(*) Извлеченныя изъ новой французской книги: Itinéraire de Paris a Gerusalem par. М. do Chateaubriand.
Скажемъ безъ притворства: въ сердцѣ нашемъ есть нѣчто заставляющее насъ любить славу, Римлянамъ твердили о вѣчности ихъ города, и такимъ образомъ содѣлали ихъ завоевателями цѣлаго міра, такимъ образомъ дали имъ возможность оставить по себѣ имя безсмертное въ Исторіи.
Непостоянство дѣлъ человѣческихъ имѣетъ удивительную противуположность съ прочностію другихъ твореній въ натурѣ. Какъ будто для посмѣянія надъ человѣческими обществами, даже безсловесныя твари сохраняютъ древніе обычаи свои въ неизмѣняемомъ видѣ. Находясь на холмѣ Музея, я видѣлъ, какъ аисты, построившись въ порядокъ, направили полетѣ свой къ Африкѣ. Передъ симъ за двѣ тысячи лѣтъ они также отлетали въ страны южныя. Тогда были они свободны и счастливы въ отечествѣ Солона, въ Минервиномъ градѣ; и теперь остаются они такими же въ помѣстьѣ начальника черныхъ евнуховъ. Съ высокихъ гнѣздъ своихъ они смотрѣли ни измѣняющійся родъ человѣческій. Между тѣмъ какъ племена нечестивыя размножались на могилахъ людей православныхъ, молодой аистѣ постоянно кормилъ стараго своего родителя…
Можетъ быть вообще цѣлые народы, подобно людямъ въ особенности, бываютъ жестоки въ старости своей какъ и въ младенчествѣ; можетъ быть разумѣ народовъ истощается. Когда онъ все уже произвелъ, все испыталъ, всѣмъ насладился и пресытился, когда сдѣлался уже неспособнымъ производить, тогда онъ грубѣетъ и возвращается къ первымъ, единственно физическимъ ощущеніямъ, Христіянство недопуститъ нынѣшніе народы дожить до старости, толико плачевной. Но ежели вѣра угаснетъ между нами; то легко статься можетъ, что снова раздаваться будутъ вопли умирающихъ гладіаторовъ, тамъ гдѣ нынѣ слышимъ скорбныя взыванія Федры и Андромахи.
Два предмета оживаютъ въ сердцѣ человѣка по мѣрѣ приближенія его къ предѣламъ жизни: отечество и вѣра. Объ нихъ часто забываютъ въ лѣта юности, но рано или поздно они являются намъ въ видѣ прекраснѣйшемъ, и пробуждаютъ въ сердцахъ нашихъ достодолжную къ себѣ любовь и уваженіе.
Спарта и Аѳины сохраняютъ различные характеры въ самыхъ даже своихъ развалинахъ: развалины Спарты печальны, важны безлюдны: Аѳинскія веселы, живы, обитаемы! Взглянувши на отечество. Ликуруа, вы предаетесь мыслямъ важнымъ и глубокимъ; душа ваша примѣтно возносится и увеличивается: передѣ градомъ Солановымъ вы плѣняетесь прелестями ума, и думаете о совершенствѣ человѣка, какъ существа разумнаго и безсмертнаго… Переходя отъ развалинъ Лакедемона къ развалинамъ Аѳинъ, я чувствовалъ, что хочу умереть съ Леонидомъ, а жить съ Перикломъ.
Мореходцамъ на сушѣ легко сдѣлаться кощунами; но опасности — о какъ страшны онѣ для нашего суемудрія! Въ минуту опасности человѣкъ становится набожнымъ; свѣтильникъ философіи не столько ободритъ его во время бури, сколько лампада, горящая передъ иконою, Богоматери.
Надобно принаровляться ко времени, сказалъ мудрецъ. Не потому ли неблагодарные скоро забываютъ свою обязанность, честолюбецъ нерадитъ о побѣжденномъ, трусъ становится на сторонѣ побѣдителя? Удивительная мудрость человѣческая! правила ея, обыкновенно излишнія для истинной добродѣтели, часто служатъ убѣжищемъ пороку,
Путешествующій по Іудеи сперва чувствуетъ въ сердцѣ своемъ ужасную скуку; но переходя пустыни, мало по малу усматриваетъ передѣ собою пространство безпредѣльное, и скука для него исчезаетъ. Онъ ощущаетъ въ себѣ тайный ужасъ, но ужасъ, отъ котораго душа не унываетъ, сердце ободряется, разумъ возносится. Необыкновенные виды вездѣ показываютъ землю, изобилующую чудесами. Палящее солнце, свирѣпый орелъ, сухая смоковница, вся поезія, всѣ картины священнаго писанія представляются взорамъ. Каждое имя заключаетъ въ себѣ таинство, каждая пещера возвѣщаетъ о будущемъ, каждая вершина горы отдаетъ пророческіе звуки. Здѣсь, на сихъ берегахъ, слышанъ былъ гласъ самаго Бога. Изсохшіе потоки и разпадшіеся утесы, отверзтыя могили о чудесахъ свидѣтельствуютъ. Пустыня, кажется вамъ, нѣмотствуетъ отъ ужаса, и какъ будто недерзаетъ нарушить молчанія съ тѣхъ поръ, какъ раздался въ ней гласъ Вѣчнаго.
Можно ли быть нечувствительну къ пожертвованіямъ человѣка, потому только, что онъ носитъ клабукъ, длинную бороду и веревочной поясъ? Что до меня, я пошелъ бы въ нѣдра земли искать добродѣтели, пошелъ бы къ, почитателю Вишну или великаго Ламы, лишь бы только удостоиться созерцать доблести и имъ удивляться. Великодушные поступки нынѣ столь рѣдки, что надобно уважать ихъ, не смотря на одежду и неразбирая, чѣмъ исполнитель ихъ покрываетъ свое тѣло, отшельническою ли ризою, или философскою епанчею.
Кто чувствителенъ къ изящности, къ искусствамъ, къ заманчивости піитическаго расположенія, къ богатству въ описаніи подробностей, къ точности характеровъ, къ благородству чувствій; тотъ люби читать Освобожденный Іерусалимъ Тассовъ. Ето поэма воиновъ: она дышетъ мужествомъ и славою; она, кажется, писана была на щитѣ среди военнаго стана.
Описаніе жизни мореходца обыкновенно нравится и доставляетъ удовольствіе. Безпрестанной переходъ отъ тишины къ бурѣ, быстрая перемѣна земель и климатовъ недаютъ засыпать воображенію мореходца. Онъ самъ есть точное подобіе вообще жизни человѣческой: всегда намѣренъ остаться въ пристани, и всегда плаваетъ: ищетъ благополучныхъ острововъ, которыхъ никогда не находитъ, и на которыхъ тотчасъ бы скучать началъ жизнію; говорить съ восторгомъ о тишинѣ, и безпрестанно подвергается бурямъ.
Шатобриан Ф. Р. де Мысли и замечания / Извлеченныя из новой французской книги: Itineraire de Paris a Gerusalem par m. de Chateaubriand // Вестн. Европы. — 1811. — Ч. 57, N 11. — С. 220-224.