Меч и право (Лоуренс)/ДО

Меч и право
авторъ Джордж Альфред Лоуренс, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: англ. Sword and Gown, опубл.: 1859. — Источникъ: az.lib.ru • Текст издания: журнал «Отечественныя Записки», №№ 1-3, 1861.

МЕЧЪ И ПРАВО.

РОМАНЪ ВЪ ОДНОЙ ЧАСТИ. Автора «Гай Ливингстонъ».

I.

«Дѣйствительно есть что-то особенное въ этомъ климатѣ. Я думаю, немного такихъ мѣстъ, гдѣ въ декабрѣ можно пролежать на берегу и такъ наслаждаться воздухомъ, вѣкъ я въ-теченіе послѣднихъ двухъ часовъ». Говоря это, Гарри Молинё снова повернулъ голову въ морю и жадно потянулъ въ себя живительную прохладу; онъ даже чуть-чуть вслухъ не поблагодарилъ легкій вѣтерокъ въ то время, какъ онъ пробѣжалъ по лицу его и слегка поигралъ волосами, оставивъ свѣжій слѣдъ на щекахъ, которыя всегда были такъ блѣдны, за исключеніемъ двухъ красныхъ пятенъ, появившихся за нѣсколько мѣсяцевъ, когда чахотка какъ-будто вывѣсила надъ нимъ свой флагъ съ надписью: «Нѣтъ пощады».

Прелесть окружавшей картины легко могла объяснить его восторгъ.

Эти крутыя, прерывистыя горы на заднемъ планѣ образуютъ передовыя укрѣпленія морскихъ Альповъ, которыхъ послѣдній уступъ составляетъ та скалистая крутизна, на которой лежатъ Молинё и его товарищъ. Сосновыя рощи окаймляютъ небосклонъ, и между ними тамъ и сямъ, какъ часовые, торчатъ высокія ели, прямыя, непреклонныя и неустанныя, хотя не было имъ смѣны впродолженіе многихъ вѣковъ. Кругомъ вьются и ползутъ по стволамъ маслинъ дикій миртъ, шиповникъ и верескъ, стараясь прикосновеніемъ своимъ свѣжей юности вдохнуть новую жизнь въ старыя, сѣрыя деревья. Такъ нѣкогда прекрасная еврейская дѣвушка старалась согрѣть своею любовью дряхлаго, изнуреннаго въ бояхъ царя. И другіе цвѣты, несмотря на наступившій декабрь, наполняли воздухъ благоуханіемъ и придавали картинѣ веселый колоритъ. У ногъ ихъ тянулась узкая полоса темнаго, волнообразнаго песку, а далѣе нанесенныя водою растенія слегка-колеблемыя моремъ, какъ борода, окаймляли эту, полную мечтаній, губу Средиземнаго Моря.

Молинё цѣнилъ все это и любовался имъ на свой простой ладъ и выражалъ это такъ же. Товарищъ его не вдругъ отвѣтилъ ему, онъ лишь пожалъ плечами и поднялъ брови, какъ-бы желая выразить, что могъ поспорить объ этомъ предметѣ, еслибъ это не стоило слишкомъ-много труда. Не будучи вообще оптимистомъ, Ройстонъ Кинъ менѣе всего былъ чувствителенъ къ красотѣ и благотворному вліянію неодушевленной природы.

— Ахъ, да!… Впрочемъ, я зналъ, что напрасно было бы искать въ тебѣ сочувствія къ природѣ, продолжалъ Гарри уступчиво. — Я долженъ былъ махнуть рукой еще въ ту ночь, когда мы показывали тебѣ видъ Альповъ съ террасы въ Бернѣ. Ты до этого никогда не видывалъ Юнгфрау, которая въ тотъ вечеръ облеклась въ свою лучшую розовую одежду, бѣдняжка! и все, что ты сказалъ, было: «Не много толку въ этомъ видѣ».

— Это было еще съ моей стороны уступка восторгу твоей жены, возразилъ Кинъ: — такъ-какъ слишкомъ-быстрое охлажденіе могло быть ды нея опасно, а не то, я бы выразился гораздо-рѣзче за то, что меня привели смотрѣть на горы запыленнаго и забрызганнаго въ дорогѣ въ то время, какъ я нуждался въ банѣ, въ обѣдѣ и другихъ потребностяхъ жизни.

Голосъ, произнесшій эти слова, былъ довольно-мелодичный басъ, но слишкомъ-вялъ, и медленъ, чтобъ быть пріятнымъ. Такой голосъ, казалось, легко могъ перейти въ иронію или сарказмъ, но едва ли былъ въ состояніи возвыситься до гнѣва; для повелительной рѣчи онъ былъ вполнѣ-приличенъ; но, казалось, что онъ никогда не могъ ни просить, ни умолять. Онъ замѣчательно шелъ къ говорившему. Взглянувъ на Ройстона въ первый разъ, въ то время, какъ онъ лежалъ растянувшись такимъ образомъ, вы бы вынесли одно впечатлѣніе его роста и лѣни, но, при болѣе-продолжительномъ наблюденіи, широкая грудь, которая какъ-будто расширялась въ вашихъ глазахъ, угловатые мускулы, безъ малѣйшаго избытка приметы, способнаго измѣнить чистоту ихъ очертанія — все это разливалось передъ вами одно за другимъ такъ-что мало-по-малу вы сознавали бы размѣры его замѣчательной силы и удивлялись даже, что могли не вдругъ замѣтить ихъ. Лицо же его было гораздо-загадочнѣе: оно имѣло смѣлыя и рѣзкія черты и было покрыто загаромъ до самыхъ корней свѣтлорусыхъ и курчавыхъ волосъ на головѣ и бородѣ его, за исключеніемъ, однакожъ, верхней части лица, начиная отъ бровей, гдѣ сохранилась первобытная бѣлизна, что представляло рѣзкую противоположность, подобно узкой полосѣ снѣга, остающейся позднею весною на высокой черной скалѣ. Врядъ-ли вы бы сказали, что въ чертахъ его недоставало выраженія, точно такъ, какъ нельзя не допустить въ хорошо-обученномъ солдатѣ возможности произвольной дѣятельности; но въ вмѣстѣ съ тѣмъ затруднились бы опредѣлить, какого рода было это выраженіе. Это не была суровость, еще менѣе звѣрскій или строгій видъ; лицо это было слишкомъ-безстрастно, чтобъ выражать то или другое, но между-тѣмъ его спокойствіе никакъ не могло быть принято за томность. Тонкія, узкія губы могли быть безжалостными, когда были сжаты, презрительными и наглыми, когда на нихъ блуждала адская улыбка, но огромные усы, охватывавшіе ихъ, какъ волна, и закрученные кверху, превращали все это въ однѣ догадки. Холодные, спокойные, темные глаза рѣдко сверкали или блестѣли; но когда вѣки сжимались, то въ нихъ отражался какой-то тусклый внутренній блескъ, подобно тому, который имѣетъ стеклярусъ и каменный уголь. Въ нихъ было одно странное свойство, это то, что они, повидимому, никогда не слѣдили за вами, а между-тѣмъ вы чувствовали, что никуда не можете укрыться отъ нихъ. Первое пожатіе руки Ройстона большею частью разрѣшало всѣ сомнѣнія: испытавъ, какъ онъ невольно-крѣпко сжималъ вамъ руку, вовсе не желая выразить тѣмъ свое радушіе, вы тотчасъ понимали, что въ немъ крылись страсти, которыя, быть-можетъ, трудно было возбудить, но, разъ возбужденныя, еще труднѣе усмирить и побороть.

Общественное положеніе его ясно обозначалось; да и дѣйствительно надо сознаться, что драгуна трудно не узнать. Я знаю очень-достойнаго приходскаго священника, имѣющаго громкую славу проповѣдника. Онъ въ-теченіе многихъ лѣтъ сильно, но тщетно старался избавиться отъ воинственнаго вида, который онъ вынесъ съ собою изъ королевскихъ гвардейскихъ драгунъ. Онъ идетъ по улицамъ своей деревни съ такой бодрой осанкой, будто за нимъ попрежнему волочится стальной палашъ; на поклонъ поселянъ отвѣчаетъ быстро, прикладывая палецъ къ шляпѣ на военной манеръ; на гладко-выбритомъ лицѣ видны слѣды бороды, которая нѣкогда выкрашивалась и подстригалась съ искусствомъ истинно-садовническимъ. Обладаніе какъ-то неловко, будто чужой костюмъ, виситъ на этой прямой, воинственной фигурѣ, отчего сильно терпитъ самое богослуженіе; но въ то же время кстати-приведенный текстъ, благія наставленія и строгіе укоры — все это льется съ странной непослѣдовательностью изъ устъ этого благонамѣреннаго, но неисправимаго солдата. Ройстонъ Кинъ не былъ исключеніемъ изъ этого правила, хотя онъ былъ недоволенъ, когда ему замѣчали это, и до нѣкоторой степени пренебрегалъ своимъ общественнымъ положеніемъ. Быть-можетъ, онъ занялъ его слишкомъ-рано и оно успѣло надоѣсть ему; теперь, не достигнувъ еще тридцати-четырехлѣтняго возраста, онъ уже нѣсколько времени былъ на половинномъ жалованьѣ и имѣлъ дипломъ на майорскій чинъ за отличную службу въ Индіи. Молинё служилъ нѣкогда подъ его начальствомъ въ томъ же кавалерійскомъ полку, что и положило основаніе ихъ тѣсной дружбы. Собственно говоря, связь ихъ не могла быть названа дружбой, такъ-какъ она состояла изъ безпрекословнаго повиновенія, довѣрія и уваженія съ одной стороны, и нѣкотораго покровительственнаго снисхожденія съ другой — нѣчто въ родѣ древнихъ римскихъ отношеній между кліентомъ и патрономъ, тѣмъ не менѣе она пережила не одну болѣе-симпатичную и благовидную дружбу.

Про «хладнокровнаго майора» (такъ товарищи Ройстона звали его внѣ службѣ говорили, что онъ лучше всякаго другаго съумѣетъ передѣлать на свой ладъ любаго новичка; однакожъ онъ не былъ любимъ всѣми. Эти «безбожные всадники» встрѣчали его съ настоящею оваціею всякій разъ, какъ онъ посѣщалъ ихъ клубъ, или артель, они съ трогательною любовью и вниманіемъ прислушивались въ малѣйшимъ его словамъ; и когда не находили въ нихъ ничего смѣшнаго или замѣчательнаго, то приписывали это своей глупости и непонятливости. Они письменно сообщали, большею частью въ искаженномъ видѣ, тѣ изъ его насмѣшекъ и остротъ, которыя могли запомнить, товарищамъ, имѣвшимъ несчастіе числиться въ отдаленныхъ отрядахъ, или прозябающимъ въ деревнѣ съ друзьями. Самые честолюбивые, послѣ долгой домашней практики, старались подражать его манерѣ закручивать усы, грѣясь у огня, хотя для нѣкоторыхъ изъ нихъ, которыхъ природа скупо надѣлила растительностью, это значило хвататься за тѣнь или бороться съ воздухомъ. Конечно, Молйнё никогда не былъ такъ счастливъ, какъ въ его обществѣ. Какъ онъ ни любилъ свою хорошенькую жену, въ этомъ случаѣ она теряла всякое вліяніе на него. Она вскорѣ послѣ брака стала жаловаться на это полушутя и полусерьёзно. Гарри въ то время испытывалъ во всей силѣ лихорадочное блаженство медоваго мѣсяца, однакожъ, онъ не сталъ защищаться противъ этого обвиненія, а только сказалъ: «Моя милая, я знаю его гораздо-болѣе тебя!» Не знаю, многія ли жены допустили бы такую нелогичную и неудовлетворительную отговорку, но Фанни Молинё удовольствовалась ею. Она была самое добродушное и благоразумное существо своего поколѣнія, никогда не доводила вещи до кризиса и не старалась бороться съ силою обстоятельствъ. Они жили другъ съ другомъ весьма-хорошо. Когда Кинъ былъ съ ними, что случалось не слишкомъ-часто, то она передавала ему всѣ дѣла по внѣшнимъ сношеніямъ ея мужа, сохраняя въ своихъ рукахъ контроль по департаменту внутреннихъ дѣлъ, и такимъ образомъ они вдвоемъ управляли своимъ вассаломъ. Чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ знакомства они стали большіе друзья; со стороны Ройстона это былъ одинъ изъ рѣдкихъ случаевъ, что онъ испытывалъ безкорыстное и неэгоистическое чувство въ особѣ ея пола, небывшей съ нимъ въ близкомъ кровномъ родствѣ. Онъ, казалось, смотрѣлъ на нее, какъ на милое, но нѣсколько-избалованное дитя, которое можно было вдоволь лелѣять и осыпать ласками, но съ которымъ рѣдко можно было подѣлиться серьёзными мнѣніями или посовѣтоваться. Благодаря ея обворожительности и нѣкоторому навыку, который онъ пріобрѣлъ въ отеческихъ и братскихъ отношеніяхъ, онъ замѣчательно-хорошо вошелъ въ свою роль. Само собою разумѣется, однакожь, что это было тогда только, когда они находились en petit comité; въ обществахъ же постороннихъ манеры его съ ней были строго-почтительны и сообразны, съ условіями свѣта. Это, однакожь, иногда сердило ее, и однажды она рѣшилась сказать: «Я бы желала, чтобъ вы научились обращаться со мной какъ со взрослой женщиной.» Глаза Ройстона странно потемнѣли и изъ этого мрака блеснулъ взглядъ, заставившій ее отшатнуться отъ него тогда и томительно краснѣть всякій разъ, когда она вспоминала объ этомъ разговорѣ наединѣ. Онъ нахмурилъ брови въ то время, какъ отвѣтилъ какимъ-то необычнымъ и сдержаннымъ голосомъ: «Мнѣ кажется, что между нами все хорошо такъ, какъ оно есть; но женщины никогда не бываютъ довольны своей судьбою». Она не хотѣла слишкомъ-близко разбирать его отвѣтъ и свои собственныя чувства, поэтому старалась убѣдить себя, что это была очень-грубая рѣчь, и что она должна была ею обидѣться. Между ними въ-теченіе нѣсколькихъ дней возникла нѣкоторая-холодность, дошедшая до церемонной учтивости. Но горделивое обращеніе вовсе не шло къ «ma mignonne» (какъ Гарри любилъ называть ее) и совершенно не удалось ей; она имѣла видъ, какъ-будто примѣряла какой-нибудь прадѣдовскій роброндъ, а потому они скоро обратились къ своимъ стариннымъ отношеніямъ и, какъ принцы и принцессы всѣхъ волшебныхъ сказокъ, стали жить весьма-счастливо.

II.

Кинъ провелъ нѣкоторую часть осени и зимы съ семействомъ Молинё и до-сихъ-поръ держалъ себя совершенно-пристойно, удерживая Гарри въ предѣлахъ благоразумія, такъ-какъ, къ-несчастью, Гарри былъ весьма-общительнаго нрава, вовсе несоотвѣтствовавшаго его слабому здоровью и нѣжному сложенію. Будучи вообще любимъ въ свѣтѣ, онъ, я полагаю, считалъ себя обязаннымъ къ взаимности; вслѣдствіе чего, несмотря на строгое приказаніе ложиться рано, онъ охотно просиживалъ до зари, если кто-нибудь поощрялъ его къ тому, а потомъ возвращался домой совершенно-трезвый, но спотыкаясь отъ одной лишь слабости. Онъ вовсе не былъ пьяницей, но между-тѣмъ количество стопъ, которыя онъ помогъ осушить въ то время, какъ ему было предписано «пить въ день не болѣе трехъ рюмокъ хересу» составило, бы двойной рядъ гвоздей вокругъ гроба для человѣка выше его ростомъ. Натура, будучи женщиной, не терпитъ, чтобъ съ ней обращались небрежно и оставляли безъ вниманія ея увѣщанія, и потому она давала себя тяжело почувствовать на другое утро. Гарри всегда былъ совершенно боленъ послѣ каждой такой ночи. Если онъ въ подобныхъ случаяхъ чувствовалъ угрызенія совѣсти, то онъ, по-крайней-мѣрѣ, искренно и какъ-то странно каялся въ душѣ, и это выражалось у него большею частью необыкновеннымъ изліяніемъ семейныхъ привязанностей. «Принесите мнѣ моихъ дѣтей!» (у него ихъ было двое щедушныхъ), кричалъ онъ, просыпаясь, совершенно такъ, какъ кто-нибудь другой спросилъ бы водки и соды; и, смѣшно сказать, присутствіе этихъ невинныхъ созданій имѣло за него такое же укрѣпляющее и освѣжающіе дѣйствіе. Потомъ онъ цѣлый день ходилъ къ люлькамъ и смотрѣлъ на нихъ, спящихъ, съ благоговѣніемъ старой богомолки, колѣнопреклоненной передъ наиболѣе-уважаемою ею святыней. Затѣмъ онъ уходилъ изъ дома и возвращался съ подаркомъ для жены, цѣнность котораго была строго-пропорціональна продолжительности и размѣрамъ минувшей провинности, такъ-что ея письменный столъ и ящикъ съ драгоцѣнными уборами вскорѣ сдѣлались такъ же знаменательны, какъ ризница церкви Notre-Dame des Dunes. Подобныя умиротворенія были совершенно-излишни, потому-что это милое созданіе (жена его) никогда и не мечтала «бить лежачаго» или извлечь какую-нибудь пользу изъ его слабости. Она все такъ же заботливо готовила ему завтракъ, въ какой бы необычный часъ то нибыло, все такъ же ласкала его и ухаживала за намъ, какъ-будго онъ былъ раненый рыцарь, воротившійся изъ какой-нибудь священной войны, а не сконфуженный гуляка. Одна строгая старая барыня сказала ей однажды, что прощать такимъ образомъ оскорбленія было безнравственно и предосудительно. Можетъ-быть; но я не думаю, чтобъ примѣръ этотъ могъ быть, опасно-заразителенъ. Что бъ ни случилось, всегда останется достаточное количество женскихъ дикеарховъ, надъ сѣдалищами которыхъ просто написано: «Nescia flecti». Эти покаянія служили единственными исключеніями той замѣчательной легкости, съ которой Молинё смотрѣлъ вообще на вещи; казалось, что въ его расположеніи не было мѣры для горя или заботъ. Охотясь четыре дня въ недѣлѣ зимой и проводя шесть недѣль въ городѣ во время сезона съ неизбѣжными эпизодами Эпсома и Гудвуда saumon à la Trafalgar, букетовъ и оперныхъ представленій, проводя все остальное время въ году въ артели, отличавшейся своимъ замороженнымъ «испанскимъ» — всѣ эти простыя удовольствія влекутъ за собою такія издержки, какія едва-ли могутъ быть покрыты полковымъ окладомъ жалованья. Хотя соблюсти всѣ эти условія съ пятьюстами фунтовъ въ годъ и притомъ, не впасть въ крайнее разореніе, конечно, уже само по-себѣ задача нелегкая, но и эта сумма, какъ скажетъ вамъ всякій военный, достается не безъ усиленныхъ трудовъ. Въ самыя тяжелыя времена Гарри никогда не тревожился изъ-за пустяковъ. Онъ ни въ какомъ случаѣ не занималъ ни у одного изъ своихъ товарищей, и даже съ благодарностью, но съ упорствомъ отказывался отъ всякихъ предложеній подобнаго рода. Ни одинъ мухаммеданинъ не могъ сравниться съ нимъ въ спокойствіи и увѣренности, съ которымъ онъ смотрѣлъ, на свою будущность. Онъ возлагалъ надежды на самые невѣроятные случаи, какъ, напримѣръ, на-неожиданный доходъ или на то, «что тётка Агнеса отправится на тотъ свѣтъ». Тётка же эта была вдова, строгость которой обратилась въ пословицу, и которая уже семь разъ прощала его, и послѣ каждой новой вины клялась въ вѣчной враждѣ къ нему и его потомству. Укрѣпляемый вѣрою, онъ выслушивалъ выраженія участія друзей его съ веселой, успокоительной улыбкой; съ такою же наружностью принималъ онъ и угрозы кредиторовъ. Онъ не употреблялъ никакихъ хитростей и никогда не нисходилъ до обмана относительно послѣднихъ; но, какъ замѣтилъ одинъ изъ нихъ, удаляясь изъ казармъ, хотя безъ денегъ, но удовлетворенный: «Мистеръ Молинё, кажется, глубоко чувствуетъ чужія нужды.» Это было справедливо. Онъ принималъ участіе въ своемъ портномъ вовсе не потому, что былъ ему долженъ; но потому, что онъ былъ одинъ изъ ближнихъ его, находившійся въ затруднительныхъ обстоятельствахъ, и отъ души сожалѣлъ, что не можетъ помочь ему совершенно-такъ, какъ какая-нибудь сострадательная, но безпечная душа скорбитъ, читая въ «Times» разсказъ о случившемся несчастіи. Странно сказать, но онъ до-тѣхъ-поръ постоянно сводилъ концы съ концами: или лошадь получала призъ, или суровая тётка, затронутая за слабую струну сердца, неожиданно сдавалась, пораженная нечаяннымъ нападеніемъ въ то время, какъ считала себя внѣ всякой опасности. Даже послѣднее и самое тяжелое испытаніе — продолжительная хилость и частыя болѣзни не могли поколебать его неистощимаго запаса веселости. Онъ никогда не былъ не въ духѣ или требователенъ, и старался какъ-можно-менѣе быть въ тягость, но глубоко чувствовалъ малѣйшую вещь, сдѣланную для него; онъ даже умѣлъ быть благодаренъ за данный совѣтъ, намѣревался ли онъ принять его или нѣтъ. Повидимому, онъ столько же занимался своимъ собственнымъ здоровьемъ, сколько могъ бы заняться здоровьемъ перваго встрѣчнаго.

Надо сознаться, что бѣдный Гарри и ему подобные едва-ли бываютъ люди съ большимъ умомъ или сильнымъ характеромъ и твердой волей; они никогда или весьма-рѣдко возвышаются и становятся замѣчательными людьми. Едва-ли они вызовутся стать въ главѣ какого-нибудь движенія, произнося при малѣйшемъ поводѣ «жизнь не шутка!» Нѣтъ, они большею частью призваны играть второстепенную роль въ мірской битвѣ и едва могутъ совладать съ командованіемъ мелкими отрядами, чтобъ не завести ихъ въ безвыходныя топи, подъ непріятельскіе выстрѣлы; если они приносятъ какую-либо пользу своему поколѣнію, то весьма-скромно и ненавязчиво. Тѣмъ не менѣе въ нихъ есть что-то привлекательное, привязывающее, что до-сихъ-поръ постоянно цѣнили и чему завидовали великіе и мудрые міра сего. Къ-тому жь, любопытно видѣть, какіе примѣры наружнаго противорѣчія самимъ себѣ являли крайніе представители этой категоріи людей, то-есть тѣ, которые доводятъ nonchalanc до безчувственности, и, мягкость до женственности въ виду неизбѣжной опасности или неминуемой гибели. Во Франціи было немного ferrailleurs болѣе-страшнихъ, нежели завитые и набѣленые любимцы Генриха III, и солнце никогда не освѣщало болѣе-кроваваго поединка, какъ тотъ, въ которомъ Келюсъ, Шамбергъ и Можиронъ^[1] до конца мужественно поддержали свою честь. Хотя царь амалекитянъ среди довольства и нѣги шелъ къ своему концу, но тѣмъ не менѣе онъ остался твердъ и спокоенъ, когда прочелъ приговоръ свой въ глазахъ пророка, который повелѣлъ изрубить тѣло его въ куски въ Галгалахъ.

Requiescat in pace!^[2]

Небольшое молчаніе послѣдовало за нѣсколькими словами, которыми начался нашъ разсказъ, послѣ чего Ройстонъ Кинъ снова заговорилъ:

— Гарри, помнишь ты этого низкаго обманщика въ Парижѣ, который съ такимъ восторгомъ отзывался о Дорадѣ и ея прелестяхъ, описывалъ это мѣсто какъ-будто оно чрезвычайно-удобно для охоты и уговаривалъ насъ выбрать его предпочтительно передъ Ниццей?

— Да онъ вралъ порядочно. Я подозрѣваю, что онъ былъ пьянъ, отвѣчалъ тотъ.

— Нѣтъ, я теперь понимаю его. Онъ со скуки впалъ здѣсь въ горькую мизантропію и хотѣлъ вымѣстить ее на родѣ человѣческомъ, поймавъ другихъ въ ту же западню. Это совершенно въ родѣ злобнаго старика Хитфильда, который, когда завязнетъ по грудь въ волчью яму, никогда не закричитъ «берегись», пока въ нее не попадутся еще человѣкъ пять или шесть. Я воображаю, какъ это зловредное животное теперь отвратительно издѣвается надъ нами! Я бы хотѣлъ, чтобъ онъ попался мнѣ теперь въ руки: я бъ его… Онъ говорилъ объ охотѣ и обществѣ. Между-тѣмъ, здѣсь на тысячу десятинъ лѣсу приходится одинъ тетеревъ. Что жь касается женщинъ, на которыхъ пріятно взглянуть, то я не встрѣчалъ еще ни одной со времени нашего пріѣзда. Я, не думаю, чтобъ я могъ выдержать это долго.

— Мнѣ очень-жаль, сказалъ Гарри: — я зналъ, что ты до смерти скучаешь, и все это по моей милости, но не хотѣлъ спрашивать тебя объ этотъ. Ты знаешь, что я ужасный эгоистъ.

Тоскливое выраженіе начинало уже появляться на его лицѣ, когда Ройстонъ перебилъ его.

— Полно ребячиться! Я хотѣлъ оставаться здѣсь почему бы то ни было, а не то, я бы этого не сдѣлалъ. Но теперь ты поправляешься и я мирюсь съ своимъ положеніемъ. Я даже не знаю, куда бы мнѣ отправиться; конечно, еще не назадъ, въ Англію. Не говоря уже о трудности достать порядочныхъ лошадей посреди сезона охоты вовсе не желаю въ неудачный день слышать въ утѣшеніе слова: «жаль, что вы не были здѣсь въ прошломъ мѣсяцѣ; никогда еще не было такого богатаго слѣда и изобилія лисицъ!» И затѣмъ обыкновенно даютъ волю хвастовству, такъ-какъ "вы не можете дѣлать никакихъ опроверженій. Поѣхать развѣ въ Албанію? Мнѣ хотѣлось бы убить что-нибудь до моего возвращенія.

Гарри, казалось, размышлялъ. Вдругъ онъ вполовину вскочилъ, хлопнувъ въ ладони и воскликнулъ:

— Я знаю, что я забылъ что-то!

— Нѣтъ, однакожъ, того страннаго обстоятельства, которое могло бы оправдать весь этотъ неприличный восторгъ, былъ ему отвѣтъ. — Ну-ка, сообщи, однакожъ, свою новость.

— Я забылъ сказать тебѣ, что Фанни получила сегодня утромъ письмо отъ Сесили Трезильянъ — онѣ, ты знаешь, очень-дружны — въ которомъ она проситъ занять для нея комнаты. Они теперь въ Парижѣ и будутъ здѣсь чрезъ три дня.

Кинъ приподнялся на локоть и глядѣлъ съ удивленіемъ на своего товарища.

— Ты сущій перлъ, mon cher. Никто изъ насъ не умѣлъ еще вполнѣ оцѣнить тебя. Я не думаю, чтобъ былъ въ мірѣ другой человѣкъ, который, находясь въ подобныхъ обстоятельствахъ, могъ такъ долго не высказать этого извѣстія. Я предполагаю, что эта та самая Трезильянъ? Я помню, что слышалъ о ней въ Индіи. Эннеслей воротился изъ отпуска, въ которомъ находился по болѣзни, совершенно помѣшанный на этомъ предметѣ. Она, должно-быть, что-то сверхъестественное, потому-что воспоминаніе о ней дѣлало даже его поэтичнымъ, когда онъ былъ въ трезвомъ видѣ. Я спрашивалъ о ней по пріѣздѣ въ Англію, но мать ея въ то время опасно заболѣла, или сдѣлала что-то непозволительное въ этомъ родѣ — словомъ, она выѣхала изъ Лондона и я не могъ видѣть ее.

— Мать дѣйствительно была больна въ то время, сказалъ Молинё примирительно: — по-крайней-мѣрѣ она умерла вскорѣ послѣ этого; съ-тѣхъ-поръ миссъ Трезильянъ немного показывалась въ свѣтѣ. Но ты не можешь себѣ представить, какое впечатлѣніе она произвела на всѣхъ въ тѣ полтора сезона, что она выѣзжала. Ее прозвали «разборчивой невѣстой», вслѣдствіе баснословнаго количества жениховъ, на которыхъ она и глядѣть не хотѣла. Кстати, по этому поводу есть премилый анекдотъ. Ты знаешь Маргета? Онъ теперь быстро идетъ къ своему паденію, но въ то время онъ былъ самая важная птица того года, хорошъ собою, находился долго подъ опекой заботливыхъ опекуновъ; его мать прекраснѣйшая во всей Англіи женщина и проч. Только Томъ Кэри забралъ его въ руки и вскорѣ все пошло къ чорту! Они какъ-то разговаривали о приготовленіяхъ къ охотѣ по болотахъ, собираясь выступить на слѣдующій день. «Мнѣ, кажется, это все» спросилъ Маргетъ, «или не забыли ли мы чего-нибудь?» — «Подождите немного» сказалъ Томъ и подумалъ: предусмотрительный человѣкъ, любящій комфортъ и заботившійся о немъ! «А-а!» вдругъ воскликнулъ онъ. «Мнѣ помнилось, что было что-то: сдѣлали ли вы предложеніе миссъ Трезильянъ?» Говорятъ, Маргетъ сталъ въ-тупикъ. Онъ никогда не прекословилъ приказаніямъ своего ментора, поэтому онъ только жалобно проговорилъ: «Но я вовсе не желаю ни на комъ жениться», и имѣлъ видъ какъ-будто сейчасъ заплачетъ.. — «Да вы и слишкомъ-молоды для этого» возразилъ Томъ ободрительно: «и я къ этому менѣе всего сталъ бы побуждать васъ. Это мнѣ вовсе было бы несподручно. Но я не вижу, что это имѣетъ общаго съ нашимъ вопросомъ. Я готовъ побиться объ закладъ десятью пони противъ одного, что она откажетъ вамъ; но предложеніе сдѣлать необходимо, повѣрьте мнѣ. Всѣ остальные порядочные люди прошли чрезъ это, и вы не имѣете права быть исключеніемъ; это было бы mauvais genre. Общественное положеніе имѣетъ свои обязательства, милордъ. Noblesse oblige и т. д. — вы понимаете?» Маргетъ вовсе не понялъ этого; но отправился, какъ слѣдуетъ, сдѣлалъ предложеніе и получилъ отказъ гораздо-рѣшительнѣе всѣхъ другихъ. Потомъ онъ поѣхалъ въ Пертшайръ; но не убилъ ни одного тетерева и не поймалъ ни одной форели съ утѣшительнымъ убѣжденіемъ, что исполнилъ свои общественныя обязанности.

Ройстонъ Кинъ застоналъ просто.

— Отчего жъ она не пріѣхала ранѣе? спросилъ онъ. — Какая роскошь въ этомъ Богомъ забытомъ мѣстѣ поговорить съ умной, красивой женщиной, которая такъ разборчива!

— Быть-можетъ, она пріѣхала бы, еслибъ знала, какъ мы въ ней нуждаемся, отвѣчалъ Гарри. — Говорятъ она образецъ милосердія и нѣкоторыхъ другихъ добродѣтелей. Она ѣдетъ сюда для здоровья какой-то гувернантки или компаньйонки, которая живетъ при ней. Однакожъ она повременамъ неистово кокетничаетъ на свой величественный ладъ. Лучше поздно, нежели никогда. Я увѣренъ, что она понравится тебѣ, а, можетъ-быть, и ты ей.

— Qui vivra verra! сказалъ Кинъ, приподнимаясь медленно. — Пойдемъ домой, да закутайся поплотнѣе въ свой плэдъ, потому-что становится свѣжо.

III.

Въ Дорадѣ есть терраса, обнесенная стѣною въ защиту отъ вѣтра со всѣхъ сторонъ, кромѣ южной; да, впрочемъ, и съ этой стороны онъ развѣ весьма-хитро и осторожно можетъ проникнуть изъ-за угла. Четыре небольшія тощія пальмы растутъ въ этомъ уголкѣ; онѣ здѣсь кажутся какъ-то сильно не на мѣстѣ и будто томительно сознаютъ это: стоятъ съ смиренно-поникшей главой и какъ-то странно-болѣзненно вздрагиваютъ при малѣйшемъ вѣтеркѣ, какъ дѣлаютъ азіатцы въ нашей странѣ снѣговъ и тумановъ. Но туземцы смотрятъ на этихъ несчастныхъ заморскихъ пришлецовъ съ гордостью, доведенной до фанатизма, показываютъ ихъ всѣмъ посѣтителямъ, какъ живое доказательство превосходства тамошняго климата, и я думаю, охотно побили бы каменьями того непочтительнаго путешественника, который дерзнулъ бы сравнить ихъ священные стволы съ гигантами индійскихъ морей. Единственный тамошній гражданинъ, достигшій извѣстнаго почета (онъ дѣйствительно былъ хорошій портной), пожертвовалъ извѣстную сумму на украшеніе знаменитой аллеи, вмѣсто того, чтобъ снабдить ею благотворительныя упрежденія, и его сограждане прибили къ городской стѣнѣ доску, увѣковѣчившую память о принесенной имъ общественной пользѣ. Видъ съ этой террасы довольно-красивъ, простираясь на виноградники, сады и масличныя плантаціи до самаго берега; на заднемъ планѣ острова упираются въ небосклонъ, ясный и голубой, или, если надъ моремъ стоитъ туманъ, то образуютъ дугу золотистой зыби, такъ-что общій видъ былъ бы веселый, еслибъ не грустные страдальцы, постоянно-посѣщающіе это мѣсто. Вы иной разъ увидите здѣсь такія фигуры и лица, отъ которыхъ по жиламъ вашимъ пробѣжала бы непріятная дрожь, еслибъ вы, подкрѣпивъ себя передъ обѣденной рюмкой absinthe встрѣтили ихъ гдѣ-нибудь на Boulevard des Italiens. Здѣсь же это мѣсто до того сдѣлалось ихъ достояніемъ, что человѣкъ, пользующійся цвѣтущимъ здоровьемъ, чувствовалъ себя какъ-будто не на мѣстѣ; и я увѣренъ, что и эти ипохондрики видѣли его въ этомъ свѣтѣ. Когда проходилъ такой человѣкъ, то вы могли замѣтить, кагь впалые глаза бросали на него взглядъ, исполненный зависти и укора и тонкія, изсохшія губы шептали двусмысленныя благословенія.

Выигрываетъ ли много характеръ уничтоженіемъ въ немъ другихъ, болѣе-порывистыхъ страстей, когда ихъ мѣсто занимаютъ два бѣса, изгнать которыхъ не могутъ ни годы, ни болѣзнь — скупость и зависть? Быть-можетъ, съ послѣдними мы имѣемъ наиболѣе дѣла, и тѣнь ихъ, хотя неясная и отдаленная, затемняетъ ландшафтъ у небосклона. Натура большинства изъ насъ такъ порочна и дурно устроена, что сомнительно, становимся ли мы много лучше и мудрѣе съ годами; но когда зима наступитъ въ насъ и горячая кровь наша охладится, нѣтъ ли хоть тогда надежды на ясную погоду? Не-уже-ли можно дойти до того, что одинъ видъ цвѣтущей молодости, силы и красоты, оставленныхъ нами далеко за собой, долженъ расшевелить нашу желчь, какъ наглая выставка, и что самыя изысканныя яства на брачномъ пиру нашего ближняго не могутъ такъ пріятно щекотать нашъ вкусъ, какъ обѣдъ, вкушаемый нами на его похоронахъ? Нѣтъ, если мы должны уступить наше мѣсто, то отступимте же въ порядкѣ, не оставляя за собой ни одного щита, изъ котораго непріятель могъ бы сдѣлать себѣ трофей. Если мы можемъ еще быть довольно-пылки, чтобъ ангажировать леди Вайолетъ Вавасуръ на туръ вальса и ждать, какъ взоръ ея пробѣжитъ по исписаннымъ «tablettes», доколѣ «самыя сладкія губки, на которыхъ когда-либо запечатлѣлся поцалуй», не найдутъ другаго отвѣта, кромѣ страшнаго: «я приглашена», тогда не стиснемъ ядовито немногіе оставшіеся у насъ зубы, даже, несмотря на то, что Барбазонъ Лесли, сдѣлавшійся еще красивѣе отъ шрама на гладкомъ лбу, устремляется по нашимъ слѣдамъ, опрокидывая наши дряхлые ряды, подобно тому, какъ онъ при Балаклавѣ прорубался сквозь русскіе эскадроны. Станемте лучше сочувствовать его успѣхамъ въ то время, какъ онъ увлекаетъ свою прекрасную добычу подъ непріятельскими выстрѣлами, подобно тому, какъ Дундональдъ полонилъ фрегатъ подъ самыми батареями Вера-Круцъ. Non отта corripit aevum^[3]. Развѣ гасконское вино утратило всю свою прелесть потому, что намъ уже не пить его на здоровье красоты? Развѣ мы должны угрюмо оставаться дома въ то время, какъ всѣ стремятся на турниръ потому только, что члены наши утратили гибкость до того, что мы не можемъ болѣе крѣпко сидѣть въ сѣдлѣ и принять участіе въ mêlée? Но для насъ остается уголъ въ устланной подушками галереѣ. Встань, товарищъ мой — note тесит console Manlio^[4] — мы пойдемъ съ тобой и возсядемъ возлѣ красавицъ. Быть-можетъ, найдутся между ними такія добродушныя, что (въ промежуткахъ турнира) будутъ слушать, какъ, не такъ давно, шлемы и перья летѣли подъ ударами нашихъ копій. Я не возлагаю большихъ надеждъ на удовольствія, доставляемыя воспоминаніями прошедшаго. Но если мы между ними рѣдко находимъ жемчугъ и драгоцѣнныя раковины, то все же, безъ-сомнѣнія, «на берегу давно-минувшаго» мы соберемъ не однихъ морскихъ ежей и звѣздъ.

— Ну, полно, циникъ! ты довольно-силенъ, чтобъ быть великодушнымъ на этотъ разъ. Пощади же насъ и не закидывай рядомъ примѣровъ. Развѣ не достаточно, что мы сознаемъ истину этого грустнаго изреченія, которое поражаетъ нашъ слухъ на каждомъ шагу?

Не долговѣчны здѣсь избранники боговъ!

Райстонъ и его товарищъ проходили по террасѣ, идучи домой, какъ вдругъ первый внезапно остановился.

— Ты продолжай идти, Гарри, сказалъ онъ: — для тебя слишкомъ поздно останавливаться: но я долженъ поговорить съ этимъ бѣднымъ Шатоменилемъ. Я увижу тебя за обѣдомъ.

Съ этими словами онъ направился къ креслу на колесахъ, которое провозили въ то время.

Сидѣвшій въ немъ былъ дюжій мужчина, на сколько можно было различить сквозь мѣха, въ которые онъ былъ закутанъ; голова его была опущена и опиралась на рукахъ, покоившихся на ручкѣ костыля. Онъ, казалось, вовсе не замѣчалъ, что происходило вокругъ него и не пошевельнулся, доколѣ Кинъ не заговорилъ съ нимъ. Тогда онъ медленно приподнялъ голову. Къ-счастью для насъ, по-крайней-мѣрѣ для тѣхъ, которые одарены впечатлительнымъ воображеніемъ и слабыми нервами, немногіе видятъ подобныя лица два раза въ свою жизнь, а не то странныя вещи произошли бы въ области сновъ.

Черты его не были уродливы или обезображены, развѣ только одною нечеловѣческою блѣдностью; напротивъ, какъ онѣ ни были вытянуты и изнурены, все же онѣ сохранили еще ясные слѣды рѣдкой мужской красоты, которую не могла скрыть даже небритая серебристая борода. Но это было дикое лицо человѣка, измученнаго физическими страданіями до-тѣхъ-поръ, пока оно не приняло почти видимое и осязаемое подобіе врага человѣческаго рода — насмѣшливаго демона.

Линіи на лбу были такъ сильно обозначены и такъ ужасно явственны, что, какъ узоры, испещряющіе спину стрекозы, онѣ, казалось, составляли буквы, которыя можно было бы прочесть, еслибъ дано было смертнымъ, посвященнымъ въ кабалистику, разбирать письмена божіи.

Посмотрите на него еще разъ; онъ стоитъ этого, въ-особенности, если вамъ любопытны контрасты и сравненія. Пять лѣтъ назадъ, этотъ увядшій, согнутый калѣка былъ самая беззаботная, отчаянная голова, самый блестящій паладинъ во всей алжирской армія, человѣкъ, про котораго, послѣ особенно-блестящаго подвига Сент-Арно, любившій его какъ свою правую руку, не могъ найдти большей похвалы, какъ написать въ своихъ депешахъ: «Les 3-те chasseurs se saut conduits en hères; leu chef-d’escadron en-Chàteaumesnil»^[5]. И дѣйствительно, между его предками едва-ли можно было указать на болѣе-храбраго воина, несмотря на то, что они честно бились со временъ Клодвига. Имя его хорошо знакомо въ Африкѣ. Спаги до-сихъ-поръ говорятъ о немъ за бивачными огнями и дикіе бедуины осыпаютъ его гортанными проклятіями, причемъ губы ихъ блѣднѣютъ и дрожатъ отъ ненависти и сохранившагося страха. Они не могутъ забыть, какъ быстро и далеко они укрывались отъ него въ пустынѣ за своими твердынями и не могли стряхнуть съ себя тонкаго облака клубившейся пыли, свидѣтельствовавшаго, какъ Арманъ съ своей вѣрною стаей тѣснилъ ихъ по слѣдамъ.

Ревматическая лихорадка вслѣдъ за тяжелой раной, нанесенной пулею, поставила его на край могилы, и первое, что онъ услышалъ, когда сталъ поправляться, было, что онъ никогда болѣе не встанетъ на ноги.

Онъ отвѣтилъ на поклонъ Кина.

— Мой другъ, вы измѣнили въ прошлую ночь нашему клубу, а мы долго васъ ждали. Голосъ его былъ хриплый и глухой, размѣренный и тихій, какъ бы длятого, чтобъ скрыть стенанія, но отъ времени до времени слышался звукъ, показывавшій, какъ могучъ и веселъ онъ могъ быть, навѣвая какую-нибудь chanson à boire, какъ чистъ и звученъ, когда, покрывая топотъ копытъ и стукъ палашей, онъ оглашалъ воздухъ крикомъ: «въ атаку!» какъ вкрадчивъ и музыкаленъ, нашептывая въ маленькое прозрачное ухо, съ любовью приложенное къ его губамъ! Виконта де-Шатомениля теперь занимаетъ на свѣтѣ только лишь одно — игра, большая, на сколько онъ можетъ найти ея. Это не препровожденіе времени, или развлеченіе, или преходящій лихорадочный припадокъ, но единственный интересъ его жизни. Вы скажете, что интересъ этотъ крайне недостойный и неудовлетворительный. Я согласенъ съ нами; не попробуйте поставить себя въ его положеніе. Ему еще нѣтъ сорока лѣтъ. Всѣ страсти зрѣлаго возраста еще были въ немъ; ни одно желаніе или побужденіе не было еще подавлено въ немъ естественнымъ или даже прежде временнымъ разрушеньемъ въ то время, какъ онъ былъ сраженъ и отрѣзанъ отъ всѣхъ предметовъ и цѣлей его прежней жизни, и въ такое время, когда уже было поздно обратиться къ новымъ. Представьте себѣ, какъ ревностно его сильная, горячая натура должна была ухватиться за нѣкоторыя изъ нихъ, какъ она должна была цѣнить поперемѣнно славу, удовольствія и опасности — понятія, сдѣлавшіяся для него теперь пустыми словами. Вы не смѣете теперь говорить съ никъ о женской любви. Дикія грезы о недосягаемыхъ океанидахъ были бы для него хуже всѣхъ страданій жестокаго ложа титановъ! Вспомните, что для него единственная перемѣна сцены — переѣздъ отъ однѣхъ водъ къ другимъ, смотря по его собственнымъ воззрѣніямъ, или, по мнѣнію его доктора, относительно минеральныхъ источниковъ. Не забудьте также, что умнѣйшіе или самые пылкіе доктора дерзнули обѣщать ему только облегченіе его страданій; о прекращеніи же ихъ они не говорятъ ни слова, и даже не могли предсказать, что конецъ настанетъ скоро. Ему не позволяютъ много читать, даже еслибъ онъ чувствовалъ къ тому расположеніе, чего нѣтъ на-самомъ-дѣлѣ, такъ-какъ литературный Chasseur d’Afrique такая прихоть, какую природа еще никогда не позволяла себѣ. Поэтому, быть-можетъ, онъ ухватился за единственное средство, которое могло предостеречь его отъ худшаго, какъ, напримѣръ, положимъ, принимать laudanum въ пропорціяхъ, никогда непрописываемихъ и не разрѣшаемыхъ медициной.

Всякій день, около полудня, слуга приводилъ его въ игорную комнату клуба и сажалъ за столъ, гдѣ онъ, за исключеніемъ двухчасоваго отдыха во время обѣда, просиживалъ до полуночи, готовый сразиться со всѣми приходившими на всѣхъ оружіяхъ, какъ рыцари, которые имѣли обыкновеніе, по произнесеніи обѣтовъ, стеречь мостъ или проходъ. Считаю лишнимъ замѣтить, что переходъ отъ счастія къ несчастью нисколько его не озабочивалъ. Немного людей его закала дозволяютъ себѣ роптать на судьбу; это составляетъ преимущество и утѣшеніе roturier. Никто также не слыхалъ, чтобъ онъ когда въ чемъ упрекалъ противника или горячился съ нимъ. Ему, казалось, доставляло удовольствіе видѣть разочарованіе тѣхъ, которые постоянно ожидали отъ него грубой выходки, вызванной дурнымъ расположеніемъ духа: эти люди судили по его наружности или имѣли другія причины ожидать этого; но выигрывалъ ли онъ или проигрывалъ, этотъ странный полуутомленный и полунедовѣрчивый взглядъ никогда не повидалъ лица его. Во Арманѣ де Шатомениль grand seigneur не слился съ солдатомъ, лагерная brusquerie не исказила манеры той придворной школы, въ которой онъ и весь родъ его были воспитаны; та школа, послѣдователи которой готовы поразить врага въ сердце сарказмами, но презирала заклеймить его площаднымъ ругательствомъ, которые никогда не мечтали бы во снѣ говоритъ съ женщиной съ покрытой головою, хотя онѣ могутъ оставаться глухи, какъ жорновъ, въ мы мольбамъ и слегамъ. Лишь съ революціей рапира была замѣнена savate. Немногіе являлись подъ знамена его игры, потому-что трудно было съ нимъ тягаться.

Кинъ одинъ не отставалъ отъ него, и это обстоятельство, равно какъ нѣкоторое сходство во вкусахъ, объясняло ихъ дружбу. Онъ не слишкомъ заботился о проигранныхъ деньгахъ и столько же былъ на нихъ падокъ. Съ другой стороны, Ройстонъ обращался съ больнымъ съ избыткомъ уваженія, вовсе несвойственнымъ ему, у кого шишка уваженія, вѣроятно, была замѣнена впадиной.

Они еще продолжали разговаривать на террасѣ, когда мимо нихъ прошелъ какой-то человѣкъ, слегка приподнялъ шляпу и потомъ громко, вздохнулъ, глядя кверху съ лицемѣрнымъ сокрушеніемъ, какъ-будто длятого, чтобъ вымолить прощеніе за подобное поклоненіе дьяволу. Это былъ Джемсъ Фуллартонъ, англійскій пасторъ въ Дорадѣ. Положеніе этого несчастнаго праведнаго мужа было трудное и неестественное: онъ, кромѣ заботъ о добросовѣстномъ исполненіи своего долга, еще долженъ былъ вести дружбу съ большимъ количествомъ людей, служащихъ Маммонѣ, чтобъ сохранить свое мѣсто.

Говорятъ, что мои соотечественники пріобрѣтаютъ необыкновенную свободу мыслей и дѣйствій, какъ только они переѣдутъ черезъ каналъ, и подушка на пульпетѣ пастора едва-ли можетъ быть набита розами, когда каждый членъ его паствы, считая въ томъ числѣ приверженцевъ высокой, средней и низкой церкви, считаетъ своей ежедневной обязанностью разрѣшить: точно ли была соблюдена формула Quamdiu se bene gesserit^[6]. Быть-можетъ, въ новомъ воздухѣ и болѣе тепломъ климатѣ, какъ въ парникѣ, развивается въ насъ врожденный инстинктъ разрушенія. Взгляните на осанистыхъ почтенныхъ отцовъ семейства, на этихъ хозяевъ, которые дома впродолженіе четверти вѣка безропотно исполняли свои духовныя обязанности, готовыхъ нынѣ возмутиться при вопросахъ о церковныхъ ризахъ, свѣчахъ и сборахъ: даже они не могутъ уйти отъ всеобщей заразы. Разъ, что звѣрь поставленъ на ноги, они будутъ отъискивать слѣды его съ упорствомъ самой искусной гончей и, настигнувъ его, бросятся съ такимъ же жаромъ, какъ и самыя молодыя въ сворѣ собаки. Я помню, что былъ свидѣтелемъ подобнаго случая въ Шотландіи, гдѣ священникъ говорилъ проповѣдь въ присутствіи «мужей», назначенныхъ судить его способности. Прямо противъ него на низкой скамьѣ сидѣла грозная троица, молчаливая, угрюмая и строгая. Самые округленные его періоды, самыя яркія картины, наиболѣе кстати приведенныя цитаты не могли прояснить тусклыхъ взглядовъ ихъ сѣрыхъ глазъ; быть-можетъ, они сквозь все это проникали въ самые догматы. Свѣжій вѣтеръ дулъ съ Нѣмецкаго Океана черезъ пурпуровыя горы, но онъ не освѣжалъ этого несчастнаго Воонаргеса. Какъ онъ потѣлъ, бѣдняга! Я не могъ этому удивляться; и хотя онъ проповѣдывалъ девяносто-пять минутъ и утомилъ меня до смерти, я не питалъ къ нему вражды и жалѣлъ его отъ глубины души. Мистеръ Фуллартонъ, однакожъ, избѣгалъ мелей и рифовъ съ большимъ искусствомъ, или ловкостью, нежели его собратья, и, судя по яркому цвѣту его широкаго выбритаго лица и объему чернаго жилета, заботы богослуженія не подѣйствовали разрушительно на его здоровье. Онъ былъ благонамѣренный, добросовѣстный человѣкъ, готовый трудиться неусыпно для своей паствы и своего семейства. За исключеніемъ нѣкоторыхъ склонностей къ gourmandise, о чемъ свидѣтельствовала толстая отвислая губа, и одного случайнаго недостатка характера, онъ имѣлъ такъ мало внѣшнихъ пороковъ, какъ только можно было желать. Для человѣка, неимѣющаго особыхъ глубокихъ видовъ, онъ имѣлъ довольно-большое количество приверженцовъ. Не будучи особенно пріятнымъ или поучительнымъ, онъ обладалъ нѣкоторою внушавшею легкостью и округленностью рѣчи, и имѣлъ расположеніе превращать свое кресло въ каѳедру нѣсколько чаще, нежели то позволялъ строгій вкусъ. Впрочемъ, я думаю, что лучшіе изъ насъ невольно заговорятъ о лавкахъ при открытіи ярмарки. У него была дюжая жена и нѣсколько щедушныхъ дѣтей. Никто такъ чистосердечно не дивился ему, какъ его по истинѣ прекрасная жена. По участію, которое она принимала въ успѣхахъ мужа или другихъ выгодахъ, доставляемыхъ ей ея положеніемъ въ обществѣ; она одинаково могла бы быть женою краснокожаго, такъ-какъ время ея было совершенно поглощено заботами о дѣтяхъ и приготовленіяхъ для ея повелителя ихъ вкусныхъ блюдъ, которыя онъ любитъ. Но она представляла картину счастія, такъ-что никому не приходило на умъ жалѣть ее.

Съ первой встрѣчи пасторъ почувствовалъ какое-то нервное нерасположеніе, въ родѣ предчувствія, къ Ройстону Кину. Онъ смотрѣлъ на него какъ на головню, которая готова воспламенить другихъ, но не можетъ быть сама вырвана изъ пламени. Послѣдній примѣтилъ движеніе его, когда онъ проходилъ, и улыбнулся, но не доброю улыбкой.

— Посмоѣрите на пастыря, мсьё виконтъ, сказалъ онъ: — онъ видитъ, что волки бѣгаютъ кругомъ и дрожитъ за своихъ овецъ.

— По-крайней-мѣрѣ одинъ изъ волковъ беззубый, отвѣтилъ Шатомениль. — Что намъ за дѣло до барановъ иначе, какъ en suprême? Однакожъ, солнце сѣло и я долженъ воротиться домой, а не то, моя проклятая боль отмститъ мнѣ. До свиданія сегодня вечёромъ въ клубѣ, не правда ли?

— Непремѣнно; но вы позволили мнѣ проводить васъ до дома, сказалъ Кинъ, наклонясь надъ больнымъ съ тѣмъ изящнымъ учтивымъ видомъ, который къ нему такъ шелъ, и они удалились рядомъ, пока дошли до двери Шатомениля, разсуждая о переворотахъ счастія въ игрѣ прошлой ночи.

IV.

Вы, безъ сомнѣнія, уже примѣтили, что передъ вами отдѣльные камеи, которыхъ послѣдовательность разсказа едва-связываетъ въ одно ожерелье. Въ такомъ случаѣ, разумѣется, слѣдуетъ выработать каждый отдѣльный характеръ по всѣмъ правиламъ метафизики и математики и потомъ перейти къ обратному доказательству и показать результаты. Но мнѣ никогда не случалось еще извлечь изъ чего-нибудь корень, чтобъ не претерпѣть сильнѣйшую неудачу, и всякій можетъ говорить, писать и дѣйствовать не иначе, какъ согласно съ своимъ собственнымъ взглядомъ. Впрочемъ, эта наука едва-ли не труднѣе астрономіи. Кометы появляются тамъ и сямъ въ ненормальный времена и на мѣстахъ, гдѣ имъ не зачѣмъ быть и все-еще попадаются люди, которые такъ дурно устроены, что движутся по прямымъ путямъ и въ сторону, вопреки всѣмъ правиламъ и принципамъ. Такъ, гдѣ разнообразіе такъ безконечно, трудно судить точно по одному правилу о другихъ; а если вы на волосъ ошибетесь, то весь вашъ выводъ рискуетъ оказаться никуда негоднымъ. Кто-то сказалъ, что въ натурѣ самой простой крестьянской дѣвушки «есть уголки, къ которымъ умнѣйшій человѣкъ на свѣтѣ не съумѣеть подобрать ключи». Быть-можетъ, тѣ, которые мечтаютъ — основательно, или нѣтъ — что они посредствомъ месмеризма изслѣдовали сердце хотъ одного ближняго до того, что это бѣдное существо, несмотря на все желаніи, не могло бы скрыть ни единой тайны — быть-можетъ, эти люди не хотятъ посвятить остальной міръ въ выгоды ихъ открытій. Въ такомъ случаѣ, спрашиваю васъ: на много ли это подвинетъ насъ въ практикѣ? Быть-можетъ, нѣкоторые люди, прослывшіе глубокими испытателями человѣческой натуры, были обязаны своей славой болѣе тонкому наблюденію явленій, представляемыхъ чувствами, инстинктивному знанію того, что любятъ и чего не любятъ, хорошей памяти и счастливому дару примѣнить всѣ яти способности въ надлежащую минуту, нежели глубокимъ умозрѣніямъ, созданнымъ на отвлеченныхъ началахъ. Какъ у самоучекъ-математиковъ исчисленія ихъ оказались правильны, но они не могли бы объяснить процеса, посредствомъ котораго дошли до нихъ. До-сихъ-поръ живъ замѣчательный создатель теорій, который утверждаетъ, что онъ взялъ физіологію женщинъ предметомъ спеціальнаго изученія. Сидя за письменнымъ столомъ или въ своемъ креслѣ, онъ укажетъ вамъ причины побужденія и ощущенія, которыя женщина непремѣнно должна ощутить въ данныхъ обстоятельствахъ такъ ясно, какъ искусный патологъ съ ножомъ въ рукахъ читаетъ о физическихъ тайнахъ крови или мозга: онъ вамъ сдѣлаетъ анализъ воды Fons lacrimarum^[7], какъ могли бы Летби, или Тэйлоръ разсказать вамъ составныя части вновь-открытаго желѣзистаго источника. Страшная власть — не правда ли? власть роковая, если она будетъ употреблена деспотически? И что же? я помню, вѣкъ хорошенькая и очаровательная женщина разсказывала, что она провела вечеръ въ обществѣ этого адепта, въ-теченіе котораго она сознавала, что онъ подвергалъ ее дѣйствію своихъ микроскопа, стетоскопа и другихъ машинъ его науки. Она говорила: «Это не слишкомъ меня безпокоило», и вообще не казалась на столько проникнута чувствомъ страха или удивленіи, на сколько это было бы желательно. Дѣйствительно, если, при прощаніи, который-нибудь изъ нихъ былъ безпокоенъ, озадаченъ или пораженъ какъ-нибудь иначе, то я полагаю, что это была не очаровательная Маргарита. На сколько я его знаю, еслибъ спустить этого философа въ среду отлично-образованныхъ женщинъ, то я бьюсь объ закладъ сто противъ одного, что онъ имѣлъ бы менѣе успѣха, чѣмъ человѣкъ, нечитавшій ни Бальзака, ни Мишле, ни Канта. Тѣмъ не менѣе, какъ было сказано выше, въ наше время высокаго художества и высокаго сельскаго хозяйства я считаю, что съ высокою физіологіею можно уйти далеко. Поэтому за мои умозаключенія я громко кричу: теа culpa всѣмъ критикамъ, этикамъ, діалектикамъ, эстетикамъ и аскетамъ. Однакожъ, пока въ Дорадѣ ожидаютъ Сесиль Трезильянъ, мы постараемся очертить ее.

Отецъ ея умеръ, когда она была слишкомъ-молода, чтобъ помнить его, и первыя четырнадцать лѣтъ жизни были почти всѣ проведены ею въ старомъ корнваллійскомъ замкѣ, отъ котораго ея семейство заимствовало свое имя. Это огромное, неправильное строеніе, построенное на сваяхъ, стояло у входа въ лощину, образующую при своемъ началѣ сады, расположенные уступами, а далѣе, заросшую густымъ лѣсомъ и спускающуюся къ морскому берегу. На этомъ мѣстѣ была небольшая бухта, вершина которой загибалась внутрь, въ видѣ обрыва. Казалось, будто черныя скалы поймали море въ западню и выступали впередъ, чтобъ задержать его навѣки; волны могли свободно приливать и отливать на извѣстное разстояніе, но уже никогда не бушевать и выходить изъ предѣловъ; когда ихъ братія, находившаяся въ открытыхъ водахъ, выходила на бой, то онѣ могли только слышать ихъ ревъ и лишь слабо ударяться о преграды, въ которыхъ были заключены, но не соединяться съ ними. Въ-самомъ-дѣлѣ, не было ничего замѣчательнаго, исключая мёбели, черныхъ дубовыхъ карнизовъ и двухъ картинъ, къ которымъ относился разсказъ, имѣющій связь съ наслѣдственнымъ недостаткомъ, обратившимъ это семейство въ пословицу. Первая изъ нихъ изображала красивую дѣвушку, въ придворномъ нарядѣ временъ Іакова II, съ прекрасными карими глазами полузастѣнчивыми, полудовѣрчивыми, какъ у козы. Вторая изображала женщину среднихъ лѣтъ; капюшонъ ея темно-сѣраго платьѣ далеко былъ надвинутъ на брови и изъ-подъ него глаза блестѣли на лишенномъ краски лицѣ съ напряженнымъ выраженіемъ безпомощнаго, доходящаго до агоніи страха, какъ-будто прикованные какимъ-то сверхъестественнымъ видѣніемъ. Вамъ становилось грустно, когда вы примѣчали, что то были портреты одной и той же особы.

Сэръ Юзъ Трезильянъ былъ человѣкъ съ сильными страстями и довольно-слабымъ умомъ; онъ немного тратилъ словъ и пріобрѣталъ друзей. Онъ никогда не проводилъ время въ обществѣ Мебель, его дочери, хотя любовь его къ ней было самое сильное въ немъ чувство, послѣ его безумной гордости; но онъ слѣпо довѣрялъ ей, столько потому, что онъ полагался на ея доброту и любовь къ истинѣ, сколько и потому, что считалъ столь же невозможнымъ, чтобъ одна изъ Трезильяновъ унизилась или сдѣлала что-нибудь недостойное ея, какъ невозможно лунѣ свалиться съ неба. Онъ, какъ видите, не былъ классикъ и никогда не читалъ про Эндиміона. Въ своихъ уединенныхъ прогулкахъ Мебель встрѣтила сына одного сосѣдняго владѣтеля и они вскорѣ полюбили другъ друга по хорошему старинному обыкновенію; но ни тотъ, ни другая не имѣли ни одной мысли, которая не была чиста и благородна, но они такъ боялись ея отца, что все-еще не смѣли просить его согласія на ихъ бракъ. Они была осторожны, но все же недовольно-осторожны и терпѣливы. Затѣмъ послѣдовали между ними свиданія сперва пополудни въ лѣсахъ, потомъ въ сумерки въ паркѣ и вскорѣ послѣ полудня въ саду. Наконецъ сэръ Юзъ Трезильянъ узналъ обо всемъ и услышалъ также, что имя его дочери произносилось кругомъ въ околодкѣ болѣе, нежели легко. Въ этотъ день, когда солнце садилось, два человѣка стояли другъ противъ друга на томъ самомъ мѣстѣ ровнаго газона, гдѣ влюбленные въ послѣдній разъ разстались, и Артуръ Бемфильдъ долженъ былъ защищать, какъ могъ, противъ искуснѣйшаго бретера всѣхъ западныхъ графствъ Англіи. Бѣдный юноша! едва у него хватило бы духу употребить всѣ усилія противъ отца Мебели, къ тому же, еслибъ у него и было болѣе доброй воли и искусства, то это не могло бы много помочь ему противъ жаждавшаго его крови лезвія, которое такъ и ползало вдоль его рапиры и перескакивало черезъ ея ручку, какъ жало ядовитой змѣи. На шестомъ выпадѣ противникъ тяжело стрясъ его съ своей шпаги на землю, смертельно раненаго. Онъ передъ этимъ тщетно старался начать объясненіе, но теперь эта правдивая душа хотѣла сдѣлать еще одно послѣднее усиліе въ пользу правды прежде, нежели сердце его перестанетъ биться. Онъ съ трудомъ произнесъ слѣдующія слова сквозь потоки крови, душившія его: «Мебель, я клянусь чиста; а я — что же я сдѣлалъ?» Сэръ Юзъ всталъ на одно колѣно и положилъ голову Артура на другое — не изъ состраданія, но чтобъ внятнѣе слышались слова его. «Я скажу тебѣ, что ты сдѣлалъ» произнесъ онъ: «ты клялся въ любви дѣвушкѣ изъ рода Трезильяновъ, какъ-будто бы она дочь простолюдина». Убійца написалъ въ своей исповѣди все случившееся, что когда потихоньку опустилъ голову Артура на землю, губы умиравшаго озарила предсмертная улыбка. Не было ли то отраженіе отлетавшей души, которая стояла за дорогѣ вѣчности, почти озаренная свѣтомъ тайны грядущаго, сознавая ничтожество земнаго червя, и не могла удержаться отъ презрѣнія?

Мебель сидѣла одна, когда отецъ ея воротился. Она не воображала, чтобъ что-нибудь было открыто; но какъ только она увидѣла лицо его, то пала на колѣни съ крикомъ: «Я невинна! право я не сдѣлала нечего дурнаго!»

Онъ ухватилъ ее за руку и поднялъ, глядя на нее прямо и пристально въ-теченіе нѣсколькихъ минутъ, потомъ онъ произнесъ свой приговоръ: «Ты виновна въ томъ, что навлекла стыдъ на нашъ домъ, но невиновна въ грѣхѣ — я это знаю, а не то это отмстило бы лишь только вполовину». И онъ извлекъ шпагу, которая не была вытерта съ-тѣхъ-поръ, какъ она напилась кровью Артура.

Мебель тихо выскользнула на полъ изъ-подъ его пожатія. Она была безмолвна, но въ глазахъ ея было то страшное выраженіе ужаса, которое осталось въ немъ навсегда. Можно было думать, что вторая картина была снята съ нея въ ту минуту, хотя она на самомъ дѣлѣ была написана гораздо-позже. Съ-тѣхъ-поръ она ни разу, пока отецъ ея былъ живъ, не выходила изъ того флигеля замка, гдѣ находились ея комнаты: и ни онъ, никто другой, за исключеніемъ двухъ горничныхъ, составлявшихъ ея прислугу, не видѣлъ лица ея. Сперва о ней пожалѣли, но потомъ забыли совершенно. Однажды настоятельница одного бельгійскаго монастыря, ихъ родственница, предложила принятъ Мебель, если она желаетъ, постричься въ монахини.

Быть-можетъ, сэръ Юзъ Трезильянъ былъ обрадованъ этимъ болѣе, — нежели хотѣлъ показать, такъ-какъ въ этомъ монастырѣ находились представительницы лучшихъ родовъ Европы; отвѣтъ его, однакожъ, былъ любезенъ:

«Я благодарю игуменью», писалъ онъ, «но мы, Трезильяны, привыкли выбирать въ дары самыя драгоцѣнцыя вещи, а не негодныя. Я не облегчу свой домъ отъ тяжелаго бремени, предложивъ его Богу.»

Онъ смягчился, однакожъ, умирая, и послалъ за дочерью. Она пришла весьма-неохотно. Онъ, я полагаю, приготовилъ очень-пышную и приличную рѣчь, въ которой намѣревался простить ее и дажелать ей нѣчто въ родѣ благословенія; но увядшее лицо и дикіе, впалые глаза, невиданные имъ въ-теченіе 14-ти лѣтъ, испугали его и вытѣснили изъ головы всю его величавость, и упрямый тиранъ съ узкими понятіями превратился въ безумнаго, любящаго старца. Нѣсколько поздно — увы! чтобъ пособить горю!

Въ натурѣ Мебель, повидимому мягкой и уступчивой, было черное пятно, которое могло образоваться только вслѣдствіе жестокости и суровости, это — совершенная неспособность къ прощенію и забвенію, которая подала поводъ къ грубому двустишію, извѣстному на протяженіи трехъ графствъ:

In Tresylian’s face

Fault finds no grace (*).

(*) Въ лицѣ Трезильяновъ вина не находитъ себѣ прощенія.

Поэтому, когда больной, сквозь рыданія молилъ ее поцаловать и простить его, унылый, однозвучный голосъ отвѣтилъ лишь: «Я могу поцаловать тебя, отецъ» и, приложивъ свои ледяныя губы къ его лбу, она выскользнула изъ комнаты, какъ духъ, который исполнилъ то, зачѣмъ былъ посланъ, и спѣшитъ обратно къ своему мѣсту. Сэръ Юзъ не старался воротить ее; онъ послѣ этого едва говорилъ внятно, и пролежалъ немногіе часы, которые прожилъ послѣ того, обращенный лицомъ къ стѣнѣ.

Очень непродолжительное время по смерти отца Мебель, казалось, находила удовольствіе блуждать по садамъ и лѣсамъ, чего она такъ долго была лишена; но прогулка эта съ каждымъ днемъ становилась короче и вскорѣ она совершенно заперлась въ домѣ и видѣла только нѣкоторыхъ изъ близкихъ родственниковъ своихъ. Одинъ изъ нихъ, по ея просьбѣ, написалъ второй портретъ ея, который былъ грубъ по исполненію, но должно быть былъ хорошъ по сходству. Она будто чувствовала родъ какого-то страннаго наслажденія, глядя на оба портрета и сравнивая ихъ между собою. Мозгъ ея былъ какъ-то темень и непостояненъ: но я воображаю, что она пересчитывала все то зло и вредъ, которые сдѣлалъ ей свѣтъ, и соображала, какое будетъ возмездіе за это. Я не сомнѣваюсь, что къ ней были добры, снисходительны и исполнены участія, но она не находила на землѣ утѣшенія довольно-сильнаго, чтобъ изгнать изъ ея памяти тотъ страшный взоръ, который преслѣдовалъ ее еще за пять минутъ до ея смерти.

Когда души соберутся со всѣхъ четырехъ концовъ неба, сколько тысячъ подругъ, думаете вы, привѣтствуютъ дщерь Гилеадскую?

Прежде нежели взглянули бы въ лицо Сесили Трезильянъ, то ужъ изгибъ шеи и положеніе, ея головы показывали, что она далеко не была избавлена отъ семейнаго недостатка, такъ тяжело наложившаго свою руку на ея предковъ. Однакожъ лицо ея не имѣло выраженія жестокаго или высокомѣрнаго, или даже слишкомъ-рѣзкаго. Носъ ея, съ легкимъ орлинымъ выгибомъ, не имѣлъ въ себѣ ничего особенно-строгаго; подбородокъ не казался «изваяннымъ изъ мрамора» или «охваченнымъ въ сталь», словомъ, сдѣланнымъ изъ чего бы то ни было, кромѣ нѣжнаго тѣла съ красивой ямочкой; пунцовыя губки, когда надувались, рѣдко выражали болѣе нежели неудовольствіе; наконецъ, чудные синіе глаза, хотя хорошо умѣли выражать презрѣніе, но все же это не было ихъ любимымъ выраженіемъ; у нихъ было много другихъ. Голова могла бы показаться нѣсколько мала, еслибъ не блестящія массы темно-каштановыхъ волосъ, которыя со всѣхъ сторонъ далеко спуокались внизъ кругомъ ея, гладко и непрерывно, какъ глубокая рѣка при скатѣ водопада. Любящія подруги говорили про нея, что цвѣтъ лица ея не былъ блестящъ; быть-можетъ, онѣ правы; но краска не отвыкла, при случаѣ, появляться или скрываться на ея лицѣ, смотря по времени года; какъ бы-то ни-было, чистая бѣлизна его никогда не могла быть принята за болѣзненную блѣдность. Необыкновенно-здоровое сложеніе постоянно было наслѣдственно въ родѣ Трезильяновъ. Если вы желаете убѣдиться, свободно ли течетъ въ ней кровь, то сравните только ея щеку въ ненастный мартовскій день съ любымъ лицомъ: «кровь съ молокомъ», когда сѣверный вѣтеръ вызоветъ на немъ всѣ краски трехцвѣтнаго флага. Къ тому же лица, какъ говорится «кровь съ молокомъ», начинаютъ выходить изъ моды въ наше время. Скромный, но вѣрный приверженецъ Йоркскаго дома, я люблю вспоминать, какъ много сраженій со временъ Тоутана выигралъ цвѣтъ нашъ!

Если лицо Сесили было не безукоризненно, то вся фигура ея была именно такова. Еслибъ хоть одинъ размѣръ былъ не соблюденъ или преувеличенъ, то она никакъ, при своемъ ростѣ, не могла бы казаться такъ легка и граціозна. Она могла перемѣнить двадцать позъ въ одно утро, и всякому постоянно казалось, что онъ избралъ бы послѣднюю, чтобъ въ ней списать съ нея портретъ: въ этомъ отношеніи она точно была неподражаема. Такъ, напримѣръ, я думаю, что женщины по часамъ въ своихъ комнатахъ упражнялись подражать ей въ особенной, свойственной ей одной, манерѣ развалиться въ креслѣ; но самыя старательныя изъ нихъ доходили только до каррикатуры. Никто, однакожъ, не могъ обвинить ее въ томъ, что она изучала театральные эффекты. Если въ ней былъ нѣкоторый оттѣнокъ царской поступи и осанки, то скорѣе à l’Eugénie, нежели à la Statira.

Въ-самомъ-дѣлѣ, она постоянно была совершенно естественна и, конечно, умнѣе 99-ти женщинъ изо ста; но она вовсе не имѣла болѣе строгаго ума, геройства или самоотверженія. Она была очень-хорошо воспитана и, безспорно, имѣла прекрасныя правила, но, однакожъ, легко и мило уступала случайнымъ небольшимъ искушеніямъ; большихъ она еще не встрѣчала, такъ-какъ, хотя она не была чужда всякихъ мечтаній; но о страстяхъ только лишь читала и, быть-можетъ, видѣла во снѣ. Она испытала только одно раскаяніе, о которомъ вы узнаете позже (не очень-сильное, если взять во вниманіе всѣ случаи, которые она имѣла) и одно горе — смерть матери. Она чувствовала глубокое уваженіе ко всѣмъ служителяхъ господствующей церкви, но, между-тѣмъ, она менѣе чѣмъ кто-либо согласилась бы выйти замужъ и лицо изъ духовнаго званія, и смотрѣла на попеченія о приходскихъ школахъ и богадельняхъ, какъ на скучный и неудовлетворительный мученическій подвигъ. Никто такъ усердно не посѣщалъ всѣ богослуженія; хотя, былъ-можетъ, никто изъ самыхъ непостоянныхъ прихожанъ такъ сильно не скучалъ нѣкоторыми изъ тѣхъ проповѣдей, которыя она такъ внимательно слушала. Она готова была признаться вамъ въ этомъ за завтракомъ и потомъ, послѣ полудня, снова отправиться въ ту же церковь съ назидательнымъ, но нѣсколько-смѣшнымъ видомъ христіанскаго смиренія. Я увѣренъ, что она сознательно не хотѣла бы раздразнить самаго вялаго ребенка, а между-тѣмъ число мужчинъ, потерявшихъ чрезъ нея душевное спокойствіе, могло бы служить залогомъ противнаго. Нѣкоторымъ изъ воинственныхъ искательницъ приключеній, которыхъ можно назвать регулярными войсками, выдержавшими ужь три сезона, удались нѣкоторыя весьма-хорошія дѣла, потому-что они шли по ея слѣдамъ и, какъ загонщики послѣ облавы объискиваютъ кусты, подбирали несчастныхъ жертвъ, которыя въ минуты перваго отчаянья безпомощно кидались во всѣ стороны.

Если есть еще другія антитезы въ ея характерѣ, то пускай онѣ лучше будутъ сами говорить за себя впослѣдствіи; про лицъ же, сопровождавшихъ ее, немного есть что сказать.

Мистрисъ Денверсъ — или «Бесси», какъ она любила, чтобъ ее называли — была послѣдняя гувернантка Сесили, уволенная съ полною пенсіею, которою она льстила себя, что заслужила въ качествѣ странствующаго цензора и дуэньи; но такъ-какъ и въ то время, когда она дѣйствительно имѣла въ рукахъ нѣкоторую власть, питомица ея никогда не обращала на нее за малѣйшаго вниманія, то едва-ли можно было ожидать, что она теперь будетъ имѣть на нее какое-нибудь вліяніе или контроль.

Дикъ Трезильянъ до безумія любить сестру, гордился ею я исполнялъ всѣ ея прихоти съ слѣпымъ повиновеніемъ; но когда онъ услышалъ, что долженъ будетъ сопровождать ее въ путешествіяхъ въ теченіе цѣлой зимы, то подумалъ, что она простираетъ свои права до предѣловъ тиранніи.

И не-удивительно. Драгунъ, потерявшій своего коня, гусь на перекресткѣ или какой-либо другой типъ безпомощности не представяетъ такой плачевной картины, какъ британецъ въ чужой землѣ безъ ресурсовъ въ самомъ себѣ и съ закоренѣлымъ отвращеніемъ во всякому другому языку, кромѣ роднаго.

Въ этомъ случаѣ несчастная жертва попыталась-было сдѣлать нѣсколько слабыхъ возраженій. Сесиль была почти такъ же удивлена, какъ нѣкогда пророкъ въ подобныхъ обстоятельствахъ; она заключила, что вьючнымъ и вообще животныхъ низшихъ разрядовъ было неприлично и непозводительно возражать или разсуждать, а потому довольно-повелительно положила этому конецъ.

Послѣ этого Дикъ Трезильянъ впалъ въ родъ отчаянія, въ которомъ пребывалъ до этой поры. Слабый лучъ солнца проникъ въ него, когда одинъ изъ его друзей, услышавъ, что онъ ѣдетъ во Францію, замѣтилъ, что «откуда привозятъ коньякъ»; но тотчасъ же затмили тучи, когда пріятель присовокупилъ: «я сомнѣваюсь, однакожъ, чтобъ тебѣ удалось пить его тамъ болѣе нежели здѣсь».

Этотъ грустный фактъ, если возможно, еще увеличилъ его меланхолію. Съ-тѣхъ-поръ, какъ онъ переплылъ черезъ каналъ, онъ провелъ минуты досуга въ какомъ-то хроническомъ проклинаніи своей судьбы, что, надо надѣяться, доставляло ему нѣкоторое облегченіе и утѣшеніе; окружавшіе же его не могли сознавать этого, такъ-какъ, должно отдать ему справедливость, что въ присутствіи сестры языкъ его хранилъ строгое молчаніе.

Какъ бы то ни было они, наконецъ, благополучно прибыли въ Дораду. Во Франціи никогда ничего не случается съ тѣмъ, что надлежащимъ образомъ уложено, кромѣ кладей, отправленныхъ черезъ Boulage, которая подвержена романический неизвѣстности, свойственной корреспонденціи Вандербркена. Сестра довольно любила путешествія; они никогда не утомляли ее. Поэтому около полуночи, когда мистрисъ Денверсъ усталая и въ задорномъ расположеніи духа, пошла спать, несмотря на то, что она прошла черезъ рядъ гимнастическихъ упражненій въ родѣ accolais съ Фанни Молинё, и хлопотала, чтобъ узнать про охоту и другія удовольствія, могущія развлечь ея брата отъ его огорченій, она все не чувствовала большаго расположенія ко сну.

Ставни неизвѣстны въ этихъ климатахъ и мысли ея все еще носились въ прошедшемъ и будущемъ. Когда Рейстонъ Кинъ возвратился изъ клуба, онъ зналъ комнату, приготовленную для нея, она отгадала чья тѣнь это была, и въ то время, какъ онъ удалялся, послѣ остановки, продолжившееся минуту или двѣ, онъ махнулъ рукой по направленію къ ней движеніемъ, такъ похожимъ на поклонъ и, слѣдовательно, ничѣмъ неоправдываемымъ, что еслибъ силуэты могли быть горды или преувеличенно-строгихъ правилъ, то это могло быть нелегко забытымъ оскорбленіемъ.

V.

На другое утро погода была такая свѣтлая и теплая, что миссъ Трезильянъ вышла за террасу гостиницы очень-скоро послѣ чая. Она ждала своего брата, стоя наверху лѣстницы, ведущей на улицу, когда майоръ Кинъ прошелъ мимо. Еслибъ онъ даже о ней никогда не слыхалъ, то плавныя, нѣжныя очертанія ея чудной, величественной фигуры и небрежная граціозность ея позы — она стояла, облокотясь на каменную балюстраду — вѣроятно, не ускользнули бы отъ его глазъ, привыкшихъ съ любовью останавливаться и не пропускать ни одной прелестной черты женской красоты, подобно тому, какъ охотящійся на непозволенной землѣ устремляетъ взоры на сидящаго зайца. Но онъ въ своей оцѣнкѣ не дошелъ еще до лица и чуть успѣлъ хорошенько разсмотрѣть ея фигуру, когда свѣжій ветеровъ подулъ изъ-за угла и обнаружилъ такую чудную ножку и щиколку, что онѣ сосредоточили на себѣ все вниманіе Ройстона; онъ любовался ими до-тѣхъ-поръ, пока могъ смотрѣть на нихъ, не обративъ вниманія на себя Сесили. Эта ножка занимала его долго и потомъ до той минуты, пока онъ ее опять увидѣлъ.

«Карамба!» пробормоталъ онъ почти вслухъ. «Я не удивляюсь, что кто разъ видѣлъ это, не захочетъ смотрѣть потомъ ни на какую другую дѣвушку».

И онъ поспѣшилъ къ Молинё. Онъ встрѣтилъ ихъ на дорогѣ.

— Я иду къ миссъ Трезильянъ, сказала Фанни. — Какая она счастливая! для перваго ея утра здѣсь такая прекрасная погода.

— Я думалъ это ваша спеціальность, сказалъ Кинъ. — Однако, я думаю, вамъ предстоитъ еще большее число изліяній: вы, вѣдь, сколько мѣсяцевъ не видались? Вчера вы, вѣрно, не успѣли хорошенько и начать. Пожалуйста, вы ее въ своихъ изліяніяхъ-то не ушибите. А ты, Гарри, дѣйствительно намѣревался предсѣдательствовать при этомъ свиданіи двухъ сердецъ, вылупя глаза смотрѣть на ихъ восторги и вобще уничтожить ихъ невинныя удовольствія? Я право тебѣ удивляюсь. Онъ никогда зло не дѣлаетъ обдуманно, мистрисъ Молинё, по онъ очень-легкомысленъ.

Фанни засмѣялась.

— Я думаю, я бы обошлась и безъ него. Но мы намѣриваемся предпринять большую прогулку послѣ завтрака и тогда онъ можетъ придти, и вы также, майоръ Кинъ, если вы будете себя хорошо вести.

— Я приму на себя какіе угодно обязательства, что ненарушу спокойствіе, но мнѣ кажется, вы бы могли мнѣ довѣрять послѣ такого долгаго знакомства. Вашъ мужъ, такъ легко возбуждающійся всѣмъ, дѣйствительно требуетъ строгой дисциплины. Я ему задамъ содовой воды въ видѣ предосторожности. Такъ, когда вы. достаточно времени пожертвуете дружбѣ, вы разодѣньте хорошенько миссъ Трезильянъ? И хы начнемъ, не правда ли, съ замка. Встрѣтить васъ тамъ часа въ два?

Гарри несовѣмъ такъ смотрѣлъ на это дѣло и потому былъ нѣсколько огорченъ. Но онъ уступилъ, какъ всегда, и покорно пошелъ за своимъ бывшимъ начальникомъ.

— Опиши мнѣ брата, отрывисто сказалъ Ройстонъ, прошедши нѣсколько шаговъ.

— Я думаю онъ самый большій невѣжа во всей Великобританіи, отвѣчалъ Молинё: — это его спеціальность. Онъ не получилъ хорошаго воспитанія и съ восьмнадцати лѣтъ старался забыть и то малое, что зналъ. Ты, помнишь, какъ всегда смѣялись надъ моими посланіями? А я могъ, когда угодно, держать съ нимъ пари въ двадцать-одинъ фунтъ стерлинговъ и навѣрняка выиграть. Говорятъ, что двое должны всегда помогать ему, когда садится писать какое-нибудь письмо; ибо не найдется такого молодца, который одинъ могъ бы удержать его въ границахъ, предписанныхъ грамматикой и правописаніемъ. Если же онъ начнетъ одинъ писать, то такъ спутается, что на второй же фразѣ пойдетъ блуждать, спотыкаясь на всѣхъ частицахъ и частяхъ рѣчи, подобно человѣку, попавшему въ лабиринтъ; наконецъ, истощивъ всѣ свои усилія и совершенно побитый, онъ кидаетъ перо. До слабости преданный сестрѣ, онъ нѣсколько-упрямъ въ своихъ отношеніяхъ съ другими, и иногда не на шутку дуется, но вообще добрый малый и славно пьетъ.

— А! онъ славно пьетъ? сказалъ задумчиво Ройстонъ. — Имѣетъ ли это какое-нибудь отношеніе до его братской привязанности? Кажется, всѣ, которые любятъ миссъ Трезильянъ, неравнодушны къ вину. Аннесли былъ довольно-трезвый человѣкъ до-тѣхъ-поръ, пока не узналъ ее. Это странно! Я не думаю, чтобъ она ихъ поощряла?

— Конечно, нѣтъ. По-крайней-мѣрѣ, я знаю, она часто старалась удержать Дика отъ водки. Это единственный пунктъ, гдѣ она не могла никогда восторжествовать.

— Долженъ же человѣкъ имѣть свою волю хоть въ одномъ дѣлѣ, замѣтилъ Ройстонъ: — въ противномъ случаѣ, пришлось бы отрицать въ немъ всякую свободу дѣйствій. Повидимому, у него нѣтъ умственныхъ способностей, которыя могли бы отъ этого пострадать, а здоровье его вѣрно еще немного испортилось. Это, впрочемъ, чисто-физическій вопросъ; все зависитъ отъ натуры.

Онъ далѣе не продолжалъ разговора и во все остальное время до назначеннаго часа былъ какъ-то необыкновенно-молчаливъ. Наконецъ они пришли въ назначенное мѣсто. Какимъ образомъ — не знаю, ришли но случилось такъ, что онъ не сказалъ Гарри ни слова о томъ, что видѣлъ за террасѣ. Они прождали недолго, когда на извилистой дорогѣ, огибающей гору, на которой стоитъ замокъ, показались три дамы. Дикъ Трезильянъ получилъ позволеніе отлучиться на цѣлый день и потому отправился съ своимъ курьеромъ по бекасамъ и бекассинамъ, захвативъ съ собою нѣсколькихъ туземцевъ въ проводники, несмотря на все ихъ нерасположеніе.

Сесиль можно было узнать по походкѣ изъ десяти тысячъ женщинъ. Она, казалось, подвигалась безъ всякаго усилія, точно платье ея было воздушное и таинственно несло ее. Но, взглянувъ поближе и замѣтивъ, какъ прямо, легко и твердо ступала ея маленькая ножка, вы невольно отдавали справедливость ея узенькому дугообразному подъему и стройной, округленной щиколкѣ, удивляясь только, что такія нѣжныя ножки имѣли столько силы. Она, очевидно, соразмѣряла свой шагъ съ шагомъ мистрисъ Данверсъ и всякій любитель скачекъ, увидѣвъ ихъ, невольно представилъ бы себѣ одного изъ важныхъ скакуновъ идущаго рядомъ съ пони конюха. И черная пуховая шляпка, съ чернымъ же перомъ, безъ-сомнѣнія, была старообразна для миссъ Тревильянъ. Въ то время эти, раздражавшія нервы шляпы съ разноцвѣтными перьями, не были еще въ общемъ употребленіи, и даже страстный пилигримъ могъ надѣяться (при счастьи) пройти мимо пристани, или пррада, не встрѣтивъ цѣлую стаю красныхъ корсаровъ, готовыхъ на него напасть. Ея сѣрое бархатное платье неслишкомъ-затянутое, обрисовывало все-таки достаточно ея талію, и вообще, начиная отъ ея бантика на шеѣ и до удивительныхъ ботинокъ, выказывавшихся по временамъ изъ-подъ полосатой красной юбки, не было ни подробности, которая не выдержала бы самую строгую критику. Ройстонъ Кинъ вполнѣ это оцѣнилъ. Не было человѣка, который такъ издѣвался, какъ онъ, надъ старымъ изреченіемъ, что красота, когда она не украшена… и т. д. Пара перчатокъ не въ-пору, грязный воротничокъ или смятое платье исцѣлили его не отъ одной любовной горячки во дни его юности. Теперь онъ сталъ еще въ десять разъ разборчивѣе. Онъ вздохнулъ отъ удовольствія, какъ игрокъ въ крикетъ, мучимый жаждой, выпиваетъ первый глотокъ кларета, въ награду за двухчасовую успѣшную игру.

«Какъ освѣжительно видѣть послѣ совершеннаго воздержанія сколькихъ недѣль женщину, занимающуюся своимъ туалетомъ и такъ еще хорошо занимающуюся!»

Онъ болѣе сказать не могъ, дамы уже подошли къ нимъ совсѣмъ-близко.

Послѣ представленій Мистрисъ Данверсъ объявили, что она устала и потому должна немного отдохнуть. Немного словъ будетъ достаточно, чтобъ описать ея наружность. Короткость, толщина и грубость — вотъ три главныя черты ея фигура лица, оконечностей и нерѣдко самихъ ея рѣчей. Здоровье ея, дѣйствительно, было хилое, но она никогда не могла добиться до безвредной амбиціи многихъ больныхъ — казаться интересной. Болѣзнь придала ея щекамъ не блѣдность, а видъ какого-то тѣста, и не могла сдѣлать болѣе-нѣжными ея грубая черты, или исправить ихъ неправильность. Голосъ ея, конечно, не придавалъ ей ничего; быть-можетъ; это было причиной; что когда она тужила о чемъ-нибудь, то многіе жестокосердно негодяи называли это собачьимъ визгомъ. Это было очень-жалко, ибо немного найдется, даже въ ея классѣ женщинъ, которыя такъ бы жаждали и такъ дѣятельно старались привлечь къ себѣ вниманіе и сочувствіе. Въ эту минуту она была въ очень-дурномъ настроеніи духа; но майора Кина трудно было смутить и потому онъ заговорилъ съ ней прямо и любезно; что говорили они о погодѣ — не стоитъ и прибавлять, зная, что они оба англичане. Покуда мистрисъ Данверсъ не соглашалась съ ройстоновымъ мнѣніемъ о погодѣ, Сесиль, въ свою очереди, начала его разсматривать. Имя Ройстона ей было очень-знакомо, потому-что никто не могъ поговорить съ десять минутъ съ мистрисъ Молинё, чтобъ о немъ не услышать. Хотя она утромъ только вскользь его видѣла, но она положила, что эта высокая фигура, съ огромными усами, закрученными à là mousquetaire, не могла не могла быть иначе, какъ оракулъ Фанни. Странно было: она не имѣла никакой тѣни основанія для этаго; Сесиль такъ же не разсказала подругѣ своей встрѣчи. Быть-можетъ, у нихъ было и другаго много о чемъ толковать. Теперь она могла разсмотрѣть его поближе: лицо его повернуто въ ея сторону. Результатъ этого наблюденія былъ благопріятный. Когда же майоръ Кинъ стоялъ выпрямившись, то и его всегдашняя лѣнь не могла скрыть его огромныхъ размѣровъ и силы храбраго воина. А да будетъ извѣстно читателю, что глаза Сесиліи, хотя и не столь знающіе въ этомъ дѣлѣ, какъ глаза доброй королевы Бессъ^[8], любили останавливаться на такихъ милыхъ вещахъ.

— Гарри; сказала мистрисъ Молинё: — пока я была сегодня утромъ въ Lion d’or (Золотой Левъ), заѣзжалъ мистеръ Фуллертонъ и просидѣлъ съ полчаса. Онъ очень заботится, чтобъ Сесиль скорѣе согласилась дирижировать нашимъ пѣніемъ въ церкви.

— Да, миссъ Трезильянъ, отвѣчалъ Молинё: — съ-тѣхъ-поръ, какъ онъ услыхалъ о вашемъ пріѣздѣ, онъ находится въ какомъ-то восторженномъ состояніи. Вѣрно, онъ разсчитываетъ на ваши музыкальные таланты. Вотъ вамъ и невыгода европейской извѣстности! Отъ васъ всегда ждутъ, чтобъ вы что-нибудь сдѣлали въ пользу другихъ. Я надѣюсь, вы поможете ему оказать намъ эту милость. Вы не имѣете ни малѣйшаго понятія, что такое наше пѣніе. Напримѣръ, недѣли двѣ назадъ, мистеръ Роллестонъ и его жена вызвались дирижировать. Онъ не казался вовсе спортсменомъ, но, должно-быть, онъ былъ имъ: я никогда не слыхалъ и не видалъ болѣе художественнаго исполненія. Онъ отправился галопомъ и перегналъ всѣхъ на второмъ же стихѣ, а тамъ жена его, дожидавшаяся терпѣливо, когда никого не было съ ней состязаться, такъ же пустилась и взяла призъ.

Сесили показалось это сравненіе нѣсколько-непочтительнымъ и потому она не улыбнулась. Кинъ, повернувшись, замѣтилъ это.

— Языкъ спорта сдѣлался твоей второй натурой, съ-тѣхъ-поръ, что ты взялъ призъ, сказалъ онъ. — Очень-нехорошо, съ твоей стороны, не отучаться отъ этого, такъ-какъ ты знаешь, что это не нравится мистрисъ Молинё. Онъ, однако, правъ, миссъ Трезильянъ: это право несчастіе. Отсутствіе у насъ всякой музыкальности самое полное, такъ-что, еслибъ вы имѣли столько снисхожденія наградить насъ, то ваши просители всегда будутъ молить Бога, и т. д.

Случилось такъ, что этотъ призъ, эту вазу Фанни цѣнила болѣе всего на свѣтѣ, какъ доказательство успѣховъ и ловкости своего мужа. Ни одинъ подарокъ, поднесенный популярному пастору, не приносилъ столько удовольствія его женѣ, какъ эта маленькая, некрасивая кружка, несмотря на то, что это былъ одинъ изъ самыхъ дрянныхъ призовъ на скачкахъ. Удовольствіе и удивленіе блестѣли въ ея хорошенькихъ карихъ глазахъ. Она не могла понять, что могъ находить интереснаго Кинъ въ предметѣ этого разговора, ибо съ-тѣхъ-поръ, какъ они уѣхали, Кинъ въ церкви блестѣлъ только своимъ отсутствіемъ. Мистеръ Фуллертонъ, даже полагали, нѣсколько разъ на него намекалъ; его проповѣди часто принимали индивидуальный и личный характеръ, но ему никогда не удалось имѣть счастье громить этого жестокосердаго грѣшника въ его присутствіи.

Ройстонъ поймалъ взглядъ Фанни и понялъ его, но лицо его не измѣнилось. Онъ дождался съ нетерпѣніемъ отвѣта Сесили; онъ не слыхалъ еще ея голоса.

— Мистеръ Фуллертонъ нѣсколько опрометчиво дѣйствуетъ, сказала она. — Мы очень-мало знакомы и я не думаю, чтобъ онъ когда-нибудь слышалъ, какъ я пою. Но я сдѣлаю все, что могу, въ будущее воскресенье. Каждый долженъ въ подобномъ случаѣ помочь, сколько въ-состояніи.

— Дѣ, и вы это сдѣлаете такъ прелестно!

Сесиль укусила себѣ губку и покраснѣла отъ злости. Ничто ее такъ не бѣсило, какъ грубая лесть и навязчивыя услуги мистрисъ Данверсъ.

Лицо Кина просіяло отъ удовольствія; причину этого понялъ одинъ Гарри. Онъ почти не разслушалъ словъ, но думалъ: «я зналъ, что я буду правъ; я зналъ, что голосъ не уступитъ остальному». Когда они двинулись въ путь, то Кинъ пошелъ подлѣ миссъ Трезильянъ, но они все еще хранили глубокое молчаніе.

Наконецъ онъ первый началъ разговоръ.

— Я надѣюсь, вы иногда дѣлаете снисхожденіе и поете баллады? Я, сознаюсь, не очень люблю эти изъисканныя пьесы, въ которыхъ голосъ отваживается на опасныя tours de force; даже въ оперѣ онѣ на меня какъ-то непріятно дѣйствуютъ. Многіе изъ этихъ трудныхъ ученыхъ пьесъ вызываютъ во мнѣ жажду убійства или самоубійства, смотря по тому, въ какомъ расположеніи духа нахожусь. Конечно, я ничего не смыслю въ музыкѣ, но я не думаю, чтобъ моя нелюбовь къ этимъ пьесамъ происходила отъ этого. Нѣтъ, я увѣренъ, что чистая натура человѣка возмущается противъ этихъ бравурныхъ мотивовъ.

Рѣдкое счастье выпало на долю Ройстона въ самомъ началѣ ихъ знакомства. Его слова вызвали чудную улыбку, появлявшуюся на губкахъ Сесили только, когда она чѣмъ-нибудь была очень-довольна.

— Мистрисъ Молинё васъ познакомила, вѣрно, съ моими вкусами? спросила она. — Я никогда не пробовала бравурныхъ пьесъ съ-тѣхъ-поръ, что я перестала брать уроки и даже тогда я принималась за нихъ очень-неохотно. Но за-то есть-нѣсколько простенькихъ романсовъ, которые я такъ люблю, что пою ихъ сама себѣ, когда я не въ духѣ, и мнѣ становится легче. Вы вѣрно предпочитаете старинные романсы? Мнѣ кажется, въ тѣ отдаленныя времена сочинители болѣе чувствовали, что они писали, и не заботились только о томъ, какъ лучше подобрать слова для музыки.

— Вѣроятно, отвѣчалъ Кинъ. — Если Чарльзъ Эдуардъ не принесъ никакой пользы въ другомъ отношеніи, то по-крайней-мѣрѣ имъ вдохновлялись многіе поэты и написали сильныя, прекрасныя строки въ его честь; потому я не думаю, чтобъ онъ жилъ напрасно. Теперь нѣтъ болѣе такихъ приверженцевъ. Единственныя увлекательныя пѣсни, которыя я когда-либо слышалъ въ этомъ родѣ, были кое-какія мятежныя ирландскія. Въ нихъ дѣйствительно было одушевленіе, но уже слишкомъ-безграмотное. Сочинитель ихъ былъ, или хотѣлъ быть сосланъ. Мы всѣ очень восхищаемся гвельфами, по-крайней-мѣрѣ, все порядочное общество, и это именно причина почему мы вовсе неодушевлены. Мы всѣ готовы умереть за престолъ; и т. д., но не видимъ близкой возможности, чтобъ наша преданность была подвержена испытанію. Такъ-что одинъ только Лауреатъ^[9], вѣрноподданно пишетъ стихи и то въ извѣстныя эпохи и въ умѣренномъ ученомъ стилѣ.

— Пожалуйста, не смѣйтесь надъ Теннисономъ, перебила Сесиль. — Должно быть это очень-легко, ибо такъ многіе стараются это дѣлать. Но если только могу, то никогда ихъ не слушаю.

— Напрасное предостереженіе, отвѣчалъ Ройстонъ: — я никогда и не помышлялъ смѣяться надъ Теннисономъ. Я уважаю его не менѣе вашего, а читаю, вѣрно, почаще. Я говорилъ только о его манерныхъ произведеніяхъ, впрочемъ, ихъ слишкомъ-мало, и я напрасно ихъ привелъ какъ сравненіе. Когда онъ возьмется за своего конька, то немногіе хвастуны прошедшаго вѣка могутъ съ нимъ составиться. Жалко, что не всѣ его хорошія пьесы переложены на музыку. Умный композиторъ, я думаю, много бы могъ сдѣлать изъ его стихотворенія «Двѣ сестры» и Особенно изъ припѣва: «Шумитъ вѣтеръ въ башнѣ и промежь деревьевъ».

— Этотъ романсъ никогда не сдѣлался популярнымъ, замѣтила миссъ Трезильянъ. — Несовсѣмъ, кажется, хорошо перекладывать на музыку хоть и сочиненную повѣсть о великомъ грѣхѣ и горѣ. Я видѣла, нѣсколько времени назадъ, эскизъ картины, изображающей эту поэму. Убійца сидѣла на подушкѣ, около трупа князя; голова ея опущена такъ низко, что одна изъ ея черныхъ прядей волосъ почти дотрогивалась его бѣлокурыхъ локоновъ. У ней подъ лѣвой рукой виднѣлась рукоятка кинжала. Эта рукоятка и спокойное, блѣдное лицо трупа, вотъ все, что можно было ясно различить, ибо буря, свирѣпствовавшая въ то время, колыхала занавѣси окна и тѣмъ почти тушила единственную лампу, освѣщавшую комнату. Ея черты неясно выступали изъ мрака, и вамъ оставалось самимъ вообразить, какъ суровы, печальны и строги она должны были быть. Это былъ только эскизъ; но еслибъ картина была окончена, то она вышла бы поразительна и страшна.

— Хорошая идея, сказалъ Ройстонъ. — Быть-можетъ, дѣйствительно этотъ романсъ было бы неочень-пріятно пѣть, но все же я думаю лучше, чѣмъ нѣкоторыя изъ этихъ ужасно-сантиментальныхъ произведеній. Право, они немногимъ хуже тѣхъ романсовъ à la Chloé и Strephon, которыми восхищались наши предки; но все же ихъ защищать нѣтъ никакой возможности. Если наши современныя Лауры находятъ Петрарковъ, то они обыкновенно безбородые юноши и зеленый, сафьянный футляръ съ золотымъ замочкомъ прикрываетъ ихъ откровенные возгласы. Тѣ, которые пишутъ теперь любовные романсы для фортепьяно, должны воспѣвать призракъ. Вообразите себѣ, какъ оскорбитъ какой-нибудь господинъ умную женщину, напѣвая ей:

Будешь ли любить меня и послѣ, какъ теперь? (*)

(*) «Will уou love me then a now».

— Да, сказала Сесиль: — они, говоря вообще, ужасно безсмысленны. Когда поешь ихъ, невольно краснѣешь, точно какъ-будто играешь, какую-нибудь очень-безобразную роль въ глупой комедіи. Они никогда не произведутъ на насъ такого сильнаго впечатлѣнія, вамъ, напримѣрѣ, «Анна Лори» (Annie Laurie)^[10].

— Странно, однако, какъ всегда эта старая пѣсня представляется мѣриломъ для оцѣнки новыхъ романсовъ. Это мѣрило, однако, не совсѣмъ справедливо; въ сравненіи съ нимъ, большая часть нашихъ романсовъ кажется такъ слаба и изнѣженна. Ее писалъ — вы знаете, Дугласъ финляндскій въ послѣднемъ своемъ походѣ. Гораздо-прежде этого прелестная Анни дала обѣтъ вѣрности Крегдору, и она должна была сдержать его, tant bien que mal, ибо этотъ обѣтъ былъ произнесенъ на пустынномъ берегу Манвельтона въ церкви Трона. Я бы желать знать, записала ли она эту пѣсню въ свой альбомъ? Вѣрно, записала и пѣла ее своимъ внучатамъ хриплымъ, дрожащимъ голосомъ.

— Какъ я сожалѣю, что вы мнѣ это сказали! воскликнула Сесиль. — Я себѣ воображала совершенно-иную повѣсть и не такую грустную. Я всегда думала, что человѣкъ, написавшій эти строки, долженъ былъ кончить счастливо. Право, станешь ее презирать, если она могла когда-нибудь себѣ простить и забыть его.

Глаза ея блестѣли и щечки горѣли, когда она это говорила. Это минутное воодушевленіе дѣлало ее такой хорошенькой, что Кинъ не могъ удержаться отъ восхищенія; въ его взорѣ и холодной манерѣ не было и тѣни сочувствія.

— Нѣтъ, не презирайте ее! сказалъ онъ. — Трудно было бы и ожидать отъ нея, чтобъ она ждала капрала шотландскаго полка. Удальцы, покидая отечество, знали, что они оставляли все, кромѣ чести; конечно, ихъ любезныя остались съ другими предметами роскоши. Если вѣрить исторіи, то ихъ немного было во всей бригадѣ. По счастью (иначе мы бы не имѣли и пѣсни) Дугласъ не узналъ о томъ новомъ удальцѣ, которой осушилъ такъ скоро тѣ свѣтлые голубые глазки. Онъ бы притомъ и не такъ весело и бодро сражался, еслибъ глаза могли видѣть, что дѣлалось на другомъ берегу германскаго океана. Впрочемъ, быть-можетъ, эта исторія и несправедлива: рѣдкія мелодраматическія легенды справедливы.

— Я постараюсь не вѣрить этому; но я боюсь, что вы уничтожили иллюзію.

— Не-уже-ли? отвѣчалъ Ройстонъ. — Я очень-сожалѣю. Еслибъ я только зналъ, что вы занимаетесь такими вещами! Право, я буду осторожнѣе въ другой разъ. Мы слишкомъ опережаемъ, однако, нашъ главный корпусъ; не подождать ли ихъ тутъ? Отсюда славный видъ. Совсѣмъ забываешь, что въ нашемъ обществѣ два инвалида.

Говорилъ ли такимъ образомъ Ройстонъ на основаніи тѣхъ правилъ фейльетоныхъ романистовъ, которые въ каждомъ нумерѣ оставляютъ героя въ какой-нибудь страшной опасности, или героиню на краю моральной бездны, для того, чтобъ наше любопытство не остыло до будущаго нумера? Если нѣтъ, то случай ему помогъ и онъ произвелъ именно тотъ самый эффектъ, котораго бы могъ желать.

Краска опять выступила на щечкахъ Сесили и на этотъ разъ она происходила отчасти отъ недовольства. Конечно, совершенно-прилично было дожидаться остальнаго общества, но ей пріятнѣе бы первой высказать эту мысль. Кромѣ-того, разговоръ начиналъ ее занимать и она слишкомъ любила предаваться удовольствію, чтобъ не сожалѣть, когда ее прерывали. Она думала, что майоръ Кинъ говорилъ нѣсколько эпиграмматически, и тонъ ироніи, пробѣгавшій, по всѣмъ его словамъ, не былъ столь навязчивъ, чтобъ могъ ее серьёзно обидѣть.

Испытаніе, которое онъ только-что прошелъ, было не малое. Первыя впечатлѣнія не такъ легко производятся на женщинъ, въ родѣ Сесили Трезильянъ, какъ на невинныхъ дебютантовъ. Но за-то онѣ гораздо-важнѣе и долговѣчнѣе. Напрасно вы бы старались этимъ опытнымъ мѣняламъ спустить фальшивую монету; но за-то они тѣмъ болѣе цѣнятъ настоящее золото. Такъ всегда бываетъ съ тѣми, кому приходилось быть разъ царицею красоты. Долго послѣ того, что они перестали царить, ихъ окружаетъ какое-то царственное величіе. На лбу, достойно-носившемъ діадему, все виднѣется еще призракъ какой-то короны. При нихъ мы очень-робко или по-крайней-мѣрѣ недовѣрчиво рискуемъ сказать какую-нибудь остроту, или колкость, чувствуя особливо, что плоскій каламбуръ былъ бы непростительнымъ святотатствомъ. Нашъ мечъ можетъ быть всегда наготовѣ для другихъ, но предъ ними мы его преклоняемъ, какъ преклонилъ свой мечъ разбойникъ предъ королевою Маргаритою въ пустынномъ лѣсу. Мы чувствуемъ, что мы ступаемъ по землѣ, гдѣ преклоняли колѣни, люди сильнѣе, умнѣе и лучше насъ, и сознаемъ, что алтарь, на который было принесено столько рѣдкихъ и дорогихъ жертвъ, имѣетъ право быть разборчивымъ въ качествѣ ѳиміама.

Такое обаяніе прошедшей власти не менѣе окружало миссъ Трезильянъ оттого, что она сама отказалась отъ престола и никогда не была свергнута съ него.

VI.

Есть что-то освѣжительно-пріятное въ восторженной похвалѣ изъ устъ прелестной женщины, другой, столь же, можетъ-быть, даже болѣе, одаренной отъ природы. Мнѣ кажется, въ этомъ случаѣ обнаруживается болѣе искренности, чѣмъ въ другихъ условныхъ изъявленіяхъ чувствъ, церемонныхъ любезностяхъ, принятыхъ въ обществѣ. Совершенно-простая и непривлекательная женщина можетъ также быть отъ души привязана въ своей прекрасной подругѣ; но быть такимъ жаркимъ сторонникомъ ея подобная женщина никогда не можетъ, потому-что тутъ не достаетъ того сословнаго духа, esprit de corps, который служитъ главнымъ двигателемъ въ противномъ случаѣ, когда прелестная разскащица насчитываетъ довольно собственныхъ побѣдъ, чтобъ не завидовать, а вполнѣ сочувствовать успѣхамъ столь же счастливыхъ подругъ.

Желали бы вы присутствовать невидимкою на одной изъ этихъ откровенныхъ бесѣдъ вдвоемъ на бивакѣ, когда прекрасные бойцы, сложивъ вѣеры, сообщаютъ другъ другу о своихъ побѣдахъ. Быть-можетъ, самолюбіе наше поплатилось бы за наше любопытство. Правда, преданіе о невидимкахъ ведетъ свое начало отъ временъ царя Гигеса; не подобное счастье безпримѣрно и не всегда сопровождало его кольцо. Разоблаченная Кампаста не всегда мила. По общему мнѣнію, люди часто расположены говорить слегка и даже насмѣшливо объ особахъ, которыхъ они въ душѣ вполнѣ уважаютъ. Если это правда, то и противное неподлежитъ сомнѣнію. Завладѣвъ розаномъ изъ букета Эми или ленточкою отъ перчатки Еленъ, вы возвращаетесь домой съ самодовольною увѣренностью, что поступили довольно-дипломатично, ни словомъ, ни дѣломъ не подвергнувъ опасности свою хваленую свободу. А, быть-можетъ, часа два спусти, вы играли видную роль въ тріумфальномъ шествіи тѣней побѣжденныхъ за колесницею мнимой побѣдительницы. Безсознательная перемѣна краски въ лицѣ, непроизвольно-усиленное пожатіе руки, фраза, начатая небрежно и оконченная серьезною мольбою — все это обсужено въ избранномъ совѣтѣ и принято къ свѣдѣнію.

Очень-проницательны эти милые бархатные взгляды изъ-подъ предательскихъ рѣсницъ, и самый строгій стоикъ не укроетъ отъ нихъ своей раны. Персидскій витязь не дрогнулъ, не застоналъ, не оробѣлъ, когда стрѣла поразила его; но Амала тотчасъ же замѣтили кровь его на водахъ потока. Незваные посѣтители Дереалій, даже мысленно нарушающіе эти таинства, должны необходимо нести за то пеню. Я не хочу быть нелюбезнымъ, или вселять недовѣріе въ мужскія сердца, но… не-уже-ли вы думаете, что вамъ отдаютъ всегда должную справедливость? Я, съ моей стороны, питаю сильное подозрѣніе, что слабость, иногда обнаруженная нами по увлеченію, и самыя нѣжныя вами чувства нерѣдко служатъ предметомъ осмѣянія.

Очевидно, сочувствіе можетъ существовать только тамъ, гдѣ желанія, надежды, разсчеты не сталкиваются враждебно. По счастью, подобныя столкновенія не часто случаются: довольно простора для каждаго. Слишкомъ-велико предложеніе нѣжныхъ чувствъ и привязанностей, чтобъ одна личность когла обратить ихъ въ свою монополію. Вообще говоря, свѣтъ въ этомъ отношеніи очень-выгодный бѣгъ, гдѣ и бракованная лошадь можетъ выиграть призъ. Въ самую свѣтлую ночь блескъ луны не въ-состояніи ослѣпить насъ до того, чтобъ мы но различили на небѣ, кромѣ ея, еще двухъ-трехъ яркихъ звѣздочекъ. Ботвель, Шатле и Риціо были не одни влюбленные въ Голирудѣ. И будь шотландская королева еще втрое прелестнѣе, все нашлось бы довольно взглядовъ, словъ и вздоховъ для нея.

Фанни Молинё была превосходный обращикъ горячаго сторонника. За обѣдомъ, въ день первой ихъ встрѣчи съ Сесилью, она была внѣ себя отъ негодованія, когда майоръ Кинъ не хотѣлъ раздѣлять восторженнаго мнѣнія ея о подругѣ. Онъ во всемъ съ нею соглашался; но похвалы его, хотя и рѣшительныя, были совершенно-спокойны, онъ укрѣпился за своимъ естественномъ и искусственно-пріобрѣтенномъ хладнокровіемъ и мужественно выдерживалъ всѣ нападеніи своей милой противницы.

— Будьте благоразумны, сказалъ наконецъ Ройстонъ. — Какъ говоритъ Мандоне, проигравъ два первые робера: «ночь длинна и вина вдоволь». Восхищеніе разовьется само-собою, дайте сроку. Я серьёзно думаю прибавить еще одну къ числу поэмъ, вѣроятно, сочинённыхъ въ честь миссъ Трезильянъ. Не напечатать ли мнѣ мои стихя въ «United sérrice Gazette»? Они послужили бы къ чести нашего сословія. Со временъ Ловеласа, я полагаю, не бывало драгуна-риѳмоплета. Я составилъ уже цѣлую строку; «О, Сесиль! скрой очи свои голубыя».

— Я, кажется, прежде слыхала что-то подобное, сказала Фанни, смѣясь. — А, право, она стоитъ чего-нибудь получше подогретаго комплимента.

— Такъ вамъ этотъ стихъ знакомъ? Ничего нѣтъ удивительнаго. Нельзя же хотѣть, чтобъ человѣкъ былъ вмѣстѣ оригиналенъ и восторженъ, когда ни то, ни другое не въ его природѣ. Впрочемъ, я вполнѣ согласенъ, что ваша принцесса заслуживая все поклоненіе ей вассаловъ, чего ей здѣсь, по несчастью, не отъ кого ждать, хотя бы за одно изящество ея туалета. Это верхъ совершенства. Честь артисту, построившему ея шляпку. Я пью за его здоровье и жалѣю тѣлько, что это бургундское недостойно такого тоста. (Гарри, этотъ Кортонъ прескверный поставщикъ). Я бы вамъ совѣтовалъ вывѣдать адресъ ея башмачника; вы, можетъ-быть, довольно-коротко съ нею знакомы, чтобъ рѣшиться на подобный вопросъ? Это, должно-битъ, большой секретъ.

— Такъ вы не замѣтили, какъ она умна?

— Извините, сказалъ онѣ въ отвѣтъ: — я могу только поручиться, что миссъ Трезильянъ очень-хорошо образована, такъ хорошо, что ей нѣтъ никакой надобности таскать за собою живую въ томъ поруку, въ лицѣ этой ужасной экс-гувернантки. Я никогда не могъ объяснить себѣ, что можетъ такъ привязывать очень-миленькихъ женщинъ къ самымъ отвратительнымъ гувернанткамъ. Быть-можетъ, покровительствоватъ тому, кто вами командовалъ, и раздавать милости тамъ, гдѣ получали наказанія, имѣетъ свою пріятность: удовольствіе платить добромъ за зло. Иначе подобнаго факта объяснять невозможно. Là mignonne; какъ можно было ожидать, перестала негодовать на своего собесѣдника; она только обратила на него взглядъ болѣе-долгій и пытливый, чѣмъ обыкновенно, съ выраженіемъ будто сожалѣнія въ ея добрыхъ, свѣтлыхъ глазахъ.

— Вѣроятно, вы не стали бы такъ надо всѣмъ насмѣхаться, еслибъ это для васъ было возможно, сказала она. — Я недовольно-умна, чтобъ подражать вамъ; но я вамъ нимало не завидую.

Холодное, суровое лицо Ройстона измѣнилось на мгновеніе; легкая краска мелькнула на немъ, но исчезла такъ же скоро, какъ дыханіе со стали. Уже не въ первый разъ безнамѣренно-выпущенное ею мѣткое слово задѣвало его за живое. Въ голосѣ его не было и слѣда насмѣшки, когда онъ медленно отвѣтилъ:

— Вы мнѣ не завидуете? и хорошо дѣлаете. Вы считаете себя не довольно-умною, чтобъ быть циникомъ? Но будь школа, гдѣ бы учили, какъ наилучше пользоваться своими дарованіями, я знаю, кому бы изъ насъ пришлось болѣе учиться.

Немного погодя, онъ заговорилъ снова обычнымъ своимъ тономъ, но о другомъ, совершенно-постороннемъ предметѣ.

Гарри не принималъ никакого участія въ разговорѣ. Вообще вялый, онъ къ вечеру особливо чувствовалъ себя неспособнымъ на какое бы то ни было физическое или умственное усиліе. Въ подобное время онъ любилъ лучше всего отдыхать, лежа на софѣ, и присутствовать при подобныхъ преніяхъ жены съ Киномъ, изрѣдка ободряя ту или другую сторону улыбкой, но вообще, сохраняя самый осторожный и благоразумный нейтралитетъ. Въ настоящемъ случаѣ у него были свои причины радоваться мнѣнію, выраженному Киномъ насчетъ миссъ Трезильянъ. Родившееся въ его умѣ подозрѣніе насчетъ искренности словъ майора совершенно подтвердилось къ концу вечера.

Докторъ былъ человѣкъ неумолимый, но не безчеловѣчный и потому не могъ устоять противъ уговоровъ и ласкательствъ, съ какими паціентъ просилъ у него разрѣшенія «выкуривать только одну сигару передъ тѣмъ, какъ идти спать». Ожиданіе этой сигары поддерживало бѣднаго Гарри въ-теченіе многихъ безотрадныхъ дней лишеній тоски. Когда подходило опредѣленное для куренія время, онъ явно становился бодрѣе, точно какъ верблюды, когда, едва влачась по колѣно въ сыпучихъ пескахъ пустыни, они почуютъ воду или завидятъ пальмовую чащу. Было ли причиною тому что-нибудь болѣе, чѣмъ успокоительное дѣйствіе никотина или. благоуханіе табака? Эта единственно-сохранившаяся привычка не составляла ли для бѣднаго больнаго звено, связывавшее горестное настоящее съ тѣмъ веселымъ временемъ, когда онъ отъ души наслаждался разгульною жизнію среди своихъ товарищей; когда онъ засмѣялся бы при мысли, что иное, кромѣ сабельнаго удара, ружейной пули или дикаго звѣря могло бы привести его въ то положеніе, когда мы смотримъ на женщину единственно, какъ на ангела-хранителя? Гарри, навѣрно, не могъ бы отвѣчать на эти вопросы и сталъ бы въ-тупикъ, какъ передъ задачею изъ гидростатики или прямолинейной тригонометріи. Во всякомъ случаѣ, палить «сигару» было для него важнѣйшимъ происшествіемъ дня, церемоніей, которую онъ исполнялъ не съ безпечностью и вѣтренностію выкуривающаго до дюжины въ день, а со всею торжественностію священнаго жертвоприношенія. По временамъ, какъ мы сказали выше, онъ отчаянно переступалъ границы благоразумія; но въ такомъ случаѣ онъ не давалъ себѣ времени для размышленія; и потому тутъ не было того спокойнаго, обдуманнаго наслажденія: впрочемъ, эти кутежи становились все рѣже-и-рѣже, по мѣрѣ того, какъ предостереженія со стороны его разстроеннаго организма становились болѣе-и-болѣе грозны.

Къ небольшому числу любезностей майора Кина принадлежали самопожертвованія, на которыя онъ рѣшался ради Гарри Молинё. Ройстонъ отказывался отъ множества приглашеній для того, чтобъ провести съ товарищемъ этотъ торжественный часъ; и если день обогащалъ его какими-либо новыми счастливыми мыслями, онъ при этомъ непремѣнно дѣлился ими съ товарищемъ. Но на этотъ разъ онъ былъ какъ-то очень-молчаливъ и даже нѣсколько разъ отвѣчалъ на-удачу и не впопадъ, какъ-будто мысли его блуждали вдалекѣ; но, видно, онѣ били довольно-пріятны, потому-что онъ два-три раза улыбался самъ-себѣ, и не такъ холодно, какъ обыкновенно. Наконецъ, послѣ долгаго молчанія, онъ проговорилъ отрывисто, безъ того, чтобъ имя миссъ Трезильянъ упоминалось передъ тѣмъ:

— Гарри, ты знаешь старую, избитую фразу, что есть женщины, за которыхъ стоитъ умереть? По-моему, мы сегодня видѣли такую, для которой стоитъ пожить, что значитъ гораздо-болѣе.

— Такъ она тебѣ нравится? спросилъ Молинё.

— Да… она… мнѣ… нравится.

Слова эти выходили одно за другимъ, будто каждое изъ нихъ сперва точно взвѣшивалось; и на губахъ его появилась та же необычная улыбка.

Гарри былъ не вполнѣ доволенъ; онъ предпочелъ бы подобному намеку болѣе точное объясненіе; но дѣйствуя согласно своему невозмутимо-спокойному произволу, онъ не почелъ нужнымъ предпринимать дальнѣйшія развѣдыванія, и пошелъ спать подъ впечатлѣніемъ, что «все къ-лучшему», и что Ройстонъ на прямой дорогѣ къ полученію награды за пожертвованія, принесенныя имъ дружбѣ.

VII.

Суббота; ночь уже на исходѣ, а Молинё еще не собирается покинуть квартиру Кина. Во весь вечеръ онъ велъ себя съ необыкновеннымъ благоразуміемъ относительно крѣпкихъ напитковъ; правда и то, что съ такимъ невеселымъ, непоучительнымъ и незабавнымъ собесѣдникомъ, каковъ былъ Дикъ Трезильянъ, подобный проступокъ былъ бы непростителенъ.

Дику Трезильяну должно быть около двадцати-пяти лѣтъ; сложенъ онъ плотно, даже нѣсколько-тяжело, скорѣе выше средняго роста, даже несмотря на видимый уступъ его широкихъ плечъ. Для эстетическаго глаза на немъ слишкомъ-много мяса, такъ-что лѣтъ подъ пятьдесятъ онъ обѣщаетъ быть очень-невзрачнымъ и неуклюжимъ; впрочемъ, въ немъ болѣе дѣятельности, чѣмъ можно бы предполагать съ перваго взгляда, въ чемъ вы убѣдились бы на опытѣ, еслибъ вздумали угоняться за нимъ по брюквеннымъ плантаціямъ въ теплый сентябрскій день. Лицо его, безъ претензіи на красоту само-по-себѣ, невольно наводитъ васъ на мысль о ней (одно изъ тѣхъ лицъ, которое заставляетъ подумать): сестра у него должна быть красавица; дѣйствительно семейное сходство Дика съ Сесилью поразительно до пародіи, но черты, у нея тонкія и нѣжныя, являются у него заплывшими и крупными до грубости. Будто одинъ и тотъ же видъ, но при ясномъ голубомъ небѣ, или сквозь подвижной туманъ, когда и скалы и деревья еще видны, но неясно, какъ пятна. Глава и волосы его на нѣсколько тѣней свѣтлѣе чѣмъ у нея. Но главная разница въ очертаніи рта. У Сесили ротикъ такъ изящно выточенъ, такъ способенъ принимать всевозможныя выраженія, отъ нѣжнаго до горделиваго, что многіе считаютъ его лучшимъ украшеніемъ ея лица; у брата ея, напротивъ, самаго вялаго, неопредѣленнаго характера (или, точнѣе, безъ всякаго характера), который и болѣе-умное лицо сдѣлалъ бы пустымъ и неодушевленнымъ.

Сложеніе Трезильяновъ нелегко поддается вредному вліянію неумѣренной жизни, и Дикъ образецъ сильнаго здоровья. Люди съ очевидною тупостью ума и чувства, не боятся нравственныхъ бурь, и разъ, что подобная машина удачно пущена, она, кажется, можетъ работать безъ конца; и вѣроятно бы дѣйствительно работала безъ износу, еслибъ не наклонность къ пьянству и другаго рода злоупотребленіемъ тѣлесныхъ преимуществъ, особливо свойственная этому классу людей. Еслибъ не этотъ уравнительный элементъ въ ихъ положеніи, они, вѣроятно, бы жили такъ же долго, какъ слоны и лягушки, и мы имѣли бы цѣлое поколѣніе старыхъ болвановъ, что было, безъ сомнѣнія, страшнѣйшимъ наважденіемъ на нашу планету. Обращикъ подобной натуры, о которомъ идетъ рѣчь, дѣлалъ ежедневно много движенія и, разумѣется, не имѣлъ никакихъ умственныхъ волненій; у него всегда было болѣе денегъ въ карманѣ, чѣмъ онъ зналъ способовъ ихъ употребить, и что касается до серьезныхъ досадъ, то онѣ возможны только при извѣстномъ столкновеніи понятій, а у Дика мозгъ не въ состояніи былъ удерживать разомъ болѣе одной мысли. Какова бы ни была господствующая мысль, она не терпѣла соперницы, даже близь своего трона, пока преемницею своею не свергалась и не уничтожалась въ свою очередь, какъ:

Убиваетъ жрецъ убійцу

И будетъ самъ убитъ (*).

(*) The priest that slays the slayer,

Ahd shall himself be slain.

Дикъ, разумѣется, никогда не обнаруживаетъ оригинальнаго соображенія, но за то всегда готовъ принять чужую мысль съ слѣпымъ довѣріемъ прозелита. Отсюда ясно, что онъ случайно можетъ находиться въ большомъ затрудненіи въ данную минуту, но за-то не знаетъ тоскливыхъ внушеній предвидѣнія или памяти. Въ послѣднемъ недостаткѣ есть одно только исключеніе. Къ тому, кто разсердилъ, обидѣлъ или оскорбилъ его, онъ питаетъ какое-то тупое, неясное, безнамѣренное чувство, недоходящее до вражды, котораго онъ ни себѣ, ни вамъ не съумѣлъ бы объяснить. По счастью онъ довольно-безвреденъ и неподозрителенъ, потому-что примирить его положительно невозможно.

Ни одной mesalliance не бывало въ главной отрасли дома Трезильяновъ; но гдѣ-то должно было быть пятно, звено неблагороднаго металла въ золотой цѣпи, о которой вѣдали только грѣшница и ея духовникъ. Быть-можетъ, сынъ грѣха не несъ клейма на челѣ своемъ и бодро выступалъ въ средѣ себѣ равныхъ, не вѣдая о безчестіи матери; но позоръ не скрылся въ потомствѣ. Даже ошибки и пороки этого гордаго, упрямаго рода были странно искажены, исковерканы въ его представителѣ. Гордость, напримѣръ, проявлялась главнымъ образомъ въ наклонности въ низкому обществу, гдѣ онъ могъ царить надъ остальными и пользовался каждымъ случаемъ, чтобъ выказать свое превосходство, впрочемъ, надо отдать ему справедливость, безъ особой злобы или грубости. Онъ почти постоянно жилъ въ своихъ помѣстьяхъ и во время рѣдкихъ посѣщеній Лондона не простиралъ своего познанія свѣта далѣе посѣщенія разныхъ сомнительныхъ публичныхъ мѣстъ и крайнихъ предѣловъ полусвѣта. Вслѣдствіе чего онъ чувствовалъ себя неловко въ хорошемъ обществѣ, и старался вырваться какъ-можно-скорѣе на свободу, въ болѣе-сродную среду.

Отгадайте, почему я такъ долго возился надъ портретомъ, который можно бы очертить въ трехъ строкахъ? потому-что въ глазахъ людей, знавшихъ миссъ Трезильянъ, самая дрянная вещь, носящая ея имя, уже заслуживаетъ вниманія, потому-что есть люди, которые утверждаютъ, что обдѣлка ея платья, или бахрома ея мантильи заслуживаетъ лучшаго описанія, чѣмъ щитъ Ахиллеса, и говорятъ, что прядь ея темно-каштановыхъ волосъ достойнѣе занять мѣсто между свѣтилами, чѣмъ царственные волосы Вереники. Плохая отговорка, сознаюсь, для невидавшихъ ее даже во снѣ.

Въ этотъ именно вечеръ Дикъ былъ совершенно-счастливъ. Кинъ повелъ его на охоту, единственный предметъ, о которомъ бѣднякъ могъ говорить, не срамясь на каждомъ шагу; подъ конецъ четвертаго стакана замороженнаго пунша онъ совершалъ рѣдкій разговорный подвигъ; переставъ отвѣчать односложными словами, онъ рѣшился на два-три замѣчанія, и даже отважился издѣваться надъ своими собесѣдниками за неумѣнье ихъ пользоваться мѣстными условіями охоты.

— Въ окрестности есть нѣсколько кабановъ, говоритъ онъ: — ихъ тутъ иногда стрѣляютъ и вы можете участвовать въ охотѣ, если съ умѣете поладить съ сосѣдями. Странно, какъ вы этого до-сихъ-поръ не открыли!

— Да, что-то поговаривали о дикихъ свиньяхъ, сказалъ Ройстонъ равнодушно. — Но, видите ли, мы ихъ просто кололи въ Декалѣ. Первый разъ, что я услыхалъ, какъ съ ними возятся здѣсь, я подумалъ почти то же, что Дирингъ, когда ему предложили застрѣлить лисицу въ Шотландіи. Томъ Дирингъ, вы вѣрно знаете, который охотился тридцать сезоновъ съ йоркширскими и атерстонами, и зналъ имя, возрастъ и норовъ любой собаки, лучше чѣмъ членовъ своего немногочисленнаго семейства, я думаю, даже и происхожденіе каждой.

Дикъ постарался взглянуть такъ, какъ-будто онъ зналъ Диринга съ самаго дѣтства, но несовсѣмъ-удачно.

— Ну-съ, продолжалъ Кинъ, — они выбивали кусты и мужикъ преддожилъ ему извѣстное мѣсто, откуда всего удобнѣе убить звѣря въ кустѣ, какъ онъ выражался. Томъ нескоро постигъ весь ужасъ этого предложенія; но, понявъ въ чемъ дѣло онъ зажмурился, какъ буйволъ передъ нападеніемъ, и буквально бросился на несчастнаго съ дикимъ ревомъ. Онъ такъ же мало хотѣлъ употребить во зло свои руки, какъ невинный ребенокъ; но, вѣдь, дѣло не шуточное, когда дьяволъ вселится въ шестнадцать камней^[11] плотнаго мяса. Робинъ-Ойгъ не вынесъ натиска и не забывалъ его въ-теченіе той осени.

Трезильянъ расхохотался одобрительно, какъ онъ всегда дѣлалъ, когда постигалъ болѣе половины разсказа:

— А тамъ-то, я думаю, знатная забава на нихъ охотиться? сказалъ онъ, разомъ приступая, какъ всегда, въ новому предмету.

— Недурная, отвѣчалъ Кинъ: — тутъ ужь не зѣвай, пока идетъ потѣха; нужна только небольшая сноровка, чтобъ ихъ мастерски колоть. Иные говорятъ, что эта охота имѣетъ болѣе возбуждающее свойство, нежели лисья; ну, да у такихъ господъ вѣрно лёгкія не въ исправности. Правда, что она опаснѣе травли на лисицъ. Нырнуть въ Смиту или Вилендину ничего не значитъ въ сравненіи съ паденіемъ навзничъ въ нуллахъ, съ разбитою лошадью подъ вами.

Молинё быстро очнулся отъ раздумья. При знакомомъ индійскомъ словѣ, словно при звукѣ военной трубы, кровь разыгралась въ его жилахъ и выступила яркимъ румянцемъ на щекахъ.

— Да, бывало, и мы не разъ летали за звѣремъ сломя голову въ бывалое веселое время, передъ тѣмъ, какъ завелась у насъ жена, да болѣзнь, да всякая другая дрянь. Дикъ, не разсказать ли вамъ, какъ я въ первый разъ кололъ кабана?

— Ты на это всегда готовъ, я знаю, сказалъ майоръ покорнымъ тономъ: я самъ виноватъ, зачѣмъ заговорилъ о подобномъ предметѣ. Ну ужь разсказывай, только, пожалуйста, поскорѣй.

Онъ не остановилъ его, однако, что навѣрно сдѣлалъ бы, иди рѣчь о чемъ другомъ и не безъ причины.

— Я ужь нѣсколько времени какъ былъ посвященъ въ таинства охоты на кабановъ, началъ Гарри: — но мнѣ вовсе не счастливилось. Какъ быстро я ни мчался на своемъ удаломъ конѣ, все-таки старыя собаки поспѣвали прежде меня и наносили первый ударъ. За арабскихъ скакуновъ своихъ я платилъ не малыя деньги, и не жалѣлъ ихъ на охотѣ. Признаюсь, я, наконецъ, совершенно упалъ духомъ и качалъ думать, что все это просто какая-нибудь штука, обманъ, разбой. Одинъ день, однако, намъ пришлось сперва пробираться по топкой, болотистой мѣстности, а потомъ быстро скакать по открытому мѣсту, что мнѣ, съ моею легкою лошадью, было вовсе не такъ трудно. Когда мы нагнали звѣря, я былъ впереди всѣхъ, бросился на него, съ полною увѣренностью и, казалось; хорошо примѣтился прямо ему подъ лопатку. Но я не принялъ въ разсчетъ быстроты, съ какой мы неслись, и промахнулся ровно на три дюйма впередъ. Конь у меня былъ такой же молодой и горячій, какъ я самъ; ему и въ голову не приходило струсить и попятиться, но, по неопытности, онъ не съумѣлъ уберечься. Животное, почувствовавъ остріе, тотчасъ обернулось и начисто подрѣзало переднія ноги бѣднаго Емперора. Мы свалились вмѣстѣ въ одну кучу; пика отскочила на нѣсколько саженъ въ сторону, и такъ я лежалъ лицомъ къ землѣ, безъ коня и съ правою рукой сильно-вывихнутою. Можете представить себѣ мое положеніе? Я самъ въ то время не могъ. Дьяволъ-то былъ слишкомъ пораженъ, Чтобъ сразу начать нападеніе, потому-что мы его таки порядкомъ задѣли. Стоя прямо Надо мною, онъ только хрюкалъ и скрежеталъ зубами, приготовляясь вернуть меня порядкомъ. Я чувствовалъ, какъ горячая пѣна капала на меня, пока я лежалъ неподвижно, притаивъ дыханіе. Я полагалъ, что ничего лучшаго нельзя было сдѣлать въ моемъ положеніи. Вдругъ послышался вблизи быстрый галопъ лошади; что-то пронеслось въ воздухѣ надо мною; послышался какой-то глухой звукъ въ родѣ удара по сбитой двери, потомъ животное медленно растянулось у меня на ногахъ, судорожно затряслось и околѣло. Баринъ, что сидитъ напротивъ васъ, проскочилъ надъ нами верхомъ и на-лету закололъ кабана въ спинной хребетъ. Будь онъ пораженъ въ какое-либо другое мѣсто, звѣрь еще успѣлъ бы сильно порвать меня передъ смертью. На чистоту было сдѣлано — не правда ли?

Гарри съ нѣкоторымъ волненіемъ выпилъ остатокъ зельтерской воды съ хересомъ и вздохнулъ. Онъ думалъ о томъ, какъ часто въ былые дни, когда здоровье и нервы еще ему не измѣняли, онъ осушалъ поболѣе и повкуснѣе бокалы за шпоры и копье!

— Просто штука, замѣтилъ Кинъ: — поразительная, но ни мало неопасная, особливо съ такимъ вѣрнымъ конемъ подъ вами, каковъ былъ бѣдный, старый Махмудъ. Да почіютъ въ мирѣ твои славныя кости! Джильбертъ убилъ такимъ же способомъ вырвавшагося тигра. Подобной вещи удивляться можно, потому-что и чистой крови арабскія лошади неохотно идутъ не тигровъ. Впрочемъ, погоди! ты какъ-то живѣе обыкновеннаго окончилъ свою сказку, Гарри, благодаря частой практикѣ, вѣроятно.

Глава Тризильяна были устремлены на говорившаго съ выраженіемъ какого-то тяжелаго, тупаго восхищенія. Вы могли бы разсказать ему самый высокій подвигъ великодушія и самоотверженія нравственнаго героя, и онъ бы васъ выслушалъ, не обнаруживъ не малѣйшаго сочувствія. Тѣлесную силу и отвагу онъ былъ въ состояніи оцѣнить. Физкческія достоинства Кина могли вполнѣ поработить его ограниченный разсудокъ; впрочемъ, почва была заблаговременно приготовлена къ принятію сѣмени. Дикъ имѣлъ нѣсколько военныхъ друзей и обѣдая съ ними въ гостиницѣ «Хвастуна», онъ слыхалъ клубскіе анекдоты, въ которыхъ имя хладнокровнаго майора стояло на видномъ мѣстѣ.

Послѣдній очень-хорошо понималъ смыслъ направленнаго на него взгляда; но онъ вовсе не льстилъ его самолюбію. Онъ ощущалъ, быть-можетъ, такое удовольствіе, съ какимъ мы находимъ у себя козырный тузъ, играя въ дурачки. Во всякомъ случаѣ, совершенная, безусловная преданность Дика была также недурная карта въ игрѣ, которую затѣивалъ Кинъ. Каковы бы ни были его мысли, лицо ничего не обнаружило. Онъ осушалъ стаканѣ за стаканомъ вмѣстѣ съ гостемъ, такъ-что, наконецъ огромное количество жидкости начало подмывать и такое испытанное прочное зданіе, каковъ былъ майоръ; но, несмотря на то, онъ не уронилъ себя ни видомъ, ни словомъ, ни поведеніемъ, и могъ бы безукоризненно присутствовать на вечерѣ у любаго члена общества трезвости.

Нерѣдко на позднихъ ночныхъ попойкахъ, гдѣ троянцы и тиряне сражались съ бокаломъ въ рукахъ за честь своихъ мундировъ, спокойно-хладнокровное лицо, никогда непереходившее за предѣлъ приличной смуглой краски, и ясный, холодный, вѣрный взглядъ наводили ужасъ на пировавшую тяжелую, и вселяли, если не довѣріе, то утѣшеніе въ сердца быстро-убывавшихъ гусаръ. Представители послѣдней знали, что хотя голова у нихъ въ огнѣ и ноги не хотятъ болѣе ей повиноваться, все-таки есть одинъ непобѣдимый подвижникъ, который постоитъ за ихъ честь. Когда послѣдній изъ трехсотъ выборныхъ спартанцевъ погибалъ, онъ видѣлъ Оѳріада, стоявшаго твердо, безъ малѣйшей раны, и охотно-готоваго написать на щитѣ своемъ «Побѣда».

Когда въ бѣдномъ Дикѣ, мужчина или женщина въ первый разъ возбуждали страхъ или восхищеніе, на него обыкновенно нападалъ родъ столбняка, отъ котораго пробудить его было чрезвычайно-трудно. Онъ сидѣлъ бы такъ до утра, безсмысленно выпучивъ глаза, съ чувствомъ совершеннаго внутренняго удовольствія, еслибъ Молинё не обратился къ нему съ прямымъ вопросомъ:

— Какъ долго вы думаете оставаться въ Дорадѣ? И есть ли у васъ какіе-нибудь дальнѣйшіе планы?

Спавшій съ открытыми глазами баронъ съ трудомъ пробудился и принялся дѣятельно искать отвѣта на днѣ своего стакана. По-счастью, поискъ его былъ успѣшенъ.

— Сесиль располагаетъ оставаться здѣсь два мѣсяца; потомъ мы поѣдемъ черезъ Ниццу; Геную, Флоренцію, Римъ и Неаполь, и возвращаемся черезъ Италію.

Первыя названія онъ выучилъ наизустъ и проговорилъ довольно-бойко, но очевидно путался на послѣднемъ. Я думаю, онъ неясно представлялъ себѣ эту страну, стоянкою австрійскихъ войскъ, и смотрѣлъ на Гесперію какъ на маленькое владѣніе, или средней величины городъ на сѣверѣ Европы.

Гарри чуть не задохнулся отъ сдержаннаго смѣха, но улыбку на устахъ его остановилъ во время повелительно-строгаго взгляда его бывшаго начальника.

— Черезъ Италію? сказалъ Кинъ, ни на волосъ не измѣняя выраженія лица. — Ну, я бы не совѣтовалъ вамъ долго оставаться тамъ: мѣсто небольшое и довольно-глупое; никакого общества рѣшительно. Остальные города будутъ для васъ занимательнѣе, такъ-какъ для васъ они новы.

При послѣднихъ словахъ Кинъ привсталъ. Быть-можетъ, онъ считалъ, что на сегодня и для выгоды, и для славы сдѣлано довольно. Хладнокровный майоръ рѣдко позволялъ кому наскучать себѣ, не имѣя ясно въ виду соразмѣрнаго вознагражденія.

— Гарри, я намѣренъ выгнать тебя. Ты ужь и то слишкомъ засидѣлся, а завтра утромъ намъ много дѣла.

Моливё несовсѣмъ-то понялъ, что за особая работа имъ предстояла завтра, но всталъ безпрекословно съ своего мѣста; Трезильянъ также собрался уходить. Дикъ сознавалъ, что онъ лично выказалъ себя въ этотъ вечеръ какъ-нельзя-лучше, и произвелъ самое выгодное впечатлѣніе на собесѣдниковъ. По всей самоувѣренности, сообщенной ему подобнымъ сознаніемъ и крѣпкими напитками, было недостаточно, чтобъ дать ему смѣлость наединѣ, tête-à-tête, съ Ройстономъ Киномъ.

Долго послѣ ухода гостей майоръ сидѣлъ передъ каминомъ, глядя пристально на горѣвшія дрова. Еслибъ онъ сейчасъ же пошелъ спать, невыносимое тупоуміе одного изъ ушедшихъ давило бы его ночью, какъ кошмаръ.

Кто изъ насъ не видывалъ лучшихъ картинъ пламеннаго заката, чѣмъ какія выставляются въ академіи? Какай живописецъ въ состояніи, хоть приблизительно, воспроизвести причудливыя перемѣны свѣта и тѣни, которыя увеличиваютъ прелесть и скрываютъ недостатки этихъ чудныхъ, блуждающихъ огней? Что-то въ этомъ родѣ представляли миньятюры, бывшія въ ходу лѣтъ двѣнадцать назадъ, гдѣ только часть прелестнаго личика и одинъ опасный глазокъ выглядывали изъ-за вѣнца облаковъ, дававшихъ обширное поле воображенію. Въ-самомъ-дѣлѣ не такъ-то безсмысленна древняя басня, сочетавшая Гефеста съ Афродитою. Миннезингеры и имъ подобные высоко воспѣвали любовь и, навѣрно, хорошо изучили свой предметъ; но будьте увѣрены, страстные романсы вывелись въ Германіи съ-тѣхъ-поръ, какъ тамъ стали вводиться голландскія печи. Дѣйствительно, завидно было бы пылкое воображеніе, которое съумѣло бы отъискать поэзію въ этихъ противныхъ, глазированныхъ кафляхъ?

Будучи гвебромъ въ душѣ, я самъ однажды разгорячился объ этомъ предметѣ въ присутствіи одного эксцентрическаго человѣка, который вскорѣ заставилъ меня раскаяться въ моей излишней откровенности. Онъ былъ маленькое, бѣловолосое творенье, съ очками на носу; никто не зналъ, совершилъ ли онъ какое тяжкое преступленіе, и самъ онъ никогда не объяснялъ, какого оно было рода, но всѣ мысли его отзывались какимъ-то угрюмымъ раскаяніемъ, которое не дѣлало его ни умнѣе, ни добрѣе, а только скучнѣе. Можетъ-быть, впрочемъ, это была лишь мономанія; будемъ надѣяться, что такъ. На этотъ разъ, онъ выслушалъ меня совершенно-спокойно; потомъ голубыя стекла очковъ поднялись въ-уровень съ моими глазами, и я чувствовалъ, что владѣлецъ очковъ какъ-то странно смотрѣлъ на меня изъ-за нихъ. Грудь его имѣла тридцать-четыре дюйма въ окружности, и вслѣдствіе того голосъ отличался глубиною и торжественностью; онъ звучалъ неестественно, когда произнесъ медленно:

— Есть одно лицо, которое не оставляетъ меня въ покоѣ здѣсь и, я думаю, будетъ преслѣдовать меня, когда я переселюсь въ приуготованное мнѣ мѣсто. Я вижу его теперь; я буду вѣчно его видѣть, всегда при свѣтѣ комелька.

Я былъ сильно взбѣшенъ, потому-то, дать мыслямъ новое и непріятное направленіе, во-всякомъ случаѣ, безсовѣстное злоупотребленіе бесѣды tête-à-tête. Я это и сказалъ своему другу; а такъ-какъ онъ не захотѣлъ признаться въ своей винѣ или объясниться какимъ бы то ни было образомъ, то я удалился съ полнымъ убѣжденіемъ, что, будучи умнымъ человѣкомъ и оригинальнымъ мыслителемъ, мой другъ ни мало незабавный и непоучительный собесѣдникъ. Я, быть-можетъ, не простилъ бы ему и до сего дня, еслибъ, идучи домой, совершенно-безутѣшный (нѣтъ ничего обиднѣе разочарованія въ любимомъ убѣжденіи, все-равно, что отправить домой любимую охотничью лошадь съ перебитыми ногами), я не припомнилъ, что у виновнаго на носу синія очки, — и слѣдовательно, если онъ черезъ нихъ смотритъ на огонь, то не удивительно, что онъ видитъ мало розовыхъ оттѣнковъ. Я возвратился и постучалъ у воротъ обвиненнаго, чтобъ, сообщить ему объ этомъ обстоятельствѣ, облегчавшемъ вину его. — Могу похвастать; оно поразило его. Пріятель было-началъ объяснять, что онъ снимаетъ очки въ такомъ случаѣ, но я ни слова не хотѣлъ слышать и оставилъ его, торжествуя свою побѣду и предварительно взбѣсивъ его изъявленіемъ совершеннаго своего прощенія. Съ-тѣхъ-поръ, если сидя наединѣ, ligna super foco large reponens Обильно накладывая дрова на очагъ.}, я вспоминаю объ этой неудачной выходкѣ, мнѣ достаточно вспомнить смѣшную фигуру ея виновника, чтобъ отдѣлаться отъ блѣднаго призрака.

Въ оправданіе этого длиннаго самолюбиваго отступленія, я не нахожу никакого извиненія, кромѣ прибаутки, какую Молинё присовокуплялъ къ своимъ заморскимъ разсказамъ. Главное дѣло въ томъ, что все это сущая правда.

VIII.

Въ ту же ночь на полотнѣ миссъ Трезильянъ возсѣдалъ другой совѣтъ трехъ, почтеннѣе и важнѣе описаннаго нами.

Мистеръ Фуллартонъ былъ представителемъ мужскаго элемента и имѣлъ большой вѣсъ. Въ послѣднее время пріобрѣтеніе, увеличившее его духовное стадо, возвратило ему совершенно его веселое расположеніе духа; онъ зналъ, что даже въ матеріальномъ отношеніи оно будетъ ему поддержкой; впрочемъ, независимо отъ всѣхъ политическихъ соображеній, красота и прелести Сесили имѣли огромное вліяніе на него. Не приписывайте этому ложнаго значенія. Я увѣренъ, что въ его пораженіи не было ни одной мысли относительно какой бы то ни было женщины, которую нельзя было бы передать его женѣ и даже получить ея одобреніе. Несмотря на это, надо признаться, что мистеръ Фуллартонъ любилъ, чтобъ его духовныя дѣти были хороши собой — вкусъ, впрочемъ, неслишкомъ эксцентричный и необъяснимый. Есть въ нѣкоторомъ родѣ склонность самой нашей природы болѣе сочувствовать судьбѣ и развитію существа высокаго и прекраснаго, нежели такому, которое и уродливо, и неловко, и дурно. Даже въ отношеніи къ самымъ тварямъ мы можемъ испытать это, и изъ пятидесяти духовныхъ лицъ врядъ-ли найдется одно, которое бы возвысилось надъ прочими людьми.

Глядя на прекрасное лицо и роскошную фигуру, бывшія у него передъ глазами и чувствуя необъяснимое участіе къ обладательницѣ этихъ прелестей, сердце пастора прыгало отъ удовольствія.

Онъ, такъ-сказать, пировалъ, прихлебывалъ чрезъ-мѣру подслащеный чай и закусывалъ намазанной масломъ gallette, удерживая, однакожь, порывъ чрезмѣрной веселости въ границахъ приличія и повергая въ ногамъ своихъ собесѣдницъ роскошный букетъ своего цвѣтистаго краснорѣчія. Цвѣты эти навѣрное расцвѣли бы въ любой атмосферѣ, какъ бы несвойственна она ни была. Ревность его была такая смѣлая, непрерывная, что самый холодный пріемъ не могъ повредить ей. Правила и намѣренія его были, безъ сомнѣнія, хороши, но они были такъ неуклюже высказаны, что напоминали каждому торгаша, навязывающаго свой товаръ.

Въ самые несвойственные часы и въ мѣстахъ, наименѣе тому приличныхъ, мистеръ Фуллартонъ всегда слѣдилъ хоть однимъ глазомъ за дѣломъ, передавая свое ученіе съ самоувѣренностью и любезностью, лично ему свойственными.

Иногда онъ принималъ интимно-разговорный тонъ, иногда театрально-эффектный, но ему никогда не приходило на умъ, что то или другое можетъ показаться смѣшнымъ или страннымъ. Ходили самые нелѣпые разсказы о такомъ исполненіи имъ своихъ обязанноетей. Такъ однажды за обѣдомъ онъ, говорятъ, слѣдующимъ образомъ, совершенно-неожиданно, обратился къ своему сосѣду, которому только что былъ представленъ: «Вы видите, чего недостаетъ намъ: больше вѣры». Слова эти были сказаны, имъ совершенно такими тономъ и манерой, какими какой-нибудь gourmet могъ бы замѣтить, «что супъ былъ бы гораздо-лучше, еслибъ въ немъ было побольше перцу», или мистеръ Чулеръ утверждаетъ, что «должно покровительствовать фермерамъ, сэръ». Въ другой разъ, встрѣтившись впервые съ очень-набожнымъ и богатымъ старикомъ (кажется, директоромъ акціонернаго банка), онъ началъ пытать его относительно его «Опытовъ». Довѣрчивый старикъ, до нѣкоторой степени польщенный участіемъ, принимаемыхъ въ его благосостояніи, и убѣжденный, что все сообщенное имъ будетъ хранимо въ глубокой тайнѣ, довольно-легко высказался. Мистеръ Фуллартонъ пришелъ въ такой восторгъ отъ слышаннаго, что неожиданно обратился къ смѣшанному обществу, въ которомъ находился, и крикнулъ: «Между нами есть благословенный, престарѣлый Барзилаи»! Лицо его сіяло, какъ у восторженнаго нумизмата, который нечаянно наткнулся на рѣдкаго Коммода или неоспоримаго Домиціана. Въ числѣ присутствовавшихъ было нѣсколько человѣкъ его образа мыслей; но нѣкоторые, даже изъ числа этой категоріи, заболѣли впослѣдствіи отъ усилій подавить смѣхъ. Несчастное существо, такимъ образомъ облеченное въ «почетный нарядъ», далеко предпочло бы самый скандально-оскорбительный эпитетъ такой льстивой похвалѣ. Онъ разстался бы съ большимъ дисконтомъ, съ половиной его паевъ въ банкѣ (а билеты ихъ въ то время ходили очень-высоко: по 14 %; теперь же вы можете достать ихъ очень-дешево), лишь бы только онъ могъ скрыться на этомъ мѣстѣ въ своихъ башмакахъ. Эти послѣдніе были повидимому довольно-велики, чтобъ въ-самомъ-дѣлѣ составить безопасное убѣжище. Этотъ случай дурно подѣйствовалъ на старика; онъ съ-тѣхъ-поръ ни о какомъ предметѣ не говорилъ на распашку на съ мужчиной, ни съ женщиной, ни съ ребенкомъ. Даже въ послѣднюю болѣзнь свою, хотя у него на умѣ должны были быть одна или двѣ мучительныя мысли, если только у него не было своего особаго мнѣнія о томъ, подобаетъ ли разорять вдовъ и сиротъ, онъ не согласился выдать себя.

But locked the secret in his breast

And died in silence, unconfessed (*).

(*) Но замкнулъ тайну въ своей груди

И умеръ въ молчаніи, безъ исповѣди.

Присутствіе мистера Фуллартона было пріятно по-крайней-мѣрѣ одному члену изъ собравшагося въ этотъ вечеръ общества. Мистрисъ Данверсъ готова была упиваться богословіемъ и, какъ всѣ неумѣренные люди, была неслишкомъ-разборчива относительно достоинства предполагаемыхъ ей напитковъ, лишь бы они были крѣпки и горячительны. Сочное и душистое краснорѣчіе, которому она внимала въ настоящее время, приходилось ей совершенно по вкусу и, кромѣ того, случилось такъ, что личныя убѣжденія пастора совершенна совпадали съ ея собственными. По мѣрѣ того, какъ вечеръ подвигался, она все болѣе-и-болѣе воодушевлялась и наконецъ не могла удержаться, чтобъ не объяснить, «какъ высоко она цѣнитъ преимущество быть въ обществѣ такого замѣчательнаго пастыря». Послѣдній сдѣлалъ изысканный легкій поклонъ, который видимо былъ выработанъ послѣ продолжительнаго изученія, и выражалъ въ то же время и признательность и смиреніе.

— Если это преимущество, дорогая мистрисъ Денверсъ, то оно во всякомъ случаѣ мало цѣнится многими изъ моихъ прихожанъ. Вы съ трудомъ повѣрите, какъ многихъ изъ моей паствы я едва знаю только во имени. Это составляетъ сильное искушеніе упасть духомъ. Я боюсь, что пагубный примѣръ майора Кина въ-самомъ-дѣлѣ заразителенъ, и что его злые навѣты испортили многихъ — да, увы! слишкомъ-многихъ.

Онъ заключилъ свой періодъ протяжнымъ тяжелымъ вздохомъ.

Миссъ Трезильянъ сидѣла, отвалившись назадъ въ креслѣ. Большіе, глубокіе глаза ея, казалось, отражали порывистыя вспышки огня въ калинѣ, когда онъ то ярко разгорался, то внезапно снова будто потухалъ. Она давно хранила молчаніе. Сказать правду, она сильно возбуждала въ себѣ набожность, чтобъ интересоваться рѣчью пастора; и когда это не удавалось ей, то, изъ учтивости, старалась хоть покивать видъ будто слушаетъ со вниманіемъ; но она чувствовала, что все чаще-и-чаще впадаетъ въ предѣлы грезъ. Всѣ такъ легко соглашались другъ съ другомъ! Смѣлое противорѣчіе, ѣдкій сарказмъ, мѣткое возраженіе имѣли бы въ ту минуту большую цѣну, отнявъ приторность у этого вѣчно-текущаго меда. Послѣднія слова пастора пробудили ее за столько, что она томно спросила: «Что же онъ сдѣлалъ?» Нельзя было предположить болѣе простаго вопроса и сдѣлать это болѣе небрежно; однакожь это показалось мистеру Фуллартону чѣмъ-то въ родѣ возраженія. Онъ имѣлъ привычку выражать общія мѣста въ видѣ правилъ и не любилъ, когда у него требовали подробностей, полагая что это доказываетъ мелочность и узкій взглядъ на вещи въ его собесѣдникѣ.

— Майоръ Кинъ, сказалъ онъ не безъ запинки: — былъ только одинъ разъ въ церкви и, кажется, отзывался послѣ того съ насмѣшкой о сказанной проповѣди. Между-тѣмъ я могу сказать, что я въ этотъ день имѣлъ успѣхъ болѣе обыкновеннаго.

Видъ глубокаго убѣжденія, съ которымъ пасторъ произнесъ эти слова, смягчалъ нѣсколько нелѣпое впечатлѣніе, которое должно было произвести его ребяческое тщеславіе.

Сесиль постыдилась бы признаться, до какой степени она въ ту минуту чувствовала себя склонною смотрѣть снисходительно какъ на проступки, такъ и на упущенія, на которыя въ другое время она смотрѣла бы какъ на смертные грѣхи. — А, мистеръ Фуллартонъ! сѣмена, столь обильно посѣянныя вами въ этотъ вечеръ, начинаютъ уже приносить плоды, о которыхъ вы никогда не мечтали. Свекла и рѣпа не могутъ взойти на всякой почвѣ. Пройдетъ много времени прежде, нежели соберется обильная жатва того и другаго на открытомъ склонѣ, который въ продолженіе нѣсколькихъ вѣковъ, пока верескъ не былъ спаленъ была облачена въ непроизводительную, но царскую багряницу. Тѣмъ не менѣе миссъ Трезильянъ видимо наморщила брови. Было очень-похоже на то, какъ-будто Кинъ позабавился надъ ней, когда онъ притворялся, что интересовался видѣть ее въ главѣ хора.

— Очень-дурно съ его стороны не ходить въ церковь, замѣтила она послѣ небольшой паузы. Грѣхъ саркастическаго неодобренія еще недостаточно въ ней развился и она не могла произнести болѣе рѣшительнаго порицанія. — Однакожь, я сомнѣваюсь, чтобъ онъ могъ въ самомъ дѣлѣ быть враждебнымъ вамъ. Вы знаете, что онъ почти живетъ съ семействомъ Молинё и имѣетъ на нихъ большое вліяніе. А развѣ они не исправно посѣщаютъ церковь?

Мистеръ Фуллартонъ сознался, что посѣщаютъ.

— Но, сказалъ онъ, — постоянное обращеніе съ подобнымъ человѣкомъ должно скоро имѣть свои пагубныя послѣдствія. Я право счелъ своею священною обязанностью предупредить объ этомъ мистрисъ Молинё, и съ прискорбіемъ долженъ сказать, что она приняла мое предостереженіе съ непростительною легкостью.

Стонъ участія со стороны мистрисъ Денверсъ тотчасъ раздался къ услугамъ пастора. Къ-счастію, обратившись къ ней съ намѣреніемъ поблагодарить ее за это взглядомъ, онъ не замѣтилъ улыбки на лицѣ ея воспитанницы. Она такъ живо представляла себѣ миленькую гримаску Фанни, соединявшую въ себѣ выраженія удовольствія, досады и насмѣшки въ то время, какъ она выслушивала отеческіе упреки пастора.

— Вы должны быть милосерды къ мистрисъ Молинё, замѣтила она съ забавною важностью, дѣлавшею ей честь въ подобныхъ обстоятельствахъ; — она большой мой другъ — вы знаете. Когда жена такъ любитъ своего мужа, то, конечно, извинительно, если она подчиняется его пристрастію въ пользу нѣкоторыхъ людей или противъ нихъ.

Пасторъ вдругъ просіялъ: онъ внезапно припомнилъ еще другой фактъ, который могъ привести противъ своей bête noire.

— Я забылъ сказать вамъ, что майоръ Кинъ имѣетъ страсть къ картамъ и, кромѣ того, друженъ съ виконтомъ де-Шатоменилемъ. Noscitur a sociis^[12]. Духовный отецъ не былъ большой классикъ; но онъ умѣлъ приводить при женщинахъ и людяхъ отрывки изъ грамматикъ и Analecta minora, которые ни когда обличать его, какъ-будто цитаты изъ знаменитыхъ писателей.

— Не можетъ быть, чтобъ вы говорили объ этомъ калѣкѣ, котораго возятъ въ креслѣ? спросила Сесиль. — Мы видѣли его сегодня только одну минуту, такъ-какъ онъ закрылъ лицо плащемъ, когда мы проходили. Я никогда не видала такой грустной развалины, и такъ пожалѣла о немъ, что боюсь теперь, чтобъ онъ не приснился мнѣ.

Сожалѣніе это было бы еще гораздо-живѣе, еслибъ она отгадала страданія, поразившія Армана прямо въ сердце въ то время, какъ онъ закрылъ свои увядшія черты и блуждавшіе взоры, глубоко чувствуя, что подобные ему были недостойны взглянуть на нее во воемъ торжествѣ ея блестящей красоты.

— Отъявленный атеистъ и мотъ! былъ ей отвѣтъ. — Мы не можемъ смотрѣть на его жестокія страданія иначе, какъ на судъ, на явный судъ Божій, дорогая миссъ Трезильянъ.

Въ лицѣ одной изъ его слушательницъ выразилось сильное неодобреніе, съ легкою примѣсью презрѣнія въ то время, какъ она сказала:

— Рука Господня такъ тяжело легла на него, что человѣкъ, конечно, можетъ простить его.

Но мистрисъ Денверсъ бросилась на выручку ея любимца, обрадованная случаемъ доказать ему свою приверженность.

— Безъ-сомнѣнія, это кара небесная. Грѣшно было бы сомнѣваться въ этомъ. Къ тому жъ, развѣ другіе не страдаютъ также?

Она воздѣла глава вверху, какъ-бы желая сказать: «можетъ-быть, есть болѣе-совершенные святые; но если вы хотите видѣть образецъ славныхъ древне-англійскихъ мучениковъ, то, me voici!»

— Сесиль, душа моя! я удивляюсь, что вы не вдругъ поняли характеръ майора Кина. Вы намедни довольно-долго съ нимъ договаривали.

— Онъ не удостоилъ высказать мнѣ никакихъ замѣчательныхъ еретическихъ убѣжденій, отвѣтила миссъ Трезильянъ съ небрежностію. — Быть-можетъ, они были преувеличены. Во всякомъ случаѣ, я не думаю, чтобъ онъ могъ сдѣлать намъ большой вредъ. Развѣ вы не думаете, Бесси, что мы внѣ опасности? Дикъ не слишкомъ придерживается картъ, а религіозныя убѣжденія его такъ просты, что было бы трудно поколебать ихъ.

Было ясно, что она считала разговоръ объ этомъ предметѣ прекращеннымъ; но онъ имѣлъ страшную силу притяжанія для мистера Фуллартона. Одинъ изъ тѣхъ многихъ добродушныхъ людей, которыми особенно изобилуютъ эти полуанглійскіе города на материкѣ, имѣлъ обязанность передать, или исказить ему одно изъ замѣчаній Ройстона насчетъ его проповѣди, и эта струна была весьма-чувствительна въ пасторѣ. Онъ скорѣе простилъ бы существенное оскорбленіе, нежели униженіе его проповѣдей.

Что жь, или онъ былъ хоть на волосъ слабѣе и мнительнѣе своихъ собратьевъ? Я не думаю. Вся людская философія не научитъ насъ перенести не сморгнувъ укушеніе комара. У самаго смѣлаго героя есть мѣстечко, которое подъ плющевымъ листкомъ укрылось отъ дѣйствія окаменяющей воды, мѣстечко неуловимое, едва-замѣтное, не слишкомъ-близкое ни къ головѣ, ни къ сердцу; но все же довольно-видное чтобъ служить цѣлью стрѣлъ Париса или копью Гагена. Цезаря мучила его плѣшивая голова онъ все боялся, довольно ли прикрываетъ лавровый вѣнокъ. Много войнъ со времени той, которая обратила въ развалины Илліонъ, могутъ быть приписаны оскорбленному тщеславію, и много превосходныхъ христіанъ приходило въ такой же гнѣвъ, какъ царица языческаго неба по поводу spretae injuria format^[13]. (Вы, можетъ-быть, полагаете, что это исключительно женская слабость. Я видѣлъ одного первостепеннаго ирландскаго ученаго, который съ кровожадною злобой смотрѣлъ на ребенка своего лучшаго друга, когда это невинное дитя дѣлало непріятныя замѣчанія насчетъ его наружности, намекая въ-особенности на форму носа, который далеко не былъ произведеніемъ Фидіаса. Послѣ того слышали, что онъ считалъ страшное избіеніе въ Виѳлеемѣ печальною, но извинительною политическою мѣрою, и часто бываетъ склоненъ извинять и сочувствовать жестокимъ идумеянамъ). Оскорбленіе, нанесенное посланнику въ Тарентѣ, было лишь частною выходкою грубаго пьяницы; но всѣ богатства города Фалантуса были недостаточны, для разсчета за уничтоженіе пятенъ при очищеніи замараннаго платья, и на улицахъ его было пролито достаточно крови для погашенія пожара нѣсколькихъ храмовъ, прежде нежели римляне почли себя удовлетворенными.

Судя по этимъ даннымъ, мы можемъ заключить, что мистеръ Фуллартонъ слегка заблуждался, думая (весьма-чистосердечно), что одна лишь чистая, полная самоотверженія ревность на благо паствы побудила его сказать: «Я поставлю себѣ въ обязанность разузнать о прошедшемъ майора Кина. Я увѣренъ, что въ глубинѣ этого прошедшаго кроется что-нибудь невыгодное для него, и хорошо будетъ, въ случаѣ надобности, быть вооруженнымъ доказательствами». Если пасторъ самъ ошибался въ побужденіяхъ, руководившихъ имъ въ этомъ случаѣ, то Сесиль Трезильянъ была проницательнѣе. Отъ нея не ускользнули какое-то зловѣщее морганье глазъ и увеличившаяся краска на цвѣтущемъ лицѣ его, доказывающія нѣкоторое мірское негодованіе. Губы ея начало подергивать.

— Какъ непріятны должны быть нѣкоторыя Изъ вашихъ обязанностей. Я не сомнѣваюсь, что вы неправильно понимаете ихъ, но въ этомъ случаѣ, быть-можетъ, слѣдовало бы совершенно убѣдиться прежде, нежели дѣйствовать наступательно. Еслибъ я была мужчина, даже духовнаго званія, то не думаю, чтобъ я охотно согласилась имѣть майора Кина открытымъ врагомъ своимъ.

Текстъ, которымъ пасторъ подкрѣпилъ свою рѣчь, выражавшую его рѣшимость не отсыпать отъ своихъ обязанностей, что бы ни случилось, полагаясь на правоту дѣла, мы не станемъ приводить здѣсь, тѣмъ болѣе, что онъ не былъ довольно-мѣтокъ чтобъ уничтожить духъ противорѣчія въ прекрасной противницѣ (какъ Сесиль разсердилась бы, еслибъ ей за десять минутъ сказали, что ей придадутъ подобное названіе!) Искушеніе отвѣтить колкостью было такъ сильно, что она, желая воздержаться, перешла въ гордую холодность.

— Вы совершенно меня не понимаете, мистеръ Фуллартонъ. Я никогда и не думала предлагать вамъ мои совѣты; это было бы слишкомъ-самоувѣренно съ моей стороны, тѣмъ-болѣе, что предметъ, о которомъ мы говорили, вовсе меня не интересуетъ. Стоитъ ли далѣе разсуждать объ этомъ? Я нахожу, что майору Кину и такъ уже сдѣлано слишкомъ-много чести.

Выраженіе скуки было на этотъ разъ такъ ясно на прекрасномъ лицѣ Сесиліи, что даже пасторъ, хотя онъ былъ цѣпокъ, какъ водяное растеніе, почувствовалъ, наконецъ, что онъ слишкомъ засидѣлся и рисковалъ своей популярностью. Итакъ, послѣ щедраго благословенія и просьбы придти на другой день прранѣе въ церковь, онъ возвратился домой.

— Какой прекрасный человѣкъ и какъ хорошо онъ говоритъ! сказала Бесси Денверсъ со вздохомъ умиленія.

— Онъ говоритъ очень-много и становится очень-поздно, возразила Сесиль Трезильянъ съ радостнымъ вздохомъ.

IX.

На слѣдующій день мистеръ Фуллартонъ весело-самодовольный и полной надеждъ, съ высоты своей каѳедры окинулъ взоромъ собравшуюся паству, какъ фермеръ глядитъ въ августѣ съ пригорка на золотыя колосья колеблющагося хлѣба. Въ-теченіе недѣли довольно-быстро стеклись посѣтители и между всѣми царствовало общее смутное впечатлѣніе, въ которомъ, однакожъ, никто бы не сознался, а именно, ожиданіе услышить что-то необыкновенно-хорошее. Случилось въ первый разъ, что ожиданіе не было обмануто; замѣчательный фактъ, если взять въ-соображеніе, сколько неудовольствій постоянно происходитъ отъ неудачи затмѣній, процесій, изверженій Везувія, новыхъ оперъ и другихъ объявленныхъ приманокъ какъ естественныхъ, такъ и искусственныхъ. Великолѣпный голосъ миссъ Трезильянъ прекрасно выполнилъ свой долгъ, но не болѣе. Не покрывая другихъ голосовъ и не отдѣляясь отъ нихъ слишкомъ-рѣзко, онъ увлекалъ ихъ за собой къ мѣстамъ, съ которыми они одни никогда не могли бы справиться; словомъ, хоръ былъ весьма-строенъ, и въ то же время не чувствовалъ, чтобъ кто-либо управлялъ имъ. Въ Дорадѣ жилъ уже около четверти вѣка пожилой англичанинъ съ-тѣхъ-поръ, какъ онъ разошелся въ мнѣніяхъ съ коммерческимъ судомъ. Безъ надежды и цѣли обѣгалъ Европу въ пріисканіи себѣ занятія; наконецъ поселился здѣсь и прозябалъ, какъ прозябаютъ водяныя растенія. Онъ добывалъ себѣ довольно-скудное пропитаніе тѣмъ, что служилъ чѣмъ-то въ родѣ factotum пріѣзжимъ соотечественникамъ, удовлетворяя довольно-ловко ихъ прихоти и потребности. Въ числѣ разнообразнымъ должностей его едва-ли не самая почетная и постоянная была должность клерка англійской церкви. Онъ далеко не былъ очень-набожный человѣкъ и примѣрныхъ правилъ, но онъ совершенно слился съ судьбою и интересами этого скромнаго зданія. Насмѣшка надъ его достоинствами, или сомнѣніе въ его долговѣчности, могли бы во всякое время вывести его изъ себя болѣе, нежели прямое оскорбленіе, нанесенное его особѣ. Правда, въ личности его не слишкомъ-много было достоинства, способнаго быть оскорбленными. Когда онъ былъ въ нетрезвомъ видѣ — что случалось довольно-часто — то онъ обыкновенно предлагалъ рѣшить вопросъ поединкомъ, и тогда его можно было умиротворить извиненіями или еще значительнымъ количествомъ крѣпкихъ напитковъ!

Въ настоящемъ случаѣ соединенное дѣйствіе торжества и пѣнія — неумѣренность и испытанія не совсѣмъ притупили въ немъ хорошій музыкальный слухъ — странно растрогала отверженнаго старика. Мысли его обращались къ тѣмъ помраченнымъ имъ днямъ, когда у него были друзья и общественное положеніе, когда онъ былъ домохозяинъ, завѣдывалъ въ своей церкви ризницей, и даже честолюбиво мечталъ о ктиторствѣ. Онъ ясно видѣлъ свою церковную скамью съ сѣрыми источенными червями бортами, въ которомъ онъ просидѣлъ не одно послѣобѣденное богослуженіе, строго воздерживаясь отъ дремоты, какъ подобало почетному лицу въ приходѣ. Онъ видѣлъ огромную коричневую галерею (бѣльмо археологовъ), въ которой помѣщался деревенскій хоръ. Взгляните на этотъ хоръ въ то время, какъ солнце чрезъ западное окно проливаетъ на ихъ головы свои лучи, доколѣ даже полинявшія красныя подушки церкви кажутся пурпуровыми: съ какимъ безстрашіемъ они поютъ свои старые вычурные гимны, хотя каждый изъ нихъ сбился съ толку еще на второй строчкѣ и послѣ долгаго нестѣсненнаго упражненія лёгкихъ, подоспѣлъ во-время къ сбору для финала. Онъ увидѣлъ кроткаго, сѣдаго старца, входящаго по ступенямъ каѳедры, поправляющаго и подтягивающаго непослушную ризу, которая скользитъ съ его плечъ, тѣмъ нервнымъ движеніемъ, которое, проистекая отъ застѣнчивости, обратилось въ привычку, составлявшую часть его натуры. Яснѣе прочаго онъ видѣлъ низкую, поросшую зеленью насыпь, окружающую стѣны алтаря, подъ которой покоилась та, кто излила на него всѣ сокровища рѣдкой, самоотверженной, довѣрчивой любви — дорогая, нѣжная жена, которая такъ гордилась немногими скромными талантами мужа, такъ была снисходительна къ его многочисленнымъ недостаткамъ, чья слабая, тонкая рука была всегда довольно-сильна, чтобъ удержать его отъ разоренія и безчестія, доколѣ она не стали холодна и неподвижна. Она сама знала это; онъ помнилъ стонъ, сорвавшійся съ ея губъ, когда она думала, что была одна въ ночь, предшествовавшую ея смерти. «Ахъ! кто спасетъ его, когда меня не станетъ?» Какъ несчастливъ и одинокъ онъ былъ долго послѣ того, какъ похоронилъ ее! Онъ непрерывно твердилъ эти послѣднія слова, которыя, обвивъ рукой шею, она произнесла съ намѣреніемъ утѣшить его: «Другъ мой, ты быль тать добръ, такъ удивительно-добръ со мной!» Такъ продолжалось, доколѣ духъ пьянства, хитро выбравъ удобное время, не поселился въ немъ и послѣ долгой борьбы не изгналъ оттуда ангела-хранителя. Странное возрожденіе! Воспоминанія, умершія уже за нѣсколько лѣтъ, увядшія отъ стыда, съ прежнею нѣжностью начали обвиваться вокругъ черстваго, разрушеннаго сердца. Эти картины прошедшаго были все еще живы и ясны; когда онъ почувствовалъ въ глазахъ какую-то влагу, сдѣлавшую неясными предметы, окружавшіе его въ-дѣйствительности, онъ почувствовалъ такое удивленіе, что этимъ разрушилось очарованіе: слезы уже почти забыли путь къ его глазамъ.

Вы найдете, можетъ-быть, не слишкомъ правдоподобнымъ, что старый прозаическій клеркъ могъ мечтать обо всемъ этомъ въ-теченіе трехъ послѣднихъ строфъ гимна? Но, вѣдь, самое спокойное воображеніе способно иногда не соблюсти единства времени; что жъ касается до пространства, то хотя, безъ-сомнѣнія, ночныя сновидѣнія одарены болѣе-быстрыми и легкими крыльями, нежели ихъ дневныя соперницы, то все же между ними должна быть нѣкоторая аналогія, а, между-тѣмъ, говорятъ, что мы въ-теченіе нѣсколькихъ секундъ предшествующихъ нашему пробужденію, проходимъ чрезъ всѣ треволненія половины нашей жизни.

Сесиль была весьма-довольна результатомъ пѣнія. Она ощутила бы еще больше удовольствія, еслибъ не рѣзкое выраженіе одобренія на лицѣ Ройстона Кина. Очевидно было, что она была подвергнута испытанію. Его холодная улыбка цѣнителя выводила ее изъ себя. Она заставляла ее чувствовать въ ту минуту, какъ-будто она примадонна дебютирующая на новомъ театрѣ.

Проповѣдь была въ тотъ день необыкновенно-краснорѣчива и многословна; проповѣдникъ не только чувствовалъ, что на него устремлены прекрасные глаза, но и видѣлъ врага своего на переднемъ планѣ поля сраженія. Нѣтъ сомнѣнія, что всѣ импровизаторы, будь они въ палатѣ, на каѳедрѣ или въ сенатѣ, подвержены подобнымъ внѣшнимъ вліяніямъ. Это, конечно, не должно бы быть; но я увѣренъ, что оно такъ въ-дѣйствительности. Развѣ Джонъ Ноксъ былъ бы такъ пылокъ въ обличеніи, еслибъ злыя фрейлины не издѣвались надъ нимъ? Сомнѣваюсь, чтобъ проповѣдь, произнесенная въ любомъ братствѣ, могла возвыситься до великаго, даже еслибъ допустить, что почтенные члены могли бы понять ее. Итакъ, съ каждымъ словомъ жалобнѣе становился плачъ мистера Фуллартона о мірской суетѣ и тщеславіи, ожесточеннѣе, его осужденія противъ тѣхъ, которыя, отдѣлившись сами отъ стада, стараются еще сбить другихъ съ пути истиннаго. Жесть, сопровождавшій эти слова, немного черезчуръ ужъ выразительный былъ не нуженъ, чтобъ указать на предметъ его нерасположенія. Этотъ послѣдній сидѣлъ слегка склонивъ голову; ни одной улыбкой, ни однимъ движеніемъ онъ не показалъ, что намеки пастора были имъ поняты. По правдѣ онъ едва-ли слышалъ одно слово изъ нихъ. Послѣдніе такты болѣе-сладкихъ звуковъ еще продолжали оставаться въ его ушахъ и дѣлали ихъ неспособными воспринять какіе-либо другіе звуки. Энергическій пасторъ могъ бы направить на его преступную голову еще страшнѣйшія молнія и онъ не услыхалъ бы ни одного раската грома. Однакожь, самые нѣжные друзья должны когда-нибудь разстаться и для всѣхъ рѣчей есть конецъ; поэтому послѣ потока, продолжавшагося сорокъ-пять минутъ безостановочно, пасторъ распустилъ возлюбленныхъ слушателей переварить слышанное ими.

Толпа, вылившись изъ церкви, раздѣлилась и образовала небольшіе бесѣдующіе кружки. Миссъ Трезильянъ съ своей дуэнной присоединилась къ обществу Молинё въ то самое время, какъ Фанни говорила Кину:

— Надѣюсь, что вамъ пойдетъ въ прокъ многое изъ сказаннаго въ проповѣди въ вашу честь.

— Развѣ вы думаете, что онъ намекалъ на меня? спросилъ послѣдній совершенно-равнодушно. — Я этого не примѣтилъ. Что жь, это, вѣроятно, забавляетъ его, а меня вовсе не трогаетъ.

Мистрисъ Денверсъ съ негодованіемъ фыркнула, форма выраженія протеста, къ которой ея носъ по своей конструкціи былъ въ высшей степени примѣнимъ.

— Миссъ Трезильянъ, позвольте, быть-можетъ, самому недостойному члену паствы выразить мнѣніе, что пѣніе сошло превосходно.

Прекрасные глаза ея блеснули какъ-то презрительно.

— Благодарю васъ, вы слишкомъ-добры. Но я думаю, что вы едвали имѣете право судить объ этомъ. Я желала бы слышать мнѣніе человѣка, на самомъ дѣлѣ сколько-нибудь заинтересованнаго въ церкви. Вы напрасно намедни такъ трудились выдавать себя за такого человѣка. Вы знаете, что Листонъ сказалъ про пенни: «Дѣло не въ цѣнности вещи, а въ томъ, что досадно быть обманутымъ». Разочарованіе не такъ пріятно, какъ очарованіе, майоръ Кинъ.

Ройстонъ былъ очень-доволенъ. Онъ болѣе всего любилъ видѣть, что женщина вызываетъ его на бой; въ такомъ случаѣ, если только она стоила, чтобъ съ нею помѣриться, то онъ всегда старался вызвать ее на борьбу какъ-можно-скорѣе, чтобъ узнать, умѣетъ ли она попадать мѣтко. Онъ не выдалъ, однакожь, своего удовольствія, отвѣтивъ совершенно-равнодушно:

— Извините меня, я не могъ быть такъ дерзокъ, чтобъ претендовать на разочарованіе послѣ такого короткаго знакомства. Я рѣшительно протестую противъ этого обвиненія; я полагаю, что пребываніе въ Дорадѣ и участіе въ подпискѣ даютъ право быть членомъ прихода мистера Фуллартона. Онъ до-сихъ-поръ не счелъ нужнымъ публично отлучить меня отъ церкви. Я дѣйствительно принималъ участіе въ этомъ дѣлѣ, будучи твердо намѣренъ отправиться въ церковь сегодня утромъ, и намѣренъ идти еще разъ.

Нечувствительнымъ образомъ они ушли впередъ отъ остальнаго общества. Она покачала головой съ лукавой недовѣрчивостью:

— Я не вѣрю слишкомъ-быстрымъ обращеніямъ.

— И я тоже; но я и не говорилъ о нихъ. Я очень-люблю хорошее пѣніе и пошелъ бы всюду, чтобъ услышать его. Развѣ пасторъ намедни включилъ также лицемѣріе въ число прочихъ моихъ недостоинствъ? Я вижу, что онъ такъ добръ, что готовъ дать подробный каталогъ ихъ всѣмъ новопріѣзжимъ.

Сесиль, конечно, не говорила о немъ дурно въ тотъ вечеръ, поэтому для нея не было ни малѣйшей причины чувствовать себя виновной и пристыженной; однакожъ, она сознавала, что испытывала оба эти чувства когда отвѣтила:

— Я увѣрена, что, мистеръ Фуллартонъ никого неспособенъ очернить сознательно. Онъ могъ говорить иное изъ чувства долга, быть-можетъ, весьма-непріятнаго.

— Совершенно-такъ, возразилъ Ройстонъ: — я не пѣняю на него ни и одно побужденіе, проистекающее изъ его обязанностей. Если онъ считаетъ необходимымъ или полезнымъ внушить постороннимъ предубѣжденіе противъ меня, то онъ, безъ-сомнѣнія, можетъ поступать въ такомъ духѣ. Вы, я вижу, думаете, что я не люблю его; право, нѣтъ. Онъ только кажется мнѣ слишкомъ-маслянъ, какъ въ физическомъ, такъ и нравственномъ отношеніяхъ — вотъ и все. Превосходный священникъ для холоднаго климата! Представьте себѣ, какъ бы онъ былъ полезенъ въ арктической экспедиціи. Слѣдовало бы обратить ему въ жалованье расходы на печи Арнотта; я увѣренъ, что онъ отдѣляетъ лучистый теплородъ.

Миссъ Трезильянъ знала, что ей не слѣдовало бы улыбнуться. Но она была одарена несчастною способностью быстро отличать смѣшное, и борьба между долгомъ и юморомъ въ ней не всегда была успѣшна. Она, однакожь, не сдалась еще на этотъ разъ.

— Я не могу вѣрить, чтобъ вы судили о немъ вѣрно, сказала она.

— Можетъ-быть и нѣтъ; но есть много людей, которые едва-ли были бы проникнуты даже болѣе-сильными и краснорѣчивыми словами, нежели, напримѣръ, тѣ, которыя мы слышали сегодня, еслибъ они были такъ произнесены. Эти проповѣдники никогда не хотятъ выучить, что когда прилично — вотъ-что хуже всего. Я зналъ одного гарнизоннаго пастора, который произнесъ однажды проповѣдь, написанную, я убѣжденъ въ томъ, по поводу какого-нибудь народнаго бѣдствія. Намъ кажется нелѣпо слышать, какъ человѣкъ предостерегаетъ насъ отъ какого-нибудь особеннаго грѣха и угрожаетъ намъ различными карами, если мы не избавимся отъ него, между-тѣмъ, какъ не можетъ быть, чтобъ онъ самъ когда-либо могъ почувствовать искушеніе совершить этотъ грѣхъ. Мы нуждаемся въ такомъ человѣкѣ, — который съумѣлъ бы отъискать въ насъ безвредную сторону нашего характера, равно какъ и порочную часть его, и работалъ бы надъ нею. Такое лицо можетъ быть строго и рѣзко сколько ему угодно, все же мы будемъ внимать ему.

Онъ пріостановился на минуту и потомъ продолжалъ болѣе-серьбзнимъ тономъ:

— Я думаю, что даже мнѣ могло быть нѣсколько-полезно, когда я былъ моложе; поговорить съ полчаса съ тѣмъ, кто написалъ: How Amyas threw his sward away^[14].

Теперь Сесиль не могла долѣе не соглашаться съ нимъ, да и вовсе не хотѣла этого. Ей понравились послѣднія слова его болѣе всѣхъ сказанныхъ имъ до того. Вспомните, что она родилась и была воспитана въ благочестивой западной части Англіи, гдѣ по-крайней-мѣрѣ одинъ изъ тамошнихъ пророковъ быль почтенъ. Если вы желаете излить кому-нибудь вашъ энтузіазмъ къ еврейскому ректору^[15], то направьте туда ваще слѣдующее путешествіе. На протяженіи всего морскаго берега отъ Портсмута до Пензанса нѣтъ ни одной женщины, или дѣвицы, жены или вдовы, которая стала бы вамъ противорѣчить.

Кинь увидѣлъ свое преимущество, но былъ далеко слишкомъ благоразуменъ, чтобъ воспользоваться имъ въ то время. Женщины вообще тонки, но не слишкомъ послѣдовательны въ своихъ сужденіяхъ; онѣ съ обворожительною беззаботностью перемѣшиваютъ высокіе и низкіе тоны, и если не бываютъ неповинны ни въ чемъ другомъ, то за то, конечно, невиновны въ силлогизмахъ. Изъ этого слѣдуетъ, что во время пренія довольно-легко бываетъ запутать ихъ въ собственныхъ рѣчахъ. Когда это случится съ вами, то не осаждайте ихъ прямо словамъ; «Мнѣ казалось, что вы сказали то-то или то-то». Онѣ лучше оцѣнятъ ваше самоотверженіе, нежели вашъ талантъ къ діалектиеѣ. Коринна любитъ, чтобъ ей противорѣчили, но терпѣть не можетъ, чтобъ ее убѣждали, и не страшится ни одного чудовища столько, сколько сжатой дилеммы. Она можетъ простить первую обиду, какъ незадуманную, но «еще одна такая побѣда — и вы погибли». Вспомните, какъ часто великодушіе преуспѣвало тамъ, гдѣ не удавалась строгость. Что сдѣлалъ этотъ благоразумной восточный Эмиръ^[16], когда онъ нашелъ свою прекрасную молодую жену спящей въ саду, гдѣ ей незачѣмъ было быть? Онъ осторожно положилъ свою обнаженную саблю поперегъ ея шеи и удалился, не пробудивъ ея дремоты. Холодное лезвіе было первое, что почувствовала Зулейка, когда проснулась. Я не могу отгадать, каковы ея были ощущенія; но когда она возвратила оружіе своему строгому повелителю, она трижды прижала губы въ синей стали и дала обѣтъ, который, по всей вѣроятности, сдержала; а Хуссейнъ-Бей никогда не былъ счастливѣе, какъ когда онъ снова прижалъ ее къ своей широкой груди молча и съ своей спокойной улыбкой глядя ей въ лицо.

Я полагаю, что наши сестры, вступая въ споръ, приносятъ меньше убѣжденія и жару нежели мы: поэтому, вѣроятно, бываетъ легче вывести ихъ изъ себя, что въ ту минуту довольно-забавно. Но будьте увѣрены, что это часто оскорбляетъ ихъ болѣе, нежели мы думаемъ; затѣмъ колесовать бабочку — жалкое препровожденіе времени и неслишкомъ-атлетическая забава. Слава, которую намъ доставляетъ подобная побѣда, такъ мала, что не можетъ вознаградить насъ за то горе, которое мы наносимъ и иногда случайно можемъ впослѣдствіи сами испытать. Развѣ Ахиллесъ способенъ гордиться силой свой десницы или остротой своего серпа, когда онъ склоняется въ пыли у трупа сраженной амазонки? О, нѣтъ! онъ отдалъ бы половину своихъ лавровъ, чтобъ закрыть эту страшную, зіяющую рану, чтобъ увидѣть, что гордыя губы ея хоть на минуту смягчили выраженіе неизмѣннаго презрѣнія, чтобъ уловить слабѣйшую дрожь въ длинныхъ бѣлыхъ членахъ, которые никогда болѣе не должны были придти въ движеніе.

Торжественность приводимыхъ мною примѣровъ, между которыми безпрерывно встрѣчаются сраженія, убійства и внезапныя смерти, доказываютъ, что я считаю этотъ предметъ далеко непустымъ, искренно желаю предостеречь моихъ ближнихъ отъ искушенія, которое ежедневно представляется намъ. Хладнокровный майоръ поступилъ по этимъ правиламъ. Его добродушный смѣхъ открылъ переправу для отступавшаго непріятеля, когда онъ сказалъ:

— Я воображаю, какъ мой бѣдный характеръ былъ искаженъ намедни вечеромъ! Я хотѣлъ бы, чтобъ мистрисъ Молинё была тогда съ вами. Она довольно-добра, чтобъ иной разъ заступиться за своихъ старыхъ друзей. Я никакъ не могъ ожидать, чтобъ вы могли взять на себя трудъ бранить человѣка, котораго такъ-недавно узнали.

— Конечно, нѣтъ, возразила Сесиль: — но я находилась не въ такомъ положеніи, чтобъ мочь опровергать что бы то ни было, даже еслибъ я этого я хотѣла. Ахъ! я вспомнила, что хотѣла поговорить съ вами о моемъ братѣ. Вы, я полагаю, уже довольно его знаете, чтобъ угадать, почему я безпокоюсь о немъ. Я почти принудила его поѣхать со мной путешествовать, и онъ подверженъ здѣсь столькимъ искушеніямъ, которыхъ не имѣлъ дома. Пожалуйста, не поощряйте его играть въ карты или не завлекайте его ни къ чему другому. Я право не имѣю намѣренія сказать вамъ ничего грубаго или оскорбительнаго, поэтому вамъ не слѣдуетъ сердиться.

Она съ такою милою мольбою подняла глаза на своего собесѣдника. Онъ открыто встрѣтилъ ея взглядъ. Каковы бы ни были его намѣренія, никто не могъ сказать, чтобъ майоръ когда-либо дружелюбно или враждебно не посмотрѣлъ всякому въ глаза.

— Я жалѣю, что вы считаете подобное предупрежденіе необходимымъ. Но если оно и такъ, то я даю вамъ слово, что онъ безопасенъ отъ меня. Я желалъ бы измѣнить ваше мнѣніе обо мнѣ, если это возможно. Дадите вы мнѣ надежду на это?

Остальное общество догнало ихъ, прежде нежели она могла отвѣтить; но Сесиль въ этотъ день не разъ спрашивала себя: не оцѣнила ли она въ короткое время ихъ знакомства Ройстона Кина ниже его достоинствъ?

X.

Существуетъ теорія, что каждая женщина, если только захочетъ, можетъ заставить-полюбить себя хотя, разъ въ жизни. Должно-быть, что это справедливо. Какъ иначе объяснить себѣ это огромное число женскихъ, непривлекательныхъ лицъ, неодаренныхъ даже спасительнымъ проблескомъ разума, которое можно встрѣтить за столомъ и у гостепріимнаго очага «добрыхъ людей»?

Но что дѣлаютъ мужья? Или они, постоянно видя передъ собою столь несовершенный образецъ творенія, лишаются наконецъ всѣхъ способностей сравнивать и различать и, какъ обитатели Австраліи и Тихаго Океана, принимаютъ за красоту такія особенности, отъ которыхъ болѣе-развитая цивилизація отступается^:въ ужасѣ? или ихъ органъ зрѣнія претерпѣваетъ такое же измѣненіе, какъ у заключенныхъ, которые, ясно видя только во мракѣ своей темницы, боятся яркаго свѣта дня? Если ни одно, ни другое заключеніе несправедливо, то они подъ-часъ должны сочувствовать той печальной дилеммѣ Біаса, которую горячій Альдрикъ проводить съ такою страшною ироніею — Εἲ μὲν χάλην, ἒξεις κοίνην, εἰ δ'αίσχῥαν, τοὶνην. (Который рогъ прониклъ пріенскаго мудреца?) Иные, конечно, вполнѣ сознаютъ внѣшніе недостатки своей дражайшей половины; но рѣдкіе такъ откровенно сознаются въ этомъ; какъ тамъ беркширскій молодецъ, который, глядя во слѣдъ уходившей женѣ, задумчиво замѣтилъ: добрѣйшее созданіе! Вотъ уже двадцать лѣтъ, что я живу съ нею и чувствую, что съ каждымъ днемъ моя привязанность къ ней возрастаетъ болѣе-и-болѣе, и несмотря на то, я всегда считалъ ее за глупѣйшую женщину въ цѣлой Англіи. Еще менѣе нашлось бы такихъ, которые бы пожелали подражать грубой, откровенной рѣчи «Хозяина» шотландской баллады, который, въ отвѣтъ на хвастливый разсказъ своей вѣдьмы-жены о томъ, какъ расцвѣла ея красота, когда она напилась «зелья изъ дикихъ травъ», не запинаясь отвѣчаетъ:

Ye lee, ye lee, ye ill womyn.

Sae loud I bear ye lee;

The ill faured’st wife i the kingdom of Fife,

Is comely compared wi’thee.

«Лжешь, баба, лжешь! говорятъ тебѣ: лжешь! Самая безобразная женщина изъ царства Файфъ красавица въ-сравненіи съ тобою».

Онъ вѣрилъ всѣмъ чудесамъ Шабалка, но этого онъ не могъ допустить.

Безъ-сомнѣнія, многія изъ этихъ «некрасивыхъ принцесъ» одарены прекрасными нравственными качествами. Старая легенда повѣствуетъ, что на свѣтѣ не было жены лучше «Мегъ съ широкимъ ртомъ», несмотря на то, что ея мужъ женился на ней противъ воли, съ петлей на шеѣ. Но эти качества лежатъ такъ глубоко подъ внѣшнею поверхностью, что требуется много времени, чтобъ оцѣнить ихъ. Первый шагъ къ обвороженію всегда былъ для нея загадкой; впрочемъ, существуютъ же въ кварцѣ блестки, невидимыя для непривычнаго глаза, но говорящія опытному золотопромышленнику о близости богатой жилы.

Положимъ, что мы допускаемъ то предположеніе, съ котораго начала; но будетъ ли также справедливо и противное, то-есть, что каждая женщина можетъ любить разъ въ жизни, если только захочетъ? Девять женщинъ изъ десяти навѣрно отвѣтятъ намъ утвердительно, но на нѣкоторыхъ, грустныхъ и истомленныхъ лицахъ вы прочтетѣ болѣе чѣмъ сомнѣніе, а губы, уже не столь алыя, какъ прежде, и рѣдко-оживляемыя холодною, ледяной улыбкою, повѣдаютъ вамъ совсѣмъ иную повѣсть. Найдти форму, вполнѣ-соотвѣтствующую нѣкоторымъ фантазіямъ и причудамъ почти такъ же трудно, какъ найдти башмачокъ Сандрильйоны; итакъ, за отсутствіемъ этого волшебнаго башмачка, крошечная, бѣлая ножка принуждена поспѣшно пробѣгать свой путь безъ обуви, а острые камни и иглы шиповника безжалостно рвутъ и терзаютъ ее.

На мужчинъ это не имѣетъ такого сильнаго вліянія. Они всегда находятъ могучее противодѣйствіе въ усиленныхъ физическихъ и умственныхъ занятіяхъ, противъ которыхъ никакимъ душевнымъ движеніямъ не устоять. Дѣйствительно, многія изъ знаменитостей, отличавшихся на поприщѣ войны и изящныхъ искусствъ, если не поэзіи, сошли въ могилу не испытавъ роскоши страстей. Можетъ-быть, они никогда и не ощущали недостатка въ этомъ чувствѣ, которое, отсутствуя въ нихъ, могло бы сдѣлаться помѣхою. Если вѣрить разсказамъ, то математика дѣйствительно должна быть весьма-могущественнымъ успокоительнымъ зеліемъ. Но съ женщинами бываетъ совсѣмъ иначе. Онѣ не могутъ взбираться на крутизны никѣмъ не изслѣдыванныхъ пиковъ, или дѣлать изобрѣтенія по части артиллеріи, или командовать иррегулярными войсками, или представлять безошибочные билли о реформѣ, или наблюдать созвѣздія, или охотиться за дичью — словомъ, имъ неизвѣстно это тысяча и одно оборонительньное оружіе противъ чрезмѣрнаго преобладанія страстей. Развѣ рукодѣлія, письма къ подругамъ или сиротскія школы, или даже Кошины и Кревъ-Кёри на столько занимательны, чтобъ заглушить голосъ природы? Если нѣтъ, то, безъ-сомнѣнія, даже самая флегматическая изъ нихъ подъ-часъ груститъ и тоскуетъ, что ей не привелось въ жизни любятъ кого-нибудь, кромѣ своего брата. Грустно подумать, что надъ хладную старость не будетъ свѣтлыхъ воспоминаній прошлаго, чтобъ согрѣвать и веселить. Но свѣтъ изобилуетъ такими поводами въ неудовольствію; даже самая невинная питомица Sacré Coeur могла бы обнаружить сожалѣнія и опасенія подобнаго рода, не боясь навлечь на себя излишній ноетъ и бичеванія.

Еслибъ мы вздумали счесть всѣ слышанные нами случаи, въ которыхъ женщины «совращались съ истиннаго пути», и если не дѣлали Mésalliances, то по-крайней-мѣрѣ заключали браки, необъяснимые никакими разумными побужденіями, то это, право, отняло бы у насъ цѣлый лѣтній день, даже еслибъ мы оставили въ сторонѣ болѣе-мрачныя воспоминанія о грѣшкахъ, совершенныхъ послѣ брака. Въ этихъ послѣднихъ случаяхъ, быть-можетъ, полное, совершенное равнодушіе гораздо-опаснѣе того «маленькаго отвращенія», о которомъ говоритъ мистрисъ Малапропъ, но которое, во всякомъ случаѣ, вслѣдствіе своей положительности, представляетъ болѣе средствъ къ противодѣйствію. Говорятъ, что летаргію гораздо труднѣе излечить, чѣмъ горячку. Конечно, онѣ имѣютъ предъ собою печальные примѣры тѣхъ, которые въ-теченіе цѣлой жизни раскаивались въ своемъ заблужденія; но это никогда еще не останавливало ихъ, да никогда и не будетъ останавливать. Вспомните отвѣтъ дѣвушки, собиравшейся сдѣлать первый дебютъ въ свѣтѣ, своей, строго-нравственной матери, когда послѣдняя отказала ея просьбѣ повезти ее на балъ, говоря, что «она убѣдилась въ безумствѣ всего этого». — «Я сама хочу въ этомъ убѣдиться» былъ отвѣтъ. Немногіе изъ насъ, мужчинъ, могутъ дать себѣ отчетъ въ этомъ чувствѣ, которое наши сестры приписываютъ безумію и порочности. Онѣ видятъ, что всѣ вокругъ нихъ счастливы; трудно поститься, когда столь многіе пируютъ вокругъ. Тогда ими овладѣлаетъ стыдливое сознаніе своей неопытности — смутная, страстная жажда знанія — страхъ одиночества, все болѣе-и-болѣе укореняющійся и наконецъ рѣшимость, во что бы ни стало, обмануть хотя этого непріятеля, и такимъ образомъ онѣ, подобно бѣдной леди Шалотъ, дѣлаются безпокойными, безпечными и наконецъ возмущаются. Онѣ безопасны на своемъ мѣстѣ; но, вѣдь, дни чередуются за днями такъ однообразно-скучно, что поневолѣ поддаешься искушенію испытать неизвѣстныя опасности. «Не во сто ли разъ лучше» говорятъ онѣ, «онъ сидѣть въ этой тѣсной атмосферѣ заколдованныхъ замковъ и волшебныхъ странъ, хотя на минутку вздохнуть на чистомъ воздухѣ, мелькомъ взглянуть на міръ и жизнь и получить понятіе о настоящихъ радостяхъ и печаляхъ, которыя заставляютъ биться сердце каждой женщины, хотя бы за эти краткія мгновенія пришлось дорого заплатить, хотя бы всѣмъ этимъ обманчивымъ призракамъ, порожденнымъ нашимъ воображеніемъ, суждено быстро исчезнуть, хотя бы даже немедленно за этимъ послѣдовали проклятія и погребальныя дроги ожидали у воротъ?»

Если даже степенныя, хладнокровныя, престарѣлыя дѣвы или матроны нерѣдко дѣлаютъ себѣ эти непріятные упреки, то, что же должно было происходить съ Сесильею Трезильянъ, въ которой кровь кипѣла и бродила «какъ весенніе соки въ молодыхъ дубовыхъ побѣгахъ?» Не-уже-ли и ей сойти въ могилу съ сознаніемъ, что въ ней присутствовало такое сокровище любви и нѣжнаго чувства и съ еще болѣе горькимъ сознаніемъ, что ей не съ кѣмъ подѣлиться или некому завѣщать его? Она видѣла столькихъ друзей, и знакомыхъ счастливо-соединявшихся «брачными узами», что она начала наконецъ завидовать той легкости, съ которою люди могутъ привязываться другъ къ другу, надъ которою она прежде такъ смѣялась. Много «только-что обвѣнчанныхъ любовниковъ» видѣла она въ зеркалѣ, но долго не появлялось въ немъ отраженіе «некоего рыцаря». Нѣтъ, то не его броня блеститъ тамъ, въ чащи деревъ?

Надѣюсь, что это иллюстрированное изданіе довольно-старой истины не очень надоѣло вамъ, потому-что, было бы гораздо-проще сказать, что, такъ-какъ дни быстро летѣли въ Дорадѣ и они находились въ постоянномъ столкновеніи, то Кинъ сталъ занимать ея мысли, гораздо-болѣе, чѣмъ она допустила бы это, еслибъ была въ силахъ противиться непродолжительному влеченію, потому-что, хотя она находила мнѣніе о немъ мистера Фуллартона пристрастнымъ, однако сознавала, что Ройстонъ не былъ предметомъ, вполнѣ-достойнымъ ея юной любви. Онъ тщательно избѣгалъ въ ея присутствіи оспоривать чужія мнѣнія или высказывать свои собственныя, и въ этихъ случаяхъ старался смягчать свою язвительную и презрительную улыбку. Раза два, когда имъ случалось расходиться въ мнѣніяхъ, она могла замѣтить, что онъ устроивалъ такъ, что кто-нибудь бралъ ея сторону и уже съ этимъ противникомъ выдерживалъ споръ до-тѣхъ-поръ, пока считалъ это нужнымъ.

Кромѣ любезной учтивости, которою вообще отличалось его обращеніе съ прелестнымъ поломъ, это было единственнымъ признакомъ его уваженія въ ней лично. Она не замѣчала въ немъ ни малѣйшей искры лести, которую она слышала изъ сотни устъ и которая уже давно надоѣла ей.

Но при всемъ томъ, она очень-хорошо знала, что относительно нѣкоторыхъ вопросовъ, обыкновенно считающихся вопросами первой важности, они расходились какъ полюсы.

Постоянная борьба духа съ плотью дѣлала изъ сердца Сесили, что-то въ родѣ спорнаго клочка земли; и если ей не всегда удавалось упрочить успѣхъ и преобладаніе за истинной стороной, то по-крайней-мѣрѣ она употребляла всѣ усилія, чтобъ сохранить равновѣсіе. Лично, она недолюбливала мистера Фуллартона, но, казалось, смотрѣла на него, какъ на воплощеніе принципа, какъ на символъ отвлеченной идеи. Онъ былъ здѣсь представителемъ того учрежденія, которое она съ дѣтства привыкла уважать, и потому чувствовала какъ-бы обязанность почитать и поддерживать его, подобно тому, какъ Горингъ Вильмотъ и множество другихъ роялистовъ, невѣрившихъ ни въ Бога, ни въ чорта, присоединяли въ своемъ боевомъ крикѣ церковь къ имени короля. (Правда, это нѣсколько-рѣзкое сравненіе, когда идетъ рѣчь о благонамѣренной дѣвицѣ девятнадцатаго столѣтія, но въ-сущности, кажется, справедливо). Такимъ-образомъ, если она позволяла себѣ довольно-продолжительный tête-à-tête съ Киномъ, то послѣ бывала необычайно-учтива съ пасторомъ; если же посвящала цѣлый вечеръ обществу пастору то воинъ непремѣнно былъ въ выигрышѣ на другой день. Къ несчастью, только въ одномъ изъ этихъ случаевъ естественныя влеченія приносились въ жертву чувству долга.

Соперники еще никогда не приходили въ открытое столкновеніе. Не уваженіе и не страхъ побуждали ихъ избѣгать борьбы, но скорѣе чувство, въ которомъ ни одинъ, ни другой не могъ дать себѣ отчета, чувство, въ родѣ того, которое одушевляетъ двухъ предводителей партій въ палатѣ, когда они не хотятъ помѣряться силами по поводу какого-нибудь маловажнаго вопроса, но сохраняютъ свои силы для окончательнаго кризиса, когда представляютъ билль недовѣрія. Разъ только дѣло дошло-было до борьбы и то, впрочемъ, была только аванпостная стычка.

Однажды вечеромъ Кинъ зашелъ къ Трезильянамъ, подъ офиціальнымъ предлогомъ изустнаго посланія отъ мистрисъ Молинё. Порученіе было самое пустое, но онъ, по примѣру болѣе-важныхъ пословъ, полюбивъ свое мѣстопребываніе, затянулъ дѣло. (Еслибъ, напримѣръ, для собранія конгреса была выбрана Женева, вмѣсто Парижа, то не были ли бы многіе запутанные вопросы разрѣшены гораздо-скорѣе?) Когда, наконецъ, все устроилось, казалось, съ его стороны, было очень естественно попросить ее «спѣть хоть одну пѣсенку», а вы сами знаете, чѣмъ это всегда кончается. Ройстонъ, когда только могъ, старался избѣгать обязанности перевертывать страницы; онъ считалъ это добровольнымъ лишеніемъ себя выгодъ своего положенія, потому-что напряженіе вниманія, при всей своей незначительности, препятствовало ему вполнѣ оцѣнивать музыку. Можетъ-быть, онъ былъ правъ. Вообще, можно принять за правило, что лицо, мнѣніемъ котораго всего болѣе дорожитъ сама пѣвица, должно искать не тотчасъ за ея прелестнымъ, бѣлоснѣжнымъ плечомъ. Какъ бы то ни было, онъ уже давно примирился съ миссъ Трезильянъ относительно этого пункта. Итакъ, онъ придвинулъ свое кресло поближе къ фортепьяно, но такъ, чтобъ она не могла его видѣть, и пристально слѣдилъ за нею изъ-подъ полузакрытыхъ вѣкъ, впродолженіе всего времени, что она пѣла.

Я не удивлюсь, что во всѣхъ легендахъ, гдѣ привораживаютъ и обвораживаютъ, начиная съ Одиссеи, Θετεσίη ἀοίδη; играла важную роль. Но скиталецъ могъ возразить въ отвѣтъ на предостереженія Цирцеи. «Развѣ мы не учились осторожности и самообладанію у Аѳины) цѣломудренной Тритониды? Развѣ десять лѣтъ подъ щитомъ, предъ стѣнами Трои, и тысяча верстъ морскихъ странствій не сдѣлали наше сердце столь же твёрдымъ; какъ наши руки; а наши уши глухими ко всѣмъ прелестямъ пѣсней? Но столько, по-крайней-мѣрѣ, мудрости набрались мы съ сѣдинами, чтобъ презирать соблазнами; которые преодолѣли бы насъ, когда наши ланиты еще были алы. О, ты, прелестнѣйшее изъ всѣхъ божествъ! не устояли ли мы противъ твоихъ чаръ? Уйдемъ ли мы безъ вреда изъ Аеи, чтобъ погибнуть на островѣ Сиренъ?» Но вотъ, изъ среды водъ уже выставляются зеленѣющіе холмы и далеко разносятся по гладкой поверхности моря сладкіе, чарующіе звуки, заставляющіе самыя волны притаивать свое дыханіе. Что же подѣлываетъ нашъ философъ? Эти знаки не похожи на повелѣніе ускорить ходъ корабля; и что означаютъ эти усилія освободиться? Быть-можетъ, къ-счастью героя, добрая пенька не поддастся его напряженнымъ усиліямъ, а Перибатъ и Эйрилохъ стараются крѣпче затянуть его узы, а восковыя печати закрываютъ уши этихъ закаленныхъ моряковъ, которые гребутъ такъ дружно, что океанъ реветъ и пѣнится подъ ихъ веслами, иначе, быть-можетъ; еще благородныя кости прибавились бы къ миріадамъ, который бѣлѣютъ тамъ, на поляхъ, полускрытыя цвѣтами. Итакъ, дѣйствительно, ея предостереженія не были такъ неосновательны.

А чѣмъ мы лучше «хитрѣйшаго изъ смертныхъ»? Обѣдъ только-что кончился и всѣ отправились гулять, слушать соловья.

О, какое удовольствіе! Мнѣ кажется, я ничего на свѣтѣ такъ не люблю. Но я, я вытянулъ жилу, перепрыгивая чрезъ ту калитку, а вы, Эми (это моя кузина, которая поетъ), я, кажется, слышалъ, что вы кашляли сегодня утромъ. Надѣюсь, вы не будете на столько безразсудны, чтобъ рисковать выходить на сырой, ночной воздухъ? Наконецъ-то они ушли; а теперь, моя дорогая, милая, добрая Эми! раскрой поскорѣе извѣстную красную книгу и спой мнѣ твою любимую пѣсню, а тамъ мою, тамъ «Трехъ рыбаковъ» и «Моодъ», а тамъ, я полагаю, они ужь успѣютъ воротиться; они могутъ себѣ-восхищаться, сколько летятъ, мы также будемъ наслаждаться не хуже.

Какая перемѣна со временъ Давида! теперь сердца возбуждаются почти такъ же часто, какъ и укрощаются звуками пѣсни и арфы.

Въ тотъ вечеръ Ройстонъ упивался ея голосомъ, который стучался въ врата его сердца — врата, такъ давно неотворявшіяся, что ихъ запоры успѣли заржавѣть въ своихъ скобахъ. Онъ слушалъ и слушалъ, и наконецъ имъ овладѣло какое-то неясное чувство семейнаго счастія, которое прежде ему было неизвѣстно. Въ первый разъ онъ почувствовалъ, что существовали обстоятельства, при которыхъ можно было обойтись безъ большой игры, безъ усиленной верховой ѣзди, безъ волокитства (чтобъ не сказать хуже), безъ пьянства и другихъ сильныхъ ощущеній, которыхъ привычка почти превратила въ потребность жизни. Существовало два слова, которыя могли разсѣять всѣ его мечты, подобно тому, какъ огненныя слова на стѣнѣ разсѣяли всѣхъ возлежавшихъ за столомъ Бальтазара «Ужъ поздно!» Но онъ отвернулся и не хотѣлъ читать ихъ. Онъ ужь успѣлъ разубѣдиться въ существованія весьма-непріятной дѣйствительности, именно: въ присутствіи мистрисъ Денверсъ.

Эта прекрасная особа была что-то черезчуръ суетлива и вообще въ настроеніи мѣшать и себѣ и другимъ. Что-то переработывалось въ ея головѣ, судя по безпокойнымъ взглядамъ, которые она то-и-дѣло бросала на дверь.

Наконецъ дверь тихонько отворилась въ то самое мгновенье, когда Сесиль кончила «Ласточку» и обнаружила мистера Фуллартона, стоявшаго на порогѣ. Казалось, сцена, представившаяся его глазамъ, была не совсѣмъ ему по-нутру. Она носила такой отпечатокъ спокойствія и развязности, который казался ему при этихъ обстоятельствахъ рѣшительно-неприличнымъ и, кромѣ того, онъ не могъ вполнѣ отдѣлаться отъ неяснаго подозрѣнія (что бывало съ нимъ весьма рѣдко), что это посѣщеніе было несовсѣмъ-пріятно и своевременно.

Миссъ Трезиліанъ тотчасъ встала, чтобъ привѣтствовать незванаго гостя съ своею обычною спокойною учтивостью. Очень-мало словъ было размѣняно ею въ-теченіе послѣдняго часа, но, при всемъ томъ она сознавала — какая женщина не сознаетъ? — все вліяніе, которое она производила на своего слушателя. Это сознаніе дѣлало ее счастливою. Итакъ, она, конечно, могла бы обойтись и безъ пастора.

Ройстонъ Кинъ такъ же медленно привсталъ. Вы знаете, существуютъ смѣси, которыя постоянно остаются въ жидкомъ состояніи при извѣстной температурѣ; но, при малѣйшемъ прикосновеніи со внѣшнею атмосферою, дѣлаются тверды, какъ камень. Такъ было и съ нимъ. Въ самый моментъ этого движенія всѣ нѣжныя чувства застыли въ немъ и онъ всталъ ужь человѣкомъ болѣе твердымъ и непоколебимымъ, чѣмъ когда-либо, неоживляемымъ никакимъ чувствомъ, кромѣ гнѣва и досады на нарушеніе его наслажденій. Онъ зналъ, что не всегда былъ въ состояніи владѣть своими глазами; и еслибъ онъ провелъ рукою по лицу, въ то же мгновеніе ихъ выраженіе, вѣроятно, непріятно поразило бы вошедшаго.

— Сесиль, моя милая! сказала мистрисъ Денверсъ съ неловкимъ усиліемъ казаться совершенно-спокойною: — мистеръ Фуллартонъ былъ такъ любезенъ, что обѣщалъ придти почитать намъ и растолковать нѣкоторыя мѣста, Я право не знаю, почему я забыла сказать вамъ. Я хотѣла сказать; но… Ея взглядъ довершалъ фразу. Ройстонъ, какъ и другіе, понялъ, что она хотѣла сказать, и вы можете себѣ легко представить, какъ онъ ее отблагодарилъ.

Сесиль покраснѣла отъ досады. Она такъ старалась не дать почувствовать мистрисъ Денверсъ зависимость ея положенія, что позволяла ей всякія вольности, и эта пріятная женщина не упускала случая пользоваться своимъ преимуществомъ. Но на этотъ разъ не было ни времени, ни мѣста для подобныхъ выходовъ, и потому Сесиль, можетъ-быть, сдѣлала бы видъ, что не поняла «намека», еслибъ глаза ея не встрѣтились съ глазами Кина. Саркастическое выраженіе не было въ нихъ такъ тщательно скрыто, какъ это обыкновенно бывало въ ея присутствіи. Еще не родился тотъ Трезильянъ, который бы уклонился отъ вызова, и потому она тотчасъ же отвѣтила, что вполнѣ сознаетъ любезность мистера Фуллартона и очень сожалѣетъ, что онъ не пришелъ пораньше. Еслибъ Ройстонъ только могъ знать, какъ глубоко она презирала себя за это отсутствіе прямодушія, то онъ почувствовалъ бы себя вполнѣ-отомщеннымъ.

Даже покуда она еще говорила, онъ медленно и осторожно закрылъ фортепьяно. Немного нужно бы ему времени, чтобъ снова принять свой обычный, равнодушный видъ; казалось, едва-замаскированный намекъ, который слышался въ словахъ Сесили, затрогивалъ его не болѣе торжествовавшаго взгляда мистрисъ Данверсъ.

— Тысячу извиненій, сказалъ онъ: — что такъ долго засидѣлся, и столько же благодарности за самые пріятные два часа, которые мнѣ случилось провести въ дорогѣ. Не подумайте, чтобъ я хотя на минутку удержалъ васъ отъ общества мистера Фуллартона и вашихъ религіозныхъ обязанностей. Вы знаете… нѣтъ, вы не знаете этотъ стихъ

Amundeville may be lord by day

But the monk is lord by night;

Nor vine nor wassail will stir a vassal

To question that Friars right (*).

(*) Амундвиль можетъ быть владыкой днемъ, но ночью властвуетъ монахъ, и ни вино, ни брага не побудятъ вассала оспоривать его право.

Онъ вышелъ не сказавъ ни слова, кромѣ обычнаго прощанія. Ройстонъ имѣлъ совершенно особенную, ему лично свойственную манеру читать стихи, немного-однообразную, но выразительную вслѣдствіе глубины и силы его голоса. Что терялось въ рифмѣ, выигрывалось въ метрѣ. Эти слова, казалось, все еще звенѣли въ ихъ ушахъ; когда онъ уже притворилъ за собою дверь.

Когда звукъ его твердой, сильной поступи замеръ вдали, какое-то священное негодованіе озарило лицо пастора.

— Это похоже на майора Кина, сказалъ онъ: — выбрать текстъ изъ самаго богомерзкаго творенія этой сатанинской школы; но я все же думалъ бы, что онъ постыдится въ такомъ присутствіи принести стихи изъ «Дона Жуана».

При этомъ страшномъ словѣ мистрисъ Данверсъ вскрикнула, какъ-бы ужаленная пчелою. Будь она католичка, она, навѣрно, принялась бы креститься; но потрудитесь представить себѣ ея взглядъ, исполненный священнаго ужаса? Глаза Сесили сверкали презрительнымъ гнѣвомъ, когда она съ притворною скромностью сказала:

— Какое преимущество быть начитаннымъ! Можно сообщить другимъ столько свѣдѣній. Вотъ и теперь мы съ Бесси никогда не отгадали бы, откуда приведены эти стихи, еслибъ вы не просвѣтили насъ. Они сами въ себѣ кажется довольно безвредны, и майоръ Кинъ былъ довольно-разсудителенъ, чтобъ оставить насъ въ нашемъ невѣдѣніи. Итакъ и Байронъ входитъ въ кругъ вашихъ занятій. Я полагала, что вы не занимаетесь свѣтскими писателями.

Пасторъ отвѣтилъ что-то, но очень-невнятно, и хорошо сдѣлалъ, потому-что довольно-трудно было бы найдти приличный отвѣтъ. Однако было уже поздно и потому онъ, безъ дальнѣйшихъ извиненій и отсрочки, принялся за чтеніе. Но онъ не имѣлъ успѣха. Совершенно неожиданно прервавъ потокъ своего медоточиваго краснорѣчія, онъ принялся за толкованіе, но и то окончилъ такъ внезапно-скоро, что мистрисъ Данверсъ возвратилась въ тотъ вечеръ въ свою комнату съ чувствомъ обманутаго ожиданія и истощенія въ родѣ того, которое мы ощущаемъ, когда, разсчитывая на хорошій ужинъ, бываемъ принуждены удовольствоваться довольно-плохо снабженнымъ буфетомъ. Впродолженіе нѣсколькихъ минутъ по уходѣ мистера Фуллартона, миссъ Трезильянъ сидѣла молча, склонивъ голову на руку. Наконецъ она прервала молчаніе.

— Бесси, моя милая! вы знаете, что я ни за что въ въ свѣтѣ не хотѣла бы препятствовать вашимъ удобствамъ и планамъ; но другой разъ, когда вы захотите повторить это, то пожалуйста предупредите меня заранѣе. Я постараюсь провести тотъ вечеръ у Фанни Молинё. Мнѣ это несовсѣмъ нравится и я увѣрена, что оно не принесетъ мнѣ никакого добра.

Она сказала это такъ тихо, такъ осторожно, что мистрисъ Данверсъ была готова отвѣчать ей своимъ обычнымъ жалобнымъ голосомъ, но, взглянувъ ей въ лицо, удержалась. Выраженіе его было совершенно-ново для нея, но она была на столько проницательна, чтобъ отгадать его смыслъ и понять, что зашла слишкомъ-далеко. Опасно было шутить съ Трезильянами, когда ихъ брови были сдвинуты. И такъ она тотчасъ измѣнила тонъ и стала разсыпаться въ плоскихъ любезностяхъ и безконечныхъ извиненіяхъ, и подъ ихъ прикрытіемъ удалилась на покой. Право, пріятно подумать, что она очень-хорошо проспала всю ночь, хотя забрала весь сонъ, который долженъ былъ бы выпасть въ ту ночь и на долю Сесили.

Но что думалъ Кинъ обо всемъ случившемся въ этотъ вечеръ? Я боюсь, что, сходя съ лѣстницы, онъ сердечно проклиналъ пастора; но говоря вообще, онъ не былъ очень-недоволенъ. Какъ бы ни было, но небольшая прогулка въ клубъ совершенно возстановила его обычное хладнокровіе, и послѣдніе слѣды раздражительности исчезли, когда, входя въ игорную комнату, онъ замѣтилъ «воинственный духъ», блуждавшій на истощенномъ лицѣ Армана де-Шатомениля.

XI.

Въ Дорадѣ жила почтенная, пожилая и довольно-дородная вдовушка, которая составляла родъ звена между мѣстными жителями и пріѣзжими. Родомъ англичанка, она была замужемъ за французомъ приличной фамиліи и съ состояніемъ, такъ-что ея привычки и привязанности принадлежали почти одинаково обѣимъ сторонамъ. Трудно было бы найти лучшій образецъ смѣшанной породы. Она давала у себя вечера, которые представляли столько удовольствій, сколько могутъ представлять подобныя собранія разнородныхъ элементовъ, то-есть очень-мало. Оба потока текли въ одномъ руслѣ, нимало не смѣшиваясь и не теряя своихъ особенностей. Я подозрѣваю, что ошибка была съ нашей стороны.

Хотя мы, можетъ-быть, уже болѣе не разъѣзжаемъ по Европѣ «съ гордостью въ осанкѣ, съ презрѣніемъ въ глазахъ», однако и теперь въ путешествіи мы не упускаемъ случая поддержать и доказать дорогое намъ собственное достоинство, которое хотя и представляется у себя дома дорогимъ преданіемъ, призракомъ или слѣдомъ прошедшаго, однако на чужой сторонѣ является только очень-угрюмою дѣйствительностью. Не случалось ли вамъ видѣть, какъ за многолюднымъ табль-дотомъ истинно-британская мать окружаетъ своихъ дочекъ двойною оградою, изъ себя и гувернантки, съ каждаго фланга, чтобъ сохранить ихъ отъ заразы, неизбѣжной отъ близкаго сосѣдства какого-нибудь любезнаго графа съ бѣлокурой бородой, или виконтесы, которой глаза могутъ поспорить въ блескѣ съ ея брильянтами? Пусть будетъ вѣкъ такъ! Всякая нація имѣетъ своего рода тщеславіе, свою славу, свой продуктъ, который только ей лично свойственъ. О, бумажныя фабрики Манчестера! не завидуйте и не старайтесь соперничать съ бархатными производствами Генуи и Ліона: вы въ десять разъ полезнѣе и въ сотни разъ благороднѣе ихъ. Что до того, что Дамаскъ ревниво хранитъ тайну своей благовонной, тусклой стали, когда Шеффильдъ можетъ изготовлять до тысячи клинковъ въ часъ? Suum cuique tribuito. Пусть другіе стараются быть популярными, наше дѣло оставаться безукоризненно и недосягаемо-почтенными.

Итакъ, всѣ старанія бѣдной мадамъ Верзне произвести родъ entente cordiale безжалостно разстроивались. Когда англичане были въ сборѣ, они немедленно строились въ каре, слабѣйшіе въ центрѣ, и, казалось, съ презрѣніемъ смотрѣли на всѣ приступы непріятеля. Отъ времени до времени какой-нибудь смѣлый галлъ пытался повторить похожденія въ заколдованномъ замкѣ, съ твердою рѣшимостью, если не освободить заключенныхъ красавицъ, то по-крайней-мѣрѣ оживить ихъ одиночество. Смотрите, какъ весело и развязно онъ выходитъ впередъ, бросая прощальный взглядъ на Адольфа и Евгенія, которые удивляются его смѣлости, но имѣютъ мрачныя опасенія насчетъ его успѣха! И онъ какъ-бы трубитъ въ рогъ предъ воротами, какимъ-нибудь удачнымъ комплиментомъ или блестящею шуткою. Медленно отворяются ревнивые створы. Онъ переступилъ заколдованную черту; вокругъ все безмолвствуетъ. Положимъ, что одна изъ семи будетъ довольно-снисходительна, чтобъ заговорить съ нимъ, но она все время будетъ находиться въ какой-то безпокойной раздражительности, будетъ постоянно оглядываться, какъ бы опасаясь, чтобъ неумолимая волшебница не выросла вдругъ изъ земли; а остальныя, между-тѣмъ, будутъ сидѣть не моргнувъ, не сдѣлавъ малѣйшаго движенія, только тѣснясь и прижимаясь другъ къ другу, какъ стая молодыхъ птенцовъ, надъ которыми кружится ястребъ. Можно ли ожидать, чтобъ человѣкъ былъ любезенъ при такихъ неблагопріятныхъ обстоятельствахъ? Душа уходитъ въ пятки. «Тс!» слышенъ шелестъ платья; что если какая-нибудь Калимба или Урганда совсѣмъ вблизи? Fuyons! И странствующій рыцарь отступаетъ съ поникнутымъ шлемомъ и запятнаннымъ оружіемъ — печальная противоположность съ тѣмъ preux chevalier, который только-что выступалъ впередъ съ военнымъ крикомъ, побѣждая и намѣреваясь еще побѣждать. Замѣчанія приведеннаго въ смятеніе послѣ этой неудачи, я боюсь, нимало не походили на комплименты, и непріятное слово bégueule играло въ нихъ немаловажную роль. Сесиль и Фанни Молинё были, конечно, исключеніями изъ этого общаго правила необщительности; но всеобщая скука, царствовавшая на этихъ reunions заражала и ихъ, дѣлая атмосферу невыносимо-тяжелою; требовалось огромное количество закваски, чтобъ поднятъ и сдѣлать легкою такую тяжелую и несвязную массу.

Къ-тому же, очень-непріятно стараться поддерживать разговоръ съ какими-нибудь двадцатью или тридцатью людьми, которые смотрятъ на васъ и слушаютъ васъ, какъ-будто это было какое-нибудь театральное представленіе, за которое они заплатили деньги и которое они, слѣдовательно, въ правѣ критиковать. Прелестныя подруги, посовѣтовавшись между собою, пришли къ убѣжденію, что на этотъ разъ удовольствіе другихъ слишкомъ-дорого стоило бы имъ самимъ и рѣшили остаться дома.

Рано утромъ на другой день миссъ Трезильянъ встрѣтила Кина; ихъ бесѣда была очень-коротка, но прежде, чѣмъ разойтись, послѣдній сказалъ ей тономъ, недопускавшимъ сомнѣнія:

— Вѣдь мы увидимся сегодня вечеромъ у мадамъ Верзне?

Она взглянула на него въ удивленіи, такъ-какъ была увѣрена, что онъ слышалъ отъ мистрисъ Молинё о ихъ намѣреніи остаться дома; она сообщила ему это.

— Да, вчера вечеромъ она не намѣревалась ѣхать, сказалъ Ройстонъ: — но сегодня раздумала. Минутъ десять назадъ, когда я былъ тамъ, она держала съ Гарри совѣтъ о томъ, что ей надѣть. Я не думаю, чтобъ онъ продолжился болѣе получаса, и тогда она хотѣла пойти къ вамъ и постараться уговорить васъ поддержать ея капризъ.

Надобно сказать, что единственная вещь, которую Сесиль осуждала въ la mignonne, была именно эта уступчивость всѣмъ желаніямъ мужнинаго пріятеля. Дѣйствительно странно, какъ склонны женщины побуждать въ возстанію противъ старой тиранніи, особенно, когда прелестная Carbonara замѣчаетъ, что эта мрачная тѣнь начинаетъ заслонять ея личную свободу. Мало того, даже когда порядокъ водворенъ и онѣ должны покориться и вступить въ самое рѣшительное рабство, и тогда даже онѣ не перестаютъ подстрекать своихъ подругъ къ рѣшительнымъ дѣйствіямъ. Вѣдь несомнѣнный фактъ, что упорныя, старыя, норовистые лошади, ужо не мало лѣтъ ходящіе на двойныхъ поводьяхъ, поощряютъ и подучиваютъ свое молодое, вѣтренное поколѣніе брыкаться. Не даромъ же, иначе, имя тещи сдѣлалось на сценѣ и въ нѣкоторыхъ семейныхъ кружкахъ синонимомъ чумы. Посмотрите, дня примѣра, на горничную вашей жены: она будетъ истрачивать двѣ трети своего жалованья и выручку за многія шелковыя платья (почти неношенныя), чтобъ доставить удовольствіе возлюбленному, пользующемуся весьма-дурною славою. Онъ уже высосалъ денежки у двухъ или трехъ изъ ея подругъ подъ тѣмъ же пустымъ предлогомъ будущаго брака; но этотъ предлогъ едва-ли обманываетъ бѣдную Абигайль; она сама уже начинаетъ опасаться за свою горькую судьбу. Онъ то стращаетъ, то ласкаетъ ее, но она знаетъ, что онъ все время сознательно лжетъ и, при всемъ томъ, не упрекаетъ и не жалуется. Правда, что если вамъ случится пройти поздно ночью мимо ея спальни, вы услышите сдержанныя тоскливыя рыданія, но тщетно было бы ее уговорить покинуть свои безумныя мечты; нѣтъ, она дрожитъ надъ своею сорною травою, какъ надъ прелестнѣйшимъ благоуханнымъ цвѣткомъ, и никакіе доводы не убѣдятъ ее разстаться съ нею. Но еслибъ вамъ удалось услышать эту же терпѣливую, мягкосердечную дѣвушку въ подвальной верхней палатѣ, когда разбирается поведеніе барина (особенно касательно иностранныхъ дѣлъ), то развязность, зрѣлость и мужественность ея анаѳемъ просто захватили бы ваше дыханіе. Даже дорогая старушка, ключница, нянчившая васъ и любящая васъ болѣе своихъ собственныхъ дѣтей, напрасно пытается оправдать или опровергнуть приписываемые вамъ грѣшки; она разбита, опрокинута и, изнемогая подъ этимъ потокомъ брани, только бормочетъ себѣ подъ-носъ, что это клевета.

Рѣдкая женщина хорошаго семейства и съ воспитаніемъ дѣлаетъ теперь изъ своихъ прислужницъ наперстницъ; но есть минутка, покуда щетка, лѣниво и слегка касаясь, скользитъ по длинной заплетенной косѣ; когда одного намека, одного замѣчанія, удачно вставленнаго, достаточно, чтобъ раздуть въ пламя искру супружескаго раздора. Я не знаю случая, гдѣ бы такія важныя послѣдствія могли быть сопряжены съ такою полною безопасностью для первоначальнаго и главнаго двигателя, исключая развѣ системы Мадзини. Быть-можетъ, не одна вспышка, заглушенная послѣ значительныхъ потерь съ той и другой стороны, въ которыхъ монархія удерживалась только вслѣдствіе благоразумнаго употребленія картечи, обязана своихъ началомъ тайному вліянію этой кроткоокой, томной камеристки.

Сесиль, которой эти революціонныя наклонности были свойственны, какъ и другія слабости ея пола, была особенно раздражена этимъ новымъ доказательствомъ покорности Фанни.

— Мистрисъ Молинё вольна составлять какіе ей угодно планы, отвѣтила она съ гордостью: — мнѣ до нихъ такъ же мало дѣла, какъ ей до моихъ плановъ; она въ-правѣ мѣнять свое мнѣніе, сколько ей надумается, но только мнѣ кажется, что въ настоящемъ случаѣ это рѣшительно не стоило труда.

— Вы знаете, сказалъ Кинъ своимъ обычнымъ холоднымъ и протяжнымъ тономъ: — что мистрисъ Молинё имѣетъ нечастную привычку предпочитать чужія желанія своимъ собственнымъ: это, можетъ-быть, очень-глупо и обнаруживаетъ только слабый характеръ, но, при всемъ томъ, эта привычка такъ укоренилась въ ней, что я сомнѣваюсь, будете ли даже вы въ-состояніи отговорить ее. На этотъ разъ я увѣренъ, что нѣтъ. Очень-жаль, что вы такъ твердо рѣшились обмануть ожиданія всего общества; я знаю, что многіе отказались отъ другихъ приглашеній, въ надеждѣ услышатъ ваше пѣніе.

Теперь онъ нимало не опасался раздражить ее, иначе, онъ былъ бы гораздо-осторожнѣе. Эту карту слѣдовало бы придержатъ къ концу. Миссъ Трезильянъ всегда съ удовольствіемъ представляла своя таланты жъ услугамъ любаго мужчины, женщины или ребенка, которые были въ состояній оцѣнить ихъ; она во всякое время готова была исполнить половину своего репертуара, чтобъ повеселить больнаго друга; она была также не прочь, при удобномъ случаѣ, раскрыть свои таланты и вообще предъ публикою, лишь бы только партеръ былъ достоинъ примадонны, но «выказываться предъ какими-нибудь провинціалами» ей и въ голову не приходило. Это замѣчаніе расшевелило къ ней всю ей наслѣдственную гордость; грозныя громовыя тучи собрались надъ ея бровями, глаза ея метали молніи.

— Мадамъ Верзне очень-дурно сдѣлала, объявивъ объ артистѣ, который не принадлежитъ къ ея труппѣ. Надѣюсь, что публика не будетъ слишкомъ взбѣшена этимъ неисполненіемъ даннаго обѣщанія и не переломаетъ скамеекъ; въ противномъ случаѣ, она можетъ извиниться, какъ съумѣетъ. Я не подписывала никакого контракта, и потому моя совѣсть чиста. Рѣшительно я не намѣрена быть тамъ сегодня.

Грозно ударила молнія въ гранитную скалу, не она не отколола ни одного осколка, даже не оставила по себѣ слѣда. Ройстонъ только замѣтилъ, что, «слѣдовательно, сегодня не стоитъ говорить au revoir», и, слегка приподнявъ фуражку, отошелъ въ сторону.

Жутко пришлось вскорѣ бѣдной mignonne. Хотя Сесиль была морально и физически неспособна бранить кого бы то ни было, однако она была неумолима въ нерѣшительности и подчиненію себя постороннему, непрошенному вліянію. Виновная и не пыталась защищаться; она только сказала: «Они оба такъ приставали ко мнѣ, чтобъ я поѣхала, и къ-тому же, я не желала разсердить Гарри». И она стала ласкаться къ своей руководительницѣ тѣмъ милымъ дѣтскимъ образомъ, который какъ-то странно гармонировалъ съ ея материнскимъ достоинствомъ, такъ-что послѣдняя, наконецъ, начала дѣйствительно думать, что поступила съ нею слишкомъ-строго, даже жестоко,.и раскаяніе ея было такъ искренно, что она даже предложила своей подругѣ проводить ее и осчастливить своимъ присутствіемъ мадамъ де-Верзне. Я полагаю, что не одинъ Драконъ женскаго пола присудилъ бы ее за это непостоянство къ смертной казни — и справедливо. Эта глупенькая, маленькая Фанни только расцаловала ее и сказала, что она такая миленькая, добренькая «душка». Ну, что будете вы дѣлать съ такими слабодушными преступниками? Ихъ бы слѣдовало присудить къ шестимѣсячной каторжной работѣ подъ надзоромъ миссъ Мартино^[17]; пожалуй, и это не вполнѣ вылечило бы ихъ. При всемъ томъ, это стоило миссъ Трезильянъ неимовѣрныхъ усилій самоотверженія: она вполнѣ сознавала, что рисковала сдѣлаться жертвою злословія и насмѣшекъ Кина, такъ-какъ на этотъ разъ было мало нядвиди на пощаду съ его стороны. Только полное довѣріе, или совершенное равнодушіе могутъ допустятъ насъ такъ безпечно давать поводъ злымъ языкамъ потѣшаться на насъ счетъ.

Но, однажды рѣшившись принести себя въ жертву, она принялась обдумывать, какъ и чѣмъ украсить себя къ жертвоприношенію. Вѣдь, дѣлали же это другіе и въ болѣе-важныхъ случаяхъ. Безъ-сомнѣнія, Курцій исполнилъ свой послѣдній прыжокъ въ блестящемъ всеоружіи; пурпуръ, золото и самоцвѣтные камни блистали вокругъ Сарданапала, когда онъ запалилъ свой жертвенный востеръ въ Ниневіи, даже ничтожный, малодушный Неронъ пекся о мраморѣ, который долженъ былъ украсить его преступную могилу. Итакъ, въ этотъ вечеръ Сесили предстояло особенно-тщательно заняться своимъ туалетомъ, хотя онъ долженъ былъ быть такъ же простъ, какъ всегда; пышность и роскошь вообще не были въ ея вкусѣ. Лиловыя ленты, которыми было обшито ея платье, сообщали его бѣлизнѣ веселую пестроту, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, не бросались въ глаза, а напоминали мягкіе тоны полевыхъ колокольчиковъ. Нѣсколько куафюръ было отвергнуто прежде, чѣмъ ея выборъ палъ на четки изъ гладкихъ, серебристыхъ венеціанскихъ раковинъ, которыя прелестныя прислужницы Амфитриды не постыдились бы вплести въ ея темные, какъ ночь, волосы, вѣнчая ее царицею Средиземнаго Моря.

Все это вмѣстѣ составляло весьма артистическую картину. Такъ выразилась мадамъ де-Верзне, встрѣчая Сесиль съ распростертыми объятіями; такъ подумали и французы, когда глухой ропотъ удивленія пробѣжалъ по ихъ кружку при ея появленіи. Фанни также имѣла успѣхъ, хотя болѣе-скромный. Не было недостатка въ глазахъ, которые отвращались бы на мгновеніе отъ блестящей красоты ея подруги, чтобъ успокоить свой взоръ на нѣжныхъ дѣтскихъ чертахъ, окаймленныхъ шелковистыми каштановыми кудрями, и на прелестной маленькой фигуркѣ, такъ легко и граціозно-скользившей въ легкой свѣтло-голубой, подобной облакамъ, драпировкѣ платья.

Миссъ Трезильянъ предчувствовала, что въ этой толпѣ могъ найдтись одинъ взоръ, хладнокровно встрѣтить который ей было бы очень-трудно, и потому она уже заранѣе приготовилась въ этой встрѣчѣ. Она знала, что мистрисъ Молинё передала ему о перемѣнѣ, происшедшей въ ихъ планахъ, но послѣдняя скрыла отъ нея. Какъ она была удивлена странною улыбкою, которою майоръ привѣтствовалъ это извѣстіе! Итакъ, время летѣло и ничего не представлялось, что бъ хотя нѣсколько выступило изъ обыкновеннаго уровня подобныхъ вечеровъ. Сесиль откладывала свое пѣніе до-тѣхъ-поръ, когда уже нельзя было болѣе отказываться, и она была принуждена уступить общимъ просьбамъ. Даже во время пѣнія она не разъ бросала нетерпѣливые взгляды на дверь, но величавая фигура, въ-сравненіи съ которою всѣ остальныя казались такъ мелки и ничтожны, какъ нарочно не появлялась. Было ясно, что онъ не былъ изъ числа тѣхъ, которые отказались отъ другихъ приглашеній длятого, чтобъ услышать ея пѣніе. Когда, послѣ многихъ трудовъ и нравственныхъ усилій, намъ удалось превозмочь себя и достигнуть извѣстнаго настроенія духа — будь это энтузіазмъ, или самообладаніе, или твердость въ несчастіи, или героизмъ — то ничто не въ-состояніи такъ разсердить насъ, какъ отсутствіе повода, или случая для приведенія въ исполненіе принятой рѣшимости.

Возьмемъ самый обыкновенный случай. Вотъ, для примѣра, полковникъ Азахель, онъ совершенно готовъ къ единоборству; совѣсть и его сторонники шепчутъ ему, что «онъ прекрасенъ, какъ полночная звѣзда, и можетъ биться на смерть», какъ вдругъ его противникъ приноситъ извиненіе — и все разстроивается. Потрудитесь только разобрать чувства храбраго карабинера. Развѣ результатъ хотя сколько-нибудь вознаграждаетъ его за всѣ лишенія и напрасный аскетизмъ впродолженіе долгихъ, скучныхъ мѣсяцевъ приготовленія, когда все мучное было для него какъ бы мерзостью, когда онъ ревниво хранилъ свои губы отъ оскверненія шампанскимъ или кларетомъ, когда, при первомъ ударѣ часовъ, возвѣщавшихъ полночь, онъ бѣжалъ быстрѣе Ченерентолы отъ самаго пріятнаго общества? Конечно, онъ чувствуетъ себя глубоко-оскорбленнымъ и обиженнымъ, и скорѣе, кажется, согласился бы, чтобъ противникъ совершенно побилъ его.

На этомъ же основаніи и миссъ Трезильянъ казалось, что, онъ очень-дурно съ нею обошелся, и она рѣшилась достойно отомстить. Впрочемъ, не одна она была озадачена и въ неловкомъ положеніи. Гарри Молинё, при всемъ своемъ добромъ желаніи, ничего не могъ помять. Ройстонъ, вѣроятно, уговаривалъ Фанни ѣхать, въ надеждѣ привлечь туда и ея «inséparable»; такъ-какъ безкорыстныя побужденія не были свойственны хладнокровному капитану. Итакъ, Гарри бродилъ взадъ и впередъ въ самомъ пустомъ, безутѣшномъ настроеніи духа и наконецъ очутился рядомъ съ Сесильею. Мнѣ кажется, ему пришла въ голову неясная мысль, что ему слѣдовало въ нѣкоторой степени извиниться передъ нею за непонятное отсутствіе его друга; во всякомъ случаѣ, онъ принялся сообщать ей свои предположенія, какъ только окружавшіе ея мужчины удалились, и оставили ихъ наединѣ. Они, впрочемъ, недолго заставили себя дожидаться, потому-что миссъ Тревильянъ имѣла совершенно особенное, только ей лично-свойственное, искусство, не говоря ни одного слова, давать знать тѣмъ, кто ее стѣснялъ, что ихъ аудіенція окончилась. Въ ея отвѣтѣ былъ какой-то необычайно-сильный оттѣнокъ раздражительности и вспыльчивости.

— Какое странное, чарующее вліяніе майоръ Кинъ имѣетъ на своихъ друзей! Мнѣ кажется, вы бы почли почти грѣхомъ забавляться въ обществѣ неосвященномъ его присутствіемъ. Не-уже-ли подчиненные сохраняютъ такое уваженіе къ своимъ начальникамъ даже внѣ службы? Это уже былъ бы заносить слишкомъ далеко вашъ esprit de corps.

Гарри засмѣялся своимъ обычнымъ, звучнымъ смѣхомъ; даже обвиненіе въ зависимости и безпомощности, которое въ состояніи взбѣсить большую часть людей, безвредно отразилось отъ непроницаемой брони его добродушія.

— Я вѣрю, что вамъ, оно должно казаться очень-страннымъ, Но намъ бы слѣдовало пожить съ нимъ столько, сколько я съ нимъ пожилъ, чтобъ понять, какъ легко Ройстонъ пріобрѣтаетъ вліяніе и какъ онъ способенъ ворочать нами.

— Конечно, я не въ состояніи понять этого. Этотъ pococurante слогъ такъ опошлѣлъ теперь. Я терпѣть не могу притворства, но еще менѣе люблю я дѣйствительность. Мнѣ кажется, что въ майорѣ Кинѣ это не притворство. Я не могу себѣ представить, чтобъ онъ когда-нибудь могъ измѣнить себѣ и обнаружить какое-нибудь душевное движеніе, какъ бы сильна ни была скрывающаяся въ немъ страсть. Вѣдь вы никогда не подмѣчали въ немъ ничего подобнаго? Сознайтесь-ка!

— Да разъ только случилось мнѣ видѣть его въ подобномъ состояніи, возразилъ онъ задумчиво. — И я бы не хотѣлъ увидѣть этого во второй разъ.

Сесиль всегда любила поговорить съ Гарри Молинё. Но въ настоящемъ случаѣ, казалось, даже звукъ его голоса дѣйствовалъ на нее успокоительно; не она одна испытала благотворное вліяніе этого ласковаго нѣжнаго голоса. Быть-можетъ, и предметъ его рѣчи интересовалъ ее, хотя она и не сознавалась въ этомъ.

— Васъ не слишкомъ бы утомило разсказать мнѣ этотъ случай, хотя онъ меня не особенно интересуетъ; но мнѣ такъ надоѣли всѣ эта господа, что очень-малаго было бы достаточно, чтобъ развлечь меня.

На мгновеніе онъ, казалось, колебался.

— Не въ томъ дѣло; но я не знаю, хорошо ли я поступлю, разсказавъ вамъ это. Быть можетъ, онъ ничего не выиграетъ вслѣдствіе этого въ вашихъ глазахъ, хотя вина будетъ не на его сторонѣ. Такъ ужъ разсказывать ли мнѣ? Видите ли, дѣло было во время втораго изъ вашихъ индійскихъ сраженій. Въ первый разъ пришлось намъ оставаться впродолженіе двухъ часовъ праздными зрителями битвы, слѣдя за дѣйствіями пѣхоты и артиллеріи, которыя отлично дѣлали свое дѣло. Сейки, отступая по всѣмъ направленіямъ, начали собираться въ кучу противъ нашего праваго фланга, такъ-что мы получили наконецъ поводъ выслать противъ нихъ три эскадрона и постараться опрокинуть ихъ въ трехъ отдѣльныхъ пунктахъ. Кинъ командовалъ нашимъ эскадрономъ. Никогда не видалъ я его въ такомъ восторгѣ, какъ въ ту минуту, когда онъ получилъ это приказаніе. Я слышалъ, какъ полковой командиръ предупреждалъ его быть осторожнѣе, не завлекаться слишкомъ-далеко (такъ-какъ предъ нами было обширное, неровное пространство), но, разстроивъ ихъ ряды и прорвавшись чрезъ линію, обогнуть ихъ и возвратиться на позицію. Ройстонъ выслушалъ и прижалъ руку въ козырьку; но я увѣренъ, что онъ не разслушалъ ни одного слова; все время, когда полковникъ говорилъ съ нимъ, онъ смотрѣлъ черезъ плечо, какъ-бы дорожа всякой секундой. Чрезъ нѣсколько мгновеній мы уже летѣли, и прежде чѣмъ я могъ сообразить мѣстность, были лицомъ къ лицу съ непріятелемъ, окруженные облаками пыли и дыма, такъ-какъ непріятель открылъ сильный огонь, когда мы приблизились къ нему на разстояніи ружейнаго выстрѣла… Однако, кажется, мнѣ не слѣдовало бы этого разсказывать: это не совсѣмъ дамскій разсказъ.

— Пожалуйста, продолжайте! мнѣ онъ нравится. О! какъ ярко заиграла при этомъ на ея щекахъ огненная кровь Трезильяновъ — эта кровь, которая кипѣла въ жилахъ столькихъ блистательныхъ воиновъ, но впродолженіе двадцати поколѣній ни разу не остыла на столько, чтобъ произвести одного государственнаго человѣка.

Онъ, между-тѣмъ, успѣлъ перевести духъ.

— Я постараюсь разсказывать какъ-можно-короче; но есть вещи, которыя трудно разсказать въ нѣсколькихъ словахъ. Въ первый разъ въ жизни шелъ я въ атаку; я полагаю, что всякій человѣкъ имѣетъ особенныя ощущенія при такихъ обстоятельствахъ. Я не чувствовалъ большаго страха — не до того было, но дымъ, шумъ и необыкновенное ощущеніе первой минуты произвели-таки на меня свое дѣйствіе: я былъ какъ въ угарѣ и едва могъ усидѣть въ сѣдлѣ. Когда мы были въ какихъ-нибудь полутораста шагахъ отъ сейковъ, ихъ огонь сталъ страшно отзываться. Вблизи за собою услышалъ я глухой, подавленный стонъ и, обернувшись увидѣлъ солдата, падавшаго чрезъ шею своей лошади; онъ былъ прострѣленъ въ горло. Еще нѣсколько людей было убито; наши стали какъ-бы колебаться, но все же не дрогнули. Въ эту критическую минуту раздался голосъ Ройстона; онъ былъ такъ чистъ и силенъ, что тотчасъ привелъ меня въ сознаніе; все одурявшее чувство исчезло предъ нимъ, словно обдало меня свѣжимъ воздухомъ.

«Сомкни заднюю шеренгу! Не робей, ребята! Держи поводъ! воли, руби, впередъ!»

Когда эти послѣднія слова были произнесены, онъ уже былъ на тройной дистанціи передъ эскадрономъ, среди непріятеля. Началась страшная рѣзня; сейки дрались, какъ раненыя дикія кошки; одинъ изъ нихъ вцѣпился зубами въ мой сапогъ и волочился за мною, пока сержантъ, составлявшій мое прикрытіе, не изрубилъ его. Наконецъ мы пробились сквозь ихъ ряды. Когда, обогнувъ ихъ, мы построились въ линію, мнѣ удалось увидѣть лицо Кина: оно такъ измѣнилось, что я никогда бы не узналъ его; каждая жилка дрожала страстью, а глаза… еще теперь а помню ихъ выраженіе. Намъ слѣдовало тотчасъ же отступать на прежнюю позицію, но было такъ асно, что Ройстонъ не намѣренъ этого дѣлать, что я осмѣлился напомнить ему о данномъ приказѣ. Я не былъ старшимъ послѣ него; но изъ двухъ старшихъ минеровъ одинъ былъ совершенно неспособенъ (глупѣйшій человѣкъ, того я только встрѣчалъ), а другой жестоко раненъ. Ройстонъ обернулся ко мнѣ съ страшнымъ проклятіемъ. «Какъ смѣете вы вмѣшиваться, сэръ! Развѣ вы командуете эскадрономъ?» Тогда, поворотясь къ солдатамъ: «Довольно ли съ васъ? Мнѣ еще мало». Я увѣренъ, что онъ совершенно потерялъ голову, иначе, онъ не обошелся бы такъ со мною, еще менѣе сдѣлалъ бы это воззваніе къ солдатамъ, потому-что онъ придерживался строжайшей дисциплины и смотрѣлъ на людей, какъ на машины. Казалось, что злой демонъ, сидѣвшій въ немъ, вселился и въ другихъ, потому-что они всѣ разомъ прокричали ему отвѣтъ — то не было веселящее, честное «ура» — нѣтъ, то былъ хриплый, голодный ревъ, подобный тому, который слышится изъ клѣтокъ дикихъ звѣрей предъ кормленіемъ. Одинъ старый сержантъ, строгій, благочестивый пресвитеріанецъ, скрежеща зубами, отвѣтилъ за всѣхъ: «Мы всюду пойдемъ за командиромъ! мы пойдемъ за нимъ и въ адъ!» (Гарри все время говорилъ въ полголоса, но эти слова онъ произнесъ почти шопотомъ). Надѣюсь, что эти слова не причтутся на томъ свѣтѣ бѣдному Дональду Макферсону, потому-что, когда мы возвратились назадъ, сѣдло его было одно изъ тринадцати пустыхъ сѣделъ. Итакъ, ни снова бросились въ атаку противъ сейковъ, которые уже начали собираться тамъ и сямъ въ черныя кучки и строиться въ каре. Это была страшнѣйшая свалка; всякій человѣкъ за себя; но я не смѣю сказать, чтобъ Богъ былъ за всѣхъ; я думаю, что я былъ не лучше другихъ: въ дѣлѣ, мы всѣ думали, что исполняемъ свою обязанность; но я бы не желалъ имѣть столько жизни на своей душѣ, сколько Ройстонъ положилъ въ ту ночь. Вспомните, что и наши потери были значительны. Когда мы возвратились на позицію, я видѣлъ, что полковникъ не былъ доволенъ. Онъ мало увлекался поэзіею войны и не любилъ, чтобъ офицеры дѣйствовали независимо отъ его приказаній. Не слыша его словъ, я догадался по одному выраженію его стараго лица, что онъ грозно разразился надъ эскадрономъ. Когда я, спустя нѣсколько времени, поровнялся съ Киномъ, онъ какъ-то безсознательно на меня взглянулъ; казалось, онъ былъ занятъ одною мыслію. «Какъ подумаешь…» сказалъ онъ — «казалось, естественно было ожидать отъ него какого-нибудь размышленія о случившемся или о справедливости начальства вообще — какъ подумаешь, какой хламъ эти торгаши продаютъ и называютъ его еще сабельнымъ клинкомъ!» Это было родъ извиненія касательно сабли, которая была вся зазубрена, изогнута и притуплена; затѣмъ онъ освѣдомился, не былъ ли я раненъ. Я избѣжалъ даже малѣйшей царапины; но у него я замѣтилъ злую рану нѣсколько выше колѣна; по лѣвой рукѣ также струилась кровь. «Ба!.. это ничего», отвѣтилъ онъ на мои взгляда. Но еслибъ ятаганъ и выговоръ было бы еще во сто разъ острѣе, то и въ такомъ случаѣ, сознайся Гарри на этотъ разъ, Le jeu valait bien la chandelle?

Послѣ этого дня намъ болѣе не случалось ходить въ такую жаркую атаку, по-крайней-мѣрѣ не было ни одной, которая бы могла вполнѣ разбудить дремавшія въ немъ страсти. А знаете-ли, мнѣ теперь жаль, что я вамъ разсказалъ. Это не совсѣмъ забавная исторія; но ваша же вина, если я вамъ наскучилъ. Къ-тому же мадамъ де-Верзне никогда не проститъ мнѣ, что я такъ долго отвлекалъ васъ отъ общества. Мнѣ кажется, она удостоиваетъ меня подозрѣніемъ въ волокитствѣ.

Яркая краска, выступившая на лицѣ Сесили, и ея сверкавшіе глаза дѣйствительно могли бы оправдать подобное подозрѣніе въ глазахъ посторонняго наблюдателя. Не доказываетъ ли это намъ, какъ осторожно должны мы выводить заключенія по наружности, обманчивость которой даже вошла въ пословицу? Я откровенно сознаюсь, что меня мучитъ раскаяніе, когда я подумаю, какъ часто я мысленно осуждалъ а оскорблялъ невинныхъ. Я увѣренъ, что во многихъ изъ этихъ случаевъ провинившіеся только распространялись о добродѣтеляхъ и недостаткахъ отсутствующихъ друзей. Такой предметъ для разговора вполнѣ извиняетъ нѣкоторую степень одушевленія, особенно въ лицахъ, которыя всегда краснѣютъ, когда рѣчь хотя сколько-нибудь ихъ касается. Выборъ же мѣста для подобныхъ разговоровъ обыкновенно гдѣ-нибудь на лѣстницѣ, на балконѣ или въ оранжереѣ, составляютъ только климатическій вопросъ. Я рѣшительно объявляю себя сторонникомъ мнѣній мистера Веллера, «однѣ рѣпы» недовѣрчивы. Vive la Charité!

Миссъ Трезильянъ помолчала съ минуту и потомъ сказала:

— Нѣтъ, это вовсе не даетъ мнѣ дурнаго мнѣнія о майорѣ Кинѣ. Вы справедливо замѣтили, что онъ, вѣрно, не могъ превозмочь себя, но только какъ страшно должно быть, когда страсти, обыкновенно сдерживаемыя въ предѣлахъ благоразумія, разрушаютъ всѣ преграды и бушуютъ на свободѣ. Неудивительно, что вы не желали бы увидѣть это во второй разъ. Однако, какая громадная разница между описаніемъ сраженія, какъ его читаешь въ книгѣ, и разсказомъ очевидца, игравшаго дѣятельную роль въ самой битвѣ! Знаете ли, мнѣ кажется, что вы имѣете неразвившійся талантъ разскащика. Вотъ вамъ эта мысль можетъ утѣшить васъ, даже если мадамъ де-Верзне заподозритъ вашъ характеръ.

Въ эту минуту Гарри съ удовольствіемъ и гордостью слѣдилъ за поведеніемъ своей жены, которая сидѣла на противоположномъ концѣ комнаты.

— Еслибъ я поддался искушенію, сказалъ онъ: — Фанни не въ правѣ была бы жаловаться. Ея поведеніе могло бы оправдать еще большаго грѣшника, чѣмъ я. Миссъ Миртлъ стала изъ-рукъ-вонъ хуже послѣ замужство. Только замѣтьте, какъ она вертитъ и крутитъ свой платокъ. А мсьё де-Рибракъ и дѣла нѣтъ до ея валансьенскихъ кружевъ — не такъ ли? Право, я начинаю понимать чувства извѣстнаго мавра. Вы не должны удивляться, если завтра же ее найдутъ зарѣзанною или задушенною. Я нелегко поддаюсь ревности, но разъ, что…

— О, не будьте такъ кровожадны! смѣясь, возразила Сесиль: — вы навѣрно будете послѣ раскаяваться. Мы сдѣлаемъ ей порядочный выговоръ на возвратномъ пути. Еще не очень поздно?

Ей хотѣлось остаться наединѣ, чтобъ обдумать все, что слышала, и по правдѣ сказать, во снѣ ли, на яву ли, всѣ часы этой ночи были полны мечтаній и сновъ.

Но гдѣ былъ все это время Ройстонъ Кинъ? Онъ дѣйствительно желалъ уговорить ер явиться на"вечеръ у мадамъ де-Верзне, потомучто чувствовалъ въ ней на столько привязанности, чтобъ радоваться каждому ея успѣху; но послѣ утренней встрѣчи (хотя онъ все еще надѣялся, что доводы Фанни возьмутъ верхъ) онъ рѣшился не быть тамъ; а не въ его характерѣ было легко отмѣнять однажды принятое рѣшеніе. Однако онъ не устоялъ противъ соблазна мелькомъ взглянуть на нее, какъ бы «на смотру». Еслибъ Сесиль внимательно оглянулась кругомъ, идя садиться въ карету, то она, вѣроятно, примѣтила бы высокаго мужчину, отчасти, прятавшагося за колонну, глаза котораго буквально сверкали во мракѣ, когда онъ вонзилъ въ нее свои взоры, какъ бы упиваясь каждою ея чертою. Онъ постоялъ еще нѣсколько мгновеній послѣ того, какъ она уже уѣхала, и тогда медленно направился въ клубъ. Покуда о немъ шла рѣчь у мадамъ де-Верзне, Ройстонъ отличался въ экартё противъ Армана де-Шатомениля за честь Англіи. По обыкновенію, онъ игралъ отлито, но мало говорилъ и почти не слышалъ замѣчаній набитой публикою галереи. Правда, въ самые критическіе моменты, когда игра становилась праздною передъ нимъ, являлось нѣжное, гордое лицо съ вѣнкомъ изъ раковинъ, блестящимъ въ бархатной косѣ, и оставляло въ туманѣ всѣхъ этихъ намалёваняихъ королей и королевъ.

Противникъ его замѣтилъ это, но не сказалъ ни слова до-тѣхъ-поръ, пока игра кончилась и они остались почти одни въ залѣ. Тогда онъ взялъ Кина за руку и, наклонивъ его нѣсколько къ себѣ, сказалъ почти шопотомъ:

Mon camarade, je me rappelle, d’avoir vu, il y a quelques ans, au café de la Régence, un homme, qui tenait tête aux échecs, a quatre concurrens. Les habitués en disaient des merveilles. Mais ce n'étoit qu’un bon bourgeois apres tôut; et, nous autres, nous sommes plus forts que les bourgeois. Vous avez joué ce soir les deux parties que, dit le proverbe, c’est presque impossible dé remporter simultanément; et je ne me tiens pas pour le seul perdant.

(-- Нѣсколько лѣтъ назадъ, мнѣ случилось видѣть въ Café de la Régence человѣка, который игралъ въ шахматы съ четырьмя противниками. Обычные посѣтители кафе разсказывали про него чудеса; но это былъ только честный мѣщанинъ; а мы почище мѣщанъ. Сегодня вы играли двѣ партіи, которыхъ, какъ говоритъ пословица, невозможно одновременно выиграть; и я считаю не одного себя побитымъ).

Ройстонъ не чувствовалъ расположенія улыбнуться; но еслибъ онъ это сдѣлалъ, Арманъ былъ бы страшно раздосадованъ; но, вмѣсто того, онъ холодно отвѣтилъ, какъ-бы не давая себѣ труда вникнуть въ смыслъ его словъ.

Un compliment mérite toujours des remercimens. m. le vicomte, même quand on ne le comprends. Pardon, si je vous engague de ne pas expliquer plus clairement votre allégorie.

(-- Всякій комплиментъ заслуживаетъ благодарность, виконтъ, даже если его не понимать. Извините меня если я попрошу васъ не трудиться объяснять мнѣ вашу аллегорію).

Тотъ взглянулъ на него съ выраженіемъ, которое можно было бы принять за сочувствіе.

— Parbleau! пробормоталъ онъ: — un si beau joueur mérité bien de gagper.

(-- Чортъ возьми! такой славный игрокъ достоинъ успѣха).

XII.

Часто, лежа на холмахъ Керри, или Клары, въ осенній безоблачный день, когда не слышно шелеста вѣтра, видимъ, какъ тяжелыя, угрюмая волны катятъ валъ за валомъ со взморья. Эти волны вѣстники битвъ, происходившихъ тысячу миль на Западъ, въ которыхъ и онѣ принимали участіе. Прежде чѣмъ придетъ почта, мы уже приготовлены услышать о бурѣ, разразившейся опустошеніемъ надъ гранитными скалами Лабрадора или песчаными отмелями Нью-Фаудленда. Быть-можетъ, это самое избитое изъ всѣхъ классическихъ сравненій; но можно ли найти лучше параллель для прихотей человѣческаго сердца, какъ фазы глубокаго, обманчиваго, чуднаго моря?

Сесиль на другое утро послѣ вечера мадамъ де-Верзене весело встала въ какомъ-то безпокойномъ состояніи духа. Она не чувствовала болѣе никакой злобы къ Ройстону Кину, но ей было неловко и она не желала съ нимъ встрѣтиться. Все, что она слышала и чувствовала, слишкомъ сильно на нее подѣйствовало, и она не могла тотчасъ опять принять на себя свой обыкновенный, хладнокровный видъ, такъ-что она очень-охотно приняла приглашеніе мистрисъ Фуллартонъ сопровождать ее на маленькую ботаническую прогулку въ горы. Эти скромные пикники играли важную роль у этой работящей и почтенной женщины. Каждая такая прогулка, со всѣми приготовленіями и воспоминаніями, доставляла ей удовольствіе на мѣсяцъ или на два. Миссъ Трезильянъ не успѣла отправиться съ мистрисъ Фуллартонъ и ея дѣтьми, но пасторъ долженъ былъ проводить ее до назначеннаго rendez-vous. Маленькая его дочь, Кети, осталась также, чтобъ исполнить временную должность дуэнны — формальность, которая, при теперешней скудной вѣрѣ, не можетъ быть пренебрежена даже для женатыхъ пасторовъ. Квартетъ дополнялся погонщикомъ лошака, однимъ изъ тѣхъ необыкновенныхъ мальчиковъ, которые говорятъ всегда такимъ языкомъ, что его понимаютъ и сочувствуютъ ему только вьючныя животныя. Путь имъ предстоялъ довольно-длинный, и потому Сесиль посадила Кети передъ собою на лошака, а пасторъ шелъ около, разсуждая о различныхъ предметахъ строго и плавно, по обыкновенію. Такимъ-образомъ они перешли черезъ первую гряду горъ и спускались въ долину, когда, обогнувъ большую скалу, почти заслонявшую тропинку, они наткнулись неожиданно на Ройстона Кина. Онъ лежалъ растянувшись на землѣ, прислонившись головой въ узловатымъ корнямъ масличнаго дерева. Глаза его были полузакрыты, а въ губахъ торчала сигара, рѣдко-покидываемая имъ, когда онъ былъ одинъ. Странно было, что онъ именно избралъ это мѣсто для своей сіесты.

Сесиль старалась казаться совершенно-равнодушной, но эта сцена такъ ее раздражила, что она не могла не покраснѣть. Мистеръ Фуллартонъ очевидно пронялъ это за преднамѣренную западню. Еслибъ онъ выразилъ словами свои мысли, то, конечно, онъ привелъ бы приданный текстъ: — «и ты нашелъ меня, о врагъ мой!»

Если тутъ скрывалось какое-нибудь злое намѣреніе, то непритворное удивленіе, съ которымъ врагъ всталъ и поздоровался съ ними заслуживаетъ полной похвалы.

— Набираете ли вы новыя силы, миссъ Трезильянъ, послѣ вчерашняго торжества, или вы убѣгаете отъ всеобщаго энтузіазма? Я уже встрѣтилъ нѣсколько французовъ, которые, просто, въ ребяческомъ восторгѣ отъ вашего пѣнія. Я не совѣтую вамъ сегодня показываться на террасу; это можетъ возбудить въ васъ тщеславіе; а подобнаго рода искушенія очень-опасны, скажетъ вамъ мистеръ Фуллартонъ.

Сесиль такъ была увѣрена, что онъ непремѣнно сдѣлаетъ какой-нибудь намекъ на перемѣну ея намѣренія или на свое отсутствіе, что показалось страннымъ его молчаніе, какъ-будто онъ не вѣдалъ ни одного, ни другаго. Однако она нашлась и отвѣчала ловко.

— Вы напрасно такъ идеализируете вещи, майоръ Кинъ. Вечеръ былъ очень скучный. Я пѣла только разъ, какъ, вѣроятно, вамъ и было передано. Теперь мы отправляемся только помогать мистрисъ Фуллартонъ собирать дикорастущіе цвѣты. Я надѣюсь, вы не предупредили насъ.

Онъ посмотрѣлъ на нее своимъ холоднымъ, пронзительнымъ взглядомъ, котораго вынести было труднѣе всѣхъ его насмѣшекъ.

— Нѣтъ, цвѣты отъ меня безопасны, Я не довольно люблю ихъ, чтобъ беречь; а жалко рвать ихъ для того, чтобъ послѣ кинуть. Но я попросилъ бы позволять помочь вамъ въ вашей работѣ, еслибъ я не боялся испортить всю картину. Вы напоминаете мнѣ теперь превосходную картину «Бѣгство въ Египетъ», которую я давно когда-то видѣлъ. Недостатокъ въ этой картинѣ — я помню, былъ толстый, раскраснѣвшійся Іосифъ, вовсе недостойный чудной Мадонны.

Говоря это, онъ отошелъ нѣсколько шаговъ и прислонился къ дереву съ явнымъ намѣреніемъ опять разлечься, надъ только это позволяетъ приличіе. Миссъ Трезильянъ не могла удержаться, чтобъ не выразить свое нетерпѣніе.

— Такъ-какъ мы отправились вовсе не для того, чтобъ позировать для карданы, мистеръ Фуллартонъ, то не лучше ли намъ не мѣшкать болѣе? Мы уже и такъ опоздали: вѣрно, остальному обществу надоѣло ждать насъ.

Вы можете вообразить себѣ, съ какою радостью пасторъ ей повиновался.

Нѣсколько времени они ѣхали почти безмолвно. Мысли Сесили были заняты также картиной, не менѣе-оживленной, хотя они существовала только въ ея воображеніи. Ея полузакрытые глаза какъ-будто не видѣли окружавшаго пейзажа. Передъ ними разстилалась пустынная каменистая равнина, сожженная палящимъ солнцемъ Индіи. Вдали виднѣлось нѣсколько пальмъ и каменистое ложе почти-пересохнувшей рѣки; на первомъ планѣ всадники, въ мундирахъ легкихъ драгунъ, безмилосердо рубили толпу дикихъ солдатъ, съ варварскими и загорѣлыми чертами, въ бѣлыхъ тюрбанахъ. Въ самомъ центрѣ свалки возвышалась одна фигура, около конторой всѣ другія, казалось, группировались лишь, какъ аксессуары. Она ясно видѣла его загорѣлое, рѣшительное лицо, котораго каждая черта выражала неизъяснимую свирѣпость. Глаза его блестѣли какимъ-то убійственнымъ блескомъ. Все это она видѣла такъ ясно, что оно напомнило ей лицо того же человѣка, выражавшее, нѣсколько минутъ тому назадъ, когда она смотрѣла на него стоящаго подъ маслиной, одно безстрастное хладнокровіе. Ей казалось, она слышала его звонкій, повелительный голосъ, воодушевлявшій солдатъ, когда вдругъ голосъ гораздо-грубѣе прервалъ ея мечтанія.

— Halte là! (стой!)

Одно, что долженъ былъ знать этотъ несчастный погонщикъ лучше всякаго другаго, это, страшную непріязнь провансаловъ за малѣйшую тѣнь нарушенія правъ его поземельной собственности. Щекотливость собственника обыкновенно увеличивается въ обратномъ отношеніи къ объему его владѣній. Несмотря на то, мальчикъ, чтобъ выиграть какихъ-нибудь двѣсти ярдовъ, провелъ ихъ черезъ отверстіе въ низенькой каменной стѣнѣ на полосу земли, принадлежавшую человѣку, который менѣе всего бы простилъ такое нарушеніе собственности. Жанъ Дюшенъ пользовался худой славой во всемъ околоткѣ, и вполнѣ ее заслуживалъ. Онъ былъ довольно-угрюмъ и сердитъ и въ трезвомъ состояніи, что случалось очень-рѣдко, но въ пьяномъ видѣ его слѣпая, дикая свирѣпость не знала границъ, а его огромная тѣлесная сила дѣлала его опаснымъ противникомъ. Это зрѣлище сухощаваго великана, въ разорванномъ, запачканномъ платьѣ, съ нечесанными, торчавшими во всѣ стороны волосами, было неочень-пріятное. Лицо его, раскраснѣвшееся отъ недавняго невоздержанія, своими багровыми пятнами, ясно говорило о распутной жизни. Подобныя личности можно видѣть много около гильйотины на картинахъ, изображающихъ событія французской революціи.

Странно! нельзя выговорить или написать эти два слова, чтобъ кровь у васъ не затлѣла, въ пальцахъ не почувствовали бы какой-то зудъ и не сводило кулаковъ. Безсмысленно, чтобъ подобное вліяніе имѣло воспоминаніе о фактѣ, случившемся семьдесятъ лѣтъ назадъ; Однако это такъ. Вы можете до пресыщенія говорить объ угнетеніи, вы можете выставить все зло, перенесенное Жакомъ Бономомъ до дна возмездія, вы, наконецъ, можете привести ваше любимое сравненіе, что нужна была гроза для очищенія воздуха, но вы никогда не увѣрите насъ, что преступленія сословія — будь они во сто разъ чернѣе — оправдываютъ рѣзню его невинныхъ членовъ. Еслибъ маркизы и мускетеры одни пострадали, то они носли бы весело отдать свою жизнь, какъ они это бы сдѣлали со всякой другой ставкой, проигравъ игру. Что касается духовенства, то, вѣдь, оно имѣетъ привилегію на мученическій вѣнецъ. Но подумайте о тѣхъ прекрасныхъ матронахъ, молоденькихъ дѣвушкахъ и нѣжныхъ mignones, которыхъ съ дѣтства такъ лелѣяли, теперь заключенныхъ въ гнусныхъ темницахъ, какъ Abbaye. Вспомните, какъ имъ отказывали въ необходимыхъ потребностямъ жизни до-тѣхъ-поръ, пока всякій блескъ вымиралъ въ ихъ глазамъ и чудные волосы теряли свой лоскъ. Вспомните, какъ ихъ вели на смерть въ холодное, туманное, брюмерское утро, какъ издѣвалась и ругалась надъ ними толпа кровопійцъ и какъ онѣ блѣднѣли не отъ страха, а отъ омерзенія, привѣтствуя Самсона и его сателитовъ, какъ друзей и спасителей. Вспомните также, что почти безъ исключенія всѣ тли на смерть съ терпѣливымъ мужествомъ; гордыя своимъ рожденіемъ они безсловесно предавали себя на жертву. Дюббари могла стонать на эшафотѣ, но Роганы умирали безмолвно. Читая о жестокостяхъ Жакери, вы по-крайней-мѣрѣ утѣшаемся тѣмъ, что эти лютые мужики небиты, какъ дикіе боровы, добрыми солдатами графа де-Фуа; но намъ неизвѣстно, чтобъ проклятая canallie 89 года чѣмъ-нибудь поплатилась. Конечно, мы всѣ согласны съ словами моряка, что не можетъ быть довольно-строгаго наказанія человѣку, который за что бы то ни было поднялъ бы руку на женщину. (Примутъ ли это къ свѣдѣнію полисмены ратклифской дороги?) Но, право, когда подумаешь о dames de la halle и ихъ буйныхъ поклонникахъ, то не пожалѣлъ бы лучшихъ пяти лѣтъ жизни, чтобъ напасть на нихъ въ главѣ сотни солдатъ съ оружіемъ въ рукахъ. Тогда паролемъ бы было «Ламбаль», и обошлись бы, мистеръ Карлейль, и безъ молота Тора^[18].

Изъ всѣхъ нашихъ разсужденій это послѣднее можетъ быть самое несвоевременное. И хотя я чувствую себя гораздо-легче послѣ того, какъ высказался, но я отчасти чистосердечно въ этомъ раскаиваюсь. Revenons à nos moutons, хотя во всей фигурѣ Жана Дюшена (было очень-мало похожаго на овцу. Она, напротивъ, если вы помните, выражала рѣшительно воинственныя наклонности. Очевидно было, что погонщикъ чувствовалъ приближеніе чего-то недобраго, ибо черты его лица и то неправильныя и довольно-измятыя, совершенно искривилися и приняли выраженіе ужаса и угрызенія, совѣсти.

— Кто смѣетъ нарушать спокойствіе моей земли? Не-уже-ли вы думаете, мы засѣваемъ поля, чтобъ ихъ топтать вашимъ проклятымъ лошакамъ?

Онъ говорилъ грубымъ, крикливымъ голосомъ — доказательство частаго употребленія спиртовыхъ напитковъ — и на непріятномъ провансальскомъ языкѣ, должно-быть, очень-измѣнившемся со времени трубадуровъ. Какъ ни коротка была его рѣчь, а онъ нашелъ случай употребить нѣсколько прилагательныхъ, которыя нигдѣ не такъ страшно богохульны, какъ на югѣ Франціи.

Сесиль слегка вздрогнула отъ перваго восклицанія Дюшена, пробудившаго ее отъ ея мечтаній. Она, казалось, смотрѣла на этого разъяреннаго собственника какъ на непріятную остановку въ ихъ пути и взглянула на мистера Фуллартона, какъ-бы ожидая, что онъ уничтожитъ это препятствіе. Хотя пасторъ и неочень-хорошо зналъ пофранцузски, но онъ кое-какъ изъяснилъ ихъ сожалѣніе, если они невольно принесли какой вредъ, и желаніе тотчасъ удалиться.

— Не прежде, чѣмъ вы мнѣ заплатите, отвѣчалъ Дюшенъ: — Quinze francs de dédommagement, et puis liiez à tous les diables!^[19]

Никто не ожидаетъ и не требуетъ, чтобъ женщины носили кошельки или какія-нибудь другія простыя, но полезныя вещи. Но отчего мистеръ Фуллартонъ въ этотъ день оставилъ свой кошелекъ дома — это навсегда останется тайной между нимъ и его совѣстію. Маленькое наше общество скоро увѣрилось, что у нихъ всего вмѣстѣ было не болѣе ста-пятидесяти сантимовъ.

Даже короли и императоры, когда они подъ покровомъ инкогнито, часто подвергались самому крайнему безчестью только потому, что у нихъ не было нѣсколько серебряныхъ монетъ. Въ ежедневной жизни также пять шиллинговъ готовые, когда ихъ нужно, болѣе значатъ, чѣмъ многія сотни въ ожиданіи. И теперь живъ еще одинъ господинъ, который прогулялъ самое очаровательное свиданіе, когда-либо выпавшее на его долю оттого, что онъ далъ крюку около мили, но имѣя чѣмъ заплатить за проходъ кратчайшимъ путемъ. Съ того несчастнаго дня онъ всегда носитъ при себѣ такое количество мелкой монеты, что еслибъ Кола Псеуе, знаменитый плаватель, былъ бы такъ нагруженъ, то, вѣроятно, онъ пошелъ бы на дно, какъ камень. Несчастный, вѣрно, дѣлаетъ это изъ покаянія, подобно тому, какъ шотландскій король Іаковъ носилъ желѣзный поясъ. Но время остановокъ въ разговорѣ вы слышите, какъ онъ ностукиваётъ своею мѣдью въ карманѣ, какъ въ древнихъ поэмахъ призраки постукивали дойми цѣпями. Но тщетно его раскаяніе. Вистъ и Венера никогда не прощаютъ разъ пропущеннаго счастія. Чудная птичка, которую онъ могъ тогда полонить, взмахнула крылышками и улетѣла съ торжествомъ. Издалека можетъ и теперь неискусный птицеловъ слышать ея звонкую, насмѣшливую трель, но она слишкомъ близко теперь неба, чтобъ могли на нее подѣйствовать всѣ его хитрости; она уже навѣки избѣгла всѣхъ возможныхъ сѣтей.

Кети Фуллартонъ представила свои пятьдесятъ сантимовъ съ большимъ мужествомъ и довѣрчивостью, но эти достоинства маленькаго капиталиста, не смягчили Жана Дюшена. Онъ былъ теперь въ состояніи такой дикой свирѣпости, что ему было жалко, еслибъ ему выплатили тотчасъ требуемое.

Сконфуженный пасторъ началъ извиняться и обѣщалъ устроить это дѣло, когда-нибудь послѣ, въ болѣе-удобную минуту. Дюшенъ дерзко перебилъ его:

— Tais toi, blagueur! On ne me floue pas ainsi avec des promesses; je men fiche pas mal. Au moins on me laissera un gage^[20].

Его глаза, налитые кровью, забѣгали отъ одного предмета на другой; наконецъ они остановились на зонтикѣ миссъ Трезильянъ. Зонтикъ былъ изъ простой шелковой матеріи, темно-сѣраго цвѣта, обшитый черными кружевами, но рѣзная ручка изъ слоновой кости придавала ему большую цѣнность. Прежде чѣмъ кто-нибудь догадался о его намѣреніяхъ, Дюшенъ уже грубо выхватилъ его изъ рукъ Сесили.

Почти въ то же мгновеніе Сесиль опустила на землю Кети и сама соскочила съ лошака. Ея глаза блестѣли такимъ злобнымъ блескомъ, что пьяный дикарь отступилъ назадъ шага на два и въ первый разъ въ жизни почувствовалъ нѣчто похожее на презрѣніе къ самому-себѣ. Она не могла произнести ни одного слова, даже еслибъ этого требовало спасеніе ея души, но ея молчаніе било довольно-краснорѣчиво, когда она повернулась къ мистеру Фуллартону. Трудно сказать, чего она отъ него ждала, конечно, не voie de Fait, по-крайней-мѣрѣ, еслибъ эта ипотеза была ей предложена впослѣдствіи, когда она могла обдумать ее хорошенько, то она совершенно отвергла бы такую мысль. Быть-можетъ, она имѣла право ждать отъ него нравственной поддержки, если не физической.

Не станемъ затрогивать спорнаго вопроса о физической храбрости и трусости. Несомнѣнна только та истина, что послѣдняя можетъ только существовать рядомъ съ нравственною твердостью, конечно, добродѣтелью самою высокою. Могутъ сказать, что передъ явной опасностью какой-нибудь мясникъ или гренадеръ не уступитъ никому изъ насъ. Можетъ-быть; я спорить не стану. Но не надо забывать, что бываютъ случаи — хотя и очень-рѣдко въ наше образованное время — когда самая изысканная bas-bleu пожелала лучше видѣть около себя сильнаго, храбраго и честнаго человѣка, чѣмъ глубокаго философа, умнаго разскащика или даже совершеннѣйшаго христіанина, на нервы котораго, однако, положиться нельзя. Мы не можемъ всѣ быть силачами, и нѣкоторымъ изъ насъ въ подобныхъ случаяхъ, при всей доброй волѣ, суждено быть и разбитыми и побитыми. Самый безстрашный человѣкъ, котораго я когда видѣлъ, имѣлъ такія слабыя мышцы, что даже нѣжные пальцы могло ихъ обхватить. Никакая женщина, какъ бы она не стояла честь своего пола, не подумаетъ худо о своемъ заступникѣ, если, сдѣлавъ все, что могъ для ея защиты, онъ побѣжденъ и попранъ ногами. Вы знаете ихъ удѣлъ — утѣшать и даже лелѣять побѣжденныхъ; онѣ съ равною готовностью щиплютъ корпію для раненыхъ и вьютъ лавровые вѣнки побѣдителямъ. Но если онѣ разъ видѣли человѣка, игравшаго роль труса, какъ онъ разсыпался въ приторно-краснорѣчивыя и сладкія обѣщанія, онѣ уже никогда не будутъ на него смотрѣть иначе, какъ съ выраженіемъ презрительнаго сожалѣнія. Онѣ могутъ простить жестокость или дерзость, или даже измѣну, конечно, современемъ, но для этого непростительнаго грѣха у нихъ нѣтъ пощады, нѣтъ жалости. О дѣйствительно, этого рода преступленія перешедшаго за извѣстную границу, трудно извинить. Слабости можно побѣдить, если отъ нихъ нельзя избавиться. Если мы не можемъ быть запальчиво-храбры, то по-крайней-мѣрѣ можемъ быть прилично-спокойны. Не всѣмъ имѣть притязаніе на крестъ за храбрость, но не трудно вести себя такъ, чтобъ не подпасть подъ военный судъ.

Видѣть лицо, искаженное страхомъ — вовсе-непріятітое зрѣлище, потому мы не будемъ рисовать портрета мистера Фуллартона, совершенно потерявшаго всякое присутствіе духа и бормотавшаго что-то о необходимости поспѣшнаго бѣгства. Грустно было смотрѣть, но далеко не смѣшно, какъ вѣрно поняла положеніе его маленькая дочь. Она инстинктивно отошла отъ отца и прильнула къ Сесили, ища покровительства. Послѣдняя тотчасъ сообразила въ чемъ дѣло, и если ея взглядъ, кинутый на противника, было не очень-пріятно встрѣтить, то еще невыносимѣе былъ взглядъ, направленный на ея неловкаго защитника. Взглядъ этотъ былъ такъ пронзителенъ, что онъ могъ проникнуть сквозь броню его самодовольства и терзать его впродолженіе многихъ дней. Она топнула своей маленькой ножкой по землѣ съ видомъ величественнаго презрѣнія. Съ подобнымъ жестомъ, бытьжожетъ, оттолкнула и скнеская амазонка мертвую голову великаго Кира.

— Я съ мѣста не сойду, пока, кто-нибудь не явится мнѣ на помощь. Ахъ! я бы не пожалѣла…

— Не будьте неблагоразумны, миссъ Трезильянъ. Пожалуй потребуютъ исполненія вашихъ словъ.

Сесиль быстро повернулась, и чувство довѣрія и торжества отразилось на ея лицѣ! На скалѣ, возвышавшейся надъ ними футовъ на десять, стоялъ Ройстонъ Кинъ. Даже человѣкъ съ гораздо болѣе мирными наклонностями отважился бы на большую опасность, чтобъ заслужить то, что обѣщали ея глаза.

Однимъ взглядомъ онъ окинулъ всю сцену и понялъ въ чемъ дѣло, быть-можетъ, онъ слышалъ болѣе, чѣмъ хотѣлъ сознаться. Ловко соскочивъ внизъ, онъ пошелъ прямо въ Сесили черезъ огородъ съ такимъ невниманіемъ въ интересамъ и чувствамъ хозяина, что смотрѣть было пріятно.

— Кажется, роли измѣнялись въ древней картинѣ. Васъ ограбили египтяне, миссъ Трезильянъ. Не попробовать ли свѣтскихъ средствъ? Вы несовсѣмъ-то были безопасны подъ защитой церкви… воинствующей.

Онъ нѣсколько остановился передъ послѣднимъ словомъ и произнесъ его съ непріятною торжественностью. Сказавъ это, онъ, не дожидаясь отвѣта, подошелъ въ французу и совершенно другимъ голосомъ, короткимъ и повелительнымъ проговорилъ: — Tu vas me rendre èa?

Дюшенъ нѣсколько изумился приходу незнакомаго человѣка; и еслибъ онъ былъ въ-состояніи тогда думать, то никогда не вообразилъ бы себѣ, что можетъ съ нимъ бороться. Но теперь страсть и вино разгорячило его дикую кровь выше точки кипѣнія. Онъ заскрежеталъ зубами и пѣна показалась на губахъ.

— Le rendre à toi bien d’Anglais? Je m’en garderai bien. Si ta telle demoiselle veut le ravoir, elle viendra demain me prier bien gentiment; et elle viendra… Seule^[21].

Ройстонъ Кинъ былъ пропитанъ самыми гордыми аристократскими предразсудками. Не было на землѣ человѣка, которому были бы болѣе чужды права свободы, равенства и братства. Кромѣ-того, онъ принялъ на себя въ высшей степени повелительный тонъ, который пріобрѣтается слишкомъ-часто нашими современными цензуріонами, когда они нѣсколько время покомандуютъ отрядомъ солдатъ. Онъ почувствовалъ теперь что-то необыкновенное, слыша, какъ грубый плебей оскорблялъ женщину, которую онъ ставилъ себѣ за честь уважать. Его загорѣлое лицо страшно поблѣднѣло, губы задрожали, такъ-что скрыть этого не могли даже его огромные усы. Холодъ пробѣжалъ по его жиламъ и онъ затрясся всѣмъ тѣломъ. Жанъ Дюшенъ думалъ, что это обыкновенные признаки страха, такъ часто замѣченные имъ въ своихъ противникахъ.

— Tu as peur donc? Tu tressailles déjà, blancbec! Tonnerre de Dil tu as raison^[22].

Не слышно было въ голосѣ майора, когда онъ отвѣчалъ, ни одного слѣда страсти. Онъ звучно, чисто раздавался въ воздухѣ, какъ звукъ стали.

— On ne tressaille pas, quand on est sur de gagner. Regarde donc en arrière^[23].

Безсознательно французъ взглянулъ назадъ, ожидая съ той стороны новаго противника. Когда онъ повернулъ голову, Ройстонъ кинулся на него и выхватилъ у него изъ рукъ зонтикъ. Въ одну секунду онъ успѣлъ его вручить владѣтельницѣ и, возвратившись назадъ, ждалъ недвижимо нападенія, какъ мраморная статуя Крёгаса.

Ему не пришлось долго ждать. Даже образованный галлъ не любитъ, чтобъ его перехитрили, и потому неудивительно, что успѣшная хитрость Кина совершенно взбѣсила Дюшена. Съ дикимъ кривомъ, подобно реву животнаго, потерявшему своего дѣтища, кинулся онъ на Кина. Тотъ пальцемъ не повелъ, покуда непріятель не приблизился; тогда, стремительно выпрямивъ лѣвую рулу, онъ нанесъ ему ударъ въ переносицу.

Одинъ ударъ… только одинъ, но такой, что еслибъ онъ былъ сдѣлалъ во времена олимпійскихъ и немейскихъ игръ, когда Пиндаръ и ему подобные были стенографами, то онъ навѣрно бы заслужилъ похвальный диѳирамбъ. Ударъ этотъ обрадовалъ бы угрюмаго гладіатора, учившаго хладнокровнаго майора, еслибъ пророкъ дожилъ до исполненія своихъ предсказаній, или еслибъ вѣсть о земныхъ дѣйствіяхъ проникала въ подземное жилище умершаго бойца. Ничто рожденное отъ женщины не могло противостоять этому удару, и потому нельзя много винить Жана Дюшена, что онъ повалился на землю, какъ чурбанъ. Чрезъ мгновеніе побѣдитель уже стоялъ надъ нимъ, однимъ колѣномъ упираясь въ его грудь и обѣими руками душилъ его за горло.

Его лицо страшно измѣнилось; оно имѣло выраженіе, часто-видаемое впродолженіе шестидесяти вѣковъ, протекшихъ съ-тѣхъ-поръ, какъ Каинъ убилъ своего брата. Однако это выраженіе рѣдко описывали, ибо мертвецы не говорятъ ничего, кромѣ тѣхъ повѣстей, которыя можно прочесть въ ихъ чертахъ, замершихъ навѣки въ ужасѣ и отчаяніи. Это выраженіе видано было и на поляхъ сраженій, послѣ потерянныхъ битвъ, и на улицахъ городовъ, только-что взятыхъ штурмомъ и преданныхъ грабежу, въ пустынныхъ горныхъ проходахъ, въ темныхъ лѣсахъ и въ запертыхъ, угрюмыхъ комнатахъ, вообще вездѣ, гдѣ люди въ предсмертныхъ мукахъ «кричали и никто не приходилъ къ нимъ на помощь». Необходимо было кому-нибудь вступиться, когда бѣсъ входилъ въ Ройстона Кина. Съ той минуты, какъ дѣла приняли другой оборотъ, мистеръ Фуллартонъ понемногу приходилъ въ себя, и теперь совершенно опомнился; онъ подошелъ къ майору съ увѣренностью положилъ ему руку на плечо и съ торжественнымъ тономъ продекламировалъ «не убей!»

Кинъ, какъ мы уже сказали, былъ въ какомъ-то бѣшенствѣ; но и это не могло извинить его грубое, нетерпѣливое движеніе, заставившее такое важное духовное лицо отлетѣть на нѣсколько шаговъ. Суровыя губы только зло улыбнулись и жестокіе пальцы еще туже сжали горло несчастнаго, такъ-что лицо его почернѣло и искривилось судорожно.

Все это произошло такъ скоро, хотя мы и долго описывали, что Сесиль совершенно потерялась въ водоворотѣ противоположныхъ чувствъ. Наконецъ, она увидѣла на-яву то выраженіе лица, которое со вчерашняго вечера она старалась себѣ вообразить. Она испугалась, но тотчасъ побѣдила себя; ея женскій инстинктъ подсказалъ ей, что ей надо было дѣлать; она неспѣшно положила свою маленькую ручку на плечо Ройстену, и прежде, чѣмъ онѣ догадался о ея близости, она шепнула ему такъ тихо, что онъ одинъ только слышалъ: «Ради меня!» Эти два слова подѣйствовали лучше всякаго заклинанія.

Опять дрожь пробѣжала по этому сильному тѣлу и хоть разъ любовь одержала верхъ надъ ненавистью. Онъ выпустилъ свою жертву, хотя не вдругъ и какъ-бы нехотя; вставъ на ноги, онъ какъ-то странно, безсознательно закрылъ рукою глаза. Секундъ черезъ пять онъ совершенно переломилъ себя и сказалъ хладнокровнѣе еще обыкновеннаго:

— Тысячу разъ виноватъ… Такъ легко забываешься иногда съ этой сволочью, когда она раздражаетъ васъ; но мнѣ не слѣдовало забывать, что вы тутъ.

Она была не въ-состояніи говорить, а старалась улыбнуться, но реакція уже наступила. Въ этой блѣдной женщинѣ, такъ жалостно-дрожавшей, трудно было узнать гордую Сесиль Трезильянъ. Ройстонъ пристально за нею слѣдилъ: и голосъ, и манера его дѣлались все нѣжнѣе-и-нѣжнѣе, такъ-что, наконецъ, простыя слова обратились въ ласковыя выраженія.

— Не заставьте меня сердиться на себя болѣе, чѣмъ я того заслуживаю. Теперь уже нечего пугаться или безпокоиться. Еслибъ вы только мнѣ простили!

Съ этими словами онъ помогъ ей сѣсть на лошака. Она почти безсознательно ему повиновалась; но счастливое чувство полнаго довѣрія къ нему мало-по-малу возвращалось.

Жанъ Дюшенъ нѣсколько привелъ въ себя и лежалъ, опершись на одной рукѣ, трудно дыша и страдая еще сильно; но онъ привыкъ во всякаго рода потасовкамъ и потому несомнѣнно было, что онъ выздоровѣетъ скоро и отъ этихъ ударовъ. Никогда его еще такъ не отдѣлывали: одинъ страхъ заставлялъ его лежать на землѣ; онъ не смѣлъ двинуться съ мѣста, подобно высѣченной собакѣ, въ присутствіи своего недавняго противника.

Остальные медленно отправились домой, ибо ненужно прибавлять, что и цвѣты, и rendez-vous были забыты. Когда они повернули за уголъ, заслонявшій землю Дюшена, Ройстонъ взглянулъ назадъ съ тоскливымъ желаніемъ воротиться. Хорошо было для нервъ Сесиля въ ихъ разстроенномъ состояніи, что она не замѣтила взгляда, достойнаго любаго парѳянина. Ахъ, эти неукротимые глаза! они блеснуѣли тѣмъ же выраженіемъ, съ вѣкомъ, вѣрно, Киркпатрикъ, ворочаясь, входилъ въ часовню, гдѣ Редъ Кожинъ лежалъ, бормоча просебя: «I mak sicker^[24]»

Никто не билъ расположенъ разговаривать; даже мистеръ Фуллартонъ не чувствовалъ себя способнымъ воспользоваться случаемъ ли приличнаго нравоученія. Наконецъ, когда дорога сдѣлалась такъ узка, что нельзя было идти болѣе двумъ въ рядъ, Сесиль прервала молчаніе и сказала Ройстону, который не покидалъ уздечки ея лошади:

— Вы можете себѣ вообразить, что я васъ уже поблагодарила; я не могу васъ теперь поблагодарить, какъ бы слѣдовало. Однако, странно, какъ это вы такъ кстати подоспѣли! Не-уже-ли васъ руководило предчувствіе?

Ройстонъ отвѣчалъ такъ тихо, что она почти должна была отгадывать слова по движеніямъ губъ:

— Развѣ вы забили послѣдній воинственный кликъ Наполеона — Qui m’aime me suit?^[25]

Неудивительно, что у него радостно забилось сердца, когда, онъ увидѣлъ, какъ Сесиль вдругъ вспыхнула и покраснѣла! Они почти достигли дома, когда онъ опять заговорилъ:

— Вы были щедры на обѣщанія минутъ двадцать назадъ, еслибъ я васъ не остановилъ, миссъ Трезильянъ. Я бы желалъ имѣть что-нибудь, которое мнѣ напоминало бы о сегодняшнемъ дѣлѣ. Это ребяческое желаніе — не правда ли? Не дадите ли вы мнѣ вотъ это? Я заслуживаю же получить что-нибудь за спасеніе этого хорошенькаго зонтика.

Онъ тронулъ при этомъ перчатку, которую ока только-что сняла; перчатка была хорошенькая, маленькая, съ фатой, и вышитая шелкомъ. Сесиль нѣсколько минутъ была въ недоумѣніи, согласиться ли за его просьбу, хотя ни за что не желала ему, въ чемъ бы то ни было, теперь отказать; она чувствовала то, что всѣ гордыя, чувствительныя женщины чувствуютъ, когда у нихъ просятъ въ первый разъ нѣчто, что можно выдать за gage d’amour. Дань, можетъ-быть, номинальная и сюзренъ очень-снисходителенъ, но все-таки оно основываетъ нѣкоторымъ образомъ вассальныя отношенія.

Ройстонъ, вѣрно, понялъ причину ея нерѣшительности и продолжалъ съ необыкновенною въ немъ живостью и откровенностью, происшедшихъ отъ того, что на этотъ разъ онъ былъ честенъ и истиненъ.

— Прошу васъ, вѣрьте мнѣ. Въ ту же минуту, когда я перестану цѣнить этотъ сувениръ, сколько онъ заслуживаетъ, клянусь вамъ честью, я вамъ его возвращу.

Ему было суждено торжествовать во весь день. Когда Сесиль была одна послѣ въ своей комнатѣ, она-спрятала что-то съ совершенно-излишней заботливостью; ибо можетъ ли быть что безцѣннѣе, какъ разрозненная пара перчатокъ?

XIII.

Я, право, стыжусь сознаться, какъ глубоко Сесиль Трезильянъ была потрясена сценою, при которой она присутствовала. Страшный гнѣвъ Кина если не произвелъ въ ней чувства отвращенія, то по-крайней-мѣрѣ наполнялъ ее опасеніями. Она только могла думать: «онъ пришелъ въ такой гнѣвъ только ради меня, и одного моего слова было достаточно, чтобъ его укротить».

Въ наше время всѣ очень-энергично нападаютъ на прославленіе физической силы. Мнѣ кажется, что нѣкоторые изъ ея противниковъ слишкомъ-строги. Впродолженіе многихъ, многихъ лѣтъ писатели романовъ и повѣстей упорно приписывали своимъ главнымъ героямъ полное тѣлесное совершенство и тогда никто не думалъ возставать противъ такого общественнаго и общепринятаго типа. Вотъ, наприм., плодовитѣйшій и даровитѣйшій изъ нашихъ писателей г. Джемсъ всегда приписываетъ своему jean premier уже по-крайней-мѣрѣ скромныя атлетическія способности, такъ-что, когда онъ выходитъ въ открытый бой съ неизбѣжнымъ мерзавцемъ, то чувствуетъ себя совершенно спокойнымъ насчетъ того, что добродѣтель непремѣнно восторжествуетъ. И такъ-какъ эти обстоятельства случаются раза два-три въ теченіе всего разсказа, то нервный и раздражительный читатель избавляется отъ излишняго безпокойства и умственной работы этою пріятною сдѣлкою. Но мы все это измѣнимъ. Современный изящный вкусъ требуетъ, чтобъ главное лицо было занимательно, вопреки своему уродству, некрасивому лицу и чахоткѣ или какой-либо другой болѣе-прозаической болѣешь Безъ сомнѣнія, мы правы. Какой же прокъ въ успѣхахъ цивилизаціи, если они не исправляютъ нашихъ вкусовъ? Что намъ до привычекъ и обычаевъ англичанъ восьмнадцатаго столѣтія, или до тѣхъ сказокъ, которыя обольщали наше дѣтское воображеніе? Пусть нашъ девизъ будетъ: «впередъ». Намъ извѣстны наслажденія, о которыхъ нашимъ предкамъ и во снѣ не снилось, и изобрѣтенія, незнаніе которыхъ непростительно съ ихъ стороны. Мы такъ велики, что можемъ бытъ великодушны. Пусть они покоятся въ мирѣ; эти добрые, честные, но коснѣвшіе въ своихъ заблужденіяхъ старики.

Правда, что еще существуютъ писатели, и не изъ самыхъ слабыхъ, которые все еще придерживаются старомоднаго обычая. Не говоря уже о Лансло и Аміасѣ, я полагаю, что я рѣшился бы помѣриться силами съ любымъ изъ героевъ современныхъ романовъ, скорѣе чѣмъ съ здоровеннымъ, закалёнымъ въ трудахъ Адамомъ Бидомъ. Но, кажется, этотъ вопросъ не касается ни религіи, ни морали; должно быть, что онъ относится къ области изящнаго вкуса. Ну, въ такомъ случаѣ, говорятъ, что древняя Греція имѣла нѣкоторыя понятія по этому предмету; а она обоготворяла силу. Совершенно-справедливо, что поколотить кулачнаго бойца не составляетъ ни высоконравственнаго, ни славнаго поступка; во я утверждаю, что способность сдѣлать это составляетъ прекрасную и завидную принадлежность. И физическое, также какъ и нравственное развитіе, имѣетъ степени совершенства, и наконецъ, не тотъ же ли Перстъ создалъ и то и другое?

Но, что я сдѣлалъ? я возражалъ противъ критиковъ? Absit omen!

Я боюсь, они гораздо-чаще правы, чѣмъ авторы согласны допустить то, потому-что дѣйствительно очень-больно увидѣть маленькіе клочки своего паѳоса, заключенные въ кавычки и выставленные на смѣхъ всему свѣту (а мы-то не могли писать ихъ безъ слезъ), или услышать свою повѣсть, сжатую въ нѣсколько остроумныхъ и выразительныхъ фразъ, такъ-что ея слабыя стороны становятся безобразно-очевидными. Хуже того наши прямодушные друзья совершенно неосязаемы. Дѣйствительная жизнь представляетъ и безъ того довольно настоящихъ противниковъ, чтобъ намъ безпокоиться объ Юніусѣ. Ни въ войнѣ, мы въ любви неудобно хвататься за призраки.

Въ одномъ только вы можете быть увѣрены, что, какъ бы здравы ни были ваши доводы, унижающіе личную храбрость вы никогда не добьетесь единодушнаго женскаго приговора. Необыкновенно, должно-быть, то проявленіе умственнаго превосходства, которое дѣйствительно-заинтересуетъ большинство изъ нашихъ сестеръ, какъ самый обыкновенный подвигъ, обнаруживающій силу или ловкость. Не то, чтобъ онѣ были совершенно неспособны оцѣнить прямоту чувства и блескъ разговора или какого-нибудь отличнаго таланта, во помните это избитое мѣсто:

Segnius irritant aiumum demina per eures

Quam quae, sunt oculis eubjecta fidelibus (*).

(*) То, что проникаетъ черезъ уши, не такъ сильно дѣйствуетъ на духъ, какъ то, что-представляется зоркимъ очамъ.

Если вы захотите имѣть доказательство справедливости мнѣнія Горація, то отправьтесь на скачку въ Лордѣ и потрудитесь замѣтить трепетъ прелестныхъ зрительницъ, когда проскачутъ мимо павильйона или, еще лучше, въ Барвикѣ замѣтьте пріемъ побѣдителя. Условность уже многое сдѣлала, но она еще не успѣла сгладить откровенную пылкую впечатлительную природу женщины. Рыцари уже лежатъ во прахѣ, а ихъ мечи истлѣли, но дама и дѣва остались почти тѣми же, что и въ старые дни, когда королева Шотландіи пѣвала:

How they revelled thro' the summer night,

And by day made lanceshafts flee,

For Mary Beatoun, and Mary Scaatoun,

And Mary Fleming and me.

(Какъ пировали они цѣлую лѣтнюю ночь на-пролетъ и какъ дномъ ломались древки ихъ копій за Марію Битъ, и Марію Ситъ, и Марію Флеммингъ и меня).

Но извинитъ ли вся эта длинная тирада хотя сколько-нибудь Сесиль Трезильянъ? Конечно, нѣтъ. Бѣдная моя героиня! Совсѣмъ излишне было оно, это увѣдомленіе, что она не возвышалась надъ слабостями своего пола, потому-что, мнѣ казалось, что она съ каждою главою становилась все болѣе-и-болѣе погрѣшимою и слабою. Она была совершенно неспособна на «изліянія»; но теперь она ни мало не скрывала своего предпочтенія къ Ройстону Кину.

Мистрисъ Данверсъ была сильно. взбѣшена этимъ. Было бы несправедливо отвергать, что ею двигало отчасти искреннее участіе съ своей ci-devant воспитанницѣ, но къ этому примѣшивались идругія чувства.

Странно, какъ даже самая нравственная женщина можетъ потворствовать дѣламъ, которыхъ она не одобряетъ, покуда она неограниченно посвящена въ тайну; но какъ только отъ нея начинаютъ скрывать что-нибудь, тотчасъ же начинается ея противоборство; волшебное зеліе, усыплявшее чуткаго Грифона, теряетъ свою силу; хранитель сокровища пробуждается еще свирѣпѣе вслѣдствіе сознанія упущенія своего долга — и горе Аримаспію! Холодный, блѣдный, ясный мѣсяцъ выходитъ изъ-за тучъ, съ намѣреніемъ обнаружить каждую іоту прегрѣшенія; нѣтъ болѣе надежды скрыться.

Итакъ Бесси, собравъ всѣ свои ничтожная силы, старалась противодѣйствовать и поперечить своему противнику. Планъ ея дѣйствія состоялъ въ томъ, чтобъ разжалобить. Это было послѣднее средство, къ которому прибѣгала ея стратегическая система, когда непріятель былъ слишкомъ силенъ; чтобъ отважиться противъ него на открытое сраженіе, она прибѣгала къ голландскому способу обороны: открывала шлюзы и старалась затопить непріятеля. Право, грустно сознаться, что и наводненіе ничего не помогало. Сесиль, какъ и съ самаго начала, отказывалась повѣрять ей тайны своего сердца и даже старалась избѣгать разсужденій по этому предмету.

Мистеръ Фуллартонъ также ясно предчувствовалъ отпаденіе этого прозелита, подававшаго такія блестящія надежды. Съ того несчастнаго вечера миссъ Трезильянъ продолжала обходиться съ нимъ попрежнему учтиво, но очень-холодно, такъ-что онъ не могъ не замѣтить, какъ онъ низко и безвозвратно упалъ въ ея мнѣніи. Должно быть, святой отецъ былъ въ отчаянномъ настроеніи духа, если онъ уже рѣшился подѣйствовать на ея непроходимо-худаго брата. Къ-тому же, что это былъ весьма-неблагоразумный шагъ и никто изъ хорошо-знавшихъ Дика Трезильяна не покусился бы на него. Онъ не только любилъ Кина и восхищался имъ, но имѣлъ еще слѣпую увѣренность въ своей сестрѣ, которой ничто въ мірѣ не было въ состояніи поколебать; даже свидѣтельство его собственныхъ чувствъ ни шло не подѣйствовало бы. «Все, что она ни дѣлаетъ — благоразумно», думалъ онъ и онъ цѣплялся за эту мысль, какъ многіе истинно-вѣрующіе цѣпляются за вѣрованія, которыя имъ непонятны. Потому, когда мистеръ Фуллартонъ изложилъ ему дѣло, онъ не разсердился (онъ-болѣе, чѣмъ оправдывалъ чувство долга пастора), но только упрямо, отказался вмѣшиваться. Послѣдній былъ такъ взбѣшенъ этимъ отвѣтомъ, что позволилъ себѣ произнести замѣчаніе, котораго постыдился бы всякій порядочный человѣкъ.

— Можетъ-быть, вы и правы, сказалъ онъ. — Майоръ Кинъ такой страшный противникъ, что несовсѣмъ безопасно было бы вмѣшиваться въ его дѣла. (Охъ ужь эти мнѣ «мирные люди»! разъ, что они примуться! Право, мнѣ кажется, что въ настоящую минуту самый раздражительный человѣкъ во всей Англіи — одинъ вліятельный Квакеръ).

Дикъ, по своему обыкновенію, долго не могъ вникнуть въ смыслъ сказаннаго; когда же ему удалось раскусить, то и его тупой, ограниченный разсудокъ понялъ всю нелѣпость и дурной вкусъ этой рѣчи. Сотня самыхъ ѣдкихъ сарказмовъ не смутила бы такъ пастора, какъ взрывъ его честнаго, добродушнаго хохота.

— А! Вы думаете, что я его боюсь? Ошибаетесь: тамъ не рождаютъ трусовъ, откуда я происхожу. Я только разъ слышалъ такую рѣчь, на труроской ярмаркѣ. Я попалъ не въ очень-хорошее общество и они выставили противъ меня дюжаго рудокопа. Онъ хотѣли, чтобъ я съ нимъ боролся; и когда я сталъ отказываться, онъ сказалъ именно то, что вы только-что сказали. Но я помню, всѣ его подняли, на смѣхъ. Насъ знали въ тѣхъ краяхъ. Лучше бы ему было не соваться, потому-что хотя онъ и озадачилъ меня сначала «шуточкой», однако, я зналъ ихъ побольше его и наконецъ швырнулъ его о земь. Не думаю, чтобъ его заработки были хороши съ-тѣхъ-поръ.

Онъ остановился; брови его нахмурились и все выраженіе лица его измѣнилось такъ, что, наконецъ, оно начало походить на старинные портреты тѣхъ грозныхъ, злобныхъ Трезильяновъ.

— Я увѣренъ, что вы сказали это съ добрымъ намѣреніемъ, мистеръ Фуллартонъ, но не подумайте, что я буду благодарить васъ. Я думаю, мы съумѣемъ вести свои дѣла и безъ вашего вмѣшательства; и если вы довольно-благоразумна, то оставите насъ въ покоѣ:

Итакъ, ясно, что эта попытка не удалась пастору.

Фанни Молинё «также не была довольна оборотомъ, который приняло дѣло». Эта бѣдная маленькая «бѣленькая» не на шутку испугалась неукротимости того характера, который она прежде сама старалась пробудить; она не знала настоящей формулы заклинанія, которою можно было побудить его войти въ прежніе предѣлы; но теперь упрямый демонъ только бы сталъ издѣваться надъ ея заговариваніемъ. Хотя она страстно любила Сесиль, однако она слишкомъ привыкла уважать ее, чтобъ покуситься уговаривать или предостерегать ее; къ-тому же она уже испытала, какъ неудачно оканчивались эти попытки. Итакъ, она была силою принуждена сохранять нейтралитетъ.

Но положеніе ея мужа было самое неловкое. Онъ зналъ сущность и обусловливающія обстоятельства этого дѣла лучше всякаго иного и пожертвовалъ бы многимъ («правой рукой», кажется, обыкновенно говорятъ), чтобъ предотвратить возможныя послѣдствія. Но онъ не имѣлъ довольно твердости духа, чтобъ принять рѣшительныя мѣры, которыя могли бы послужить въ пользу; въ-сущности онъ понималъ смутно, что дѣйствовать наступательно противъ стараго товарища было бы непростительною измѣною. Разсуждать же съ послѣднимъ было бы совершенно нелѣпо уже по той причинѣ, что когда его чувства были хотя мало-мальски заинтересованы въ какихъ-либо предметѣ, то никакія дипломатическія уловки не могли вызвать его на разговоръ объ этомъ предметѣ. Итакъ, Гарри давило безпомощное сознаніе, которое еще болѣе увеличивалось, когда Дикъ однажды утромъ проронилъ въ его присутствіи нѣсколько словъ.

Дикъ наканунѣ обѣдалъ tête-à-tête съ Киномъ послѣ трудовъ дня, проведеннаго на охотѣ, и лицо его обнаруживало, что и ночь была проведена имъ очень тяжелая, чѣмъ онъ и не преминулъ похвастаться, подобно тому молодцу въ пьесѣ Конгрева, который восхищается тѣмъ, что «напился пьянъ въ прекрасномъ обществѣ».

«Мы порядкомъ выпили», сказалъ онъ довѣрчиво, «и майоръ лучше насъ всѣхъ. Онъ, кажется, самъ не помнилъ, что говорилъ и выболталъ мнѣ болѣе о своихъ дѣлахъ, чѣмъ всѣмъ извѣстно. Конечно, у меня всякій секретъ такъ же сохраненъ, какъ въ церкви», и Дикъ сдѣлалъ неудачную попытку изящно прищурить одну изъ своихъ распухшихъ вѣкъ.

Молинё отшатнулся отъ говорившаго съ чѣмъ-то похожимъ на сдавленный вздохъ; ему случалось слышать подобные отзывы и онъ помнилъ, что выходило изъ того. Такъ же опасно было вѣрить, когда мужчины говорили о Кинѣ, что онъ потерялъ голову, какъ когда женщины льстили себя, что его сердце неспокойно.

XIV.

Потрудитесь, читатель, припомнить романъ, которымъ вы нѣкогда восхищались, ибо всѣ восхищались хоть однимъ романомъ въ жизни. Вѣроятно, ярче всего въ этомъ воспоминаніи будетъ предчувствіе развлеки, овладѣвшее вами съ первой страницы. Въ тѣ годы мы были всѣ безсмысленно-пылки и полны рыцарскихъ понятій, несбыточныхъ надеждъ и безграничныхъ стремленій; но, при всемъ томъ по временамъ, если не всегда, являлось сознаніе въ существованіи трудностей и опасностей въ жизни. Насъ не удивляло, когда на чистомъ небѣ появлялось бѣлое облачко, и мы не нуждались въ пророкѣ, чтобъ сказать, вотъ найдутъ черныя тучи и польетъ дождь. Дѣйствительно такъ и случалось, ибо тогда была продолжительная сырая погода. То было время очень-слезливое. Странно, однако, что это предчувствіе не безпокоило насъ особенно и не дѣлало болѣе меланхолическими, напротивъ, оно казалось какъ-бы увеличивало наше наслажденіе, избавляя его отъ однообразія и приторности. Когда приходила развязка, то, конечно, мы не смотрѣли на нее въ томъ же свѣтѣ, какъ теперь, и требовалось много времени, чтобъ придти въ теперешней нашей теоріи, что все въ лучшему на семъ свѣтѣ. Это все повтореніе старой сказки Ѳомы Риѳмача (Thomas the Rhymer)^[26], вѣдь и мы всѣ когда-то были риѳмачами. Влюбленный радостно идетъ рядомъ съ чудной царицей, хотя и знаетъ, что путь этотъ грозитъ опасностями. Какъ сладостно звучатъ серебряные бубенчики нарядной, бѣлой лошади царицы! но сладостнѣе еще тихій, мелодичный голосокъ. Они идутъ и вскорѣ оставляютъ за собою міръ дѣйствительности и достигаютъ цѣли своего пути. Счастливо провелъ онъ годъ въ ея царствѣ; точно сонъ кажется все ему и не оцѣниваетъ онъ всей прелести его окружающаго такъ полно, такъ всецѣло, какъ оцѣнятъ въ послѣдующіе скучные годы. Но пробужденіе пришло слишкомъ-рано. Еще странникъ не успѣлъ и подумать о скукѣ, чудные цвѣты и плоды еще не поблекли, сладкое вино не потеряло своего букета, а время уже пришло ему отправляться. Страшный говоръ идетъ по всему царству; надо платить дань аду. Обманули на дань чернаго сборщика податей — и странникъ опять невредимъ въ Эрсильлонѣ. Печальны кажутся ему эти сѣрыя, голыя болота. А этотъ призракъ деревьевъ, эти хилыя, несчастныя ели не-уже-ли называются зеленымъ лѣсомъ? Богатыя клумбы цвѣтовъ не восхитятъ болѣе своей красой и благоуханіемъ того, кто видалъ сады роскошнѣе и рвалъ розы пышнѣе. Тамбуринъ и альтъ брянчатъ грубо для ушей, наслаждавшихся мелодіями сверхъестественныхъ артистовъ. Деревенскія красавицы кажутся грубыми, неловкими; земля дрожитъ подъ ихъ ногами, когда онѣ оглянутся; какъ разнится ихъ тяжелый шагъ отъ легкихъ прыжковъ фей, порхавшихъ подъ страстные роковые звуки по цвѣтамъ и стеблямъ травъ, едва ихъ попирая. Свѣтлые локоны поселянокъ совершенно безцвѣтны и нѣтъ блеска въ ихъ блѣдныхъ глазахъ. Какъ можно ихъ сравнить съ тѣми гладкими, заплетенными косами, сверкавшими, какъ черныя змѣи, или съ тѣми огненными взглядами, блестѣвшими во мракѣ лѣсовъ страны Эльфовъ. Не вдругъ постигаетъ недовольный сновидѣцъ, что онъ еще въ какомъ-то заколдованномъ кругу, наложенномъ на него въ ту минуту, когда онъ похитилъ роковой поцалуй, несмотря на всѣ предостереженія его возлюбленной. Что жь ему теперь осталось, какъ не загладить свою глупость уединеніемъ въ сѣромъ замкѣ и поджидать, въ надеждѣ, не появится ли опять зеленое платье и не раздается ли сладостный звукъ серебряныхъ бубенчиковъ. Нѣтъ, это напрасная надежда! Съ сѣдыми волосами и разбитымъ тѣломъ насъ не стоитъ обольщать.

Это сравненіе относится въ-сущности къ мужчинѣ, и только отчасти его можно примѣнить къ Сесили Трезильянъ. Она сознавала, что чуждое ей вліяніе ежедневно беретъ все болѣе-и-болѣе надъ ней верхъ, но она не желала и не старалась противиться ему. За-то она и терзалась сомнѣніями и безпокоилась о самомъ существованіи факта. Какое чувство, странное и совершенно новое для женщины съ ея характеромъ, начало по-временамъ ее посѣщать? Въ эти минуты она сознавала, что ея взглядъ тѣмъ настойчивѣе и пристальнѣе останавливается на настоящемъ, чѣмъ менѣе онъ смѣетъ заглянуть въ будущее. При всемъ томъ, на сколько она понимала, казалось, неминуемой опасности не было.

Это всегда такъ. Только когда мы несемъ что-нибудь драгоцѣнное, мы вполнѣ оцѣниваемъ всевозможныя опасности пути. И теперь стали круче горы, глубже и мрачнѣе овраги, чаще утёсы, за которыми могутъ спрятаться разбойники, чѣмъ это было нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, когда мы ихъ проходили, весело распѣвая беззаботную пѣсню.

Ни уже сказали прежде, если читатель не забылъ, что въ прошедшей жизни Сесили Трезильянъ была одна черта, возбуждавшая укоры совѣсти: она никакъ себѣ простить этого не могла. Голосъ совѣсти, никогда неумолкавшій, началъ теперь по-временамъ громко раздаваться и въ немъ слышалось страшное слово — возмездіе. Такъ-какъ бѣдная наша Сесиль должна же когда-нибудь исповѣдать свои грѣхи, то теперь, кажется, кстати раскрыть тайну.

Года три назадъ, она проводила рождественскіе праздники въ одномъ загородномъ домѣ. Тамъ встрѣтилась она съ Маркомъ Уорингомъ; она знала его жизнь. Уорингъ, по случаю семейнаго несчастія, кинулъ блистательную карьеру дипломата и пошелъ въ адвокаты. Онъ отъ-души ненавидѣлъ это ремесло; но занялся имъ потому, что оно обѣщало дать ему средства содержать свое семейство. Онъ никогда не притворялся, что любитъ своя новыя занятія, но работалъ прилежно и съ успѣхомъ. Ни мало не ставилъ онъ себѣ этого въ заслугу, напротивъ, всегда говорилъ и, я полагаю, думалъ, что его поступокъ былъ самый обыкновенный, и онъ сдѣлалъ только то, что можно было сдѣлать въ подобныхъ обстоятельствахъ.

Все это обнаруживало въ немъ твердыя нравственныя правила, которыя отчасти нравились Сесили. Его откровенная, благородная наружность и простая, прямодушная манера выражать мысли, достойныя вниманія, сильнымъ и изящнымъ языкомъ, много способствовала тому хорошему впечатлѣнію, которое Маркъ Корингъ сдѣлалъ на нее съ перваго раза. Она рѣшилась заставить Марка полюбить ее, а когда она имѣла подобныя желанія, то, приводя ихъ въ исполненіе, она немного заботилась о благосостояніи того, надъ кѣмъ дѣлала этотъ опытъ. Она не имѣла прямого намѣренія нанести кому бы то ни было вредъ, но эти невинныя прихоти и забавы часто производятъ болѣе несчастій, чѣмъ самыя систематическіе и чертовскіе замыслы.

Трудно сказать, когда начинаешь писать главу, чѣмъ она кончится, еще труднѣе предсказать конецъ любаго разговора или дѣйствія. Какой-нибудь характеръ, фраза или мысль, казавшіеся сначала неважными, пріобрѣтаютъ мало-по-малу такіе громадные размѣры, что эффектъ, который они окончательно производятъ, почти такъ же неожиданъ, какъ и дѣйствіе заклинаній Алисы.

«She crossed him thrice, that lady bold»;

«He rose beneath her hand»,

«The fairest knight on Scottich meld»,

«Her brotter, Ettert Brand* (*).

(*) Она трижды перекрестила его, смѣлая жена, и возсталъ подъ ея рукою рыцарь, прекраснѣйшій изъ всѣхъ рыцарей шотландской земли, ея братъ, Этертъ Брандъ.

Такимъ-образомъ, когда Сесиль разговаривала съ Маркомъ Уорингомъ о его ежедневной жизни, сочувствуя ему въ его нелюбви къ своимъ тяжелымъ занятіямъ и сожалѣя о его одиночествѣ, она не воображала, какъ ея слова жгли стойкое, благородное сердце, понять которое ея надменная натура была недостойна. Чрезъ недѣлю послѣ ихъ перваго свиданія, она исторгла изъ его сердца всю любовь, на которую онъ былъ способенъ; а люди, подобные Марку Уорингу, любятъ только разъ въ жизни.

Подобные характеры, по-счастью, исключенія, ибо они очень-непрактичны и съ ними трудно ужиться. Ихъ обветшалыя понятія постоянно въ противорѣчіи и борьбѣ съ общепринятыми предразсудками приличнаго и хорошо-устроеннаго общества. Иногда они даже на минуту задерживаютъ его легкій, условный потокъ. Эти люди не хотятъ видѣть, что изъ всѣхъ возможныхъ способовъ тратить время и мысль самый безумно-безполезный — терять ихъ на воспоминаніе о прошедшемъ. Однако — о мой прекрасный другъ, и циническій наставникъ, которому, за его мудрыя наставленія я столько одолженъ, что никогда не намѣренъ отплатить этого долга! умоляю тебя, не вѣдайся много съ этими ложно-направленными людьми. Невѣроятно, чтобъ они заразили тебя своими губительными ученіями и правилами, но они могутъ въ минуту недосмотра заставить тебя отступить отъ твоего любимаго правила — Nil admirari.

При всемъ здравомъ разсудкѣ Маркъ былъ жалко-несвѣдущъ въ житейской мудрости. Онъ никогда не видѣлъ тѣхъ препятствій, которыя остановили бы другихъ. Могло ли быть что невѣроятнѣе того, чтобъ царица красоты всего сезона серьёзно согласилась раздѣлять труды и жизненную борьбу адвоката, только-что начинающаго свое поприще? Довольно и того скучнымъ комнатамъ Темпля, если солнце снисходитъ иногда ихъ посѣщать, идя къ западу. Но сосредоточеніе собственныхъ стремленій обольстило Уоринга гораздо-успѣшнѣе, чѣмъ могло бы это сдѣлать самое неумѣренное тщеславіе. Оставляя въ сторонѣ вопросъ о характерахъ, онъ думалъ, что женщина могла только унизить себя, выходя за человѣка, по рожденію стоявшаго на низшей ступени; а онъ зналъ, что кровь, которая текла въ его жилахъ, не уступала крови Трезильяновъ. Онъ былъ правъ: еслибъ только миссъ Трезильянъ любила его, то она охотно бы признала всѣ пункты этихъ простыхъ, рыцарскихъ правилъ. Мысль, что она могла унизиться до того, чтобъ шутить съ нимъ, и не приходила ему въ голову. Это повтореніе всегдашней ошибки. Мы мѣримъ чувства другихъ людей мѣриломъ нашей страсти и считаемъ очень-жестокимъ, если ошибемся; однако, какое-то предчувствіе, которое онъ не хотѣлъ анализировать, удерживало его отъ приведенія дѣла къ развязкѣ. Наконецъ, ему надо было уѣзжать. Наканунѣ отъѣзда онъ откровенно разсказалъ Сесили всѣ свои планы въ жизни и просилъ ее раздѣлить его участь.

„Разборчивая Невѣста“ такъ привыкла къ тому, что мужчины подобнымъ образомъ компрометировались, если она оказывала имъ малѣйшіе вниманіе, хотя безъ всякаго на то права, что эти сцены уже болѣе не имѣли на нее большаго вліянія. Предложеніе руки столь же мало потрясало ея нервы, какъ выстрѣлы — привычнаго коня. Теперь же въ первый разъ ей стало какъ-то неловко; она сердилась на себя, хотя она и не подозрѣвала всего объема причиненнаго ею зла. Ничего не могло быть нѣжнѣе и добрѣе ея отвѣта, но въ то же время ничего не могло быть и рѣшительнѣе. На гладкой, голой скалѣ не было ни трещины, ни травки, за которыя могло бы уцѣпиться отчаяніе въ своей страшной агоніи. Такъ рушилась надежда всей жизни Марка Уоринга, безъ вопля, безъ борьбы, какъ подобаетъ надеждѣ сильной души умереть и исчезнуть въ глубинѣ того великаго океана, который никогда не выдаетъ своихъ жертвъ.

Любопытно изучатъ современнаго влюбленнаго тотчасъ послѣ полученнаго имъ отказа или перенесенной неудачи. Иногда настроеніе его духа бываетъ тихое, меланхолическое. Помню такой случай, бывшій не очень-давно. Замѣчанія вообще о жизни и ея явленіяхъ, сыпавшіяся изъ устъ этого человѣка впродолженіе двухъ недѣль, изумляли тѣхъ, кто его коротко зналъ. Эти замѣчанія были пропитаны такой спокойной философіей, пріятной ироніею, безъ тѣни горечи, и блестѣли по временамъ такимъ юморомъ, что слушать ихъ было въ высшей степени пріятно и освѣжительно (погода въ то время стояла жаркая). Всѣ очень сожалѣли, когда онъ утѣшился, ибо съ-тѣхъ-поръ онъ не сдѣлалъ ни одного замѣчанія, которое стоило бы передать. Та, которая привела въ подобное состояніе нашего пріятеля, была очень умная женщина, хотя она съ нимъ поступила очень-дурно. Отъ ихъ близкой связи нѣкоторая часть ея разговорнаго таланта перешла, можетъ-быть, безсознательно къ нему, но она не могла развиваться на такой чуждой почвѣ, на которой ей не чѣмъ было питаться. Другіе же люди, напротивъ, начинаютъ шумѣть, погружаются на-время во всевозможный развратъ, очевидно радуясь, что могутъ извинять свое поведеніе неудачей. Конечно, это нѣкоторымъ образомъ роскошь вмѣстѣ удовлетворять свою злобу и свои страсти, зная, что въ то же время всѣ кричатъ: „бѣдный Чорли! Какая жалость! Это совершенно вина Фанни-Грей. Кать онъ страшно измѣнился съ-тѣхъ-поръ, какъ она съ нимъ такъ худо поступила!“, Третья — и это, вѣроятно, большинство — принимаютъ видъ совершеннаго равнодушія, и это имъ вообще очень-хорошо удается. Немногіе, очень-немногіе, зная, что ихъ счастье навѣки убито, умѣютъ перенести это мужественно и безмолвно. Къ этимъ-то послѣднихъ принадлежалъ и Маркъ Уорингъ.

Онъ слишкомъ былъ честенъ, чтобъ принять личину равнодушія; онъ билъ не того склада человѣкъ, изъ котораго выходятъ великіе актеры. Уорингъ поспѣшно пошелъ къ окну, чтобъ выраженіе лица не измѣнило ему, и повернулся только тогда, когда ему казалось, что онъ совершенно побѣдилъ себя. Но въ-сущности эта побѣда была далеко-неполная; ибо, когда глаза Сесили встрѣтились съ его главами, ея щечки стали блѣднѣе его щекъ. Она прочла въ нихъ достаточно, чтобъ пожелать, отказаться отъ всѣхъ своихъ побѣдъ и воротятъ этотъ послѣдній успѣхъ. Она хотѣла сказать ему, какъ глубоко она сожалѣетъ объ всемъ случившемся и какъ она раскаявается, но не могла выговорить ни одного слова. Маркъ забылъ свое горе, когда увидѣлъ слезы, тяжело-висѣвшія на ея темныхъ, длинныхъ рѣсницахъ.

— Прошу васъ, не тревожьтесь, сказалъ онъ, твердымъ голосомъ: — моя наглость достойна гораздо-тяжелѣйшаго наказания. Вы не можете отвѣчать за мои безумныя заблужденія. Я готовъ просить у васъ извиненія, что я такъ поторопился; но только теперь я узналъ, что еслибъ я ждалъ еще семь лѣтъ, то отвѣтъ вашъ былъ бы тотъ же самый. Разстанемтесь друзьями. Мы встрѣтимся съ вами нескоро, но я не думаю, чтобъ я васъ когда-нибудь забылъ, я надѣюсь, что вы вспомните обо мнѣ, котгд вамъ потребуется вѣрная рука или голова для исполненія вашихъ желаній или прихотей. Я былъ бы очень-счастливъ, еслибъ могъ вамъ служитъ. Теперь прощайте. Разница только та, что я уѣду сегодня, вмѣсто того, чтобъ уѣхать завтра. Я долженъ постараться воротить потерянное время и приняться попристальнѣе за работу.

Улыбка, сопровождавшая эти послѣднія слова, долго преслѣдовала Сесиль. Она довольно знала Уоринга, и потому была увѣрена, что онъ не впадетъ къ глупую сентиментальность. Ей было несказанно-грустно представлять себѣ его одного въ мрачной комнатѣ ночью, разбирающаго, изъ чувства долга, запутанныя судебныя дѣла и лишеннаго всякой надежды или интереса, могущаго его развеселять. Онъ уже давно разстался со всякой честолюбивой мыслью. (Много есть часовъ, которые идутъ правильно, хотя ихъ бой совершенно поврежденъ). Сесиль въ ту минуту и долго послѣ сердилась на себя, что она не нашлась сказать ни слова выразительнаго и кстати. Она молча и робко подала ему руку; глаза ея умоляли о прощеніи. Онъ взялъ ея руку и едва коснулся ее своими губами. Этотъ поцалуй примиренія былъ драгоцѣннѣе всего, что сотни вассаловъ повергали въ ногамъ гордой Трезильянъ. Они разстались.

Совѣсть Сесили была очень-несговорчива. Долго она отвергала всѣ извиненія въ несчастіи, ею причиненномъ; но время и перемѣна лучшія лекарства, и ея покаяніе почти уже кончилось, когда она пріѣхала въ Дорадъ. Въ послѣднее же время, однако, эти призраки укора начали являться ей чаще-и-чаше. Она теперь поняла, какъ долженъ былъ страдать Маркъ Уорингъ; она предугадывала всею горечь своихъ чувствъ, если окажется, что она обманулась въ Ройстонѣ Кинѣ. Это грустное воспоминаніе, казалось, являлось ей какъ предостереженіе, убѣждавшее ее воротиться съ пути, на который она вступила. Дѣйствительно, Сесиль Трезильянъ была совершенно отлична отъ другихъ женщинъ; иначе, когда ея сердцу грозила опасность, она бы никогда не нашла времени такъ часто думать съ сожалѣніемъ о томъ человѣкѣ, сердце котораго она разбила.

Но когда женщина рѣшилась всю свою судьбу поставить на карту, гдѣ регуляторъ, который могъ бы выучить ее умѣренности и осторожности? Ее не убѣдилъ бы „даже, еслибъ кто возсталъ изъ мертвыхъ“.

XV.

Ройстонъ Кинъ имѣлъ основательныя причины предугадывать, что любовь его кончится нехорошо; но онъ привыкъ съ малолѣтства всегда идти прямо къ осуществленію своей цѣли, не обращая вниманіе на преграды и возможныя послѣдствія. Изъ этого правила проистекало отчасти и его презрѣніе къ мелочнымъ затрудненіямъ и непріятностямъ.

Онъ самъ однажды высказалъ откровенно свою теорію и примѣненіе ея къ практикѣ. Молинё замѣтилъ ему эту страшную черту его характера и Ройстонъ отвѣчалъ: „Гарри, путешествуя, мы всегда помнимъ, въ какомъ городѣ или мѣстечкѣ мы размѣняли наши банковые билеты; но жизни не достало бы, еслибъ помнить, какъ мы израсходовали всѣ талеры и піастры“. Молинё соглашаясь съ этимъ блестящимъ сравненіемъ, потому-что оно соотвѣтствовало и его взгляду на жизнь. Но въ-сущности, между обоими друзьями была огромная разница. Природная кротость одного и твердая, неостанавливающаяся ни предъ чѣмъ рѣшимость другаго, приводили ихъ въ почти одинаковымъ результатамъ.

Сесиль Трезильянъ нравилась Ройстойну болѣе всѣхъ женщинъ, которыхъ онъ когда-либо видѣлъ, и онъ положилъ въ своемъ умѣ, что она будетъ его. Очень-сомнительно, чтобъ, рѣшившись на это, онъ взялъ въ соображеніе и могущія быть послѣдствія. Онъ шелъ въ своей цѣля медленно, но твердо: мало-по-малу непріятель сдавался, и онъ наконецъ увѣрился, что успѣхъ почти несомнѣненъ. Но эта увѣренность не уменьшила его бдительности, чтобъ не упустить ни одного удобнаго случая, ни одного хорошаго хода. Игра эта ему была слишкомъ-знакома; онъ зналъ всѣ ея тонкости.

При всемъ томъ и его предостерегъ голосъ прошедшаго. Онъ рѣдко видалъ сны — но нѣтъ правилъ безъ исключенія — и однажды сновидѣніе его посѣтило. Чтобъ понять это сновидѣніе, вы должны взглянуть, хоть мелькомъ, на прошедшее моего героя и терпѣливо позволить мнѣ еще немножко пофилософствовать. Excuses du peu.

Есть сожалѣніе, которое имѣетъ силу тронуть и терзать сердце самаго холоднаго стоика; это сожалѣніе объ убійствѣ живаго существа, которое любило насъ болѣе всего на свѣтѣ. Счастливы тѣ, кто можетъ сказать въ свое извиненіе, что это было дѣло неумышленное, невольное, что они не знали о любви убитаго до той минуты, когда уже было поздно, что они никогда ни дѣломъ, ни словомъ не оскорбили свою жертву. Но и надъ этими оправданіями, какъ и надъ всѣми другими, смѣется неумолимая Немезида. Я удивляюсь, отчего поэты и драматическіе писатели такъ рѣдко избирали эту грустную тэму? Очень-вѣроятно, что послѣднее слово Левелина, вздыхавшаго въ Ущельи Засадъ, было не имя жены, ребенка или друга, а имя его вѣрнаго пса Гелерта и, быть-можетъ, никто не проливалъ такихъ горькихъ слезъ надъ могилами многихъ примѣрныхъ христіанъ, какъ тѣ, которыми орошена была земля, подъ которой покоился Гелертъ^[27]. Мысль, что онъ убилъ Альбатросса, желая добра своимъ товарищамъ, не могла уничтожить укоровъ совѣсти „стараго моряка“, которые прильнули къ нему, какъ отравленная одежда, и сдѣлали его „удивленіемъ всего свѣта“^[28]. Голосъ осужденія, слышавшійся въ вопляхъ морскихъ волнъ, не потерялъ своей горечи для несчастнаго Викинга отъ того только, что онъ пытался спасти Аріанну, когда смертоносная стрѣла, направленная имъ на непріятеля, поразила ее^[29]. Поступокъ Виргинія былъ очень-хорошъ, ничто не могло принести болѣе чести римскому отцу; но я сомнѣваюсь, чтобъ впослѣдствіи, когда онъ говорилъ на форумѣ, народъ такъ тѣснился бы около него, что заслонялъ собою призракъ прекрасной, окровавленной головы и темно-голубыхъ глазъ, направленныхъ на него съ выраженіемъ ужаса. Я сомнѣваюсь, чтобъ восторженные клики его сторонниковъ могли изгнать изъ его памяти глухой, дрожащій стонъ. Во всякомъ случаѣ, въ долгія зимнія ночи эти видѣнія часто посѣщали стараго трибуна, наполняя радостью призракъ приговореннаго децемвира.

Такого рода угрызенія совѣсти чувствовалъ и Ройстонъ Кинъ, стоя на колѣняхъ, нѣсколько времени назадъ, у постели умиравшей. Это была дѣвушка только-что вышедшая изъ дѣтства и такой поразительной красоты, что она могла бы быть гордостью всякаго англійскаго семейства. Вы не прочтете напрасно исторію грѣха, горя и безчестья, непотерявшаго своего ужаса, потому-что она была сокрыта отъ глазъ свѣта. Довольно сказать, что обольститель Эмили Карлейль былъ столько же повиненъ въ ея крови, какъ и въ крови всѣхъ тѣхъ, которыхъ онъ убилъ въ открытомъ бою. Онъ просилъ ея прощенія, и вотъ что она ему отвѣчала:

— Мой Ройстонъ, я тебя давно простила! Я бы не могла не простить тебя, еслибъ даже и хотѣла. Я не имѣю права дѣлать тебѣ упрековъ, хотя я и очень старалась во всемъ раскаяться; но я боюсь, еслибъ опять пришлось переживать все прошлое: я бы не поступила осторожнѣе или умнѣе. Но, послушай меня: я знаю, ты можешь, если только захочешь, и другихъ заставить тебя полюбить почти такъ же, какъ я тебя любила — и ты этого захочешь. Сокровище мое! обѣщай мнѣ, ради меня пощадить хоть одну. Мнѣ легче будетъ умирать, если я знаю, что ради моей просьбы будетъ спасена душа другой женщины, хотя я слишкомъ была слаба, чтобъ защитить отъ опасности свою душу. Можетъ-быть, это мнѣ и поможетъ — если что-нибудь въ-состояніи мнѣ помочь… тамъ, куда я теперь иду.

Даже Ройстонъ Кинъ содрогнулся отъ дрожавшаго шопота, полнаго ужаса, которымъ были произнесены эти послѣднія слова. Онъ далъ обѣщаніе и повременамъ вспоминалъ его. Наконецъ пришло время исполнить это обѣщаніе.

Майоръ провелъ весь вечеръ у Сесили Трезильанъ, занимаясь различными приготовленіями для пикника, долженствовавшаго быть чрезъ два дня. Онъ вступалъ раза два въ этотъ вечеръ въ борьбу съ мистрисъ Данверсъ, и энтузіастка, твердая въ своихъ принципахъ, но слабая умомъ, была совершенно разбита. Вообще онъ провелъ вечеръ очень-пріятно и легъ спать довольнымъ и веселымъ. Посреди ночи онъ проснулся (или ему казалось, что онъ проснулся) и вскочилъ въ испугѣ: онъ чувствовалъ присутствіе въ комнатѣ чего-то посторонняго, чего не было, когда онъ ложился.

Изъ мрака ночи мало-по-малу выдалось лицо, наклоненное надъ его подушками. Онъ не могъ усмотрѣть очертаній всей фигуры, а видѣлъ одно лицо, приближавшееся все ближе-и-ближе въ его лицу. Эти черты, эти глаза ему были слишкомъ-знакомы, но въ нихъ видно было выраженіе упрека, котораго онъ никогда не видалъ у тихой, покорной Эмили Карлейль. Бѣлыя губки хотя и не двигались, а лепетали укоръ: „все забыто: и я… и обѣщаніе! А я страдаю… все еще страдаю!“ Грустное, жалобное выраженіе лица исчезло и оно освѣтилось какимъ-то страннымъ, блѣднымъ свѣтомъ, исходившимъ, казалось, изнутри; глаза пристальные и суровые краснорѣчиво выражали ужасныя страданія; въ нихъ ясно отражалось и презрѣніе къ самой-себѣ души, приговоренной къ огню неугасимому, и отчаяніе души, взиравшей далеко въ будущее и невидѣвшей конца неумолимому гнѣву. Наконецъ мракъ все закрылъ собою, и прежде, чѣмъ еще Какъ очнулся съ глухимъ крикомъ, онъ чувствовалъ, что видѣніе исчезло, что онъ одинъ.

Холодный потъ выступилъ на лбу его, точно пахнуло на него дыханіе могилы. Но страхъ былъ не господствующее въ немъ чувство; онъ слишкомъ-долго деспотически царилъ надъ этой скромной, довѣрчивой дѣвочкой, чтобъ дрожать передъ ея призракомъ. Но какая-то странная грусть нашла на него, когда онъ сталъ думать о токъ, что она перенесла и, быть-можетъ, теперь переносила, и все для него. Нѣчто въ родѣ великодушія и сожалѣнія мгновенно стѣснило его желѣзное, закаленное сердце. Онъ всталъ и облокотился на окошко. Ночь была лунная; звѣзды блестѣли. Ройстонъ нѣсколько минутъ напѣвалъ что-то въ полголоса, наконецъ началъ бормотать вслухъ:

„Хорошо было бы хоть одинъ долгъ заплатить. Я далъ слово. Она стоитъ этой жертвы, хоть длятого только, чтобъ она не могла жаловаться. Пускай будетъ по ея желанію. Ей-богу, я завтра вечеромъ уѣду. Я скажу это Сесиль, какъ только ее увижу… Да! что жъ послѣ этого человѣкъ, если онъ и забывать не умѣетъ? Къ-тому же, я не знаю…“ Остальныя мысли и сомнѣнія онъ даже не повѣрилъ и звѣздамъ.

Климатъ на все имѣетъ большое вліяніе. Неожиданная буря или туманъ, кстати поднявшійся, рѣшали часто судьбу битвъ, хотя счастливые полководцы не всегда соглашались это признать. Еслибъ на другой день погода была бы туманная, непривлекательная, то, можетъ-быть, все дѣло приняло бы другой оборотъ. Но это былъ одинъ изъ тѣхъ чудныхъ, свѣтлыхъ дней, которые заставляютъ больныхъ на минуту перестать сожалѣть объ Англіи съ ея комфортомъ и удовольствіями, покинутой ими изъ желанія продлить свою жизнь, хоть еще мѣсяца на два. Все было весело и празднично, съ зеленаго плюща, обвивающаго развалины стариннаго замка до „безмѣрнаго смѣха“ бирюзоваго моря. При такихъ обстоятельствахъ невѣроятно было, чтобъ Ройстонъ исполнилъ свои намѣренія. Часть ихъ онъ исполнилъ религіозно: онъ прямо отправился къ Сесили Трезильянъ и передалъ ей, что собирается уѣхать. Она не обнаружила своего неудовольствія и удивленія при этомъ извѣстіи, но говорила съ такой увлекательной казуистикой противъ необходимости такого поспѣшнаго и неожиданнаго поступка, что неудивительно, если она вскорѣ убѣдила своего слушателя по-крайней-мѣрѣ отложить свой отъѣздъ. Въ подобномъ случаѣ извиниться тѣмъ, что ему „необходимо ѣхать по непредвидѣннымъ домашнимъ обстоятельствамъ“ было бы слишкомъ-тривіально и нескромно. Такое извиненіе достаточно былобы для самаго взыскательнаго начальника, когда-либо управлявшаго областью или дивизіею, но оно не годилось для красавицы. Когда гордая красавица снисходитъ до просьбы и мужчина ей отказываетъ на-отрѣзъ, то, должно-быть, или онъ къ ней совершенно-равнодушенъ, или онъ сотворенъ иначе, чѣмъ другіе.

Видѣніе прошлой ночи совершенно изгладилось изъ его головы. Бѣдные призраки! они не могутъ бороться, говорятъ мистики, съ живыми людьми, если только послѣдніе не теряются и смѣло хотятъ доказать свое превосходство. Къ-тому же, они должны поневолѣ исчезать съ первымъ лучомъ зари. А была ли когда-нибудь заря свѣтлѣе чудной улыбки, заигравшей на губкахъ Сесили Трезильянъ, когда она догадалась, по выраженію ройстонова лица, что она побѣдила?

Такимъ образомъ пикникъ состоялся. Погода и все остальное носило какой-то праздничный характеръ и сама Бесси Данверсъ улыбнулась въ отвѣтъ на привѣтствіе Ройстона, когда всѣ собрались на назначенномъ сборномъ мѣстѣ. Улыбка эта походила, однако, на тѣ угрюмыя улыбки, которыми пуританки нѣкогда, въ рѣдкія минуты благоволенія, дарили Клавергаузу или Монтрозу и въ которыхъ, впрочемъ, впослѣдствіи, непремѣнно раскаивались. Очень-вѣроятно, что „зловредный человѣкъ“ и не оцѣнитъ этого снисхожденія; все его вниманіе было бы обращено на другой предметъ. Сесиль Трезильянъ поражала всѣхъ необыкновеннымъ блескомъ своей гордой красоты. Ея спокойный, почти хладнокровный видъ, бывшій ея отличительной чертой, теперь уступилъ мѣсто какой-то беззаботной веселости. Самый нарядъ высказывалъ желаніе пококетничать, а чудные, темно-голубые глаза своимъ блестящимъ, плутовскимъ выраженіемъ какъ-будто вызывали на бой. Шотландцы считаютъ такое расположеніе духа вѣрнымъ признакомъ близкаго несчастія.

О, невинныя дѣвы! остерегайтесь, не довѣряйте тому, что кажется такъ привлекательно съ перваго взгляда. Посмотрите: нѣтъ облачка на небѣ, сіяющемъ надъ Низейской Равниной; розы и лиліи наполняютъ воздухъ благоуханіями и весело раздается смѣхъ Перзеѳоны^[30], собирающейся съ подругами праздновать первое мая. Но подъ волнующейся травой вроется нѣчто ужаснѣе еще змѣй. Мы, которые читали древнюю легенду, уже слышимъ раскаты приближающагося грома; мы знаемъ, что вотъ земля раскроется и явится Айдоней^[31], мрачный похититель, въ своей желѣзной колесницѣ. Тогда голубка начнетъ биться въ когтяхъ сокола; раздастся вопль о помощи, заглушенный дикимъ кликомъ торжества; испуганныя нимфы разбѣгутся въ смятеніи; краса ихъ веселаго кружка уже никогда къ нимъ не возвратится. Деметра^[32], подобно другимъ заботливымъ дуэннамъ, отсутствуетъ, когда она всего необходимѣе; она гдѣ-нибудь надсматриваетъ за полями или приноситъ жертвы въ храмахъ. Наконецъ она найдетъ свое невинное дѣтище, но уже царицею тѣней, достойной своего унылаго трона, блестящаго посреди тяжелаго мрака. Ея маленькая ручка, привыкшая вить такъ ловко гирлянды, теперь крѣпко, поцарски, держитъ свой золотой скипетръ; ея мрачнымъ, торжественнымъ главамъ чужда всякая радость. Она, которая нѣкогда горько плакала о смерти своей любимой птички, теперь слушаетъ равнодушно свистъ бича Мегеры и вопли мильйоновъ духовъ, стонущихъ въ невѣдомыхъ мукахъ. Ея красота никогда не была такъ блистательна, но въ ней есть отпечатокъ того строгаго, суроваго царскаго достоинства, приличнаго супругѣ царя ада. О, бѣдная мать! не проси теперь напрасно; осуши свои глаза; не плачь: это не поможетъ, уже поздно; тебѣ не сманить ее назадъ, даже еслибъ Лидесъ^[33] пустилъ свою царицу изъ ея владѣнія хоть на-время. Поздно! Чистые, непорочные плоды твоей земли потеряли всю свою сладость для тѣхъ губокъ, которыя разъ отвѣдали роковыхъ плодовъ.

Все общество, собравшееся на пикникъ, состояло изъ всегдашняго кружка: Молинё и мистера Фуллартона съ семействомъ. Пасторъ былъ въ какомъ-то странномъ расположеніи духа, очень нервный и все о чемъ-то хлопоталъ. Вообще, по торжественному выраженію всей его фигуры, казалось, что онъ владѣлъ какою-то важною тайною, открыть которую онъ жаждалъ, но боялся. Это обстоятельство лишало его всегдашняго флегматическаго хладнокровія и угодливости. Онъ воспользовался первымъ удобнымъ случаемъ и умолялъ миссъ Трезильянъ позволить ему быть ея кавалеромъ. Обычай требовалъ, чтобъ, при всѣхъ подобныхъ прогулкахъ, каждая дама, или дѣвица, имѣла, по-крайней-мѣрѣ, одного кавалера, кромѣ обыкновеннаго погонщика муловъ. Кавалеры эти шли около своей дамы пѣшкомъ.

Сесиль немного удивилась этой просьбѣ и особенно важному тону, которымъ она была сдѣлана; но въ эту минуту она была слишкомъ-счастлива и весела, чтобъ кому-нибудь въ чемъ-нибудь отказать; кромѣ-того, она чувствовала, что въ послѣднее время въ ея обращеніи съ пасторомъ вкралась нѣкоторая небрежность, чтобъ не сказать презрѣніе. Она благосклонно согласилась, но быстрый взглядъ, выражавшій просьбу сочувствія, который она бросила Ройстону, не ускользнулъ отъ вниманія почтеннаго пастора.

Очевидно было, что мистеръ Фуллартонъ хотѣлъ передать своей дамѣ что-то важное; но столь же было очевидно, что онъ не зналъ, какъ это сдѣлать. Тропинка, по которой они шли, повернула неожиданно и, проходя черезъ гряды горъ, сдѣлалась такъ крута и полна уступовъ, что у бѣднаго пастора, все обдумывавшаго, какъ приступить къ дѣлу, совершенно занялось дыханіе, и онъ уже былъ не въ состояніи говорить. Прошли еще полмили. Положеніе его было самое отчаянное, онъ скользилъ на каждомъ шагу и такъ запыхался, что походилъ на человѣка, проработавшаго цѣлый день подъ знойнымъ солнцемъ. При всемъ томъ онъ настойчиво держался повода сесилина лошака, но въ этомъ случаѣ искалъ болѣе самъ поддержки, нежели служилъ ей. Наконецъ тропинка превратилась въ нѣчто похожее на кривую, неровную чердачную лѣсенку и мулъ съ своимъ проводникомъ, спотыкнулся и упалъ. Животное, по остроумному обычаю себѣ подобныхъ, тотчасъ вскочило на ноги, но истощенный пасторъ не могъ сдѣлать такого tour de force и растянулся на землѣ. Ройстонъ Кинъ до этой минуты не пытался измѣнить порядка шествія. Сначала онъ шелъ около Фанни Молинё и употреблялъ все свое остроуміе, чтобъ забавлять ее. Когда тропинка стала слишкомъ-узка для троихъ въ рядъ, онъ уступилъ свое мѣсто Гарри, который en voyage никогда добровольно не уступалъ другому беречь свою mignoneе. Ройстонъ теперь шелъ одинъ, тотчасъ за миссъ Трезильянъ и ея духовнымъ эскортомъ. Огромный контрастъ былъ между нимъ и этимъ усталымъ пѣшеходомъ. Кинъ шелъ легко, дышалъ свободно и на его лбу не видно было ни одной росинки.

Шикари Верхняго Гималая, Гиллисы Пертшира и Западной Шотландіи, охотники на кзъ Тироля и проводники долины Шамуни могли бы разсказать много повѣстей объ этомъ ровномъ, плавномъ шагѣ, которому было все-равно гора или равнина, гладко или круто, и сами нѣмецкія длинныя мили были ему ни почемъ.

Увидѣвъ паденіе лошака, Ройстонъ бросился впередъ, но, увѣрясь въ безопасности миссъ Трезильяцъ, онъ улыбнулся и, повернувшись къ пастору, поднялъ его съ выраженіемъ такой принужденной и торжественной нѣжности, что оно могло бы взорвать даже святаго.

— Я надѣюсь, что вы не очень ушиблись, мистеръ Фуллартонъ? Вы бы другой разъ были осторожнѣе. Духъ бодръ, но плоть немощна. Могу ли я избавить васъ отъ вашей трудной отвѣтственности хоть на нѣсколько минутъ, пока вы оправитесь?

Еслибъ Кинъ былъ слабъ и малъ ростомъ, то очень-вѣроятно, что пасторъ, несмотря на свое священное званіе, неблагопріятность времени и мѣста, тутъ же бы бросился на него.

Миссъ Трезильянъ, вѣроятно, приняла бы сторону слабѣйшаго, еслибъ не несчастная ея страсть въ насмѣшкѣ, которая всегда вводила ее въ искушеніе; она выразила съ приличною серьёзностью свое сожалѣніе, что ея проводникъ потерпѣлъ несчастье, служа ей, и такимъ образомъ истощивъ весь запасъ власти надъ собою, она уже была не въ-состояніи сдѣлать упрекъ „хладнокровному капитану“. Мистеръ Фуллартонъ засмѣялся и старался прикрыть свое неловкое положеніе шуткою, что, конечно, въ подобныхъ обстоятельствахъ дѣлало ему много чести. Что же касается полусдержаннаго выраженія, которое приняло его лицо, когда онъ долженъ былъ идти сзади одинъ, то до этого повѣствователю, человѣку земному, нѣтъ никакого дѣла. Ройстонъ шелъ впереди съ Сесиліею.

— Я, право, удивляюсь, началъ онъ. съ презрительной улыбкой: — не-уже-ли женщинамъ никогда не надоѣстъ надъ нами смѣяться, а намъ служить имъ посмѣшищемъ? Какое огромное удовольствіе долженъ былъ доставить Аннѣ Австрійской Ришльё, когда онъ танцевалъ предъ нею сарабанду. (Но Мазарини хорошо ей за это отплатилъ. Я очень радъ, что за кардинала отмстилъ шарлатанъ). — Ну, какъ вы могли позволить пастырю быть такъ безразсудно-отважнымъ? Подумайте только, у него большое семейство, ежегодно прибавляющееся и основывающее всѣ свои надежды на немъ одномъ. Еслибъ я былъ на мѣстѣ мистрисъ Фуллартонъ, я бы затѣялъ съ вами процесъ. Такъ-какъ необходимо, чтобъ его преемникъ привелъ хоть какую-нибудь цитату, то я приведу вамъ стихи, которые онъ мнѣ напомнилъ. Знаете исторію бѣлаго быка изъ Дункрагаюа, который такъ бодро пустился вверхъ въ гору:

But steep and flinty was the road

And sharp the hurrying pikemen’g goad,

And when we came to Dennan’s Row,

А child might scathless stroke his brow! (*).

(*) Но крута и камениста была дорога и остры стрекала преслѣдовавшихъ копейщиковъ, такъ-что, прибывъ въ Деннанъ-Ро и ребенокъ мотъ его погладить по лбу.

Тонъ его голоса и вся его манера ясно показывали, какъ измѣнились ихъ роли. Вѣсы колебались и можно было предсказать скорый переходъ первенства и власти въ другія руки. Его прекрасная дама покачала головой, такъ-что перья на ея шляпкѣ заколыхались; но вся сила упрека, содержавшаяся въ этомъ движеніи, уничтожена была взрывомъ серебристаго хохота, хотя и сдержаннаго.

— Я не хочу, чтобъ полагали, что я сочувствую вашимъ непочтительнымъ сравненіямъ. Я вовсе не нахожу ничего сходнаго между обоими предметами; еслибъ сходство даже и было, то, право, грѣшно копейщикамъ обходиться такъ безцеремонно. Какъ могла я полагать, чтобъ мистеръ Фуллартонъ такъ пострадалъ ради меня? Я не останусь въ долгу предъ вами и такъ же приведу цитату. Посмотрите, еслибъ я была такой злой, васъ вы думаете, то

За дурь я дорого плачу;

Сломалъ сѣкиру я свою (*).

(*) Му loss may pay my folly’s tax;

I’ve broke my trasty battle-axe.

Костяная ручка ея зонтика (того самаго, который Ройстонъ спасъ изъ рукъ Дюшена) случайно запуталась въ уздечкѣ, когда лошакъ спотыкнулся, и сломалась пополамъ. Кинъ взялъ кусочки изъ ея рукъ и съ-минуту смотрѣлъ на нихъ.

— Бѣдный зонтикъ! сказалъ онъ съ сожалѣніемъ: — не суждено было тебѣ быть долговѣчнымъ. Не стоило, право, спасти тебя отъ злобы грѣшника, если назначено было принести тебя въ жертву неловкости праведнаго.

— Неправда, отвѣчала Сесиль: — тутъ виновата моя беззаботливость; но я не въ-состояніи перенесть сегодня еще новую неудачу. Будете ли вы меня очень-очень беречь?

Необычайная нѣжность, слышавшаяся въ ея голосѣ, потрясла Ройстона. Огонь пробѣжалъ по всѣмъ его жилкамъ; кровь бросилась въ голову. Онъ не отвѣчалъ, только взглянулъ на нее и рѣдкая улыбка показалась на его губахъ.

Я старался вообще не утомлять васъ длинными разговорами, неимѣющими прямаго отношенія къ происшествіямъ нашей повѣсти. Основываась на этомъ правилѣ, я опускаю и разговоръ, занимавшій моихъ героевъ, пока они достигли до вершины горнаго прохода. Вѣроятно, онъ былъ очень-интересенъ обоимъ, ибо они долго вспоминали каждое сказанное слово. Но воображеніе или память читателя, конечно, гораздо-лучше пополнитъ то, что опущено здѣсь.

На вершинѣ горы наше общество остановилось. Картина, представлявшаяся ихъ глазамъ, дѣйствительно заслуживала этой остановки. Подъ ними мелкій лѣсъ тянулся до самаго моря, подобно широкой, бурной рѣкѣ; тамъ-и-сямъ поднимались, точно волна, группа высокихъ маслинъ и елей и блестѣли, подобно островкамъ, разноцвѣтныя глыбы камней.

Вмѣстѣ съ другими поднялся на вершину и пасторъ. Онъ уже пришелъ въ себя, сталъ опять почти такимъ не спокойнымъ, хладнокровнымъ, какъ всегда. Пока остальные молча любовались видомъ, онъ тотчасъ постигъ, что это была очень-удобная минута подѣйствовать на своихъ слушателей, чего онъ никогда не упускалъ изъ вода. Вставъ въ театральную позу, онъ простеръ руку и воскликнулъ:

Коль велики твои дѣла, Источникъ блага и добра! (*)

(*) How glorious are thy works, Parent of Good!

Слова эти были произнесены самымъ сладкимъ, приторнымъ голосомъ. При этомъ онъ взглянулъ покровительственно на окружавшую его картину и поощрительно на окружавшихъ людей. Казалось, онъ говорилъ своимъ взглядомъ: „вы можете теперь восхищаться: я испросилъ свыше благословеніе“. Ничего болѣе не случилось замѣчательнаго и они благополучно достигли назначеннаго мѣста.

Конечно, тутъ раздались восклицанія, что „невозможно было лучше найти мѣсто для пикника“. Но такъ-какъ то же самое говорилось, по-крайней-мѣрѣ, о трехстахъ различныхъ мѣстечкахъ въ каждой образованной странѣ Европы, то, поэтому, не стоитъ описывать собственно картину того мѣстечка, гдѣ расположилось наше общество. Завтракъ прошелъ очень-приличнымъ образомъ, какъ всегда бываетъ, когда устроено все заботливо.

Мистеръ Фуллартонъ, однако, такъ прилежно налегъ на шампанское, что жена его, столь умѣренная во всемъ и одна обращавшая на него вниманіе, начала невольно за него опасаться. Наконецъ, когда на-минуту общій разговоръ замолкъ, онъ обратился къ Ройстону. Слова его были отрывисты, голосъ глухо звучалъ и нижняя губа дрожала.

— Я получилъ сегодня извѣстіе изъ Неаполя, сказалъ онъ: — мой пріятель, между-прочимъ, говоритъ, что онъ тамъ встрѣтился съ мистрисъ Кинъ.

Майоръ взглянулъ на говорившаго тѣмъ холоднымъ, равнодушнымъ взглядомъ, который такъ часто его выводилъ изъ терпѣнія.

— Не-уже-ли? отвѣчалъ онъ. — Я не зналъ, что матушка такъ далеко заѣхала на югъ. Послѣднее ея письмо было изъ Рима.

Пасторъ нетвердой рукой поставилъ свой стаканъ на столъ.

— Я никогда не слыхалъ о вашей матери, сэръ, сказалъ онъ: — я говорю о вашей женѣ!

XVI.

Затѣвать ссору съ человѣкомъ надъ стаканомъ вина, или какимъ бы то ни было путемъ мѣшать ему пить, это такое нарушеніе приличіи, котораго даже мягкое сердце эпикурейца не можетъ смягчить или извинить. Въ этомъ случаѣ онъ кротко, но съ твердостью говоритъ:

Natis in usum lаetitiae scyphis

Pugnare Thracum est. Tollite barbаrum

Morem: verecundumque Bacchum

Sanguineis probibete rixis (*).

(*) Предоставьте ѳракіянамъ противоборствовать порожденнымъ для веселья кубкамъ. Бросьте варварскій обычай и оградите стыдливаго Вакха отъ кровавыхъ столкновеній.

Духъ Банко было грубое привидѣніе, а не то, какъ бы силенъ ни былъ вызовъ, оно все же явилось бы Макбету во всякомъ другомъ мѣстѣ, кромѣ залы пиршества. Худшій поступокъ въ жизни жестокаго, вѣроломнаго монарха было поставить голову „Чернаго“ передъ осужденными Дугласами; и, быть-можетъ, папѣ Александру — хотя онъ до крайности былъ выше предразсудковъ — было трудно заслужить собственное первосвященническое отпущеніе за отравленное вино, которымъ онъ угостилъ Орсини и Колонну. Въ этомъ случаѣ, какъ въ сотнѣ другихъ подобныхъ ему, конечно, плохимъ оправданіемъ была политическая польза или необходимость; но что мы скажемъ о человѣкѣ, который нарушаетъ гармонію свиданія единственно для удовлетворенія личной досады, или изъ удовольствія? Безъ-сомнѣнія, съ подобныхъ поступковъ начинается списокъ преступленій, который ведется на небѣ. Я нахожу, что самый отвратительный поступокъ, когда-либо совершенный Эридой^[34], было избраніе того исключительнаго момента для поднесенія золотаго яблока. Если она была принуждена быть навязчивою, то она должна была дождаться времени, когда олимпійцы были собраны въ конклавѣ или, по-крайней-мѣрѣ, когда они были по домамъ; а тревожить ихъ въ то время, когда они отдавали справедливость талантомъ Пелеева cordon-bleu, было безсовѣстно. Я бы очень желалъ, чтобъ оскорбленная и плаксивая нимфа-пророчица Энона встрѣтила ее гдѣ-нибудь на откосѣ горы Иды и дала ей приличное наставленіе.

На этихъ основаніяхъ я смѣю надѣяться, что всѣ благомыслящіе читатели согласятся со мной, назвавъ поведеніе мастера Фуллартона совершенно-неизвинительнымъ. Было бы такъ легко сообщить его новость всякому, до кого она касалась, скромно, когда и гдѣ оно было прилично, вмѣсто того, чтобъ, такъ-сказать, бросить ее, какъ раскаленное ядро посреди веселаго собранія. Въ другихъ обстоятельствахъ онъ, вѣроятно, избралъ бы болѣе-спокойный путь; но онъ уже нѣсколько времени вытерпѣлъ отъ Ростойна Кина цѣлый рядъ оскорбленій, какъ истинныхъ, такъ и воображаемыхъ, и его собственное утреннее приключеніе переполнило чашу раздраженія. Это было то старое выводившее изъ себя чувство при мысли, что

Earl Percy sees my foil (*).

(*) Графъ Перси видитъ мое паденіе.

Каковы бы ни были послѣдствія, онъ не могъ рѣшиться упустить такого прекраснаго случая поставить въ-тупикъ своего невозмутимаго врага. Нечего и объяснять, какъ дорого онъ бы далъ, чтобъ увидѣть, что его поразительная власть надъ собою совершенно измѣнила ему хоть разъ. Къ-несчастію, наилучше-задуманные планы не всегда могутъ увѣнчаться торжествомъ. Пастору, конечно, удалось произвести нѣкоторый эффектъ и привести большинство общества въ то неловкое состояніе духа, которое въ просторѣчіи называютъ „желать провалиться сквозь землю“, но именно тотъ, ни кого ударъ былъ направленъ, казался спокойнѣе всѣхъ.

Майоръ тряхнулъ головой съ быстрымъ движеніемх нетерпѣнія, какъ-будто для того, чтобъ согнать насѣкомое, сѣвшее у него на лбу; кромѣ этого, еслибъ судить по признакамъ досады со стороны Ройстона, то можно было бы подумать, что замѣчаніе мистера Фуллартона относилось къ видамъ миссіонеровъ, или китайской политикѣ. Неизмѣнная краска на загорѣломъ лицѣ его ни на волосъ ни уменьшись, ни увеличилась; въ свѣтлыхъ, смѣлыхъ глазахъ его не было ни одного признака досады, стыда или смущенія; когда же онъ отвѣтилъ пастору, то брови его, столь легко способныя наморщиться при менѣе уважительномъ поводѣ, въ этомх случаѣ не показывали ни одной складки.

— Я довольно уважаю васъ, чтобъ полагать, что вы вовсе не знаете того, о чемъ вы говорите, мистеръ Фуллартонъ. Вы, конечно, не могли угадать, до какой степени этотъ предметъ разговора мнѣ непріятенъ. Такъ-какъ онъ никому не можетъ нисколько быть интересенъ, то не лучше ли перемѣнить его?

Голосъ его былъ все такъ же холоденъ и умѣренъ; нѣсколько-саркастическое измѣненіе одно лишь разнообразило его глубокій и важный тонъ; но очень-тонкій наблюдатель могъ бы видѣть, какъ пальцы его стиснули ручку ножа въ то время, когда онъ говорилъ, какъ-будто ихъ пожатіе могло скомкать слоновую кость.

Нельзя было ожидать, чтобъ остальное общество могло соперничать въ спокойствіи съ „хладнокровнымъ майоромъ“. Плыть подъ чужимъ флагомъ довольно-удобное средство и часто весьма-прибыльное, но за-то обнаруженіе этого обмана влечетъ за собой какъ на сушѣ, такъ и на морѣ различныя наказанія. Оно, разумѣется, придаетъ кому-нибудь видъ уличеннаго обманщика. Въ настоящемъ случаѣ, такъ-какъ актёръ, къ которому по праву относилась эта роль, рѣшительно отказывался играть ее, то она выпала на долю несчастнаго Гарри Молинё, который, безъ сомнѣнія, выполнилъ ее въ совершенствѣ. Во всѣхъ маленькихъ затрудненіяхъ и тревогахъ, когда его слишкомъ тѣснили, онъ привыкъ укрываться за свой резервъ въ лицѣ la mignonne, увѣренный, что тамъ онъ встрѣтитъ участіе, если не опору. Теперь онъ не смѣлъ этого сдѣлать. Онъ не рѣшался вытерпѣть упрека отъ этихъ глазъ, которые съ-тѣхъ-поръ, какъ они впервые высказали ему, что она его любитъ нѣжно, никогда не смотрѣли на него иначе, какъ съ довѣріемъ. Полусдавленный крикъ, сорвавшійся съ губъ Фанни, когда пасторъ сообщилъ свою новость, поразилъ прямо въ сердце ея вѣроломнаго мужа, и онъ чувствовалъ себя достойнымъ, чтобъ эти хорошенькія губки никогда болѣе ему не улыбались.

О, читатели мои вообще, въ-особенности же мужскаго пола! тѣ, по-крайней-мѣрѣ, которые имѣли терпѣніе дойти такъ далеко, замѣтьте, умоляю васъ, всѣ опасности, сопровождающія несоблюденіе обязанности взаимнаго супружескаго довѣрія. Какое право имѣемъ мы зам^[35][36] Подобное молчаніе изобилуетъ страшными опасностями. Въ нашемъ безуміи и слѣпотѣ мы считаемъ себя безопасными, между-тѣмъ, какъ земля подъ преступными ногами нашими вся изрыта минами и готовится взрывъ, послѣ котораго останутся лишь наши disjecta membra^[37]. Конечно, какой-нибудь каверзникъ, съ холоднымъ сердцемъ, начнетъ приводить примѣры, когда осторожно-задуманные и обѣщающіе заговоры не удалась единственно потому, что нѣкоторыя подробности ихъ дошли до женскаго слуха. Быть можетъ, оно такъ; но я не вижу, какая надобность заговорамъ вообще удаваться. Да здравствуетъ конституція!

Правда, что это трогательное довѣріе было бы всегда нѣсколько-односторонне, такъ-какъ самая кроткая Гризельда скорѣе согласилась бы пойти на плаху, нежели отдать въ руки мужу нестѣсненный надзоръ за ея перепиской. Впрочемъ, я сохранилъ слабое воспоминаніе о семнадцатилѣтней новобрачной, которая въ медовой мѣсяцъ оказалась такъ слаба и порочна (selon les dames), что подвергла взглядамъ профана-мужа письма, полученныя ею отъ подругъ ея дѣтства, вмѣсто того, чтобъ прочесть лишь очищенное изданіе ихъ. Но она была воспитана въ настоящей тюрьмѣ благопристойности суровою бабкой, строгимъ моралистомъ, на которую ни одинъ человѣкъ не смотрѣлъ безъ содроганія; и въ эти первыя недѣли послѣ своего освобожденія, она, вѣроятно, чувствовала какое-то упоеніе вслѣдствіе новаго ей чувства свободы. Кромѣ-того, она была совершенно безъ ума отъ своего «Реджинальда»: все это, однакожь, не могло извинить ее, когда она предстала предъ судъ своихъ перовъ. Она жила довольно-долго, чтобъ раскаяться и возвратить до нѣкоторой степени свое утраченное женское достоинство; но умерла очень-молода — будемъ надѣяться, что естественнымъ путемъ природы. Она нарушила первый законъ болѣе многочисленнаго и вліятельнаго общества, нежели масонское. Примѣры нужны отъ времени до времени; и Vehme-gericht можетъ жалѣть о нарушителѣ, но не имѣетъ права колебаться въ отмщеніи. Тѣмъ не менѣе, братья мои, наша обязанность ясна. Отдадимте въ руки женъ ключъ отъ нашей переписки и цензуру ея. Если, послѣ надлежащаго предостереженія, легкомысленные друзья наши будутъ, продолжать писать намъ въ выраженіяхъ, которыя не понравятся этимъ добрымъ, но щекотливымъ инспектрисамъ, то пусть они подвергнутся за это холоднымъ взглядамъ и намекамъ, исполненнымъ горечи, что случится въ первый разъ, какъ они посѣтятъ насъ въ сезонъ охоты. По-крайней-мѣрѣ совѣсть наша будетъ чиста и неосквернена, и мы до конца совершимъ наше странствіе sans peur, хотя, быть-можетъ, даже въ этомъ случаѣ несовсѣмъ sans reproche. «Рабство», какъ замѣтила Миггсъ, ветеранка весталокъ, «не наслѣдственно»; но есть натуры, которыя рѣдко развиваются въ этомъ спокойномъ и безславномъ состояніи. Подобные люди живутъ обыкновенно въ довольствѣ до глубокой старости и умираютъ окруженные всеобщимъ уваженіемъ. Мнѣ кажется, что здорово и достопочтенно быть до нѣкоторой степени подъ башмакомъ жены, только для этого надо, чтобъ мужъ обладалъ свойствами, дѣлающими его чѣмъ-то среднимъ между Сократомъ и Жоржемъ Данденомъ.

Мистрисъ Данверсъ, безъ сомнѣнія, открыто пришла бы въ тотъ восторгъ, которому подвержены всѣ мелкіе пророки, когда ихъ предсказанія случайно сбываются; но отъ этого удерживала ее природная застѣнчивость. Она страшно боялась дѣйствія, которое это открытіе могло имѣть на ея покровительницу. Поэтому никакой смертный не можетъ опредѣлить или угадать, какое именно значеніе она придавала сложнымъ кривляньямъ ея лица. Ощущенія ея, вѣроятно, растворялись въ припадкѣ удивленія къ пастору, въ его новой роли обличителя открытаго проступка и защитника угрожаемой невинности: къ этому надо присовокупить неопредѣленное желаніе бросить въ Ройстона Кина свою собственную анаѳему. Дикъ Трезильянъ принялъ все это съ замѣчательнымъ хладнокровіемъ, чтобъ не сказать весело. Онъ кивалъ головой, и улыбался, и лукаво подмигивалъ Молинё, какъ-будто-бы желая показать, что онъ давно зналъ все это; и дѣйствительно, онъ былъ на столько посвященъ въ тайны майора въ ту достопамятную ночь, когда полагали, что онъ потерялъ голову.

Кавими софизмами Ройстону Кину удалось скрыть свои намѣренія и заставить ихъ казаться хорошими даже предъ такимъ неподражаемымъ умомъ и легкими нравственными убѣжденіями — это могъ объяснить одинъ чортъ, который рѣдко измѣнялъ ему въ его предпріятіяхъ.

Мы оставили Сесиль напослѣдокъ. Прекрасная, гордая Сесиль! неуже-ли ты не была рождена для чего-нибудь лучшаго, нежели сдѣлаться жертвой всѣхъ этихъ минъ и контр-минъ, отдать ключъ отъ сокровищъ твоего сердца тому, кто недостоинъ поцаловать край твоей одежды, и наконецъ, чтобъ твоя власть надъ собою была такъ жестоко испытана длятого, чтобъ польстить оскорбленному тщеславію пустаго энтузіаста?

Она не дрогнула, когда слова, произнесенныя мистеромъ Фуллартономъ, коснулись ея слуха; но ее охватила какая-то тяжелая, леденящая слабость, такъ-что она почувствовала, что всѣ ея члены какъ-будто оцѣпенѣли и все передъ глазами стало смутно и туманно. Онѣмѣлость прошла почти немедленно; но все еще окружавшія фигуры казались ей искривленными и фантастически-преувеличенными; онѣ, казалось, тряслись и кружились вокругъ одного неподвижнаго центра, какъ мертвые листья сыплются зимой вокругъ мраморной головы статуи; эта неподвижная точка постоянно оставалась ясною и неизмѣнною по своему виду въ то время, но все остальное было смутно и неопредѣленно. Центръ этотъ былъ — лицо Ройстона Кина.

Видъ этого лица, не дерзкаго и даже не суроваго, но невозмутимаго въ своемъ холодномъ спокойствіи, дѣйствовалъ на Сесиль какъ магическое укрѣпляющее средство; казалось, онъ умѣлъ какою-то магнитическою силою передать ей нѣкоторую долю своего необыкновеннаго самообладанія. Прежде, нежели онъ выговорилъ до конца свой отвѣтъ пастору, она уже откинула назадъ свою гордую голову старымъ, величественнымъ движеніемъ, какъ-бы сама презирая свою минутную слабость; никакой туманъ, никакая тѣнь не помрачали блестящихъ синихъ глазъ; теперь она могла спокойно говорить, не боясь ни одной фальшивой ноты. Опасность, которую она избѣгла, была не малая. Выказать смущеніе въ подобныхъ обстоятельствахъ поразило бы даже духъ болѣе-кроткій, нежели тотъ, которымъ отличались Трезильяны — чувствомъ непреодолимаго стыда. Вспомните, что какъ бы примѣтно ни было ея расположеніе къ Кину, никто не подозрѣвалъ, чтобъ они чѣмъ-нибудь были связаны между собой. Еслибъ она въ ту минуту измѣнила себѣ, то она вовѣки не простила бы этого Ройстону, какъ она никогда не прощала пастору. Теперь же, вслѣдствіе случайной несообразности, въ ту самую минуту, когда она узнала, что была обманута если не словами, то намѣреніемъ, когда она имѣла наиболѣе причинъ ненавидѣть и презирать врага, который ее такъ обезчестилъ, она почувствовала, что власть его надъ ея сердцемъ стала сильнѣе, какъ-будто онъ оправдалъ право повелѣвать имъ.

Не до однѣхъ женщинъ, а до всѣхъ прекрасныхъ дикихъ созданій относится старый афоризмъ: «чѣмъ строже ихъ исправлять, тѣмъ сильнѣе онѣ любятъ своего укротителя». Сесиль подумала: «нѣтъ на свѣтѣ другихъ глазъ, которые могли бы такъ смѣло встрѣтить мой взглядъ», и гордый умъ склонился и покорился своему повелителю. Эта черта, въ одномъ отношеніи, напоминала собою Ѳіодольфа и Изольду, хотя, во многихъ другихъ, она такъ же рѣзво отличалась отъ нихъ, какъ добро отъ зла. Кто можетъ опредѣлить, какое обиліе счастія могло быть удѣломъ обоихъ, еслибъ они не встрѣтились слишкомъ-поздно?

Эти два слова по-моему грустнѣе всѣхъ, которыя когда-либо были произнесены или написаны; они поражаютъ струны столькихъ человѣческихъ страданій, что могли бы составить девизъ для ада не хуже, дантовскаго. Очень-немногіе могутъ слушать ихъ безъ трепета; хорошо еще, если они не производятъ горькой муки. Подобно тѣмъ ужаснымъ заклинаніямъ, которыя имѣли свойство, при произношеніи ихъ, дѣлать бѣлыми губы самаго смѣлаго мага, они имѣютъ страшную власть пробуждать мертвыхъ. Чу! они едва выговорены, какъ уже слышится движеніе на кладбищѣ, гдѣ зарыта память о несчастіяхъ или преступленіяхъ; воздухъ наполненъ призраками; сторожъ можетъ закрыть глаза, если хочетъ, все же онъ будетъ не менѣе сознавать присутствіе этихъ блѣдныхъ духовъ, которые толпами стекаются для отмщенія. Много-много часовъ пройдетъ прежде, нежели узнаютъ то заклинаніе, которое заставитъ ихъ возвратиться въ могилы. Недавно я слышалъ слѣдующій разсказъ. Тотъ, о комъ шла рѣчь, утратилъ свою любовь послѣ того, какъ онъ долго добивался и наконецъ достигъ ея. Все-равно, подозрѣніе ли, недоразумѣнія или измѣна разлучили ихъ, но они были разлучены впродолженіе восьми долгихъ годовъ. Замѣтимъ: она раскаялась, или простила, и пришла къ нему принести ему свою исповѣдь. Когда она договорила, она взглянула ему въ лицо и не увидѣла въ немъ никакихъ признаковъ радости или радушія, но одинъ лишь взглядъ грусти, еще болѣе глубокій и мрачный. Руки, которыхъ объятія она еще не забыла, никогда болѣе не разверзались, чтобъ прижать ее къ груди. Онъ склонилъ голову на дрожавшія руки и тяжелыя капли, вызываемыя иногда у сильныхъ людей во время агоніи, начали, одна за другой, падать сквозь пальцы его. Въ былыя времена, онъ никогда ни на минуту не могъ вынести ея грустнаго вида; теперь же онъ сидѣлъ какъ-будто не слышалъ ее, между-тѣмъ, какъ она лежала у ногъ его, моля о прощеніи. Когда онъ могъ лучше совладать съ своимъ голосомъ, онъ отвѣтилъ:

«Не разъ въ моихъ снахъ я видѣлъ тебя въ этомъ видѣ, и слышалъ слова, которыя ты теперь произносишь. Я тогда отвѣчалъ тебѣ то, что отвѣчу теперь: я никогда не могу простить тебя. Я не могу быть увѣреннымъ, что ты снова не пріобрѣтешь надо мной твоей прежней власти; я думаю, что ты все такъ же опасна, а я все такъ же слабъ, какъ прежде. Но я узналъ, что чѣмъ обворожительнѣе ты будешь для меня, тѣмъ тяжелѣе будетъ твое бремя. Мысль о томъ, что я потерялъ въ это проклятое время воздержанія, вскорѣ свела бы меня съ ума. Я уже привыкъ къ моему теперешнему бремени я не дамъ тебѣ возможности сдѣлать его еще тяжелѣе. Мои слезы были слезы эгоизма и ребячества; онѣ были пролиты за счастіе и надежды, которыя ты убила во мнѣ восемь лѣтъ назадъ. Погоди: мы тогда разлучились съ личиною нѣжности; теперь также мы не должны разстаться въ злобѣ.»

Онъ поднялъ ее и приложилъ губы къ ея лбу. Поцалуй этотъ былъ спокойный, холодный и безстрастный, напоминавшій поцалуй, который мы даемъ другу, лежащему въ гробу. Они никогда болѣе не встрѣчались наединѣ. Злость беретъ, когда подумаю, какъ много времени употребилъ я, чтобъ описать событія и ощущенія, которыя заняли едва нѣсколько минутъ; но нельзя скоро разставить всѣхъ дѣйствующихъ лицъ драмы въ ихъ точныя положенія, развѣ если режиссёръ ужь очень-опытенъ. Будьте такъ добры представить себѣ, что пикникъ кончился (но не въ замѣшательствѣ) и шумно-пировавшіе на пути своемъ въ Дораду. Ничего достопримѣчательнаго не случилось болѣе послѣ извѣстія пастора; былъ начатъ разговоръ изъ общихъ мѣстъ, который и поддерживался одинаково, къ чести всѣхъ членовъ общества.

XVII.

Несмотря на всѣ старанія, которыя пасторъ «почелъ долгомъ» приложить въ разысканію прошедшей жизни Ройстона Кина, ему не удалось открыть ничего такого, чего бы нельзя сказать о любомъ человѣкѣ, прослужившемъ лѣтъ десять въ полку, пользовавшемся вообще лихою славою. Безъ-сомнѣнія, еслибъ поглубже вникнуть въ дѣло, то нашлись бы и болѣе-важныя обвиненія; но единственные живые свидѣтели, которые могли бы доказать ихъ, имѣли довольно-побудительныя причины, чтобъ хранить тайну. Какъ въ успѣхѣ, такъ и въ неудачѣ хладнокровный майоръ не имѣлъ привычки дѣлиться своею тайною со всѣмъ свѣтомъ. Что жъ касается того, чтобъ измѣнить своей или чужой тайнѣ, то его губы были такъ же способны на это, какъ и губы фигуры, высѣченной въ могильномъ камнѣ.

Но почтенному изслѣдователю и въ голову не приходило простирать свои розыски въ такую даль, какъ, напримѣръ, въ Неаполь, и потому онъ былъ чрезвычайно изумленъ слѣдующими словами въ письмѣ, полученномъ имъ оттуда въ это утро. «Я постоянно встрѣчаю въ обществѣ одну даму, исторія которой меня очень интересуетъ. Она жена майора Кина, славнаго рубаки въ ост-индской арміи, но уже нѣсколько лѣтъ живетъ въ разводѣ. Она никогда не намекаетъ даже о его существованіи, и я только совершенно-случайно узналъ эти подробности о ея предъидущей жизни, а также и что ея мужъ проводитъ зиму въ Дорадѣ. Быть-можетъ, ты будешь въ-состояніи бросить слабый свѣтъ на причины ихъ развода. Я подозрѣваю, что вина не можетъ быть съ ея стороны: она очень-нѣжна въ обращеніи, хотя холодна, къ тому жь она красавица, въ тихомъ, пластическомъ родѣ», Дальнѣйшихъ догадокъ и выводовъ писавшаго не стоитъ приводить. Если только нѣмое, но горячее благословеніе можетъ пойти впрокъ тому лицу, кому оно предназначается, то, навѣрно, никто или, по-крайней-мѣрѣ, весьма-мало людей были такъ обильно награждены, какъ этотъ корреспондентъ мистера Фуллартона. Причина этой благодарности уже объяснена.

Но онъ нанесъ этотъ мастерски-задуманный и подготовленный ударъ, не подумавъ о возможныхъ послѣдствіяхъ; теперь ему предстоялъ разсчетъ. Онъ не могъ не замѣтить, что потерпѣлъ прчти fiasco. Человѣкъ, котораго онъ надѣялся совершенно смѣшать и уничтожить, встрѣтилъ этотъ ударъ съ возмутительнымъ спокойствіемъ, и все, что можно было бы отъ него ожидать это — открытая борьба. Пасторомъ овладѣло непріятное сознаніе, что онъ возбудилъ противъ себя всеобщее неудовольствіе, не получивъ никакого успѣха, не получивъ даже удовлетворенія. Послѣ этого открытія никто, исключая мистрисъ Данверсъ, не смотрѣлъ на него съ прежнимъ выраженіемъ сочувствія и удивленія; а постоянная лесть этой примѣрной, но непривлекательной женщины уже пріѣлась ему, несмотря на его жадность до подобныхъ лакомствъ. Онъ былъ довольно-проницателенъ, чтобъ понять, что миссъ Трезильянъ была оскорблена и разсержена его поступкомъ въ степени, недопускавшей никакого примиренія; но это не очень безпокоило его: онъ уже давно замѣтилъ, что вліяніе его надъ ней значительно упало.

Но вслѣдъ за всѣми этими мыслями въ его головѣ возникло съ непріятною ясностью предостереженіе Сесиль: «еслибъ я была мужчина, то я не желала бы имѣть Кина своимъ врагомъ».

Копье уже было брошено въ вражескіе предѣлы и поздно было бы толковать о мирѣ. Ужасъ овладѣлъ имъ при мысли о возмездіи, которое могъ бы потребовать безпощадный, необузданный гверильясъ. Правда, нельзя было себѣ представить, какой вредъ послѣдній могъ ему причинить; но, при всемъ томъ, онъ не могъ отдѣлаться отъ тяготѣвшихъ надъ нимъ неясныхъ опасеній. Занятый этими непріятными мыслями, онъ медленно плелся вдали отъ всего общества, какъ-бы составляя его аррьергардъ и, казалось, все болѣе-и-болѣе убѣждался въ справедливости старой пословицы, которая говорятъ: «не будите спящихъ псовъ». Долго сохранилось въ его памяти, какъ съ внезапнымъ трепетомъ поднявъ глаза, при крутомъ поворотѣ тропинки, онъ очутился лицомъ къ лицу съ Ройстономъ Киномъ.

Нѣсколько мгновеній они молча смотрѣли другъ на друга — служитель алтаря и воинъ. Какой разительный контрастъ они составляли въ эту минуту! Одинъ — разгоряченный, разстроенный, въ какой-то нервной раздражительности скорѣе походилъ на преступника, представшаго предъ судьей, чѣмъ на столбъ и утвержденіе господствовавшей церкви; другой — неподвижный и непроницаемый, какъ скала, о которую онъ опирался, съ едва-замѣтною блѣдностью на лицѣ, свидѣтельствовавшею о страшной душевной борьбѣ, изъ которой онъ вышелъ торжествующимъ — имѣлъ осанку, которую можно было бы ожидать отъ него, еслибъ онъ засѣдалъ въ военномъ совѣтѣ.

Нелѣпость его положенія поразила пастора, когда онъ очнулся отъ оцѣпенѣнія, въ которое повергла его неожиданность встрѣчи. Ему не шло казаться пристыженнымъ; итакъ, собравшись со всѣмъ достоинствомъ своего священническаго и личнаго характера, онъ сдѣлалъ неимовѣрное усиліе надъ собою и смѣло сказалъ:

— Я подозрѣваю, что вы хотите переговорить со мною, майоръ Кинъ. Я всегда готовъ выслушать все, что вы желаете сообщить или разъяснить мнѣ. Мой долгъ, равно какъ и мое желаніе быть полезнымъ каждому члену моего прихода, какъ бы мало онъ ни былъ расположенъ воспользоваться этимъ преимуществомъ. Вы знаете, какъ я пекусь о благосостояніи всѣхъ порученныхъ моему духовному надзору, и потому я считаю лишнимъ говорить вамъ, какъ огорчало и безпокоило меня ваше поведеніе, не столько за васъ самихъ, сколько вслѣдствіе того вреднаго вліянія, которое оно оказывало на другихъ. То, что я услышалъ сегодня утромъ, представляетъ дѣло еще въ худшемъ свѣтѣ; и потому я былъ бы очень-радъ услышать удовлетворительное объясненіе этому дѣлу.

Его старое «ex cathedra» настроеніе возвратилось къ нему съ этою длинною рѣчью; голосъ его, который становился все звучнѣе и округленнѣе, обнаруживалъ это. Не-уже-ли эта священническая самоувѣренность до того обезумила его, что онъ считалъ возможнымъ убѣдить этого угрюмаго грѣшника принести покаяніе и получить отъ него разрѣшеніе своихъ грѣховъ?

Съ первой минуты ихъ встрѣчи Ройстонъ не измѣнялъ своего положенія. Прислонившись плечомъ къ острому углу скалы, огибаемому тропинкой, онъ занималъ часть этой тропинки, такъ-что никто не могъ бы свободно пройти мимо него. Маленькія облака дыма продолжали часто, но правильно вылетать изъ его рта, а правая рука крутила густой, темный усъ. Это движеніе его руки для тѣхъ, кто его зналъ, всегда означало бурю. Онъ не тотчасъ же отвѣчалъ, но, отнявъ сигару отъ рта, снялъ съ нея отдѣлившійся листокъ и принялся медленно и хладнокровно крутить его въ рукѣ. Наконецъ онъ сказалъ:

— А вы недурно выкинули эту штуку сегодня утромъ. Сколько вы надѣялись получить за нее? Моя жена подъ-часъ бываетъ очень-щедра на обѣщанія, когда хочетъ мнѣ насолить; но она дурно платитъ. Право, вы бы могли сдѣлать повыгоднѣе сдѣлку со мною. Я бы вамъ болѣе далъ, чтобъ вы держали языкъ за зубами.

Тонъ, которымъ онъ сказалъ эти слова, былъ совершенно-новъ для пастора; большая часть людей не позволяетъ себѣ употреблять его въ обращеніи съ самыми низкими подчиненными. Никакое описаніе не можетъ изобразить всей глубины его возмутительной дерзости. Даже холодная кровь мистера Фуллартона закипѣла отъ бѣшенства.

— Какъ смѣете вы говорить мнѣ такія вещи? закричалъ онъ, дрожа отъ гнѣва. — Еслибъ не мое званіе…

— Довольно! грубо прервалъ тотъ. — Не трудитесь повторять эту чорствую отговорку. Вы хотите сказать, что еслибъ ваше званіе не ограждало моей безопасности, то я не посмѣлъ бы этого сказать? Не стоитъ лгать самому себѣ, а я не намѣренъ терять съ вами время. Я думаю, противное будетъ справедливѣе. Вы сами очень-хорошо знаете, что еслибъ не это званіе, то вы бы не покусились сдѣлать и половину того, что вы сдѣлали сегодня. Вы не тронетесь съ мѣста, прежде чѣмъ мы устроимъ это дѣло. Вы думаете, я позволю, чтобъ мои частныя дѣла снова послужили предметомъ вашей страсти къ театральнымъ эффектамъ?

Пасторъ побагровѣлъ, какъ пораженный ударомъ паралича, и только былъ въ состояніи пробормотать:

— Я не останусь ни минуты долѣе слушать ваши богохульныя оскорбленія. Если вы намѣрены заградить мнѣ дорогу, то я пройду другимъ путемъ.

Scornfully

Не turned; but thrilled with priestly wrath, to feel,

His sacred arm locked in а gras' of steel.

(Въ негодованіи, онъ обернулся, но закипѣлъ гнѣвомъ, почувствовавъ свою священную руку, сжатую въ желѣзномъ пожатіи).

И болѣе-храбрый человѣкъ, чѣмъ пасторъ, могъ бы затрепетать, очутившись на уединенной тропинкѣ лицомъ къ лицу съ подобнымъ противникомъ и читая дикое значеніе этихъ убійственныхъ взглядовъ. Вспомните, что мистеръ Фуллартонъ считалъ Ройстона способнымъ на всякое земное преступленіе. Гнѣвъ уступилъ мѣсто смертельному ужасу; холодный потъ выступилъ на его блѣдномъ лицѣ; губы едва могли пробормотать безсвязную мольбу о пощадѣ.

Угрюмое лицо солдата приняло презрительное выраженіе; даже въ самыя спокойная минуты онъ питалъ мало сочувствія къ чисто-физическому страху.

— Пожалуйста, не падайте въ обморокъ, сказалъ онъ: — къ этому нѣтъ никакого повода. Или вы думаете, что я убью васъ «яко же убихъ египтянина вчера»? Ну, вы знаете, что я питаю только очень-мало уваженія къ вашему званію, особенно когда его привилегіи употребляются во зло. Я бы угостилъ васъ еще лучше, чѣмъ я угостилъ ту пьяную скотину, испугавшую васъ до смерти, тамъ, между виноградинками. Но это не соотвѣтствуетъ моимъ планамъ. Слушай, если ты только осмѣлишься вмѣшиваться въ мои дѣла словомъ, дѣломъ или знакомъ, то я знаю еще лучше этого средство заставить тебя раскаяться.

Увидѣвъ, что нечего было опасаться за жизнь или цѣлость своихъ членовъ, пасторъ началъ пріобрѣтать свое прежнее хладнокровіе и бросилъ ему смѣлый, но безсвязный вызовъ. Черты лица Ройстона ни на мгновеніе не измѣнились; презрительное выраженіе ихъ ни мало не смягчаюсь.

— Блестящія слова, возразилъ онъ въ отвѣтъ: — но только я разрушу ваши мыльные пузыри. Не думайте, что вы одни пользуетесь всѣми средствами тайной полиціи, и, нагнувшись къ нему, онъ шепнулъ ему на ухо нѣсколько словъ.

Они относились къ обвиненію, представленному на мистера Фуллартона, нѣсколько лѣтъ предъ тѣмъ, столь обстоятельному и представлявшему столько трудностей для опроверженія, что оно, несмотря ни на какіе защитительные пункты, едва не погубило его. Онъ очень-хорошо зналъ, что еслибъ оно было снова поднято здѣсь, на чужой сторонѣ, гдѣ малѣйшее подозрѣніе съ жадностью подхватывается и распространяется, то послѣдствіемъ этого была бы его окончательная погибель. Онъ былъ бѣденъ и притомъ имѣлъ большое семейство: неудивительно, что имъ овладѣло отчаяніе.

— Но вы знаете… вы знаете, задыхаясь, произнесъ онъ: — что это низкая, жестокая ложь.

Надобно отдать ему справедливость, что на этотъ разъ онъ говорилъ правду.

Съ холоднымъ спокойнымъ удовольствіемъ наблюдалъ майоръ муки своей жертвы.

— Мнѣ дѣла ни до чего нѣтъ; я только знаю, что оно вѣроподобнѣе многихъ сказокъ, которыя слышишь на каждомъ шагу. Къ-счастію, не всѣ на свѣтѣ недовѣрчивы; а я видалъ, какъ люди «падали» и при менѣе-очевидныхъ доказательствахъ. Ну, вы пойдете теперь своей дорогой, а я пойду своей. Я надѣюсь, что мы понимаемъ другъ друга, наконецъ.

Сдѣлавъ сверхъестественное усиліе, несчастный пасторъ успѣлъ пробормотать что-то о своей «рѣшимости исполнить свой долгъ». Ройстонъ выслушалъ его съ самою презрительною улыбкою.

— Я посмотрю, сказалъ онъ: — я чувствую себя довольно-безопаснымъ. И теперь я оставляю васъ покончить это дѣло между вашими выгодами и вашею совѣстью.

Онъ повернулся на каблукахъ и удалился, не сказавъ болѣе ни слова. Долго еще послѣ того, какъ онъ уже исчезъ изъ виду, пасторъ стоялъ, какъ вкопанный, въ какомъ-то состояніи паническаго ужаса и безпомощнаго отчаянія. Право, и въ наши дни, когда все такъ выродилось, существуютъ окаменяющія вліянія, которыя могли бы поспорить съ головою Горгоны.

Между-тѣмъ, остальные медленно направлялись домой, правда, въ совершенно-другомъ настроеніи духа, чѣмъ были утромъ. Такъ же, какъ никакой человѣкъ не можетъ быть признанъ счастливымъ прежде смерти, такъ и никакая поѣздка или удовольствіе не можетъ назваться успѣшною прежде, чѣмъ настанетъ ночь; капризъ погоды составляетъ только одинъ изъ многихъ источниковъ неудачи, и явленіе такъ рѣдко оправдываетъ наши предсказанія, что мы мало имѣемъ право жаловаться на фальшивые и ошибочные барометры.

Право, стоитъ замѣтить, какъ часто пустяки представляютъ примѣры этой ходячей и освящённой временемъ жизненной притчи. Весело выводятъ корабль изъ гавани, красиво летитъ онъ подъ вѣтромъ; человѣкъ на носу его, съ удовольствіемъ правитъ рулемъ; никакія предчувствія не возмущаютъ пассажировъ; они не могутъ не сожалѣть о тѣхъ, кто остается на берегу; какъ весело они машутъ въ знакъ прощанія своимъ друзьямъ, пришедшимъ пожелать имъ добраго пути! Послѣ плаванія, болѣе или менѣе-продолжительнаго, корабль возвращается въ гавань, въ тихіе торжественные часы заката. Даже густой мракъ, который начинаетъ обвивать его, едва можетъ скрыть печальные слѣды страшной перемѣны. Ни слѣда краски или позолоты на изношенной волнами обшивкѣ. Порванныя паруса и снасти свидѣтельствуютъ о претерпѣнныхъ буряхъ, и — глядите! флагъ опущенъ до половины высоты мачты; корабль несетъ трупъ кормчаго. Посторонимся, чтобъ намъ не встрѣтиться съ кѣмъ-нибудь изъ пассажировъ. Хуже всякой насмѣшки было бы освѣдомиться о результатахъ поѣздки.

Миссъ Трезильянъ, сопровождаемая братомъ, ѣхала впереди всѣхъ. Дикъ могъ служить образцомъ въ своемъ родѣ, такъ-что многіе, имѣющіе сестеръ-красавицъ, могли бы брать съ него примѣръ умѣренности и скромности. Онъ никогда не навязывался на разговоръ и не надоѣдалъ своимъ присутствіемъ, когда видѣлъ, что оно было несвоевременно и стѣсняло, но за-то всегда былъ готовъ къ услугамъ; одного знака, одного взгляда Сесили было довольно, чтобъ привлечь его къ ней, и тогда онъ былъ счастливъ идти рядомъ съ нею, хотя бы даже не раскрывая рта; но въ настоящемъ случаѣ онъ былъ что-то необыкновенно расположенъ болтать, и пустился въ различныя догадки и предположенія касательно только-что слышаннаго. Правда, онъ зналъ это и прежде, но ему было извѣстно только то, что Ройстонъ былъ женатъ, и женатъ несчастливо.

Сесиль ласково, но рѣшительно остановила потовъ его рѣчей.

— Я бы не желала ни говорить, ни слышать ни слова объ этомъ: оно не интересуетъ ни одного изъ насъ. Современемъ мы узнаемъ, что можно узнать, а до-тѣхъ-поръ было бы дурно дѣлать предположенія. Никто не имѣетъ права вмѣшиваться въ дѣла майора Кина, если онъ хочетъ хранить ихъ въ-тайнѣ. Я полагаю, что всякій, кто даже подумалъ сдѣлать это, почувствовалъ угрызеніе совѣсти. Я думаю, мистеръ Фуллартонъ скоро убѣдится въ этомъ, и я, право, не буду жалѣть его. За такія штуки слѣдуетъ наказывать. Замѣтилъ ли ты, какъ Фанни вскрикнула? Я еще не успѣла посмѣяться надъ нею; тропинка слишкомъ-узка, чтобъ ѣхать двоимъ рядомъ.

Шутливый голосъ и манера, съ которою были сказаны эти слова, могли бы обмануть и болѣе-внимательнаго наблюдателя, чѣмъ добряка Дика Трезильяна. Онъ замолчалъ, но вскорѣ его размышленія приняли самый розовый цвѣтъ, когда они остановились на мысли, что Ройстонъ «медлилъ назади для того, чтобъ раздѣлаться съ пасторомъ».

Нѣсколько позади ихъ шелъ Гарри Молинё, почтительно ведя подъ уздцы лошака своей жены. Право, трогательно было смотрѣть за это отсутствіе всякой самоувѣренности, на это смирѣніе, съ которымъ онъ ухаживалъ за женой. Дѣло въ томъ, что la mignonne уже давно простила его въ душѣ и едва могла удержаться, чтобъ не обнаружить этого словомъ или улыбкою. Ея мягкое сердце таяло при видѣ раскаянія преступника, и она рѣшила, что въ эти послѣдніе полчаса онъ умѣлъ бы искупить и болѣе-важное преступленіе. Но она откладывала объясненіе до болѣе-удобнаго времени, когда не будетъ предвидѣться помѣха, а между-тѣмъ, на основаніи строгой политической необходимости, elle le boudait… (Еслибъ какой-нибудь блестящій филологъ буквально перевелъ мнѣ этотъ галлицизмъ, то я былъ бы ему очень обязанъ).

Представьте себѣ ощущенія человѣка, обороняющаго свой фрегатъ отъ сильнѣйшаго непріятеля, когда сквозь облака дыма онъ увидитъ линейный корабль подъ англійскимъ флагомъ, готовый выступить въ бой, или чувства командующаго постомъ, котораго невозможно болѣе отстаивать, когда онъ завидитъ первые штыки, сверкающіе на хребтѣ холмовъ и возвѣщающіе о приближеніи подкрѣпленія, то вы получите понятіе о радости Гарри, при видѣ догонявшаго ихъ Кина. Когда онъ отступилъ и предоставилъ свой постъ Ройстону, это чувство такъ ясно обнаружилось на его лицѣ, что послѣдній не могъ скрыть улыбки; но голосъ его былъ далеко-нешутливъ, когда онъ обратился къ Фанни. Никогда не слыхала она, чтобъ онъ былъ такъ нѣженъ и серьёзенъ.

— Я знаю, что вы сердитесь на своего мужа и на меня за то, что мы такъ долго держали васъ во мракѣ. Я долженъ помирить васъ съ нимъ, если не успѣю самъ заслужить прощенія. Онъ не могъ сказать вамъ ни слова, не нарушивъ даннаго имъ обѣщанія; еслибъ онъ сдѣлалъ это, то, несмотря на громадность соблазна, онъ на-вѣкъ потерялъ бы мое довѣріе. А я вижу, что вы его уже простили; это хорошо. Ну-съ, что жь касается меня, то я, право, не знаю, зачѣмъ я не повѣрилъ вамъ эту тайну, когда познакомился съ вами. Гарри все вамъ разскажетъ и вы увидите, что на этотъ разъ я былъ менѣе виноватъ, чѣмъ другіе. Итакъ, вы видите, я вовсе не боялся, чтобъ вы дурно обо мнѣ подумали. Быть-можетъ, человѣкъ всего неохотнѣе сознается въ одной какой-нибудь важной глупости, особенно, если ему пришлось дорого поплатиться. Я думаю, не стоитъ жалѣть, что эта тайна была до-сихъ-поръ сокрыта для васъ, по-крайней-мѣрѣ прошедшее принесло мнѣ нѣсколько вполнѣ-счастливыхъ часовъ, которые, иначе, были бы омрачены. Я бы очень желалъ, чтобъ вы меня простили. Мы были всегда такими добрыми друзьями, а у меня ихъ немного, особенно изъ женщинъ.

Еслибы онъ сказалъ это своимъ обыкновеннымъ голосомъ, то Фанни не такъ скоро поддалась бы просьбѣ, но странное, грустное выраженіе его голоса глубоко тронуло ее. Прозрачная мгла заслоняла ея кроткіе глаза, когда она впродолженіе нѣсколькихъ минутъ, молча, смотрѣла на него и наконецъ протянула къ нему робкую, дрожавшую руку.

— Я бы не полюбила васъ менѣе, узнавъ, что вы были несчастливы, то проговорила она: — но мнѣ никогда не слѣдовало бы сердиться на васъ за то, что вы не повѣряете мнѣ свои тайны. Я думаю, что я недовольно-умна и опытна, чтобъ хранить тайны, только, я бы желала… я бы желала, чтобъ вы сказали это Сесили Трезильянъ.

Онъ отвѣчалъ ей на это своимъ холоднымъ раздражительнымъ тономъ:

— Я понимаю, что вы хотите сказать; но вы несправедливы относительно миссъ Трезильянъ, а мнѣ дѣлаете слишкомъ-много чести. Какія основанія имѣете вы предполагать, что я смотрю на нее иначе, какъ на прелестную знакомую, или что она питаетъ болѣе-сильное участіе къ сегодняшнимъ открытіямъ, чѣмъ къ неожиданнымъ вѣстямъ о томъ, что кто-нибудь изъ ея друзей женился? Неожиданныя новости всегда непріятны, особенно, когда онѣ такъ неловко объявляются. Я увѣренъ, что она не сказала ничего, могущаго оправдывать ваши подозрѣнія.

Фанни была плохимъ казуистомъ. Она рѣдко была увѣрена въ приводимыхъ ею фактахъ; а когда и была увѣрена, то не имѣла достаточно настойчивости и самоувѣренности, чтобъ воспользоваться выгодами своего положенія. Любимый ея доводъ былъ всегда ad misericordiam.

— Я бы желала вѣрить вамъ вполнѣ, жалобно сказала она: — но не могу, и это дѣлаетъ меня несчастною. Вы должны убѣдиться, что вамъ необходимо уѣхать отсюда.

Ея неподдѣльная боязнь затронула Ройстона гораздо-сильнѣе, чѣмъ самый ядовитый упрекъ или ѣдкій сарказмъ, но онъ не захотѣлъ обнаружить своихъ мукъ.

— Три дня назадъ, возразилъ онъ: — я уже почти рѣшился ѣхать, но теперь это не отъ меня зависитъ. Но вамъ не стоитъ пугаться: я недолго буду вамъ надоѣдать, и покуда останусь здѣсь, я не имѣю желанія и полагаю, даже не имѣю власти дѣлать вредъ кому бы то ни было.

Она съ участіемъ взглянула ему въ лицо, но не могла ничего болѣе извлечь изъ этихъ невозмутимо-спокойныхъ, непроницаемыхъ чертъ. Кинъ не хотѣлъ дать ей случая распространяться на эту тэму и, подозвавъ Гарри, обратилъ разговоръ на другой предметъ. Вдвоёмъ они старалась отвлечь въ другую сторону опасенія и любопытство mignone, до-тѣхъ-поръ, пока они въѣхали въ Дорасъ.

По дорогѣ домой, они должны были проѣхать мимо террасы; тамъ одинъ, въ тѣни пальмъ, сидѣлъ Арманъ-де-Шатомениль. Большіе, быстрые глаза инвалида внимательно остановились на Сесили Трезильянъ, когда она проѣхала мимо. Онъ положилъ свою руку на руку майора, подошедшаго въ эту минуту, и сказалъ хриплымъ шопотомъ:

— Qu’as tu fait donc pour l’attérer ainsi? (Что ты сдѣлалъ, чтобъ ее такъ поразить?)

Ройстонъ, хладнокровно вынесъ пытливый взоръ.

— Іе n’en sais rien; seulement, on dit que je suis marié. (Право не знаю: говорятъ только, что я женатъ).

Еслибы алжирцу сказали, что Парижъ со всѣми обитателями поглощенъ землетрясеніемъ, онъ бы поднялъ свои мохнатыя брови точно съ такимъ же выраженіемъ удивленія, какое онъ принялъ теперь.

— Tu es marié? (ты женатъ?) пробормоталъ онъ: — А la quelle donc des deux doit on compâtir, madame ou mademoiselle? (Кого же должно болѣе сожалѣть, madame или mademoiselle?)

И при всемъ томъ онъ не почувствовалъ непріязни къ Кину за то, что тотъ, вырвавшись, пробормоталъ:

— Je vous croyais trop sage m. le vicomte, pour vous amuser avec ces balivernes de romancier. (Я полагалъ, что вы слишкомъ благоразумны, чтобъ забавляться такими пустяками).

Фанни Молинё и Сесиль провели вечеръ вмѣстѣ tête-à-tête. Это доброе маленькое существо могло сокрушаться и каяться за другихъ (подобно тому, какъ въ полкахъ бываютъ добряки-офицеры, всегда готовые дежурить за товарищей).

На этотъ разъ порывы раскаянія были необыкновенно-сильны, хотя ея вина была, сравнительно, безконечно-мала и она встрѣчала только очень-мало сочувствія. Она уловила минутку, чтобъ вытянуть у Гарри всѣ подробности о брачныхъ неудачахъ Кина и желала подѣлиться ими съ подругою. Миссъ Трезильянъ и слышать не хотѣла. Она и не пыталась скрывать, какъ это ее интересовало, но сказала, что предпочитаетъ услышать это изъ устъ самого Ройстона. При всемъ томъ никогда она не была такъ ласкова и нѣжна въ обращеніи, и наконецъ ей удалось увѣрить Фанни, что всѣ были спокойны и что никакого вреда не было сдѣлано, такъ-что въ ту ночь la mignone проспала сномъ праведныхъ; никакія подозрѣнія или предчувствія не возмущали ея сна.

Эти храбрые женщины! какъ подумаешь, какія страданія онѣ переносятъ, не проронивъ ни одной жалобы! какія муки онѣ ревниво сохраняютъ отъ постороннихъ взоровъ! право, какъ блѣднѣютъ, въ сравненіи съ этимъ наши права на кресты за храбрость. Какъ много между ними такихъ, которыя, сжимая въ своей бѣлой рукѣ рукоятку кинжала, съ сладкою, тихою улыбкою и устами, которыя никогда не затрепещутъ, произносятъ самую коварную ложь, какъ святую истину. Paete, non angit!

Когда Сесиль возвратилась домой, мистрисъ Данверсъ уже ожидала ее съ готовымъ запасомъ утѣшеній и негодованія. Но Сесиль осадила ее тѣмъ ловкимъ манеромъ, на который она была такъ способна, и наконецъ осталась наединѣ. Тогда началась реакція; съ натурами, какова ея, эти муки, такъ ужасны, что воспоминаніе о нихъ сохраняется на всю жизнь.

Въ Дорадѣ не было недостатка въ такихъ поклонникахъ и вздыхателяхъ, которые постоянно слѣдили за свѣтомъ въ окнахъ миссъ Трезильянъ. Какъ ужаснулись бы эти терпѣливые безуспѣшные астрономы, еслибъ ихъ острые взоры могли проникнуть въ ту сокровенную тьму, гдѣ она терзалась, повергнувшись ницъ, съ лицомъ истомленнымъ внутреннею борьбою и осѣненнымъ ея распущенными волосами, ломая себѣ руки, въ агоніи поздняго раскаянія, упрековъ, страстныхъ, огненныхъ желаній и оскорбленной гордости; или еслибы до ихъ слуха могли долетѣть звуки глухаго, горькаго вопля, вопіявшаго къ небесамъ, какъ голосъ какого-нибудь прелестнаго заблудшаго духа изъ безднъ геены: Мой позоръ! мой позоръ!

Съ позволенія почтеннѣйшей публики, мы здѣсь опустимъ завѣсу. Одна изъ нашихъ куколъ болѣе не появится въ сегодняшнемъ представленіи. Когда героиня выходитъ на сцену, публика имѣетъ право разбирать ея ошибки и заблужденія также, какъ и добродѣтели; но, при всемъ томъ, я питаю такую любовь въ призраку моей прекрасной царицы Сесили, что не желалъ бы выказывать ее болѣе на-показъ безъ вѣнца и въ униженіи.

XVIII.

Въ ту ночь, кромѣ Сесили, еще не смыкалъ глазъ и другой человѣкъ. Ройстонъ не заснулъ до самаго утра. Онъ то сидѣлъ недвижимъ, погруженный въ мрачныя думы, то ходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ. Голова у него горѣла и онъ повременамъ высовывался въ окошко, чтобъ освѣжиться ночнымъ холоднымъ воздухомъ. Онъ напрягалъ всѣ свои умственныя способности, разбирая всѣ pro и contra, и въ комнатѣ не переставалъ свѣтиться унылый, красный огонёкъ его сигары.

Мнѣ кажется, я уже слышу возраженіе изъ устъ, непривыкшихъ къ сопротивленію, противъ этого ужаснаго недостатка чувства. Прелестный критикъ! мы не станемъ теперь разсуждать о пользѣ или вредѣ никотина, служитъ ли онъ помощью мышленію, или только облегчаетъ горечью, но хоть разъ допустите силу привычки.

Не говоря уже о тѣхъ индійскихъ плѣнникахъ, которымъ позволяютъ выкурить трубку въ промежутки казни (ибо эти несчастные не пользовались выгодами воспитанія и не могутъ стать въ примѣръ образованнымъ народамъ); развѣ вы не знаете, что люди кончали свою послѣднюю сигару, подвергаясь одѣванію для гильотины? Говорятъ, что одинъ испанецъ попросилъ у духовника огня, чтобъ закурить свой papelito въ виду только-что вырытой могилы и роты солдатъ, готовыхъ его растрѣлять.

Когда начало разсвѣтать, Ройстонъ легъ отдохнуть, и проспалъ тяжелымъ сномъ, очень-долго. На другое утро первымъ его дѣломъ было написать записку миссъ Трезильянъ, прося ее встрѣтить его въ назначенномъ мѣстѣ и часу. Отвѣта не было. Несмотря на это, онъ былъ увѣренъ, что она придетъ. Свиданія для него не были новостью; онъ не разъ выходилъ на поединокъ, въ которомъ шансы жизни и смерти почти были равны, но никогда не чувствовалъ той нерѣшительности и отчаянія, которыя теперь объяли его. Онъ пришелъ на назначенное мѣсто первый, но онъ недолго прождалъ, пока Сесиль показалась по тропинкѣ, ведущей въ глубь лѣса. Когда она приблизилась, Кинъ не могъ не вспомнить первой ихъ встрѣчи на горѣ около замка. Шла она такъ же легко, какъ и прежде; чудная головка такъ же гордо возвышалась; но не нужно было очень быть наблюдательнымъ, чтобъ замѣтить перемѣну во всей ея фигурѣ. Ея природная живость и вызывающая осанка, придававшія въ контрастѣ съ величіемъ всей ея фигурѣ столько очаровательности, исчезли, какъ онъ опасался, на-вѣки. Часто бываетъ, что эта ненатуральная серьёзность бѣситъ васъ, если мы не можемъ приписать ее ни преступленію, ни горю. О, Лилія! многіе думаютъ, что твой вѣнокъ изъ полевыхъ цвѣтовъ гораздо-лучше въ тебѣ шелъ, чѣмъ брильянтовый уборъ, свадебный подарокъ могущественнаго барона. Очаровательная Евгенія! тѣ лица, которыя никогда не отсутствовали на твоихъ пріемахъ въ старыя времена, никогда не появлялись при твоемъ дворѣ съ-тѣхъ-поръ, когда ты стала женою Кесаря.

Когда они встрѣтились, то оба казались спокойны; но кто можетъ сказать, сердце котораго изъ двухъ, Ройстона или Сесили, билось сильнѣе и тревожнѣе? Его рука, однако, была тверже, чѣмъ нѣжныя пальчики Сесили, дрожавшей, когда онъ пожалъ ей руку. Ройстонъ не выпустилъ ихъ до-тѣхъ-поръ, пока не заговорилъ:

— Каково бы ни было ваше рѣшеніе послѣ того, что я вамъ скажу, я всегда васъ поблагодарю за то, что вы пришли. Это на васъ походитъ, дать мнѣ случай самому говорить въ свое оправданіе. По-крайней-мѣрѣ насъ не будетъ раздѣлять клевета или недоразвитіе, выслушаете вы мой разсказъ?

— Я для этого и пришла, сказала Сесиль, садясь на пѣнъ сломанной вѣтромъ маслины.

Она знала, что пришла минута, когда ей нужны будутъ всѣ ея нравственныя силы. Вспоминая впослѣдствіи это свиданіе, она никогда не забывала, какъ осторожно онъ развѣсилъ свой пледъ на деревѣ за нею, чтобъ не дулъ на нее вѣтеръ. Солнце, какъ-будто было какое-то странное сочувствіе стихій, скрылось за чернымъ облакомъ и послышались отдаленные раскаты грома.

— Я недолго утомлю ваше терпѣніе, началъ Ройстонъ. — Я разскажу какъ-можно-короче; но, пожалуйста, не перебивайте меня, довольно-трудно говорить это. Зачѣмъ я женился — я не въ-состояніи вамъ сказать. Многіе спрашивали меня объ этомъ тогда же, и самъ я себя спрашиваю вотъ сколько уже лѣтъ, но удовлетворительнаго отвѣта я никогда не могъ придумать. Женщина, на которой я женился, была тогда красавица и партія была выгодная; но я видывалъ женщинъ прелестнѣе и богаче, но никогда и не думалъ на нихъ покуситься. Я полагаю, что въ этомъ дѣлѣ были виновны болѣе всего мое упрямство и безсмысленное удовольствіе вырвать призъ (и какой призъ!) изъ рукъ товарищей. Не прошло полугода, а я уже оцѣнилъ всѣ неудобства жить со статуею. Но я могу сказать не краснѣя, что никогда я не помышлялъ ей измѣнить; а были искушенія; вспомните, мнѣ было двадцать-два года, а въ тѣ годы нелегко переносятся неудачи и разочарованія. Мы еще не были женаты и году, какъ умеръ одинъ офицеръ туземнаго полка, въ горахъ отъ delirium tremens. Вы должны знать, что въ подобныхъ случаяхъ назначается всегда коммиссія дая разсмотрѣнія бумагъ умершаго. Я не могъ не замѣтить, что въ послѣдніе нѣсколько дней жена моя что-то была очень-грустна и холодна со мною; но я и не подозрѣвалъ всей правды. Я не думаю, чтобъ я когда-нибудь былъ тикъ удивленъ, какъ въ ту минуту, когда президентъ коммиссіи принесъ мнѣ связку ея писемъ. Я никогда не видалъ ея возлюбленнаго; онъ, должно-быть, былъ болѣе дуракъ, чѣмъ подлецъ. Подумайте: беречь то, что онъ долженъ былъ бы сжечь! Я не поблагодарилъ человѣка, принесшаго мнѣ эти письма, и я никогда болѣе съ нимъ не говорилъ. Я прочиталъ только одно изъ нихъ; оно было написано скоро послѣ нашей свадьбы. Я пошелъ съ этимъ письмомъ въ женѣ. Она прослушала меня холодно, какъ обыкновенно, не отвергая истину моихъ словъ и не сознаваясь, но съ презрѣніемъ вызвала меня доказать фактически ея невѣрность до нашего замужства и послѣ. Я, конечно, этого сдѣлать не могъ, что бъ я тамъ ни думалъ. Я только могъ открыть и доказать цѣлый рядъ лжи и придирокъ, веденныхъ противъ меня ею и всѣмъ ея семействомъ, которыя опротивѣли бы самому безсовѣстному интригану. Я ей сказалъ, что я не проведу болѣе ни одной ночи подъ одною съ нею крышей. Она засмѣялась. Еслибъ вы только слышали этотъ смѣхъ, вы бы мнѣ извинили и болѣе, чѣмъ я сдѣлалъ, и сказала: «вы не можете достать развода». Она была права. Рѣшено было, что мы разъѣдемся безъ всякаго публичнаго скандала и будемъ жить особо. Но ея семейство этимъ не удовольствовалось. Они прислали во мнѣ ея брата, думая устрашить меня. Это былъ немудрый шагъ. Я былъ тогда горячѣе и меня вызвали. Но, несмотря на все это, я раскаяваюсь, что не удержалъ своихъ рукъ отъ горла этого несчастнаго, задорнаго штафирки. Наконецъ все мирно устроилось, и съ-тѣхъ-поръ я ее не видѣлъ, хотя и слышу о ней по временамъ, какъ, напримѣръ, вчера. Это случилось одиннадцать лѣтъ назадъ, и она ни разу не представила мнѣ возможности отдѣлаться отъ нея. Она постоянно ведетъ себя осмотрительно и осторожно, и такимъ образомъ мститъ мнѣ понемножку, хотя я ей, кажется, ничего худаго не сдѣлалъ. Вотъ все, что я смѣю вамъ сказать и все это одна правда. Теперь судите меня.

Въ послѣднія минуты въ сердцѣ Трезидьянъ происходила ужасная борьба. Можетъ ли мудрѣйшій изъ насъ прежде, чѣмъ сойдутся арміи, предсказать результатъ такого армагеддона?

Два раза она старалась говорить и не могла, наконецъ она отвѣчала едва слышнымъ, дрожащимъ голосомъ:

— Я не могу сказать, какъ я васъ сожалѣю!

Онъ закинулъ назадъ голову съ видомъ злости или презрѣнія.

— Я не принимаю ни на чемъ неоснованнаго сожалѣнія, даже отъ васъ. Не обманывайте себя. Я научился уже, какъ нести мое бремя; оно меня теперь почти не безпокоитъ; оно терзало меня болѣе въ эти три послѣднія недѣли, чѣмъ во всѣ одиннадцать лѣтъ. Я только желаю, чтобъ вы рѣшили: очень ли худо я сдѣлалъ, что скрылъ все это отъ васъ? и если мое преступленіе непростительно, то какое мнѣ будетъ наказаніе?

Что-то болѣе упрека блеснуло въ ея глазахъ; съ секунду въ нихъ сверкнуло даже презрѣніе. Губы ея болѣе не дрожали и она напала говорить твердымъ, звонкимъ голосомъ:

— И вы не боитесь предложить мнѣ этотъ вопросъ, вы, которые говорили мнѣ такія рѣчи, которыхъ каждое слово было дерзостью съ вашей стороны? Однако вы не смѣете меня унижать въ своихъ мысляхъ до того, чтобъ сомнѣваться, какъ я повела бъ себя, еслибъ сначала знала всю правду. Или вы все еще забавляетесь на мой счетъ? Я думала, что вы великодушнѣе.

Сумрачное лицо Ройстона сдѣлалось еще мрачнѣе, хотя онъ и выучился быть нѣсколько болѣе-смиреннымъ; но даже и отъ нея онъ не могъ снести выговоръ.

— По-крайней-мѣрѣ эти дерзости и оскорбленія были неумышленныя, возразилъ онъ. — Не-уже-ли вы еще не привыкли, что люди, видя васъ, теряютъ голову и говорятъ то, что ихъ страсть побуждаетъ сказать? И вы думаете, я теперь забавляюсь. Merci! Въ моихъ жилахъ течетъ нѣчто погорячѣе ледяной воды.

Голосъ его былъ отрывистъ до жосткости, тѣмъ не менѣе Сесиль ощутила родъ преступнаго торжества, когда услышала эти слова и примѣтила страстную дрожь, пробѣжавшую съ ногъ до головы по его желѣзному тѣлу. Лучшій образецъ женственности не могъ бы остаться нечувствительнымъ къ этому нѣмому сознанію ея власти, но она покачала головой съ видомъ грустнаго невѣрія.

— Вы слишкомъ унижаете ваше самообладаніе; но теперь ужъ слишкомъ-поздно для упрековъ. Прощаю вамъ все то зло, которое вы могли мнѣ сдѣлать, даже въ мысляхъ или намѣреніяхъ. Я желаю, чтобъ прошедшее было похоронено на-вѣки. Что же касается будущаго, то я могу только сказать одно: мы должны разстаться и притомъ немедленно. Ужь давно пора было это сдѣлать.

Кинъ ожидалъ какой-нибудь отвѣтъ въ этомъ родѣ и потому онъ не слишкомъ озадачилъ его. Послѣ минутнаго молчанія онъ сказалъ:

— Я не иначе спрашивалъ вашего рѣшенія, какъ съ намѣреніемъ повиноваться ему. Но не мѣшало бы подумать прежде, нежели окончательно произнести его. Вспомните, что если вы теперь прогоните меня отъ себя, то мы разстанемся не на нѣсколько дней или мѣсяцевъ, а на вѣки. Вамъ, по-крайней-мѣрѣ, нечего будетъ опасаться преслѣдованій. Однако же трудно примириться съ изгнаніемъ. Не-уже-ли вы не хотите дать мнѣ случай загладить ошибку, на которую вы жалуетесь? Я не могу обѣщать вамъ, что буду взвѣшивать каждое слово и что мое обращеніе съ вами будетъ всегда натянутое и искусственное; но мнѣ кажется, я предпочелъ бы сохранить вашу дружбу, нежели пріобрѣсть любовь любой женщины, и я неусыпно старался бы не оскорбить васъ. Рѣшимте ужь это съ-разу. Вамъ надо только сказать: «оставьте меня» — и я клянусь вамъ, что приказаніе ваше въ-точности будетъ исполнено.

На эту карту Ройстонъ поставилъ весь исходъ игры, за выигрышъ которой онъ готовъ былъ продать свою душу; однакожь онъ говорилъ не съ жаромъ, хотя видимо отъ души, и спокойно ждалъ ея отвѣта съ лицомъ холоднымъ, какъ смерть. Сесиль не слѣдовало бы колебаться ни минуты — мы всѣ это знаемъ. Но твердая рѣшимость и стоическое самопожертвованіе, довольно-легкія по теоріи, часто бываютъ весьма-горьки и тяжелы на практикѣ. Хорошо проповѣдывать страннику, что его дѣло идти впередъ и не останавливаться. Свѣжо и зелено растетъ трава вокругъ Алмаза-Пустыни; пріятно свѣшиваются надъ его свѣтлыми водами перистыя пальмы. Какъ уныло тянется вдоль небосклона сѣрый сыпучій песокъ! Кто знаетъ, какъ далеко еще до слѣдующаго оазиса? Отдохнемъ еще часокъ у источника.

Сесиль была также неповинна въ преднамѣренномъ желаніи поступить дурно, какъ любая святая изъ списка дѣвъ и мученицъ; но еслибъ она была изъисканно-сластолюбива, какъ сама маркиза Помпадуръ, она не могла бы почувствовать живѣе, что любовь ея вдесятеро увеличилась съ-тѣхъ-поръ, какъ стало преступленіемъ предаваться ей. Страстная энергія, которая такъ долго дремала въ ней, была наконецъ совершенно пробуждена и говорила о себѣ довольно-громко, чтобъ заглушить слабый, тихій голосъ, шептавшій: «избѣгай и остерегайся». Правила ея были хороши, но они недовольно были тверды, чтобъ устоять. О, гордость Трезильяновъ! когда ты искусила столь многихъ изъ этого гордаго дома, то не-уже-ли для тебя настало время колебаться и измѣнить имъ въ то время, какъ дѣло шло о спасеніи прекраснѣйшаго потомка его? Она жалобно взглянула на небо въ страшной агоніи; въ глазахъ ея была мольба о помощи; но между нею и небомъ было суровое смуглое лицо, ни одна черта котораго не смягчалась.

Наконецъ она промолвила почти шопотомъ:

— Боже, помоги мнѣ! Я этого сказать не могу.

Настало молчаніе, но не безмолвіе, ибо слышно было, какъ билось сердце Ройстона. Чрезъ нѣсколько минутъ Сесиль опять заговорила, но уже своей прежней, нѣжной манерой.

— Я знаю, вы будете добры и человѣколюбивы. Посмотрите, какъ я вамъ довѣряю!

Мысль о томъ, что ихъ интимность могла подѣйствовать на ея добрую славу, казалось, не приходила ей въ голову. Однако вспомните, что миссъ Трезильянъ не была уже болѣе романтической, невинной дѣвушкой, вѣрящей и надѣящейся на все. Она хорошо знала, какого рода любовь къ скандалу и зависть скрываются подъ гладкою поверхностью общества, въ которомъ она нѣкогда занимала такое видное мѣсто. Она знала, что были женщины, которыя дали бы половину своихъ брильянтовъ, чтобъ имѣть возможность порицать и терзать ее сколько захочется. Вѣроятно ли было, чтобъ онѣ пропустили даже самый пустой намекъ?

La Rosière можетъ быть увѣрена — и это должно уменьшить чрезмѣрность ея торжества — что за каждую ея побѣду она сдѣлала себѣ смертельнаго врага. Не только во время ихъ могущества властители подвержены заговорамъ, но кинжалъ для нихъ всего опаснѣе, когда они сложили свою власть. Не всѣ свергнутые и отказавшіеся отъ власти диктаторы такъ же счастливы, какъ Силла. Принять такую жертву безмолвно и безусловно, когда приносившая ее совершенно презирала послѣдствіями, превозмогало даже цинизмъ самого Ройстона Онъ схватилъ ея руку, какъ-бы желая обратить все ея вниманіе на свои слова, и почти невольно полились изъ его устъ краснорѣчивая слова роковаго предостереженія.

— Пустите меня идти одному по моему пути, пока еще непоздно. Трудно дотронуться до смолы не запачкавшись. Дитя, вы слишкомъ непорочны, чтобъ судить о вашей опасности. Еслибъ вы остались такъ же невинны, какъ ангелъ божій, все же свѣтъ осудилъ бы васъ.

Ея тонкіе пальцы нѣжно обвились около его таліи и она наклонила свою пылавшую щечку до-тѣхъ-поръ, что скрыла свою красноту въ его рукѣ. Чрезъ минуту она взглянула ему прямо въ глаза и улыбнулась своей свѣтлой, довѣрчивой улыбкой.

— Большое счастіе нельзя купить иначе, какъ большой цѣной. Я не боюсь никакого укора, кромѣ укоровъ моей совѣсти. Не думайте, что я обманываю себя и не вижу всей опасности, которой я подвергаюсь. Но если я невинна, то я не услышу и никогда не обращу вниманіе на то, что скажетъ свѣтъ; а если я виновна, то я не имѣю права жаловаться на его презрѣніе.

Ройстонъ, несмотря на все его грубое невѣріе, могъ бы упасть къ ея ногамъ и боготворить ее, но онъ не хотѣлъ сознаться въ своемъ восхищеніи, тѣмъ болѣе выказать свое торжество. Онъ поднесъ только къ своимъ губамъ ея ручку. Онъ не могъ поцаловать ручку помазанной царицы съ большимъ благоговѣемъ.

— Я бы желалъ быть болѣе достоинъ васъ.

Когда они шли безмолвно домой, то солнце вышло изъ-за облаковъ, но привычный наблюдатель могъ легко сказать, что этотъ миръ въ природѣ былъ недолговѣченъ. Буря только миновалась на-время.

XIX.

Не всегда пріятно быть свидѣтелемъ и слѣдить шагъ за шагомъ за магическими явленіями, которыя причиняютъ паденіе звѣздъ или затмѣваютъ ликъ луны. Будемъ довольствоваться одними результатами очевидными, отвергать которыхъ мы не въ-силахъ, и не станемъ вникать въ мелочныя подробности самаго процеса. Даже адепты преступной абракадабры не безнаказанно допытываются и скрываютъ ея секреты и тайны. Борода старика Мерлина сѣдѣетъ раньше времени. Преждевременныя морщины насупливаютъ бровь Канидія, хотя ужасу его каменныхъ очей повинуются цѣлыя толпы демоновъ и злыхъ духовъ. Майкель Скоттъ не находитъ успокоенія въ своемъ непробудномъ мертвомъ снѣ. Столбы Мельроза дрожатъ по временамъ, будто колеблемые невидимымъ землетрясеніемъ, и строгіе монахи, крестясь, въ страхѣ и ужасѣ, прислушиваются къ глухимъ стенаніямъ грознаго чародѣя, безпокойно метающагося въ своей подземной могилѣ.

Такъ-какъ мы пишемъ повѣсть не въ трехъ томахъ, то мы, конечно, имѣемъ полное право не очень распространяться и не растягивать излишне эту часть нашего разсказа. Тѣ же изъ читателей, которые придерживаются вкуса болѣе или менѣе испорченнаго, или гоняются съ жадностью за физіологическими изслѣдованіями, для тѣхъ довольно найдется пищи въ замысловатыхъ и вычурныхъ заморскихъ романахъ.

Сесиль была твердо убѣждена въ безопасности своего положенія. Трудно, однакожь, опредѣлить, до какой степени она заблуждалась, полагаясь на твердость своихъ правилъ и характера и разсчитывая на великодушіе Ройстона Кина. Впрочемъ, все это, мнѣ кажется, не относится до матеріальной стороны вопроса. Легче ли намъ, когда мы разъ впали уже въ искушеніе, что намѣренія наши, когда мы впервые поддались дурному вліянію, были чистосердечны и предусмотрительны, если уже предупредить вину уже нѣтъ возможности? Старинная, угрюмая пословица повѣствуетъ, какъ выдѣлывается извѣстная хитровыложенная мостовая. Мильйоны людей ходили по ней впродолженіе шестидесяти столѣтій и, несмотря на это, она простоитъ до втораго пришествія — такъ часто она возобновляется.

Болѣе чѣмъ безразсудно было бы со стороны простаго смертнаго, обращаясь къ могучему и измѣнчивому океану, сказать ему: «вотъ твой предѣлъ и далѣе не смѣй распространять свои владѣнія»: это влачило бы имѣть притязанія на всемогущество, Планъ береговой плотины искусно начертанъ и всѣ работы произведены добросовѣстно; но въ одну ночь вѣтры свирѣпѣютъ сильнѣе обыкновеннаго, плотина не въ-силахъ болѣе противостоять ихъ напору; осаждающіе легіоны невидимой арміи готовятся на штурмъ.

Уже въ одномъ мѣстѣ морской стѣны, за которой терпѣливые саперы долго работали, никѣмъ невидимые, пробита узкая брешь, расширяющаяся съ минуты на минуту; бѣгство становится невозможнымъ; жадныя волны врываются съ остервененіемъ въ ретраншаменты и съ бѣшенымъ неистовствомъ предаютъ все грабежу и опустошенію. Настаетъ утро — и на мѣстѣ роскошныхъ пейзажей и цвѣтущихъ садовъ разстилается гладкая водная равнина, на поверхности которой виднѣются лишь обломки страшнаго крушенія да посинѣлые трупы утопленниковъ. Катитъ свои безпечныя волны Зюйдеръ-Зе саженъ десять глубины надъ развалинами затопленнаго Стоворна.

Стало-быть, мы не станемъ, входить въ мелочныя подробности постепенной и вмѣстѣ съ тѣмъ страшно-быстрой деморализаціи бѣдной Сесили. Не словами была развращена Сесиль, потому-что, Ройстонъ все-таки былъ остороженъ и никогда не позволялъ себѣ въ ея присутствіи ни одного циническаго выраженія; однакожъ, несмотря на это, легко было замѣтить, какъ съ каждымъ днемъ, съ каждымъ часомъ улетало новое вѣрованіе, глохло и умирало какое-нибудь новое священное чувство. Беззаботность, съ которою онъ всегда такъ настойчиво шелъ къ задуманной цѣли или мелькнувшей прихоти, опрокидывая по дорогѣ всѣ преграды, раздѣлявшія добро отъ зла, казалось, незамѣтно перешла къ Сесили и заразила ее. Она рѣдко позволяла себѣ обдумывать свои поступки и еще рѣже обсуживать свои дѣйствія; однакожъ, со всѣмъ тѣмъ она не могла не сознавать и не чувствовать происшедшей въ себѣ перемѣны. Мысли, отъ которыхъ въ былое время она содрогнулась бы и съ ужасомъ отшатнулась бы назадъ (еслибъ она была въ-состояніи понять ихъ совершенно), теперь, когда она стояла къ нимъ лицомъ къ лицу, уже болѣе не пугали ее. Не думайте, ни на секунду, чтобъ эта нравственная перемѣна имѣла какое-нибудь вліяніе на ея наружность и поведеніе; во всѣхъ ея поступкахъ не видно было ни малѣйшихъ признаковъ одичалости или эксцентричности. Мелодрама можетъ имѣть большой успѣхъ на какомъ-нибудь заморскомъ театрѣ, но была бы весьма-неумѣстна и непростительна въ нашихъ гостиныхъ. Миссъ Трезильянъ, пренебрегая нравственными обязанностями, очень-хорошо понимала положеніе свое въ свѣтѣ, и, какъ самая строгая дуэна, исполняла всѣ требованія свѣтскаго приличія. Хотя она не всегда дорожила мнѣніемъ свѣта, однакожь ей и не снилось никогда возможность противостоять его насмѣшкѣ; она менѣе била способна на какую-нибудь gaucherie нежели на преступленіе. Въ обхожденіи своемъ съ посторонними она нисколько не измѣнилась, развѣ только стала еще блестящѣе, еще очаровательнѣе прежняго; и когда что-нибудь ее сердило или шло наперекоръ ея желанію, тогда только прилежный наблюдатель могъ бы замѣтить болѣе надменности въ проявленіи ея независимости.

Только когда ей случалось бывать наединѣ съ Ройстономъ измѣняла она себя совершенно. Грустно было видѣть, какъ слабое и прекрасное существо покорялось совершенно-вредному вліянію сильнѣйшей, испорченной натуры до того, что всякое проявленіе воли или свободы дѣйствія исчезло и поглощало ея личность. Она не сантиментальничала и не старалась высказывать свои чувства въ его присутствіи (напротивъ, въ эти минуты ея прелестное личико скорѣй принимало выраженіе очаровательной mine mutine, и ему ничто не могло противостоять), но ей и въ голову не приходило возможность противиться или опровергать когда-либо серьёзно выраженное желаніе ея — любовника.

Вотъ оно, слово, вырвалось наконецъ; и горе мнѣ! что я не въ правѣ уже его вычеркнуть. Впрочемъ, рано или поздно, оно должно было высказаться, такъ лучше же его высказать съ-разу.

Подводя настоящее положеніе Сесили подъ общую категорію существующихъ правилъ, жизнь ея должна была бы переполниться лихорадочными душевными волненіями и горькими угрызеніями совѣсти. Но — сказать ли правду? на-самомъ-дѣлѣ она была неописанно-счастлива. Причиною тому было самое обыкновенное обстоятельство: ей не доставало времени заглянуть въ самоё себя. Даже когда она оставалась наединѣ, совѣсть ея не находила случая обнаружить свои права. Мысли ея были постоянно и исключительно заняты Ройстономъ; она припоминала каждое сказанное имъ слово, старалась угадать, что онъ ей скажетъ на предстоящемъ свиданіи.

Напрасно предполагаютъ, что нельзя заглушить голосъ совѣсти на нѣкоторое время; это дѣло весьма-возможное; но беззаботно сдѣланный долгъ, рано или поздно, придется уплатить, уплатить до послѣдняго гроша. Въ жизни, если ея хватитъ надолго, необходимо встрѣтится свободная минута, и тогда поневолѣ призадумаешься и заглянешь въ былое. Въ такую минуту вполнѣ оцѣнишь мученія и пытку одинокаго заключенія". Преступникъ отправляется на богомолье по святымъ мѣстамъ, преклоняется передъ сотнею различныхъ мощей и, можетъ-быть, никогда не достигнетъ того очищенія, которое въ силахъ изгнать Бринея.

Конечно, въ настоящемъ дѣлѣ побѣдитель не употреблялъ во зло своего преимущества и нисколько не былъ взыскателенъ въ своихъ требованіяхъ. Странно было видѣть, какъ всѣ его манеры, вся его натура измѣнялась, когда онъ оставался наединѣ съ своей прелестной плѣнницей. Чѣмъ очевиднѣе становилось ея порабощеніе, тѣмъ болѣе, казалось, становился онъ въ ней внимательнѣе и предупредительнѣе. Они какъ-будто приняли за правило говорить о всевозможномъ предметахъ, не касаясь своихъ чувствъ; и Ройстонъ разсуждала о различныхъ отвлеченныхъ и постороннихъ предметахъ если не умно, то по-крайней-мѣрѣ добросовѣстно. Отзываясь о всѣхъ и о всемъ съ ѣдкимъ сарказмомъ и ироніею, онъ откровенно и вполнѣ довѣрялъ свои чувства только Сесили Трезильянъ. Вотъ тайна огромнаго вліянія тѣхъ людей, успѣхамъ которыхъ мы иногда такъ удивляемся. Часто за кулисами свѣтскаго приличія опытный глазъ случайно открываетъ или нѣжное сочувствіе или горькое разочарованіе. Тотъ только, кто это испыталъ, можетъ вполнѣ оцѣнить то наслажденіе, когда, за внѣшней обстановкой, всѣми признанной холодной и отталкивающей, найдется всегда-готовая любящая ласка. Впрочемъ, у Ройстона это не была заученая роль актёра; онъ только позволялъ Сесили заглядывать въ тотъ фазисъ своего характера, который былъ скрытъ отъ постороннихъ.

Второстепенные актёры этой драмы обнаруживали гораздо-болѣе безпокойства и наружнаго участія, нежели главныя дѣйствующія лица. Когда Фанни Молинё поняла, что Ройстонъ не намѣренъ былъ отступитъ, она рѣшилась серьёзно переговорить съ своею подругою и предостеречь ее. Эта послѣдняя выслушала ее терпѣливо, но совершенно спокойно; она даже не допускала возможность опасности или необходимость предосторожности. La mignonne не убѣдилась, однакожъ, она уступила. Подсѣвъ къ Сесили, она обвила рукой ея талью и шепнула, прижавшись къ ней еще ближе:

— Не забудь одного, моя милая: если что-нибудь случится, я всегда буду думать, что я въ этомъ тоже виновата, и потому тебя никогда не оставлю, никогда!

Миссъ Трезильянъ склонила свою чудную лебединую шею, какъ-будто она намѣревалась приласкать голубку, покоящуюся у ней на груди, и долго и нѣжно прижала свои алыя губки къ щекѣ своей подруги.

— Я бы не могла сдѣлать этого, отвѣчала она: — еслибъ я была виновна.

Гарри тоже не удержался и возсталъ противъ того, что онъ видѣлъ или предполагалъ. Конечно, майоръ отъ него бы болѣе выслушалъ нежели отъ кого другаго; онъ нисколько не былъ раздраженъ его вмѣшательствомъ.

— Любезный Гарри, сказалъ онъ: — не дѣлай изъ себя старой сплетницы, придавая вѣры всякому скандалу или самъ выдумывая оныя. Если ты хочешь мучиться прежде времени, я помочь этому не могу; но, по-моему, это совершенно-излишне. Она можетъ сама себя сберечь очень-хорошо безъ того, чтобъ ты бралъ на себя роль льва. Впрочемъ, у ней на то есть братъ. Ты знаешь, есть вещи, о которыхъ я съ тобой никогда не говорю; а теперь менѣе, чѣмъ когда-либо, ты заслуживаешь мою откровенность. Однакожъ, послушай, ты не долженъ имѣть худшаго мнѣнія о Сесили, нежели она этого заслуживаетъ: до сей минуты, клянусь тебѣ, даже губы ея не осквернены мною. Теперь, я надѣюсь, ты доволенъ; ты въ первый разъ заставилъ меня идти противъ моихъ правилъ; оставь этотъ разговоръ ради самого чорта.

Хотя Гарри очень-хорошо зналъ безсовѣстный характеръ своего друга, однакожъ онъ былъ весьма-доволенъ, что ничего очень-дурнаго еще не случилось. Ростойнъ никогда не лгалъ.

— Я очень-радъ тому, что ты говоришь, отвѣчалъ онъ: — но худшее въ этомъ то, что люди станутъ говорить объ этомъ. Меи удивляетъ, что этотъ противный пасторъ не надѣлалъ еще болѣе непріятностей. Въ прошлое воскресенье я нарочно не ходилъ въ церковь, потому-что я увѣренъ былъ услышать личности въ его проповѣди…

Майоръ разразился своимъ рѣзкимъ, непріятнымъ смѣхомъ.

— Чтобъ эта мысль на будущее время не была помѣхой твоей набожности. Не изъ такихъ, небойся, не укуситъ, даже не залаетъ громко. Онъ меня долго будетъ помнить.

Дѣйствительно, съ того роковаго пикника пасторъ сдѣлался замѣчательно-молчаливъ. Даже когда жена его заговаривала объ этомъ или дѣлала какіе-нибудь вопросы, относящіеся до этой исторіи, онъ сердито ей выговаривалъ или начиналъ длинную лекцію о женскомъ любопытствѣ, которая всегда доводила бѣдную женщину до слёзъ. Мистрисъ Данверсъ была крайне удивлена и обижена, что мистеръ Фуллартонъ такъ рѣшительно отказалъ ей въ своей помощи идти наперекоръ и постараться разстроить планы и намѣренія Кина. Онъ находилъ необходимымъ, говорилъ онъ, предупредить миссъ Трезильянъ и другихъ о настоящемъ положеніи дѣлъ; но онъ думалъ, что дальнѣйшее вмѣшательство было бы излишне и превысило бы сферу его обязанностей. Странно было видѣть, какъ его эластичная натура дотолѣ самостоятельная, вдругъ сжалась и съёжилась съ-тѣхъ-поръ, что пророкъ на пути своемъ встрѣтилъ льва!

Дикъ Трезильянъ, единственный человѣкъ, до котораго всего ближе относилось это дѣло и успѣхъ его, казалось, немного заботился о немъ. Онъ безпрестанно ѣздилъ на охоту; когда же ему случалось бывать дома, то замѣтили, что онъ пилъ болѣе обыкновеннаго, былъ не въ духѣ, часто сердился безъ всякой причины и со всѣми ссорился.

Ройстонъ только приводилъ дѣйствительный фактъ, сказавъ, что репутація Сесили не носила на себѣ пятно безчестія. Дѣйствительно она не была виновна и стояла невредима посреди окружающей ее опасности. Была ли она обязана въ этомъ случаѣ своему собственному благоразумію и несовсѣмъ еще заглохшимъ правиламъ нравственности, или воздержанію своего обольстителя — мы не станемъ, если читатели позволятъ, доискиваться. Порой не мѣшаетъ быть снисходительнымъ. Какъ она уцѣлѣла отъ зловѣщаго дыханія — непостижимо, и можно приписать только чуду. Сколько разъ ввѣрялась она съ безграничною довѣренностью тому, который былъ столько же безпощаденъ въ любви, какъ въ гнѣвѣ. Да не будетъ этотъ примѣръ служить извиненіемъ довѣрчивой увѣренности, или приманкой для другихъ послѣдовать ея отважности. Не доживемъ мы до Миленіума, я полагаю; и покуда не настало это блаженное время, ни ребенокъ, ни женщина не могутъ безопасно положить руку на логовище змія. Изъ баллады мы знаемъ, что леди Жаненъ была наконецъ счастлива; но она дорого купила свое счастіе; цѣлые мѣсяцы горя и стыда вытерпѣла она за тѣ три розы, сорванныя ею въ бесѣдкѣ Эльфовъ. Настоящую же причину воздержности Кина было бы весьма-трудно объяснить: не одно чувство, по всей вѣроятности, играло въ ней роль. Если память прошедшаго заключаетъ въ себѣ какія-либо наслажденія, о которыхъ стоитъ говорить (въ чемъ многіе премудрые и ученые люди позволяютъ себѣ сомнѣваться), то, конечно, между высшими наслажденіями такого рода занимаетъ первое мѣсто воспоминаніе безграничной любви существа высокаго и прекраснаго, котораго мы не обольстили, не обманули. Это одно изъ тѣхъ утраченныхъ благъ и богатствъ, на которыя мы можемъ оглянуться съ спокойствіемъ на сердцѣ изъ глубины настоящей, удручающей насъ нищеты. Жемчужина эта такъ драгоцѣнна, что она, какъ-будто придаетъ своему обладателю нѣкоторое достоинство, которое никогда его не покидаетъ совершенно, даже если драгоцѣнность ускользнетъ изъ его огненныхъ объятій, слѣдуя за кольцомъ Поликрата. Увы! увы! мрачныя воды Мертваго Моря менѣе-великодушны синихъ эгейскихъ волнъ. Только на этихъ основаніяхъ можно себѣ объяснить удивительное хладнокровіе, которое даетъ возможность людямъ, съ виду неспособнымъ на такія вещи, смѣло пренебрегать жизнью во всѣхъ ея фазисахъ съ такимъ невозмутимымъ спокойствіемъ. Пріятно видѣть, какъ даже кокетство притупляется и отскакиваетъ отъ этой непроницаемой брони, и помышлять о томъ, какъ бы торжествовала умершая красавица надъ своими живущими соперницами, съ пренебреженіемъ осмѣивая ихъ паденіе. Даже въ случаяхъ гораздо-труднѣйшихъ, когда являются противники опаснѣйшіе магическихъ улыбокъ Эленъ, или магнитическихъ глазъ Флорансъ, и тогда невидимое присутствіе любимаго призрака, кажется, вдохновляетъ своего любовника и вселяетъ въ него сверхъестественное мужество. Вспомните повѣсть о «Рыцарѣ прекрасной Аслоги»: какъ только ему случалось завидѣть въ облакахъ пыли сраженія призракъ золотыхъ прядей ея волосъ, все начинало валиться подъ его мечомъ, коня, всадника…

Ройстонъ на половину не былъ способенъ оцѣнить всего этого; впрочемъ, какое-то смутное и неопредѣленное чувство удерживало его отъ увеличенія своего преимущества до послѣдняго предѣла. Другое, болѣе-эгоистическое предчувствіе подѣйствовало на него, вѣроятно, гораздо-сильнѣе. Былъ одинъ призракъ, отъ котораго хладнокровный майоръ никакъ не могъ избавиться; годами онъ являлся непосредственно послѣ всѣхъ его преступленій, и былъ, по правдѣ сказать, ихъ лучшій мздовоздатель: его Немезидой было пресыщеніе. Онъ слишкомъ-хорошо зналъ, что прелестнѣйшіе цвѣты теряли свои краски и благоуханіе, какъ только они были сорваны и попадали къ нему въ руки, чтобъ не содрогнуться при одной мысли неминуемаго разочарованія. Это проклятіе лежитъ на многихъ ему подобныхъ; въ ту же минуту какъ выигранъ призъ, являются и сомнѣнія въ его стоимости, и недостатки обнаруживаются съ часу на часъ въ томъ, что казалось сначала безошибочно и совершенно. Притворяться разочарованнымъ, есть ничто иное, какъ дѣтская игра; но дѣйствительность заставляетъ зрѣлыхъ людей скорѣй отвергать все другое, нежели неизбѣжное возмездіе. Очень-часто Кину поневолѣ приходила мысль:

«Ну что, если она мнѣ тоже надоѣстъ?» и заставляла его останавливаться на нѣкоторое время и не побуждать Сесиль на тотъ шагъ, который долженъ былъ на вѣки соединить ихъ участь.

При другихъ обстоятельствахъ, можетъ-быть, терпѣнье его выдержало бы и долѣе, но тутъ, когда для ихъ свиданій встрѣчалось столько затрудненій и препятствій, Ройстонъ испугался постоянныхъ стѣсненій. Онъ поставилъ себѣ за правило никогда не идти открыто противъ принятыхъ приличій, не имѣя въ виду достаточнаго возмездія; потому онъ болѣе дорожилъ репутаціею Сесили, нежели она сама, и между другими зловредными уроками училъ ее осторожности. Имъ удавалось очень-рѣдко видѣться наединѣ. Когда мистрисъ Данверсъ находилась въ ихъ обществѣ, она ставила себѣ въ непремѣнную обязанность мѣшать и становится имъ поперегъ дороги; а ея неловкія попытки вмѣшательства были иногда невыразимо-раздражительны. Въ одинъ замѣчательный вечеръ она была какъ-то необыкновенно-навязчива и несносна. Майоръ долго крѣпился и удерживалъ себя, но его дикій нравъ скоро мало-по-малу взялъ верхъ; выраженіе лица его становилось все мрачнѣе-и-мрачнѣе и, наконецъ, стало темно, какъ полночь, когда онъ всталъ, чтобъ удалиться. Губы его были грозны, какъ сталь. Очевидно было, что онъ твердо рѣшился на что-то и намѣренъ былъ привести это въ исполненіе. Когда онъ подошелъ къ Бесси, чтобъ пожелать ей покойной ночи, онъ взялъ ея руку и на минуту подержалъ въ своей, не сжимая ее. «Вы такъ сильны въ богословіи» сказалъ онъ, «что, вѣроятно, можете мнѣ сказать, откуда этотъ текстъ, который съ часъ не выходить у меня изъ головы. Въ немъ говорится о комъ-то, который ослабилъ узы Оріона».

Его манера и неожиданный вопросъ такъ сконфузили мистрисъ Данверсъ, что она совершенно растерялась и не нашлась, что отвѣчать: она допустила «обвиненію обойти проступокъ» и оставила Ройстона въ томъ убѣжденіи, что она никогда не читала книгу Іова.

На другой день онъ просилъ Сесиль бѣжать съ нимъ.

Она выслушала его спокойно, безъ страха, безъ гнѣва, безъ презрѣнія; однако прелестные глаза ея поднялись полные грусти и вопросительно взглянули на него; немногіе на его мѣстѣ выдержали бы этотъ взглядъ.

— Обсудили ли вы этотъ шагъ для себя и для меня?

— Я все обдумалъ, отвѣчалъ Кинъ серьёзно. — Я не стану васъ увѣрять, чтобъ вы въ этомъ никогда не раскаялись, но я знаю, что я никогда не буду сожалѣть.

Прошли двѣ безконечныя минуты, не слышно было ни клятвъ, ни обоюдныхъ обѣщаній; все было тихо, только чистыя, непорочныя губки утратили на вѣки свою дѣвственность.

Такимъ-образомъ въ нѣсколькихъ словахъ все было окончательна рѣшено, и на другой день Ройстонъ уѣхалъ изъ Дорада, чтобъ сдѣлать надлежащія распоряженія по всей дорогѣ и облегчить ихъ бѣгство. Они предполагали изъ Марсели отправиться моремъ на Востокъ и сдѣлать своимъ начальномъ мѣстопребываніемъ одинъ изъ острововъ Греческаго Архипелага; оба чрезвычайно боялись посторонняго вмѣшательства и въ-особенности столкновенія съ Дикомъ Трезйльяномъ.

Въ тотъ вечеръ Сесиль оставалась одна дома (мистрисъ Данверсъ отправилась на какую-то братскую трапезу къ Фуллартономъ, гдѣ все общество угощали легкимъ чаемъ и тяжелымъ поученіемъ à discretion). Она отказалась на предложеніе Фанни остаться съ ней, отговариваясь, совсѣмъ безъ основанія, мучительною головною болью. Прощаясь съ нею, Сесиль вздрогнула, обвила ее руками и, казалось, на вѣки не хотѣла бы выпустить ее изъ своихъ объятій; но la mignonne была слишкомъ-невинна, чтобъ понять настоящій смыслъ прощальнаго поцалуя своей подруги. Самое грустное чувство изъ всѣхъ тѣхъ, которыя переполняли преступное, разбитое сердце дѣвушки, было сознаніе, что чрезъ нѣсколько часовъ глубокій, непроходимый заливъ разлучитъ ихъ, можетъ-быть, навѣки, какъ пропасть, раздѣляющая Авраама отъ богатаго.

Миссъ Трезильянъ безсознательно опустилась въ кресло и приняла ту позу, въ которой вы разъ уже ее видѣли: полулежа и пристально глядя на пылавшіе уголья въ каминѣ. Судя по наружности она казалась такъ же задумчива, такъ же лѣниво-граціозна; но, Боже мой! какъ далеки были тѣ беззаботныя грезы, забавлявшія ея дѣтское воображеніе, отъ дикаго хаоса мрачныхъ мыслей, тяготившихъ ее въ настоящую минуту!

Все ея существованіе было такъ тѣсно связано съ Ройстономъ Киномъ, что жизнь вдали отъ него казалась ей невозможной. Ни малѣйшее предчувствіе о могущемъ быть съ его стороны непостоянствѣ не приходило ей даже на умъ. Она наслѣдовала немалое количество той твердости и настойчивости въ преслѣдованіи задуманной цѣли, которыми такъ отличались многіе изъ ея предковъ. Была ли то добрая или злая цѣль, они преслѣдовали ее съ одинаковымъ упорствомъ, не допуская сомнѣнія, не страшась опасности. Когда Сесиль вѣрила, она вѣрила безусловно, и даже съ собственной совѣстью не допускала никакихъ сдѣлокъ.

Покуда его мощная рука поддерживала ее, она чувствовала, что не боялась ни стыда, ни угрызенія совѣсти; но что будетъ, если эта поддержка измѣнитъ ей? Дня еще не прошло, что онъ уѣхалъ, а уже она смутно чувствовала какое-то безпомощное отчаяніе. Она хорошо знала пылкія страсти и надменный нравъ своего любовника, готовые всегда разразиться при малѣйшемъ намёкѣ о дерзости, или даже противорѣчіи со стороны другихъ, и очень-хорошо понимала, что человѣкъ съ такимъ характеромъ всегда стоялъ на рубежѣ жизни и смерти. При одной мысли, что она можетъ его лишиться, неукротимый духъ ея робѣлъ и болѣзненное воображеніе рисовало ей ужасныя картины томительнаго одиночества. Зловѣщій голосъ, который не разъ можетъ-быть, шепталъ на ухо не одному изъ «горестно-падшихъ Трезильяновъ», казалось, тихо говорилъ ей: «ты тоже можешь умереть». На Сесиль не на столько упала духомъ, чтобъ вѣрить навѣтамъ злаго демона. Она не сожалѣла о прошедшемъ и погибшихъ съ нимъ блестящихъ надеждъ; она рѣшилась твердо встрѣтить неудачи въ будущемъ; со всѣмъ тѣмъ на сердцѣ у ней было страшно-тяжело. Вспомните отвѣтъ толстаго католика Дезадре (Des Adrets), когда дикій баронъ упрекалъ его въ трусости, когда тотъ два раза отъ опаснаго скачка съ башни, «Je vous le donne en dix» (я держу пари десять противъ одного). Женской натурѣ, какъ бы она ни была нравственно испорчена и равнодушна въ послѣдствіямъ, несвойственно, умышленно не содрогнувшись, броситься въ ту страшную пропасть, изъ которой еще ничье доброе имя не вышло чистымъ, незапятнаннымъ. Даже предразсудки не могутъ быть съ корнемъ вырваны безъ того, чтобъ не разбросать землю вокругъ нихъ.

Она, кажется, уже съ часъ сидѣла углубившись въ размышленіе и не слыхала, какъ портьера, отдѣлявшая ея комнату отъ передней, тихо была отдернута. Миссъ Трезильянъ привыкла всегда удерживать порывы своихъ впечатлѣній и никогда не позволяла себѣ никакихъ возгласовъ; но въ этомъ случаѣ она едва удержалась отъ невольнаго крика, когда она подняла глаза.

Призракъ упрека, который не покидалъ ее цѣлые годы, до того времени, когда новое, сильнѣйшее вліяніе вытѣснило его изъ памяти, стоялъ теперь передъ ней, облеченный въ осязаемую форму дѣйствительности. Темная рама полурастворенной двери обрисовывала суровыя и горемъ пораженныя черты Марка Уоринга.

XX.

Не очень легко съ приличнымъ хладнокровіемъ встрѣтиться съ глазу-на-глазъ съ человѣкомъ, съ которымъ мы бы менѣе всего желали столкнуться на землѣ. Впрочемъ, принимая все это въ соображеніе, Сесиль довольно-ловко вышла изъ затруднительнаго положенія и привѣтствовала неожиданнаго посѣтителя довольно-дружественно. Маркъ пожалъ протянутую ему руку безъ особой поспѣшности, не удерживая ее секунды болѣе того, что требовало приличіе.

— Мнѣ сказали, что я васъ застану однѣхъ. Такъ-какъ я только этого и желалъ, то, не теряя времени, я рѣшился васъ побезпокоить даже въ такой неурочный часъ. Вы, конечно, догадываетесь, что у меня на то важныя причины.

Миссъ Трезильянъ откинула назадъ свою гордую голову, какъ боевой конь при первомъ звукѣ роковой трубы, она почуяла, что въ воздухѣ запахло битвой.

— Вы будете такъ добры, что объяснитесь? сказала она, усаживаясь на свое мѣсто и указывая ему на стулъ. — Я увѣрена, что вы не намѣрены издѣваться надо мною или сердить меня безъ причины.

Уорингъ не воспользовался предложеннымъ ему мѣстомъ, но, скрестивъ руки, облокотился на спинку стула, пристально глядя ей въ лицо.

— Вы нисколько не ошибаетесь въ моихъ намѣреніяхъ, отвѣчалъ онъ: — я буду говорить коротко и ясно. Я пріѣхалъ изъ Ниццы, чтобъ спросить у васъ: на сколько справедливы толки тѣхъ, которые произносятъ имя ваше рядомъ съ именемъ майора Кина?

Никто не въ состояніи нанести смертный ударъ великодушію истиннаго приверженца, несмотря на всю его кротость. Горько и больно было бѣдной Сесили, что она не могла сказать правды и удовлетворить его; она медленно склонила голову и закрыла лицо руками; этого довольно было для Уоринга: онъ хорошо понялъ, что всѣ худшія его опасенія сбылись. На минуту голова его закружилась; ему сдѣлалось невыразимо-тяжело. И не удивительно: надѣяться онъ ужь давно пересталъ; но упованіе и вѣра, непокидавшія его доселѣ, вдругъ рушились невозвратно. Во всякой религіи, будь она истинная или ложная, фанатикъ всегда счастливѣе, если не умнѣе, невѣрующаго. Грѣшно потрясти въ основаніи простодушное вѣрованіе, когда не въ силахъ замѣнить его лучшимъ. Голосъ Марка, глухой, хриплый, нетвердый, невольно высказалъ его внутреннія страданія.

— Боже милостивый! не-уже-ли дошло до того, что вы не находите словъ мнѣ отвѣчать, когда я осмѣлился намекнуть о вашемъ безчестіи?

Она вдругъ подняла голову, покраснѣла до ушей; глаза ея блистали гнѣвомъ.

— Я даже отъ васъ этого не стерплю. Знайте навсегда: я не признаю вашихъ правъ меня допрашивать.

Ясные, голубые глаза Марка встрѣтили фіолетовый блескъ сесилиныхъ глазъ твердо и спокойно. Зловѣщая молнія не ослѣпила ихъ.

— Выслушайте меня спокойно еще двѣ минуты, сказалъ онъ: — и потомъ отплатите мнѣ за мою надмѣнность какъ вамъ будетъ угодно. Года три назадъ, васъ забавляло сдѣлать меня предметомъ своихъ испытаній. На сколько вы поступили безразсудно и не думая о послѣдствіяхъ — я никогда не старался узнать: это было бы потеря времени; софизмы кокетства слишкомъ утонченны для меня. Я знаю только одинъ результатъ всего этого. Прежде, чѣмъ я васъ встрѣтилъ, я могъ бы предложить каждой женщинѣ, которая бы сочла достойнымъ принять честную непорочную любовь. Теперь, еслибъ я даже я могъ покорить свою страсть, я бы только могъ предложить чувство немногимъ теплѣе дружбы; обѣщать болѣе-было бы съ моей стороны низкимъ обманомъ. Не-уже-ли вы думаете, что я бы сталъ у божественнаго алтаря съ худшею ложью на устахъ, нежели Ананія? Вы ни за что считали, чтобъ удовлетворить своему тщеславію и прихоти, приговорить человѣка, кровь котораго еще не остыла, къ чему-то худшему, нежели пожизненное одиночество? Моя религія можетъ быть ложнымъ и пустымъ идолопоклонствомъ, но въ ней заключаются всѣ мои упованія. Я не буду стоять терпѣливо и безсознательно смотрѣть на образъ, которому я поклонялся и котораго боготворилъ, выставленный на позоръ и поруганіе всего свѣта. Что жъ, отвергаете вы теперь мое право вмѣшиваться?

Слова его были сурово-энергичны, хотя въ нихъ мало было краснорѣчія. Они такъ естественно вырвались изъ глубины могучей, переполненной души, что невольно произведя переворотъ въ чувствахъ Сесили; снова вернувшіяся угрызенія совѣсти подавили ея непреклонную гордость. Тихо и жалобно прошептала она: «Ахъ! пощадите, пощадите меня! я безъ того такъ несчастлива!» и вмѣстѣ съ тѣмъ глаза ея тоже просили помилованія. Въ твердомъ, мужественномъ характерѣ Марка было много женскаго состраданія и нѣжности; онъ никогда не могъ видѣть даже плачущаго ребенка: не удивительно, что гнѣвъ его мгновенно исчезъ при видѣ сокрушенія существа, которое онъ любилъ болѣе жизни. Онъ въ ту же минуту забылъ о своемъ несчастьи, но не о томъ предметѣ, который онъ имѣлъ, въ виду.

— Простите мнѣ, что я такъ рѣзко выразился. Мнѣ бы слѣдовало отклонить вашъ вызовъ. Помните, я когда-то, лучше себя велъ. Но будьте терпѣливы и позвольте мнѣ защищать право. Впрочемъ, еслибъ вы вняли голосу своей совѣсти и благоразумія, вамъ бы, легче было это сдѣлать, чѣмъ мнѣ. Когда разъ ослѣпленіе существуетъ, то была бы пустая потеря времени доказывать, что предметъ его недостоинъ. Потому я не буду стараться чернить предъ вамъ характеръ майора Кина; впрочемъ, кромѣ того, не въ моихъ правилахъ нападать на человѣка отсутствующаго. Скажу только, что мало столицъ въ Европѣ, гдѣ бы не было слишкомъ извѣстно имя майора Кина. Изъ того, что я слышалъ, вина была болѣе на сторонѣ его жены, когда они разъѣхались; но жизнь, которую онъ велъ съ-тѣхъ-поръ, не даетъ ему никакого права жаловаться или осуждать ее. Вспомните, что вамъ извѣстно дѣло только съ одной стороны. Но дѣло не въ томъ; знакомство съ нимъ-само-по-себѣ не беззаконно; но онъ женатъ и имя его примѣшенное къ вашему, вызываетъ безчестіе. Не можетъ быть, чтобъ вы такъ низко упали и равнодушно перенесли такое обвиненіе. Въ свою очередь я вамъ скажу, «пощадите меня!» Не заставьте меня впредь не вѣрить болѣе ничьей непорочности.

Сесиль могла только чуть-слышно выговорить: «поздно уже, слишкомъ поздно!» Взглядъ смертельнаго ужаса, мелькнувшій на лицѣ Уоринга, показалъ ей, что предположеніе его зашло за предѣлы истины.

— Я хочу сказать, продолжала она, болѣзненно покраснѣвъ: — что я уже обѣщала…

— Обѣщали! повторилъ Маркъ съ неописаннымъ презрѣніемъ. — Дожилъ же я на свѣтѣ до того, чтобъ слышать изъ вашихъ устъ такую чертовскую логику! Вы слишкомъ-хорошо знаете, что болѣе грѣха сдержать такое обѣщаніе, нежели измѣнить ему. Я постараюсь васъ спасти, вопреки васъ самихъ. Выслушайте меня. Я не стращаю; я васъ хорошо знаю и увѣренъ, что такого рода доводъ былъ бы для васъ только сильнѣйшимъ соблазномъ преслѣдовать свои намѣренія. Я только вамъ скажу, что я намѣренъ дѣлать. Вопервыхъ, я все разскажу вашему брату; если онъ не пойметъ своихъ обязанностей, или уклонится отъ нихъ, я исполню, что я считаю своими священнымъ долгомъ. Я порицаю и презираю вообще дуэли; но, несмотря на то, я стану между вами и майоромъ Киномъ. Онъ не будетъ владѣть вами, покуда я живъ. Когда меня не станетъ, дотрогиваясь до его руки, вы будете знать, что она омочена въ моей крови, и вся вина падетъ на вашу голову. Я увѣренъ, что, разлучивъ васъ, я дѣлю добро обоимъ. Я отдамъ ему справедливость: тяжело и грустно будетъ ему видѣть, какъ вы станете изнывать. Есть предѣлы человѣческимъ страданіямъ, а вы слишкомъ-горды, чтобъ перенесть безчестіе.

Сесиль чувствовала, что въ каждомъ его словѣ звучало добро и правда и что онъ ни за какія блага ни на секунду не станетъ колебаться въ своихъ намѣреніяхъ. Она вспомнила, какъ, четыре дня назадъ, возвращаясь вдвоемъ съ прогулки, она встрѣтила косой взглядъ пожилой фарисейки, и сколько въ немъ было ненависти и торжества.

Хотя они другъ другу объ этомъ не напомнили впослѣдствіи, однакожъ она видѣла, какъ яркій румянецъ гнѣва выступилъ на щекахъ Ройстона. Она уже перестала думать и заботиться о себѣ; но могла ли она не спасти его, когда еще было время? И еще не-уже-ли она недовольно сдѣлала вреда Марку Уорингу, чтобъ еще брать на себя отвѣтственность его смерти? Она никогда не допускала сомнѣнія относительно результата, еслибъ эти два врага встрѣтились.

Разсказываютъ, что волосы могутъ посѣдѣть въ самое короткое время отъ нравственныхъ тревогъ и сильнаго горя. Все это бредни да бабьи сказки. Когда Сесиль встала на другое утро, въ чудныхъ косахъ ея не видно было ни одного серебрянаго волоска. Наружныхъ признаковъ внутренней борьбы, покуда она продолжалась, не было вовсе, потому-что стиснутыя руки ея тщательно прикрывали лицо. Когда она подняла голову, лицо ея было блѣднѣе смерти и холодный потъ выступилъ на лбу. Когда она заговорила, голосъ ея звучалъ какъ-то глухо; въ немъ не оставалось и признаковъ прежней мелодіи.

— Вы правы. Правда всегда должна брать верхъ надъ всѣмъ. Теперь скажите, что мнѣ остается дѣлать?

Маркъ Уорингъ готовъ былъ отдать всю свою кровь, капля за каплей, чтобъ облегчить хотя бы одно трепетаніе ея разбитаго сердца; но ему и мысль не приходила на умъ отказаться отъ предположенной цѣли.

— Есть опасности, въ которыхъ одно спасеніе — бѣгство. Вы должны уѣхать отсюда прежде нежели майоръ Кинъ вернется; а онъ завтра будетъ назадъ.

Можетъ-быть, я забылъ вамъ объяснить одну замѣчательную особенность наслѣдственную въ родѣ Трезильяновъ. Когда они брались за какое-нибудь дѣло, они не въ-состояніи были оглянуться назадъ. Придя Маркъ десятью часами позже, когда участь Сесили была бы окончательно рѣшена, всѣ его доводы остались бы тщетны. Какъ бы то ни было, разъ рѣшившись на что-нибудь окончательно, ей никогда не случалось дѣлать дальнѣйшихъ возраженій.

— Да, я поѣду сказала она: — но я должна писать ему.

— Я думаю, вамъ слѣдуетъ это сдѣлать, отвѣчалъ Уорингъ: — и если вы мнѣ дадите письмо, то я самъ его передамъ.

Послѣдній признакъ возратившейся краски исчезъ на лицѣ Сесили.

— Вы не знаете его: я не смѣю вамъ вѣрить.

Онъ не понялъ причины ея страха.

— Даю вамъ слово, что какъ бы ни разсердился майоръ Кинъ, я снесу это терпѣливо и никогда не подумаю мстить. Съ моей стороны онъ въ безопасности.

Она горько улыбнулась, однако жь не безъ печальной гордости. Ей казалось, что она могла бы видѣть Ройстона, противоставленнымъ любому сопернику въ мірѣ и никогда не дрогнуть за него.

— Вы едва-ли меня поняли: я безпокоилась не о его безопасности, но о вашей.

Маркъ былъ слишкомъ-храбръ и чистосердеченъ, чтобъ подозрѣвать въ этомъ намекъ, даже еслибъ онъ былъ сдѣланъ съ намѣреніемъ.

— Слѣдовательно не о чемъ болѣе и говорить, сказалъ онъ спокойно: — остается только назначить день и часъ вашего отъѣзда. Я оставлю васъ теперь; мы увидимся еще до вашего отъѣзда.

Сесиль Трезильянъ встала и взяла его за руку. На прекрасномъ лицѣ ея выражалось непреклонное намѣреніе.

— Я на васъ не сержусь ни за одно вами сказанное слово въ этотъ вечеръ: вы только выразили то, въ чемъ трусила признаться моя собственная совѣсть. Несмотря на это, завтра мы увидимся въ послѣдній разъ. Теперь мы съ вами квиты; вы справедливо со мною разсчитались. Я не знаю еще, какія страданія меня ожидаютъ, но я намѣрена остаться одна — одна на всю жизнь. Можетъ-быть, когда-нибудь я мысленно поблагодарю васъ за все вами сдѣланное; но теперь я не могу.

Тяжело было на сердцѣ у Уоринга, однакожъ онъ долженъ былъ признаться, что въ словахъ ея была горькая правда. Вылечивая подобные недуги, докторъ работаетъ, не надѣясь на возмездіе или награду. Много время пройдетъ, покуда больной въ-состояніи будетъ, одолѣвъ чувство невольнаго страха, дотронуться до той руки, которая лечила его раны раскаленнымъ желѣзомъ.

Голосъ ея измѣнился; она продолжала почти шопотомъ, тихо и жалобно, будто наединѣ и не сознавая присутствія посторонняго.

— Я не могла, я не въ силахъ была его не любить, хотя я знала, что это было грѣшно. Если стыдно въ этомъ признаться, я еще не чувствую этого. Я бы только желала разъ ему сказать, одинъ только разъ, какъ безумно я его люблю! Теперь мнѣ никогда не удастся шепнуть ему это, а написать я не посмѣю. Нѣтъ, онъ не забудетъ меня, какъ онъ забывалъ другихъ; онъ меня возненавидитъ, будетъ упрекать меня во лжи, въ обманѣ, въ холодности… въ холодности… Боже мой! еслибъ онъ видѣлъ, что происходить у меня на сердцѣ! Я сама въ него никогда не заглядывала до сей минуты, когда мы должны на-вѣки разстаться.

Какъ вы думаете: пріятно слышать такія рѣчи изъ устъ женщины, которую вы боготворили, хотя бы и безнадежно, впродолженіе нѣсколькихъ лѣтъ? Люди сходили съ ума отъ меньшихъ мученій, нежели Маркъ Уорингъ былъ принужденъ перенести. Но онъ понялъ, что только горе, доведенное до крайности, могло ожесточить на-время великодушную природу Сесили и сдѣлать ее равнодушной свидѣтельницей тѣхъ страданій, которыхъ она сама была причиной. Онъ отвѣчалъ ей тихимъ, твердымъ голосомъ, голосомъ, который мы употребляемъ въ тѣхъ случаяхъ, когда хотимъ успокоить припадокъ лихорадочнаго бреда.

— Перестаньте, пожалуйста! вы говорите вещи несообразныя. Мое присутствіе здѣсь вамъ не приноситъ никакой пользы. Вы-можете думать обо мнѣ какъ вамъ угодно дурно; можетъ-быть, время смягчить ваше сужденіе; если же нѣтъ, я все-таки не буду жалѣть о томъ, что я сдѣлалъ сегодня. Я явлюсь за письмомъ въ минуту вашего отъѣзда. Прощайте. Молю Бога, чтобъ Онъ помогъ вамъ въ настоящую минуту и сохранилъ васъ въ будущемъ.

Онъ поднесъ ея руку въ губамъ и слегка до нея дотронулся съ тою самою строгою учтивостью, съ которой онъ прощался съ ней въ послѣдній разъ, три года назадъ. Секунду спустя, Сесиль была уже одна.

Она немного употребила времени оправиться отъ одуренія; и когда мистрисъ Данверсъ возвратилась домой, она была уже совершенно покойна и сосредоточенна. Не стоитъ описывать того шумнаго удивленія и восторга Бесси и выраженія, съ какимъ принялъ Дикъ Трезильянъ эту новость, долженствовавшую измѣнить всѣ ихъ планы. Его невозмутимое хладнокровіе и въ этотъ разъ не измѣнило ему. Онъ проворчалъ между зубами нѣсколько угрюмыхъ проклятій насчетъ «женщинъ, которыя никогда не знаютъ чего они хотятъ»; но все это онъ сдѣлалъ потому, что, по его мнѣнію, необходимо было поворчать въ подобныхъ обстоятельствахъ, а даже нѣкоторымъ образомъ обязательно для его мужскаго достоинства. Во всякомъ случаѣ, онъ, казалось, доволенъ былъ отъѣздомъ. Даже для его тупаго соображенія становилось очевиднымъ, что что-то очень-дурное тянулось къ развязкѣ.

Цѣлыми днями онъ находился въ состояніи какого-то туманнаго опасенія, какъ онъ называлъ это, «не видя всему этому исхода». Такимъ образомъ онъ принялся за свою часть приготовленія къ отъѣзду въ довольно-веселымъ видомъ. Мы не станемъ тоже приводить подробности прощанья Сесили съ la mignonne. Она была такъ рада при одной мысли, что подруга ея этимъ избѣгнетъ вреда, что она и не стала разспрашивать много о причинахъ, побудившихъ ее на тами внезапный отъѣздъ, и только позже узнала, что все это было дѣломъ Марка Уоринга. Нѣтъ необходимости припоминать, что разставанье не обошлось безъ слезъ, пролитыхъ, впрочемъ, только ее стороны Фанни Молинё. Сесиль боялась еще плакать; она очень-сухо простилась съ мистеромъ Фуллартономъ, и пасторъ даже не попытался ей дать прощальное благословеніе.

Тяжелая дорожная карета, съ сотнями хитрыхъ затѣй, уложена наконецъ, и Карлъ, исправный почтальйонъ, утирая съ бѣлокурыхъ усовъ капли прощальной рюмочки, подноситъ руку къ фуражкѣ и произносить свое обычное «zi ces dames zont brétes»?^[38] Маркъ Уорингъ облокотился на дверцу кареты, чтобъ сказать «прощайте»; рука, которую онъ пожимаетъ, не отвѣчаетъ и не симпатизируетъ его пожатію, какъ ледяной осколокъ. Его грустный, пристальный взглядъ упрашиваетъ, но напрасно: въ безнадежныхъ, задумчивыхъ глазахъ Сесили не видно ни мягкости, ни доброты. Дорога, по которой имъ приходится ѣхать на нѣсколько льё, та же самая, по которой долженъ возвращаться Ройстонъ Кинъ; ее мучитъ мысль, полная надеждъ и страха: не придется ли имъ встрѣтиться?

Колеса двигаются, раздаются поспѣшныя прощанья, и Маркъ стоить на половину пораженный, безчувственный ко всему и сознавая только свое одинокое горе.

Когда карета обогнула уголъ террасы, они близко проѣхали того мѣста, гдѣ сидѣлъ Арманъ де Шатомениль. Инвалидъ приподнялъ свою шляпу и привѣтливо раскланялся; но его лицо помрачилось и густыя брони его сердито опустились.

— On l'à triché donc, après tout, пробормоталъ онъ: — Sang dieu! les absent ont diablement tort^[39].

Какъ она ни была погружена въ эту минуту въ мрачныя размышленія, Сесиль никогда не забыла, что послѣдняго, кого, она видѣла въ Доридѣ, былъ израненный алжирецъ.

Малонё и жена его стояли молча, покуда друзья ихъ не скрылись изъ виду; тогда Гарри тихо обернулся и взглянулъ на свою mignone. Онъ зналъ, что ихъ обоихъ безпокоила одна и та же мысль, потомучто ея милое лицо было блѣднѣе его собственнаго. (Никто изъ нихъ не угадалъ правды; и они не видѣли въ Маркѣ Уорингѣ ничего болѣе, какъ стариннаго знакомаго Трезильяновъ).

— Ройстонъ возворотится чрезъ четыре часа, сказалъ онъ: — кто ему объ этомъ скажетъ? Я не возьму на себя.

Фанни хотѣла показаться безпечною, но она далеко этого не чувствовала.

— Я, право, не знаю, какъ это все уладится, но мнѣ кажется, все къ-лучшему. Не можетъ же онъ убить одного изъ насъ: насчетъ этого я покойна.

Гарри не улыбнулся; вся его личность носила отпечатокъ серьёзнаго безпокойства, рѣдко посѣщавшаго его.

— Нѣтъ, насъ онъ не обидитъ; но я боюсь, что это дѣло безъ крови не обойдется.

XXI.

Было уже за полночь, когда майоръ Кинъ возвратился въ Дорадо. Когда онъ проѣзжалъ мимо гостиницы, гдѣ жили Трезильяны, онъ взглянулъ на окна ихъ комнатъ и былъ немного удивленъ, видя ихъ темными; однакожь подозрѣніе не запало ему въ душу. Всѣ приготовленія для предстоявшей поѣздки были имъ сдѣланы съ свойственною ему ловкостью и предусмотрительностью. Левантской пароходъ отправлялся изъ Марселя на третій день рано поутру; подставы были расположены по всей дорогѣ съ такимъ разсчетомъ, чтобъ невозможно было ихъ догнать, а прибыть къ пароходу они должны были въ самый часъ его отъѣзда. На сколько можно было предвидѣть, все должно было окончиться благополучно и увѣнчаться успѣхомъ; и Ройстонъ не могъ себѣ объяснить причину того тоскливаго и недовольнаго чувства, которое преслѣдовало его всюду. Онъ прямо прошелъ въ себѣ въ комнату, не заглядывая къ Молинё; ему было жарко и онъ былъ весь въ пыли отъ дороги; и въ такомъ положеніи предпочелъ заняться своимъ туалетомъ прежде, нежели поздороваться съ друзьями. Онъ едва успѣлъ переодѣться, когда лакей подалъ ему карточку Марка Уоинга, на которой карандашомъ написано было желаніе видѣть его, не теряя времени.

Даже хладнокровный майоръ замѣтно удивился, прочитавъ это имя. Ему хорошо извѣстна была исторія, тѣсно связанная съ этимъ именемъ, потому-что Сесиль ничего отъ него не скрывала, и эта исторія была одна изъ первыхъ ею расказана. Въ то время онъ не почувствовалъ особаго желанія посмѣяться надъ ней, но теперь, его губа презрительно подернулась.

«Карамба!» пробормоталъ онъ, "дѣло становится сложнѣе. Какія причины выводятъ стараго любовника enscène? Надѣюсь, онъ не намѣренъ заводить непріятности. Мнѣ не время въ настоящую минуту съ нимъ ссориться и, кромѣ того, это огорчило бы Сесиль. Ладно, ладно! мы узнаемъ чего онъ хочетъ.

— Скажи мистеру Уорингу, что я свободенъ и буду очень-радъ его видѣть.

Ройстонъ пошелъ на встрѣчу своему посѣтителю и привѣтствовалъ его чрезвычайно-учтиво, хотя въ манерѣ его слегка замѣтно было надменное удивленіе.

— Я не могу отгадать, чему я обязанъ за ваше пріятное посѣщеніе, сказалъ онъ. — Простите меня, если я васъ попрошу покороче объяснить мнѣ ваше желаніе. У меня много дѣла сегодня вечеромъ и я едва могу располагать своемъ временемъ.

Уорингъ пристально поглядѣлъ нѣсколько секундъ на говорившаго, прежде чѣмъ отвѣтилъ. Какъ большее число людей его ремесла, онъ былъ великій физіономистъ, и въ это короткое время довольно измѣрилъ характеръ человѣка, который такъ удачно сдѣлался его соперникомъ. Онъ благородно сознавалъ, что хотя любовь Сесили не оправдывалась, но причины были уважительныя. Однакожь онъ дрогнулъ при одной мысли о той опасности которую Сесили удалось такъ ловко обойти.

— Да, я постараюсь быть повозможности кратокъ, отвѣчалъ наконецъ Маркъ. — Ни одинъ изъ насъ не захочетъ продлить это свиданіе долѣе необходимаго. Я обѣщался вамъ передать письмо; когда вы его прочтете, мнѣ останется сказать вамъ только нѣсколько словъ.

Ни одинъ мускулъ не дрогнулъ на лицѣ Ройстона, когда онъ взялъ изъ рукъ Уоринга письмо и, не моргнувъ и не измѣнившись нисколько въ лицѣ, узналъ на немъ руку Сесили. Это было сильнѣйшее доказательство власти надъ собой, которую когда-либо выказалъ Кинъ.

Письмо было недлинное; оно было написано на двухъ страничкахъ маленькаго формата, почеркомъ торопливымъ и мѣстами едва разборчивымъ. Твердый и красивый почеркъ ея утратилъ совершенно свой замѣчательный характеръ, по которому даже посредственный графологъ могъ дѣлать удачныя заключенія. Можетъ-быть, въ этомъ заключалась причина, почему Ройстонъ читалъ это письмо вдвое тише обыкновеннаго. Покуда онъ читалъ, выраженіе его лица страшно измѣнилось; смертельная блѣдность опасной страсти разлилась на немъ; въ глазахъ его блеснула молнія; однакожъ онъ спокойно сказалъ:

— Вамъ извѣстно, что тутъ написано?

— Я счастливъ, что могу сказать, что это дѣло обошлось не безъ моего участія, отвѣчалъ Маркъ: — я употребилъ всѣ силы, чтобъ довести до того результата, который теперь вамъ извѣстенъ, и благодарю Бога, что достигъ его.

Покуда онъ говорилъ, Ройстонъ рвалъ на мелкіе кусочки письмо, которое у него было въ рукахъ, и медленно ронялъ ихъ на полъ. Можетъ-быть, онъ дѣлалъ это невольно, безъ намѣренія, однако въ манерѣ его было столько дикаго звѣрства, что, казалось будто жосткя пальцы его терзали живое существо. (Бѣдное письмо! каковы бы ни были его недостатки, конечно, оно заслуживало лучшей участи. Оно не могло служить примѣромъ сочиненія; но тѣ изъ посланій, которыя имѣли болѣе всего вліянія на насъ въ извѣстное время, принося съ собою веселое или грустное извѣстіе, конечно, не могли бы возбудить соревнованія въ Монтегю или Шанонѣ. Однакожь, онъ сдѣлалъ огромное усиліе надъ собой и спросилъ твердымъ голосомъ:

— Скажите, пожалуйста, вамъ надоѣла жизнь, что вы пустились на подобную штуку, да еще пришли мнѣ объ этомъ разсказывать?

Уорингъ сухо засмѣялся.

— Надоѣла? Такъ надоѣла, что еслибъ не предразсудки, которыхъ вы не въ состояніи понять, я. бы давно отъ нея отдѣлался. Но мнѣ не приходится навязывать вамъ свою откровенность и я не хочу понимать тайный смыслъ вашего вопроса.

Въ эту минуту дьяволъ такъ сильно подстрекнулъ Ройстона Кина, что голосъ его даже измѣнился и сталъ хриплый и подавленный шопотъ.

— Я спросилъ потому, что намѣренъ убить васъ.

Взглядъ Марка встрѣтилъ блескъ дикихъ глазъ майора, сверкнувшихъ какъ у голодной пантеры, съ выраженіемъ слишкомъ спокойнымъ для вызова, хотя, можетъ-быть, въ немъ едва можно было различить нѣкоторый оттѣнокъ презрѣнія.,

— Конечно, я буду защищать свою жизнь, сколько могу, будь это здѣсь или въ другомъ мѣстѣ; но я не думаю, чтобъ она находилась въ большой опасности. Есть старинная пословица о людяхъ, которымъ угрожаютъ; ихъ убить не такъ легко, какъ обмануть женщину. Впрочемъ, кромѣ непосредственнаго охраненія собственной личности, я предупреждаю васъ, что я не буду отвѣчать вамъ ни на одну обиду, ни на одинъ внэовъ. Драться съ вами на дуэли я не стану; а что касается до рукопашнаго боя, я не думаю, чтобъ даже вы хотѣли сдѣлать Сесиль Трезильянъ причиной драки, которая только прилична пьяномъ мужикамъ.

Хотя онъ былъ головой менѣе ростомъ и вообще не отлитъ въ такія колоссальныя формы, однакожъ, стоя противъ смуглаго великана съ своимъ крѣпкимъ тѣлосложеніемъ и смѣлой саксонской физіономіею, онъ не казался такимъ соперникомъ, котораго бы можно было презирать. Что касалось до совершеннаго безчувствія страха и пренебреженія послѣдствій, на сколько это могло затронуть твердое намѣреніе, хладнокровный майоръ нашелъ, наконецъ, себѣ равнаго. Даже тутъ, въ самую минуту грозной страсти, онъ былъ въ состояніи оцѣнить непреклонность, столь похожую на его собственный характеръ.

Припоминая это обстоятельство впослѣдствіи, онъ всегда соглашался, что противникъ его былъ гораздо-выше его въ эту минуту. Звѣрство и ярость казались мелочными и совершенно не у мѣста возлѣ этой холодной и спокойной смѣлости. Онъ на минуту закрылъ лицо руками, и когда онъ опять взглянулъ на него, то выраженіе лица его было невозмутимо, какъ обыкновенно, хотя страшная блѣдность все оставалась. Кромѣ-того, справедливость словъ Уоринга сильно на него подѣйствовала. Онъ чуть-внятно пробормоталъ: «Ей-богу, онъ правъ, во всякомъ случаѣ;» и прибавилъ въ слухъ:

— Ну, какъ видно, вы не хотите драться, такъ намъ болѣе почти не о чемъ говорить. Вы думаете, что вы можете мѣшаться въ мои дѣла и разстроивать ихъ какъ вамъ угодно. Ну, попробуйте. Я вамъ уже сказалъ, что мнѣ сегодня вечеромъ много дѣла; теперь у меня будетъ однимъ болѣе, нежели я предполагалъ. Я желаю остаться наединѣ.

Маркъ пристально посмотрѣлъ на говорившаго, не трогаясь съ мѣста.

— Я очень-хорошо понимаю ваше намѣреніе: вы хотите послѣдовать за ней. Я полагаю это будетъ совершено-излишне. Вы дурно понимаете Сесиль Трезильянъ, если воображаете, что она два раза измѣнить свое рѣшеніе. Но вы можете причинить ей много горя и компрометировать ее еще болѣе, нежели до-сихъ-поръ. Теперь на пути вашемъ такія преграды, которыхъ вы не въ-состояніи одолѣть безъ открытаго скандала. Братъ ея имѣетъ уже сильныя подозрѣнія; онъ долженъ будетъ исполнить свой долгъ: можетъ-быть, онъ глупъ и довѣрчивъ, но онъ далеко не трусъ. Съ моей стороны, вамъ нечего бояться вмѣшательства: мое дѣло сдѣлано. Но, я умоляю васъ, остановитесь. Предположимъ самое дурное: вамъ удастся уговорить Сесиль на ея погибель; готовы ли вы обдуманно принять на себя послѣдствія этого преступленія? Вы имѣете гораздо-болѣе опытности въ этихъ дѣлахъ чѣмъ я; можете ли вы мнѣ назвать одинъ изъ такихъ случаевъ, который бы хорошо удался и не повлекъ за собой неминуемое раскаяніе съ обѣихъ сторонъ менѣе даже чѣмъ чрезъ годъ? Я не стану васъ увѣрять, чтобъ ваша будущность меня сколько-нибудь интересовала, но я убѣжденъ, что въ сію минуту я говорю съ вами какъ лучшій вашъ другъ. Вы оба грустно заблуждаетесь, если вы думаете, что Сесиль можетъ перенести безчестье. Я вамъ отдаю полную справедливость, вамъ будетъ невыносимо видѣть ее угасающею съ минуты на минуту, не имѣя ничего другаго въ виду, какъ безнадежную смерть. Ради самого Бога отступитесь отъ нея, покуда есть еще время. Преодолѣйте себя рѣшительно; а власть надъ собою и самоотверженіе придутъ своимъ чередомъ. Одиночество горько перенести — я это хорошо знаю; но на что же послѣ этого мужество, если оно не въ-состояніи нести свое бремя? Я все разсматривалъ съ дурной стороны; но я вамъ сдѣлаю одинъ вопросъ еще: вы можете уменьшить нѣсколько ея страданія, скрывъ ее отъ людскаго позора: въ состояніи ли вы оградить себя отъ пресыщенія?

Онъ говорилъ безъ малѣйшихъ слѣдовъ гнѣва или вражды, и тихіе и пріятные звуки его голоса незамѣтно прокладывали себѣ путъ къ сердцу Ройстона. Кромѣ-того, послѣднее слово задѣло струну предчувствія, преслѣдовавшаго его съ той самой минуты, когда онъ предложилъ бѣжать, и теперь заставлявшаго его уже на половину раскаяваться въ своемъ намѣреніи. Но крѣпость не сдавалась еще.

— Все это время вы имѣли мысль улучшить свое положеніе въ мнѣніи Сесили. Оно весьма понятно; но я полагаю, что вы горько заблуждаетесь.

Вмѣсто того, чтобъ покраснѣть при этомъ намекѣ, лицо Уоринга стало еще блѣднѣе и по немъ промелькнула болѣзненная судорга.

— Такъ, вы не въ состояніи понять безкорыстія? отвѣчалъ онъ. Передъ тѣмъ, что я вмѣшался, мнѣ были извѣстны нѣкоторыя послѣдствія; я взвѣсилъ ихъ всѣ. Миссъ Трезильянъ думала, что она мнѣ сдѣлала нѣкоторое зло; и я довѣрился ея великодушію, разсчитывая на опору съ ея стороны, когда я стоялъ за правду. Но я зналъ, что этотъ способъ годился только на разъ, и однажды уплаченный долгъ болѣе не возобновляется. Я болѣе съ ней никогда не буду говорить, можетъ-быть, никогда съ ней не увижусь на землѣ. Думаете ли вы, что я за это менѣе ее люблю? Слушайте, что я вамъ скажу; я думаю, что у меня гордости столько же, столько у остальныхъ людей; но я бы готовъ былъ броситься къ вамъ въ ноги, еслибъ я только думалъ, что это можетъ уменьшить на одну іоту ея стыдъ и горе.

Кинъ былъ окончательно побѣжденъ. Онъ былъ полонъ презрѣнья къ своей порочной страсти, сравнивая ее съ чистой, самоотверженной, рыцарской страстью Марка. Онъ поднялъ голову, которая, во все время разговора были опущена, и отвѣчалъ безъ запинки:

— Я долженъ извиниться передъ вами за нѣкоторыя вещи, сказанныя мною въ этотъ вечеръ, и я не оставлю васъ въ сомнѣніи лишней минуты. Я уѣду изъ Дорада завтра, но не въ слѣдъ за Сесиліей Трезильянъ. Скажу болѣе: если впослѣдствіи намъ выпадетъ случай видѣться, даю вамъ честное слово, я буду избѣгать его. Я бы желалъ возвратить многое изъ того, что мною высказано или сдѣлано; но ничего еще не случилось такого, чему нельзя было бы помочь. На сколько я могу предвидѣть свои намѣренія, клянусь, что она такъ же безопасна, какъ если бы она была моей сестрой.

Уорингъ тяжело вздохнулъ, какъ-будто огромное бремя снало съ груда его. «Я вамъ вѣрю», сказалъ онъ просто и всталъ, чтобъ удалиться. Онъ уже почти дошелъ до двери, но вдругъ обернулся и протянулъ руку: это побужденіе было совершенно неизъяснимое и невольное, потому-что онъ не могъ освободить другаго отъ чернаго и тяжелаго грѣха. Майоръ такъ стиснулъ ее въ своей рукѣ, что нѣжнѣйшіе пальцы парализировались бы отъ этого пожатія; даже у Марка суставы и мускулы долго объ этомъ не забыли. Онъ проговорилъ между зубами, выпуская руку: «вы были достойны ея».

Свиданіе окончилось такимъ образомъ мирно.

Несмотря на это, въ ту ночь Ростойнъ Кинъ немного имѣлъ покоя; онъ провелъ ее наединѣ — какъ? ни одинъ смертный не съумѣлъ бы сказать. На другое утро на немъ видна была справедливость, древняго афоризма: «нѣсть покоя грѣшнику». Лицо его выражало окаменѣлое спокойствіе, но черты казались болѣе-рѣзкими и дикими; на лбу явились новыя морщины, которыхъ могло бы только навести добрыя десять лѣтъ. Могучая и страстная природа не легко отказывается отъ желаемаго предмета. Лиственницы и ели вытерпятъ осторожное переселеніе, потому-что онѣ сносливыя растенія и уроженицы холоднаго пояса; но пересаживаніе рѣдко удается въ странахъ тропическихъ.

Гарри Молинё вошелъ рано на слѣдующее утро въ комнату своего друга съ весьма-неловкимъ и озабоченнымъ видомъ. Вопервыхъ, онъ чувствовалъ какое-то обремененіе ума, которое всегда бываетъ достояніемъ тѣхъ остающихся на заднемъ планѣ, когда въ обществѣ происходитъ большой переворотъ, касающійся только его главныхъ элементовъ. Въ этомъ случаѣ не существуетъ обязанность по окончаніи тушить лампы. Кромѣ-того, ему неизвѣстно было, въ какомъ расположеніи духа онъ найдетъ Ройстона, и онъ опасался какой-нибудь отчаянной выходки со стороны этого послѣдняго, которая испортила бы еще хуже, уже безъ того довольно-запутаннаго дѣла.

Первыя рѣзкія слова Кина отчасти успокоили его.

— Ну, все кончено, и я возвращаюсь прямо назадъ, въ Англію.

Гарри былъ такъ доволенъ, что онъ забылся и не удержалъ порыва радости.

— Не-уже-ли все кончено? Какъ я радъ!

— И я тоже, былъ отвѣтъ.

Говорившій, вѣроятно, хотѣлъ себя увѣрить, что онъ говорилъ правду; но грустное, безнадежное выраженіе его усталаго лица было яснымъ опроверженіемъ его словъ. Оно глубоко врѣзалось въ доброе сердце Молинё; онъ почувствовалъ сильнѣе, нежели когда-нибудь, трудность согласить свои прямыя обязанности съ увлеченіемъ старинной дружбы; со всѣмъ тѣмъ преступное сознаніе измѣны взяло верхъ. Онъ былъ на столько деликатенъ, чтобъ удержать себя отъ всякихъ вопросовъ, и только гораздо-позже узналъ кое-что изъ того, что случилось въ прошедшую ночь. Оно было описано въ одномъ изъ писемъ миссъ Трезильянъ къ его женѣ. Еслибъ онъ и старался узнать что-нибудь, врядъ ли бы его любопытство было удовлетворено: Кинъ берегъ чужіе секреты болѣе, нежели свои собственные, и онъ ни на что не разсказалъ бы секретовъ Сесили безъ ея вѣдома и позволенія. Если побудительное чувство такого молчанія не было слѣдствіемъ высокаго и утонченнаго пониманія чести, оно было, по-крайней-мѣрѣ, полезное замѣщеніе недостатковъ другой какой-либо добродѣтели.

— Ты ѣдешь въ Англію? продолжалъ Молинё, погодя немного: — когда ты отправляешься и что ты намѣренъ дѣлать?

Ройстонъ взглянулъ на него и замѣтилъ отраженіе собственной досады въ глазахъ своего вѣрнаго подчиненнаго. Онъ понялъ, что въ немъ нашелъ онъ то сочувствіе, которое онъ былъ бы слишкомъ-гордъ просить у остальныхъ смертныхъ.

— Я ѣду сегодня же, отвѣчалъ онъ: — какъ видишь, я не могу терять времени. Я едва успѣю сказать тебѣ, что я хотѣлъ, Гарри. Помнишь, мы говорили, какъ всего лучше проживать свои средства? Ну, я размѣнялъ послѣдній свой банковый билетъ, и я полагаю, что теперь нужно какъ-нибудь постараться спустить мелочь.

Гарри не могъ скоро отвѣчать; онъ какъ-то невнятно проговорилъ:

— Я бы желалъ… я бы хотѣлъ имѣть возможность тебѣ помочь. На минуту на лицѣ Кина показалось то доброе, откровенное выраженіе, которое не возвращалось уже со дней его буйной молодости, когда онъ впервые вышелъ на борьбу со свѣтомъ — откровененъ, честенъ, безстрашенъ. Голосъ его тоже звучалъ какъ-то мягко; даже нѣжно.

— Старый другъ, пришло время сказать другъ другу, прости. Долго мы шли по одной и той же дорогѣ долѣе, чѣмъ мнѣ пріятно вспомнить. Но теперь пришло время расходиться, далеко другъ отъ друга, такъ далеко, что врядъ-ли придется намъ опять повстрѣчаться. Ты, вѣроятно, придешь меня провожать; но, можетъ-быть, тогда мнѣ не удастся тебѣ сказать нѣсколько словъ, которыя я бы не желалъ вставить несказанными. Я отдамъ тебѣ полную справедливость: ни разу ты мнѣ не отказалъ въ помощи, когда я въ ней нуждался; хотя часто у тебя въ это время было свое дѣло. Я увѣренъ, что ни одинъ человѣкъ не имѣлъ веселѣй товарища, или лучшаго заступника. Я ни сколько не сердитъ на тебя за то, что ты держался въ сторонѣ послѣднія пять недѣль. Я ни разу во все это время не слыхалъ отъ тебя непріятнаго слова; но если одно, изъ мною сказанныхъ, разсердило, или обидѣло тебя — слушай: прошу у тебя прощенія отъ глубины души.

Несмотря на твердость Гарри, онъ не могъ отвѣчать внятно; но десять чувствительныхъ фразъ едва были бы столь краснорѣчивы, какъ молчаливое пожатіе его честной руки.

Попозже днемъ Кинъ пошелъ проститься съ la mignonne. Онъ сдѣлалъ это неохотно, съ болѣзненнымъ чувствомъ въ груди. Люди непреклонные и безпощадные въ-отношеніи къ своимъ подобнымъ имѣли часто слабость къ своимъ баловнямъ, даже когда эти послѣдніе принадлежали къ низшему роду творенія. Кутонъ гладилъ и ласкалъ свою собачку въ то время, когда рука его скрѣпляла смертный приговоръ; а пророкъ спокойно смотрѣлъ на дюжину пылавшихъ городовъ, или хладнокровно былъ свидѣтелемъ погибели народовъ отъ меча Омара и Али, и отрѣзалъ рукава своей ризы, чтобъ не разбудить спавшаго любимаго котёнка.

Впрочемъ, когда два человѣка съ взаимнымъ согласіемъ стараются осторожно скрывать предметъ, который всегда болѣе занимаетъ ихъ умы, результатомъ всегда бываетъ напряженная осторожность и воздержаніе. Потому прощанія до извѣстной минуты были довольно формальны. Но въ ту минуту, когда онъ уходилъ, избытокъ чувствѣ, могъ и при свиданіи его съ Гарри Молинё, овладѣлъ имъ. Принимая въ соображеніе, что вѣкъ чародѣйства уже прошелъ, замѣчательно было, что два раза на день хладнокровный майоръ такъ близокъ былъ къ сантиментальности.

— Надѣюсь, что мы съ вами скоро увидимся, сказалъ онъ: — но нѣтъ ничего вѣрнаго, даже, встрѣчи друзей. Я хочу поблагодарить васъ теперь за нѣсколько пріятныхъ вечеровъ и дней, проведенныхъ вмѣстѣ. Я вамъ обязанъ въ жизни многими свѣтлыми днями. Мнѣ пріятно думать, что ни дѣломъ, ни мыслью, я никогда умышленно ни вамъ, ни Гарри, не сдѣлалъ зла. Надѣюсь, вы будете продолжать жить съ нимъ счастливо и беречь его попрежнему. Можетъ-быть, въ послѣднее время я вамъ дѣлалъ непріятности; но это все кончено, и я думаю, что наказаніе будетъ соразмѣрно съ виною. Прощайте. Не забывайте обо мнѣ пока возможно, и пока будете обо мнѣ помнить, не поминайте лихомъ.

Когда онъ кончилъ, онъ нагнулся, и губы его едва коснулись ея гладкаго лба. Когда мученикъ Карлъ поцаловалъ въ послѣдній разъ своихъ дѣтей передъ смертью, поцалуй его не былъ невиннѣе и безгрѣшнѣе этого. Сдержанное рыданіе заглушило голосъ Фанни, когда она хотѣла отвѣчать, и прекрасные черные глаза, полные слезъ, не видали даже какъ онъ удалился.

Послѣдній визитъ Кина въ Дорадо былъ къ виконту де-Шатоменилю. Этотъ послѣдній не изъявилъ никакого удивленія о такомъ поспѣшномъ отъѣздѣ и выразилъ свое сожалѣніе самымъ учтимимъ привѣтствіемъ. Но въ самую минуту прощанья онъ удержалъ руку Ройсуона на секунду и сказалъ, пристально, глядя ему въ лицо:

— Ainsi, vous partez — seul? Je ne l’aurais pas cru; et, je l’avoue franchement, èa me contrarie. N’importe; je connais votre jeu; et je ne vous tiens pas pour battu. Ce serait une betise, de dire — au revoir. Adieu; amusez vous bien^[40].

Ройстонъ нетерпѣливо покачалъ головой; онъ былъ слишкомъ-гордъ, чтобъ спасти свой кредитъ, утаивъ неудачу; и отвѣтъ его былъ поспѣшенъ и опредѣлителенъ:

— Vous me flattez, m-r le vicomte. Quand on perd on doit, au moins l’avouer loyalement, et payer l’enjeu. Cette foi j’ai tant perdu, que, je ne prendrai pas la revanche^[41].

Больше между ними ничего не было сказано, но Арманъ въ свое время получалъ отказы съ большимъ спокойствіемъ, нежели теперь сносилъ насмѣшки надъ неудачей Ройстона Кина.

Нѣсколько дней спустя объ этомъ говорили въ клубѣ, и одинъ изъ habitués рискнулъ нѣсколько хитрыхъ предположеній и два-три неприличныхъ замѣчаній. (Приходилось ли вамъ когда-либо слышать, какъ истый, развратный французъ осмѣиваетъ и топчетъ, въ грязь репутацію женщины? Для этого почти стоитъ превозмочь свое отвращеніе и послушать дьявольски-искусную клевету. Развратныя рѣчи нашихъ бѣдовыхъ вдовушекъ звучатъ благосклонно въ-сравненіи съ этимъ). Дикій характеръ стараго алжирца, который давно удерживался, наконецъ разразился въ отмщеніе:

— Tu mens canaille! C’est le meilleur éloge de m-r Keane, que les manans, comme toi, ne puissent le comprendre. Quand à mademoiselle — elle vaut mille fois tes soeurs et ta mère. Si tu as le coeur de pousser l’affaire, je te donnerai raison sur mes béquilles. Pour le pistolet, ma main n’est pas encore percluse^[42].

Онъ протянулъ ее впередъ такъ же твердо и сильно, какъ въ былыя времена, когда она махала саблею съ утра до вечера и никогда не знала усталости.

Если тотъ, принимая въ разсужденіе современное разстройство инвалида, терпѣливо снесъ обиду, то товарищи его далеко не были такъ романически-довѣрчивы, и позоръ той ночи клеймитъ его до-сихъ-поръ. Будь у него хоть мѣдный лобъ, онъ не въ-состоянія скрыть позорнаго клейма, вѣчной улики въ томъ, что онъ переступилъ предѣлъ, отдѣлявшій человѣка отъ презрѣннаго раба..

Можетъ-быть, на свѣтѣ было бы гораздо-менѣе зла, еслибъ клевета всегда наказывалась такъ сильно и скоро.

XXII.

Вскорѣ послѣ описанныхъ нами происшествій наступило время всѣмъ намъ хорошо-памятное, когда боевыя трубы раздались съ Востока и Сѣвера; когда Европа пробудилась, какъ вздохнувшій исполинъ, послѣ сорокалѣтняго спокойствія, чтобъ снять со стѣнъ старое оружіе и облачиться во ржавую броню.

То было время романическихъ происшествій, полное опасности для слабѣйшаго пола. Постоянно повторялись примѣры того страннаго противопоставленія, когда въ Брюсселѣ, передъ битвою подъ Ватерлоо, отдаленный гулъ пушекъ при Катр-Бра мѣшался съ бальною музыкою у «герцогини». Самая холодная скромность и самое изъисканное кокетство обращаются въ ничто передъ мольбою, произносимою, быть-можетъ, въ послѣдній разъ. То было время хулы и порицанія для англійскихъ джентльменовъ, спокойно-сидѣвшихъ по домамъ; даже непреодолимые чиновники иностранныхъ дѣлъ едва удерживали свои прежнія преимущества. Какой успѣхъ могла имѣть сладкая фраза чиновника въ сравненіи съ простынѣ краснорѣчіемъ воина, готоваго не сегодня, такъ завтра положить свою жизнь на алтарь славы и чести? Не одна прелестная побѣда, одержанная въ то время, осталась въ тайнѣ, ибо побѣдитель уже не возвращался за наградой.

При похоронахъ Веллингтона легко было находить недостатки въ этой пышной церемоніи; но кто былъ въ-состояніи критиковать, когда гвардія выступала изъ Лондона въ сѣрое февральское утро? Въ рядахъ ея было довольно старыхъ ветерановъ, и каждый изъ нихъ могъ досчитать нѣсколько сердецъ, любившахъ его нѣжно; но никто не заслуживалъ такого сердечнаго участія, какъ нарядные молодые офицеры, шедшіе весело и отважно съ обнаженными саблями, какъ-будто ихъ не поджидала зараза въ зачумленной Варнѣ и цѣлые ряды голодныхъ могилъ въ мрачномъ Херсонесѣ; но, безъ-сомнѣнія, дома были лица грустнѣе окаймлявшихъ дорогу, и толпа при дебаркадерѣ была слабымъ представителемъ печальныхъ дѣвъ, горевавшихъ дома.

Когда разнеслись первые слухи о войнѣ, Ройстонъ Кинъ стрѣлялъ тетеревовъ на Гебридскихъ Островахъ; онъ поспѣшилъ въ Лондонъ безъ малѣйшаго отлагательства. Извѣстно, какъ въ подобныхъ случаяхъ безошибочно-вѣренъ инстинктъ хищниковъ. Цѣль его была записаться какъ-можно-скорѣе на дѣйствительною службу. Съ его протекціею и отличною репутаціею достигнуть этого было нетрудно; онъ вскорѣ былъ назначенъ въ одинъ изъ дѣйствовавшихъ легко-конныхъ полковъ; но Кинъ не отправился на мѣсто назначенія съ передовыми отрядами и лѣто было въ полномъ разгарѣ, когда онъ явился въ Крымъ.

Пріѣздъ его былъ встрѣченъ съ большою радостью. Многіе изъ бывшихъ такъ хорошо знали его лично; другіе радовались случаю, доставлявшему имъ возможность судить лично, заслуживаетъ ли онъ въ-самомъ-дѣлѣ свою добрую славу. Вскорѣ замѣтили, какъ поразительно измѣнился хладнокровный майоръ. Правда, случаи собесѣдничества съ нимъ были рѣдки, ибо артельные обѣды и пирушки существовали только въ памяти, въ видѣ призраковъ пріятнаго прошедшаго; впрочемъ, случались-таки изрѣдка дружескія бесѣды, гдѣ раціонный ромъ замѣнялъ бордоскія и бургундскія вина. Но и на эти сходки Ройстонъ рѣдко являлся; а когда и приходилъ, то обыкновенно былъ очень-молчаливъ и даже частехонько пропускалъ удобный случай съострить. Онъ, повидимому, предпочиталъ уединеніе въ своей палаткѣ самому соблазнительному обществу товарищей. Впослѣдствіи вспоминали, что обыкновенно заставали его одного въ палаткѣ, съ револьверомъ или саблею въ рукахъ. Онъ отказался отъ двухъ мѣстъ въ штабѣ безъ всякой видимой причины, кромѣ нежеланія упустить случай быть въ дѣлѣ; рѣдкій день проходилъ безъ того, чтобъ онъ не побывалъ въ главной квартирѣ, съ цѣлію узнать, когда, наконецъ, нарушится продолжительное бездѣйствіе кавалеріи. Прежняя ли кровожадность пробудилась въ немъ съ новою силою при благопріятныхъ обстоятельствахъ, тяготѣвшее ли надъ нимъ душевное бремя не дававшее ему покоя — никто не съумѣетъ сказать навѣрно. Опять скажу, не будемъ слишкомъ-глубоко докапываться первоначальныхъ причинѣ.

Утромъ 25-го декабря между двухъ бурь наступило спокойствіе. Тяжелая кавалерія только-что возвратилась за позицію послѣ блистательной атаки на русскихъ уланъ. Въ легкой бригадѣ слышится ропотъ неудовольствія, будто имъ не суждено дождаться очереди. Одинъ изъ близкихъ товарищей Ройстона Кина замѣтилъ ему, что-то въ этомъ родѣ. Хладнокровный майоръ погладилъ гриву своего коня и отвѣтилъ съ бывалою улыбкой:

— Не тревожься, Джорджъ: я имѣю предчувствіе, что мы успокоимся прежде ночи. Взгляни, вонъ это похоже на дѣло.

Кинъ словно обладалъ духомъ пророчества: не успѣлъ онѣ окончить фразы, какъ прискакалъ адъютантъ. Совершенная тишина царствовала вокругъ, пока послѣдній передавалъ порученіе, настоящій смыслъ котораго остался втайнѣ, ибо мертвые не говорятъ; потомъ минута размышленія и съ дюжину фразъ между главными начальниками, и потомъ каждый всадникъ въ бригадѣ уже зналъ, что ему дѣлать. Многіе выводили недоброе, но справедливое предзнаменованіе изъ тучи, покрывшей крутыя черты «гордаго герцога».

Кинъ чаще остальныхъ бывалъ въ огнѣ и опытный глазъ его замѣтилъ и оцѣнилъ всю опасность предчувствія; но брови его не сдвинулись, а лицо странно прояснилось.

— Что я тебѣ говорилъ, молодой человѣкъ? сказалъ онъ прежнему своему собесѣднику: — дѣло будетъ жарче, чѣмъ ожидаютъ; одно утѣшеніе, что оно недолго продлится.

Прежде чѣмъ онъ договорилъ, раздался звукъ трубы и со смѣхомъ на устахъ, какого давно уже на нихъ не видывали, хладнокровный майоръ повелъ свой эскадронъ на поле смерти.

Мы не станемъ описывать атаки. Есть восторженные люди, которые отдали бы всѣ почести, пріобрѣтенныя ими мирною дѣятельностью за то, чтобъ сказать, что они участвовали въ этомъ подвигѣ. И кто можетъ оспоривать успѣхъ этой блистательной атаки? Подобной хулы, вѣдь, не примѣшивалось въ славѣ павшихъ подъ Ѳермопилами. Я часто встрѣчаюсь въ обществѣ съ однимъ паладиномъ, участвовавшимъ въ этомъ страшномъ повтореніи ронсевальской битвы. Въ частной жизни онъ мало чѣмъ отличался, кромѣ стремленія участвовать въ каждой азартной игрѣ и страсти къ вальсированію. Все-таки я всегда смотрю на него съ большимъ уваженіемъ и почтеніемъ, хотя самъ онъ не могъ бы объяснить, что возбуждаетъ во мнѣ эти чувства. Я думаю тогда о страшныхъ опасностяхъ, сквозь которыя это нѣжное, почти женственное лицо прошло безъ малѣйшей царапины; и мнѣ такъ же мало пришло бы въ голову говорить съ нимъ слегка или непочтительно, какъ пуститься съ епископомъ О* въ разсужденіе о скачкахъ въ Дерби, или о новыхъ сплетняхъ противъ фаворитки. Будьте увѣрены, во многихъ англійскихъ домахъ будетъ семейный портретъ, которымъ дѣти будутъ всего болѣе гордиться. Желая показать незнакомцу величайшую славу своего дома, они пройдутъ мимо изображеній законниковъ, духовныхъ и свѣтскихъ сановниковъ и остановятся противъ воинственной личности, одѣтой въ легкодрагунскую форму. Всѣ предки уступятъ первенство тому, кто въ тотъ день участвовалъ въ числѣ шестисотеннаго авангарда.

Да, оставимте въ покоѣ эту атаку. Самый бывалый литераторъ-алтынникъ не осмѣлится присѣсть къ письменному столу съ тѣмъ, чтобъ обратить въ продажный товаръ подвигъ неустрашимой отваги. Скажемъ только, что Ройстонъ Кинъ велъ себя, какъ всегда; и солдаты доселѣ разсказываютъ о чудесахъ силы и ловкости, совершенныхъ въ тотъ день его саблею.

Ройстонъ, казалось, попрежнему былъ неуязвимъ; и сталь, и пуля щадили его; онъ выбрался изъ батарей безъ одной царапины и пробился черезъ многіе непріятельскіе отряды, получивъ только легкую, неглубокую рану. При одной изъ этихъ встрѣчъ съ непріятелемъ, онъ отдѣлился отъ остатка его эскадрона, который еще держался вмѣстѣ, (даже полки, какъ извѣстно, перемѣшались въ этой страшной свалкѣ); при немъ остался только сержантъ, составлявшій его прикрытіе. Во все время огонь изъ русскихъ батарей, стоявшихъ на высотахъ, становился все сильнѣе-и-сильнѣе, и жестокая картечь прорывала себѣ путь въ смѣшанной массѣ друзей и враговъ, дѣлая тамъ-и-сямъ невзрачные пробѣлы, какъ на поспѣвшемъ хлѣбномъ полѣ, побитомъ сильнымъ градомъ; добрый конь, бывшій подъ Киномъ, еще слишкомъ-недавно покинулъ Англію, чтобъ утратить что-нибудь въ быстротѣ или силѣ; онъ находился еще въ очень-хорошемъ положеніи и, подобно своему господину, удачно избѣгнулъ всякаго поврежденія. Еще триста саженъ — и они въ безопасности, на позиціи, куда уже двинулась тяжелая кавалерія, чтобъ прикрыть отступленіе товарищей; вдругъ темпларъ, летѣвшій во всю прыть, нырнулъ впередъ, какъ потопающій корабль, и, почти перекатившись черезъ ѣздока, упалъ на землю, только судорожно подергивая своими членами. Двѣ картечи, образуя одну рану, пробили грудь у благороднаго коня и поразили прямо въ сердце.

Сержантъ былъ въ трехъ шагахъ отъ Ройстона, когда тотъ свалился съ лошади; тотчасъ же спрыгнувъ съ сѣдла, онъ въ одно мгновеніе былъ уже подлѣ своего офицера, стараясь высвободить его изъ-подъ лошади.

— Вставайте, майоръ! сказалъ онъ ободрявшимъ голосомъ: — это ничего. Возьмите моего коня: онъ васъ донесетъ, а я и безъ него обойдусь.

Храбрый солдатъ, говоря это, едва стоялъ на ногахъ отъ сильнаго изнуренія; кровь струилась темно-багровыми потоками изъ глубокой раны на лѣвой рукѣ его; несмотря на то, въ своемъ предложеніи онъ видѣлъ только исполненіе прямой обязанннсти, хотя люди и пріобрѣтали мѣсто въ исторіи менѣе-великодушнымъ самопожертвованіемъ. Одна изъ самыхъ замѣчательныхъ особенностей хладнокровнаго майора состояла въ томъ, что онъ овладѣвалъ привязанностью и преданностью всѣхъ, съ кѣмъ находился въ сношеніяхъ, безъ всякой видимой причины, оправдывающей подобное вліяніе. Онъ строго наблюдалъ дисциплину, и обращеніе его съ подчиненными отзывалось всегда диктаторскимъ тономъ; несмотря на то, настоящій случай былъ только одинъ изъ примѣровъ восторженной къ нему преданности солдатъ.

Кинъ взглянулъ на говорившаго, лежа на землѣ попрежнему, и жестокое выраженіе лица его нѣсколько смягчилось.

— Ты добрый малый, Девисъ, сказалъ онъ; — но я не воспользовался бы твоимъ великодушіемъ, еслибъ и могъ. Теперь же мнѣ и хвалиться нельзя своимъ отказомъ. У меня рука сломана и, кромѣ-того, я сильно ушибенъ. Я и десяти секундъ не усидѣлъ бы на сѣдлѣ. Сними мою правую перчатку и возьми съ руки кольцо; ты лучше заслуживаешь его, чѣмъ какой-нибудь казакъ. Сбереги его, оно подъ черный часъ дастъ тебѣ фунтовъ пятьдесятъ и, пожалуй, выручитъ изъ бѣды. Возьми и эту вещь (онъ вложилъ руку за пазуху мундира, но вскорѣ вытянулъ назадъ)… нѣтъ, ужь пускай она останется при мнѣ, пока я живъ.

Тонъ и манера его были тѣ же, какъ еслибъ онъ упалъ и ушибся на охотѣ, и разговаривалъ съ добрымъ драгуномъ, подошедшимъ, чтобъ подать ему помощь.

Солдатъ взялъ кольцо, но не сходилъ съ мѣста. Ройстонъ замѣтилъ отрядъ непріятеля, мчавшійся прямо на нихъ; голосъ его снова принялъ обычный, повелительный тонъ.

— Слышалъ, что я сказалъ? Я велѣлъ тебѣ ѣхать. Эти черти налетятъ на насъ менѣе чѣмъ чрезъ минуту. Я не выпустилъ ни одной пули изъ своего револьвера, и могу еще уложить одного или двухъ изъ нихъ.

Привычка повиноваться скорѣе, чѣмъ чувство самосохраненія, заставила Девиса сѣсть на лошадь и удалиться безъ дальнѣйшихъ разговоровъ, но не безъ того, чтобъ нѣсколько разъ оглянуться назадъ. Онъ услыхалъ три ясные выстрѣла изъ револьвера Кина; двое изъ непріятельскихъ всадниковъ упали, третій пошатнулся въ сѣдлѣ; остальные окружили лежавшаго съ опущенными пиками. Храбрый сержантъ не оглядывался болѣе, онъ только стиснулъ зубы и нѣсколько своротилъ въ сторону, чтобъ съ проклятіемъ раскроить черепъ остальному непріятелю.

Мѣсто, гдѣ упалъ Ройстонъ, было такъ близко отъ линіи, занимаемой англичанами, что покончившій его непріятель не посмѣлъ оставаться долѣе, чтобъ ограбить его. Полчаса спустя, Девисъ съ двумя другими охотниками принесъ въ лагерь обезображенное тѣло лучшаго рубаки въ легкой бригадѣ.

XXIII.

Онъ не умеръ. Хотя казаки и думали, что оставляютъ за собою трупъ, и докторъ, осмотрѣвшій его, рѣшилъ, что онъ не переживетъ ночи; Ройстонъ все еще жилъ. Его упрямая, живучая натура боролась съ ужасными муками и не хотѣла поддаться ранамъ, которыя могли бы лишить жизни и трехъ самыхъ здоровыхъ молодцовъ. Казалось, что надъ нимъ тяготѣла какая-то странная судьба, въ родѣ той, которая была удѣломъ чернаго раба въ «Тысячѣ и Одной Ночи», любимаго волшебной царицей. Его измученная душа дѣйствіемъ могущественныхъ чаръ была удержана еще на-время въ оболочкѣ, совершенно-разрушенной и разбитой. Положеніе Ройстона было съ самаго начала безнадежное; его физическая слабость по-временамъ доводила его до безчувствія; но, при всемъ томъ, умственныя его способности оставались нетронутыми. Онъ узнавалъ друзей и говорилъ съ ними совершенно-спокойно. Никогда не слышно было отъ него ни стона, ни жалобы. Наконецъ, его послали въ Скутари, не потому, чтобъ надѣялись на его выздоровленіе, но желая доставить ему въ послѣднія минуты жизни возможное спокойствіе и удобство.

Переѣздъ былъ очень-затруднителенъ по случаю бурь. (Жестокій Эвксинъ не пожалѣлъ даже увѣчныхъ и больныхъ). Это путешествіе и трудный, хотя и короткій, путь изъ корабля въ госпиталь почти истощили послѣдній остатокъ силъ Ройстона. Когда его положили на постель въ небольшой комнатѣ, назначенной для него одного, лекаря не могли сказать навѣрно, имѣли ли они дѣло съ живымъ человѣкомъ, или съ трупомъ. У нихъ было столько работы въ эту страшную эпоху, что они не могли удѣлить болѣе времени, чѣмъ необходимо нужно для каждаго больнаго, потому, безуспѣшно испытавъ всѣ средства привести въ сознаніе Ройстона, они оставили его одного въ безчувственномъ состояніи. Казалось, онъ никогда болѣе не откроетъ глазъ.

Наконецъ, они открылись, конечно, отуманенные смертною слабостью; голова его кружилась, въ ушахъ слышался какой-то гулъ, подобный воплю далекаго моря. Когда онъ началъ яснѣе распознавать окружающіе предметы, то замѣтилъ женщину, сидѣвшую на землѣ, около его постели. Голова ея была спрятана въ рукахъ, а сама она наклонялась то въ одну, то въ другую сторону и ни на минуту не переставалъ ея чуть слышный, горестный вопль. Если старыя сказки говорятъ правду, то подобную фигуру можно видѣть въ темныхъ уголкахъ домовъ, посѣщаемыхъ духами, и подобный вопль могъ раздаваться въ глубокую ночь по комнатамъ, бывшимъ свидѣтелями какого-нибудь страшнаго преступленія. Инстинктъ скорѣе, чѣмъ разумъ, открылъ Ройстону всю правду.

Губы, которыя подъ ударами русскихъ пикъ и потомъ во время самыхъ ужасныхъ мукъ ревниво хранили тайну своихъ страданій, не могли заглушить стона, когда они пролепетали имя «Сесиль Трезильянъ».

Это была она. Блистательная красавица, два года царившая въ свѣтѣ, ненасытимая побѣдами и презиравшая соперницъ, нѣжная аристократка, привыкшая съ дѣтства во всевозможной роскоши и вполнѣ ее цѣнившая, теперь появляется предъ нами въ сѣромъ платьѣ сестры милосердія, довольная переносить настоящую горькую работу и лишенія, присутствуя ежедневно при сценахъ, отъ которыхъ женщины, со всей ихъ храбростью, поневолѣ отворачиваются.

Трудно опредѣлить, что именно побудило ее на этотъ шагъ. Та же скука и нетерпѣливая жажда дѣятельности, о которыхъ мы упоминали, говоря о Кинѣ, вѣроятно, и тутъ играли большую роль. Къ этому, быть-можетъ, примѣшивались и укоры совѣсти, старавшейся найти себѣ исходъ въ такомъ покаяніи, какому предавали себя нѣкогда короли и побѣдители, когда они надѣвали платье пилигрима и умерщвляли свое тѣло постомъ и бичеваньемъ. Наконецъ, могло ее отчасти побудить и чувство какого-то неопредѣленнаго желанія не упустить послѣдней возможности увидѣть еще разъ человѣка, котораго она все еще любила. Вѣдь могла же она лелѣять его, подобно тому, какъ она ухаживала за другими больными, не прибавляя ничего въ тяготѣвшему надъ нею грѣху? Если она когда-нибудь питала такую мысль, то, конечно, ея наказаніе могло загладить всю вину въ ту минуту, когда неожиданно и безъ всякаго приготовленія она вошла въ эту печальную комнату и взглянула на лежавшую тамъ безчувственную, обезображенную фигуру.

Ройстонъ первый заговорилъ.

— Зачѣмъ ты здѣсь?

Если возможно было, чтобъ онъ чувствовалъ страхъ, то, конечно, его глухой, дрожавшій голосъ обнаруживалъ его.

Сесиль Трезильянъ вскочила съ пола, какъ-будто движимая электрическимъ токомъ. Она теперь смотрѣла на-него своими большими, грустными, но лишенными слезъ глазами. Вся горесть, ее поразившая, не могла сдѣлать ихъ жестокими или дикими и лишить ихъ чуднаго обаянія: Ройстонъ замѣтилъ ея побужденіе кинуться къ нему и одной рукой старался ее отслонить, а другой закрылъ свое изуродованное лицо.

— Не подходи близко, бормоталъ онъ: — я не вытерплю этого.

Ея женскій инстинктъ тотчасъ подсказалъ ей значеніе его словъ; онъ думалъ, что даже она должна, отшатнуться отъ него. Она громко засмѣялась (ибо почти помѣшалась отъ горя) и, ставъ на колѣни передъ его постелью, подняла своей рукой его голову, гладила его спекшіяся отъ крови волосы и поцалуями отирала его лобъ отъ смертнаго, холоднаго пота.

— Ты не смѣешь меня не допускать къ себѣ, лепетала она посреди своихъ ласкъ. — Не-уже-ли ты думаешь, что я тебя боюсь, тебя, моего Ройстона!

Радость, навѣянная великой побѣдой, хотя и грѣшной, освѣтила лицо умиравшаго. Страсть сдѣлала его голосъ даже твердымъ и сильнымъ.

— Я думаю это лучше того рая, о которомъ мы мечтали на островѣ Архипелага!

Не остановившись ни на минуту, нѣжный, но грустный голосъ отвѣчалъ:

— Да, это лучше. Тогда я умерла бы прежде и безнадежно; теперь нѣтъ между нами грѣха, незнающаго прощенія.

Глубокое молчаніе продолжалось до-тѣхъ-поръ, пока Ройстонъ собралъ силы, чтобъ продолжать:

— Ты помнишь перчатку? Посмотри, я съ ней не разставался.

Онъ вынулъ изъ-за пазухи стальной ажурный футлярчикъ, висѣвшій у него на цѣпочкѣ на шеѣ. Въ немъ хранилась перчатка Сесили, запятнанная его кровью. Съ этимъ-то сокровищемъ онъ не хотѣлъ разстаться, когда, лежа на землѣ, онъ поджидалъ нападенія казаковъ.

— Ты не думала, что я забылъ тебя, потому-что не отвѣчалъ на твое письмо?

Какъ уже случилось однажды прежде, такъ и теперь часть его твердости и силы воли, казалось, перешла къ Сесили. Она теперь сказала совершенно-твердымъ голосомъ:

— Какъ могла я ложно судить о твоемъ молчаніи, когда я сама просила тебя не писать? Я была очень-несчастна, думая, какъ ты будешь сердиться, но все же я не могла сдѣлать этого. Но я никогда не думала, чтобъ ты забылъ меня. Вѣдь забыть не легко. Разскажи мнѣ о себѣ. Я слышала объ этой славной атакѣ. Но эти ужасныя раны… какъ ты страдалъ, должно-быть!

Въ мутныхъ, почти безжизненныхъ глазахъ Ройстона блеснуло что-то въ родѣ солдатской гордости.

— Да, двадцать-пятаго числа мы прямо помчались на непріятеля; я между другими. Вѣроятно, я страдалъ отъ боли, но теперь это все прошло. Я не чувствую ничего, кромѣ счастья держать еще разъ твою маленькую ручку. Посмотри: я могу ее держать безъ стыда; мои пальцы не пожимали руки женщины съ-тѣхъ-поръ, какъ мы разстались.

Она видѣла, какъ произношеніе этихъ словъ было ему трудно и потому отказалась отъ удовольствія слышать его голосъ, который все еще былъ ей невыразимо-милъ. Она остановила его, когда онъ хотѣлъ продолжать. Но все-таки она же первая прервала молчаніе:

— Мой Ройстонъ! я боюсь… я боюсь, что ты въ большой опасности. Какъ долго намъ обоимъ предстоитъ страдать — одинъ Богъ знаетъ. Но не хотѣлъ ли бы ты видѣть пастора? Онъ бы могъ тебѣ принести помощь, которую я не могу принести по своей слабости и немощи.

На изнуренномъ лицѣ Кина показалась мгновенная тѣнь прежней сардонической, презрительной улыбки.

— Уже поздно теперь всякая помощь мнѣ отъ пастора. Къ-тому же, я не могу сосредоточиться теперь и подумать ни объ одномъ изъ моихъ грѣховъ, кромѣ одного. Всѣ мои мысли заняты тѣмъ вредомъ, который я тебѣ нанесъ.

Это была правда. Если были призраки укора, имѣвшіе право преслѣдовать Ройстона въ его послѣднія минуты, то присутствіе живаго укора заслоняло ихъ всѣхъ.

Глаза Сесили никогда не были такъ краснорѣчивы, но они ничего не выражали, кромѣ отчаянія.

— Боже мой! Развѣ ты не видишь, что все, что я могу простить, я уже давно простила? Что будетъ со мною, если ты умрешь, не раскаявшись въ своемъ грѣхѣ? Должна ли я продолжать жить съ надеждой, что мы навсегда разлучены? Если ты не имѣешь состраданія къ своей собственной душѣ, то пожалѣй хоть меня!

Всѣ прежнія его преступленія показались Ройстону сравнительно простительными, когда онъ увидѣлъ въ горѣ и униженіи блистательную красавицу, на которую онъ навлекъ столько несчастій и стыда. Укоры совѣсти, которые сильная воля и твердая душа такъ долго удерживали, наконецъ нашли себѣ исходъ въ трехъ едва-выговоренныхъ словахъ: «Боже, прости меня!»

Не правда ли, это выраженіе раскаянія очень-неудовлетворительно и недостаточно, особенно, если взять въ соображеніе жизнь Ройстона, котораго грѣхи превосходили число его лѣтъ. Однако слабая надежда, почерпнутая Сесилью изъ этого восклицанія, поддерживала ее съ-тѣхъ-поръ отъ совершеннаго отчаянія. Она перестала къ нему приступать, видя его усиливавшуюся ежеминутно слабость и надѣясь, быть-можетъ, что придетъ болѣе удобная минута.

Дѣйствительно, имъ надо было поговорить о прошедшемъ, въ которомъ оба участвовали, и о будущемъ, въ которомъ только одному изъ разговаривавшихъ приходилось жить. Но Ройстонъ вѣрно разсчиталъ объемъ физическихъ силъ, и когда нашелъ, какъ каждое слово его утомляетъ, онъ сдѣлался такъ же бережливъ на слова, какъ скупецъ на деньги. Его правая рука все-еще твердо сжимала ея ручку; ея нѣжная щечка покоилась на его плечѣ, а другой рукой онъ тихо игралъ длинной, блиставшей каштановой прядью волосъ, выбившейся изъ-подъ ея узкаго чепца. Такъ они оставались долго; не слышно было ни одного слова; только раздавался повременамъ несвязный лепетъ ласкъ и нѣжныхъ восклицаній. Никто не входилъ въ комнату и не безпокоилъ ихъ, ибо въ ту ночь было довольно работы для всего Скутари. Мысль, что ихъ могутъ увидѣть, не приходила Сесили въ голову. Она всегда пренебрегала и презирала приличіями и мнѣніемъ свѣта; теперь же она еще въ десять разъ менѣе объ этомъ заботилась. Ея головка была наклонена и глаза закрыты, такъ-что она не могла видѣть, какъ углублялись впадины на лицѣ ея возлюбленнаго и какъ блѣдность его щекъ замѣнялась какимъ-то сѣрымъ, пепельнымъ цвѣтомъ. Но Ройстонъ хорошо чувствовалъ приближеніе смерти; онъ зналъ, что ему нужно было дѣлать.

Онъ поднялъ ея головку съ своего плеча и нѣжно сказалъ:

— Если мои часы сочтены, то тѣмъ болѣе причины, чтобъ мнѣ было горько разстаться съ тобою хоть на часокъ. Но тебѣ нуженъ покой и мнѣ кажется, я бы теперь могъ заснуть. Не старайся меня уговорить, а оставь меня теперь. Когда ты послѣ будешь думать объ этомъ вечерѣ, то вспомни, что мои послѣднія слова были: «я любилъ тебя болѣе всѣхъ». Душа моя! простись со мною и приди завтра пораньше.

Онъ догадывался очень-хорошо, какъ долго продлится эта ночь и какое зрѣлище представится Сесили на другое утро; но онъ рѣшился избавить ее еще отъ новаго страданія и такимъ образомъ перенесъ одинъ все бремя агоніи. Его жизнь была полна дѣлъ самой безразсудной храбрости, но, по правдѣ сказать, этотъ подвигъ былъ вѣнцомъ мужества.

Теперь, какъ и прежде, Сесиль была не въ-состояніи противиться его желаніямъ или приказаніямъ; къ тому же, физическое изнуреніе начинало превозмогать надъ нею и она тоже чувствовала, что пора идти. Она встала на колѣни безмолвно и ихъ уста встрѣтились въ долгомъ, страстномъ поцалуѣ. Такъ мало было жизни въ Ройстонѣ, что его губы и отъ прикосновенія съ этими расцвѣтшими, алыми розами, остались такъ же ледяно-холодны.

— Я приду опять, пораньше, шепнула она.

Послѣдніе остатки силъ, просто сверхъестественныхъ, израсходовались въ нѣжномъ пожатіи руки Сесили, которымъ онъ съ нею простился. Чрезъ полчаса вошелъ въ комнату докторъ. Во всю эту ночь крики, стоны и другіе звуки, въ которыхъ выражаются предсмертныя муки человѣка, звенѣли въ его ушахъ, такъ-что, наконецъ, онѣ устали отъ этого оглушительнаго шума. Но безмолвіе этой комнаты еще больше поразило его. Онъ съ минуту пристально посмотрѣлъ на недвижимо-лежавшаго человѣка и приложилъ ухо къ его губамъ. Неслышно было ни малѣйшаго дыханія, могшаго даже поколебать пухъ. Тогда онъ тихонько накрылъ простыней лицо умершаго, совершенно-спокойное, твердое, которое даже въ объятіяхъ смерти сохранило свое хладнокровное, гордое спокойствіе.

Когда это зрѣлище представилось глазамъ Сесили на другое утро, она не вскрикнула, не упала въ обморокъ; ни въ ту минуту, ни послѣ не показала она себя недостойной своего гордаго возлюбленнаго. Она не выказывала свое горе, не драпировалась имъ. Многія и кромѣ нея взяли себѣ девизомъ «знаетъ сердце свое горе» и до конца остались вѣрными ему. Поистинѣ онѣ получили свою награду. Если осталось мало утѣшенія по сю сторону могилы и только туманная надежда по ту сторону, то что-нибудь да значитъ — избѣгнуть соболѣзнованій.

Мы не будемъ слѣдить далѣе за жизнію Сесили: излишне было бы подробно описывать ея службу въ госпиталяхъ, которую она покинула послѣ заключенія мира. Мы не станемъ также проникать въ то уединенное мѣсто, на далекомъ западѣ Англіи, гдѣ она живетъ еще до-сихъ-поръ. Этотъ сѣрый замокъ хорошо хранитъ свои тайны, хотя онъ и былъ свидѣтелемъ въ свое время горя и грѣховъ, которые заставили бы говорить и гранитъ. Много разбитыхъ сердецъ и разрушенныхъ надеждъ видѣлъ замокъ, старинное жилище Трезильяновъ де-Трезильянъ.

Я сознаюсь, что съ сожалѣніемъ вижу, какъ исчезаетъ эта граціозная фигура со сцены, недостойной ея царскаго присутствія. Гдѣ видѣлъ я оригиналъ этого прелестнаго созданія, которое я старался изобразить хотя и очень-грубо? Быть-можетъ, и во снѣ. Но есть видѣнія, столь подходящія къ дѣйствительнымъ живымъ образамъ, что невольно кружится голова, когда захочешь отличить ихъ другъ отъ друга.

По несчастью, смерть каждаго человѣка дѣйствуетъ на остальныхъ вовсе не пропорціально достоинствамъ умершаго. Такъ случилось и съ Ройстономъ: его кончина вызвала болѣе сочувствія, чѣмъ онъ заслужилъ. Далеко и широко разнеслась молва о его геройской смерти. О немъ горевали не одни товарищи; люди, которые едва знали его, приносили дань сожалѣнія о смерти любимаго героя легкихъ драгунъ.

Маркъ Уорингъ въ мрачномъ уединеніи своей унылой комнаты заскрежеталъ зубами отъ зависти; онъ зналъ, кто будетъ болѣе всего оплакивать эту кончину. Замѣчаніе Армана де-Шатомениля было характеристично. Услышавъ, что его старый противникъ палъ на полѣ битвы, онъ нетерпѣливо хлопнулъ рукой по своимъ изуродованнымъ членамъ и пробормоталъ — «Sang dieu! Il avait toujours la main heureuse»^[43]. Гарри Молинё до-сихъ-поръ не можетъ положиться на свой голосъ, чтобъ говорить о Ройстонѣ, и другіе чудные глаза, кромѣ глазъ la mignon, наполнились слезами, прочитавъ извѣстный списокъ умершихъ. Поистинѣ великіе мужи пали во Израилѣ и святые покинули нашу землю въ славѣ небеснаго величія, не вызвавъ столько сожалѣній, какъ смерть этого великаго грѣшника. Только двѣ женщины на землѣ (и имъ онъ ничего не сдѣлалъ худаго) открыто торжествовали, когда разнеслась вѣсть о смерти Ройстона Кина; это были его жена и Бесси Данверсъ. Произнесемъ ли мы теперь нашъ приговоръ надъ Ройстономъ Киномъ? Онъ заблуждался и грѣшилъ такъ часто и жестоко, что даже заступничество кающейся грѣшницы, которая ниіогда не преклоняетъ колѣнъ въ молитвѣ, не произнося его имени, вѣрно не спасетъ его. Однако мы не бросимъ въ него камня.

Конечно, можно и должно противиться и побѣдить всѣ искушенія. Но есть люди съ особеннымъ характеромъ, которые, кажется, дѣйствуютъ всю свою жизнь подъ вліяніемъ обстоятельствъ, такъ-что можно справедливо предполагать, что они рождены, чтобъ служить предостереженіемъ и упрекомъ для другихъ. Сколько же подобные люди отвѣтственны въ своихъ дѣйствіяхъ — не будемъ разбирать этого важнаго вопроса, вспомнивъ, какъ ужасно путаются, становятся въ-тупикъ самые ученые богословы, рьяные противники Предопредѣленія, когда имъ представляется примѣръ фараона.

Было бы непріятно и безполезно стараться проникнуть въ тайну того мрака, который разстилается по ту сторону могилы Ройстона; немногіе были бы въ состояніи отличить въ этомъ мракѣ малѣйшій лучъ свѣта. Но мы столько же не имѣемъ права ограничивать милосердіе Всемогущаго Существа, какъ и спорить о справедливости Его гнѣва. Удержимся лучше отъ всякихъ сужденій и будемъ надѣяться

That heaven may yet have more mercy than ma

On such a bold rider’s soul (*).

(*) Что небо, быть-можетъ, окажетъ болѣе милости, чѣмъ человѣкъ душѣ такого смѣлаго бойца.

КОНЕЦЪ.

"Отечественныя Записки", №№ 1—3, 1861

---

1. Извѣстныя кровопролитныя дуэли между любимчиками Генриха III (mignone du conchette) Келюсомъ, Можирономъ, Шомбергомъ, Ривераносъ, д’Антрагомъ и Риваролемъ.
2. Міръ его праху.
3. Время не все похищаетъ.
4. Родившійся со мною въ консульство Манлія.
5. Люди 3-го стрѣлковаго вели себя какъ герои, эскадронный командиръ ихъ — какъ Шатомениль.
6. Насколько онъ хорошо себя велъ.
7. Слезный потокъ.
8. Уменьшительное имя, которымъ англійскій народъ любилъ называть королеву Елизавету.
9. Poëta laureta — такъ называется въ Англіи придворный поэтъ, должность котораго въ настоящее время занимаетъ Теннисонъ.
10. Баллада, сочиненная Дугласомъ, шотландскимъ лердомъ. Онъ назывался также лердомъ финляндскимъ, въ частъ его побѣдъ и похожденій въ Финляндіи. Онъ убитъ въ сраженіи при Стейнкиркѣ въ 1692 году.
11. Stones — англійскій вѣсъ.
12. Узнается по сообщеніямъ.
13. Оскорбленіе изящнаго образа презрѣніемъ.
14. Въ переводѣ: "О томъ, какъ Аміасъ бросилъ свой мечъ.
15. Еврейскій ректоръ, извѣстный романистъ Чарльзъ Книгслей, авторъ романа: «Westward ho! or the Adventures of sir Amyas Lee» (На западъ, или приключенія сэра Аміаса Ли.
16. Изъ восточныхъ сказокъ.
17. Миссъ Гарріетъ Мартино, извѣстная англійская писательница. Въ числѣ ея сочиненій замѣчательны «Illustrations of Political Economy» — цѣлый рядъ повѣстей, въ которыхъ она развивала различные экономическіе вопросы.
18. Томасъ Карлейль, знаменитый англійскій историкъ нашего времени, авторъ «Исторія французской революціи».
19. Пятнадцать франковъ за убытки, и потомъ убирайтесь ко всѣмъ чертямъ.
20. Молчи, лгунъ! меня не надуешь обѣщаніями. Наплевать мнѣ на нихъ! По-крайней-мѣрѣ вы мнѣ оставьте какой-нибудь залогъ.
21. -- Отдаатъ тебѣ, собакѣ, англичанину — какъ бы не такъ! Если хорошенькая барышня хочетъ подучить его назадъ, то она придетъ завтра хорошенько меня попроситъ. И придетъ она одна.
22. Не дрожать, когда увѣрены къ побѣдѣ. Посмотри назадъ!
23. Ты трусишь? ты дрожишь уже, молокососъ! Да поразитъ тебя громъ божій! ты правъ.
24. Я бы могъ ему лучше задать.
25. Кто меня любить, тотъ за мной послѣдуетъ.
26. Ѳома Эрсильдонскій, прозванный риѳмачомъ, жилъ въ концѣ ХІX-го столѣтія. Онъ — любимый типъ шотландскихъ народныхъ преданій, какъ поэтъ и пророкъ. Вальтеръ Скоттъ воспѣлъ его въ своей балладѣ «Thomas the Rhymer» (Ѳома Риѳмачъ).
27. Извѣстная шотландская легенда и баллада о Левелинѣ и собакѣ его Гелертѣ (Story of Llewellyn and his dog Gelert).
28. (The Rime of the Ancient Mariner). „Пѣснь стараго моряка“, баллада Колериджа.
29. „The balad of Arianna“. Баллада объ Аріаннѣ, Теннисона.
30. Перзеѳона — греческое названіе Прозерпины.
31. Айдоней — прозвище Плутона.
32. Прозвище Цереры.
33. Аидесъ — греческое прозвище Плутона.
34. Эрида — богиня раздора, погречески.
35. нахъ», которыя заключить ихъ всѣ, будь онѣ въ десять разъ многособственныя,
36. Это фргамент так отпечатан в журнале.
37. Разбросанные члены.
38. А что, эти дамы готовы?
39. Такъ его, однако, надули? Чертъ возьми! отсутствующіе всегда чертовски виноваты.
40. Такъ вы ѣдете одни. Я бы этого не думалъ и, сознаюсь вамъ откровенно, это мнѣ очень-непріятно. Впрочемъ, я знаю вашу игру и я не считаю васъ побитыми. Было бы глупостью сказать вамъ до свиданія. Прощайте, веселитесь хорошенько.
41. Вы мнѣ льстите, виконтъ. Когда проиграешь, то по-крайней-мѣрѣ должно открыто сознаться въ этомъ и заплатить ставку. На этотъ разъ я столько потерялъ, что никогда не отъиграюсь.
42. Ты врешь каналья! Это лучшая похвала мастеру Кину, что такіе мужики, какъ ты, его не могутъ понять. Что жъ касается mademoiselle, то она въ тысячу разъ лучше твоихъ сестеръ и матери. Если ты вздумаешь потребовать отъ меня удовлетворенія, то я, несмотря за мои костыли, выйду противъ тебя. Рука моя еще не такъ разбита параличомъ, чтобъ не могла владѣть пистолетомъ.
43. Чортъ возьми у него рука была всегда счастливая.