Мы квиты (Петров)
| Мы квиты : Из дневника красноармейца |
| Из сборника «Шевели ногами». Опубл.: 1928. Источник: Илья Ильф, Евгений Петров. Необыкновенные истории из жизни города Колоколамска / сост., комментарии и дополнения (с. 430-475) М. Долинского. — М.: Книжная палата, 1989. — С. 177-179. • Впервые: Смехач. 1928. № 9. Рассказ автобиографичен. |
После обеда, когда мы чистим винтовки, стараясь сделать это как можно скорее, чтобы приняться за репетиции в драмкружке, за шахматный турнир в полковом масштабе и просто отдохнуть, входит старшина.
— Станови-и-сь!
В характере старшины нет ни одного темного пятна, если не считать страстного влечения к писанию передовиц международного характера в стенгазете «Ротная мысль».
Через несколько секунд рота выстраивается перед старшиной.
Старшина начинает читать грустную нотацию маленькому белобрысому Верзилло о том, что подметать роту нужно не так, как это делает нерадивый Верзилло, — спустя рукава, лишь бы только отвязаться, — а энергично, тщательно, сознавая при этом, что грязь — вещь антисанитарная, что в пыли водятся микробы и что плохая уборка есть не что иное, как неуважение к своим товарищам, не говоря уже о явном нарушении дисциплины. Старшина огорчен поведением маленького Верзилло. Он никак не ожидал от такого аккуратного красноармейца, каким он привык считать Верзилло, столь непохвального отношения к уставу внутренней службы. Он очень, очень огорчен, но принужден все-таки предоставить в распоряжение провинившегося один маленький наряд вне очереди. Он все-таки надеется, что Верзилло осознает свою вину и будет, как и встарь, являться украшением четвертой роты, которая, к слову сказать, является лучшей ротой в полку и даже в целой дивизии.
Уши маленького Верзилло становятся красными, как у кролика.
— Или Петров Евгений, например, — говорит старшина со вздохом, — конечно, он со средним образованием и студент, но вместо того, чтобы подавать пример прочим, вчера вечером ушел в клуб, не спросясь у отделенного командира. Хорошо ли это, товарищи? Нет, это, товарищи, не хорошо.
— Я спросил отделенного командира, — неуверенно вру я.
— Товарищ Демид, — говорил старшина печально, — просил у вас товарищ Петров разреши отлучиться в клуб?
В душе доброго Демида происходит борьба. Я чувствую это на расстоянии. Побеждает долг. — Не просил, — говорит Демид.
Старшина поражен тем обстоятельством, что я, будучи в общем целом примерным красноармейцем умудрился так низко пасть. Он не находит слов. Он принужден отчасти предложить мне отказаться от воскресного увольнения в город в надежде, что, поразмыслив хорошенько в опустевшей роте над сущностью дисциплинарного устава, я в конце концов осознаю свою вину и буду по-прежнему украшением четвертой роты, являющейся, как известно, лучшей ротой во всей дивизии и даже корпусе…
Старшина минутку молчит, потом машет рукою.
— Можно разойтись.
Вечером, в красном уголке, старшина понурив голову стоит перед моим столом.
— Конечно, — мямлю я, — ваша передовица имеет свои достоинства, но… вы понимаете, что я, как ответственный редактор…
И я высказываю ему свою точку зрения на его газетные труды. Я поражен тем обстоятельством, что он, будучи в общем и целом способным журналистом, не может найти более актуальной темы, чем надоевший даже ротной кошке Чемберлен. Да. Я поражен. Более того. Я опечален. Я принужден возвратить ему опись, надеясь, что он осознает свое заблуждение и будет по-прежнему являться украшением «Ротной мысли», которая к слову сказать, является лучшей газетой в полку и даже во всей дивизии.
На лбу старшины выступают крупные капли пота. Мы оба молчим.
Потом подмигиваем друг другу и хихикаем.
— Партию в шашки, товарищ старшина?
— С удовольствием, товарищ редактор.
Через десять минут три мои шашки заперты в злачном месте.