Сочиненія И. С. Аксакова. Томъ третій.
Польскій вопросъ и Западно-Русское дѣло. Еврейскій Вопросъ. 1860—1886
Статьи изъ «Дня», «Москвы», «Москвича» и «Руси»
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1886.
Статьи из газеты «День» (1863)
правитьМы должны служить Россіи не головами только, а и головою.
правитьДѣло, кажется, пошло въ оттяжку. Западныя державы, очевидно, не спѣлись между собою, — а можетъ быть и спѣлись въ томъ, что въ настоящую пору имъ всего выгоднѣе отступить съ невыгодно-занятой ими, съ самаго начала, позиціи, — и занять позицію иную, болѣе удобную и безопасную, — выждать болѣе благопріятное время, когда онѣ успѣютъ между собою во всемъ согласиться и сторговаться. Ноты, посланныя въ Петербургъ, какъ слышно, не только не грозятъ войною, но видимо стараются удержать вопросъ въ предѣлахъ дипломатической полемики. Такъ, по крайней мѣрѣ, приходится заключать по свѣдѣніямъ, сообщаемымъ газетами, а еще болѣе потому, что ноты — не коллективныя, не тождественныя по формѣ, а отдѣльныя, отъ каждой державы порознь. Депеша лорда Непира, увѣдомлявшая, что князь Горчаковъ соглашается признать шесть пунктовъ за основаніе переговоровъ, облегчила для Западныхъ державъ «почетную ретираду» — изъ того неловкаго угрожающаго положенія, въ которое онѣ были поставлены своими собственными отвергнутыми требованіями. Начнутся вновь дипломатическіе переговоры, а между тѣмъ наступитъ осень, и война, по крайней мѣрѣ съ моря, сдѣлается невозможною…
Но тутъ-то и необходима самая строгая бдительность. Мы, Русскіе, вообще, вопреки составленному о насъ въ Европѣ мнѣнію, не отличаемся Нѣмецкою добродѣтелью — Ansdauer, т. е. выдержкой, настойчивою послѣдовательностью въ своихъ дѣйствіяхъ. Владѣя громадною способностью долготерпѣнія и отпора тамъ, гдѣ натискъ представляется крупнымъ, грубымъ, несомнѣннымъ фактомъ, мы тѣмъ легче поддаемся тому же натиску — въ видѣ хитро и не очень замѣтно для нашего добродушія разставленныхъ сѣтей, подъ личиной дружественной просьбы или какого бы ни было соблазна… Нравственное напряженіе въ общественномъ интересѣ, подъемъ всѣхъ силъ духовныхъ, бодрость и дѣятельность — все это для нашего общества дѣло не совсѣмъ-то привычное. Конечно война, опасность извнѣ грозящая государству, жестокое оскорбленіе нанесенное народной и государственной чести, — такія явленія, конечно, выдвигая общество изъ его обычной жизненной вязкой колеи, могутъ продержать его въ подобномъ неестественно-напряженномъ состояніи довольно долго, но затѣмъ нерѣдко слѣдуетъ утомленіе, или по крайней мѣрѣ, ослабленіе бдительности, распущенность вниманія, — особенно же если, въ близкой перспективѣ, войны не предвидится, а оскорбленное патріотическое чувство уже получило нѣкоторое удовлетвореніе. Однимъ словомъ, нашъ патріотизмъ проявляется съ особенною силою въ виду внѣшней, явной, осязательной общей бѣды, въ родѣ войны, — и почиваетъ, большею частію, самымъ безмятежнымъ сномъ, или вѣрнѣе не почиваетъ, а оставляется, складывается куда-то прочь, какъ ненужное оружіе — во время мира. А между тѣмъ миръ представляетъ вообще едвали не болѣе опасностей для нашей чести, выгоды и достоинства, нежели самая война — потому именно, какъ мы уже однажды выразились, что мы охотнѣе служимъ головами, нежели головою; потому что интересы Россіи, сосредоточенные въ интересѣ войны, проще, односложнѣе интересовъ и задачъ мирнаго времени и легче ограждаются возбужденнымъ вниманіемъ общества; потому наконецъ, что самое участіе общества въ дѣлѣ государственномъ и земскомъ пріемлется охотнѣе и допускается шире во время военной опасности, когда живѣе чувствуется необходимость въ нравственныхъ силахъ патріотизма, — нежели во время мира, когда можно пробавляться установленнымъ ходомъ дѣлъ и узаконеннымъ порядкомъ, безъ излишней любви къ отечеству. Все это, — патріотизмъ, общественное участіе и вниманіе, — существуетъ у насъ для большихъ оказій, когда вопросъ принимаетъ крупные, видные размѣры, гремитъ громомъ, облекается плотью, такъ что и слѣпой можетъ его ощупать, и глухой не можетъ его не услышать.
Можетъ быть и въ Польскомъ дѣлѣ Европейскіе кабинеты, встрѣтивъ такой неожиданный отпоръ со стороны Россіи и убѣдившись, что струны слишкомъ туго натянуты, что играть долѣе на нихъ нельзя — иначе онѣ лопнутъ, — сочли нужнымъ ослабить нѣсколько струны, чтобы разыграть на нихъ ту же піэсу, но тономъ ниже. Событія покажутъ, въ какой степени тонокъ нашъ слухъ, но такъ какъ цѣлью вмѣшательства Западныхъ державъ въ дѣло Польши было вовсе не умиреніе, не возстановленіе порядка въ Польшѣ, а обезсиленіе Россіи и отвлеченіе ея отъ дѣлъ Востока, — то очевидно, что даже и чрезъ принятіе Россіею знаменитыхъ шести пунктовъ, цѣль эта нисколько не достигается: поэтому-то онѣ и станутъ достигать ее другимъ путемъ, другими средствами, иди въ другую болѣе благопріятную пору.
Дѣйствительно, Польскій вопросъ оказывается не совсѣмъ удобнымъ для достиженія этой цѣли. Европа не знаетъ, чего именно хотѣть для Польши; Поляки хотятъ невозможнаго; Россія знаетъ, что ей слѣдуетъ не хотѣть въ этомъ дѣлѣ — и она дѣйствительно не хочетъ — ни вооруженнаго иностраннаго вмѣшательства, ни присоединенія Западнаго и Юго-западнаго края Россіи къ Польшѣ. Но за тѣмъ Польскій вопросъ остается и для насъ тѣмъ же вопросомъ, на который у насъ самихъ нѣтъ въ запасѣ готоваго отвѣта. Очень можетъ быть, что къ зимѣ возстаніе стихнетъ, что многіе повстанцы возвратятся домой и принесутъ раскаяніе; что чиновники извинятся и будутъ извинены въ нарушеніи ими своихъ обязанностей — терроромъ Національнаго Комитета; что, повидимому, водворится въ Польшѣ вновь спокойствіе и благоденствіе, и что правительство, вѣрное своимъ обѣщаніямъ, будетъ съ похвальною честностью приводить въ исполненіе систему администраціи, принятую имъ еще до начала мятежа. Но Польскій вопросъ отъ того ни мало не подвинется въ своемъ разрѣшеніи, и готовъ будетъ разыграться снова — весною, или при первомъ удобномъ случаѣ: ошибки, допущенныя такъ-называемымъ Національнымъ Правленіемъ, послужатъ для Поляковъ добрымъ урокомъ, а практика нынѣшняго возстанія образуетъ имъ опытныхъ дѣятелей; что же касается обманутыхъ Польскихъ надеждъ на Европу, то для послѣдней ничего не значитъ воспламенить ихъ снова, если она признаетъ это для себя нужнымъ, особенно же въ случаѣ войны съ Россіею, которая можетъ вспыхнуть не нынче, такъ завтра, не изъ-за Польши, такъ изъ-за Турціи… Наконецъ, безъ кореннаго разрѣшенія Польскаго вопроса, трудно будетъ Россіи достигнуть и очищенія Западной и Юго-западной Руси отъ преобладанія въ ней Польскаго общественнаго элемента. Г. Кояловичъ, въ одной изъ своихъ статей, взываетъ къ Полякамъ, живущимъ въ Бѣлоруссіи, чтобъ они оставили ее и уходили бы въ свою Польшу. Почти то же самое выраженіе употреблено и нами въ посланіи къ Бѣлорусскому духовенству; почти то же желаніе невольно возникаетъ во всякомъ Русскомъ, посѣтившемъ Западный и Юго-западный край Россіи. Признавая права Русской народности въ томъ краѣ и совершенную трудность, почти невозможность для Поляка обруситься; въ то же время признавая и права Польской народности въ ея законныхъ предѣлахъ, мы естественно приходимъ къ выводу, что полная свобода развитія Русской народности въ томъ краѣ, у себя дома, возможна только при таковыхъ же условіяхъ развитія Польской народности — у нея дома, въ Польшѣ. «Пусть ихъ убираются въ свою Польшу», сказали мы про Поляковъ Бѣлоруссамъ; «мы съ вами помиримся, когда разойдемся», говоритъ г. Кояловичъ… Но для осуществленія этого законнаго желанія необходимо, чтобъ было куда идти, чтобъ была такая Польша, которая могла бы оттянуть къ себѣ тотъ Польскій элементъ, который на чуждомъ ему Русскомъ организмѣ дѣйствуетъ какъ чужеядный наростъ и разливаетъ тайную отраву по всему тѣлу.
Россія, смирившая мятежъ и давшая отпоръ Западному вмѣшательству, устоявшая противъ угрозъ соединенной Европы, будетъ имѣть полную возможность, не роняя своего достоинства, сама по собственному побужденію, а не по совѣту и ходатайству Западныхъ державъ, пріискать разрѣшеніе Польскому вопросу несравненно болѣе либеральное, чѣмъ то, которое могутъ рекомендовать Европейскіе кабинеты. Ключи къ разрѣшенію Польскаго вопроса ни у кого другаго, какъ у Россіи. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что всѣ предшествовавшіе и пробованные способы устройства Польши не могутъ привести въ желанной цѣли: напротивъ опытъ доказалъ всю ихъ несостоятельность и даже положительный вредъ для Россіи. По нашему мнѣнію, необходимо было бы совершенно отречься отъ прежнихъ преданій нашей внѣшней политики, и «спроситься себя самой и Польши». А для этого слѣдуетъ только возобновить въ своей памяти и въ жизни — преданія нашей собственной исторіи, и дать большій просторъ Русской мысли и Русскому слову (котораго впрочемъ мы и ожидаемъ). Это послѣднее обстоятельство мы считаемъ для насъ не менѣе важнымъ, какъ и отстраненіе Западной «интервенціи» въ дѣла Польши, и твердо убѣждены, что безъ него не разрѣшить намъ отнынѣ никакого вопроса, ни внѣшняго, ни общественнаго внутренняго. И это не потому, чтобъ слѣдовало ожидать отъ литературы или журналистики непремѣнно полезныхъ указаній или совѣтовъ, а потому, что законный просторъ, предоставленный и упроченный мысли и слову, будетъ служить самымъ лучшимъ ручательствомъ въ благотворномъ измѣненіи той системы, которой первая поруха учинена великимъ актомъ 19 февраля 1861 года.
Князь Горчаковъ въ депешѣ своей къ барону Будбергу (напечатанной нами ниже) указываетъ на Русское общественное мнѣніе и противопоставляетъ его общественному мнѣнію Франціи, на которое такъ показисто ссылается Французскій министръ иностранныхъ дѣлъ. Мы душевно рады, что «Русское общественное мнѣніе и Русское народное чувство» удостоены наконецъ такого упоминанія. Честь, конечно, заслуженная, и тѣмъ болѣе для насъ чувствительная, что она намъ — дѣло новое. Наше общество даже съ нѣкоторымъ удивленіемъ и какою-то гордостью поздравляетъ себя съ тѣмъ, что и у насъ наконецъ есть свое «общественное мнѣніе»… Европа, безъ сомнѣнія, также не привыкла къ подобной ссылкѣ въ депешахъ Русскаго министерства иностранныхъ дѣлъ; можетъ быть, впрочемъ, она и не повѣритъ такому оффиціальному завѣренію, если, кромѣ этого завѣренія, Русское общественное мнѣніе не представитъ положительныхъ доказательствъ, что оно дѣйствительно живетъ, существуетъ, и не только при сей вѣрной патріотической оказіи, но и вообще — не встрѣчаетъ препятствій въ свободномъ своемъ выраженіи…