Сочиненія И. С. Аксакова.
Прибалтійскій Вопросъ. Внутреннія дѣла Россіи. Статьи изъ «Дня», «Москвы» и «Руси». Введеніе къ украинскимъ ярмаркамъ. 1860—1886. Томъ шестой
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1887
Москва — настоящая столица по историческому праву.
правитьВъ 106 No «Московскихъ Вѣдомостей», по поводу завоевательныхъ замысловъ Пруссіи, выражена такого рода мысль, что «можетъ быть судьба вынуждаетъ Россію» перенести центръ своей тяжести на югъ — туда, гдѣ была колыбель Руси еще не оттѣсненной отъ Европы и обращенной лицомъ въ Царьграду?" Хотя теперь ни о какомъ перенесеніи центра не идетъ дѣла, и всѣ подобныя мечты далеки отъ осуществленія, тѣмъ не менѣе мы не можемъ оставить безъ отзыва мысль оглашенную въ такомъ значительномъ органѣ нашей журналистики, каковы «Московскія Вѣдомости», и признаемъ себя обязанными заявить наше несогласіе. къ этому побуждаетъ насъ еще то обстоятельство, что редакція почтенной газеты и «Русскаго Вѣстника» уже не въ первый разъ проводитъ въ печати это свое любимое мнѣніе. Укажемъ, напримѣръ, на статью, напечатанную въ сентябрьской книжкѣ «Русскаго Вѣстника» 1862 г. подъ скромнымъ заглавіемъ: Замѣтки о хозяйственномъ положеніи Россіи, — статью, въ которой вопросъ о столицѣ разсмотрѣнъ довольно обстоятельно, хотя съ точки зрѣнія преимущественно экономической. Считаемъ не лишнимъ напомнить нашимъ читателямъ вкратцѣ содержаніе этой любопытной статьи.
«Петербургъ или Кіевъ? восклицаетъ авторъ. Будетъ ли когда исправлена ошибка, сдѣланная Петромъ? Будетъ ли когда средоточіе правительственной дѣятельности перенесено съ Ингерманландскихъ болотъ въ страны болѣе плодородныя, напримѣръ въ Кіевъ?» Признавая главною виною настоящаго безденежья «бѣдность Россіи», — въ томъ смыслѣ, что производительность страны не удовлетворяетъ ея потребностямъ, развилась несоотвѣтственно съ ними и вообще получила ложное, искусственное направленіе, — авторъ статьи «Русскаго Вѣстника» видитъ причину такого явленія въ искусственномъ сосредоточеніи Русской жизни на сѣверныхъ оконечностяхъ государства. «Отъ среды, въ которой находится столица, едвали не зависитъ характеръ всего государства», говоритъ онъ: «будь столица Россіи не на тундрахъ Ингерманландскихъ, во въ Кіевѣ, Харьковѣ, Таганрогѣ, Россія въ глазахъ Европейцевъ не была бы страною безпріютною, холодною, и гордясь первопрестольнымъ городомъ, всякій Русскій любилъ бы его и чрезъ него чувствовалъ бы болѣе привязанности къ своей родинѣ». Далѣе авторъ, помощью положительныхъ статистическихъ данныхъ и теоретическихъ доводовъ, старается доказать: «что необходимость искусственнаго созиданія на болотахъ Ингерманландскихъ цѣлаго многообразнаго міра извратила наши понятія о естественныхъ условіяхъ жизни», что «пятьсотъ верстъ отличнаго шоссе связываютъ С.-Петербургъ съ увеселительными мѣстами въ его окрестностяхъ, въ то время, какъ въ южной Россіи, богатой произведеніями, требующими сбыта, нѣтъ не только шоссе, но и сколько-нибудь проѣздныхъ дорогъ весною, осенью и во время ненастья»; что «подъ вліяніемъ самыхъ невыгодныхъ климатическихъ и почвенныхъ условій въ С.-Петербургѣ все обходится дороже чѣмъ гдѣ-либо и требуетъ неизвѣстныхъ въ другихъ мѣстахъ расходовъ, напримѣръ для укрѣпленія строеній на болотномъ грунтѣ, для снабженія столицы жизненными припасами» и проч.; что наконецъ «юноши, отлученные отъ природы, вырощенные узниками въ стѣнахъ громадныхъ зданій, подъ свинцовымъ небомъ Петербурга, не могутъ быть здоровы ни тѣломъ, ни душою».
«Все приняло бы другой видъ — утверждаетъ сочинитель статьи „Русскаго Вѣстника“ — если бы столица была на югѣ; вся Русская жизнь сложилась бы иначе»; «неисчислимы были бы выгоды сосредоточенія Русской жизни около бассейна Чернаго моря» и «не подлежитъ сомнѣнію, что экономическая будущность Россіи зависитъ отъ той степени развитія, которая впредь будетъ дана южнымъ губерніямъ, хотя бы въ ущербъ сѣвернымъ». Предположивъ, что столицею Россіи былъ бы, напримѣръ, Кіевъ, вмѣсто С.-Петербурга, онъ исчисляетъ измѣненія, которыя должны отъ того произойти; именно: «1) Западныя, возвращенныя отъ Польши, губерніи скрѣпились бы неразрывными узами съ остальными частями государства»; 2) «Россія сблизилась бы съ южно-Славянскими племенами»; 3) «южная полоса имперіи воскресла бы къ новой жизни»; Новороссійскія степи заселились бы и усилили бы свои посѣвы, — и 4) «Отъ перенесенія тяжести имперіи на югъ, Россія сдѣлалась бы богаче и самостоятельнѣе».
Таковъ вопросъ, поставленный «Русскимъ Вѣстникомъ» и повторенный «Московскими Вѣдомостями». Мы вполнѣ согласны съ ихъ разсужденіемъ о невыгодныхъ для Россіи послѣдствіяхъ искусственнаго сосредоточенія Русской жизни на сѣверныхъ оконечностяхъ государства. Мы признаемъ вполнѣ справедливыми ихъ мнѣніе о Санктпетербургѣ и ихъ доводы въ пользу перемѣщенія центра тяжести изъ Санктпетербурга, — но мы совершенно расходимся съ мыслью этихъ двухъ органовъ нашей журналистики о необходимости «перенести столицу Россіи — въ Кіевъ». Нельзя не подивиться, что ни «Русскій Вѣстникъ», ни «Московскія Вѣдомости» ни однимъ словомъ не упоминаютъ о Москвѣ, какъ, будто она совершенно ни причемъ въ Русской исторіи и жизни. Вообще намъ кажется страннымъ разсматривать значеніе столицы съ точки зрѣнія чисто-экономической, — какъ будто однѣ хозяйственныя выгоды руководятъ страною въ созданіи народнаго и правительственнаго центра, — но еще страннѣе представляется самая возможность вопроса о томъ — гдѣ быть средоточію — не правительственной дѣятельности, а «Русской жизни», по выраженію «Вѣстника»? Неужели, послѣ тысячи лѣтъ историческаго гражданскаго существованія, Россія можетъ еще спрашивать себя: гдѣ ея настоя- щая столица — куда ее поставить? не то въ Кіевъ, не то въ Харьковъ или Таганрогъ? — Неужели, въ теченіи цѣлыхъ десяти вѣковъ, она не обрѣла своего центра тяготѣнія и способна еще и теперь влаяться то въ ту, то въ другую сторону? Но дѣло въ томъ, что Россія вовсе и не задается такою задачею, — что этотъ вопросъ давно порѣшенъ Русскимъ народомъ, порѣшенъ и въ исторической его жизни и въ сознаніи: только для насъ, для отвлеченной мысли нашего образованнаго общества, потерявшаго живую историческую память и непосредственное чувство своей исторіи, можетъ существовать какое-либо сомнѣніе въ этомъ отношеніи! Мы всѣ вообще, надо признаться, до такой степени утратили всякой смыслъ живаго дѣла, всякое пониманіе естественнаго органическаго процесса въ исторіи, — что, толкуя о либерализмѣ, мы и не замѣчаемъ, сколько страшнаго деспотизма, — что еще хуже, сколько безсознательной деспотической привычки — въ самыхъ благонамѣренныхъ нашихъ соображеніяхъ, въ самомъ складѣ нашего мышленія, даже въ ученыхъ нашихъ трактатахъ, — какъ скоро они имѣютъ прямую связь съ гражданскимъ, экономическимъ и нравственнымъ бытомъ нашего народа. Конечно, только такая школа, въ какой, слишкомъ полтораста лѣтъ, воспитывалось Русское общество, способна была пріучить насъ къ подобному забвенію правъ исторія, и породить притязанія — взять на себя простодушно творческую обязанность самой жизни народной, передѣлывать факты, навязывать народу въ столицы — городъ по нашему усмотрѣнію!..
Намъ кажется, что поразившая насъ «странность» въ статьѣ «Русскаго Вѣстника» происходитъ отъ того, что авторъ не уяснилъ себѣ ни значенія слова «столица», ни современнаго историческаго факта, представляющаго двѣ столицы въ Россіи, — Москву и Санктпетербургъ. Его поразило то, что правительственный центръ Россіи находится на самомъ краю Россіи, и онъ подыскиваетъ ему болѣе «удобное» помѣщеніе, которое онъ и полагалъ бы назвать столицей. Но что такое столица? Разсмотримъ это слово какъ понятіе отвлеченное, безъ отношенія къ нашей Русской дѣйствительно- сты, имѣющей свое объясненіе въ исторіи… Столица есть средоточіе жизни народа, какъ цѣльнаго политическаго организма, — другими словами — средоточіе, которое творится само собою, когда народъ слагается въ цѣльное гражданское тѣло. Все равно, какъ сердце, какъ увелъ нервъ въ человѣческомъ организмѣ, такъ и столица есть сердце, узелъ нервъ всей общественной, гражданской, земской и государственной жизни народа. Въ этомъ смыслѣ двухъ столицъ въ одной землѣ, собственно говоря, быть не можетъ, какъ не можетъ бытъ двухъ серединъ на одномъ пространствѣ. Точно также странно предполагать, что столицу можно сдѣлатъ тамъ или здѣсь по произволу, — забывая, что столица дается самою жизнью народа, всѣмъ долгимъ органическимъ процессомъ исторіи. Это такъ же невозможно, какъ невозможно было бы учинить языкъ Французскій — природнымъ языкомъ Русскаго народа, измѣнить цвѣтъ кожи, волосъ и другія свойства его физической природы. Нормальность отправленій цѣльнаго народнаго политическаго организма предполагаетъ единое средоточіе — правительственное и народное; этого требуетъ союзъ власти съ народомъ, — органическій элементъ, присущій самой власти. Но историческое развитіе создаетъ иногда положенія и ненормальныя, раздваивая цѣльность организма, отвлекая, напр., средоточіе правительственное отъ средоточія жизни или народнаго, и эту-то ненормальность, подмѣченную имъ въ Русской дѣйствительности, — авторъ статьи е Русскаго Вѣстника" думаетъ устранить перенесеніемъ правительственнаго центра — не въ центръ народной жизни, что было бы естественно — а на югъ Россіи, что представило бы точно такую же анормальность.
Совершая реформы въ Россіи, Петръ Первый призналъ необходимымъ перенести центръ своей переворотной дѣятельности на берега Невы, въ его любимый «городовъ Санктпитербурхъ». Уже послѣ его смерти утвердился обычай пребыванія власти въ такъ-называемой «Невской столицѣ», и въ этомъ смыслѣ она дѣйствительно со дѣлалась, по вѣрному выраженію «Московскихъ Вѣдомостей», центромъ тяжести Россійской имперіи. Но не автору статьи «Русскаго Вѣстника» принадлежитъ первому мысль о пользѣ перенесенія правительственнаго средоточія изъ Петербурга. Мысль эта возникла при Петрѣ И и при Елизаветѣ, — и только уже потомъ, при Екатеринѣ ІІ-ой, упрочилось за С.-Петербургомъ то значеніе, которымъ, какъ извѣстно, онъ пользуется и донынѣ?… Но теперь, когда Русское общество все болѣе и болѣе проникается сознаніемъ своей народности, когда многія искусственныя подпорки и надстройки, воздвигнутыя со временъ Петра, пошатнулись и оказываются ненадежными, и политическое наше зданіе осѣдаетъ на материкъ народной почвы, — теперь, мы полагаемъ, близится время, когда естественное влеченіе къ возстановленію цѣльности общественнаго организма возвратитъ — не Кіеву, какъ желаютъ того упомянутые журналы, — а истинному средоточію Русской народной жизни — значеніе средоточія правительственнаго.
Мы предвидимъ два возраженія: во 1-хъ, что Россія, достаточно окрѣпнувъ, не перестанетъ быть Россіей, хотя бы столица ея была и въ Кіевѣ, и въ Таганрогѣ; во 2-хъ, что вступивъ въ новый періодъ своей исторіи послѣ Петра, ставши Россійской имперіей, а не Московскимъ государствомъ, она должна была создать для имперіи новую столицу, новый центръ тяготѣнія, каковымъ не могла уже быть Москва, созданіе до-Петровской Руси. Отвѣтимъ на это вкратцѣ.
Не слѣпое чувство привязанности къ Москвѣ, не мѣстный патріотизмъ заставляетъ насъ указывать на значеніе Москвы, но глубокое внутреннее убѣжденіе, опирающееся на свидѣтельство Русской исторіи и Русской народной жизни. Въ каждомъ историческомъ явленіи есть внутренняя сила, которая даетъ ему бытіе, въ каждомъ политическомъ организмѣ есть основная стихія, которымъ онъ — есть, живетъ и движется. Таковою основною стихіей въ созданіи Рос- сіи явилось Великорусское племя. Его характеромъ, его типомъ запечатлѣны всѣ историческія судьбы Россіи; его духовною и нравственною силою закалено наше исполинское государство. Россія не есть совокупность или искусственное сочлененіе разнородныхъ тѣлъ (не аггломератъ и не аггрегатъ на техническомъ языкѣ ученыхъ), — но цѣльный организмъ, развившійся извнутри, сложившійся собственной силой. Жизнь этому организму дало, даетъ и можетъ давать только Великорусское племя. Будь это не Великорусское племя, — Россія не была бы Россіей, имѣла бы другую судьбу и другую будущность, — лучшую или худшую, мы не знаемъ, это вопросъ другой; — но почва, на которой зиждется основаніе нашего зданія — есть племя Великорусское — и выраженіемъ его жизни и силы является — Москва. Какъ Великорусское племя стало средоточіемъ для прочихъ Русскихъ племенъ, такъ и Москва стала притягательнымъ центромъ для прочихъ Русскихъ земель. Еслибъ — предположимъ невозможное — вмѣстѣ съ правительственнымъ средоточіемъ могъ быть перенесенъ въ Кіевъ, по предложенію почтенныхъ журналовъ, и самый жизненный центръ Россіи, — то степи бы, конечно, оживились и пшеницы бы прибавилось, — но срединный Русскій патерикъ подвергся бы запустѣнію, — основная стихія, которая одна даетъ жизнь всему организму Россіи, изсякла бы, перестала бы дѣйствовать, и тогда никакая пшеница, никакое процвѣтаніе Новороссійскихъ степей не спасло бы Русскаго государства: государство бы, положимъ, не погибло, но оно было бы уже не то, Русское, которое заявило себя въ исторіи, котораго судьбы такъ кровно и духовно близки нашему сердцу, преуспѣянія котораго мы всѣ такъ горячо желаемъ. Этой-то основной органической стихіи и не замѣчаетъ авторъ статьи «Русскаго Вѣстника». Москва, съ самаго своего начала, подняла знамя единства Русской земли и государства и сама явилась выраженіемъ и средоточіемъ этого единства. Но это единство не должно быть смѣшиваемо съ централизаціею; это единство означаетъ духовную и внѣшнюю цѣльность политическаго и земскаго организма, а вовсе не сглаженіе всякой личности и такъ-сказать самости областей, городовъ, селъ и населеній, — вовсе не насильственное притяженіе всякой мѣстной административной жизни къ центру. На все это имѣются положительныя доказательства въ исторіи. Централизація есть явленіе позднѣйшее, принадлежащее по-Петровской Руси. Читателямъ извѣстно, что мы всегда ратовали противъ централизаціи — въ пользу единства, съ полнымъ просторомъ для мѣстнаго самоуправленія, разумѣя послѣднее вовсе не въ смыслѣ нарушающемъ политическое единство и государственную цѣльность нашей Русской Земли и вовсе не въ смыслѣ какихъ-нибудь политическихъ федерацій. Вопросъ о федераціи есть вопросъ праздный, мертворожденный плодъ досужей отвлеченности нашего оторваннаго отъ народа общества.) Чѣмъ болѣе народныхъ началъ въ основаніи нашего управленія, тѣмъ крѣпче и сильнѣе должно быть единеніе Великорусскаго народа съ народомъ Малой, Бѣлой, Червонной Руси, и со всѣми другими народами, — а такое преобладаніе народныхъ началъ въ управленіи, по нашему мнѣнію, едва-ли мыслимо безъ преобладающаго значенія Москвы, какъ средоточія Русской жизни. — Многіе ставятъ въ достоинство Петербургу именно то, что онъ выражаетъ собою отвлеченную идею государства, свободную отъ всякой исключительной національности. По ихъ мнѣнію Петербургъ есть дѣйствительно городъ иностранный, не въ томъ смыслѣ, чтобъ онъ былъ Французскій или Нѣмецкій, а въ томъ, что онъ воплощаетъ собою самую идею иностранности, — но нужно ли говорить, что подобное отношеніе центра тяжести къ народной жизни есть явленіе ненормальное?… Государство, свободное отъ всякой исключительной національности, выражающее собою одну отвлеченную идею государственности, — полной и надежной внутренней жизни и силы имѣть не можетъ- Замѣтимъ кстати одно: всѣ приращенія Русскаго государства, совершенныя Москвою, крѣпки и связаны съ нею органическими нитями: напримѣръ Поволжье, Сибирь, Астрахань, и проч. — Казань, черезъ шестьдесятъ лѣтъ послѣ завоеванія, является въ первомъ ряду городовъ, отстаивающихъ Москву и независимость Россіи во время междуцарствія, — уже живетъ одною жизнью со всею Русью: земли колонизуются сами собою, безъ помощи Ангальтъ-Кеттенскихъ и Швабскихъ колонистовъ. Въ такомъ ли же точно отношеніи къ Россіи находятся наши позднѣйшія, не до-Петровскія, пріобрѣтенія? много ли мы успѣли съ нашимъ новымъ способомъ колонизаціи?…
Мы не отрицаемъ того, въ своемъ родѣ спасительнаго дѣйствія, которое имѣлъ и имѣетъ Санктпетербургскій періодъ нашей исторіи на внутреннее развитіе Россіи… Самое отвлечете внѣшней дѣятельности на оконечность имперіи дало возможность созрѣть и выработаться нашему внутреннему народному самосознанію. Путемъ отрицанія той національной исключительности, которой не лишено было отчасти наше историческое развитіе, пришли мы къ сознательной оцѣнкѣ нашихъ народныхъ началъ и ихъ общечеловѣческаго значенія; но какъ скоро это сознаніе перейдетъ въ жизнь, — историческая роль Петербурга сама собою измѣняется и въ этомъ отношеніи правы «Московскія Вѣдомости», говоря, что сама судьба какъ будто указываетъ, что едвали можетъ-быть не настаетъ время перенести центръ тяжести государства — изъ Санктпетербурга…
Когда настанетъ это время — судить трудно. Можетъ-быть а Москва еще не довольно сама очистилась отъ той порчи, которая отчасти проникла и въ ея жизнь, не довольно окрѣпла народнымъ самосознаніемъ для того, чтобы такое соединеніе средоточія народнаго съ средоточіемъ власти могло быть теперь вполнѣ благотворно. Можетъ-быть и Санктпетербургъ еще не исполнилъ окончательно своего призванія… Все это можетъ быть, безъ сомнѣнія. Во всякомъ случаѣ, мы противопоставляемъ Кіеву, на который указываетъ почтенная редакція «Московскихъ Вѣдомостей», права Москвы…