Мои воспоминанія объ Александрѣ Викторовнѣ Потаниной.
(Читано на литературно-музыкальномъ вечерѣ въ память А. В. Потаниной, въ залѣ городской думы, 8 марта 1895 г.).
править
Мое знакомство съ А. В. Потаниной было непродолжительно, и въ каждую изъ нашихъ встрѣчъ было всегда довольно коротко, потому-что мнѣ случалось ее видѣть лишь въ промежуткахъ между однимъ конченнымъ и другимъ начинаемымъ вновь путешествіемъ. Тѣмъ не менѣе, я успѣлъ узнать и оцѣнить ее вполнѣ достаточно для того, чтобы навѣки быть ей благодарнымъ, а иногда и удивленнымъ ею.
Какъ смотрятъ на того человѣка, который привезетъ изъ далекихъ чужихъ странъ какихъ-то невиданныхъ красивыхъ птицъ, какую-то никому неизвѣстную до тѣхъ поръ породу животныхъ или насѣкомыхъ, какія-то невѣдомыя семейства травъ, растеній, цвѣтовъ, великолѣпныя орхидеи, какихъ-то чудесныхъ змѣй, жучковъ, бабочекъ? Смотрятъ на того человѣка съ большимъ почтеніемъ и любовью, потому-что онъ даетъ новые матеріалы для нашего знанія, а иногда и для нашего любованія, раздвигаетъ нашу мысль, расширяетъ наши горизонты. Точно такъ-же, а можетъ съ еще большимъ почтеніемъ и любовью смотрѣлъ я, со времени моего знакомства, и на А. В. Потанину, въ той области, которая мнѣ была особенно интересна и дорога: область народнаго художественно-бытового творчества. Я слышалъ давно уже и много про то, что такое были для нашей науки путешествія Г. Н. Потанина, и какую роль играла всегда въ нихъ его жена; я слыхалъ много разъ, какая это была совсѣмъ особенная, неутомимая и непоколебимая женщина, не отступавшая никогда отъ принятаго намѣренія: быть помощницей, товарищемъ, совѣтницей, другомъ своего мужа, не только во всѣхъ его житейскихъ и домашнихъ его дѣлахъ, но также и въ его интеллектуальныхъ, научныхъ предпріятіяхъ и трудахъ; я слыхалъ, съ какой энергіей, твердостью и самоотверженіемъ она выполняла это чудесное дѣло. Но сфера географіи, естественныхъ наукъ, путешествій и открытій настолько была далека отъ моей собственной дѣятельности, отъ моихъ задачъ, что я никогда не воображалъ, что мнѣ когда-то придется быть въ дѣловыхъ сношеніяхъ съ этой высоко-замѣчательной русской женщиной, что мнѣ придется съ самой личной, такъ сказать, съ самой эгоистической точки зрѣнія радоваться на ея труды, разысканія и открытія, и когда-то говорить о нихъ публично.
Мнѣ привелось познакомиться съ А. В. въ 188B году, незадолго до начала третьяго путешествія мужа и жены Потаниныхъ въ Центральную Азію. Произошло наше знакомство совершенно случайно. Печатая превосходныя описанія своихъ путешествій, и для того разбирая свои путевыя замѣтки и наброски, Г. Н. Потанинъ заинтересовался подробностями одного религіознаго обряда дикихъ сибирскихъ язычниковъ Амурскаго края: задушеніемъ веревками медвѣдя, при чемъ народъ тутъ тянетъ веревки въ разныя стороны. Разыскивая подходящіе факты, подобнаго-же рода, въ миѳологіи и религіозныхъ преданіяхъ другихъ народовъ, Г. Н. съ удивленіемъ встрѣтилъ, однажды, у знаменитаго французскаго археолога Дидрона разсказъ о скульптурномъ барельефѣ одной древней французской церкви романской эпохи, т. е. X, XI или XII в. по P. X. На этомъ барельефѣ былъ, по разсказу Дидрона, представленъ какой-то звѣрь, похожій на медвѣдя, удушаемый веревкой, которую народъ тянетъ въ разныя стороны. Какъ извѣстно, на древнихъ европейскихъ средневѣковыхъ церквахъ и соборахъ, не только романскаго, но даже готическаго времени, нерѣдко встрѣчаются изображенія, идущія еще изъ языческой народной древности, и Г. Н. желалъ знать, какъ объясняютъ эту сцену археологи и историки искусства. Для этого, Г. Н. и пришелъ ко мнѣ въ Императорскую публичную библіотеку, надѣясь получить у насъ нужныя ему свѣдѣнія. Мы познакомились съ нимъ и хорошо сошлись, что, само собою разумѣется, иначе не могло быть съ такимъ симпатичнымъ, интереснымъ и полнымъ знанія человѣкомъ, какъ Г. Н. Потанинъ. Въ одну изъ нашихъ бесѣдъ, вдругъ приходитъ къ намъ и А. В., которая кончила свои занятія въ общей читальной залѣ публичной библіотеки, и собиралась воротиться домой съ мужемъ. Отъ этой маленькой, ничтожной случайности произошло наше знакомство. Какъ я былъ благодаренъ потомъ этой случайности! Не будь ея, Потанины, бывшіе тогда уже на мази къ отъѣзду, уѣхали-бы въ свое далекое-далекое путешествіе, а оно продолжалось цѣлыхъ три года, и, кто знаетъ, можетъ быть я такъ никогда и не узналъ-бы А. В. Но что это была бы за потеря для меня!
Впечатлѣніе, произведенное на меня А. В., было совершенно особенное. Она не была красива, по въ ней было что-то такое, необыкновенно-притягательное для меня. Въ ея лицѣ была какая-то страдальческая черта, которая дѣлала мнѣ ее необыкновенно симпатичною, хотя мнѣ вовсе не было извѣстно, ни тогда, ни теперь, были-ли у ней въ самомъ дѣлѣ страданія въ жизни. Но это были какія-то исключительныя черты, глубоко нарѣзанныя на ея блѣдномъ, серьезномъ лицѣ, и я не могъ смотрѣть на нее безъ особеннаго чувства, совершенно необъяснимаго и мнѣ самому. У ней былъ взглядъ такой, какой бываетъ у людей, много думающихъ, много читавшихъ, много видѣвшихъ и проводящихъ свою жизнь въ томъ, что много видятъ, много читаютъ и много думаютъ. Иногда этотъ взглядъ казался разсѣяннымъ и потеряннымъ, но все таки необыкновенно сосредоточеннымъ и углубленнымъ. Я такихъ людей и такіе взгляды люблю, признаюсь, и съ тѣми людьми непремѣнно знакомлюсь — и близко. У нихъ и шутки, и веселости, все какія-то серьезныя, не похожія на то, что обыкновенно видишь у другихъ. У нихъ, цѣлый день всякое лыко въ строку: милаго, граціознаго порханія и пустяковины у нихъ нѣтъ въ заводѣ.
И вотъ, такимъ-то образомъ я тотчасъ-же постарался познакомиться съ этой особенной женщиной, въ которой я сразу чувствовалъ какую-то необыкновенную прочность душевную и надежность умственную. Мы сразу познакомились и стали точно будто старинные знакомые. Мы стали видаться. Послѣ разговоровъ общихъ, я сталъ разспрашивать ее, когда, скоро-ш они ѣдутъ, въ какія именно азіатскія мѣста, и что она, Александра Викторовна, намѣрена въ особенности наблюдать или изслѣдовать? Она постоянно отвѣчала мнѣ: «Куда я ѣду? Зачѣмъ? Помогать мужу. Что онъ укажетъ, чѣмъ онъ самъ будетъ заниматься, тѣмъ и я. Ему нельзя поспѣть все сдѣлать — у него столько хлопотъ, столько работы, вотъ я и вздумала дѣлать все, чего онъ не поспѣетъ… Да сверхъ того, путешествія, наблюденія — мнѣ только радость». — «Конечно, конечно, Александра Викторовна, отвѣчалъ я, — ничуть не сомнѣваюсь, что главная ваша цѣль именно эта, и вы ее чудесно исполняете. Заслуги вашего мужа — велики и несомнѣнны, всѣ ихъ глубоко цѣнятъ. Но мнѣ кажется по всему, что у васъ есть тоже и своя собственная задача, исключительно вамъ принадлежащая: задача этнографическая, вещевая. По вашимъ разговорамъ, по тому, какъ вы интересуетесь тѣми предметами, какіе я вамъ показываю изъ нашихъ собраній, библіотечныхъ — , громадныхъ, и моихъ собственныхъ — капельныхъ, но все-таки кое-что заключающихъ, я не могу не думать, что въ этнографической области г.,ы многое свое собственное преслѣдуете, замѣчаете, заносите на свои листики…» И дѣйствительно, Александра Викторовна съ необыкновеннымъ, совершенно особеннымъ интересомъ разсматривала костюмы, наряды, орнаменты, рисунки и фигуры множества предметовъ домашней и ежедневной жизни, преимущественно азіатскихъ народностей, которые я ей показывалъ въ атласахъ и великолѣпныхъ увражахъ нашей библіотеки, уже напечатанные, все въ краскахъ, или-же въ рисункахъ отъ руки, но тоже въ краскахъ, мнѣ принадлежащихъ. Въ то время я еще былъ полонъ горячаго интереса и восхищенія, вспоминая нашу чудесную Московскую Всероссійскую выставку 1882 года (т. е. выставку, видѣнную мною всего за годъ до знакомства моего съ Григ. Ник. и Алекс. Викъ Потаниными). Я былъ тогда просто пораженъ неизмѣримымъ богатствомъ азіатскихъ предметовъ, полныхъ красоты и оригинальности, на этой выставкѣ; на нихъ я не могъ насмотрѣться тамъ. Множество предметовъ оттуда было у меня тогда-же срисовано, много самимъ или молодыми хорошими рисовальщиками, по моей просьбѣ или заказу. И я показывалъ Алекс. Викъ эти рисунки: тутъ были рисунки превосходныхъ ковровъ изъ Терской области, изъ Дагестана, изъ разныхъ мѣстностей Сѣвернаго Кавказа, рисунки хивинскихъ шитыхъ тебетеекъ (ермолокъ), кока искахъ поясовъ съ серебряными чеканными и эмалевыми бляхами, туркестанскихъ халатовъ, киргизскихъ узорочныхъ стременъ, хивинскихъ и бухарскихъ ковровъ, мозаичныхъ (изъ цвѣтныхъ кожъ) мужскихъ и женскихъ сапоговъ изъ Казани, казанскихъ-же шитыхъ золотомъ и серебромъ шапочекъ, верблюжьихъ поясовъ изъ Туркестана, и т. д. и т. д. Сверхъ того, я чуть не благоговѣлъ передъ изданіемъ Симакова, «Искусство Средней Азіи», которое вышло въ свѣтъ тоже всего за годъ до моего знакомства съ Потаниными — въ 1882 г., и котораго, буди сказано мимоходомъ, никто у насъ не хотѣлъ тогда знать, да и теперь не хочетъ знать, невзирая на всѣ мои вопли и стенанія въ печати, и еще болѣе невзирая на то, что это изданіе, по красотѣ внѣшности, но важности содержанія, по новымъ художественнымъ матеріаламъ, дѣлаетъ намъ громадную честь передъ всей Европой, которая насъ за то и оцѣниваетъ по достоинству. Нопо французской пословицѣ, «nul n’est prophète en son pays», а иностранцы еще не успѣли по порядку и въ подробности втолковать и разъяснить намъ, что вотъ сколько у насъ есть важныхъ и хорошихъ вещей. Ну, да это ничего, авось всему придетъ своя очередь. — Итакъ, всѣ эти восточныя превосходныя вещи, узнанныя мною въ 1882 г., сильно радовали и восхищали меня также и въ 18S3 г., и я радъ былъ радехонекъ, находя себѣ теперь новаго партнера, который, вмѣстѣ съ немногими другими, вистовалъ мнѣ, и съ которымъ мнѣ можно было всласть восхищаться и восторгаться народнымъ творчествомъ и красотой. И это была женщина! Не истинное-ли чудо? Но въ одну прекрасную минуту среди нашихъ радостей и ликованій съ Алекс. Викъ, заговорилъ тоже и Григорій Николаевичъ, до тѣхъ поръ хранившій строгое молчаніе, но, невзирая на свое какъ-будто невозмутимое лицо, горячо любовавшійся на энтузіазмъ, знаніе и сердечное участіе жены въ важныхъ и хорошихъ народныхъ дѣлахъ. Онъ вдругъ заговорилъ: «А вы не смотрите, Влад. Вас., что она все скромничаетъ. Только мужъ да мужъ все дѣлалъ. Выспросите, сколько у ней у самой нарисовано въ путешествіи подобныхъ-же вещей, да еще какихъ интересныхъ»… Ну, конечно, я тотчасъ-же усердно присталъ къ моей собесѣдницѣ, и она принуждена была, сколько ни отговаривалась, со всѣми обязательными скромностями, «худымъ рисованьемъ» своимъ, «самоучествомъ» и прочимъ тому подобнымъ, — принуждена была принести мнѣ на другой день то, что у ней было зарисовано, въ дорогѣ и на стоянкахъ, то перомъ, то карандашомъ, то красками, изъ разныхъ любезныхъ и дорогихъ мнѣ азіатчинъ. Эти рисунки такъ и остались у меня навсегда съ тѣхъ поръ. Отъ меня они конечно перейдутъ на храненіе въ Императорскую публичную библіотеку. Вотъ они передъ вами. Но только пожалуйста не смущайтесь, господа, ихъ малымъ мастерствомъ и художественностью. Дѣло тутъ не въ этихъ качествахъ, впрочемъ очень почтенныхъ и всегда желательныхъ. Если бъ за 20, за 15, за 10 лѣтъ раньше, люди, окружавшіе Ал. Викъ въ ея молодости, да и она сама, съ ними вмѣстѣ, могли отгадать, кто она такая будетъ впослѣдствіи, куда судьба будетъ ее бросать, какіе важные, наиинтереснѣйшіе предметы она будетъ видѣть и описывать, вѣроятно ее постарались-бы совсѣмъ иначе поучить рисованью. Да, но вотъ бѣда. Никто ничего впередъ не знаетъ. Пословица говоритъ: «Зналъ-бы, гдѣ упадешь, подостлалъ-бы соломки». Но ничего впередъ не знаешь, соломки никакой никогда не подостлано, гдѣ надо. Однакоже, и безъ соломки Александра Викторовна надѣлала много полезнаго и хорошаго. Изъ ея путешествій второй половины 70-хъ годовъ были ею привезены: очень любопытные рисунки узоровъ, вырѣзанныхъ изъ желѣза съ насѣчкой серебряной, и украшающихъ сѣдла, подпруги и стремена киргизовъ Семипалатинской области, около озера Зайсана; далѣе, рисунки женскихъ серегъ изъ окрестностей города Хами, въ Восточномъ или Китайскомъ Туркестанѣ, наконецъ, вышитыхъ золотого и серебряною битью красныхъ суконныхъ женскихъ шапокъ изъ тѣхъ-же мѣстностей. Узнавъ эти рисунки и видя ихъ точность и вѣрность, я сталъ упрашивать Александру Викторовну обращать вниманіе, въ предстоящемъ ей путешествіи, на всяческіе узоры, рисунки и украшенія бытовыхъ предметовъ тѣхъ народовъ Средней Азіи и вообще далекаго Востока, которыхъ она собиралась посѣтить, и не только обращать вниманіе, но и зарисовывать ихъ со всею возможною точностью. Она раздѣляла мое мнѣніе о важномъ значеніи не только для художества, но и для исторіи культуры и религіи, многихъ изъ подобнаго рода украшеній, и потому обѣщалась. Въ особенности я просилъ ее присматриваться какъ можно внимательнѣе къ вышивкамъ по полотну нитками, которыя могутъ ей встрѣтиться въ Средней Азіи. Данныхъ у меня не было для того, чтобы сказать, что такія вышивки непремѣнно должны находиться въ Средней Азіи, но право предполагать тамъ подобныя вышивки — я имѣлъ, видя рисунки среднеазіатскихъ тканыхъ ковровъ, какіе я встрѣчалъ еще въ 1870 году, въ среднеазіатскомъ отдѣлѣ всероссійской выставки въ Соляномъ городкѣ, въ Петербургѣ, а потомъ на всеросеійской выставкѣ 1882 года, въ Москвѣ, наконецъ, въ изданіи Симакова (особенно важную и характерную роль играютъ здѣсь фантастическія птицы, стоящія парами въ профиль, одна къ другой лицомъ, голуби, пѣтухи, павлины, — и всадники, сидящіе на коняхъ не въ профиль отъ зрителя, а лицомъ къ нему). Сверхъ того, я просилъ Алекс. Викторовну обращать вниманіе на то, нѣтъ-ли какихъ эмалей на разныхъ, бытовыхъ предметахъ и украшеніяхъ въ Монголіи, Тибетѣ, Китаѣ и Средней Азіи вообще. Къ этому я былъ въ особенности побуждаемъ тѣмъ, что нѣкоторые англійскіе археологи и изслѣдователи восточнаго искусства, разсматривая индійскія и персидскія эмали, начинали высказывать, хотя и робко и нерѣшительно, предположенія о томъ, что эмаль происходитъ не изъ арійской какой-бы то ни было родины, какъ, прежде предполагалось, не изъ среды индійскихъ и персидскихъ народностей, а изъ среды народностей тюркскихъ. Я разсказывалъ Алекс. Виктор., въ общихъ чертахъ, положеніе настоящаго вопроса, важность его рѣшенія и указывалъ на необходимость новыхъ матеріаловъ прямо изъ среды азіатской жизни. Сверхъ общаго интереса, у меня былъ при этомъ и интересъ особенный. Въ то время, въ первой половинѣ 80-хъ годовъ, мы, нѣсколько человѣкъ, были сильно заняты приготовленіемъ къ изданію А. В. Звенигородскаго: «Исторія и памятники византійской эмали», и вопросъ о томъ: откуда идутъ на свѣтѣ эмали, предшествовавшія византійскимъ, много занималъ насъ. А. В., улыбаясь своею тихою, кроткою улыбкою, сказала: «Извольте, обѣщаю всѣмъ этимъ заняться, все сдѣлаю для вашихъ вопросовъ, что могу. Пришлю или привезу вамъ что только можно». И она исполнила свое обѣщаніе.
Мои ожиданія не обманули меня. Александра Викторовна Потанина ничего не забыла, все сдѣлала и привезла съ собою изъ третьяго путешествія съ мужемъ но Центральной Монголіи (продолжавшагося съ 15-го августа 18S3 г. по 22 октября 1886 года), документы но художественно-этнографической части, чрезвычайной, значительной важности. Я ихъ получилъ отъ нея весной 1887 года.
Это было цѣлое (хотя и маленькое, но очень характерное) собраніе рисунковъ, съ изображеніями эмалей на разныхъ предметахъ женскаго убора (преимущественно убора головного) изъ провинціи или княжества Ордосъ, а также изъ нѣкоторыхъ мѣстностей Сѣверо-Западнаго Китая (мѣстечко Тао-Тунза). Нѣкоторыя изъ этихъ эмалей находились на тарулгѣ (налобникѣ, по-монгольски), другія на подвѣскахъ и другихъ украшеніяхъ монголокъ; у китаянокъ-же эмали оказывались на той металлической скобѣ, которая проходитъ сквозь деревянную подставку, на которую намотана коса китаянки. Какого происхожденія эти эмали, и заимствованы-ли онѣ китайцами отъ монголовъ, или монголами отъ китайцевъ, покуда сказать трудно, но вѣроятнѣе всего, что онѣ идутъ отъ тюркскихъ племенъ, занимавшихъ мѣстность Ордоса раньше монголовъ, переселившихся туда, по преданію, лишь въ XIII вѣкѣ по Р. Хр. Въ настоящее время большинству даже китайской орнаментики лучшіе знатоки восточнаго искусства, какъ напримѣръ Owen Jones, приписываютъ происхожденіе древне-тюркское. Но, какъ-бы ни было, эти рисунки монгольскихъ и китайскихъ эмалей, до 80-хъ годовъ настоящаго столѣтія вовсе неизвѣстныхъ въ Европѣ, сдѣлались достояніемъ науки: я сообщилъ эти рисунки профессору Кондакову, писавшему текстъ въ упомянутомъ мною выше изданіи А. В. Звенигородскаго: «Исторія и памятники византійской эмали»; онъ призналъ ихъ важность, рисунки эти напечатаны въ великолѣпной этой книгѣ, и авторъ про нихъ говоритъ въ своемъ текстѣ: «Рисунки эмалей монгольскихъ, изображенныхъ на нашей таблицѣ 26-й, сдѣланы въ Монголіи путешественницей А. В. Потаниной, и принадлежатъ В. В. Стасову. Въ этихъ рисункахъ являются элементы, извѣстные намъ въ Европѣ на пространствѣ отъ VI по X столѣтіе по P. X.[1] и типы, твердо установившіеся въ Сѣверной Индіи около IX вѣка. Эмалью украшаются у монголовъ преимущественно серебряныя ювелирныя издѣлія: подвѣсныя бляшки, діадемы изъ бляхъ съ большими пряжками надъ лбомъ, съ поднизями изъ жемчуга и коралловыми украшеніями, а также подобные головные уборы и повязки. Жемчужина или кораллъ составляетъ центръ; кругомъ условная схема цвѣтка (какъ въ бухарскихъ тканяхъ) расцвѣчена самими листками, желтыми почками, или-же волюты кругомъ зерна налиты синею эмалью; иногда въ синемъ кругѣ лиловая сердцевина и т. д. Издѣлій этихъ, видимо, нисколько не коснулось вліяніе арабскаго стиля, и уже поэтому они заслуживаютъ быть разсмотрѣнными среди древнихъ типовъ азіатскаго искусства…»
Но, кромѣ этого важнаго вклада въ науку народной цивилизаціи и этнографіи, А. В. Потанина привезла мнѣ изъ своего 8-го путешествія еще одинъ предметъ, сильно меня поразившій. Это именно былъ небольшой платокъ, носимый у пояса жителями восточнаго склона Тибетскаго нагорія (Западный Сычуань). Онъ вышитъ по бѣлой бязи синими нитками, въ крестикъ, подобно нашимъ обычнымъ крестьянскимъ вышивкамъ, и даже въ самыхъ узорахъ представляетъ нѣкоторое сходство съ нашими народными узорами. Такъ, напримѣръ, средняя звѣзда имѣетъ величайшее сходство со множествомъ подобныхъ же звѣздъ, вышитыхъ крестикомъ на русскихъ полотенцахъ, платкахъ и т. д. Она 8-ми угольная, какъ и наши, и наполнена, въ четырехъ своихъ углахъ бѣлыми крестами, равно какъ ими-же наполнены, какъ у монголовъ, такъ и у насъ очень часто, цвѣтки, входящіе въ составъ орнаментистики. Въ четырехъ мѣстахъ, кругомъ главной фигуры, помѣщены изображенія свастики, т. е. креста съ загнутыми краями, а эта свастика относится къ числу древнѣйшихъ фигуръ восточной орнаментаціи, перешедшихъ впослѣдствіи и въ Европу. Свастика принадлежитъ не одной буддійской Индіи, а также Индіи болѣе раннихъ временъ, и гдѣ былъ ея первоначальный корень — того до сихъ поръ неизвѣстно. Но, какъ-бы ни было, на разсматриваемой мною вышивкѣ, по середкѣ, между свастиками, помѣщены четыре фигуры, которыя суть тѣ-же самыя, которыя мы видимъ на эмаляхъ монгольскихъ головныхъ уборовъ, и которыя носятъ тамъ названіе орбальджинъ — бабочка. Въ общемъ-же, звѣзда эта воспроизводитъ собою одну изъ чрезвычайно распространенныхъ символическихъ фигуръ древняго и новаго Востока. Она представлена на стр. 184 тома сочиненій А. В. Потаниной, и, по объясненію Гр. Ник. Потанина (объясненіе рисунковъ), «предохраняетъ отъ молніи, и для того изображается на флагахъ судовъ, на потолкахъ въ жилыхъ комнатахъ, выбривается на темени дѣтей, отливается на храмовыхъ медаляхъ, рисуется на бубнахъ, на деревянныхъ торцахъ для гаданья въ кумирняхъ и проч.» Въ свою очередь свастика тоже есть сильно распространенная символическая фигура, — знакъ огня и солнца, и также фигура, служащая для предохраненія отъ бѣдъ. Мы всего этого и многаго подобнаго-же не могли-бы и подозрѣвать, глядя на русскія вышивки и держа ихъ, безъ всякихъ объясненій отъ кого-нибудь, въ своихъ рукахъ; но ихъ, древнее, религіозное значеніе мало-по-малу начинаетъ разъясняться и указываетъ на древнѣйшія связи Россіи съ Востокомъ, на происхожденіе съ Востока многихъ такихъ предметовъ, которые мы привыкли считать коренными и издревле русскими.
Я тотчасъ-же сталъ просить А. В. вывезти изъ будущаго 4-го ея путешествія по Монголіи и Тибету какъ можно больше образцовъ такого-же вышиванья; я слишкомъ ясно видѣлъ ихъ важность. Ал. Викъ еще новый разъ исполнила мою просьбу, со всегдашнею своею добротой, заботливостью и обязательностью. Въ 1892 году она собрала цѣлую коллекцію монгольскихъ вышивокъ, нарочно для меня. Но эта коллекція представляла еще болѣе значительности и важности, чѣмъ впервые привезенный въ 1887 году платокъ: многіе изъ предметовъ коллекціи были вышиты не только крестикомъ, а и въ клѣтку (шитье двустороннее), т. е. такимъ способомъ, что шитье выходитъ совершенно одинаково и съ правой и съ дѣвой стороны, а это признается древнѣйшимъ русскимъ шитьемъ. «Такія вышивки, говоритъ Г. Н. Потанинъ въ „объясненіи рисунковъ“ тома сочиненій своей глубоко-уважаемой супруги, встрѣчаются только въ провинціи Сычуань, къ сѣверу отъ города Ченъ-Ту (столицы этой провинціи), и до Чжао-Хуа, по р. Цзянь-лу-узяну и до Лунь-аи-Фу, по р. Бо-цзяну, и сѣвернѣе»… Какое ихъ употребленіе на практикѣ? На это отвѣтъ даетъ мнѣ одно письмо Гр. Ник. Потанина, написанное мнѣ въ іюлѣ прошлаго 1894 года, вслѣдствіе моихъ вопросовъ. Онъ пишетъ мнѣ: "Открытіе вышивокъ въ Сы-Чуанѣ и оцѣнка ихъ интересности принадлежитъ, среди членовъ нашей экспедиціи, исключительно моей женѣ. Если-бы она не обратила на нихъ вниманія, я ихъ не замѣтилъ-бы. Районъ распространенія этихъ вышивокъ — очень ограниченный. По нашей дорогѣ черезъ провинцію Сы-Чуань мы встрѣчали ихъ только на пространствѣ отъ «Хуа-Чжоу на сѣверѣ до Я-Чжоу на югѣ. Длинныя широкія вышитыя полосы (около 3 аршинъ длины) для чего предназначаются, точно не знаю. Только это не полотенца и не части одежды. Я думаю, что это подзоры къ столамъ. Китайцы подвѣшиваютъ къ краямъ верхней доски у столовъ, особенно тѣхъ, которые стоятъ передъ божницами — полосы цвѣтной матеріи. Вышивокъ другой ниткой, кромѣ синей, намъ не встрѣчалось Платки также не принадлежатъ къ платью. Это не носовые платки. Они употребляются, чтобы что-нибудь покрывать. Идетъ китаецъ съ дѣтьми въ новый годъ посѣтить свою тещу или старшаго брата, онъ несетъ съ собой подарки: фрукты, печенья, вермишель и проч. Эти подарки уложены въ корзинку, и сверху прикрыты подобнымъ вышитымъ платочкомъ или другимъ какимъ лоскутомъ. Если есть классификація тканьевыхъ предметовъ, эти платки попадутъ въ одну группу не съ носовыми платками, а съ „воздухами“. Длинныя и узкія полоски — пояса. Не удалось намъ пріобрѣсти набрюшника (о которомъ вы спрашиваете) съ такими-же вышивками, но бываютъ; я самъ видѣлъ такіе набрюшники на китайцахъ. Ихъ носятъ мужчины, какъ взрослые, такъ и дѣти, послѣднія на голомъ тѣлѣ, первые поверхъ всего остального платья, чтобы щегольнуть узоромъ. Такой набрюшникъ имѣетъ подкладку, въ которой вырѣзано устье, такъ что набрюшникъ пріобрѣтаетъ видъ кармана; въ немъ носятъ мелкія деньги и другія мелкія вещи. Особый способъ складыванія платковъ съ загнутыми уголками (о которомъ вы спрашиваете) не имѣетъ другого значенія, кромѣ какъ проявленіе эстетическаго вкуса. Вышивки идутъ на подарки, которыми крестьяне сопровождаютъ праздничныя и свадебныя поздравленія. Платокъ складывается только для того, чтобы сконцентрировать вышивки, чтобы для глаза вышла болѣе красивая фигура».
Эти драгоцѣнные для русской этнографіи новые документы я получилъ уже послѣ смерти Александры Викторовны. По ея порученію, супругъ ея Григорій Николаевичъ Потанинъ привезъ мнѣ всю эту коллекцію весной 1894 года, послѣ того какъ предалъ землѣ, въ Кяхтѣ, тѣло дорогой своей жены, спутницы и помощницы.
Я придаю очень высокое значеніе этому открытію Александры Викторовны: оно проливаетъ новый свѣтъ на нѣкоторыя подробности домашняго быта русскаго народа и на древнія связи нашего отечества съ Востокомъ. Тому 20 лѣтъ назадъ, въ своемъ сочиненіи «Русскій народный орнаментъ» (С.-Петербургъ, 1872 г.), я пробовалъ указывать на сходство русскихъ народныхъ вышивокъ, во-первыхъ, съ орнаментикой древнихъ русскихъ рукописей XII, XIII и XIV вѣка, а во-вторыхъ съ финскими вышивками и древне-персидскимъ орнаментомъ. Теперь, благодаря А. В. Потаниной, горизонтъ этого вопроса широко раздвигается и уходитъ въ еще большую сѣдую древность. Конечно, потребуются еще усилія многихъ изслѣдователей, чтобъ рѣшить предметъ этотъ во всей полнотѣ и подробности, нужны для того еще многіе и многіе матеріалы, но честь почина и открытія навсегда будетъ принадлежать той, чью память мы сегодня чествуемъ.
Ея прахъ почіетъ въ Кяхтѣ, на границахъ Россіи и Азіи. Я подумалъ, что въ ближайшемъ къ тому мѣсту научномъ русскомъ центрѣ хорошо было-бы хранить память о великой заслугѣ нашей путешественницы и изслѣдовательницы, и съ этою цѣлью я упросилъ А. В. Звенигородскаго, издателя упомянутаго мною выше великолѣпнаго изданія: «Исторія и памятники византійской эмали», подарить экземпляръ этой книги, не находящейся въ продажѣ, въ музей Иркутскаго отдѣленія Русскаго Географическаго Общества, такъ какъ въ этой книгѣ помѣщены впервые вывезенные ею изъ Монголіи рисунки восточно-азіатскихъ эмалей, и разсказывается объ этомъ ея открытіи. Пусть и люди далекихъ сибирскихъ нашихъ мѣстностей знаютъ, видятъ и читаютъ, что сдѣлала не только для нашей, но и для европейской науки, одна изъ русскихъ женщинъ, однажды долго среди нихъ жившая. Другія будущія изданія отдадутъ, конечно, однажды всю честь и выскажутъ всю благодарность А. В. также и по части открытія древне-азіатскихъ народныхъ вышивокъ, прототиповъ и предковъ нашихъ русскихъ народныхъ вышивокъ.
Господа! А. В. Потанина принадлежитъ къ новой породѣ женщинъ въ Европѣ: къ числу тѣхъ женщинъ, которыя сбрасываютъ съ себя цѣпи вѣкового моральнаго, рабства и пробуютъ примкнуть къ той-же интеллектуальной дѣятельности, на которой мужчина уже столько столѣтій проявлялъ всю свою силу дарованія, ума, иногда генія. Мнѣ кажется, въ иныхъ отношеніяхъ справедливо будетъ сказать, что современная женщина стоитъ выше современнаго мужчины. Мужчина — тотъ уже давно отвоевалъ себѣ свое мѣсто, нрава, признаніе дѣятельности. Женщина-же должна еще всего этого достигать, бороться, завоевывать. Но кто бодро идетъ впередъ, кто стремится храбро и сильно, кто починаетъ, кто завоевываетъ себѣ право, болѣе интересенъ въ тѣ минуты, чѣмъ тотъ, кто уже стоитъ прочно, и свободно дѣйствуетъ. Женщинъ, стремящихся и дѣйствующихъ, теперь, ко всеобщему нашему счастію, уже много, и число ихъ все болѣе и болѣе увеличивается. Между все возростающею ихъ массою, во всѣхъ отрасляхъ интеллигенція и культуры, я укажу только на двухъ, по роду дѣятельности схожихъ съ А. В. Потаниной. Одна изъ нихъ — гречанка, другая — француженка. Обѣ дѣйствовали лишь немногимъ ранѣе ея. Первая, Софія Шлиманъ, была женой знаменитаго Шлимана, открывателя Трои, Микенъ, Орхомена и другихъ великихъ остатковъ древности. Шлиманъ былъ вначалѣ купецъ, жилъ у насъ на Васильевскомъ Острову, и никто о немъ не имѣлъ ни малѣйшаго понятія. Но вотъ онъ страшно разбогатѣлъ, сдѣлался почти милліонеромъ, и тутъ-то принялся за то дѣло, которое было его мечтой съ юныхъ лѣтъ, съ отрочества, чуть не съ дѣтства: открыть древнюю Трою, воскресить «Иліаду». Онъ отлично выучился классическимъ языкамъ, прочиталъ цѣлыя библіотеки объ интересовавшемъ его предметѣ, совершилъ множество путешествій, казавшихся ему нужнымъ приготовленіемъ, и, наконецъ, приступилъ къ своей колоссальной работѣ. Труда, усилій, неудачъ, неподѣлокъ, была безмѣрная громада, но онъ со всѣмъ справился, все преодолѣлъ. И кто-же ему помогалъ? Женщина. И какая женщина? Молодая, изящная — говорятъ, настоящая древняя красавица гречанка, страстная любительница веселій, баловъ, всего молодого, живого и увлекательнаго, и все-таки серьезная на дѣло, могучая, энергическая помощница своего мужа. Подоткнувъ подолъ грубой работнической одежды и засучивъ рукава, она работала лопатой какъ самый простой работникъ, рыла, копала, перебрасывала груды земли и камней, и тутъ-же вмѣстѣ надсматривала за работами и за рабочими, вела дневникъ и счеты, производила уплаты, и такъ безъ конца. А когда вдругъ выныривала изъ земли какая-нибудь драгоцѣнная находка, она, затаивъ ее отъ толпы наемныхъ, часто жадныхъ и опасныхъ работниковъ, и ничуть не подавая вида, распускала ихъ на отдыхъ, а сама, закутавъ свою новую драгоцѣнность въ свой платокъ съ плечъ, украдкой уносила ее къ себѣ въ баракъ, или палатку, и укладывала подъ надежные замки. Въ своей «Автобіографіи» Шлиманъ не находилъ потомъ словъ, чтобъ похвалить свою милую помощницу, свою дорогую жену — красавицу, эту въ Аѳинахъ богачиху, танцорку и бальную даму, а тутъ — храбрѣйшаго и неутомимѣйшаго между всѣми работника-женщину. Когда онъ умеръ, она напечатала его превосходную и важную біографію. — Другая такая женщина была — Жанна Дьелафуа, жена знаменитаго путешественника и открывателя Сузъ и многихъ другихъ городовъ древне-персидскаго царства. Она тоже сопутствовала мужу всегда и повсюду, сама работала, сама распоряжалась, напечатала нѣсколько превосходныхъ и важныхъ книгъ объ открытіяхъ мужниныхъ и своихъ собственныхъ, и вмѣстѣ съ мужемъ привезла въ Парижъ и поставила въ Луврскомъ музеѣ цѣлыя громадныя стѣны съ цвѣтными барельефами (изъ маіолики), изображающими шествіе древнихъ гвардейцевъ-персовъ царя Дарія. Заслуги ея были такъ серьезны и велики, что французское правительство дало ей орденъ Почетнаго Легіона. Вотъ какія были предшественницы, въ 60-хъ и 70-хъ годахъ, у нашей А. В. Потаниной. Вотъ къ какому племени и породѣ она примыкаетъ.
Господа! У насъ нѣтъ ордена Почетнаго Легіона, и крестовъ у насъ женщинамъ не даютъ. Но у насъ уже начинается «легіонъ почетныхъ женщинъ», и, кажется, онъ скоро выростетъ широко и могуче. Въ немъ одною изъ первыхъ, первоначальныхъ, будетъ, однажды, навѣрное, считаться та, чей портретъ, среди креповъ и пальмъ, стоитъ теперь вотъ передъ вами всѣми. Позвольте-же мнѣ предложить вамъ, господа, провозгласить этой нашей дорогой женщинѣ.
Слава, слава, слава!
- ↑ Т. е., прибавимъ мы отъ себя, въ эпоху господства, въ Европѣ романскаго, родомъ азіатскаго стиля, принесеннаго въ Европу, начиная со временъ такъ-называемаго „переселенія народовъ“.