Наказаніе и исправленіе *).
правитьГлавное тюремное управленіе въ Обзорѣ своей десятилѣтней дѣятельности указываетъ на разстройство ссылочной системы и на неустройство нашихъ тюремъ въ семидесятыхъ годахъ, т.-е. въ то время, когда мѣста заключенія поступили въ завѣдываніе этого управленія, учрежденнаго въ 1879 г. Прежніе порядки, какъ устройства тюремъ, такъ тюремно-административные и хозяйственные, оказались устарѣвшими и несоотвѣтствующими новымъ условіямъ жизни, созданнымъ великими реформами шестидесятыхъ годовъ. Въ Обзорѣ мы читаемъ: «Съ отмѣною помѣщичьей власти увеличилось число случаевъ, въ коихъ крестьяне подлежали суду наравнѣ съ прочими сословіями. Замѣна тѣлесныхъ наказаній лишеніемъ свободы повлекла за собою измѣненіе въ значеніи тюремнаго заключенія, которое перестало служить почти исключительно цѣлямъ подслѣдственнаго задержанія. Возникла необходимость установить порядокъ содержанія въ тюрьмахъ, придать ему карательный характеръ, — словомъ, явилась потребность въ тюремной реформѣ». Далѣе Обзоръ указываетъ на весьма печальный фактъ переполненія тюремъ до того, что къ концу 1881 г. на 76,090 арестантскихъ мѣстъ приходилось 94,796 содержащихся; въ тюрьмахъ 15 губерній на одно мѣсто приходилось отъ 1, и до 2 заключенныхъ, въ 9 губерніяхъ до 2, и въ одной губерніи даже 5, в. Такое переполненіе тюремъ, «являясь не только препятствіемъ къ установленію внутренняго порядка въ мѣстахъ заключенія», было «причиной усиленной болѣзненности и смертности среди арестантовъ». Вмѣстимость исправительныхъ арестантскихъ отдѣленій (бывшихъ арестантскихъ ротъ гражданскаго вѣдомства) «представлялась настолько недостаточною, что большая половина преступниковъ, осужденныхъ къ отдачѣ въ арестантскія роты, содержалась въ тюремныхъ замкахъ»… «Въ однѣхъ и тѣхъ же камерахъ содержались и слѣдственные, и осужденные арестанты, приговоренные къ кратковременному тюремному заключенію вмѣстѣ съ ссыльно-каторжными и пересыльными всякихъ категорій…» «Рядомъ съ неудовлетворительнымъ состояніемъ тюремныхъ зданій, причины разстройства тюремной части коренились еще въ тѣхъ условіяхъ, въ которыхъ находились тюремная администрація и надзоръ». Переустройство всей тюремной систеты оказывалось крайне необходимымъ и, можно сказать, неотложнымъ, начинаясь значительнаго увеличенія числа помѣщеній для заключенныхъ. Это сознавалось главнымъ тюремнымъ управленіемъ и весьма озабочивало управленіе съ самаго начала его дѣятельности. Но и теперь, по истеченіи десятилѣтія, тюремное управленіе не можетъ сказать, чтобы имъ были достигнуты вполнѣ удовлетворительные результаты.
Въ Обзорѣ главное тюремное управленіе говоритъ: «Для разрѣшенія вопроса о выработкѣ надлежащей пенитенціарной системы учреждена была въ 1864 г. коммиссія изъ представителей вѣдомствъ, имѣвшихъ то или иное отношеніе къ тюремному дѣлу. Коммиссія эта предприняла обширное изслѣдованіе положенія тюремнаго вопроса въ Россіи и за границей, министерство же внутреннихъ дѣлъ оказалось вынужденнымъ, въ виду предстоявшей тогда судебной реформы и окончательнаго опредѣленія пенитенціарной системы, пріостановить, впредь до разрѣшенія этихъ вопросовъ, постройку новыхъ тюремъ…» «Богатый матеріалъ, собранный коммиссіей, выяснилъ во всѣхъ подробностяхъ недостатки тогдашняго положенія тюремной части и былъ несомнѣнно достаточенъ для разрѣшенія возложенной на коммиссію задачи, но дальнѣйшее движеніе этого дѣла осложнилось тѣмъ, что вопросъ о пенитенціарной системѣ не могъ быть разрѣшенъ ранѣе того, какъ будетъ опредѣлено, какія измѣненія послѣдуютъ въ общемъ строѣ наказаній. Между тѣмъ, обѣ части этого, въ существѣ дѣла, одного вопроса разрабатывались въ разныхъ вѣдомствахъ, и въ то время, какъ бывшее II отдѣленіе собственной Его Величества канцеляріи затруднялось окончаніемъ общаго пересмотра уложенія о наказаніяхъ до приведенія въ удовлетворительное состояніе каторжныхъ работъ и мѣстъ заключенія для преступниковъ, министерство внутреннихъ дѣлъ признало невозможнымъ привести къ окончанію работы по устройству мѣстъ заключенія въ виду предстоявшаго пересмотра самыхъ законовъ, которыми установлены наказанія, отбываемыя въ этихъ мѣстахъ заключенія»[1]… «При направленіи, данномъ дѣлу этими коммиссіями (ихъ было послѣдовательно образовано нѣсколько), когда предполагалось разработать и утвердить въ законодательномъ порядкѣ всѣ подробности преобразованія, министерство внутреннимъ дѣлъ было лишено всякой возможности проектировать какія-либо существенныя, коренныя измѣненія въ дѣйствующемъ законодательствѣ по тюремной части или приводить въ исполненіе мѣры общаго характера, ибо каждое изъ такихъ измѣненій, всякая мѣра должны современенъ оказаться въ противорѣчіи съ общимъ планомъ и строемъ реформы, неизбѣжнымъ слѣдствіемъ чего была бы ломка порядковъ, едва успѣвшихъ окрѣпнуть и войти въ жизнь. Съ своей стороны и по тѣмъ же самымъ основаніямъ, министерство финансовъ и государственный совѣтъ съ крайнею осторожностью относились къ ассигнованію денежныхъ средствъ на тюремную часть, вслѣдствіе чего заявляемыя министерствомъ внутреннихъ дѣлъ, экстренныя даже, потребности оставались нерѣдко неудовлетворенными, несмотря на несомнѣнную ихъ неотложность…»[2]. Далѣе Обзоръ представляетъ картину совершеннаго разрушенія тюремныхъ зданій, хозяйства, надзора, дисциплины и всѣхъ порядковъ.
Въ смыслѣ неупорядоченности столичныя тюрьмы мало отличались отъ провинціальныхъ. Вотъ что говоритъ объ этомъ главное тюремное управленіе: «Рядомъ съ указанными недостатками по части администраціи и хозяйства столичныхъ тюремъ, обращалъ на себя вниманіе его упадокъ въ нихъ внутренняго порядка и дисциплины, вредный вообще и крайне нежелательный въ большомъ городѣ, гдѣ всегда есть многочисленный классъ людей, опасный для общественнаго порядка и, можно сказать, живущій преступленіемъ. Въ глазахъ этого класса населенія столичныя тюрьмы потеряли всякое устрашающее значеніе»[3]. Если для нѣкоторой части столичнаго населенія тюрьма утратила «всякое устрашающее значеніе», то съ неменьшимъ основаніемъ можно было бы сказать то же самое и о всѣхъ вообще тюрьмахъ, находящихся въ еще худшемъ положеніи въ провинціальныхъ городахъ. Въ этомъ отношеніи мы позволимъ себѣ, однако же, не раздѣлять мнѣнія главнаго тюремнаго управленія. Мы полагаемъ, что справедливымъ это можетъ быть только въ томъ случаѣ, когда дѣло идетъ о рецидивистахъ, уже сидѣвшихъ въ тюрьмѣ. Для человѣка же, въ ней не сидѣвшаго, тюрьма всегда страшна и своего "устрашающаго значенія "потерять не можетъ отъ того, что въ ней плохи порядки, дурно ведется хозяйство и вредны помѣщенія для здоровья или для нравственности заключенныхъ. Тюрьма страшна сама по себѣ, какъ нѣчто неизвѣстное, какъ всякая неволя и, въ особенности, она страшна потому, что заключеніе въ тюрьмѣ оставляетъ извѣстный, неизгладимый слѣдъ на репутаціи человѣка, къ какому бы классу общества онъ ни принадлежалъ. Не въ многолюдныхъ городахъ, а въ деревенской глуши самыхъ тихихъ, земледѣльческихъ губерній намъ доводилось слышать фразу: «для кого острогъ, а для меня каменный домъ». Это ничто иное, какъ бравада человѣка, сидѣвшаго въ тюрьмѣ и пытающагося нахальною похвальбой скрыть уцѣлѣвшій въ немъ остатокъ стыда. Отвѣтъ на такую браваду всегда одинаковый въ деревнѣ и въ многолюдномъ городѣ: хорошъ ли, "нѣтъ-ли этотъ «каменный домъ», попасть въ него никому нежелательно. Конечно, для человѣка, уже опозореннаго сидѣніемъ въ тюрьмѣ и кличкою «острожника», тюрьма утрачиваетъ долю нравственнаго устрашающаго значенія, и для такихъ людей остается въ силѣ, главнымъ образомъ, физически непріятныя стороны тюремнаго заключенія. А поэтому мы думаемъ, что для общественной нравственности, для поддержанія и охраненія «стыда» отъ разрушительнаго вліянія тюрьмы необходимо всѣ мѣры предпринять къ тому, чтобы уменьшить число людей, подвергающихся тюремному заключенію. Практикою чужихъ странъ найденъ одинъ изъ способовъ достигнуть этого посредствомъ «условнаго освобожденія» лицъ, подлежащихъ по приговорамъ судовъ заключенію въ тюрьмахъ. Мѣра эта представляется намъ весьма симпатичною и гуманною тѣмъ довѣріемъ, которое въ такихъ случаяхъ оказывается добрымъ качествамъ человѣка, впавшаго въ преступленіе по несчастной случайности, по нуждѣ, по неразумію или по инымъ причинамъ, каковы пагубныя вліянія среды въ городахъ и т. под. Въ особенности важно условное освобожденіе, когда дѣло идетъ о молодыхъ подсудимыхъ, лишь по закону вышедшихъ изъ ненаказуемости по возрасту[4]. Лучшею мѣрой въ подобныхъ случаяхъ была бы, по нашему мнѣнію, отсылка молодыхъ людей на родину, въ деревню, на исправленіе, въ семьи подъ надзоромъ мѣстныхъ волостныхъ и сельскихъ властей. Мы говоримъ, само собою разумѣется, не объ отсылкѣ по этапу, черезъ полицейскія арестантскія[5]. Если бы намъ возразили, что иной способъ отправки обойдется значительно дороже, мы отвѣтили бы: обойдется, навѣрное, дороже теперешняго, но не на много, и передъ лишнею затратой нельзя останавливаться, когда дѣло идетъ о спасеніи ребенка или юноши отъ конечнаго развращенія, долженствующаго, по всей вѣроятности, привести ихъ, рано или поздно, къ заключенію въ тюрьмѣ, что, конечно, окажется еще болѣе убыточнымъ во всѣхъ отношеніяхъ.
Главное тюремное управленіе настаиваетъ на необходимости поднять «устрашающее значеніе» тюрьмы и, въ то же время, признаетъ существованіе въ большихъ городахъ «многочисленнаго класса людей, живущихъ преступленіемъ». Изъ этого можно заключить, что страхъ попасть въ тюрьму не помѣшалъ возникновенію многочисленнаго класса профессіональныхъ, такъ сказать, преступниковъ. То же самое и, быть можетъ, въ большей мѣрѣ, чѣмъ въ Россіи, замѣчается во всѣхъ крупныхъ городахъ Европы и Америки, несмотря на различіе въ устройствѣ тюремъ и въ дисциплинѣ, въ нихъ дѣйствующей. Если бы намъ было доказано, что такая-то организація нѣсть заключенія повліяла значительно на уменьшеніе числа преступленій и опаснаго класса людей, живущихъ преимущественно незаконными средствами, тогда мы могли бы сказать, что есть нѣкоторое основаніе ввести и у насъ такую же карательную систему, при непремѣнномъ условіи, однако же, чтобы эта система не шла въ разрѣзъ съ общими понятіями о гуманности. До тѣхъ же поръ, пока намъ это не доказано съ достаточною убѣдительностью, мы лишены возможности дать предпочтеніе одной карательной системѣ передъ другими, до тѣхъ поръ мы вынуждены строить лишь одни предположенія на чисто-теоретическихъ разсужденіяхъ. И при этомъ наши теоретически-добытые выводы рискуютъ на каждомъ шагу натолкнуться на опровергающіе ихъ факты, добытые практикой и установленные статистикой. Выводы же тогда только могутъ имѣть рѣшающее значеніе, когда будутъ приняты въ соображеніе всѣ условія жизни той страны, къ которой они относятся, каковы: общій уровень образованія, благосостояніе жителей и т. д. Очень можетъ быть, что всѣ такого рода данныя имѣются въ рукахъ главнаго тюремнаго управленія и коммисriö, работавшихъ надъ тюремною реформой и надъ пересмотромъ карательныхъ законовъ. Объ этомъ вскользь упоминается въ Обзорѣ, но ничего не говорится о результатахъ «обширнаго изслѣдованія», предпринятаго въ Россіи и за границей еще въ 1864 году. Можно лишь отмѣтить, что главное тюремное управленіе склоняется въ пользу введенія принудительныхъ работъ въ тюрьмахъ, при системѣ келейнаго (целюлярнаго) заключенія, т. е. заключенія одиночнаго. Этому посвященъ весь пятый отдѣлъ Обзора.
"Къ настоящему отдѣлу, — говорится въ Обзорѣ, — относится совокупность всѣхъ тѣхъ мѣръ, которыя входятъ въ понятіе исправительной дисциплины. Во главѣ этихъ мѣръ стоитъ внѣ всякаго сомнѣнія занятіе арестантовъ полезнымъ и производительнымъ трудомъ, преслѣдующее троякую цѣль: установленіе соразмѣрности между строгостью порядка содержанія и тяжестью отбываемаго наказанія, нравственное воздѣйствіе на арестанта путемъ устраненія растлѣвающей его праздности и обезпеченіе судьбы арестанта на первое время по его освобожденіи путемъ назначенія ему денежнаго вознагражденія за трудъ[6]. Надобности нѣтъ, разумѣется, доказывать цѣлесообразность и необходимость такихъ мѣръ. По этому предмету изданъ законъ 6 января 1886 г., коимъ установлена «обязательность труда для содержащихся въ мѣстахъ заключенія арестантовъ, отбывающихъ опредѣленное по суду наказаніе». Со времени введенія въ дѣйствіе этого закона «занятіе работами входитъ въ составъ тюремной дисциплины и примѣняется въ данномъ мѣстѣ заключенія постольку, поскольку это допускается условіями устройства помѣщеній и надзора за арестантами». «Законъ, обязывая заключенныхъ заниматься работами по назначенію администраціи, придаетъ труду въ стѣнахъ тюрьмы карательное значеніе…» «Отъ обязательнаго занятія работами освобождаются лишь: 1) отбывающіе арестъ; 2) подвергнутые личному задержанію несостоятельные должники; 3) пересыльные, не принадлежащіе къ разрядамъ лицъ, приговоренныхъ къ карательному лишенію свободы; 4) подслѣдственные арестанты». За всякія работы, не исключая и тѣхъ, которыя производятся «по хозяйству тюрьмы и для ея потребностей», установлено денежное вознагражденіе. «Изъ заработанныхъ арестантами денегъ одну половину имъ разрѣшается расходовать на свои надобности во время заключенія, другая половина выдается имъ при освобожденіи». «Заключенный можетъ быть въ видѣ дисциплинарнаго взысканія лишаемъ своего заработка». Въ видѣ вознагражденія тюремной администраціи и дабы «побудить ее къ большему усердію въ дѣлѣ занятія арестантовъ работами, новыя правила предоставляютъ администраціи нѣкоторое участіе въ доходахъ отъ этихъ работъ», т.-е. въ пользу администраціи отчисляется извѣстная доля арестантскихъ заработковъ. Принудительныя работы могутъ производиться хозяйственнымъ способомъ или посредствомъ «отдачи тюремныхъ мастерскихъ и арестантскихъ рабочихъ рукъ въ аренду частнымъ предпринимателямъ»[7]. Работы раздѣляются на два вида: на внутреннія, производящіяся въ тюремныхъ зданіяхъ, и на внѣшнія, для которыхъ арестанты выводятся изъ тюремныхъ помѣщеній.
Одинъ изъ наиболѣе заслуживающихъ вниманія опытовъ примѣненія арестантскаго труда былъ произведенъ въ Духовщинскомъ уѣздѣ, Смоленской губерніи. Благодаря энергіи М. О. Кусакова, мѣстнаго помѣщика и земскаго дѣятеля, при духовщинской тюрьмѣ были устроены земледѣльческія работы и выдѣлка кирпича на арендованной землѣ[8]. Главное тюремное управленіе говоритъ въ своемъ Обзорѣ, что этотъ опытъ, «произведенный, правда, въ очень скромныхъ размѣрахъ, показалъ, однако, возможность, при желаніи и энергіи мѣстныхъ дѣятелей, организовать даже съ небольшими средствами производительный трудъ арестантовъ». Изъ этихъ словъ явствуетъ, что главное тюремное управленіе считаетъ удавшимся смѣлый опытъ, произведенный М. О. Кусаковымъ «съ небольшими средствами», — вѣрнѣе было бы сказать: безъ всякихъ средствъ, — и при необходимости преодолѣть немаловажныя затрудненія и препятствія. Если опытъ оказался удачнымъ въ малыхъ размѣрахъ, мы не видимъ основанія, почему онъ до сихъ поръ не повторенъ въ размѣрахъ большихъ и не по личному почину какого-либо мѣстнаго дѣятеля, а по распоряженію тюремнаго управленія съ нѣкоторою затратой на этотъ предметъ соотвѣтствующей суммы. Изъ отчета г. Кусакова за четыре года (1881—1884) видно, что за это время на приходъ тюремной фермы поступило 3,347 р. 95 к., израсходовано 2,795 р. 48 к., считая въ томъ числѣ вознагражденіе арестантовъ за трудъ, вознагражденіе смотрителя тюрьмы, издержки на постройки и обзаведеніе и т. под.; чистой прибыли оказывается 552 руб. 48 коп. и построекъ на сумму 1,500 р. Наиболѣе серьезное затрудненіе при такихъ опытахъ представляетъ вопросъ о помѣщеніи арестантовъ на время полевыхъ и кирпичныхъ работъ. Но и этотъ вопросъ разрѣшенъ вполнѣ удачно при опытѣ устройства житомирско-бердичевскаго шоссе арестантами житомирской тюрьмы въ 1887 г. "Въ виду дальности разстоянія тюрьмы отъ мѣста работъ, — говорится въ Обзорѣ, — было разрѣшено ставить и перемѣщать, по мѣрѣ передвиженія центра работы, солдатскія палатки, замѣнявшіяся осенью досчатыми «бараками, что дало возможность не тратить непроизводительно рабочія силы» и время на переходы изъ тюрьмы къ мѣсту работъ и обратно. Такіе же опыты повторены въ г. Дубно, Волынской губ., и при постройкѣ псковско-рижской желѣзной дороги. По отзыву главнаго тюремнаго управленія, «при производствѣ всѣхъ этихъ работъ повсемѣстно сохранялся полный порядокъ и, несмотря на незначительное сравнительно количество надзирателей, побѣговъ почти не было». Четыре удачныхъ опыта указываютъ на полную возможность производительнаго и полезнаго примѣненія арестантскаго труда внѣ мѣстъ заключенія. Польза въ данномъ случаѣ получается многообразная, какъ для физическаго здоровья арестантовъ, такъ и для ихъ нравственности. Очень большое значеніе имѣетъ и самый видъ труда, подходящій къ обычнымъ, хотя иногда и тяжелымъ работамъ крестьянъ, составляющихъ огромное большинство въ средѣ арестантовъ. И, тѣмъ не менѣе, кромѣ этихъ четырехъ опытовъ, мы не видимъ въ Обзорѣ указаній на дальнѣйшій ходъ дѣла въ томъ же направленіи. Въ Обзорѣ замѣчается даже какъ бы предпочтеніе, отдаваемое главнымъ тюремнымъ управленіемъ внутреннимъ работамъ арестантовъ, — работамъ ремесленно-фабричнаго характера. Намъ сдается, будто въ этомъ опять-таки проглядываетъ опасеніе тюремнаго управленія, какъ бы не умалилось карательное и устрашающее значеніе тюрьмы. Опасеніе это представляется намъ нѣсколько преувеличеннымъ и недостаточно обоснованнымъ, быть можетъ, потому, что мы на первое мѣсто выдвигаемъ цѣль исправленія наказаніемъ, а не цѣль устрашенія тяжестью кары.
Говоря о внутреннихъ тюремныхъ работахъ, само главное управленіе замѣчаетъ, что «особенно затруднительнымъ представлялось занятіе арестантовъ въ уѣздныхъ тюрьмахъ, населеніе коихъ, принадлежа по преимуществу къ крестьянскому сословію, трудно пріурочивается къ мастеровымъ занятіямъ». Въ Обзорѣ перечисляются съ видимымъ удовольствіемъ тюрьмы, въ которыхъ устроены и развиваются фабричныя и ремесленныя производства: приготовленіе холста «въ весьма большомъ количествѣ», заготовленіе одежды и обуви по подряду для арміи, флота, пограничной стражи и полиціи, мебели для войсковыхъ потребностей и т. под.; говорится о дешевизнѣ такихъ издѣлій и о выгодности какъ для казны, такъ и для тюремъ подрядныхъ работъ; замѣчается наклонность превратить тюрьмы въ фабричныя и въ ремесленныя заведенія. Сомнѣнія быть не можетъ въ томъ, что тюрьма всегда имѣетъ возможность изготовлять всякія издѣлія значительно дешевле частныхъ предпринимателей уже потому, что къ расходамъ производства не причисляются проценты на капиталъ, затраченный въ постройки и обзаведеніе, проценты на погашеніе этого капитала, вознагражденіе за рискъ и за трудъ предпринимателя и т. д. Тутъ возникаетъ вопросъ о желательности и полезности для государства конкурренціи между свободными промышленными заведеніями и подневольными — тюремными. Всякій кусокъ холста, всякая заготовка одежды и проч., сдѣланные арестантскими руками, отнимаютъ долю прибылей у свободныхъ предпринимателей и, съ тѣмъ вмѣстѣ, умаляютъ сумму заработковъ свободныхъ рабочихъ. «По свѣдѣніямъ, поступившимъ въ управленіе въ теченіе 1887 г., отъ работъ арестантовъ въ тюрьмахъ общаго устройства, исправительныхъ арестантскихъ отдѣленіяхъ, уголовныхъ и слѣдственныхъ тюрьмахъ Привислянскаго края и въ мѣстахъ заключенія С.-Петербурга выручено 601,793 р. 94 к.». Стало быть, небольшое сравнительно число тюремъ введенными въ нихъ работами отняли 600 тысячъ рублей изъ общаго оборота свободной промышленности государства. Изъ этой суммы 166,440 р. 82 к. внесено въ доходъ казны. Прибыль для казначейства весьма ничтожная. но если бы при устройствѣ мастерскихъ во всѣхъ мѣстахъ заключенія имперіи эти суммы увеличились бы въ нѣсколько разъ, то выгоды казны, все-таки, не уравновѣсили бы собою потерь частной обрабатывающей промышленности.
Совсѣмъ иное дѣло — созиданіе новыхъ цѣнностей въ видѣ построекъ шоссе, подъѣздныхъ путей, желѣзно-дорожныхъ сооруженій, ломки камня, обработки пустующихъ или малодоходныхъ земель, осушительныхъ и ирригаціонныхъ работъ, лѣсонасажденій и т. под. Насколько важно и полезно, по нашему мнѣнію, упорядочить ссылку и направить ее на колонизацію, настолько же желательно обратить арестантскій трудъ на разнообразныя работы общественной и государственной полезности. Мы не говоримъ, гдѣ и что можно сдѣлать арестантскими руками, но глубоко убѣждены, что нѣтъ такого города, нѣтъ такой мѣстности въ Россіи, гдѣ бы не нашлось приложенія труду этого рода. Наибольшія затрудненія представятъ въ этомъ отношеніи столичныя тюрьмы. И тутъ мы, все-таки, не видимъ непреодолимыхъ препятствій къ выдѣленію изъ мѣстъ заключеній рабочихъ партій, состоящихъ изъ болѣе или менѣе долгосрочныхъ арестантовъ, на работы канализаціонныя и иныя, какъ на окраинахъ города, такъ и за городомъ, подобно тому, какъ это дѣлалось въ Житомирѣ.
Ремесленный трудъ въ мѣстахъ заключенія представляется намъ нежелательнымъ еще и вотъ почему: тюрьма — сама по себѣ, даже въ ея нынѣшнемъ еще неупорядоченномъ положеніи, отбиваетъ крестьянина отъ его обычнаго земледѣльческаго труда, отучаетъ его физически и нравственно отъ полевыхъ работъ и отъ «земли». Тутъ дѣйствуетъ не одна только привычка къ праздности, но въ еще большей мѣрѣ — отвычка мускуловъ отъ необходимаго напряженія. Съ введеніемъ ремесленнаго труда, совершенно отличнаго отъ земледѣльческаго и всегда болѣе легкаго, образуется привычка къ легкимъ занятіямъ и такая же отвычка отъ усиленнаго труда мускульнаго. И къ этому присоединится возможность полученія заработка отъ ремесла, т.-е. отъ занятія по преимуществу городскаго. Мы опасаемся, что, при такихъ обстоятельствахъ, мѣста заключенія съ ихъ мастерскими станутъ этапомъ для перехода деревенскихъ хлѣбопашцевъ въ разрядъ городскихъ мастеровыхъ, плохихъ ремесленниковъ, только увеличивающихъ собою ряды городскихъ пролетаріевъ, разростающихся и безъ того слишкомъ быстро до такихъ размѣровъ, что главное тюремное управленіе имѣетъ основанія считать этотъ «многочисленный классъ людей опаснымъ для общественнаго порядка»[9]. Мы полагали бы, что надлежитъ изыскивать способы къ возможному уменьшенію численности такого «класса людей», что необходимо создать такую комбинацію мѣръ наказанія и исправленія, которая не выбивала бы людей, прошедшихъ этимъ несчастнымъ путемъ, съ ихъ обычной жизненной дороги.
Всякая страна имѣетъ свои особенности, и въ этомъ отношеніи наше отечество стоитъ совершенно особнякомъ отъ всѣхъ цивилизованныхъ странъ Стараго и Новаго Свѣта. А потому всѣ правительственныя мѣропріятія въ Россіи должны быть приноровлены къ ея особенностямъ и съ ними согласованы. Мы можемъ и обязаны принимать въ сображеніе опыты другихъ культурныхъ народовъ, но никакъ не должны подражать имъ слѣпо, копировать ихъ учрежденія, не разбирая, насколько таковыя согласуются съ особенностями нашего быта. Въ занимающемъ насъ вопросѣ это не менѣе важно, чѣмъ во всѣхъ другихъ вопросахъ экономическаго характера. На Западѣ преступниковъ некуда дѣвать, кромѣ тюрьмы и рабочаго дома съ ремесленными мастерскими. Тамъ свободный народъ десятками тысячъ бѣжитъ ежегодно за море искать средствъ къ жизни, свободнаго уголка земли. У насъ есть неисчислимыя пространства пустырей съ плодороднѣйшею почвой, съ благодатнѣйшимъ климатомъ, есть пустопорожнія области, размѣрами равныя цѣлымъ европейскимъ государствамъ; вблизи самыхъ столицъ не мало такихъ пространствъ земли, къ которымъ стоить только приложить разумный трудъ, чтобы они превратились въ доходныя и богатыя статьи государственныхъ доходовъ. При такихъ исключительно благопріятныхъ условіяхъ намъ слѣдовало бы работать надъ созданіемъ своей особливой пенитенціарной системы, въ которой тюрьма занимала бы наименьшее мѣсто и наибольшее было бы отведено штрафнымъ колоніямъ различныхъ типовъ. Если считалось возможнымъ учрежденіе въ разныхъ губерніяхъ исправительныхъ колоній для несовершеннолѣтнихъ преступниковъ, если эти колоніи даютъ удовлетворительные результаты, то мы рѣшительно не видимъ основаній, которыя могли бы препятствовать учрежденію, вмѣсто тюремъ, исправительныхъ колоній для взрослыхъ преступниковъ, въ особенности когда мы имѣемъ передъ собою духовщинскій опытъ, заслужившій весьма одобрительный отзывъ главнаго тюремнаго управленія.
По сознанію управленія, проведеніе предположенныхъ тюремныхъ улучшеній останавливается за недостаткомъ денегъ на постройку новыхъ тюремъ и на перестройку старыхъ. На осуществленіе тюремной реформы требуются многіе милліоны рублей, которые не проценты будутъ приносить, а будутъ вынуждать новые значительные расходы на ремонтъ зданій. Тѣ же, и даже меньшія суммы, израсходованныя на заведеніе пенитенціарныхъ колоній, дали бы въ самомъ скоромъ времени хорошій процентъ; колоніи не затребовали бы суммъ на ремонтъ, а ремонтировались бы своими средствами, и, наконецъ, колоніи не расходовали бы средствъ казначейства ни свое содержаніе, жили бы своими средствами. Всего же важнѣе то обстоятельство, что выходящіе на свободу арестанты колоній возвращались бы въ свои деревни такими же хлѣбопашцами, какими были прежде, и еще приносили бы съ собою нѣкоторыя полезныя знанія по части земледѣлія, усовершенствованныхъ пріемовъ культуры, скотоводства, огородничества и садоводства. Отбывшіе наказаніе приходили бы домой не только исправленными нравственно, но и не попорченными физически тѣснымъ заключеніемъ, и до извѣстной степени просвѣщенные такими свѣдѣніями, которыя прямо приложимы къ потребностямъ ихъ обычной жизни.
Одна изъ мѣръ наказаній, установленныхъ закономъ, но неосуществимыхъ на практикѣ, — обращеніе приговоренныхъ на общественныя работы въ замѣну штрафовъ, — сдѣлается вполнѣ примѣнимою при учрежденіи штрафныхъ колоній. Отдача на короткіе сроки въ такія работы можетъ съ пользою замѣнить собою аресты, по приговорамъ мировыхъ судей; съ еще большею пользой она можетъ быть установлена въ видѣ самостоятельной кары за нѣкоторые проступки, каковы порубки лѣсовъ и т. п. Въ сущности, всѣ штрафы, налагаемые на крестьянъ, падаютъ своею тяжестью не на одного только виновнаго, но на весь домъ, подрываютъ достатокъ цѣлой семьи, нисколько неповинной въ какомъ-либо буйствѣ или въ иномъ маловажномъ проступкѣ одного изъ своихъ членовъ. Аресты такъ же точно лишаютъ семью ея рабочей силы. Приговоренный къ работѣ въ колоніи понесъ бы заслуженную кару, но семья получила бы извѣстную долю его заработка и менѣе пострадала бы отъ проступка одного изъ семейныхъ. И, наконецъ, колонія — не острогъ: при разумномъ и осмотрительномъ веденіи дѣла, колонія не навяжетъ отбывшему наказаніе неизгладимой, позорящей клички «острожника», а можетъ вернуть его въ прежнее общество хорошо дисциплинированнымъ и дѣльнымъ работникомъ.
Мы чужды всякаго опасенія умалить устрашающее значеніе наказанія замѣною тюрьмы штрафною колоніей. Напротивъ, отбывшій наказаніе въ колоніи выйдетъ изъ нея убѣжденнымъ собственнымъ опытомъ въ томъ, что съ нимъ не шутки шутили и не на казенный пансіонъ брали, какъ это бываетъ въ тюрьмахъ. Боязнь побѣговъ также не можетъ имѣть мѣста, во-первыхъ, потому, что осужденные на срокъ (по простонародному выраженію — «на высидку») почти никогда не убѣгаютъ, какъ это доказано многими опытами; во-вторыхъ, потому, что въ колоніяхъ должны быть введены порядки, достаточно предупреждающіе возможность побѣговъ и даже кратковременныхъ отлучекъ. Неодобрительное поведеніе арестанта можетъ быть поставлено поводомъ къ продленію срока пребыванія въ колоніи, по усмотрѣнію администраціи, съ вѣдома высшихъ мѣстныхъ властей. Мы здѣсь не проектъ пишемъ, а выражаемъ только въ общихъ чертахъ свои, такъ сказать, desiderata.
Мы не имѣемъ въ виду полной отмѣны тюремнаго заключенія, какъ уголовной кары, но очень желали бы уменьшенія числа случаевъ примѣненія этого наказанія, въ особенности по отношенію къ людямъ рабочихъ классовъ, за проступки несложные, каковы, напримѣръ, кражи, нѣкоторые виды обмановъ, единовременныя растраты (не длящіяся) и т. п., когда проступки этого рода совершены въ первый и, въ нѣкоторыхъ случаяхъ, во второй разъ, а также за нѣкоторыя преступленія некорыстнаго характера.
Самымъ тяжкимъ изъ всѣхъ видовъ наказаній, за исключеніемъ развѣ только каторги, мы считаемъ одиночное заключеніе. Особенная тяжесть этой кары признается самимъ закономъ, какъ то видно изъ положенія о сокращеніи опредѣленнаго судомъ срока при отбываніи наказанія въ тюрьмахъ, устроенныхъ по системѣ одиночнаго заключенія. Въ Обзорѣ главн. тюремное управленіе, между прочимъ, говоритъ: «Съ изданіемъ уложенія 1845 г. и особенно съ начала шестидесятыхъ годовъ безвозвратно миновала пора того суроваго отношенія къ преступнику, когда причиненіе ему физическаго страданія входило, какъ необходимый элементъ, въ составъ уголовной кары». Слава Богу, что пора эта миновала безвозвратно, и остается желать, чтобы въ свою очередь прошла и пора того якобы гуманнаго отношенія къ осужденнымъ, при которомъ причиненіе имъ возможно тяжелѣйшихъ нравственныхъ страданій признается необходимымъ условіемъ кары и устрашенія. Придуманныя людьми, въ душѣ добрыми и человѣколюбивыми, системы одиночнаго заключенія и обязательнаго молчанія принадлежатъ, по нашему мнѣнію, къ числу такихъ жестокихъ каръ въ нравственномъ и въ физическомъ смыслѣ, отъ которыхъ будущее человѣчество отвернется съ такимъ же ужасомъ, съ какимъ мы въ былое время отвертывались отъ истязаній осужденныхъ. Видимыхъ и осязаемыхъ знаковъ страданій усовершенствованныя американцами кары не оставляютъ; но за то онѣ исподоволь, часъ за часомъ и день за днемъ, подтачиваютъ физическое здоровье одиночно заключенныхъ и невольныхъ молчальниковъ и въ большей или меньшей мѣрѣ, смотря по силѣ нравственно истязуемаго, разрушительно дѣйствуютъ на его психическое здоровье. Ни того, ни другаго не могутъ отрицать сами составители разсматриваемаго нами Обзора; доказательствомъ служатъ намъ слѣдующія строки этой книги: «Одновременно съ этимъ (съ правилами о сокращеніи сроковъ) были преподаны правила о порядкѣ содержанія арестантовъ въ одиночныхъ тюрьмахъ, причемъ обращено особое вниманіе на непремѣнное доставленіе арестантамъ занятій, на ежедневный выводъ ихъ на прогулку, на присутствіе ихъ при богослуженіи, школьное обученіе и неукоснительное посѣщеніе арестантовъ всѣми лицами тюремнаго персонала»[10]. Почему же всѣ эти, сами не очень хорошія, предписанія съ особенною настоятельностью выражены, какъ только дѣло коснулось заключенныхъ въ одиночной тюрьмѣ? Мы думаемъ, что сдѣлано это изъ опасенія, далеко не лишеннаго основанія, какъ бы не пришлось большинство такихъ заключенныхъ переводить прямо изъ одиночной тюрьмы въ домъ для умалишенныхъ. Въ другомъ мѣстѣ Обзора главное тюремное управленіе замѣчаетъ, «что одна изъ труднѣйшихъ задачъ заключается въ организаціи труда арестантовъ новой одиночной тюрьмы (въ Петербургѣ), особенно въ виду краткосрочности наказанія, отбываемаго въ этой тюрьмѣ». Далѣе говорится о важномъ значеніи этого вопроса «для всѣхъ новыхъ тюремъ, сооружаемыхъ по одиночной системѣ»[11]. Сооруженіе новой петербургской одиночной тюрьмы обошлось въ 1.396,849 рублей; дороговизна эта обусловливалась громадностью зданія и, въ особенности, спеціальными приспособленіями для одиночнаго размѣщенія заключенныхъ. Не подлежитъ сомнѣнію, что всѣ новыя сооруженія такого же типа обойдутся несравненно дороже обыкновенныхъ тюремъ, хотя бы и значительно улучшенныхъ въ санитарномъ отношеніи.
Для чего же собственно предположены эти новыя постройки и большія на нихъ затраты при недостаточности средствъ, на что не разъ высказаны въ Обзорѣ сѣтованія главнаго тюремнаго управленія? Доказано ли неоспоримыми и достаточно убѣдительными опытами превосходство одиночнаго заключенія въ качествѣ исправительной и карательной мѣры? На это мы не находимъ указаній въ Обзорѣ и не думаемъ, чтобъ имѣлись налицо необходимыя для того данныя, хотя бы по кратковременности существованія этой тюрьмы. А затѣмъ, для полноты свѣдѣній, на которыхъ можно бы обосновать правильное рѣшеніе вопроса, необходимо было бы имѣть свѣдѣнія о дальнѣйшей участи приговоренныхъ, отбывшихъ наказаніе въ одиночномъ заключеніи. И только по полученіи несомнѣнныхъ и благопріятныхъ показаній можно было бы приступать къ дальнѣйшимъ постройкамъ дорого стоющихъ сооруженій, могущихъ оказаться впослѣдствіи совершенно непригодными для предположенныхъ цѣлей исправленія и наказанія безъ существеннаго вреда для здоровья и рабочей способности осужденныхъ.
Мы знаемъ, что намъ могутъ возражать указаніями на опыты другихъ странъ, гдѣ уже давно практикуется система одиночнаго заключенія. Подобныя указанія для насъ такъ же мало убѣдительны, какъ всякія ссыля на чужіе опыты, производившіеся при иныхъ условіяхъ, чѣмъ тѣ, въ какихъ находится наше отечество. Мы уже говорили о необходимости при всѣхъ общественныхъ экспериментахъ принимать въ соображеніе особенности каждой страны, каждаго народа, выражающіяся въ характерѣ, вѣковыхъ привычкахъ народа, въ его образѣ жизни, въ экономическихъ потребностяхъ и т. д. Тамъ, гдѣ преобладаетъ городская жизнь надъ деревенскою, гдѣ сильно развита фабричная, заводская и ремесленная промышленность, тамъ городскіе обыватели и рабочіе сжились, такъ сказать, съ тѣснотою помѣщеній, съ молчаливымъ трудомъ въ одиночку; тамъ менѣе рѣзокъ для человѣка переходъ отъ одиночнаго станка мастерской къ одиночной кельѣ съ такимъ же станкомъ и не особенно затруднительно послѣдующее возвращеніе въ мастерскую или на фабрику. Для огромнаго же большинства русскихъ людей переходъ отъ привычнаго простора и свободы полей и лѣсовъ въ тѣсную одиночную келью просто ужасенъ и совершенно невозможно возирёщеніе къ прежнимъ занятіямъ по окончаніи срока наказанія. Тамъ, на Западѣ, рабочій и по выходѣ изъ тюрьмы остается тѣмъ же, чѣмъ былъ до заключенія въ тюрьму; у насъ онъ перестаетъ быть крестьяниномъ и не можетъ стать ремесленникомъ, ибо никакому ремеслу онъ не научится основательно ни въ общей тюрьмѣ, ни въ одиночной. Вступивши въ тюрьму крестьяниномъ, онъ почти всегда, а изъ одиночной тюрьмы — неминуемо, выйдетъ пролетаріемъ, городскимъ «босякомъ», отбившимся отъ своего кореннаго дѣла и неспособнымъ ни къ какому другому дѣлу, — выйдетъ обезсиленнымъ физически и нравственно.
Ради какой же общественной необходимости предположено у насъ истратить милліоны на сооруженіе одиночныхъ тюремъ? Неужели только съ цѣлью устрашенія тяжестью наказанія? Если это такъ, то средство представляется намъ слишкомъ сильнымъ и дорогимъ, а цѣль — недостижимою этимъ средствомъ. Мы уже говорили выше объ устрашающемъ значеніи тюрьмы вообще и то же самое могли бы повторить о всякой тюрьмѣ, каковы бы ни были введенные въ ней порядки. Для не сидѣвшихъ въ ней они неизвѣстны и безъ личнаго опыта непонятны огромному большинству населенія. Ожидать же, что испытавшіе на себѣ всю тяжесть одиночнаго заключенія разнесутъ во всеобщее устрашеніе свѣдѣнія о такой тюрьмѣ, едва ли есть основаніе. Мы скорѣе готовы думать, что они разнесутъ похвальбу тѣми деньгами, которыя вынесутъ изъ заключенія въ видѣ заработка. Русскій человѣкъ, и въ особенности «острожникъ», гораздо болѣе склоненъ къ похвальбѣ, хотя бы острогомъ, чѣмъ къ мрачнымъ жалобамъ на перенесенныя страданія. Мы лично и не разъ видали людей, похвалявшихся пребываніемъ въ арестантскихъ ротахъ, гдѣ, кажется, съ ними не шутили, и даже — страшными слѣдами, оставленными на ихъ тѣлѣ шпицрутенами и плетьми… Для самого же перенесшаго одиночное заключеніе устрашающее значеніе этого наказанія умаляется вотъ почему: или онъ выйдетъ изъ тюрьмы, такъ сказать, закаленнымъ произведеннымъ надъ нимъ экспериментомъ, или окажется имъ надорваннымъ и обезсиленнымъ, иначе сказать — энервированнымъ; въ первомъ случаѣ человѣкъ легко становится мрачнымъ и ожесточеннымъ, во второмъ — дряблымъ и апатичнымъ до индифферентизма. Въ обоихъ случаяхъ онъ выйдетъ, какъ мы выше сказали, плохимъ работникомъ и съ дрянною репутаціей, бездомнымъ пролетаріемъ и босякомъ, котораго нужда и голодъ заставятъ совершать новыя преступленія, несмотря ни на какія устрашенія.
Правда, одиночная тюрьма имѣетъ то важное преимущество передъ общими тюрьмами, что заключенные въ ней ограждены отъ развращающаго вліянія однихъ арестантовъ на другихъ. Но значеніе этого преимущества весьма умаляется тѣмъ, что во время слѣдствія и суда, до приведенія приговора въ исполненіе, обвиняемые будутъ, все-таки, находиться въ общихъ тюрьмахъ для подслѣдственныхъ и, стало быть, окажутся предоставленными пагубному дѣйствію острожной среды. Нельзя же, однако, изъ-за этого подвергать и подслѣдственныхъ арестантовъ страшному режиму одиночнаго заключенія.
Насколько различны могутъ быть взгляды на тяжесть наказаній и на ихъ сравнительную суровость, видно изъ нижеслѣдующаго мнѣнія, выраженнаго въ Обзорѣ: «Достаточно извѣстенъ тотъ фактъ, что въ 60-хъ годахъ арестанты бывшихъ исправительныхъ ротъ нерѣдко совершали тяжкія преступленія, чтобы „облегчить свою участь“, т.-е. попасть на каторгу. Такъ низко упало значеніе высшаго уголовнаго наказанія» — каторги. Факты этого рода не подлежатъ сомнѣнію и на самомъ дѣлѣ достаточно извѣстны; но толкованіе имъ можетъ быть дано совершенно иное и прямо противуположное, а именно, что суровость содержанія въ арестантскихъ ротахъ доводила не рѣдко людей до отчаянія и до совершенія тяжкихъ преступленій, чтобы только выйти изъ непереносимаго положенія. Жестокость самой каторги представлялась менѣе страшною, чѣмъ порядки, существовавшіе въ арестантскихъ ротахъ; упало, собственно, не значеніе каторги, само по себѣ, а только по сравненію съ арестантскими ротами, оказавшимися ужаснѣе всякой каторги. Наказаніе можетъ довести человѣка до раскаянія, составляющаго первый шагъ къ исправленію, и такъ же точно оно можетъ до вести до отчаянія, ведущаго либо къ ожесточенію, либо къ апатіи, смотря по темпераменту и характеру наказуемаго. Наказаніе немыслимо безъ лишеній и страданій для отбывающаго его, и тутъ все дѣло въ мѣрѣ и въ соотвѣтствіи не столько между содѣяннымъ и постигающимъ за то обвиненнаго, сколько въ соотвѣтствіи между налагаемыми карами и общими чертами характера того народа, для котораго онѣ установлены. Вообще уголовныя кары должны быть гуманными; въ частности, онѣ должны быть національными, тогда только онѣ будутъ признаны справедливыми, окажутся понятными и дѣйствительными въ качествѣ средствъ исправительныхъ и репрессивныхъ.
Главное тюремное управленіе совершенно вѣрно замѣчаетъ, что «ложно понятая филантропія, стремящаяся къ доставленію арестантамъ наибольшаго комфорта, развращающимъ образомъ дѣйствуетъ на преступника, умаляя въ глазахъ его силу понесенной кары, и порождаетъ совершенно справедливое неудовольствіе въ свободномъ населеніи, которое въ большинствѣ своемъ, при самомъ тяжкомъ иногда трудѣ, не въ силахъ доставить себѣ такого жилища, одежды и пропитанія, какими пользуется человѣкъ, нанесшій обществу вредъ преступнымъ дѣяніемъ». Въ непосредственно за симъ слѣдующихъ строкахъ управленіе говоритъ объ улучшеніи тюремныхъ зданій, о предоставленіи заработковъ арестантамъ, объ улучшенной пищѣ, т.-е. обо всемъ, что арестантъ имѣетъ въ несравненно лучшемъ видѣ, чѣмъ свободное, трудовое населеніе. При этомъ, какъ бы въ оправданіе, приводятся мотивы: необходимость охраненія здоровья и т. п. И заканчивается это такимъ заключеніемъ: «Усиленіе тюремнаго надзора, организація каторги, установленіе правилъ одиночнаго заключенія имѣли своею конечною цѣлью поднятіе дисциплины среди арестантовъ и созданіе такой обстановки тюремной жизни, при которой лишеніе свободы пріобрѣтало надлежащее карательное значеніе»[12]. Теоретически все это болѣе или менѣе правильно и выходитъ довольно стройно, на практикѣ же должно оказаться далеко не такъ. Оставляя въ сторонѣ каторгу, мы находимъ, что, какія бы ни придумывались нравственно-мучительныя системы заключенія (одиночнаго, молчальнаго или еще какого-нибудь заморски усовершенствованнаго вида), содержащійся въ тюрьмѣ арестантъ будетъ всегда находиться физически въ несравненно болѣе хорошихъ условіяхъ, чѣмъ на свободѣ. Въ теплѣ, въ чистотѣ, сытый, одѣтый, занятый сравнительно легкимъ, — мы употребимъ простое народное выраженіе, — пустяковымъ трудомъ, безъ заботъ о ежедневномъ существованіи, о заработкѣ, о содержаніи семьи, арестантъ будетъ только скучать, скучать до тоски, до отчанія, до сумасшествія. Само тюремное управленіе отлично знаетъ это, недаромъ оно озабочено «непремѣннымъ доставленіемъ арестантамъ занятій», выводомъ на прогулки и проч., какъ выше сказано. То-есть, говоря просто, управленіе озабочено доставленіемъ одиночно-заключеннымъ развлеченій, дабы облегчить нравственныя страданія тѣхъ, кого оно считаетъ нужнымъ наказывать за преступленія скукою.
Наказаніе — несомнѣнно страшное, но отнюдь не способное устрашить кого бы то ни было. На вопросъ: каково въ тюрьмѣ? — вышедшій изъ нея можетъ дать лишь одинъ отвѣтъ: хорошо, лучше желать нельзя, тепло, сытно, работа пустячная, только очень ужь скучно. О воздѣйствіи перенесенной скуки на заключенныхъ мы говорили; на слушателей же, не испытавшихъ таковой на себѣ, подобный разсказъ не произведетъ ровно никакого устрашающаго впечатлѣнія: ну, скучно, такъ скучно, и на фабрикѣ не весело, и на полевой работѣ веселья не много…
Нечего, кажется, настаивать на томъ, что скукою нельзя исправлять, какъ нельзя ею устрашать. А, стало быть, и не слѣдуетъ ею наказывать. Съ другой стороны, нельзя отбывающихъ наказаніе поставить въ худшія условія существованія (въ смыслѣ помѣщенія, одежды и т. п.), чѣмъ тѣ, какія считаются необходимыми для ихъ здоровья и для сохраненія ихъ физическихъ силъ. Слѣдовательно, наказывать, устрашать и исправлять подпавшихъ карѣ закона слѣдуетъ такъ, чтобы наказуемый, безъ ущерба для физическаго и нравственнаго здоровья, почувствовалъ и ясно уразумѣлъ всю разницу между свободой, которою онъ пользоваться не умѣлъ, и неволей, въ которую онъ за то попалъ. Исходя изъ этого основнаго положенія, законъ установилъ самый легкій и самый тяжкій изъ всѣхъ видовъ уголовныхъ наказаній: внизу карательной лѣстницы — обращеніе виновнаго на общественныя работы (въ замѣну штрафа), вверху — каторжныя работы. Мы не видимъ никакихъ соображеній и данныхъ къ тому, чтобы и остальныя ступени лѣстницы не были бы заняты соотвѣтствующими видами подневольной, принудительной работы, съ различіемъ въ срокахъ и мѣстахъ отбыванія наказаній, а равно въ большей или меньшей тяжести труда, сообразно съ возрастомъ и силами осужденныхъ.
Оставляя въ своей силѣ тюрьмы, мы настаиваемъ на большой полезности, на необходимости учрежденія штрафныхъ колоній; въ замѣну тюремнаго заключенія, для другихъ категорій, и на устройствѣ ссыльнопоселенческихъ колоній съ принудительными работами, въ замѣну различныхъ видовъ ссылки, какъ мы выше говорили. Еще разъ возвращаясь къ одиночнымъ тюрьмамъ и къ указанному нами ихъ превосходству передъ общими тюрьмами, мы думаемъ, что устранить жестокость и гибельныя послѣдствія одиночнаго заключенія можно и должно устройствомъ при такихъ тюрьмахъ общихъ мастерскихъ и столовыхъ, удержавши келейное заключеніе только для ночлега и отдыха, чѣмъ въ весьма значительной степени ослабится, а при извѣстной дисциплинѣ и совсѣмъ уничтожится развращающее вліяніе арестантовъ другъ на друга.
Мы ничего не говоримъ о каторжныхъ работахъ потому, что въ Обзорѣ главнаго тюремнаго управленія находимъ мало данныхъ для сужденія о положеніи ссыльно-каторжныхъ. Въ заключительной главѣ коротко говорится о томъ, что «остается лишь привести къ окончанію организацію управленія и работъ въ Нерчинскомъ горномъ округѣ и на Карѣ и продолжать колонизацію острова Сахалина». Вообще главнымъ управленіемъ обращено особенное вниманіе на увеличеніе состава и на улучшеніе надзора въ мѣстахъ заключенія усиленіемъ штатовъ, расширеніемъ власти и свободы дѣйствій на мѣстахъ лицъ, завѣдующихъ тюрьмами. На самокъ дѣлѣ эта весьма важная часть представлялась до сихъ поръ въ самокъ плачевномъ видѣ; теперь же, при существенныхъ измѣненіяхъ, проектированныхъ главнымъ управленіемъ и уже приводимыхъ въ дѣйствіе, нельзя сомнѣваться въ томъ, что эта сторона реформы быстро дастъ желанные результаты, не только въ смыслѣ усиленія дисциплины среди заключенныхъ, но и въ смыслѣ матеріальнаго улучшенія ихъ положенія.
Вслѣдъ за только что приведенными нами словами Обзора, одна фраза еще разъ вселяетъ въ насъ нѣкоторую тревогу за участь, ожидающую ссылку. Мы читаемъ въ Обзорѣ: «Что касается ссылки, то значительное сокращеніе ея и упорядоченіе имѣющей пока примѣняться — есть лишь вопросъ времени». Въ словѣ «пока» мы видимъ указаніе на ожидаемую главнымъ управленіемъ совершенную отмѣну этого вида наказанія. Съ своей стороны мы уже высказались за необходимость удержать въ силѣ эту карательную мѣру, введя лишь существенныя измѣненія въ ея организація и направленіи. Свѣдѣнія, сообщенныя газетами въ то время, какъ мы писали эти строки, — если только достовѣрны свѣдѣнія, — даютъ намъ надежду, что вопросъ о ссылкѣ стоитъ на пути къ разрѣшенію въ иномъ смыслѣ, чѣмъ предполагалось главнымъ тюремнымъ управленіемъ, а именно въ томъ смыслѣ, какой мы признавали цѣлесообразнымъ и желательнымъ въ началѣ настоящей нашей статьи. Прискорбно было бы, если бы такое важное колонизаціонное средство, "какимъ представляется ссылка, было уничтожено потому только, что имъ не умѣли до сихъ поръ пользоваться, какъ слѣдовало бы, даже во исполненіе издавна существующаго закона.
Въ заключеніе пожелаемъ, чтобы предстоящимъ въ нынѣшнемъ году международнымъ пенитенціарнымъ конгрессомъ въ Петербургѣ было обращено особенное вниманіе на развитіе мѣръ, способствующихъ исправленію несчастныхъ, подвергшихся карѣ закона, а не на средства только возмездія и устрашенія.
- ↑ Обзоръ, стр. 4.
- ↑ Обзоръ, стр. 5.
- ↑ Ibid., стр. 68.
- ↑ Мнѣ, пишущему это, приходилось видѣть въ провинціальныхъ тюрьмахъ 12—13-ти лѣтнихъ дѣтей, посаженныхъ за кражу «ремешка на кнутишко», за кражу курицы. О дальнѣйшей судьбѣ этихъ несчастныхъ дѣтей я не имѣю свѣдѣній, но убѣжденъ, что полутора-мѣсячное пребываніе ихъ въ острожномъ обществѣ должно было имѣть самое пагубное вліяніе на всю ихъ послѣдующую жизнь.
- ↑ О томъ, что такое нынѣ практикуемая «полицейская» высылка на родину, желающіе могутъ получить вполнѣ правдивыя свѣдѣнія изъ разсказа H. С. Лѣскова. Спиридоны-повороты, помѣщеннаго въ Русской Мысли 1889 г., кн. VIII.
- ↑ Обзоръ, стр. 100.
- ↑ Обзоръ, стр. 103 и 104.
- ↑ См. брошюру, изданную въ Смоленскѣ: Опытъ примѣненія арестантскаго труда къ земледѣлію и кирпичному производству при духовщинскомъ тюремномъ замкѣ. Смоленскъ, 1885 г.
- ↑ Обзоръ, стр. 63.
- ↑ Обзоръ, стр. 120.
- ↑ Ibid., стр. 116 и 117.
- ↑ Обзоръ, стр. 186.