Мистерия (Дорошевич)/ДО
| Мистерія |
| Опубл.: «Русское слово», 1902, № 70, 13 марта. Источникъ: Дорошевичъ В. М. Собраніе сочиненій. Томъ V. По Европѣ. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1905. — С. 68. |
Представьте себѣ совершенно невѣроятную картину.
Парижъ. Вечеръ. Городъ охваченъ весельемъ. Огромный театръ. Полный нарядный залъ. Фраки; великолѣпные туалеты.
И на эту блестящую толпу смотрятъ со сцены глаза распятаго Христа.
На сценѣ Голгоѳа. Три креста.
И надъ публикой, разодѣтой по-вечернему, раздается голосъ:
— Или! Или! Лима савахвани!
Войдя въ эту минуту въ театръ, вы отшатнулись бы.
— Не схожу ли я съ ума? Что такое?
Это — мистерія.
Аббатъ Жуэнъ, настоятель церкви св. Августина, самый извѣстный изъ проповѣдниковъ въ Парижѣ, захотѣлъ воскресить мистерію, уцѣлѣвшую отъ среднихъ вѣковъ только въ горахъ Баваріи, въ Обераммергау — въ самомъ центрѣ цивилизаціи, въ столицѣ міра — въ Парижѣ.
Аббатъ Жуэнъ сказалъ:
— Вы говорите, что театръ школа? Отлично. Пусть эта школа будетъ религіозной.
Онъ говоритъ:
— Вы нейдете къ религіи, — религія придетъ къ вамъ. Вы идете въ театръ, — вы услышите проповѣдь въ театрѣ.
Пылкаго и страстнаго аббата Жуэна не смутило то, что единственный свободный театръ въ Парижѣ — «Новый театръ», на «грѣшномъ» Монмартрѣ, рядомъ съ кафешантаномъ Casino de Paris[1], — даже въ одномъ домѣ!
Аббатъ Жуэнъ рѣшилъ:
— Тѣмъ лучше! Идемъ проповѣдывать на торжищахъ!
Онъ нашелъ компанію антрепренеровъ, которымъ рѣшительно все равно, что ставить. Собралъ труппу актеровъ, которымъ рѣшительно все равно, что играть.
И въ Парижѣ XX вѣка поставилъ средневѣковую мистерію.
Какъ отнеслась къ этому католическая Церковь?
Высшая духовная власть Парижа, кардиналъ Ришаръ немного сыгралъ роль Пилата.
Онъ умѣетъ умывать руки.
Онъ далъ время сдѣлать обстановку, костюмы, срепетировать и тогда уже высказался.
Онъ не благословляетъ, но онъ и не отворачивается.
— Конечно, онъ признаетъ такое начинаніе чрезвычайно, чрезвычайно рискованнымъ и не можетъ дать своего согласія. Но многіе очень почтенные люди, къ сожалѣнію, понесли уже большіе расходы на постановку, и онъ боится превысить власть, запретивъ аббату Жуэну ставить мистерію.
Въ общемъ:
— Будетъ это имѣть моральный успѣхъ, — мы будемъ рады и благодарны. Нѣтъ, ты одинъ будешь виновенъ во всемъ. Иди въ Вавилонъ и проповѣдуй!
Горячій и убѣжденный проповѣдникъ взялъ дѣло на свой рискъ.
И вотъ — первое представленіе.
Блестящій, переполненный театръ.
Въ ложахъ все Сэнъ-Жерменское предмѣстье. Что ни ложа, то нѣсколько титуловъ, самыхъ громкихъ.
Изъ опасенія демонстрацій при входѣ въ коридорахъ, сзади партера масса солдатъ національной гвардіи.
Проходишь какъ сквозь строй.
Въ мистеріи 16 картинъ. Число символическое. Католическая церковь считаетъ столько остановокъ во время Скорбнаго пути.
Мистерія заключаетъ въ себѣ событія отъ входа въ Іерусалимъ до Голгоѳы.
Аббатъ Жуэнъ выписалъ дословно все, что можно изобразить въ лицахъ. Имъ добавлена только одна сцена, которая всегда ставилась въ средневѣковыхъ мистеріяхъ, сцена въ аду. Сатана и смерть радуются предательству Іуды.
Мистерія идетъ такъ, какъ она и сейчасъ идетъ въ Обераммергау.
Сначала выходитъ хоръ и пѣвецъ, который разсказываетъ речитативомъ то, что сейчасъ произойдетъ.
Музыку, красивую и мелодичную, къ мистеріи написалъ композиторъ Жоржъ, очень внимательно передъ тѣмъ перелиставъ мейерберовскаго «Пророка».
Производитъ ли мистерія впечатлѣніе?
Въ первую минуту — да. Сильное, огромное.
Вдали Іерусалимъ, залитый розовыми лучами заходящаго солнца. Горы, покрытыя кактусами и алоэ.
Толпа съ пальмовыми вѣтвями восклицаетъ:
— Осанна!
И на горѣ показывается видѣніе. Въ нѣжно-аломъ хитонѣ, въ голубомъ, небеснаго цвѣта, плащѣ, перекинутомъ черезъ плечо. Вьющіеся русые волосы падаютъ на плечи. Слегка раздвоена небольшая русая борода.
Лицо кротко и спокойно. Глаза тихо мерцаютъ.
Онъ движется.
Это — минута огромнаго, страшнаго волненія. Чувство и страха и благоговѣнія охватываетъ васъ.
Страшно въ театрѣ.
Но исполнитель заговорилъ.
Заговорилъ пѣвуче съ декламаціей, какъ на французской сценѣ произносятся красивые и благородные монологи.
И все исчезло.
Пѣніе хора, восклицающаго «Осанна!», — покрыто аплодисментами наемной клаки, что хотите! «Почтенные люди», затратившіе деньги на постановку, — только антрепренеры и должны позаботиться, чтобъ завтра въ газетахъ было напечатано:
— Успѣхъ огромный. Аплодировали много.
А въ антрактахъ обычная болтовня въ ложахъ.
Я сидѣлъ около ложи бенуара.
— Гдѣ вы проводите весну? — спрашивала одна дама у другой.
— Мы ѣдемъ на Пасху въ Римъ. Это очень интересно. А вы?
— Мы въ Севилью. Это тоже очень интересно. Процессіи и бой быковъ.
Конечно, аристократическая публика Сэнъ-Жерменскаго предмѣстья просмотрѣла пьесу прилично.
Но и только.
Картина ада, — эта картина, вѣроятно, потрясавшая въ среднихъ вѣкахъ, — конечно, теперь не напугала никого.
Разумѣется, ни одинъ изъ этихъ элегантныхъ кавалеровъ и ни одна изъ этихъ прекрасныхъ дамъ не спали тревожно эту ночь.
Конечно, Сэнъ-Жерменскаго предмѣстья не давилъ въ эту ночь кошмаромъ сатана въ черномъ блестящемъ трико, среди огненныхъ змій и огнедышащихъ драконовъ кричащій во все горло такъ, какъ на французской сценѣ кричатъ всѣ злодѣи свои злодѣйскіе монологи.
Конечно, онъ не носился кошмаромъ въ эту ночь надъ Сэнъ-Жерменскимъ предмѣстьемъ, какъ носился когда-то надъ средневѣковыми городами.
— Костюмы дьяволовъ недурны! — сказала дама дамѣ.
— Да. И декораціи эффектны.
Вотъ и все впечатлѣніе отъ ада.
Спектакль имѣлъ успѣхъ. Онъ очень, дѣйствительно, красивъ. Каждую минуту казалось, что передъ вами ожившія и движущіяся картины великолѣпныхъ мастеровъ.
Антрепренеръ въ выигрышѣ, но аббатъ Жуэнъ потерпѣлъ пораженіе.
Мистерія не воскресима.
Это было хорошо въ тѣ времена, когда весь городъ готовился постомъ къ мистеріи. А исполнители почти съ ужасомъ приступали къ своимъ ролямъ.
Теперь на мистеріи пріѣзжаютъ послѣ поздняго очень хорошаго обѣда — и всѣ отлично знаютъ, что передъ ними актеры занимаются своимъ ремесломъ.
— Мистеріи не воскресить, какъ не воскресить среднихъ вѣковъ! — долженъ былъ сказать себѣ съ отчаяніемъ въ этотъ вечеръ аббатъ Жуэнъ, фанатичный проповѣдникъ церкви св. Августина.
Со страннымъ чувствомъ я выходилъ изъ театра.
Мнѣ казалось, что я присутствовалъ при послѣднихъ конвульсіяхъ умирающаго. И что этотъ умирающій — католичество.
Католичество, которое крѣпко держитъ въ своихъ рукахъ Испанію, наполовину Италію, — католичество, которое, благодаря своимъ миссіонерамъ, страшно растетъ въ новыхъ, некультурныхъ странахъ, — католичество, мнѣ кажется, все проиграло въ цивилизованномъ мірѣ, если оно дѣлаетъ такія отчаянныя попытки, идетъ на рискъ даже профанировать святыню, которую проповѣдуетъ.
Это — попытка умирающаго встать.
Одна изъ послѣднихъ попытокъ, — сколько бы представителей Сэнъ-Жерменскаго предмѣстья ни явилось на мистерію, желая «подать хорошій примѣръ массѣ».
Въ концѣ концовъ это былъ спектакль, какъ всякій другой. Сыгранный людьми, которымъ все равно, что ни играть, передъ людьми, которымъ все равно, что ни смотрѣть.
Единственное отличіе этого спектакля отъ всякаго другого состояло въ томъ, что кавалеры были не въ бѣлыхъ, а въ черныхъ галстукахъ.
— Мистерія! Надо надѣть черный галстукъ!
Это — единственная мысль, которую пробудила мистерія.
Примѣчанія
править- ↑ фр.