I
правитьПод окном моим военный оркестр играет русский гимн, — после болгарского и сербского. Если б из звуков можно было сделать эпиграф, — русский гимн был бы самым подходящим эпиграфом для политики болгарских и сербских правящих кругов. Ибо, — и этим позвольте начать мое первое письмо, — несмотря на победы балканских союзников, надежды руководящих здесь политических групп устремлены на благожелательное и, по возможности, неотложное вмешательство России. И на это имеются свои причины.
— Каковы политические цели войны? — спрашивал я и в Белграде, и здесь, в Софии, сегодняшних, вчерашних и завтрашних министров. Общая формула была одна и та же: «Улучшение участи наших христианских братьев в Турции».
— В какой форме должно, однако, выразиться это улучшение? Создание Велико-Сербии и Сан-Стефанской Болгарии[1]? Автономия Старой Сербии и Македонии? Их государственная независимость? Или только широкие административные реформы?
Ответы были разные, смотря по официальному положению и темпераменту. Но одно их объединяло: явная или замаскированная надежда на поддержку России. Гг. Пашич и Пачу (сербский министр финансов) ссылались на свою ноту, предъявленную Порте: там-де точно выражена их программа. Стоян Новакович, лидер напредняцкой партии, бывший в свое время посланником в Петербурге и Константинополе, а в недавнюю эпоху «аннексионного кризиса» — председателем коалиционного «великого министерства», сказал мне:
— Мы хотим самого лучшего для наших соплеменников в Турции. Но, конечно, самым лучшим для них мы считаем — быть вместе с нами.
Стоян Рибарац, лидер сербских националистов (бывших либералов), ответил:
— Разумеется, война будет целью своей иметь не реформы и не автономию, а полное освобождение и объединение сербства в единой Велико-Сербии.
— Автономия, — ответил на мой вопрос г. Милорад Драшкович, лидер правого крыла младорадикалов — нет, это было бы слишком дешевой ценой.
— Но г. министр-президент говорил мне, что требования Сербии выражены в коллективной ноте балканских держав. А нота не идет так далеко…
— Совершенно верно. Но в данный момент (разговор происходил еще до формального объявления войны) г. Пашич и не может вам ответить иначе.
— А сопротивление Европы?
— Первым делом нам нужен военный успех, — ответил г. Рибарац, — он явится для нас залогом политических успехов. Со стороны России мы ждем, во всяком случае, поддержки и притом не так называемой моральной, а вполне действительной. После аннексии Боснии Россия выдала нас головой, и тогда моя партия резко нападала на русскую дипломатию. Но мы надеемся, что общественное мнение успело с того времени направить петербургское правительство на национальный путь.
— Вы спрашиваете о Европе? — ответил Лаза Пачу, идейный вдохновитель старорадикального правительства. — Да, нас пробуют запугать этими 12 миллионами европейских штыков, которые стоят будто бы на страже Берлинского трактата и балканского status guo. Но со времени Берлинского трактата уж не раз нарушался злополучный турецкий интегритет — при молчаливом или протестующем попустительстве Европы. Австро-Венгрия взяла две сербские провинции, Италия завладела Триполисом, и 12 миллионов штыков оставались спокойными. Что касается России, то ее политика в этом отношении ничем, к сожалению, не отличается от политики всех других европейских держав.
— Европа, Европа! — восклицает г. Милорад Драшкович, бывший министр промышленности, — ее нет, этой Европы. Великие державы сами себя не могут найти. Россия? Да, на Россию мы надеемся, и с нами весь сербский народ. Для нас нет двух Россий, официальной и народной, — о чем говорят так часто, — Россия для нас нераздельна. Россия поддержит нас.
— Но г. Пачу…
Красноречивый жест: ничего другого г. Пачу, как активный министр, и не должен был сейчас говорить.
— Разумеется, можно ждать противодействия со стороны великой державы за северной границей, — как политик старого стиля, г. Новакович предпочитает описательные обороты, — но мы ждем всякой поддержки со стороны России. Она не может не помочь нам.
— Вы хотите знать, каковы политические цели войны? — говорит мне один из виднейших болгарских политиков, имя которого я не могу здесь назвать, — официально они выражены в манифесте царя Фердинанда. Но они, разумеется, могут и расшириться в зависимости от хода событий. Россия поставила бы крест на своей балканской политике, если бы теперь же не поддержала нас всей силой своего веса. Я имею в виду прямое военное выступление России, — подчеркнул он голосом. — Два корпуса из Одессы сюда на черноморское побережье Турции, под Константинополь! — и Балканский полуостров будет очищен от турецкого владычества. Россия получит свободные проливы, южное славянство станет свободным и сильным. Теперь или никогда, по крайней мере, не скоро!
— Россия обязана нас поддержать, — говорит другой, не менее влиятельный болгарский политик, — она не могла не знать, куда ведет политика балканского союза, она эту политику поддерживала и этим взяла на себя прямую нравственную ответственность за последствия наших действий.
Читатели простят мне этот несколько утомительный подбор цитат из речей «ответственных» сербских и болгарских политиков. Цитаты эти, однако, во многом поучительны: при всем своем разноречии они единодушно свидетельствуют об одном: о надежде или уверенности, что за оружием балканских держав стоит Россия. Я говорю единодушно, ибо отзывы гг. Пашича и Пачу, как бы противоречащие этому выводу, на самом деле относились только к официальной политике России, и под этими отзывами мнимого недоумения совершенно отчетливо сквозит уверенность в том, что помимо официальной, на Европу рассчитанной русской политики миролюбия и status quo существует еще другая, настоящая русская политика, которая в основном совпадает сейчас с политикой балканских союзников.
Только в оправе этой уверенности, которая, разумеется, должна иметь свои серьезные основания, русским гражданам пока еще неведомые, становится понятной решимость балканских правительств, которая, на первый взгляд, слишком похожа на беспечность…
Спешу оговориться. Балканская война имеет под собой глубокие причины, коренящиеся в условиях национально-экономических и государственных противоречий на этом удивительном полуострове, столь обласканном природой и столь изувеченном историей. Экономическое развитие вызвало здесь рост национального самосознания, а вместе с ним и стремление к национально-государственному самоопределению. Сербия нуждается в свободном выходе к морю. Создание условий нормальной жизни в Македонии является элементарной потребностью для устойчивого и спокойного развития Болгарии. Все это несомненно. На этой почве сложились боевые настроения не только в среде политических верхов, но и в широких народных массах, насколько они успели открыться моему наблюдению. Так, несмотря на то, что социалистические партии Сербии и Болгарии решительно протестовали против войны, мне приходилось встречать довольно многих социалистов, захваченных общим национально-патриотическим движением. Вчера я видел здесь в больнице первую группу болгарских раненых и говорил с ними: они несомненно охвачены национальным воодушевлением, с гордостью говорят о наступательном движении болгарской армии, о предстоящем освобождении братьев, — и это не солдаты, взятые из казармы, а резервисты, т.-е. доподлинные болгарские мужики…
Было бы, следовательно, ошибкой думать, что война искусственно вызвана сверху. Нет, инициатива правительства нашла несомненно известные встречные настроения снизу. Но политическое самосознание масс здесь настолько еще примитивно, что от известных настроений народа до политических действий всегда остается большой путь. В массе своей народ политически беспомощен. Партии и клики имеют поэтому широкую возможность инициативы, давления и произвола. Без правительственной политики, направленной на войну, войны не было бы, по крайней мере теперь. Этой политики балканских правительств не было бы, в свою очередь, без их законной или незаконной уверенности, что они действуют сообразно видам России.
Такова — в самых общих чертах — политическая сторона балканского предприятия. Теперь бросим взгляд на его военную сторону.
Вчерашний день был для Софии днем большого праздника: в шестом часу вечера военный министр получил из Старой Загоры от главного штаба телеграфное извещение о том, что взят Киркилиссе (Лозенград), турецкая крепость к востоку от Адрианополя, в 60 километрах от болгарской границы. Эту весть нетерпеливо ждали несколько дней штатские политики из кафе «Болгария», уже несколько раз в течение последних дней получавшие из самых что ни на есть достоверных источников известие о том, что Лозенград взят. Софийская пресса также уже не раз срывала Лозенград до основания. После первых чисто-второстепенных «побед» у Томрыша, Джуман, Мустафа-Паши и пр. население ждало несомненного, подлинного успеха. Наконец, 11-го, в 4 часа пополудни Киркилиссе действительно был взят. Центр города стал ареной бурных оваций. Военный министр, по требованию толпы, показался в окно и произнес краткую речь. Появились знамена. Толпа подхватила на руки греческого посланника и софийского корреспондента лондонского «Times» м-ра Баучера, который здесь является чем-то вроде лорда-протектора болгарского народа. Знамена появились над воротами, над окнами, на крышах. Прошло факельное шествие, подростки стреляли вверх из револьверов. Подходили к дворцу, тщетно пытаясь вызвать царицу (Фердинанд — в Старой Загоре). Кричали «ура», пели: «Марш, марш, Лозенград наш». Прохожие поздравляли друг друга и несчетно повторяли краткую весть, стараясь выжать из нее подробности, которых она в себе не заключала. Еще через полчаса из газетных помещений, точно картошка из прорвавшегося мешка, высыпали на улицу сотни мальчишек с «особыми приложениями», по-здешнему — «притурками», и огласили воздух своими фальцетами. Улица не хотела успокоиться до позднего часа.
Взятие Киркилиссе представляет собою несомненно крупный факт, в известном смысле этим фактом начинается болгаро-турецкая война. Взятие первой крепости — «после упорного боя», гласит штабная телеграмма — должно в высокой мере укрепить доверие населения к армии и доверие армии к командирам и к самой себе. На востоке от Адрианополя восточная болгарская армия получает опорный пункт и облегчает себе таким образом и наступление на Адрианополь с западной, менее защищенной стороны, и движение на юго-восток к Константинополю. В какой мере сдача Киркилиссе способна деморализовать турецких солдат, отсюда трудно судить; но теоретически можно принять, что моральный плюс на болгарской стороне должен отозваться моральным минусом на турецкой. Было бы, однако, большой ошибкой принимать на веру ту оптимистическую оценку вчерашней победы и всего вообще положения, какая тут передается из уст в уста.
Софийская пресса, в своем большинстве прямо-таки бесстыдная в деле фактической «информации», дала уже вчера совершенно чудовищный каталог лозенградских трофеев: 40 тысяч пленных, 40 тысяч ружей, сотни пушек, миллионы килограммов провизии; среди пленников — принцы, министры, паши… только принцесс и павлинов не хватало. Некоторые европейские корреспонденты немедленно же протелеграфировали эти сенсационные данные своим газетам, и возможно, что завтра пленные принцы и паши прибудут к вам по телеграфу уже из Берлина или Парижа. А на самом деле весь перечень трофеев высосан из собственных неопрятных пальцев авторами газетных «притурок».
Никаких официальных сведений о количестве пленных, а также о количестве жертв с болгарской стороны из главной квартиры до сих пор не получено. А со взятия Киркилиссе прошло уже более 30 часов. Сегодня с утра настроение все еще оставалось крайне приподнятым. Прибытие из Мустафа-Паши 320 пленных (из них 20 православных болгар, 2 армянина, 1 еврей-горец, остальные — турки) снова приподняло настроение уличной толпы. Пленники — в красных и серых фесках, одеты порядочно, не в рвань. Толпа относилась к ним с оживленным любопытством, мальчишки кричали «ура». Но к обеду более внимательные люди стали беспокоиться по поводу отсутствия каких бы то ни было дальнейших сведений из Киркилиссе. Можно было бы предположить, что болгарская армия понесла много жертв, и что этого не хотят сообщать населению. Но почему в таком случае не сообщают о трофеях, умалчивая о жертвах? Очевидно, трофеев немного. А отсюда приходится заключить, что крепость не столько была взята болгарами, сколько покинута турками, отступившими в порядке. При таких условиях турки должны были увезти с собой ружья, склады и сделать негодными к употреблению крепостные орудия, поддерживавшие до момента сдачи артиллерийский огонь. В плен мог быть взят небольшой артиллерийский отряд, прикрывавший отступление лозенградского гарнизона. Все это, однако, только мои предположения, опровержение или подтверждение которых вы узнаете, разумеется, из телеграмм, раньше чем получите это письмо.
Во всяком случае, заключать от судьбы Киркилиссе к судьбе Адрианополя, как это делают здесь со вчерашнего дня почти все, нет никакой разумной возможности. Киркилиссе по широкой периферии своей защищен земляными укреплениями и всего только тремя постоянными фортами. В Адрианополе же 17 фортов, расположенных на протяжении 40 километров. К этому достаточно прибавить, что в Адрианополе в мирное время стоят пять полков крепостной артиллерии и два независимых батальона, тогда как в Киркилиссе — всего-навсего один артиллерийский полк. Адрианополю турки придают значение ключа к Константинополю, здесь они сосредоточили несомненно серьезные силы, а оборону в Киркилиссе вели, главным образом, чтобы выгадать время, ибо время для них — все. Преимущества болгар состоят в большей скорости мобилизации и передвижении армии, в ее однородности и воодушевлении. Преимущества болгар состоят в большей скорости мобилизации и передвижении армии, в ее однородности и воодушевлении. Преимущества турок — в несравненно большем человеческом резервуаре и более широких финансовых возможностях. Каждый лишний день позволяет Турции мобилизовать свои азиатские войска и приближать их к главному театру будущих военных операций: адрианопольскому вилайету и чаталджийскому мутесарифату.
Политическим объектом войны являются Македония и Старая Сербия. Но главным театром военных действий должно явиться пространство между Адрианополем и Константинополем. Сообразно с этим, главную тяжесть войны будет нести на себе болгарская армия. Сербы, черногорцы и греки имеют основной задачей своей держать в связанном состоянии западную турецкую армию и отдельные гарнизоны в Македонии и Албании, что, конечно, не исключает и там серьезных сражений.
Чего же можно ждать со стороны болгарской армии, которой так или иначе предстоит решить судьбу всего неприятеля? Все военные операции окружены здесь почти непроницаемой тайной, так что предположения приходится делать на основании самых общих соображений. Это значит, что в конкретной своей форме предположения вряд ли оправдаются. Но будет достаточно, если они облегчат читателю ориентировку в действительном ходе дальнейших событий.
Будут ли болгары брать Адрианополь?
Говорят, что при выработке общего стратегического плана в болгарском генеральном штабе возникли на этот счет разногласия. Как они разрешились, нам неизвестно. Для обывательского разумения вопрос решен: Адрианополь будет взят не сегодня-завтра. Полученные здесь сведения говорят, что адрианопольский вокзал, подожженный артиллерией, находится в руках болгар; дня три назад были телеграммы о захвате болгарами периферических укреплений с северо-восточной стороны Адрианополя. Эти сообщения, если они верны, свидетельствуют только о том, что часть восточной (главнейшей) болгарской армии совершает у Адрианополя некоторые военные операции, но никак не о том, что болгарская армия концентрировала свои силы на взятии крепости. Такая задача, поскольку она вообще разрешима, потребовала бы долгого ряда недель, слагающихся в месяцы, неисчислимых потерь и непосильных для Болгарии денежных расходов. За это время турки успели бы сосредоточить (через Мидию и через Константинополь) к югу от Адрианополя на реке Эргене, или еще дальше за старой Анастасиевой стеною, в Чаталдже, большие массы свежих азиатских войск. Взяв Адрианополь, болгарская армия оказалась бы совершенно отрезанной от Царьграда, естественной конечной цели всей кампании. Крайне сомнительно, чтобы Болгария оказалась тогда способной надолго удержать Адрианополь в своих руках.
Более вероятным поэтому представляется, что болгарский главнокомандующий, поставив перед Адрианополем сильный отряд (1 1/2 — 2 дивизии), чтобы прикрепить к месту адрианопольский гарнизон, направит главную армию в обход крепости на юго-восток от Киркилиссе к Константинополю. Еще вчера телеграммы сообщали, что болгарская армия продвинулась до Визы (см. карту). Непосредственная цель этого форсированного движения состоит, по-видимому, в том, чтоб отрезать полевой турецкой армии возможность занять выгодные позиции по реке Эргене. Если цель будет достигнута, то не исключена возможность, что турецкая армия сразу сосредоточится в Чаталдже.
Сможет ли болгарская армия прорваться сквозь эти узкие ворота? Болгарский политик, по условиям своей недавней деятельности хорошо знакомый со всеми эвентуальностями болгаро-турецкой войны, сказал мне: «Прорыв сквозь чаталджийские укрепления я считаю стратегической утопией. Туркам достаточно будет поставить здесь армию в 50 тысяч человек, чтобы перерезать дорогу армии в полмиллиона душ». А путь к Царьграду лежит все-таки через Чаталджу.
Весьма вероятно, однако, что полевая турецкая армия, выиграв необходимое для сосредоточения своих сил время, сама перейдет в наступление, и тогда главный бой произойдет в четырехугольнике: Адрианополь — Киркилиссе — Баба-Эски — Люле-Бургас (см. карту). Здесь сойдутся лицом к лицу две армии общей численностью до 400 тысяч человек. Это будет один из тех кровопролитных боев, каких немного знает военная история. Было бы ребячеством пытаться предсказывать его исход.
Из всего сказанного вы видите, что для оптимизма насчет дальнейших операций болгарской армии нет пока оснований. Взятие Лозенграда ничего не предрешает. Оно только вводит нас из пролога в драму, делает более ясной завязку, ближе придвигает к грозным событиям, но по-прежнему оставляет развязку в кровавом тумане.
Чем большую силу сопротивления, а, может быть, и наступления обнаружит Турция, тем настоятельнее будут обращенные к России требования балканских союзников — реализовать то, что они считают ее моральными, а может быть, и формальными обязательствами. Ибо, — и здесь я возвращаюсь к тому, с чего начал это письмо, — поверх своих возможных побед и поражений — балканские правительства глядят на Россию, которая так или иначе должна им гарантировать достижение их политических целей.
Какие опасности таило бы в себе активное вмешательство России для европейского мира, а значит, и для всего нашего общественного и культурного развития, об этом нет надобности подробно говорить.
Русские граждане поступят совершенно правильно, если с полным недоверием будут относиться к заверениям русской дипломатии, а также услужающих и полууслужающих ей партий, будто просвещенными усилиями г. Сазонова[2] обеспечена локализация балканской войны и гарантирован европейский мир.
Подпись: Антид Ото
