Мрачный штурман (Станюкович)/XV
| ← XIV | Мрачный штурман — XV | XVI → |
| Опубл.: в журнале «Вестник Европы», 1889, № 8, с подзаголовком «Картинки былой морской жизни». Источник: Станюкович К. М. Собрание сочинений в 10 томах. — М.: Правда, 1977. — Т. 3. — С. 95—97. |
XV
В шестом часу, продрогший и усталый, Никандр Миронович вернулся домой и прошел в свой маленький кабинет. Когда, через несколько минут, он вошел в спальню, Юленька была поражена видом мужа — до того он постарел, осунулся и был мрачен.
Она глядела на него с выражением испуга, подавленная и беспокойная, ожидая, что скажет он. А он опустил глаза, точно виноватый, и, сдерживая волнение, заговорил тихим, слегка дрожащим голосом:
— Я не стану упрекать. Я не сумел заслужить доверия и потерял привязанность. И вот что я предлагаю: ты свободна… Я устрою развод, приму вину на себя, и ты можешь выйти замуж за человека, которого любишь, и будешь счастлива. А пока я уеду, чтобы не стеснять своим присутствием.
Юленька не ожидала такого решения. Оно ей вовсе не улыбалось, да и тот самый «человек», красивый лейтенант Скрынин, с которым она провела веселый год, разумеется, не связал бы себя женитьбой на разведенной жене штурмана. Он оказался большим негодяем — этот Скрынин! Он грубо бросил ее. И Юленька теперь ненавидела его!
Испуганная предложением мужа, испуганная перспективой жизни без средств, молодая женщина робко и виновато шепнула:
— Развод? Ты, значит, презираешь меня? Что ж, я этого стою, но мне не нужно развода, и ни за кого я не собираюсь замуж. Я никого, кроме тебя, не люблю!
Никандр Миронович поднял изумленные глаза на ее лицо, кроткое и покорное. Казалось, он не мог сразу сообразить то, что она сказала, до того это было неожиданно, и молчал.
Тогда Юленька вдруг опустилась на колени и, заливаясь слезами, проговорила:
— Прости, если можешь… Пожалей свою бедную Юленьку!
— Юленька! Что ты? Бог с тобой, родная! — воскликнул испуганный Никандр Миронович.
Он поднял ее, взволнованный и смягченный, усадил на маленький диванчик и, садясь рядом, промолвил дрожащим голосом:
— Так я тебе не чужой? Ты хочешь остаться со мною?
Юленька поняла, что дело ее выиграно и что муж ее любит по-прежнему. Вместо ответа она прижалась к нему, обняла Никандра Мироновича и спрятала голову у него на груди, всхлипывая, как малый ребенок.
И мрачный штурман молча прижимал одной рукой свою Юленьку, а другой тихо гладил ее голову. Слезы текли по его лицу.
Через минуту она говорила, прерывая слова слезами:
— Ты простишь ли меня? Забудешь ли?
— Милая!.. Разве ты не видишь?
— То было увлечение, слабость, безумный порыв. Я согласилась поехать ужинать. Я выпила шампанского и…
Юленька закрыла лицо руками.
Никандр Миронович вздрогнул, как ужаленный, ощущая мучительное чувство ревности.
— Не надо!.. Не говори!.. — прошептал он. — К чему!
— Нет, я хочу тебе все сказать, чтоб ты не так обвинял меня. После несчастного ужина мне стал гадок этот человек. Я его больше не видала.
— Кто это? — глухо вымолвил Никандр Миронович.
— Не спрашивай; мне стыдно, что я была знакома с таким человеком. Впрочем, изволь, но прежде дай слово, что ради меня ты не станешь его преследовать… Даешь?
Он дал, и Юленька сказала с чувством ненависти:
— Скрынин!
— Эта гадина? О Юленька!
— О, прости… прости… Если б ты знал, как я страдала! Я не смела написать тебе… Верь, что никогда…
И Юленька, рыдая, обнимала Никандра Мироновича.
Никандр Миронович поверил и этой лжи об единственном ужине, и глубине раскаяния, и уверениям в любви. Еще бы! Ему так хотелось верить. И он утешал свою «ненаглядную цыпочку» и, нежно целуя ее, сказал:
— Ни слова больше об этом, Юленька. Забудем навсегда!
Юленька подарила мужа благодарным, нежным взглядом и чуть слышно проронила:
— Ребенка я отдам куда-нибудь, чтоб он не напоминал тебе моей вины.
— Что ты, Юленька! Зачем? Нет, он останется у нас. Пусть люди его считают нашим приемышем. И поверь, я его не обижу и буду любить… Ведь он твой, Юленька! И вот еще что: мы пока уедем из Кронштадта, чтоб не было лишних сплетен.
— Добрый, хороший! — шептала тронутая Юленька. — Так ты совсем простил? Ты вернул любовь своей Юленьке? Ты не напомнишь о моем проступке?
— Да разве ты не знаешь, как я люблю тебя. Юленька! — воскликнул Никандр Миронович. — И ни на минуту не переставал любить, хотя сегодня, когда ты сказала, мне было невыносимо больно. И разве я негодяй, чтоб когда-нибудь упрекнуть тебя, мое сокровище?
И «сокровище», улыбаясь сквозь слезы, прильнуло к мужу.