Еслибъ Ученые, особенно занимающіеся тѣми или другими Науками, писали только для Ученыхъ же, своихъ собратій, тогда мнѣ не трудно было бы отгадать причину, для чего они употребляютъ языкъ техническій, священный. Однакожъ все еще любопытные спросили бы, къ чему служитъ такой непонятной способъ сообщенія между людьми, равно просвѣщенными, равно надутыми своимъ знаніемъ, слѣдственно равно неспособными чувствовать достоинства другихъ.
Опытъ показываетъ, что Ученые, на примѣръ: Литтераторы и Поэты, подобно другимъ людямъ, восхищаются, видя возрастающее число свидѣтелей торжества ихъ, цѣнителей ихъ дарованій: они пожинаютъ для сѣянія, обогащаются для расточенія, тѣмъ болѣе наслаждаются удовольствіемъ обладанія, чѣмъ щедрѣе надѣляютъ другихъ своими сокровищами.
Теперь опять спрашиваю, какое имѣютъ намѣреніе тѣ, которые появляются въ мірѣ подъ завѣсою непроницаемою, говорятъ къ Публикѣ языкомъ таинственнымъ, неизвѣстнымъ Публикѣ? Кажется, не ошибаюсь, думая, что угадываю сіе намѣреніе, котораго, по несчастію, ничѣмъ оправдать не можно; цѣль его есть — придать себѣ болѣе важности пышными прикрасами. Обыкновенная хитрость всѣхъ шарлатановъ! Noi siamo tuttі сiarlatani.
Фонтенель, отзываясь съ похвалою объ ученомъ Лемери, которой озарилъ Химію новымъ свѣтомъ и изтребилъ варварской языкъ ея, говоритъ: "Теперь живетъ въ Германіи человѣкъ, почитающій себя тѣмъ болѣе чудеснымъ, тѣмъ болѣе глубокомысленнымъ, чѣмъ менѣе понимать его можно. Сей человѣкъ, сей Философъ называется — Кантъ. Это еще не все. Философъ Кантъ есть начальникъ школы, имѣетъ учениковъ, которые присягаютъ въ вѣрности къ своему Учителю, признаютъ его единственнымъ своимъ повелителемъ, презираютъ всѣ другія правила и ученія, и всегда готовы защищать ungibus et rostris своего наставника. Сіи господа суть настоящіе фанатики, которые, подобно всѣмъ фанатикамъ, отреклись отъ здраваго разсудка, отвергли чувство истины, слѣпо привязались къ своей Философіи, никого не слушая и всѣмъ противорѣча. Слогъ ихъ крайне любопытенъ.
Одинъ изъ нихъ, при изданіи въ свѣтъ перевода Критической философіи, изобрѣтенной Кантомъ и основанной на крайнемъ правилѣ знанія, начинаетъ предложеніе свое слѣдующимъ образомъ:
«Философія въ послѣднія двадцать лѣтъ приняла совсѣмъ новой образъ, счастливымъ слѣдствіемъ сей перемѣны утверждается достоинство законодательницы человѣческихъ знаній. Кантъ, Геній несравненный, произвелъ сію перемѣну….» Прежде безсмертнаго Канта неизвѣстны были ни начала Нравственности, ни начала Естественнаго Права, ни начала законовъ физическихъ Природы.
Не знаю, лучше ли объясняетъ ихъ самъ Кантъ. По крайней мѣрѣ для достиженія къ сей блестящей цѣли, желательно, чтобы онъ или его ученики удостоили просвѣтить наше тупоуміе, объяснили бы таинства своихъ открытій, сказали бы намъ на примѣръ, что они разумѣютъ подъ словами: аноргическая натура, атомистическая Механика, антагонизмъ дѣйствія, материальность употребленія высокихъ способностей, и проч.? Желательно, чтобы они объявили намъ, по чему до сихъ поръ «наука Діалектиковъ состояла изъ правилъ ложныхъ подъ наружностію истины?» По чему Метафизика обязана бытіемъ своимъ Канту? Что значитъ «критика философическая и метафизическая, основанная на Философіи критической?» Что значитъ «конечность средствъ политическихъ, которой законность зависитъ отъ формы, и которой форма опредѣляется правомъ состоянія?»
Сіи высокія трасцедентальныя, какъ называетъ переводчикъ, понятія, едва ли помѣстятся въ головѣ Французской — по крайней мѣрѣ, мы такъ думаемъ.
По несчастію, мы привыкли заключать, что все непонятное для насъ худо выражено на нашемъ языкѣ. По сей причинѣ системы премудрыя, остроумнѣйшія и, можетъ быть, очень хорошія отсылаемъ обратно въ Германію, или оставляемъ въ покоѣ въ книгахъ, потому что онѣ написаны на такомъ языкѣ, которой разбирать не имѣемъ ни охоты, ни времени.
Сюда принадлежитъ трактатъ, въ которомъ философически доказывается, что Система безсмертнаго Джона Бровна есть одна только истинная въ Физиологіи. Чтобы дать понятіе о его слогѣ, скажемъ только, что онъ называетъ чувствительность жизненною пріемлемостію, и прибавляетъ: безъ пріемлемости нѣтъ жизненной дѣятельности, а безъ дѣятельности нѣтъ пріемлемости. Какое глубокомысліе! Далѣе слѣдуетъ: «Пріемлемость органическая зависитъ отъ органической дѣятельности, а дѣятельность равнымъ образомъ подчинена пріемлемости; изъ того слѣдуетъ, что сіе начало синтетическое содержитъ въ себѣ два противуположныя начала, изъ которыхъ можно вывести двѣ Физіологическія системы, діаметрально противуположныя!!!»
Снизходительные наши читатели, можетъ быть, не назовутъ сего, говоря словами Боало, сугубою чепухою, но захотятъ потребовать отъ насъ объясненія. Мы были бы въ крайней нерѣшимости, удовлетворить ихъ желаніе, и готовы даже сказать о Кантѣ и Бровнѣ то, что Фонтенель сказалъ о Химіи, относительно ея состоянія до Лемери. «Это священной языкъ древней Египетской Богословіи, понимаемой одними жрецами, и по видимому не заключающій въ себѣ никакаго смысла.» Но мы помнимъ правило Цицероново: «говоря о славныхъ мужахъ, надобно быть скромнымъ.»