МНИМЫЕ ЦИВИЛИЗАТОРЫ СИБИРИ.
правитьНедавно вышла весьма интересная книга: «Въ дали», М. И. Орфанова (Мишла), гдѣ соединены разсказы этого бытописателя, хорошо познакомившагося съ Сибирью и сдѣлавшаго тамъ не мало мѣткихъ наблюденій. Сибиряки изъ его книги многое узнаютъ по части нравовъ своей среды и знакомыхъ лицъ. Достоинство очерковъ М. И. Орфанова заключается въ томъ, что онъ, не прикрашивая, даетъ лишь встрѣченное имъ, не философствуетъ лукаво, не рѣшаетъ судьбу Сибири подъ мимолетнымъ впечатлѣніемъ, не клеймить ее и сибиряковъ à la Благовѣщенскій, но не скрываетъ и темныхъ сторонъ сибирской жизни.
Напротивъ, драма сибирской жизни въ скромномъ, сдержанномъ и даже благодушномъ разсказѣ только рѣзче выступаетъ предъ вами[1]. Мы хотимъ именно воспользоваться этими очерками для классификаціи явленій сибирской жизни и начнемъ съ одного такого очерка, появившагося на дняхъ въ «Русской Мысли» за сентябрь, какъ дополненіе къ его книгѣ и особенно впечатлѣніямъ о Восточной Сибири.
Очеркъ этотъ носитъ названіе «Сибирскіе колонизаторы», но мы не можемъ помириться съ этимъ заглавіемъ, если только въ немъ не заключается глубокая иронія. Герой взятъ «изъ золотой молодежи», которая хорошо извѣстна столицѣ. Вотъ этотъ разсказъ.
Въ 187… году, въ И--ѣ обращалъ на себя общее вниманіе такъ-называемаго «порядочнаго общества» (sic!) одинъ недавно прибывшій изъ Петербурга молодой человѣкъ, Левъ Сергѣевичъ Бойцовъ (фамилія героя вымышленная). Это былъ красавецъ-блондинъ, съ великолѣпными баками, свѣтскими манерами и изысканнымъ тономъ. Пріѣзжій франтъ объявилъ себя пріѣхавшимъ изъ Петербурга и обладающимъ хорошимъ состояніемъ. По его словамъ, въ Петербургѣ онъ познакомился съ однимъ лицомъ, живавшимъ въ Восточной Сибири и обольстившимъ его разказами о сибирскомъ житьѣ бытьѣ. Пріятель сообщилъ ему о недостаткѣ предпріимчивости у сибиряковъ и иниціативы у мѣстныхъ капиталистовъ, привелъ примѣры, какъ трудно привлечь въ Сибирь капиталы ври всей выгодности предпріятій. Между прочимъ, пріятель сообщилъ ему, что въ И--ѣ весьма выгодно составить компанію для освѣщенія города. И вотъ это-то и побудило «предпріимчиваго» Льва Сергѣевича двинуться въ Сибирь и помочь сибирикамъ въ дѣлѣ цивилизованнаго комфорта. Благо, Левъ Сергѣевичъ оставилъ въ это время службу въ гвардіи и искалъ помѣстить свои средства въ солидное предпріятіе. Идея «цивилизаціи Сибири» явилась, такъ сказать, естественно, Льва Сергѣевича манитъ новизна края, влечетъ собственный избытокъ силъ и энергіи.
Остановившись на день въ лучшей гостинницѣ, пріѣзжій на другой же день нанимаетъ квартиру, накупаетъ мебель, нанимаетъ камердинера, заказываетъ карточки съ городскимъ адресомъ и вообще обнаруживаетъ всѣ черты культурнаго человѣка. На третій день онъ дѣлаетъ визиты ко всѣмъ виднымъ и выдающимся личностямъ, явился къ генералъ-губернатору въ пріемную, сообщилъ о своемъ предпріятіи и попросилъ его содѣйствія, а затѣмъ былъ у губернатора и членовъ совѣта главнаго управленія. Тутъ же онъ встрѣтилъ стараго сослуживца адъютантомъ у генералъ-губернатора, ротмистра Чемякина, что облегчило ему сближеніе съ обществомъ. Съ нимъ онъ сдѣлалъ визиты на другой день къ купечеству и золотопромышленникамъ. Чрезъ нѣсколько дней Левъ Сергѣевичъ получаетъ массу отвѣтныхъ карточекъ отъ видныхъ гражданъ города, а затѣмъ быстро уже занимаетъ амплуа перваго льва: ни одного званаго вечера и обѣда безъ него не обходится. Никто лучше его не танцовалъ, никто лучше не пѣлъ шансонетокъ на русскомъ и французскомъ языкѣ, онъ училъ даже мѣстное общество новымъ кушаньямъ. Словомъ, это былъ цивилизаторъ вполнѣ. «Звѣзда его взошла въ обществѣ высоко», его носили на рукахъ, отцы и матери были съ нимъ ласковы, какъ съ завиднымъ женихомъ. Жизнь шла весело, планы объ освѣщеніи города его не оставляли, и онъ бесѣдовалъ охотно о нихъ съ думцами; досадно было одно: компаніоны изъ Петербурга долго ему не давали отвѣтовъ. Виною, конечно, было разстояніе. Визиты, обѣды, пикники и холостыя пирушки, гдѣ участвовала лучшая молодежь, полиціймейстеръ и адъютанты генералъ-губернатора, продолжались, шла игра, лилось вино и «fine champagne» мѣшалось съ портеромъ[2]. Это ли еще не порядочный человѣкъ! Постояннымъ участникамъ въ попойкахъ и собутыльникамъ не приходилъ въ голову одинъ вопросъ: на какія средства все это продѣлывалъ цивилизаторъ?
Здѣсь авторъ очерка отмѣчаетъ характерную черту состоятельныхъ сибиряковъ: «они чрезвычайно падки до пріѣзжихъ молодыхъ людей, и послѣднимъ весьма нетрудно добиться у нихъ кредита не маленькаго; а только пріѣзжій „левъ“ принятъ „порядочнымъ обществомъ“, то отказать ему въ небольшой суммѣ считается неловкимъ» («Русская мысль», № 9, стр. 298). Черту эту Левъ Сергѣевичъ подмѣтилъ и эксплуатировалъ ее мастерски. Продѣлывалъ это онъ ловко, какъ человѣкъ опытный. Занимая небольшую сумму, онъ аккуратно чрезъ нѣсколько дней платилъ, навязывалъ долгъ и затѣмъ повторялъ заемъ; платя одному, онъ занималъ у другого вдвое, и къ концу своего пребыванія въ И--ѣ, незамѣтно для своихъ кредиторовъ, задолжалъ болѣе десяти тысячъ рублей.
Долго бы можно было насаждать такимъ образомъ «цивилизацію», если бы не случилось съ героемъ непредвидѣннаго, а можетъ быть, и предвидѣннаго обстоятельства. Пріятель героя, Чемякинъ, сдѣлавшись изъ адъютанта полиціймейстеромъ города И--а, долженъ былъ объявить ему непріятную вѣсть. Изъ Петербурга была получена бумага, въ которой говорилось, что Бойцовъ есть никто иной, какъ лишенный нѣкоторыхъ нравъ за растрату казеннаго имущества офицеръ, сосланный въ Восточную Сибирь по судебному приговору. Такъ-какъ онъ, вопреки судебному рѣшенію, проживаетъ въ городъ И--ѣ, пользуется послабленіемъ и выдастъ себя за вышедшаго добровольно въ отставку, то мѣстному начальству ставилось это на видъ и предписывалось выслать Бойцова изъ И--а.
Это нѣсколько смутило пріятелей и патроновъ, самъ полиціймейстеръ былъ воспріемникомъ Льва Сергѣевича и вмѣстѣ съ нимъ вводилъ цивилизацію.
Когда первое впечатлѣніе миновало, рѣшено было предупредить Бойцова и предложить ему выѣхать изъ И--а подъ благовиднымъ предлогомъ, а передъ обществомъ объяснить его скорый выѣздъ «невозможностью остаться на нѣкоторое время и выполнить обычный этикетъ» (стр. 300). Какъ видимъ, г. полиціймейстеръ больше всего боялся именно за «нарушеніе этикета», а объ искѣ и долгахъ въ мѣстномъ обществѣ и говоритъ не стоило. Это не цивилизаторское дѣло.
Вечеромъ, полиціймейстеръ Чемякинъ разыскалъ гдѣ-то героя и любимца своего, сообщилъ ему «непріятность» и свой планъ выпутаться изъ этого положенія, да кстати и его не скомпрометировать: — Генералъ думаетъ, что лучше бы всего вамъ направиться къ М--ву на Кару. Вамъ дадутъ письмо и предлогъ отличный: тамъ кончаются теперь сроки контрактамъ на поставку для ссыльныхъ и батальона пищи и вещеваго довольствія на огромную сумму — около 400.000 р. въ годъ, — вотъ мы и распустимъ слухъ, что вы узнали объ имѣющихся торгахъ на подрядъ и, какъ «человѣкъ дѣловой», поспѣшили, опасаясь пропустить срокъ.
Идея благожелателя-полиціймейстера, какъ видно, была самая остроумная и подобна той, какую посѣялъ Бойцову пріятель его въ Петербургѣ. Если не удалось освѣщеніе города И., то почему же не попробовать подряда за Байкаломъ: тоже предпріятіе «выгодное». Но Бойцовъ не сразу мирится съ этою мыслью и выставляетъ своему другу откровенно, что ему выѣхать не на что. Тотъ пробуетъ указать на мебель и обстановку, но она оказывается уже «утилизированною», какъ выразился «дѣловой человѣкъ», т. е. заложена Гейману, портному-еврею на Большой улицѣ. Кончается тѣмъ, что полиціймейстеръ ѣдетъ и занимаетъ 300 рублей, причемъ въ новой складчинѣ участвуетъ городской голова, которому Левъ Сергѣевичъ оказался должнымъ три тысячи рублей. Бойцовъ уѣзжаетъ въ ту же ночь по экстренному дѣлу, и г. полиціймейстеръ заботится поддержать въ городѣ принципъ цивилизаціи и увѣрить, что «этикетъ его пріятелемъ не нарушенъ».
Дальнѣйшая судьба Бойцова, какъ сообщаетъ г. Орфановъ, была такова. Исчезнувъ внезапно изъ И--а, онъ очутился прямо на Карѣ, гдѣ въ то время завѣдующимъ ссыльно-каторжными былъ полковникъ М--въ, извѣстный по прежнимъ очеркамъ автора разсказа. Принятый, благодаря прежнему знакомству, а главное, письму губернатора, очень радушно, — бѣжавшій цивилизаторъ скоро «оріентировался» въ новой средѣ и, благодаря непробудному пьянству М--ва, сдѣлался не оффиціально, а фактически завѣдующимъ каторжными. Онъ участвуетъ во всѣхъ наживахъ, мошенничествахъ и обираніи арестантовъ, и пользуется неограниченнымъ довѣріемъ М--ва. Чрезъ полтора года онъ исчезаетъ изъ Кары, тоже внезапно, заслышавъ объ ожидаемой ревизіи «управленія нерчинскими ссыльно-каторжными» и предвидя паденіе М--ва.
«Спустя годъ послѣ исчезновенія блестящаго гвардейца съ грязнаго, воровского горизонта каторги, гдѣ не считалось стыдомъ и грѣхомъ присвоивать послѣдній арестантскій грошъ», авторъ встрѣчаетъ Бойцова на пароходѣ по р. Шилкѣ, на пути отъ Усть-Кары къ Срѣтенску; онъ фигурируетъ на рубкѣ въ шведской курткѣ и флотской фуражкѣ, въ качествѣ капитана, и отдаетъ зычнымъ голосомъ команду. Удивляться превращенію предпріимчиваго человѣка въ моряка — нечего. Ссыльный въ Сибири быстро переходитъ иногда отъ торговли водкой въ «конницу», т. е. къ продажѣ краденыхъ лошадей (напомнимъ типъ фельтекультетнаго человѣка въ соч. «Русская община въ тюрьмѣ и ссылкѣ», Ядринцева (стр. 202).
Капитанъ получалъ на Шилкѣ пять тысячъ рублей жалованья. Онъ былъ, конечно, доволенъ своимъ положеніемъ и за пуншемъ сообщилъ слѣдующій лестный отзывъ о сибирякахъ, который навѣрное долженъ польстить имъ: «Здѣсь люди живутъ, понимаете ли? Здѣсь понимаютъ, что если человѣкъ и могъ въ жизни сдѣлать какую нибудь неловкость (подъ именемъ неловкости разумѣется украсть деньги казенныя или частныя), даже большую пакость, то это не значитъ, что онъ обреченъ заниматься пакостями. Во время моего двухлѣтняго плаванія по Амуру, — исповѣдуется цивилизаторъ, — я встрѣчалъ многихъ изъ и — въ, которымъ я задолжалъ, чортъ знаетъ, сколько, и которыхъ я обманулъ самымъ безцеремоннымъ образомъ — и что же вы думаете? Нетолько упрека или напоминанія о долгѣ, по, могу васъ увѣрить, встрѣчалъ только искреннюю радость и поздравленіе. Да даже ни слова о пресловутомъ проектѣ освѣщенія И--а, какъ будто его и не было!» (стр. 304).
Этотъ несомнѣнно реальный и вѣрный штрихъ въ разсказѣ можно комментировать различно. Разсказчикъ не прочь видѣть въ новыхъ занятіяхъ Бойцова исправленіе, а въ забвеніи безнадежнаго денежнаго долга — гуманность мѣстныхъ тузовъ. Но для насъ вовсейэтой сценѣ звучитъ злая иронія. Мы думаемъ, что здѣсь ничего и не оставалось дѣлать, какъ только привѣтствовать сего цивилизатора и просвѣтителя Сибири. Испробуй у него кто нибудь обратно потребовать долга — можно было получить довольно откровенное категорическое «шалишь!», если еще этотъ капитанъ не высадитъ на необитаемомъ берегу своего должника. Что касается совершившагося «исправленія» и «обновленія» то при этомъ думается: во сколько же оно, однако, обошлось сибирякамъ? Если на каждаго молодого человѣка, сдѣлавшаго «неловкость» въ Европейской Россіи, понадобится десятка по два тысячъ въ долгъ, да подрядъ, да капитанство съ 5,000 р. содержанія, — хватитъ ли у насъ «золота, хватитъ ли силушки»? Несомнѣнно одно, что «цивилизація» обходится не дешево. Разсматривая комедію сибирской жизни, приходится задаться и другимъ вопросомъ: что за причина успѣховъ подобныхъ героевъ въ сибирскомъ обществѣ, и почему сіи герои, выставляемые въ одномъ обществѣ въ Россіи на позоръ, заклейменные названіемъ «жуликовъ» и преслѣдуемые закономъ, пользуются у насъ въ Сибири особымъ покровительствомъ и даже титуломъ «цивилизаторовъ»? Изъ разсказа очевидно, что и--ое общество было введено въ обманъ, надъ нимъ совершена какая-то мистификація, благодаря его невѣжеству, — но кто этому способствовалъ? Очевидно также, что здѣсь подъ именемъ «цивилизаціи» выданъ какой-то фальшивый привозный товаръ, какъ доставляется въ Сибирь поддѣльное вино и т. п. Общество еще не научилось тамъ, какъ видно, распознавать людей цивилизаціи и смѣшиваетъ съ ними посѣтителей публичныхъ домовъ.
«Въ самомъ дѣлѣ, надо еще разобрать, что разумѣется въ сибирскомъ городѣ И--ѣ и ему подобныхъ подъ именемъ „порядочнаго общества“ и „порядочныхъ людей“? подумалъ я.
На этихъ размышленіяхъ меня засталъ одинъ пріятель, и--скій старожилъ.
— Скажи, пожалуйста, ты слыхалъ о Бойцовѣ? спросилъ я. — Правда ли это про него напечатано?
— Еще бы неслыхать — истинное происшествіе! отвѣтилъ пріятель, — да и чему же ты удивляется: развѣ мало фигурируетъ у насъ подобныхъ лицъ въ Сибири? Разбери-ка хорошенько, кто эти мѣстные ловеласы, „гамадрилы“, словомъ, всѣ „навозные“[3] цивилизаторы, — развѣ это люди не одного покроя съ Бойцовымъ? Посмотри, напримѣръ, на этихъ С--кихъ, жены которыхъ одѣваются въ бархатъ и брилліанты, — развѣ все это пріобрѣтается не на Бойцовскіе кредиты? А эти тройки, на которыхъ ѣздитъ З--евъ и давитъ народъ? Что такое разные интендантскіе доходы и подряды, для которыхъ переходятъ изъ адъютантовъ въ помощники столоначальника? Вѣдь это все тѣ же Бойцовскіе подряды! Хочешь, я тебѣ разскажу цѣлыя исторіи о разныхъ фокусникахъ… Слыхалъ ли ты объ амурскихъ герояхъ, напримѣръ, выходившихъ въ деректоры золотопромышленныхъ компаній, пріобрѣтавшихъ, не имѣя ничего, паи, строившихъ пароходы, — развѣ это все не Бойцовы? Я нарисую тебѣ цѣлый типъ этихъ цивилизаторовъ, которыхъ цивилизовала не Европа, а Палкинскій поваръ, француженка Камилль-де-Ліонъ или дѣвица Филиппо.
— Нѣтъ, ради Бога! воскликнулъ я, — оставь ужь до другого раза.
«Но какую же роль, однако, съигралъ здѣсь полиціймейстеръ!» воскликнулъ я невольно. Я припомнилъ значеніе полиціймейстера въ сибирскихъ городахъ. Въ городѣ И — ѣ, какъ видно по разсказу бытописателя, онъ любимецъ и посвященъ изъ адъютантовъ генералъ-губернатора. Обыкновенно подобныя лица являются довѣренными администратора; они проводятъ всѣ распоряженія, отражаютъ взгляды своего патрона, бываютъ представителями даннаго режима; сибирскій начальникъ измѣряется по полиціймейстеру, — это его alter ego. Я припомнилъ еще недавно сдѣланное публично поученіе въ одномъ городѣ сибирскимъ юпитеромъ, какъ надо уважать избраннаго имъ полиціймейстера, когда нашлись смѣльчаки доложить о злоупотребленіяхъ и чуть не дневномъ разбоѣ полиціи.
— Да знаете ли, что онъ былъ честнымъ человѣкомъ, когда вы не родились! Онъ былъ честенъ, когда вы безъ оныхъ бѣгали! раскричался сибирскій юпитеръ. — Да я за него, какъ за себя, ручаюсь![4]
Пользуясь такимъ вліяніемъ, можно дѣлать съ обществомъ что угодно; знакомство съ полиціймейстеромъ есть ручательство въ благонадежности, да и самъ онъ — высшій охранитель общества. Но какимъ же образомъ этотъ охранитель проводитъ въ общество жулика, явившагося въ Сибирь подъ видомъ капиталиста, и допускаетъ его продѣлать всѣ четыре акта изъ балета «Два вора», причемъ золотые часы, шпильки, браслеты и портмоне исчезаютъ съ приглашенныхъ на балъ? Мало того, какимъ образомъ, обнаруживъ вора, полиціймейстеръ города И — а заботится не о томъ, чтобы взять его съ поличнымъ, но еще облегчаетъ ему возможность воспользоваться плодами мошенничества и улизнуть, даже протежируетъ ему въ новой аферѣ?
— Нѣтъ, ты скажи, каковъ полиціймейстеръ! Какую роль онъ взялъ! Неужели это правда?!! чуть не вопіялъ я, приставая къ пріятелю и чувствуя, что почва подо мной колеблется и вѣра даже въ сибирскаго городничаго начинаетъ утрачиваться. «А если она и впрямъ утратится?» Меня обдало даже холоднымъ потомъ.
— Отчего же ты не вѣришь г. Орфанову? сказалъ мой пріятель. — Развѣ ты новичекъ? Какъ будто ты не слыхалъ, что эти любимцы всегда играли подобную роль; они сопутствуютъ тайному ночному кутежу, они продаютъ, при случаѣ, своихъ женъ въ Сибири, выполняютъ интимныя порученія; за это они слывутъ безкорыстными, честными людьми («былъ честнымъ человѣкомъ, когда вы еще безъ оныхъ ходили», мелькнуло въ головѣ моей). Правда, они за это берутъ дань съ купечества, обкладываютъ городъ налогами въ свою пользу, затыкаютъ салфеткою глотки, дѣлаютъ сыски, розыски, поддѣлываютъ фальшивые доносы, преслѣдуютъ честныхъ людей, осмѣливающихся сомнѣваться въ ихъ безкорыстіи, наполняютъ каталажки мирными обывателями[5], но легко за то проводятъ подъ своей протекціей въ общество разныхъ Бойцовыхъ…
— Довольно, мой другъ! Но что же это за общество? гдѣ его нравственные устои? съ кого оно беретъ примѣръ? Что значитъ здѣсь порядочность?
— Какъ будто ты не знаешь его! сказалъ горько пріятель. — Это общество, пользующееся вліяніемъ и капиталами, общество разжившихся кяхтинскихъ совошниковъ, ямщиковъ, ходившихъ съ обозами, Владимірскихъ коробейниковъ, мѣстныхъ ростовщиковъ, скупавшихъ краденое золото, людей, которые не знаютъ еще крахмаленой рубашки и которымъ лакей отъ Доминика можетъ показаться за образецъ цивилизаціи. Они будутъ почитать за «образованнаго человѣка» даже и не Бойцова. Это вѣдь люди, сами обсчитывавшіе мужика на постоялыхъ дворахъ, сѣченые, можетъ быть, засѣдателемъ… да развѣ они не будутъ жать руку кому угодно? И неужели эти, обличеyые теперь печатью Б., X., Б., ты думаешь, не понимаютъ, въ чемъ дѣло? Развѣ они даромъ свели родство съ разными камердинерами, какъ С., отдавъ имъ своихъ безграмотныхъ дочерей въ приданое къ ларцу со взяткой. Отваливъ тысячи Бойцову, они запишутъ каракулями въ свою книжку, подобно Щедринскому скопцу-мѣнялѣ: «ишшо доно полицместерову пріетелю три тыщи». Но они не обѣднѣютъ. О! въ барышѣ все-таки останется нятнадпадцать милліоновъ!
— Какая однако еще лафа, подумаетъ, въ Сибири господамъ Бойцовымъ, Савенковымъ, Юханцевымъ, Артемовскимъ, Бушамъ! воскликнулъ я. — Вотъ что значитъ новая страна, непочатая почва, какъ выражаются цивилизаторы…
— То есть, страна непочатыхъ олуховъ… захохоталъ мой пріятель.
— Однако, все-таки жалко это общество! сказалъ я, чувствуя всю мрачность, всю безнадежность бездны, въ которую оно погружается.
— Но кто же виноватъ? Кто виноватъ, что оно не создало для себя нравственной опоры? Кто виноватъ, что оно ухаживаетъ за наѣзжими хлыщами и аферистами, что оно довѣряетъ Чемякинымъ и, засыпая спокойно, не подозрѣваетъ, что другъ подводитъ «тать» къ сундуку его, какъ это видно изъ разсказа? Тамъ, гдѣ не зародилось еще сѣмя здоровой жизни, гдѣ нѣтъ интеллигенціи, гдѣ не цѣнятъ ума, знанія и честности, и отдаютъ на съѣденіе корреспондентовъ, писателей, мѣстныхъ ученыхъ и заслуженыхъ педагоговъ, гдѣ гонятъ образованныхъ и независимыхъ людей, а Бойцовыхъ носятъ на рукахъ, — тамъ естественно совершаться тому, что доселѣ втихомолку говорилось о нашемъ краѣ, а теперь попадаетъ и въ печать.
И это общество, — думалось мнѣ, — принесшее все въ жертву золотому кумиру, общестно не думающее о своемъ будущемъ, достойно своей участи! Оно будетъ лежать, прогнившее пороками, на навозной кучѣ, по немъ будутъ ползать «гамадрилы», его будетъ точить «проказа», и этой проказой будутъ жулики-цивилизаторы…
- ↑ Въ книгѣ г. Орфанова сосредоточены путевыя впечатлѣнія, описаніе Иркутска, жизнь у «семейскихъ» и когда-то разыгравшаяся раскольничья драма у нихъ, нажива на золотыхъ промыслахъ, пребываніе въ Кяхтѣ, ея кутежи, патріархальные порядки. Типическими очерками являются описаніе сибирскаго земца исправника, ревизія хлѣбныхъ магазиновъ, сцены въ тайгѣ, гдѣ обрисована непрочность чиновнаго положенія и капризы администраторовъ, наконецъ, цѣлый рядъ тюремныхъ очерковъ и жизнь Кары съ ея порядками, производящая тяжелое впечатлѣніе.
- ↑ Мѣшались, конечно, и другія удовольствія, свойственныя «порядочнымъ людямъ».
- ↑ Слово „навозные“ вошло въ употребленіе среди сибиряковъ и примѣнялось въ Иркутскѣ, еще въ 60-хъ годахъ, къ пріѣзжимъ хлыщамъ, явившимся наживаться на счетъ Сибири» Это цѣлая порода людей, достойная описанія. Недавно они переименованы въ «гамадриловъ» — извѣстную породу обезьянъ, вѣроятно, за ихъ сластолюбіе и безцеремонную похотливость. Хотя и прежніе не отставали, но новѣйшіе, вѣрно, превзошли.
- ↑ Увы! онъ долженъ былъ скоро смѣнить его, ибо чаша жалобъ переполнилась.
- ↑ См. 300 прошеній, поданныхъ въ Томскѣ губернатору, и 200 освобожденныхъ человѣкъ, неправильно задержанныхъ полиціей. («Томскіе Губ. Вѣдомости»).