Нѣтъ такого человѣка, который бы пламенно не желалъ себѣ счастія и не искалъ бы всечасно средствъ содѣлаться счастливымъ; равно какъ нѣтъ человѣка, которой бы не жаловался безпрестанно на то, что не можетъ достигнуть сего блага — единственной цѣли всѣхъ трудовъ и попеченій человѣческихъ. Откуда происходитъ, что изъ такого множества людей, гоняющихся за счастіемъ, рѣдкіе успѣваютъ овладѣть имъ? Отъ того, что большая часть людей сбивается съ дороги, ведущей къ нему, и что когда она однажды потеряна, то почти невозможно отыскать ее. Сія сказка, представляя великія истины подъ завѣсою вымысла, утверждаетъ меня во мнѣніи моемъ. Алимекъ, пастухъ Аравійскій, стерегъ стадо свое, бродящее съ паствы на паству, и въ одинъ день замѣтилъ подъ горою гротъ, осѣненный деревьями, составлявшими бесѣдку. Алимекъ почувствовалъ любопытство осмотрѣть сіе мѣсто. При входѣ гротъ былъ мраченъ; но лучь свѣта озарялъ внутренность грота. Вступивши въ него, пастухъ нашелъ кошелекъ, кольцо и старую бумагу. Съ живостію схватилъ кошелекъ; но увидѣвши, что онъ былъ пустъ, вскричалъ: «Проклятый! ты только обманулъ меня! Пусть бы хоть немного нашлось въ тебѣ денегъ; а то совсѣмъ ничего! Ступай опять туда, гдѣ былъ до сихъ поръ!» — и съ презрѣніемъ бросилъ кошелекъ на землю.
Звукъ, изданный имъ, походилъ на звукъ золота. Удивленный пастухъ поднялъ опять кошелекъ, и нашелъ его дѣйствительно полнымъ дорогаго металла. «Что за волшебство? Но какъ бы то ни было, я возьму кошелекъ.» Сказавъ сіи слова, взялъ и кольцо и старую бумагу, и проворно вышелъ изъ грота. «Простите» сказалъ тогда Алимекъ, "луга и рощи! Обладая симъ сокровищемъ, я стану веселиться. Ахъ! еслибъ я былъ въ Меккѣ!… Едва онъ пожелалъ того, какъ вдругъ увидѣлъ себя посреди Мекки. Удивленный болѣе прежняго, трепещущею рукою развертываетъ бумагу и читаетъ: «Кошелекъ будетъ наполняться золотомъ по твоей волѣ всякой разъ, когда ты приложишь кольцо ко рту; перенесешься въ одно мгновеніе, куда ни вздумаешь.» Первое желаніе, которое Алимекъ почувствовалъ въ сердцѣ своемъ, и которое хотѣлъ онъ удовлетворитъ, было — видѣть новыя страны. По удобности своего путешествія онъ въ короткое время обозрѣлъ большую часть свѣта. Сначала Алимека чрезвычайно веселило разнообразіе въ мѣстоположеніяхъ, въ климатахъ, въ безчисленныхъ произведеніяхъ Природы, въ одеждахъ, въ обычаяхъ и въ успѣхахъ искусствъ. По прошествіи нѣкотораго времени удовольствіе, находимое имъ въ перемѣнѣ мѣстъ, ослабѣло; чемъ болѣе пробѣгалъ онъ земель, тѣмъ менѣе находилъ новыхъ предметовъ для наблюденія. Наконецъ онъ удостовѣрился, что Природа и Искусство представляютъ почти вездѣ одно и то же, и что нравы и обычаи людей различаются одними только легкими оттѣнками. Когда удовольствіе новости исчезло, любопытство Алимеково исчезло также; и, соскучась перемѣнами, онъ захотѣлъ основать себѣ жилище.
Константинополь былъ избранъ для онаго. Сей городъ, въ которомъ достаточный человѣкъ можетъ наслаждаться всѣми удовольствіями, представлялъ ему сверхъ того выгоду разговаривать со всѣми народами о странахъ имъ видѣнныхъ. Алимекъ, поселившись въ Константинополѣ, не думалъ ни о чемъ болѣе, кромѣ забавъ и угожденій всѣмъ своимъ прихотямъ. Но вскорѣ онъ утомился отъ такого рода жизни, наслажденія самыя утонченныя стали для него неприятны: чѣмъ болѣе онъ выискивалъ различныхъ удовольствій, тѣмъ болѣе чувствовалъ пресыщеніе. Пустая душа его была снѣдаема несносною скукой. Жестокая болѣзнь, слѣдствіе безпорядковъ, доказала ему наконецъ, что жизнь праздная, разнѣженная не можетъ доставить блаженства, и Алимекъ рѣшился искать его въ трудахъ, достойныхъ уваженія.
Богатство легко доставило ему покровителей и друзей; познанія, приобрѣтенныя имъ въ путешествіяхъ, дѣлали его, въ общемъ мнѣніи, способнымъ къ отправленію дѣлъ самыхъ важныхъ. Онъ скоро достигъ, восходя отъ степени на степень, самыхъ высокихъ должностей, и наконецъ получилъ мѣсто Великаго Визиря. Дѣла начали обременять его; повелѣнія Государя, требованія подданныхъ не давали ему покоя ни на минуту. Волненія Сераля, злоумышленія и козни завистниковъ, происки его соперниковъ причиняли ему непрестанное безпокойство и страхъ. Алимекъ испыталъ, что титла и почести суть не иное что какъ пышное рабство.
Будучи изнуренъ новымъ родомъ мученія, онъ мечталъ объ освобожденіи своемъ отъ юнаго, какъ вдругъ пришло въ Константипополь извѣстіе о близкой войнѣ съ Персіею. Алимекъ, получивши предписаніе идти съ многочисленною арміею возложить гордость неприятелей, воспламенился любовію ко славѣ, и летѣлъ на сраженія,
Онъ увѣнчался побѣдою при двухъ битвахъ; неприятели, совершѣнно разстроенные, увидѣли себя въ необходимости оставить провинціи, которую было уже заняли. Великій Визирь былъ до небесъ превозносимъ похвалами во всѣхъ мѣстахъ имперіи; въ столицѣ готовились принять его со всевозможнымъ великолѣпіемъ; прекраснѣйшее торжество ожидало его, какъ вдругъ, по несчастію, онъ попавши въ засаду, устроенную неприятелями, потерялъ при етомъ случаѣ знатную часть своей арміи. Обстоятельства перемѣнялись въ одну минуту: похвалы превратились въ проклятія, и вмѣсто приготовленнаго торжества поднесли ему веревку.
Алимекъ прибѣгнулъ къ своему кольцу, перенесшему его тотчасъ въ Индію. Осмотрѣвъ многія мѣста земли сей, онъ рѣшился остаться въ Голкондѣ.
Селима, Королева Голкондская, была столъ рѣдкой красоты, что ее называли чудомъ Азіи. Алимекъ былъ пораженъ красотою Селимы; онъ въ ту же минуту почувствовалъ въ ней самую сильную страсть, искалъ счастія быть представленнымъ ко Двору, и успѣлъ въ этомъ. Великолѣпіе, которымъ Алимекъ окружилъ себя, приятности, которыми онъ отличался, его благородные и привлекательные поступки, живые, краснорѣчивые и разнообразные разговоры его, сообщаемыя ими свѣдѣнія о многихъ странахъ, обратили на него вниманіе, Королевы. Она пригласила его пожить нѣкоторое время въ Голкондѣ; онъ согласился на сіе приглашеніе съ радостію. Для него приготовлялись празднества, охота, увеселенія; всякаго рода: вездѣ являлся онъ съ блескомъ; пышность его свиты, драгоцѣнность одежды, подавали самое высокое мнѣніе о богатствѣ его и вкусѣ. Селима возымѣла къ Алимеку мало помалу дружескую довѣренность; наконецъ возымѣла къ нему и любовь, и даже подавала ему надежду получить свою руку. Упоенный радостію, Алимекъ думалъ, что напослѣдокъ достигъ блаженства, котораго тщетно искалъ столь долго. Между тѣмъ царедворцы, завистливые и ревнивые, взирая не иначе какъ съ величайшимъ прискорбіемъ на необходимость повиноваться чужестранцу, составили противъ него самый ужасный заговоръ. Они умѣли такъ искусно придать клеветѣ видъ истины, такъ ясно доказали небывалое преступленіе Алимеково, что Королева повелѣла лишить его жизни. Кольцо спасло его и отъ сей новой опасности.
Отчаянный, съ душею растерзанною сожалѣніемъ, что исчезла въ одно мгновеніе ока очаровательная мечта о прочномъ блаженствѣ, Алимелекъ прошелъ многія страны Азіи, не зная, гдѣ ему остановиться, и неся повсюду въ собою грусть и скуку, снѣдавшія его сердце; наконецъ прибылъ онъ въ Китай.
Однажды, когда Алимелекъ, предаваясь горестнымъ мыслямъ своимъ, проходилъ уединенными полями, вдругъ отдались въ слухѣ его музыкальные звуки и радостныя восклицанія. Любопытствуя знать причину онымъ, Алимекъ пошелъ въ ту сторону, откуда они происходили. Приближась къ одному сельскому дому, онъ увидѣлъ толпу крестьянъ и крестьянокъ, плясавшихъ подъ звуки инструментовъ и голосовъ. Удивленный живою и чистою веселостію, одушевлявшею каждое лице, онъ подошелъ ко старцу съ бѣлыми власами, съ радостію во взорахъ, почтенному, сохранившему всю бодрость среднихъ лѣтъ. Сей старецъ смотрѣлъ съ большимъ удовольствіемъ на веселящихся. Алимекъ спросилъ у него, что было причиною етаго празднества необыкновеннаго.
«Оно вовсе не есть необыкновенное», отвѣчалъ старецъ, «и бываетъ въ каждый день, посвященный спокойствію, послѣ того какъ мы воздадимъ богамъ должное благодареніе.»
— Вы стараетесь такимъ образомъ утѣшиться въ несчастной жизни, которую, ведете въ прочіе дни? — «Я уже переступилъ за шестьдесятъ лѣтъ етой жизни, по милости боговъ, но не могу сказать, чтобы находилъ ее несчастною. Я знаю, вы, большіе господа, думаете, что нѣтъ счастія тамъ, гдѣ нѣтъ блеску; но мы, простые крестьяне, когда вамъ случится быть въ городахъ, пробраться въ чертоги ваши, мы видимъ смятенія и безпокойства, въ нихъ царствующія, и ваше богатство возбуждаетъ болѣе сожалѣнія въ насъ, нежели зависть. Вы никогда не наслаждаетесь миромъ; скупость, честолюбіе, война, раздоръ лишаютъ васъ, онаго каждую минуту; а, тамъ, гдѣ нѣтъ мира, нѣтъ и счастія. Мы не такъ богаты, какъ вы; едва знаемъ, что такое золото и серебро; но то, что вы обязаны покупать, доставляютъ намъ стада и земли наши, и мы довольны.» — Для меня непонятно, какъ могутъ люди, обязанные сносить столько трудовъ, сказать, что они счастливы. — «Трудъ» отвѣчалъ старецъ «можетъ казаться тягостнымъ тому, кто давно привыкъ къ праздности; но для насъ имѣетъ онъ приятность. Я никогда не провождалъ столь скучныхъ часовъ какъ тѣ, въ которые однажды болѣзнь заставила меня прекратить обыкновенные труды мои. Время, казалось мнѣ тогда длилось до безконечности. Но когда я работаю, то часы текутъ такъ, что совсѣмъ ихъ не примѣчаю и не чувствую ни на одну минуту бремени той скуки, которую находилъ столь жестокою, когда былъ принужденъ ничего не дѣлать.» — Но бремя трудовъ еще нестерпимѣе. — «Оно нестерпимо для раба, которой обязанъ сносить его противъ своей воли, и не можетъ успокоиться, когда имѣетъ нужду въ успокоеніи; но между нами етаго нѣтъ: уставши, я отдыхаю, и потомъ принимаюсь опять за дѣло съ удовольствіемъ. То, что вы называете трудами, бываетъ тогда пріятнымъ упражненіемъ: работа занимаетъ васъ и отводитъ отъ всякой мрачной мысли. Будучи крѣпче и здоровѣе, нежели вы, мы не знаемъ тѣхъ золъ, которымъ люди праздные столь часто подвергаются; пища наша приправлена аппетитомъ; сонъ нашъ спокоенъ; и въ то время, когда мы предаемся трудамъ, надежда получить прибыль есть для насъ такое наслажденіе, котораго ваши богачи и вельможи не знаютъ. Каждый шагъ, когда ступаю на своемъ полѣ, припоминаетъ мнѣ о времени жатвы, и ета мысль доставляетъ мнѣ всѣ удовольствія разомъ» — Но выгода, извлекаемая вами изъ столь продолжительныхъ трудовъ, очень не важна въ сравненіи съ тѣми безчисленными выгодами, которыми пользуются богатые люди, не принимая на себя никакого труда. — «Когда мнѣ хочется пить, и когда могу утолить жажду изъ маленькаго ручья, — какая мнѣ нужда, что другіе утоляютъ жажду свою изъ большой рѣки! — Поле мое и стадо удовлетворяютъ всѣмъ моимъ потребностямъ: чегожъ мнѣ желать болѣе? — Благоденствіе состоитъ не въ томъ чтобы обладать великими сокровищами; не въ томъ чтобы довольствоваться приобрѣтаемыми, отъ трудолюбія, или фортуны. Вы, которые плаваете въ изобиліи, вы бѣднѣе насъ, потому что желанія ваши обширнѣе. Природа предписываетъ намъ немного нуждъ; къ тому же ихъ легко удовольствовать: вы творите себѣ тысячу нуждъ произвольныхъ, которыя обращаются для васъ въ причину непрерывной скорби. Три вещи — и вы можете повѣрить старцу, наученному долговременнымъ опытомъ — три вещи достаточны для счастія: миръ, трудъ и веселость. Сохраните душевную тишину, отдалите отъ себя чувство ненависти, удержите страсти, влекущія за собою раскаяніе; сносите мужественно зло, неразлучное съ природою человѣческою; прогоните скуку, убѣгая праздности; наслаждайтесь съ разсудкомъ тѣми благами, которыя Небо даровало вамъ? и вы будете счастливы.»
Алимекъ пришелъ въ замѣшательство, нашедши столько здравомыслія въ деревенскомъ жителѣ; особливо же послѣдняя часть разговора поразила Алимека. Разставшись съ достопочтеннымъ старцемъ, онъ повторилъ ее въ мысляхъ и сказалъ самому себѣ: ето блаженство, котораго я ищу такъ ревностно, находится дѣйствительно въ деревняхъ; оставя поля, я только что удалился отъ блаженства. Ахъ! сколь бѣдственнымъ было для меня ето сокровище, которому я такъ обрадовался въ гротѣ! Какую выгоду онъ доставилъ мнѣ? Безпокойство и скуку многихъ путешествій, съ которыхъ я не собралъ инаго плода, кромѣ печальнаго убѣжденія, что злоба людей вездѣ одинакова, и что они различествуютъ между собою только родомъ сумазбордства. Почувствовавши отвращеніе отъ неприятныхъ забавъ, ни въ какую минуту не подававшихъ мнѣ истиннаго удовольствія и ведшихъ меня на край могилы, я внялъ гласу благороднаго честолюбія: къ чему же мнѣ ето послужило? Ставъ жертвою злоухищреній, въ награду за мои долговременныя услуги, я получилъ веревку. Претерпѣвши жестокую измѣну отъ женщины, мною боготворимой я, брожу, не зная самъ что будетъ со мною и каждый дань содѣлываетъ меня несноснѣйшимъ для самаго себя. Не лучшель было бы, еслибъ я остался въ первомъ своемъ невѣжествѣ? Я не имѣлъ вкусныхъ яствъ, но мои были приправлены аппетитомъ; одежда моя была груба, но она лучше защищала меня отъ непогоды, чѣмъ та, которую мода предписывала носить. Жилище мое составляла бѣдная хижина; но какой сладкой сонъ я вкушалъ въ ней! Никогда горестное сновидѣніе, печальная мысль не нарушали ночнаго моего спокойствія. Дни мои проходили въ смотрѣніи за стадомъ, въ обработываніи поля: сіи деревенскія упражненія не предпочтительнѣель той ужасной скуки, которая не разъ мучила меня въ другомъ состояніи? Ахъ, какъ справедливъ етотъ почтенный старецъ, котораго Небо послало мнѣ, чтобы исторгнуть меня изъ безумныхъ моимъ мечтаній! Гласъ чего — гласъ Бога покровителя, который зоветъ меня на путь истины, мною оставленной.
Проведши всю ночь въ такихъ размышленіяхъ, Алимекъ всталъ съ первымъ лучемъ утра и пошелъ къ доброму старцу просить его, чтобы онъ дозволилъ жить вмѣстѣ съ нимъ, для приобрѣтенія тѣхъ благъ, которыя столь постоянно убѣгали Алимека. Старецъ сказалъ ему съ улыбкою: «Я радъ, видя что невинность и простота нашего образа жизни нравится вамъ сегодня болѣе нежели вчера; но она сотворена не для васъ, и счастіе обитаетъ не въ однѣхъ только деревняхъ: вы можете его найти и посреди городскаго шума, и въ нѣдрахъ изобилія. Чтобы наслаждаться счастіемъ, должно — повторяю — сохранять миръ души, бытъ довольнымъ благами, которыя имѣетъ, обуздывать излишнія желанія, всегда ненасытимыя по ихъ свойству, и учредить для себя мудрыя занятія.»
— Все ето правда; — отвѣчалъ Алимекъ: — но за чѣмъ я пойду искать далеко того, что нахожу здѣсь! Впрочемъ жизнь, которую ведете, для меня не чужда; я легко могу примкнуть къ ней. — Онъ объявилъ старцу о состояніи, въ которомъ родился, и какъ вышелъ изъ него; наконецъ, поднося ему кошелекъ и кольцо, сказалъ: примите сіи дары и дозвольте мнѣ остаться навсегда съ вами. — «По желанію вашему» отвѣчалъ старецъ «принимаю дары ваши, но не съ тѣмъ чтобы пользоваться ими: да сохранитъ меня Небо отъ такой бѣдственной мысли! Вы будете властны взять ихъ назадъ, испытавши ту жизнь, въ которую теперь вступаете. Какъ бы рѣшительность ваша ни была благоразумна, только она немного поспѣшна, и вы можете еще почувствовать раскаяніе. Живите съ нами сколько вамъ угодно. Если же когда нибудь соскучитесь, то потребуйте обратно залогъ, который мнѣ ввѣряете, и удалитесь.»
Алимекъ, плѣнясь ласковымъ приемомъ старца, изгналъ изъ разума своего всѣ тѣ тщетные помыслы, которые до сихъ поръ мучили его. Онъ нашелъ въ тишинѣ, въ хозяйствѣ и трудахъ сію чистую забаву, сіе полное удовольствіе души, которыхъ еще не вѣдалъ. Будучи съ каждою минутою довольнѣе своею участію, онъ сталъ думать о средствѣ усугубить и продлить до конца жизни счастіе свое. Старецъ имѣлъ дочь, украшенную всѣми прелестями и всѣми добродѣтелями; Алимекъ просилъ себѣ ее въ супружество: но старецъ, знавшій очень хорошо непocтояство сердца человѣческаго и не полагался на твердость Алимекову, и потому не прежде увѣнчалъ его желанія, какъ уже удостовѣрившись многими опытами, что онъ не перемѣнитъ ни состоянія, ни жилища. Достигнувъ того совершеннаго блаженства, котораго богатство, забавы и почести не могли ему доставить, Алимекъ зарылъ глубоко въ землю кошелекъ и кольцо, для того чтобы они не возбудили и въ другихъ желанія искать счастія тамъ, гдѣ его нѣтъ.
Дюфренуа А.Ж.Б. Мечта и истина: Арабская сказка / (Из сочин. г-жи Дюфрень); к. Ш-в [П. И. Шаликов] // Вестн. Европы. — 1818. — Ч. 99, N 12. — С. 251-264.