Молитвенникъ моей жены.
правитьПрошло уже десять лѣтъ съ тѣхъ поръ, какъ я поселился въ Бостонѣ, когда, прихлебывая однажды утромъ свой кофе, прочелъ въ послѣднемъ нумерѣ газеты слѣдующее извѣстіе:
«Тысяча долларовъ награжденія тому, кто доставитъ извѣстіе о томъ, какимъ образомъ Вильямъ Пигеръ погибъ на пароходѣ „Король Августъ“ въ ночь на 23 августа 1854 года. Адресъ: Іаковъ Шарцеръ, эсквайръ, 14Б. улица Фультонъ, Нью-Іоркъ».
Это объявленіе, привлекавшее на себя вниманіе своей широкой рамкой, произвело на меня страшное дѣйствіе. Поблѣднѣвъ какъ смерть и дрожа всѣмъ тѣломъ, откинулся я на спинку моего кресла, грудь моя приподнялась судорожно, тяжелыя капли пота выступили у меня на лбу. Я зналъ Вильяма Пигера, я совершилъ вмѣстѣ съ нимъ переѣздъ на пароходѣ «Король Августъ» и былъ если не послѣдній, то покрайней мѣрѣ однимъ изъ послѣднихъ людей видѣвшихъ его въ живыхъ. Мы оба ѣхали изъ Бостона. Я — для того, чтобъ попытать счастья въ другихъ мѣстахъ, онъ — чтобъ возвратиться на родину. Онъ съ перваго же взгляда внушилъ мнѣ отвращеніе, котораго я нисколько не скрывалъ. Это былъ большой неуклюжій, мужиковатый янки; у него было большое состояніе, которое онъ нажилъ безъ большого труда, и пользовался имъ теперь съ величайшимъ тщеславіемъ. Чѣмъ болѣе я знакомился съ нимъ, тѣмъ противнѣе онъ мнѣ становился. Точно такія же чувства внушалъ ему повидимому и я, а такъ какъ мы съ нимъ были единственные каютные пассажиры и должны были большею частью быть вмѣстѣ, то между нами поневолѣ должны были происходить отъ времени до времени самыя невыносимыя сцены.
Когда мы однажды послѣ ужина сидѣли за стаканами грога, то мой стаканъ вслѣдствіе внезапнаго поворота корабля опрокинулся и наполнявшая его жидкость полилась на нигерово платье.
— Медвѣдь, гнѣвно вскричалъ онъ, — развѣ вы не можете вести себя приличнымъ образомъ и не обливать кипяткомъ моихъ колѣнъ?
— Тутъ не было ни умысла, ни неловкости съ моей стороны, возразилъ я, — въ этомъ виноватъ только случай.
— Случай! подобные случаи между нами приходятъ чрезвычайно кстати! За этотъ я потребую однакоже удовлетворенія, коль скоро мы будемъ на твердой землѣ. Если вы мужчина, въ чемъ впрочемъ я сильно сомнѣваюсь, я принужу васъ дать мнѣ это удовлетвореніе.
— Вы принудите меня…
— Вылить на меня другой стаканъ грога? перервалъ онъ съ вызывающей улыбкой. — Трусъ!
Я былъ раздраженъ до послѣдней степени возможности, схватилъ его за воротъ и встряхнулъ его. Онъ потерялъ равновѣсіе и покачнулся, но, ставши твердо на ногахъ, вынулъ изъ труднаго кармана пистолетъ и выстрѣлилъ. Я во время нагнулся, выстрѣлъ пролетѣлъ надо мною и разбилъ окошко. Онъ выхватилъ другой пистолетъ, но я удержалъ его руку; мы стали бороться. Тѣмъ временемъ въ каюту ворвался капитанъ съ нѣсколькими матросами; Пигера укротили.
Я объяснилъ, въ чемъ дѣло. Капитанъ требовалъ, чтобъ мы дали ему честное слово воздерживаться отъ всякихъ споровъ, до тѣхъ поръ пока мы будемъ на пароходѣ; въ противномъ случаѣ онъ прибѣгнетъ къ силѣ и будетъ держать насъ назаперти до самаго конца путешествія. Послѣ нѣкотораго сопротивленія мы покорились.
— Я не имѣю ровно ничего противъ того, чтобъ вы застрѣлили другъ друга; для меня это рѣшительно все равно, господа, увѣрялъ капитанъ, — только подождите до тѣхъ поръ, пока у васъ подъ ногами твердая земля, а на моемъ пароходѣ я не позволяю ничего подобнаго. Впрочемъ если вы желаете, я съ большимъ удовольствіемъ высажу васъ на берегъ при первомъ удобномъ случаѣ и позабочусь о вашихъ трупахъ. А пока будьте довольны и этимъ.
Я отправился въ свою каюту, твердо рѣшившись никогда не говорить больше съ этимъ человѣкомъ. На другое утро, но окончаніи завтрака, капитанъ отвелъ меня въ сторону, и сталъ предостерегать дружескимъ образомъ на счетъ Пигера.
— Будьте на сторожѣ, говорилъ онъ, — старайтесь какъ можно больше избѣгать его. Онъ нисколько не задумается столкнуть васъ при случаѣ за бортъ или же всадить вамъ потихоньку ножъ въ бокъ. Я знаю людей и потому предостерегаю васъ.
Онъ пожалъ мнѣ съ значительнымъ видомъ руку и ушолъ.
Вскорѣ послѣ этого я слышалъ, какъ онъ говорилъ: «зачѣмъ вы не убираете со стола, поваръ?»
— Мистеръ Пигеръ еще не завтракалъ, было отвѣтомъ ему.
— Кто не пришелъ вовремя, тотъ теряетъ свою долю. Мистеръ Пигеръ питается, какъ кажется, своей злобой. Убирайте со стола.
Я отправился на палубу и не сходилъ внизъ до тѣхъ поръ, пока колоколъ не прозвонилъ къ обѣду. Мы сѣли за столъ; капитанъ, штурманъ, должностные лица и я. Пигера не было.
— Позовите мистера Пигера, поваръ. Мы вовсе не желаемъ, чтобъ наши кушанья простывали изъ-за него, приказалъ капитанъ.
Поваръ отворилъ дверь, заглянулъ въ каюту и сказалъ: «Мистера Пигера нѣтъ тамъ, сэръ».
— Нѣтъ тамъ! Гдѣ же онъ? Кто видѣлъ его сегодня утромъ?
Стали спрашивать, по никто не могъ дать свѣдѣній о Пигерѣ. Машинистъ какъ будто-бы видѣлъ его вчера вечеромъ очень поздно на палубѣ, но онъ не ручается, дѣйствительно ли это быль Пигеръ.
— Гдѣжь бы это онъ могъ быть? спросилъ капитанъ. — Онъ непремѣнно долженъ быть на пароходѣ, прибавилъ онъ медленно, съ какимъ-то особеннымъ взглядомъ, — ужъ не перетолковали ли вы какъ нибудь иначе моего замѣчанія, и…
— Увѣряю васъ, капитанъ, что я не выходилъ изъ моей каюты, пока не пришелъ къ завтраку, и что я не видалъ и не слыхалъ Пигера послѣ того, какъ ушелъ при васъ въ каюту.
Послѣдовавшія за тѣмъ розысканія остались безъ всякаго результата, но одно обстоятельство возбудило всеобщее вниманіе. Оказалось, что между желѣзными плитами, соединявшими цѣпь рулевой лодки съ бокомъ корабля, очутилась какимъ-то образомъ окованная мѣдью скоба, которая крѣпко держалась тамъ. По всѣмъ вѣроятіямъ ее сбросили за бортъ и она попала туда нечаянно. Умышленно ее не могли вбить, потому-что матросъ, который увидѣлъ ее прежде другихъ, могъ достать ее только съ помощію двухъ товарищей. Ее съ трудомъ оторвали, принесли на палубу и осмотрѣли. Она была такъ блестяща и нова, какъ будто бы ее только-что сдѣлали. Стали догадываться откуда она была взята — и оказалась, что это была одна изъ тѣхъ запасныхъ скобъ, которыя хранились за рѣшеткою у фокъ-мачты. Это было чрезвычайно странно. Поваръ вспомнилъ, что въ прошлый вечеръ, послѣ разсказаннаго выше происшествія, Пигеръ пилъ необыкновенно много грогу; а машинистъ, который какъ будто бы видѣлъ его, замѣтилъ, что у него была нетвердая походка, хотя и не былъ убѣжденъ, что это дѣйствительно былъ Пигеръ.
Дѣло занесли въ пароходный журналъ — и жизнь на пароходѣ потекла своимъ путемъ, какъ будто бы ровно ничего не случилось. Но я не могъ не замѣтить, что надо мною тяготѣло тяжелое подозрѣніе, что за мною слѣдили съ недовѣрчивостію, — и это производило на меня такое тяжелое и безотрадное впечатлѣніе, что я часто завидовалъ Пигеру безмятежно покоившемуся на днѣ океана.
Наше путешествіе приближалось къ концу; мы пристали къ берегу въ нью-іоркской гавани. Капитанъ немедленно представилъ все это дѣло въ надлежащее судебное мѣсто, которое послѣ формальнаго изслѣдованія всѣхъ, даже самыхъ мелочныхъ фактовъ, очень скоро рѣшило, что противъ меня нѣтъ достаточныхъ доказательствъ и что вслѣдствіе этого я свободенъ, — и я оставилъ городъ, обѣщаясь въ душѣ никогда болѣе не бывать въ его округѣ.
Что же послѣ этого удивительнаго, что упомянутое выше газетное объявленіе взволновало меня до послѣдней степени возможности? Оно произвело на меня обаятельное дѣйствіе змѣи. Я предчувствовалъ, нѣтъ, и былъ убѣжденъ, что оно принесетъ мнѣ горе и всевозможныя бѣдствія. Я не могъ свести глазъ съ черныхъ буквъ, которыя съ страшною ясностію напечатлѣлись въ моемъ мозгу. Годы, лежавшіе между этимъ роковымъ днемъ и настоящей минутой, какъ будто бы и не существовали. Они показались мнѣ сновидѣніемъ, отъ котораго я только что пробудился; мнѣ показалось, какъ будто бы я только что услышалъ отвѣтъ повара: «его нѣтъ тамъ, сэръ!»
Слѣдующій день былъ еще печальнѣе. Мои мрачныя предчувствія томили меня еще больше, моя тоска все болѣе и болѣе увеличивалась. На моей душѣ лежала тяжесть, не дававшая мнѣ свободно дышать. Я все видѣлъ въ самомъ мрачномъ свѣтѣ; въ каждомъ звукѣ долетавшемъ до моего слуха, я слышалъ страшныя слова: «его нѣтъ тамъ, сэръ!» Я зналъ, что я такъ же былъ невиненъ въ его смерти, какъ и тогда еслибъ я никогда не видалъ его; но я чувствовалъ, что несчастная ссора, происшедшая между мною и Пигеромъ въ тотъ вечеръ, какъ онъ такъ загадочно изчезъ, должна была вызвать опять подозрѣніе насчетъ меня, и что я подвергнусь позору и бѣдствіямъ открытаго судопроизводства.
Я недолго ждалъ осуществленія моихъ опасеній. Недѣли двѣ спустя послѣ того какъ я прочелъ роковое объявленіе, въ мою контору вошелъ какой-то господинъ.
— Я долженъ уплатить вамъ но небольшому векселю за мистера Гасее и К°. Не угодно ли вамъ написать квитанцію? спросилъ онъ.
Я подошелъ къ моему бюро, написалъ расписку и подписался. Посѣтитель стоялъ подлѣ меня и съ напряженнымъ вниманіемъ смотрѣлъ на бумагу. Когда я подписалъ свое имя и сдѣлалъ обычный росчеркъ, онъ положилъ мнѣ на плечо руку и сказалъ:
— Я долженъ арестовать вагъ за убійство Вильяма Пигера.
— Увѣряю васъ, что я…
— Я обязанъ передать суду слово въ слово все, что вы теперь ни скажете, поэтому-то вашъ собственный интересъ требуетъ, чтобъ вы молчали, перервалъ онъ меня. — И такъ — какъ идутъ дѣла въ здѣшнемъ торговомъ мірѣ? въ Нью-Іоркѣ они идутъ довольно вяло.
Я былъ такъ смущенъ, такъ пораженъ, что не могъ отвѣчать.
— Какимъ образомъ, спросилъ онъ, — желали бы вы ѣхать? Конечно безъ всякой огласки? По моему это самое лучшее, но это зависитъ отъ васъ.
Онъ схватился какъ бы нечаянно за карманъ своего дорожнаго пальто, и я увидѣлъ рукоятку пистолета и пару ручныхъ оковъ. Я отскочилъ назадъ.
— Гораздо пріятнѣе путешествовать безъ этого украшенія, сказалъ онъ.
— Я послѣдую за вами безъ всякаго сопротивленія, сказалъ я, — но вы должны дать мнѣ нѣсколько часовъ на то. чтобъ устроить мои дѣла.
— Признаюсь, если вы заплатите за поѣздку съ экстреннымъ поѣздомъ, — полиція не считаетъ себя обязанною платить въ такихъ случаяхъ, какъ этотъ. Мнѣ кажется, я могу довѣриться вамъ и сдѣлаю это, но не забывайте, что я отдаю въ ваши руки мою репутацію — репутацію полицейскаго чиновника. Я дамъ вамъ время привести въ порядокъ ваши бумаги и покончить дѣла, а самъ тѣмъ временемъ осмотрю городъ; я никогда еще не былъ въ Бостонѣ. Въ пять часовъ идетъ поѣздъ, постарайтесь же окончить свои дѣла къ этому времени, я заѣду за вами. Добраго утра.
Ударъ разразился. То что я, не щадя силъ и трудовъ, пріобрѣлъ въ теченіи четырнадцати лѣтъ, приходилось мнѣ теперь употребить на защиту своей жизни. Я отправился къ моему адвокату и разсказалъ ему о своемъ положеніи.
— Глупо, очень глупо! сказалъ онъ. — Намъ только что начало везти. Очень глупо!
— Я невиненъ, возразилъ я.
— Вѣрю, по что въ этомъ толку? сказалъ адвокатъ. — Теперь нужно подумать о томъ, какимъ образомъ обратить намъ какъ можно легче и скорѣе ваше заведеніе въ наличныя деньги. Когда это дѣло огласится, будетъ очень затруднительно. Но сколько цѣните вы все? Тысячь въ двадцать?
— Около двадцати двухъ тысячь.
— Вы должны продать, какъ можно скорѣе продать. Нельзя терять ни одной минуты. Я берусь отыскать купца, если вы согласны отдать все, какъ есть все за двѣнадцать тысячь чистоганомъ. Вы можете перевести деньги на меня — и я попытаюсь сдѣлать все, что только можно. Приходите часамъ къ четыремъ, я приготовлю вамъ бумаги для подписи.
— Двѣнадцать тысячь вмѣсто двадцати двухъ — мало.
— Согласенъ, и отъ васъ зависитъ отказаться отъ этого предложенія. Скажите мнѣ самую низкую цѣну, за которую вы согласились бы продать, — и я посмотрю, что можно будетъ сдѣлать; но не забывайте, что намъ остается всего только четыре часа и требуйте сообразно этому. Не далѣе какъ завтра утромъ, вамъ едва ли сдѣлаютъ такое предложеніе, какъ мы.
— Хорошо же. Постарайтесь выручить пятнадцать тысячь; но если этого нельзя, то отдайте за двѣнадцать и пріѣзжайте ко мнѣ въ Нью-Іоркъ съ первымъ поѣздомъ.
— Очень хорошо. И такъ, къ четыремъ часамъ бумаги будутъ для подписи.
Я отправился къ себѣ на квартиру, подарилъ дочкѣ моего домоваго хозяина дорогое ожерелье и удивилъ этого добраго человѣка извѣстіемъ, что я ѣду въ Нью-Іоркъ и оттуда буду писать ему насчетъ моей квартиры. Затѣмъ я возвратился въ контору, объявилъ моему старшему прикащику, что я продалъ заведеніе и представлю послѣ обѣда новаго владѣльца. Совершенно разбитый опустился и на свое покойное кресло, которое служило мнѣ цѣлыхъ десять лѣтъ.
Мои думы были прерваны какимъ-то человѣкомъ, съ темной бородой, въ одеждѣ боцмана:
— Вы ли мистеръ Антонъ Уде? спросилъ онъ.
— Да. Что вамъ угодно?
— Я работалъ въ кабинетѣ подлѣ конторы доктора Флетчера, а такъ какъ дверь между этими двумя комнатами очень тонка и къ тому же еще была только нолупритворена, то я, нисколько не желая этого, сдѣлался участникомъ вашей тайны.
— Чтожь дальше?
— Я желалъ бы подать вамъ совѣтъ, сэръ; къ четыремъ часамъ вы будете обладателемъ по меньшей мѣрѣ двѣнадцати тысячь долларовъ, — почему бы вамъ не бѣжать?
Бѣжать! Это слово произвело на меня волшебное дѣйствіе. Чувство изнеможенія прошло, я ощутилъ въ себѣ новыя силы. Бѣжать! Да, спасеніе было въ бѣгствѣ, я вскочилъ и всплеснулъ руками.
— Боже мой! вскричалъ я внѣ себя, — объ этомъ яи не подумалъ!
— Это видно было изъ вашего разговора съ адвокатомъ, сказалъ, улыбаясь незнакомецъ. — Не теряйте времени; бѣгите, какъ только деньги будутъ у васъ въ рукахъ. Въ Техасѣ, или гдѣ нибудь тамъ вокругъ него, вы будете въ безопасности и можете начать новую жизнь. Я дамъ вамъ письмо въ Санъ-Франциско къ моему брату; онъ поможетъ вамъ пробраться дальше.
Я поспѣшилъ вмѣстѣ съ моимъ доброжелателемъ къ адвокату и сообщилъ ему сдѣланное имъ предложеніе.
— Это самое лучшее, что вы только можете сдѣлать, сказалъ онъ, — потому что, не смотря на вашу невинность, въ которой и нисколько не сомнѣваюсь, это все-таки такое дѣло, развязка котораго чрезвычайно сомнительна. Этотъ добрый человѣкъ правъ, въ Техасѣ вы внѣ всякой опасности и можете начать новую жизнь съ тѣми средствами, которыя у васъ въ рукахъ.
Я возвратился въ контору, уложилъ свой дорожный сундукъ и поспѣшилъ съ своимъ новымъ другомъ на станцію. Было 20 минутъ пятаго, поѣздъ долженъ былъ идти чрезъ 20 минутъ.
Мысль о возможности убѣжать, доставила мнѣ такое счастье, что я и не думалъ о томъ, что могло бы побудить совершенно незнакомаго мнѣ человѣка, который притомъ былъ много ниже меня, принимать во мнѣ такое участіе. Я сидѣлъ въ воксалѣ желѣзной дороги и ловилъ каждое слово, вылетавшее изъ его устъ.
— А потомъ, сказалъ онъ въ заключеніе своей рѣчи, — подумайте только, что вы не связаны никакими семейными узами, что у васъ нѣтъ ничего, что могло бы задержать васъ.
«Ничего, что могло бы задержать!» — Эти слова коснулись моей совѣсти — и обѣщаніе, которое я сбирался нарушить, встало передо мною, какъ бы начертанное пламенными письменами.
— Благодарю васъ, сказалъ я вставая и протягивая руку этому человѣку, который повидимому такъ дорожилъ моимъ спасеніемъ, — благодарю васъ за вашу готовность помочь мнѣ, но — я не могу воспользоваться ею, я долженъ — остаться здѣсь.
— Остаться здѣсь? спросилъ онъ съ удивленіемъ. — Что можетъ мѣшать вамъ сдѣлать то, на что вы только-что рѣшились? Билетъ оплаченъ, поѣздъ отправляется черезъ десять минутъ, а вы говорите, что хотите остаться здѣсь….
— Я долженъ спѣшить въ свою контору, я не могу ѣхать, потому что я далъ полицейскому чиновнику, который хотѣлъ арестовать меня, честное слово ждать его тамъ около пяти часовъ. Данное слово обязываетъ меня остаться, и я не понимаю какъ я могъ забыть это, хотя бы только на одну минуту.
— Но подумайте, держалъ ли когда кто слово, данное полицейскому чиновнику?
— Я сдержу его. Я не желалъ бы вспоминать о человѣкѣ, который довѣрился мнѣ, а я его обманулъ. Нѣтъ, я не могу больше терять времени, я долженъ спѣшить назадъ.
— Да вѣдь это глупость, чистая глупость, въ которой вы горько раскаетесь. Подумайте, что вы рискуете жизнію. Еще шесть минутъ — и локомотивъ готовъ.
— Нѣтъ, я отправлюсыіазадъ въ контору. Полицейскій чиновникъ сказалъ мнѣ, что онъ ввѣряетъ мнѣ свою репутацію, и я обѣщалъ ему явиться къ пяти часамъ. Не понимаю, какъ я могъ забыть это, хотя бы на одну минуту.
— Нѣтъ, это ужь слишкомъ нелѣпо; я отъ роду не встрѣчалъ ничего подобнаго. Держать слово, данное полицейскому чиновнику! — Но, ужь если вы хотите, во чтобы-то ни стало, привести въ исполненіе эту удивительную идею, я пойду вмѣстѣ съ вами.
— Пожалуйста. Вы получите отъ меня вознагражденіе, но я право не понимаю, почему вы такъ сильно интересуетесь мною.
— Мнѣ пріятно помогать другимъ.
Мы возвратились въ контору, и я отправился въ свой кабинетъ. Пробило пять часовъ; полицейскій чиновникъ еще не являлся.
— Судьба благопріятствуетъ вамъ, прошепталъ мой искуситель въ замочную дирочку. — Пять часовъ прошло; вы свободны отъ вашего обѣщанія, оно уже не связываетъ васъ. Вы свободны!
Это было страшное искушеніе. Мой новый другъ говорилъ правду — но, нѣтъ, я не хотѣлъ потерять своего собственнаго уваженія.
— Я подожду, сказалъ я твердо, — я не могу держаться буквальнаго смысла. Этотъ человѣкъ ввѣрилъ мнѣ свою честь — и я не могу обмануть его. Онъ найдетъ меня, хотя бы онъ заставилъ ждать меня до полночи. Оставьте меня въ покоѣ.
Онъ вошелъ ко мнѣ въ кабинетъ; я откинулся въ изнеможеніи на спинку моего кресла.
Искуситель подошелъ ко мнѣ. Одно быстрое движеніе руки — и парика вмѣстѣ съ бородою какъ не бывало; передо мною стоялъ полицейскій чиновникъ.
— Вамъ не слѣдуетъ оставаться ни минуты больше въ этой мучительной неизвѣстности, сказалъ онъ. — Вы честный человѣкъ, я не встрѣтилъ ни одного такого какъ вы, въ теченіи всей своей тридцатилѣтней практики. Это послужитъ вамъ въ пользу.
Я быль такъ удивленъ, что не зналъ хорошенько, сердиться ли мнѣ на съигранную со мною штуку или радоваться тому, что не попался въ разставленныя мнѣ сѣти.
— Простите меня, сказалъ полицейскій. — Намъ предстоитъ большое путешествіе, и я сдѣлалъ этотъ опытъ, чтобъ узнать какимъ образомъ я долженъ держаться съ вами дорогою. Вамъ же лучше, что вы выдержали это испытаніе.
Онъ сбросилъ съ себя костюмъ боцмана, смылъ коричневую краску съ лица и рукъ и подозвалъ извощика. Мы отправились на станцію желѣзной дороги.
Въ вагонѣ онъ сдѣлался чрезвычайно разговорчивъ. Онъ разсказалъ мнѣ, какимъ образомъ воскресло опять это давно забытое дѣло.
Покойный Вильямъ Пигеръ, собираясь ѣхать для своего удовольствія въ Германію, застраховалъ, безъ вѣдома родственниковъ, свою жизнь въ пользу своего брата. Свидѣтельство о застрахованіи онъ уложилъ, вмѣстѣ съ другими бумагами, въ желѣзный ящикъ, который отдалъ на сохраненіе банкиру. Послѣ его смерти его бумаги были осмотрѣны какимъ-то писцомъ. Свидѣтельство о застрахованіи, о которомъ никто не зналъ, попало въ связку документовъ, относившихся къ арендѣ какихъ-то участковъ земли. Эта аренда кончилась за два мѣсяца передъ этимъ, касающіяся до нея бумаги были снова разсмотрѣны и свидѣтельство о застраховапіи найдено. Братъ предъявилъ свое право на страховыя деньги, но страховая контора заподозрила это право, такъ какъ не было доказано, что покойный умеръ отъ чужой руки. Развѣ онъ не могъ добровольно бросится въ море? Это было возможно и, опираясь на эту возможность, страховая контора отказала въ уплатѣ страховыхъ денегъ. Тутъ вспомнили о моей несчастной ссорѣ съ Пигеромъ — которая получила огласку вслѣдствіе тогдашняго судебнаго разбирательства — и напечатали упомянутое выше объявленіе въ надеждѣ, не найдется ли кто нибудь, кто далъ бы желанныя свѣдѣнія.
— Добровольно ли несчастный Вильямъ Пигеръ бросился въ море или этому прыжку помогъ кто нибудь другой противъ его собственнаго желанія, сказалъ въ заключеніе полицейскій, — это сдѣлалось важнымъ вопросомъ тогда только, когда дѣло зашло о двадцати тысячахъ долларовъ денегъ. Если будетъ нужно, то братъ, само собою разумѣется, не пожалѣетъ половины этой суммы, для того чтобъ предполагаемаго виновника найдти, и по этому-то, сэръ, вамъ очень трудно будетъ сказать, что не вы этотъ виновникъ. Жаль, очень жаль, но это ясно — ваше дѣло плохо!
Я отвернулся отъ него съ сокрушеніемъ сердца. Онъ говорилъ такъ просто, такъ разсудительно. Дѣло шло не столько о виновномъ или не виновномъ, сколько о томъ, чтобъ доставить доказательства, что убійцей было второе лицо — и этимъ лицомъ былъ я самъ — и я долженъ былъ сознаться себѣ, что факты говорили противъ меня.
Я не стану останавливаться на переѣздѣ. Умолчу также и о моемъ прибытіи въ Нью-Іоркь. Обыкновенныя формы были соблюдены, предварительное слѣдствіе окончено и дѣло — мое дѣло — передано суду присяжныхъ.
Два мѣсяца, цѣлыхъ два мѣсяца ждалъ я. Не было никакой жертвы, никакой попытки, передъ которою остановился бы я, или скорѣе мой бостонскій адвокатъ, послѣдовавшій за мною, не теряя ни минуты, въ Нью-Іоркъ, для того чтобъ найти благопріятныя для меня показанія. Результатъ былъ довольно жалкій.
Несчастная ссора была блестящимъ доказательствомъ въ рукахъ противной стороны, а въ добавокъ къ этому нашлось двое изъ прежде бывшихъ матросовъ парохода «Король Августъ», которые готовы были показать подъ присягою, что видѣли меня послѣ этой ссоры, вмѣстѣ съ Вильямомъ Пигеромъ, поздно вечеромъ у фокъ-мачты, что мы опять боролись другъ съ другомъ, что я убилъ его мѣдной скобой, а потомъ бросилъ за бортъ. Не желая являться передъ публикой въ качествѣ оффиціяльныхъ свидѣтелей, они, по ихъ словамъ, не выступили противъ меня при прежнемъ судебномъ разбирательствѣ и отправились въ Техасъ, а когда, возвратившись въ Нью-Іоркъ, прочли извѣстное объявленіе, то рѣшились удовлетворить законъ и дать нужныя показанія.
Какая надежда оставались мнѣ послѣ такихъ доказательствъ? Преждебывшій капитанъ «Короля Августа» умеръ, старый поваръ быль неизвѣстно гдѣ, а эти два безсовѣстные человѣка были подкуплены обѣщаніемъ богатой награды. Я былъ жертвою награды. Я былъ жертвою денежной спекуляціи.
Насталъ наконецъ и роковой день, долженствовавшій рѣшить мою судьбу. Я вошелъ въ залу суда въ сопровожденіи двухъ сторожей. Судьи и адвокаты сидѣли уже въ обычныхъ костюмахъ, они весело разговаривали между собою, даже но временамъ смѣялись.
Наступило молчаніе. Присяжнымъ была сдѣлана перекличка. Появился президентъ и занялъ свое мѣсто. Онъ обвелъ глазами собраніе, кивая головою при видѣ знакомыхъ лицъ. Помѣщеніе для зрителей было полнымъ полно. Хорошо одѣтые мужчины и женщины сидѣли всѣ вмѣстѣ такъ, что яблоку негдѣ было упасть, словно дѣло шло о какомъ нибудь торжествѣ. Прокуроръ выступилъ впередъ. Его рѣчь была очень хорошо обдумана. Въ особенности же настаивалъ онъ на ссорѣ, не забылъ ни одного второстепеннаго факта и кончилъ наконецъ тѣмъ, что вызвалъ свидѣтелей.
Прежній каютный юнга и штурманъ «Короля Августа» выступили впередъ. Оба разсказали о ссорѣ согласно съ истиною. Затѣмъ явился машинистъ. Онъ сказалъ, когда видѣлъ въ послѣдній разъ покойнаго, но выставилъ на видъ. что не убѣжденъ въ томъ, дѣйствительно ли это былъ онъ. Настала очередь двухъ ложныхъ свидѣтей. Мой защитникъ потребовалъ, чтобъ ихъ допросили порознь, это было исполнено. Одинъ изъ нихъ долженъ былъ выйти изъ залы, въ то время какъ другой оставался тамъ. Я какъ теперь его вижу.
— Я въ былъ ночномъ караулѣ, такъ разсказывалъ онъ, — было, должно быть, около одинадцати часовъ, когда я увидалъ на бакѣ двухъ человѣкъ. Они, повидимому, сильно спорили и я сразу узналъ обоихъ но голосу — покойнаго и арестанта. Я стоялъ за парусомъ, они не могли меня видѣть, но отъ меня не ушло ни одно изъ ихъ движеній. Споръ продолжался только нѣсколько минутъ. Вдругъ арестантъ вынулъ мѣдную скобу у себя изъ кармана, ударилъ ею покойнаго но головѣ такъ, что тотъ зашатался и упалъ, потащилъ его къ краю и бросилъ за бортъ. Я былъ такъ испуганъ, что нескоро могъ опомниться; тутъ пришелъ, крадучись, мой товарищъ, другой свидѣтель, и посовѣтовалъ мнѣ ничего не говорить объ этомъ. Онъ полагалъ, что мы можемъ современемъ извлечь для себя изъ этого пользу, тогда какъ, разсказавъ это, мы будемъ принуждены, когда пристанемъ къ берегу, являться въ судъ въ качествѣ свидѣтелей — и насъ пожалуй задержатъ въ Нью-Іоркѣ вплоть до окончанія дѣла; оно можетъ длиться долго, а это, пожалуй, лишитъ насъ заработка; я согласился съ этимъ и молчалъ. Но разсудивъ хорошенько, мы рѣшились ничего не говорить объ этомъ и арестанту, хотя было и рѣшили, что онъ долженъ заплатить намъ за наше молчаніе. — Вотъ все, больше этого я ничего не могу сказать.
Мой защитникъ всталъ. Онъ спросилъ свидѣтеля, не по одному ли только звуку голоса рѣшилъ онъ, что это былъ я.
— Нѣтъ, я видѣлъ его и въ лицо; въ это время взошелъ мѣсяцъ и облилъ свѣтомъ весь бакъ, возразилъ свидѣтель. — Мѣсяцъ свѣтилъ такъ ярко, что нельзя было ошибиться.
Его отпустили, а вмѣсто него призвали его товарища, рыжеволосаго человѣка съ блѣднымъ лицомъ, маленькими свиными глазками, бѣлыми рѣсницами и однимъ изъ тѣхъ некрасивыхъ носовъ, которые какъ будто бы разсѣчены на кончикѣ какимъ-то острымъ инструментомъ.
— Я сидѣлъ, расказывалъ онъ, — на выдающейся части бака. Матросы спали; не спали только мы двое: я и мой товарищъ. Тутъ я увидѣлъ, какъ на бакъ иришолъ покойный вмѣстѣ съ арестантомъ; они сильно спорили по поводу ссоры, которая произошла между ними за нѣсколько часовъ передъ этимъ. Я увидѣлъ, какъ арестантъ взмахнулъ мѣдной скобой, ударилъ ею Пигера по головѣ и бросилъ его, когда онъ зашатался, за бортъ. Я слышалъ, какъ онъ упалъ, слышалъ плескъ разступившихся волнъ — и такъ испугался, что не могъ издать никакого звука. Опомнившись нѣсколько, я подползъ но тихоньку къ моему товарищу, который былъ испуганъ не меньше моего, и мы сговорились молчать. Какое намъ было дѣло до Пигера!
— Предлагали ли вы вашему товарищу продать современемъ ваше молчаніе за хорошія деньги? спросилъ мой защитникъ.
— Да, вѣдь я уже говорилъ вамъ, что Пигеръ былъ для насъ совершенно посторонній человѣкъ.
— Не чувствовали ли вы, что вы были обязаны объявить объ этомъ въ судъ?
— Это зачѣмъ? Да еслибъ мы хоть только заикнулись объ этомъ, то капитанъ не спускалъ бы съ насъ глазъ до самаго окончанія переѣзда, а по выходѣ на берегъ насъ принудили бы оставаться гдѣ нибудь вблизи судебнаго мѣста, вмѣсто того чтобы гулять на свободѣ а потомъ отправиться въ Техасъ, — и за все это намъ давали бы много-много что по одному доллару въ день. Нѣтъ, если кто нуждается въ моихъ показаніяхъ передъ судомъ, то пусть заплатитъ за нихъ приличную цѣну.
— Говорили вы кому нибудь въ теченіи всѣхъ этихъ лѣтъ объ этомъ происшествіи?
— Нѣтъ, я потерялъ арестанта изъ виду и мало по малу забылъ всю эту исторію. Я былъ на югѣ, на золотомъ берегу, гдѣ изъ-за одного какого-нибудь человѣка не станутъ такъ хлопотать какъ здѣсь.
— Но какому же побужденію дѣлаете вы теперь свои показанія?
— Я прочелъ объявленіе и разсудилъ, что могу заработать себѣ тысячу долларовъ.
— Кому вы прежде всего разсказали объ этомъ дѣлѣ?
— Разумѣется, брату покойнаго. Онъ обѣщалъ намъ вдвое больше этого денегъ, если намъ удастся изобличить арестанта.
На галлереѣ зрителей послышались восклицанія негодованія, которыя прекратились только послѣ нѣсколько разъ возобновленныхъ приказаній молчать.
— Вспомните, сказалъ судья строгимъ голосомъ, — что вы присягали и сказали, что смертельный ударъ нанесенъ арестантомъ…
— Я очень ясно видѣлъ его, какъ уже и говорилъ, когда мѣсяцъ освѣтилъ его лицо. Было полнолуніе — и на морѣ было свѣтло, какъ днемъ.
Этого человѣка отпустили, приказавъ ему однакоже остаться вмѣстѣ съ товарищемъ въ передней до окончанія засѣданія.
Генералъ-прокуроръ, улыбающійся человѣкъ пріятной наружности, началъ свою рѣчь. Онъ бросилъ еще разъ взглядъ на все дѣло, представилъ всѣ подробности, налегая въ особенности на несчастную ссору. Не приписывая мнѣ въ сущности злаго умысла — такъ какъ, говорилъ онъ, на это нѣтъ никакихъ доказательствъ, — онъ тѣмъ не менѣе находилъ очень естественнымъ, что она должна была взволновать и разсердить меня, и заключилъ свою рѣчь обращеніемъ къ присяжнымъ, приглашая ихъ взвѣсить все это по совѣсти и не забывать, что хотя это темное преступленіе и скрывалось цѣлые годы и хотя кости убитаго конечно уже истлѣли, тѣмъ не менѣе факты такъ положительны, какъ будто-бы обезображенное смертными судоргами лицо убитаго только-что промелькнуло передъ ними, — какъ будто бы, ошеломленный сильнымъ ударомъ, онъ только-что грохнулся въ волны, простирая холодныя руки съ безмолвной просьбой о правосудіи и возмездіи безчеловѣчному убійцѣ.
Онъ умолкъ и сѣлъ опять на свое мѣсто. Наступила мертвая тишина. Всѣ взоры обратились на меня — и я ощутилъ что-то въ родѣ того, какъ будто бы я въ самомъ дѣлѣ виноватъ. Краснорѣчивое изложеніе, только что слышанное мною, почти убѣдило меня, что въ минуту умственнаго помраченія я совершилъ это ужасное дѣло, самъ не сознавая того.
Тутъ всталъ мой защитникъ. Онъ говорилъ все, что только можно было сказать. Онъ настаивалъ въ особенности на долголѣтнемъ молчаніи обоихъ свидѣтелей, на сомнительныхъ свойствахъ этихъ людей, на той репутаціи, какою я пользуюсь въ Бостонѣ. Онъ приглашалъ присяжныхъ обратить вниманіе на то, что только-что выслушанныя ими показанія вызваны надеждою на значительное вознагражденіе и напомнилъ имъ о множествѣ случаевъ, когда показанія подобнаго рода оказывались, только къ сожалѣнію слишкомъ поздно, ложными. Онъ говорилъ строго, съ жаромъ; онъ сдѣлалъ все, что только могъ, но еще задолго до того, какъ бнъ кончилъ и президентъ всталъ, я чувствовалъ, я зналъ, что… я осужденъ.
Президентъ разсмотрѣлъ еще разъ каждый отдѣльный фактъ. Онъ говорилъ спокойно, безстрастно, пока не дошелъ до разсужденія о томъ, какъ долго скрывалось это преступленіе отъ правосудія; но тутъ и онъ также вспыхнулъ. Онъ оживился; онъ изобразилъ невозможность нераскрытаго преступленія въ странѣ, управляемой закономъ и правосудіемъ, которые рано или поздно съумѣютъ открыть преступника. Онъ повидимому самъ увлекся тѣмъ жаромъ, съ какимъ говорилъ и, окончивъ свою рѣчь, сѣлъ на свое мѣсто съ видомъ побѣдителя, увѣреннаго въ своемъ тріумфѣ. Присяжные оставили залу суда, чтобы посовѣтоваться между собою.
Я былъ словно въ безпамятствѣ, а между тѣмъ слышалъ съ страшною ясностію каждое слово этой длинной рѣчи. Совершенно машинально поднялъ я глаза и сталъ смотрѣть, что дѣлается вокругъ меня. Тутъ вдругъ я почувствовалъ на себѣ взоръ прекрасной молодой дѣвушки, сидѣвшей въ галлереѣ зрителей, какъ разъ надъ мѣстомъ президента. Она и смотрѣла на меня и не смотрѣла; она какъ будто-бы смотрѣла черезъ меня на что-то, находившееся внѣ меня. Мои глаза встрѣтились съ ея глазами, которые были полны слезъ, и очарованіе рушилось; она опустила опушенные длинными рѣсницами вѣки. Безмолвная симпатія принесла мнѣ невыразимое утѣшеніе. Я не могъ не взглянуть на нее еще разъ. Она вздрогнула, поблѣднѣла и опустилась на стулъ, съ котораго встала для того, чтобъ нагнувшись впередъ взглянуть на меня. Но это длилось не болѣе минуты; тутъ вдругъ она сдернула съ себя перчатки, вынула карандашъ и книгу, имѣвшую видъ молитвенника, оперлась на балюстраду и стала писать на первомъ листѣ этой книгѣ какое-то, какъ мнѣ показалось, исчисленіе. Прилежно, безъ устали, не переставая, двигалась по поверхности бумаги рука ея, въ то время какъ она забыла все, что окружало ее. Словно привлеченный магическою силою, наблюдалъ я за нею. Прошло четверть часа; тутъ она спрятала карандашъ въ карманъ, перечла еще разъ все написанное, закрыла книгу и — взглянула на меня внизъ. Чудная улыбка освѣтила ея лицо; ея губы шевельнулись, словно прошептали слово: «надѣйся!»
Она встала со стула и силилась пройти галлерею, биткомъ набитую зрителями, которые ѣли, пили, разговаривали между собою, словно мой допросъ и приговоръ были нарочно-устроеннымъ для ихъ удовольствія спектаклемъ. Прошло нѣсколько минутъ, тутъ молодая дѣвушка вошла въ залу, переговорила съ приказнымъ служителемъ, который подвелъ ее къ моему защитнику. Она сказала ему нѣсколько словъ и показала на то, что написала на первой страницѣ своего молитвенника; онъ измѣнился въ лицѣ и вскочилъ отъ испуга со стула. Я облокотился на перила «палаты бѣдныхъ грѣшниковъ», гдѣ я сидѣлъ, и слышалъ явственно, какъ онъ воскликнулъ: «Боже мой! какъ я могъ забыть это! — Садитесь, миссъ, и ободритесь!»
Эта сцена возбудила всеобщее вниманіе, которое еще болѣе увеличилось, когда, по приказанію моего защитника, приказный служитель прошелъ черезъ залу и сейчасъ послѣ этого явился президентъ. Онъ сѣлъ на свое мѣсто; все замолкло.
— Я счелъ своею обязанностью, началъ мой защитникъ, — поступить такимъ необыкновеннымъ образомъ, потому-что мнѣ только-что сдѣлано сообщеніе, которое можетъ сдѣлаться чрезвычайно важнымъ для моего кліента, — и я прошу васъ, господинъ президентъ, вызвать сюда господъ присяжныхъ изъ комнаты совѣщаній, для того чтобы выслушать это сообщеніе прежде окончательнаго рѣшенія.
— Вы просите совершенно небывалаго, господинъ адвокатъ, возразилъ президентъ.
— Согласенъ съ этимъ, но необыкновенныя обстоятельства требуютъ этого. Сообщеніе, которое будетъ имъ сдѣлано, можетъ совершенно измѣнить положеніе дѣла. Я знаю, чего я требую и принимаю на себя отвѣтственность за послѣдствія.
— Я посовѣтуюсь съ моими товарищами и увѣдомлю васъ.
Президентъ вышелъ изъ зала.
Что могло быть общаго между молодою дѣвушкою (которая сидѣла такая блѣдная и спокойная подлѣ моего защитника и была совершенно чужда мнѣ) и мною и моею судьбою? Я припоминалъ все свое прошедшее, вызвалъ въ своей памяти всѣ когда либо знакомыя мнѣ лица — ея не было между ними. Нѣтъ, я не ошибся, я никогда не видалъ ее до этого.
Какъ долго, какъ страшно тянулось для меня время! Я какъ бы прожилъ въ это короткое время цѣлые годы, — годы полные истощающихъ душевныхъ движеній и роковыхъ событій. Неподвижно сидѣлъ я на «скамьѣ бѣдныхъ грѣшниковъ», терзаемый какимъ-то безъименнымъ безпокийствомъ. Что я вытерпѣлъ во всю свою жизнь вплоть до этой минуты и что мнѣ довелось вытерпѣть впослѣдствіи — все это ничто въ сравненіи съ мукою этихъ часовъ.
Разсыльные уходили и приходили. Мой пріятель, полицейскій чиновникъ, привезшій меня въ Нью-Іоркъ, былъ однимъ изъ самыхъ дѣятельныхъ. Прежде всего онъ принесъ толстую книгу in quarto, которую мой защитникъ и молодая дѣвушка перелистовывали вмѣстѣ до тѣхъ поръ, пока наконецъ не нашли на одной страницѣ того, чего желали. Оба казались довольными и повеселѣвшими. Затѣмъ онъ привелъ какого-то господина, очевидно зажиточнаго купца, поставилъ его передъ моимъ защитникомъ, и тутъ-то наконецъ раздалось приказаніе: «тише!»
Появился опять президентъ суда и сѣлъ на свое мѣсто.
— Я совѣтовался съ прочими господами судьями, сказалъ онъ, обращаясь къ моему защитнику, — принимая во вниманіе настоящія обстоятельства, вамъ предоставляется, за вашей собственной отвѣтственностью, призвать назадъ присяжныхъ; но прежде, позвольте напомнить вамъ, что подобный поступокъ съ вашей стороны можетъ повредить вамъ въ качествѣ адвоката.
— Я все таки настаиваю на своемъ требованіи, возразилъ мой адвокатъ.
Президентъ отдалъ приказаніе — и приказный служитель отправился въ комнату для совѣщаній. Присяжные возвратились. Нескрываемое удивленіе, которое было выказано ими, придавало имъ видъ только-что проснувшихся людей.
— Господа присяжные, началъ президентъ, — господинъ защитникъ желаетъ, чтобы вы, прежде окончательнаго рѣшенія, ныслушали еще одно показаніе, которое, но его мнѣнію, чрезвычайно важно и необходимо. Вы, господа присяжные, конечно не придадите ему ненужнаго значенія, хотя оно и является въ формѣ какого-то необыкновеннаго сюрприза.
Онъ произнесъ эти послѣднія слова съ особеннымъ выраженіемъ. По пробѣжавшей но его лицу тѣни можно было догадываться о дурномъ расположеніи духа, которое овладѣло имъ.
— Андрей Мюллеръ! сказалъ адвокатъ.
Приказный служитель удалился, для того чтобъ возвратиться въ сопровожденіи одного изъ свидѣтелей. Мой защитникъ попросилъ позволенія сдѣлать ему нѣсколько вопросовъ.
— Вы сказали подъ присягою, началъ онъ, — что вы узнали арестанта и что вы видѣли, какъ онъ нанесъ смертный ударъ.
— Да, я видѣлъ его такъ же ясно, какъ теперь. Въ это время было полнолуніе, какъ я уже говорилъ; какъ же могъ бы я ошибиться?
— Не было ли на пароходѣ кого нибудь, кто былъ бы похожъ на арестанта ростомъ, фигурой или одеждой?
— Нѣтъ; да еслибъ и такъ, я уже говорилъ вамъ, что видѣлъ его и узналъ.
Призвали другаго свидѣтеля.
— Вы говорили передъ этимъ, что видѣли ясно, какъ арестантъ нанесъ смертный ударъ своему противнику, и что вы узнали его.
— Вполнѣ. А видѣлъ его такъ же ясно, какъ теперь.
— Какова была ночь?
— Мѣсячная, я видѣлъ ясно все, до послѣдняго предмета, я уже говорилъ это.
— Не было ли кого нибудь на пароходѣ, кто былъ бы похожъ на арестанта?
— Нѣтъ.
— Сколько вообще человѣкъ было на пароходѣ?
— Двадцать три, какъ я уже говорилъ.
— И между этими двадцатью тремя не было ни одного, который былъ бы похожъ на арестанта ростомъ, фигурой или одеждой?
— Ни одного. Да и кромѣ того въ это время было полнолуніе и я видѣлъ его въ лицо; я присягнулъ въ этомъ, какъ вамъ извѣстно; ошибка тутъ невозможна.
— Вы можете идти. — Миссъ Леонора Галль!
Незнакомая молодая дѣвушка, которая все это время сидѣла подлѣ моего адвоката, встала и заняла мѣсто передъ стуломъ для свидѣтелей.
— Вы Леонора Галль?
— Да.
— Ваше званіе?
— Учительница въ институтѣ господина Фильдинга.
— Знакомы ли вы съ арестантомъ?
— Нѣтъ.
— Не были ли вы знакомы съ покойнымъ Пигеромъ?
— Нѣтъ.
— Что вы имѣете сказать?
— Я внимательно слушала происходившіе переговоры. Показанія противъ арестанта основывались, какъ мнѣ кажется, на тождествѣ его личности, которая могла быть подтверждена только тѣмъ что его видѣли, и мнѣ показалось, что прежде всего нужно изслѣдовать: можно ли было его видѣть. Я сдѣлала исчисленіе, копія съ котораго находится теперь у господина защитника. По росписанію праздничныхъ дней въ моемъ молитвенникѣ, который былъ при мнѣ, пасхальное полнолуніе, по которому опредѣляется праздникъ пасхи, приходилось въ 1854 году 12 апрѣля. Періодъ времени отъ одного полнолунія до до другого заключаетъ двадцать девять дней, двѣнадцать часовъ и сорокъ четыре минуты. Если на 12 апрѣля приходилось полнолуніе, то оно должно было приходиться на 11 іюня, 9 іюля и 8 августа, а такъ какъ новолуніе наступаетъ въ серединѣ луннаго періода, состоящаго изъ двадцати восьми дней и двѣнадцати часовъ, то и выходитъ, что пятнадцать дней спустя послѣ полнолунія 8 августа, слѣдовательно 23 августа, арестанта нельзя было видѣть, потому-что — мѣсяца тогда вовсе не было.
Мертвая тишина царствовала въ залѣ въ то время, какъ молодая дѣвушка говорила, и нѣсколько минутъ послѣ того, какъ она кончила; а потомъ раздались радостные крики, отъ которыхъ задрожалъ домъ. Люди, до сихъ поръ почти совершенно незнакомые между собою, пожимали другъ другу руки, смѣялись и плакали. Мой защитникъ подошелъ ко мнѣ съ поздравленіями. Въ продолженіи пяти минутъ въ залѣ суда былъ такой гвалтъ, что нельзя было разобрать даже своихъ собственныхъ словъ.
Молодая дѣвушка, слова которой возбудили эту бурю, сидѣла спокойно и неподвижно подлѣ моего адвоката. Яркая краска залила ея лицо и опять уступила мѣсто блѣдности, которою оно было покрыто передъ этимъ.
Наконецъ спокойствіе возстановилось. Президентъ всталъ.
— Нѣтъ ли у васъ, спросилъ онъ у защитника, — какихъ нибудь другихъ доказательствъ, кромѣ росписанія праздничныхъ дней изъ молитвенника молодой лэди и сдѣланныхъ ею исчисленій. Эти послѣднія нуждаются въ подтвержденіи.
— У меня есть морской календарь на 1854, и я могу при помощи его доставить необходимое подтвержденіе. Не угодно ли вамъ убѣдиться самимъ, что сдѣланное исчисленіе правильно и что ночью 23 августа не было полнолунія.
— Не считаетъ ли господинъ адвокатъ противной стороны, спросилъ президентъ, — дальнѣйшій допросъ свидѣтельницы, сдѣлавшей это исчисленіе, излишнимъ?
— Совсѣмъ нѣтъ, господинъ президентъ. Прежде, чѣмъ я приступлю къ этому допросу, я долженъ просить о томъ, чтобы привести свидѣтельницу къ присягѣ.
Блѣдное личико молодой дѣвушки опять покрылось яркой краской, которая тотчасъ же исчезла. Мой адвокатъ нагнулся къ ней и прошепталъ нѣсколько словъ, вѣроятно для того чтобъ ободрить ее, послѣ чего она спокойно подошла къ стулу для свидѣтелей и повторила твердо и отчетливо, съ очевиднымъ благоговѣніемъ, прочитанную ей форму присяги.
— Теперь отвѣчайте мнѣ подъ присягою — знакомы ли вы съ арестантомъ? такъ начался допросъ.
— Нѣтъ.
— Зачѣмъ пришли вы сегодня сюда?
— Мнѣ давно уже хотѣлось посмотрѣть на судопроизводство этого рода, какъ вдругъ я услыхала о сегодняшнемъ разбирательствѣ — и меня поразила фамилія арестанта. Это фамилія одного изъ самыхъ дорогихъ и близкихъ друзей моего покойнаго отца — и я думала, что нѣтъ ничего невѣроятнаго въ томъ, чтобы тотъ, кто носитъ ее теперь, былъ родственникомъ этого друга.
— А что вы думаете теперь, когда вы увидали его?
— Я готова считать его за очень близкаго родственника, даже пожалуй за сына друга моего отца, — такъ похожъ онъ на тотъ портретъ, который достался мнѣ отъ моего отца.
— Знали ли вы, какія будутъ тутъ дѣлаться показанія противъ арестанта?
— Нѣтъ, я пришла точь въ точь такъ же, какъ и прочіе зрители.
— Вы можете идти, миссъ, сказалъ президентъ, въ то время какъ адвокатъ отступилъ назадъ. — Примите благодарность отъ имени всего присутствія и господъ присяжныхъ.
Она встала и вышла изъ залы. Проходя мимо меня, она взглянула на меня взоромъ, полнымъ участія. Я вздохнулъ отъ всего сердца и мысленно благодарилъ ее, ибо чувствовала., что я свободенъ.
Мой бывшій спутникъ, полицейскій чиновникъ, подошелъ къ стулу для свидѣтелей, ведя за собою новаго свидѣтеля — господина, который показался мнѣ, какъ я сказалъ выше, купцомъ.
— Мнѣ нужно сдѣлать показаніе, которое касается настоящаго случая, господинъ президентъ.
Президентъ приказалъ привести его къ присягѣ.
— Ваше дѣло богато сюрпризами, сказалъ онъ моему защитнику.
— Да, господинъ президентъ, но чрезвычайно пріятными, возразилъ этотъ послѣдній.
— Что имѣли вы сказать? спросилъ стряпчій свидѣтеля
— Я здѣшній ювелиръ и часовщикъ — и полагаю, что часовая цѣпочка вмѣстѣ съ привѣшенными къ ней брелоками, которая надѣта на человѣкѣ по имени Андрей Мюллеръ, сдѣлана мною для покойнаго, передъ отправленіемъ его въ Европу.
— Поклянетесь ли вы въ этомъ?
— Да, если только мнѣ позволятъ сперва взглянуть поближе на цѣпочку.
Андрея Мюллера привели. Когда ювелиръ дотронулся до цѣпочки, этотъ человѣкъ вздрогнулъ, какъ будто бы его укололи, — и лицо его исказилось такъ, что его почти нельзя было узнать.
— Это та самая цѣпочка и часы, сказалъ ювелиръ, — я готовъ поклясться десять разъ, если только это будетъ нужно.
Меня освободили. Присяжные не сочли даже нужнымъ удаляться въ комнату для совѣщаній, а черезъ нѣсколько дней я узналъ, что оба товарища сознались. Они совершили убійство вмѣстѣ и раздѣлили между собою часы съ цѣпочкою и значительную сумму денегъ, состоявшую въ ассигнаціяхъ, которыя носилъ при себѣ покойный. Одинъ изъ убійцъ забылъ, передъ отправленіемъ въ судъ, снять съ себя часы и цѣпочку — это одинъ изъ тѣхъ, такъ часто встрѣчающихся въ лѣтописяхъ уголовныхъ дѣлъ, примѣровъ тому, что люди принявшіе повидимому всевозможныя предосторожности для избѣжанія подозрѣній, выпускаютъ изъ виду именно самое главное.
Я заболѣлъ воспаленіемъ мозга, грозившимъ отнять у меня только-что подаренную мнѣ жизнь. Долго лежалъ я въ безпамятствѣ. Прошли дни и недѣли, прежде чѣмъ я ощутилъ какое-то неясное чувство того, что за мною ухаживаютъ самымъ старательнымъ образомъ. Когда же наконецъ въ моемъ омраченномъ умѣ вспыхнула первая искра сознанія, то я подумалъ что или я сошелъ съ ума или же очутился на небѣ между ангелами. Да и не ангелъ ли была та, которая сидѣла въ ногахъ моей постели съ блѣднымъ кроткимъ лицомъ, которое такъ неизгладимо напечатлѣлось въ моемъ сердцѣ въ самыя тяжелыя минуты моей жизни? Не ангеломъ ли была для меня та, которая спасла меня отъ позорнаго приговора, отъ казни преступниковъ, — та, которой я обязанъ тѣмъ что могу еще видѣть себѣ подобныхъ? Да, молодая дѣвушка, явившаяся тогда моей благодѣтельницей, опять сжалилась надо мною — сыномъ друга ея отца — когда мой пріятель, полицейскій чиновникъ, описалъ ей мое безпомощное состояніе, — и стала вмѣстѣ съ нимъ ухаживать за мною. И Господь Богъ благословилъ это доброе дѣло. Я выздоровѣлъ, хоть и не скоро, — и очень естественно, что нашими сердцами овладѣла любовь, — любовь, которая переходитъ за предѣлы земной жизни и длится въ вѣчности, которая не разбираетъ моего и твоего, потому что соединяетъ все въ одномъ и все получаетъ.
Прошли годы. Мы давно уже обвѣнчались. Несчастье мнѣ принесло счастье — счастье цѣлой жизни. Но и въ радости и въ горѣ, въ веселье и грустные часы, читаемъ мы вмѣстѣ молитвы и почерпаемъ утѣшеніе и силу — въ молитвенникѣ моей жены.