«Аполлонъ», № 12, 1910
Большой концертный сезонъ начался. Обиліе музыки еще болѣе подавляющее, нежели въ прошломъ году. Но какъ и тогда — не такъ много подлинно значительнаго, захватывающаго, и тѣмъ болѣе — свѣжаго, новаго. Современная музыка по-прежнему остается внѣ серьезнаго вниманія нашихъ музыкальныхъ обществъ, появляясь на программахъ эпизодически, случайно, въ микроскопическихъ размѣрахъ. А въ то же время исполняемая чуть ли не каждый годъ «патетическая» Чайковскаго значится въ репертуарѣ трехъ крупнѣйшихъ концертныхъ предпріятій (въ музыкальномъ Обществѣ, филармоніи и у г. Кусевицкаго). Все это тѣмъ болѣе странно, что ожесточенная война между конкурирующими предпріятіями, нерѣдко выступающая наружу (напримѣръ, недавній смѣхотворный случай, когда Г. Форэ отказался по болѣзни участвовать въ камерномъ вечерѣ музыкальнаго Общества и 5-го же ноября, на которое былъ назначенъ вечеръ, выступилъ въ филармоніи съ той же программой), — эта всеобщая мобилизація должна бы была обострить иниціативу, направленную къ освѣженію концертныхъ программъ. Просматривая проспекты этихъ послѣднихъ, объявленные на текущій сезонъ, музыкантъ, уставшій отъ безконечныхъ попытокъ плохо или въ лучшемъ случаѣ посредственно исполнять Моцарта, Бетховена, Шумана, — порадуется, конечно, тѣмъ немногимъ крупицамъ новаго, которое заключаютъ въ себѣ эти проспекты. И пальму первенства онъ отдастъ, разумѣется, г. Кусевицкому. Здѣсь вниманіе прежде всего останавливается на предположенномъ исполненіи послѣдняго произведенія Скрябина, его поэмы «Прометей». Въ этомъ же предпріятіи пойдутъ четвертая симфонія, совершенно неизвѣстная у насъ, Малера и седьмая — Брукнера. Эта послѣдняя будетъ исполнена еще и въ музыкальномъ Обществѣ, которое кромѣ того намѣтило къ исполненію сюиту изъ «Жаръ-Птицы» Стравинскаго, 100-ый псаломъ Регера и нѣсколько менѣе крупныхъ произведеній (изъ «Моря» Дебюсси выхваченъ почему-то кусокъ; развѣ полностью это произведеніе недоступно дирижеру и публикѣ Об-ва?). Въ филармоніи — крупныхъ новыхъ произведеній не объявлено, но намѣчено нѣсколько интересныхъ новостей болѣе мелкаго калибра: «Pavane» Равеля, «Танецъ амазонки» Лядова, «Драматическая фантазія» Штейнберга и др. Изъ состоявшихся уже концертовъ прежде всего нужно отмѣтить оба концерта г. Кусевицкаго. Въ первомъ изъ нихъ былъ повторенъ «Экстазъ» Скрябина, исполняющійся въ Москвѣ уже въ четвертый разъ (первый дирижеръ г. Куперъ, затѣмъ Артуръ Никишъ, и оба послѣднія исполненія г. Кусевицкій). Къ поэмѣ Скрябина начинаютъ привыкать и цѣнить ее. Но вмѣстѣ съ тѣмъ былое чувство ужаса и благоговѣнія, которое характеризовало первоначальное отношеніе публики къ чуждому ей грандіозному созданію, уступаетъ мѣсто попыткамъ критическаго отношенія къ поэмѣ. Эти попытки сознательнаго отношенія къ сложному художественному произведенію во всякомъ случаѣ не безынтересны. Захватываемая общей линіей подъема и яркостью поэмы, публика жалуется, однако, на чрезмѣрную насыщенность инструментовки, въ заключительной части поэмы, вызывающей, по словамъ критиковъ-любителей, даже ощущеніе физической боли.
Не пользуется также симпатіями философская программа поэмы, признаваемая но существу не эстетической и насильственной… Другой концертъ С. Кусевицкаго привлекъ къ себѣ всеобщее вниманіе торжественнымъ чествованіемъ Артура Никиша, по поводу пятнадцатилѣтія его артистической дѣятельности въ Россіи. Празднество оказалось не только пышнымъ, но и искреннимъ, а самъ виновникъ торжества зачаровалъ всѣхъ слушателей безподобной интерпретаціей сочиненій Чайковскаго, изъ которыхъ была составлена программа концерта. Не такъ удачно открыло свой сезонъ Музыкальное Общество. Два первыхъ симфоническихъ собранія этого учрежденія были посвящены старымъ нѣмцамъ (Бахъ, Моцартъ, Шуманъ), а въ этой области Э. Куперъ, постоянный дирижеръ концертовъ Общества, наиболѣе уязвимъ. Сухость и жестокость, которыя характеризовали исполненіе большей части произведеній двухъ состоявшихся собраній, до извѣстной степени были возмѣщены очень хорошей передачей Es-dur’ной симфоніи Моцарта и превосходнымъ исполненіемъ г. г. Л. Капэ и А. Казалезюсомъ «Sinfonia concertante» Моцарта же, для скрипки и альта съ оркестромъ. Оба только что названные артиста, совмѣстно съ г. г. М. Эвиттъ и М. Казалезюсомъ, выступили въ четырехъ камерныхъ собраніяхъ Общества, изъ которыхъ три были посвящены квартетамъ Бетховена. Превосходный ансамбль парижскаго квартета, изощренная тонкость нюансировки и своеобразность интерпретаціи — привлекли на сторону парижскихъ гостей всеобщія симпатіи. Но отдавая дань перечисленнымъ качествамъ, нужно подчеркнуть, что эта интерпретація показалась многимъ слишкомъ далекой отъ бетховенскаго стиля, чуждой духу его титаническаго генія. Какъ это, быть можетъ, ни странно, но основной причиной отдаленности отъ стиля Бетховена служатъ техническія особенности въ игрѣ всѣхъ четырехъ членовъ квартета. Именно, — совершенное отсутствіе широкаго штриха détasché и постоянное примѣненіе мелкихъ, прыгающихъ штриховъ виртуознаго характера, которые въ классической музыкѣ непріемлемы по-существу.
Филармонія, обѣщающая въ ближайшемъ будущемъ выступленія такихъ корифеевъ дирижерскаго искусства, какъ Вейнгартнеръ, Менгельбергъ и Моттль, начала свой сезонъ вяло и блѣдно. И если въ лицѣ А. Каутса можно привѣтствовать молодое дарованіе, далеко, впрочемъ, еще не подготовленное къ отвѣтственной и серьезной роли симфоническаго дирижера, то Г. Форэ, управлявшій вторымъ концертомъ, сильно разочаровалъ всѣхъ, а въ особенности друзей молодой французской музыки. Одновременно вялый и угловатый дирижеръ, блѣдный піанистъ, онъ не поправилъ впечатлѣнія и своими композиціями, изъ которыхъ лучшее впечатлѣніе оставила соната для скрипки и фортепіано. Ординарная-же музыка къ «Пелеасу и Мелизандѣ» повергла всѣхъ, въ особенности знающихъ чудесную партитуру Дебюсси, въ полнѣйшее недоумѣніе. Интересъ концерта, въ которомъ выступалъ Форэ, спасли солисты — Э. Изаи и А. Брандуковъ, да А. Зилоти, исполнившій свѣжую и красочную поэму Э. Шоссона — «Вивіана».
Историческіе концерты С. Василенко, вступившіе въ четвертый годъ своего существованія, идутъ при томъ же повышенномъ интересѣ къ нимъ со стороны публики, главнымъ образомъ учащейся молодежи. Изъ трехъ состоявшихся концертовъ болѣе удался второй, значительная часть программы котораго была посвящена стариннымъ французамъ. Въ этомъ концертѣ, между прочимъ, С. Василенко исполнилъ очаровательныя старинныя французскія пѣсни, инструментованныя имъ съ замѣчательнымъ мастерствомъ, изяществомъ и умѣніемъ проникнуться стилемъ давно прошедшихъ временъ.
Кружокъ любителей русской музыки устроилъ пока одинъ симфоническій концертъ, посвященный памяти М. А. Балакирева. Исполнялись — первая симфонія, «Тамара», «Въ Чехіи» и «Исламей» (М. Мейчикъ). Эмиль Куперъ весьма хорошо провелъ «Тамару» (неудовлетворительное исполненіе ея далъ г. Каутсъ), отчасти же и симфонію. На дняхъ состоялся юбилейный, 100 концертъ Кружка, основаннаго А. и М. Керзинъ и такъ много сдѣлавшаго для распространенія въ широкомъ обществѣ русской, преимущественно вокальной музыки.
Интересъ всего даннаго оперными театрами сосредоточивается на постановкѣ въ Большомъ театрѣ оперы Ж. Масснэ «Донъ-Кихотъ». Сама по себѣ опера является произведеніемъ почти что мертворожденнымъ, рутиннымъ и шумливымъ въ музыкѣ, нескладнымъ по либретто, имѣющимъ очень немного точекъ соприкосновенія съ геніальнымъ первоисточникомъ. Авторъ, впрочемъ, стремился подойти къ духу испанской народной музыки, но пріемами чисто внѣшними. Его сладенькая и жидкая музыка слишкомъ ужъ не вяжется съ представленіемъ объ Испаніи и испанцахъ, какъ о чемъ-то ярко-красочномъ, жгучемъ и рельефномъ. Если послѣ всего сказаннаго отмѣтить наличность чрезвычайно крупнаго успѣха оперы у публики, то станетъ ясно, что этимъ успѣхомъ постановка обязана исключительно генію Ф. Шаляпина. И, дѣйствительно, великій артистъ изъ ничего создалъ все, окропляя мертвую ткань либретто и музыки живой водой своего необъятнаго дарованія. Донъ-Кихотъ, украденный у искусства — Масснэ и Лорэномъ, былъ возвращенъ ему Шаляпинымъ. Этотъ новый образъ Шаляпина, столь не похожій на прежде созданные имъ и столь близкій имъ скульптурной красотой и бездонной полнотой въ выраженіи трагическаго, смѣшного и скорбнаго, этотъ глубоко-человѣческій и потрясающій образъ не разъ вызывалъ слезы у слушателей и зрителей, свидѣтелей новаго и крупнаго дара Шаляпина.