Давно интересовалась я спиритизмомъ, о которомъ много слышала и читала, но, не видавши явленій, никакъ не могла представить ихъ себѣ.
Съ мѣсяцъ назадъ, а именно 26-го марта, благодаря любезности г-жи Макаровой и Е. Д. Прибытковой, я въ первый разъ, въ квартирѣ г-жи Макаровой, присутствовала на настоящемъ медіумическомъ сеансѣ въ кружкѣ, уже сформированномъ; наши же домашнія пробы имѣли до того времени такіе ничтожные результаты, что всегда казались мнѣ самообманомъ.
На первомъ же сеансѣ, къ неописанному моему удивленію, большой круглый столъ, за которымъ мы сидѣли, положивъ на него руки, но не составляя цѣпи, разъ двѣнадцать поднимался, иногда много выше нашихъ головъ, такъ что я едва могла доставать руками его ножку; опускался иногда совсѣмъ плавно и безшумно; иногда, передъ тѣмъ, чтобъ опуститься, также плавно колыхался въ воздухѣ; по просьбѣ присутствующихъ осѣнить насъ какъ бы крестнымъ знаменіемъ, дѣйствительно, столъ въ воздухѣ колебался, выдѣлывая фигуру креста, и, по просьбѣ нашей, дѣлалъ это до трехъ разъ сряду; также поднявшись довольно высоко (причемъ мы не снимали рукъ со столешницы), столъ по воздуху пронесся шаговъ семь и опустился безшумно; потомъ, минуты черезъ двѣ, снова поднялся и по воздуху же перенесся обратно на прежнее мѣсто. Эти явленія, при невозможности поддѣлать ихъ, до того поразительны, что все другое, бывшее на этомъ сеансѣ, какъ то: отвѣты на наши вопросы — утвердительные или отрицательные — стуками въ столешницѣ или ножкою о полъ въ условленномъ количествѣ (причемъ три стука обозначали да, два стука нѣтъ); выстукиваніе по нашей просьбѣ въ столешницу стола темпа «Боже Царя храни», марша, Камаринской, причемъ весь столъ дрожалъ и прыгалъ подъ тактъ музыки; — все это казалось второстепеннымъ, равно какъ и звонъ колокольчика, наравнѣ и даже выше нашихъ головъ; подсовываніе и выдергиваніе изъ-подъ рукъ, находившихся на столѣ листовъ бумаги, карандаша, колокольчика; перебрасываніе бумаги отъ одного къ другому черезъ весь столъ; наконецъ, по просьбѣ нашей, отчетливые звуки въ печку назначенное нами число разъ. Въ этотъ же первый сеансъ были и прикосновенія и дуновенія; по просьбѣ не трогать, прикосновенія прекращались, по желанію нѣкоторыхъ, ихъ руку крестили. Въ заключеніе, когда уже всѣ руки были сняты и свѣча зажжена, произошло довольно сильное движеніе стола.
Съ тѣхъ поръ я была еще на семи сеансахъ, и видѣла очень много самыхъ разнообразныхъ явленій. Упомяну о нѣкоторыхъ болѣе замѣчательныхъ: колокольчикъ, упавшій на полъ, былъ поднятъ, прозвонилъ въ воздухѣ и очутился опять на столѣ; происходило непосредственное рисованіе и писаніе. Особаго упоминанія заслуживаетъ явленіе, бывшее на сеансѣ, устроенномъ въ моей квартирѣ, 4-го апрѣля; когда, кромѣ подъемовъ стола, носившагося по всей комнатѣ такъ высоко, что онъ задѣвалъ хрустальные подвѣски люстры, бряцавшіе отъ его прикосновенія, — была исполнена, къ великому нашему изумленію, просьба наша сыграть на закрытомъ роялѣ, стоявшемъ въ той же комнатѣ: было взято четыре ноты ясно, послѣдовательно одна за другою; изъ нихъ три въ среднемъ регистрѣ и одна въ басу. Явленіе это было невозможно поддѣлать, такъ какъ ближайшій изъ насъ сидѣлъ въ разстояніи полутора аршина отъ рояля, и чтобъ имѣть возможность взять хотя одну ноту, ему необходимо было встать, открыть верхнюю крышку и затѣмъ еще клавіатуру, открыть которую можно только послѣ верхней доски инструмента, и потомъ снова закрыть и то и другое, Повторяю, что продѣлать все это было, положительно, невозможно, при всеобщей тишинѣ и вниманіи.
Послѣдній сеансъ, въ которомъ я участвовала, былъ 30-го апрѣля въ присутствіи Е. Д. Прибытковой, Т. В. Макаровой, Д. В. Галицкой, Г. Н. Макарова и меня. Столъ поднялся два раза высоко, были стуки въ дверь, стулья и пр., подсовыванія подъ пальцы бумаги и выдергиваніе ея, разговоры отвѣтными стуками и азбукой; но на эти явленія, какъ уже нѣсколько привычныя, мы не обращали особеннаго вниманія. Но вотъ послышался ясный щелчокъ — обычный знакъ появленія «Лины», всегда орудующей на сеансахъ Е. Д. Прибытковой. вслѣдъ затѣмъ колокольчикъ, бывшій на столѣ, зазвенѣлъ надъ головами всѣхъ присутствующихъ поочереди; тяжелая бронзовая пепельница, бывшая на столѣ, поставлена на мои руки, и на мое замѣчаніе, что я не курю и лучше бы взяли ее отъ меня и передали кому-либо изъ курящихъ, сейчасъ же исполнили это, причемъ пепельница прямо съ моихъ рукъ поднята наверхъ и перенесена на руки другой дамы (курящей). Прикосновенія на этомъ сеансѣ были особенно часты и осязательны. Потребована была азбука (пятью стуками) и выстукано; «отдыхъ медіуму пять минутъ». Послѣ этого антракта положена была подъ столъ складная грифельная доска съ маленькимъ въ ней кусочкомъ грифеля, съ просьбою написать намъ что-нибудь, чего, однако, не послѣдовало; когда же доска была положена на столъ и составили цѣпь изъ рукъ, то на повторенную просьбу нашу послѣдовалъ утвердительный отвѣтъ тремя стуками, и вслѣдъ затѣмъ мы ясно слышали движеніе грифеля по доскѣ, послѣ чего тремя стуками намъ объявили, что писаніе окончено. Зажегши свѣчу, мы прочли «Лина», на что нашъ медіумъ сказалъ: «что это, все одно и то же! Что-нибудь бы болѣе интересное написали». Только что потушили свѣчу, послышалось снова довольно продолжительное писаніе, и послѣ условленнаго знака мы прочли ясно и крупно написанное: «благослови васъ Богъ». Явленіе это было такъ замѣчательно, что я просила хозяйку дать мнѣ эту доску, чтобъ показать своимъ близкимъ, и получивъ согласіе, шутя замѣтила, что это написано собственно ей (доска въ то время находилась близъ нея), и Лина, пожалуй, обидится, если я возьму доску себѣ. Хозяйка отвѣтила, что если Лина захочетъ, то можетъ написать карандашомъ на бумагѣ, лежавшей тутъ же на столѣ, и я высказала желаніе, чтобъ она мнѣ что-нибудь написала. Когда погасили свѣчу, немедленно послышалось движеніе карандаша по бумагѣ, потомъ карандашъ отскочилъ. На вопросъ: «написано ли»? отвѣчено: «нѣтъ» — почему? — «Сломанъ карандашъ». Карандашъ очинили, и только погасили свѣчу, какъ снова послышалось писаніе на бумагѣ, послѣ чего бумага была съ шуршаніемъ брошена прямо мнѣ на обѣ руки, и когда, по указанію, зажгли свѣчу, я прочла на ней: «Благославляю васъ всѣхъ для Варвары Шкотъ» — послѣднее, вѣроятно, обозначало, что это писано для меня. Имя мое было написано, какъ и все, ясно и четко, а также начальная буква фамиліи; остальныя же не совсѣмъ разборчиво.
Все это вмѣстѣ оставляетъ такое впечатлѣніе, что невольно повторишь слова профессора А. М. Бутлерова: «съ фактами не спорятъ».
Это былъ послѣдній сеансъ при участіи Елизаветы Дмитріевны, и, къ крайнему моему сожалѣнію, я на немъ не присутствовалъ.
Въ срединѣ лѣта 1886 г. на здоровье жены сильно повліяло пережитое ею нравственное потрясеніе, отразившееся на ея отношеніяхъ ко мнѣ. Слабая нервная система ея не выдержала и болѣзненное состояніе, по словамъ доктора, было близко къ «большой истеріи». Припадки болѣзни къ осени усилились и сопровождались иногда безсознательнымъ состояніемъ, почти тожественнымъ съ медіумическимъ трансомъ. Въ это время неоднократно проявляла себя и медіумическая сила; она имѣла бурный характеръ и въ большинствѣ случаевъ была враждебно направлена противъ меня. Докторъ на основаніи своихъ медицинскихъ познаній хотя и опредѣлилъ болѣзнь, но становился втупикъ передъ такими неизвѣстными ему осложненіями. Понятно, что и я, съ своей стороны, не могъ принести никакой пользы, и вполнѣ сознавая свое безвыходное положеніе, провелъ три крайне тяжелыхъ мѣсяца, находясь почти въ осадномъ положеніи. Такъ какъ почти не одна ночь не проходила спокойно, то я при свѣтѣ лампы бодрствовалъ до разсвѣта, не дозволяя себѣ заснуть и ограничиваясь лишь дремотою. Одна изъ такихъ ночей никогда не изгладится изъ моей памяти, какъ особенно бурная, — когда кабинетъ мой, положительно, бомбардировался различными предметами квартирной обстановки.
Жена, какъ только легла въ постель, впала въ безсознательное состояніе и вскорѣ началось передвиженіе мебели въ столовой. Спустя нѣкоторое время, я ушелъ въ кабинетъ и только что притворилъ за собою дверь (а), какъ въ нее полетѣли разные предметы, находящіеся въ спальнѣ и столовой, какъ-то: стулья, столовая и стѣнная лампа, подсвѣчники, пепельницы, спичечница, вазочка и т. п. Стоя въ кабинетѣ на сторожѣ у самой двери, я послѣ каждаго удара быстро отворялъ ее и входилъ въ спальню, но заставалъ тамъ полную тишину, а на полу столовой находилъ брошенную вещь въ цѣломъ или разбитомъ видѣ. Тяжелый бронзовый подсвѣчникъ былъ брошенъ съ такою силою, что, ударившись о дверь, согнулся въ дугу. Всѣ предметы бросались черезъ нѣкоторые промежутки времени и только столовая лампа была брошена вслѣдъ за предыдущею вещью, такъ что моментъ ея полета совпалъ съ тѣмъ временемъ, когда я отворилъ дверь и лампа упала къ моимъ ногамъ, обрызгавъ ихъ керосиномъ.
Когда, наконецъ, все стихло, я снова вошелъ въ спальню и былъ очень обрадованъ, найдя жену спящею обыкновеннымъ сномъ, о чемъ я заключилъ по тихому и ровному дыханію; но радость моя продолжалась недолго: едва я вернулся въ кабинетъ и прилегъ на кровать, какъ дверь изъ столовой растворилась и на порогѣ появилась жена съ закрытыми глазами и съ зажженною лампою въ рукахъ. Не успѣлъ я сдѣлать и двухъ шаговъ къ ней на встрѣчу, какъ лампа полетѣла въ меня, но я успѣлъ уклониться въ сторону. Къ счастью, при паденіи лампы на полъ огонь потухъ. Но этимъ эпизодомъ не окончилось нападеніе на меня: жена, оставаясь съ закрытыми глазами, начала бросать въ меня все, что попадалось ей подъ руки. Въ эту критическую минуту, находясь одинъ лицомъ къ лицу со всѣмъ происходящимъ, я, наконецъ, растерялся и былъ моментъ, когда я готовъ былъ разбудить гувернантку и прислугу, спавшихъ далеко и ничего не слыхавшихъ, но тотчасъ же сообразилъ, что это не только вредно во всѣхъ отношеніяхъ, но и безполезно. Къ счастью, буря послѣ этого продолжалась недолго; жена неожиданно повернулась къ двери, вышла изъ кабинета, тихимъ шагомъ дошла до своей постели, легла на нее и я тотчасъ услыхалъ тихое и ровное дыханіе уснувшей нормальнымъ сномъ, а вскорѣ наступилъ разсвѣтъ, въ квартирѣ всѣ поднялись и эта самая тягостная для меня ночь — миновала.
Послѣ этого бурнаго взрыва наступила сравнительная тишина; подобныя проявленія сдѣлались рѣже и замѣтно слабѣе, но какъ-бы взамѣнъ ихъ выступило ясновидѣніе. Въ это время для жены не было ничего сокровеннаго, что касалось меня. Она знала всѣ мои мысли, каждый мой шагъ, гдѣ-бы онъ ни былъ сдѣланъ, каждую строчку, мною написанную, гдѣ-бы она ни находилась. Ни разстояніе, ни запоры не служили защитою. Упомяну объ одномъ самомъ наглядномъ, поразительномъ и въ то же время безспорномъ случаѣ: въ одинъ изъ декабрьскихъ вечеровъ, въ то время, когда я въ кабинетѣ у стола писалъ письмо, жена, находясь въ своемъ ненормальномъ состояніи, лежала на диванѣ въ столовой и повторяла письмо слово за словомъ, по мѣрѣ того какъ я писалъ ихъ. Вѣрится съ трудомъ, а между тѣмъ это неопровержимый для меня фактъ.
Не буду говорить о томъ, едва выносимомъ положеніи, въ которомъ я находился при такой неестественной обстановкѣ; понять его можно только испытавъ самому.
Къ концу года здоровье жены улучшилось; тогда же исчезли и всѣ эти проявленія, а къ веснѣ 1887 г. она совсѣмъ поправилась и до конца своей жизни ничего подобнаго съ ней не повторялось.
Описавъ правдиво и искренно весь двѣнадцатилѣтній періодъ медіумической практики Елизаветы Дмитріевны, я въ заключеніе скажу, что, по моему мнѣнію, она и до сихъ поръ остается единственнымъ русскимъ медіумомъ, присутствіе котораго вызывало такія разнообразныя и, въ большинствѣ случаевъ, очень убѣдительныя медіумическія явленія.
Медіумизмъ Елизаветы Дмитріевны несомнѣнно имѣлъ извѣстное вліяніе на движеніе этого вопроса въ Россіи. Она виновница и существованія «Ребуса».
Имя покойной, во всякомъ случаѣ, должно занять видное мѣсто въ исторіи русскаго медіумизма.
Царское Село
19-го марта 1897 г.
Примечания
править- ↑ «Ребусъ» № 22 за 1886 г.