Англійскіе Романы-Путешествія.
правитьИсторическій Романъ произвелъ новую породу изящныхъ твореній, которая была, кажется, неизбѣжнымъ слѣдствіемъ Вальтеръ-Скоттова предпріятія перелагать дурную истину въ живописную сказку, или единственнымъ средствомъ исправить ложность рода, введеннаго имъ въ славу. Это — Романъ-путешествіе. Другаго названія не умѣемъ мы придумать этимъ дивнымъ произведеніямъ, которыя ни Романъ, ни Путешествіе, ни Исторія, и соединяютъ въ себѣ прелесть поэтическаго вымысла съ разнообразностью обширнаго наблюденія надъ явленіями Природы, отдаленными мѣстами и особенными нравами, и съ занимательностью мелкой современной Исторіи. Герой — обыкновенно какой-нибудь сухопутный капитанъ или морской лейтенантъ: онъ же и авторъ, который играетъ воображеніемъ относительно къ своей особѣ, разсказывая про себя невинную сказку, и подвергая испытанію чувствительность читателя помощію своихъ приключеній; между тѣмъ онъ описываетъ съ точностью экспедицію, въ которой участвовалъ, подвиги полка, въ которомъ служилъ, дѣйствія корабля, на которомъ плавалъ, страны и народы, которые посѣщалъ. Мы рѣшительно отдаемъ преимущество этому роду передъ Историческимъ Романомъ: здѣсь, по крайней мѣрѣ, удовлетворяется любопытство, и авторъ изображаетъ вамъ тѣ нравы, которые самъ видѣлъ, не сбивая васъ съ толку смѣсью вымысла съ своими предположеніями и съ чужими, болѣе или менѣе вѣрными, свидѣтельствами.
Три новыя сочиненія пользуются нынче по этой части чрезвычайною и вполнѣ заслуженною славою, — «Маканна», изъ котораго недавно дали мы отрывокъ о барсовой охотъ, — Tom Cringle’s Log, поэта Вильсона, — и «Питеръ Симпль», капитана Марріета. Изъ «Томъ Кригля» были помѣщены у насъ, во второй книжкѣ, живописныя страницы о трехъ морскихъ явленіяхъ. Намъ остается еще познакомить читателей съ презабавнымъ Петромъ Симплемъ, и мы избрали два мѣста, очень характеристическія. Матросскій наборъ въ Англіи, и балъ на островъ Барбадосѣ. Но первое показалось намъ, справедливо или нѣтъ, легкимъ подражаніемъ превосходной картинъ насильственнаго набора матросовъ, представленной Томъ Кринглемъ, и мы рѣшились возвратиться опять къ этому прелестному сочиненію, чтобъ заимствовать изъ него еще одинъ отрывокъ. Такъ, «Матросскій наборъ» будетъ изъ Вильсона, а балъ въ Западныхъ Индіяхъ опишетъ намъ наивный Питеръ Симпль, или его пріятель, Марріетъ.
МАТРОССКІЙ НАБОРЪ ВЪ АНГЛІИ.
правитьТомъ Крингль сѣлъ на шлюпъ Торнъ, отправлявшійся для крейсерства къ устьямъ Эльбы. Но Гамбургъ былъ тогда во власти Даву, и молодой морякъ попалъ къ нему въ плѣнъ. Вступленіе союзниковъ возвратило ему свободу; на томъ же шлюпѣ отправился онъ обратно въ Портсмутъ.
"Здѣсь, говоритъ онъ, взяли мы тяжелыя орудія, и запасшись съѣстными припасами, пошли къ берегамъ Ирландіи.
Зачѣмъ? — этого я тогда не зналъ, и по весьма простой причинѣ: мнѣ не сдѣлали чести сказать объ этомъ; только въ самый тотъ вечеръ, какъ мы туда прибыли, второй лейтенантъ, Г. Тринель, подошелъ ко мнѣ съ необыкновенно веселымъ видомъ:
— Кажется у васъ есть дядя въ Коркѣ, Г. Крингль?
— Есть, лейтенантъ.
— Такъ вотъ въ чемъ дѣло: нынѣшнюю ночь я ѣду въ Коркъ. Попроситесь со мною у капитана; я увѣренъ, что онъ васъ отпуститъ.
Разумѣется, это предложеніе было мнѣ по сердцу; я рѣшился испытать. Вооружившись мужествомъ, подхожу, кланяюсь и — вообразите — тотчасъ же получаю позволеніе. Черезъ нѣсколько минутъ, мы ужъ ѣхали по дорогъ въ Коркъ верхомъ, и поспѣли туда очень скоро.
Я разстался съ лейтенантомъ, и поѣхалъ обѣдать къ дядѣ; вечеромъ, часу въ девятомъ, Г. Тринель зашелъ за мною.
— Ты знаешь, Томъ, что завтра мы снимаемся съ якоря; намъ должно пораньше воротиться на корабль.
Послѣ этого довольно непріятнаго предисловія, я распрощался съ своими, и молча послѣдовалъ за начальникомъ, который привелъ меня въ гостинницу, гдѣ онъ остановился. Это былъ жалкій домишко, больше заслуживавшій имя логовища, а лейтенантъ занималъ въ немъ покой самый неудобный.
Пройдя грязною и закопченою комнатой, которую трактирщикъ величалъ пышнымъ именемъ залы для путешественниковъ, мы потащились по узкой и темной лѣстницѣ, и карабкаясь ощупью въ этомъ лабиринтѣ, наконецъ добрались до того, что лейтенантъ называлъ своимъ нумеромъ. Какой-то дрянной чуланъ съ полуразвалившеюся дверью, куда свѣтъ проникалъ въ узкое слуховое окно, а люди взбирались по лѣсенкѣ, сплоченной на живую нитку.
Мебель соотвѣтствовала этому великолѣпію: двѣ бѣдныя кровати печально смотрѣли другъ на дружку, а старый, лишенный соломы стулъ, былъ нѣмымъ, но яснымъ доказательствомъ, что посѣтитель здѣсь феноменъ неожиданный, чрезвычайный. Когда мы вошли, лейтенантъ затворилъ дверь, самъ сѣлъ на одну изъ кроватей, мнѣ придвинулъ стулъ и сказалъ.
— Любезный Крингль, у меня есть для васъ маленькое порученіе: посмотримъ, какъ вы съ нимъ управитесь. Признаться, чести тутъ не много, а опасности вдоволь.
— Что такое, лейтенантъ?
Хотя этотъ начальственный приступъ былъ не слишкомъ заманчивъ, однако жъ дисциплина требовала отъ меня показывать совершенную готовность къ исполненію.
— Вамъ только надобно переодѣться, сказалъ мнѣ мой начальникъ. Развяжите этотъ узелъ: въ немъ платье, надѣньте его.
Безотговорочно исполнилъ я приказаніе Тринеля, еще не зная хорошенько, что за фантазія пришла ему въ голову. Когда я совсѣмъ одѣлся, лейтенантъ посмотрѣлъ на меня пристально.
— Хорошо, очень хорошо, сказалъ онъ; трудно распознать; нельзя быть похожей на этихъ мошенниковъ.
— Спасибо, подумалъ я про себя; и это не худое дѣло.
— Ты слышалъ, любезный Томасъ, что съ Индіянъ, этого огромнаго корабля Остъ-Индской Компаніи, бѣжало много матросовъ. По всѣмъ вѣроятностямъ они скрылись въ одной изъ подземныхъ харчевень, гдѣ морскіе дезертиры всегда находятъ прибѣжище, пока кошельки ихъ хорошо набиты. У насъ изъ экипажа десятый человѣкъ пошелъ подъ наказаніе; людей мало, не достаетъ рукъ для работы: надо намъ залучить къ себѣ этихъ голубчиковъ.
— То есть, отвѣчалъ я, чтобъ скорѣй рѣшить сомнѣніе: мнѣ должно быть лазутчикомъ.
— Служба того требуетъ.
— Да-съ, но вамъ извѣстно, что не позволено дѣлать теперь насильственныхъ наборовъ въ Коркѣ.
— Потому-то я и хочу исполнить свое намѣреніе въ Ковѣ. Вотъ, что вамъ надо будетъ сдѣлать: вы войдете въ одну изъ самыхъ многолюдныхъ Корскихъ харчевень, выдавая себя за молодаго бѣжавшаго матроса; васъ впустятъ, окружатъ, станутъ распрашивать. Вы напугаете мошенниковъ, и притворитесь, будто хотите бѣжать въ Ковъ: они непремѣнно за вами послѣдуютъ.
— Потомъ-съ?
— Остальное ужъ мое дѣло.
Хотя возлагаемое на меня порученіе было не слишкомъ почетно, однако жъ не заключало въ себѣ по-нашему, то есть, по-моряковски, ничего безчестнаго или унизительнаго; такъ я не долго раздумывалъ и отправился во всемъ парадѣ, именно, въ красной фланелевой рубашкѣ, безъ жилета, въ синемъ колпакѣ набекрень, въ старыхъ, запачканныхъ, черезъ чуръ просторныхъ шараварахъ, въ синей курткѣ, и, къ довершенію всего наряда, съ огромнымъ сверткомъ табаку за щекою.
— Ай-да Томъ! настоящій разбойникъ!
Скоро я очутился въ самой многолюдной части города, и направилъ шаги къ старому фонарю, свѣтившему на оконечности набережной; вотъ подхожу къ какому-то грязному, отвратительному шинку, настоящему вертепу мошенниковъ по наружности. Въ низкой, маленькой двери этой кануры было четыреугольное отверзтіе, въ которое я просунулъ голову.
— Эй! кто-нибудь! закричалъ я громко.
Отвѣта не было. Въ этихъ логовищахъ всегда боятся посѣщеній полиціи, и потому не скоро отворяютъ, а въ двери всегда есть отверзтіе, которое, какъ бойница въ крѣпостной стѣнѣ, служитъ для наблюденія за непріятелемъ.
Я обернулся на улицу, и увидѣлъ Г.Тринеля, расхаживающаго взадъ и впередъ. Это меня ободрило; я закричалъ снова и сильно пошатнулъ дверь. Тотчасъ послышались легкіе шаги, и свѣжее хорошенькое личико показалось въ отверзтіи, какъ въ рамочкѣ:
— Кто тутъ? Кого вамъ надо?
— Мнѣ никого не надо; только, если вы меня не впустите, такъ прійдется мнѣ ночевать въ тюрьмѣ, и, можетъ, черезъ часъ я ужъ тамъ буду,
— Жаль мнѣ васъ, да что же дѣлать? Хоть знать бы по крайней мѣрѣ откуда вы, кто…..
— Тсъ!…. я съ Гуавы, который теперь въ Ковѣ на якорѣ.
— Ага! понимаю…. войдите.
Тутъ красавица отворила дверь, но такъ нешироко, что, не будь я малъ ростомъ и сухощавъ, ни за что бы не пролѣзть мнѣ въ эту тѣснину. Только ступилъ я черезъ порогъ, дверь опять затворилась, моя миленькая проводница тщательно заперла ее на задвижку, толстый деревянный запоръ опустился поперегъ, и я вошелъ наконецъ въ кухню.
Это была комната сажени въ двѣ квадратныхъ, полъ тщательно усыпанъ пескомъ. Направо, буфетъ съ множествомъ прекрасно полированной оловянной посуды, свидѣтельствовалъ по крайней мѣрѣ объ опрятности кухоннаго департамента; лучезарныя кастрюли висѣли надъ очагами; грубый деревянный столъ безъ скатерти, но отлично вымытый, занималъ середину, а влѣво нѣсколько другихъ принадлежностей такого же рода украшали это подземное жилье своимъ исправнымъ видомъ и явнымъ соотвѣтствіемъ съ потребностями обитателей.
На концѣ стола сидѣлъ хозяинъ, родъ дикаря въ Ирландскомъ платьѣ; красное, отекшее отъ пьянства лице его было бъ славнымъ образцомъ для рыночной вывѣски; во рту у него была трубка; вокругъ него наливались водкой человѣкъ двѣнадцать матросовъ; изъ мокраго ихъ платья, сушившагося на большомъ турфяномъ огнѣ, шелъ густой и вонючій паръ, который стлался туманомъ надъ лампадою.
Мѣдная привѣшенная къ потолку на веревкѣ лампада бросала слабый, нерѣшительный свѣтъ, омрачаемый еще парами и горькимъ, смраднымъ дымомъ отъ горѣвшаго въ ней масла. Не безъ труда пробирался я въ этомъ тускломъ свѣтѣ между пьяныхъ, которые, стараясь пропустить меня, шатались, толкали и чуть было не задавили.
— Ага, молодецъ! откуда, куда ты? спросилъ меня великій жрецъ этого закопченаго храма.
— Откуда я? что тебѣ до этого, лишь бы я заплатилъ за то, что выпью. Куда? это я тебѣ скажу, когда самъ хорошенько узнаю. Ну-ка, старикъ, вели намъ дать грогу, да если можешь спроворить меня на одинъ изъ кораблей, которые стоятъ здѣсь вдоль набережной, такъ за благодарностью дѣло у насъ не станетъ.
При этихъ словахъ, я потрепалъ себя по карману съ хвастливымъ видомъ, который произвелъ ожиданное дѣйствіе.
— Видно плохо пришло этому гуську! проворчалъ сквозь зубы хозяинъ, потомъ сказалъ возвысивъ голосъ: «Такъ водятся денежки? Добро пожаловать.» Онъ обернулся къ дверямъ: "Эй! Катя, дай рому, душа моя. Да кстати, сказалъ мнѣ, какъ же тебя зовутъ?
— Что тебѣ за дѣло, старый моржъ! давай сюда рому, увидишь какъ посыплются шиллинги.
Тутъ вся пьяная ватага грянула ура, и ромъ явился на сцену. Я налилъ себѣ стаканъ грогу, закурилъ трубку, и началъ преспокойно пускать облака дыма, а тамъ, послѣ нѣкотораго молчанія, завелъ рѣчь слѣдующимъ вопросомъ:
— Что, братцы, вы ужъ поплавали?
— Нѣтъ еще, никогда, отвѣчали нѣкоторые. Да вѣдь нѣтъ и набору, говорили другіе.
— Эге! однакожъ я бы вамъ совѣтовалъ глядѣть въ оба, да хотя что нибудь высмотрѣть.
— А зачѣмъ бы такъ, пріятель?
— Да такъ; а право не очень показывайтесь нынче вечеромъ; сидите за печкой, это всего лучше.
— Опять таки зачѣмъ? воскликнули двое, которые были потрезвѣе, и подошли ко мнѣ ближе.
— А вотъ зачѣмъ, — здѣсь въ городѣ наборъ: я самъ едва только ускользнулъ отъ королевскихъ вербовщиковъ, которые гнались за мною. Не сверни я въ эту темную улицу, быть бы мнѣ у праздника.
Ругательства и проклятія посыпались градомъ. Шумъ, гвалтъ, суматоха; всѣ поскакали какъ могли, опрокидывая лавки, стулья, роняя стаканы, и запахъ пролитаго напитка усилилъ смрадную духоту атмосферы до нестерпимости. Одни поспѣшно расчитывались, другіе кинулись къ пожиткамъ, чтобъ бѣжатъ отъ мнимой опасности. Поднялась такая тревога, что нельзя было опомниться.
— Ты куда жъ теперь думаешь?
— Да если найду мѣсто, сейчасъ же отправлюсь въ Ковъ. Я видѣлъ, нынче утромъ подняли тамъ синій флагъ; это знакъ, что набора не будетъ.
— Чортъ возьми! сказалъ одинъ изъ нихъ, вѣдь онъ дѣло говоритъ.
— Право, я радъ бы прикрѣпиться къ нему швартовомъ, да и плыть вмѣстѣ, прокричалъ другой, пьяный до такой степени, что никакъ не могъ подняться съ лавки, и оставался тутъ какъ на якорѣ.
Вдругъ встаетъ одинъ старый матросъ, обвиваетъ меня своими жилистыми руками, и задушая въ хмѣльныхъ объятіяхъ, клянется быть моимъ товарищемъ.
— Мы всѣ за нимъ! всѣ за нимъ! кричали пьяницы въ одинъ голосъ, и старались какъ-нибудь выбраться изъ харчевни.
Меня окружили, ласкали, величали; то былъ хаосъ несвязныхъ словъ, неполныхъ рѣченій и бранныхъ поговорокъ, изображавшихъ довольно близко смѣшеніе языкъ на столпѣ Вавилонскомъ. Каждый повѣсилъ на палку за плечо свои пожитки, увязанные въ синій платокъ; наконецъ всѣ тронулись съ мѣста и шли довольно скоро, хоть не безъ уклоненій отъ прямой линіи; такъ что иногда вмѣсто ея, выводился полукругъ и даже писалось мыслете.
Я расплатился съ харчевникомъ; назначилъ своимъ новобранцамъ сойтись въ Ковѣ въ Петъ-Дулановъ трактиръ, и обѣщавъ присоединиться къ нимъ въ слѣдующую ночь, воспользовался первымъ поворотомъ, чтобъ поспѣшить къ лейтенанту.
На другой день, мнѣ нечего было дѣлать; въ Коркѣ не зналъ я никого, кромѣ дяди, съ которымъ наканунѣ видѣлся. Общество дряхлыхъ стариковъ было для меня не слишкомъ заманчиво: я проходилъ все утро по городу.
Скоро наступило время довершить наше предпріятіе: я явился на корабль, надѣвъ опять синюю куртку. Тутъ увидѣлъ я человѣкъ двадцать лучшихъ нашихъ матросовъ, вооруженныхъ съ ногъ до головы.
— Вооружитесь и вы, любезный Томъ, сказалъ мнѣ Тринель: пойдемъ-те съ нами.
Безотвѣтно исполнилъ я данное мнѣ приказаніе.
Мы сѣли въ шлюпку, причалили ее къ берегу, и оставивъ при ней двухъ человѣкъ, сами отправились къ Кову.
Вечеромъ, наши бѣглецы должны были сойтись въ трактиръ, вечеромъ намъ слѣдовало и поймать ихъ. Чтобъ не возбудить подозрѣній, мы разошлись до времени въ разныя стороны.
Въ сумерки мы опять соединились. Съ нами было нѣсколько фонарей, и подаваясь впередъ тихомолкомъ, мы окружили харчевню.
Петъ-Дулановъ трактиръ, если можно назвать трактиромъ какой-то свиной хлѣвъ, едва ли годный и для этихъ чистоплотницъ, стоялъ въ кучѣ еще сквернѣйшихъ лачужекъ, на оконечности грязнаго переулка, примыкавшаго къ серединъ села.
Ночь была мѣсячная, но дулъ сильный вѣтеръ, и летучія облака иногда задергивали голубое небо. Съ появленіемъ мѣсяца, блѣдные лучи его падали на зеленоватыя лужи, окружавшія лачугу, и капельки воды на мшистой кровлѣ играли отъ нихъ какъ брилліанты.
Десятеро самыхъ сильныхъ матросовъ стали по обѣимъ сторонамъ дверей, въ готовности броситься въ харчевню, а прочіе завяли мѣста поодаль, чтобъ остановить бѣгущихъ, если бъ кому удалось оттуда вырваться. Наши тѣни, рисуемыя на окружныхъ стѣнахъ сіяніемъ мѣсяца, казались группою существъ исполинскихъ и фантастическихъ, а хранимая нами тишина придавала этимъ туманнымъ видѣніямъ какую-то важную торжественность, которая занимала меня, будто зрителя новой драмы.
Вдругъ надвинуло темное облако, и все исчезло въ сумракъ. Этого мы и ожидали. Лейтенантъ вышелъ впередъ одинъ и постучался, но отвѣта не было. Онъ стучитъ опять, то же безмолвіе. Онъ сильно пошатнулъ дверь; она была крѣпко заперта.
— Ребята, окружите домъ! закричалъ лейтенантъ.
Наши сомкнулись ближе и приготовили оружіе.
— Петти, закричалъ онъ снова, Петъ-Дуланъ, отворяй, братъ, скорѣе, или выломаемъ дверь.
Нѣтъ отвѣта.
— Такъ начинай же, ребята, если эти мошенники оглохли.
Намъ видѣнъ быль свѣтъ въ дверныя щели. Ужъ палка одного изъ нашихъ людей, служившая намъ вмѣсто рычага, начинала поднимать ее на крючьяхъ, какъ вдругъ послышался дрожащій голосъ старика.
— Что за шумъ? что вамъ надобно? говорилъ голосъ Англо-Ирландскимъ нарѣчіемъ. Ты, что-ли, Іонъ-Эри? Такъ тебѣ сказывали, что бѣдная Катерина умерла; и ты пришелъ читать надъ ней молитвы? Да принесъ ли ты водки, Іонъ-Эри? Вѣдь, ты знаешь, безъ этого не читаютъ.
— Гдѣ Петъ-Дуланъ? спросилъ лейтенантъ.
— Пошелъ въ городъ за водкою для чтенія надъ покойницей; только соберутся кумы, сейчасъ и начнемъ..
Маленькій старичишка отперъ дверь, и мы вошли, не обращая вниманія на его росказни.
Въ лачугѣ ни души, ниже признака жизни, кромѣ невзрачнаго старика, который впустилъ насъ. Посреди, на двухъ козлахъ, гробъ, и въ немъ трупъ старухи.
Сморщенное лице ея, по древнему обычаю поселянъ, было открыто; тарелка съ солью стояла у ней на груди; руки ея были сложены крестомъ, какъ на молитву, а тонкій и прекрасно убранный саванъ странно разногласилъ съ наружностію бѣднаго жилища.
Какая-то желѣзная лампадка, наполненная протухлымъ масломъ и привѣшенная къ потолку, бросала мертвый свѣтъ на предметы: желтоватый, дымный огонекъ, мелькая отъ вѣтра, свистѣвшаго въ окна и въ двери, разсыпалъ фантастическія тѣни по впалымъ щекамъ, по изсохшему морщиноватому лицу старухи, и придавалъ ему видъ жизни отъ котораго оно казалось еще страшнѣе.
За гробомъ, въ головахъ видно было углубленіе, какъ будто образуемое дверью; но темнота мѣшала разсмотрѣть его хорошенько. Козлы съ гробомъ приставлены были къ этой двери нарочно такъ, чтобъ нельзя было пройти въ нее.
— Что у тебя въ этой комнатѣ, пріятель?
— Ахъ, сударь, я не знаю, — она сосѣдская.
— Хорошо! такъ дай намъ отодвинуть гробъ, а тамъ ужъ мы пройдемъ въ нее сами.
— Извольте дѣлать, что угодно; только не имѣть бы вашей чести неудовольствій отъ полиціи за насиліе въ чужомъ домъ.
— Такъ и быть, дѣлать нечего. Скорѣй же, ребята, начинай.
— Тотчасъ два матроса приподняли гробъ, но насилу его переставили.
— Экъ, тяжела старая хрычовка, сказалъ одинъ изъ нихъ.
— Небось, фунтовъ сто свинцу проглотила, прибавилъ другой.
Мы вошли; лейтенантъ съ пистолетомъ въ рукѣ впереди насъ.
— Эй, молодцы, сказалъ онъ дезертирамъ, которыхъ мы не могли видѣть въ темнотѣ: вѣдь знаютъ, что вы здѣсь; сдавайтесь; напрасно будете защищаться; домъ окруженъ, насъ много, — право, лучше кончить добрымъ порядкомъ.
На этотъ вызовъ ничего не отвѣчали; но слышался шопотъ, нѣсколько рѣзкихъ словъ произнесено было въ полголоса.
Тутъ принесли огня, и мы увидѣли, что бѣдняки сидятъ на своихъ узелкахъ, прижавшись другъ къ другу, и съ такими постными лицами, какъ пойманные въ бѣгахъ воры. Ихъ привязали къ длинной палкѣ, и отправили такимъ образомъ на корабль.
Они ужъ начали выходить одинъ за другимъ на улицу, какъ мнѣ пришла въ голову одна изъ тѣхъ продѣлокъ, къ которымъ у меня наслѣдственная, пагубная склонность, сто разъ подвергавшая жизнь мою опасности.
— Знаете ли, что мнѣ хочется сдѣлать, лейтенантъ?
— Что жъ такое?
— Всадить нѣсколько пуль въ этотъ гробъ.
Тутъ я мигнулъ Тринелю, и онъ меня понялъ.
— Что жъ, мой милый, пожалуй себѣ стрѣляй, если это тебя такъ забавляетъ.
— Это ужасно, это страшное святотатство, закричалъ одинъ изъ матросовъ: вѣрно вы не захотите нарушать святыни.
— Почему же? эта фантазія не хуже другой.
Я зарядилъ свои пистолетъ, и, будто не замѣчая впечатлѣнія, какое производилъ мой поступокъ въ людяхъ нашего экипажа, прицѣлилъ его къ гробу.
Вдругъ тѣло старухи поднялось на воздухъ, выпрямилось и опять упало безъ движенія, а передъ нами явился рослый и сильный дѣтина.
— Ага! товарищъ, выдумалъ ты шутку, сказалъ Тринель. Тризну, что ли правишь по старухѣ или когда-нибудь въ бурю далъ обѣщаніе полежать въ гробу? Да все равно, ты нашего жъ поля ягода.
Пока его привязывали, онъ не вымолвилъ ни малъйшей жалобы, не сказалъ ни полслова, но идучи за нами, всю дорогу проклиналъ свою горькую участь.
Между-тѣмъ, все ужъ просыпалось; растворялись окна и двери; на улицѣ слышался шумъ, какъ будто бъ собирались толпы народу. Глухой говоръ разлился по селу; проклятія на насъ такъ и сыпались: пора намъ было на шлюпку, потому что десятка два дерзкихъ мошенниковъ окружали насъ съ угрозами, и шайка ихъ безпрестанно прибывала.
Но вотъ мы всѣ на кораблѣ, вотъ ужъ и подъ парусами…..