(*) За доставленіе этой статьи мы обязаны многоуважаемому М. П. Погодину, коего обширный трудъ — подробное жизнеописаніе Карамзина, долженъ на дняхъ появиться въ печати. Другіе отрывки изъ Записокъ его о Пушкинѣ, Гоголѣ и Шевыревѣ см. въ Русск. Архивѣ 1865, изд. 2-е стр. 1247—1278. П. Б.
26 Декабря 1825 года, отправился я къ Карамзину, безъ всякаго явственнаго чувства, хотя нѣсколько лѣтъ спалъ и видѣлъ о томъ[1]. Взошелъ на дворъ, принадлежащій къ дому купца Межуева на Фонтанкѣ, — мнѣ сказали, что Карамзинъ живетъ на другомъ дворѣ, въ верхнемъ этажѣ; я туда, взглянулъ къ верху — и сердце у меня забилось: вотъ, гдѣ пишетъ онъ Русскую Исторію! Служитель сказалъ, что Николай Михайловичъ пошелъ прогуливаться и будетъ дома черезъ часъ. Черезъ часъ пришедъ я опять, но онъ еще не возвращался. Я остановился на улицѣ дожидаться; черезъ нѣсколько минутъ вижу — вдали идетъ по тротуару кто-то въ синей бекешѣ, нѣсколько сгорбленный, похожій, судя по портрету, на Карамзина. Я отошелъ на другую сторону, высматривая, куда онъ пойдетъ. Онъ поворачиваетъ на лѣстницу въ домъ Межуева. Это Карамзинъ! Я переждалъ десять минутъ, и потихоньку, дрожа всѣмъ тѣломъ, взошелъ по лѣстницѣ. Обо мнѣ доложили, — приглашаютъ взойти.
Катерина Андреевна, окруженная тремя маленькими сыновьями и двумя молодыми дочерьми, сидѣла за чаемъ около большаго круглаго стола. Она пригласила меня сѣсть, и начала спрашивать о Москвѣ, о присягѣ въ Москвѣ, о дорогѣ и проч.
Входитъ Николай Михайловичъ.
Честь имѣю представиться Вашему Пр — ву…. Магистръ Московскаго Университета, Погодинъ.
«Отъ васъ имѣлъ я удовольствіе получить книгу?»
— Отъ меня.
«Прошу васъ садиться. Мнѣ очень пріятно съ вами познакомиться. Давно-ли вы пріѣхали въ Петербургъ?»
— Третьяго дня.
«Я очень радъ видѣть васъ такъ молодымъ: вы успѣете сдѣлать много полезнаго къ чести Русской, будете-ли писать Исторію, или ограничитесь изысканіями. Пройдя всю эту длинную дорогу, я видѣлъ многое на право и на лѣво, требующее изысканій и поясненій, но долженъ былъ оставлять до времени. Который вамъ годъ?»
— Двадцать пять лѣтъ.
«Такъ вы очень моложавы: по виду вамъ осьмнадцать лѣтъ.»
Между тѣмъ я представилъ ему двѣ книги, мною переведенныя, о Кириллѣ и Меѳодіѣ — Добровскаго, и Эверсовы изысканія.
Онъ развернулъ сперва первую.
«Это вашъ переводъ?»
— Съ моими примѣчаніями и дополненіями.
"Нашъ канцлеръ очень боленъ, " сказалъ онъ, увидя на заглавномъ листѣ гербъ графа Румянцева.
«А это Эверсъ? Какъ не стыдно Историческому Обществу издавать Эверса? Вотъ то-то что у насъ вездѣ есть имена, а нѣтъ вещей. Я уважаю Эверса, его познанія; но не понимаю, какимъ образомъ можно намъ повторять его нелѣпое мнѣніе, къ поддержанію котораго онъ клонитъ свою книгу. Это ошибка противъ вкуса.»
Я сидѣлъ какъ на иглахъ: ибо я предложилъ, я и перевелъ Эверса.
— Общество имѣло другую цѣль, сказалъ я: оно хотѣло сдѣлать гласною книгу, на которую у насъ опираются многіе, и представить, такимъ образомъ, въ очію нелѣпость мнѣнія Эверсова, мною разобраннаго[2].
«Кто-же эти многіе? — Ихъ нѣтъ. По моему, если есть какая либо историческая истина, такъ такою должно почитать Скандинавское происхожденіе Руссовъ. Это такъ вѣрно, какъ былъ Сципіонъ и проч. Несторъ говорилъ съ правнуками основателей.»
— Такъ точно я и старался доказывать въ моемъ разсужденіи.
«Скажите, чѣмъ занимается Московское Общество?»
— Члены обработываютъ избранные ими предметы. Между прочимъ Общество намѣревалось издавать лѣтописи и начать съ Псковской, но до сихъ поръ не могли отыскать списка, принадлежавшаго гр. Толстому, для варіантовъ.
«Куда-же онъ дѣвался? Тоже случилось и съ Волынскою лѣтописью: Графъ хотѣлъ ее издать, лѣтъ тому назадъ шесть, я отдалъ ему два списка, одинъ свой, подаренный мнѣ покойнымъ Полторацкимъ; другой также почти свой, найденный мною въ дефектахъ академическихъ. Для того-то и приводилъ я въ примѣчаніяхъ всѣ важныя мѣста изъ лѣтописей. Такъ, напримѣръ, сгорѣлъ Троицкій списокъ, и сохранился отчасти въ моихъ извлеченіяхъ.»
До сихъ поръ моя старая записка.
Припоминаю теперь, что Карамзинъ говорилъ очень раздраженнымъ тономъ о произшествіи 14 Декабря, которое только что предъ тѣмъ случилось, бранилъ предводителей: «Каковы преобразователи Россіи: Рылѣевъ, Корниловичъ, который переписывался съ памятью Петра Великаго!» (Это относится къ посвященію Корниловичемъ его альманаха: «Русская Старина», памяти Петра Великаго).
Карамзинъ спросилъ меня еще о попечителѣ, кн. А. П. Оболенскомъ, и пригласилъ къ себѣ обѣдать на дняхъ.
Обѣдалъ я вмѣсти съ Жуковскимъ. Мы пришли одинъ послѣ другаго прежде, нежели возвратился Николай Михайловичъ съ прогулки, и насъ приняла Катерина Андреевна.
Какъ только воротился Николай Михайловичъ, такъ и сѣли за столъ. Кромѣ семейства былъ еще молодой Французъ, учитель, вступавшійся въ разговоръ[3].
Помнится мнѣ еще отзывъ Карамзина о недавней рѣчи Шишкова, въ которой тотъ отозвался, кажется, невыгодно о распространеніи грамотности: «Вотъ у насъ какой министръ! Противъ грамотности! Да и кто-жъ можетъ быть министромъ просвѣщенія! Развѣ Аполлонъ.» Потомъ выразилъ свое удивленіе Николай Михайловичъ о какомъ-то господинѣ, встрѣченномъ имъ, въ лентахъ и звѣздахъ: «А кто онъ такой? Никто не знаетъ. И откуда являются такіе выходцы, за какіе подвиги получаютъ они награды!» Карамзинъ приглашалъ меня быть у него чаще, сказавъ, что онъ по вечерамъ свободенъ, читая съ дочерьми Вальтеръ-Скотта. Но я собирался уже возвращаться въ Москву, да и боялся, по своей застѣнчивости, этого высокаго общества.
Я приходилъ откланяться Николаю Михайловичу и получить отъ него благословеніе. Онъ далъ мнѣ порученіе въ Москву, съ поклономъ А. Ѳ. Малиновскому.
Великую радость доставило мнѣ черезъ нѣсколько лѣтъ письмо отъ приближеннаго къ нему К. С. Сербиновича, изъ котораго я узналъ объ его ко мнѣ благоволеніи. Вотъ что писалъ ко мнѣ К. С. отъ 2 Января 1835 года, прося о наставникѣ для молодыхъ Карамзиныхъ:
«Вѣрю, что вы душевно желаете услужить памяти отца его, который цѣнилъ васъ, говоря, послѣ свиданія съ вами, что находитъ въ васъ болѣе усердія къ Исторіи и способностей къ Критикѣ, нежели въ комъ другомъ изъ своихъ тогдашнихъ молодыхъ знакомыхъ. Надѣюсь, что вамъ пріятно будетъ услышать эти слова, пересказанныя мнѣ семействомъ его.» Въ 1845 году старшій сынъ Н. М., Андрей Николаевичъ, въ Симбирскѣ, подтвердилъ мнѣ этотъ драгоцѣнный для меня отзывъ, служившій для меня подкрѣпленіемъ на стропотныхъ путяхъ моего литературнаго и ученаго поприща.
- ↑ Въ первый разъ увидѣлъ я Карамзина еще мальчикомъ, весною 1816 года, въ Оружейной Палатѣ, вмѣстѣ съ его семействомъ, И. И. Дмитріевымъ и Малиновскимъ, который показывалъ имъ государственныя сокровища. По какому-то счастливому случаю, я пришелъ туда съ товарищами, изъ 2 класса гимназіи, и къ величайшей радости встрѣтить знаменитыхъ посѣтителей, отъ которыхъ не отходилъ уже ни на шагъ, и проводилъ послѣ до экипажей. М. П.
- ↑ Дерптскій профессоръ Эверсъ доказывалъ Хозарское происхожденіе Варяговъ Руси. П. Б.
- ↑ Онъ состарѣлся съ тѣхъ поръ, живетъ въ Москвѣ, и вспоминаетъ до сихъ поръ съ живостію о пребываніи своемъ въ домѣ Карамзиныхъ; онъ передалъ мнѣ нѣсколько любопытныхъ подробностей о Николаѣ Михайловичѣ. М. П.