МЕРТВАЯ ПЕТЛЯ.
правитьСОЧИНЕНІЕ Н. А. ПОТѢХИНА.
(Посвящается М. М. Потѣхиной)ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.
правитьЛюбовь Михайловна Крамолина, молодая, богатая вдова.
Матрена Ивановна Кокуркина, ея дальняя родственница, перезрѣлая дѣва.
Графъ Владиміръ Андреевичъ Лопыревъ, бодрый старикъ, крестный отецъ Крамолиной.
Николай Петровичъ Чагановъ, молодой врачъ.
Сергѣй Ивановичъ Слетышевъ, частный адвокатъ, пріятель его,
Марья Антоновна Вермутская, каскадная актриса.
Слуга Крамолиной.
Крамолина (въ богатомъ утреннемъ неглиже сидитъ направо, на диванѣ, и раскладываетъ пасьянсъ.) И на этотъ разъ не вышло! (Досадливо мѣшаетъ карты и отбрасываетъ отъ себя колоду.) Четвертый часъ, а его нѣтъ!.. Неужели онъ не будетъ?.. Это невозможно, — онъ далъ слово. Не случилось-ли чего?.. Здоровъ-ли онъ?.. (Звонитъ.) Ахъ, какая тоска… какая скука! (Вошедшему слугѣ.) Матрена Ивановна въ моемъ экипажѣ уѣхала или на извощикѣ?
Слуга. Не могу вамъ вѣрно доложить.
Крамолина. Узнайте!.. Да спросите у швейцара визитныя карточки сегодняшнихъ гостей и принесите ихъ сюда.
Слуга. Слушаю-съ. (Уходитъ.)
Крамолина. И куда это провалилась Матреша?.. Долго-ли съѣздить съ Сергіевской на Николаевскую, а цѣлый часъ пропадаетъ… Обрадовалась что можетъ на свободѣ языкомъ потрещать, противная! (Стукъ во входную дверь.) Войдите!
Слуга (входя съ большимъ подносомъ, на которомъ лежатъ: букетъ цвѣтовъ, письмо, свертокъ нотной бумаги, перевязанной розовой ленточкой, три бонбоньерки и штукъ тридцать визитныхъ карточекъ.) Матрена Ивановна на извощикѣ уѣхали.
Крамолина. Хорошо. Карточки положите въ плато, вещи на столикъ, сюда, а букетъ подайте мнѣ. (Взявъ букетъ.) Отъ кого это?
Слуга. Въ букетѣ есть карточки; швейцаръ на всѣхъ вещахъ положилъ карточки, чтобъ не перепутать. (Ставитъ вещи на указанныхъ Крамолиной мѣстахъ.)
Крамолина. Можете идти. (Слуга уходитъ.) Какія нѣжности!.. (Разсматриваетъ букетъ.) Розы… Отъ кого-бы это? (Вынувъ карточку и читая.) Andrée de Kinine, lieutenant de la garde. Мой нѣжный обожатель, влюбленный въ мои (съ ироніей) глубокіе, бездонные глаза!.. И къ чему мнѣ присылать розы, когда вы всѣ смотрите на меня, какъ на бездушную камелію! (Кладетъ въ сторону букетъ и беретъ свертокъ нотъ.) Это еще что такое? (Развязавъ ленточку.) Ноты?! (Читаетъ.) «Жажда весны», романсъ, музыка Носогорскаго, посвящается Любови Михайловнѣ Крамолиной, въ день ея ангела. Гмъ! видно, и композиторы нашего времени умѣютъ вдохновляться полумиліоннымъ состояніемъ вдовушки. (Съ ироніей.) «Жажда весны!» Полно, не жажда-ли богатой жены… Какая гадость! (Отбрасываетъ романсъ и беретъ письмо.) Цѣлое посланіе при бомбоньеркѣ конфектъ. (Распечатываетъ конвертъ и читаетъ подпись на письмѣ.) «Недостойная богомолица, игуменья Митродора». Видно, деньги понадобились, придралась къ случаю. Почитаемъ. (Читаетъ про себя письмо, улыбаясь.) Ну, да!.. Гмъ! «Изнемогла въ правленіи духовнымъ чиномъ»… Конечно!.. «Развѣ по благости Божіей все устрою»… Понятно!.. «Оскудѣніе наше велико, путь нашъ тѣсный, всякихъ лишеній преисполненъ, одна надежда на нашихъ великихъ благодѣтелей». Фу, отвратительно! Ну, отчего-бы не написать просто: въ общинѣ идутъ перестройки, денегъ недостаетъ, пришлите сколько можете. Нѣтъ, нельзя: надо порисоваться. Повсюду — ложь, обманъ! (Развязываетъ другую бонбоньерку, снимаетъ карточку и читаетъ.) Baron Iosef de-Ganzberg. Вотъ какъ, и іерусалимскіе бароны нынче съ нѣжностями! (Открываетъ бонбоньерку.) Тутъ не одни конфекты!.. Футляръ?.. Съ чѣмъ-бы это? (Вынимаетъ футляръ и раскрываетъ.) Браслетъ — porte-bonheur!.. Бриліанты, рубины! Это ужь изъ рукъ вонъ, какая дерзость!.. Быть у меня два раза въ домѣ и осмѣлиться привезти мнѣ цѣнный подарокъ. Надо проучить этого нахала!.. (Бросаетъ футляръ въ бонбоньерку, завертываетъ послѣднюю въ бумагу и звонитъ.) Какая самоувѣренность, какая наглость у этихъ богатыхъ жидовъ! (Вошедшему слугѣ.) Сію минуту отдайте это дворецкому (подаетъ свертокъ), чтобъ отвезъ къ барону Ганцбергу и сдалъ подъ росписку, а карточку (передаетъ карточку) передайте швейцару, для памяти, чтобъ никогда не принималъ этого господина. Поняли?
Слуга. Понялъ-съ… слушаю-съ.
Крамолина. Ступайте. (Слуга уходитъ.) Видѣлъ хорошенькую вдовушку нѣсколько разъ, и потому, что она была съ нимъ любезна, осмѣлился явиться съ подаркомъ. При покойномъ мужѣ этотъ жидокъ-баронъ считалъ-бы за счастье пожать мнѣ руку; а теперь, потому только, что я не маскирую, какъ наши свѣтскія барыни, своихъ отношеній въ Колѣ, они третируютъ меня, какъ женщину сомнительной нравственности, какъ искательницу приключеній. (Въ лѣвыхъ дверяхъ показывается Кокуркина въ шляпѣ.)
Крамолина (замѣтивъ вошедшую Кокуркину, идетъ къ ней навстрѣчу, съ волненіемъ.) Ну, что онъ, видѣла?.. Болѣнъ, лежитъ? Говори скорѣй.
Кокуркина. Нѣтъ, Любовь Михайловна, не видала, потому…
Крамолина (перебивая.) Какъ не видала?! Неужели Коля такъ болѣнъ, что и принять тебя не могъ?.. Господи, что за несчастье!
Кокуркина. Да ихъ вовсе дома нѣтъ. Какъ встали въ десять часовъ, чаю одинъ стаканъ на-скоро выкушали, такъ и уѣхали изъ дому.
Крамолин’а (въ раздумья.) Въ десять часовъ уѣхалъ… и до сихъ поръ нѣтъ?
Кокуркина. Да-а-съ. А торопились даже до того, что на извощикѣ уѣхали; коляска стояла въ сараѣ запряженная, такъ не захотѣли подождать, чтобъ кучеръ одѣлся.
Крамолина (про себя.) То-ро-пил-cя…Торопился. (Громко.) Вѣрно какой-нибудь у него тяжелый больной есть, а?
Кокуркина. Нѣтъ, Любовь Михайловна, нѣтъ-съ… Больныхъ у Николая Петровича даже совсѣмъ теперь нѣтъ. Будьте благонадежны, — я все доподлинно у ихняго камердинера, у Васи, разспросила, до послѣднихъ мелкихъ обстоятельствъ. Да-съ, все разузнала… все-съ.
Крамолина. Да что-же это такое все?
Кокуркина. А то-же, что они второй мѣсяцъ словно другимъ человѣкомъ сдѣлались. Напустили на себя сумрачность, сердитость, неразговорчивость. Прислуга сказывала, какъ только проснутся, сейчасъ стаканъ чаю выкушаютъ, сейчасъ въ свою коляску, маршъ на Выборгскую, въ клинику доѣдутъ, лошадей домой, такъ до поздней ночи неизвѣстно гдѣ и пропадутъ.
Крамолина. Гдѣ-же онъ можетъ быть до поздней ночи?
Кокуркина. Это даже никому непонятно. Всѣ домашніе ихъ полагаютъ такъ, что они у насъ свое время провождаютъ, однако, и то ихъ смущаетъ, что прежде Николай Петровичъ безъ всякой опаски на своихъ лошадяхъ пріѣзжали, а теперь второй мѣсяцъ пошелъ — даже ни-ни, никогда. Я, конечно, противъ этого ни одного слова не сказала, пускай думаютъ… а ужъ извѣстно: много-ли за послѣднее время Николай Петровичъ у насъ бывали… Да-а-съ!
Крамолина (про себя.) Второй мѣсяцъ?.. Точно, мѣсяца два, какъ онъ перемѣнился въ отношеніи ко мнѣ. (Вслухъ.) Удивительно!
Кокуркина. И даже очень удивительно, какъ это все у нихъ вдругъ измѣнилось. Пріѣхала я къ нимъ: у парадныхъ дверей разовъ съ десять звонила — насилу отперли; въ комнатахъ пыль, не прибрано; лакей комнатный не при формѣ, а такъ, въ этакомъ сѣренькомъ спинжакѣ; поваръ — вина пьянѣе, вторую недѣлю обѣда не готовитъ, потому не зачѣмъ, все равно — дома не кушаютъ. Вся прислуга ходитъ въ очумѣлости отъ ихъ подозрительности.
Крамолина (съ досадой.) Что такое? Говори, пожалуйста, проще. Какая еще подозрительность?
Кокуркина. А такая и подозрительность, что Николай Петровичъ ни къ кому довѣрчивости не имѣютъ и всѣхъ держутъ на подозрительномъ счету, такъ, какъ-будто всѣ надъ ними шпіонятъ и намъ передаютъ, переводятъ… Ей-богу-съ!.. А ужь что сегодня произошло по случаю дня вашего ангела, какія слова произносились, лучше не вспоминать.
Крамолина. Что такое, говори, Матреша!
Кокуркина. Право, лучше безъ вниманія оставить.
Крамолина. Пожалуйста, безъ ломаній, говори-же.
Кокуркина. Право… ей-богу!.. Это совсѣмъ не интересно… оскорбляться тутъ нечѣмъ, потому, какъ одна неделикатность.
Крамолина. Я тебѣ что сказала?.. (Строго.) Безъ комедій… говори!
Кокуркина (принимая таинственную и озабоченную мину.) Не подслушиваетъ-ли кто, лакеишки у насъ прелюбопытные, особливо этотъ Александра. (Подходитъ къ дверямъ и засматриваетъ въ нихъ.) Никого. (Затворяетъ двери.) Сегодня утромъ Василій-то, камердинеръ, съ большого ума вздумалъ Николая Петровича съ дорогой имянинницей поздравлять, значитъ со днемъ вашего ангела. Какъ они вдругъ задрожатъ всѣ, побѣлѣютъ, пѣна у рта каблукомъ, вскинутся на него, да какъ вдругъ пронзительнымъ голосомъ зыкнутъ: молчать, говорятъ, это что за новости, что за поздравленія выдумалъ!.. Что она, сестра мнѣ, жена или родня какая? Такой-то родни у меня въ Петербургѣ не перечесть.
Крамолина (вспыхнувъ.) Не можетъ быть, чтобъ онъ это сказалъ… неправда!.. Это выдумка… наглая ложь!
Кокуркина. За что купила, за то и продаю. Можетъ, и выдумалъ кто, да только не я, да и выдумки тутъ никакой не можетъ быть, потому вся прислуга бурю эту слышала, какъ они на Васю кричали и наказывали имени вашего не употреблять, какъ вы имъ чужая, все равно какъ другая-всякая, посторонняя и нестоющая вниманія.
Крамолина. О, Боже мой! (Закрываетъ лицо ладонями рукъ, опираясь локтями на столъ.)
Кокуркина (злобно, въ сторону). А-а, не нравится… не лю-юбишь! (Притворно-сочувственно, вслухъ.) Вотъ языкъ-то мой поганый — истинный врагъ, сердце собачье преданное, — всегда набѣдятъ. Не надо было говорить, а вотъ изъ преданности своей сболтнула, дура, не утерпѣла, огорчила васъ для торжественнаго дня ангела… Дура, право, дура! (Цѣлуетъ въ плечо.) Простите меня, оглашенную.
Крамолина. Ничего, Матреша, ничего… Не обращай вниманія… Это нервы… Оставь меня одну, иди-себѣ. (Вынимаетъ платокъ и отираетъ полные слезъ глаза.)
Кокуркина. Я, Любовь Михайловна, дала Васѣ десять рублей… только отъ себя, а объ вашемъ имени ни слова, ниже-ни, виду не подала, что съ вашего приказанія даю.
Крамолина (не отнимая платка отъ глазъ.) Хорошо, хорошо… Оставь-же меня.
Кокуркина (дойдя до правыхъ дверей.) На сколько персонъ столъ приказать накрывать?
Крамолина (раздраженно.) Ахъ, дѣлайте, какъ знаете… Не троньте вы меня, ради Бога. (Опускается головой на столъ.)
Кокуркина (послѣ паузы садится съ ней рядомъ, быстро подойдя.) Полноте, золотая моя, убиваться-то такъ. (Цѣлуетъ въ плечо.) Не въ одномъ окошкѣ свѣтъ Божій… не клиномъ Петербургъ-то сошелся, не перестарокъ вы какой, чтобъ изъ-за одного мужчинки такъ себя терзать да мучить. Глазкомъ посмотрите да бровкой поведите, такъ любой красавецъ жизнь свою за васъ положитъ.
Крамолина. Перестань глупости говорить, коли ссоры не хочешь.
Кокуркина. Какая-же можетъ быть ссора, когда я вамъ изъ одного душевнаго расположенія говорю? Конечно, фортуны у людей разныя бываютъ, однако я довожусь вамъ троюродной сестрой и родители наши были одного простого, то-есть мѣщанскаго званія. Вашему папашѣ выпала фортуна въ Петербургѣ служить курьеромъ при самомъ министрѣ, чрезъ это крестили васъ графъ Лопыревъ, они-же васъ и въ театральную школу для образованія вашего на казенный счетъ помѣстили, а потомъ и замужъ за Глѣба Давыдовича Крамолина выдали. Стали вы послѣ смерти своего супруга образованная вдова-генеральша изъ дворянъ, при своемъ собственномъ домѣ и большомъ капиталѣ; а я, какъ при папенькѣ, когда они въ Нарвѣ служили, называлась дѣвица изъ мѣщанъ, Матрена Кокуркина, такъ и послѣ ихъ смерти осталась дѣвицей-сиротой, въ прежнемъ состояніи и образованіи, даже безъ всякой перемѣны… Послушайте вы моего родственнаго совѣта, не убивайте себя такъ, наберите вольнаго духу, держите себя къ нему неглежа, съ равнодушествомъ; повѣрьте, гдѣ ни гуляетъ Николай Петровичъ, а къ вамъ придетъ.
Крамолина (быстро.) Что такое-е?
Кокуркина. Будьте увѣрены, гдѣ ни гуляетъ, а къ вамъ придетъ, потому никто ему, кромѣ васъ, такого содержанія не предоставитъ.
Крамолина (съ сердцемъ.) Молчите!.. вы съума сошли… Какъ вы смѣли мнѣ это сказать? (Кокуркина хочетъ возразить.) Молчите! Понимаете-ли вы, что вы сказали?.. Вы оскорбили меня и Кол… и Николая Петровича.
Кокуркина. Что-же, сестрица, вы такъ вспыхнули? Въ четырехъ стѣнахъ говоримъ, услышать некому… Опять, на моей видимости все это происходило… Послѣ смерти Глѣба Давыдыча, въ три-то года, насмотрѣлась всего… Своими глазами видѣла, какъ вы Николая Петровича Чаганова, общипанца-студентика, что на третьемъ дворѣ, въ каморкѣ жилъ, въ этомъ домѣ, приблизили къ себѣ, превозвысили до невозможности и наградили даже сверхъ всякой мѣры и заслугъ.
Крамолина (не владѣя собой.) Ни слова больше!.. Или вы непроходимо глупы, или вы… воплощенная фурія… Уходите сію минуту… убирайтесь съ глазъ моихъ долой. (Ходитъ въ волненіи по будуару.)
Кокуркина. Мирси вамъ, сестрица!.. Видно, за всю мою преданность…
Крамолина. Какая я вамъ сестрица!.. Безъ объясненій, отправляйтесь… да помните, если вы еще разъ заикнетесь объ этомъ, нога ваша въ моемъ домѣ не будетъ.
Кокуркина. Будемъ помнить… будемъ… не безпокойтесь. (Идетъ къ правымъ дверямъ и, заслыша стукъ въ лѣвыя, останавливается.)
Крамолина. Войдите.
Слуга (входя.) Графъ Владиміръ Андреевичъ Лопыревъ приказали доложить… Я докладывалъ, что не изволите принимать…
Крамолина. Ахъ, папа крестный! Просите, просите графа сюда. (Слуга уходитъ. Къ Кокуркиной.) Что-же, наконецъ, вамъ угодно оставить меня?
Кокуркина. Угодно-съ!.. Мирси вамъ за все… даже очень, боку мирси, сестрица. (Уходя направо, въ сторону.) Полюбился, видно, сатана лучше яснаго сокола!… Ну, да ладно!.. Еще увидимъ! (Уходитъ.)
Крамолина. Таки достигла своего: вывела меня изъ терпѣнія, противная! «Гдѣ ни гуляетъ, а къ вамъ придетъ!» Утѣшила, нечего сказать… «Никто ему такого содержанія не предоставитъ!» Точно онъ продаетъ мнѣ свою любовь, а я ее покупаю… Мерзко, возмутительно… Итакъ смотрятъ всѣ на наши отношенія. Если это меня выводитъ изъ себя, то что-же долженъ испытывать Коля, когда ему на каждомъ шагу дѣлаютъ подобные намеки?.. Бѣдный! Я теперь понимаю, почему онъ все рѣже и рѣже бываетъ у меня, уклоняется являться со мной въ обществѣ… Онъ старается убить въ себѣ чувство, привязанность ко мнѣ… Да, это такъ. (Въ раздумья.) Но гдѣ-же онъ пропадаетъ цѣлые дни?.. Неужели онъ кѣмъ-либо увлеченъ и обманываетъ меня?.. Я ему чужая, посторонняя… Все это сплетни, мерзости, зависть!.. Имъ завидно наше счастье, они хотятъ разбить его… отнять у меня Колю… Ну, ужъ этому не бывать! (Въ лѣвыя двери входитъ графъ Лопыревъ, во фракѣ и съ двумя звѣздами.)
Крамолина (идя къ нему на встрѣчу.) Ахъ, папа крестный, сколько лѣтъ и зимъ мы не видались, здравствуйте!.. Давно-ли вернулись изъ за-границы? Какъ я вамъ благодарна, что не забыли меня! (Цѣлуетъ его руку.)
Лопыревъ (цѣлуя ее въ голову.) Bon jour, ma charmante filleule… Всего недѣля, какъ вернулся я въ родныя Палестины… Merci за присланныя деньги… Я четвертый день, какъ въ Петербургѣ… Твоихъ имянинъ не забылъ и явился, даже не съ пустыми руками. (Подаетъ двѣ изящно переплетенныя книги.) Je vous félicité! Вотъ тебѣ все, чѣмъ я согрѣшилъ впродолженіи моей жизни передъ русской литературой. Чѣмъ богатъ, тѣмъ и радъ.
Крамолина (взявъ книги.) Вотъ такъ подарокъ! Merci, папа. Я давно добивалась получить ваши сочиненія. Тутъ всѣ?
Лопыревъ. На русскомъ языкѣ всѣ, исключая разныхъ моихъ проектовъ, по вопросамъ современныхъ реформъ, и застольныхъ спичей.
Крамолина (перелистывая книгу.) А ваше знаменитое «Въ дорогу» тоже тутъ?
Лопыревъ (улыбаясь самодовольно.) Тутъ, во второмъ томѣ. (Со вздохомъ.) Знаменитая, гмъ!.. Да, было, ma chиre, время, когда моими повѣстями зачитывались, мои комедіи и разные proverbes не сходили со сцены, и когда въ печати къ имени графа Лопырева неизмѣнно прибавлялись эпитеты: даровитый, талантливый, знаменитый. Но съ тѣхъ поръ, какъ монополистами русской печати и журналистики явились разныя лохматые, недоучившіеся разночинцы, благоговѣніе къ авторитету, имени, старости — умерло… Э, да будетъ объ этомъ!.. Мы свое дѣло сдѣлали, за насъ исторія и отдаленное потомство. Скажи-ка, какъ ты поживаешь, вѣдь я не видалъ тебя почти годъ.
Крамолина. Ничего, такъ-себѣ… по немножку.
Лопыревъ. Однако странно — сегодня ты имянинница и сидишь въ будуарѣ одна.
Крамолина. Я не совсѣмъ здорова и принимаю только самыхъ близкихъ знакомыхъ.
Лопыревъ. Да-а… вотъ! Но отчего-же я не вижу около тебя твоего сердечнаго друга Чаганова?
Крамолина. Коля занятъ… Впрочемъ, онъ пріѣдетъ обѣдать и проведетъ у меня весь вечеръ. (Стараясь замять разговоръ.) Что-жь вы, крестный, забыли свою неизмѣнную подругу? (Подаетъ спичку.) Закуривайте.
Лопыревъ. Постой, не заминай разговора. Скажи-ка лучше, чѣмъ занятъ твой Чагановъ?
Крамолина. Право, я хорошенько не знаю… (Смущаясь.) Онъ работаетъ въ клиникѣ… уѣзжаетъ туда съ самаго утра.
Лопыревъ. Гмъ, да-а! (Пауза. Быстро.) А давно ты его видѣла?
Крамолина. Онъ былъ у меня… третьяго дня. (Опускаетъ глаза.)
Лопыревъ. Тре-ть-яго дня… гмъ! Но что съ тобой, ты какъ-будто не въ своей тарелкѣ?
Крамолина. Голова болитъ, мигрень.
Лопыревъ (пристально посмотрѣвъ ей въ глаза, послѣ небольшой паузы.) Довольно!.. Теперь мнѣ все ясно, все понятно!
Крамолина. Что-же вамъ понятно?
Лопыревъ. Еще разъ въ жизни приходится наглядно убѣдиться, что непостоянство присуще всякой женской натурѣ и что самыя непостоянныя и вѣтреныя существа въ подлунномъ мірѣ — блондинки.
Крамолина (улыбаясь.) Почему-же блондинки?
Лопыревъ. Да вотъ рѣши — почему блондинки. А это такъ, если не вретъ исторія и преданіе. Ева, Клеопатра, Далила, Елена Прекрасная, Магдалина, Маріонъ-де-Лормь — всѣ были блондинки. Ну, ma charmante filleule, все у тебя обстоитъ благополучно, — маленькаго нездоровья я не беру въ разсчетъ. Теперь мнѣ остается начать молчаливую бесѣду съ моей неизмѣнной подругой (закуриваетъ сигару) и направить свои стопы туда, куда влечетъ меня мой жалкій жребій — поѣду славить имянинницъ… Au revoir!
Крамолина. Что вы это, папа крестный? Чуть не цѣлый годъ мы съ вами не видались, и теперь вы заѣхали ко мнѣ на минуту! Развѣ такъ друзья дѣлаютъ?.. Я надѣялась, что4 вы побесѣдуете со мной, останетесь обѣдать, я такъ обрадовалась.
Лопыревъ. Не лукавь, не умѣешь!.. Ужь и обрадовалась! Я уѣзжаю потому, что не хочу быть татариномъ.
Крамолина. Какъ татариномъ?
Лопыревъ. Даже хуже татарина, какъ увѣряетъ пословица, — не въ пору гостемъ.
Крамолина. И вамъ не грѣхъ это говорить? (Часы бьютъ четыре раза.) Ахъ!.. (Тревожно.) Уже четыре!.. Четыре часа.
Лопыревъ. И онъ долженъ сейчасъ явиться.
Крамолина. Кто такой?
Лопыревъ. Онъ!.. Этимъ все сказано… Я не люблю ставить ни себя, ни другихъ въ фальшивое положеніе, не хочу мѣшать вамъ, а потому и удаляюсь… До свиданія!
Крамолина. Я васъ рѣшительно не понимаю. Кому вы можете мѣшать, оставшись у меня? (Смотрятъ на него съ недоумѣніемъ.)
Лопыревъ. Что ты на меня такъ смотришь? Я — старый воробей, меня не проведешь. Мигрень тебѣ мѣшаетъ сегодня принимать, а? Твой тревожный взглядъ, нервная ажитація, наконецъ, интонація, съ какой ты сказала, услыша бой часовъ: «уже четыре» — тоже слѣдствіе мигрени? Правы французы съ своей пословицей: pas de fumée sans feu! (Грозить пальцемъ.) Что, и теперь не понимаешь, а?
Крамолина. Рѣшительно не понимаю, говорите яснѣе.
Лопыревъ. Яснѣе?.. Изволь. Ты никого не ожидаешь? Ни-ко-го? Ну, солги своему другу крестному, если у тебя хватитъ силъ, солги!
Крамолина. Я ожидаю, но…
Лопыревъ (быстро перебивая.) Больше ни слова объ этомъ, иначе мой разговоръ съ тобой будетъ похожъ на выпытываніе, а я своей охотой никогда не вмѣшиваюсь въ чужія дѣла, тѣмъ болѣе въ дѣла сердца. Пользуйся жизнію, наслаждайся, живи сердцемъ, пока есть желанія и силы, бери отъ жизни все, что можно взять, но не требуй невозможнаго, помни, что жизнь, какъ и первая красавица въ мірѣ, можетъ дать только то, что имѣетъ. Это моя одиннадцатая заповѣдь; держись ея крѣпко — и все пойдетъ складно и ладно. Придетъ старость, успѣешь нажиться холоднымъ умомъ. Ну, до свиданія, ma pétite, дай мнѣ поцѣловать твою головку. (Обнимаетъ ее.) Будь счастлива съ новымъ избранникомъ твоего честнаго молодого сердца, только постарайся не очень афишировать въ свѣтѣ свои отношенія къ нему. (Цѣлуетъ ее въ голову.)
Крамолина (быстро отстраняясь.) Что?.. Что такое вы сказали? Новый избранникъ у меня?.. Какъ? (Смотритъ изумленно.)
Лопыревъ. Браво, браво!.. Недурно съиграно. Ты въ мое отсутствіе сдѣлала блестящіе успѣхи въ свѣтскомъ умѣньи притворяться, но я слишкомъ пожилъ, чтобъ тебѣ удались надо мной твои опыты притворства; выбери кого-нибудь помоложе. Adieu! (Идетъ, чтобъ взять шляпу съ дальняго стула.)
Крамолина (стоя на одномъ мѣстѣ, какъ окаменѣлая.) Онъ сказалъ — новый избранникъ… Что это такое?.. Не понимаю.
Лопыревъ (направляясь къ лѣвымъ дверямъ, проходитъ мимо нея и взглянувъ.) Tiens! Сценическій талантъ и… quelle audace dans le mensonge! (Пожимаетъ плечами и идетъ медленно къ лѣвымъ дверямъ.)
Крамолина. О, я поняла! Это новая выдумка, новая клевета! (Быстро догоняетъ Лопырева и беретъ его за руку.) Нѣтъ, крестный, такъ нельзя!.. Погодите, остановитесь… Намъ надо объясниться безъ всякихъ экивоковъ и салонныхъ тонкостей. Вы останетесь, вы сдѣлаете для меня это одолженіе.
Лопыревъ. Volontiers, ma pétite. Самъ я не навязываюсь, ты меня просишь — къ твоимъ услугамъ. Будемъ бесѣдовать à coeur ouvert. (Садится.) Что тебѣ угодно?
Крамолина. Скажите, крестный, какимъ образомъ вы узнали о новомъ избранникѣ моего сердца, только-что пріѣхавъ въ Петербургъ? Я держала это въ большой тайнѣ; отъ кого вы могли узнать?
Лопыревъ. Нѣтъ, мой другъ, тайны, которая-бы рано или поздно не открылась. On raconte! (Пожимаетъ плечами.)
Крамолина. Это такъ; но вамъ-то кто сказалъ?
Лопыревъ. Я сегодня сдѣлалъ пять визитовъ къ имянинницамъ. Былъ у Софьи Давыдовны Крамолиной, у княгини Зарѣцкой, у графини Бухарцевой, ну… однимъ словомъ, объ этомъ вездѣ толкуютъ. C’est la nouvelle du jour.
Крамолина (сдерживаясь.) А… вездѣ… вотъ что!.. Ну, что-жь, какъ они находятъ моего новаго избранника: лучше Чаганова?
Лопыревъ. О, безъ сомнѣнія. Конечно, и этотъ отчасти parvenu, и у него въ гербѣ нѣтъ лилій и онъ не обладаетъ способностью однимъ прикосновеніемъ излечивать лихорадку, но онъ воспитанъ свѣтски, прекрасно себя держитъ въ обществѣ, въ гостиной, у него состояніе, ну, и какой-бы ни было, все-таки у него титулъ… Какое-же сравненіе: Чагановъ и баронъ Ганцбергъ!
Крамолина (вскрикнувъ.) Кто?.. Вотъ кто, а-а!
Лопыревъ. Ты вскрикнула. Что съ тобой?
Крамолина (насильственно улыбаясь.) Нѣтъ, я стала такъ нервна. Мнѣ показалось, что кто-то выходитъ изъ алькова.
Лопыревъ. Нетерпѣливое ожиданіе! О, я тебя понимаю, ma pétite, самъ былъ когда-то молодъ.
Крамолина (порывисто.) Скажите, крестный, любили вы когда-нибудь?
Лопыревъ. Всю жизнь влюблялся и началъ влюбляться гораздо раньше, чѣмъ себя запомню. Первая женщина, въ которую я влюбился, какъ меня увѣряютъ, была моя кормилица; я ей сдѣлалъ признаніе, еще не умѣя ходить и сидя у ней на рукахъ.
Крамолина. Полноте шутить. Мой-то поступокъ васъ не удивляетъ?.. Лично вы не находите въ немъ ничего страннаго?
Лопыревъ. Рѣшительно ничего. Въ любви необходимо разнообразіе, иначе зачѣмъ-же на свѣтѣ существуютъ блондины, брюнеты, рыжіе, альбиносы, черноглазые, голубоокіе.
Крамолина (перебивая нетерпѣливо.) Мнѣ не до шутокъ. Я васъ спрашиваю: вы допускаете съ моей стороны измѣну Чаганову, сближеніе съ Ганцбергомъ, не сердитесь за это на вашу любимую крестницу?
Лопыревъ. Допускаю, и не только не сержусь, а благословляю обѣими руками.
Крамолина (вскакивая.) Нѣтъ силъ больше играть комедію. И это мнѣ говоритъ онъ… говоритъ человѣкъ, замѣнившій мнѣ мѣсто отца родного… Боже мой, Боже! Одна утѣшаетъ тѣмъ, что гдѣ ни гуляетъ, а ко мнѣ придетъ, другой благословляетъ обѣими руками на развратъ. Какъ жить съ такими людьми?!.. Можно, съума сойти отъ такихъ оскорбленій. (Схватываетъ себя за голову.)
Лопыревъ (изумленно.) Что съ тобой?.. (Въ сторону.) Что все это значитъ? Нѣтъ, mon ami, это не притворство. (Громко.) Признаюсь, я ничего не понимаю!
Крамолина. Зная меня, вы могли повѣрить этой гнусной свѣтской сплетнѣ? Непостижимо!.. Что я, по-вашему — свѣтская львица, дама demi-mond’а, камелія, мѣняющая свои привязанности съ каждой новой модой?
Лопыревъ. Зачѣмъ такая рѣзкость въ выраженіяхъ? Вѣчной любви нѣтъ, одиночество для твоей страстной натуры гибельно, безъ сердечной привязанности ты жить не можешь… Наконецъ, свѣтъ постоянно преслѣдовалъ твои отношенія къ Чаганову.
Крамолина. Да что за дѣло вашему свѣту до меня?
Лопыревъ. Не забудь, ты носишь фамилію Крамолина.
Крамолина. Къ несчастію, забыть этого я не могу. Цѣлыя девять лѣтъ, при всякомъ удобномъ и неудобномъ случаѣ, напоминаютъ мнѣ объ этомъ всѣ ваши графини Бухарцевы, княгини Зарѣцкія и мужнина свѣтская роденька, въ родѣ старой дѣвы, биготки Софьи Давыдовны. Онѣ шпіонятъ за мной, сплетничаютъ, клевещутъ, пристаютъ съ совѣтами, нравоученіями, наставленіями. Кто имъ на это далъ право?
Лопыревъ. Та position, ma chиre, — вотъ кто. Если-бъ свѣтъ тебя Считалъ чужой, то игнорировалъ-бы тебя, какъ всякую богатую мѣщанку. Безусловной независимости въ жизни человѣка нѣтъ. Каждое общество, каждая среда, давая извѣстныя права, возлагаетъ и извѣстныя обязанности. Свѣтъ тебѣ далъ имя, богатство, положеніе, — онъ вправѣ требовать, чтобъ всѣмъ этимъ ты распорядилась не въ ущербъ его интересамъ, однимъ словомъ — position oblige!
Крамолина. Все это одни слова… Фраза и фраза — не болѣе! Ничего мнѣ вашъ свѣтъ не давалъ и ничего отъ меня не вправѣ требовать. Капризу моего покойнаго мужа, — которому на старости лѣтъ пришла фантазія влюбиться въ семнадцатилѣтнюю танцовщицу и сдѣлать ее своей женой, своей наружности да вашимъ стараніямъ я обязана богатствомъ, именемъ и положеніемъ. Почти шесть лѣтъ я прожила замужемъ безъ любви, безъ симпатіи, безъ всякаго проблеска чувства. Меня каждодневно терзали старческой подозрительностью, мучили безумной ревностью и награждали за мою. вѣрность поцѣлуемъ разслабленнаго сладострастія. Кругомъ мнѣ представлялись тысячи соблазновъ, молодое сердце билось и искало любви, но я, давъ разъ слово мужу, осталась ему вѣрна до послѣдней минуты его жизни. Согласитесь, что не даромъ мнѣ достались имя и богатство, которыхъ я не искала. Я разсчиталась честно съ свѣтомъ, который, по вашимъ словамъ, далъ мнѣ положеніе. Чего-же они отъ меня хотятъ, чего требуютъ? (Молчаніе.) Скажите! (Молчаніе.) Да отвѣчайте-же! (Молчаніе.) Ну что-же вы молчите?
Лопыревъ. Я предпочитаю молчать и слушать.
Крамолина. Иначе говоря, вы не находите, что отвѣтить?! Такъ я за васъ отвѣчу. Оставшись вдовой, я первое время, какъ вамъ извѣстно, отдалась всецѣло свѣту, — потребность жить сердцемъ, любить и быть любимой, посвятить всю себя для любимаго существа, послѣ слишкомъ пятилѣтней пытки замужества, дошла до страсти. Въ обожателяхъ изъ высшаго общества не было недостатка, но, при первомъ сближеніи, поклонники мои обнаруживали такой эгоизмъ, бездушіе и ничтожество, что возбуждали къ себѣ полнѣйшее отвращеніе, даже омерзѣніе. Къ счастью, въ это время я встрѣтилась съ Колей — совершенно случайно. Онъ поразилъ меня своимъ свѣтлымъ умомъ, дѣвственной чистотой чувства, прямотой своей натуры, отсутствіемъ ходульности и рисовки; мы сблизились, я полюбила его отъ всего сердца, онъ отвѣтилъ мнѣ тѣмъ-же. Я не стала скрывать передъ свѣтомъ своего чувства къ Чаганову, я гордилась имъ; это и вызвало бурю въ средѣ искателей моего состоянія, этой золоченой молодежи, ихъ папашъ, мамашъ, дядей, тетокъ. Они образовали противъ меня комплотъ, пускали въ ходъ и совѣты моихъ родныхъ, и вліяніе престарѣлыхъ титулованныхъ грѣшницъ. Ничто не помогло. Они обратились теперь къ клеветѣ, сплетнѣ, пасквилямъ и всякимъ свѣтскимъ гадостямъ. Цѣлые три года они прославляютъ меня, какъ погибшую, безнравственную женщину, хотя пріѣзжаютъ на всѣ мои обѣды и вечера. (Беретъ горсть визитныхъ карточекъ.) Вонъ ихъ сколько явилось съ поздравленіемъ къ развратной имянинницѣ. Лицемѣры, фарисеи! (Отбрасываетъ карточки.) Я слишкомъ хорошо знаю свѣтское общество, чтобъ не приходить отъ его сплетенъ въ отчаяніе. Не таковъ Коля; его впечатлительная, болѣзненно-честная натура не переноситъ подобнаго положенія. Чаганова вездѣ встрѣчаютъ двусмысленными улыбками, третируютъ какъ камелію во фракѣ, какъ человѣка, эксплуатирующаго средства любящей его женщины, какъ низкаго chevalier d’industrie, совершившаго возмутительное преступленіе, то-есть отнявшаго у какого-нибудь свѣтскаго хлыща такой лакомый кусокъ, какъ мое состояніе. Они хотятъ, убивъ наше чувство, разъединить насъ и вернуть меня къ себѣ. Вотъ чего добивается вашъ свѣтъ. Но какъ-бы ни чернили, ни позорили меня, имъ не достигнуть своего. Я больше не дѣвчонка, балетная корифейка, умѣющая на разные лады говорить одно слово — люблю. Свѣтъ и сближеніе съ Колей сдѣлали изъ меня женщину, которая ничего не испугается, ни передъ чѣмъ не отступитъ, защищая свое чувство. Я люблю Колю всѣми силами души и сердца. Развѣ съ послѣднимъ вздохомъ они отнимутъ у меня эту любовь. Такъ вы и знайте и скажите всѣмъ, всѣмъ! (Въ волненіи.) Больше мнѣ говорить нечего; меня волнуетъ не ожиданіе новаго избранника, а замѣтное охлажденіе ко мнѣ Чаганова, вслѣдствіе мерзостей свѣта… Я жду его, жду съ ранняго утра! (Пауза) Теперь вы знаете все. Можете, если хотите, уходить отъ меня: ни удерживать, ни разувѣрять васъ я больше не хочу и не стану.
Лопыревъ. Теперь-то я и не уйду, если-бъ ты даже этого желала. Мнѣ стыдно, что я на старости лѣтъ усомнился въ тебѣ увлекшись городской сплетней. Прости меня и забудь все, что я сказалъ. (Цѣлуетъ ее въ лобъ и щеки.) Вотъ, вотъ и вотъ доказательство, какъ я вѣрю тебѣ. Ты меня простила, да? Мы по-прежнему друзья? (Протягиваетъ руку.)
Крамолина (цѣлуя его руку.) Все забыто.
Лопыревъ. Хочешь ты послушать моего совѣта, чтобъ разомъ прекратить всѣ эти камеражи и непріятности? Ты позволишь мнѣ его дать?
Крамолина. Говорите, крестный, говорите.
Лопыревъ. Выходи за Чаганова замужъ.
Крамолина. Никогда, ни за что! Выдти замужъ для того, чтобы закрѣпить за собой его хладѣющую любовь, сдѣлать подневольнымъ свободное чувство, обратить его въ привычку и радоваться, что имѣешь законнаго мужа, который остается тебѣ вѣренъ только по обязанности, безъ участія сердца? — нѣтъ, такое мѣщанское счастье не по мнѣ… Да, наконецъ, мнѣ еще рано и унизительно дѣлать какіе-нибудь акты на любовь или покупать ее.
Лопыревъ. Что-жь дѣлать, если нѣтъ другого выхода? Развѣ лучше жить съ чувствомъ петли на шеѣ, переносить оскорбленія, терзаться, мучиться и, въ концѣ-концовъ, все-таки потерять любимаго человѣка?
Крамолина. Какъ потерять, почему?
Лопыревъ. Это неизбѣжно будетъ. Для Чаганова, человѣка честнаго, бѣднаго и притомъ самолюбиваго, нѣтъ ничего мучительнѣе, какъ считать себя матеріально въ долгу у любимой женщины, особенно когда въ обществѣ ему этимъ колятъ глаза. Раноли, поздно-ли, онъ не вынесетъ такого положенія и пожертвуетъ любовью общественному мнѣнію.
Крамолина (въ раздумьи.) Да… Онъ каждый разъ при свиданіи со мной твердитъ, что онъ матеріально мнѣ обязанъ, что это его мучитъ и что онъ до тѣхъ поръ не успокоится, пока такъ или иначе не заплатитъ мнѣ всѣхъ денегъ, которыя бралъ впродолженіи трехъ лѣтъ.
Лопыревъ. Вотъ видишь!.. Уже и охлажденіе началось.
Крамолина (перебивая.) То-есть какъ вамъ сказать… даже не охлажденіе. Онъ ласковъ, нѣженъ по-прежнему, но за порывомъ нѣжности явится вдругъ раздумье, точно что у него есть на душѣ и не хватаетъ силъ открыться мнѣ… Какъ-будто ему неловко со мной… словно онъ передо мной виноватъ.
Лопыревъ. Вотъ что! (Раздумываетъ, Крамолина ходитъ по комнатѣ.) Гмъ… Виноватъ… да! Ты убѣждена, что это единственная причина охлажденія, ты не подозрѣваешь никакого новаго увлеченія съ его стороны, а?
Крамолина. О, нѣтъ!.. Коля слишкомъ честенъ, чтобъ дѣлить свое чувство одновременно между двумя женщинами. Я его хорошо знаю.
Лопыревъ. Въ такомъ случаѣ одинъ выходъ — бракъ. Другого ничего я не могу придумать.
Крамолина (останавливаясь передъ столикомъ.) Я придумала. (Звонить.) Пусть будетъ по его… Такъ, отлично. (Садится.)
Лопыревъ. Что ты намѣрена дѣлать?
Крамолина. Увидите послѣ. (Вошедшему слугѣ.) Скажите швейцару, что я принимаю; кто-бы ни пріѣхалъ съ визитами — просить. Передайте Матренѣ Ивановнѣ, чтобы распорядилась накрывать столъ въ большой столовой, персонъ на двадцать… нѣтъ, на тридцать. Можете идти. (По уходѣ слуги.) Теперь, крестный, я увѣрена, что вы останетесь обѣдать, хоть для того, чтобъ видѣть, какъ сегодня я разомъ положу конецъ нашимъ недоразумѣніямъ съ Колей и дамъ ему средство заставить молчать всѣхъ клеветниковъ и завистниковъ.
Лопыревъ. Я остаюсь, но все-таки сомнѣваюсь, чтобъ кромѣ замужества ты нашла какое-либо другое средство.
Крамолина. Вы мнѣ всегда твердили, что женщина тогда только и сильна, когда любитъ. (Весело.) Я люблю Колю, какъ сорокъ тысячъ братьевъ любить не могутъ, и, повѣрьте, въ дѣлахъ сердца съумѣю одолѣть такія препятствія, какія остановили-бы любого мужчину.
Лопыревъ. Ой, не похвастай!
Слуга (войдя.) Госпожа Вермутская.
Крамолина. Просите сюда. (Слуга уходитъ.) Ее надо оставить обѣдать, она насъ позабавитъ пѣніемъ.
Вермутская (разодѣтая въ пухъ и прахъ, съ двухъ-аршиннымъ шлейфомъ, быстро вбѣгаетъ.) Поздравляю тебя, душечка, съ днемъ ангела, желаю сто лѣтъ жизни, пудъ здоровья и куль червонцевъ. (Цѣлуются.) Ахъ, графъ, здравствуйте! (Протягиваетъ руку.) Гдѣ это вы пропадали столько времени; Грендоръ объ васъ плакала: безъ васъ некому было составить подписку на подарокъ въ ея бенефисъ и нынѣшній сезонъ она осталась на бобахъ. Откуда вы явились и гдѣ пропадали?
Лопыревъ. Только-что вернулся изъ Каира.
Вермутская. Ахъ, были за-границей. Ну, что, скажите, весело на этихъ водахъ?
Лопыревъ (изумленно.) На какихъ водахъ?
Вермутская. Ну, на этихъ, гдѣ вы были… На Каирскихъ.
Лопы ревъ (покатываясь со смѣху.) Ха, ха, ха!.. На Каирскихъ водахъ, ха, ха, ха! Да вы, madame Вермутская, прелестны… Я готовъ разцѣловать ваши ручки, но отвѣтить на этотъ вопросъ не могу, потому что съ крокодилами незнакомъ и не знаю, весело-ли имъ на Каирскихъ водахъ, ха, ха, ха!
Вермутская. Ну, пожалуйста, не говорите чепухи. Я этого не люблю. (Подходитъ къ столу, гдѣ стоятъ бонбоньерки.) Конфекты, конфекты и конфекты!.. Слишкомъ много конфектъ и ни одного цѣннаго подарка… Это не приношеніе, а поношеніе, какъ сказалъ-бы, Люба, на твоемъ мѣстѣ Калхасъ, ха, ха, ха! Не правда-ли, графъ, я остроумна, а?
Лопыревъ. Повторяю, вы прелестны.
Вермутская. Вѣрно, баронъ Гандбергъ, да? Ахъ, а propos, чтобъ не забыть. Я многое должна передать тебѣ по секрету. (Крамолина значительно взглядываетъ на Лопырева, тотъ пожимаетъ плечами.) Такъ угадала, Гандбергъ?
Крамолина. Ошиблась, и очень. Этотъ букетъ мнѣ привезъ одинъ изъ твоихъ поклонниковъ.
Вермутская. Кто-же, Карлѣевъ? (Крамолина качаетъ отрицательно головой.) Ахъ, Надрѣзковъ или Усицъ-Усикинъ, эти два Аякса, какъ я ихъ прозвала. Они всегда и вездѣ вмѣстѣ. Не правда-ли графъ, я остроумно придумала имъ названіе — наши Аяксы, ха, ха, ха! Они?
Крамолина. Нѣтъ, не они. Кининъ привезъ букетъ.
Вермутская. Вотъ ка-а-къ!.. А мнѣ третьяго дня въ роли Леони не поднесъ, увѣрялъ, что нѣтъ порядочныхъ цвѣтовъ. Ну, хорошо, будете вы меня помнить. А вы, графъ, знаете Кинина? Онъ уже три мѣсяца у моихъ ногъ… да-съ… Вы объ насъ плохо не думайте!
Лопыревъ. Кто въ Петербургѣ не знаетъ Кинина, этого игрока и сердцеѣда? Онъ на короткой ногѣ со всѣми знаменитостями, начиная съ егаревской Альфонсины и кончая Андрюшкой, татариномъ изъ ресторана Дорота.
Вермутская. Да, это правда. У него бездна знакомыхъ. (Увидя ноты.) Что это?.. (Развертывая и читая.) Романсъ «Жажда весны» (Напѣвая.) Какъ-разъ по моему голосу. Ахъ, какой восторгъ! Любочка, голубчикъ, подари мнѣ этотъ романсъ. Эту новинку Носогорскаго я первая спою въ концертѣ. Какъ это будетъ отлично — я первая!.. Подаришь?
Крамолина. Съ удовольствіемъ, если разрѣшить Носогорскій и если ты сейчасъ намъ пропоешь его здѣсь.
Вермутская (Графу.) Прошу аплодировать. (Бѣжитъ къ піанино.)
Крамолина (тихо Лопыреву.) Вы поняли? И у нихъ уже толкуютъ о Ганцбергѣ.
Лопыревъ. On raconte partout! Клевета, какъ эпидемія, проникаетъ и во дворцы, и въ кабаки. Что дѣлать! (Говоритъ это тихо.)
Вермутская (раскрывъ піанино и положивъ ноты.) Вниманіе! (Поетъ.)
Красавица поздней зимой
Головку къ окошку склонила,
И думала — Боже ты мой,
Скорѣй бы весна приходила!
Въ чахоткѣ томится больной,
Что день, таятъ молодость, сила,
И все-то онъ бредитъ весной —
Скорѣй-бы весна приходила!
И вотъ прилетѣвшая вновь
Обоихъ весна наградила;
Одной — и цвѣты, и любовь,
Другому — цвѣты и могила.
Крамолина. Браво, браво!.. Сколько экспресіи, души.
Вермутская. Такъ романсъ мой? (Цѣлуетъ Крамолину.) Хоть онъ и не въ моемъ жанрѣ, но я имъ произведу фуроръ, а главное — убью эту противную любительницу, княжну Ченгуличеву, которая вездѣ суется съ своимъ «Солнце садится». Я не знаю, чѣмъ и какъ отблагодарить тебя за этотъ подарокъ.
Крамолина. Я тебѣ дарю, но безъ разрѣшенія и согласія Носогорскаго…
Вермутская. Еще-бы этотъ замарашка не согласился! Наконецъ, если заломается, мнѣ стоитъ сдѣлать глазки, пропѣть хорошенько, вотъ такъ напримѣръ (поетъ каскадно):
Всѣ мы жаждемъ любви,
Любовь — наша святыня…
Ну, и кончено, все къ моимъ ногамъ, ха, ха, ха! Правда, графъ?
Лопыревъ. Правда. Бываете-ли вы, madame Вермутская, когда-нибудь серьезны, задумчивы, молчаливы, а? (Встаетъ.)
Вермутская. Всегда, когда сплю, ха, ха, ха! Что, остроумно сказано? Что-жь вы мнѣ не аплодировали за «Жажду весны»?
Лопыревъ. Не могъ. Въ то время, когда вы жаждали, я взалкалъ. (Къ Крамолиной.) Скажи мнѣ, ma charmante fille, у тебя прежній поваръ, артистъ и мой другъ Данило Ефимычъ?
Крамолина. Все онъ-же. (Улыбаясь.) А что?
Лопыревъ. Чудесно!.. Ты мнѣ позволишь приказать твоему дворецкому принести изъ погреба бутылочку мутонъ-размильдъ?
Крамолина. Что за вопросъ; здѣсь вы дома и все въ вашимъ услугамъ.
Лопыревъ. Parfaitement! (Смотритъ на часы.) Времени до обѣда не очень много — надо поспѣшить. (Идетъ.)
Вермутская (загораживая дорогу.) Куда вы, куда?.. Отвѣчайте… Не пущу, пока не скажете.
Лопыревъ. Пустите, пустите!.. Дѣло серьезное и спѣшное.
Вермутская. Не пущу… Говорите, куда такъ спѣшите?
Лопыревъ. На кухню съ визитомъ и съ бутылкой мутону на поклонъ къ моему другу и благодѣтелю, повару Данилѣ Ефимовичу.
Вермутская (хохочетъ.) Ха, ха, ха! Изъ будуара въ кухню, во фракѣ, съ двумя звѣздами, — мило! Что-же у васъ тамъ за серьезное дѣло?
Лопыревъ. Для меня всякій обѣдъ, безъ оригинальнаго, пикантнаго блюда, не въ обѣдъ. Когда вы жаждали, я взалкалъ и мнѣ пришелъ на умъ шашлыкъ а la comte Lopireff, какой я собственноручно готовилъ въ Тифлисѣ для графа Багрятинскаго. Вотъ я и отправляюсь къ своему благодѣтелю на кухню, поклонюсь бутылочкой мутону, разопьемъ вмѣстѣ и вмѣстѣ-же смастеримъ это кушанье. Но что за блюдо! Ай-ай-ай! Просто а же lйcher les doigts, ma parole d’honneur! (Идетъ къ лѣвымъ дверямъ.)
Вермутская. И это онъ называетъ серьезнымъ дѣломъ, ха, ха, ха!
Лопыревъ (останавливаясь у дверей.) Въ мои годы ничто не серьезно, кромѣ разстройства желудка. Надо хлопотать, чтобъ онъ постоянно находился въ вожделѣнномъ здравіи и блаженномъ состояніи. Au plaisir. (Уходитъ налѣво.)
Вермутская. Чудакъ, а въ молодости, должно быть, былъ очень пикантенъ. Въ немъ и теперь еще много вызывающаго.
Крамолина. Ну, теперь мы однѣ. Присядь да разскажи, что тебѣ нужно передать мнѣ по секрету.
Вермутская (садясь.) Ахъ, да… Удобная минута. Представь себѣ. Ты помнишь въ школѣ Батю Чиблисову, она поступила въ тотъ годъ, какъ мы выходили; черненькая такая, долговязая; мы ее еще «скаковой» дразнили, помнишь?
Крамолина. Ну, помню.
Вермутская. Вообрази, она до сихъ поръ на шести стахъ оставалась, таланту никакого, ни кожи, ни рожи, и вдругъ теперь у ней карета, пара сѣрыхъ, бель-этажъ въ десять комнатъ, по пятницамъ журъ-фиксы съ ужинами. И какъ-бы ты думала, кто все это дѣлаетъ? Старикашка, банкиръ Трейлейзенъ, — каково счастіе, а!? Скаковая — и кого подцѣпила! На-дняхъ пріѣхала къ намъ въ театръ, разсѣлась въ бель-этажѣ. Я посмотрѣла со сцены — обмерла. Представь себѣ: платье фай, ярко-зеленаго цвѣта, кружева points d’Alenзon, изумруды въ ушахъ (показываетъ величину) — вотъ!
Крамолина. Представляю, представляю. Я боюсь, чтобъ кто-нибудь не пріѣхалъ, помѣшаютъ намъ… Разсказывай поскорѣй, я-то тутъ при чемъ?
Вермутская. Да, да, точно… могутъ помѣшать. Пріѣхала я къ ней въ прошлую пятницу — гостей пропасть. Конечно, тутъ были мои Аяксы, Кининъ, Прихвосневъ, двѣ балетныхъ, рецензентъ Пильапортъ, что прославляетъ «скаковую» въ газетѣ, бездна военныхъ. Плясали, пѣли, играли въ стуколку, дурачились… Ужасъ какъ было весело! Ужинать сѣли въ два часа. Ужинъ былъ — восторгъ. Вообрази, стерляди чуть не по аршину, свѣжая спаржа тюрбо, земляника, шампанское лилось рѣкой…
Крамолина. Право, вамъ могутъ помѣшать. (Нетерпѣливо.) Говори обо мнѣ-то.
Вермутская. Ахъ, pardon, pardon. Вотъ только за ужиномъ подпили, началось вранье. Вдругъ Дородный, что за нашей Леночкой ухаживалъ, объявляетъ самую свѣжую новость, будто ты Чаганова — à la porte и занялась барономъ Ганцбергомъ. Представь, а?.. Каково!
Крамолина. Ну, и дальше?
Вермутская. Сначала всѣ изумились, стали-было спорить, я первая начала горячиться, говорила, что все это вздоръ, что если-бъ ты разошлась съ Чагановымъ, то могла-бы выбрать любого красавца съ положеніемъ, а не увлеклась-бы какимъ-нибудь жидомъ. Вѣдь правда, Люба, а?.. Жидъ… фи! Мнѣ такъ и кажется, что отъ всякаго жида, будь онъ хоть свѣтлѣйшій, непремѣнно должно пахнуть чеснокомъ. Тутъ всѣ на меня набросились, говорили, что для тебя Ганцбергъ — находка, что ты сама простая мѣщанка; начался крикъ, гамъ. Только представь, что этотъ противный Дородный осмѣлился мнѣ сказать? Что я въ дѣлахъ любви ровно ничего не понимаю. Я-то не понимаю! вообрази!.. И что женщина, полюбившая parvenu, какъ Чагаповъ, кончитъ непремѣнно акробатомъ. Тутъ ужь всѣ захохотали, какъ сумасшедшіе. Ты понимаешь, что это значитъ — кончить акробатомъ?
Крамолина. Понимаю. (Стукъ во входную дверь.) Войдите!
Слуга. Господинъ Дородный. (Останавливается у дверей.)
Вермутская. Легокъ на поминѣ.
Крамолина. Скажите, что извиняюсь, не могу принять — сейчасъ ѣду въ циркъ, на репетицію къ акробатамъ. Поняли? (Слуга кланяется.) Ступайте. (Слуга уходитъ.)
Вермутская. Боже мой, что ты сдѣлала?!.. Дородный догадается, что я тебѣ передала, онъ способенъ мнѣ скандалъ устроить.
Крамолина. Не бойся, онъ говорилъ не при одной тебѣ, а пріятелей, которые любятъ передавать непріятное, у меня очень много. Я съумѣю тебя оградить отъ всякаго подозрѣнія.
Вермутская. Пожалуйста, не выдай. Я его боюсь.
Крамолина. Будь покойна. Этикъ хлыщей надо учить. Ты, конечно, обѣдаешь у меня?
Вермутская. Непремѣнно. Я сегодня не занята, но мнѣ надо съѣздить къ себѣ домой. Ахъ, ты не знаешь, я больше не ѣзжу въ казенной каретѣ, — свою завела, лошади мѣсячныя. Да-а-съ, не однѣмъ вашимъ балетнымъ въ собственныхъ экипажахъ разъѣзжать. Я заболталась, а мнѣ пора домой — я думаю, закройщица отъ Андрье уже принесла новое платье и ждетъ меня примѣрять. Ну, до свиданія, голубчикъ; еще разъ мерси! Черезъ полчаса, а много черезъ три четверти я вернусь и буду обѣдать у тебя. (Цѣлуетъ идетъ ко входнымъ дверямъ.) Ахъ, я и забыла сообщить тебѣ мою новость. (Быстро возвращается.) Но это мой большой секретъ. Поздравь меня съ побѣдой, да еще съ какой! Въ меня втюрился по сихъ поръ… (показываетъ на макушку головы) ты и вообразить себѣ не можешь, кто… самъ графъ Григорій, ей-богу! Ухаживаетъ какъ юнкеришка, на театральномъ подъѣздѣ ждетъ, право!.. Но я — ни-ни-ни! Надо подольше помучить, взять въ лапки, чтобъ не скоро вывернулся. Если-бъ ты видѣла, какъ влюбленъ! Таетъ, таетъ… просто вотъ такъ и таетъ. Ну, adieu, ma chère! (Цѣлуетъ и быстро уходитъ, слегка припрыгивая и напѣвая):
Ахъ, Боже мой, какъ всѣ мужчины глупы…
Крамолина (смотря ей вслѣдъ, одна.) Весела, счастлива, довольна собой. Чего-же больше? Отчего я не могу сдѣлаться такой?.. Нѣтъ, лучше не жить, если можно удовлетворяться побѣдой надъ какимъ-нибудь графомъ Григоріемъ. (Пауза. Задумчиво.) Кончитъ акробатомъ!?.. Сплетничайте, клевещите, позорьте меня, а вамъ не удастся отнять у меня Колю… А его все еще нѣтъ… и нѣтъ.
Кокуркина (проходя мимо Крамолиной изъ правыхъ дверей.) Къ малому подъѣзду подъѣхали. (Медленно идетъ къ лѣвыхъ дверямъ.)
Крамолина. Что такое вы пробунчали себѣ подъ носъ?
Кокуркина. Не пробунчала, а сказала. (Останавливается.)
Крамолина. Что сказали и кому?
Кокуркина. Сказала вамъ. Подъѣхали.
Крамолина. Кто подъѣхали?.. Куда подъѣхали?
Кокуркина. Къ малому подъѣзду подъѣхали.
Крамолина. Да кто?
Кокуркина. Если говорю: къ малому подъѣзду, значитъ Николай Петровичъ.
Крамолина (радостно.) Ахъ, Коля! (Дѣлаетъ движеніе къ дверямъ и, опомнясь, останавливается.) Напрасно вы принимаете на себя лакейскія обязанности. Ну, чего-же вы стоите? Чего еще ждете? Уходите!
Кокуркина (злобно, ей въ тонъ.) Ухожу-съ… ухожу. (Уходитъ налѣво.)
Крамолина (одна.) Какъ сердце бьется… Я вся дрожу… Чтобы взять въ руки?.. А-а, вотъ. (Беретъ томъ сочиненій Лопырева, переходитъ налѣво и садится на кресло, дѣлая видъ, что погружена въ чтеніе. Посмотрѣвъ на правую дверь черезъ плечо, не поворачивая головы.) Онъ?.. Да, онъ! (Опускаетъ глаза въ книгу.)
Чагановъ (выходя изъ правыхъ дверей съ кабинетнымъ портретомъ, отдѣланнымъ въ глухой футляръ.) Любовь Михайловна! (Осмотрѣвшись кругомъ.) Ты одна? (Подходитъ. Цѣлуетъ руку, потомъ въ губы.) Здравствуй, Любочка, поздравляю тебя. Прости, что опоздалъ, меня задержали. (Крамолина безстрастно принимаетъ поцѣлуи.) Что съ тобой?.. Ты здорова?
Крамолина. Благодарю васъ, здорова.
Чагановъ. Ты сердишься?.. Увѣряю тебя, что раньше никакъ не могъ пріѣхать. (Садится возлѣ нея.)
Крамолина. Напрасно увѣряете, я не сомнѣваюсь.
Чагановъ. Что значитъ этотъ тонъ?.. Разговоръ на вы! (Осматривается.) Кажется, мы здѣсь одни?
Крамолина (не отрывая главъ отъ книги.) Совершенно одни.
Чагановъ. Ну, полно притворяться сердитой, меня задержали въ клиникѣ, раньше не могъ отдѣлаться.
Крамолина. Старая пѣсня!.. Я давно ее слышу.
Чагановъ. Если ты будешь дуться, я уѣду.
Крамолина. Уѣзжайте съ Богомъ, никто васъ не держитъ. Я привыкла къ этому; въ послѣднее время чуть не по недѣлямъ не вижу васъ.
Чагановъ. Не могу-же я…
Крамолина (перебивая.) Скажите лучше: не хочу я сидѣть съ тобой, мнѣ у тебя скучно, ты мнѣ надоѣла.
Чагановъ. Чѣмъ-же я это доказалъ? Каждую свободную минуту я посвящаю тебѣ.
Крамолина. Мнѣ мало минуты. Три-четыре дня не бываетъ, а потомъ пріѣдетъ на минуту. День проходитъ — нѣтъ, другой — нѣтъ, третій… Это ужасно!.. Наконецъ, пріѣдетъ… Вотъ, думаешь, посидитъ, разскажетъ что-нибудь, почитаемъ вмѣстѣ, какъ бывало прежде… Смотришь, выкурилъ папиросу и — слѣдъ его простылъ! Вѣдь я вижу, что я вамъ въ тягость, вы принуждаете себя, вамъ неловко и скучно со мной. Я все… все вижу, Николай Петровичъ.
Чагановъ. И очень ошибаешься. Я ѣхалъ къ тебѣ счастливый, что могу сегодня пробыть подольше… и вотъ какая встрѣча!.. Я-бы пріѣхалъ сюда ранѣе, если-бъ не задержалъ подарокъ. Переплетчикъ не приготовилъ къ сроку, я долженъ былъ самъ отправиться въ мастерскую и просидѣть тамъ битыхъ полтора часа, пока оканчивали отдѣлку рамки и футляра, а съ пустыми руками въ день твоего ангела не хотѣлось явиться… Ну, и поломалъ-же я себѣ голову надъ тѣмъ, что-бы такое подарить тебѣ, чтобъ ты осталась довольна… Наконецъ, придумалъ. (Развернувъ и раскрывъ футляръ, подаетъ.) Надѣюсь, ты довольна?
Крамолина (взглянувъ, быстро.) Вашъ портретъ?
Чагановъ. Да, мой портретъ. Вѣдь ты давно желала имѣть, такой, какого ни у кого нѣтъ; а этотъ именно такой, другого экземпляра нельзя получить, потому что стекло послѣ перваго оттиска я собственноручно разбилъ. (Подаетъ портретъ.)
Крамолина. Да, прежде я хотѣла имѣть, теперь не надо… (Отстраняетъ портретъ.) Не возьму.
Чагановъ. Да отчего-же?.. Что за причина?
Крамолина. Портреты отъ тѣхъ, кто намѣренъ умышленно, насъ покинуть, не берутъ.
Чабановъ. Что за вздоръ!.. Какъ умышленно покинуть?.. Я тутъ ровно ничего не понимаю… Полно дурачиться, возьми!
Крамолина. Нѣтъ, нѣтъ. Я не возьму портрета… Говорятъ, что если наканунѣ разлуки взять портретъ, то никогда уже не увидишь того лица, чей портретъ взятъ. А что-бы ни случилось, я хочу и буду видѣть васъ.
Чагановъ. Послушай, Люба, я тебя не понимаю и объяснить сегодняшняго твоего поведенія относительно меня не могу. Опять, видно, друзья наши пустили въ ходъ какую-нибудь сплетню или клевету?
Крамолина. Въ обществѣ толкуютъ, что я бросила Чаганова и замѣнила его барономъ Ганцбергомъ, а мое предчувствіе говоритъ, что Чагановъ замыслилъ покинуть меня окончательно, а кѣмъ замѣнитъ — пока еще мнѣ неизвѣстно; потому-то я и не беру его портрета.
Чагановъ (смутясь.) Что за нелѣпости! Предчувствіе… и ты вѣришь этому… не стадно тебѣ?
Крамолина (пытливо.) Ну, а если кромѣ предчувствія есть и факты?
Чагановъ (теряясь еще болѣе.) Что-о?… факты?.. Какіе факта, гдѣ они?.. укажи, объясни.
Крамолина. Начнемъ съ того, что вы неизвѣстно гдѣ пропадаете всѣ дни и возвращаетесь домой только поздней ночью… Дома не обѣдаете, ѣздите на извощикѣ, имѣя своихъ лошадей, и наконецъ… (Умолкаетъ.)
Чагановъ. Ну, договаривай-же и наконецъ!
Крамолина. Есть много кой-чего, о чемъ я до времени умолчу… Ну, ваше охлажденіе, напримѣръ… и… (Не договариваетъ.)
Чагановъ. О, я теперь понимаю!.. Вы опять начали подсылать сыщиковъ и шпіоновъ въ мою квартиру, чтобъ вывѣдывать отъ прислуги. Вы мнѣ обѣщали, что этого не будетъ, и снова принялись за фискальство. Гдѣ-же ваше слово и уваженіе во мнѣ? И васъ удивляетъ, что привязанность моя къ вамъ уменьшается, что я сталъ рѣже бывать у васъ! Да вѣдь моя жизнь хуже каторжника. Дома — тайное фискальство, секретные доносы и разспросы у прислуги; въ обществѣ на меня указываютъ пальцами, какъ на камелію во фракѣ; наконецъ, я не нахожу спокойствія и отрады въ своемъ внутреннемъ мірѣ, въ самомъ себѣ. Деньги, перебранныя у васъ, лежатъ у меня камнемъ на совѣсти. Пойметъ-ли кто, что этотъ долгъ сдѣланъ по неопытности, по молодости, по бѣдности? Я, какъ преступникъ, какъ воръ, принужденъ опускать глаза передъ всякимъ свѣтскимъ пошлякомъ и нахаломъ, когда онъ дѣлаетъ весьма прозрачные намеки на это. Въ иныя минуты я самъ становлюсь себѣ гадокъ, убѣжалъ-бы на край свѣта отъ своего собственнаго я, а вы хотите, чтобы чувство не охлаждалось, чтобъ я продолжалъ бывать у васъ какъ можно чаще и продолжалъ афишировать по-прежнему свои отношенія къ вамъ! Поймите — я больше не студентъ, а общественный дѣятель, для меня важна репутація, а ее ошибками не составишь; вѣдь въ добромъ имени лежитъ все мое будущее. Я васъ умоляю: облегчите мою душу, снимите гнетъ съ моей совѣсти, дайте возможность примириться хоть съ самимъ собой, — каждое свиданіе прошу, возьмите съ меня обязательства, векселя на сумму перебранныхъ у васъ денегъ… Вы упорно отказываетесь и вмѣстѣ съ тѣмъ увеличиваете мои страданія этимъ фискальствомъ, недовѣріемъ и сценами въ родѣ сегодняшней. (Закрываетъ лицо руками.) Это мученье, пытка, несчастіе! (Послѣ паузы, сильно.) Нѣтъ силъ больше! Я, какъ честный человѣкъ, долженъ, наконецъ, вамъ сказать: пока вы не возьмете съ меня векселей, наши прежнія отношенія не возстановятся.
Крамолина. Я ихъ не возьму.
Чагановъ. А, въ такомъ случаѣ мнѣ остается бросить все — занятія, Петербургъ, васъ, и уѣхать куда-нибудь въ глушь, въ провинцію, на край свѣта, чтобъ не видѣть и не слышать всего, что я здѣсь вижу и слышу. Это я сдѣлаю, даю вамъ слово, клянусь моей честью.
Крамолина. И вы рѣшитесь меня бросить, вамъ это — ничего?
Чагановъ, Не ничего!.. Я одну пытку замѣню другой. Но то, что я теперь выношу, невыносимо… у меня нѣтъ болѣе силъ.
Крамолина (порывисто бросаясь къ нему на шею.) Радость моя, Коля, счастье мое!.. Вѣдь ты не охладѣлъ ко мнѣ, сердце твое по-прежнему всецѣло мое?.. Ты не разлюбилъ свою Любушку, скажи мнѣ, поклянись!
Чагановъ (потупя глаза.) Люба, милая, вѣдь это — ребячество… это экзальтація. (Цѣлуетъ ее въ щеку.)
Крамолина. У тебя не добро на умѣ — признайся лучше.
Чагановъ. Полно-же, Люба, ты…
Крамолина (прерывая его.) Постой, скажи мнѣ — ты меня любишь?
Чагановъ. Люблю, люблю.
Крамолина. Тебѣ, вѣрно, нравится другая?
Чагановъ. Какой вздоръ!
Крамолина. Ты влюбленъ въ какую-нибудь современную, развитую дѣвушку?.. Да? Признайся!
Чагановъ. Перестань, Люба!.. Что за фантазіи?
Крамолина. Она, вѣрно, красивѣе, умнѣе, образованнѣе меня… моложе? Да, Коля?.. Не правда-ли?
Чагановъ. Съ чего ты это берешь?
Крамолина. Ужь куда намъ, твоимъ ученицамъ, тягаться съ современными дѣвушками… Ну, да!.. Что-же?.. Бросай меня, бросай! Но помни, Коля, и знай, если ты меня покинешь, забудешь, насмѣешься надо мной… я погублю и тебя, и себя… Клянусь тебѣ всѣмъ, что мнѣ дорого и свято!
Чагановъ (въ сторону.) Вотъ положеніе-то! (Молчаніе.)
Крамолина (посмотрѣвъ на него.) Что-же ты молчишь?
Чагановъ. Что-же я скажу?.. Я тебя слушаю… твой бредъ, твою горячку.
Крамолина. Ты меня любишь?.. Ты неспособенъ это сдѣлать, Кодя?|
Чагановъ. Я, кажется… не подавалъ повода сомнѣваться въ моей честности, Любушка.
Крамолина. О, нѣтъ, нѣтъ… Боже избави! (Обнимаетъ его. Я вѣдь не могу жить безъ тебя… Ни свѣтъ, ни богатство, ни самая жизнь безъ тебя мнѣ не нужны. Можетъ, моя безумная любовь въ тебѣ будетъ моимъ несчастіемъ, но она останется при мнѣ, пока будетъ биться мое сердце… Прости меня, что я разузнавала о тебѣ… Дѣлай, что хочешь, приказывай мнѣ, только не повидай меня, выбрось изъ головы мысль о разлукѣ… Не оставляй меня! (Обнимаетъ и цѣлуетъ его страстно.)
Чагановъ (Оживленно.) Такъ ты согласна взять съ меня векселя?
Крамолина. Да развѣ я могу въ чемъ-нибудь отказать тебѣ, милый мой, дорогой, хорошій!
Чагановъ. Благодарю, Любушка, ты меня снова воскресила снова сдѣлала человѣкомъ… Я, признаться, ѣхалъ сюда, чтобъ окончательно порѣшить съ этимъ вопросомъ… Откровенно скажу, если-бъ ты не согласилась, я завтра-же уѣхалъ-бы изъ Петербурга, куда глаза глядятъ.
Крамолина (любовно-страстно смотритъ ему въ глаза.) И ты-бы уѣхалъ, бросилъ меня? (Чагановъ опускаетъ глаза.) То-то, потупился, а я-то на что? Да развѣ я отпустила-бы тебя… не нашла-бы тебя?.. На днѣ морскомъ я на шла* бы мое сокровище. Не отдамъ я тебя никому, никогда, ни за что!
Чагановъ. Вотъ что, Люба, — хорошее дѣло не надо откладывать; сегодня у насъ долженъ быть полный праздникъ. Я сейчасъ съѣзжу къ нотаріусу, явлю векселя, а ты тѣмъ временемъ приготовь росписку, — помнишь, какъ я тебѣ говорилъ? Этой запиской я замажу ротъ всѣмъ моимъ врагамъ и завистникамъ.
Крамолина. Отлично. Милый мой, какъ онъ ожилъ!.. Глаза блестятъ, совсѣмъ другимъ человѣкомъ сдѣлался… Ты возвращайся поскорѣй, только какъ-же?.. Я безъ тебя не съумѣю написать… Вотъ что лучше: ты мнѣ продиктуй, я при тебѣ въ одну минуту и напишу, а то, пожалуй, помѣшаютъ, будутъ съѣзжаться обѣдать. Мнѣ хочется, чтобъ ты оставался цѣлый день сегодня такимъ сіяющимъ, довольнымъ… Такъ писать, ты продиктуетъ?
Чагановъ. Отлично, садись къ бюро.
Крамолина (раскрывъ бюро и приготовясь писать, садится.) Говори, что надо писать, я готова.
Чагановъ. Годъ, число, мѣсяцъ. «Я нижеподписавшаяся получила отъ титулярнаго совѣтника Николая Петровича Чаганова за занятыя имъ у меня наличными деньгами пятнадцать тысячъ рублей серебромъ, три векселя, по пяти тысячъ рублей каждый. Вдова тайнаго совѣтника Любовь Михайловна Крамолина».
Крамолина. Все запомнила, до словечка. Теперь молчи, не мѣшай и не смотри. (Пишетъ.)
Чагановъ (отходя и посмотрѣвъ на нее.) Бѣдная, какъ она любитъ меня, какъ вѣритъ мнѣ, а я… Зачѣмъ тянуть, откладывать? Сказать все на-чистоту, кончить все разомъ? А какъ-же тамъ?.. Безъ росписки… безъ векселей?!. Пусть лучше узнаетъ, когда вернуть будетъ невозможно… Но вѣдь это недостатокъ воли, слабохарактерность, двоедушіе!.. (Дѣлаетъ къ ней движеніе. Нерѣшительно.) Люба!
Крамолина. Ахъ, погоди, молчи, не мѣшай, — собьешь. (Читаетъ вполголоса написанное.) У титулярнаго совѣтника…
Чагановъ (отходя, про себя.) Нѣтъ, лучше послѣ!.. Подлаго тутъ ничего нѣтъ. Любя ее, я не давалъ никакихъ клятвъ. По векселямъ я уплачу деньги, — мы будемъ квитъ… Сердцу не прикажешь полюбить и разлюбить. Мой поступокъ честный, безкорыстный, — я не бѣгу какъ воръ, не беру отъ нея ничего; а чувство свободно!.. Не скажу ей пока ничего, а послѣ… Что-жь, останусь ей другомъ, братомъ!.. Иначе все погибло, — она не пощадитъ ни себя, ни меня. Будь, что будетъ!
Крамолина (переставая писать.) Вотъ и кончила. (Встаетъ и подаетъ записку.) Смотри, такъ-ли?
Чагановъ. Такъ, совершенно такъ. Возьми-же. списку, спрячь; я сейчасъ привезу векселя, тогда и размѣняемся.
Крамолина. Не все-ли равно, что ты теперь возьмешь, что послѣ; положи къ себѣ въ бумажникъ и дѣлу конецъ. (Подаетъ, Чагановъ кладетъ росписку въ бумажникъ.) Ну, поѣзжай-же и возвращайся скорѣй… Мнѣ надо переодѣться къ обѣду… (Ставитъ портретъ на бюро.) А этого я вамъ не отдамъ ни за что… Теперь мнѣ не страшна примѣта. Когда не будетъ на лицо оригинала, стану любоваться копіей.
Чагановъ (порывисто подходя, беретъ ее за руку.) Люба, ну что, если я… (Стукъ въ лѣвую дверь. Оставляя руку, въ сторону.) И тутъ не удалось сказать… Видно, не судьба! Прости, дружокъ, стучатъ, я ухожу. (Цѣлуетъ Крамолину и идетъ въ правую дверь.)
Крамолина (тихо ему вслѣдъ.) Пріѣжай скорѣй… милый! (По его уходѣ, громко.) Войдите.
Слуга (входя.) Господинъ Слетышевъ.
Крамолина. Доложите Матренѣ Ивановнѣ, что я прошу ее занять Сергѣя Ильича, пока переодѣнусь къ столу. Пусть придутъ сюда; (Слуга уходитъ.) Я его подозрѣвала, оскорбляла… (Смотритъ на портретъ.) Какія осмысленныя черты лица, сколько правды, нѣжности, ума въ этихъ глазахъ… За то онъ теперь покоевъ, и я счастлива… Что-жь это я?.. Пора одѣться. (Уходитъ направо.)
Слетышевъ (во фракѣ, съ букетомъ въ рукахъ.) Такъ поступать!.. Это ужасно, это возмутительно!
Кокуркина (дергая его за рукавъ, прикладываетъ палецъ въ губамъ и подмигиваетъ, кивая головой на лѣвую дверь, тихо.) Тс-с-съ, нѣтъ-ли тамъ кого? (Громко.) Погода довольно пріятная, даже вообразить себѣ нельзя, что сегодня 17 сентября, точно іюль мѣсяцъ, хоть въ лѣтнемъ платьѣ гуляй… Прошу покорно, садитесь. Любовь Михайловна сейчасъ выйдутъ, только переодѣнутся къ обѣду. (Говоря эти фразы, подходитъ на цыпочкахъ къ лѣвымъ дверямъ и засматриваетъ чрезъ нихъ въ сосѣднія. комнаты.) Никого нѣтъ! (Притворяетъ плотно обѣ двери.) Видно, все прикончено… поссорились не на шутку… Должно быть, уѣхалъ. (Подходитъ къ окну.) Такъ и есть. Вонъ стоитъ на маленькомъ подъѣздѣ… Кличетъ извощика… сѣлъ… потащились. Ну, съ Богомъ, путь-дорога, бывайте почаще, безъ васъ веселѣй! (Отходитъ отъ окна и садится рядомъ съ Слетышевымъ.) Какъ разбираетъ меня антипатея къ этому Чаганову — и выразить не могу. Не подумайте, что изъ какого-нибудь разсчетливаго интереса — нѣтъ, отъ всего денежнаго я даже слишкомъ далека; во мнѣ дѣйствуетъ одна женская чувствительность и преданность къ сестрицѣ.
Слетышевъ. Да, такое идеальное чувство въ сестрѣ, такое безкорыстіе, какое обнаруживаете вы по отношенію Любови Михайловны, мнѣ приходится видѣть въ первый разъ въ жизни. Говорю отъ чистаго сердца, безъ лести: я васъ глубоко уважаю за это. (Протягиваетъ руку.)
Кокуркина (пожимая руку.) Мирси вамъ. Нынче рѣдко можно встрѣтить въ мужчинѣ деликатность въ обращеніи, нѣжность въ сердечныхъ поступкахъ и пріятное обхожденіе; у всѣхъ въ сердцахъ жестокость, а въ натурахъ безчувственность и вѣтреность. Хоть-бы взять того-же Чаганова. Осчастливили его сверхъ всякаго воображенія, какое онъ могъ въ головѣ имѣть, однимъ словомъ, предоставили ему всѣ аристократическія преимущества въ жизни, и напослѣдокъ что-же оказывается? Низкій обманъ, и того не болѣе… Одна полная измѣна въ его сердечныхъ чувствахъ, да-а!
Слетышевъ. Что говорить, — человѣкъ безъ сердца, безъ правилъ…
Кокуркина (подхватывая.) А гордости въ немъ, кажется, на двухъ-бы генераловъ хватило съ остаткомъ. Держитъ себя со мной въ строгой отдаленности, какъ значительный фон-баронъ какой, руку подаетъ съ пренебрегательствомъ и показываетъ видъ, какъ-бы я въ домѣ сестрицы содержусь изъ милости, какъ послѣдняя ничтожная приживалка. Во всѣ три года я отъ него не только какого подарка не видала, но даже онъ ничѣмъ ко мнѣ свою внимательность не оказалъ…
Слетышевъ. Неблагодарность поразительная! Скажите, неужели на Любовь Михайловну не подѣйствовало все то, что вы ей сообщили сегодня, послѣ поѣздки вашей къ Чаганову?
Кокуркина. Напротивъ, даже очень много подѣйствовало. Конечно, изъ самолюбія сестрица старалась въ себѣ все это побороть; виду не показала, какъ это поразительно ихъ чувствамъ, однако напослѣдокъ не могла и впала въ полную сердечную отчаянность.
Слетышевъ (съ притворнымъ чувствомъ.) О, Боже мой!.. И столько терзаній переноситъ эта святая женщина изъ-за недостойнаго человѣка! Если-бъ я встрѣтилъ въ ней сотую долю той привязанности, какую она питаетъ къ Чаганову, я бы всю жизнь посвятилъ ей, холилъ-бы ее, лелѣялъ, охранялъ какъ сокровище и покланялся-бы ей какъ святынѣ, какъ божеству. Вдумайтесь только въ мое чувство къ ней, о которомъ она и не подозрѣваетъ. Вы знаете, послѣ смерти Глѣба Давыдовича я веду всѣ ея дѣла; каждый ея грошъ для меня дороже собственныхъ тысячъ; я не досыпаю, не доѣдаю, мыкаюсь цѣлые дни какъ угорѣлый, отъ мирового въ окружный, изъ окружнаго въ палату, изъ палаты въ сенатъ. И изъ-за чего? Все только изъ того, чтобъ не допустить ее до малѣйшихъ хлопотъ, непріятностей, огорченій. Я не нахожу словъ, чтобъ высказать вамъ, что я переживаю теперь, какъ я страдаю, какія адскія муки переношу! (Ходитъ какъ-бы въ отчаяніи.)
Кокуркина. На меня вамъ, Сергѣй Ильичъ, нельзя претендовать, я все дѣлаю, что отъ меня въ зависимости… Ссора за ссорой идутъ промежъ ними теперь постоянно. Я только удивляюсь, зная всѣ ваши возвышенныя чувства и пламенныя страданія, какъ вы не объясните Любови Михайловнѣ всевозможныя низкости поступковъ Чаганова.
Слетышевъ. Не могу, любовь слѣпа. Мое чувство ей можетъ показаться совсѣмъ не тѣмъ, что оно есть. Любовь Михайловна можетъ заподозрѣть въ этомъ съ моей стороны желаніе подставить ножку Чаганову. Это можетъ насъ поссорить, я принужденъ буду съ ней разстаться на-всегда, а безъ нея нѣтъ мнѣ жизни. Такъ рисковать я не рѣшусь, у меня не хватаетъ смѣлости.
Кокуркина. Какая, право, въ васъ нерѣшительность и робкость, даже совсѣмъ женская. Конечно, я дѣвица, но все-таки могу судить о чувствахъ въ нашемъ женскомъ родѣ. Нашъ женскій родъ ужасно не любитъ несмѣлыхъ мужчиновъ; робкость въ мужчинѣ отнимаетъ для сердца всякую завлекательность, потому мужчина во всѣхъ случаяхъ долженъ быть неустрашимый и побѣдоносный орелъ, чтобъ отъ него женское сердце трепетало.
Слетышевъ. Нѣтъ, нѣтъ. Тутъ смѣлостью ничего не подѣлаешь; въ этой игрѣ самый вѣрный козырь — терпѣніе. Надо ждать и выждать.
Кокуркина. Превосходное разсужденіе! Ждать, чтобъ другой свое сердце открылъ Любови Михайловнѣ и она оказала ему сочувственность!
Слетышевъ (поспѣшно и тревожно.) Какъ другой?.. Развѣ есть кто-нибудь?.. Неужели?! Ради Бога, скажите, не мучьте меня… Вы знаете мое расположеніе къ вамъ, мою готовность служить вамъ.. Кто-же это другой, кто?
Кокуркина (съ улыбкой.) А вы тоже слово свое держите крѣпко! Вы позабыли наше nape, а? ха, ха, ха!
Слетышевъ. Ахъ, виноватъ, позабылъ отдать. (Вынимаетъ бумажникъ и достаетъ изъ него запечатанный конвертъ.) Ѣдучи сюда, приготовилъ и запечаталъ даже въ конвертъ. Вотъ получите; тутъ ровно сто рублей. (Подаетъ. Въ сторону.) Таки не забыла, шельма!
Кокуркина (отстраняя отъ себя и посматривая на правую дверь, опасливо.) Ахъ, что вы, Сергѣй Ильичъ, что вы!.. я пошутила… Это вы напрасно… Вы можете обо мнѣ подумать, какъ объ самой низкой антересанкѣ… Мнѣ, право, совѣстно…
Слетышевъ. Совѣститься тутъ нечего; я держалъ съ вами пари, что ссоры не будетъ, проигралъ — и вы должны взять, если не желаете обидѣть меня. Берите, берите!
Бокуркцна. Мирси вамъ, но… право, все это такъ странно… (Беретъ и прячетъ въ карманъ.) Конечно, пари, но все-таки… (Прежнимъ тономъ.) Нѣтъ, видите… Баронъ Ганцбергъ очень прельщенъ сестрицей и ищутъ ихъ вниманія; даже со мной познакомился и горы сулитъ.
Слетышевъ. Жидъ, налгецъ!.. Какая дерзость!.. Отецъ весь вѣкъ отравлялъ водкой народъ, нажилъ миліоны, купилъ баронство, а сынокъ мечтаетъ на папенькины деньги купить сердце женщины… Пархъ!.. Да этотъ мнѣ не соперникъ, не страшенъ.
Кокуркина. Не скажите этого… Когда женщина совсѣмъ поссорится съ предметомъ своей любви, она въ отмщенье ему готова свой сердечный Капризъ Богъ знаетъ на комъ сорвать.
Слетышевъ. Вы думаете, что эта ссора такъ серьезна, что послѣ нея примиреніе немыслимо? Теперь ужь окончательный разрывъ?
Кокуркина. Конечно, Сергѣй Ильичъ, я" большую подозрительность насчетъ Чаганова устроила у сестрицы, даже могу сказать — поколебала ее, но все это безъ доказательствъ.
Слетышевъ. А если они есть… если я ихъ представлю, что тогда будетъ?
Кокуркина. Ну, а вы представите — вы орломъ побѣдоноснымъ и будете, заберете все въ свои руки цѣликомъ, отсчитаете мнѣ, по условію, пять тысячъ, — только всего и будетъ. Эй, не упускайте такого случая, спохватитесь, да ужь поздно будетъ!.. Идти-было къ графу-то… (Уходя.) Эй, не робѣйте! Смѣлость, говорятъ, города беретъ. (Уходитъ.)
Слетышевъ (стоя на одномъ мѣстѣ, послѣ молчанія прищелкиваетъ пальцами.) А вѣдь вѣдьма-то права. Такая женщина, какъ эта вдовушка, можетъ простить мужчинѣ все въ мірѣ, все, кромѣ обманутой любви. Рискнуть или выждать? Затруднительное положеніе! Прогорю на рискѣ — теряю кліентуру у Крамолиной, это значитъ — полторы тысячи годовыхъ, сумма въ моемъ положеніи нелишняя. Выждать?.. Чего, зачѣмъ? Поссорились, какъ говорится, не на животъ, а на смерть. Теперь самый разъ поудить въ мутной водѣ! А оборвусь?.. Что дѣлать, на что рѣшиться?.. Вотъ оно гамлетовское: to be, or not to be. Старая истина, если женщина любила мужчину, то послѣ ссоры, помирившись, полюбитъ вдвое… Выжидать — помирятся несомнѣнно; тогда Богъ знаетъ, когда дождешься такого подходящаго случая! (Ходитъ въ раздумьи и остановясь.) Вѣдь родятся-же такіе неудачники, какъ я! Въ школу правовѣденія отдали: не дотянулъ до конца-выгнали; въ университетѣ не по вкусу пришлось — самъ себя уволилъ; махнулъ въ гусары, благо отецъ умеръ и оставилъ состояніе — въ два года спустилъ въ картишки все, не исключая парадера и послѣдняго подъѣздка; по недостаточности средствъ долженъ былъ надѣть вмѣсто ментика фракъ; пріютился въ акцизѣ — за какіе-то глупые градусы чуть подъ судъ не ухлопали, насилу ноги уволокъ. Вдругъ судебная реформа, гласное судопроизводство! Я вышелъ за новый путь, явился защитникомъ сирыхъ и угнетенныхъ… Повезло! Началъ-было уже куски рвать, пріобрѣлъ пару рысаковъ… хотя и съ запаломъ, но все-таки рысаковъ… Въ самый развалъ дѣятельности — трахъ! новый законъ. Держи экзаменъ, получи свидѣтельство, а! Вѣдь это, помилуйте, разбой, денной грабежъ! Экзамена я не выдержу, это вѣрно, какъ дважды-два! Свидѣтельства мнѣ отъ палаты не видать, какъ своихъ ушей! Это я чутьемъ, по запаху слышу! Что-же остается дѣлать? Стрѣляться, топиться, въ маркеры идти? Pas si bête! Есть такой романсъ (поетъ):
Говорятъ, мой голосъ звонокъ,
Говорятъ, мой волосъ тонокъ,
Что красавецъ я…
Пропѣлъ я его въ минуту душевной тревоги, взглянулъ нечаянно въ зеркало… Что-жь, правда, сапристи! И волосъ тонокъ, и голосъ звонокъ, и физика у меня хоть куда… Понялъ свое истинное назначеніе, понялъ — и возликовалъ! Понеслись въ воображеніи видѣнія во образахъ дородныхъ купеческихъ вдовицъ, съ сотнями тысячъ наличныхъ, кровныхъ рысаковъ, обѣдовъ у Донона, въ обществѣ разныхъ балетныхъ и каскадныхъ фей, развеселыхъ Альфонсинъ, Сюзетъ, Камиллъ… Изъ области фантазіи перенесъ свои вожделѣнія въ міръ дѣйствительности, бью теперь безъ разбора сороку и ворону. Одинъ удачный выстрѣлъ еще здѣсь (указываетъ на правую дверь) — и добьюсь до яснаго сокола. Однако что-то долго переодѣвается имянинница. (Проходя мимо бюро, замѣчаетъ портретъ.) Это новинка! (Разсматривая портретъ.) Мой риваль. Вотъ пословица-то справедлива: не родись красивъ, богатъ и уменъ.. Что такое въ немъ? Самая дюжинная, самая тривіальная физіономія, а счастье валомъ-валитъ, успѣвай только глотать…. бабы съ ума сходятъ. Здѣсь утопаетъ въ мірѣ вакхическихъ наслажденій, а у Запольевыхъ готовитъ себѣ узы мирнаго Гименея… Ну, нѣтъ, pardon, довольно!.. вы зарвались… Богу и Мамонѣ служить въ одно время невозможно… Сегодня я васъ взорву на воздухъ. (Ставитъ портретъ.) Очень недурно, что вы позаботились оставить по себѣ наглядное воспоминаніе въ здѣшнемъ будуарѣ; вѣроятно, собственной персоной сюда болѣе не заглянете… Съ этого портрета и начнемъ закладывать мину. Отличная мысль, отличная! Да, милѣйшій Николай Петровичъ, ваши дни сочтены… А вотъ и она. (Беретъ букетъ и идетъ на-встрѣчу Крамолиной, выходящей изъ правыхъ дверей въ богатомъ платьѣ.)
Слетышевъ. Поздравляю васъ со днемъ ангела, желаю вамъ всего того, чего вы сами себѣ желаете. (Цѣлуетъ руку и подаетъ букетъ.)
Крамолина. Благодарю васъ. А безъ букета нельзя?… Садитесь; простите, что заставила васъ ждать; просила занять васъ Матрену Ивановну, но ей почему-то, видно, не угодно было исполнить мою просьбу. (Садится у бюро.)
Слетышевъ. Матрена Ивановна бесѣдовала со мной и только сейчасъ вышла, — ее позвалъ графъ Лопыревъ. Что это, вы какъ-будто нездоровы? У васъ такой утомленный видъ.
Крамолина. Цѣлое утро страдала мигренемъ, теперь боль прошла, но, дѣйствительно, осталось маленькое утомленіе. Ну, что вы подѣлывали эту недѣлю? Нѣтъ-ли чего новенькаго въ судѣ, какихъ-нибудь интересныхъ дѣлъ?
Слетышевъ. Все хлопочу по вашимъ дѣламъ. Одно окончательно выигралъ, завтра получу исполнительный листъ и приступлю ко взысканію съ Бархатова семи тысячъ неустойки по арендѣ вашего курскаго имѣнія. Особенно интересныхъ дѣлъ въ судѣ не слыхать. Навязывали-было мнѣ конкурсъ, съ тремя тысячами годичнаго гонорара, во я не взялъ.
Крамолина. Что-же такъ, отчего?
Слетышевъ. Дѣло темное. Я не такъ созданъ, не могу входить въ сдѣлку съ собственной совѣстью… Увидѣлъ явное мошенничество и отказался… Пусть разные шакалы, конкурсныхъ дѣлъ мастера, наживаютъ путемъ такого злодѣйскаго и вмѣстѣ законнаго грабежа каменные дома, а я не могу… нѣтъ! (Въ сторону.) Ну-ка, благословись, поудимъ. (Гроико.) А я, здѣсь бывши одинъ, любовался портретомъ колеги. Какое поразительное сходство и какай артистическая работа! У кого снимался Коля?
Крамолина (равнодушно.) Право, не знаю, вѣроятно, на портретѣ есть фамилія фотографа.
Слетышевъ (разсматривая портретъ.) Ахъ, да, да!.. Точно есть: Бергамаско. Художественно сдѣлано! Надо попросить у Чаганова одинъ экземплярчикъ для моего альбома, онъ давно мнѣ обѣщалъ, а этотъ портретъ мнѣ нравится болѣе всѣхъ его другихъ портретовъ.
Крамолина. Ну, врядъ-ли вы получите.
Слетышевъ. Почему-же?.. Онъ мнѣ обѣщалъ.
Крамолина. Потому что другого экземпляра такого портрета нѣтъ. Коля снимался спеціально для меня и стекло онъ собственноручно разбилъ послѣ того, какъ былъ отпечатанъ этотъ экземпляръ.
Слетышевъ. Этакая досада! (Какъ-бы вспомнивъ.) Впрочемъ, позвольте! Неужели я ошибаюсь?.. Не можетъ быть! (Разсматриваетъ портретъ, взявъ его въ руки.) Нѣтъ… точно такой-же. Руки скрещены на груди, смотритъ нѣсколько прищурясь… на столикѣ три книги… въ рукахъ сигара… Снималъ тотъ-же Бергамаско… (Ставитъ портретъ.) Не смѣю съ вами спорить, Любовь Михайловна, можетъ быть, я такого портрета не получу, но готовъ какое угодно пари держать, что другой экземпляръ этого портрета существуетъ… Память мнѣ не измѣняетъ, и не дальше, какъ третьяго дня, я былъ съ визитомъ у Запольевыхъ и Вѣра Дмитріевна мнѣ показывала точь-въ-точь такой-же, только вашъ темнѣе и иначе отдѣланъ.
Крамолина (скрывая волненіе.) Какая Вѣра Дмитріевна?
Слетышевъ (какъ-бы простодушно.) Дочь Запольева. Развѣ вы ничего не слыхали объ этомъ семействѣ отъ Николая Петровича?
Крамолина (волнуясь болѣе.) Право, не знаю… Кажется… онъ мнѣ что-то говорилъ объ нихъ… (Быстро.) Что вы не курите?
Слетышевъ. Если позволите.
Крамолина. Пожалуйста. Вонъ спички на каминѣ. (Указываетъ; про себя.) Это что еще такое?..
Слетышевъ (проходя къ камину.) Благодарю. (Про себя.) Поплавокъ шевелится — поклевываетъ. (Закуривъ, громко.) Вѣроятно, говорилъ, да вы позабыли; это одни изъ лучшихъ нашихъ знакомыхъ. Прелестная семья! Отецъ — умница; былъ, говорятъ, страшно богатъ, но теперь живетъ не болѣе, какъ человѣкъ обезпеченный. По слухамъ, деньги припрятаны и за дочерью приданаго тысчянокъ сорокъ, пятьдесятъ. Дочь хоть не въ моемъ вкусѣ, но красавица" образована прекрасно, немножко нигилистка, изъ передовыхъ, даетъ уроки въ гимназіи, но это не мѣшаетъ ей быть любезной; вообще преинтересная особа.
Крамолина. Ужь не увлечены-ли вы этой нигилисткой? Вы съ такимъ жаромъ описываете ея достоинства!
Слетышевъ. Гдѣ ужь намъ, неучамъ, соваться тутъ съ своимъ умишкомъ… тамъ мѣсто ученымъ! Но, безъ шутокъ, препріятный домъ. Знаете, послѣ нашихъ свѣтскихъ гостиныхъ, гдѣ всегда надо быть, что-называется, tiré à quatre épingles, пріятно провести вечерокъ въ обществѣ людей развитыхъ, привѣтливыхъ безъ претензій, радушныхъ безъ назойливости, гдѣ говоришь все, что есть на душѣ, — однимъ словомъ, гдѣ… on ne se gène pas.
Крамолина. И часто вы тамъ бываете?
Слетышевъ. То-есть я? Вы про меня говорите… меня спрашиваете? Я? — нѣтъ, въ двѣ недѣли, въ недѣлю разъ. Я очень благодаренъ Чаганову, что онъ меня представилъ въ это семейство. Вашъ Коля, — онъ тамъ свой человѣкъ; послѣдніе два мѣсяца онъ бываетъ у нихъ чуть не каждый день. (Осматривается кругомъ, какъ-бы ищетъ чего-то.)
Крамолипа (измѣняясь въ лицѣ, про себя.) Два мѣсяца! (Громко.) Вы ищете пепельницу? (Указываетъ на противоположный столикъ.) Вонъ она.
Слетышевъ. Мерси. (Идетъ за пепельницей;въ сторону.) Клюнуло… Главное — не робѣть! (Садясь и отряіая пепелъ, громко.) Что это у васъ сегодня никого нѣтъ?
Крамолина. Я почти никого не принимала: голова болѣла. До вашего пріѣзда я приняла только Вермутскую, графа Лопырева и Колю.
Слетышевъ. А графъ давно пріѣхалъ изъ-за границы?.. Какъ бы мнѣ хотѣлось его видѣть!
Крамолина. На этихъ дняхъ. Онъ обѣдаетъ у меня и вы можете доставить себѣ это удовольствіе. Крестный, по обыкновенію, возится съ поварами и съ утра на кухнѣ.
Слетышевъ (въ сторону.) Заминаетъ разговоръ… Сигать начала… не сорвешься, вытащимъ. (Громко.) Ну, денекъ сегодня выдался: визитовъ пятнадцать сдѣлалъ, да еще штукъ пятокъ осталось. Отъ васъ направлюсь прямехонько къ Запольевымъ.
Крамолина. А у нихъ что?
Слетышецъ. А Вѣра-то Дмитріевна — имянинница. Отецъ устраиваетъ ей сюрпризъ сегодня. Интимное общество, избранные, близкіе знакомые, приглашены имъ обѣдать за городъ, благо день чудесный; къ пяти часамъ приглашенные соберутся къ нимъ въ домъ, бросятъ жребій, кому съ кѣмъ ѣхать, разсядутся по коляскамъ и покатятъ. C’est original! Меня звалъ старикъ, но я, имѣя отъ васъ приглашеніе, предпочелъ, конечно, ваше общество. А гдѣ-же Коля?
Крамолина. Онъ уѣхалъ по спѣшному дѣлу.
Слетышевъ. Вѣрно, какой-нибудь опасный больной?
Крамолина (равнодушно.) Кажется, что такъ. Впрочемъ, хорошенько не знаю. А вамъ онъ зачѣмъ нуженъ?
Слетышевъ. Да есть спѣшное дѣльце… Нужно-бы кой-что передать… по порученію. (Въ сторону.) Тащу… тащу!
Крамолина (съ волненіемъ.) Ужь не отъ Вѣры-ли Запольевой?
Слетышевъ (представляясь изумленнымъ и вскакивая.) Какъ?.. Что вы сказали?.. Развѣ вамъ извѣстно?
Крамолина (коварно.) Мнѣ все извѣстно.
Слетышевъ. Все… вы… васъ это не возмутило? Вы переносите это такъ спокойно, такъ хладнокровно… Я удивляюсь вашему характеру… вашей силѣ воли. (Смотритъ на нее какъ-бы недовѣрчиво.) Простите, но я… сомнѣваюсь, чтобъ вы знали все… Я не могу представить себѣ… вы меня испытываете… Нѣтъ, не будемъ говорить объ этомъ.
Крамолина (закусивъ губу, осиливаетъ волненіе, твердо.) Повторяю — я знаю все. И если вы честный человѣкъ и преданный мнѣ другъ, вы обязаны мнѣ сказать. Говорите-же; я хочу, я требую.
Слетышевъ. Избавьте, всего я сказать не могу) Это… это… Нѣтъ, я не въ силахъ открыть все… Вы не поймете меня!.! Я пропаду… Это невозможно… О, Боже мой) вы возненавидите меня"
Крамолина. Все вздоръ! Какая ненависть!.. Я не разсержусь, даю вамъ слово… Говорите все… Ну, что-же?.. Я жду.
Слетышевъ. Если такъ, если все вамъ извѣстно… если вы, наконецъ, требуете… я вправѣ теперь открыть то, о чемъ я упорно молчалъ болѣе двухъ лѣтъ, страдая и не подавая ни малѣйшаго вида. Вѣрно, вы не замѣчали моихъ мученій, я скрывалъ отъ васъ свое чувство, какъ скупой скрываетъ свое сокровище.
Крамолина (изумленно.) Что такое?.. Вы?.. Что?..
Слетышевъ. Да, я хранилъ его въ глубинѣ души, потому что считалъ безчестнымъ посягнуть на сердце, всецѣло принадлежащее другому… Я любилъ васъ молча, безнадежно.
Крамолина (съ презрѣніемъ.) Вы… меня любите?.. Вы? Ха ха, ха!
Слетышевъ (съ поддѣльнымъ жаромъ.) Да, я… я! Смѣйтесь, не вѣрьте!.. Но я началъ и кончу… Меня терзала ревность; каждое ваше ласковое слово, нѣжный взглядъ, простое вниманіе къ этому недостойному, гнусному лицемѣру… (Крамолина дѣлаетъ движеніе, чтобъ возразить, но вдругъ останавливается) заставляли мое сердце обливаться кровью. Сто разъ я порывался открыть вамъ глаза, показать его низкое двоедушіе, гнусный обманъ, подлое двуличіе; но боязнь явиться въ вашихъ главахъ доносчикомъ, нарушить вашъ покой хоть на одинъ мигъ, поколебать ваше мнимое счастье, удерживали меня. Теперь безъ меня вы все знаете. Знаете, что этотъ господинъ, представляясь влюбленнымъ въ васъ, два мѣсяца проводитъ дни у Запольевыхъ, ищетъ руки Вѣры и даже теперь чуть не наканунѣ женитьбы…
Крамолина (прерывая.) Вы клевещете на него, лжете! Этого быть не можетъ… А вамъ не вѣрю… Слышите-ли вы, господинъ Слетышевъ, я вамъ не вѣрю, вы — лжецъ!
Слетышевъ (теряясь.) Но доказательства…
Крамолина. Молчите! Коля сейчасъ придетъ… Я васъ поставлю на очную ставку и тогда посмотримъ ваши доказательства.
Слетышевъ (опуская голову, въ сторону.) Самъ тону… рѣшительно тону.
Вермутская (быстро вбѣгая.) Скоро я отдѣлалась, молодцомъ? Слетышевъ, bon jour! (Жметъ ему руку.) Вообрази, ѣду въ тебѣ и около самаго Лѣтняго сада встрѣчаю цѣлый кортежъ — пять колясокъ. Въ первой изъ нихъ сидитъ прехорошенькая особа рядомъ съ какимъ-то представительнымъ старикомъ, а противъ нихъ) на маленькомъ мѣстечкѣ, это-бы ты думала?.. Твой Чагановъ. Съ кѣмъ-бы это?
Слетышевъ (въ сторону, радостно.) Плыву, всплываю! (Громко.) Старикъ, сѣдой, длинные волосы, бородка а la jeune France, а?
Вермутская. Да, да… Кто это такіе?
Слетышевъ. Это Запольевы. (Въ сторону.) Выплылъ и рыбу вытащилъ… На берегу!
Вермутская. Препикантная рожица у этой барыни… Что-же это вы одни?… А графъ гдѣ?.. Все еще на кухнѣ, да? Сейчасъ побѣгу, вытребую его наверхъ, помѣшаю ему, буду тормошить. Что за платье вышло, Люба, — восторгъ! (Убѣгаетъ въ лѣвыя двери, напѣвая):
Меня мужчины такъ балуютъ…
Слетышевъ (съ выраженіемъ.) Одно изъ доказательствъ — налицо.
Крамолина. Что это?.. Сонъ ужасный, сплю я?.. Нѣтъ, я не сплю… Но это неправда, этого быть не можетъ… Всѣ противъ меня, одинъ общій заговоръ… Гдѣ она?.. Куда убѣжала?.. Ей это показалось… Всѣ лгутъ, всѣ обманываютъ… Коля сейчасъ придетъ… Коля, Коля! (Стукъ въ лѣвыя двери.) Это онъ… Иди скорѣй, уличи ихъ! (Входитъ слуга.)
Крамолина (увидя вошедшаго слугу). Что тебѣ?
Слуга (подавая на подносѣ письмо.) Письмо отъ Николая Петровича Чаганова; швейцаръ расписался въ разносной книжкѣ въ полученіи.
Крамолина (беретъ письмо.) А, вотъ! (Дѣлаетъ слугѣ знакъ уйти. Слуга уходитъ. Трясущимися руками, судорожно сламываетъ печать, не замѣчая, что изъ конверта выронила на полъ три векселя. Читаетъ дрожащимъ голосомъ). «Безцѣнный другъ, Люба! Посылаю три векселя. При всемъ желаніи обѣдать сегодня у васъ — не могу, дѣлр задерживаетъ меня. Да и врядъ-ли скоро удастся свидѣться: мнѣ придетс4, можетъ быть, уѣхать изъ Петербурга недѣли на три, на четыре. Не тоскуйте, не терзайтесь. Причины такого отсутствія объясню при свиданіи. Вѣрьте въ безпредѣльную благодарность и вѣчную дружбу вашего Николая Чаганова.» Безпредѣльная благодарность… вѣчная дружба!.. Все погибло, все кончено! (Блѣднѣетъ и безъ звука, какъ-бы за-мертво, опускается въ кресло.)
Слетышевъ (поднимая векселя.) Что это?.. векселя… А-а, наконецъ-то послушался! (Разсматривая.) Сроки: на восемь, на двѣнадцать и на шестнадцать мѣсяцевъ, такъ! Брависсимо! (Подходитъ къ Крамолиной.) Любовь Михайловна, Любовь Мих… (Смотритъ ей въ лицо.) Что съ вами?
Лопыревъ (входя.) А, милѣйшій Жюль-Фавръ, что это вы напѣваете tкte-а-tкte?
Слетышевъ. Я не знаю, что случилось съ Любовью Михайловной… Она такъ блѣдна, такъ…
Лопыревъ. Гдѣ, что? (Подбѣгаетъ къ Крамолиной.) Ma pétite, что съ тобой? (Склоняется надъ ней.)
Вермутская. Что, что такое?.. Что это съ ней? (Вбѣгаетъ.)
Лопыревъ. Тс-с-съ!.. Съ ней дурно, обморокъ… Воды скорѣй, послать за докторами… Скорѣй, скорѣй!
Вермутская. Господи! (Бросается къ столику, на которомъ стоитъ графинъ, наливаетъ стаканъ воды.)
Слетышевъ (отбѣгая на противоположную сторону, дергаетъ сонетку. Потрясая векселями, въ сторону.) Ловъ удачный: все мое, не исключая стерляди и осетра.
Лопыревъ (обмахивая платкомъ лицо Крамолиной.) Бѣдняжка!
ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.
правитьДмитрій Васильевичъ Залоговъ, старикъ подъ шестьдесятъ лѣтъ, съ представительной наружностью; носитъ усы, длинные волосы и бородку à la jeune France; одѣтъ по модѣ, но солидно.
Вѣра Дмитріевна, его дочь, дѣвушка лѣтъ 22, хороша собой, въ манерахъ, разговорѣ, самой походкѣ лежитъ печать сдержанности, серьезности и нѣкоторой угловатости. Одѣта въ черное платье, очень ловко сидящее, но безъ малѣйшаго намека на шикъ.
Настасья Васильевна Пырешева, ея тетка, генеральша, лѣтъ 50, одѣта не по лѣтамъ цвѣтисто и изысканно.
Николай Петровичъ Чагановъ.
Сергѣй Ильичъ Слетышевъ.
Дуни, дочь швеи, дѣвочка лѣтъ 11.
Дементій Лукичъ, старый слуга изъ крѣпостныхъ Запольева.
Вѣра и Дуня.
(При поднятіи занавѣса Вѣра съ книгой въ рукахъ сидитъ на диванѣ; неподалеку отъ нея помѣщается на стулѣ Дуня.)Дуня (читая на память):
И лѣсъ, невѣдомый лучамъ
Въ туманѣ спрятаннаго солнца,
Кругомъ шумѣлъ… И думалъ онъ…
(Позабывъ, останавливается.)
Вѣра. Что-же вы остановились, Дуня?.. Забыли?
Дуня. Нѣтъ, нѣтъ-съ… сейчасъ. (Смотритъ въ потолокъ и твердить вполголоса.) И думалъ онъ… и думалъ онъ… (Молчаніе.) Захлестнуло-съ. А я отлично заучила. Вотъ одно только словечко подскажите, опять пойду какъ по книгѣ.
Вѣра. Нѣтъ, не подскажу, Дуня… Сами вспомните! Оттого у васъ и захлестываетъ, что вы зубрите одни слова и трещите безсознательно, какъ попугай. А вамъ всегда говорю, что надо думать о томъ, про что разсказываете, и не торопиться. Ну, о чемъ-же думалъ Петръ, стоя на Невѣ? Разскажите своими словами.
Дуня (радостно.) Вспомнила-съ. (Читаетъ скороговоркой.)
«Отсель грозить мы будемъ шведу,
Здѣсь будетъ городъ заложенъ
На зло над…»
Вѣра (прерывая чтеніе.) Опять затрещали, какъ пономарь. Вѣдь я васъ прошу, Дуня, не торопиться и не читать стихи нараспѣвъ, а говорить, разсказывать просто, какъ мы обыкновенно говоримъ… Ну, продолжайте: «и думалъ онъ…»
Дуня (стараясь говорить рѣже и безъ декламаціи):
«Отсель грозить мы будемъ шведу,
Здѣсь будетъ городъ заложенъ
На зло надменному сосѣду.
Природой здѣсь намъ суждено
Въ Европу прорубятъ окно.»
(Останавливается.) Все-съ! Дальше не задавали… только до окна-съ.
Вѣра. Выучили прекрасно, только все-ли вы поняли въ этихъ стихахъ?
Дуня. Все-съ, Вѣра Дмитріевна. Помилуйте, какъ не понять!
Вѣра. А вотъ сейчасъ увидимъ, увѣримся. Какое это окно прорубилъ Петръ въ Европу?
Дуня. Окно-съ? (Смотритъ въ потолокъ.) Обыкновенно, какія окна бываютъ-съ. Тутъ въ стихахъ не сказано, какое-съ,
Вѣра (про себя.) Нечего сказать, хороша система преподаванія, хорошъ выборъ стихотвореній! (Громко.) Да вы знаете-ли, что такое Европа?
Дуня. Европа-съ?.. Европа?.. Позвольте, мы учили… (Припоминаетъ и начинаетъ скороговоркой.) «Европа граничитъ съ сѣвера сѣвернымъ Ледовитымъ моремъ, съ востока…» (Останавливается и встаетъ, замѣтя вошедшую Пырешеву.)
Пырешева (входя въ среднюю дверь.) У тебя гости?.. (Лорнируя.) Дѣвченка въ гостиной! Я |по близорукости и не разглядѣла… Это что значитъ? (Удивленно продолжаетъ лорнировать.)
Вѣра (спокойно.) Рекомендую, Дуня, дочь одной моей пріятельницы, учится въ школѣ и я съ ней репетирую уроки.
Пырешева (изумленно осматривая и еле отвѣчая на поклонъ.) Mais quel costume!
Вѣра. Ея мать бѣдная швея.
Пырешева. Une couturiиre!.. И ты съ ней занимаешься въ гостиной? О, mon Dieu, до чего вы опустились… Вѣдь послѣ нея, ma chиre, невозможно будетъ сѣсть на стулъ… Pardon, что я такъ безцеремонно высказываюсь. (Снимаетъ перчатки.)
Вѣра (сдержанно.) Ничего, ma tante… Я принуждена была заняться здѣсь, — въ моей комнатѣ натираютъ полъ.
Пырешева. Въ два-то часа?.. Удивительно опустили домъ. (Указываетъ на диванъ.) Она тутъ не сидѣла?
Вѣра. Нѣтъ. (Пырешева, осмотрѣвъ въ лорнетъ диванъ и смахнувъ пыль платкомъ, садится. Къ Дунѣ). Ну, Дуня, идите домой, теперь мнѣ заняться нельзя съ вами; я ужо, послѣ обѣда, забѣгу къ вамъ и объясню, чего вы не понимаете. (Цѣлуетъ ее.) Идите съ Богомъ, поцѣлуйте мамашу и скажите, что я ей достала работу, которую обѣщала… Прощайте, вотъ ваша книжка. (Подаетъ.)
Дуня (присѣдая Пырешевой.) Прощайте-съ…
Пырешева (съ улыбкой пренебреженія.) Прощай, милая, прощай. (Дуня уходитъ.) Ты напрасно ее отослала, я могла уйти въ свою комнату, если тебя стѣсняю.
Вѣра. Ахъ, тетя, что вы!
Пырешева. Пожалуйста, ma chиre, не женируйтесь со мной.. Если я васъ стѣсняю, то я могу переѣхать въ гостинницу.
Вѣра. Какъ вамъ не грѣхъ это говорить!..
Пырешева. Пожалуйста, ma chиre… Какъ ты неосторожна — въ гостиной усѣлась съ такой оборванкой… Ну, кто-бы пріѣхалъ вдругъ? Я жду сегодня въ себѣ съ визитомъ генерала Забубеннаго и еще графиню Охлестышеву… Что-бы они подумали, заставши тебя въ гостиной съ уличной дѣвченкой? C’est' impossible, какъ вы живете!.. Нѣтъ, я этого не допущу: проживу съ вами эту зиму и поставлю вашъ домъ на настоящую ногу… Что это, какой тяжелый воздухъ здѣсь… какой непріятный запахъ? Это, вѣрно, отъ дѣвченки. У васъ имѣютъ обыкновеніе курить?
Вѣра. Папа куритъ.
Пырешева. Ахъ, я не про то, mon enfant… Позвони-ка скорѣй. (Вѣра звонитъ.) Какой рѣзкій тонъ колокольчика… Странно, какъ братъ не устроитъ электрическихъ сонетокъ. (Вошедшему Дементію.) Здѣсь дурной запахъ… надо покурить; у васъ есть курильница?
Дементій. Никакъ нѣтъ-съ, ваше превосходительство… Можно утюгъ или камень найти какой — раскалить…
Пырещева. Что за мерзости — утюгъ… камень, въ гостиной… Спроси тамъ, у Луизы моей есть дорожная курильница, зажги и принеси сюда.
Дементій. Слушаю, ваше превосходительство… А амбрею прикажете купить? у насъ въ домѣ нѣтъ.
Пырешева. Какого амбрею? Тамъ, въ моей комнатѣ, есть флаконъ parfums de la cour. Луиза все приготовитъ… А то какой-то амбре!. И курить здѣсь каждое утро.
Дементій. Слушаю, ваше превосходительство… А я потому полагалъ амбрею… какъ при его превосходительствѣ, покойномъ генералѣ, папенькѣ вашемъ, всегда амбреемъ по комнатамъ курили…
Пырешева. Можешь идти. (Дементій поворачивается къ среднимъ дверямъ.)
Дементій. Могу-съ, ваше превосходительство. (Идетъ медленно.)
Вѣра. Не прикажете-ли, тетя, кофе?
Пырешева. Съ удовольствіемъ, ma chère.
Вѣра. Дементій Лукичъ, погодите. (Дементій останавливается.) Принесите сюда кофейникъ, спиртъ… все, что надо для кофе, я здѣсь и сварю.
Пырешева. Mon Dieu, что за мѣщанство!.. Что ты это, въ гостиной варить кофе!.. Да и что за охота самой пачкаться?.. C’est horreur! (Дементію.) Прикажи сварить кофе Луизѣ и принеси сюда.
Дементій. А ла дежёне прикажете, ваше превосходительство?
Пырешева (съ недоумѣніемъ.) Что такое-е?
Дементій. Сыръ, масло, тартинки разныя подать прикажете… а ла дежене то-есть, какъ при покойномъ…
Пырешева (прерывая.) Довольно говорить… спроси мою Луизу, она скажетъ… знаетъ, какъ я пью кофе.
Дементій. Слушаю, ваше превосходительство. (Уходитъ.)
Пырешева. А гдѣ отецъ?
Вѣра. Въ кабинетѣ; читаетъ газеты.
Пырешева. Кто-бы могъ думать, что отъ такого завиднаго богатства брата Дмитрія Васильевича останется только это! (Съ пренебреженіемъ обводитъ рукой вокругъ себя.) Я слышала, что положеніе его незавидное, но все-таки и представить себѣ не могла, что встрѣчу здѣсь послѣ пятнадцати-лѣтней разлуки… Вотъ къ чему приводитъ непорядочная жизнь, неумѣнье распорядиться состояніемъ… да! (Вздыхаетъ.) Ахъ, что дѣлать!.. que la volonté de Dieu soit faite.
Вѣра (заминая разговоръ.) Гдѣ вы побывали сегодня, тетя? Пырешева. Ахъ, mon enfant, измучилась я, совсѣмъ устала — ѣздила по магазинамъ, искала пудры для ногтей. Моя вертушка Луиза забыла съ собой взять изъ Парижа, въ дорожномъ несесерѣ крошечку осталось, на одинъ разъ… (Смотритъ себѣ на ногти.) И сегодня-то мало лакировала — плохо блестятъ! Ни въ англійскомъ магазинѣ, ни у Юнкера, ни у Кнопа — нигдѣ не могла найти такой, какую употребляла. Я была просто въ отчаяніи, хотъ телеграфировать въ Парижъ, чтобъ выслали… Но что-бы я стала дѣлать, покуда пересылали, — я дня не могу прожить безъ того, чтобъ ногти не были какъ слѣдуетъ, въ порядкѣ… Наудачу заѣхала въ Альфреду и, къ счастью, у него нашла три коробочки… Да, а ты какой пудрой полируешь свои ногти?
Вѣра (улыбаясь.) Я? — никакой… Я въ первый разъ даже слышу, что ногти полируютъ и что для этого существуетъ особая пудра.
Пырешева. Ah, quelle ignorance!.. Какъ вы отстали, какъ опустились! (Входитъ Дементій съ курильницей.) Поставь на каминъ… И чтобъ каждое утро здѣсь было накурено.
Дементій. Будетъ исполнено, ваше превосходительство. (Ставитъ курильницу на каминъ и уходитъ.)
Пырешева. Я не могу видѣть этого старика. Онъ смотритъ какимъ-то живымъ монументомъ прежняго положенія брата Дмитрія Васильича… c’est triste. Вотъ еще что, ma chиre, я хотѣла тебя спросить… Я живу у васъ недѣлю и вижу тебя постоянно въ черномъ платьѣ, даже въ день своихъ имянинъ ты была въ немъ-же… Что это такое значитъ, трауръ у васъ по комъ, что-ли?
Вѣра. Это, тетя, мой мундиръ. (Улыбается.)
Пырешева. Comment, ma chиre?.. Я что-то тебя не понимаю… Какой мундиръ?
Вѣра. То-есть я хотѣла сказать, что это мой любимый цвѣтъ и обычный костюмъ, я…
Пырешева (перебивая.) Очень дурной обычай… Дѣвушка твоихъ лѣтъ не должна отдавать предпочтенія такому печальному цвѣту. Ужъ не пошла-ли ты въ нувелистки?
Вѣра. Какъ это, тетя, въ нувелистки?
Пырешева. Я вѣдь пятнадцать лѣтъ прожила заграницей и не знаю, что у васъ тутъ творится въ Петербургѣ; мнѣ писала въ Парижъ графиня Охлестышева, что у васъ завелась какая-то секта, что волосы стригутъ, очки и палки носятъ, лягушекъ рѣжутъ и учатся искуству sages-femmes… нувелистками, что-ли, ихъ называютъ, не помню.
Вѣра (съ улыбкой.) Нигилистками, тетя.
Пырешева. Ну, это все равно: нигилистки, нувелистки… que sais-je! Дѣло въ томъ, ты не принадлежишь-ли къ нимъ?
Вѣра. Нѣтъ, тетя, нѣтъ.
Пырешева. Ну, Dieu merci!.. Только этого не доставало, чтобъ внучка генерала отъ инфантеріи сдѣлалась sage-femme… Посмотрѣла я на твоихъ имянинахъ… что за общество у васъ сбирается! Queles costumes, quelles manières у дамъ, а мужчинъ… просто horreur, horreur!.. Я бы дѣваться не знала куда, если-бъ не встрѣтила у васъ Слетышева. Вотъ единственно порядочный молодой человѣкъ былъ тогда… услужливый, внимательный, благовоспитанный, выдержанный… Сейчасъ видно, что хорошаго семейства… весь въ отца. Съ отцомъ его мы были большіе пріятели; когда моего покойнаго мужа перевели сенаторомъ въ Петербургъ, а Слетышева назначили ему преемникомъ, губернаторомъ, тогда я еще знала этого Serge’а вотъ какимъ бебе. (Показываетъ рукой отъ полу.) Ну, ты этого не помнишь… этому будетъ лѣтъ двадцать шесть, двадцать семь. Премилый, весь вечеръ занималъ меня… Одно жаль — бросилъ военную службу… Онъ вѣдь… что онъ такое теперь… чѣмъ?.. Кажется, un avocat?
Вѣра. Да, онъ занимается адвокатурой.
Пырешева. Жаль, очень жаль!.. Онъ и сложенъ такъ, что ему слѣдуетъ носить военный мундиръ… Онъ могъ-бы имѣть большой успѣхъ въ свѣтѣ, сдѣлалъ-бы себѣ карьеру… Если я останусь въ Петербургѣ, я ему помогу, въ память его отца… Я его поведу, онъ стоитъ… il est trиs comme il faut… За то ужъ остальные, особенно этотъ… какъ его фамилія… странная такая… Забыла! Ну, что ѣхалъ съ тобой въ коляскѣ… Какъ его? Чу… Чу… Чугуновъ.
Вѣра (вспыхнувъ.) Чагановъ.
Пырешева. Да, да!.. Quel gros animal, qu’il est!.. Совсѣмъ невѣжа, неучъ. Я къ нему отнеслась съ какимъ-то вопросомъ на французскомъ языкѣ, онъ мнѣ имѣлъ дерзость отвѣтить по-русски намѣренно… да, я видѣла это по его нахальному тону и выраженію лица.
Вѣра. Нѣтъ, тетя, вы ошибаетесь: онъ знаетъ французскій языкъ, но не говоритъ на немъ… и всегда стѣсняется, когда съ нимъ заговорятъ по-французски.
Пырешева. Ну, я этого не знаю да и не хочу знать… Кто такой онъ?
Вѣра. Онъ докторъ.
Пырешева. Не про то я спрашиваю… Ты мнѣ говорила, что онъ докторъ, когда представляла его, я помню… Нѣтъ, кто его родители, откуда онъ?
Вѣра. Онъ ярославской губерніи, отецъ его сельскій священникъ… нѣтъ, даже дьяконъ.
Пырешева (вскрикнувъ.) Un diakon?.. C’est horrible cela! И вы принимаете его въ свой домъ, какъ знакомаго?
Вѣра. Что-жь такое, онъ умный, развитой и хорошій человѣкъ.
Пырешева. Ахъ, Вѣра, ma chère, je vous prie de cesser cet enfontillage!.. èa m’embete! Мало-ли хорошихъ людей и мужиковъ, но мы не зовемъ ихъ въ гостиную, а говоримъ въ передней, если это необходимо. (Вѣра хмурится.) Ты не виновата, впрочемъ, въ этомъ, ma chère; не огорчайся, я на тебя не сѣтую, это все твой отецъ… C’est ton père qui en est cause!.. Ахъ, да… Большое несчастіе для дѣвушки вырости безъ материнскаго глаза, подъ мужскимъ вліяніемъ… Peut-etre je suis arrivée un peu tard, mais постараюсь все это измѣнить и поставить вашъ домъ иначе… Я говорила съ братомъ, онъ не прочь… Наймемъ большое помѣщеніе… конечно, я, на мои средства, — братъ болѣе тысячи рублей платить за квартиру не можетъ… Открою салонъ, возобновлю свои, прежнія знакомства, образую свой кружокъ, гдѣ ты займешь должное тебѣ мѣсто… О нарядахъ не хлопочи: это все будетъ, я уже сдѣлала для начала кой-что… распорядилась… Ты будешь въ избранномъ обществѣ и всѣ эти разные parvenus, fils de diakons, сами ретируются… Ça s’est fait de soi-même! (Дементій вноситъ чайный сервизъ, двѣ чашки, сахарницу съ печеньемъ. Ему.) Поставь сюда. (Указываетъ столъ.).
Дементій. Изъ англійскаго магазина покупки вашему превосходительству принесли. (Ставитъ приборъ на столъ.)
Пырешева. Подай ихъ сюда. (Дементій уходить.)
Вѣра. Тетя, налить вамъ кофе?
Пырешева. Нѣтъ, ma chère, я сама… Мнѣ никто не можетъ угодить налить, какъ я люблю. (Улыбается.) Это моя слабость или недостатокъ, какъ хочешь назови. (Поправляетъ рукавчики и приступаетъ къ разливанью кофе, какъ къ какому-то священнодѣйствію. Переставляетъ нѣсколько разъ чашки, кофейникъ, сливочникъ съ мѣста на мѣсто, вытираетъ каждую чайную ложечку, блюдечки; все это сопровождается дѣланными граціозными движеніями, взглядами, вообще манерничаньемъ.) Enfin, nous sommes servies! (Кладетъ сахаръ въ чашки. Входитъ Дементій съ тремя кусками матерій.) Подай сюда. (Беретъ одинъ за другимъ куски матерій и, показавъ Вѣрѣ, передаетъ въ руки Дементію.) Вотъ эта, mon enfant, попроще, для дома, всегдашняго употребленія… Эта матерія — для визитовъ, эта — для выѣздовъ на простые soirйes… Les couleurs sont jolies, n’est-ce pas, а?
Вѣра. Merci, тетя, я вамъ очень благодарна… (Конфузясь.) Но право, мнѣ…
Пырешева (прерывая ее.) Point de remersiments. Je ne souffrirais pas cela… C’est une bagatelle, ma chère. (Къ Дементію.) Отдай это спрятать Луизѣ. Завтра пріѣдетъ закройщица отъ Изомбаръ снять мѣрку, такъ ты, ma chère, спросишь… Чего-же ждешь?.. Ступай!
Дементій. Слушаю-съ, ваше превосходительство. (Уходитъ.)
Вѣра. А очень вамъ благодарна, тетя, за ваше вниманіе и хлопоты, только вы напрасно безпокоились: мнѣ этихъ платьевъ носить не придется.
Пырешева. Et pourquoi non?.. Неужели ты думаешь, что я позволю моей племянницѣ, единственной моей родственницѣ — дѣвушкѣ, послѣдней изъ рода Запольевыхъ, выѣзжать въ чемъ-нибудь, и, живя вмѣстѣ со мной, ходить такой нувелисткой, или нигилисткой, какъ ихъ у васъ называютъ?..
Вѣра. Мнѣ и выѣзжать не придется, потому что я не могу бросить своихъ занятій.
Пырешева (наливая кофе.) Ну, когда мы устроимся, ты у меня не будешь хозяйничать… Всѣ хлопоты по дому и по хозяйству раздѣлятъ между собой Луиза и экономка, которую я намѣрена нанять… Хочешь кофе?
Вѣра. Merci, тетя, я уже пила… Вы меня не такъ поняли: я говорю не о хозяйственныхъ занятіяхъ, а объ учебныхъ.
Пырешева (пьетъ кофе.) Ну, учебныя занятія, mon enfant, пора бросить… Ты не дѣвочка пятнадцати лѣтъ; и то, кажется, много училась… слишкомъ много!.. Ты невѣста, пора подумать о партіи, о будущемъ… Для этого надо являться въ свѣтѣ, выѣзжать, а не сидѣть за книжкой и учиться… Не учительницей-же тебѣ, въ самомъ дѣлѣ, быть, въ классныя дамы, что-ли, ты себя готовишь?
Вѣра. Я даю уроки.
Пырешева. Аh, ce sont des betises!.. Я понимаю: тебѣ не съ кѣмъ было выѣзжать, ты дѣвушка образованная, умная, желала что-нибудь дѣлать, ну и вздумала давать уроки, cela t’amuse, voila tout!..
Вѣра. Вы ошибаетесь, тетя, это вовсе дѣлается не отъ скуки, не изъ желанія развлечься… Это цѣль моей жизни…
Пырешева. Цѣль жизни? Ха, ха, ха! Comme c’est ridicule!.. Она учитъ читать какую-то мѣщанскую дѣвушку… и это называется цѣлью жизни! C’est plus naïve, que drôle!
Вѣра. Нѣтъ, тетя, вотъ уже скоро годъ, какъ я даю уроки въ низшихъ классахъ гимназіи и получаю за это жалованье,
Пырешева (выронивъ изъ рукъ печенье, смотритъ на нее съ открытыми глазами.) Mon Dieu!.. Ты даешь уроки за деньги! Est-ce possible?.. Ты шутишь, натурально.
Вѣра. Нисколько… Я учительница гимназіи.
Пырешева (всплеснувъ руками.) Ah, quelle horreur!.. Она, Запольева, учительница… получаетъ жалованье… Неужели дѣла брата такъ плохи, что онъ не можетъ содержать тебя и долженъ допустить свою дочь давать уроки за деньги?
Вѣра. Совсѣмъ не такъ плохи. Но это мое личное желаніе. Я задалась задачей существовать своимъ трудомъ, не зависѣть ни отъ кого, и добьюсь до независимаго положенія. Конечно, я получаю теперь немного.
Пырешева. Par exemple?
Вѣра. Сорокъ пять рублей въ мѣсяцъ.
Пырешева. Quarante cinq roubles par mois… О, позоръ, позоръ!
Вѣра. Это не Богъ знаетъ что, — правда. Теперь я могу оплачивать мои расходы на платье, извощиковъ и удовольствія, то-есть театры и концерты, а къ концу этого года мнѣ обѣщаны уроки еще въ пансіонѣ Морозовой: я буду получать всего до ста рублей и тогда…
Пырешева (перебивая.) И что-жь тогда?..
Вѣра. Тогда я приму долю въ расходахъ папа по столу и квартирѣ.
Пырешева. Ахъ, замолчи, замолчи, пожалуйста… Я захвораю… До чего упасть, до чего опуститься! c’est abominable… Пустить свою дочь, какъ наемщицу, какъ послѣднюю мѣщанку, зарабатывать какіе-то сорокъ рублей уроками, позволить ей бѣгать для этого каждый день въ гимназію… Это, это… Dieu sait quoi… Потерять всякое къ себѣ уваженіе, всякій point d’honneur… Я поражена…
Вѣра. Извините, тетя, я васъ на минуточку оставлю, нужно отдать распоряженіе по хозяйству, я и позабыла. (Встаетъ.) Извините.
Пырешева. Allez, allez, mon enfant! Ужъ лучше на кухнѣ торчать, чѣмъ бѣгать по урокамъ, по крайней мѣрѣ, про первое будетъ знать одна прислуга… Ахъ, я опомниться не могу — je suis foudroyée par cette nouvelle!.. Она… моя племянница… Вѣра Запольева — учительница… Cela me révolte!
Вѣра (замѣтивъ отворяющуюся правую дверь.) А, вотъ и папа идетъ! (Уходитъ налѣво.)
Заполье въ (входя.) А, ты уже возвратилась, сестра?.. Удивительное время мы переживаемъ… Рядомъ съ явленіями самаго поражающаго матерьялизма, обмановъ, подлоговъ, поджоговъ, блеснетъ фактъ, надъ которымъ невольно задумаешься… Сейчасъ прочелъ, что дѣвушка, хорошо воспитанная, образованная, застрѣлилась отъ безнадежной любви.
Пырешева (перебивая его.) Чѣмъ читать глупости о какихъ-то сумасшедшихъ дѣвченкахъ, ты-бы, mon ami, лучше о своей дочери подумалъ.
Запольевъ (тревожно.) Что такое еще случилось? (Садится.)
Пырешева. Ужъ чему больше случиться! Какому несчастью еще быть!.. Допустилъ свою родную дочь сдѣлаться учительницей, бѣгать по урокамъ, для того, чтобъ пріобрѣсти какіе-нибудь сорокъ рублей… фи, horreur! Cela me désespère!.. Неужели ты въ такомъ положеніи, что не можешь ни одѣть ее прилично, ни доставлять ей удовольствій на свои средства?
Запольевъ. Ахъ, сестра, можешь-ли ты въ этомъ сомнѣваться.. Положеніе мое, дѣйствительно, незавидное, у меня осталось всего двадцать-тридцать тысячъ, служить мнѣ поздно, да и не могу, проживаю проценты, прихватываю часть капитала, но чтобъ я рѣшился заставлять зарабатывать деньги мою дочь, спаси Богъ… Это ея капризъ, ея непремѣнное желаніе.
Пырешева. Да какъ ты могъ допустить это, какъ не принялъ никакихъ мѣръ?.. Помилуй, что будутъ говорить въ свѣтѣ, когда я покажусь съ ней у знакомыхъ, а?
Запольевъ. Все было сдѣлано съ моей стороны, чтобъ отклонить ее отъ этого, но что дѣлать — такой характеръ задался… Не любитъ она ни баловъ, ни танцевъ, ни женскаго общества, ни свѣта…
Пырешева. А кто виноватъ въ этомъ? — ты; не хотѣлъ мнѣ довѣрить ея воспитаніе, когда я уѣзжала въ Парижъ и она была семилѣтнимъ ребенкомъ… Самъ вздумалъ воспитывать, образовалъ ее, нечего сказать, хорошо!
Запольевъ. Она образована недурно, про это нечего говорить. Въ этомъ случаѣ я упрекнуть себя не могу; лучшіе учителя, професора — все было къ ея услугамъ; я не жалѣлъ денегъ… Въ одномъ виноватъ: оставя при себѣ, я лишилъ ее женскаго вліянія, женской ласки, женской дружбы, она росла безъ сверстницъ, въ обществѣ преимущественно мужскомъ… О гувернанткахъ я не говорю, — Вѣра всѣхъ ихъ ненавидѣла, — и лишь ей стукнуло пятнадцать лѣтъ, я долженъ былъ отказать послѣдней… Это было ея непреодолимое желаніе… Во всякомъ случаѣ, она многое знаетъ, читала и читаетъ такія сочиненія, о которыхъ дѣвушки ея положенія и понятія-то не имѣютъ, названій не слыхивали.
Пырешева. Да развѣ въ этомъ образованіе-то?.. Нѣтъ въ ней ни свѣтскаго лоску, ни изящныхъ манеръ, ни необходимаго кокетства, ни самой женственности!.. Кому нужна въ дѣвушкѣ ученость, что ей, экзаменъ, что-ли, придется передъ женихомъ-то держать?.. C’est drôle!.. Какую она себѣ партію составитъ съ своей мудростью?.. Ну, и прельстится ей какой-нибудь сынъ дьякона, въ родѣ вашего пріятеля Чугунова — невѣжи, который, не спрося моего позволенія, осмѣливается курить подъ самымъ моимъ носомъ! Такой ты партіи для нея желаешь, такой?
Запольевъ. Зачѣмъ о томъ говорить, что немыслимо!
Пырешева. Il dit — немыслимо, а самъ окружаетъ ее какими* то уродами. Вспомни, что она Запольева… Во всемъ нашемъ роду ни одного какого-нибудь… mйsalliance не было, всѣ выходили замужъ или за графовъ, или за князей, за генераловъ, а женились на титулованныхъ невѣстахъ… А послѣдняя Запольева, внучка генералъ-губернатора, — учительница за 40 рублей въ мѣсяцъ… C’est affreux!
Запольевъ (пожимая плечами.) И близокъ локоть, да не укусишь!.. Будь прежнія средства, я не такъ-бы ее повелъ… Что-жь я могу сдѣлать для нея въ настоящемъ моемъ положеніи?.. Мнѣ остается одно — страдать и laisser faire, laisser aller!
Пырешева. То-то страдать… а умѣлъ спустить полумиліонное состояніе…
Запольевъ (прерываетъ ее, вскакивая.) Ахъ, ma soeur, упреки опять, опять нападки….
Пырешева. Ну, ну… Не буду… Pardon!.. Садись, успокойся, cher ami. Ты что-же намѣренъ дать въ приданое за Вѣрой?
Запольевъ. Что-жь я могу дать?.. Чтобъ поддерживать съ достоинствомъ свое имя, я и безъ того трогаю каждый годъ капиталъ… дай Богъ самому, одному дотянуть кой-какъ… За Вѣрой я ничего не могу дать… Конечно, что останется послѣ моей смерти…
Пырешева (прерывая.) Ну довольно, assez, cher ami. Мнѣ приходится поддержать честь нашей семьи… Я берусь устроить ея будущее… Я бездѣтна, болѣе близкихъ родныхъ у меня нѣтъ… Послѣ меня она единственная наслѣдница… Я хочу при жизни видѣть-любоваться ея счастьемъ.
Запольевъ (цѣлуя ея руку.) Какъ ты добра, ma soeur, золотое… золотое сердце..
Пырешева. Я сыщу ей партію, достойную ея фамиліи, дамъ приданое… то-есть опредѣлю ей изъ своего тридцати-тысячнаго дохода извѣстную часть… все сдѣлаю, но прошу не противодѣйствовать мнѣ, а помогать.
Запольевъ. Всѣмъ сердцемъ и всѣми зависящими отъ меня средствами.
Пырешева. Parfaitement!.. Надо прекратить незамѣтно это учительство, удалить отъ нея этихъ знакомыхъ, окружить другими… Прежде всего нужно перемѣнить обстановку. Генеральша Забубенная говорила мнѣ, что на Литейной отдается за девять тысячъ очень хорошій отель, вотъ адресъ. (Вынимаетъ карточку.) Съѣзди, посмотри, удобенъ-ли… Я намѣрена пожить съ вами года два, три въ Петербургѣ, — надоѣлъ Парижъ… Ну, конечно, открою пріемы, съ Вѣрой) будетъ веселѣй, — молодость оживляетъ салоны. Обо всемъ этомъ Вѣра не должна знать до времени, иначе съ ней очень трудно будетъ сладить… Но главное — твое содѣйствіе и полная откровенность, иначе, mon cher ami, пеняй на себя, если я умою руки въ судьбѣ Вѣры.
Заполье въ. Каждое твое слово въ этомъ случаѣ будетъ для меня закономъ.
Пырешева. C’est fini… Тс-съ!.. Кажется, идетъ Вѣра. Nous causerons de nos affaires plus tard… Пойду къ себѣ, я сегодня еще не молилась… je dois avoir le coeur léger… (Идетъ въ среднюю дверь и, встрѣтя Вѣру, ласково треплетъ ее по щекѣ.) Захлопоталась, моя милая нувелистка… Ну, au revoir! (Уходитъ.)
Вѣра. Ну, что вы потолковали съ тетей? То-то, я думаю, она отдѣлала васъ за мое учительство… Сказывается барство: непереносима для нихъ никакая разумная дѣятельность въ женщинѣ; по ихъ мнѣнію, наше назначеніе — танцы, музыка и любовь… Что, досталось вамъ?
Запольевъ. Нѣтъ, она добрая старушка… Она такъ расположена къ тебѣ.
Вѣра. Хороша старушка, въ отчаяніе приходитъ, что не нашла какой-то пудры для ногтей, бѣлится и румянится… (Звонитъ.)
Запольевъ (прерывая ее и указывая глазами на дверь.) Вѣра, развѣ можно такъ?
Вѣра. Однако, вы очень ея побаиваетесь. (Запольевъ пожимаетъ плечами.) Ну, не стану, не сердитесь. Прочитали газеты? Какова барышня-то, какая сила воли, какова любовь? (Вошедшему Дементію.) Уберите кофе.
Запольевъ. Какая это сила воли!.. Слабоуміе, слабодушіе, безхарактерность. Лишь что не по насъ, не удалось — бацъ и пулю въ лобъ. Великое мужество! (Дементій беретъ кофе и уходитъ.)
Вѣра. Да великое-ли, малое-ли, а все-таки не всякая способна это сдѣлать, потому что не всякая умѣетъ такъ полюбить и любить, какъ она… Я поступокъ ея уважаю, видно, что она жила сердцемъ и любила.
Запольевъ. Какова любовь!.. Гмъ! Въ томъ-то и бѣда, что эта несчастная жила сердцемъ и вѣрила въ любовь.
Вѣра. Что-же, по-вашему, любви не существуетъ?
Запольевъ. Нѣтъ, не существуетъ въ томъ смыслѣ, какъ вы се понимаете. (Закуриваетъ сигару.)
Вѣра. И дружбы тоже нѣтъ?
Запольевъ. Тоже нѣтъ.
Вѣра. Что-же такое, по-вашему, любовь и дружба?
Запольевъ. Любовь не больше, какъ половое влеченіе, животная чувственность, caprices de tête, дружба-же — или эгоизмъ, или разсчетъ…
Вѣра. Вы ни во что не вѣрите?
Запольевъ. Во все то, что могу видѣть, слышать, ощущать и, себѣ представить. Однимъ словомъ, вѣрю въ фактъ и образъ. Остальное все — измышленія человѣческаго худоумія.
Вѣра. Грустно дожить до такого невѣрія!
Запольевъ. Что дѣлать, мой другъ… Невѣріе — непремѣнный выводъ житейской мудрости. Вѣрить только незрѣлая молодость, беззубая старость да крайняя неразвитость. Одинъ и только одинъ разсудокъ долженъ быть руководителемъ нашихъ поступковъ.
Вѣра. А сердце?
Запольевъ. Сердце въ человѣкѣ лишній баластъ; оно виновникъ всѣхъ житейскихъ заблужденій, невзгодъ и несчастій.
Вѣра. Да развѣ мыслима жизнь безъ участія сердца?.. Развѣ можно жить однимъ умомъ?
Запольевъ. Не только можно, но должно. Я стою одной ногой въ могилѣ и полувѣковымъ опытомъ убѣдился въ этомъ. Глупецъ выдумалъ, что жизнь есть дѣло серьезное. Для человѣка мысли жизнь — комедія, цѣль ея — довольство, сладкій кусокъ и какъ можно больше наслажденій, финалъ этой комедіи — могила, гниль, ничтожество; остальное все — бабьи сказки, не исключая вѣчно тревожнаго и таинственнаго для слабоумныхъ — знаменитаго тамъ.
Вѣра. Немного-же отраднаго представляетъ жизнь для того, это живетъ умомъ!
Запольевъ. А для того, кто живетъ сердцемъ, еще менѣе; для такихъ субъектовъ жизнь — вѣчная трагедія съ зубовнымъ скрежетомъ. Какъ-бы ни былъ горекъ смѣхъ, съ нимъ легче примириться, чѣмъ съ слезами, отчаяніемъ и другими душевными страданіями… Власть сердца никогда не была прочна, а въ настоящее время она смѣшна и безсмысленна.
Вѣра. Почему-же въ настоящее время?
Запольевъ. Потому, что настоящее время — время денежной силы, время продажи всего за наибольшую цѣну, время эгоизма, начала, разъединяющаго людей, а несоединяющаго въ одно цѣлое, — время безпощаднаго анализа и самой отчаянной спекуляціи. Какой-же смыслъ, какое значеніе могутъ имѣть въ этой современной житейской вакханаліи — сердце, чувство, вѣра? Гласъ вопіющаго въ пустынѣ, яркая цвѣтная заплата на ветхомъ и грязномъ рубищѣ, капля меду въ бочкѣ дегтя, не болѣе… Да, Вѣра, намъ съ тобой нечего бояться сердца. Этотъ баластъ уложенъ у насъ Надежно, не тронется, не двинется съ мѣста. Меня отъ сердечныхъ увлеченій вылечилъ горькій жизненный опытъ, ты крѣпко застрахована отъ нихъ тѣмъ серьезнымъ воспитаніемъ, какое мнѣ удалось тебѣ дать. Я спокоенъ за тебя такъ-же, какъ и за себя — твое сердце покорно уму. Нашъ умъ — наше царство.
Вѣра. Вы, папа, спокойны? А если у меня этотъ лишній баластъ шевельнется, двинется съ мѣста, тогда что?
Запольевъ. Этого быть не можетъ. |Если дѣвушка развитая прожила отъ шестнадцати до двадцати двухъ лѣтъ, то-есть свой критическій возрастъ, безъ всякихъ нелѣпыхъ идеальничаній, глупыхъ чувственныхъ порывовъ, безотчетныхъ увлеченій, то ей блажь сердца не страшна. Одна красивая внѣшность, безсодержательная мишура и лакированная пустота ея не прельстятъ въ человѣкѣ.
Вѣра. Ну, а если-бъ со мной случилось наоборотъ, если-бъ я, по безотчетному влеченію сердца, полюбила человѣка, по вашимъ понятіямъ недостойнаго, вы возстали-бы противъ этого, стали-бы противодѣйствовать?
Запольевъ. О, безъ всякаго сомнѣнія и всѣми зависящими отъ меня способами и средствами.
Вѣра. А если-бъ ваши способы и средства ни къ чему не привели?
Запольевъ. Жизнь выучила меня мириться съ тѣмъ, что называется совершившимся фактомъ… Ну, будетъ философствовать, пойти до обѣда пофланировать по Невскому, погрѣть свои старыя кости на солнышкѣ; какова осень-то стоитъ, хоть-бы Италіи, такъ впору. Au revoir!.. Я убѣжденъ, — твой выборъ будетъ основанъ на всестороннемъ анализѣ и на строгихъ выводахъ разсудка. (Протягиваетъ ей руку и встаетъ.)
Вѣра. И вы не ошиблись, папа… Все случилось такъ, какъ вы предполагаете… (Держитъ его за руку.)
Запольевъ. Какъ случилось?.. Что случилось? (Смотритъ изумленно.)
Вѣра. Я васъ попрошу отложить свою прогулку сегодня… Вы мнѣ нужны; сядьте, папа, потолкуемъ. (Запольевъ, съ изумленнымъ лицомъ, молча опускается на стулъ.) Мой выборъ сдѣланъ послѣ годового размышленія; это не caprice de tкte, какъ вы называете, это чувство, основанное на убѣжденіи.
Запольевъ (еще болѣе изумясь.) Выборъ… сдѣланъ?!
Вѣра. Да, сдѣланъ. Рѣшеніе мое непоколебимо… Въ день моихъ имянинъ я дала окончательное слово… Я выхожу замужъ за Чаганова.
Запольевъ (вскакиваетъ.) Что-о?.. За Чаганова?.. Вѣра, ты-ли это говоришь?.. Ты смѣешься надомной… Чагановъ — проходимецъ, выскочка, человѣкъ…
Вѣра (прерывая его.) Остерегитесь, вы говорите о моемъ будущемъ мужѣ и вашемъ зятѣ.
Задольевъ. Ни твоимъ мужемъ, ни моимъ зятемъ онъ не будетъ… никогда, ни за что!
Вѣра. Напрасно такъ сильно, громко и строго!.. Вы непослѣдовательны. Вы сейчасъ сказали, что миритесь съ фактомъ…. Мое согласіе дано, слова своего «я назадъ не возьму, выйду за Николая Петровича замужъ, чего-бы мнѣ это ни стоило. Смотрите на это, какъ на совершившійся фактъ.
Запольевъ. Не могу… не хочу. Этому не бывать!.. Я не позволю. У меня есть права отца, я воспользуюсь ими. Я съумѣю…
Вѣра (прерывая его, иронически.) Запереть меня на замокъ или заточить въ монастырскую келью… да? Немножко трудно, несовременно и не вяжется съ вашими либеральными убѣжденіями. Вотъ когда вы высказываетесь на-чистоту.
Запольевъ. Да, на-чистоту. Я, какъ отецъ, желающій счастья моей единственной дочери, не могу, не долженъ… обязанъ не допустить подобнаго увлеченія, ведущаго къ неизбѣжной гибели… Онъ… этотъ… Чагановъ, сынъ дьякона, проходимецъ, презрѣнный авантюристъ…
Вѣра. Что-жь вы остановились?.. Пригласите сюда еще мою превосходительную тетушку и дуэтомъ продолжайте на французскомъ языкѣ, съ жестами отчаянія, восклицать: О-о, fils d’un diakon… C’est horreur… horreur!.. Это будетъ эфектнѣе!
Запольевъ. Не глумись, пожалуйста. Я не договорилъ… не кончилъ. Быть сыномъ дьякона не позоръ, но быть проходимцемъ, презрѣннымъ авантюристомъ…
Вѣра (быстро вставая и перебивая.) Вы теряете самообладаніе, начинаете браниться… Я не хочу слышать ругательствъ, и прекращу разговоръ, если вы еще хоть слово дурное скажете о Чагановѣ. Помните, что мое рѣшеніе непоколебимо и не вамъ измѣнить его.
Запольевъ (грозно.) Нѣтъ, я буду говорить… Этотъ наглый искатель приключеній… (Вѣра спокойно встаетъ и идетъ къ лѣвымъ дверямъ.) Вѣ-ѣра?
Вѣра (обернувшись, смотритъ спокойно ему въ глаза. Твердо.) Что?
Запольевъ (послѣ паузы, болѣе сдержанно.) Вѣрочка, что съ тобой, я тебя не узнаю… Неужели я, какъ отецъ, заслуживаю такого обращенія съ твоей стороны? Ты третируешь меня какъ чужого, назойливаго человѣка, не хочешь выслушать меня, не хочешь говорить со мной! Ты не уважаешь меня даже на-столько, чтобъ извинить мнѣ нѣкоторую рѣзкость въ настоящую минуту, не хочешь войти въ положеніе отца, у котораго отнимаютъ дочь… Я пораженъ, убитъ… Я не могу собраться съ мыслями, у меня голова идетъ кругомъ… Не уходи-же, сядь, выслушай меня. (Вѣра молча подходитъ и садится на прежнее мѣсто.) Милое дитя мое! (Обнимаетъ ее.) Я разбитый нравственно человѣкъ, у меня нѣтъ привязанностей, я не вѣрю ни въ людей, ни въ сердце, ни въ любовь, ни въ дружбу; но вѣдь ты дочь моя, моя кровь, мое второе я; изъ одного эгоизма я не могу относиться безразлично къ твоей судьбѣ, къ твоему будущему, а тѣмъ болѣе пожелать тебѣ зла… Кажется, это достаточно вѣское доказательство тому, чтобъ ты не сомнѣвалась въ искренности моихъ словъ и повѣрила всему, что я тебѣ скажу… Выслушай меня. Даю тебѣ слово, что его… Чаганова, я не оскорблю болѣе.
Вѣра. Говорите, папа. У меня достанетъ и смысла, и чутья, чтобъ понять и откликнуться на искреннее, откровенное слово.
Запольевъ. Да, я хочу съ тобой говорить искренно и откровенно, чего я не дѣлалъ ни съ кѣмъ слишкомъ двадцать лѣтъ. Всѣми несчастіями моей жизни я обязанъ своему сердцу, а чрезъ него женщинамъ; онѣ играли, какъ игрушкой, моей жизнью, временемъ и состояніемъ. По окончаніи курса въ университетѣ, я, безбородый, неопытный юноша, потерялъ отца и сдѣлался обладателемъ миліоннаго состоянія; приписавшись къ министерству иностранныхъ дѣлъ, я бросился въ омутъ свѣта, руководясь только пыломъ своего неугомоннаго сердца и ненасытной жаждой наслажденій. Старая истина, что мужчины губятъ себя для недостойныхъ женщинъ, всецѣло оправдалась на мнѣ. Дай мнѣ руку. (Беретъ ее за руку и подводитъ къ окну.) Подойди сюда. (Указываетъ.) Видишь ты этотъ громадный четырехъ-этажный домъ? Онъ былъ моимъ.
Вѣра (изумленно.) Вашимъ?
Запольевъ. Да, моимъ… И его взяла у меня женщина, или… лучше сказать… я обратилъ его въ деньги, а деньги передалъ этой особѣ, которой въ настоящее время я не кивнулъ-бы головой. (Пауза. Они садятся на прежнія мѣста.) Ты знаешь, я владѣю плохо лѣвой рукой…
Вѣра. Вы выпали изъ экипажа и переломили ее.
Запольевъ (горько.) Да, я это всѣмъ говорю… (Беретъ ея руку и подноситъ къ своей повыше локтя.) Потрогай и ты увѣришься, что это рана отъ пули, а не отъ перелома. (Вѣра ощупываетъ и закрываетъ лицо руками.) Да, я дрался на дуэли, рисковалъ жизнью, защищая женщину, защищая ец честь, которой, какъ потомъ оказалось, у нея не было съ тѣхъ поръ, какъ она стала женщиной… Не думай, что я ихъ проклинаю, — нѣтъ, благослови ихъ Господь… Имъ я обязанъ моимъ разореніемъ и онѣ-же убѣдили меня, что сердце — нашъ первый врагъ, что надо вѣрить только одному уму… Состояніе мое было размотано, но явилось полнѣйшее отрезвленіе послѣ сердечнаго опьяненія, я началъ жить умомъ, счастье мнѣ улыбнулось, я нашелъ именно то, чего искалъ… Я встрѣтилъ женщину — истинную подругу жизни, такую женщину… А, да что говорить!.. Я не могу… (Указываетъ на портретъ, съ волненіемъ.) Вонъ она смотритъ съ своей безгрѣшной, чисто-дѣтской улыбкой, взоромъ, полнымъ участія… Да!.. (Губы его дрожатъ, онъ осиливаетъ волненіе, на минуту зажимаетъ дѣвой рукой глаза и послѣ нѣкоторой паузы.) Я женился на ней… Она дала мнѣ годъ блаженства, подарила тебя и… я овдовѣлъ, ты стала сиротой… Смерть ея сразила меня; всѣ мои надежды, мечты, заботы сосредоточились на тебѣ; я бросилъ свѣтъ, общество, удовольствія и отдался весь тебѣ на цѣлыя семнадцать лѣтъ… Дальнѣйшее тебѣ все извѣстно… Въ дѣлѣ твоего воспитанія и образованія я не понесу упрека; все, что было въ моемъ умѣньи и въ моихъ средствахъ, все было дано тебѣ… Учителя, професора, поѣздка чуть не по всей Европѣ… въ этомъ отношеніи совѣсть моя спокойна, ты не можешь меня обвинить, что…
Вѣра. Папа, не грѣхъ-ли вамъ это говорить? Развѣ я когда-нибудь во всю мою жизнь, высказывала не только упрекъ, но и малѣйшее неудовольствіе? Я безгранично вамъ благодарна за все, что вы сдѣлали для меня… (Цѣлуетъ его руку.)
Запольевъ. Такъ, да!.. А теперь… что я могу дать тебѣ въ приданое… чѣмъ обезпечу твой черный день?
Вѣра. Какое приданое?.. Что вы, что вы!.. Да я скорѣй сдѣлаюсь простой швеей, пойду въ кухарки, прачки, въ поденьщицы, чѣмъ соглашусь, выходя замужъ, взять отъ васъ хоть одинъ грошъ… Вы сжились съ этой обстановкой, выросши и проведя всю жизнь въ гораздо еще лучшей, и я рискну лишить васъ хоть малѣйшаго… да что вы, за кого вы меня считаете?
Запольевъ. Постой, постой, все это прекрасно… Но если представляется возможность обезпечить себя, получить болѣе, чѣмъ хорошія средства, ты согласна, что было-бы безуміемъ не воспользоваться такимъ случаемъ… Да, ты согласна?
Вѣра. Конечно, но гдѣ-же эта возможность, гдѣ этотъ случай?
Запольевъ. Сестра Настасья Васильевна бездѣтна; состояніе у ней огромное, ты единственная наслѣдница его, — конечно, если сохранишь съ сестрой дружескія отношенія. Погоди, не спѣши свадьбой годикъ, другой; мы заживемъ всѣ вмѣстѣ, расширимъ кружокъ знакомыхъ, ты увидишь свѣтъ, другихъ людей, наконецъ…
Вѣра. Довольно, папа, я васъ понимаю… Тетушкѣ пришла фантазія на склонѣ дней устроить въ Петербургѣ салонъ, куда сбиралась-бы вся здѣшняя знатная молодежь, пожить въ свое удовольствіе, пожуировать, прикрываясь тѣмъ, что она вывозить племянницу. Она ставитъ мышеловку, но у нея нѣтъ кусочка сала для приманки мышей, она меня хочетъ обратить въ этотъ кусочекъ, ха, ха! завидное положеніе, нечего сказать, для вашей дочери. Играть роль покровительствуемой племянницы, получать подачки и выжидать съ терпѣніемъ смерти тети и наслѣдства. Признаюсь, я не могу и не умѣю играть такой роли.
Запольевъ. Какая у тебя, право, странная манера — всему, что не отвѣчаетъ твоимъ цѣлямъ, придавать грязный, безчестный колоритъ, извращая смыслъ… Я не спорю, что тетушка не совсѣмъ безкорыстно разсчитываетъ на твое общество, но вѣдь безкорыстной привязанности не существуетъ!.. Я увѣренъ, что твой женихъ и будущій мужъ, если только имъ онъ когда-нибудь будетъ, не найдетъ въ этой роли ничего предосудительнаго.
Вѣра. Плохо-же вы его знаете… Человѣкъ, раздѣляющій въ этомъ случаѣ вашъ взглядъ, никогда-бы не былъ моимъ женихомъ, не только мужемъ, а Чагановъ — мой женихъ и черезъ недѣлю будетъ моимъ мужемъ.
Запольевъ. Ого, вотъ какъ, даже и день брака назначать?
Вѣра. Да, назначенъ.
Запольевъ. Не поспѣшила-ли ты?.. Не пришлось-бы тебѣ самой отказаться!
Вѣра. Самой? Я васъ не понимаю.
Запольевъ. А, можетъ быть, и онъ навостритъ лыжи, когда узнаетъ, что за тобой кромѣ сорока пяти рублей учительскаго жалованья ничего нѣтъ.
Вѣра. О, что касается этого, я его знаю, не боюсь.
Запольевъ. А я тебѣ говорю — ты его не знаешь, да!
Вѣра. Этотъ споръ ни къ чему не поведетъ. (Хочетъ встать.)
Запольевъ (удерживая ее.) Погоди, еще два слова; — и я кончу. Гнусна женщина, эксплуатирующая средства любящаго ее человѣка, но до чего-же мерзокъ и ничтоженъ мужчина, живущій на средства любящей его женщины… (Умолкаетъ.)
Вѣра. Ну… и дальше… говорите!
Запольевъ. Изволь. (Сильно.) Ты выбираешь себѣ въ мужья подобнаго человѣка… Твой Чагановъ живетъ на средства одной вдовы, именно Крамолиной.
Вѣра. Что-о?
Запольевъ. Да, да, и тысячу разъ да… Это знаетъ цѣлый Петербургъ, во всѣхъ клубахъ, вездѣ на него пальцами указываютъ.
Вѣра. Это безсовѣстная сплетня, клевета, наглая ложь!
Дементій (войдя.) Господинъ Чагановъ.
Вѣра (съ радостнымъ крикомъ.) А-а! Просите. (Дементій уходитъ.) Онъ пришелъ съ вами говорить… Я вамъ не буду мѣшать, даю вамъ полную свободу, и если… если это окажется правдой, если онъ не разубѣдитъ васъ, я его не знаю болѣе. Говорите!.. (Уходить быстро налѣво.)
Запольевъ (одинъ.) Не все еще пропало!.. Побесѣдуемте, молодой человѣкъ… Увидимъ, кто кого побѣдитъ!.. Шансы у насъ не равные: меня разорили женщины, а васъ онѣ обогащаютъ. Потолкуемъ. (Садится направо у камина и беретъ первую попавшуюся книгу.) Современный рыцарь!
Чагановъ (подходя.) Здравствуйте, Дмитрій Васильичъ!
Запольевъ (сдержанно-вѣжливо.) Ахъ, мое почтеніе, Николай Петровичъ… Я и не слыхалъ, какъ вы вошли… Прошу васъ. (Указываетъ на сосѣдній стулъ.) Не хотите-ли курить?
Чагановъ (садясь.) Благодарю васъ, сейчасъ только бросилъ сигару… (Пауза.) Какъ здоровье Вѣры Дмитріевны?
Запольевъ. Ничего, здорова… Она тамъ, у себя (указываетъ налѣво), занимается.
Чагановъ (послѣ паузы.) Что это вы читаете?
Запольевъ (читая заглавіе книги.) „Прирученныя животныя“, Дарвина.
Чагановъ. Ахъ, это весьма интересная книга; я принесъ ее для Вѣры Дмитріевны.
Запольевъ. Это ваша книга?.. Признаюсь, я не знаю этого сочиненія Дарвина.
Чагановъ. Стоитъ познакомиться, стоитъ… Не помѣшалъ-ли я вамъ, не отвлекъ-ли я васъ отъ чтенія?
Запольевъ. О, нисколько! Я такъ, перелистывалъ. (Пауза.) Вы не желаете-ли видѣть Вѣрочку? Я позову. (Встаетъ.)
Чагановъ (тоже вставая.) О, нѣтъ, не безпокойтесь пожалуйста. (Запольевъ опускается въ кресло.) Если у васъ есть свободная минута времени, я-бы попросилъ васъ удѣлить ее мнѣ. (Стоитъ, держась за спинку стула.)
Запольевъ. Я вообще особенно занятъ не бываю, потому что ничего не дѣлаю, а въ настоящее время совершенно свободенъ. Я къ вашимъ услугамъ со всей моей долголѣтней опытностью. По лицу вашему я вижу, что дѣло серьезное… Вы ажитированы почему-то, а потому соберитесь съ мыслями. Не стѣсняйтесь, я подожду… соберитесь съ мыслями.
Чагановъ. Вы угадали. Дѣло, съ которымъ я намѣренъ къ вамъ обратиться, болѣе чѣмъ серьезно… Это вопросъ жизни.
Запольевъ. Вотъ какъ! А не лучше-ли о вопросѣ жизни вамъ трактовать сидя?.. Садитесь, право лучше.
Чагановъ (садясь, послѣ паузы.) Я молодъ… я только еще вступаю, такъ-сказать, на поприще жизни гражданина… (Ажитируясь, двигается на стулѣ.)
Запольевъ. Ну-съ? (Вдругъ.) Стулъ не спокоенъ. Возьмите кресло. (Указываетъ.)
Чагановъ. Нѣтъ, стулъ спокоенъ. (Снова ажитируясь и двигая стуломъ.) Но моя молодость не мѣшаетъ мнѣ чувствовать…
Запольевъ (перебивая.) Что стулъ не спокоенъ… Конечно! Не упрямьтесь, возьмите кресло, прошу васъ.
Чагановъ. Пожалуйста, не обращайте вниманія на стулъ, Дмитрій Васильичъ… Вы меня сбиваете… Дѣло въ томъ, что я намѣренъ жениться.
Запольевъ. Намѣрены жениться! Что-жь, это въ подлунномъ мірѣ не новость. Съ тѣхъ самыхъ норъ, какъ, послѣ сотворенія Адама и Евы, змѣй соблазнилъ послѣднюю отвѣдать райскаго яблока, это намѣреніе сдѣлалось общимъ мѣстомъ для всего человѣчества. Такъ! Но позвольте прежде, чѣмъ мы будемъ продолжать разговоръ о вашемъ естественномъ намѣреніи, предложить вамъ нѣсколько вопросовъ?
Чагановъ. Сдѣлайте одолженіе, я готовъ ихъ принять и отвѣтить.
Запольевъ. Безподобно. Скажите мнѣ, случалось-ли вамъ, бывъ ребенкомъ и получивъ въ подарокъ какую-нибудь игрушку, хоть, напримѣръ, картоннаго генерала, воображать, что это генералъ самдѣлашный, что и усы у него выросли, какъ у обыкновеннаго генерала, что и сабля у него такая, что онъ ею можетъ любого непріятеля зарубить, что это не кукла, и если захочетъ, можетъ, не хуже живого, выѣхать передъ фронтъ полка и закричать хриповатымъ баскомъ: здрово, р-р-ребята! (Чагановъ смотритъ на него изумленно.) Не смотрите на меня какъ на съумасшедшаго, я не уклоняюсь отъ дѣла. Вѣдь случалось, да?
Чагановъ (изумленно, не хотя.) Случалось, да.
Запольевъ. Прекрасно. Ну, а способны-ли вы теперь долго оставаться подъ вліяніемъ самообмана, сохранили-ли вы способность подобнаго ребяческаго увлеченія, собственной фантазіей?
Чагановъ. Я не понимаю, что общаго между картоннымъ генераломъ и моимъ намѣреніемъ?
Запольевъ. Вы не понимаете, такъ я вамъ растолкую. Ребенокъ, упросивъ свою мамашу купить генерала, не видитъ въ своей покупкѣ куклы, подобія генерала, а принимаетъ его за самдѣлашнаго, неподдѣльнаго, и счастливъ. Вы приходите въ гостиныя, ищете себѣ жену, выбираете, наконецъ. Вы видите у нея, положимъ, прекрасные Болотистые волосы, отличный цвѣтъ лица, черные какъ смоль брови, очаровательное тѣлосложеніе, высокій ростъ. Женитесь — и увы! съ женой вашей совершается метаморфоза: волосы крашены, коса куплена за пятьдесятъ рублей у Альфреда, отличный цвѣтъ лица — пудра, blanc de perle и rouge indienne отъ Юнкера, ея роскошныя формы — вата отъ Андрье, ростъ увеличенъ двухвершковыми каблуками какого-нибудь Оклера. Способны-ли вы и тогда считать ее за самдѣлашную, какъ ребенокъ — своего картоннаго генерала, остаться подъ впечатлѣніемъ жениховскихъ илюзій и примириться съ поддѣлкой?
Чагановъ. Вы, очевидно, сегодня въ юмористическо-сатирическомъ настроеніи духа; вамъ угодно потѣшаться надо мной, но, зная васъ, я не обижусь… не…
Запольевъ (прерывая.) Потѣшаться надъ вами? — сохрани меня Богъ, я и не думалъ… Вамъ не понравилась форма, въ которую я отлилъ мои мысли, прошу извиненія… Я хотѣлъ этимъ только рельефнѣе доказать, что въ дѣлѣ женитьбы одного добраго намѣренія мало… Если вамъ угодно, я прекращу разговоръ, потому что, вы не ошиблись, мое сегодняшнее настроеніе далеко не обыденное.
Чагіновъ. Напротивъ, я попрошу его продолжать и опять повторяю, что въ какой-бы формѣ вамъ ни угодно было высказываться, это для меня безразлично.
Запольевъ. Въ такомъ случаѣ, я продолжаю и жду отвѣта.
Чагановъ. Все, что мы сказали о поддѣлкѣ, можетъ быть, справедливо относительно нѣкоторыхъ женщинъ, но та дѣвушка…
Запольевъ. Феноменъ и мои слова въ ней не могутъ быть примѣнимы, хотите вы сказать… Ваше обращеніе во мнѣ, нѣкоторое смущеніе, наконецъ ваша необычная сдержанность, даютъ мнѣ право предполагать, что ваше намѣреніе жениться отчасти касается меня… Ужь не Вѣра-ли тронула ваше сердце?
Чагановъ. Да, именно она… Я…
Запольевъ (прерывая его.) Такъ позвольте васъ спросить, почему вы знаете, что моя дочь не поддѣлка, а самдѣлашная?
Чагановъ. Я говорю серьезно, мнѣ кажется, тутъ шутки неумѣстны. Я люблю Вѣру Дмитріевну.
Запольевъ. Это самый основательный доводъ, какой когда-нибудь мнѣ удавалось слышать!.. Но, вы меня извините, я вамъ не вѣрю.
Чагановъ. Какъ вы сказали?.. Что?
Запольевъ. Я вамъ не вѣрю, что вы ее любите… (Чагановъ хочетъ возразить.) Постойте, не горячитесь… Вы честный человѣкъ, я въ этомъ не сомнѣваюсь… вѣдь да?
Чагановъ. У насъ идетъ такой странный разговоръ, что…
Запольевъ (не обращая на его возраженія вниманія, перебиваетъ, въ прежнемъ тонѣ.) Ну, да, конечно.. А если вы честный человѣкъ, — вы ее не любите, т. е. не должны, по крайней мѣрѣ, любить и жениться на ней.
Чагановъ. Мнѣ любопытно-бы знать, почему?
Запольевъ. Потому что на это вы не имѣете никакихъ правъ
Чагановъ. Я васъ не понимаю.
Запольевъ. А понять не трудно, когда я вамъ скажу, что за Вѣрой нѣтъ никакого приданаго, ни гроша мѣднаго.
Чагановъ. Этого мнѣ и не надо, это меня нисколько не касается.
Запольевъ. А вотъ эти послѣднія ваши слова и доказываютъ, что вы ее не любите. Это должно очень васъ касаться, очень! У васъ самихъ есть обезпеченное состояніе, вы — богатый человѣкъ? Чагановъ. Богатство-понятіе относительное.
Запольевъ (прерывая его.) Угодно вамъ отвѣтить на мой вопросъ категорически? У васъ независимое, обезпеченное состояніе?
Чагановъ. Нѣтъ.
Запольевъ. Благодарю за откровенный отвѣтъ. Вы намѣрены жениться на Вѣрѣ, то-есть отнять у нея свободу располагать собой, лишить ее отца, а съ нимъ всего того довольства, которымъ она пользуется подъ его кровомъ; вы связываете ее обязанностями жены, хозяйки дома, а потомъ матери. Въ замѣнъ этихъ лишеній, въ облегченіе ноши этихъ новыхъ обязанностей, что вы можете дать ей въ вашей супружеской жизни: нужду, дрязги по кухнѣ, столовой, прачечной, возню въ дѣтской, полуголодъ, полухолодъ, вѣчный недостатокъ и мѣщанское наслажденіе въ откладываніи копеекъ для староста. Нѣтъ, если вы честный человѣкъ, я убѣжденъ, вы бросите свое намѣреніе или, по крайней мѣрѣ, отложите его исполненіе до тѣхъ поръ, пока не будете стоять въ обезпеченномъ положенія. Вдумайтесь хорошенько во все то, что и вамъ сказалъ, и вы согласитесь со мной, что ваше намѣреніе, по меньшей мѣрѣ, безумно, чтобъ не сказать — безчестно.
Чагановъ. Все обдумано, взвѣшено и рѣшено; отступленіе назадъ невозможно, объ этомъ напрасно говорить. Изъ всѣхъ вашихъ софизмовъ выходитъ одинъ парадоксъ: что бѣдные люди не имѣютъ права жениться.
Запольевъ. То-есть не совсѣмъ такъ; не бѣдные люди, а пролетаріи не должны жениться… Это — не парадоксъ, а аксіома…
Чагановъ. Да развѣ я пролетарій?
Запольевъ. Вы не пролетарій; пока вы не женаты, можете прокормить сытно самого себя, у васъ есть голова и пара рукъ, а когда вы женитесь…
Чагановъ (подхватывая, съ улыбкой.) Тогда у насъ будетъ двѣ головы и двѣ пары рукъ.
Запольевъ (съ ироніей.) Иначе говоря, вы разсчитываете на сорокъ пять рублей мѣсячнаго жалованья Вѣрочки? Это ужь окончательно не красиво! Вѣдь даже простой крестьянинъ, хоть и видитъ въ своей невѣстѣ будущую лишнюю работницу для дома, по не имѣетъ и въ помыслѣ женитьбой ухудшить ея положеніе, одѣть изъ сапоговъ въ лапти. Вы-же, современный, развитой человѣкъ, намѣрены жениться, зная напередъ, что этимъ вы отнимаете у дѣвушки то довольство, которымъ она пользовалась, что вы ухудшаете ея матеріяльное положеніе, обрекаете ее на лишній трудъ… Нѣтъ, вы Вѣру не любите.
Чагановъ. Неужели вы думаете, что счастье заключается въ одномъ матеріальномъ довольствѣ, богатствѣ, что трудъ не представляетъ никакого наслажденія?.. Наконецъ, мое положеніе вовсе не такое безвыходное, какимъ вы его представляете; женятся-же бѣдняки и не клянутъ своей доли.
Запольевъ. Утѣшили!.. Я не думаю, чтобъ для человѣка, привыкшаго къ вкусному, изысканному обѣду и поставленнаго въ данную минуту въ безысходную необходимость утолять голодъ черствымъ хлѣбомъ, этотъ черствый хлѣбъ показался вкуснѣе отъ сознанія, что есть люди, умирающіе съ голода. Ну-съ, любезнѣйшій Николай Петровичъ, не покончить-ли намъ на этомъ нашъ разговоръ, наши пренія болѣе не выяснятъ поднятаго вами вопроса… Вы пришли во мнѣ за совѣтомъ и я вамъ даю его откровенно — не женитесь.
Чагановъ. Я пришелъ къ вамъ не столько за совѣтомъ, за который я, впрочемъ, очень благодаренъ, сколько за тѣмъ, чтобъ заявить вамъ о своемъ намѣреніи… Вѣра Дмитріевна раздѣляетъ мое чувство, она готова связать свою судьбу съ моей, она дала мнѣ слово выйдти за меня замужъ… Теперь я прошу вашего согласія, съ этой цѣлью я явился сюда.
Запольевь (съ усмѣшкой.) Гмъ!.. Заявить о своемъ намѣреніи и просить моего согласія… Вотъ что! (Пауза. Смотритъ ему въ глаза.) Я васъ не понимаю… Вы для меня загадка. Послѣ всего того, что я вамъ сейчасъ сказалъ, вы рискуете просить моего согласія и думаете получить благопріятный отвѣтъ… странно!
Чагановъ. Всѣ ваши совѣты въ нашемъ настоящемъ разговорѣ я объясняю себѣ вашимъ настроеніемъ, вашимъ желаніемъ поразузнать меня, потѣшиться тѣмъ неизбѣжно — ненормальнымъ положеніемъ, въ какомъ нахожусь я, какъ женихъ, просящій у отца руки его дочери. Въ этотъ годъ знакомства съ вашимъ домомъ я васъ понялъ, нѣсколько изучилъ вашъ характеръ, а потому смѣло еще разъ повторяю свою просьбу, не боясь отказа.
Запольевъ. Вотъ что! Оригинальная самоувѣренность и самонадѣянность… Нѣтъ, сударь, вы меня не знаете и не понимаете!.. Я вамъ теперь скажу рѣшительно — моей Вѣрѣ никогда не быть madame Чагановой… Я не дамъ своего согласія на этотъ бракъ уже по одному тому, что онъ грозитъ ей нуждой, лишеніями и безвыходной бѣдностью… О другихъ причинахъ моего отказа я считаю за лучшее умолчать… Нашъ разговоръ конченъ. (Хочетъ встать.)
Чагановъ. Я васъ орошу подарить мнѣ еще пять минуть, и тогда, если вамъ угодно, нашъ разговоръ можетъ быть конченъ. (Запольевъ опускается, дѣлая знакъ Чаганову, что онъ согласенъ остаться.) Благодарю васъ… Вы увлекаетесь любовью къ Вѣрѣ Дмитріевнѣ, это понятно, а потому все вамъ представляется въ преувеличенномъ видѣ. Я вамъ сказалъ, какъ объяснялъ себѣ ваши совѣты, потому только и не возражалъ обстоятельно. Теперь вы отказываете серьезно и я обязанъ разбить вашъ главный доводъ. Съ чего вы берете, что Вѣрѣ Дмитріевнѣ грозитъ и холодъ, и голодъ, и безысходный трудъ, и всякія несчастія въ замужествѣ за мной?.. Не забудьте, у меня есть спеціальность, я лекарь, докторантъ, у меня впереди практика, даже, можетъ быть, болѣе, чѣмъ вѣроятно, професорская кафедра… Я всегда заработаю minimum пять тысячъ въ годъ, а при этомъ нужда немыслима. Вы, сами вы не проживаете болѣе; какія-же матеріальныя лишенія ей предстоятъ, скажите?
Запольевъ (въ сторону.) Каково нахальство!.. Я болѣе его не пощажу. (Какъ-бы сконфузясь.) Ведите, Николай Петровичъ… дѣйствительно я увлекся, я не сообразилъ, мнѣ въ голову все это не пришло… вините себя, вы мнѣ сказали, что у васъ ничего нѣтъ. (Какъ-бы обрадовавшись.) Этакое увлеченіе и забывчивость на старости лѣтъ! Я самъ былъ у васъ съ визитомъ, видѣлъ вашу прелестную обстановку, ѣздилъ на вашихъ рысакахъ… И вдругъ этакое затмѣніе!.. Ну, и вы-то тоже хороши — такъ мистифировать вздумали старика!.. Будьте со мной откровенны, скажите, неужели у васъ такая практика, что на второй годъ по выходѣ изъ университета вы могли такъ блистательно обставиться и устроиться?.. Или у васъ были какія-нибудь средства отъ вашего батюшки?..
Чагановъ. Мой отецъ бѣднякъ, сельскій дьяконъ.
Запольевъ. Дьяконъ?.. вотъ!.. Стало быть, все это дала практика?
Чагановъ. (Заминаясь.) Нельзя сказать, чтобъ все… (Рѣшительно.) Нѣтъ, не могу передъ вами лгать… Я сдѣлалъ долгъ.
Запольевъ (изумленно.) Да?… До-о-лгъ!..
Чаганрвъ. Небольшой… въ пятнадцать тысячъ.
Запольевъ (вставая, рѣзко.) Кончено, господинъ Чагановъ… Мое рѣшеніе неизмѣнно… Вы не будете ни мужемъ Вѣрочки, ни моимъ зятемъ… ни за что… Прощайте! (Идетъ въ правымъ дверямъ.)
Чагановъ. Васъ испугалъ такъ мой долгъ?
Запольевъ (вспыхнувъ.) Нѣтъ, не вашъ долгъ… а вы, вы своею личностью, своей ложью, своей безнравственностью… Я знаю все… Скажите мнѣ спасибо, что я ухожу… Я щажу васъ.
Чагановъ (блѣднѣя, беретъ его за руку.) Одни трусы дерутся изъ-за угла… Вы мнѣ сказали дерзость и не хотите объясниться… (Въ лѣвыхъ дверяхъ показывается Вѣра.) Честные люди такъ не дѣлаютъ… Объяснитесь, я требую.
Запольевъ. И у васъ достаетъ наглости требовать объясненій? Хорошо!.. Вы сдѣлали долгъ, чтобъ обставиться?.. Лжете. (Наклоняется къ самому уху.) Вы взяли эти деньги безъ отдачи у вашей любовницы Крамолиной.
Чагановъ (отстраняясь отъ него.) О, проклятіе! (Весь дрожитъ, схватывая себя за голову.) Молчите… Я за себя не ручаюсь.
Запольевъ. И послѣ этого вы осмѣливаетесь искать руки Вѣрочки, — человѣкъ, живущій на средства своей любовницы…
Чагановъ (бросается-было на него, но потомъ удерживается.) Молите Бога, что вы отецъ моей Вѣрочки, иначе-бы… (Достаетъ изъ бокового кармана росписку Крамолиной и всовываетъ ему въ руки.)' Читайте. (Закрывая лицо руками, съ подавленными рыданіями). Дорого обходится мнѣ ошибка молодости!..
Запольевъ. Что это… росписка? А! (Читаетъ про себя.) Это… это ничего не доказываетъ… Это сдѣлано для отвода глазъ. Я не вѣрю… Возьмите. (Подаетъ.)
Чагановъ. Нѣтъ, я хочу васъ увѣрить… Поѣдемте къ нотаріусу, тамъ явлены векселя… Умоляю васъ, поѣдемте.
Запольевъ. Это ни къ чему не поведетъ… Вѣра вашей женой не будетъ.
Вѣра (подходя, спокойно.) Она будетъ вашей женой.
Запольевъ (обертываясь.) Какъ, что?.. Ты здѣсь?
Чагановъ (припадая къ поданной ему рукѣ.) Вѣра Дмитріевна, Вѣра… (Отъ волненія не можетъ сказать ни одного слова.)
Вѣра. Успокойтесь, мой другъ… Онъ не хочетъ повѣрить фактамъ и даже увѣриться въ истинѣ, такъ я вамъ вѣрю, зная все по однимъ вашимъ разсказамъ, безъ всякихъ письменныхъ доказательствъ; для васъ этого должно быть вполнѣ довольно! А вы, папа, мало того, что должны дать намъ свое согласіе, вы попросите у него извиненія, вы его оскорбили.
Запольевъ (прерывая ее, съ бѣшенствомъ.) Ты забылась… ты съума сошла… съ кѣмъ ты говоришь?
Вѣра. Съ отцомъ, котораго до сихъ поръ глубоко уважала. Вы его безвинно терзали цѣлый часъ, издѣвались, оскорбляли… Я все слышала, подслушала, винюсь въ этомъ…
Чагановъ. Дмитрій Васильичъ, я васъ умоляю, выслушайте…
Вѣра (удерживая его.) Довольно унижаться… дайте мнѣ кончить… Папа! Сейчасъ вы мнѣ говорили про свои увлеченія, про свои ошибки, которыя разбили всю вашу жизнь. Передъ вами человѣкъ честный, хорошій, впавшій въ одну ошибку и такъ дорого платитъ за свое увлеченіе; долженъ-же онъ найти сочувствіе, пробудить въ васъ желаніе помочь ему; а вы бросаете въ него грязью, позорите его, оскорбляете…
Запольевъ (перебивая.) Безъ наставленій и совѣтовъ… не тебѣ меня учить… Замолчи!
Вѣра. Вы не хотите согласиться на нашу свадьбу?
Запольевъ. Не хочу и не соглашусь.
Вѣра. Въ такомъ случаѣ я сегодня-же оставлю васъ, переѣду на квартиру и выйду замужъ за Николая Петровича безъ вашего согласія.
Запольеръ. Вѣрочка! ты этого не сдѣлаешь!
Вѣра. Какъ ни тяжело мнѣ будетъ, но сдѣлаю, порукой этому мое честное вамъ слово, а вы знаете, что я его умѣю держать.
Запольевъ (отчаянно.) О, мой Богъ, мой Богъ! (Опускается въ кресло.)
Вѣра. Выбирайте-же, папа, любое: или мой побѣгъ отъ отца, свадьбу безъ отцовскаго благословенія, т. е. полный скандалъ, или ваше согласіе и полный миръ… Это должно рѣшиться сейчасъ. Я жду отвѣта.
Запольевъ (вставая, послѣ паузы.) Судьба… судьба! (Подходя къ Чаганову, слегка дрожащимъ голосомъ.) Вотъ что, любезный Николай Петровичъ: забудемъ все… (Протягиваетъ руку.) Я согласенъ… Я отдаю вамъ, ввѣряю это сокровище, — любите вы ее или нѣтъ, это ваша сердечная тайна, но я требую отъ васъ ея счастья, вы мнѣ это должны обѣщать!.. Но если Вѣра будетъ несчастна… если вы ее обманете, промѣняете… я убью, задушу васъ своими старческими руками… Ну, а теперь дайте мнѣ васъ обнять и поздравить. (Цѣлуетъ, обнимаетъ его и опускается въ кресло.)
Чагановъ. Повѣрьте, Дмитрій Васильичъ, я сдѣлаю Вѣру счастливой; я честный человѣкъ, вы не ошиблись во мнѣ. (Цѣлуетъ руку Вѣры.) Порукой въ этомъ она.
Запольевъ (обнимая и цѣлуя съ рыданіями Вѣру, подошедшую въ нему.) Вѣра моя… Вѣрочка!.. Будь счастлива. Не о томъ я мечталъ всю мою жизнь… Вонъ она (указываетъ на портретъ), одна она знала мои мечты… (Закрываетъ лицо руками.)
Вѣра. Полно, папа, успокойся… Какой ты сталъ нервный! А еще проповѣдуешь всѣмъ, что сердце — лишній баластъ, что надо жить однимъ умомъ… Зачѣмъ-же слезы?.. Ну, будетъ, будетъ. (Цѣлуетъ его въ щеку, въ это время изъ среднихъ дверей показывается Пырешева.)
Пырешева (останавливаясь въ дверяхъ и не замѣчая Чаганова.) Ah, quelle scène de famille! (Входитъ.)
Запольевъ (отстраняясь отъ Вѣры.) Сестра…
Вѣра (быстро встаетъ и съ коварной улыбкой подходитъ къ Пырешевой.) Тетя, позвольте вамъ представить…
Нырешева (перебивая.) Ты ужь мнѣ, представляла monsieur Чугунова… Enchantée, monsieur! Я васъ помню. (Съ важностію, надменно киваетъ головой и садится.)
Вѣра. На этотъ разъ, тетя, я вамъ представляю Николая Петровича не просто какъ monsieur Чаганова, а какъ моего жениха, за котораго въ воскресенье я выхожу замужъ.
Пырешева (пораженная, смотря на всѣхъ изумленными глазами.) Что?.. Что такое?.. Странны и вовсе неумѣстны подобныя шутки! Quelle bêtise que tout cela! Я этого не люблю… Дѣвушкѣ твоихъ лѣтъ, mon enfant, подобныя шутки неприличны. (Къ Запольеву). Qu' est ce qu’elle dit?
Вѣра. Я, тетя, насколько не шучу, да и никогда не позволю себѣ подобныхъ шутокъ съ вами; я говорю серьезно — я вамъ представляю еще разъ Николая Петровича, какъ моего жениха и будущаго мужа, и (иронически) надѣюсь, что вы его примете въ ваше родственное расположеніе.
Пырешева (вспыхнувъ.) Довольно, ma chère… Point de bêtises!.. Я еще съума не сошла, чтобъ позволила такъ шутить съ собой! Je ne suis pas trop bête, qu’en pensez vous!
Вѣра. Вы мнѣ не вѣрите, тетя, вы сердитесь… Пусть-же папа подтвердитъ вамъ мои слова… Николай Петровичъ, пойдемте въ мой кабинетъ… Мнѣ надо еще заняться… Прочтемъ вмѣстѣ и исправимъ ученическія сочиненія… Je vous rends mes salutations, chère tante!.. Au revoir, papa! (Беретъ подъ руку Чаганова; ему вполголоса.) Я отомстила этой старухѣ за всѣ ея барскія выходки и недобрые замыслы. (Уходятъ налѣво.)
Пырешева (смотря на Запольева, который сидитъ съ опущенный глазами и сложенными на груди руками.) Что съ ней? Que tout cela veut dire? Что это значитъ?.. (Вертитъ у себя пальцемъ передъ лбомъ.) Съ ней это бываетъ временами, а? C’est de la folie, а?.. Что-же ты молчишь, cher ami?
Запольевъ. Что-же мнѣ тебѣ сказать, сестра?.. Вѣра говорила правду.
Пырешева (прерывая.) Что… что-о? Да вы оба помѣшались!
Запольевъ (вставая.) Можетъ быть… Вѣдь говорятъ-же, что всѣ люди на чемъ-нибудь болѣе или менѣе помѣшаны. (Начинаетъ ходить.)
Пырешева (окончательно пораженная.) Такъ это правда?.. Она…
Запольевъ (ходя.) Невѣста Чаганова и выходитъ за него замужъ.
Пырешева. Какъ за него?… За этого лекаришку?.. Epouser un medicin… un fils de diakon… mais c’est ignoble! Да это… это несчастье, хуже — позоръ!
Запольевъ (ходя.) Что дѣлать?.. fatalité, fatalité!
Пырешева. Да что ты, mon cher… затвердилъ одно — fatalité, fatalité! Вѣдь ты не Belle Hélène,, которая всѣ свои мерзости сваливала на судьбу… Полно бѣгать изъ угла въ уголъ, терпѣть не могу… Сядь, разскажи толкомъ, что случилось… Все это вдругъ внезапно… Я голову потеряла. Cela m'étonne… Сядь.
Запольевъ (садясь.) Разсказывать долго нечего… Мы живемъ въ такое время, когда власть родительская пуфъ, мифъ… Нынче отцы должны повиноваться дѣтямъ, потому, видишь, что первые виновники существованія послѣднихъ… Грустное время, да!.. Я долженъ былъ согласиться…
Пырешева (въ ужасѣ.) Ah, mon Dieu!.. Какое ужасное несчастіе! Я понимаю твое безвыходное положеніе… Я чувствовала, что опоздала… Предчувствіе меня не обмануло… Вотъ что значитъ дѣвушка безъ надзора матери… Разскажи-же, давно-ли, какъ случилось это несчастіе съ нею? О, pauvre enfant! Преступное увлеченіе и кѣмъ-же?.. un fils de diakon! О, несчастіе!
Запольевъ. Какое несчастіе? Что ты, сестра, Господь съ тобой, опомнись! Моя Вѣра — честная дѣвушка. Тутъ нѣтъ такого увлеченія, какое ты предполагаешь.
Пырешева. Mais, ma foi… Я тебя не понимаю… Что-же въ такомъ случаѣ побудило тебя согласиться на это, на эту vilaine mésalliance?
Запольевъ. Характеръ Вѣры. Она рѣшилась, дала себѣ слово выйдти за Чаганова замужъ, заявила мнѣ объ этомъ; все равно, далъ-ли-бы я согласіе, не далъ-ли, она-бы на своемъ поставила. Я ее знаю.
Пырешева. И только поэтому ты согласился разрѣшить своей дочери épouser un fils de diakon! Струсилъ передъ капризомъ безумной дѣвчонки? C’est absurde!
Запольевъ (раздраженно.) Ахъ, сестра… Ты не знаешь Вѣры, ея рѣшеніе — не капризъ… Ну, не согласился-бы я, она потихоньку бы ушла изъ дому и обвѣнчалась… Что-жь-бы вышло — скандалъ на весь Петербургъ.
Пырешева. Ну, mon frère, я отъ тебя этого не ожидала. Такая трусость, безхарактерность… C’est horrible! Ты, отецъ, мужчина, и ты не нашелъ средствъ запретить, удержать!
Запольевъ. Вѣдь ей двадцать два года, она не дѣвочка. Не запереть-же ее, въ самомъ дѣлѣ, на замокъ, не посадить на хлѣбъ и на воду… Все это глупости.
Пырешева (обиженно.) Voilà! Вотъ какъ… Глупости!.. Merci, mon frère… Я отъ тебя этого не ожидала! (Звонитъ.)
Запольевъ. Что ты, ma chère soeur? Что съ тобой?
Пырешева (вошедшему Дементію.) Прикажи моей Луизѣ укладывать въ кофры всѣ мои вещи, мы сейчасъ переѣзжаемъ въ отель. (Дементій стоитъ съ удивленнымъ лицомъ.)
Запольевъ. Сестра!
Пырешева (Дементію.) Что-же ты?.. Ты слышалъ… ступай!
Дементій. Слушаю, ваше превосходительство. (Уходя, въ сторону.) Это выходитъ: але-ву-занъ!
Запольевъ. Сестра, побойся Бога, что ты дѣлаешь?
Пырешева. Я всегда боялась и боюсь Бога, а ты вотъ нѣтъ! Родная дочь сумасшествуетъ, гибнетъ, а онъ изъ пустого страха какого-то скандала не хочетъ палецъ о палецъ ударить, чтобъ спасти ее. C’est affreux! Мнѣ совѣстно оставаться у тебя, видѣть нашъ фамильный позоръ, вращаться въ подобномъ обществѣ… aller s’encanailler avec de Чугуновъ… jamais de ma vie!.. Я пріѣхала нарочно въ Россію, чтобъ устроить счастіе своей племянницы, послѣдней изъ Запольевыхъ, я хотѣла ее облагодѣтельствовать, сдѣлать своей наслѣдницей — и вдругъ такой позоръ. И все это сдѣлать помимо меня, не сказать мнѣ ни слова, какъ-будто меня нѣтъ, какъ-будто я ничто, нуль… Merci! Non, non! Ни минуты не могу остаться съ вами подъ одной кровлей. (Встаетъ.)
Запольевъ. Но ради Бога! Я тебя прошу… умоляю!
Пырешева. Ты умоляешь? Изволь, я готова остаться, и вотъ мои условія. Сейчасъ отправляйся къ нимъ, скажи, что ты раздумалъ, что берешь свое согласіе назадъ, попроси этого… Ча… Чугунова оставить твой домъ… Вдвоемъ мы найдемъ средства.. Положись на меня… Если ты этого не сдѣлаешь — je donne ma parole d’honneur, что ни минуты здѣсь не останусь. Беру первую знакомую бѣдную дѣвушку вмѣсто дочери и дѣлаю ее моей наслѣдницей. Ainsi, c’est bien entendu!
Запольевъ. Я готовъ тебѣ сдѣлать угодное, сестра; но пойми, что изъ этого ничего не выйдетъ… Я знаю характеръ Вѣры…
Пырешева (перебивая.) Assez! Довольно! Pas un mot de plus… И это мужчина… отецъ… мой братъ… Запольевъ! Fi, misérable! Я уѣзжаю; мы больше съ тобой незнакомы… Помни это. (Идетъ.)
Запольевъ (идя вслѣдъ ей.) Сестра, ma chиre soeur!
Пырешева (остановись.) Ты принимаешь мои условія, а? (Молчаніе.) Ну, говори-же: oui ou non? (Молчаніе.) Отвѣчай!
Запольевъ. Это ни къ чему не поведетъ. Клянусь тебѣ…
Пырешева (перебивая.) Послѣ этого… вы не братъ мнѣ… Я васъ знать не хочу, вмѣстѣ съ вашей несчастной нувелисткой… Но слова! Вы — тряпка!.. Вы — колпакъ! (Уходитъ.)
Запольевъ (одинъ.) Бѣда, несчастіе!.. Что дѣлать, что предпринять? Растилъ, воспитывалъ, послѣднюю копейку ставилъ ребромъ для ея воспитанія, всѣ надежды свои, всѣ мечты лелѣялъ на ея замужествѣ… Вотъ, думалъ, будетъ у меня зять съ именемъ, со средствами, со связями въ обществѣ, — опять моя жизнь потечетъ безмятежно, среди полнаго довольства, блеска, роскоши… Въ перспективѣ рисовалась почетная старость, значеніе въ большомъ свѣтѣ, уваженіе отъ всѣхъ… и вдругъ!.. О, Вѣра, Вѣра!.. Новыя испытанія, новыя страданія!.. И за что, за что?.. Это ужасно!.. (Уходитъ въ дверь направо.)
Дементій (выходя изъ среднихъ дверей.) Гдѣ-же онъ? (Осматривается.) Видно, въ кабинетъ, ушелъ. (Подходитъ къ правымъ дверяхъ.) Такъ и есть. (Хочетъ отворить дверь.) Заперся… осерчалъ… Ну, выйдетъ, а я больше этого афронту переносить не намѣренъ. Сегодея-же возьму разсчетъ; отойду, безпремѣнно отойду. Самъ шамотовилъ, шамотовилъ весь вѣкъ, замѣсто чтобъ служить да чины получать, шлялся не вѣсть гдѣ по заграничнымъ мѣстамъ, дочку всѣмъ наукамъ обучилъ, учительшей сдѣлалъ, а теперь напослѣдокъ… нате-ка, за дьяконскаго сына замужъ… Срамникъ! Послѣдній день служу… Отойду, пущай глаза мои этого сраму не видятъ.
Слетышевъ (влетая изъ среднихъ дверей.) Гдѣ-же всѣ?.. А, Дементій Лукичъ! Горничная сказала, что принимаютъ, а въ гостиной никого нѣтъ.
Дементій. Всѣ по своимъ комнатамъ, сударь, Сергѣй Ильичъ.
Слетышевъ. Что-же такое значитъ? Странно… Говорятъ — пожалуйте, принимаютъ; прихожу — въ гостиной никого.
Дементій. Не до того, сударь, у насъ въ домѣ афронтъ.
Слетышевъ. Какой афронтъ?.. Въ чемъ дѣло, Дементій Лукичъ?
Дементій. Конечно, это дѣло не наше — лакейское, но какъ я съ младенческаго возраста, еще при его высокопревосходительствѣ, покойномъ папенькѣ Дмитрія Васильевича, вторымъ камердинеромъ шесть лѣтъ находился… (Останавливается.)
Слетышевъ. Ну и что-жь?
Дементій. А то, что это намъ обидно.
Слетышевъ. Да что-же обидно-то?
Дементій. А афронтъ.
Слетышевъ. Какой афронтъ?
Дементій. А этотъ самый, происходящій… Потому теперь какое объ насъ можетъ быть мнѣніе общества… Почему и какъ?.. всякій ничего незначущій человѣкъ можетъ спросить причину.» Намъ очень обидно… и невозможно это все переносить!.. Я больше Дмитрію Васильичу не слуга.
Слетышевъ. Какъ, Дементій Лукичъ, вы отходите отсюда?
Дементій. И даже безъ разсужденіевъ… при всей моей сердечной горести и отчаянности.
Слетышевъ. Дачто-же, вы обижены чѣмъ-нибудь, оскорблены?
Дементій. До самаго сердца и души… и даже до слезъ. (Утираетъ глаза.) Вотъ какъ сударь, Сергѣй Ильичъ, истинно, что оскорбленъ.
Слетышевъ. Да чѣмъ-же оскорблены, что случилось?
Дементій. Чего-же хуже и оскорбительнѣе случиться этого афронта? Тепереча дѣдушка Дмитрія Васильича и напевька ихъ высокопревосходительные были, при многихъ звѣздахъ; маменька ихъ тоже, царство имъ небесное, были первой княжеской фамиліи; Настасья Васильевна въ губернаторшахъ состояли и даже напослѣдокъ въ сенаторшахъ… Весь родъ Запольевыхъ, можно сказать, въ чинахъ до послѣдней степени доходилъ и вдругъ наша барышня, ангелъ и красавица, за дьяконскаго сына замужъ… Обидно!
Слетышевъ. (Изумясь.) Что-о?
Дементій. Да-а-съ… Вѣру-то Дмитріевну просватали.
Слетышевъ. Не можетъ быть!.. Когда, какъ?
Дементій. Вѣрно-съ. За дьяконскаго сына… афронтъ!
Слетышевъ. За Чаганова… Да не можетъ быть! А Дмитрій Васильичъ далъ согласіе?
Дементій. Однимъ словомъ, окончилось прекрасно.
Слетышевъ. Во-о-тъ что-о, гмъ! Ну, а Настасья Васильевна какъ?
Дементій. Мы съ генеральшей переѣзжаемъ сейчасъ въ Демуту. Потому что-жь? Послѣ такого срамного афронту какая можетъ быть ея превосходительству здѣсь пріятная компанія съ дьяконскимъ сыномъ… Онъ и по-французски-то разъ-другой пикнетъ, да и обчелся… То-есть… всѣ оскорблены.
Слетышевъ. Га-а!.. Такъ вотъ что!.. Вотъ какъ!.. Стало быть, вышла ссора?
Дементій. И даже ужасная!.. Генеральша переѣзжаетъ и я съ ней, только вотъ разсчетъ получу… Ужь хоть тамъ выѣзднымъ буду, да по крайности передъ своимъ братомъ не стыдно. Спросятъ: чьихъ?.. Генеральши Пырешевой… А здѣсь какая пріятность!.. дьяконскій сынъ!.. Ни гербовой ливреи, ни титула, ни блестящаго конфорта, никакого тона и пышнаго великолѣпія, одно слово — самое мизерное простолюдинство.
Слетышевъ. Конечно, конечно!
Дементій. За мильоны здѣсь не останусь, срамиться… Вы къ намъ жалуйте, Сергѣй Ильичъ, потому генеральша этакихъ-то, какъ вы, арестократовъ, жалуютъ, любятъ.
Слетышевъ. Неиремѣнно, Дементій Лукичъ, непремѣнно.
Дементій. То-то, вѣдь у насъ будетъ все на высшую ногу, не какъ здѣсь… Пиры да банкеты, ливреи въ полномъ блескѣ. (Беретъ подносъ.) Пра-а-во! (Лѣвая дверь отворяется.) Вонъ онъ идетъ… паки и паки!.. Уйти! Афронтъ, какъ есть срамной афронтъ! (Уходитъ съ подносомъ въ среднюю дверь.)
Слетышевъ (потирая руки.) Нареченный… женихъ!
Чагановъ (въ лѣвыхъ дверяхъ.) Менѣе, гораздо менѣе, чѣмъ черезъ полчаса, я возвращусь, только перемѣню повязку… До свиданія, дружокъ. (Затворяетъ двери и оборотясь къ Слетышеву.) Ахъ, кого я вижу, — колега! (Протягиваетъ руку.)
Слетышевъ (отстраняя руку.) Не надо руки, не надо… Сюда, на грудь, въ объятія. (Обнимаетъ и цѣлуетъ.) Поздравляю, отъ всего моего безпутнаго сердца поздравляю… Ну, разсказывай, какъ сломилъ старика, чѣмъ.
Чагановъ. Да все благодаря твоему дружескому адвокатскому совѣту, благодаря векселямъ и роспискѣ… Дѣло было-дошло до поножовщины. Онъ тронулъ самую больную струну… ты понимаешь? Я показалъ ему росписку Крамолиной, помогла Вѣра, — старикъ смирился и согласился.
Слетышевъ. Браво! (Жметъ ему руку.) Стало быть, наша взяла!
Чагановъ. Да, мой другъ, я никогда, никогда не забуду, что ты для меня сдѣлалъ; не выдай я по твоему настоянію векселей, не получи отъ нея росписки, просто-бы бѣда… Ну, а что тамъ, какъ?.. Больна, лежитъ?.. Ты былъ?
Слетышевъ. Вчера. Никакой болѣзни какъ и не бывало, прыгаетъ и распѣваетъ… Все фокусъ-покусы, притворные обмороки… Досада, злоба, что не она первая сказала адье; а главное — знаешь, что векселями и роспиской ты отнялъ у нея возможность третировать тебя, смотрѣть на тебя при встрѣчѣ свысока.
Чагановъ. Неужели весела?
Слетышевъ. Parole! Полное веселье, все болѣе чѣмъ спокойно, и уже новыя сѣти раскидываются, чтобъ уловить нѣкоего пижона изъ іерусалимскихъ бароновъ. А ты подозрѣвалъ въ ней чувство, страсть, любовь!
Чагановъ. Это ужасно!
Слетышевъ. Что ты хочешь? Львицы большого свѣта вздыхаютъ только тогда, когда онѣ голодны… Ну, да Богъ съ ней, она для тебя отрѣзанный ломоть; скажи-ка лучше, когда свадьба-то твоя?.. Завидно даже, счастливчикъ!
Чагановъ. На будущей недѣлѣ, въ воскресенье. Ты шаферствуешь, конечно?
Слетышевъ. Еще-бы! Съ смертнаго одра соскочу, да прибѣгу держать вѣнецъ. Ну, а всѣ формальности, свидѣтельства разныя, оглашенія… ничего еще не сдѣлано, а? Давай, давай, все смастеримъ… Это наше прямое дѣло!
Чагановъ. Ахъ, въ самомъ дѣлѣ, будь другъ… Когда-бы намъ свидѣться? Вотъ что: послѣ завтра у меня соберутся всѣ мои знакомые, я дѣлаю вечеръ.
Слетышевъ. Мальчишникъ, что-ли, устраиваешь?
Чагановъ. Пожалуй, что и такъ… Соберу всю ораву своихъ знакомыхъ, въ послѣдній разъ накормлю ихъ, объявлю, что женюсь… Ну, однимъ словомъ, покончу съ ними, сожгу корабли, чтобъ и возврата не было…
Слетышевъ. Браво, браво, молодецъ, умно!
Чагановъ. Такъ ты пріѣзжай этакъ часамъ въ семи, я приготовлю всѣ нужные документы и передамъ тебѣ, а теперь до свиданія, бѣгу къ больному… Да, что ты одинъ, или къ Вѣрѣ.
Слетышевъ. Я сейчасъ, сейчасъ.
Чагановъ. Ну еще разъ до свиданія, я скоро вернусь, подожди меня у Вѣры. (Жметъ руку.) А того, что ты для меня сдѣлалъ, пока живъ, не забуду; я твой должникъ!
Слетышевъ. Когда-нибудь сочтемся. (Проводивъ его до дверей, бьетъ себя по лбу.) Вотъ что-называется — никакихъ! Теленокъ, совсѣмъ теленокъ!.. Смѣло палецъ въ ротъ клади: сосать будетъ, а не откуситъ… Теперь, значитъ, побѣда, полная и совершенная побѣда… Колега не страшенъ, малый — рубаха, да и къ тому-же онъ у меня (бьетъ по боковому карману) вотъ гдѣ, ампошировавъ вмѣстѣ съ векселями крѣпко. Остается одна эта Вѣра… Ну, ее обойти — не мутовку облизать, да! Раскинуть мозгами, какъ дѣйствовать? (Задумывается.) Если такъ… такъ… и такъ? Отлично, никакого подозрѣнія быть не можетъ… Уговорю, во что-бы ни стало уговорю!.. Пріятный сюрпризъ жениху и вмѣстѣ несчастное стеченіе обстоятельствъ… А если послѣ пойметъ, что все это было подстроено мной, подтасовано, пригнано?.. Послѣ, послѣ-то что будетъ?.. О, стоитъ-ли надъ этимъ задумываться! Надо Крамолину взять въ лапки, а послѣ все трынъ-трава… Après nous le deluge!.. En avant! (Идетъ къ лѣвымъ дверямъ.) Послѣ завтра мальчишникъ!.. (Останавливается.) По-с-лѣ зав-тра! Voilà une charmante idée… Послѣ завтра вечеромъ все это. и устроимъ… Да, да, превосходно; однимъ выстрѣломъ убьемъ двухъ зайцевъ… Рѣшено — послѣ завтра. Enfin, ворона съ мѣста — соколъ на мѣсто! (Идетъ въ лѣвыя двери.)
ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.
правитьЛюбовь Михайловна Крамолина.
Николай Петровичъ Пагановъ.
Сергѣй Ильичъ Слетышевъ.
Вѣра Дмитріевна Запольева.
Федоръ Алексѣевичъ Муравивъ, молодой военный докторъ, товарищъ Натанова.
Андрей Матвѣевичъ Кининъ, отставной гусаръ.
Григорій Алексѣевичъ Громчевскій, провинціальный актеръ, исполнитель куплетовъ.
Василій, слуга Чаганова.
Гости.
Обширный кабинетъ, обставленный богато и со вкусомъ. Солидная неполированная мебель, двѣ-три хорошія картины. Налѣво диванъ, нѣсколько креселъ и большой круглый столъ съ альбомами и кипсеками. Направо письменный столъ, плетеное рабочее кресло, этажерка съ книгами и журналами. Прямо арка; направо — входная дверь, налѣво — во внутреннія комнаты. Вечеръ.
ЯВЛЕНІЕ I.
Пагановъ, Муравимъ, Громчевскій и Кининъ.
При поднятіи занавѣса Пагановъ съ Муравинымъ сидятъ налѣво около стола. Громчевскій и Кининъ, въ глубинѣ сцены, направо отъ арки, играютъ за ломбернымъ столомъ въ пикетъ; чрезъ арку виденъ залъ съ нѣсколькими столами играющихъ въ карты. Каминъ пылаетъ; на кругломъ столѣ горитъ лампа, на каминѣ пара канделябръ, на ломберныхъ столахъ по четыре свѣчи; передъ сидящими стаканы чая.Муравинъ (куря сигару и прихлебывая чай.) Стало быть, корабли сожжены и возврата нѣтъ?
Чагановъ. Нѣтъ. Начинаю новую жизнь, жизнь трудовую и разумную.
Муравинъ. Давай Богъ! Коли" ты говоришь, такая дѣвушка, то съ ней не страшно. (Куритъ.)
Громчевскій (считаетъ.) Квартъ-мажоръ, терцъ отъ дамы, четырнадцать королей, три десятки — итого двадцать четыре.
Кининъ. Bien-bon! (Напѣваетъ.)
Il nous faut de l’amour,
N’en fut il plus au monde.
Чагановъ (Муравину.) Ну, а ты какъ?
Муравинъ. Да что я? Пріѣхалъ освѣжиться у васъ въ Питерѣ двадцати-осьмидневнымъ отпускомъ, потомъ опять махну въ благословенную Малороссію, къ своему полку; будемъ морить людъ православный, христолюбивое россійское воинство по всѣмъ правиламъ науки, получая за сіе четыре сотни казеннаго жалованья. Какъ видишь, не особенно дешево мнѣ обходится академическая стипендія.
Чагановъ. А держать экзаменъ на доктора, ты вѣдь хотѣлъ?
Муравинъ. Мало-ли что хотѣлъ. На хотѣнье есть терпѣнье, выше брюха своего не вскочишь. Когда въ одномъ казенномъ жалованьѣ всѣ ресурсы, тутъ не до ученыхъ степеней… тутъ не до жиру — быть-бы живу.
Громчевскій (считая.) Пять и пятнадцать — двадцать, четырнадцать тузовъ — девяносто четыре, три дамы — девяносто семь, три короля — сто, всѣ въ счету — сто двадцать, открытый капотъ — двѣсти. Извольте полюбоваться, ха, ха, ха! (Открываетъ карты.) Видите — сто двадцать, да открытый капотъ — восемьдесятъ, и того…
Кининъ. Видимъ, sacrй nom; какъ вамъ валитъ! (Беретъ карты и тасуетъ, налѣво.) Il nous faut de l’amour!
Муравинъ (тихо Чаганову.) Что тебѣ за охота была назвать всѣхъ этихъ? (Указываетъ на игроковъ.)
Чагановъ (тоже тихо.) Съ умысломъ, голубчикъ. Всѣмъ имъ сегодня объявлю, что женюсь. Это избавитъ меня и отъ тяжелыхъ разспросовъ, я отъ ихъ знакомства.
Муравинъ (громко.) Понимаю. Это значитъ… (Декламируетъ.)
«Послѣдній я вечеръ пирую, друзья.»
Громчевскій (подхватывая.) «Веселье намъ пѣсни заводитъ». (Встаетъ и подходитъ къ дивану.) Знаю, знаю. А какъ я вчера въ «Благородкѣ», «Убогую и нарядную» отжаривалъ… ба-ахъ! Вой, стонъ, ревъ стоялъ… Ей-богу! А какъ дошелъ, знаете, до того мѣста (жестикулируетъ, декламируя): «И на лбу роковыя слова: продается съ публичнаго торга» — дамы плакали навзрыдъ, ей-ей!
Чагановъ. Ужь что говорить, вы мастеръ своего дѣла… Первый изъ всѣхъ чтецовъ-куплетистовъ.
Громчевскій. А что-жъ ваши столичные Вейнберги, Полонскіе, Стуколкины и tutti quanti лучше меня прочтутъ? Есть у кого-нибудь изъ нихъ моя задушевность въ органѣ? Вѣдь у меня слеза въ голосѣ, слеза отъ сердца. А кто юмористическія вещи лучше меня прочтетъ?.. Напримѣръ (читаетъ):
Ужь мы пили, пили, пили,
Ужъ мы ѣли, ѣли, ѣли,
Такъ что еле, еле, еле
Развезли насъ на постели!
Кининъ (перебивая нетерпѣливо.) Громчевскій, да идите-же доигрывать короля.
Громчевскій. Я, батенька, въ Львѣ Красновѣ Садовскому пятьдесятъ очковъ впередъ дамъ, да-съ! И какъ у меня выходитъ это мѣсто (декламируетъ): «Что ни день, что ни взойдетъ солнце красное…»
Кининъ (вновь перебивая.) Это скучно, наконецъ… Идите-же, я жду.
Громчевскій (отходя.) Иду, иду. (Садится на мѣсто и продолжаетъ играть съ Кининымъ.)
Чагаповъ (вынимая часы.) Уже восемь, а Слетышева нѣтъ… Странно!.. Ты вѣдь его помнишь?
Муравинъ. Какъ-же. Пустельга былъ человѣчекъ… Вѣдь онъ со второго курса испарился. Что изъ него вышло, а? Гдѣ обрѣтается?
Чагановъ. Здѣсь, у насъ въ Петербургѣ, адвокатомъ сдѣлался.
Муравинъ. Вотъ какъ! Ну, брехать-то онъ былъ всегда мастеръ, это по его части… И какъ дѣла, клюетъ?
Чагаповъ. Ничего, видно поклевываетъ, пару рысаковъ держитъ.
Муравинъ. Ахъ, шутъ его возьми! Да, прежде откупщикамъ была лафа, а нынче желѣзнодорожникамъ да этимъ брехачамъ-адвоватамъ.
Громчевскій (съ своего мѣста.) Не забудьте кокотокъ.
Муравинъ. Ну, этимъ, батюшка, съ сотворенія міра было недурно. Онѣ вездѣ и всегда было и являлись на свѣтъ Божій невѣдомо откуда, какъ мухи въ лѣтнюю пору. (Входитъ Слетышевъ.)
Чагановъ. А вотъ и онъ. Легокъ на поминѣ.
Слетышевъ. Здравствуй, Коля. Bon soir, monsieur Кининъ… Громчевскій. (Всѣмъ подаетъ руки.)
Кининъ. Bon soir, мэтръ Лашо съ Средней Подъяческой, ха, ха, ха!
Громчевскій. А, коломенскій Жюль Фавръ, ха, ха, ха!
Слетышевъ. Ну, загоготали! (Увидя Муравина.) Боже, кого я вижу? Вотъ неожиданность-то!.. Федоръ Алексѣевичъ, какими судьбами? (Жметъ руку.) ѣхавши сюда, никакъ не думалъ встрѣтить стараго товарища. И пополнѣли-же вы!
Муравинъ. Съ малороссійскаго борщу да съ галушекъ раздобрѣлъ. Ну, а вы какъ поживаете? Колега говоритъ, что въ брехачи записались, — везетъ, а?
Слетышевъ. Такъ-себѣ, Ни шатко, ни валко, ни на сторону. Урываемъ куски, гдѣ придется; по верхамъ напрасно глазами не хлопаемъ, боремся за существованіе. (Чаганову.) Что, Коля, продалъ лошадей, а?
Чагановъ. И лошадей, и экипажи — все продалъ.
Слетышевъ. А за сколько?
Чагановъ. За двѣ тысячи триста.
Слетышевъ. Дешевенько. Слышали, Федоръ Алексѣевичъ, говорилъ вамъ Коля, что въ воскресенье женится, а?
Муравонъ. Какъ-же, какъ-же. До прихода вашего все объ этомъ трактовали.
Слетышевъ. Что тутъ трактовать! Одно слово — счастливчикъ, въ сорочкѣ родился. Такая особа, такая!.. Хороша, умна, развита, характеръ — дамасская сталь!.. То-есть помедли онъ этимъ дѣломъ еще недѣльки двѣ, я бы столкнулся съ нимъ на этой дорожкѣ, втюрился-бы по-уши и изъ закадычнаго друга обратился-бы въ личнаго врага, parole… Вы незнакомы съ Вѣрой Дмитріевной?
Муравинъ. Нѣтъ, завтра ѣду представляться.
Слетышевъ. Очаруетесь, пари держу — очаруетесь!
Громчевскій (тасуя карты.) Кѣмъ это очаруется?
Чагановъ (дернувъ за рукавъ Слетышева, поспѣшно.) Талантомъ Жюдикъ. Муравинъ еще ея не видалъ и не слыхалъ.
Громчевскій. Преступленіе! Каждый провинціяхъ, по пріѣздѣ въ Петербургъ, долженъ прежде всего посѣтить Буфъ, а потомъ уже приниматься за дѣло. (Встаетъ.) Потому что Жюдикъ, понимаете, квинтъ-эссенція современнаго искуства… Это… это…
Кининъ. Это изъ рукъ вонъ!.. Угодно вамъ играть?
Громчевскій. Виноватъ… Сдаю. (Сдаетъ карты и садится играть.)
Чагановъ (тихо Слетышеву.) Помолчи объ этомъ пока. До ужина недолго подождать, тогда труби сколько хочешь. (Встаетъ, громко.) Однако, я засидѣлся здѣсь съ тобой, Федоръ Алексѣевичъ, всѣхъ гостей оставилъ. Не хочешь-ли пройтись въ залу, надо кой-чѣмъ распорядиться.
Муравинъ (вставая.) Пойдемъ. (Уходятъ подъ руку въ арку.)
Слетышевъ (подходя къ играющимъ.) Ну, у васъ какъ?.. Кто кого?
Кининъ. Съ нимъ невозможно играть, въ шесть королей даетъ два открытыхъ капота. C’est impossible!
Громчевскій. А вотъ кстати и третій, ха, ха, ха! Смотрите: два квартъ-мажора, терцъ-мажоръ и тузъ. Вотъ! (Открываетъ карты.)
Кининъ. О, sacré nom! Баста!.. Посчитаемся. (Оба считаютъ.) Итого триста тридцать два рубля, такъ?
Громчевскій. Вѣрно.
Кининъ (отсчитывая и подавая.) Прошу… И везетъ-же вамъ!
Громчевскій (пряча деньги.) Кто въ картахъ счастливъ…
Кининъ (отходя и садясь на козетку.) Разсказывайте, знаемъ мы васъ! (Напѣваетъ.) Il nous faut de l’amour!
Слетышевъ. И охота вамъ пикетиться, то-ли дѣло: направо, налѣво, четъ-нечетъ, любишь, не любишь, а?
Кининъ. Да я пожалуй. Надо какъ-нибудь до ужина убить время. (Указывая на Громчевскаго.) Захочетъ-ли онъ?
Громчевскій. Теперь съ удовольствіемъ, немножко заручился… Можно.
Слетышевъ. Такъ я сейчасъ распоряжусь. (Звонитъ.)
Кининъ. Только вотъ что. Здѣсь не совсѣмъ ловко, много народу. (Указываетъ черезъ арку.) Dieu sait, кого тамъ нѣтъ. Еще пустятъ по городу слухъ, что у Чаганова игорный домъ. Кромѣ того, здѣсь немножко душно, да къ тому-же я люблю разстегнулся, распуститься.
Громчевскій. Резонъ.
Слетышевъ (указывая на лѣвую дверь.) Такъ я васъ въ угольной устрою; тамъ можете запереться и сидѣть въ дезабилье.
Кининъ. Parfaitement".
Слетышевъ (вошедшему Василію.) Карты и шатерокъ подай туда, въ угольную, поскорѣй.
Василій. Слушаю-съ! Сейчасъ.
Громчевскій. Да захвати парочку крушончиковъ.
Василій. Слушаю-съ. (Уходитъ.)
Громчевскій. Что-жь, вспомнимъ (читаетъ):
Какъ въ ненастные дни
Занимались они
Дѣломъ, —
И отписывали, и записывали
Мѣломъ.
Идемъ!
Кининъ. Allons! (Встаетъ.) Ну а ты, мэтръ Лашо?
Слетышевъ. Дѣло есть, надо потолковать съ Колей. Попозднѣй я приду къ вамъ.
Кининъ. Надуешь, какъ всегда!.. Ну-съ, провинціяльный Тальма, не будемъ терять золотого времени. (Беретъ подъ руку.) Filons!
Громчевскій. Filons.
Кининъ (напѣвая.) Il nous faut de l’amour! (Уходятъ.)
Слетышевъ (одинъ, проводя ихъ до дверей.) Все готово, обставлено, обдумано. Заручился честнымъ словомъ, а она свое слово сдержитъ непремѣнно. (Смотритъ на часы.) Восемь слишкомъ, пора-бы пріѣхать. А если не будетъ? Неужто прядется по соколу пропуделять?.. Это невозможно, невозможно. (Замѣтя Василія, входящаго въ правыя двери съ картами и виномъ.) А, вотъ!.. Его надо наставить!.. Вася, Вася, поди ка сюда. (Василій подходитъ.) Такъ не забудь, голубчикъ: крику, гвалту больше, и все вотъ у этихъ (показываетъ направо) дверей. А какъ я покажусь, ты сейчасъ успокойся и молчокъ.
Василій. Да ужь будьте покойны, Сергѣй Ильичъ, все обдѣлаемъ въ лучшемъ видѣ. Мы хоть лакеи, а народъ честный, своего господина оконфузить не дадимъ, хотя и послѣдній день у нихъ служимъ.
Слетышевъ. Ты объ мѣстѣ не хлопочи. Прямо ко мнѣ, безъ всякихъ разговоровъ. Жалованья — двадцать пять рублей въ мѣсяцъ, чай, сахаръ отсыпной, карты, кліенты, по праздникамъ подарки, старое мое платье — все твое.
Василій. Чувствительно вамъ благодаренъ… Да, барина просто узнать невозможно! Задумалъ жениться на бѣдной, распродалъ все, сказываютъ, нанялъ четыре комнаты. Сладко-ли въ нихъ будетъ послѣ этакихъ палатъ-то! Эхъ, жить-бы да жить по-прежнему, а то…
Слетышевъ. Что, братецъ, дѣлать — любовь!
Василій. Хороша любовь, когда деньжищъ полонъ карманъ, а какъ жрать нечего будетъ, волкомъ взвоетъ" — любовь-то не укусишь. Нѣтъ, воля ваша, а это одна очумѣлость да фанаберія, съ жиру сбѣсился человѣкъ. Вѣдь послѣ будетъ каяться, да поздно, и близокъ локоть, да не укусишь.
Слетышевъ. Не хочетъ беззаконничать, хочетъ жениться.
Василій. Словъ нѣтъ, законная жена — святое дѣло; да женись съ разборомъ, съ умомъ, съ деньгами, чтобъ послѣ не плакаться. Нынче, посмотришь, какое время-то: беззаконныя жены въ коляскахъ да каретахъ ѣздятъ, а законныя пѣхтурой по грязи шляндаютъ. Это надо соображать. Нѣтъ, очумѣлъ, сбѣсился.
Слетышевъ. Да, жаль человѣка! Ну, однако, мнѣ надо въ залу. Смотри-же, Вася.
Василій. Сергѣй Ильичъ! У меня сказано — свято. Будьте благонадежны, не осрамимъ господина. Хоша мы и лакеи, а у насъ честь природная, не сумнѣвайтесь.
Слетышевъ. Неси-же скорѣй вино и карты, а какъ получишь отъ Чаганова разсчетъ, — прямо ко мнѣ.
Василій. Чувствительно благодарны. А это устроимъ съ полнымъ эфектнымъ трескомъ. (Уходитъ налѣво.)
Слетышевъ. Онъ правъ, да! Точно, странные бываютъ на свѣтѣ люди! Чагановъ, напримѣръ… Не только не глупъ, а уменъ, положительно уменъ, и поступаетъ какъ послѣдній пошлякъ. Ну, кто-бы отказался отъ всего этого по своей охотѣ? Общественное мнѣніе, внутреннее убѣжденіе, честь, долгъ, самоуваженіе и… чортъ знаетъ, чего не повыдумывали! Человѣкъ сытъ, обутъ, одѣтъ, денегъ до отвала, кругомъ него все блескъ, улыбка, радость, счастье, и вдругъ ни съ того, ни съ сего увлекается какими-то діогеновскихи принципами! Да, Василій правъ! Это — очумѣлость, бѣшенство съ жиру. (Захѣтя выходящихъ изъ среднихъ дверей Чаганова и Муравина, идетъ къ нимъ на встрѣчу.)
Слетышевъ. Я, братъ, усади ль этихъ pétits crevées въ угольной, теперь вамъ полная свобода побесѣдовать по душѣ, никто не помѣшаетъ.
Чагановъ. Спасибо. (Жнетъ ему руку.) Поскорѣй-бы проходилъ этотъ вечеръ; накормлю въ послѣдній разъ всю ораву гостей и скажу имъ адье навсегда. Вы представить себѣ не можете, до чего опротивѣла мнѣ эта среда, въ которую я самъ себя втолкнулъ… Жду и не дождусь будущаго воскресенья, чтобъ съѣхать съ этой квартиры, гдѣ каждый стулъ, каждый гвоздь напоминаетъ мое увлеченіе… Эта квартира — тюрьма моя. (Садится на диванъ.) Поскорѣй-бы ночь!
Муравинъ. По-моему, ли ко было и устраивать этотъ вечеръ. Ну, объявишь ты сегодня за ужиномъ, что женишься, перемѣняешь жизнь, — они тебя все равно не оставятъ въ покоѣ. Это, колега, идеальничанье, рисовка! Смотрите, молъ, на меня, — вотъ я какой честный, женюсь на бѣдной, все по-боку, все къ чорту.
Чагановъ. Не рисовка тутъ… Пойми, что мнѣ надо выбить изъ ихъ бараньихъ головъ то мнѣніе, какое они составили обо мнѣ. Я всѣмъ имъ сегодня за ужиномъ докажу, какъ они ошибались. Ткну имъ подъ ихъ глупые носы неопровержимые документы.
Муравинъ (подхватывая.) И скажешь, какъ гоголевская невѣста въ «Женитьбѣ», — «пошли вонъ, дураки?
Чагановъ. Да, и скажу.
Муравинъ. И что-жь изъ этого будетъ?
Чагановъ. А будетъ то, что всѣ эти хлыщи, салонные и трактирные вѣстовщики заблаговѣстятъ по всему Петербургу. Тогда ни одна каналья не будетъ смѣть сказать, что Чагановъ ограбилъ женщину и бросилъ ее, влюбившись въ другую.
Слетышевъ. Разсчетъ совершенно вѣрный, особенно если ты будешь первое время жить тихо и мирно въ своей новой маленькой квартирѣ, безъ всякихъ рысаковъ и фрачныхъ лакеевъ.
Муравинъ. А но моему, невѣрный. Вся эта шушера скажетъ, что тебя Крамолина прогнала…
Чагановъ (прерывая запальчиво.) И прекрасно!
Муравинъ. Погоди, не горячись! Прекраснаго тутъ, по-моему, нѣтъ ничего, одинъ крайній идеализмъ, незнаніе жизни — и только. Скажутъ, что прогнала, а для успокоенія тебя и чтобъ отвязаться, дала тебѣ эту росписку.
Слетышевъ. А вы забываете о векселяхъ, явленныхъ у нотаріуса? тутъ ужь подвоха видѣть нельзя-съ.
Муравинъ. И очень можно-съ. Чѣмъ вы увѣрите, что эти векселя существуютъ, а не изорваны, уничтожены? Развѣ они протестованы?
Слетышевъ. Но они будутъ… если не протестованы, то оплачены непремѣнно чрезъ того-же нотаріуса, который и вручитъ деньги Крамолиной подъ ея росписку.
Муравинъ. А вотъ когда это будетъ, тогда, можетъ, и повѣрятъ, а до тѣхъ поръ и-и-и сколько ты горя натерпишься съ своимъ щепетильнымъ характеромъ отъ всевозможныхъ пересудовъ, сплетенъ и клеветы.
Слетышевъ. Безъ этого-то, положимъ, не обойдется… Но, во всякомъ случаѣ, ужь вечеръ сдѣланъ, надо быть послѣдовательнымъ до конца, заявить, по крайней мѣрѣ, за ужиномъ о своей женитьбѣ на Запольевой.
Муравинъ (горячо.) А по-моему, этого-то и не слѣдуетъ дѣлать, не надо заявлять, потому что заявленіе это ни къ чему не ведетъ, кромѣ усиленія разговоровъ.
Чагановъ. Да этого-то мнѣ именно и хочется; договорятся-же, наконецъ, до истины. Нѣтъ, Федоръ Алексѣевичъ, я рѣшился и сдѣлаю. Ты не знаешь среды, въ которой я вращаюсь теперь: посмотри, чортъ знаетъ кого у меня сегодня нѣтъ на вечерѣ: изъ всѣхъ слоевъ общества, изъ всѣхъ кружковъ есть народъ.. Просто мерзость и запустѣніе. (Вспомнивъ.) Ахъ, Сережа, я было съ этимъ пошлымъ вечеромъ совсѣмъ забылъ о документахъ. Всѣ приготовлены, и мои, и Вѣры Дмитріевны, лежатъ въ спальнѣ. Сейчасъ принесу, отдамъ тебѣ и буду спокоенъ. (Встаетъ.) Кстати, надо приказать поставить въ столовой водку и закуску, устроить въ послѣдній разъ кормленіе звѣрей. Бесѣдуйте, я сейчасъ вернусь. (Уходитъ въ дверь направо.)
Муравинъ. Какъ на первомъ курсѣ былъ увлекающійся, честнѣйшій и благороднѣйшій юноша, такимъ и теперь остался, да такимъ, вѣроятно, сойдетъ и въ могилу, если ужь жизнь-то его очень не помнетъ и не искалѣчитъ.
Слетышевъ. Да, идеалистъ; pur-sang идеалистъ.
Муравинъ. Вѣрно, батенька. Этотъ человѣкъ не чета намъ съ вами; мы съ своей совѣстью маленько поуживчивѣе его… Вотъ я все на васъ любуюсь, налюбоваться не могу.
Слетышевъ. А что?
Муравинъ. И тѣло нагуляли, и шикъ пріобрѣли во всемъ. Водно, что лакомкой стали и въ дѣлахъ-то, поди, косточку съ сладкимъ мясцомъ выбираете, а не то, чтобъ броситься, какъ голодный, на большую мосталыгу; лапочка сдѣлалась настоящая адвокатская, гладкая да загребистая… значитъ, во вкусъ вошли, пра-а-во!
Слетышевъ. Ужь куда намъ, мы такъ, отъ крупицъ падающихъ питаемся, мы что!… Нѣтъ, вы-бы вотъ посмотрѣли на настоящихъ-то оберъ-брехачей, что въ петличкахъ черныхъ фраковъ въ серебряномъ вѣночкѣ столбикъ носятъ, мэтры-то эти наши.
Муравинъ. А что?
Слетышевъ. Живоглоты!.. То-есть вотъ какъ: лежитъ аршинный пирогъ на столѣ, — пирогъ, замѣтьте, на четыре конца, начинка разная… Ну, пышетъ пирогъ, горитъ, кипитъ. Подошелъ этакой мэтръ-брехачъ, понюхалъ, не успѣли вы отвернуться, — гамъ! и нѣтъ пирога!.. Заглотилъ, то-есть заглотилъ, какъ ершъ червяка.
Муравинъ. О ничего, не давятся?
Слетышевъ. Богъ милуетъ, даже рта не обжигаютъ. Ну, случится — поперхнется, такъ и тутъ развѣ начинки немножко останется; эту бѣгунчики, мелкота-дровокаты подхватятъ и подъѣдятъ, а то, чтобъ подавиться, нѣтъ, этого не случалось… Нѣ-ѣтъ.
Муравинъ. Скажите, что значитъ столица-то, какъ навострились! У насъ въ провинціи, въ степяхъ-то, все проще. И оберъ-то брехачи съ вѣночками на фракахъ нейдутъ дальше того, что постучатъ по столу, клади, дескать, объ это мѣсто деньги, а послѣ и совѣтъ дамъ. А чтобъ такъ — лопать цѣлыми пирогами, ente не дошли, врать не буду. Да и вы скромничаете: по виду сами-то хоть и не щука, а ершъ не послѣдній. Вы какъ: цивилистъ или криминалистъ?
Слетышевъ. Все, что угодно, защитникъ на всѣ руки. Убійство, грабежи, воровство со взломомъ и безъ онаго, поджоги, кражи, бракоразводы, шантажи, конкурсы, оскорбленія дѣйствіемъ и словомъ, — однимъ словомъ, все орудуемъ и по всѣмъ преступленіямъ оправляемъ и обвиняемъ, — на всѣ руки!
Муравинъ. Такъ-съ, ха, ха, ха! А частенько приходится входить въ сдѣлку съ своею совѣстью?
Слетышевъ. Бываетъ, случается нерѣдко.
Муравинъ. И не щемитъ отъ этого подъ ложечкой, не мутитъ на сердцѣ, а?
Слетышевъ. Нисколько-съ. Въ латинской христоматіи я нѣкогда выучилъ изреченіе, что poetae nascuntur, oratores Bunt, а я говорю: poetae nascuntur, latrones Bunt, то-есть, что только поэты одни родятся, а разбойниками люди дѣлаются, да-съ! Вотъ въ силу-то этого, я буду защищать какого угодно преступника, ибо въ его преступленіи не онъ одинъ, а всѣ мы виноваты, ибо „вси соблудимъ“.
Муравинъ. Браво, вотъ философія-то, ха, ха, ха! Навострились-же вы въ мудрствованіяхъ лукавыхъ, а еще говорите, что адвокатъ средней руки. Что-же тѣ-то, живоглоты, какъ вы ихъ называете, неужели дальше васъ пошли?
Слетышевъ. Куда намъ! Мы сотнями за трудъ недѣльный довольствуемся, а тѣ за одинъ сеансъ по тысячѣ рублей берутъ.
Муравинъ. За сеансъ, ха, ха, ха! Точно фокусники, модные медіумы, Юмы, Бредпфы… Какъ вы выражаетесь!
Слетышевъ. Выражаюсь обдуманно. Между этими професіями много общаго: медіумъ бьетъ на праздное слабоуміе богатыхъ, адвокатъ — на неизбѣжное тупоуміе обвиняемыхъ; — игра одна, ха, ха, ха!
Чагановъ (выходя изъ правыхъ дверей съ бумагами въ рукахъ.) Вотъ тутъ всѣ документы, — получи, Сережа. (Подаетъ.)
Слетышевъ (взявъ.) Ладно. Вѣнчаться будете у Троицы, а во сколько часовъ?
Чагановъ. Часовъ въ семь, послѣ обѣда. Ужь ты не откажа всѣ эти хлопоты взять на себя. Уговорись тамъ съ священникомъ, при этомъ какіе нужны будутъ расходы, я послѣ уплачу.
Слетышевъ. Во-первыхъ, какъ освѣщеніе? Полное, съ паникадиломъ, или однѣ мѣстныя свѣчи?
Чагановъ (перебивая.) Какое освѣщеніе, какое паникадило? Прикажи зажечь три-четыре свѣчи, чтобы только лба себѣ не разбить.
Слетышевъ. Понимаю. Это значитъ на четыре цѣлковыхъ. Пѣвчіе какіе?
Чагановъ. Никакихъ, Боже сохрани… Еще протодьякона не пригласить-ли?
Слетышевъ (поспѣшно.) Ну, ну, ладно, можно безъ пѣвчихъ… Свѣчи въ руки для васъ, подножку… это все будетъ приготовлено… Ахъ, главное: надо кольца заказать и вырѣзать день, годъ и число.
Чагановъ (перебивая.) Глупости!.. Что еще за вырѣзка; заѣдемъ въ какой-нибудь магазинъ, возьмемъ пару колецъ, и баста.
Слетышевъ. И на это согласенъ, ну, а букетъ невѣстѣ, передъ отъѣздомъ ея въ церковь, это, согласись, необходимо.
Чагановъ. Чушь, вздоръ, китайщина.
Слетышевъ. Ужь какъ хочешь, безъ этого нельзя. Впрочемъ, я у тебя шаферствую… это ужь мое дѣло.
Чагановъ. И не глупи ты, не серди меня.
Слетышевъ. Какъ себѣ хочешь, сердись не сердись, а я это сдѣлаю, безъ букета не позволю ѣхать вѣнчаться. Дальше: кареты заказать со двора?
Чагановъ. Это еще къ чему?
Слетышевъ. Какъ къ чему? Да что ты изъ-подъ вѣнца-то съ молодой женой пѣшкомъ, что-ли, пойдешь?
Чагановъ. Такъ для этого нужна одна карета, а не кареты. Взялъ съ биржи первую попавшуюся, и дѣлу конецъ.
Слетышевъ. А кто-жь у тебя посаженымъ отцомъ и матерью будетъ, — для нихъ, можетъ быть, понадобится.
Чагановъ. Никакихъ у меня посаженыхъ отцовъ и матерей не будетъ. Ты да Федоръ Алексѣевичъ — необходимые свидѣтели и больше никого.
Слетышевъ. Да кто-же тебя въ церковь-то будетъ снаряжать и изъ-подъ вѣнца приметъ? Это, mon cher, неловко.
Чагановъ. Ахъ, ты!.. Тоже неловко… Что я, малолѣтокъ, что-ли? нянька мнѣ нужна? Чудной!
Слетышевъ. Но согласись, что все это странно… Нельзя игнорировать того, что принято въ обществѣ… Это обрядъ, обычай!.. Наконецъ, какъ взглянетъ на это Вѣра Дмитріевна…
Чагановъ. Она не такой китаецъ, какъ ты. Обо всемъ этомъ у насъ переговорено и порѣшено. Никакихъ посаженыхъ отцовъ, никакихъ dames d’honneur, свахъ, подружекъ и подобныхъ нелѣпостей не будетъ… Да, вотъ что: не забудь распорядиться, чтобъ въ церковь никого не пускали, кромѣ насъ съ Вѣрой, васъ двоихъ, самого Запольева и двухъ со стороны невѣсты свидѣтелей. Обвѣнчаемся тихо, мирно, безъ всякой публики, поѣдемъ ко мнѣ на новую квартиру, Вѣра васъ напоитъ саморучно чаемъ а… finita la comedia. Этимъ и закончится всякое торжество и помпа.
Слетышевъ. Но согласись, что все это пахнетъ такимъ нигилизмомъ… Не будетъ ни ужина, ни бокала шампанскаго?
Чагановъ. Ни капли. Чаю сколько хочешь.
Слетышевъ. Mais… C’est absurde, mon cher.
Муравинъ. Браво, молодецъ! Надо быть послѣдовательнымъ… Къ чорту всѣ эти церемоніи, эту китайскую дребедень… Одобряю.
Слетышевъ. Коля, голубчикъ, ну, для меня по одному бокалу шампанскаго встрѣтить молодыхъ… только по одному.
Чагановъ. Ахъ ты, шутъ гороховый, ха, ха, ха! Ну для чего ты со мной-то играешь комедію, а?
Слетышевъ. Нѣтъ… Это, право, Богъ знаетъ что… Молодые изъ-подъ вѣнца — и чай… Шампанскаго ни капли… Это вѣдь… это…
Василій (быстро входя.) Вѣра Дмитріевна Запольева.
Чагановъ (вскакивая, изумленно.) Что ты врешь!.. гдѣ… какъ… Гдѣ она?
Василій (указывая направо.) Здѣсь-съ, въ пріемной, приказали вамъ доложить.
Чагановъ. Ступай, проси… Вотъ сюрпризъ-то! Стой, лучше я самъ. Какъ все отлично складывается. (Василій уходитъ.) Она пріѣхала, какое счастье! (Спѣшитъ уйти, его удерживаетъ за руку Муравивъ.)
Муравинъ. Николай Петровичъ, ты голову потерялъ… Ты хочешь ее звать сюда, принять здѣсь, въ незнакомомъ обществѣ мужчинъ… Что ты?
Чагановъ. Да, сюда, непремѣнно сюда!.. Пусть всѣ въ-очію увидятъ мое сокровище… Ты не знаешь ея… О, пусти-же! (Вырываетъ руку и быстро уходитъ направо.)
Муравинъ. Это ни на что не похоже!.. Что онъ дѣлаетъ!
Слетышевъ (язвительно.) Нѣтъ, браво, молодецъ! Надо быть послѣдовательнымъ, къ чорту всѣ эти предразсудки, приличія свѣта, всю эту дребедень! (Про себя.) Слово сдержала, пріѣхала.
Чагановъ (выходя съ Вѣрой изъ1 правыхъ дверей.) Я-то недоволенъ!.. Да это для меня такой подарокъ, такая радость… Сюда, сюда на диванъ. (Кричитъ.) Василій, чаю скорѣй! И какъ могла вамъ, Вѣра, придти въ голову такая превосходная мысль — пріѣхать ко мнѣ!
Вѣра (указывая на Слетышева.) А вотъ кто, онъ, другъ, надоумилъ, взявъ съ меня третьяго дня слово, что я сдѣлаю этотъ сюрпризъ тебѣ. (Протягивая руку.) Здравствуйте, Сергѣй Ильичъ.
Слетышевъ (пожимая руку.) Здравствуйте, Вѣра Дмитріевна. Что, оправдались мои слова? Я вамъ говорилъ, что Коля будетъ въ восторгѣ.
Чагановъ. И опять твоя услуга. (Пожимаетъ ему руки.) Твой на смерть. А вотъ, Вѣра, позволь тебѣ представить другого моего друга и товарища, Федора Алексѣевича Муравипа, доктора.
Муравинъ. То-есть не доктора, а просто лекаря изъ самыхъ дюжинныхъ, съ трудомъ отличающаго простой гриппъ отъ смертельной чахотки. Прошу любить и жаловать, если по душѣ придусь.
Вѣра. А вотъ посмотримъ, поговоримъ, познакомимся, тогда и отвѣчу, будемъ-ли васъ любить и жаловать. (Садится въ кресло, Василій входитъ съ подносомъ и чашкой чая.)
Чагановъ. Сюда, Вѣра, садитесь на диванъ, удобнѣе.
Вѣра. Мнѣ и здѣсь отлично. (Василію.) Благодарю васъ, я чаю пять не буду, уже пила.
Муравинъ (любуясь ею.) Чашечку съ воздуху осенняго выпить не мѣшаетъ… А если не будете, такъ я выпью за васъ. (Беретъ чашку, Василій уходитъ.) Замѣтьте, Вѣра Дмитріевна, я сказалъ: за васъ, а не за ваше здоровье.
Вѣра. Что-жь, вы предполагаете, что его у меня слишкомъ много?
Муравинъ. Напротивъ, именно столько, сколько нужно; оттого-то я, какъ современный врачъ, и не хочу пить за ваше здоровье, а вообще только за васъ!
Вѣра (улыбаясь.) Понимаю. Вамъ не придется на мнѣ доказать своихъ знаній, не удастся меня лечить, и поэтому вы не хотите пить за мое здоровье, — это очень эгоистично.
Муравинъ. За то современно. (Въ сторону.) Хотѣлъ сказать любезно и остроумно, а вышло пошло и тупо!
Вѣра (замѣтя, что изъ средней арки на нее смотрятъ съ любопытствомъ гости.) Однако, сколько ты гостей пригласилъ сегодня къ себѣ.
Чагановъ. Вѣдь я тебѣ говорилъ, что сегодня дѣлаю торжественное сожженіе кораблей. Такое событіе уже не повторится въ жизни. Какъ ты думаешь объ этомъ?
Вѣра. Я вполнѣ въ этомъ увѣрена. (Протягиваетъ руку.)
Чагановъ. При друзьяхъ можно. (Цѣлуетъ руку.)
Слетышевъ. Даже должно.
Вѣра. Послушай, Коля, я замѣчаю, что оттуда на меня смотрятъ какъ на чудо какое-то. Я не хочу ни себя, ни другихъ ставить въ фальшивое положеніе; они рѣшительно отвлекаются отъ своихъ серьезныхъ занятій. Смотри, — бросили карты и не рискуютъ даже войти сюда.
Чагановъ. Войдутъ и тогда я ихъ представлю тебѣ.
Вѣра. Ахъ, это будетъ скучная и нескончаемая комедія. Мы вотъ что лучше сдѣлаемъ: пойдемъ по комнатамъ и ты всѣхъ ихъ разомъ представишь мнѣ. Это будетъ и скорѣе, и цѣлесообразнѣе.
Чагановъ. Именно цѣлесообразнѣе, отлично придумала. Вѣдь тебѣ болѣе не придется съ ними встрѣчаться, да и я съ сегодняшняго вечера всѣ эти знакомства по-боку. Превосходно, идемъ!
Вѣра (обратясь къ Муравину и Слетышеву.) Извините, господа, что мы васъ оставимъ не надолго… Послѣ представленія мы возвратимся и составимъ въ этомъ уголкѣ отдѣльный кружокъ друзей. Я разсчитываю просидѣть здѣсь часокъ-другой.
Слетышевъ. Повинуюсь.
Муравинъ. Все это такъ для меня, провинціала, ново и необычно, что я хочу видѣть представленія.
Вѣра (шутливо.) Ну, такъ идемте, врачъ-эгоистъ. (Всѣ трое уходятъ въ арку. Видно, какъ играющіе встаютъ съ своихъ нѣсть, раскланиваются съ Вѣрой Дмитріевной.)
Слетышевъ (одинъ.) Дѣвочка — прелесть, звѣзда. Бабенка изъ нея выйдетъ ого-го-го! Ни пестомъ, ни крестомъ, ни ладономъ, ни табакомъ отъ нея не отбояришься, характерецъ — дамасская сталь. Будь за ней сотняжка тысчянокъ, можно-бы, пожалуй, посягнуть, Ну, а безъ этого взять ее можетъ развѣ черкесъ какой или очумѣлый, въ родѣ моего друга. (Вынимаетъ часы.) Черезъ пять, а много черезъ десять минутъ… даже страшно становится!.. Что, какъ, чѣмъ все это разыграется?.. Духъ захватываетъ. (Изъ лѣвыхъ дверей выходятъ Кининъ и Громчевскій.)
Слетышевъ (подходя къ нимъ на-встрѣчу.) Что это, неужто кончили?
Кининъ. Съ нимъ невозможно сегодня играть. Бьетъ съ онику каждую карту. Imaginez vous — изъ тридцати шести картъ всего далъ девять, и то семпеля, а какъ уголъ, транспортъ — бито. (Садится на диванъ.) Нѣтъ никакой возможности играть при такомъ безобразномъ счастьи; ну, бросилъ… сапристи.
Громчевскій (садясь рядомъ.) Надо было продолжать, счастье перемѣнчиво.
Кининъ. Поберегите ваши совѣты для юныхъ пижоновъ, а я уже ученъ. (Напѣваетъ.) И nous faut de Tamour.
Слетышевъ. Вы не знаете, что тутъ безъ васъ случилось?
Кининъ. Eh bien, что такое?
Слетышевъ. Къ Чаганову сейчасъ сюда пріѣхала его невѣста.
Громчевскій. Гдѣ, гдѣ… какая невѣста?
Кининъ. Что ты, выпилъ, что-ли, лишнее… А Крамолина-то?
Слетышевъ. Крамолина ему еще на позапрошлой недѣлѣ чистую дала… именно въ день своихъ имянинъ.
Кининъ. Ахъ, sacré nom! И я этого не зналъ… Надо принять къ свѣденію, надо! (Охорашивается, крутитъ усъ и напѣваетъ): Il nous faut de l’amour.
Слетышевъ. Trop tard, mon cher, опоздалъ. Ваканція занята, тамъ уже дѣйствуетъ баронъ Жозефъ де-Ганцбергъ.
Кининъ. Ахъ, сакреблё… Еська пархатый! Вотъ что-называется проглядѣлъ. Да это вздоръ, не можетъ быть, ты просто дурачишь насъ… Кто-же невѣста Чаганова?
Слетышевъ. Вѣра Дмитріевна Заполъева.
Громчевскій. Не слыхалъ, хоть фамилія-то извѣстна.
Кининъ. Еще-бы не извѣстная: одинъ Запольевъ былъ генералъ-губернаторомъ… Ну, и что-же, de la fortune, elle est jolie?
Слетышевъ Oui, elle est joli, mais la fortune… (щелкаетъ ногтемъ бъ зубъ) pas de fortune!.. Онеровъ никакихъ, безприданница.
Кининъ. Ну, значитъ, врешь!.. Чагановъ далеко не дуракъ, чтобъ вздумалъ лѣзть въ петлю, у него губа не дура.
Громчевскій. Конечно, враки!.. И какія странныя шутки…
Слетышевъ. Да вонъ они идутъ… Смотрите.
Громчевскій. Хорошенькая, чортъ побери! (Смотритъ въ среднюю дверь, въ которую входятъ Чагановъ, Вѣра и Муравинъ.)
Кининъ. Прехорошенькая! Elle est ravissante!
Вѣра (Чаганову.) Какъ они поражены, жужжатъ, какъ мухи. (Увидя Громчевскаго и Кинина.) Еще двое.
Чагановъ (тихо.) Большая дрянь! (Громко.) Господа, позвольте васъ представить моей невѣстѣ и будущей женѣ: г. Кининъ, г. Громчевскій, Вѣра Дмитріевна Заполъева.
Кининъ (изящно раскланиваясь.) Кининъ, lieutenent de la garde.
Вѣра (не протягивая руки.) Очень рада познакомиться.
Громчевскій (раскланиваясь.) Актеръ Громчевскій.
Вѣра. Очень пріятно… Если не ошибаюсь, это вы читали въ благородномъ собраніи на литературно-музыкальномъ вечерѣ съ благотворительной цѣлію? (Всѣ садятся.)
Громчевскій. Я-съ.
Кининъ (въ сторону.) Ah, comme elle est jolie!
Слетышевъ. А какъ вамъ понравилось его чтеніе, Вѣра Дмитріевна?
Кининъ. Не правда-ли, онъ мастерски читаетъ? (Въ сторону.) Elle est delicieuse!
Вѣра. Да… но нѣсколько страненъ выборъ… Мсье Громчевскій, отчего вы выбираете такія стихотворенія, какъ напримѣръ: „Плачъ откупщика“, „Акціи“? Вѣдь это все такъ старо, такъ банально!
Громчевскій. Читаешь поневолѣ — цензура! Вотъ теперь думаю перейти на Пушкина, его надо ропуляризировать… Мы забыли вашего великаго поэта.
Вѣра. Это очень хорошая мысль, но не думаю, чтобъ стихотворенія Пушкина имѣли успѣхъ въ чтеніи на клубныхъ подмосткахъ.
Кининъ. Pourquoi non, mademoiselle?.. Pouschkin c’est un célèbre poète. Онъ, онъ такъ благозвученъ! (Въ — сторону.) — Elle est admirable!
Вѣра. Наша публика жаждетъ новинокъ, чего-нибудь современнаго…
Кининъ. Oui, oui!.. Voue avez raison… Главное — de cascades, de cascades. (Въ сторону.) Quelle beauté!
Вѣра. Зачѣмъ-же непремѣнно каскаду?.. Я хочу сказать, что Пушкинъ для клубныхъ чтеній слишкомъ знакомъ и классиченъ. Его хорошо читать въ интимномъ кружкѣ людей одинаково развитыхъ, одинаково образованныхъ и любящихъ литературу, а тамъ, гдѣ люди разнаго уровня образованія собираются и сходятся для того, чтобъ убить время, тамъ читать Пушкина — значитъ профанировать искуство. Извините, мсье Громчевскій, что я такъ откровенно высказываю свое мнѣніе.
Громчевскій. О, помилуйте, я очень вамъ благодаренъ.
Вѣра. Вотъ если-бъ вы его здѣсь стали читать, въ такомъ маленькомъ кружкѣ, это другое дѣло. Это-бы имѣло смыслъ.
Слетышевъ. А угодно вамъ, Вѣра Дмитріевна, онъ что-нибудь намъ прочтетъ изъ Пушкина?
Кининъ. Voilà une exellente idée… Читайте.
Чагановъ. Прочитайте что-нибудь.
Муравинъ. И я бы, провинціалъ, съ удовольствіемъ послушалъ чтеніе.
Громчевскій (въ Вѣрѣ.) Вамъ угодно, Вѣра Дмитріевна?
Вѣра. Если другіе желаютъ, я буду слушать съ удовольствіемъ.
Кининъ. Ну, commencez, mon cher, вы знаете: femme veut, Dieu le veut… Не ломайтесь!
Громчевскій. Я не ломаюсь, но попрошу позволенія встать… привычка! Какъ-то лучше читается. (Встаетъ.)
Слетышевъ. Стоять можешь сколько хочешь, только не ложиться, это здѣсь не допускается, ха, ха, ха!
Кининъ. C’est bien dit. Ха, ха, ха!
Слетышевъ. Ну, не урони-же себя, поддержи свое имя, которое гремитъ отъ финскихъ хладныхъ странъ до пламенной Колхиды.
Громчевскій (откашлявшись, становится въ позу и декламируетъ… „Скупой рыцарь“:
Какъ молодой повѣса ждетъ свиданья
Съ какой-нибудь развратницей лукавой
Иль дурой, имъ обманутой, такъ я
Весь день минуты ждалъ…
(Около дверей направо слышенъ шумъ и голосъ Василья.)
Василій (за дверями.) Такъ нельзя-съ, позвольте доложить… Безъ докладу невозможно… Позвольте-съ. (Общее изумленіе.)
Слетышевъ (въ сторону.) Вотъ она, минута-то… дождались!.. (Вскакиваетъ.) Что тамъ такое? Я узнаю, продолжайте. (Бѣжитъ къ правой двери, отворяетъ ее. Входитъ Крамолина.)
Слетышевъ (притворно вскрикивая, прижимается къ стѣнѣ и даетъ пройти Крамолиной.) Ахъ!
Чагановъ (вскакивая.) Что это — она!
Кининъ. Madame Kramoline.
Вѣра (смотря на Чаганова.) Что съ тобой?
Крамолина (блѣдная, взволнованная, но съ дѣланной веселой миной и натянутой непринужденностью подходитъ къ столу.) Что это, мой другъ, наша прислуга не хочетъ уже меня пускать сюда… Ахъ, какое большое общество! И знакомые даже. Ба, Кининъ, bon soir, Громчевскій, здравствуйте! (Подаетъ имъ быстро руки.) Bon soir! (Дѣлаетъ общій поклонъ). Теперь съ тобой — мы вѣдь скоро двѣ недѣли какъ не видались. Ну… tauchez! (Протягиваетъ руку, Чагановъ отвертывается отъ нея.) Что съ тобой?.. Ты меня не ждалъ… не ожидалъ?.. Да приди-же въ себя… Вѣдь это я… я… твоя Люба… О, Боже мой, какой ты нервный!.. (Къ окружающимъ, садясь на свободный стулъ.) Садитесь, господа; pardon, что я васъ заставила подождать у себя… Хозяйка должна была васъ встрѣтить здѣсь, но меня задержало одно дѣло… Не стѣсняйтесь, продолжайте прерванную бесѣду… будьте какъ дома… Я у себя церемоній не терплю.
Чагановъ (блѣднѣя и дрожащимъ голосомъ.) Довольно, сударыня.. Я… больше не… могу стерпѣть… (Задыхается, не можетъ больше говорить и только молча указываетъ на правую дверь. Гости выходятъ изъ гостиной и толпятся у арки, недоумѣвая.)
Вѣра (холодно-сдержанно.) Успокойся, Коля, я поняла все… Госпожа Крамолина… (Чагановъ опускается на стулъ.)
Крамолина. Кто это? Она ему говоритъ ты… называетъ его Колей… по какому праву?.. Какая женщина смѣетъ въ нашемъ домѣ, въ нашей квартирѣ говорить ему ты?.. Да объясните-же мнѣ кто*нибудь, господа!.. Николай Петровичъ, объясни.
Вѣра (спокойно.) Я вамъ объясню это…
Крамолина. Прежде объясненій скажите мнѣ, кто вы? Зачѣмъ… какъ вы здѣсь, по какому праву?
Вѣра. Я невѣста Николая Петровича… Онъ женится на мнѣ. Не притворяйтесь, вы все знаете. Я его невѣста.
Крамолина. Не вѣрю… не можетъ быть! Николай честный человѣкъ, онъ-бы мнѣ сказалъ. Онъ ни слова объ этомъ не заикнулся… Такъ съ женщиной, которую хоть немножко любятъ, не поступаютъ, а онъ… онъ говорилъ, что меня любитъ, говорилъ это не далѣе, какъ въ имянины мои…
Чагановъ. Я вамъ прислалъ векселя, прислалъ письмо…
Крамолина (прерывая.) Въ которомъ писали, что уѣзжаете недѣли на двѣ…
Чагановъ. Вы должны были понять… Я зналъ вашъ безумный характеръ, я щадилъ себя и васъ отъ скандала… Теперь вы достигли-таки своего… Извольте, я вамъ скажу — я васъ разлюбилъ давно… Я люблю ее и женюсь… Да, женюсь на ней… Я вамъ все сказалъ, оставьте меня… Уйдите, уйдите, прошу васъ… Наши счеты кончены!..
Крамолина. Какъ уйти, какъ счеты кончены?! Дли васъ разбить сердце женщины ничего не значитъ, играть, развлекаться ею цѣлые три года и потомъ выбросить, какъ сломанную игрушку, ничего?.. Вы мнѣ прислали три векселя, бросили, какъ собачонкѣ кость, эти несчастныя пятнадцать тысячъ, и думаете, что сквитались? Нѣтъ, вы ошиблись, такъ надругаться надъ чувствомъ женщины, такъ опозорить, осрамить ее самовольно во имя того, что понравилось новое смазливенькое личико…
Чагановъ (прерывая ее, бѣшено.) Ни слова объ ней, ни звука!.. Вонъ сейчасъ, сію минуту!.. Эй, люди, кто-нибудь… (Его схватываютъ съ одной стороны Муравинъ, съ другой Вѣра.) Пустите меня… пустите!
Вѣра (смотрѣвшая до сихъ поръ съ презрѣніемъ на Крамолину, Чаганову.) Если вы меня любите, вы ни слова болѣе не скажете… Идемте! (Уходятъ трое налѣво.)
Крамолина (стоить, опустя голову.) Все кончено… онъ меня болѣе не любитъ, не уважаетъ… Ну, стоитъ-ли любить… быть честной женщиной?.. (Оглядываясь.) Что-жь вы-то, господа, молчите! Радуйтесъ, ликуйте: женщина опозорена, обезславлена, ее гонитъ вонъ тотъ, кто три года назадъ ловилъ намекъ на чувство, благоговѣлъ передъ ласковымъ взглядомъ, дорожилъ какъ счастьемъ моей улыбкой… о, позоръ, позоръ!
Вининъ (подходя въ ней.) Успокойтесь. Donnez moi votre mais.
Крамолина. Прочь отъ меня! Все ложь, обманъ, нѣтъ добродѣтели на свѣтѣ, нѣтъ правды, чести, нѣтъ ничего святого!.. Всякая молодая встрѣчная дѣвушка будетъ награждена большимъ вниманіемъ, чѣмъ женщина, отдавшаяся беззавѣтно, безразсчетно. Да, да… надо быть… надо сдѣлаться другой… Я теперь другая… всѣ вы мнѣ ужасны, страшны, отвратительны… Я стану порхать съ цвѣтка на цвѣтокъ, какъ бабочка… буду срывать цвѣты наслажденій, буду хохотать, когда надо только улыбнуться, буду вальсировать, канканировать вмѣсто того, чтобъ сдѣлать реверансъ, стану говорить безъ умолку, когда честная женщина стала-бы молчать, сдѣлаюсь современной Аспазіей и… тогда вы всѣ будете у моихъ ногъ, и я васъ буду отталкивать съ пренебреженіемъ, какъ гадинъ… (Грозитъ въ лѣвыя двери.) А тебѣ, а вамъ обоимъ… я отравлю счастье, отравлю всю жизнь, уничтожу васъ самихъ… Я умѣла любить!.. О, я съумѣю и ненавидѣть… Когда-ты будешь въ такой-же мертвой петлѣ, въ какой я теперь, тогда я тебѣ скажу: мы квиты (Осматриваясь.) Что-жь, рукоплещите, на колѣна предо мной, кричите ура!.. Ваша цѣль достигнута, прежней честной Ерамолиной нѣтъ, передъ вами опозоренная женщина, искусная обольстительница, куртизанка, львица. Ха, ха, ха! (Съ хохотомъ убѣгаетъ.)
Слетышевъ. Корабли сожжены, возврата нѣтъ… Le roi est mort — vive le roi! Я царствую. (Общее изумленіе. Картина.)
ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.
правитьДмитрій Васильевичъ Запольевъ.
Николай Петровичъ Чагановъ.
Вѣра Дмитріевна, его жена.
Сергѣй Ильичъ Слетышевъ.
Андрей Матвѣевичъ Кининъ.
Катя, горничная Чагановыхъ.
(Между 3-мъ и 4-мъ дѣйствіями проходить около года.)
Простенькая комната, оклеенная недорогими обоями. Прямо два окна съ бѣлыми драпировками, безъ всякихъ подзоровъ; подъ ними большой письменный столъ, на немъ письменныя принадлежности, груды книгъ, тетрадей, коректурныхъ листовъ. Налѣво — диванъ, столъ, нѣсколько креселъ» дверь въ спальню. Направо — простѣночное зеркало, небольшой столикъ, два-три стула и входная дверь; на подзеркальникѣ простые часы и двѣ вазочки, въ одной изъ нихъ роскошный букетъ цвѣтовъ. Все просто, чисто, уютно. На дверяхъ портьеры такой"е матерія, какой обита мебель.
ЯВЛЕНІЕ I.
Катя, потомъ Вѣра.Катя (сидящая при поднятіи занавѣса у большого пола съ шитьемъ дѣтской шелковой рубашечки, поетъ):
Ты поѣдешь, моя радость,
Другъ, жениться,
Пріѣзжай со мной проститься.
(Обрывается.) Никакъ заплакалъ? (Прислушивается.) Словно-бы хнычетъ потихоньку. (Бросаетъ шитье.) И я-то, дура, распѣлась, словно ошалѣлая! Ребенокъ спитъ, а я пою. Посмотрѣть! (Подходитъ къ двери налѣво.) Ничуть, не слыхать. (Осторожно отворяетъ и смотритъ.) Спокойнешенько себѣ спитъ. Этакій ребенокъ тихій да смирный зародился, голосу его не слыхать… Покушаетъ и започиваетъ… даже мало гулитъ, словно большой, точно горе матернино понимаетъ. Ну, почивай, Христосъ надъ тобой, ангельчикъ Божій! (Притворяетъ осторожно дверь и садится за столъ работать.) Хоть въ этомъ-то счастлива Вѣра Дмитріевна, что спокойный… съ другимъ-бы отъ одного крику голову потеряла при такой въ дому напасти. Что она это сегодня такъ долго? Пора-бы, кажется, вернуться, — съ восьми часовъ изъ дому ушла; замаялась, поди, съ ученьемъ-то своимъ. Надивиться я на нее не могу, что у ней за карахтеръ такой: мужъ второй мѣсяцъ въ этакомъ несчастій, а отъ нея аху не услышишь, не то слезъ; бѣгаетъ по урокамъ, ночи до бѣла свѣта сидитъ, пишетъ, день-деньской за книгой, — чудеса! Ужъ вижу, что изстрадалась она вся, измаялась, съ тѣла спала, жизнь ей не въ моготу, а видъ на себѣ носитъ такой, словно ей и горюшка мало — все трынъ-трава! И вѣдь не то, чтобы мужа не любила, нѣ-ѣ-тъ! Жили до этой бѣды, что твои голубки, душа въ душу, и посейчасъ только и думки, что по немъ, а не печалится, не горюетъ. Вотъ поди-жь ты, какая на свѣтѣ есть любовь… все въ молчанку! (Откусываетъ витку, вдѣваетъ новую и продолжаетъ шить.) Доведись до меня этакое горе, такъ я, кажись, волкомъ-бы взвыла, всѣ глаза-то себѣ повыплакала, пра-а-во! Чего, о запрошлой недѣлѣ моего Алешу за буйство въ трактирѣ въ участокъ свели, такъ коровой ревѣла всю ночь… Такъ мой что, мой незаконный, а вѣдь тутъ мужъ, законъ!.. Опять, можно-ли участокъ къ этому приравнять… страсти подумать-то. (Разсматриваетъ сорочку.) Вотъ и сорочка нашему ангельчику готова. (Складываетъ работу.) Ну, теперь и за урокъ можно… Гдѣ книжка-то запропастилась? (Ищетъ.) А, вотъ она! (Беретъ басни Крылова.) Забавникъ, надо полагать, былъ этотъ Крыловъ, а страсти какой вумный! (Перелистываетъ книгу.) Эта самая! Ну-ка, Господи благослови! (Садится къ столу, спиной ко входной двери, закрываетъ уши ладонями рукъ и читаетъ не спѣша, съ нѣкоторымъ затрудненіемъ): Воронѣ гдѣ-то Богъ послалъ кусочекъ сыру;
На ель ворона взгромоздясь,
Позавтракать совсѣмъ ужъ собралась,
Да призадумалась, а сыръ…
Вѣра (выходя изъ правыхъ дверей въ шляпкѣ и съ портфелью при началѣ чтенія, стоитъ минуту, потомъ тихо подходитъ къ Катѣ и кладетъ ей руку на плечо.) Какъ углубилась!
Катя (вскакивая.) Ой, батюшки! (Оборотясь.) Ахъ, барыня, извините-съ, я не дослышала, какъ вы вошли. (Закрываетъ книгу.)
Вѣра. Ничего, Катя, ничего… Ну что, безъ меня все благополучно, не просилъ кушать, не плакалъ? (Кладетъ портфель на столъ.)
Катя. Нѣтъ, Вѣра Дмитріевна, даже не куксился нисколько. (Вѣра направляется къ лѣвымъ дверямъ.) Уснулъ, не разбудите, дверь-то скрипитъ.
Вѣра. Я осторожно, только взгляну. (Проходитъ къ дверямъ.)
Катя. Какъ вы ушли, погулилъ съ полчасика, да и въ постельку; ужь этакій спокойный ребенокъ, этакій спокойный, не надивуюсь.
Вѣра (осторожно отворивъ дверь, любуется.) Какъ сладко спитъ! Не душно-ли у насъ тамъ, Катя?.. Вы отворяли форточку, освѣжили комнату? (Притворяетъ дверь.)
Катя. Какъ-же-съ, Вѣра Дмитріевна; какъ вы ушли, цѣлые полчаса форточка открытой стояла, пока я здѣсь съ Митенькой гуляла, а Мавра тамъ прибиралась.
Вѣра. Спасибо вамъ, голубчикъ. (Снимаетъ шляпку.)Никто у насъ не былъ?
Катя. Папенька послѣ васъ въ скорости заѣзжали; обѣщались опять быть.
Вѣра (подходя къ зеркалу и поправляя волосы, видитъ букетъ.) Опять букетъ?
Катя. Опять посыльный принесъ. Пришелъ прямо въ кухню къ Маврѣ — отдай, говоритъ, барынѣ, да и былъ таковъ.
Вѣра. Возьмите, Катя, выкиньте его вонъ… Вѣдь я просила, чтобъ не принимали букетовъ… Это скучно, наконецъ. (Подаетъ ей.)
Катя. Я наказывала Маврѣ не брать, — такъ говоритъ: посыльный и разговаривать не сталъ, бросилъ букетъ на столъ да и ушелъ. (Беретъ букетъ.)
Вѣра. Ну, все равно, выкиньте. (Про себя.) Чьи это штуки, неужели продѣлки Слетышева? Мало онъ гадостей надѣлалъ… еще дразнитъ, какъ собачонку. (Отходитъ къ столу.)
Катя (вертя букетъ.) Вѣра Дмитріевна… Зачѣмъ такую прелесть выкидывать, позвольте лучше мнѣ въ кровати поставить. (Нюхаетъ.) Духъ такой нѣжный и цвѣточки прекрасные. Можно-съ?.. Я-бы въ кружку поставила у самой у своей постели… очень ужъ духъ отъ нихъ легкій.
Вѣра. Пожалуйста возьмите, только чтобъ здѣсь-то онъ не торчалъ. (Садится подъ окномъ.)
Катя. А я сорочку-то кончила, Вѣра Дмитріевна. Прелесть какая вышла, махонькая, словно кукольная. Извольте посмотрѣть. (Беретъ со стола и показываетъ.)
Вѣра. Спасибо, милая; какая вы мастерица, золотыя ручки. (Разсмотрѣвъ, подаетъ.) Вотъ у насъ Митя въ праздникамъ съ обновкой; приберите, въ спальнѣ въ комодъ спрячьте… Самоучкой, а какъ хорошо шьете… Позавидуешь вамъ, а я вотъ не могу ни шить, ни вышивать, ни вязать… Нѣтъ способностей на это.
Катя. Вамъ этого и не надо; у васъ и безъ того ишь сколько дѣла-то. (Указываетъ на книги.) Кабы я-то знала съ ваше, объ иголкѣ и не подумала, право! Тогда-бы…
Вѣра. Что-же-бы тогда?
Катя. Мало-ли-бы что… Скажите, Вѣра Дмитріевна-съ, скоро можно всю рифметику понять?
Вѣра. Какую рифметику?
Катя. Ну, чтобы цифру въ расходную книжку записать, это сложить тамъ что слѣдуетъ въ расходѣ али въ приходѣ… вычетъ какой придется али барышъ, чтобъ все это знать и умѣть на бумагѣ счетъ вести.
Вѣра. Это четыре правила арифметики: сложеніе, вычитаніе, умноженіе, дѣленіе.
Катя. Они самыя-съ… Они, они!
Вѣра. Скоро можно выучиться.
Катя. Ахъ, Господи, научите вы меня этому… Всю жизнь за васъ Бога буду молить… Писать-то я кое-какъ теперь научилась отъ васъ… только-бы вотъ теперь эти четыре правилы узнать — и счастливица-бы я была первая во всей вселенной, право!
Вѣра (улыбаясь.) Это почему?
Катя (конфузливо.) Да ужъ я вамъ признаюсь. Мнѣ, дѣвкѣ, тридцать второй пошелъ; сирота я — безъ отца, безъ матери. Съ Алешей мы душа въ душу живемъ восемь лѣтъ безъ закону; онъ на табачной фабрикѣ мастеромъ, а я по людямъ — гдѣ горничной, гдѣ нянькой, либо кухаркой, а гдѣ за всѣхъ отвѣчаешь. Надоѣла намъ эта волчья жизнь, опять безъ закону — срамъ! Алешѣ наслѣдство послѣ отца досталось тысячу пятьсотъ рублей серебромъ, да-а-съ! Вотъ и порѣшили мы законъ принять, жить вмѣстѣ, хозяйствовать; лавочку-бы табачную открыли, онъ по этой части дока… Да то бѣда: онъ человѣкъ темный, неграмотный, я, конечно, читаю рѣзко и писать вы меня выучили, а какъ-бы правилы эти мнѣ научиться, сейчасъ-бы я счеты всякіе вела, доходы записывала, товаръ принимала по бумагамъ, а онъ-бы за стойкой сидѣлъ, торговалъ, и зажили-бы мы припѣваючи… Вотъ теперь все дѣло за рифметикой стало… Такъ мы и положили: какъ правилы я научу, такъ сейчасъ и подъ вѣнецъ…
Вѣра. Такъ за чѣмъ-же дѣло стало?.. Хорошенько поналяжемъ, въ три мѣсяца я васъ выучу…
Катя. Господи, да хоть-бы въ годъ, и то счастье; Алеша даже на годъ согласенъ… Барыня, сдѣлайте вы меня счастливой на вѣки, выучите вы меня этимъ правиламъ… Право я… (Хочетъ поцѣловать руку.)
Вѣра. Полноте, полноте, Катя. Знаете, я этого не люблю… (Не даетъ руки.) Сказала, что выучу — выучу, не бойтесь.
Катя. Ну ужъ, Вѣра Дмитріевна… святая вы, ей-ей.
Вѣра. Довольно, Катя, довольно. (Потягивается, расправляя руки.) А-а-ахъ!
Катя. Чай, устали, Вѣра Дмитріевна?.. Что это вы сегодня долго? Не бережете вы себя… Заболѣете еще.
Вѣра. Дѣйствительно, я сегодня утомилась. Новый урокъ нашла. Только далеко ходить, за Египетскимъ мостомъ.
Катя. Господи-владыко! Это вы все пѣшкомъ-то?.. Близкій-ли свѣтъ — Египетскій мостъ! Право, барыня, изведетесь, заболѣете. Ни одной-то ночи, какъ другіе, въ свое время не ляжете, все съ перомъ да книгой до самаго разсвѣта… Долго-ли захворать!
Вѣра. Ничего, Катя, ничего… Вотъ что лучше: не угоститься-ли намъ съ вами кофе?.. Я какъ на уроки ушла, ничего не ѣла. (Беретъ ее за плечи.) А, можно?
Катя. Ахъ, я дура, полоумная… Точу балясы, а объ кофеѣ и забыла совсѣмъ… А только и думала, какъ придете — подать… На плитѣ кофейникъ стоитъ и булочекъ изъ булочной взяла. (Идетъ.) Вамъ тамъ налить или сюда подать кофейникъ?
Вѣра. Все равно, Катя, все равно!
Катя. Такъ я тамъ налью, скорѣй да и возни меньше. (Бѣжитъ и, остановись у дверей.) Не видали, барыня, сегодня Николая-то Петровича, не ходили туда?
Вѣра. Нѣтъ, ходила, но сегодня почему-то не пустили.
Катя. Не пусти-или?.. Жену къ мужу не пущать… Эки каторжные! (Уходитъ въ двери направо.)
Вѣра (облокотясь локтями на столъ.) Онъ сидитъ тамъ бѣдный, вмѣстѣ съ мошенниками, негодяями, головорѣзами. И я не въ состояніи ему ничѣмъ помочь… Несчастіе! (Встаетъ и ходитъ.) Три тысячи есть на-лицо, продала все до послѣдняго шелковаго платья… Гдѣ-же добыть еще двѣ, у кого? Согласиться на условія отца — ни за что!.. Занять у Кинина, — онъ не откажетъ, но надо ему открыть все, унижаться, просить… Нѣтъ, невозможно! (Осматривается.) Продать всю эту мебель, сдать квартиру, переѣхать въ одну комнату? А ребенокъ-то, а Митя?.. Ну, получу пятьсотъ рублей, а гдѣ-же еще полторы тысячи взять?.. Измучилась… Въ груди скверно, ломитъ, давитъ… На долго-ли хватитъ меня? Чувствую, что силы оставляютъ меня, замѣтно исчезаютъ, рѣшимость подается, характеръ подламывается… А-ахъ!… Она, эта женщина, говоритъ, что любитъ… любила его. Посадить любимаго человѣка въ долговую тюрьму!? Неужели любовь и месть совмѣстимы?.. Любить и мстить!.. Въ одно и то-же время месть и любовь!.. Ужасно! Но какъ его выручить, какъ вырвать оттуда? Какія средства?.. О, Боже мой!
Катя (внося на простомъ подносѣ чашку кофе, булки, сливки и сахаръ.) Вотъ и кофе готовъ. Пожалуйте. (Ставитъ налѣво, на столъ.) Или головка болитъ?.. Говорила вѣдь: берегите себя… Зима на дворѣ, а ходите въ ватной шубкѣ… говорила, не продавайте мѣховую. Очень болитъ?
Вѣря. Нѣтъ, милая Катя, ничего… Это отъ утомленія. (Садится къ кофе и пьетъ.)
Катя. То-то такъ, знаю я васъ, вѣдь покамѣстъ совсѣмъ не свалитесь, не скажете. Не принести-ли уксусу, темя да виски помочить, помогаетъ… Лодеколону-то нѣтъ, все одно уксусу. А то не потерѣть-ли хрѣну, хорошо его понюхать и къ вискамъ привязать… Я сейчасъ скажу Маврѣ. (Хочетъ идти.)
Вѣра. Не надо, Катя, все прошло, не нужно! Какой славный кофе и сливки густыя, съ пѣнками. Откуда это взялись?
Катя. У меня пріятельница тутъ есть одна, охтянка, такъ сегодня въ подарокъ принесла. Чухонка-чухонкой, а добро помнитъ. Третьяго года она портъ-моне съ семнадцатью цѣлковыми, на томъ дворѣ, гдѣ я у господъ жила, обронила. Ну, я нашла, черезъ недѣлю отдала ей, съ того и дружба пошла.
Вѣра (пьетъ кофе, раскрываетъ книгу и, намѣреваясь читать.) Что-же вы, Катя, не пьете?
Батя. Да ужь я, грѣшнымъ дѣломъ, безъ васъ двѣ чашки вы, пила, не хочу больше… А вы опять, барыня, за книжку?.. Не 1 успѣли придти, отдохнуть, опять за работу.
Вѣра. Что дѣлать, Катя; надо работать. (Весело.)Говорятъ, Богъ труды любитъ.
Батя. Это такъ, барыня! Да вѣдь черезъ силу-то и работать тоже не годится… Ни праздника у васъ, ни воскресенья, никакого различья нѣтъ, все одно — будній день… Хоть-бы вы прогуляться когда пошли, алы-бы въ театръ, либо въ клубъ для разсѣйки себя съѣздили, а этакъ-то жить — безъ болѣзни захвораешь!.. Съ тоски помрешь, ей-богу, пра-а-во!
Вѣра. Вы видите, я не тоскую…
Батя. Ну, да ладно, мы хоша и необразованы, а тоже понимаемъ. Говорите только, что не тоскуете, а кабы кто въ душеньку къ вамъ заглянулъ, такъ…
Вѣра (перебивая.) Полноте, Катя, пустяки толковать… берите-за кофе… А то, въ самомъ дѣлѣ, вы тоску на меня нагоните, еще расплачусь.
Катя (принимая кофе.) А что-жь, Вѣра Дмитріевна, доброе дѣло и поплакать. Слезой всякое горе, всякая тягота обмывается, послѣ слезъ легче бываетъ… Вотъ какъ я проревусь…
Вѣра. Ну, будетъ, Катя, мнѣ надо заняться… (Читаетъ.)
Катя. А еще чашечку? (За правой дверью звонокъ.) Никакъ звонятъ? Маврѣ-то отъ плиты отойти нельзя, бѣжать отпереть… Сказать, что вы дома?…
Вѣра. Да, просите. (Катя уходитъ.) Видно, опять папа… Неужели согласиться? А онъ, Коля?.. Ни за что!
Катя (возвратясь.) Кининъ пріѣхалъ. Я въ спальню пройду къ ангельчику… Еще неравно проснется. (Проходитъ въ дверь налѣво.)
Вѣра (закрывая книгу, переходитъ къ столу налѣво.) Добрый онъ человѣкъ и съ сердцемъ, но испорченъ до мозга костей. (Садится.)
Кининъ (входя, раскланивается и пожимаетъ протянутую руку.) Здравствуйте… Какъ ваше здоровье? Il у а un siècle, que je ne vous ai pas vu, Вѣра Дмитріевна.
Вѣра. Здравствуйте. Садитесь… Здоровье, какъ всегда, хорошо. Мы съ вами не видались всего четыре дня, а ужь вы сейчасъ… столѣтіе… Безъ французской банальной фразы нельзя… Ахъ вы, а еще говорите, что исправились!
Кининъ. Виноватъ, виноватъ!.. Все позабываю; скверная привычка, сразу трудно отстать… воспитанъ и выросъ на французской фразѣ! За каждое подобное преступленіе съ меня надо положить штрафъ въ пользу бѣдныхъ, да штрафъ покрупнѣй, чтобъ билъ по карману, тогда, можетъ быть, скоро исправлюсь… Ну, какъ вы довольны новымъ урокомъ, который я вамъ рекомендовалъ?
Вѣра. Ничего, дѣвочка способная, только ужь семья-то, Богъ знаетъ, что такое… Отецъ помѣшанъ на чинахъ да крестахъ, а мать только и кричитъ дочери: «tenez vous droite: горбатую ни одинъ порядочный женихъ замужъ не возьметъ».
Кининъ. Что вы хотите! Чиновники до конца ногтей… Я рѣшился замучить васъ уроками… Простите меня! И сегодня пріѣхалъ еще съ предложеніемъ… Банкиръ Плоцкій просилъ меня сдѣлать вамъ une proposition. (Смѣется.) Ахъ, ей-богу не могу, pardon! (Еще сильнѣе хохочетъ.) Опять съ французскимъ языкомъ! Однимъ словомъ, ему нужна учительница русскаго языка, географіи, ну, и прочаго. Je ne sais quoi encore… Опять!.. Условія: каждый день урокъ по часу… cinquante, т. е. пятьдесятъ рублей въ мѣсяцъ… Если вамъ угодно принять урокъ, вотъ карточка Плоцкаго съ его адресомъ. (Подаетъ, вынувъ карточку изъ порт-сигара.)
Вѣра. Не только угодно, но я съ радостью и благодарностью принимаю предлагаемый урокъ. (Беретъ карточку и смотритъ адресъ.) И какъ близко отъ меня… какъ удобно! Очень вамъ благодарна. Завтра-же я отправлюсь представиться этимъ Плоцкимъ. Ахъ, да! Въ которомъ часу къ нимъ удобнѣе сходить? Да что вы не курите?
Кининъ. Si vous me… Опять!.. Pardon! Ха, ха, ха! Извините. Если позволите. (Закуриваетъ папиросу.) Самое лучшее — отъ двухъ до трехъ… Если его не будетъ дома, то madame Плоцкая васъ приметъ… она собственно и просила меня… Она немножко, какъ-бы вамъ сказать? — prude… Виноватъ, какъ это по-русски называется?.. Щекотлива. Ахъ, non non!.. Ха, ха, ха! Позвольте! да, да, вспомнилъ: щепетилена, да?
Вѣра. Какъ, какъ? Щепетилена… (Улыбается.) Нѣтъ, вы совсѣмъ разучились говорить по-русски… вамъ, какъ иностранцу, надо брать уроки въ русскихъ разговорахъ.
Кининъ. Съ наслажденіемъ, если только вы мнѣ будете ихъ давать. (Вѣра хмурится.) Но вообще говоря, madame Плоцкая… (теряется) она, она… Au fond, elle est charmante! Не могу… Ха, ха, ха! Ну, что вы хотите, не могу… Прощайте!
Вѣра. Куда это вы? (Кининъ смотритъ на нее изумленно. Пауза.) Ха, ха, ха! Я васъ не поняла — вы сказали «прощайте», вмѣсто «простите», а я думала, что вы со мной прощаетесь. (Любезно.) Прощаю, прощаю. Что съ вами дѣлать, васъ не передѣлаешь, привычка — вторая натура.
Кининъ. О, я въ годъ нашего знакомства много исправился… ma parole, т. е. даю вамъ слово. Начинаю остепеняться, сдѣлался, что-называется, un homme rangé… Какъ это по-русски… право, не знаю… сталъ совсѣмъ степнымъ.
Вѣра. Ну, на степного вы нисколько не похожи… Ничего, я понимаю, что вы хотѣли сказать… Не стѣсняйтесь: если вамъ трудно говорить безъ французскихъ фразъ, изъясняйтесь, какъ привыкли… Я вѣдь по-французски немножко понимаю.
Кининъ. О, madame! Кто сомнѣвается! (Въ сторону.) Она сегодня въ духѣ… Verrons! (Къ ней.) Что, скоро-ли кончится командировка вашего супруга? Вѣдь, кажется, уже второй мѣсяцъ пошелъ, какъ онъ въ отъѣздѣ?
Вѣра (смутясь.) Да, второй… А когда вернется — опредѣленно не пишетъ.
Кининъ. А вы часто получаете отъ него извѣстія?.. Впрочемъ, какой странный я вамъ вопросъ предложилъ… Pardon! Вѣроятно, кореспондируете чуть не каждый день. C’est trиs naturelle… Гдѣ теперь Николай Петровичъ?
Вѣра (еще болѣе смущаясь.) Теперь гдѣ онъ?.. Я вамъ, право, не могу отвѣтить, гдѣ онъ въ настоящую минуту… Въ послѣдній рать онъ мнѣ писалъ изъ Полтавы… да, изъ Полтавы… что долженъ сегодня оттуда выѣхать на югъ… а гдѣ остановится — не писаль.
Кининъ. А, вотъ онъ гдѣ!.. Полтава… это въ Малороссіи… Жать, что ему приходится разъѣзжать зимой… Лѣтомъ La Petite Russie… это… это наша Италія, да! (Въ сторону.) Elle n’а pas de l’audace dans le mensonge… Рискнуть? (Отряхая пепелъ.) Чего-же ждать? Allons! (Откашлявшись.) Вѣра Дмитріевна… pardon! это, можетъ быть, съ моей стороны indiscret?.. но то глубокое уваженіе, которое я питаю къ вамъ… Я узналъ… мнѣ говорили… on raconte… Pardon за мою смѣлость!
Вѣра. Что, что? говорите, не стѣсняясь… Прошу васъ.
Кининъ. Я знаю, вы не любите, когда on se gène… Я слышалъ про ваше горе, про… про ваше несчастіе… Это ужасная женщина… О, Крамолина, c’est une tigresse!
Вѣра. Извините, что я васъ мистифировала… Вы поймете, что объ этомъ говорить мнѣ и непріятно, и неловко!.. Я не думала, что вамъ все извѣстно… Перестанемъ объ этомъ говорить; надѣюсь, вы на меня не посѣтуете за ту необходимую ложь, какую я допускала въ разговорахъ съ вами относительно мужа.
Кининъ. О, madame! Я такъ это понимаю, такъ глубоко… c’est très simple… votre vertu et les principes… Я все, все понимаю… Я осмѣлился говорить объ этомъ потому только… votre position tout а fait extraordinaire." У васъ такъ мало знакомыхъ… Я пріѣхалъ къ вамъ съ намѣреніемъ уничтожить это… это злодѣйство женщины… Я дѣйствую à coeur ouvert, изъ одного глубокаго уваженія… (Вынимаетъ изъ бокового кармана запечатанный конвертъ.) Voilà… Вотъ сумма, которая… которая возвратитъ вамъ прежнее спокойствіе и… и вашего супруга.. (Кладетъ на столъ.) Вы не захотите обидѣть меня… вы не откажетесь… Mille pardons, madame, но я поступаю à coeur ouvert.
Вѣра. Вашъ поступокъ рекомендуетъ ваше доброе сердце, Андрей Матвѣевичъ, но…
Кининъ. А, nom du ciel, je vous prie, sans votre «но»… Не обижайте меня! ce n’est grande Chose! (Зажимаетъ уши.)
Вѣра. Не волнуйтесь, выслушайте меня… Я вамъ очень благодарна. (Протягиваетъ ему руку.) Я беру.
Кининъ (цѣлуя руку.) Merci, merci… Я счастливѣйшій человѣкъ… Тутъ ровно пять тысячъ.
Вѣра. Мнѣ пяти не надо, у меня есть свои три; недостаетъ только двухъ, двѣ изъ нихъ я и возьму, но…
Кининъ. Ah, sans votres «но»!… Не будемъ больше объ этомъ говорить. Prenez, combien vous voulez, mais sans «но»… Такъ, c’est fini?.. Это, это… cela me revolte!
Вѣра. Возмущаться тутъ нечѣмъ, когда дѣло идетъ о деньгахъ, о займѣ. (Распечатываетъ конвертъ. Три пачки изъ пяти кладетъ на столъ, двѣ держитъ въ рукахъ.) Я двѣ тысячи эти возьму, но я должна знать ваши условія.
Кининъ. Ah, quelles conditions!.. Все, что вы хотите… Comme vous voudrez, madame!
Вѣра. Не какъ я хочу. Говорите прямо, на долго-ли вы можете ссудить меня, то-есть насъ, этой суммой, за какіе проценты?
Кининъ. Ахъ, mon Dieu! (Дѣлаетъ видъ, что возмущенъ.)
Вѣра. Не ужасайтесь. Безъ процентовъ я не возьму… Моему правилу — ничѣмъ, никогда и ни у кого не одолжаться, я не измѣню. Говорите-же, какіе проценты?.. иначе, берите ваши деньги.
Кининъ. Какіе хотите… Я… я не могу назначить… Ради Бога! (Въ сторону.) Ah, quell baute, quelle baute!
Вѣра. Хорошо. Вексель мы напишемъ на годъ, васъ это не стѣснитъ?
Кининъ. Ахъ, mon Dieu!.. (Въ сторону.) Mais comme elle est charmante!
Вѣра. Десять процентовъ годовыхъ не будетъ мало?.. Ну, отвѣчайте-же, Андрей Матвѣичъ. Вы согласны? Значитъ по-рукамъ. (Протягиваетъ ему руку.) Если мало, скажите.
Кининъ. И вамъ не грѣхъ! Ничего мнѣ отъ васъ не нужно. (Цѣлуетъ руку со страстью.) Кромѣ вашего расположенія, кромѣ вашего сочувствія… теперь я ни на что не смѣю разсчитывать… Aprиs, послѣ… можетъ быть, вы удѣлите частичку чувства, когда вы… узнаете, какъ я… я васъ безумно…
Вѣра (отнимая руку, спокойно-строго.) Довольно, господинъ Кининъ… Я въ васъ ошиблась… берите ваши деньги и не переступайте болѣе порога моей квартиры… Извольте выйдти вонъ! (Идетъ къ лѣвымъ дверямъ.)
Кининъ. Attendez, madame!.. Вы меня не такъ поняли. Я не то хотѣлъ сказать… Au nom de Dieu, остановитесь, выслушайте меня… мои слова… (Идетъ за ней.)
Вѣра (полуоборачиваясь и пріостановясь.) Я не ребенокъ, не думайте меня обмануть. Дѣло не въ однихъ словахъ; въ извѣстныхъ случаяхъ говорятъ безъ словъ… Ваши глаза лучше, чѣмъ вашъ французскій языкъ, объяснили мнѣ ваши замыслы, ваши гнусныя намѣренія. Взгляните на себя въ зеркало — и уходите отсюда навсегда. (Идетъ.)
Кининъ (бросаясь ей вслѣдъ.) Vous vous trompez, madame, клянусь вамъ… Вы ошибаетесь… я…
Вѣра. Не бойтесь, — я скандала не сдѣлаю; я — не Крамолина… Успокойтесь… Даже мужъ объ этомъ не узнаетъ… Оставьте-же меня. (Уходитъ налѣво.)
Кининъ (одинъ.) Пересолилъ, diable m’emporte!.. Но что за женщина, какой характеръ! Другая-бы — сцены, слезы, крики, обмороки, а эта — сталь! Что меня и поражаетъ въ ней, что меня приковало, обворожило — такой характеръ… Въ ней все это сдержанно, скрыто, спрятано… а страсти-то, должно быть, сколько! Voilа une femme!.. Въ ней все это… et la pluie et le beau temps!.. Что-жь дѣлать, бросить, отказаться, потерять и эту, и Крамолину? Jamais de ma vie!.. Ахъ, развѣ такъ?.. (Раздумываетъ.) Отличная идея! Parfaitement!.. Куда не шли пять тысячъ… За то какое великодушіе, а? Рыцарь sans peur et sans reproche! Такимъ натурамъ это нравится… C’est fini! Рѣшено, — такъ и сдѣлаю… Нѣтъ, Вѣра Дмитріевна, отъ моихъ лапокъ вамъ не убѣжать… Черезъ полгода, черезъ годъ, а ужь вы будете моей, въ этомъ я даю вамъ ma parole d’honneur… Отступленіе невозможно… noblesse oblige… Они обѣ — мои! Да!
Катя (входя.) А вы еще все здѣсь… не ушли?.. Барыня приказала васъ просить уйти… Что деньги-то раскидали, прибирайте. да и съ Богомъ!
Кининъ. Сейчасъ, сейчасъ, милая Катя. (Собираетъ деньги.)
Катя. То-то, милая… Бога въ васъ нѣтъ… Этакъ барыню обидѣли: вошла въ дѣтскую — полотна бѣлѣе, а еще офицеръ, мундиръ золотомъ шитый носите. Только другихъ офицеровъ срамите.
Кининъ. Что такое съ Вѣрой Дмитріевной… Я, ей-богу, ничего.
Катя. Полноте* сударь, Бога побойтесь! Ниче-его! Дверь-то была отворена, я вѣдь все слышала…
Кининъ. Да что, что такое?
Катя. А то и такое! На что вотъ я простая дѣвка, да доведись это до меня, чтобъ при этакомъ несчастьи, когда законный мужъ въ заключеніи, да кто безъ него ко мнѣ ластиться сталъ… Ну, плохо-бы тому было, Некрасовымъ-бы отъ меня ушелъ.
Кининъ (положивъ деньги въ карманъ, игриво.) Ну, а что-бы ты сдѣлала, сердитая, а?
Катя. А такую-бы затрещину закатила, что всю-бы жизнь помнилъ… Рука-то вонъ (показываетъ) какая, хамская, не барская, здоровая… Что разговаривать-то тутъ много — уходите, танцуйте польку-то. (Указываетъ на дверь.)
Кинипъ. Ха, ха, ха! О, canaille! (Серьезно.) Ты скажи своей барынѣ, что она меня жестоко оскорбила, что я сегодня-же ей на дѣлѣ докажу, что я честный человѣкъ; такъ и скажи. Слышишь?
Катя. Скажемъ, скажемъ, будьте покойны, не забудемъ. (Указывая на дверь.) Проходите!
Кининъ. О, злючка, злючка! (Уходитъ, напѣвая.)
Souvent la femme varie…
Катя. Экой народъ-то лодарь, а! Какимъ прикидывался! Обо всемъ, то-есть обо всемъ хлопоталъ… И баринъ, и барыня его оба полюбили — тому практику доставлялъ, этой уроки… Я, говоритъ, честный человѣкъ, а что на умѣ у себя держалъ. Шаматонъ окаянный!.. Взять крыловскія басни, «Ворону» почитать. (Подходитъ къ столу, ищетъ и взглянувъ въ окно.) Ишь покатилъ, а лошадь-то, лошадь-то!.. изъ ноздрей огонь пышетъ, изъ ушей дымъ валитъ.." Какъ-бы, кажется, этакихъ окаянныхъ землѣ носить, а вотъ поди-жь ты, имъ во всемъ удача и денегъ куры не клюютъ, а хорошимъ господамъ, хоть-бы взять нашихъ, одно горе да несчастье. Эхъ, жизнь, правду сказано: одному — мать, а другому — мачиха! (Звонокъ за правой дверью.) Кого еще Богъ даетъ? (Подходитъ къ лѣвой двери.) Звонятъ, прикажете принять, Вѣра Дмитріевна?
Вѣра (за дверями.) Папу примите, а другихъ никого…
Катя. Слушаю-съ. (Оборачивается и видя вошедшаго Запольева.) Папенька-съ вошли… (Кланяется.) Здравствуйте, Дмитрій Васильевичъ.
Запольевъ. Здравствуй. А Вѣра дома?
Катя. Дома-съ; онѣ Митеньку кормятъ, сейчасъ доложу-съ. (Уходитъ налѣво.)
Запольевъ. Сама ребенка кормитъ… Ни за что кормилицы не хотѣла взять… Вотъ и воспитаніе серьезное, развитіе преимущественно ума, а не сердца, въ чемъ выражается — въ однѣхъ крайностяхъ, мозговыхъ увлеченіяхъ, упорствѣ до вреда себѣ, до сумасшествія… Моя дочь въ этой обстановкѣ… ужасно!.. Надо вырвать ее отсюда, во что-бы то ни стало надо вырвать, и именно теперь, благо есть случай, — послѣ будетъ поздно… (Подходитъ къ столу.) Бокль, Молешотъ, Дарвинъ. (Смотритъ книги и бросаетъ.) И рядомъ ученическія упражненія, арифметическія задачи… (Отбрасываетъ отъ себя.) Учительница на всю жизнь, на весь вѣкъ.. (Отходитъ и садится направо. Послѣ минуты раздумья.) Ну какъ-же еще вести намъ своихъ дочерей, какъ воспитывать, какъ образовывать? Кажется, все было сдѣлано, потрачены тысячи, и результаты… (указываетъ кругомъ) это трудъ и безъ минуты отдыха.. Ко всему этому еще бѣда съ мужемъ. И какъ ее хватаетъ!.. Вотъ она, судьба образованной бѣдной русской барышни!.. А трескотня-то какая идетъ во всей нашей прессѣ о женскомъ трудѣ, о самостоятельной дѣятельности… Женскій вопросъ! Ге! Подняли вопросъ, нечего сказать. Дѣвушка образована не хуже любого учителя гимназіи, и обречена возиться съ малолѣтками и учить ихъ азамъ. Дай сначала равноправность мужчинѣ и женщинѣ, тогда и трещи. А то крикъ на цѣлый свѣтъ, а дѣла нѣтъ кромѣ телеграфа, указки да дѣтскаго сказальника… Правъ поэтъ: все это было-бы смѣшно, когда-бы не было такъ грустно… Ну, время!.. Никто, видно, не уходитъ отъ современной жизненной мертвой петли! (Ходитъ.)
Вѣра (блѣднѣе обыкновеннаго, выходитъ слѣва.) Здравствуй, папа, извини, что заставила ждать — кормила своего маленькаго. (Цѣлуетъ руку.)
Запольевъ. Здравствуй, Вѣрочка! (Цѣлуетъ въ голову.) Я заѣзжалъ къ тебѣ, но не засталъ дома, вѣрно на урокѣ.была.
Вѣра. Да, урокъ давала. Сядемъ. (Садятся справа.)
Запольевъ. Ну, что, внучекъ какъ… здоровъ?
Вѣра. Ничего, здоровъ. Не хочешь-ли взглянуть?.. Онъ не спитъ, у Кати на рукахъ. Принести? (Встаетъ.)
Запольевъ. Господь съ нимъ, не тронь… Послѣ. (Вѣра садится.) Скажи-ка лучше, твое-то здоровье какъ… Ты ужасно блѣдна.
Вѣра. Нѣтъ, ничего. Я отлично себя чувствую… даже бодрѣе, чѣмъ когда-нибудь бывала; если-бъ не несчастіе съ Колей, то… (Кашляетъ.)
Запольевъ. Отлично, говоритъ, себя чувствую, а кашель-то?
Вѣра. Ничего, маленькій катарръ, вѣрно какъ-нибудь простудилась слегка. Напьюсь на ночь теплаго, укутаюсь хорошенько, къ утру опять молодцомъ буду.
Запольевъ (качая головой.) Ахъ, Вѣра, Вѣра… несчастная моя Вѣра!
Вѣра. Полноте, папа, чѣмъ я несчастна? Я такъ довольна была своимъ положеніемъ, своимъ замужествомъ, жизнью съ Колей, что не случись послѣдней бѣды, я-бы считала себя награжденной судьбой даже выше моихъ ожиданій.. Ну, что-жь дѣлать, перетерплю какъ-нибудь; розъ безъ шиповъ не бываетъ. (Насильно-весело.) Не все на небѣ ночь, авось солнышко проглянетъ.
Запольевъ. Утѣшай, утѣшай себя пустой надеждой. Нѣтъ, мой другъ, для тебя солнце закатилось!.. Впереди одинъ горькій, тяжелый трудъ да борьба за существованіе.
Вѣра. Трудъ для меня наслажденіе, да и безъ борьбы что за жизнь, — одно прозябаніе, спячка… Мнѣ-бы только Колю выручить, опять все пойдетъ но-прежнему.
Запольевъ. То-есть кухня, указка, кормленье ребенка, пискъ, плачъ и визгъ… И это она называетъ счастьемъ!
Вѣра. Счастье — очень эластическое слово и относительное понятіе. Другая, можетъ быть, на моемъ мѣстѣ проклинала-бы свою судьбу, а я, напротивъ, довольна, — чего-же вы еще хотите? Я вамъ повторяю, что если теперь худѣю, тревожусь, то за одного Колю; будь онъ сегодня на свободѣ вы завтра-бы меня не узнали.
Запольевъ. Все это отъ тебя, мой другъ, зависитъ.
Вѣра. Это какимъ образомъ?.. Согласиться на ваше предложеніе — разойтись съ Колей?.. Да я скорѣй петлю накину себѣ на шею.
Запольевъ. Безъ тебя ужь объ этомъ похлопотали. Сама жизнь накинула на тебя мертвую петлю.
Вѣра. Фраза, папа. Никакой петли нѣтъ; вотъ собрала уже я три тысячи рублей; вчера послала письмо къ другу Коли, доктору Муравину въ Полтаву, онъ не откажетъ, не такой человѣкъ. Коли своихъ нѣтъ, то займетъ и выручить мужа.
Запольевъ (перебивая.) Ну, и дальше что-жь?
Вѣра. Какъ что-жь?.. Коля будетъ выпущенъ, начнемъ опять вмѣстѣ работать.
Запольевъ. Да! а долго-ли-же опять-то вы останетесь вмѣстѣ?
Вѣра. Конечно, всегда.
Запольевъ. Въ томъ-то и бѣда, что это не конечно… Неужели ты думаешь, что и отказалъ-бы тебѣ въ двухъ, ну, наконецъ, въ пяти тысячахъ рублей и допустилъ дочь до маленькихъ огорченій, а не только до такихъ страданій? Ты плохо меня знаешь. На вѣтеръ, безцѣльно я денегъ бросать не могу. Въ положеніи твоего мужа необходимъ капиталъ сразу въ пятнадцать тысячъ, а такой суммы я дать вамъ не могу, потому что придется самому остаться на старости лѣтъ на улицѣ.
Вѣра. Положимъ, если-бъ ты даже и давалъ, такъ ни я, ни Коля никогда-бы у тебя не взяли. Не въ томъ дѣло. Я не понимаю одного: почему эти двѣ тысячи, которыхъ у меня не достаетъ, ни къ чему не поведутъ?
Запольевъ. Онѣ, пожалуй, поведутъ къ двухъ-трехдневному житью съ тобой твоего мужа.
Вѣра. Это какимъ образомъ?.. Я не понимаю, объясни.
Запольевъ. Дѣло очень просто. Твой мужъ выдалъ той… этой, какъ ее?
Вѣра. Крамолиной.
Запольевъ. Ну, да… Выдалъ три векселя: первый на восемь мѣсяцевъ отъ даннаго числа, второй — на двѣнадцать отъ того-же числа, а третій — на шестнадцать. Ну, ты заплатишь сегодня, положимъ, пять тысячъ, твоего мужа выпустятъ; срокъ второму векселю вышелъ, завтра она внесетъ кормовыя, предъявитъ второй вексель ко взысканію — и черезъ три-четыре дня твой дорогой Коля опять на подножномъ корму въ домѣ Тарасова. Черезъ полтора мѣсяца срокъ выйдетъ третьему векселю — и опять та-же исторія.
Вѣра. Что-же это такое? (Смотритъ изумленно.)
Запольевъ. То-то вотъ, муженьку-то твоему порыцарствовать захотѣлось, а практической простой сметки не хватило, что не откуда ему будетъ заплатить пятнадцать тысячъ втеченіи шестнадцати мѣсяцевъ… Вотъ они, увлеченія сердца, сердечные поры* вы… Да, сердце — всегдашній нашъ врагъ, врагъ ужасный и неумолимый!
Вѣра (ходитъ.) Какая, однако, адская махинація!.. Какъ онъ могъ не сообразить, не понять? Это все Слетышевъ, все это онъ… Какое гнусное, безсердечное созданье! Что-же дѣлать, что предпринять?
Запольевъ. Послушайся меня…
Вѣра (перебивая.) Оставьте… Я сказала вамъ, что только одна смерть меня можетъ разлучить навсегда съ Николаемъ… Нечего объ этомъ и говорить. (Садится и задумывается.)
Запольевъ. Зачѣмъ-же навсегда? Есть еще новая комбинація… Ты не слушаешь?
Вѣра. А что? (Какъ-бы опомнясь.) Виновата, что вы сказали?
Запольевъ. Есть средство получить разомъ пятнадцать тысячъ, не разставаясь съ мужемъ навсегда.
Вѣра (радостно.) Да? Вы говорите, что есть?.. Какая-же, скажите? Сказывайте скорѣй!
Запольевъ. Дѣло въ томъ, что сестра Настасья Васильевна, зная твое настоящее критическое положеніе, забываетъ все прошедшее, она готова дать тебѣ пятнадцать тысячъ, даже помочь Николаю Петровичу первое время въ устройствѣ его жизни, пока онъ опять не войдетъ въ обычную колею, не пріобрѣтетъ практику, что очень трудно въ Петербургѣ послѣ всего случившагося… и вотъ ея условія. Черезъ недѣлю она уѣзжаетъ въ Москву и ты должна сопутствовать ей, — конечно, съ ребенкомъ. Если ей понравится жизнь тамъ, то она проживетъ года два, три; если не понравится, переѣдетъ въ другой городъ, и ты съ ней; можетъ быть, даже поѣдете вмѣстѣ заграницу. Однимъ словомъ, три года ты должна съ ней жить безотлучно. Мужъ можетъ пріѣзжать въ годъ разъ и оставаться съ тобой не долѣе недѣли, но жить въ одномъ городѣ и въ одномъ домѣ съ тобой не имѣетъ нрава… Вотъ ея послѣднія и рѣшительныя кондиціи.
Вѣра. Это ужасно… трехлѣтнее рабство, отчужденіе отъ мужа, жизнь подъ ея властью, лишеніе свободы… Это смерть заживо… Это хуже кабалы… Да и что-же за оригинальныя требованія?
Заполье въ. Что дѣлать — такова женщина! Это ея капризъ, сумасшествіе, назови какъ хочешь, но это ея conditio sine qua non.
Вѣра. Вы думаете, что я соглашусь? Предполагаете?
Заполье въ. Ничего не думаю, пересталъ предполагать, потому что всѣ мои предположенія относительно твоей судьбы оказались мыльными пузырями. Я прихожу теперь къ одному убѣжденію, — что счастіе наше — въ невѣденіи жалкомъ. Въ данномъ случаѣ я являюсь не больше, какъ посыльнымъ сестры; можешь поступать какъ хочешь, ни совѣтовать, ни уговаривать, не отговаривать я не хочу и не буду. Перепишись письмомъ съ мужемъ, обдумайте вмѣстѣ и порѣшите… Я долженъ сейчасъ ѣхать… Ты пришли мнѣ отвѣтъ съ горничной — сестра будетъ ждать вечеромъ твоего либо да, либо нѣтъ. (Встаетъ.) Au revoire, ma chиre. (Цѣлуетъ ее.) Да что съ тобой?.. ты точно каменная… молчишь, а?
Вѣра. Ничего со мной… До свиданія! (Стоитъ на одномъ мѣстѣ.)
Запольевъ (уходя.) Такъ ты пришлешь отвѣтъ, а?
Вѣра. Отвѣтъ будетъ… (Взглянувъ вслѣдъ уходящему отцу.) Папа!
Запольевъ (остановясь.) Ну?
Вѣра. Идти въ кабалу, продать свою свободу, свою личность свое я на три года? (Запольевъ пожимаетъ молча плечами, дѣлая знакъ рукой, что говорить не будетъ. Вѣра машетъ ему рукой, чтобъ уходилъ.) Отвѣтъ будетъ… будетъ отвѣтъ… Я пришлю.
Запольевъ (въ сторону.) Она колеблется… Авось! (Уходитъ.)
Вѣра (молча опускается въ кресло, закрывъ лицо руками. Пауза.) Два предложенія разомъ… Тамъ продажа чести, продажа самой себя, своего тѣла, здѣсь — измѣна убѣжденіямъ, трехлѣтнее пресмыканье, собачья служба за подачку, самовольное рабство… Иного выбора.. другого выхода нѣтъ!.. Петля, мертвая петля! (Разражается истерическими рыданіями.)
Катя (выбѣгая изъ лѣвыхъ дверей.) Что это? Господи-Іисусе! Навзрыдъ плачетъ… Вотъ чудо-то… Слезинки отъ нея никогда не увидишь, а теперь — на-ка, а!! Видно, ужь доняли ее, окаянные, коли такая крѣпкая душенька тронулась, буйное сердечушко слезой колыхнулося Поплачь, родная, поплачь.. Выплачешь горе — легче будетъ…
Вѣра (вставая) Глупость, малодушіе… слезы!.. Ну, что-жь, ну, три года — не вѣчность!.. Надо дѣйствовать, а не рюмить… Кончено, такъ… другого исхода нѣтъ! (Замѣтя Катю.) А это вы, Катя! Мнѣто васъ и надо. (Отходитъ къ большому столу и садится писать, лицомъ къ правымъ дверямъ.) Я сейчасъ письмо напишу къ Колѣ, а вы возьмите извощика и поѣзжайте туда… къ нему… Знаете?.. (Пишетъ записку.)
Катя. Знаю, знаю-съ, Вѣра Дмитріевна: у Измайловскаго моста, въ домѣ Тарасова… Кто вертепы этой не знаетъ!
Вѣра (не поворачиваясь назадъ и продолжая писать.) Да, да… тамъ. (Говоритъ про себя.) Мое рѣшеніе непоколебимо, черезъ недѣлю я… ѣду съ теткой. Не протився этому, другого исхода нѣтъ… Завтра надѣюсь обнять тебя здѣсь… дома… (Дописывая, къ Катѣ.) Если васъ къ нему не пустятъ, отдайте письмо черезъ служителя, тамъ въ конторѣ и получите отвѣтъ, во что-бы то ни стало. (Кончивъ письмо, прочитываетъ про себя.) Такъ, хорошо! (Заклеиваетъ въ конвертъ и надписываетъ адресъ.) А чтобъ не было какихъ тамъ разговоровъ или затрудненій, я вамъ дамъ рубль: кто пойдетъ съ письмомъ, тому вы и подарите, чтобъ скорѣй отвѣтъ отъ Коли вамъ принесъ. (Открываетъ порт-моне.) Кажется, рублевки ни одной! (Разбираетъ деньги. Звонокъ за правой дверью.) Катя, бѣгите, отворите; никого, кромѣ папы, не принимайте.. Я больна… меня дома нѣтъ, всѣмъ отказывайте.
Катя (скрываясь въ дверяхъ налѣво.) Да ужь откажу, не безпокойтесь, не пущу.
Вѣра (стоитъ, облокотясь ладонями на столъ и опустя глаза на письмо.) Саморучный приговоръ… Трехлѣтняя каторга, неволя! (Въ правыя двери вбѣгаетъ Чагановъ; онъ поблѣднѣлъ, пожелтѣлъ и нѣсколько постарѣлъ. Бросаетъ шляпу на письменный столъ.)
Чагановъ. Вѣра… Вѣрочка! (Входитъ сіяющая Катя.)
Вѣра (поднявъ изумленно голову.) Кто это?.. Коля! (Объятія.)
Ча гановъ (цѣлуя и обнимая ее.) Вѣра… милая моя, дорогая… Страдалица! (Рыдаетъ.)
Вѣра. А слезы-то, слезы-то къ чему? Ну, будетъ… не надо!. (Поправляетъ ему волосы и цѣлуетъ въ лобъ.)
Чагановъ. Это отъ радости. (Вытираетъ глаза.) А онъ, гдѣ онъ, мой сынъ?.. Здоровъ, веселъ? (Бѣжитъ къ лѣвымъ дверямъ.)
Вѣра. Осторожнѣй. Онъ заснулъ, не разбуди.
Чагановъ. Спитъ? (Останавливается.)
Катя. Только-что започивалъ, ангельчикъ.
Чагановъ. Я тихо, осторожно взгляну! не разбужу… не взойду! (Отворяетъ дверь налѣво и смотритъ, обнявши одной рукой жену.) Вотъ онъ, вотъ! (Цѣлуетъ Вѣру.) Мы опять вмѣстѣ, опять… (Рыдаетъ.) Неужели насъ опять разлучатъ?.. Нѣтъ, нѣтъ, этого быть не можетъ!..
Вѣра. Не волнуйся-же, сядь, разскажи. (Затворяетъ дверь и отходитъ съ мужемъ налѣво. Садятся.) Ну, полно… будь мужчиной. Какъ это тебя отпустили сегодня? уже поздно, — пятый часъ.
Чагановъ. Какъ отпустили? Я выпущенъ совсѣмъ, я свободенъ.
Вѣра. Свободенъ?! (Изумись.) Кто-же тебя выкупилъ, кто?
Чагановъ (цѣлуя ея руки.) Кому-же это сдѣлать, кромѣ тебя, моя радость… О, Вѣра, какъ ты мнѣ дорога, моя безцѣнная, какъ я люблю тебя!
Вѣра. Да объясни-же толкомъ, какъ все это случилось?
Чагановъ. Не могу я теперь разсказывать. Позвали въ контору, объявили, что я выкупленъ… деньги внесены въ комитетъ и переданы той… этой… Знаю одно, что обработывалъ все дѣло и настаивалъ на моемъ немедленномъ выпускѣ Слетышевъ. Э, да оставимъ это, я свободенъ, счастливъ. Разскажи лучше, какъ ты поживали эти два дня… что твое здоровье, твои уроки, занятія?.. Да что съ тобой, ты такая встревоженная, какъ-будто не рада, что, наконецъ, я на свободѣ! (Направо звонокъ.) Катя, не принимайте никого.
Катя. Слушаю-съ. (Убѣгаетъ направо).
Чагановъ. Вѣра, дорогая моя, что тебя безпокоитъ?.. Ты задумчива, ты взволнована. (Цѣлуетъ руку.)
Вѣра. Я не могу понять, какъ это случилось… Кто?..
Катя (выходя изъ правыхъ дверей съ письмомъ.) Къ вамъ, барыня, письмо съ посыльнымъ. (Подаетъ и проходитъ въ дверь налѣво.)
Вѣра (распечатывая быстро, вынимаетъ оттуда квитанцію.) Что это такое?.. Я ничего не понимаю. Посмотри. (Подаетъ мужу, держа въ рукахъ конвертъ.)
Чагановъ (разсмотрѣвъ.) Это квитанція комитета въ томъ, что пять тысячъ съ процентами по моему векселю Крамолиной получены отъ тебя въ комитетѣ.
Вѣра. Что-о?.. Мной внесены деньги?.. Что это за мистификаціи? (Сжимаетъ конвертъ и чувствуетъ, что въ немъ нѣчто лежитъ.) Постой, въ конвертѣ что-то есть. (Вынимаетъ оттуда визитную карточку.) Визитная карточка… (Читаетъ.) Andrée de Kinine, lieutenant de la garde… (Оборачиваетъ карточку съ другой стороны.) Здѣсь тоже надписано. (Читаетъ.) «Honny soit qui mal у pense! Андрей Кининъ». А-а-а, понимаю! (Подаетъ карточку.)
Чагановъ. Теперь я ничего не понимаю… Что это значитъ? «Да будетъ тому стыдно, кто объ этомъ дурно подумаетъ!»
Вѣра. Деньги за тебя внесъ Кининъ, дѣло ясное!.. Онъ сегодня былъ у меня… Предлагалъ деньги взаймы… но я не хотѣла взять, такъ-какъ онъ не соглашался дать подъ вексель и съ процентами, а… хотѣлъ на честное слово.
Чагановъ. Вотъ вѣдь фатъ, хлыщъ, а человѣкъ съ сердцемъ и честныхъ правилъ!.. Кто-бы ожидалъ отъ него такого рыцарства?
Вѣра (въ сторону.) Негодяй, онъ не оставляетъ своихъ замысловъ. (Громко.) Да, да… удивительно!.. Но, Коля, я не хочу ему быть обязанной, одолжаться… надо заплатить.
Чагановъ. О, непремѣнно!
Вѣра. И чѣмъ скорѣй, тѣмъ лучше… Если возможно -завтра, послѣ завтра… У меня собрано уже три тысячи… Ихъ надо сегодня-же отдать, а остальныя двѣ, если не удастся занять завтра… выдать ему вексель, что-ли… Но только какъ можно поскорѣй… Пока не разочтемся, я не могу, не хочу его видѣть…
Чагановъ. Ну, полно, это ужъ лишнее!.. отчего-же?
Вѣра. Нѣтъ, нѣтъ!.. Если онъ явится сюда, я его не приму, пока не будутъ уплачены всѣ деньги… Ради… ради моего успокоенія сдѣлаемъ такъ, а прошу тебя… Да, ты согласенъ?
Чагановъ. Изволь, но только это странно… Человѣкъ такъ деликатно-обязателенъ, такъ…
Вѣра (снова перебивая.) Это мое непремѣнное желаніе… Это мое убѣжденіе, а я не хочу измѣнить ему.
Чагановъ (цѣлуя руку.) Хорошо, хорошо, милый другъ… Ты во всемъ и всегда вѣрна своимъ убѣжденіямъ, какъ древніе стоики.
Вѣра (смотря на часы.) Однако современному стоику не надо позабывать пословицы — дѣвушка гуляй, да дѣло помни. У меня въ пять часовъ урокъ у Завалиной, пора бѣжать… Ну, прощай-же, дружокъ; къ семи явлюсь, будемъ обѣдать.
Чагановъ. Вѣра, голубчикъ, не уходи, не оставляй меня… Ну, для сегодняшняго радостнаго дня проманкируй урокомъ.. Я тебя прошу… ну, для меня!.. сдѣлай это! (Обнимаетъ.)
Вѣра. Коля, вѣдь мы разстаемся на одинъ только часъ… Это…
Чагановъ. Ребячество… Такъ, знаю, знаю… Что-же дѣлать, такой ужь зародился… Умоляю, подари мнѣ этотъ часъ… Я такъ радъ, такъ невыразимо счастливъ. (Цѣлуетъ руки.)
Вѣра. Ну, что ужь съ тобой дѣлать… Только я сбѣгаю къ Завалиной сказать, что урока сегодня давать не могу, и дамъ дѣвочкѣ какое-нибудь занятіе.
Чагановъ. Можно Катю послать.
Вѣра. Нѣтъ, и не говори, нельзя. (Беретъ со стола шляпку.) Тутъ всего пять минутъ ходьбы туда и назадъ. Ну, до свиданія, милый. (Цѣлуетъ его.) Черезъ десять минутъ буду дома… Я здѣсь, черезъ спальню пройду, на черный ходъ, чтобъ Катю не тревожить. Еще разъ до свиданья, дорогой мой! (Уходитъ въ дверь налѣво.)
Чагановъ (одинъ.) Чудное созданіе, божественная женщина… Столько волненій, ударовъ, страдай и — и ни слезы, ни упрека, ни тѣни неудовольствія… Такая высокая, честная, безкорыстная любовь ко мнѣ… И что я даю ей взамѣнъ всего этого — одно горе, безисходное горе. А впереди — бѣдность, лишенія, трудъ… страшно подумать!.. Теперь я на свободѣ, доволенъ, счастливъ; но срокъ второму векселю вышелъ… Эта ехидна не успокоится и, можетъ быть, завтра-же снова… Позоръ, несчастіе! За увлеченіе молодости, за одну ошибку неопытности такая расплата… (Ходитъ.) Нужно достать десять тысячъ… Муравинъ не отвѣчаетъ… Запольевъ — этотъ эгоистъ меня ненавидитъ… Какая глупость была выдать векселя на такіе сроки… все это Слетышева мерзости! (Смеркается.) Занять у Кинина?.. но онъ послѣ сегодняшняго своего великодушнаго поступка можетъ Богъ знаетъ что подумать объ насъ съ женой… Не дастъ, уклонится, откажетъ… Гдѣ взять, гдѣ?.. (Садится направо къ столу, задумчиво.) Недавно еще было время, когда десять тысячъ для меня ничего не значили… Десять тысячъ… десять тысячъ! (Ударяетъ кулакомъ по столу и вскакиваетъ.) Будь проклято это время! (Въ правыя двери входитъ Слетышевъ и откашливается.)
Чагановъ. Кто это? (Узнавъ.) А, господинъ Слетышевъ, что это вы такъ таинственно… Что вамъ надо здѣсь? (Зажигаетъ на письменномъ столѣ свѣчи.)
Слетышевъ. Дверь входная незаперта, въ передней никого нѣтъ, потому я и вошелъ безъ доклада.
Чагановъ. Безъ доклада, съ докладомъ-ли, — дѣло не въ томъ… Кажется, вы достаточно обрисовались для того, чтобъ не переступать порога моей квартиры…
Слетышевъ. Коля, выслушай…
Чагановъ. Какой я вамъ Коля?.. Послѣ всѣхъ гадостей вы еще осмѣливаетесь называть меня такъ!.. Что, или опять меня сажать въ тюрьму пришли?
Слетышевъ. Николай Петровичъ, вы не вправѣ оскорблять меня, не выслушавъ. Можетъ быть, вамъ, въ вашемъ положеніи, я кажусь негодяемъ, подлецомъ, но…
Чагановъ. Объясненій вашихъ я не желаю слышать, изліяній — еще менѣе… Если у васъ есть какое-нибудь дѣло по вашей спеціальности, можете сказать.
Слетышевъ. Дѣла нѣтъ, но я…
Чагановъ (снова перебивая.) Въ такомъ случаѣ… (указываетъ на дверь) прошу васъ. (Отходить налѣво и садится, отвернувшись отъ него.)
Слетышевъ. Вотъ оно, наше адвокатское положеніе… Изъ пріятеля, изъ друга нажить себѣ врага, переносить оскорбленія, а за что? За честное исполненіе своихъ обязанностей. Да развѣ я васъ посадилъ въ долговое?.. Она, она… эта Мегера…
Чагановъ. Ваша довѣрительница и пріятельница.
Слетышевъ. Довѣрительница — такъ, но пріятельница — никогда. Не будь меня, нашлись-бы на мое мѣсто сотни другихъ… Я дѣлалъ всевозможныя льготы, я хлопоталъ и рыскалъ, чтобъ достать денегъ, я умолялъ на колѣняхъ эту тигрицу переписать векселя, отсрочить… Наконецъ, сегодня обдѣлалъ все освобожденіе менѣе, чѣмъ въ часъ.
Чагановъ. А сроки векселей… Кто ихъ мнѣ написалъ?.. Развѣ я смыслилъ въ этомъ что-нибудь тогда?.. Я довѣрился вамъ, какъ другу; я подписалъ ихъ, почти не понимая, что подписывалъ; вотъ въ какой нравственной ажитаціи я находился тогда… Э, да я измѣняю себѣ, говоря съ вами… Не угодно-ли? (Снова указываетъ на дверь.)
Слетышевъ. Я былъ убѣжденъ, что у этой женщины есть сердце, что у нея не хватитъ духу…
Чагановъ. Безъ объясненій!.. вы мнѣ гадки! Оставьте меня.
Слетышевъ (какъ-бы не слыша.) Не станетъ наглости лишить васъ свободы… Сегодня я увидѣлъ свою ошибку, сегодня я увѣрился, что это за адски-мстительная натура- Я пришелъ предупредить васъ.
Чагановъ (раздраженно.) Уйдете-ли же вы, наконецъ?
Слетышевъ. Выгоните меня, но я скажу, что считаю своей нравственной обязанностью сказать, хотя-бы мнѣ это стоило личнаго оскорбленія… Я испорченный, погрязшій въ матеріальныхъ стремленіяхъ человѣкъ, я легко вхожу въ сдѣлку съ своей адвокатской совѣстью, по разбойникомъ не былъ — невинныхъ людей не рѣжу, не убиваю, да!.. Я не упалъ еще до такой степени безнравственности, чтобъ не щадить честныхъ женщинъ. Я никогда не только не ставлю имъ тайныхъ ловушекъ, но и обнаруживаю подобные капканы, гдѣ ихъ нахожу.
Чагановъ. Довольно чепуху пороть… Въ послѣдній разъ я васъ честью прошу — уходите.
Слетышевъ. Я вамъ говорю, я началъ и кончу*
Чагановъ (вскакивая.) Послѣ этого — вонъ!
Слетышевъ. Я пришелъ избавить васъ отъ тюрьмы и спасти честь вашей жены.
Чагановъ (бросаясь на него.) Я задушу тебя своими руками!
Слетышевъ (удерживая его.) Опомнитесь… Кулачная расправа ни къ чему не поведетъ — я васъ сильнѣе. (Чагановъ стоятъ съ сжатыми кулаками.) Слушайте… Я сейчасъ былъ позванъ Крамолиной, она требовала, чтобъ я взялъ второй вексель и посадилъ васъ въ тюрьму… Я отказался наотрѣзъ… Это не все: Крамолина хочетъ вамъ мстить до конца; въ нее влюбленъ Кининъ и въ то-же время увлеченъ вашей женой…
Чагановъ. Ужасъ, ужасъ! (Схватываетъ себя за голову.)
Слетышевъ. Эта Мегера, эта фурія, узнавъ про послѣднее увлеченіе Кинина, поставила ему въ непремѣнное условіе, чтобъ честь вашей жены была запятнана… Вотъ почему Кининъ такъ великодушно заплатилъ сегодня за васъ эти пять тысячъ…
Чагановъ (дрожа всѣмъ тѣломъ беретъ за руку Слетышева.) Поклянитесь прахомъ вашего отца, вашей матери, своей гадкой душонкой, своей скверной, никому ненужной жизнью… всѣмъ, что вы считаете для себя дорогимъ, — что это не новая выдумка, что это правда?
Слетышевъ. Клянусь, сто разъ клянусь. (Чагановъ стоитъ какъ окаменѣлый.) Мой совѣтъ вамъ: возьмите съ собой жену и уѣзжайте куда-нибудь въ провинцію, въ деревню, дайте потухнуть огню… Скройтесь куда-нибудь, бѣгите.
Чагановъ. Бѣжать?! Нѣтъ… Я вырву у нихъ мое счастье или, или… (Какъ безумный бѣжитъ къ столу и беретъ шляпу.) Такъ жить нельзя, нѣтъ… Или они, или я… а онъ, сынъ, Митя? (Распахивая лѣвыя двери.) Спитъ… спитъ!.. Молись, молись за твоего несчастнаго отца… если…
Слетышевъ (струся, держитъ его за руку.; Что съ вами? Что вы хотите дѣлать? Куда вы?
Чагановъ. Что? Куда я? Я — туда. Вѣрѣ ни слова объ этомъ, иначе… Не уходить, я скоро ворочусь… жди меня, а если… (Вырывается.) О, нустите меня… Я спасу тебя, Вѣра, спасу! (Убѣгаетъ направо.)
Слетышевъ (одинъ, посмотрѣвъ въ дверь налѣво.) Улетѣлъ, какъ сумасшедшій… Не надѣлалъ-бы онъ бѣдъ, какой-то сдѣлался вдругъ Orlando furioso… Если онъ вломится туда? Вздоръ! Что можетъ сдѣлать этотъ кислякъ? Протрясется на извощикѣ, вѣтромъ его обдуетъ — и все пройдетъ!.. Нѣтъ, каковъ Кининъ-то! конкурировать со мной вздумалъ, интригу тоже ведетъ… ужъ сегодня вдовушка и не смотритъ, начинаетъ третировать меня en canaille. Сначала было-думала отдать мнѣ второй вексель, потомъ взяла назадъ… Неужели промахнусь, уступлю этому двуногому плотоядному? Ни за что!.. Здѣсь завернуто, кажется, хорошо: Чагановы Кинина на порогъ не пустятъ, а безъ Вѣры у Крамолиной онъ/ ничего не подѣлаетъ… Dieu sait, изъ чего онъ бьется! Деньжищъ у разбойника бездна, неужели влюбился? Нѣтъ, это одна плотоядность… А что-бы тамъ ни было, diable m’emporte, если я тебѣ не сдѣлаю этого. (Дѣлаетъ движеніе боксера.) Allez vous’en! couchez vous bien!..
Вѣра (выходя изъ лѣвыхъ дверей.) Коля! (Отступая.) Ахъ, это вы! Или новое несчастіе грозитъ намъ? Что вамъ угодно?
Слеты шовъ. Я говорилъ съ вашимъ мужемъ… (Въ сторону.) Удрать-бы поскорѣе! (Смотритъ на шляпу, которую положилъ на столъ слѣва и около которой стоитъ Вѣра.)
Вѣра (озабоченно осматривается кругомъ.) А гдѣ Коля?
Слетышевъ. Онъ… онъ ушелъ сейчасъ… Онъ придетъ.
Вѣра. Куда ушелъ, зачѣмъ? Скажите, куда?
Слетышевъ. Право, я не знаю… хорошенько… Онъ, кажется, поѣхалъ къ Кинину, благодарить за его любезность.
Вѣра. Лжете, неправда… Тутъ что-то не такъ… Что случилось здѣсь, гдѣ мужъ?
Слетышевъ (стараясь незамѣтно взять шляпу.) Могу васъ завѣрить, что ничего не произошло… Честь имѣю кланяться. (Хочетъ взять шляпу, Вѣра предупреждаетъ его.)
Вѣра. Ложь и ложь! Вы являетесь всегда какъ мой злой геній, вы не посмѣли-бы явиться безъ дѣла. Зачѣмъ вы здѣсь, говорите?
Слетышевъ. Я приходилъ только объяснить наши недоразумѣнія, могу васъ увѣрить.
Вѣра. Неправда! Почему-же мужъ ушелъ, а вы остались здѣсь одни? Говорите, я хочу знать, я требую, гдѣ мужъ?
Слетышевъ. При всемъ желаніи сдѣлать вамъ угодное, я не могу вамъ сказать! Позвольте попросить шляпу, у меня есть дѣло.
Вѣра. Пока вы не разскажете всего, что здѣсь произошло, вы отсюда не выйдете.
Слетышевъ. Mais, madame…
Вѣра. Садитесь и говорите все… но только правду. (Садится.)
Слетышевъ (садясь, въ сторону.) Влетѣлъ! Flambé!
ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.
правитьЛюбовь Михайловна Крамолина.
Матрена Ивановна Кокуркина.
Графъ Владиміръ Андреевичъ Лопыревъ.
Николай Петровичъ Пагановъ.
Сергѣй Ильичъ Слетышевъ.
Марьи Антоновна Вермутская.
Андрей Матвѣевичъ Кининъ.
Вѣра Дмитріевна.
Околодочный.
Слуга Крамолиной.
Декорація перваго дѣйствія. Вечеръ. На каминахъ горятъ, канделябры. Направо, на столѣ у козетки, горящій карсель. Портьера алькова поднята, тамъ видна образная, съ двумя лампадками и цвѣтнымъ зажженнымъ фонаремъ, который привѣшенъ къ потолку алькова; слѣва горитъ каминъ.
ЯВЛЕНІЕ I.
Крамолина и Кининъ.
При поднятіи занавѣса направо, на козеткѣ, полу-лежитъ Крамолина; визави въ креслѣ сидитъ Кининъ съ сигарой. На столикѣ.передъ ними крюшонъ съ шампанскимъ и двумя недопитыми стаканами.Кининъ. Мнѣ жаль Чаганову, parole d’honneur — жаль… Elle est chaste, comme un ange… Если-бъ не желали этого вы, а никогда-бы не рискнулъ явиться къ ней Донъ-Жуаномъ, нарушить ея спокойствіе… Мнѣ ее жаль, ma parole.
Крамолина. Давно-ли явилась такая сострадательность къ женщинѣ?.. Какая идилія, ха, ха, ха! (Смѣется.)
Кининъ. Вы не допускаете во мнѣ даже состраданія… c’est triste.
Крамолина. Подите вы съ вашимъ состраданіемъ… Пейте-ка лучше вино. (Пьетъ.)
Кининъ (тоже пьетъ.) Ma parole!… Я могу влюбиться въ дѣвочку платонически, идеально… клянусь!
Крамолина. Ха, ха, ха! Вы способны влюбиться идеально?.. Вашъ идеализмъ — голодъ матеріализма, не болѣе… У васъ, какъ и у большей части мужчинъ вашего полета, первое условіе въ любви — разнообразіе и новизна. Не сердцемъ, не умомъ привлекаетъ васъ женщина, а только одной наружностью.
Кининъ. Madame!
Крамолина. Конечно… Посмотрите кругомъ: мужъ брюнетки влюбляется въ блондинку, мужъ женщины полной ищетъ худощавой… Вы до того пресытились любовью, до того развратили свое воображеніе, что жаждете одной чувственной грязи; даже самая красота потеряла для васъ цѣну и обаяніе, — иначе чѣмъ-же объяснить такое очень нерѣдкое явленіе, что мужъ женщины-красавицы ухаживаетъ за уродиной?… Не вы бы мнѣ это разсказывали!.. Пейте! (Пьетъ, вытираетъ губы и роняетъ платокъ.)
Кининъ (поднимая.) Ah, c’est une admirable chose! (Разсмотрѣвъ платокъ и подавая.) Вашъ платокъ — островокъ батиста среди океана кружевъ. (Подаетъ.)
Крамолина (беретъ.) Ah, tiens!.. Въ какомъ романѣ вы вычитали эту фразу?.. Вѣдь не сами-же выдумали такое сравненіе.
Кининъ (обиженно.) Могу васъ завѣрить, что я… я ничего не читаю.
Крамолина (хохочетъ.) Это ужъ лучше всего, ха, ха, ха! (Пауза. Кининъ хмурится и крутитъ усы.) Что-же вы замолчали?.. (Взглянувъ на него.) Э, да вы хмуритесь… Я терпѣть не могу надутыхъ физіономій… Или извольте быть со мной веселымъ, пейте, разговаривайте, или убирайтесь.
Кининъ. Но согласитесь, я цѣлый годъ, какъ мальчишка… comme un gamin… стараюсь доказать свое чувство къ вамъ…
Крамолина (съ пренебреженіемъ.) Не старайтесь!.. Никто васъ не проситъ.
Кининъ. Mais, mon Dieu!.. Я не въ силахъ этого сдѣлать… Я…
Крамолина (прерывая, его.) Безъ спряженія глагола люблю".
Кининъ. Я не знаю, а quoi m’en tenir… Вы мнѣ не хотите вѣрить… Мало развѣ я вамъ далъ доказательствъ моей преданности… моего искренняго… чувства… Вамъ угодно было, чтобъ я увлекъ Вѣру Чаганову… Я дѣлаю это… Я бросилъ съ этой цѣлію сегодня пять тысячъ.
Крамолина (вставая.) Это что такое?.. Ужь не упрекъ-ли, не сожалѣніе-ли объ этихъ пяти тысячахъ?.. (Встаетъ и беретъ конвертъ съ деньгами съ бюро. Кладя передъ Кининынъ на столъ..) Вотъ онѣ — возьмите! (Полуложится на кушеткѣ.)
Кининъ. Вы меня обижаете, Любовь Михайловна… Я разъ сказалъ, что жертвую ихъ au profоt des pauvres… и… не возьму… Я напомнилъ объ нихъ не съ цѣлію рисоваться… Если-бъ не проболтался обо всемъ Слетышевъ, вы-бы никогда не узнало, что я внесъ эти деньги за Чаганова… О, mon Dieu, je suis un homme d’honneur!.. И вы предполагаете… Я жизнь свою готовъ отдать, и вдругъ… и вы… О, ciel!
Крамолина. Чего-же вы хотите?.. Я вамъ сказала, что въ чувство ваше вѣрю.
Кининъ. Cela n’est pas encourageant!.. Я вижу одну холодность, одно…
Крамолина (перебивая.) И до тѣхъ поръ, пока не исполните вашего условія до конца, ничего другого не дождетесь… Дайте мнѣ доказательство, что Чаганова увлечена вами, тогда другое дѣло, а то одни слова и слова… Въ слова я не вѣрю.
Кининъ. Да какія-же еще доказательства?
Крамолина. Ну, пусть я увижу ее въ оперѣ, въ бельэтажѣ, не въ нигилистическомъ костюмѣ… Пусть она выѣзжаетъ въ своемъ экипажѣ кататься по Невскому и по Морской… Мало-ли чѣмъ можно доказать… Не мнѣ васъ учить этому!.. Однако, знаете, что?.. Убирайтесь-ка отсюда: я утомлена, хочу отдохнуть, можетъ быть, усну. (Кининъ стоитъ молча, покручивая усы.) Voyons, cher ami, допьемъ стаканы. (Подаетъ ему стаканъ, другой беретъ себѣ.) Чокнемся. (Чокаются и пьютъ.) А теперь faisons la paix и… au revoir! (Протягиваетъ руку.)
Кининъ (цѣлуя руку.) И не болѣе, какъ поцѣлуй руки… не болѣе?
Крамолина. Что-же мнѣ вамъ дать? Не локонъ-же своихъ волосъ, какъ дарятъ горничныя писарямъ. (Отнимаетъ руку.) До свиданія!
Кининъ. Такъ рѣшено? (Беретъ кепи.) Вечеръ проводимъ en compagnie intime? Сначала Буфъ, потомъ маскарадъ.у "купцовъ, " потомъ тройки, Доротъ, а?
Крамолина (закрывъ глаза.) Въ Буфѣ буду, а тамъ увидимъ… Сплю… убирайтесь!
Кининъ (страстно на нее посматривая.) Ah, quelle femme!.. Quelle beauté!.. Да, женщина будетъ моей могилой, parole! (Уходитъ.)
Крамолина (открывъ глаза.) Ушелъ… наконецъ ушелъ. (Встаетъ.) Какъ онъ мнѣ противенъ… Какъ все это гадко, мерзко, безнравственно!.. Что мнѣ сдѣлать съ моимъ сердцемъ, чѣмъ заставить позабыться?… Чѣмъ я стала?.. Бесѣда съ Кининымъ tête-à-tête, шампанское послѣ обѣда въ будуарѣ… Поѣздка въ маскарады… тройки… Дороты… Это общество?!. Паденіе, полное паденіе… смерть заживо!.. А онъ?.. Онъ теперь счастливъ, свободенъ… Они вмѣстѣ проклинаютъ меня… Онъ шепчетъ ей слова любви, она слушаетъ его съ упоеніемъ, съ восторгомъ… А я?.. Одна, отверженная, оскандаленная, падшая женщина. (Задумывается, облокотясь на столъ.) Оставить ихъ въ покоѣ? Никогда! (Увидя конвертъ съ деньгами.) Ахъ, эти деньги! (Беретъ пакетъ, звонитъ, отходитъ къ бюро и надписываетъ адресъ на конвертѣ.) Поскорѣй отослать ихъ, онѣ жгутъ мнѣ руки.
Крамолина (вошедшему слугѣ.) Попросите ко мнѣ Матрену Ивановну. Она дома?
Слуга. Дома-съ.
Крамолина. Позовите. (Слуга уходитъ.) Какая тоска, какая безысходная, вѣчная тоска… Хоть-бы поскорѣй!.. (Вошедшей Кокуркиной.) Матреша! Вотъ въ этомъ пакетѣ пять тысячъ рублей съ чѣмъ-то… ну, тамъ перечтешь. Отвези эти деньги… только поѣзжай не на своихъ лошадяхъ, а на извощикѣ… отвези въ канцелярію градоначальника… Это я жертвую въ пользу бѣдныхъ, только ты не говори, что отъ меня, а отъ неизвѣстнаго…
Кокуркина. Что вы, Любовь Михайловна, это даже странно вообразить себѣ… Время сами видите, къ ночи, теперь ужь восьмой часъ, и я явлюсь въ канцелярію… Это очень будетъ изумительно.
Крамолина. Ахъ, да! (Улыбаясь, про себя.) Я совсѣмъ голову потеряла, забыла даже, что теперь вечеръ… (Громко.) Да, да, дѣйствительно, неудобно… Ну, до завтра оставимъ. (Бросаетъ пакетъ въ бюро и садится около него.)
Кокуркина. Даже и невозможно, теперь въ канцеляріи никого нѣтъ… Всѣ лица служащія при своихъ семействахъ.
Крамолина. Да, да… Извини, что я побезпокоила тебя понапрасну, иди-себѣ съ Богомъ! (Склоняетъ голову на руки.)
Кокуркина. Что вы, Любовь Михайловна, какое безпокойство! мнѣ даже всякая ваша порученность въ одно пріятное удовольствіе.
Крамолина. Хорошо, хорошо… Иди, я хочу письма кой-какія написать. (Кокуркина переминается на мѣстѣ.) Что съ тобой?
Кокуркина. Нужно-бы мнѣ кое-что… секретное вамъ передать, да боюсь, какъ-бы васъ не потревожить, не испугать.
Крамолина. Опять какая-нибудь сплетня?.. Опять хочется ссоры и непріятностей?..
Кокуркина. И даже совсѣмъ напротивъ, а я только для предупрежденія, какъ сама, своими собственными глазами видѣла… да, сама!
Крамолина. Что такое видѣла?.. Говори.
Кокуркина. Охъ, страшно… Не испугать-бы.
Крамолина. Не фокусничай, не серди меня… Ну?..
Кокуркина. Ходитъ… (Таинственно.) Ходитъ…
Крамолина. Этакое наказанье… Кто ходитъ, гдѣ?
Кокуркина. А по тротуару… Разъ-разъ, разъ-разъ, взадъ и впередъ… Ходилъ, ходилъ. Собственными видѣла.
Крамолина. Матрена Ивановна, лучше уходи… Не выводи ты меня изъ терпѣнія… Я опять тебя прогоню и ужь не прощу тебя, не приму опять. Не играй комедій со мной.
Кокуркина. Ахъ, ей-богу, Любовь Михайловна, я изъ опасенія, можетъ быть, на счетъ вашей драгоцѣнной жизни, а вы сейчасъ комедіи… Это даже обидно!
Крамолина. Насчетъ моей драгоцѣнной жизни?.. Ха, ха, ха, это что-то новенькое изобрѣла?
Кокуркина. И даже не думала… А, конечно, для чего ему ходить противъ самаго дома и все разъ-разъ, взадъ и впередъ… и руку правую въ пальто держитъ, прячетъ… Это что такое можетъ обозначать, для чего?.. Надобно сообразить.
Крамолина. Нѣтъ, это просто мученье! Страсть дурой прикидываться. Отвѣчай пожалуйста однимъ словомъ на мои вопросы. Кто ходитъ?!
Кокуркина. Да неужели вы не сообразили изъ моихъ словъ?..
Крамолина (рѣзво.) Отвѣчай, кто?
Кокуркина. Ахъ, Господи, кто… Онъ, Чагановъ, Николай Петровичъ.
Крамолина. Что-о?.. Чагановъ… Гдѣ ходитъ?
Кокуркина. Да ужь я говорила: передъ домомъ нашимъ, по тому тротуару, все взадъ и впередъ, разъ-разъ, и на окно взглянетъ… а потомъ опять пошелъ разъ-разъ.
Крамолина (просительно.) Ну, Матреша, полно, брось хоть разъ свою странную привычку, разскажи какъ слѣдуетъ… Сядь сюда.
Кокуркина (въ сторону.) То-то Матреша, запѣла! (Вслухъ.) Да я съ полной сердечной готовностью, Любовь Михайловна, только боюсь, не напугать-бы какъ. (Садится.) Еще до обѣда было, такъ около пяти часовъ, подъѣхалъ на извощикѣ господинъ въ шляпѣ и спросилъ дворника — дома-ли вы, дворникъ у тамбура, у подъѣзда снѣгъ чистилъ.
Крамолина (нетерпѣливо.) Ну, безъ подробностей… поскорѣй!
Кокуркина. Дворникъ отвѣтилъ, что дома нѣтъ. Вотъ этотъ господинъ и сталъ ходить: разъ-разъ, взадъ и…
Крамолина. Ахъ, да не мучь ты меня… дальше, дальше!
Кокуркина. А дальше — дворникъ швейцару указалъ, по подозрительности этой, что все разъ-разъ… А швейцаръ мнѣ указалъ, когда я внизъ въ швейцарскую сошла, чтобъ къ себѣ въ комнату пройти… Я взглянула въ окно — сейчасъ и узнала, какъ подъ фонарь-то онъ прошелъ, свѣтомъ его всего озарило… осанка, ростъ — все его, Чаганова, да-а-съ!
Крамолина. Ну, и только?
Кокуркина. Мало вамъ этого?.. Цѣлые два часа ходилъ, минутъ за пять, какъ вамъ пріѣхать, ушелъ… Ужь тутъ что-нибудь недоброе у него на умѣ есть… Съ оглядѣньемъ вы, Любовь Михайловна, въ карету-то садитесь.
Крамолина. Вотъ у тебя тамъ все глупости на умѣ… Чего тутъ съ оглядѣньемъ?
Кокуркина. А руку-то подъ пальтомъ прячетъ… Что это можетъ означать, какое намѣреніе?
Крамолина (улыбаясь.) А какое?
Кокуркина. А такое, что вынетъ левольверъ, бацъ! — и кончено.
Крамолина. Ну, что-жь, и убьетъ меня; ненужнымъ человѣкомъ на свѣтѣ меньше будетъ.
Кокуркина. Господи помилуй, какія вы объ себѣ отчаянности произносите… Это даже грѣхъ… и слышать крайняя непріятность!
Крамолина. Не бойся, Матреша, не убьетъ… Онъ думать-то обо мнѣ забылъ… Такихъ ничтожностей, какъ мы, не убиваютъ… за насъ даже на дуэль не выходятъ… Будь покойна, не убьетъ, да еще на улицѣ…
Кокуркина.. А ну, какъ вздумаетъ въ домъ придти?
Крамолина. Что-же, очень буду рада видѣть.
Кокуркина. Что вы, Любовь Михайловна, полноте, страхъ какой… вы это въ насмѣшку надо мной.
Крамолина (звонитъ.) А вотъ, чтобъ доказать тебѣ, что я не смѣюсь. (Вошедшему слугѣ.) Если придетъ когда-нибудь Николай Петровичъ Чагановъ, всегда просить, скажите объ этомъ швейцару и всей прислугѣ. Больше ничего, можете идти. (Слуга уходитъ.)
Кокуркина. Ангелъ-хранитель… А вдругъ придетъ, да разъ — бацъ… Я не выйду, воля ваша не выйду!
Крамолина. Можешь не выходить, никто тебя не проситъ. Не тревожься — ни стрѣлять не станетъ, ни явится сюда. Я его знаю… Ну, иди-же къ себѣ, мнѣ надо замяться.
Кокуркина. Да, говорите, чужая душа — потемки… Вдругъ — бацъ!
Крамолина. Ахъ, оставь-же меня!
Кокуркина. Иду, иду. (Проходя, въ сторону.) Безстрашная какая!.. Нѣтъ, тутъ, по тротуару, разъ-разъ о руку (показываетъ) такъ… Это много значитъ! Вынулъ левольверъ, бацъ!.. (Закрываетъ лицо.) Ужасть какая! (Уходитъ направо.)
Крамолина. Неужели онъ задумалъ что-нибудь такое?.. Нѣтъ, онъ не таковъ. Ей просто показалось, или выдумала… А если-бъ онъ пришелъ?.. (Стукъ въ лѣвую дверь.) Войдите!
Слуга (войдя.) Графъ Владиміръ Андреевичъ Лопыревъ.
Крамолина. Просите. (Слуга уходитъ.) Что, если онъ въ самомъ дѣлѣ явится?.. Я не выдержу характера, я расплачусь, я…
Крамолина (идя на-встрѣчу Лопыреву.) Ахъ, крестный, здравствуйте. (Цѣлуетъ руку.)
Лопыревъ (не отвѣчая на поцѣлуй, холодно.) Bon soir, ma filleule. (Садится и замѣтивъ крюшонъ.) Это что такое?
Крамолина. Шампанское.
Лопыревъ. У тебя въ будуарѣ… крюшонъ шампанскаго… два стакана… Накурено сигарой…
Крамолина (садясь.) Что*же это васъ такъ удивляетъ?
Лопыревъ. Меня не удивило-бы подобное явленіе въ кабинетѣ какого-нибудь фата, гуляки, великосвѣтскаго хлыща въ родѣ Кинина, но въ будуарѣ моей крестницы, въ будуарѣ madame Крамолиной… Признаюсь… Parbleu, cela m'étonne!.. Кто это у тебя здѣсь пьянствовалъ?.. даже недопитый стаканъ.
Крамолина. Это мой недопитый стаканъ… Это я пьянствовала съ Кининымъ.
Лоныревъ. Ты-ы?.. Съ Кининымъ?.. Ужь не въ бесѣдѣ-ли tête-à-tête.
Крамолина. Вы угадали, да… tête-à-tête съ Кининымъ… Вы его не долюбливаете, а?
Лопыревъ. Ни любви, ни ненависти я къ животнымъ плотояднымъ вообще не питаю, а отъ животнаго дикаго, къ тому-же еще двуногаго, я просто убѣгаю.
Крамолина. Ужь будто Кининъ похожъ на дикаго человѣка… Это ужь слишкомъ!
Лопыревъ. Нисколько! Чѣмъ онъ отличается отъ дикаго человѣка? Желудокъ его всегда полонъ, тѣло покрыто полотномъ и сукномъ вмѣсто охры и жира, похоть неудержимая, вмѣсто мозгу — одни мускулы, грудь высокая, ноги крѣпкія — словомъ, великолѣпное животное, доведенное до высочайшей степени физическаго развитія, отъ головы до пятокъ.
Крамолина. Приговоръ и опредѣленіе личности Кинина черезчуръ несправедливы и рѣзки. Онъ ужь тѣмъ отличается отъ дикаго, что его понятіе о женской красотѣ самое утонченное.
Лопыревъ. У Кинина-то, ха, ха, ха!.. Понятіе подобныхъ господъ о женской красотѣ можетъ быть выражено тремя словами: молодость, здоровье и статность; духовная прелесть ума и живости, нюансы и привлекательность красивыхъ чертъ лица, изящество подробностей ими вовсе не цѣнятся.
Крамолина. Да кѣмъ и гдѣ это цѣнится?.. Не въ вашемъ-ли высшемъ свѣтѣ?.. Вѣдь Кининъ, если не представитель, то, во всякомъ случаѣ, не послѣдній изъ петербургской золоченой молодежи, ему открыты всѣ аристократическіе салоны, онъ самъ аристократъ.
Лопыревъ. Кининъ — аристократъ? ха, ха, ха! Не потому-ли, что его отецъ откупщичествомъ, разными мошенническими поставками и постройкой пресловутой провальной желѣзной дороги оставилъ сынку въ наслѣдство миліонъ?.. Хорошъ аристократъ, у котораго традиціи — нажива мошенничествомъ, грабежемъ народа и государства, а идеалы — куль червонцевъ, гаремъ статныхъ и разнообразныхъ по внѣшности женщинъ!.. Да, это аристократъ Демидова сада, Дюсо, Бореля, Дорота, Сюзетъ и разныхъ увеселительныхъ заведеній, куда истый аристократъ и дороги не знаетъ.
Крамолина. Однако, и вы, крестный, хоть истый аристократъ, не брезгали когда-то Демидовымъ садомъ.
Лопыревъ. Да!.. Но я являлся туда не какъ habitué… Я покровительствовалъ искуству, содѣйствовалъ успѣху таланта. Я тутъ дѣйствовалъ въ силу традиціи, я исполнялъ только свою нравственную обязанность — Лопыревы всегда были вѣрные слуги искуства и патронировали дарованія… Да, мы не чета современному молодому поколѣнію, этимъ неучамъ, самодовольнымъ въ своей глупости, обидчивымъ эгоистамъ, живущимъ только въ свое чрево… Мы умѣли жить и давали жить другимъ, а они?.. Э, да будетъ объ этомъ; только себя раздражать, а я и безъ того сегодня не особенно хорошо настроенъ. Надняхъ я уѣзжаю за-границу.
Крамолина. Какъ такъ?.. Развѣ вы не получили мѣста предсѣдателя этой новой комисіи, какъ ожидали?
Лопыревъ. Нѣтъ, не подучилъ.
Крамолина. Это удивительно!
Лопыревъ. Нисколько. Но не въ томъ дѣло. Я къ тебѣ пріѣхалъ съ предложеніемъ, не желаешь-ли ты со мной сдѣлать вояжъ по Европѣ?
Крамолина. Нѣтъ, крестный, не имѣю ни малѣйшаго желанія. Никакихъ перемѣнъ въ жизни, ничего не желаю, видно становлюсь стара.
Лопыревъ. Напрасно… Тебѣ отъѣздъ изъ Петербурга на годикъ, на два, необходимъ. C’est un conseil d’ami, que je te donne.
Крамолина. Это почему необходимъ?
Лопыревъ. Ты сама это очень хорошо понимаешь… Мнѣ тебѣ нечего объяснять… Все это такъ не можетъ продолжаться, надо когда-нибудь положить всему этому конецъ.
Крамолина (раздраженно.) Чему-же всему этому, я бы желала знать
Лопыревъ (указывая на крюшонъ.) Да вотъ хоть-бы этому… бесѣдамъ tête-à-tête съ разными Киниными, Ганцбергами, Слетышевими и… и многому другому, что мнѣ очень не нравится.
Крамолина. Что-же это многое, что вамъ не нравится?.. Пожалуйста, говорите, не стѣсняйтесь!
Лопыревъ. Твоя манера держать себя ужъ черезчуръ sans gène… Твое веселье, чтобъ не сказать — кутежи съ молодежью среди бѣла дня…
Крамолина. Это вамъ не нравится? Вамъ-бы хотѣлось, чтобъ я подражала вашимъ великосвѣтскимъ барынямъ, всегда носила маску? Ну, нѣтъ я ея не надѣну — свое лицо, какъ-бы некрасиво ни было, всегда лучше гнусной маски. Вы противъ того, что я веселюсь среди бѣла дня, а не ночью, при опущенныхъ сторахъ и портьерахъ, какъ это дѣлается въ свѣтѣ? Полноте!.. Явный грѣхъ во сто тысячъ разъ лучше тайнаго…
Лопыревъ. Положимъ, что и такъ, но ты не будешь-же утверждать, что всѣ эти Кинины, однимъ словомъ, среда, въ которой ты вращаешься, была-бы тебѣ по вкусу.
Крамолина. Что-жь дѣлать!.. Я становлюсь лакомкой, и если нѣтъ роскошнаго персика, то довольствуюсь упавшимъ яблокомъ.
Лопыревъ. Можно быть лакомкой, но зачѣмъ-же объявлять всѣмъ и каждому объ этой слабости?
Крамолина. Особенной надобности нѣтъ и скрывать.
Лопыревъ. Нѣтъ, есть надобность! Ты дѣлаешься притчей во языцѣхъ, далеко не доблестной героиней дня, на тебя уже начали показывать пальцами, послѣ скандала у Чаганова на вечерѣ. Чего тебѣ еще хочется? Или ты бьешь на то, чтобъ передъ тобой закрылись двери всякаго мало-мальски порядочнаго дома, чтобъ твои прежніе знакомые при встрѣчѣ съ тобой на улицѣ отворачивались или вмѣсто учтиваго поклона награждали тебя двусмысленной улыбкой? Тебѣ хочется этой извѣстности, къ такой славѣ ты идешь?
Крамолина. Чего мнѣ хочется, чего я добиваюсь, къ чему я иду — это мое личное дѣло и никому я отчета не обязана давать въ своихъ поступкахъ. Да и что за дѣло кому до меня… Что это за опека?
Лопыревъ (возмутясь.) Мнѣ есть дѣло, я твой крестный отецъ, душеприкащикъ и другъ твоего покойнаго мужа, имя котораго ты безчестишь своимъ поведеніемъ.
Крамолина. Что-о?
Лопыревъ. Да, ты не видала меня еще такимъ, погляди, полюбуйся… Терпѣніе мое истощилось, я цѣлый годъ смотрѣлъ сквозь пальцы на твои неистовства, теперь не могу… свѣтъ въ меня бросаетъ грязью за тебя, ты оскорбляешь своимъ поведеніемъ память моего друга, позоришь, наконецъ, самого меня… Я не потерплю разврата.
Крамолина. Какъ вы смѣете мнѣ говорить это?
Лопыревъ. Смѣю, — я твой второй отецъ, я тебя воспиталъ, образовалъ, вывелъ на дорогу, далъ мѣсто въ свѣтѣ, наконецъ я твой другъ…
Крамолина (прерывая.) Стойте, довольно! Не другъ вы мнѣ, а врагъ… да, врагъ… Слушайте. Моимъ назначеніемъ была, можетъ быть, спокойная, безвѣстная жизнь въ простомъ семействѣ съ любящими дѣтьми и мужемъ, — жизнь, которая погибла для меня и которую вы отняли, выдавъ меня за Крамолина. Вы мнѣ дали мѣсто въ свѣтѣ? Кого и что я тамъ нашла? Много богатства, часто фальшиваго, много блестящихъ фразъ и повсемѣстный скандалъ, скандалъ повсюду. Въ гостиныхъ — громъ фразъ и трескъ скандаловъ, въ театрѣ вашемъ французскомъ — драмы безчестныхъ страстей, каскадъ, раздѣтыя танцовщицы, которыхъ свѣтъ за ихъ безстыдныя движенія награждаетъ рукоплесканіями и нерѣдко тысячными подарками… Въ сторублевыхъ ложахъ оперы — выставка голыхъ плечъ и спинъ, на балахъ — то-же, въ салонахъ — то-же. А ваши свѣтскіе разговори, свѣтскіе взгляды? Они блестящи, отполированы снаружи, но содержаніе ихъ вѣчно грязное, сальное. Для васъ нѣтъ ничего святого, нѣтъ вѣрованій, убѣжденій, религіи, нѣтъ ничего, надъ чѣмъ-бы вы не издѣвались. Добродѣтель, нравственность, родина, любовь въ народу — все пустые звуки, слова. Вы ничего не уважаете, кромѣ богатства; свѣтъ зѣваетъ, когда его вызываютъ на мысль и чувство, и кричитъ до хрипоты, когда передъ нимъ развратно канканируетъ женщина. Онъ не хочетъ восхищаться ничѣмъ, кромѣ скабрезныхъ шутокъ и скандаловъ… И вы считаете своей заслугой, кичитесь, чванитесь, что бросили меня въ эту адскую пропасть.
Лопыревъ. Я-же оказываюсь виноватымъ!
Крамолина. Да, вы и никто больше!.. Что вамъ было задѣло до бѣдной дѣвочки, дочери какого-то курьера, изъ какихъ побужденій вы очень обыкновенную танцовщицу обратили въ великолѣпную madame Крамолину, какъ меня нѣкогда величали въ свѣтѣ?.. Изъ одного эгоизма, изъ желанія порисоваться въ свѣтѣ, сказать фатамъ — смотрите, что значитъ быть крестницей графа Лонырева… Любуйтесь-же теперь на свое созданіе: я пала, я сдѣлалась гадкой, скверной женщиной, это дѣло вашихъ рукъ и вашего свѣта.
Лоныревъ. Не все потеряно, ma chère; ты пала, но не погибла, еще есть возвратъ.
Крамолина. Нѣтъ… возврата нѣтъ! Бываютъ обиды и потери, которыхъ, при всемъ христіанскомъ чувствѣ, нельзя ни простить, ни забыть. Вы и свѣтъ у меня отняли, все, что было дорого въ жизни, отняли рай, въ любви я ищу теперь ада… Ничего у меня не осталось въ жизни, кромѣ необходимости жить… Скажите, зачѣмъ вы пришли? Спасти меня? Не поздно-ли? Вы посѣяли зло и хотите собирать добродѣтель. Вы бросили мнѣ въ лицо названіе развратной, павшей женщины, — что, легче вамъ отъ этого? Помогли вы этимъ кому-нибудь? Ахъ, крестный, не вамъ вылечить рану, она смертельна, вы только ее растравляете. Для чего глумиться надъ вскрытымъ трупомъ, а вѣдь вы топчете ногами мое мертвое, разбитое сердце. Уходите, уходите отъ меня. (Отворачивается и садится у бюро, закрывъ лицо руками.)
Лопыревъ (подходя къ ней, мягко.) Ты плачешь… Я тебя обидѣлъ?
Крамолина. И не думаю плавать… Я потеряла эту способность. Что вы смотрите на меня?
Лопыревъ. Мнѣ жаль тебя… Я вѣдь тебя люблю.
Крамолина. Полноте, какая на этомъ свѣтѣ любовь… Не жалѣйте меня, я сама не забочусь о себѣ… Я не имѣю права на сожалѣніе, да и не желаю его… Оставьте меня.
Лопыревъ. Ты мнѣ болѣе не вѣришь?
Крамолина. Не вѣрю болѣе никому, ничему и ни во что… (Пауза.) Чего вы ждете?.. Вѣрно, деньги нужны для поѣздки заграницу?.. Отчего не сказать все это прямо, а идти окольными дорогами… проповѣдывать нравственность, облекаться въ мантію аскета и бичевать увлеченія людскія?.. Вѣдь нужны деньги, да?
Лопыревъ. То-есть да, но я…
Крамолина. Съ этого и нужно было начать… Много-ли вамъ надо? Говорите, не стѣсняйтесь. (Отпираетъ бюро и вынимаетъ книжку чековъ.) Вѣдь все равно — днемъ раньше, днемъ позже, все мое богатство достанется вамъ.
Лопыревъ. То-есть какъ это?
Крамолина. Очень просто: въ силу духовнаго завѣщанія моего мужа. Тамъ сказано, что если я умру бездѣтной при жизни вашей, то вы единственный наслѣдникъ послѣ меня. Дѣтей у меня нѣтъ, а смерть не за горами.
Лопыревъ. Полно, ma charmante filleule, что за мрачныя мысли.
Крамолина (беретъ перо.) Напротивъ, свѣтлыя. Послѣ тѣхъ истязаній, которымъ судьбѣ угодно было подвергнуть меня, смерть — это вѣчное ничтожество, отрада, блаженство для меня. Ахъ! Ну, говорите, много-ли? (Лопыревъ смѣется.) Пять тысячъ? (Взглядываетъ на него. Лопыревъ опускаетъ глаза и мнется.) Мало? Ну, семь… десять?
Лопыревъ. Довольно… (Быстро.) Довольно, ma très chère! Какъ ты добра, право…
Крамолина (написавши чекъ.) Вотъ вамъ чекъ во «Взаимный Кредитъ» на десять тысячъ. (Подаетъ.)
Лопыревъ. Merci, merci, ma belle petite fille! (Цѣлуетъ ee въ лобъ.) Ты не сердись на старика-ворчуна… Вѣдь я изъ одной любвп… (Прячетъ чекъ въ бумажникъ.)
Крамолина (раздраженно.) Не сержусь, не сержусь! Довольно.
Лопыревъ. Ну, ну… Я вижу, ты сегодня сильно нервна… А жаль, жаль, что не хочешь поѣхать со мной… Въ Италію-бы, а? Лаго-ди-Комо, Венеція, Римъ, Неаполь… Везувій, море. А? (Крамолина взглядываетъ на него.) Ну, ну… прощай. (Цѣлуетъ ее.) А о моемъ предложеніи подумай… C’est un conseil d’ami… Я говорю: au revoir… Еще до отъѣзда увидимся?.. Заѣхать, а? (Крамолина молча киваетъ головой.) Непремѣнно буду… Au revoir! (Уходя, въ сторону.) Что съ ней сегодня?.. Толкуетъ о смерти. Странныя право, фантазіи бываютъ у дочерей Евы! Впрочемъ, что-жь? Фантазія и женщина — это одно и то-же. Одно! (Уходитъ.)
Крамолина. И этотъ такой-же, какъ всѣ, — увѣрилась, убѣдилась на дѣлѣ… Вездѣ притворство, обманъ, деньги, жажда наслажденій… Любовь, вѣра, честь, добродѣтель — слова, слова… одни пустыя слова!.. Какъ тутъ жить, для кого, для чего?.. За что схватиться, за что удержаться, чтобъ окончательно не пасть, не погибнуть?!. (Пауза. Проходитъ молча взадъ и впередъ по сценѣ и звонитъ.) Нѣтъ, пора, пора кончить. (Вошедшему слугѣ.) Никого не принимать.
Слуга. Слушаю-съ. (Уходитъ.)
Крамолина. Одна, одна… въ цѣломъ мірѣ одна… Будь сынъ, дочь, дѣти… Имъ отдать все свое сердце, всю свою дѣятельность, самую себя, а тутъ — одна… Тоска! Молиться — легче будетъ. (Идетъ къ алькову и останавливается.) Не могу я молиться теперь… Это значитъ обманывать Бога. За что судьба распорядилась такъ моей жизнью? Я — виновата… отецъ, -мать? За грѣхи родителей? (Горько улыбается.) Ахъ, какъ тяжко! Въ груди горитъ, жжетъ… (Беретъ себя за лобъ.) А лобъ холодный. Выпить еще вина — пройдетъ. (Подходитъ къ столу, наливаетъ стаканъ и выпиваетъ.) Пью вино, какъ воду. Срамъ, стыдъ, до чего дойти!.. Не надо ни о чемъ думать, прилечь отдохнуть, уснуть… Какъ много свѣту! (Звонитъ. Полуложась на диванъ, вошедшему слугѣ.) Уберите канделябры. Поставьте мнѣ сюда графинъ воды. Скажите Матренѣ Ивановнѣ, что если я засну, пусть не будитъ меня.
Слуга. Слушаю-съ. (Ставитъ около нея графинъ, стаканъ и, взявъ канделябры, уходитъ.)
Крамолина (послѣ паузы, лежа съ закрытыми глазами, закинувъ руки за голову.) Не уснуть, не забыться… Нѣтъ! Онъ, онъ, каждую минуту передъ глазами. (Садится на диванъ. Пауза.) Вотъ онъ подошелъ къ ней, сидятъ обнявшись, читаютъ. Онъ ей что-то объясняетъ, она улыбается… Какъ хороша она, съ какой любовью онъ смотритъ ей въ глаза… она его слушаетъ съ восторгомъ, съ упоеніемъ, ласкаетъ, поправляетъ ему волосы… Цѣлуются, га! (Вскакиваетъ.) Несчастіе… проклятіе! (Ходитъ.) Мстить, мстить до конца!.. видѣть ея, его погибель… пріятно, сладко… А дальше что, что дальше?.. Не мой, все-таки не мой!.. Буду отомщена и только… сгублю двѣ жизни… а сама зачѣмъ останусь жить — страдать, мучиться, терзаться!.. Ахъ, какъ тошно, какъ горитъ внутри. (Породитъ къ крюшону.) Залить, потушить, забыться! Авось! (Выпиваетъ стаканъ вина.) Забыться, успокоиться? (Опускается на диванъ.) Какъ, гдѣ?… Въ жизни нельзя… Умереть?.. Минуты страданія — и вѣчный покой… Не видѣть, не чувствовать, не страдать… а если муки ада, геенна, вѣчный скрежетъ зубовъ, стоны, плачъ?.. (Закрываетъ лицо руками.) Нѣтъ, не можетъ быть этого! Божественный Спаситель, заступившійся въ этомъ мірѣ за подобную мнѣ грѣшницу, заступится и за меня въ томъ мірѣ… О, малодушіе!.. Жить мнѣ нельзя, жизнь — мачеха, смерть — мать! (Подбѣгаетъ къ бюро.) Гдѣ они? Да, здѣсь! (Открываетъ ящикъ бюро.) Его векселя?!. Изорвать? А пусть дѣлаютъ послѣ меня какъ хотятъ! (Кладетъ два векселя подъ первую доску бюро, сверхъ бумагъ, на самомъ видномъ мѣстѣ.) А, вотъ онъ… наконецъ. (Вынимаетъ порошокъ въ бумажкѣ и смотритъ на него.) Страшно, ужасно! Я у него отняла когда-то этотъ ядъ и теперь онъ для меня… Судьба! (Сжижаетъ порошокъ въ рукѣ.) А спокойствіе, забытье?.. Ничего не знать… не чувствовать. Нельзя, нельзя. Надо! (Подбѣгаетъ къ графину, наливаетъ стаканъ и всыпаетъ порошокъ.) Все на днѣ… Размѣшать? Ложечка? Тамъ! (Указываетъ на альковъ и лишь дѣлаетъ къ нему движеніе, какъ за лѣвой дверью раздается шумъ.)
Слуга (за дверью.) Да не изволили себя приказывать будить, црмилуйте-съ.
Крамолина (пріостановись.)Идутъ. (Смотритъ вц стаканъ.) Нельзя, не распустился. Спрятать… послѣ! (Убѣгаетъ на минуту въ альковъ, возвращается, опускаетъ занавѣску и становится спиной къ ней.)
Вермутская. Ну, ужь я отвѣчаю, не разсердится! (Оборачивается и замѣтя Крамолину.) Ну, и оказывается всё вздоръ — она и не думала спать. (Подбѣгая къ ней и цѣлуя.) А я за тобой, Люба, надѣвай шляпку и ѣдемъ… Да ну-же, скорѣй… Что съ тобой, за тебѣ лица нѣтъ?
Крамолина. Не здоровится… голова.
Вермутская (перебивая.) Вздоръ, вздоръ! Дала слово ѣдать, такъ нечего нездоровьемъ отговариваться. Да что ты здѣсь стоишь? А, вѣдь ты биготка. Вѣрно молилась, а?
Крамолина (проводя по лицу рукой.) Да, молилась.
Вермутская. Я помѣшала? Pardon. Ничего, послѣ домолишься. Ну, ѣдемъ-же, душка. (Беретъ ее подъ руку и отходятъ къ столу.)
Крамолина. Куда ѣхать?
Вермутская. Какъ куда, ты и забыла? Въ Буфъ. Всѣ наши тамъ: князь Григорій, Кининъ, Ганцбергъ, ну всѣ, всѣ… Какъ весело, просто чудо!.. Жюдикъ — восторгъ, я просто влюблена въ нее. Да что съ тобой? (Увидя вино.) А, понимаю… (Поетъ.)
Какой обѣдъ намъ подавали,
Какимъ виномъ насъ угощали,
Ужь я его пила, пила
И до того теперь дошла…
Ну, это все вздоръ, ничего!.. Проѣдемъ въ саняхъ, тебя обдуетъ. (Звонитъ.) А оттуда, ma chиre, къ «купцамъ» въ маскарадъ, а тамъ къ Дороту… Кстати ты въ черномъ платьѣ, не забудь только захватить домино и маску, а переодѣваться и не надо. Въ Буфъ никто не увидитъ, мы въ крайней литерной. (Вошедшему слугѣ.) Пошлите сюда Матрену Ивановну, поскорѣй.
Слуга. Слушаю-съ. (Уходитъ.)
Крамолина (опомнясь.) Что ты хочешь дѣлать?.. я не поѣду.
Вермутская. Ну, ужь это дудочки, pardon!.. Мнѣ и глазъ не велѣно показывать безъ тебя… Все равно, ты вечеръ намъ сегодня обѣщала; если черезъ полчаса мы не пріѣдемъ въ Буфъ, то вся наша компанія явится сюда умаливать и требовать исполненія слова… Нечего, нечего гримасничать. Собирайся, ѣдемъ!.. Какой тутъ у тебя безпорядокъ въ бюро — деньги раскиданы!.. (Закрываетъ доску бюро, подаетъ ключъ, запершивъ предварительно бюро.) Вотъ и ключъ… на! (Подаетъ.) Да что ты, право, такая?.. Вѣрно, съ Килинымъ бесѣдовала, да?
Крамолина. Да, съ нимъ. (Садится на кресло, спрятавъ ключъ.)
Beрмутская. Ну, такъ… Онъ не можетъ безъ того, чтобъ не напоить всѣхъ, кто съ нимъ… Противный! (Вошедшей Кокуркиной.) Здравствуйте, душечка!.. Прикажите поскорѣй подать Любочкѣ домино и маску… Мы поѣдемъ въ Буфъ, а оттуда въ маскарадъ… Поскорѣй, мой ангелъ!
Кокуркина. Ахъ, здравствуйте-съ. Самымъ поспѣшнымъ образомъ… сама даже сбѣгаю. (Уходитъ направо.)
Крамолина. Право, я не поѣду… Я не въ силахъ ходить въ маскарадѣ.
Вермутская. Вздоръ!.. Все равно, я отъ тебя не отстану… Спать не дамъ… Фи, стыдъ какой, еще девяти часовъ нѣтъ, а она спать собирается!.. Пойми, я безъ тебя явиться не могу: мой Григорій и вся компанія засмѣютъ меня. (Кокуркина вноситъ домино, маску и шляпку.) Какъ скоро! Merci, душечка. (Беретъ шляпку и надѣваетъ на Крамолину.) Какая прелесть шляпка, какъ ты въ ней хороша при этомъ блѣдномъ тонѣ лица — восторгъ!
Крамолина. Право, я не могу ѣхать.
Вермутская (становясь на колѣни.) Душка, красота, божество, ангельчикъ!.. Ну, если въ маскарадъ не можешь, то въ театръ… тамъ что-жь, вѣдь только сидѣть и слушать, ходить не надо… Ну, рѣшись, поѣдемъ, умоляю!
Крамолина (въ сторону.) Она не отстанетъ… все равно — часомъ раньше, часомъ позже… Взгляну на все въ послѣдній разъ. (Громко.) Хорошо; только въ одинъ Буфъ.
Вермутская. Отлично, отлично! Мерси, голубчикъ… (Въ сторону.) Только залучить, а тамъ… (Кокуркиной.) Давайте мнѣ, на всякій случай, домино и маску… Можетъ, и захочетъ еще поѣхать въ маскарадъ. (Беретъ.)
Крамолина. Ну, ужь нѣтъ! (Кокуркиной.) Велите каретѣ пріѣзжать въ Буфъ, съ выѣзднымъ.
Кокуркина. Слѣдомъ-же за вами пошлю-съ… А перчатки-то, Любовь Михайловна? (Подаетъ перчатки.)
Крамолина. А… вотъ! (Машинально беретъ.)
Вермутская. Ну, времени терять нечего. (Кокуркиной.) Прощайте, милая Матрена Ивановна.
Кокуркина. Прощайте. Всякихъ вамъ удовольствій и наслажденьевъ.
Вермутская. Ну, allons, dépêchons! (Беретъ подъ руку Крамолину.) Ахъ, да развеселись-же ты, право, какая сонная! (Тащитъ почти силой, напѣвая):
Ужъ я его пила, пила
И до того теперь дошла,
Что просто готова, готова… (Уходить.)
Кокуркина (проводивъ до дверей.) Ну, ужь звѣзда эта Вермутская, — и скачетъ, и пляшетъ, и пѣсенка ноетъ, мертваго изъ гроба подниметъ, именно что ужь актеры… Такъ вотъ и юлитъ, и брызжетъ, словно масло на каленой сковородѣ. Ахъ, батюшки, чтобъ не забыть! (Звонитъ.) Ругательствъ-то послѣ отъ сестрицы не оберешься. (Вошедшему слугѣ.) Александръ Петровичъ, милый человѣкъ, вели-ка кучеру карету заложить да выѣздному одѣться поскорѣй, за нашей ероиней въ Буфъ ѣхать, велѣла. Ко времю не поспѣетъ, знаете, что будетъ отъ сестрицы-то пренцесы…
Слуга. Какъ не знать… Аспидомъ стала, совсѣмъ аспидъ. Я вотъ что хочу вамъ, Матрена Ивановна, доложить, совѣта вашего испросить, потому какъ вы по всѣмъ дѣламъ все одно — адвокатъ.
Кокуркина. Что, что такое?
Слуга. А какъ намъ насчетъ Даши быть?.. Терпѣть этого больше невозможно… Я не желаю… Конечно, хотя Даша мнѣ незаконная, скрываться мнѣ передъ вами нечего, однако дочь, и моя любовь этакого тиранства не допуститъ… Помилуйте, на что похоже… и щипкомъ, и пинкомъ.
Кокуркина (со вздохомъ.) Да, поди-жь-ти… Что съ ней сдѣлалось въ этотъ годъ?.. Пьетъ, по маскарадамъ, по театрамъ, къ Дюсу ужинать, — страсть Господня… А въ карахтерѣ и не узнать: сейчасъ цѣловать готова, а тутъ вдругъ рветъ и мечетъ, не подходи… Что рука-то у Даши?
Слуга. Пухнетъ… вотъ какъ разнесло… Помилуйте… Въ это мѣсто (показываетъ выше локтя) всю булавку закатила, по самую головку… Вѣдь это не то человѣку, алибо горничной, псу дворовому… да и того пожалѣешь, не сдѣлаешь… Мы терпѣть болѣе не желаемъ!.. Я седьмой годъ въ домѣ живу, все было пречудесно, даже слова неласковаго отъ Любови Михайловны никто не слыхалъ, а теперь на-ко: волю рукамъ дала… Этакъ аспидствуетъ.
Кокуркина (со вздохомъ.) Да, да, де говори… Ну, что-же ты теперь думаешь съ дочкой-то дѣлать, а?
Слуга. А вотъ и хочу васъ спросить… Думаю объявить мировому, пусть ее сократятъ!
Кокуркина. Да вѣдь вы деньги взяли отъ сестрица, черезъ меня?
Слуга. Какъ-же. Это точно, триста рублей получили… Даша простила, потому какъ Любовь Михайловна на колѣняхъ у ней извиненія просила, руки цѣловала.
Кокуркина. Ну, такъ, значитъ, все и кончено… Пойдешь къ мировому — одинъ конфузъ себѣ и Дашѣ, а прибыли никакой…
Слуга. Ужь очень руку-то ломитъ… И за что?.. Бантикъ, слышь, какой-то де тамъ приколола… За это… (Въ раздумьи.) Озорной характеръ сталъ… Такъ, по-вашему, де ходить?
Кокурвина. И ни подъ какимъ видомъ… Вотъ кабы денегъ не взявши, безъ мира, а прямо къ мировому… Тутъ-бы ужь мое почтеніе… дали-бы ей ндравоученье; а деньги получилъ — молчокъ, одно!
Слуга. Такъ, такъ!.. Сумма-то большая, годовое жалованье, гдѣ его найдешь… а я было-хотѣлъ къ мировому… Ну, да опять и Даша просила, чтобъ этимъ пренебречь, такъ-какъ ей очень жаль и конфузно было, что сама генеральша у ней руки цѣловала… Э, Богъ съ ней! (Махнувъ рукой.) Только, коли это въ другой разъ случится еще, вотъ Богъ… съ мѣста долой и прямо къ мировому… Такъ я вамъ и объявляю, и ищите вы вмѣсто насъ другихъ слугъ… Я не хочу вамъ затрудненьевъ дѣлать.
Кокуркина. Да гдѣ ей вдругъ горничную найти съ теперешнимъ ея карахтеромъ… И то въ годъ-то четверыхъ перемѣнили, никто не живетъ… Что дѣлать! Жизнь наша въ тяжелое одно страданье обратилась… Не забудь, голубчикъ, Александръ Петровичъ, о каретѣ-то; опоздаешь — бѣда.
Слуга. Поспѣетъ. Вѣдь она, чай, со свѣтомъ развѣ воротится.
Кокуркина. Нѣтъ, нѣтъ, сказала только въ Буфѣ посидитъ.
Слуга. Исто-о-рія… Взять, что-ли, шампанское-то, а?
Кокуркина. Пусть стоитъ… пріѣдетъ да еще спроситъ, ну ее!.. А слышалъ, старый-то дружокъ объявился, видно выкупили… Сегодня передъ обѣдомъ, сумерками, два часа передъ окнами ходилъ.
Слуга. Слышалъ.
Кокуркина. Ужасть невыразимая!.. Ну, какъ въ домъ придетъ?
Слуга. А и расчудесное дѣло: опять-бы пошелъ миръ да любовь, всѣ-бы эти безобразія по-боку.
Кокуркина. Что ты, что ты, да я съ одного страху умру. Онъ зачѣмъ сюда женатый-то придетъ… Извѣстно… (показываетъ, какъ прицѣливаются) бацъ! — вотъ зачѣмъ!
Слуга. Николай-то Петровичъ?.. Ни въ жисть онъ на это не согласится… Человѣкъ душевный… Гордый, точно, а не разбойникъ, нѣтъ!
Кокуркина. Да съ досады чего человѣкъ не сдѣлаетъ… Теперь она его такъ опозорила, отомстить захочетъ.
Слуга. Убивствомъ-то? полноте!.. Вотъ наша такъ не задумается, потому въ ей теперь одна злость да досада, что отъ нея, при всемъ богатствѣ, человѣкъ безъ вниманія ушелъ… Со злости это она можетъ, а онъ — ни-ни!
Кокуркина. Ну, ужь вы злость, да злость… Кабы одна злость была, не молилась-бы она по ночамъ; сама видѣла, какъ на колѣняхъ стояла, со слезами молилась, вонъ и теперь въ образной двѣ лампадки горятъ… Тутъ больше любовь дѣйствуетъ.
Слуга. Хороша любовь… Посадить человѣка въ тюрьму за пять тысячъ… Что ей пять-то тысячъ, все одно — мнѣ копейка… Такъ стану я свою хоть-бы въ примѣру полюбовницу за копейку такъ тиранить… Чай, я съ крестомъ на шеѣ-то… Одна досада да фанаберная злость въ ней, да!
Кокуркина. Ахъ, ужь я и не могу понять ея карахтера.
Слуга. Пойти, велѣть запрягать карету. Дѣла! (Идетъ и остановясь у дверей.) А взять-бы хорошую орясину отъ дяди Герасима, вотъ-бы и понятіе ей было пра-а-во! (Уходитъ налѣво.)
Кокуркина (одна.) Да, самыя у насъ теперь грустныя и непонятныя обстоятельствы въ домѣ. Кининъ и Слетышевъ, оба въ перебой, какъ-бы ее въ расположенность свою поставить и кому-нибудь одному приближеніе къ ней имѣть. Конечно, Кининъ безо всякаго интереса старается тутъ, изъ однихъ своихъ любовныхъ чувствъ и желаній, потому самъ мильенщикъ, куда ему чужія деньги, — своихъ куры не клюютъ… Только врядъ что ему безъ моей помощи удастся! Я ему всячески насчетъ этого намеки дѣлала, но онъ не хочетъ себѣ даже въ сообразительность взять, что я могу тутъ помочь… полагаетъ, что я въ дому самое незначущее лицо, и притомъ держитъ себя со мной неглежа… Слетышевъ возьметъ непремѣнно верхъ, потому хоть и не богатъ, за то моложе, красивѣе, юрчѣе и въ разговорѣ авантажнѣе — за словомъ въ карманъ не полѣзетъ, на всякій вопросъ имѣетъ при себѣ отвѣтъ. Ахъ, если-бъ всѣ паши планы довести въ благополучному окончанію, чтобъ пренцеса наша Слетышева въ себѣ въ приближеніе взяла! Теперь у меня до пяти тысячъ сохраняется, отъ Слетышева еще-бы пять получила… На этотъ капиталъ купила-бы подъ Нарвой себѣ имѣніе и зажила-бы себѣ барыней въ полное и пріятное удовольствіе жизни. Только ахъ какая трудность все это оправдать при ея ехидномъ характерѣ… Цѣлый годъ свою злопамятность души успокоить не можетъ, чтобъ его измѣну забить. Рветъ и мечетъ; вино, все равно какъ мужчина военный, стаканами пьетъ, а залить чтобы злобу эту въ своемъ сердцѣ — нѣтъ… никакъ не зальетъ! Бѣлымъ ключомъ кипитъ въ ней злоба-то.
Чагановъ. Хорошо, я здѣсь и подожду. (Говоритъ это въ двери и оборачивается.)
Кокуркина (сидѣвшая справа, вскрикиваетъ съ ужасомъ.) Ахъ… Ахъ!..
Чагановъ (сухо.) Здравствуйте.
Кокуркина. Ахъ, смерть моя пришла. Господи! Я ни въ чемъ не виновата… мое дѣло сиротское… ни въ чемъ даже… Всегда вашу руку держала и засту… (Чагановъ дѣлаетъ шагъ впередъ.) Ахъ, ахъ, не подходите! (Пятится спиной къ правой двери.) Я неповинна… даже домышленіе мое…
Чагановъ. Что вы это? что съ вами?
Кокуркина. Сестрица въ Буфахъ… если угодно, я сейчасъ за ними съѣзжу, какъ онѣ хотѣли васъ видѣть… Я все для васъ готова… (Чагановъ опускаетъ руку въ карманъ.) Ахъ, пощадите… не вынимайте его, не вынимайте… Я не имѣю противъ васъ злоумышленьевъ… Ей-богу я… я…
Чагановъ (вынувъ платокъ, хочетъ подойти.) Вы странно…
Кокуркина. Не подходите! (Въ сторону.) Подъ платкомъ-то левольверъ… У него смертельный планъ! (Чагановъ поднимаетъ руку съ платкомъ, чтобы отереть лицо.) Ай, убьетъ, убьетъ! (Съ крикомъ убѣгаетъ за правую дверь и запираетъ за собой.)
Чагановъ. Она съума сошла! (Бросаетъ шляпу на стулъ и кидается въ кресло направо, отирая лицо платкомъ.) Боже, я опять здѣсь… у нея… въ этой комнатѣ, гдѣ все мнѣ говоритъ о моемъ прошломъ позорномъ увлеченіи! Здѣсь все запятнано оскорбленіемъ, безчестіемъ, чувственностью. Зачѣмъ я пришелъ, у кого я хочу себѣ вымолить состраданіе, сожалѣніе, забвеніе? У женщины, которая живетъ одной местью, у которой вмѣсто сердца, чувства — одна чувственность, животная похоть… Ужасно! (Закрываетъ лицо рукажи.) Уйти? А жена, а Митя? тюрьма? Невозможно. Вытерплю все до конца, унижусь, перенесу всѣ упреки, оскорбленія; на колѣнахъ вымолю себѣ и семьѣ прощеніе! А если она потребуетъ… (Содрагается.) Страшно подумать! Что-жъ? (Рѣшительно.) Брошусь въ ея объятія, притворюсь влюбленнымъ, своимъ позоромъ куплю спокойствіе женѣ, сыну. (Пауза.) И это я, человѣкъ, поставившій себѣ задачей жизни идти смѣло по пути саморазвитія, вырабатывать духъ неустрашимой любви къ правдѣ, стремиться въ ней всѣми силами ума и ставить ее выше всякихъ мелкихъ внушеній эгоизма, себялюбія!.. А что я дѣлаю, гдѣ я? Отрадно, утѣшительно сознаніе своей силы, энергіи… ужасно сознаніе слабости. Да, я слабый, безхарактерный, ничтожный человѣкъ! (Падаетъ на козетку и рыдаетъ.)
Слуга (войдя, въ сторону.) Плачетъ! Развѣ такіе убивцы бываютъ? Ишь, что ей со страху въ голову взбрело. (Къ нему.) Николай Петровичъ!
Чагановъ (вскакивая, какъ со сна.) А, что-о… Что вамъ?
Слуга. Напугали вы, сударь, Матрену-то Ивановну;сказываетъ, что вы на нее ливолверомъ грозились, убить хотѣли… Если у васъ, сударь, что недоброе на умѣ, лучше уходите… Я васъ впустилъ сюда, потому знаю за человѣка разсудительнаго; ну, и барыня, увидѣмши васъ, успокоится, а если что… замыселъ какой…
Чагановъ. Какой замыселъ? какое убійство? Никакого револьвера! Я васъ не понимаю.
Слуга. То-то, да я вѣдь только по словамъ ея… Не такой вы человѣкъ, чтобъ на убивство рѣшились… Матрена Ивановна уѣхала въ Буфу… за Любовь Михайловной; барыня сейчасъ пріѣдутъ… (Пауза.) Чаю не прикажете-ли?
Чагановъ. Нѣтъ, благодарю… Ничего не хочу… Дайте мнѣ успокоиться, собраться съ мыслями… Оставьте меня одного.
Слуга. Слушаю-съ, сударь, слушаю-съ… Сберитесь съ мыслями, помиритесь съ барыней, это хорошо!.. А я уйду. (Уходитъ, говоря въ сторону.) Помирятся — и пречудесно будетъ… Худой миръ, сказано, лучше доброй ссоры!
Чагановъ (одинъ.) Они думаютъ, я пришелъ ее убиты.. Я — убійца!.. О, если-бъ я могъ это сдѣлать… (Раздумывая.) Убить, отнять жизнь? А потомъ… Каторга, несчастье жены, сына! (Ходитъ.) Чтоже, убить ее, потомъ себя? Еще гнуснѣе! Отнять чужую жизнь и скрыть свой позоръ, избавиться отъ каторги въ дыму выстрѣла. Это трусость, это омерзительное преступленіе… Нѣтъ, прочь отъ меня эти мысли! (Садится налѣво противъ бюро, задумывается, мотомъ быстро вскакиваетъ.) Да, да!.. (Указываетъ рукой на бюро.) Они тутъ? да, тутъ! (Подбѣгаетъ быстро къ бюро и трогаетъ крышку его.) Заперто… заперто!.. (Отходитъ отъ бюро.) Что мнѣ приходитъ въ голову… Украсть векселя… Нѣтъ, никогда, ни за что! (Ходитъ взадъ и впередъ, разсуждая мимически, потомъ останавливается.) Это преступленіе?.. да… преступленіе… Но я ей все-таки уплачу… въ другіе сроки… Позже… Я не ворую, я отнимаю у ней только средство продолжать мстить… вредить безвинной женщинѣ, ребенку… губить цѣлую семью!.. Но… законъ скажетъ: воровство… Законъ, судъ, общество, люди осудятъ… А свое убѣжденіе, а своя совѣсть? Развѣ я не дѣлаю преступленія, приходя сюда, чтобъ, можетъ быть, въ ея объятіяхъ вымолить себѣ свободу, измѣной чести, убѣжденіямъ, совѣсти выручить свои векселя… Но за это не судятъ, хоть-бы и узнали… Ха, ха, ха! (Хохочетъ.) Я вѣдь отдамъ… я не ворую… не беру совсѣмъ. (Осматривается кругомъ.) Никого нѣтъ, какъ узнать?.. Одно подозрѣніе… А доказательства… гдѣ, гдѣ они?.. Взять и уйти… Узнаютъ… ну… осудятъ… Вздоръ, не узнаютъ, какъ? (Минутное колебаніе.) Тамъ преступленіе передъ своей совѣстью и честью, безнаказанное, но мучительное, на всю жизнь, навсегда, а здѣсь?.. Я отдамъ, отдамъ… такъ!.. (Кидается къ бюро, старается руками оторвать крышку и не можетъ.) Какъ, чѣмъ?.. скорѣй, скорѣй!.. придутъ!.. (Озирается кругомъ и, замѣтя толстый металическій ножъ для разрѣзыванія книгъ, схватываетъ его.) А, вотъ! (Подкладываетъ лезвее ножа подъ крышку, налегаетъ на него съ силой, крышка отскакиваетъ съ шумомъ. Онъ озирается.) Никого… Гдѣ они, гдѣ? (Роется въ одной сторонѣ и замѣтя векселя.) Га, вонъ они… Оба! (Беретъ въ руку.) Скорѣй идти, бѣжать! (Шумъ за дѣвой дверью.) Что это? (Оборачивается спиной къ бюро, а векселя старается спрятать въ боковой карманъ сюртука, но не успѣваетъ и остается съ заложенной за бортъ сюртука правой рукой, когда входитъ въ лѣвыя двери Крамолина.)
Крамолина (вбѣгая.) Гдѣ онъ, гдѣ… Коля, а! (Останавливается). Какъ онъ страшенъ… Что вамъ угодно? (Молчаніе.) Зачѣмъ вы пришли ко мнѣ? (Молчаніе.) Я васъ спрашиваю, что-жь вы молчите?.. Вы пришли убить меня, да? Чего-же медлить? (Сбрасываетъ съ себя sortie de bal.) Что-жь, стрѣляйте! (Показываетъ на грудь.) Цѣльтесь лучше, вѣрнѣе… Я не двинусь… Я готова, я рада умереть!.. Жизнь мнѣ опостылѣла… лучше смерть отъ васъ, чѣмъ самой!.. Чтоже вы? (Чагаповъ не дѣлаетъ движенія и смотритъ на нее безсмысленными глазами.) Ну, стрѣляйте-же! (Подбѣгаетъ къ нему и беретъ его за руку.) Да ну-же, ну… Я васъ прошу!.. (Замѣтя сломанную крышку у бюро.) Это что? (Схватываетъ себя за голову.) Вотъ что!.. такъ вотъ какъ!.. для этого вы пришли сюда?.. Ну, нѣтъ, этого я ее ожидала!.. Пусть-же насъ судитъ не Богъ, а люди. (Звонитъ.) Мой Коля, онъ, котораго я боготворила, считала идеаломъ людской честности, правды, нравственности, онъ — воръ! (Закрываетъ лицо.) Теперь все кончено… Нѣтъ пощады!.. (Вошедшему слугѣ.) Полицію сюда. (Слуга изумленно смотритъ.) Ну, что-же сталъ? Я говорю Созвать сюда сейчасъ полицейскаго — Слышишь? Сказать, что я требую. Ступай и скорѣй! (Слуга уходитъ.) Такъ вотъ чѣмъ кончаютъ герои чести и безкорыстія!.. И я за него мучилась, страдала, сколько слезъ, безсонныхъ ночей, тяжелыхъ думъ мнѣ стоила любовь къ нему, я душу, жизнь хотѣла положить за его счастье… и онъ!.. Меня грызла тоска раскаянія за мою месть, я сама себя возненавидѣла за нее… Нѣтъ, теперь я вижу, что я была права, отомщу до конца… вы достойны презрѣнія… Я презираю васъ. (Отворачивается отъ него.)
Чагановъ. Презирайте… Ваше презрѣніе — мнѣ должная на града. До сихъ поръ я допускалъ въ васъ хоть частичку сердца, женственности. Я пришелъ съ намѣреніемъ обратиться къ чувству вашей жалости, чему женщина всего менѣе и труднѣе противится; но теперь, послѣ отданнаго приказанія, ни оправдываться, ни просить васъ не хочу… Вы правы, я достоинъ презрѣнія, что явился сюда… Я самъ себя презираю… Пусть меня судятъ; позоромъ публичнымъ я смою свое преступленіе… Зовите, зовите полицію, судъ!
Вѣра (вбѣгая изъ лѣвыхъ дверей.) Такъ это правда — онъ здѣсь?
Чагановъ. Ты зачѣмъ пришла?.. Уйди, уйди, Вѣра!
Крамолина (оборачиваясь.) Жена… его жена…
Вѣра. Я уйду, но вмѣстѣ съ тобой, я за этимъ и пришла. Не унижайся, не вымаливай себѣ пощады у этой безсердечной женщины… Пойдемъ!.. Я все знаю. (Указываетъ на входящаго Слетышева.) Я вынудила его сказать и съ нимъ пришла сюда. Идемъ!
Крамолина. Онъ пойдетъ, но не съ вами, женщиной сердца… Онъ пойдетъ, какъ преступникъ, подъ конвоемъ.
Вѣра (смотря изумленно.) Какъ, что? подъ конвоемъ?
Слетышевъ. Что все это значитъ?
Крамолина. Вашъ мужъ, вашъ ненаглядный мужъ — воръ. (Вѣра вздрагиваетъ.) Да, онъ выкралъ изъ бюро векселя. (Указываетъ на бюро.) Полюбуйтесь!
Слетышевъ (подходя.) Tiens! (Потираетъ руки.) Это со взломомъ… Запахъ непріятный… Владимірка.
Вѣра. Боля, что это?.. Обманъ, галюцинація, сонъ? (Подходитъ къ нему.) Да что-жь ты молчишь?.. Скажи ей… этой женщинѣ, что она нагло клевещетъ… Это неправда, да, неправда?
Чагановъ (отчаянно.) Правда, Вѣра, правда! (Вѣра опускаетъ руки.)
Крамолина. Убѣдились, ха, ха, ха! (Въ хохотѣ слышится слеза.)
Вѣра. Ужасно… Позоръ, позоръ! (Сильно.) Наслаждайтесь, радуйтесь… Вы сгубили человѣка, отняли у него сначала имя въ обществѣ, прославили его какъ гнуснаго паразита… какъ личность, существующую на средства женщинъ, бросили его въ тюрьму, посягали даже на честь его жены, теперь сдѣлали воромъ!.. Она смѣется… О, презрѣнная женщина!.. И у васъ доставало духу, смѣлости, дерзости говорить, что вы его любили, а?
Крамолина. Любила такъ, какъ вамъ, законной женѣ, его не любить… Ахъ, да что говорить!.. и теперь я его все-таки люблю… люблю безумно!
Вѣра. И.у васъ языкъ поворачивается сказать это?.. Женщина честная не полюбитъ женатаго, а если она прежде любила, то вырветъ изъ сердца эту любовь съ корнемъ… Нѣтъ, вы женщина не честная!.. Коля, ты преступникъ, да!.. Но я все-таки тебя люблю… Будетъ отчаиваться… Я твоя, всегда, вездѣ, повсюду — въ тюрьмѣ, въ Сибири… Перенесемъ и это несчастіе съ мужествомъ!.. (Грозитъ Крамолиной.) Но если есть Богъ на небѣ и правда на землѣ, вы не уйдете отъ страшнаго возмездія.
Крамолина (въ сторону.) О, какъ она его любитъ!.. А я… я развѣ меньше его люблю?.. Нѣтъ, кончено… Силой милой не быть… (Бросается передъ Чагановынъ на колѣни.) О, прости меня за все зло, какое я сдѣлала… Я не виновата, сердце мое… моя любовь… (Рыдаетъ.) Я дамъ вамъ свободу, любовь… да! (Обнимаетъ колѣни.) Я скверная, гадкая, погибшая женщина. Но я тебя люблю. Простите и вы меня, Вѣра Дмитріевна. Я много виновата, я отравила самыя лучшія минуты вашей жизни, простите!
Вѣра (поднимая.) Что вы, что вы!.. Богъ съ вами.
Крамолина (бросаясь къ ней на грудь.) Любите, любите его.
Вѣра. Полноте, успокойтесь.
Крамолина (порывисто вырываясь изъ объятій.) Да, я успокоюсь… Безмятежное забвеніе, вѣчный покой… покой! Гдѣ они… векселя? (Беретъ лежащіе на бюро векселя и бросаетъ въ каминъ.)
Слуга (входя.) Полиція.
Крамолина. Зовите! (Слуга уходитъ.) Простите меня всѣ, всѣ. (Убѣгаетъ за портьеру алькова.)
Вѣра. Куда она?.. Что-такое съ ней?
Слетышевъ. Ничего!.. Вѣдь она всегда эксцентрична.
Чагановъ. Что это? (Смотритъ за портьеру.) Она пьетъ… неужели?..
Крамолина (выходя, блѣдная.) Готово!
Околодочный (входя.) Изводили требовать?
Крамолина. Я позвала васъ сюда, чтобъ заявить, что я отравилась. (Общій крикъ ужаса.) Въ моей смерти никого не винить.
Вѣра. Коля, противоядіе скорѣе… Да что-же ты?
Чагановъ. Тутъ нѣтъ противоядія… Я знаю. Смерть, неизбѣжная смерть.
Слетышевъ. Несчастіе! Опять волчья жизнь… опять борьба за существованіе.
Крамолина (слабѣющимъ голосомъ.) Прощайте! Вамъ — свобода, любовь, мнѣ — могила, забвеніе… Простите меня… (Склоняется правой рукой и головой на косякъ алькова.) Помолитесь за грѣшницу… (Картина. Занавѣсъ падаетъ.)