соленое,

Къ тому Мануилу сынъ Ягайлову».

Онъ не слушалъ тѣхъ рѣчей,

Онъ ушелъ скорѣй въ тихи мелки заводи

Стрѣлять гусей, бѣлыхъ лебедей,

Маленькихъ пернатыхъ, сѣрыхъ уточекъ.

Она сѣла къ окошечку косивчиту (косящату?)

И глядитъ: бѣжатъ изъ-за синя

Изъ-за моря, изъ-за синя

Три чорныихъ, три корабля,

Приворачиваютъ къ нимъ въ гавань корабельную

И видитъ Марья — увезутъ меня

За сини моря, за соленыя:

Она запирала окошечко ковшивчето,

Пошла по палатѣ бѣлокаменной,

Изъ бѣлыхъ палатъ на новы сѣни,

Съ новыхъ сѣней на красно крыльцо,

Съ краснаго крылечка на дубовый мостъ,

Съ дубоваго моста на тропиночку.

По тропиночкѣ Марья въ чисто поле,

И засѣла подъ яблонь кудреватую,

И прибѣгали три кораблика, три черныихъ

Прямо въ гавань корабельную,

Подбирали парусы полотняны,

И метали якори булатные,

И выпущали шеенки *) шелковыя,

И спущаяя на воду шлюпку легкую,

И садились въ шлюпочку, пріѣхали

Прямо въ гавань корабельную.

И шли въ палаты бѣлокаменны

И искали Марью — не могутъ найти!

Одинъ былъ воръ, поваренный дѣтинушка,

Не искомъ ищеть — слѣдочки выправливаетъ,

Выправливаетъ, да вырѣзываетъ,

По тропиночкѣ Марьи слѣдочки выправливаетъ,

Дѣтинушка повареный вырѣзываетъ

И нашелъ ее подъ яблонью кудреватою.

« — Ты ли есть Марья Юрьевна?»

«Я не Марья Юрьевна,

Я Марьева служаночка».

«Скажи, ты ли есть Марья Юрьевна?»

«Я есть Марья Юрьевна, лебядь бѣлая».

Онъ и бралъ ее за ручки бѣлыя,

И за тѣ ли перстни злаченыя

И увозилъ на червленомъ на кораблѣ

За сине-море, за солевое.

И пришелъ дѣтинушка поваренный

Къ Мануилу сыну Ягайлову;

Онъ встрѣчаетъ его съ честью, съ радостью,

Онъ бралъ Марью за руки за бѣлыя,

За тѣ ли перстни злаченыя,

Онъ хочетъ цаловать ее въ сахарны уста.

Говоритъ ему Марья Юрьевна:

«У насъ до трехъ годовъ не цалуются, не обнимаются».

И ушелъ Мануйло Ягайловичъ на тихи-мелки заводи

Стрѣлять гусей, бѣлыхъ лебедей,

Маленькихъ пернатыхъ сѣрыхъ уточекъ;

Поидучя матери наказывалъ:

«Дай ей нянюшекъ, служаночекъ,

Ежели она закручинятся».

Она сидѣла у окошечка косивчата,

Глядѣла въ околенку стекольчату.

Вотъ мать его идетъ спрашиваетъ:

«Чего ты сидишь у окошечка у кошивчата,

Чего плачешь, уливаешься?»

«Сегодня у меня, на Руси, великъ праздникъ,

Великъ праздникъ — Свѣтло Христово Воскресеніе;

Гуляютъ жены христіанскія,

Купеческія, министерскія, крестьянскія,

И послѣднія жены солдатскія,

И голи кабацкія;

А я сижу у окошечка,

Проливаю свои слезы горючія»,

Мать дала ей няничекъ, служаночекъ въ сады гулять

И дала напитковъ всякихъ разныехъ,

И дала козла любимова Моналинова;

Она напоила нянекъ до пьяна,

Что няньки лежатъ сами безъ себя.

Вотъ она взяла козла зарѣзала,

Пришла Марья на гору высокую,

Скидывала свое платье цвѣтное,

Надѣвала на лѣсиночку

И пошла съ горы,

Ей на встрѣчу быстра рѣка.

И быстра рѣка идетъ,

Что громъ гремитъ,

И взмолилась Марья быстрой рѣкѣ:

«Ой же ты, мать, Дарья-рѣка!

Сдѣлайся по женскимъ перебродищамъ,

Станьте переходы узкіе, переброды мелкіе,

Пропустите меня Марью Юрьевну!»

И рѣка Марью послушалась:

Сдѣлалась по женскимъ перебродищамъ;

Перебрела она черезъ быстру рѣку,

Пошла она впередъ попадать

И пришла ей больше того рѣка.

Она видитъ, что перейти нельзя;

Смотритъ, плаваетъ на другой сторонѣ колода бѣлодубова,

И взмолится Марья той колодѣ бѣлодубовой:

«Ой же ты, колода бѣлодубова!

Перевези меня черезъ быстру рѣку,

А выйду на Святую Русь,

Вырѣжу тебя на мелки кресты,

На чудны образы

И вызолочу червоннымъ краснымъ золотомъ».

И колода ее послушалась:

Перевезла ее черезъ быстру рѣку.

И пришла Марья Юрьевна

Къ Роману Митріёвичу,

Сама взговоритъ таковы рѣчи:

«Ой еси, ты Романъ, князь Митріевичъ!

Вывеземъ мы колоду бѣлодубову

На святую Русь,

Вырѣжемъ на мелки кресты

Я на чудны образы,

И вызолотимъ червоннымъ краснымъ золотомъ».

И вывезли ту колоду бѣлодубову

На святую Русь

И вырѣзали на мелки кресты,

И на чудны образы,

И вызолотили червоннымъ краснымъ золотомъ

И разослали по церквамъ.

Архангельская губ. зап. С. В. Максимовъ.

• ) Ширинки, лѣсенки.

2.

Романъ князь Митріёвичъ младъ,

Поѣзжалъ онъ въ чисто поле

Сбирать дани за тѣ годы, за старые;

И унимаетъ его княгиня Марья Юрьевна:

«Душенька, Романъ князь, сударь Митревичъ!

Ни уѣдь ты въ далеко чисто поле

Сбирать тѣ дани, сударь, пошлины:

Какъ ночесь мнѣ, Марьѣ Юрьевнѣ,

Мало спалось, много видѣлось,

Много видѣлось, во снѣ грезилось:

Будто спалъ у меня, у Марьюшки, злаченъ перстень

Съ меньшова перста, съ мизеночка,

И разсыпался на мелкія зёрнотка, на мушенки.

Тутъ изъ далеча, далеча, изъ чиста поля

Прилетѣло стадо черныхъ вороновъ,

Расклевали, мой, Марьюшкявъ, злаченъ перстень

Кто бы могъ мой сонъ теперь розсудить?»

Говоритъ князь Романъ, сударь Митріевичъ:

«Ты не плачь, княгиня Марья Юрьевна,

Юрьевна, ты лебедь бѣлая!

Я какъ съѣзжу въ далеко чисто поле,

Такъ съищу тамъ много знахарей,

Что могутъ тебѣ разсудить твой сонъ».

Говоритъ княгиня, Марья Юрьевна:

«Ты, душенька, Романъ князь, сударь Митревичъ,

Не надо мнѣ твоихъ много знахорей,

Я могу этотъ сонъ сама весь розсудить!

Какъ ты уѣдешь въ далече чисто поле,

Такъ изъ той земли, изъ бусурманскія,

Наѣдутъ многи погани татарове

На трехъ червленихъ новыхъ корабляхъ;

Увезутъ меня княгиню Марью Юрьевну».

Ничего князь Романъ не побаровалъ (sic)

И уѣзжалъ въ далече чисто поле.

Въ ту пору, въ то время

Пріѣзжали погани татарове

На трехъ червленыхъ новыхъ корабляхъ.

Тутъ княгиня въ побѣгъ пошла:

Выходила изъ высока нова терема

На новыя сѣни,

Съ новыхъ сѣней на широкій дворъ,

Съ широка двора въ зеленый садъ,

Тамъ приздынула яблонь кудреватую.

И садилась подъ яблонь кудреватую.

А тѣ поганы татарове

Выѣзжали на крутой красенъ бережокъ,

Приходили въ высокъ теремъ:

Туто ходитъ Марьяна протомойница;

Они туто взяли плеточки шелковыя,

Стали туто бить Марьину протомойницу:

«Ты скажи намъ, скажи, не утай-скажи,

Ты ли есть княгиня Марья Юрьевна?»

И говорила имъ Марьяна протомойница:

«Я есть не княгиня Марья Юрьевна,

Я есть Марьяна протомойница».

Они стали туто бить Марьяну клюшницу:

«Ты скажи намъ, скажи, не утай-скажи,

Ты ли есть княгиня Марья Юрьевна?»

И говорила имъ Марьина клюшвица;

«Я есть не княгиня Марья Юрьевна.

Я есть Марьина клюшница».

И стали они Марью отыскивать:

Выходили они изъ высока нова терема

На новы сѣни.

Со новыхъ сѣней на широкій дворъ,

Съ широка двора во зеленый садъ,

Приздынули тутъ яблонь кудреватую

И нашли княгиню Марью Юрьевну,

Стали Марьюшку допрашивать:

«Скажи: ты ли есть княгиня Марья Юрьевна?»

«Нѣтъ, я не княгиня есть Марья Юрьевна,

Я есть Марьина постельница».

Тутъ они брали плёточки шелковыя,

Стали ее бить, не жалѣючись,

И стали ее снова допрашивать:

«Скажи, скажи, не утай-скажи:

Ты ли есть княгиня Марья Юрьевна?»

Тутъ она и сказалась имъ:

«Я есть княгиня Марья Юрьевна».

Взяли они княгиню за бѣлы руки,

И вели на пристань корабельную,

И привезли къ Батышу на червленъ корабль;

Беретъ ее Батыша за бѣлы руки,

И цалуетъ княгиню въ сахарны уста,

Говоритъ княгиня Марья Юрьевна:

«Ой же ты, Батышъ царь Батурьевичъ!

Не цалуй ты меня въ сахарны уста,

Не скверни устовъ моихъ сахарныхъ,

Когда привезешь въ землю бусурманскую…»

Калгалакша, на Бѣломъ Морѣ

Зап. С. В. Максимовъ. Дальше пѣвецъ не зналъ; а ссылался на второй варіантъ.

3.

Про осаду Казани.

Ужь вы люди ли, вы люди стародавніе!

Молодые молодцы да-воль послушати,

Еще я вамъ разскажу про царевый про походъ,

Про грозна царя Ивана Васильевича:

Онъ подходомъ подходилъ подъ Казань городокъ,

А подкопы подкопалъ подъ Казанку подъ рѣку,

Что татары же по городу похаживали,

Что грозна царя Ивана Васильевича поддразнивали.

Что и тутъ-то нашъ грозенъ царь прикручинился,

Онъ повѣсилъ буйну голову на правое плечо,

Утупилъ онъ ясны очи во сыру-мать землю,

Онъ велѣлъ ли государь-царь пушкарей сзывать,

Пушкарей созывать зажигальщиковъ,

Онъ велѣлъ сударь скоро казнить, скоро вѣшати.

Не успѣлъ молодой пушкарь слово вымолвить,

Воску яраго свѣча затеплилася

Что и съ порохомъ бочка загорѣлася,

Что побило татаръ сорокъ тысячей и три тысячи.

Москва. Пѣлъ цыганъ Антонъ Сергѣевъ.

Записано А. Григорьевымъ.

4.

Свадьба Грознаго.

Пріутихло-пріуныло море синее,

Глядучись-смотрючись со черныхъ кораблей,

И со тѣхъ марсовъ корабельныихъ,

И со тѣхъ трубочекъ подзорныихъ

И на тѣ на круты красны бережки.

Пріутихли-пріуныли круты красны бережки,

Глядючись-смотрючись съ чернихъ жорабіе!

И со тѣхъ марсовъ корабельныихъ

И со тѣхъ трубочекъ подзорныихъ

И на тѣ на гори высокія

И на тѣ на поля зеленыя.

Пріутихли-пріуныли поля зеленыя,

Глядючись-смотрючись на государевъ дворъ.

Преставляется царица благовѣрная

Молодая Софья дочь Романовна:

Въ головахъ сидятъ два царевича,

Въ ногахъ сидятъ млады двѣ царевны.

Супротивъ стоитъ самъ Грозенъ царь,

Грозный царь Иванъ Васильевичъ,

Говоритъ царица таковы рѣчи:

«Ужъ ты слушай царь, послушай-ко,

Что я тебѣ царица повыскажу

Не-будь ты яръ, будь ты милостивъ

До своихъ до младыхъ двухъ царевичевъ,

Когда будутъ онѣ во полномъ умѣ

И во твердомъ будутъ разумѣ,

Тогда будетъ оборона отъ новыхъ земель.

Еще слушай царь, ты послушай-ко:

Когда будутъ дѣвицы во полномъ умѣ,

Во полномъ умѣ, въ твердомъ разумѣ,

Ты тогда отдавай дѣвицъ за мухъ.

Еще слушай царь, ты послушай-ко:

Что я тебѣ царица повыскажу:

Не будь ты яръ, будь ты милостивъ

До своихъ до князей, до думныхъ бояръ

И до того ты до дядюшки любимаго

И до своего ты до крестнаго батюшки

До того Богдана Сирскаго:

И тутъ твоя дума крѣпкая!

Еще слушай, царь, ты послушай-ко:

Не будь ты яръ, будь ты милостивъ

До своихъ солдатушекъ служащихъ:

И тутъ твоя сила вѣрная!

Еще слушай царь, ты послушай-во:

И не будь ты яръ, будь ты милостивъ

До всего народу православнаго;

Еще слушай, царь, ты послушай-ко,

Что я тебѣ царица принакажу,

Принакажу и повыскажу:

Когда я царица преставлюся,

Не женись ты, царь, въ проклятой Литвѣ

На той ли Марьѣ Темрюковнѣ,

А женись ты, царь, въ Каменной Москвѣ,

На той Супавѣ Татарскіѣ,

Хоша есть у ней мною приданаго

Пановей, улановей и злыхъ поганыхъ татаровей,

Есть у ней брателко родимое

Молодой Кострюкъ сынъ Темрюковичъ».

И тутъ царица просыпалась.

Тутъ царицѣ славу поютъ.

Прошло времени три мѣсяца.

Похотѣлъ сударь Грозенъ царь,

Грозный царь Иванъ Васильевичъ,

И покатился онъ во ту ли матушку прокляту Литву

Покататися и женитися

На той на Марьѣ на Темрюковнѣ.

Онъ не слушалъ своего крестнаго батюшки

И того Богдана Сирскаго.

Пріѣзжалъ онъ скоро въ прокляту Литву

И бралъ онъ Марью Темрюковну

И со тѣмъ со брателкомъ родимыимъ

Кострюкомъ Темрюковичемъ.

Отправлялся онъ изъ проклятой Литвы,

Не дошелъ онъ матушки каменной Москвы

Равномѣрныхъ верстъ пятисотныихъ.

За сто верстъ становилъ онъ свою силу-армію

И сходилъ онъ скоро со добра коня,

И бралъ онъ чернильницу вольяискую,

И бралъ перо лебединое,

И бралъ бумагу листъ гербовыя

И писалъ онъ скоро посоленъ листъ

И посоленъ листъ на золотъ столъ

Своему дядюшкѣ любезному

И крестному батюшку Богдану Сирскому:

«Дядюшка Богданъ ты мой Сирскій!

Стрѣнь ты меня съ честью и съ радостью

И со тѣмъ пѣтьемъ божьимъ церковныимъ

Я со тѣмъ со звономъ колокольныимъ,

Со той пальбой пушечной.»

Отправлялся его скорой гонецъ,

Скорой гонецъ и скорой посолъ,

Не стрѣтитъ его дядюшка любямой

За сто верстъ.

Не дошелъ онъ матушки каменной Москвы

Равномѣрныихъ верстъ пятисотныихъ;

За двадцать за пять становилъ онъ свою силу-армію

Отправлялъ скораго гонца

Скора гонца и скора посла,

Чтобъ чистить улицы широкіи,

Исправить фатеры дворянскія,

Гдѣ стоять моей силѣ-арміи.

И приваливалъ онъ во матушку каменную Москву

И не стрѣтилъ его любезной дядюшка

И тотъ Богданъ Сирскій

Не съ пѣтьемъ божьимъ церковныимъ

И не съ тѣмъ звономъ колокольныимъ,

Не съ той пальбой пушечной.

Заѣзжалъ сударь Грозенъ царь,

Грозный царь Иванъ Васильевичъ,

И во ту церковь Божію

Принималъ златы вѣнцы

И со той Марьей Темрюковной.

На той на радости великія

Заводилъ онъ почестенъ пиръ

На всѣхъ на князей на думныхъ бояръ,

На сильныхъ могучихъ богатырей.

Солнышко идетъ къ западу

И къ западу идетъ ко закату,

А почестенъ пиръ на весело

И всѣ въ пиру пьяны-веселы.

Говоритъ ему шуринъ любимой

Молодой Кострюкъ сынъ Темрюковичъ:

«Ай ты мой зятюшко любезный!

Грозенъ ты царь Иванъ Васильевичъ,

Есть ли у васъ въ каменной Москвѣ

Борцы-молодцы пріученые,

Кабы мнѣ съ ними поборотися.»

Требовалъ сударь Грозенъ царь,

Грозенъ царь Иванъ Васильевичъ,

Борцей-молодцей не случилося,

Только случился Васенька хромоногенькой:

На лѣву онъ ножку припадываетъ

По двору прихрамываетъ

И по двору государеву придвигается

И входитъ въ палаты царскія.

И говоритъ Кострюкъ сынъ Темрюковичъ

Своему зятелку любезному:

«Чортъ у васъ не борцы-молодцы

И не пріученые.»

Говоритъ Вася Хрононогенькой,

«Ай же ты сударь-таки Гроземъ царь!

Ежели Богъ пособитъ, Никола поможетъ

Кострюка побороть,

Изъ платья вонъ его вылупить

И по двору его нага спустить.»

Говоритъ сударь Грозенъ царь

И грозенъ царь Иванъ Васильевичъ:

«Ежели бы тебѣ Богъ помогъ

И Микола пособилъ Кострюка ообороть

Изъ платья вонъ это вылупить

И по двору нага спустить —

Пятьдесятъ рублей тебѣ жалованья.»

На лѣвую ножку онъ Вася припадывалъ,

А правой ножкой подхватывалъ

И металъ Кострюка о кирпичной полъ,

На брюхѣ его кожа трёснула,

На хребтѣ его кожа лопнула.

Изъ платья онъ его ногой вылупилъ

Не Кострюкъ былъ Темрюковичъ

Да и не брателко-то ей былъ родимое:

Была поляница удалая.

Бралъ царь свою Марью Темрюковну

И велъ онъ въ далече чисто поле,

Стрѣлялъ онъ ей въ ретиво сердце

Тутъ ей и славу поютъ.

Тогда слушалъ онъ своего дядюшку любезнаго

И Богдана того Сирскаго

И женился онъ въ каменной Москвѣ

Въ каменной Москвѣ, на святой Руси.

Архангельской губ. Зап. С. В. Максимовъ.

5.

Свадьба Грознаго:

(начало то же).

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Преставляется царица благовѣрная

Молодая Софья дочь Романовна.

При смерти она наказываетъ

Наказываетъ и допрашиваетъ:

"Грозный царь Иванъ Васильевичъ!

Будешь ли послѣ меня женитися

Али ты вадёжа-царь будешь холостъ ходить,

Холостъ ходить, не женатой слыть.

Говоритъ грозный царь Иванъ Васильевичъ:

"Я не буду послѣ тебя женитися

Надежа-царь буду холостъ ходить

Холостъ ходить, неженатой слыть.

Говоритъ царица благовѣрная:

«Ай же ты грозный царь Иванъ Васильевичъ!

Не мани меня, не омманывай

Будешь послѣ меня жениться

Во той ли матушкѣ проклятой Литвѣ,

На той на Марьѣ на Темрюковнѣ.

Принесетъ она рубашки красна золота,

Не моги надѣть на двухъ ясныхъ соколовъ,

Надѣнь на двухъ псовъ ядовитыихъ —

Увидишь тутъ чудо великое:

Затѣмъ будь добръ да милостивъ

До тѣхъ до двухъ ясныхъ соколовъ, до царевичей

Будь ты добръ, будь ты милостивъ

До тѣхъ до слуговъ вѣрныехъ,

До того народу христіанскаго.»

Затѣмъ преставилась царица благовѣрная

Молодая Софья дочь Романовна:

Затѣмъ женился царь въ проклятой Литвѣ

На той на Марьѣ на Темрюковнѣ.

Принесла она рубашки пасынкамъ красна золота

Надѣли какъ на псовъ ядовитыихъ —

Тѣхъ псовъ разорвало.

Затѣмъ сталъ грозенъ царь

Грозенъ царь Иванъ Васильевичъ

Сталъ это дядька спрашивать:

"Зачѣмъ исхудалъ? — «Не могу поляницой удалой владѣть: руку ногу закинетъ на меня жена — не могу духу перенести.»

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

(Тутъ старуха спуталась и не хотѣла продолжать дальше. «Стыдно-де, нехорошее такое поется». Такъ и не добился!…)

Максимовъ, Арх. губ.

6.

О Иванѣ Грозномъ.

Прикажи Господи вамъ старину сказать,

Старину сказать да стародавную,

Стародавную старинушку бывалую:

Про того царя Ивана да Васильевича,

У того царя Ивана да Васильевича

Заводилася бесѣда тиха, смирная,

Собиралися князи, бояре да со всѣхъ сторонъ

Князи бодре да вся поляница удалая.

Они пьютъ-то да хлѣба кушаютъ,

Во полу-пирѣ, да хлѣба рушаютъ,

Во полу-пирѣ да прирасхвастались,

Иной хвастаетъ: да кони добрые,

Другой хвастаетъ да золотой казной,

Третій хвастаетъ да молодой женой.

А грозенъ царь Иванъ Васильевичъ по палатушкѣ похаживаетъ,

"Ужь вы гой еси князи и бояре,

"Ужь вы хвастаете небылью, небылицею,

"Чѣмъ же я добрый молодецъ похвастаю?

"Я похвастаю, да я измѣною:

"Ужь какъ выведу я измѣнушку изъ Кіева.

"Ужь какъ выведу я измѣнушку изъ Нова-города,

«Ужь я выведу измѣнушку изъ матушки каменной Москвы!»

Тѣ князья бояре да ему рѣчь говорятъ:

"Ужь не вывести измѣнушки изъ Кіева,

"И не вывести измѣнушки изъ Нова-города

"Да изъ матушки, да каменной Москвы,

"А тотъ выведетъ ту измѣнушку,

"Это за однимъ съ тобой за столомъ сидитъ да хлѣба кушаетъ,

«Милой сынъ твои Ѳедоръ Ивановичъ».

На то грозенъ царь Иванъ Васильевичъ осержается

И восходитъ онъ да на красно-крыльцо

И кричитъ онъ своимъ зычнымъ голосомъ?

Своимъ пилатамъ, да немилостивымъ;

И тѣ пилатушки да испужалися

По каменной Москвѣ да разбѣжалися,

Одинъ Малюта Скуратовъ да не устрашился.

Онъ бѣжитъ къ нему скоро на очи,

Прибѣжавъ къ нему низко кланялся:

"Ужь ты грозенъ царь Иванъ Васильевичъ,

"На что ты гори-гаркаешь, на что меня кликъ-кликаешь?

"Ужь ты гой еси Малюта Скуратинокъ,

"Возьми моего сына милаго за бѣлы руки его,

"За бѣлы руки, за златы перстни

"И поведи его на то поле на Куликово

"Ко той ямѣ да кровавыя,

"Къ той доскѣ да къ дубовыя,

"Снеси ему да буйну голову

«Принеси мнѣ сабельку кровавую».

И онъ взялъ его за бѣлы руки

И повелъ его въ чисто поле да въ Куликово.

Увидалъ его любезный шуринъ Никита Варламовичъ,

Онъ садился на добра коня

И посадилъ за себя молодаго клюшника

Погналъ на то поле на Куликово

И кричитъ онъ зычнымъ голосомъ;

"Ужь ты гой еси Малюта Скуратинокъ

"Не твой кусъ да не тебѣ и кушати

"Ужь ты на-тко да насытися

"Моимъ молодымъ ключничкомъ!

Онъ взялъ ему клюшничну срубилъ буйну голову

И понесъ ту сабельку кровавую

Ко тому царю къ Ивану Васильевичу.

А у грозна царя Ивана Васильевича

И пиръ пошелъ да не навеселѣ

Въ барабаны били да не на радости,

Не на радостяхъ, да не по старому,

Изъ пушекъ палятъ да не по прежнему,

А изъ мелкаго оружія да обсѣкается.

А у его любимаго шурина Никиты Варламовича

У него пиръ-то идетъ да по веселому,

Въ барабаны бьютъ да все во старому,

А изъ пушекъ палятъ да все по прежнему,

А изъ мелкаго оружія утиху нѣтъ.

Посылаетъ въ нему грозенъ царь Иванъ Васильевичъ скорыхъ послалъ:

«И приведите мнѣ любезнаго шурина Никиту Варламовича»!

И приведи его Никиту Варламовича къ нему на дворъ.

"На что же ты меня любезный зятюшка,

"Грозенъ царь Иванъ Васильевичъ требуешь?

"Къ чему радошенъ, да къ чему радъ

"Мой любезный шуринъ Никита Варламовичъ

"Моему-то развѣ безвременьицу?

"У меня одна были жемчюжина и та скатилася

"И пиръ у тебя идетъ по веселому,

"Въ барабаны у та бьютъ да все по старому,

"Изъ пушекъ-то палятъ все во прежнему,

"Изъ меднаго оружія не утихается.

"Ужь ты гой еси грозенъ царь Иванъ Васильевичъ

"Есть въ гостяхъ небывалой гость

"Небывалой гость Ѳедоръ Ивановичъ!

"Гой ты еси мой любезный шуринъ Никита Варламовичъ!

«Обратилъ ты мое да ретиво сердце

„Взвеселидъ ты мнѣ мою жемчюжину“.

И пошелъ у нихъ пиръ да по веселому,

Въ барабаны били да все по старому

Изъ пушекъ палятъ да все по прежнему,

Изъ меднаго оружія не утихаются.

Сообщено А. Григоревымъ.

7.

Грозенъ былъ воинъ царь нашъ батюшка,

Первый царь Иванъ Васильевичъ,

Сквозь дремучій лѣсъ съ войскомъ силою

Онъ прошелъ въ страну татарьскую

Сѣе царство взялъ Казанское

Господарство Астраханское,

Вывелъ Перьфила изъ Нова-города,

Не вывелъ измѣну въ Каменной Москвѣ

То царьско серьче разгоралося.

Пусче огня, пусче полымя.

Вотъ сказалъ онъ рѣчью громкою:

У меня дзе-есть всяки мастери,

Есть такія разны дохтуры,

Но всѣ прячутся, старый за малаго,

И хоронются — малый за стараго,

А одинъ изъ нихъ нихъ не прятчется,

То Малютка-палачъ, то Гурбатовъ сынъ,

Ну пойди-ко сюда, гой Гурбатовъ сынъ!

Сослужи-ка небось службу вѣрную,

Службу вѣрную неизмѣнную:

Во палаты ступай въ царски каменны,

Взявъ царевича тамъ за черны кудри,

Разпоясни съ него шелковый поясъ,

Золотой перстенекъ сними съ правой руки,

Отведзи самого на Москву рѣку,

Впрялъ на мѣсто на то, — мѣсто лобное,

И на плаху на ту, что на липову

И сними тамъ съ него буйну голову,

А мнѣ къ пикѣ подай саблю острую,

Саблю вострую въ горючей его рудзѣ.

И увидзѣлъ то Ѳедоръ Ивановичъ,

Ѳедоръ Ивановичъ, Пожарской сынъ,

Изъ косясчита изъ окошечька,

Пропустивши царя вдоль по улицѣ

Вдоль по улицѣ, вдаль отъ терема

Какъ воскликнетъ онъ ко Гурбатову:

Ой ты гой еши! Гурбатовъ — палачъ!

Не за свой ли кусъ принимаешся,

Самъ кусомъ такимъ подавишься.

И Пожарской позвалъ слугу вѣрнаго

Слугу вѣрнаго, свово стряпчаго,

Свово стряпчаго, что не лудчева,

Что не лудчава, свово клюшничка:

На, сними (?) онъ пробилъ съ него голову,

Снеси саблю къ царю, — въ горючей рудзѣ.

А къ царевичу не причаствуйся.

Вотъ на утро царь Иванъ Васильевичъ

На поминки собралъ, поголовно народъ.

Онъ бояръ повелѣлъ во медвѣжны вшивать

Во медвѣжны вшивать, по Москвѣ-рѣкѣ пусчать

А поповъ приказалъ во кули зашивать

Во кули зашивать, по Москвѣ рѣкѣ пусчать.

Что царевича, не засчюняли.

Вотъ съѣзжаются всѣ во платья чернаимъ

Въ платьи чернаимъ, — во печальнаимъ,

А ѣдзетъ лишь Ѳедоръ Ивановичъ

Ѳедоръ Ивановичъ, — Пожарской сынъ

Пожарской сынъ, во нарядзѣ цвѣтномъ

Во нарядзѣ цвѣтномъ, — въ яркомъ золотсѣ,

И коня его всѣ обряжены,

Всѣ обряжены что не лудчія

А веселье въ самомъ, — такъ не кроится.

Вотъ увидѣлъ его царь Иванъ Васильевичъ.

Какъ воскликнетъ онъ громкимъ голосомъ

Отъ ты гой еши Ѳедоръ Ивановичъ

Ѳедоръ Ивановичъ — Пожарской сынъ!

Аль объ горѣ моемъ ты не извѣдался,

Что орядитца поспѣлъ, словно въ радосный пиръ.

А Пожарской сынъ отвѣчаетъ царю:

А я батсюшка царь, — все въ отлучкѣ гулялъ,

Все въ отлучкѣ гулялъ за охотою

И поймалъ сокола, что не лудчава,

Что не лутчава тсеэ ближнява,

Ты сына тсеэ роднаго.

И возрадовался царь, и отвѣтствовалъ ему:

Ужъ ты гой еши Ѳедоръ Ивановичъ

Ѳедоръ Ивановичъ — Пожарской сынъ

Вѣдь не мнѣ бы царемъ, а тсеэ должно бить:

Ты умѣлъ соблюсти царски сѣмены.

Княгининскаго уѣзда с. Спѣшнева.

8.

Татарскій полонъ.

Какъ за рѣчькою,

Да за Дарьею

Злы татарове

Дуванъ дуванили.

На дуваньицѣ

Доставалася,

Доставалася

Тёща зятю.

Вотъ повезъ тёщу зять

Во дикую степь,

Во дикую степь

Къ молодой женѣ.

„Ну и вотъ, жена,

Тѣ работница,

Съ Руси русская

Полоняночка,

Ты заставь ее

Три дѣлъ дѣлати.

Первое дѣло —

Куделю прясть,

Другое дѣло —

Лебедей стеречь,

А и третье дѣло —

Дитю качать“. —

Полоняночка

Съ руси русская

(О)на глазками

Лебедей стережетъ,

А ручками

Кудель прядетъ,

А ножками

Колыбель колышатъ.

Охъ, качаетъ дитя,

Прибаюкиваетъ:

„Ты баю, баю,

Боярскій сынъ!

Ты по батюшкѣ

Золъ татарченокъ,

А по матушкѣ

Ты русеночекъ,

А по роду мнѣ

Ты внученокъ,

И моихъ черезъ

Ты урывочекъ.

Вѣдь твоя-то мать

Мнѣ родная дочь,

Семи лѣтъ она

Во полонъ взята,

На правой груди въ ней

Есть и родинка,

На лѣвой ногѣ

Нѣтъ мизинчика!

Мнѣ бить тебя —

Такъ грѣхъ будетъ;

Мнѣ дитей назвать —

Мнѣ вѣра не та!“

Услыхали то

Дѣвки сѣнныя,

Прибѣжали онѣ

Къ своей барынѣ

„Государыня наша барыня“.

Полоняночка

Съ Руси русская

(О)на глазками

Лебедей стережетъ,

А ручками

Будетъ прядетъ,

А ножками

Колыбель колышатъ.

Охъ, качаетъ дитя,

Прибаюкиваетъ:

„Ты баю, баю,

Боярскій сынъ!

Ты по батюшкѣ

Золъ татарченокъ,

А по матушкѣ

Ты русеночекъ,

А по роду мнѣ

Ты внученокъ,

И моихъ черезъ

Ты урывочекъ.

Вѣдь твоя-то мать

Мнѣ родная дочь,

Семи лѣтъ она

Во полонъ взята,

На правой груди въ ней

Есть и родинка,

На лѣвой ногѣ

Нѣтъ мизинчика!

Мнѣ бить тебя,

Такъ грѣхъ будетъ;

Мнѣ дитей назвать,

Мнѣ вѣра не та!“

Что стучитъ, грючитъ,

По сѣнямъ бѣжитъ,

По сѣнямъ бѣжитъ

И дрожа дрожитъ.

Дочка къ матери

Повалилася,

Повалилася

Во рѣзвы ноги:

„Государыня

Моя матушка!

Не спознала тебя,

Моя родная!

Ты бери ключи,

Ключи золоты,

Отпирай ларцы,

Ларцы кованы,

Ты бери казны

Сколько надобно;

Ты ступай-ко мать,

Во конюшенку,

Ты бери коня

Что не лучшаго *),

Ты бѣги, бѣги, мать,

На святую Русь“.

— Не поѣду я

На святую Русь,

Я съ тобой, дитя,

Не разстануся.

• ) Въ одномъ изъ извѣстныхъ мнѣ варіантовъ, вмѣсто этихъ двухъ стиховъ поютъ:

Ты бери-ко мать,

Укрючныхъ коней.

Извѣстно, что укрючными называются запасныя лошади: когда одна лошадь устанетъ, пересаживаются на укрючную. Этой пѣсни очень много варіантовъ; въ нѣкоторыхъ пропущены однѣ подробности, въ другихъ другія; но стихи, въ которыхъ говорится про тяжелую работу матери, что она въ одно время три дѣла дѣлала, рѣшительно во всѣхъ упоминается такъ же, какъ и слова дочери, узнавшей въ полоняночкѣ свою мать.

9.

Охъ ты поле мое, поле чистое!

Ты раздольицѣ широкое!

Ты крапива стрекучая!

Какъ гулялъ тутъ добрый молодецъ,

Что гулялъ онъ тутъ ровно тридцать лѣтъ,

Ровно тридцать лѣтъ и три года;

Загулялъ онъ къ королю въ Литву.

Король его любилъ, жаловалъ,

Цвѣтно платьице носили съ одного плеча,

На коняхъ они ѣздили съ одного стремя.

Ужъ и сталъ молодецъ упиватися,

Во хмѣлю онъ сталъ похвалятися:

Какъ и нынѣшнюю ночку, добрый молодецъ,

Я спалъ, ночевалъ у царя въ гостяхъ, —

У царя въ гостяхъ, во высокомъ терему,

Во высокомъ терему съ красной дѣвицей;

Я ли спалъ, цаловалъ красну дѣвицу,

Распрекрасную Елену Королевишну…

Ужь какъ были на молодца доносчички,

Донесли они королю на молодца.

А король-то велѣлъ молодца пожаловать:

На высокихъ ремешкахъ повѣсити.

Повѣли молодца впереди дворца,

А царевна кричитъ: не ведите молодца впереди дворца,

Поведите молодца позади дворца…

Добрый молодецъ на петелькѣ качается,

Красна дѣвица во теремѣ кончается.

Сообщено А. Григорьевымъ.

10.

Пѣсня про осаду Соловецкаго Монастыря.

На Москвѣ было на базарѣ;

Собиралися бояре;

Выбирали бояре

Изъ бояръ воеводу,

Выбирали Ивана Петрова,

Изъ того ли изъ роду Салтыкова *),

Передъ царскія очи становили,

Какъ возговоритъ православный царь,

Алексѣй-то Михайловичъ,

Ею царское величество:

„Охъ ты гой еси, большой боярянъ,

Ты любимый мой воеводушка!

Ты ступай-ко, ко морю ко синему —

Ко тому острову ко большому,

Ко тому монастырю ко честному,

Къ Соловецкому;

Ты порушь вѣру старую, правую,

Постановь вѣру новую, неправую“.

Какъ возговоритъ больтой бояринъ

Любимый царскій воеводушка:

„Охъ ты гой еси православный царь,

Алексѣй Михайловичъ,

Твое царское величество!

Нельзя объ томъ и подумати,

Нельзя объ томъ и помыслити:

Какъ порушить вѣру старую, правую,

Какъ поставить вѣру новую, неправую!“

Царь разозлился,

Царь распалился,

Воевода прогрѣшился.

Какъ возговоритъ большой бояриеъ,

Любимый царской воеводушка:

„Охъ ты гой еси православный царь,

Алексѣй Михайловичъ,

Твое царское величество!

Ужь и дай мнѣ силу не малую не великую:

Сорокъ полковъ, да все тысячныхъ,

Сорокъ пушекъ, да все мѣдныихъ:

Зелья, пороху сколько надобно“.

Какъ и было въ самый ли Петровъ-то день

Какъ на синемъ было морюшкѣ,

На большомъ было на островѣ,

Во честномъ монастырѣ было,

Отошла честна заутреня

Пономарь звонилъ къ обѣденкѣ.

Честны старцы пѣли молебены

Какъ бѣжитъ пономарь,

Неразумный звонарь:

„Охъ вы гой еси честны старцы!

Какъ идетъ сила немалая, невеликая,

Сорокъ полковъ да все тысячныхъ.

Сорокъ пушекъ да все мѣдныихъ,

Зелья, пороху сколько надобно,

Да все войско православное,

Не то идутъ они ратиться,

Не то идутъ они молитися“,

— Охъ ты глупой звонарь,

Неразумный пономарь!

Да то войско православное

Не идетъ оно ратиться,

Идетъ оно молитися!

На ту пору пушкари были догадливы:

Брали ядрушко калёное,

Забивали во пушечку мѣдную,

Палили во тотъ во честной монастырь,

Во Соловецкій.

Записано на Чугункѣ 1858. Отъ орловскаго мѣщанина.

• ) Салтыковъ ли былъ при осадѣ Соловецкаго Монастыря?

11.

Пѣсня про Ваньку клюшника.

Въ Москвѣ было во городѣ, на Сѣнной было площади,

Тамъ стояли-то хоромы, хоромы высокіе,

Что и того ли то и князя, князя боярина.

Что и жилъ-то тамъ князь со своей княгинею,

Что и жилъ-то тамъ Ванюшка, Ваня, князю клюшничикъ.

Молодой его княгини вѣрной полюбовничикъ.

Что и годъ живетъ Ванюшка съ княжней, другой живетъ,

Вотъ на третій годъ-годочекъ самъ князь да довѣдался,

Что отъ самой отъ послѣдней дѣвки сѣнной горькишной

Вотъ выходитъ князь бояринъ на свой красенъ крылецъ,

Какъ возгаркнетъ князь, воскликнетъ своимъ громкимъ голосомъ:

Да и слуги, мои слуги, слуги мои вѣрныя!

Вы идите, приведите вора Ваньку клюшника.

Какъ идетъ Ванюша-Ваня черезъ княжій дворъ,

Какъ на Ванюшкѣ рубашка вѣтромъ раздувается

Какъ у Ванюшки кудерцы кудри завиваются…

Какъ возговоритъ князь, воскликнетъ своимъ громкимъ голосохъ:

Ты скажи, скажи, Ванюша, скажи, варваръ …… сынъ,

Ты съ которой поры-время живешь со княжнею?»

— Что я знать того не знаю, вѣдать я не вѣдаю. —

Какъ и сталъ-то князь Ванюшу пытать, крѣпко спрашивать,

Не добился князь бояринъ таей правды истины.

Какъ воскликнетъ князь, возгаркнетъ своимъ громкимъ голосомъ.

«Ужь вы слуги мои, слуги, слуги мои вѣрныя!

Вы берите-тко, берите заступы желѣзныя,

Ужъ вы ройтя-тко, копайтя двѣ ямы глубокія,

Ужъ вы ставьте-тко, ставьтя два столба точоныя,

Перекладину кладитя, слуги, вы кленоваю.

Вы идитя приведитя, вора Ваньку клюшника».

Вотъ ведутъ, ведутъ Ванюшу Ваню черезъ княжій дворъ,

Какъ у Ванюшки-Ванюши руки-ноги скованы,

Руки-ноги въ Вани скованы, да все переломаны… *)

Вотъ идетъ, идетъ Ванюша, Ванюшка шатается;

А и князь-со стоитъ, ухмыляется;

Молодая-то княгиня въ теремѣ слезами заливается.

Какъ воскликнетъ князь, возгаркнетъ своимъ громкимъ голосомъ:

«Ты скажи, скажи Ванюша, скажи правду-истину»,

— Ужь позволь, ты князь бояринъ, позволь Вани пѣсню спѣть,

Что я пѣсню Вани, пѣсню, пѣсенку послѣднію:

Что и было князь бояринъ, попито-поѣдено,

Въ краснѣ было, бояринъ, въ хорошѣ похожено.

На кроватушкѣ тесовой въ насъ было полежено,

Да за бѣлыя-то за груди въ насъ было похватано

Во уста-то во сахарны было поцаловано,

Съ одного плеча било въ насъ поношено!… **)

Какъ воскликнетъ князь, возгаркнетъ своимъ громкимъ голосомъ:

«Да и слуги мои, слуги, слуги мои вѣрныя,

Ужь вы вѣшайте Ванюшу, вора Ваньку клюшника!»

Вотъ повѣсили Ванюшу, — Ванюшка качается…

Молодая-то княгиня въ теремѣ кончается…

(Орловской губ.)

• ) Въ другомъ варіантѣ еще стихъ:

А сафьянные сапожки кровью понаполнены.

• ) Въ другомъ варіантѣ еще стихъ:

Про твою ли, сударь, милость много било ругано.

12.

Что на славной было улицѣ на Димитровнѣ,

Что у славнаго ли у князя, у боярина,

Побранилася кухарка съ младымъ ключничкомъ.

Ты не лайся, не бранися младой ключничекъ,

Я пойду ли донесу князю-боярину…

Ужъ ты батюшко ты вашъ, ты бояринъ, князь,

Ничево же ты не знаешь, да не вѣдаешь,

Что живетъ-то твоя княгиня съ младымъ ключникомъ!

Что возговоритъ вашъ батюшка бояринъ-князь:

Ужъ какъ есть ли у меня да слуги вѣрные,

Вы водите приведите млада ключничка,

Вы поставьте млада ключничка въ середи двора,

Что подъ то ли подъ косящаго окошечко,

Ужъ я стану младаго ключичка доспрашивать.

Ты скажи, скажи младый ключинчекъ, не утай грѣха,

Коли да правду ты мнѣ скажешь, я помилую,

А неправду ты мнѣ скажешь, я подъ кнутъ, да подъ кнутъ отдамъ,

Что живетъ ли моя княгиня съ твоей милостью?

— Что живетъ ли твоя княгиня со мною да три, ахъ да три года.

Что возговоритъ вашъ батюшка, да бояринъ, ахъ да бояринъ-князь,

Ужъ какъ есть ли у меня скорые конюхи,

Ужъ вы ройте мнѣ ямочки глубокія,

Вы поставьте два столба вы да два высокіе,

Перекладинку вы поставьте вы кленовую,

Ужъ вы петельку повѣсьте вы шелковую.

Молодой ключникъ на петелькѣ качается,

Молодой-то ли княгини жизнь кончается *).

Записана А. Григорьевымъ отъ цыгана Антона Сергѣева.

• ) Или молодая ли княгиня на ножѣ кончается.

13.

Какъ на горкѣ, на горушкѣ,

Стоитгъ новъ высокъ теремъ,

Стоитъ новъ высокъ теремъ,

Какъ во этомъ теремочкѣ

Живетъ онъ бояринъ князь,

Не одинъ-то онъ живетъ князь бояринъ

Съ молодой съ княгинею.

Какъ у этого ли князя

Жилъ-былъ Ванька-ключничекъ,

Молодой его княгини вѣрный полюбовничекъ;

Молодая его, душа княгиня,

Полюбила Ванюшку;

Она его не годъ любила,

Ой, да и не два года,

Какъ на третій годъ князь бояринъ,

Онъ только довѣдался,

Онъ дознался, только догадался

Черезъ красную дѣвушку;

Какъ и выходилъ князь бояринъ

На свое красно крыльцо,

Вскрикнулъ громкимъ своимъ голосочкомъ

«Слуги мой вѣрные,

Вы подите, ко мнѣ приведите

Охъ да ворона коня,

Охъ, приведите ко ивѣ воронова

Съ черкасскими новыми сѣдлами;

Да подите, ко мнѣ приведите

Ивана клюшничка,

Ужь я его подарю ли,

Охъ да воронымъ конемъ,

Воронымъ его конемъ ли

Съ черкасскими сѣдлами».

Какъ идетъ, идетъ Ванюша,

Ваня усмѣхается;

Молодая его, душа княгиня,

Слезьми обливается.

Какъ и сталъ онъ, князь бояринъ,

Ванюшку допрашивать:

«Ты скажи мнѣ, скажи, Ванюша,

Съ какихъ поръ съ княгинею живешь?»

«Я не годъ съ нею, сударь, живу ли,

Охъ да не два года».

Какъ и вышелъ князь бояринъ,

На свое красно крыльцо,

Вскрикнулъ громкимъ своимъ голосочкомъ:

«Слуги мои вѣрные,

Вы подите мои слуги,

Во кузницу новую,

Вы возьмите, мои слуги;

Лопатки острые,

Вы поройте мои слуги,

Двѣ ямы глубокіе,

А во ямы-то поставьте

Столбики точеныя

На столбахъ на тѣхъ положьте

Матицу кленовую,

На матицу повѣсьте мотки шелковые,

А на этихъ на моткахъ повѣсьте

Иванушку ключника».

Какъ идетъ, идетъ Ванюша,

Ваня спотыкается.

Молодая его княгиня

Слезьми обливается

Охъ виситъ, виситъ Ванюша,

Ванюша качается.

14.

Копаніе конавовъ.

Завела дѣвка шинокъ

Супротивъ своихъ воротъ;

Сама вышла на лужокъ

Заиграла во рожокъ,

Подала дружку слушокъ

Чрезъ зелененькій содокъ

Черезъ темненькій лѣсокъ

Ко Ванюшки на лужокъ.

У насъ по морю морю

Два кораблика плывутъ

Какъ на этихъ корабляхъ

По пятисотъ молодцовъ

Государевыхъ гребцовъ.

Они носятъ и гребутъ

Во стога сѣнцо кладутъ,

Браву пѣсенку поютъ

Разговоры говорятъ

Все хозяина бранятъ: —

Ты разсукинъ сынъ хозяинъ

Разканалья сукинъ сынъ —

Здѣсь конавушки порылъ.

Изъ кремля ли, кремля, крѣпкаго города,

Отъ дворца ли, дворца государева,

Что до самой красной площади,

Пролегала тутъ широкая дороженька.

Что по той ли по широкой по дороженькѣ

Какъ ведутъ тутъ казнить добраго молодца,

Добраго молодца — большаго боярина,

Что большаго боярина, атамана стрѣлецкаго,

За измѣну противъ царскаго величества.

Онъ идетъ ли молодецъ не оступается,

Что быстро на всѣхъ полей озирается;

Что и тутъ онъ царю не покоряется.

Впереди-то идетъ грозенъ палачъ,

Въ рукахъ несетъ остеръ топоръ;

Позади пятъ — отецъ съ матерію,

Отецъ съ матерью — молодая жена…

Отецъ-мать во слезахъ слово молвили:

Ты дитя ли наше милое,

Покорися ты самому царю,

Царю бѣлому Петру Первому,

Принеси ты головушку повинную,

Авось тебя тогда Господь Богъ помилуетъ,

Государь царь тебя пожалуетъ,

Оставитъ буйну голову на могучихъ плечахъ…

Каменѣетъ сердце молодецкое,

Добрый молодецъ отца-матери не слушаетъ,

Надъ молодой женой насмѣхается,

О милыхъ дѣтяхъ не болѣзнуетъ…

Что и тутъ онъ царю не покоряется,

Отрубили ему буйну голову

Что по самы могучи плеча.

Записана А. Григорьевымъ у цыганъ.

15.

Выкатается свѣтъ нашъ, батюшка, первый императоръ,

Онъ на золотой-то на каретѣ,

Подъ нимъ лошади вороныя,

На самомъ на немъ платье черно,

Платье черно да все кручинно.

Докатается онъ да до Сенату

Докатается ко крылечку ко прекрасному

Изъ коретушки да вылѣзаетъ;

Во присудствіе да самъ заходитъ.

Сенаторы всѣ да испугались

Изъ рукъ перья у нихъ повалились

Изъ очей слезы да покатились.

Осередь онъ полу становился

Господу-Богу да помолился,

На ременчатый стулъ онъ садился.

Онъ беретъ въ руки да листъ бумаги,

Листъ бумаги онъ да не плохіе

Не плохую онъ бумагу, гербовую,

Во правую перо да лебедино

Начинаетъ писать да доношеніе,

Отсылаетъ доношеніе да въ ину землю

Желаетъ онъ себѣ бою да драки.

Сообщено А. Григорьевымъ.

16.

Заводилася война

Середи бѣла дна;

А что начато палить,

Только дымъ столбомъ валитъ;

Каково есть красно солнышко,

Не видно во дыму!

Только видно во дыму:

Не ясенъ соколъ летитъ,

Добрый молодецъ гуляетъ,

Онъ по крутой по горѣ,

Самъ на ворономъ конѣ;

По казакамъ проскакалъ,

Два словечика сказалъ:

«Вы казаки, вы казаки,

Военные мои

Удалые молодцы!

Безъ размѣрушки пейте,

Зеленаго вина,

Посмѣлѣе поступайте,

Со французомъ воевать!»

— Ужь ни рады воевать,

Слезны капли проливать!

Не линь въ поле пылитъ,

Не дубровушка шумитъ:

Французъ съ арміей валитъ!

Онъ валитъ таки валитъ,

Самъ подваливаетъ;

Самъ подваливаетъ,

Рѣчь выговариваетъ:

"Еще много генераловъ —

Всѣхъ въ ногахъ стопчу:

Всея матушку Россеюшку

Въ полонъ себѣ возьму,

Въ полонъ себѣ возьму,

Въ каменну Москву зайду!

Генералы испугались,

Платкомъ слезы утирали,

Въ поворотъ слово сказали:

«Не бывать тебѣ, злодѣю,

Въ нашей каменной Москвѣ!

Не видать тебѣ, злодѣю,

Бѣлокаменныхъ церквей;

Не стрѣлять тебѣ, злодѣю,

Золотыхъ нашихъ крестовъ!»

На лужку было, лужку

Стоитъ армія въ кружку:

Лапуховъ ѣздитъ въ полку,

Курилъ трубку табаку.

Для чего вамъ не курить,

Зелена вина не пить!

Свинца, пороху довольно,

Сила во полѣ стоитъ,

Ужь мы билися, рубилися

Четырнадцать часовъ:

Съ пяти на десять пробили,

Стали силу разбирать;

Стали силу разбирать,

Стали полковничковъ считать.

Не нашли такихъ убитыхъ

Полковничковъ до семи,

Енераловъ до восьми;

Мелкой солдатской силы

Сосчитать мы не могли:

Которые на горѣ —

По колѣнъ стоятъ въ рудѣ;

Которы подъ горой —

Тѣхъ засыпало землей.

Одинъ такой лежитъ

Таку рѣчь говоритъ:

Вы подайте-ко, ребятушки,

Чернилицу съ перомъ,

Чернилицу съ перомъ,

Листъ бумаги со гербомъ;

Напишу я таку просьбу

Государю самому.

Государю самому

Императору Царю:

Еще нашъ-отъ генералъ,

Много силы издержалъ:

Ужь онъ пропилъ, промоталъ,

Досталь въ карты проигралъ,

Изъ удары раздавалъ.

Архангельск. губер. Зап. С. В. Максимовъ. Эта пѣсня сложена во время семилѣтней войны.

17.

Разбисчастнинькой, безталаннинькой

Французъ зародился,

Онъ св вечера рано спать ложился,

Долго почивать,

Ничивожь ли то и французикъ ли

Ничиво не знаю,

Што побили иво, иво армію

Донскія казаки,

Што мнѣ жаль-то, мнѣ жаль свою армію,

Есть еще жалчѣи

Што вотъ сняли мому, мому родному

Да родному братцу,

Што вотъ сняли ему, сняли йму головку.

Да головку,

Што мене ль то мене, все французика

Въ полонъ мене взяли

Досадили мене все французика

Въ темнаю темницу.

Што вотъ тошно ли мнѣ, все французику

Въ темници сидѣти.

Еслибъ зналъ-то бы зналъ, я французикъ ли

Я бъ тово ни дѣлалъ.

Сабурово Малоарх. 1858. Извѣстны мнѣ еще варіанты этой пѣсни, въ которыхъ, вмѣсто французика, упоминается прусскій король.

18.

О Кутузовѣ.

Что но красное-то солнце возсіяло,

Возсіяла у Кутузова острая сабля.

Выѣзжаетъ князь Бутузовъ въ чисто поле,

Онъ беретъ съ собою силу да гренадеровъ,

Гренадеровъ и есауловъ,

Гренадеры я есаулы да не сробѣли,

Что французскаго маіора въ полонъ взяли,

Повели они маіора ко фельдмаршалу,

Ко тому же князю да ко Кутузову

Ко Михайлу его да къ Ларіоновичу.

Начинаетъ князь Кутузовъ его спрашивать:

«Ты скажи, скажи маіорикъ сущую правду:

У васъ мною ль во Парижѣ стоитъ силы?

Стоитъ силы во Парижѣ сорокъ тысячъ

По приступу генеральскому смѣты нѣту».

Какъ на это князь Кутузовъ да разсердился

Какъ ударилъ онъ маіора да по рожѣ,

Онъ по рожѣ, да во правую щеку.

«Ужь ты врешь, ты врешь маіорикъ, врешь плутуешь,

Меня, Кутузова князя, все проводишь

Все проводишь меня, да ты стращаешь,

Ужь я силы-то вашей да не боюся

За генеральскіе приступы я примуся».

Сообщено А. Григорьевымъ.

10.

Обѣщался императоръ

Къ рождеству вѣрно прибыть;

Всѣ празднички на проходѣ,

Александра царя дома нѣтъ.

Его маменька вѣрно родная,

Всѣ минуты и ночьки не спитъ.

Выду, выду на ту пору,

На ту башню, которая выше всѣхъ;

По ямской ямской дорожкѣ

Да не пыль вѣрно пылитъ,

Этой мой вѣрно курьеръ бѣжитъ.

Сообщено А. Григорьевымъ отъ М. А. Стаховича

20.

Середи Москвы на площади

Собирался полкъ — казачій кругъ;

Во томъ во кругу стоитъ добра лошадь,

На томъ на коню лежитъ ковано сѣдло,

На томъ на сѣдлѣ сидитъ добрый молодецъ,

Добрый молодецъ — офицерскій сынъ.

Онъ и такъ плачетъ — что рѣка льется,

Шелковымъ платкомъ утирается,

На всѣ стороны поклоняется,

Съ отцемъ-матерью прощается:

«Прощай батюшка, прощай матушка!

Прощай душечна молода жена,

Прощай дѣтки малыя, мои дѣтушки!

Прощай братцы-товарищи!»

Дросково Малоарх. у. Достав. М. А. Стаховичъ.

21.

Тамъ построили, тамъ кабакъ

Ни про дѣвокъ, ни про бабъ,

Про холостыхъ-то про робятъ.

Пришолъ мальчикъ, выпилъ шкальчикъ

Веселошенекъ пошелъ.

Прощай дѣвки, прощай бабы

Намъ теперича не до васъ,

Вы солдатушки бирутъ насъ.

Наши ноженьки да ни ходятъ,

На свѣтъ глазушки да ни глидятъ.

Шли солдатушки слободой,

Манятъ дѣвушекъ за собой:

«Вы пойдемте-ко, дѣвушки, съ нами,

Съ нами добрыми молодцами,

Не далече до Казани:

Во Казани-то жить привольно,

Жить привольно, гулять охотно,

У насъ денежекъ предовольно,

У насъ домики пребогаты,

Бѣлокаменныя стоятъ палаты,

Межъ домами-то текетъ рѣчька,

Течетъ рѣченька медовая.

По ней струечка золотая». —

Что за рѣченькой стоятъ кустикъ,

Стоитъ кустикъ, кустъ ракитовъ,

На кусточкѣ соловейко,

Соловеюшко сидитъ, громко свищетъ,

Громко свищетъ онъ, воспѣваетъ,

Красныхъ дѣвушекъ унимаетъ:

"Не здавайтесь вы, дѣвки, красныя,

«На солдатскія на обманки

У солдатушекъ домы — горы,

Домы — горы каменисты;

Межъ домами-то текетъ рѣчька

Текеть рѣченька ка кровяная,

По ней струечка да слезѣная.»

Кола. Зап. С. В. Максимовъ.

22.

По дорожевкѣ

По широкою

По московскою,

Туда шла-прошла

Сила армія

Конна гвардія

Три полка солдатъ

Все молодые

Безбородые,

Впереди полка

Знамена несутъ

Артикулъ мечутъ.

Ружье свѣтлое

Замки крѣпкіе

Кремни острые.

Замки сбрякали

Солдаты всплакали

Во походъ пошли

Во дорожевьку.

Хоть не въ дальную

Да въ печальную

На сраженьицо

На ученьицо.

Гдѣ, ребятушки,

День-то намъ ночевать,

Ночь коротать?

Во темномъ лѣсу

Во сыромъ бору

Все подъ соснами

Подъ жеровыми

Подъ кудрявыми

Намъ постелюшка —

Мать сыра земля,

Намъ зголовьицо —

Зло кореньицо,

Одѣялышко —

Вѣтры буйные!

Холмогоры. Зап. С. В. Максимовъ.

23.

Что вились-то мои русы кудри, вились завивались,

Какъ заслышали мои кудерушки на себя невзгодье,

Что большое ли невзгодье, великое безвременье:

Что ужь быть-то мнѣ, доброму молодцу, во солдатахъ,

Что служить-то мнѣ, доброму молодцу, государю.

Что стоятъ-то мнѣ, доброму молодцу, въ караулѣ.

Вотъ стоялъ я, доброй молодецъ, въ караулѣ,

Пристоялись мои, (мои) скоры ноги,

Какъ задумалъ я, добрый молодецъ, задумалъ бѣжати.

Что бѣжалъ я, добрый молодецъ, не путемъ дорогой,

А бѣжалъ я, добрый молодецъ, темными лѣсами;

Во темныхъ лѣсахъ, добрый молодецъ, весь я ободрался,

Подъ дождемъ я, добрый молодецъ, весь я измочился.

Прибѣжалъ я, добрый молодецъ, ко своему подворью,

Прибѣжавши я, добрый молодецъ, подъ окномъ я постучался:

«Ты пусти, пусти, сударь батюшка, обсушиться,

Ты пусти ль, пусти, моя матушка обогрѣться».

«Я бъ пустила тебя, мое дитятко, боюсь государя;

Ты поди ль, поди, мое дитятко, во чистое поле:

Что буйнымъ вѣтромъ, мое дитятко, тебя тамъ обсушитъ,

Краснымъ солнышкомъ, мое дитятко, обогрѣетъ».

Какъ пошелъ-то я, добрый молодецъ, самъ заплакалъ.

«Ужь возмись загоритесь вы, батюшкины хоромы;

Ужь ты сгинь, пропади, матушкино подворье».

Зап. Т. П. Филипповымъ.

24.

Настя по саду ходила,

Хмѣлю ярова щипала,

Брагу пьяную варила,

Въ погребахъ долго томила

Настя гостей зазывала,

Всѣхъ по лавычкамъ сажала,

Сама сѣла на скамейки

Супротивъ души Ванюши,

Стаканъ меду наливала

И Ванюшѣ подносила:

«Выпей, выкушай Ванюша».

«Я не пью, ни пью Настасья:

На миня вышла несчастья,

Нисчастьица ни бальшоя:

Хочутъ Ванюшку поймати,

Рѣзвы ноженьки сковати,

Во солдатушки отдати».

Ваню въ мѣру становили,

Ваня въ мѣри ни годился,

Вышелъ Ваня поклонился.

Сабурово Малоарх. у. сент. 1858 г.

25.

Солдатская.

За рикой, рикою разгараитца

Изъ-подъ камушка дымочикъ зилинѣитца;

Да на этомъ да на камни лежать три подушачки,

На падушачвахъ ляжить жа отставной солдатъ,

Разварачивалъ свои полы, полы камчатнаи,

Онъ показывалъ свои раны, все кровяныи

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Къ отцу, матери пойти, либы живъ либы нѣтъ.

Къ молодой жинѣ пойти — либы знаить либы нѣтъ.

Къ малымъ дѣтушкамъ пойтиджа — либы смыслютъ, либы жь нѣтъ!

Отвезите мине — братцы, во чисто поля,

Вы поставьте мине, братцы, промежъ трехъ дорогъ:

Между тульской, между курской, промежъ питерской;

Во лѣву руку положьтя саблю востраю,

Во праву руку положьтя золоту ружье,

Во ногахъ же пеставьтя ворона коня,

Во глазахъ жа вы поставьте мой поклонной хресъ.

А по той ли по дорожкѣ буде человѣкъ идетъ

Онъ возьметъ золоту ружье идеть, настрѣляитси

Саблей вострой намахаетси

Онъ возьметъ вороно коня, онъ наѣздитси.

Малоарх. у. Сабурово. Пѣлъ Инанъ Кондрашевъ.

26.

Выѣзжаетъ молодой маіоръ,

Молодой маіоръ-полковничекъ,

Выбираетъ молодыхъ солдатъ,

Молодыхъ солдатъ ребятушекъ.

У отца было три сына,

Три сына хорошіе;

Большаго сына жаль отдать,

Средняго не хочется;

Отдамъ я сына меньшаго,

Сына меньшаго Иванушку!

Меньшій сынъ расплакался:

«Государь нашъ батюшка!

Или я вамъ былъ не родный сынъ,

Или я вамъ былъ пасынокъ?»

Да вы, дѣти мои милые!

Вы возьмите-тко по палочкѣ,

Да вы бросьте-тко по жеребью:

Да кому изъ васъ достанется? —

Доставалось сыну меньшему,

Сыну меньшему Иванушкѣ.

Дроздово, Малоарх. у. зап. М .А. Стаховичъ.

27.

Что подъ бѣлою березой гусарь-отъ убитъ,

Бѣло личко прикрыто бѣлою китайкой;

Къ нему панья приходила, панья молодая,

Бѣло лицо покрывала, въ уста цаловала.

"Ты возстань, возстань любезной, возстань чернобровой,

Ваши кони вороные во полѣ танцуютъ, "

Я лиха не хочу — во полѣ ночую.

Мой миленькой на Русѣ сущу правду скажетъ,

За рѣченькой, за рѣкой гусарь сѣно коситъ,

На другой-то сторонѣ панья воду носитъ,

Воду носитъ, дожжа проситъ;

Подай, Боже, дожжъ,

Ты подай, Боже, дожжа подай поскоряѣ,

Чтобы травоньку смочило, косы не чуяло,

Молодаго гусаря со поля сгонило!

Чѣмъ я мужу не жена, дому не хозяйка,

Три дни печи не топила, на печи-то жаръ, жаръ,

Молодаго гусаря очень его жаль, жаль.

Холмогоръ. Зап. С. B. Максимовъ.

28.

Какъ и шли прошли солдаты молодые,

Да за ними идутъ матушки родные,

Во слезахъ пути дороженьки не видютъ,

Какъ возговорютъ солдати молодые:

Охъ вы матушки родные, да родные,

Не наполнить вамъ синя моря слезами,

Не исходить-то вамъ сырой земли за нами.

Сабурово. Малоархан. уѣзда.

29.

Попила ли ты моя головушка

Не за батюшкиной, не за матушкиной буйной головою,

Не за братцевой, не за сестрициной легкой работой,

Что поймали-то раздобраго молодца поймали въ прилукѣ,

Что у той ли у прилуки у красной у дѣвки;

Что куютъ-то меня добра молодца, куютъ во желѣзы,

Посадили меня, добраго молодца, въ козырныя сани,

Привезли-то меня, добра молодца, въ городъ, во губерню;

Привели-то меня, добра молодца, привели ко пріему,

Посадили меня-то добра молодца во красное стуле;

Какъ и стали меня разудалаго стричь, они-то брити.

Ужь вы брейте мои кудерюшки, брейте не жалѣйте,

Отошлите мои кудерюшки ко красной ко дѣвкѣ.

Сабурово. Малоархангельскаго уѣзда.

30.

Что вы дѣвушки призадумались,

Красавицы жить не весело,

Жить не весело, да любить не каго,

Изъ молоденькихъ да ребятъ выбрать не кого?

Выбирайте ни себѣ да одиноково.

Одинокіе, да не одинокіе

Не одинокіе, одинокіе есть всякіе,

Есть всякіе, да горьки пьяницы,

Горьки пьяницы, да все пропоицы,

Все пропоицы, да безпокоицы:

Онъ копѣйку наживетъ — въ кабакъ снесетъ;

Онъ другую наживетъ — изъ кабака нейдетъ!

Ты соловьюшко, да родной батюшко,

Ты куда, соколъ, летишь, куда машешься?

— «Я лечу-то машусь черезъ рѣку, на ту сторону,

На ту сторону черезъ быструю рѣку,

Черезъ быструю рѣку въ часты рощицы,

Въ часты рощицы, да во зеленой садъ!»

Во зеленомъ во саду генералъ гулялъ.

Не единъ онъ гулялъ — съ генеральшею.

Размолоденькій солдатъ на часахъ стоятъ.

Ружье держалъ, себѣ смѣны ждалъ,

Себѣ смѣнушки — красной дѣвушки.

Пришла смѣнушка, да красна дѣвушка.

Ужь и лѣсомъ она шла не боялася.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

31.

Изъ-за лѣсу идутъ тучи

Тучи темныя,

Какъ по мнѣ молодешинькой

Горе горькое,

Горе горькое, кручинушка

Непокрытая:

Что пошелъ мой милъ сердечный другъ

Во солдатушки

Онъ покинулъ меня младу

Одиношеньку.

Выду ль я млада- ранешинько

Въ поле чистое.

Раскажу ль я раскажу тоску

Вѣтру буйному,

Какъ несетъ мнѣ вѣтеръ буйный

Вѣсть не радостну:

Закатилось мое солнышко

Желанное

Ужь палъ померъ мой сердечный другъ

32.

Во чистомъ полѣ

Ужь ты поле мое

Поле чистое,

Ты раздолье мое

Ты широкое,

Ничего поле не породило,

Породило поле

Частъ ракитовъ кустъ.

Какъ подъ тѣмъ кустомъ

Лежитъ тѣло бѣлое,

Молодецкое:

Тамъ лежитъ солдатъ

Полковой сержантъ;

Онъ убитъ лежитъ

Весь израненный;

Въ головахъ у него

Знамя царское,

На грудяхъ у него

Руки бѣлые,

На рукахъ у него

Кольца ясные.

Во бѣлыхъ рукахъ

Сабля острая.

Во ногахъ у него

Добрый конь его.

Ужи ты конь ты мой конь

Конь товарищъ мой,

Ты подижъ ты мой конь

На мою сторону,

Въ отцу къ матери

Къ роду племени,

Къ молодой женѣ,

Въ царю бѣлому

Петру первому.

Ты скажи мнѣ конь:

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Погубила меня

Сабля острая.

Ужь ты конь ты мой конь

Ты скажи жь ты мнѣ конь

Гдѣ ты былъ побывалъ

На своей сторонѣ?

Въ царя бѣлаго

Петра перваго.

Ужь ты конь мой конь,

Что ты ѣлъ тамъ пилъ?

Ужь я ѣлъ по лугамъ

Шелковую траву,

Ужь я пилъ попивалъ

Сладку водочьку.

33.

Растоскуйся ты моя, ты моя сударушка, по мнѣ возгорюйся,

Ужь я самъ-то ли, самъ по тебѣ, сударушка, самъ я встосковался:

Нападаютъ-то на меня, меня сиротинушку — ахъ, да лихи люди,

Что хотятъ-то ли, хотятъ меня сиротинушку отдать во солдаты,

Что куютъ-то ли, куютъ меня сиротинушку, меня во желѣзы,

Что везутъ-то, везутъ меня сиротинушку, меня ко пріему;

Всѣ пріемщики на меня, меня сиротинушку они вздивовались:

Ужь и гдѣ же ты, гдѣ ты, сиротинушка, гдѣ ты уродился?

Породила-то меня, меня сиротинушку, ахъ да родна матушка,

Воспоилъ-то, вскормилъ меня, сиротинушку, православный міръ,

Возлелѣяла меня, меня сиротинушку, ахъ да Волга Матушка,

Воскачала-то ли меня, меня сиротинушву, ахъ да легка лодочка.

Москва. Зап. А. А. Григорьевъ.

34.

Не шумите-ко вы, ахъ да вѣтры буйные,

Не бушуйте вы, ахъ да лѣса темные.

Ты не плачъ, не плачь, душа красна-дѣвица…

Не сама-то я плачу — плачутъ очи ясныя,

По неволюшкѣ, изъ глазъ слезы катятся,

По неволюшкѣ, да все по миломъ дружкѣ,

Что везутъ-то ль, отдаютъ дружка во солдатушки!

Въ молодые ли его, ахъ да во некрутики;

Снаряжу ль я, снаряжу дружка хорошехонько,

Провожу ль я, провожу, дружка далекохонько,

Я до городу его, городу Владиміра,

Я до матушки ль его, его каменной Москвы.

Середи-то ли Москвы, да мы становилися,

Со милымъ ли, со дружкомъ да мы распрощалися…

Господа-то ли купцы на насъ дивовалися:

Ужь и кто же это съ кѣмъ, кто съ кѣмъ распрощается?

Или мужъ со женой, или это братъ съ сестрой?…

Доброй молодецъ съ душой красной-дѣвицей!

Москва. Зап. А. А. Григорьевъ.

35.

Ты дорога моя, дорога широкая,

Ужь никто-то по тебѣ не прохаживалъ,

Никто слѣдику не прокладывалъ.

Тутъ ишли-прошлй три полка солдатъ:

Ужь и первый полкъ — все охотнички,

А другой-то полкъ — малы школьнички!

Ужь и третій полкъ — все невольнички!

Какъ охотнички пѣсню гаркнули;

Малы школьнички — въ барабаны грянули,

А невольнички — громко всплакнули.

Середи полка знамена несутъ,

Подъ знаменами молодой солдатъ;

Онъ не пьянъ-то идетъ, самъ качается,

На всѣ стороны онъ поклоняется,

Съ отцемъ, съ матерью онъ прощается…

Съ молодой-то женой не прощается,

Не прощается — все ругается:

Отъ тебя-то, жена, я въ солдаты пошелъ,

Отъ твоего ли, жена, полюбовника.

Записана А. Григорьевымъ.

36.

Уланы вы, гдѣ были, побывали?

Мы подъ Питеромъ стояли,

Подъ Можаемъ воевали,

Мы Москвою проходили,

Ко вдовушкѣ заходили:

Пусти вдова ночевати,

Молодая постояти!

А вдовушка выходила,

Таки рѣчи говорила:

У меня дворикъ маленекъ,

А горенка не величка.

Солдатушки не взирали,

Воротички отворяли;

Они сѣли всѣ по лавкамъ,

Всѣ по лавкамъ, по порядкамъ,

Большой гость въ переднее мѣсто;

А вдова стоитъ у печки,

Прижала руки къ сердечку,

Какъ возговоритъ большой гость:

Подойди, вдова, поближе,

Поклонись, вдова, пониже.

Ты который годъ вдовѣешь,

Ты который сиротѣешь?

Я десятый годъ вдовѣю,

Ужь я пятый сиротѣю,

Ужь и много ль у тебя хлѣба?

У меня хлѣба осмина.

Ужь и много ль у тебя денегъ?

У меня денегъ полтина.

Ужь много ль у тебя дѣтокъ?

У меня дѣтокъ четверо.

Подавай вдова черну шляпу;

Во шляпушкѣ полотенце,

Въ полотенцѣ узелочекъ,

Въ узелочкѣ золотъ перстень —

Ужь не твой ли обручальный?

Записана А. Григорьевымъ.

37.

Въ мужика было богатаго

Да и три сына были хорошіе.

Вотъ и вышло на нихъ несчастьице,

Да невольщина, некрутчина!

Да и старшова сына жаль отдать,

А середняго не хочется.

Что идти ль не идти сыну меньшему.

Какъ и меньшій сынъ расплачется:

"Охъ и или вамъ не родный сынъ?

Какъ возговоритъ-то и батюшка:

"Ахъ и дѣти мои вы родныя,

"Ахъ идите-тко во зеленый садъ,

"Да вы срѣжьте по жеребью,

«Ну вы бросьте-тко жеребій».

Какъ досталось сыну старшему!

Старшій сынъ пригорюнился,

Молода жена его расплакалася,

Малы дѣти разрыдалися.

Какъ возговоритъ да и меньшій сынъ:

«Да не плачьте жь вы да и родные:

Я иду за васъ охотою».

38.

Не кукушечка, братцы, во сыромъ бору куковала,

Не соловьюшко, братцы, въ зеленомъ саду громко, звонко свищетъ —

Добрый молодецъ въ неволюшкѣ слезно-горько плачетъ:

Никогда жь въ менѣ раздоброва молодца тоски горя не бивало,

А вотъ нонѣшній день-то вотъ денечикъ тоска-горе обуяла,

Что куютъ-то куютъ меня раздоброва молодца куютъ во железы,

Что везутъ везутъ меня разудалова, везутъ во солдаты,

Что никто-то никто по мнѣ, добромъ молодцѣ, не тужитъ, не плачетъ

Что поплакала по мнѣ порыдала, ахъ, матушка родная,

А еще по мнѣ по завдалому красная дѣвица *).

Тетерье. Малоарх. у.

• ) Пропѣвъ мнѣ эту пѣсню, мужикъ съ размаху хлопнулъ меня по мечу, со словами: «Половина горя долой».

39.

Свѣтъ Марьюшка по сѣнюшкамъ ходила,

Ивановна по новенькимъ гуляла,

Свово батюшку, свово роднова будила:

Ты вставь-во, мой батюшка, пробудись,

Въ окошечко, родимый мой, погляди,

Что каковъ-каковъ Иванушка на конѣ,

Что каковъ-каковъ Ивановичъ на ворономъ?

Охъ, хорошъ, хорошъ, мое дитятко, что соколъ,

Да, пригожъ, пригожъ, мое милое, что ясменъ!

Во лугахъ, во поляхъ цвѣты-то расцвѣли,

У мово-то у милова кудерушки- завилясь.

Дроздково Малоарх. у. Записано М. А. Стаховичемъ.

40.

О службѣ.

Вечоръ нонѣ, матушка, мнѣ мало спалось,

Мало спалось, да много видѣлось:

«Разнесъ меня да добрый конь

По чисту полю да по раздольицу;

Спала моя шляпонька съ буйной головы,

Спала моя плеточка да со правой руки,

Со правой руки да со перчаточкой.

Знать-то мнѣ-ка матушка дома не бывать,

Знать-то добру молодцу да во солдатахъ быть,

Во солдатахъ быть да мнѣ царю служить,

Мнѣ царю служить да вѣрой-правдою».

Заплакала матушка объ сынѣ своемъ.

«Не плачь, не плачь матушка да радость моя

Втапоря наплачешься, послѣ безъ меня.

Что угонятъ меня молодца во ины мѣста,

Во ины мѣста въ дальны города;

Напишу къ тебѣ я, матушка, да скору грамоту,

Скору грамотку, да вѣсть нерадостну,

Не перомъ напишу, не чернилами,

Напишу я грамотку да горючими слезми,

Горючими слезми да изъ ясныхъ очей,

Положу во грамотку перстень да портретъ,

Перстень да портретъ, крестикъ золотой.

Запечатаю я грамотку да думой крѣпкою,

Пошлю эту грамотку со скорымъ посломъ.

Со скорымъ посломъ да со буйнымъ вѣтромъ.

Получишь ты матушка да эту грамотку,

Вынь-ка моя матушка перстень да портретъ,

Крестикъ золотой. На портретъ взгляни —

Меня вспомяни».

ЛИРИЧЕСКІЯ ПѢСНИ.

1.

Изъ падъ камушка изъ надъ бѣлава,

Изъ надъ пустяка, изъ надъ ракитава,

Тамъ тема рѣчка

Рѣчка быстрая, бережистая.

Какъ на той рѣчкѣ

Дѣвка мылася,

Вышла, набѣлилася,

Набѣгавши, ана нарумянилась

Нарумянивши, въ зеленъ лугъ пашла.

Въ зеленомъ лугу

Тамъ панской казакъ

Каня паилъ;

Напаивши вами,

Сталъ думу думати —

Думу крѣпкую:

«Охъ и какъ же мнѣ быть,

Маладу жену сгубить?

Загублю жену

Не рана съ вечера,

Схараню жену

Ближе кы палуночи»…

Ево большая дочь

Рано просилалася,

Къ батюшкѣ у ножки

Кидалася:

«Государь ты нашъ

Роднай батюшка,

Идѣ ваша матушка?»

— Ваша матушка

Въ новай горницѣ

Умывается

Ключевой вадой,

Утирается

Бранымъ палатномъ.

«Государь нашъ батюшка,

Не правда твоя:

Наша матушка

Вы желтомъ песку,

Въ новой горницѣ

Ана закопана».

Доставлена.

2.

Что не ястребъ совыкался съ перепелушкою,

Солюбился молодецъ съ красной съ дѣвушкою,

Проторилъ онъ путь-дорожку, пересталъ ходить,

Проложилъ онъ худу славу, пересталъ любить.

Насмѣялся жь ты мной, отсмѣю и я тебѣ:

Ты не думай, простота, что я вовсе сирота.

У меня ли у младой есть два братца родныхъ,

Есть два братца родныхъ, два булатныхъ ножа;

Я изъ рукъ твоихъ, ногъ короватку смощу,

Я изъ крови твоей пиво пьяно наварю,

Изъ буйной головы евдаву сточу,

Я изъ тѣла тваво я свѣчей насучу (*),

А послѣй-то тово я гостей назову,

Я гостей назову, и сестричку твою;

Посажу же я гостей на кроватушку,

Загадаю што я имъ да загадочну,

Я загадочку не отгадливую;

Ну, да что жъ таково; я на миломъ сижу,

Я на миломъ сижу, объ миломъ говорю,

Изъ милова я пью, милымъ потчую,

А и милъ предо мною свѣчею горитъ?

Вотъ тутъ стала сестричка отгадывати:

«А говаривала, братъ, я часто тебѣ,

Не ходи ты туда, куда поздно зовутъ,

Куда поздно зовутъ, да гдѣ пьяни живутъ».

Колина. Малоарханг. Уѣзда.

• ) Въ другомъ варіантѣ поютъ: «Я изъ сала твово сальныхъ свѣчъ намочу». Правильнѣе: намокаю.

3.

Отпущала, отпущала сердца матушкина,

Отпущала, отпущала чаду милую сваю,

Чаду милую сваю на чужою старану.

Какъ большая систра коня съ стойла свила,

А сиредняя систра коня (о) сѣдлывала,

А меньшая систра коня брату подала;

А жина-та горюша у воротичкахъ стоить,

У воротичкахъ стоить, сама плачетъ говорить:

«Ужь ты миленькой, милой, ты когда будешь домой?»

«Я тогда буду домой, когда выростить трава,

Когда выростить трава выше царскыва двара,

Узабьеть, узавьеть большой камушекъ са дна».

"Да ниправду мой миленькой со мною говоришь,

Да ни выростить трава выши царсвыва двара

Ни взабьетъ Волга рѣчка бѣла камушка са дна.

Сабурово. Малоарх. Сент. 1858 г.

4.

Народился въ отца сынъ,

Какъ отецъ-то сына со двора согналъ:

«Ты ступай-ко ты, сынъ, со двора долой,

Ты спознай-ко-съ, чужу дальную сторону».

Какъ и старшая сестра коня съ стойла свела,

А средняя сестра коня (о)сѣдлывала,

А меньшая сестра коня брату подала

Коня брату подала, да заплакала;

Во слезахъ-то сестра стала спрашивати;

"Ты братецъ родной, ты когда будешь домой?

«Вы подите-ко, сестры, на сине море,

Вы возмите-тко, сестри, да вы горсть песку,

Вы посѣйте тотъ песокъ въ зеленомъ саду:

Когда тотъ песокъ взойдетъ, выростетъ,

Я тогда, сестры, къ вамъ домой приду».

Вотъ проходитъ тому ровно девять лѣтъ,

На десятой-то годъ сестры брата йскать пошли.

Какъ и старшая сестра въ морѣ щукою,

А середня сестра въ полѣ соколомъ,

А меньшая сестра въ небѣ звѣздочкою.

Какъ и старшая сестра не видала брата,

А середняя сестра услыхала брата,

А меньшая сестра брата видѣла:

На дикой на степи на саратовской

Что убитъ-то лежитъ добрый молодецъ.

Схоронили сестры брата — полетѣли домой.

Лихвинскаго Уѣзда

5.

Сосенка, сосенка зеленинькая,

Молодка, молодка молоденькая,

Полюбила молодца хорошенькаго,

Отдаютъ меня молоду

Въ чужу-дальню сторону,

За Волгу за рѣку.

Обращусь я горькою кукушечкой,

Долечу, несчастная, я къ батюшкѣ въ садъ,

Сяду ль я на яблоньку,

Ба любимую, на батюшкину;

Горькими причетами я весь садъ высушу,

Горючей слезой своей

Весь садъ потоплю.

Кормилица-матушка

По новымъ сѣнямъ прошла,

Невѣстушекъ ласточекъ

Пробуживала:

«Невѣстушки-ластушки,

Вставайте скорѣй,

У насъ вы садичкѣ

Какушка поетъ..»

Большой братъ возговорилъ:

"Дай я войду застрѣлю

Середній братъ возговорилъ:

«Дай я пойду досмотрю.»

Меньшой возговорилъ:

«Дай пойду догляжу:

Не ваша ли горькая

Съ чужой стороны?..»

Зальюсь дѣвка, зальюсь красна, горючей своей слезой,

Утрусь тонкимъ, бѣлымъ полотномъ.

Елец. Уѣзда. Записано М. А. Стаховичемъ.

6.

Вы морозы, морозы вы крещенскіе,

Заморозили морозы добра молодца,

Стоючи у стѣны бѣлой каменной.

Караульщички братцы они крѣпко спятъ,

Не спала, не дремала красная дѣвица,

Распрекрасная Елена дочь королева.

Что брала со стола золоты ключи,

Отпирала у города воротицы,

Выпускала доброва молодца вонъ изъ города:

«Ты поди же доброй молодецъ потихоничку,

Чтобъ не вслышалъ, не увидѣлъ родной батюшка».

Что отецъ-то на сына разспрогнѣвался,

Высылаетъ своего сына вонъ изъ городу:

«Ты поди, сынъ, пройди жъ чужу сторону,

Какова есть на свѣтѣ чужа сторона».

Что большая сестра коня вывела,

А середняя сестра сѣдло вынесла,

А меньшая плетку подала,

А большая сестра брата спрашивала:

«Ужь когда же ты, нашъ братецъ, на(о)боротъ будешь?»

«Ужь тогда я къ вамъ на(о)боротъ буду:

Есть у батюшки, у матушки суха яблынька,

Ужь когда эта яблынька расцвѣтать будетъ,

Ужь тогда я къ вамъ, сестры, на(о)боротъ буду».

7.

Мой сизой голубчикъ,

Ты зачѣмъ, для чего

Въ садикъ не летаешь?

Буйнымъ вѣтромъ

Сизаго относитъ.

Частымъ дождемъ

Крылья-перья мочитъ.

Мой миленькой,

Мой милой дружочекъ!

Ты почто, для чего

Рѣдко въ гости ходишь?

Твой отецъ да мать

Тебя не спускаютъ

Родъ они племя тебѣ запрещаютъ!

Сидѣлъ-посидѣлъ удалой молодчикъ

Во темной темницѣ,

У той у темной, у темной темницы

Ни дверей нѣту, нѣту ни окошекъ,

Еще въ ней нѣту ни красна крылечка.

Только есть одна труба дымовая.

Изъ той трубы дымъ-отъ повѣваетъ,

Меня молоду горе разбираетъ!

Пойду я, млада, съ горя въ зеленъ садикъ,

Пойду возьму я ключи золотые,

Отопру я сундуки-ларцы кованы,

Возьму денегъ ровно сорокъ тысячъ,

Стану дружка, дружка выкупати,

Изъ неволюшки его выручати.

Грозенъ судья, судья воевода,

Моей казны, казны не примаетъ,

Меня модолу горе разбираетъ!

Пойду, и лада, я съ горя въ чисто поле,

Пойду нарву я лютаго коренья,

Буду стану я судью опоити.

Холмогоры. Зап. С. В. Максимовъ.

8.

Ни въ Москвѣ, ни за Москвою,

Межъ Бутырской и Тверской,

Тамъ стоятъ четыре башни,

Посрединѣ божій храмъ.

Сидѣлъ воровъ на березѣ,

Кричитъ воронъ не къ добру:

"Пропадать тебѣ, мальчишкѣ,

Въ чужой дальней сторонѣ!

Ты зачѣмъ, зачѣмъ мальчишка,

Съ своей родины бѣжалъ?

Никого ты, мальчикъ, не спросился,

Кромѣ сердца своего;

На кого же ты покинулъ

Мать родную и отца?

«Ужь и не кому мальчишку,

Меня было научить;

А теперича мальчишку

Меня поздно научитъ!

Ужъ и имъ я, веселился,

Но имѣлъ свой капиталъ;

Какъ и этотъ капиталъ

Весь я пропилъ-прогулялъ,

Во неволю жить попалъ;

Во такую во неволю —

Въ бѣлый каменный острогъ

Хороша наша неволя,

Да кто знаетъ про все?

Вамъ не видно за стѣною,

Каково мы здѣсь живемъ.

Богъ Творецъ одинъ онъ съ вами,

Мы и здѣсь не пропадемъ.

Свѣтъ небесный во сляньи,

Барабаны зорю бьютъ;

Барабанъ зорю пробьетъ,

Вундеръ двери отворяетъ,

Писарь съ требою идетъ;

Онъ по требованью кличетъ,

Намъ къ суду идти велятъ.

Взяли сумки, помолились

И отправились-себѣ…

Насъ въ карету посадили

И съ конвоемъ повезли.»

Дрозково. Малоарх. Уѣзда. Зап. М. В..Стаховичъ.

9.

Литѣла пава чиризъ три двара,

Уранила пиро на надворьица.

"Мнѣ ни жаль пира, а жаль маладца,

Мнѣ и жаль маладда: адинъ сынъ въ атца,

Адиеъ сынъ въ атца, и тотъ въ службу идетъ

Онъ и годъ служить и другой служить,

На трети годъ сынъ дамой пришелъ.

Сустрѣла иво мать сириди поля,

Систра встрѣла сириди двора,

Жива встрѣла, сѣнцы отпирла,

Повила иво мать въ себѣ въ горницу,

Ну, и стала иму мать все разсказывать:

«Твоя жива б… распутная,

Твоя жива шельма-пьяница,

Меды, вины всѣ распропила,

Коней твоихъ всѣхъ распродала,

Соловей твоихъ всѣхъ распустила».

Взялъ та сынъ саблю вострую,

Срубилъ жинѣ, жинѣ голову.

Голова ль моя съ плечъ свалилася.

Къ коню въ ноги покатилася.

Пашолъ-та сынъ у халодной погрибъ:

Меды, вины всѣ цѣлы стоятъ.

Пашолъ-та сынъ ву конюшинку:

Кони стоятъ сѣна-авесъ ѣдятъ.

Пашолъ-та сынъ на зеленай садъ:

Салавья сидятъ вычищаютца;

Жиной иво выхваляютца;

Пашолъ та сынъ къ сыну въ горницу:

«Молчи-баю маё дитятко

Теперь у тибя матири нѣтути,

У мине маладца маладой жины,

Толька есть у тибе адна бабушка,

Да и та змія, змія лютая».

Сабурово. Малоарх., сент. 1858.

10.

У отца у матери

Зародились три дочери:

Двѣ дочери счастливыя,

А третья несчастная.

Большая дочь говоритъ:

«Отдай меня, батюшка,

Въ Щигры за подъячаго».

Другая дочь говоритъ:

«Отдай меня, батюшка,

Въ Москву за посадскаго».

А третья дочь говоритъ:

«Отдай меня батюшка,

У Крымъ за Татарина».

Большая дочь пріѣхала:

«Не плачь по мнѣ, матушка,

Не тужи, сударь батюшка,

У мово у подъячаго

Свѣчи невгасимыя;

Всю ночь мастера сидятъ

И льютъ перстни золотые

На мои руки бѣлыи,

На мои руки нѣжніи».

Другая дочь пріѣхала:

«Не плачь по мнѣ, матушка,

Не тужи, сударь батюшка,

У мово у посадскаго

Свѣчи невгасимыя,

Всю ночь мастера сидятъ,

Шьютъ платья шелковыя

На мое тѣло бѣлое,

На мое тѣло нѣжное».

Третья дочь пріѣхала:

«Поплачь по мнѣ, матушка,

Потужи, сударь батюшка,

У мово у татарина

Свѣчи невгасимыя,

Всю ночь мастера сидятъ,

Плетутъ плети шелковыя

На мое тѣло бѣлое,

На мое тѣло нѣжное».

С. Сабурово. Малоархангельскаго уѣзда.

11.

По зорюшкѣ, по зарѣ,

Да люли, люли,

По вечерней по зарѣ

Шелъ дѣтинка изъ гостей

Со великихъ радостей.

Онъ торопится бѣжитъ,

Къ своему двору спѣшитъ;

За нимъ дѣвица бѣжитъ,

Кричитъ молодцу: «Постой!

Неженатый, холостой,

Неженатый — вожеватой,

Разголубчикъ, любчикъ мой,

Ты не смѣйся надо мной,

Надъ дѣвицей молодой,

Надъ моей русой косой!»

На то парень обвернулся,

Надъ дѣвочкой разсмѣхнулся:

«Скажи, лапушка моя,

Скажи, любишь ли меня?»

«Я по совѣсти скажу:

Еднаго тебя люблю;

Я по правдѣ то скажу:

Семерыхъ съ тобой люблю.»

Показалось молодцу

За досаду велику.

Какъ ударилъ Катю въ щоку,

Вдоль по бѣлому лицу,

Замахнувши во другую,

Во сережку жемчужную.

Какъ жемчужная сережка

Размолоденька дѣвочка

Прирасплакалася:

"Ужь какъ домой приду —

«Родной матушкѣ скажу?

Холмогоры. Зап. С. В. Максимовъ.

12

Я всю ночь млада ни спала,

Ой люли, люли, люли, ни спала,

Ничево млада ни слыхала,

Какъ буйные вѣтры шармавали,

Съ висака терема верхи пасарвали,

На чисто поля паскасили,

Кы бѣлу шатру станавили;

А въ билѣ шатрѣ злой Татаринъ

Красная дѣвушка паланяночка,

Сильно добре плачить,

Татаринъ ее унимаить:

Ты не плачь, не плачь красная дѣвушка,

Мы сашьемъ тебѣ лисью шубу,

На буйну головушку кунью шапку,

На рѣзвы ножки красны сапожки,

На бѣлыя ручки рукавички».

«Изатлѣить та кунья шуба;

Прапади та шапка…

Пусти мине къ атцу, къ матеря».

13.

Мать сыну гаварила:

«Ни сидлай коня долга вечера,

Ни съижжай съдвора

Кы полуночи;

Ни заѣжживай

Ва царевъ кабакъ».

Ой, сынъ матери

Ни паслушался!

Онъ сидлалъ каня

Долга вечера,

И съ двара съѣжжалъ

Кы полуночи;

Заѣжживалъ

Во царевъ кабакъ…

Паднесли маладцу

Вина чару.

На берегамъ чары

Пѣна бьеть,

Посередъ чары

Люта змія.

Ни то чару пить,

Ни то на земь лить…

Сы страстей младецъ

Уранилъ чару…

Сыра земля

Загаралася,

Люта змія

Узмиталаса

Узмиталаса,

На маи груди

Маладецкіи

Ускидаласа.

14.

Что цвѣли то цвѣли — цвѣли въ полѣ цвѣтики,

Цвѣли да поблекли, 2

Что побилъ-то любилъ — любилъ парень дѣвицу

Любилъ да покинулъ; 2

Что покинувши парень красну дѣвицу,

Въ глаза насмѣялся 2

Обезчестилъ-то парень красну дѣвицу

При всемъ при народѣ, 2

Что онъ снялъ, то, сорвалъ парень съ красной дѣвицы

Шелковый платочекъ, 2

Что зажалъ то, зажалъ парень у красной дѣвицы

Золотъ перстенечекъ. 2

Что по городу было — городу Саратову,

Дѣвица гуляла, 2

Гербовой то ли она листъ бумаженьки

Листокъ покупала, 2

Молодаго себѣ писаря — писать нанимала

Писать нанимала, 2

Астрахавскому она — она губернатору

Просьбу подавала: 2

«Ужъ ты, батюшка ли — ты князь губернаторъ,

Прими мою просьбу; 2

Ты суди-тка суди — ты васъ, астраханскій князь,

Суди по закону». 2

«Не напрасно ли ты, красная дѣвушка,

На молодца просишь? 2

Что сама лъ ты сама — сама красна дѣвица,

Сама виновата». 2

Безъ зари ль-то зари — зари красно солнышко

Солнышко не всходитъ, 2

Безъ прилуки-то ли — добрый молодецъ

Въ дѣвушкѣ не ходитъ.

Москва

15.

Какъ по городу, городу Саратову

Дѣвушка гуляла,

Она гербовой листъ, дѣвка, бумаги

Дѣвка закупили

Молодаго ли дѣвка писаречка

Просьбу писать нанимала;

Она новому, дѣвка, астраханскому губернатору

Просьбу подавала:

«Ты суди насъ, судья грозный, суди насъ по правдѣ,

Суди по закону».

Что цвѣли-то, цвѣли въ полѣ цвѣтики,

Цвѣли, да поблекли;

Что побилъ-то меня, любилъ парень дѣвушку,

Любилъ, да покинулъ:

А послѣе таво онъ, да разбезсовѣстный,

Въ глаза насмѣялся.

Что и судъ даетъ грозный губернаторъ,

Судъ даетъ по правдѣ,

Даетъ по закону:

Безъ зари-то зари, безъ ясной зари

Солнышко не всходитъ,

Безъ прилуки молодецъ къ красной дѣвушкѣ,

Къ дѣвушкѣ не ходилъ.

Что сама ли сама, красна дѣвушка,

Сама виновата.

Тульской губ.

16.

Поѣхалъ королевичь

На разгуляньице,

Оставилъ онъ королевну

На гореваньице,

Пускалъ своего добра коня

Въ зеленые луга,

А самъ пошелъ королевичь

На круту гору.

На крутенькой на горушкѣ

Раскинулъ бѣлъ шатеръ,

Ложился спать королевичь

Подъ бѣлымъ шатромъ.

Пригрезился королевичу

Дивнехонекъ сонъ:

Изъ-подъ правой изъ-подъ ручки

Соколикъ вылетѣлъ,

Изъ-подъ лѣвой изъ-подъ бѣлой

Сѣрая утушка.

Пойду, пойду королевичь,

Ко старушенькѣ:

«Скажи, скажи, старушенька,

Про мой дивной совъ».

«Твоя жена, королевна,

Сына родила,

На утренней на зорюшкѣ

Сама померла».

Ворочался королевичъ

Къ своему двору;

Не дошедши до своего двора,

Тяжело вздохнулъ.

Широкія воротчины

Растворены стоятъ.

Щекощчаты окошечки

Повыставлены.

Всѣ солдаты, офицеры

Въ черномъ платьицѣ.

Королевна, моя жена,

Въ бѣломъ убрана.

Пойду, пойду королевичь,

Въ нову горевку,

Вдарюсь, вдарюсь, королевичь,

Объ дубовый столъ.

Бывало, ты дубовый столъ,

Пріубранный стоишь,

А нынѣ ты, дубовый столъ,

Разубранный стоишь.

17.

Поѣхалъ королевичь на полеваньице,

Оставилъ королевну на гореваньице.

Не доѣхавши королевичь, ложился онъ спать,

Привидѣлся королюшкѣ нерадостный сонъ:

Изъ-подъ правой то ли изъ-подъ рученьки

Сѣрая утица.

Встамши-то, королюшко въ старушенькѣ пошелъ.

«Бабка ты, отгадай ты, мой сонъ отгадай».

— Королюшко, ты батюшко, твой сонъ нехорошъ.

Поѣзжай ты, королюшко, къ своему двору:

Жена твоя, Марусенька, сына родила,

Породя сына, Марусенька, сама померла.

18.

Исходилъ я, молодецъ, день до вечера,

Никакой я охоты не нахаживалъ,

Что нашелъ я, набрелъ на рябинушку;

Что безъ вѣтру рябинушка мается,

Но безъ вихру кудрява къ землѣ клонится.

Я пришелъ домой, сѣлъ на лавочку,

Ужъ я сталъ своей матери разсказывать:

Что безъ вѣтру рябинушка да шатается

И безъ вихру кудрява къ землѣ клонится.

«Ты бери, сынъ, топоръ, ты бѣги туда,

Ты руби, сынъ, рябинушку кудрявую.»

Ужъ я разъ сѣкнулъ — руда пошла,

Другой сѣкнулъ — она охнула;

Ужъ я третій сѣкнулъ — слово молвила:

«Не рябинушку рубишь ты — свою жену».

Я пришелъ то домой, сѣлъ на лавочку:

«Отъ ты съѣла меня, мать, погубила меня мать:

Не рябинушку рубилъ я — жену свою».

19.

Какъ у насъ было въ воскресенье день,

Какъ свекровь пошла ко заутренѣ,

Сноху послала во чисто поле:

«Ты стань, сноха, тамъ рябиною —

Тамъ рябиною, да кудрявою,

Отростками — малы дѣтушки»:

На ту пору мужъ отъ службы шелъ;

Пришелъ домой, сталъ онъ сказывать:

«Ужь и сколько я ни хаживалъ,

Такой дивушки не нахаживалъ!

Ужь и что это за рябинушка,

За рябинушка, за кудрявая!

Что безъ вѣтру она да качается,

Ко сырой землѣ преклоняется».

«Ахъ ты, сынъ ты мой, сынъ возлюбленный!

Ты возьми свою саблю острую,

Срубя эту ты рябинушку».

Онъ разъ сѣкнулъ — она вздрогнула;

Онъ другой тюкнулъ — кровь ли брызнула;

Онъ третій тюкнулъ — слово молвила:

«Не рябину сѣчешь ты — молоду жену,

Не кудрявую — съ малыми дѣтками»

Пришелъ домой, сталъ онъ спрашивать;

"А гдѣ моя молода жена?.

«Твоя жена, она гулять пошла»

«А гдѣ мои малы дѣтушки?»

«Малыхъ дѣтушекъ съ собой взяла».

«Не мать ты мнѣ, не родная,

Змѣя ты мнѣ — змѣя лютая,

Ты мышь ли, мышь подконенная!»

Дрозково. Малоарх. Уѣзда. Зап. М. А. Стаховичъ.

20.

Ты взойди, взойди, солнце красное,

Надъ горою да надъ высокою,

Надъ долиною, надъ широкою,

Обогрѣй ты васъ, добрыхъ молодцевъ…

Какъ повыше-то было села Юркина,

Какъ пониже-то было села Лыскова,

Протекала тамъ рѣчка быстрая,

Рѣчка быстрая, славна Стерженка,

Что никто по ней не проѣзживалъ,

Никто слѣдику не прокладывалъ.

Что плыла косна лодочка,

Косна лодочка, все разбойничья.

На носу-то стоитъ эсаулъ съ багромъ,

На кормѣ-то стоитъ атаманъ съ ружьемъ,

Посередъ лодки бѣлъ тонкой шатеръ,

Подъ шатромъ лежитъ золота казна,

На казнѣ сидитъ красна дѣвица,

Говоритъ она таково слово:

"Ужь какъ мнѣ, младой, мало спалося,

"Мало спалося, много видѣлось;

"Нехорошъ-то мнѣ сонъ пригрезился;

"Атаману-то быть повѣшену,

Эсаулу-то быть застрѣлену,

Вамъ-то, молодцамъ, всѣмъ въ тюрьмахъ сидѣть,

Мнѣ-то дѣвушкѣ быть на волюшкѣ.

21.

Изъ-подъ камушка

Протекала тутъ рѣчка быстрая,

Ахъ, да вода чистая!

Какъ по той рѣчкѣ плыла лодочка,

Хорошо лодка изукрашена,

Свинцомъ, порохомъ изунизана.

Какъ на той лодочкѣ девять молодцевъ,

А десятая красна дѣвица,

Атаманова любовница,

Что родимаго-то брата душегубница:

Что зарѣзала своего брата,

На ножѣ сердце вонъ повынула,

На ножѣ сердце встрепенулося —

Красна дѣвица усмѣхнулася,

Усмѣхнувшись, она слезно всплакнула.

Атаманъ дѣвку уговаривалъ,

Уговаривалъ — самъ обманывалъ:

«Ты не плачь, дѣвка, не тужи красна,

Я свезу-то тебя въ отцу, къ матери,

Ко всему-то твоему роду племени».

22.

Изъ падъ Питера

Изъ падъ горада

Протекала рѣчка,

Рѣчка быстрая.

Какъ на той рѣчкѣ,

Тамъ судно плыветь.

Харашо было судно изукрашена,

Маладцами все усажена,

На канцѣ лодки

Сидить атаманушка;

Пасирёдъ лодки —

Красная дѣвушка;

На кармѣ стаить

Часавой салдатъ.

«Охъ вы, други маи,

Вы, таварищи!

Я видѣла сонъ:

Расплеталася

Мая каса русая,

Выпадала мая

Лента алая,

Разсыпался мой

Залотъ перстень».

«Атаманушки быть

Убитаму;

Краснай дѣвушки

Быть павѣшенай;

Чесавому салдату

Быть зарѣзану».

Орловской губерніи.

23.

Какъ поѣхалъ князь Михайло во царскую во службу,

Во царскую во службу, на великую нужду,

Повидалъ свою княгиню, молодую Катерину;

Онъ приказывалъ княгинѣ, своей матушкѣ родной:

«Охъ, ты матушка родна, береги молодую княгиню,

Береги ты мою княгиню, молодую Катерину.

Ты корми мою княгиню крупичатыми калачами,

Ты пои мою княгиню сытою медовою»!

Не успѣлъ князь со двора съѣхать, его добрый конь споткнулся,

Съ него бархатная шапочка свалилась;

Ужь какъ тутъ-то князь Михайло, онъ вспомнилъ,

Какъ вспомнилъ ли, горько князь восплакнулъ:

«Ахти! дома у меня нездорово,

Моей матушки родной не стало,

Либо моей молодой княгини —

Молодой княгини Катерины».

Его матушка родная

Жарку банюшку топила,

Горючъ камень разжигала,

Молодую княгиню погубила:

Бѣлы груди ей разрѣзала,

Молоденца вынимала,

На горючій камень клала.

Какъ пріѣхалъ князь Михайло, его матушка встрѣчаетъ,

Его матушка встрѣчаетъ, за бѣлы руки примаетъ,

За дубовый столъ сажаетъ:

«Ахъ ты, матушка моя родима,

Гдѣ моя молодая княгиня?»

«Молодая твоя княгиня пошла Богу молиться».

24.

Ужь вы горы, горы крутыя!

Ничево въ горахъ ни породило,

Только породило кустъ ракитовый.

Ужь на этомъ кустѣ сидитъ младъ сизой орелъ;

У когтяхъ держитъ чернова ворона,

Онъ бить не бьетъ, только вспрашиваетъ:

«Гдѣ воронъ былъ, гдѣ черный былъ?…»

«Я билъ, побывалъ на саратовскихъ степяхъ,

Я видѣлъ чуду дивную: тамъ лежитъ тѣло бѣлое,

Никто къ тѣлу не приступается… приступились три птички:

Первая пташечка — родная матушка,

Вторая пташечка — родная сестрица,

Третья пташечка — молода жена.

Гдѣ мать плачетъ — тамъ рѣчка прошла.

Гдѣ сестра плачетъ — тамъ колодязи,

Гдѣ жена — тамъ роса стоитъ.

Солнышко взойдетъ — роса опадётъ».

26.

Не взвивайся, мой голубчикъ,

Выше краснова окна,

Вотъ хрустальнова стекла,

Мнѣ такъ тошно,

Мнѣ такъ грустно

Жить дѣвушкѣ cиротой,

При дорожкѣ при большой,

Безъ матушки безъ родной…

Звала, звала дѣвка парня

Во чисто поле гулять;

"Пойдемъ, пойдемъ, мой голубчикъ.

Во чисто поле съ тобой.

Бери, бери мой голубчикъ,

Свой тонкой бѣлой шатеръ;

Раскинь, мой голубчикъ,

По чистомъ полю шатеръ.

Приляжь, приляжь, мой голубчикъ —

Я въ головкѣ поищу

Русы кудри расчешу.

Стала кудерки часать,

Сталъ малодчикъ засыпать.

Засни, засни, мой голубчикъ,

У дѣвушки на рукѣ,

На кисейномъ рукавѣ,

Да на златомъ перстенѣ,

На персидскомъ на коврѣ.

Какъ проснулся, пробудился

Во русы кудри хватился —

Нѣтъ ни русыхъ ни кудрей,

Ни дѣвушки, ни шатра,

Ни кисейнова рукава,

Ни золота перстеня,

Ни персидскова ковра,

Нѣтъ ни ворона коня,

Ни черкаскова сѣдла.

26.

Ужь ты день, ты мой денёчикъ,

День прекрасный дорогой,

Проходи день поскорѣе,

Увеси мою тоску…

Охъ! да ужь я съ той тоски,

Со кручины пойду въ темные лѣса;

Охъ! да ужь я вскрикну своимъ

Громкимъ, тонкимъ голосомъ своимъ:

Охъ! да ужь, вы лѣсы, вы дубравы,

Наклоняйтеся ко мнѣ!

Охъ! да ужь, вы пташки, вы пернаты,

Всѣ слетайтеся ко мнѣ;

Охъ! да ужь вы звѣри, вы лютые,

Собирайтеся ко мнѣ!

Охъ! да вы терзайте мое тѣло

И дѣлите по частямъ,

Охъ! да вы оставьте во мнѣ, звѣри,

Ретиво сердце одно.

Охъ! да вы несите мое сердце,

Ково я вѣрно люблю;

Охъ! да пусть мой

Маленькой галубчикъ

Пожалѣетъ обо мнѣ.

27.

У воротъ сосна раскачалася,

Ай люли, люли, раскачалася.

Бѣлая Дунюшка разыгралася.

Какъ боярскій сынъ на крыльцѣ стоитъ,

Какъ боярскій сынъ Дунѣ рѣчь говоритъ:

"Поиграй, Дунюшка, поиграй бѣлая,

Я тебя, Дунюшка, жить къ себѣ возьму.

Бѣлая Дунюшка испужалася;

Какъ со вечера голова болитъ,

Ко полуночи — она попа проситъ,

Ко бѣлу свѣту — нѣту Дунюшки.

Какъ въ Москвѣ звонятъ ко обѣденкѣ,

Бѣлую Дунюшку хоронить несутъ.

28.

На что жъ меня матушка

На горе родила,

Не собравшись съ разумомъ

Замужъ отдала?

Чужая сторонушка

Безъ вѣтру сушитъ,

Чужой отецъ съ матерью

Безъ вины журятъ.

Скинусь я, младешенька,

Горькою пташкою,

Я горькою пташечкой,

Я кукушечкой,

Полечу я младешенька,

На свою сторону,

На свою, млада, сторонушку —

Къ батюшкѣ въ садокъ;

Сяду жъ я на яблоньку

На кудрявенькую,

Закукую кукушечкой —

Весь садъ заглушу;

Горючой слезой, матушка,

Весь садъ затоплю.

Увидала ли матушка

Съ высока терема:

«Родимыя дѣтушки!

Что за пташечка?

Да что то за пташечка?

Въ зеленомъ саду?

А и братецъ говоритъ:

„Пойду застрѣлю“.

А сестрица говоритъ:

„Пойду посмотрю,

Не наша ли горькая

Съ чужой стороны?“

Орловской губ. Малоархангельскаго уѣзда.

29.

Калина съ малиною ранымъ-рано расцвѣла,

На ту пору молоду меня мать родила;

Не собравшись съ разумомъ, въ чужи люди отдала;

Велѣла мнѣ матушка семь лѣтъ не бывать;

Родимый-то батюшка — хоть вѣкъ не видать.

Годочикъ я прожила, другой прожила,

А третій годочикъ во слезахъ провела.

А вскинуся пташечкой — кукушечкою,

Полечу на батюшкину на сторонушку,

Сяду я на яблоньку въ зеленомъ саду,

Запою на яблонькѣ жалкимъ голосомъ.

„Что эта за пташечка у васъ во саду?“

Большой то братъ говоритъ: „Семъ я поймаю“.

Средній братъ говоритъ: „Семъ я застрѣлю“.

Меньшой то братъ говоритъ: „Семъ я посмотрю:

Не наша ли горькая съ чужой дальней стороны?“

Большому ли брату-то — во солдатахъ быть,

Среднему ль брату-то — во разбойникахъ,

Меньшому ли брату-то со мной домомъ жить.

30.

Что мнѣ, маменька, тошненько,

Государыня, родимая, тяжеленько!

На роду жь таковое не бывало:

Мнѣ ночесь тоска нападала,

Нападала тоска-печаль не мала

На мою ль же побѣдну головку,

На моель же ретивое сердечко.

Архангельск. Губ. Зап. С. В. Максимовъ.

31.

Ни сиди-тко Дунюшка, поздно съ вечера,

Ты ни жги ль, Дунюшка, огня до билова дня,

Что до билинькова до денёчка, до краснова солнышка.

Что на утриній-та зари Дунюшка притомилася.

Тесовенькую кровать спать Дуня лажилася.

Что повидѣлся Дунюшки сонъ, сонъ нерадостянъ,

Ни про батюшка Дунюшки сонъ, ни про роднуя матушку,

Што повидился Дуни сонъ про мила дружка,

Про милянькаго дружка Дуни, только пра Иванушка.

Вотъ сказали только про нево во даляхъ живетъ,

Во даляхъ живя, только въ Новигородѣ,

Ни работушку работать, работу тяжелаю,

Да ни въ Питерѣ жилъ, вы въ славной Москвѣ,

Что живетъ-то, мой милой, въ Новигородѣ,

Ни въ работникахъ работать работу тяжелую.

Ни въ работникахъ живя — самъ хозяиномъ.

Ставитъ миленькай, ставитъ домы каменны.

Прислалъ-то миленькай пёсьмо онъ, посылочку,

Онъ прислалъ ко мнѣ посылочку — розову косынёчку,

Онъ не новую прислалъ: старую, совсѣмъ поношена.

Вотъ велѣлъ миленькой носить, прежде вымати,

Ни въ рѣчной-то воды мыть, вы въ колодешной,

Онъ велѣлъ, родименькой-то, смыть въ горючіихъ-то слезахъ.

Пѣлъ ловецъ Леонтій Ивановъ. Новгород. у.

32.

Хорошо тому на свѣтѣ жить,

У кого нѣту заботушки.

У меня ли у младешеньки

Есть великая, — не малая:

Въ ретивомъ сердцѣ зазнобушка!

Изсушилъ меня мой милый другъ,

Изсушилъ сердце, повыкрушилъ,

Хуже травоньки кошевыя;

Что въ чистомъ полѣ сушеныя.

Я сама млада на грѣхъ пойду,

Я сама дружка повысушу,

Я не зельемъ, не кореньями,

Я не вѣтромъ, да не вихоремъ:

Я своей слезой горючею.

Сабурово, Малоарх. у.

33.

Что повыше было села Лыскова,

А пониже было Богомолова,

Какъ на той было Волгѣ матушкѣ,

Тамъ плыветъ, гребетъ легкая лодочка.

Хорошо лодка изукрашена,

Пушкамъ, ружьецамъ изстановлена.

На носу стоитъ атаманъ съ ружьемъ,

На кормѣ стоитъ эсаулъ *) съ багромъ,

По краямъ лодки добрые молодцы,

Добрые молодцы, все разбойнички.

Посерёдъ лодки стоить бѣлъ шатеръ.

Подъ шатромъ лежитъ золота казна,

На казнѣ сидитъ красная дѣвица,

Асаулова родная сестрица,

Атаманова полюбовница.

Она плавала-заливалася:

Не хорошъ-то, вишь, сонъ ей привидѣлся:

Расплеталася коса русая,

Выплеталася лента алая,

Лента алая, ярославская

Распаялся мой золотъ перстень,

Выкатился дорогой камень,

Атаману быть застрѣленому,

Асаулу быть поиману,

Добрымъ молодцамъ быть повѣшеннымъ,

А и мнѣ ли красной дѣвушкѣ

Во тюрьмѣ сидѣть, во неволюшкѣ;

А за то, про то красной дѣвушкѣ,

Что пятнадцати лѣтъ на разбой пошла,

Я шестнадцати лѣтъ души губила,

Я зарѣзала парня бѣлокурова,

Изъ бѣлой груди сердце вынула,

На ножу сердце встропахнулося,

А и я млада усмѣхнулася!

Солигалиц. у. Записано на чугункѣ.

• ) Sic.

34.

А и кто жь у насъ большой — набольшій,

Большой набольшій воеводою?

Большой набольшій Алексѣюшка

Воеводою да Матвѣевичъ

Пріѣзжаетъ онъ въ свою вотчину,

Въ свою вотчину да въ приданую.

Онъ и судъ даетъ да по правдѣ все.

Да по правдѣ все, по закону-то:

Онъ и съ правова беретъ сто рублевъ,

Съ виноватова беретъ тысячу,

А съ докащика что и смѣты нѣтъ.

Елецк. у. Зап. М. А. Стаховичъ.

35.

На похороны.

Зачѣмъ же я тебя,

Свѣта яснаго,

Да свѣтъ спородила.

Во святое крещеніе крестила,

Во пелены пеленовала,

Во пелены камчатыя,

Во пояса шелковыя?

Свѣтъ ты мой младой и юношъ,

Юношъ сынъ возлюбленный!..

Арханг. губ., зап. С. В. Максимовъ.

36.

Ужь ты Дуня, Дунюшка,

Дуня прежняя любушка,

Не сиди-ка ты, Дуня,

Долго вечеромъ

Ужь не дуй-ка ты, Дуня, огня

До бѣлова дня,

До краснаго что до солнушка.

Кагда солнушко взойдетъ —

Роса высохнетъ.

Ужь ложилась Дуня спать

На бѣлой-то зарѣ,

Спать ложилася.

Ужъ приснился Дунѣ сонъ

Ни про батюшку, ни про матушку,

Про мила-то дружка, дружка про Иванушку:

Какъ мой-то Иванъ, Иванъ во далѣ живетъ,

Работу что работаетъ, работу тяжелую.

37.

Ты подуй, подуй погодушка,

Немаленькая,

Ты раздуй, раздуй рябинушку

Кудрявинькую,

Поилъ, кормилъ свою любушку

Прочилъ за себя;

Доставалась моя любушка

Иному, не мнѣ.

Тверь (пѣли бурлаки).

37.

Охи ты воля, моя воля, воля дорогая,

Ты воля дорогая — дѣвка молодая!

Во Москвѣ дѣвка гуляла, красоту теряла,

Красоту дѣвка теряла, въ неволю попала.

Скучно, грустно красной дѣвкѣ въ неволѣ сидѣти,

Въ неволюшкѣ сидѣти, въ окошко глядѣти.

Мимо этого окошка лежитъ путь-дорожка;

Какъ по этой по дорожкѣ мой миленькой ѣдетъ.

Сабурово. Малоарх. уѣзда.

38.

Ужь ты воля моя, воля, воля дорогая,

Ужь ты воля дорогая, дѣвка молодая!

Дѣвка по торгу гуляла, красоту теряла,

Красоту дѣвка теряла, въ острогъ жить попала.

Тошно, грустно красной дѣвкѣ въ острогѣ сидѣти,

А еще того тошнѣе въ окошко глядѣти.

Мимо этого окошка лежала дорожка;

Какъ по этой по дорожкѣ много идутъ, ѣдутъ,

Моего дружка, Ванюши, его слѣду нѣту.

За быстрою за рѣкою Ванюша гуляетъ,

Тамъ мой Ванюшка гуляетъ, товаръ закупаетъ,

Товаръ Ваня закупаетъ купеческой дочкѣ!

Ужъ и то-то мнѣ досадно, хоть была бы лучше;

Развѣ тѣмъ-то она лучше, что коса длиннѣе,

Что коса у ней длиннѣе и брови чернѣе.

Въ Москвѣ. Зап. Т. И. Филипповымъ.

39.

Ты не пой, не пой, соловьюшко, не пой рано весной,

Не давай-то мнѣ надзолушки сердцу моему:

И такъ мое сердечушко изныло во мнѣ.

Изъ-подъ бережка, изъ-подъ крутаго вода не течетъ,

Изъ-подъ камушка, изъ подъ бѣлаго вода ключомъ бьетъ.

За рѣченькой за быстрою зеленъ садъ растетъ;

Во этомъ ли во садикѣ черень цвѣтетъ,

Несозрѣлую, непоспѣлую нельзя заломать,

Не сосватавшись красну дѣвицу нельзя замужъ взять.

Я повыгляжу, да повысмотрю — я тогда возьму…

Съ того крыльца ведутъ къ вѣнцу красну дѣвицу;

Одинъ ведетъ за рученьку, другой за другую,

Третій стоитъ, слезы ронитъ: любилъ да не взялъ.

Досталася сударышка другому, не мнѣ.

„Красавица-забавница, простимся со мной“.

— Я рада бы простилась — кони не стоятъ,

Извощички коломенски не смогутъ держать.

„Красавица-забавница, взгляни на меня“.

— Я рада бы взглянула бы — глаза не глядятъ.

„Красавица-забавница, платочномъ махни“.

— Я рада бы махнула бы — платка въ рукахъ нѣтъ!

40.

Ахъ, что есть ли въ полѣ за травушка,

За муравушка.

Она день ли цвѣтетъ — ночь алѣется,

По чисту-то полю разстилается…

Что по мнѣ мой милой дружокъ сокрушается…

Что за милый другъ — да что за душа моя…

Изсушилъ-то милой меня суше травушки;

Ужь какъ той ли травы — травки подкошеннинькой.

Не спалось то мнѣ, младой, ночку темную.

На бѣлой-то я на зарѣ, млада, чуть забылася.

Не хорошъ-то мнѣ сонъ — мнѣ сонъ во снѣ видѣлся:

Будто мой высокъ теремъ — теремъ растворенъ стоитъ;

Всѣ окошечки — окна вонъ покинуты,

Всѣ окошечки — окна распечатаны.

Ужъ какъ то ли милой сидитъ собирается:

„Ты куда милой, собираешься?

Во какую путь-дороженьку, милой, отправляешься?

Пойду, молода, тишкомъ лужкомъ,

Тишкомъ, лужкомъ, бережечкомъ;

Нарву, молода, я цвѣточковъ,

Я цвѣточковъ — василёчковъ,

Совью, молода, я вѣночикъ,

Пойду, млада, къ быстрой рѣчкѣ

Брошу вѣнокъ вдоль по рѣчкѣ,

Позадумаю про милаго:

Какъ любитъ ли меня милый?

Мой вѣночикъ тонетъ, тонетъ,

Мое сердце ноетъ, ноетъ.

Сталъ вѣночикъ потопати —

Мое сердце замирати,

Сталъ милый другъ покидати“.

41.

Ой ты дѣвушка, дѣвченка!

Лицомъ бѣла, хороша;

Только жизнь моя несчастна,

Что влюбился я въ тебя.

Я несчастья не желалъ бы,

Свилъ бы крылишки себѣ,

Узвился я, полетѣлъ бы

На сторону на её;

Сѣлъ бы, палъ бы я къ дѣвченкѣ

На ея лѣво плечо,

Посмотрѣлъ бы на дѣвченку

На ея бѣло лицо.

„Что жь ты, дѣвушка, дѣвченка,

Измѣнилась изъ лица?“

— „Небойсь парень, небойсь бравый,

Я до вѣку не смѣнюсь;

Кого люблю, любить буду —

На другихъ не посмотрю“.

Елецъ. Зап. М. А. Стаховичъ.

42.

Соловьюшко, соловей,

Молоденькой, маленькой,

Голосочекъ тоненькой!

Не пой тонкимъ, не пой звонкимъ,

Не пой рано по зарѣ

Въ своемъ зеленомъ саду.

Объ чемъ тошно, объ чемъ грустно?

Жаль сударушку свою.

Сударушка, дѣвушка,

Отдѣлилась, отбрела,

За двѣнадцать городовъ,

За двѣнадцать, за тринадцать,

За четыре ровно ста;

За четыре, за пятьсотъ,

За матушку, за Москву.

По Москвѣ мальчикъ гулялъ,

Самъ во скрипочку игралъ,

Солдатушковъ забавлялъ,

Солдатушковъ забавлялъ,

Тужилъ, плавалъ, горевалъ,

Извощичковъ нанималъ,

Извошичка не нашелъ,

Самъ заплакалъ да вошелъ,

Ко товарищу зашелъ.

„Ты, товарищъ, ты товарищъ,

Ты, товарищъ, родный братъ,

Сядь, подумаемъ со мной.

Подумаемъ, погадаемъ,

Котораго бы послать

Во сударушкѣ моей:

Стараго ли спосылать —

Онъ до дома не дойдетъ;

Молодова ли послать —

Онъ не знаетъ что сказать“.

43.

Ой, ты, черной, чернобровый,

Молодецъ хорошій,

Сложилъ мысли,

Скрѣпилъ сердце.

Не знаю какъ быть —

Про дружка забыть.

Милаго не забывать —

Могу написать.

Съ письмомъ пошлю человѣка:

Велю воротиться.

Воротиться не годится.

Авось умилится —

Заѣдетъ проститься.

Шелъ Ванюша въ полуночку,

Онъ искалъ слѣдочку,

Не нашелъ Ваня слѣдочка —

Онъ сталъ ко тыночку,

Простоялъ всю ночку.

Злы собаки набѣжали,

Ваню испугали;

Ваня сторонился,

Назадъ воротился.

Стоитъ Поля на крылечкѣ:

Не вытерпѣло сердечко —

Молвила словечко…

44.

По шелковой по мурашкѣ

Торный слѣдъ пробитъ къ могильничку,

Пробивала слѣдъ тотъ дѣвушка,

Протоптала дѣвка красная.

Не къ отцу, да что не въ матери:

Тамъ лежитъ путемъ-дороженька

Къ разудалу, добру молодцу,

Ко могилушкѣ мила дружка.

Ходитъ, ходитъ туда дѣвушка,

Полетъ, полетъ тамъ крапивушку,

Земляничку со клубничкою,

Поливаетъ все слезой своей.

Ахъ, расти, расти ты ягода,

Земляничка со клубничкою

Вокругъ камня, вокругъ бѣлаго,

На могилѣ друга милаго!

Ахъ, скажи ты ему, ягода,

Что взростила тебя мать земля,

Полила тебя слезою я,

Слезой горькой слезой дѣвичей!

Вспомни, вспомни, другъ, въ сырой землѣ

Про свою сударку милую.

Встань ты, встань, другъ, изъ могилушки,

Глянь на ягоды на красныя,

На свою ты разсударушку,

На мое лицо на бѣлое.

Ахъ, не встать тебѣ, сердечный другъ!…

Разступись же ты, сыра земля,

Дай хоть глянуть на милаго,

На его кости, на бѣлыя.

Зап. А. А. Григорьевъ.

45.

Что у насъ-то было, братцы, въ рощицѣ,

Что ходилъ-то, гулялъ добрый молодецъ со всѣми приборами,

Что съ оружьецемъ, со саблею, съ большимъ мушкатантомъ;

Что со вечера, со полуночи поздно спать ложился,

По утру-то ранымъ-ранешенько ужь онъ поднимался;

Умывался-то, добрый молодецъ, холодной росою,

Утирался-то онъ, добрый молодецъ, черною тафтою.

Что пришелъ-то онъ, добрый молодецъ, къ братьямъ, къ товарищамъ:

„Вы здорово ли, братья-товарищи, спали-ночевали?

А какъ мнѣ-то, добру молодцу, ныньче не спалося,

Нынѣ-то мнѣ, доброму молодцу, много грезилося:

Что ходилъ-то, гулялъ добрый молодецъ, да вдоль по лужку,

Что по крутому, по бѣлому бережку,

Что крутой берегъ, братцы-товарищи, будто обвалился,

Ужь и я-то ли, добрый молодецъ, будто бы скатился,

Что за горькую, за безчастную осину схватился,

Оттого я, братцы-товарищи, пробудился“.

46.

Соловьюшко, соловей, соловьюшко молодой,

Чернобровый, черный, дорогой,

Не летай же далеко,

Не садися высоко,

Не пой рано на зарѣ,

По утренней по росѣ.

Не пой пѣсни жалобной —

И такъ тошно,

И такъ грустно молодцу,

Ни по матери, по отцу,

Я самъ знаю по чему;

Все потомъ по ней,

По сударушкѣ своей.

Сударушка, дѣвушка,

Лебедушка бѣлая,

Въ саду гуляла,

Со всѣхъ травъ цвѣты рвала,

Вѣнокъ милому плела;

Не успѣла вѣнка сплести,

Вонъ изъ садику пошла.

47.

— Ахъ ты стой, моя сосенушка, ты стой не шатнись,

Не шатайся же, милая, не печалься,

Когда стошнится, взгрустнется, напиши ко мнѣ письмо.

„Я сама писать не умѣю, писарямъ не вѣрю;

Сама вздумаю, взгадаю, сама побываю.“

Въ чистомъ полѣ, при долинѣ стояло древо,

Стояло тутъ дерево, берёзушка бѣлая,

Что тонкая, высокая, листомъ широкая.

Какъ на этой на берёзѣ сидѣлъ сизъ голубчиуъ:

Онъ ни самъ сизой голубчикъ, удалой молодчикъ;

Передъ молодцомъ дѣвица стоитъ, слезно плачетъ:

Молодецъ красну дѣвицу плакать увимаетъ:

„Не плачь дѣвка, не плачь, красна, не плачь дура глупа;

Если будешь тужить-плакать, больно бита будешь,

При мірѣ, при народѣ, въ большомъ хороводѣ“.

48.

Не велятъ Машѣ на улицу ходить,

Не велятъ Машѣ молодчика любить,

Ей молодчика молоденькаго,

Неженатаго, холостенькаго.

Холостой парень — любитель дорогой,

Онъ не чувствуетъ любови, злодѣй, никакой.

Такова любовь на свѣтѣ горяча,

Горяча любовь — слезами она облита.

Какъ у Машеньки заплаканы глаза,

У красавицы затерто бѣлое лицо.

Вечоръ милый другъ гуляли съ тобой,

На другой вечеръ прибили меня за тебя,

За тебя ли, удалаго молодца.

Ужь я съ-тѣхъ-поръ во постелюшку слегла,

Во постели три недѣли лежала,

На четвертую выздоравливать стала,

Я на пятую во зеленый садъ пошла,

Мимо рощи, мимо зелена сада,

Пролегала путъ-дороженька торна,

Что торна-торна, пробита она до песка.

Ужь и кто жь эту дорожку проторилъ —

Холостой парень ко дѣвушкѣ ходилъ,

Много злата, много серебра носилъ,

Безъ разсчету золотой казной дарилъ,

Какъ за это его батюшка бранилъ,

Какъ за эти за худыя за дѣла,

Какъ за эти за поздные вечера.

49.

Дѣвушки подруженьки, подруженьки вы мои,

Приходите вы ко мнѣ, посидите у меня.

Спросите у батюшки вы меня въ гости къ себѣ,

Таючись отъ матушки, во зеленый садъ гулять.

Въ саду непогодушка — все листья шумятъ,

На вѣточкахъ пташечки промежъ собой говорятъ.

Летѣлъ здѣсь соловьюшко, летѣлъ молодой.

Спрошу у соловьюшки, тужитъ ли по мнѣ милой,

Тужитъ ли, душа моя — а я по немъ завсегда.

50.

Не имѣль мою головушку клонитъ,

Хмѣлинушка въ головушкѣ бродитъ,

Бродитъ-бродитъ да вонъ не выходитъ.

Пойду молода я вдоль долиною.

Сломлю, молода, калину съ малиною.

На встрѣчу мнѣ казаченько съ Дону.

Спрошу, спрошу у казака молодаго:

Куда эта дороженька шла,

Куда шла, куды пролегала?

Иль во темный лѣсъ,

Иль во чистое поле?

Въ темномъ лѣсѣ все пень да колода,

Въ чистомъ полѣ, бѣлоярова пшеница,

Во пшенушкѣ ракитовый кустикъ,

На кустикѣ соловьюшка свищетъ,

Меня молоду домой свекоръ кличеть:

Хоть кличь, не кличь, я домой не буду;

Буду ль, нѣтъ ли, я завтра поутру.

51.

Эй вы, камарики, вы сударики маи,

Вы за што, за што вы кусаитя мине?

Ятъ кусаньица грудь, галовушка балитъ,

Ятъ галовушки я уся стала бальна,

Я бальна, бальна, вы пастелюшки слигла,

Три нидѣли вы пастели лижала,

На читвертую выздаравливать стала,

Я на пятаю во зиленой садъ пашла,

Въ зилиномъ я дароженьку нашла,

Знаю, знаю, хто дарожку пратарилъ:

Маладой паринь, да онъ ка дѣвушки хадилъ,

Многа злата, многа серибра насилъ,

Бизъ расчету залатой казной дарилъ,

Сваей душички онъ тальянъ платокъ купилъ,

А на шеюшку да ципочку съ земчужкомъ,

А на ручушку да онъ золать перстенекъ.

Сабурово, Малоарх. у. сент. 1868 г.

52.

Зелено вино въ карманѣ,

Сахаръ во бумажкѣ:

Зелено вино пьютъ

Сахаръ на закуску.

Промежду собой братаны

Жеребей метали:

Кону деньги, кому платье,

Кому красна дѣвка?

Доставались деньги Мишкѣ,

Цвѣтно платье Гришкѣ,

Удалому, холостому,

Красна дѣвица.

Знать у милаго

Два сада зеленыхъ:

Во первомъ саду-садочку

Поетъ птица пташка,

Спишу пташикъ голосочикъ

На тонкій листочикъ,

Что на тоненькой листочекъ

На бѣлу бумажку.

Отошлю ли листочикъ

Въ дальный городочикъ.

Въ дальный, дальный городочикъ

Къ своему милому.

„Ты велишь ли, моя радость,

Хорошо ходити?“

„Ходи, ходи, любезная,

Ходи хорошенько!

Не ходи моя милая,

Къ сосѣду въ бесѣду:

У сосѣда во бесѣдѣ

Всѣ сидятъ холосты.

У холостыхъ глаза востры,

Сами завидущи.

Холостъ ходитъ — глаза взводитъ,

Изъ ума выводитъ;

Черви брови надымаетъ —

На дворъ вызываетъ.

На дворъ, на дворъ вызываетъ

Подарокъ даваетъ,

Онъ подарочекъ даваетъ —

Персидской платочекъ;

Во платочкѣ въ узелочкѣ

Золото колечко

Золотое, навитое,

На праву на ручку,

Что на правую на ручку

На середній пальчикъ“.

Пинега. Зап. С. В. Максимовъ.

53.

Какъ у вашего сосѣда

Собрана была бесѣда

Очень хороша,

Весьма пригожа.

Мнѣ случилося идти,

Я не могъ мимо пройдти,

Сталъ да постоялъ,

У окошка постоялъ.

Дѣвка бросилась въ окно,

Отвѣчала за одно,

Съ кѣмъ же ты стоишь,

Съ кѣмъ же говоришь?

Пинега. Зап. С. В. Максимовъ.

54.

Первый день понедѣльникъ.

Развеселый овторвивъ,

Сива, сива середа,

Полевой день четвертокъ,

Соловая была пятница!

Горожанка была дѣвица,

Въ городу дѣвка родилася.

На посадѣ была срощена,

Калачами была скормленая,

Въ деревню замужъ выданная,

Въ деревеньку, во пустыньку.

За крестьянина богатенькаго,

За дѣтинушку тороватенькаго.

Арх. Губ. Зап. С. В. Максимовъ.

55.

Отдавала меня матушка молоду замужъ,

Охъ-охъ-охъ-охъ-охъ-охъ-охъ-охъ!

Молоду больно замужъ и не въ малую семью,

Охъ…

Не въ малую семью — не въ согласную.

Охъ…

Какъ свекоръ, да свекровь, да четыре деверья;

Отъ…

Три золовушки, да двѣ тетушки.

Охъ…

Какъ свекоръ говоритъ: вотъ медвѣдицу ведутъ!

Охъ…

Какъ свекровь говоритъ: вотъ лютую-то змѣю.

Охъ…

Деверья-то говорятъ: вотъ не ткаху ведутъ.

Охъ…

А золовки говорятъ: вотъ не пряху ведутъ.

Охъ…

Двѣ тетки стоятъ, все меня младу бранятъ.

Охъ…

Прикажи-во, свекоръ батюшко, по горенкѣ пройтись,

Охъ…

По горенкѣ пройтись, слово выговорить:

Охъ…

Какъ медвѣдица — то, батюшко, въ темномъ лѣсу живетъ,

Охъ…

А лютая-то змѣя — то свекровь-то моя,

Охъ…

Деверья-кобелья у васъ жены таковы,

Охъ..

А золовки, вы плутовки, вамъ самимъ замужъ пойтить.

Охъ…

Двѣ тетушки — двѣ лебедушки,

Охъ…

Я поставлю на порогъ, да въ три шеи до воротъ:

Охъ…

Вамъ нечего въ чужой семьѣ указывать.

Охъ…

Какъ свекоръ на меня, что кобель на цѣпи,

Охъ…

А свекровь-то на палатяхъ, словно сука,

Охъ…

Мужъ на лавкѣ сидитъ, на меня косо глядитъ;

Охъ…

Хоть косись, не косись, не боюсь я тебя.

Охъ…

Мужъ руку отвелъ, по щекѣ меня оплелъ,

Охъ…

А я руку отвела, по всей харѣ оплела!

Охъ…

56.

Молодка, молодка молодая,

Разлапушка свѣтикъ-свѣтикъ дорогая!

Перестань ты, молодка, по улицѣ ходити,

Перестань ты, молодка, черну грязь топтати

Какъ же мнѣ, молодкѣ, мимо не ходити,

Такого милаго еще не нажити:

Хорошъ, пригожъ милый милый, уродился,

Онъ ростомъ-дородствомъ, своей красотою,

Своей молодецкою, мой милый, поступкой.

Вечеръ-то я съ милымъ, съ милымъ побранилась;

Побранка была съ нимъ у насъ небольшая,

А только крупная была поговорка:

Разсукинымъ сыномъ его называла.

Ужь какъ бы мнѣ съ милымъ, съ милымъ помириться?

Самой покоряться — словно не годится,

Людей засылати будто мнѣ не кстати;

Дождусь я, молодка, дождусь поры-время,

Я той поры-время, самой темной ночи,

Самой, темной ночи, ночи полуночи,

Сама я къ милому дружку побываю,

Сама я милому въ глаза попеняю:

Не слушайся, милый, разума чужаго,

Разума чужаго, чужихъ наговоровъ;

Чужи люди, милый, только насъ смущаютъ,

Съ тобою насъ, милый, они разлучаютъ.

Записана въ Москвѣ.

57.

У Пелькова у купца

Была дочь хороша,

Свѣтъ Дуняша хороша.

Какъ повадилась Дуняша

Въ особливой спальнѣ спать,

Съ одной нянюшкою

Съ Татьянушкою.

Со Пелькова со двора

Младой принцъ пріѣзжалъ,

Штофикъ рому привозилъ,

Авдотьюшку угостилъ,

Онъ съ собой гулять возилъ.

Родной батюшка хватался,

По всѣмъ горницамъ бросался,

У сосѣдей колотился:

„Вы сосѣди, вы сосѣди,

Вы сосѣдушки мои!

Не видали ли, сосѣди,

Вы Дуняши моей?“ —

— Мы видать-то не видали,

Только слышали про ней:

Спитъ у принца на рукѣ,

На суконномъ рукавѣ».

Родной батюшка идетъ,

Вдоль по улицѣ ведетъ,

По бѣлому лицу бьетъ,

Приговариваетъ:

«Ты не будь такова,

Какъ моя прежня жена,

Твоя матушка родна».

Холмогоры. Зап. С. В. Максимовъ.

58.

Ахъ, по мосту, мосту по калиновому,

Ай люли, ай люли, да по калиновому,

Такъ и шелъ прошелъ дѣтинка

Голубой на немъ кафтанъ.

Ай люли…

Голубой, съ галуномъ, полы машутся на немъ;

Полы машутся, раздуваются.

Подъ косящетымъ окошечкомъ

Ровняется бурлакъ:

Подъ косящетымъ окномъ полотно

Дѣвка ткала и катала,

За окошко отпускала:

«Полѣзай, милой, въ окно —

Не сорвется полотно!»

У сосѣда изъ окна

Увидали молодца.

Не купеческій отецъ

По ночамъ въ окошко лѣзъ;

У него денегъ на малѣ —

Одинъ рубличекъ въ карманѣ.

Рубля денегъ не берутъ,

Съ городничему ведутъ.

Городничій господинъ

За столомъ сидитъ единъ,

Онъ все судитъ, онъ все рядитъ…

Вину на дѣвицу кладетъ.

Холмогоры. Зап. С. В. Максимовъ.

59.

Трубка вилася, вилася

Вывела сестру приголубку,

Садилася голубка на лавку,

На лавочку подъ окошко.

Прилетѣлъ голубокъ на окошко,

Началъ голубокъ ворковати,

Всякими съ сыками (зыками),

Молодецкими словесами.

60.

Ахъ, тоненькая,

Высокая моя,

Фигурная, мизирная моя,

Пришпахтирна,

Натуральненькая!

Ты какъ золото

Катаешься!

Скатенъ жемчутъ

Разсыпаешься

61.

Ты воспой, воспой младъ жавороночекъ,

Сидючи весной на проталинкѣ.

Сидитъ молодецъ въ темной темницѣ,

Въ темной темницѣ — заключеньицѣ;

Пишетъ онъ грамотку къ отцу, къ матери,

Къ отцу, къ матери, къ молодой женѣ.

«Охъ ты матушка, родной батюшко!

Выкупи, выручи добраго молодца,

Добраго молодца изъ темной темницы.»

Какъ отецъ-то и мать отказалися,

Всѣ сродники отступаются.

Ты воспой, воспой, милъ жавороночекъ,

Сидючи весной на проталинкѣ.

Сидитъ молодецъ въ темной темницѣ

Въ темной темницѣ въ заключеньицѣ,

Пишетъ грамотку къ красной дѣвицѣ,

Къ красной дѣвицѣ — прежней полюбовницѣ:

«Выкупи, выкупи добраго молодца,

Ахъ ты душичка, красная дѣвица,

Ты прежняя моя полюбовница!»

Красная дѣвица горько всплакнула,

Горько всплакнула, слово молвила:

«Охъ, вы нянюшки, мои мамушки!

Вы берите скорѣй золоты ключи,

Отпирайте вы кованы ларцы,

Вы берите казны сколько надобно,

Выкупайте добраго молодца,

Добраго молодца изъ темной темницы,

Изъ темной темницы — заключеньица».

62.

Соловьюшка маленькой,

Голосочикъ тоненькой,

Ни пой тонко, ни пой звонко

Въ моемъ зеленомъ саду.

Ни такъ тошно, ни такъ грустно

По сударушкѣ своей.

Сударушха дѣвушка

Удалилася, отошла

За четыре ровно ста,

За четыре, за пятьсотъ,

За двѣнадцать городовъ,

За двѣнадцать, за тринадцать

Въ славный городъ Петербургъ.

По Москвѣ мальчикъ гулялъ ли,

Извощичковъ нанималъ.

«Извощичекъ, братецъ мой,

Сядь подумаемъ со мной.

Ну, и какъ же, братцы, быть,

Ково въ дѣвушкѣ послать:

Если старова послать —

Онъ ни дойдетъ до двора;

Если малова послать ли,

Онъ ни знаетъ, что сказать;

Еслибъ ровнюшку послать ли —

Онъ самъ охочь гулять.»

Сабурово. Малоарх. у. сент. 1858 г.

63.

Ужь ты Ванюшка, Ванюша,

Ваня, миленькой дружочикъ,

Ай лай, ляли, ляли

Али ляли, али ляли.

Что ты въ гостюшки не ходишь,

На рублю денегъ не носишь,

На червонцу золотому?

«Я бъ радъ, душа, ходити,

По рублю денегъ носити,

Да вороты скриплины

А сабаки брехливы,

А семья-то бранчива».

«Мы сему дѣлу поможемъ:

Мы калинъ мостикъ положимъ,

Въ подворотню стаканъ масла,

А сабакамъ полоть мяса,

На семью-то сонъ напустимъ».

Сабур. Малоарх. у. сент. 1858.

64.

По мосту, мосточку,

По калиновому,

По калинову мосточку,

По малиновому,

Туды шелъ прошелъ дѣтина,

Голубой на немъ кафтанъ,

Полы машутся;

Что грязетовый камзольчикъ

Раздымается,

На немъ миткалиная рубашечка

Бѣляется;

Околъ шеечки платокъ

Будто аленькій цвѣтокъ,

Во карманѣ-то другой —

Тотъ альянской дорогой.

Во правой-то рукѣ стросточка

Серебряная.

Околь стросточки ленточка !

Пакетовая.

Онъ стросточкой подпирается,

Пакетовой лентой похваляется:

"Эта лента, эта лента,

Эта ленточка ала —

Мнѣ любезная дала;

Чтой дала, дала любезна,

Пожаловала.

Спустила сухоту

По моему животу.

Разсѣяла печаль

По моимъ яснымъ очамъ.

Заставила ходить

Меня по ночамъ;

Приневолила любить

Чужу — мужную жену.

Чтой чужа — мужная жена

То разлапушка моя.

Что я своя — мужная жена —

Осока да мурава —

Въ полѣ горькая трава,

Бѣла рѣпица росла;

Безъ цвѣточиковъ цвѣла «

Устьцыльма. Мезенск. у. зап. С. В. Максимовъ.

65.

Какъ болитъ то ли болитъ у мужа головка,

На чужихъ то ли глядя на женъ на хорошихъ,

Что на дѣвокъ то ли, дѣвокъ на пригожихъ.

У меня то ли жена, жена незорыстна,

Не корыстная жена, ахъ да не по мыслямъ.

Куда пошлешь то жену — ее недошлешься;

Хоть дошлешься то жену — ее не дождешься.

Какъ придетъ то ли жена да правды не скажетъ,

Она стелетъ постелюшку — сама слезно плачетъ,

Во зголовьице кладетъ — она возрыдаеть,

Свово прежняго дружка она вспоминаетъ!

66.

Добрый молодецъ похаживаетъ,

Калену стрѣлу навязываетъ…

Ты лети, лети калинова стрѣла

Выше лѣсу по поднебесью,

Ниже солнца по сырой землѣ,

Ты убей, убей калинова стрѣла

На полетѣ — яснаго соколѣ,

На походѣ удалаго молодца,

Сѣру утицу на Волгѣ на рѣкѣ,

Сиза голубя на каменной стѣнѣ,

Красну дѣвицу въ высокомъ теремѣ.

Сѣра утица — ѣства моя,

Брасва дѣвица невѣста моя,

Сизый голубь — забавушка моя.

Доброй молодецъ — досадушка моя.

67.

Сказали про молодца, что онъ не живъ, не здоровъ,

Сказали про удалаго, что онъ безъ вѣсти пропалъ.

Вечоръ, вечоръ молодецъ, вдоль онъ улицы прошелъ,

Любимую пѣсенку шибко, громко просвисталъ,

Ко мнѣ, красной дѣвицѣ, въ теремъ голосъ подавалъ,

Чтобъ я красна дѣвица, не дремала бъ, не спала,

Ждала бъ, дожидалася къ себѣ милаго дружка.

Хотѣлъ придти милый другъ во двѣнадцатомъ часу,

Пришелъ, пришелъ молодецъ, онъ на утренней зарѣ.

Отучитъ, гремитъ молодецъ, подъ косящетымъ окномъ:

„Ахъ, спишь ли ты дѣвица, или такъ съ горя лежишь?“

— Ахъ, что же ты, милый другъ, вечоръ долго не бывалъ?

„Затѣмъ, за сѣмъ дѣвушка, позамѣшкался въ дому,

Съ худою женою-то у васъ побраночка была,

Бранила она, бестія, тебя, мой другъ, и меня:

Тебя, красную дѣвицу, очень дурно назвала.

Ужь я то и билъ шельму — чуть живу на свѣтъ пустилъ“.

— Не бей, не бей, молодецъ, ты свою худую жену!

Съ худою женою-то тебѣ вѣкъ съ ней вѣковать,

Со мной, съ красной дѣвушкой, одну ночку ночевать.

Сѣдлай, сѣдлай, молодецъ, свово ворона коня,

Съѣзжай, съѣзжай, молодецъ, со широкаго двора!..

Сама жь ему красна дѣвица насмѣялася въ глаза.

68.

Ахъ женитьба ты моя, женитьба несчастная!

Что взялъ-то, я взялъ жену некорыстную,

Некорыстную жену, охъ, да не помыслямъ:

Не велитъ-то мнѣ жена ходить на улицу,

А сама ли со вечеру собирается,

Со полуночи гулять отправляется,

Ко бѣлу свѣту домой ворочается..

69.

Ахъ, матушка, томно мнѣ — голова болитъ,

Сударыня, грустно мнѣ — сердечко ноетъ…

Болитъ моя головушка — не знаю какъ быть.

Сяду я на лавочку, погляжу ль въ окно,

Погляжуль въ окошечко — на улицѣ дождь,

На улицѣ дождичикъ, во полѣ туманъ,

Во полѣ большой туманъ — туманъ затуманился,

А мой-то любезный другъ припечалился,

Припечалился, душа моя, призадумался.

Вечоръ вечоръ милый другъ у дѣвушекъ былъ,

У дѣвушекъ былъ, про меня забылъ.

Привелъ съ собой душечку онъ лучше меня,

Забылъ совсѣмъ милый другъ, забылъ про меня.»

70.

Я не думала вы о чемъ въ свѣтѣ тужить,

Пришло времечко начало мое сердце крушить:

Жаль, не вижу любезнаго дружка своего,

Которой день его вижу — вижу, молода,

Тотъ денечикъ — очень весело, млада, хожу,

А не вижу я — во постелюшкѣ съ горя лежу,

Всѣ подушечки слезами, млада, оболью,

Изголовьице объ стѣнку млада разобью…

Какъ у насъ было во нынѣшнемъ году

Уродилося много ягодъ — ягодъ во бору.

Заблудилась красная дѣвушка въ темномъ лѣсу.

Выходила ли на Дунай быстру рѣку,

Становилась на крутенькомъ она бережку,

Вынимала сладкой водки полуштофъ,

Она кликала перевозчичка парня къ себѣ:

«Перевозчикъ, перевозчикъ, парень молодой,

Перевези меня на ту сторону домой,

На ту сторону, на батюшкину».

«Красна дѣвица — перевозъ мой будетъ дорогой».

«Добрый молодецъ, что ты хочешь, то бери».

«Красна дѣвица, поди замужъ замужъ за меня.»

«Добрый молодецъ, это воля, воля не моя,

Это воля — воля батюшки.

Я одна дома у батюшки свово била

Во всемъ юродѣ красавицей млада слыла.

71.

Какъ у молодца разудалаго печаль тоска не бывала

Молодая его хозяюшка — она захворала:

„Ты хворай хворай жена потруднѣе,

Ты умри, умри, жена, поскорѣе:

Я пойду то пойду въ рощу сосновую

Я срублю срублю-то гореньку новую,

Я сложу сложу печку муравую,

Я возьму возьму жену молодую,

Малымъ дѣтушкамъ мачиху лихую.

Какъ расплачутся дѣтушки малыя.

Ты сгори сгори горенка новая,

Раскалися ты печка муравая,

Ты умри умри мачиха лихая,

Ужь ты встань очнись матушка родная.“

72.

Не бѣлая-та заря зорюшка занималася,

Не красна-та солнышко высоко взошло.

Летаить-та соколъ, соколикъ онъ вылётывалъ

У иво крылушки примахалися,

Рябыя перья, перушки яво распутлялася,

На моемъ-то миломъ кудерки завивалися,

Что на эти кудри дѣвушки дивовалися.

Какъ одной дѣвушки замужъ-то захотѣлося.

20 іюля 1858. Елец. уѣзда.

78.

Ужь ты гулюшка, голубокъ

Гуля, сизинькой воркунокъ;

Не летай, пуля, во поле,

Не залетывай далеко,

Не замахивай слѣдочку.

Ужь ты Ванюшка, Ванюша,

Ваня, миленькой дружочекъ.

Проторилъ Ваня дорожку,

Черезъ рѣченьку на горку;

Ко Настасьиному подворью,

Ко Настасьи-то къ окошку;

Ужь ты, Настинька, Настасья,

Ты открой, душа, окошко!

Я бы рада бы открыла:

Въ маво батюшки есть гости,

Въ моей матушки старушки,

У большой сестрѣ подружки.

Сабурово. Малоарх. уѣзда. Сент. 1858 г.

74.

Изъ за лѣсу, лѣсу темнаго,

Изъ за садиву зеленаго,

Выходила туча грозная,

А другая не погожая,

Со дождями со морозами,

Со снѣгами, со глубокими.

Дочь у матери въ гостяхъ была;

Дочь отъ матери поѣхала,

Поѣхала непростилася,

Середъ лѣса становилася,

Середъ лѣса, середъ темнаго,

Противъ кустика ракитова,

Съ соловьями думу думала,

Съ молодыми рѣчь говорила:

Ты лети-ко мой соловьюшекъ,

На родимую на сторону.

Скажи батюшкѣ низкой поклонъ,

А матушкѣ челобетьице:

Чтобы матушка не плакала,

На чужихъ то дѣтей глядючи,

Ко своимъ примѣняючи,

То-то матушка неволюшка,

Чужа дальняя сторонушка,

Безъ вѣтру сушить — крушитъ,

Какъ чужой то отецъ съ матерью,

Безъ вины журитъ — бранитъ.

75.

Изъ-за лѣсу лѣсу темнаго,

Изъ-за садику зеленаго,

Заходила туча грозная,

А другая непогожая,

Со дождями, со морозами,

Со снѣгами со глубокими.

Собиралась дочка къ матери,

Поѣхала, не доѣхала,

Среди лѣсу становилася,

Съ соловьями думу думала,

Съ молодыми думу крѣпкую:

„Соловей ты, мой соловьюшко,

Полети жь ты мой соловьюшко,

На мою ли на старонушку,

Ты скажи ли моей матушки,

Ты скажи ли ей низкой поклонъ:

То-то матушка неволюшка,

Государыня боярской домъ,

Посылаютъ меня молоду,

Во полуночь одну по воду,

И разутую и раздѣтую,

И холодную, и голодную.

На мое горе на несчастьице,

Налетѣли гуси сѣрые,

Возмутили воду свѣжую.

Ужь той ли я воды часъ ждала,

А другой я часъ проплакала“.

Сабурово. Малоах. у. 1858 г. сент.

76.

Ахъ не одна то ль, не одна во полѣ дороженька —

Одна пролегала;

Она ельничкомъ, мелкіимъ березовымъ —

Она заростала,

Она частымъ ли, частымъ, горькимъ осинничкомъ

Не застилала.

Ахъ что нельзя-то ли мнѣ, нельзя мнѣ къ сударушкѣ,

Нельзя въ гости ѣхать;

Такъ поѣду ли я къ любезной сударушкѣ

Да все стороною:

Ахъ ты прости, прощай милъ сердечный другъ,

Прощай, будь здорова!…

Коли лучше ты меня найдешь, меня позабудешь,

Коли хуже ты меня найдешь, меня вспомянешь!

77.

Головушка горькая — прошла ночка темная,

Прошла ночка темная — осенняя, долгая.

Не съ кѣмъ ночку ночевать — осеннюю коротать,

Одна лягу спать, боюся — товарища со мной нѣтъ,

Нѣту милаго дружка, Иванушка сокола.

Иванушка соколъ мой, показался разумъ твой,

Показался разумъ твой, весь обычай дорогой.

Бѣгу въ темные лѣса, гдѣ травушка зелена,

Гдѣ травушка зелена, гдѣ я съ милымъ гуляла,

Гдѣ я съ милымъ гуляла, со травы цвѣты рвала;

Со трави цвѣты рвала, вѣнокъ милому плела,

Вѣнокъ милому плела, на головку надѣла.

На дорожку выхожу, на широкой становлюсь,

На широкой становлюсь, никого я не боюсь.

Ни барина, ни купца, ни удала молодца,

Одного только боюсь — свово милаго дружка.

78.

Привяжу я козлика

Ко бѣлой березкѣ.

Стой мой козликъ,

Стой не бодайся.

Бѣлая берёзка,

Стой не качайся!

Красна дѣвица.

Ходи не ломайся.»

Мово любезнаго

Да передъ окошкомъ,

Да передъ окошкомъ

Озеро бѣлое —

Свѣжей рыби много.

Дайте-подайте

Шелковъ неводъ,

Уловлю, заловлю

Свѣжую рыбку!

Съ кѣмъ мнѣ будетъ

Свѣжу рыбу ѣсти?

Ѣсть ли, не ѣсть ли мнѣ

Съ миленькимъ дружечкомъ.

Ѣшь, мой дружечикъ,

Ѣшь, мой другъ,

Да не скушай вдругъ."

Архангел. Губ. Зап. С. В. Максимовъ.

79.

Скоро бѣлый снѣжокъ надъ,

Молодецъ съ коня упалъ!

Онъ упалъ, упалъ, лежитъ,

Никто съ нему не бѣжитъ!

Его прежняя милая

Скорешенько подбѣжала,

За бѣлы руки держала,

Посадила на коня,

Черну шляпу подала,

Низкой поклонъ отдала.

«Ты поѣдешь, другъ, жениться,

Заверни ко мнѣ проститься;

Ты поѣдешь, другъ, гулять,

Завереи ко мнѣ во садъ:

Въ саду яблочки висятъ!»

Дрозково. Малоарх. Уѣз. Зап. М. А. Стаховичъ.

80.

Не хмѣлюшко по полю гуляетъ,

Еще самъ себя хмѣль выхваляетъ:

Что и нѣтъ-то меня, хмѣлюшки, лучше,

«Что и нѣтъ, хмѣля, меня веселѣе..

Что безъ хмѣлюшки свадьбушку не играютъ,

Что журятся и мирятся все въ хмѣлю,

И дерутся и мирятся все во хмѣлю.

Только есть на меня мутенъ садовникъ,

Онъ широкія борозды копаетъ,

Далеко ль меня, хмѣля, зарываетъ,

Въ ретиво сердце тычинушку вбиваетъ.

Да какъ тутъ-то я, хмѣль, догадался,

По тычинушкѣ вверхъ увивался;

Раскидалъ свои яровы шишки.

Красны, дѣвушки хлѣлюшку щипали,

Во рогожные кули зашивали,

На овинѣ меня, хмѣлюшку, сушили,

На базаръ меня, хмѣля, вывозили,

Что богаты-ль мужики покупали,

И во суслицѣ хмѣлюшку топили.

По дубовымъ бочкамъ разливали.

Ужь какъ тутъ-то я, хмѣль, разгулялся,

По уторамъ я, хмѣль, расходился.

Отсмѣю жь и садовнику насмѣшку,

И я сдѣлаю его сатаною,

Я ударю его въ тынъ головою,

Я и въ самую-то грязь бородою.»

81.

Исходила младенька всѣ луга и болота,

Всѣ луга и болота, всѣ сѣнные покосы.

Пристигала младеньку меня темная ночка!

Ахъ, ахъ-ти горевати, гдѣ мнѣ ночь воротати?

Мнѣ на умъ-то запало про роднаго братца;

Ужь я стукъ подъ окошко, ужь я брякъ во колечко;

«Дома ль, дома ли, братецъ, дона ль бѣлый голубчикъ?»

«Дома, дома, сестрица, дома, бѣла голубка».

— Ты укрой меня, братецъ, да отъ темныя ночи,

Что отъ темныя ночи и отъ лютаго звѣря.

«Ахъ, сестрица-голубка, да свѣтлая ноченька,

Свѣтлая ноченька и своя ли семейка».

Выходила невѣстка, выходила злодѣйка,

Выпускала собаки, все собаки лихія:

«А сю-сю вы схватите, а ту-ту разорвите,

Чтобы эта да гостья не по часту ходила,

Не по часту ходила, не во долгу гостила».

Какъ вошла-то сестрица залилася слезами.

Зап. А. Н. Островскимъ.

91.

Ужь ты рощица зеленая,

Со чево рощица позасохла,

Зеленешинька вся поблекла,

Не дождавши поры-время,

Поры-время теплова лѣта,

Теплова лѣта, яснова солнца,

Яснова солнца, сильнова дожжу,

ииСильнова дожжу, лютова марозу?

Ни пора ли ой да съ поля ѣхать,

Хоть поѣду ль я въ гости ни заѣду;

Хоть заѣду ль я, вачевать не останусь.

Сабурово. Малоарх. Уѣзда. Сент. 1858.

92.

Не свѣтелъ мѣсяцъ зашолъ,

Ко мнѣ миленьки пришолъ.

Свѣтелъ мѣсяцъ закатился,

Со иной миленькій простился!

Что не пташицы косаки

Въ зеленомъ саду поютъ:

Добры молодцы бурлаки,

Со бесѣдушки идутъ,

Веселы пѣсни поютъ,

Въ теремъ голосъ подаютъ,

Чтобы я, красна дѣвица,

Не дремала, не спала,

Въ гости милова ждала.

Не успѣла сѣсть на лавку,

Милой стукъ у окна,

У окошка постучался,

Ульянушкой взвеличалъ:

Ульянушка, Ульяна,

Ульяна Васильевна!

Пойди-выйди на крылечко,

Взвесели мое сердечно!"

«Ужь ты ясны кудряшки,

Ты кудрявый молодецъ!

Не садико-съ, Яшенька, возлѣ меня,

Ты не возлѣ, не рядомъ, не насупротивъ.

Не про насъ съ тобой, Яшенька,

Люди говорятъ,

Про насъ люди говорятъ,

Всѣ сосѣдушки бранятъ,

Любить Яшкѣ не велятъ!»

Онега. Зап. С. В. Максимовъ.

93.

Научить ли те Ванюша

Какъ ко мнѣ ходить:

Ты не улицей ходи —

Переулочкомъ,

Ты не голосомъ кричи,

Соловьемъ свищи:

Чтобы я млада, младенька,

Догадалася,

Со бесѣдушки домой

Собиралася

Ужь я батюшкѣ скажу,

Я родному ли скажу,

Голова болитъ,

Ужъ я матушкѣ скажу,

Я родимой доложу:

Не здоровится,

Худо можется;

А къ милу дружку приду,

А къ любезному приду,

Здоровешенькой,

Веселешенькой!

94.

Никакъ невозможно мнѣ безъ печали жить:

Любить дружка можно, нельзя по немъ не тужить.

Вздумаю про милаго — не милъ дѣвкѣ бѣлый свѣтъ.

Не милъ, не милъ бѣлый свѣтъ, бѣжала бъ я въ лѣсъ,

Во лѣсу пользы нѣту мнѣ, все листья шумятъ:

Шумятъ, шумятъ, листья ли пошумливаютъ,

А намъ съ тобой, миленькій, разлуку они даютъ,

Разлука, разлучница чужа дальняя сторона,

Ходилъ-гулялъ молодецъ по темныимъ по лѣсамъ,

Стрѣлялъ разъудаленькій по частымъ по кустамъ,

Застрѣлилъ онъ дѣвицу въ ретивое во сердце!

Не опасайся, дѣвушка, любя тебя застрѣлилъ:

Не стой, не стой, красная, подъ частымъ подъ кустомъ,

Подъ частымъ подъ кустомъ съ инымъ молодцомъ.

И не тошно, и не тошно, что ты съ инымъ стоишь,

А больше досадно, про что говоришь,

Клялася ему, божилася: право, ево не люблю,

Право не люблю — за тебя замужъ пойду.

95.

Куревушка, курева

Закутила, замела,

Закутила, замутила

Всѣ дорожки, всѣ пути:

Нельзя къ милому идти!

Пошла отъ двора —

Съ милымъ свидѣлася.

На ключъ по воду пошла —

Поздоровалася:

«Здравствуй, миленькой дружокъ!

Ко мнѣ въ гости, гости,

Да подальше садись:

Ужь какъ нынѣшніе люди

Догадливые, перевадливые:

Намутятъ, намутятъ,

Съ тобой, милый, разлучатъ.»

Архан. Губ. Холмогоры. Зап. С. В. Максимовъ.

96.

Ужъ ты зимушва-зима

Закурила да замела

Всѣ дорожки, всѣ лужки;

Негдѣ Соничкѣ пройтить:

Ишла Соня стороной,

За ней парень молодой,

Кричитъ: «Соничка, постой,

А Софьюшка подожди!»

«Съ стороны на васъ глядятъ,

Меня дѣвушку бранятъ.

И чужія и свои

Все подруженьки мои.»

Сабурово. Малоарх. Уѣзда. Сент. 1858.

97.

Леталъ соколикъ,

Соколъ высоко;

Бѣлая лебедушка

Еще выше ево.

Соколъ въ лебедушки

Выспрашиваетъ:

«Гдѣ же ты, лебедушка,

Гдѣ же ты была?»

— «Я была, лебедушка

На синемъ море».

«Что жь ты, лебедушка

Себѣ видѣла?»

«Видѣла лебедушка

На синемъ морю корабль;

Въ этомъ караблику —

Новый чердачекъ,

Въ этомъ чердачку

Вдовушка живетъ

У этой у вдовушки

Дочь хорошая растетъ».

98.

Улетаетъ мой голубчикъ да изъ очей моихъ да изъ глазъ;

Я ни мало слезъ я ронила по голубчику по своемъ,

Во слезахъ я просила его, хоть немножко со иной поживи.

«Я бы радъ съ тобой пожити, да злые люди не велятъ.

Но велятъ ли, велятъ душечку, мнѣ милую ли велятъ бросить, позабыть

Я тогда дружка забуду, какъ закроются глаза».

Москва. Зап. П. М. Боклевскій.

99.

Размолодчики, вы молоденьки

Дружки вы мои,

Вы мои!…

Ваши ласковыя

Распріятныя да къ сердцу слова!

Безъ огня да огня

Мое сердце изожгли,

Что безъ вѣтеру

Мои мысли разнесли;

Разнесли вы мысли —

Ахъ! все по чистыимъ

Чистыимъ полямъ.

По полямъ, что чистымъ полямъ —

По зеленымъ, зеленымъ лугамъ!

По лугамъ!

Кто бы, кто бы, ахъ! мому горю

Пособилъ?

Кто бы, ахъ! со дорожки,

Ахъ! дружка воротилъ!

Воротися — ахъ! воротися, мой любезный,

Дружечикъ назадъ.

Да назадъ! Наглядятся очи ясныя

На дружка въ запасъ!

Я ложилася бѣлой грудью — ахъ! грудью

Грудью на окно —

Я ронила-то, ронила горючія слезы

Слезы за окно!

Москва. Зап. П. М. Боклевскій.

100.

Ахъ, ты ночь же, ночка —

Ночка темная.

Осенняя, долгая!

Молодка, молодка —

Молоденькая;

Головка твоя

Побѣдненькая!

Съ кѣмъ же тебѣ, молодка,

Ночь спать-ночевать,

Ночку спать-ночевать,

Осеннюю коротать?

Лягу спать одна,

Безъ мила дружка;

Безъ мила дружка

Обуяла грусть-тоска.

Грусть-тоска беретъ:

Далеко милой живетъ,

Далече-далече —

На той сторонѣ,

На той сторонѣ,

Неблизко ко мнѣ.

Ходитъ мой милой

Тою стороной.

Машетъ мой милой

Правою рукой,

Ручкой правою,

Шляпой черною —

Перейди, сударушка,

На мою сторонушку.

Я бы рада перешла,

Переходу не нашла;

Переходъ нашла —

Рѣчка глубока,

Рѣчка глубока,

Жердочка тонка,

Тонка-тонка, гнется —

Боюсь переломится,

Знать, тамъ мой милой

Съ иной водится,

Съ иной водится —

Съ красной дѣвицей.

Записана А. А. Григорьевымъ.

101

Во лузихъ, во лузяхъ зеленыхъ, во лузяхъ

Выростала трава шолковая,

Расцвѣли цвѣты лазоревые.

Ужь я той травой выкормлю коня,

Выкормлю, выглажу его;

Поведу коня къ батюшку.

«Охъ ты, батюшко, родный мой!

Ты примай слово ласковое,

Полюби слово пріятливое:

Не давай меня за стараго замужъ!

Со старымъ мужемъ гулять не иду,

Про стара мужа постелю постелю:

Въ три ряда каменья накладу,

Во четвертый рядъ крапивы настелю…»

«Со каменьица бока мои болятъ,

Со крапивы бока спрыщевали».

Устьцыльма. Мезен. Уѣзда. Зан. C. B. Максимовъ.

102

Скрою, скрою я окошко,

Скрою, скрою я немножко,

Взгляну, взгляну за окошко:

Бѣжитъ легонькой дѣтинка;

Онъ не въ полѣ, ни въ снарядѣ:

Въ тонкой бѣленькой рубашкѣ,

Въ рукахъ несетъ сыповку,

На плечѣ несетъ винтовку,

Во карманѣ несетъ гусли.

«Не супай, моя сыповка,

Не винтуй моя винтовка,

Не играйте, мои гусли!

Не берите, парня, мысли —

На старой бабѣ жениться:

Стара баба — стара база,

Стара баба низкоглаза,

Низкоглаза — нѣту глаза.

Рѣдкозуба — нѣту зуба!»

Устьцильма. Мезен. Уѣзда. Зап. С. В. Максимовъ.

103

Подговаривалъ Иванъ

Къ себѣ Дуню ночевать:

«Ты ночуй, ночуй, Дуняша,

Погости, голубушка!

Ты ночуешь и учуешь…

Подарю, Дуня, тебѣ,

Подарю Дунѣ сережки серебряныя,

Я вторыя золотыя со подвѣсочками!»

На то Дуня соглашалась,

Ночевать съ Ваней осталась.

Ложилася Дуня спать

На Иванову кровать.

Дунѣ мало спалось,

Много во сняхъ видѣлось;

Привидѣлся Дунѣ сонъ:

"Мой-отъ миленькой идетъ,

Какъ ясенъ соколъ летитъ;

Съ горенки во горенку похаживаетъ,

Онъ сапогъ о сапогъ поколачиваетъ

Онъ къ дуняшиной кровати приворачиваетъ,

Изъ окошка въ окошко посматриваетъ.

Каленкоровы завѣски раздергиваетъ.

Не будите молоду рано рано поутру,

Разбудите молоду, когда солнышко взойдетъ.

Дерев. Березнякъ. Мезен. Уѣзда. Зап. С. В. Максимовъ.

104

Бражка ты, бражка моя,

Да-и-и-ихъ-и!

Дорога бражка поссучена была,

Да-и-и-ихъ-и!

На ручью-то бражка смоченая,

Да-и-и-ихъ-и!

На полатяхъ разсоложенная!

Да-и-и-ихъ-и!

Да на эту бражку нѣту питуховъ,

Да-и-и-ихъ-и!

Нѣтъ удалыхъ добрыхъ молодцовъ у насъ!

Да-и-и-ихъ-и!

Я послѣ мужа во честномъ пиру была.

Да-и-и-ихъ-и!

Со боярами стольничала!

Да-и-и-ихъ-и!

Сопротиву холостаго сидѣла,

Да-и-и-ихъ-и!

Супротиву на скамеечкѣ!

Да-и-и-ихъ-и!

Ужь я пьяная-непьяная была:

Да-и-и-ихъ-и!

Да я не помню, какъ домой сошла

Да-и-и-ихъ-я!

Я кокошничекъ въ рукахъ весла,

Да-и-и-ихъ-и!

Подзатыльничокъ подъ поясомъ.

Да-и-и-ихъ-и!

С. Малошуйское. Онежск. Уѣзда. Зап. волостной писарь Баевъ.

105.

Вы раздайтесь, разступитесь, добры люди,

Вы на всѣ ли на четыре на сторонки,

Покуль батюшко меня замужъ не выдалъ,

За того ли за дѣтинку, за невѣжу.

Во кобакъ иде невѣжа — скаче, пляшетъ,

Съ кабака иде невѣжа — кричитъ-вопитъ,

Въ широку двору приходитъ — кричитъ-голчитъ,

За колечушко берется — восклицаетъ:

"Еще въ домѣ ли жена да молодая?

Отпирала бы широкія ворота!

Поскорешеньку съ постелюшки вставала.

Я покрѣпче ворота запирала,

Посмѣлѣе съ невѣжей говорила:

"Ты ночуй, ночуй, невѣжа, за воротами;

Тебѣ мягкая постель — бѣлая пороха,

Высоко тебѣ зголовье — подворотня,

Шитой-браной положекъ — буйный вѣтерочекъ.

Я тогда же у невѣжи поспросила:

«Каково же тебѣ, невѣжа, за воротами?

Таково же мнѣ, младой, и за тобою,

За такою за дурацкой головою».

Холмогоры. Зап. С. В. Максимовъ.

106.

Внизъ по матушкѣ по Волгѣ,

По широкой, славной, долгой!

Стоялъ теремъ, тиремочикъ.

Со крутимъ, краснымъ крылечкомъ,

Со косявчатымъ окошкомъ;

И въ томъ ли теремочкѣ,

Сидѣлъ душечка молодчикъ;

Ото сну ли онъ пробужался,

Ключевой водой умывался,

Тонкимъ бѣлымъ полотенцомъ утирался,

Въ чистомъ зеркальцѣ смотрѣлся,

Красотѣ ль своей дивился:

Красота ли моя, красотка,

Красота ли моя молодецкая!

Что единымъ а только погубился —

Молодешенёкъ женился!

Ужь я взялъ же жену упряму,

Что и упряму жену, угрюму.

Куды пошлешь — ей не дождешь,

Хоша дождешь — не допросишь,

Хоша скажетъ — все неправду,

Все неправду — все не сущу.

Устьцильма. Мевенск. Уѣзда. С. В. Максимовъ.

107.

Летѣлъ голубь,

Летѣлъ сизой

Сo голубушкою.

Шелъ удалецъ-молодецъ

Съ красной дѣвицею.

Позади идутъ товарищи, высматриваютъ,

Высматриваютъ, приговариваютъ,

Какъ бы эта бы голубушка

У голубя была,

Какъ бы эта да голубушка

Подъ голубя легла

Ахъ, шишь! голубь не мой,

Полетай, голубь, домой,

Ко голубушкѣ своей

Сизой голубь ворковалъ

Голубушку цаловалъ.

Голубушка ворковала

Голубчика цаловала.

(Подгородная. Арханг. въ Кеѣ-островѣ).

108.

Въ саду, саду

Въ зеленомъ саду

Соловей свищетъ.

Молодой чокъ-чокъ.

Еще охти мнѣ

Гореваньице,

Доброму молодцу

Нежеватому

Кудреватому.

Еслибъ были у меня

Молодца крылушки,

Да сизыя перушки

Полетѣлъ бы я

Подъ высокъ теремъ,

Подъ окошечко.

Посмотрѣлъ бы я

Какъ дѣвушки плачутъ

Замужъ идучи

За стараго мужа.

Какъ и старый мужъ,

Погубитель мой,

Погубилъ мою

Буйну голову,

Косу русую

Золотой косникъ

Съ алыми лентами

Съ прозументами.

Сабурово. Малоарх. у. сент. 1858 г.

109.

На горѣ растетъ калина,

Подъ горою малина.

Молодая дѣвчоночка

Молодчика любила;

Взяла его за рученьку

Всю ночку водила

Всю ночку до свѣточку.

На дворѣ бѣлая заря,

На дворѣ бѣлая заря

Дѣвчоночки спать пора.

Выходила красная дѣвка

На свое новое крыльцо;

Простужала красна дѣвка

Свое бѣлое лицо.

Хорошо тебѣ, дѣвица,

По горенкѣ ходити

Да и мнѣ ли молодчику,

На морозѣ стоюмчи;

Ко морозу ножки стынутъ.

Снѣжокъ бѣлый выпадалъ,

Снѣжокъ бѣлый выпадалъ,

Дороженьку заметалъ.

Сабурово. Малоарх. у. сент. 1858 г.

110.

На горушки калина

На горушви люба, люба калина,

Подъ горою калина.

Тамъ дѣвушка ходила,

Калинушку ломала,

Во пучочки вязала,

На дорожку бросала,

Въ казака попала.

"Казаченька молодой,

"Куда ѣдешь во походъ?

Возьми меня съ собою,

Зови меня женою,

А и тебѣ угожу!

Коня тваво напою

Овса, сѣва заложу;

Еще тебѣ угожу:

Постелюшку постелю,

Взголовьице положу.

Поцалую, обойму.

Сабурово. Малоарх. у. сент. 1858.

111.

«Для кого жь ты, моя расхорошая, очень-модно ходишь?

Для котораго, моя расхорошая, ты лицо наводишь?»

«Я лицо ли наводила, майора любила —

Я майора, дѣвушка, любила, парня молодова;

Со которымъ я прежде водилась, вечоръ разбранилась:

Разбраночка была небольшая, во глаза ругала,

Я во глазушки дружка ругала, подлымъ называла —

„Ужь ты подлый и разнегодный, злое твое сердце;

Ужь ты злое, злое, ретивое у маво милова.

Сижу я, дѣвка, съ ночи до полуночи до втораго часу;

Сижу я, дѣвка, дѣвка, сиротою, залилась слезою,

Залилася дѣвушка слезою — ко мнѣ милъ ногою.

Восходило солнышко высоко — живетъ милъ далеко;

Восходило солнышко пониже — живетъ милъ поближе.

Сабурово, Малоарх. у. сент. 1858.

112.

Подь горою вѣтеръ вѣетъ,

Дѣвчонычка ржицу сѣитъ,

Она сѣитъ высѣваетъ, драгунъ дѣвку умоляетъ:

Пойдемъ, дѣвка, пойдемъ съ нами, съ молодыми драгунами,

Будемъ жити поживати, съ отцомъ-матерью шинковати,

Твоя мати чиривница, а сестрица разлучница:

Разлучила насъ съ милою, какъ рыбицу со водою,

Бѣлую щуку со окунцами, красную дѣвку съ молодцами.

Сабурово. Малоарх. у. севт. 1868“

113.

Дѣвица садочкомъ шла,

Раскрасавица зелененькимъ,

Въ правой рукѣ розовый цвѣтокъ,

Во лѣвой рукѣ нѣмецкой иверокъ (вѣеръ).

Дѣвка иверомъ помахиваетъ

На ней молодецъ поглядываетъ,

Изъ рѣчей выговариваетъ.

„Ахъ, ты нѣжна, манежна моя,

Старопрежна любезна была,

Красота неучененная твоя!

Ужь семь я бесѣдъ испрошолъ,

Тебя лучше и краше не нашелъ!

Хоша лучше и краше тебя есть,

На моемъ сердце желанной такой нѣтъ!

Но тебѣ ли, ноя любушка,

До тебѣ, моя любушка,

Душа красная дѣвушка!“

Устьцыльма. Мезенск. у. Зап. С. В. Максимовъ.

114.

Заходилъ бы я, загулялъ бы я

По три дня, по три ночи по рынку;

Заискалъ бы я красну дѣвицу ягодинку,

Даровалъ я опояску шведскаго

Бархату нѣмецкаго.

Упадала, припадала,

По карманамъ полагала;

Нашъ-отъ милъ

Почему жь онъ былъ

Чистаго желтаго шелку.

Желтыя кудри завивались.

Красны дѣвицы разыгрались,

Тѣхъ кудрямъ дивовались

Тѣмъ кудрямъ молодецкимъ,

Тѣмъ старикамъ заонежскимъ,

Тѣмъ креополамъ-разнополамъ.

Арханг. губ. Зап. С. В. Мвксимовъ.

115.

Ходила дѣвушка по берегу,

Сажала дѣвушка ярый хмѣль,

Сажала она, приговаривала:

Рости хмѣль по тычинкѣ вверхъ,

Безъ тебя братушки не водится,

Добрые молодцы не женятся,

Красныя дѣвицы замужъ не идутъ.

Вздумала Дуняша — замужъ пошла.

Теща по зятя пирогъ спекла,

Соли да муки на четыре рубли,

Сахару, изюму на восемь рублей,

Стоилъ пирогъ во двѣнадцать рублей

Зять-то былъ смѣлъ, за присѣстъ это съѣлъ.

Теща по горенкѣ похаживала,

Часто на зятя поглядывала.

„Какъ тебя, зятюшко, не розорвало?“

— Зачѣмъ меня, матушка, подчивала?

Придешь ко мнѣ, матушка, я честь отдамъ

Въ четыре дубины березовыя,

Пятый кнутъ, по заказу гнутъ…

Рвалась, рвалась, насилу вырвалася,

Бѣжала, бѣжала, насилу ушла.

Зять-то у ворогъ съ поклономъ зоветъ.

„Скажите, ребята, со вчерашняго пьяна,

Съ пива да съ вина, болитъ спина-голова,

Съ сладкаго меду-то я вся больна“.

116.

Я по дѣвицу пошелъ,

Я во красную пошелъ,

Зайду съ бочка,

Погляжу съ личка,

Быть не яблочка,

Кая дѣвица хороша,

Кая истонка-высока,

Кая избѣла-бѣла

Безъ румянецъ румяна,

Безъ платья толста,

Безъ башмаковъ высока.

Тую я возьму,

За собой поведу.

Я своей назову.

Арханг. губ. Зап. С. В. Максимовъ.

117.

Отъѣзжаетъ любезный въ дорожечку,

Хоть не въ дальную, да въ печальную.

Не далешенько, да, жаль, тошнешенько.

Не воротишься — я помру съ тоски;

Надорвется мое сердце плачучись —

Все тебя, мой другъ, вспомннаючи

Изъ дорожечки да дожидаючи.

Вспомяни, мой любезный! во дороженькѣ

Живучись на дальней на сторонушкѣ —

Ужь какъ я тебя вспомяну всегда,

Ужь я вспомню ласки дружка милаго,

Ласковы слова, къ сердцу пріятныя.

Не сяди-ко, дѣвушка, поздно вечеромъ,

Поздно вечеромъ одна

Не просиживай до полуночи,

Ты не жги-ко, не жги свѣчи сальныя;

Во-вторыхъ-то не тай воску яраго.

Я не гость пришелъ, не гостить къ тебѣ:

Пришелъ, душечка, въ тебѣ проститися,

За любовь твою да поклонитися;

Позволь, душечка, мнѣ женитися.

„Ты женись-ко, женись, дуракъ безсовѣстный!“

Ты возьми-ко, возьми, ково я велю,

Ково я велю, ково я люблю:

Ты возьми-тко, мою подруженьку

Сестру названную!»

«Мнѣ подружку взять —

Будешь гнѣвъ держать,

Будешь гнѣваться.

Мнѣ-ко взять, не взятъ

Самоё тебя,

Самоё тебя, мою подруженьку».

Кемская С. В. Максимовъ.

118.

Какъ во полѣ могилушка стоитъ,

На могилушкѣ тѣло бѣлое лежитъ,

Все солдатское.

Тамъ лежитъ же, тамъ убитый лежитъ,

Онъ убитый, весь израненный,

Изрубленный, изстрѣлянный.

Ноги, руки — на четыре штуки,

Во головушкѣ стоитъ крестъ златой;

Во рукахъ-то держитъ книжечку,

Во ногахъ-то стоить добрый конь.

Конь копытами землю бьетъ,

Охъ, да и бьетъ же, добивается,

Своего пана добужается:

Охъ, да ты устань, устань, нашъ панъ!

Хотя встать ты не встанешь,

Хоть головушку подними,

Своему коню дорожку укажи.

Ахъ, да панъ устать-то не всталъ,

А головушку поднялъ,

Своему коню дорожку указалъ,

«Ты бѣги, конь, все дорогою, все широкою,

Прибѣги, конь, ты во новымъ воротамъ;

Охъ, ты бей копытами ворота.

Охъ, да и выйдетъ къ тебѣ

Старая барыня,

Моя мать родная;

Охъ, да возьметъ тебя за шелковы повода,

Поведетъ тебѣ во конюшеньку,

Дастъ тебѣ сѣна и овса,

Потомъ станетъ тебя спрашивать

Гдѣ ты быть, побывалъ,

Охъ, да гдѣ свово пана убилъ?»

Онъ не убитый тамъ лежитъ

Среди поля при поляночкѣ,

Панъ нашелъ себѣ земляночку.

119.

Во теремѣ дѣвица сидитъ,

Ожерельице жемчужное садитъ.

Разсыпала ожерельице

По всему высоку терему

Не собрать, не собрать жемчужку,

Ни батюшкѣ, ни матушкѣ,

Ни братцамъ, яснымъ соколамъ,

Ни сестрицамъ, бѣлымъ лебедямъ.

Соберетъ, соберетъ жемчугъ

Удалой добрый молодецъ

Съ душой красной дѣвицей.

Арханг. губ. Зап. С. В. Максимовъ.

120.

Спится мнѣ младой, дремлется

Клонитъ, клонитъ головушку на подушку спать

Свекоръ идетъ по новымъ сѣнямъ

И стучитъ и грючитъ и кропочится:

……. ты, невѣстища,

Сонливая, дремливая, неурядливая.

Спится мнѣ, младой дремлется

Клонитъ, клонитъ головушку на подушку спать.

Батюшка идетъ по новымъ сѣничкамъ

Тихохонько, смирнешенько, рахманешенько.

Дитятко мое милое

Занужено, позагнано во чужихъ людахъ.

Сабурово. Малоарх. у

121.

Цвѣтики, цвѣточки,

Лазуревы мои!

Что же вы не весело,

Цвѣтики цвѣли?

Или вамъ дожди-то

Были очень малы,

Лютые морозики

Крѣпко студены?

На эти на цвѣтики

Палъ меленькій дождь.

Не дали со миленькимъ

Подольше гулять,

Подольше гулять,

Рѣчей поговорятъ,

Личному любезному

Въ очи напѣнялъ:

Что долго не женишься,

Миленькій дружокъ?

Меня раскрасавицу

Замужъ не берешь?

«Дѣвица, красавица,

Душенька моя:

Жизнь ваша нетлѣнная,

Во свѣтѣ красота:

И радъ бы я женился,

Удалой молодецъ,

Мнѣ волюшка не даетъ,

Мать благословеньица

Вовсе не сулитъ;

Всей родней-породой

Молодца бранятъ;

Тебя, раскрасавицу,

Взять-то не велятъ!

Приложу старанье,

Любезна, для тебя:

Возьму черезъ лѣтико

Замужъ за себя.»

Рощица зеленая,

Кудрявая моя!

Во этой во рощицѣ

Горенка стоитъ:

Во этой во горенкѣ

Дѣвушка сидитъ,

Сидитъ раскрасавица,

Пѣсенки поетъ,

Жалобно, любезная,

Причитываетъ:

"Что пошли за годики,

Пошли времена!

Сушатъ, крушатъ дѣвицу

Дальны города;

Паче раскрасавицу.

Прежни друговья:

Сулился мой миленькій

До вѣку любить,

До вѣку, до жизни,

До смертнаго часу:

Ноньче, мой миленькій,

Бросилъ, позабылъ;

Бросивши, забивши,

Иную полюбилъ.

Бѣлое Море. Зап. С. В. Максимовъ.

122.

Кому счастьице, кому, братцы, два,

А мнѣ молодцу, нѣту ни (о)дного.

Что приходитъ ли ночка темная,

Ночка темная, время долгое.

Ляжу, ляжу я, ляжу ни усну,

А устану я рано поутру.

Выйду, выйду я, выйду за ворота.

Подымалися вѣтры буйные,

Взволновалися тучи грозныя

Изъ-подъ тѣхъ подъ тучъ три младца идуть;

Первый молодецъ, онъ парадъ несетъ;

Другой молодецъ, онъ коня ведетъ;

Третій молодецъ, онъ ружье несетъ.

Перходили они чрезъ Дунай рѣку,

Чрезъ Дунай рѣку, на круту гору.

На круту гору, къ широку двору,

Къ широкому двору, въ самому царю.

Сабурово. Малоарх. уѣзда. Сент. 1858.

123.

Вы сады ль, мои садочки,

Цвѣли яблонь да въ саду цвѣточки!

Цвѣли алы, стали вялы.

Я по садику съ дружкомъ гуляла,

Цвѣты алы сорывала,

Я вѣночикъ завивала,

На головку дружку надѣвала.

Сама дѣвка слезно воздыхала.

"Ну, чего же ты, дѣвка, плачешь?

«Ну, да какъ же мнѣ дѣвкѣ не плакать:

Жили съ милымъ дружкомъ тайно —

На народѣ стало явно.

Ну, да кто жь милой выноситъ.

Отцу съ матерью доноситъ,

Или милый, или ба постылой,

Или милова шельма женища,

Или ближняя шельма сосѣдка.»

Сабурово. Малоарх. Уѣзда. сент. 1858.

134.

Не свивайся, не свивайся трава съ повеликой!

Не свыкайся, не свыкайся молодецъ съ дѣвицей.

Хорошо было свыкаться, тошно разставаться.

Во чистомъ полѣ при долинѣ стояло тамъ древо,

Это древо, это древо — березушка бѣла.

Она тонка и высока, листикомъ широка;

А на той ли на березѣ сидѣлъ сизъ голубчикъ,

А ни сизенькой голубчикъ, завдалой молодчикъ.

Передъ молодцомъ дѣвица стоитъ, слезно плачетъ.

Парень дѣвку унимаетъ, слезы утираетъ.

Не плачь дѣвка, не плачь красна, не плачь, расканалья!

Буду дѣвку, буду больно бити при міру-народу,

При всемъ міру при народѣ, въ большомъ хороводѣ.

Тебѣ дѣвкѣ будетъ стыдно, а мнѣ младцу, обидно,

А другимъ дѣвкамъ наука, вамъ съ тобой разлука.

Разлучила насъ неволя — чужая сторонка

Чужа-дальняя сторонка, замужняя жонка.

Сабурово. Малоарх. Уѣзда.

125.

Голова ль, моя головушка,

Голова ль ты моя игриливая,

Игриливая и шутливая.

У моей головушки, да нѣту заботушки

Да нѣту заботушки

Никакой родни

Ни родной сестры;

Только есть у меня

Одинъ милый другъ

Да милая ладушка

Да бѣлая ластушка.

Онъ ложился спать

Ко мнѣ на кровать

Не по людскому,

По дурацкому:

Ко стѣнѣ лицомъ,

Ко мнѣ спинкою,

Поясницею.

«Ужь ты милый другъ,

Обернись ко мнѣ!

Семъ обнимемся,

Поцалуемся,

Побалакаемъ

Про тебя, про меня,

Про твою-то ……:

У твоей …..

Суровый подолъ,

А у меня младой

Аллиной (*) подолъ

Еще строченый,

Шитъ бумагою

Да синими нитками;

Косы люшками

И съ дробнушками.

Сабурово. Малоарх. уѣзда.

• ) Льняной.

126.

Калинушка съ малинушкой лазуревый цвѣтъ,

Веселая бесѣдушка, гдѣ батюшко пьетъ.

Онъ пить не пьетъ, голубчикъ мой, за мной младой шлетъ.

А я млада младешенька замѣшвалася

За утками, за гусями, за лебедями,

за мелкою за пташечкой, за журушкою.

Какъ журушка-та по бережку похаживаетъ,

Шелковую онъ травушку пощипливаетъ.

Студеною водицею захлебываетъ.

За рѣкою за быстрою четыре двора:

Въ этихъ-то во дворикахъ четыре кумы.

Вы кумушки-голубушки, подружки мои.

Кумитеся, любитеся, любите меня…

Пойдете вы въ зеленый садъ — возьмите меня,

Вы станете цвѣточки рвать — нарвите и мнѣ,

Вы станете вѣночки плесть — сплетите и мнѣ,

Пойдите вы на рѣченьку — возьмите меня,

Вы станете вѣнки бросать — вы бросьте и мой;

Какъ всѣ вѣнки поверхъ воды, а мой потонулъ!

Какъ всѣ дружки домой пришли, а мой не бывалъ!

127.

Поиграйте вы, дѣвушки,

Повеселитесь, голубушки,

Во своей волѣ у батюшки,

Что во нѣгѣ у матушки,

Во прохладѣ у братлецовъ!

Неравно замужъ выйдется,

Неравенъ чортъ навяжется,

Не ровенъ накачается:

Либо старое уродливое,

Либо молодо спѣсивое,

Либо вровню упрямчивое!

У меня, младой, старый мужъ

Поперегъ постели лежитъ

Во супорь со мной рѣчь говоритъ,

Раздѣвать, разувать велитъ,

Балахонъ съ плечъ стягивати

И обори разматывати!

Что не та въ полѣ ягода цвѣла,

Не того отца дочь была,

Не тою была у матушки,

Чтобъ мнѣ стараго разуватъ!

У меня руки бѣлыя —

У него ноги грязныя;

На рукахъ перстни злаченыя —

Что мои ручки загрязнятся,

Перстеньки поломаются!

Я пойду, млада, въ торгъ торговати

По обычаю товара купить:

Я за камешекъ три денежки дала,

За цѣпочку цѣлый алтынъ;

Навяжу стару на воротъ,

Я спущу стара на воду,

А сама взыду на гору,

Посмотрю на стара старика,

Каково старві плаваетъ:

Ее рука, ее нога вверху,

А буйной головой ко дну!

Да какъ взмолится старый мужъ:

„Ужь ты, душка, женушка,

Перейми старика изъ воды!

Ужь я радъ на тебя работать,

По три утра сырой ржи молоть,

До три дни не завтракати,

По четыре не обѣдывати,

Ужь я радъ годовалые житники ѣсть,

Троеденную кашу хлебать“.

128.

Изъ-подъ камушка быстра рѣчка течетъ,

По бережку добрый молодецъ идетъ;

Онъ садился на ворона коня,

Уронилъ онъ черву шляпу съ головы…

„Подними ты, моя милая жена“.

„Мнѣ поднять шляпу не хочется,

Покориться охоты нѣтъ“.

Пойду млада во зеленый садъ гулять,

Спрошу ль я младаго соловья;

„Ты скажи, молодой соловей:

Кому воля, кому нѣтъ воли гулять?“

Какъ сказалъ молодой соловей:

„Воля, воля краснымъ дѣвицамъ гулять,

Молодушкахъ миновалася гульба!

Погулять тебѣ, дѣвица,

У роднаго батюшки“.

129.

Ой вы сестрицы ли, вы подружки,

Вы не знаете маво горя,

Горюшка моего великаго,

Про моего про дружка про милова

Про сердечнаго, дарагова.

Ну, да кто кого вѣрно любитъ,

Черезъ три поля гулять ходитъ,

Во бесѣдушку милъ заходятъ.

Бесѣдушка была веселая,

Хозяюшка была молодая,

Душа красная все дивчонка;

Во дѣвчоночкѣ черны брови,

Во молодца ли кудри вьются,

Во дѣвчоночки слезы льются.

Сабурово. Малоарх. уѣзда.

130.

Сторона ль ты моя, сторонушка, сторона чужая!

Незнакомая дальняя сторонушка! не самъ я заѣхалъ:

Занесла меня, раздобраго молодца, занесла неволя,

Что неволя ль, неволя большая, красная дѣвка,

Что зашолъ, зашолъ, заѣхалъ я, зашелъ воспроситься:

„Ты позволишь, моя разлюбезная, позволь мнѣ жениться“,

„Ты женись, женись, разбестія, женись, чортъ съ тобою!“

Ты бери, бери, разбестія, бери себѣ ровню,

Со которою мою подруженькой я гулять ходила».

Сабурово. Малоарх. уѣзда.

131.

Коровать ты моя, короватушка!

Запустѣла коровать безъ мила дружка,

Безъ мила-то дружка, безъ сердешнова.

"Ну, куда жь ты мой другъ собираешься?

Во новые сапоги обуваешься,

Во зеленъ ты кафтанъ одѣваешься,

Ну со мной со маладой не пращаешься.

Провожу жь я дружка черезъ тря поля,

Черезъ три-то поля, поля чистыя

Черезъ три-то моря, моря синія.

Какъ и вся-то Москва вздивовалася:

Ну да кто жь тамъ въ саду распрощается?

Или мужъ-то съ женой, или братъ съ сестрой,

Или молодецъ ли съ красной дѣвушкой?

Сабурово. Малоарх. уѣзда.

132.

Ты сударушка моя,

Вечоръ былъ я у тебя,

Не узнала ты меня,

Не узнала — опознала,

Отъ себя прочь отсылала!

Какъ мое сердце болитъ,

Отойти прочь не велитъ,

Не велитъ прочь отойти,

Велитъ дѣвицу любить,

Во деревнюшку ходить.

Что деревня отъ деревни

Не подалеча стоитъ,

Промежду рѣчка бѣжить,

Только жердочка лежитъ.

Я по жердочкѣ шла,

Я по тоненькой, по еловенькой.

Тонка жердочка гнется,

Да не сломится.

Хорошо съ милымъ водиться,

Да не стошнится;

Хошь и стошнится,

Разгуляюся пойду!

Пойду выйду, молода,

За новыя ворота,

За новыя кленовыя,

За рѣшетчатыя.

Выпускала сокола

Изъ правова рукава;

На полетикѣ соколику наказывала:

"Ой лети, лети соколъ,

Высоко и далеко

На родиму сторону;

На родимой на сторонкѣ

Грозенъ батюшка живетъ,

Онъ грозенъ, сударь, грозенъ

Да немилостивъ:

Не велитъ младой ходить

Поздно вечеромъ одной.

Я не слушала отца,

Спотѣшала молодца,

Я за то его спотѣшу,

Что одинъ сынъ у отца,

Зародился въ молодца;

Завутъ Ванюшкою

Пивоварушкою.

Пивоваръ пиво варилъ,

Зелено вино курилъ,

Красныхъ дѣвушекъ манилъ:

"Вы пожалуйте, дѣвицы,

"Во пивоварню во мою:

"На моей пивоварнѣ

"Пиво пьяно на ходу,

"Сладка водка на меду.

Холмогоры. С. В. Максимовъ.

133.

Разнесчастная Дунюшха зародилась,

Что тоска-печаль Дунюшкѣ приключилась.

Куда Дунюшка ни пойдетъ, все горе за ней;

Куда Дунюшка ни пойдетъ, все журятъ-бранятъ,

Что журятъ-бранятъ Дунюшку все плавать велятъ.

Что поплачь, поплачь, Дунюшка, по своемъ горѣ,

По своемъ горѣ, Дунюшка, по миломъ дружкѣ,

По миломъ дружкѣ, Дунюшка, во Иванушкѣ.

Ты, Иванушка, душечка, задушевный другъ,

Задушевный другъ Дунюшки, во неволюшки.

Сабурово. Малоарх. у. сент. 1858 г.

134.

Иванушко травку косилъ —

Косы поломалися,

Во кусты бросили.

Не подай, Боже, погоди

Изъ-за темна лѣса!

Что сказали про дѣвицу

Небыль-небылицу

Будто я, красна дѣвица,

По молодцѣ тужу…

«Не тужи, красна дѣвица,

Тебя не забуду:

Случай будетъ въ Питеръ ѣхать —

Привезу подарокъ —

Золото колечко,

Золото ли то колечко —

Ко красну крылечку;

Пойдешь-выйдешь на крылечко —

Брякнешь во колечко;

Стукнешь, брякнешь во колечко

Растоскуется сердечко,

Заплетешь тоску-кручину

Коню въ сиву гриву;

Сивой-ивой конь подкнется —

Грива растрехнется,

Сива грива растрехнется —

Тоска распадется!

Разойдись тоска-кручина

По чистому долю!

Заростай тоска-кручина

По чистому полю!

Заростай тоска-кручина

Травой-муравою,

Травой, травой муравою

Разными цвѣтами.

На улицѣ три молодца

Совѣтъ совѣтали,

Совѣтъ, совѣтъ совѣтали

Жеребій метали:

Кому деньги, кому платье,

Кому красна дѣвка.

Доставались деньги Мишкѣ,

Цвѣтно платье Гришкѣ,

Доставалась красна дѣвка

Дружку Иванушкѣ.

Пошелъ Гришка, осердился,

Съ Мишкой не простился;

А Ванюша удалой

Пошолъ, веселился.

Холмогоры. Зап. С. В. Максимовъ.

135.

Горка ты, горка,

Горушка крутая,

Трава шелковая.

Да по той ли по горкѣ

Удалой молодецъ ходитъ

Во скрипку играетъ,

Короля забавляетъ.

Послушайте, люди,

Что въ городѣ баютъ:

Ребятъ продаваютъ

Купцы закупаютъ,

Девять на денежку

Десятаго на придачу.

Горка, ты горка,

Горушка крутая,

Трава шелковая

Да по той ли по горнѣ

Удалой молодецъ ходитъ,

Во скрипку играетъ,

Короля забавляетъ.

Послушайте люди,

Что въ городѣ баютъ:

Дѣвокъ продаваютъ

Купцы закупаютъ,

Дѣвка по сту рублей

Коса по тысячи,

Косники — смѣты нѣту.

На ребятъ смерти нѣту,

На бабъ погибели.

Чтобъ онѣ погинули.

Мужья останутся,

Они намъ достанутся.

Сабурово. Малоарх. у. сент, 1858 г.

136.

Ой Дунюшка

Фомина

По бережку

Ходила,

Правой ногой

Дуня топнула;

У Дунюшки,

У Дунюшки

Сердечушко ёкнуло.

Звали Дуню

На базаръ

Покупочки

Покупать.

Куплю Дунѣ

Сарафанъ

Носи Дуня,

Не марай,

Въ коробочку

Замыкай.

Раскурвинъ сынъ

Тараканъ

Сточилъ

Дунинъ Сарафанъ.

Сабурово. Малоарх. сент. 1858 г.

137.

Шли молодцы изъ Новагорода,

Дѣвица на улицѣ встрѣтилася;

Всѣмъ молодцамъ по поклону роздала,

Одному молодцу пониже всѣхъ,

Для того пониже, что удалой молодецъ.

Сталъ молодецъ дѣвку спрашивати:

„Какъ тебя, дѣвица, по имени зовутъ,

Какъ взвеличаютъ по отчеству?“

„Меня батюшка засѣялъ,

Родна мать родила,

Меня попъ крестилъ,

Окулина имя далъ!“

— „Дѣвушка, Окулинушка!

Нейдешь ли, дѣвушка, замужъ за меня?

Есть у меня горенка нова,

Во горенкѣ во новой

Стоитъ столикъ дубовой,

Рюмочки наливаться хотятъ,

Рюмочки походя говорятъ!“

На сѣняхъ, на сѣняхъ молода вдова живетъ,

Вдовушка по сѣнюшхамъ похаживаетъ,

Пяла на рученькахъ понашиваетъ,

Шила, вышивала тонко бѣло полотно,

Вышила рубашку — косой воротовъ,

Вышила рубашку, ко батюшкѣ пришла:

„Что батюшка родной, ты подумай-погадай:

Замужъ ли идти, во вдовяхъ ли мнѣ сидѣть?“

--„Дитятко, дитя, дитя милое мое,

Замужъ не ходи, во вдовахъ не сиди.

Поди, поди, дитятко, въ дѣвичій монастырь“.

--„Что батюшко родной, ты подумай-погадай:

Въ келью взойду — всѣ кельи разорю,

Старыхъ-то старушекъ вонъ повыгоню,

Молодыхъ молодокъ въ свою вѣру возьму,

Красныхъ дѣвицъ на игрища спущу!“

Сватался на вдовушкѣ изъ-за моря купецъ,

Сказывалъ житья-бытья пятьсотъ кораблей.

Думаю-подумаю за этого пойду,

Умъ-разумъ раскину: не бить дѣлу такъ!

Сватался за Дунюшку съ посада молодецъ,

Сказывалъ житья-бытья пятьсотъ голея. *)

Думала-подумала — пойду за него,

Умъ-разумъ раскину: не быть дѣлу такъ!

Сватался на Дунюшкѣ веселый скоморохъ,

Сказывалъ житья-бытья: свирѣль да гудокъ!

Думаю-подумаю: нейду за него;

Умъ-разумъ раскину — все быть дѣлу такъ:

Когда я сыта, я не сыта, завсегда я весела:

Кто это идетъ? Скоморохова жена!»

Мезенскаго уѣзда. Деревня Березнякъ. Зап. С. В. Максимовъ.

• ) То-есть гольемъ — чистыми деньгами рублей.

138.

Чеботной, чеботной, чеботной молодой,

Ты сошей бошмачки не малы, не велички сколь ножечки.

Чего малой недостанетъ,

Чеботной зубамъ натянетъ.

Березникъ. Мезенск. у. Зап. С. В. Максимовъ.

139.

Хотите ли, братцы, старину скажу,

Старину скажу, скажу да стародавную,

Стародавную, да небывалую,

Небывалую, да неслыханную…

Я хотѣлъ сказать, да нечево:

Оглянусь назадъ — да слушать некому.

По синю морю да мужички орутъ,

По чисту полю да корабли бѣжатъ,

По запользцу они да ѣзки бьютъ,

Ѣзки бьютъ, да ходятъ рыбъ ловить,

Осетровъ ловить да борадатыихъ,

Сороженекъ да онѣ съ рожнами

Уклеенокъ *) да его поцѣлоцъкахъ **).

Соколъ идетъ, да пѣшъ дорогою;

Медвѣдь летитъ да по поднебесью,

Во когтяхъ да онъ нeceтъ коровушку

Чернопеструю да бѣлохвостую.

Во бору кобыла, да бѣлку злаяла,

Въ осѣку овца да яйцо снесла,

На дубу свинья, да гниздо свила,

Гниздо свила, да дѣтей вывела,

Малыхъ дѣточекъ, да поросяточекъ:

До сучкамъ сидятъ, да ускочить хотятъ,

Подъ верхъ глядятъ, да улетѣть хотятъ.

Ай за славнымъ городомъ за Жорновомъ

Разыгрался мелинъ ***) да съ хлопотомъ! ****).

Ужь та хлопотъ, хлопотъ, хлопотушицъ,

Въ высокихъ горахъ, да на печи въ дровахъ,

На печи въ дровахъ да сидитъ богатырь:

Онъ хринъ да рѣдечку повыломалъ,

Бѣлу капусту повырубилъ,

Пироги да шаньги онъ полками бралъ,

Ай сказали блины, что въ печи каша есть,

И молочная да наволочная *****)

Какъ за славнымъ городомъ за Ступою,

Толкутъ тутъ бабы стукаютъ;

И пошла у нихъ стрѣльба-пальба,

Стрѣльба-пальба да веретенная

На выручку да поваренкима.

Ай пошелъ у нихъ рукопашный бой

Рукопашный бой да издирихима ******)

Изподѣлали шпаги да все лучинныя;

У нихъ тутъ пошелъ да кровопролитной бой!..

Шенкурскъ. Зап. г. Заринскій.

• ) Сохоженки и уклеенки — мелкія рыбки.

• • ) Дѣвичья подвязка.

• • • ) Рукоять у ручной мельницы.

• • • • ) Сверчокъ.

• • • • • ) Покрытая пѣнкою.

• • • • • • ) Повойникъ.

140.

За дворомъ лужокъ зеленешенекъ,

У меня дружокъ холодешенекъ,

Молодешенекъ-милъ милешенекъ,

Мы пойдемъ во лужокъ, заведемъ кружокъ;

Милый съ гуслями — а я съ пѣснями

Не придутъ гусли противъ пѣсенокъ,

Не придетъ свекоръ противъ батюшки.

Мой-тo батюшка — слово вѣрное.

Моя матушка — дума крѣпкая.

141.

Саша, барыня моя,

Не гнѣвайся на меня,

Что я не былъ у тебя.

Ухъ я былъ-побывалъ,

Въ Новѣгородѣ гулялъ,

Тужилъ, плакалъ, горевалъ

Купецкую любилъ дочь

Любилъ ее до поры…

Дунулъ вѣтеръ со горы

Со московской стороны

На купецкіе дворы.

Во купецкихъ во дворахъ

Тамъ дѣвушка хороша

Сашечка душа.

142.

Шло, шло солнышко вдоль по залѣсью,

Катилось красное по затемному

Шла, шла дѣвушка вдоль по застолью,

Роняла слезы на бѣлую скатерть,

Била руки объ дубовый столъ,

Бросила ключи она вдоль стола:

«На тебѣ, батюшка, золотые ключи;

Я тебѣ, батюшка, я не клюшница,

Я тебѣ родимой не ларечница,

Ключница, ларечница я лютому свекру,

Лютому свекру да лютой свекровьюшкѣ,

Вѣрный посолъ я дружку своему.

113.

Молодушка молода

Черноброва хороша. Ай ну, ай ну, ай ну

Червой бровью повела

Съ молодцемъ любовь вела. Ай ну…

Въ такую во любовь

Въ горенку повела. Ай…

Изъ горенки въ комнатку,

Изъ комнатки во кроватку. Ай…

Посадила на кровать.

Стала дружка цаловать. Ай…

Ужь, другъ ты милой,

Поживи, радость, со мной. Ай…

Съ одинокою женой. Ай…

Одинокая жена

Во одиночествѣ жила. Ай…

Много горя видѣла

Цаловала миловала дружка, спрашивала.

Млада хату затопила,

Сама по воду пошла,

Какъ по воду, воду,

На Самару на рѣку.

На Самарѣ, на рѣкѣ

Гуси лебеди сидятъ,

Воду свѣжую мутятъ

Постояла молода,

Устоялася вода.

Размахнула широко,

Почерпнула глубоко,

Ведерушхи подняла,

Зашаталася, пошла.

Скоро на гору взошла.

Какъ на этой на горѣ

Солучилася бѣда:

Загорѣлась слобода.

Ужь на этотъ на пожаръ

Соѣзжались господа,

Дивовалися пожару,

Ужь чтой-то за пожаръ?

Онъ нежарко горитъ

Выше города политъ.

141.

Шелъ Ваня слободою,

Велъ Дуню за собой.

Дуня рѣчи говоритъ,

Нарядиться велитъ:

Нарядися, мой милой,

Нарядися дорогой.

Носи шляпу на кудряхъ,

Перчаточки на рукахъ.

И я чаяла почаяла,

Я со миленькимъ пожить.

Хорошъ милой уродился,

Онъ не долго поводился,

Разставаться, шельма, сталъ,

Чужу сторону спозналъ.

Чужая сторона

Со миленькимъ мила,

Ай мила, мила, мила

Тамъ сударушка жила,

Сударушка дѣвушка,

Лебедушка бѣлая,

Коса кудриная, бѣлокудриная.

Уже кто кудри кудрилъ —

Я того бы полюбилъ.

Во Казань городъ вступилъ

Плису, бархату купилъ,

Я и плису и атласу

Тесову кровать украшу.

145.

Вы туманы, разосенніе часты дожди,

Не пора ли вамъ, туманы, со синя моря долой?

Не пора ли вамъ, ребята, съ разгуляньица домой?

Прошло лѣто, лѣто дорогое, прошла красна вся весна,

Всѣ празднички на проходѣ, ко мнѣ милой не бывалъ:

Знать-то мой другъ разлюбезный, знать иную любить сталъ,

Знать иную, размилую Машутку у вдовѣ.

Ты, Машутка, ты шельма Машутка, ты разлучница шельма моя:

Не дала, шельма Машутка, во любвѣ съ милымъ пожить.

146.

Какъ родила меня мать недоростка,

Какъ пустила меня мать недоростка,

Какъ жена-то меня, курва, не взлюбила,

Она въ лѣсъ за калиной заманула

Ко сырому-то къ дубу привязала:

Она девять денёчковъ не бывала,

На десятый день приходила.

„Ты здорово ль, недоростокъ, тутъ пируешь?“

— „Государыня жена! не до пиру;

Комарики головушку источили,

Всѣ дубовыя мнѣ корочки пріѣлись

Вся болотная водица припилася“.

„Ужь ты будешь ли, недоростокъ, пущать въ гости?“

— „Государыня жена, ступай вовсе“.

„Ужь и будешь ли, недоростокъ провожати?“

— „Государыня жена, хоть до дому“.

„Ужь ты будешь ли, недоростокъ кормить хлѣбомъ?“

— „Государыня жена, калачами“.

„Ужь ты будешь ли, недоростокъ, поить квасомъ?“

— „Государыня жена, хоть сытою!“

147.

Ахъ ты, вѣрная манерная,

Сударушка моя!

Ахъ люли, да ахъ люли,

Сударушка моя!

Ахъ да ты ль, моя сударушка,

Повысушила…

Безъ морозу, безъ лютаго,

Сердце вызнобила.

Присушила русы кудри

Ко буйной головѣ.

Ай люли, да ай люли,

Ко буйной головѣ.

Ты разсыпала печаль

По моимъ яснымъ очамъ;

Ты заставила ходить

Но чужой сторонѣ;

Ты заставила любить

Чужу мужнюю жену.

Какъ чужая-то жена —

Лебедушка бѣлая;

А моя курва жена —

Полынь-горькая трава.

Полынь горькая трава

Во чистомъ полѣ росла,

Во ржи на межи,

На широкомъ рубежи

Изъ ржицы во пшеницу

Перепелочка летитъ,

Что летитъ она летитъ,

Перепархиваетъ.

Какъ изъ терема въ теремъ

Красна дѣвица бѣжитъ,

Ай люли, да ай люли,

Красна дѣвица бѣжитъ,

Что бѣжитъ она, бѣжитъ

Все поглядываетъ.

Ай люли, да ай люли,

Все поглядываетъ.

148.

Чтой-то мнѣ

Матушка спалось,

Много во снѣ видѣлось,

Будто меня конь разносилъ.

Конь разносилъ,

Вороной разомчалъ;

Шапочка свалилась

Съ буйной головы;

Лучёкъ оборвался

Съ правой стороны.

Стрѣлушки посыпались

По сырой землѣ.

Дѣтушка милая!

Сонъ разскажу,

Тебѣ разслѣзю

Себѣ догрублю (въ скорбь введу:

Конь разносилъ,

Вороной разомчалъ,

То тебѣ, дитятко,

Въ службѣ быть,

Шапочка свалилась

Съ буйной головы:

То тебѣ, дитятко,

Убиту быть;

Лучекъ оборвался

Съ правой стороны:

То твоей жонушкѣ

Вдовушкой быть;

Стрѣлушки посыпались

По сырой землѣ:

То твоимъ дѣтушкамъ

Сиротушками быть».

149.

Охъ да вянетъ, вянетъ

Въ полѣ бѣдная травка,

Она вянетъ безъ дожжа,

Силенъ дожжичекъ намочитъ,

Бѣдная травка отдохнетъ.

Охъ да безъ того ли сердце ноетъ,

Оно ноетъ каждый часъ

То завоетъ, али то застонетъ

И вздохнетъ въ послѣдній разъ.

Пойду я съ горя въ чистое поле,

Разгуляюся али во лѣсу.

Охъ да ничего въ лѣсу не вижу,

Бронѣ стадичка овецъ;

Охъ да всѣ овечушки папарно

Бродятъ по лѣсу одни.

Охъ да я горькая несчастная

Одна въ горести живу.

Пойду я въ садикъ,

Разгуляюсь я во саду

Охъ да ничего въ саду не вижу,

Кромѣ вишенья цвѣтутъ;

Охъ да цвѣтутъ вишенья едрены,

Всѣ слезами облиты,

Охъ да тамъ и листья были милы

Гдѣ я съ милымъ гуляла,

Охъ да гдѣ я съ миленькимъ гуляла,

Много пташечекъ поютъ…

Канареечка моя любезная

Пріутѣшь хоть ты меня.

Охъ да отворю я тебѣ клѣтку —

Лити къ другу моему,

Охъ да прилетай и сядь на вѣтку,

Пропой пѣсенку мою ему.

150.

А въ теремѣ

А въ высокомъ:

Молодецъ дѣвицу

Подговариваетъ,

«Мы пойдемъ, дѣвица,

А въ Казань городъ,

Нашъ Казань городъ

На горѣ стоитъ —

На всей красотѣ,

По горамъ, горамъ

А все каменныя,

Развоцвѣтныя.

Казанка рѣка

Мёдомъ протекла,

Малыя ручеёчки —

Бѣлымъ сахаромъ;

По лугамъ, лугамъ

А все травушка,

Все муравушка,

Все шелковая.»

--«Ахъ бездушной ты!

Добрый молодецъ,

Халаушная

Твоя голова!

Я сама знаю,

Сама вѣдаю:

Нашъ Казань городъ

На горѣ стоитъ, на всей пропасти»;

Казанка рѣка

Кровью протекла,

Малые ручеёчки

Кровь горючая,

По лугамъ, лугамъ

Ни травушка,

Ни шелковая

Молодецкая".

151.

Зародила Ваню мать

На все горя, на печаль;

Чужихъ людей докучать.

Надокучилъ Ваня, надоѣлъ

Ваня родненькимъ своимъ,

Истрепалъ Ваня сапожки

Ко Дуняшѣ ходючи,

Изодралъ Ваня сюртукъ

По заборамъ лазючи

Па заборамъ, па плетнямъ,

По дѣвичимъ по клѣтямъ,

Истеръ Ваня перчатки,

За колушки держучи,

Згноилъ Ваня картузикъ

Подъ капелями стоючи,

Капелюшки капали —

По немъ дѣвки плакали,

Молодушки рыдали.

Старушеньки ругали,

За что Ванюшку поймали,

Больно на крѣпко связали,

Въ новы сани посадили,

Къ заставѣ падвозили,

Въ ново стуло посадили,

Русы кудри подобрили,

Во пучечки вязали

Ко Дуняшѣ отсылали.

152.

Пошла Варя на задоръ

Раззаборила заборъ.

Приходилъ Егоръ на дворъ,

Егоръ нюхаетъ табакъ,

Зоветъ Варю во кабакъ;

«Ужь ты пей-ко, Варя, чай,

Забывай свою печаль».

— «Я чаю не хочу

И печали не ищу,

Я печали не ищу

Любить тебя не хочу».

153.

Шла Маша изъ лѣсочку,

Гнала стадо лебедей;

На встрѣчь Машенькѣ, Машуткѣ

Шелъ парнишка молодой.

«Здравствуй Машенька, Машутка.

Я давно тебя не видалъ.

Мы пойдемъ душа, Машенька,

Во питейный домъ гулять,

Во питейномъ во домочкѣ

Чаемъ, кофеемъ напою,

Сладкой водкой угощу,

Я словами улещу.»

--«Ты не льсти меня словами.

Не обманывай въ глаза.

Ты почувствуй другъ, Ванюша,

Я за что тебя люблю:

Черезъ тебя, мой другъ Ваня,

Всѣ я горести терплю;

Всѣ я горести терпѣла,

Всѣ досади перенесла.

Я пятнадцать лѣтъ дѣвчонка,

На долинѣ я взросла;

Я отъ солнца, я отъ жара

Лица бѣлость сберегла;

Я отъ вѣтру и отъ бури

Подъ закрытіемъ была,

Отъ худой я славы.

Я не вѣрила подружкамъ,

Что милова дружка жаль;

Я теперьча имъ повѣрю:

Я сама дружка люблю;

Я до тѣхъ поръ любить стану,

Когда скроются глаза,

Какъ закроютъ мои очи

Тонкимъ бѣлымъ полотномъ

Какъ засыплютъ мое тѣло

Желтымъ крупнымъ пескомъ,

Заростай моя могилка

Все травою муравой

И полынькой зеленой;

Ты забудь, забудь милой,

Заводи любовь съ иной.»

151.

Полоса ль моя полосынька,

Полоса ль моя непаханая,

Полоса ль моя непаханая,

Не пахана, не барнована.

Заросла моя полосынька

Чистымъ ельничномъ-березничкомъ,

Молодымъ горькимъ осинничкомъ.

Я по ельничку рыжички брала,

По березничку березовы грибки;

Я брала, брала, аукалася:

Откликались пастушки, мои дружки,

Моего батюшки работнички,

Моей матушки помощнички…

155.

На улицѣ, на улицѣ,

На улицѣ бѣлъ козелъ

Бѣлъ козелъ, бѣлъ козелъ.

Скочилъ козелъ въ огородъ,

Въ огородъ, въ огородъ,

Стопталъ козелъ лукъ-чеснокъ,

Одной травки не стопталъ,

Одной травки — муравой.

Шла дѣвица за водой

За холодной ключевой;

Брала козла за рога;

Поведу я на базаръ,

Промѣняю на товаръ,

На алыя румяна,

На бѣлыя бѣлила…

«Отчего же ты ала?» —

— «Сударь, печку топила,

Противъ печки стояла,

Жаромъ щечки нажгла!»

«Отчего же ты бѣла

Бѣлешенька бѣла?»

— «Муку, сударь, сѣяла!»

Холмогоры. Зап. С. В. Максимов.

156.

Полно миленькій крушиться

Жалкимъ сердцемъ обо мнѣ;

Не теряй красы напрасно,

Не томись, пріятель мой.

Время кратко на проходѣ

Всѣ прошли драгіе дни,

Всѣ денечки на проходѣ,

Ручеечки протекли.

Протекали ручеечки

Во зеленые лужки,

Изъ лужечковъ ручеечки,

Во темные во лѣса.

Во лѣсу красы не вижу,

Съ деревъ листочки опадутъ

Пріопали съ деревъ листочки,

Съ милымъ нѣжность отошла.

Отойдетъ съ милымъ гулянье,

Не свидаться никогда;

Развѣ въ тѣ поры увижу

У сосѣда ввечеру.

У сосѣда на бесѣдѣ

Замѣчаютъ и глядятъ,

Замѣчаютъ и смѣются,

Любить дружка не велятъ!

Любить стану, не отстану!

До чужой дальной сторонки,

До злодѣя своего,

До злодѣя-лиходѣя,

До проклятаго житья!

Распроклятое замужье!

Молода замужъ пошла,

Молоденька замужъ вышла

За стараго старика.

Холмогоры. Зап. С. В. Максимовъ.

157.

Молодой Соломинка

Задумалъ жениться.

Онъ беретъ, онъ беретъ ли

Женку Либазинку,

Онъ цалуетъ, онъ милуетъ,

Что голубь голубку.

Да вотъ пойдетъ мужъ съ поля,

Назадъ поглядитъ;

Да вотъ дома ль моя жонка,

Дона ль Либазинка?

Эй, эй гобъ, гобъ, гобъ,

Гордей, Гордей, цобъ цобъ!

Дома ль либазинка?

Сабурово. Малоах. у. сент. 1858 г.

158.

Ахъ веселый день воскресенье!

Ой и ляли, ляли воскресенье!

Что сегодня меня батюшка просваталъ

За того ли за недоростка,

Недоростокъ по Волгѣ гуляетъ,

Со полуночи домой пріѣзжая,

Поперегъ кроватушки ложится,

Что нельзя-то къ нему приступиться.

Растегиваться не дается

Распоясываться не велится.

Ахъ ты курвинъ сынъ, недоростокъ!

Не тебѣ надо мной надругаться,

Не тебѣ надо мной насмѣхаться,

Насмѣхаться было офицеру,

Надругаться было молодому.

Дрозково. Малоарх. у. Зап. М. А. Стаховичъ.

159.

Вы комарики, сударики, мои

Вы не дали всю ночку проспать.

Часъ заснула — дружка видѣла во снѣ

Будто, будто ко мнѣ миленькій пришолъ.

Не слыхала, какъ во спаленьку взошелъ

Чистой браной положечекъ размахнулъ

Онъ садился на тесовую кровать

Онъ звалъ меня во чисто поле гулять,

Ревнивый мужъ не пускаетъ никуда,

Хотя пуститъ, самъ во слѣдъ за мной пойдетъ.

Пойду, пойду я на мужа попрошу,

Пойду, пойду я на мужа попрошу,

Велю, велю во полицу залучить,

Велю, велю хорошенько проучить,

Велю, велю ручки ножки перломать:

Мнѣ тогда будетъ своя воля гулять,

Не моя воля, воля батюшкина

А нѣга все матушкина:

Я по бережку похаживала

Гусей-лебедей заганивала,

Тега, тега, гуси-лебеди домой,

Вы ужо ли, вы наплавалися,

А я, глядя, наплакалася.

Приду домой догадаются

Съ чего лицо разгораится:

Или съ вница, или съ полпивца,

Или съ сладкой водочки.

Сабурово. Малоарх. уѣзда. сент. 1858.

160.

Я разсѣю лебеду по переду,

Сама пойду съ офицеромъ по воду.

Нѣту ли, нѣту не драгуна, ни коня!

Загорѣлся зеленъ садикъ безъ огня!

Я одна дочь у батюшка была,

Одиношенька у матушки росла.

Выходила я на улицу гулять,

Выходила я на широку гулять,

Съ конопёлушковъ воробушка имать,

Я начала съ воробушки —

Все бурлацкія головушки!

Внизъ по улицѣ дѣвица идетъ,

Внизъ по широкой красавица идетъ,

Она любиму свою пѣсню поетъ,

Поетъ, поетъ насвистываетъ:

"Подай, мати, жениха, жениха,

Со царева со питева кабака…

Подай, матушка, грамотничка —

Подорожнаго писаря!

Ты коровушку продай-таки, продай!

Жениха мнѣ-ха подай-таки, подай!

Мезенск. у. д. Березнинъ. Зап. С. В. Максимовъ.

161.

Ходитъ вашъ хозяинъ по ярморочкѣ

Своимъ гуртоправамъ указывая:

Ужь вы, братцы, гуртоправы,

Выгоняйте вы гурты,

Выгоняйте скотину во широкія поля!

Какъ выходитъ нашъ хозяинъ на высокій на курганъ,

Онъ скотинушку любуя, самъ съ собою говоритъ:

«Ахъ ты скотъ-моя скотина, безсловеская скота,

Что и нѣтъ намъ, братцы, доли-то скотинушку водить,

Только есть вамъ, братцы, доля

Да по Сашамъ ходить,

Злато серебро носить».

С. Пальма. Зап. М. А. Стаховичъ.

162.

По морю кораблячекъ бѣжалъ-таки, бѣжалъ

Ай люли, ай люли, онъ бѣжалъ.

Во кораблюшкѣ Василій гулялъ, таки-гулялъ

Ай люли и проч.

Поиграйте гусли мысли вы теперича при мнѣ,

Вы теперича при мнѣ, при Васильѣ молодомъ.

Васильева мать Ирина таки рѣчи говоритъ:

«Полно, Вася, ты гулять — во вдовушкѣ не бывай:

У вдовушки дочь хорошая — люби таки любитъ

— „Родимая мать, тебѣ меня не унять,

Тебѣ меня не унять за быстру рѣчку гулять,

За быстру рѣчку гулять, во вдовушкѣ побывать:

У вдовушки дочь хорошую любить, таки любить

Брови соболивы, очи соколивы,

Ей походочка павлина, тиха рѣчь лебедина.

Она баетъ-разсыпаетъ, сверхъ погодой посыпаетъ“.

Хошь погодой посыпаетъ, Ванѣ мать не потакаетъ.

Холмогоры. Зап. С. В. Максимовъ.

163.

Не пора ли домой во двору?

Али дома нѣтъ никого?

Одинъ у меня постылый мужъ,

Онъ одинъ поперегъ коровати лежитъ,

Поперечныя рѣчи говоритъ:

Не велитъ внѣ на улицу ходить.

Я на улицу не хаживала,

Я съ ребятишками не игрывала,

Съ молодыми и не шутливала.

Два я, дѣвушка, ребенка родила,

Отцу матери безчестье принесла,

Роду племени покоръ головы,

А мнѣ младой вѣкъ позоръ нажила.

Я поѣду ли во торгъ торговать.

Да и гдѣ въ торгу полюбится?

Полюбилась въ торгу люлечка

Моему дитю кочулечка.

Я за люлечку три грошика,

За крючечики три копеечки,

За подцѣпочки три денежки.

Ужь повѣшу ль я люлечку

Середъ улицы на углушку,

Сама сяду я на лавочку,

А ноженьки на подцѣпочку.

Баю, баю мое дитятко,

Баю мое первоученко,

А мнѣ младой надокученко.

Умри, умри, мое дитятко,

Умри, умри, мое милое,

Опростай мою голову,

Ты пусти гулять молоду!»

Пальна. Зам. М. А. Стаховичъ.

164.

Какъ по мосту, мосточку калиновому,

По калиновому мосточку, по малиновому

Туда шелъ-прошелъ дѣтинка уборненькій,

Уборненькій дѣтинка снарядливый:

Голубой на немъ кафтанъ — полы машутся,

Грязетовой камзолъ раздувается,

Экипажецка рубашка, аляетъ воротокъ,

Околъ шеечки платокъ, словно розовой цвѣтокъ,

Во карманѣ второй — персидской дорогой.

Во правой рукѣ тросточка камышевая,

Около тросточки ленточка букетовая.

Молодецъ тростью подпирается,

Ахорозовой лентой похваляется:

«Эта лента, эта лента, эта ленточка ала,

Ала, ала, ала, мнѣ сударушка дала,

Сударыня, боярыня пожаловала.

Изъ-за этой изъ-за ленты изсушила молодца,

Присушила желты кудри во буйной головѣ,

Заставила ходить по чужой сторонѣ

Приневолила любить чужу мужнюю жену.

Чужая жена — лебедь бѣлая моя,

А своя курва-жена — въ полѣ горькая трава,

Въ полѣ горькая трава, на межи въ полѣ росла

Косой выкошена, изъ зародъ вынесена.

Ужь я травку бы рвалъ, подъ себя бы склалъ.

А что мягко стлать, когда не съ кѣмъ спать,

А что хорошо ходить, когда не кого любить,

А что бѣло умываться, когда не съ кѣмъ разгуляться?

Я со той тоски на голой доскѣ,

На голой бѣдной дощенкѣ на палатишкахъ,

Кладу въ голову кручину, подъ бока кладу печаль».

Архангел. губ. Зап. С. В. Максимовъ.

165.

Ахъ ты Люба, ты Люба моя,

Люба бѣлая хорошая моя!

Посмотри-ко да ты Люба на меня,

Какова жь я зимою была:

Я зимою бѣла, румяна,

Словно кралечка написаная,

Во бѣломъ лицѣ кровь-то горитъ.

Я по бережку похаживала,

Чернобыль-траву заламливала;

Гусей-лебедей заганивала.

Тега, тега, гуси-лебеди мои,

Да ужо ли жь вы наплакалися,

Какъ и я млада наплакалася,

Я, наплакавшись, домой пошла,

Да на встрѣчу удалой молодецъ.

Ты удалый добрый молодецъ,

Разудалая головушка!

Не хватай меня за бѣлое лицо:

Мое личико разгарчивато,

Разгорится, не уймется,

Приду домой — догадаются,

Съ чего лицо разгорается:

Либо съ пива, либо съ зелена вина,

Съ сладкой водочки анисовой,

Съ короватушки тесоненькой.

Орловской губ. Малоарх. у.

166.

Я по бережку похаживала,

Чернобыль-траву заламливала,

Гусей-лебедей заганивала,

Тега, тега гуси сѣрые домой,

Не пора ли вамъ наплакатися?

Я, на васъ глядя, наплакалася,

Я наплакалась, домой пошла,

Мнѣ на встрѣчу шелъ молодчикъ молодой,

Ужь онъ сталъ со мной заигрывати,

За бѣло лицо похватывати.

Не хватай меня за бѣлое лицо:

Мое личико разгарчивое,

Моя матушка догадливая,

Приду домой — догадается,

Съ чего лицо разгорается:

Или съ пива, или съ зелена вина *).

Или съ крѣпкой, сладкой водочки.

• ) Или съ винца или съ полпивца.

167.

Алы розы, розы, розы расцвѣли.

Проѣзжали двѣ дѣвици въ маскарадъ,

Что на тѣхъ ли на новыхъ, на лаковыхъ саняхъ,

На военныхъ, на прекрасныхъ лошадяхъ.

Здравствуй милая, хорошая моя,

Чернобровая похожа на меня!

Будто кралечка написаная,

Бѣломъ лицомъ кровь горитъ.

Разгорится — не уймется.

Со милымъ любовь минуется,

Со милымъ любовь минуется,

Приду домой догадаются.

Архангельск. г. Зап. С. В. Максимовъ.

168.

По сумской по нивѣ

Гуляетъ милой на конѣ.

Сидитъ Машенька въ окнѣ.

Маша правой ручкой машетъ:

«Приворачивай, милой,

На широкой дворъ;

Станови своего добра коня;

Середи широкова двора,

Привязывай коня

Ко точеному столбу,

Ко точеному столбу,

Къ золоченому кольцу.

Пожалуй-ко, надежда,

Во высокой теремокъ.

Ты садись, моя надежда,

На тесовую кровать,

На тесовую кровать —

Въ уста буду цаловать

Въ уста буду цаловать,

Стану спрашивати:

Чѣмъ я, чѣмъ я.

Милой, огорчила,

Ты скажи, любезной мой?

Или тѣмъ, что крѣпко полюбила,

Потеряла свой спокой?

Я спокою, право, не здорова,

Не желала бы для васъ.

Слышу, вижу: тяжело вздыхаешь,

Есть иная у тебя,

Есть иная, милая, любезная,

Красна дѣвица-душа,

Есть разумница ноя!

Горе, горе у дѣвушки сердце,

Разгорайся въ лицѣ кровь!

Гасни, гасни любовь наша страстна,

Наливайся бѣла грудь!

Смѣйся, смѣйся, любезный, надо мною,

Когда буду слезы лить,

Тогда васъ буду любить;

Я любила любезнаго смертельно

По желанью своему,

Что не столько милой меня побитъ,

Сколько я его люблю,

Много горестей терплю,

Вдвое слезъ по немъ роню.

Ужь вы кудри, мои кудри,

Свѣтлорусыя мои!

Не по прежнему мои кудерушки

По плечикамъ лежатъ,

Сами развиться хотятъ.

Завивала эти кудри

Красна дѣвица душа;

Развивала свѣтлорусы

Чужа дальняя сторона.»

Бѣлое море. Зап. С. В. Максимовъ.

169.

Что жь ты, Ванюша, не веселъ,

Буйну голову повѣсилъ,

Чорной шляпой накрылся,

Гарючой слезой залился,

Шелковымъ платкомъ утёрся.

Шелкавый платокъ съ орлами

Носилъ Ванюшка въ карманѣ,

Торилъ Ванюшка дорожку,

Черезъ рѣченьку на горку,

Ко большой избѣ, къ окошку,

Ко татьянину дворочку.

Таня, Татьяна, открой окошко,

Хоть маленичко немножко:

Я въ гости пришолъ,

Дорогой подарокъ принесъ —

Кумачу да китайки.

170.

Я малешенька дѣвушка была,

Не спознала молодецкаго дѣвка ума,

Каковъ умъ-разумъ, обычай у мила дружка.

Выходила я за широки новы ворота,

Я стояла со любезнымъ дружкомъ одинъ часъ,

Я ронила горючи слезы изъ глазъ

Во свой тоненькій, кисейный, во бѣлой во платокъ.

У милова слезы катятся ручьемъ изъ глазъ.

Говорилъ милой такія рѣчи-словеса:

«Что ты, лапушка, худа стала, очень блѣдна,

Изъ ясныхъ очей не очень стала весела?

Или тужишь, или плачешь, радость, обо мнѣ?»

— «Все я, все я по тебѣ, милекькой, тужу,

Чуть насилу по бѣлу свѣту хожу-брожу,

Съ принужденьицемъ на бѣлый свѣтъ, млада, гляжу.

Приди, миленькій, на ночку ко мнѣ ночевать

У меня ли въ домѣ теперь нѣту никого;

Одинъ маленькой мальчишечко спитъ со мной,

Вотъ онъ крѣпко спитъ, не пробудится во всю темну ночь.

Хошь пробудится — не знаетъ парень ничего.

Хоша знаетъ — онъ не скажетъ, парень, никому;

Хоша скажетъ — не повѣрятъ парню малому,

Хошь повѣрятъ — не повѣсятъ меня за него.»

Кола. Зап. С. В. Максимовъ.

171.

Ваня Катеньку любилъ,

Ей подарокъ подарилъ,

Подарочекъ дорогой —

Перстенёчекъ золотой.

«Перстенекъ буду носить —

Станетъ маменька бранить;

Запродать, промѣнять —

Будетъ Вавюшка пѣнять.

Пойду-выйду на Двину

Я на саму глубину,

Сама выйду на гору,

Посмотрю я на Двину!»

На водѣ перстень не тонетъ —

У Катюши сердце ноетъ,

Сердце ноетъ и болитъ,

Ванюшку побить велитъ.

Перстенекъ пошелъ ко дну —

Знать, любилъ Ванька одну.

Пинега. Зап. С. В. Максимовъ.

172.

Можно ль, можно душѣ красной дѣвкѣ,

Можно ль, въ рощѣ, въ-рощѣ разгуляться.

Разгуляю свою грусть-тоску,

Пойду я съ моря на синее море.

Сяду я, сяду на крутъ бережокъ.

Что не одна я, дѣвушка, сидѣла, вижу,

Я вижу тѣнь на водѣ.

Тѣнь сухая, тѣнь моя пустая, тѣнь

Холодная въ рѣчкѣ вода.

Спрошу я у быстрой у рѣчки:

Не бывалъ ли мой милой здѣсь?

Быстрая рѣчка ему отвѣчала при мнѣ;

Нѣтъ здѣсь, нѣтъ здѣсь никого.

Вечоръ поздно изъ лѣсочку

Милъ на тройкѣ ко мнѣ выѣзжалъ.

173.

Шелъ мой миленькій лужечкомъ, бережкомъ.

Машетъ миленькій платочкомъ, правою рукой:

Воротися, миленькій, назадъ, я забыла что сказать.

Я забыть дружка не забила, проходило лѣтечко, весна,

Наступило время грозно — холодная зима.

Зима рѣченьки заморозила, ручеечки не бѣгутъ.

Въ полюшки травушка завяла и цвѣточки не цвѣтутъ.

Что на этихъ на цвѣточкахъ мелки пташечки не воютъ.

Какъ-то одна пташечка жалобнехонько поетъ.

Пташка жалобно, грусть надзолушку сердцу даетъ.

174.

Размолоденькій дѣтинушка,

Мальчикъ молодой!

Ты не стой-ко, не дожидай,

Любезный, у воротъ,

Не давай-ко тоски-кручинушки

Сердцу моему!

Мнѣ не то ль было тошнёшенько,

Дѣвицѣ одной;

Растошнехонько, тяжелешенько,

Любезный мой!

Живучись-то мнѣ

На чужой дальней сторонѣ,

Намъ приходитъ весна красная,

Съ милымъ весновать;

Наступаетъ лѣтико теплое

Съ миленькимъ въ саду гулять.

Значить, дѣвушкѣ

Не гуливать съ дружкомъ въ саду,

Мнѣ не сиживать возлѣ рѣчки

Въ садикѣ съ дружкомъ;

Мнѣ не считывать

Мелкихъ пташечекъ на лету,

Мелки пташечки

Соловеюшки въ саду одни;

Съ куста на кустъ пташки перелетывали

Съ саду на садъ

Пташки перелетывали,

Вѣсти, письма въ дѣвушкѣ перенашивали.

Одной дѣвушкѣ

Нерадостно пришло письмо.

Я со тѣмъ ли письмомъ

Заплакала, прочь пошла.

Распечатала письмо,

И въ постелечку легла,

Всю перинушку боками дѣвушка облегла;

Все зголовьице слезами, красна, облила,

Своего ль дружька

Забыть не могла!

Такого дружка мнѣ, во вѣки не забыть,

Мнѣ не возрастомъ, ни ростомъ, дѣва, красотой

И молодецкой его поступи,

Модной, щегольской.

Бѣлое море. Зап. С. В. Максиловъ.

175.

Люди добрые скажите, какъ мнѣ горе горевать.

Вы скажите, научите, какъ мнѣ милова забыть.

Влюблена въ дружка смертельно, знаю, что любитъ меня.

Мы предъ Богомъ обѣщались, чтобъ другъ друга любить.

Вѣрной клятвой мы поклялись, чтобъ бракъ свой совершить.

Встрастная сила не захотѣла нашего счастья обвѣнчать.

Предъ послѣдней кончиной сынъ у матери ручку бралъ,

Сынъ у матери ручку бравши, ливши слезы и сказалъ:

Дозволь маменька родная, позволь взять ее за себѣ.

Вотъ позволила родная-отъ онъ близокъ къ смерти былъ,

Вспомнивши ея имя, онъ навѣкъ глаза закрылъ.

Сабурово. Малоарх. сент. 1858 г.

176.

Соловеюшко премилый,

Ты вездѣ можешь летать.

Полетай въ страны веселы,

Въ славный городъ лети Ярославль.

Тамъ взыщи-ко дружка милова,

Сядь поближе ты, голубь, къ дружку;

Ты скажи-ко дружку милому

Отъ меня ты скажи низкій поклонъ.

Вовторыхъ, скажи любезному,

Про несчастьице, скажи, про мое,

Что великое мое несчастье:

Сашу замужъ отдаютъ.

Отдаютъ ли то Сашеньку замужъ

Не за милаго за дружка,

А за стараго Сашу старика.

У стараго-то было и сѣдаго

Трое дѣтокъ было у него:

Впервыхъ Саша, вторыхъ Маша,

Втретьихъ сынъ былъ Ванюшенька.

Не въ гостяхъ ли я, Сашенька, гостила,

Во бесѣдушкѣ Саша сядѣла,

Во бесѣдушкѣ со дружочкомъ;

На любезнаго дружка смотрѣла

Скажетъ мой-то милой хорошій,

Онъ до дѣвушекъ ласковъ былъ.

Свою прежеюю подружку

На колѣни онъ Сашу посадилъ,

Праву рученьку весьма крѣпко жалъ,

Праву ручку съ колечкомъ

Крѣпко къ сердцу прижималъ.

Проявился у Саши въ лицѣ жаръ;

Вышла въ сѣни Саша простудиться,

Чтобы жаръ съ лица согнать.

Не успѣла я выйти въ сѣни,

Частый дождичекъ пошелъ,

Милой съ рыночка пришелъ,

Милъ подарочекъ принесъ,

Подарочекъ дорогой,

Перстенечекъ золотой.

Не хочу я перстень носить,

Хочу на воду перстень бросить,

Во матушку во Двину

Я во саму глубину.

Въ Кеми. Арх. .губ.

177.

У Макарья на лужку

Стоитъ бражка въ туезку;

Брага пьяна и хмѣльна,

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ты приздынь да прогреби,

На гору не ходи;

На горѣ дѣвки живутъ,

Шельмы обманчивыя,

Онѣ брагой не поятъ,

Въ глаза, курвы, глядятъ.

Во горницѣ во новой,

Во свѣтлицѣ свѣтловой,

На кровати тесовой,

На перинѣ пуховой

Лежитъ коваль молодой.

Красна дѣвица по свѣтлицѣ

Похаживаетъ,

Молодаго коваля

Сама побуживаетъ:

«Ужь ты встань, душа коваль,

Пробудись молодой!

Ужь ты скуй, душа коваль,

Гвоздочки подъ башмачки,

Да трои золоты ключи!»

Ото сну душа коваль

Пробуждается…

Усть-Цыльма. Мезенскаго у. Зап. С. В. Максимовъ.

178.

Я не вѣрила подружкамъ о чемъ тужить плакать.

А теперича повѣрю всякому злодѣю,

Я злодѣю лиходѣю, да кто кого любитъ.

Любилъ парень дѣвчонку до поры до время,

До такова поры время, до теплаго лѣта.

Тепло лѣто на проходѣ — съ милымъ разставанье.

Разставался мой любезной съ крутыми горами,

А ты моя любезная съ черными бровями.

Эти брови, эти черны изсушили парня.

Изсушилъ парень дѣвчонку, что въ полѣ былинка,

Что въ полѣ-та былинка въ саду полынинка.

Сабурово. Малоарх. у. Сент. 1858 г.

179.

Сторона ль моя сторонушка, несчастная сторона

На несчастной на сторонушкѣ ковыль-трава не ростетъ,

Ни травушка, ни ковыль, ни цвѣточки не цыѣутъ.

На цвѣточкахъ мелки пташки не поютъ.

Я милому говорила, любезному своему,

Если тебѣ не по нраву, сошли въ свою сторону,

Возьми въ руки пистолетикъ, прострѣли жь ты грудь мою

Я тобой буду довольна, прекратишь ты жизнь мою.

Положи же, милый, надпись золотыя литера,

Золотыя литера, что любила тебя я.

Сабурово. Малоарх. уѣзда. сент. 1858 г.

180.

Несчастливая дѣвка я на свѣтѣ рождена,

По несчастью своему всѣ любови призошла,

Полюбила душа я такова молодца,

Я такова удалова я Ванюшу, браваго,

И Ванюша возвалъ, чужу сторону спозналъ,

На чужой ли сторонѣ онъ иную полюбилъ,

А меня ли, красную дѣвку, на вѣкъ вѣчный погубилъ.

Вотъ заставилъ, варваръ, вѣкъ во дѣвушкахъ сидѣть,

Вѣкъ во дѣвушкахъ сидѣть, худу славушку терпѣть.

Худа славушка пройдетъ — никто замужъ не возьметъ,

Да ни баринъ, ни купецъ, ни крестьянской мужичокъ.

Сабурово. Малоарх. у. Сент. 1858 г.

181.

Не бѣла заря въ окошечко взошла,

Ко мнѣ милая сама въ гости пришла,

Въ окошечко бѣлу руку подала,

А другою привѣчала молодца:

«Чернобровый, черноглазый милый мой,

Намъ не долго во любви съ тобой пожить,

Намъ не долго въ садикѣ погулять;

Слышу вижу милъ несчастіе твое,

Слышу вижу, что женить дружка хотятъ,

Тебя женютъ, меня замужъ отдадутъ.

Если женишься — заѣзжай въ гости ко мнѣ:

На прощаньице я платочекъ подарю.»

Записана А. А. Григорьевымъ.

182.

Скоро бѣлой снѣжокъ палъ,

Молодецъ съ коня упалъ,

Онъ упалъ, упалъ — лежитъ,

Никто къ нему не бѣжитъ,

Его прежняя милая

Скорехонько подбѣжала,

За бѣлы руки держала,

Посадила на коня,

Черную шляпу подала,

Низкой поклонъ отдала:

«Ты поѣдешь, другъ, жениться,

Заверни ко мнѣ проститься;

Ты поѣдешь, другъ гулять

Заверни ко мнѣ во садъ;

Въ саду яблочки висятъ.»

Елецкаго у. Зап. М. А. Стаховичъ.

183.

Какъ во братовской конторѣ

За убраными столами

Сидѣлъ молодецъ въ уборѣ.

Пришла дѣвица въ нарядѣ,

При кисейной бѣлой юбкѣ,

При голубомъ полушубкѣ;

Бѣла юбочка съ борами

Полушубочекъ съ хазами, *)

Околь шеи шаль атласна,

На головушкѣ повязка,

Въ ушахъ серьги золотыя,

Золотыя зерновыя.

Она кстилася — крестилась

На всѣ стороны челомъ,

Ему писарю поклонъ,

Ужь онъ писарь не стерпѣлъ,

За дѣвицей посмотрѣлъ:

Бросилъ книги и бумаги,

Всѣ казенныя дѣла.

Встала дѣвушка мила,

Красавица дорога,

Праву рученьку дала,

За меня замужъ пошла.

Припѣвъ: «Ай люли».

Бѣлое Море. Зап. С. В. Максимовъ.

• ) Хазы — золотой позументъ.

184.

Течетъ рѣчка по песку

Во матушку во Москву,

Во матушку во Москву

Ко фабричному двору.

Ужь фабричные ребята

Хоть малы да удалы:

Они сукна ткутъ

На двѣнадцать рукъ.

Они сукна переткали,

На кафтаны перешили;

Намъ не дороги кафтаны,

Были бъ денежки въ карманѣ!

Во полночь деньги гремятъ,

Во кабакъ идти гулять,

Мы приходимъ къ кабаку,

Да цѣловальникъ на боку.

«Цѣловальникъ маркитантъ,

Отпирай новый кабакъ!

Отпирай кабакъ скорѣе,

Наливай меду полнѣе.»

Мы возьмемъ вина восьмуху,

Наберемъ . . . . духу;

Мы ударимъ шельму въ ухо

Сами вонъ пойдемъ,

Мы на фабричекъ зайдемъ,

Мы на фабричкѣ живали,

Коломинку работали,

Много денегъ получали,

На кабакъ скоро ступали,

Полведра вина купили,

Ребятишекъ напоили:

Ребятишки, сидя здѣся,

Они головы повѣся,

Опохмѣлиться хотятъ,

Опохмѣлки здѣся нѣту

Веселое кричитъ здѣся,

У васъ шуба нова еся,

Отдадимъ мы шубу въ дѣло,

Мы заложимъ въ кабаки

Да въ одномъ пятакѣ;

Пятака намъ не даютъ,

Только въ шею задаютъ.

Холмогоры. Зап. С. В. Максимовъ.

185.

Изъ за краснаго носка

Выѣзжаютъ три карбаска:

Въ первомъ Русиновъ Иванъ,

Въ другомъ базарный Мартемьянъ,

А въ третьемъ повѣренный Щенинъ.

Мартемьянъ былъ холостой,

Сталъ ко вдовѣ на постой,

Книги, счеты всѣ оставилъ,

Самоваръ на столъ поставилъ.

Ужь какъ некому довѣрить

Мартемьяну вина мѣрить.

Въ день до вечера гуляли,

Безъ повойниковъ плясали;

Не хватило мало дня,

Ночью двое безъ огня

На залотку *) заложили,

Какъ могли расположились;

Идетъ пьянинькой Басинъ,

Съ носу капелька виситъ,

Идетъ пьяной, поскорѣе,

Дернулъ двери посмѣлѣе;

Сошли двери со крючка,

Заплясали казачка (Некончена).

Арханг. губ. Зап. С. В. Максимовъ.

• ) Задвижка у дверей.

186.

Отчего сердце страдаетъ

Отчего пылаетъ кровь

Сердце чувствуетъ любовь.

Какъ любовь наша сердечна

Скорбь за скорбія зашла.

Я и сдѣлалась больна,

Я больнымъ больнымъ больна,

Во постелюшку слегла,

Во постели три недѣли лежала,

На четвертую недѣлю

Вызоравливать стала,

А на пятую недѣлю

Во зеленый садъ вошла.

Во зеленомъ во садочку

Распущаются древа,

На лужкахъ цвѣты цвѣтутъ,

Кривъ долины ключи бьютъ,

Мелки пташечки поютъ;

Мелки пташечки запѣли,

Сидя въ рощѣ подъ кустомъ,

Подъ лавровымъ подъ листомъ.

Молодецъ въ гусли игралъ

Своей бѣлой рукой;

Къ нему дѣвка подходила,

Начала его стыдить:

Если любишь такъ люби,

А не любишь — откажи.

Я любить же не люблю,

Отказаться не могу,

Отказаться не могу,

Я гулять съ тобой пойду.

Сабурово. Малоарх. у. 1858.

187.

Ѣхалъ поваръ на чумичкѣ,

Двѣ кострюли впереди!

Ай люли!

Наша печка со похмѣлья,

Угорѣло помело,

Всѣ ухваты станцовали,

Кочерга плясать пошла!

На Онёвскомъ на пришпехтѣ

Со косушкой разсуждалъ:

«Здравствуй, милая косушка,

Развеселый полуштофъ,

У Дружинихи калачъ,

У Мартынихи табакъ!»

Калача покушаю, Табаку понюхаю.

Холмогоры. Зап. С. В. Максимовъ.

188.

Боленъ, боленъ мой любезнай,

Очень крѣпко нездоровъ.

Говорятъ, что простудился

На гуляньи вечоръ былъ,

На туляньи во бесѣдѣ

Парень дѣвушку обнялъ.

Дѣвчоночкѣ стыдно стало,

Стала плакать и рыдать.

Мальчоночкѣ жалко стало,

Онъ сталъ дѣвку унимать:

«Ни плачь, дѣвка, ни плачь красна,

Я самъ холостъ, не женатъ:

Когда вздумаю жениться

Я посватаю тебѣ».

«Ты бѣденъ, я богата —

Не быть дѣвкѣ за тобой».

«Ты богата, а я бѣдный,

Я красавецъ передъ тобой».

Сабурово, Сент. 1858.

189.

Ай матушка кручина, государыня печаль!

Не кручина изсушила — печаль высушила;

Изсушилъ крушилъ дѣтинушка, молодчикъ молодой.

Онъ во тоненькой рубашкѣ понравился дѣвкѣ Машкѣ.

Его матушка Арина ему рѣчи говорила:

«Полно, Ваня, перестань, прочь отъ дѣвушки отстань».

«Сударыня моя мать, тебѣ меня не унять,

Тебѣ меня не унять за охотою гулять,

За охотой, за такой, за дѣвичьей красотой.

Ужь хоть быть-то я бывалъ, да довольно погудятъ,

Хоть и спинушка избита, да сударушка нажита.

Хоть спинушка извосила, да сударушка мила».

Полили то съ горъ потоки, стала мать потакать,

Стала мать потакать, стала сына посылать:

«Поди, Ваня, погуляй, у дѣвушки побывай».

У дѣвушки, у такой былъ хорошій упокой,

Упокой мой упокой, не разстался бъ я съ тобой.

Записана, А. А. Григорьевымъ.

190.

Какъ вечоръ, вечоръ Ванюшу

Родной батюшка бранитъ,

Родна матушка журила:

«Ужь ты гдѣ, ты гдѣ Ванюша

Вечоръ долго пропадалъ?»

— Пропадать не пропадалъ,

Я на улицѣ гулялъ,

Хороводы заводилъ;

Въ хороводахъ я плясалъ,

Красныхъ дѣвокъ цѣловалъ:

Хорошую дважды,

Пригожую трижды.

Я худую худерьбу

Кругомъ семь разъ обойду,

Поцалую одинъ разъ,

И то ради славы,

Чтобы люди знали.

Она вышла на улицу —

Разсовивилась,

Расчуфырилась:

Какъ вечоръ-то меня дѣвушку

Дѣтина цаловалъ,

Крѣпко къ сердцу прижималъ,

Разлапушкой называлъ.

191.

Вспомни, вспомни моя любезная нашу прежнюю любовь:

Какъ мы съ тобой, моя любезная, погуливали,

Осеннія долгія ночи прохаживали,

Любовныя, тайныя рѣчи говаривали:

Тебѣ мой другъ, мой другъ не жениться, мнѣ замужъ нейти!

Передумала красная дѣвица въ одну темную ночь:

Женись, женись, мой любезный, я сама замужъ дойду.

Въ чистомъ полѣ, при дорогѣ стоялъ новъ высокъ теремъ,

Какъ въ томъ ли въ новомъ теремочкѣ красныя дѣвицы поютъ,

Знать-то, знать то мою любезную замужъ отдаютъ.

192.

За недѣлюшку мое сердце чуяло,

По зараннему же мое сердце испужалося.

Разыгралися дѣвки у чужихъ воротъ,

У чужихъ воротъ онѣ, у сосѣдовыхъ.

Одна ль дѣвушка, она глупо сдѣлала,

Что любить-то она любить Васю бросила!

Что за то его, за то любить бросила —

Часто пьянаго она его видѣла.

193.

При долинушкѣ калинушка стоитъ,

На калинѣ соловей птица сидитъ,

Горьку ягоду калинушку клюетъ,

Онъ калиною закусываетъ.

Прилетали къ соловью три сокола,

Звали-брали соловеюшку съ собой,

Посадили его въ клѣточку

За серебряну рѣшеточку,

Заставляли соловьюшку пѣсни пѣть.

«Ужь ты пой ли, распѣвай мой соловей,

При кручинѣ спотѣшай-ко молодца,

А при радости возвесели!»

Соловей во всю ноченьку не спалъ;

Добрый молодецъ въ цимбалы проигралъ,

Душу красную дѣвицу спотѣшалъ;

А дѣвица выхваляла молодца:

«Ужь какъ нѣту такого холодца

Ни въ Казани, ни въ Астрахани,

Ни въ Питерѣ, ни въ Новѣгородѣ;

Проявился такой молодецъ

У Макарья на ярмонкѣ —

У Николы на желтыхъ пескахъ!»

194.

Какъ бы чарочку горѣлки —

Я бы пьяна напелася,

Любо, любо, любо, любо

Любо, любо, любо, любо!

Я бы пьяна напилася,

Вдоль по улицѣ прошлася

Любо…

Вдоль по улицѣ прошлася,

Трое бъ чоботовъ стоптаха

Любо…

Чобъ, чобъ, чобь, чоботочки,

Здразствуй, милые дружечки,

Любо…

У насъ въ домѣ нездорово

Любо, любо нездорово

Любо…

Свекоръ съ печки свалился,

Подъ корыто завалился

Любо…

Кабы да я была,

Я бъ повыше полоожила

Любо…

Я бъ повыше положила —

Свекру бъ голову сломила.

ОБРЯДОВЫЯ ПѢСНИ.

а) Свадебныя

На горочкѣ деревцо,

На горѣ кудреватое

Высоко, тонко выросло,

Кунами обоцвѣло.

Что подъ тѣмъ было деревцомъ,

Подъ тѣмъ подъ кудрявыимъ,

Тулилась, хоронилась

Душа красна дѣвица

Анисья Ивановна.

Сама она похваляется

Похвалой своей великою,

Красотой своей дѣвичьею.

Изъ-за этого деревца,

Изъ-за этого кудряваго,

Некому меня выкупить

Что не стомъ, да не другіемъ,

Да не цѣлью счетной тысячей.

Что заслышалъ ту похвалу

Удалой доброй молодецъ

Сергѣй Васильевичъ:

"Не хвались, красна дѣвица,

"Анисья Ивановна!

"Я одинъ тебя выкуплю,

"Я безъ ста, да безъ другаго,

"Безъ цѣлой счетной тысячи;

"Съ единымъ я со тысячкимъ,

"Я со крестнымъ со батюшкой,

"Съ единою со сватьюшкой,

«Я со крестной со матушкой.

Архангельск. губ. Зап. С. В. Максимовъ

2.

На высокомъ на курганѣ

Да Марьюшка траву жала

Васильевна шелковую

(О)на тѣмъ серпомъ серебринымъ

(О)на той ручкой позлаченой.

Мимо ѣхалъ Иванъ, сударь,

Мимо ѣхалъ Ивановичъ;

„Богъ тѣ помочь траву жати,

Богъ тѣ помочь шелковую“.

— Отъѣзжай прочь, Иванъ сударь,

Отъѣзжай-кось Ивановичъ;

Не велѣла мнѣ мати

Съ холостыми стояти,

Съ женатыми говорити».

И шли дѣвки долиною

Несли фонарь подъ полою;

Въ фонаречкѣ уголочекъ,

Уголёчекъ разгорался,

Мой батюшко стосковался

По душѣ красной дѣвицѣ

Да по Марьюшкѣ сестрицѣ.

Сабурово. Малоарх. уѣзда.

3.

Какъ ударили два мороза, третій снѣгъ,

Ай лой, лой, люли!

Третій снѣгъ,

Четвертая холодная зимушка:

Признобили сходатова свата на конѣ,

Приморозили бѣлыя рученьки ко водамъ,

Приморозили быстрыя ноженьки къ струменамъ.

Выходила свѣтъ Марьюшка изъ терема долой.

Выходила Васильевна съ высока долой,

Выносила кунью шубу на плечахъ.

«Ну и вотъ тебѣ, сходатай сватъ, одежа,

Ну и вотъ тебѣ широкая дорога».

Сабурово. Малоарх. уѣзда.

4.

Растопись Санюшка,

Разгорись сыра каменка,

Ты разсыпься крупенъ жемчугъ

Не по атласу, не по бархату,

По браной по скатерти,

По серебряному блюдечку!

Расплачься красная дѣвица

Передъ своимъ отцомъ, матерью:

Что сударь мой батюшка,

На что хочешь пиво варить?

Иль ты хочешь сына женить,

Молоду сноху въ домъ принять?"

— «Ты дитя мое, дитятко,

Хочу тебя замужъ отдавать

Не за князя, не за барина

За своего, за крестьянина».

5.

Ты заря ль моя зорюшка

Зорюшка вечерняя,

Ай люли, люли лёли,

Зорюшка вечерняя!

Солнушко восхожее

Высоко восходило,

Далеко освѣтило —

Черезъ лѣсъ, черезъ поле,

Черезъ синее море.

Какъ на синемъ на морѣ

Тутъ лежала жордочка

Тонкая, кленовая,

Гибкая сосновая.

Тутъ никто не хаживалъ

Никого не важивалъ.

Переходилъ добрый молодецъ,

Переводилъ — красну дѣвицу.

Переводилъ онъ ее

И цалуетъ и милуетъ:

Ты ходи — не обманывай,

Ты люби — не сравнивай. *)

Другъ ты мой, красна дѣвица,

Ты роди-ка мнѣ сына

Бѣлаго сыра,

Ты роди-ка мнѣ

Бѣлую лебедушку.

• ) Или «не разглядывай» или «не разгадывай».

6.

Полечкомъ, полечкомъ

Уторена дорожка конечкомъ,

Уѣзжена широка поступчивымъ.

Кто эту дорожку уторилъ,

Кто эту широку уѣздилъ?

Уторилъ дорожку Иванъ господинъ,

Уѣздилъ широку Васильевичъ,

А все ходючи ко Лукерьѣ своей,

А все ходючи ко Ивановнѣ,

А все носючи гостинцы.

Первой гостинецъ да изюмецъ,

Другой гостинецъ — привычекъ,

Третій гостинецъ — бѣлъ сахаръ,

Четвертый подарокъ — самъ на дворъ!

Не шелковая ленточка

Къ стѣнкѣ льнетъ:

Иванъ передъ батюшкой

Челомъ бьетъ.

Не тесанъ теремъ, да не скобленъ,

Только хорошо да раскрашенъ,

Всякими красками да разноцвѣтными!

Не ученъ Иванъ да не школенъ,

Только хорошо да снаряженъ!

Благослови, сударь батюшко, жениться

На душѣ на красной дѣвицѣ,

На младой Лукерьѣ Ивановнѣ!

Холмогоры. Зам. С. В. Максимовъ.

7.

Ай сборы, сборы Лукерьюшкины,

Ай сборы, сборы Ивановны,

Собирала Лукерьюшка всѣхъ подругъ,

Собирала Ивановна всѣхъ своихъ,

Садила подруженекъ за свой столъ,

Сама садилась выше всѣхъ,

Клонила буйную голову ниже всѣхъ,

Думала крѣпкую думушку крѣпче всѣхъ:

«Подружки, голубушки мои,

Придумайте мнѣ да пригадайте:

Какъ будетъ назвать люта свекра,

Какъ будетъ назвать свекровушку,

Какъ будетъ назвать деверьюшкомъ,

Какъ будетъ назвать золовушекъ?

Мнѣ свекромъ назвать такъ безчестно

Батюшкой назвать не хочется.

Убавлю я спѣси-гордости,

Прибавлю смиренства-кротости:

Назову люта свекра батюшковъ,

Назову свекровушку матушкой,

Назову деверьецомъ братьецами,

Назову золовушекъ сестрицами,

Назову Ивана-то душенькой,

Назову я Васильича — ягодою!»

Холмогоры. Зап. С. В. Максимовъ.

8.

Не буйные вѣтры

Навѣяли,

Незваны гости

Наѣхали,

Подломили

Сѣни новыя,

Подломили

Съ переходами,

Разступили,

Чару золотую,

Выпустили

Соловья изъ саду.

Расплачется, растужется

Агафьюшка,

Расплачется, растужится

Свѣтъ Ивановна:

«Мнѣ по вамъ, сѣни,

Не хаживати;

Мнѣ тобой, чара,

Не подхаживати;

Тебя, соловья,

Не видати будетъ!

Кто меня станетъ

По утру будить,

По утру будить,

Рано развеселить?»

Сговоритъ, спромолвитъ

Александръ господинъ,

Сговоритъ, спромолвитъ

Михайловичъ свѣтъ:

«Я тебѣ построю

Сѣни новыя,

Я тебѣ построю

Съ переходами;

Я тебѣ солью

Чару золотую,

Я у тебя

Соловей въ саду,

Я у тебя

Молодой въ зеленомъ.

Я тебя стану

Поутру будить,

Поутру будить

Рано развеселить.»

Холмогоры. Зап. С. В. Максимовъ.

9.

Мимо батюшковъ высокъ теремъ,

Мимо матушкинъ зеленый садъ,

Мимо дѣвицынъ зеленъ садъ,

Пролегала путь-дороженька,

Широка долга спроважена;

Что и по той ли по дорожкѣ,

Что и по той ли по широкой

Тамъ ѣдетъ-гуляетъ

Удалой доброй молодецъ

Иванъ-то Ивановичъ.

Онъ сворачивалъ съ дороженьки,

Приворачивалъ къ окошечку,

Колотился подъ окошечкомъ

Своей тростью натуральною:

«Ты душа-ль моя, душенька,

Душа ль красная дѣвица,

Да ты, Марья Ивановна!

Пріотворь, душа, окошечко,

Пріотдерни занавѣсочку,

Покажи-ко лицо бѣлое,

Лицо бѣлое, румяное,

Будто пороха — снѣгу бѣлаго!

Будетъ ты, душа, прилюбишься —

Я товарищу похвалю,

Своему брату крестовому». —

Прилюбилась красна дѣвица

Удалому добру молодцу Ивану-то Ивановичу.

Арханг. Губ. Зап. С. В. Максимовъ.

10.

На угорьешкѣ часовенька стояла,

Да стояла, да стояла, да стояла,

Черезъ рѣченьку черемушка лежала,

Лежала и проч.

Что никто по той черемушкѣ не пройдетъ.

Двѣ ягодки переходятъ,

Двѣ наливныя переходятъ,

Да Ѳедоръ Катерину переводитъ:

«Ужь ты Катенька не свалися,

За сибирочку задержися,

Чтобы Катенька не упала,

Еще Ѳедору въ семью попала,

Что во эту семью таровату,

Во природушку во живату» *).

Холмогоры. Зап. С. В. Максимовъ.

• ) Гостепримную.

11.

Что не ключики-то брякнули,

Да не замочки-то застукали,

По рукамъ сваты ударили.

«Государь кормилецъ батюшко,

Съ государыней со матушкой,

Я объ чемъ да васъ просить буду:

Не зажигай, кормилецъ батюшко,

Да государыня матушка,

Ты свѣчи воску яраго,

Не отдавай-ко, сударь батюшко,

Ты меня во чужи люди

Ты ранымъ меня ранешенько,

Зеленымъ ты зеленешенько.

Чѣмъ же я, кормилецъ батюшко,

Съ государыней со матушкой,

Чѣмъ же я, васъ распрогнѣвала?

Развѣ я вамъ не работница:

Я встаю-то всѣхъ ранешенько,

На работу красна дѣвица

Всѣхъ усерднѣй, всѣхъ припадчивѣй;

Ты наймешь, кормилецъ батюшко,

Ты наймешь себѣ работницу

Ты лѣнивую-сонливую!

Разбудить, кормилецъ батюшко,

Разбудить васъ будетъ некому,

Выходить-то во чисто поле

Вы позднымъ будетъ позднехонько».

Записана А. А. Григорьевымъ отъ череповицкой жительницы.

12.

Богъ судья, кормилецъ батюшко,

Государыня матушка,

Не падкіе, не жалостливые:

Ты польстился, родной батюшко,

Съ государыней со матушкой,

Ты на дружку на лестливаго,

А на свата на хвастливаго

Знать, я хлѣба много выѣла,

Знать рѣку да воды выпила.

Ты кормилица родна матушка,

Ты сама да знаешь-вѣдаешь,

Каково жить во чужихъ людяхъ,

У чужаго отца-матери:

Надо жить-то тамъ умѣючи,

Говорить-то разумѣючи,

Держать голову поклончиву,

Ретиво сердце покорливо.

14.

Прошу я, красна дѣвица,

Я кормильца-братца:

Ты кормилецъ братецъ миленькій,

Ты падкой ко мнѣ, жалостливый,

Ты сидишь да братецъ миленькій,

Какъ чужой ко мнѣ чуженинецъ,

Упроси-ко, братецъ миленькій,

Ты кормильца моего батюшка,

Съ государыней со матушкой,

Что ранымъ они ранёхонько,

Зеленымъ да зеленехоньно,

Отдаютъ да во чужи люди,

На чужую дальну сторону.

15.

Не отъ вѣтра, не отъ вихоря,

Да не отъ Божьей милости,

Верея пошатилася,

Ворота отворилися,

Широко размахнулися…

Не слыхала молодешенька,

Какъ бояра на дворъ взъѣхали,

Съ широка двора на новы сѣни,

Со новыхъ сѣней въ нову горницу.

"Ужь я столько услышала,

Ужь я столько увидѣла,

Какъ Григорій зашелъ въ горницу,

Свѣтъ Ивановичъ во свѣтлицу…

Тутъ и я испугалася,

Тутъ и я перепалася,

Придроглося ретиво сердце,

Прибѣлѣло лицо бѣло,

Рѣзвы ножки подломилися.

Бѣлы ручки опустилися,

Изъ глазъ слезы прокатилися…

Во слезахъ я слово молвила,

Въ возрыданьѣ рѣчь говорила:

"Вотъ идетъ погубитель мой,

"Вотъ идетъ разоритель мой,

"Вотъ идетъ расплети-косу,

«Вотъ идетъ потеряй красу!»

Тутъ спроговоритъ доброй молодецъ,

Да Григорій Ивановичъ свѣтъ:

"Ужь ты глупа, красна дѣвица,

"Неразумна, дочь отецкая!

"Что не я погубитель твой,

"Что не я разоритель твой:

"Погубитель-отъ твой батюшка,

"Разорительница твоя матушка,

"Расплети-косу — сватьюшка,

"Потеряй-красу — друженька,

«Что два дружки хорошіе,

„Два удалыхъ добрыхъ холодца!“

Холмогоры. Зап. С. В. Максимовъ.

16.

(Стиховодничаетъ невѣста, посылая свою сестру по воду).

Гдѣто-то ходитъ моя милая сестрица родимая?

Ужь послушай-ко милая сестрица родимая:

Сходи на крутой-то на красной на бережокъ,

По свѣжу водичку ключевую!

Мнѣ-ка есть вѣра-раденіе великое,

Обмыть горьки слезы-горючія,

Намыть радости — веселья великаго!

Ужь послушай, милая сестрица родимая,

Что-то я скажу, сиза косата голубушка:

Когда придешь на крутой на красной бережокъ,

Первую струю пропусти внизъ по славной Дунай-рѣкѣ,

Другую струю пропусти внизъ по славной Дунай-рѣкѣ,

Изъ третьей-то почерпни, милая сестрица родимая.

Первой струей умывается разлучница злодѣйка неволя великая,

Другой струей — чужи-дальни, не сердечны богоданные родители.

Когда прядешь во частой во ступенчатой лѣственки,

Посвѣси ниже, моя милая сестрица родимая!

Пусть же выростеть чаща роща непроходимая,

Чтобы нельзя было не пройдти не проѣхати

Разлучничи злодѣйки великія.»

С. Малошуйское Онежеск. у. Зап. Волост. писарь Баевъ; дост. С. В. Максимовъ.

17.

(Жалобная, когда мать провожаетъ свою дочь къ пѣвцу).

По лугамъ весною

Разлилася вода весенняя,

Унесло

Три кораблика:

Первый корабль

Со передними пуховыми,

Второй корабль

Со ларцами коваными,

Третій корабль

Со душою красною дѣвушкою…

Выходила ея матушка

На крутой славный бережокъ.

Говорила: воротися

Мое дитятко!

Позабыло дитятко

Трое ключей золотыхъ.

Первые ключики

Отъ терема высокаго;

Другіе ключики

Отъ ларцовъ кованыхъ;

Третьи ключики

Отъ саду зеленаго.

Она на оборотъ говоритъ:

Я не забыла трое ключей.

Позабыла волю, волю

Батюшкину,

Нѣгу, нѣгу

Матушкину.

18.

(Невѣста приглашаетъ отца, мать, подругъ и проч. въ баню, которую топили подруги)

Добро жаловать ласкотникъ желанной (*) родитель батюшко.

Въ парную мыльную баенку

Въ переди-то меня сизой косатой голубушки!

С. Малошуйское, Онежск. у. Зап. волост. писарь. Баевъ; дост. С. В. Максимовъ.

• ) Родна матушка, милы подруженьки, родный братецъ и т. д., смотря, кому поютъ.

19.

(Когда ведутъ невѣсту въ багю и изъ бани).

Я пошла молоденька

Во теплую во банюшку,

Съ кумами да со подружками,

Помыться да попариться.

Не смыть бы мнѣ дѣвью красоту

Отъ роду мнѣ не вопервые,

А въ дѣвьей красотѣ вопослѣдніе!…

Тебѣ спасибо, теплая банюшка,

Я помылася въ тебѣ и попарилась

Со кумами да со подружками

Со душами да съ красными дѣвушками!…

Пермской губ.

20.

(Невѣста благодаритъ за баню).

Спасибо тебѣ, парная мыльная баенка,

На храненьи да на береженьи,

Что хранила меня, сизу касату голубушку;

Ужь чего-то мнѣ молитъ, сизой косатой голубушкѣ,

Что ль тебѣ же моя парная мыльная баенка?

Ужь раскатить тебя, парная мыльная баенка,

Съ верхняго бревешка до нижняго!

Глупа моя младая буйна головушка!

Раскатаю я парную мыльную баевку!

Пускай стоитъ парная мыльная баенка,

Пускай моются ласкотники желанные родители,

Послѣ меня-то, сизой косатой голубушки.

С. Малошуйское, Онежск. у. Зап. волост. писарь Баевъ; дост. С. В. Максимовъ

21.

(Когда невѣста, послѣ бани, благодаритъ родителей).

Благодарствую, родной батюшка,

Со родимою моей матушкой,

Что на банюшкѣ да на теплой.

Помылась и да попарилась

Отъ роду-то не вопервые,

Въ дѣвьей красотѣ да впослѣдніе.

Пермск. губ.

22.

(Послѣ бани, невѣста проситъ у отца лошадей, гулять);

Послушай же мое, красно солнце угрѣвное!

Не жалѣй-ко хорошаго, рѣзваго наступчиваго конечка!

Пожалѣй-ко меня, сизу косату голубушку,

Мнѣ-ка есть вѣра-радѣнье погулять покрасоваться

По Дунай-рѣчкѣ быстрыя,

Покрасоваться во честномъ во похвальномъ во дѣвичествѣ,

Во ангельскомъ чину, во архангельскомъ,

Проститься мнѣ сo славной со гладкой со гороцькой,

Со хорошой, новошатровой колоколевкой.

С. Малошуйское, Онежеск. у. Зап. волост. писарь Баевъ; дост. С. В. Максимовъ.

23.

(Невѣста послѣ катанья, чествуетъ честныхъ, т. е. крестныхъ отца и мать жениха).

Сказали бы доносили милые подружки любовные,

Что изнашли да изнаѣхали честные гости небывалые

Во родительскій домъ тепловато гнѣздушко,

Гдѣ-то ходитъ ласкотница желанная матушка,

Ужь послушай-ко моя ласкотница желанная родитель-матушка,

Разставливай столы бѣлодубовые,

Развертывай скатерти бѣльчатыя,

Сади, чествуй милыхъ-то гостей небывалыихъ.

С. Малошуйское Онежск. Зап. Баевъ; дост. С. В. Махсимовъ.

24.

(Стиховодничаетъ невѣста (поетъ), когда крестная мать

приходитъ на вечеринку и приноситъ натолокъ.)

Не во саду ли я бѣдна обсидѣлася,

Не на садъ ля я бѣдна оглядѣлася,

Не на травку-муравку зеленую

Не на всяки цвѣточки лазуревые!

Не вода ли подо мной разливается

Не огонь ли подо мной разгорается

Сама-то я знаю, бѣдна, да вѣдаю,

Что вы въ саду-то я, бѣдна, обсидѣлася,

Не на садъ-то я, бѣдна, оглядѣлася,

Не на травку-муравку зеленую,

Не на всяки цвѣточки лазуревые,

Не вода подо мной разливается,

Не огонь подо иной разгорается,

Разгорается мое зябло сердце ретивое,

Разливаются мои горькія слезы горячія,

По блеклому лицу нерумяному.

Что за чудо, за диво великое!

Прежде этой поры, прежде времени

Сидѣла я, глупа косата голубушка,

Во собранныя своей тихія бесѣды смиренныя,

Не бывала крестовая ласкова матушка,

Во собранной-то моей тихой бесѣды смиренныя

Со хорошей-то моей дорогой воли вольныя.

С. Малошуйское, Онежск. у. Зап. волост. писарь Баевъ; дост. С. В. Максимовъ.

25.

(Когда невѣсту, закрывъ платкомъ, уводятъ съ вечеринки).

Послушайте, мои милыя подружки любовныя,

Пойдемте вонъ со тихія бесѣды смиренныя:

Пришли скорые послы да незастѣнчивые.

С. Малошуйское Онежск. у. Зап. волост. писарь Баевъ; дост. С. В. Максимовъ.

26.

(Когда ведутъ по улицѣ невѣсту съ вечеринки).

Говорила-то крестовая ласкова матушка,

Что съ полна печетъ красное солнцо угрѣвное,

Во родительскомъ-то домѣ — тепломъ гнѣздышкѣ,

Во вкупѣ да во собраньи сидятъ мои милые ласковы братьица,

Весь то родъ-племя приближенное!

Теперь слава тебѣ, Боже Господи!

Не бѣдная да не обидная,

Обрадѣло мое зяблое сердце ретивое,

Во вкупѣ да во собраньи сидитъ мое родъ-племя приближенное.

С. Малошуйское Онегск. Зап. волостной писарь Баевъ; дост. С. В. Максимовъ.

27.

(Если у невѣсты есть кто-нибудь изъ братьевъ на чужой сторонѣ, прибавляютъ).

Собралися да сокатилися

Изо славныхъ-то петербургскихъ городовъ,

Со печальнаго синя солона моря!

(Если есть умершіе братья):

Со окатъ со горы со Микольскія *).

• ) На Микольской горѣ — кладбище.

(Вызываютъ мать невѣсты для встрѣчи, возвращаясь съ невѣстою съ вечеринки, у лѣстницы):

Не несутъ-то мои ножки рѣзвыя

Во часту во ступенчату лѣственку,

Какъ сегодня, да по сегодняшнему,

По тихому позднему вечеру

Безъ ласкотницы жаланной родной матушки!

Прежде этой поры, прежде времени,

Ходила-то я, сиза косата голубушка,

Со тихой полуночной вечериночая,

Носили мои скорыя ножки рѣзвыя!

(По приходѣ матери):

Спасибо жаланная родимая матушка!

Выходишь на торну, на широкую улицу,

Подъ часту, подъ ступенчату лѣственку,

Стрѣчаешь меня сизу-косату голубушку,

Со тонкимъ-то звучнымъ со голосомъ,

Со умильной-то, со горазной со причетью!

(Приходя въ сѣни):

Становись моя поневольная млада головушка

Середь новыхъ-то сѣней перёныхъ. *)

• ) Перёныя сѣни — не мшоныя, а конопаченыя и обмазанныя глиною.

(Снимая съ невѣсты платъ):

Теперь скину свои очи ясныя,

Доведу кругомъ новыя сѣни перёныя,

На которой стѣны-ограды бѣлокаменныя…

Придучись со пути, со дорожки широкія!

Вы здорово, новы сѣни переныя,

Кругомъ свѣтлыя окошки косясчатыя,

Кругомъ дубовыя бѣлыя лавочки!

Не убойтесь-ко, новы сѣни перёныя,

Что не тихая пришла, не смиренная,

Не по старому пришла, не по прежнему,

Со тонкимъ, со звучнымъ голосомъ.

Со умильной, со горазной со причетью,

Со всѣми милыми подружками любовными!

Добро жаловать мои милыя подружки любовныя,

Во родительской домъ — тепло-витое гнѣздышко,

Впереди меня сизу косату голубушку!

(Приходя въ домъ и садясь на лавку у печнаго угла):

Не пужайся: домъ тепловито гнѣздышко,

Не пужайся да не полохайсе, мое сердцо ретивое

Не подломитесь мои скорыя рѣзныя ноженьки

Не блёкни мое блеклое лицо нерумяное,

Не спѣшитесь-ко, прокатайтесь мои горькія слезы горячія

По блеклому лицу нерумяному,

Не смѣшайся рѣчистъ языкъ,

Во младой во буйной головушкѣ!

Теперь дай Господи тонкаго, звучнаго голоса

Со умильной со горозной со причетью!

Теперь благослови, Боже Господи,

Божья Мать, Пресвятая Богородица,

Свѣтъ сударь Микола многомилостивой,

Попусти тонкой молодой незвученъ голосъ!

Случалось слыхать сизой косатой голубушкѣ

Отъ чужихъ-то ото младыхъ, отъ ясныхъ соколовъ,

Черезъ три губы синя солона моря,

Есть мощи — ты среди синя солона моря,

На зеленомъ-то высокомъ на островѣ

Стоитъ Божья церковь пресвященная!

Благословите же Соловецкіе преподобны чудотворцы многомилостивы,

Попустись тонкой молодой незвученъ голосъ,

По родительскому теплому витому гнѣздушку.

С. Малошуйское, Онежск. уѣзда. Зап. волост. писарь Баевъ; дост. С. В. Максимовъ.

28.

(Послѣ вечеринки невѣста отцу).

Спасибо мое красное солнцо угрѣвное

Вы вольные воли довольныя,

Воздавалъ мнѣ-на, сизой голубушкѣ,

Многую вольную волю довольную,

Ходить-гулять сизой косатой голубушкѣ,

По гульбамъ, по прохладамъ,

По тихихъ сполуночнымъ вечериночкамъ.

Спасибо мое красное солнцо угрѣвное

На покруты покрасы дѣвичія

Ужь не жалѣлъ особенной датной золотой казни:

Зоводилъ покруту, покрасу великую,

Лучше краше всѣхъ (?) милыхъ подруженекъ:

Дивовалися мвото народ* — люди добрые,

Завидовали мои милыя подружки любовныя.

С. Малошуйское, Онежск. у. Зал. волостной писарь Баевъ; дост. С. В. Максимовъ.

29.

(Невѣста благословляется у родителей послѣ вечерники, сидя на лавкѣ у печнаго угла.)

Глупая младая буйная головушка,

Не прося, пускаю свой тонкой молодой (голосъ?)

У ласкотниковъ желанныхъ родителей,

Чей домъ того вольная воля довольная;

Домъ ласкотниковъ желанныхъ сердечныхъ родителей!

Благослови-тко, ласкотинкъ желанной, родитель-батюшко

Попустить тонкой молодой незвученъ голосъ,

Какъ сегодни по сегодняшнему,

По тихому позднему вечеру,

По потухлыя зари поздновечерніе.

(Вставая съ лавки, идетъ давать отцу «добровъ»):

Расшатнитесь-ко народъ, люди добрые,

Чужи бѣлыя хороши лебедочки!

Всѣ совѣтныя, милыя подружки любовныя,

Дайте немножечко пути-дорожки широкія,

Съ одну дубовую мостовиночку,

Пройти, проплыть сизой косатой голубушкѣ,

На родительское домъ-тепло-витое гнѣздышко,

Передъ бѣлые столы, передъ дубовые!

Могу ли усмотрѣть, дитя бѣдное,

Сквозь туманъ горьки слезы горячія,

На которой бѣлой брусовой на лавочкѣ

Пекетъ красное солнцо угрѣвное,

Сидятъ мои желанные сердечны родители,

Думаютъ сообча крѣпкую думу заединую

Что за чудо, за диво великое,

Что за гости сидятъ за торговые,

Торгуютъ товарами заморскими;

Выбираютъ желанные сердечные родители

Хорошее, дорогое платно цвѣтное,

По моему уму да по разуму!

Ужь послушайте желанны сердечны родители,

Не въ пору схватились, не во время

Заводить хорошее дорогое платно цвѣтное!

Сама-то я знаю сиза косата голубушка,

Что не гости сидятъ не торговые,

Не торгуютъ товарами заморскими,

Не выбираютъ желанные сердечные родители

Хорошаго дорогаго платна цвѣтнаго:

Пособрано свое родъ-племя приближенное,

Чества дорога природа родительска

Сидятъ думаютъ съобча крѣпкую думу заединую

Пьютъ горькое хмѣльно зелено вино,

Проливаютъ меня сизу косату голубушку

Во злодѣйку неволю великую!

Послушай-ко, жаланный родитель батюшка!

Ужь попеняю я, сиза косата голубушка,

Тебѣ же, мое красное солнце угрѣвное

Ужь ты думай да не продумай,

Пей да не пролей мою младую буйную головушку

Во злодѣйку неволю великую!

Сама-то я знаю, сиза косата голубушка,

Видно думалъ да продумалъ!

Ужь послушайте, милыя подружевьки любовныя,

Не держите крѣпкой надѣи

На ласкотничковъ желанныхъ родителей;

Они до поры добры до времени,

Не сулятся, а взополится желанны сердечны родители!

Послушай-ко желанный родитель батюшко,

За каку вину опалу великую

Отдалъ да обневолилъ во злодѣйку неволю великую?

Развѣ не трудница была, не работница

Не вѣрная слуга, не измѣнная?

Измѣняло тебѣ красное солнцо угрѣвное —

У всякаго зелья работы тяжелыя,

Не берея была краснымъ наливнымъ ягодкамъ

Не ловея была свѣжія рыбы трепущія!

Развѣ укорить тебя стали, упрекать красное солнцо угрѣвно,

При толкахъ тебя при артеляхъ великіе,

При славныхъ царевыхъ при кабакахъ!

Ты послушай мое красно солнцо угрѣвное,

Что-то я скажу сиза косата голубушка,

Лучше найми меня сизу косату голубушку,

Во рабы, въ козачихи-нахлѣбницы,

Возьми собину счетную золоту казну,

Заплати-ко чужилъ яснымъ-то соколамъ

За проторы убытки великіе,

За довольное хмѣльно зелено вино.

(Невѣста зоветъ отца къ столу, на которомъ стоитъ байникъ, т.-е. хлѣбъ-соль)"

Добро жаловать ласкотникъ желанной мой батюшка,

Степанъ Тимоѳеевичъ,

Ко обѣду да ко пшеничному байничку!

Отецъ, мать, а послѣ всѣ, кто былъ на рукобитьи, подходятъ къ столу, молятся Богу и дарятъ невѣсту).

Спасибо ласкотникъ желанной родитель батюшко,

Что даришь меня, сизу косату голубушку,

Хорошимъ-то бумажнымъ ситичкомъ.

С. Малошуйское Онежск. у. Зап. В. П. Баевъ; дост. С. В. Максимовъ.

30.

(Зажегши свѣчи передъ образомъ, невѣста поетъ 1-ю молитву):

Помолиться было Богу Спасу, Пресвятой Богородицѣ,

За царя государя великаго,

Имъ дай Господи здравья здоровья,

Долгаго вѣку протяжнаго,

Жить послѣ меня, сизой косатой голубушки,

Съ малешинькими сердечными дѣточками,

Со всей силой силой арміей,

Теперь помолиться кручинной косатой голубушкѣ

За ласкотника желаннаго родителя батюшка,

Ему дай Господи здравія — здоровья долгаго и протяжнаго.

С. Малошуйское. Онежск. у. Зап. вол. пис. Баевъ; дост. С. В. Максимовъ.

31.

(2-я молитва невѣсты).

Послушайте, мои милыя подружки любовныя,

Попридайте ума много разума:

Мнѣ чего молить, сизой косатой голубушкѣ,

За себя-то, за сизу косату голубушку?

Молить скорыя-то грозныя смерточки

Во родительскомъ во тепломъ витомъ гнѣздышкѣ

На родительской на бѣлой, на брусовой на лавочкѣ!

Ужь ты глувая моя младая буйная голова

Ужь сама-то я знаю, сиза косата голубушка,

Что не придетъ мнѣ ко родительскомъ дому во тепломъ-витомъ гнѣздышкѣ

Скорая-то грозная смерточка!

Помолить было мнѣ, сизой косатой голубушкѣ,

Здоровья, здоровья великаго

Жить во злодѣйкѣ-то неволѣ великія.

С. Малошуйское, Онежск. у. Зап. волост. писарь Баевъ; дост. С. В. Максимовъ.

32.

(Послѣ молитвъ невѣста даетъ отцу «добровъ»).

Теперь отворите же мнѣ, сизой косатой голубушкѣ,

На родительской домъ тепло-вито гнѣздушко,

Гдѣ-то ходятъ мое красное солнцо угрѣнное.

Мнѣ-ко есть вѣра-радѣнье

Побити челомъ да покланяться!

С. Малошуйское. Онежск. у. Зам. волост. писарь Баевъ; дост. С. В. Максимовъ.

33.

(Невѣста «даваетъ добровъ» крестной матери (стиховодничаетъ).

Спасибо крестовая ласкова матушка,

Творишь дѣлаешь послушанье:

Надѣваешь-то хорошу дорогу волю вольную

На младую буйную голову.

Не въ достой-то наряжать мнѣ крестовую ласкову матушку!

Въ достой слушать крестовую ласковую матушку!

Послушай-ко, крестовая ласкова матушка,

Что то я спрошу еще косата голубушка,

У тебя же, крестовая ласкова матушка,

По чьему входишь повелѣнью, да благословенію,

Заходишь въ тихую бесѣду смиренную,

Со слова, съ докладу ли ласкотниковъ жаланныхъ родителей?

Не отъ своего ль ума-разума?

Сала-то я знаю, сиза косата голубушка,

Не такая крестовая ласкова матушка,

Что придти отъ своего ума да отъ разума,

Что пришла по повелѣнью да благословенью,

Отъ моихъ-то ласкотниковъ желанныхъ родителей.

С. Малошуйское Онежск. у. Зап. волостной писарь Баевъ; достав. С. В. Максимовъ.

34.

(Дружки будятъ невѣсту въ день свадьбы).

Господи Іисусе Христе Сыне Божій!

Княгиня первобрачна,

Катермна Васильевна!

Стань — убудись

Отъ крѣпкато сна прохватись,

Бѣлый свѣтъ спорыдается,

Заря размывается,

На улицѣ собаки лаютъ,

Ребята играютъ,

По боярскимъ домамъ соловьи свищутъ,

По крестьянскимъ домамъ пѣтухи поютъ, печи топятся!

С. Малошуйское Онежск. у. Зап. волост. писарь Баевъ; дост. С. В. Максимовъ.

35.

(Невѣста стиховодничаетъ, когда ее разбудятъ дружки въ день свадьбы).

Полно спать, пора ставати!

Разомкнитесь-ко мои очи ясныя,

Распечатай, Господь, сахарныя уста,

Воротись-ко рѣчистъ языкъ ко младой ко буйной головушкѣ,

Бѣжи тонкой, молодой, незвученъ голосъ

По родительскому дому — тепло-витому гнѣздушку!

Ужь послушайте, милыя подружки любовныя,

Не спрося попускаю свой тонкой молодой незвученъ голосъ,

И ласкотниковъ желанный родителей,

Добро со слова съ докладу!

Бласловите ласкотники желанны родители

Попустить тонкой молодой незвученъ голосъ!

Что за чудо, за диво великое:

Прежде этой поры, прежде времени

Убужала ласковитница желанная матушка,

Какъ сегодня, да посегодняшному поутру по раннему,

Убужаютъ чужи млады яснве соколы,

Ставайте милыя подружки любовныя

Отъ крѣпкаго сна забудущаго!

Ужь послушайте мои милыя подружки любовныя,

Что я спрошу, сиза косата голубушка:

У васъ мягкая ли была перина пуховая?

Круто ли было зголовье косесчатое?

Тепло ли было одѣяло соболиное?

У меня-то какъ у сизой голубушки

Не мягкая была перина нуховая:

Во три ряду было сѣрыхъ валючихъ камешковъ

Одѣяломъ-то была бѣлая льдина холодная!

Малымъ-то мало спалось, во снѣ видялось,

Во снѣ-то мнѣ бѣдной привидялось,

На яву-то мнѣ бѣдной показалося:

Какъ подъ нашимъ-то свѣтлымъ окошкомъ косесчатымъ

Стоить тихое прилубое озеро,

Ужь во этомъ во тихомъ приглубомъ во озерѣ

Плаваютъ сѣрыя водоплавныя утушки,

У нихъ подобрано легкое крылье утиное;

Одна плаваетъ сѣрая волоплавная утушка,

У ней распущено легко крылье утиное!..

Ужь разсудите-тко мои милыя подружки любовныя,

Мои крѣпкіе сны забудущіе

Не разсудницы милыя подружки любовныя!

Не тихое стоитъ приглубое озеро,

Стоитъ родительской домъ тепло-витое гнѣздышко;

Тутъ не сѣрыя плаваютъ утушки,

Сидятъ милыя подружки любовныя

По бѣлымъ, по брусовымъ по лавочкамъ;

Ужь зачесаны у нихъ младыя буйныя головы,

Я одна то сижу, сиза косата голубушка,

Распущены мои тонкіе вольные волосы.

С. Малошуйское Онежск. у. Зап. волост. писарь Баевъ; дост. С. В. Максимовъ.

36.

(За ужиномъ гостямъ у невѣсты).

Во горницѣ во новой,

Стоитъ столикъ дубовой,

Убитъ парчей голубой,

Онъ со алой бохрамой;

На немъ чайникъ золотой

Полонъ чаю налитой.

Господинъ N

Онъ по залу проходилъ, проходилъ,

Чаю чашку положилъ

Своей душѣ подносилъ,

Выпей, душа, для себя, для себя,

Роди сына сокола, сокола,

Дочку милу перепелицу

Душу красную дѣвицу!

Пермск. губ.

37.

(Плачъ невѣсты за ужиномъ дѣвицъ).

Слава Богу, слава Господу,

Попила я молода да покутала

Со кумами да со подружками!

Не осудите, мои голубушки,

Не на гусяхъ и не на лебедяхъ

Не на сѣрыхъ большихъ утицахъ!

У меня некому ходить за охотою,

Некому стрѣлять уточекъ.

У меня батюшка лѣтъ при старости,

Ретиво сердце при скудости.

У меня братецъ во работушкѣ,

Во работушкѣ да во тяжелой.

Пермсхой губ.

38.

(Послѣ ужина для жениха и невѣсты).

Во Китаѣ на коврѣ,

На красномъ золотѣ,

На стулѣ на рѣшетчатомъ,

Противъ чиста зеркальца

Господинъ Иванъ молодецъ

Чесалъ кудри русыя,

Самъ приговаривалъ,

Красной дѣвицѣ наказывалъ:

Перевей ты кудри,

Перевей ты русыя.

Что хочу я, сударь — перевью,

Не хочу — не перевью.

Я, сударь, теперь еще не твоя,

А родимаго, сударь, батюшки.

Перм. губ.

Пѣсня эта поется втройнѣ: для отца, матери и для жениха. Для послѣдняго поютъ «Что она уже твоя».

39.

(Поется, когда невѣста сирота).

Много, много у сыра дуба,

Много, много у зеленаго,

Много вѣтья и павѣтья,

Много листа зеленаго,

Отростенья серебрянаго;

Только нѣтъ у зеленаго

Нѣтъ жемчужныя маковки,

Позолоченой вершиночки!

Много, иного у Аннушки,

Много, много у Ивановны,

Много роду и племени,

Много всѣхъ честныхъ родителей,

Много милыхъ подруженекъ,

Нѣту, нѣтъ у ней, у Аннушки,

Нѣтъ родителя батюшки,

Нѣтъ сударыни-матушки.

Снаряжать младу есть кому,

Благословить младу некому.

Холмогоры. Зап. С. В. Максимовъ.

40.

(Когда невѣстѣ чешутъ голову).

Гдѣ-то ходитъ мать моя, ласкотница желанная матушка?

Ужь послушай-ко, ласкотница желанная матушка,

Накажу-то я службу-работу не тяжелую;

Найди-ко хорошой частозубчатой гребешокъ,

Зачеши-тко мою младую буйную голову;

Ужь не въ достой-то наряжать мнѣ

Дасхотивцу желанную матушку;

Въ достой слушать самой сизой косатой голубушкѣ

Заплети-тко мою русую косу красовитую,

Вплети хорошія семишелковыя ленточки.

С. Малошуйское, Онежск. у. Зап. волост. писарь Баевъ; дост. С. В. Максимовъ.

41.

(Стиховодитъ невѣста, когда мать зачешетъ голову).

Спасибо тѣ, ласкотница, желанная матушка,

Творишь-дѣлаешь послушаніе:

Зачесала мою буйную голову!

Ужь на томъ тебѣ не спасибо,

Что не заплела моей русыя косы красовитыя,

Не вплела моихъ хорошихъ семишелковыхъ ленточекъ!

С. Малошуйское Онежск. у. Зап. волост. писарь Баевъ; достав. С. В. Максимовъ.

42.

(Одѣвшись, невѣста благодаритъ родителей).

Послушайте, ласкотники, желанны родители,

Что-то я скажу, сиза косата голубушка:

Не жалѣли поить-кормить меня, сизу-косату голубушку,

Крутить-рядить шалую буйную голову,

Не залѣйте вы сальныя свѣчи, воску яраго,

С. Малошуйское Онежск. у. Зап. волост. писарь Баевъ; дост. С. В. Максимовъ.

43.

(Къ свату).

Да тебѣ, свату большему,

Да измѣнщику дѣвичьему,

Да Акиму Степановичу!

На ступень ступить — нога сломить,

На другой ступить — друга сломить,

На третей голову свернуть!

Того мало свату большему,

Да измѣнщику дѣвочьему!

На печи спать подъ шубою,

Подъ трема полушубками,

Подъ четырема тулупами:

Да тряско бы тя, повытрясло!

Да сквозь печь бы провалитися,

Въ мясныхъ щахъ сваритися!

Того мало свату большему

Да измѣнщику дѣвичьему:

Съ хоромъ бы те о борону,

Да съ горы бы тя о каменье,

Безъ попа, безъ покаянія,

Безъ духовнаго батюшка!

Не ходилъ бы, не сватался,

Стариковъ не обманывалъ,

Да старухъ не подговаривалъ,

Не хвалилъ, не похваливалъ

Чужи-дальнія стороны,

Да Подгорскія слободы (назв. дерев.).

Она горемъ насѣяна,

Да слезами наполивана!

С. Малошуйское Онежск. у. Зап. волостн. писарь Баевъ, дост. С. В. Максимовъ.

44.

Невѣста стиховодничаетъ (поетъ), когда дѣвушки наперерывъ бросаются выплетать ленты изъ косы).

Ужь послушайте, милы подруженьки любовны!

Ужь не расплетайте моей русы-косы красовитыя,

Два вострые ножа, два булатные

Обрѣжите свои бѣлыя опальныя рученьки.

С. Малошуйское Онежск. у. Зап. волостн. писарь Баевъ; дост. С. В. Максимовъ.

45.

Что сестра брату милому,

Брату милому, родимому,

Одиноку ясну соколу,

Николаю сударь Ѳедоровичу,

Катерина, сударь, Ѳедоровна

Жалобилась и плакала:

«Ужь ты братецъ, ты братецъ мой,

Удалой добрый молодецъ!

Поступико-ея, свѣтъ родной,

По столовой новой горницѣ,

Что по свѣтлой свѣтлицѣ

Со родителя батюшки

До Ѳедора Ивановича,

Да сударыни-матушки,

Да Агафьи Матвевны свѣтъ!

Ужь ты братецъ, ты братецъ мой,

Удалой добрый молодецъ!

Унимай, разговаривай

Милосердаго батюшка

И сударыню матушку:

Зачѣмъ рано воскручинилися

На меня молодешеньку,

На мою буйну голову,

На природну трубчату косу,

Дорогу на дѣвью красоту!

Не кладу я судьбы-жалобы

На родителя-батюшка,

На сударыню-матушку;

Я кладу судьбу-жалобу,

Что на сватью, на большую,

На лукавую, вилявую,

На змѣю семиглавую,

Семиглавую, семихвостую:

Чтобъ тебѣ, сватьюшка,

Сыновей бы тѣ разбойниковъ,

Дочерей посидѣлочекъ!

Не прогнѣвайся, сватьюшка,

За великую выслугу,

Что пожаловала-высватала

Нашу милую подруженьку,

Нашу милую, любимую Катерину Ѳедоровну.

Какъ ходила-подхаживала

Не путемъ, не дорогою,

А все улками, заулками,

Все тропами собачьими,

Все ходила почастешенько,

Говорила помалешенько,

Говорила, все обманывала,

Чужу сторону выхваливала:

Какъ чужая, дальня сторона

Она сахаромъ насѣяна,

Она медомъ поливаная,

Виноградомъ гороженая,

Да тафтою покрывала!

Я сама про то вѣдаю,

Молода догадалася,

Что чужа дальняя сторона,

Я чужа незнакомая:

Она горемъ насѣяная,

И слезами поливаная,

И тоскою покрываная,

И печаль зараженная».

Холмогоры. Зап. С. В. Максимовъ.

46.

(Передъ свадьбой, утромъ, плачъ невѣсты).

Вы вставайте мои голубушки,

Высоко взошло красно солнышко,

Выше лѣсу, лѣсу темнаго,

Выше батюшкина нова терема.

Обогрѣло красно солнышко

Моего батюшки высокъ теремъ;

Обогрѣло красно солнышко

Моей матушки нову горницу;

Обогрѣло красно солнышко

Мово братика новъ широкій дворъ,

Обогрѣло красно солнышко

Моей сестрицы крыльцо бѣлое.

Обогрѣло красно солнышко

Моихъ кумушекъ подружекъ.

Какъ меня же молоденьку

Да не грѣетъ красно солнышко,

Что не грѣетъ, не освѣщаетъ,

Бѣдно сердце мое повызвобитъ.

Пермск. губ.

47.

(Послѣдняя прощальная пѣсня невѣстѣ).

Что не стукъ-отъ стучитъ во теремѣ,

Что грохотъ гремитъ во высокомъ,

Благословляются два отрока:

Отрокъ N съ отроковицею N,

У своего роднаго батюшки,

У своей родимой матушки

Ко Божьей-то церкви ѣхати,

Подъ златые-то вѣнцы ставати,

Законъ Божій принимати

Со чужимъ то со………!

Пермской губ.

48.

Прости-ко вольная волюшка,

Оставайтеся всѣ шуточки-глумечки

У родителей въ дому,

У красныхъ солнышковъ, свѣтовъ желанныхъ,

Милосердыхъ!

Прошла теперь моя волюшка

У красныхъ солнышковъ;

Пошла я, повыступила

Во женско печально

Житье подначально

Не своя теперь воля-волюшка:

День пройдетъ даваючи,

Другой словъ дожидаючись,

Третій похоячись *).

Вотъ и вся недѣльна семидённая

Прошла, прокатилася;

Приношу благодарность

Вамъ, краснымъ солнышкамъ,

Свѣтамъ желаннымъ, милосердымъ,

Что дрочили да нѣжили

Крутили. **), да ладили.

Арханг. губ. С. Шуя. Зап. С. В. Максимовъ.

• ) Наряжаючись.

• • ) Снаряжали.

49.

(Причитываютъ на могилахъ).

Послушайте, тонкіе буйные вѣтры!..

Потяните, тонки-усильчивы вѣтры,

Расвесите-ко желты сыпучи пески,

Расколись-ко мать гробова доска,

Расшелся-ко саванъ, хотя не полотняный,

Размахнитесь-ко рѣзвыя ручки отъ ретива сердца…

50.

(Послѣ этой пѣсни говоркомъ).

Заговори-ко, забай-ко со побѣдной, со безсчастной;

Ужь пришла теперь со многой великой тоской-кручиной

Пріубавить съ своего со безсчастнаго сердца съ ретиваго.

Я глупа неразумна; вразуми да и опріобдумайся

Своихъ ты нетвердымъ, несверетвимъ непостояннымъ умомъ-разумомъ,

Что не сдѣлается, не станется, что изъ мертвыхъ въ живы возстанутъ, красно

Ты солнушко! забаютъ, да заговорятъ! Я живу теперь, горюю,

С. Шуя. Арханг. губ. Зап. С. В. Максимовъ.

51.

(Разставаясь съ повязкой, ее прикладываютъ къ обѣимъ

щекамъ и кладутъ на окошко, припѣвая).

Брошу я за свѣтло окошко косящето,

Пусть повпростетъ садъ, виноградье зеленое,

Обглядится чужа дорога круглоскатна, жемчужена

На садъ-виноградье зеленое,

Позабудемъ младу косату голубушку.

(Затѣмъ прощается съ подругами).

Простите да не помните ни зла, ни лиха,

Милы-совѣтны подруженьки!

Не помните младу косату голубушку

Ни зломъ, ни лихомъ, ни сердцемъ!

Арханг. губ. С. Шуя. Зап. С. В. Максимовъ.

62.

(По отъѣздѣ честныхъ невѣста красуется: она одѣвается, беретъ въ

руки повязки и ими ударяетъ какъ въ ладони).

Расшатнитесь-ко народъ-люди добрые,

Дайте немножечко пути-дороженьки широкія,

Съ одну дубову мостовиночку!

Мнѣ-ка есть вѣра-радѣніе,

Покрасоваться во покруты красы великія!

Посмотрите-ко, ласкотники, желанны родители:

Ходитъ, красуется ваша сиза косата голубушка,

Во покрути покрасы великія.

С. Малошуйское Онежск. у. Зап. Баевъ; дост. С. В. Максимовъ.

б) Величальныя.

53.

(Величаютъ женатаго).

Судомъ по морю

Константинъ Андреевичъ;

Пѣша бережкомъ Иринья Петровна.

Крикнула, зыкнула

Своимъ зычныхъ голосомъ:

"Стой-постой, милый другъ,

"Константинъ Андреевичъ!

"Я тебѣ подвесу

«Чару зелена вина!»

— То мнѣ не надобно,

То не душа моя!

Судомъ по морю

Константинъ Андреевичъ:

Пѣша бережкомъ

Иринья Петровна.

"Стой-постой, милый другъ,

"Константинъ Андрѣевичъ!

"Я тебѣ спорожу

«Сына, лева сокола!

— То мнѣ-ко надобно — То душа моя!

Арханг. Губ. Зап. С. В. Максимовъ.

54.

(То же).

Вьется, вьется-стелется

По лугамъ трава шелковая,

Цалуетъ, милуетъ-то

Михайлушко жену свою:

Другъ ты мой да и Аннушка —

Животомъ-сердце Леонтьевна,

Ты жь меня состарѣла,

Безъ ума поставила

Тихою походою,

Вѣжливою говорою,

Низкими поклонами,

Еще частыми возглядами,

Дальныхи проводами,

Еще сладкими поцалуями.

55.

(Величальная холостыхъ).

Вьется, вьется хмѣлюшко

Черезъ тынъ на улицу,

Ко мнѣ во зеленый садъ.

Во моемъ ли во садикѣ

Гуляетъ дѣтинушко,

Горькій сиротинушко;

Повѣсилъ головушку

На праву сторонушку,

Ко красному солнышку;

Увидала матушка

Со высокаго терема:

„Дитя ль мое, дитятко,

Дитя, чадо милое,

Что ходишь невесело

Головку повѣсило?“

— „Родимая матушка!

Чего ли веселиться мнѣ?

Всѣ мои товарищи

Да всѣ поженилися,

А я у тебя, матушка,

Холостъ неженатъ хожу“.

— „Поди, поди, дитятко,

Самъ ли ты на улицу

Выбирай ты, дитятко,

Самую-то лучшую,

Самую-то лучшую,

Купеческу дочерю“.

--„Родимая матушка,

Купеческа дочери

Въ полѣ не работница,

Въ домѣ не хозяюшка.

У сосѣда дѣвушка —

Та-то вотъ мнѣ по сердцу!“

Малоарх. у.

56.

(То же).

Охъ, хмѣлюшка, хмѣлюшка

Веселая головушка!

Завѣйся, мой хмѣлюшко,

На мою сторонушку:

На моей на сторонушкѣ

Приволье хорошее,

Да раздолье широкое.

Да по томъ по раздольицу

Ходилъ-гулялъ молодецъ,

Михайло Алексѣевичъ;

Связалъ буйну голову

Тафтою зеленою,

Тафтой полосатою,

Подъ шляпой пуховою.

Какъ увидѣла матушка

Со высокаго терема:

„Дитя ты мое, дитятко!

Дитя мое милое,

Что ходишь невесело,

Что глядишь нерадостно?“

--„Чему жь мнѣ радоваться?

Всѣ братья женятся,

А я холостъ“.

— „Кто не велитъ, дитятко?

Возьми дѣвушку

У ближняго сосѣда —

Она дѣвка умная“.

57.

(То же).

Я вечоръ въ гостяхъ гостила,

Во компаніи была,

Я хорошаго молодчика

Во любовь себѣ взяла;

Онъ въ обрядѣ, въ чистомъ рядѣ

Весь мнѣ глянется хорошъ;

Онъ хорошъ собой и славенъ,

Весьма ласковъ на словахъ,

Изъ поступковъ политиченъ,

Тороватъ во всѣхъ дѣлахъ.

Между прочимъ разговоромъ

Прежде въ рѣчь меня вводилъ,

Пріятнымъ своимъ взоромъ

Грудь мнѣ бѣлу прострѣлилъ;

Пріятновски объявилъ,

На колѣни посадилъ,

Танцовать съ собой просилъ.

Я не долго танцовала —

Онъ мнѣ ручку крѣпко жалъ:

Я руки не отнимала,

Проявился въ лицѣ жаръ!

Холмогоры. Зап. С. В. Максимовъ.

в) Хороводння.

58.

Винный мой колодезь

А что жь стоишь безъ воды?

Конь воду выливалъ,

Копытами выбивалъ.

Нашего хозяина

Дома не случилось:

Какъ поѣхалъ

Нашъ хозяинъ

Въ Казань городъ погулять,

Привезетъ ли нашъ хозяинъ,

Привезетъ ли, молодой,

Казанскую усницу?

„Казанская умница,

Цалуй меня, золотцо!“

Винный мой колодезь

А что жь стоишь безъ води?

Конь воду выпивалъ,

Копытами выбивалъ.

Нашего хозяина

Дома не случилось:

Какъ поѣхалъ

Нашъ хозяинъ

Въ Рязань городъ погулять.

Привезеть ли нашъ хозяинъ

Рязанскую умницу?

„Рязанская умница,

Цалуй меня, золотцо!“

Винный мой колодезь,

А что жь стоишь безъ воды.

Конь воду выпивалъ,

Копытами выбивалъ

Нашего хозяина

Дома не случилось:

Какъ поѣхалъ

Нашъ хозяинъ

Въ Рязань городъ погулять.

Привезетъ ли нашъ хозяинъ

Рязанскую умницу?

„Рязанская умница,

Цалуй меня, золотцо!“

Винный мой колодезь,

А что ты стоишь безъ воды?

Конь воду выпивалъ

Копытами выбивалъ.

Нашего хозяина

Дома не случилось.

Какъ поѣхалъ

Нашъ хозяинъ

Въ Москву городъ погулять.

Привезетъ ли нашъ хозяинъ

Московскую умницу?

„Московская умница

Цалуй меня, золотцо!

Казанская умница,

Стели мнѣ постелюшку,

Рязанская умница,

Клади мнѣ сголовьицо,

Московская умница,

Ложись спать со мною!“

Пальна Елецкаго уѣзда.

59.

Вдоль да по травкѣ, да вдоль по муравкѣ,

Ай лёшеньки лёли — да вдоль по муравкѣ.

Тамъ ходитъ, гуляетъ удалой молодчикъ,

Ай лёшеньки лёли…

Кличитъ, выкликаетъ красную дѣвицу,

Ай лёшеньки лёли…

Выйди, выйди, дѣвица, ко мнѣ за ворота

Ай лёшеньки лёли, со мной побороться.

Какъ дѣвица къ молодцу она выходила,

Ай л. л…

Что низко-низехонько ему поклониась:

Ай л. л…

Не хвались, молодчикъ, не хвались собою,

Ай л. л…

Своей молодецкою да ты чистотою,

Ай л. л…

Я жь тебя, молодчика, тебя обезчещу.

Ай л. л…

При всемъ я при мірѣ — да я при народѣ.

Ай л. л…

Что въ большомъ дѣвичьемъ, въ большомъ хороводѣ,

Ай л. л…

Какъ дѣвица молодца — она поборола,

Ай л. л…

Пуховую шляпушку она собивала,

Ай л. л…

Синь на немъ кафтанчикъ она взорвала,

Ай л. л…

Ситцеву рубашечку она замарала,

Ай л. л…

Поборомши, дѣвушка, парня пожалѣла,

Ай л. л…

За правую рученьку парня подымала,

Ай л. л…

Пуховую шляпу ему подавала,

Ай л. л…

Русыя кудри ему расчесала,

Ай л. л…

Пошелъ-то молодчикъ, пошелъ самъ заплакалъ:

Ай л. л…

На что меня матушка на свѣтъ породила,

Ай л.л…

Несчастною долею на свѣтъ надѣлила»

Ай л. л…

Что меня ли, молодца, дѣвка повалила,

Ай лёшеньки лёли — дѣвка повалила.

Записана Т. П. Ф — мъ.

60.

Вкругъ я келейки хожу,

Вкрутъ я новыя хожу —

Младу старицу бужу:

«Ахъ, старица, встань!

Спасеная душа, встань!

Встань: къ заутренѣ звонятъ,

На сходъ говорятъ.

Люди сходятся,

Богу молятся.»

— «Отойди прочь, молодецъ,

Отойди прочь, удалой!

Не могу я встать, головы поднять:

Голова моя болитъ,

Грудь-сердечушко щемитъ.»

Вкругъ я келейки хожу,

Вкругъ я новыя хожу,

Младу старицу бужу:

— «Ахъ, старица, встань!

Спасеная душа встань!

Къ тебѣ миленькій идетъ,

Чаю-кофею несетъ,

Напмться велитъ,

Позабавиться.»

--«Ахъ! встать было мнѣ,

Поскакать было мнѣ,

Поплясать было мнѣ,

Поцаловать было мнѣ».

(Подгородиня Архангельская на Кегъ-островѣ)". Зап. С. В. Максимовъ.

61.

Нападала порошица

Что на землю на талую,

На траву на муравую,

На цвѣточки лазуревы;

Что по той по порошицѣ,

Что по той по молоденькой,

Не бѣлъ заюшко скачетъ,

Не бѣляночка пляшетъ,

Еще скокъ-поскокъ зайко,

Что по чистому полю,

По широкому раздолью

Еще хлынь по хлынушки…

Пинега. Зап. С. В. Максимовъ.

62.

Заутра молоденькой

Одинъ молотитъ,

Такъ-таки такъ молотитъ.

Жалко женушку будити

Такъ, и проч.

Спи, моя женушка-подружка,

Вотъ тебѣ въ головы подушка!

Спи моя любая, дорогая,

Вотъ тебѣ въ головы другая!

Арханг. Губ. Зап. С. В. Максимовъ.

63.

Сковородка въ печи,

Сковородникъ на печи!

Ты немного хлопочи,

А десятка два-три

Намъ блинковъ испеки!

Двое ходятъ, двое бродятъ,

Двое сойдутся, пріобойдутся,

Поцѣлуются!

Что по старому закону

По четыріэ на кона;

А сейчасъ пришелъ указъ —

Цѣловаться три разъ.

Шенкурстъ. Зап. С. В. Максимовъ.

64.

Со вьюночкомъ хожу

Съ молодымъ гуляю.

Ахъ! куда мнѣ вьюночка дѣвати,

Куда молодаго положити?

Положу ль я вьюночка,

Положу ль молодова

Ко князьямъ въ високъ теремъ,

Ко молодимъ въ изголовье:

«Пусти-ко ее имъ на здоровье!

Чѣмъ мнѣ вьюна выкупати,

Чѣмъ молодаго выручати?

Дамъ а за молода вьюночка

Двѣ гривны золотыя,

Три-четыре серебряныя,

Еще два инохода-коня…

Три-четыре не гуляютъ со двора,

Да двѣ душки двѣ дѣвушки,

Три-четыре молодушки,

Да два ясна сокола,

Три-четыре къ полянѣ летятъ,

Полно дѣвицѣ съ молодчикомъ гулять.»

Пинега. Зап. С. В. Максимовъ.

65.

«Заинька, гдѣ ты былъ-побывалъ?

Сѣренькой, гдѣ ты былъ-побывалъ?

Заинька, мой бѣленькій

Бѣленькій, мой сѣренькій,

Гдѣ ты, гдѣ ты зайка былъ,

Гдѣ ты сѣрой побывалъ?

Заюшко, ты кого видѣлъ?

Сѣренькій, ты кого видѣлъ?»

«Видѣлъ, видѣлъ двѣ дѣвицы

Видѣлъ, видѣлъ красавицы»

Заинька, ужъ не били ли тебя?

Сѣренькой ужъ не били ли тебя?"

«Били, били, парень мой.

Били, душечка мой, били, сердце мое».

«Заинька, скажи, чѣмъ били,

Сѣренькій, скажи, чѣмъ били?»

«По бокамъ кулакамъ

По плечамъ розгочамъ, кирпичамъ».

«Заинька, ты не плакалъ ли?

Сѣренькій, ты не плакалъ ли?

Хипи-хипи, парень мой

Хипи-хипи, сердце мое!

Заюшка, утекати пора,

Сѣренькій, цаловати пора,

Цаловать-миловать,

Крѣпко въ сердцу прижимать.

Заюшка, распрощаться пора,

Сѣренькій, распрощаться пора,

Утекати, распрощаться,

Низко кланяться

Да не чваниться».

66.

Около было сыра дуба,

Около было зелененькаго,

Скачетъ черный соболь.

Не скачи, соболь, до улицѣ,

Не скачи, черный по широкой:

Скачь, соболь, къ новой горницѣ,

Да выбирай себѣ дружиночку,

Выбирай себѣ хорошую.

Дружина — милъ-сердечный другъ;

Еще вотъ моя дружиночка,

Еще вотъ моя хорошая,

Дружина — милъ-сердечный другъ!

Походить-было съ дружиночкой,

Погулять-было съ дружиночкой.

Дружина, мил-сердечный другъ!

Мы поклонимся дружиночкѣ,

Мы поклонимся хорошенькой.

Дружина, милъ-сердечный другъ!

Пріохватимся съ дружиночкой,

Пріохватимся съ хорошенькой,

Дружина, милъ-сердечный другъ!

Поцалуемся съ дружинькой;

Поцалуемся съ хорошенькой,

Дружина, милъ-сердечный другъ!

Распростимся мы съ друженькой,

Разпростимся съ хорошенькой.

Дружина, милъ-сердечный другъ.

Пинега. Зап. С. В. Максимовъ.

67.

Летѣлъ голубь,

Летѣлъ сизой

Со голубушкою;

Шелъ удалой молодецъ

Съ красной дѣвицею.

Позади идутъ товарищи,

Высматриваютъ,

Что высматриваютъ, приговариваютъ:

Какъ бы эта бы голубушка

Не за галубемъ была,

Какъ бы эта красна дѣвица

Не за молодцомъ было,

Я бы взялъ, я бы взялъ за себя,

Я бы лѣтнею порою

Во каретѣ прокатилъ,

Я бы зимнею порою

Въ новыхъ питерскихъ саняхъ,

На своихъ лошадяхъ.

На извощикѣ кафтанъ

Темно-синяго сукна,

Петербургскаго шитья.

Кладу голубя на руку —

Не тряхнется,

Переложу на другую —

Не шелохнется.

Скажу, кыщъ, голубь, домой,

Полетай, сизый, домой,

Ко голубушкѣ своей —

Сизъ-галубчикъ взволновался,

Голубушку цаловалъ,

Сизъ-голубка взворковала,

Молодчика цѣловала.

С. Кигбаево. Сарапульскаго уѣзд. Вятской губ. Зап. С. Р. Честноковымъ.

68.

Селезень ловилъ утку,

Молодой ловилъ сѣру:

Поди, утица, домой,

Поди, сѣрая, домой:

У тя семеро дѣтей,

Осьмой селезень.

Селезень ловилъ утя, и проч.

Вятская губ.

69.

Не во полѣ дождь поливаетъ,

У насъ, въ терему, красныхъ дѣвокъ прибиваетъ.

Хозяинъ-отъ волю даваетъ,

Хозяюшка не унимаетъ:

Погуляйте-ко красны дѣвки,

Покрасуйте-ткось, молодицы!

Усть-Цыльма. Мезенск. у. Зап. С. В. Максимовъ.

70.

На улицѣ диво:

Варилъ чернечь пиво.

Я пиво сливала —

Меня разнимало;

Бросилась хмѣлинушка

Во ручки, во ножки,

Изъ ручекъ, изъ ножекъ

Во буйну годовку,

Изъ буйной головки

Въ ретиво сердечко;

Не дастъ мнѣ стряхнуться,

Не дастъ зворохнуться!

Встану я, стряхнуся,

Да пойду зворохнуся,

Милой *) поклонюся.

Усть-Цыльма. Мезенск. Уѣзда, Зап. С. В. Максимовъ.

• ) Второй вар. милому.

71.

Какъ за нашимъ за дворомъ

Росла трава шелкова,

Зеленая мурава.

По той травѣ панья шла,

За паньею панъ идетъ,

Кричитъ: панья ты моя!

А я, сударь, не твоя,

Родимаго батюшки,

Сударыни матушки.

Какъ изъ нашихъ изъ воротъ

Молодой ямщикъ выѣзжалъ,

Красны сукны разстилалъ,

Гулять жену посылалъ:

Гуляй, жена, до зори,

До вечерней до зари.

Какъ зорюшка завилась,

А я млада поднялась,

Подхожу я ко двору —

Деверь ходитъ по двору,

Расчесавши бороду.

Ужь ты деверь-деверекъ,

Ужь ты мужній братъ,

Проводи меня къ мужу спать:

Станетъ меня мужъ-то бить —

А ты меня отними.

Станетъ меня мужъ цаловать —

А ты прочь поди.

Москва. Запис. Ѳ. Л. Барыковъ.

73.

Ходитъ панъ, панъ за горами,

Зайдемъ дѣвушкамъ толпами,

Молодушкамъ табунами.

Едной дѣвки въ толпѣ нѣту,

Едной красной не случилось;

Едное не слободно, знато ей недосужно:

Печетъ пироги на опары,

Въ печь посажаетъ на лопаты,

Изъ печи тащитъ на хордахъ,

Растворяетъ на дрождяхъ;

Естоль они высокеньки!

Естоль они широкеньки!

Естоль они мякошеньки!

Усть-Цильма. Мезенск. у. Зап. С. В. Максимовъ.

73.

По лугу-лугу разливалася вода,

По зеленому стоечка течетъ,

На этой на стоечкѣ

Бѣла лебедь сидитъ,

Гребешкомъ головушка расчесаная,

Лентой коса перевязанная

«Завтра у батюшки честенъ пиръ:

Мнѣ ли на пиру не бывати,

Будетъ пива и вина не пивати,

Будетъ сладкаго меду не кушивати,

Съ миленькимъ по садику не гуливати!

Усть-Цыльма. Мезенск. у. Зап. С. В. Максимовъ.

74.

Какъ со вечера цѣпочка горитъ,

Со полуночи серебряная;

Она горитъ, перегариваетъ,

Мальчикъ дѣвушку выманиваетъ.

„Ужь ты, дѣвица, сойди съ терема,

Раскрасавица, сойди съ высока:

Что на улицѣ сушехонько,

Въ переулочкѣ темнешенько.

Что башмачки не стопчутся

И чулочки не смараются“.

Подгородная архангельская на Кегъ-островѣ С. В. Максимовъ.

75.

Взойди, взойди, солнце,

Не низко, высоко;

Ай лешеньки лели,

Не низко, высоко.

Не близко, далеко.

Взойди, взойди, братецъ,

Ко сестрицѣ въ гости.

Спроси, спроси, братецъ,

Про мое здоровье:

Здорова ль, моя сестрица,

Здорова ль ты, родная? —

Здоровъ ли ты братецъ,

Здоровъ ли ты, родимый?

Родимый мой братецъ,

Не само здорово *):

Есть четыре горя,

Пятая кручина.

Какъ первое горе —

Мужъ жену не любитъ,

А другое-то горе —

Деверекъ насмѣшникъ,

А третье-то горе —

Золовки смутьянки.

Четвертое горе —

Свекровь кропотлива,

Пятая кручина —

Свекоръ-то журливый.

— Потерпи, сестрица,

Потерпи, родная:

Золовки смутьянки

Сами въ люди пойдутъ.

Деверекъ-насмѣшникъ,

Онъ самъ въ людяхъ возьметъ

Свекровь кропотлива

Скоро въ землю пойдетъ,

Свекоръ-отъ журливый —

Онъ самъ въ землю смотритъ.

Москва. Зап. Ѳ. Л. Барыковъ.

• ) Т. е. не очень.

76.

Взойди, взойди, солнце

Не низко, высоко,

Ай лёшеньки лёли

Не низко, высоко,

Не низко, высоко,

Не близко, далеко,

Ай лёшеньки, лёли

Не близко далеко.

Зайди, зайди, братецъ,

Ко сестрицѣ въ гости

Ай леш…

Ко сестрицѣ въ гости;

Спроси, спроси, братецъ,

Про ея здоровье

Ай леш…

Про ея здоровье.

Родимый мой братецъ —

Плохое здоровье

Ай леш…

Плохое здоровье.

У меня ли братецъ

Да четыре горя

Ай лешеньки, лели

Да четыре горя,

Четыре-то горя,

Пятая кручина,

Ай леш…

Пятая кручина.

Первое-то горе —

Свекоръ-то бранчивый

Ай леш…

Свекоръ то бранчивый *).

Другое-то горе —

Свекровь кропотлива,

Ай леш…

Свекровь кропотлива;

Третіе-то горе —

Золовка смутьянка

Ай леш…

Золовка смутьянка.

Четвертое-то горе —

Деверекъ насмѣшникъ;

Ай леш…

Деверекъ насмѣшникъ;

Пятая кручина —

Мужъ жену не любятъ

Ай леш…

Мужъ жену не любитъ.

— Потерпи, сестрица,

Потерпи, родная **)

Ай леш…

Потерпи родная:

Свекоръ-то бранчивый

Скоро въ землю пойдетъ ***),

Ай леш…

Скоро въ землю пойдетъ.

Свккровь кропотлива

Сама со двора пойдетъ ****)

Ай леш…

Сама со двора пойдетъ *****)

Золовка-смутьянка

Скоро замкужъ пойдетъ,

Ай леш…

Скоро замужъ пойдетъ.

Деверекъ насмѣшнмкъ

Свою жену возьметъ…

Ай леш…

Свою жену возьметъ…

Мужъ жену не любитъ,

Другую не возьметъ,

Ай леш…

Другую не возьметъ.

Эти два варіанта помѣщаю, чтобъ показать, какъ два пѣвца варьируютъ одну и ту же пѣсню.

Зап. А. А. Григорьевымъ.

• ) Журливый.

• • ) Голубка.

• • • ) Да онъ скоро помретъ.

• • • • ) Сама за нимъ пойдетъ.

• • • • • Иногда воютъ соединяя:

Вотъ свекоръ-то умретъ

Свекровь за нимъ пойдетъ.

77.

Шелъ Ванюша долиною

Чужею межею,

Снѣги, снѣги выпадали,

Росы не отрясали,

Набираетъ, нажимаеть

Комъ бѣлаго снѣга:

Онъ кидаетъ, онъ бросаетъ

Къ Дуняшѣ въ окошко.

Дуня, радость, догадайся

Радость, домекнися.

Дуня Ванѣ говорила:

Я бы рада домекнулась,

Мнѣ теперь не время:

У батюшки въ гостяхъ гости,

У матушки сестры,

Какъ у братца молодцы,

У меня подружки.

Пошелъ Ваня отъ окошка,

Руками махаетъ

Головой Ваня качаеть,

Руками махаетъ.

Ужь и какъ же мнѣ быти —

Мнѣ некого любити;

Чужемужнюю любити —

Убитому быти.

Москва. Зап. Ѳ. Л. Барыковъ.

78.

Стали воробушки рядами,

Къ вашимъ воротамъ передками.

Они думали гадали:

Всѣ-то воробьюшки женаты.

Какъ одинъ-то воробейко

Онъ и холостъ, неженатый…

Я возьму себѣ невѣсту —

Черну ворону черноброву.

Та моя невѣста не по мысли

Часто она по полю летаетъ,

Широко она ротъ разѣваетъ,

По цѣлому воробьюшку глотаетъ.

Зап. А. А. Григорьевымъ.

79.

Ходитъ Иванъ по хороводу,

По дѣвичью, по молодичью;

Ищетъ-поищетъ Иванъ себѣ невѣсту…

Ты мнѣ невѣста.

Зап. А. А. Григорьевымъ.

80.

Семенова жена,

Она ему давала,

Она ему сулила

Два коня татарскихъ,

Двѣ плети татарскихъ…

Еще конь да изогонь

Да девятаго вонъ.

81.

Другъ ты мой, красна дѣвица!

Ты родила мнѣ сына

Бѣлаго сыра;

Ты родила мнѣ дочерю

Бѣлую лебедушку.

82

Мы вечоръ въ торгу торговали

Свинцу-пороху закупали,

Мѣдны пушечки заряжали,

Въ каменну стѣнушку стрѣляли,

Красну дѣвицу въ полонъ брали.

Красна дѣвица испугалася;

По-нѣмецкому изубрана,

По-россійскому изубрана.

На ней шубочка голубая,

Душегрѣечка шелковая,

Въ косѣ ленточка золотая.

Ко Румянцеву подводила:

Ты пойди, пойди въ Роси замужъ

За любимаго мово сына —

За Ивана Ивановича,

За россійскаго генерала,

Я нейду, нейду въ Росеи замужъ

За любимова твово сына

За Ивана Ивановича

За россійскаго генерала.

Графъ Румянцевъ разсердился,

Онъ безъ милости распалился.

Красна дѣвица испугалась.

Я иду, иду въ Роси замужъ

За любимаго твого сына,

За Ивановича за Ивана,

За россійскаго генерала.

Красна дѣвица распишися.

Ты подай, подай листъ бумаги

Изъ кармашика карандашикъ.

Москва. Зап. С. В. Максимовъ.

83.

За дворомъ лужокъ зеленёшенекъ,

Ай да люли, люли, зеленёшенекъ,

У меня дружевъ молодёшенекъ,

Ай да люли, люли молодёшенекъ,

Молодёшенекъ — милъ-милешёнекъ

Ай да люли, люли милешёнекъ.

Мы пойдемъ во лужокъ, заведемъ кружокъ,

Ай да люли, люли, заведемъ кружокъ,

Милой съ гуслями, а я съ пѣснями,

Ай да люли, люли, а я съ пѣснями.

Не прядутъ гусли противъ пѣсенокъ,

Ай да люли, люли противъ пѣсенокъ,

Не придетъ свекоръ противъ батюшки

Ай да люли, люли, противъ батюшки.

Мой то батюшко — слово вѣрное,

Ай да люли, люли, слово вѣрное,

Моя матушва — дума крѣпкая,

Ай да люли, люли дума крѣпкая.

Записана А. А. Григорьевымъ.

84.

Саша, барыня моя,

Не гнѣвайся на меня,

Что я не былъ у тебя.

Ужь я былъ-побывалъ —

Въ Новѣгородѣ гулялъ,

Тужилъ, плакалъ, горевалъ,

Купецкую любилъ дочь,

Любилъ ее до поры…

Дунулъ вѣтеръ со горы.

Съ московской стороны

На купецкіе дворы.

Во купецкихъ во дворахъ

Тамъ дѣвушка хороша

Сашечка-душа.

Сообщена Гр. Городецкимъ.

85.

Я на камешкѣ сижу,

Я топоръ въ рукахъ держу,

Ой ли, ой люли,

Я топоръ въ рукахъ держу,

Я топоръ въ рукахъ держу,

Изгородь горожу,

Ой ли, ой люли,

Изгородь горожу,

Изгородь горожу,

Я капусту сажу,

Ой ли, ой люли,

Я капусту сажу,

Я все бѣлевькую,

Все кочаненькую

Ой ли, ой люли,

Все кочаненькую.

У кого нету капусты —

Прошу къ намъ въ огородъ,

Ой ли, ой люли,

Прошу къ намъ въ огородъ,

Прошу къ вамъ въ огородъ,

Въ дѣвичій хороводъ

Ой ли, ой люли,

Во дѣвичій хороводъ.

86.

Плыветъ-восплываетъ,

Плыветъ-восплываетъ

Зеленый садокъ,

Зеленый садокъ.

Какъ вдоль ли по бережку,

Какъ вдоль ли по крутому

Молодецъ гулялъ,

Молодецъ гулялъ,

Чесалъ свои кудри,

Чесалъ свои русы

Частымъ гребешкомъ,

Частымъ гребешкомъ,

Очески бросаетъ,

Очески бросаетъ

Да вдоль по рѣкѣ,

Да вдоль по быстрой:

Плывите очески,

Плывите русы

Вы вдоль по рѣкѣ,

Вы вдоль по быстрой,

Чтобъ васъ, очески,

Чтобъ васъ, русые,

Соколъ не поймалъ,

Гнѣзда не свивалъ —

Гнѣздышка не вилъ,

Гнѣздишка не вилъ —

Дѣтокъ не водилъ,

Дѣтокъ не водилъ.

Какъ братъ къ своему брату,

Какъ братъ къ родному

Въ гости приходилъ,

Въ гости приходилъ.

Родимый мой братецъ,

Родимый мой братецъ,

Пожалуй коня

Съѣздить до села.

— Родимый мой братецъ,

Родимый мой братецъ

Бери не спросясь,

Ступай куды хочешь.

Промежь насъ съ тобой, братецъ,

Промежь насъ, родимый,

Двѣ лютыя змѣи —

То жены наши,

Ссорятся, бранятся,

Ссорятся, бранятся,

Урекаются —

Урекаются.

А намъ съ тобой, братецъ,

Намъ съ тобой родимый,

Ни честь, ни хвала —

Безчестье одно.

А мы съ тобой, братецъ,

Мы съ тобой, родимый,

Въ любви поживемъ

Во согласьицѣ.

Записана Т. П. Филипповымъ.

г) Разныя обрядныя пѣсни.

87.

(пѣсня, которою начинаютъ подблюдныя пѣсни на васильевъ вечеръ).

Слава Богу на небѣ,

Слава!

Государю русскому по всей землѣ

Слава!

А и слугамъ его, боярамъ, не старѣться;

Слава!

А бы правда пошла по всей русской землѣ!

Слава!

Московской губ.

88.

Лежитъ волчище да на пузищѣ,

Слава!

Раскинулъ хвостъ, да на сто верстъ,

Слава!

Кону поемъ — тому сбудется,

Слава!

Кому вынется — тому сбудется,

Слава!

Тому сбудется, не минуется!

Слава!

Орловск. губ.

89.

Да за рѣчною, да за быстрою,

Слава!

Живутъ мужики богатые,

Слава!

Гребутъ золото лопатою,

Слава!

Кому поемъ и проч.

90.

Лежитъ кишка

Слава!

Посередь горшка!

Слава!

Кому поемъ, тому добро,

Слава!

и проч.

91.

Сидитъ воробушка

Слава!

Онъ смотритъ: куда летѣть?

Слава!

Кому поемъ и проч.

92.

(Поется дѣвушками 28 марта, даже и постомъ).

А мы розчисть чистили, чистили,

Дидъ и Ладо! чистили, чистили *).

А мы пашню пахали, пахали,

А мы просо сѣяли, сѣяли.

— А мы просо вытопчемъ!

— А чѣмъ же вамъ вытоптать?

— А мы коней выпустимъ!

— А мы коней перейменъ!

— А чѣмъ же вамъ перенять?

— Шелковымъ перенять.

— А мы коней выкупимъ!

— А чѣмъ же вамъ выкупить?

— А мы дадимъ дѣвицу!

— Нашего полку прибыло!

— А вашего полку убыло!

Костром. губ.

• ) Въ Орловской губерніи этого припѣва не слыхать; вмѣсто припѣва повторяютъ послѣднее слово.

93.

(Колыбельная).

Бай да убай!

Богородица дала,

Съ небеси бросила,

Ивановъ назвала,

Бай, бай, бай!

Она да она

Малешенько.

Спи-тко усни,

Наше глупенько.

Бай, бай, бай,

Наше дитятко!

Спи да усни,

Наше маленько!

Сонъ идетъ по сѣнямъ,

Дрема по терему.

Сонъ говоритъ;

„Усыплю, да усыплю!“

Дрема говоритъ;

„Удремлю, да удремлю!“

Бай, бай, бай!

Наше дитятко!

Спи да усни

Наше маленько,

Спи да усни

На погостъ гооти!

Бай да люли —

Хоть сегодня умри!

А завтра къ дитёнку

На похороны.

Кладетъ цюроцьку

Въ могилочку,

Подъ бѣлъ камешекъ,

Подъ сыпуцей песокъ

Подлѣ бабушки,

Подлѣ своей родныя!

Бай, бай, бай

Да убайкайся.

Спи мое милое,

Спи дорогое!

Выростешь большо —

Будешь въ золотѣ ходить,

Ненёкъ да мамокъ

Камочками дарить,

Да своихъ милыхъ подруженекъ

Ленточками.

Архангельск. губ. Зап. С. В. Максимовъ.

94.

(Обряды. Игра съ дѣтьми.).

Капки по капки,

Гдѣ были?

— „У бабки“.

— Что ѣли, капки,

Что пили, капки?

— „Ѣли мы кашку,

Пили мы бражку;

У бабушки

Бражка сластенька,

Бабушка добренька!“

Архангельск. губ. Зап. С. В. Максимовъ.

95.

(Пѣсня архангельскихъ шкиведоровъ, которые нанимаются на суда для того, чтобы распоряжаться работами и прикрикливать и припѣвать при выгрузкѣ).

Эй Господи Боже да э-э!

Эй пособи-тко, да э-э!

Эй намъ опружить, да о-о!

Эй поутюжить, да о-о!

Эй мой куманекъ,

Эй миленький дружечекъ

Эй ты, кума-ста,

Эй вечеръ ты брали-ста,

Эй не поберегла-ста,

Эй не побрела-ста…

Оу! оу! о! охъ, охъ!

Архангельск. губ. Зап. С. В. Максимовъ.

98.

(На похороны).

Зачѣмъ же я тебя,

Свѣта яснаго,

На свѣтъ спородила,

Во святое крещенье крестила,

Во пелены пеленовала,

Во пелены камчатныя,

Во пояса шелковыя?

Свѣтъ ты мой младой и юношъ,

Юношъ сынъ возлюбленный».

Архан. губ. Зап. С. В. Максимовъ.

Конецъ.

---

1. Кромѣ этой пѣсни, Якушкинъ, для большей убѣдительности своей мысли о важности и характерности варіантовъ, привелъ еще историческую пѣсню о князѣ Голицинѣ съ кропотливымъ подстрочнымъ указаніемъ различія въ ея изложеніи по 8-ми спискамъ. Полагаемъ, что въ настоящее время убѣждать кого нибудь въ филологической и этнографической важности варіантовъ пѣсенъ — нѣтъ надобности: теперь это въ наукѣ общее мѣсто. Поэтому мы опускаемъ въ нашемъ изданіи этотъ техническій опытъ нанизыванія варіантовъ, сдѣланный Якушкинымъ примѣрно: если онъ и имѣетъ еще интересъ, то слишкомъ частный и спеціальный (занимаетъ онъ 4 страницы). Желающихъ ознакомиться съ нимъ — отсылаемъ къ изданію пѣсенъ нашего собирателя 1865 г.
2. Я имѣлъ эту пѣсню изъ Вятки, Новгорода, Костромы, Москвы, Орла, Воронежа. Всѣхъ списковъ я знаю до 20-ти. Авт.
3. Подъ словомъ составлялъ надо разумѣть «возсоздавалъ», т. е. Петръ Васильевичъ Кирѣевскій бралъ нѣсколько варіантовъ одной и той же пѣсни и выбиралъ изъ каждаго варіанта тотъ стихъ, который казался ему лучше. При этомъ онъ указывалъ добросовѣстно именно на тотъ варіантъ, которымъ онъ пользовался. Это можетъ засвидѣтельствовать г. Безсоновъ распоряжающійся драгоцѣнными рукописями Кирѣевскаго.
4. У Безсонова такъ сказано: «1. Самые стихи (числомъ до пятисотъ)»… но благоразумно умолчено: различныхъ или нѣсколько стиховъ съ варіантами?
5. М. И. Погодинъ, кромѣ общественной дѣятельности, всѣмъ извѣстной, былъ первый, который указалъ мнѣ, какъ должно научать народную поэзію, давалъ мнѣ множество рекомендательныхъ писемъ, чрезвычайно облегчалъ мнѣ мои подъ-часъ тяжелыя странствованія; онъ все мнѣ показывалъ, отрываясь отъ своихъ занятій, какъ узнавать древнія рукописи, монеты и т. п. М. П. Погодинъ и М. Лѣсниковъ по настоящее время занимали мѣста президента и вице-президента О. Р. С.
6. И. С. Аксакову я обязанъ всѣмъ его вниманіемъ ко мнѣ и поддержкою свѣтлою личностію его въ Харьковѣ, а также и тѣмъ, что онъ доставилъ мнѣ возможность безъ всякаго со своей стороны рецепта, опять пуститься въ странствованія по Россіи. Иванъ Сергѣевичъ могъ предложить изучить сходку, торговлю, но не умѣетъ приказать; подбери факты къ моей статьѣ, къ моему взгляду.