Он говорил умно и резко,
И тусклые зрачки
Метали прямо и без блеска
Слепые огоньки.
А снизу устремлялись взоры
От многих тысяч глаз,
И он не чувствовал, что скоро
Пробьёт последний час.
Его движенья были ве́рны,
И голос был суров,
И борода качалась мерно
В такт запылённых слов.
И серый, как ночные своды,
Он знал всему предел.
Цепями тягостной свободы
Уверенно гремел.
Но те, внизу, не понимали
Ни чисел, ни имён,
И знаком долга и печали
Никто не заклеймён.
И тихий ропот поднял руку,
И дрогнули огни.
Пронёсся шум, подобный звуку
Упавшей головни.
Как будто свет из мрака брызнул,
Как будто был намёк…
Толпа проснулась. Дико взвизгнул
Пронзительный свисток.
И в звоны стёкол перебитых
Ворвался стон глухой,
И человек упал на плиты
С разбитой головой.
Не знаю, кто ударом камня
Убил его в толпе,
И струйка крови, помню ясно,
Осталась на столбе.
Ещё свистки ломали воздух,
И крик ещё стоял,
А он уж лёг на вечный отдых
У входа в шумный зал…
Но огонёк блеснул у входа…
Другие огоньки…
И звонко брякнули у свода
Взведённые курки.
И промелькнуло в беглом свете,
Как человек лежал,
И как солдат ружьё над мёртвым
Наперевес держал.
Черты лица бледней казались
От чёрной бороды,
Солдаты, молча, собирались
И строились в ряды.
И в тишине, внезапно вставшей,
Был светел круг лица,
Был тихий ангел пролетавший,
И радость — без конца.
И были строги и спокойны
Открытые зрачки,
Над ними вытянулись стройно
Блестящие штыки.
Как будто, спрятанный у входа
За чёрной пастью дул,
Ночным дыханием свободы
Уверенно вздохнул.
