ТЕАТРЪ
П. И. ГРИГОРЬЕВА.
править
МОЛОДОЙ — ДА ИЗЪ РАННИХЪ.
правитьАЛЕКСѢЙ НИКОЛАЕВИЧЪ ЭЗЕЛЬСКІЙ, старый баринъ, богатый помѣщикъ.
СОФЬЯ ВАСИЛЬЕВНА его жена.
ЛЮБУШКА, ихъ дочь.
АЛБЕРТЪ АЛЕКСАНДРОВИЧЪ ХРИБЗОВИЧЪ, господинъ на всѣ руки, пріѣхавшій изъ-за границы.
МИХАЙЛО АЛЕКСѢЕВИЧЪ КЕРЧЕНСКІЙ, Франтъ, игрокъ и волокита.
НАТАЛЬЯ СЕМЕНОВНА КАНДАЗУРОВА, живущая въ домѣ Эзельскихъ компаніонкой и наставницей ихъ дочери.
ДІОМИДЪ ПЕТРОВИЧЪ ТИХОБРАЗОВЪ, молодой человѣкъ подъ покровительствомъ старика Эзельскаго, завѣдующій домашнею библіотекою.
ОЛИМПІАДА КСЕНОФОНТОВНА ШАРИКОВА, пожилая вдова, помѣщица, страстная охотница до всего романическаго, сама пишетъ стихи.
БОРИСЪ ѲЕДОРОВИЧЪ Г. КУСАКОВСКІЙ, штабсъ-капитанъ въ отставкѣ, имѣющій виды на г-жу Шарикову.
ЕЛИСѢЙ СТЕПАНОВИЧЪ ПИЧУШКА, мелкопомѣстный дворянинъ.
КАМЕРДИНЕРЪ г. Эзельскаго.
ЕФИМЪ ГАВРИЛОВЪ, староста.
КАЗАЧЕКЪ.
ГОРНИЧНАЯ.
1, 2 ЛАКЕИ (безъ рѣчей),
ДѢЙСТВІЕ I.
правитьКерченскій. Сюда, сюда, мой любезный другъ! Я здѣсь въ домѣ почти какъ свой человѣкъ, и съ удовольствіемъ отрекомендую тебя Здѣшнему помѣщику. Какъ я радъ, что наконецъ ты возвратился изъ чужихъ краевъ! Значитъ, мы опять попрежнему будемъ жить и дѣйствовать вмѣстѣ, какъ задушевныя друзья! а? не правдали?
Хрибзовичъ. Да, да, mon cher, я нарочно по пріѣздѣ изъ-за границы прежде всего бросился отыскивать тебя, чтобъ вѣрнѣе получить свѣдѣнія о тѣхъ лицахъ, которыя особенно нужны для моихъ предпріятій.
Керченскій. Благодарю тебя за довѣріе и добрую память! но, въ ожиданіи хозяина, скажи пожалуйста, гдѣ ты скитался такъ долго? Какъ жилъ въ чужихъ краяхъ? чѣмъ занимался особенно? имѣлъ ли сердечныя привязанности? а? будь откровененъ!
Хрибзовичъ (холодно). Любезный Михайло Алексѣевичъ, теперь, разсказывать обо всемъ моемъ странствіи я не стану, потому, что прежде нужно устроить себя. Скажу тебѣ коротко и просто безъ подробностей: пока было много денегъ, жилъ я въ Германіи, во Франціи, въ Англіи, весело, беззаботно, моталъ деньги, какъ многіе паши русскіе туристы; бѣгалъ безъ ума за женщинами, не щадилъ никакихъ издержекъ для своихъ удовольствій! Словомъ, года три былъ въ какомъ-то упоительномъ чаду! наконецъ по немногу началъ остывать, чувствовать устатокъ, а притомъ, и карманныя обстоятельства также поистощились, оказалось: что жить только сердцемъ, слишкомъ тяжело и разорительно; пришлось начать жить головой, т. е. понимаешь, мой другъ, работать умомъ? видя, какъ другіе ловко и счастливо играютъ во всѣ игры, я также пустился искать счастія въ картахъ; ну, и, пока попадались простодушныя жертвы, я тоже довольно ловко возвышалъ свои фонды, многіе и изъ нашихъ соотечественниковъ поплатились мнѣ великолѣпно! иные, въ отчаяніи уходя отъ меня, правда, давали моему невинному искусству разные глупѣйшія имена, но, я за это не гнѣвался, потому что, человѣкъ съ умомъ и современными направленіемъ никогда не сердится за пустяки. По разнымъ обстоятельствамъ въ жизни, мой характеръ сформировался такъ хорошо, такъ ровно, примирительно, что я вообще мастерски владѣю собою.
Керченскій. Ахъ, какъ бы я желалъ, быть во всемъ похожимъ на тебя, mon cher!.. но, нѣтъ! мои пылкія и глупыя увлеченія зачастую лишаютъ меня средствъ разсуждать здраво. Но, однако, продолжай…
Хрибзовичъ. И такъ, я сталъ съ успѣхомъ поправлять игрою свое состояніе, наконецъ, недавно, съ полгода назадъ, напалъ не кстати на богатѣйшаго англичанина, который, изъ каприза, или упрямства, отнялъ у меня все, все, понимаешь? Я хотѣлъ, чтобъ онъ мнѣ поплатился, а кончилось тѣмъ, что я остался чистымъ такъ, какъ будто-бы у меня никогда ничего не было!
Керченскій. Что же ты? разумѣется, пришелъ въ отчаяніе?
Хрибзовичъ. Нѣтъ. Назвалъ только себя дуракомъ, просидѣлъ не двигаясь съ мѣста цѣлыя сутки, потомъ молча проходилъ изъ угла въ уголъ цѣлый день, а потомъ, когда опомнился, сталъ повсюду искать знакомыхъ, и къ счастію попалъ на одного богатаго графа, который далъ мнѣ у себя убѣжище, а послѣ нѣкоторыя средства къ поддержанію кредита. Тутъ я бросилъ играть, увѣрился на опытѣ, что такъ жить нельзя, началъ думать о будущемъ, остепенился, сталъ сходиться съ почтенными коммерческими людьми, началъ посѣщать всѣ мануфактуры, фабрики, заводы, наблюдалъ усердно за всякими торговыми дѣлами и предпріятіями, однимъ словомъ ознакомился, изучилъ въ подробности коммерцію многихъ странъ, изложилъ на бумагѣ всѣ мои наблюденія, и теперь пріѣхалъ сюда съ полнымъ запасомъ самыхъ вѣрныхъ и полезныхъ открытій; хочу печатію и изустно дѣлать воззванія къ нашимъ капиталистамъ, чтобъ подвигнуть ихъ на самыя блестящія предпріятія!
Керченскій. Браво! Я готовъ быть въ нашемъ краю твоимъ глашатаемъ! Познакомлю тебя со всѣми нашими богатыми помѣщиками, которые дѣйствительно не умѣютъ ничего предпринять полезнаго. Ты являешься у насъ какъ нельзя болѣе кстати, потому что теперь во всей почта Россіи начинаетъ пробуждаться духъ предпріимчивости, а мы еще все сидимъ ничего не дѣлая.
Хрибзовичъ. Все это оттого, мой другъ, что нѣтъ около васъ людей практическихъ, даровитыхъ, умѣющихъ развить общеполезные вопросы. Скажи пожалуйста, Михаило Алексѣевичъ: здѣшній хозяинъ, я знаю, очень богатый землевладѣлецъ; но можно ли съ нимъ сойдтись такъ, чтобъ онъ неотвергъ моихъ предложеній? Я хочу, при его вліяніи на другихъ помѣщиковъ, образовать здѣсь въ уѣздѣ, самую полезнѣйшую компанію на акціяхъ. Выгоды будутъ неисчислимы!
Керченскій, О, съ твоимъ умомъ, ты вѣрно съумѣешь расположить его къ себѣ! Алексѣй Николаичъ Эзельскій хоть и старикъ, но довѣрчивъ, добръ и помѣшанъ на томъ чтобъ идти за временемъ, не отставать отъ вѣка; охотно хватается за все, что можетъ быть полезно ему и другимъ, и очень любитъ, когда говорятъ, или пишутъ о его образцовомъ хозяйствѣ. —
Хрибзовичъ. Понимаю! Это слабость многихъ богатыхъ людей… Съ такими людьми пріятно будетъ имѣть дѣло! Но, кѣмъ онъ здѣсь окружонъ? Это мнѣ также необходимо знать, чтобъ какъ должно умѣть вести себя?
Керченскій. У старика есть жена, желающая управлять всѣмъ домомъ, но у нея свой забавный конекъ: она сама и окружающіе (кромѣ однако здѣшней гувернантки) убѣждены, что барыня чрезвычайно умна и проницательна! О комъ Софья Васильевна что скажетъ, или сдѣлаетъ свое опредѣленіе, всѣ въ домѣ должны быть согласны, что это непремѣнно такъ. Но, вообрази, старуха убѣждена, что дочь ея самый милый ребенокъ, непонимающій ни о чемъ, кромѣ куколъ, — между тѣмъ (вполголоса ему) дочька влюблена въ меня страстно!
Хрибзовичъ. А поздравляю! счастливецъ! ну, и ты, конечно, отвѣчаешь ей тѣмъ же?
Керченскій. Разумѣется, мой другъ! Любушка такъ хороша, такъ интересна, что я самъ влюбился въ нее до безумія, хочу непремѣнно жениться, но боюсь только…
Хрибзовичъ. Чего же?
Керченскій. Препятствій со стороны проницательной матушки, и кое-какихъ деревенскихъ враговъ…
Хрибзовичъ. Неужели у тебя есть враги?!
Керченскій. Какъ у всякаго порядочнаго человѣка! но, по счастію, здѣсь въ домѣ есть одно благодѣтельное существо, которое вполнѣ понимаетъ меня, и во всѣхъ случаяхъ стоитъ за меня горою! Это Наталья Семеновна Кандазурова, компаньонка и наставница моей очаровательной Любушки. Она, очень искусно устроиваетъ наши tête-a-tête, остерегаетъ отъ промаховъ, женщина, какъ говорится, съ тактомъ и безъ предразсудковъ. За какой нибудь браслетъ, серьги, или тому подобныя бездѣлушки, служитъ намъ неизмѣнно, а въ домѣ вообще, своимъ умомъ и хитростью, беретъ верхъ надо всѣми.
Хрибзовичъ. Значитъ, она играетъ извѣстную роль женщины, для которой всѣ средства хороши, лишь бы вели къ цѣли. Ну, кто изъ мужчинъ здѣсь еще находится при старикѣ хозяинѣ?)
Керченскій. Да изъ людей замѣчательныхъ или умныхъ кромѣ меня нѣтъ почти никого. Бываетъ здѣсь отставной капитанъ, помѣщикъ Кусаковскій, человѣкъ совсѣмъ пустой и болтунъ, крикунъ ужасный. Я его терпѣть не могу! Ѣздитъ также одинъ изъ мелкопомѣстныхъ дворянъ, Елисѣй Степанычъ Ппчушка, прихлѣбатель, вѣчно жалующійся на свои недостатки и нынѣшнюю дороговизну. Ѣздитъ часто сюда вдова помѣщица Шарикова, предметъ любви капитана, романическая дура,.и больше ничего. Ну, кто еще? (Вспомнивъ) Да! Живетъ еще здѣсь у старика одинъ юноша, бѣднякъ, какой-то Тихобразовъ, опредѣленный недавно въ должность библіотекаря.
Хрибзовичъ. Ну, что же онъ? умный малый? имѣетъ вліяніе на старика?
Керченскій. О! нѣтъ! его даже, говорятъ, скоро прогонятъ отсюда. Этотъ юноша — существо самое ничтожное. Старикъ былъ друженъ съ его отцомъ, и взялъ къ себѣ сироту, чтобъ устроить его будущность. Между тѣмъ юноша повелъ здѣсь себя глупо. — Онъ является только съ визитомъ поутру, потомъ къ обѣду, къ чаю, къ ужину, и баста! Это здѣсь значитъ домашній библіотекарь! У старика даже заведена здѣсь школа для распространенія между крестьянами грамотности. Старикъ, чтобъ отличиться передъ всѣми, завелъ у себя библіотеку, съ тѣмъ, чтобъ ею пользовались всѣ сосѣди — любящіе чтеніе. Но эта затѣя только сначала казалась всѣмъ весьма полезною, а теперь разумѣется брошена. Вообрази себѣ, кчему служитъ теперь эта библіотека, о которой такъ громко кричали всѣ любители нашего провинціальнаго просвѣщенія: тамъ, какъ въ мѣстечкѣ необитаемомъ, бываютъ только наши любовныя свиданія! ха! ха! ха! и если тебѣ впослѣдствіи понадобится со мной, или съ кѣмъ другимъ объясниться но секрету, знай что это самое удобное и безопасное мѣсто!
Хрибзовичъ. Благодарю тебя, мой другъ, за всѣ эти по. дробности. Теперь, какъ я вижу, знакомство мое со старикомъ не останется безъ добрыхъ послѣдствій… (жметъ ему руку). Будь увѣренъ, что если мнѣ представится случаи развить умно всѣ свои планы, я съумѣю быть тебѣ благодарнымъ!
Керченскій. Э! за что? что за вздоръ! мнѣ бы только жениться на моей очаровательной Любушкѣ и я заживу на славу! (Смотритъ въ глубину). Однако, постой, идутъ… не старикъ ли?.. Я васъ познакомлю… ахъ, нѣтъ это Наталья Семеновна и съ нею моя прелесть, вѣрно идутъ гулять. Вотъ кстати, я тебя представлю имъ какъ своего добраго друга.
Кандазурова (увидя Керченскаго), Михайло Алексѣевичъ! такъ рано, и вы уже пріѣхали къ намъ! впрочемъ, мы ожидали васъ…
Керченскій. Отъ всей души благодарю васъ, добрая Наталья Семеновна, за привѣтливую встрѣчу! Какъ ваше здоровье Любовь Алексѣевна?
Любушка. Слава Богу, благодарю васъ…
Кандазурова (вполголоса). А это что за новое лицо? я въ первый разъ вижу…
Керченскій. Рекомендую вамъ: это мой добрый другъ, Альбертъ Александровичъ Хрибзовичъ! Онъ почтетъ себя очень счастливымъ, если удостоится вашего благосклоннаго пріема… человѣкъ — прекраснаго сердца, умный, любезный, готовъ на всякія услуги! словомъ это человѣкъ, какихъ, право, не много! между тѣмъ, много лѣтъ путешествовалъ съ благой ученой цѣлью по всей Европѣ и привезъ въ свое отечество столько истинно полезнаго, что мы его просто должны на рукахъ носить!
Хрибзовичъ (непринужденно раскланиваясь). Другъ мой слишкомъ щедръ на похвальныя рекомендаціи; чтобъ оправдать ихъ, надо…
Кандазурова (перебивая его). Вамъ надо только быть съ нами также откровеннымъ, какъ вы откровенны съ вашимъ другомъ.
Керченскій. О, въ этомъ случаѣ, Наталья Семеновна, можете быть увѣрены, что онъ съ перваго втораго свиданія готовъ высказать вамъ всѣ свои задушевныя мысли! въ наше время хоть это можно считать слабостью, но ужъ Альбертъ мой таковъ! Я увѣренъ что вы, и самъ почтенный Алексѣй Николаичъ полюбятъ его всей душой!
Кандазурова. О, безъ сомнѣнія! если наше деревенское скучное житье понравится Альберту Александровичу, мы будемъ очень рады; только пожалуйста не смѣйтесь надъ нашими странностями; мы живемъ просто, требованія наши для жизни слишкомъ ограниченны, мы почти не имѣемъ никакого понятія о европейскомъ образѣ жизни. Весной, лѣтомъ, осенью, мы заняты своимъ сельскимъ хозяйствомъ, зимою — убиваемъ время за книгами, музыкой, или ѣздимъ въ гости къ добрымъ сосѣдямъ, вотъ и вся наша жизнь. (Въ это время Керченскій тихо разговариваетъ въ углу съ Любушкою).
Хрибзовичъ. И повѣрьте, Наталья Семеновна, что эта простая жизнь во сто разъ лучше всякой столичной жизни! Я перебывалъ почти во всѣхъ столицахъ Европы, видѣлъ какъ люди бѣснуются, убивая на роскошь и удовольствія свои капиталы, здоровье, все, и чѣмъ же кончаютъ? съ горькимъ разочарованіемъ возвращаются потомъ въ какой побудь уединенный уголокъ, чтобъ кое-какъ дожить свой вѣкъ въ горѣ и бѣдности, поневолѣ раскаиваются во всѣхъ прошедшихъ глупостяхъ, или каждому встрѣчному жалуются только на свои несчастія! Нѣтъ, я не такъ понимаю жизнь. Въ наше время необходимо жить поумнѣе нашихъ простодушныхъ отцовъ, всякій порядочный человѣкъ обязанъ по долгу и совѣсти дѣйствовать теперь для пользы общественной; свой умъ, познанія, опытъ, — не убивать на пустяки, а употреблять ихъ для общаго блага. Такъ увѣряю васъ, что теперь нигдѣ лучше какъ въ деревнѣ можно жить съ истиннымъ удовольствіемъ для себя и другихъ.
Кандазурова (про себя). Ахъ, какой онъ интересной мужчина! (Ему) Вы, какъ я вижу, Альбертъ Александрычъ, вполнѣ современный человѣкъ! въ нашемъ обществѣ вы вѣроятно встрѣтите отъ всѣхъ полное сочувствіе…
Хрибзовичъ. Душевно буду радъ… особливо, если, при вашемъ содѣйствіи, познакомлюсь съ здѣшнимъ хозяиномъ, о которомъ слышалъ столько хорошаго…
Кандазурова. О, будьте увѣрены, мы постараемся, чтобъ вы нашли здѣсь самый радушный пріемъ.
Хрибзовичъ. Благодарю васъ…
Кандазурова. Нашъ Алексѣй Николаичъ, уѣхалъ теперь въ поле, мы, я думаю, гуляючи встрѣтимъ его и предупредимъ о вашемъ пріѣздѣ. Любушка! намъ пора! (Про себя) Преинтересный, очень напоминаетъ одного изъ моихъ обожателей, который въ 48 году похитилъ у меня сердце и на двѣ тысячи брилліантовъ!
Керченскій (вполголоса Любушкѣ). не забудьте же.мой ангелъ, если нельзя будетъ здѣсь, объ всемъ условиться, я васъ жду въ библіотекѣ. Надо же наконецъ дѣйствовать рѣшительно.
Кандазурова. Любушка!
Любушка (подходя къ ней). И готова, Наталья Семеновна… (Тихо Керченскому) adieu Michel! Я непремѣнно постараюсь быть, лишь бы она… (показывая на Кандазурову).
Керченскій. Ну, что добрѣйшая Наталья Семеновна, довольны ли вы моимъ другомъ Альбертомъ? Можемъ ли мы надѣяться на ваше доброе расположеніе?
Кандазурова (поправляя волосы у зеркала). Что за вопросъ; я готова съ удовольствіемъ сдѣлать все, что только зависитъ отъ меня…
Керченскій (Хрибзовичу). О, въ такомъ случаѣ, мой другъ, мы можемъ быть увѣрены въ полномъ успѣхѣ, потому что здѣсь все зависитъ отъ доброй Натальи Семеновны!
Кандазурова (взявъ подъ руку Любушку). Съ чего вы это взяли? здѣсь есть хозяйка въ домѣ, безъ согласія которой мы ровно ничего не смѣемъ, это всѣмъ извѣстно. Не правда ли, Любушка?
Любушка. Конечно. Моя мамаша любитъ сама всѣмъ распоряжаться, какъ главная хозяйка въ домѣ. Притомъ она такъ умна, такъ проницательна, что каждое ея слово для насъ…
Кандазурова (перебивая). Ну, да, и проч. и проч., пойдемъ, мой ангелъ!.. намъ пора… до свиданья, господа!..
Хрибзовичъ (раскланиваясь обѣимъ). До пріятнаго свиданія…
Керченскій (спохватясь). Ахъ, виноватъ, Наталья Семеновна! Простите ради Бога… помните, я на прошлой недѣлѣ какъ-то проспорилъ вамъ одну бездѣлушку? Позвольте же расквитаться… вотъ она… (отдаетъ ей небольшой футляръ).
Кандазурова (принимая). А! благодарю васъ за память! (Уходя съ Любушкой разсматриваетъ) Да, очень миленькая вещица… смотри, ma chère, съ какимъ вкусомъ! какая отдѣлка!..
Любушка. Да… да… очень мило! это, кажется, вашъ любимый камень? надѣньте, пожалуста сейчасъ надѣньте!.. (Обѣ уходятъ.
Хрибзовичъ (про себя). Эта Любушка такъ хороша что я… впрочемъ, надо прежде хорошенько сойтись съ отцомъ и матерью, это главное.
Керченскій (подходя). Взяла, значитъ мнѣ можно всего надѣяться… Что, мой другъ? Хорошо ты разсмотрѣлъ мою прелесть? а? не правда ли, вѣдь это само совершенство! съ каждой встрѣчей съ нею я все больше прихожу въ восторгъ отъ нее!
Хрибзовичъ. Да… глаза очень хороши! Въ нихъ такъ много жизни… невольно позавидуешь твоему счастію! Сверхъ того, она, разумѣется, съ хорошимъ приданымъ?
Керченскій. О, безъ сомнѣнія! единственная дочь, отецъ и мать старики богатые; женившись намъ можно пожить въ полное удовольствіе! ну, а что ты скажешь о Натальѣ Семеновнѣ?
Хрибзовичъ. Судя по нѣкоторымъ словамъ и плутовскимъ взглядамъ, видно, что это такая компаньонка и наставница, какихъ я встрѣчалъ много на Русп. Интриговать со всѣми, обманывать, хитрить для своей только пользы, вотъ ихъ главная обязанность въ богатомъ семействѣ. Я увѣренъ, что она здѣсь и на старика хозяина имѣетъ также неотразимое вліяніе?
Керченскій. Угадалъ! старикъ готовъ кажется, для нея все сдѣлать! я не могу знать, есть ли между ними что серьезное, но видно по всему, что она… (за кулисами раздается громкій, порывистый хохотъ). Ну, это прикатилъ грубіянъ Кусаковскій! пожалуста не сходись съ нимъ, это въ полномъ смыслѣ деревенскій невѣжда! Лжетъ на всѣхъ, выдумываетъ небылицы, и все для того только, чтобъ потѣшать здѣшняго помѣщика, да поѣсть дня три на его счетъ. (За кулисами голосъ Кусаковскаго). Славно! ха! ха! Молодецъ, собака!!
Хрибзовичъ. Да онъ имѣетъ здѣсь свое помѣстье?
Керченскій. Имѣлъ что-то, но разумѣется какъ, многіе, все промоталъ и проигралъ.
Кусаковскій (въ дверяхъ). Ха! ха! ай, да Ермушка! молодецъ-собака! Не могъ не напроказить! Рожа ты глупая, убирайся къ черту! (входитъ) представьте, Алексѣй Николаичъ, какая вышла исторія вмѣстѣ съ географіей… (осмотрѣвшись). Эхъ; пардонъ, господа!.. я летѣлъ къ хозяину… (Хрибзовичу). Позвольте, съ кѣмъ имѣю честь встрѣчаться?.. (Керченскому) вашу-то честь я ужъ давно знаю… (Хрибзовичу) А васъ, впервые, кажется, имѣю честь созерцать въ здѣшнемъ благодатномъ домѣ?..
Хрибзовичъ. Точно такъ, я только-что пріѣхалъ изъ столицы, желаю свести знакомство съ здѣшнемъ почтеннымъ хозяиномъ, который, сколько, я слышалъ…
Кусаковскій. А! милости просимъ! столичный гость для насъ, я вамъ скажу, птица важная! Вы уже зрѣли Алексѣя Николаича?
Хрибзовичъ. Нѣтъ еще, онъ, говорятъ, въ полѣ, я дожидаюсь.
Кусаковскій. А! такъ, во ожиданіи хозяина, позвольте имѣть сугубую честь рекомендовать вамъ себя….
Хрибзовичъ. Очень пріятно…
Кусаковскій (перебивая). Пріятно ли вамъ, непріятно, дѣло это еще пока подъ завѣсою неизвѣстности; но честь имѣю доложить, что я отставной штабсъ-капитанъ Борисъ Ѳедоровъ сынъ Кусаковскій, служилъ нѣкогда подъ побѣдоносными орлами нашей Россійской арміи! дрался съ персами, турками и другими народами разъ десятокъ, за что израненъ, истыканъ и перецарапанъ какъ какая нибудь собака! Но, по милости всещедраго Создателя, бодръ духомъ, здоровъ и веселъ; ѣмъ и сплю за троихъ, а пью все, что есть, и хорошее, и всякую дрянь съ неописаннымъ удовольствіемъ! Сверхъ того, имѣлъ жену, достойную пользоваться всѣми благами жизни, по она, производя на свѣтъ моего сынишку, заблагоразсудила отойти въ жизнь вѣчную, гдѣ нѣтъ ни болѣзней ни печали! теперь, на закатѣ дней моихъ, и особливо когда передъ сырой скверной погодой захватываетъ поясницу, я, имѣя сынка и не имѣя большихъ капиталовъ, боясь такожде преждевременно протянуть ноги какъ старая собака, намѣреваюсь предпринять наискорѣйшій походъ во вторичное супружество съ извѣстной здѣсь вдовицей Олимпіадой Ксенофонтовной Шариковой-съ! (шаркнувъ ногою кланяется). Вотъ вамъ и все-съ!
Хрибзовичъ (протягивая ему руку). Для меня весьма любопытно свести знакомство съ людьми почтенными и особливо, знающими хорошо здѣшній край…
Кусаковскій. О, въ отношеніи края, такъ могу сказать! что и въ срединѣ и по краямъ знаемъ все здѣсь прозябающее; намъ, знаете, дѣлать больше нечего — какъ узнавать, наводить справки, разводить бобы, пересыпать изъ пустаго въ порожнее, и проч., я по этой части собаку съѣлъ и моськой закусилъ! вотъ, напримѣръ! (указывая на Керченскаго). Вы уже отчасти знаете сего молодого и распрекраснаго господина? — это Михайло Алексѣичъ Керченскій!..
Хрибзовичъ. Да, очень знаю.
Керченскій. Тутъ ваша рекомендація вовсе не нужна…
Кусаковскій. А почему бы такъ-съ не нужна? (Хрибзовичу) вы, его изволите знать, можетъ статься, только съ одной стороны, а я, можетъ быть, вѣдаю его же со всѣхъ прочихъ сторонъ. Укажите свой взглядъ, и свое, такъ сказать, обозрѣніе! Вы, можетъ быть, ужъ слышали, что мы не имѣемъ удовольствія другъ-другу нравиться? Какъ быть, насильно милъ не будешь! Они не любятъ меня, я не жалую ихъ, а между тѣмъ я всегда хвалю Михаила Алексѣича, это т. е. такой человѣкъ!.. такой!.. (тихо Хрибзовичу) просто дрянь человѣкъ! собака! никуда негодится; (вслухъ) человѣкъ онъ, сударь вы мой, очень у насъ замѣчательный въ отношеніи всякаго разнаго донжуанства! плѣнитель, побѣдитель всѣхъ молодыхъ и старыхъ женскихъ сердецъ! рѣдкая изъ здѣшнихъ томныхъ красавицъ не говоритъ ему:
"Ахъ, почто ты безпокоишь?
«Ты погибель мою строишь»!
Такъ ли, другъ Михайло Алексѣичъ? а? хе! хе!
Керченскій. Полноте пожалуйста пустяки болтать!
Кусаковскій. А вы, полноте пожалуста свои грѣшки-то скрывать! нынче прямота, сударь, откровенность, гласность, какъ говорятъ, должна быть во всѣхъ нашихъ грѣшныхъ похожденіяхъ! и въ самомъ дѣлѣ, что лучше того какъ не скрывать ничего; прежде, бывало, всѣ эти наши пакости, воровство, предательство, все это творилось въ тихомолочку, все закрывалось, пряталось, замазывалось всякими гнусными манерами, — а нынче, чудо! напр. ужъ коли воръ такъ воръ, такъ громогласно и провозглашаютъ, отлично! неправда ли? Теперича покрайности знаешь, съ какимъ печатнымъ бездѣльникомъ имѣешь дѣло! да и сколько чего и какъ не скрывай, а правда — какъ масло, всегда всплыветъ на верхъ! я вотъ, теперь, досконально знаю, что меня, напримѣръ, ругаетъ почти всякая собака, что я и то — и сё, что я будто и живыхъ людей ѣмъ, и мертвымъ не даю покою, но мнѣ все это чортъ перебери! я сплю крѣпко, ѣмъ плотно, пью какъ мнѣ благопотребно, и концы въ воду! (Хрибзовичу) А вы, сударь, какъ? того ли мнѣнія? ась? вы держитесь какъ? — стараго или новаго пониманія вещей? я, какъ видите, иду, хочу идти за нашимъ временемъ, а вы какъ изволите шествовать? ась?
Хрибзовичъ. Разумѣется, такъ же какъ вы, и всѣ порядочные люди.
Кусаковскій. Это важно! это честнѣе и лучше всего! Здѣшній хозяинъ, тоже, я вамъ доложу, человѣкъ съ душой настоящей! на все доброе, прекрасное, полезное готовъ когда угодно-съ! Баринъ, сударь! Баринъ русскій на дѣлѣ, а не на словахъ! нѣтъ этого, черстваго, холоднаго эгоизма, душа, сударь, это русская, теплая душа! у насъ вѣдь, знаете, есть и дрянь народъ, разная дрянь, урожай на нее вообще въ нашемъ отечествѣ изобильный! я вотъ вамъ даже про себя скажу: я, какъ землевладѣлецъ — самаго неважнаго сорту, отъ двухъ-трехъ неурожаевъ пожалуй и духъ вонъ! домишко мой, говорятъ, и изящной архитектуры, но преклонился уже долу; добрымъ кулакомъ хвать по боку, такъ онъ такъ въ прахъ и обратится! но добрѣйшій Алексѣй Николаичъ, говоритъ: нѣтъ, Борисъ Ѳедорычъ, на посѣвъ-то я тебѣ, говоритъ, дамъ само собой сколько нужно, но и домишко-то твой хочется мнѣ привести въ порядокъ, ты же, говоритъ, и жениться хочешь, такъ надо чтобъ и будущимъ дѣткамъ твоимъ было въ чемъ жить порядочно! — а? каковъ старикъ-съ? и главное какого высокаго мнѣнія о моей грѣшной особѣ? думаетъ, что я, женившись на Олимпіадѣ Ксенофонтовнѣ, еще ребятишекъ имѣть буду! хе! хе! Каковъ же я собака? а? вы еще не видали мою Олимпіаду Ксенофонтовну, она ѣдетъ вслѣдъ за мною?..
Хрибзовичъ. Не имѣлъ еще удовольствія, но мелькомъ слышалъ, что она…
Кусаковскій. Не отъ него ли-съ? не вѣрьте Михаилѣ Алексѣичу! онъ, какъ дипломатъ нашего уѣзда, правды сущей не скажетъ! На зло мнѣ пожалуй еще изобразитъ вамъ ее въ ложномъ свѣтѣ. А я вамъ доложу, что моя вдовица, хоть красотой никого не ошеломитъ, но имѣетъ всѣ эти доброкачественныя Формы, натура не поджарая, овдовѣла еще недавно и очень неожиданно: мужъ былъ не совсѣмъ дрянь человѣкъ, но, любя комфортъ и нѣгу, опился, собака, домашнимъ ерофѣичемъ.
Керченскій. Послушайте, да что намъ за дѣло до всего этого?
Кусаковскій (грубо). Я не съ вами говорю-съ, такъ сдѣлайте чувствительное одолженіе: помолчите о чемъ нибудь! (Хрибзовичу) И такъ, сударь, теперь одно только больно царапаетъ мое сердце: вдовушка Олимпіада слишкомъ вдалась въ чтеніе всякой дурацкой романистики, разчувствовалась, пишетъ стихи, и здѣсь больно зарится на одного смазливаго юношу, который служитъ у хозяина библіотекаремъ. Я хоть не ревнивъ, но желалъ бы, знаете, отъ души имѣть законную причину поколотить этого мальчугана! Не варитъ у меня желудокъ всѣхъ этихъ благообразныхъ обольстителей Донъ-жуановъ! Такъ-бы иного и съѣздилъ, какъ говорятъ, въ рожественскую! А вы, вы, пода для чего пожаловали? по какому, т. е.: особенному побужденію но дѣламъ, или такъ же пуръ-пасе-ле-танъ?
Хрибзовичъ. По дѣламъ, и очень серьезнымъ.
Кусаковскій. А! такъ позвольте вашу руку въ мою длань! (Оглядываясь) Да кстати, вотъ возвратился, кажется, и самъ высопочтенный хозяинъ!..
Кусаковскій (громогласно). Привѣтъ и доброе здоровье отцу и благодѣтелю!
Эзельскіий(привѣтно улыбаясь). А! здравствуйте, господа. (Слугамъ). Отнесите это все въ мои кабинетъ. (Слуги уходятъ съ вещами.) Ну, Борисъ, ты давно здѣсь балагуришь?
Кусаковскій. Нѣтъ, благодѣтель, съ четверть часа. Ѣхалъ къ вамъ все рядомъ съ много-чувствительной Олимпіадой, и все было у насъ хорошо, да на дорогѣ мой холопъ Ермушка завидѣлъ летящую тетерьку, соблазнился, дуракъ, бацъ неожиданно изъ ружья, и такъ испугалъ нѣжную Ксенофонтовну, что она расплакалась, разбранила насъ и прогнала впередъ, а сама вышла изъ тарантаса чтобъ успокоить нервы.
Эзельскій. Хорошъ же ты! а еще сватаешься (Обращаясь къ Хрибзовичу). Вѣроятно объ васъ сейчасъ мнѣ говорила Наталья Семеновна? Очень радъ вашему пріѣзду… (Хрибзовичъ кланяется).
Керченскій. Да, Алексѣй Николаичъ, рекомендую вамъ моего лучшаго друга и товарища! Это Альбертъ Александровичъ Хрибзовичъ, прекрасный человѣкъ, недавно возвратившійся изъ долголѣтняго путешествія, большой знатокъ сельскаго хозяйства, мануфактуристъ, заводчикъ, все что хотите! ревностный поклонникъ всѣхъ современныхъ вопросовъ. Онъ, зная о вашемъ образцовомъ хозяйствѣ, нарочно пріѣхалъ чтобъ имѣть честь лично познакомиться съ вами.
Эзельскій (протягивая руку Хрибзовичу). А! весьма, весьма радъ такому пріятному и полезному гостю!
Хрибзовичъ. Ваше превосходительство, очень буду счастливъ, если съумѣю заслужить ваше доброе расположеніе; и какъ человѣкъ практическій, съ любовью изучавшій многое полезное въ жизни, я готовъ буду отъ души подѣлиться съ за мы всѣми своими знаніями…
Эзельскій. Чрезвычайно обяжете! люди образованные, знающіе, въ настоящее время, для насъ, деревенскихъ простаковъ, очень нужны! Полюбите насъ, помогите, у меня же нынче столько разныхъ затѣй для улучшенія хозяйства, что голова кругомъ! хочется, пока ноги таскаю, все имѣніе устроить такъ, чтобъ и мнѣ было хорошо, да и добрымъ мужичкамъ нехудо!
Кусаковскій. Э, ваше превосходительство, при добромъ желаніи съ помощью Бога, посмотрите, непремѣнно все улучшится у насъ къ общему народному благу!
Эзельскій. Разумѣется мы всѣ въ этомъ убѣждены, и готовы ревностно трудиться для великаго дѣла! (Хрибзовичу) Прошу васъ, Альбертъ Александрычъ, пожаловать въ мой кабинетъ, тамъ побесѣдуемъ, я сейчасъ буду за вами, только отдамъ кое-какія домашнія приказанія. (камердинеръ и казачекъ выходятъ изъ кабинета.) Пожалуйте…
Xрибзовичъ. Я весь къ вашимъ услугамъ… (уходитъ въ кабинетъ.)
Керченскій (про себя). Ну а я теперь отправлюсь встрѣчать гуляющихъ (Уходитъ незамѣтно).
Эзельскій. Борисъ Ѳедорычъ!
Кусаковскій. Что, благодѣтель?
Эзельскій. Ты безъ меня съ гостемъ уже ознакомился нѣсколько?
Кусаковскій. Да-съ, кое-что съ нимъ пересыпалъ изъ пустаго въ порожнее.
Эзельскій. Такъ поди, пока, займи его чѣмъ нибудь…
Кусаковскій. Слушаю съ! только вѣдь я, собака, разныхъ спеціальныхъ мудростей — ни-ни! впрочемъ, волковъ бояться, такъ и въ лѣсъ не ходить! Давайте я ему снесу журналовъ и газетъ…
Эзельскій. Ихъ сейчасъ принесутъ. Эй! казачекъ!
Казачекъ. Здѣсь! что прикажете?
Эзельскій (садится). Поди, позови ко мнѣ библіотекаря съ журналами.
Казачекъ. Слушаю съ (уходитъ).
Эзельскій (камердинеру). А ты, Семенъ, поди къ женѣ, скажи, что столичный гость пріѣхалъ. Нужно приготовить ему хорошее помѣщеніе, да чтобъ въ кабинетъ она велѣла завтракъ подать, и распорядилась получше обѣдомъ.
Камердинеръ. Слушаю-съ (хочетъ идти).
Эзельскій. Ливрею къ обѣду на всѣхъ новую.
Камердинеръ. Слушаю-съ (уходитъ).
Эзельскій. Этотъ пріѣзжій господинъ, сколько я могъ замѣтить, весьма благовидной наружности… и какъ-то, съ перваго разу располагаетъ къ себѣ.
Кусаковскій. Да-съ! на видъ, знаете, того, джентельменъ! — А! вотъ къ вамъ и мой юноша съ газетами.
Эзельскій. А! Діомидъ Петровичъ! пожалуста, не конфузьтесь…
Тихобразовъ (учтиво кланяясь). Алексѣй Николаичъ… честь имѣю поздравить васъ съ добрымъ утромъ…
Эзельскій. Спасибо, спасибо, что? принесъ журнальныхъ разныхъ новостей. Ну? вотъ, Борисъ Ѳедорычъ, спеси гостю что нибудь. (Кусаковскій взявъ газеты уходитъ.)
Тихобразовъ (кладетъ предъ нимъ книги на столъ). Журналы получены почти всѣ съ нынѣшней почтой, нынче очень аккуратно высылаютъ.
Эзельскій. Ну, садись-ка подлѣ меня… Литературу и современную политику, сегодня мы разбирать не станемъ, а поговоримъ-ка собственно о тебѣ, это нужнѣе…
Тихобразовъ (удивляясь). Обо мнѣ-съ? Что же вамъ угодно?
Эзельскій. Только ты, голубчикъ, не изволь на меня, сердиться… Я, ты знаешь, имѣю привычку говорить прямо, безъ увертокъ.
Тихобразовъ (Замѣтно улыбаяясь). Очень знаю, и благодарю васъ всегда за вашу отеческую откровенность.
Эзельскій. Послушай-же: жена моя, ты знаешь, добрая и умная женщина, дѣлаетъ все возможное для тебя и для всѣхъ; между тѣмъ она чрезвычайно недовольна тобою. Какъ женщина весьма проницательная, она видитъ и прямо говоритъ мнѣ: что ты неумѣешь быть благодарнымъ; что всякое съ ея стороны одолженіе ты принимаешь съ самымъ холоднымъ равнодушіемъ, и зачастую такъ насмѣшливо улыбаешься, что она сперва тебѣ прощала, по, наконецъ, не можетъ болѣе этого выносить! вчера, послѣ ужина, какъ она ни добра, но рѣшительно сказала мнѣ: что если ты не перемѣнишь своего поведенія, то долженъ будешь оставить мой домъ!
Тихобразовъ (съ замѣ;тною улыбкою). Неужели?! Это будетъ чрезвычайно жаль!.. но, сдѣлайте милость, если уже пошло на откровенность, извольте договаривать все, я признаюсь, ожидалъ давно этого объясненія.
Эзельскій (удивись). Ожи-далъ, да-вно?.. (смотритъ пристально ему въ глаза). Ну, такъ знай же, что, кромѣ жены, чрезвычайно недовольна тобой и наша добрая Наталья Семеновна Тихобразовъ (съ тою-же улыбкою). А!..
Эзельскій. Я не понимаю, что такое, особенное, можетъ быть между вами?
Тихобразовъ. Ничего, клянусь вамъ!.. Продолжайте…
Эзельскій. Однако, она жалуется мнѣ, что ты рѣшительно преслѣдуешь ее также своими злыми насмѣшками! а это уже, любезный другъ, и для меня непріятно, потому что я…
Тихобюразовъ (перебивая его). Потому, что вы… имѣете къ ней полное довѣріе… (съ намѣреніемъ) за что она я къ вамъ чувствуетъ чистую привязанность… уваженіе… и проч. и проч., не такъ ли?
Эзельскій. Ну, разумѣется, поэтому собственно я повѣрилъ ей мою дочь…
Тихобразовъ (принимая очень серьезную физіономію). Да-съ я это… знаю! и… но что же далѣе?
Эзельскій. Наталья Семеновна чрезвычайно деликатно дала маѣ почувствовать, что если ты такъ будешь продолжать обращаться, то она должна будетъ навсегда распрощаться съ нами! Въ самомъ дѣлѣ, за обѣдомъ ли, за чаемъ, при всякомъ случаѣ, я замѣчалъ самъ, ты пристально слѣдишь за нею глазами, если она что говоритъ серьезное, дѣльное, ты какъ нарочно только улыбаешься! Это и неучтиво, и конечно обидно гдѣ всѣ слушаютъ со вниманіемъ серьезный разговоръ, всѣ принимаютъ участіе, интересуются, вдругъ ты только одинъ въ тихомолку смѣешься! наконецъ, такимъ поведеніемъ ты всѣхъ вооружаешь на себя!
Тихобразовъ. Да, я это вижу… кто же еще возстаетъ на меня?
Эзельскій. Михайло Алексѣичъ Керченскій чрезвычайно негодуетъ на тебя, даже капитанъ Кусаковскій видитъ въ тебѣ своего непріятеля, словомъ всѣ почти жужжатъ мнѣ въ уши на тебя!
Тихобразовъ. Всѣ почти?.. и даже ваша прекрасная дочь?
Эзельскій.- Любушка? ну, нѣтъ, она еще, какъ дитя, не можетъ обращать вниманіе на твое поведеніе; но всѣ другіе…
Тихобразовъ (съ чувствомъ). Слава Богу, что хоть одна Любовь Алексѣевна не кричатъ на мои недостатки. Ну, а сами вы, добрый Алексѣй Николаичъ, вы вмѣстѣ съ другими тоже противъ меня?
Эзельскій (нерѣшительно Да… если ты неперемѣнишься… согласись самъ… такое поведеніе странно… Конечно, хоть я люблю тебя, люблю, ты знаешь, какъ добрый отецъ, желаю тебѣ всего хорошаго въ жизни, хочу чтобы ты современемъ былъ полезнымъ гражданиномъ въ обещсгвѣ, и чтобъ подъ моимъ надзоромъ развилъ съ успѣхомъ свои способности; но для этого ты обязанъ себя приготовить такъ, чтобъ все въ твоихъ словахъ и поступкахъ было прямодушно, честно, откровенно! да! вотъ какимъ молодымъ человѣкомъ я желалъ бы тебя видѣть!.. тогда я готовъ бы былъ для тебя все сдѣлать! тогда всѣ живущіе въ моемъ домѣ, всѣ мои друзья и знакомые, стали бы невольно любить и уважать тебя! Однимъ словомъ…
Тихобразовъ (впадая въ ею тонъ). Однимъ словомъ, за мое прямодушіе и откровенность, вы, Алексѣй Николаичъ, и всѣ бы тогда вдвое возненавидѣли меня бѣднаго! и сжили бы со свѣта.
Эзельскій (удивленный). Что-тако-е!? тогда…. любезный другъ, ты или не хочешь понять меня, или продолжаешь шутить, попрежнему…
Тихобразовъ. Нѣтъ, Алексѣй Николаичъ, мы уже договорились до того, гдѣ шутки неумѣстны.
Эзельскій. Такъ объяснись, ради Бога! ты меня ставишь въ тупикъ!
Тихобразовъ. Извольте. Но не лучше ли въ другое время? васъ ждетъ пріѣзжій гость…
Эзельскій. О, это ничего! Я хочу чтобъ отнынѣ между нами не было никакихъ недоразумѣній! правда, откровенность, для меня дороже всего! говори.
Тихобразовъ (съ чувствомъ). Дай Богъ, чтобъ это было такъ! (Подумавъ немного) Алексѣй Николаичъ! Я еще слишкомъ молодой человѣкъ, которому пока нечего больше дѣлать — какъ только учиться, учиться и всматриваться что дѣлаютъ люди старше меня? И точно, я, какъ то еще съ малолѣтства, при отцѣ заучилъ твердо извѣстную фразу: «берегись промаховъ, смотри на старшихъ, и старайся отличить хорошаго человѣка — отъ дурнаго.» — Это простое, наивное наставленіе врѣзалось такъ въ моей памяти, что я невольно сталъ внимательно смотрѣть, какъ поступаютъ люди старше меня? сперва, знаете, я смотрѣлъ такъ, изъ любопытства, а потомъ у меня развилась уже охота къ наблюденіямъ. А въ вашемъ домѣ (извините за откровенность) я нашелъ столько пищи для себя, что даже теперь веду журналъ ежедневнымъ событіямъ.
Эзельскій (удивляясь). Что?! что такое?!
Тихобразовъ. Да-съ. И въ этомъ журналѣ есть много истинно-серьезнаго и забавнаго! Смотря на дѣла и поступки старшихъ, я сталъ вѣрно подмѣчать, что въ вашемъ домѣ, повсюду слѣпыя, жалкія ошибки, недоразумѣнія, а при нихъ обманы, ложь и предательство! Между тѣмъ, я, ничтожный молодой человѣкъ, видя все это, не имѣю разумѣется ни какаго права ни останавливать, ни разбирать, ни вмѣшиваться въ чужія дѣла; потому что меня, конечно, никто не послушаетъ…. такъ что же мнѣ, скажите, оставалось дѣлать? больше ничего — какъ все слушать, все видѣть и…. только улыбаться! Да и согласитесь сами, если уже одна моя невинная улыбка вооружила на меня почти всѣхъ, что жъ было-бы еслибъ я сунулся, видя все дурное, останавливать, или громко осуждать? вы, и всѣ въ домѣ назвали бы меня дерзкимъ, безпокойнымъ мальчишкой. Но, теперь, когда уже вы мнѣ серьезно сказали, что правда и откровенность для васъ дороже всего, позвольте же мнѣ доказать, что и я умѣю быть благодарнымъ вашему дому, и сколько возможно полезнымъ.
Эзельскій (посмотрѣвъ прямо ему въ глаза). Молодой человѣкъ! я, конечно, сказалъ…. но, подумай, что ты начинаешь мнѣ говоритъ такія вещи, которымъ безъ доказательствъ не возможно повѣрить! Если же ты не докажешь, то повредишь себѣ, такъ что послѣ цѣлую жизнь будешь раскаиваться! Хоть я свой домъ не выставляю образцовымъ, но убѣжденъ, — что честь и добрая слава его никогда не подвергнутся нареканію! Подумай же, если ты осмѣливаешься напрасно подозрѣвать….
Тихобразовъ (покачавъ головой). Я ужъ давно думалъ объ этомъ… конечно, все сказанное мною нельзя сейчасъ вамъ доказать, потому что мнѣ самому надо еще совершенно повѣрить и себя, и другихъ. Но, Алексѣи Николаичъ, чтобъ вы увидѣли мою истинную привязанность къ вашему дому, чтобъ я смѣло могъ опираться на доказательства, такъ надо чтобъ вы, или кто нибудь въ это время меня поддерживалъ, вступался за меня, ежели я вдругъ растеряюсь или оробѣю, (приходя въ волненіе) вы видите сами, что я еще такъ молодъ, неопытенъ, могу встрѣтить препятствія… Я конечно хоть вижу все, что здѣсь дѣлается, но на меня всѣ смотрятъ здѣсь какъ на ничтожнаго мальчика… (сквозь слезы) такъ не оставьте же вы меня въ такую опасную минуту! Ради Бога, ободрите меня, и поддержите мою неопытность, и тогда я докажу что умѣю за все быть благодарнымъ! (бросается къ нему на шею.)
Эзельскій (растроганный). Ну, ну, хорошо, успокойся… я обѣщаю, охотно обѣщаю стоять за тебя; но если окажется….
Тихобразовъ (перебивая). Что я ни въ чемъ не правъ, тогда я самъ убѣгу со стыдомъ изъ вашего дома, и вы уже неувидите меня никогда!
Эзельскій. Хорошо! Очень хорошо! твой взглядъ, твоя увѣренность заставляютъ меня вѣрить, что ты искренно привязанъ къ намъ! Конечно, я, занятый ежедневно хозяйственными работами, могу что нибудь недосмотрѣть въ домѣ, не дослушать, пропустить безъ вниманія, по, какъ же, однако? жена у меня, какъ извѣстно всѣмъ, женщина умная, проницательная…
Тихобразовъ (улыбаясь). Софья Васильевна? увы, онѣ, къ несчастно, забываютъ мудрую поговорку: что и на всякаго мудреца бываетъ довольно простоты!
Эзельскій. Конечно, случается…. ну, итакъ, желаю тебѣ успѣха въ добромъ дѣлѣ; постарайся, постарайся вразумить насъ, слабыхъ стариковъ. Чортъ возьми! Это однако-жъ очень будетъ оригинально! Я пойду теперь познакомиться съ пріѣзжимъ, ты можешь также….
Тихобразовъ. Нѣтъ Алексѣй Николаичъ, я еще успѣю… теперь же я привожу въ систематическій порядокъ вашу библіотеку, составляю подробный каталогъ, пора намъ давно пустить ее въ ходъ.
Эзельскій. Да, да, пожалуйста, я хочу чтобъ всѣ сосѣди наши ею пользовались.
Тихобразовъ. Такъ, можетъ быть, я нынче и не явлюсь даже къ обѣду, пожалуста извините меня передъ Софьей Васильевной. Я теперь въ такомъ странномъ, неловкомъ состояніи, что долженъ успокоиться, одуматься, вы понимаете?..
Эзельскій. Конечно, вижу и понимаю, но не теряй присутствія духа и успокойся… (самъ съ собою) Прошу покорно! Въ нынѣшнее время, у насъ что день, то непремѣнно что нибудь открываешь новое! Напримѣръ, не странно ли: еще не жившій въ свѣтѣ юноша, а ужъ видитъ по своему и то и другое, пытливо слѣдитъ за жизнью другихъ, и даже отваживается вразумлять людей втрое старше себя! нѣтъ, въ наше время, молодое поколѣніе было гораздо и гораздо попроще! (Уходитъ въ свой кабинетъ)
Гмъ! а что, если я, завязавъ самую серьезную исторію, не съумѣю ничего сдѣлать, и останусь осмѣяннымъ какъ самый жалкій безумецъ? О, я не перенесу этого стыда!.. (стараясь ободриться). Но, Боже мой! вѣдь меня должно одушевлять одно изъ благороднѣйшихъ порывовъ: чувство благодарности!.. Такъ нѣтъ, я не отступлю ни передъ кѣмъ, не упаду духомъ! Это чистое, святое чувство не оставитъ меня!.. (Идетъ къ средней двери.)
Шарикова (сентиментально-протяжнымъ тономъ). О, восторгъ! какая отрадная встрѣча!
Тихобразовъ (про себя). О, сентиментальная дура! (Ей) извините меня, я спѣшу…
Шарикова (взявъ его за руку). Куда? куда мой ненаглядный? (Декламируя)
Куда такъ пламенно стремишься,
Кого ты взглядомъ подаришь?
Тихобразовъ. Извините, ей — Богу, никого! я спѣшу въ библіотеку…
Шарикова (также)
Жестокій! ты меня боишься!
Отъ страсти пламенной бѣжишь?!.
Тихобразовъ. Ради Бога, поберегите пламя вашей страсти для раненаго капитана! онъ тамъ васъ ждетъ… до свиданья! (уходитъ быстро).
Шарикова (одна).
Какъ онъ хорошъ! въ немъ жизнь я младость!
Ему я сердце-бъ отдала!
И, съ нимъ вкусивши жизни сладость,
Въ его-бъ объятьяхъ умерла!!
ДѢЙСТВІЕ II.
правитьДа! они всѣ убѣждены, что я долженъ оставить этотъ домъ… безсовѣстные люди! что имъ надо отъ меня? развѣ я имъ помѣшалъ подличать, лгать и обманывать? (Кладетъ на столъ книги и проч.,) Они боятся!.. и чего же? боятся моей улыбки!.. (Садится и обмахивается платкомъ) Уфъ! нынче для меня тяжелый, мучительный день!.. нынче я долженъ столько испытать и перечувствовать, что не знаю, достанетъ ли у меня силы?.. (быстро встаетъ) все равно! не должно унывать! я убѣжденъ что дѣйствую добросовѣстно! А этотъ, господинъ Хрибзовичъ, кажется, на всѣхъ здѣсь произвелъ впечатлѣніе? даже проницательная матушка въ восторгѣ отъ его милыхъ, благородныхъ пріемовъ. Развивая передъ старикомъ свои обширныя коммерческіе планы, онъ завладѣлъ всѣмъ его вниманіемъ… а мнѣ такъ кажется, что этотъ господинъ… впрочемъ, я легко могу ошибаться (отворяя дверь въ библіотекѣ). Ну, всѣ шкафы наши, кажется, въ порядкѣ, но тамъ, за шкафами, все еще у меня раскидано… (беретъ со стола груду китъ) надо перебрать и уложить по отдѣламъ запасные экземпляры. (Уходитъ за шкафы, дверь остается нѣсколько отворенною.)
Кандазурова. Войдемте, здѣсь намъ никто не помѣшаетъ переговорить обо всемъ. Удивляюсь только, отчего это сегодня Алексѣй Николаичъ хотѣлъ, чтобъ мы никуда не уходили изъ дому?
Любушка. Я боюсь, что папенька подозрѣваетъ, замѣтилъ что нибудь…
Кандазурова. О, это не такой отецъ! онъ слишкомъ простъ и довѣрчивъ…
Керченскій. Нѣтъ, Наталья Семеновна, я замѣтилъ въ немъ самъ нѣкоторую перемѣну въ обращеніи, особливо съ тѣхъ поръ, какъ онъ сошелся съ моимъ другомъ.
Кандазурова. О, это все пустяки. Михайло Алексѣичъ, сегодня наконецъ надо намъ рѣшиться и условиться какъ дѣйствовать. (Любушкѣ) Ну, скажи же, окончательно ma chère, ты точно увѣрилась, что любишь Мишеля и хочешь быть его женою?
Любушка. О, да! конечно… развѣ онъ можетъ сомнѣваться во мнѣ? Я надѣюсь, что папаша и мамаша не будутъ противиться нашему счастію?..
Керченскій (смотря на Кандазурову). Да, разумѣется, мой ангелъ, я самъ надѣюсь… однако…
Кандазурова. Слушайте же: я обѣщала составить ваше счастіе и все беру на себя! если же старикъ не захочетъ меня послушать и Софья Васильевна также, тогда надо будетъ прибѣгнуть къ рѣшительнымъ мѣрамъ, чтобъ поставить на своемъ. Не правда ли, Мишель?
Керченскій. Да! я готовъ отважиться на все! Если старики вздумаютъ мнѣ отказать, я увезу тебя; мой ангелъ, не смотря ни на какія препятствія! Я не хочу, я боюсь и думать о томъ, чтобъ ты могла принадлежать кому нибудь другому!
Любушка (съ нѣкоторымъ волненіемъ). Да, да, Мишель, я и сама боюсь подумать о разлукѣ съ тобою… на, зачѣмъ же отчаяваться? папаша любитъ меня, мамаша также, они для меня не захотятъ отказать тебѣ, они не захотятъ чтобъ я вѣчно плакала….
Керченскій. Наталья Семеновна! Зачѣмъ мы теряемъ только время? видно, наконецъ, надо ей все сказать!
Любушка (смотря на обоихъ). Какъ! что такое?
Кандазурова. Я уже дѣлала формальное предложеніе твоему отцу отъ имени Мишеля; онъ сперва принялъ это за шутку, называя тебя дитятей, ребенкомъ, потомъ, когда я серьезно стала просить его согласія, онъ разсердился и наотрѣзъ отказалъ!
Любушка. Возможно ли!
Керченскій. Да, отказалъ! по наша чистая привязанность другъ къ другу преодолѣетъ всѣ эти глупы препятствія! (Рѣшительно) Завтра, мой ангелъ, къ семи часамъ вечера будетъ все готово къ нашему побѣгу!
Кондазурова. Да, да; а я распоряжусь такъ, чтобъ никто не могъ помѣшать намъ. Послѣ, чтобы ни случилось, все-таки старики увидятъ, что поправить дѣла нечѣмъ, и поневолѣ скажутъ: "видно ужъ такъ Богу угодно, отъ судьбы своей «неуйдешь», и проч.; потомъ простятъ васъ, примутъ въ свои объятія, и вы заживете прекрасно!
Керченскій. Не правда ли, милая Любушка? дѣло рѣшено? да?
Любушка (въ страхѣ). Ахъ, Боже мой! Какъ! завтра, тихонько убѣжать! Мишель, другъ мой, мнѣ страшно объ этомъ подумать!.. Наталья Семеновна! неужли нѣтъ другаго средства? мы можемъ еще нѣсколько подождать, постараемся вмѣстѣ уговорить папашу, я сама буду умолять ихъ обоихъ, и вы увидите, что жалѣя меня они согласятся…
Кандазуровъ. Нѣтъ, душа моя, отецъ твой хоть и добръ но и очень упрямъ, я знаю его!
Керченскій (Любушкѣ). Да, эти богатые старики всѣ таковы. А сверхъ того, знай, мой другъ, что и я столько гордъ и самолюбивъ, что не намѣренъ послѣ отказа еще ждать, просить и кланяться упрямому старику. Впрочемъ, чтобъ успокоить тебя, я побѣгу переговорить съ моимъ другомъ Альбертомъ, онъ сегодня также хлопоталъ объ насъ у Алексѣя Николаича. Подождите меня здѣсь, я скоро ворочусь… (тихо Кандазуровой). Наталья Семеновна, приготовьте ее, и по условію 10-ть тысячъ ваши, если и завтра обвѣнчаюсь (уходитъ).
Кандазурова. Ахъ, ma chère, Мишель такъ любитъ тебя, что я на твоемъ мѣстѣ готова была бы бѣжать съ нимъ хоть на край свѣта!
Любушка. Но подумайте, Наталья Семеновна, что объ этомъ узнаютъ всѣ, папаша старъ, такой поступокъ можетъ убить его! Мамаша, которая такъ увѣрена и въ васъ и во мнѣ, и вдругъ…. также, можетъ быть, не перенесетъ этого удара!
Кандазурова (спокойно). Ты слишкомъ неопытна и все увеличиваешь. Ты знай только одно: что вы должны быть обвѣнчаны! а явно или тайно — это нынче рѣшительно все равно!
Любушка (удивляясь). Какъ! что вы говорите?
Кандазурова. То, что должно говорить въ критическихъ обстоятельствахъ. Я, и Мишель заранѣе знали, что ты перепугаешься отъ нашего предложенія, однако жъ твой испугъ ни сколько не измѣнитъ нашего намѣренія. Я говорю тебѣ рѣшительно, какъ твой лучшій и вѣрный другъ: Мишель убьетъ себя, если ты завтра неуѣдешь съ нимъ!
Любушка. Ахъ, Боже мой!
Кандазурова. Да! непремѣнно! но ты, я знаю, не захочешь быть причиною его погибели… и притомъ я тебѣ всегда говорила: что истинная любовь никогда не думаетъ о послѣдствіяхъ! Мало этого: во всякомъ случаѣ, и послѣдствія даже, для васъ обоихъ будутъ самыя утѣшительныя!
Любушка. Можетъ ли быть?
Кандазурова. Ручаюсь тебѣ моею дружбою! всѣмъ намъ извѣстно, что по закону ты единственная наслѣдница всего имѣнія; стало быть, что бы ни случилось послѣ съ твоими стариками, ты съ Мишелемъ получишь все и будешь вполнѣ наслаждаться жизнію! да, да, Любушка, нечего пугаться пустяковъ — нечего раздумывать! Когда вы уѣдете, я берусь приготовить отца и мать, успокою ихъ, и докажу имъ обоимъ, что Мишель послѣ отказа не могъ поступить иначе. (Отходя къ средней двери) Однако онъ хотѣлъ сейчасъ придти къ намъ, любопытно узнать, что Альбертъ говорилъ съ старикомъ въ вашу пользу?
Любушка (отходя къ дверямъ библіотеки). Боже мой! я не знаю на что рѣшиться?..
Тихобразовъ (незамѣтно отворивъ дверь библіотеки говоритъ ей почти на ухо). Не вѣрьте ничему! васъ хотятъ обезславить, погубить! бѣгите къ отцу и откройте ему все!!
Любушка (въ сильномъ испугѣ). Какъ! онъ все слышалъ! ахъ, какой стыдъ (убѣгаетъ).
Кандазурова (ей вслѣдъ). Любушка! другъ мой! чего ты испугалась? куда ты? постой! постой! (уходитъ за нею.)
Тихобразовъ (выходя изъ библіотеки.) Боже мой! какой гнусный умыселъ! вовлечь бѣдную дѣвушку въ такой ужасный проступокъ, чтобы убить отца и мать!.. и это, у насъ называютъ — наставница дѣтей (садится и пишетъ въ тетради) да… сегодня, важный фактъ вношу я въ мои домашній журналъ…
Кусаковскій (быстро входитъ, обращаясь къ Тихабразову). А! наконецъ-то я васъ настигъ, благообразный юноша! Вотъ она гдѣ, ваша студія-то! (развязываетъ кипу книгъ принесенныхъ съ собою.)
Тихобразовъ (пишетъ.) Не мѣшайте мнѣ, капитанъ…
Кусаковскій. Э, полной прикидываться, любителемъ-то просвѣщенія! знаешь мы, батюшка, всѣ ваши штуки-то! во 1-хъ возьмите вотъ, бритые мною военные разсказы, и дайте мнѣ еще для моего сына записки о Суворовѣ. Во 2-хъ позвольте лично и окончательно, по военному, распорядиться съ вашей честью.
Тихобразовъ (также.) Моя честь… не трогаетъ… вашей чести… поэтому честь имѣю… просить честнаго воина… нетрогать и моей чести.
Кусаковскій. Пожалуста, безъ фразеологіи! я, сударь мой, безъ законной, фундаментальной причины никого не аттакую! и такъ, позвольте: въ какой это вы тутъ книгѣ вычитали, что можно обижать человѣка безнаказанно? а съ? въ какомъ это отдѣлѣ литературы вы почерпнули такія дьявольскія убѣжденія?
Тихобразовъ (продолжая писать). Я васъ не понимаю, г. капитанъ…
Кусаковскій. Можетъ-быть, да я-то хорошо васъ понялъ! вы, сударь, какъ я вижу, здѣсь начитались, нахватались всего, всякую премудрость проглотили; да вѣдь нашего брага этимъ не ошеломишь! я, сударь, хоть и не книженъ да — гладко обстриженъ! недаромъ же здѣсь всѣ предубѣждены на вашъ счетъ! Я съ разу понялъ по какому вы здѣсь курсу идете! да нѣтъ, вамъ его не выдержать! Нѣтъ! Я хоть избитъ, израненъ, какъ собака, но докажу вамъ, что умѣю грудью стоять за свои права!
Тихобразовъ (оставляя писать подходитъ къ нему.) Г. капитанъ! пожалуста, говорите безъ вычуръ и намековъ! Я тоже замѣтилъ, что вы уже давно на меня коситесь, давно кричите здѣсь въ домѣ о какихъ-то моихъ замыслахъ; и если я до сихъ поръ не оправдывался передъ вами, такъ потому, что считалъ васъ гораздо благоразумнѣе…
Кусаковскій (вспыхнувъ.) Чортъ передери! Такъ чтожъ я по вашему: дуракъ, сумасшедшій, или еще что нибудь хуже? прошу покорно!
Тихобразовъ. Позвольте. Вы, по моему, человѣкъ добрый, но слишкомъ вспыльчивый. А извѣстно, что люди вспыльчивые очень мало разсуждаютъ. Вы кричите, что знаете меня, поняли меня, а я вамъ долженъ сказать, что вы совсѣмъ меня не знаете, судите, обо мнѣ криво, слѣпо, и понимаете меня на выворотъ!
Кусаковскій. О то! каковъ собака?.. ну такъ нѣтъ же! я все знаю! Что вы человѣкъ съ преступными замыслами, это такъ вѣрно, какъ то, что я стою передъ вами!
Тихобразовъ (улыбаясь). Полно, такъ-ли?
Кусаковскій (съ крикомъ) Отрубите мнѣ руку по локоть, если вы не самый злѣйшій врагъ мой въ здѣшнемъ домѣ, и тамъ… вы знаете, гдѣ это тамъ?…
Тихобразовъ. Капитанъ!..
Кусаковскій. Да что тутъ, капитанъ! Я, сударь, ужъ пожилъ на свѣтѣ, присмотрѣлся ко всему, я тертый калачъ! меня и на службѣ, бывало, хорошо знали, и здѣсь по всему уѣзду знаютъ, что ужъ если капитанъ Борисъ Кусаковскій сказалъ что, такъ значитъ ужъ это вѣрнѣе смерти!
Тихобразовъ. Хорошо, кабы такъ…
Кусаковскій. Да ужъ такъ, сударь! такъ васъ насквозь вижу
Тихобразовъ. Едва ли, капитанъ… да наконецъ, что же вы во мнѣ видите?
Кусаковскій (опятъ вскрикнувъ).Какъ что? чортъ передери! Вотъ еще! Вѣдь надо быть, что называется, совсѣмъ дуракомъ чтобъ не замѣтить…
Тихобразовъ. Чего?
Кусаковскій (передразнивая.) Чего! Какъ чего! посмотрѣвъ ему прямо въ глаза.) А вдова?
Тихобразовъ. Что, вдова?
Кусаковскій. Вы ее знаете?
Тихобразовъ. Эту Шарикову? знаю.
Кусаковскій (постепенно разгорячаясь.) Гмъ!.. Знаете? ну, а знаете, что она должна мнѣ принадлежать?
Тихобразовъ (посмотрѣвъ на него). А… зачѣмъ мнѣ это знать?
Кусаковскій. Нѣтъ, нѣтъ, позвольте: вы знаете, что я влюбленъ въ нее какъ собака?
Тихобразовъ. Можетъ быть, это ваше дѣло.
Кусаковскій. Нѣтъ, нѣтъ, позвольте: вы знаете, что я ее никакому чорту не уступлю?
Тихобразовъ. Не уступайте.
Кусаковскій. Что я изломаю, истреплю въ щепы всякаго кто вздумаетъ отбивать ее у меня?
Тихобразовъ. Треплите, ломайте, это ваше дѣло.
Кусаковскій. Что я такую катавасію затѣю, такую кашу заварю, что чортъ передери!
Тихобразовъ. Заваривайте.
Кусаковскій. Да ужъ заварю такъ, что она у васъ въ горлѣ коломъ встанетъ!!
Тихобразовъ. У меня!? Нѣтъ ужъ я вашей каши ѣсть не стану, лучше поподчуйте ею вашу вдову.
Кусаковскій. Каковъ собака! Послушайте: если вы еще отпустите мнѣ что нибудь подобное, я взбѣшусь окончательно, и надѣлаю такихъ несчастій…
Тихобразовъ. За которыя будете отвѣчать, или васъ упрячутъ въ сумасшедшій домъ.
Кусаковскій (въ бѣшенствѣ). Да что жъ это такое? Фу! (хватаясь обѣими руками за бока) меня даже въ поясницу ударило!.. Въ голову стукнуло!.. Руку сводитъ! Фу! Фу! ломаетъ… но все равно! Оттерплюсь, но не отстану!.. Признавайтесь или гибель мнѣ и вамъ! Что вы дѣлаете изъ моей Олимпіады? а?
Тихобразовъ. Ей-Богу, ничего!
Кусаковскій. Вздоръ! она вамъ понравилась! Вы ее завлекаете! Она бредитъ вами!
Тихобразовъ. Капитанъ Пусть она бредитъ — такъ же какъ и вы теперь, я буду только смѣяться надъ вами обоими!
Кусаковскій. Каковъ собака?!
Тихобразовъ. Каковъ бы я ни былъ, но чтобъ наконецъ вы отстали отъ меня, скажу прямо: я еще не сошелъ съ ума, чтобъ завлекать такую вдову какъ ваша Олимпіада! а что она бредитъ будто бы мною, такъ тутъ вы сами виноваты! да! вы значитъ не умѣете нравиться, вы только кричите да ругаетесь, а надо быть любезнымъ, добрымъ, нѣжнымъ! У васъ на языкѣ безпрестанно собака, да собака! Прилично ли это? вы и вамъ подобные, которые только командуютъ, — на всѣхъ кричатъ, да грозятъ безъ толку, теперь не страшны, а только смѣшны! Да! Я бы никогда не сказалъ вамъ этого, но вы наконецъ меня вынудили къ тому! Подумайте же, до чего вы отстали отъ времени, что я, мальчикъ передъ вами, и учу старика какъ надо ему умнѣе вести себя! Стыдитесь, капитанъ! (отходитъ къ средней двери).
Кусаковскій (озадаченный). Каковъ соб… т. е. каковъ-же мальчикъ? а? какъ-же это? смѣетъ читать мнѣ натацію… т. е. по нашему, просто, распекаетъ!… И я собака, ни — ни! Вѣдь это… противъ всякой субординаціи! Это, по нашему, волтеріянство!
Тихобразовъ (смотря въ двери). А! Вотъ они! И оба кажется идутъ сюда… это любопытно… (Кусаковскому) Капитанъ, если вы преданы Алексѣю Николаичу, лучше помогите мнѣ, дѣло очень важное; побудьте за этими дверьми, и послушайте, — только ради Бога ни слова! (ведетъ ею направо въ дверь за библіотеку).
Кусаковскій. Что это? что еще за новости?..
Тихобразовъ. Ради Бога, помолчите только! (идетъ санъ налѣво за библіотеку). О, судьба! Помоги мнѣ обнаружить истину! (скрывается.)
Керченскій (торопливо). Ихъ ужъ здѣсь нѣтъ… тѣмъ лучше, мой другъ, мы здѣсь можемъ откровенно объясниться и условиться какъ надо дѣйствовать. Ты, какъ видно, очень хорошо расположилъ старика въ свою пользу?
Хрибзовичь. Да, онъ гораздо добрѣе и довѣрчивѣе, чѣмъ я полагалъ. (Осматривая комнату) А! это его библіотека… очень полна, и изрядно устроена… онъ самъ хотѣлъ мнѣ показать ее, сегодня…
Керченскій. Не объ этомъ рѣчь, любезный Альбертъ. Скажи откровенно, какъ ты объяснялся съ старикомъ на счетъ моего сватовства? что? какъ онъ принялъ гвое ходатайство?
Хрибзовичъ. Любезный другъ! я все это время не тѣмъ былъ занятъ. Я хлопоталъ знакомиться со всѣмъ домомъ, мнѣ необходимо было прежде всего ходатайствовать за себя.
Керченскій. Да, конечно, однако, ты обѣщалъ.
Хрибзовичъ. Да я и начиналъ уже слегка выхвалять твои достоинства, старикъ мнѣ не противорѣчивъ… впрочемъ, намъ было не дотого. Мы такъ подробно осматривали всѣ хозяйственныя заведенія, а ты понимаешь, что въ такія минуты все вниманіе обращено на то толь о, что передъ глазами,
Керченскій занятый чѣмъ-то). Да, твоя правда… впрочемъ, что бы ни было… я уже не отступлю… ну, а дальновидная старуха, тоже, кажется, рѣшительно полюбила тебя?
Хрибзовичъ. О, да! Нѣсколько пошлыхъ, льстивыхъ фразъ, въ похвалу ея уму, ея примѣрному управленію, и, разумѣется, занятая собою старушка сейчасъ обратила на меня все свое вниманіе. Я даже, послѣ обѣда, не полѣнился ей въ угожденіе осмотрѣть всѣ ея домашнія кладовыя! Безсовѣстно хвалилъ всякій вздоръ, пересматривалъ съ любопытствомъ всѣ домашнія работы, ну и этимъ конечно доказалъ ей, что я большой знатокъ во всемъ! По всему видно, что здѣсь осуществятся всѣ мои планы… даже тѣ, о которыхъ я и не думалъ.
Керченскій. Поздравляю тебя и желаю полнаго успѣха!
Хрибзовичъ. Какъ-бы мнѣ только, по секрету теперь переговорить съ Натальей Семеновной? мнѣ необходимо узнать отъ нея объ одномъ важномъ дѣлѣ… впрочемъ, она дала мнѣ слово….
Керченскій. Нѣтъ, мой другъ, теперь она занята очень серьезнымъ дѣломъ съ моей Любошкой. До завтра ты ужъ пожалуста не отвлекай ее, она за меня хлопочетъ.
Хрибзовичъ. До завтра? что же это такое?
Керченскій. Ахъ, Альбертъ! Я теперь въ такомъ положеніи, что боюсь даже и истинному другу сдѣлать признаніе! завтра ты все узнаешь, а теперь я бѣгу все какъ должно приготовить. До свиданья! (уходитъ.)
Хрибзовичъ. Мишель! что ты затѣваешь? дай понять себя…
Керченскій. Ей Богу мнѣ некогда! времени такъ мало… до свиданія! (уходитъ.)
Хрибзовичъ. Чортъ возьми! Онъ въ такомъ волненіи… не хотѣлъ даже мнѣ сказать… нѣтъ, другъ любезный, если ты думаешь меня одурачить, это не такъ легко… я теперь ясно вижу, что въ этомъ домѣ все должно покориться моему вліянію! легковѣрный старикъ, уже на моей сторонѣ! 10 ть тысячъ на устройство паровыхъ мельницъ сегодня же будутъ у меня въ рукахъ а при такихъ счастливыхъ обстоятельствахъ, я ничего не хочу выпустить изъ рукъ!
Кандазурова. Альбертъ Александровичъ! а васъ тамъ ищѣтъ нашъ хозяинъ.
Хрибзовичъ. А!.. я сейчасъ… но благодарю васъ отъ души, что вы сдержали обѣщаніе переговорить со мною…
Кандазурова. Развѣ вамъ можно въ чемъ нибудь отказать? Вы такъ ко всѣмъ внимательны, такъ любезны… Кстати же, Любушка теперь, Богъ знаетъ отчего, заперлась въ своей комнатѣ. и я пока свободна. Ну, говорите же, для чего вы такъ желали меня видѣть?
Хрибзовцчъ. Наталья Семеновна! Я не люблю прибѣгать къ хитростямъ и уловкамъ. Сколько могъ по опыту замѣтить, я нашелъ что вы женщина умная, безъ предразсудковъ… Эти качества, въ наше время, всегда ведутъ къ утѣшительнымъ результатамъ. Вотъ видите ли, Алексѣй Николаичъ и его жена съ удовольствіемъ согласились осуществить всѣ мои планы и проекты, видя отъ нихъ въ будущемъ огромныя выгоды. На дняхъ мы согласились вмѣстѣ объѣхать всѣ сосѣднія помѣстья, и пригасить компаніоновъ для учрежденія здѣсь новой акціонерной компаніи. А нынче, сверхъ того, я получаю отъ Алексѣя Николаича 10-ть тысячъ рублей на покупку паровыхъ машинъ для его новыхъ мельницъ; но это еще не все, что мнѣ нужно для полнаго успѣха.
Кандазурова. Что же еще вамъ угодно?
Хрибзовичъ. Узнавши васъ и полюбя всѣмъ сердцемъ, я хочу заключить съ вами навсегда прочный, дружескій союзъ!
Кандазурова (обрадованная). Какъ! вы удостоиваете меня?..
Хрибзовичъ. Позвольте договорить. Но моимъ соображеніямъ, здѣсь, безъ особеннаго труда, можно всѣмъ воспользоваться. И такъ, я рѣшилъ, что мнѣ слѣдуетъ жениться на Любовь Алексѣевнѣ.
Кандазурова. Какъ! что вы! это невозможно!
Хрибзовичъ (спокойно). Пустяки! Мнѣ и вамъ должно быть все возможно! другъ мои — Мишель Керченскій — пустой, ничтожный человѣкъ! я уже описалъ его Алексѣю Николаичу подробно, стало быть съ этой стороны я покоенъ.
Кандазурова. По позвольте, какъ же это? Любушка влюблена страстно въ Мишеля…
Хрибзовичъ. И это пустяки! Это ничего, пустая дѣтская вспышка. Вы должны ее разочаровать на счетъ достоинствъ Мишеля, и нравственно дѣйствовать въ мою пользу, а все остальное я беру на себя.
Кандазурова (съ затрудненіи). Ахъ, Боже мой, все таки это невозможно! у меня съ Керченскимъ есть солидное такое условіе, за что же должны пострадать мои интересы?.. Л, дѣвица бѣдная… я обязана обезпечить нѣсколько свою будущность…
Хрибзовичъ. Понимаю. Сколько онъ обѣщалъ вамъ за всѣ хлопоты?
Кандазурова. Альбертъ Александровичъ… я такъ дорожу честью здѣшняго дома, что… только за… за десять тысячъ рѣшилась устроить бракъ Мишеля.
Хрибзовичъ (быстро идетъ къ столу и пишетъ). А!.. Немного же… вотъ вамъ обязательство… въ 15-ть тысячъ… послѣ же свадьбы вы еще получите отъ жены моей… такую же сумму… и останетесь при этомъ моимъ неизмѣннымъ другомъ, да, сверхъ того, и полною хозяйкою въ моемъ домѣ! довольны ли вы? (предлагая ей обязательство).
Кандазурова. Да… Въ такомъ случаѣ, конечно… я должна по совѣсти отдать вамъ справедливость…
Хрибзовичъ. Ну, стало быть дѣло это кончено. Оба старика, я вижу, слабы, недолго проживутъ… они должны скоро очистить намъ поле для нашихъ дѣйствій. Съ вашей помощью, мой другъ, я распоряжусь имѣніемъ и молодой женой по своей системѣ. Вонъ отсюда всѣхъ этихъ пошлыхъ, глупыхъ сосѣдей, ничтожныхъ библіотекарей, всю эту деревенскую дрянь! мы будемъ жить не такъ пошло, а какъ живутъ современные люди въ просвѣщенной Европѣ. Не правда ли, моя милая Natalie?
Кандазурова (въ восторгѣ). О, да! вашъ умъ, ваши рѣдкія качества, я вижу, въ состояніи всѣхъ насъ пересоздать! Дай Богъ вамъ полнаго успѣха! Ахъ, еслибъ только скорѣе эти несносные старики развязали намъ руки!..
Хрибзовичъ. О, этого ждать недолго! (беретъ ее подъ руку и ведетъ къ средней двери).
Кусаковскій (нѣсколько высовываясь изъ-дверей). А!.. Како вы собаки?!
Тихобразовъ (также показываясь, вполголоса капитану). Слышали, капитанъ?..
Кусаковскій. Слышу, братецъ! и готовъ разорвать ихъ на части!!
Тихобразовъ. Тсъ! тише!..
Эзельскій. А! они ужъ здѣсь! а я съ женой ищу васъ по всему дому. Ну, что, мой милый Альбертъ Александрычъ. Хорошо ли вы разсмотрѣли мою библіотеку?
Хрибзовичъ. Признаюсь, Алексѣй Николаичъ, не успѣлъ еще… она такъ обширна… такъ богата… что…
Эзельскій. Да, есть что почитать… вотъ ужъ тутъ, какъ говорится, ума палата!
Софья Васильевна (съ важностію). Такой библіотеки, Альбертъ Александрычъ, я увѣрена, и въ столицахъ у нашихъ баръ не у многихъ можно найдти. Я и мои Алексисъ не жалѣемъ ничего для пользы просвѣщенія!
Пичушка (выразительно). Ахъ, матушка Софья Васильевна, вы, съ супругомъ, просто благодѣтели всего нашего уѣзда! при нынѣшней страшной дороговизнѣ на все, мы, грѣшные, едва имѣемъ и хлѣбъ насущный, но вы, ко всеобщему утѣшенію, питаете насъ еще и умственной пищею!
Эзельскій (Хрибзовичу). Это, Елисѣй Степанычъ Пичушка! нашъ добрый сосѣдъ, страшный экономъ, и вѣчно жалуется на дороговизну.
Хрибзовичь. Что жъ, благоразумная экономія въ наше время необходима. (Пичушкѣ) Очень пріятно будетъ познакомить ея съ вами…
Пичушка. За особенную честь почту-съ… милости просимъ въ нашъ убогій уголокъ… радъ буду принять человѣка съ просвѣщенными понятіями, только не взыщите, безъ роскоши, сами знаете: нынче все такъ дорого! ой! ой!
Эзельскій. А гдѣ же нашъ юный библіотекарь?..
Тихобразовъ (выходя изъ за библіотеки раскланивается со всѣми улыбаясь.)
Эзельскій. Ну, любезный другъ, мы, видитъ, пришли къ тебѣ въ гости…
Кусаковскій (также выходитъ). И я здѣсь, собака!
Эзельскій. А!
Хрибзоничъ (тихо Кандазуровой.) Какъ! что это? они оба были здѣсь, и вѣрно слышали насъ?..
Кандазурова (ему тихо). Можетъ ли быть! я не думаю… впрочемъ, я вижу его дерзкую улыбку…
Хрибзовичъ. Нѣтъ ли тамъ другаго входа?
Кандазурова. Не знаю навѣрно, кажется, есть. (Незамѣтно проходитъ туда, откуда вышелъ Тихобразовъ.)
Кусаковскій (самъ съ собою). Чортъ передери! я взбѣшонъ! Я… я… я не знаю что мнѣ дѣлать? (поглядываетъ грозно на Хрибзовича.)
Эзельскій. Ну, Діомидъ Петровичъ, объясни же вотъ Альберту Александрычу, что есть замѣчательнаго въ твоемъ книгохранилищѣ: онъ очень интересуется…
Тихобразовъ (улыбаясь смотритъ на Хрибзовича — ему) Съ большимъ удовольствіемъ… (поочередно показываетъ разные шкафы, начиная съ правой стороны отъ актера). Вотъ здѣсь, отдѣлъ первый: древняя, средняя и новая исторія. А здѣсь географія и статистика… а тутъ собрано почти все, что относится къ нашей духовной литературѣ.
Хрибзовичъ. А! Прекрасно!.. (Присматриваясь ближе) А тутъ, кажется, вся изящная словесность? да, всѣ наши лучшіе поэты и прозаики?..
Эзельскій. О, разумѣется. Даже многіе, сколько мнѣ помнится, въ двойныхъ и тройныхъ экземплярахъ.
Тихобразовъ (По временамъ глядитъ на Хрибзовича, продолжая улыбаться). Точно такъ-съ. Вотъ тутъ Физика, механика и архитектура… здѣсь, вотъ, отдѣлъ сочиненій медицинскихъ.
Хрибзовичъ. Честь вамъ и слава, Алексѣй Николаичъ! да просто надо во всѣхъ газетахъ писать объ вашей чудной библіотекѣ! вѣдь это драгоцѣнность!
Софья Васильевна. Да вотъ, Елисѣй Степановичъ въ нашихъ губернскихъ вѣдомостяхъ ужъ одну статейку помѣстилъ, и очень порядочно.
Пичушка (съ чувствомъ). Помилуйте! да я готовъ бы издать отдѣльную на свой счетъ брошюру о вашей великолѣпной библіотекѣ, да только невозможно: нынче такая дороговизна на на все! о охъ!
Тихобразовъ (продолжаетъ). Вотъ тутъ, все, что вышло у насъ но домоводству и сельскому хозяйству; тутъ изданіе сельско-хозяйственной библіотеки.
Хрибзовичъ (разсматривая), Да, эта часть литературы нынче въ короткое время чрезвычайно развилась… давно, давно пора… знаете, всеобщая потребность…
Кусаковскій (съ намѣреніемъ). Да, да, нынче такая развилась потребность на пріобрѣтенія всякаго рода; но за то такъ вотъ и ждешь, какъ иной варваръ обманетъ да въ лѣсъ уйдетъ!
Эзельскій. Почему же? нѣтъ, для меня, я вамъ скажу, это самое интересное, самое полезное чтеніе.
Софья Васильевна. И для меня, признаюсь, также. Діомидъ Петровичъ принесите мнѣ ужо послѣднее изданіе «Опытной русской хозяйки.»
Тихобразовъ (кланяясь ей почтительно очень замѣтно улыбается).
Софья Васильевна (тихо мужу). Что это? Твой библіотекарь нынче, кажется, ведетъ себя совсѣмъ неприлично! ужъ и при всѣхъ улыбается такъ, какъ будто я ему сказала что нибудь смѣшное! это преобидно!
Эзельскій (также ей). Это оттого, мой другъ, что онъ., впрочемъ послѣ ты все узнаешь.
Тихокразовъ. Вотъ здѣсь полное собраніе всѣхъ романовъ, повѣстей расказовъ… также всѣ журналы и газеты… (обращаясь къ двери, въ которой также книги.) А здѣсь вообще собрано все, что относится до разныхъ новѣйшихъ открытій…
Кандазурова (выходитъ изъ-за дверей, на которыя Тихобразовъ указываетъ).
Эзельскій. Ба! Наталья Семеновна! куда вы тамъ забрались?
Кандазурова. Я такъ… я знаете… изъ любопытства…
Кусаковскій. Вѣрно интересовались, матушка, какимъ нибудь особеннымъ открытіемъ?
Кандазурова (подходя къ Хрибзовичу). Нѣтъ… просто такъ, хотѣлось осмотрѣть… (тихо ему) тамъ нѣтъ никакого выхода.
Хрибзовичъ. Значитъ, они насъ слышали! теперь, я понимаю его улыбку!
Пичушка (подходя къ ней). Вашу драгоцѣнную ручку, матушка, Наталья Семеновна…
Кусаковскій (отстранивъ отъ нея Пичугину, тихо ему). Не цалуй! укуситъ! (Насмѣшливо Пичушкѣ). Ты радъ бѣжать за версту, чтобъ только приложиться къ ручкѣ! берегъ бы сапоги-то, когда нынче такая дороговизна.
Пичушка. Да! смѣйся! я вонъ слышалъ, что скоро все будетъ еще вдвое дороже!.. О — охъ!
Тихобразовъ (Эзельскому тихо.) Алексѣй Николаичъ! мнѣ очень нужно на единѣ поговорить съ вами!
Эзельскій. Хорошо, хорошо. (Хрибзовичу) Ну, что? что же вы скажете о нашей библіотекѣ?
Хрибзовичъ (становится подлѣ Тихобразова). Разумѣется, что и всякій долженъ сказать: во всѣхъ отношеніяхъ прекрасно! великолѣпно!.. Честь вамъ и слава! (Тихо Тихобразову) Молодой человѣкъ! мнѣ нужно съ вами объясниться по секрету.
Тихобразовъ (наклоненіемъ головы даетъ знать, что онъ согласенъ, причемъ на лицѣ юноши выражается замѣтная улыбка.)
Софья Васильевна. Теперь только надо, чтобъ всѣ наши сосѣди оцѣнили это, полюбили, и охотно посѣщали нашу прекрасную библіотеку…
Кусаковскій. Будемъ, матушка, будемъ, и читать будемъ, и почитать васъ; (тихо ей) мнѣ надо съ вами, Софья Васильевна, поговорить тихонько это всѣхъ!
Софья Васильевна. Хорошо. (Ко всѣмъ) Ну, пойдемте же… въ 3 часовъ всѣхъ прошу васъ къ чаю, господа. Для дорогаго пріѣзжаго гостя надо намъ постараться провести время не скучно.
Всѣ. Будемъ, будемъ, постараемся какъ умѣемъ…
Кандазурова (тихо Кусаковскому). Мнѣ надо, капиталъ, на единѣ поговорить съ вами! (Уходитъ за хозяевами, кромѣ Кусаковскаго и Тихобразвоа.)
Кусаковскій (грозно посмотрѣвъ на нее.) Со мною то?! гмъ! извольте-съ! только тогда, когда я поуспокоюсь; а теперь я въ такомъ опасномъ для всякаго состояніи, что кажется не уважу ни пола, ни возраста!
Кандазурова (тихо ему). Неужели?.. Впрочемъ, знайте: что все вздоръ, все пустяки, на которыя не стоитъ и обращать вниманія! (быстро уходитъ.)
Кусаковскій. А? какова, чортъ передери? это наставница! это компаніонка въ благородномъ семействѣ! нѣтъ! это женскаго рода дьяволъ въ кринолинѣ! (бросаясь къ Тихобразову который провожалъ уходящихъ, крѣпко обнимаетъ и цѣлуетъ ею). Благородный юноша! виноватъ! я ошибся въ тебѣ! плюнь на меня урода, и позволь облобызать тебя такъ, какъ я еще не лобызалъ и роднаго сына! (Приходя въ сильный гнѣвъ) А? вотъ, братъ, собаки-то! вотъ архи-іуды! а? что же ты намѣренъ дѣлать, юноша? и что мнѣ предпринять? а?
Тихобразовъ. Надо прежде всего спасать честь дома, но только вы дайте мнѣ все хорошенько обдумать, не подымайте бури преждевременно. Ступайте, слѣдите только за всѣми, наблюдайте, и больше пока ничего…
Кусаковскій. Иду, бѣгу, лечу… а кровь-то во мнѣ, кровьто, такъ горячимъ ключемъ и клокочетъ!.. (идетъ и вдругъ возвращается). Чортъ передери! ба! моя Олимпіада-то! вотъ она! видно выжидала нарочно чтобъ здѣсь перемолвить съ вами безъ свидѣтелей… идетъ сюда!..
Тихокразовъ. А! хорошо же, ужъ за одно… чтобъ она перестала со мною нѣжничать, я ее разочарую, только вы мнѣ не мѣшайте…
Кусаковскій. А! ладно! я опять туда-же… О, юноша! докажи же, что ты истинно-благороденъ, собака! (скрывается за ту же дверь гдѣ былъ).
Тихобразовъ (въ волненіи). Боже мои! успѣю ли я все вывести наружу?.. что, если старики мнѣ не повѣрятъ? но, слава Богу, что этотъ капитанъ слышалъ все, онъ засвидѣтельствуетъ!
Шарикова (входя). Ахъ, онъ здѣсь, мой несравненный!
Тихобразовъ (смѣясь). Кто это, несравненный? вашъ капитанъ?
Шарикова. О, нѣтъ! но капитанъ… а ты! ты! (напѣваетъ): О ты, съ которымъ нѣтъ сравненья!..
Тихобразовъ. Олимпіада Ксенофонтовна! ваше странное обращеніе со мною, ваши взгляды, извините, такъ меня конфузятъ, что я рѣшительно не знаю что мнѣ дѣлать? пощадите меня!
Шарикова (съ увлеченіемъ). О, не конфузьтесь! что же мнѣ-то дѣлать съ своимъ бѣднымъ сердцемъ?
Тихобразовъ. Да не дѣланіе ничего, а отдайте его скорѣе пылкому капитану…
Шарикова (съ восклицаніемъ.) Ахъ! окомъ вы напоминаете! знаете ли вы. что это за страшное существо? можетъ ли сердце мое лежать къ нему, когда онъ ужасаетъ меня? когда онъ бѣсится, кричитъ и выражается всегда такъ прозаически! моя поэтическая душа жаждетъ симпатіи, нѣжнаго вниманія, глубокаго чувства, а онъ, что слово, то сейчасъ собака! фи! это невыносимо!
Тихобразовъ. Да, это, конечно, его большой недостатокъ, но любя васъ онъ исправится. За то какое у него рыцарское, открытое сердце! Какъ онъ любитъ васъ! какъ безкорыстно онъ преданъ вамъ!
Шарикова. А ты! ты еще такъ молодъ, что не умѣешь любить никого?
Тихобразовъ. Ей-Богу, не умѣю!
Шарикова (декламируя).
Ты молодъ, холоденъ, не вѣдалъ злой напасти.
Ты не узналъ еще, палящей сердце страсти?
Тихобразовъ. И знать ее не хочу! я еще только сбираюсь учиться жить. Такъ пожалуста оставьте меня преслѣдовать и сжальтесь надъ добрымъ капитаномъ! (подражая ея декламаціи).
А если вы ко мнѣ начнете приставать,
И буду вѣчно васъ глубоко презирать!!
Шарикова (ему вслѣдъ). Жестокій!!.
Кусаковскій (выходя). Жестокая!!
Шаронова (испугавшись). Ахъ!.. (падаетъ на стулъ.)
Кусаковскій (громогласно). Ужаснѣйшая изъ жесточайшихъ!!!
Шарикова. Ахъ, ты подслушалъ насъ!.. ты унизился до шпіонства!..
Кусаковскій (становясь на одно колѣно). Смотри! для тебя я на всякое униженіе готовъ! Олимпіада! дѣлай изъ меня что тебѣ вздумается, я не могу тебя оставить!
Шарикова. Ахъ, Борисъ! Борисъ!..
Кусаковскій. Да я боролся съ собою сколько времени, но все напрасно!
Шарикова. У тебя, конечно, я замѣчаю, есть много чувства, но чувства эти загрубѣлыя, какія-то армейскія…
Кусаковскій (пламенно). Да за то самыя истинныя, матушка!..
Шарикова. Твои выраженія такъ грубо-прозаичны! подумай, безъ собаки ты слова не молвишь!
Кусаковскій. Ты! ты замѣнишь собою всякое мое слово! Олимпіада! пышка моя! дай только слово быть моею!
Шарикова. Ахъ, Борисъ, какъ ты пристаешь! меня даже въ краску бросаетъ!..
Кусаковскій. Эхъ, да ужъ у меня такой прилипчивый характеръ! Олимпіадушка! а какъ мы заживемъ-то! Султанъ турецкій позавидуетъ! весь уѣздъ нашъ до ушей ротъ разинетъ! дѣтей-то сколько у насъ будетъ! Господи!..
Шарикова. Капитанъ! пощадите мою скромность!
Кусаковскій. Нѣтъ! не могу! зарѣжь меня, дурака, я не отстану!
Шарикова. Боже мой! какъ иные мужчины жестоко привязчивы! невольно я теперь вспоминаю одно изъ моихъ задушевныхъ стихотвореній, когда я овдовѣла…
(протяжно) О, женщины! какъ мы несчастны!
Въ мужчинъ нѣтъ вѣры въ наши дни!
Всѣ на словахъ — любезны, страстны…
На дѣлѣ жъ — деспоты они!..
Любила мужа я какъ друга,
И онъ любить меня клялся,
Но, скоро долгъ забывъ супруга,
Безумной страсти предался,
И страшно вымолвить!.. (шопотомъ) спился!!!
Кусаковскій (съ увлеченіемъ). Матушка! я клянусь, буду всячески воздерживаться! въ присутствіи любимой жены не поддамся никакому искушенію!..
Шарикова (нѣжно). Нѣтъ, капитанъ! вы въ этомъ отношеніи тоже, я знаю, слабое существо…
Кусаковскій. Можетъ быть, но вѣдь ты же была виновата! твое тиранство заставляло меня; я былъ въ отчаяніи..
Шарикова. Неужели? стало быть, если брачныя узы соединятъ насъ, ты будешь держать себя приличнѣе? будешь нравственнѣе?
Кусаковскій. Но стрункѣ буду ходить! кромѣ назначенной мнѣ порціи, въ ротъ ничего не возьму! Олимпіада Ксенофонтовна! умилосердись же, жизнь или смерть!
Шарикова (вздыхая). Увы! какъ трудно слабой женщинѣ бороться противъ энергическихъ порывовъ мужчины! такъ и быть, — вотъ тебѣ рука моя!..
Кусаковскій (въ восторгѣ). Ура: побѣдилъ!! каковъ же я, собака?
Шарикова. Опять!! это невыносимо! (уходитъ).
Кусаковскій. Матушка! въ послѣдній разъ! не буду! сорвалось съ языка! не буду! чортъ меня передери не буду!.. (слѣдуетъ за нею).
ЭЗЕЛЬСКІЙ (въ волненіи) и ЛЮБУШКА (ходятъ по комнатѣ продолжая начатый разговоръ).
Любушка (ластясь къ отцу). Папаша! ради Бога, успокойте меня, увѣрьте, что я тутъ нисколько не виновата!
Эзкльскій (постепенно разгорячаясь). Нѣтъ, душа моя, тутъ всѣ виноваты! а больше всѣхъ я и жена, я не могу простить себѣ, что ввѣрилъ твою неопытность такой презрѣнной, безсовѣстной наставницѣ конечно, хоть жена моя, слывя женщиной проницательной, могла бы ближе меня слѣдить за вами, могла бы хоть по инстинкту угадать наконецъ что за люди окружаютъ насъ?.. но, теперь, я вижу, что ея мнимая проницательность смѣшна, и ровно не значитъ ничего! да! хоть больно, обидно будетъ для нашего самолюбія, но должно сознаться, что мы, старики, точно ослабѣли, отстали, сдѣлались близорукими, мы дѣлаемъ очень серьезно непростительныя глупости въ жизни, воображая, что дѣлаемъ все умно и справедливо, — а между тѣмъ, въ это же время какой нибудь юноша, какъ мой Діомидъ Петровичъ, пристально глядитъ на все что мы дѣлаемъ, понимаетъ, и, не смѣя остановить нашихъ глупостей, — только улыбается! (Внѣ себя) Чтожъ! пусть же его продолжаетъ! пусть! я съ женой долженъ быть осмѣянъ! да! и съ чего это мы всѣ забрали въ голову, что въ насъ ничего нѣтъ смѣтнаго? вздоръ! каждый нашъ шагъ достоинъ осмѣянія! и всякій порядочный человѣкъ согласенъ, что —
"Смѣяться, право, не грѣшно
"Надъ тѣмъ, что кажется смѣшно!!!
(бросается въ кресла.)
Любушка (цѣлуя руки отца). Папенька! ради Бога, успокойтесь…
Эзельскій. Хорошо, хорошо, я успокоюсь… но только тогда, когда мой юноша довершитъ все, что онъ такъ хорошо началъ. Благодарю тебя, дитя мое, что ты послушалась его и призналась мнѣ во всемъ… ты поняла, что вашъ поступокъ убилъ бы меня, старика? не правда ли? А послѣ, ты сама увидишь, что твоя дѣтская привязанность къ этому Керченскому, къ его обольстительнымъ увѣреніямъ, скоро совсѣмъ охладѣетъ, я увѣренъ даже, что ты бы и не подумала выбирать себѣ такъ рано жениха, еслибъ не коварные совѣты твоей продажной наставницы! она даже осмѣлилась мнѣ самому предлагать его въ зятья.
Любушка. Ахъ, папа… но я до сихъ поръ еще не могу привыкнуть къ мысли, чтобъ Мишель имѣлъ дурные замыслы. Онъ такъ нѣжно, съ такимъ убѣжденіемъ клялся составить мое счастіе…
Эзельскій. Не вѣрь! все это только былъ злой умыселъ, чтобъ обманутъ тебя и насъ всѣхъ! — Но ты видишь, что какъ-будто само Провидѣніе спасло тебя отъ ужаснаго проступка.
Любушка. Да! какъ только я увидѣла, что Діомидъ Петровичъ былъ тамъ же, и слышалъ насъ, я невольно пришла въ ужасъ! Когда же онъ шепнулъ мнѣ: «не вѣрьте ничему, васъ хотятъ обезславить, погубить, бѣгите къ отцу и откройте ему все»… Тогда я, какъ безумная, бросилась оттуда, прибѣжала въ свою комнату, заперлась на замокъ, и долго долго плакала, не смѣя ни на кого взглянуть!.. Наталья Семеновна нѣсколько разъ стучалась ко мнѣ, даже требовала чтобъ я впустила ее къ себѣ, но я не въ силахъ была тронуться съ мѣста, и въ первый разъ почувствовала невольно, что я боюсь ея!..
Эзельскій (разстроенный). Бѣдное дитя! по теперь, въ объятіяхъ отца, ты спасена отъ всѣхъ коварныхъ искушеній! съ этой минуты я ни кому не повѣрю тебя! надѣйся на меня, и знай, что я съ умѣю устроить твою будущность лучше и надежнѣе всѣхъ! вотъ, Богъ дастъ, какъ я ознакомлюсь хорошенько съ Альбертомъ Александрычемъ, узнаю его мысли, намѣренія, тогда… вотъ подобнаго зятя пріятно имѣть въ семействѣ! Однако, объ этомъ послѣ… ступай, душа моя, къ себѣ и жди, пока къ чаю я самъ не позову тебя.
Любушка. Хорошо, папаша. Но если опять захочетъ видѣть меня Наталья Семеновна?
Эзельскій. Боже тебя сохрани! скажи ей прямо, что я запретилъ вамъ быть вмѣстѣ! она вѣрно пойметъ это, и не будетъ настаивать. Ступай, ступай, мнѣ надо теперь переговорить съ моимъ юношей.
Любушка (сама себѣ). Ахъ, Боже мой! чѣмъ все это кончится? страшно подумать (уходитъ).
Эзельскій (пройдя нѣсколько разъ по комнатѣ). Неблагодарныя! за всю мою доброту вдругъ задумать отплатить мнѣ безславіемъ, позоромъ!.. О! погодите же! вы должны узнать, что честный мой домъ нельзя оскорблять безнаказанно!
Кандазурова (въ волненіи). Алексѣй Николаичъ! помилуйте, здѣсь на меня взводятъ, кажется, самую оскорбительную клевету! вы меня знаете, что я всегда веду себя безукоризненно, что я всегда дорожила и дорожу своею честію… а между тѣмъ, вашъ сумазбродъ капитанъ и вашъ молодой библіотекарь осмѣиваются подозрѣвать, что будто бы я… о! это ужасно! я… я не нахожу словъ выразить вамъ мою обиду! согласитесь, я кажется, доказала, что честь и нравственность для меня выше всего? однимъ словомъ, вы, Алексѣй Николаичъ, обязаны заставить молчать безумныхъ клеветниковъ! (сквозь слезы) Боже мой! Боже мой! вотъ наша участь: живешь, стараешься всѣми умственными средствами быть примѣрнаго поведенія, учишь ввѣренное тебѣ дитя всему хорошему, доброму, стоишь за нравственность… и что же намъ наградою? Однѣ обиды и клеветы! (утираетъ платкомъ глаза) это ужасно!…
Эзельскій (едва удерживая гнѣвъ про себя). О! проклятая лицемѣрка!.. (ей) хорошо, хорошо, сударыня, я постараюсь, чтобъ честь и нравственность были уважаемы въ моемъ домѣ… я… я понимаю вашъ гнѣвъ… я самъ за это готовъ на все!… ступайте къ гостямъ… не прибѣгайте ни къ какимъ оправданіямъ, я все это устрою…
Кандазурова (про себя). Кажется, онъ повѣрилъ моимъ слезамъ?.. (Ему) Да, ради Бога, Алексѣй Николаичъ, защитите меня… заставьте молчать этихъ безумцевъ, иначе я… не смотря на всю мою преданность къ вашему семейству, принуждена буду оставить вашъ домъ.
Эзельскій (теряя терпѣніе). Да, да, я знаю… ступайте, ради Бога! оставьте только меня…
Кандазурова (про себя). Иду., ну, пусть ихъ теперь болтаютъ что хотятъ, я нарочно предупредила старика (уходитъ).
Эзельскій (вздыхая свободно). Фу! еще минута, и я бы не въ состояніи былъ владѣть собою!.. Каково безстыдство? и она смѣетъ еще говорить о своей нравственности!.. ну, проницательная женушка, отличилась мы выборомъ! просто срамъ! стыдно на людей смотрѣть!..
Тихобразовъ (входитъ поспѣшно). Добрый Алексѣй Николаичъ! узнали ли вы что нибудь отъ Любовь Алексѣевны?
Эзельскій (жметъ дружески ему руку). Все, все мой другъ! Благодарю тебя, благодарю за твою ко мнѣ привязанность!
Тихобразовъ. О, помилуйте, я не ищу никакой благодарности, потому что, можетъ быть… Да! вы еще узнаете такія новости, которыя я даже теперь боюсь и открыть вамъ… пойдемте въ вашъ кабинетъ, пока собираются къ чаю, мы успѣемъ можетъ быть…
Эзельскій. Возможно ли! что же еще?
Тихобразовъ (выразительно). Алексѣи Николаичъ! къ счастію моему и вашему, что вспыльчивой капитанъ можетъ засвидѣтельствовать все, что я намѣренъ сегодня открыть. Скажите: неужли вы хотите дать еще денегъ этому Альберту Александровичу?
Эзельскій. Да! я уже далъ ему десять тысячъ на покупку паровыхъ машинъ…
Тибразовъ. Боже мой! какая слѣпая довѣренность! но пойдемте, здѣсь проходная комната, нельзя говорить всего…. (оглядываясь) А! вотъ кажется, идутъ… пойдемте, въ вашъ кабинетъ, я вамъ до чаю все открою подробно, и вы рѣшите сами что намъ дѣлать?..
Эзельскій. Боже мой! что же еще такое? ты наконецъ меня пугаешь. (Оба уходятъ.)
Тихобразовъ. Пойдемте!..
Кусаковскій. Ну, голубчикъ Ефимушка, ты какъ староста, я знаю, лихая собака! ты не дашь промаха, съумѣешь распорядиться?
Гавриловъ (низко кланяясь). Съ нашимъ удоволствомъ, Вашевысокоблагородіе! если только батюшка-баринъ прикажутъ… можно-съ.
Кусаковскій. Да я нарочно тебя и привелъ сюда, чтобъ ты получилъ приказаніе отъ самаго барина.
Гавриловъ. Слушаемъ-съ. У меня ужъ знаете, батюшка, такая политика: барское слово — сполнимъ; а ежели мало-маля, эвдакъ, безъ позволенія, на свой страхъ, не предводительствуемъ — ничѣмъ-съ. Потому, батюшка, послѣ, значитъ, отвѣтъ держи… ну, а намъ свои грѣшные животы тоже дороги-съ.
Кусаковскій. Знаю, собака, знаю. Главное вотъ въ чемъ: что кто бы ни вздумалъ тихонько уѣхать отсюда — лошадей ни-ни! ни кому! даже если есть и чу а: іи лошади — остановить всѣхъ! понимаешь?
Гавриловъ. Тэкъ-съ… понимаемъ-съ… сирѣчь, то есть, значитъ, ничего, никому? Это намъ пріитно-съ… намъ таперича лошадки дброги, значитъ, работаютъ, уборка всякая таперича.
Кусаковскій. Знаю! но чтобъ три тройки однако были готовы непремѣнно!
Гавриловъ (почесывая бороду). Какъ же, то есть, эвго? лошадей, выходитъ, никому, а три тройки, значитъ, подай? ваше высокоблагородіе, вы мнѣ, значитъ, непонятную совсѣмъ музыку заводите.
Кусаковскій. Дуракъ ты, братецъ, а еще староста!
Гавриловъ. Это-съ мы понимаемъ-съ. Извѣстно, мы мужичье, люди тёмные, въ арихметикѣ просвѣщенія не имѣемъ-съ; но, смекаломъ Господь Богъ не обидѣлъ-съ.
Кусаковскій. Ну, такъ смекай-же: лошадей ни кому безъ барскаго приказа, а три тройки чтобъ были готовы.
Гавриловъ. Смекаемъ-съ. Значитъ, пойти мнѣ лучшее къ барину, дѣло тогда и будетъ въ настоящемъ камплехтѣ и порядкѣ. Такъ ли-съ?
Кусаковскій. Ну да, да, пойдемъ, дуралей! (уходитъ.)
Гавриловъ (улыбаясь идетъ за нимъ). И эвто тоже смекаемъ-съ. Извѣстное дѣло-съ: дураковъ не сѣютъ, не орутъ, сами родятся. Дуракъ, ваше высокоблагородіе, значитъ, такъ онъ ужъ дуракомъ и существуетъ… а эдакъ, у насъ, въ старосты, въ начальство, дурака-мужика избирать, не имѣемъ потребности-съ (уходитъ за Капитаномъ).
Керченскій (разстроенный). Помоги, любезный другъ! я въ отчаяніи! Наталья Семеновна, кажется, мнѣ рѣшительно измѣняетъ!
Хрибзовичъ. Не можетъ быть, она за тебя горой!..
Керченскій. Нѣтъ! она явно избѣгаетъ встрѣчи со мной; я не понимаю ее… а мнѣ надо узнать, уговорила ли она окончательно мою Любушку?
Хрибзовичъ. Вѣроятно уговорила. будь покоенъ и надѣйся. Я бы долженъ больше тебя безпокоиться, но не позволяю себѣ напрасно волноваться. Я до чаю хотѣлъ переговорить откровенно съ этимъ юношей библіотекаремъ, но, какъ видно, онъ идетъ противъ меня и положительно не хочетъ объясняться со мною, только язвительно улыбается.
Керченскій. Какъ! этотъ мальчишка, смѣетъ еще идти противу насъ? о, да я его за эту дерзость уничтожу! завтра же его не будетъ здѣсь, даю тебѣ слово!
Хрибзовичъ. Э, ненужно! все ничтожное и вредное для меня въ этомъ домѣ скоро уничтожится само-собою. Пойдемъ, насъ ждутъ къ чаю; хозяйка обѣщала пріятно занять меня, надо же ей доставить случай отличиться гостепріимствомъ.
Керченскій (на ходу). Но, другъ мой! Альбертъ! если мнѣ понадобится твое содѣйствіе въ критическую минуту, ради Бога, не откажи мнѣ…
Хрибзовичъ. Повѣрь же, что я дѣйствую и буду дѣйствовать такъ, какъ найду лучше. Съ моими друзьями я всегда такъ поступаю! пойдемъ. — (Оба уходятъ.)
Софья Васильевна (съ важностію). Ну, что-же нейдетъ нашъ очаровательный гость? ахъ, друзья мои, вотъ ужъ это истинно-прекрасный человѣкъ во всѣхъ отношеніяхъ! Вы знаете, что я всегда съ перваго взгляда умѣю какъ-то постигнуть достоинства и недостатки человѣка, и признаюсь, нынче также вижу, что нисколько не ошиблась! (разливаетъ чаи'.
Шарикова (протяжнымъ тономъ). О! вы, обладаете завиднымъ даромъ проницательности!
Кандазурова. Да, это правда… (про себя) о чемъ это капитанъ шепчется со старостой?
Пичушка (про себя.) О-охъ! здѣсь сегодня что-то происходитъ особенное… пріѣздъ этого современнаго господина подѣйствовалъ на нашего благодѣтеля очень сильно!..
Эзельскій (вполголоса Тихобразову, входя съ нимъ въ гостиную). Проклятіе! да это выше всего, что можно было ожидать! Это ужъ злодѣйство! Другъ мой! чтобъ намъ увѣриться вполнѣ, и чтобъ изобличить подлое предательство, будемъ же дѣйствовать такъ, какъ мы теперь уговорились.
Тихобразовъ (ему). Вы хотите?
Эзельскій. Непремѣнно! (обращаясь сердито къ женѣ) Ну, матушка, Софья Васильевна, я слышалъ, что вы все прославляете свою проницательность. Поудержитесь, дайте мнѣ прежде чаю!
Софья Васильевна. Пожалуй, Алексисъ… но однако приличіе требуетъ подождать милаго гостя…
Эзельскій. Ну, вы и дожидайтесь, коли вамъ это угодно! и соблюдайте приличія, а я, вызнаете, не привыкъ дожидаться… (отходитъ отъ стола и садится, камердинеръ подаетъ ему чай, казачекъ подаетъ сухари и булки.)
Пичушка. Матушка Софья Васильевна, кажется идутъ! идутъ!
Софья Васильевна! Ну, очень рады!
Кусаковскій (отъ дверей.) Благодѣтель! Алексѣй Николаичъ! а староста Ефимъ Гавриловъ ждетъ вашихъ приказаніи.
Эзельскій. Ахъ, да! Ефимъ Гавриловъ! поди-ка сюда!
Софья Василькина. Алексисъ! что это? вотъ нашелъ время со старостой… фи! мои другъ! гость сейчасъ войдетъ.
Эзельскій. Ну, что-жъ тутъ, матушка, предосудительнаго? (подзываетъ къ себѣ Гаврилова.) Ступай сюда!
Гавриловъ (робко входя низко кланяется барынѣ.) Хлѣбъ-да соль, матушка барынька… и всѣмъ господамъ… Просимъ прощенія-съ… не замарать бы какъ нашимъ мужицкимъ сапогамъ.. (подходитъ осторожно къ барину.) Дѣло наше, знаете, грязное…
Эзельскій. Ничего, братъ, ничего! слушай… (говоритъ ему тихо; Гавриловъ слушая все кланяется.)
Софья Васильевна (вставая.) Алексисъ! смотри, идутъ, не компрометируй насъ… на что похоже? я тебя не узнаю!
Эзельскій (нетерпѣливо.) Э, да пожалуй, матушка, не узнавай! что же изъ этого? (старостѣ, Такъ смотри же, братецъ, какъ тебѣ сказалъ капитанъ, такъ чтобъ и было.
Гавриловъ (кланяясь.) Слушаемъ-съ, батюшка, Алексѣй Николаичъ… безпремѣнно-съ, ужъ эвго наша обвязанность… просимъ прощенія, матушка барынька…
Софья Васильевна. 11у, ну, ступай скорѣй! (обращаясь къ входящимъ Хрибзовичу и Керченскому.) Милости просимъ!
Эзельскій (старостѣ.) Ефимъ! Постой!
Хрибзовичъ. Извините, мы, кажется, немножко заставили ждать себя?
Софьи Васильевна (ласково.) О, это ничего… прошу садиться… (Увидя старосту, сердито) Чтожъ ты стоишь! пошелъ!
Эзельскій. Да что вы все его тоните (Старостѣ) Постой! (видимо встревоженный) развѣ эти господа могутъ обидиться, что ко мнѣ пришелъ мой староста? скажите пожалуйста: вѣдь это, такой же человѣкъ какъ и мы грѣшные! не правда ли господа?..
Хрибзовичу. О, безъ всякаго сомнѣнія! и еще какой молодецъ!
Гавриловъ (низко кланяясь.) Покорнѣйше благодаримъ на чести-съ!
Эзельскій. А притомъ еще, сударыня, это человѣкъ дѣльный, полезный, неправда-ли, Гавриловъ?
Гавриловъ. Стараемся заслужить, по силѣ — по мочи вашей милости!
Хрибзовичъ (взявъ чашку изъ рукъ хозяйки.) Да, я признаюсь вамъ… Алексѣй Николаичъ, не знаю, какъ другіе, но я хотя не помѣщикъ, а отъ души люблю нашихъ добрыхъ русскихъ мужичковъ…
Эзельскій. Конечно! еще-бы! если мы умѣемъ такъ нѣжно любить самихъ себя, такъ долгъ всякаго честнаго человѣка и любить себѣ подобнаго. (Треплетъ старосту по плечу) Ну, ступай, братъ, Гавриловъ, съ Богомъ! ты видишь, своимъ присутствіемъ конфузишь отчего-то мою жену…
Гавриловъ. Извините, матушка, за наше безобразіе… просимъ прощенія-съ… (кланяясь уходитъ.)
Эзельскій (про себя на аван-сценѣ.) Фу! я такъ взбѣшонъ, такъ разстроенъ, что совсѣмъ не знаю что говорю, что дѣ лаю!… (Подходитъ къ Тихобразову.)
Кандазурова (тихо Хрибзовичу.) Старикъ нашъ очень не въ духѣ!
Хрибзовичъ (также ей). Вижу, но это ничего!
Керченскій (тихо Кандазуровой.) Наталья Семеновна! отчего здѣсь нѣтъ Любушки?
Кандазурова. Не знаю.
Софья Васильевна (Хрибзовичу.) Что, Альбертъ Александрычъ, нравится ли вамъ нашъ чай?
Хрибзовичъ. Очень! какой ароматъ! — чудо!
Пичушка (также прихлебывая). Справедливо-съ! за то нынче и какъ дороги стали всѣ чаи! о-охъ!
Кусаковскій (также пьетъ.) Ну, полно ты! намъ съ тобой чужой-то чай ужъ право не дорогъ приходится.
Пичушка. Хе! хе! шутникъ вы, Борисъ Ѳедорычъ! А вы сообразите-ка противъ прежняго-то времени все стало втрое дороже! да-асъ! за что бывало платилъ рубль ассигнаціями теперича три! а гдѣ денегъ-то взять? нѣтъ батюшка, дорогое время пришло! о-охъ!
Софья Васильевна. Полноте, господа. постараемся лучше пріятно занять дорогаго гостя.
Кандазурова. Разумѣется, наша обязанность употребить все возможное, чтобъ не заставить скучать. Милая Олимпіада Ксенфонтовна, не прочтете ли вы намъ что нибудь изъ вашихъ поэтическихъ произведеній? вы такъ часто дарили насъ…
Шарикова (жеманится.) Я!.. ахъ, почему-же… но я сегодня что-то не въ расположеніи… (Капитану) И въ этомъ все вы виноваты!
Кусаковскій. Красота моя! ей-Богу, неумышленно!
Хрибзовичъ (Шариковой). А вы сударыня пишете стихи? и какъ говорятъ прекрасно, увлекательно читаете? не смѣю просить, но пріятно-бы послушать…
Шарикова. Ахъ! право я такъ робка… и притомъ, часы моихъ досуговъ такъ не занимательны… это — легкія искры моего вображенія…
Вѣъ (кромѣ Тихобразова и Эзельскаго.) Все равно, прочтите, (прочтите уговариваютъ ее.)
Эзельскій (Тихобразову). А! Хорошо же! пусть, пусть ихъ читаютъ! послѣ ихъ поэзіи мы примемся за прозу! только смотри же: ни я, ни жена, ни дочь никто не долженъ тебя конфузить! чистая совѣсть и правда должны дѣйствовать смѣло!
Тихобразовъ. Если вы приказываете, я готовъ!
Всѣ. Согласилась! согласилась! всѣ по мѣстамъ!..
Шарикова (вставая). Друзья мои… я, конечно, знаю, что у меня есть маленькое дарованіе, но прошу не быть очень строгими судьями…
Всѣ. Не будемъ, помилуйте…
Шарикова (пройдясь въ задумчивости по комнатѣ). Гмъ… какъ мнѣ однако неловко… что бы такое вамъ припомнить?.. ахъ, да! это вотъ, кажется, имѣетъ свои достоинства по изложенію и чувству?
"Стоялъ простой шалашъ, на берегу ручья,
Согбенный времени рукою!
"Въ немъ жилъ въ тиши, свой миръ тая,
"Бѣднянъ съ невинною душою!
"О! какъ онъ былъ собой хорошъ!
Какъ онъ хранилъ свое уединенье…
(почти мужскимъ голосомъ) Но часъ пришелъ его… и что жъ?
Онъ страшно испыталъ злой страсти искушенье!
Въ шалашъ его невѣдомый, зашла
Умышленно-ль, нечаянно-ль, не знаю,
Красотка хитрая, и въ юношѣ зажгла
Тотъ жаръ, который я глубоко понимаю!
Несчастный юноша бороться ужъ не могъ,
Въ избыткѣ чувствъ — къ ногамъ бросается жестокой;
Клянется умереть у милыхъ ногъ…
Но, вдругъ!.. (отрывисто) исчезло все! — страдалецъ одинокій
За призракомъ бѣжитъ… (качая головою) и чтожъ, мои друзья?
Бѣднякъ былъ поглощенъ свирѣпою рѣкою.!
(показываетъ какъ онъ падалъ въ воду, потомъ остановясь продолжаетъ какъ сначала)
А тамъ шалашъ его, на берегу ручья,
Стоитъ, согбенный времени рукою! (задумывается)
Всѣ. Прекрасно! браво! съ какимъ чувствомъ!..
Шарикова (кокетливо и скороговоркой своимъ голосомъ). Нѣтъ, я что-то сегодня, право, не въ расположеніи… (обмахивается платкомъ).
Хрибзовичъ. Напротивъ, очень хорошо! о, какой вы самобытный, высокій талантъ! (Тихо Кандазуровой.) Какая она уморительная!
Кусаковскій (во восторгѣ). Ммм-матушка ручку!
Пичушка (съ чувствомъ). Да-съ! такое дарованіе, я вамъ скажу, очень дорого стоитъ!
Софья Васильевна (Пичушкѣ). Ну, извольте же и вы Елисей Степанычъ кстати показать и ваше дарованіе.
Пичушка. Я? помилуйте! послѣ такой поэзіи куда ужъ намъ, грѣшнымъ, соваться!..
Кандазурова. Нѣтъ, нѣтъ, не смѣйте отговариваться. (Хрибзовичу) Онъ, знаете, какъ всегда, жалуясь на нынѣшнюю дороговизну, сочинилъ на нее самъ куплеты. (Подходя къ піанино). У насъ даже и музыка есть…
Софья Васильевна. Спой, спой, Елисей Степанычъ. А кто же будетъ ему акомпанировать?
Кандазурова. Пожалуй я…
Пичушка. Наталья Семеновна? нѣтъ-съ я собьюсь!.. у меня же такой, знаете, непозволительной голосишка.
Хрибзовичъ (подходя). Такъ позвольте, я съ удовольствіемъ вамъ проакомпапирую… (садится за піанино) Покажите, гдѣ ноты?.. о! это очень легко!..
Эзельскій (вскакивая). Гмъ! онъ какъ ни въ чемъ не бывало! это именно какой-то заграничный разбойникъ!
Софья Васильевна. Ну, Елисей Степанычъ, видишь какую тебѣ честь дѣлаетъ нашъ милый гость?.. ну, не робѣй же, начинай.
Пичушка (съ энергіей). Матушка! вполнѣ чувствую ваши ласки и милости, особливо въ нынѣшнее дорогое время…
Хрибзовичъ. Ну, такъ я начинаю.
Пичушка (Хрибзовичу). Батюшка! вы, не критикуйте только мою доморощенную музу. Гмъ! извольте-съ…
Пичушка (оттянувъ слабѣе галстухъ, начинаетъ теноровымъ голосомъ.)
Дорога для всѣхъ здѣсь насъ
Милая отчизна!
Тяжеленька лишь подчасъ —
Намъ дороговизна!
О-хо-хо, пришлось тужить,
Дорогонько жить!
Жить какъ въ старые года
Нынче берегися!
Поглядишь, вонъ, господа,
Въ пухъ всѣ прожилися!
И пришлось, охъ-охъ тужить:
Дорогонько жить!
Всѣ доходы ни почемъ,
Всѣмъ капутъ наслѣдствамъ!
Отчего жъ? — да такъ, живемъ
Больно не по средствамъ!
А кричимъ: охъ-охъ, какъ быть?
Дорогонько жить!
Жизнью всѣ хотятъ блистать,
Какъ бы ни попало!
А трудомъ деньгу достать
Лѣнь насъ обуяла!
Ну и-охъ! давай тужить:
«Землю заложить!»
За границу манитъ всѣхъ —
Нынче, какъ въ дни оны…
"И ужъ тамъ, на вздоръ и грѣхъ,
"Гибнутъ милліоны!
А прожившись — ну тужить:
"Дорогонько жить!
Всѣ. Браво! браво!
Эзельскій (въ сильномъ волненіи). Довольно! довольно господа! вы все занимаетесь только шуточками да пустяками, тогда какъ полезнѣе бы намъ всѣмъ послушать разсказъ или чтеніе гораздо позанимательнѣе! (Тихобразову) Діомидъ Петровичъ! хоть вы и не нравитесь здѣсь многимъ, но чтожъ дѣлать, молодой человѣкъ? вѣдь за то и намъ съ вами Смогутъ не нравиться многіе за свои поступки! не правда ли! господа?
Софья Васильевна. Мой другъ, что съ тобою?
Кандазурова (Хрибзовичу). Что это?
Кусаковскій. Правда, благодѣтель! если я поступаю нехорошо — ругай меня! бей меня! за то ужъ если и со мной кто поступитъ не благородно, ужъ извини! спуску не дамъ! задушу!
Эзельскій (ему сердито). Молчи! (кричитъ) эй! гдѣ горничная? (горничная вбѣгаетъ). Варвара! поди и приведи ко мнѣ сюда дочь!
Горничная (хочетъ идти). Слушаю-съ; баринъ!
Кандазурова. Позвольте, это мое дѣло, я сама…
Эзельскій. Вы останьтесь. Если я приказываю горничной, — такъ это ея дѣло. Ступай, Варвара!
Горничная. Сейчасъ, сударь, (уходитъ).
Кандазурова (Хрибзовичу). Боже мой! что это значитъ? неужели онъ все знаетъ?
Хрибзовичъ. Можетъ быть… по не пугайтесь, не теряйте присутствія духа.
Софья Васильевна. Милый Алексисъ… я не могу понять…
Эзельскій. Очень вѣроятно… но, наконецъ, надо же сдѣлать чтобъ ты научилась понимать что нибудь! (Тихобразову) молодой человѣкъ! вы видите, что здѣсь и читаютъ, и поютъ, стараясь занять пріятно тѣхъ, кого я удостоиваю принимать радушно въ моемъ домѣ? отчего же и вамъ, сударь, юношѣ, подающему пріятныя надежды, не занять общество какимъ нибудь современнымъ разсказомъ изъ нашей деревенской, обыденной жизни? вы, я увѣренъ тамъ, въ вашей библіотекѣ также начитались и насмотрѣлись многаго? такъ пожалуйста, молодой человѣкъ, садитесь здѣсь, въ срединѣ насъ, прочтите что нибудь интересное, и мы обѣщаемъ оказать вамъ полное наше вниманіе. (Ко всѣмъ) Господа! прошу всѣхъ садиться въ кружокъ, безъ церемоніи… (Хрибзовичу и Кандазуровой) Вы, и вы, сударыня, вотъ хоть здѣсь… (показывая крайнія мѣста направо, Керченскому показывая крайнее мѣсто налѣво). Вы, г. Керченскій, тамъ… капитанъ съ Олимпіадой Ксенофонтовной — подлѣ васъ; жена и Елисей Степанычъ вотъ здѣсь, налѣво… я здѣсь, подлѣ юноши… (всѣ усаживаются.)
Керченскій (про себя). Чортъ возьми! ничего не понимаю, но, кажется, для насъ готовится что то-не совсѣмъ пріятное…
Кандазурова (тихо Хрибзовичу). Альбертъ Александрычъ… если что нибудь… вы меня поддержите…
Хрибзовичъ (ей тихо). Главное: не теряйтесь, будьте смѣлѣе!
Любушка (робѣя). Я здѣсь, папаша, вы меня звали?
Эзельскій. Да, да, мой другъ…
Кандазурова Сюда, сюда… Садись подлѣ меня, дитя мое!.. (Любушка только что хочетъ сѣсть подлѣ Кандозуровой, старикъ вскакиваетъ съ своею мѣста, и идетъ къ дочери, молча беретъ ее за руку, отводитъ дочь къ своему креслу, и, гнѣвно бросивъ взглядъ на Кандазурову, произноситъ дрожащимъ голосомъ.)
Эзельскій. Это… мое дитя!! (обнимаетъ дочь и сажаетъ подлѣ себя).
Софья Васильевна (Шариковой). Что это сдѣлалось съ моимъ старикомъ? (Разговариваютъ между собою тихо.)
Эзельскій (перемѣнивъ тонъ). Ну, молодой человѣкъ, гдѣ же вашъ домашній журналъ? подѣлитесь съ нами вашими наблюденіями… (Тихобразову на ухо) Говори такъ, чтобъ тебя всѣ поняли, если нужно, не щади ни меня, ни кого!
Тихобразовъ (будто разбирая тетрадь свою, тихо ему.) А вы, замѣчайте… капитанъ также будетъ слѣдить пристально. (Тихобразовъ, принимая веселую физіономію и держа передъ собою небольшую тетрадь, обращается ко всѣмъ). Господа! не знаю, будетъ ли въ моемъ легкомъ разсказѣ что нибудь для васъ интересное, по я повинуюсь волѣ моего отца и наставника. Вотъ въ чемъ дѣло: Одинъ молодой человѣкъ, поселившись въ благородномъ семействѣ и занимаясь устройствомъ домашней библіотеки, велъ себя скромно, не трогалъ никого, а между тѣмъ имѣлъ несчастіе вооружить на себя почти всѣхъ въ домѣ! Чѣмъ же? тѣмъ, что онъ помолодости, или поглупости, смотря на все его окружающее, только… улыбался! но, скажите пожалуйста, что же въ его улыбкѣ такого оскорбительнаго, или преступнаго? я полагаю, что всякій, кто видитъ ясно передъ собой что нибудь особенно-смѣшное, также зачастую улыбается, особливо, если еще знаетъ что исправить это смѣшное не въ его силахъ. Однако, отецъ семейства говоритъ, наконецъ, серьезно молодому человѣку, что его выгонятъ вонъ изъ дому, если онъ не перестанетъ улыбаться!
Эзельскій (наблюдая за всѣми). Такъ! такъ! разсказъ, господа, меня начинаетъ интересовать… не знаю, какъ васъ?
Всѣ. Да и насъ также…
Эзельскій (Тихобразову вполголоса). Смѣлѣе! ближе къ цѣли! не бойся рѣзкихъ возраженій, я тебя не выдамъ!
Тихобразовъ. Послѣ такого рѣшенія молодой человѣкъ уже серьезно представляетъ отцу семейства все, что замѣтилъ въ домѣ. Напримѣръ: въ этомъ семействѣ, всѣ были той вѣры, что хозяйка дома все знаетъ и все видитъ какъ должно; а на повѣрку вышло, — совсѣмъ противное.
Софья Васильевна. Какъ! что вы говорите?
Эзельскій (сердито). Молчи жена!
Тихобразовъ (ей). Да-съ! узнайте, что передъ ея глазами наставница ея дочери оказалась самою страшною предательницей! Господа! вы вѣрно согласитесь что у насъ къ несчастію, довольно часто встрѣчаются эти неблагонадежныя наставницы?
Всѣ (кромѣ Кандазуровой). Да, есть, къ несчастію…
Кусаковскій (очень громко). Есть! есть! я знаю даже такую, что., чортъ подери!
Эзельскій. И я узналъ, къ несчастно!
Керченскій (про себя смотря на Кандазурову). Она, какъ я вижу, явно пошла противъ меня… хороша же! (Вслухъ) Ни, къ несчастію, знаю такую, которая способна на всякое предательство!
Кандазурова (очень сконфуженная, тихо Хрибзовичу). Альбертъ!
Хрибзовичъ (ей). Это на вашъ счетъ! мужайтесь!
Тихобразовъ (обращаясь весело къ Керченскому). Вы угадали, г. Керченскій! эта язва въ семействѣ, за разныя подарки, даже дошла до того, что неопытную дѣвочку заставляла бѣжать изъ отцовскаго дома и тайно обвѣнчаться съ какимъ-то промотавшимся любезникомъ, который, ей-Богу, нестоитъ даже мизинца этой дѣвушки! (Керченскій конфузится.) Господа! согласитесь также, что есть вѣдь у насъ)такіе современные негодяи?
Всѣ (кромѣ Керченскаго). Да… къ несчастію, бываютъ…
Кусаковскій (громко). О! и очень бываютъ! (Керченскому). Не правда ли, Михайло Алексѣичъ? бываютъ нынче такія собаки?
Тихобразовъ. Позвольте же! этого всего мало. Теперь, въ моемъ разсказѣ, дѣло уже принимаетъ оборотъ коммерческій, торговый: въ это семейство, также къ несчастію, вдругъ пріѣзжаетъ какой-то, тоже-современный заграничный пролетарій!
Кандазурова. Ахъ, Альбертъ! это ужъ на вашъ счетъ!
Тихобразовъ. О! это личность тоже замѣчательная! проигравши на Западѣ все свое состояніе, этотъ господинъ, чтобъ поправить свои дѣла, нападаетъ на добраго и богатаго помѣщика; начинаетъ пускать самую современную пыль въ глаза своими небывалыми познаніями и проч.: его принимаютъ радушно, ухаживаютъ, угождаютъ, вѣрятъ ему, и что-же? — какъ человѣкъ практическій, онъ съ перваго же дня измѣняетъ своему другу, который ввелъ его въ домъ; послѣ этого сходится съ продажной гувернанткой и, узнавъ что она за 10 тысячъ взялась устроить тайный бракъ, самъ хочетъ завладѣть дочерью помѣщика, перекупаетъ гувернантку, и даетъ росписку уже въ 13 тысячь; обѣщаетъ ей золотыя горы, увѣряетъ, что старики оба должны скоро умереть. однимъ словомъ, тутъ начинается совершенно современная свободная торговля, а къ довершенію всего, выманиваетъ у простодушнаго старика десять тысячъ руб. сер. (Съ силою) Господа! неужли у насъ есть такіе наглые разбойники?
Эзедьскій (внѣ себя вскочивъ съ мѣста). Есть! есть они! я вижу ихъ! я знаю ихъ! всѣ доказательства у меня теперь передъ глазами! да! да! этотъ довѣрчивый, простодушной старикъ — я! Эта несчастная, слѣпая мать — жена моя! Этотъ дерзкій обольститель моей дочери (показавъ на Керченскаго) — вотъ онъ! эта неблагодарная, эта продажная наставница — вотъ она (показавъ на Кандазурову), а этотъ практическій, свѣтскій разбойникъ — вотъ онъ! (указавъ на Хрибзовича).
Всѣ (кромѣ указанныхъ). Ахъ, Боже мой! возможно ли это?
Софья Васильевна. Ахъ! это ужасно!
Любушка (въ страхѣ). Папаша! что вы сказали?..
Эзельскій. Да! смотри, смотри на ихъ смущеніе… что? не правда ли, это очень забавное, очень интересное происшествіе? вѣдь есть чему улыбаться? ха! ха! ха! ха! за мою хлѣбъ-соль, за довѣріе, за доброту, радушіе… самая благородная отплата! (Подходитъ къ Керченскому обнявъ дочь) Если тебѣ жизнь надоѣла, попробуй же, попробуй, злодѣй, украсть дочь изъ отцовскихъ объятій!..
Керченскій. Алексѣй Николаичъ!..
Эзельскій (не можетъ сказать ни слова, но рѣшительнымъ жестомъ приказываютъ ему выйти вонъ. Потомъ обращается къ Кусаковскому). Капитанъ, распорядитесь!
Кусаковскій, А! готовъ! (кричитъ въ двери) Староста Гавриловъ! безземельному Франту — первую тройку!
(За кулисами слышенъ голосъ старосты. Готова-съ!).
Керченскій. Чортъ возьми: ни какъ не ожидалъ такой неудачи! (Уходитъ.)
Эзельскій (Кандазуровой). А вы, сударыня!.. нѣтъ! я не нахожу словъ выразить вамъ всю мою благодарность! Капитанъ! сію же минуту!..
Кусаковскій. По военному? (кринтъ) Гавриловъ! вторую тройку! да чтобъ коренная, смотри, была надежная! Елисей Степанычъ! услужи, проводи ради приличія… (Пичушка уводитъ Кандазурову и потомъ возвращается).
Эзельскій (Хрибзовичу). Я имѣлъ глупость, а вы столько безстыдства — взять у меня 10 тысячъ, — гдѣ онѣ?
Хрибзовичъ шаритъ въ карманѣ очень хладнокровно). Есть объ чемъ спрашивать!.. разумѣется, вотъ онѣ, извольте, я вовсе не нуждаюсь…
Эзельскій. Давайте!
Хрибзовичь. Ахъ, да! съ моимъ верховымъ, я ужъ ихъ отослалъ по назначенію въ одинъ коммерческій домъ… какъ жаль, поторопился…
Эзельскій (скрывая гнѣвъ.) Гмъ! понимаю! люди вашего покроя, что схватили, того ужъ изъ рукъ не выпустятъ? (топнувъ ногою.) Вонъ! вонъ отсюда сію же минуту!
Кусаковскій (также кричитъ): Третью и самую лучшую тройку! да съ понятыми, чтобъ на дорогѣ обыскать коммерческаго собаку;
Хрибзовичъ (про себя). Въ здѣшнемъ уѣздѣ видно полнаго успѣха не будетъ, поѣду дальше; деньги есть… (уходитъ.)
Пичушка. Хватилъ 10 тысячъ! наука эта обошлась дорогонько!
Любушка. Папенька! ради Бога успокойтесь! пожалѣйте ваше здоровье…
Шарикова и Софья Васильевна. Алексѣй Николаичъ…
Эзельскій. Да, чортъ, возьми… да, попортили крови довольно! (Тихобразову.) Молодой человѣкъ! ты открылъ намъ глаза! спасибо! ты благородно начинаешь свое поприще! Дай Богъ тебѣ въ жизни полнаго успѣха! (обнимаетъ ею.)
Тихобразовъ. Алексѣй Николаичъ… я хотѣлъ только доказать вамъ, что умѣю бытъ благодарнымъ…
Эзельскій. Хорошо, хорошо, я понимаю и цѣню вполнѣ твое усердіе!
Шарикова. Ахъ! этого юношу я опишу въ моихъ стихотвореніяхъ!
Эзельскій. Друзья мои! вѣдь ему я обязанъ спасеніемъ милой дочери! понимаете ли вы это? — а?
Пичушка. Да съ! это заслуга очень дорогая; — молодецъ!
Кусаковскій. Ай да Діомидъ Петровичъ! видно молодой — да изъ раннихъ!