145[1]
В одном месте у мужика было семь сынов, семь Семёнов — все молодец молодца лучше, а такие лентяи, неработицы — по всём свете поискать! Ничего не делали. Отец мучился-мучился с ними и повёз к царю; привозит туда, сдаёт всех в царскую службу. Царь поблагодарил его за таких молодцов и спросил, что они умеют делать.
— У самих спросите, ваше царско величество!
Царь наперво со́звал большого Семёна, спросил:
— Чего ты умеешь делать?
— Воровать, ваше царско величество.
— Ладно; мне такой человек на время надобен.
Со́звал второго:
— А ты чего?
— Я умею ковать всяки дороги́ вещи.
— Мне и такой человек надобен.
Со́звал третьего Семена, спрашиват:
— А ты чего умеешь делать?
— Я умею стрелять на лету птицу, ваше царско величество.
— Ладно!
Спрашиват четвёртого:
— А ты чего?
— Если стрелец подстрелит птицу, я вместо собаки сплаваю за ней и притащу.
— Ладно! — говорит царь. — А ты чему мастер? — спросил пятого.
— Я буду смотреть с высокого места во все царства и стану сказывать, где чего делатся.
— Хорошо, хорошо!
Спросил шестого.
— Я знаю делать корабли; только тяп-ляп, у меня и будет корабь.
— Хорошо, а ты чего знашь? — спросил седьмого.
— Я умею лечить людей.
— Ладно!
Царь отпустил их. Живут долго уж; царь и вздумал попытать одного Семёна:
— Ну-ка, Семён, узнай, где чего делатся?
Семён забился куда-то наверх, посмотрел по сторонам и рассказал:
— Тут вот то-то делатся, там то-то.
После сличили с газетами — точно так! Прошло опять много время; царь вздумал жениться на одной царевне: как её достать? Не знат, некого послать! И вспомнил семь Семёнов, со́звал их, дал службу: достать эту царевну; дал им сколько-то солдатства. Семёны скоро собрались, все мастера — тяп да ляп, и сделали корабь, сели и поплыли. Подплывают под то царство, где была невеста-царевна; один посмотрел с высокого шеста, сказал, что царевна теперь одна — украсть можно; другой сковал какие-то самые дорогие вещи, и пошли с вором продавать: только дошли, вор тотчас и украл царевну. Отсекли якоря, поплыли. Царевна видит, что её везут, обернулась белой лебедью и полетела с корабля. Стрелец не оробел, схватил ружьё, стрелил и попал ей в левое крыло; вместо собаки кинулся другой Семён, схватил лебедь на́ море и принёс на корабь. Лебедь обернулась опять царевной, только лева рука у неё была подстрелена. Лекарь у них свой, тотчас руку у царевны вылечил.
Приехали к своему царству здоровы, благополучны, выстрелили из пушки. Царь услышал, и забыл уж про Семёнов — думат: что за корабь пришёл там?
— Поди-ка, — говорит, — сбегайте, узнайте там.
Кто-то сбегал ли, съездил ли; сколь скоро доложили царю о семи Семёнах вместе с царской невестой, — он обрадовался Семёновым трудам, приказал встретить их с честью, с пушечной пальбой, с барабанным боем. Только царевна не пошла за царя взамуж: он был уж стар. Он её и спросил, за кого она хочет выйти? Царевна говорит:
— За того, кто меня воровал! — а вор Сенька был бравый детина, царевне поглянулся[2]. Царь, не говоря больше ни слова, приказал их обвенчать; потом сам захотел на спокой, Семёна поставил на своё место, а братовей его сделал всех большими боярами.
146[3]
Жил-был старик со старухой среди поля. Пришёл час: мужик богу душу отдал; а старуха погодя немного места родила семь близнецов-однобрюшников, что по прозванию семь Симеонов. Вот они растут да растут, все один в одного и лицом и статьями, и каждое утро выходят пахать землю все семеро. Случилось так, что тою стороной ехал царь: видит с дороги, что далеко в поле пашут землю никак барщиной — так много народу! — а ему ведомо, что в той стороне не причитается барской земли. Вот посылает царь своего конюшего узнать, что за люди такие пашут, какого роду и звания, барские или царские, дворовые ли какие или наёмные? Приходит к ним конюший, спрашивает:
— Что вы за люди такие есть, какого роду и звания?
Отвечают ему:
— А мы такие люди, мать родила нас семь Симеонов-однобрюшников, а пашем мы землю отцову и дедину.
И рассказывает, воротясь, конюший царю всё, как слышал. Удивляется царь.
— Такого чуда не слыхивал я! — говорит он и тут же посылает сказать семи Симеонам-однобрюшникам, что он ждёт их к себе в терем на услуги и посылки.
Собрались все семеро и приходят в царские палаты, становятся в ряд.
— Ну, — говорит царь, — отвечайте: к какому мастерству кто способен, какого ремесла кто придерживается?
Выходит старший.
— Я, — говорит, — могу сковать железный столб сажо́н в двадцать вышиною.
— А я, — говорит второй, — могу уставить его в землю.
— А я, — говорит третий, — могу взлезть на него и осмотреть кругом далеко-далеко всё, что по белому свету творится.
— А я, — говорит четвёртый, — могу срубить корабль, что ходит по́ морю, как по́ суху.
— А я, — говорит пятый, — могу торговать разными товарами по чужим землям.
— А я, — говорит шестой, — могу с кораблём, людьми и товарами нырнуть в море, плавать под водою и дале вынырнуть опять, где надо.
— А я — вор, — говорит седьмой, — могу украсть, что приглядится иль полюбится.
— Такого ремесла я не терплю в своём царстве-государстве, — отвечал сердито царь последнему, седьмому Симеону, — и даю тебе три дни сроку выбираться из моей земли куда тебе любо, а всем другим шестерым Симеонам приказываю остаться здесь.
Пригорюнился седьмой Симеон, заслышав речи царские; не знает, как ему быть и что делать. В то время царю была по́ сердцу красавица царевна, что живёт за горами, за морями, и никак не мог он достать её, чтоб ожениться. Вот бояре, воеводы царские и вспомнили, что вор, мол, пригодится и, может быть, сумеет похитить чудную царевну, и стали они просить царя оставить вора Симеона до поры до времени. Подумал царь и приказал его оставить.
Вот на другой день царь собрал бояр своих и воевод и весь народ, приказывает семи Симеонам показать свои ремесла. Старший Симеон, не долго мешкая, сковал железный столб в двадцать сажо́н вышиною. Царь приказывает своим людям уставить железный столб в землю; но как ни бился народ, не мог его уставить. Тогда приказал царь второму Симеону уставить железный столб в землю. Симеон второй, не долго думая, поднял и упёр столб в землю. Затем Симеон третий взлез на этот столб, сел на маковку и стал глядеть кругом далече, как и что творится по белу свету: и видит синие моря, на них как пятна мреют корабли, видит сёла, города, народа тьму; но не примечает той чудной царевны, что полюбилась царю. И стал пуще глядеть во все виды и вдруг заприметил: у окна в далёком тереме сидит красавица царевна, румяна, белолица и тонкокожа, аж видно, как мозги переливаются по косточкам.
— Видишь? — кричит ему царь.
— Вижу.
— Слезай же поскорее вниз и доставай царевну, как там знаешь, чтоб была мне во что бы ни стало!
Собрались все семеро Симеонов, срубили корабль, нагрузили его всяким товаром и гостьми́[4], и все вместе поплыли морем доставать царевну по-за сизыми горами, по-за синими морями. Едут, едут между небом и землёй, пристают к неведомому острову у пристани. А Симеон меньшой взял с собою в путь сибирского кота учёного, что может по цепи ходить, вещи подавать, разны немецки штуки[5] выкидать. И вышел вор Симеон с своим котом с сибирским, идёт по острову, а товарищей-ребят просит не выходить на землю, пока он сам не придёт назад. Идёт по острову, приходит в город и на площади пред царевниным теремом забавляется с котом учёным с сибирским: приказывает ему вещи подавать, через плётку скакать, немецкие штуки выкидать.
На ту пору царевна сидела у окна и завидела неведомого зверя, какого у них нет и не водилось отродясь. Тотчас же посылает прислужницу свою узнать, что за зверь такой, и продажный али нет? Слушает вор Симеон красную молодку, царевнину прислужницу, и говорит:
— Зверь мой — кот сибирский; а продавать — не продаю ни за какие деньги, а коли крепко кому он полюбится, тому подарить — подарю.
Так и рассказала прислужница своей царевне, а царевна снова подсылает свою молодку к Симеону вору: «Крепко, мол, зверь твой полюбился!»
Пошёл Симеон во терем царевнин и принёс ей в дар кота своего сибирского; просит только за это пожить в её тереме три дни и покушать царского хлеба-соли, да ещё прибавляет:
— Научить тебя, прекрасная царевна, как играться и забавляться с неведомым зверем, с сибирским котом?
Царевна позволила, и вор Симеон остался ночевать в царском тереме.
Пошла весть по палатам, что у царевны завёлся дивный неведомый зверь; собрались все, и царь, и царица, и царевичи, и царевны, и бояре, и воеводы, все глядят, любуются — не налюбуются на весёлого зверя, учёного кота. Все желают достать и себе такого и просят царевну; но царевна не слушает никого, не дарит никому своего сибирского кота, гладит его по шерсти шёлковой, забавляется с ним день и ночь, а Симеона приказывает поить и угощать вволю, чтоб ему было хорошо. Благодарит Симеон за хлеб-соль, за угощенье и за ласки, и на третий день просит царевну пожаловать к нему на корабль, поглядеть на устройство его и на разных зверей виданных и невиданных, ведомых и неведомых, что привёз он с собою.
Царевна успросилась у батюшки-царя и вечерком с прислужницами и няньками пошла смотреть корабль Симеона и зверей его виданных и невиданных, ведомых и неведомых. Приходит; у берега поджидает её Симеон меньшой и просит царевну не прогневаться и оставить на земле нянек и прислужниц, а самоё пожаловать на корабль:
— Там-де много зверей разных и красивых; какой тебе полюбится, тот и твой! А всех одарить, кому что полюбится, — и нянек, и прислужниц — не могим.
Царевна согласна и приказывает нянькам да прислужницам подождать её на берегу, а сама идёт за Симеоном на корабль глядеть дива дивные, зверей чудных. Как взошла — корабль и отплыл, и пошёл гулять по синему морю. Царь ждёт не дождётся царевны. Приходят няньки и прислужницы, плачутся, рассказывая своё горе. И распалился гневом царь, приказывает сейчас же устроить погоню. Снарядили корабль, натеснили народу, и погнался царский корабль за царевной. Чуть мреет далече — плывёт корабль Симеонов и не ведает, что за ним царская погоня летит — не плывёт! Вот уж близко! Как увидали семь Симеонов, что погоня уж близко, вот-вот догонит! — нырнули и с царевной и с кораблём. Долго плыли под водою и поднялись наверх тогда, как близко стало до родной земли. А царская погоня плавала три дня, три ночи, ничего не нашла; с тем и возвратилась.
Приезжают семь Симеонов с прекрасной царевной домой, глядь — на берегу высыпало народу, что гороху, премногое множество! Сам царь поджидает у пристани и встречает гостей заморских, семерых Симеонов с прекрасной царевной, с радостью великою. Как сошли они на́ берег, народ стал кричать и шуметь; а царь поцеловал царевну во уста сахарные, повёл во палаты белокаменные, посадил за столы дубовые, скатерти браные, угостил всякими напитками медовыми и наедками сахарными и вскорости отпраздновал свадьбу с душою-царевной — и было веселье и большой пир, что на весь крещёный мир! А семи Симеонам дал волю по всему царству-государству жить да поживать привольно, торговать беспошлинно, владеть землёй жалованной безобидно; всякими ласками обласкал и домой отпустил с казной на разживу.
Была и у меня клячонка восковые плечонки, плёточка гороховая. Вижу: горит у мужика овин; клячонку я поставил, пошёл овин заливать. Покуда овин заливал, клячонка растаяла, плёточку вороны расклевали. Торговал кирпичом, остался ни при чём; был у меня шлык, под воротню шмыг, да колешко[6] сшиб, и теперя больно. Тем и сказке конец!
147[7]
У одного старичка, у богатого мужичка, не было ни сына, ни дочери; стал он бога молить, чтобы послал ему хоть единое детище при жизни на потеху, а по смерти на замену. Вот родилось у него в один день семь сынов, и всех их назвали Симеонами. Не привёл им бог взрасти под надзором отца-матери; остались Симеоны сиротками. Известно, каково житьё сиротское: хоть мал, неразумен, а во всякий след пойди, за всякое дело берись; так-то и Симеоны. Пришла пора рабочая, народ засуетился — и жнут, и косят, и на гумно возят, а тут надо ещё землю поднимать, под зиму надо хлеб засевать; Симеоны подумали-подумали, и хоть силы нет, а туда же за людьми поехали, копаются, как червяки, на широком поле.
Едет мимо царь; удивился, что малые дети не по силе работают. Подозвал их к себе, стал расспрашивать; дознался, что у них нет ни отца, ни матери.
— Я, — говорит, — хочу быть вашим отцом; скажите мне: каким ремеслом желаете вы заняться?
Старший отвечал:
— Я, государь, буду кузнец и воздвигну столб такой, что ни в сказке сказать, ни пером написать — почти до небес.
— А я, — отвечал второй, — взойду на этот столб, стану глядеть на все стороны и тебе рассказывать, что делается в чужих царствах-государствах.
Государь похвалил. Третий отвечал:
— Я буду плотник и сделаю корабль.
— Дело!
Четвёртый:
— А я стану кораблём управлять и буду кормчий.
— Хорошо!
Пятый:
— А я, когда понадобится, возьму корабль за нос и спрячу его на дно моря.
Шестой:
— А я, когда понадобится, со дна моря его опять выхвачу.
— Все вы хотите быть дельными людьми! А ты, — сказал царь меньшому, — чему хочешь учиться?
— Я, государь, буду вор!
— О, худо же ты затеял! Вора мне не надо, вора я велю казнить.
Государь простился с детьми и уехал. Симеонов отдали в науку. Через долгое время они выросли, выучились чему хотели; государь их потребовал налицо — испробовать их мастерство, поглядеть их искусство, испытать их знание.
Кузнец сковал столб такой, что голову закинешь — шее станет больно, чуть не до небес. Царь похвалил. Другой брат, как белка, вскочил на верхушку столба, глянул на все стороны; раскрылись пред ним все царства-государства, и он стал рассказывать, в котором из них что делается.
— А в таком-то царстве, в таком-то государстве, — говорил он, — живёт Елена-царевна Прекрасная — невиданной красоты; алый цвет у ней по лицу рассыпается, белый пух по груди расстилается, и видно, как мозжечок из косточки в косточку переливается.
Это царю всего больше понравилось. Третий брат тяп да ляп — выстроил корабль, как дом хороший. Царь обрадовался. Четвёртый стал управлять кораблём; корабль побежал по морю, как рыбка живая. Государь был очень доволен. Пятый на всём лету схватил корабль, дёрнул его за нос — корабль потонул на дно моря. Шестой в одну минуту выхватил его из моря, как лёгкую лодочку, и корабль стал — как ни в чём не бывал. Государю и эта штука понравилась.
А для меньшого брата — вора — поставили виселицу, протянули петлю. Царь его спросил:
— И ты в своём мастерстве так же искусен, как твои братья?
— Я ещё искуснее их!
Тут же хотели его вздёрнуть на виселицу; но он закричал:
— Погоди, государь, может и я пригожусь. Повели, я украду для тебя Елену Прекрасную; только отпусти со мной моих братьев. Я поплыву с ними в корабле новосделанном, и Елена-царевна будет твоя.
А у царя из головы не шла Елена Прекрасная, много он об ней слышал хорошего, сердце к ней просилося, да жила она от него за тридевять земель, в тридесятом царстве. «Вор затеял хорошо; положиться на его удальство хоть нельзя, а попытаться можно», — подумал государь. Отпустил вора с братьями, а корабль новосделанный нагрузил всякими богатствами.
Долго ли плавали, нет ли, наконец остановились в том государстве, где жила Елена Прекрасная. Вора не учить, что́ надо говорить, как за дело браться. Он всё вызнал, выведал; услышал, что в этой земле нет кошек, нарядился купцом, взял кошечку; оглаживая, охорашивая, повел её на золотом шнурке мимо окна Елены-царевны. Царевна увидела, понравился ей хорошенький зверёк, приказала она его купить. Вор отвечал, что он богатый купец, приехал из богатейшего государства, привёз всякие редкости, драгоценности, желает явить прекрасной Елене своё усердие и просит её принять от него кошечку в подарок. Вора позвали во дворец; кошка делала разные штуки, царевна любовалась.
Вор наговорил столько о своих невиданных редкостях, принёс и раскинул пред нею такие чудные ткани, такие дивные уборы — глаз бы не отвёл!
— Да то ли ещё у меня есть! — говорил он вдобавок. — Эти вещи я могу всем показать, кто хочет — может купить их; а тебе, царевна, не угодно ли взглянуть на сокровище бесценное, никем не виданное? Оно у меня на корабле под великой охраной; только одной тебе и покажу его. Оно заменяет ночью огонь, днём — солнце и освещает всякий мрак чудным светом: это камень необычайной красоты; а вынуть его невозможно, объявить об нём — значит погубить себя, всякий захочет обладать им. Дорого стоило мне, чтоб достать его; но ещё дороже для меня честь от царя моего, которому я везу это диво в подарок.
Царевна дала слово быть на корабле и взглянуть на сокровище.
На другой день с нянюшками, мамушками, с красными девушками она отправилась из дворца на корабль. Вся свита осталась на берегу; только Елена могла видеть чудный свет бесподобного камня. Всё было изготовлено для её встречи; семь Симеонов явились прислуживать, и только она вступила на корабль — пятый брат схватил корабль за нос, и корабль пал на дно моря; вода плесканулась, закружилась, потом волны опять загуляли по-старому, как ничего не бывало; только на берегу кричали, плакали нянюшки, мамушки, только царь-отец, рассылал погоню во все концы… Но посланцы возвращались без царевны! Елена Прекрасная плыла далеко по синему океану; шестой брат вывел корабль со дна моря, корабль шёл как гусь-лебедь, покачиваясь, и скоро пристал к родимому берегу. Царь обрадовался; он и во сне не видал, чтоб принимать у себя Елену Прекрасную. Щедро наградил он Симеонов, не велел с них оброку, подушного брать; а сам женился на Елене Прекрасной и задал пир на весь мир.
Я нарочно за тысячу вёрст туда пришла, пиво-мёд пила, по усам текло, а в рот не попало! Там дали мне ледяную лошадку, репеное седельце, гороховую уздечку, на плечики — синь кафтан, на голову — шит колпак. Поехала я оттуда во всём наряде, остановилась отдохнуть; седельце, уздечку поснимала, лошадку к деревцу привязала, сама легла на травке. Откуда ни возьмись — набежали свиньи, съели репеное седельце; налетели куры, склевали гороховую уздечку; взошло солнышко, растопило ледяную лошадку. Пошла я с горем пешечком; иду — по дорожке прыгает сорока и кричит: «Синь кафтан! Синь кафтан!», а мне послышалось: «Скинь кафтан!» Я скинула да бросила. К чему же, подумала я, остался на мне шит колпак? Схватила его да оземь и, как видите теперь, осталась ни с чем.
Примечания
- ↑ Записано в Шадринском уезде Пермской губ. А. Н. Зыряновым.
- ↑ Понравился.
- ↑ Записано в Новоторжском уезде Тверской губ. Петром Сокальским.
- ↑ Гость — название крупных купцов до введения купеческих гильдий. (прим. редактора Викитеки)
- ↑ Хитрости, проделки. (прим. редактора Викитеки)
- ↑ Колено (Ред.).
- ↑ Записано в Курской губ.