Между небомъ и водой.
правитьВъ сѣрый какъ свинецъ вечеръ, 18… года, изъ Голигедской гавани отчаливалъ пакеботъ «Примиреніе». Тяжелыя тучи на небѣ ближе сдвигались другъ къ другу; мелкія, капризныя волны нетерпѣливо бились о бока судна; а густой черный дымъ, валившій изъ трубы, стлался прямо къ убѣгавшимъ берегамъ, словно хотѣлось ему какъ можно поскорѣй уйдти отъ безпокойнаго моря и осѣсть на твердой землѣ.
На пароходѣ было очень немного пассажировъ, да и тѣхъ мелкій, но упорный дождь заставилъ сойти въ каюты. На палубѣ оставался только одинъ пассажиръ. Это былъ высокій блондинъ, въ щегольскомъ костюмѣ, съ голубыми глазами, съ тонкимъ носомъ съ горбинкой, съ свѣтлорусыми шелковистыми усами, изъ подъ которыхъ выглядывали весьма насмѣшливыя губы. Не обращая вниманія на дождь, онъ курилъ себѣ сигару, ловко приноравливая свой шагъ къ пароходной качкѣ, какъ человѣкъ бывалый на морѣ. Глубоко запустивъ руки въ элегантныхъ перчаткахъ въ просторные карманы своего пальто, и съ особеннымъ свойственнымъ ему лѣниво-веселымъ видомъ, онъ посматривалъ то за рулевымъ, то за дымомъ изъ трубы, то за сотрясеніемъ машины подъ своими ногами и за бунтующею вокругъ стихіей.
Курчавый, вѣчно готовый къ услугамъ, кельнеръ то и дѣло выпрыгивалъ на палубу и мгновенно снова нырялъ внизъ, въ залу, исподняя всевозможныя неважныя услуги, въ которыхъ является такая крайняя надобность всѣмъ этимъ прекраснымъ людямъ, пассажирамъ. Когда онъ еще разъ прошмыгнулъ съ подносомъ мимо господина прохаживавшагося по палубѣ, этотъ послѣдній спросилъ его:
— Можетъ быть здѣсь нельзя курить?
— Сколь вамъ угодно, сэръ, съ обязательной улыбкой отвѣчалъ кельнеръ, — вѣдь кромѣ васъ нѣтъ никого на палубѣ.
— Очень мало пассажировъ, замѣтилъ путешественникъ.
— Да, сэръ, очень мало; вы единственный пассажиръ перваго класса.
— Въ самомъ дѣлѣ? спросилъ путешественникъ, — значитъ, я могу выбирать любую каюту?
— Какую вамъ угодно, сэръ. Тамъ, внизу, есть только еще одна дама.
— А! воскликнулъ въ отвѣтъ путешественникъ и посмотрѣлъ черезъ окно палубы въ залу, какъ будто хотѣлъ отыскать тамъ свою спутницу. — Я боюсь, что намъ предстоитъ трудный переѣздъ.
— Это навѣрное, сэръ, поддакнулъ сговорчивый кельнеръ, — вѣтеръ шибко крѣпчаетъ.
И онъ нырнулъ внизъ.
Путешественникъ закурилъ новую сигару, посмотрѣлъ на бѣлый пѣнистый слѣдъ парохода, и снова принялся ходить взадъ и впередъ по палубѣ. У него была живая, сообщительная натура; онъ любилъ обмѣнъ мнѣній, горячіе споры, вообще все, что приводитъ въ движеніе мысль, — и разсчитывалъ на интересныхъ товарищей путешествія, видѣвшихъ кое что на свѣтѣ, съ которыми, куря сигару, можно бы было пріятно поболтать о томъ, о семъ. Теперь же ясно, что ему прійдется проскучать въ одиночествѣ, — и онъ вспомнилъ о дамѣ, въ обществѣ которой ему суждено было сдѣлать это путешествіе.
— Какая досада, что я съ ней не знакомъ! думалъ онъ, — тогда часъ другой незамѣтно прошелъ бы у насъ въ разговорахъ. Лѣтъ двадцать тому назадъ я былъ бы въ восторгѣ отъ такого путешествія вдвоемъ, мнѣ бы это казалось чисто-романическимъ приключеніемъ. О, какъ мы, мужчины, бываемъ глупы въ эти юные годы! Тогда я навѣрно бы воображалъ, что сама судьба устроила такъ, потому что назначала насъ другъ для друга. А можетъ быть она замужемъ, или старуха, или несноснѣйшая женщина? Придется же мнѣ поскучать до Кингстоуна!
Промаршировавъ такимъ образомъ еще съ полъ часа, онъ опять заглянулъ черезъ окошко внизъ, и на этотъ разъ увидѣлъ тамъ даму, сидящую за чаемъ.
— По крайней мѣрѣ то хорошо, что она не страдаетъ морской болѣзнью, подумалъ онъ; — во всякомъ случаѣ, надо посмотрѣть ее поближе. Докуривъ сигару, онъ спустился по обитой мѣдью лѣсенкѣ въ залу.
Дама, ради которой онъ сошелъ внизъ, могла быть лѣтъ тридцати; въ томныхъ глазахъ ея сквозила грусть, лицо было блѣдно, но тѣмъ не менѣе ее можно было назвать красивой. Манеры ея отличались изяществомъ, все выраженіе лица говорило, что она много прочувствовала въ жизни, а оттѣнокъ усталости во всей фигурѣ — усиливалъ это впечатлѣніе. Частое вздрагиванье ея тонкой, коротенькой верхней губы предательски выдавало напряженную, раздражительную дѣятельность нервной системы; вообще она казалась интересной страдалицею. Безукоризненный вкусъ ея туалета довершалъ привлекательность всей ея изящной фигуры.
Когда незнакомецъ вошелъ въ залу, она сидѣла за столомъ — и кельнерша, съ занятымъ и озабоченнымъ видомъ, прислуживала ей. Онъ снялъ шляпу — очевидно, это слѣдовало принять за поклонъ — и скинулъ дождевой плащъ; потомъ, чтобы дать замѣтить свое присутствіе, кашлянулъ. Но она его не замѣчала и продолжала мѣшать ложечкой чай.
Бросивъ мелькомъ взглядъ въ зеркало, — взглядъ, выражавшій увѣренность въ своей красивой наружности, — путешественникъ поправилъ мастерски завязанный галстукъ, поближе подошелъ къ столу, и еще разъ кашлянулъ. Въ эту самую минуту, параходъ сильно качнуло, такъ что чайный приборъ зазвенѣлъ. Дама подняла глаза и легкимъ наклоненіемъ головы показала, что замѣтила подошедшаго незнакомца.
— Кажется, надо ждать сильной бури., хотѣлъ начать разговоръ путешественникъ, но едва онъ выговорилъ первыя слова, какъ дама громко вскрикнула. Она бы упала со стула, еслибъ кельнерша не подоспѣла къ ней на помощь.
Путешественникъ поперемѣнно то краснѣлъ, то блѣднѣлъ. Онъ дрожалъ какъ въ лихорадкѣ.
— Принесите воды! сказалъ онъ, оправясь немного, кельнершѣ; намочивъ свой платокъ изъ проворно принесеннаго графина и положивъ его на голову лежащей въ обморокѣ женщинѣ, онъ прибавилъ: — впрочемъ ничего, это пройдетъ; это такъ, неожиданность… испугъ… Но принесите же какихъ нибудь капель!…
Кельнерша побѣжала за спиртомъ, и тотчасъ же принесла его. Минутъ черезъ пять, благодаря помощи обоихъ, дама пришла въ чувство. Она оглядѣлась кругомъ, будто просыпаясь отъ тяжелаго сна.
— Теперь, оставьте насъ пожалуйста однихъ, сказалъ путешественникъ, обращаясь къ кельнершѣ.
— Такъ вы знакомы съ дамой, сэръ? спросила кельнерша, въ нерѣшительности уходить ей или нѣтъ.
— Знакомъ ли? Да.
— Я буду, сударыня, тутъ рядомъ, сказала кельнерша, — извольте только позвать. Не угодно ли вамъ теперь еще что нибудь?
— Благодарю васъ, нѣтъ, отвѣчала дама, — я совсѣмъ поправилась; мнѣ больше ничего не надо.
Кельнерша ушла; оба пассажира остались одни, и съ нѣмымъ недоумѣніемъ смотрѣли другъ на друга.
— Такъ въ самомъ дѣлѣ это не обманъ зрѣнія! воскликнулъ наконецъ незнакомецъ, — это вы… вы, Мэри?
Дама, запинаясь, отвѣчала: — Да, конечно я. Но вы! неужели это въ самомъ дѣлѣ вы?
— Вѣдь вашъ обморокъ прошелъ, не правда ли? спросилъ онъ; — или не достать ли еще чего нибудь?
— Нѣтъ, нѣтъ, благодарю, ничего не надо! но вы ли это въ самомъ дѣлѣ?
— Я все еще точно вижу сонъ, продолжалъ путешественникъ; — черезъ десять лѣтъ полной разлуки, встрѣтиться на одномъ пароходѣ, да еще вдобавокъ съ глазу на глазъ! Это просто неслыханная случайность!
— Случайность? повторила дама, вопросительно глядя на него.
— Случайность? Да, разумѣется, случайность.
— Такъ вы не знали, что я на этомъ пароходѣ?..
— Какими же судьбами могъ я знать? прервалъ ее путешественникъ. — Я только на прошлой недѣлѣ высадился въ Соутамптонъ. Въ Лондонѣ не было никого изъ моихъ друзей. Я и собрался въ Дублинъ къ Винсей Меггиръ. Вотъ почему я такъ пораженъ. Это самое невѣроятное приключеніе: послѣ десятилѣтней разлуки, мужъ и жена совершенно неожиданно встрѣчаются на одномъ пароходѣ, гдѣ они притомъ единственные пассажиры! Но вы встаете, Мэри?
Она дѣйствительно сдѣлала движеніе чтобы уйти. — Я не знаю, зачѣмъ мнѣ оставаться, спокойно сказала она.
— Если ужъ вы не можете дышать однимъ воздухомъ со мной, сказалъ господинъ, — то уйду я. Съ какой же стати мнѣ выгонять васъ изъ залы? Я опять пойду на палубу.
Дама взглянула въ окошечко, выходящее на палубу; дождь крупными каплями билъ въ стекла.
— Въ такую ночь нельзя оставаться на палубѣ, отвѣчала она съ невольной женской заботливостью.
— Благодарю васъ, сказалъ господинъ.
— Я совсѣмъ не то думала, возразила она, стараясь поправиться.
— Вы жестоки, сказалъ супругъ, послѣ нѣсколькихъ минутъ тяжелаго молчанія. — Если ужъ судьба такимъ необыкновеннымъ образомъ свела насъ, то по крайней мѣрѣ не дѣлайте эту встрѣчу враждебной.
— Враждебной? Нѣтъ! Зачѣмъ придавать такую важность другъ другу? проговорила она съ холодной усмѣшкой.
— Послушайте, примите мое предложеніе, продолжалъ супругъ. — Вы пили чай., продолжайте, пожалуйста… онъ васъ укрѣпитъ… Или… вдругъ прибавилъ онъ, будто осѣненный внезапной мыслью, — а что, еслибы мы стали пить чай вмѣстѣ?
— Вмѣстѣ! отвѣчала она удивленнымъ тономъ, дѣлая уклончивый жестъ.
— О, не безпокойтесь, пожалуйста, успокоительно сказалъ супругъ, — вы заплатите за вашъ чай, а заплачу за свой; пускай намъ подадутъ его на разныхъ подносахъ, — совершенно платонически, такъ платонически, какъ только возможно!
Не смотря на то, что сердце дамы сильно билось, она не могла удержаться отъ улыбки. Мужъ замѣтилъ это и немедленно заказалъ себѣ чай. Когда его принесли, онъ подвинулъ приборъ такъ, что дамѣ пришлось сидѣть какъ разъ противъ него. Затѣмъ, каждый изъ нихъ, какъ будто черезъ десять лѣтъ это было для нихъ въ настоящую минуту самымъ важнымъ дѣломъ, принялся пить чай.
Мистеръ и миссизъ Тирльби женились въ 185— году. Миссъ Гарброу слыла за одну изъ первыхъ красавицъ, а Френсисъ Тирльби пользовался репутаціей молодаго человѣка съ довольно эротическими наклонностями. Послѣ первыхъ трехъ-четырехъ медовыхъ мѣсяцевъ невозмутимаго счастія, проведенныхъ большею частью подъ мечтательнымъ небомъ юга — среди величественныхъ развалинъ, разрушенныхъ коллонадъ, античныхъ статуй, или у подножія покоящихся вулкановъ — послѣ этого прекраснаго времени, вернулись они въ холодную, туманную Англію, въ страну бурнаго лѣта, мягкой, но пасмурной зимы и заботливо-скрываемыхъ домашнихъ бурь.
Прошелъ годъ; среди своихъ старыхъ друзей, старыхъ связей и знакомствъ, легко увлекающійся Френсисъ Тирльби сдѣлался однимъ изъ тѣхъ беззаботныхъ мужей, которые большую часть жизни проводятъ въ клубахъ, подъ тѣмъ предлогомъ что имъ нельзя терять связей съ обществомъ, а тамъ собираются самые блестящіе его представители. Когда ему случалось оставаться дома наединѣ съ женой, на него какъ разъ находилъ стихъ предаваться глубокимъ размышленіямъ. Она обижалась его невниманіемъ къ ней, а онъ обижался ея обидчивостью. Въ дѣвушкахъ она была избалована, какъ единственная дочь. И его баловали не меньше; онъ былъ единственный сынъ. Ни тотъ ни другая не выказывали ни малѣйшаго желанія къ уступкамъ. И та и другая сторона обладала даромъ сарказма, способнымъ отравить жизнь; они осыпали свое семейное счастіе градомъ язвительныхъ эпиграммъ и цѣлой артиллеріей горькихъ словъ взрывали его на воздухъ. Мѣсяцы проходили между яростными бурями и грозными, удушливыми затишьями. Наконецъ послѣдовалъ окончательный взрывъ: Френсисъ Тирльби сталъ ревновать жену. Она оставила его домъ; вскорѣ состоялось соглашеніе насчетъ развода.
Послѣ развода съ женой, мистеръ Тирльби пришелъ къ тому убѣжденію, что въ домѣ его стало какъ-то необыкновенно пусто и холодно, что это ничто иное какъ меблированный отель; онъ рѣшился служить. Его состояніе было помѣщено въ такъ-называемомъ Индійскомъ домѣ, и онъ поступилъ на государственную службу по ту сторону океана.
Съ тѣхъ поръ прошло много лѣтъ. Онъ опять возвратился въ Англію. Теперь, встрѣтясь такимъ оригинальнымъ образомъ съ женщиной, которую онъ нѣкогда любилъ, — онъ чувствовалъ, что въ сущности снова влюбленъ въ нее; что же мѣшаетъ ему съизнова начать ухаживать за ней? — протекшіе года будто не существовали. Вѣдь вотъ она сидитъ противъ него совершенно какъ въ былое время — и ей не измѣнила ни одна изъ ея прелестей. Онъ совсѣмъ растаялъ. Сидя такъ, въ тѣсной комнатѣ, подъ убаюкиванье пароходной качки, звонъ стакановъ и мерцающій свѣтъ туда и сюда качающейся лампы, онъ любовался на знакомыя черты, на нѣкогда столь привлекательную для него игру этого выразительнаго лица, — и ему живо вспоминалось то время, когда эти прекрасныя руки готовили для него чай.
Миссизъ Тирльби между тѣмъ сидѣла какъ мраморная богиня, устремивъ глаза въ окошко, о которое яростно билось бушующее море. По наружности по крайней мѣрѣ, она была олицетворенное спокойствіе; мысли ея были повидимому далеко, она сидѣла неприступная, гордая. Супругъ, положивъ локоть настолъ и подперевъ рукой голову, смотрѣлъ на нее съ непритворнымъ восхищеніемъ.
— Кромѣ шутокъ, Мэри, сказалъ онъ, — вы такая хорошенькая, что даже лучше прежняго!
Она покраснѣла, невольно польщенная, и опять не могла удержаться отъ легкой улыбки; съ увѣренностью хорошенькой женщины, она чувствовала, что ея бывшій мужъ говоритъ правду и притомъ вполнѣ убѣжденъ въ своихъ словахъ.
— Наша встрѣча, началъ онъ, — во всякомъ случаѣ, въ высшей степени оригинальна. Ему лучше хотѣлось сказать какой нибудь вздоръ, чѣмъ вовсе ничего не говорить. — Вы вѣдь, разумѣется, съ горничной?
— Нѣтъ, отвѣчала она.
— Нѣтъ? что это значитъ?
— Герріэтъ никогда не ѣзжала моремъ — и боялась въ такую погоду ѣхать на пароходѣ. Она увѣряла, что мы утонемъ. Я и отправилась одна.
— Это еще увеличиваетъ оригинальность! воскликнулъ супругъ, — значитъ въ первомъ классѣ мы буквально единственная пара…
— Единственные пассажиры, поправила его дама, и губы ея приняли ледяное выраженіе.
— Въ настоящее время, ужъ конечно не пара, отвѣтилъ мужъ, съ полу-насмѣшкой, полу-сожалѣніемъ.
— И не пара въ будущемъ, продолжала дама, замѣтивъ, что, не смотря на насмѣшливый тонъ ея супруга, она производитъ на него сильное впечатлѣніе.
Онъ, съ своей стороны, чтобы облегчить свою обиду отъ такого категорическаго отвѣта, разомъ выпилъ цѣлую чашку чаю.
— Ужъ сколько лѣтъ я не пилъ чаю съ такимъ удовольствіемъ! сказалъ онъ, подавляя тяжелый вздохъ и ставя пустую чашку; — десять лѣтъ не нилъ я такого чаю.
Это была его всегдашняя манера; объ самыхъ серіозныхъ вещахъ онъ говорилъ шутя, пока не занималъ твердой позиціи и не былъ увѣренъ въ силѣ сопротивленія своего противника.
— Смѣю я сдѣлать нескромный вопросъ, опять началъ онъ, между тѣмъ какъ она ни словомъ ни взглядомъ не отвѣчала ему, — зачѣмъ ѣдете въ Ирландію?
Теперь миссизъ Тирльби, съ своей стороны, хладнокровно наливала себѣ вторую чашку.
— Я проведу нѣсколько недѣль… О! вдругъ вскрикнула она и оттолкнула отъ себя чайникъ.
Она охала отъ боли. Мистеръ Тирльби подскочилъ къ ней.
— Что такое? воскликнулъ онъ.
— Я обожгла себѣ руку, отвѣчала она, и охая и ахая дышала на больное мѣсто.
— Позвольте, сказалъ онъ.
— Благодарю васъ, не безпокойтесь, сказала дама, мгновенно овладѣвая собой и пряча руку; — я не позволяю никому интересоваться тѣмъ, что составляетъ мою исключительную собственность.
Онъ поклонился; однако лицо его вспыхнуло, а дама не могла скрыть на своемъ лицѣ выраженія жестокаго торжества.
— Сухое мыло отлично помогаетъ, сказалъ онъ потомъ совершенно прозаически. — У меня есть кусокъ въ сакъ-вояжѣ.
— Какъ вы добры! отвѣчала дама, смягченная его предложеніемъ.
— Помилуйте, Мэри! сказалъ мистеръ Тирльби, поскорѣе называя ее по имени, чтобы съ помощію этого союзника, упрочить за собой успѣхъ, и вставая за своимъ цѣлебнымъ средствомъ. — Я теперь такъ-сказать всесвѣтный странникъ, нельзя жить безъ запаса.
Онъ открылъ черный кожаный сакъ-вояжъ, стоявшій подлѣ него, натеръ мыла на чистый носовой платокъ, которымъ осторожно, даже нѣжно обвязалъ руку своей жены. При этой операціи онъ замѣтилъ на бѣлой рукѣ обручальное кольцо, и завязывая какъ разъ надъ нимъ узелъ, не могъ удержать вздоха. — Этотъ вздохъ отъ чистаго сердца; бѣдная ручка! вполголоса сказалъ онъ жалобно и нѣжно, все еще наклоняясь надъ рукой.
— Отлично, благодарю васъ, сказала жена, и спрятала руку подъ столъ.
— Ничто такъ не прохлаждаетъ какъ мыло, опять началъ онъ съ иронической улыбкой.
— Это правда, съ достоинствомъ отвѣчала жена. Затѣмъ нѣсколько времени оба сидѣли, погруженные въ свои думы.
— Какая качка! снова заговорилъ онъ; — не прикажете ли помочь вамъ? вы вѣдь теперь, инвалидъ.
— Вы чрезвычайно любезны, отвѣчала она.
— Развѣ я не всегда былъ любезенъ? спросилъ онъ и сѣлъ.
— Всегда, колко подтвердила жена, — хотя и не со мной.
— Милая Мэри!
— Пожалуйста… вы забываетесь…
— Нисколько. Я даже готовъ повторить то же самое. Вообще, отчего это въ самомъ дѣлѣ мы были такъ несчастливы вмѣстѣ?
Пароходъ поднимался и опускался, пока Френсисъ говорилъ, не получая отвѣта. На палубѣ слышались громкія приказанія, буря ревѣла, дождь барабанилъ въ окна.
— Это буря, замѣтилъ супругъ, что было впрочемъ совершенно лишнее.
— Кажется, отвѣчала супруга.
— Но отчего вы не отвѣчаете на мой вопросъ?
— На какой?
— О! нетерпѣливо проговорилъ онъ, — я спрашивалъ: отчего мы были такъ несчастьы?
— Точно такъ же я могу спросить: отчего вы всегда были такъ невнимательны ко мнѣ?
— Ну, я узнаю васъ! воскликнулъ супругъ, — всегда отвѣчаете на вопросы вопросами. Я отлично помню вашу тогдашнюю манеру. Это всегда раздражало меня.
— А что же васъ не раздражало?
— Понятно все — потому что вы нарочно доводили меня до этого.
— Да, дѣйствительно такъ.
Пауза. Одна сторона кусаетъ губы, другая — хмуритъ брови. Качка къ полномъ разгарѣ.
— Но, началъ опять мистеръ Тирльби, придерживаясь чтобы не упасть со скамейки, — но конечно я былъ злымъ духомъ, тираномъ, — вѣдь мужья всегда такіе.
— Отчегоже! у меня былъ сварливый характеръ, женщины вѣдь всегда сварливы.
— Дорогая моя, началъ мистеръ Тирльби, теперь уже окончательно впавъ въ саркастическій тонъ, — вы были со дня вашего рожденія ангеломъ кротости, и всегда бывали правы. Притомъ же вы переносили ваше несчастіе съ такимъ терпѣніемъ и покорностію судьбѣ; «мой мужъ чудовище, онъ сведетъ меня въ могилу» — вотъ что было написано на вашемъ кроткомъ лицѣ, но губы молчали.
— Съ вашихъ за то, съ раздраженіемъ возразила дама, — кажется не сходила веселая улыбка, которою вы всему свѣту кричали: «посмотрите-ка, какой я добрѣйшій человѣкъ! Но развѣ миссизъ Тирльби чѣмъ нибудь угодишь?» Ну, слава Богу, я не ношу больше этого имени.
Со стола полетѣла чашка, чашка миссизъ Тирльби, и супругъ ея былъ настолько золъ, что, какъ будто не зная что буря повалила чашку, качая головой сказалъ: — Но чѣмъ же виноваты чашки! Вѣдь мы не дома, миссизъ Тирльби.
— Развѣ я бросила ее со стола?
— А вы скажете, что нѣтъ?
— Я не знаю, чего вы отъ меня хотите.
— Ровно ничего, даже не хочу чтобы вы опять бросали на полъ чашки; — вѣдь вы, конечно, твердо убѣждены, что этотъ грѣхъ съ чашкой лежитъ на моей душѣ, а никакъ не на вашей.
— Вы невыносимы! сверкая глазами вскрикнула миссизъ Тирльби, и такъ сильно ударила рукой о столъ, что и другая чашка полетѣла за первой и разбилась въ мелкіе дребезги.
Мистеръ Тирльби наклонился, подобралъ пестрые черепки и сказалъ, съ жалобнымъ видомъ показывая ихъ женѣ. — И это безъ сомнѣнія сдѣлалъ я. Извините, пожалуйста.
Щеки миссизъ Тирльби пылали отъ гнѣва, но она все-таки была очень хороша — Юнона въ ссорѣ съ Юпитеромъ.
Мистеръ Тирльби попытался было пройтись по шатающейся залѣ. — Время, сказалъ онъ, — во всякомъ случаѣ не измѣнило вашего вздорнаго характера.
— И кромѣ того, возразила миссизъ Тирльби, — оно не заставило меня позабыть, что я выстрадала отъ васъ. Еще черезъ десять разъ десять лѣтъ это не выйдетъ у меня изъ памяти.
— Черезъ десять разъ десять лѣтъ, насмѣшливо отвѣчалъ супругъ, — вы будете безъ сомнѣнія очень хорошенькой старушкой.
— Ну, да и вы не будете молодымъ человѣкомъ. Вѣдь ужъ и теперь вамъ скоро стукнетъ сорокъ.
— Конечно, съ горечью отвѣчалъ мистеръ Тирльби, — впрочемъ, и въ женщинѣ тридцать пять лѣтъ не Богъ знаетъ какая молодость.
Плохо, когда ссорящіеся супруги такъ досконально знаютъ взаимныя слабости. Миссизъ Тирльби вспомнила, что у ея мужа были жидкіе волосы, и она съ злорадствомъ открыла, что у него проглядываетъ лысина. Она бросила на его голову такой взглядъ, который былъ способенъ смертельно оскорбить тщеславіе мужа.
А мистеръ Тирльби былъ страшно тщеславенъ.
— Конечно, конечно! ядовито засмѣялся онъ, хватаясь за рѣдѣющее мѣсто, будто желая скрыть его отъ проницательнаго взгляда миссизъ Тирльби, — что касается степенности вида, то намъ не въ чемъ упрекнуть другъ друга.
Лицо миссизъ Тирльби освѣтилось торжествующей улыбкой, потому-что ея густые волосы были безукоризненно-черны, какъ въ лучшее время молодости. Она знала что противникъ, взглянувъ на нихъ, долженъ будетъ вполнѣ смириться. Между тѣмъ, въ этой перестрѣлкѣ, они почти не замѣчали, что тамъ, на морѣ, ярость разнузданныхъ стихій становилась съ каждой минутой грознѣе и грознѣе.
Но вдругъ подлѣ залы послышался какой-то стукъ, какъ будто бы заколачивали дверь; это напомнило мистеру Тирльби объ опасности. Онъ пошелъ къ двери; на встрѣчу ему, изъ каюты выходившей въ залу, рыдая выскочила кельнерша.
— Машина сломалась! кричала она, — нельзя больше управлять пароходомъ!
— Какъ же смѣютъ запирать насъ здѣсь? вскрикнулъ мистеръ Тирльби.
Онъ получилъ неутѣшительный отвѣтъ, что страшная волна, скатившаяся съ палубы на лѣстницу, готова была затопить залу, еслибъ не успѣли заколотить дверь. Затѣмъ послѣдовала вторая такая волна.
— Мы погибли! вопила кельнерша.
— Насъ бы не заколотили здѣсь, успокоительно сказалъ мистеръ Тирльби, — еслибы не было надежды.
— Молитесь, всхлипывая простонала кельнерша, — и я буду молиться. И она, шатаясь, побрела къ себѣ въ каюту.
Миссизъ Тирльби побѣлѣла какъ мѣлъ. Она держалась за одинъ изъ желѣзныхъ пиластровъ залы. Пароходъ безъ отдыху валяло во всѣ стороны. Весь чайный приборъ, теперь такъ же и приборъ мистера Тирльби, лежалъ въ дребезгахъ на полу.
Прошло четверть часа напряженнаго страха; въ это время оба плѣнника, каждый по своему, могли сводить свои счеты съ небомъ.
— Мэри, сказалъ наконецъ мистеръ Тирльби, забитый между заколоченной дверью и лакированнымъ бѣлымъ деревяннымъ столбомъ, который, составляя нижнюю часть главной мачты, скрипя и содрогаясь, говорилъ о бѣшеной ярости бури, — Мэри, простите ли вы меня?
— Вы думаете, мы погибаемъ?
— Я зналъ, что не вы разбили первую чашку, продолжалъ мистеръ Тирльби, — простите меня.
— Ни первую, ни вторую.
Мистеръ Тирльби хотѣлъ заспорить, но страшный гудъ и гвалтъ кругомъ заглушили его слова.
— Итакъ, прощеніе и примиреніе… только это и можно было разслышать изъ всего, что онъ говорилъ.
Иногда, во время самой ужасной бури, вдругъ наступаетъ тишина, на одну минуту, конечно. Теперь наступила такая минута.
Миссисъ Тирльби подумала, что опасность миновала.
— Не знаю! сказала она, не сдаваясь на примиреніе, — можетъ быть еще черезъ десять лѣтъ судьба опять нечаянно столкнетъ насъ другъ съ другомъ. Если я теперь останусь жива, то во всякомъ случаѣ буду благодарить небо за эту встрѣчу. Теперь я понимаю лучше, чѣмъ когда нибудь, отчего мы не могли ужиться подъ одной крышей…
Послѣднія слова были снова заглушены ревомъ бури. Затѣмъ на палубѣ затрещало, загремѣло. Сломалась верхняя часть мачты; внизу сотрясеніе отдалось съ такой силой, что мистера Тирльби вдругъ съ розмаху бросило на полъ. Позади него, пробившись изъ-подъ заколоченной двери, точно сквозь плохо запертый шлюзъ, ворвалась страшнымъ потокомъ морская вода.
Изящно обутыя ножки миссизъ Тирльби стояли по щиколодку въ водѣ.
— Мы тонемъ? спросила она, и на этотъ разъ въ голосѣ ея слышался дѣйствительный страхъ.
— Богъ знаетъ!
— Фрэнсисъ!
— Мэри!
Супруги молча смотрѣли другъ на друга: онъ, сидя въ водѣ; она, уцѣпившись за желѣзный пиластръ, едва удерживаясь на ногахъ въ безпрестанно прибывающей соленой водѣ.
— Мэри! повторилъ мистеръ Тирльби искреннимъ, сердечнымъ тономъ; онъ очень хорошо понималъ, какъ она должна была бороться съ собой.
— Мнѣ хотѣлось бы сообщить вамъ нѣчто, сказала миссисъ Тирльби дрожащимъ голосомъ, — на случай еслибы вы спаслись. Дадите ли вы мнѣ слово, что вы воспользуетесь этимъ только въ единственнымъ случаѣ — именно: если изъ насъ обоихъ, спасетесь только вы?
— Боже избави отъ этого!
— И я также молю его объ этомъ, сказала миссизъ Тирльби, — я не хотѣла бы умереть, потому что у меня есть обязанности, которыя я должна исполнить.
— Вы не остались свободны?
— По крайней мѣрѣ не свободна отъ обязанностей.
— Вы взяли на воспитаніе ребенка?
— Онъ мой собственный.
— Вашъ?
Въ эту минуту на палубу рухнула часть трубы и разбила на тысячи кусочковъ верхнее окно въ залѣ. Дождь захлесталъ въ отверстіе. Еще немного — и казалось зала должна была вполнѣ обратиться въ водяной храмъ.
— Вашъ? спросилъ мистеръ Тирльби, все сидя въ водѣ.
— Онъ родился черезъ пять мѣсяцевъ послѣ нашей разлуки, отвѣчала миссизъ Тирльби; — да проститъ мнѣ Господь, что я умолчала о своихъ надеждахъ! Я не хотѣла такой цѣной возвратить вашу любовь.
Мистеръ Тирльби не способенъ былъ выговорить слова. Онъ дѣлалъ всевозможныя усилія подняться изъ своей сидячей ванны, но сильная качка не позволяла ему достигнуть этого.
— Мэри! воскликнулъ онъ наконецъ, — и мы, въ первую же минуту нашего свиданія, не нашли слова полнаго примиренія! Возможно ли это! — Подождите! воскликнулъ онъ, напрягая всѣ свои силы, чтобы подняться, — еще минутку терпѣнія! я не могу не пожать вашей руки. Не правда ли: теперь, теперь ужъ вы не оттолкнете меня?
— Сидите спокойно, просила его миссизъ Тирльби, и въ голосѣ ея слышалось безпокойство, — вы можете упасть; самая большая опасность, кажется, прошла.
Но опасность вовсе не прошла. Все предъидущее было какъ будто слабой прелюдіей къ тому, что теперь начала творить буря. Зеркала срывались со стѣнъ и звеня летѣли въ лѣнившуюся по залѣ воду; лампа погасла; доски, сорванныя съ палубы, стучали и гремѣли о боковыя стѣны, а обломки огромной реи продавили проволочную сѣть разбитаго ими боковаго окна залы. Казалось, вся вселенная готова была разрушиться.
Мистеръ Тирльби, кое-какъ придерживаясь за шатающійся столъ, ощупью дотащился въ потемкахъ до своей жены. Она все стояла на томъ же мѣстѣ; но руки ея, ухватившіяся за желѣзный пилястръ, были холодны какъ ледъ, и сама она больше походила на мертвую чѣмъ на живую.
— Мэри, сказалъ онъ, одной рукой обнимая жену, другой хватаясь за пилястръ, — кто: дѣвочка или мальчикъ?
— Мальчикъ, едва разслышалъ онъ въ темнотѣ.
— У меня сынъ, мальчикъ почти десяти лѣтъ? И хорошенькій, не правдали-ли? Похожъ ли онъ хоть немного на меня?
— У него ваши глаза.
— Голубые? Чудесно! Но, надѣюсь, Мэри, что волосы ваши?
Мистеръ Тирльби молчалъ нѣсколько минутъ.
— И какъ мы могли такъ отвратительно встрѣтить другъ друга! сказалъ онъ, вспомнивъ насмѣшки, которыми они перестрѣливались такъ недавно.
— Я радъ, что у него ваши волосы, прибавилъ онъ, — можно надѣяться, что это избавитъ его отъ несчастія скоро потерять ихъ. Но какъ назвали вы моего сына?
— Его зовутъ именемъ отца, чуть слышно прозвучало въ отвѣтъ.
Мистеръ Тирльби былъ внѣ себя отъ волненія. — Мэри!.. воскликнулъ онъ дрожащимъ голосомъ, — клянусь вамъ…
Но желѣзный пилястръ подался, и страшный толчекъ отбросилъ мистера Тирльби и его полубезчувственную жену въ противоположный уголъ; они очутились среди опрокинутой мебели, нагроможденной тамъ въ безпорядочную кучу. Съ трудомъ нашелъ мистеръ Тирльби для себя и для своей жены новую точку опоры въ этомъ ужасномъ хаосѣ.
— Можетъ быть вамъ еще возможно спастись? простонала миссизъ Тирльби.
— Нѣтъ, ни мнѣ, ни вамъ.
— Черезъ палубное окно, Фрэнсисъ…
— А что же будетъ съ вами, Мэри?
— Если я и умру, то сынъ нашъ по крайней мѣрѣ не останется сиротой. Онъ гоститъ въ Дублинѣ у тети Елленъ. Запомните адресъ: Мерейонъ скверъ, миссизъ О`Грэди…
Послѣднія слова замерли на устахъ говорившей. Она лишилась чувствъ. Всѣ самые нѣжные распросы мистера Тирльби оставались безъ отвѣта.
Бѣдная женщина! вздыхалъ мистеръ Тирльби, и среди оглушительно ревущихъ вокругъ него стихій, мысли его унеслись въ прошедшее. — Славу Богу, что смерть дала намъ по крайней мѣрѣ эту отстрочку, сказалъ онъ самъ себѣ, возвращаясь къ настоящей грозной опасности, — но я думаю, если ужъ такъ суждено, то въ настоящую минуту я могу умереть съ христіанской твердостью. Его зовутъ Фрэнсисомъ, опять думалъ онъ, — а вѣдь въ наши хорошіе дни и меня она также называла Фрэнсисомъ! Какъ бы мнѣ хотѣлось еще взглянуть на мальчугана! Держу пари, что у него моя походка. Ни что такъ не наслѣдственно, какъ походка.
Такимъ образомъ провелъ онъ всю ночь, держа на рукахъ свою безчувственную жену — жену такую, какъ она была въ лучшіе дни, — лаская въ своей душѣ, волнуемой самыми противуположными чувствами, образъ никогда невиданнаго имъ мальчика. Изъ сосѣдней каюты доносились до него вопли и мольбы кельнерши, и минутами онъ самъ молился вмѣстѣ съ ней. А буря ревѣла; искалѣченное судно трещало, скрипѣло и гремѣло; въ залѣ раздавался плескъ образовавшаго въ немъ озера, черезъ палубу безпрерывно перекатывались съ громовымъ шумомъ и грохотомъ чудовищныя волны. Но временамъ онъ думалъ, что разнузданныя силы природы сейчасъ же втянутъ свою жертву въ зіяющую бездну. Но судно опять, словно чудомъ, выкарабкивалась вверхъ, и онъ снова начиналъ надѣяться.
Наконецъ на разсвѣтѣ онъ сталъ различать на палубѣ человѣческіе голоса. Ревъ и гулъ бури уже не заглушалъ ихъ больше. Потомъ, когда первыя слабыя полосы утренняго свѣта, робко освѣтили окружавшую его картину опустошенія, на лѣстницѣ послышались шаги. Вскорѣ дверь задрожала подъ ударами топоровъ и тяжелаго лома. Когда она отскочила, въ залу ворвался, точно общипанная мокрая ворона, кельнеръ.
— Спасительный пароходъ въ виду, сэръ! воскликнулъ онъ. — Гдѣ миссъ Сусанна? Гдѣ кельнерша? Все благополучно теперь, сэръ. Прошу извинить меня за то, что я не былъ на своемъ мѣстѣ; но надо было сильно работать помпами. Я долженъ былъ помогать тамъ. А, вотъ она! И оба служащіе духа опустошенной залы, какъ были оба мокрые, бросились въ объятія другъ друга.
Въ дверяхъ показался сѣдой капитанъ. — Мы перенесли самое трудное, пробормоталъ онъ, — Богъ не оставилъ насъ еще на этотъ разъ.
Мистеръ Тирльби снесъ, свою жену наверхъ. На свѣжемъ воздухѣ она скоро пришла въ себя. Она принимала, что ей давали для подкрѣпленія ея силъ; а когда старшій рулевой увѣрялъ, что онъ сегодня ночью заговорилъ море, она сказала: «а я ни за что въ свѣтѣ не хотѣла бы проспать эту ночь на землѣ!»
Спасительный пароходъ подошелъ. Не безъ опасности пересадили на него пассажировъ. Потомъ онъ взялъ своего сильно поврежденнаго товарища на буксиръ, и пошелъ вмѣстѣ съ нимъ къ Кингстоунской гавани.
Въ толпѣ, ожидавшей на пристани прибытія парохода, одинъ маленькій мальчикъ неутомимо махалъ шляпой.
— Я вижу тетю Елленъ, сказала краснѣя миссизъ Тирльби, — она пришла навстрѣчу намъ съ Фрэнсисомъ.
Глаза мистера Тирльби стали влажны. — Мэри, сказалъ онъ, не сводя глазъ съ махавшаго мальчика, — то, что вы назвали нашего сына моимъ именемъ, убѣждаетъ меня, что иногда вы вспоминали обо мнѣ съ дружескимъ чувствомъ. Но неужели же теперь вы не забудете и не простите всего дурнаго?
Она безмолвно пожала ему руку.
— И мою послѣднюю злость съ чашкой?
Миссизъ Тирльби улыбнулась.
— Мама, мама! послышалось радостное привѣтствіе съ пристани, и черезъ нѣсколько минутъ, мать и сынъ держали другъ друга за руки.
— Наверху стоитъ тетя, сказалъ мальчикъ; потомъ, съ удивленіемъ взглянувъ на господина, который протянулъ ему руку, спросилъ: — а кто же это, мама?
— Твой отецъ, сказала конфузясь миссисъ Тирльби.
— Мой отецъ изъ Индіи?
— Какъ! закричала сверху тетя Елленъ, — мистеръ Тирльби? Возможно ли это? Самъ мистеръ Тирльби?!
— А отчего папа такъ долго оставался въ Индіи? спросилъ мальчикъ.
— Потомъ! уняла его миссисъ Тирльби, давая мужу руку, чтобы идти съ нимъ на берегъ.
— Съ этихъ поръ, сказалъ мистеръ Тирльби, крѣпко держа за руку также и мальчика, — мы будемъ жить только другъ для друга, и такимъ образомъ постараемся вознаградить себя за потерянное время.