Оракулы и ведовство в античном мире. Уверенность, что наша судьба предопределена, что это предопределение известно высшим силам и благодаря им может быть известно и нам, так же стара, как и наши сведения об античном мире вообще. Мы имеем ее поэтому уже на ступени античного примитивизма, в анимизме и аниматизме (см. Язычество греко-римское). 1) Согласно религии анимизма наши души, отделенные от тела, сами превращаются в высшие силы и поэтому наделены среди других способностей также и ведовскою. Отсюда вера в возможность вызова таких душ путем молитвы и жертвоприношения. Естественным местом для такой некромантии была гробница той души, которую хотели вызвать (locus classicus: вызов тени Дария в «Персах» Эсхила); но с тех пор, как утвердилась вера в общую обитель всех душ, такие nekromanteia стали учреждать в тех пещерах, которые считались входами в эту обитель (ср. «Одиссею», п. XI). В некромантии почин принадлежит вопрошающему; возможен, однако, также и почин самой души, которая навещает нас во сне. Эта вера — один из обоих корней ониромантии; другой состоит в том, что наша душа, освобожденная сном из уз тела, сама становится вещею. В обоих случаях будущее открывается нам либо прямо и ясно, либо в приметах, которые нужно было истолковать. Так, из непосредственной ониромантии развивается сложная (псевдо) наука так назыв. онирокритика, любопытный образец которой нам сохранен в виде сонника Артемидора (см.). — 2) Равным образом и аниматизм, т.-е. обожествление природы, стал источником ведовства. Чудесный инстинкт животных заставлял первобытных людей видеть и в них сосуды высшей силы. Завтрашняя погода отражается в сегодняшнем поведении вороны и т. д.; отсюда прогностика, которую позднее защитники ведовства выставляли как одно из своих самых убедительных доказательств. Но и неодушевленная (по нашему) природа обладает даром предведения в лице своих представителей и представительниц, нимф, силенов, морских божеств и т. д.; этот дар они сообщают и смертным либо добровольно, в виде милости (так, нимфы своим наитием делают людей «нимфолептами», т.-е. своими пророками, каковым был старинный пророк Бакид в Афинах; так, музы, т.-е. те же нимфы, явившись Гесиоду на Геликоне, сделали его поэтом), либо под принуждением (опьяненный и пойманный силен, опутанный Менелаем Протей); впрочем, в последнем случае идет речь только об отдельных пророчествах. Наконец, и совокупность всех природных душ — сама богиня Гея или Земля — представляется вещей, и притом в сильнейшей степени. Ее прорицалища, естественно, находятся там, где она сама выступает в самом чистом виде, т.-е. в горах. Действительно, мы знаем, что О. на Парнассе принадлежал первоначально Гее; то же самое следует, повидимому, предположить о позднейшем оракуле Зевса в эпирской Додоне. — 3) В религии Зевса мы первоначально имеем представление о боге, связанном в своем всеведении наличностью более древней и мудрой богини, только-что упомянутой Земли; он сам поэтому зависит от богини рока, Миры, т.-е. олицетворенного знания Земли. Но и тогда он все-таки силою своего знания превосходит смертных и поэтому может им давать указания для их жизненного пути. Эти указания он дает либо в виде знамений в своей собственной стихии, так наз. diosêmeia (т.-е. «Зевсовы знаки»), — грома, молний, метеоров и т. д. — либо через своих вестниц, высоко летающих птиц. И те, и другие знамения, однако, не непосредственно понятны, а нуждаются в разгадывании; особенно сложным было птицегадание, развившееся в отдельную пауку (oiônoskopia), ложную, конечно, в своей основе, но поведшую ко многим ценным наблюдениям птичьей жизни и породившую со временем орнитологию как часть научной зоологии. Именно птицегадателями были самые славные прорицатели мифологии, Тиресий, Амфиарай, Калхант и др.: эти прорицатели отличались от вышеназванных тем, что предсказывали будущее не в силу своего пророческого духа, а на основании примет и особой о них науки; на этом основано деление античного ведовства на две различные отрасли: вещание (naturalis divinatio) и гадание (artificiosa divinatio). А так как ниспослание Зевсом знамений было актом его милости, которая испрашивалась огненной жертвой, то и различные приметы, сопровождавшие эту жертву, стали рассматриваться как знамения; возник особый вид ведовства, гадание по огненным знакам (pyromanteia), который сначала занял место рядом с птицегаданием, а затем — в историческую эпоху — и оттеснил его на задний план, особенно в практике гадателей, сопровождающих полководца в поход. Среди этих огненных знаков (в широком смысле) получил преимущественное значение вид печени жертвенного животного и рисунок на ней. — 4) Классической эпохой греческого ведовства была эпоха религии Аполлона, который стал вещим богом по преимуществу (см. Аполлон, § 6). Ведовство сосредоточилось в храмах, которые стали называться manteia, у римлян oracula (каковое слово, однако, означало первоначально не прорицалище, а молельню). Главным был храм Аполлона в Дельфах, сооруженный на месте более древнего прорицалища вещей Земли; другими славными храмами-прорицалищами Аполлона был храм в Дидиме близ Милета и храм в италийских Кумах. Порядок прорицания нам известен только для дельфийского храма. Вопрошающие бросали предварительно жребий, определявший очередь, в которой они допускались к богу. Допущенный приносил жертву перед храмом и передавал свой вопрос так наз. promantis, который шел в храм. Тем временем пророчица-Пифия заняла свое место во внутренней части храма (в adyton) на треножнике и, приведенная в состояние исступления «вещей» водой из родника Кассотиды, жеванием лавра и, по преданию, испарениями земли, произносила непонятные слова или звуки: присутствующий тут же жрец толковал эти слова и составлял из своего толкования один или несколько стихов, которые и передавал вопрошающему. Если они были для него непонятны, то он мог посоветоваться относительно их значения с кем-нибудь из дельфийских толкователей (эксегетов). Расцвет дельфийского О. относится к VI в. до Р. Хр.; в V в. его значение несколько пало вследствие антинациональной политики Дельфов в войне с персами, продолжало падать и в последующее время и лишь во II в. по Р. Хр. опять несколько поднялось. — 5) Кроме этих способов ведовства, при которых вопрос считался обращенным к определенному богу, существовало еще множество других, объединяемых тем, что действующей считалась неопределимая точнее вещая сила; они могли быть и государственного, и частного характера. Государственное значение имело метание жребия, узаконенное между прочим в Афинах для выборов на целый ряд государственных должностей; при этом предполагалось, что жребием руководит божья воля. Другие способы ведовства имели преимущественно частный характер. Сюда относятся многочисленные приметы, прежде всего так наз. palmomanteia, т.-е. гадание по непроизвольным судорогам в той или другой части тела (собственно говоря, к этой группе примет принадлежит и «чох», вещий характер которого всенароден), затем по первой встрече при выходе из дому, по внезапно подслушанному голосу, по всякого рода замечательным происшествиям или совпадениям. Это все — приметы ниспосланные; но могли быть и приметы намеренно вызванные, в роде гадания по решету (koskinomanteia), по муке (aleuromanteia), по плеску выбрасываемого остатка вина (kottabos, гадание любовное) и т. д. Толкование этих примет было отчасти традиционное и известное более или менее всем, особенно старушкам; отчасти же оно было делом специалистов и, чаще, специалисток и породило довольно разветвленную литературу, о которой мы можем судить по сохраненным нам образцам пальмомантических наставлений (см. Diels, «Abhandlungen der Berliner Akademie», 1908 и 1909). — 6) В Риме древнейшим и самым почетным способом гадания считалось птицегадание, auspicia; для производства которого была учреждена коллегия авгуров, одна из самых уважаемых жреческих коллегий вообще; сам Рим предполагался основанным Ромулом на основании птицегадания: augurium augustum. Первоначально это было, как и в Греции, настоящее гадание по полету птиц, для каковой цели авгур своим жезлом делил небесный свод на участки (templa) с условным значением для каждого. Но вследствие вторжения римского формализма в дело гадания и двух произвольных постулатов [1) незамеченная примета ничего не предвещает — поэтому умело осеняй голову, чтобы не замечать неблагоприятных примет, и 2) примета не только предвещает, но и имеет последствием соответственное событие] явилось желание управлять приметами; а так как вольными птицами управлять было трудно, то их заменяли ручными, главным образом, курами, и вместо полета, стали наблюдать за их поведением при кормлении, на которое опытный гадатель мог легко влиять. Все это повело к падению ауспиций, которые превратились в I в. до Р. Хр. в орудие политических происков и позднее в простую формальность. — В сравнение с национальными ауспициями имела лишь второстепенное значение заимствованная из Этрурии haruspicina (от hara — «стойло», «хлев»), т.-е. гадание по рисунку печени (см. выше, § 3); все же иногда к нему прибегали и в государственных делах. — Зато огромное влияние имело вторжение в Рим аполлоновской мантики в VI в., благодаря принятию из почти соседних греческих Кум стихотворных вещаний куманской Сивиллы (так наз. Сивиллиных книг). Для их истолкования была учреждена особая сакральная коллегия, равносильная коллегии авгуров по числу членов и по значению; ее делом была эллинизация римской религии. — Кроме этого государственного ведовства практиковалось и частное, как в особых храмах-О., так и частными лицами. Там главным средством гадания были палочки жребия (sortes, отчего само ведовство — sortilegium, и гадальщица, позднее у французов — sorcière); здесь мы, как и в Греции, имеем дело с целой армией специалистов, на обсуждение которых представляли всевозможные события и совпадения (monstra), которым приписывалось вещее значение. — 7) Начинающаяся с III в. до Р. Хр. ориентализация античных религий сама по себе ничего принципиально нового в область ведовства не внесла — ее значение было другое. Но благодаря ей в греко-римский мир вторглась наука, поставившая это дело на совершенно новую и гораздо более, как казалось, прочную почву — астрология (см.). В течение последних веков до Р. Хр. она развивала свою систему, а с I в. до Р. Хр. выступает уже победоносно, как новая ведовская сила, притягивающая к себе все, что вообще тяготело к ведовству. — С утверждением христианства все античные О. и все государственное ведовство рухнули; но искоренить частное оказалось невозможным, и оно сохранилось во множестве его разнообразных практик и поныне. Астрология была тоже осуждена христианством; оттесненная на Восток, она перешла к арабам и благодаря им вернулась в Европу в XIII в. и несмотря на все протесты вновь стала руководящей ведовской наукой. — 8) Отношение научно-образованных людей к О. было в различные времена различным. Протесты против отдельных практик ведовства (напр., птицегадания) слышатся, уже начиная с Гомера, но самого принципа откровения богом человеку его воли не оспаривает ни один верующий человек. Принципиальный спор загорелся лишь в III в. с того времени, как Аркесилай стал руководить основанной Платоном академией, и началось так наз. новоакадемическое направление с его принципиальным скепсисом. Вопрос о ведовстве был поставлен на научную метафизическую почву: ведовство предполагает предопределение, а предопределение исключает свободу воли, каковая, однако, признается всеми. Защиту ведовства взяли на себя стоики, отстаивающие идею божьего промысла, и старались провести тонкую грань между предопределением и предведением и в то же время эмпирически обосновать и систематизировать науку о ведовстве. Особенно важной и роковой была роль ученого стоика I в. до Р. Хр. Посидония, принявшего среди других ведовских наук и астрологию под свою авторитетную защиту. Классическим памятником этого спора между ново-академиками и стоиками нам сохранились обе книги Цицерона «De divinatione» с их придачею — книгой «De fato». Но победа принадлежала Посидонию, и в эпоху империи вольнодумство пошло на убыль. Скепсис держался лишь среди маловлиятельных последователей Эпикура, и личности, в роде Лукиана (II в.) с его негодующим обличением «Александра-лжепророка», составляли исключение. Характерно, что во II в. по Р. Хр. сопоставляются «эпикурейцы и христиане» на почве общего отрицания (языческого) ведовства; действительно, роль обличителей О. и ведовства взяли на себя, после эпикурейцев, христианские вероучители. Из них, впрочем, одни отрицали ведовство, другие его только проклинали как бесовскую науку. Но для античных О. оба течения имели одно и то же последствие — они были разрушены. — Основным сочинением по античному ведовству остается поныне устаревшее во многих частностях руководство Bouché-Leclercq’а, «Histoire de la divination dans l’antiquité» (П., 1879—82); дополнением служат статьи как его, так и Monceaux в словаре Daremberg’а и Saglio, а также и соответственные отделы в руководствах греческих древностей Schömann-Lipsius’а и римской религии Wissowa. Специально об античной астрологии см. Bouché-Leclerq’a, «L’astrologie grecque» (П., 1899), и Зелинский, «Умершая наука» («Из жизни идей», т. III, стр. 240 сл., 2-е изд.).
Ф. З.