Меня не поняли! (Аверченко)
| Меня не поняли! : Несколько слов севастопольским властям |
| Опубл.: 1920. Источник: Аверченко А. Т. Собрание сочинений: В 13 т. Т. 8. Чудаки на подмостках. — М.: Изд-во "Дмитрий Сечин", 2013. — az.lib.ru • «Юг» (Севастополь), 1920, 26 января, № 148. |
Сегодня мне не хочется смеяться.
Хотя на фронте все исключительно хорошо, хотя многие внутренние недоразумения улажены — у меня на душе исключительно скверно:
— Меня не поняли.
У меня сейчас чувство человека, который мужественно бросился в холодную глубокую воду и вытащил на берег утопающего, а его, этого мужественного человека, сажают в тюрьму за то, что он тащил утопающего за волосы.
Два дня назад я напечатал в «Юге» фельетон об актерах, поступивших на «Рион» кочегарами.
И вот сейчас до меня дошли слухи, что некоторые из властей не поняли, не так истолковали мой фельетон, написанный, несмотря на смешной сюжет, кровью моего сердца… Не поняли и решили, что это непорядок — быть безработным актерам судовыми кочегарами. Кем-то будто бы затребованы какие-то списки, наводятся какие-то справки — так мне, по крайней мере, передавали не на шутку встревоженные актеры.
Признаться, я всего ожидал — только не этого.
Льщу себя надеждой, что я никогда не был дураком, а если сообщаемое актерами — правда, то я первый раз оказался в положении медведя, согнавшего муху со лба пустынника увесистым камнем.
Но я думаю, что вся эта история урегулируется, если я информирую власть, а попутно и все севастопольское население, — что такое сейчас русский актер и каково ему живется.
В эти дни всем нам, русским, плохо, все мы бедны, ограблены, и неустроены, но русский актер — это нищий среди нищих, самый голый и голодный среди раздетых и недоедающих.
Все мы хоть имеем право на труд, а актер понемногу теряет и это право.
Ему, актеру, в общем, неважно жилось и тогда, когда вся территория России была к его услугам, когда жизнь была дешева, когда театров было сколько угодно, когда театральный налог еще не напоминал обычного махновского налета на мирного обывателя.
Каково же живется ему теперь, когда он прикован к месту, в которое забросила его судьба, когда, чтобы переехать из Севастополя в Ялту, — нужно иметь добрый десяток тысяч, а о более далеких крымских городах и мечтать нечего.
В таком случае, значит, сиди актер на месте, играй там, куда тебя судьба забросила и привинтила крепкой большевистской гайкой.
Значит, нужно искать театр, чтобы играть, ибо играть — значит спасаться от голодной смерти.
Все вы, конечно, знаете, что Летний театр до весны — Северный полюс, что театр Морского собрания реквизирован, что в Общественном собрании — лазарет. Не спорю: дело хорошее, нужное. Без лазарета нельзя.
Но ведь сознание этого не спасает актера от голодной смерти?
И вот актер начинает панически метаться по Севастополю в поисках помещения — артистка Марадудина установила даже прецедент: она устраивает свой вечер в зале института физич<еских> методов лечения.
Но это концерт, а для драматического актера нужна сцена — и ее нет.
Впрочем, предположим на минуту, что сцена нашлась, что актер даже объявил спектакль, что он даже сделал сбор — знаете ли вы, сколько у него из этого сбора отбирают, — тут же в кассе: 40 проц.!!!
Актер платит за помещение, за декорации, за реквизит, за костюмы, за библиотеку, за рекламу — газетную и афишную — он платит за все, чтобы только публика пришла и принесла ему деньги, вечером он мажет себе лицо плохим гримом (хорошего теперь нет), наконец, он играет, вынося на своей шкуре огромное нервное напряжение, а к концу вечера приходит податной инспектор и забирает из каждой собранной тысячи — четыреста рублей…
За что?!
Говорят, 20 % идет городу, 20 % Добровольческой армии…
Но почему именно с актера? И если уж он так безответен — почему с него не взять 60 %, 70 %…
Берите!
Все равно ведь смолчит. Все равно ведь заступиться за него некому.
Где же тут логика: спекулянты наживают сотни миллионов, и власть еще не изобрела способов взимать с них хоть какой-нибудь процент (самый малый — дал бы во сто раз больше).
Неужели вы не понимаете, господа, что вы с голого человека шапку снимаете.
Где это видано во всем мире, в какой это профессии слыхано, чтобы от человека отнимали 40 проц. его кровного заработка.
Я вас, читатель, удивлю еще больше — вы этого, конечно, не знаете, — слыханное ли дело, чтобы податной инспектор требовал от актера эти 40 проц. вперед, когда еще ни одного билета не продано, за неделю до спектакля, причем эти 40 проц. нужно внести полностью, как за полный сбор!
Ведь это безумие — кто-то из нас сумасшедший — или я, или… (Господин цензор, оставьте в покое ваш карандаш — это не политика).
И вот — резюмирую: актер загнан в тараканью щель, актер обобран ранее того большевиками, актер растерял свой гардероб в наше дикое большевистско-махновское время, актер не имеет театра, у актера насильно отнимают 40 проц. его скудного заработка — я скажу прямо, актера поставили в безвыходное положение, столкнули лицом к лицу с курносым призраком Голодной Смерти. И вот, когда актер, спасая себя, бросился в судовую кочегарку (уверен, что свою работу он будет исполнять не хуже заправского кочегара — русский актер изумительно способен), когда он «пригрелся» у адской пасти пароходной топки — его хотят изгнать оттуда…
Куда?
Опомнитесь, господа!
Некоторые, может быть, возразят мне, что актеры под видом кочегаров хотят «удрать за границу».
А если бы даже и так?!
Я твердо верю, что Крым прочен, но — военное счастье переменчиво — это вам сам Слащев скажет…
Кто когда вспомнит об актере, кто вывезет его? До того ли будет?
А вывезти актера надо.
Знаете ли вы, что все те, которые служат кочегарами на «Рионе», все прекрасные первоклассные артисты, приговорены большевиками к смерти как активные помощники Добровольческой армии, знаете ли вы, что большинство их товарищей, застрявших в Харькове, уже замучены большевиками, — об этом было сообщено в том же номере «Юга», в котором я поместил свой «смешной» фельетон об актере-кочегаре.
Известно вам это?!
Если бы дело касалось только меня — я бы никогда ничего подобного нижеследующему не сказал, но во имя других, которые могут из-за меня пострадать — я скажу:
— Я, Аркадий Аверченко, отдавший целиком свое перо на светлую службу новой Светлой России, я, который при появлении здесь большевиков буду «в первой очереди», — я не прошу, а требую: не трогайте актеров; оставьте их на своих местах.
Поймите же, что я не для этого писал свой «смешной» фельетон об актере-кочегаре!