108[1]
Жил себе дед да баба, у них был один сыночек Ивашечко; они его так-то уж любили, что и сказать нельзя! Вот просит Ивашечко у отца и матери:
— Пустите меня, я поеду рыбку ловить.
— Куда тебе! Ты ещё мал, пожалуй, утонешь, чего доброго!
— Нет, не утону; я буду вам рыбку ловить: пустите!
Баба надела на него белую рубашечку, красным поясом подпоясала и отпустила Ивашечка.
Вот он сел в лодку и говорит:
Чо́вник, чо́вник, плыви дальшенько!
Чо́вник, чо́вник, плыви дальшенько!
Челнок поплыл далеко-далеко, а Ивашко стал ловить рыбку. Прошло мало ли, много ли времени, притащилась баба на́ берег и зовёт своего сынка:
Ивашечко, Ивашечко, мой сыночек!
Приплынь, приплынь на бережочек;
Я тебе есть и пить принесла.
А Ивашко говорит:
Чо́вник, чо́вник, плыви к бережку:
То меня матинька зовет.
Челнок приплыл к бережку; баба забрала рыбу, накормила-напоила своего сына, переменила ему рубашечку и поясок и отпустила опять ловить рыбку.
Вот он сел в лодочку и говорит:
Чо́вник, чо́вник, плыви дальшенько!
Чо́вник, чо́вник, плыви дальшенько!
Челнок поплыл далеко-далеко, а Ивашко стал ловить рыбку. Прошло мало ли, много ли времени, притащился дед на́ берег и зовёт своего сынка:
Ивашечко, Ивашечко, мой сыночек!
Приплынь, приплынь на бережочек;
Я тебе есть и пить принес.
А Ивашко:
Чо́вник, чо́вник, плыви к бережку:
То меня батинька зовет.
Челнок приплыл к бережку; дед забрал рыбу, накормил-напоил сынка, переменил ему рубашечку и поясок и отпустил опять ловить рыбку.
Ведьма[2] слышала, как дед и баба призывали Ивашку, и захотелось ей овладать мальчиком. Вот приходит она на́ берег и кричит хриплым голосом:
Ивашечко, Ивашечко, мой сыночек!
Приплынь, приплынь на бережочек;
Я тебе есть и пить принесла.
Ивашко слышит, что это голос не его матери, а голос ведьмы, и поёт:
Чо́вник, чо́вник, плыви дальшенько,
Чо́вник, чо́вник, плыви дальшенько:
То меня не мать зовет, то меня ведьма зовет.
Ведьма увидела, что надобно звать Ивашку тем же голосом, каким его мать зовёт, побежала к кузнецу и просит его:
— Ковалику[3], ковалику! Скуй мне такой тонесенький голосок, как у Ивашкиной матери; а то я тебя съем!
Коваль сковал ей такой голосок, как у Ивашкиной матери. Вот ведьма пришла ночью на бережок и поёт:
Ивашечко, Ивашечко, мой сыночек!
Приплынь, приплынь на бережочек;
Я тебе есть и пить принесла.
Ивашко приплыл; она рыбу забрала, его самого схватила и унесла к себе. Пришла домой и заставляет свою дочь Алёнку:
— Истопи печь пожарче да сжарь хорошенько Ивашку, а я пойду соберу гостей — моих приятелей.
Вот Алёнка истопила печь жарко-жарко и говорит Ивашке:
— Ступай, садись на лопату!
— Я ещё мал и глуп, — отвечает Ивашко, — я ничего ещё не умею — не разумею; поучи меня, как надо сесть на лопату.
— Хорошо, — говорит Алёнка, — поучить недолго! — и только села она на лопату, Ивашко так и барахнул её в печь и закрыл заслонкой, а сам вышел из хаты, запер двери и влез на высокий-высокий дуб.
Ведьма приходит с гостями и стучится в хату; никто не отворяет ей дверей.
— Ах, проклятая Алёнка! Верно, ушла куда-нибудь играть.
Влезла ведьма в окно, отворила двери и впустила гостей; все уселись за стол, а ведьма открыла заслонку, достала жареную Алёнку — и на стол: ели-ели, пили-пили и вышли на двор и стали валяться на траве.
— Покатюся, повалюся, Ивашкина мясца наевшись! — кричит ведьма. — Покатюся, повалюся, Ивашкина мясца наевшись!
А Ивашко переговаривает её с верху дуба:
— Покатайся, поваляйся, Алёнкина мясца наевшись!
— Мне что-то послышалось, — говорит ведьма.
— Это листья шумят!
Опять ведьма говорит:
— Покатюся, повалюся, Ивашкина мясца наевшись!, а Ивашко своё:
— Покатися, повалися, Алёнкина мясца наевшись!
Ведьма посмотрела вверх и увидела Ивашку; бросилась она грызть дуб — тот самый, где сидел Ивашко, грызла, грызла, грызла — два передних зуба выломала и побежала в кузню. Прибежала и говорит:
— Ковалику, ковалику! Скуй мне железные зубы, а не то я тебя съем!
Коваль сковал ей два железных зуба.
Воротилась ведьма и стала опять грызть дуб; грызла, грызла, и только что перегрызла, как Ивашко взял да и перескочил на другой, соседний дуб, а тот, что ведьма перегрызла, рухнул наземь. Ведьма видит, что Ивашко сидит уже на другом дубе, заскрипела от злости зубами и принялась снова грызть дерево; грызла, грызла, грызла — два нижних зуба выломала и побежала в кузню. Прибежала и говорит:
— Ковалику, ковалику! Скуй мне железные зубы, а не то я тебя съем!
Коваль сковал ей ещё два железных зуба. Воротилась ведьма и стала опять грызть дуб. Ивашко не знает, что ему и делать теперь; смотрит: летят гуси-лебеди; он и просит их:
Гуси мои, лебедята,
Возьмите меня на крылята,
Понесите меня до батиньки, до матиньки;
У батиньки, у матиньки
Пити-ести, хорошо ходити!
— Пущай тебе середине во́зьмут, — говорят птицы.
Ивашко ждёт; летит другое стадо, он опять просит:
Гуси мои, лебедята,
Возьмите меня на крылята,
Понесите меня до батиньки, до матиньки;
У батиньки, у матиньки
Пити-ести, хорошо ходити!
— Пущай тебя задние во́зьмут.
Ивашко опять ждёт; летит третье стадо, он просит:
Гуси мои, лебедята,
Возьмите меня на крылята,
Понесите меня до батиньки, до матиньки;
У батиньки, у матиньки
Пити-ести, хорошо ходити!
Гуси-лебеди подхватили его и понесли домой, прилетели к хате и посадили Ивашку на чердак.
Рано поутру баба собралась печь блины, печет, а сама вспоминает сынка:
— Где-то мой Ивашечко? Хоть бы во сне его увидать!
А дед говорит:
— Мне снилось, будто гуси-лебеди принесли нашего Ивашку на своих крыльях.
Напекла баба блинов и говорит:
— Ну, старик, давай делить блины: это — тебе, дед, это — мне; это — тебе, дед, это — мне…
— А мне нема! — отзывается Ивашко.
— Это — тебе, дед, это — мне…
— А мне нема!
— А ну, старик, — говорит баба, — посмотри, щось там таке́?
Дед полез на чердак и достал оттуда Ивашку. Дед и баба обрадовались, расспросили сына обо всём, обо всём и стали вместе жить да поживать да добра наживать.
109[4]
Быв сабе дед да баба, да у их не было детей. Во баба и ка́жа деду: «Иди, деду, у лес, да вырубай тельпушок[5], да зраби калисочку[6], я буду таго тельпушка калыхать[7], чи не будя чаго?»
Дед зрабив так, як казала баба. Во баба калыша тельпушок да й припевая:
Люли, люли, тельпешику.
Зварю тебе кулешику —
И ячнага, и смачнага,
Явсянага, прасянага.
Глядить баба, аж у тельпушка ноги ёсть; баба зрадовалась да давай изнова петь, и спева́ до тых пор, покуль из таго тельпушка зрабилось дитя. Рады были баба и дед, што дав им бог радасть на старасть, и не знали, што рабить свайму дитяти.
Расте той сын да расте; уже начав рыбку лавить и памагать батьку. Во и кажа: «Тату[8]! Зраби мини серебный чавнок да залате веселе́чко». Батько зрабив; сын начав лавить рыбу и як паедя, так целый день ловя. Во матка принясе яму абедать або вечерять[9] да и кличе:
Иванька-сынок,
Серебный чавнок,
Залате веселечко,
Едь ко мне, мое сердечко!
Пачувши маткин голас, сын приезжая к берягу, бяре яду́[10], аддае матке рыбу, а сам изнова едя.
Ти[11] мала, ти багата[12] ета так было — ведьма, што жила в саседнем селе и знакома была с Иванькиными радитилями, пазавидавала и задумала загубить бабинага сына: пригатовила абедать ти вечерять да и пашла на ряку и давай гукать[13] так, як Иванькина матка гукала яго. Иванька, пачувши яе голас, бо быв грубый, а у матки яго тоненький, да и кажа: «Ета не матка мяне заве, а ведьма!» Ведьма рассярдилась, пашла да каваля да и загадала зрабить такий язычек, як у Иванькиной матки; приходя знова на ряку да и давай звать яго. Ён думав, што то матка, приплыв к берягу. Яна яго ухватила да и панясла дамов; а ён не разглядав, як падъезжав, бо было тёмна.
Ведьма принясла Иваньку дамов да и кажа сваей дацце́[14] Алёнце: «Дачушечка мая! Вазьми сяго хлопчика, абмый да, вытапивши печь, укинь, и як ён зжарицца, пареж и пастав на стале, а я пайду да пазаву ку́мачек сваих; придем да и будем гулять». Иванька ета все чув. Ведьма пашла. Дачка́ зраби, як казала матка, да, взятши лапату, што хлеб сажають, и кажа: «Ивашка, ляж на лапату, я тябе пакалышу[15]». Иванька лег, да паперёк; Алёнка хатела укинуть яго у печ, да, бача, што ён лег не так, кажа: «Сядь удовж[16]!» Ён кажа: «Пакажи мне, я не знаю, як треба[17] лечь». Алёнка здура да и лягла, а Ивашка бурхеть[18] яе у печь! Во яна там и апреглась[19]. Ивашка, выняв яе, зрабив так, як матка вялела зрабить з им, а сам пашов за горад, да и сев на явар[20], да и сядить. Ведьма, сабравши сваих ку́мак, пришла да и давай пить да гулять да тым мясам закусывать. Яна и не думала, штоб ета была Алёнина; яна думала, што дачка́ пригатовила кушания да пашла гулять да падружак.
Паеда́вши харашенька таго мяса и правадивши ку́мачек сваих, ведьма пашла на тоя места, где стаяв явар, што сядев Иванька, да давай качацца да пригаваривать: «Пакачуся, павалюся, Иванькинага мяса наевшись!» А ён и кажа: «А трясцы[21] — Алёнкинага!» Яна, як пабачила яго, дагадалась, пабегла дамов, взяла тапор, да, прибегши, давай рубать явар; тапор переламився. Во яна пабегла да каваля да и приказала зрабить два возы тапаров; ён зрабив. Яна привезла их туда да давай рубить явар; рубая да рубая, а тапары все ламаюцца, бо явар быв грубый; аднак явар начав шатацца на корне и як[22] не упаде. Глядить Иванька, аж лятить ста́да гусей; во ён и начав прасить их:
Гуси, гуси, лебедята!
Вазьмить мяне на крылята,
Панесить мяне к аццу, к матке;
Будя вам ести и пити
И харашо хадити!
Во тые гуси и гаворют: «Нехай[23] тябе другии во́зьмут!» Лятять другии, ён начав прасить; яны сказали, штоб яго третьи взяли. Лятять и третьи; тые сказали, што яго гусак узяв, што лятить адзаду[24]. Лятить той гусак, ён начав прасить; той гусак ухватив и панес яго. Явар упав, а ведьма ад злосци, што не папала в сваи руки Иваньку, стала рвацца, метацца, плакать, да асталась с та́ким. А гусак панес Иваньку в тоя сяло, где радитили; принесши, сев з им на крышу. Во Иванька и став прислухацца у комен[25], што у хати делаецца. В ета время Ивашкины радитили абедали и плакали по ём; во ён и кажа: «Не плачьте, батюшка и матушка! Я тут». Яны, пачувши голас яго, выбягли на двор, зняли с крыши и вельми были рады, што нашли сына свайго. Ён разказав им все, што было. Гусака таго яны стали харашо кармить и паить; стали жить да паживать да добры мысли мать. Ти мала, ти багата паживши, радитили Иванькины памерли, а он и тяперь живе да хлеб жуе, рыбку ловя да добрых людей кормя; и гусак тей з ним. Я сам у Ивашки — надовесь[26] ён свадьбу гуляв — а на той свадьбе скакав, мед-вино пив, в роте не было, а па бараде тякло.
110[27]
Як був собі дід да баба, а у їх мале́нький синок Івашко. Довго просив Івашко батька, щоб він зробив йому човничок да пустив плавать по озеру; да все Івашко був малий, його боялись пустить одного. А як Івашко підріс, уже минув йому десятий год, тоді батько зробив човничок, а мати пішла з Івашком до озера, опустила його на воду і обіщалась навідувать всякий тиждень[28]. Бувало, як наступить п’ятінка[29], мати прийде к берегу і заспіває: «Івашечку, Івашечку! Приплинь, приплинь до бережка; бо я тобі принесла їсти-пити і сороченьку біле́нькую». Івашко скаже човничку: «Пливи, пливи, човничку, до бережка; це моя мати!» Човничок припливе, мати дасть синку їсти-пити, надіне на його біле́ньку сорочку і оп’ять одпустить човничок в воду.
Так вона навіщала Івашка, а відьма усе чула, ховавшись у кустах біля того міста, куди припливав човничок. Відьма хотіла з’їсти Івашка, і на другу п’ятницю прийшла раньше матери Івашкиної і заспівала: «Івашечку, Івашечку! Приплинь, приплинь до бережка; бо я тобі принесла їсти-пити і сороченьку біле́нькую». Да заспівала грубим голосом, так що Івашко узнав не материнський голос і каже човничку: «Пливи, пливи од бережка, бо це прийшла не моя мати». Човничок одплив. Тоді відьма побігла до коваля і просить його: «Ковалю, ковалю! Зроби мені такий голос, як у Івашкиної матери». Коваль зробив їй такий голос, і вона на другу п’ятницю оп’ять пішла раненько до бережка і заспівала тоне́ньким голоском: «Івашечку, Івашечку! Приплинь, приплинь до бережка; бо я тобі принесла їсти-пити і сороченьку біле́нькую».
Івашко не узнав уже, що це була не його мати, і сказав човничку, щоб він приплив до бережка. Відьма схапала його і потащила до себе, приказала Марусі, дочці, зжарить Івашка, а сама побігла скликать гостей. Маруся узяла лопату, що в пічку хліб сажають, і каже: «Сядь, Івашку, на лопату». Івашко сів, да не так, як вона хоче. Маруся толкує, як треба сісти, а він усе як будто не понімає і просить Марусю: «Сядь сама, — каже, — покажи мені». Маруся сіла, а він її в пічку, — вона і зжарилась. Сам вибіг із хати, взліз на дерево да й сидить.
Прийшла відьма з гостями, стукає в двері і кричить: «Марусю, Марусю! Одчини двері». А Маруся не чує. «Видно, суча дочка пішла на досвітки[30] — гулять з дівчатами да з парубками, ілі до подруг пішла — косу у ленти заплітать». Стукала-стукала і у двері і у окна да й виладила[31] окно, пролізла в хату, одчинила двері і ввела гостей. Дивиться — в печі жарена Маруся, подала на стол гостям і просить їсти. От і гості і сама відьма, наївшись того м’ясця, вийшли із хати на траву покататься, легли і кричать: «Покатимся, повалимся, Івашкиного м’ясця наївшись!» А Івашко з дерева: «Покатитесь, повалитесь, Марусиного м’ясця наївшись!» Відьма чує голос, да не бачить — відкіль він? Оп’ять: «Покатимся, повалимся, Івашкиного м’ясця наївшись!» А Івашко: «Покатитесь, повалитесь, Марусиного м’ясця наївшись!»
Відьма побачила Івашка і давай гризти дерево під Івашком; гризла-гризла, переламала усі зуби і побігла к ковалю, щоб він зробив їй железні зуби; прийшла назад і оп’ять начала гризти. Догризла до середини; в то врем’я гуси летять. Івашко заголосив: «Гуси мої, гусенята, візьміть мене на крилята, однесіть мене до батеньки; у його єсть много добра, єсть що їсти і пити». А гуси йому: «Нехай тебе задні візьмуть!» Прилетілі і ті; він і їх просить, но і вони сказали: «Нехай тебе візьмуть ті, що сзади летять». Прилетіли і задні, взяли Івашка і однесли к батькові і матері, посадили на кришу хати, а самі тут же сіли. Тоді баба напекла пирогов і ділить: «Цей тобі, діду, цей мені!» А Івашко з криши: «А мені?» Баба дивиться, дивиться — нічого не бачить. Оп’ять: «Цей тобі, діду, а цей мені!» А Івашко з криши: «А мені?» Вийшла баба із хати, глядь — а Івашко сидить на криші; вот його зараз зняли з криши, а гусей накормили овсом, пшеницею, напоїли і пустили летіть дальше. Івашко остався дома і тепер живе, хліб жує і добром гусей вспоминає.
111[32]
В некоторой деревне жил старик со старухой; детей у них не было. Однажды старик поехал в лес за дровами; это было зимою. Старик нарубил дров, сколько нужно было, да срубил ещё лутошку[33]. Приехал домой, дрова на дворе оставил, а лутошку в избу принёс и положил в подпечек. На третий день что-то в подпечке зашумело, а потом кричит:
— Тятя! Мама! Выньте меня.
Старик со старухой испугались; да слышат и в другой раз тот же голос:
— Тятя! Мама! Выньте меня; — старик поглядел в подпечек и увидел там небольшого мальчика.
Вынул его оттуда, показал старухе, и назвали его Лутонькою, стали его и кормить и поить.
Пришло лето, стал мальчик промышлять рыбною ловлею и тем промыслом кормил старика со старухою. Старуха, бывало, придёт к нему на ловлю и кричит[34] его:
— Лутонь, Лутонь, Лутонюшка! Пригрянь, пригрянь ко бережку, а я тебе дам пирожка с начинкою.
Лутоня как заслышит голос матери — и подъезжает в берегу; от матери берёт кусок пирога, а ей даёт рыбу. Однажды подглядела это ягая-баба, пришла к тому месту и начала его манить к себе такими же словами, как и мать кликала; Лутонюшка услыхал толстый голос ягой-бабы и сказал ей в ответ:
— Нет, не матушкин голос: очень толст! Поди, язык поточи!
С тем ягая-баба и отправилась. После того приходит туда же старуха, его мать названая, и начала манить:
— Лутонь, Лутонь, Лутонюшка! Пригрянь, пригрянь ко бережку, а я тебе дам пирожка с начинкою.
Лутонька услыхал материн голос, подъехал к берегу, взял у неё пирог, а ей рыбу отдал.
Старуха ушла, а ягая-баба выточила свой язык на точиле и немного погодя прибежала на берег и стала манить Лутонюшку. Лутонька не узнал её голоса, подумал, что мать его зовёт, подъехал к берегу; ягая-баба схватила его и утащила в свою избу. У ягой-бабы было три дочери. Она приказала большей дочери истопить избу жарко-жарко, Лутоньку ожарить, а сама ушла в поле гулять. Бо́льшая дочь истопила избу, привела Лутоньку и велела ему садиться на лопату. Лутонька был не плох, начал отговариваться, что не знает, не ведает, как сесть на лопату:
— Покажи, — просит, — как надо садиться?
Дочка ягой-бабы села на лопату, а Лутонька взял лопату за черен[35] и сунул её в печь, а сам залез на полдовку[36]. Приходит ягая-баба и спрашивает Лутоньку; дочери вынули из печи свою сестру и подали матери: она её и скушала. Вышла на двор и говорит:
— Покатаюсь, поваляюсь на Лутонькиных косточках!
А Лутонька сидит на полдовке да себе говорит:
— Покатайся, поваляйся на дочерних косточках!
Ягая-баба увидела Лутоньку и закричала:
— Как ни встану, а достану тебя, Лутонька!
Достала Лутоньку и отдала дочерям, приказала его ожарить, а сама опять ушла. Дочери истопили избу; середняя хотела посадить Лутоньку на лопату, но он обманул её и сунул самоё в печь. То же сделал он и с младшею. Ягая-баба пришла домой, стала звать дочерей; нет никого. Вынула сама жареное и съела, потом вышла на двор и говорит:
— Покатаюсь, поваляюсь на Лутонькиных косточках!
А Лутонька с полдовки отвечает:
— Покатайся, поваляйся, дура, на дочерних косточках!
Ягая-баба увидела его, осердилась и хотела достать. Лутонька закричал жалобным голосом:
— Ах вы, гуси, ах вы, лебеди! Прилетите ко мне, вырвите по пёрышку.
Гуси-лебеди прилетели, вырвали у себя по пёрышку, сделали два крылышка и дали Лутонюшке; Лутонька взял и улетел от ягой-бабы к отцу, к матери и стал вместе с ними жить-поживать да рыбку из воды таскать.
Примечания
- ↑ Записано Афанасьевым в Бобровском уезде Воронежской губ.
- ↑ Некоторые сказочники заменяют в этой сказке слово «ведьма» — словом «змея».
- ↑ Коваль — кузнец; ковать, подкова.
- ↑ Записано в г. Погаре Черниговской губ. учителем Н. Матросовым на местном диалекте, переходном от русского языка к белорусскому.
- ↑ Чурбан.
- ↑ Люльку, колыбель.
- ↑ Качать.
- ↑ Отец.
- ↑ Ужинать.
- ↑ Еда, яства.
- ↑ Вместо чи — частица, соответствующая ли, или: «много ли, мало ли».
- ↑ Много.
- ↑ Звать.
- ↑ Дочери.
- ↑ Покачаю.
- ↑ Вдоль.
- ↑ Надо.
- ↑ Вкинул, вбросил быстро.
- ↑ Изжарилась. Опрягать — жарить.
- ↑ Явар — бел., явор (дерево). (прим. редактора Викитеки)
- ↑ А чтоб тебя лихоманка!
- ↑ Чуть.
- ↑ Пускай.
- ↑ Позади.
- ↑ Комен — передняя часть печи для выхода дыму.
- ↑ Намедни.
- ↑ Место записи неизвестно. Сказка украинская.
- ↑ Неделю.
- ↑ Пятница.
- ↑ Собрание молодежи с полуночи до рассвета (Ред.).
- ↑ Вынула, выставила.
- ↑ Записано в Саратовской губ. К. А. Гуськовым.
- ↑ Лутошка — молодая липка, срубленная для сдирки лыка. (прим. редактора Викитеки)
- ↑ Зовёт.
- ↑ Рукоятка.
- ↑ Полдовка — чердак (Ред.).