«Аполлонъ», № 12, 1910
Еще не успѣли отзвучать послѣдніе аккорды вѣчной памяти двумъ великимъ романтикамъ минувшаго вѣка, еще не устали музыканты править музыкальныя тризны по Шопенѣ и Шуманѣ, какъ умеръ великій основатель новой школы русской музыки Балакиревъ… Загробное тріо трехъ великихъ именъ — Шумана, Шопена, Балакирева звучало во всѣхъ главнѣйшихъ вечерахъ осенняго сезона, опредѣливъ собою основной тонъ музыкальной жизни ближайшихъ дней…
Вліятельнѣйшій изъ петербургскихъ концертно-симфоническихъ дѣятелей, Зилоти, почтилъ память Балакирева исполненіемъ его лучшей симфонической поэмы «Тамара»; по случаю же столѣтней годовщины смерти Шумана сыгралъ одно изъ совершеннѣйшихъ его произведеній, 4-ю симфонію d-moll. Неутомимый и убѣжденный пропагандистъ Баха, Зилоти на протяженіи состоявшихся пока 4-хъ концертовъ своихъ исполнилъ цѣлый рядъ произведеній этого генія, совершенно исключительно неспособнаго когда-нибудь устарѣть. Изъ сочиненій Баха даны были: Вступленіе къ кантатѣ № 42 (въ красивой, хотя, можетъ быть, нѣсколько тяжеловатой инструментовкѣ Штейнберга), вступленіе къ кантатѣ № 29 (въ редакціи Зилоти), концертъ для скрипки съ оркестромъ E-dur (въ исполненіи прекраснаго скрипача г. Капэ) и арія изъ кантаты № 54 для контральто съ оркестромъ. Исполнительница этой аріи г-жа Збруева не вполнѣ овладѣла духомъ и стилемъ баховской музыки, но нельзя забывать и того, что эта вещь, гдѣ мелодическій рисунокъ носитъ чисто-инструментальный характеръ, и гдѣ голосу приходится не разъ доходить до нижняго fa, представляетъ величайшія трудности для исполненія. Старо-классическая музыка, кромѣ сочиненій Баха, была представлена изящной «концертной симфоніей» Моцарта для скрипки и альта (солировали Капэ и Казалезюсъ, съ сопровожденіемъ оркестра), его же сравнительно слабой увертюрой къ оперѣ «Titus» и прелестнымъ, впервые исполнявшимся въ Петербургѣ концертомъ А-moll для струннаго оркестра — одного изъ интереснѣйшихъ пре-бахіанцевъ, Вивальди.
Прочія новинки концертовъ Зилоти: «Heroide Elégiaque» Листа, представляющая собою собственно извѣстную 5-ю рапсодію Листа въ первоначальной редакціи и въ оркестровкѣ самого автора (при содѣйствіи Доплера); не лишенная внѣшней красивости и полифоническаго интереса рапсодія «Brigg Faire» англичанина Деліуса; превосходная, очень содержательная по музыкѣ и мастерская по техникѣ монотематической конструкціи симфонія Витковскаго, типичнаго представителя франковской школы; 5 русскихъ пѣсенъ въ прелестной гармонизаціи и оркестровкѣ Лядова (и не менѣе прелестномъ исполненіи г-жи Збруевой; она же прекрасно спѣла тонко инструментованную тѣмъ же Лядовымъ «Новогреческую пѣсню» Чайковскаго) и блестящая сюита изъ балета «Жаръ птица» Стравинскаго.
Послѣдней вещью благонамѣренная часть нашей публики была возмущена. Многіе покидали залъ Дворянскаго собранія во время исполненія сюиты. Не сомнѣваюсь, что для лицъ, музыки Стравинскаго не слышавшихъ, это все же недостаточный аргументъ въ ея пользу, но, къ сожалѣнію, не имѣю никакой, даже самой приближенной возможности «перомъ описать» Жаръ-Птицу. Это можно только «въ сказкѣ сказать»; такія звучности, такое жонглерство чудесными красками, модуляціями, крохотными, неустойчивыми темками, вѣчно переливчатыми, вѣчно заигрывающими другъ съ другомъ, — такое упоительное музыкальное колдовство возможно только въ сказкѣ. И надо самому прослушать эту удивительную «Жаръ-Птицу», чтобы оцѣнить всю красоту ея радужной сказочности, чтобы понять, что изъ русскихъ молодыхъ композиторовъ едва ли кто, кромѣ Стравинскаго, можетъ нынѣ сочинять такую музыку, насквозь проникнутую сказочнымъ колоритомъ, и что въ этомъ смыслѣ Стравинскій — одинъ изъ самыхъ достойныхъ учениковъ своего учителя, Римскаго-Корсакова. И я думаю, злѣйшіе враги музыки Стравинскаго едва ли способны найти въ ней какіе-либо иные, такъ сказать, доказуемые недостатки, кромѣ развѣ недостатка «глубины» и нѣкоторой, можетъ быть слишкомъ значительной, зависимости иныхъ оборотовъ музыкальной рѣчи Стравинскаго отъ вдохновеній Римскаго-Корсакова и Дебюсси. Но чѣмъ же другимъ можетъ шокировать «Жаръ-Птица» нашу широкую публику, если не своими недоказуемыми, но такъ явно ощутимыми достоинствами, всѣмъ тѣмъ, что здѣсь дѣйствительно есть новаго, яркаго и свѣжаго, далеко выходящаго за предѣлы чужихъ вліяній и всецѣло относимаго за счетъ личнаго богатаго дарованія молодого композитора? Какъ ни хороша, однако, вся сюита въ цѣломъ, ея отдѣльныя части (всего 5) далеко не равнаго достоинства, и большинство ихъ уступаетъ первой, рисующей «Садъ Кощея» въ звуковыхъ образахъ до того обаятельныхъ и фантастичныхъ, что они очаровываютъ слушателя до состоянія полнаго художественнаго гипноза.
Сравнительно съ названными новинками, весьма умѣренный интересъ представили сочиненія маститаго французскаго композитора Форе (оркестровыя сюиты къ «Пелеасу» и «Шейлоку», Romance и Berceuse, исполненныя г. Капэ съ аккомпанементомъ оркестра, подъ управленіемъ автора), которому было посвящено все второе отдѣленіе 3-го концерта Зилоти. Не склонный къ традиціямъ чистаго классицизма, стоящій болѣе или менѣе въ сторонѣ отъ основныхъ теченій современной музыкальной Франціи, франкизма и дебюссизма, и не обладая къ тому же достаточно рельефной личной физіономіей, Форе даетъ музыку дряблую, вялую, разсчитанную на самый «мелко-буржуазный» вкусъ и застрявшую гдѣ-то въ промежуткѣ между всѣми существующими типами и манерами музыкальнаго письма.
Солистами на концертахъ Зилоти, кромѣ вышеназванныхъ гг. Капэ, Казалезюса и г-жи Збруевой, выступали несравненный скрипачъ Изаи (не игравшій, къ сожалѣнію, ничего другого, кромѣ всѣмъ наизусть извѣстныхъ концертовъ Мендельсона и Бруха), превосходный піанистъ-поэтъ Гальстонъ (4-ый концертъ Сенъ-Санса, «Исламей» Балакирева) и талантливая молодая французская піанистка г-жа Арно, чрезвычайно красиво сыгравшая 2-ой концертъ Семъ-Санса и нѣсколько менѣе удачно (по общей экспрессіи) — концертъ Шумана.
На состоявшихся двухъ концертахъ Кусевицкаго исполнялись та же 4-ая симфонія Шумана, его «Манфредъ» (можно любить — не любить декламацію подъ музыку, но нельзя не признать, что г. Вюльнеръ достигаетъ въ предѣлахъ мелодекламаціи едва ли не максимума возможной въ этомъ жанрѣ художественной цѣльности), 8-ая симфонія Бетховена, сравнительно рѣже другихъ у насъ исполняемая, несмотря на высокія свои музыкальныя достоинства, и «Поэма Экстаза» Скрябина. У этого колоссальнаго созданія Скрябинской музы слишкомъ много враговъ, чтобы можно было сомнѣваться въ его исключительной талантливости, въ томъ, что Скрябинъ отнынѣ, послѣ созданія «Божественной Поэмы» и «Экстаза», уже не просто высоко-даровитый композиторъ, но цѣлое явленіе, эпоха русской музыки. Называю Скрябина эпохой, потому что имъ введены въ кругъ музыкальныхъ переживаній такіе моменты, которые не только отсутствовали въ до-скрябинскую эпоху музыкальнаго искусства, но даже принципіально отвергались, и мaлѣйшiй намекъ на нихъ почитался прямымъ оскорбленіемъ эстетическаго вкуса. Преувеличенный патетизмъ, вѣчный «надрывъ» творчества, мелодраматическая утрировка экспрессивныхъ тоновъ, откровенная аффектированность музыкальной рѣчи, — кто до Скрябина могъ отважиться строить свои сочиненія на основѣ музыкально-психологическихъ мотивовъ столь рискованныхъ, чтобы не сказать, завѣдомо негодныхъ и непріятныхъ? Но пришелъ Скрябинъ и претворилъ булыжникъ въ алмазъ, блистающій всей разноцвѣтностью лучей, возвелъ ходульность и крикливость въ перлъ высоко-художественнаго созданія, нашелъ закономѣрность въ судорогѣ и красоту въ истерической манерности. Здѣсь не мѣсто входить въ подробности скрябинской психологіи, какъ она мнѣ представляется, но уже одна способность Скрябина эстетизировать то, что, казалось бы, навсегда обречено остракизму изъ каноновъ искусства, одно умѣніе обратить вчерашнія нормы въ чистый предразсудокъ сегодняшняго дня — не означаетъ ли собою завоеваніе достаточно великое, чтобы явить собою эпоху?
Оркестромъ на обоихъ концертахъ управлялъ самъ г. Кусевицкій, съ прошлаго года чувствительно усовершенствовавшійся въ дирижерскомъ искусствѣ. Особенно удачно, а въ эпизодахъ наибольшаго патетическаго подъема — прямо великолѣпно, провелъ г. Кусевицкій «Экстазъ». Изъ солистовъ, участвовавшихъ въ этихъ концертахъ, отмѣчу замѣчательнаго піаниста г. Годовскаго, съ рѣдкой технической и художественной законченностью передавшаго чудесный концертъ d-moll Брамса.
Въ исполненіи балакиревскаго «Исламея» у Годовскаго было, пожалуй, еще больше блеска и силы, чѣмъ у Гальстона, хотя въ смыслѣ общей поэзіи исполненія этой вещи игра послѣдняго доставила болѣе высокое наслажденіе.
Зилоти, Кусевицкій, Шереметевъ — всѣ почтили память Балакирева. 1-ый Шереметевскій концертъ былъ даже сплошь посвященъ сочиненіямъ покойнаго композитора (исполнялись 2 симфонія, увертюра къ королю Лиру, увертюра на тему Испанскаго марша, фортепіанныя пьесы въ интеллигентномъ исполненіи г-жи Эпштейнъ, романсы въ искусной интерпретаціи г. Исаченко. Оркестръ подъ управленіемъ опытнаго г. Хессина).
Только Имп. Русск. Муз. Общ., должно быть памятуя еще давнопрошедшія битвы между консерваторіей и «могучей кучкой», рѣшило демонстративно уклониться отъ концерта въ честь ея знаменитаго основателя. Однако, подъ вліяніемъ ли упрековъ критики, дружно обрушившейся на Общество за неумѣстность подобной демонстраціи, или устыдившись таковой передъ лицомъ собственной музыкальной совѣсти, — но только бойкотъ, объявленный имени Балакирева предварительными проспектами концертной дѣятельности Общества, въ дѣйствительности не осуществился. Балакиреву была отведена половина 1-го экстреннаго концерта Общества (оркестръ подъ упр. г. Гольденблюма).
Дана 1-ая симфонія и рядъ романсовъ Балакирева, довольно грубо спѣтыхъ г-жей Кузнецовой. Вообще, экстренные вечера И. Р. М. О. спеціально предназначены для новинокъ. Въ качествѣ таковыхъ на 1-мъ концертѣ исполнена мало-содержательная по музыкѣ новая балетная сцена Глазунова («Petite scène de Ballet») и очень громоздкая, формально-неуравновѣшенная симфоническая поэма Вышнеградскаго «Черная» (по одноименному стихотворенію С. Городецкаго). Въ этой поэмѣ встрѣчается кое-что любопытное по части гармоніи и полифоніи, но все разработано такъ тяжеловѣсно, однообразно, длинно, что за отсутствіемъ цѣльности и яркости общаго впечатлѣнія совершенно забываешь о нѣсколькихъ интересныхъ деталяхъ. Болѣе содержательна была программа 2-го экстреннаго концерта (подъ упр. довольно блѣднаго дирижера г. Ветцлера). Программа эта, если исключить унылую 2 симфонію Кауна, заключала въ себѣ такія колоритныя вещи, какъ «Иберію» Дебюсси (изъ недавно написаннаго имъ цикла «Images») и арію изъ «Электры» Штрауса, вещь ошеломляющую своей гармонической смѣлостью, мало гармонирующей, однако, съ тѣми банальностями, которыя нѣтъ-нѣтъ да [и проскользнутъ у Штрауса среди самыхъ нарочитыхъ экстравагантностей и присутствію которыхъ, собственно говоря, вся музыка этого композитора обязана странной двойственностью впечатлѣній, испытываемыхъ нами отъ нея. Подобныхъ двусмысленностей не встрѣтишь у Дебюсси: у него все свѣжо, остроумно, вкусно, — музыка искрящаяся, пѣнящаяся, соблазнительная, какъ благородное вино въ дорогомъ хрусталѣ.
Солировала польская пѣвица г-жа Кашовская, обладающая сочнымъ и красивымъ драматическимъ сопрано и ярко-выраженнымъ артистическимъ темпераментомъ. Кромѣ аріи Электры она спѣла также съ нѣсколько преувеличеннымъ драматизмомъ экспрессіи кантаты «Блудный сынъ» Дебюсси (раннее произведеніе его, гдѣ еще очень сильны вліянія Масснэ и Делиба) и Weila’s Gesang Вольфа. Въ противоположность экстреннымъ очередные концерты Ими. Русск. Муз. Общ. не представляли пока никакого интереса. Дирижерами выступали гг. Глазуновъ (на 1 и 2-онъ концертахъ) и Млынарскій (на 3-мъ). Исполнялись 6-ая симфонія Чайковскаго, 8-ая симфонія Глазунова, «Berg-Symphonie» Листа, «Степь» Носковскаго, скерцо изъ симфоніи Стоновскаго, симф. поэма «Шарка» Сметаны, «Карнавалъ» Дворжака, 2-ой концертъ Рахманинова (въ очень слабомъ исполненіи никому неизвѣстнаго піаниста г. Камчатова), «Жанна д’Аркъ» Мошковскаго и пр., — все вещи или слишкомъ извѣстныя (произведенія Глазунова и Чайковскаго) или просто слабыя и безцвѣтныя (сочиненія названныхъ польскихъ и чешскихъ авторовъ). На З-мъ концертъ исполнена кантата № 80 Баха, но исполнена крайне грубо и неувѣренно. Въ первомъ симфоническомъ вечерѣ пріятно было послушать Сандру Друкеръ, игравшую 2-ой фортепіанный концертъ Брамса.