МУЗЫКА
правитьКонцерты
править4 концерта Зилоти, 2 концерта Кусевицкаго, 3 концерта Шереметева, около дюжины камерныхъ и сольныхъ вечеровъ, «Хованщина» въ Маріинскомъ театрѣ — то-то школа лаконизма для музыкальнаго обозрѣвателя, принужденнаго въ немногихъ строкахъ изобразить всю картину чудовищнаго музыкальнаго пожара, объявшаго нынѣ Петербургъ. Кстати сказать, и главная ярость этого пожара питается столь пламенными вдохновеніями русскихъ и заграничныхъ талантовъ, что послѣдніе прямо даже связываютъ сами свое творчество такъ или иначе съ идеей огня. «Поэмой огня» зовется на «синтетическихъ» гармоніяхъ высшихъ обертоновъ построенный, всѣми цвѣтами оркестроваго спектра искрящійся, то бурно-мятежный, то манящій и обольстительный въ змѣиной извилистости звуковыхъ очарованіи, — «Прометей» Скрябина. И разгорается настоящій костеръ, своимъ очистительнымъ пламенемъ объемлющій не только тѣла борцовъ за древнее благочестіе, но и души зрителей-слушателей, — когда на зыблящихся узорахъ высокихъ скрипичныхъ трелей раздаются мирные, тяжкіе вопли финальнаго раскольничьяго хора въ «Хованщинѣ». А странные звуковые блики только что прослушанныхъ отрывковъ изъ балета Равеля «Дафнисъ и Хлоя», эти невѣроятныя, ни однимъ учебникомъ гармоніи не предусмотрѣнныя, звуковыя сочетанія такъ фантастичны, такъ нездѣшни, что воображеніе почти требуетъ какихъ-то къ этой музыкѣ свѣтозарныхъ, огненныхъ дополненій. Если бъ я чувствомъ не угадалъ какъ бы нѣкоей органической огненности ея (согласно сюжету балета, на сценѣ дѣйствительно подъ эту музыку должны загораться огни надъ головами ласкающихъ Дафниса нимфъ), это была бы случайная ошибка моего сегодняшняго воспріятія. Или — на худой конецъ — органическая неспособность моя понимать музыку, лежащую внѣ правилъ — школьной теоріи. Чуръ меня отъ подобной гибельной близорукости, отъ абсолютной вѣры въ догмы, что тысячи разъ перестраивались заново подъ могучимъ давленіемъ Бетховеновъ, Вагнеровъ и прочихъ титановъ музыкальной мысли, и что не сегодня — завтра претерпятъ новую реформацію подъ напоромъ Скрябиныхъ, Регеровъ и Равелей! Но какъ многіе съ ужасомъ и негодованіемъ отворачиваются отъ благодѣтельныхъ лучей пламеннаго вдохновенія, горящаго въ музыкальныхъ сердцахъ современныхъ новаторовъ, единственная вина которыхъ передъ исторіей — въ томъ, что не она ихъ дѣлаетъ, а они ее, что передъ нами не послѣдователи старыхъ традицій, а творцы новыхъ каноновъ, новой красоты!
Огонь — вотъ, можетъ быть, самый изначальный и самый послѣдній смыслъ искусства. Многоразличные облики принимаетъ на себя извѣчный Логе всемірнаго искусства. Разнообразны и разноцвѣтны очаги творчества, на которыхъ художники разныхъ временъ и разныхъ странъ разжигаютъ священное пламя великихъ жертвоприношеній во славу Аполлона и Діониса. Горитъ огонь — и есть живое искусство, какъ бы странны, новы, необыкновенны и непривычны ни были формы свѣтильника. Горитъ ли костеръ, горятъ ли волшебныя пламена надъ челами греческихъ нимфъ — это дѣло внѣшней программы, театра моей ассоціативной фантазіи. Но есть ли въ самой музыкѣ, въ душѣ композитора огонь творчества — вотъ что единственно важно и нужно ощущать, принимая или отвергая новое произведеніе. И можетъ быть, къ совсѣмъ неожиданнымъ и радостнымъ взаимнымъ согласіямъ пришли бы многіе музыканты — творцы, теоретики, критики, если бы въ сочиненіяхъ и сужденіяхъ своихъ не ставили традиціонныхъ нормъ во главу угла, если бы, пройдя огонь, воду и мѣдныя трубы традиціонной школы, обрѣли за границами ея новую, прекрасную непосредственность въ отношеніяхъ своихъ къ искусству, если бы за предѣлами аналитическаго профессіонализма нашли новую цѣльность и сліянность чувственнаго созерцанія эстетическихъ объектовъ, вторичную наивность художественной рѣчи и ея пониманія, вторичный, высшаго порядка, художественный диллетантизмъ… Сочиненія новѣйшихъ французовъ, которыя съ прежней охотой пропагандируетъ Зилоти, это — именно тѣ вещи, которыя для полнаго ими любованія болѣе всего требуютъ отрѣшенія отъ всякихъ технически-предвзятыхъ воззрѣній. Какъ родственна музыкальной душѣ современнаго слушателя музыка Дебюсси, Равеля и Роже-Дюкаса, если только ему удастся поставить себя въ непосредственное къ ней отношеніе, но какъ трудно дается многимъ эта простая непосредственность. Какъ трудно для многихъ почувствовать новую слуховую правду въ комбинаціяхъ, кажущихся фальшивыми для разсудка, воспитаннаго на абстрактной логикѣ классическихъ гармоніи и голосоведенія! И какъ много лѣтъ придется дожидаться импрессіонистамъ, пока масса, толпа привыкнетъ къ откровеніямъ новой красоты и пророковъ ея, оцѣнитъ и полюбитъ ИХЪ въ полную мѣру ИХЪ дѣйствительныхъ художественныхъ подвиговъ. Необыкновенно поэтическое въ своей оркестровой красочности «Море» Дебюсси (три эскиза — «Отъ зари до полудня на морѣ», «Игра волнъ» и «Ліалогъ моря и вѣтра»), его же «Обаятельная рапсодія» для кларнета съ оркестромъ, чудесная «Сарабанда» Роже-Дюкаса и вышеназванные отрывки изъ «Дафниса и Хлои» Равеля — таковы главные нумера послѣднихъ концертовъ Зилоти. Обѣ послѣднія вещи на мой вкусъ представляются еще болѣе плѣнительными, еще болѣе роскошными созданіями своеобразной музыкальной фантазіи, чѣмъ превосходныя «Марины» Дебюсси. «Сарабанда», это — цѣлая поэма. Въ «Программѣ» къ ней разсказывается о похоронномъ кортежѣ знатнаго принца. Во время погребальнаго шествія музыка безпрерывно играетъ любимую пьесу умершаго, испанскую сарабанду. Звуки віолъ, гобоевъ и флейтъ сливаются съ псалмами священниковъ и перезвономъ колоколовъ. Программа незатѣйливая, но что за удивительную, насыщенную рѣдкой силой экспрессіи и колорита звуковую картину даетъ здѣсь композиторъ. Какія очаровательныя сплетенія образуетъ основная мелодія грустнаго танца съ музыкой самого шествія, осложненной звучностью оригинально разработанныхъ хоровыхъ партій! Восхитительны и отрывки изъ балета Равеля. Вся первая часть этой пьесы соткана изъ воздуха и свѣта, изъ свободной игры сверкающихъ брызгъ безподобнаго гармоническаго остроумія. Великолѣпный контрастъ даетъ вторая половина музыки. Но программѣ — темнота, звуки трубы, морской пейзажъ, приближеніе пиратовъ, хореографическія сцены пиратовъ при свѣтѣ факеловъ. Опять — огонь, но въ рукахъ грубыхъ разбойниковъ, суетливо дѣлящихъ награбленную добычу. Опять нагроможденія блестящихъ, пестрыхъ звучностей, но и мотивовъ и звучностей суровыхъ, до крикливости рѣзкихъ, до грубости тяжелыхъ. Опять — хоръ, безъ словъ, въ качествѣ оркестровой звучности. Вихрь дикаго танца, быть можетъ, несвободнаго отъ нѣкотораго однообразія мелодическаго и ритмическаго, но дышащаго неукротимой, пламенной буйностью истиннаго полета вдохновенія!
Изъ русскихъ композиторовъ особой чести удостоенъ Скрябинъ. Ему посвященъ весь третій концертъ. Фортепіанный концертъ, 2-ая симфонія и «Прометей». Обѣ первыя вещи страшно теряютъ отъ сосѣдства съ Прометеемъ". Только развѣ среднее Andante симфоніи по мелодико-гармонической напряженности своего музыкальнаго содержанія достойно имени Скрябина, какимъ мы нынѣ его любимъ и цѣнимъ. Фортепіанную партію въ концертѣ и «Прометеѣ» исполнялъ самъ авторъ. Я люблю его игру, гдѣ подъ покровомъ нѣкоторой внѣшней разслабленности обнаруживаются иногда яркія вспышки темперамента, гдѣ отсутствіе чистой виртуозности нерѣдко съ лихвой вознаграждается любопытнымъ оттѣнкомъ импровизаціонной свободы исполненія. Но все же это — игра слишкомъ интимная, домашняя для Дворянскаго Собранія. Скрябина пріятнѣе было слушать на камерныхъ вечерахъ того же Зилоти, когда въ маломъ залѣ Консерваторіи онъ не то игралъ, не то сочинялъ тутъ же за роялемъ свои красивые прелюды, поэмы, сонаты (2-ую, 4-ую, 5-ую). А еще пріятнѣе слушать Скрябина въ совсѣмъ маленькой комнатѣ, чтобъ было немного публики, чтобъ было не слишкомъ свѣтло… — вспоминаются незабываемые «Clavier-Abend’ы» Скрябина въ редакціи «Аполлона», въ прошломъ году.
Изъ прочихъ вещей, исполнявшихся на концертахъ Зилоти, надо упомянуть о благородныхъ «Симфоническихъ варіаціяхъ» Франка для оркестра и фортепьяно (за роялемъ отличный французскій піанистъ Корто, игравшій на бисъ Es-dur’ный полонезъ Шопена и въ высшей степени характерное и любопытное Andante Фридемана Баха), о юношеской, 2 года тому назадъ найденной симфоніи C-dur Бетховена, носящей на себѣ сильную печать Гайдно-Моцартовскихъ вліяній, о 2-ой симфоніи Глазунова (подъ управленіемъ автора). Исполнялись также фортепьянные концерты Шумана (Корто) и Шопена f-moll (посредственно сыгранъ г-жей Тиной Лернеръ). Экстренный концертъ Зилоти былъ посвященъ произведеніямъ Бетховена (7 и 8 симфонія, Леонора № 2) въ интерпретаціи Вейнгартнера, дирижера даровитаго, но не слишкомъ тонкаго. Вокальная сотрудница его по концерту, г-жа Люсиль Марсель, въ исполненіи трехъ пѣсенъ Бетховена (Geistliches Lied № 1 и Der Kuss въ инструментовкѣ Вейнгартнера и «Wachtelschlag» въ инструментовкѣ Моттля) показала великолѣпный голосъ — и только. Ни чувства стиля, ни достаточной нюансировки исполняемаго — въ пѣніи г-жи Марсель нѣтъ.
Въ противоположность 1-му, модернистскому, концерту, 2-ой симфоническій вечерь Кусевицкаго оказался классическимъ. Исполнялись: классическая ясная и стройная 8-ая симфонія Глазунова, лучшія части которой, Mesto и Scherzo, еще болѣе выиграли бы въ своей красотѣ, если бы не всегдашнее пристрастіе Глазунова къ слишкомъ перегруженнымъ звучностямъ, — увертюра къ «Эгмонту» Бетховена и отличный концертъ D-dur Ф. Э- Баха въ стильной переоркестровкѣ г. Штейнберга (оригинальная редакція пріурочена къ ансамблю старинныхъ инструментовъ). Большое наслажденіе доставило пѣніе г-жи Кульпъ, выступившей съ очаровательной «Жалобой Аріаны» Монтеверди, «Аделаидой» Бетховена и его же двумя пѣснями Клары изъ «Эгмонта». Насъ, русскихъ слушателей, немного шокируетъ органическій недостатокъ нѣмецкой вокальной школы, эти постоянные «подъѣзды» и попросту «подвыванія» въ пѣніи. Непріятна и нѣкоторая аффектированность декламаціонной экспрессіи у г-жи Кульпъ. За всѣмъ тѣмъ, это все же великолѣпная пѣвица, у которой содержательная звучность голоса споритъ съ техническимъ мастерствомъ пѣнія и фразировки. Третій концертъ Кусевицкаго цѣликомъ посвященъ былъ памяти Листа, художника такъ много внесшаго въ искусство новаго, хотя нынѣ и ставшаго повседневнымъ, — что невозможно достаточно высоко цѣнить его историческую роль. Да что исторія! Какъ много далеко не увядшихъ, вполнѣ современныхъ красотъ въ его XIII псалмѣ, въ блестящемъ Es-dur’номъ концертѣ (художественно переданномъ мастистымъ піанистомъ г. Зауеромъ), въ геніальной симфоніи «Фаустъ». Сколько здѣсь живой поэзіи, смѣлости художественныхъ замысловъ, сколько эмбріоновъ тѣхъ музыкальныхъ формулъ, которыя впослѣдствіи были приняты и разработаны Вагнеромъ, Р.-Корсаковымъ, Скрябинымъ. Концертъ прошелъ при сборномъ составѣ оркестра подъ хорошимъ управленіемъ Берлинскаго дирижера, г. Венделя. Тому же Листу были посвящены 3 первыхъ концерта Шереметева. Исполнялись симфонія «Данте», Es-dur’ый концертъ (піанистъ г. Николаевъ), Мефисто-Вальсъ, «Колокола Страсбургскаго собора» (новинка для Петербурга!), Гамлетъ, Danse macabre (за фп. — г. Николаевъ), Идеалы, Mignon’s Lied, и два капитальнѣйшихъ творенія всемірной музыки — ораторія «Христосъ» и «Гранская Месса». Исполнители — оркестръ и хоръ гр. Шереметева подъ управленіемъ самого графа и г. Хессина (второй дирижеръ болѣе интересенъ). Изъ отдѣльныхъ вокальныхъ силъ, участвовавшихъ въ листовскихъ концертахъ, назову гг. Артамонова, Кеменева (теноры), Селиванова (баритонъ), Швеца (басъ), г-жъ Майкову (красивое сопрано) и Сахновскую (отличное контральто). Довольно умѣренный интересъ представляли два послѣднихъ (2-ой и 3-ій) концерты И. P М. О. Здѣсь исполнялись Италіанская симфонія Мендельсона, Es-dur’ный концертъ Моцарта для 2-хъ роялей (хорошо сыгранный Розиной и Іосифомъ Левиными), «Манфредъ» Чайковскаго, мастерскія варіаціи Брамса на тему Гайдна, фортепіанный концертъ G-dur Бетховена (въ отличномъ исполненіи г. Бакгауза). Память Листа почтена концертомъ Es-dur (I. Левинъ) и двумя эпизодами къ Фаусту Ленау (Ночное шествіе и Мефисто-Бальсъ). Дирижеръ — талантливый г. Сафоновъ.
Изъ камерныхъ вечеровъ Золоти, 2-ой и 3-ій были собственно Clavier-Abend’ами Скрябина. 4-ый вечеръ былъ посвященъ сочиненіямъ г. Вейнгартнера и пѣнію г-жи Марсель. Послѣдняя блѣдно исполнила рядъ пѣсенъ Шуберта, Шумана, Берліоза и нѣсколько весьма подозрительнаго достоинства романсовъ Вейнгартнера. Самъ Вейнгартнеръ участвовалъ въ качествѣ піаниста въ исполненіи собственнаго, мало интереснаго квинтета g-moll для фп., скрипки, альта, віолончели и кларнета. Музыка этого квинтета, за исключеніемъ развѣ болѣе привлекательнаго Менуэта, представляетъ собою довольно неудобоваримую смѣсь безвкусной вычурности съ откровенной пошлостью.
Сольные концерты піанистовъ и піанистокъ, пѣвцовъ и пѣвицъ, скрипачей и прочихъ инструменталистовъ сыпятся какъ изъ рога изобилія. Обращающаго на себя вниманіе въ этихъ ежедневныхъ потокахъ звуковъ — крайне мало. Изъ программъ многочисленныхъ концертовъ Губермана извлекаю Rondo h-moll Шуберта и скрипичный концертъ Брамса, двѣ прелестныя пьесы, далеко не пользующіяся въ репертуарѣ скрипачей той извѣстностью, какой онѣ по всей справедливости заслуживаютъ. Упомяну еще о концертѣ піаниста Боршара. Насколько интересно, увлекательно исполнены имъ Соната Листа, Прелюдъ, хоралъ и фуга Франка, Соната C-dur Моцарта, настолько Шопенъ не лежитъ въ дарованіи артиста. Произведенія Шопена проведены скомканно, манерно, почти карикатурно. Въ заключеніе концерта сыграна блестящая, но очень и очень легковѣсная по музыкѣ Suite Espagnole Альбеница.
Самое значительное художественное событіе послѣднихъ дней относится къ оперной жизни Петербурга. На Маріинской сценѣ 7-го ноября поставлена впервые «Хованщина» Мусоргскаго. 30 лѣтъ тому назадъ написана геніальная «народная музыкальная драма». 30 лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ, какъ, технически выровненная и оркестрованная искусной рукой Р. Корсакова, безсмертная партитура впервые была представлена на судъ театральныхъ чиновниковъ и была ими забракована. И только теперь, когда имя Мусоргскаго пользуется величайшимъ почетомъ во всѣхъ музыкально-образованныхъ странахъ, дирекція переложила гнѣвъ на милость и подарила насъ замѣчательнымъ, историческимъ спектаклемъ. Дата 7-го ноября 1911 г., конечно, отнынѣ станетъ датой исторической, знаменательной, но вотъ что, быть можетъ, всего знаменательнѣе: какъ мало историченъ, какъ по современному свѣжъ и непосредственно ярокъ самъ Мусоргскій! Казалось бы, прямолинейный «кучкистъ», фанатикъ звукового реализма, типичнѣйшій выразитель наивной эстетической идеологіи 60—70 г., какъ онъ, Мусоргскій, однако, ярокъ и жизнененъ въ наши дни съ ихъ совсѣмъ противуположными идеями и запросами. Нѣтъ, «кучкизмъ» Мусоргскаго — сплошное недоразумѣніе. Конечно, есть у него и внѣшняя «правда въ звукахъ», но еще больше внутренней убѣдительности и мощи музыкальныхъ образовъ и еще больше эпической величавости, мистическаго идеализма, переживаній трагическихъ, красоты возвышенной и глубочайшей. Что за исполинскій размахъ воображенія, что за мѣткость лаконическихъ характеристикъ, будь то банда хмѣльныхъ стрѣльцовъ, или тщедушная фигура проныры-подъячаго, или надутый, чванливый сторонникъ стараго уклада жизни, Иванъ Хованскій, или фанатики древняго благочестія во главѣ съ благолѣпнымъ старцемъ Досифеемъ и экзальтированной Марѳой-раскольницей! Сколько рѣзкихъ смѣло поставленныхъ контрастовъ, какъ проникновенны хоры раскольниковъ, какъ пластично вступленіе — «Разсвѣтъ на Москвѣ рѣкѣ», какой неизсякающій родникъ чистѣйшей женственности въ мелодіяхъ Марѳы! Какой драгоцѣнный перлъ музыкально-драматическаго искусства вся эта опера! Мнѣ возразятъ: а бѣдность фактуры, а растерзанность либретто, а милліонъ историческихъ ошибокъ и несообразностей въ построеніи драмы! Да, все это такъ. Но тѣмъ удивительнѣе огромное впечатлѣніе, оставляемое «Хованщиной». При фактурѣ столь упрощенной, при крайней бѣдности техническихъ пріемовъ, при всей массѣ драматическихъ недоразумѣній и неточностей въ развитіи сюжета, — дать произведеніе столь огромное по силѣ интуиціи, столь стильное по отношенію къ духу изображаемой эпохи Софьи-правителыищы — не въ этомъ ли органическая тайна генія? Постановка «Хованщины» въ общемъ должна быть признана удачной. Незабываемъ и неподражаемъ Шаляпинъ-Досифей, который, подобно самому автору «Хованщины», соединяетъ въ своемъ театральномъ «творчествѣ» поразительную простоту внѣшнихъ пріемовъ съ необычайной высотой художественныхъ намѣреній. Мудрая экономія средствъ на ряду съ богатѣйшей роскошью сценическихъ достиженій. Очень хороши обѣ Марѳы — г-жи Збруева и Петренко (послѣдняя въ драматическомъ отношеніи даетъ болѣе выдержанный типъ). Въ роли Ивана Хованскаго съ большимъ достоинствомъ держится г. Боссэ, нежели г. Шароновъ, — мѣстами пересаливающій въ сторону комизма. Въ партіи Шакловитаго очень хорошъ г. Андреевъ І-й (и посредствененъ г. Тартаковъ). Въ роли представителя россійскаго европеизма успѣшно выступаютъ гг. Ершовъ и Андреевъ II-ой. Характерный Кузька — г. Лосевъ. Очень недурны въ роли подъячаго гг. Угриновичъ и Чупрынниковъ. Лучшихъ похвалъ заслуживаютъ хоръ и оркестръ, управляемый г. Коутсомъ. Красивыя декораціи по рисункамъ г. Коровина и множество интересныхъ деталей въ общей постановкѣ (оперу режиссировали гг. Шаляпинъ и Мельниковъ) дополняютъ впечатлѣніе. Въ цѣломъ не спектакль, а радостный, дивный праздникъ искусства!