Мисс Невиль (Крокер)/ДО

Мисс Невиль
авторъ Бифия-Мэри Крокер, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: англ. Pretty Miss Neville, опубл.: 1883. — Источникъ: az.lib.ru • Текст издания: журнал «Русскій Вѣстникъ», №№ 10-12, 1894.

МИССЪ НЕВИЛЬ.

Романъ въ двухъ частяхъ съ англійскаго.

Б. М. Крокеръ.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

I.

— Миссъ Нора! Миссъ Нора! Какъ разсердится дѣдушка, увидя, что вы тутъ дѣлаете! Зачѣмъ вы копаете ямы подъ молодыми деревьями?

— Не твое дѣло, душка, отвѣтила я дерзко, — не теряй тутъ времени, присматриваясь къ нашей работѣ, иди лучше кушать, а то картофель простынетъ.

Стоя на колѣняхъ на землѣ, я обѣими руками выгребала землю изъ ямы и не сочла даже нужнымъ повернуть головы. «Душка», — хмурый, пожилой человѣкъ съ загорѣлымъ лицомъ, въ поношенной шляпѣ, посмотрѣлъ нѣсколько секундъ на наше занятіе съ выраженіемъ глубочайшаго неудовольствія, затѣмъ послѣдовалъ моему совѣту и, ворча и бранясь, поплелся по аллеѣ.

— Вотъ такъ дѣти! Настоящіе черти! Висѣльники! Египетскія казни пріятнѣе въ сравненіи съ ними…

Ушедшій съ такимъ видимымъ негодованіемъ былъ управляющій и садовникъ дѣдушки, мистеръ Джонъ Келли, котораго мы прозвали «душкой», такъ какъ во всей окрестности Упперъ-Ормонда онъ слылъ человѣкомъ самымъ невѣжливымъ, грубымъ и сердитымъ.

Чертей и висѣльниковъ, о которыхъ онъ говорилъ, было трое: Роди, Дебъ и я — Нора О’Нейль. Мы были усиленно заняты, по крайней мѣрѣ Роди и я. Дебъ смотрѣла. Это было ея главнымъ талантомъ. Мы закапывали бутылку съ документомъ.

— Теперь, кажется, достаточно глубоко, воскликнула я, вскакивая и стряхивая землю съ моего легкаго, голубаго ситцеваго платья. — Прочти-ка еще разъ, Роди, прежде чѣмъ мы запрячемъ его въ бутылку.

Роди развернулъ кусокъ блестящаго, бѣлаго картона — бывшаго первоначально крышкой коробки отъ лентъ — и прочелъ безъ остановки:

«Мы, нижеподписавшіеся, клянемся сойтись подъ этимъ деревомъ черезъ десять лѣтъ. 17 іюля 1870 г.

Подписали: Родерикъ Френчъ — двѣнадцати лѣтъ.

Дебора Френчъ — одиннадцати лѣтъ.

Нора О’Нейль — одиннадцати лѣтъ.

P. S. Если мы умремъ, то мы тутъ не встрѣтимся».

— Чудесно! замѣтила я, взяла документъ своей испачканной рукою и съ благоговѣніемъ перечитала его еще разъ. Увѣренъ ли ты, Роди, что «клянемся» пишется черезъ два н? Мнѣ кажется, что это неправильно.

— Правильно или неправильно — это все равно, отвѣтилъ Роди, не смущаясь, — кромѣ насъ никто этого не увидитъ. А теперь впихнемъ его въ бутылку. Гдѣ же сюргучъ?

Изъ глубины своего кармана Дебъ, не торопясь, вытащила огарокъ свѣчи, три спички, палочку краснаго сюргуча, цвѣтной бумажный носовой платокъ и горсть крыжовника. Разсортировавъ эти предметы, мы съ восторгомъ взглянули еще разъ на наше сокровище, бережно завернули его въ темную бумагу и вложили въ пустую пивную бутылку, которую забили пробкой, запечатали и закопали.

— Готово, воскликнула я радостно, энергически утаптывая землю. Надѣюсь, что душка не станетъ тутъ рыть, а если найдетъ, не обрадуется содержимому бутылки, прибавила я, набрасывая сухіе листья и траву и скрывая этимъ слѣды нашей дѣятельности.

— Но какъ отыщемъ мы это мѣсто черезъ десять лѣтъ? спросила практическая Дебъ съ сомнѣніемъ.

— Развѣ ты не видишь, глупенькая, что имена наши вырѣзаны въ корѣ дерева? замѣтилъ ея братъ сердито.

Она взглянула на верхъ и въ двухъ футахъ надъ головою увидѣла свѣже вырѣзанное кривыми буквами «Нора», а немного пониже Роди поставилъ громадное Р.

— Вотъ, продолжалъ онъ и подалъ сестрѣ страшнаго вида загнутый ножъ. — Вырѣжь свое Д, тогда все будетъ покончено.

— Я не могу! Я не умѣю вырѣзывать! У меня болитъ отъ этого рука, проговорила жалобно Дебора. Послушай, Роди, тебѣ это не трудно, и ты такъ хорошо это дѣлаешь, польстила она, — прошу тебя, сдѣлай это за меня.

— Я узнаю твою лѣнь, отвѣтилъ онъ, ни мало не тронутый ея комплиментомъ, и презрительно смѣрилъ сестру съ головы до ногъ. Заставлять другихъ работать за себя ты можешь, но дѣлать что-либо самой — тебѣ это не нравится. Во всякомъ случаѣ, прелестная миссъ, вы нарвете мнѣ за это тарелку самаго лучшаго крыжовника! закончилъ онъ съ достоинствомъ, повернулся съ ножомъ въ рукѣ и сдѣлалъ первый длинный и глубокій надрѣзъ для Д.

Стоя съ руками, заложенными за спину, и со шляпой, сползшей мнѣ на затылокъ, я задумалась и вдругъ проговорила:

— Какъ мы будемъ выглядѣть черезъ десять лѣтъ!

— Какъ мы будемъ выглядѣть? воскликнула Дебъ съ необычайною живостью.

— Такъ же, какъ и теперь, но только будемъ больше. Конечно, у насъ будутъ тѣ же самыя лица.

— Надѣюсь, что не тѣ же — ради Норы, раздалось откровенное замѣчаніе Роди, продолжавшаго все глубже надрѣзывать кору.

— Ты, кажется, желаешь видѣть меня еще красивѣе? опросила я вѣжливо, растягивая ротъ въ широкую улыбку.

— Еще красивѣе! засмѣялся онъ. — Это великолѣпно! Во многихъ отношеніяхъ ты славный парень и въ бѣганьи, лазаньи и бросаньи камней можешь поспорить съ любымъ мальчикомъ. Тебѣ бы и слѣдовало быть мальчикомъ. Но для дѣвочки, — ты и сама это знаешь — ты ужасно некрасива.

Онъ замолчалъ и, держа ножъ въ рукѣ, спокойно посмотрѣлъ на меня.

— У тебя красные волосы, моя бѣдная Миггсъ. Миггсъ меня называли въ насмѣшку.

— Темнорыжіе — каштановые, поправила я Роди.

— Красные волосы, продолжалъ онъ, не обращая вниманія на мое замѣчаніе, — большіе кошачьи глаза и столько веснушекъ, что лицо твое похоже на яйцо цесарки.

— Я смуглая, но не веснусчатая, поправила я снова.

— Съ крапинками, какъ яйцо цесарки, закончилъ онъ моеописаніе. Ноги какъ палки, руки какъ у обезьяны. Желалъ-ли бы я видѣть тебя красивѣе?

Вопросъ этотъ показался ему дотого комичнымъ, что онъ неудержимо расхохотался и въ изнеможеніи прислонился къ дереву. Я знала, что я нехороша; насколько хватало моей памяти, фактъ этотъ подтверждали всѣ. Тѣмъ не менѣе мнѣ было очень непріятно слышать такой откровенный и безцеремонный отзывъ. Покраснѣвъ съ досады, я спросила сердито: А Дебъ, что скажешь ты объ ней?

— Дебъ красива, отвѣтилъ онъ, посмотрѣвъ на свою сестру съ видомъ знатока.

— Свѣтлые волосы, синіе глаза, немножко неуклюжая фигура — въ ней проглядываетъ лѣнь и самомнѣніе…

— Неуклюжая фигура! пропищала Дебъ, — а какая же фигура у тебя? противный, упрямый, глупый невѣжа!

— Этого достаточно, завѣрилъ Роди и успокоительно махнулъ рукою. Не раздражайся, дорогое мое дитя! Успокойся?

— Я вовсе не твое дорогое дитя! закричала въ бѣшенствѣ его сестра.

— Ну, тогда, мое злое дитя, если тебѣ это болѣе нравится. Не станемъ спорить о нашихъ личныхъ достоинствахъ. Я сказалъ, что ты красива, и этого, кажется, довольно; больше ты не можешь требовать. Посмотри на Нору, которая не имѣетъ ни красиваго лица, ни красивой фигуры и не огорчается этимъ. При этомъ онъ указалъ ножомъ въ ту сторону, гдѣ я, усѣвшись на нижней вѣткѣ сосѣдняго бука и упершись руками въ бока, болтала ногами, стараясь казаться по возможности спокойной и равнодушной. Замѣтивъ, что Дебъ все еще продолжаетъ сердиться, онъ прибавилъ съ досадой:

— Ты вѣроятно станешь дуться цѣлый день, поэтому и сожалѣю, что не сказалъ еще, что у тебя горбъ! закончилъ онъ, вытирая ножъ объ рукавъ своей курточки, складывая его и собираясь уйти.

Быстрые шаги, раздавшіеся вблизи, привлекли наше вниманіе. Мы услышали веселое насвистываніе, и вскорѣ изъ-за кустовъ показался молодой человѣкъ, лѣтъ восемнадцати, за которымъ слѣдовала прекрасная пестрая лягавая собака.

— Это Бересфордъ, зашепталъ Роди съ трагической миной. Онъ должно быть страшно сердитъ за яблочный муссъ въ кровати. Идите за это дерево и не показывайтесь ему. Станьте такъ, точно вы его не видите, и не отвѣчайте, если онъ заговоритъ. Сожмитесь, съежьтесь, присядьте.

Но трудный и замысловатый этотъ маневръ не удался. Не легко было скрыться отъ зоркихъ глазъ Бересфорда. Въ слѣдующее мгновеніе онъ стоялъ передъ нами.

— Вы здѣсь, воскликнулъ онъ болѣе удивленный, чѣмъ обрадованный. Вотъ пріятная неожиданность! Что вы тутъ дѣлаете, бѣсенята? Что замышляете новаго?

Мы молчали съ достоинствомъ, стараясь глядѣть на него какъ можно глупѣе.

— Бѣсенята глухонѣмые! Вотъ такъ счастье! проговорилъ онъ и посмотрѣлъ на насъ съ величайшимъ удивленіемъ. Нѣсколько минутъ мы стояли другъ противъ друга. Онъ смотрѣлъ на насъ съ нескрываемымъ презрѣніемъ, а мы уставились на него такъ вызывающе, насколько у насъ хватало силъ, а это было не мало.

— Теперь, надѣюсь, мы узнаемъ другъ друга при слѣдующей встрѣчѣ, проговорилъ наконецъ Морисъ съ ироническою вѣжливостью. Впрочемъ, тебѣ я отдаю первенство, ты безусловно самая некрасивая, обратился онъ спокойно ко мнѣ.

Судорожная улыбка была моимъ единственнымъ отвѣтомъ.

— Смѣйся, дитя мое, смѣйся; но позволь себя дружески предостеречь. Боюсь, чтобы тебѣ не пришлось переставить уши назадъ, когда ротъ твой станетъ еще больше! прибавилъ онъ съ убѣжденіемъ и участливо.

Затѣмъ онъ снялъ шляпу, поклонился съ изысканною вѣжливостью и сказалъ. — Ну, прощайте «Дѣти въ лѣсу». Если бы вы знали, какъ тяжело мнѣ разставаться съ вами. Но я чуть было не забылъ поблагодарить васъ за прекрасный яблочный муссъ, который вы приготовили для меня въ кровати. Кустъ репейника въ ногахъ былъ также геніальнымъ изобрѣтеніемъ, достойнымъ патента.

Мое подавленное фырканье показало ясно (если доказательства требовались вообще), что это дѣло моихъ рукъ.

— Но нужно вамъ сказать, юные мои друзья, продолжалъ онъ, возвышая голосъ и злобно сверкнувъ на насъ своими темносѣрыми глазами, — нужно вамъ сказать, что всѣ эти фокусы мнѣ уже надоѣли. Совѣтую вамъ избрать другой предметъ для проявленія вашей дѣятельности, шутки ваши утомительно однообразны. Мнѣ скучно находить постоянно муку въ моихъ карманахъ, воду въ сапогахъ, нюхательный табакъ подъ носовыми платками, не говоря уже о растасканномъ по всѣмъ угламъ платьѣ. Если вы полагаете, что еще долго будете шалить въ моей комнатѣ, то мнѣ приходится разочаровать васъ. Разъ на всегда объявляю вамъ, что если вы еще удостоите меня вашимъ посѣщеніемъ, я строго накажу за это всѣхъ троихъ. Помните, что я всегда держу данное слово. И, кивнувъ намъ небрежно, онъ ушелъ, преслѣдуемый нашимъ смѣхомъ.

— Какъ я ненавижу его, воскликнула я, идя по боковой аллеѣ и сердито растаптывая сосновыя шишки. — Я бы хотѣла, чтобы онъ никогда не пріѣзжалъ.

— И къ чему твой дѣдушка пригласилъ его въ Галловъ? спросила Дебъ съ упрекомъ.

— Потому что онъ его наслѣдникъ, отвѣтила я раздраженно. — Развѣ ты не знаешь, что Галловъ будетъ позднѣе его собственностью?

— Но онъ только племянникъ твоего дѣдушки, а ты его внучка, утверждала Дебъ, бывшая самой разсудительной изъ насъ троихъ.

— Еслибы у дѣдушки былъ сынъ, то онъ получилъ бы Галловъ, а такъ какъ у него была только одна дочь, то имѣніе переходитъ къ сыну его брата. Не можетъ же дѣвушка владѣть Галловомъ, прибавила я не безъ достоинства.

— Но что же ты будешь тогда дѣлать? освѣдомился Роди, широко открывая глаза.

— Я получу деньги — много денегъ, отвѣтила я еще съ большею важностью и замѣтнымъ вытягиваніемъ шеи.

— Откуда ты знаешь? Сколько ты получишь? спрашивала Дебъ съ сердечнымъ участіемъ.

— Я слышала, какъ няня говорила объ этомъ съ миссъ Флукеръ; онѣ думали, что я сплю.

— А что же онѣ говорили? Разскажи намъ, просила Дебъ, понижая голосъ и взявъ меня за руку.

— Онѣ говорили, отвѣтила я спокойно, становясь снова естественной и говоря скоро, по обыкновенію, — о порядкѣ наслѣдованія, о какомъ-то законѣ, котораго я не поняла, что дѣдушка заботится объ образованіи Мориса и даетъ его матери по триста фунтовъ ежегодно, но что ни онъ самъ и никто изъ родственниковъ не знакомится съ нею, потому что она была только гувернанткой. Миссъ Флукеръ сказала, что это ужасно, но что это въ порядкѣ вещей: — она сама только гувернантка.

— Вотъ было бы прекрасно, еслибы Морисъ женился на ней, выпалилъ Роди. — Какъ бы взбѣсился твой дѣдушка! То-то я замѣтилъ, что миссъ Флукеръ очень внимательна къ Морису, и онъ покачалъ головою при этомъ остроумномъ замѣчаніи.

— Чего ты не выдумаешь, воскликнула я сердито. — Морису только восемнадцать лѣтъ, а сколько миссъ Флукеръ, я уже и не знаю. И кромѣ того, какъ онъ ни гадокъ, насколько я его ненавижу, — все же онъ слишкомъ хорошъ для нея! Съ этими словами я широко распахнула калитку сада, и вскорѣ мы усердно занялись обираніемъ кустовъ крыжовника. И Морисъ, и его женитьба были совершенно забыты.

II.

Морисъ пріѣхалъ двѣ недѣли тому назадъ, чтобы впервые навѣстить дѣдушку въ Галловѣ. Слыша, какъ въ разговорѣ его называли «мальчикомъ», Роди, Дебъ и я съ нетерпѣніемъ ожидали его прибытія. Мы уже опредѣлили его роль въ предположенныхъ нами различныхъ развлеченіяхъ и прогулкахъ. Наконецъ онъ пріѣхалъ! Одного взгляда было достаточно! Онъ такъ же мало подходилъ къ намъ, какъ мы къ нему! Было совершенно неправдоподобно, чтобы онъ сталъ нашимъ товарищемъ. Мы были невѣжливы, невоспитаны, дерзки, страшные шалуны, никогда добровольно не пронимались за книгу, не носили ни воротничковъ, ни перчатокъ и ничѣмъ не отличались отъ дикарей.

Морисъ былъ совершеннѣйшей противоположностью. Онъ много читалъ и ежедневно занимался по нѣскольку часовъ въ своей комнатѣ, — «между тѣмъ у него были каникулы» и «никто не принуждалъ его къ этому», говорили мы въ безмѣрномъ удивленіи. «Это домосѣдъ», такъ опредѣлили мы его. Въ немъ не было ни капли веселости; съ нимъ точно такъ же нельзя было шутить, какъ и съ дѣдушкой; въ немъ не было ничего ирландскаго, за исключеніемъ фамиліи и глазъ. Да, а темпераментъ! Онъ могъ мгновенно вспылить, если его раздражали, и его раздражали! Мы достигали этого продолжительнымъ и громкимъ стукомъ въ его дверь, раньше упомянутыми маленькими нашими любезностями, къ которымъ мы присоединяли еще пуганье въ темнотѣ или неожиданное окачиванье водою изъ верхнихъ оконъ, чѣмъ зачастую дополняли его утреннее купанье.

Едва-ли требуется говорить, что у насъ не было общихъ интересовъ. Гость нашъ не лазилъ по деревьямъ и не соглашался ѣздить на сосѣдскихъ ослахъ, запряженныхъ гуськомъ; точно такъ же не нравилась охота на крысъ, ни другія тому подобныя игры. Мы давно жаждали новой жертвы и, такъ какъ онъ не желалъ быть нашимъ сообщникомъ, то, естественно, онъ долженъ былъ стать нашимъ «объектомъ»,

Вначалѣ онъ относился къ намъ со снисходительною вѣжливостью и считалъ наше общество неизбѣжнымъ зломъ. Онъ даже хотѣлъ научить насъ играть въ крокетъ и пытался исправить наши «манеры»; просилъ меня пришить хотя нѣсколько пуговицъ къ моимъ сапогамъ, заплести мои разсыпавшіеся волосы и носить перчатки. Онъ выказывалъ по отношенію меня и Дебъ такую учтивость, которая поражала насъ своею новизною; никогда не проходилъ въ дверь раньше насъ и не выхватывалъ изъ-подъ насъ стульевъ, какъ это дѣлалъ обыкновенно Роди. Мы принимали эти любезности съ громкимъ смѣхомъ, но тѣмъ не менѣе мы принимали ихъ. То было время затишья передъ бурей. Но когда мы пустили въ ходъ всѣ наши остроумныя продѣлки, отношенія наши, выражаясь мягко, стали очень натянуты.

Никогда въ жизни не забуду, какъ я увидѣла его въ первый разъ. День былъ дождливый; меня заперли въ классной, гдѣ я, прижимаясь лицомъ къ окну, съ нетерпѣніемъ ожидала прибытія экипажа. Но вотъ появился Роди изъ пасторскаго дома и подбилъ меня выйти на дворъ.

Дождь прекратился, но все было мокро. Съ крышъ и деревьевъ капало, а куры имѣли такой видъ, точно только-что вышли изъ ванны. Несмотря на это, я поддалась искушенію!

— Тамъ стоитъ мулъ и телѣжка Мики Коннора, проговорилъ мой искуситель, — ты сядешь въ нее, а я въ «Ковчегъ», и мы пустимся вскачь до перекрестка. Тебя никто не увидитъ, уговаривалъ онъ меня.

Нужно замѣтить, что «Ковчегомъ» мы называли маленькую плетеную телѣжку, очень похожую на корзину для переноски торфа, въ которую запрягался веселый гнѣдой осликъ, привозившій ежедневно пасторскихъ дѣтей въ Галловъ, гдѣ они вмѣстѣ со мною пользовались уроками миссъ Флукеръ. Обѣдали мы вмѣстѣ, и зачастую дѣти оставались до самаго чаю. Въ этотъ годъ Роди поступилъ въ школу, и осликъ привозилъ только одного воспитанника.

Возвращаясь послѣ этого длиннаго отступленія къ Роди, скажу, что я съ радостью согласилась на его предложеніе. Я цѣлый день была дома, и мнѣ хотѣлось подышать свѣжимъ воздухомъ. Я сѣла въ мокрую телѣжку, не обращая вниманія на мои чистые чулки и мое самое лучшее платье, и пустила мула короткимъ галопомъ. Такъ ѣхали мы длинной аллеей. Я была впереди Роди на три лошадиныя длины и держалась по срединѣ дороги, не пропуская его впередъ. Мы счастливо миновали ворота, а затѣмъ началась бѣшеная скачка. Я стояла въ телѣжкѣ, какъ античный наѣздникъ, и моя красная грива развѣвалась по вѣтру. Какъ мулъ, такъ и оселъ, въ той вѣроятно надеждѣ, что возвращаются домой, охотно повиновались нашимъ понуканіямъ. Но вотъ Роди опередилъ меня; дорога шла подъ гору, и его экипажъ былъ легче. Криками и дерганіемъ вожжей подгоняла я галопирующаго мула; уже виднѣлся перекрестокъ, побѣда моя! Но судьба распорядилась иначе. Уже у самой цѣли соскочила съ колеса гайка, и я далеко отлетѣла въ сторону. Я упала въ кучу жидкой грязи, сметенной съ дороги. Съ минуту я была точно оглушена, но скоро опомнилась, какъ вдругъ услышала надъ собою незнакомый голосъ съ страннымъ акцентомъ.

— Бѣдная дѣвочка, это дѣйствительно дѣвочка, — точно въ этомъ кто-либо сомнѣвался, — ты, надѣюсь, не ушиблась?

— Да, пробормотала я, вставая и оглядываясь въ изумленіи. Я увидѣла нашъ экипажъ и гнѣдую Кэтъ, увидѣла нашего кучера Дана, который хотя и привыкъ къ моимъ выходкамъ, но улыбался, закрывшись рукою въ бѣлой перчаткѣ, увидѣла мула и разломанную телѣжку, увидѣла Роди и «Ковчегъ»; но неужели молодой человѣкъ, помогшій мнѣ встать и державшій меня за грязную руку, былъ Морисъ? Конечно, это былъ онъ.

— Что онъ подумаетъ обо мнѣ? было моею первою мыслью.

— Она не ушиблась, съ нею никогда ничего не случается, замѣтилъ Данъ съ похвальной серьезностью.

— Но кто это? Гдѣ она живетъ? спросилъ участливо новоприбывшій.

— Кто это? Да это ваша собственная кузина, миссъ Нора О’Нейль; кто же можетъ быть больше? сообщилъ Данъ съ неумышленной ироніей. Вотъ прекрасное представленіе! Во всякомъ случаѣ нужно было выпутаться какъ-нибудь изъ неловкаго положенія, и я сочла за самое лучшее представиться по возможности слабой и, поникнувъ головой, направилась къ экипажу. Ужасно непріятное положеніе! Меня поскоблили — грязь съ моего платья буквально скоблили ножомъ Роди — руки мои вытерли носовымъ платкомъ моего родственника и тогда только меня посадили въ экипажъ и повезли домой, между тѣмъ какъ Данъ сталъ возиться возлѣ моей телѣжки. Думаю, что никогда въ жизни я не чувствовала себя такой приниженной, какъ во время этого ужаснаго возвращенія домой. Длинныя мои ноги висѣли, облѣпленныя грязью, а на моемъ новомъ синемъ платьѣ нельзя было различить ни цвѣта, ни того, что оно было ново. Руки, лицо и волосы — все было въ грязи. Мнѣ сильно хотѣлось плакать, но я воздержалась отъ слезъ съ истиннымъ геройствомъ. Слезы еще ухудшили бы мое положеніе, такъ какъ у меня не было носоваго платка. Украдкой я посматривала на своего спутника. Въ немъ все было безукоризненно. Изящный темный лѣтній костюмъ, прекрасное бѣлье, поразительно хорошо сидящіе сапоги, поразительно красивая нога — извѣстная нога Бересфордовъ съ высокимъ подъемомъ — все это я хорошо замѣтила и уныло смотрѣла на свои собственныя оконечности — двѣ безформенныя грязныя массы.

— Какъ это случилось? спросилъ онъ вдругъ, избѣгая изъ чувства деликатности смотрѣть на меня.

— Я ѣхала, и телѣжка опрокинулась, произнесла я жалобно.

— Я это видѣлъ, отвѣтилъ онъ, стараясь скрыть улыбку. — Но зачѣмъ ты такъ ѣхала?

— Я всегда ѣзжу такъ, отвѣтила я кратко.

— О!

Въ этомъ «о» заключался цѣлый міръ порицанія, и я замолчала. Молчаніе мое не нарушалось до тѣхъ поръ, пока меня не сдали на нѣжныя попеченія миссъ Флукеръ, которая поспѣшно уложила меня въ кровать.

Нужно сознаться, что новый мой знакомый употребилъ всѣ усилія, чтобы отвратить отъ меня вниманіе, и защищалъ меня на сколько было возможно. Онъ велъ себя прекрасно. Я это вспомнила, когда мнѣ пришлось пережить еще разъ всю эту мучительную сцену, лежа безъ ужина въ кровати и прикладывая свои горячія щеки къ холодному полотну подушекъ.

Обыкновенно мнѣ подавали кушать въ классной. Дѣдушка завтракалъ въ восемь часовъ утра, не ѣлъ ничего во время lunch’а и обѣдалъ въ семь часовъ вечера. Мы часто разсуждали съ Дебъ о томъ, какъ можетъ онъ такъ долго выдержать безъ ѣды, не упавъ въ обморокъ. Мы завтракали въ девять и къ двумъ часамъ, времени нашего обѣда, всегда были голодны, и хотя затѣмъ мы неоднократно подкрѣпляли свои силы изряднымъ количествомъ фруктовъ, но въ шесть часовъ вечера снова ѣли съ апетитомъ.

На слѣдующій день послѣ моей неудачной скачки, дѣдушка отложилъ свой завтракъ до девяти часовъ и пожелалъ, чтобы я явилась на сцену. Во всемъ блескѣ чистаго платья, сошла я по лѣстницѣ. Свои непослушные локоны я перевязала новой лентой и находила себя вполнѣ красивой, отважно представъ предъ дѣдушкой и Морисомъ. Когда я появилась въ семейномъ кругу, миссъ Флукеръ, любезно улыбаясь, сидѣла за чайникомъ, и апетитный холодный паштетъ былъ уже початъ. Какъ ни была я смѣла, я сильно боялась дѣдушки. Чтобы не казаться странной, скажу, что его боялись почти всѣ. Это былъ строгаго вода старикъ съ тонкими аристократическими чертами лица, сѣдыми волосами и такими же бакенбардами и бровями. Онъ какъ-то особенно сдвигалъ брови и смотрѣлъ на человѣка, и это всегда пугало меня.

— Прекрасно, воскликнулъ онъ, когда я робко поздоровалась съ нимъ и сѣла, — прекрасно, миссъ Нора, вчера вечеромъ, вы изобразили прекрасную сцену. Еще одна такая шалость, — тутъ онъ сдвинулъ брови и уничтожающе посмотрѣлъ на меня, — я отошлю тебя въ школу, — да, въ школу!

Я взглянула на Мориса, ожидая съ его стороны какого-нибудь признака симпатіи, замѣтивъ которую я бы почувствовала себя смѣлѣе, но онъ спокойно намазывалъ масло на поджаренный хлѣбъ, и у него былъ такой видъ, точно дѣдушка сказалъ что-нибудь совершенно обыкновенное. Я слѣдила за Морисомъ, когда онъ говорилъ. Онъ казался совершенно взрослымъ и о многомъ имѣлъ свое собственное мнѣніе. Онъ говорилъ о Вульвичѣ, называя его «лавкой». Онъ намѣревался поступить туда и усердно готовился къ пріемному экзамену. Онъ говорилъ также объ Индіи, о Россіи, о возможности войны между Франціей и Пруссіей. Я положительно была удивлена и, разсматривая его съ безцеремонностью моихъ одиннадцати лѣтъ, постоянно повторяла мысленно: «онъ не подходитъ къ намъ».

Дѣдушка и Морисъ прекрасно понимали другъ друга. Они вмѣстѣ ходили по полямъ, говорили о хозяйствѣ, скотоводствѣ, осушеніи луговъ.

— Тебѣ необходимо познакомиться съ имѣніемъ и заинтересоваться тѣмъ, что будетъ твоею собственностью, замѣтилъ однажды дѣдушка при мнѣ.

— Развѣ вы не можете распорядиться иначе? сказалъ Морисъ, указывая на меня взглядомъ.

— Нѣтъ, отвѣтилъ дѣдушка рѣзко, — порядокъ наслѣдованія строго опредѣленъ.

— Но нельзя ли намъ съ вами сообща измѣнить его? Я считаю гораздо естественнѣе, чтобы Галловъ перешелъ къ ребенку вашей дочери, нежели къ сыну вашего брата.

— Ты замѣчательно безкорыстный молодой человѣкъ, проговорилъ дѣдушка съ гримасой. — Что же, ты намѣренъ нищенствовать? И онъ недовѣрчиво и заносчиво посмотрѣлъ на племянника.

— Нѣтъ, отвѣтилъ Морисъ, краснѣя.

— Я хотѣлъ бы…. то-есть, бормоталъ онъ. Наконецъ рѣшившись, проговорилъ быстро: — Вы могли бы отдать Галловъ вашей внучкѣ, а уплатить мнѣ извѣстную сумму, что облегчило бы мнѣ поступленіе на службу. Я не гожусь въ землевладѣльцы, прибавилъ онъ.

— Вздоръ! Глупости! Пустая болтовня! воскликнулъ дѣдушка въ сердцахъ, сопровождая каждое слово такимъ сильнымъ ударомъ палки, что съ ковра поднялся цѣлый столбъ пыли, и Сираксъ въ страхѣ забрался подъ диванъ. — Кто наслѣдуетъ тысячу акровъ чистой отъ долговъ земли, тому не трудно войти въ роль владѣльца. Имѣніе перейдетъ къ тебѣ, все равно, нравится ли это тебѣ или нѣтъ. Въ теченіе трехсотъ лѣтъ въ Галловѣ жили Бересфорды, надѣюсь, что также будетъ и въ послѣдующія триста лѣтъ. Что касается Норы, она блестяще обезпечена, и тебѣ нечего заботиться объ ней.

— Но я рѣшилъ поступить въ полкъ и думаю, что это мнѣ удастся, отвѣтилъ Морисъ съ настойчивостью, которой я отъ него не ожидала, — Я всегда желалъ быть солдатомъ и еще ребенкомъ только объ этомъ и мечталъ.

— Прекрасно, сказалъ дѣдушка и кивнулъ головою, — въ этомъ нѣтъ ничего необыкновеннаго. Извѣстно, что одна половина человѣческой жизни проходитъ въ стремленіи къ красному мундиру, а другая въ стремленіи освободиться отъ него. Всѣ Бересфорды имѣли такія же наклонности. Все это хорошо, пока человѣкъ молодъ и пока ему хочется посмотрѣть свѣтъ. Сколько тебѣ лѣтъ?

— Почти восемнадцать, отвѣтилъ Морисъ съ видимымъ достоинствомъ.

— Хорошо, даю тебѣ десять лѣтъ для военной службы, а тамъ увидимъ, не надоѣстъ ли тебѣ она и не захочешь ли ты промѣнять мечъ на плугъ и поселиться здѣсь.

Тутъ я стала сильно чихать. Дѣдушка, совершенно забывшій о моемъ присутствіи, быстро повернулся и, недовольный тѣмъ, что я слышала ихъ разговоръ, приказалъ мнѣ уйти. Я совершила свое отступленіе, стараясь сохранить при этомъ возможное достоинство.

Дѣдушка любилъ Мориса; онъ охотно разговаривалъ съ нимъ и интересовался имъ болѣе, нежели кѣмъ-либо другимъ. Думаю, что это происходило отъ того, что хотя Морисъ и былъ всегда очень почтителенъ, но не боялся дѣдушкни несмущался его злобными, саркастическими замѣчаніями.

Дѣдушка былъ человѣкъ разочарованный, озлобленный. Утрата жены, спустя два года послѣ свадьбы, глубоко потрясла его; бѣгство единственной его дочери — моей матери — было для него вторымъ тяжелымъ ударомъ, отъ котораго онъ никогда не могъ уже оправиться. Онъ сразу прекратилъ всѣ свои сношенія съ обществомъ, посвятилъ себя исключительно хозяйству и жилъ такъ замкнуто, не видя никого изъ своихъ прежнихъ друзей и знакомыхъ, точно переселился въ другую часть свѣта. Вспоминая теперь это время, я нахожу, что Морису было не особенно пріятно въ то лѣто въ Галловѣ. Гулять съ раздражительнымъ, жолчнымъ старикомъ и переносить невозможныя шалости трехъ неутомимыхъ, необузданныхъ дѣтей, вотъ въ чемъ состояли ежедневныя занятія Мориса. Его приготовленіе къ Вульвичскому экзамену было поэтому только пріятнымъ развлеченіемъ. У него не было подходящаго общества, онъ не пользовался ни катаньемъ на лодкѣ, ни верховою ѣздою, ни игрою въ мячъ и не имѣлъ никакихъ развлеченій. Принимая все это во вниманіе, онъ велъ себя примѣрно. Былъ почтителенъ и внимателенъ съ дѣдушкой, любезенъ и вѣжливъ съ миссъ Флукеръ и выносилъ насъ съ удивительнымъ спокойствіемъ. Думаю, что вскорѣ онъ понялъ, что ничѣмъ не можетъ насъ такъ разсердить, какъ относясь презрительно къ нашимъ выходкамъ, не замѣчая нашихъ чудесныхъ остротъ и не теряя самообладанія, если мы пугали его.

III.

He задолго до отъѣзда Мориса мы были однако порадованы тѣмъ, что чуть не вывели его изъ себя.

Рѣченка Слате протекаетъ черезъ одну часть Галлова и имѣетъ двѣ мельницы на разстояніи почти двухъ миль. Смотря по тому, работаютъ ли мельницы или стоятъ безъ движенія, измѣняется и уровень воды. Если работаетъ верхняя мельница, — образуется быстрое, бурное и опасное теченіе. Мы, трое бѣсенятъ, какъ опредѣлилъ насъ разъ на всегда Морисъ, имѣли плоскодонную лодку, для которой было устроено нѣчто вродѣ гавани, гдѣ она и стояла на цѣпи. Мы хорошо умѣли грести, но ограничивали наши поѣздки катаньемъ между обѣими мельницами. Мѣстность эта очень красива. По одному берегу рѣки тянется густой Галловскій лѣсъ, по другому, плоскому, идутъ луга, окаймленные кустами ольшаника.

Въ одинъ изъ вечеровъ, мы только-что возвратились съ прогулки и привязали лодку, какъ съ удивленіемъ увидѣли идущими къ берегу миссъ Флукеръ и Мориса. Миссъ была безъ шляпы, повязавъ голову носовымъ платкомъ; она приподняла платье довольно высоко и широко шагала по высокой травѣ.

— Какъ пріятно прокатиться на лодкѣ въ этотъ чудный вечеръ, проговорила она, склонивъ голову на бокъ и кидая на своего спутника многозначительный взглядъ.

— Я боюсь довѣриться этимъ дѣтямъ. Было бы очень любезно, мистеръ Бересфордъ, если бы вы покатали меня немного; я была бы такъ счастлива, добавила она, закатывая глаза.

— Съ удовольствіемъ, отвѣтилъ Морисъ вѣжливо, сталъ отвязывать лодку и приготовился помочь миссъ войти въ нее. Послѣднее заняло довольно много времени. Миссъ Флукеръ очень гордилась своей ногою и только послѣ того какъ достаточно выставила ее напоказъ, она усѣлась съ блаженной улыбкой.

— Оттолкните, закричалъ Морисъ, открывая ворота гавани и стараясь провести лодку, упершись руками въ перекладину. — Оттолкните, повторилъ онъ. Втроемъ, мы напрягли свои силы и вскорѣ лодка пошла по теченію, но безъ веселъ! Въ первое мгновеніе Морисъ не замѣтилъ своего положенія, но какъ только увидѣлъ, что веселъ нѣтъ, закричалъ: — бросьте весла въ воду, они догонятъ насъ.

Конечно, весла догнали бы ихъ, но было совершенно неправдоподобно, чтобы мы кинули ихъ въ воду! Мы не могли не воспользоваться счастливымъ случаемъ! Положеніе миссъ Флукеръ было слишкомъ смѣшно. Съ нескрываемой радостью наслаждались мы этой сценой и бѣжали вдоль берега, не теряя лодки изъ глазъ. Теченіе быстро отнесло ее внизъ почти на полъ-мили, а оба спутника безпомощно сидѣли въ ней. Лицо Мориса достойно было изученія и, чтобы видѣть его, мы готовы были еще долго бѣжать, а пискъ и визгъ миссъ Флукеръ безконечно потѣшали насъ.

Наконецъ ихъ пригнало къ берегу, и Морису удалось схватиться за вѣтку дерева и удержать лодку, пока миссъ Флукеръ выходила. Оба опутника оказались совершенно измокшими и очень сердитыми. Раздраженіе миссъ Флукеръ выразилось тотчасъ въ крикливыхъ, бранныхъ словахъ. Морисъ былъ также сильно взбѣшенъ и, отложивъ свою сдержанность, откровенно высказалъ намъ свое мнѣніе объ насъ.

«Въ слѣдующій разъ я отплачу вамъ той же монетой» — вотъ текстъ, на который онъ говорилъ почти десять минутъ, затѣмъ отвелъ миссъ Флукеръ домой, чтобы надѣть сухое платье, хотя пламя ихъ гнѣва могло съ успѣхомъ замѣнить искусственный огонь.

Спустя нѣсколько дней послѣ этого «позора», какъ назвала миссъ Флукеръ нашу выходку, насъ поймали на мѣстѣ преступленія, въ ту именно минуту, какъ мы накладывали яйца въ свѣтлое пальто Мориса, неосторожно оставленное имъ въ передней.

Схвативъ меня за руку и съ отвращеніемъ глядя на меня, онъ проговорилъ: — очень хорошо! Вы восхитительныя дѣти, и я не могу выразить, до чего люблю васъ. Но терпѣніе, мои друзья! Честь за честь; я придумаю для васъ такую вещь, которая станетъ за двѣ вашихъ продѣлки.

Съ этими словами онъ взялъ свое пальто и ушелъ. Мы же остались, принужденно улыбаясь другъ другу и съ чувствами сами непріятными. Морисъ сдержалъ слово и блестяще выполнилъ свое обѣщаніе.

Спустя недѣлю, въ Килькулѣ, ближайшей деревнѣ къ Галлову. была ярмарка, — день чрезвычайной для насъ важности. Насъ освобождали отъ уроковъ, и мы уже за два мѣсяца собирали деньги для покупокъ. Послѣ долгихъ совѣщаній, мы рѣшили употребить наши сбереженія на общее предпріятіе, именно купить свинью, откормить ее (конечно, на счетъ дѣдушки) и затѣмъ продать съ барышомъ. Мы все пересчитывали свои двадцать одинъ шиллингъ. Пятнадцать шиллинговъ мы ассигновали на свинью, а на остальное предполагали купить конфектъ, фейерверковъ и удочекъ.

Наконецъ, наступилъ давно ожидаемый день. Дебъ и Роди явились съ разсвѣтомъ. Капиталъ нашъ былъ еще разъ пересчитанъ, и мы подробно распредѣлили весь долгій, счастливый день. Мы позавтракали на-скоро и поторопились сойти на дворъ, гдѣ насъ ожидалъ плетеный экипажъ, запряженный осломъ. Морисъ стоялъ невдалекѣ, казался озабоченнымъ и насвистывалъ по обыкновенію. Нѣсколько дней отношенія наши были чрезвычайно миролюбивы.

— Не спѣшите такъ, дѣти! сказалъ онъ намъ дружески. — Если у васъ найдется свободная минутка, то на сѣновалѣ вы увидите гораздо болѣе интереснаго, чѣмъ на цѣлой ярмаркѣ.

— Что такое? спросили мы съ любопытствомъ. — Щенята?

— Посмотрите сами, проговорилъ онъ и отвернулся равнодушно

— Это займетъ немного времени, воскликнула я, ловко выскочила изъ экипажа и съ быстротою ламповщика стала взбираться на лѣстницу. Роди и Дебъ слѣдовали за мною по пятамъ.

Мы влѣзли на сѣновалъ, шедшій во всю длину конюшенъ и сараевъ, обыскали всѣ уголки и… ничего не нашли. Возвратясь поспѣшно къ выходу, мы увидѣли тутъ Мориса, стоявшаго внизу, съ улыбкой держась за лѣстницу.

— Ну, что же? спросилъ онъ, широко открывая глаза.

— Мы ничего не нашли, отвѣтили мы съ досадой, — ты пошутилъ надъ нами. Тутъ вообще нѣтъ ничего, тѣмъ болѣе — чего-нибудь неожиданнаго.

— А это не неожиданность? спросилъ онъ, отнимая лѣстницу.

— Вотъ глупости! Пожалуйста, поставьте ее на мѣсто, а то мы опоздаемъ на ярмарку! воскликнулъ Роди повелительно.

— И я такъ думаю! сказалъ Морисъ спокойно, отставивъ лѣстницу въ сторону.

— Неужели ты хочешь оставить насъ здѣсь на верху? закричала я въ бѣшенствѣ.

Отвѣтомъ былъ утвердительный кивокъ головы.

— Данъ! Данъ! поди сюда, закричала я, — приставь лѣстницу и выпусти насъ отсюда! Слышишь, Данъ!

Но Данъ, видимо, смотрѣлъ на дѣло иначе. Онъ чистилъ сбрую на дворѣ и, услышавъ мой зовъ, поспѣшно спрятался въ кладовую, откуда послышался его грубый смѣхъ, глубоко насъ возмутившій.

Между тѣмъ Морисъ велѣлъ увести осла, сѣлъ на тачку, скрестилъ руки и смотрѣлъ на насъ съ выраженіемъ величайшаго удовольствія. Наши угрозы, бѣснованье, даже лесть и просьбы не дѣйствовали на него. Онъ сохранялъ возмутительное молчаніе, былъ очень доволенъ и, казалось, вполнѣ наслаждался своей местью.

Выставивъ насъ на посмѣшище всей прислуги, онъ наконецъ всталъ, чтобы подставить лѣстницу, — такъ думали мы, но онъ только распрощался съ нами, осыпая насъ оскорбленіями. Снявъ шляпу, онъ заговорилъ очень почтительно, спрашивая: не нужно ли намъ чего-нибудь въ Килькулѣ? Онъ почтетъ себя счастливымъ исполнить какое-нибудь наше порученіе. Несмотря на короткое время, проведенное имъ въ Ирландіи, онъ тѣмъ не менѣе понимаетъ толкъ въ свиньяхъ. Желаемъ ли мы имѣть свинью черную, бѣлую или пеструю? И сколько намъ нужно пряниковъ и мятныхъ лепешекъ? Или же мы отложимъ покупку свиньи и лакомствъ до слѣдующаго случая?

На эти вѣжливыя фразы мы отвѣчали страшными гримасами. Доведя насъ до крайности, онъ ушелъ съ поклонами и любезной улыбкой. Въ догонку ему мы послали весь нашъ запасъ бранныхъ словъ и проклятій, пока, наконецъ, онъ не исчезъ съ нашихъ глазъ на поворотѣ аллеи.

Безъ сомнѣнія, на ярмарку отправились всѣ, за исключеніемъ насъ. Дворъ былъ совершенно пустъ. Только «душка» проходилъ нѣсколько разъ, вѣроятно съ цѣлью посердить насъ и посмѣяться надъ нашимъ несчастьемъ. Видя насъ въ отчаяніи, сидящими наверху со свѣшенными внизъ ногами, — какъ олицетвореніе безсильной злобы и глубокаго горя — варваръ этотъ не могъ не радоваться.

— Милый Джонни, спусти насъ, снизошли мы даже до просьбы, — мы дадимъ тебѣ два шиллинга.

— Мнѣ пріятнѣе видѣть васъ тамъ наверху, чѣмъ получить двадцать шиллинговъ, отвѣчалъ старый бездѣльникъ.

Мы возвысили наше предложеніе до пяти шиллинговъ, даже до семи съ половиною, но онъ былъ неподкупенъ. Его даже не тронули самые смѣшные комплименты и расхваливаніе наружности его сына, а также собаки. Онъ не удостоивалъ насъ отвѣта, но, проходя, ворчалъ всякій разъ: — По дѣламъ вамъ! По дѣламъ! и сопровождалъ это замѣчаніе злобной усмѣшкой.

Медленно тянулось время. Пробило уже двѣнадцать! Вотъ уже и половина перваго! Какъ я сказала, мы позавтракали спѣшно, и голодъ давалъ себя чувствовать. Вотъ половина втораго — два часа! Не въ состояніи выносить дольше двойныя муки нашего несчастья и голода, я и Дебъ расплакались. Мы проплакали безъ перерыва полчаса, плакали затѣмъ, пока не пробило три, и только тогда почти ослѣпшими отъ слезъ глазами увидѣли вдругъ Мориса, который возвращался къ намъ, насвистывая «Лорелею». Подойдя, онъ проговорилъ:

— Дорогіе мои друзья, я хочу выпустить васъ, но подъ однимъ условіемъ.

— Подъ какимъ? спросили мы всѣ вмѣстѣ.

— Вы дадите честное слово, что не станете досаждать мнѣ.

— Мы согласны, отвѣтили я и Дебъ.

— Ваше честное слово, Дебора и Нора?

— Клянемся торжественно, даемъ честное слово! отвѣтили мы покорно.

— Но я не обѣщаю ничего подобнаго, вмѣшался дерзко Роди и уперся въ дверь.

— Вы гадкій, отвратительный обманщикъ, я васъ презираю и очень сожалѣю, что недовольно великъ, чтобы васъ поколотить.

— Сожалѣю, что ты такого дурнаго обо мнѣ мнѣнія, отвѣтилъ Морисъ спокойно, — и твердо убѣжденъ, что легкое раздраженіе кожи, выражаясь очень вѣжливо, принесло бы тебѣ необычайную пользу.

— Затѣмъ онъ обратился ко мнѣ и Дебъ и продолжалъ: — Мнѣ очень непріятно, что я не въ состояніи освободить васъ. Но мнѣ нужно слово всѣхъ васъ троихъ.

И, сказавъ это, онъ хотѣлъ уйти.

— О, не уходи! Не уходи! закричали мы вмѣстѣ съ Дебъ. Предстоящее его исчезновеніе и все усиливающееся дѣйствіе голода приводили насъ въ отчаяніе.

— Хорошо, я пожду пять минутъ, отвѣтилъ онъ, сѣлъ снова на тачку, вынулъ сигарочницу и сталъ торжествующе на насъ поглядывать.

Дебъ и я, пользуясь данною намъ отсрочкою, кинулись въ ноги Роди — конечно, фигурально — и стали его убѣждать сдаться. Движимый отчасти нашими отчаянными мольбами, но побуждаемый больше голодомъ, онъ уступилъ, а спустя три минуты мы удовлетворяли нашъ волчій апетитъ въ кладовой, гдѣ по приказанію Мориса для насъ оставили достаточное количество холодной говядины и картофеля, а также большую часть пирога съ черникою.

Спустя полчаса мы были въ Килькулѣ, но праздничное настроеніе погибло безвозвратно.

Всѣ насъ разспрашивали, гдѣ мы до сихъ поръ были, что задержало насъ такъ долго и по многимъ взглядамъ и улыбкамъ мы замѣтили, что оскорбительная «шутка» Мориса извѣстна всѣмъ. Онъ придумалъ ее очень хитро, а мы, благодаря нашему любопытству, легко попались въ ловушку. Онъ дѣйствовалъ съ согласія дѣдушки, разрѣшившаго ему поступить съ нами по своему усмотрѣнію, такъ какъ и онъ находилъ, что пора насъ образумить.

Черезъ два дня Морисъ уѣхалъ изъ Галлова; въ теченіе этихъ двухъ дней наше презрѣніе къ нему выражалось въ томъ, что мы совершенно исключили его изъ нашего «пріятнаго» общества и не практиковали надъ нимъ нашихъ «остроумныхъ» продѣлокъ. Мы не удостоили съ нимъ попрощаться, а онъ не поднялся для этого къ намъ наверхъ, но такъ какъ наша классная комната была надъ выходной дверью, то мы могли слѣдить за его отъѣздомъ. Это заняло насъ до того, что мы далеко высунулись изъ окна. Мы видѣли, какъ онъ дружески простился съ дѣдушкой и миссъ Флукеръ и затѣмъ сѣлъ въ экипажъ. Прежде чѣмъ послѣдній тронулся, взглядъ его упалъ на наши вытянутыя шеи и сіяющія радостью лица. Съ поклономъ, полнымъ насмѣшливаго почтенія, онъ снялъ шляпу, послалъ Дебъ и мнѣ воздушный поцѣлуй и быстро исчезъ въ аллеѣ. Мы обмѣнивались нашими мнѣніями объ немъ, пока не пришла миссъ Флукеръ и не прекратила нашего разговора. Мы занялись работой, но въ насъ осталось ужасное убѣжденіе, что уѣхавшій гость далеко насъ превосходитъ и что онъ побилъ насъ собственнымъ нашимъ оружіемъ.

Мы убѣдились, что всѣ въ домѣ очень любятъ Мориса. Дѣдушка, миссъ Флукеръ и мистеръ Френчъ расхваливали его на всѣ лады, причемъ мы, конечно, перемигивались потихоньку и выражали наше презрѣніе насмѣшливыми взглядами. Но оказалось, что и за домомъ онъ пріобрѣлъ большую популярностью Онъ дѣлалъ далекія прогулки со своей собакой и поэтому былъ почти всѣмъ извѣстенъ въ окружности, чего мы вовсе неподозрѣвали. Крестьяне, которымъ, вѣроятно, нравилась обходительность Мориса и его ловкость въ перепрыгиваніи рвовъ болота, лежавшаго за Галловомъ, называли мистера Бересфорда «прелестнымъ молодымъ человѣкомъ», и даже Джонни, не похвалившій еще въ своей жизни ни человѣка, ни животнаго, за единственнымъ исключеніемъ собаки дѣдушки «Снапа», злаго, капризнаго такса, котораго считалъ «лучше всякаго христіанина», даже Джонни утверждалъ, что Морисъ Бересфордъ «очень порядочный, спокойный молодой человѣкъ».

IV.

Галловъ — большой, старый, безформенный барскій домъ, изъ краснаго кирпича, вида внушительнаго, называемый въ окрестности «домомъ», находился среди большаго имѣнія. Видъ изъ него открывался только на холмистыя поля и луга и — веселое зрѣлище — на фамильное кладбище, находившееся въ нѣкоторомъ углубленіи возлѣ подъѣздной аллеи и окружавшее старую часовню, которая только и сообщала живописный оттѣнокъ мѣстности.

Судя по надгробнымъ памятникамъ, у насъ былъ значительный рядъ предковъ, чѣмъ не мало гордился дѣдушка, несмотря на свои поношенныя платья, свое отвращеніе къ обществу и свой цинизмъ. Многіе захватывающіе разсказы о дѣяніяхъ ихъ перешли къ намъ по преданію, согласно которому прапраотцы наши участвовали во время осады Акки и сражались подъ стѣнами Аскалона, и едва-ли надобно упоминать, что предки наши пришли въ страну съ Вильгельмомъ Завоевателемъ. Замѣчу кстати, что свита его, по всей вѣроятности, была такъ многочисленна, какъ песокъ на берегу моря. Что касается лично меня, я ни мало не заботилась о моемъ происхожденіи и цѣнила болѣе хорошій кустъ крыжовника, чѣмъ вѣтвистое родословное дерево надъ каминомъ въ библіотекѣ, заставлявшее трепетать гордостью сердце дѣдушки, всякій разъ, какъ онъ взглядывалъ на него.

Въ Галловѣ давно миновали уже дни великолѣпія. Теперь не было болѣе охотничьихъ собакъ на псарнѣ, въ конюшняхъ не было скаковыхъ лошадей, на дворѣ не являлись блестящіе экипажи, запряженные четверней. Дни славы прошли давно, и все, начиная съ громадныхъ, заржавленныхъ, рѣдко открываемыхъ воротъ, показывало, что блескъ дома давно поблекъ. Имѣніе отчасти отдавалось въ аренду, отчасти дѣдушка хозяйничалъ самъ. Послѣдняя система преобладала, и дѣдушка выручалъ большія суммы отъ продажи откормленнаго скота и молодыхъ, съ хорошими задатками, лошадей. Персоналъ дома былъ невеликъ и состоялъ изъ «большой» и «маленькой» Мери; первая была кухаркой, вторая — горничной, и почтеннаго слуги, бывшаго дворецкимъ, камердинеромъ, однимъ словомъ — всѣмъ. Онъ никогда не отличался особенною расторопностью, но наши шутки довели его постепенно до такого состоянія, которое граничило съ идіотизмомъ. Благодаря нашей дѣятельности, онъ питалъ величайшее недовѣріе ко всякой скатерти, подносу или графину, которые ему приходилось брать въ руки, такъ какъ не зналъ, гдѣ и когда ждетъ его какое-нибудь скрытое несчастье.

Я, кажется, перечислила всѣхъ обитателей Галлова, кромѣ моей воспитательницы, миссъ Флукеръ. Эта была тонкая, прямо державшаяся, угловатая дама, возрастъ которой опредѣлить было трудно. У ней былъ сѣрый цвѣтъ лица, матовые зеленоватые глаза и густые, свѣтлые безцвѣтные волосы; красивой формы носъ и большіе бѣлые зубы, похожіе на клавиши рояля, были ея гордостью. Очень тонкія губы и сильно покатый лобъ вредили общему впечатлѣнію, но, во всякомъ случаѣ, ее можно было назвать дамой пріятной. По мнѣнію слугъ, у нея было два лица и два совершенно различныхъ характера. Внизу, въ присутствіи дѣдушки и вообще въ свѣтѣ, — это былъ ангелъ; на верху, въ классной — положительная ему противоположность. Внизу это была добросовѣстная, старательная воспитательница, единственнымъ стремленіемъ и цѣлью которой были успѣхи ея воспитанниковъ; она трогательно заботилась о здоровьѣ и апетитѣ дѣдушки, исполняла малѣйшее его желаніе, не оскорблялась его брюжжаніемъ и до того льстила ему, что даже мы, не отличавшіеся особою наблюдательностью, замѣчали это.

Въ этомъ искусствѣ она была мастерица и превосходно знала слабости дѣдушки. Онъ считалъ себя лучшимъ въ провинціи Мюнстеръ знатокомъ лошадей и лучшимъ метеорологомъ въ цѣломъ королевствѣ! Она умѣла также затронуть его семейную гордость, но всегда осторожно, потому что онъ не допускалъ всякаго прикасаться къ этой святынѣ. Бересфорды были люди особенные, они составляли отдѣльную расу, и ихъ нельзя было упоминать вмѣстѣ съ остальнымъ человѣчествомъ. Я даже не увѣрена, не думалъ ли онъ про себя, что во время потопа у нихъ была своя отдѣльная лодка.

Этажомъ выше воспитательница наша не давала себѣ труда сдерживать свой непріятный характеръ или скрывать свою непомѣрную лѣнь и невѣжество. Единственнымъ ея талантомъ была музыка. Она играла холодно, безъ выраженія, но «блестяще». Благодаря продолжительнымъ упражненіямъ и боязни тяжелой палки, которой миссъ Флукеръ отбивала тактъ, я очень хорошо играла для своихъ лѣтъ. Но нашъ французскій языкъ былъ простой шуткой, точно также и ариѳметика. Съ большими трудностями дошла я до тройнаго правила и тутъ остановилась, по той простой причинѣ, что и учительница моя сама не знала больше. Въ два часа насъ отпускали, и остатокъ дня всецѣло принадлежалъ намъ. Миссъ Флукеръ лежала по цѣлымъ днямъ на диванѣ, погруженная въ чтеніе какого-нибудь романа, а мы, сообразуясь съ временемъ года или потребностью ея нѣжнаго нёба, ставили передъ нею тарелку съ яблоками, печеными каштанами, крыжовникомъ или сливами, такъ что одновременно она питала и свой духъ, и тѣло. Иногда, нарядившись въ красный плащъ и кокетливую черную шляпку, она отправлялась въ Килькуль навѣстить своихъ друзей и поразсказать имъ послѣднія новости «дома».

Мистеръ Френчъ, нашъ пасторъ, былъ единственный человѣкъ, пользовавшійся довѣріемъ дѣдушки и бывавшій въ Галловѣ. Это былъ сухой, пожилой господинъ съ орлинымъ носомъ, румянымъ лицомъ, кроткими голубыми глазами и сѣдыми бакенбардами, въ формѣ котлетъ. Онъ имѣлъ странную привычку схватывать въ затруднительныя минуты одну изъ своихъ бакенбардъ и впихивать ее въ ротъ. Онъ говорилъ, или вѣрнѣе импровизировалъ въ своемъ приходѣ, состоявшемъ изъ непоколебимыхъ протестантовъ, потомковъ поселившихся тутъ гугенотовъ, проповѣди, длившіяся отъ пятидесяти до семидесяти минутъ, и если при этомъ не находилъ подходящаго слова, то помогалъ себѣ вышеупомянутымъ способомъ.

Джонни былъ у него пономаремъ и во время богослуженія отвѣчалъ громко, съ явнымъ ирландскимъ акцентомъ, не отводя при этомъ отъ насъ взгляда ни на минуту. Полагаю, что онъ считаетъ это входящимъ въ кругъ своихъ обязанностей, точно такъ же, какъ и ношеніе кружки для бѣдныхъ, имѣвшей большое сходство съ громадной мѣдной кострюлей, въ глубину которой паденіе каждаго пенса производило громкій стукъ. Отъ пожертвованія не освобождался даже мистеръ Френчъ. Когда всѣ подавали свою лепту, кружка поднималась на длинной палкѣ къ амвону, и пенсъ мистера Френча громко падалъ на кучку мѣдныхъ денегъ. По окончаніи своего дѣла, Джонни садился на свое мѣсто, и проповѣдь начиналась. Онъ внимательно прислушивался къ рѣчи, къ красивымъ, отдѣланнымъ фразамъ мистера Френча, къ его ораторскимъ вопросамъ, восклицаніямъ и частымъ ударамъ по борту амвона, но глаза его постоянно покоились на насъ.

Длинная полная нравоученій проповѣдь была для Роди, Дебъ и меня настоящей пыткой. Даже глазъ проповѣдника не всегда былъ въ состояніи сдержать насъ, и неоднократно изъ вашего глубокаго мѣста раздавалось то искусственное всхрапываніе, то подавленный смѣхъ. Въ такихъ случаяхъ мистеръ Френчъ умолкалъ и укрощалъ насъ взглядомъ, послѣ чего снова продолжалъ свою рѣчь, а мы притихали. Однако мы не боялись его; только дѣдушка наводилъ на насъ страхъ, и всякій разъ, когда онъ присутствовалъ при богослуженіи, мы вели себя безукоризненно.

Въ окрестностяхъ Галлова не было ничего утѣшительнаго. Сосѣдей у насъ было не много, и дѣдушка сторонился и отъ нихъ. Онъ прекратилъ всякое сношеніе съ обществомъ съ тѣхъ поръ, какъ мать моя, Нора Бересфордъ, убѣжала со священникомъ Килькуля. Говорятъ, что дѣдушка боготворилъ ее и едва считалъ достойнымъ ея даже герцога. Онъ всегда исполнялъ всѣ ея желанія, но когда она призналась ему въ своей любви къ мистеру О’Нейлю, онъ остался непреклоненъ и сказалъ, что если она выйдетъ замужъ за м-ра О’Нейля, онъ не хочетъ ее видѣть и что она должна выбирать между отцомъ и своей любовью. Тѣмъ не менѣе она не отказалась отъ своего намѣренія. Въ одно утро она исчезла, оставивъ, какъ обыкновенно, письмо, въ которомъ сообщала дѣдушкѣ, что рѣшилась стать мистрисъ О’Нейль и что она надѣется на его прощеніе. Она надѣялась напрасно.

Отецъ мой получилъ мѣсто вблизи Ливерпуля. Я слышала, что его считали способнымъ человѣкомъ и хорошимъ проповѣдникомъ и что его всюду уважали и любили. Спустя два года, онъ сталъ жертвой заразительной лихорадки, схваченной имъ въ грязныхъ переулкахъ и на заднихъ дворахъ своего прихода. Мать моя умерла вскорѣ послѣ мужа отъ той же болѣзни, и я осиротѣла, когда мнѣ едва минулъ годъ. Дѣдушка послалъ за мною, удочерилъ меня, и такимъ образомъ Галловъ сталъ моей родиной и единственнымъ мѣстомъ, которое я знала.

Вотъ моя исторія; а теперь перехожу къ Морису. Онъ былъ единственнымъ ребенкомъ своднаго брата дѣдушки, служившаго во флотѣ и значительно моложе его. Къ несказанному негодованію семьи Бересфордовъ, онъ женился на красивой гувернанткѣ. Онъ утонулъ вблизи острова Св. Маврикія, — гдѣ лодку его внезапно перевернуло вѣтромъ, — оставивъ своей вдовѣ и сыну крошечный пенсіонъ, такъ что имъ приходилось разсчитывать на доброту родственниковъ. Дѣдушка назначилъ вдовѣ триста фунтовъ ежегодно и выплачивалъ ихъ по четвертямъ года, но не желалъ входить ни въ какія сношенія съ вдовою своего брата. «Эта женщина», какъ называлъ онъ ее, жила скромно въ сосѣдствѣ небольшой гавани и всецѣло посвятила себя воспитанію единственнаго своего ребенка, моего родственника Мориса.

---

Со времени памятнаго для меня посѣщенія Мориса прошло болѣе двухъ лѣтъ и многое измѣнилось даже въ Галловѣ, гдѣ одинъ день ничѣмъ не отличался отъ другого. Время наложило большіе слѣды на обитателей, чѣмъ на мѣсто, хотя на массивныхъ воротахъ увеличилась ржавчина и аллеи еще больше поросли травою. Коверъ и занавѣси въ библіотекѣ полиняли сильнѣе, а длинные, большіе корридоры и пустыя комнаты съ закрытыми ставнями казались еще мрачнѣе и непривѣтливѣе. Дѣдушка очень постарѣлъ; онъ сталъ еще молчаливѣе и жилъ еще замкнутѣе, если возможно. Носились слухи (проникавшіе даже къ намъ), что онъ копитъ большія суммы, и, дѣйствительно, на этотъ разъ слухи были вѣрны. Большую часть времени онъ проводилъ за своимъ стариннымъ, обложеннымъ бронзою письменнымъ столомъ, все записывалъ въ счетную книгу, свѣрялъ цифры, изучалъ курсъ и писалъ письма. Онъ сдѣлался также очень «точнымъ», какъ называла его прислуга. Я также измѣнилась. Мнѣ было почти четырнадцать лѣтъ, хотя я казалась моложе, и хотя я была по-прежнему неловкая и длинноногая, но платья мои доходили уже до башмаковъ, а мои красные локоны собраны были въ толстую косу, названную Роди «хвостомъ». Иногда я робко останавливалась передъ своимъ отраженіемъ въ тускломъ зеркалѣ, висѣвшемъ между окнами въ пустой комнатѣ.

— Неужели я такъ уже некрасива? спрашивала я себя неоднократно. Какъ бы я хотѣла это знать. Дебъ и Роди не имѣли никакихъ сомнѣній въ этомъ отношеніи и откровенно высказывали мнѣ свое мнѣніе. Результатомъ критическаго осмотра моего заострившагося лица, темнокрасныхъ локоновъ и загорѣлой кожи было то, что я соглашалась съ ихъ мнѣніемъ и, съ глубокимъ вздохомъ и искреннимъ желаніемъ походить на мою мать, отходила отъ зеркала. Портретъ ея висѣлъ надъ каминомъ и, судя по этому портрету, она была прелестна: изящная дѣвушка въ легкомъ платьѣ, съ темными миндалевидными глазами и массой вьющихся волосъ. — Еслибы мнѣ быть хоть такой, какъ Дебъ, я была бы довольна, говорила я себѣ. Теперь, какъ и тогда, ей оказывали предпочтеніе, и, въ своемъ хорошенькомъ, зимнемъ платьѣ, мѣховой накидкѣ и фетровой шляпѣ, она производила впечатлѣніе молоденькой дамы. Я же никогда не была хорошо одѣта и, въ моемъ поношенномъ синемъ шерстяномъ платьѣ съ короткими рукавами и узкой юбкой, походила на дикую дѣвчонку. Иногда миссъ Флукеръ обращала вниманіе дѣдушки на мой ужасный видъ, и ей удавалось раздобыть нѣсколько фунтовъ, хотя онъ и ворчалъ, на ненужные расходы. Онъ говорилъ, что для меня все хорошо, что мнѣ вовсе не нужно платьевъ и что отъ этого у меня все перепутается въ головѣ. Тѣмъ не менѣе миссъ Флукеръ почти всегда побѣждала и получала незначительный «чэкъ», который употребляла на мои наряды. Дѣдушкѣ легче было выдать «чэкъ», чѣмъ наличныя деньги, и въ субботу вечеромъ, когда ему приходилось расплачиваться съ людьми, онъ переживалъ нѣсколько очень непріятныхъ часовъ.

Дебъ усовершенствовалась во всѣхъ отношеніяхъ. Ея пребываніе у бабушки въ Дублинѣ повліяло на ея характеръ и манеры. Она удерживала меня, вмѣсто того, чтобы подстрекать, и люди не могли уже теперь говорить, что «миссъ Дебъ выдумываетъ, а миссъ Нора выполняетъ». Роди былъ некрасивъ и такой же шалунъ, какъ прежде, способный, но лѣнивый ученикъ и придворный шутъ въ нашемъ имѣніи. Я довольно поѣздила на ослѣ, и теперь у меня была своя прекрасная лошадь. Въ припадкѣ необыкновеннаго великодушія, дѣдушка подарилъ мнѣ молодую лошадку своего вывода, которую сочли слишкомъ малорослой для охотничьей лошади. Я всегда любила верховую ѣзду и теперь проводила въ сѣдлѣ по три, четыре часа ежедневно. Это доставляло мнѣ большое удовольствіе, быть можетъ меньшее, чѣмъ Френи, хотя я думаю, что онъ предпочиталъ скакать со своею легкою ношею по полямъ, чѣмъ стоять въ душной конюшнѣ рядомъ съ толстымъ конемъ дѣдушки.

Морисъ дѣйствительно поступилъ въ артиллерію, и его батарея стояла въ Дублинѣ. Несмотря на многократныя приглашенія, онъ не пріѣзжалъ въ Галловъ. Полагаю, что онъ не забылъ еще своего перваго здѣсь пребыванія и, понятно, не имѣлъ особаго желанія возобновить отношенія съ нами.

Наконецъ, онъ пріѣхалъ на Рождество и совершенно неожиданно. Очень вѣроятно, что дѣдушка и миссъ Флукеръ умышленно умолчали предъ нами о его пріѣздѣ, опасаясь не безъ основанія, чтобы мы не устроили гостю какой-нибудь «сюрпризъ». Роди, Дебъ и я стояли у огня въ людской и занимались печеніемъ яблокъ въ наше свободное время, предшествующее обѣду. Съ покраснѣвшими отъ пламени лицами, мы только-что собирались вкусить отъ своихъ трудовъ, какъ открылась дверь, и появился Морисъ.

Даже въ нашихъ предубѣжденныхъ глазахъ онъ показался очень красивымъ. Онъ возмужалъ и выросъ и велъ себя, какъ человѣкъ, вполнѣ убѣжденный въ радушномъ пріемѣ. Наша встрѣча была однако такая холодная, что порядкомъ понизила температуру комнаты. Но въ этотъ пріѣздъ я рѣдко видѣла своего родственника. Онъ постоянно уходилъ на болото стрѣлять бекасовъ, при чемъ его сопровождалъ старый браконьеръ, по имени Гиллиганъ, который указывалъ ему «настоящія» мѣста.

Рвеніе Гиллигана было безпредѣльно. Остается только вопросомъ, что ему нравилось больше, самъ ли Морисъ или перепадавшія отъ него деньги? Однако каждое утро онъ приходилъ сказать «его милости господину капитану», что онъ ждетъ его приказаній и что напалъ на слѣдъ многихъ бекасовъ.

— Дорогая миссъ Нора, говорилъ онъ мнѣ въ такихъ случаяхъ, — передайте капитану, чтобы онъ не терялъ времени. Скажите ему, что болото кишитъ дикими утками, а на большомъ лугу, за каждымъ пучкомъ травы сидитъ по зайцу.

Онъ расхваливалъ Мориса, какъ тотъ стрѣляетъ бекасовъ, и вообще былъ очень высокаго мнѣнія объ его стрѣльбѣ. Я находилась въ числѣ слушателей, когда однажды онъ съ необыкновеннымъ воодушевленіемъ описывалъ одинъ изъ удачныхъ охотничьихъ дней.

— Подумайте только, разсказывалъ онъ, — бекасы поднялись тучей, а мистеръ Морисъ такъ быстро стрѣлялъ по нимъ, что они валились, какъ градъ. Миленькая моя миссъ, обратился онъ съ мольбою ко мнѣ, — если бы у васъ такъ пересохло въ горлѣ, какъ у меня, глотокъ водки съ водою очень бы освѣжилъ васъ. Попросите для меня стаканчикъ, и я вѣчно буду молить за васъ Бога.

Гиллиганъ былъ извѣстный браконьеръ и заработывалъ много нечестныхъ денегъ отъ продажи дѣдушкиной дичи. Онъ также дрессировалъ собакъ, и если выстрѣлы его стараго ружья раздавались слишкомъ часто, онъ увѣрялъ, что стрѣлялъ только съ цѣлью пріучить собакъ къ выстрѣлу. При этомъ не одинъ жирный тетеревъ попадалъ въ его обширные карманы.

При помощи этого опытнаго проводника, Морисъ приносилъ обыкновенно домой полную сумку, выкладывалъ содержимое ея на кухонный столъ, на одномъ концѣ котораго я сидѣла, болтала своими длинными ногами, считала добычу, критиковала и разбирала. Обыкновенно онъ приносилъ бекасовъ, утокъ и зайцевъ и ради этого, ничтожнаго въ моихъ глазахъ, развлеченія, ему приходилось пройти ежедневно не менѣе двадцати миль.

Случайно я услышала, какъ онъ разсказывалъ дѣдушкѣ, что Гиллиганъ вовсе не такой неутомимый ходокъ, какимъ его считаютъ. Онъ часто подвергается «слабости». Вовремя такихъ «припадковъ», какъ онъ самъ называетъ ихъ, ему остается только сѣсть на ближайшій камень и подкрѣпить себя большимъ глоткомъ изъ походной бутылки Мориса — это единственное средство отъ его болѣзни. Но такъ какъ болѣзнь все увеличивалась и припадки стали все учащаться, то Морисъ принужденъ былъ отказаться отъ услугъ Гиллигана.

Бѣдный Гиллиганъ! Вскорѣ послѣ того, возвращаясь съ ярмарки, гдѣ онъ весело провелъ время, онъ свалился съ повозки и сломалъ себѣ шею. Мы устроили складчину въ пользу его вдовы и дѣтей, причемъ «его милость господинъ капитанъ» не пожалѣлъ денегъ.

Большую часть своего отпуска Морисъ проводилъ въ Галловѣ и, какъ уже сказано, исключительно занимался охотой. Должно сознаться, что намъ было бы очень пріятно видѣть его возвратившимся съ пустою сумкою, или же узнать, что онъ отсталъ во время охоты на лисицу, но мы принуждены были сознаться, что онъ прекрасно ѣздилъ и стрѣлялъ. Болѣе того, въ одинъ морозный воскресный день, онъ проявилъ такую смѣлость, что съ тѣхъ поръ мы поневолѣ стали удивляться ему.

Роди и я сопровождали его въ этотъ день во время прогулки по болоту не потому, что онъ пригласилъ насъ съ собою, напротивъ, онъ очень явно далъ намъ понять, что любитъ гулять одинъ! Но мы не знали, чѣмъ заняться, а сознаніе, что мы ему мѣшаемъ, придавало прелесть этой прогулкѣ. Однако, несмотря на наши натянутыя отношенія, между нами завязался оживленный разговоръ, и мы не замѣтили, какъ дошли до полотна желѣзной дороги на границѣ болота.

— Неизвѣстно, скоро ли пройдетъ поѣздъ? спросилъ Роди.

— Нѣтъ, отвѣтила я, заплетая находу свою косу, — я вижу, что барьеры открыты и люди еще ходятъ. Между тѣмъ спустя двѣ, три минуты барьеры закрылись.

Мы были отъ линіи желѣзной дороги шаговъ на сто и могли ясно видѣть, какъ какой-то человѣкъ рванулъ одинъ изъ барьеровъ и старался открыть также и другой, между тѣмъ какъ посрединѣ остановилась телѣжка, въ которой сидѣла молоденькая дѣвушка и держала вожжи.

— Да это старый Мики Конноръ и его красивая Анни, сказала я, увидѣвъ хорошенькое личико извѣстной сельской красавицы. Лошадь ея, красивое молодое животное, стала безпокоиться, подавалась впередъ, осаживала назадъ, закладывала уши и не слушала успокоительныхъ приговариваній дѣвушки.

— Что онъ тамъ дѣлаетъ? Что онъ такъ мѣшкаетъ у барьера? Онъ вѣрно пьянъ, проговорилъ Морисъ съ нетерпѣніемъ.

— Конечно, пьянъ, отвѣтилъ Роди спокойно.

— Кто же видѣлъ стараго Мики Коннора трезвымъ въ воскресенье? Онъ навѣрно напился въ «Орлѣ» и теперь видитъ нѣсколько барьеровъ!

— Не весело возвращаться дѣвушкѣ, замѣтилъ Морисъ, смотря на безпокойную, уже покрытую пѣной лошадь. — О, Боже! да я слышу поѣздъ! прибавилъ онъ въ ужасѣ. Въ это мгновеніе всѣ мы услышали однообразный, правильный шумъ быстро приближавшагося поѣзда.

— Поѣздъ, отецъ, поѣздъ! закричала обезумѣвшая дѣвушка, между тѣмъ какъ вставшая на дыбы лошадь угрожала опрокинуть телѣжку. Поѣздъ видимо былъ близко, вотъ онъ показался изъ-за поворота и шелъ такъ спокойно и вмѣстѣ съ тѣмъ такъ скоро. А человѣкъ все еще пытался открыть барьеръ, и дѣвушка все еще продолжала кричать. Все это казалось скорѣе какимъ-то кошмаромъ, чѣмъ ужасной дѣйствительностью.

Роди и я стояли, точно пригвожденные, утративъ способность двигаться и дрожа отъ страха. Въ одинъ мигъ Морицъ очутился на рельсахъ, въ слѣдующую секунду промчался поѣздъ, земля еще дрожала, а красивая Анни лежала спасенной на рукахъ Мориса, между тѣмъ какъ телѣжка была разбита въ дребезги, а лошадь представляла одну вздрагивающую, окровавленную массу.

— Какой ужасъ! воскликнула я. Ты не раненъ? спросила я, подбѣгая къ родственнику, — и ты ее спасъ? О, Морисъ!

— Да, слава Богу, все кончилось благополучно, отвѣтилъ онъ, переводя духъ, — но было близко…

Шляпа его оказалась сорванной и потертой въ порошокъ. На лѣвой рукѣ у него была рана, и онъ сильно поблѣднѣлъ, но спасенную дѣвушку онъ крѣпко держалъ. По его глазамъ почти можно было прочесть, что онъ только-что заглянулъ въ лицо смерти и вырвалъ у нея жертву.

Онъ старался успокоить Анни, но страхъ лишилъ ее силъ. Головка ея лежала на его груди, ея прелестные волосы разсыпались по плечамъ, и она громко рыдала. Отецъ ея, отрезвѣвшій мгновенно при видѣ убитой лошади и едва не лишившейся жизни дочери, заговорилъ, наконецъ, подходя къ намъ: — Чортъ возьми этотъ поѣздъ! Слава Богу, что ты уцѣлѣла, дитя мое… и съ этими словами онъ принялъ ее отъ Мориса. — Еслибы не молодой господинъ изъ «дома», ты бы навѣрно погибла. Онъ спасъ тебя съ опасностью своей жизни, я… я ничего не видѣлъ. Ничего подобнаго со мной еще не случалось. Я сердился на барьеръ и не слышалъ поѣзда, а тамъ было уже поздно. А моя бѣдная лошадка! О, великій Боже! У тебя не тронуто ни одного волоска, Анни! И онъ посадилъ ее на камень и побѣжалъ къ тому мѣсту, гдѣ лежало животное. — Ахъ, она пропала, мистеръ Бересфордъ, она разорвана въ куски! А я еще надѣялся получить за нее на ярмаркѣ семьдесятъ фунтовъ!

Я не могла выносить ужаснаго вида и занялась красивой Анни, между тѣмъ какъ Роди и Морисъ подошли къ убитой лошади и выслушивали громкія жалобы и проклятія стараго Мики. Я отворачивалась отъ покрытыхъ кровью рельсовъ и, сама сильно встревоженная, старалась успокоить дѣвушку, которая все еще продолжала плакать. Ея бирюзовые глазки были полны слезъ, платокъ изорванъ, а распустившіеся волосы падали на лицо и плечи. Но у здоровыхъ деревенскихъ дѣвушекъ нервы крѣпче, чѣмъ у нѣжныхъ, пьющихъ чай, молодыхъ дамъ, и Анни скоро оправилась. Она собрала свои волосы, сняла свой порванный платокъ и, увидя, что отецъ ея и Морисъ подходятъ къ намъ, поднялась и, взявъ Мориса за руку, проговорила тихо, со слезами въ голосѣ: — Благодарю васъ. Вамъ я обязана жизнью. Пока живу, я утромъ и вечеромъ стану молиться за васъ на колѣняхъ. Сохрани васъ Пресвятая Дѣва и всѣ Святые и пошли они вамъ счастья, гдѣ бы вы ни были, хоть на краю свѣта.

Морицъ смутился, покраснѣлъ и, стоя передъ Анни съ непокрытой головою, не зналъ, что сказать ей, когда она пожимала ему руки и высказывала свою благодарность. Я гордилась имъ; первый разъ въ жизни я была довольна, что онъ мой родственникъ. Это былъ человѣкъ, которымъ слѣдовало восхищаться и котораго нужно было уважать; онъ спасъ человѣческую жизнь, добровольно подвергая себя опасности, и уже возвратившись домой, я и Роди были вполнѣ согласны, что когда Морисъ стоялъ при заходящемъ солнцѣ съ курчавыми волосами, стройный, высокій, съ чуднымъ, отважнымъ взглядомъ, онъ вполнѣ походилъ на героя.

V.

Въ сосѣдствѣ Галлова устраивалась охота съ извѣстными «Дэрефильдскими» гончими. Во время ея, берейторъ дѣдушки, Томъ Конноръ, выѣзжалъ зачастую на молодыхъ лошадяхъ, которыхъ затѣмъ дорого продавалъ «какъ охотничьихъ лошадей» на рынкахъ Валлинаслоэ и Кагирме. Томъ быль самый безсовѣстный хвастунъ во всей провинціи Мюнстеръ. Если бы назначили премію за наибольшія преувеличенія, особенно въ отношеніи восхваленія достоинствъ своихъ лошадей, Томъ честно заслужилъ бы ее. Торгуясь съ неопытнымъ англійскимъ купцомъ, онъ положительно бывалъ неподражаемъ.

— Ходитъ ли она рысью? восклицалъ онъ съ удареніемъ. Да для своего собственнаго удовольствія, она ходитъ каждый день рысью не менѣе двѣнадцати миль. Галопируетъ ли? Ну, она идетъ такимъ галопомъ, что въ самый сильный дождь всѣ капли попадаютъ ей только на хвостъ. Прыгаетъ ли черезъ рвы? тутъ онъ поднималъ глаза кверху, точно призывая небо и землю въ свидѣтели. Почему же ей этого не дѣлать? Вы, конечно, хотѣли спросить, прыгаетъ ли черезъ каналы!

Въ концѣ, мистеръ Конноръ, съ необычайною смѣлостью заставлялъ безцѣнное животное прыгать черезъ ровъ и продавалъ его затѣмъ сотни за двѣ гиней. Томъ считался большимъ знатокомъ въ верховой ѣздѣ и небрежно замѣчалъ, что «мистеръ Морисъ ѣздитъ очень хорошо для офицера», такъ какъ въ этомъ отношеніи онъ не особенно высоко ставилъ этотъ классъ людей. Ахъ, какъ я завидовала Морису, видя, какъ онъ каждый день уѣзжалъ на прекрасной лошади на охоту за лисицами.

— Неужели я не могу поѣхать съ нимъ? Вотъ вопросъ, который я задавала себѣ по десяти разъ въ часъ. У меня есть хорошая лошадь и, если вѣрить Тому, я ѣздила превосходно. Почему бы мнѣ и Френи не участвовать въ охотѣ? Наконецъ я рѣшилась сообщить дѣдушкѣ эту мысль, созрѣвавшую въ моей головѣ въ теченіе мѣсяцевъ и, конечно, сообщить внезапно.

— Дѣдушка! воскликнула я, врываясь точно ураганъ въ библіотеку, послѣ того, какъ я болѣе десяти минутъ въ нерѣшительности, дрожащей рукою держалась за ручку двери. — Дѣдушка, можно мнѣ поѣхать завтра съ Морисомъ на охоту? Пожалуйста, позволь мнѣ!

Дѣдушка посмотрѣлъ на меня въ раздумьи черезъ край газеты. Вѣроятно благопріятный курсъ настроилъ его хорошо, потому что онъ отвѣтилъ: — Можешь ѣхать, конечно, если Морисъ согласится взять тебя съ собою.

— Могу? Благодарю, благодарю, дѣдушка! воскликнула я, подпрыгнувъ, отъ чего никакъ не могла удержаться. Затѣмъ я взглянула на Мориса, который оставилъ книгу и смотрѣлъ на меня съ особеннымъ, далеко не любезнымъ выраженіемъ.

— Ты возьмешь меня, не правда ли, Морисъ? Я не причиню тебѣ никакихъ хлопотъ, напротивъ, я покажу тебѣ дорогу, проговорила я самоувѣренно.

— Не мое дѣло тутъ рѣшать, сказалъ Морисъ, вставая. — Я не принимаю на себя отвѣтственности за нее, замѣтилъ онъ серьезно, обращаясь къ дѣдушкѣ.

— Умѣетъ она ѣздить? прибавилъ онъ съ сомнѣніемъ. — Я знаю, что она скачетъ по полямъ, точно сбѣжавшая изъ сумасшедшаго дома, но при охотѣ на лисицъ требуется разсудительность и извѣстное знаніе дѣла.

— Что касается ѣзды, можешь быть спокоенъ, замѣтилъ дѣдушка сухо, не отрываясь отъ газеты, — Ты увидишь, что она не уступитъ мущинѣ.

— Но увѣряю васъ, началъ Морисъ. У меня не было охоты слушать его увѣренія; я рѣшила сопровождать его, несмотря на все, что бы онъ ни сказалъ и ни подумалъ. Поэтому я выбѣжала изъ комнаты, помчалась въ людскую, положительно наэлектризовала Дана, читавшаго засаленный «Freemans Journal», своимъ извѣстіемъ, приказала ему не давать Френи воды и осѣдлать его ровно въ десять часовъ утра.

Затѣмъ я побѣжала наверхъ и провела вечеръ въ приготовленіи наряда къ предстоящему великому событію. Я починила свои перчатки, вычистила наконечникъ своего хлыста, разыскала любимую голубую ленту и осмотрѣла платье. Въ эту ночь я спала мало; я постоянно думала о счастливомъ утрѣ, засыпала на минуту и снова просыпалась. Мнѣ даже приснилось, что это простой сонъ, а не дѣйствительность. Мысль эта привела меня въ отчаяніе. Я встала и зажгла свѣчу. Нѣтъ, то была дѣйствительность. Вотъ мое платье съ чистымъ воротникомъ, который я акуратно подшила сама, а вотъ мои перчатки, хлыстикъ и вуаль. «Нѣтъ, это не сонъ», воскликнула я громко, потушила свѣчу и довольная скользнула въ постель.

На слѣдующее утро насъ окружали всѣ люди, когда мы выѣзжали изъ воротъ. Ни одинъ кавалеръ въ мірѣ не сопровождалъ еще съ такимъ неудовольствіемъ своей дамы. Долго ѣхали мы молча. На лбу Мориса собралась цѣлая буря, и лицо его нахмурилось. Я же не могла скрыть своей радости и счастья. Я не обращала вниманія на то, что онъ сердится. Дѣдушка позволилъ мнѣ ѣхать, и десять Морисовъ не удержали бы меня. Онъ нѣсколько разъ посмотрѣлъ вопросительно на мое сѣрое платье и котиковую шапку. Конечно, это не былъ «корректный» верховой дамскій костюмъ, ноя лыцу себя надеждой, что при этомъ осмотрѣ онъ убѣдился, что я вполнѣ прилично держусь въ сѣдлѣ. Было «чудное» утро, по выраженію Дана; поднимался легкій туманъ, рѣзкій холодъ, такой неблагопріятный для охоты, смѣнился болѣе мягкимъ воздухомъ и паденіе — несчастная мысль — будетъ безопасно.

Подвигаясь впередъ по дорогѣ, я чувствовала себя способной на всякій геройскій поступокъ. Нѣтъ сомнѣнія, что эти же чувства сообщались и Френи, потому что онъ весело гарцовалъ подъ мною. Всхрапывающій гнѣдой, четырехлѣтній конь Мориса, въ сознаніи своей молодости и красоты и чувствуя на себѣ хорошаго наѣздника, совершенно походилъ на опредѣленіе Тома Коннора, сказавшаго, что онъ способенъ «выскочить изъ кожи», если это нужно.

Мы во-время прибыли на сборный пунктъ, находившійся возлѣ деревни Руксъ, въ шести миляхъ отъ Килькуля. Тамъ царствовало уже полное оживленіе. Длинная узкая дорога была занята лошадьми и всадниками, или расположившимися группами, или разговаривавшими, или медленно проѣзжавшими лошадей.

Экипажи всякаго вида, начиная отъ изящнаго «drag’а» и кончая скромной ослиной телѣжкой, стояли по обѣ стороны дороги. Тысячи зрителей толпились тутъ же.

Морисъ и я послѣдовали примѣру прочихъ и стали медленно ѣздить взадъ и впередъ. Когда мы поравнялись съ однимъ новымъ, желтымъ ландо, сидѣвшая въ немъ дама, вся закутанная въ мѣхъ, съ вызывающимъ видомъ поднесла лорнетъ къ глазамъ и высокомѣрно оглядѣла насъ съ головы до ногъ.

— Кто это? спросила она молодаго человѣка, стоявшаго возлѣ нея съ букетикомъ фіалокъ въ петлицѣ своего чрезвычайно свѣтлаго пальто.

Небольшая остановка ѣхавшихъ впереди насъ позволила мнѣ услышать его отвѣтъ.

— Право не знаю. Новый сортъ здѣшнихъ жителей. Курьезная дѣвушка, не правда ли?

Я сильно покраснѣла, и мы двинулись дальше. Я взглянула на Мориса; нѣтъ сомнѣнія, что онъ также все слышалъ, потому что былъ очень сердитъ. Встрѣтивъ верхомъ двухъ дамъ въ прекрасно сшитыхъ платьяхъ съ гладкими воротничками и въ высокихъ шляпахъ, я сама сознала, что дѣйствительно выглядѣла «курьезно». Моя мѣховая шапочка, голубая лента, составлявшая по моимъ понятіямъ верхъ изящества, мои большія съ отворотами перчатки, — все это было здѣсь не у мѣста. Но взглядъ на Мориса немного успокоилъ меня: онъ былъ безукоризненъ. Его простой черный сюртукъ, перчатки и все остальное выигрывали при сравненіи съ одѣяніемъ другихъ господъ. Я была также довольна, замѣтивъ, какъ нѣсколько одобрительныхъ взглядовъ остановились на моемъ Френи и какъ какой-то маленькій человѣкъ, очень похожій на берейтора, указывая на него своимъ спутникамъ, назвалъ его «многообѣщающей, прекрасной лошадкой».

Вдругъ толпа заволновалась, послышался топотъ: — Вотъ собаки! Привставъ на сѣдлѣ, я увидѣла намосту четыре или пять красныхъ сюртуковъ, и за ними массу двигающихся хвостиковъ.

Спустя нѣсколько минутъ, мы ѣхали въ томъ же направленіи, къ обильной лисицами мѣстности «Гоннерби Горзе». Я уже сильно волновалась, проѣхавъ короткимъ галопомъ два поля. Сердитое напоминаніе Мориса не могло остановить меня. Я положительно не соглашалась ждать у экипажей на дорогѣ. Мнѣ хотѣлось видѣть, какъ собаки станутъ отыскивать слѣды лисицы. Съ необычайнымъ вниманіемъ и напряженіемъ зрѣнія слѣдила я за мелькавшими въ густомъ дрокѣ собаками; и Френи и я дрожали отъ ожиданія, какъ послышался сильный лязгъ бича" которымъ ловко размахнулся первый загонщикъ. Вдругъ всеобщее движеніе; разговоры умолкли, сигары кинуты въ сторону, мужчины поправляются въ сѣдлахъ. Волненіе возрастаетъ. Одновременно съ магическимъ словомъ «впередъ» предъ нашими глазами мелькнула лисица, а мы помчались, какъ бѣшеные, проскальзывая въ единственныя отворенныя ворота.

— Господа, господа, пустите собакъ! Дайте отбѣжать собакамъ, заклинаю васъ! кричалъ взбѣшенный егермейстеръ.

Но онъ кричалъ на вѣтеръ! Лошади горячились такъ же, какъ и люди, загораживали дорогу другъ другу, сталкивались въ упомянутыхъ воротахъ и по крайней мѣрѣ человѣкъ двѣнадцать скакали рядомъ съ собаками. Вскорѣ и я очутилась тамъ. Мнѣ потребовалась вся сила, чтобы удержать Френи; его возбужденіе было еще больше моего. Едва онъ перепрыгнулъ черезъ два первыхъ забора, какъ понесся впередъ, ничего уже не разбирая. Впереди себя я замѣтила пожилаго господина на гнѣдой лошади съ бѣлой прядью въ хвостѣ; его-то я избрала своимъ путеводителемъ и не отставала отъ него, несясь за нимъ, то вверхъ, то внизъ, то по сжатому полю, то черезъ рвы и канавы, которые Френи перепрыгивалъ, какъ кошка. Мориса я давно уже потеряла изъ виду, не помнила даже объ немъ. Я сгорала желаніемъ видѣть собакъ и если возможно — лисью нору! Мы мчались къ холму Доре. Я еще все замѣчала, но находилась въ ужасномъ возбужденіи, и вѣроятно видъ у меня былъ какъ у помѣшанной. Я замѣтила уже двѣ лошади безъ всадниковъ и видѣла, какъ кто-то упалъ. Вначалѣ я думала предложить свою помощь, но видя, что остальные скачутъ, не обращая вниманія, я сдѣлала то же. Мы пересѣкли какую-то дорогу и снова понеслись подъ гору. На краю большаго луга я замѣтила высокую стѣну, необыкновенную даже въ графствѣ Дэрефильдъ, обильномъ всякаго рода рвами и преградами.

Одинъ изъ всадниковъ, попридержалъ свою лошадь, двое другихъ стали отыскивать глазами болѣе удобной бреши.

— Нѣтъ, мои друзья, сказала я себѣ, окинувъ пытливымъ взглядомъ препятствіе, — вы не найдете болѣе низкаго мѣста, сколько ни смотрите.

Подъѣхавъ ближе, я замѣтила, что одинъ изъ мужчинъ былъ тотъ молодой денди, который обозвалъ меня «курьезной» дѣвушкой. Никому не нравилась эта преграда, это было ясно и, когда я прискакала, одинъ изъ господъ насмѣшливо сказалъ другому: — Мѣсто дамѣ! Она поведетъ скачку.

Довольно медленно пустила я Френи къ стѣнѣ, взмахнула правой рукой, онъ вытянулся, и мы очутились на той сторонѣ. Спустя секунду, мы мчались уже по полю. Перескакивая легко преграды, несясь чрезъ кусты и заборы, я чувствовала себя счастливѣйшей дѣвушкой въ мірѣ! Произошло небольшое замѣшательство, когда лисица повернула внезапно отъ холма Дэре, обѣжала его и направилась къ Кингсъ-Курту! Перепрыгивая заборъ въ болотистой мѣстности, заросшей кустарникомъ, я потеряла шапку. Но что это значило? Я давно уже потеряла голову! Спустя три минуты, пронесшись еще надъ какимъ-то грязнымъ рвомъ, мы достигли просѣки, и тутъ съ чувствомъ, котораго я не въ состояніи передать словами, я увидѣла, что кромѣ меня было только три еще лица: егерь, жокей и мой незнакомецъ на гнѣдомъ конѣ! Отсюда снова началась скачка дальше за егеремъ.

Вблизи себя, за кустомъ, я слышала ужасный визгъ. Раздался крикъ егеря, унимавшаго собакъ, который спрыгнулъ съ лошади и кинулся въ середину своры.

Бѣдная лисица была мертва. Мнѣ искренно было ея жаль, хотя я принадлежала къ числу ея самыхъ ярыхъ преслѣдователей.

— Все кончено? спросила я, переводя духъ.

— Въ этотъ разъ все кончено, миссъ, отвѣтилъ жокей, смотря на меня съ удивленіемъ. Я сидѣла безъ шапки на моей взмыленной лошади, которая, сильно работая боками и вытянувъ переднія ноги, свидѣтельствовала о продолжительномъ бѣгѣ, — На этотъ разъ мы скакали цѣлыхъ три четверти часа, прибавилъ онъ.

Вскорѣ затѣмъ стали появляться и остальные всадники, отдѣльно и группами. Въ числѣ ихъ пріѣхалъ и Морисъ. У него была царапина на щекѣ, а голова и грудь его лошади были въ грязи. Вѣроятно, она свалилась.

Морисъ не мало удивился, увидя меня веселой и невредимо сидящей на Френи, безъ шапки, съ распущенными волосами, между тѣмъ какъ ко мнѣ подходили господа съ поздравленіями и комплиментами.

Какъ бы я ни была смѣшна, но я отличалась смѣлостью и хорошо сидѣла на лошади. Я участвовала въ одной изъ опаснѣйшихъ охотъ и вышла съ честью изъ этого испытанія. А гдѣ были обѣ корректныя дамы? Гдѣ былъ денди съ фіалкой въ петлицѣ? подумала я, озираясь съ торжествомъ. Безспорно, я была героинею дня.

Многіе господа, знавшіе моего дѣдушку, подходили ко мнѣ, разговаривали со мною и хвалили мою лошадь и мою ѣзду. Меня пригласили въ Кингсъ-Куртъ позавтракать и отдохнуть. Отдохнуть! Точно это было возможно послѣ того, какъ мнѣ только-что поднесли лисій хвостъ! Никогда не забуду этой минуты, когда самъ ловчій почтительно и ловко прикрѣпилъ къ моему сѣдлу кусочекъ мокраго, обдерганнаго мѣха! Отдохнуть! Могла ли я отдыхать, пока весь Галловъ и Килькуль не узнаютъ о моемъ торжествѣ!

Шапку мою нашли на плетнѣ и возвратили мнѣ, и я была, вполнѣ счастлива. Я чувствовала себя великой, любезно раскланиваясь и собираясь уѣзжать домой. По пути я снова пережила все испытанное мною, припоминала каждый заборъ и ровъ и едва могла постичь свое счастье. Морисъ также гордился мною, и нѣсколько его словъ горячей похвалы и теплое участіе обрадовали меня болѣе, чѣмъ всѣ слышанные мною комплименты. Трудно передать удовольствіе дѣдушки. Влетѣвъ въ комнату, я положила передъ нимъ хвостъ лисицы, Восторги Дебъ, Дана, Патси Уайтъ, Тома Коннора я не берусь описать; даже Джонни и тотъ проворчалъ что-то отъ удовольствія.

Имѣя въ виду, что безъ покровительства Мориса я не могу участвовать въ «королевскомъ спортѣ», я прибѣгла къ другой тактикѣ и старалась задобрить его вѣжливостью, что, вѣроятно, очень удивило его. Я не запирала у него передъ носомъ дверей, не противорѣчила ему на каждомъ шагу, напротивъ, во всемъ съ нимъ соглашалась, исполняла его порученія, приносила ему газету, подавала за столомъ соль и масло и дошла до того, что починила ему даже перчатки. Не думаю, чтобы онъ полюбилъ меня за это; вѣроятно, онъ продолжалъ считать меня злой, гадкой дѣвчонкой, но во всякомъ случаѣ бралъ меня на охоту, а къ этому я только и стремилась. Область спорта была почвой нейтральной, и, возвращаясь вечеромъ домой, мы вели оживленные разговоры. Но какъ только мы сходили съ коней, отношенія наши входили въ прежнюю колею, т. е. мы соблюдали вооруженный миръ.

Въ концѣ января, Морисъ возвратился въ Дублинъ. Отъѣздъ его искренно огорчилъ меня. У меня не было теперь покровителя. а безъ него я не могла украшать (?) своимъ присутствіемъ поля.

VI.

Въ одно прекрасное, свѣтлое весеннее утро почта принесла въ Галловъ дурныя вѣсти. Новое предпріятіе, въ которомъ дѣдушка былъ значительнымъ акціонеромъ, понесло большіе убытки, и дѣдушка не только потерялъ весь свой вкладъ, но еще долженъ былъ уплатить большую сумму денегъ. Съ первымъ же отходящимъ поѣздомъ онъ уѣхалъ въ Дублинъ и оставался тамъ болѣе недѣли. Оказалось, что погибли всѣ его сбереженія, все нажитое трудомъ состояніе, и у него не осталось ничего, кромѣ Галлова. Съ этимъ сознаніемъ онъ возвратился домой надломленнымъ, постарѣвшимъ на десять лѣтъ человѣкомъ. Онъ не интересовался больше имѣніемъ и не работалъ за своимъ письменнымъ столомъ. По цѣлымъ часамъ просиживалъ онъ въ креслѣ, задумавшись, или устало прохаживался, причемъ за нимъ терпѣливо слѣдовалъ Снапъ, повѣсивъ голову и поджавъ хвостъ, точно считалъ обязанностью, состоя на службѣ у своего хозяина, казаться меланхолическимъ и печальнымъ.

Экономія стала теперь нашимъ лозунгомъ. Толстый конь дѣдушки, гнѣдая Кэтъ и Френи назначены были въ продажу. Двухъ первыхъ купилъ французскій торговецъ, а Френи достался охотнику въ сосѣднемъ графствѣ. Френи выросъ у насъ въ домѣ, каждый помнилъ его рѣзвымъ, длинноногимъ жеребенкомъ съ коротенькимъ хвостикомъ, и всѣмъ больно было разставаться съ нимъ. Въ теченіе двухъ дней я не выходила изъ своей комнаты и не могла утѣшиться. Всѣ мои мольбы были такъ же напрасны, какъ и мои слезы. Надежда. на полученіе ста пятидесяти фунтовъ превратила сердце дѣдушки въ камень. Френи продали. Я не забуду того дня, въ который новый его владѣлецъ прислалъ за нимъ. Я положительно думала, что у меня лопнетъ сердце, и все время, пока я жила въ Галловѣ, я не могла равнодушно проходить мимо его конюшни. По счастью, Френи попалъ въ хорошія руки и пріобрѣлъ такую извѣстность, что теперь доживаетъ свои дни на покоѣ.

Въ концѣ лѣта пріѣхалъ Морисъ, чтобы проститься передъ отъѣздомъ въ Индію. Мы дошли уже до того, что послали за нимъ на станцію «ковчегъ». Обѣдъ въ этотъ вечеръ далеко не былъ веселъ и параденъ; дѣдушка находился въ мрачномъ настроеніи и постоянно твердилъ о своихъ потеряхъ.

— Я теперь старикъ, говорилъ онъ грустно, — и никуда не гожусь. Пора умирать; я больше не нуженъ.

Это было непріятно Морису, и онъ отвѣтилъ:

— Надѣюсь, дядя, вы проживете еще долго. У насъ въ семьѣ всѣ достигаютъ глубокой старости.

— Нѣтъ, нѣтъ, отвѣтилъ дѣдушка сердито, — мнѣ не къ чему жить. Меня скоро унесутъ и положатъ рядомъ съ другими.. и онъ кивнулъ головою въ направленіи семейнаго кладбища. — Тогда ты будетъ здѣсь хозяиномъ; каждый камень и каждое дерево принадлежатъ тебѣ, и мнѣ безразлично, когда я уберусь; чѣмъ раньше, тѣмъ лучше. Смерть моя ни для кого не имѣетъ значенія, кромѣ Норы. Она будетъ нищей.

Я сидѣла въ глубокой оконной нишѣ, позади дѣдушки, и читала, но, услышавъ свое имя и разговоръ о моей участи, опустила книгу на колѣни и стала прислушиваться.

— Нора никогда не будетъ нищей, пока я живъ, вы можете быть въ этомъ увѣрены, проговорилъ Морисъ съ чувствомъ.

— Я позабочусь объ ней, сообразно тому, какъ вы пожелаете.

— Сообразно тому, какъ я пожелаю, повторилъ дѣдушка съ разстановкой, точно взвѣшивая значеніе этихъ словъ.

— Это было бы прекрасно, да, прекрасно, оба послѣдніе въ семьѣ, пробормоталъ онъ и задумался, держа палку обѣими руками и оперевъ на нихъ подбородокъ. Затѣмъ, точно пораженный внезапною мыслью, онъ быстро обернулся и увидѣлъ меня.

— Уходи отсюда, Нора, приказалъ онъ, ударяя палкой. — Уйди, мнѣ нужно поговорить съ Морисомъ.

Не оставалось ничего болѣе, какъ уйти, хотя мнѣ очень хотѣлось слышать ихъ разговоръ. Съ преувеличенной медленностью взяла я «Франка Ферлея» и недовольная вышла изъ комнаты. Я усѣлась на ступенькахъ, ведущихъ въ сѣни, и стала думать то о сумасшедшей Бессъ, то о плывущихъ обратно обманщикахъ, то о томъ, что происходитъ за плотно запертою дверью по лѣвую мою руку.

Я все еще оставалась лакомкой, особенно до фруктовъ, такъ что вскорѣ закрыла книгу и отправилась въ садъ. Я шла по широкой дорожкѣ, срывала по временамъ гвоздику, съѣдала грушу или сливу, какъ вдругъ на заворотѣ дорожки натолкнулась на Джонни, который почти постоянно бывалъ здѣсь.

Онъ закрывалъ парники съ дынями и увидѣлъ меня. Благородный этотъ плодъ былъ его особенной гордостью, а за однимъ сортомъ онъ ухаживалъ почти съ материнскою заботливостью. Только-что произведенное имъ изслѣдованіе его сокровищъ, повидимому, не удовлетворило его, потому что, захлопывая сердито крышку, онъ закричалъ на меня въ бѣшенствѣ: — Этого я никакъ не ожидалъ отъ васъ! Право, миссъ Нора, вы ужасная дѣвушка, я не могу назвать васъ иначе, какъ воровкой! Какъ могли вы рѣшиться тронуть ту дыню, за которою я слѣжу уже цѣлыхъ три дня? Дольше я не стану этого терпѣть и пожалуюсь дѣдушкѣ. Быть можетъ, онъ въ состояніи удержать васъ отъ цвѣтовъ и фруктовъ. Не дальше какъ вчера, — раздраженіе его вспыхнуло съ новой силой при этомъ воспоминаніи, — вы обрѣзали всѣ лучшія розы для хромой дѣвочки въ «Орлѣ». Стыдитесь!

Тутъ онъ остановился, едва переводя духъ, и я, возмущенная, только что хотѣла напасть на него, какъ увидѣла высокую фигуру большой Мэри въ бѣломъ передникѣ. Жестами она призывала меня поторопиться, и поэтому я ограничилась только замѣчаніями, что вѣроятно онъ самъ продаетъ по секрету фрукты, и потому ему жалко, если я ихъ ѣмъ, и если и слѣдуетъ кого-нибудь назвать воромъ, то это, безъ сомнѣнія, его. Затѣмъ я подобрала платье и со всѣхъ ногъ бросилась къ Мэри, такъ что чуть ее не сшибла.

— Что случилось? воскликнула я, тяжело дыша.

— Вотъ что, и она протянула мнѣ желтый конвертъ. — Телеграмма мистеру Морису, мальчикъ ждетъ на кухнѣ рослиски и очень торопится и клянется, что послѣ девяти часовъ боится пройти возлѣ кладбища.

— О, глупецъ, воскликнула я сердито. — Но почему ты не снесешь телеграмму мистеру Морису? Чего же ты ждешь?

— Мнѣ нести это въ комнату! взвизгнула она. — Но баринъ сказалъ, чтобы никто не подходилъ близко. Какъ я замѣчаю, у него большіе секреты съ мистеромъ Морисомъ.

— Мэри! ты снова подслушивала у дверей, замѣтила я строго.

— О, нѣтъ, миссъ Нора! Мы поплатились бы мѣстами, еслибы сдѣлали хотя шагъ въ сѣни, тѣмъ болѣе, еслибы сунули свой носъ въ столовую.

— А ты хочешь, чтобы я сунула туда свой носъ, чтобы въ награду на это мнѣ его отрѣзали, благодарю покорно! И смѣясь, я повернулась уйти.

— Но, дорогая миссъ Нора! Миленькая миссъ Нора! Вы должны отнести, никто кромѣ васъ не можетъ этого сдѣлать, умоляла она. — Пожалуйста, снесите, будьте доброй барышней.

— Хорошо, я не такая трусиха, какъ ты. Не убьетъ же меня дѣдушка за это. Давай сюда, я снесу, сказала я, выпрямилась съ достоинствомъ, пригладила волосы и, скрывая одолѣвшую меня боязнь, поднялась по ступенькамъ.

«Смѣлымъ Богъ владѣетъ» было моей любимой поговоркой, и поступки мои дѣйствительно отличались рѣшимостью и быстротою, переходящею зачастую въ опрометчивость. Повторяя любимое изреченіе, я не сочла нужнымъ постучать и съ головой кинулась въ опасность.

— Уйди, закричалъ на меня дѣдушка.

— Сейчасъ, дѣдушка, но я должна передать это Морису, отвѣтила я, поднимая къ верху телеграмму, точно парламентерскій флагъ.

Морисъ сидѣлъ за столомъ, склонивъ голову на руку, и даже въ сумеркахъ я замѣтила ужасную блѣдность его лица и выраженіе отчаянія въ его глазахъ, и, несмотря на всю свою смѣлость, сильно испугалась. Дѣдушка, напротивъ, казался спокойнѣе, удобно усѣлся въ креслѣ, держалъ палку въ рукахъ и походилъ на дѣдушку того времени, когда ему особенно удавалась какая-нибудь спекуляція.

Морисъ задумчиво вскрылъ депешу, бѣгло прочелъ ее и отложилъ въ сторону.

— Мнѣ нужно уѣхать завтра, проговорилъ онъ твердо.

— Такъ скоро? Ну, Нора, ты намъ больше не нужна; ложись спать, а я поговорю съ Морисомъ.

Отправляясь въ свою комнату, я и не подозрѣвала, что разговоръ, изъ котораго меня исключали такъ строго, касался самыхъ ближайшихъ моихъ интересовъ. И сидя на окнѣ, и вглядываясь въ надвигающуюся темноту, мнѣ не приходило въ голову, что въ этотъ самый часъ, въ эту самую минуту, рѣшается судьба моей жизни.

VII.

Слѣдующій день былъ для меня роковымъ. Въ коричневомъ ситцевомъ платьѣ, заложивъ руки въ карманы чернаго моего шерстянаго передника, въ бѣлой широкополой шляпѣ, съѣхавшей на одну сторону, смотрѣла я, какъ Джонни и его внукъ обирали съ дерева сотни моихъ любимыхъ яблокъ, для отсылки ихъ на Дублинскій рынокъ. Я такъ внимательно смотрѣла на верхъ, что сильно испугалась, услышавъ возлѣ себя голосъ Мориса, который сказалъ: Нора, дѣдушка тебя зоветъ, пойдемъ въ библіотеку.

Я быстро стала вспоминать прошедшую недѣлю, не находя за собой никакой вины, которая повлекла бы такія страшныя послѣдствія, какъ приказаніе явиться къ дѣдушкѣ. — Зачѣмъ меня зовутъ, Морисъ, ты не знаешь? спросила я, не скрывая своего страха.

— Узнаешь скоро сама, былъ его не особенно успокоительный отвѣтъ.

— Вчера я не закрыла воротъ къ стогамъ, и нѣсколько коровъ взошли туда и стали таскать сѣно, неужели онъ сердится за это? допытывала я волнуясь.

Морисъ не удостоилъ меня отвѣтомъ, но, отперевъ садовую дверь, пригласилъ меня жестомъ пройти. Молчаніе его была краснорѣчивѣе словъ и, взглянувъ на него, я окончательно оробѣла. Онъ казался какимъ то необыкновеннымъ, очень серьезнымъ и очень блѣднымъ. Вѣроятно, онъ поссорился съ дѣдушкой, но причемъ тутъ я? Я напрасно ломала себѣ голову, входя несмѣло въ библіотеку. Морисъ вошелъ вмѣстѣ со мною, но тотчасъ отошелъ къ окну, а я очутилась передъ дѣдушкой, мистеромъ Френчемъ и еще какимъ-то смѣшнымъ пожилымъ господиномъ, котораго не знала.

— Нора, началъ дѣдушка тотчасъ, испытующе смотря на меня поверхъ очковъ, между тѣмъ какъ я, точно подсудимый, стояла по другую сторону стола. — Ты знаешь, что тебѣ почти пятнадцать лѣтъ; ты довольно велика, чтобы понять, что, въ случаѣ моей смерти, ты будешь нищей. У тебя нѣтъ родственниковъ, чтобы принять тебя, и такимъ образомъ тебѣ придется поступить въ пріютъ.

Я смотрѣла на него безсмысленно, напрасно стараясь уразумѣть это ужасное открытіе.

— Ты понимаешь, что каждый мой пенсъ принадлежитъ твоему родственнику Морису. Тебѣ это ясно, не такъ ли?

— Да, отвѣтила я механически, взглядывая на окно, у котораго, заложивъ руки въ карманы, стоялъ будущій хозяинъ Галлова.

— Твой родственникъ обѣщалъ пріютить тебя въ этомъ домѣ, продолжалъ дѣдушка, — ты и онъ, вы оба послѣдніе члены семьи, хорошей, старой семьи, прибавилъ онъ болѣе мягко и замолчалъ.

— Да, подтвердила я и стала раздумывать, не помутился ли немного у дѣдушки умъ. Я часто слышала, что голова его не въ порядкѣ отъ денежныхъ заботъ и что его называли «страннымъ». Слѣдующія его слова положительно ошеломили меня.

— Твой родственникъ Морисъ обѣщялъ мнѣ жениться на тебѣ, когда тебѣ исполнится двадцать одинъ годъ.

Я уставилась на него, потомъ на Мориса, потомъ на мистера Френча. Всѣ они были серьезны, между тѣмъ это, конечно, шутка. Въ безмолвномъ удивленіи я смотрѣла то на одного, то на другаго.

— Я счастливъ сознаніемъ, что внучка моя, какъ одна изъ Бэресфордовъ, будетъ жить и умретъ въ Галловѣ; а ты, Морисъ, — обратился онъ къ своему племяннику, — успокоилъ послѣдніе годы моей жизни и исполнилъ мое завѣтное желаніе. Я знаю, что слово Бересфорда такъ же непоколебимо, какъ скала. Ты далъ мнѣ свое слово.

— Да, дядя, проговорилъ Морисъ тихо, но ясно, подходя ближе.

— Подай руку кузинѣ и надѣть ей вотъ это кольцо, сказалъ дѣдушка, вынимая старое, дорогое, но некрасивое фамильное кольцо. — Это будетъ залогомъ вашаго обрученія, прибавилъ онъ съ удареніемъ.

Холодными, дрожащими пальцами взялъ Морисъ кольцо и началъ надѣвать его мнѣ на руку, на что мистеръ Френчъ и морщинистый старый господинъ смотрѣли очень серьезно. Кольцо было очень велико и годилось мнѣ только на большой палецъ, который я и подставила, но Морисъ отстранилъ его и надѣлъ кольцо на средній палецъ моей лѣвой руки. Съ невѣроятными усиліями я удерживалась отъ смѣха, что однако не совсѣмъ мнѣ удалось.

— Подойди ближе, Нора, проговорилъ угрожающе дѣдушка, — и сними это.

Я послушно сняла шляпу, открывъ свое улыбающееся лицо.

— Господи! воскликнулъ онъ громовымъ голосомъ и крѣпко схватилъ меня за руку. — Понимаешь ли, что ты должна выйти замужъ за твоего родственника Мориса? Слышишь ты меня? повторялъ онъ сердито.

— Да, дѣдушка, отвѣтила я въ испугѣ.

— Обѣщай мнѣ, что пока онъ живъ, ты не выйдешь за другаго за мужъ. Отвѣчай мнѣ.

— А это не шутка, дѣдушка? пробормотала я плаксиво.

— Шутка! крикнулъ онъ и хлопнулъ такъ по столу, что книги подпрыгнули, а газеты разлетѣлись.

— Мнѣ кажется, нехорошо связывать ее такимъ образомъ, вмѣшался Морисъ, — она не имѣетъ никакого понятія о томъ, что ей приходится обѣщать.

— Это должно ее связывать такъ же, какъ и тебя. Дай мнѣ слово, Нора, повторилъ дѣдушка, не обративъ вниманія на замѣчаніе Мориса.

— Обѣщаю, прошептала я. Я готова была на все согласиться, лишь бы поскорѣе уйти.

— Хорошо, но помни, что ты должна сдержать слово. Теперь можешь уйти, и онъ выпустилъ мою руку.

Я радостно повиновалась и быстро удалилась. Я побѣжала въ пустыя комнаты, любимое мое убѣжище, и, усѣвшись въ глубокой оконной нишѣ, старалась сообразить, что произошло.

Я обручена и именно съ Морисомъ! Я никакъ не могла этого понять, это было недоступно даже для моей пылкой фантазіи. Что скажутъ Роди и Дебъ, узнавъ, что я невѣста нашего общаго врага? А миссъ Флукеръ, какъ она станетъ вести себя? О, счастливая мысль! Наконецъ-то ее уволятъ, и у меня не будетъ болѣе уроковъ! быть можетъ, мнѣ удастся уговорить Мориса купить обратно Френи. Миссъ Флукеръ уѣдетъ, а Френи будетъ снова! Съ этой точки зрѣнія положеніе мое довольно завидно. Мои представленія о любви и замужествѣ были еще очень туманны. Я прочла только одинъ романъ, надъ которымъ пролила много слезъ. Какъ ни жадно поглощала миссъ Флукеръ беллетристику, она не давала намъ въ руки такихъ книгъ, и я не имѣла случая развить свой вкусъ къ романамъ. Кромѣ того, говоря правду, чтеніе не доставляло мнѣ удовольствія, и я рѣдко открывала книгу для развлеченія. Пять лѣтъ! Это безконечно длинное время. Когда я пыталась думать о вещахъ, случившихся тому пять лѣтъ, я едва могла ихъ вспомнить. Между моимъ десятымъ годомъ и настоящимъ временемъ, казалось, лежала цѣлая вѣчность. Безъ сомнѣнія, и будущія пять лѣтъ пройдутъ также медленно.

Сомнѣваться въ возможности самаго факта казалось мнѣ также невозможнымъ, какъ пріостановить снѣгъ или дождь. Я ненавидѣла Мориса, а если онъ любилъ меня, то превосходно скрывалъ это до сегодняшняго дня. Но такъ рѣшилъ дѣдушка, а съ тѣхъ поръ какъ я себя помню, слово дѣдушки было для меня закономъ.

Размышленія мои были прерваны приходомъ моего будущаго супруга! Онъ заперъ за собою дверь и подошелъ къ окну, на которомъ я усѣлась едва-ли живописно, грызла ленту своей шляпы и погрузилась въ глубокое раздумье. Онъ прислонился къ ставнѣ и нѣсколько секундъ серьезно смотрѣлъ на меня, хотя видѣть во мнѣ было нечего.

— Я хотѣлъ просить тебя никому не говорить о томъ, что произошло сегодня; это должно остаться тайной, началъ онъ.

— А вы дѣйствительно не подшутили надо мною? воскликнула я, вставая и пристально глядя на него. Чѣмъ дольше смотрѣла я на Мориса, тѣмъ неправдоподобнѣе казалось мнѣ все происшествіе.

— Нѣтъ, отвѣтилъ онъ быстро.

— И мы, ты и я, дѣйствительно «обручены»? разспрашивала я нестѣсняясь.

— Да, отвѣтилъ онъ безъ запинки.

Но когда я посмотрѣла на его серьезное и торжественное лицо, мною овладѣлъ безумный смѣхъ, и я стала хохотать до того, что принуждена была облокотиться на окошко и совершенно обезсилѣла. Взглядъ Мориса выражалъ глубокое возмущеніе. Наше положеніе не представляло, повидимому, для него ничего комическаго. Чѣмъ мрачнѣе становился онъ, тѣмъ больше я хохотала. Я не могла остановиться и смѣялась до слезъ.

Наконецъ онъ воскликнулъ съ нетерпѣніемъ. — Однако, прелестная эта шутка, какъ ты называешь всю эту исторію, можетъ и не исполниться. Одинъ изъ насъ можетъ умереть, прибавилъ онъ болѣе спокойно.

— Одинъ или оба, отвѣтила я и вытерла глаза. — Въ случаѣ смерти одного оставшійся долженъ носить трауръ. Я еще никогда не носила траура, замѣтила я въ раздумьи.

— Да будь хоть минуту серьезна, сказалъ Морисъ сердито, — обѣщай мнѣ не говорить никому объ нашемъ условіи. Онъ такъ и сказалъ условіе, а не обрученіе.

— Даже и Дебъ? спросила я немного удивленная.

— Конечно. Ты не скажешь объ этомъ никому, настаивалъ онъ.

Повелительный тонъ очень шелъ къ Морису, но я подумала про себя, что онъ ошибается, если думаетъ командовать мною.

— Скажи мнѣ, начала я смѣло, — скажи мнѣ, Морисъ, зачѣмъ ты хочешь…. зачѣмъ….

Тутъ я замялась.

— Жениться на тебѣ? Ты это хочешь сказать? проговорилъ Морисъ.

— Да.

— По семейнымъ обстоятельствамъ и… однимъ словомъ, я такъ хочу.

— Такъ это настолько твое желаніе, насколько и дѣдушки? продолжала я допытывать.

— Конечно, это мое желаніе, отвѣтилъ онъ, избѣгая однако моего взгляда и смотря на вязы, точно онъ увидѣлъ тамъ что-нибудь особенное.

— Но, Морисъ, замѣтила я, — какъ можешь ты…. я… какъ…. то-есть, я…. не думаю, чтобы… чтобы ты меня особенно любилъ.

— Ты такъ думаешь? Ну, тогда ты очень ошибаешься, моя добрая Нора, проговорилъ онъ со странной улыбкой.

— Нѣтъ, ты меня не выносишь, и, несмотря на то, что ты мой единственный родственникъ во всемъ мірѣ, я также не люблю тебя. Я тебя не выношу!

— Ты откровенна. Но, быть можетъ, наступитъ время, когда ты полюбишь меня, Нора. Во всякомъ случаѣ, не моя будетъ вина, если этого не случится. Ты увидишь, что мы будемъ прекрасно ладить, отвѣтилъ Морисъ, и его темные красивые глаза выразили жалость.

— Мы будемъ такъ ладить, какъ кошка съ собакой или какъ Лоренцъ Муни со своей женой, которые постоянно дерутся, замѣтила я колко.

— Не думаю, чтобы было уже такъ плохо, Нора. Во всякомъ случаѣ свадьба наша еще въ туманной дали, и мы можемъ еще долго не думать объ ней. Вообще глупо говорить объ этомъ съ такимъ еще ребенкомъ, какъ ты; но, въ виду того, что я уѣзжаю въ Индію, дѣдушка пожелалъ, чтобы все было покончено теперь на тотъ случай, если онъ умретъ до моего возвращенія. На слѣдующія шесть лѣтъ забудь объ этомъ совершенно, и я сдѣлаю то же. До двадцати одного года считай себя совершенно свободной. Я даже считаю, что лучше мнѣ взять у тебя кольцо.

Я молча подала ему кольцо.

— Ты вѣроятно знаешь, что сегодня вечеромъ я уѣзжаю изъ Галлова? сказалъ онъ послѣ короткаго молчанія.

— Знаю, отвѣтила я равнодушно.

— Любопытно, что изъ тебя выйдетъ, когда я снова тебя увижу, замѣтилъ онъ, смотря на меня въ раздумьи.

— Я буду также некрасива; не утѣшай себя возможностью перемѣны въ моей наружности, отвѣтила я необыкновенно серьезно.

— Для меня это безразлично; я не говорю о твоей наружности, отвѣтилъ онъ успокоительно. — Но я надѣюсь, что ты станешь сдержаннѣе и будешь болѣе интересоваться наукою. Теперь наступаетъ пора ученія. Когда ты выростешь и увидишь, какъ мало ты знаешь, ты станешь сожалѣть, что лѣнилась.

— Ты думаешь? засмѣялась я.

— Надѣюсь, что ты будешь почтительна къ дѣдушкѣ.

— О, да; а еще на что ты надѣешься? спросила я насмѣшливо.

— На многое, отвѣтилъ онъ простосердечно. Ты видишь, что теперь я интересуюсь тобою, Нора, и надѣюсь встрѣтить тебя воспитанной, образованной и любезной молодою дамой.

— Ты не можешь говорить этого серьезно! выпалила я. — Я также интересуюсь тобою, Морисъ, продолжала я, превосходно подражая его тону, — и надѣюсь, что ты не будешь такимъ осломъ и такимъ самоувѣреннымъ глупцомъ, но гораздо лучшимъ товарищемъ, чѣмъ теперь. Быть можетъ, ты еще надѣешься на что-нибудь? спросила я презрительно, вышвырнувъ свою шляпу за окно.

— Я говорилъ для твоей же пользы, но вижу, что все это напрасно. Ты неисправимая дикарка и такая же своенравная и упрямая, какъ мулъ.

— Довольно! прервала я его невѣжливо. — Слишкомъ много комплиментовъ заразъ могутъ вскружить мнѣ голову. Прибереги ихъ до слѣдующаго свиданія, заключила я, взбираясь на подоконникъ и выпрыгивая за шляпой. Поднявъ ее, я насмѣшливо присѣла. — Прощайте, Морисъ! закричала я, размахивая шляпой. — Не безпокойтесь о моихъ манерахъ, наружности и воспитаніи. Прощайте!

Я махнула еще разъ своей шляпой и исчезла въ кустахъ.

Я твердо рѣшила не встрѣчаться съ Морисомъ до его отъѣзда. Очень возможно, что дѣдушка позоветъ меня и устроитъ формальное прощаніе! Быть можетъ, онъ прикажетъ Морису скрѣпить наше обрученіе поцѣлуемъ! Я вся вспыхнула при этой мысли. — Во всякомъ случаѣ это такъ же страшно для Мориса, какъ и для меня, сказала я себѣ съ самодовольнымъ хихиканіемъ, поспѣшая къ своему любимому, старому буку. Ловко взобравшись на него, я усѣлась въ густой его листвѣ и съ облегченіемъ вздохнула. Тутъ я просидѣла, пока не услышала въ шесть часовъ обѣденнаго звонка. Теперь я не сомнѣвалась, что Морисъ уѣхалъ, поэтому немедленно спустилась съ дерева и вернулась въ домъ. Повидимому, обрученіе мое никому не было извѣстно; со мною продолжали обращаться по-прежнему, бранили и останавливали, какъ ребенка. Дѣдушка никогда не упоминалъ о происшедшемъ, точно также и мистеръ Френчъ. — Неужели все это мнѣ привидѣлось? Вопросъ этотъ я часто задавала себѣ.

VIII.

Съ наступленіемъ холоднаго времени, дѣдушка прекратилъ свои прогулки по полямъ; затѣмъ сталъ рѣже появляться въ саду и наконець пересталъ совсѣмъ выходить. Онъ очень измѣнился и по цѣлымъ часамъ сидѣлъ иногда задумавшись у камина. Мнѣ было искренно его жаль, и я изо всѣхъ силъ старалась развлечь его, сообщая всѣ новости, которыя узнавала: описывала ему молодыхъ телятъ, количество накопаннаго торфа, приводила подробности скоропостижной смерти кормленной свиньи Патси Уайтъ, и тому подобное. Я даже собралась съ духомъ и спросила, не могу ли почитать ему вечеромъ газету. На это предложеніе онъ отвѣтилъ равнодушно: — Если есть охота, почитай. Но вскорѣ онъ счелъ это чѣмъ-то заведеннымъ, и я ежедневно читала ему газеты цѣлый часъ послѣ обѣда. Послѣ чтенія онъ откидывался на спинку кресла, закрывалъ лицо своимъ носовымъ шелковымъ краснымъ платкомъ и не говорилъ ни слова, пока не уходилъ спать. Не думаю, чтобы онъ спалъ, сидя такъ неподвижно, потому что я часто слышала, какъ онъ вздыхалъ и разговаривалъ съ самимъ собою. Ровно въ десять часовъ онъ бралъ свою палку, подзывалъ свистомъ Снапа и съ трудомъ всходилъ по лѣстницѣ въ свою комнату.

Наступила весна. Въ мартѣ онъ простудился и слегъ.

— Я никогда не сойду ужь болѣе внизъ, не выйду изъ этой комнаты живымъ, говорилъ онъ постоянно на всѣ разспросы. Напрасно старалась я отвлечь его отъ этой мысли.

— Ты вовсе не такъ старъ, какъ Патси Уайтъ, говорила я ему, — а онъ недавно ходилъ пѣшкомъ въ Килькуль.

— Я никогда не увижу болѣе Килькуля и не жалѣю объ этомъ, отвѣчалъ дѣдушка. — Я отжилъ свое и не жалуюсь; о тебѣ, Нора, я позаботился. Ни одинъ Бересфордъ не нарушалъ еще даннаго слова. Мысль эта видимо его успокоивала, потому что онъ постоянно повторялъ эти слова.

— Ты будешь жить здѣсь съ миссъ Флукеръ до возвращенія Мориса, сказалъ онъ мнѣ однажды. — Будь доброй женой, доброй госпожою, какъ была твоя бабушка, благослови ее Господь.

Прежде онъ никогда не упоминалъ о бабушкѣ, теперь же постоянно говорилъ объ ней. — Узнаетъ ли она меня, какъ ты думаешь? спрашивалъ онъ меня серьезно. — Прошло уже тридцать пять лѣтъ съ тѣхъ поръ, какъ она оставила меня цвѣтущимъ молодымъ человѣкомъ, а теперь я старый отжившій калѣка.

Какъ ни была я молода, я все же понимала, что это дурной признакъ. Въ одно утро меня разбудила миссъ Флукеръ. Она стояла у моей кровати въ капотѣ съ вытянутымъ лицомъ. Нора, говорила она тихо, — твоего дѣдушки больше нѣтъ.

— Умеръ? воскликнула я, быстро вскакивая.

— Да; онъ былъ уже мертвый въ шесть часовъ, когда Мэри принесла ему чай. Вѣроятно, онъ умеръ совершенно спокойно.

Миссъ Флукеръ сѣла ко мнѣ на постель, и мы начали плакать, я — по обыкновенію сильно, миссъ Флукеръ — чрезвычайно сдержанно. Я была очень опечалена, хотя собственно никогда не любила особенно дѣдушки; я слишкомъ его боялась. Но потерявъ въ немъ единственнаго родственника, за исключеніемъ Мориса, я стала испытывать чувство крайняго одиночества.

Въ домѣ началось небывалое движеніе. Изъ Дублина прибылъ сморщенный маленькій человѣчекъ и сталъ всѣмъ распоряжаться. Это былъ повѣренный дѣдушки. Погребеніе было очень роскошное: тутъ не жалѣли уже расходовъ. Къ дню похоронъ съѣхалось очень много народа, и всѣ говорили, что такихъ торжественныхъ и величественныхъ похоронъ не видѣли въ графствѣ уже двадцать лѣтъ. Такъ передавала мнѣ съ гордостью наша кухарка, принесшая мнѣ обѣдъ въ классную комнату. Миссъ Флукеръ осталась внизу, хозяйничая во время закуски, приготовленной для бывшихъ на погребеніи. Въ своемъ лучшемъ черномъ шелковомъ платьѣ, вытирая глаза платкомъ, она прекрасно разыгрывала роль дорогаго друга дома и была удостоена названія «правой руки мистера Бересфорда».

Мнѣ также пришлось сойти внизъ, чтобы присутствовать при вскрытіи завѣщанія. Никогда въ жизни не чувствовала я себя такой смущенной, какъ входя въ комнату, наполненную незнакомыми мнѣ людьми. Для меня все это были лица чужія, хотя, судя по ихъ обращенію, это были друзья, принимавшіе самое живое участіе въ дѣлѣ.

Все предназначалось Морису, за исключеніемъ тысячи фунтовъ, скопленныхъ дѣдушкой какимъ-то чудеснымъ образомъ. Деньги эти завѣщались «дорогой внучкѣ» Норѣ О’Нейль, точно такъ же, какъ и кружева и брильянты покойной бабушки, Мэри Бересфордъ. «Хотя помянутые брильянты — вещи наслѣдственныя, но такъ какъ племянникъ мой Морисъ Бересфордъ торжественно обѣщалъ мнѣ жениться на выше названной Норѣ О’Нейль, то такимъ моимъ распоряженіемъ я не наношу ему никакого ущерба». Послѣ этой выдержки всѣ глаза устремились на меня, точно повернутые одною общею пружиною. Сидя со сложенными на колѣняхъ руками и опустивъ глаза внизъ, я чувствовала, какъ я вспыхнула до корня волосъ. Мистеръ Френчъ назначался моимъ опекуномъ до достиженія мною двадцати одного года. Завѣщаніе оканчивалось назначеніемъ небольшихъ суммъ прислугѣ. Затѣмъ всѣ разошлись.

Спустя недѣли двѣ, жизнь наша вошла въ прежнюю колею. Но мы очень чувствовали отсутствіе дѣдушки, хотя въ послѣднее время онъ и не выходилъ изъ своей комнаты. Мѣсто его за столомъ и пустое его кресло у камина молча напоминали намъ о «бѣдномъ старомъ господинѣ», какъ называла его прислуга.

Но спустя нѣкоторое время миссъ Флукеръ заняла его мѣсто за столомъ, а Снапъ завладѣлъ его кресломъ у камина, и требовалась немалая доля отваги, чтобы потревожить его тамъ, на каждаго, кто подходилъ къ нему онъ злобно сверкалъ глазами и оскаливалъ зубы.

Утромъ я читала съ миссъ Флукеръ исторію Англіи и классиковъ и занималась цѣлый часъ музыкой на старыхъ, разбитыхъ цимбалахъ, называемыхъ изъ вѣжливости роялемъ. Мы обѣдали въ часъ дня, что, хотя по-плебейски, но очень здорово. Все послѣ обѣда предоставлялось въ мое распоряженіе, и свободнаго времени у меня было слишкомъ много, но никто не задавалъ себѣ труда подумать объ этомъ. У меня не было подругъ. Дебъ, поѣхавшая навѣстить свою бабушку, уже давно гостила у ней, мнѣ не съ кѣмъ было поговорить, не съ кѣмъ поиграть, кромѣ моей собаки Карло.

Миссъ Флукеръ постоянно уходила въ Килькуль къ своимъ подругамъ миссъ Керри, двумъ старымъ дѣвамъ, которыхъ мы съ Роди прозвали «Совой» и «Цыпленкомъ». Старшая миссъ Керри, «Сова», была безусловно нехороша и одѣвалась странно. Она страшно косила и давно перестала считать себя молодой и красивой, но вполнѣ была убѣждена въ молодости и неотразимой красотѣ своей сестры Селины, «Цыпленка». Объ ней и съ нею она говорила такимъ образомъ, точно та была еще рѣзвымъ подросткомъ, между тѣмъ какъ миссъ Селинѣ было уже сорокъ пять лѣтъ, хотя она и одѣвалась очень молодо, носила маленькія кокетливыя шляпочки и толстыя привязныя косы, и напутывала массу длинныхъ развѣвающихся свѣтло-голубыхъ лентъ на свою морщинистую шею. Она постоянно жаловалась на отсутствіе въ сосѣдствѣ молодежи, особенно мужскаго пола, и дѣйствительно считала себя «наивнымъ, неиспорченнымъ, милымъ ребенкомъ», какъ называла ее сестра.

Во время каникулъ я получила длинное письмо отъ Мориса и притомъ письмо прелестное, безъ всякихъ нравоученій и наставленій, полное теплаго участія и сердечности. Онъ юмористически описывалъ свою жизнь въ Индіи и заканчивалъ длиннымъ спискомъ поклоновъ отдѣльно каждому въ домѣ и въ сосѣдствѣ.

Я также получила письмо отъ бабушки Дебъ, мистрисъ Вестъ, которая приглашала меня ѣхать съ ними на морской берегъ. Я съ радостью приняла это приглашеніе и въ первый разъ въ жизни уѣхала изъ Галлова. До Дублина меня проводилъ мастеръ Френчъ.

Мистрисъ Вестъ, очень умная, любезная дама изъ такъ называемой «старой школы» полюбила меня и обращалась, какъ со свою внучкой. Я пріѣхала на шесть недѣль и прогостила полгода. Два мѣсяца мы провели на берегу моря, гдѣ я чувствовала себя безконечно счастливой и гдѣ выучилась плавать, остальные четыре мѣсяца мы жили въ Дублинѣ, гдѣ я брала уроки пѣнія, рисованія и французскаго языка. Платья мои подверглись передѣлкѣ, и, благодаря ласковымъ замѣчаніямъ и шутливымъ напоминаніямъ мистрисъ Вестъ, манеры мои стали сдержаннѣе. Я не свистала больше въ комнатахъ, не клала локтей на столъ и не врывалась въ комнату, точно убѣгая отъ бѣшеной собаки.

Я полюбила чтеніе, познакомилась съ Вальтеръ-Скоттомъ, Теннисономъ и другими хорошими писателями и, преобразованная какъ съ внѣшней, такъ и съ внутренней стороны, возвратилась въ Галловъ. Вскорѣ я замѣтила, что прислуга стала относиться ко мнѣ съ большимъ уваженіемъ. Большая и малая Мэри не называли меня болѣе «Норой». Теперь я была миссъ Нора или миссъ О’Нейль. Я стала держаться гораздо самоувѣреннѣе, — новыя платья сообщали мнѣ извѣстное достоинство. Кто-то замѣтилъ очень справедливо, что никто не уходитъ изъ-подъ вліянія своего платья. И дѣйствительно, въ хорошо сшитомъ черномъ платьѣ и красивыхъ оксфордскихъ сапожкахъ, мнѣ вовсе не хотѣлось прыгать черезъ заборы и лазить на деревья; я чувствовала, что платье заставляетъ меня до нѣкоторой степени усмирять себя, что прежде было мнѣ совершенно неизвѣстно. Отправившись съ формальнымъ визитомъ къ миссъ Керри, я сознавала, что теперь я «корректная» молодая особа, и, смѣясь въ душѣ, сравнивала ту неуклюжую фигуру, которая возсѣдала нѣкогда на ихъ широкомъ диванѣ, съ той изящной дамой, какой, по моему мнѣнію, я должна была имъ показаться.

Миссъ Флукеръ вовсе не одобряла превращенія гусеницы въ бабочку. По мѣрѣ силъ она подавляла мои новыя идеи, строго порицала мое тщеславіе, мое безуміе и страсть къ нарядамъ. Она позапирала въ своей комнатѣ всѣ мои лучшія платья и сапожки съ пуговками и заставляла меня одѣваться такъ смѣшно, какъ и прежде. Но я сопротивлялась всѣми силами; отказывалась распускать свои волосы и укорачивать платья, и мое отвращеніе къ миссъ Флукеръ увеличивалось все болѣе. Она не подозрѣвала и не заботилась о томъ, насколько я втайнѣ порицала ея дѣйствія. Она знала, что останется въ Галловѣ до моего совершеннолѣтія, и не помышляла о производимомъ ею на меня впечатлѣніи. Но ея злость, лѣнь, недоброжелательство и прожорливость осуждались всѣми въ домѣ. Никогда не встрѣчала я такой любительницы чая. Она пила чай утромъ, за завтракомъ и въ пять часовъ дня, а затѣмъ многія неоффиціальныя чашки чаю приносились ей въ самые неурочные часы. Она непремѣнно бывала въ кухнѣ, когда тамъ пили чай, что было безсовѣстно съ ея стороны, потому что она и безъ того уменьшала деньги на «горячее» большой и малой Мэри, хотя — я знала это хорошо — она получала отъ Мориса достаточно денегъ на хозяйство. Я знала также, что она наполняла свой собственный кошелекъ, скряжничая и усчитывая. Трудно представить себѣ болѣе простой столъ, чѣмъ нашъ (меня кормили положительно по-нищенски), а ея умѣніе торговаться при покупкѣ провизіи изумляло всѣхъ. Главной нашей пищей были куры. Курица вареная и курица жареная, паштетъ изъ куръ и фрикассе, курица горячая и курица холодная. Едва-ли нужна упоминать, какъ презиралъ насъ мясникъ изъ Килькуля.

— Право, миссъ Нора, я вамъ удивляюсь! воскликнула разъ большая Мэри, презрительно ставя на столъ обѣдъ, — неужели вы не боитесь, что у васъ выростутъ перья! Вы должны стыдиться взглянуть въ лицо курицы!

Никогда я не тяготилась раннимъ вставаніемъ и всегда была на ногахъ раньше миссъ Флукеръ, почему и пользовалась преимуществомъ вскрывать конвертъ съ письмами. Тамъ рѣдко находилось что-либо для миссъ О’Нейль, такъ какъ моимъ, корреспондентомъ и очень лѣнивымъ была только одна Дебъ. Просматривая письма, спустя мѣсяца два послѣ моего возвращенія, къ великому своему изумленію, я нашла тонкій, заграничный конвертъ, облѣпленный зелеными и синими марками, на которомъ твердымъ старосвѣтскимъ почеркомъ написанъ былъ мой адресъ.

— Отъ кого можетъ быть это письмо? подумала я, вскрывая его. Вотъ что въ немъ стояло:

Мулькапоръ, 5-го іюня.

«Дорогая племянница! Я узнала о смерти вашего дѣдушки, мистера Бересфорда въ Галловѣ, и мнѣ очень больно, что онъ оставилъ васъ безъ всякихъ средствъ, въ зависимости отъ великодушія своего наслѣдника. Всѣ эти подробности сообщилъ мнѣ повѣренный вашего дѣдушки. Быть можетъ, вы никогда обо мнѣ не слышали. Я ваша тетка, сестра вашего отца; я уѣхала въ Индію до вашего рожденія. Мужъ мой, полковникъ Невиль, состоитъ Cantonment magistrate въ Мулькапорѣ, мѣстности до того здоровой, что я, ни мало не задумываясь, предлагаю вамъ поселиться у насъ. У насъ нѣтъ дѣтей; вы будете нашей дочерью и будете носить нашу фамилію. Напишите мнѣ немедленно и отвѣтьте, что вы пріѣдете. Дядя вышлетъ вамъ тотчасъ деньги на дорогу и дастъ нужныя указанія Гриндлею, какъ отправить васъ. Чѣмъ скорѣе вы пріѣдете, тѣмъ пріятнѣе для насъ. Пока былъ живъ вашъ дѣдушка, мы не напоминали о себѣ, теперь, когда онъ умеръ, не обезпечивъ васъ, мы, какъ ближайшіе родственники, имѣемъ право предложить вамъ поселиться у насъ. Мы ждемъ васъ, какъ свое дорогое дитя, и употребимъ всѣ силы, чтобы сдѣлать васъ счастливой. Любящая васъ тетка Маргарита Невиль».

Я прочла письмо два, три раза, пока поняла его смыслъ, хотя оно было написано очень ясно. Просидѣвъ въ раздумьи болѣе получаса, я рѣшила не говорить никому, тѣмъ болѣе миссъ Флукеръ, о моихъ новыхъ родственникахъ. Она передала бы это въ видѣ интересной новости дѣвицамъ Керри, ни мало не сочувствуя мнѣ. Итакъ я сохранила это въ секретѣ — у меня были задатки къ молчанію — и съ первой же почтой отвѣтила теткѣ, поблагодарила ее за предложеніе, но написала, что у меня есть пріютъ въ Галловѣ, котораго я не могу покидать, но что надѣюсь увидаться когда-нибудь съ нею, при чемъ просила не терять меня изъ виду и прибавила, какъ я счастлива, что могу подписаться искренно преданной — ея племянницей Норой О’Нейль.

IX.

Послѣ возвращенія изъ Дублина, я замѣтила, что мистеръ Френчъ сталъ очень часто бывать въ Галловѣ. Безъ всякой затаенной мысли я высказала миссъ Флукеръ, что мистеръ Френчъ сдѣлался внезапно очень общительнымъ и большимъ дамскимъ поклонникомъ. Смущенная улыбка и потупленные глаза были ея единственнымъ отвѣтомъ. Поэтому я заключила, что пастырскія эти посѣщенія вовсе не составляли для нея поразительной новости.

Онъ говорилъ, что очень интересуется моими успѣхами, и передавалъ мнѣ постоянно поклоны отъ Роди и Дебъ, но я прекрасно понимала, что онъ ходитъ не для меня. Я замѣчала, что какъ только его высокая, худощавая фигура показывалась въ аллеѣ, миссъ Флукеръ устремлялась въ кухню и приказывала готовить обильное угощеніе. Затѣмъ она бѣжала къ себѣ въ комнату, надѣвала черное шелковое платье, лучшій воротничекъ и чистыя манжеты. Она умѣла переодѣться такъ скоро, что едва м-ръ Френчъ успѣвалъ поставить палку и снять шляпу, какъ она съ улыбкой впархивала въ комнату, протягивала ему обѣ руки и съ сіяющимъ лицомъ высказывала пріятное изумленіе. Замѣчательно, до какой степени она могла мѣнять свое лицо и свое обхожденіе. Со старымъ коричневымъ платьемъ она скидывала и свое заносчивое, непріятное выраженіе.

Роди готовился къ поступленію въ армію, а Дебъ была со своею бабушкою въ Торквеѣ. Доктора послали м-съ Вестъ для поправленія здоровья на югъ Англіи. Поэтому пасторъ, въ своемъ одиночествѣ, искалъ развлеченія въ Галловѣ. Съ каждымъ днемъ онъ все болѣе дружилъ и сближался съ миссъ Флукеръ. Она совѣтовалась съ нимъ о прислугѣ, о своихъ небольшихъ сбереженіяхъ, однимъ словомъ, посвящала его во всѣ мелочи своей жизни.

Несмотря на свою неопытность, я поняла, что миссъ Флукеръ хочетъ выйти замужъ за мистера Френча. Она угождала и льстила ему, что приводило въ восторгъ моего слабаго опекуна, между тѣмъ какъ я, возмущенная, но безсильная, молча смотрѣла на все это, зная заранѣе, какая участь ожидаетъ его. Нѣсколько разъ я намекала объ этомъ Дебъ и дошла даже до того, что откровенно написала ей о всемъ. Но я трудилась напрасно: мои сообщенія разсмѣшили ее, и она отвѣтила мнѣ веселымъ, длиннымъ письмомъ.

Однако я не унималась и, стоя однажды у окна, между чѣмъ какъ миссъ Флукеръ гуляла со своимъ другомъ въ саду, останавливаясь между клумбами цвѣтовъ., я рѣшила еще разъ написать Дебъ и умолять ее возвратиться домой. Но было уже поздно! Грустныя мои размышленія были прерваны внезапнымъ приходомъ миссъ Флукеръ, лицо которой сіяло торжествомъ.

Она сорвала шляпу съ головы, оперлась на столъ и посмотрѣла на меня, злобно улыбаясь. Я знала, что она скажетъ.

— Ну? проговорила она наконецъ.

— Ну? повторила я вызывающе, не въ состояніи владѣть собою.

— Мистеръ Френчъ сдѣлалъ мнѣ предложеніе, и я приняла его.

Я сидѣла спиною къ свѣту, и она напрасно старалась прочесть выраженіе моего лица. Я была въ тѣни, между тѣмъ какъ заходящее солнце вполнѣ освѣщало ея сіяющее удовольствіемъ лицо.

— Ты ничего не скажешь на это? спросила она послѣ короткаго молчанія.

— Ничего, отвѣтила я кратко.

Она горько разочаровалась. Я знаю, что она ждала съ моей стороны упрековъ, раздраженія, выговоровъ, однимъ словомъ «сцены». Помолчавъ немного, она со вздохомъ облегченія опустилась на свое любимое кресло, какъ человѣкъ, исполнившій трудную задачу. И, дѣйствительно, дѣло ея было не легкое. Прежде чѣмъ покориться, мистеръ Френчъ ходилъ въ Галловъ цѣлый годъ; цѣлый годъ у него было отсрочки. А теперь, высказавшись, онъ погибъ. Бѣдняга!

Относительно мистрисъ Вестъ и Дебъ я скоро успокоилась. Мистрисъ Вестъ была страшно возмущена и не согласилась отпустить Дебъ когда-либо въ Килькуль, чему очень обрадовалась миссъ Флукеръ. Вообще мистрисъ Вестъ не желала имѣть ничего общаго съ невѣстой своего зятя, такъ какъ положительно не взлюбила ее во время короткаго своего пребыванія у пастора, два года тому назадъ. Поэтому рѣшили, что я займу мѣсто Дебъ, а Галловъ будетъ совершенно закрытъ. Это сообщилъ мнѣ самъ мистеръ Френчъ. Обрученіе было объявлено, хотя миссъ Керри давно уже разболтала объ этомъ.

Понятно, что мистеръ Френчъ сталъ приходить еще чаще, а меня еще болѣе предоставили самой себѣ. Все послѣ-обѣда я бродила безцѣльно въ саду, по полю и болоту, или съ книгой въ рукѣ просиживала въ тѣнистомъ укромномъ уголкѣ. Зачитавшись какъ-то разъ, я совершенно забылась и возвратилась домой послѣ шести часовъ, т. е. когда уже давно отпили чай.

Тѣмъ не менѣе, войдя въ столовую, я застала обѣихъ миссъ Керри и миссъ Флукеръ за обильно уставленнымъ столомъ, причемъ миссъ Флукеръ разыгрывала роль любезной хозяйки. Я легко могла догадаться, что рѣчь шла объ мнѣ, потому что всѣ три дѣвицы мгновенно замолкли при моемъ появленіи и многозначительно переглянулись. Вѣжливо поклонившись обѣимъ гостьямъ, я сѣла на свое мѣсто, ожидая чашки чаю.

— Нора, замѣтила рѣзко миссъ Флукеръ, — если ты опоздаешь еще разъ, я прямо пошлю тебя спать.

Я ничего не отвѣтила на эту любезность, но, взявъ кусочекъ хлѣба, стала намазывать его масломъ. Я уже не застала горячихъ пирожковъ и окорока.

— Вы слышите, миссъ? воскликнула она, возвысивъ голосъ.

— Да, миссъ Флукеръ, слышу, отвѣтила я. Я чувствовала, что онѣ переглянулись, чувствовала, какъ горячая кровь Бересфордовъ прилила мнѣ къ лицу, чувствовала, что мнѣ уже семнадцать лѣтъ, что я не ребенокъ и что не могу допустить такого обращенія.

— Успокойся, проговорила она, злобно на меня смотря. — Твое лицо побагровѣло отъ злости.

Я подняла глаза и удивленно посмотрѣла на нее.

— Не смѣй такъ на меня смотрѣть, безсовѣстная дѣвочка, закричала она съ необыкновенной запальчивостью.

Я поняла, что меня хотятъ вывести изъ терпѣнія на потѣху гостямъ, и рѣшила не доставлять имъ такого пріятнаго развлеченія, почему продолжала молчать, всецѣло занявшись своимъ чаемъ. Но меня не оставляли въ покоѣ. Послѣ краткаго разговора о цѣнѣ шелковой матеріи и сукна, миссъ Флукеръ снова обратилась ко мнѣ.

— Я обручена уже цѣлыхъ два мѣсяца, начала она заносчиво, — и это очень странно, что изъ всѣхъ моихъ друзей и знакомыхъ ты одна только не поздравила меня! Миссъ Керри, — тутъ она указала на нихъ рукою, — говорили объ этомъ передъ твоимъ приходомъ. Они находятъ это болѣе чѣмъ страннымъ. Быть можетъ, ты не одобряешь этого брака? заключила она насмѣшливо.

— Я не отвѣчала; молчаніе — золото.

— Почему же, спрашиваю я тебя? Чѣмъ не заслуживаемъ мы твоего одобренія? продолжала она издѣваться.

— Я предпочитаю не говорить вамъ этого, миссъ Флукеръ, отвѣтила я спокойно, — тѣмъ болѣе, что мнѣніе мое не имѣетъ никакого значенія.

— Но я требую отвѣта на свой вопросъ, сказала она и забарабанила ложечкой по подносу. — Слышишь ли? Или отвѣчай тотчасъ, или уходи прочь. Я требую послушанія и не позволю насмѣхаться надъ собою такой дерзкой, невѣжливой дѣвчонкѣ, какъ ты!

Это была капля, переполнившая сосудъ. Болѣе я не могла себя сдерживать.

— Конечно, я не уйду, отвѣтила я смѣло, — и такъ какъ вы непремѣнно этого хотите и, повидимому, очень дорожите моимъ мнѣніемъ, то я отвѣчу на вашъ вопросъ.

— Слышишь, Селина? сказала миссъ Флукеръ, призывая свою подругу въ свидѣтельницы.

Сердце мое усиленно билось, и я крѣпко сжала свои дрожавшія руки. Я была одна противъ трехъ, но рѣшила сразиться за правду и, если возможно, — то свободу.

— Я того мнѣнія, что бракъ этотъ представляетъ несчастіе для мистера Френча, сказала я тихо, не очень внятно.

— Да? Ты такъ думаешь? проговорила миссъ Флукеръ, стараясь весело улыбнуться, между тѣмъ какъ вся дрожала отъ злобы.

— Признаюсь, начали хоромъ обѣ дѣвицы Керри.

— Да, перебила я ихъ, волнуясь все болѣе, — и это говорятъ всѣ.

— Это ложь! прохрипѣла миссъ Флукеръ, — ложь отъ начала до конца, и ты сама лгунья, хитрая, низкая дѣвчонка, и она страшно уставилась на меня, изливая этотъ потокъ брани. — Во всякомъ случаѣ, мистеръ Френчъ сдѣлалъ мнѣ предложеніе по собственному желанію, факта этого никто не станетъ отрицать, продолжала она, подчеркивая каждое слово.

Я зашла уже такъ далеко, что не могла ничему уже повредить, облегчивъ себя окончательно.

— Въ этомъ я не совсѣмъ увѣрена, сказала я необдуманно.

— Что! крикнула она, бросаясь ко мнѣ, хватая меня за плечо и начиная трясти. — Повтори еще разъ!

Раздраженіе мое достигло крайнихъ предѣловъ; я повторила.

— Безсовѣстная гадина! прошипѣла она, потрясая меня все сильнѣе. — Ты, ты осмѣливаешься мнѣ сказать это, когда цѣлый свѣтъ знаетъ, что бѣднаго Мориса Бересфорда принудили посвататься за тебя!

— Объяснитесь! Что хотите вы этимъ сказать? воскликнула я, вырываясь изъ ея когтей.

— А то, что когда ты стала нищей, продолжала она, подскакивая ко мнѣ, — твой дѣдушка объявилъ Морису, что если тотъ откажется жениться на тебѣ, онъ будетъ вынужденъ прекратить пенсію его матери, чтобы скопить что-нибудь для тебя. У Мориса не оставалось выбора: онъ не могъ заставить свою мать умереть съ голоду, поэтому онъ и согласился. Но будь увѣрена, что онъ ненавидитъ, презираетъ тебя! закричала она ядовито. — Онъ всѣми силами старался избавиться отъ петли, предлагалъ даже половину Галлова, но ничто не помогло. Его принудили торжественно поклясться, что онъ женится на своей нищей кузинѣ, а ты смѣешь говорить мнѣ, что я ловила мистера Френча, — мистера Френча, который уже пять лѣтъ лежитъ у моихъ ногъ.

Тутъ она остановилась, чтобы перевести духъ. Теперь настала моя очередь говорить.

— Предполагаю, что вамъ сказалъ все это мистеръ Френчъ? спросила я, опираясь на спинку кресла и съ трудомъ произнося слова. Вопросъ мой подѣйствовалъ на подобіе электрическаго удара. Въ своемъ увлеченіи она, видимо, забыла, что мистеръ Френчъ довѣрилъ ей семейную тайну. О, безхарактерный человѣкъ, довѣрить ей! И вотъ она разсказала все мнѣ, которая менѣе всѣхъ должна была знать это. Но дѣло сдѣлано, она сожгла свои корабли! Никто не въ силахъ возвратить эти слова обратно. Лицо ея выражало замѣшательство, когда она рѣзко отвѣчала мнѣ: — безразлично, кто бы ни сказалъ, но это правда.

— Да, дѣйствительно, это безразлично, проговорила я дрожащимъ голосомъ, безсильно бросаясь на стулъ и опуская голову.

Ударъ, нанесенный моей гордости и моимъ чувствамъ, пришелъ такъ внезапно, что въ первую минуту я была ошеломлена. Я сидѣла неподвижно, стыдясь поднять глаза. Наконецъ миссъ Селина попыталась прервать тягостное молчаніе какимъ-то не относящимся къ дѣлу, пустяшнымъ замѣчаніемъ, а приходъ большой Мэри со свѣжей порціей горячихъ пирожковъ привелъ меня немного въ себя. Сдѣлавъ страшное усиліе, я оттолкнула свой стулъ и поспѣшно ушла изъ комнаты.

Прибѣжавъ къ себѣ, я заперла дверь на замокъ, бросилась на кровать и разрыдалась. То были слезы гнѣва и стыда, слезы оскорбленной гордости, горькія, жгучія слезы.

Какъ могла я заблуждаться до такой степени, чтобы не понять своего положенія, чтобы не сообразить, что Морисъ былъ невольнымъ орудіемъ въ рукахъ дѣдушки. Я все считала вполнѣ естественнымъ, продолжала жить въ Галловѣ, считала его своимъ домомъ теперь, какъ и прежде! Я горячо любила это мѣсто; вся моя потребность любви, не имѣвшей исхода и отталкиваемой постоянно суровостью дѣдушки, сосредоточилась на камняхъ, деревьяхъ и кустахъ. Ко всему, что принадлежало къ Галлову, я чувствовала глубокую, искреннюю, безумную привязанность. Но каждый камень, каждая пядь земли принадлежали тутъ Морису, даже платье, которые было на мнѣ, кушанье, отъ котораго я убѣжала, все это было его, за все это платилъ онъ. И я пользовалась всѣми этими благодѣяніями, ни мало не смущаясь, считала себя въ правѣ пользоваться ими.

О, несчастная дѣвушка! Дѣвушка семнадцати лѣтъ, вѣрившая всему, какъ ребенокъ въ двѣнадцать лѣтъ. Я никогда не думала о томъ времени, когда буду мистрисъ Бересфордъ въ Галловѣ. Мысль о своемъ обрученіи съ Морисомъ я запрятала въ самый отдаленный уголокъ мозга, считая, что никогда не дойдетъ до рѣшительной минуты, что это немыслимо, невыполнимо. Но вотъ мнѣ сняли повязку съ глазъ. Съ ужасающею ясностью увидѣла я свое положеніе въ надлежащемъ свѣтѣ, поняла страсть дѣдушки копить деньги. Все это дѣлалось для меня. Теперь я знала, почему три года тому назадъ Морисъ стоялъ отвернувшись съ блѣднымъ лицомъ.

Поднявшись съ кровати, я сидѣла, закрывъ лицо руками, не зная, на что рѣшиться. Но хотя я была одна и кругомъ было темно, лицо мое заливала краска стыда, когда я вспоминала поступокъ дѣдушки.

«Онъ ненавидитъ, презираетъ тебя! Спасая мать отъ голодной смерти, онъ согласился жениться на нищей кузинѣ», раздавалось у меня постоянно въ ушахъ, и голова моя начинала кружиться. Въ эту ночь я не могла уснуть, хотя обыкновенно спала, какъ сурокъ. Сердце мое билось такъ усиленно и такъ замирало, что я не могла забыться. Съ нетерпѣніемъ ожидала я утра и, чуть стало свѣтать, я уже поднялась. Одѣвшись, я тихонько спустилась внизъ, потревоживъ только Снапа, и, выйдя изъ дому, проходила цѣлыхъ три часа въ саду, въ аллеѣ и по сырымъ дорожкамъ луга. Наконецъ, можно было отправиться въ Килькуль. Я знала, что м-ръ Френчъ встаетъ рано, и была увѣрена, что застану его одного, если приду къ первому завтраку.

М-ръ Френчъ искренно удивился моему приходу, и удивленіе его возросло, когда онъ узналъ о цѣли его. Все, что я предполагала сказать ему, я передумала въ долгое утро и поэтому, придвигая себѣ стулъ и облокачиваясь на столъ, я прямо спросила: — Правда ли, что я нищая, что я всецѣло завишу отъ Мориса Бересфорда, и правда ли, что у него вынудили обѣщаніе жениться на мнѣ, угрожая иначе лишить его мать пенсіи?

Вопросы эти чрезвычайно озадачили моего опекуна. — Кто сказалъ вамъ это? спросилъ онъ, сильно краснѣя и въ большомъ смущеніи.

— Миссъ Флукеръ, вчера вечеромъ, въ присутствіи обѣихъ миссъ Керри.

— О, несчастье! воскликнулъ онъ сердито, отталкивая отъ себя яйцо, точно пришедшаго не во-время просителя.

— Такъ это правда, м-ръ Френчъ, допытывала я, прямо смотря ему въ лицо. — Вы, какъ лицо духовное, конечно, не станете обманывать меня.

— Да, до нѣкоторой степени — правда, проговорилъ онъ нерѣшительно. — Вашъ дѣдушка придумалъ это и устроилъ. Но теперь Морисъ Бересфордъ не противъ этого брака. Онъ вполнѣ примирился съ этою мыслью и находитъ, что нельзя придумать ничего лучше. Я могу показать вамъ его письма. Онъ относится къ вамъ вполнѣ дружески, продолжалъ онъ теперь свободно. — Успокойтесь, Нора; вы еще очень молоды, чтобы думать о замужествѣ съ Морисомъ Бересфордъ. Все въ свое время! Все въ свое время!

— А вы дѣйствительно полагаете, что я выйду за него замужъ? спросила я, вскакивая и покраснѣвъ отъ волненія. — Вы обращаетесь со мною, какъ съ глупымъ ребенкомъ, м-ръ Френчъ! Отъ меня слишкомъ долго скрывали мое положеніе! Я бѣдна, или, какъ говоритъ миссъ Флукеръ, я нищая, но, узнавъ все, нищая эта слишкомъ горда, чтобы выйти замужъ за Мориса Бересфорда. Я лучше готова умереть!

— Говорить съ вами объ этомъ было очень нескромно, началъ онъ тѣмъ однообразнымъ тономъ, какимъ обыкновенно начиналъ свои проповѣди.

— Вовсе нѣтъ, перебила я его. — Я очень довольна, что наконецъ узнала это, хотя, конечно, должна согласиться, что сдѣлано это было не по добротѣ.

— А вы дѣйствительно думали, что Морисъ добровольно хотѣлъ жениться на васъ? проговорилъ онъ медленно, испытующе глядя на меня.

— Конечно, я такъ думала, отвѣтила я, — и часто удивлялась про себя его выбору.

— Подобные семейные договоры случаются очень часто, продолжалъ онъ, — и если вначалѣ обѣ стороны не совсѣмъ согласны, то вскорѣ онѣ примиряются, и все ведетъ къ счастливому исходу.

— Нашъ договоръ, какъ вы это называете, никогда не приведетъ къ счастливому исходу, и по той собственно простой причинѣ, что онъ никогда и не начнется. Я напишу Морису, сообщу ему о своемъ открытіи и скажу, что я лучше растерзаю себя на части, чѣмъ выйду за него замужъ.

— Я запрещаю вамъ дѣлать что-либо подобное, воскликнулъ м-ръ Френчъ, привставая.

— А я все-таки сдѣлаю, отвѣтила я настойчиво. Мнѣ семнадцать лѣтъ, и я знаю, какъ мнѣ слѣдуетъ поступать. Бабушка моя въ семнадцать лѣтъ была уже замужемъ. Я не ребенокъ, я уже взрослая, прибавила я съ удареніемъ.

— Да? А что же вы будете дѣлать потомъ, прибавилъ онъ съ ласковой ироніей.

— Я уйду изъ Галлова! отвѣтила я не задумываясь.

— Куда же вы пойдете? смѣю васъ спросить.

— Свѣтъ великъ, пойду искать счастья.

— Она сошла съ ума, пробормоталъ онъ, — въ ихъ семьѣ этого не бывало.

— Я еще не сумасшедшая, но сойду съ ума, если останусь дольше въ Галловѣ. Я отправлюсь къ родственникамъ моего отца и буду жить съ ними.

— Когда вамъ будетъ двадцать одинъ годъ, можете ѣхать тогда хоть въ Іерихонъ, проговорилъ мой опекунъ съ досадой. — Но до тѣхъ поръ вы состоите подъ моей опекой и будете жить у меня въ домѣ. Я обѣщалъ это вашему дѣдушкѣ и вашему родственнику и намѣренъ сдержать свое слово, закончилъ онъ съ такою твердостью, на которую я не считала его способнымъ и которая могла бы ему пригодиться въ его бракѣ.

— Вы хотите этимъ сказать, что удержите меня противъ воли? сказала я, сверкну въ глазами.

— Конечно! Такое дитя, какъ вы, не имѣетъ своей воли. Вы останетесь со мною, пока не возвратится Морисъ Бересфордъ и не сниметъ съ меня моей задачи. Я положительно запрещаю вамъ думать о нарушеніи вашего обѣщанія. Вы меня понимаете, Нора? Я имѣю въ виду вашу же пользу.

Такимъ образомъ своимъ приходомъ въ Кулькуль я добилась только того, что уронила себя въ глазахъ мистера Френча, считавшаго меня до сихъ поръ дикимъ, шаловливымъ, но невиннымъ ребенкомъ и увидѣвшаго теперь во мнѣ смѣлую, вспыльчивую и своенравную молодую дѣвушку. Мое посѣщеніе пасторскаго дома миссъ Флукеръ обозвала «неслыханной дерзостью» и тутъ же прибавила, что она всего ожидаетъ отъ дѣвушки «лишенной чувства стыда, правдивости и порядочности».

Послѣ разговора съ мистеромъ Френчемъ, я возвратилась домой усталая и обезсиленная. Я не ѣла ничего почти двадцать часовъ. Но обильный завтракъ, состоявшій изъ чернаго хлѣба и молока, принесенный мнѣ тайно Мэри, возстановилъ мои силы и пошатнувшуюся рѣшимость. Подкрѣпивъ себя такимъ образомъ, я отправилась въ пустую, залитую чернилами классную и, открывъ свое старое, краснаго дерева, громадное бюро, сѣла за письма. «Куй желѣзо, пока горячо», «рискъ благородное дѣло» — пословицы эти я помнила очень хорошо, разыскала листъ тонкой синей, заокеанской бумаги и, не теряя ни минуты, написала Морису бурное, чтобы не сказать, неистовое письмо. Я не заботилась о томъ, что въ волненіи обращалась очень произвольно съ грамматикой; мнѣ нужно было только пояснѣе выразить свою мысль. Я писала, что узнала, «какой торгъ дѣдушка заключилъ относительно меня, но я съ благодарностью отклоняю свое въ немъ участіе», — это была попытка на сарказмъ. По считая это недостаточно сильнымъ, я прибавила: «Что готова скорѣе прыгнуть въ прудъ, готова умереть два раза, чѣмъ выйти за него замужъ; что я жила до сихъ поръ его подаяніемъ, но теперь прошу его вычеркнуть этотъ расходъ изъ своего бюджета, потому что я намѣрена уйти изъ Галлова, и онъ можетъ быть увѣреннымъ, что въ своей жизни никогда не услышитъ болѣе объ Норѣ О’Нейль».

Заключеніе это показалось мнѣ особенно удачнымъ, и я помню, что съ удовольствіемъ прочла его нѣсколько разъ. Письмо это должно было не мало поразить Мориса, и я не прочь была превратиться въ одаренную разумомъ муху, чтобы имѣть возможность присутствовать при чтеніи моимъ молодымъ родственникомъ этого знаменательнаго посланія.

Второе письмо предназначалось теткѣ, которая недавно писала мнѣ вторично, сообщая, что домъ ея всегда къ моимъ услугамъ и что нѣсколько строкъ къ ихъ агенту въ Ливерпулѣ достаточны для того, чтобы онъ устроилъ мой отъѣздъ, когда я только пожелаю. Обстоятельство это было мнѣ чрезвычайно на руку въ моемъ настоящемъ положеніи. Поэтому я написала теткѣ, что съ благодарностью принимаю ея приглашеніе и что я рѣшила немедленно уѣхать изъ Галлова; причину же такого рѣшенія сообщу ей устно. Посланіе это было очень несвязное, но въ одномъ отношеніи оно было чрезвычайно ясно, именно: что я хочу жить у нихъ, называться ихъ фамиліей и считаться ихъ дочерью, и что я поступаю такъ вполнѣ самостоятельно.

Третье письмо — было короткимъ извѣщеніемъ пароходнаго агента, которому вмѣстѣ съ тѣмъ я посылала второе письмо тетки, что я намѣрена отправиться въ Индію въ послѣднихъ числахъ сентября. Я избрала это время, зная, что миссъ Флукеръ уѣдетъ съ мистеромъ Френчемъ на большой аукціонъ въ отдаленной части графства и пробудетъ въ отсутствіи два дня. Окончивъ всѣ письма, я почувствовала значительное облегченіе. Я закрыла свое старомодное бюро, смыла чернильныя пятна на пальцахъ, надѣла шляпу — я ничего не дѣлала на половину — и сама снесла письма въ деревню, гдѣ собственноручно сдала ихъ на почту. Затѣмъ я стала ожидать, что будетъ.

Каждое утро вскрывала я почтовую сумку съ затаеннымъ дыханіемъ. Наконецъ ожидаемое извѣстіе прибыло изъ Ливерпуля. Я тотчасъ узнала голубой конвертъ, спрятала письмо въ карманъ и вышла изъ комнаты, чтобы прочесть его безъ помѣхи. Письмо было краткое, точное и чрезвычайно дѣловое; въ немъ говорилось, что для меня взято мѣсто на пароходѣ «Корунна», отходящемъ изъ Ливерпуля въ Бомбей черезъ три недѣли, 29 сентября. Сердце мое забилось усиленно, когда я, сидя на своей излюбленной изгороди, читала это извѣстіе. Я начала готовиться къ отъѣзду. Я вытащила изъ копилки остатки «овечьихъ денегъ», которыхъ оказалось одиннадцать фунтовъ и десять шиллинговъ. Покойный дѣдушка дарилъ мнѣ каждый годъ ягненка, котораго я выкармливала и продавала; вотъ это и были мои сбереженія. Когда подходило уже время отъѣзда, я со слезами стала прощаться со всѣми моими любимыми уголками. Наканунѣ аукціона у меня было очень много дѣла. Я стала такая молчаливая въ послѣднее время, что меня совершенно предоставили самой себѣ, и я воспользовалась своей свободой. Я уложила свой скромный гардеробъ, немного собственноручно сшитаго бѣлья, пару любимыхъ книгъ, миньятюрный портретъ матери, старую амазонку и хлыстъ. Пожитки мои вѣсили немного. Затѣмъ я сердечно простилась съ Патси и Джонни, у которыхъ побывала на дому. Я сказала имъ, что ухожу изъ Галлова, но не могу сказать куда, однако напишу имъ скоро и пришлю подарки. Хотя мы никогда не были друзьями, но старый Джонни искренно разсердился на тѣхъ, кто выгонялъ изъ дому собственную внучку его господина, и успокоился только, когда я показала ему письмо тетки. На его молчаніе я могла положиться.

Услышавъ объ Индіи, онъ вдругъ повеселѣлъ и сказалъ: — мистеръ Морисъ служитъ тамъ! Вы ѣдете туда же и возвратитесь вмѣстѣ, и въ Галловѣ наступятъ прежнія времена.

На зарѣ слѣдующаго дня, миссъ Флукеръ уѣхала изъ Галлова въ пасторскомъ экипажѣ. Я встала рано и сошла внизъ, чтобы проводить ее. Кивнувъ въ мою сторону зонтикомъ, она и не подозрѣвала, что прощалась со мною надолго.

Едва экипажъ скрылся изъ вида, какъ я побѣжала наверхъ, надѣла новое шерстяное платье, дождевой плащъ и шляпу. Всѣ мои старыя вещи, платья, бѣлье, башмаки я разложила посреди комнаты на двѣ кучки, позвала обѣихъ Мэри и сказала, что уѣзжаю и хочу съ ними проститься. Тутъ начались слезы и жалобы. Я не отвѣчала на ихъ любопытные вопросы, раздѣлила имъ вещи и сказала вкратцѣ, что въ Галловѣ я чувствую себя несчастной, что ухожу отсюда по причинѣ извѣстной какъ мистеру Френчу, такъ и мистеру Бересфорду, и что причину эту, послѣ моего отъѣзда, онѣ узнаютъ сами въ пасторскомъ домѣ.

Наконецъ наступило время отправляться. Со слезами снесли онѣ мой легкій чемоданъ внизъ, гдѣ меня ожидалъ Данъ съ «ковчегомъ». Онъ былъ теперь садовникомъ въ пасторскомъ домѣ и кромѣ того исполнялъ тамъ разныя обязанности. Мнѣ пришлось довѣриться ему до нѣкоторой степени, и онъ согласился отвезти меня на станцію въ «ковчегѣ». Это было послѣднее знакомое лицо, видѣнное мною въ тотъ день. Впослѣдствіи я часто вспоминала объ немъ, какъ онъ, съ бичомъ въ одной рукѣ и шляпой въ другой, стоялъ на платформѣ Росморской станціи, между тѣмъ какъ я одна уѣзжала далеко искать счастья.

X.

Уѣзжая съ утреннимъ поѣздомъ въ Дублинъ, я сидѣла одна въ цѣломъ купэ перваго класса. Откинувшись удобно на мягкую спинку и смотря на мелькавшія сжатыя поля и однообразныя, плоскія, зеленыя пастбища, я старалась уяснить себѣ, что я, Нора О’Нейль, съ десятью фунтами въ карманѣ, оставила всѣхъ своихъ близкихъ и ѣду одна за четыре тысячи миль. Я вполнѣ самостоятельно распорядилась своей судьбою, къ счастью или несчастью — покажетъ мнѣ время. Когда я думала о длинномъ путешествіи и о прибытіи въ чужую страну, къ чужимъ людямъ, у меня сжималось сердце, а возвращаясь мысленно въ Галловъ, гдѣ каждое лицо, каждое деревцо, каждый клочекъ земли казались мнѣ теперь добрыми старыми друзьями, я смахнула нѣсколько крупныхъ слезъ и поглотила ихъ много. Тѣмъ не менѣе рѣшеніе мое не поколебалось. Ничто въ мірѣ не заставило бы меня возвратиться назадъ. По пріѣздѣ на Кингсбриджскій вокзалъ, я не медля сѣла въ экипажъ, кучеръ котораго издали дѣлалъ мнѣ знаки, и вскорѣ катилась по набережной съ чемоданомъ на верху кареты и съ коробкой отъ шляпы въ ногахъ. Я прямо отправилась на корабль, отходящій въ Ливерпуль. Дородная, веселая горничная очень удивилась моему раннему прибытію; но когда я объяснила ей, что въ Дублинѣ у меня нѣтъ ни друзей, ни знакомыхъ, и что я ѣду одна она стала очень вѣжливой и предупредительной. Когда же она убѣдилась изъ дальнѣйшаго разговора, что я не дѣвочка, но держу себя какъ молодая дама и считаю себя въ силахъ путешествовать одна, она посмотрѣла на меня съ нескрываемымъ удивленіемъ, но добродушно, и взяла меня подъ свое непосредственное покровительство. Она напоила меня чаемъ, позаботилась приготовить мнѣ удобную постель и, отказавшись даже вздремнуть послѣ обѣда, усѣлась съ вязаніемъ въ дамской каютѣ и занимала меня все время до появленія остальныхъ пассажировъ.

Она не оскорбилась тѣмъ, что на всѣ ея осторожные вопросы: откуда я, куда ѣду, я отвѣчала очень кратко и уклончиво. Напротивъ, она похвалила мою осторожность и сказала: — Отправляясь одна въ далекій свѣтъ, вы хорошо дѣлаете, что не откровенничаете. Держите все про себя, вотъ вамъ мой совѣтъ! Но я не могу понять только одного, какъ могли ваши друзья допустить, чтобы молодая дама съ вашей наружностью рисковала ѣхать одна. Моя наружность! Ахъ, мои друзья были о ней очень не высокаго мнѣнія! Какъ часто говорила мнѣ миссъ Флукеръ, что у меня въ лицѣ нѣтъ ни одной сносной черты и что я поразительно, ужасно некрасива.

На слѣдующее утро добрая горничная поручила меня знакомому извощику и строго наказала ему свезти меня прямо въ пароходное агентство Уоллерса въ Уотерстритѣ. Въ то время какъ мы выбирались изъ дока, я съ любопытствомъ смотрѣла вокругъ. Большія телѣжки съ шумомъ катились мимо по рельсамъ, много мущинъ, рабочихъ, и матросовъ поспѣшно сновали по всѣмъ направленіямъ; въ первый разъ мнѣ приходилось слышать такой оглушительный шумъ и видѣть такое постоянное движеніе. Я сомнѣвалась, вижу ли это во снѣ или на яву, и дѣйствительно ли я то юное созданіе, которое покинуло наканунѣ Галловъ. Выйдя изъ экипажа въ. Уотерстритѣ и направляясь въ контору Уоллерса, помѣщавшуюся во второмъ этажѣ большаго дома, я удивлялась своему хладнокровію. На лѣстницѣ мнѣ повстрѣчалось нѣсколько молодыхъ людей, поспѣшно промчавшихся мимо меня. Повидимому, тутъ время деньги.

Спустя нѣсколько минутъ, я попала въ боковую дверь и тихимъ, робкимъ голосомъ сообщила конторщику свою просьбу и меня тотчасъ ввели во внутреннее святилище, гдѣ самъ хозяинъ конторы, мистеръ Уоллерсъ, сидѣлъ за высокой конторкой съ перомъ за ухомъ.

— Пожалуйста садитесь, сказалъ онъ, указывая мнѣ рукою на кресло. — Миссъ Невиль, я не ошибаюсь?

Я поклонилась и сильно покраснѣла, услышавъ въ первый разъ свою новую фамилію.

— Я получилъ для васъ телеграмму отъ полковника Невиль, вашего дяди. Въ ней стоятъ: «Пріѣзжай на „Коруннѣ“ съ полковникомъ Кейтъ». Да вотъ и она, проговорилъ онъ, поискавъ въ кипѣ своихъ бумагъ и вынимая оттуда телеграмму. — «Корунна» отходитъ завтра ровно въ восемь часовъ вечера изъ Морспотскаго дока въ Биркенгедѣ. Вы будете готовы къ тому времени?

— Совершенно, благодарю васъ, отвѣчала я скромно.

— Получили вы вашъ багажъ? Всѣ вещи нужно отправить сегодня же на корабль, проговорилъ онъ дѣловымъ тономъ.

Я только-что собиралась отвѣтить, какъ дверь быстро открылась и, задыхаясь, въ комнату ворвался чрезвычайно полный, пожилой господинъ, съ такимъ добродушнымъ лицомъ, какого я еще никогда не видѣла. Одѣтъ онъ былъ въ темносинее платье, въ рукѣ держалъ черную кожанную сумочку, а пальто перекинулъ черезъ плечо.

— Вы пришли очень кстати, сказалъ м-ръ Уоллерсъ, вставая и сердечно здороваясь съ вошедшимъ. — Вотъ миссъ Невиль, которая поручена вашей опекѣ и которая только-что пріѣхала справиться о дорогѣ.

— Очень радъ видѣть васъ, миссъ Невиль, сказалъ полковникъ Кейтъ, взявъ мои обѣ руки и пожимая ихъ такъ, какъ ихъ не пожимали еще никогда. — Вашъ дядя и ваша тетя мои старинные друзья, и я отъ души радуюсь, что вы поручены мнѣ! Вы пріѣхали однѣ изъ Ирландіи? Гдѣ вашъ багажъ? И гдѣ вы остановились?

На три его вопроса я отвѣтила, что прибыла только-что, нигдѣ не останавливалась, и что мой багажъ, состоящій изъ чемоданчика и коробки со шляпой, находится внизу у извощика.

— Чемоданчикъ и коробка со шляпой, повторилъ онъ съ крайнимъ удивленіемъ, — вотъ это я называю благоразумной молодой дамой! Когда мистрисъ Кейтъ ѣздила со мною въ послѣдній разъ, у насъ было около ста центнеровъ багажа. Правда, что мы везли фортепьяно и всю стеклянную и фарфоровую посуду, прибавилъ онъ, какъ бы про себя.

Судя по всему, это былъ энергическій, дѣловой человѣкъ. Въ пять минутъ онъ узналъ все касающееся «Корунны», гдѣ она стоитъ, когда отходитъ и пр. и, запасшись билетами, мы ушли изъ конторы. Мы отправились въ роскошную гостиницу, гдѣ позавтракали въ двѣнадцать часовъ, а затѣмъ пошли осматривать Ливерпуль.

Вниманіе мое часто отвлекалось отъ моего новаго друга, который сообщалъ мнѣ свою семейную исторію за послѣднія двадцать пять лѣтъ. Онъ разсказывалъ о своей женѣ, дочери, о своемъ сынѣ, служащемъ въ гвардіи, о своихъ собственныхъ надеждахъ въ будущемъ, прерывая по временамъ свой разсказъ, чтобы показать мнѣ что-нибудь достойное вниманія. Какъ я сказала, мнѣ приходилось дѣлить свое вниманіе; я слушала полковника Кейта, но глаза мои постоянно останавливались на чемъ-нибудь для меня новомъ и поразительномъ. Жизнь и движеніе города произвели на меня сильное впечатлѣніе. Никто не оставался празднымъ; всѣ, казалось, спѣшили къ опредѣленной цѣли. Передъ нѣкоторыми окнами я останавливалась, положительно пораженная. Тутъ изумляли меня не дѣятельность и движеніе, но богатство и изящество разложенныхъ предметовъ. Полковникъ Кейтъ купилъ для меня нѣсколько книгъ, складной стулъ, шляпу съ широкими полями и жестянку Эвертоновскихъ пряниковъ. Осмотрѣвъ затѣмъ галлерею Св. Георгія и читальню, мы направились къ вашей гостиницѣ. Я была довольна, что могла наконецъ сѣсть и отдохнуть, но мой неутомимый спутникъ, едва только заказалъ обѣдъ и принесъ мнѣ журналы для чтенія, какъ отправился на пароходъ позаботиться о нашихъ каютахъ и нашемъ, или вѣрнѣе, своемъ багажѣ.

На другой день вечеромъ мы спокойно отплыли. Миновавъ маякъ, я почувствовала непріятное ощущеніе и поспѣшно отправилась въ свою каюту.

Должна сознаться, что первый мой опытъ морскаго путешествія привелъ меня въ отчаяніе! Четыре долгихъ дня сильной качки совершенно расшатали меня и физически, и нравственно. На пятый день я появилась на палубѣ совсѣмъ обезсиленная. Погода была теплая, море сравнительно спокойно и гладко. Голубое небо и живительный морской воздухъ укрѣпили мои упавшія силы. Я больше не просила выкинуть себя за бортъ, не желала уже умереть, чтобы разомъ покончить свои страданія. Кромѣ того я избавилась отъ горничной, молодой дѣвушки, находившей жестокое удовольствіе въ перечисленіи мнѣ кушаній завтрака и обѣда.

— Ветчина, миссъ, говорила она мнѣ ласково, между тѣмъ какъ даже мысль объ ѣдѣ была мнѣ противна, — ну, попробуйте немножко. Она такъ хорошо поджарена и такая жирная.

Во время обѣда повторялось то же, несмотря на мой рѣшительный отказъ скушать что-либо.

— А какая свинина, миссъ, вы поздоровѣете отъ одного запаху. Попробуйте кусочекъ, ну, прошу васъ, ради меня!

Четыре дня была я безпомощной жертвой въ рукахъ этой женщины. Наконецъ, я на палубѣ и избавилась отъ своей мучительницы. Теперь я могла увидѣть своихъ спутниковъ, но ихъ было немного; устало осматривая палубу, я насчитала едва двадцать человѣкъ. Полковникъ Кейтъ тотчасъ взялъ меня подъ свое покровительство. Онъ поставилъ мой стулъ въ защищенное отъ вѣтра мѣсто, покрылъ мои ноги своимъ теплымъ пледомъ, а затѣмъ принялъ мѣры развлечь меня. Онъ привелъ молодаго офицера и представилъ его мнѣ. Мистеръ Кемпбель былъ въ отпуску въ Англіи и теперь возвращался въ свой полкъ, Уэстшетлендскій, стоявшій въ Мулькапорѣ. Повидимому, офицеръ этотъ и полковникъ Кейтъ были старые знакомые и все время сплетничали объ индійскомъ обществѣ, при чемъ я слушала ихъ съ удивленіемъ и замѣшательствомъ. Я не поняла и половины изъ ихъ разговора, но все же вывела заключеніе, что Мулькапоръ очень веселое мѣсто и что спортъ и ухаживаніе составляютъ тамъ два главныхъ занятія. Въ сумерки стало очень свѣжо, и я подѣлилась пледомъ съ его собственникомъ и м-ромъ Кемпбелъ. Прочіе пассажиры присоединились къ намъ, и вскорѣ у насъ образовался очень веселый кружокъ. Нѣкоторые пѣли, другіе разсказывали анекдоты, всѣ смѣялись и шутили. Для меня это была жизнь совершенно новая! Недѣлю тому назадъ я сидѣла на заборѣ въ Галловѣ и прощалась съ нимъ. А теперь я сижу на палубѣ океанскаго парохода среди людей незнакомыхъ, но подъ отеческимъ надзоромъ полковника Кейта, и даже рѣшаюсь вставлять по временамъ и свое слово въ общій разговоръ. Съ мистеромъ Кемпбель я даже не стѣснялась, — онъ совершенно напоминалъ мнѣ Роди. Онъ говорилъ такъ же свободно и опредѣленно, какъ и тотъ, и былъ такъ же слишкомъ авторитетнымъ; но онъ былъ изящнѣе, болѣе джентльменъ, чѣмъ мой старый товарищъ. Высокій, очень гибкій, съ тонкими рѣзкими чертами лица и курчавыми волосами, которые, какъ я замѣтила потомъ, закрывали большую часть его лба. По звонку, взывавшему къ чаю, мы сошли въ каюту, и я сѣла между этими господами. Я очень проголодалась и, не ѣвши почти пять дней, приготовилась оказать полную честь всему, что стояло на столѣ. Морской воздухъ нагналъ на меня сонъ и, погулявъ немного по палубѣ послѣ чая, я скоро сошла внизъ. Море было совершенно спокойно, ночь тихая, но туманная. Когда не было волнъ, я вполнѣ была довольна; раздѣвшись быстро, я прыгнула въ свою чистенькую, бѣленькую постельку, и не пришло и пяти минутъ, какъ крѣпко уснула.

Отъ этого пріятнаго, безъ всякихъ видѣній сна я проснулась, благодаря сильному толчку, который чуть не выкинулъ меня изъ постели. Затѣмъ послѣдовалъ второй, еще болѣе сильный толчокъ, и я очутилась на срединѣ каюты. Я поднялась. Теперь я совсѣмъ проснулась. Шумъ, крикъ и бѣготня людей надъ мною доказывали, что произошло что-нибудь серьезное. Я осторожно открыла дверь, чтобы выглянуть, и столкнулась съ полковникомъ Кейтъ, который бѣжалъ безъ сюртука, съ всклоченными волосами, и задыхаясь кричалъ: — мы наскочили!.. На скалу! Набросьте что-нибудь на себя и выходите на палубу! Не теряйте ни секунды! Нѣтъ никакой опасности, прибавилъ онъ успокоительно, поворачиваясь и убѣгая съ такою быстротою, на какую я не считала его способнымъ.

Всѣ бѣгали. Пассажиры, точно обезумѣвъ, влетали въ залъ, нагруженные сюртуками, сумками, всѣмъ, что попадалось подъ руку. Я вошла обратно въ свою каюту, надѣла туфли и свѣтлоголубой, фланелевый капотъ и черезъ залъ побѣжала на палубу. Въ ту минуту, когда я поднялась на послѣднюю ступеньку, пароходъ нашъ, натолкнувшійся въ густомъ туманѣ на скалу у испанскаго берега, легъ совершенно на бокъ и насъ чуть не сбросило въ море. Полковникъ Кейтъ подхватилъ меня и оттащилъ въ какую-то будочку на лѣвой сторонѣ парохода; тутъ я присѣла, дрожа отъ холода и судорожно хватаясь за полковника, въ которомъ я видѣла единственное свое спасеніе. Сцена была неописуемая. Начало свѣтать, и сквозь туманъ я неясно различала громадныя, отвѣсныя скалы, поднимавшіяся надъ мною на сотни футовъ въ вышину. Это былъ испанскій берегъ, непривѣтливый и недоступный. «Корунна» лежала на боку совершенно во власти моря. Волны перекатывались съ носа на корму.

Пытались отвязать лодки. Одна изъ нихъ была разбита, другая перевернулась вмѣстѣ съ матросами, а третью угнало въ море. Единственное, что намъ еще оставалось, это спасательная лодка. Но вотъ съ нами заговорилъ капитанъ. Какъ измѣнился веселый, любезный морякъ! Не такимъ онъ былъ вчера! Черты его обострились, и когда онъ взялъ меня за руку, лицо его выражало ужасъ. — Это моя вина, миссъ Невиль, проговорилъ онъ, — но не бойтесь, я васъ спасу!

Съ большимъ трудомъ пошли мы за нимъ къ рубкѣ, гдѣ находилась спасательная лодка. Ее удалось снять, благодаря общимъ усиліямъ нѣсколькихъ матросовъ и почти всѣхъ пассажировъ, но въ ту минуту, какъ ее спустили, волна сильно ударила ее о пароходъ. Въ ней, какъ въ лодкѣ спасательной, находились полыя пространства; только поэтому она удержалась на водѣ. Мы приготовились сойти въ нее. Но тутъ на насъ налетѣла волна, измочила, а несчастную горничную сбила съ ногъ, причемъ она сильно поранила голову. Кромѣ горничной получили ушибы еще двое мущинъ. Затѣмъ насъ спустили въ лодку, наполовину залитую водою, и мы отчалили отъ угрожающей намъ опасностью «Корунны». Въ лодкѣ, видимо готовой затонуть каждую минуту, насъ было около тридцати человѣкъ, — шесть матросовъ, нѣсколько пассажировъ втораго класса, докторъ съ женою, мистеръ Кемпбелъ, помощникъ капитана, мы и еще нѣсколько человѣкъ, измокшіе и дрожащіе отъ холода.

По очереди мы всѣ выкачивали воду руками и мужскими шапками, но усилія наши были безполезны. Женщины и нѣсколько пассажировъ сидѣли на кормѣ, болѣе выдававшейся надъ водою, нежели носъ.

Одинъ изъ матросовъ, молодой человѣкъ съ энергическимъ лицомъ, поддерживалъ въ насъ бодрость, увѣряя, что ему приходилось бывать еще въ худшемъ положеніи и что мы находимся на главной пароходной линіи, поэтому нѣтъ сомнѣнія, что насъ скоро приметъ одинъ изъ проходящихъ пароходовъ, на которомъ мы и позавтракаемъ.

— Вотъ и солнышко! воскликнулъ онъ, когда оно наконецъ пробилось сквозь густой туманъ. Теперь все пойдетъ хорошо.

Болѣе часу держала я голову пароходной горничной у себя на колѣняхъ. Дѣвушка казалась совсѣмъ безъ сознанія и только по временамъ слабо стонала. Я перевязала ея ранушелковымъ носовымъ платкомъ мистера Кемпбель, но это все, что я могла для нея сдѣлать.

По счастью, въ бухтѣ было сравнительно спокойно. Намъ приходилось бороться только съ большими, набѣгавшими длинной полосой волнами. Несмотря на отчаянное вычерпываніе воды — каждый изъ насъ зналъ, что отстаиваетъ собственную жизнь — лодка постоянно наполнялась снова.

Туманъ разсѣялся немного, и вдругъ мы замѣтили большой, красивый пароходъ, шедшій прямо на насъ. Кто въ состояніи передать наше настроеніе въ эту минуту! Помощникъ капитана, мистеръ Гаррисъ, снялъ свой сюртукъ и, навѣсивъ его на весло, сталъ имъ размахивать. На радостяхъ мы даже закричали «ура!» То былъ отчаянный крикъ радости, начатый прежде всего громкимъ голосомъ полковника Кейта.

— Молодежь! кричите, ревите, сколько есть мочи! воскликнулъ онъ. И всѣ разомъ по моей командѣ. Разъ, два, три — «Урра^!»

Представьте себѣ людей, кричащихъ троекратное «ура!» на краю пропасти! Но это подѣйствовало. Насъ услышали, корабль пріостановился. Мы считали себя спасенными. Бѣдныя, несчастныя, обманутыя сердца! Мы смѣялись, говорили всѣ разомъ, пожимали другъ другу руки, нѣкоторые плакали, на всѣхъ подѣйствовала внезапная перемѣна чувствъ. Но спустя секунду, нами овладѣлъ смертельный ужасъ. Пароходъ тронулся, оставивъ насъ на мѣстѣ. Насъ сочли за испанскихъ рыбаковъ.

*  *  *

Наступило глубокое, ужасное молчаніе. Замолчалъ даже Джонсъ, молодой матросъ, веселость котораго поддерживала нашу бодрость; и лицо его стало сѣрымъ и блѣднымъ, какъ у мертвеца. Наконецъ и онъ увидѣлъ неминуемую смерть. Одинъ изъ пассажировъ втораго класса, большой, неуклюжій человѣкъ въ громадныхъ сапогахъ, привсталъ, съ ужасными проклятіями пробрался на нашъ конецъ, гдѣ и усѣлся, растолкавъ насъ. За нимъ послѣдовали два мальчика, почти обезумѣвшіе отъ страха; одинъ изъ нихъ уцѣпился за полковника Кейта, говорилъ безсвязно, дрожалъ и ворочалъ глазами. Видъ его наводилъ ужасъ. Другой, постарше катался по дну лодки, рвалъ зубами свое платье и неистовствовалъ. Люди эти внушали мнѣ такой же страхъ, какъ и безконечное, зеленое, жадное море, которое угрожало поглотить меня каждую минуту. Лодка закачалась, точно собираясь погрузиться. При каждомъ толчкѣ мы ждали, что насъ выброситъ за бортъ; наконецъ, лодка сильно наклонилась, и въ то же мгновеніе мы очутились въ водѣ. Счастье еще, что я выучилась плавать. Полковникъ Кейтъ и я быстро отплыли отъ лодки, чѣмъ отдалили отъ себя смерть, такъ какъ насъ не потянули за собою утопающіе.

Я испытывала невообразимый ужасъ! Мы видѣли, какъ одинъ за другимъ тонули наши спутники. У полковника Кейта былъ спасательный поясъ, мнѣ удалось захватить весло, и такимъ образомъ мы держались на водѣ. Мы видѣли, что лодка снова повернулась и что оставшіеся въ живыхъ — ихъ было немного! — снова взобрались въ нее, но мы не пытались присоединиться къ нимъ, предвидя, что лодка снова опрокинется. Мы держались на водѣ, то поднимаемые волною, то снова погружаясь въ бездну. Это продолжалось два безконечныхъ часа, два часа, которые показались мнѣ годами. Въ отчаяніи я пыталась молиться, но не могла припомнить ни одной связной молитвы. Я несказанно боялась смерти, боялась послѣдней борьбы. О, еслибы все уже кончилось! Если бы я уже умерла! Куда я попаду? Гдѣ буду я черезъ полчаса? Господи, помоги! было все, что я могла припомнить. Страшное сознаніе, что жизнь моя продлится только нѣсколько минутъ, вполнѣ овладѣло мною.

Полковникъ Кейтъ всецѣло занялся собою и, повидимому, находилъ облегченіе, высказывая громко свои мысли.

— Во всякомъ случаѣ у нея остается четыреста фунтовъ ежегодно и кромѣ того страховой капиталъ. Ей должны выдать двойную сумму, доносился до меня его голосъ. Мнѣ только пятьдесятъ одинъ годъ… плохо! Затѣмъ онъ закричалъ громко: Держитесь, миссъ Невиль; какъ ваше имя?

— Нора, проговорила я, стуча зубами.

— Держитесь, Нора! Не теряйте надежды. Гдѣ жизнь, тамъ и надежда!

Такими восклицаніями онъ подбодривалъ меня по временамъ, но наконецъ я перестала ему отвѣчать. Всѣ мои члены до того охолодѣли и онѣмѣли, что я уже потеряла надъ ними власть. Дольше я не могла уже держаться.

— Прощайте, полковникъ Кейтъ, проговорила я. Я иду ко дну, дольше держаться у меня нѣтъ силъ!

Я сказала, что лучше умереть, чѣмъ выйти замужъ за Moриса — и какъ скоро это осуществилось. — Прощайте, полковникъ Кейтъ, воскликнула я въ изнеможеніи. Въ это мгновеніе меня высоко подняла волна, и я замѣтила мачту корабля. Затѣмъ мы снова опустились внизъ, но когда слѣдующая волна опять приподняла насъ, мы уже оба увидѣли мачту и очень близко. Въ то же время туманъ порѣдѣлъ, и я ясно различала небольшой пароходъ, быстро приближавшійся.

— Кричите что есть мочи, воскликнулъ повелительно полковникъ.

И я закричала! Отчаяніе придало мнѣ силы — и меня услышали. Спустя минуту пароходъ остановился, и я увидѣла, какъ въ нашу сторону махали шляпой съ рубки.

О, счастливая, незабвенная минута, — я знала, что мы спасены! Однако, пока подъѣзжала лодка, время показалось намъ очень долгимъ. Полковникъ Кейтъ великодушно указалъ прежде всего матросамъ на утопающаго, который находился вблизи насъ и отчаянные крики котораго: «весло, дайте мнѣ весло» не мало увеличивали мои мученія. Его втащили въ лодку, за нимъ послѣдовали и мы, совсѣмъ обезсиленные. Что было дальше — я не помню. Я очнулась на «Пеликанѣ», лежа на кровати, покрытая теплыми одѣялами, и увидѣла надъ собою испуганное лицо полковника Кейта. Бѣдный полковникъ! Я думаю, что онъ считалъ меня мертвой, но скоро успокоился, что я замѣтила по внезапной перемѣнѣ выраженія его лица. Онъ заставилъ меня выпить громадное количество грога, но я до того прозябла и до того была истощена, что по счастью напитокъ этотъ не подѣйствовалъ на меня опьяняюще. Я узнала, что кромѣ насъ спасено еще одиннадцать пассажировъ, которые всѣ находились на пароходѣ, отправлявшемся въ Гибралтаръ съ грузомъ угля. Какъ сердечно поздравляли мы другъ друга, когда, одѣтая въ свой, высушенный въ машинномъ отдѣленіи капотъ и въ накинутомъ одѣялѣ, дополнявшемъ мой костюмъ, я присоединилась на слѣдующій день къ остальнымъ моимъ товарищамъ по несчастью! Женщины цѣловали и обнимали меня, мущины чуть не вывихнули мнѣ рукъ, пожимая ихъ. Я также была рада увидѣть всѣхъ и сердечно отвѣчала на ихъ привѣтствія.

На суднѣ не было горничной; вообще на немъ не было ни одной женщины; но капитанъ и старшій рулевой предложили намъ свое платье, и я безъ всякаго стѣсненія выбрала теплый, синій сюртукъ на красной фланелевой подкладкѣ. Полковникъ Кейтъ былъ ужасно смѣшонъ въ платьѣ капитана. Панталоны доходили ему до половины икръ, а у синей куртки рукава были слишкомъ коротки; на ногахъ у него были громадныя войлочныя туфли, а шапка съ лентой «Пеликанъ» дополняла костюмъ. Въ этомъ нарядѣ онъ сошелъ на берегъ въ Гибралтарѣ съ цѣлью раздобыть платье, которое дало бы мнѣ возможность показаться публично. Незнакомыя добрыя души прислали мнѣ юбку, коричневое барежевое платье допотопнаго фасона, старый, широкій плащъ и по истинѣ античную шляпу. Въ этомъ нарядѣ, въ носкахъ и сапогахъ капитана, я совершила свой въѣздъ въ Гибралтаръ. Я ужасно испугалась, увидя случайно свою невозможную фигуру въ зеркальномъ стеклѣ. У меня не было ни шпилекъ, ни воротничка, и я вполнѣ походила на «безумную Маріанну», — бѣдную душевнобольную, приходившую въ Килькуль. Тѣмъ не менѣе насъ считали героями и героинями и очень дружески принимали «на скалѣ». Меня щедро надѣлили бѣльемъ и дали хорошенькое шерстяное платье, а также нѣсколько кисейныхъ платьевъ для Чермнаго моря. Полковникъ Кейтъ пополнилъ свой гардеробъ, а также досталъ для меня такія необходимыя вещи, какъ щетки, гребни, башмаки и чулки, шляпу и зонтикъ. Тутъ я написала Дебъ, извѣщая ее о своемъ приключеніи и о счастливомъ спасеніи, и обѣщала подробно написать изъ Индіи. Я увѣдомила ее также о своемъ смѣломъ бѣгствѣ и заклинала никому не сообщать о мѣстѣ моего пребыванія за исключеніемъ мистрисъ Вестъ. Полковникъ Кейтъ послалъ телеграмму моей теткѣ, я же съ своей стороны написала ей нѣсколько строкъ, разсчитывая, что письмо придетъ до моего пріѣзда. Почти цѣлую недѣлю провела я въ Гибралтарѣ въ обществѣ полковника Кейта и мистера Кемпбель. Мы осмотрѣли разныя достопримечательности, а затѣмъ на пароходѣ «Индостанъ» продолжали свой путь въ страну чудесъ Востока.

XI.

Вѣроятно въ вознагражденіе за все нами вынесенное, погода благопріятствовала намъ остальную часть пути. Не было ни бурь, ни тумановъ. «Индостанъ» былъ переполненъ; ѣхало около двухсотъ пассажировъ, изъ которыхъ большинство обладало очень общительнымъ характеромъ. Музыка, танцы и даже театральныя представленія наполняли вечера, и врядъ-ли болѣе веселое общество встрѣчалось когда-либо на кораблѣ. Мнѣ кажется, что многіе удивлялись моей цивилизованной наружности. Предполагаю, что они не ожидали встрѣтить меня въ приличномъ платьѣ, но въ томъ капотѣ и одѣялѣ, въ которомъ я была на «Пеликанѣ».

— Но по васъ вовсе не видно, что вы чуть не утонули! замѣтила очень красивая, миленькая дѣвушка, внимательно меня разсматривая. — Нужно сознаться, что вы очень легко отдѣлались! Еслибы я пробыла нѣсколько часовъ въ водѣ, держась за весло, я увѣрена, что волосы мои посѣдѣли бы отъ страха, какъ у той…. какъ она называется? — та, что посѣдѣла въ одну ночь.

— Вы очень меня забавляете, вы такъ еще зелены, такъ обратилась ко мнѣ м-съ Роперъ, красивая, нарядная дама — и къ тому же вы еще героиня, которой цѣлый экипажъ обязанъ своимъ спасеніемъ въ Бискайскомъ заливѣ.

Несмотря на мои усиленныя отрицанія этого факта, мнѣ не вѣрили.

— Ничего не поможетъ, что бы вы ни говорили; никто не повѣритъ вамъ, дорогая моя. Во всѣхъ газетахъ напечатано, что вы спасли жизнь полковнику Кейту, и будь я на вашемъ мѣстѣ, я бы поклялась, что спасла также и остальныхъ двѣнадцать пассажировъ! Нужно обращать все въ свою пользу и никогда не надо умалять своихъ заслугъ.

Вѣроятно изъ состраданія къ моей «зелености» дама эта постоянно давала мнѣ добрые совѣты.

— Конечно, вы выйдете замужъ, сказала она однажды, мило кивнувъ головкой. — Но помните мой совѣтъ и не выходите за офицера. Всѣ они очень милы, но бѣдны. Богатый чиновникъ изъ Бенгаліи или Бомбея, или участникъ какого-нибудь торговаго общества — вотъ подходящая для васъ партія. Послѣ же выхода за мужъ можете свободно кокетничать съ красными мундирами.

— М-съ Роперъ! воскликнула я въ ужасѣ, — какъ можете вы говорить что-нибудь подобное даже въ шутку! Но это не имѣетъ никакого значенія, потому что я не намѣрена выходить замужъ. Никогда!

— Но, милое дитя, зачѣмъ вы тогда туда ѣдете? спросила она, высоко поднявъ брови и съ выраженіемъ величайшаго недовѣрія

— Чтобы жить съ дядей и тетей.

— О! Но вашъ дядя и ваша тетя не долго будутъ пользоваться вашимъ пріятнымъ обществомъ! Вы можете передать имъ это отъ меня съ моимъ низкимъ поклономъ въ добавокъ. Вы безъ сомнѣнія знаете, что очень красивы?

— Я не знаю ничего подобнаго, отвѣтила я, краснѣя, — и я думаю, что вы хотите посмѣяться надо мною. Вы шутите!

— Послушайте, вамъ не къ чему прикидываться такой скромницей, сказала она, смотря на меня полувесело, полуукоризненно. — Меня трудно провести.

— Но, право, я говорю совершенно серьезно, мистрисъ Роперъ! Насколько я себя помню, мнѣ постоянно твердили, что я некрасива, а маленькой дѣвочкой я была положительно ужасна.

— Очень возможно, отвѣтила холодно моя собесѣдница, — но теперь, когда вы сдѣлались взрослой, вы стали необыкновенно хороши.

— Мнѣ всегда говорили, что я некрасива, повторяла я, крѣпко цѣпляясь за старыя преданія. — Я увѣрена, что вы смѣетесь надо мною.

— Кто говорилъ вамъ, что вы нехороши? спросила она, вставая и весело на меня взглядывая.

— Всѣ, отвѣтила я съ удареніемъ. Дѣдушка, Дебъ и десятки другихъ людей.

— А какъ давно это было?

— О, болѣе четырехъ или пяти лѣтъ тому назадъ.

— И никто не говорилъ вамъ ничего другаго? продолжала она допытывать.

— О, да, слуги и нищіе звали меня «маленькой барышней», но въ Ирландіи такое названіе въ обычаѣ, а послѣднимъ лѣтомъ Роди сказалъ, что я вышла лучше, чѣмъ онъ ожидалъ, и что не стану теперь поражать его своимъ безобразіемъ.

— Повидимому, другъ вашъ Роди умѣетъ говорить комплименты! Но мнѣ не вѣрится, чтобы вы дѣйствительно не знали о своей красотѣ. Она наклонилась, спокойно и критически посмотрѣла мнѣ въ лицо и сказала:

— Одни ваши глаза — это цѣлое состояніе, не говоря уже о вашемъ маленькомъ ротикѣ и прелестномъ носикѣ. Съ вами повторилась исторія о гадкомъ утенкѣ, дитя мое. Я вѣрю, что вы были отвратительнымъ утенкомъ, но теперь вы превратились въ великолѣпнаго молодаго лебедя. Ваши дядя и тетя, услыша меня, навѣрно бы сказали, что я васъ порчу! Но я нахожу, что красивая дѣвушка, не знающая о своей красотѣ — это восьмое чудо свѣта. Поднимите головку повыше, — вы будете красавицей Мулькапора.

Я сидѣла молча, механически разматывая послѣдній свертокъ шерсти, стараясь разобраться въ своихъ мысляхъ.

— Я — красивая дѣвушка, — открытіе это положительно пріятно, но правда ли это и не потѣшались ли надо мною отъ нечего дѣлать?

— Позвольте дать вамъ маленькій совѣтъ, продолжала м-съ Роперъ. — Не будьте такой рѣзкой и холодной съ мущинами, дорогая моя. Вы удаляете ихъ этимъ отъ себя; они боятся васъ, дѣйствительно боятся. Мистеръ Спорнеръ, которому вы очень нравитесь, подошелъ ко мнѣ сегодня съ вопросомъ: — Скажите, пожалуйста, на мѣстѣ ли еще мой носъ? Миссъ Невиль, чуть не отрѣзала его.

— Я не выношу мистера Спорнера, отвѣтила я энергически.

— Милая моя, милая! раздалось съ упрекомъ. — Мистеръ Спорнеръ судебный уполномоченный въ Арконумѣ и получаетъ пять тысячъ рупій въ мѣсяцъ.

— Я не знаю, что такое уполномоченный, и для меня безразлично, хотя бы онъ получалъ по милліону въ мѣсяцъ, отвѣтила я заносчиво.

— Все въ свое время! проговорила ласково мистрисъ Роперъ, качая головой, точно мандаринъ. — Въ слѣдующемъ году у васъ будетъ болѣе благоразумія. На слѣдующій годъ въ эту пору, вы также научитесь цѣнить и положеніе, и рупіи, какъ каждая дѣвушка въ Индіи.

Проснувшись въ одно утро, я увидѣла, что мы стоимъ у Мадраса. Всѣ озабоченно бѣгали, куда-то торопились, повсюду замѣчалось оживленіе. Вниманіе мое всецѣло поглощено было новой сценой; плоскій, опаснаго вида берегъ, множество плоскодонныхъ лодокъ, приспособленныхъ для болѣе удобнаго причаливанія, что очень трудно въ этомъ мѣстѣ, — все было для меня ново. Вскорѣ дошла и до меня очередь пережить очень непріятныя четверть часа въ одной изъ такихъ лодокъ. Неужели я уцѣлѣла въ Бискайскомъ заливѣ, чтобы погибнуть у берега Мадраса? былъ вопросъ, который я задавала себѣ, пока мы не достигли пристани, гдѣ я быстро выскочила, довольная, что снова попала на землю.

Полковникъ Кейтъ повезъ меня въ гостиницу въ Моунтъ Родѣ, взялъ тамъ комнаты и заказалъ обѣдъ, а затѣмъ мы позвали «гарри» — небольшой мѣстный экипажъ, и поѣхали на морской берегъ. Тутъ мы послушали военный оркестръ, развлекавшій Мадрасское общество исполненіемъ новѣйшихъ танцевъ, общество, пріѣхавшее въ изящныхъ экипажахъ, и одновременно наслаждавшееся музыкой и морскимъ воздухомъ. Красивыя, прекрасно одѣтыя дамы, съ военной выправкой мужчины, пожилые, прямо державшіеся, съ большими усами военные, прогуливались по-парно или по нѣскольку вмѣстѣ, поглядывая на нашъ запыленный «гарри», и я должна сознаться, что первое поверхностное знакомство съ англо-индійской жизнью произвело на меня сильное впечатлѣніе.

На слѣдующій день мы отправились въ Мулькапоръ. Проѣзжая необозримой, плоской равниной, я утомилась однообразіемъ видовъ и разочаровалась въ своихъ ожиданіяхъ. Деревенька съ глиняными мазанками, расположившаяся возлѣ форта, затѣмъ цѣлыя мили коричневыхъ, высохшихъ равнинъ, на которыхъ кое-гдѣ виднѣлись страннаго вида стада овецъ или козъ; затѣмъ снова деревенька, обширныя рисовыя поля, и изрѣдка болото — вотъ все, что я видѣла по пути.

Должно быть, представленія мои объ Индіи были единственными въ своемъ родѣ. Я воображала себѣ всѣхъ европейцевъ въ нанковыхъ платьяхъ и широкополыхъ соломенныхъ шляпахъ, какими я видѣла ихъ на старыхъ картинкахъ. Я думала, что единственный тутъ способъ сообщенія — это слоны съ палатками на спинѣ, и что повсюду прыгаютъ тигры. Но вотъ я проѣхала уже много миль и не видѣла не только большаго тигра, но даже тигренка, вообще не видѣла никакого дикаго животнаго, хотя напряженно вглядывалась въ тростниковыя заросли, мимо которыхъ мы проѣзжали. Чувствуя себя въ безопасности въ вагонѣ желѣзной дороги, я не прочь была посмотрѣть на тигровъ и леопардовъ.

У меня также составилось ложное мнѣніе, что острый «курри», выжимающій слезы изъ глазъ, составляетъ исключительную и главную пищу въ краѣ вмѣстѣ съ ананасами, апельсинами, бананами и плодами манго, растущими здѣсь, какъ мнѣ казалось, въ изобиліи и во всякое время года. Единственное, что не только оправдало, но даже превзошло мои ожиданія, — это москиты. Дѣятельность, кровожадность и назойливость ихъ безграничны. Ночь, проведенная нами въ Мадрасѣ, была отравлена ими. Ужасныя эти насѣкомыя пробрались подъ пологъ кровати и устроили цѣлый банкетъ на моемъ лицѣ и рукахъ. По счастью, москиты не ѣздятъ по желѣзной дорогѣ, и въ теченіе трехъ сутокъ нашего путешествія въ Мулькапоръ я была избавлена отъ моихъ мучителей. Путешествіе это нельзя назвать богатымъ приключеніями. Три раза въ день выходили мы на станціяхъ съ трудно произносимыми названіями, чтобы помыться и поѣсть. Мы спали въ поѣздѣ, неутомимо двигавшемся всю ночь, и просыпались въ шесть часовъ, покрытые пылью. Индійское утро великолѣпно; оно прохладно, и дышется въ эту пору легко. Кто бы могъ подумать, что оно можетъ превратиться въ такой невыносимо жаркій, палящій день? Я съ любопытствомъ разглядывала стада. Когда ихъ вели на пастбища, если такъ можно назвать красныя, сожженныя солнцемъ поля, съ трудомъ можно было разобрать, овцы ли это или козы. Мнѣ нравились деревенскія женщины, идущія толпою къ первобытнымъ колодцамъ, при чемъ онѣ граціозно несли кувшины на головахъ. Все было для меня ново, и я часами стояла у вагоннаго окна, между тѣмъ какъ полковникъ Кейтъ, старый, пресыщенный англо-индіецъ, спалъ и храпѣлъ.

Часъ за часомъ катились мы по плоской, почти лишенной деревьевъ мѣстности, и около семи часовъ вечера подъѣхали къ Мулькапорскому вокзалу — конечной цѣли нашего путешествія. Пассажировъ было немного, и къ намъ тотчасъ подошли пожилой, серьезный, съ просѣдью въ волосахъ господинъ и красивая, среднихъ лѣтъ дама, однимъ словомъ — дядя и тетя.

Въ нѣсколько минутъ мы прошли сквозь толпу туземцевъ, выгружавшихъ ежедневные запасы льду и рыбы. Насъ ожидало красивое ландо, запряженное двумя красивыми гнѣдыми лошадьми, и мы быстро поѣхали къ военной станціи. Я съ удовольствіемъ откинулась въ уголъ экипажа, между тѣмъ какъ тетя и полковникъ Кейтъ безпрерывно обмѣнивались вопросами и отвѣтами. Мы ѣхали узкими переулками, рынкомъ, затѣмъ широкими улицами, обсаженными по сторонамъ прекрасными, вѣтвистыми деревьями, потомъ площадью, на которой скрещивалось множество дорогъ, и гдѣ тетя указала мнѣ на церковь, часовню, кладбище и клубъ, очень похожіе на европейскія постройки того же названія.

Несмотря на усталость и одолѣвавшую меня дремоту, все видѣнное мною въ Мулькапорѣ поражало меня. Длинныя, отѣненныя улицы и зеленыя площади составляли пріятную противоположность съ засохшей, каменистой мѣстностью, по которой мы проѣхали. Наконецъ экипажъ завернулъ въ ворота, на которыхъ была прибита дощечка съ надписью «Военный судья полковникъ Невиль», и, проѣхавъ короткой аллеей, остановился у крыльца. На встрѣчу выбѣжали три лающія собаки и подвергли меня строгому изслѣдованію, пока я шла за тетей. Широкая веранда окружала домъ, и двери всѣхъ почти комнатъ выходили на нее. Мы вошли въ гостиную, высокую комнату на колоннахъ, затѣмъ въ столовую, гдѣ былъ прекрасно сервированъ овальный столъ, уставленный въ изобиліи цвѣтами. Двое мущинъ въ чалмахъ, повидимому, слуги, доканчивали при нашемъ входѣ украшать столъ. Слѣдующая комната, большая и высокая, предназначена была для меня. Небольшая кровать съ пологомъ для защиты отъ москитовъ занимала середину комнаты.

— Вотъ твоя комната, а вотъ это твоя «ая», Нора, сказала тетя, указывая мнѣ рукою на маленькую темную женщину въ бѣломъ кисейномъ платьѣ и съ продѣтымъ въ носъ кольцомъ, которая приблизилась и низко поклонилась.

— Друго, вотъ твоя госпожа.

Но госпожа этой Друго такъ устала и до того хотѣла спать, что спустя полчаса уже крѣпко спала на маленькой, бѣленькой кроваткѣ, въ которую ее уложила тетя, тщательно сдвинувъ пологъ. Засыпая, я думала, что наконецъ-то нашла себѣ спокойный пріютъ. Подкрѣпленная десяти-часовымъ сномъ, я проснулась на другое утро въ семь часовъ, одѣлась и вышла. Тетя уѣхала въ экипажѣ, а дядя верхомъ. Они строго приказали разбудить меня только передъ завтракомъ. Такимъ образомъ, выходя на широкую, тѣнистую веранду и осматривая въ первый разъ мою индійскую родину, я была одна, но не вполнѣ. На ступенькахъ сидѣла бѣлка и пересвистывалась со своимъ другомъ, который смотрѣлъ на меня съ вѣтки своими черненькими, блестящими глазками. Позади низкой, бѣлой стѣны, окружавшей наше владѣніе, шла дорога, за нею тянулась зеленая равнина, далѣе виднѣлась спрятанная среди деревьевъ деревня, а вдали, на горизонтѣ, обрисовывались холмы. Нашъ «бунгаловъ», — такъ называютъ одноэтажные индійскіе дома — былъ обширенъ и весь поросъ ползучими растеніями, блѣдно-розовые цвѣты которыхъ обвивали колонны веранды. Кругомъ дома шелъ обширный садъ съ высокими деревьями и красивыми кустарниками, покрытыми бѣлыми, пунцовыми и лиловыми цвѣтами, названіе которыхъ было мнѣ неизвѣстно. Усыпанная пескомъ аллея уставлена была по сторонамъ горшками розъ. Среди нихъ, я съ изумленіемъ увидѣла старыхъ галловскихъ друзей, темнокрасныхъ, палевыхъ, розовыхъ, растущихъ необыкновенно роскошно и склонившихъ головки подъ тяжестью утренней росы. Воздухъ отличался свѣжестью, вся природа пробудилась; различныя, неизвѣстныя мнѣ птички летали по вѣткамъ, множество насѣкомыхъ жужжали вокругъ. Большое веселое общество проѣхала верхами близъ воротъ и раскланялись со мною, принявъ меня, вѣроятно, за тетю. Два сонныхъ вола медленно пили у колодца подъ надзоромъ странно одѣтаго мальчика, который безъ всякаго повода громко и сердито покрикивалъ на нихъ. Красивый таксъ зѣвалъ на солнцѣ, а надоѣдливый, грязный, но веселый пудель, въ ожиданіи подачки, бѣгалъ за двумя темнокожими слугами, уставлявшими на столѣ чай, поджаренный хлѣбъ и фрукты.

Я скоро привыкла къ новой жизни и заняла въ домѣ мѣсто дочери. Трудно было пожелать лучшаго для себя пристанища. Лицо тети внушало мнѣ полное довѣріе, я подробно описала ей свою жизнь въ Галловѣ, и вскорѣ она узнала всѣ мои секреты, которыхъ, впрочемъ, было немного, узнала также и объ условіи, заключенномъ дѣдушкой. Мой разсказъ она неоднократно прерывала то восклицаніями удивленія, то смѣхомъ, то выраженіемъ негодованія.

— Безъ сомнѣнія, онъ помѣшался! воскликнула она, — или впалъ въ старческую слабость! Слышалъ ли кто что-нибудь болѣе нелѣпое! Обручить торжественно ребенка въ четырнадцать лѣтъ передъ адвокатомъ и священникомъ! И она такъ сердечно расхохоталась, представляя себѣ эту сцену, что по лицу ея потекли слезы. — Обрученіе это — одна мертвая буква, съ моего согласія ты никогда не услышишь объ этомъ, а тѣмъ болѣе о своемъ родственникѣ.

Съ своей стороны я узнала мрачную главу въ жизни тети. Она выдвинула мнѣ завѣтный ящикъ, въ которомъ хранились изношенные башмаки и нѣсколько поломанныхъ игрушекъ.

— Ты послана для утѣшенія нашей старости, Нора, сказала тетя, пряча эти вещи съ глазами полными слезъ. — Кто можетъ быть мнѣ ближе и кого я могу больше любить, какъ не дитя моего единственнаго брата.

Тетя была поразительно красивая женщина, лѣтъ пятидесяти, съ тонкими чертами лица, очень темными глазами и высокой изящной фигурой. Благодаря своему веселому характеру и отзывчивому сердцу, она пользовалась общею любовью въ Мулькапорѣ, хотя рѣдко бывала въ обществѣ. Ея сферой былъ домъ; она занималась садомъ, птичьимъ дворомъ и собаками. Она сочувствовала всякой нуждѣ, и кошелекъ ея всегда былъ открытъ для неимущихъ и несчастныхъ. Заболѣвалъ ли кто, за нимъ ухаживала мистрисъ Невиль; приключалось ли кому горе, того утѣшала мистрисъ Невиль.

Дядя Джимъ во многихъ отношеніяхъ былъ совершенной противоположностью своей жены. Онъ чувствовалъ себя счастливымъ не дома, но въ тростниковыхъ заросляхъ, на излюбленныхъ мѣстахъ охоты. Это былъ настоящій спортсменъ и превосходный стрѣлокъ. Я часто увѣряла его, что веранда походитъ на магазинъ скорняка. Повсюду были прибиты медвѣжьи и тигровыя шкуры, надъ всякой дверью красовалась голова бизона, самбура и всякихъ другихъ индійскихъ животныхъ. Но собственный его кабинетъ дѣйствительно заслуживалъ вниманія: тутъ были наложены ружья всякой конструкціи, сумки, патронташи. Письменный его столъ былъ заваленъ пулями, дробью, пистонами, бутылочками съ масломъ для смазки ружей. Полъ покрывали звѣриныя шкуры, стѣны украшались головами, а на видномъ мѣстѣ, въ два ряда, стояли тигровые черепа со страшно оскаленными зубами и два обезьяньихъ скелета, которыхъ я долго считала земными останками двухъ индійскихъ дѣтей! Дядя Джимъ былъ коренастый, мускулистый человѣкъ, съ довольно строгимъ выраженіемъ лица, какъ и подобаетъ его судейскому достоинству. Но выраженіе это придавали исключительно густые, сѣдые усы и орлиный носъ; въ дѣйствительности же это былъ самый снисходительный изъ всѣхъ повелителей, мужей и дядей, и позволялъ своей «дерзкой племянницѣ», какъ онъ звалъ меня, переворачивать его шкуры и скелеты и рыться во всѣхъ его достопримѣчательностяхъ, между тѣмъ какъ онъ наполнялъ патроны или разсказывалъ мнѣ иногда очень интересныя исторіи изъ своей судебной дѣятельности. Вотъ напримѣръ: заболѣваетъ индійская дѣвушка; вмѣсто доктора зовутъ опытную старую женщину, которая говоритъ, что только одно средство можетъ спасти больную. Нужно собрать всѣ украшенія ея друзей — чѣмъ дороже, тѣмъ лучше — и положить ихъ въ посуду съ водою. Послѣ двухъ часовъ, нужно слить воду и дать ее выпить больной. Все сдѣлали такъ, какъ совѣтовала женщина, но когда слили воду — украшеній не оказалось, а вмѣстѣ съ ними исчезла и знахарка!

Вскорѣ я усвоила всѣ индійскіе обычаи и привыкла къ однообразному голосу Друго, докладывавшей ежедневно: — Половина пятаго, мисси, чай готовъ. Вскорѣ я стала также галопировать рядомъ съ дядей Джимомъ. Я ѣздила въ старомъ арабскомъ конѣ; это было прекрасное, хорошо сохранившееся чистокровное животное, ходившее превосходно, несмотря на свои годы. Когда мы уѣзжали, тетя въ свою очередь ѣздила или въ лавки, или около военной станціи, смотря по тому, что болѣе подходило ея лѣнивымъ, жирнымъ пони «Бранди» и «Соди». Возвращаясь, мы заставали ее всегда возлѣ цвѣтовъ или кормящей своихъ бенгальскихъ куръ и бойцовыхъ пѣтуховъ. Въ восемь часовъ утра мы садились подъ большимъ деревомъ за «чота-хазри». Это родъ ранняго завтрака, состоящій изъ чая, хлѣба, пирожныхъ и фруктовъ, и до нѣкоторой степени завтрака публичнаго. Каждый изъ проходящихъ друзей принимаетъ въ немъ участіе, сообщая тутъ же всѣ новѣйшія «сплетни». Въ десять часовъ завтракали, отъ двѣнадцати до двухъ принимали гостей, въ два часа подавался лёнчъ или какъ называютъ въ Индіи «тиффинъ». Послѣ тиффива тетушка позволяла себѣ заснуть, а я усаживалась въ удобное кресло и погружалась въ чтеніе романа, пока не звали пить чай въ пять часовъ. Послѣ того мы ѣхали или слушать военную музыку, или на партію крокета. Въ восемь часовъ подавался обѣдъ, затѣмъ слѣдовала партія безика, немножко пѣнія, день заканчивался, и мы ложились спать.

XII.

Многіе изъ друзей тети уѣхали изъ Мулькапора при первыхъ признакахъ жары. На равнинѣ остались только немногіе и тѣ жили далеко. Въ мартѣ, апрѣлѣ и мнѣ дѣйствительно очень жарко. Мы закрывались отъ воздуха и солнца плетеными изъ травы матами, которые постоянно смачивались водою, а «пунка», большіе, приводимые въ движеніе особымъ механизмомъ вѣера, дѣйствовали день и ночь. Только послѣ заката мы рѣшались выйти, чтобы подышать свѣжимъ воздухомъ, что не всегда удавалось. Все было горячее. Надѣвая платье, получалось такое ощущеніе, точно его хорошо прогрѣли у плиты. Само собою разумѣется, что вода становилась теплой и не знаю, что было бы съ нами безъ ежедневнаго привоза льда. Полковникъ Кейтъ жилъ въ маленькомъ бунгаловѣ, въ разстояніи полумили отъ насъ. Онъ обѣдалъ у насъ три или четыре раза въ недѣлю, пріѣзжая въ своемъ зеленомъ гарри, запряженномъ длинношеей, старой лошадью, по имени «Госакъ». Полковникъ заполнялъ собою все сидѣніе своего экипажа, и нельзя было не видѣть, что онъ необыкновенно объемистъ. Не знаю, однако, какъ это случилось, что впечатлѣніе это изглаживалось при ближайшемъ съ нимъ знакомствѣ; въ немъ видѣли только пріятнаго, добродушнаго, веселаго, любезнаго старика, и въ глазахъ своихъ друзей онъ вовсе не былъ толстякомъ. Розовое, честное его лицо покоилось на двойномъ подбородкѣ, блестящіе, голубые глаза сверкали неизсякаемымъ веселіемъ; онъ такъ сильно пожималъ руку, что всякій разъ послѣ того приходилось радоваться, что кости ваши цѣлы, а смѣхъ его буквально потрясалъ комнату. Его любили всѣ, хотя онъ былъ бѣденъ. Этотъ по наружности старый, широкоплечій человѣкъ обладалъ энергіей и неутомимостью юноши. Онъ на все смотрѣлъ съ хорошей стороны, все видѣлъ сквозь розовыя очки. Немногіе были бы довольны въ его положеніи. Конечно, онъ пользовался хорошимъ здоровьемъ и получалъ въ мѣсяцъ девять сотъ рупій, но изъ этихъ денегъ содержалъ въ Англіи больную жену, воспитывалъ, кормилъ и одѣвалъ трехъ сыновей и двухъ дочерей. Отославъ деньги домой, причемъ ему приходилось терять еще при размѣнѣ, на личныя нужды полковника Кейта оставалось немного рупій.

«Легкое сердце и легкій кошелекъ», говорилъ онъ обыкновенно. — Вотъ я растолстѣлъ, посѣдѣлъ и живу теперь на старости лѣтъ на двѣсти рупій въ томъ же гарнизонѣ, гдѣ молодымъ парнемъ у меня были три лошади, хорошіе экипажи, два охотничьихъ верблюда и толпа слугъ, и гдѣ я не стѣснялся средствами. О, доброе, старое время! когда за рупію давали восемьдесятъ гарнцевъ овса, квартира и столъ не стоили почти ничего, и когда Тедди Кейтъ былъ веселымъ молодымъ человѣкомъ! воскликнулъ онъ, подбоченился и осмотрѣлъ свою объемистую персону. — Куй желѣзо, пока горячо — плохіе дни поджидаютъ васъ! проповѣдывалъ онъ молодежи.

Нерѣдко онъ начиналъ смѣяться, смѣялся до слезъ, при чемъ друзья его всегда опасались, чтобы съ нимъ не сдѣлался ударъ. Онъ обладалъ неизсякаемымъ источникомъ остротъ, а въ дѣлахъ денежныхъ и сердечныхъ ему довѣряли многіе въ Мулькапорѣ, такъ какъ его вѣрное сужденіе признавалось всѣми. Онъ былъ школьнымъ товарищемъ дяди; они вмѣстѣ поступили на службу, и онъ чувствовалъ себя привольнѣе у насъ, чѣмъ въ своемъ бѣдно обстановленномъ бунгаловѣ.

Въ двухъ ближайшихъ домахъ также жили наши сосѣди. Налѣво помѣщался маіоръ Тоуэрсъ съ женой и семействомъ, состоящимъ изъ семи маленькихъ крикливыхъ, невоспитанныхъ, оливковаго цвѣта отпрысковъ, мать которыхъ зачастую отсылала ихъ къ своимъ друзьямъ. Желая свободно погостить у кого-нибудь денекъ, она навязывала сосѣдямъ и Бойси, и Рози, и Тедди. Я не видѣла женщины болѣе лѣнивой, чѣмъ мистрисъ Тоуэрсъ. Она никогда не вставала ранѣе одиннадцати часовъ, не занималась хозяйствомъ, но предоставляла все своему человѣку. Онъ долженъ былъ заботиться о всемъ, даже о дѣтскихъ платьяхъ, которые поэтому были до невѣроятія пестры. Разъ въ мѣсяцъ онъ подавалъ маленькій счетъ своему господину, а тотъ начиналъ сердиться и ругаться, называя его воромъ и мошенникомъ. Названія эти Рамсавни принималъ съ низкими поклонами, но вознаграждалъ себя за нихъ звонкой монетой.

Маіоръ Тоуэрсъ въ послѣобѣденное время игралъ въ мячъ, вечера проводилъ за вистомъ и очень мало бывалъ дома. Но, дѣйствительно, домъ его не представлялъ ничего заманчиваго. Слуги были лѣнивы, грязны, не пріучены къ порядку; когда пришедшій посѣтитель охрипнетъ бывало, зовя ихъ, тогда только появится грязный слуга и подастъ разбитую тарелку для визитной карточки. Если «мисси принимала», то гостя вводили въ мрачную, со спертымъ воздухомъ комнату, съ пыльной мебелью, разбитыми бездѣлушками и завявшими цвѣтами. Паутина висѣла по всѣмъ угламъ, а грязь, раскиданныя игрушки и собаки встрѣчались на каждомъ шагу. Наконецъ появлялась хозяйка дома, высокая, красивая, флегматичная блондинка. Платье и прическа ея невольно наводили на мысль, что ее только-что стащили съ постели. Волосы ея были непричесаны, на ней не виднѣлось ни воротничка, ни колечка, ничего, что украшаетъ и дополняетъ женскій нарядъ. Но сама она была милая, чрезвычайно занимательная особа, такъ что въ разговорѣ съ нею забывалась ея невзрачная обстановка. Въ виду нашего близкаго сосѣдства, мы часто претерпѣвали набѣги молодаго поколѣнія Тоуэрсовъ. Къ моему великому неудовольствію, Бойси постоянно бывалъ у насъ, а мальчикъ этотъ былъ «enfant terrible» въ самомъ широкомъ значеніи слова. Тетя, а также дядя относились къ нему снисходительно, но мнѣ очень не нравились его посѣщенія.

По другую отъ насъ сторону жилъ полковникъ Фоксъ съ женою и двумя взрослыми дочерьми. Мистрисъ Фоксъ слыла прежде красавицей и сравнительно хорошо сохранилась. У нея были темные, проницательные глаза, тонкій, изогнутый носъ и, несмотря на свою отяжелѣвшую фигуру, ей пріятно было еще слышать похвалы своей красотѣ. Долгіе годы она жила въ обществѣ, и общество это лежало у ея ногъ. Когда стала проходить красота, она призвала на помощь деньги и старалась затмить своихъ соперницъ блестящими туалетами и роскошными пріемами. Мужъ ея жилъ своею жизнью и помогалъ женѣ тратить семейное состояніе, держа скаковыхъ лошадей. Появлявшіяся дѣти отсылались немедленно въ Англію и воспитывались тамъ въ возможно дешевыхъ пансіонахъ, между тѣмъ какъ отецъ съ матерью думали о своихъ удовольствіяхъ на далекомъ Востокѣ.

Однако маленькія дѣти выростали, и наконецъ пришлось взять домой двухъ некрасивыхъ, но очень уже зрѣлыхъ дочерей; а неуплаченные школьные счета превзошли даже накопившіеся долги въ Индіи. Нужно было поскорѣе забирать обѣихъ дѣвушекъ, которыхъ догоняли уже также двѣ вполнѣ взрослыхъ сестры. Уплатили часть не терпящихъ отлагательства долговъ, продали нѣсколько второстепенныхъ скакуновъ, и полковникъ Фоксъ и супруга начали новую жизнь въ качествѣ родителей многочисленной, теперь отчасти видимой семьи. Но «Мосси» и «Тосси» — Миллисента и Тереза — хотя здоровыя и сильныя дѣвушки, не отличались красотою матери. Онѣ хорошо танцовали, играли прекрасно въ лаунъ-теннисъ и были прозваны своими друзьями «веселыми дѣвушками». Но танцы, игра въ мячъ и пріятное обхожденіе не могли скрыть того факта, что онѣ неуклюжи и некрасивы. Тѣмъ не менѣе достойная удивленія ихъ мать выполняла свои обязанности самымъ добросовѣстнымъ образомъ.

Вначалѣ она стала приглашать къ себѣ каждаго холостаго полковника или маіора, прося ихъ приходить безъ особыхъ приглашеній на обѣдъ, тиффинъ и чота-хозри. Но такъ какъ на приглашенія эти не откликнулись съ той готовностью, какой она ожидала, то умная мать обратила свое вниманіе на капитановъ и зажиточныхъ молодыхъ офицеровъ. Мистрисъ Фоксъ принимала покровительственныя манеры и добродушное выраженіе, привлекавшія многихъ молодыхъ людей, особенно недавно пріѣхавшихъ съ родины. Она умѣла дружески разспрашивать о родителяхъ и сестрахъ, давала имъ совѣты, интересовалась ихъ здоровьемъ, ихъ надеждами въ будущемъ, ловко выпытывала объ ихъ состояніи. Однимъ словомъ, эти «милые молодые люди» такъ напоминали ей сына «такого красиваго мальчика», что она поневолѣ питала къ нимъ материнскія чувства и просила ихъ бывать какъ можно чаще и считать ея домъ своимъ. Иногда, какой-нибудь чувствительный юноша, слишкомъ скучавшій въ разлукѣ со своими, принималъ слова мистрисъ Фоксъ за чистую монету и повѣрялъ ей всѣ свои планы, денежныя обстоятельства и предположенія. Тогда, не возбуждая никакихъ подозрѣній, она оставляла его въ обществѣ своихъ добрыхъ, веселыхъ дѣвочекъ, предоставляя имъ очаровать своего пріемнаго брата. Послѣдствіемъ такихъ маневровъ не разъ бывали объясненія въ любви, но — «ахъ, какъ вѣроломны мущины» — молодые люди любили и тѣмъ не менѣе уѣзжали. И хотя ни одно средство не осталось неиспробованнымъ, хотя полковникъ Фоксъ пользовался первымъ подходящимъ случаемъ, чтобы спросить молодаго человѣка объ его «намѣреніяхъ», однако «безотлагательныя дѣла» или продолжительная «охота», однимъ словомъ, быстрое бѣгство прекращали неожиданно сердечныя увлеченія обѣихъ миссъ Фоксъ. И такія непріятныя сцены повторялись такъ часто, что мать начинала серьезно безпокоиться, удастся ли ей пристроить дочерей.

Семейство Фоксъ выѣзжало очень много, и поэтому у нихъ не оставалось времени для такихъ простыхъ людей, какъ мои тетя и дядя. Въ жаркое время года Фоксы были однако доступнѣе, такъ какъ въ городѣ оставались немногіе; когда же прибыли сундуки съ выписанными для меня изъ Англіи платьями, они даже стали интересоваться нами. Миссъ Фоксъ снизошли даже до того, что сняли выкройки, примѣряли мои шляпы и пересмотрѣли весь мой гардеробъ. Если я считала, что вещь мнѣ особенно идетъ, обѣ онѣ восклицали въ одинъ голосъ: — О, не носите этого! Не можете себѣ представить, какъ это васъ безобразитъ! Никогда не одѣвайте голубаго! Ваши цвѣта — это розовый и красный! А я, глупенькая, вѣрила имъ и слѣдовала ихъ совѣтамъ. Онѣ очень одобряли мою любовь къ домосѣдству и даже предложили тетѣ не вывозить меня еще этотъ годъ. Я такъ молода, говорили онѣ, что мнѣ навѣрно нѣтъ еще восемнадцати лѣтъ.

У полковника Фокса была еще дочь отъ перваго брака, жившая у дяди въ сѣверозападной провинціи. Ей приходилось оставаться тамъ до того времени, когда ей освободится мѣсто у отца, послѣ выхода замужъ одной изъ сестеръ.

— Смотрѣть за тремя дѣвушками сразу — очень тяжело, говорила мистрисъ Фоксъ, — и если Елленъ дѣйствительно такъ хороша, какъ говорятъ, то она выйдетъ замужъ и у дяди.

Велико было ея удовольствіе, когда получилось отъ дяди извѣстіе, что богатый молодой человѣкъ формально просилъ руки Елены. М-съ Фоксъ, на радостяхъ, послала даже телеграмму о своемъ согласіи, но получила ужасный отвѣтъ, что Елленъ отказала претенденту, за что дядя разсердился до того, что отказываетъ ей въ дальнѣйшемъ гостепріимствѣ, и что Елленъ по неволѣ должна возвратиться подъ отеческій кровъ.

Спустя десять дней дѣйствительно пріѣхала миссъ Фоксъ и, безъ сомнѣнія, была холодно принята своими огорченными родителями. Я сразу почувствовала къ ней влеченіе. Она походила не на своихъ сестеръ, а на свою покойную мать, школьную подругу моей тети. Небольшаго роста, худенькая, съ пріятнымъ, не совсѣмъ правильнымъ лицомъ, сѣрыми глазами и рѣзко очерченнымъ ртомъ, миссъ Фоксъ была очень миловидной особой, хотя характерный ея ротъ вредилъ немного ея красотѣ и нерѣдко вызывалъ замѣчаніе: «Какая энергическая дѣвушка». Миссъ Фоксъ была на три года старше меня, но разсуждала какъ пятидесятилѣтняя особа, и дядя называлъ ее «ужасно умной».

Мы скоро подружились, и ей позволили часто и подолгу бывать у насъ. Мнѣ кажется, что сестры и мачиха рады были избавиться отъ нея, потому что, несмотря на всѣ старанія удержать поклонниковъ, эти послѣдніе покидали свои законные алтари и воскуряли ѳиміамъ передъ пикантной и изящной новоприбывшей родственницей.

Первый мой дебютъ произошелъ на балу у резидента, и хотя бы не слѣдовало говорить это о себѣ, но я дебютировала съ большимъ успѣхомъ. Не прошло и десяти минутъ послѣ моего появленія въ залѣ, какъ карточка моя была вся исписана и если бы я захотѣла, то на каждый туръ имѣла бы по три танцора.

Разъ появившись въ обществѣ, я стала получать приглашенія вмѣстѣ съ дядей и тетей. Я бывала на балахъ, танцовальныхъ вечерахъ, обѣдахъ и пикникахъ и очень веселилась. Дядя ворчалъ немного на эти постоянные выѣзды, но про себя радовался моему успѣху, а также и тетя. Я дѣлала ей наколки и пришивала кружева и подносила дядѣ хорошенькія бутоньерки. Когда я вдѣвала ему цвѣточекъ передъ выѣздомъ, онъ мнѣ сказалъ однажды: — Мы и не подозрѣвали, какую беремъ на себя обузу, приглашая тебя въ домъ, избалованная ты мышка. Онъ постоянно говорилъ, что мнѣ слишкомъ много оказываютъ вниманія, что это вскружитъ мнѣ голову (что было вполнѣ справедливо) и что онъ не понимаетъ, какъ можно восторгаться такой мордочкой.

Но я думаю, что онъ и тетя были очень довольны, если ихъ маленькая Нора была окружена цѣлою толпою танцоровъ и если ее называли «прелестной миссъ Невиль» и «красавицей» Мулькапора. Да, отвратительная черепаха, гадкій утенокъ дѣйствительно превратился въ красиваго лебедя, какъ предсказала мистрисъ Роперъ.

Хотя у меня были поклонники, но сердце мое не было еще затронуто. Мнѣ было безразлично, кто бывалъ возлѣ меня, если только кавалеръ мой хорошо танцовалъ или игралъ въ теннисъ. Никто въ мірѣ не могъ заставить мой пульсъ забиться сильнѣе, и я уже стала спрашивать себя, обладаю ли я вообще такимъ органомъ, какъ сердце. Какъ только кто-либо изъ моихъ друзей переходилъ на личный разговоръ или становился сентиментальнымъ, меня одолѣвалъ неудержимый хохотъ. Извѣстно, что смѣхъ плохо дѣйствуетъ на нѣжные разговоры, поэтому кавалеры мои сразу прекращали свои чувствительныя изліянія. Дядя Джимъ называлъ меня разсчетливой, жестокосердой плутовкой, берегущей свою руку для восьмидесятилѣтняго генерала съ большимъ денежнымъ мѣшкомъ, за что и получалъ должное наказаніе. Я путала его сѣдѣющіе волосы, срывала съ него пенсне и отнимала сигары. Это приводило въ изумленіе и справедливое негодованіе нашего почтеннаго слугу, который, какъ магометанинъ, искренно презиралъ всѣхъ бѣлыхъ женщинъ, за исключеніемъ тети, и которому вовсе не нравилось, что съ его уважаемымъ «сагибомъ» обращались такъ непочтительно.

XIII.

Припоминая теперь спокойно и безстрастно нѣкоторыя выдающіяся событія моей жизни, я не понимаю, какъ могла я обручиться съ маіоромъ Персивалемъ, или, приводя его полный титулъ, съ достопочтеннымъ Гастингсомъ Персивалемъ, — маіоромъ. Правда, онъ увлекъ меня постепенно, но я не любила его, никогда не хотѣла выйти за него замужъ, и, несмотря на все, обрученіе наше стало «un fait accompli», какъ сказалъ бы самъ маіоръ, любившій уснащать свою рѣчь французскими фразами.

Цѣлый годъ я пользовалась славой красавицы въ Мулькапорѣ, и хотя имѣла много поклонниковъ, — была еще свободна. Многія дѣвушки, не отличавшіяся красотою, обручились въ это время или вышли замужъ, и новыя лица, прибывающія въ Мулькапоръ, выражали полнѣйшее изумленіе, слыша, что я уже цѣлый годъ живу въ англійскомъ поселеніи, и все еще зовусь миссъ Невиль. Не одна матрона, съ восторгомъ сообщавшая тетѣ объ обрученіи своей дочери, посматривала на меня многозначительно, улыбалась и не безъ ехидства спрашивала: «Когда же мы услышимъ о свадьбѣ въ Лонгфильдѣ (названіе нашего дома)?» Полагаю, что тетѣ не нравилась такая заботливость дамъ обо мнѣ, хотя она весело улыбалась и обращала все въ шутку.

— Дорогая тетенька, ты вѣдь не хочешь выдавать меня замужъ, говорила я послѣ того, обнимая тетю. — Что вы будете безъ меня дѣлать? Мистрисъ Кингъ пустила всѣ средства въ ходъ, чтобы пристроить свою Фанни; слава Богу, ей это удалось. Но ты еще не старалась отдѣлаться отъ меня, а еслибы ты даже и попыталась сдѣлать это, то это не привело бы ни къ чему. Я не уйду отъ васъ! говорила я съ убѣжденіемъ.

— Не знаю, что мы будемъ дѣлать безъ тебя, дитя, отвѣчала тетя, тщетно стараясь поправить сдвинутый мною чепчикъ, — но, конечно, мы не можемъ держать тебя вѣчно при себѣ. Въ одинъ прекрасный день явится твой избранникъ, и ты охотно уйдешь съ нимъ! Мы не можемъ стоять на твоей дорогѣ. Твое счастье — прежде всего.

— Но я вовсе не намѣрена выходить замужъ! Никогда, никогда, никогда! Выкинь эту мысль изъ головы! отвѣчала я рѣшительно, цѣловала ее въ обѣ щеки и приводила въ порядокъ ея головной уборъ.

— Хорошо, мышенокъ. Предоставимъ все времени, говорила она и снова принималась за работу.

И время сдѣлало свое дѣло. Спустя два мѣсяца, мы поѣхали къ устью Оотаки на «Холмы». Избѣгая жары и съ цѣлью подышать свѣжимъ воздухомъ на холмахъ, мы собрались большимъ обществомъ изъ Мулькапора. Полковникъ и мистрисъ Ст. Юбсъ, полковникъ, мистрисъ и миссъ Фоксъ, полковникъ Кейтъ и мистрисъ Гоуеръ были записаны въ числѣ знатныхъ гостей въ гостиницѣ Смита.

Мы наняли небольшой меблированный домикъ, а такъ какъ съ нами были наши слуги и пони Бранди и Соди, то мы скоро устроились совсѣмъ по-домашнему. Въ Оотаки было очень весело; тутъ безпрерывно устраивали пикники, партіи лаунъ-тенниса и пріемы, не говоря уже о балахъ. Охота входила такъ же въ число развлеченій. Мнѣ также хотѣлось проскакать верхомъ, но, не имѣя другой лошади, кромѣ жирнаго Бранди, я не могла и думать о моемъ любимомъ удовольствіи. Нашей гостьей была, Елленъ Фоксъ, и мы наперерывъ старались развлекать другъ друга. Большое общество собралось однажды въ губернаторскомъ паркѣ. Мы сидѣли на скамейкѣ, болтали съ Дики Кемпбелемъ и другимъ офицеромъ изъ его полка, и критиковали гуляющихъ по лужайкѣ.

— Вотъ миссъ Беньонъ, красавица Бомбея, воскликнула æ, — вонъ та дѣвушка въ красномъ платьѣ, которая говоритъ съ леди Эллертонъ.

— Такъ это миссъ Беньонъ, проговорилъ Дики, презрительно опуская углы губъ. — Не скажу, чтобы я находилъ ее красивой. Я согласенъ съ мистрисъ Гоуеръ, которая говоритъ, что миссъ Беньонъ напоминаетъ своей худобой голоднаго, бѣднаго кули.

— Мистрисъ Гоуеръ любитъ давать людямъ названія, отвѣтила я съ негодованіемъ.

— А я нахожу, что у миссъ Беньонъ очень красивая фигура, не правда ли, Елленъ?

Но, вмѣсто отвѣта, Елленъ воскликнула:

— Кто это? О, Нора! Посмотри на мистрисъ Юбсъ, какъ она выступаетъ!

Мистрисъ Юбсъ появилась со своимъ мужемъ и въ сопровожденіи коренастаго, широкоплечаго, важнаго вида, мужчины. Она величественно выступала, обращая вниманіе своимъ прекраснымъ нарядомъ изъ золотистаго и синяго атласа, соотвѣтствующей шляпой и зонтикомъ, вышедшими изъ мастерскихъ Парижа.

— Знаете ли, кто это съ нею? спросилъ Дики особеннымъ голосемъ.

— Нѣтъ, не знаю.

— Не знать его все равно, что не знать себя. Это никто иной, какъ досточтимый Гастингсъ Персиваль, дипломатъ въ настоящее время и будущій пэръ. Подумайте только!

— Ну, и къ чему мнѣ все это! отвѣтила я заносчиво.

— Это васъ не поражаетъ, не производитъ на васъ впечатлѣнія? Вы бы не хотѣли съ нимъ познакомиться?

— Положительно нѣтъ!

— Безразсудное созданіе! Вы не знаете, что говорите! Онъ холостъ, блестящая партія, предметъ страстныхъ домоганій всѣхъ маменекъ и дочекъ въ трехъ округахъ. Это большая рыба, увѣряю васъ, и слыветъ въ Индіи неотразимымъ. Все это вы уясните себѣ потомъ, прибавилъ онъ, желая вѣроятно успокоить меня.

— Я не вижу въ немъ ничего необыкновеннаго, отвѣтила я, разглядывая непочтительно предметъ нашего разговора. Онъ ходилъ по травѣ рядомъ съ мистрисъ Ст. Юбсъ, которая видимо гордилась такимъ кавалеромъ. Это былъ почти сорокапяти лѣтній, средняго роста, довольно ловкій мужчина съ глубоко посаженными, черными глазами, Не будучи собственно красивымъ, въ его манерѣ держать себя сквозило ясно: Это я! У него были черные волосы и такого же цвѣта бакенбарды; верхняя губа была гладко обрита, точно также и четыреугольный, синеватый подбородокъ. Одѣтъ онъ былъ превосходно, повидимому, самымъ лучшимъ портнымъ; шляпа и палка способствовали, казалось, самомнѣнію этого господина и возбуждали зависть. Видя его расхаживающимъ такимъ образомъ, при чемъ онъ разсматривалъ въ пенсне общество и по временамъ важно снималъ шляпу, я дополнила про себя мнѣніе о немъ Дики Кемпбеля, подумавъ, что я бы не хотѣла купить маіора Персиваля по его собственной оцѣнкѣ и продать по его дѣйствительной цѣнѣ. Замѣчу кстати, что это замѣчаніе я слышала, не помню отъ кого, о Дики Кемпбелѣ.

Спустя два или три дня, я сидѣла во время обѣда напротивъ великаго человѣка. Онъ былъ очень внимателенъ къ своей сосѣдкѣ, красивой замужней дамѣ, тѣмъ не менѣе часто поглядывалъ черезъ столъ въ мою сторону. Послѣ обѣда, м-съ Ст. Юбсъ подвела его ко мнѣ и представила, и кажется очень неохотно. Послѣ того она хотѣла увести его въ уголокъ, гдѣ стоялъ маленькій диванъ, очень подходящій для интимнаго разговора. Но это ей не удалось. Съ улыбкой, обнаружившей два ряда прекрасныхъ зубовъ, новый мой знакомый опустился возлѣ меня въ кресло и тихимъ, утомленнымъ голосомъ началъ разговоръ, какъ водится, о погодѣ. Безъ всякаго сомнѣнія, это былъ фатъ чистѣйшей воды. Вечерній его костюмъ изобличалъ тщательное обдумываніе; одинъ уже бантъ галстуха былъ совершенствомъ, и все, начиная блестящимъ солитеромъ до пряжекъ на башмакахъ, могло выдержать самую строгую критику.

Я тотчасъ увидѣла, что онъ очень цѣнитъ и себя, и свое будущее положеніе, и считаетъ вполнѣ естественнымъ быть баловнемъ общества. Я не высказала ему ни малѣйшей любезности, противорѣчила ему на каждомъ словѣ, смѣялась надъ его сентиментальными выраженіями и обошлась съ нимъ «de haut en bas», какъ выразился бы онъ. Моя смѣлость показалась ему новой, забавляла и раздражала его, и онъ удваивалъ свою любезность и сдѣлалъ нѣсколько очень острыхъ и тонкихъ замѣчаній объ обществѣ.

Съ холоднымъ презрѣніемъ м-съ Юбсъ слѣдила издали за нами. Когда кавалера моего попросили къ фортепьяно, она видимо обрадовалась прекращенію нашего разговора, оставила своего сосѣда и съ пріятной улыбкой подошла къ своему талантливому другу.

Маіоръ Персиваль игралъ превосходно. Прекрасная передача трудныхъ Шопэновскихъ вальсовъ показывала въ немъ настоящаго виртуоза. Считая въ порядкѣ вещей всеобщее одобреніе, онъ уже собирался встать, какъ меня нашли въ уголкѣ и стали упрашивать пропѣть. Я не стѣснялась пѣть въ обществѣ, но не любила себѣ аккомпанировать и потому съ радостью согласилась на предложеніе маіора Персиваля, который тотчасъ началъ брать аккорды моей первой пѣсни. Я пропѣла одну изъ мелодій Мура, и меня стали усиленно просить спѣть еще. Я выбрала «Посланіе», и маіоръ Персиваль аккомпанировалъ мнѣ съ такимъ совершенствомъ, точно онъ былъ самъ композиторомъ. Послѣ второй пѣсни я настойчиво пожелала возвратиться на свое мѣсто, куда, къ великому негодованію м-съ Ст. Юбсъ, за мной послѣдовалъ мой новый знакомый. Я чувствовала, что своимъ пѣніемъ произвела на него впечатлѣніе; онъ сказалъ, что съ такимъ голосомъ я могу смѣло поступить на сцену, что стану увлекать толпу, и много еще прекрасныхъ вещей. Нужно сознаться, что онъ какъ-то особенно обращался съ женщинами. Онъ давалъ понять, что для него существуетъ «только одно дорогое лицо въ мірѣ, на которое онъ именно и смотритъ» и что слушательница его, будь она даже стара и некрасива, составляетъ въ эту минуту для него все. Вначалѣ я была къ нему совершенно равнодушна и думаю, что это именно заставило его употребить всѣ старанія, чтобы расположить меня въ свою пользу. По мнѣнію опытныхъ матронъ, онъ оказывалъ мнѣ «небывалое вниманіе» и на каждомъ шагу доказывалъ свое уваженіе и расположеніе. Во время пикниковъ онъ обязательно бывалъ моимъ кавалеромъ, а извѣстно, насколько сближаетъ совмѣстное лазанье по горамъ и взбираніе по крутымъ тропинкамъ. Принимая все это во вниманіе, я чувствовала себя польщенной, а онъ увлеченнымъ, и мы превратились въ хорошихъ друзей. Молодыя дѣвушки всегда довольны довѣріемъ и дружбой людей старше себя, а въ этомъ случаѣ мнѣ выказывали, кромѣ того, и полнѣйшую преданность. Могла ли я знать, что я не первая пользуюсь его довѣріемъ, что его преданность вошла у него въ привычку съ женщинами и что не одна обманутая имъ дѣвушка узнала собственнымъ опытомъ, что оказываемое имъ вниманіе не имѣетъ ничего общаго съ его намѣреніями? Но какъ бы тамъ ни было, въ этомъ случаѣ онъ думалъ вполнѣ серьезно. Онъ очень осторожно намекнулъ объ этомъ тетѣ, которая его очень любила, сталъ расхваливать меня до небесъ, что также ей понравилось, и наконецъ доказалъ, насколько онъ цѣнитъ ея сокровище, испросивъ у нея разрѣшенія присвоить его себѣ. Тетя съ радостью согласилась на его предложеніе и обѣщала ему свое содѣйствіе. Дѣйствительно, вотъ партія вполнѣ достойная ея дѣвочки — прелестный человѣкъ, богатый, знатнаго рода и умный, а не какой-нибудь легкомысленный, бѣдный поручикъ! Ея Нора станетъ досточтимой мистрисъ Персиваль, а впослѣдствіи — о, блаженное сознаніе — будетъ виконтессой Редкастеръ! Счастливое, счастливое дитя! Отказаться отъ такого предложенія — это гнѣвить Провидѣніе! Было бы неестественно, еслибы тетя Невиль равнодушно смотрѣла, какъ дѣвушки моихъ лѣтъ выходили удачно замужъ, между тѣмъ какъ ея красивая Нора все еще разыгрывала роль дружки. Какъ ни горячо она любила меня и какъ ни тяжело будетъ наше разставаніе, она готова была уступить меня маіору Персивалю. Партія такая безукоризненная! Немыслимо, чтобы я оставалась на всегда въ ихъ домѣ и превратилась въ старую дѣву, какъ я это часто говорила. Мое дѣвичество было бы униженіемъ въ глазахъ цѣлаго общества и отразилось бы на всей семьѣ.

Вотъ какъ маіоръ Персиваль сдѣлалъ мнѣ предложеніе. Мы возвращались пѣшкомъ съ утренняго концерта по сосѣдству съ Оотаки. Тетя уѣхала, но дядя, я и еще нѣсколько человѣкъ предпочли идти. Я отстала немного, собирая въ сторонѣ отъ дороги папоротники, и меня догналъ «мой другъ», какъ я называла его про себя.

— Цѣлое утро я искалъ случая поговорить съ вами, началъ онъ. — Ваши военные поклонники составляли сплошную стѣну вокругъ васъ, а мнѣ нужно сказать вамъ нѣчто особенное.

— Военные поклонники! повторила я, возвращаясь на дорогу съ большимъ пучкомъ папоротника, вырваннаго съ корнемъ. — Я не знала, что у меня есть поклонники. Что же вамъ нужно сообщить мнѣ такого важнаго? спросила я съ улыбкой, ни мало не подозрѣвая, чтобы въ меня могъ влюбиться человѣкъ настолько старше меня, какъ маіоръ Персиваль. Я могла ему нравиться, точно такъ же, какъ и онъ мнѣ, и это все!

— Вчера я получилъ важныя письма, вызывающія меня по дѣламъ въ Англію, и уже во вторникъ долженъ быть на пристани.

Я начала какую-то подходящую, избитую фразу о нашемъ сожалѣніи, какъ онъ прервалъ меня. — И вы не можете догадаться, что я хотѣлъ сказать вамъ? спросилъ онъ съ удареніемъ.

Я удивленно смотрѣла на него.

— Нора, сказалъ онъ, — хотите быть моею женою?

XIV.

Я испугалась и вздрогнула, точно меня обдали холодной водою. Растерянная и не говоря ни слова, стояла я на дорогѣ, держа въ рукѣ папоротники. Такъ вотъ что онъ называлъ дружбой! Не ослышалась ли я?

— Вы станете моею женою, Нора, не правда ли? повторилъ онъ, охлажденный непритворнымъ изумленіемъ, отразившимся на моемъ предательскомъ лицѣ. — Навѣрно вы давно угадали мои чувства? Осчастливьте меня, скажите, что будете моею женою!

— Невозможно! отвѣтила я, сильно краснѣя.

— Почему невозможно? спросилъ онъ быстро.

— Я полагала, что вы только мой другъ!

— Другъ? Я сразу же влюбился въ васъ! Между такимъ мущиной, какъ я, и такою дѣвушкою, какъ вы, не можетъ быть дружбы; можетъ быть только любовь или ничего.

— Но вы называли себя моимъ другомъ, продолжала я настаивать.

— О, да! Дружба — начало любви, внѣшнее укрѣпленіе крѣпости. А теперь скажите мнѣ, Нора, скажите мнѣ, милая дѣвочка, достоинъ ли я васъ, любите ли вы меня?

— Нѣтъ, конечно, не люблю, отвѣтила я очень рѣшительно съ пылающими щеками.

— Но вы расположены ко мнѣ, продолжалъ онъ, ни мало не смущаясь. Ваша тетя сказала вчера, что я могу надѣяться. Я получилъ уже ея согласіе. Нора, я готовъ удовольствоваться вначалѣ только простымъ расположеніемъ съ вашей стороны.

— Да, вы мнѣ нравитесь… вы даже мнѣ очень нравитесь…. больше чѣмъ всѣ мущины, за исключеніемъ дяди, но…. я васъ не люблю.

— Если вы не любите никого, съ меня достаточно и этого. Вы увѣрены, что сердце ваше свободно? допытывалъ онъ спокойно.

— Вполнѣ увѣрена, отвѣтила я убѣжденно.

— Тогда вы выйдете за меня замужъ, и ваше расположеніе превратится въ любовь, продолжалъ онъ уговаривать меня.

— Но я вовсе не хочу выходить замужъ, отвѣтила я чуть не со слезами. По выраженію моего лица и моей позѣ никто бы не догадался, что къ ногамъ моимъ клали и сердце, и корону.

— Ахъ, молчите, вы, конечно, знаете, что это вздоръ! Понятно, что вы выйдете замужъ когда-нибудь. Быть можетъ, вы хотите обдумать мое предложеніе? Могу я прійти за отвѣтомъ завтра утромъ? проговорилъ маіоръ Персиваль съ такимъ рѣшительнымъ видомъ и такимъ голосомъ, который говорилъ яснѣе словъ, что это человѣкъ твердой воли и что его нелегко отклонить отъ принятаго рѣшенія.

— О, да! обрадовалась я предложенной отсрочкѣ.

— Вы можете посовѣтоваться съ тетей (о, благоразумный маіоръ Персиваль!), а завтра въ это время я приду за отвѣтомъ. Вы не повѣрите, какъ я буду мучиться и какъ стану считать минуты до того времени, когда узнаю свою судьбу. Могу я васъ проводить теперь до дому?

— О, нѣтъ, не нужно, отвѣтила я раздраженно. — Я вижу дядю, и я бросила съ досадой свои папоротники, — я пойду съ нимъ. Мнѣ нужно остаться одной и подумать. Вы такъ меня поразили.

Я сдержала слово и много думала. Я не спала всю ночь и обсуждала дѣло со всѣхъ сторонъ. Маіоръ Персиваль былъ старше меня, и я его не любила, но многіе браки бывали очень счастливы, несмотря на значительную разницу въ лѣтахъ. А затѣмъ я много разъ спрашивала себя: могу ли я вообще любить? Быть можетъ, при всей живости моего характера, въ сущности я была холодна и не способна на горячую преданность? Это была блестящая партія, и тетя такъ этого желала. Она долго и убѣдительно говорила мнѣ объ этомъ передъ сномъ, разбирала характеръ маіора Персиваля, поставила мнѣ на видъ его положеніе, ожидавшее меня счастье, и въ результатѣ оказывалось, что я должна бы сказать завтра «да».

— Подумай только, мое дитя, если съ нами случится что-нибудь, ты останешься на свѣтѣ одна, безъ родныхъ, безъ близкаго человѣка, который бы могъ защитить тебя и позаботиться о тебѣ.

Я подумала о Морисѣ и вспыхнула.

Наконецъ я рѣшилась согласиться и, когда на другой день, въ чудное апрѣльское утро, маіоръ Персиваль вошелъ въ нашу гостиную, всю пропитанную запахомъ жасмина, я прошептала «да». Но мнѣ нужно было еще высказаться.

— Мнѣ нужно поставить нѣкоторыя условія, маіоръ Персиваль, сказала я, когда онъ взялъ меня за руки и притянулъ къ себѣ.

— Заранѣе согласенъ на все до отдачи половины состоянія! воскликнулъ онъ весело.

— Первое, чтобы наше обрученіе оставалось тайной въ теченіе цѣлаго полу года для всѣхъ, кромѣ моихъ родныхъ, и это на тотъ случай, еслибы мы пожелали измѣнить наше рѣшеніе.

— Согласенъ; я все это время пробуду въ Англіи, отвѣтилъ онъ съ чувствомъ. — Но мое сердце не измѣнитъ своего рѣшенія.

— По прошествіи этого времени вы можете возвратиться и бывать у насъ въ Мулькапорѣ, и тогда мы объявимъ о нашей помолвкѣ, но свадьба наша будетъ не ранѣе года.

— Подчиняюсь и этому, хотя это очень жестоко.

— А третье… я чувствовала, что краснѣю и мнѣ стало страшно.

— Третье? Надѣюсь, оно будетъ легче предъидущихъ?

— Не считайте меня странной, не сердитесь на меня, но я до нервности боюсь… боюсь… (я сдѣлала надъ собою усиліе и проговорила, задыхаясь) — не могу даже подумать о томъ, чтобы меня поцѣловалъ мущина.

— А я — напротивъ, отвѣтилъ маіоръ Персиваль и смѣло обнялъ меня.

— Нѣтъ, нѣтъ, проговорила я, дрожа и краснѣя, — если я постоянно буду думать о томъ, что вы можете меня я буду бояться вашего прихода.

Отвѣтъ маіора Персиваля состоялъ въ томъ, что онъ взялъ меня за подбородокъ, повернулъ мое лицо къ себѣ, и я не успѣла даже опомниться, какъ ужасный поцѣлуй былъ совершившимся фактомъ. Я вздрогнула, вырвалась изъ его рукъ и, кинувшись на диванъ, спрятала лицо въ подушку и отъ стыда и оскорбленія разразилась рыданіями. Я плакала такъ долго и такъ неутѣшно, что мой женихъ и удивился, и смутился.

Онъ подошелъ ко мнѣ, гладилъ мои спутавшіеся локоны, называлъ меня нѣжными именами, просилъ прощенія, но я не поддавалась на всѣ его завѣренія въ любви, и онъ не зналъ, наконецъ, что дѣлать.

— Если я обѣщаю вамъ, что никогда не поцѣлую васъ безъ вашего разрѣшенія, Нора, успокоитесь вы тогда? спросилъ онъ, понизивъ голосъ. — Никогда не поцѣлую безъ вашего разрѣшенія.

— Поклянитесь, прошептала я, поднимая свое заплаканное лицо и отворачивая глаза.

— Даю вамъ честное слово, сказалъ онъ и пожалъ мнѣ руку. Длинная пауза. Наконецъ рыданія мои прекратились, и маіоръ Персиваль началъ: — Дитя, я согласенъ на все. Я знаю, что съ моей стороны неблагоразумно налагать на себя такія испытанія, но я готовъ на всѣ ваши условія. А теперь, Нора, мы обручены, и онъ торжествующе посмотрѣлъ на меня.

— Да, отвѣтила я съ сомнительной улыбкой.

— Вотъ ваше кольцо, продолжалъ онъ, вынимая маленькую бархатную коробочку. — Я захватилъ на всякій случай, сказалъ онъ, извиняясь, и вынувъ чудное кольцо изъ сафировъ и брильянтовъ, въ оправѣ рококо, надѣлъ мнѣ его на четвертый палецъ лѣвой руки.

— Но я бы еще не хотѣла носить его, мы не рѣшили еще ничего окончательно, — отложили на полгода, поторопилась я прибавить.

— О, вы дали слово; возврата быть не можетъ, вы принадлежите мнѣ, проговорилъ онъ самоувѣренно. — Вы еще не знаете, какъ я горжусь вами, Нора. Увидя васъ въ первый разъ, я уже почувствовалъ, что вы именно та дѣвушка, которую бы я хотѣлъ имѣть своею женою. У васъ такой аристократическій видъ; ваше прелестное личико можетъ быть украшеніемъ самаго высокаго титула. Вы держите себя такъ просто, а между тѣмъ моя маленькая Нора не лишена извѣстной гордости, которая очень пойдетъ мистрисъ Гастингсъ Персиваль, заключилъ онъ самодовольно.

Нѣсколько дней, остававшіеся до отъѣзда, маіоръ Персиваль провелъ почти исключительно у насъ. Мы вмѣстѣ гуляли, сидѣли въ саду и много разговаривали, но о поцѣлуѣ не было и помина. Женихъ мой, повидимому, очень меня любилъ, и я все болѣе начинала вѣрить въ возможность того, что мы будемъ счастливой парой. Мой будущій супругъ — какъ странно это звучитъ — былъ уменъ, вполнѣ джентльменъ, всѣми любимъ и видимо очень въ меня влюбленъ!

По природѣ я не была сентиментальна, и поэтому въ минуту разлуки нельзя было ожидать отъ меня ни трогательной сцены, ни конвульсивнаго рыданія. Мнѣ непріятно, очень даже непріятно, я удивлена и сконфужена тѣмъ, что разлука не огорчила меня сильнѣе. Я видѣла, какъ мой женихъ уѣзжалъ въ омнибусѣ «Мадрасскаго общества транспортированія», и безъ единой слезинки кивнула ему на прощанье. Это неприлично, неестественно, «у тебя каменное сердце», говорила я себѣ съ упрекомъ, возвращаясь медленно отъ воротъ къ дому.

Спустя нѣсколько дней я также покинула Оотаки, уѣхавъ съ очень милой молодой дамой. Во время длиннаго переѣзда въ тридцать четыре мили у меня было достаточно времени обдумать мое обрученіе. Когда мы мѣняли лошадей въ Куларѣ, я уже подробно и основательно взвѣсила свою жизнь въ послѣдніе три мѣсяца и пришла къ тому заключенію, что я настолько расположена къ маіору Персивалю, насколько это вообще въ моихъ силахъ, и что я дѣйствительно необыкновенно счастливая дѣвушка, какъ говоритъ всегда тетя.

Однако дядя ненавидѣлъ маіора Персиваля, но я считала это эгоистическимъ предубѣжденіемъ! Дядя сказалъ, что маіоръ Персиваль старикъ и фатъ и — вовсе не такой человѣкъ, котораго бы я выбралъ въ мужья моей Норѣ, прибавилъ онъ,

— Полагаю, что если она довольна — это самое главное, замѣтила тетя колко.

— Конечно, конечно; могу только сказать, что о вкусахъ не спорятъ, отвѣтилъ онъ и закрылся газетой.

Тетя сочла тяжелымъ испытаніемъ, что обрученіе должно оставаться тайной и что объ этомъ нельзя разблаговѣстить всѣмъ. Но я осталась непреклонной. Я заручилась согласіемъ маіора Персиваля и настояла на своемъ желаніи.

— Но почему ты такъ рѣшила? спросила тетя съ досадой.

— Потому что я хочу еще полгода пользоваться свободой, пока не стану общей достопримѣчательностью! Невѣста — это созданіе, которое, какъ всѣ полагаютъ, не должно интересоваться ничѣмъ и только въ состояніи писать нѣжныя письма и смотрѣть на луну.

Въ день нашего возвращенія насъ навѣстила м-съ Фоксъ, пріѣхавшая раньше насъ. Она положительно сгорала нетерпѣніемъ узнать новость, но не узнала ничего! Повидимому, помолвка не состоялась; мы не упомянули ни разу имени маіора Персиваля, а такъ какъ съ дороги видъ у меня былъ утомленный — она въ радости своей заключила, что со мною обошлись дурно. Она, почти не скрывая, высказывала свое соболѣзнованіе; говорила вообще о безнравственныхъ мущинахъ, завлекавшихъ дѣвушекъ и затѣмъ покидавшихъ ихъ. И при этомъ съ участіемъ смотрѣла на меня.

— Дорогая мистрисъ Невиль, сказала она, пожимая на прощанье руку тети и сочувственно глядя на нее, — я знаю, какъ это больно. Я могу говорить съ вами откровенно. Вы помните ту исторію съ нашей Мосси и ту безсовѣстность, съ какой маіоръ Уокеръ…

— Положительно я не понимаю васъ, мистрисъ Фоксъ; перебила ее тетя, выпрямляясь и краснѣя, — и по счастью могу завѣрить васъ, что не имѣется никакого повода для вашего соболѣзнованія.

— О, конечно, я понимаю; такія вещи слѣдуетъ скрывать, отвѣтила неподдающаяся убѣжденіямъ матрона, кивнула многозначительно головою и направилась къ двери. — Но я не могу не сочувствовать вамъ, хотя вы не хотите довѣриться такой старой сосѣдкѣ, какъ я, проговорила она еще въ дверяхъ и вышла поспѣшно, вѣроятно очень довольная, оставивъ тетю совершенно растерянной.

— Это уже слишкомъ! Я ей непремѣнно скажу, что ты обручена, Нора, воскликнула тетя и заходила въ волненіи по комнатѣ. — Я не могу выносить такихъ сожалѣній.

— Помни, тетя, о твоемъ обѣщаніи! Сказать ей это все равно, что помѣстить объявленіе въ «Мулькапорскомъ Вѣстникѣ». Я не обращаю на это вниманія, меня даже это забавляетъ.

— Забавляетъ, отвѣтила тетя, — я не вижу тутъ ничего забавнаго. Но вотъ пріѣхала мистрисъ Ст. Юбсъ. Ну, Нора, проговорила тетя рѣшительно, — этой-то я уже все разскажу. Она дружна съ маіоромъ Персивалемъ, должна все знать и узнаетъ. При этомъ тетя, желая придать болѣе значенія своимъ словамъ, энергически поправила чепчикъ.

Мнѣ нельзя было возражать. Мистрисъ Ст. Юбсъ вплыла въ комнату, какъ изящное видѣніе въ блѣдножелтомъ атласѣ съ пунцовымъ сюра. Она также пришла высказать свое соболѣзнованіе, ей также хотѣлось узнать всѣ новости «Холмовъ», такъ какъ она пріѣхала раньше насъ. Послѣ краткаго вступительнаго разговора о дорогѣ, жарѣ, пыли, знакомыхъ, оставшихся въ Оотаки и состоявшихся и несостоявшихся тамъ помолвкахъ, она кстати спросила и о маіорѣ Персивалѣ.

— Во всякомъ случаѣ онъ не покинулъ тамъ своего сердца. Это ужасный Донъ-Жуанъ, миссъ Невиль, могу васъ завѣрить. Онъ никогда не ухаживаетъ серьезно, вы навѣрно это знаете. Но онъ прелестенъ, неправда ли? — замѣтила она, нарочно обращаясь ко мнѣ.

Я не тотчасъ собралась съ отвѣтомъ.

— Это одинъ изъ тѣхъ веселыхъ кавалеровъ, которые тотчасъ послѣ объясненія велятъ сѣдлать лошадь. Ха, ха! Надѣюсь, что ваше сердечко не затронуто! продолжала она весело болтать.

Но вотъ заговорила тетя и, несмотря на всѣ мои подмигиванья, выложила все сразу. Минутное удивленіе съ выраженіемъ невѣжливаго сомнѣнія, — вотъ что послѣдовало вначалѣ за сообщеніемъ тети. Для нашей красивой гостьи вѣсть эта видимо была непріятна. Она покраснѣла, затѣмъ поблѣднѣла. Наконецъ, къ ней вернулась способность говорить, и она спросила съ нервнымъ смѣхомъ: — вы говорите серьезно, мистрисъ Невиль?

Тетя отвѣтила такимъ тономъ, что убѣдила бы человѣка самаго невѣрующаго.

— Дѣйствительно все кончено? сказала мистрисъ Ст. Юбсъ, оправившись совершенно. — Кончено, повторила она, пронизывающе смотря на меня.

— Да, кончено, завѣрила тетя скромно, но торжествующая.

— Это блестящая партія для вашей племянницы, проговорила мистрисъ Ст. Юбсъ такимъ тономъ, точно рѣчь шла о бракѣ принца съ рабыней. Вы должны теперь казаться себѣ чѣмъ-то особеннымъ, миссъ Нора, обратилась она ко мнѣ. — Позволите ли вы вашимъ прежнимъ знакомымъ прикоснуться къ краю вашего платья?

— Прежде всего объ этомъ никто не долженъ знать, отвѣтила я спокойно и сдержанно.

— Но зная, что вы такъ дружны съ маіоромъ Персиваль, перебила меня тетя, — я сочла необходимымъ посвятить васъ въ нашу тайну и убѣждена, что вы отъ души порадуетесь счастью Норы.

О, добрая, довѣрчивая тетя!

Мистрисъ Ст. Юбсъ положительно пронизывала тетю глазами во время этой непріятной для нея рѣчи. Если лицо нашей гостьи могло выражать чувства, то въ эту минуту на немъ нельзя было разглядѣть радости простымъ глазомъ. И говоря правду, она готова была вспыхнуть гнѣвомъ, и только чувство приличія и необыкновенное самообладаніе заставили ее сдержаться. Съ принужденной улыбкой она сказала мнѣ:

— Надѣюсь, что вы будете счастливы, но голосъ ея выражалъ полное въ этомъ сомнѣніе. — Будьте спокойны, ваша маленькая исторія останется при мнѣ, и она поднялась. Она подчеркнула слово «исторія», сопровождая эту шпильку особенно многозначительнымъ взглядомъ. — Полагаю, мы увидимъ васъ сегодня на музыкѣ, мистрисъ Невиль? добавила она, поцѣловала тетю почти съ дочерней сердечностью, дружески похлопала меня по плечу и съ честью вышла изъ труднаго положенія.

Мои воспоминанія о маіорѣ Персиваль не были связаны съ Мулькапоромъ, и зачастую я даже не вѣрила въ свою помолвку. Еженедѣльное письмо и нѣкоторыя замѣчанія тети только и напоминали мнѣ о ней. Онъ мнѣ нравился! Да, онъ дѣйствительно мнѣ нравился. Я гордилась быть избранницей такого умнаго и всѣми любимаго человѣка, но я ни мало не была въ него влюблена. Говорятъ, что отсутствіе увеличиваетъ любовь и тоску; на меня время и разстояніе не производили такого дѣйствія. Но я и не могла влюбиться, природа лишила меня этого дара, и это я постоянно повторяла себѣ. Любовь, о которой я читала въ романахъ, была для меня также мало понятна, какъ любой изъ мертвыхъ языковъ. Всѣ мои задатки нѣжности остались безъ развитія, благодаря вѣроятно той обстановкѣ, въ которой я провела дѣтство. У меня не было ни отца, ни матери, ни брата, ни сестры, и моя любовь, которую я такъ хотѣла выказать и дѣдушкѣ, и миссъ Флукеръ, часто и грубо отталкивалась. Вотъ я и выросла какимъ-то окаменѣвшимъ созданіемъ; но это было у меня не врожденнымъ, а я стала такою, потому что никто не заботился о томъ, люблю ли я его или нѣтъ. И такъ какъ мое чувство должно еще пробудиться, то пробуждалось оно очень медленно. Еслибы меня спросили серьезно, кого я люблю больше всѣхъ, то прежде всего я назвала бы тетю, и потомъ, быть можетъ, маіора Персиваль, но… я даже не совсѣмъ въ этомъ увѣрена.

XV.

Возвращаясь какъ-то утромъ изъ сада, я застала, что дядя и тетя серьезно разсуждали надъ какимъ-то письмомъ. Повидимому, они давно разговаривали, и великій совѣтъ собирался уже прекратить засѣданіе при моемъ входѣ.

— Кажется, что это уже рѣшено, проворчалъ дядя съ досадой, — лучше всего напиши, чтобы она пріѣзжала какъ можно скорѣе. Ванъ — мой старый другъ, и я не могу отказать въ гостепріимствѣ его женѣ, хотя она и легкомысленная бабенка, а онъ настоящій дуракъ. У насъ есть лишняя комната, и она можетъ занять ее.

— Кто пріѣдетъ? спросила я съ любопытствомъ, скинула свою садовую шляпу и придвинула стулъ.

— Молодая дама, жена полковника Ванъ, стараго нашего друга. Мы никогда ея не видали, но, насколько мнѣ извѣстно, она молода и хороша, отвѣтила тетя.

— Зачѣмъ она пріѣзжаетъ сюда? допытывала я, слѣдуя старой привычкѣ знать всѣ подробности.

— Потому что мужу ея нужно съѣздить по дѣламъ въ Англію, а онъ не хочетъ оставлять ее одну въ Люкновѣ. Везти же ее такъ далеко онъ не рѣшается, потому что она не особенно сильнаго здоровья.

Болѣе я ничего не могла узнать о нашей гостьѣ. Тетя и дядя сами знали только то, что она гораздо моложе своего мужа и что всѣ были удивлены, когда полковникъ Ванъ, старый холостякъ, женился вдругъ на дѣвушкѣ, моложе себя на двадцать пять лѣтъ.

Она пріѣхала и скоро сжилась съ нами. Она никому не мѣшала, никого не стѣсняла, напротивъ, была пріятнымъ прибавленіемъ въ домѣ. Она спорила съ дядей, помогала тетѣ въ саду, а мнѣ при уборкѣ комнатъ и умѣла устанавливать такъ цвѣты, картины и мебель, что получались совершенно неожиданные эффекты, что занимало насъ въ первые дни. Она скоро привыкла ко всѣмъ нашимъ семейнымъ шуткамъ, узнала имена всѣхъ слугъ и очень сдружилась съ собаками. Прошло немного времени, и у нея явилось много знакомыхъ. Ея милое обращеніе и хорошенькое личико служили лучшей рекомендаціей въ обществѣ. Въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ она была очень странной. Сдержанная до крайности въ обществѣ и при тетѣ, она, по ея собственному выраженію, «распоясывалась» только при мнѣ, говорила не очень изысканнымъ языкомъ, прибѣгала къ сильнымъ выраженіямъ, совершенно мнѣ неизвѣстнымъ, и въ тиши своей или моей комнаты шалила и проказничала и находила большое удовольствіе «шокировать» меня. Любимымъ ея мѣстомъ отдыха была моя комната, и она часто просиживала у меня. Благодаря сну тети послѣ завтрака, мы ежедневно безъ помѣхи могли болтать по цѣлому часу. Вытянувшись на моей кушеткѣ, мистрисъ Ванъ всегда начинала разговоръ сама и сообщала мнѣ свои взгляды на людей и на разныя вещи. Она не крылась отъ меня со своими дѣлами и требовала такой же откровенности и отъ меня.

— Маѣ нравится имя Нора Невиль, сказала она однажды, — оно красиво и звучно. Гдѣ ты выловила имя Норы? Это, безъ сомнѣнія, соотвѣтствуетъ мужскому имени Ной. Мнѣ кажется, я стану звать тебя Ноемъ. Можно?

И, не ожидая отвѣта, она продолжала:

— Разскажи мнѣ о твоей родинѣ, Ирландіи, и она улеглась поудобнѣе, приготовляясь къ длинному разсказу.

— Мнѣ нечего разсказывать, отвѣтила я кратко, не поднимая глазъ отъ работы, — въ семнадцать лѣтъ я пріѣхала въ Индію.

— И потерпѣла на дорогѣ крушеніе. Какъ это смѣшно!

— Не знаю, что въ этомъ спѣшнаго, отвѣтила я серьезно.

— А теперь скажи, есть у тебя въ Мулькапорѣ какой-нибудь спеціальный другъ, «cher ami»? спросила она заискивающе.

— Нѣтъ ни одного, отвѣтила я, не отступая отъ правды.

— Какъ? ни одного! Подумай хорошенько.

— Если я стану думать до самаго втораго пришествія, я не припомню ни одного изъ такихъ друзей, о которыхъ ты говоришь. Я ненавижу платоническую дружбу, отвѣтила я, подчеркивая и такъ сильно дернула шерстинку, что она оборвалась.

— Конечно, мнѣ извѣстно о твоей помолвкѣ. Мнѣ сообщили это какъ масонскую тайну. Но почему же не поразвлечься? Мыши танцуютъ, когда въ домѣ нѣтъ кошки! Небо! Что-за олицетвореніе возмущенной добродѣтели! Еслибы я не лежала такъ удобно, я подала бы тебѣ зеркало. Ты мнѣ ужасно нравишься. Но какъ же мнѣ не посмѣяться еще надъ тобою! О, смѣшное, допотопное созданіе! Но не нужно тебя портить. Съ такой милой, розовой дѣвченочкой нужно говорить только о приличныхъ вещахъ. Я покажу тебѣ свой альбомъ и представлю всѣхъ друзей. И, сказавъ это, она вынула изъ своей корзинки красивый альбомъ. — Брось свою работу, подойди ко мнѣ и обогати свои познанія.

— Вотъ Горасъ Фуллеръ, синій драгунъ, страшный волокита, проговорила она, поднимая глаза къ небу, — но тѣмъ не менѣе вѣрный поклонникъ. Вотъ Фортескью Броунъ, — ахъ милый мальчикъ; рядомъ — Алимеръ Бингъ, онъ уже умеръ, бѣдный юноша!

И такъ далѣе, и такъ далѣе, мы перебрали весь альбомъ. Надъ каждымъ портретомъ произносилось соотвѣтственное замѣчаніе, почти каждый изъ нихъ имѣлъ свою исторію. Наконецъ дошли до послѣдняго листа. Между нимъ и переплетомъ лежалъ конвертъ. Взявъ его, мистрисъ Ванъ сказала: — Вотъ онъ! Я не могла припомнить, куда я его засунула. А теперь, моя миленькая, неиспорченная подружка, собери свои силы. Теперь, продолжала она торжественно, — я представлю тебѣ гордость конной артиллеріи, красиваго, ахъ, слишкомъ красиваго молодаго человѣка. Онъ прекрасно ѣздитъ верхомъ, безукоризненно танцуетъ, впрочемъ, онъ все дѣлаетъ безукоризненно: и танцуетъ, и играетъ въ мячъ, и стрѣляетъ. Собственно говоря — это не дамскій кавалеръ, но при нѣкоторой дрессировкѣ, съ нимъ можно было бы справиться.

— А какъ зовется этотъ замѣчательный, слишкомъ красивый артиллеристъ? спросила я безъ особеннаго любопытства.

Она вынула фотографію изъ конверта, посмотрѣла на меня и торжественно передала мнѣ ее. — Зовется онъ: капитанъ Морисъ Бересфордъ! Но отчего ты краснѣешь? воскликнула она вдругъ, взглянувъ на мои вспыхнувшія щеки. — Неужели уже фотографія такъ дѣйствуетъ на тебя? Я знаю, что ты никогда его не видѣла, потому что онъ живетъ въ Бенгаліи уже пять лѣтъ. Такъ почему же ты краснѣешь?

— Я… я не краснѣю, пробормотала я. — Тебѣ это показалось.

— Во всякомъ случаѣ у тебя сильный приливъ крови. Отчего бы это? Ну, не красивъ ли онъ? Неудивительно, что онъ покорилъ половину всѣхъ дѣвичьихъ сердецъ въ Люкновѣ.

— Но кажется, ты сказала, что онъ не дамскій кавалеръ?

— Конечно, не дамскій, по крайней мѣрѣ не изъ такихъ, которые женятся. Господи! Какъ бы я хотѣла, чтобы батарея его была здѣсь! Одно время говорили о переводѣ ея. Я бы хотѣла, чтобы ты его видѣла, Нора; я знаю, что онъ понравится тебѣ.

Первое мое волненіе прошло и, нагибаясь за наперсткомъ мистрисъ Ванъ, я спросила спокойно: — Гдѣ же теперь этотъ капитанъ… Бересфордъ? если не ошибаюсь.

— О, передъ фронтомъ! Всегда впереди всѣхъ! Онъ совершилъ много великихъ дѣлъ и заслужилъ цѣлые возы лавровъ. Про него разсказываютъ удивительныя вещи, какъ онъ взобрался на крышу съ зажженной гранатой, чтобы кинуть ее въ непріятеля. Это великій подвигъ! Это рисковать жизнью, не такъ ли? Всякій разъ, что я слышу о такихъ отчаянно смѣлыхъ поступкахъ, я думаю про себя: «Дурачекъ ты, дурачекъ!» Изъ меня вышелъ бы плохой солдатъ; я убѣжала бы при первомъ выстрѣлѣ. Самосохраненіе — это первое побужденіе природы; что скажешь ты на это?

— Я не думаю, чтобы я убѣжала. Для бѣгства требуется много рѣшимости, которой у меня нѣтъ. Притомъ, болѣе одного разу никто не умираетъ.

— Ага! Ты, конечно, бы сражалась! Твоя дикая, ирландская кровь уже и теперь волнуется! Но только, Бога ради, не примѣняй своей храбрости ко мнѣ! Но, кажется, подъѣхалъ экипажъ. Я должна бѣжать и одѣться! и, присоединяя къ слову дѣло, она вскочила, быстро собрала работу, корзинку и альбомъ и выбѣжала изъ комнаты.

Не въ послѣдній разъ мнѣ приходилось слышать о Морисѣ! Мистрисъ Ванъ постоянно говорила объ немъ. Онъ часто бывалъ у нихъ въ Люкновѣ, и его мать состояла въ дальнемъ родствѣ съ полковникомъ Ванъ.

— Онъ очень любилъ старую даму, сказала мистрисъ Ванъ снова, во время нашей сіесты. — И когда она умерла въ прошломъ году, — былъ неутѣшенъ; цѣлые мѣсяцы не ходилъ никуда за исключеніемъ нашего дома. Я должна разсказать тебѣ любопытную исторію, которую онъ передалъ мужу и которую я узнала потомъ. Мой добрый старый мужъ ничего отъ меня не скрываетъ, точно такъ же и я отъ него.

— Быть можетъ, — это частное дѣло, и тебѣ не слѣдовало бы мнѣ говорить, воскликнула я въ страхѣ, стараясь отдалить опасный моментъ.

— Частное дѣло! Вотъ вздоръ! Ты вѣдь не знаешь дѣйствующихъ лицъ, при томъ это очень романическая исторія! Джоржъ дразнилъ его какой-то дѣвушкой — конечно, въ шутку — а онъ взглянулъ на дѣло совершенно серіозно и расказалъ Джоржу, что онъ никогда не можетъ жениться и почему. Скажу тебѣ, это цѣлый семейный романъ. Разсказать тебѣ?

— Если хочешь, отвѣтила я равнодушно, сѣла въ тѣни оконной занавѣски и сдѣлала видъ, что прилежно работаю.

— Этотъ счастливый, достойный зависти человѣкъ обладаетъ единственною родственницею во всемъ мірѣ, двоюродной сестрой. Но такъ какъ родовое ихъ имѣніе — безъ сомнѣнія болото — не могло къ ней перейти, и она была такъ бѣдна, какъ церковная крыса, то общій ихъ дѣдушка, или дядя рѣшилъ ихъ поженить. Ну что? не ловко ли это устроено?

Моимъ отвѣтомъ было невнятное бормотаніе.

— Невѣста эта была тогда невоспитаннымъ, необразованнымъ ребенкомъ четырнадцати лѣтъ. Но вотъ умираетъ старикъ, дѣвушка спокойно живетъ въ старомъ родовомъ домѣ, какъ вдругъ годъ тому назадъ, какая-то болтунья, отъ нечего дѣлать, сообщаетъ ей, что она нищая, живетъ подаяніемъ и что родственникъ ея поневолѣ обѣщалъ на ней жениться. Тогда въ ней закипаетъ ея староирландская гордость, и безъ обычныхъ прощальныхъ визитовъ сосѣдямъ, безъ посылки даже карточекъ съ буквами р. р. с., дѣвушка исчезаетъ, то-есть убѣгаетъ изъ дому. Нужно полагать, что тамъ обыскали всѣ отводныя канавы болота, но ея не нашли. Ну, не романическая ли это исторія? спросила она вдругъ, обращаясь ко мнѣ.

— О да, очень.

— Такого молчаливаго, сдержаннаго, равнодушнаго Ноя я никогда еще не встрѣчала! Я думаю даже, что ты меня вовсе не слышала.

— Прежде полагали, что молодая дѣвушка отправилась въ Америку; разнесся даже слухъ, что по дорогѣ она потерпѣла крушеніе и утонула, но судьба не была настолько милостива къ капитану Бересфорду. Спустя мѣсяцъ или два послѣ ея исчезновенія, женихъ получаетъ письмо, въ которомъ она сообщаетъ ему, что нашла себѣ пріютъ. Хитрая эта дѣвчонка просила опустить письмо на почтѣ въ Лондонѣ!

Да, дѣйствительно я сдѣлала это. Свое письмо я вложила въ конвертъ Дебъ.

— Должно быть это храбрая рѣшительная дѣвушка, не правда ли? и при томъ не глупая. Убѣжала, не оставивъ никакого слѣда! проговорила мистрисъ Ванъ и посмотрѣла на меня вопросительно.

— Должно быть, отвѣтила я механически. — А родственникъ этотъ очень огорчился, узнавъ, что его невѣста исчезла?

— Не могу тебѣ сказать. Я представляю ее себѣ дикимъ, упрямымъ созданіемъ, не отличающимся ни красотою, ни воспитаніемъ. Тѣмъ не менѣе онъ все еще считаетъ себя обязаннымъ жениться на ней, если ее отыщетъ.

— И если она этого захочетъ, проговорила я поспѣшно.

— О, тутъ не будетъ никакого «если», произнесла мистрисъ Ванъ съ выраженіемъ полнаго убѣжденія. — Дурочка эта не знала вѣрно, отъ кого она убѣгаетъ. Онъ не только очень красивъ, но также очень пріятенъ, вполнѣ джентльменъ и любимъ всѣми не только женщинами, но и мужчинами.

— И навѣрно очень самоувѣренный ломака, прибавила я, несовсѣмъ вѣжливо дополняя ея похвалу. — Итакъ, онъ не нашелъ и слѣда своей дикой ирландской кузины? продолжала я безъ всякаго уже страха и превосходно разыграла роль внимательной слушательницы.

— Ни малѣйшаго. Я думаю, что она поступила въ услуженіе въ одинъ изъ меблированныхъ домовъ Лондона и если дѣйствительно такова ея судьба, то она вполнѣ ее заслужила. Какъ ты думаешь?

Мое мнѣніе выразилось внезапнымъ, неудержимымъ смѣхомъ, съ которымъ я не могла справиться. Смѣхъ этотъ былъ чисто нервный. И чѣмъ болѣе мистрисъ Ванъ выражала свое удивленіе, тѣмъ сильнѣе я хохотала. Наконецъ, совершенно обезсиленная, я вытерла глаза и подняла свою работу, а мистрисъ Ванъ смотрѣла на меня съ открытымъ ртомъ.

— Ты сошелъ съ ума, мой добрый, старый Ной! воскликнула она. — Не солнечный ли это ударъ? И отчего ты вдругъ такъ расхохоталась? Съ тобою часто это бываетъ? и она все продолжала смотрѣть на меня съ удивленіемъ.

— И сама не знаю, отвѣтила я, краснѣя къ великой своей досадѣ. — Иногда меня можетъ разсмѣшить пустякъ. Скажи мнѣ, что бы ты сдѣлала въ положеніи той дѣвушки? Сдалась бы ты?

— Конечно, отвѣтила она, не задумываясь. — Въ особенности, если бы я предвидѣла, что будущій мой мужъ такой замѣчательный человѣкъ. Никогда не слѣдуетъ ссориться съ своимъ собственнымъ хлѣбомъ; изъ этого не выходитъ ничего хорошаго. Будь увѣрена, что дѣвушка давно уже кается въ своемъ неразумномъ поступкѣ. А теперь скажи мнѣ, мой мудрый, ни мало не романтическій Ной, что бы ты сдѣлала на ея мѣстѣ? Познакомь меня съ твоимъ образомъ мыслей объ этомъ предметѣ!

— Я бы поступила, какъ она, отвѣтила я твердо.

— Ты? Никогда! отвѣтила съ увѣренностью моя подруга.. — Ты слишкомъ прозаическая особа!

---

— Нора, Ной, гдѣ ты? звала меня мистрисъ Ванъ, спустя нѣсколько дней послѣ нашего разговора, появляясь вдругъ на верандѣ, гдѣ я очень прилежно поднимала спущенныя петли въ вязаньѣ тети. — Ахъ, вотъ и ты! Шаль, о которой я просила, прибыла наконецъ, а также и письмо отъ капитана Бересфордъ.

— Ты мнѣ надоѣла со своимъ противнымъ капитаномъ Бересфордъ, воскликнула я, испугавшись, и спустила по крайней мѣрѣ восемь петель.

— Противный! О, Ной, ты не знаешь, что говоришь! Послушай, я прочту тебѣ его письмо. И, развернувъ листикъ, она начала:

"Дорогая мистрисъ Ванъ! Въ теченіе послѣдней недѣли, веранда моя была сборнымъ пунктомъ всѣхъ мѣстныхъ разносчиковъ и была буквально завалена всякими товарами, начиная отъ вышитыхъ бальныхъ платьевъ и кончая ваксой и лакомъ для мебели. Ничто не въ состояніи разубѣдить теперь моихъ знакомыхъ, что я не наканунѣ свадьбы и что не собираюсь отправлять избранницѣ моего сердца цѣлые тюки индійскихъ произведеній. Результатомъ всего этого — ваша шаль, которая, надѣюсь, такая, какою должна быть. Жизнь наша здѣсь идетъ обычнымъ чередомъ: танцы, состязанія на шарахъ и любительскіе театры составляютъ ежедневныя развлеченія. Вы спрашиваете о костюмированномъ балѣ и хотите знать, какой изъ костюмовъ былъ лучше. Старая мистрисъ Гольсекъ, изображавшая толстую и поблекшую Марію Стюартъ, была самымъ поразительнымъ явленіемъ въ залѣ. Я могъ уже забыть описанія наружности несчастной королевы, такъ какъ уже давно не бралъ въ руки ни одной исторической книги. Быть можетъ, она вѣсила полтора центнера, быть можетъ, питала пристрастіе къ перьямъ, бусамъ и искусственнымъ цвѣтамъ и, быть можетъ, носила зеленыя перчатки, обшитыя лебяжьимъ пухомъ. Старшая миссъ Гольсекъ явилась въ очень тонкой, воздушной ткани, и, какъ полагали, представляла «Венеру». Но фактъ этотъ не могъ быть констатированъ, потому что никто не отважился спросить ее объ этомъ. Но вы особенно желаете знать наши костюмы. Мистеръ Бурке, кавалеръ временъ Карла II, былъ великолѣпенъ въ бархатѣ, атласѣ и настоящихъ кружевахъ, но провелъ очень печально вечеръ, благодаря ненадежности своего парика и усовъ. Къ довершенію несчастія, онъ потерялъ одинъ изъ высокихъ каблуковъ и принужденъ былъ забиться въ уголъ, гдѣ сталъ жертвою веселой маркитантки. Онъ, по обыкновенію, все поклоняется красотѣ и какъ мотылекъ порхаетъ съ цвѣтка на цвѣтокъ. Мистеръ Томкинсъ «шутъ и вполнѣ подходилъ къ своей роли», — привожу подлинное выраженіе мѣстнаго критика. Бѣдному Томми, изображавшему клоуна, это очень непріятно; онъ оскорбленъ, уничтоженъ и заперся отъ свѣта. О себѣ скажу вамъ только, что я былъ въ костюмѣ «чернаго брауншвейгца», а остальное предоставляю вашему воображенію. Я не скажу, что былъ хорошъ, какъ картина, не скажу вамъ ничего, такъ какъ вы навѣрно замѣтили, что я самый скромный изъ всѣхъ вашихъ знакомыхъ.

"Я началъ заниматься фотографіей и думалъ, что въ этомъ искусствѣ скоро превзойду Шепердо и Бурно. Однако друзья мои не такъ сангвиничны и называютъ свои портреты ужасными, дьявольскими карикатурами! Но это, конечно, потому, что они очень похожи. Я уже увѣковѣчилъ всю свою конюшню; Пикникъ и Пинафоръ вышли великолѣпно. Я снялъ всѣхъ слугъ, конюховъ, вообще всѣхъ по сосѣдству. Когда-нибудь я испробую свои знанія и на васъ. Пріѣзжалъ генералъ и совершенно загонялъ насъ парадами и маневрами. Ходитъ слухъ, что батарея наша переводится (представьте себѣ ужасъ всѣхъ нашихъ друзей), но куда и когда, остается по обыкновенію тайной, которую не вырвешь изъ нашего квартирмейстера даже раскаленными щипцами. Гринъ возвратился съ женою; говорятъ — это старая любовь, чему я охотно вѣрю, потому что для молодой жены она слишкомъ антична. Полковникъ обошелся со мною ужасно, я едва могу объ этомъ писать. Я послалъ ему цѣлыхъ три длиннѣйшихъ письма, а онъ не удостоилъ меня ни одной строчкой. Безъ сомнѣнія, онъ вытеръ свою память на родинѣ губкой и старается забыть своихъ индійскихъ друзей. Но я не хочу быть забытымъ. Онъ возвращается въ ноябрѣ. Возмездіе ожидаетъ его. Зная мою обиду, вы, конечно, отомстите за меня. Будьте здоровы! Вы устали читать мои глупости, а у меня онѣмѣли отъ писанія пальцы.

«Сердечно вамъ преданный Морисъ Бересфордъ».

— Джоржъ ужасный лѣнтяй писать, сказала мистрисъ Ванъ, медленно складывая письмо. — Ну, Нора, что скажешь ты объ немъ послѣ этого письма?

— Что я скажу о полковникѣ Ванъ?

— Нѣтъ, упрямая обезьяна. О капитанѣ Бересфордъ.

— Судя по его посланію, можно заключить, что онъ любитъ насмѣхаться, много о себѣ мечтаетъ и высокомѣренъ.

— Положительно невѣрно! воскликнула она, — съ увѣренностью могу тебѣ сказать, что ты ошибаешься. Тщеславія въ немъ нѣтъ ни капли, а высокомѣріе и Бересфордъ — это совершенно не совмѣстимо.

— Очень рада, проговорила я холодно, — хотя это для меня безразлично, и я съ удовольствіемъ посмотрѣла на свою хорошенькую туфельку съ высокимъ каблукомъ, которую я раскачивала на кончикѣ ноги.

— Жаль, что ты познакомилась съ маіоромъ Персиваль, проговорила вдругъ мистрисъ Ванъ, сдѣлавъ смѣлый мысленный скачекъ, встала, заложила руки за спину и начала прохаживаться по верандѣ. — Ты и Морисъ тотчасъ бы влюбились другъ въ друга.

— Ты такъ думаешь? спросила я, иронически улыбаясь.

— Навѣрно! Вы совершенно подходите; изъ васъ вышла бы идеальная пара, и если бы тотъ, другой, не стоялъ на твоемъ пути, твое замужество съ Морисомъ Бересфордъ доставило бы мнѣ величайшую радость.

— Дорогая моя дама, вамъ придется ограничить свои желанія и поискать чего-нибудь другаго, что замѣнило бы вамъ эту радость, отвѣтила я весело.

— Объ одномъ только прошу тебя, Нора! сказала мистрисъ Ванъ и остановилась съ трагическимъ выраженіемъ. — Если Бересфордъ пріѣдетъ когда-нибудь сюда…

— Онъ не можетъ пріѣхать, прервала я ее.

— Вѣроятнѣе всего, — но если пріѣдетъ, обѣщай мнѣ, что ты не станешь съ нимъ кокетничать.

— Кокетничать? Я! повторила я, возмущенная до глубины души. — Я никогда не кокетничаю!

— Ты говоришь это, и я убѣждена, что ты сама этому вѣришь, потому что ты одинаково любезна съ дамами и съ мущинами. Но тебѣ извѣстно, что ты хороша, — очень хороша…

— Виновата я въ этомъ? спросила я, не отрицая ея словъ.

— И весела, а когда ты болтаешь и смѣешься, твои глазки блестятъ, рѣсницы выгибаются, и ты такъ очаровательна и мила и совершенно похожа тогда на маленькую кокетку!

— Знаю, что ты хочешь сказать, Ни. Я вѣжлива со всякимъ. Я настолько тщеславна, что хочу быть любимой всѣми, даже животными! Ты не можешь себѣ объяснить такой страсти къ популярности? Не говоря уже о дамахъ и мущинахъ, мнѣ очень пріятно, что ко мнѣ расположены собаки и что Бранди и Соли вдвое больше любятъ меня, чѣмъ тетю.

— Ахъ ты смѣшная гусыня!

— Я знаю, ты боишься, что я завлеку твоего друга въ таинственный лабиринтъ любви, что я позволю ему любить себя болѣе, чѣмъ этого требуетъ благоразуміе, но не бойся ничего, боязливѣйшая изъ матронъ! Успокойся, моя миленькая Віолеточка. Обѣщаю тебѣ не быть любезной съ капитаномъ Бересфордъ, болѣе того, увѣряю тебя, что мы возненавидимъ другъ друга.

— Вотъ вздоръ! Никто не въ состояніи ненавидѣть тебя, Нора.

— Ты увѣрена въ этомъ? проговорила я, смущенно улыбаясь, между тѣмъ какъ мысли мои перенеслись къ Морису и къ старымъ временамъ въ Галловѣ.

— Причина, почему я прошу тебя не пускать въ ходъ своего очарованія, та…

— Ты до невозможности преувеличиваешь и мое очарованіе, и мою силу! Жаль, что ты не видѣла меня пять лѣтъ тому назадъ въ Галловѣ.

— Но я вижу тебя теперь, и ты именно такая дѣвушка, которая можетъ прельстить Мориса.

Я злобно засмѣялась.

— Онъ такого высокаго мнѣнія о женщинахъ…

— Бѣдный человѣкъ! Онъ не встрѣчалъ еще похожей на мистрисъ Ст. Юбсъ, прервала я ее.

— Будь же серьезна, дай мнѣ говорить. Я увѣрена, что онъ никогда еще не любилъ, и если онъ влюбится въ тебя, дѣвушку уже несвободную, для него это будетъ большимъ несчастіемъ, чѣмъ для всякаго другаго.

— Что вы тутъ болтаете? проговорилъ дядя, выходя вдругъ изъ своего кабинета съ перомъ въ рукѣ. — Вы шумите тутъ, точно двѣ голодныя галки. О чемъ вы такъ оживленно толкуете?

— О любви и кокетствѣ, отвѣтила я, подбѣгая къ дядѣ и обнимая его.

— Прелестная тема, нечего сказать. Но пока вы только говорите, а не практикуете, я ничего не имѣю противъ нея.

XVI.

Нельзя сказать, чтобы мистрисъ Ст. Юбсъ и Ванъ выказывали особую любовь другъ другу. Двѣ соперницы не уживаются вмѣстѣ, и хотя существуетъ легенда о двухъ королевахъ въ Брентфордѣ, но въ Мулькапорѣ обѣ королевы настойчиво сражались за право носить корону и скипетръ.

Мистрисъ Ст. Юбсъ — она звалась собственно Стюбсъ, но измѣнила эту фамилію въ болѣе благозвучную Ст. Юбсъ — имѣла то преимущество, что жила здѣсь давно и знала прекрасно почву. Она задавала тонъ обществу; но первая молодость этой львицы уже прошла, и я не сдѣлаю большой ошибки, если скажу, что ей было болѣе тридцати пяти лѣтъ. Она и теперь была еще очень хороша. У нея было тонкое, пикантное лицо, отѣненное густой, вьющейся темной чолкой, а поразительно черныя выгнутыя брови придавали ея прекраснымъ глазамъ повелительное выраженіе. Фигура ея была безукоризненна; она это знала и одѣвалась очень хорошо. Единственнымъ ея недостаткомъ была, быть можетъ, слишкомъ тонкая талія.

На сторонѣ мистрисъ Ванъ было преимущество молодости. Она также была очень хороша, превосходно играла въ лаунъ-теннисъ и прекрасно танцовала. Притомъ она была мастерица издѣваться и могла, такимъ образомъ, сразиться съ мистрисъ Ст. Юбсъ ея же оружіемъ. Всѣ дамы безъ исключенія приняли сторону мистрисъ Ванъ и очень желали, чтобы она затмила мистрисъ Ст. Юбсъ, любезность которой простиралась исключительно только на мущинъ. Мистрисъ Ванъ никогда не пренебрегала женщинами, она была всегда вѣжлива и притомъ необыкновенно добра и безкорыстна. Она давала на фасонъ свои платья, ноты ея ходили въ Мулькапорѣ по рукамъ, а ея ловкіе пальчики отдѣлывали чепчики и шляпы и складывали банты для всѣхъ болѣе близко знакомыхъ съ нами дамъ.

Спустя недѣль шесть послѣ прибытія мистрисъ Ванъ, разосланныя резидентомъ приглашенія на большой балъ заставили усиленно биться сердца всей танцующей части мулькапорскаго общества. На балу должна была присутствовать туземная индійская знать, желавшая видѣть европейскіе танцы, и вообще предполагали, что балъ будетъ однимъ изъ великолѣпнѣйшихъ въ Мулькапорѣ. Наконецъ наступило время бала, который даже превзошелъ всѣ наши ожиданія. Танцовальный залъ былъ превосходенъ, а громадная пріемная — не слишкомъ переполнена. Въ программѣ стояли самые новѣйшіе танцы, каждый былъ веселъ и доволенъ, разсчитывая вполнѣ насладиться вечеромъ. Уже окончился третій туръ. Я и мой танцоръ медленно двигались въ толпѣ между бѣлыми колоннами громаднаго портика. Вдругъ меня останавливаетъ мистрисъ Ванъ и, оживленная и довольная, шепчетъ мнѣ на ухо:

— Капитанъ пятьдесятъ тутъ! Онъ пріѣхалъ только сегодня утромъ. Въ слѣдующее мгновеніе толпа раздѣлила насъ; я стала думать, что бы значило «капитанъ пятьдесятъ», но отказалась отъ разрѣшенія этой загадки и вскорѣ забыла о встрѣчѣ. Спустя пять минутъ, мы становились въ залѣ въ самый большій изъ круговъ, готовившихся танцовать кадриль. Я стала осматривать пары. Напротивъ меня стояла мистрисъ Ванъ, необыкновенно красивая и довольная. Ей болѣе всего шелъ розовый цвѣтъ. Кавалеръ ея былъ высокій артиллерійскій офицеръ. Я взглянула на него, зажмурила глаза и снова ихъ открыла. Нѣтъ, они никогда меня не обманывали! Противъ меня стоялъ мой родственникъ и бывшій женихъ — Морисъ Бересфордъ.

Прежде чѣмъ я могла оправиться отъ изумленія, намъ уже нужно было танцовать. Онъ шелъ ко мнѣ; первою моею мыслью было убѣжать, но разсудокъ удержалъ меня на мѣстѣ. Когда руки наши соединились, и мы дѣлали маленькое rond, я украдкой взглянула на него. Судя по лицу, онъ меня не узналъ, а между тѣмъ я чувствовала, какъ глаза его постоянно останавливались на мнѣ. Чувства мои обострились до невѣроятія. Я знала, что онъ спрашиваетъ у мистрисъ Ванъ обо мнѣ. Что думалъ обо мнѣ мой кавалеръ? Безъ сомнѣнія, онъ счелъ меня полуидіоткой. Я отвѣчала ему на-угадъ, и что отвѣчала безмысленно, можно было замѣтить по изумленію, отражавшемуся на его лицѣ. Я не рѣшалась смотрѣть, но до того напрягала свой слухъ, что уши у меня почти заболѣли. Я хотѣла узнать изъ разговора своихъ vis-à-vis, узналъ ли Морисъ въ «высокой, молодой дѣвушкѣ въ бѣломъ» свою убѣжавшую кузину Нору О’Нейль!

Едва мы кончили танцовать, я извинилась передъ своимъ кавалеромъ и ушла въ уборную. Вначалѣ тутъ было много дамъ, пришедшихъ поправить свои туалеты. Я усѣлась въ отдаленное кресло и скажу безъ жеманства, что внезапная встрѣча съ Морисомъ привела меня въ страшно нервное состояніе. Наконецъ пріятные звуки вальса вызвали понемногу всѣхъ дамъ, за исключеніемъ одной, мистрисъ Ст. Юбсъ. Она медлила, повидимому, поправляя бантъ у сапога, но въ дѣйствительности желая привести въ порядокъ свое лицо. Предполагая, что осталась одна, она быстро подошла къ зеркалу, поправила и прикрѣпила свою чолку, которая оказалась накладной, напудрила лицо и при помощи ручнаго зеркала осмотрѣла свой затылокъ и профиль. Повернувшись, она вдругъ увидѣла меня, — свидѣтельницу ея предъидущей дѣятельности, улыбка замерла у нея на лицѣ и превратилась въ выраженіе непріятнаго изумленія.

— Вы здѣсь, миссъ Невиль? Что вы тутъ дѣлаете? Почему вы не танцуете? спросила она рѣзко.

— У меня закружилась голова, отвѣтила я вставая.

— Закружилась голова? повторила она, недовѣрчиво улыбаясь. Вы, такая неутомимая танцорка, и у васъ кружится голова! Кстати, вы получили отъ маіора Персиваля carte blanche относительно танцевъ? Многіе мущины не любятъ, чтобы невѣсты ихъ танцовали легкіе танцы.

— Маіоръ Персиваль не такой эгоистъ, отвѣтила я съ чувствомъ.

— Ахъ, онъ такой же, какъ и всѣ; не лучше и не хуже, сказала она, пожимая плечами. — Онъ прекрасный другъ, подчеркнула она, — но сомнѣваюсь, чтобы онъ былъ хорошимъ мужемъ.

— Вы такъ полагаете? Но почему? спросила я, высоко закинувъ голову и ледянымъ тономъ.

— Потому что онъ очень непостояненъ, дорогое дитя. Послушайте моего совѣта. Не оставляйте его долго въ Англіи и главное — не откладывайте свадьбы.

— Вы очень добры, выказывая мнѣ столько участія, мистрисъ Ст. Юбсъ, проговорила я, стараясь не выдать дрожаніе своего голоса, — но я рѣшила оставаться еще долго миссъ Невиль. Я…

— Тогда вы никогда не станете мистрисъ Персиваль, прервала она меня почти торжествующе. — О, я могла бы разсказать вамъ кое-что, что открыло бы вамъ глаза, продолжала она съ многозначительнымъ взглядомъ. — Ахъ, вы восхищаетесь моимъ колье!

Я вовсе не восхищалась. Я была до того взбѣшена, что не могла говорить, тѣмъ болѣе восторгаться.

— Не правда ли, какъ хорошо? проговорила она, подходя ко мнѣ и указывая на чудный медальонъ съ брильянтами. — Это онъ проигралъ мнѣ на пари. Но это было давно, до знакомства съ вами, и вы можете не ревновать.

— Я вовсе не ревную, мистрисъ Ст. Юбсъ. Но если вы меня пропустите, я пойду спрошу себѣ стаканъ воды.

— Надѣюсь, что головокруженіе ваше скоро пройдетъ, проговорила она и ушла изъ уборной.

Одно волненіе устранило, повидимому, послѣдствія другаго. Мой разговоръ съ мистрисъ Ст. Юбсъ вывелъ меня изъ тягостнаго состоянія, вызваннаго внезапнымъ появленіемъ моего родственника. Выпивъ немного холодной воды и смочивъ виски Eau de Cologne, я почувствовала себя лучше. Хотя сердце мое билось еще усиленно, но все же я была сравнительно спокойна и подошла къ зеркалу, чтобы осмотрѣть себя; тамъ я увидѣла, высокую, миловидную дѣвушку, съ массою волнистыхъ темно-каштановыхъ волосъ. У нея были большіе, темные глаза, цвѣтъ которыхъ при свѣчахъ нельзя было опредѣлить съ точностью, очень длинныя, слегка загнутыя на концахъ рѣсницы, красивый ротъ, повидимому, любившій часто смѣяться, и прекрасный свѣжій цвѣтъ лица. Можно ли было найти хотя самое отдаленное сходство съ тѣмъ образцомъ уродства, который звался Норою О’Нейль? — Онъ не можетъ узнать меня, подумала я, поправляя ожерелье и надѣвая длинныя перчатки, — я возвращусь въ залу и постараюсь быть храброй! Никто не узнаетъ въ миссъ Невиль — Норы О’Нейль. И, окинувъ себя послѣднимъ критическимъ взглядомъ, я взяла вѣеръ и букетъ, и вышла.

Меня поджидалъ уже мой танцоръ, желавшій воспользоваться хотя бы послѣдними тактами вальса. Во время послѣдующихъ туровъ не появлялась ни мистрисъ Ванъ, ни Морисъ, и я уже стала дышать свободнѣе, какъ вдругъ услышала возлѣ себя знакомый голосъ: — Вотъ и ты! Я всюду тебя искала. Капитанъ Бересфордъ желаетъ быть тебѣ представленнымъ. Капитанъ Бересфордъ — миссъ Невиль.

Морисъ поклонился серьезно и также серьезно раскланялась и я, но я чуть не разразилась самымъ раскатистымъ смѣхомъ. Представить меня Морису такимъ формальнымъ образомъ, тому самому Морису, карманы котораго я постоянно зашивала, подушки котораго посыпала мукою, значило подвергать мое самообладаніе слишкомъ большому испытанію.

— Ты никогда не угадаешь причины, почему капитанъ Бересфордъ настаивалъ на немедленномъ тебѣ представленіи, сказала мистрисъ Ванъ, съ улыбкой дотрогиваясь до меня вѣеромъ. — Онъ говоритъ, что ты точный портретъ его бабушки.

Морису видимо это не понравилось, а я отвѣтила только смущенной улыбкой. Если онъ дѣйствительно сравнивалъ меня съ портретомъ Молли Бересфордъ въ Галловской библіотекѣ, то это комплиментъ и даже очень большой. Она была извѣстной красавицей и гордостью трехъ графствъ.

— Со стороны мистрисъ Ванъ очень нехорошо тотчасъ разглашать, что ей довѣрили по секрету, воскликнулъ Морисъ, обращаясь прямо ко мнѣ. — Но, насколько я знаю, ни одна дама не можетъ сохранить тайны, прибавилъ онъ съ улыбкой.

— Вы такъ думаете? спросила я съ сомнѣніемъ. — Что касается меня, я съумѣла бы сохранить тайну, еслибы захотѣла.

— У тебя не было еще никакихъ тайнъ, милое дитя, воскликнула мистрисъ Ванъ, а еслибы и было, то весь міръ зналъ бы объ этомъ на другія сутки!

У меня не было времени спорить съ нею, потому что кавалеръ мой дѣйствительно хотѣлъ танцовать. Когда я собиралась уходить, Морисъ сказалъ: — Едва-ли я могу разсчитывать получить отъ васъ одинъ туръ? Я покачала головою и показала ему всю исписанную книжечку и, замѣтивъ, что кавалеръ мой окончательно теряетъ терпѣніе, подала ему руку, и мы стали продолжать прерванный вальсъ. Но въ этотъ вечеръ мнѣ не разъ приходилось видѣть еще Мориса и особенно слышать объ немъ. Каждый изъ моихъ кавалеровъ одного съ нимъ полка задавалъ мнѣ тѣ же вопросы: «Видѣла ли я капитана Бересфорда? Нахожу ли его красивымъ? Не лучшій ли онъ танцоръ въ залѣ? Замѣтила ли я его походку? Онъ замѣчательно играетъ въ крокетъ и лучшій ѣздокъ въ полку». И перечисленіе его достоинствъ продолжалось до безконечности. Наконецъ я потеряла терпѣніе и, когда новый восторженный другъ началъ съ тѣхъ же вопросовъ, я замѣтила рѣзко, что слышу цѣлый вечеръ о капитанѣ Бересфордѣ и что другая тема разговора была бы для меня желательной перемѣной.

Вечеръ подходилъ къ концу. Котильонъ былъ въ полномъ разгарѣ. Зеркало, зонтикъ, подушка и флаги сыграли уже свои роли. Теперь развернули сукно; кавалеры становятся за нимъ и протягиваютъ по пальцу, — дамы выбираютъ любой палецъ, занавѣсъ падаетъ и пары танцуютъ.

Нелли Фоксъ и я подошли вмѣстѣ къ сукну попытать счастья.

— Нелли, перчатка сидитъ хорошо, замѣтила я, указывая на красивый указательный палецъ, виднѣвшійся немного въ сторонѣ. — Увѣрена, что обладатель его хорошо танцуетъ. Я поднялась на цыпочки и завладѣла пальцемъ, за который крѣпко ухватилась. Сукно приняли, и я очутилась рядомъ съ Морисомъ Бересфордъ! Убѣжать не было возможности, приходилось мужаться и въ слѣдующую секунду мы неслись по залѣ.

— Вотъ неожиданное счастье, сказалъ онъ, когда мы остановились, чтобы немного отдохнуть. И послѣ нѣсколькихъ незначащихъ фэразъ, прибавилъ: — Вы навѣрно устали, танцуя безъ отдыха весь вечеръ, не хотите ли пройти въ столовую и скушать что-нибудь?

Дѣйствительно, я очень устала и потому не отказалась. Вѣроятно мнѣ было суждено встрѣтиться съ Морисомъ, говорить съ нимъ, танцовать и наконецъ ужинать! Нельзя идти противъ «Кисмет’а»! Я сдалась, и спустя минуту мы входили въ столовую. Тамъ было еще много людей: мущины не танцующіе, дамы, ушедшія сюда съ пріятнымъ кавалеромъ, и другіе, кончавшіе ужинъ или же пришедшіе поужинать также поздно, какъ и мы. Выбравъ для меня мѣстечко, Морисъ ушелъ за слугою.

Я украдкой слѣдила за нимъ, когда онъ заступилъ дорогу лакею и велъ его къ нашему столу. Дѣйствительно, онъ поразительно красивъ, какъ говорила мистрисъ Ванъ, и его высокая фигура еще выигрывала въ артиллерійскомъ мундирѣ, самомъ красивомъ въ арміи. Былъ ли онъ дамскимъ кавалеромъ или нѣтъ, во всякомъ случаѣ онъ умѣлъ услуживать дамамъ. Все, чего я желала, являлось точно по волшебству, и изъ остатковъ большаго онъ умѣлъ составить прелестный маленькій ужинъ. При этомъ мы разговаривали все время и, окончивъ ужинать, возвратились въ залу. Моего кавалера не оказалось на мѣстѣ, и я, соглашаясь на просьбу Мориса, пошла съ нимъ вальсировать. Танцовалъ онъ божественно и такъ спокойно и легко, что это было просто наслажденіе.

Провальсировавъ весь туръ до послѣдняго такта, мы вышли подъ высокій портикъ и направились на широкую, выкрашенную въ темно-красный цвѣтъ веранду, уставленную тропическими растеніями, въ тѣни которыхъ стояли заманчивые маленькіе диванчики. Видимо, Морисъ не былъ новичкомъ въ пріисканіи укромныхъ мѣстечекъ, и скоро мы сидѣли вдвоемъ на удобномъ диванчикѣ. Изъ нашего уголка мы могли видѣть пары, проходящія по освѣщенному саду, не будучи замѣчены сами. Нѣсколько разъ я поймала взглядъ своего сосѣда, съ любопытствомъ и удивленіемъ изучавшаго мое лицо. Когда, при этомъ, взгляды наши встрѣтились, онъ смутился и сказалъ, точно извиняясь:

— Подобнаго сходства я не встрѣчалъ въ жизни. Вы до того похожи на семейный портретъ въ нашемъ домѣ, точно вышли изъ рамы!

— Вы говорите о вашей бабушкѣ? спросила я, скрывая вѣеромъ улыбку.

— Да, отвѣтилъ онъ.

— Не знаю, можно ли назвать комплиментомъ, если кого-нибудь увѣряютъ, что онъ похожъ на бабушку.

— Говорить комплименты я вообще не умѣю, отвѣтилъ Морисъ съ удареніемъ. — Но если вы представляете себѣ своего двойника старушкой, съ короткой таліей, съ локонами у лица и въ ночномъ чепчикѣ, — вы ошибаетесь. Она — впрочемъ, я не скажу, какова она, это вамъ ничего не докажетъ. Но еслибы вы видѣли портретъ, вамъ бы не было непріятно, что вы похожи на него.

Я видѣла портретъ и не была недовольна сравненіемъ.

— Вы давно въ Индіи, миссъ Невиль? былъ вопросъ, отвлекшій меня отъ пріятныхъ мыслей.

— Съ тѣхъ поръ, какъ я уже взрослая, послѣдовалъ уклончивый отвѣтъ.

— Но этимъ преимуществомъ вы пользуетесь очень недавно, проговорилъ вѣжливо мой родственникъ.

— Вы ирландка? спросилъ онъ.

— Да. Вы слышите это по моему выговору.

— Нѣтъ, положительно нѣтъ увѣрялъ онъ. — Могу я узнать, изъ какой вы части Ирландіи?

— Съ юга, отвѣтила я лаконически.

— Но югъ великъ, сказалъ онъ, улыбаясь.

— Конечно. Но недостаточно ли поставлено вами вопросовъ для одного вечера, капитанъ Бересфордъ? Или, быть можетъ, вы желаете знать, сколько мнѣ лѣтъ, и вышину моего роста?

— Извините меня. Вы, конечно, считаете меня очень нескромнымъ, но я самъ съ юга Ирландіи, а такъ какъ въ этой странѣ почти всѣ болѣе или менѣе родственники, я думалъ, что и между нами можетъ существовать родство въ двадцатой степени. Вы увѣрены, что у васъ нѣтъ родственниковъ Бересфордовъ? спросилъ онъ и посмотрѣлъ на меня своими открытыми, серьезными, темными глазами.

Это было слишкомъ даже для моей храбрости, которую, принимая во вниманіе обстоятельства, можно назвать выдающеюся. Я играла съ огнемъ, и это мнѣ нравилось. Я нарочно уронила вѣеръ, и тотчасъ нагнулась за нимъ, чтобы скрыть предательскую краску, и отвѣтила, вставая:

— Меня, вѣроятно, ожидаетъ мой кавалеръ, и я очень сожалѣю, капитанъ Бересфордъ, что не имѣю времени познакомить васъ съ своей родословной.

Я произнесла эти слова, призвавъ на помощь все свое достоинство и, поднявъ голову, вышла на широкую, освѣщенную веранду.

Морисъ болѣе удивился, нежели смутился отъ внезапной перемѣны моего обращенія, и понесъ мой букетъ, критически разсматривая его по дорогѣ.

— Позвольте задать только, еще одинъ вопросъ, миссъ Невиль? проговорилъ онъ съ выраженіемъ покорности.

Мое сердце буквально остановилось отъ страха, и колѣни мои задрожали. Что онъ скажетъ? Неужели онъ догадывается? Я похолодѣла и, не въ состояніи произнести слова, кивнула головою.

— Вы родственница полковника Невиля, извѣстнаго спортсмена?

Какое облегченіе!

— Я его племянница, отвѣтила я.

— Неужели? У меня къ нему рекомендательное письмо отъ его стараго друга; я позволю себѣ передать его лично. Будьте любезны, представьте меня вашей тетушкѣ, прибавилъ онъ, увидя, какъ тетя отдѣлилась отъ нѣсколькихъ дамъ и улыбающаяся пошла мнѣ на встрѣчу.

Она улыбнулась также и моему спутнику.

— Тетечка, капитанъ Бересфордъ желаетъ быть представленнымъ тебѣ. Капитанъ Бересфордъ — мистрисъ Невиль.

Любезная улыбка мгновенно сошла съ лица тети, и она удостоила Мориса очень холоднымъ поклономъ. Оставался еще одинъ туръ; мой упорный кавалеръ хотѣлъ непремѣнно танцовать и увелъ меня, между тѣмъ какъ тетя и Морисъ остались одни. Не знаю, какъ онъ этого достигъ, но когда я возвратилась къ моей тетѣ, лицо ея сіяло, а Морисъ сидѣлъ съ нею, болталъ и смѣялся, и видимо завоевалъ расположеніе доброй, старой дамы.

Въ эту же ночь мы держали военный совѣтъ съ тетей и рѣшили ничего не говорить Бересфорду объ его пропавшей кузинѣ.

— Потомъ мы, быть можетъ, ему и скажемъ, заключила тетя. — Если онъ дѣйствительно такой милый, какъ кажется, мы довѣримъ ему все, и я не сомнѣваюсь, что вы еще подружитесь, особенно, если онъ узнаетъ, что ты помолвлена.

Конецъ первой части.

XIX.

Почти все англійское общество было приглашено на большое празднество, которое устраивалъ въ своемъ городскомъ дворцѣ одинъ знатный индійскій сановникъ. Мнѣ приходилось видѣть впервые что-либо подобное, и я была поражена, въѣзжая вечеромъ подъ высокую арку на квадратный дворъ, на которомъ шпалерами стояли конные солдаты въ своихъ живописныхъ костюмахъ, и который освѣщался колоссальныхъ размѣровъ яркими факелами. У входа насъ привѣтствовалъ хозяинъ со своими друзьями и по лѣстницѣ провелъ въ залъ безъ крыши, обитый бѣлымъ сукномъ, съ мраморнымъ бѣлымъ бассейномъ по серединѣ, воды котораго освѣжали воздухъ. Тутъ мы встрѣтили много знакомыхъ, которые или прохаживались, или сидѣли на разставленныхъ вокругъ стѣнъ диванахъ. Ожидали только прибытія губернатора. Вскорѣ, всѣ парами двинулись въ столовую. Включая туземныхъ князей и знать, общество состояло изъ полутораста особъ. Наконецъ мы заняли мѣста. Мнѣ казалось, что я вижу сцену изъ «Тысячи и одной ночи». Съ трехъ сторонъ стѣны состояли изъ зеркалъ, соединенныхъ между собою узкими полосками цвѣтнаго граненаго стекла. Потолокъ былъ также зеркальный, и многочисленныя люстры отражались въ немъ тысячи разъ. Четвертая сторона открывалась на большой дворъ, на подобіе того, въ которомъ насъ приняли. По стѣнамъ этого двора висѣли три ряда цвѣтныхъ фонарей, предъ яркимъ свѣтомъ которыхъ меркли даже звѣзды на темноголубомъ небѣ. Длинный столъ украшенъ былъ чудными цвѣтами и заставленъ тяжелымъ, великолѣпнымъ серебромъ. Блескъ мундировъ и свѣтлыхъ дорогихъ туалетовъ ослѣплялъ глаза. И храбрость, и красота находили здѣсь достойныхъ представителей. Здѣсь и тамъ знатный индѣецъ нарушалъ однообразіе европейскихъ костюмовъ, сообщая этому волшебному празднеству восточный отпечатокъ. Въ теченіе цѣлаго обѣда доносились звуки прекраснаго оркестра, а за стѣнкой на дворѣ вспыхивали бенгальскіе огни, обдавая все голубымъ или розовымъ свѣтомъ и сообщая всему еще болѣе сказочный видъ.

Напротивъ меня сидѣла мистрисъ Гоуэръ, — изъ злѣйшихъ языковъ въ Мулькапорѣ, и Морисъ — далеко не гармоническая пара. Немного далѣе, сквозь чудную декорацію цвѣтовъ, я могла видѣть блѣдно-желтое платье мистрисъ Ванъ и ея прелестное личико. Другъ мистрисъ Гоуэръ, такъ называемый Мефистофель, былъ моимъ кавалеромъ, а съ лѣвой стороны у меня сидѣлъ дядя Джимъ. Кавалеръ мой постоянно взглядывалъ на даму своего сердца и со всѣмъ краснорѣчіемъ, на какое было способно его циническое лицо, старался выразить ей, какъ охотно онъ помѣнялся бы мѣстами съ Морисомъ. Если я правильно читала на лицѣ Мориса, то онъ также съ радостью согласился бы на мѣну. Дядя Джимъ до того былъ занятъ разговоромъ со своимъ сосѣдомъ, пріѣхавшимъ изъ Бенгаліи, объ охотѣ, что даже удѣлялъ мало вниманія обѣду, хотя подавались такія блюда, которыя удовлетворили бы вкусъ самый изысканный. Замѣтивъ, какъ мы скучаемъ, мистрисъ Гоуэръ вовлекла насъ въ разговоръ, обмѣнявшись нѣсколькими фразами съ Мефистофелемъ и со мною. Столъ былъ не широкъ, и мы разговаривали безъ труда.

— Видѣли вы новую кандидатку въ невѣсты, мистрисъ Гоуэръ? спросилъ мой сосѣдъ.

— О, да, блѣдная, маленькая особа. Она говоритъ, что будетъ вести хозяйство брата, конечно, до тѣхъ поръ, пока не заведетъ свое. Я, съ своей стороны, нахожу ужасной эту погоню за мужьями.

— Не будьте такъ строги, мистрисъ Гоуэръ, вступился Морисъ добродушно. — Сюда можетъ пріѣхать дѣвушка, чтобы жить съ братомъ, не имѣя другихъ цѣлей, особенно круглая сирота, какъ миссъ Фуллеръ, у которой нѣтъ другихъ родственниковъ. Я считаю ее очень милой, воспитанной дѣвушкой и…

— Готовъ стать ея рыцаремъ, перебила рѣзко мистрисъ Гоуэръ. — Не могу сказать, что я одобряю вашъ вкусъ. Она сильно напоминаетъ мнѣ черную обезьяну.

— Какъ это случилось, капитанъ Бересфордъ, сказала она погодя немного, когда расположеніе ея улучшилось отъ трюфельнаго соуса, которымъ усердно угощалъ ее Морисъ, какъ видно знавшій ея страсть къ ѣдѣ, — что вы до сихъ поръ не были у меня?

— Право, бормоталъ Морисъ, — у меня такъ много было дѣла послѣднее время, что некогда было думать о визитахъ. Но, продолжалъ онъ, оправившись, — сегодня я особенно удачливъ, что познакомился съ вами, и что могу наконецъ выразить вамъ свое почтеніе.

— О, не льстите такъ старухѣ, отвѣтила восхищенная мистрисъ Гоуэръ, кокетливо ударивъ вѣеромъ по его рукѣ.

— Старуха! повторилъ Морисъ, смотря на нее съ удивленіемъ. — Мнѣнія наши въ этомъ расходятся. Если бы всѣ старыя женщины походили на васъ, — старость утратила бы свою непріятную сторону.

— Сколько вы даете мнѣ лѣтъ? спросила мистрисъ Гоуэръ, съ заискивающей улыбкой.

— Я никогда не позволяю себѣ думать о лѣтахъ дамы. Само собою разумѣется, всѣ дамы молоды и прелестны.

— Но я позволяю вамъ думать о моихъ лѣтахъ. И такъ, сколько мнѣ лѣтъ? настаивала мистрисъ Гоуэръ, метнувъ на Мориса огненный взглядъ.

— Если я ошибусь, вы не простите мнѣ. Опасность слишкомъ велика, замѣтилъ Морисъ скромно.

О ирландецъ, — какая хитрость!

— Нѣтъ никакой опасности; пожалуйста, говорите! воскликнула она нетерпѣливо.

— Но вы не должны ставить мнѣ въ вину ошибку и помнить, что въ Индіи люди скоро старѣютъ, — двадцать восемь! проговорилъ Морисъ, наклоняясь къ ней любезно.

О Морисъ, Морисъ! Ей было болѣе сорока!

— Вы ошиблись немногимъ, отвѣтила сіяющая мистрисъ Гоуэръ. — Въ слѣдующемъ мѣсяцѣ мнѣ минетъ двадцать девять!

Съ удивленіемъ смотрѣла я на своего родственника. Неужели это тотъ Морисъ, котораго я знала въ Галловѣ? Онъ не боялся языка мистрисъ Гоуэръ и даже закидалъ ее комплиментами. Я слышала, какъ онъ уподоблялъ ее госпожѣ де-Сталь, какъ называлъ классическими форму ея головы и линіи профиля и какъ торжественно увѣрялъ, что одно ея присутствіе въ состояніи придать блескъ каждому обществу. Послѣ нѣкотораго времени разговоръ принялъ другой оборотъ. Упомянувъ объ Ирландіи и ирландцахъ, мистрисъ Гоуэръ вѣжливо заявила, что она ненавидитъ ирландцевъ.

— Ненавижу ирландцевъ, повторила она съ удареніемъ, — презираю ихъ! Все — ихъ типъ, акцентъ, манеры и страну. Надѣюсь, что ихъ нѣтъ вблизи? спросила она, озираясь съ притворнымъ ужасомъ.

— Меня очень огорчаютъ ваши слова, потому что я уроженецъ этой несчастной страны, замѣтилъ Морисъ спокойно.

— Вотъ вздоръ! воскликнула она, возмущенная и недовѣрчиво.

— Мой отецъ и дѣдъ были ирландцы, и у меня дѣйствительно есть большія тундры въ Ирландіи. Вѣрите вы теперь?

— Остается вѣрить, но понимаете, для отдѣльныхъ лицъ я дѣлаоі исключеніе. Есть ирландцы и ирландцы, прибавила она. — Кстати, — обратилась она ко мнѣ, — быть можетъ, и вы также ирландка?

— Да, отвѣтила я скромно.

— Полковникъ Невиль, продолжала она, возвышая голосъ и подаваясь впередъ, — недавно я присутствовала при странномъ спорѣ. Зашелъ вопросъ, чья племянница миссъ Невиль, — ваша или вашей супруги. Я отвѣчала, что, конечно, ваша.

— Она племянница моей жены, отвѣтилъ мой глупый, старый дядя Джимъ, съ неудовольстіемъ отрываясь на секунду отъ своего интереснаго разговора о тигровыхъ шкурахъ.

— Да? воскликнула мистрисъ Гоуэръ, поднимая къ верху брови. — Странно; въ такомъ случаѣ ваша фамилія не миссъ Невиль? Она умолкла и пытливо посмотрѣла на меня.

— Наступаетъ! подумала я и сжала руки, чувствуя, что холодѣю. — Это не моя фамилія, отвѣтила я, стараясь смѣло смотрѣть на мистрисъ Гоуэръ.

— Можно узнать вашу настоящую фамилію? Или это семейная тайна? улыбнулась она.

Я чувствовала на себѣ взглядъ Мориса. Безпомощно посмотрѣла я на дядю Джима.

— Мы ждемъ! настаивала она упорно.

— Вы желаете знать мою настоящую фамилію, извольте, но я считаю это ненужнымъ любопытствомъ, мистрисъ Гоуэръ. Я зовусь собственно О’Нейль, — Нора О’Нейль, отвѣтила я.

— Вотъ это ирландская фамилія. Но она не такъ хороша, какъ Невиль, не правда ли, капитанъ Бересфордъ?

Какъ благодарна я Бересфорду, что онъ не потерялъ самообладанія. Онъ не показалъ и виду, что сдѣлалъ важное открытіе. Онъ кинулъ на меня только одинъ многозначительный взглядъ, затѣмъ продолжалъ спокойно и весело говорить. Что касается меня, я была не въ состояніи играть дальше роль. Весь остальной обѣдъ просидѣла я молча, по возможности прячась за вазой съ папоротниками и висячими растеніями. Но я могла вполнѣ укрыться и чувствовала, что взглядъ Мориса неоднократно останавливался на мнѣ. Какъ счастлива я была, когда наконецъ поднялись изъ-за стола. Какъ желала я облегчить свою душу передъ тетей! Но одна изъ дамъ всецѣло завладѣла ею. Видя, что она освободится не скоро, я съ радостью согласилась на предложеніе мистрисъ Ванъ осмотрѣть картинную галлерею.

Медленно поднялись мы по широкой лѣстницѣ и очутились въ длинной галлереѣ, изъ которой виднѣлся нижній дворъ. Мы стояли молча, облокотившись на перила, и смотрѣли на веселую, праздничную картину. Длинныя платья и расшитые золотомъ мундиры двигались по всѣмъ направленіямъ; индѣйскіе принцы въ длинныхъ бархатныхъ одѣяніяхъ, опоясанные кушаками, усыпанными великолѣпными брильянтами, и въ небольшихъ изящно сложенныхъ чалмахъ, придавали очень живописный видъ праздничной толпѣ.

Я не долго наслаждалась чудною картиной; мнѣ послышалось, что ко мнѣ подходятъ. Не нужно было даже смотрѣть на синій, шитый золотомъ, рукавъ, легшій на перила; я знала, кто это былъ.

— Нора, заговорилъ онъ серьезно, — наконецъ я нашелъ тебя! Я давно предчувствовалъ, что мы должны встрѣтиться.

— Что вы нашли? спросила мистрисъ Ванъ, выпрямляясь и съ любопытствомъ оглядываясь.

— Давно пропавшую кузину, Нору О’Нейль, отвѣтилъ Морисъ, завладѣвая моей рукою.

— Что? воскликнула она. — Что вы сказали? Кузину, ту, о которой вы говорили Джорджу? Глаза ея широко раскрылись, и она недовѣрчиво смотрѣла то на него, то на меня.

— Да, ту самую, отвѣтилъ онъ такимъ тономъ, который долженъ былъ убѣдить ее.

— Неужели вы думаете, я повѣрю, что она и миссъ Невиль одно и то же лицо? сказала она, садясь, точно вдругъ почувствовала слабость.

— Нора О’Нейль только-что засвидѣтельствовала свою тождественность съ миссъ Невиль.

— Итакъ, ты Нора О’Нейль, заговорила мистрисъ Ванъ, не спуская съ меня глазъ и съ присущей ей живостью постигая мое положеніе. Вотъ прекрасный матеріалъ для трехтомнаго романа. Я напишу его и озаглавлю: «Тайна Мулькапора» или «Признанія миссъ Невиль». Боже! Какъ однако малъ и тѣсенъ Божій міръ. Теряешь кузину въ болотахъ Ирландіи и находишь ее на балу въ Индіи!

— О, Нора, Нора! И что-за хитрая, скрытная дѣвчонка, продолжала она, — Какъ она меня провела! Не знаю, право, что и сказать!

— Что мнѣ сказать ей? Я думаю это важнѣе, проговорилъ Морисъ, смѣясь.

— Знаете, я ей все разсказала, продолжала мистрисъ Ванъ, воодушевляясь все болѣе, — подъ строгой тайной передала ей всѣ ея романическія похожденія! О, хитрое созданіе! Какъ чопорно она себя держала! Теперь я понимаю твой неудержимый смѣхъ, понимаю, почему ты краснѣла! Пошла прочь, негодная обманщица! и она смѣясь толкнула меня. Я стыжусь, что меня обошло такое дитя, такая невинная овечка; Уведите ее, капитанъ Бересфордъ, и побраните хорошенько. Ее бы слѣдовало посадить на полгода на хлѣбъ и на воду!

Рѣчь мистрисъ Ванъ дала мнѣ возможность оправиться и облегчила мнѣ это свиданіе съ Морисомъ.

— Пойдемъ, сказалъ онъ, пойдемъ смотрѣть картины. Я воспользуюсь вашимъ совѣтомъ, замѣтилъ онъ мистрисъ Ванъ, уводя меня. — Видишь, Нора, я былъ правъ, находя въ тебѣ сходство съ Молли Бересфордъ.

— Я удивляюсь, что ты ничего не подозрѣвалъ. Не понимаю даже, какъ ты не догадался давно, отвѣтила я.

— Я и самъ не понимаю. Теперь же, я удивляюсь своей недогадливости. Но я не подозрѣвалъ, что у кузины есть тутъ родственники, а тѣмъ болѣе, что она племянница мистрисъ Невиль. Теперь я понимаю, почему ты избѣгала меня. Это потому, что я тебѣ не нравился? спросилъ онъ серьезно.

— О, нѣтъ, отвѣтила я откровенно.

— Скажи мнѣ, Нора, началъ онъ, подводя меня къ широкому креслу въ пустой комнатѣ, — скажи мнѣ откровенно, зачѣмъ ты убѣжала?

Никакого отвѣта.

— Вышло очень хорошо. Но это удивительный случай. Ты не знаешь, какъ неосторожно уйти изъ дому такой дѣвушкѣ, какъ ты. А сколько ты причинила заботъ и безпокойства!

— Кому? спросила я рѣзко.

— Мнѣ, Нора.

— Видишь ли, Морисъ, — и я встала, чтобы придать моимъ словамъ болѣе значенія, — я ушла, это неоспоримо, но я не стыжусь этого. Я нашла пріютъ, гдѣ никто не командуетъ мною, подчеркнула я. Мистеръ Френчъ и миссъ Флукеръ не любили меня и были рады избавиться отъ меня. О, я не была счастлива въ Галловѣ!

— Да, я это знаю, проговорилъ Морисъ. — Но почему ты не написала мнѣ? Я употребилъ бы всѣ усилія, чтобы тебѣ жилось хорошо!

— И ты полагаешь, что я могла оставаться въ Галловѣ, узнавъ это? воскликнула я, краснѣя. На бумагѣ было легко отказаться отъ Мориса, но не легко повторить ему это, чувствуя на себѣ его серьезные, честные глаза, устремленные на меня съ участіемъ. — Послушай, Морисъ, продолжала я съ дрожью въ голосѣ, я отъ души рада, что ты мой родственникъ, но забудемъ условіе дѣдушки и никогда въ жизни не станемъ упоминать объ немъ. Обѣщай мнѣ это! проговорила я, готовая расплакаться и подавая ему руку.

— Подумаю, отвѣтилъ Морисъ уклончиво, но отвѣчая на мое пожатіе.

Затѣмъ мы сошли внизъ и, когда натолкнулись на тетю и мистрисъ Ванъ, между нами установились уже вполнѣ родственныя отношенія. Послѣдняя очень предусмотрительно сообщила знакомымъ, «что миссъ Невиль и капитанъ Бересфордъ открыли вдругъ, что они родственники». Такимъ образомъ все сошло гладко и, когда Морисъ подавалъ мнѣ накидку и провожалъ до кареты, я не была въ отчаяніи, что меня «нашли».

XX.

Само собою какъ-то случилось, что вскорѣ Морисъ сталъ членомъ нашей семьи. Онъ нравился тетѣ, дядя не имѣлъ ничего противъ него, а мистрисъ Ванъ очень его любила. Такимъ образомъ мнѣ приходилось слѣдовать примѣру другихъ, и вскорѣ я стала сердечно его встрѣчать. Онъ получилъ разрѣшеніе приходить и уходить, когда пожелаетъ, а приходить онъ желалъ почти ежедневно, хотя батарея его стояла отъ насъ въ трехъ миляхъ. Это не мѣшало ему, однако, принимать участіе въ нашихъ утреннихъ прогулкахъ верхомъ, или заѣзжать къ намъ къ пятичасовому чаю, по дорогѣ въ клубъ. Дядя Джимъ подружился съ нимъ, найдя въ немъ товарища по страсти къ охотѣ; они неоднократно выходили вмѣстѣ охотиться на утокъ и бекасовъ. Въ прохладныя ночи и на разсвѣтѣ они поджидали индѣйскихъ медвѣдей, и Морисъ преподнесъ тетѣ двѣ прекрасныхъ медвѣжьихъ шкуры. Онъ скоро нашелъ путь къ ея сердцу своею веселостью и своей симпатіей къ ея друзьямъ-собачкамъ, которыя единогласно признали его членомъ семьи и всякій разъ встрѣчали радостнымъ лаемъ и виляньемъ хвостовъ.

Ни однимъ намекомъ не упоминалъ Морисъ о ненавистномъ условіи, связавшемъ насъ нѣкогда. Повидимому, онъ совершенно забылъ объ немъ, и я также отгоняла эту мысль и стала къ Морису въ отношенія стараго товарища, продѣлки котораго сгладило время. Я искренно полюбила его. Пріятное и вмѣстѣ съ тѣмъ пикантное чувство вызывали во мнѣ эти дружественныя отношенія къ молодому красивому офицеру, который не былъ ни моимъ братомъ, ни женихомъ, но обращался со мною по-братски, критиковалъ мои наряды и поведеніе, съ которыми у насъ были общія — хотя и не совсѣмъ пріятныя — воспоминанія дѣтства и съ которымъ я могла говорить такъ же свободно, какъ съ дядей или мистрисъ Ванъ.

Послѣ обѣда, особенно въ лунные вечера, мы сидѣли обыкновенно передъ домомъ. Удобные, плетеные стулья стояли на пескѣ, и въ то время какъ дамы пили кофе, дядя и Морисъ курили и разсказывали разные охотничьи эпизоды, мистрисъ Ванъ, Дики Кемпбель, полковникъ Кейтъ и я зачастую оставляли ихъ однихъ и уходили гулять по аллеѣ. Какъ прохладны и ясны были лунныя ночи! Серебристое сіяніе придавало сказочную прелесть дому, окружающимъ его деревьямъ и густому кустарнику. Легкій вѣтеръ покачивалъ сонные листья ползучихъ растеній и игралъ бѣлыми, мерцающими цвѣтами пробковаго дуба. Мы ходили, тетя дремала, и двое страстныхъ охотниковъ замышляли коварные планы противъ неповинныхъ тигровъ, которые въ эту пору выходили изъ зарослей и подкарауливали свой ужинъ въ видѣ идущихъ на водопой буйволовъ или ланей.

Но хотя Морисъ и былъ завзятымъ спортсменомъ, иногда дробь № 6, паулевскія винтовки и т. п. отправлялись на задній планъ, и онъ находилъ время поболтать со мною.

Какъ сейчасъ помню нашъ первый разговоръ съ глазу на глазъ. Была лунная, свѣтлая ночь, и мы тихо направлялись къ воротамъ, на этотъ разъ одни, въ видѣ исключенія.

Морисъ курилъ, облокотясь на ворота и смотрѣлъ на обширную, окаймленную пальмами равнину. Тюльпанныя деревья шелестѣли и кидали причудливыя тѣни на песокъ. Не видно было ни души; только отдаленный лай нарушалъ торжественную тишину ночи.

Я не любила стоять и, не находя, на чемъ бы сѣсть, взобралась ловко, но изящно, вполнѣ по-дамски, по тремъ брусьямъ и усѣлась на верхній. Расправивъ свое бѣлое платье, причемъ оставила на виду свои хорошенькія туфли и узкую полоску коричневаго шелковаго чулка, я отклонила голову на каменный столбъ и приготовилась къ разговору.

— Все старыя привычки, замѣтилъ мой родственникъ, искоса поглядывая на меня.

— Вовсе нѣтъ, отвѣтила я тотчасъ. — Къ чему стоять, если я могу сидѣть?

— Но ворота не для сидѣнья.

— А почему? Чѣмъ они хуже забора? «Я сижу на заборѣ, Мери», есть же такая поговорка; почему же не на воротахъ? Эти ворота не выше любаго забора у насъ въ Галловѣ.

— Очень возможно, но все же тебѣ не слѣдуетъ тутъ сидѣть; я принесу тебѣ стулъ. Но что это за пара, вонъ тамъ на дорогѣ? проговорилъ онъ, указывая на двѣ только-что появившіяся фигуры, шедшія подъ руку.

— О, это миссъ Элли со своимъ нареченнымъ, отвѣтила я и, повернувшись, чтобы лучше ихъ разсмотрѣть, почти потеряла равновѣсіе. — Какъ трогательно! Теперь это хорошо, но станутъ ли они гулять при лунѣ черезъ два года и наслаждаться обществомъ другъ друга?

— Не вижу причины, почему бы и нѣтъ! отвѣтилъ Морисъ задумчиво.

— Потому, что до того времени они надоѣдятъ другъ другу, проговорила я, зѣвая. — Холодная баранина и слабый чай скоро охладятъ любовь, а старыя штопанныя платья отучатъ отъ романтизма! Имъ придется очень экономить; любовь улетаетъ въ окно, когда бѣдность входитъ въ двери.

— Смѣю ли спросить, ты вывела эти заключенія изъ собственнаго опыта? спросилъ Морисъ съ укоромъ.

— Можно ли спрашивать такія глупости? Конечно, нѣтъ!

— Гдѣ же ты набралась такихъ глубокихъ идеи? Врядъ ли въ Галловѣ, замѣтилъ онъ, сдвигая брови.

— Я набралась ихъ, какъ ты говоришь, на кораблѣ, отъ нѣкоей мистрисъ Роперъ, которая безвозмездно преподала мнѣ много полезнаго.

— Какая добрая! проговорилъ онъ иронически. — Надѣюсь, ты не будешь эгоисткой и подѣлишься со мною ея мудрыми изреченіями.

— Охотно, отвѣтила я великодушно, — но ея легкія нравоученія предназначались только для дамъ. Она полагала, что я ѣду въ Индію, чтобы выйти замужъ, и сообразно съ этимъ поучала меня. Прежде всего она сказала, чтобы я не думала объ офицерахъ: они забавны, но бѣдны до смѣшнаго.

Морисъ серьезно поклонился.

— Она обращала особое мое вниманіе на чиновниковъ. Она говорила, — продолжала я, — что выходить замужъ по любви и безъ средствъ — настоящее безуміе и что извѣстная степень взаимнаго уваженія и крупный вкладъ у банкира составляютъ вѣрнѣйшее основаніе счастливаго брака.

— Говоритъ точно книга! — продолжай, прошу тебя.

— Она говорила, что лучше быть баловнемъ стараго мужа, чѣмъ рабой молодаго.

— Предполагая, что старый мужъ, при томъ и мужъ богатый, вставилъ Морисъ.

По его голосу я узнала, до чего онъ взбѣшенъ, а что онъ недоволенъ мною, — это было ясно. Вотъ прекрасный случаи подразнить его и узнать, такъ ли онъ вспыльчивъ, какъ прежде. Одинъ только этотъ разъ я хотѣла притвориться, что правила мистрисъ Роперъ нравились мнѣ.

— Она говорила, что мужчины похожи на май во время ухаживанія и на декабрь послѣ свадьбы.

— Она заслуживала, чтобы ее выбросили за бортъ на съѣденіе акуламъ, произнесъ Морисъ въ гнѣвѣ.

— Она говорила, что любовь — родъ помѣшательства, душевная болѣзнь, которой подвержены всѣ, особенно въ молодости, что это, такъ сказать, нравственный коклютъ.

— Довольно. Сегодня я не могу переварить болѣе мудростей мистрисъ Роперъ, перебилъ меня рѣзко Морисъ. — Вѣроятно, всѣ молодыя дѣвушки на кораблѣ не находили лучшаго занятія, какъ разговаривать съ этой особой. Вѣроятно, всю дорогу ее окружала толпа жаждавшихъ познаній дѣвушекъ. Мнѣ вовсе не нравится твоя мистрисъ Роперъ. Любопытно, много ли ты позаимствовала у нея?

— О, да! подтвердила я, кивнувъ головою и, обхвативъ колѣни, стала наблюдать, какъ нахмурился его бѣлый лобъ.

— Хотя мы и прежде не думали, что ты можешь броситься въ воду изъ-за сентиментальностей, я полагалъ однако, что этотъ родъ общественной философіи не въ твоей натурѣ. Вѣроятно, ты была самой вѣрующей и прилежной ученицей мистрисъ Роперъ.

— Во всякомъ случаѣ лучшей, чѣмъ у миссъ Флукеръ, отвѣтила я уклончиво. — Господи, до чего мнѣ были противны ея уроки!

— Конечно, молодая особа, стряхнувшая съ себя всѣ старыя традиціи о романтизмѣ, сентиментальности и любви, никогда не выйдетъ замужъ? спросилъ онъ въ раздраженіи.

— Неужели я похожа на старую дѣву? Очень заблуждаешься, если полагаешь, что я намѣрена заплетать косу Святой Екатерины!

— Ты, безъ сомнѣнія, очень привлекательная молодая особа и знаешь этому цѣну, отвѣтилъ Морисъ. — Ты не питаешь глубокаго отвращенія къ людямъ, которые въ тебя влюблены?

— Ни малѣйшаго, отвѣтила я; — а теперь, для разнообразія, я задалъ тебѣ хорошую загадку.

— Загадку? повторилъ онъ сердито. — Я ненавижу загадки, никогда не могъ разрѣшить ни одной.

— Пора научиться. Какое лучшее средство сохранить любовь?

— Вѣроятно, деньги, судя по твоей теоріи?

— Нѣтъ, я тебѣ скажу, проговорила я ласково и такъ серьезно и умно заглянула ему въ красивое, сердитое лицо, точно Минерва. — Лучшее средство сохранить любовь это — не отвѣчать на нее. Ну, не чудесно ли это?

Но я ошиблась въ разсчетѣ. Морисъ не высказалъ никакого одобренія, напротивъ, молчалъ, и въ теченіе цѣлыхъ пяти минутъ не слышалось другаго звука, кромѣ шелеста листьевъ.

— Могу я, въ свою очередь, дать тебѣ совѣтъ? Прекрасныя мысли, такъ краснорѣчиво высказанныя тобою — серьезно или въ шутку — не идутъ дѣвушкѣ твоихъ лѣтъ, и хотя я, видитъ Богъ, не одобряю любезничанья и тому подобнаго, однако настоятельно прошу тебя, на будущее время, держать все это про себя. А теперь, полагаю, пора намъ вернуться.

Я побѣжала за нимъ и, удерживая его за руку, проговорила: — Морисъ, ты серьезно сердишься? Вѣдь я шутила, глупый ты!

Онъ обернулся и пристально посмотрѣлъ на меня. Его гнѣвъ исчезъ при видѣ моей улыбки, и онъ воскликнулъ съ выраженіемъ величайшаго облегченія: — Это шутка! Я этому сердечно радъ. Ты усвоила себѣ теперь новый, болѣе утонченный способъ шалить.

— Но ты такъ этому повѣрилъ, такъ это тебя возмущало, Морисъ, что я не могла не подразнить тебя. Если бы лицо мое не находилось въ тѣни, ты самъ бы увидѣлъ, что я едва удерживаюсь отъ смѣха! Откровенно говорю тебѣ, я ненавидѣла мистрисъ Роперъ и ея наставленія!

— И все же ты ихъ запомнила.

— Это ничего не значитъ. Поговоримъ теперь о другомъ. Рано еще возвращаться, продолжала я, облокачиваясь на ворота.

— Разскажи мнѣ о себѣ; я ничего не знаю о твоей жизни!

Онъ также облокотился на ворота и сталъ смотрѣть на звѣзды. — Я поступилъ на службу, и тутъ нечего разсказывать; въ послѣднія пять лѣтъ со мною не произошло ничего особеннаго.

— И не было никакого романа?

— И ты думаешь, что я открою свое сердце такой еретичкѣ, какъ ты? проговорилъ онъ, смѣясь.

— Знаешь, ты могъ бы довѣриться мнѣ. Разскажи мнѣ объ ней! Я жду, когда же наконецъ мнѣ будетъ можно благословить тебя!

— Боюсь, тебѣ долго придется ждать! И не думай, что я разскажу тебѣ мои завѣтные секреты и дорогія воспоминанія, чтобы дать вамъ съ мистрисъ Ванъ матеріалъ для вашего остроумія. Никогда!

— Но ты могъ бы довѣриться мнѣ, своей ближайшей родственницѣ, настаивала я съ тѣмъ умоляющимъ выраженіемъ, которое всегда дѣйствовала на дядю Джима. Однако Морисъ былъ видимо изъ болѣе твердаго матеріала, чѣмъ этотъ старый охотникъ.

— Разскажи мнѣ объ ней!

— Объ ней! повторилъ Морисъ. — Вы женщины всегда думаете, что «она» составляетъ центръ помысловъ всякаго мущины.

Видя, что я не добьюсь отъ него ничего, мнѣ пришло въ голову, какъ будетъ великодушно, если я довѣрю ему свои тайны.

— Хочешь узнать мой романъ, Морисъ? спросила я съ понятнымъ смущеніемъ.

— Твой романъ! засмѣялся онъ, думаю, что на сегодня мы достаточно пошутили. И слѣпой увидитъ, что сердце твое такъ же нетронуто, какъ онъ видимо затруднился сравненіемъ, — какъ и мое.

— Но вотъ и мой конюхъ съ лошадью, а вотъ и мистрисъ Ванъ, проговорилъ онъ, когда Віолета и Дики Кемпбель внезапно показались изъ-за кустовъ.

Кемпбелю вѣроятно не понравился мой длинный разговоръ съ Морисомъ, и онъ не удержался отъ нѣсколькихъ намековъ на интересныхъ кузеновъ, что сильно мнѣ не нравилось. Я пошла въ домъ, закрыла фортепьяно, сложила книги и ноты, и ушла къ себѣ.

— Почему ты не выходила цѣлый вечеръ, Віо? спросила я зѣвая, мистрисъ Ванъ, которая также зажигала свѣчи.

— Говоря откровенно, на мнѣ новые башмаки, и одинъ жметъ до того, что я предпочла сидѣть въ комнатѣ. Но какъ ты долго болтала съ Морисомъ! Какой разговоръ такъ васъ увлекъ?

— Мы говорили — о сердцѣ и любви.

— Нечего сказать, хорошій разговоръ съ молодымъ родственникомъ и при лунѣ! Серьезно, Нора….

— Серьезно, Віолета, твой маленькій, прелестный ротикъ не созданъ для нравоученій, и я поцѣловала ее; — а серьезно я иду теперь спать.

XXI.

Въ теченіе послѣднихъ четырехъ мѣсяцевъ съ каждой почтой приходило письмо отъ маіора Персиваля, письмо не менѣе какъ на трехъ листахъ, исписанныхъ кругомъ. Изліянія эти утратили уже для меня прелесть новизны, и я стала находить ихъ сухими и однообразными. Положительно это не были письма любовныя; не задумываясь, я могла читать ихъ всему гарнизону. Обыкновенно они начинались подробнымъ описаніемъ баловъ, обѣдовъ и другихъ торжествъ и особенно тѣхъ почестей, предметомъ которыхъ былъ мой будущій мужъ и повелитель, двѣ страницы отводились недостаткамъ его новаго камердинера, двѣ другія — начинающемуся насморку или легкому припадку подагры; длинный списокъ книгъ, которыя я должна прочитать и обдумать, занималъ также не мало мѣста. Иногда онъ упоминалъ, какъ радуются его женитьбѣ родственники и восхищаются моимъ портретомъ; перечислялъ всѣ красивыя лица, на которыхъ останавливался его взглядъ, при чемъ пріятно было узнать, что ни одно изъ нихъ не могло сравниться съ моимъ. Маіоръ Персиваль намекалъ неоднократно, что многія изъ этихъ прелестныхъ существъ ждутъ съ его стороны только тѣни ободренія, чтобы подарить ему сердца. Послѣднее его письмо лежало у меня на колѣняхъ, когда я сидѣла утромъ на верандѣ. Привожу для образца послѣднюю его страницу:

«Вчера я пріискивалъ ландо въ Лонгъ-Акрѣ; нѣсколько штукъ чрезвычайно понравились мнѣ. Я не рѣшилъ только цвѣта. Хотѣлъ бы знать, какой цвѣтъ предпочитаете вы: синій или темно-зеленый? Кстати, надѣюсь, что вы заботитесь о вашемъ цвѣтѣ лица и не допускаете солнце прикасаться къ вашему личику, ручкамъ и хорошенькой, бѣлой шейкѣ? Да, вотъ еще, меня очень безпокоятъ мои волосы. Они падаютъ цѣлыми прядями. Ваша тетя знаетъ прекрасное индѣйское средство, которое я хотѣлъ бы испробовать. Передайте мой поклонъ ей и дядѣ. Остаюсь всегда васъ любящій Г. Персиваль.

P. S. Пожалуйста, не забудьте прислать рецептъ примочки для волосъ».

Складывая письмо и глядя на веранду, на которой собралось все наше общество, — тетя, занятая вязаньемъ, а дядя — газетой, — я испытывала странное, необъяснимое чувство недовольства. Боной Тоуэръ и его братъ Бу-бу складывали изъ кирпичей замокъ, а Морисъ, который сидѣлъ на ступенькахъ и держалъ на колѣняхъ Рози Тоуэръ, принималъ въ этомъ участіе, въ качествѣ довѣреннаго лица и совѣщательнаго архитектора. Рози Тоуэръ была довольно красивый восьмилѣтній ребенокъ, съ тоненькими загорѣлыми ножками и вьющимися свѣтлыми волосами. Она боготворила Мориса и не скрывала своего обожанія, а Морисъ добродушно переносилъ ея ласки и щебетаніе. Я не могла отдѣлаться отъ чувства зависти. Въ дѣтствѣ Морисъ не позволялъ мнѣ садиться къ нему на колѣни, обнимать его и прижиматься головкой къ груди; онъ никогда не каталъ меня на пони и никогда не дарилъ коробокъ шоколаду и куколъ. Правда, я не была такимъ ласковымъ, нѣжнымъ созданіемъ, какъ Рози, но составляла совершенную противоположность и притомъ была безусловно дурна собой.

— Мнѣ кажется, вы говорили, что намѣрены съѣздить въ этомъ году домой? спросила мистрисъ Ванъ, нахмуривъ лобъ. Она не любила вторженія къ намъ въ домъ Тоуэрской дѣтской.

— Да, я хотѣлъ побывать дома, отвѣтилъ Морисъ, спуская съ колѣнъ Рози и взявъ свою фуражку и хлыстъ, — но передумалъ. Я отложилъ это до будущаго года.

— Такая прогулка въ Англію много стоитъ, замѣтилъ дядя въ раздумьи, — но молодежь такъ неразсчетлива, швыряетъ деньги зря.

— Не забывайте, что всѣ ваши друзья ждутъ отъ васъ подарковъ, напомнила мистрисъ Ванъ, — дорогихъ камней, шалей и другихъ индѣйскихъ рѣдкостей. Это стоитъ не мало, а вы не можете же пріѣхать домой съ пустыми руками.

— Пріѣду съ пустыми, отвѣтилъ Морисъ рѣшительно. — Увѣряю васъ, единственная рѣдкость, которую я привезу — это самого себя!

— Кто знаетъ, быть можетъ, вы привезете также и жену! проговорила мистрисъ Ванъ, смѣясь.

— Кто знаетъ? отвѣтилъ Морисъ, слегка краснѣя, и взглянувъ на часы, воскликнулъ: — Боже, я и не подозрѣвалъ, что такъ поздно. Я долженъ ѣхать, и онъ кивнулъ своему конюху. — Прощайте. Поклонившись, онъ пустилъ лошадь вскачь, преслѣдуемый громкимъ визгомъ своихъ четвероногихъ друзей.

— Вотъ что, Нора, проговорила тетя, — я думаю, тебѣ необходимо сказать Морису о твоемъ обрученіи; нельзя скрывать это отъ него. Онъ порадуется.

— Не думаю, замѣтила мистрисъ Ванъ съ умысломъ, — но я вполнѣ раздѣляю ваше мнѣніе, нельзя дольше молчать.

— Быть можетъ, ты хочешь, чтобы я сказала ему объ этомъ? спросила тетя улыбаясь.

— Нѣтъ, нѣтъ! отвѣтила я горячо; — я лучше скажу сама. Предоставьте мнѣ такія дѣла — всѣхъ прошу, пожалуйста! просила я.

— Конечно, дѣтка, если ты этого такъ желаешь, проговорила ласково тетя.

— Да, но ты должна ему сказать и скоро, проговорила мистрисъ Ванъ съ удареніемъ. — иначе можетъ случиться, что ты запрешь сарай послѣ того, какъ лошадка уже убѣжала.

— Дорогая Віолета, ты сама не знаешь, что говоришь, воскликнула оскорбленная тетя. Морисъ и Нора выросли вмѣстѣ, они точно братъ и сестра.

Единственнымъ отвѣтомъ мистрисъ Ванъ была замѣченная лишь мною гримаса. Послѣ того она отвернулась и стала ощипывать прелестные цвѣты ползучихъ растеній, вьющихся на верандѣ.

— О, мышка! воскликнулъ вдругъ дядя, поднимая глаза отъ газеты. Не могла ты развѣ немножко подождать? Этотъ твой родственникъ — вотъ человѣкъ мнѣ по душѣ. Если дѣвушка влюбится въ него, — это я понимаю, заключилъ онъ тономъ, далеко нелестнымъ для маіора Персиваля.

— Джэмсъ, Джэмсъ, можно ли говорить что-нибудь подобное! замѣтила тетя строго. — Неужели Нора должна выйти замужъ только для того, чтобы ввести въ семью еще одного охотника.

— Я нахожу, что старый дѣдушка зналъ, что дѣлалъ, продолжалъ дядя; — На долю Норы могло выпасть и много хуже, чѣмъ быть мистрисъ Бересфордъ въ Галловѣ. Послѣдняя половина фразы раздалась, уже когда дядя сидѣлъ на конѣ, но я поняла ее и вовсе не была возмущена, ни оскорблена, какъ это можно было ожидать.

Дядинъ охотникъ (shikarry) по имени Мари былъ страннаго вида старикъ. Неопытный глазъ увидѣлъ бы въ немъ послѣднюю степень истощенія и старческой слабости и конечно бы ошибся. Онъ могъ бѣжать десятки милъ, могъ всю ночь просидѣть на деревѣ, выслѣживая хищнаго тигра. Онъ былъ самымъ опытнымъ охотникомъ и общимъ, ревниво оберегаемымъ, щедро оплачиваемымъ слугою дяди и Мориса.

Однажды я вышла на веранду передъ обѣдомъ и застала .дядю и Мориса горячо разговаривавшими съ старикомъ. Маленькій, полуобнаженный, сморщенный дикарь, въ грязной чалмѣ и фантастическомъ поясѣ съ патронами и нѣсколькими заткнутыми за поясъ ножами, представлялъ замѣчательную противоположность съ Морисомъ, стоявшимъ рядомъ съ нимъ, въ военномъ сюртукѣ и представлявшимъ идеалъ офицера и джентльмена. А между тѣмъ этотъ типъ культуры буквально ловилъ каждое слово, произнесенное гадкимъ варваромъ. Такъ важенъ былъ ихъ разговоръ, до того мой родственникъ увлекся имъ, что даже не замѣтилъ меня.

— Морисъ, позвала я его, стоя въ дверяхъ, — оставь этого глупаго старика и помоги мнѣ смотать шелкъ.

— Сейчасъ, Нора, отвѣтилъ онъ, не поворачивая даже головы, — одну минутку.

Меня это возмутило. —Не обращать на меня вниманія изъ-за этого стараго отвратительнаго shikarry; заставлять ждать меня и разговаривать съ тѣмъ, думала я, опускаясь на стулъ съ выраженіемъ покорности и также прислушиваясь къ этому занимательному разговору. Мари говорилъ съ невозможными ужимками и страшными жестами.

«Говоритъ я вамъ правду, сагибъ! Тигръ снова прійти въ Нацапешъ, снова ѣсть Банги почтальона, на томъ же мѣстѣ, двѣ мили отъ деревни! Люди тамъ очень боятся, привяжутъ буйволы, ничего не помогаетъ. Тигръ ѣстъ только бѣдные темные люди!»

— Обѣдать, обѣдать, господа! воскликнула тетя, появляясь на верандѣ. — Полковникъ Кейтъ и мистеръ Кемпбель умираютъ съ голода! а затѣмъ тише и ласковѣе прибавила: — Джимъ, пойдемъ, прошу тебя! послѣ чего Джимъ принужденъ былъ отпустить на время индѣйца.

Я была не въ духѣ этотъ вечеръ и сама не знаю отчего. Я хотѣла показать Морису, что со мною нельзя такъ обращаться, и всецѣло занялась Дики Кемпбелемъ, моимъ бывшимъ спутникомъ и товарищемъ по несчастью. Морисъ не выносилъ Дики. Дики питалъ слабость къ невозможнаго покроя воротничкамъ и манжетамъ, свѣтлымъ перчаткамъ, вычурной рѣчи, моноклю и ко мнѣ, и мнѣ кажется, что послѣдняя слабость была самой непріятной для Мориса.

Зашла рѣчь о тиграхъ, охотѣ и тому подобномъ; перечисляли жертвы кровожаднаго звѣря, — поселившійся возлѣ Нацапеша съѣлъ болѣе семидесяти человѣкъ — и высчитывали, какъ все не удается его убить.

— Насколько я слышалъ, это громадный звѣрь, старый и худой и почти беззубый, разсказывалъ полковникъ Кейтъ, накладывая салатъ.

— Таковы всѣ, нападающіе на людей. Они только тогда начинаютъ охотиться на человѣка, когда лишатся силъ и не въ состояніи ловить животныхъ, отвѣтилъ дядя.

— Еслибы этотъ страшный звѣрь появился въ средніе вѣка, отъ него бы скоро избавились, замѣтила я въ раздумьи.

— Какимъ это образомъ? спросилъ Морисъ, смѣясь. — Убили бы его изъ ружья или проткнули стрѣлой?

— Не знаю какъ, но ему не дали бы ѣсть людей, какъ теперь. Какая-нибудь прекрасная дама, провѣдавшая объ опустошеніяхъ, повелѣла бы своему вѣрному рыцарю или принесть ей шкуру тигра, или не являться передъ ея свѣтлыя очи.

— Конечно, если ей нравится другой, и она хотѣла освободиться отъ этого, сказала весело мистрисъ Ванъ.

— Или, замѣтилъ Морисъ, — какъ та милая женщина, которая бросила на арену перчатку!

Не знаю, какой злой духъ овладѣлъ мною. Я хотѣла только сказать что-нибудь непріятное Морису, но не успѣла я выговорить, какъ уже пожалѣла объ этомъ.

— Если вѣрить исторіи, то нынѣшніе молодые люди и въ половину не настолько отважны и благородны, какъ прежде, сказала я высокомѣрно. — Въ Мулькапорѣ не найдется никого, кто вышелъ бы одинъ на одинъ и убилъ это ужасное животное.

Послѣдовало глубокое молчаніе. Глаза всѣхъ устремились на меня. Я посмотрѣла на Мориса, который серьезно встрѣтилъ мой взглядъ и холодно отвѣтилъ: — Я принимаю твой вызовъ, Нора; я поднимаю перчатку.

— Я вовсе не думала ни о какихъ вызовахъ, пробормотала я, испугавшись того, что я надѣлала, — это была шутка.

Морисъ не обратилъ вниманія на мое замѣчаніе и продолжалъ спокойно колоть орѣхи для сидѣвшей подлѣ него мистрисъ Ванъ. Тетѣ вѣроятно была непріятна собравшаяся въ воздухѣ гроза, и она скоро поднялась. Я убѣжала на веранду.

Глубоко пристыженная, усѣлась я на ступенькахъ, оперлась локтями о колѣни, смотрѣла на звѣзды и прислушивалась къ вечернимъ шорохамъ. — Это ничего, утѣшала я себя, — я заглажу свою вину предъ Морисомъ. Я не имѣла права говорить ему такихъ вещей, — ему болѣе чѣмъ кому-либо; и я вспомнила памятное воскресеніе въ Галловѣ и Анни Конноръ. Въ этотъ вечеръ, однако, мнѣ не привелось помириться съ Морисомъ. Спустя нѣсколько минутъ подъѣхалъ его догкартъ (обыкновенно Морисъ просиживалъ до поздней ночи), я слышала, какъ онъ прощался, предложилъ Дики довезти его и уѣхалъ, не вспомнивъ даже обо мнѣ! Около двѣнадцати часовъ слѣдующаго дня дядя вернулся домой, сильно взволнованный. Еще не успѣли открыть дверцы экипажа, какъ онъ закричалъ:

— Слышала ты это? Думала ли ты, что онъ такой чудакъ? И, вылѣзая торопливо, онъ продолжалъ: — Предполагала ли ты, что онъ такой безумецъ?

— О чемъ вы говорите? воскликнули мы всѣ вмѣстѣ.

— О чемъ же мнѣ говорить? сказалъ онъ, въ изнеможеніи опускаясь на стулъ и швырнувъ шапку на полъ. — Бересфордъ! Онъ отправился вчера въ Нацапешъ. Онъ разыскалъ полковника въ клубѣ, испросилъ трехдневный отпускъ, а спустя два часа отправился одинъ съ этимъ сумасшедшимъ Мари. Это настоящее безуміе! Я слышалъ, что у него нѣтъ ни загонщиковъ, ни ракетъ. Ничего! Рѣшительно ничего! воскликнулъ онъ, разводя руками. — Онъ хочетъ одинъ выйти на звѣря. Бѣдный Ренни такъ погибъ три года тому назадъ!

Нѣсколько секундъ никто не произнесъ ни слова. Затѣмъ тетя строго обратилась ко мнѣ, окаменѣвшей отъ страха: — Это твое дѣло, Нора!

Это былъ день, котораго я въ моей жизни не забуду! День, полный ужаса, самообвиненія и томительныхъ ожиданій. Слѣдующій день былъ днемъ мучительной неизвѣстности, пока вечеромъ не достигла до насъ вѣсть: «Капитанъ Бересфордъ убилъ тигра». Вѣсть эта съ быстротою молніи разнеслась по Мулькапору.

Морисъ надѣлъ колокольчики почтальона, отправился на мѣсто происшествія и побѣдилъ страшилище цѣлой области. Вѣсть эту принесъ бѣдный туземецъ, который отъ радости почти не могъ говорить. Онъ разсказалъ, что весь округъ въ волненіи и что только съ трудомъ удалось удержать индѣйцевъ отъ возданія божескихъ почестей Морису. На слѣдующій день пріѣхалъ и самъ герой дня со шкурой тигра у сѣдла.

Мы всѣ были въ восторгѣ. Тетя, кажется, съ радостью поцѣловала бы его, дядя совсѣмъ повеселѣлъ, только я чувствовала себя нехорошо. Мнѣ стало еще грустнѣе, когда Морисъ, сойдя съ лошади и поздоровавшись со всѣми, развернулъ трофей и торжественно разложилъ его у моихъ ногъ.

— Это твое, Нора! сказалъ онъ, снявъ передо мною фуражку.

— Но я не хочу! воскликнула я. — Это отвратительное животное, изъ-за котораго ты рисковалъ жизнью и которое съѣло семьдесятъ человѣкъ.

— Ну, Нора, не будь такой нелюбезной, проговорила тетя, — ты должна гордиться такою честью.

— Я и горжусь, но я думаю, что противная шкура эта куплена слишкомъ дорогою цѣною, сказала я, съ трудомъ удерживаясь отъ слезъ.

— Кожа неважная, замѣтилъ Морисъ, поворачивая ее ногою, — но людоѣды не отличаются красивымъ нарядомъ. Во всякомъ случаѣ онъ не будетъ болѣе безпокоить страну, а это главное.

Между тѣмъ собрались наши люди, желавшіе поглядѣть на чудо, а всѣ проходящіе заходили къ намъ въ садъ. Дядя съ гордостью взялъ Мориса подъ руку и, несмотря на его сопротивленіе въ виду его охотничьяго костюма, повелъ его въ домъ. Мы всѣ послѣдовали за нимъ въ столовую, сѣли и не отводили глазъ отъ нашего героя, который завтракалъ съ большимъ апетитомъ.

— Проѣхавши сорокъ миль верхомъ, проголодаешься, мистрисъ Невиль, извинялся онъ. — Надѣюсь, вы не придете въ ужасъ отъ тѣхъ опустошеній, которыя я совершаю въ этомть прекрасномъ паштетѣ.

— Кушайте! Когда кончите, разскажите намъ все по порядку, проговорилъ дядя, сгорая отъ нетерпѣнія.

— Нечего особенно разсказывать, послѣдовалъ скромный отвѣтъ Мориса. — Въ послѣдній вечеръ, когда я былъ у васъ, я получилъ формальный отпускъ; въ семь часовъ утра слѣдующаго дня пріѣхалъ въ Нацапешъ и засталъ деревню въ безпредѣльномъ ужасѣ. Послѣ катастрофы никто не рѣшался выходить изъ дому. Мари и я отправились осматривать мѣсто, на которомъ тигръ чаще всего нападалъ на почту. Мы нашли сумку съ письмами на срединѣ дороги вблизи лужи крови и кровавый же слѣдъ тянулся по травѣ. Повидимому, животное волокло тѣло несчастнаго.

— О, избавьте отъ этихъ подробностей, проговорила тетя, блѣднѣя.

— А какова мѣстность? освѣдомился дядя. — Холмы или что другое?

— Очень холмистая, отвѣтилъ Морисъ. — Высокіе, конусообразные холмы, а по бокамъ дороги низкій, чахлый тростникъ.

— Скверное дѣло! А въ какомъ разстояніи отъ деревни?

— Около двухъ миль. Мѣсто это въ долинѣ, длиною около мили, съ густыми джунглями по обѣимъ сторонамъ. На этомъ протяженіи умерщвлены три почтальона!

— Что же вы сдѣлали потомъ? спросилъ дядя, чрезвычайно заинтересованный разсказомъ.

— Мы пробрались немного дальше въ заросли, нашли чалму несчастнаго и… но это не идетъ къ дѣлу, перебилъ онъ себя. — Забравъ почтовую сумку и звонки, мы вернулись въ деревню. Я помылся, поѣлъ и уснулъ. Около одиннадцати часовъ я вышелъ на охоту и одинъ, хотя Мари со слезами просилъ меня взять съ собою его и еще нѣсколько человѣкъ. Повѣсивъ звонки на ружье, я отправился въ путь. Жители деревни смотрѣли на меня съ нѣмымъ сожалѣніемъ, какъ на человѣка, безповоротно рѣшившагося на самоубійство. Была чудная, лунная ночь, свѣтлая, какъ день, и тихая, какъ смерть. Почти два часа ходилъ я большими шагами по опасному мѣсту. Наконецъ, я сталъ думать, что ожиданія мои напрасны, и уже помышлялъ о возвращеніи въ деревню, какъ вдругъ слѣва раздался трескъ сучьевъ, и громадный тигръ вышелъ на дорогу, метрахъ въ двадцати отъ меня, издавая глухой, протяжный ревъ.

— Я бы взвизгнула и упала въ обморокъ, вставила мистрисъ Ванъ.

— Не перебивайте, воскликнулъ дядя сердито. — Дальше, Морисъ. Что было дальше?

— Почти съ минуту стоялъ онъ, размахивая хвостомъ и смотря на меня. Когда я замѣтилъ, что онъ готовится прыгнуть, я спустилъ оба курка, и мнѣ посчастливилось попасть ему между глазъ. Онъ сдѣлалъ одинъ конвульсивный скачокъ, издалъ странное ворчаніе, упалъ и черезъ минуту былъ мертвъ. Подойдя къ нему и убѣдившись въ его смерти, я скорѣе возвратился въ Нацапешъ. Жители, завидя меня, думали, что я спасаюсь; но я разсказалъ имъ о случившемся. Вначалѣ они не вѣрили этому; это казалось имъ слишкомъ хорошо, чтобы быть правдой. Наконецъ, слѣдуя примѣру отважнаго Мари, они рѣшились отправиться къ мѣсту, гдѣ лежалъ тигръ, и, завидя издали своего врага мертвымъ, пришли въ неописанный восторгъ. Они чуть не разорвали меня на клочья, становились предо мной на колѣни, смѣялись и рыдали и размахивали руками, какъ помѣшанные. Послѣ перваго изъявленія радости, они подошли къ тигру, плевали на него, проклинали и подняли настоящій вой. Затѣмъ его привязали къ бамбуковой вѣтви, и двѣнадцать сильныхъ людей поволокли его въ деревню. Остальные слѣдовали съ криками и бранью. Вся ночь прошла въ неумолкаемыхъ звукахъ тамтама, радостныхъ крикахъ и пѣніи. Нечего было и думать о снѣ; я подчинился своей участи, сидѣлъ рядомъ съ знатнѣйшими лицами деревни и терпѣливо выносилъ выпавшія на мою долю почести. Я выкурилъ не менѣе шести «черутъ» и благодарилъ, на сколько могъ, по-индостански за всѣ произнесенныя въ мою честь торжественныя рѣчи. Сегодня утромъ меня увѣнчали цвѣтами, точно также и моего коня, который, впрочемъ, отнесся очень нелюбезно къ этой чести и никакъ не дозволялъ нацѣпить на свой хвостъ никакихъ декорацій. Мнѣ пришлось упрашивать, чтобы меня отпустили; Мари много помогъ мнѣ въ этомъ случаѣ. Невинные жители деревни никакъ не хотѣли вѣрить, что я не одинъ изъ ихъ боговъ, сошедшій съ неба въ образѣ артиллерійскаго офицера избавить ихъ отъ тигра. Наконецъ, мнѣ удалось выбраться оттуда, и вотъ я здѣсь, заключилъ онъ.

На слѣдующее утро я была одна съ Морисомъ въ саду и рѣшилась извиниться передъ нимъ за мои необдуманныя слова, сказанныя за столомъ. Онъ добродушно выслушалъ мое объясненіе и сказалъ, смѣясь: — Ты думаешь, что мы жалкое, выродившееся поколѣніе, лишенное рыцарскаго духа, и это потому, что мы не бродимъ съ лютней и безъ нужды не сносимъ другъ другу головъ. Но ты заблуждаешься, моя прелестная кузиночка, еще и теперь мущина можетъ возвеличить даму своего сердца мечемъ и прославить пѣсней!

Но я не дама его сердца и никогда ею не буду, подумала я, краснѣя, поэтому ко мнѣ не могли относиться его слова.

Мы играли въ теннисъ, и я сидѣла теперь на низкой каменной оградѣ, отдѣлявшей нашъ садъ отъ сада Фоксовъ, въ тѣни громаднаго тамаринда, широкій стволъ котораго служилъ мнѣ удобной спинкой.

— Я исполнилъ твое желаніе и мой рыцарскій долгъ, Нора, началъ вдругъ Морисъ, — и теперь хотѣлъ бы знать, чѣмъ ты наградишь меня. Говоря правду, ты должна бы сдѣлать это по собственному почину, мнѣ не слѣдовало бы напоминать объ этомъ, но ты не понимаешь моихъ деликатныхъ намековъ,

— Лавровымъ вѣнкомъ, конечно, воскликнула я весело. — Я тотчасъ сплету его, но обѣщай, что ты будешь его носить.

— Я довольно получилъ ихъ въ Нацапешѣ; болѣе двадцати штукъ навѣсили мнѣ на шею; они чуть не задавили меня. Нѣтъ, нѣтъ, придумай что-нибудь другое.

— Дай мнѣ подумать, отвѣтила я и стала постукивать по лбу своимъ отбойникомъ для тенниса. — Запонки, цѣпочка, булавка и медальонъ — все это у тебя есть.

— Не хочу ничего подобнаго, перебилъ меня Морисъ.

— Хочешь, я вышью тебѣ что-нибудь своими нѣжными пальчиками? спросила я, смѣясь.

— Ты уже вышила мнѣ какой-то кисетъ, замѣтилъ онъ, видимо не чувствуя никакой благодарности.

— Тогда скажи откровенно, чего ты хочешь, и ты это получишь, воскликнула я съ паѳосомъ.

— А ты не угадываешь, чего я хочу?

— Нѣтъ, отвѣтила я, — но я вотъ что тебѣ дамъ, и я отдѣлила отъ множества своихъ брелокъ маленькій якорь и подала ему.

— Надѣйся, надѣйся постоянно — это хорошая эмблема. Благодарю, Нора, проговорилъ онъ съ разстановкой. — Что же я еще получу?

— Ну, признаюсь, ты самый ненасытный человѣкъ, какого я знаю! Вотъ, возьми еще эту розу, — и я кинула ему прелестную, полураспустившуюся розу, отколовъ ее отъ платья. — Надѣюсь, теперь ты доволенъ?

— Нечего дѣлать, нужно быть довольнымъ, отвѣтилъ онъ. Онъ стоялъ возлѣ меня и вертѣлъ въ рукѣ несчастную розу. — Ты могла бы, по крайней мѣрѣ, приколоть ее.

Дѣйствительно, слѣдовало приколоть ее, я отыскала булавку и спрыгнула на землю.

— Я вижу, ты еще недоволенъ, сказала я, всматриваясь въ него, когда прикалывала цвѣтокъ. — Чего же ты хочешь, говори откровенно.

— Я хочу нѣчто болѣе рѣдкое и въ тысячу разъ болѣе пріятное, чѣмъ эта роза, отвѣтилъ Морисъ необыкновенно сердечно и мягко. — Теперь ты угадываешь, о чемъ я думаю? прибавилъ онъ и посмотрѣлъ на меня.

— Нѣтъ, не угадываю, то-есть — заикнулась я, становясь краснѣе розы, — если ты думаешь, о чемъ я думаю, такъ ты думаешь, что я должна…

— Если ты думаешь, о чемъ я думаю, такъ ты думаешь, раздался веселый голосокъ, и возлѣ насъ очутилась мистрисъ Ванъ, которая тихонько подошла по травѣ.

— Что вы думаете оба, что не идете пить чай? Меня послали узнать, что съ вами случилось. Впередъ, — она нѣжно взяла меня подъ руку — впередъ, капитанъ Бересфордъ, вы не должны пропускать чай въ пять часовъ; недавно вы говорили, что онъ благотворно дѣйствуетъ на расположеніе духа. А теперь, продолжала она, ведя насъ на буксирѣ, признавайтесь, о чемъ вы говорили. У меня звенитъ въ ухѣ, и я увѣрена, что вы говорили обо мнѣ.

XXII.

Боюсь, дойдя до конца этой главы, читатель выведетъ заключеніе, что я «ужасная дѣвушка», какъ говорилъ старый Джонни въ Галловѣ. И дѣйствительно, никто не осуждалъ такъ строго моего малодушнаго молчанія, какъ осуждала его я.

Морисъ и я стали хорошими товарищами, и если бы мы довольствовались дружбой, признанія мои были бы излишними. Но возможна ли дружба между молодымъ, красивымъ офицеромъ и молодой дѣвушкой, которую называли «прелестная миссъ Невиль?» На каждомъ балу Морисъ записывался на три вальса, а въ теннисъ мы всегда играли вмѣстѣ, находя, что мы приносимъ другъ другу счастье. Если я выѣзжала вечеромъ верхомъ, Морисъ всегда сопровождалъ меня, а по четвергамъ онъ участвовалъ въ нашихъ утреннихъ прогулкахъ, такъ какъ былъ свободенъ отъ службы. Дядя подарилъ мнѣ новую прекрасную рыжую лошадь, прозванную «Кавалеръ», а мистрисъ Ванъ стала теперь постоянно ѣздить на нашемъ «Маѳусаилѣ».

Трудно забыть красоту индѣйскаго утра! Трудно забыть свѣжій воздухъ, обильную, сверкающую на травѣ росу, медленно восходящее солнце, которое постепенно золотитъ деревья и мечети, и обширную, безконечную долину. Проѣзжая чрезъ едва проснувшуюся деревню, какъ живописны казались мнѣ группы женщинъ въ свѣтло-желтыхъ одеждахъ, собравшіяся у колодцевъ. Извнутри низкихъ темныхъ домовъ доносился говоръ. Проходили стада животныхъ, погоняемыя индѣйцемъ, пѣвшимъ по дорогѣ однообразную пѣсню.

Единственное, въ чемъ Морисъ позволялъ себѣ роскошь, — это лошади. Галопируя рядомъ со мною на своемъ великолѣпномъ, черномъ арабѣ, онъ былъ дѣйствительно идеальнымъ олицетвореніемъ всадника. О, еслибы маіоръ Персиваль могъ такъ ѣздить верхомъ, какъ Морисъ! Но даже при самой пылкой фантазіи нельзя было представить себѣ этого маіора на лошади, а тѣмъ болѣе на горячемъ арабѣ Мориса. Маіоръ часто говорилъ, что держитъ лошадь, на которой никто не долженъ ѣздить кромѣ него, и что собака, только смотрящая на кого-нибудь другаго кромѣ своего господина, уже не стоитъ въ его глазахъ и гроша. Если онъ требуетъ такой безусловной преданности отъ животныхъ, то что потребуетъ онъ отъ своей….

Но, впрочемъ, это меня мало заботило. Ревнивъ онъ или нѣтъ, — его ревность не могла меня касаться.

Во время этихъ прогулокъ мы очень сдружились. Говорили о Галловѣ, объ осушеніи луговъ, о новой крышѣ, новыхъ домахъ для крестьянъ и другихъ улучшеніяхъ, на которыя Морису приходилось три или четыре года затрачивать большую часть своихъ доходовъ. Безъ моего согласія, онъ не рѣшался срубить ни одного дерева, построить ни одной калитки. — Ты лучше меня знаешь все имѣніе, говорилъ обыкновенно Морисъ, повѣряя мнѣ свои предположенія и обсуждая со мною, неопытной дѣвушкой, свою дѣловую переписку. Галловъ былъ обремененъ ипотеками и не представлялъ особенно пріятнаго наслѣдства.

— Ты не намѣренъ продавать Галлова? спрашивала я. — Онъ не имѣетъ для тебя значенія; ты никогда не будешь въ немъ жить.

— Продать Галловъ? Никогда! Какъ можешь ты это говорить, Нора! Продать Галловъ, которымъ съ незапамятныхъ временъ владѣетъ наша семья? Да при этомъ поднялись бы всѣ мертвецы у насъ на кладбищѣ. Нѣтъ, нѣтъ, я не такой варваръ, какъ ты думаешь! Да я и не могу его продать, — оно родовое имѣніе и, кромѣ того, у меня больше семейной гордости, чѣмъ ты предполагаешь.

— Но ты никогда не будешь тамъ жить. Самое мѣсто тебѣ, безъ сомнѣнія, ненавистно, и связанныя съ нимъ воспоминанія далеко неутѣшительны. Надѣюсь, ты не придаешь особаго значенія дѣтскимъ впечатлѣніямъ? Помнишь ты, какъ вытащилъ меня изъ грязи?

— О. да, увѣрялъ онъ. — На что ты была похожа! Право, никто не можетъ утверждать, что я влюбился въ тебя съ перваго взгляда!

— Нѣтъ! Ни съ перваго, ни съ десятаго, хотѣла я прибавить, но во-время остановилась и вмѣсто этого спросила: — Сколько разъ ты былъ въ Галловѣ, кажется, три?

— Да; первый мой пріѣздъ памятенъ мнѣ вашими пріятными шутками, второй былъ посвященъ охотѣ, а третій — пауза — а третій принесъ мнѣ болѣе счастья, чѣмъ что-либо въ жизни.

Непремѣнно это сказано съ намѣреніемъ. Морисъ упоминалъ въ первый разъ о старой связи, существовавшей между нами.

— Твой третій пріѣздъ былъ ужасенъ, проговорила я въ волненіи. — Прошу тебя, не упоминай объ немъ никогда. Сильный ударъ хлыста поднялъ изумленнаго коня моего въ такой галопъ, что отвѣчать было невозможно. Но, проѣзжая шагомъ подъ тѣнью фиговыхъ деревьевъ, у насъ снова завязался разговоръ уже о постороннихъ предметахъ, и мы весело болтали.

Почему были такъ пріятны эти утреннія четверговыя прогулки? Неужели потому, что меня сопровождалъ Морисъ? Я не смѣла задавать этого вопроса, и если онъ невольно приходилъ на умъ, я старалась не думать объ немъ. Проходили дни, время, казалось, летѣло, а я все еще ничего не сказала Морису, и чѣмъ дольше я откладывала, тѣмъ труднѣе мнѣ становилось признаніе. Онъ такъ мнѣ довѣрялъ, я знала малѣйшее событіе за послѣднія пять лѣтъ его жизни. Въ его прошломъ безусловно не было никакого романа; «я старъ, чтобы влюбиться», хвасталъ онъ въ началѣ нашей дружбы.

— Не торжествуйте заранѣе, предостерегала мистрисъ Ванъ шутливо, — подумайте о Джорджѣ! Джорджъ — это ея мужъ, который безумно влюбился въ нее въ возрастѣ пятидесяти лѣтъ.

Мало-по-малу Морисъ пересталъ относиться ко мнѣ товарищески; дружескія его придирки прекратились, замѣнившись сдержанностью и угодливостью. Превращеніе это произошло почти незамѣтно, и я не хотѣла объяснять его себѣ. Но въ глубинѣ моего сердца жило предчувствіе правды, жило ясное, хотя еще неуловимое сознаніе, что Морисъ любитъ меня. Такіе же симптомы я замѣчала прежде у другихъ и отчасти сердилась, отчасти забавлялась этимъ, но всегда оставалась равнодушной. Сердилась я теперь или была равнодушна? Странный вопросъ. Я закрывала глаза, старалась успокоить свою совѣсть, стараясь вѣрить, что мы любимъ другъ друга, какъ братъ и сестра. Но почему сердце мое билось усиленно, почему щеки покрывались яркимъ румянцемъ, если я издали узнавала его лошадь? Непростительная, достойная порицанія слабость, но я все еще откладывала сказать ему о своей помолвкѣ. Каждый вечеръ я повторяла себѣ: — скажу ему завтра, а когда наступало «завтра», я снова думала — завтра!

— Но это безсовѣстно, Нора! Надѣвать новую амазонку для поѣздки въ джунглы! Ты обращаешь ее уже въ будничное платье! Счастье, что ты выходишь за богатаго человѣка. Такъ дружески упрекала меня мистрисъ Ванъ, ожидая въ одно утро, когда подведутъ намъ лошадей. — Съ нами ѣдетъ только Дики и Элленъ, иди и переодѣнься скорѣе въ старое платье!

Понятно, я не могла сказать, что въ синей амазонкѣ я болѣе нравлюсь Морису. Я стала увѣрять ее, что моя другая амазонка очень поношена, и я жду только случая, чтобы сдѣлать изъ нея пугало для птицъ..

— Поношена! повторила она. Потрудись взглянуть на мою, и она поднесла мнѣ къ самому носу потертый локоть и большую заплатку на подолѣ; — но лазить по развалинамъ она очень хороша. Но вотъ, точно прозрѣвъ вдругъ, она быстро повернулась и спросила рѣзко: — Капитанъ Бересфордъ ѣдетъ?

— Кажется, онъ будетъ; онъ что-то говорилъ объ этомъ, проговорила я небрежно, старательно выводя хлыстомъ узоры на пескѣ.

— Теперь я понимаю, почему ты надѣваешь новое платье. Почему же ты не сказала это прямо? спросила она саркастически. О, зачѣмъ краснѣешь? Берегись, Нора! «Мы никогда прежде не вздыхали, не грустили, не плакали и не краснѣли», произнесла она патетически.

— Кто не краснѣлъ прежде? И кто краснѣетъ теперь? послышался знакомый голосъ, и Морисъ, неслышно подъѣхавшій по песку, подошелъ къ намъ.

— Конечно, Нора!

— Это вовсе не дурно, Нора, нечего стыдиться. А кто ѣдетъ съ нами?

— Полковникъ Невиль, Нора, Дики Кемпбелъ, Элленъ Фоксъ, вы и я и Бойси Тоуэръ, отвѣтила мистрисъ Ванъ, перечисляя всѣхъ по пальцамъ.

— Бойси Тоуэръ? повторилъ Морисъ съ удивленіемъ и неудовольствіемъ.

— Да! Полковникъ Кейтъ разрѣшилъ ему ѣхать, а такъ какъ угощаетъ полковникъ, то противиться этому нельзя. Полковникъ Кейтъ отправился уже къ развалинамъ и ожидаетъ насъ съ чаемъ на какомъ-нибудь романтическомъ мѣстечкѣ. Возвращеніе послѣдуетъ при лунѣ, поясняла она.

Въ эту минуту къ намъ присоединились дядя, Элленъ и Дики, а когда мы двинулись въ путь, прискакалъ Бойси на своемъ пони. Поѣздка наша къ городу въ развалинахъ совершилась безъ особыхъ приключеній. Дики ѣхалъ со мною, какъ это обыкновенно случалось въ послѣднее время, такъ какъ мистрисъ Ванъ какимъ-то таинственнымъ, но очень дѣйствительнымъ способомъ завладѣла Морисомъ.

Почти въ семи миляхъ отъ Мулькапора, въ холмистой мѣстности, находятся развалины стараго, давно покинутаго города. Поросшія травою и мхомъ стѣны занимаютъ окружность въ пять миль; глубокій ровъ, окружавшій нѣкогда городъ, служитъ теперь мѣстомъ пастбища для пестрыхъ козочекъ и черныхъ козловъ, точно такъ же, какъ и весь городъ, за исключеніемъ не совсѣмъ рухнувшихъ развалинъ, напоминающихъ мечети, гробницы и акведуки. Объ этомъ городѣ не имѣется свѣдѣній; если онъ и пользовался когда-либо извѣстностью, то это было очень давно, такъ какъ даже не сохранилось имени этого города. Возлѣ старыхъ воротъ мы нашли Гарри и полковника Кейта. Слуги показали намъ дорогу къ укромному мѣстечку, гдѣ былъ приготовленъ чай. Полковникъ Кейтъ избралъ для этого массивную башню, откуда открывался великолѣпный видъ, но куда приходилось взбираться съ ловкостью жонглеровъ. Полковникъ расположился уже тамъ и весело привѣтствовалъ насъ, когда мы, поодиночкѣ, пробрались къ нему. Чай былъ уже готовъ, а на разостланной скатерти разложены вкусныя вещи, на которыя Бойси поглядывалъ съ видомъ знатока.

Былъ чудный день. Подъ нами разстилалась долина, на которую уже ложились тѣни; насъ окружали живописныя руины, по которымъ весело прыгали стада полудикихъ козъ.

— Старое это гнѣздо — самое подходящее мѣсто для разныхъ духовъ, замѣтилъ вдругъ Дики.

— И для змѣй, дополнилъ Морисъ.

— Для змѣй, быть можетъ, отвѣтила я, осторожно подбирая платье и пугливо посматривая въ темный уголъ, — но не для духовъ. Въ Индіи не водится духовъ.

— Вы очень ошибаетесь, миссъ, возразилъ полковникъ Кейтъ. — Индія — это постоянная квартира духовъ; въ Европѣ они только колонисты. На одну тамошнюю исторію здѣсь существуетъ двадцать вполнѣ достовѣрныхъ.

— Мы говорили о духахъ, сказалъ дядя, и я вспомнилъ, что тутъ недалеко есть старая мечеть, въ которой никто не можетъ оставаться вечеромъ. Говорятъ, въ ней убито много народу, и съ наступленіемъ темноты тамъ слышны крики и стоны.

— Осмотримъ эту мечеть, сказала я, вскакивая.

Предложеніе мое понравилось и, спустя нѣсколько минутъ, мы сошли съ башни и по узенькой тропинкѣ направились къ мечети. Когда мы дошли къ ней, почти уже стемнѣло; луна еще не появлялась. Разрушенная постройка казалась мрачною, и только Морисъ, Бойси и я захотѣли осмотрѣть ее. Первый залъ, куда мы проникли, былъ, очевидно, превращенъ въ конюшню: всюду валялась солома и сѣно; не видя тутъ ничего замѣчательнаго, мы пошли дальше и наткнулись на глубокую, обнесенную каменной оградой впадину, какъ видно, служившую прежде колодцемъ, куда Морисъ и Бойси стали бросать камни. Занятіе это, однако, скоро наскучило, мы вернулись къ выходу и съ удивленіемъ увидѣли, что остальное общество ушло, оставивъ насъ однихъ.

— Нужно торопиться, Морисъ, а то совсѣмъ стемнѣетъ! воскликнула я нетерпѣливо. — Гдѣ же лошади? Почему ихъ нѣтъ?

— Пойду, ихъ поищу. Вѣроятно, люди ждутъ насъ у наружнаго входа. Подождите здѣсь, я тотчасъ вернусь.

Бойси и я сѣли на ступенькахъ. Совсѣмъ уже стемнѣло. Не было видно ни луны, ни звѣздъ. Страшныя легенды, снятая голова, бѣлая, холодная рука и другія страшныя картины вставали у меня передъ глазами.

— Нора, Нора! зашепталъ Бойси и близко придвинулся ко мнѣ. — Непріятное положеніе. Я не могу оставаться дольше. Я ухожу, возьму пони и ускачу отсюда.

— Не уходи, ты не долженъ оставлять меня, пыталась я удержать его. — Останься, подожди еще немного; не уходи, милый Бойси!

— Милый Бойси! Вотъ какъ, сказалъ онъ насмѣшливо. — Я милый, когда боятся привидѣній. Но мнѣ наскучило ждать, прощайте, я ухожу.

И, вырвавшись отъ меня, онъ соскочилъ со ступенекъ и исчезъ въ темнотѣ. Вотъ ужасное положеніе! Остаться совершенно одной у входа въ залъ привидѣній! Я смотрѣла въ темноту, но не могла ничего увидѣть. Только ворчанье лисицы, крики совы и грохотъ колесъ телѣги на проѣзжей дорогѣ — болѣе не слышно было ни звука. Но что это? Вздохъ, затѣмъ стонъ проникъ ко мнѣ изъ мечети. Я, кажется, слышала біеніе своего сердца. Еще одинъ глухой, точно предсмертный, стонъ! А Морисъ не шелъ. Я попыталась встать, но сильная рука легла мнѣ на плечо и удержала. Сдѣлавъ нечеловѣческое усиліе, я вырвалась и, точно безумная, сбѣжала со ступеньки, и — о, счастье! — увидѣла мерцающіе огни и услышала голоса. То былъ Морисъ, за которымъ вели лошадей. Задыхаясь, сообщила я ему, что случилось со мною, и едва кончила, какъ громкій хохотъ возвѣстилъ намъ близость Бойси, — Бойси, который стоналъ и вздыхалъ, и придумалъ всю эту шутку, видя мою боязнь, а теперь радовался, что продѣлка его удалась.

При свѣтѣ фонарей, Морисъ замѣтилъ мое блѣдное лицо и мое ужасное нервное потрясеніе.

— Бойси, милый мальчикъ, я съ наслажденіемъ отодралъ бы тебя за уши, но отложу до другаго раза, сказалъ Морисъ строго.

И, посадивъ меня на лошадь и вложивъ поводья въ мои дрожавшія еще руки, онъ приказалъ ему:

— Садись на лошадь и поѣзжай домой; нечего тутъ слоняться,

— И поѣду домой, воскликнулъ вдругъ Бойси, — я не такъ глупъ, чтобы ѣхать съ вами и Норой, когда вы хотите остаться одни. И, засмѣявшись, онъ скрылся въ темнотѣ, оставивъ насъ однихъ.

XXIII.

— Мальчишку этого слѣдовало бы имъ держать строже! произнесъ Морисъ сердито, когда мы медленно двигались по узкой дорожкѣ. Пробираясь около получаса среди обломковъ и развалинъ, мы достигли, наконецъ, дороги. Взошла луна; мы могли пустить лошадей рысью и такъ проѣхали мили три. Затѣмъ, уже шагомъ, мы поравнялись съ мрачнымъ, пустымъ бунгаловомъ, стоявшимъ при дорогѣ. При серебристомъ свѣтѣ луны все было видно кругомъ.

— Что-за мрачный домъ, замѣтила я. — Никто тамъ не живетъ съ тѣхъ, какъ въ немъ застрѣлился человѣкъ.

— Ты всюду видишь сегодня привидѣнія, Нора. Кто же застрѣлился въ этомъ мрачномъ домѣ?

— Одинъ капитанъ; я не знаю его фамиліи. Говорятъ, его обманула какая-то кокетка, и это подѣйствовало на его разсудокъ. Тѣнь его, вѣроятно, ходитъ тутъ. Я не вѣрю, чтобы люди лишали себя жизни изъ-за обманутой любви; ты вѣришь этому, Морисъ?

— Вѣрю, потому что самъ былъ свидѣтелемъ подобнаго случая, отвѣтилъ онъ серьезно.

— Разскажи мнѣ, какъ это случилось. Кто она? Ты ее зналъ?

— По счастью — нѣтъ! Но я зналъ его: это былъ мой любимый товарищъ. Я не люблю объ этомъ говорить, но тебѣ разскажу.. Или ты находишь, что на сегодня довольно ужасовъ?

— Нѣтъ, разскажи, пожалуйста, отвѣтила я храбро. Съ Морисомъ я ничего не боялась.

— Онъ звался Майтландъ. Мы пріѣхали съ нимъ на одномъ кораблѣ, и насъ вмѣстѣ послали въ одинъ гарнизонъ. Мы жили въ одномъ бунгаловѣ, и у насъ былъ общій экипажъ, лошади, слуги и собаки. Спустя два года, ему досталось небольшое наслѣдство; онъ взялъ шестимѣсячный отпускъ и уѣхалъ въ Англію. Тамъ онъ истратилъ почти всѣ доставшіяся ему деньги, но зато пріобрѣлъ неоцѣнимое сокровище. Имя ея было Лаура, и Лаура было слово, которое съ утра и до вечера я слышалъ цѣлые дни послѣ его возвращенія. Она была очень хороша, судя по кабинетному портрету въ бархатной рамѣ, украшавшему нашу холостую гостиную; около дюжины ея маленькихъ фотографій висѣли въ комнатѣ Майтланда. Онъ совершенно измѣнился. Его околдовали! Всѣ его помыслы сосредоточивались на возможности обзавестись семьей. Въ самое знойное время года онъ прилежно изучалъ индостанскій языкъ; съ утра и до вечера работалъ неустанно, разсчитывая на переводъ въ штабъ, послѣ чего думалъ жениться на избранницѣ своего сердца. Въ то время, какъ я лежалъ въ креслѣ, читалъ романы и пилъ холодный лимонадъ, онъ трудился и мучился. Я искренно сожалѣлъ его, и все болѣе и болѣе удивлялся его ослѣпленію. Теперь я бы понялъ его, прибавилъ онъ едва слышно.

— Что же дальше?

— Онъ работалъ прилежно и выдержалъ экзаменъ, продолжалъ Морисъ. — Онъ пересталъ курить, не пилъ вина, не посѣщалъ общества и сталъ такой раздражительный, капризный и почти угрюмый. Была ли этому причиной Лаура, или нервы его пострадали отъ переутомленія — не могу сказать. Вдругъ наступила перемѣна. Письма ея стали приходить рѣже и неаккуратно. Иногда онъ не получалъ письма по три недѣли, то-есть, письма отъ нея; другія не шли въ счетъ. Я не могу описать состояніе, въ какомъ онъ находился въ дни прихода почты. Уже за часъ до появленія почтальона онъ расхаживалъ по саду, прислушивался ко всякому шагу, раздражался малѣйшимъ шорохомъ, и когда получалось письмо, съ какой поспѣшностью хваталъ онъ его, съ какимъ облегченіемъ вздыхалъ онъ тогда! Но если письма не было — лицо его покрывалось смертельною блѣдностью.

— До чего вся эта исторія была мнѣ непріятна! Товарищъ былъ потерянъ для меня; для него не существовало въ мірѣ ничего, что не звалось Лаурой. По временамъ онъ мнѣ казался помѣшаннымъ, и я тысячу разъ обѣщалъ себѣ переносить лучше все, чѣмъ подобное состояніе. Наконецъ, мнѣ удалось уговорить Майдланда съѣздить съ нами на охоту. Мы предполагали остаться тамъ шесть недѣль. Этого времени вполнѣ достаточно, чтобы получить отвѣтъ на посланное имъ письмо, полное нѣжныхъ упрековъ. И вотъ мы отправились въ джунглы, далеко отъ всякаго почтоваго сообщенія, и возвратились спустя шесть недѣль. Думаю, что Майтландъ считалъ каждую минуту, приближавшую его къ этому времени, поэтому не удивительно, что онъ стрѣлялъ очень плохо.

— Наконецъ, онъ не могъ побороть своего нетерпѣнія и возвратился въ гарнизонъ днемъ раньше меня. Когда я пріѣхалъ на слѣдующее утро и спокойно шелъ къ себѣ, меня подозвалъ одинъ изъ женатыхъ офицеровъ, мимо бунгалова котораго я проходилъ, и встрѣтилъ меня съ печальнымъ лицомъ и газетой въ рукѣ.

— На этотъ разъ почта принесла дурныя вѣсти для Майтланда, сказалъ онъ, — дѣвушка, съ которой онъ помолвленъ, миссъ Куплэндъ…

— Какъ, умерла? спросилъ я.

— Нѣтъ, отвѣтилъ онъ, подавая мнѣ «Таймсъ», — вышла замужъ! Бѣдняга! Это его очень огорчитъ. Мы знали кое-что объ ней отъ нашихъ общихъ кузинъ. Это была красивая, безсердечная, практическая дѣвушка, которая предпочла ему хромаго, пятидесятилѣтняго барона съ ста тысячами дохода. — Смотрите за нимъ, заключилъ маіоръ, провожая меня по лѣстницѣ, — и спрячьте ваши револьверы, прибавилъ онъ тише.

— А затѣмъ? спросила я въ волненіи.

— Затѣмъ, проговорилъ грустно Морисъ, — я опоздалъ на нѣсколько минутъ.

Нѣкоторое время мы оба молчали, наконецъ, Морисъ сказалъ:

— Онъ лежалъ на бѣдномъ гарнизонномъ кладбищѣ, а она блистаетъ въ большомъ свѣтѣ и о ней постоянно говорятъ. Но на лбу ея, право, клеймо Каина! Однако, надо торопиться!

Мои глаза были влажны. Мы снова пустили лошадей рысью и ѣхали такъ, пока не завидѣли огней Мулькапора. До насъ доносились веселые звуки музыки, игравшей въ саду предъ многочисленнымъ обществомъ.

— Теперь поѣдемъ шагомъ, сказалъ Морисъ. — Право, грѣшно такъ торопиться въ такую чудную ночь.

— Но дома будутъ безпокоиться.

— Дома знаютъ, что ты со мною, отвѣтилъ Морисъ, — притомъ я такъ мало вижу тебя въ послѣднее время, Нора. Ты постоянно занята другими.

— Было время, когда тебѣ было тѣмъ пріятнѣе, чѣмъ меньше ты меня видѣлъ, отвѣтила я шутливо.

— Неужели было такое время! воскликнулъ онъ. — Кто бы могъ подумать… Кстати, прервалъ онъ себя, — мнѣ нужно сообщить тебѣ кое-что, посовѣтоваться съ тобою, и при этомъ онъ вынулъ письмо.

— Объ новой крышѣ въ Галловѣ. Я такъ и знала, что кончится этимъ, когда мистеръ Муръ упомянулъ о щели. Онъ хотѣлъ только постепенно приготовить тебя къ этому.

— На этотъ разъ дѣло не касается Галлова, отвѣтилъ мой родственникъ, кинувъ поводья на шею лошади и пробѣгая письмо при свѣтѣ луны. — Скажи мнѣ, Нора, спросилъ онъ шутливо, — пойдетъ мнѣ шляпа съ плюмажемъ?

— Очень пойдетъ! Но я думала, что въ артиллеріи…

— Ты права, но иногда случается, что артиллерійскаго офицера переводятъ въ штабъ, однимъ словомъ, генералъ Россъ, новый бригадный командиръ въ Читапорѣ, предложилъ мнѣ мѣсто своего адъютанта. Сегодня утромъ я получилъ отъ него очень любезное письмо. Я познакомился съ нимъ въ Бенгаліи. Мѣсто очень хорошее.

Я вдругъ почувствовала стѣсненіе въ груди. Морисъ намѣренъ уѣхать! Моей первою мыслью было: это ужасно; второю — такъ можетъ быть и лучше. Въ послѣднее время мистрисъ Ванъ дѣлала мнѣ очень непріятныя замѣчанія, и я не забыла, о чемъ думалъ Морисъ подъ тамариндомъ.

— Россъ и его жена — люди прекрасные. Генералъ — человѣкъ прямой, джентльменъ и любитель спорта. Читапоръ — станція перваго разряда; я получу больше жалованья и, вообще, стану на хорошую дорогу, потому что генералъ — офицеръ выдающійся. Что же мнѣ отвѣтить ему, Нора? спросилъ. Морисъ, смотря на меня со странной улыбкой.

— Поѣзжай! вотъ мой совѣтъ, отвѣтила я съ убѣжденіемъ.

— Поѣзжай! повторилъ онъ тономъ, въ которомъ слышалось непріятное изумленіе.

— Конечно. Нельзя отказываться отъ подобнаго предложенія. Подумай только, ты будешь знатной особой. Ты же такъ умѣешь казаться важнымъ, когда это нужно. Ты прекрасно ѣздишь верхомъ и танцуешь; право, чѣмъ болѣе я думаю, тѣмъ болѣе убѣждаюсь, что ты точно созданъ быть адъютантомъ!

Я взглянула на него. Онъ смотрѣлъ вдаль и недовольно покручивалъ усъ. Видимо, предстоящая перемѣна не очень соблазняла его.

— Едва-ли ты удостоишь узнать насъ, когда мы пріѣдемъ въ Читапоръ. Какъ ты будешь важничать, выѣзжая съ генераломъ въ темномъ мундирѣ, шарфѣ и шляпѣ съ плюмажемъ! Конечно, мы не можемъ ожидать, чтобы ты насъ замѣтилъ; но, быть можетъ…

— Можно ли говорить такой вздоръ, перебилъ меня Морисъ. Ты прекрасно знаешь, что я и не думаю соглашаться въ предложеніе генерала.

— Ты не хочешь ѣхать въ Читапоръ? Не хочешь быть адъютантомъ? Почему?

— Почему? Ты это хорошо знаешь. Изъ-за тебя, и онъ нагнулся ко мнѣ и заглянулъ мнѣ въ глаза; — изъ-за тебя, Нора!'

— Изъ-за меня? При чемъ же я тутъ? проговорила я необдуманно.

— Ты не хочешь понять меня, Нора, проговорилъ онъ съ чувствомъ.

Лицо его совершенно преобразилось, а голосъ дрожалъ отъ внутренняго волненія. Я быстро отвернулась. Сердце мое громко стучало; я пришпорила, Кавалера и проскакала по аллеѣ, а слова Мориса: изъ-за тебя, Нора! все раздавались у меня въ ушахъ. Сильно осадивъ лошадь у веранды, я тотчасъ замѣтила, что сидящія тамъ лица находятся въ различныхъ степеняхъ негодованія: тетя была серьезна, мистрисъ Ванъ смотрѣла саркастически, а Дики — нахмурившись.

— Право, Нора, нельзя такъ поздно возвращаться домой. Три четверти восьмаго! Мнѣ кажется, ты могла бы не отставать отъ другихъ, проговорила добрая тетя, которая, видимо, очень старалась говорить строже.

— Надѣюсь, вамъ было пріятно возвращаться; ѣхать при лунѣ вдвоемъ — такое наслажденіе, укололъ Дики.

Мистрисъ Ванъ молчала, но по ея взгляду я поняла, чти она намѣрена послѣ объясниться со мною; теперь же она сосредоточила все свое вниманіе на моемъ родственникѣ.

А я? Я была счастлива, безконечно счастлива. Почему я чувствовала такой подъемъ духа? Я, помолвленная невѣста! Потому только, что я ѣхала при лунѣ со своимъ родственникомъ, и онъ шепталъ мнѣ чудныя, но ничего не значащія слова. Такъ ли они незначащи? Ясные глаза мистрисъ Ванъ не отрывались отъ Мориса, который стоялъ, освѣщенный луною, снявъ фуражку и держа лошадь за поводъ. Никогда не видѣла я его такимъ красивымъ и такимъ сіяющимъ! Я предоставила ему оправдываться, спрыгнула съ лошади и ушла въ свою комнату.

Я почти окончила переодѣваться, благодаря ловкости горничной, потому что въ этотъ разъ я всецѣло предоставила себя ей и сидѣла безучастно, какъ кукла. Все мое существо было глубоко потрясено. Смотрѣвшее на меня изъ зеркала лицо постоянно покрывалось краской и — о позоръ — блаженно улыбалось. Вдругъ вошла мистрисъ Ванъ. Я тотчасъ увидѣла, что она пришла съ опредѣленной цѣлью.

— Ушли горничную. Я сама застегну тебѣ платье, сказала она.

И она молча застегнула мнѣ платье, усадила на низкій стулъ и, пронизывая меня своими блестящими темными глазами, проговорила:

— Долго это такъ будетъ тянуться?

— О чемъ ты говоришь? спросила я несмѣло, стараясь казаться развязной и надѣвая браслеты.

— О чемъ я говорю? продолжала она сердито. — О комедіи, которую ты играешь со своимъ родственникомъ. Я удивляюсь, Нора. Я страшно въ тебѣ ошиблась; я считала тебя прямой, честной дѣвушкой, неспособной на ложь и притворство. Теперь я тебя знаю; ты просто безсердечная кокетка!

— Мистрисъ Ванъ! воскликнула я, вскакивая.

— И кромѣ того, двуличная и притворщица, продолжала она, не смущаясь. — Ты играешь съ двумя людьми: со своимъ родственникомъ и со своимъ женихомъ; но игра эта безчестна. Я пришла откровенно высказать тебѣ свое мнѣніе. Теперь оно тебѣ извѣстно, и сегодня же, прежде чѣмъ я лягу спать, Морисъ узнаетъ всю правду.

— Я намѣрена сама разсказать ему все, пробормотала я.

— Мы знаемъ, куда ведетъ дорога, усѣянная добрыми намѣреніями, Нора. Ты давно уже «намѣревалась» сказать ему; я облегчу тебѣ этотъ трудъ! Бѣдняга! мнѣ ужасно жаль его. Какъ ты его увлекла! Не понимаю, какъ могла ты вести себя такъ, Нора. Ясно, что онъ любитъ тебя. Но что онъ скажетъ, когда узнаетъ, что все это время ты была уже обручена съ другимъ? Что онъ подумаетъ? Онъ возненавидитъ и станетъ презирать всѣхъ женщинъ! Я знаю, что это поздно, но я скажу ему сегодня, что ты несвободна!

— О, не дѣлай этого, взмолилась я, — прошу, дай мнѣ срокъ до завтра! Даю тебѣ слово, что завтра я ему скажу.

— Ну, хорошо. Жду до завтра, до этого же часу, не болѣе.

Когда она ушла, я разрыдалась. Я знала, что поступила дурно. Мистрисъ Ванъ сказала правду, что я притворщица и что я дѣйствовала нечестно, хотя не хотѣла этого. Недостатокъ нравственной рѣшимости — вотъ та скала, о которую разбилось мое счастье. Я была дурной дѣвушкой и притомъ страшно несчастлива. Упавъ лицомъ въ подушки, я горько плакала.

Наконецъ, я немного успокоилась, вымыла глаза и отправилась въ гостиную. Я увѣрена, Морисъ замѣтилъ, что я плакала. Я чувствовала на себѣ его вопросительный и удивленный взглядъ. Ему очень хотѣлось узнать причину моего горя, и онъ добивался этого разными вѣжливыми, скрытыми вопросами. Не получая отвѣта, онъ старался развлечь меня, но я избѣгала его, отклоняла разговоръ и, сославшись на головную боль (это приписали солнцу), тотчасъ послѣ обѣда ушла въ свою комнату.

XXIV.

Съ радостнымъ нетерпѣніемъ ожидали многіе слѣдующаго дня. Офицеры полка устраивали пикникъ при лунѣ, возлѣ старыхъ гробницъ и мечетей, въ десяти миляхъ отъ Мулькапора. Передъ городскими воротами насъ ждали слоны, которыхъ было до двѣнадцати. Они были покрыты ярко-красными попонами, обшитыми темно-зеленой бахромой, а на спинахъ ихъ находились высокія, крытыя бесѣдки, привязанныя широкими, крѣпкими подпругами. Стоя всѣ въ рядъ, они поглядывали на насъ своими крошечными глазками и, я увѣрена, разговаривали между собой. Всѣ приглашенные должны были ѣхать попарно, такъ какъ бесѣдки эти устроены только на двоихъ. Моимъ спутникомъ оказался Дики Кемпбель, который до того хлопоталъ, чтобы ѣхать со мною, что всѣ мои попытки избѣжать его общества были напрасны.

Слонъ сталъ на колѣни, мы взобрались по лѣстницѣ наверхъ, и пока громадное животное поднималось, намъ приходилось удерживаться обѣими руками. Затѣмъ онъ двинулся довольно быстрымъ, не особенно покойнымъ, шагомъ и понесъ насъ черезъ городъ, а затѣмъ по полю.

Послѣднее время Дики Кемпбель невольно привлекалъ мое вниманіе. Онъ очень измѣнился; онъ не былъ болѣе тѣмъ веселымъ товарищемъ, съ которымъ я обращалась почти какъ съ Роди, но сталъ насмѣшливъ, раздражителенъ и подчасъ дерзокъ, особенно, если я бывала съ Морисомъ. Я не могла не догадаться, что онъ ревнуетъ, но грубость его отвѣтовъ и невѣжливость замѣчаній превосходили даже терпѣніе добродушнаго Мориса, который въ такихъ случаяхъ начиналъ обращаться съ нимъ съ изысканною вѣжливостью, что, по моему мнѣнію, было еще болѣе оскорбительно.

Что можетъ быть лучше для полнаго уединенія, для пріятнаго разговора вдвоемъ, какъ паланкинъ на спинѣ слона! Но въ немъ нельзя отдѣлаться и отъ непріятнаго спутника, такъ какъ выйти оттуда невозможно. У меня явилось тревожное предчувствіе, что я попалась въ ловушку, и что Дики воспользуется этимъ случаемъ, чтобы сдѣлать мнѣ предложеніе, котораго я ловко и давно избѣгала. Дѣйствительно, едва мы выѣхали за городъ, какъ, несмотря на всѣ мои маневры, онъ предложилъ мнѣ сердце и руку. Я отказала ему со всею мягкостью, на какую была способна, но въ то же время очень рѣшительно. Цѣлыя двѣ мили онъ не могъ понять «нѣтъ», которое рѣдко произносилось болѣе деликатно. Наконецъ, я потеряла терпѣніе и высказалась такъ ясно, что не понимать дольше было невозможно, и остальную часть пути, показавшуюся мнѣ безконечной, онъ хранилъ мрачное молчаніе. Наконецъ, я вздохнула съ облегченіемъ. Мы достигли цѣли; къ ставшему на колѣни слону приставили лѣстницу, причемъ кругосвѣтный путешественникъ подбѣжалъ, чтобы помочь мнѣ сойти. Какъ онъ былъ некрасивъ въ кирпичнаго цвѣта шапкѣ, клѣтчатомъ пальто и широкихъ башмакахъ! Какая противоположность съ Морисомъ въ широкополой шляпѣ и легкомъ, прекрасно сидящемъ, костюмѣ. Онъ быстро подошелъ и, вѣжливо отстраняя запыхавшагося кругосвѣтнаго путешественника, бережно снялъ меня съ лѣстницы. Изысканный обѣдъ уже ожидалъ насъ. Но прежде чѣмъ сѣсть за столъ, мистрисъ Ванъ, раскраснѣвшаяся и съ пылающими щеками, заговорила со мною.

— На пару словъ, Нора. И она отвела меня въ сторону. — Я ѣхала съ мистрисъ Ст. Юбсъ, и мы снова сражались. Ты была предметомъ нашей стычки, я сражалась за тебя, — въ послѣдній разъ, говорю тебѣ откровенно. Она знаетъ все про тебя и говорила съ насмѣшкой: «Если это правда, что миссъ Невиль помолвлена къ маіоромъ Персивалемъ, то она водитъ за носъ своего родственника, капитана Бересфорда. Христіанскій долгъ повелѣваетъ открыть ему глаза, и я намѣрена разыграть роль доброй самаритянки». Вотъ видишь, Нора, ты не должна терять ни минуты.

Я вздрогнула. Прежде чѣмъ я собралась съ отвѣтомъ, къ намъ подошелъ одинъ изъ офицеровъ-хозяяевъ, и повелъ насъ къ столу. Мнѣ было не до ѣды, я постоянно думала о предостереженіи мистрисъ Ванъ и о предстоящемъ мнѣ тяжеломъ признаніи. «Несчастье никогда не приходитъ одно», подумала я, взглянувъ напротивъ и увидя моего сегодняшняго спутника — Дики, лицо котораго выражало полнѣйшее неудовольствіе, и который, избѣгая моихъ взглядовъ, пилъ больше вина, чѣмъ слѣдовало. На концѣ стола сидѣли Морисъ и Элленъ и весело разговаривали. Они казались самой согласной парой за столомъ. Неужели мистрисъ Ванъ ошиблась и стала жертвой своего пылкаго воображенія? Неужели ошиблась и я? Всѣ молодые люди ухаживаютъ за молодыми дѣвушками и говорятъ имъ любезности, не имѣющія никакого значенія. Быть можетъ, то же было и со мною? Такой оборотъ былъ для меня не особенно лестенъ, но я останавливалась на немъ съ чувствомъ горькаго облегченія.

Послѣ обѣда начались танцы на террасѣ украшенной флагами. Я не была въ подходящемъ для этого настроеніи и, сдѣлавъ два тура, вышла съ Морисомъ въ садъ. Было свѣтло, почти какъ днемъ. Мы переходили отъ одной гробницы къ другой; нѣкоторыя изъ нихъ, по величинѣ, равнялись храмамъ. По террасамъ, поднимаясь и спускаясь по бѣлымъ ступенямъ, по дорожкамъ, усаженнымъ цвѣтущими кустами и высокими пальмами, брели мы дальше, любуясь прекрасными очертаніями гробницъ сквозь всякій просвѣтъ въ зелени, на каждомъ поворотѣ дорожки. Наконецъ, мы дошли до большаго мраморнаго бассейна, къ которому съ четырехъ сторонъ вели широкія ступени. Мы остановились тутъ, смотря на гладкую поверхность, въ которой отражалась мечеть, съ ея красивыми минаретами.

— Какъ тутъ тихо! Сядемъ, сказала я.

И мы сѣли на нижнія ступеньки. Мы молчали, Морисъ курилъ, а я стала думать.

— Дарю тебѣ пенни, если ты мнѣ скажешь, о чемъ думаешь, сказалъ вдругъ Морисъ.

— Давай сюда деньги, отвѣтила я съ притворной веселостью и протянула руку.

— Заслужи ихъ, отвѣтилъ онъ, запуская руку въ карманъ. — Я не плачу впередъ!

— Я думала о тебѣ, сказала я, рѣшаясь сразу начать ужасное признаніе. — Мнѣ нужно тебѣ что-то сказать.

— Право? отвѣтилъ онъ, выпрямляясь и швыряя въ воду сигару, которая потухла, зашипѣвъ. — Вотъ странность, я думалъ о тебѣ, Нора, и мнѣ также нужно сказать тебѣ нѣчто особенное. Кто же начнетъ? спросилъ онъ, улыбаясь.

— Конечно, ты, увѣряла я, довольная этой отсрочкой въ послѣднюю минуту. — Ты старше, поэтому начинай.

— Хорошо, отвѣтилъ онъ, снялъ шляпу и положилъ на ступеняхъ.

— Но будь внимательна. Прежде всего, кузиночка моя, начну съ выговора и надѣюсь, что на этотъ разъ ты отнесешься къ нему съ большимъ уваженіемъ, чѣмъ тогда въ Галловѣ, когда ты оборвала всѣ мои прекрасные доводы, вышвырнувъ за окно свою шляпу и выпрыгнувъ за нею.

— Сегодня пострадаетъ уже твоя шляпа! отвѣтила я и, хвативъ его шляпу, угрожающе взмахнула ею надъ водой.

— Перестань, сказалъ онъ съ притворной досадой, стараясь завладѣть своею вещью, что ему не удалось. — Скажи мнѣ, Нора, ты и твой спутникъ, кажется, не совсѣмъ поняли другъ друга.

— Я не понимаю, о чемъ ты говоришь.

— Я не считаю себя ни прозорливѣе, ни наблюдательнѣе другихъ, но я замѣтилъ, что отношенія ваши были «натянуты», какъ говорятъ дипломаты, а на лбу Дики большими буквами стояло: «отвергнутъ», когда онъ сходилъ со слона. Бѣдняга, мнѣ жаль его! Зачѣмъ ты вскружила ему голову? Онъ и въ нормальномъ состояніи былъ уже достаточно глупъ.

— Это не моя вина. Я никогда его не поощряла.

— Но во всякомъ случаѣ ты могла этому помѣшать! перебилъ онъ меня строго. — Прости меня, но вы женщины какимъ-то таинственнымъ образомъ знаете всегда, кому изъ насъ вы нравитесь. Ты должна знать, что за этимъ слѣдуетъ, и должна была дать ему одинъ изъ тѣхъ ясныхъ намековъ, которыми ты такъ славилась нѣкогда. Это было бы больно, но это избавило бы его отъ смертельной раны. Ничто не можетъ быть непріятнѣе, какъ получить отказъ, въ особенности если мущина любитъ дѣвушку, а она съ нимъ играетъ и заставляетъ думать, что отвѣчаетъ на его чувства…

— Ты говоришь вѣроятно по опыту? прервала я, старая съ казаться веселой.

— И Дики не единственный твой поклонникъ! Маіоръ-спортсменъ и нашъ общій другъ кругосвѣтный путешественникъ ждутъ только подходящаго случая пасть къ твоимъ ногамъ. Молодой Форбсъ, служащій въ кавалеріи, также серьезно влюбленъ.

— Морисъ! Зачѣмъ говорить такой взоръ!

— Я знаю хорошо, что говорю, продолжалъ онъ настойчиво. — Когда молодая особа имѣетъ четырехъ явныхъ поклонниковъ, положеніе становится затруднительнымъ. Откровенно говоря, Нора, мнѣ было бы непріятно думать, что изъ моей маленькой, дикой, правдивой кузины вышло такое созданіе — холодная кокетка.

— Морисъ!

— Не говорю, что ты кокетка, я предостерегаю только, продолжалъ онъ тихо, но твердо, — и не лучше ли сразу поконнить страданія этихъ людей и объявить имъ, что ты помолвлена со мною?

Мгновеніе я была до того ошеломлена, что не могла выговорить ни слова. Наконецъ ко мнѣ возвратилась способность говорить, и я замѣтила сердито: Мнѣ кажется, я запретила тебѣ касаться этого предмета.

— Выслушай меня, Нора, сказалъ Морисъ съ чувствомъ и завладѣлъ моею рукою. — Теперь я не думаю о дѣдушкиной «продажѣ», какъ ты назвала это. Я думаю только о Норѣ Невиль, и ты должна же знать, что она составляетъ для меня все. Я говорю съ тобою, точно никогда не слышалъ о тебѣ и не зналъ тебя до встрѣчи въ Индіи. Я говорю потому, что слѣдую голосу своего сердца. Выслушай меня, продолжалъ онъ умоляюще, видя, что я собираюсь возражать. — Я рѣшилъ честно выполнить данное дядѣ обѣщаніе, но твое бѣгство разрушило мои намѣренія! Я искалъ тебя всюду, но поиски мои были напрасны, и, не надѣясь болѣе на успѣхъ, я прекратилъ ихъ. Характеръ у меня не влюбчивый; я жилъ спокойно, пока не встрѣтилъ тебя на балу у губернатора. Я бѣденъ, и это ты знаешь лучше всѣхъ, Нора; что касается денегъ, ты, безъ сомнѣнія, можешь сдѣлать лучшую партію; я знаю, что не стою тебя, но никто, никто не будетъ любить тебя такъ, какъ я. Пойми, что я говорю это не потому, что ты предназначена мнѣ, но потому, что я люблю тебя всѣмъ сердцемъ. А теперь, дорогая моя, скажи свое слово!

— Морисъ, Морисъ, лепетала я, напрасно стараясь высвободить свою руку, — ты не знаешь… Тутъ голосъ мой задрожалъ такъ, что ничего нельзя было разобрать, и я сама дрожала какъ въ лихорадкѣ.

— Твое молчаніе я считаю согласіемъ, прошепталъ онъ, обнялъ меня, привлекъ къ себѣ и поцѣловалъ.

Поцѣлуи этотъ подѣйствовалъ на меня какъ электрическій ударъ и привелъ меня въ сознаніе.

— Пусти меня, Морисъ, пусти! вскричала и въ ужасѣ, стараясь освободиться. — Слышишь ли?

— Отвѣть мнѣ прежде, Нора! Я знаю, что ты любишь меня немножко, не такъ, какъ я тебя, но все же немножко… Скажи мнѣ это, Нора!

— Скажу тебѣ, что я обручена, проговорила я въ отчаяніи. — Ты не имѣешь права говорить такъ со мною. Я обручена съ другим: ъ, съ маіоромъ Персивалемъ.

— Что! вскричалъ Морисъ, не только выпуская меня, но даже грубо отталкивая. — Что ты сказала? Такъ ли я слышалъ? и съ мертвенно блѣднымъ лицомъ онъ прислонился къ стѣнѣ.

— Я обручена, повторила я теперь болѣе спокойно. — Съ маіоромъ Персивалемъ я познакомилась въ прошломъ году на Холмахъ. Онъ скоро будетъ здѣсь, но до того времени мы не хотѣли оглашать нашей помолвки.

Послѣдовало глубокое, долгое, многозначительное молчаніе. Я украдкой, робко взглянула на Мориса; вся моя храбрость исчезла. На его лицѣ отражалось безграничное удивленіе и негодованіе. Нѣсколько минутъ слышался только тихій всплескъ воды у нашихъ ногъ. Но вотъ онъ заговорилъ. Голосъ его звучалъ жестко и сдавленно.

— И такъ ты обручена уже давно? Между тѣмъ ты давала понять, что я тебѣ нравлюсь, и это ради простаго развлеченія. Я говорилъ за другихъ, не зная, что я обманутъ больше всѣхъ! Боже! Какимъ я былъ самоувѣреннымъ глупцомъ! Но могъ ли я подозрѣвать, что нахожусь въ рукахъ кокетки, женщины безъ сердца и совѣсти? Ты знала, что я тебя люблю! воскликнулъ онъ. — Не смѣй отрицать этого! Каждый день ты завлекала меня больше и больше. Безумецъ, я мечталъ о счастьи! Каждая мысль, каждое біеніе моего сердца были посвящены тебѣ. Я видѣлъ въ тебѣ мой идеалъ, моего добраго генія. Я отдалъ тебѣ все, что имѣлъ: любовь честнаго человѣка. Если было бы можно, я отдалъ бы тебѣ душу. Я думалъ, — легковѣрный глупецъ, — что ты меня любишь! да; постигаешь ли ты такое непростительное заблужденіе? И я мечталъ о счастливой будущности съ тобою, и вотъ всѣ мои надежды рухнули! Ты спокойно говоришь мнѣ, что обручена, — обручена! и, тщательно скрывая свою тайну, позволяешь ухаживать за собою цѣлымъ шести поклонникамъ. Что-за удовольствіе было поддерживать мои надежды и разбить ихъ потомъ, разбить мою жизнь и уничтожить вѣру во всѣхъ женщинъ? Да, во всѣхъ! Скажи мнѣ это!

Никогда, пока живу, не забуду я этого вечера и какъ Морисъ стоялъ передо мною. Бѣлый, холодный свѣтъ луны придавалъ чертамъ его лица неестественно строе выраженіе, которое смущало и пугало меня.

— О, я не хотѣла этого, — произнесла я жалобно, — я все собиралась сказать тебѣ о своемъ обрученіи, зарыдала я, совсѣмъ обезсиленная.

— Почему же ты мнѣ не сказала? Но къ чему спрашивать: тебѣ весело было смотрѣть, какъ рыба бьется на крючкѣ. И счастливый обладатель твоего перваго чувства — это маіоръ Персиваль! Да, я не оцѣнилъ твоихъ способностей, твоей необыкновенной практичности. Ты уловила духъ своего времени, прелестная кузина. Любовь — это старая, отжившая свой вѣкъ сказка, которая годится только для обитателей сумасшедшихъ домовъ. Ты будешь богата, и это главное, и при блескѣ короны пэра ты не замѣтишь недостатковъ маіора Персиваля. Я не могу предложить тебѣ ничего кромѣ нѣсколькихъ десятинъ безплодной земли, и что такое бѣдный артиллерійскій капитанъ въ сравненіи съ будущимъ лордомъ?

— Какъ можешь ты говорить, что я выхожу за маіора Персиваля ради его богатства? спросила я съ грустью.

— Неужели ты станешь увѣрять, что выходишь за него по любви? отвѣтилъ Морисъ съ разстановкой, смотря мнѣ прямо въ глаза, точно желая проникнуть въ мою душу. — Твое лицо говоритъ ясно, не утруждай себя ложью. Ты примѣнила на дѣлѣ наставленія мистрисъ Роперъ. И если ты станешь продолжать, какъ начала, ты превзойдешь даже Лауру.

— Морисъ, какъ смѣешь ты сравнивать меня съ нею? воскликнула я, покраснѣвъ отъ гнѣва. — Ты называлъ ее убійцей.

— Позволь сказать тебѣ, продолжалъ онъ, не обративъ вниманія на мое восклицаніе, — что во мнѣ ты видишь послѣднюю свою жертву. Довольно этихъ опасныхъ тайнъ. Сегодня же вечеромъ я объявлю о твоей помолвкѣ. Необходимо воздвигнуть нравственную преграду, чтобы глупцы не попадались болѣе на твою удочку. Пойдемъ, проговорилъ онъ строго, — я провожу тебя къ теткѣ. Намъ не о чемъ болѣе говорить.

Я была совершенно уничтожена и не могла ничего отвѣтить. Молча вернулась я къ остальному обществу, съ трудомъ удерживаясь отъ слезъ, катившихся по моимъ щекамъ. Только-что кончился вальсъ; танцующіе отдыхали, и возвращеніе наше было замѣчено всѣми. Въ довершеніе всего къ намъ подскочилъ Бойси и крикнулъ:

— Вотъ капитанъ Бересфордъ и Нора! Они не танцовали, а Нора плакала.

Меня увидѣла мистрисъ Ванъ, оставила возлѣ себя мѣсто и была такъ любезна, что отдала мнѣ даже свои вѣеръ.

— Ты ему сказала все? шепнула она мнѣ.

Я была такъ разстроена, что отвѣтила только кивкомъ, Какъ была мила мистрисъ Ванъ, и какъ она помогла мнѣ въ этотъ роковой вечеръ. Она отвлекла кругосвѣтнаго путешественника, настойчиво желавшаго сѣсть между нами, она отпарировала саркастическіе удары мистрисъ Гоуэръ и всецѣло взяла меня подъ свою защиту. Стыдъ, негодованіе и раскаяніе, — вотъ чувства, волновавшія меня и лишавшія возможности говорить. Глаза мои постоянно наполнялись слезами; я замѣтила, какъ Морисъ долго и серьезно разговаривалъ съ тетей, а затѣмъ простился и ушелъ. Не могу передать, что я почувствовала, увидя, какъ онъ сѣлъ въ свой экипажъ и уѣхалъ.

Онъ сдержалъ слово. На слѣдующій день моя помолвка съ маіоромъ Персивалемъ составляла для Мулькапорскаго общества предметъ оживленныхъ разговоровъ.

XXV.

Волненіе, вызванное сообщеніемъ о моемъ обрученіи, было непомѣрно. Меня называли хитрой, умной, счастливой, способной украсить всякое общественное положеніе, называли, смотря по тому, были ли въ домѣ взрослыя дочери или нѣтъ. Въ общемъ, съ тѣхъ поръ какъ стали видѣть передъ собою будущую леди Редкастеръ, мнѣ оказывали больше уваженія. Несмотря на это, я не чувствовала себя счастливой. Насколько поклонялись мнѣ посторонніе, настолько холодно обращались со мною дома.

Утромъ, послѣ злосчастнаго пикника, тетя серьезно говорила со мною. Она сказала, что я вела себя дурно, что она считаетъ меня кокеткой, способной пожертвовать всѣмъ ради своей ненасытной жажды къ поклоненіямъ.

— Подумай только, если объ этомъ узнаетъ маіоръ Персиваль!

Мысль эта вовсе не пугала меня, меня сильно огорчало недовольство доброй тети. Я никогда не думала, что она можетъ говорить такъ строго. Безъ сомнѣнія, мистрисъ Ванъ разсказала ей все и до нѣкоторой степени подсказала, что говорить. Отъ нея же я узнала, что Морисъ взялъ двухмѣсячный отпускъ и переводится въ другую батарею. — Чѣмъ дальше отъ Мулькапора, тѣмъ ему будетъ лучше, прибавила она рѣзко. Она также отстранилась отъ меня. Я. не была болѣе ни ея «милымъ, глупымъ, старымъ Ноемъ», ни ея «кошечкой», ни ея «Норой Крейна». Она обращалась со мною очень вѣжливо, но холодно, и даже дядя перемѣнился. Онъ не только узналъ о предложеніи Мориса, а также и Дики Кемпбеля, но по несчастью и толстокожій кругосвѣтный путешественникъ просилъ у него въ это же время моей руки.

Дядя не ласкалъ меня больше, не дразнилъ, не звалъ въ свои кабинетъ, чтобы слушать его охотничьи похожденія, или вытирать пыль съ его тигровыхъ череповъ. Онъ избѣгалъ м: еня, выказывая постоянное, почти враждебное порицаніе. Наконецъ, это стало выше моихъ силъ, я проникла къ нему и прямо спросила: отчего онъ такъ перемѣнился? Всякая брань лучше такого обращенія.

— Что ты сдѣлала, почему я отношусь къ тебѣ не такъ, какъ прежде? ты это знаешь сама, отвѣтилъ онъ, не отрываясь отъ своего ружья, которое свинчивалъ. — На твой вопросъ я отвѣчу тебѣ вопросомъ. Зачѣмъ ты кокетничала съ своимъ родственникомъ? Почему ты не сказала ему, что обручена? Зачѣмъ ты насмѣялась надъ нимъ? (Онъ положилъ свое ружье и прямо посмотрѣлъ мнѣ въ лицо). Насколько мнѣ извѣстно, въ теченіе одного мѣсяца, тебѣ сдѣлано четыре предложенія, тебѣ, обрученной невѣстѣ! Мнѣ стыдно за тебя, стыдно, что ты приходишься мнѣ родней! Въ моихъ глазахъ ты поступила нечестно и упала въ моемъ уваженіи!

— О, не говори такъ, дядя! Что до мистера Кемпбеля и мистера Дальтона, даю тебѣ честное слово, что я ихъ никогда не завлекала, напротивъ, употребляла всѣ усилія, чтобы отстранить ихъ. Что же касается Мориса…

— Да, а что касается Мориса, ты быть можетъ также употребляла всѣ усилія, чтобы отстранить его? Ты это хочешь сказать? Ѣздить съ нимъ верхомъ, разговаривать, танцовать, — а мы два старыхъ глупца съ теткой воображали, что ему извѣстна вся исторія о другомъ… Ахъ, я теряю терпѣніе, когда подумаю объ этомъ! воскликнулъ онъ, въ гнѣвѣ. Бересдорфъ слишкомъ хорошъ для тебя, вотъ, если хочешь, тебѣ настоящая правда! А теперь помни, что мы не желаемъ болѣе никакихъ предложеній и никакихъ ухаживаній, ты сдѣлала выборъ и должна сдержать слово. Меня не удивитъ, если вы, барышня, захотите въ одинъ прекрасный день отказать и маіору Персивалю. — Дядя, кажется, читалъ мои мысли. — Но ты дала ему слово и выйдешь за него! Довольно этой игры! заключилъ онъ и отвернулся.

Какое настало печальное время! Наконецъ маіоръ Персиваль извѣстилъ о своемъ намѣреніи пріѣхать въ Мулькапоръ. Одинъ изъ его холостыхъ друзей предложилъ ему поселиться у него. Мы не могли пригласить его къ себѣ, такъ какъ мистрисъ Ванъ занимала комнату для гостей и кромѣ того дядя, мой щепетильный дядя, объявилъ, что не желаетъ имѣть въ домѣ «фортепьяннаго тигра». Женихъ мой прибылъ въ назначенное время, мы встрѣтили его на вокзалѣ и привезли къ себѣ обѣдать. Когда онъ выходилъ изъ салоннаго вагона, сердце мое не забилось сильнѣе, хотя я не видѣла его цѣлые полгода.

Я не почувствовала никакого волненія, когда онъ пожималъ мою руку, но необъяснимая дрожь пробѣжала по всему моему тѣлу. Онъ мнѣ показался другимъ, чѣмъ я воображала его, совершенно другимъ, чѣмъ тотъ, котораго я помнила на Холмахъ. Между тѣмъ полгода — слишкомъ короткое время, чтобы произвести такую разительную перемѣну. Но, быть можетъ, чудный горный воздухъ сообщалъ тогда его наружности такой блескъ?

Нѣтъ, не то. Перемѣна была во мнѣ. Я не видѣла уже въ немъ знатнаго человѣка, но просто полнаго, пожилаго господина, который путешествуетъ со страшными, созданными имъ самимъ затрудненіями и который занятъ своимъ ручнымъ багажомъ, какъ старая дѣва ридикюлемъ. Въ числѣ его вещей находились: изящный туалетный ящикъ, корзинка съ обѣденнымъ приборомъ, различныя подушки, французскіе романы, зонтики и палки, бутылка Eau de Cologne и большой вѣеръ. Когда онъ, наконецъ, убѣдился въ цѣлости всѣхъ этихъ вещей, загонялъ чуть не до потери сознанія своихъ двухъ слугъ, онъ обратился ко мнѣ съ нѣсколькими избитыми фразами о радости свиданія, причемъ глаза его устремлены были на все возраставшую пирамиду его багажа.

— Нора! Дорогая дѣвочка! Цѣлые мѣсяцы ждалъ я. — «Эй, гдѣ же мои дорожные часы?» — этого свиданія. — Куда ты несешь эту сумку, дуракъ!

Наконецъ, мы могли ѣхать и вздохнули свободнѣе, усѣвшись въ экипажъ. Семейный нашъ обѣдъ прошелъ очень скучно и, послѣ непродолжительнаго разговора въ гостиной, тетя и мистрисъ Ванъ, извинившись какъ-то неопредѣленно, ушли, чтобы оставить меня одну съ моимъ женихомъ. Женихъ! Какъ это не подходило къ вытянувшемуся напротивъ меня въ длинномъ креслѣ господину, — настоящему воплощенію самодовольства — довольному собою, своимъ обѣдомъ и обстановкой. Я сидѣла за маленькимъ столикомъ, дѣлая видъ, что занимаюсь работой, и разсѣянно поддерживая разговоръ, между тѣмъ какъ мысленно я постоянно повторяла вопросъ: «Какъ могла я дать ему слово?» Онъ казался такимъ старымъ и такъ много о себѣ мечтающимъ. Я старалась разубѣдить себя въ этомъ, переносилась мыслью къ самымъ пріятнымъ минутамъ съ нимъ на горахъ — напрасно. Я не могла уже идеализировать его. Ужасеое страданіе!

Между нами стоялъ Морисъ…

Раза два я взглянула на своего жениха и замѣтила, что онъ разсматриваетъ меня критически, какъ разсматриваютъ картину или другое произведеніе искусства. Наконецъ, онъ сказалъ съ досадой:

— Знаете, Нора, видъ у васъ нехорошій! Вы похудѣли: черты вашего лица утратили ту мягкость, которой я такъ любовался, заострились, свѣжесть ваша положительно исчезла!

— Неужели? возразила я равнодушно.

— Ну да! отвѣтилъ онъ тономъ, говорившимъ ясно, что утрата моей красоты составляетъ личное для него оскорбленіе.

— Было бы пріятно послушать ваше пѣніе, прибавилъ онъ съ выраженіемъ настоящаго паши; — надѣюсь, голосъ вашъ сохранился?

Я не утратила голоса, но почти лишилась терпѣнія. Тѣмъ не менѣе я подошла къ фортепьяно и выбрала одну изъ новѣйшихъ пѣсенъ. Еслибы Морисъ нашелъ меня похудѣвшей, ворчалъ ли бы онъ и сердился ли бы?

Почему я думаю объ немъ. Зачѣмъ я сравниваю его съ маіоромъ Персивалемъ? спрашивала я себя съ упрекомъ, лежа въ постели и напрасно призывая сонъ. Чѣмъ болѣе я думала о будущемъ, тѣмъ мнѣ становилось страшнѣе. И это было настроеніе молодой дѣвушки, которой предстояла самая блестящая партія во всемъ ея величества королевствѣ!

Маіоръ Персиваль скоро обжился въ Мулькапорѣ; онъ немедленно сдѣлалъ нужные визиты и такъ распредѣлилъ свой день, что львиная часть его приходилась на нашу долю, Каждое утро, онъ приходилъ къ намъ пѣшкомъ на Чота-Хазри, а днемъ каталъ меня въ своемъ красивомъ, высокомъ стэнгопѣ, чтобы показать міру интересную «помолвленную пару». При этомъ мы обыкновенно разговаривали мало, потому что женихъ мой плохо правилъ лошадьми и ужасно боялся горячихъ коней своего друга, которыхъ тотъ предоставилъ въ его распоряженіе. Не менѣе трехъ разъ въ недѣлю мы украшали своимъ присутствіемъ концерты и общественныя гулянья. Экипажъ нашъ спокойно стоялъ въ то время на якорѣ; передъ каждой лошадью сидѣлъ на корточкахъ индѣецъ, и мой спутникъ, избавленный отъ необходимости править, вздыхалъ съ облегченіемъ, начиналъ красоваться, поправлялъ стеклышло въ глазу и снисходительно и изящно раскланивался во всѣ стороны. Безъ сомнѣнія, онъ былъ великимъ человѣкомъ въ Мулькапорѣ и сознавалъ это вполнѣ.

Обыкновенно онъ подходилъ къ ландо мистрисъ Ст. Юбсъ и обмѣнивался съ нею нѣсколькими фразами. Иногда онъ увлекался разговоромъ съ нею, но я не сердилась на это. Напротивъ, я радовалась, если ему было весело. Наши съ нимъ разговоры все болѣе и болѣе становились мнѣ въ тягость. Мы никогда не затрогивали чувствъ и плановъ о будущемъ. На ряды и окружавшія насъ лица, анекдоты, фасонъ моей новой шляпки и состояніе его печени, — вотъ обыкновенные предметы нашего разговора.

Ежедневные его визиты къ мистрисъ Ст. Юбсъ становились все продолжительнѣе, и нерѣдко онъ возвращался ко мнѣ съ торжествующимъ взглядомъ. Но я не ревновала. Къ своему жениху я относилась вполнѣ равнодушно. Маіоръ Персиваль не танцовалъ ни на балахъ, ни на маленькихъ вечерахъ, но казался вполнѣ довольнымъ, если могъ усѣсться съ мистрисъ Ст. Юбсъ на маленькомъ диванчикѣ, видѣть ея любезную улыбку и отпускать за ея большимъ, чернымъ вѣеромъ, колкія замѣчанія объ обществѣ. Но я не ревновала и тутъ, и она напрасно старалась подмѣтить на моемъ лицѣ слѣды раздраженія, когда я случайно подходила къ нимъ среди танцевъ со своимъ кавалеромъ и перекидывалась съ ними нѣсколькими словами.

Однажды утромъ, къ намъ неожиданно явились къ Чата-Хазри мистрисъ Ст. Юбсъ и полковникъ Горъ. Мистрисъ Ст. Юбсъ была чрезвычайно весела, и я тотчасъ догадалась, что у нея есть непріятная для насъ новость. Догадка моя оправдалась. Прежде всего завели разговоръ о вчерашнихъ танцахъ, при чемъ мистрисъ Ст. Юбсъ немилосердно раскритиковала двухъ полныхъ дѣвушекъ.

— Еслибы я была дѣвушкой, я готова бы голодать, чтобы только не сдѣлаться такими слонами; имъ нельзя позволять ѣздить верхомъ! Къ чему существуетъ общество покровительства животнымъ?

— Я вовсе не нахожу ихъ такими полными, замѣтила кротко тетя, — и во всякомъ случаѣ ихъ миловидныя личики мирятъ со многимъ.

— Несчастная любовь была бы для нихъ хорошимъ средствомъ. Любовь — это страданіе, которое скоро сбавляетъ толщину, сказалъ полковникъ Горъ.

— Вопросъ только въ томъ, стоитъ ли красивая талія разбитаго сердца, замѣтила мистрисъ Ванъ съ обычною прямотою.

— Кстати о разбитыхъ сердцахъ, воскликнула мистрисъ Ст. Юбсъ и повернулась ко мнѣ: — вчера я получила письмо отъ Флори Томпсонъ. Она въ Читапорѣ, вы знаете?

— Нѣтъ, я этого не знала.

— Капитанъ Бересфордъ тоже тамъ, продолжала она.

— Да? спросила я, краснѣя въ этотъ разъ.

— Онъ скоро поборолъ свою несчастную любовь. Ахъ, мущины такъ легко утѣшаются. Вы, безъ сомнѣнія, порадуетесь, что онъ такъ баснословно скоро оправился и помолвленъ съ миссъ Россъ, дочерью генерала Росса. Но, конечно, вамъ это извѣстно давно?

Бомба эта произвела желанный эффектъ. Наступила неловкая пауза. Тетя перевернула сахарницу, дядя мрачно посмотрѣлъ на меня, а я краснѣла все больше.

— Я заключаю изъ сказаннаго, что молодой человѣкъ любилъ здѣсь несчастливо и такимъ образомъ принялъ лѣкарство, прописанное толстымъ дѣвицамъ Парръ? замѣтилъ развязно маіоръ Персиваль.

— О, да, это былъ опасный случай, отвѣтила мистрисъ Ст. Юбсъ. — Онъ былъ ужасно влюбленъ въ одну молодую особу, и отказъ ея тяжело на него подѣйствовалъ. Впрочемъ, Нора можетъ разсказать вамъ лучше, ее посвятили въ эту тайну. Не правда ли, дорогая?

— Правда ли, мистрисъ Ст. Юбсъ, что вы покидаете Индію? выручила меня мистрисъ Ванъ, мѣняя внезапно предметъ разговора.

— Да, слава Богу! Вы не повѣрите, какъ я счастлива. Я буду въ восторгѣ, когда не стану болѣе видѣть этой ненавистной страны!

— Ненавистной страны? повторила тетя, — А я полагала, что вы ее любите?

— Дорогая мистрисъ Невиль! Можно ли думать что-либо подобное? Мнѣ противно уже одно ея названіе. Съ нимъ у меня связано только все непріятное,

— Я поражена, слушая васъ. Я думала, что вы здѣсь родились, выросли и вышли замужъ, проговорила мистрисъ Ванъ съ самой невинной улыбкой.

— Въ Индіи родится много людей, которые ненавидятъ ее. Можно увидѣть свѣтъ гдѣ угодно и все же не любить это мѣсто.

— Признаюсь, я люблю Индію, проговорилъ дядя, потирая руки, — хотя и не родился здѣсь.

— О, вы настоящій старый англо-индѣецъ, произнесла мистрисъ Ст. Юбсъ заносчиво. — Вы такъ давно живете здѣсь, что утратили, кажется, всякое понятіе объ Европѣ.

— Извините, но я долженъ сказать, что вы ошибаетесь. Въ моемъ сердцѣ хранится теплое чувство къ родинѣ, но, по моему мнѣнію, и дивный Востокъ недурное мѣсто. Гдѣ въ Европѣ найдете вы такой климатъ, какъ на нашихъ холмахъ? Благодаря машинамъ для выдѣлки льда, мы находимъ теперь спасеніе и отъ индійской жары, и я не понимаю, почему такъ трудно удовлетворить жителей туманной Англіи, холодной Шотландіи и дождливой Ирландіи. А затѣмъ наши виды! Какое поле для живописца! А что-за край для любителя спорта! продолжалъ онъ, все болѣе воодушевляясь. — Страна кишитъ животными и дичью всякаго рода, начиная слонами и кончая бекасами, и нѣтъ законовъ объ охотѣ, отравляющихъ всякое удовольствіе.

— О, разъ вы заговорили объ охотѣ, я складываю оружіе и ухожу, проговорила улыбаясь мистрисъ Ст. Юбсъ и взяла свой хлыстъ и перчатки. — Согласна, что Индія имѣетъ хорошихъ защитниковъ, что въ ней существуютъ прекрасныя растенія, и что мистрисъ Невиль обладаетъ лучшей коллекціей растеній! Тутъ она встала и направилась къ выходу, любезно сопровождаемая маіоромъ Персивалемъ.

— Она приходила разсказать про Мориса и попала въ цѣль, сказала мистрисъ Ванъ, когда мы остались однѣ. — Но неужели ты не можешь разучиться краснѣть? Это какая-то болѣзнь. Теперь ея острый язычекъ дѣйствуетъ, и пока маіоръ доведетъ ее до лошади, онъ узнаетъ всѣ твои сердечныя тайны и твою исторію съ Морисомъ, и даже будетъ смотрѣть на все глазами твоей доброжелательницы.

Въ этотъ же день, послѣ тиффина, я сидѣла одна въ гостиной съ моимъ женихомъ. Говорю одна, потому что растянувшійся на коврѣ Бойси Тоуэръ, читавшій «Путешествіе Гулливера», подперевъ голову руками, нисколько не мѣшалъ нашему разговору.

Маіоръ Персиваль разсматривалъ большой альбомъ тети и дѣлалъ различныя замѣчанія объ оригиналахъ портретовъ. — Хорошенькая женщина эта мистрисъ Ст. Юзсъ, сказалъ онъ, откидываясь въ креслѣ и опуская альбомъ. — Она говоритъ, что очень дружна съ вами, Нора.

— Вовсе нѣтъ, проговорила я рѣшительно.

— Она утверждаетъ, что очень дружна.

— Но она лжетъ! отвѣтила я запальчиво.

— Къ чему такъ волноваться, дорогое дитя. Но я понимаю причину. Она немного кокетка, и моя маленькая Нора также — да? Онъ замолчалъ, ласково на меня посматривая.

— Это также говоритъ мистрисъ Ст. Юбсъ?

— Она называетъ прелестную миссъ Невиль величайшей кокеткой въ Мулькапорѣ, отвѣтилъ онъ съ оскорбительной прямотою.

— Это ея вторая ложь.

— Во всякомъ случаѣ говорятъ о нѣсколькихъ предложеніяхъ. Пожалуйста, возьмите меня въ повѣренные; признаніе сильно облегчаетъ, и онъ придвинулъ свой стулъ къ моему.

— Въ этомъ случаѣ — нѣтъ, отвѣтила я смѣясь. — Ваше любопытство не будетъ удовлетворено, и я вамъ совѣтую заняться снова альбомомъ. Вы не просмотрѣли и половины.

— Но вы получили полдюжины предложеній. Я вовсе не ревную, Нора. Я только отдаю должную справедливость вкусу вашихъ поклонниковъ и искренно сожалѣю отвергнутыхъ.

Онъ видимо гордился этимъ. Жертвы эти украшали его тріумфальную колесницу побѣдителя. Онъ снова началъ критическій обзоръ нашихъ друзей и знакомыхъ. Большинство изъ нихъ удостоивались нелестныхъ отзывовъ, пока онъ не дошелъ до Мориса. Какъ бы я хотѣла перевернуть этотъ листъ, но маіоръ положилъ на него свой бѣлый палецъ и сталъ внимательно разсматривать фотографію.

— Вотъ это безусловно красивый офицеръ, замѣтилъ онъ такимъ тономъ, точно присуждалъ оригиналу почетный дипломъ, который послужитъ ему отличіемъ на всю жизнь. — Кто это? Лицо это мнѣ незнакомо.

— Это капитанъ Бересфордъ… мой родственникъ, отвѣтила я.

— Въ самомъ дѣлѣ. Онъ былъ очень «épris» — да? Одна изъ жертвъ. Ну, Нора, ваше личико разсказало мнѣ всю исторію, о которой вы хотѣли умолчать.

— Какую исторію? воскликнулъ Бойси, вниманіе котораго привлекло магическое слово «исторія», и на колѣняхъ подползъ, къ маіору Персивалю.

— О, да это капитанъ Бересфордъ, другой возлюбленный Норы. О, Боже, какъ онъ былъ влюбленъ!

— Бойси, какъ смѣешь ты такъ говорить? закричала я съ. пылающими щеками.

— Мама говорила, что онъ влюбленъ по уши, я слышалъ это, отвѣтилъ этотъ бѣсенокъ. — И это правда! Я самъ видѣлъ васъ въ тотъ вечеръ на пикникѣ. Разсказать ему? продолжалъ несносный мальчишка, кивнувъ головой на маіора.

— Говори что хочешь, отвѣтила я храбро.

Въ отвѣтъ онъ дерзко прищурилъ лѣвый глазъ, затѣмъ всталъ, упираясь на колѣно маіора Персиваля, потянулся, зѣвнулъ и сказалъ:

— Не бойся; я хотѣлъ только посердить тебя! Твоя тетя дѣлаетъ орѣховый пирогъ; я пойду взглянуть, готовъ ли онъ.

Едва ушелъ Бойси, какъ маіоръ Персиваль, заложивъ пальцы въ вырѣзы жилетки, подошелъ ко мнѣ и съ трагическою торжественностью проговорилъ:

— Нора, я хочу знать, о чемъ говорилъ маленькій негодникъ, вышедшій отсюда. Я настоятельно требую объясненія.

— Онъ сказалъ настоящую правду, проговорила я медленно, внимательно разсматривая узоръ персидскаго ковра. — Я дурно поступила со своимъ родственникомъ…. не сказала ему, что я обручена до тѣхъ поръ пока было уже поздно.

— Поздно? Что это значитъ? спросилъ онъ рѣзко.

— Пока не сдѣлалъ мнѣ предложенія. Я…

— Ага, и вы отказали ему. Это я уже слышалъ, прервалъ меня почти весело мой женихъ. — Если слухи справедливы, та вы отказали шести поклонникамъ; но вы, конечно, не поощряли его, Нора?

— Напротивъ, поощряла, маіоръ Персиваль. Вы должны знать всю правду. Я поощряла его, какъ вы выражаетесь, на въ началѣ невольно. Я все собиралась сказать ему о своемъ обрученіи, и не знаю, какъ это случилось, что я все откладывала, оставляя его въ томъ предположеніи, что я свободна и что что не вполнѣ равнодушна къ нему. Этого онъ не проститъ мнѣ никогда, и я сама не прощу себѣ этого, заключила я печальнымъ и тихимъ голосомъ.

— Это, во всякомъ случаѣ, была большая ошибка, сказалъ онъ, довольный моимъ чистосердечнымъ сознаніемъ. — Какъ только вы замѣтили, что поклоненіе его становится слишкомъ явнымъ, слѣдовало дать ему понять, что чувство…. скажемъ — восхищеніе, — не взаимно. Надѣюсь, однако, что онъ вполнѣ теперь разувѣренъ?

— О, да, совершенно!

— И если я прощаю вамъ ce petit amour, то безъ сомнѣнія можетъ простить и онъ. Не будемъ болѣе говорить объ этомъ, но будьте впредь осторожнѣе и не увлекайте болѣе такихъ красивыхъ артиллеристовъ! заключилъ мой женихъ и сталъ внимательно разсматривать себя въ зеркало.

Убѣдившись, что не видно ни одного сѣдаго волоска, что его галстухъ, воротничекъ и «ensemble» — въ порядкѣ, онъ взялъ шляпу и перчатки и, слегка кивнувъ мнѣ головою, отправился въ клубъ на партію виста.

Замѣчательно, какъ медленно тянулось время. Мѣсяцъ, проведенный маіоромъ Персивалемъ въ Мулькапорѣ, показался мнѣ цѣлымъ годомъ. Любовь не сокращала часовъ. Находясь, вечеромъ, снова наединѣ со мною, маіоръ подвинулъ ко мнѣ свой стулъ и проговорилъ тихо, съ нѣкоторой сердечностью:

— Я имѣлъ сегодня важный разговоръ съ вашей тетей, Нора.

— Да? отвѣтила я, занятая вдѣваніемъ нитки въ очень маленькое ушко иголки.

— Да; мы говорили о свадьбѣ — нашей свадьбѣ, продолжалъ онъ улыбаясь. — Что скажете вы, если черезъ два мѣсяца вы станете мистрисъ Персиваль?

— Черезъ два мѣсяца! воскликнула я, вскакивая и растерянно смотря на него съ вышивкой въ одной рукѣ и иголкой въ другой. — Два мѣсяца? Вы хотѣли сказать два года!

— Вовсе нѣтъ. Я говорю о двухъ мѣсяцахъ.

— Но вы обѣщали мнѣ, что мы долго будемъ женихомъ и невѣстой, и должны сдержать слово. Вы дорожите вашей свободой и я дорожу своей. Мы еще долго не будемъ думать о свадьбѣ.

— Но это же глупости, Нора, мы обручены уже семь мѣсяцевъ….

— Такъ что же? воскликнула я, — я знаю людей, которые были обручены по семи лѣтъ!

— Да, нищіе, замѣтилъ онъ презрительно и высокомѣрно; — люди, не знающіе, чѣмъ существовать — должны ждать, но не мы. Жаркіе мѣсяцы этого года я проведу Симлѣ и хочу, чтобы тамъ меня звали уже мужемъ прелестной мистрисъ Персиваль.

— Вы можете ѣхать туда, но я не поѣду.

— Nous verrons; я еще переговорю съ вашей тетей. Вы начинаете капризничать, сознавая себя наслѣдницей?

— Наслѣдницей! вскричала я. — Вы прекрасно знаете, что у меня нѣтъ ничего.

— Ничего? отвѣтилъ онъ съ довольной улыбкой. — Полтораста фунтовъ въ годъ нельзя назвать «ничего».

— Вы шутите! Откуда мнѣ взять полтораста фунтовъ въ годъ?

— Вашъ родственникъ, капитанъ Бересфордъ, оказался очень великодушнымъ и назначилъ вамъ и вашимъ наслѣдникамъ по сту пятидесяти фунтовъ въ годъ. На той недѣлѣ, я получилъ очень пріятное письмо отъ его повѣреннаго. Фактически вы уже теперь владѣете этой суммой.

— Изъ которой я не возьму ни гроша! воскликнула я рѣшительно.

— Пожалуйста, Нора, безъ донкихотства. Неожиданное это приданое очень мнѣ пригодится. Хотя позднѣе я получу большое состояніе, но въ настоящее время сто пятьдесятъ фунтовъ для меня далеко не лишни. Но если стѣсняетесь вы, то возьму ихъ я. Мужъ и жена составляютъ одно.

— Я никогда не приму этихъ денегъ.

— Дѣло идетъ не о принятіи; онѣ уже ваши, также какъ и мои, и онъ съ особеннымъ чувствомъ поцѣловалъ мою руку.

— Послушайте, сказала я, вскакивая и вырывая руку, — Морисъ не можетъ обойтись безъ этихъ денегъ. Ему необходимо все, что онъ получаетъ, чтобы поддерживать старое родовое имѣніе. Никогда не трону я ни гроша изъ его доходовъ, я не имѣю на это права.

— Но, дорогое дитя, деньги ваши, положительно ваши и не принадлежатъ болѣе вашему родственнику.

— Я ихъ тотчасъ возвращу. Завтра же устрою это. Дядя долженъ взять это на себя.

— Но это сумасшествіе, сказалъ маіоръ Персиваль съ досадой. — О моихъ интересахъ вы, конечно, не думаете? Я тутъ ничего не значу? прибавилъ онъ дрожащимъ отъ негодованія голосомъ.

— Я поступлю такъ, какъ считаю справедливымъ, не входя ни въ чьи интересы. И неужели вы примете деньги отъ моего родственника послѣ всего, что я вамъ разсказала? спросила я въ волненіи, рѣшительно останавливаясь передъ моимъ будущимъ владыкой.

— Довольно, довольно, поговоримъ объ этомъ послѣ. Не волнуйтесь, садитесь и успокойтесь, проговорилъ онъ, сдвинувъ брови, стараясь скрыть свое недовольство. — Жалѣю очень, что упомянулъ объ этой исторіи, и, откинувшись въ креслѣ, онъ взялъ въ руки газету, давая этимъ понять, что не желаетъ говорить больше. Впрочемъ, приходъ мистрисъ Ванъ и безъ того прекратилъ бы дальнѣйшій споръ.

На слѣдующее утро я переговорила съ тетей и очень горячо доказала ей, что я не намѣрена выходить замужъ черезъ два мѣсяца, и что если маіоръ Персиваль непремѣнно пожелаетъ принять деньги отъ Мориса, я вовсе не пойду за него замужъ.

Въ этомъ я осталась непреклонной. Тетя старалась уговорить меня и также хотѣла проявить настойчивость. Но я не пошла ни на какія уступки. Я объявила, что обращусь къ дядѣ, а въ немъ, я это знала, найду сильнаго защитника, который охотно поможетъ мнѣ возвратить Морису его великодушный подарокъ. Я была вполнѣ убѣждена, что дядя не захочетъ, чтобы Морисъ разорялся, наполняя и безъ того полный кошелекъ маіора Персиваля. Наконецъ мнѣ удалось исполнить свое желаніе. Послѣ нѣсколькихъ, довольно бурныхъ переговоровъ съ дядей, причемъ съ обѣихъ сторонъ было высказано много непріятныхъ словъ, деньги были записаны на счетъ дяди, какъ вкладъ на расходы по Галловскому имѣнію. Когда маіору Персивалю задали прямой вопросъ: желаетъ ли онъ жениться на мнѣ безъ денегъ Бересфорда, ему изъ приличія пришлось отвѣтить, что я сама по себѣ составляю цѣлое сокровище. Такимъ образомъ мнѣ удалось настоять на своемъ, но за то и я должна была уступить маіору Персивалю. Свадьбу нашу назначили въ первое воскресенье послѣ Пасхи. Мои просьбы объ отсрочкѣ были безполезны; тетю нельзя было смягчить ничѣмъ. И такъ было рѣшено: черезъ два мѣсяца я буду мистрисъ Персиваль.

XXVI.

Мистрисъ Ванъ и маіоръ Персиваль недолюбливали другъ друга, хотя тщательно скрывали это подъ маской условной вѣжливости. Въ разговорахъ ихъ замѣчались тайныя, подземныя встрѣчныя теченія, болѣзненно дѣйствовавшія на мой чувствительный слухъ. Я сидѣла точно на раскаленныхъ угольяхъ, опасаясь постоянно, что одинъ изъ ея удачныхъ сарказмовъ или одно изъ его колкихъ замѣчаній поведутъ къ открытому разрыву. Трудно допустить, чтобы такая откровенная дама, какъ мистрисъ Ванъ, не высказала своего мнѣнія о моемъ выборѣ. Мы занимались украшеніемъ стола цвѣтами для большаго обѣда какъ вдругъ она неожиданно спросила меня:

— Когда же будетъ эта исторія?

— Ровно въ восемь часовъ, какъ обыкновенно, отвѣтила я спокойно.

— Ахъ, вздоръ! Я спрашиваю не объ обѣдѣ, а о твоей свадьбѣ, дорогое дитя!

— О, черезъ два мѣсяца, отвѣтила я съ плохо разыграннымъ спокойствіемъ, между тѣмъ какъ, не поднимая глазъ, я выбирала красивыя розы изъ лежавшаго передо мною букета.

— Да? Я не украшу этого торжества своимъ присутствіемъ.. Въ слѣдующемъ мѣсяцѣ я выѣду къ Джорджу въ Бомбей.

— Но ты вернешься сюда? воскликнула я озабоченно.

— Нѣтъ, дорогое дитя. И къ чему? Не скажу, чтобы мнѣ было пріятно видѣть твое вѣнчаніе съ маіоромъ Персивалемъ, Нора. И, бросивъ вдругъ пучокъ папоротниковъ, она усѣлась напротивъ и, подперевъ подбородокъ руками, пристально стала смотрѣть на меня. — Конечно, дѣло слажено; ты не можешь уже отступить, или?

Вмѣсто отвѣта, я остановила занесенную руку съ вазой и растерянно посмотрѣла на свою подругу.

— Мнѣ бы хотѣлось знать до своего отъѣзда, какъ могла ты дать слово маіору Персивалю?

— Какъ вообще люди соглашаются на бракъ, отвѣтила я уклончиво, придвигая къ себѣ подносъ и наполняя стоявшую на немъ вазу широкими, красивыми листьями.

— Не могу себѣ представить, что съ тобою случилось, продолжала она съ досадой. — Это именно тотъ типъ, который я ненавижу: эгоистъ, тщеславный и фатъ. Онъ извѣстенъ своими любовными похожденіями, и при этомъ она перечисляла его недостатки по пальцамъ.

— Ты также не безгрѣшна въ послѣднемъ, прервала я ее.

— Онъ прожорливъ.

— Это недостатокъ большинства мужчинъ и многихъ женщинъ.

— Онъ вдвое старше тебя.

— Такъ же, какъ и твой мужъ старше тебя, проговорила я, торжествуя.

— Да, но они такъ же не похожи, какъ день и ночь! Мой Джоржъ, въ сравненіи съ нимъ, — ребенокъ; сердце у него молодое.

— Ты всегда была предубѣждена противъ маіора Персиваля и никогда не скрывала этого, отвѣтила я сердито.

— Я не могу притворяться! созналась она откровенно, — и, бывая съ нимъ, я часто удивлялась своему самообладанію. Его разговоръ дѣйствуетъ на меня, какъ звукъ пилы. Только и слышишь: мой, моя, мое, или я, я, я, А когда я вижу его въ церкви, гдѣ онъ молчитъ поневолѣ, выставивъ ногу, выпяливъ грудь, заложивъ одну руку за спину, снисходительно поглядывая чрезъ свой монокль на остальныхъ вѣрующихъ, когда я вижу этого воплощеннаго фарисея, я задыхаюсь отъ бѣшенства!

— Пожалуйста, займись цвѣтами и оставь въ покоѣ маіора Персиваля, сказала я нетерпѣливо. — Какой ты, однако, опасный врагъ, Віолета, — настоящая оса!

— Бываютъ случаи, когда мнѣ необходимо высказаться на что бы ни стало! отвѣтила она, схватывая нѣсколько розовыхъ бутоновъ и поднося ихъ къ своему хорошенькому носику. — Не могу понять, что ты находишь въ этомъ великомъ человѣкѣ, Нора. Я знаю, ты не придаешь особаго значенія ни его положенію, ни его деньгамъ, ни титулу. Иногда я начинаю думать, что ты сдѣлала это въ угоду тетѣ. Я знаю, что ты его не любишь, и еслибы ты даже поклялась мнѣ въ противномъ, я бы не повѣрила тебѣ.

— Довольно, Віолета, сказала я сердито, — не хочу болѣе слушать тебя. Ты и такъ наговорила много лишняго. Нехорошо съ твоей стороны отзываться такъ о… моемъ… будущемъ мужѣ! Слово это стоило мнѣ большихъ усилій. — Хотя ты и не находишь въ немъ ничего хорошаго, но все же онъ уменъ, любезенъ, образованъ…

— Ну, конечно, конечно, прервала она меня, воздѣвая руки, — тебѣ необходимо защищать его. Хочешь знать, почему онъ на тебѣ женится, — я чувствую это сердцемъ…

— О, нѣтъ, не надо, прошу тебя.

— Онъ торжествуетъ надъ остальными поклонниками, вотъ что льститъ его непомѣрному тщеславію. Ты пользуешься славой красавицы, имѣвшей въ прошломъ году на холмахъ «un succès fou», какъ говоритъ онъ. Онъ пораженъ твоей красотой и твоимъ шикомъ, и когда ты станешь мистрисъ Персиваль, онъ будетъ таскать тебя всюду, какъ достопримѣчательность. Онъ очень гордится тобою, но ни мало не любитъ тебя. Всѣ юго чувства вертятся на его собственномъ «я».

— Ты ошибаешься, увѣряла я, волнуясь.

Мистрисъ Ванъ посмотрѣла на меня серьезно и печально, и затѣмъ отвѣтила:

— Не могу высказать тебѣ, Нора, до чего мнѣ грустно видѣть васъ вмѣстѣ; онъ такой самодовольный и высокомѣрный, такой вѣжливый и снисходительный; а ты совсѣмъ не похожа на себя — холодная, безжизненная, — ахъ, совсѣмъ не такая, какою ты бывала съ Морисомъ!

По счастью, ваза до того была переполнена цвѣтами, что мнѣ удалось скрыть отъ мистрисъ Ванъ мое вспыхнувшее лицо.

— Въ заключеніе скажу тебѣ еще одно, продолжала она серьезно, и твердо взглянула мнѣ въ лицо. — Еслибы ты вздумала нарушить данное слово, — на что, впрочемъ, я мало на.дѣюсь, потому что у тебя нѣтъ нравственной смѣлости — пріѣзжай ко мнѣ. Если весь Мулькапоръ возстанетъ противъ тебя, если ты навлечешь гнѣвъ дяди и тети, если маіоръ Персиваль сожжетъ твои письма и покинетъ тебя въ бѣшенствѣ и негодованіи — пріѣзжай ко мнѣ, я защищу тебя. Предупреждаю, если ты предоставишь все естественному теченію, ты будешь несчастна, и я душевно пожалѣю тебя.

— Побереги свою жалость, отвѣтила я, стараясь не поддаться моему смѣлому противнику, — я думаю, она не понадобится мнѣ.

— Ты такъ думаешь, Нора? Леди Редкастеръ…

— Кто говоритъ о леди Редкастеръ? спросила тетя, входя въ комнату. — Ахъ, какъ прелестно! воскликнула она, увидя мое произведеніе. — Это репетиція свадебнаго завтрака, Віолета? Нужно спросить Джима, можно ли устроить палатку, а то въ комнатѣ не помѣстится и половина гостей. Какъ ты полагаешь, Нора? Даже поставивъ столъ подковой, не помѣстимъ всѣхъ.

Пробормотавъ какой-то невнятный отвѣтъ, я захватила корзинку и, подъ предлогомъ принести еще папоротниковъ, поторопилась выйти изъ комнаты.

Но въ саду я сѣла на камень, поставила корзину возлѣ себя и начала обдумывать свое положеніе. Я была возмущена откровенностью мистрисъ Ванъ, тѣмъ болѣе, что внутренній голосъ подсказывалъ мнѣ, что она права. «Любовь слѣпа», говоритъ пословица; я же не была влюблена, и мнѣ было нетрудно замѣтить недостатки маіора Персиваля. Я не могла не видѣть, что онъ эгоистъ и зачастую скупъ въ мелочахъ; что онъ такъ истолковываетъ законы, что дядя только съ трудомъ удерживается въ границахъ приличія и не говоритъ ему дерзостей; мнителенъ онъ до крайности и ежедневно говоритъ о состояніи своего здоровья, о настоящемъ и прошломъ положеніи своей печени, и о томъ, какъ онъ провелъ ночь. Что показалось бы мнѣ смѣшнымъ во всякомъ другомъ человѣкѣ — было для меня невыносимо въ моемъ будущемъ мужѣ, а когда я улавливала, насмѣшливый взглядъ, которымъ дядя обмѣнивался съ мистрисъ Ванъ, все это глубоко меня огорчало. Совсѣмъ не то — Морисъ. Его тяжело ранили въ послѣднюю войну, но онъ и не намекалъ ни на свои страданія, ни на свои подвиги.

Я чувствовала, что маіоръ Персиваль очень гордился и моимъ пѣніемъ, и моей наружностью. Онъ очень заботился о состояніи моего голоса и о моемъ цвѣтѣ лица, и если я немного простужалась или загорала, онъ сильно упрекалъ меня и совѣтовалъ разныя средства. Ходить по саду безъ перчатокъ и вуали равнялось въ его глазахъ немногимъ отъ преступленія.

Медленно, очень медленно тянулась недѣля за недѣлей, и каждая изъ нихъ приближала меня къ дню моей свадьбы, и каждое утро, вставая, я все болѣе боялась ея и все менѣе любила жениха. Не знаю, настойчивый ли мой отказъ отъ денегъ, или замѣтное увяданіе моей свѣжести и отсутствіе веселостив ызвали также перемѣну въ маіорѣ Персивалѣ. Быть можетъ, онъ думалъ, что теперь, когда опредѣленъ уже день свадьбы, не къ чему оказывать мнѣ то вниманіе, къ которому я привыкла съ его стороны. Онъ менѣе бывалъ со мною, проводя почти все время въ обществѣ мистрисъ Ст. Юбсъ. Сознаюсь, что я, быть можетъ, поступала неправильно. Вначалѣ онъ разговаривалъ съ нею съ цѣлью посердить меня и насладиться пріятнымъ сознаніемъ, что онъ составляетъ яблоко раздора двухъ красивыха женщинъ. Ему было бы пріятно возбудить ревность своей спокойной, серьезной невѣсты. Мистрисъ Ст. Юбсъ встрѣчала его всегда съ восторгомъ и съ отчаяніемъ разставалась съ нимъ. Я же не выказывала ни того, ни другаго. Она разсказывала ему разные анекдоты и употребляла всѣ усилія занять его; я тоже старалась быть любезной, но утратила веселость, и обаяніе мое во многомъ уступало обаянію мистрисъ Ст. Юбсъ, прибѣгавшей къ другимъ средствамъ, чѣмъ я, чтобы плѣнить его. Однимъ словомъ, я была барашкомъ, а она пикантнымъ соусомъ. Она, конечно, не упускала случая и пользовалась каждымъ часомъ, проводимымъ у нея моимъ женихомъ, чтобы уронить меня въ его глазахъ, конечно, не прямо, но разными неожиданными вопросами и легкими намеками. Въ большинствѣ случаевъ маіоръ возвращался отъ нея очень мрачнымъ и предъявлялъ неразумныя требованія и дѣлалъ колкія замѣчанія. Мистрисъ Ст. Юбсъ не могла мнѣ простить, что я «поймала» его, повторяя ея изысканное выраженіе. Она считала его своей исключительной собственностью, своимъ «домашнимъ другомъ», которымъ она гордилась болѣе всего, и вотъ появилась я и отвоевала это сокровище. Поэтому, если являлась возможность отплатить тѣмъ же, то мистрисъ Ст. Юбсъ съ радостью хваталась за эту возможность. Изъ всего слышаннаго теперь я вывела заключеніе, что она постепенно сумѣла убѣдить его, что я не умѣю оцѣнить то высокое положеніе, которое ожидаетъ меня, что онъ унижаетъ себя и этимъ наноситъ тяжелый ударъ своимъ преданнымъ друзьямъ и особенно ей.

Предстояли скачки, — ежегодное событіе въ Мулькапорѣ, и маіоръ Персиваль отложилъ свой отъѣздъ, чтобы побывать на нихъ. Онъ вообще измѣнилъ свое предположеніе и намѣревался остаться въ Мулькапорѣ до свадьбы. Между тѣмъ его явное ухаживаніе за мистрисъ Ст. Юбсъ возбудило общіе толки. Конечно, мы послѣдніе узнали эти пересуды. Наконецъ мистрисъ Гоуэръ сочла своей обязанностью навѣстить насъ и поговорить объ этомъ съ тетей — разумѣется, подъ видомъ дружбы — предостерегая ее отъ этой опасной женщины.

— Дорогая мистрисъ Невиль, объ этомъ говорятъ всѣ и она вовсе не скрываетъ своего восхищенія маіоромъ Персивалемъ. И, наклоняясь къ тетѣ, она продолжала, понизивъ голосъ почти до шопота: — Вызнаете, онъ три раза въ недѣлю бываетъ у нея на тиффинѣ и каждый вечеръ, выйдя отъ васъ, заходитъ къ ней, сидитъ на верандѣ, куритъ и болтаетъ до поздней ночи.

— Но мистрисъ Ст. Юбсъ давно съ нимъ дружна, замѣтила тетя, стараясь найти оправданіе для маіора.

— Тѣмъ хуже, отвѣтила мистрисъ Гоуэръ съ кислымъ видомъ. — Не оставляйте этого безъ вниманія, дорогая мистрисъ Невиль. Вы не знаете, съ кѣмъ имѣете дѣло, а что касается маіора, то слабость его извѣстна всѣмъ. Право, вамъ не мѣшало бы напомнить ему, что такъ не годится вести себя человѣку не свободному.

Я видѣла, какъ волновалась тетя и какъ дядя съ трудомъ удерживалъ свой гнѣвъ. Меня же менѣе всѣхъ безпокоило все сказанное мистрисъ Гоуэръ. Мнѣ суждено быть женою Персиваля. Ничто не могло спасти меня отъ него, и быть можетъ бракъ этотъ будетъ цѣлительнымъ средствомъ для всѣхъ моихъ страданій; быть можетъ, онъ будетъ напиткомъ Леты для всѣхъ моихъ воспоминаній. Выйдя замужъ, я начну новую жизнь, — правда, безъ любви, но полную новыхъ обязанностей и интересовъ. Я буду вращаться въ другихъ мѣстахъ, среди другихъ людей, и разъ замужемъ, я навѣрное не стану думать о Морисѣ Бересфордѣ! Я дѣйствительно думала, что брачный обрядъ обладаетъ чудотворной силой, способной навсегда изгнать старое изъ сердца и памяти.

Скачки въ Мулькапорѣ составляли дѣйствительно событіе. Въ Индіи нѣтъ другаго подобнаго торжества, на которое стекалось бы со всѣхъ сторонъ такъ много народу, которое бы такъ всецѣло поглощало общее вниманіе. Собственно скачки бываютъ пять дней, но между каждымъ днемъ скачекъ бываетъ день отдыха, такъ что въ общемъ онѣ длятся около двухъ недѣль. Въ промежуткахъ устраиваются утреннія верховыя прогулки, завтраки у министра въ его городскомъ дворцѣ, или охоты съ леопардами и завтраки въ его загородномъ домѣ. Министерскіе обѣды, банкеты и другія торжества отличаются княжескимъ великолѣпіемъ. У губернатора также танцы и обѣды; дамы устраиваютъ пикники вблизи трибуны, и время скачекъ бываетъ всегда временемъ наибольшаго оживленія для Мулькапора. Черезъ день, въ три часа, трибуна переполняется народомъ; тутъ выдѣляется множество богатыхъ туалетовъ и красивыхъ лицъ. Верхнія ложи находятся въ распоряженіи принца, его свиты и важныхъ европейскихъ сановниковъ. Немного ниже идутъ самыя дорогія мѣста, цѣна которыхъ понижается съ каждымъ рядомъ. Трибуна — прекрасное каменное зданіе, къ которому съ обѣихъ сторонъ ведетъ нѣсколько великолѣпныхъ широкихъ лѣстницъ.

Первые два дня скачекъ не отличались ничѣмъ особеннымъ. Впрочемъ, я мало интересовалась ими и, сидя въ верхнемъ ряду возлѣ мистрисъ Ванъ, механически критиковала лошадей, жокеевъ и наряды. Нареченный мой съ большими затрудненіями привезъ меня къ мѣсту скачекъ, и усадивъ, и вручивъ программу, считалъ обязанности свои исполненными и сталъ весело порхать какъ мотылекъ, хотя немножко устарѣвшій, съ цвѣтка на цвѣтокъ. Обыкновенно онъ дольше просиживалъ возлѣ мистрисъ Ст. Юбсъ, занимавшей очень удобное мѣсто въ одномъ ряду со мною. Я прекрасно могла видѣть ея блестящіе глаза, нѣжно смотрящіе на маіора, и ея сладкую улыбку; точно также я не могла не замѣтить услужливости маіора.. Онъ держалъ ея перчатки, бинокль, зонтикъ, дѣлалъ помѣтки въ ея программѣ, снималъ съ нея накидку и снова съ изысканной заботливостью подавалъ ее.

— Знаете ли, я выиграла восемнадцать дюжинъ перчатокъ, и четыре золотыхъ браслета! сказала она мнѣ съ восторгомъ въ воскресенье. — Мнѣ придется открыть лавку; я не могу сносить ихъ всѣ. Я съ удовольствіемъ уступаю вамъ часть по дешевой цѣнѣ; но я вижу, ваша рука гораздо больше моей маленькой лапки. Пять дюжинъ перчатокъ и два браслета проигралъ мнѣ маіоръ. Я нахожу, что для жениха онъ слишкомъ смѣлъ. Я ему говорила, — и она весело ударила его вѣеромъ, — что онъ вовсе не долженъ держать со мною пари, что вы будете бранить его за это, но онъ и слушать не хотѣлъ. Пожалуйста, не сердитесь на него очень, дорогая, прибавила она. съ умоляющимъ взглядомъ. — Вы не будете на него дуться?

— Нѣтъ, за что же? спросила я.

— О, тогда все хорошо, отвѣтила она, привѣтливо кивнула мнѣ головою и, взявъ маіора Персиваля подъ руку, стала сходить по лѣстницѣ къ своему экипажу. Я смотрѣла ей вслѣдъ, какъ она улыбалась, что-то нашептывая и постоянно взглядывая на него. Дѣйствительно, это была красивая женщина, блещущая здоровьемъ и веселостью. Ей очень шло свѣтлоголубое шолковое платье, сидѣвшее превосходно; шляпка, вѣеръ, зонтикъ и чулки были того же цвѣта. Ея сверкающіе глаза выражали увѣренность, что сегодня она лучше всѣхъ присутствующихъ женщинъ, и она не ошибалась. Мое простое кисейное платье и бѣлая плюшевая шляпка не могли равняться съ ея роскошнымъ туалетомъ, точно такъ же, какъ мои блѣдныя щеки съ ея свѣжимъ цвѣтомъ лица. Я не удивилась, услышавъ шопотъ двухъ дамъ позади себя: — Это красавица миссъ Невиль? спросила одна и, услышавъ утвердительный отвѣтъ, воскликнула: — О, Боже, да она вовсе не хороша. Вѣрь послѣ того людямъ, — она похожа на привидѣніе.

Не легко было возбудить мою ревность, въ чемъ мистрисъ Ст. Юбсъ убѣдилась къ великому своему неудовольствію. Но я вскорѣ узнала, что маіоръ Персиваль можетъ ревновать. Третій день скачекъ зовется «великимъ днемъ»; въ этотъ день происходятъ самыя важныя скачки, и всѣ добиваются получить «Арабскій Дерби». Мистрисъ Ванъ пошла повидаться съ нѣкоторыми пріѣзжими знакомыми, сидѣвшими ниже насъ; многіе собрались на площадкѣ пить чай или держать пари.

Я не хотѣла ни чаю, ни пари, ни разговаривать съ семействомъ Браунъ изъ Читапора; я хотѣла быть одна и одиноко сидѣла на своемъ крайнемъ стулѣ, устало и разсѣянно смотря на толпу. Извѣстно, что невольно чувствуешь пристально устремленный на тебя взглядъ, даже смотря въ противуположную сторону. Всматриваясь въ даль, я почувствовала на себѣ такой именно взглядъ и, повернувшись немного, увидѣла Мориса, Мориса, стоявшаго на лѣстницѣ выше и серьезно и проницательно смотрѣвшаго на меня! Я сидѣла точно прикованная, смотря на него въ смущеніи, окаменѣвъ отъ удивленія. Морисъ ли это или кто-нибудь похожій на него? На немъ былъ полный жокейскій костюмъ, оранжевая шапка и свѣтлосѣрый незастегнутый плащъ, изъ-подъ котораго виднѣлась голубая куртка и высокіе сапоги; въ рукѣ онъ держалъ тяжелый хлыстъ. Конечно, это былъ Морисъ. Кто могъ быть другой? спрашивалъ мой здравый разсудокъ. Я по обыкновенію покраснѣла и рѣшилась поклониться, на что онъ отвѣтилъ мнѣ формальнымъ поклономъ. Онъ казался серьезнѣе, чѣмъ обыкновенно, но онъ не измѣнился и не похудѣлъ, какъ мнѣ говорили. Послѣ того какъ мы узнали другъ друга, взглядъ его упалъ на мистрисъ Ст. Юбсъ и ея кавалера. Удивленіе, непріятное удивленіе выразилось на его лицѣ; онъ посмотрѣлъ на нее полувопросительно, можно сказать съ отвращеніемъ, и перенесъ взглядъ на меня. Во взглядѣ этомъ отразилась неподдѣльная жалость. Но вотъ онъ отвернулся и быстро сошелъ по ступенямъ.

Сожалѣніе Мориса — это была послѣдняя горькая капля въ переполненной чашѣ моихъ страданій.

Не успѣла я еще прійти въ себя, какъ мистрисъ Ванъ и остальное общество, волнуясь въ ожиданіи предстоящей скачки, вернулись на свои мѣста. Садясь возлѣ меня, мистрисъ Ванъ казалась смущенной и тотчасъ шепнула мнѣ:

— Угадай, кого я видѣла и къ кѣмъ говорила?

— Я знаю, отвѣтила я, не поднимая глазъ.

— Неужели онъ подходилъ къ тебѣ?

— Нѣтъ, нѣтъ, онъ стоялъ наверху и смотрѣлъ сюда.

— Вотъ какъ! Знаешь, я вдругъ очутилась передъ нимъ на лѣстницѣ. Никогда въ жизни я не была такъ поражена. Онъ сказалъ, что пріѣхалъ вчера вечеромъ съ генераломъ Россъ и что они ночевали на батареяхъ. Генералъ завзятый спортсменъ и привелъ лошадь только для «Арабскаго Дерби». Она зовется «Паладинъ». Завтра съ первымъ поѣздомъ они уѣзжаютъ обратно. Онъ спрашивалъ, тутъ ли дядя, и я сказала, что онъ наверху въ судейской ложѣ. Поэтому онъ и поднялся на верхъ.

— Ведутъ лошадей, сказалъ маіоръ Персиваль, нагибаясь. — На какихъ вы держите, мистрисъ Ванъ? Скачутъ одиннадцать; это очень много. Какія вы берете, четныя или нечетныя? «Тамерланъ» и «Звѣзда Индіи» считаются любимцами.

— Я ставлю на нечетныя, отвѣтила мистрисъ Ванъ, отмѣчая шесть лошадей на своей программѣ. — Надѣюсь, что побѣдитъ «Паладинъ», я интересуюсь только имъ.

— О… э! маіоръ вчитывался въ программу. — Это лошадь генерала Росса! Кто ѣдетъ на ней? Вотъ онъ проходитъ — голубой съ оранжевымъ.

— Это Бересфордъ, его адъютантъ, сказалъ кто-то позади насъ. — Вотъ это пріятный адъютантъ для спортсмена. Бересфордъ поразительно хорошій наѣздникъ, и я не удивлюсь, если онъ выиграетъ «Дерби», хотя «Паладинъ» вѣситъ пять пудовъ, а это много. Въ Читапорѣ онъ выигралъ призъ «Бедуиновъ». Я вѣрю ему больше, чѣмъ «Монтлану», хотя этотъ вѣситъ четыре съ четвертью пуда.

— Безъ сомнѣнія, это вашъ Бересфордъ, шепнулъ мнѣ Персиваль, наклоняясь. — Что, это пріятный сюрпризъ или условлено раньше?

Вѣроятно мой взглядъ испугалъ моего жениха, потому что онъ прибавилъ съ заискивающей улыбкой: — Я шучу; хотите держать пари на какую-нибудь лошадь?

— Благодарю; вы знаете, что я никогда не держу пари, отвѣтила я сухо.

— Но быть можетъ теперь вы сдѣлаете исключеніе и захотите принести счастье «Паладину»? спросилъ онъ язвительно.

— Конечно, да, вмѣшалась мистрисъ Ст. Юбсъ, подходя къ намъ. — И не думайте отказываться! Ставьте на лошадь вашего родственника. Вы должны поставить и теперь, и при общей скачкѣ; онъ поѣдетъ тогда на «Томъ-Фулѣ».

Доведенная до крайности, я перешла къ нападенію.

— Въ виду того, что вы такъ сильно желаете, я буду держать пари на эту лошадь. Но я не хочу перчатокъ, маіоръ Персиваль, это слишкомъ обыкновенно. Пари должно быть достойно и лошади, и всадника!

При этихъ словахъ краска гнѣва залила его лицо, но я потеряла уже терпѣніе!

— Я ставлю свое рубиновое кольцо, а вы вашу брильянтовую булавку.

Солитеръ этотъ былъ его любимой вещью. Но некогда было торговаться; лошади стояли наготовѣ, и онъ сказалъ:

— Хорошо; кто бы ни выигралъ, вещь остается въ семьѣ.

— Не особенно на это надѣйтесь, отвѣтила я. — Если я выиграю булавку, то я найду, кому ее отдать.

Сказавъ это, я стала внимательно слѣдить за скачкой. Продолговатый кругъ былъ весь виденъ съ нашихъ мѣстъ. Проскакать надо было три мили, и лошадямъ приходилось пройти два раза мимо насъ. Я не спускала глазъ съ гнѣдой лошади съ голубыми бантами; при первомъ кругѣ она шла посрединѣ не въ числѣ первыхъ, но и не послѣдней. Невольно я взглянула на зрителей и что-за лица увидѣла я. Напряженное вниманіе, страхъ, разочарованіе, надежда такъ и читались на нихъ! При второмъ кругѣ впереди остальныхъ были три лошади: рыжая, бѣлая и гнѣдая — «Паладинъ». Но вотъ послѣдній опередилъ и этихъ двухъ и, казалось, безъ особеннаго усилія пришелъ первымъ на три лошадиныхъ длины. Онъ выигралъ «Арабскій Дерби», и брильянтъ былъ мой.

Радость и волненіе были всеобщи, а лицо генерала Росса, уводившаго побѣдителя подъ руку — цѣлая картина. Мнѣ показалось, что Морисъ взглянулъ въ нашу сторону, — быть можетъ, я ошиблась, — но если это такъ, то онъ видѣлъ меня рядомъ съ моимъ будущимъ мужемъ. Въ этотъ же день онъ участвовалъ еще въ общей скачкѣ и, только благодаря его умѣнію, «Томъ-Фуль» на полголовы пришелъ первымъ къ столбу. Естественно, что Морисъ сталъ самой важной и интересной личностью, героемъ дня, и мнѣ пришлось слышать разговоръ объ немъ двухъ офицеровъ, пріѣхавшихъ съ военной станціи въ горахъ и сидѣвшихъ позади насъ.

— Старый Россъ долженъ цѣнить Бересфорда на вѣсъ золота.

— Изъ-за его умѣнья ѣздить? Я думаю, что, выбирая его въ адъютанты, онъ руководствовался и этимъ, но, кромѣ того, Бересфордъ прекрасный офицеръ.

— Да, и въ добавокъ онъ скоро станетъ его зятемъ. Бересфордъ богатъ.

— Врядъ ли это правда. Онъ не думаетъ о женитьбѣ, а что касается его денегъ, то я убѣжденъ, что у него больше золота на мундирѣ, чѣмъ въ карманѣ.

— Очень возможно, что прежде онъ не думалъ о женитьбѣ, но вы забываете о вліяніи такого близкаго сосѣдства. Бересфордъ не могъ безнаказанно прожить полгода подъ одной кровлей съ миссъ Россъ. Очень красивая дѣвушка!

— Ахъ, отвѣтилъ другой съ досадой, — не выношу красивыхъ дѣвушекъ. Подъ этимъ подразумѣвается всегда толстое, неуклюжее созданіе.

— Но не въ этомъ случаѣ. Она хорошаго росту, прекрасно сложена…

Безъ сомнѣнія, разговоръ этотъ тянулся бы долго, но въ эту критическую минуту явилась тетя и увела насъ всѣхъ домой. Я пріѣхала съ тяжелымъ сердцемъ и такъ называемою «нервною» головною болью.

Очень неохотно отправилась я вечеромъ на балъ. Дѣйствительно, я походила на привидѣніе. Лиліи въ моемъ громадномъ букетѣ — подарокъ жениха — не были бѣлѣе моего лица. Я сослалась на усталость, не желая танцовать, и все время сидѣла возлѣ маіора, который вдругъ сталъ подозрительнымъ. Онъ даже предпочелъ мое общество обществу мистрисъ Ст. Юбсъ, цѣлый вечеръ пробылъ со мною, болтая, гуляя, даже танцуя со мною кадрили и угощая меня мороженымъ и чаемъ, а я безпрестанно смотрѣла на дверь, полная смертельнаго страха и страстнаго ожиданія. Я могла бы избавить себя отъ этихъ мукъ. — Морисъ не явился.

XXVII.

Въ первое время послѣ отъѣзда мистрисъ Ванъ я страшно скучала безъ нея; у меня не было никого, предъ кѣмъ я могла бы облегчить свое сердце, и грусть моя возрастала съ каждымъ днемъ. — Какъ могла я дать слово маіору Персивалю? вотъ вопросъ, который занималъ меня и днемъ и ночью. Какое затменіе напало на меня? Можно ли выходить замужъ за человѣка, котораго я не любила, мало того, котораго едва выносила. Не благодѣтельнѣе ли для насъ обоихъ порвать эту связь, пока еще не поздно? Нѣсколько разъ я намекала объ этомъ тетѣ, но какъ только она поняла мое намѣреніе, она стала строга и недоступна. Я не могла ждать помощи ни отъ нея, ни отъ дяди. Они были убѣждены въ моемъ непостоянствѣ, убѣждены, что то же самое повторилось бы, съ кѣмъ бы я ни была обручена; они считали меня кокеткой, кокеткой самой вѣтреной. Они не забыли еще кругосвѣтнаго путешественника, маіора Диллона, бѣднаго Дики Кемпбеля и Мориса и не хотѣли, чтобы маіоръ Персиваль подвергся той же участи и былъ выкинутъ за бортъ.

Этого не случится съ разрѣшенія тети, — никогда! Бракъ этотъ принесетъ мнѣ только пользу, и если я не заботилась о себѣ, то заботилась тетя. Все дѣлалось для моего счастья; а когда люди думаютъ, что дѣйствуютъ для нашей пользы, они становятся неумолимы. И такова именно была тетя. Я обратилась къ дядѣ, — онъ былъ безжалостенъ, какъ сама судьба. Я прибѣгла къ послѣднему средству и начала осторожно заговаривать объ этомъ съ маіоромъ Персивалемъ, наконецъ, намеки мои стали очень ясны. Однако и это не дѣйствовало. Съ одинаковымъ успѣхомъ я могла бы мигнуть слону, стоящему у тяжелой пушки. У маіора не явилось даже подозрѣнія, что нищая дѣвушка въ здравомъ умѣ можетъ сама отказаться отъ него. Поэтому мнѣ не оставалось ничего болѣе, какъ объясниться съ нимъ откровенно, и я не спала много ночей, обдумывая все дѣло. Я повторяла себѣ, что я скажу ему и что онъ скажетъ мнѣ и въ заключеніе, — что скажетъ свѣтъ. У меня было мало или вовсе не было нравственной силы; безполезны были всѣ добрыя правила, наконецъ, мнѣ представился такой случай высказаться, что я почувствовала себя обязанной воспользоваться имъ. Я находилась со своимъ женихомъ одна въ нашей оранжереѣ. Она была большая, круглая, выстроенная изъ бамбука съ высокой, остроконечной крышей, настоящій «домъ зулуса», какъ называлъ ее Морисъ. Посрединѣ были живописно уставлены разные папоротники, по сторонамъ шли искусственные гроты, поросшіе ползучими и отѣненные широколиственными растеніями. Тутъ была тѣнь и прохлада, что составляло пріятную противоположность съ ослѣпительной солнечной жарой на дворѣ. Маіоръ былъ весь въ бѣломъ, не исключая и башмаковъ, а изъ кармана на груди выглядывалъ тонкій платокъ, надушенный бѣлой розой — его любимыми духами. Даже и въ этотъ утренній часъ нарядъ маіора отличался глубокой обдуманностью. Съ моноклемъ въ глазу, онъ разсматривалъ растенія, снимая по временамъ своими аристократическими пальцами пылинку или маленькое насѣкомое.

Я сознавала, что наступила минута объясненія, и, вооружившись храбростью, приступила къ нападенію. «Я должна, должна говорить», повторяла я себѣ съ необычайной настойчивостью, сняла мое прекрасное кольцо и зажала его въ холодной, дрожащей рукѣ. Вдругъ спутникъ мой выронилъ стеклышко и обратился ко мнѣ.

— Вы удивительно хороши сегодня, Нора, замѣтилъ онъ, любуясь мною. — Вамъ очень идетъ бѣлый цвѣтъ. Въ бѣломъ платьѣ и на зеленомъ фонѣ вы похожи на… на одну изъ тѣхъ лилій, которыхъ мы такъ много видѣли на холмахъ. Вы поблѣднѣли однако противъ того времени, прибавилъ онъ въ раздумья, свертывая папиросу.

— Мнѣ нужно вамъ кое-что сказать, маіоръ Персиваль, и я не знаю, съ чего начать. Но мнѣ нужно высказаться, проговорила я торопясь и неувѣренно. — Я хочу взять свое слово обратно.

Долгое, непріятное молчаніе. Пугливо взглянула я на него; лицо его было мрачно.

— Вы сошли съума? спросилъ онъ наконецъ недовѣрчиво и съ негодованіемъ.

— Нѣтъ, не сошла, отвѣтила я. отворачиваясь, чтобы скрыть брызнувшія слезы, — но я очень, очень несчастлива. Мы не подходимъ другъ для друга, продолжала я съ поразившей меня самоё смѣлостью. — Я не люблю васъ такъ, какъ нужно, я сдѣлала большую ошибку, мнѣ это очень непріятно. Простите меня, говорила я прерывающимся голосомъ и подавая ему дрожащею рукою кольцо, — и возвратите мнѣ слово.

Снова продолжительное, страшное молчаніе. Я не смѣла взглянуть на него. Наконецъ онъ началъ своимъ обычнымъ тономъ: — Скажите, кто вбилъ вамъ въ голову такія смѣшныя идеи? Навѣрное эта дерзкая мистрисъ Ванъ, или этотъ красивый адъютантъ?

Я не отвѣчала.

— Тетя и дядя ваши не подозрѣваютъ, что вы хотите дать мнѣ отставку. Вы навѣрное не спрашивали ихъ согласія?

Я покачала головою, не будучи въ силахъ отвѣчать.

— Выслушайте меня, Нора, я вамъ все объясню.

Теперь я не припомню, что онъ мнѣ говорилъ, знаю только, что не прошло и пяти минутъ, всѣ мои «смѣшные доводы» были разбиты въ прахъ. Онъ умѣлъ прекрасно говорить и шутя обезоружилъ меня. Я никогда не обѣщала любить его; онъ станетъ довольствоваться дружбой, говорилъ онъ. Мы также подходимъ одинъ къ другому, какъ и восемь мѣсяцевъ тому назадъ. Всѣ знали о нашемъ обрученіи. Его друзья въ восторгѣ, что наконецъ онъ женится. Мои брильянты и экипажи уже готовы, родные мои охотно согласились на бракъ; мы слишкомъ далеко зашли, чтобы отступать.

Когда я стану мистрисъ Персиваль и стану пользоваться полною его преданностью, всѣми удовольствіями и роскошью, которыя могутъ доставить деньги, когда всѣ станутъ завидовать мнѣ, я, безъ сомнѣнія, буду счастливѣйшей женщиной въ мірѣ. Такъ убѣждалъ маіоръ Персиваль, беря мою руку. — Но что это? воскликнулъ онъ, увидя кольцо у меня въ рукѣ; — надѣнемъ его поскорѣе, перестаньте дѣлать глупости, Нора, и во второй разъ онъ надѣлъ мнѣ кольцо.

— Я не понимаю, зачѣмъ вы хотите жениться на мнѣ? спросила я плаксиво, передвигая камешекъ кончикомъ башмака.

— О, на это отвѣтить легко, сказалъ онъ, захватывая и другую мою руку.

— Вы молоды, прелестны, добры. Вы безспорно красивѣйшая дѣвушка въ Индіи, «Ангелъ Истребитель», какъ васъ зовутъ, и вотъ я рѣшилъ, что вы должны быть моею женою. Что могла я сказать на это? Какъ могла я бороться съ маіоромъ Персивалемъ и силою обстоятельствъ? — Но я знаю, почему вы капризничаете, продолжалъ онъ, выпустилъ мои руки, тщательно протеръ монокль и, вооружившись имъ, спокойно и основательно сталъ меня разсматривать. — Ваше состояніе не нормально, — вы нервны. Вамъ необходимы успокоительныя средства. На васъ вѣроятно дѣйствуетъ жара. Я переговорю съ тетей и посовѣтую ей позвать доктора. Да, это необходимо; лѣченье васъ укрѣпитъ, и вы не будете болѣе такъ нервничать. Конечно, мнѣ не слѣдуетъ упоминать тамъ о вашей странной выходкѣ? прибавилъ онъ, указывая на домъ.

— О, ни подъ какимъ видомъ, отвѣтила я съ испугомъ.

— Но, мнѣ кажется, я заслуживаю за свое молчаніе поцѣлуя, и онъ хотѣлъ обнять меня, между тѣмъ какъ я отстранилась. — О, чортъ возьми! процѣдилъ онъ сквозь зубы, увидя въ эту минуту вошедшаго съ лейкой слугу, и я вздохнула съ облегченіемъ. — Вы наградите меня въ другой разъ. Но вотъ звонокъ, продолжалъ онъ, нѣжно взявъ меня подъ руку и необыкновенно дружески наклоняясь ко мнѣ. — Пойдемъ, моя волшебница, моя лилія, моя божественная Нора! И, выходя съ нимъ подъ руку, я поняла, что вмѣсто полученія свободы, я попала изъ огня да въ полымя! Попытка моя освободиться была такъ же безцѣльна, какъ желаніе птички вырваться изъ сильной руки. Я не могла убѣжать во второй разъ въ жизни; притомъ мысль эта явилась слишкомъ поздно. Что было дѣлать? Приданое и свадебный пирогъ были уже заказаны; мы получили подарки и поздравленія отъ друзей, выбрали дружекъ; наше обрученіе и предстоящая свадьба были для всѣхъ почти совершившимся фактомъ. Я не могла отступать и навлекать на себя общее осужденіе, тѣмъ болѣе, что и такъ я была на языкѣ у всѣхъ. Мои родственники и друзья не подозрѣвали, какая борьба происходитъ въ моемъ сердцѣ, но мои блѣдныя, похудѣвшія щеки и ввалившіеся глаза ясно говорили о безсонныхъ ночахъ. Маіоръ Персиваль очень сердился на увяданіе моей красоты и, по его настоянію, тетя собственноручно подносила мнѣ два раза въ день какое-то сладковатое лѣкарство. Нелли Фоксъ съ участіемъ замѣчала во мнѣ перемѣну.

— Что съ тобою, Нора? Почему ты худѣешь и блѣднѣешь и такая грустная? спрашивала она заботливо.

— Я здорова, Нелли, увѣряю тебя; послѣдніе дни было очень жарко, вотъ и все. Ты знаешь, я никогда не отличалась цвѣтущей красотою, шутила я насильно.

— Ты не та, какою была тому полгода, отвѣчала она увѣренно. И, взявъ мою руку и тепло пожимая ее, она спросила тихо: — Мнѣ кажется, твое замужество тебѣ не по сердцу, я увѣрена, что это такъ. Мнѣ кажется, ты не любишь маіора, несли ты его не любишь, не выходи, не выходи за него. Лучше разойтись у самаго алтаря, чѣмъ выходить замужъ безъ любви. Ты сочтешь меня глупой, сентиментальной дѣвушкой, Нора, но выслушай меня. Ты знаешь нашъ домъ и знаешь, что мнѣ живется тамъ не особенно хорошо, — не такъ, какъ тебѣ. Я мѣшаю всѣмъ, и мать моя только и желаетъ поскорѣе пристроить меня, какъ она говоритъ. И вотъ мнѣ сдѣлали предложеніе. Это была блестящая во всѣхъ отношеніяхъ партія, но человѣкъ этотъ не нравился мнѣ, и я не хотѣла выити за него замужъ. Я имѣла смѣлость отказать ему, навлекла гнѣвъ своихъ родныхъ и выслушала много непріятныхъ словъ. Несмотря на это, я не раскаиваюсь въ своемъ поступкѣ; я сохранила уваженіе къ себѣ, сохранила независимость. Я все еще Нелли Фоксъ, мнѣ двадцать четыре года, я скоро буду старой дѣвой; но я лучше согласилась бы заработывать свой хлѣбъ поденной работой, чѣмъ быть женою человѣка, котораго я не люблю. Я думала, что ты такого же мнѣнія, Нора. Довѣрься мнѣ; скажи, что тебя безпокоитъ.

— Ничего, положительно ничего, отвѣтила я съ нервнымъ смѣхомъ. — У тебя пылкая фантазія. И вдругъ, припавъ къ ней на плечо, я разразилась долго сдерживаемыми рыданіями. Соскользнувъ на полъ и спрятавъ лицо у нея на колѣняхъ, я рыдала и рыдала. Наконецъ сдѣлавъ страшное усиліе, я немного успокоилась и вытерла глаза. — Ты мой другъ, Нелли, сказала я, сжимая ея руки, — и если ты меня любишь, никогда, никогда не говори объ этихъ слезахъ; они безпричинны. Мнѣ кажется, что каждая дѣвушка мучится и страдаетъ передъ свадьбой, заключила я, стараясь улыбнуться, и ушла, чтобы освѣжить глаза водою.

Хотя я не довѣрилась Нелли, но общество ея было для меня великимъ утѣшеніемъ въ это тяжелое время. Она научила меня, какъ наполнить время и занять мысли. Еслибы не она, я положительно сошла бы съ ума. Уже давно я стала заниматься бѣдными. Нищіе, слѣпые и хромые приходили ко мнѣ за подаяніемъ по субботамъ. Дѣло началось съ одной старой хромой женщины и двухъ слѣпыхъ стариковъ, а теперь мой «полкъ» состоялъ изъ двадцати человѣкъ, и было не трудно увеличить это число. Дядя ворчалъ и бранился, и говорилъ, что это позоръ превратить владѣнія высшаго судьи въ сборище бродягъ, но я умѣла успокоить его и, что всего важнѣе, у меня завелись деньги. Я придумала цѣлую систему штрафовъ, приносившихъ мнѣ хорошій доходъ. Куренье въ гостиной, пятна на скатерти и другія небольшія прегрѣшенія — все это оплачивалось, такъ что дядя предпочелъ откупаться отъ меня понедѣльно извѣстной суммой. Тетя съ своей стороны жертвовала щедро, а также Морисъ, который даже присутствовалъ на моихъ «парадахъ», какъ онъ это прозвалъ, и служилъ мнѣ переводчикомъ.

Въ Индіи нѣтъ никакихъ пріютовъ для бѣдныхъ, никакихъ благотворительныхъ обществъ, и нищіе и больные составляютъ большую тяжесть для своихъ родственниковъ, заботливость которыхъ о своихъ близкихъ неимущихъ людяхъ далеко превосходитъ заботливость европейцевъ. Старые и больные пользуются уходомъ и попеченіемъ своихъ потомковъ до третьяго и четвертаго колѣна, и все это дѣлается безъ жалобъ и упрековъ. Но трудно, очень трудно бываетъ прогнать голоднаго волка — нужду, хотя туземцы ѣдятъ такъ мало, что для европейца это равносильно голоду. Для нихъ достаточно горсти рису или другаго зерна, а одна рупія — такъ немного для нашего человѣка — въ избыткѣ хватаетъ имъ на цѣлую недѣлю. Каждую субботу, по утрамъ, я раздавала все собранное за недѣлю, немного денегъ, старыя платья и много остатковъ отъ нашего обильнаго стола. Такъ занималась я еще въ то время, когда была счастлива и весела, а теперь Нелли водила меня по деревнямъ и дорогамъ, и я, видя ужасныя картины бѣдности и нищеты, думала менѣе о своемъ положеніи. Я понимала, что я далеко не то несчастное существо, какимъ себя воображала, а облегченіе нужды бѣдняковъ доставляло мнѣ успокоеніе.

Маіоръ Персиваль не особенно одобрялъ «мою необычайную страсть къ нищимъ», выражаясь его словами. Его понятіямъ о приличіяхъ не соотвѣтствовало шить грубое бѣлье и посѣщать бѣдняковъ-европейцевъ и еще бѣднѣйшихъ туземцевъ и помогать имъ. Верхомъ на лошади, или еще лучше въ бальной залѣ, вотъ гдѣ онъ восхищался своей Норой. Общество, большой свѣтъ, — вотъ ея сфера. Вотъ почему онъ хотѣлъ жениться на ней, а съ тѣхъ поръ, какъ онъ зналъ, что она не особенно дорожитъ этой честью, желаніе его еще усилилось. Сопротивленіе мое немало задѣвало его, и онъ рѣшилъ повести меня къ алтарю, хотя бы изъ духа противорѣчія. При этомъ онъ втайнѣ сознавалъ, что, возврати онъ мнѣ слово, тотчасъ найдется рыцарь-поклонникъ, который съ радостью займетъ его мѣсто. Не могу сказать, какъ я дошла до этого сознанія, но по временамъ я вспоминала отдѣльныя его слова, поступки и взгляды, и это объясняло мнѣ многое.

Проснулась ли у маіора совѣсть или до него дошли нѣкоторые слухи, но нѣсколько дней послѣ скачекъ онъ выказывалъ мнѣ полное вниманіе выѣзжалъ и выходилъ со мною и неотступно былъ возлѣ меня. Къ его непритворной радости, я возвратила ему брильянтовую булавку, за что онъ подарилъ мнѣ великолѣпное опаловое кольцо, которое я взяла очень неохотно, говоря, что оно принесетъ одному изъ насъ несчастье. Приданое мое прибыло и составляло интересный предметъ разговора для нашихъ друзей. Подвѣнечный нарядъ былъ великолѣпенъ, и когда его вынули изъ многочисленныхъ обертокъ, послѣдовалъ общій крикъ восторга. Тетя и маіоръ наперерывъ расхваливали его; я, напротивъ, не могла не содрогнуться при видѣ этого платья, какъ словно одѣянія казни, и рѣшительно отказалась примѣрить его.

Наконецъ тетя успокоилась, прекратилась также и ворчливость дяди, и нѣсколько дней все шло прекрасно. Я точно оцѣпенѣла, не страдала уже болѣе, помирилась съ своею судьбою.

Въ одинъ вѣчно памятный для меня день мнѣ подали письмо. Я была одна, распечатывая квадратный, сѣрый конвертъ. Писалъ маіоръ Персиваль. Онъ былъ прекраснымъ стилистомъ, имѣлъ красивый почеркъ и часто пользовался этими дарами.

«Дорогой другъ — (какъ странно, онъ всегда писалъ мнѣ „дорогая Нора“) — я очень радъ, что подарокъ мой принятъ. Я принесъ бы его лично, еслибы не условился ѣхать съ Норой. Въ виду приближенія роковаго дня, мнѣ нужно дѣлать жениховское лицо и уяснить себѣ, что скоро я буду женатымъ. Мистрисъ Невиль начинаетъ слѣдить за мною глазами Аргуса и въ десять разъ требовательнѣе своей племянницы. Бѣдная дѣвочка! Она такъ предана мнѣ, что зачастую я упрекаю себя, что не могу отвѣчать на ея чувства. Но вамъ извѣстно, что въ этомъ случаѣ я замѣняю любовь восхищеніемъ, и вы знаете также, моя прелестная Этель, къ кому я питаю и то и другое. Всегда вашъ Г. Персиваль.

P. S. Я тотчасъ пріиду, какъ только исполню мой долгъ».

Читая эти поучительныя строки, я то краснѣла, то блѣднѣла и дрожала отъ волненія. Но не удивленіе и оскорбленная гордость брали перевѣсъ у меня въ сердцѣ, а восторгъ! Листокъ бумаги въ моей рукѣ былъ моимъ помилованіемъ, моимъ освобожденіемъ! Это было моей преобладающей мыслью. Ни одинъ плѣнный, съ котораго сняли оковы, не встрѣчалъ свободы съ большимъ восторгомъ. Мнѣ потребовалось нѣкоторое время обдумать свое положеніе, а затѣмъ я рѣшительно направилась съ письмомъ и конвертомъ въ кабинетъ дяди. Тетя прочитывала въ газетахъ европейскія новости, а дядя сортировалъ патроны. Я положила передъ нимъ письмо и спросила. — Что мнѣ дѣлать? что вы скажете, дядя и тетя? Вмѣсто мистрисъ Этель Ст. Юбсъ, это попало ко мнѣ по ошибкѣ! Дядя быстро пробѣжалъ строки, и лицо его покрылось краскою гнѣва. Онъ швырнулъ записку, точно обжегся.

— Негодяй, собака! Ну, если кто счастливо отдѣлался, такъ это ты! Слава Богу, ты избавилась отъ негодяя Гастингса Персиваля. Я ненавидѣлъ его и не удивляюсь его поступку! и онъ бросилъ письмо женѣ, которая съ безпокойствомъ слѣдила за дядей, — Ты всегда вѣрила въ него, Миссу; вотъ тебѣ твой будущій виконтъ! Но я поговорю съ нимъ особо! заключилъ онъ, бросивъ многозначительный взглядъ на тетю.

— Это невозможно! вскричала она въ ужасѣ, прочитавъ письмо. — Бѣдное дитя! Не знаю, что и сказать тебѣ. Никогда я не думала…

— Мнѣ кажется, не къ чему очень жалѣть твое бѣдное дитя. Она не очень что-то огорчена этимъ, отвѣтилъ дядя и пытливо посмотрѣлъ на меня. — На колѣняхъ помолись Богу и поблагодари его за свое освобожденіе отъ маіора Персиваля!

— Это ужасная, ужасная исторія! воскликнула тетя. — Подвѣнечное платье готово, приглашенія разосланы, а на той недѣлѣ прибудетъ свадебный пирогъ.

— Мы отпразднуемъ нашу серебряную свадьбу, старушка, ты нарядишься въ подвѣнечное платье, а я съѣмъ пирогъ. Вотъ и все!

— А подарки и медальоны для дружекъ; всѣ объ этомъ знаютъ, какой стыдъ! Какой позоръ! Жаловалась бѣдная тетя.

— Но, моя милая, неужели ты хочешь, чтобы милое дитя изъ-за медальоновъ и пироговъ стало женою такого безсовѣстнаго стараго негодяя?

— О, нѣтъ, нѣтъ! проговорила тетя.

— Чего же ты стонешь? спросилъ онъ сердито.

Но тетя взволновалась до глубины души и не могла успокоиться такъ скоро. Она сидѣла и обсуждала катастрофу со всѣхъ точекъ зрѣнія: своей, моей и даже мистрисъ Фоксъ, а дядя большими шагами измѣрялъ комнату. Онъ сознавалъ, что можетъ дать теперь волю своему подавляемому нерасположенію къ маіору; ругательства его становились съ каждой минутой сильнѣе, пока онъ не привелъ себя въ настоящую ярость. Въ это критическое мгновеніе подъѣхалъ именно маіоръ Персиваль.

— Вотъ и онъ! Дай мнѣ письмо, Нора! Я ему скажу, что я объ этомъ думаю! Не стану стѣсняться, я ему покажу…

— Ради Бога, не пускай его, воскликнула тетя, точно помѣшанная, — онъ сдѣлаетъ страшную сцену и еще ухудшитъ дѣло. Я пойду сама — она дернула свой чепецъ — или или ты, Нора, ты спокойнѣе всѣхъ. Я не знаю, что ему сказать, я такъ взволнована и возмущена.

— Я самъ съ нимъ объяснюсь, Маргарета, началъ дядя и, стоя такъ съ взъерошенными сѣдыми волосами, онъ очень напоминалъ сердитаго кокаду. — Это мое дѣло.

— Нѣтъ, нѣтъ, дорогой Джимъ, подожди и успокойся немного. У тебя такой взволнованный видъ и тебѣ невозможно объясняться съ нимъ тотчасъ. Иди ты, Нора, прошу тебя!

Я поторопилась уйти, боясь, чтобы мой вспыльчивый дядя не употребилъ надъ маіоромъ насиліе и не пустилъ въ ходъ кулаки. Не доходя до гостиной, остановилась, чтобы собраться съ мыслями. Сердце мое громко стучало; я вошла и увидѣла маіора передъ зеркаломъ, занятаго разглядываніемъ себя въ профиль. Не стѣсняясь моимъ приходомъ, онъ заговорилъ обидчиво: — Какъ, вы не готовы? Право, я нахожу, что вы могли бы одѣться. Я вѣдь прислалъ вамъ записку. Вы получили ее?

— Да.

— Зачѣмъ же вы заставляете меня ждать? говорилъ онъ ворчливо.

— Я получила вашу записку, сказала я, смотря ему прямо въ глаза, — но она предназначалась не мнѣ. Вы вложили ее не въ тотъ конвертъ!

— Не понимаю, о чемъ вы говорите! сказалъ онъ съ досадой.

— Вы писали сегодня мистрисъ Ст. Юбсъ?

— Да, писалъ. Вы этимъ недовольны?

— Записку къ ней вы вложили въ конвертъ, адресованный ко мнѣ, и я прочла ее, отвѣтила я, не спуская съ него глазъ. — Надѣюсь, вы теперь понимаете, почему я не поѣду съ вами ни сегодня, ни когда бы то ни было. Помолвка наша не существуетъ; я возвращаю вамъ ваше слово.

Пока я говорила, онъ нѣсколько разъ перемѣнился въ лицѣ. Когда же я кончила, онъ набрался смѣлости и, принудивъ себя улыбнуться, сказалъ: — Неужели изъ-за такого пустяка вы намѣрены нарушить ваше слово?

— Конечно. Какъ я вамъ ни предана, отвѣтила я подчеркивая, — но въ виду того, что вы ошибочно считаете восхищеніе любовью, я не хочу связывать насъ дольше и отдалять отъ алтаря, предъ которымъ вы сожгли уже такъ много ѳиміама.

Я попала въ цѣль. Слова его письма подѣйствовали, но онъ попытался еще защищаться. — Это непріятная съ моей стороны ошибка, но письмо это, увѣряю васъ, не имѣетъ никакого значенія. Многія женщины непремѣнно требуютъ такихъ фразъ, но я вполнѣ равнодушенъ къ мистрисъ Ст. Юбсъ. Письмо это было простымъ faèon de parler. Хотѣлъ бы я, чтобы вы прочли ея письма отъ другихъ. Нѣкоторыя изъ нихъ она показывала мнѣ. Въ сравненіи съ ними мое сердечное изліяніе было очень невинно и положительно не имѣетъ никакого значенія.

— Я очень неопытна и не могу судить, просто ли это faèon de parler или нѣтъ, но полагаю, что обыкновенно пишутъ иначе къ замужнимъ женщинамъ. Во всякомъ случаѣ, я рѣшила не выходить замужъ за человѣка, написавшаго это письмо. Возвращаю вамъ вашу свободу, ваши письма и подарки доставлю вамъ сегодня. Прощайте!

— Не торопитесь такъ, дорогая миссъ, не торопитесь. Вы дѣйствуете подъ первымъ впечатлѣніемъ, и я могу сказать вполнѣ объективно, что вы дѣйствуете очень неразумно. Я не могу допустить, чтобы вы подъ вліяніемъ раздраженія совершили поступокъ, въ которомъ вѣчно будете каяться. Попробуйте успокоиться, Нора, и выслушайте меня. Подумали вы о томъ, что ваше подвѣнечное платье уже дома? Подумали вы объ ужасномъ скандалѣ? И при этомъ онъ сердито и пытливо посмотрѣлъ на меня.

— Да, я думала.

— Серьезно ли вы думали, какое блестящее положеніе вы отталкиваете?

— Да, я думала.

— Подумали вы о моей преданности и любви?

— Хотя для этого требуется извѣстная доля фантазіи, но я думала…

— Подумайте еще спокойно о томъ шагѣ, который вы намѣрены сдѣлать. Я буду для васъ превосходнымъ мужемъ; я доставлю вамъ богатство и положеніе, не покидайте меня въ послѣднюю минуту. Мы сдѣлаемся басней цѣлаго округа, прибавилъ, онъ, и я видѣла, какъ онъ раздражался все болѣе. — Ваша тетя знаетъ, что вы хотите возвратить мнѣ слово, пользуясь такимъ ничтожнымъ предлогомъ?

— Да, знаетъ. Безполезно говорить объ этомъ дольше, сказала я, собираясь уйти.

— Останьтесь одну минуту, закричалъ онъ, блѣднѣя отъ гнѣва.

Я остановилась и еще подошла къ нему.

— Сегодня я говорю съ вами въ послѣдній разъ, мистеръ Персиваль. Будьте добры, скажите все сразу, что вы имѣете передать мнѣ.

— Постараюсь, зашипѣлъ онъ. — Я вполнѣ убѣжденъ, что, обладай я при моемъ положеніи и богатствѣ еще молодостью и наружностью вашего ирландскаго родственника, вы нашли бы тысячу извиненій для моей несчастной ошибки. Я думаю, что вы были по уши влюблены въ него, продолжалъ онъ хриплымъ голосомъ. — Но не воображайте, что онъ еще разъ пойдетъ на вашу приманку. Нѣтъ, нѣтъ, миссъ Невиль! Кто обжегся на молокѣ, на воду дуетъ, а онъ порядочно обжегся. Если вы питаете надежду выйти за него замужъ, лучше сразу отказаться отъ нея. Поэтому гораздо благоразумнѣе не нарушать даннаго слова. Я говорю это въ вашемъ же интересѣ.

— Довольно! прервала я. — Вы достаточно меня оскорбляли. Вамъ показалось мало вашего недостойнаго поведенія! Еслибы вы не писали даже письма къ мистрисъ Ст. Юбсъ, сказаннаго вами достаточно, чтобы разорвать нашу связь.

И, не ожидая отвѣта, я повернулась и ушла.

Утративъ меня совсѣмъ, онъ, казалось, сталъ еще больше дорожить мною. Такъ противорѣчива природа человѣка. Листъ за листомъ исписывалъ онъ самыми горячими извиненіями и не ошибался уже конвертами. Нѣсколько разъ онъ видѣлся съ тетей, спорилъ, протестовалъ и умолялъ. Непріятные четверть часа провелъ онъ также у дяди, но все оказалось напрасно. Я не хотѣла ни видѣть его, ни писать ему, ни говорить съ нимъ еще разъ и возвратила много его писемъ и немного, но за то дорогихъ подарковъ. На прощанье я не послала ему ни слова и не выходила изъ дома до тѣхъ поръ, пока не узнала, что онъ уѣхалъ изъ Мулькапора и отрясъ прахъ отъ своихъ аристократическихъ башмаковъ. Понятно, что вѣсть о нашемъ разрывѣ разнеслась съ быстротою молніи, несмотря на старанія замять это дѣло. И, несмотря на искусные маневры мистрисъ Ст. Юбсъ, желавшей придать всему нужную ей окраску, узнали и настоящую причину разрыва, тѣмъ болѣе, что она имѣла неосторожность носить тѣ украшенія, которыя я возвратила своему жениху. Я думаю даже, что мое обручальное кольцо украшаетъ и теперь одинъ изъ ея хорошенькихъ пальчиковъ.

XXVIII.

Видя Дики Кемпбеля постоянно въ обществѣ Нелли Фоксъ, я спрашивала себя, не нашелъ ли онъ въ ней средство для излѣченія отъ своей сердечной раны. Она съумѣла смягчить въ его глазахъ мои проступки, и мы стали снова добрыми друзьями. Онъ обращался со мной по-родственному; но всѣ его помыслы заняты были Нелли, и я сердечно радовалась, что бывшій мой поклонникъ излѣчился такъ основательно. Онъ ѣздилъ съ нею, игралъ въ лаунъ-теннисъ и пользовался всякимъ случаемъ ее видѣть. Къ моему изумленію, вниманіе его нравилось Нелли. Постоянно, какъ только кто выказывалъ намѣреніе перешагнуть съ нею границы дружбы и вступить на другой путь, она рѣзко прерывала съ нимъ отношенія.

— Я не хочу замужъ, говорила она часто. — Не могу выносить, что каждый думаетъ, что мы пріѣзжаемъ сюда съ цѣлью выгоднѣе сбыть себя на здѣшнемъ рынкѣ, чѣмъ на родинѣ. Я тотчасъ объявляю имъ, что цѣню себя очень высоко и не продаюсь. Ея гордость и рѣзкость ея замѣчаній отстраняли всѣхъ, кому она нравилась. Я часто уговаривала ее не быть такой, но это не помогало.

— Перестань, Нора, я не могу перемѣниться. Я не могу молчать, тѣмъ болѣе, что у насъ въ домѣ льстятъ возможнымъ женихамъ самымъ унизительнымъ образомъ; они зазнаются, и я не могу удержаться, чтобы не указать имъ ихъ мѣста.

Поэтому я очень удивилась, видя, что она привѣтливо относится къ Дики Кемпбелю, и высказала ей это.

— Моя крестная мать завѣщала мнѣ двѣсти фунтовъ ежегодно, и теперь я могу, до нѣкоторой степени, дѣлать, что хочу.

— Должна ли я понимать, что ты «хочешь» быть мистрисъ Кемпбель?

— Конечно, отвѣтила она краснѣя.

Нужно ли говорить, что я искренно сочувствовала этой парѣ? Мои собственныя сердечныя дѣла не принесли мнѣ счастья. Я покончила со всѣмъ этимъ, говорила я себѣ, и всецѣло посвятила себя Нелли и взяла ея дѣло подъ свое особое покровительство. Я уговорила дядю, а онъ въ свою очередь уговорилъ полковника Фокса. Мое вѣнчальное платье, цвѣты, вуаль и пирогъ предоставлены были Нелли. Все шло точно по маслу. Назначили день свадьбы; подарки сыпались на счастливую пару; наняли и меблировали домъ и даже серьезно обсуждали пріобрѣтеніе экипажа.

— Какъ ты думаешь, кто прислалъ мнѣ подарокъ? вскричала Нелли, врываясь ко мнѣ за два дня до свадьбы.

— Можешь угадывать до пятидесяти разъ. Начинай, и, заложивъ руки за спину, она остановилась предо мною.

— Не знаю.

— Посмотри же сюда!

Я подняла глаза и увидѣла красивую бархатную коробку, въ которой лежалъ массивный золотой браслетъ и прелестный медальонъ съ жемчугомъ. Это былъ самый дорогой подарокъ изъ полученныхъ Нелли.

— Ну, не мило ли это съ его стороны? воскликнула она. — Мнѣ такъ хотѣлось имѣть это.

— Съ чьей стороны мило? Положительно я замѣчаю, что разсудокъ твой не въ порядкѣ. Но, быть можетъ, если я узнаю имя подарившаго, мнѣ легче будетъ отвѣтить на твой вопросъ!

Вмѣсто отвѣта она бросила мнѣ на колѣни карточку, на которой, знакомымъ мнѣ, твердымъ почеркомъ стояло: «Примите сердечныя поздравленія отъ капитана Бересфорда».

— Да, это очень мило и любезно съ его стороны. Тебѣ придется также отдарить его, когда онъ женится, сказала я съ притворной веселостью.

— О, я сдѣлаю хорошій подарокъ женѣ Мориса Бересфорда, если только онъ женится, на комъ я желаю, отвѣтила она, захлопывая коробку.

— Дѣйствительно, любовь помутила твой разсудокъ, милая моя; нужно быть сумасшедшей, чтобы воображать, что Морисъ Бересфордъ станетъ сообразоваться съ твоими желаніями, какъ Дики Кемпбель! Ты не видала миссъ Россъ.

— Вотъ увидишь, что онъ выберетъ именно по моему желанію, сказала Нелли, вальсируя по комнатѣ.

— Знаешь, тебѣ слѣдовало бы надѣть смирительную рубашку, а не подвѣнечное платье, воскликнула я, смотря на нее съ удивленіемъ. — Но если въ одну изъ твоихъ свѣтлыхъ минутъ ты принесешь мнѣ лифъ отъ твоего голубаго шелковаго платья, ты очень меня обяжешь.

— Я не вѣрю, что миссъ Россъ помолвлена съ Бересфордомъ; ни капельки не вѣрю.

— О, какая ты сердитая! Ну, такъ сердись же за дѣло, и она нагнулась ко мнѣ сзади и стала играть моими волосами. — Сказать тебѣ, на комъ женится Морисъ? шепнула она мнѣ. — На миссъ Невиль.

— Нелли! закричала я сердито. Но Нелли уже исчезла.

Вскорѣ послѣ ея свадьбы мы уѣхали въ горы и наняли въ Отакампнѣ домъ совмѣстно съ полковникомъ Ванъ и его женою. Мнѣ хочется описать нашъ прелестный домикъ. Онъ стоялъ на склонѣ холма, и съ нашей, отѣненной жасминами, веранды открывался видъ на зеленую равнину и на дѣйствительно «голубыя» горы. Разстилавшійся передъ домомъ садъ изобиловалъ розами, гвоздиками и большими кустами душистой вербены; апельсинныя деревья, отягченныя маленькими, сладкими золотистыми плодами, образовали цѣлую аллею, и всѣ наши хозяйственныя постройки и дворъ были обнесены густой зарослью геліотроповъ и страстоцвѣта съ его восхитительными цвѣтами. Громадный кустъ жасмина склонялъ свои вѣтки на нашу веранду; весь домъ пропитанъ былъ его запахомъ, а бѣлые цвѣточки, точно хлопья снѣгу, лежали на ступенькахъ. Людямъ, пріѣхавшимъ, какъ мы, изъ опаленной солнцемъ, желтой равнины, мѣсто это должно показаться земнымъ раемъ.

Мы встрѣтили здѣсь много знакомыхъ, но были также и лица новыя, между прочимъ генералъ Россъ съ женою и дочерью. Я вздохнула съ облегченіемъ, узнавъ, что адъютантъ Бересфордъ получилъ двухмѣсячный отпускъ и отправился охотиться на тигровъ. Я не стыжусь сознаться, что чрезвычайно интересовалась миссъ Россъ. Она была высокаго росту, хорошо сложена и красива. У нея были черные волосы, очень темные, выразительные глаза и носъ съ горбинкою. Однимъ она нравилась, другимъ — нѣтъ. Красивѣе всего она бывала вечеромъ, при освѣщеніи. Мнѣ она очень понравилась, хотя ни мало не походила на ту, какою я представляла себѣ его избранницу. Во всякомъ случаѣ, она была въ полномъ смыслѣ противоположностью меня.

Въ Ооти жили весело и много выѣзжали. Дядя взялъ въ этомъ году своихъ верховыхъ лошадей, и я могла принимать участіе въ охотахъ. Перемѣна воздуха благотворно подѣйствовала на меня: ко мнѣ вернулась и свѣжесть, и веселость. Но горькій опытъ не прошелъ безслѣдно. Я научилась сдерживать свое кокетство, и рѣдко болѣе скромная особа дышала чистымъ воздухомъ знаменитыхъ «Голубыхъ горъ». За мѣсяцъ до окончанія отпуска дяди, насъ навѣстилъ Роди, теперь уже офицеръ стрѣлковаго батальона Ея Величества, стоявшій съ гарнизономъ въ Бомбейскомъ округѣ. Онъ мало измѣнился и остался такимъ же необузданнымъ шалуномъ, какъ и прежде. Какъ я была счастлива, увидя на переднемъ сидѣньи двухколесной почтовой тонги его знакомое, милое, улыбающееся лицо! Забывъ всѣ хорошія манеры, я побѣжала на встрѣчу экипажа и, размахивая зонтикомъ, закричала. — Стой, Роди, стой, это я! чѣмъ насмѣшила его двухъ спутниковъ, смотрѣвшихъ на меня съ улыбкой сочувствія.

Мистрисъ Банъ пошла со мною до Чарингъ-Кроса на встрѣчу дорогому гостю. Увидя меня, Роди выскочилъ изъ экипажа и, взявъ мои обѣ руки, сталъ ихъ сильно трясти и пожимать.

— Сразу замѣтно, что вы ирландцы, замѣтила мистрисъ Банъ ласково, — во всякой другой странѣ подобное привѣтствіе считалось бы покушеніемъ на убійство, попыткой на увѣчье.

Я никогда не забывала своихъ старыхъ друзей въ Галловѣ; вначалѣ я часто переписывалась съ мистрисъ Вестъ и Дебъ, и посылала черезъ нихъ подарки Пасси, Дану, Джонни и большой и маленькой Мери. Теперь мы не могли наговориться съ Роди, я закидала его вопросами! Понятно, Роди остановился у насъ; мы помѣстили его въ маленькой комнаткѣ, и всѣ были рады его пріѣзду. Какъ было пріятно видѣть за столомъ знакомое лицо изъ Галлова! Я не могла не смотрѣть на моего стараго товарища, и зачастую но четверти часа не отрывалась отъ его лица.

Роди было почти двадцать два года. У него остались свѣтвые волосы и рѣсницы, онъ по-прежнему былъ дуренъ и такимъ уже останется; но открытое, честное лицо его было для меня дороже многихъ красивыхъ.

— Ты нимало не измѣнился, Роди, воскликнула я, насмотрѣвшись на него, — ты только выросъ и возмужалъ, но я всюду бы тебя узнала.

— Не могу отплатить тебѣ такимъ же комплиментомъ, отвѣтилъ онъ серьезно.

— Я бы тебя никогда не узналъ; но, увидя дѣвушку, размахивающую руками и кричащую, я, конечно, догадался, что это ты.

Общество любителей устроило спектакль, на которомъ мы тоже присутствовали. Наплывъ публики былъ такъ великъ, что для многихъ недостало мѣста. Намъ посчастливилось добыть мѣста въ шестомъ ряду, и то не рядомъ; мистрисъ Ванъ и я должны были сѣсть отдѣльно. Не знаю, почему мы не позаботились запастись билетами наканунѣ. Въ первомъ ряду было не занято еще нѣсколько стульевъ; первый актъ подходилъ къ концу, какъ появился генералъ Россъ, съ женою и дочерью и Морисомъ.

Морисъ показался мнѣ серьезнѣе и старше, но въ общемъ у него былъ здоровый и свѣжій видъ. Обойдя трэнъ миссъ Россъ, онъ сѣлъ рядомъ съ нею. Хотя пьеса была очень веселая и хорошо разыграна, но я мало обращала на нее вниманія. Мои глаза и мысли заняты были Морисомъ и его невѣстой. Они казались очень счастливыми и болѣе походили на влюбленныхъ, чѣмъ маіоръ Персиваль и я. То онъ шепталъ ей на ухо, заглядывалъ въ ея афишу, причемъ головы ихъ почти касались, то нагибался къ ней, чтобы выслушать ея замѣчаніе и отвѣтить улыбкой и кивкомъ.

Вотъ она слегка дотронулась до него вѣеромъ. Послѣ этого знака, онъ полуобернулся и посмотрѣлъ на сидѣвшую позади него публику. Я была спокойна; онъ не могъ меня видѣть, такъ какъ кресло мое приходилось на одной линіи позади его стула. Но онъ не нашелъ, кого искалъ, и, обратившись къ своей сосѣдкѣ, съ сожалѣніемъ покачалъ головою. Неужели онъ искалъ меня? Онъ хотѣлъ знать, вижу ли я его счастье? Вѣроятно, онъ хотѣлъ показать мнѣ, что онъ вполнѣ утѣшился. Но не въ моемъ характерѣ играть роль покинутой и печальной.

Послѣ представленія предполагались танцы, и когда маленькій драгунскій капитанъ Гринъ принесъ мнѣ во время антракта записную книжечку, я разрѣшила ему записаться на четыре тура. До сихъ поръ я не обращала вниманія на капитана, но теперь любезно обошлась съ нимъ. Онъ былъ на седьмомъ небѣ; а я увеличила его счастье, пригласивъ его посидѣть на свободномъ, во время антракта, стулѣ и подержать мой букетъ и вѣеръ. Я знаю, что это нехорошо, знала и тогда, но, кажется, поэтому-то именно и сдѣлала это. Морисъ воспользовался перерывомъ, чтобы встать, и еще разъ осмотрѣть залъ. На этотъ разъ онъ увидѣлъ меня! Онъ увидѣлъ, какъ кавалеръ мой нагибался ко мнѣ и почтительно и съ восторгомъ смотрѣлъ на меня. Морису видимо это не понравилось, и онъ умышленно отвелъ глаза въ другую сторону.

По окончаніи спектакля, начался балъ. Я танцовала безъ устали, увѣряя, что мнѣ очень весело. Къ удивленію, Морисъ не танцовалъ; онъ стоялъ въ дверяхъ, обмѣниваясь замѣчаніями съ нетанцующими. Я видѣла, какъ онъ подходилъ къ нашимъ, но мы не встрѣчались до конца вечера. Я только-что окончила четвертый вальсъ съ капитаномъ Гриномъ и, выходя изъ двери, очутилась передъ Морисомъ. Я рѣшилась поздороваться съ нимъ и хотѣла протянуть руку, но онъ, сухо поклонившись, посторонился, пропуская меня. Ясно, онъ не хотѣлъ говорить со мною, а во взглядѣ его я прочла равнодушіе и презрѣніе. Я видѣла, какъ при разъѣздѣ онъ заботливо одѣвалъ миссъ Россъ и провожалъ ее до кареты. Поднимаясь наверхъ, онъ прямо натолкнулся на капитана Грина, провожавшаго меня внизъ, холодно извинился и прошелъ дальше.

— Вы знаете капитана Бересфорда? спросилъ мой кавалеръ.

— Да, это мой родственникъ.

— Вотъ какъ, сказалъ онъ съ удивленіемъ. — Говорятъ, онъ помолвленъ съ миссъ Россъ. Красивая дѣвушка, не правда ли?

— О, да! отвѣтила я коротко. — Но вотъ нашъ экипажъ, и съ этими словами я поспѣшно простилась съ своимъ кавалеромъ. Я прижалась въ уголъ нанятой кареты и притворилась спящей.

Снимая браслетъ и распуская передъ зеркаломъ волосы, я была очень недовольна собою.

— Я кокетка! говорила я себѣ, — но что еще хуже, — я ужасно завистлива. Я не хотѣла и не могла выйти замужъ за Мориса, а теперь, когда онъ помолвленъ съ другой, я его ревную!

Да, я ревновала, ревновала страшно! Двѣ крупныя слезы скатились у меня по щекамъ, и, чтобы не видѣть ихъ, я отошла отъ зеркала, быстро раздѣлась и легла, давая себѣ обѣщаніе забыть Мориса и дружески относиться къ моей будущей кузинѣ.

XXIX.

Ярко взошло солнце и весело начался день пикника у Грейскаго водопада. Это было любимое мѣсто на холмахъ для развлеченій подобнаго рода. Насъ собралось не менѣе сорока человѣкъ верхами на лошадяхъ и пони, въ экипажахъ и тяжелыхъ телѣгахъ, запряженныхъ буйволами. Полковникъ Ванъ и Віолета храбро взобрались въ наемный экипажъ, служившій вѣроятно въ молодости для перевозки тяжестей и передѣланный теперь въ открытую коляску, запряженную парой лохматыхъ, злыхъ пони. Я и дядя были верхами, а также и Роди. Часть общества, ѣхавшая верхомъ, была довольно многочисленна и образовала веселую кавалькаду; смѣясь и болтая, двигались мы по извилистой дорогѣ, Изъ общаго гула голосовъ выдавался ирландскій акцентъ Роди, который былъ знакомъ почти со всѣми, весело болтая и переѣзжая отъ одного къ другому.

Было почти два часа, когда мы достигли мѣста назначенія, глубокаго скалистаго ущелья на склонѣ холма. Дикій, быстрый ручей извивался въ небольшой долинѣ, низвергаясь внезапно съ высоты восьмидесяти футовъ, послѣ чего онъ снова продолжалъ быстро катиться по долинѣ. Мѣсто было прекрасное для завтрака, и скатерть уже разостлана. Я сошла съ лошади и поздоровалась съ нашей хозяйкой, привѣтливой, пріятной дамой, которой помогали хозяйничать двѣ красивыя дочери. Проѣхавъ десять миль, мы всѣ проголодались и, обмѣнявшись для приличія нѣсколькими фразами, не теряя времени, стали усаживаться по-восточному на подушкахъ, попонахъ и шаляхъ.

— У меня волчій апетитъ, сказалъ Роди, окидывая взглядомъ знатока сервировку.

— Сядемъ тамъ, гдѣ не нужно ничего рѣзать, шепнулъ онъ мнѣ, ловко избѣгая сосѣдства большаго европейскаго окорока. — Вотъ тутъ отлично, и онъ усѣлся на землѣ возлѣ вазы съ маринованными вишнями. — Чего хочешь? Осмотрись хорошенько и не рѣшай поспѣшно. Мой грумъ здѣсь, онъ намъ подастъ, что нужно. Посмотри, нѣтъ ли супу, шепнулъ онъ на ухо своему слугѣ.

Нашелся и супъ. Пока мы занимались имъ, раздавшійся вблизи лошадиный топотъ извѣстилъ, что не все еще общество въ сборѣ.

— Вотъ и они, наконецъ. А я потеряла уже надежду видѣть ихъ, проговорила радостно наша хозяйка, приподнимаясь на устроенномъ ей изъ экипажныхъ подушекъ сидѣньи, чтобы поздороваться съ новоприбывшими.

— Какъ мнѣ досадно, что мы запоздали, мы сбились съ дороги, раздался веселый голосъ генерала Росса, который надъ нашими головами протянулъ руку мр-съ Мортонъ. Миссъ Россъ тотчасъ указали почетное мѣсто. Она была въ сѣромъ полотняномъ платьѣ и маленькой шляпкѣ. Но кто былъ съ ними третій, ставшій позади меня? Конечно, Морисъ.

— Вотъ и вы, Боресфордъ, воскликнулъ ничего не знавшій Роди, отодвигаясь отъ меня, чтобы опростать мѣсто; — садитесь, тутъ мѣста довольно.

Спинки всѣхъ темносинихъ амазонокъ, безъ сомнѣнія, похожи одна на другую, и Морисъ, не подозрѣвая непріятнаго сосѣдства, тотчасъ принялъ предложенное мѣсто. Усаживаясь и отыскивая удобное положеніе, онъ сталъ извиняться и въ первый разъ взглянулъ на меня. Веселая улыбка тотчасъ исчезла; онъ навѣрное обратился бы въ бѣгство, если бы отступленіе не было ему отрѣзано однимъ полнымъ господиномъ, котораго новоприбывшіе заставили передвинуться и который расположился позади Мориса. Кромѣ того, Роди предложилъ ему мѣсто такъ громко и настоятельно, что онъ не могъ не сѣсть, даже замѣтивъ меня. Такимъ образомъ мы сидѣли на одномъ коврѣ, почти касаясь локтями. Затруднительность положенія превосходила все пережитое мною, и я не въ состояніи передать волновавшія меня чувства. Лицо мое пылало, губы дрожали. Каждое мгновеніе я готова была расплакаться. Вотъ былъ бы достойный финалъ всѣхъ моихъ глупостей. Во что бы ни стало, нужно казаться спокойной и, сдѣлавъ неимовѣрное усиліе, я проговорила:

— Какъ поживаешь, Морисъ?

Онъ отвѣтилъ, то-есть пробормоталъ что-то непонятное.

— Ну, не пріятно ли, что мы сидимъ тутъ втроемъ, какъ въ старое, доброе время въ Галловѣ? замѣтилъ радостно Роди, накладывая намъ на тарелки.

Морисъ, отличавшійся всегда самообладаніемъ, оправился отъ перваго изумленія. Онъ разговаривалъ съ разными знакомыми; со мною же обращался съ холодной вѣжливостью, точно познакомился десять минутъ тому назадъ.

Подогрѣтый шампанскимъ, Роди съ каждой минутой становился веселѣе. Онъ болталъ безъ умолку, вспоминая прежнія времена, не подозрѣвая, какой вулканъ кипитъ возлѣ него. Его добродушная болтливость помогла намъ въ первыя страшныя минуты нашего неловкаго положенія. Когда перестали разносить кушанье, онъ облокотился на коверъ и сталъ критически разсматривать гостей.

— Очень хорошенькая дѣвушка эта вонъ тамъ! Но двое, трое изъ гостей едва-ли могутъ считаться людьми. Напримѣръ, вонъ тамъ сморщенный господинъ напротивъ. Онъ похожъ на шимпанзе, а въ отношеніи апетита на саранчу! Помнишь, какой у тебя былъ апетитъ, Миггсъ? И какой ты была сорванецъ! Глядя теперь на тебя, никто бы не повѣрилъ, какія мы выкидывали штуки, продолжалъ онъ, съ удовольствіемъ возвращаясь къ днямъ нашего дѣтства.

Но я вовсе не желала знакомить всѣхъ съ моими продѣлками, отвернулась и притворилась, что не слышу. Это однако вызвало только возвышеніе голоса со стороны Роди.

— Помнишь, какъ мы забрались на крышу людской и бросили въ трубу пакетъ фейерверковъ, и какъ затѣмъ заглядывали въ окно, чтобы видѣть результаты? Боже, какой это былъ взрывъ! Какъ запрыгали и засуетились старый Данъ Конноръ и Джонни, и какъ они клялись, что это должно быть шутки дьявола или наши!

— Роди, Роди, молчи ради Бога, умоляла я его шопотомъ. Наши знакомые слушали внимательно и отчасти съ улыбкой, отчасти удивленно относились къ этимъ своеобразнымъ воспоминаніямъ. Но Роди разошелся и, многозначительно подмигнувъ Морису, проговорилъ добродушно: — О, я могу еще больше разсказать про васъ, миссъ Нора! Видишь ты ту маленькую даму съ лисьей мордочкой! — и онъ указалъ на мр-съ Гоуэръ, которая положительно пожирала насъ глазами, — она ѣхала со мною и много наговорила мнѣ о тебѣ, предполагая, вѣроятно, что тебя хвалитъ.

— Но ты не долженъ слушать, что говорятъ о твоихъ друзьяхъ, перебила я его.

— Почему же? Я слышалъ пречудныя исторіи.

— Никогда не вѣрь тому, что слышишь; и только вполовину тому, что видишь, замѣтила я нравоучительно.

— Вотъ какъ! Я не долженъ вѣрить, что ты слывешь красавицей Мулькапора, не долженъ вѣрить, что у тебя такъ много поклонниковъ, что ты не знаешь, что съ ними дѣлать?

— Конечно, нѣтъ!

— Не долженъ вѣрить, что ты отъявленная кокетка и что ты можешь одновременно считаться невѣстой двухъ или трехъ околдованныхъ тобою смертныхъ?

— Роди!

— Судя по твоему лицу, это правда! Взгляните на нее, Бересфордъ!

Конечно, я покраснѣла, какъ піонъ.

— Вы были тутъ, продолжалъ мой мучитель, призывая Мориса въ свидѣтели.

— Вы видѣли все это и можете подтвердить эти свѣдѣнія?

— Я вѣрю не тому, что слышу, а только тому, что вижу, отвѣтилъ Морисъ и многозначительно посмотрѣлъ на меня.

— О, я вижу, она уговорила васъ не выдавать ея тайнъ. Но скажите мнѣ только, кто былъ тотъ артиллеристъ, который любилъ ее такъ ужасно. Лисья мордочка говорила… осторожнѣе, другъ мой! Вы пролили ваше вино, воскликнулъ онъ, когда Морисъ, безъ сомнѣнія умышленно, опрокинулъ на него стаканъ краснаго вина. Это по счастью прервало потокъ откровенностей Роди, который сталъ обтирать себя салфеткой; но едва онъ почистился, какъ снова началъ разговоръ. Его, очевидно, обуялъ сегодня какой-то демонъ.

— А какъ вы ненавидѣли другъ друга! началъ онъ. — Но вы часто видались въ Мулькапорѣ и, безъ сомнѣнія, теперь сдружились? и при этомъ онъ самодовольно улыбнулся. Невнятное бормотаніе Мориса и моя гримаса подтвердили его предположеніе.

— А скажите, Френчъ, какъ вы ладите съ мачихой? сказалъ вдругъ мой родственникъ.

Неожиданный этотъ вопросъ представилъ обширное поле для заключеній и критики Роди, и разговоръ, по счастью, принялъ другой оборотъ. Я была близка къ истерикѣ. По словамъ Роди, мистрисъ Френчъ далеко не составляла пріятное пріобрѣтеніе ни для семьи, ни для общества и не могла похвастать успѣхомъ. Она пренебрегла Килькулемъ и хотѣла играть роль среди сосѣднихъ помѣщиковъ, но очутилась при этомъ «между двухъ стульевъ». Она и ея бывшія союзницы миссъ Керри были теперь заклятыми врагами. Она возстановила противъ себя весь приходъ. Добрый мистеръ Френчъ пытался, на сколько могъ, сглаживать натянутыя отношенія, наконецъ, отказался отъ мѣста и поселился вблизи Дублина, гдѣ живетъ въ сомнительномъ покоѣ.

Пока Роди распространялся о мачихѣ, я могла справиться со своимъ волненіемъ и успокоиться до нѣкоторой степени. Вотъ Роди занялся разговоромъ со своей правой сосѣдкой, молодой, веселой особой, со смѣющимися черными глазами и прелестными ямочками на щекахъ, и до такой степени увлекся ею, что отвернулся отъ насъ, предоставивъ мнѣ и Морису занимать другъ друга. При этомъ новомъ поворотѣ дѣла, глаза дяди устремились на меня. Ахъ, въ нихъ читались цѣлые томы наставленій! Лицо мистрисъ Ванъ сіяло удовольствіемъ, а мистрисъ Гоуэръ не могла скрыть злорадства. Я чувствовала, что мнѣ нужно сохранить приличіе, и храбро начала съ Морисомъ разговоръ. Но въ минуту этого геройскаго подвига, хозяйка подала знакъ вставать, и вскорѣ всѣ разбрелись въ разныя стороны. Одни пошли къ водопадамъ, другіе въ ущелье, нѣкоторые стали взбираться на скалу, все общество разсѣялось въ нѣсколько мгновеній. Я вопросительно смотрѣла на Роди, но непостоянный эгоистъ имѣлъ глаза и уши только для своей черноглазой красавицы. Въ то время, какъ я стояла, въ нерѣшительности, вертя свой хлыстъ, Морисъ сказалъ: — И мы можемъ пойти за ними, причемъ кивнулъ въ сторону Роди и его дамы. И мы отправились внизъ по мягкому, влажному полю кофейной плантаціи и далѣе до самаго подножія водопадовъ. Спустившись благополучно, очутились на берегу большаго пруда внизу Грейскихъ водопадовъ. Берегъ представлялъ странный видъ. Онъ былъ усѣянъ обувью, владѣльцы которой переходили воду вбродъ, неся каждый даму своего сердца! Только по ту сторону воды открывались прекрасные виды. Женатые несли своихъ женъ или ихъ подругъ, а многія молодыя дамы, не бывшія ни женами, ни подругами женъ, воспользовались услугами своихъ поклонниковъ.

Спутница Роди, миловидная особа, уже сидѣла на рукахъ Роди, пустившагося вбродъ при нашемъ приближеніи.

— Торопитесь, Бересфордъ. Съ холма по ту сторону видъ великолѣпенъ. Всѣ переправляются вбродъ. Возьмите Нору на руки; она легка, какъ перышко, прибавилъ онъ весело.

— Хочешь? Я перенесу тебя, сказалъ Морисъ, но въ тонѣ нельзя было замѣтить особаго желанія.

— О, нѣтъ, нѣтъ! отвѣтила я поспѣшно, безъ сомнѣнія, къ великому его облегченію. Мы оба одновременно стали смотрѣть на Роди, внимательно наблюдая за его переправой. Дойдя почти до середины, онъ и его дама разразились неудержимымъ смѣхомъ. Онъ хохоталъ такъ сильно, что едва подвигался, и, наконецъ, обезсилѣвъ совершенно отъ смѣха и не владѣя собою, покачнулся, вскрикнулъ и очутился вмѣстѣ со своей ношей въ прозрачной, не болѣе двухъ футовъ глубокой водѣ.

— Да онъ сумасшедшій! воскликнулъ сердито Морисъ, внимательно слѣдившій за всей этой сценой. Я же, увидя Роди и его жертву, барахтавшихся въ водѣ, сѣла на ближайшій камень и не могла удержаться отъ хохота.

— Я очень радъ, что ты весела по-прежнему, сухо замѣтилъ Морисъ, смотря на меня съ любопытствомъ,

— Какъ тутъ не смѣяться! воскликнула я, указывая на двѣ мокрыя фигуры, подходившія теперь къ тому берегу при общемъ хохотѣ находившихся тамъ.

— Не хочешь ли, я позову Роди? Въ настоящемъ его видѣ ему ничего не стоитъ искупаться еще разъ. Притомъ онъ, кажется, въ очень шутливомъ настроеніи и можетъ повторить эту забавную продѣлку.

Я не отвѣчала, усѣлась на обломкѣ скалы и стала обдумывать, какъ мнѣ поступить теперь.

Между тѣмъ Морисъ сталъ озираться во всѣ стороны. Онъ, конечно, надѣялся увидѣть кого-нибудь изъ нашей компаніи, чтобы вѣжливо передать меня ему, но никто не показывался, — мы были одни. Покорившись судьбѣ, онъ обратился ко мнѣ и сказалъ вѣжливо, но холодно: — тебѣ слѣдовало бы пересѣсть въ тѣнь!

Находя его замѣчаніе справедливымъ, я встала молча и послѣдовала за Морисомъ подъ тѣнь деревьевъ, стоявшихъ на берегу. Тутъ я выбрала широкій, плоскій, покрытый мохомъ камень, образовавшій родъ кресла, а Морисъ, облокотившись на ближайшее дерево, закурилъ сигару, Я украдкой взглянула на него. Онъ стоятъ съ непокрытой головой, защищая фуражкой спички отъ вѣтра. Я не видѣла его нѣсколько мѣсяцевъ, и хотя по наружности онъ измѣнился мало, возмужавъ только немного, однако я чувствовала, что передо мной находится совершенно другой человѣкъ, не тотъ, котораго я знала въ Мулькапорѣ.

Вдругъ онъ поднялъ глаза и встрѣтилъ мои испытующій взглядъ. Холодно и спокойно посмотрѣлъ онъ на меня и, надѣвая фуражку, спросилъ:

— И такъ все кончено, какъ мнѣ сказали. Ты дала ему отставку, какъ и всѣмъ прочимъ. Конечно, это было только вопросомъ времени.

— О чемъ ты говоришь? спросила я, притворяясь непонимающей.

— Понятно, о твоей бывшей помолвкѣ съ маіоромъ Персивалемъ.

— Да, все кончено, отвѣтила я, потупившись.

— Что же, онъ былъ недостаточно богатъ? Или, быть можетъ, положеніе его не удовлетворяло тебя?

— Ничего подобнаго. Мы… мы не подходили другъ къ другу.

— Не подходили другъ къ другу! повторилъ онъ саркастически. — А между тѣмъ, въ свое время это была завидная партія. Право, не стоитъ скрывать отъ меня твои недостатки. Я прекрасно знаю тебя, кузина. Нужно называть вещи своими именами. Ты дурачила его.

— Нѣтъ, Морисъ!

— Что же — онъ дурачилъ тебя?

— Тебѣ нѣтъ вообще никакой надобности все это разбирать, отвѣтила я раздражительно. Всякая покорность имѣетъ свои границы.

— Совершенно справедливо. Но я позволю себѣ еще одинъ вопросъ: помолвлена ли ты въ настоящее время съ кѣмъ-нибудь?

— Нѣтъ.

— Какъ, ни явно, ни тайно? проговорилъ онъ, ударяя на послѣднее слово.

— Можно подумать, что ты снимаешь допросъ. Ты прирожденный судебный слѣдователь, отвѣтила я, не отвѣчая въ его послѣдній вопросъ. — Но довольно.

— У меня къ тебѣ просьба, Морисъ, проговорила я, дѣлая надъ собою усиліе и съ такимъ чувствомъ, точно меня что давило, — Я давно ждала… Желала спросить, то-есть, простить ли ты мнѣ: выговорила я жалобно.

— Что такое? спросилъ онъ въ недоумѣніи.

— Прости мнѣ, пожалуйста, что я не говорила тебѣ о своемъ обрученіи; каждый день я собиралась сказать тебѣ это и каждый день откладывала, говорила я, останавливаясь на каждомъ словѣ. Не могла же я признаться, почему собственно я умолчала объ этомъ. — Теперь ты можешь простить мнѣ, Морисъ, сказала я съ мольбою.

— Почему именно теперь? проговорилъ онъ холодно.

— Потому… потому, что ты самъ обрученъ.

— Я? произнесъ онъ съ выраженіемъ величайшаго удивленія и внимательно посмотрѣлъ на меня. Съ чего ты это взяла?

— О, всѣ это знаютъ, то-есть большинство. Мы уже давно слышали объ этомъ въ Мулькапорѣ. Это правда, — да?

Я долго не получала отвѣта.

— Да, это правда, отвѣтилъ онъ наконецъ съ разстановкой, между тѣмъ какъ странная улыбка блуждала у него на лицѣ, — на этотъ разъ слухи вѣрны.

— Она очень красивая, замѣтила я съ невольной грустью, не въ силахъ произнесть нѣсколько поздравительныхъ словъ.

— Да, красивая, отвѣтилъ онъ спокойно и особенно весело посмотрѣлъ на меня.

— Надѣюсь, ты будешь счастливъ, продолжала я, сгибая и вертя мой хлыстъ.

— Благодарю, отвѣтилъ Морисъ коротко.

Нѣтъ сомнѣнія, онъ не хотѣлъ распространяться о своемъ, счастьи. Но, сдѣлавъ надъ собою усиліе, я спросила робко.

— Когда же свадьба?

— Капитанъ Бересфордъ, капитанъ Бересфордъ! раздался громкій женскій голосъ съ поля. — Гдѣ вы? О! воскликнула миссъ Россъ, увидя насъ и положивъ руку на свое бьющееся сердце.

— Я всюду васъ искала, это была настоящая охота. Папа страшно сердитъ; онъ, въ одномъ изъ своихъ ужаснѣйшихъ припадковъ нетерпѣнья, говоритъ, что будетъ ливень, и хочетъ тотчасъ ѣхать. Идите скорѣе, нельзя терять ни минуты. Вамъ придется втаскивать меня на этотъ гадкій холмъ, продолжала она, задыхаясь. — Мнѣ очень непріятно разлучать васъ съ миссъ Невиль, но другаго средства нѣтъ, развѣ только вы согласитесь идти съ нами, обратилась она ко мнѣ, довольная этой счастливой мыслью. — Пойдемте!

Нѣтъ надобности говорить, что я рѣшительно отклонила это приглашеніе, такъ рѣшительно, что даже сама нашла это невѣжливымъ; но миссъ Россъ слишкомъ торопилась, чтобы обратить на это вниманіе. Она взяла Мориса подъ руку и, поспѣшно простившись со мною, ушла вмѣстѣ съ нимъ.

Мнѣ гораздо было пріятнѣе ожидать здѣсь возвращенія общества, чѣмъ играть роль лишняго лица при женихѣ и невѣстѣ. Я долго сидѣла тутъ, смотря, какъ они скрылись за кустами. Счастливая дѣвушка эта миссъ Россъ! Я чувствовала, какъ въ сердцѣ моемъ поднималась зависть! Я ненавидѣла ее! Я ненавидѣла ее цѣлыхъ десять минутъ, затѣмъ заговорилъ мой разсудокъ, и лучшія свойства моей души взяли перевѣсъ. — Къ чему завидовать и ненавидѣть? спрашивала я себя. Я поступила дурно съ Морисомъ, и онъ наказываетъ меня заслуженнымъ презрѣніемъ. Онъ могъ выбирать свободно и выбралъ миссъ Россъ. Она, безъ сомнѣнія, также достойна любви, какъ и красива, и будетъ лучшею женою, чѣмъ я. Мысли мои были прерваны возвратившимся обществомъ, и я вскочила въ испугѣ, почувствовавъ на своемъ плечѣ руку. То былъ Роди, на котораго холодная ванна, какъ видно, не подѣйствовала успокоительно.

— Какой у тебя ужасный видъ, замѣтила я сердито. — Ты простудишься; на тебѣ нѣтъ сухой нитки, можно ли такъ дурачиться!

— Черезъ десять минутъ и на тебѣ не будетъ сухой нитки, отвѣтилъ онъ весело. — Посмотри, дождь надвигается съ равнины. Тебя онъ размягчитъ. Надо торопиться отсюда.

Тяжелыя, темныя тучи, наступавшій мракъ и дальніе раскаты грома подтверждали его слова. Мы быстро стали взбираться по холму и собрались ѣхать домой. Но вотъ разразился ливень. Вначалѣ пошелъ мелкій дождь, превратившійся вскорѣ въ ливень, наконецъ вода стала низвергаться цѣлыми потоками, и молнія слѣдовала за молніей. Дядя и я первые пустились въ путь. Роди спрятался со своею черноглазой красавицей въ телѣгу, запряженную буйволами, а я отклонила настоятельное приглашеніе занять четвертое мѣсто въ этомъ изящномъ экипажѣ. Мы съ дядей пустились галопомъ и на третьей милѣ нагнали генерала Росса съ дочерью и Морисомъ. Миссъ Россъ была покрыта непроникаемымъ плащомъ Мориса, который ѣхалъ рядомъ съ нею, между тѣмъ какъ генералъ опередилъ ихъ шаговъ на пятьдесятъ. Будущая мистрисъ Бересфордъ была очень плохой наѣздницей, что я тотчасъ замѣтила опытнымъ глазомъ по ея посадкѣ, судорожному цѣплянью за шею лошади и тому страху, который отражался на ея лицѣ. Мой конь, отличавшійся всегда нервностью, заставлялъ меня быть теперь особенно насторожѣ, какъ вдругъ сильный ударъ грома и одновременный трескъ падающаго дерева привели его въ неистовство.

Онъ сдѣлалъ прыжокъ, чуть не выбившій меня изъ сѣдла, вытянулъ голову и, почти вырывая поводья изъ моихъ закостенѣвшихъ, мокрыхъ рукъ, помчался впередъ. Дядя былъ настолько благоразуменъ, чтобы не гнаться за мною, и, проскакавъ мили двѣ, конь мой сталъ успокоиваться. Когда же дорога пошла въ гору, мнѣ удалось сдержать его и пустить наконецъ шагомъ.

Я прислушивалась, не ѣдетъ ли дядя, но за раскатами грома и шумомъ деревьевъ и дождя ничего не могла разслышать. Въ виду наступившей темноты, я сочла неудобнымъ поджидать его. Поворачивая рысью на большую дорогу, я услышала топотъ на разрыхленной почвѣ и обернулась.

— Я цѣла и невредима, дядя Джимъ, закричала я весело, — поводья были такъ скользки, что я не могла удержать лошади. Она чуть не оторвала мнѣ рукъ.

— Я не дядя Джимъ, раздался знакомый мнѣ голосъ, заставившій мое сердце усиленно забиться, — онъ ѣдетъ за мною, но я не выпускалъ тебя изъ виду, боясь, что ты можешь повстрѣчать телѣгу или стадо.

Когда Морисъ говорилъ это, фонарь освѣтилъ его лицо. Онъ весь промокъ, — это было въ порядкѣ вещей, конь его былъ покрытъ пѣной, это также было естественно, но мертвенную блѣдность его лица объяснить было труднѣе. И если я не была убѣждена въ противномъ, то по его разстроенному и испуганному виду могла бы заключить, что онъ все же любитъ меня… немножко…

XXX.

Я сильно простудилась во время этой прогулки и пролежала болѣе недѣли. Меня била лихорадка, я чувствовала сильный упадокъ силъ и тоску, несмотря на старанія мистрисъ Ванъ развеселить меня разсказами о всевозможныхъ новостяхъ. То она играла въ клубѣ въ теннисъ съ капитаномъ Бересфордомъ и миссъ Россъ; миссъ Россъ играла не особенно хорошо. Или она видѣла капитана Бересфорда и миссъ Россъ верхами, или въ читальной комнатѣ или гуляющими въ саду. Все остальное она говорила на вѣтеръ; самыя поразительныя статьи, самыя невозможныя помолвки, самыя лучшія остроты не интересовали меня. Только случайное упоминаніе объ этихъ встрѣчахъ привлекало мое вниманіе. Для меня это были удары ножа, и когда ничего не подозрѣвавшая мистрисъ Ванъ уходила отъ меня, я лежала цѣлыя ночи съ открытыми глазами, стараясь разными разумными доводами утишить боль этихъ смертельныхъ ранъ. Не удивительно, что докторъ поражался моей блѣдностью и упадкомъ силъ и таинственно спрашивалъ у тети, не было ли въ нашей семьѣ чахоточныхъ

Наконецъ послѣ десяти безконечныхъ сутокъ меня перенесли на диванъ въ гостиную. Всѣ очень заботились обо мнѣ и ухаживали за мною, особенно полковникъ Ванъ, который по нѣскольку разъ на день ходилъ въ библіотеку за книгами для меня или же приносилъ мнѣ цвѣты и фрукты. Я всегда пользовалась расположеніемъ пожилыхъ людей и скоро подружилась съ мужемъ моей пріятельницы, оказавшимся умнымъ и милымъ человѣкомъ.

— Поведеніе твое и Джорджа и ваше постоянное любезничанье — поистинѣ скандально! часто повторяла смѣясь мистрисъ Ванъ. — Необходимо удалить его отсюда, онъ можетъ помѣститься въ клубѣ! Онъ снова писалъ въ Бомбей, чтобы ему прислали новые романсы для тебя. Не говорила я тебѣ, что ты полюбишь моего стараго мужа? Ты не можешь сравнивать его съ маіоромъ…

— О, пожалуйста, не упоминай объ немъ, перебила я ее нервно.

— Хорошо, хорошо, не стану огорчать тебя, мое бѣдное, больное дитя. Ахъ, я и забыла сказать, что твой родственникъ, Морисъ, приходилъ почти ежедневно всю эту недѣлю. Вчера онъ на цѣлый часъ заперся съ дядей Джимомъ. А знаешь для чего? шепнула она, подходя и становясь возлѣ меня на колѣни. — Сказать тебѣ?

— Если хочешь, отвѣтила я вяло. Теперь это не могло имѣть для меня значенія.

— Третьяго дня вечеромъ я долго говорила съ нимъ у Моррисоновъ и разсказала всю исторію съ маіоромъ Персивалемъ. Онъ не зналъ истины.

— И что же? спросила я въ волненіи.

— Ну, дорогая моя, онъ положительно пришелъ въ бѣшенство. Скажу тебѣ, что эти люди съ темными, сѣрыми глазами могутъ ужасно сердиться. Онъ поблѣднѣлъ и спросилъ меня, кто отхлесталъ кнутомъ этого твоего жениха? Слышала ты что-либо подобное? Я направила его къ твоему дядѣ, и вотъ они наговорились и облегчили свои сердца. Во всякомъ случаѣ, ты не стоишь теперь у него на черной доскѣ; но прежде онъ думалъ, что ты отказала маіору изъ-за каприза.

— Все равно, что бы онъ ни думалъ теперь, когда… сказала я слабымъ голосомъ и повернулась къ стѣнѣ.

— Не болтай глупостей, Нора! У меня предчувствіе, что ты выдешь за Мориса, несмотря на всѣ твои прегрѣшенія. Вы будете самой красивой парой въ Индіи, и я еще потанцую на вашей свадьбѣ, прибавила она съ увѣренностью.

— Ты сама не знаешь, что говоришь, Віолета, воскликнула я, сѣла и откинула назадъ свои волосы, — ты не должна этого говорить. Морисъ помолвленъ.

— Если ты думаешь о миссъ Россъ, то это неправда. Они обращаются слишкомъ по-товарищески, и между ними нѣтъ и тѣни любви. Онъ также обрученъ съ нею, какъ и со мною, и вовсе въ нее не влюбленъ.

— Кому же это и знать, какъ не тебѣ, проговорила я иронически; — но мнѣ сказалъ это самъ Морисъ и, надѣюсь, онъ зналъ, что говорилъ.

— Ты слышала это отъ самого Мориса? повторила она съ удивленнымъ лицомъ и недовѣрчивымъ взглядомъ. — Когда же онъ тебѣ сказалъ?

— На пикникѣ, отвѣтила я коротко и опустилась на подушки.

— Не ожидала! сказала она, вскакивая и начиная ходить по комнатѣ. — Я удивлена и поражена, и возмущена. Не знаю, право, что мнѣ съ нимъ дѣлать.

— Съ кѣмъ это? спросилъ полковникъ Ванъ, входя въ комнату.

— Что мнѣ дѣлать съ родственникомъ Норы, капитаномъ Бересфордомъ?

— То, что ты дѣлаешь съ каждымъ, не исключая и меня — свое послушное орудіе.

— Молчи, Джорджъ, тутъ не до смѣху. Она положила ему руки на плечи и прямо взглянула ему въ лицо: — въ этомъ случаѣ твоя милая, умная, красивая женушка — понимаешь, — твоя милая, умная, красивая женушка теряется со всей своей мудростью!

*  *  *

Въ это время въ Ооти назначены были трехдневныя скачки. Въ первый день шелъ сильный дождь, что далеко не было пріятно ни для скакавшихъ, ни для платьевъ, ни для публики. Нельзя назвать заманчивымъ стоянье на дождѣ подъ зонтикомъ, при чемъ на васъ стекаютъ ручьи съ зонтиковъ сосѣдей, хожденье въ тонкихъ сапогахъ по лужамъ и сознаніе, что лучшее ваше платье съ каждой минутой близится къ погибели. Смѣло утверждаю, что даже стоянье подъ одной шелковой прикрышкой съ пріятнымъ собесѣдникомъ, — что уже значительно смягчаетъ страданье, — не можетъ прельщать никого во время дождя. На третій день погода разгулялась, и многіе рѣшились наконецъ отправиться на скачки. Дядя и я поѣхали верхами, а тетя и мистрисъ Ванъ — въ наемномъ, открытомъ экипажѣ. Во время скачекъ мистрисъ Ванъ взобралась со мною на сидѣнье кучера, и мы видѣли прекрасно. Хотя почва была разрыхлена, однако мѣстность довольно ровная для холмистой страны. Морисъ побѣдилъ въ общей скачкѣ, а Роди пришелъ вторымъ въ скачкѣ на «бокалъ поселенцевъ». Я чрезвычайно интересовалась этими скачками; проиграла пару очковъ дядѣ и выиграла перчатки отъ мистрисъ Ванъ.

— Устраиваются скачки для дамскихъ лошадей, на которыхъ станутъ скакать кавалеры, выбранные самими дамами, сказалъ Роди, взбираясь на переднее колесо съ моей стороны.

— Бересфордъ спрашиваетъ, хочешь ты, чтобы онъ ѣхалъ на твоей лошади, Нора? У него много шансовъ на выигрышъ.

— Хочешь пустить твою лошадь? спросилъ Морисъ, подошедшій въ эту минуту. — Если ты согласна, то я поѣду на ней. Записано уже пять лошадей, но изъ нихъ можетъ выиграть только одна, и я полагаю, что «твоя» могла бы имѣть успѣхъ.

Я колебалась.

— Ну, рѣшай же, Нора! Призъ — очень хорошенькій браслетъ. Попытай счастья, сказалъ Морисъ. — Могу я записать лошадь миссъ Невиль?

— Да; это мнѣ будетъ очень пріятно, отвѣтила я въ нерѣшительности, — но ты знаешь, за меня можетъ ѣхать Роди. Ты поѣдешь на лошади миссъ Россъ.

— Вотъ глупости! Зачѣмъ ему ѣхать на лошади миссъ Россъ? перебилъ Роди рѣзко. — Ея лошадь ничего не стоитъ, и она не намѣрена ее записывать.

— Въ такомъ случаѣ, я очень благодарна тебѣ, Морисъ,

— Такъ не будемъ терять времени, отвѣтилъ онъ. — Пойдемте, Френчъ; и оба пошли за моимъ конемъ, который свѣсилъ голову надъ сидящимъ на корточкахъ индѣйцемъ и не предчувствовалъ, какая его ждетъ честь.

Скакало шесть лошадей. Съ мѣста онѣ пошли прекрасно. Я стояла на козлахъ рядомъ съ мистрисъ Ванъ и положительно дрожала отъ волненія, когда они промчались мимо насъ, причемъ мой конь шелъ третьимъ. При поворотѣ у холма, онъ выдвинулся и соперничалъ еще съ красивой бѣлой арабской лошадью. Выйдя на прямую дорогу, они уже скакали рядомъ. Издали казалось, что они прикованы другъ къ другу, но, благодаря искусству Мориса, мой конь пришелъ первымъ на полголовы.

— Урра! Урра! закричалъ Роди, взобравшійся также на козлы и чуть не столкнувшій меня. — Да здравствуетъ Старая Ирландія! заоралъ онъ въ восторгѣ, спрыгнулъ и побѣжалъ.

— Его бы не мѣшало посадить на цѣпь, проговорила мистрисъ Ванъ, складывая свой зонтикъ. — Урра! Урра! При этомъ онъ оборвалъ половину отдѣлки моего платья и чуть меня не столкнулъ.

Многіе изъ нашихъ знакомыхъ стали подходить къ намъ и поздравлять меня. Вскорѣ явился Морисъ съ дядей и Роди.

— Вотъ твой браслетъ, Нора, сказалъ Морисъ, подавая мнѣ футляръ. Браслетъ былъ очень миленькій, и насъ окружили любопытные, желавшіе увидѣть призъ. Тетя и мистрисъ Ванъ были въ восторгѣ, а Роди даже примѣрилъ его на свою загорѣлую руку. Когда я повернулась поблагодарить Мориса, его уже не было.

«Дамскія скачки» были послѣднимъ событіемъ дня, и вскорѣ всѣ начали разъѣзжаться. Дядя настоялъ, чтобы я возвратилась домой въ экипажѣ, и вотъ мы тронулись, предложивъ Роди мѣсто, отъ котораго онъ отказался.

— Меня и Бересфорда довезетъ Борней Маччи, у котораго прекрасная лошадь. Править буду я, и ты не успѣешь просчитать до трехъ, какъ я буду уже въ Ооти.

Когда мы выѣзжали изъ-за ограды, мимо насъ промчался высокій догкартъ. Въ немъ сидѣли Морисъ, Роди и веселый молодой ирландецъ. — Прощайте! закричалъ Роди, раскланиваясь съ нами бичемъ по правиламъ спорта. — Я доложу объ васъ дома. Вы навѣрное поспѣете къ завтрашнему завтраку. Это была насмѣшка надъ нашими наемными лошадьми. Увидя, какъ Роди размахиваетъ бичемъ и какъ догкартъ быстро скрылся за поворотомъ, я подумала про себя, что Роди слишкомъ смѣлый и неосмотрительный ѣздокъ. Мы стали спускаться подъ гору; лошади, зная, что ѣдутъ домой, бѣжали весело. Проѣхавъ около мили, намъ пришлось двигаться шагомъ, такъ какъ дорога была занята экипажами. Я сидѣла спиною къ лошадямъ, нѣжно посматривала на браслетъ и, сознаюсь, думала о Морисѣ, какъ вдругъ раздался крикъ и страшный трескъ.

— Вотъ ужасная исторія! воскликнулъ господинъ, проѣзжавшій мимо насъ верхомъ.

— Что случилось? спросила я, поднялась и посмотрѣла на дорогу.

Никогда не забуду этой минуты! Я увидѣла, что лошадь и догкартъ, въ которомъ ѣхали Роди и Морисъ, катились въ пропасть, идущую съ одной стороны дороги, пропасть — глубиною болѣе ста футовъ. Я видѣла, какъ лошадь и экипажъ перевернулись нѣсколько разъ, и въ ужасѣ закрыла глаза.

— Лошадь испугалась и перепрыгнула черезъ дорожную ограду, пояснялъ незнакомецъ, поблѣднѣвъ. — Поѣду, быть можетъ, понадобится помощь, прибавилъ онъ и ускакалъ.

Я взглянула на тетю, затѣмъ на мистрисъ Ванъ и сдѣлала движеніе, точно хочу выскочить изъ экипажа.

— Сиди тутъ, дитя, сказала тетя, удержавъ меня за руку. — Быть можетъ, все обойдется благополучно. Но, несмотря на успокоительныя слова, она была блѣдна, и губы у нея дрожали.

— Я увѣрена, что они опрокинулись уже на дорогѣ, сказала мистрисъ Ванъ, хватая меня за обѣ руки и сжимая ихъ. Отъ мѣста катастрофы насъ отдѣляли четыре экипажа, и дорога была запружена лошадями и подоспѣвшими пѣшеходами.

— Я хочу туда! воскликнула я, пытаясь вырваться. — Легче перенести все, чѣмъ эту ужасную неизвѣстность!

— Ты ничему не поможешь, проговорила тетя, — подожди, тотъ господинъ скажетъ намъ, что случилось. Можешь быть покойна, дядя навѣрное тамъ.

Ждать! Но можно ли ждать, когда каждая секунда кажется мучительною вѣчностью.

Наконецъ незнакомецъ вернулся, лицо его было землянаго цвѣта, а губы двигались нервно, когда онъ остановилъ свою лошадь у подножки экипажа.

— Что же? воскликнули мы всѣ вмѣстѣ.

— Что случилось? Раненъ кто-нибудь?

— Ужасное несчастье, отвѣтилъ онъ печально. — Двое молодыхъ людей отдѣлались счастливо, но третій, по имени Бересфордъ, который запутался въ возжахъ….

— Что же съ нимъ? спросила мистрисъ Ванъ голосомъ, который, казалось, доносился издалека.

— Умеръ на мѣстѣ.

Больше я ничего не слышала. Въ ушахъ у меня зашумѣло, и я упала безъ чувствъ — въ первый разъ въ жизни.

Не могу сказать, сколько времени я пробыла въ этомъ состояніи, но очнулась я на травѣ, въ сторонѣ отъ дороги. Испуганная тетя терла одну мою руку, а мистрисъ Ванъ другую. Воротъ моего платья былъ разстегнутъ, лицо и волосы смочены, и меня била лихорадка.

— Гдѣ я? спросила я, глубоко вздохнувъ. — Что случилось? спрашивала я, стараясь подняться. Но вотъ ко мнѣ вернулось сознаніе. — О, я знаю все! вскричала я и закрыла лицо руками.

— Нора, дорогое дитя, сказала тетя, — дѣло не такъ плохо, какъ ты думаешь. Онъ не…

— Не умеръ? воскликнула я, тяжело дыша и съ ужасомъ глядя на нее.

— Во всякомъ случаѣ я стою еще двухъ мертвыхъ. Нора, раздался возлѣ меня голосъ, и я увидѣла Мориса, на лицѣ котораго отразилось сильное изумленіе. У него была кровь на лбу, рука въ повязкѣ, онъ былъ блѣденъ, попачканъ землею, но онъ… былъ живъ!

— О, счастливая минута! Внезапная перемѣна ощущеній была такъ сильна, что я чуть снова не лишилась чувствъ, на этотъ разъ отъ радости.

Однако поведеніе мое, безъ сомнѣнія, компрометтировало меня. Я услышала о смерти Мориса и упала въ обморокъ публично, на дорогѣ. И вотъ онъ живой стоитъ передо мною и смотритъ серьезно и озабоченно.

Что онъ подумаетъ обо мнѣ? Что онъ можетъ подумать? На развѣ я не могу упасть въ обморокъ изъ-за ближайшаго родственника, изъ-за стараго друга? Вѣроятно, онъ такъ объяснитъ себѣ это и не станетъ предполагать, что я… что я — что? Я предпочла не пояснять даже себѣ, что онъ можетъ предположить. Я скоро оправилась, надѣла шляпу и сконфуженная направилась къ экипажу съ помощью дяди и тети. Морисъ сѣлъ также съ нами, и мы узнали подробности несчастья. Никто не былъ тяжело раненъ, только лошадь ушиблась до смерти, и догкартъ лежалъ разбитый въ дребезги на днѣ глубокой пропасти. Роди отдѣлался нѣсколькими ссадинами, а Борней, сидѣвшій сзади, счастливо выпрыгнулъ, видя, что лошадь бросилась черезъ ограду. Морисъ запутался въ возжахъ и получилъ тяжкія поврежденія. Онъ какимъ-то чудомъ высвободился и получилъ нѣсколько царапинъ и ссадинъ, и у него вывихнула руку. Вначалѣ его ошеломило, и незнакомецъ, видя его блѣднымъ и безъ движенія, счелъ его мертвымъ и сказалъ намъ объ этомъ. Проѣзжая возлѣ мѣста катастрофы, я не могла не содрогнуться.

— Ты думала, я умеръ, Нора? спросилъ Морисъ со странной дрожью въ голосѣ.

— Конечно, я это думала, отвѣтила я почти грубо.

— Но какъ это случилось? перебила мистрисъ Ванъ. — Разскажите. Никогда въ жизни я не была такъ напугана.

— О, отчасти тутъ виноватъ Роди, который безразсудно гналъ лошадь. Я удивляюсь, какъ мы не опрокинулись давно. Я думаю, онъ вообразилъ себѣ, что это «старая кляча», прибавилъ онъ, весело взглянувъ на меня. — Какъ бы тамъ ни было, но когда мы наѣхали на дорогѣ на камень, онъ сильно осадилъ лошадь, ударивъ ее кнутомъ. Она прыгнула, оборвала возжни, чувствуя свободу, перескочила черезъ ограду. Я долго не забуду этой минуты.

— А гдѣ Роди? спросила тетя серьезно.

— Вѣроятно, возлѣ обломковъ догкарта и трупа лошади. Все было взято на прокатъ.

— Такимъ образомъ, Роди придется платить? воскликнула я въ испугѣ, — а у него нѣтъ ни одной рупіи! Онъ мнѣ сказалъ, что забралъ все жалованье впередъ за мѣсяцъ. Что онъ будетъ дѣлать, бѣдняга?

— Мы заплатимъ всѣ, проговорилъ Морисъ.

— За то, что этотъ бѣшеный сломалъ вамъ шею! воскликнула тетя, возмущенная безразсудствомъ Роди.

— Это несчастный случай, мистрисъ Невиль; не сердитесь на Роди.

— Слава Богу, что никто не убитъ.

— Наше спасенье — чудо. Увидѣвъ мѣсто, гдѣ мы опрокинулись — я едва могъ понять, какъ мы остались въ живыхъ.

Я чувствовала страшную усталость и молчала. Мистрисъ Ванъ, тетя и Морисъ говорили всю дорогу, какъ въ прежнія времена. Морисъ былъ очень веселъ и употреблялъ усилія смягчить гнѣвъ тети противъ бѣднаго Роди. Время пролетѣло быстро, и мы не успѣли опомниться, какъ были уже дома. Морисъ отказался отъ приглашенія и распрощался у воротъ. Онъ пожалъ всѣмъ руки и мнѣ послѣдней. Удерживая мою руку, онъ сказалъ: — Надѣюсь, Нора, что завтра ты будешь здорова и поѣдешь въ клубъ на балъ. Не забудь оставить для меня одинъ туръ, прибавилъ онъ тише.

— Одинъ туръ для меня, одинъ туръ для меня, раздавалось у меня въ ушахъ. Я старалась угадать мысли Мориса, — Мориса, обращавшагося со мною съ ледяною холодностью, и который вдругъ шепнулъ мнѣ: — Не забудь оставить одинъ туръ для меня.

XXXI.

Спокойный и долгій сонъ возстановилъ мои силы, и на слѣдующее утро я была совершенно свѣжа. Само собою разумѣется, что цѣлый день только и говорили о скачкахъ и катастрофѣ, и многіе приходили посмотрѣть на браслетъ и узнать подробности несчастья.

Въ пять часовъ, къ чаю, явился Роди и пытался легко отнестись къ происшествію. Но мы стали его бранить и запугивать суммой вознагражденія, которую ему придется заплатить, прибавивъ, что къ нему предъявятъ искъ.

— Посмотримъ, отвѣтилъ онъ съ улыбкой, ни мало не смущаясь нашими словами.

— Но у тебя нѣтъ ни гроша, тѣмъ болѣе четырехсотъ рупій, воскликнула я, удивленная и возмущенная его хладнокровіемъ.

— Не заботься объ этомъ! Я возьму ихъ не изъ твоего кармана. Все уладится; притомъ, догкартъ можно еще починить.

Дѣло въ томъ, что заплатилъ Морисъ, какъ я узнала послѣ. У него были свои причины къ такому великодушію.

— Итакъ, ты упала въ обморокъ? замѣтилъ Роди съ особеннымъ удареніемъ. — И все это изъ страха за мою особу!

— Нѣтъ, не изъ-за тебя! Зло не пропадаетъ. Эта пословица успокоила меня относительно тебя.

— Тогда ты испугалась за Бересфорда? Вотъ откуда дуетъ вѣтеръ, и онъ свистнулъ. — Всегда начинается маленькою ненавистью, хотя, говоря правду, въ этомъ случаѣ она доходила до почтенныхъ размѣровъ. Я еще не забылъ той исторіи, которую онъ съ нами съигралъ на сѣновалѣ; но если ты выдешь за него замужъ, мы будемъ отомщены всѣ.

— Роди, ты несносенъ, воскликнула я, краснѣя. — Твои шутки неумѣстны.

— Ты, кажется, охотно дала бы мнѣ пару пинковъ, какъ, въ доброе старое время, не такъ ли? Но слышишь — онъ идетъ! Онъ приближается! какъ говорятъ въ театрѣ. Выходъ героя пьесы; второстепенныя фигуры скрываются, герой и героиня одни. Картина!

— Замолчите! раздался повелительный шопотъ мистрисъ. Ванъ въ ту минуту, какъ дядя и Морисъ появились на верандѣ.

Я извинилась и ушла. Роди и Морисъ вмѣстѣ — это болѣе чѣмъ я могла выносить; я отправилась въ свою комнату, чтобы осмотрѣть свой вечерній туалетъ. Горничная разложила на кровати мое бальное платье, — смѣсь чернаго тюля и атласа, съ большими желтыми маргаритками; длинныя перчатки и атласныя туфельки лежали рядомъ съ вѣеромъ, а букетъ стоялъ въ вазѣ. Мнѣ нечего было тутъ дѣлать, но я не рѣшалась выйти. Двери моей комнаты выходили на веранду, и я ясно различала, веселый, громкій смѣхъ Роди, покрывавшій всѣ голоса. Мнѣ хотѣлось присоединиться къ веселой компаніи, но я боялась, чтобы Роди не сталъ опять меня дразнить въ присутствіи Мориса.

Балъ вышелъ удачный, и убранство красиво. По два и по три стула стояли группами среди растеній. Уголки эти приспособлены были для всякихъ уединенныхъ и сентиментальныхъ изліяній. Множество цвѣтовъ украшало стѣны, освѣщеніе и музыка были удовлетворительны.

При нашемъ входѣ, залъ былъ уже почти полонъ. Въ черномъ бархатѣ и кружевахъ тетя казалась королевой среди присутствовавшихъ маменекъ; мистрисъ Ванъ была восхитительна въ сѣромъ тюлѣ съ пунцовыми гераніями: я же была въ черномъ. «Le noir est si flatteur pour les blondes»! На мнѣ былъ выигранный браслетъ, небольшія брильянтовыя серьги и громадная брильянтовая звѣзда — подарокъ дяди Джима. Добрый, старый дядя! Я думаю, что онъ до нѣкоторой степени хотѣлъ вознаградить меня за великолѣпныя драгоцѣнности, которыя я возвратила маіору Персивалю.

Я оглянулась и увидѣла Мориса, который танцовалъ, конечно, съ миссъ Россъ. — Оставлю для него восьмой туръ, рѣшила я про себя и предоставила свою книжечку въ распоряженіе танцоровъ. Кадрилей было не много, и до того, какъ мнѣ приходилось танцовать съ Роди, назначено было нѣсколько вальсовъ. Однако, при первой ритурнели Роди явился аккуратно, выхватилъ меня отъ моего танцора и повлекъ въ каррэ.

— Шутки въ сторону, Нора, сказалъ онъ, пристально на меня глядя и становясь на цыпочки, чтобы окинуть взоромъ весь залъ, — ты самая красивая дѣвушка на сегодняшнемъ балу, — право!

— Ты все шутишь, Роди.

— И на скачкахъ ты также всѣхъ затмила. Да здравствуетъ Килькуль! Хотѣлъ бы я знать, что бы сказали Джонни, Данъ и Патси, еслибы увидѣли тебя теперь? Они не узнали бы тебя. Ты должна сдѣлать хорошую партію, продолжалъ онъ, когда мы снова вернулись на мѣсто, — должна выйти за знатнаго человѣка съ толстыми мѣшками золота, чтобы держать хорошихъ охотничьихъ лошадей и открытый домъ для своихъ старыхъ пріятелей.

— Ты всегда можешь разсчитывать на дружескій пріемъ и на лошадь.

— Послушай, Нора, продолжалъ онъ таинственно, понижая голосъ. — Ты знаешь, что я грубый, неловкій человѣкъ, но я твой другъ и смотрю на тебя, какъ на сестру, какъ на Дебъ.

— Конечно, было бы странно, еслибы ты относился ко мнѣ иначе.

— Вотъ я хотѣлъ бы сказать тебѣ кое-что. Быть можетъ, я напрасно мѣшаюсь, но ты не обидишься, скажи?

— Нѣтъ, отвѣтила я смѣясь, — будь покоенъ, я не обижусь. Ты всегда былъ такой осторожный.

«Что съ Роди сегодня?» Мнѣ припомнились всѣ его промахи. Онъ обладалъ талантомъ спрашивать о тѣхъ, о комъ не слѣдовало, и говорить людямъ то, о чемъ нужно бы молчать.

— Итакъ, ты не обидишься. Совѣтую тебѣ не увлекаться Морисомъ. Онъ рѣдкій человѣкъ, я знаю это, — жемчужина чистѣйшей воды, но онъ серьезно занятъ сухой, длинной миссъ Россъ.

— Благодарю тебя, отвѣтила я, немного смущенная въ душѣ, но спокойная по наружности, — но предостереженіе твое лишне. Морисъ помолвленъ, онъ самъ сказалъ мнѣ это.

— Неужели? произнесъ Роди, испытующе глядя на меня своими маленькими, хитрыми глазками.

— Гмъ, гмъ, — я не высокаго мнѣнія объ его вкусѣ.

— О вкусахъ, какъ извѣстно, не спорятъ. Ты также выберешь по своему вкусу, и очень возможно, что мы также будемъ не особенно высокаго объ немъ мнѣнія. Каждый глазъ имѣетъ свое мѣрило красоты.

— Да, но это курьезный глазъ, который находитъ миссъ Россъ красивой!

— Ахъ, Роди, какой ты злой! Я, женщина, — а вы считаете насъ завистливыми — нахожу ее красивой. Но вотъ «grande chaîne», не спутай, Бога ради.

Наконецъ наступилъ туръ Мориса. Протанцовавъ довольно долго, мы сѣли отдохнуть. Мы говорили о музыкѣ, критиковали наряды и хвалили убранство. Я замѣтила миссъ Россъ, одѣтую въ желтомъ газовомъ платьѣ. Она стояла у противоположной стѣны и оживленно разговаривала съ господиномъ съ бакенбардами, но съ гладко выбритой верхней губой.

— Какъ хороша сегодня твоя невѣста, и что-за красивая дѣвушка! сказала я.

— Дѣйствительно, она хороша, согласился Морисъ, но смотрѣлъ не на миссъ Россъ, а на меня.

— Если она такъ же добра, какъ хороша, продолжала я, смущенная его пристальнымъ взглядомъ, — я увѣрена, что ты будешь счастливъ, чего отъ души тебѣ желаю.

Рѣчь эта стоила мнѣ не мало, однако я произнесла ее и даже съ улыбкой.

— Благодарю тебя, отвѣтилъ онъ спокойно съ страннымъ выраженіемъ.

— Ей очень нравится этотъ браслетъ, и я показала свою руку. — Я намѣрена заказать ей такой къ свадьбѣ.

— Ты очень мила, Нора, но увѣрена ли ты, что знаешь ту особу, съ которой я помолвленъ?

— Конечно, я знаю миссъ Россъ, пока очень мало, но скоро надѣюсь узнать ее поближе.

— Миссъ Россъ! Да, она обручена. Часть исторіи вѣрна; она помолвлена съ тѣмъ господиномъ, съ которымъ теперь танцуетъ. Это мои школьный товарищъ, морякъ, служитъ въ Китаѣ. Онъ пріѣхалъ только вчера, и, по возвращеніи нашемъ въ Читапоръ, они тотчасъ повѣнчаются. Ты думала, что я помолвленъ съ миссъ Россъ?

— Да, и это думаютъ почти всѣ; вы казались такъ дружны.

— Дѣйствительно, мы дружны, и я очень ее люблю. Это очень симпатичная дѣвушка, и въ качествѣ адъютанта ея отца, и какъ товарищъ ея жениха, я постоянно бывалъ съ нею, и свѣтъ истолковалъ это по-своему.

— Но съ кѣмъ же ты обрученъ! Надѣюсь, Морисъ, ты мнѣ ее покажешь. Я хотѣла бы познакомиться и подружиться съ съ моею будущею кузиною!

— Ды дѣйствительно желаешь познакомиться съ нею? Хочешь представиться ей еще сегодня вечеромъ? спросилъ Морисъ вдругъ.

— Конечно, хочу и очень. Развѣ она тутъ? отвѣтила я твердо, но съ тяжестью въ сердцѣ.

— Пойдемъ. Онъ подалъ мнѣ руку и повелъ. Въ слѣдующей комнатѣ собралось много паръ, отдыхавшихъ послѣ танца. Проходя съ Морисомъ, я перебирала всѣхъ присутствующихъ дѣвушекъ, стараясь отгадать, которая изъ нихъ невѣста Мориса. Лаура Дженкинсъ? — нѣтъ, онъ не сказалъ съ нею и десяти словъ. Миссъ Фаркуаръ? Онъ видѣлъ ее только два раза. Кто же, наконецъ? — Она тутъ, сказалъ Морисъ, открывая дверь небольшаго будуара и входя вмѣстѣ со мною. Комната была пуста, я оглянулась съ любопытствомъ, но кромѣ насъ тутъ не было ни души.

— Но гдѣ же она? спросила я съ нетерпѣніемъ. — Ты видишь, ея тутъ нѣтъ.

— Она здѣсь, за тобою, отвѣтилъ онъ спокойно. — Позволь представить тебѣ старую подругу.

Я быстро обернулась и очутилась передъ собственнымъ изображеніемъ въ зеркалѣ, смотрѣвшимъ на меня съ выраженіемъ напряженнаго любопытства. Повернувшись снова къ Moрису, я сказала: — если ты хотѣлъ пошутить, то шутка твоя далеко не смѣшна.

— Я не шучу, но говорю тебѣ истинную правду, отвѣтилъ онъ, положивъ руку на стулъ и спокойно выдерживая мой взглядъ. — Ты видѣла мою невѣсту, а теперь сама скажи мнѣ, что ты объ ней думаешь. Находишь ли ты, что она также достойна любви, какъ и хороша? Есть ли надежда, что вы подружитесь? Поди сюда, сказалъ онъ необыкновенно серьезно и взялъ меня за руку, — сядемъ и поговоримъ спокойно.

— Морисъ, какъ можешь ты? выговорила я и смѣясь, и плача. — Ты, кажется, сошелъ съ ума. Я не твоя невѣста.

— Нѣтъ, но я далъ слово. Я торжественно обѣщалъ твоему дѣду жениться на тебѣ; ты сама слышала. Я клялся не жениться до тѣхъ поръ, пока ты не выйдешь замужъ. Только твое замужество съ другимъ можетъ освободить меня отъ даннаго слова.

— Ты ничѣмъ не связанъ, отвѣтила я, волнуясь, — и если ты хочешь ждать, пока я выйду замужъ, ты не скоро дождешься своего освобожденія. Я намѣрена жить и умереть старой дѣвой.

— Правда? и онъ весело взглянулъ на меня.

— Вѣрь мнѣ, Морисъ, я говорю серьезно. Ты знаешь, я нашла добрыхъ родныхъ и счастлива. Завѣщаніе дяди не примѣнимо теперь ко мнѣ; я обезпечена лучше, чѣмъ онъ могъ желать. Тебѣ не къ чему думать обо мнѣ. И если ты дѣйствительно любишь кого-нибудь, заклинаю тебя, не думай о томъ дѣтскомъ неразумномъ обѣщаніи. Я убѣждена, что во время предъявленія такихъ требованій дѣдушка былъ не въ полномъ разумѣніи. Сознаніе, что я была помѣхой твоему счастью, сдѣлаетъ меня несчастной на всю жизнь. Возвращаю тебѣ твое слово, отъ имени дѣдушки возвращаю тебѣ свободу!

Рѣчь эту я произнесла безъ передышки, серьезно и волнуясь. Морисъ внимательно слѣдилъ за мною.

— Это твое послѣднее слово, Нора? Это твое окончательное рѣшеніе? Хорошо ли ты обдумала все? Тебѣ только двадцать лѣтъ!

— Я твердо рѣшила.

— И никто не въ состояніи заставить тебя измѣнить это рѣшеніе? проговорилъ онъ, устремивъ на меня глаза.

Я рѣшительно кивнула головою.

— Никто? повторилъ онъ настойчиво, не отходя отъ меня. И, нагнувшись, онъ отнялъ отъ меня вѣеръ, на который я упорно смотрѣла. — Взгляни на меня, Нора, и скажи мнѣ правду, только одну правду.

Я подняла глаза, твердо рѣшивъ сказать неправду.

— И даже я не могу? шепнулъ онъ.

Вмѣсто отвѣта я закрыла лицо руками.

— Теперь я не сочту твое молчаніе согласіемъ, сказалъ онъ, садясь рядомъ со мною. — Скажи, какъ понимать мнѣ это* Нора, — да или нѣтъ?

— Да, отвѣтила я.

— Зачѣмъ же ты наговорила мнѣ все это, къ чему?

— Потому… потому… я не солгала. Я не хотѣла выходить, ни за кого, кромѣ тебя. Но не могъ же ты ждать, что я скажу тебѣ это, пробормотала я, постепенно оправляясь отъ смущенія.

— Почему бы и не сказать, вѣдь годъ високосный, отвѣтилъ Морисъ, завладѣвая моею рукою.

— Признаюсь, я не встрѣчала еще такой дерзости въ исторіи объясненій въ любви, проговорила я и плача, и смѣясь.

— Ты не должна забывать, что я второй разъ дѣлаю тебѣ предложеніе, Нора. Первый разъ мнѣ было очень жутко, на привыкаешь ко всему…

— Зачѣмъ же ты дѣлаешь предложеніе во второй разъ, когда въ первый — я поступила такъ не хорошо?

— О, зачѣмъ человѣкъ дѣлаетъ глупости? Зачѣмъ, напримѣръ, ты поцѣлуешь меня сейчасъ?

— Но я вовсе не думаю объ этомъ, воскликнула я, краснѣя и отодвигаясь отъ него.

— А я думаю, отвѣтилъ онъ спокойно и тотчасъ привелъ свою мысль въ исполненіе. — На этотъ разъ я не обкрадываю никого? Ты ни съ кѣмъ не помолвлена тайно?

— О, пожалуйста! взмолилась я, чуть не плача; — я знаю, что я заслужила, но это жестоко!

— Хорошо, Нора, мы начнемъ съ начала, сказалъ онъ, пожимая мою руку; — мы не будемъ упоминать, какъ дурно ты обошлась со мною и какъ я былъ огорченъ. Оставимъ прошлое. Когда я узналъ, что твоя свадьба разстроилась, я поступилъ, какъ бѣдная бабочка, и прилетѣлъ на огонь попытать счастья, а когда услышалъ, что ты тутъ на холмахъ, я бросилъ охоту и пріѣхалъ сюда. Благодаря тому, что я постоянно думалъ о тебѣ, я не могъ сдѣлать ни одного вѣрнаго выстрѣла, оставилъ своихъ друзей въ Брандипорѣ и пріѣхалъ на рекогносцировку.

— А потомъ?

— Вначалѣ у меня не было никакой надежды, только вчера она блеснула у меня, когда ты упала въ обморокъ. Но одно условіе, Нора, — ты не будешь больше кокетничать.

— Я никогда не кокетничаю!

— Никогда?

— Почти никогда, засмѣялась я. — Право, я никогда не кокетничала сознательно.

— Женщина кокетка — это чудовище, отвѣтилъ Морисъ серьезно. У меня же сильная наклонность къ ревности.

— Успокойся, Морисъ. Въ этомъ отношеніи ты будешь доволенъ мною. Я намѣрена быть образцомъ всѣхъ добродѣтелей.

— Ты сказала когда-то: лучше умереть, чѣмъ выйти за меня замужъ! проговорилъ Морисъ задорно. — Что же ты скажешь сегодня? Скажи мнѣ ласковое слово, Нора! Если кто заслужилъ его, такъ это я.

— Скажу… скажу, что я умерла бы, если бы ты женился на другой, проговорила я тихо и отвернулась, чтобы скрыть краску.

Есть основаніе предполагать, что Морисъ остался доволенъ этимъ. Намъ нужно было много, безконечно много сообщить другъ другу. Наконецъ, я вспомнила, что кромѣ насъ на землѣ есть еще другіе обитатели и что среди нихъ находится почти полдюжины обманутыхъ мною танцоровъ.

— Намъ нужно вернуться въ залъ, Морисъ, замѣтила я нерѣшительно.

— Конечно, нужно, отвѣтилъ онъ неохотно, но затѣмъ весело прибавилъ: — Понятно, остатокъ вечера мы танцуемъ вмѣстѣ.

— Нѣтъ, объ этомъ не можетъ быть и рѣчи. У меня отданы всѣ танцы! Если ты будешь вести себя хорошо, то поведешь меня къ столу, сказала я, вставая и оглядывая себя въ зеркало.

— Такъ ли она хороша, какъ ты себѣ ее представляла? спросилъ Морисъ съ торжествующей улыбкой. Затѣмъ, взявшись уже за ручку двери, прибавилъ: — Замѣть, Нора, что отпускъ мой кончается черезъ двѣ недѣли.

— Но ты можешь получить отсрочку?

— Это не такъ-то легко. Послушай, дорогая, я хочу, чтобы свадьба была черезъ мѣсяцъ. Мѣсяца совершенно достаточно для приготовленія твоихъ нарядовъ, хотя всякія приданыя я считаю глупостью. Но мѣсяцъ я подожду, закончилъ онъ великодушно.

— Мѣсяцъ! Почему же намъ не жениться завтра? Никогда не слыхала я еще подобной несообразности! Мы помолвлены только десять минутъ, а ты уже говоришь о свадьбѣ черезъ мѣсяцъ.

— Мы помолвлены уже семь лѣтъ, и черезъ мѣсяцъ ты станешь мистрисъ Бересфордъ, настаивалъ онъ.

— Ну, конечно, я увѣрена…

— И я также увѣренъ, перебилъ онъ меня и, открывъ дверь, отнялъ у меня возможность продолжать споръ.

Выйдя изъ будуара, мы перваго встрѣтили Роди.

— Вотъ это прекрасно! вскричалъ онъ, скрестивъ руки. — Знаешь ли, Нора, что ты пропадала въ теченіе цѣлыхъ четырехъ туровъ, что слуги ищутъ тебя съ фонарями въ саду, и что избранная часть твоихъ танцоровъ намѣрена отвести озеро!

— Что-за шутки! отвѣтила я весело.

— Что ты дѣлала? спросилъ онъ, пораженный внезапной мыслью. — Судя по твоему лицу, тебѣ упало съ неба состояніе.

— Мое лицо — это мое состояніе! отвѣтила я не задумываясь.

— Въ этомъ я не совсѣмъ увѣренъ. Мы знаемъ всѣ, что дядя Джимъ богатый человѣкъ и что… Полагаю, что взглядъ, брошенный на Мориса, открылъ ему истину, потому что онъ остановился и, схвативъ его руку, воскликнулъ: — Я готовъ помочь вамъ, старый товарищъ, готовъ быть вашимъ шаферомъ, посаженнымъ отцомъ, готовъ говорить рѣчи, сзывать на свадьбу, — что угодно!

— Благодарю, отвѣтилъ Морисъ. — Небу извѣстно, на какіе скачки способна ваша живая фантазія. Благодарю въ другой разъ. У меня есть надежный, испытанный товарищъ по полку, который не откажется выполнить эти трудныя обязанности.

Долгое наше отсутствіе не осталось незамѣченнымъ тетей и мистрисъ Ванъ. Мистрисъ Ванъ кинула на меня многозначительный взглядъ, а затѣмъ меня увлекъ одинъ изъ моихъ несчастныхъ танцоровъ.

Во время остановки я нашла возможность шепнуть обо всемъ тетѣ. Добрая тетя, какъ она обрадовалась! Я замѣтила дядю Джима и Мориса, разговаривавшихъ у двери, и убѣждена, что въ этотъ разъ они говорили не объ охотѣ. Наконецъ, вечеръ кончился, къ сожалѣнію, слишкомъ рано. На всю жизнь я сохраню объ этомъ балѣ чудное воспоминаніе.

— А кто былъ правъ? сказала мистрисъ Ванъ, провожая меня въ мою комнату, поднимая свѣчу въ уровень съ моимъ раскраснѣвшимся лицомъ и смотря на меня съ довольной улыбкой. — Полагаю, это лучше, чѣмъ прежняя исторія. Ты побѣждена, и я не стану злоупотреблять твоимъ торжествомъ, но я была права, а ты была неправа, злой ты, старый, ископаемый Ной!

*  *  *

Не къ чему останавливаться на подробностяхъ. Было рѣшено, что Морисъ возьметъ отпускъ на полгода, и мы поѣдемъ въ Галловъ, черезъ Италію и Францію. Дома мы встрѣтимся съ Роди, который также беретъ отпускъ, и съ Дебъ, и откопаемъ знаменитую бутылку! Шесть красивѣйшихъ дѣвушекъ изъ Ооти будутъ моими дружками, и никто иной, какъ миссъ Россъ будетъ держать мой букетъ и перчатки.

Разные люди высказывали разныя мнѣнія. Многіе незаслуженно хвалили меня, и великодушные друзья осыпали насъ подарками.

Дядя счастливъ несказанно. По десяти разъ на дню онъ повторяетъ, что все слишкомъ хорошо, чтобы быть правдой. Мистрисъ Ванъ говоритъ, что она знала всегда, что этимъ кончится. Мистрисъ Фоксъ увѣряетъ, что, разобравъ хорошенько, это не важная партія. Простой артиллерійскій офицеръ и притомъ бѣдный, какъ церковная крыса. Роди говоритъ, что это великолѣпная исторія, а мистрисъ Гоуэръ, — что миссъ Невиль всякій разъ какъ пріѣзжаетъ на холмы, обручается съ кѣмъ-нибудь и что она не повѣритъ ничему, пока не увидитъ свадьбы собственными глазами. Морисъ говоритъ — нѣтъ, никто не можетъ требовать, чтобы я болтала объ этомъ. Я считаю себя счастливѣйшей дѣвушкой подъ Южнымъ Крестомъ, и въ концѣ той недѣли не будетъ ужь болѣе миссъ Невиль.

Конецъ.

"Русскій Вѣстникъ", №№ 10—12, 1894