Народное собраніе боговъ.
правитьЗвевсъ. — Гермесъ. — Момъ.
правитьЗевсъ. Не ворчите больше, господа боги, и не шепчитесь по угламъ, жалуясь, что въ нашихъ пирахъ участвуетъ много недостойныхъ, Открывается по этому вопросу совѣщаніе, говорите же каждый открыто, что ему думается, и заявляйте свои неудовольствія. Гермесъ, давай обычный знакъ!
Гермесъ. Господа! Молчаніе!! Кто хочетъ говорить изъ имѣющихъ на то право взрослыхъ боговъ? Вопросъ о чужихъ и новопоселенцахъ!
Момъ. Я, Момъ! если позволишь, Зевсъ…
Зевсъ. Приглашеніе даетъ уже тебѣ право, такъ что отъ меня ничего не нужно,
Момъ. Я хочу сказать, что худо дѣлаютъ тѣ изъ насъ, которые, не довольствуясь, что сами изъ людей стали богами, думаютъ еще, что ничего важнаго и существеннаго не достигнуто, если они не сдѣлаютъ равными намъ по почету и своихъ слугъ и спутниковъ, Зевсъ! Я прошу дать мнѣ позволеніе говорить съ полною свободою. Иначе я не могу, а всѣ знаютъ, какъ я невоздержанъ на языкъ и что ни о чемъ я не умолчу, что дѣлается не хорошо. Я все изобличаю и говорю открыто то, что думаю, не опасаясь никого и стыдясь скрывать свое мнѣніе. За это я многимъ и кажусь невыносимымъ, прирожденнымъ доносчикомъ, за это меня я называютъ фискаломъ. Но если ужъ позволено, если мы приглашены и если ты самъ. Зевсъ, даешь позволеніе, я выскажусь, ничего не скрывая.
Я говорю, что многіе, не довольствуясь тѣмъ, что допущены къ участію во всѣхъ нашихъ пирахъ и равно съ нами почитаются, хотя на половину, они смертные, привели еще съ собой на небо и вписали въ число боговъ цѣлыя артели слугъ и теперь, ни гроша не заплативъ, принимаютъ участіе въ жертвоприношеніяхъ и все раздѣляютъ наравнѣ съ нами.
Зевсъ. Да говори. Момчэ, безъ намековъ, открыто и прямо, называй имена: теперь твои замѣчанія слишкомъ общи, они могутъ касаться многихъ, того или другого. Надо быть смѣлымъ и говорить безъ стѣсненій.
Момъ. Спасибо, Зевсъ, что ты меня еще и вызываешь на откровенность! Ты поступаешь царственно, праздолюбиво, великодушно, требуя отъ меня и именъ.. Ну-съ, вотъ нашъ благороднѣйшій Діонисъ, получеловѣкъ, даже по женской линіи не грекъ, а внукъ какого то сирофиникійскаго торгаша Кадма; разъ ужъ онъ удостоился безсмертія — не стану я говорить, каковъ онъ; не стану говорить о его митрѣ, объ его пьянствѣ, объ его ухарствѣ. Всѣ вы, я думаю, видите, какъ мало онъ похожъ на настоящаго мужчину, какая это баба: видите, что онъ полоумный и что съ утра уже отъ него разитъ винищемъ… Но вѣдь онъ ввелъ къ намъ всю свою братію, цѣлую орду, и сдѣлалъ богами Пана, Силена и сатировъ, этихъ мужлановъ, скотниковъ, буяновъ и съ этакими харями! У одного изъ нихъ рога, ноги отъ колѣна козлиныя и со своей длинной бородой онъ почти совсѣмъ похожъ на козла: другой — лидіецъ-то этотъ, — плѣшивый, курносый старикъ, вѣчно на ослѣ… Сатиры — точно фригійцы: уши у нихъ острыя, сами они плѣшивые, рогатые да и рога то у нихъ точно у новорожденнаго козленка. У всѣхъ у нихъ хвосты. Вотъ, какихъ боговъ надѣлалъ намъ его благородіе!!! Удивительно ли, что презираютъ насъ люди, видя богами такихъ уродовъ и чудовищъ?! Я ужъ не говорю, что онъ привелъ и двухъ бабъ, одну свою любовницу Аріадну, да еще ея вѣнокъ помѣстилъ въ число звѣздъ; другую, дочь мужика Икара. И что ужъ совсѣмъ смѣшно, боги, и собаку-то Эригоны и ту онъ ввелъ на небо, чтобы — видите ли!дѣвка то эта не огорчилась, что не взять на небо ея любимый песъ! Что это, боги, не обида?! не пьяный дебошъ?! не насмѣшка?! Но послушайте о другихъ…
Зевсъ. Объ Асклепіѣ и о Гераклѣ, Момъ, не говори! Вижу я, что ты туда гнешь рѣчь! Изъ нихъ одинъ лѣчить и поднимаетъ отъ одра болѣзней и одинъ онъ стоитъ многихъ другихъ, а Гераклъ — мой сынъ и не малыми трудами купилъ онъ себѣ безсмертіе, такъ что ихъ ты ужъ не тронь!
Момъ. Для тебя, Зевсъ, я о нихъ умолчу, хотя имѣю многое сказать, хотя бы одно то, что оба они огонькомъ клеймленьи.. Если мнѣ можно говорить о тебѣ самомъ, я бы многое имѣлъ сказать?
Зевсъ. Обо мнѣ всего больше можешь говорить. Ео что же: ты и меня будешь обвинять въ томъ, что я чужой?
Момъ. Ну, на Критѣ не только это можно о тебѣ услышать; тамъ говорятъ о тебѣ кое что и еще и могилу твою показываютъ. Впрочемъ, я не вѣрю ахейскимъ эгейцамъ, которые болтаютъ, что ты подкидышъ; я скажу то, что, по моему, гораздо болѣе заслуживаетъ порицанія. Вѣдь далъ поводъ для всѣхъ этихъ безобразій и былъ причиною того, что у насъ завелось это скопище незаконнорожденныхъ, ты самъ, Зевсъ, связываясь съ смертными женщинами, пробираясь къ нимъ и тутъ, и тамъ въ разныхъ видахъ. Мы положительно трепетали, чтобы кто нибудь не закололъ тебя, какъ жертвенную скотину, когда ты обратился въ быка, или чтобы какой нибудь золотыхъ дѣлъ мастеръ не переплавилъ тебя, когда ты обращался въ золотой дождь, такъ что вмѣсто Зевса вдругъ бы у насъ оказались брошка, браслетъ или сережки… А потомъ ты набилъ небо этими полубогами, — иначе не могу я ихъ назвать. Вѣдь это же потѣха слышать, что Геркулесъ оказался богомъ, а Эврисоей, который имъ командовалъ, простой смертный и что рядомъ — храмъ Геркулеса, холопа, и могила Эврисеея, его хозяина. И опять въ Ѳивахъ: Діонисъ — богъ. а его двоюродные братья — Пентей, Актеонъ, Леархъ — самые обыкновенные люди! Съ того времени, какъ ты, Зевсъ, для всѣхъ такихъ открылъ сюда двери и связался со смертными женщинами, всѣ бросились тебѣ подражать и не только боги, но — что ужъ совсѣмъ позоръ — и богини. Кто не знаетъ Анхиза, Тнеона, Эндиміона, Ясіона и остальныхъ?! Впрочемъ, это ужъ лучше опустить: слишкомъ долго было бы разсказывать всѣ ихъ вины.
Зевсъ. Момъ, ничего не говори о Ганимедѣ. Я разсержусь, если ты огорчишь этого мальчика, ругая его родню!
Мимъ. Пожалуй, и про орла ничего не говорить, ибо и онъ на небѣ, сидитъ на царскомъ скипетрѣ, чуть не на головѣ у тебя гнѣзда вьетъ и тоже на бога походить?! И его оставить изъ за Ганимеда?… Ну, а Эти съ, Корибантъ, Сабазій, эти откуда затесались въ нашъ кругъ? А этотъ мидіецъ, Миѳра, въ кандисѣ и тіарѣ, даже по гречески не разумѣющій, такъ что онъ ни «здравствуй», ни «прощай» не понимаетъ!! И вотъ геты и скифы, видя такія штуки, говорятъ, что немного мы значимъ, и сами дѣлаютъ безсмертными и богами кого имъ вздумается, напримѣръ, Замодксисъ, простой рабъ, вписался въ боги, не знаю ужъ какъ волгавшись. Да все это, боги, еще бы ничего себѣ. Но ты, египтянинъ, запеленанный, съ собачьей мордой! ты, милѣйшій, кто такой? Какъ это ты изъ гончихъ удостоился стать богомъ?! Чего нужно этому разукрашенному быку Мемфиса, тоже почитаемому, изрекающему оракулы, окруженному жрецами!? Мнѣ просто стыдно говорить объ ибисахъ, обезьянахъ, козлахъ и Другихъ вещахъ, еще болѣе смѣшныхъ, Богъ знаетъ какъ перебравшихся изъ Египта на небо! И какъ это вы, боги, терпите, что все это почитается такъ же какъ вы, если только не болѣе!! Да ты, Зевсъ, какъ ты то терпишь, что и тебѣ наростили бараньи рога??
Зевсъ. Все, что ты говоришь объ египтянахъ, и вѣрно и стыдно. Только, вѣдь, Момъ, многое тутъ загадочно, и не надо очень смѣяться надъ этимъ, если не посвященъ въ таинства…
Момъ. Да ужъ, дѣйствительно, надо быть очень посвященнымъ, чтобы понимать, что боги боги и есть, а псоголовые такъ псоголовые…
Зевсъ. Оставь, пожалуйста, вопросъ объ египтянахъ… Мы разсмотримъ это въ другое время, на досугѣ… Говори дальше…
Момъ. Тогда я скажу о Трофоній и, что всего болѣе меня бѣситъ, объ Амфилохѣ, который, сынъ окаяннаго матереубійцы, предсказываетъ себѣ, какъ настоящій богъ, въ Киликіи, жестоко надувая и шарлатанствуя изъ-за двухъ грошей… Теперь ужъ не ты, Аполлонъ, славишься, а любой камень, любой алтарь подаетъ оракулы, если его помазать масломъ, да положить на него вѣнковъ, лишь бы при немъ оказался какой-нибудь шарлатанъ, а ихъ много! Вонъ статуя борца Полидаманта исцѣляетъ горячечныхъ въ Олимпіи, статуя Ѳеагена — на Наносѣ, Гектору приносятъ жертвы въ Иліонѣ, а насупротивъ въ Херсонесѣ — Протезилаю. Стало насъ такъ много, больше стало и клятвопреступленій и святотатствъ, и хорошо люди дѣлаютъ, что насъ презираютъ!..
Ну, я кончилъ о богахъ незаконно рожденныхъ и незаконно вписавшихся. Очень смѣюсь я также, Зевсъ, слыша какія то странныя слова для вещей, которыхъ нѣтъ у насъ, слова, которыя ничего и не могутъ заключать. Гдѣ, въ самомъ дѣлѣ, Многославная Доблесть, и Природа, и Судьба, и Счастье, эти пустыя, ничего не обозначающія слова, выдуманныя болтунами философами?! И вотъ, появившись ни съ того ни съ сего, они такъ овладѣли умами безумцевъ, что никто не хочетъ приносить намъ жертвъ, зная, что хоть тысячу гекатомбъ сожги онъ намъ, а Судьба все равно сдѣлаетъ то, что предопредѣлено каждому изъ вѣку Рокомъ!! Позволь тебя, Зевсъ, спросить: да ты самъ то видѣлъ когда нибудь Добродѣтель, Природу или Судьбу? А вѣдь ты вѣчно слышишь эти слова въ философскихъ разсужденіяхъ и я знаю, что ты вѣдь не какой нибудь глухарь, и навѣрно слышишь ихъ громкіе вопли. Однако, я прерываю свою рѣчь, хотя имѣлъ бы еще многое сказать. Я вижу, что многіе сердятся на меня и даже посвистываютъ, особенно тѣ, кого затронули мои смѣлыя слова. Если хочешь, Зевсъ, я прочту уже заготовленную резолюцію во этому вопросу?..
Зевсъ. Читай. Я не скажу. чтобы все у тебя было невѣрно, и надо, въ самомъ дѣлѣ, многое устранить, чтобы не разнилось еще большаго…
Момъ. Резолюція: «Въ часъ добрый. На законно состоявшемся собраніи, въ 7-й день мѣсяца, почетнымъ предсѣдателемъ былъ Зевсъ, предсѣдательствовалъ Посейдонъ, товарищемъ предсѣдателя былъ Аполлонъ, секретаремъ быль Момъ, сынъ Ночи. Сонь внесъ предложеніе. Такъ какъ многіе посторонніе, не только эллины, но даже варвары, никоимъ образомъ недостойные быть членами нашей общины, незаконно вписались въ наше число и объявились богами, переполнили небо, такъ что пиры боговъ стали полны шумной толпой, разноголосой и разноязычной, а нектаръ и амброзія, вслѣдствіе множества потребителей, стали истощаться, такъ что стаканъ стоитъ уже мину, да они же по дерзости, постолкавши съ сѣдалищъ старинныхъ и настоящихъ боговъ, заняли первыя мѣста, не по отчинѣ и не по дѣдинѣ, и стремятся на землѣ, получить особое почитаніе, то совѣтъ и народъ постановили: въ день зимняго солнцестоянія созвать на Олимпѣ общее собраніе и избрать семь нарослыхъ боговъ въ комиссію, трехъ изъ стараго совѣта, что былъ при Кроносѣ, и четырехъ изъ двѣнадцати, въ числѣ ихъ Зевса. Комиссія эта имѣетъ работать, давъ узаконенную клятву Стиксомъ. Гермесъ, какъ глашатай, пригласитъ всѣхъ, кто претендуетъ на право участвовать въ собраніи, а они соберутъ свидѣтелей, которые бы клятвенно засвидѣтельствовали ихъ происхожденіе. Затѣмъ они будутъ но одиночкѣ представлены въ комиссію и комиссія, допросивъ свидѣтелей, рѣшитъ, признавать ли ихъ богами или должно ихъ отправить на ихъ кладбища и положить подъ фамильными памятниками. И если потомъ кто-нибудь изъ этихъ недостойныхъ и обличенныхъ комиссіей полѣзетъ на небо, того схватить и бросить въ Тартаръ. Богамъ же каждому заниматься своимъ дѣломъ, и Аѳинѣ не лечитъ, Асклепію не давать оракуловъ, Аполлону не дѣлать сразу столько дѣлъ, а, избравъ что нибудь одно, быть или вѣщуномъ, или врачемъ, или пѣвцомъ. Философамъ же подтвердить, чтобъ не выдавали пустые звуки за божества и не пустословили о томъ, чего не знаютъ. А которые изъ исключенныхъ боговъ имѣютъ храмы и жертвенники, тѣхъ изображенія изъять изъ обращенія и замѣнить ихъ статуями Зевса, Геры, Аполлона или кого изъ остальныхъ боговъ, а тѣмъ города могутъ насыпать курганы и вмѣсто жертвенниковъ поставить имъ надгробныя плиты. А если кто не послушаетъ приглашенія и не явится въ комиссію, о томъ будетъ постановлено заочное рѣшеніе». — Таково постановленіе.
Зевсъ. Совершенно вѣрно, Момъ! Кто согласенъ, поднимите руки… впрочемъ, пусть лучше такъ будетъ исполнено, я знаю, что много тутъ такихъ, которые бы не подняли руки. Теперь ступайте. а Гермесъ позоветъ васъ; приходите же каждый съ подлинными документами и ясными доказательствами, кто его отецъ и мать, когда и какъ сдѣлался кто богомъ, кто его родня и свойственники. И какъ кто такихъ доказательствъ не представитъ, комиссія не будетъ обращать вниманія на то, что кто либо имѣетъ на землѣ пышный храмъ или что люди считаютъ его богомъ!