М. И. ОРФАНОВЪ И ЕГО ПРЕБЫВАНІЕ ВЪ СИБИРИ.
править7-го сентября хоронили въ Москвѣ Михаила Ивановича Орфанова, одного изъ молодыхъ русскихъ писателей, дѣятельность и литературная работа котораго посвящены были немало лѣтъ нашему отдаленному краю. На насъ лежитъ обязанность сказать нѣсколько словъ о его жизни и дѣятельности. М. И. Орфановъ, какъ говорятъ его некрологи, былъ кавказскій уроженецъ, окончившій курсъ въ петербургскомъ университетѣ. Этотъ университетъ, взлелѣявшій многихъ писателей въ лучшее время прошлаго царствованія, далъ направленіе и покойному. Онъ тронулъ въ немъ умъ, сдѣлалъ его чуткимъ къ жизни и воспиталъ стремленіе къ анализу и то гуманное чувство въ отношеніи къ людямъ, ту нѣжную любовь, которая впослѣдствіи вдохновила этого человѣка и дала.изъ него писателя. Первымъ поприщемъ знакомства его съ жизнью, какъ видно, явилась Сибирь. Здѣсь на службѣ проведя 10 лѣтъ своей молодости, онъ насмотрѣлся на многое.
Біографы и некрологисты удостоили упоминаніемъ край, описанію котораго покойный посвящалъ свои силы, и при этомъ прибавили, что онъ вынесъ оттуда только «недугъ», бывшій причиною его смерти; мы, однако, смѣемъ думать, что онъ и, кромѣ недуга, отсюда вынесъ кое-что. Доказательствомъ служитъ его книга. Книга эта есть продуктъ небезплодно проведенной жизни, его впечатлѣній и исторія его душевной драмы. Въ ней мы видимъ, какъ постепенно отражалась на молодой натурѣ окружающая жизнь. Предъ нимъ раскидывалась новая страна, съ ея просторомъ, съ ея пестрою оригинальною жизнью, съ ея тайгами и степями, съ грандіозной природою и въ тоже время съ массой такого разнообразнаго люда, смѣлыхъ характеровъ, отважныхъ натуръ, искателей Приключеній, которые встрѣчаются только на окраинахъ и даютъ богатый матеріалъ для художника. Въ очеркахъ писателя, заносящаго свои впечатлѣнія въ Сибири, мы видимъ его то странствующимъ верхомъ среди пустыни и останавливающимся въ нѣмомъ благоговѣніи предъ этой дикой и величественной дѣвственной природой, то встрѣчаемъ его на распутьѣ, въ глуши, переносящагося изъ маленькихъ городковъ въ губернскіе центры, на пріискахъ, въ деревнѣ, на рудникѣ, на границѣ Китая, въ полу китайской Кяхтѣ. Все это проносится пестрой панорамой въ его жизни и обогащаетъ его впечатлѣніями, которыя онъ воскресилъ впослѣдствіи. Когда онъ знакомился съ населеніемъ, мы видимъ, сакъ предъ нимъ встаетъ въ Сибири то крестьянинъ, то обнищалый инородецъ, то богачъ-золотопромышленникь, сибирскій раздобрѣвшій купецъ и несчастный колодникъ. Для тѣхъ, кто привыкъ отдавать отчетъ въ своихъ впечатлѣніяхъ, чье вниманіе привыкло сосредоточиваться на человѣческихъ типахъ, хотя и прикрытыхъ лохмотьями, для того этотъ міръ получалъ свой смыслъ.
Дѣйствительно и забайкальская деревня, съ своими старообрядцами, и золотые промыслы, и инородческіе улусы открываютъ наблюдательному писателю свои тайны. Онъ увидѣлъ, сколько здѣсь глубокаго, безнадежнаго горя, какъ несчастны эти углы; въ качествѣ чиновника слѣдователя, онъ сталкивается съ сибирскими исправниками — земцами (см. его очерки «Сибирскій земецъ» и «Первая командировка»), видитъ волостные порядки и всю поднаготную сибирской жизни. Послѣ впечатлѣній несчастной деревни и слѣдствія въ сибирскомъ улусѣ съ наживающимся исправникомъ, засѣдателемъ и его жертвой, инородцемъ, онъ переносится въ губернскій или областной городъ, съ лукулловскими обѣдами, шампанскимъ, вѣчной картежной игрой, беззаботнымъ весельемъ. Что М. И. Орфановъ по былъ нѣмымъ холоднымъ зрителемъ и безчувственнымъ участникомъ въ этой оргіи стараго сибирскаго чиновничества, что онъ понималъ, что совершается здѣсь доказательствомъ является тотъ сознательный отчетъ о видѣнномъ, который онъ отдалъ себѣ впослѣдствіи.
Молодой человѣкъ составлялъ исключеніе среди сибирскаго чиновничества. Безукоризненно честный, какъ его помнятъ всѣ въ Сибири, съ прекраснымъ образованіемъ, онъ служилъ стряпчимъ и слѣдователемъ, чрезъ его руки проходила масса дѣлъ, но этого мало, предъ нимъ была судьба людей, ихъ счастіе или несчастіе. Онъ хорошо сознавалъ свой долгъ, старался внести правду, чѣмъ нибудь смягчить окружающія жесткія отношенія, но дѣйствительность была слишкомъ сурова, обстановка слишкомъ безотрадна, а жертвы случайностей являлись предъ нимъ тысячами. Если теперь Сибирь въ своихъ дальнихъ углахъ со своими старыми слѣдствіями и судами представляетъ много безурядицъ, то можно себѣ представить, что было лѣтъ пятнадцать, когда явился въ нее Орфановъ. Засѣдатели получаютъ сверхъ жалованья съ волостей извѣстную дань, а исправники наживаютъ со стояніе и вывозятъ цѣлыя тысячи, получая аккуратно но два и но три рубли съ каждаго пріисковаго рабочаго. Пріобрѣтенное золото не сходитъ съ карточныхъ столовъ. Чиновникъ, пріѣзжая въ какой нибудь городокъ, заявляется безцеремонно къ купцу или управляющему пріисками и треубуетъ себѣ винъ, сигаръ, заказываетъ самъ себѣ обѣды съ стерлядями и т. п. Такія повинности и теперь отправляются сибирскими хлѣбосолами. Обѣды, даваемые купечествомъ разнымъ вліятельнымъ лицамъ въ Сибири, стоятъ по нѣскольку тысячъ, хотя здѣсь участвуетъ кружокъ, можетъ быть, въ двадцать, тридцать персонъ. За что же это такія угощенія? Что это за великодушіе сибирскихъ крезовъ? Неужели это такъ, изъ почтенія властямъ и благонравія? какъ хотятъ увѣрить нѣкоторые. Нѣтъ, дѣйствительность открываетъ другое. Этимъ способомъ монополистами, винокурами и золото промышленниками покупается право дѣйствовать въ тайгѣ и округѣ безконтрольно и безпрепятственно, т. е. ввозить водку въ инородческій раіонъ, не смотря на запрещеніе закона, совершать всевозможныя безчинства на пріискахъ, давать задатки и препровождать народъ при помощи волостнаго начальства на пріиски, опутывать инородцевъ и крестьянъ такими контрактами, которымъ нѣтъ разрѣшенія въ сводѣ законовъ, насчитывать долги на населеніе, хотя долговымъ обязательствамъ положенъ предѣлъ для податныхъ лицъ въ тѣхъ же законахъ. Всѣ эти секреты были раскрыты когда то графомъ Муравьевымъ-Амурскимъ и генераломъ Синельниковымъ.
Вотъ во имя чего дѣлаются эти обѣды и совершаются пиршества! Озабоченный, усталый, по пылкій, спѣшитъ молодой слѣдователь съ оконченнымъ слѣдствіемъ, открывъ въ глуши цѣлую драму мѣстнаго преступленія, потрясенный до глубины души видѣннымъ, и вдругъ попадаетъ въ городѣ вмѣсто доклада на обѣдъ съ возліяніями (см. «День въ Кяхтѣ»). Конечно, жаръ усердія остывалъ, руки опускались, насмѣшка, злая иронія надъ собственнымъ героизмомъ или донъ-кихотствомъ шевелилась въ душѣ, молодыя силы надламывались, а кругомъ царилъ хаосъ. Пользуясь распущенностью жизни, наводнявшіе Сибирь авантюристы грѣли руки. Самъ чиновникъ являлся жертвой сосланныхъ аферистовъ, шулеровъ. Эти сосланные тузы путаются въ Сибири среди чиновничества, мѣшаютъ выполненію правосудія и часто становятся посредниками между администраціей и мѣстнымъ населеніемъ. Это одна изъ страшныхъ злокачественныхъ язвъ края. Нынѣ ссыльные адвокаты еще прибавили деморализаціи и сутяжничества въ сибирскихъ городахъ.
Намъ расказывали, что во времена Орфанова одинъ сосланный шулеръ въ Нерчинскѣ завелъ квартиру для чиновниковъ, они могли пріѣзжать къ нему въ домъ во всякое время дня и мочи и спрашивать что угодно изъ винъ, закусокь и т. д. Хозяинъ поднимался также во всякое время ночи, садился предъ гостемъ съ колодой картъ, говоря одно слово «га-то-во!» — онъ былъ какой-то закинутый латышъ или финляндецъ. Послѣ тасовки картъ была обязательная игра для гостя, и пріѣзжій оставался уже безъ копейки. Содержатель квартиры былъ завзятый шулеръ, и его «га-то-во» было фатально. Тѣмъ не менѣе это не мѣшало останавливаться него, ибо комфортъ былъ полный, хотя и окупавшійся гостями черезчуръ дорого.
При видѣ того, какъ кругомъ все наживалось, пиршествовало и ликовало, честному, полному юныхъ честныхъ стремленій чиновнику осталось опустить руки и прійдти въ отчаянье.
— Чиновнику въ Сибири трудно быть честнымъ! говорилъ впослѣдствіи М. И. Орфановъ грустно и добродушно. Какъ человѣкъ, изучившій всѣ сцѣпленія мѣстной жизни, всю организацію зла, соблазнъ и суть злоупотребленій, художникъ не винилъ уже болѣе никого. Никто не виноватъ! Онъ не винилъ уже болѣе мелкаго чиновника. Его отношенія измѣнились, онъ добродушно смотрѣлъ на эту среду паденія и, дя общія причины, не бичевалъ лицъ, жертвъ мѣстныхъ условій, съ добродушнымъ юморомъ онъ относится къ своимъ героямъ-исправникамъ, и только изрѣдка у него срывается насмѣшливая улыбка и эпиграмма на счетъ ихъ похожденій. Эти эпиграммы и пародіи Орфанова остались памятными въ Восточной Сибири. Но вмѣстѣ съ тѣмъ въ душѣ оставался какой то горькій осадокъ чего то погибшаго, это была похоронена вѣра въ правду, въ свои силы, поставленъ могильный памятникъ надъ лучшими мечтами молодости и ея идеалами!
Прійдти къ убѣжденію, что въ окружающей средѣ нѣтъ правды, что все безсильно въ этой несчастной странѣ, гдѣ все повидимому ждетъ правосудія, гдѣ человѣкъ долженъ спасать человѣка, гдѣ онъ призванъ облегчить несчастіе, водворить законность, — было нелегко. Что то надорвалось внутри, становилось невыносимо тяжело, міръ точно фольговый, игрушечный остался въ дали, связь съ нимъ порывалась. «Нельзя жить честному человѣку!» Но тогда совсѣмъ лучше не жить, смерти, яду хотѣлось… И тогда, тогда то къ блѣднымъ губамъ поднесена была, вѣроятно, «отрава». Одна ли Сибирь тутъ виновата, это другой вопросъ. А у васъ, скажите, добрые біографы, у васъ, въ столицахъ, ни у кого никогда не было «недуга», какъ вы называете? Григорьевъ; Помяловскій, Курочкинъ и др. этотъ «недугъ» получили также въ Сибири? или онъ пришолъ внезапно отъ бездушія, отъ праздности и недостатка мысли? Кто виноватъ?!.. Когда и гдѣ принята въ первый разъ цикута, въ какія минуты душевныхъ мукъ, кто разрѣшитъ! Любопытно одно: слаще ли напитокъ иногда подноситъ жизнь, прежде чѣмъ поднесенъ къ губамъ другой смертельный напитокъ? вотъ это вопросы.
Однако, одинъ ли этотъ недугъ вынесъ заѣзжій писатель изъ Сибири? Развѣ все, что онъ видѣлъ, прошло безслѣдно для его ума и чувства? Сибирь грубая и невѣжественна и страна, но въ ней есть также люди, тотъ же міръ, достойный наблюденія художника. Сибирь много открываетъ тайнъ, которыхъ въ другомъ мѣстѣ не узнаешь. Съ перваго раза все здѣсь кажется дико и пустынно, но нигдѣ вы не увидите столько оригинальныхъ лицъ, не будете имѣть столько встрѣчъ, нигдѣ вы не найдете столько народу бывалаго, много пережившаго, перетерпѣвшаго горя Здѣсь подъ сермягой, въ рубищѣ часто можно видѣть слѣды гордаго величія, не режившаго паденіе, нигдѣ вы не услышите болѣе искренней человѣческой исповѣди, болѣе глубокой и щемящей душу правды, какъ здѣсь въ тоскѣ одиночества; нигдѣ звукъ чело вѣческаго голоса не раздается рѣзче, какъ въ тайгѣ, нигдѣ hq дѣйствуютъ рыданія болѣе потрясающимъ образомъ, какъ у человѣка, повидимому, равнодушнаго, веселаго или озлобленнаго, по выдавшаго тайну своей человѣческой души въ тишинѣ ночи, гдѣ нибудь подъ нарами.
И Максимовъ, и Достоевскій одинаково, какъ и Орфановъ, открыли здѣсь цѣлый міръ и цѣлыя драмы жизни. Можно ли послѣ этого сказать, что Сибирь ничего не дала ихъ художественному таланту?
Мы помнимъ покойнаго М. И. Орфанова, онъ никогда злобно и съ ненавистью не отзывался о Сибири. Онъ вспоминалъ ее лишь добромъ. Онъ отличалъ здѣсь несчастную сторону отъ дурныхъ условій, окружавшихъ ее. До конца онъ друженъ быль съ сибиряками, любилъ ихъ, и сибиряки считали его почти своимъ. Онъ умѣлъ отдѣлить невиннаго старожила Сибири, добродушнаго, гостепріимнаго и неиспорченнаго, отъ тѣхъ дурныхъ элементовъ, которые заѣдаютъ Сибирь. Его мягкое, гуманное, незлобивое сердце поняло здѣсь глубину человѣческаго несчастія, и ни одинъ упрекъ не срывался съ его устъ этой несчастной странѣ. Лучшимъ свидѣтельствомъ, что онъ желалъ блага нашей родинѣ, служитъ его литературный трудъ, гдѣ онъ, рисуя темныя стороны, болѣлъ надъ несчастіями Сибири.
Пусть же эта всепрощающая любовь художника и писателя останется лучшимъ вѣнцомъ на его могилѣ, пусть она останется въ той бѣдной странѣ, которой писатель посвящалъ свои силы въ лучшее время и старался вызвать ее изъ безутѣшнаго прошлаго къ жизни и свѣту!