В. П. Авенаріусъ.
править
МОЛОДИЛЬНЫЯ ЯБЛОКИ
править
I.
правитьЖилъ на Руси когда-то встарь
Премудрый и предобрый царь.
Господь хотѣлъ ли испытать,
Или отъ старости — какъ знать? --
Но у царя, въ недобрый часъ,
Свѣтъ Божій вдругъ въ очахъ угасъ,
И какъ ни бились лекаря,
Не прояснили глазъ царя.
Тогда къ себѣ со всѣхъ концовъ
Онъ сбзвалъ первыхъ мудрецовъ.
«Скажите мнѣ, мои отцы,
На то вѣдь вы и мудрецы:
Какъ старику помолодѣть?
Слѣпому какъ опять прозрѣть?»
Тѣ помотали головой.
Одинъ изъ всѣхъ, какъ лунь сѣдой,
Промолвилъ: «Средство есть одно,
Добыть куда лишь мудрено.
Верстъ этакъ съ тысячу отсель,
За трижды-тридевять земель,
Растетъ-цвѣтетъ чудесный садъ.
Тамъ молодильныхъ яблонь рядъ
Горитъ на солнышкѣ какъ жаръ.
Будь хилъ ты, будь лѣтами старъ,
Но если разъ тебѣ дано
Съ тѣхъ яблонь яблочко одно
Сорвать и скушать: — въ жилахъ кровь
Забьется, заиграетъ вновь;
И до конца не дожуешь,
Какъ станешь молодъ и пригожъ.»
— «И зрячимъ то-же? Вотъ-те на!
Ай-да, мудрецъ, ай, старина»!
— «Ты, царь, дослушай, не сбивай,
Да только на усъ, знай, мотай.
Есть тамъ дворецъ еще, а въ немъ
Живетъ царевна со дворомъ,
И молода, и хороша,
Ну — словомъ — дѣвица-душа.
Сиротка круглая-ль она,
Или за что заточена
Туда волшебникомъ, — про то
Не знаетъ подлинно никто.
Но средь полночной тишины
Ее тревожатъ злые сны:
То къ изголовью припадетъ
И безутѣшно слезы льетъ;
То расхохочется — и тутъ
Отъ смѣха слезы ужь текутъ.
Слыхалъ ли ты когда и гдѣ
О мертвой и живой водѣ?
Съ тоски глаза у дѣвы той
Слезятся мертвою водой;
Съ веселья бьетъ ключемъ у ней
Вода живая изъ очей.
Кабы тѣхъ дивныхъ слезъ ты могъ
Добыть одинъ хоть пузырекъ,
Глаза себѣ обмылъ бы разъ --
И исцѣлилъ бы ихъ тотчасъ.»
— «Ну, такъ послать кого туда!»
— «Вотъ въ томъ-то, сударь, и бѣда!
Простому смертному пути
Въ тотъ край во-вѣки не найти.
Царевичъ лишь какой-нибудь
Отыщетъ разъ завѣтный путь.
Да сколько ѣздило ужь ихъ,
И молодыхъ и удалыхъ,
А никого, какъ говорятъ,
Не принесло еще назадъ.»
— «Вотъ, стало быть, загвоздка въ чемъ…» --
И царь, вздохнувъ, поникъ челомъ.
II.
правитьТри сына было у царя,
Три молодыхъ богатыря.
Родныя дѣти вѣдь, небось:
Ну, какъ пошлешь ихъ на-авось?
Вдругъ не воротятся назадъ?..
Андрей-царевичъ, правда, хватъ,
На дерзость всякую гораздъ;
Себя въ обиду ужъ не дастъ…
И кликнулъ сына царь-отецъ:
«Ты у меня вѣдь молодецъ,
А дѣло вотъ въ чемъ: такъ и такъ.
Ни ты, ни я себѣ не врагъ.
Добудь мнѣ молодость мою, --
И я полцарства отдѣлю;
Верни мнѣ зрѣніе мое, --
И царство цѣлое — твое.»
— «Ей-богу?»
— «Вѣрно.»
— «Ну, идетъ»!
И на конѣ ужь изъ воротъ
Онъ вихремъ по полю летитъ,
Лишь пыль клубитъ изъ-подъ копытъ.
Такъ скачетъ день онъ, скачетъ два, --
На третій, смерклося едва, --
Въѣзжаетъ онъ въ дремучій лѣсъ
И видитъ чудо изъ чудесъ:
На курьихъ ножкахъ, ей-же-ей,
Изба безъ оконъ, безъ дверей!
А предъ избушкою на пнѣ
Старуха-вѣдьма въ полуснѣ.
И въ забытьи еще Яга --
На видъ безжалостно строга:
Трясетъ косматой головой,
Бормочетъ что-то предъ собой,
И изъ увядшихъ, блѣдныхъ губъ
Торчитъ-грозитъ послѣдній зубъ.
Но нашъ Андрей-царевичъ хватъ,
И подшутить надъ вѣдьмой радъ:
Намѣтилъ ловкое копье,
Да какъ вонзитъ ей остріе
Въ полу отверстыя уста…
Она же кончикъ до-чиста
Отгрызла, щелкнувъ языкомъ,
И — проглотила цѣликомъ.
Не поперхнулась вѣдь, небось,
Еще по вкусу, знать, пришлось!
Раскрыла, щуряся, глазокъ:
— «Спасибо, миленькій дружокъ!
Сейчасъ сторицей отплачу,
Живьемъ схвачу да проглочу.»
— «Молчи, ты, старая корга!»
Въ отвѣтъ царевичъ. Но Яга,
Удавомъ вдругъ оборотись,
Шипя, съ земли къ нему взвилась…
Какъ ни былъ храбръ онъ… на словахъ,
По передъ змѣемъ лютый страхъ
Напалъ на молодца, и онъ
Во весь опоръ умчался вонъ.
А слѣдомъ слышитъ нашъ бѣглецъ,
Смѣхъ вѣдьмы: «Ай-да, удалецъ!»
Но путь въ волшебные края
Велъ мимо вѣдьмина жилья,
И настоящаго пути
Царевичъ ужь не могъ найти.
Вернуться же къ своимъ ни съ чѣмъ
Онъ постыдился, и затѣмъ,
Какъ звѣрь, сорвавшійся съ цѣпи,
Сталъ рыскать по глухой степи,
И такъ пропалъ бы навсегда,
Не будь счастливая звѣзда…
III.
правитьА царь-отецъ все ждетъ и ждетъ.
Вотъ минулъ мѣсяцъ, минулъ годъ, --
Царевича все нѣтъ какъ нѣтъ.
Какъ быть? Семь бѣдъ — одинъ отвѣтъ!
И царь, на-перекоръ судьбѣ,
Втораго сына тутъ къ себѣ
Позвалъ, — царевича Петра:
— «Теперь, сынокъ, твоя пора.
Въ тебѣ хоть удали на грошъ,
Зато, вѣдь, хитростью возьмешь.
Добудешь молодость мою, --
Тебѣ полцарства отдѣлю;
Вернешь мнѣ зрѣніе мое, --
И царство цѣлое — твое.»
Сынокъ въ затылкѣ почесалъ.
— «О, коли нужно, я удалъ!
Но есть ли въ чемъ нужда теперь?
Будь я въ твоихъ лѣтахъ, повѣрь,
Ни глазъ, ни молодости я
Ужь не искалъ бы для себя,
Когда изъ прихоти своей
Лишиться могъ бы сыновей.
Всего себя найдешь ты въ насъ!
Отдай-ка царство мнѣ сейчасъ,
И я, увидишь, замѣню
Глаза и молодость твою.»
— «А братьевъ, дескать, можно намъ
Помазать только по губамъ?
Нѣтъ, милый мой, ты хоть смышленъ,
Хоть и лукавъ, да не уменъ.
Разъ волю высказавъ свою,
Я отъ нея не отступлю.»
Что дѣлать съ этакимъ отцомъ?
Сынокъ поморщился; потомъ
Облекся съ темени до пятъ
Въ непроницаемый нарядъ
Изъ твердой стали; шлемомъ тылъ
Предусмотрительно закрылъ,
Забрало опустилъ до плечъ,
Снялъ со стѣны копье да мечъ,
И скакуна подать велѣлъ.
Но только въ стремя ногу вдѣлъ--
Поджилки, видно, затряслись:
Мѣшкомъ опять скатился внизъ!
Спасибо, конюхъ подхватилъ,
Въ сѣдло бѣднягу посадилъ.
«О, Господи, не осуди!»
Воззвалъ изъ глубины груди
Царевичъ нашъ, махнулъ рукой
И въ поле выѣхалъ рысцой.
Не знаю, весь ли, или нѣтъ,
Нашъ богатырь изъѣздилъ свѣтъ.
Но разъ и онъ добрался въ лѣсъ
Къ избушкѣ — чуду изъ чудесъ,
Увидѣлъ спящую Ягу,
Да такъ и обмеръ, ни гу-гу.
А та и глазъ не подняла,
Лишь кверху носомъ повела'
«Фу! фу! какой чудесный духъ!
Не то зажареный пѣтухъ,
Не то красавчикъ молодой…
Сейчасъ полакомлюсь, постой»!
И вѣдьма, въ жадности своей,
Раскрыла ротъ ужь до ушей.
Онъ испустилъ смертельный крикъ…
Но и теперь, въ послѣдній мигъ,
Отъ неизбѣжнаго конца
Спасло лукавство хитреца:
Крестомъ старуху осѣня,
Онъ разомъ осадилъ коня
И мимо вѣдьминой избы
Стрѣлой промчался. Но судьбы
Никто, увы! не избѣжитъ.
Ударясь о-земь, вѣдьма видъ
Огромной жабы приняла
И путь ему пересѣкла.
Царевичъ, такъ ужь трусоватъ,
Совсѣмъ шалѣлъ при видѣ гадъ.
Предъ жабой онъ въ-конецъ струхнулъ
И такъ коня назадъ рванулъ,
Что усидѣлъ едва-едва.
А жаба скокъ за нимъ: «Ква-ква!»
Ни живъ, ни мертвъ, боясь дохнуть,
Онъ полетѣлъ въ обратный путь;
А жаба все но отстаетъ,
Все слѣдомъ квакаетъ, и вотъ --
Вскочила вдругъ на крупъ коня.
Царевичъ взвизгнулъ: «Чуръ меня!»
Столкнулъ насильно внизъ Ягу,
Съ ногами скрючился въ дугу
(Не допрыгнула бы опять)
И ну коня хлестать-хлестать!
А сзади слышитъ хриплый смѣхъ:
«Ай, горе-богатырь, эхъ-эхъ!»
Уфъ! наконецъ-то богатырь
Изъ тьмы лѣсной въ степную ширь
Промчался цѣлъ и невредимъ…
Теперь пока простимся съ нимъ.
IV.
правитьА царь-отецъ все ждетъ да ждетъ.
— «Пришелъ теперь и мой чередъ
Скакать за горы, за моря»,
Сказалъ тутъ младшій сынъ царя,
Иванъ-Царевичъ.
«О, мой сынъ!
Ты у меня теперь одинъ!
Воскликнулъ царь: всѣ трое вы
Мнѣ равно милы; но, увы!
Чистосердечно говоря.
Въ тебѣ одномъ богатыря
Признать я подлинно могу:
Въ бою какъ левъ, ты и врагу
Протянешь руку, если онъ
Съ мечемъ въ рукахъ былъ побѣжденъ.
Уже по братьямъ я грущу,
А если и тебя пущу,
То въ-вѣкъ себѣ ужь не прощу…»
— «О, нѣтъ, пусти меня! Клянусь,
Что я безъ братьевъ не вернусь.»
И на мольбы его отецъ
Таки-склонился, наконецъ.
Какъ онъ хорошъ, молодцоватъ
Во всеоружьи, въ блескѣ латъ!
Вотъ подвели ему коня,
Какъ самъ онъ, полнаго огня,
Спустившись съ краснаго крыльца,
Еще разъ обнялъ онъ отца,
Вскочилъ въ сѣдло тутъ, гикнулъ разъ --
И скрылся молніей изъ глазъ.
На третьи сутки, въ тотъ же лѣсъ
Къ избушкѣ — чуду изъ чудесъ --
Попалъ царевичъ; а на пнѣ
Яга все та-же въ полуснѣ.
— «Эй, ты, бабуся!» зычно онъ
Прервалъ ея тревожный сонъ.
Яга сверкнула на него
Презлыми глазками:
— «Ого!
Вонъ прискакалъ и третій братъ.
Эй, проглочу! Назадъ, назадъ!»
Но онъ на грозныя слова
Кивнулъ съ усмѣшкою едва:
— «Ну, полно, бабушка, предъ кѣмъ
Ты тутъ кичишься и зачѣмъ?
Я задирать не стану самъ,
Но и шутить съ собой не дамъ.
Вся сила у меня въ рукѣ,
Что на умѣ — на языкѣ.
Я предъ тобою весь, какъ есть,
Но жизнь свою отдамъ за честь.
Такъ ты, бабуся, не брюзжи,
А лучше путь мнѣ укажи.
Рублемъ еще я награжу,
Спасибо теплое скажу.»
Старуха-вѣдьма, какъ ни зла,
Какъ-будто тронута была.
— «Спасибо, милый, и тебѣ;
Ты рубль оставь-ка при себѣ.
Спросъ, говорится, не бѣда:
Откуда ѣдешь и куда?»
И разсказалъ онъ, не таясь,
Какъ надъ отцомъ бѣда стряслась;
Какъ крайнимъ средствомъ отъ бѣды, --
Добыть цѣлительной воды,
Волшебныхъ яблокъ для отца
Взялись два брата-молодца,
Да не вернулись ужь назадъ;
Какъ самъ теперь онъ, младшій братъ,
За тѣмъ же, дескать, собрался…
Да тутъ, кажись, и сказка вся.
— «Ну, слушай, молвила Яга:
Отсюда будетъ три шага,
А вашимъ счетомъ — за три дня,
Живетъ сестрица у меня,
Меня и старше, и умнѣй;
Такъ ты скачи-ка лучше къ ней.
Да отдохнуть оставь коня:
Вотъ конь двукрылый у меня.»
Глядитъ царевичъ: точно, конь
О двухъ крылахъ, какъ есть — огонь;
Вскочилъ — очнуться не успѣлъ,
Какъ ужъ до мѣста долетѣлъ.
Опять Яга передъ избой,
Еще куда древнѣе той.
Глазенки лишь изъ-подъ бровей,
Какъ угольки, горятъ у ней.
— «Назадъ! кричитъ ему Яга,
Коль жизнь на грошъ хоть дорога…»
— «Я отъ сестры, онъ ей въ отвѣтъ, --
И ты должна мнѣ дать совѣтъ.»
— «Ну, говоритъ ему она:
Какъ я предъ младшей ни умна,
Сестрица старшая у насъ
Меня умнѣе во сто разъ.
На вотъ, возьми-ка у меня
Четырекрылаго коня.»
Какъ пухъ дыханьемъ вѣтерка,
Конь взвилъ на воздухъ сѣдока:
Царевичъ ахнуть не успѣлъ,
Какъ къ старшей изъ сестеръ поспѣлъ.
V.
правитьCлыхалъ царевичъ про страну,
Гдѣ чародѣи въ старину,
Вливая въ мертвыя тѣла
Благоуханныя масла,
Въ нихъ будто жизнь умѣли влить
И тѣмъ отъ тлѣнья охранить.
Тысячилѣтья протекли,
А все разрушить не могли
Тѣхъ «мумій» въ склепахъ пирамидъ;
И, сохранивъ свой прежній видъ,
Насквозь лишь высохли онѣ,
Какъ прокаленныя въ огнѣ.
Когда царевичъ на бѣгу
Взглянулъ на старшую Ягу,
Онъ былъ почти готовъ почесть
Ее за мумію, какъ есть.
Но вотъ на плечахъ голова
Заколыхалась, и едва,
Какъ вздохъ, послышались слова:
— «Я знаю, кто ты и куда
Тебя влечетъ твоя звѣзда.
Но берегись, царевичъ мой!
Легло васъ много головой.
Вернись домой, вернись домой!»
Царевичъ вспыхнулъ со стыда:
— «Такъ не вернусь я никогда!
А если мнѣ погибнуть тамъ,
Такъ жизнь не дешево продамъ!»
— «Но у отца, у старика
Одна вѣдь радость ты пока»…
— «Плохая радость, если трусъ --
Я со стыдомъ домой вернусь,
Онъ не подастъ мнѣ и руки,
И молча ляжетъ въ гробъ съ тоски.
Не хочешь ты помочь, такъ путь
И самъ найду я какъ-нибудь».
Рѣчь у него рѣкой лилась
И старой по-сердцу пришлась.
— «Ну, дѣлать нечего, дружокъ.
Дастъ Богъ, вернешься. Вотъ клубокъ.
Ты покати его впередъ: --
Онъ прямо къ мѣсту доведетъ.
Да вотъ пучекъ волшебныхъ травъ.
Замѣсто войска и заставъ,
У входа въ царство стражъ одинъ
Стоитъ — могучій исполинъ.
Ты съ нимъ рѣчей не заводи,
Предъ нимъ костеръ лишь разведи,
Да, самъ сперва за вѣтромъ ставъ,
Подсыпь въ огонь волшебныхъ травъ.
Отъ духа крѣпкаго ихъ пьянъ,
Заснетъ тотчасъ же великанъ: --
Тогда открытъ тебѣ весь край.
Тутъ не плошай ужъ, не зѣвай.
Волшебный садъ со всѣхъ сторонъ
Стѣной высокой обведенъ;
Вверху же струны вдоль стѣны
Съ звонками, вишь, наведены.
Ты духомъ въ садъ перелетай,
Да струнъ, смотри, не задѣвай:
Не то онѣ какъ заструнятъ,
Звонки на нихъ какъ зазвенятъ,
Сбѣжится челядь, — и тогда
Не миновать тебѣ суда.
Безъ шума же проскочишь въ садъ --
Всѣ во дворцѣ тебя проспятъ;
Въ саду ты яблочко сорвешь,
Въ палатахъ дѣвицу найдешь,
Но только, чуръ, не заглядись,
Поцѣловать остерегись:
Ослабнутъ крылья у коня,
И поздно вспомнишь ты меня!
Теперь раздумай-ка, дружокъ:
По силамъ ли тебѣ урокъ?»
Царевичъ на такой вопросъ
Зардѣлся до корней волосъ.
— «Ну, нѣтъ, воскликнулъ онъ: — шалишь!
Меня красой не удавишь.
Вся жизнь теперь постыла мнѣ,
Одна забота на умѣ:
Отцу бы только какъ-нибудь
Глаза и молодость вернуть».
— «Ну, ладно, молвила Яга: --
Не обломилъ бы лишь рога.
На всякій случай, отъ меня
На шестикрылаго коня».
— «Спасибо, бабушка», --
И скокъ
Уже въ сѣдло, швырнулъ клубокъ --
И, словно, бурею гонимъ,
Тотъ покатился передъ нимъ.
VI.
правитьКатится по полю клубокъ,
Чуть поспѣваетъ вслѣдъ ѣздокъ.
Повечерѣло ужъ, когда,
Какъ путеводная звѣзда,
Злачёной кровлей, наконецъ,
Вдали заискрился дворецъ.
Царевичъ гикнулъ, засвисталъ
И мигомъ къ мѣсту доскакалъ.
Глядитъ: высокая стѣна
Вокругъ дворца обведена,
А предъ стѣной, какъ истуканъ,
Стоитъ могучій великанъ:
Сажень въ плечахъ, по поясъ голъ,
Башка въ большой пивной котелъ:
Дубинка, во сто пудъ въ рукахъ,
Хоть на кого нагонитъ страхъ.
Чуть онъ царевича узрѣлъ,
Какъ загорланилъ, захрипѣлъ:
«Куда, червякъ, куда ползешь?
Не за копѣйку пропадешь.
Шутить я много не люблю:
Складу въ ладонь и раздавлю!»
Напрасно не вступая въ споръ,
Царевичъ взялъ — развелъ костеръ,
И, самъ сперва за вѣтромъ ставъ,
Сталъ подсыпать волшебныхъ травъ
Дымъ буйнымъ вѣтромъ тяжело
На великана понесло:
Какъ кистенемъ ошеломленъ,
Схватился за голову онъ,
Забывшись, подъ стѣной присѣлъ --
И на все поле захрапѣлъ.
VII.
правитьМежъ тѣмъ, стемнѣло, и кругомъ
Весь міръ заснулъ глубокимъ сномъ.
Отъѣхавъ съ полверсты назадъ,
Царевичъ на волшебный садъ
Коня нагналъ и, какъ бурунъ,
Не тронувъ ни звонковъ, ни струнъ,
За стѣну въ садъ перемахнулъ.
Здѣсь онъ деревья оглянулъ:
Угасъ послѣдній лучъ зари,
Но яблочки, что фонари,
Унизывали каждый сукъ
И освѣщали все вокругъ
Нарвалъ онъ яблочекъ съ пятокъ.
Убралъ ихъ бережно въ мѣшокъ.
Потомъ подъѣхалъ ко дворцу
И привязалъ коня къ кольцу.
Еще разъ дворъ въ ночной тиши
Окинулъ взоромъ: — ни души;
Отъ ожиданія вздохнулъ --
И разомъ двери распахнулъ.
Предъ нимъ раскрылся длинный рядъ
Богато-убранныхъ палатъ.
Вошелъ онъ. Слуги тамъ и сямъ
Дремали въ креслахъ по угламъ.
Съ полсотни горницъ онъ прошелъ,
И вотъ къ послѣдней подошелъ.
Здѣсь у дверей невольно онъ
Остановился, пораженъ:
За прялкой, въ сонъ погружена,
Сидитъ царевна у окна,
И такъ, голубушка моя,
Уныло шепчетъ про себя:
«Одна, одна ужъ сколько лѣтъ,
А суженаго нѣтъ какъ нѣтъ!»
И слезы горькія у ней
Такъ и струятся изъ очей.
Да вѣдь для этихъ самыхъ слезъ
Онъ стклянки изъ-дому привезъ!
— «Прости, красавица моя!»
И, жалость въ сердцѣ затая,
Царевичъ въ стклянку ужь набралъ
Тѣхъ слезъ, прозрачныхъ, какъ кристаллъ.
Тутъ, знать, отъ близости его,
Или, Богъ-знаетъ, отчего,
Царевна за сердце взялась
И свѣтлымъ смѣхомъ залилась:
— «Онъ здѣсь, онъ здѣсь, царевичъ мой!
Зачѣмъ шутить такъ надо мной?»
И слезы счастья изъ очей
Уже закапали у ней.
Въ другую стклянку онъ опять
Успѣлъ и этихъ слезъ набрать.
Когда, съ опаскою, какъ воръ,
Теперь онъ къ спящей поднялъ взоръ,
То красотой изъ ряду вонъ
Былъ такъ смущенъ, обвороженъ,
Что, самъ не зная, какъ, спроста,
Поцѣловалъ се въ уста.
Опомнясь, безъ оглядки онъ,
Чрезъ рядъ палатъ убрался вонъ,
Нашелъ коня, вскочилъ въ сѣдло…
Но крылья у коня свело:
Хотя назадъ перелетѣлъ,
Да за одну струну задѣлъ.
Какъ тутъ всѣ струны заструнятъ,
Звонки всѣ разомъ зазвенятъ!..
Пошла возня да кутерьма…
Проснулась дѣвица сама,
Ногой затопала въ сердцахъ
И раскричалась, просто, страхъ:
«Ахъ, онъ невѣжа! ахъ, пострѣлъ!
Поцѣловать меня посмѣлъ!
Чего зѣвалъ мой великанъ?
На что и вамъ приказъ мой данъ,
Что не съумѣли устеречь?..
Подать мнѣ Сокола да мечъ!»
И вотъ, на Соколѣ своемъ,
Вооруженная мечемъ,
Тамъ пронеслась за стѣну въ мигъ,
Гдѣ великана сонъ настигъ,
И хвать — ему на всемъ скаку
Срубила буйную башку.
VIII.
правитьА нашъ царевичъ не дремалъ.
Во дворъ къ Ягѣ ужъ прискакалъ
И, обмѣнявъ коня у ней,
Пустился далѣе скорѣй.
Во слѣдъ и дѣвица на дворъ:
— «Эй, ты, старуха, гдѣ мой воръ?
Твой конь весь въ мылѣ, посмотри!
Куда ты ѣздила? — не ври!»
У той отвѣтъ уже готовъ:
— «Да въ поле, вишь, гнала коровъ.»
— «Ну, погоди-жъ, коли не такъ!»
И сжала маленькій кулакъ.
Межъ тѣмъ, царевичъ во весь духъ
Примчался къ средней изъ старухъ,
Здѣсь тоже конь ужъ у воротъ;
Вскочилъ, пришпорилъ — и впередъ!
Царевна слѣдомъ же на дворъ:
— «Эй, ты. старуха! гдѣ мой воръ?
Твой конь весь въ мылѣ, посмотри!
Куда ты ѣздила? не ври!»
И у второй отвѣтъ готовъ:
— «Отъ стада, вишь, гнала волковъ.»
— «Ну, погодите-жъ, будетъ вамъ!» --
И вслѣдъ за воромъ по пятамъ.
Царевичъ же во весь опоръ
Влетѣлъ ужь къ младшей изъ сестеръ;
Смѣнилъ въ послѣдній разъ коня
И обернулся: «чуръ меня»!
Царевна сзади и, вотъ-вотъ,
Его за шиворотъ возьметъ…
Хлестнувъ коня, что было силъ,
Онъ шпоры до крови вонзилъ.
Отъ-Боли конь заржалъ, впился
Зубами въ удила, взвился --
И очутился съ сѣдокомъ
За безопаснымъ рубежомъ.
«Вотъ и свобода впереди!»
Вздохнулъ изъ глубины груди
Царевичъ, какъ отъ злаго сна,
И оглянулся: вотъ-те на! --
У пограничнаго столба
Царевна, Божія раба,
На стременахъ въ сѣдлѣ стоитъ,
Коня коритъ, коню грозитъ,
А тотъ ни взадъ и ни впередъ:
Коня за поводъ такъ и рветъ,
Волшебный конь шагнуть не смѣлъ
За заколдованный предѣлъ.
Тутъ, за проклятою чертой,
Царевна видитъ предъ собой
Опять злодѣя своего,
И что досаднѣе всего --
Ничѣмъ-то не донять его!
Она со злобы затряслась
И вдругъ — слезами залилась.
А что царевичъ? — Потупясь,
Не въ силахъ жалость превозмочь,
Онъ поскорѣй отъѣхалъ прочь.
IX.
правитьЗеленымъ бархатнымъ ковромъ
Безбрежно степь лежитъ кругомъ,
И только легкій вѣтерокъ
Гуляетъ вдоль и поперекъ,
Да два дубка, какъ съ братомъ братъ,
Обнявшись сучьями, стоятъ
И еле-слышно шелестятъ.
Въ пути промаясь цѣлый день,
Царевичъ въ свѣжую ихъ тѣнь
Коня усталаго пустилъ,
А для себя сѣдло сложилъ
Подушкой въ мягкую траву.
Но тутъ, совсѣмъ какъ на яву,
Ему приснился дивный сонъ.
Чей это голосъ слышитъ онъ?
Или то листья шелестятъ?
«О, братъ Иванъ, о, милый братъ!
Ты знаешь ли, подъ чьей листвой
Нашелъ прохладу и покой?
Мы не изъ лиственной семьи,
А братья бѣдные твои!
Знать, раздразнили мы Ягу,
Что въ заколдованномъ кругу
Она гнала насъ вкривь и вкось,
Пока столкнуться не пришлось.
Какъ братья, были мы враги;
Теперь, по милости Яги,
Мы обратилися въ друзей.
Пылая оба местью къ ней,
Мы порѣшили подстеречь
Ее въ избушкѣ, да и сжечь.
Но чуть огня ей подъ избу
Мы подложили, какъ въ трубу
Она взвилась, какъ на сѣдлѣ,
Верхомъ на адскомъ помелѣ,
И замахала имъ кругомъ.
Пыль закружилася столбомъ,
А насъ на воздухъ подняло
И въ степь далеко отнесло.
Но злоба вѣдьмы противъ насъ
На томъ еще не унялась:
Мы, распростертые въ пыли,
Еще очнуться не могли,
Какъ, съ помеломъ своимъ въ рукѣ,
На тарабарскомъ языкѣ
Она прочла какой-то вздоръ
Надъ нами, — видно, заговоръ, --
Три раза фыркнула потомъ
И замахнулась помеломъ…
О, погляди и пожалѣй!
Изъ молодыхъ богатырей,
Съ тяжелой вѣдьминой руки,
Мы обратилися — въ дубки!..
Яга же смѣхомъ залилась:
„И стойте такъ, покуда васъ
Не оживитъ какой шальной
Живой и мертвою водой!“
И вотъ стоимъ мы ровно годъ,
А избавитель все нейдетъ…
Иль избавленіе ты самъ
Теперь несешь, пожалуй, намъ?
Добылъ цѣлебной той воды
И насъ опрыснешь отъ бѣды?
О, братъ Иванъ, о милый братъ,
Господь воздастъ тебѣ стократъ!»
Такъ шелестили въ вышинѣ,
Такъ умоляли въ полуснѣ
Иванъ-царевича дубки.
И, полный искренней тоски
По братьямъ, съ ложа вспрянулъ онъ
И на дубки со всѣхъ сторонъ
Изъ стклянки щедрою рукой
Сталъ прыскать мертвою водой…..
И передъ нимъ деревъ ужь нѣтъ,
А на травѣ, во цвѣтѣ лѣтъ,
Лежатъ рядкомъ два мертвеца --
Его два брата-молодца!
Царевичъ ахнулъ и скорѣй
Досталъ живительный елей --
Живую воду, и опять
Давай кропить на братьевъ… Глядь --
Румянецъ вспыхнулъ на щекахъ,
А вотъ и оба на ногахъ.
«О, братъ Иванъ, о, милый братъ.
Господь воздастъ тебѣ стократъ!»
X.
правитьНочныя тѣни той порой
Ужь опустились надъ землей,
И порѣшили до зари
Проспать бъ степи богатыри.
Иванъ-царевичъ въ крѣпкій сонъ
Былъ, точно, скоро погруженъ
А братья спящаго тайкомъ
Сейчасъ обшарили кругомъ.
«Вонъ, сколько яблокъ вѣдь набралъ!»
Андрей-царевичъ прошепталъ:
«А тутъ и сткляночки съ водой:
Должно быть, съ мертвой и живой.
Вотъ кабы намъ теперь ихъ взять,
Да на конѣ и ускакать…
Отецъ все царство, вѣрно, намъ,
Ужь раздѣлилъ бы пополамъ.»
— «А ну, какъ братъ Иванъ пѣшкомъ
Во слѣдъ приплелся бы потомъ?»
Другой царевичъ возразилъ:
«Вотъ кабы громъ его сразилъ…»
— «Ну, чтожъ? рази!»
— «Ой! не берусь!»
— «А самъ же началъ? экій трусъ!
Смотри!»
И въ сердце брату братъ
По рукоять вонзилъ булатъ,
И, брызнувъ алою струей,
Кровь залила ковыль степной.
Какъ листъ осиновый, дрожалъ
Царевичъ Петръ и лепеталъ,
Сорочки собственной блѣднѣй:
«Ай, братъ Андрей… охъ, братъ Андрей…
Иди, пожалуста скорѣй…»
— «А что?»
— «Да сядемъ на коня».
— «А стклянки гдѣ?»
— «Вотъ у меня.»
— «Такъ дай сюда.»
— «Нѣтъ, не отдамъ!»
— «А не отдашь — возьму и самъ!»
И, вотъ, два брата межъ собой
Вступили въ рукопашный бой.
Какъ у царевича Петра
Тутъ захрустѣли два ребра, --
Бѣдняга обѣ стоянки вдругъ
Невольно выпустилъ изъ рукъ.
Одна разбилась, и вода
Всочилась въ землю безъ слѣда,
«Дождался вотъ, чего хотѣлъ!»
Андрей-царевичъ прошипѣлъ.
А тотъ совсѣмъ ужъ присмирѣлъ.
— «Ой, братъ. прости! не дѣлай зла…
Другая стклянка вѣдь цѣла,
Я уступлю ее тебѣ…»
— «Спасибо! можешь взять себѣ.
За то ужь яблоки я самъ
И отвезу, и передамъ.»
Царевичъ Петръ позеленѣлъ,
Но спорить болѣе не смѣлъ.
Ни слова ужь не пророня,
Усѣлись братья на коня
Съ своей добычей роковой
И такъ пустилися домой.
XI.
правитьДворецъ въ унынье погруженъ,
По улицамъ и плачъ, и стопъ:
Нѣтъ у царя-отца вѣстей
і Отъ сыновей-богатырей,
И онъ ни кушаетъ, ни пьетъ,
Скорбитъ, молчитъ и смерти ждетъ.
Тутъ сжалился надъ старцемъ Богъ:
Въ всемъ дворцѣ переполохъ,
Толкаясь, къ окнамъ всѣ спѣшатъ,
Руками машутъ и кричатъ:
«Они, царевичи! — они!
Впередъ ихъ Богъ намъ охрани.»
И до царя дошелъ тотъ крикъ,
И встрепенулся онъ на мигъ:
«Всѣ три царевича?»
— «Анъ, нѣтъ,
Два старшихъ только», былъ отвѣтъ:
«Примчались на одномъ конѣ.
И конь, по масти, по бронѣ,
Иванъ-царевича, кажись.»
Тутъ сыновья ужь ворвались
И съ старцемъ крѣпко обнялись.
— «А гдѣ мой младшій молодецъ?»
Спросилъ ихъ тутъ же царь-отецъ.
Андрей-царевичъ на вопросъ
Смолчалъ и яблочко поднесъ:
«А вотъ, откушай-ка, родной, --
Полжизни сразу съ плечъ долой.»
И точно, старецъ только съѣлъ, --
На тридцать лѣтъ помолодѣлъ.
— «Хоть бы сейчасъ пуститься въ плясъ»,
Сказалъ онъ, «только вотъ безъ глазъ
Я все калѣка изъ калѣкъ, --
Не настоящій человѣкъ.
Будь та волшебная вода…»
— «А дай-ка, братъ, ее сюда».
Сказалъ царевичу Петру
Андрей-царевичъ: «я натру».
— «Нѣтъ, я ужь самъ»!
И три раза
Опрыскалъ онъ отцу глаза,
И вскрикнулъ тотъ:
«Я вижу свѣтъ!»
— «И насъ обоихъ?»
— «Нѣтъ, ахъ, нѣтъ…»
— «Такъ вотъ сейчасъ еще потремъ».
И то ладонью, то платкомъ
Давай тереть; но какъ ни теръ, --
Не прояснѣлъ потухшій взоръ.
Отъ сильной боли, наконецъ,
Заохалъ даже царь-отецъ:
«Охъ, милый сынъ, оставь, не тронь…
Глаза горятъ ужь какъ огонь…»
— «И ничего не видишь?»
— «Нѣтъ,
Все только еле-брезжитъ свѣтъ.»
— «Тутъ братъ Андрей намъ угодилъ:
Другую стклянку онъ разбилъ».
— «Врешь! врешь! ты самъ же виноватъ!»
Прервалъ сердито старшій братъ.
И вотъ, упрекомъ на упрекъ,
Невольно вырвался намекъ
У нихъ на то, что брата ихъ --
Ивана — нѣтъ уже въ живыхъ.
И понялъ царь-отецъ намекъ,
И слезъ сдержать уже не могъ:
«Мои сынъ Иванъ убитъ, убитъ!
И гдѣ-то прахъ его лежитъ?
Не на чужой ли сторонѣ?…
Да вы же на его конѣ
Примчалися… А ну, какъ вдругъ
Онъ палъ отъ братниныхъ же рукъ?»
— «Нѣтъ, я, ей-богу, ни причемъ!»
Поторопился предъ отцомъ
Себя очиститъ средній братъ:
«Андрей-царевичъ взялъ булатъ..»
Но братъ его ужь перебилъ:
«Когда тебѣ свѣтъ божій милъ, --
Ни слова болѣе!»
Старикъ,
Однако, все уже постигъ.
«Несчастные!… идите вонъ»…
Съ усильемъ выговорилъ онъ:
«Нѣтъ у меня ужь сыновей!» --
И, въ тяжкой горести своей,
Рыдая, какъ дитя, старикъ
Главою на-руки поникъ.
На время злобу затая,
Послушно вышли сыновья.
XII.
правитьА степь безбрежнымъ полотномъ
Все разстилается кругомъ;
Въ нѣмой, торжественной тиши
На всемъ пространствѣ — ни души.
Среди степи, въ травѣ густой,
Лежитъ лишь витязь молодой,
Но бездыханенъ, недвижимъ,
И вѣронъ кружится надъ нимъ.
Тутъ въ отдаленьи, надъ чертой,
Гдѣ небо сходится съ землей,
Какъ точка малая всплыла
И, приближаясь, все росла.
Кого-то Богъ къ нему несетъ?
То красна дѣвица идетъ.
Никакъ царевна же сама? --
Пожалуй, спятила съ ума!
Полдневный вѣтеръ горячо
Навстрѣчу пышетъ ей въ лицо,
И, прядь кудрей ей расплетя,
Ихъ развѣваетъ ей, шутя..
Вотъ, задыхаясь, приплелась
И, надъ убитымъ наклонясь,
Злораднымъ смѣхомъ залилась:
«И то мертвецъ ужь мертвецомъ…
И по-дѣломъ, и по-дѣломъ!»
Когда же дѣвица въ упоръ
Въ лицо ему вперила взоръ,
Знать, очень жутко ей пришлось:
Не безъ усилья удалось
Слезу участія смигнуть,
И та, на раненую грудь
Упавъ, какъ мертвая вода,
Закрыла рану безъ слѣда.
Тутъ слезы радости у ней
Ужь заструились изъ очей,
И. какъ огнемъ, ему чело
Живой водой той обожгло;
Онъ вдругъ очнулся и сказалъ:
«Эхъ-ма, а долго же я спалъ!»
— «И вѣкъ бы спалъ, царевичъ мой,
Не оживи тебя слезой.»
— «Ахъ ты, голубушка моя!
Откуда Богъ прислалъ тебя?»
— «Да, вотъ, узнала отъ Яги,
Что братья, хуже чѣмъ враги,
Тебя зарѣзали тайкомъ,
Да и ограбили кругомъ.
Сперва, признаться, эта вѣсть
Меня утѣшила, какъ месть. —
Я въ тебя была такъ зла! --
И, вотъ, твой трупъ искать пошла,
Чтобы на гибель на твою
Налюбоваться въ-очію.
Но тутъ, увидѣвши тебя,
Ужь не смогла сдержать себя --
Слеза скатилася изъ глазъ…»
— «И ожилъ я отъ ней тотчасъ?
Ахъ ты, хорошая моя!
Пойдешь ли замужъ за меня?»
Ни звука не издавъ въ отвѣтъ,
Зардѣвшись лишь какъ маковъ цвѣтъ,
Царевна взоры отвела
И обѣ ручки подала.
«Господь же насъ благослови
На жизнь въ согласьи и любви!» --
Сказалъ царевичъ.
И вдвоемъ,
Такъ рука-объ-руку, пѣшкомъ
Они, по солнцу, по пыли,
Пустынной степью побрели.
XIII.
правитьОпять безмолствуетъ дворецъ.
Въ покояхъ дальнихъ царь-отецъ
Укрылся и, въ тоскѣ своей,
Не хочетъ видѣть сыновей.
Тутъ вновь по всѣмъ угламъ дворца
Шумятъ, ликуютъ безъ конца:
«Иванъ-царевичъ! право, онъ!
И царь-дѣвицу взялъ въ полонъ!»
Вотъ слухъ и до царя дошелъ,
И, встрепенувшись, какъ орелъ,
Къ дверямъ онъ бросился стремглавъ:
«Иванъ-царевичъ? Живъ и здравъ?
Гдѣ ты, мой сынъ, ты не убитъ?»
И нѣжно онъ уже обвитъ
Иванъ-царевича рукой,
И слышитъ голосъ дорогой:
«Со мной невѣста, царь-отецъ:
Благослови насъ подъ вѣнецъ!»
— «Ко мнѣ, въ объятья, дочь моя!
Прими супруга отъ меня!»
Царевна старца обняла
И такъ растрогана была,
Что изъ очей ея слеза
Слѣпому канула въ глаза, --
И взоръ потухшій прояснѣлъ,
Слѣпой воистину прозрѣлъ.
Восторгу приближенныхъ лицъ,
Понятно, не было границъ.
А царь, съ любовью оглядя
Дѣтей, не могъ придти въ себя:
«Да вы откуда прибрели,
Что съ головы до ногъ въ пыли»?
— «И не пришли бы никогда»,
Царевна молвила тогда:
«Будь воля старшихъ сыновей,
До сихъ бы поръ въ крови своей
Лежалъ твой младшій молодецъ.»
Тутъ спохватился царь-отецъ:
«Не миновать же имъ суда!
Позвать разбойниковъ сюда»!
И слуги царскіе бѣгутъ,
Такую рѣчь ему несутъ:
«Да оба съ задняго крыльца
Ужъ дали тягу изъ дворца»!
И царь рукой на нихъ махнулъ.
И съ облегченіемъ вздохнулъ:
«Знать, убоялися суда
И не вернутся никогда.
А ты, мой младшій сынъ Иванъ,
Что мнѣ за всѣхъ троихъ васъ данъ
Со мной раздѣлишь мой престолъ!»
И царь на радостяхъ завелъ
Дотолѣ небывалый пиръ
На весь крещеный русскій міръ.
И я тамъ былъ, медъ-пиво пилъ,
Въ ковшѣ усы лишь обмочилъ.
