ОЧЕРКИ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.
правитьМихаилъ Васильевичъ Ломоносовъ.
править
Въ 1711 г., въ глуши Бѣломорья, на одномъ изъ острововъ Сѣверной Двины, въ Куроостровской волости, въ деревнѣ Денисовкѣ, близь города Холмогоръ, у крестьянина Василья Дорофеева родился сынъ, которому суждено было впослѣдствіи стать «отцомъ новой русской литературы» и величайшимъ русскимъ ученымъ XVIII вѣка. Василій Дорофеевъ Ломоносовъ былъ рыболовомъ, а потому пріучалъ къ тому же промыслу и сына своего Михайлу, который до 16-ти лѣтъ дѣлилъ съ нимъ всѣ труды лишенія и опасности, сопряженныя съ бытомъ помора-рыбака, — плавая на легкомъ гальотѣ въ Колу, Соловки и другія мѣста, съ грузомъ соли, а то и въ Сѣверный Ледовитый океанъ на промыслы. Закаливаясь въ этихъ поѣздкахъ физически и нравственно, Михайло въ то же время успѣлъ выучиться и грамотѣ у матери, бывшей дочерью дьячка изъ селенія Матигоры, въ Холмогорскомъ же уѣздѣ, и вѣроятно подъ ея же вліяніемъ рано пристрастился къ чтенію. Въ юности же, если вѣрить нѣкоторымъ извѣстіямъ, Ломоносовъ вовлеченъ былъ даже въ расколъ, столь распространенный на сѣверномъ поморьѣ. Но толки съ начетчиками, чтеніе псалтири, переложенной въ стихи Симеономъ Полоцкимъ, грамматика Смотрицкаго и ариѳметика Магницкаго не долго удовлетворяли пытливаго помора. Къ этому присоединилась потеря матери, которую замѣнила злая и сварливая мачиха, ссорившая Михайлу съ отцомъ и жаловавшаяся, что онъ попусту сидитъ за книгами. А между тѣмъ страстное желаніе учиться не не давало ему покоя — и вотъ зимою 1729 г. молодой Михайло Ломоносовъ, пренебрегая отцовскимъ достаткомъ, бѣжалъ въ Москву.
Претерпѣвъ на пути множество бѣдъ и лишеній, Ломоносовъ кое-какъ добрался до древней столицы; но и здѣсь онъ долженъ былъ перебиваться со дня на день, борясь со всѣми нуждами, пока наконецъ 15-го января 1731 года попалъ въ число студентовъ Московской Славяно-Греко-Латинской Академіи. Пять лѣтъ провелъ онъ въ стѣнахъ ея, въ несказанной бѣдности, получая алтынъ въ день, изъ которыхъ тратилъ денежку на хлѣбъ, денежку на квасъ, а остальное на бумагу, обувь и другія потребности, — не взирая на смѣшки сверстниковъ, которые указывали на него пальцами: смотри-де какой болванъ лѣтъ въ двадцать пришелъ латынѣ учиться! Ломоносова влекли особенно науки физико-математическія — и онъ, по совѣту учителей, въ 1734 году ѣздилъ въ Кіевъ въ тамошнюю Духовную Академію съ цѣлью посвятить себя этому отдѣлу знаній; но академическое преподаваніе не удовлетворило его — и онъ вернулся въ Москву. Когда же, въ 1736 году, въ Петербургъ для пополненія академической гимназіи потребовали изъ Московской Академіи 12 лучшихъ учениковъ — въ число ихъ посчастливилось попасть и некончившему еще курса Ломоносову. Изъ Петербурга въ тотъ же годъ нѣсколько молодыхъ людей были посланы правительствомъ за границу для усовершенствованія въ наукахъ и пріобрѣтенія спеціальныхъ свѣдѣній, — въ томъ числѣ и Михайло Ломоносовъ отправленъ во Фрейбергъ къ горныхъ дѣлъ физику Генкелю для обученія металлургіи. На содержаніе каждому изъ нихъ было назначено по 300 рублей, съ проѣздомъ и другими расходами; три года спустя, эта сумма была еще обрѣзана до 150 рублей, да и тѣ высылались не всегда аккуратно. Не смотря на страшное бѣдствованіе, Ломоносовъ быстро успѣлъ овладѣть нѣмецкимъ языкомъ и посѣщалъ лекціи въ Марбургскомъ университетѣ — преимущественно по математическимъ наукамъ, занимаясь въ то же время философіей и даже медициной, — и уже въ 1739 г. получилъ лестный отзывъ знаменитаго ученаго и профессора Христіана Вольфа, въ аттестатѣ выданномъ ему отъ университета. Изъ Марбурга Ломоносовъ ѣздилъ въ Саксонію, въ Фрейбергъ, для практическаго изученія металлургіи у Генкеля, а лѣтомъ 1740 года изучалъ на Гарцѣ горное дѣло. За все это время, работая неутомимо, онъ посылалъ въ Академію «доношенія» на нѣмецкомъ языкѣ, опыты излѣдованій на латинскомъ, и первые опыты литературные, между прочимъ: «Письмо о правилахъ россійскаго стихотворства» съ приложеніемъ «Оды на взятіе Хотина», которая долгое время считалась первымъ русскимъ тоническимъ стихотвореніемъ.
Съ 1740 года до возвращенія въ Россію свѣдѣнія о Ломоносовѣ весьма темны. Въ 1740 году онъ женился въ Марбургѣ на дочери портнаго, бывшаго членомъ марбургской городской думы и церковнымъ старшиной; вслѣдствіе этого брака, еще болѣе стѣсненный матерьяльно, молодой ученый вынужденъ былъ бѣжать отъ долговъ изъ Марбурга, скитался по Европѣ, чуть ли не былъ увезенъ прусскими вербовщиками на службу въ крѣпость Везель, откуда будто бы снова бѣжалъ, вернулся въ Марбургъ и съ разрѣшенія Академіи поѣхалъ Петербургъ, оставивъ въ Марбургѣ жену и дочь. Въ Россію Ломоносовъ прибылъ 8-го іюня 1841 года, а въ началѣ слѣдующаго (8-го января) по резолюціи Академіи Наукъ сдѣланъ адъюнктомъ съ жалованьемъ по 300 руб. въ годъ, включая въ то число дрова, свѣчи и квартиру. Какъ видимъ, это скудное содержаніе лишь по истеченіи полгода борьбы и домогательствъ досталось Ломоносову, который, какъ русскій и притомъ талантливый и трудолюбивый, сразу возбудилъ опасенія и недоброжелательство преобладавшей въ Академіи при Биронѣ нѣмецкой партіи. Главою ея въ то время былъ своекорыстный Шумахеръ, «бичъ професоровъ» (flagellum professorum), въ рукахъ его было и жалованье ихъ и управленіе всѣми дѣлами академической канцеляріи: отсюда всеобщее ухаживанье за Шумахеромъ, сплетня, интриги, доносы другъ на друга, ссоры и чуть не драки въ стѣнахъ академіи. Беззавѣтно преданный наукѣ Ломоносовъ, горячій патріотъ, при своей страстной и необузданной натурѣ, едва началъ въ сентябрѣ 1842 читать студентамъ лекціи по физической географіи, химіи и металлургіи, какъ на него уже посыпались разныя бѣды. Ломоносовъ отвѣчалъ буйными выходками противъ нѣмцевъ — за что попадалъ въ полицію, а за «продерзости» противъ конференціи исключенъ даже изъ членовъ ея и потерялъ право присутствовать на засѣданіяхъ. Подъ вліяніемъ тягостнаго положенія, Ломоносовъ нерѣдко искалъ утѣшенія въ винѣ, но за новыя оскорбленія нѣмецкимъ професорамъ въ нетрезвомъ видѣ, по жалобѣ ихъ, продержанъ подъ арестомъ съ мая 1743 по январь 1744 года, причемъ и жалованье убавлено ему на половину, да и то оттягивалось иногда на годъ, и выдавалось ему въ разное время по пяти рублей на его крайнюю нужду, — а всего 15 рублей въ мѣсяцъ, изъ которыхъ вычиталось еще по рублю въ мѣсяцъ за двѣ коморки въ академическомъ домѣ. Хотя въ іюнѣ 1745 года, благодаря лестному отзыву знаменитаго математика Эйлера, Ломоносовъ и былъ возведенъ въ професорское званіе, а съ марта 1746 началъ получать и професорское жалованье по 660 рублей въ годъ съ порядочной квартирой, — но деньги эти выплачивались такъ неаккуратно (нерѣдко книгами изъ академической лавки), что до конца 1745 года Ломоносовъ буквально бѣдствовалъ, не имѣя порою средствъ на покупку медикаментовъ для больной жены своей. Только съ конца этого года обстоятельства Ломоносова начали поправляться, по полученіи имъ 2,000 руб. въ подарокъ отъ императрицы за его «Оду въ день восшествія на престолъ Елисаветы Петровны», поднесенную государынѣ резидентомъ Академіи Разумовскимъ. Незадолго передъ тѣмъ были ему выданы и 380 рублей, недоданные ему за время пребыванія за границей.
Ободренный первыми успѣхами, наученный горькимъ опытомъ и пользуясь тѣмъ, что послѣ паденія Бирона наступило торжество русской партіи, Ломоносовъ часто прибѣгаетъ къ «знатнымъ особамъ» для пользы дѣла, но отнюдь не для личныхъ выгодъ и никогда не унижаясь до просьбы: онъ требуетъ повышенія чиномъ или матеріальной помощи, гордо ссылаясь на заслуги свои и указывая на блестящее положеніе ученыхъ заграницею. Въ числѣ меценатовъ, покровительствовавшихъ Ломоносову и умѣвшихъ цѣнить его, находились графъ М. Л. Воронцовъ, графы П. И. и И. И. Шуваловы, а впослѣдствіи графы Орловы. Особенно И. И. Шуваловъ, сблизившись случайно съ Ломоносовымъ въ 1749 году, никогда не прерывалъ уже съ нимъ дружескихъ отношеній и постоянно оказывалъ ему самую дѣятельную помощь. Его же вліянію обязанъ Ломоносовъ склоненіемъ въ занятіяхъ своихъ на сторону словесныхъ наукъ и литературы. Такъ, еще въ 1746 году окончивъ свою «Риторику», въ теченіи семи или осьми лѣтъ (1749—1757 гг.) Ломоносовъ написалъ множество стихотворныхъ надписей на разные торжественные случаи, трагедіи «Тамира и Селимъ» и «Демофонтъ», посланія въ стихахъ, идилліи, похвальныя слова «Елизаветѣ» (1749) и «Петру Великому» (1755), составилъ «Россійскую грамматику» (1755), и занимался собираніемъ матеріаловъ для Россійской исторіи.
Какъ ученый, Ломоносовъ по самой живости своей натуры, не могъ ограничиться кабинетнымъ трудомъ: занимаясь химическими и электрическими опытами съ опасностью жизни, онъ стремился примѣнять свои теоретическія знанія къ мореплаванію, архитектурѣ, горнымъ промысламъ, искусству, фабричнымъ производствамъ. Горячо принявшись, напр., за выдѣлку стекла, онъ въ началѣ пятидесятыхъ годовъ, при помощи правительства, самъ сталъ въ главѣ стекляннаго завода, а потомъ занялся цвѣтными стеклами для мозаическаго искуства, посредствомъ котораго хотѣлъ увѣковѣчить подвиги Петра Перваго въ цѣломъ рядѣ громадныхъ картинъ. Въ то-же время онъ цензировалъ и корректировалъ литературныя произведенія по порученію правительства или Академіи, переводилъ учебники, участвовалъ въ журналахъ, въ изданіи календарей, создавалъ цѣлый рядъ мроэктовъ (умноженія населенія Россіи, экономическихъ условіи народной и государственной жизни, изслѣдованія Россіи въ этнографическомъ и географическомъ отношеніи, открытія сѣвернаго полюса и т. д.), словомъ: выказывалъ геніальную всеобъемлемость.
Вмѣстѣ съ тѣмъ, не мало времени поглощали у него и другія, такъ-сказать административныя обязанности. Послѣ 1755 года Ломоносовъ дѣлается сначала совѣтникомъ академической канцеляріи, потомъ принимаетъ въ свое вѣденіе академическую гимназію и университетъ, наконецъ является во главѣ географическаго департамента. Ревностно хлопоталъ онъ объ отдѣленіи университета отъ Академіи въ самостоятельное высшее учебное заведеніе, но мечта эта не осуществилась за болѣзнью и кончиной императрицы. Другою мечтою Ломоносова, въ послѣдніе годы его жизни, было преобразованіе Академіи наукъ въ смыслѣ независимости отъ академической канцелляріи, по поводу чего и была написана имъ «Краткая исторія о поведеніи академической канцелляріи въ разсужденіи ученыхъ людей и дѣлъ».
4 Апрѣля 1765 года Ломоносовъ скончался, окруженный почетомъ и славою, подобавшими великому русскому ученому, писателю и патріоту XVIII вѣка. Незадолго до смерти, въ іюнѣ 1764 года, посѣтила его сама Императрица Екатерина съ нѣкоторыми знатнѣйшими двора своего особами (см. Нива 1871 г. № 51). За всю свою многотрудную жизнь Ломоносовъ написалъ 1 поэму (неконченную), 2 трагедіи, 36 одъ, около 100 мелкихъ стихотвореній, 5 похвальныхъ словъ, 17 ученыхъ разсужденій, 10 оригинальныхъ и переводныхъ учебниковъ, 170 ученыхъ замѣтокъ разнаго содержанія и объема, 76 писемъ къ разнымъ лицамъ и наконецъ болѣе 350 разныхъ оффиціальныхъ представленій и проектовъ. Этотъ исполинъ русской науки и словесности обладалъ глубочайшимъ знаніемъ русскаго языка — народнаго и книжнаго. Въ написанномъ имъ разсужденіи «О пользѣ книгъ церковныхъ», указывая на необходимость изученія языка церковно-славянскаго, Ломоносовъ въ немъ ищетъ противовѣса подавляющему вліянію языковъ иностранныхъ, т. е. за сто лѣтъ совершаетъ то, за что нынѣ только принимаются лучшіе изъ русскихъ писателей. «Карлъ V, Римскій Императоръ, — пишетъ Ломоносовъ въ предисловіи къ своей грамматикѣ, — говаривалъ, что испанскимъ языкомъ съ Богомъ, французскимъ съ друзьями, нѣмецкимъ съ непріятелями, итальянскимъ съ женскимъ поломъ говорить прилично. Но еслибъ онъ россійскому языку былъ искусенъ, то конечно къ тому присовокупилъ-бы, что имъ со всѣми оными говорить пристойно».
Могила Ломоносова находится въ Петербургѣ въ Александроневской лаврѣ, съ памятникомъ въ видѣ четырехугольнаго пиластра съ вѣнчающимъ его саркофагомъ; другой памятникъ ему воздвигнутъ на родинѣ великаго помора, въ Архангельскѣ. Но прочнѣйшимъ изъ всѣхъ конечно является вся жизнь и труды геніальнаго труженика, впервые показавшаго русскому народу, чего можетъ достигнуть простой русской человѣкъ помощью науки, въ самыя неблагопріятныя времена.