I.
править«Туманъ и солнце, и первые золотые лучи на буковыхъ деревьяхъ — какъ чудно, чудно!»
Въ порывѣ восхищенія Марчелла Бойсъ бросилась на колѣни передъ окномъ, которое она только что открыла, и, облокотившись на подоконникъ, смотрѣла на раскрывшуюся передъ ней картину съ тою страстною силой увлеченія, которая составляла ея отличительную особенность.
Она смотрѣла на разстилавшуюся передъ ней широкую поляну, за которой по зеленой покатости тянулась длинная аллея изъ грандіозныхъ буковъ, образовавшихъ вдали какъ бы ворота. Марчелла съ жадностью упивалась чуднымъ видомъ. Въ то же время, она невольно обратила вниманіе на заглохшія садовыя дорожки по обѣимъ сторонамъ поляны и на почти сплошь заросшую травой песчаную площадь передъ окнами.
«Нѣтъ, положительно, это божественное мѣстечко! — какъ бы возражая самой себѣ и слегка нахмурившись, говорила Марчелла. — Но, несомнѣнно, оно было бы еще лучше, если бы дядюшка Робертъ побольше о немъ заботился, а содержать садъ въ порядкѣ мы бы съумѣли».
Она опустилась на стулъ у окна, и по мѣрѣ того, какъ окружающій пейзажъ опять приковывалъ въ себѣ ея глаза, облачко грусти разсѣялось, и вновь на лицѣ ея засіяло выраженіе дѣтскаго блаженства.
Только три мѣсяца тому назадъ отецъ Марчеллы Ричардъ Бойсъ получилъ въ наслѣдство это родовое имѣніе фамиліи Бойсъ — Mellor-Park. Извѣстіе о наслѣдствѣ Марчелла получила въ Кенсингтонѣ, гдѣ она жила въ студенческомъ пансіонѣ, и съ этой минуты занятія музыкой или живописью не шли ей въ голову. Ей очень хотѣлось участвовать въ переѣздѣ семьи на новое мѣсто, но мать въ короткой и сухой запискѣ сообщала ей, что она займется перевозкой сама, а Марчелла пусть продолжаетъ свои занятія.
Какъ бы то ни было, но, въ концѣ-концовъ, Марчелла попала сюда. Оглядывая свою большую, но пустую комнату со старою поломанною мебелью, и затѣмъ переводя глаза на луга и деревья, она находила, что здѣсь все прекрасно, что страданія и лишенія, которыя ей пришлось испытать въ дѣтствѣ, теперь искуплены, благодаря неожиданному дару судьбы: никому и въ голову не приходило, чтобы ея дядя, крѣпкій, здоровый на видъ человѣкъ, могъ свернуться въ три дня.
Она была увѣрена, что теперь, въ новой обстановкѣ довольства, она стряхнетъ съ себя тяжелыя воспоминанія дѣтства, которыя въ большинствѣ случаевъ были связаны съ бѣдностью. Теперь она уже не та самолюбивая пансіонерка, за которую платили меньше, чѣмъ за другихъ, и которая принуждена была во всемъ урѣзывать себя, и въ нарядахъ, и въ карманныхъ деньгахъ, — не та бѣдная дѣвочка, которая тревожно прислушивалась ко всякому дѣйствительному или воображаемому намеку. Наконецъ, она больше и не студентка того полукочевого образа жизни, который она вела послѣдніе два года въ Лондонѣ, кое-какъ перебиваясь. Теперь она не имѣетъ ничего общаго съ прежнимъ: теперь она Марчелла Бойсъ, совершеннолѣтняя молодая дѣвица, единственная дочь мистера Бойсъ, владѣльца Меллоръ-Парка, представительница одного изъ самыхъ старинныхъ родовъ Англіи, вступающая въ жизнь при такихъ условіяхъ, которыя дадутъ ей возможность испытать много новаго и интереснаго.
Желая окончательно раздѣлаться съ своимъ прошлымъ, она на время отдалась ему: противъ воли на нее нахлынули воспоминанія, она стала перебирать сцену за сценой, поперемѣнно испытывая то удовольствіе, то горечь и негодованіе, и всѣ эти чувства ясно отражались на ея прекрасномъ пластическомъ лицѣ.
9-ти лѣтъ она поступила въ школу: это былъ самый крупный фактъ въ цѣломъ рядѣ безпросвѣтныхъ лѣтъ, которыя она съ юношескою наивностью стремилась изгладить изъ памяти. Относительно до-школьной жизни у нея сохранялись смутныя воспоминанія о многихъ пріятныхъ впечатлѣніяхъ — объ ихъ лондонскомъ домѣ, о просторной и свѣтлой дѣтской, о ласкахъ и заботахъ матери, объ играхъ, о маленькихъ друзьяхъ, о веселыхъ прогулкахъ. Почему эта свѣтлая обстановка ея ранняго дѣтства позднѣе совершенно исчезла, Марчелла хорошенько не знала, хотя она таила въ душѣ нѣкоторыя подозрѣнія и догадки на этотъ счетъ. Какъ бы то ни было, но первыя неясныя очертанія заслонились въ памяти другими, болѣе рѣзкими и отчетливыми, именно воспоминаніемъ о большомъ бѣломъ домѣ, гдѣ она прожила отъ 9 до 14 лѣтъ, гдѣ она и теперь въ 21 годъ даже съ завязанными глазами могла бы безошибочно пройти во всѣ комнаты, нащупать двери, шкафы, взбѣжать по лѣстницамъ.
Она вступила въ этотъ домъ худенькою черноглазою дѣвочкой, ростомъ выше своихъ лѣтъ, съ густыми вьющимися непослушными волосами, расчесываніе которыхъ она считала однимъ изъ самыхъ жестокихъ мученій. Дома она была живымъ, бойкимъ, но нормальнымъ ребенкомъ, съ обыкновенными средними недостатками. Но пребываніе въ пансіонѣ miss Frederick, въ пустыхъ, мрачныхъ комнатахъ, дисциплина, ученіе превратили маленькую Марчеллу Бойсъ въ бѣсенка. Ей ненавистны были уроки, хотя при желаніи она могла приготовить ихъ гораздо скорѣе своихъ подругъ; ей противно было вставать зимой еще при огнѣ и окачиваться холодною водой вмѣстѣ съ другими; она ненавидѣла обѣдъ въ длинной столовой, откуда постоянно выходила голодной, такъ какъ брать двойную порцію мяса запрещалось, разрѣшалась только вторая порція пуддинга; но она гордо отказывалась отъ этого, сидѣла мрачная и надутая, изображая изъ себя жертву тиранніи miss Frederick. Въ классѣ ее не любили, а директриссѣ она доставляла постоянно массу хлопотъ и безпокойства. Вообще весь первый годъ ея пребыванія въ пансіонѣ представлялъ изъ себя цѣлый рядъ ссоръ, капризовъ и сценъ.
Пожалуй, самымъ печальнымъ было для нея то время, которое она случайно провела въ постели: нужно сказать, что miss Frederick затруднялась, какъ съ ней поступать, воспользовалась однажды легкою простудой дѣвочки и изолировала ее отъ всѣхъ, желая испробовать педагогическое дѣйствіе одиночнаго заключенія. «Я увѣрена, что все это происходитъ отъ болѣзни печени или нервовъ. Никогда здоровый ребенокъ не можетъ такъ вести себя», — заявляла она своей компаньонкѣ, толстой и добродушной француженкѣ, которая готова была скорѣе обласкать и извинить Марчеллу.
Когда же больную ученицу укладывали въ постель, то правиломъ заведенія было, прежде всего, не позволять высовывать рукъ изъ-подъ одѣяла, ибо, «если имъ позволить читать и забавляться въ постели, то это все равно, что не лежать»; далѣе служанка приносила больной рано утромъ лѣкарственный чай, потомъ черезъ большіе промежутки — бульонъ и кашу; никому не позволялось входить и разговаривать съ заключенной, кромѣ доктора, такъ какъ первымъ условіемъ выздоровленія считалось спокойствіе, и, сверхъ того, если бы больнымъ было пріятно, то, по мнѣнію miss Frederick, ученицы стали бы придумывать всевозможные предлоги, лишь бы попасть въ лазаретъ.
Такъ Марчелла проводила время своего заточенія одна, представляя изъ себя жалкое, заброшенное созданіе съ блѣднымъ личикомъ, смѣлыми, блуждающими глазами. Хотя и находили на нее припадки мятежнаго состоянія духа, когда она готова была бросить чашку съ чаемъ въ лицо служанкѣ и бѣжать въ ночномъ капотѣ внизъ, чтобъ излить свой гнѣвъ на miss Frederick посреди остодбенѣвшаго класса, но всегда что-то останавливало ее; это не былъ страхъ или желаніе быть доброй и послушной, но глубокое сознаніе дѣтской безпомощности и одиночества.
Такъ она покорялась и подъ гнетомъ отчаянной скуки упражнялась въ томъ, чтобы научиться мечтать съ открытыми глазами. Часъ за часомъ она плела безконечную исторію, въ которой всегда сама была героиней. Когда раздраженіе отъ ненавистной каши за завтракомъ улегалось, она уносилась далеко, въ волшебное царство грезъ. И вотъ, въ разгаръ этихъ фантастическихъ мечтаній, какой-нибудь шумъ выведетъ ее изъ оцѣпенѣнія, и въ сгущающейся сумракѣ она увидитъ двѣ пустыхъ бѣлыхъ кровати двухъ ея компаньонокъ по спальнѣ, дешевенькіе обои на стѣнахъ, простой досчатый полъ и узенькія полоски ковра. Звонокъ къ чаю окончательно вернетъ ее къ грустной дѣйствительности, гдѣ она — просто капризная дѣвочка, о которой никто не заботится, которой мать никогда не пишетъ, у которой, въ противуположность другимъ ученицамъ, нѣтъ ни одного наряднаго платья и у которой впереди лишь одна перспектива: либо провести еще день въ постели, въ полномъ одиночествѣ и съ ненавистною діетой, либо встать въ половинѣ восьмого и вызубрить полстраницы изъ учебника англійской исторіи въ холодной классной комнатѣ.
Оглядываясь теперь назадъ какъ бы изъ другого міра на прежнюю строптивую Марси, Марчелла съ оттѣнкомъ и состраданія, и самодовольства замѣчала, что ея дѣтскія огорченія, главнымъ образомъ, происходили отъ глубокой впечатлительности къ соціальному неравенству между ею и ея подругами. Нѣкоторыя изъ пансіонерокъ принадлежали въ богатому купечеству. Ихъ отцы-коммерсанты нерѣдко вступали съ miss Frederick въ выгодныя сдѣлки, чтобы поддержать ея заведеніе; въ такомъ случаѣ дочерямъ ихъ оказывались всевозможныя преимущества, и онѣ кстати и некстати давали это почувствовать другимъ, что совершенно выводило изъ себя пылкую Марчеллу Бойсъ. Уже 10-ти лѣтъ она прекрасно понимала, что она происходитъ изъ фамиліи бруширскихъ Бойсовъ и что ея дѣдъ былъ знаменитый спикеръ палаты общинъ. Портретъ этого дѣда висѣлъ въ столовой того прелестнаго лондонскаго домика, котораго теперь давно уже нѣтъ; отецъ много разъ указывалъ ей на этотъ портретъ и училъ ее гордиться имъ; и не разъ въ дѣтствѣ ее поражало сходство между этимъ портретомъ и сѣдымъ старичкомъ, который иногда приходилъ къ нимъ и котораго они звали «дѣдушкой». Такъ, тѣмъ или другимъ путемъ ей въ плоть и кровь вошло сознаніе славы и знатности ихъ рода, и это сознаніе выражалось въ наивныхъ и комическихъ выходкахъ, которыя приводили только къ униженію.
«Вотъ, если бы мой дѣдушка былъ здѣсь, онъ бы задалъ тебѣ, самохвалка!» — однажды закричала она одной ученицѣ, дочери торговца желѣзомъ.
Та широко раскрыла глаза и захохотала.
— Твой дѣдушка? Скажите на милость! А кто онъ? Если ужь на то пошло, я бы показала моему дѣдушкѣ Давиду, какъ ты вцѣпилась мнѣ въ руку. Пошла вонъ! Берегись впередъ и не смѣй говорить мнѣ такихъ глупостей!
Вслѣдъ затѣмъ Марчеллу, задыхавшуюся отъ злобы и слезъ, вытолкали изъ комнаты и захлопнули дверь. Она побѣжала на террасу, которая была устроена для игръ, и сѣла тамъ въ укромной нишѣ, вся дрожа отъ волненія и рыданій, то придумывая месть своей побѣдительницѣ, то горько досадуя на свою неумѣстную и безсильную выходку.
Въ продолженіе первыхъ двухъ лѣтъ единственными удовольствіями ея были: приходъ пирожницы по субботамъ, причемъ Марчелла могла покупать только слоеные пирожки и маленькія груши, и то на это цѣликомъ уходило ея недѣльное жалованье, шумныя игры «въ пятнашки», которыя она сама затѣвала и устраивала на площадкѣ, и, наконецъ, ласки компаньонки miss Fredericz, m-elle Bénier, которая находила въ Марчеллѣ сходство со своею покойною сестрой и украдкой баловала «дикаго котенка», какъ прозвали Марчеллу въ школѣ.
Но на третій годъ появились нѣкоторые новые и живые интересы. Прежде всего, пробудился интересъ къ романическому, а вмѣстѣ съ нимъ и извѣстнаго рода чувства и настроенія; развилась охота къ чтенію, и къ чтенію именно поэтическихъ произведеній и романовъ съ замысловатыми приключеніями. Марчелла теперь съ завистью вспоминала, съ какою жадностью она проглотила тогда двѣ-три излюбленныя книжки, ибо въ 21 годъ, когда интересуются многимъ и торопятся составить себѣ собственныя мнѣнія скорѣе пробѣгаютъ и перелистываютъ книги, чѣмъ читаютъ ихъ. Но въ 13 лѣтъ — какая сосредоточенность! Какое увлеченіе! Какой восторгъ!
Но увлеченіе чтеніемъ ничто въ сравненіи со страстностью первой дружбы и обожанія.
Когда Марчеллу привезла въ пансіонъ ея тетка, она, между прочимъ, поручила ее попеченію приходскаго священника. Онъ и жена его, — у нихъ не было дѣтей, — усердно заботились объ этой странной, необузданной дѣвочкѣ: они приглашали ее къ себѣ пить чай, всячески старались обласкать ее, и мистеръ Эллертонъ даже разъ завелъ откровенную и поучительную бесѣду съ miss Frederick о неровностяхъ характера ея воспитанницы. Долгое время изъ всего этого было мало толка, — Марчеллу трудно было обуздать. Но на 13 году бурная натура ея вдругъ была охвачена всепоглощающею страстною привязанностью къ этимъ обоимъ лицамъ. Она старалась не показывать имъ своихъ чувствъ, но на ея внутренній міръ чувства эти оказали огромное вліяніе: они перестроили всю ея жизнь, поставили ей новыя цѣли и стремленія. Прежде она лѣнилась ходить въ церковь, теперь съ нетерпѣніемъ ждала воскресенья. Увидать на церковной каѳедрѣ другого проповѣдника было для нея страшнымъ огорченіемъ; ей доставляло величайшее наслажденіе по воскресеньямъ въ унылые послѣобѣденные часы записывать главныя мысли изъ проповѣди мистера Эллертона; сами по себѣ эти вопросы совершенно не интересовали ее, но все, что говорилъ онъ, было и глубокомысленно, и изящно, и увлекательно.
Это были чувства любви и обожанія въ той формѣ, въ какой они доступны дѣтскому возрасту, — полныя наивной экзальтаціи и таинственности. Само собою разумѣется, что дружба имѣла другой характеръ, но она оставила также глубокіе слѣды. Одна высокая, болѣзненная дѣвочка изъ воспитаницъ miss Frederick обратила вниманіе на Марчеллу и привлекла ее въ себѣ замѣчательнымъ умѣньемъ разсказывать. Матери у нея не было, а отецъ ея, священникъ, былъ большимъ другомъ miss Frederick, поэтому дѣвочка имѣла исключительное положеніе въ пансіонѣ: она обѣдала съ начальницей, у нея была отдѣльная комната, въ которой въ холодные дни топился каминъ. Она пользовалась всякими льготами въ ученьи, и miss Frederick заботилась о ней съ чисто-материнскою нѣжностью. Зимой у нея открылся зловѣщій кашель, и докторъ посовѣтовалъ miss Frederick отвести ей нѣсколько комнатъ, выходящихъ окнами на югъ.
Сюда, по окончаніи уроковъ, Мери Лентъ часто призывала Марчеллу, и та всегда охотно шла къ ней. Что за чудная разскащица была Мери Лентъ! Она сочинила исторію подъ названіемъ Джонъ и Юлія; эта исторія тянулась нѣсколько недѣль и даже мѣсяцевъ, и Марчелла слушала ее съ неослабѣвающимъ интересомъ. Это была семейная драма высоко-нравственнаго содержанія съ религіозною подкладкой, предназначенная служить для исправленія и совершенствованія Марчеллы. Героемъ въ ней былъ человѣкъ очень возвышенной души, который всѣхъ перевоспитывалъ и читалъ постоянныя нравоученія даже героинѣ. Если бы Марчелла встрѣтила такого человѣка въ дѣйствительной жизни, то по своему задорному нраву она не преминула бы поднять его на смѣхъ; но въ изображеніи Мери она не только носилась съ нимъ и преклонялась передъ нимъ, — она боготворила его. Вмѣстѣ съ восхищеніемъ передъ героемъ росла и глубокая привязанность къ автору, робкой, меланхолической и кроткой дѣвушкѣ, строгой кальвинисткѣ, жившей подъ постояннымъ предчувствіемъ близкой смерти.
Скоро страстнымъ желаніемъ Марчеллы стало не разлучаться съ Мери, исключая воскресенья и времени классныхъ занятій. Ради этого она постаралась схватить простуду и усердно поддерживала въ себѣ то, что она важно называла «отчаяннымъ кашлемъ». Но miss Frederick въ такихъ случаяхъ была неумолима: она тотчасъ объявила, что Марчелла отправится наверхъ въ одиночное заключеніе и перейдетъ на обычную діэту съ непремѣннымъ больничнымъ чаемъ, на что Марчелла въ ужасѣ поспѣшила увѣрить, что ей лучше, и немедленно прекратила свой «отчаянный кашель». Затѣмъ, когда дома во время пасхальныхъ праздниковъ Марчелла получила извѣстіе о внезапной смерти Мери Лентъ, она страшно горевала, нѣсколько дней ходила блѣдная и молчаливая, стараясь подавить рыданія.
II.
правитьДружба и любовь оказываютъ несомнѣнное воспитательное дѣйствіе, и на 14 году Марчелла уже перестала быть бѣдовымъ ребенкомъ, но превратилась почти во взрослую и во многихъ отношеніяхъ интересную дѣвушку. Между тѣмъ, въ судьбѣ ея должны были произойти нѣкоторыя перемѣны. Отецъ ея, обыкновенно мало интересовавшійся ею издали, побывалъ какъ-то въ пансіонѣ miss Frederick и остался недоволенъ обстановкой, въ которой жила Марчелла. Когда онъ передалъ свое впечатлѣніе женѣ, та коротко замѣтила, что по ихъ средствамъ Марчелла не можетъ быть помѣщена лучше. Но мистеръ Бойсъ на этомъ не успокоился. Онъ только что узналъ, что Гарольдъ, единственный сынъ его вдоваго брата Роберта, владѣльца Меллоръ-Парка, смертельно заболѣлъ; если молодой человѣкъ умретъ, то имѣніе, послѣ смерти Роберта, должно перейти къ нимъ; въ виду этого, несмотря на всѣ затрудненія, они должны вновь занять подобающее имъ положеніе въ обществѣ, а Марчелла должна быть поставлена какъ ихъ дочь и наслѣдница. Не найдя сочувствія въ женѣ, мистеръ Бойсъ отправился къ своей старшей сестрѣ, старой дѣвицѣ, жившей на собственныя небольшія средства; только съ ней одной изъ всей родни онъ поддерживалъ отношенія. Она вполнѣ соглашалась съ его доводами, тѣмъ болѣе, что это льстило ея фамильной гордости, и даже заявила, что, если можно найти вполнѣ приличное учебное заведеніе для Марчеллы, она беретъ на себя излишекъ по ея содержанію; несомнѣнно, у Марчеллы очень грубыя манеры; неизвѣстно, чему она тамъ учится и какимъ окружена обществомъ. Будучи очень набожной, тетка настаивала на необходимости «религіознаго вліянія» на Марчеллу и хотѣла обратиться за справками къ одному своему другу.
Въ результатѣ, черезъ мѣсяцъ или черезъ два, Марчелла, которой только что исполнилось 14 лѣтъ, была взята изъ пансіона miss Frederick и отдана на попеченіе одной дамѣ, которая содержала небольшой, но очень извѣстный пансіонъ для дѣвицъ въ Сольсби на морскомъ берегу.
Теперь воспоминанія Марчеллы принимали совершенно другой характеръ. Здѣсь, въ Сольсби, ее не смущало ни грубое обращеніе, ни первобытные пріемы преподаванія, ни горькое чувство своей бѣдности и неравенства, какъ у miss Frederick. Дѣло здѣсь велось иначе, и скоро изъ отчаянной дѣвочки Марчелла превратилась въ молодую дѣвицу, обученную всѣмъ правиламъ свѣтскихъ приличій. И жизнь чувства была здѣсь гораздо богаче и интензивнѣе, чѣхъ тамъ: это была длинная поэма въ вольтеровскомъ духѣ, въ которой совсѣмъ не было событій, — ихъ замѣняли чувства; въ ней были и огорченія, и радости, проистекавшія изъ возвышенной любви и связанныя съ одною личностью — содержательницы учебнаго заведеній miss Pemberton; это было то же страстное чувство обожанія, которое она испытывала по отношенію въ Эллертонамъ, но только гораздо болѣе зрѣлое и сознательное. Высокая, тонкая фигура женщины съ темными съ просѣдью волосами, причесанная по образцу нашихъ бабушекъ — съ двумя букольками на вискахъ и съ классическимъ узломъ назади, съ лицомъ святой, съ глазами, горѣвшими энтузіазмомъ, и съ тонкими губами, выражавшими вмѣстѣ съ добротой рѣшительность и непреклонность, — вотъ портретъ той, которая завладѣла сердцемъ Марчеллы. Сколько бурныхъ волненій, радости и страха возбудила она! Сколько безсонныхъ ночей вспоминаетъ Марчелла, когда она, усталая, не спала по нѣскольку часовъ, лишь бы увидать на минуту фигуру miss Pemberton съ лампой въ рукѣ, такъ какъ miss Pemberton, которая долго читала на ночь, никогда не ложилась безъ того, чтобы не обойти потихоньку дортуары своихъ воспитанницъ! Сколько захватывающихъ разговоровъ о религіозныхъ вопросахъ! Наконецъ, дома на праздникахъ сколько ожиданій писемъ и сколько восторговъ при полученіи ихъ, какія мученія встревоженной совѣсти, какое жгучее сокрушеніе во грѣхахъ, какія страстныя изліянія раскаявшейся души въ письмахъ въ miss Pemberton!
И теперь безъ внутренней дрожи Марчелла не могла вспомнить объ этихъ пяти годахъ, проведенныхъ вмѣстѣ съ miss Pemberton. Уже два года прошло съ тѣхъ поръ, какъ онѣ разстались, пансіонъ закрылся, а miss Pemberton уѣхала въ Индію къ своему брату. Переписка между ними мало-по-малу прекратилась, а вмѣстѣ съ нею ослабѣли и религіозныя чувства Марчеллы, — съ тѣхъ поръ она стала совсѣмъ другою.
Въ то время, когда Марчеллѣ пришлось уѣхать изъ Сольсби, родители ея были за границей и, повидимому, совсѣмъ не желали, чтобъ она пріѣхала къ нимъ туда. Вообще, оглядываясь назадъ въ прошлое, Марчелла не могла припомнить, чтобы она когда-нибудь была желанною гостьей дома, и она подозрѣвала, что должны были быть какія-нибудь серьезныя причины, почему родители тяготились ея присутствіемъ. Передъ ея отъѣздомъ изъ Сольсби мать писала ей изъ-за границы, что такъ какъ Марчелла недавно обнаруживала несомнѣнныя способности къ музыкѣ и рисованію, то недурно было бы ей серьезно заняться этими предметами, но дома это сдѣлать трудно, поэтому она уже наводила справки и остановилась на одной дамѣ, которая беретъ къ себѣ на житье дѣвушекъ, занимающихся въ художественныхъ классахъ въ Южномъ Кенсингтонѣ.
Такъ началась для Марчеллы новая дѣятельная жизнь. Но хотя она работала съ большою энергіей, однако, не въ искусствѣ былъ главный центръ ея духовной жизни, а въ увлеченіи филантропическими и общественными чувствами и идеями, которыя до сихъ поръ совершенно не существовали для нея.
У одной изъ ея подругъ по художественнымъ классамъ было два брата, тоже занимавшихся въ Кенсингтонѣ и жившихъ недалеко отъ сестры. Всѣ они были сироты. Марчелла поражалась, какъ много жизни и энергіи обнаруживали эти нервныя артистическія натуры. Оба брата были очень искусными художниками, но жили какъ простые рабочіе, проводили цѣлый день за работой, а по вечерамъ ходили на собранія своего кружка, гдѣ дебатировались разнаго рода общественные вопросы. Хотя они были очень непохожи другъ на друга, — одинъ былъ красивъ и остроуменъ, другой — болѣзненный педантъ, — но оба они одинаково увлекались общественными идеалами. Ихъ сестра, обладавшая большими способностями къ искусству, раздѣляла ихъ взгляды, хотя въ нѣсколько болѣе умѣренной формѣ.
Марчелла часто видалась со всѣми троими и съ нѣкоторыми изъ ихъ друзей. Эди, сестра, старалась подѣйствовать на ея воображеніе и знакомила ее съ произведеніями знаменитаго поэта, провозвѣстника новаго вѣка, въ которомъ не будетъ «владѣнія», а будетъ «пользованіе». Братья же пытались вовлечь ее въ кругъ своихъ идей путемъ логики и убѣжденія, приносили популярныя изложенія и переводы Маркса и Лассаля, всякаго рода памфлеты и брошюры; Марчеллу подкупали особенно ихъ взгляды на важную роль женщинъ въ новомъ общественномъ строѣ и въ пропагандѣ его.
Одинъ изъ братьевъ, красавецъ, несомнѣнно, былъ увлеченъ Марчеллой; другой, по всей вѣроятности, тоже. Марчелла не была увлечена ни тѣмъ, ни другимъ, но чрезвычайно интересовалась всѣми троими, а къ больному брату испытывала особое чувство глубокаго почитанія и подъ его вліяніемъ усердно занялась филантропическими сборами, участвовала въ организаціи союза портнихъ и въ угоду ему читала въ синей книгѣ отдѣлъ о положеніи рабочихъ.
Неожиданная новость о наслѣдствѣ, полученномъ отцомъ Марчеллы, произвела самое разнообразное впечатлѣніе на членовъ этого маленькаго кружка. Въ Марчеллѣ это извѣстіе пробудило заглохшіе было инстинкты и вкусы, совершенно чуждые ея товарищамъ. Старшій изъ братьевъ, Антоній Бравенъ, вообще склонный къ пессимизму и подозрительности, тотчасъ замѣтилъ это.
— Съ какимъ наслажденіемъ вы прекращаете свою скитальческую жизнь! — иронически замѣтилъ онъ ей однажды, заставши ее окруженною фотографическими видами Меллоръ-Парка. — И удивительно быстро онъ дѣйствуетъ!
— Кто это онъ? — раздраженно спросила она.
— Ядъ собственности. И къ какимъ гнуснымъ послѣдствіямъ приводитъ онъ!… Недѣлю тому назадъ вы были горячо преданы общественнымъ интересамъ, а теперь вы почти готовы считать насъ жалкими фанатиками и стыдиться знакомства съ нами.
— Вы хотите сказать, что я низкая лицемѣрка? — воскликнула она. — Неужели вы думаете, что если я сохраняю вкусъ къ красивымъ вещамъ и держусь нѣкоторыхъ старинныхъ традицій, то это значитъ, что я измѣнила своимъ убѣжденіямъ? Неужели нѣтъ бѣдныхъ въ Меллорѣ и не найдется тамъ для меня дѣла? Это очень грубо и недостойно съ вашей стороны. Отъ этого-то взаимнаго недовѣрія обыкновенно и гибнетъ всякое общее дѣло.
Въ его темныхъ впалыхъ глазахъ блеснула холодная усмѣшка, а она съ негодованіемъ отошла отъ него.
Когда они прощались на станціи, она просила ихъ писать ей.
— Нѣтъ, къ чему? — сказалъ Людовикъ. — Если мы когда-нибудь понадобимся вамъ, вы знаете, что мы здѣсь. Если вы намъ напишете, мы вамъ отвѣтимъ. Да вы тамъ не скоро вспомните о насъ. Прощайте!
И онъ сжалъ ей руку съ горькою улыбкой.
Со времени полученія извѣстія о наслѣдствѣ бѣдный молодой человѣкъ подавилъ въ себѣ всѣ мечты и надежды относительно Марчеллы. Вообще Марчелла замѣтила, что всѣ они отрекаются отъ нея. Людовикъ и Эдиѳь, все-таки, разставались съ ней съ искреннимъ чувствомъ и сожалѣніемъ, но Антоній, какъ только увидалъ служанку, пріѣхавшую проводить Марчеллу, и билетъ I класса, сталъ относиться въ ней враждебно.
— Они увидятъ! Я покажу имъ! — проговорила Марчелла въ сознаніи глубокой обиды, когда поѣздъ увозилъ ее отъ нихъ. Она сидѣла мрачная и молчаливая подъ вліяніемъ горькаго чувства нанесенной ей несправедливости до тѣхъ поръ, пока не показались широкія поляны и почернѣвшій отъ времени фасадъ дома Меллоръ-Парка, вызвавшіе въ ней дѣтски-восторженное настроеніе.
Воспоминанія Марчеллы оставляли неяснымъ одно — причины глубокаго недовольства своимъ прошлымъ. Правда, дѣтство ея прошло въ нуждѣ и не было согрѣто родительскою любовью, но взамѣнъ того у нея была страстная дружба, богатая интересами и впечатлѣніями жизнь въ Лондонѣ, и, несмотря на это, воспоминанія ея въ общемъ носятъ мрачный характеръ. Нужно сказать, что Марчелла упустила въ своихъ воспоминаніяхъ праздничные дни, которые она проводила дома, а, между тѣмъ, они-то набрасывая тѣнь на все ея дѣтство, изъ-за нихъ-то она такъ страстно желала вычеркнуть изъ памяти свое прошлое; но возстановлять ихъ въ воображеніи не было надобности, такъ какъ ея теперешняя жизнь была, въ сущности, повтореніемъ и продолженіемъ томительныхъ вакаціонныхъ дней.
Послышался звонокъ къ завтраку — величественный фамильный колоколъ, звукъ котораго былъ такъ пріятенъ Марчеллѣ.
Она сошла внизъ.
III.
правитьЗавтракъ былъ поданъ въ «китайской комнатѣ». Отецъ и мать Марчеллы уже сидѣли за столомъ; тутъ же находился и Линнъ, темная болонка мистрисъ Бойсъ.
Мистеръ Бойсъ отдавалъ распоряженія лакею, высокому малому въ поношенной и засаленной ливреѣ, представлявшему изъ себя мужскую прислугу въ домѣ. Мистрисъ Бойсъ ласкала собаку, но по движенію ея бровей и подергиванію рта Марчелла ясно видѣла, что, какъ всегда, ее коробитъ поведеніе мужа.
— Сдѣлайте милость, нарѣжьте хлѣбъ на буфетѣ, — говорилъ онъ раздраженнымъ голосомъ, — и обнесите всѣхъ, вмѣсто того, чтобы стоять, какъ истуканъ. Не понимаю, чему учили васъ у сэра Джута. Не полагаете ли вы, что я буду обучать васъ?
Блѣдный, испуганный дѣтина взялъ хлѣбъ, торопливо накромсалъ его и неловко обнесъ всѣхъ, затѣмъ обрадовался случаю выбѣжать изъ комнаты, чтобы заказать подварить кофе.
— Болванъ! — съ сердцемъ проговорилъ мистеръ Бойсъ, кода тотъ вышелъ.
— Я думаю, — осторожно замѣтила мистрисъ Бойсъ, — что горничная Анна прекрасно могла бы служить и не раздражала бы васъ. Я увѣрена, что Вильямъ у Джута чистилъ сапоги, поэтому немудрено, что онъ ничего не умѣетъ.
— Я уже говорилъ вамъ, Эвелина, что наше теперешнее положеніе обязываетъ насъ держать лакея, — запальчиво отвѣчалъ онъ. — Никогда въ этомъ домѣ не обходились съ одною женскою прислугой. Это было бы неприлично, недостойно нашей фамиліи.
— О, конечно, я не судья въ томъ, что прилично или неприлично Бойсамъ! Это я предоставляю знать вамъ и сосѣдямъ!
Эти слова смутили мистера Бойса, и черезъ минуту онъ обратился къ женѣ уже совсѣмъ другимъ тономъ.
Мистеръ Бойсъ былъ невысокаго роста и необыкновенно худъ, съ голубыми блуждающими глазами и очень черными бровями и волосами. Цвѣтъ лица у него былъ желтый, щеки впалыя; выраженіе губъ или гнѣвное, или жалобное. Обычное выраженіе глазъ было меланхолическое, но иногда они сверкали самоувѣренностью. Вообще наружность Ричарда Бойса носила на себѣ всѣ отличительные признаки родовитости; одѣвался онъ безукоризненно; руки съ длинными тонкими пальцами были необыкновенно изящны, развѣ только черезъ-чуръ худы.
— Прислуга объявила, что они всѣ уйдутъ, если привидѣніе будетъ являться, — вдругъ заговорила мистрисъ Бойсъ. — На деревнѣ кто-то болталъ объ этомъ, и кухарка говоритъ, что она слышала что-то прошлою ночью. Вообще, Марчелла, повидимому, мы съ тобой скоро сами должны будемъ исполнять всю домашнюю работу.
— Что же такое говорятъ въ деревнѣ? — съ живостью спросила Марчелла.
— Да разсказываютъ, что одинъ изъ Бойсовъ 200 лѣтъ тому назадъ бѣжалъ сюда изъ Лондона, совершивши какой-то проступокъ, — я хорошенько не помню, что именно. Когда его потребовали къ суду, онъ покончилъ съ собой здѣсь въ этомъ домѣ на маленькой лѣстницѣ, ведущей въ мою комнату. Не понимаю, почему это онъ выбралъ лѣстницу? — произнесла мистрисъ Бойсъ задумчиво.
— Это было не такъ, — сказала Марчелла, тряхнувши головой. — Я знаю, какого Бойса они разумѣютъ. Это былъ дѣйствительно негодяй, но онъ застрѣлился въ Лондонѣ, и, во всякомъ случаѣ, задолго до того времени, когда была построена эта лѣстница.
— Однако же, какъ ты хорошо освѣдомлена! Можно подумать, что ты читаешь лекцію о нашихъ предкахъ въ лакейской. Положимъ, что нѣтъ такого привидѣнія, котораго нельзя было бы уничтожить фактами.
Въ тонѣ ея сквозила холодная иронія, составлявшая рѣзкій контрастъ съ горячностью Марчеллы. Вообще презрительное отношеніе во всему и ко всѣмъ составляло характерную особенность мистрисъ Бойсъ.
— Я спрошу мистера Гарденъ объ этихъ исторіяхъ, — сказала Марчелла послѣ нѣкотораго размышленія. — Онъ, конечно, слышалъ о нихъ въ деревнѣ. Кстати, я пойду сегодня утромъ въ церковь.
Мать бросила на нее испытующій взглядъ и усмѣхнулась. Роль дамы-благотворительницы, которую приняла на себя Марчелла съ самаго своего пріѣзда домой, чрезвычайно забавляла мистрисъ Бойсъ.
— Гарденъ? — повторилъ мистеръ Бойсъ. — Я бы желалъ, чтобъ этотъ человѣкъ оставилъ меня въ покоѣ. Какое мнѣ дѣло до водопровода въ деревнѣ? Довольно и того, что я у себя починю крышу при томъ состояніи разоренія, въ которое привелъ имѣніе Робертъ.
Марчелла вспыхнула.
— Какъ, вы не хотите помочь устройству водопровода въ деревнѣ? Я никогда не видала такой массы блѣдныхъ, истощенныхъ дѣтей, какъ здѣсь. Мы получаемъ ренту и мы обязаны позаботиться о нихъ. Я думаю, папа, что васъ могли бы принудить сдѣлать что-нибудь, если бы мѣстная администрація была болѣе дѣятельна.
Она вызывающе взглянула на отца.
— Вздоръ! — отвѣчалъ онъ съ раздраженіемъ. — Они справлялись одни при твоемъ дядѣ Робертѣ, могутъ справиться и теперь. Ты толкуешь о благотворительности… Съ меня и такъ достаточно заботъ о домѣ и о добываніи денегъ. Пожалуйста, не вздумай съ Гарденомъ говорить такъ, какъ ты сейчасъ говорила, Марчелла. Я этого не хочу. Ты, прежде всего, должна думать объ интересахъ семьи и дома.
— О, несчастные, умирающіе съ голода и живущіе въ такихъ трущобахъ! — сказала Марчелла насмѣшливо и обвела при этомъ рукой, указывая на комнату, въ которой они сидѣли.
— Знай, — сказалъ мистеръ Бойсъ, внимательно присматриваясь къ дочери, которую онъ, въ сущности, такъ мало зналъ и которая своими взглядами и характеромъ доставляла ему такъ много безпокойства и замѣшательствъ, — знай, что всѣ наши усилія должны быть направлены къ подержанію нашего положенія. Ты можешь смотрѣть за библіотекой, ухаживать за садомъ, держать въ сохранности фамильные документы. Вѣдь, при всей моей опытности въ дѣлахъ, потребуется не мало лѣтъ, чтобы какъ-нибудь выпутаться.
Мистрисъ Бойсъ наблюдала поперемѣнно то за мужемъ, то за дочерью. Ея холодные глаза приняли злобное выраженіе.
Какъ только мужъ замѣтилъ, что жена слѣдитъ за нимъ, онъ моментально смутился, глаза у него забѣгали. Онъ взглянулъ на нее вопросительно и замолкъ.
— Я думаю, мистеръ Гарденъ и его сестра напоминаютъ тебѣ твоихъ лондонскихъ друзей, Марчелла, — сказала мистрисъ Бойсъ, прерывая молчаніе. — Повидимому, они тебѣ очень нравятся.
— Не знаю, — сказала Марчелла нерѣшительно. — Мистеръ Гарденъ очень хорошій человѣкъ, но, кажется, онъ мало вдумывался въ разные вопросы.
Марчелла старалась не говорить съ матерью о своихъ лондонскихъ друзьяхъ и вообще избѣгала разсказывать ей о своихъ впечатлѣніяхъ, но такъ какъ она была очень жива и экспансивна, то это не всегда ей удавалось, и мать могла выпытать у нея все, что хотѣла. За то иногда Марчелла напускала на себя сдержанность и становилась въ оборонительное положеніе.
— О, мнѣ обидно за Гарденовъ! Говорятъ, что они раздаютъ все свое состояніе бѣднымъ. Только я нахожу, что имъ бы слѣдовало имѣть не такой унылый видъ: мученикамъ подобаетъ, прежде всего, смотрѣть бодро.
Марчелла посмотрѣла на мать негодующимъ взглядомъ. Ей часто казалось, что мать ея говоритъ самыя жестокія, безсердечныя вещи, какія только можно придумать.
— Смотрѣть бодро! Въ этой деревнѣ, гдѣ всѣ молодые мужчины уходятъ на заработки въ Лондонъ, для работъ остаются только дряхлые старики, гдѣ всѣ зажиточные люди — сектанты, никто не помогаетъ ему — денегъ нѣтъ, а народъ постоянно болѣетъ, заработная плата низкая. Я думаю, мистеръ Гарденъ имѣетъ право разсчитывать, что вы ему поможете. Онъ желаетъ только одного, чтобы папа посмотрѣлъ и собственными глазами убѣдился, какая разница между нашимъ имѣніемъ и имѣніемъ лорда Максвеля…
— Лорда Максвеля? — вскричалъ мистеръ Бойсъ, встрепенувшись. — Я полагаю, что должна быть разница. Онъ имѣетъ 30 тысячъ фунтовъ въ годъ и все тратитъ. Кстати, онъ довольно нелюбезно не шлетъ мнѣ до сихъ поръ отвѣта на мое письмо о лѣсныхъ заросляхъ близъ Willow Scrubs.
Едва только онъ произнесъ эти слова, какъ дверь отворилась и лакей Вильямъ, какъ всегда, робкій и запуганный, вошелъ съ письмомъ на подносѣ.
— Вотъ какъ разъ и отвѣтъ лорда Максвеля, о которомъ я говорилъ.
Мистрисъ Бойсъ быстро обернулась и смотрѣла на мужа съ нетерпѣливымъ ожиданіемъ, пока тотъ читалъ письмо. А, между тѣмъ, мистеръ Бойсъ, прочитавши письмо, нервно бросилъ его въ каминъ.
— Отвѣта не будетъ. Затворите дверь, — закричалъ онъ лакею, а самъ началъ усердно мѣшать въ каминѣ.
Лицо мистрисъ Бойсъ омрачилось и, не сказавши ни слова, она вышла изъ комнаты.
— Папа, это дѣйствительно письмо отъ лорда Максвела? — спросила Марчелла.
Мистеръ Бойсъ испуганно оглянулся, какъ будто онъ не ожидалъ, чтобы кто-нибудь оставался въ комнатѣ. Марчеллу тронулъ его видъ, его старческое, сморщенное лицо; она почувствовала приливъ нѣжности къ нему. Она никогда не была дружна и откровенна съ родителями; но постоянная разлука съ ними съ дѣтства давала ей теперь право говорить съ ними открыто и смѣло, какъ съ чужими, чего, конечно, не могло бы быть, еслибъ она жила съ ними изъ года въ годъ и знала всѣ подробности ихъ жизни.
— Папа, развѣ лордъ Максвелъ написалъ тебѣ какую-нибудь грубость?
— Да, представь себѣ, когда я былъ мальчикомъ, я проводилъ все время съ его единственнымъ сыномъ, — мы вмѣстѣ охотились, играли въ крикетъ. Генри Рэборнъ былъ немного старше меня; изъ его ружья я убилъ въ первый разъ кролика. Онъ не любилъ Роберта и всегда присылалъ за мной.
— Но, папа, что же онъ пишетъ? — спросила Марчелла нетерпѣливо и при этомъ положила руку на плечо отца.
Мистеръ Бойсъ нахмурился и взглянулъ на нее. Оба они обыкновенно отсылали дочь изъ дома, чтобъ отвязаться отъ ея любопытныхъ взоровъ, и здѣсь, въ Меллоръ-Паркѣ, они старались держать себя въ отдаленіи отъ нея. Но ея милое, грустное лицо, дышащее нѣжнымъ сочувствіемъ, растрогало мистера Бойса.
— Онъ обращается ко мнѣ въ третьемъ лицѣ, если тебѣ интересно знать, моя милая, — отсылаетъ меня къ своему управляющему, какъ будто бы я былъ какой-нибудь разбогатѣвшій лондонскій торговецъ, купившій это имѣніе. Теперь мнѣ все ясно. Они здѣсь прожили, не выѣзжая, весь іюнь и іюль, и ни визитной карточки, никакой записки ни отъ кого изъ нихъ; точно также и отъ Винтербурновъ и Бивеновъ. Просто забавно! Тебѣ, другъ мой, придется съ этимъ примириться. А я былъ такъ наивенъ — воображалъ, что когда я вернусь въ свое родовое имѣніе, старые друзья моего отца не будутъ вспоминать прошлаго. Я имъ не сдѣлалъ ничего дурного. Пусть они идутъ своею дорогой — къ разоренію, — и при этомъ мистеръ Бойсъ гордо выпрямился. — Что же? Я съумѣю прожить и безъ нихъ. А мать твоя и пальцемъ не двинула, чтобы снискать ихъ расположеніе.
Но тонъ голоса мистера Бойса совсѣмъ не выражалъ благородной гордости, а выдавалъ его настоящія чувства — горечь и обиду.
Марчелла простояла нѣсколько минутъ въ раздумьи, — ей припоминались прежнія впечатлѣнія домашней жизни: неужели теперь повтореніе все тѣхъ же загадочныхъ исторій всеобщаго отчужденія?
— Папа, что ты писалъ ему объ этихъ заросляхъ?
— Ахъ, чортъ бы ихъ побралъ! Если ты хочешь знать, я предложилъ ему обмѣняться своими зарослями, которыя лежатъ какъ разъ между тѣми его землями, гдѣ онъ охотится, на его лѣсъ близъ Home Farm. Этотъ обмѣнъ практиковался постоянно изъ года въ годъ при моемъ отцѣ.
— Если я увижу сегодня мистера Альда Рэборна, я его спрошу объ этомъ, — сказала Марчелла просто.
Мистеръ Бойсъ изумился.
— Какъ, ты знакома съ Альдомъ Рэборномъ?
— Да, я встрѣчала его разъ или два у нашего священника и разъ или два еще въ другихъ мѣстахъ. Онъ всегда очень любезенъ. Мистеръ Гарденъ говоритъ, что дѣдъ очень любитъ его, а онъ въ свою очередь очень много дѣлаетъ для лорда Максвеля: ведетъ всѣ его письменныя работы и помогаетъ въ хозяйствѣ, а въ будущемъ году, когда тори опять будутъ у власти, и лордъ Максвелъ вернется къ политической дѣятельности…
— О, это будетъ очень выгодно и для внука! — сказалъ мистеръ Бойсъ съ презрительною усмѣшкой. — Безъ сомнѣнія, онъ воспользуется этимъ, хотя у него и здѣсь очень добродѣтельная роль.
— Конечно, онъ продвинется впередъ и, несомнѣнно, этого заслуживаетъ, — сказала Марчелла и глаза ея задорно блеснули. — Здѣсь у него очень тяжелая дѣятельность, возня съ рабочими и арендаторами. Гардены очень его хвалятъ, но, по ихъ словамъ, онъ непопуляренъ въ народѣ. Онъ застѣнчивъ и неловокъ, а его считаютъ гордымъ.
— А, значитъ, такой же нахалъ, какъ и его дядя! Но съ тобой онъ былъ вѣжливъ, ты говоришь?
— О, да! — сказала Марчелла съ оттѣнкомъ самодовольства. — Однако, мнѣ пора идти въ церковь. У Гарденовъ теперь очень много дѣла по устройству народнаго «праздника жатвы», и я обѣщала имъ принести цвѣтовъ.
— Хорошо, — сказалъ мистеръ Бойсъ съ неудовольствіемъ, — только, пожалуйста, не давай никакихъ обѣщаній за меня. Я ни гроша не желаю давать ни на какія благотворительныя подписки. Если ты встрѣтишь Рейнольдса, то пошли его во мнѣ. Мы съ нимъ обойдемъ вокругъ Home Farm, пострѣляемъ дичи и, кстати, осмотримъ заросли. Онѣ теперь совершенно опустошены, но онъ думаетъ, что если весной пригласить особаго лѣсника и нѣсколько затратить, чтобы засадить мѣсто, — къ будущему году у насъ будетъ здѣсь прекрасная охота.
Марчелла вспыхнула.
— Вы хотите брать другого лѣсника, а, между тѣмъ, отказываетесь сдѣлать хоть что-нибудь для деревни? — почти выкрикнула она, и ея темные глаза сверкали; вслѣдъ затѣмъ она быстро распахнула французское окно и вышла на террасу.
Она спустилась въ цвѣтникъ и рвала цвѣты въ тяжеломъ и тревожномъ настроеніи. Что такое было въ прошломъ, что и теперь, въ новой обстановкѣ, всюду запускаетъ свои когти? Марчелла твердо рѣшила, что ей нужно, во что бы то ни стало, наконецъ, узнать истину. Но отъ кого? Марчелла знала, что мать никакими силами нельзя склонить къ тому, чего она не захочетъ. Но и къ отцу тоже нельзя было подойти и прямо спросить: «Разскажите мнѣ, пожалуйста, какъ это случилось, что общество отвернулось отъ васъ?»
Нетерпѣливая настойчивость раскрыть тайну происходила у нея оттого, что она никакъ не могла считать положеніе непоправимымъ. Сколько она могла припомнить, къ ея родителямъ относились хотя и непріязненно, и свысока, но не съ презрѣніемъ. Ихъ бѣдность и разнаго рода извороты, къ которымъ она понуждала, уронили ихъ во мнѣніи одного класса людей, — ихъ обществомъ пренебрегали, какъ бы забывали объ ихъ существованіи: знакомство съ людьми, потерявшими прежнее общественное положеніе, конечно, не представляло ни выгоды, ни чести.
Подбирая дальше факты, Марчелла нашла, что рѣзче всего отшатнулись отъ ея отца его старые друзья. Она внутренно содрогнулась, когда представила себѣ, что именно здѣсь, на родинѣ, гдѣ его прошлое было лучше извѣстно, очевидно, и относились къ нему строже. Наслаждаясь преимуществами своего новаго положенія, она до сихъ поръ и не подумала обо всемъ этомъ, а, между тѣмъ, на важдомъ шагу приходилось на это наталкиваться.
Нагруженная цвѣтами, Марчелла прошла къ церкви. Маленькая церковь была отперта, но священникъ и его сестра вышли оттуда съ тѣмъ, чтобы вернуться черезъ полчаса.
Обстановка старой церкви съ гробницами предковъ сразу охватила Марчеллу приливомъ новыхъ чувствъ; прежнее угнетенное состояніе духа уступило мѣсто жизнерадостному возбужденію: она чувствовала себя вновь на своемъ мѣстѣ, подъ покровомъ предковъ и ихъ честнаго имени.
Безъ сомнѣнія, у нея были трудности на пути, но у нея были и нѣкоторыя преимущества, которыми она можетъ воспользоваться и для себя, и для другихъ. Ей за себя нечего стыдиться, а прежняя солидарность всѣхъ членовъ семьи въ наше время развитія индивидуализма представляется несправедливостью. Послѣдніе два года показали ей, что она можетъ производить впечатлѣніе, что ее находятъ умной и интересной.
И не далѣе, какъ въ послѣднее время.
Улыбка пробѣжала по ея губамъ, когда она вспомнила о вполнѣ солидномъ молодомъ человѣкѣ 30 лѣтъ, котораго она встрѣчала у Гарденовъ. Что бы ни написалъ его дѣдъ ея отцу, ничто не можетъ измѣнить того факта, что Альдъ Рэборнъ, одинъ изъ наиболѣе видныхъ людей во всей округѣ и блестящая «партія», выказывалъ несомнѣнный и большой интересъ къ Марчеллѣ.
Нѣтъ! Что бы ни случилось, она проложитъ себѣ свою собственную дорогу и выведетъ за собой своихъ родителей. Въ 21 годъ все представляется возможнымъ. Обаяніе и энергія женщины могутъ всего добиться.
Но при этомъ возставала и другая задача, и именно здѣсь, въ церкви, Марчелла сознавала ее наиболѣе ясно. Передъ ней было огороженное мѣсто съ мягкимъ сидѣньемъ для семейства Бойсовъ, а дальше шли простыя дубовыя скамьи, на которыя садились крестьяне. Здѣсь впервые Марчелла столкнулась лицомъ къ лицу съ земледѣльческимъ населеніемъ. Старики 60 лѣтъ и больше, сѣдые и изборожденные морщинами, подобно той мѣловой почвѣ, надъ которой они работали всю жизнь, — съ равнодушнымъ, безстрастнымъ, тупымъ взглядомъ, — одряхлѣвшіе раньше времени и безъ всякой перспективы впереди, кромѣ рабочаго дома, если только смерть не освободитъ раньше; женщины или грубыя, или забитыя и изможденныя; дѣти блѣдныя, худыя, вслѣдствіе дурныхъ жилищъ, плохой воды и недостаточнаго питанія, — всѣ эти фигуры производили на Марчеллу сильное впечатлѣніе. Она чувствовала на себѣ отвѣтственность за нихъ, ибо она была твердо увѣрена, что отъ владѣльца Меллора зависѣло положеніе мѣстныхъ крестьянъ.
Съ самаго своего пріѣзда она пыталась сблизиться съ ними, войти въ ихъ жизнь; ходила по избамъ, негодуя на отношеніе къ крестьянамъ своего дяди и отца и страстно мечтая сдѣлать что-нибудь для нихъ.
Что же, она будетъ ихъ другомъ, заступницей, а, въ концѣ-концовъ, можетъ быть, и спасительницей. Почему же и не такъ? Вѣдь, слабыя женщины совершали великія дѣла въ исторіи.
— Посмотримъ, посмотримъ! — произнесла она вслухъ, увлекшись, и удивилась звукамъ своего голоса, гулко раздавшимся въ пустой церкви.
Черезъ нѣсколько времени до нея донеслись голоса, она подошла къ открытой двери и увидала священника съ сестрой, направлявшихся къ церкви съ корзинами цвѣтовъ, а за ними шелъ высокій молодой человѣкъ въ темной охотничьей курткѣ, съ ружьемъ и собакой.
При видѣ этой группы глаза Марчеллы засвѣтились радостью. Но она приняла спокойный видъ и сдержанно отвѣчала на привѣтливые жесты сестры священника, на самомъ же дѣлѣ чувствовала себя далеко не спокойно, ибо молодой человѣкъ, шедшій за ними, былъ Альдъ Рэборнъ.
IV.
править— Какъ мило съ вашей стороны! — сказала сестра священника. — Впрочемъ, я была увѣрена, что вы придете помочь намъ.
И пока Марчелла брала у нея цвѣты, миссъ Гарденъ горячо поцѣловала ее. Она полюбила Марчеллу съ перваго раза, считала ее чудомъ добродѣтели и учености и была увѣрена, что она послана сюда Провидѣніемъ для того, чтобы поддержать ея брата и ее на ихъ тяжеломъ пути — просвѣщенія Меллора.
Мери Гарденъ была маленькая, кругленькая фигурка, не хорошенькая, но и не дурная, съ изсиня-сѣрыми глазами, застѣнчивая, робкая и безконечно добрая. Братъ былъ похожъ на нее, — также небольшого роста, широкій, круглолицый, съ такими же привлекательными глазами. Оба были очень моложавы и у обоихъ былъ грустный, усталый взглядъ, совершенно не подходившій въ ихъ крѣпкому физическому сложенію: какъ будто бы они были созданы для легкой, веселой жизни, но попали въ тяжелыя, крутыя обстоятельства. Была, однако, и рѣзкая разница межу ними: сквозь мягкость и скромность у брата чувствовалось твердое сознаніе своего пастырскаго достоинства.
При встрѣчѣ Альдъ Рэборнъ былъ замѣтно смущенъ. Его тревожило, что онъ такъ неделикатно предсталъ передъ Марчеллой въ охотничьемъ костюмѣ, на землѣ ея отца и такъ близко отъ ихъ дома. Онъ прекрасно зналъ ту коротенькую записку, которую сегодня утромъ дѣдъ его отправилъ мистеру Бойсу; напрасно онъ пытался отговорить дѣда посылать ее, приводя его этимъ въ недоумѣніе. Обида, нанесенная этою запиской мистеру Бойсу, тятотила Рэборна, такъ какъ онъ чувствовалъ большую симпатію къ Марчеллѣ. Онъ старался успокоить себя тѣмъ, что церковь составляла общее достояніе, и что необходимо было помочь миссъ Гарденъ нести цвѣты. Но зачѣмъ такъ близко отъ дома Бойсовъ, почему не на другомъ краю графства? Это ему казалось грубымъ нарушеніемъ приличій съ его стороны.
Хотя Марчелла поздоровалась съ нимъ безъ особенной предупредительности, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, не показала ни малѣйшаго признака обиды. Всѣ четверо вошли въ церковь и стали разбирать цвѣты.
— Лордъ Максвелъ прислалъ намъ чудныхъ цвѣтовъ для украшенія алтаря, — сказала миссъ Гарденъ, обращая благодарный взглядъ на молодого Рэборна. Священникъ съ жаромъ подтвердилъ слова сестры. Это очень хорошо со стороны лорда Максвеля, что онъ всегда щедро помогаетъ имъ въ подобныхъ случаяхъ, хотя они и не имѣютъ къ нему прямого отношенія. Церковь не его и даже не его приходъ, но, тѣмъ не менѣе, онъ никогда не забываетъ ее, и они очень ему благодарны за Меллоръ.
Слова священника звучали тѣмъ же искреннимъ чувствомъ, какъ и слова его сестры, но только за ними чувствовалось сознаніе своего высокаго званія.
При словахъ священника краска бросилась въ лицо Марчеллы.
— Я пойду посмотрю, не найдется ли что-нибудь у насъ въ оранжереѣ, — сказала она измѣнившимся голосомъ. — Только у насъ ничего тамъ нѣтъ. За то я вамъ отдамъ всѣ наши садовые цвѣты, и, кромѣ того, я думаю, что очень хорошо употребить въ дѣло осенніе листья и траву, — позвольте мнѣ попробовать.
Эти слова заставили Рэборна покраснѣть, а миссъ Гарденъ стала горячо хвалить цвѣты Марчеллы и спрашивать у нея совѣтовъ.
Рэборнъ не произнесъ ни слова, но смущеніе его все росло. Къ чему это дѣдъ его такъ неумѣстно навязывался со своими цвѣтами? Это было хорошо, пока въ Меллорѣ никто не жилъ или когда тамъ хозяйничалъ этотъ жалкій одинокій чудакъ Робертъ Бойсъ. Но теперь этотъ поступокъ казался ему оскорбительнымъ, это была грубая обида, нанесенная беззащитной дѣвушкѣ; ея нервный выразительный взглядъ, которымъ она смотрѣла теперь, разговаривая съ Гарденами, заставлялъ его глубоко страдать. Онъ болѣзненно чувствовалъ, что ему необходимо теперь уйти отсюда, но не могъ заставить себя. Страстная готовность Марчеллы служить чѣмъ-нибудь Меллору и его населенію, которые она считала теперь своими, и гордое желаніе скрыть свои порывы, — все это было необыкновенно обаятельно. Онъ то рѣшалъ немедленно уйти, то опять находилъ необходимымъ остаться, поговорить съ ней, объясниться, извиниться.
Послѣ перваго знакомства съ Марчеллой въ гостиной у священника, онъ искалъ встрѣчъ съ ней. Его все время тяготила вражда его дѣда къ Ричарду Бойсу, и онъ боялся непріятныхъ послѣдствій этой вражды. Но Марчелла, повидимому, совсѣмъ не сознавала чего-нибудь неловкаго и необычнаго въ своемъ положеніи. Она съ захватывающимъ интересомъ и наслажденіемъ знакомилась съ новымъ міромъ, въ который попала. Старый домъ, его исторія, красивое мѣстоположеніе, говоръ и характеръ земледѣльца-рабочаго въ сравненіи съ городскимъ, — обо всемъ этомъ она говорила съ такимъ свѣжимъ интересомъ, съ такимъ искреннимъ чувствомъ, безъ всякихъ условныхъ фразъ, что онъ не могъ не заинтересоваться; правда, въ разговорѣ ея сквозило чисто-эгоистическое самодовольство и не было недостатка въ экстравагантности, но это производило на него непріятное впечатлѣніе лишь въ первое время, поэтому онъ быстро съ этимъ примирился: ея одухотворенная красота все покрывала, и ему даже стало казаться, что это есть слѣдствіе избытка жизненности. Увлекаясь разговорами съ нею, ея довѣрчивою откровенностью, онъ почти забылъ о ея ненормальномъ положенія и о томъ, что и онъ до нѣкоторой степени былъ впутанъ въ это. И какъ разъ въ это время злосчастное письмо изъ Меллора и быстрый отвѣтъ на него дѣда; затѣмъ его безплодный протестъ, и, наконецъ, теперь это молчаніе, какъ будто бы у него былъ связанъ языкъ, эта грубая назойливость, которую она пойметъ какъ невѣжливость и оскорбленіе!
Его вывела изъ задумчивости фраза миссъ Гарденъ, произнесенная патетическимъ тономъ:
— Ахъ, какая я глупая! Я оставила ножницы и проволоку дома на столѣ; безъ нихъ ничего нельзя дѣлать; какъ это досада, право!
— Я схожу за ними, — сказала Марчелла стремительно. — Вы должны остаться здѣсь, вотъ какъ разъ привезли еще цвѣтовъ и нѣсколько человѣкъ пришли вамъ помогать. А я быстро вернусь назадъ.
И, прежде чѣмъ Гардены успѣли возразить, она уже вышла изъ церкви.
Рэборнъ послѣдовалъ за нею.
— Позвольте, я схожу, миссъ Бойсъ. Мы съ собакой быстро обернемъ.
— О, нѣтъ, я съ удовольствіемъ пройдусь!
Онъ колебался нѣкоторое время; затѣмъ, сконфуженный, потерявшій свое обычные спокойствіе и самообладаніе, онъ пошелъ за нею.
— Въ такомъ случаѣ, позвольте мнѣ пойти съ вами. Вамъ, навѣрное, придется оттуда много нести, такъ какъ къ празднику жатвы обыкновенно отовсюду приносятъ цвѣты.
Марчедла продолжала идти потупившись.
— Кажется, вы собирались идти на охоту, мистеръ Рэборнъ?
— Да, я собирался; но это не къ спѣху, а вамъ, можетъ быть, я могу быть полезнымъ.
— Куда вы идете охотиться?
— Въ отдаленныя поля нашего имѣнія, близъ Windmill Hill. Тамошній арендаторъ желаетъ меня видѣть. Это скучный человѣкъ, всегда съ массой жалобъ. Я нарочно захватилъ ружье, чтобы поскорѣе отъ него отдѣлаться.
— Windmill Hill? Мнѣ знакомо это названіе. Ахъ, я припоминаю: мнѣ отецъ только что разсказывалъ, — тамъ они охотились съ вашимъ отцомъ, когда были мальчиками.
Она говорила почти спокойно, но въ голосѣ ея слышалась какая-то нервная нотка, которая отдавалась болью въ его сердцѣ. Глубоко взволнованный, онъ собирался многое сказать ей, но такъ какъ вообще былъ не экспансивенъ, то все ему представлялось неумѣстнымъ и нескладнымъ, такъ что онъ предпочелъ молчать.
А, между тѣмъ, у Марчеллы сильно билось сердце. Она готовилась къ рѣшительному приступу.
— Мистеръ Рэборнъ!
— Что вамъ угодно?
— Вы не сочтете меня странной, если я предложу вамъ одинъ вопросъ? Наши отцы были большими друзьями въ дѣтствѣ, вообще наша семья и ваша были очень дружны, не правда ли?
— Да, кажется, я всегда такъ слышалъ, — сказалъ онъ, сильно краснѣя.
— Вы были знакомы съ моимъ дядей Робертомъ, и лордъ Максвелъ тоже?
— Да, насколько вообще съ нимъ можно было быть знаюмымъ, — вѣдь…
— Да, я знаю, — онъ жилъ замкнуто и ненавидѣлъ сосѣдей. Но, все-таки, вы были знакомы съ нимъ, и мой папа съ вашимъ отцомъ вмѣстѣ играли. Почему же, скажите, — я знаю, что это дерзко съ моей стороны, но у меня есть серьезныя основанія, — почему лордъ Максвель написалъ папѣ въ 3-мъ лицѣ и почему ваша тетка, миссъ Рэборнъ, за все это время не нашла минуты заѣхать къ мамѣ?
Она повернулась и въ упоръ смотрѣла на него блестящими глазами, какъ бы вызывая на бой. Страстность и рѣшительность выражались во всей ея фигурѣ, но женская слабость выдавала себя въ дрожаніи рукъ и подергиваніи рта: еслибъ она захотѣла разыграть роль, то лучшаго выраженія и позы нельзя было придумать.
И на самомъ дѣлѣ, тутъ была доля актерства. Хотя чувства Марчеллы были вполнѣ искренни, но она всегда умѣла владѣть ими. Одна сторона ея существа была чувствительна и импульсивна, другая слѣдила за первой и накладывала окончательные штрихи. Было ли это актерство, или нѣтъ, но, во всякомъ случаѣ, ея неожиданная выходка сбила съ позиціи молодого человѣка. Онъ началъ бормотать извиненія, но не за своихъ родныхъ, а за самого себя. Конечно, онъ не смѣлъ быть столь навязчивымъ: это — дерзко, непростительно; онъ не имѣлъ нрава заходить въ эти мѣста. Пусть, по крайней мѣрѣ, она вѣритъ, что это произошло случайно и больше не повторится. Онъ вполнѣ понимаетъ теперь, что она не можетъ къ нему относиться доброжелательно, и т. д, въ этомъ же родѣ. Видно было, что онъ растерялся окончательно.
Марчелла сдвинула брови. Его извиненія она приняла, какъ новую обиду.
— Вы, кажется, думаете, что я не имѣю права предлагать такихъ вопросовъ, что я поступаю не такъ, какъ полагается и какъ поступила бы какая-нибудь изъ вашихъ родственницъ? Я согласна: я не такъ воспитана, даже больше — я совсѣмъ не воспитана, я была предоставлена самой себѣ. Вы можете прекратить со мной знакомство, если вамъ угодно; вы, конечно, такъ и сдѣлаете. Но когда я была въ церкви, я рѣшила, что сдѣлаю послѣднее усиліе и пойду напроломъ, раньше чѣмъ наши отношенія къ сосѣдямъ окончательно кристаллизуются. Если мы принуждены здѣсь жить въ отчужденіи отъ всѣхъ, я рѣшила спросить васъ, почему это? Мнѣ больше не къ кому обратиться. У насъ никто не бываетъ, кромѣ Гарденовъ и нѣкоторыхъ лицъ, недавно сюда пріѣхавшихъ и ничего не знающихъ. Мнѣ лично, — добавила она горячо, — нечего стыдиться, также какъ и моей матери. Мнѣ кажется, что папа сдѣлалъ что-то нехорошее много лѣтъ тому назадъ. Я никогда не знала и до сихъ поръ не знаю, что именно. Но мнѣ очень хотѣлось бы узнать. Скажите, за что всѣ разорвали съ нами?
За это время Рэборнъ успѣлъ нѣсколько оправиться отъ смущенія и смотрѣлъ на ея возбужденное лицо съ сочувствіемъ.
— Я скажу вамъ, что знаю, миссъ Бойсъ. Вы меня спрашиваете, и я обязанъ отвѣчать. Простите, если мнѣ придется сказать что-нибудь такое, что можетъ огорчить васъ, хотя я постараюсь этого избѣжать. Прежде всего, я не знаю этого дѣла въ подробностяхъ и никогда не пытался узнать; но соображаю, что нѣсколько лѣтъ тому назадъ, когда я былъ еще юношей, что-то такое, — кажется, финансовыя операціи мистера Бойса, когда онъ былъ членомъ парламента, — произвело скандалъ и разрывъ между нимъ и его старыми друзьями. Это произвело такое потрясающее дѣйствіе на старика его отца, что онъ, какъ вы знаете, вскорѣ умеръ.
Марчелла вздрогнула.
— Я этого не знала, — живо сказала она.
— Въ сущности, я не долженъ бы былъ говорить о такихъ вещахъ, — сказалъ онъ, тронутый ея волненіемъ, — такъ какъ я не знаю ихъ въ точности. Я только хотѣлъ отвѣтить вамъ на вашъ вопросъ. И я думаю, что въ этомъ заключается главная причина отчужденія. Мой дѣдъ и всѣ здѣсь любили и уважали вашего дѣда и были настроены въ пользу его…
— Понимаю, понимаю, — сказала Марчелла, тяжело дыша, — и противъ папы.
Она шла быстро, не разбирая, куда, съ глазами, полными слезъ. Наступило тягостное молчаніе. Рэборнъ прервалъ его:
— Но, вѣдь, тому уже прошло много лѣтъ. Можетъ быть, осудили черезъ-чуръ строго. Быть можетъ, дѣдъ мой совсѣмъ невѣрно представляетъ себѣ нѣкоторые факты. И я…
Онъ колебался, затрудняясь сказать, но Марчелла поняла его.
— И вы хотите попробовать переубѣдить его? — сказала она съ саркастическою ноткой въ голосѣ. — Я думаю, вамъ это не удастся.
Они шли нѣсколько времени молча. Наконецъ, онъ заговорилъ, обернувшись къ ней, и въ лицѣ его Марчелла прочитала выраженіе доброты и благородства:
— Я думаю, что если бы мнѣ удалось склонить дѣда написать мистеру Бойсу въ такомъ духѣ, чтобъ онъ могъ счесть себя удовлетвореннымъ, то хотя это и не вернуло бы прежней дружбы между нашими семьями, все-таки, было бы лучше, чѣмъ теперь… это такъ тяжело… Но что бы ни случилось, знайте, миссъ Бойсъ, что никто здѣсь не настроенъ враждебно ни противъ васъ, ни противъ вашей матери, — напротивъ, всѣ относятся къ вамъ съ большимъ уваженіемъ. Прошу васъ вѣрить этому!
— Съ большимъ уваженіемъ! — сказала Марчелла недовѣрчиво и съ презрительною усмѣшкой. — Можетъ быть, съ сожалѣніемъ? Это ужь скорѣе. Но, вѣдь, мама всегда стояла и будетъ стоять за папу. Я, разумѣется, тоже. Но какъ мнѣ тяжело, какъ страшно горько и тяжело! Съ какими радужными мечтами я ѣхала сюда! Я была очень мало дома и ничего не знала и не понимала… Ахъ, какъ мнѣ больно! Если бы вы знали, сколько плановъ было у меня и съ какимъ восторгомъ я стремилась сюда!
Они подошли къ окраинѣ холма; внизу передъ ними разсыпаны были домики небольшой деревушки. Инстинктивно оба они остановились. Марчелла заложила руки за голову, какъ она всегда дѣлала въ минуты возбужденія; лицо ея было чрезвычайно мрачно.
— Мнѣ бы не слѣдовало говорить о себѣ, — начала она опять. — Но, вѣдь, вы знаете, мистеръ Рэборнъ, вы должны знать, въ какомъ ужасномъ положеніи находится наше имѣніе, и именно эта деревня. Я читала въ книгахъ, но никогда не думала, чтобы народъ дѣйствительно могъ жить въ такихъ условіяхъ здѣсь, на этомъ просторѣ, гдѣ достаточно мѣста для всѣхъ. Знаете, это не даетъ мнѣ спать ночью. Мы не богаты, мы даже бѣдны, домъ нашъ требуетъ ремонта и все хозяйство, какъ вы знаете, въ очень плохомъ состояніи. Но когда я смотрю на эту деревню, на воду, которую здѣсь пьютъ, на дѣтей, — я думаю, что мы не имѣемъ права даже на это.
Раборнъ улыбнулся: разсужденія женщины, ему казалось, легче разбить, чѣмъ ея печаль.
— Положеніе вовсе не такъ безнадежно, какъ вы думаете, — сказалъ онъ ласково. — Конечно, деревня Меллоръ въ плохомъ состояніи. Но вы и понятія не имѣете, какъ быстро все можно исправить, если приложить немного труда и денегъ.
— Но у насъ нѣтъ денегъ! — воскликнула Марчелла. — Пока мой отецъ самъ ничего не имѣетъ, у него, конечно, нѣтъ охоты дѣлать что-нибудь для другихъ. Что бы ни случилось, ему все равно. Онъ не обращаетъ ни на что вниманія и тратитъ все на себя. А меня это приводитъ въ отчаяніе. Посмотрите, напримѣръ, на эту хижину направо. Она принадлежитъ Джиму Горду, человѣку, который работаетъ на церковной фермѣ. Но онъ калѣка и, конечно, не такъ силенъ, какъ другіе. Они съ семьей провели ужасную зиму, едва перебились. А теперь онъ безъ работы, — на церковной фермѣ ему отказали тотчасъ послѣ жатвы, — зимой развѣ можно надѣяться найти заработокъ? Онъ цѣлые дни скитается, разыскивая работу, но ничего не подвертывается. Прошлую зиму они распродали все, что могли. А эту зиму ему придется идти въ рабочій домъ. Вѣдь, это ужасно! А, между тѣмъ, у этого человѣка тоже есть душа, онъ умѣетъ чувствовать. Я говорила съ нимъ, — онъ довольно образованный; сколько горечи накопилось у него въ сердцѣ и, представьте, совсѣмъ не противъ отдѣльныхъ лицъ. Онъ даже оправдываетъ дядю Роберта, которому онъ платилъ столько лѣтъ за эту хибарку, — вѣдь, это преступленіе! А жена его — истомленная, дѣти тоже. Всѣ толкуютъ о Лондонѣ, но тамъ я никогда не видала такихъ безобразныхъ явленій. Они должны ненавидѣть насъ. Вмѣсто того, чтобы всѣмъ быть братьями, надъ ними одинъ господинъ. И кто этотъ господинъ? Всякій изъ насъ любитъ распоряжаться чужою судьбой, но что мы видимъ въ результатѣ?
— Напрасно вы такъ говорите: даже въ земледѣльческомъ населеніи результатъ вовсе не такъ плохъ, — сказалъ онъ съ холодною улыбкой.
Взглянувши на него, Марчелла тотчасъ поняла, что она затронула въ немъ сословную и фамильную гордость, которая хотя и не проявлялась открыто, но, тѣмъ не менѣе, сразу обнаружила пропасть между ними. Ея пылкое воображеніе быстро подсказало ей, что онъ долженъ думать: она, дочь и племянница двухъ дискредитировавшихъ себя членовъ высшаго общества, нападаетъ на сословіе, на порядки, — бѣдная дѣвочка, чего же можно ожидать отъ нея? Между тѣмъ какъ онъ, Альдъ Рэборнъ, владѣлецъ обширныхъ земель, представитель славнаго рода Максвелей, съ непомраченною репутаціей честности, справедливости и христіанской жизни. Страстный приливъ тщеславія, зависти и злобы охватилъ ее.
— Конечно, есть вполнѣ порядочные люди между помѣщиками, — заговорила она. — Есть много такихъ, которые исполняютъ свой долгъ, какъ понимаютъ его, — никто этого не отрицаетъ. Но, вѣдь, это не упраздняетъ общей системы: внукъ благороднаго человѣка можетъ быть негодяемъ, а, между тѣмъ, онъ пользуется тѣми же правами. Нѣтъ! пора, наконецъ, положить въ основу болѣе широкіе принципы! Патріархальные порядки, основанные на доброй волѣ, хороши были въ свое время, — демократическій строй долженъ обходиться безъ этого!
Она бросила на него смѣлый, проницательный взглядъ. Ей пріятно было направлять эти общіе разрушительные принципы противъ всемогущества Максвелей, показать наслѣднику ихъ, что она вовсе не преклоняется передъ ихъ богатствомъ и положеніемъ.
Рэборнъ принялъ ея нападки очень скокойно, съ добродушною улыбкой. Разсужденія Марчеллы не могли затронуть его серьезно, хотя онъ и находилъ много прелести и интереса въ ея разговорѣ. Вопросъ объ обязанностяхъ, правахъ и будущемъ положеніи высшаго общества въ Англіи представлялся ему слишкомъ важнымъ, чтобы трактовать о немъ въ случайномъ разговорѣ. Ея мнѣнія сложились, какъ ему казалось, отчасти отъ впечатлѣній ея личной жизни, отчасти изъ разныхъ отрывочныхъ фразъ, которыя молодые люди съ великодушнымъ сердцемъ выхватываютъ изъ газетъ и журналовъ. Она задѣла его фамильную гордость, но только на одно мгновеніе. Онъ сознавалъ совершенно ясно одно, что передъ нимъ прелестное существо съ пламенною душой, борющееся противъ трудностей, въ которыхъ онъ былъ отчасти самъ замѣшанъ, и что онъ такъ или иначе долженъ помочь ей выйти изъ нихъ.
— Конечно, міръ съумѣетъ когда-нибудь обойтись безъ насъ, — сказалъ онъ шутливо въ отвѣтъ на ея тираду. — Но вы, миссъ Бойсъ, вполнѣ убѣждены въ истинѣ того, что говорите? Мнѣ кажется, — замѣтилъ у васъ, — простите мнѣ мою смѣлость, — два или три раза нѣкоторые признаки индивидуализма. Вы сами говорите, что вамъ нравится это старое мѣсто; вамъ пріятно жить тамъ, гдѣ жили ваши предки; вамъ хочется избавить отъ нужды народъ, живущій на вашей землѣ. Нѣтъ, я не могу думать, чтобы вы такъ безусловно были преданы своимъ идеямъ!
Марчелла на минуту нахмурилась, потомъ вдругъ весело расхохоталась.
— Вы только это и замѣтили? Немного же! Если вамъ угодно знать, мистеръ Рэборнъ, я люблю крестьянъ за то, что они передо мной снимаютъ шапки. Я люблю ребятишекъ за то, что они ласкаются ко мнѣ. Я люблю самоё себя, — какъ бы вамъ ни казалось это страннымъ, — за то, что я миссъ Бойсъ изъ Меллора!
— Прошу васъ, не говорите такъ: мнѣ кажется, я этого не заслужилъ.
Онъ сказалъ это такимъ тономъ, что ей стало неловко за свою шутку.
— Конечно, нѣтъ! Въ самомъ дѣлѣ, вы были очень добры ко мнѣ. Я не знаю, какъ это выходитъ: я говорю дерзости и колкости, когда вовсе этого не желаю. Да, вы совершенно правы. Я горжусь всѣмъ этимъ. Если у насъ никто не будетъ бывать, если насъ всѣ бросятъ, у меня, все-таки, останется, чѣмъ гордиться, — я буду гордиться нашимъ старымъ домомъ, портретами предковъ, фамильными документами и даже старыми буковыми деревьями! Вѣроятно, это представляется очень смѣшнымъ для тѣхъ, у кого всего много. У меня же всегда было такъ мало!… Что же касается народа, то, конечно, мнѣ пріятно, что онъ меня любитъ и что я могу оказывать на него вліяніе. Ахъ, какъ я жажду сдѣлать что-нибудь для него! Но будетъ страшно досадно, если не найдется никого, кто бы помогъ мнѣ!
При этомъ она глубоко вздохнула. Въ ея послѣднихъ словахъ вовсе не выражался призывъ къ состраданію. Скорѣе въ нихъ звучала скорбная нотка — жалоба человѣка, посвящающаго себя трудному дѣлу и чувствующаго свое полное одиночество; эта нотка вывела Рэборна изъ его обычнаго равновѣсія, и Марчелла, несмотря на свое вдохновенное настроеніе, женскимъ чутьемъ угадывала, какъ сильно начало биться его сердце.
Онъ наклонился къ ней.
— Не говорите, что не найдется никого, кто бы помогъ вамъ. Есть много путей, чтобы выйти изъ настоящихъ затрудненій. Но, какъ бы ни сложились обстоятельства, можете ли вы отбросить предубѣжденія и считать, по крайней мѣрѣ, одного человѣка въ числѣ вашихъ друзей?
Она взглянула на него. Ей нравился его высокій ростъ, его строгая, благородная, чисто-англійская манера выражаться и одѣваться. Она не находила его красивымъ и чувствовала, что собственно наружность его не производитъ на нее непосредственнаго впечатлѣнія. Однако, живая фантазія ея уже начала строить планы ихъ будущей жизни вдвоемъ. Она любила властвовать и наслаждаться побѣдами, поэтому въ тонѣ ея голоса слышалось пріятное сознаніе собственной силы, когда она заговорила:
— Да, я могу смотрѣть безъ предубѣжденій. Вы очень любезны, а я была груба и неделикатна съ вами. Но я не раскаиваюсь: по крайней мѣрѣ, я теперь знаю, что если вы можете помочь мнѣ, вы это сдѣлаете.
Прошло нѣсколько минутъ молчанія. Они подошли къ воротамъ, за которыми начиналась грязная дорога къ деревнѣ; невдалекѣ виднѣлся и домъ священника. Рэборнъ вдругъ сорвалъ зеленую вѣтку изъ изгороди.
— Пусть эта вѣтка послужитъ залогомъ даннаго здѣсь обѣта, — сказалъ онъ и, улыбаясь, положилъ вѣтку въ карманъ.
— Ахъ, пожалуйста, не связывайте меня! — сказала Марчела, смѣясь и конфузясь. — Неужели вы воображаете, что вамъ удастся отворить ворота? А, между тѣмъ, иначе мы не можетъ добыть ножницы и проволоку.
V.
правитьОсенній день уже склонялся къ вечеру, когда Альдъ Рэборнъ возвращался съ охоты.
Хотя онъ былъ поглощенъ своими чувствами, но не могъ противустоять обаянію природы. Торжественная тишина вечера, переливы тоновъ заката, обширный видъ вокругъ невольно привлекли его вниманіе. Онъ поднялся на небольшую возвышенность и оттуда обозрѣвалъ окрестности.
Вся эта обширная страна современемъ будетъ принадлежать ему, въ сущности, и теперь уже онъ въ ней полный хозяинъ, такъ какъ старикъ-дѣдъ безгранично ему преданъ и во всемъ безусловно ему довѣряетъ. Небольшія церкви, разбросанныя тамъ и здѣсь, селенія, сгруппировавшіяся вокругъ нихъ, рабочіе, живущіе въ этихъ селеніяхъ и обрабатывающіе эти безконечныя поля, фермы, тонущія въ зелени, отдѣльныя хижины, тамъ и сямъ выглядывающія изъ-за лѣса, — все это, весь строй жизни и бытъ сельскаго населенія, не преувеличивая можно сказать, принимая во вниманіе экономическія условія современной Англіи, будетъ зависѣть отъ него одного, будетъ держаться его умомъ и совѣстью.
Во дни юности эта мысль наполняла сердце его и гордостью, и счастьемъ. Но съ тѣхъ поръ, какъ онъ поступилъ въ Кембриджъ и въ послѣднее время будущая судьба его стала представлять ему въ видѣ тяжелой и отвѣтственной задачи, а никакъ не наслажденія. Впечатлительный, добросовѣстный, съ анализирующии умомъ, онъ постоянно мучился всякими сомнѣніями и угрызеніями совѣсти, которыя его предкамъ не приходили и въ голову. Во время пребыванія въ колледжѣ, благодаря одному ближайшему другу, онъ былъ вовлеченъ въ размышленія объ общественныхъ вопросахъ. Радикальныя теоріи объ устраненіи имущественнаго и политическаго неравенства, либеральныя идеи о широкихъ правахъ самоуправленія столкнулись въ его головѣ съ наслѣдственными торійскими традиціями объ отеческомъ управленіи избраннаго меньшинства онъ долженъ былъ пережить борьбу между вліяніями семьи и ранняго воспитанія и внушеніями друга, передъ которымъ благоговѣлъ.
Въ одинъ годъ съ Рэборномъ въ Trinity-college вступилъ одинъ молодой человѣкъ, который быстро сталъ вожакомъ лучшихъ и самыхъ способныхъ своихъ товарищей. Онъ былъ бѣденъ и плохо подготовленъ. Скоро стало очевидно, что здоровье его не выдержитъ обычной школьной рутины и что, несмотря на блестящія дарованія, онъ не можетъ конкуррировать съ другими. Послѣ нѣкоторой внутренней борьбы, онъ отказался отъ честолюбивыхъ плановъ и выбралъ себѣ болѣе скромную карьеру. Его слабый организмъ могъ выдержать только два часа серьезной умственной работы въ день. Онъ проводилъ это время въ занятіяхъ исторіей и соціологіей; всѣ его размышленія и разговоры съ товарищами вращались тоже въ кругу историческихъ или общественныхъ вопросовъ; онъ имѣлъ въ виду приготовиться къ чтенію публичныхъ лекцій, которыя организовали въ послѣднее время оба старѣйшіе англійскіе университета въ промышленныхъ и провинціальныхъ городахъ. По своему происхожденію и семейнымъ вліяніямъ, онъ какъ нельзя болѣе подходилъ для такой просвѣтительной дѣятельности. Отецъ его былъ очень извѣстный фабричный инспекторъ, прославившійся проведеніемъ многихъ гуманныхъ реформъ въ фабричномъ законодательствѣ; сынъ наслѣдовалъ отъ отца гуманныя стремленія, при этомъ онъ былъ такъ обаятеленъ, такъ умѣлъ покорять сердца, что вскорѣ сталъ крупною силой не только между товарищами, но и вообще во всемъ университетѣ. Онъ обладалъ замѣчательною способностью во всякое время, среди самой пестрой компаніи, переводить разговоръ отъ пустыхъ обыденныхъ предметовъ въ вопросамъ первостепенной важности и злобы дня, превращать мелкія пререканія въ умные, полные интереса споры и вообще напрягать умственныя и нравственныя силы собесѣдниковъ, задѣвая ихъ за живое, но совсѣмъ не личными нападками, а исключительно теоретическими разсужденіями. При этомъ у Эдуарда Голлена — такъ звали его — не было ни позировки, ни одной фальшивой нотки, — онъ всего достигалъ единственно силой искренняго юношескаго увлеченія. У многихъ, бывшихъ въ колледжѣ въ то время, неизгладимыми чертами врѣзалась въ память его тонкая фигура, прекрасная голова, энергичныя, слегка раскрытыя губы, блестящіе, вдохновенные глаза и быстрыя, порывистыя движенія.
На Альда Рэборна Голленъ произвелъ сразу сильное впечатлѣніе. Соціальные вопросы, которымъ былъ преданъ Голленъ, и его намѣреніе основательно изучить бытъ англійскаго пролетарія, въ одно и то же время, и раздражали, и заманивали Рэборна.
Въ сущности, оба они были совершенно различными людьми. Рэборнъ былъ вѣрнымъ сыномъ своихъ отцовъ, впитавшимъ въ себя утонченные инстинкты аристократической расы, Включая глубокое презрѣніе къ здравому смыслу толпы и ко всѣмъ пошлостямъ ходячей народной реторики; онъ раздѣлилъ мельчайшіе предразсудки своего сословія и былъ полонъ хотя скрытой, но глубокой гордости своимъ родомъ. Быстрыя и рѣшительныя сужденія и заключенія Голлена приводили его въ смущеніе и вызывали недовѣріе. Кембриджская школьная дисциплина еще болѣе развила въ немъ природныя наклонности къ размышленію и выработала изъ него добросовѣстнаго и тонкаго мыслителя; его умъ работалъ медленно, но съ необыкновенною точностью. Наконецъ, холодныя, сдержанныя манеры представляли рѣзкій контрастъ съ подвижною и экспансивною натурой Голлена.
Голленъ вышелъ изъ Кембриджа, получивши право на чтеніе лекцій, и собирался читать лекціи по экономическимъ и промышленнымъ вопросамъ въ сѣверныхъ городахъ Англіи. Рэборнъ оставался еще годъ, сталъ классикомъ, получилъ премію за греческое стихотвореніе и, отказавшись отъ профессуры, возвратился къ дѣду помогать ему по управленію имѣніемъ; родня его разсчитывала, что черезъ нѣсколько лѣтъ практическихъ занятій сельскимъ хозяйствомъ онъ вступитъ въ парламентъ и начнетъ политическую карьеру. Съ тѣхъ поръ, уже прошло пять или шесть лѣтъ, онъ изучилъ всѣ статьи обширнаго хозяйства, исполнялъ обязанности судьи, наблюдалъ за исполненіемъ законовъ о бѣдныхъ, былъ членомъ всевозможныхъ обществъ — благотворительныхъ, народнообразовательныхъ и т. п. Онъ не гнушался и спортомъ, охотился за куропатками, какъ принято у людей его круга. Сосѣди чувствовали въ немъ опредѣленную личность, но находили его черезъ-чуръ сдержаннымъ и не простымъ; его уважали, но не любили, также какъ и его дѣда; интересовались тѣмъ, на комъ онъ женится и какую составитъ себѣ карьеру, но вообще занимались имъ мало.
Между тѣмъ, для Альда Рэборна жизнь въ замкѣ его дѣда прошла далеко не безплодно. Пріѣзды Голлена, ихъ совмѣстныя путешествія за границу почти каждый годъ, живая и серьезная переписка, частыя просьбы его друга или пожертвовать денегъ, или употребить свое вліяніе для какихъ-нибудь общественныхъ цѣлей, — всѣ эти вліянія, на ряду съ непосредственными впечатлѣніями окружающей обстановки, ставили передъ нимъ самые настоятельные жизненные вопросы. По своимъ вкусамъ, привычкамъ, симпатіямъ онъ принадлежалъ старому порядку; но старинное міровоззрѣніе уже было поколеблено въ немъ во многихъ пунктахъ. Онъ совершенно не могъ себѣ представить, какъ онъ будетъ дѣйствовать въ качествѣ землевладѣльца и политика; одно только было ему ясно, что философствовать теперь, когда есть неотложныя практическія дѣла, по меньшей мѣрѣ безсмысленно.
Такъ, минуты размышленія всегда были отравлены у него всякаго рода терзаніями. Ему часто казалось, что еслибъ онъ не былъ Альдомъ Рэборномъ, не имѣлъ опредѣленныхъ связей и отношеній, не занималъ извѣстнаго положенія, ему гораздо легче было бы разрѣшить свою жизненную задачу.
Но сегодня всѣ эти безпокойные вопросы и сомнѣнія совсѣмъ его не тревожили. Онъ совершенно преобразился, чувствовалъ себя бодрымъ, молодымъ, съ восторгомъ привѣтствовалъ зарожденіе новаго сильнаго чувства, котораго онъ давно жаждалъ.
Полтора мѣсяца тому назадъ онъ въ первый разъ увидалъ ее, высокую, стройную Марчеллу Бойсъ. Онъ закрылъ глаза, чтобы возстановить въ воображеніи ея фигуру въ бѣломъ легкомъ платьѣ, съ глазами, блестѣвшими изъ-подъ широкой шляпки, съ улыбкой, выказывавшей рядъ мелкихъ бѣлыхъ зубовъ, и съ живыми, быстрыми движеніями. Какая интересная, очаровательная дѣвушка! Какъ смѣло и свободно она себя держитъ, и, между тѣмъ, нѣтъ ни малѣйшей рѣзкости, — напротивъ, сколько мягкости, женственности, глубокаго чувства! Какъ прямо предложила она ему свои рискованные вопросы!
Теперь Рэборнъ даже готовъ былъ радоваться, что онъ занимаетъ вліятельное положеніе въ мѣстномъ обществѣ: съ помощью друзей онъ можетъ повернуть общественное мнѣніе въ пользу Бойсъ. Онъ былъ увѣренъ, что отецъ Марчеллы не запятналъ себя чемъ-нибудь безусловно низкимъ, и хотя не можетъ быть рѣчи о полномъ возстановленіи отношеній, во всякомъ случаѣ, Марчелла и ее мать должны быть всюду приняты съ честью, разъ Марчелла этого желаетъ. Прежде всего, онъ постарается склонить своего дѣда, къ мнѣніямъ котораго прислушивается весь околотокъ; затѣмъ онъ близокъ съ двумя или тремя свѣтскими дамами, которыя пользуются вліяніемъ и ради него сдѣлаютъ все, что отъ нихъ зависитъ. А такія дѣла лучше всего устраивать съ помощью женщинъ.
Онъ чувствовалъ себя безконечно счастливымъ. Все въ ней казалось ему необыкновенно привлекательнымъ — ея порывистость, отзывчивость, великодушіе. Пусть только она довѣрится ему, — онъ дастъ ей возможность осуществлять ея утопіи и будетъ ей помогать. Человѣкъ, запутавшійся въ логическихъ тонкостяхъ мысли, съ наслажденіемъ вспоминалъ ея наивное стремленіе преобразовать общество по указаніямъ ея гуманныхъ чувствъ. Онъ окружалъ ее ореоломъ поэзіи и идеализма.
Звонъ колокола, раздавшійся въ долинѣ, оборвалъ его мечты; онъ спрыгнулъ съ кучки камней, на которой сидѣлъ въ темнотѣ, и быстро направился къ дому.
VI.
правитьПо мѣрѣ того, какъ Рэборнъ приближался къ замку, повышенное настроеніе его все болѣе и болѣе падало, и все яснѣе выступала передъ нимъ трудность его положенія. Онъ не могъ настраивать дѣда въ пользу Бойсовъ, не раскрывши ему своихъ чувствъ и плановъ. Кромѣ того, Рэборны были очень сдержанны съ посторонними, но по отношенію другъ къ другу они держались старыхъ родовыхъ традицій — безусловнаго довѣрія и откровенности, такъ что Альдъ Рэборнъ считалъ себя обязаннымъ разсказать все дѣду.
Но онъ отлично понималъ, что, по крайней мѣрѣ, съ перваго раза дѣдъ отнесется къ этому несочувственно. Съ другой стороны, совмѣстная жизнь долгіе годы послѣ страшныхъ потерь настолько сблизила ихъ, что Альдъ Рэборнъ ни одной минуты не боялся какихъ-нибудь рѣзкихъ выходокъ и рѣшительнаго сопротивленія со стороны дѣда.
Было уже почти совсѣмъ темно, когда Альдъ Рэборнъ вошелъ въ замокъ.
Освѣдомившись, гдѣ находится лордъ Максвель, и узнавши, что онъ въ библіотекѣ, Альдъ Рэборнъ направился туда. Онъ проходилъ по длинному корридору, уставленному греко-римскими статуями и саркофагами. Въ открытыя двери видны были большія, высокія, ярко освѣщенныя комнаты, украшенныя картинами и уставленныя книгами.
Альдъ Рэборнъ чувствовалъ себя не совсѣмъ спокойно, подходя къ дверямъ библіотеки.
— Какъ ты загулялся, Альдъ! — сказалъ лордъ Максвелъ, быстро обернувшись на скрипъ дверей. — Что тебя задержало такъ долго?
Старикъ сидѣлъ у ярко пылавшаго камина, съ раскрытою книжкой Edinburgh Review на колѣняхъ. При свѣтѣ лампы и камина выдѣлялась его изящная голова, съ большою шапкой волнистыхъ сѣдыхъ волосъ, зачесанныхъ назадъ, длинное лицо съ тонкими правильными чертами, крѣпкая и сильная фигура.
— Дичи было мало и мы долго бродили, — сказалъ Альдъ, подходя къ камину. — Рикманъ также задержалъ меня на фермѣ безконечными разглагольствованіями о томъ, что ему нужно сдѣлать.
— Ахъ, этотъ несносный Рикманъ! — сказалъ лордъ Максвелъ, улыбаясь. — Онъ платитъ ренту съ тѣмъ, чтобы потомъ получить ее обратно. Право, скоро землевладѣніе станетъ одною изъ самыхъ безкорыстныхъ формъ благотворительности. Однако, для тебя тутъ есть новости. Вотъ письмо отъ Бартона, — это была фамилія его стариннаго друга, бывшаго въ то время министромъ. — Прочти. Онъ пишетъ, что министерство едва ли продержится дольше января. Въ ихъ партіи очень много необузданныхъ элементовъ, и билль С… несомнѣнно подорветъ ихъ. Парламентъ соберется въ январѣ, и онъ думаетъ, что поправка къ адресу окончательно ихъ потопитъ. Само собою разумѣется, что онъ сообщаетъ все это конфиденціально. И такъ, милый мой, тебѣ предстоитъ много работать нынышнею зимой. Два или три вечера въ недѣлю — меньшимъ тебѣ не отдѣлаться. Бартонъ сообщаетъ также, что онъ слышалъ, будто молодой Уартонъ выступитъ кандидатомъ отъ Дорнфолькскаго округа. Онъ надѣлаетъ много непріятностей намъ и Ливенамъ, въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнія. Еще слава Богу, что мать его умерла недавно, а то мы бы узнали, чего можно натерпѣться отъ свирѣпой женщины!
Старикъ взглянулъ на внука съ веселою улыбкой. Альдъ стоялъ передъ каминомъ и смотрѣлъ разсѣянно.
— Да ну же, Альдъ, — сказалъ лордъ Максвелъ съ оттѣнкомъ нетерпѣнія, — будетъ тебѣ строить философа! Хоть я и становлюсь старъ, но будущее правительство не можетъ не принять меня въ свои ряды. Мы съ тобой, я думаю, съумѣемъ провести въ будущей палатѣ двѣ или три вещицы, для насъ важныя. Я убѣжденъ, что будущіе выборы доставятъ нашей партіи такое выгодное положеніе, какого она не имѣла въ послѣднія 30—40 лѣтъ. Видишь, мы cъ тобой можемъ ликовать!
Альдъ вдругъ улыбнулся такою улыбкой, которая привела его дѣда въ изумленіе. Онъ думалъ, что имѣетъ дѣло съ зрѣлымъ человѣкомъ, передъ которымъ открывается возможность составить себѣ блестящую карьеру, а, между тѣмъ, эта блаженная улыбка показываетъ, что передъ нимъ легкомысленный юноша.
— Все это прекрасно, — сказалъ Альдъ, слегка повысивъ голосъ, — но дѣло въ томъ, что мои мысли теперь очень далеко отъ политики, и ты долженъ мнѣ дать время настроить себя на этотъ ладъ. Я вернулся не прямо домой, — я долженъ былъ испытать себя и удостовѣриться, прежде чѣмъ говорить съ тобой. Не такъ давно…
— Ну, продолжай, продолжай! — крикнулъ лордъ Максвель.
Но Альдъ затруднялся. Ему вдругъ показалось нелѣпымъ повѣрять то, что еще не совсѣмъ опредѣлилось, и онъ запнулся. Но, съ другой стороны, онъ уже сказалъ слишкомъ много, чтобъ отступать назадъ. Лордъ Максвель вскочилъ и схватилъ его за руку.
— Ты влюбленъ, другъ мой? Договаривай же скорѣе!
— Я встрѣтилъ женщину, единственную, на которой бы хотѣлъ жениться, — сказалъ Альдъ, краснѣя. — Согласится ли она, я не знаю. Но для меня это было бы большимъ счастьемъ. А такъ какъ ты можешь кое-что для насъ сдѣлать, — для нея и для меня, — то я и не считалъ себя вправѣ скрывать отъ тебя свои чувства. Да, наконецъ, я просто не привыкъ… — его голосъ слегка дрогнулъ. — Ты всегда обходился со мной, какъ съ сыномъ…
Лордъ Максвель горячо сжалъ ему руку.
— Мой дорогой мальчикъ! Да не томи же меня такъ долго: скажи мнѣ скорѣе, кто она?
И въ умѣ лорда Максвеля промелькнули двѣ или три вѣроятныя фамиліи.
Альдъ произнесъ твердо и медленно:
— Марчелла Бойсъ. Дочь Ричарда Бойса. Я познакомился съ ней полтора мѣсяца назадъ.
— Господи Боже мой! — воскликнулъ лордъ Максвель, отступая назадъ и съ изумленіемъ смотря на Альда. — Развѣ ты не знаешь его исторіи, Альдъ?
— Нѣтъ, въ подробностяхъ не знаю. Было бы хорошо, если бы ты мнѣ разсказалъ все, что знаешь. Само собой разумѣется, вижу, что ты и сосѣди чуждаетесь его, и для миссъ Бойсъ и матери я хотѣлъ бы найти выходъ изъ этого положенія.
— Боже мой! — говорилъ лордъ Максвель, шагая по комнатѣ, заложивши назадъ руки и опустивши голову. — Боже, какая ужасная, непріятная исторія!
Онъ остановился передъ Альдомъ.
— Гдѣ ты встрѣтился съ ней, съ этою барышней?
— У Гарденовъ, потомъ иногда въ деревнѣ Меллоръ. Она часто ходитъ по крестьянскимъ хижинамъ.
— Ты ей еще не дѣлалъ предложенія?
— Я еще самъ въ себѣ не былъ увѣренъ до нынѣшняго дня. Да потомъ это было бы слишкомъ самонадѣянно съ моей стороны: она никогда ничего мнѣ не показывала, кромѣ дружескаго расположенія.
— Неужели ты думаешь, что она тебѣ откажетъ? — воскликнулъ лордъ Максвель и не могъ скрыть саркастической интонаціи въ голосѣ.
Альдъ взглянулъ на дѣда грустными глазами.
— Вѣдь, ты не знаешь ея!
Лордъ Максвель началъ опять шагать взадъ и впередъ по комнатѣ, стараясь подавить волненіе. Несомнѣнно, Альда завлекли; дѣвица играла на его состраданіи, рыцарскихъ чувствахъ, — понятно, съ какими намѣреніями. Альдъ пытался успокоить его, объяснить, но лордъ Максвель ничего не слушалъ. Въ концѣ-копцовъ, онъ бросился на кресло съ глубокимъ вздохомъ.
— Подожди немного, Альдъ, подожди. Мысль, что ты женишься на дочери этого человѣка, просто ошеломила меня.
Наступило молчаніе. Затѣмъ онъ посмотрѣлъ на часы и сказалъ:
— Остается еще полчаса до обѣда. Сядемъ и обсудимъ дѣло.
Разговоръ, начатый такимъ образомъ, продолжался долго, прерывался на время обѣда и затѣмъ возобновился опять въ библіотекѣ. Это былъ по большей части монологъ со стороны лорда Максвела, прерываемый время отъ времени замѣчаніями его внука. Лордъ Максвель старался изобразить передъ нимъ во всѣхъ подробностяхъ тѣ основанія, по которымъ дочь Ричарда Бойса ни въ какомъ случаѣ не можетъ быть подходящею женой для Рэборна.
Впрочемъ, Альдъ и раньше зналъ воззрѣнія дѣда на этотъ предметъ. Максвели не должны держать себя высокомѣрно и относиться свысока къ другимъ, кто бы они ни были, крестьяне, купцы или дворяне. Но если дѣло коснется брака, то тутъ уже они строго слѣдуютъ за тѣмъ, чтобы «фамилія» не потерпѣла какого-нибудь урона и униженія.
Что же касается самой исторіи, то она заключалась въ слѣдующемъ. Ричардъ Бойсъ былъ младшимъ и любимымъ сыномъ у отца. Онъ былъ способный и благовоспитанный мальчикъ, въ противуположность своему чудаковатому старшему брату. На его образованіе не жалѣли денегъ; онъ былъ юристомъ. Когда онъ выступилъ кандидатомъ въ парламентъ, расходы по его избранію были щедро оплачены отцомъ, и впослѣдствіи отецъ постоянно присылалъ ему денегъ, сколько могъ собрать съ имѣнія, что вызывало большой ропотъ со стороны старшаго сына, Роберта. Между тѣмъ, Ричардъ, повидимому, дѣлалъ большіе успѣхи, по крайней мѣрѣ, на политическомъ поприщѣ. Онъ говорилъ легко и свободно, и первые два года въ Вестминстерѣ онъ старался пристроиться къ разнымъ коммиссіямъ, исполнялъ въ нихъ черновую работу и этимъ снискалъ расположеніе вождей торійской партіи. Онъ прекрасно зналъ языки и въ рѣчахъ касался, главнымъ образомъ, вопросовъ иностранной политики, такъ что когда была образована очень важная восточная коммиссія, по поводу смутъ на Балканскомъ полуостровѣ, онъ попалъ въ нее, отчасти по собственнымъ заслугамъ, отчасти вслѣдствіе хлопотъ отца.
Во главѣ коммиссіи стоялъ замѣчательный человѣкъ, ей поручено было важное дѣло, и за ея дѣятельностью слѣдила вся Европа. По окончаніи работъ члены коммиссіи были осыпаны почестями, ихъ чествовали всюду въ Лондонѣ. Въ то время старикъ-отецъ пріѣзжалъ изъ Меллора полюбоваться на успѣхи Ричарда.
И любовь, какъ обыкновенно бываетъ, присоединилась къ торжеству успѣха. Одна молоденькая, свѣженькая дѣвушка, Эвелина Мерритъ, которая уже блистала своею красотой на балахъ этого сезона, познакомилась съ Ричардомъ Бойсъ какъ разъ въ то время, когда онъ былъ на виду и передъ нимъ открывались широкія перспективы. Она была очень юна и такъ же непорочна, какъ нарциссы ея сомерсетширской родины; ни другіе, ни она сама не знали еще въ то время, какой у нея сложный характеръ и какъ много она таитъ въ себѣ стоицизма. Ричардъ Бойсъ былъ окутанъ для нея поэтическимъ туманомъ; идеализируя его, она доходила до полнаго самоуничиженія и была въ безумномъ восторгѣ, когда онъ сдѣлалъ ей предложеніе.
Послѣ женитьбы прошло еще пять лѣтъ парламентской дѣятельности и затѣмъ наступилъ крахъ. Это довольно обычная грязная исторія, которая стала трагической только благодаря личности жены и отчаянію отца. Прежде всего, желаніе подержать свое положеніе, играть роль въ обществѣ съ помощью своей красавицы жены, а на биржѣ — при помощи своей высоко цѣнившейся репутаціи; затѣмъ покровительство разнымъ подозрительнымъ предпріятіямъ ради взятокъ, наконецъ, открытое мошенничество, которое по частямъ вскрывалось тамъ и здѣсь и производило ошеломляющее дѣйствіе. Но это еще не все. Когда Ричардъ Бойсъ со всѣхъ сторонъ получалъ предостереженія, что ему грозитъ разореніе, онъ вздумалъ поправить свои дѣла карточною игрой въ клубахъ. Когда и тутъ ему не повезло, а безпокойство жены и измѣнившееся обращеніе знакомыхъ показало ему, что онъ зашелъ слишкомъ далеко, на сцену явилась маленькая хористка и еще болѣе запутала и затруднила его положеніе. Пошлая, низкая исторія!
— Какъ живо вспоминаю я этого бѣднаго старика Джона Бойсъ! — сказалъ лордъ Максвелъ, покачивая своею величавою сѣдою головой. — Я видѣлъ его въ тотъ день, когда онъ возвратился послѣ неудачной попытки затушить дѣло. Я встрѣтилъ его на дорогѣ и не могъ удержаться, чтобы не остановить и не спросить его. Мнѣ такъ было больно за него, мы съ нимъ были старинными друзьями. «Ради Бога, не трогайте и не спрашивайте меня!» — закричалъ онъ, когда увидалъ меня. Онъ стегнулъ лошадь и ускакалъ. Я удивился, — этотъ здоровый, румяный человѣкъ былъ блѣденъ, какъ полотно. Больше я уже не видалъ его въ живыхъ. Началось слѣдствіе, и Ричардъ Бойсъ отсидѣлъ три мѣсяца въ тюрьмѣ; другихъ, замѣшанныхъ съ нимъ вмѣстѣ, постигла гораздо болѣе суровая кара, такъ какъ адвокаты, чтобъ облегчить его участь, воспользовались несоблюденіемъ мелкихъ формальностей и сдѣлали все, что было можно; но всѣ мы, и публика тоже, были увѣрены, что Ричардъ Бойсъ въ нравственномъ отношеніи нисколько не выше тѣхъ. Затѣмъ газеты подхватили извѣстіе о его карточныхъ долгахъ и о той женщинѣ. Она явилась къ нему въ клубъ въ то время, когда онъ былъ на порукахъ, и произвела тамъ скандалъ, и все, такимъ образомъ, выплыло наружу. Однимъ словомъ, это одинъ изъ самыхъ крупныхъ скандаловъ, случившихся на моей памяти.
Старикъ замолчалъ; его лицо было мрачно и сурово. Альдъ тоже молчалъ. Несомнѣнно, исторія была плоха, — гораздо хуже, чѣмъ онъ думалъ.
— А жена и дочь? — вдругъ спросилъ онъ.
— О, эти несчастныя созданія!… Онѣ исчезли вмѣстѣ съ нимъ, когда онъ отбылъ срокъ своего заключенія. Конечно, избиратели его собирали митинги, выражали негодованіе. Онъ сложилъ свои полномочія, отецъ опредѣлилъ ему небольшое ежегодное содержаіе, кромѣ того, у жены были свои небольшія средства, на которые они и держались, вѣроятно, пока былъ живъ братъ Робертъ. Некоторые изъ родственниковъ жены уговаривали ее бросить его, такъ какъ по отношенію къ ней его поведеніе было особенно возмутительно. Но она не хотѣла. Точно также она не хотѣла выслушивать ни сочувствія, никакихъ разговоровъ. Мнѣ не пришлось ее видѣть ни разу потомъ, со времени перваго года ихъ женитьбы, когда она была блестящею, красивою дамой. Но по тому, какъ она вела себя въ то время, можно думать, что она замѣчательная женщина. Одинъ изъ родственниковъ говорилъ мнѣ, что она порвала со всею родней. Она прекратила отношенія со всѣми, кто былъ противъ ея мужа. Также она ни отъ кого не хотѣла брать денегъ, хотя они страшно нуждались, и самъ Ричардъ Бойсъ былъ не особенно щепетиленъ. Она покорилась своей участи безропотно, стала жить съ нимъ въ маленькихъ квартиркахъ въ деревнѣ или за границей. А между тѣмъ было ясно, что жизнь ея разбита. Дѣйствительно, она обнаружила страшное напряженіе во всей этой исторіи, но за то потомъ у нея ничего не осталось, — не осталось даже интереса къ маленькой дочкѣ.
Альдъ сдѣлалъ движеніе.
— Мнѣ кажется, намъ пора поговорить о ней, — сказалъ онъ.
Лордъ Максвелъ остановился, собрался съ мыслями и черезъ нѣкоторое время сказалъ:
— Да, можетъ быть, я отклонился въ сторону. Ну, поговоримъ теперь о миссъ Бойсъ. Сколько разъ ты съ ней видѣлся? Насколько серьезно твое чувство?… Не удивляйся, другъ мой, что я такъ растерялся. Еще бы! Ввести въ нашу семью этого человѣка, — его, этого подлеца!… Представь себѣ, мы не могли уговорить его пріѣхать проститься съ умирающимъ отцомъ. Джонъ все забылъ, простилъ ему — и умиралъ изъ-за него, изъ-за этого Ричарда, котораго онъ обожалъ. Съ большимъ трудомъ я разузналъ его адресъ и употребилъ всѣ усилія, чтобъ его вызвать. Напрасно! Онъ пріѣхалъ, когда отецъ уже не узналъ его, за часъ до смерти. Вѣроятно, ему было тяжело, однако, не настолько, чтобъ имъ не могъ присутствовать при чтеніи духовнаго завѣщанія. Я не могу и не хочу простить ему этой жестокости по отношенію къ старику-отцу!
И лордъ Максвелъ опять началъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ, чтобъ овладѣть своими нервами.
Альдъ смотрѣлъ уныло; онъ чувствовалъ себя оскорбленнымъ въ своихъ чувствахъ: дѣдъ слишкомъ долго занимался Ричардомъ Бойсъ и забылъ о томъ, что волнуетъ его внука.
— Я вижу теперь, что у тебя есть серьезныя основанія презирать ея отца, — сказалъ онъ вдругъ, вставая. — Я подумаю въ какой степени все это касается меня. А завтра ты позволь мнѣ поговорить съ тобой о миссъ Бойсъ. Во всякомъ случаѣ, она совсѣмъ неповинна во всѣхъ этихъ продѣлкахъ. Теперь же я не хочу тебя задерживать дольше. Ты помнишь, какъ горячо Кларкъ предостерегалъ тебя въ прошлый разъ, чтобы ты не утомлялъ себя передъ сномъ.
Лордъ Максвелъ быстро обернулся.
— Что съ тобой, Альдъ, дорогой мой?… Я тебя обидѣлъ? Ахъ, я, старый дуракъ!
И, подойдя въ внуку, онъ ласково положилъ ему руку на плечо и заговорилъ взволнованнымъ голосомъ:
— Передъ тобой великая задача, Альдъ, вопросъ цѣлой жизни. Немудрено, что это такъ взволновало меня, — завтра я буду спокойнѣе. О какой-нибудь ссорѣ между нами не можетъ быть и рѣчи. Ты не юноша, а я не самодуръ. Что касается денегъ, ты знаешь, я на это не обращаю вниманія. Но все мое существо перевертывается, когда я подумаю, что жена внесетъ съ собою къ намъ въ домъ эту гнусную исторію!
— Я понимаю, — сказалъ Альдъ, хмурясь. — Но ты долженъ съ ней познакомиться. Еще разъ повторяю: не думай, что она желаетъ меня женить на себѣ. Она необыкновенно чиста, пряма, безъ всякихъ заднихъ мыслей.
— Да, но у тебя слишкомъ много преимуществъ. Я думаю, что ни одна женщина не можетъ просмотрѣть этого, развѣ только она глупа или совершенный ребенокъ. Ей около двадцати лѣтъ?
— Да.
Лордъ Максвелъ подождалъ нѣсколько минутъ, затѣмъ поднялъ плечи съ видомъ притворнаго отчаянія.
— Послушай, Альдъ, несомнѣнно, ты охладѣлъ ко мнѣ. Какъ же я до сихъ поръ не знаю, блондинка она или брюнетка?
Разговоръ не клеился. Альдъ сдѣлалъ надъ собой усиліе.
— Она очень темная брюнетка, нѣсколько похожа на свою мать. Мнѣ она представляется самою красивою женщиной, какую я когда-либо видѣлъ. Въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ она очень умна и ясно понимаетъ вещи, въ другихъ — совершенный ребенокъ. Гардены говорятъ, что она помогаетъ, чѣмъ можетъ, несчастнымъ крестьянамъ Меллора.
— И такъ, ты говоришь, она красива, умна и добра? Вѣдь, если она поселится здѣсь, она должна занять мѣсто твоей матери и бабушки.
Альдъ разъ или два пытался что-то сказать, но не рѣшался.
— Еслибъ я не былъ увѣренъ, что она достойна любви и уваженія, — сказалъ онъ, наконецъ, принужденнымъ тономъ, — я бы не ввелъ ее въ нашъ домъ.
Опять наступило молчаніе. Но Альдъ инстинктивно чувствовалъ, что настроеніе дѣда смягчилось, и онъ воспользовался моментомъ.
— Изъ всего этого разговора мнѣ ясно одно, — сказалъ онъ, слегка улыбаясь, — что ты, если захочешь, можешь оказать мнѣ и миссъ Бойсъ великую услугу.
Лордъ Максвелъ быстро повернулся и внимательно прислушивался; его живые, проницательные глаза рѣзко выдѣлялись на поблекшемъ морщинистомъ лицѣ.
— Ты можешь, если захочешь, значительно облегчить положеніе матери и дочери, — сказалъ Альдъ, опасаясь, какъ бы не раздражить дѣда. — Ты бы могъ, еслибъ захотѣлъ, не вступая въ личныя отношенія съ самимъ Бойсомъ, устроить такъ, чтобы мнѣ было удобно пригласить ее сюда.
Лицо старика омрачилось.
— Какъ, ты хочешь, чтобъ я взялъ назадъ свое письмо? Я никогда съ такимъ удовольствіемъ ничего не писалъ въ своей жизни!
— Да, въ этомъ родѣ, — сказалъ Альдъ спокойно. — Вѣдь, Ричардъ Бойсъ удовлетворится очень немногимъ.
— И, кромѣ того, ты думаешь, — сказалъ лордъ Максвелъ, прерывая его, — что твоя тетка должна поѣхать къ нимъ пригласить ее?
— Я думаю, что иначе немыслимо позвать сюда миссъ Бойсъ.
— Можетъ быть, ты также разсчитываешь, что я замолвлю за нихъ словечко передъ Бинтерборнами и Ливенами?
— Непремѣнно, — сказалъ Альдъ.
Лордъ Максвелъ задумался, затѣмъ всталъ.
— Теперь я намѣренъ успокоить тѣнь Кларка и пойду спать (Кларкъ былъ постояннымъ докторомъ у лорда Максвела).
— Надѣюсь, что я не слишкомъ утомилъ тебя, — сказалъ Альдъ и тронулся, чтобы погасить лампу.
Вдругъ дѣдъ позвалъ его.
Альдъ обернулся и увддалъ величественную фигуру дѣда во весь ростъ; взволнованный видъ его встревожилъ Альда.
— Ты понимаешь, Альдъ, что за эти двадцать лѣтъ, съ тѣхъ поръ, какъ умеръ твой отецъ, ты былъ радостью и счастьемъ моей жизни. Пожалуйста, не говори ничего, мой милый: я не въ состояніи вынести столько волненій. Я говорилъ съ тобой жестоко, но совсѣмъ не такъ чувствую. Мнѣ не хотѣлось уйти отъ тебя непонятымъ, — пожалуйста, не думай, что на свѣтѣ есть что-нибудь для меня дороже твоего счастья и твоей будущей судьбы.
Благородный старикъ крѣпко сжалъ руку Альда, которую онъ держалъ въ своей, затѣмъ быстро направился въ двери и затворилъ ее за собою.
Черезъ часъ Альдъ сидѣлъ въ своей комнатѣ въ нижнемъ этажѣ и писалъ.
Комната вся была уставлена книгами, философскими и политико-экономическими. На столахъ лежали послѣднія книжки экономическихъ журналовъ, англійскихъ и иностранныхъ, и нѣсколько томиковъ новѣйшихъ критиковъ, поэтовъ и романистовъ.
Надъ каминомъ висѣлъ портретъ его матери, молодой женщины въ открытомъ платьѣ и легкомъ муслиновомъ шарфѣ; въ художественномъ отношеніи это простое обыкновенное лицо не представляло ничего особеннаго, но для Альда оно было связано съ самыми дорогими воспоминаніями, которыя онъ хранилъ въ душѣ, какъ святыню. Она умерла отъ родовъ, когда ему было девять лѣтъ, черезъ два года за ней послѣдовалъ и отецъ. Дѣтство Альда протекло подъ впечатлѣніемъ этихъ грустныхъ событій, которыя преждевременно состарили его дѣда, а на немъ сосредоточили всѣ заботы и любовь окружающихъ. Благодаря этому, въ его нервномъ и чувствительномъ темпераментѣ были подавлены всѣ естественные задатки веселости и живости, и онъ сталъ серьезенъ не по лѣтамъ.
Теперь онъ сидѣлъ и писалъ письмо Эдуарду Голлену; волненія и впечатлѣнія нынѣшняго дня мало-по-малу улеглись въ немъ. Онъ придвинулъ къ себѣ миніатюрный портретъ матери, когда она была дѣвочкой, и фотографію Голлена, и писалъ.
Онъ уже сообщалъ Голлену о Марчеллѣ, обрисовавши ее симпатичными чертами, какъ интересную и прелестную дѣвушку, возбуждающую сочувствіе по своему ненормальному положенію въ обществѣ. Сегодня онъ долженъ былъ обсуждать планъ внутренней колонизаціи, составленный Голленомъ, а вмѣсто того писалъ исключительно о Марчеллѣ.
"Мнѣ интересно, покажется ли она тебѣ красивой. Она, во всякомъ случаѣ, не имѣетъ ничего общаго съ тѣми красавицами, которыми тетка моя заставляла меня любоваться въ Лондонѣ. Она напоминаетъ итальянку, только не современную. Если ты помнишь, среди фресокъ времени Возрожденія встрѣчаются прекрасныя, благородныя и выразительныя лица, съ черными волнистыми волосами, просто и гладко зачесанными, съ тонкими и мягкими чертами. У нея такое же лицо, необыкновенно красивое, по-моему, — и по краскамъ, и по выраженію, и такое же неправильное, какъ должна быть красота, составляющая переходную ступень отъ античной строгости къ современному типу. Выраженіе лица то глубоко встревоженное, грустное, то безконечно счастливое, восторженное. Однимъ словомъ, это въ высшей степени художественная красота, представляющая сочетаніе гармоніи и диссонанса, что такъ высоко цѣнится утонченнымъ искусствомъ.
«Ей, по всей вѣроятности, 20 лѣтъ или немножко болѣе. Способности у нея очень богатыя и разнообразныя; она часто приходитъ къ вѣрнымъ заключеніямъ, съ помощью особаго высшаго чутья, перескакивая черезъ всю цѣпь логическихъ выводовъ. Зачѣмъ такому существу книжная мудрость? При такой прозорливости достаточно одного житейскаго опыта. А, между тѣмъ, она, несомнѣнно, много читала, главнымъ образомъ, поэтовъ, затѣмъ кое-какія политико-экономическія сочиненія, также Матью Арнольда, Рускина, Карлейля. Она воспринимаетъ все необыкновенно живо, горячо, тотчасъ сближаетъ съ жизнью и повѣряетъ житейскими впечатлѣніями. Она возмущается многими явленіями современной жизни и жаждетъ широкой гуманной дѣятельности. Теперь она помогаетъ разореннымъ крестьянамъ ихъ имѣнія. То, что она говорятъ, часто представляется мнѣ наивнымъ и даже сумасброднымъ, но внутренній смыслъ ея словъ, настроеніе, которое въ нихъ заключается, покоряетъ меня.
„Удивляйся всему этому, если хочешь, но только пиши мнѣ и пріѣзжай сюда какъ можно скорѣе. Я не могу и не хочу ничего скрывать отъ тебя, и поэтому ты мнѣ повѣришь, если я скажу тебѣ, что между нами ничего не рѣшено, и хотя я надѣюсь, но, въ то же время, и боюсь неудачи. Но какъ бы тамъ ни было, я сталъ совершенно другимъ человѣкомъ, и все мнѣ представляется свѣтлымъ и радостнымъ“.
Альдъ Рэборнъ всталъ со стула и въ раздумья подошелъ къ окну.
Образъ Марчеллы носился передъ нимъ, ея голосъ звучалъ въ его ушахъ.
Затѣмъ онъ подошелъ къ столу, взялъ письмо, прочиталъ его, потомъ разорвалъ и бросилъ въ каминъ.
— Нѣтъ, милый, старый другъ, даже тебѣ не довѣрю я! сказалъ онъ при этомъ.
VII.
правитьПрошло три дня. На четвертый, возвращаясь передъ вечеро домой, Марчелла увидала въ передней на столѣ что-то бѣлое. Она подошла и схватила кучку визитныхъ карточекъ. „Виконтъ Максвель“, „Мистеръ Рэборнъ“, „миссъ Рэборнъ“, „леди Винтербурнъ“ и барышни Винтербурнъ», на двухъ карточкахъ «лордъ Винтербурнъ», — прочитала она въ радостномъ возбужденіи.
— Это, несомнѣнно, его дѣло. Я просила — и онъ устроилъ. — Карточки выпали у нея изъ рукъ на столъ; она стояла и смотрѣла на нихъ, испытывая пріятное чувство удовлетворенной гордости; къ этому примѣшивалось еще болѣе пріятное сознаніе своей силы надъ человѣкомъ, который, какъ ей казалось, не легко подавался чужому вліянію, особенно женскому.
— Марчелла, это ты? — послышался голосъ ея матери.
Марчелла обернулась, и мистрисъ Бойсъ увидала ея раскрасившееся и оживленное лицо.
— Есть какія-нибудь письма? — спросила она.
— Нѣтъ, но вотъ нѣсколько карточекъ. Ахъ, вотъ и письмо, я не замѣтила! Это тебѣ, мама, изъ замка.
Мистрисъ Бойсъ взяла письмо и карточки и медленно перебирала ихъ одну за другой, не говоря ни слова.
Марчелла, между тѣмъ, сгорала отъ нетерпѣнія.
— Ахъ, мама, да читай же скорѣе письмо!
Мистрисъ Бойсъ сдѣлала гримасу, какъ будто дочь оглушила ее, и распечатала письмо; прочитавши, она передала его Марчеллѣ.
— Я должна заварить чай, — сказала она небрежнымъ, холоднымъ тономъ и прошла въ гостиную, гдѣ былъ поданъ чай.
Марчелла послѣдовала за нею, читая письмо; оно было отъ миссъ Рэборнъ и заключало въ себѣ приглашеніе для мистрисъ Бойсъ и ея дочери въ замокъ къ завтраку въ слѣдующую пятницу. Письмо было очень вѣжливо и любезно написано.
«Какъ мама отнесется къ этому? — со страхомъ думала Маріелла. — Въ письмѣ нѣтъ ни слова о папѣ!»
Когда Марчелла вошла въ гостиную, она увидала свою мать въ раздумьи стоящей у стола. Она разсѣянно держала въ рукахъ маленькую серебряную чайницу и смотрѣла въ окно; Марчелла уловила страдальческій взглядъ изъ-подъ ея нахмуренныхъ бровей; но какъ только она заслышала шаги Марчеллы, она моментально оправилась и занялась чаемъ со своею обычною аккуратностью.
— Тебѣ придется подождать, — сказала она, — потому что вода еще кипитъ.
Марчелла подошла къ камину, стала на колѣни и начала поправлять дрова.
— Мама, ты поѣдешь въ замокъ? — вдругъ спросила она, будучи не въ состояніи дольше удерживаться.
Мистрисъ Бойсъ помолчала нѣсколько времени, затѣмъ проговорила сухимъ тономъ:
— Маневры миссъ Рэборнъ довольно неожиданны. Мы здѣсь живемъ уже четыре мѣсяца, всего въ разстояніи двухъ миль отъ нихъ, и ей ни разу не пришло въ голову пригласить насъ. А теперь она насъ приглашаетъ прямо къ завтраку. Странно, что она такъ мало обращала на насъ вниманія прежде и такъ необыкновенно внимательна теперь, — какъ ты думаешь?
Марчелла колебалась. Признаться или нѣтъ? Вдругъ ей представилось, что она черезъ-чуръ далеко и небрежно держитъ себя по отношенію къ матери.
— Мама!
— Что?
— Я спросила въ прошлый разъ мистера Рэборна, всѣ ли здѣсь такъ враждебно относятся къ намъ?… Папа сказалъ мнѣ, что онъ получилъ отъ лорда Максвеля очень нелюбезное письмо, и…
— Какъ, ты спросила мистера Рэборна? — быстро заговорила мистрисъ Бойсъ.
Марчелла обернулась и встрѣтила сверкающій взглядъ матери.
— Я больше не могла этого выносить, — заговорила она торопливо, низкими нотами. — Мнѣ казалось такъ ужаснымъ, что всѣ отъ насъ сторонятся; мы вмѣстѣ съ нимъ гуляли, онъ былъ очень добръ и любезенъ, я и попросила его объяснить…
— Понимаю, — сказала мистрисъ Бойсъ. — Онъ сказалъ своей тетушкѣ, та отправилась къ Винтербурнамъ, насъ пожалѣли, и вотъ въ результатѣ эти карточки. Благодарю тебя за твои заботы о насъ, Марчелла!
Марчелла вдругъ почувствовала страхъ передъ пронизывающимъ холодною ироніей взглядомъ матери, ее смутило гордое, властное выраженіе лица матери. Но черезъ нѣсколько минутъ у Марчеллы вырвался крикъ наболѣвшей души.
— Ты къ этому привыкла, мама! Но я чувствую себя здѣсь какъ бы приговоренною къ смерти, всѣми отталкиваемою, безъ друзей, безъ общества. И прежде было плохо, — неужели и здѣсь нужно терпѣть?
Мистрисъ Бойсъ поблѣднѣла.
— Я предвидѣла, конечно, что ты захочешь рано или поздно узнать, — заговорила она густымъ рѣшительнымъ голосомъ, — вѣроятно, мистеръ Рэборнъ сказалъ тебѣ, хотя, конечно, ты должна была догадываться и раньше, что общество относится къ намъ враждебно и имѣетъ на то свои причины. Я не отрицаю, что причины эти основательны. Я никого не обвиняю и ни на кого не сержусь. Но вопросъ вотъ въ чемъ: приму ли я сожалѣніе? Я всегда отвергала его. Хотя ты очень непохожа на меня, но я думаю, что и для тебя лучше всего поступать такъ же.
— Я жажду имѣть друзей, — сказала тихо Марчелла. — Мнѣ такъ многое хотѣлось бы сдѣлать здѣсь, но что я могу сдѣлать одна, когда всѣ противъ меня? Если мы съ тобой сблизимся съ здѣшнимъ обществомъ, то черезъ насъ и папа. Нѣкоторые къ намъ очень расположены, я это навѣрное знаю, — прибавила она, вспоминая о Рвборнѣ, — Неужели мы гордо оттолкнемъ руку, которую намъ протягиваютъ, и отвѣтимъ отказомъ на такое милое и любезное письмо?
— Ты поѣдешь, — сказала мистрисъ Бойсъ, — ты хочешь, и поѣзжай, не взирая ни на что. Я напишу миссъ Рэборнъ записку и отправлю тебя въ каретѣ. Я могу отговориться нездоровьемъ, — относительно меня это очень правдоподобно. Я постараюсь не стѣснять тебя, Марчелла. Если ты хочешь вести свою линію и искать здѣсь друзей, хорошо, я не буду мѣшать тебѣ до тѣхъ поръ, пока ты не потребуешь, чтобъ я измѣнила свою жизнь, а для этого, моя милая, я слишкомъ нервна и стара.
Марчелла вдругъ прониклась глубокимъ сочувствіемъ и состраданіемъ къ матери, котораго она никогда не испытывала раньше.
— Мама, развѣ ты никуда со мной не будешь ѣздить?
Въ голосѣ ея послышались нѣжные, почти дѣтскіе звуки; она какъ бы напрашивалась на установленіе нормальныхъ отношеній между нею и матерью. Но на мистрисъ Бойсъ это не произвело впечатлѣнія; она привыкла считать Марчеллу самостоятельной, не нуждающейся въ посторонней помощи.
— Во всякомъ случаѣ, я не поѣду съ тобой въ замокъ, и въ твоихъ, и въ моихъ интересахъ. Ты одна произведешь гораздо болѣе пріятное впечатлѣніе, такъ какъ я совсѣмъ одичала. Я, конечно, отошлю эти карточки назадъ… А на твоемъ мѣстѣ, Марчелла, я бы не затрогивала семейныхъ вопросовъ ни съ кѣмъ постороннимъ, ни мистеромъ Рэборномъ, ни съ кѣмъ другимъ.
Опять острый и холодный взглядъ ея смутилъ Марчеллу.
— Вѣдь, ты не позволяешь мнѣ, мама, говорить съ тобой о семейныхъ дѣлахъ, — сказала она послѣ минутнаго молчанія.
— Я не могу, — быстро проговорила мистрисъ Бойсъ. Черезъ нѣсколько времени она продолжала: — Въ скоромъ времени, Марчелла, ты проложишь себѣ собственную дорогу и увидишь, что на твоемъ пути нѣтъ никакихъ препятствій. Я только хочу дать тебѣ одинъ совѣтъ. Пожалуйста, держи себя гордо съ ними, съ миссъ Рэборнъ и другими. Ты, повидимому, очень цѣнишь то, что принадлежишь къ фамиліи Бойсовъ. Такъ помни, что въ тебѣ есть и другая кровь, и что никогда Мерриты не выносили ничьего покровительства и сожалѣнія.
Марчелла была удивлена: никогда прежде въ разговорахъ съ ней мать не упоминала о своей роднѣ. Она знала, что между ними и Мерритами давно произошелъ разрывъ. Иногда изъ газетъ она узнавала кое-что о Мерритахъ, такъ какъ это были все важные и богатые люди, но ни одинъ изъ нихъ съ давняго времени не переступалъ порога ихъ дома.
Впервые мистрисъ Бойсъ позволила Марчеллѣ заглянуть въ свою душу, и теперь Марчелла стала присматриваться къ ней съ тревожнымъ любопытствомъ. Она привыкла считать мать узкою, сухою женщиной, не выходящею изъ тѣснаго круга семейныхъ интересовъ, вообще довольно безличною. Но въ послѣднее время, при болѣе близкомъ соприкосновеніи, мать значительно выросла въ ея глазахъ, но осталась непонятной, загадочной.
Между тѣмъ, послышались шаги, и мистеръ Бойсъ вошелъ усталый, забрызганный грязью и, повидимому, въ дурномъ настроеніи.
— Что ты намѣрена дѣлать съ этими карточками? — рѣзко прервалъ онъ жену, когда та предлагала ему чаю. Онъ чувствовалъ себя плохо и былъ слишкомъ измученъ, чтобы стѣснять себя присутствіемъ Марчеллы.
— Я отошлю ихъ назадъ, — сказала мистрисъ Бойсъ спокойно.
— Я вовсе не нуждаюсь въ ихъ драгоцѣнномъ обществѣ, — раздраженно заговорилъ онъ. — Имъ бы слѣдовало раньше объ этомъ подумать. Какая это честь? Это — оскорбленіе!
Марчелла переводила глаза то на мать, то на отца. Въ ней боролась злоба за прошлое съ все возростающею нѣжностью къ родителямъ.
— Папа, ты весь промокъ, — сказала она, — не лучше ли тебѣ переодѣться?
— Нѣтъ, у меня все въ порядкѣ. Охотиться здѣсь — это значитъ тратить время и трепать обувь. Больше никогда не пойду. Все мѣсто начисто опустошено этими скотами, твоими деревенскими друзьями, Марчелла. Кстати, Эвелина, я сейчасъ встрѣтилъ Уартона.
— Какого? Я не помню.
— Да либеральнаго кандидата изъ округа, — съ неудовольствіемъ сказалъ онъ. — Тебѣ не мѣшало бы быть болѣе освѣдомленной въ этихъ вещахъ. Онъ говорилъ мнѣ, что цѣлый день гоняетъ, какъ лошадь. Додгсонъ, кандидатъ Рэборновъ, опередилъ его; но этотъ молодой человѣкъ употребляетъ всѣ усилія, чтобъ обогнать его. Мнѣ онъ нравится. Я бы не сталъ за него вотировать, но меня интересуетъ эта борьба. Я пригласилъ его къ намъ въ субботу къ чаю. Съ нимъ нужно обойтись полюбезнѣе.
Мистеръ Бойсъ всталъ и гордо выпрямился.
Онъ не легко переносилъ обрушившуюся на него общественную кару. Первое время по пріѣздѣ въ Меллоръ онъ жилъ въ трепетномъ ожиданіи, что старые друзья его отца вновь признаютъ его и простятъ ему его заблужденія. Разнаго рода примирительные планы мелькали въ его головѣ. Онъ покажетъ всѣмъ окружающимъ, что онъ хорошій сосѣдъ, вовсе не похожъ на своего полоумнаго брата Роберта. Прошлое такъ далеко назади; теперь онъ вполнѣ почтенный и порядочный человѣкъ. Онъ былъ очень впечатлителенъ и чувствителенъ, и теперь иногда слезы выступали у него на глазахъ, когда онъ воображалъ себя вновь среди общества реабилитированнымъ, отчасти благодаря собственнымъ усиліямъ, отчасти благодаря прелестямъ и любезности жены и дочери. Вѣдь, послѣ такой катастрофы большинство людей свихнулось бы окончательно.
А онъ, напротивъ того, исправился, не пилъ, не кутилъ и не покидалъ своей семьи. По правдѣ сказать, это воздержаніе происходило не отъ самообузданія, а отъ физической слабости и вялости, которыя съ годами все болѣе и болѣе овладѣвали имъ. Онъ замѣчалъ и нѣкоторые признаки того, что его разсчеты не безосновательны. Такъ, его женщины дѣлаютъ свое дѣло. Въ то время, когда онъ получилъ оскорбительное письмо отъ лорда Максвеля, онъ узналъ, что Марчелла въ очень хорошихъ отношеніяхъ съ его внукомъ и наслѣдникомъ. А сегодня утромъ онъ встрѣтилъ лорда Винтербурна и лорда Максвеля; они узнали его, остановились и пожали ему руку. И, наконецъ, они прислали свои карточки.
Вопреки мнѣнію Рэборна, мистеръ Бойсъ не согласенъ былъ удовлетвориться немногимъ. Польщенный вначалѣ поклономъ лорда Максвеля и Винтербурна, онъ потомъ раздумался о холодности и формальности ихъ тона. «Чортъ бы ихъ побралъ со всѣмъ ихъ фарисействомъ!» Онъ досадовалъ на то, что они застали его врасплохъ, а то онъ не подалъ бы имъ руки; въ будущемъ онъ покажетъ, что онъ не согласенъ подбирать крохи, падающія съ ихъ стола.
Въ такомъ настроеніи для него было большимъ удовольствіемъ встрѣтить Уартона, опаснаго соперника кандидата Рэборновъ. Обыкновенно это мѣсто всегда занималось избранникомъ Максвелей. Но теперь молодой Уартонъ пріобрѣталъ все болѣе и болѣе сторонниковъ. Мистеръ Бойсъ радовался этому; хотя онъ былъ тори, но желалъ всяческихъ успѣховъ этому пріятному и почтительному молодому человѣку.
Послѣ нѣсколькихъ минутъ молчанія Марчелла вышла изъ комнаты. Когда дверь затворилась за ней, мистрисъ Бойсъ взяла записку миссъ Рэборнъ и передала мужу.
— Они приглашаютъ Марчеллу и меня къ завтраку, — сказала она. — Я не поѣду, но пошлю ее.
Онъ прочиталъ записку, и она произвела на него совсѣмъ иное впечатлѣніе.
— Почему же ты не поѣдешь? — строго спросилъ онъ.
— Потому, что я совсѣмъ отвыкла выѣзжать, — сказала она спокойно, — и слишкомъ стара для того, чтобы опять привыкать.
— Какъ, ты хочешь сказать, что не намѣрена исполнять обязанностей, которыя на тебя налагаетъ твое положеніе? — спросилъ онъ раздраженнымъ, повышеннымъ голосомъ.
— У меня только и есть обязанности по дому и по имѣнію; другихъ я не знаю. Къ чему мы будемъ мѣнять нашъ образъ жизни? Мы такъ хорошо устроились въ послѣднее время, и у меня нѣтъ никакой охоты рисковать тѣмъ, что пріобрѣтено съ такими усиліями.
Онъ взглянулъ на нее быстрыми, мигающими глазами. Ея блѣдное, изящное лицо съ годами оказывало на него все болѣе сильное дѣйствіе: раздраженіе улеглось и смѣнилось унылымъ настроеніемъ.
— Въ такомъ случаѣ, зачѣмъ ты отпускаешь Марчеллу? Съ какой стати она будетъ ѣздить одна? Ее сочтутъ дурно воспитанной и будутъ относиться къ ней съ пренебреженіемъ.
— Это будетъ зависѣть отъ того, какъ повести дѣло. Я думаю, я съумѣю это устроить. Женщинѣ всегда легко сослаться на нездоровье. Это будетъ понято такъ, что я не выѣзжаю, но кто-нибудь изъ нихъ — миссъ Рэборнъ или леди Винтербурнъ — всеже могутъ видѣть меня и Марчеллу здѣсь.
— Если бы дѣло шло о моемъ здоровьѣ, то это было бы раздо болѣе правдоподобно, — сказалъ онъ со странною непослѣдовательностью. И, поднявъ свои отяжелѣвшія вѣки, онъ посмотрѣлъ на нее широко-раскрытыми глазами.
Она подошла къ нему.
— Тебѣ опять плохо сегодня? Почему ты не переодѣлся? Не послать ли за докторомъ Кларкомъ?
Она стояла сзади него и почти касалась его своими изящными руками, которыя онъ въ былыя времена любилъ украшать кольцами. Онъ почувствовалъ къ ней приливъ страсти. Онъ зналъ, что она приласкаетъ и поцѣлуетъ его, если онъ захочетъ; но онъ этого не хотѣлъ: онъ чувствовалъ, что прежняго страстнаго чувства она уже не можетъ ему дать.
Такъ нравственная неудовлетворенность перешла у него въ физическое недомоганіе.
— Нѣтъ, Кларкъ мнѣ не поможетъ. Пойду и попробую справиться самъ, — и онъ всталъ и вышелъ.
Оставшись одна, мистрисъ Бойсъ положила руки на выступъ камина, наклонила на нихъ голову и въ такомъ положеніи оставалась довольно долгое время. Была полная тишина, ни откуда не доносилось ни звука. Здѣсь въ безмолвіи ночи ея гордая, надломленная душа искала умиротворенія и набиралась новыхъ силъ для перенесенія своей тяжкой доли.
«Я непремѣнно поѣду къ нимъ, ради насъ всѣхъ, — думала Марчелла поздно вечеромъ, сидя у своего полуразвалившагося туалетнаго столика и расчесывая волосы. — Странно было бы намъ гордиться».
Она почувствовала приливъ тоски и горькой жалости къ отцу, матери и къ самой себѣ. Со времени осторожныхъ разоблаченій Рэборна, она часто подпадала этому настроенію, но сегодня послѣ разговора съ матерью это чувство жгучей тоски и стыда еще усилилось.
Но скоро сознаніе своей независимости и полной неприкосновенности во всему, сдѣланному отцомъ, овладѣло ею; ей стало досадно на свою слабость и распущенность, и она рѣшительно стряхнула съ себя свое настроеніе.
«Конечно, мы не имѣемъ права держать себя гордо… Значитъ, все, что говорилъ Рэборнъ, вѣрно, а, можетъ быть, было и еще многое другое. Бѣдная, бѣдная мама! Но, тѣмъ не менѣе, изъ-за этаго не слѣдуетъ жить въ отчужденіи отъ всѣхъ, тѣмъ болѣе, что случилось такъ давно».
Она стояла и разсѣянно смотрѣла на свое отраженіе въ зеркалѣ. Ея думы перенеслись на Рэборна. Онъ очень поторопился услужить ей; не можетъ быть сомнѣнія, что онъ интересуется ею. По всѣмъ признакамъ можно заключить, что чувство его серьезно: если онъ сдѣлаетъ ей предложеніе?
При этой мысли легкая дрожь пробѣжала по ней. Больше всего ее радовала при этомъ возможность осуществить свои честолюбивыя мечты — имѣть въ своемъ распоряженіи судьбу людей и устроить ихъ счастье, пріобрѣсти довѣріе друзей, стать выдающеюся женщиной и достигнуть всего этого самымъ естественнымъ романическимъ способомъ; всѣ другіе пути казались ей непривлекательными, трудными и ходульными, пришлось бы работать вмѣстѣ или даже быть въ зависимости отъ людей, которые не способны понять ваши идеи.
Безъ сомнѣнія, если она выйдетъ замужъ за Рэборна, будутъ говорить, что она его на себѣ женила, ради его денегъ и общественнаго положенія. Пусть говорятъ. Низкіе люди, конечно, все будутъ объяснять въ дурную сторону; на нихъ не слѣдуетъ обращать вниманія. Тѣ, которые будутъ ея друзьями, хорошо поймутъ, для какихъ цѣлей ей нужно богатство, власть и поддержка такого человѣка и, вообще, это замужество. Ея реалистически настроенное воображеніе не находило въ этомъ ничего шокирующаго, только бы окунуться поглубже въ жизнь, воспользоваться рѣдкою и блестящею возможностью дѣйствовать.
Она заложила руки за голову въ счастливомъ возбужденіи.
«Я возстановлю здѣсь забытое ремесло — плетеніе изъ соломы; я ихъ научу лучшимъ способамъ и дамъ имъ лучшіе образцы. Крестьянскія хижины должны быть перестроены. Папа охотно передастъ мнѣ на попеченіе деревню, если у меня будутъ деньги. Ты откроемъ приходское попечительство о бѣдныхъ, и Гардены примкнутъ къ намъ съ удовольствіемъ. Старикамъ мы будемъ выдавать пенсіи и такимъ образомъ они не будутъ считаться тяжелымъ бременемъ, не будутъ находиться въ унизительной зависимости. Мы попробуемъ ввести коопераціи въ сельскомъ хозяйствѣ. И не въ одномъ только Меллорѣ: можно перестроить и преобразовать полграфства».
Затѣмъ въ ея памяти промелькнулъ цѣлый рядъ деревенскихъ типовъ и картинъ, которые она наблюдала сегодня во время своего обычнаго обхода вмѣстѣ съ Мэри Гарденъ. И среди этихъ воспоминаній она заснула, убаюкиваемая грёзами, въ которыхъ Рэборнъ занималъ далеко не первое мѣсто.
VIII.
правитьНа другой день Марчелла прочитала въ мѣстной газетѣ, что въ сосѣднемъ мѣстечкѣ требуются работники, и она отправилась въ деревню къ Джиму Гордъ сообщить объ этомъ. Отворивъ дверь въ хижину, она застала въ тѣсной комнатѣ цѣлое общество за чайнымъ столомъ. Хозяйка, мистрисъ Гордъ, нѣсколько смутилась, увидавши Марчеллу, но тотчасъ пригласила ее войти и назвала своихъ гостей.
— Вотъ мистрисъ Брунтъ, она пришла помочь мнѣ выстирать бѣлье, а я тороплюсь окончить свое плетенье, чтобы завтра торговка могла отвезти его въ городъ. А это старикъ Паттонъ съ женой, — вы знаете ихъ, барышня? Они живутъ въ приходскомъ домѣ призрѣнія. А это мистрисъ Джеллисонъ, вы навѣрное о ней слыхали: она извѣстная чудачка.
Мистрисъ Джеллисонъ, очень немолодая уже женщина, славилась въ деревнѣ своимъ остроуміемъ и теперь занимала всю компанію шутливыми разговорами.
Разговоръ шелъ о домашнихъ дѣлахъ и семейномъ положеніи присутствующихъ. Марчелла узнала, что мистрисъ Брунтъ недавно похоронила свою болѣзненную дочь, что зять мистрисъ Джеллисонъ, Уэсталь, былъ лѣсничимъ у лорда Максвеля, что онъ крутой, безсердечный человѣкъ и безпощадно преслѣдуетъ охоту въ заповѣдныхъ рощахъ.
— А развѣ многіе изъ этой деревни охотятся на недозволенныхъ мѣстахъ? — спросила Марчелла.
Водворилось мертвое молчаніе. Всѣ смотрѣли на Марчеллу недовѣрчиво и не произносили ни слова.
Марчелла вспыхнула.
— Ахъ, пожалуйста, не думайте, что я хочу что-нибудь вывѣдать и что я кому-нибудь передамъ, что услышу здѣсь! Я знаю, что изъ-за охоты происходитъ много неудовольствій и ссоръ, и мнѣ просто хотѣлось бы знать, какъ народъ смотритъ на это дѣло.
Такъ какъ всѣ продолжали молчать, Марчелла обратилась къ старику Паттону:
— Скажите, пожалуйста, если вы не знаете, какъ происходитъ теперь, то какъ было раньше, при моемъ дѣдѣ? Такъ же ли строго преслѣдовалась недозволенная охота? Часто ли бывали столкновенія и драки съ лѣсниками, и, вообще, какъ вы думаете, охотятся ли здѣшніе крестьяне изъ нужды или ради спорта?
Отвѣтъ Паттона выражалъ, что отчасти молодые крестьяне охотятся изъ-за спорта, другіе, семейные, отъ нужды, наконецъ, нѣкоторые изъ-за того, чтобы получить долю участія въ благахъ, которыми пользуются богатые. Въ этомъ послѣднемъ пунктѣ въ старикѣ сказался радикалъ былыхъ временъ.
Марчелла горячо подтвердила справедливость послѣдняго требованія и сказала негодующую рѣчь противъ ненормальностей современнаго общественнаго строя.
Вопреки непосредственному впечатлѣнію, Паттонъ смотрѣлъ на Марчеллу съ недовѣріемъ. Извѣстно, что отецъ ея скупъ и безчеловѣченъ; съ тѣхъ поръ, какъ онъ владѣетъ Меллоромъ, онъ не сдѣлалъ никакого улучшенія въ положенія крестьянъ; три раза съ него брали штрафъ за дурное содержаніе крестьянскихъ жилищъ, и онъ ни гроша не истратилъ на деревню, исключая тѣхъ крохъ пищи, которыя молодая барышня приноситъ и раздаетъ въ деревнѣ. Къ чему она теперь допрашиваетъ ихъ о запрещенной охотѣ? Не можетъ быть, чтобъ она не знала, что деревня Меллоръ такъ разорена, что изъ нея выходятъ охотники и въ сосѣднія имѣнія, и лѣсники лорда Максвеля и лорда Винтербурна хорошо знаютъ, что похитителей дичи нужно искать въ Меллорѣ. Очевидно, она выпытываетъ у нихъ. И онъ замолчалъ, какъ ни старалась мистрисъ Джеллисонъ вызвать его на разговоръ.
А, между тѣмъ, Марчелла была возбуждена мыслью, что всѣ эти старые, увѣчные люди прожили свою жизнь при тяжелыхъ условіяхъ и не увидятъ лучшихъ временъ, которыя, конечно, скоро должны наступить. Но удивительно: несмотря на скудный заработокъ, на постоянную тяжелую работу, лишенія, болѣзни, потерю дѣтей, эти люди могутъ отъ души шутить, болтать и смѣяться даже надъ собственными несчастіями, собравшись вмѣстѣ за чашкой чая у сосѣда.
Огонь едва мерцалъ; его красноватый свѣтъ дрожалъ на темныхъ фигурахъ стариковъ.
Кто-то постучалъ въ дверь. Мистрисъ Гордъ встала отпереть.
— Мама, я пришла проводить тебя, если ты собираешься домой, — послышался рѣзкій голосъ.
Это была мистрисъ Уэсталь, дочь мистрисъ Джеллисонъ. Марчеллу поразило то, что она вошла и никому не поклонилась, а мистрисъ Гордъ, какъ только увидала ее, тотчасъ повернулась къ ней спиной и отошла въ противулоложный уголъ комнаты.
Мистрисъ Джеллисонъ съ дочерью вышли, вскорѣ за ними ушли и остальные гости. Марчелла осталась наединѣ съ хозяйкой.
— Благодарю васъ, милая барышня, благодарю васъ, — сказал мистрисъ Гордъ, отирая фартукомъ выступившія слезы, когда Марчелла показала ей объявленіе въ газетѣ. — Конечно, мужъ пойдетъ навѣдаться. Только я не думаю, чтобъ изъ этого что-нибудь вышло.
И вдругъ эта терпѣливая, покорная женщина не выдержала разразилась рыданіями.
— Ахъ, какъ мнѣ хотѣлось бы умереть! Да чтобъ и дѣти умерли со мной!
Марчелла наклонилась къ ней, охваченная состраданіемъ, и старалась утѣшить и ободрить ее. Мистрисъ Гордъ нѣсколько оправилась и сказала, что мужъ ея сегодня еще до разсвѣта отправился на одну ферму, гдѣ, какъ онъ слышалъ, есть работа.
— Но онъ не получитъ работы, навѣрное, не получитъ, — сказала она, сжимая руки съ видомъ отчаянія. — Мы ужь такіе неудачники.
Въ это время послышались шаги, мистрисъ Гордъ отворила дверь, и на порогѣ показалась коротенькая фигурка калѣки съ большою головой и рыжими волосами; онъ былъ весь забрызганъ грязью и, очевидно, утомленъ отъ долгой ходьбы.
Онъ остановился и вглядывался въ темноту.
— Это миссъ Бойсъ, Джимъ, — сказала его жена. — Ты нашелъ что-нибудь?
— Ничего, — коротко отрѣзалъ онъ и опустился на стулъ.
Онъ слегка кивнулъ головой Марчеллѣ, которая, очевидно, ожидала поклона. Съ самаго своего пріѣзда Марчелла принимала постоянное участіе въ его семьѣ. Она часто заходила къ нимъ, старалась войти въ ихъ жизнь, находя ее чуждой и, вмѣстѣ, любопытной. Она скоро открыла или вообразила, что Гордъ гораздо образованнѣе своихъ односельчанъ. Во всякомъ случаѣ, онъ охотно слушалъ ея разсужденія о политическихъ и общественныхъ вопросахъ, сидя около нея и покуривая трубку, и хотя онъ большею частью молчалъ, Марчелла была увѣрена, что онъ всегда радъ ея приходу и читаетъ тѣ газеты и брошюры, которыя она приноситъ.
Но сегодня его хмурое, усталое лицо, блуждающіе глаза, плотно сжатыя губы и раздутыя ноздри показывали, что онъ недоволенъ ея присутствіемъ.
Марчелла, задавшаяся цѣлью устроить ихъ жизнь, была оскорблена такимъ отношеніемъ къ ней и, вопреки его нѣмому протесту, не уходила, а продолжала спрашивать и давать совѣты. Что касается газеты съ объявленіемъ, онъ отложилъ ее въ сторону, почти не посмотрѣвши. «Тамъ до него уже успѣетъ побывать сто человѣкъ», — все, что онъ сказалъ на это. Затѣмъ Марчелла спросила, справлялся ли онъ у управляющаго экономіей лорда Максвела, нѣтъ ли тамъ работы. Онъ не отвѣчалъ, а мистрисъ Гордъ робко замѣтила, что хотя тамъ зимой будетъ новый наборъ рабочихъ, но всѣ мѣста, конечно, будутъ заняты своими.
— Но, вѣдь, теперь началась охота на фазановъ; имъ, несомнѣнно, понадобятся лишніе люди для этого. Я пойду и спрошу Уэсталя, — я съ нимъ немножко знакома.
Мистрисъ Гордъ сдѣлала испуганное движеніе, а мужъ ея моментально вскочилъ съ мѣста.
— Благодарю васъ, барышня, не извольте безпокоиться. Я не желаю имѣть никакого дѣла съ Уэсталемъ.
Марчелла съ удивленіемъ смотрѣла то на того, то на другого.
— Я разскажу, Джимъ, — заговорила, наконецъ, мистрисъ Гордъ. — Я знаю, что миссъ Бойсъ пойметъ, какъ слѣдуетъ…
Джимъ Гордъ быстро обернулся и пристально посмотрѣлъ на жену. Но она настаивала на своемъ.
— Видите ли, барышня, Джимъ и Джорджъ Уэсталь въ ссорѣ между собой. Когда Джимъ былъ мальчикомъ, онъ работалъ вмѣстѣ съ Джорджемъ въ Меллорѣ, подъ руководствомъ отца Джорджа. Джорджъ всегда наушничалъ, доносилъ и возстановлялъ своего отца противъ тѣхъ, которые ему не уступали. И вотъ онъ однажды поступилъ безсовѣстно съ Джимомъ… Джимъ, я разскажу! Почему ты не хочешь?
Въ это время Джимъ всталъ, строго посмотрѣлъ на жену, затѣмъ сердито повернулся и вышелъ изъ хижины въ садъ.
Мистрисъ Гордъ въ волненіи помолчала нѣсколько времени, затѣмъ сказала:
— Онъ не можетъ выноситъ разговора объ Уэсталѣ. Это его раздражаетъ до безумія.
— Но, вѣдь, это случилось очень давно? — спросила Марчелла.
— Да, давно, но такія вещи не забываются, барышня. И, кромѣ того, Уэсталь и до сихъ поръ остался такимъ же, какимъ былъ. О, чего-чего только ни позволялъ себѣ Уэсталь по отношенію къ Джиму! Онъ бранилъ, толкалъ его, иногда принимался бить и колотилъ до тѣхъ поръ, пока кто-нибудь не приходилъ и не отнималъ его. Потомъ онъ ябедничалъ своему отцу на него, и вотъ однажды старикъ Уэсталь избилъ Джима ремнемъ до полусмерти изъ-за клеветы Джорджа. Бѣдняга пролежалъ цѣлый день въ канавѣ, потому что онъ не могъ ходить, а ночью онъ приползъ домой на четверенькахъ. И послѣ того онъ больше не ходилъ на работу
— И онъ никому не жаловался? — спросила Марчелла съ негодованіемъ.
— Какой же былъ бы толкъ изъ этого? — сказала мистрисъ Гордъ. — Ему никто бы не повѣрилъ. Онъ пришелъ и разсказалъ все мнѣ, Я въ это время жила въ горничныхъ у леди Ливенъ, онъ и его отецъ были дружны съ нашею семьей. По воскресеньямъ Джоржъ Уэсталъ любилъ гулять со мной, былъ чрезвычайно любезенъ, приносилъ моей матери кроликовъ и исполнялъ все, чего я ни попрошу. Я и сказала ему, что это — звѣрство такъ поступать съ больнымъ товарищемъ, который не можетъ ему отплатить. Это ему было очень непріятно, а когда Джимъ сталъ проводить со мной воскресенья, то это его бѣсило все больше и больше. А потомъ Джимъ присватался ко мнѣ, и я согласилась. Вы понимаете теперь, барышня, почему Джимъ не желаетъ имѣть никакого дѣла съ Уэсталемъ?
Марчелла отвѣтила утвердительно.
— Я могу поговорить съ однимъ человѣкомъ, — сказала она, собираясь уходить и набрасывая на себя накидку. — И я непремѣнно это сдѣлаю. — Противъ воли она слегка покраснѣла. — А теперь вы не отчаивайтесь. Повѣрьте мнѣ, я что-нибудь сдѣлаю.
И она пожала руку мистрисъ Гордъ съ ласковою улыбкой.
Когда Марчелла вышла, мистрисъ Гордъ подошла къ огню и поправила его, постоянно вздыхая; лицо у нея было заплаканное и грустное.
Дверь отворилась и вошелъ Джимъ съ нѣсколькими картофелинами въ запачканныхъ землею рукахъ.
— Ты хочешь разогрѣть кусочекъ зайца? Отлично, поскорѣе, потому что я страшно голоденъ. Чего она такъ долго торчала здѣсь? Ну, скорѣе! Я раздую огонь, — чортъ бы побралъ этотъ хворостъ, весь мокрый, словно вытащенъ изъ воды!
Тѣмъ не менѣе, черезъ минуту она замѣтила, что онъ успокоился и пришелъ въ лучшее настроеніе.
— Что ты разсказала ей? — рѣзко спросилъ онъ.
— Что, ты думаешь, я ей разсказала? Я старалась устроить, намъ лучше. Я всегда думаю о тебѣ, — сказала она со слезами въ голосѣ. — Намъ, пожалуй, скоро будетъ еще хуже, — хуже, чѣмъ теперь.
Онъ держалъ въ рукахъ старые мѣхи и задумчиво смотрѣлъ въ огонь. Уродливый, запачканный грязью, съ голубыми глазами, смуглою морщинистою кожей и съ каймой рыжихъ волосъ, онъ имѣлъ видъ страннаго гнома.
— Ей-Богу, я не понимаю, о чемъ ты хлопочешь, — сказалъ, послѣ нѣкотораго промежутка. — Мнѣ вовсе не плохо живется, кабы ты только не гоняла меня понапрасну каждый день. Не вмѣшивайся, пожалуйста, я съумѣю и безъ твоихъ хлопотъ заработать достаточно для тебя и дѣтей. А сама не волнуйся и прижимай свой языкъ.
— Что же я буду дѣлать съ дѣтьми, Джимъ, когда тебя посадятъ въ тюрьму? — съ жаромъ проговорила она.
— Меня не возьмутъ въ тюрьму, успокойся. Тѣмъ не менѣе, сегодня утромъ Уэсталь поймалъ меня.
За этимъ послѣдовалъ крикъ ужаса и дикій взглядъ, устремленный на него; всего этого онъ ожидалъ, но, тѣмъ не менѣе, онъ потупился. Грубость его была притворная: онъ употреблялъ ее какъ маску, чтобы жена не приставала къ нему и не мѣшала ему идти своею дорогой.
— Ну, не трусь: я вовсе не такъ простъ, чтобы попасться Уэсталю. Я скорѣе застрѣлю его или себя. Онъ засталъ меня, когда я осматривалъ силокъ, — былъ туманъ, и я не замѣтилъ, какъ онъ подошелъ ко мнѣ. Это было у самой тропинки, и силокъ былъ не мой. «Джимъ, другъ мой, — сказалъ онъ насмѣшливо, — мнѣ очень грустно, но я долженъ тебя обыскать, ужъ не взыщи». Я ничего не сказалъ, стоялъ смирно, и онъ съ злорадствомъ запустилъ свои безобразныя лапы ко мнѣ въ карманы. И что, ты думаешь, онъ тамъ нашелъ?
— Что? — сказала она, ера переводя духъ.
— Ничего! — и онъ разсмѣялся. — Я спряталъ двухъ кроликовъ, которыхъ убилъ прошлою ночью, и всѣ свои снасти въ канаву далеко отъ тѣхъ мѣстъ, которыя онъ обхаживаетъ. Тогда я посмѣялся ему въ глаза и сказалъ: «Я подамъ на тебя въ судъ за напрасное нападеніе и драку, проклятое животное!» — и ушелъ. Не бойся, я не попадусь ему въ руки!
Но мистрисъ Гордъ не успокоилась, она продолжала ныть и жаловаться. Онъ не обращалъ на нее вниманія, сидѣлъ у огня и думалъ. Третьяго дня въ кабакѣ ему предложили вступить въ извѣстную шайку браконьеровъ, которая намѣтила себѣ заказное мѣсто для охоты на фазановъ, находившееся какъ разъ въ участкѣ Уэсталя, — предложили ему быть тамъ сторожемъ. Хотя это было очень опасное дѣло, но послѣ того, какъ онъ проработалъ въ полѣ весну и лѣто, его тянуло къ его любому занятію охотой.
Всхлипыванія жены заставили его съ сердцемъ обернуться къ ней.
— Ну, скажи, что бы ты съ дѣтьми дѣлала, еслибъ я не охотился? Вѣдь, вы бы всѣ подохли съ голоду! Развѣ не правда?
— Я боюсь только одного, что Уэсталь или Дженкинсъ (мѣстный полицейскій) засадятъ тебя въ тюрьму; отъ этой мысли у меня кровь стынетъ въ жилахъ. Никто изъ нашего рода никогда не сидѣлъ въ тюрьмѣ, и если это случится съ тобой, я просто умру отъ стыда.
— Ты бы лучше взяла и почитала газеты, которыя она принесла, — и онъ указалъ пальцемъ по направленію къ Меллору, — ты тамъ нашла бы кое-что о томъ, что стыдно имѣть такіе законы объ охотѣ, а вовсе не нарушать ихъ. Однако, мнѣ все это надоѣло. Гдѣ дѣти?
И онъ отворилъ дверь и сталъ смотрѣть на улицу. А мистрисъ Гордъ старалась овладѣть собой, утерла слезы и пыталась заставить себя быть веселой. Но ей было очень тяжело. Она происходила изъ хорошей семьи и была лучшаго воспитанія, чѣмъ ея мужъ. Многіе годы послѣ свадьбы онъ во всемъ подчинялся ей. Онъ былъ необыкновенно кротокъ, трудолюбивъ, былъ нѣжнымъ отцомъ и мужемъ. Ссора съ Уэсталемъ, повидимому, вышла у него изъ головы, по крайней мѣрѣ, онъ никогда не вспоминалъ о ней. Скудный заработокъ, частыя дѣти, дурныя санитарныя условія ихъ жилья, — все это превращало ихъ жизнь въ постоянную, трудную борьбу. Но онъ сносилъ свою участь терпѣливо, и оба они были счастливы.
Все такъ шло до послѣдней зимы, когда фермеры окончательно разорились, и наиболѣе сильные и здоровые люди отправились на заработки въ Лондонъ, а Гордъ пошелъ однажды и поймалъ зайца на землѣ Меллора. Онъ никогда не забудетъ той животной радости, которую испытали они всѣ, голодные, поѣдая зайца, а потомъ слѣдующей ночи, когда онъ принесъ три шиллинга, продавши мѣстному скупщику зайца и двухъ кроликовъ.
Но послѣ первыхъ восторговъ на жену нашелъ страхъ, такъ какъ въ Гордѣ проснулась его старинная страсть въ охотѣ. Онъ сдѣлался какимъ-то возбужденнымъ, несговорчивымъ. Скоро Меллоръ уже пересталъ удовлетворять его, ибо тамъ, послѣ смерти Гарольда, сторожа были распущены и дичь вся перебита. Ему захотѣлось попробовать охоты на землѣ лорда Максвеля. Здѣсь-то онъ и столкнулся со своимъ старымъ врагомъ Уэсталемъ, который былъ на службѣ у лорда Максвеля, и онъ искусно организовалъ охрану отъ браконьеровъ. Ему скоро стало извѣстно, что Гордъ воруетъ у него дичь.
Гордъ умѣлъ такъ хитро плутовать, что Уэсталь тщетно его подстерегалъ. Между тѣмъ, старая вражда вновь возгорѣлась. Эту зиму Гордъ началъ сильно пить; это было необходимо, чтобы поддерживать добрыя отношенія со скупщиками дичи, и Горду казалось, что Уэсталь слѣдитъ за нимъ даже въ притонахъ и кабакахъ.
Этотъ большой, толстый, самодовольный человѣкъ обращался къ нему грубо-покровительственнымъ тономъ, и ненависть къ нему Горда все росла и приняла чудовищные размѣры. Браконьерство стало для него не только средствомъ пропитанія, но также и местью этому тирану его дѣтскихъ лѣтъ.
Теперь онъ стоялъ у открытой двери и звалъ дѣтей:
— Билли! Дэзи! Нелли!
Двѣ маленькія фигурки пробѣжали по улицѣ, а третья, запыхавшись, тоже торопилась за ними.
Дѣвочки, смѣясь и болтая, подбѣжали къ матери, а мальчика отецъ взялъ на руки.
— Гдѣ ты былъ, Вилли? Зачѣмъ ты гуляешь по такой сырости? Я принесъ тебѣ цѣлый карманъ орѣховъ и еще кое-чего вкуснаго.
Онъ поднесъ его къ огню и посадилъ къ себѣ на колѣни. Маленькій, худенькій мальчикъ съ наслажденіемъ щелкалъ орѣхи или жевалъ ломтики груши. Вся семья собралась и съ нетерпѣніемъ ждала, когда будетъ готовъ ужинъ: запахъ лука и жаренаго зайца возбуждалъ аппетитъ. Семейныя чувства и удовлетвореніе самыхъ простыхъ физическихъ потребностей — въ этомъ состоитъ счастье бѣдняка, и Горды въ эту минуту чувствовали себя счастливыми.
А, между тѣмъ, Марчелла, проходя уединенною тропинкой домой, встрѣтила высокаго, широкоплечаго человѣка съ ружьемъ за плечами и съ собакой, карманы оттопырились у него съ обѣихъ сторонъ, онъ имѣлъ побѣдоносный видъ и слегка приподнялъ шляпу, когда проходилъ мимо нея.
Марчелла кивнула головой.
«Тиранъ и забіяка! — подумала она, вспоминая разсказъ мистрисъ Гордъ. —Несомнѣнно, онъ очень нужный человѣкъ для лорда Максвела, и тому не хотѣлось бы лишиться его. Наши порядки создаютъ такихъ людей и только держатся ими».
Топотъ лошадей прервалъ ея мысли. Маленькая, не молодая уже барышня въ широкополой шляпѣ проскакала мимо нея въ сумракѣ и поклонилась. Для Марчеллы это было такъ неожиданно, что она едва отвѣтила на поклонъ. Посмотрѣвши вслѣдъ экипажу, она узнала миссъ Рэборнъ.
— До завтра!
IX.
править— Не хотите ли вы сѣсть поближе къ окну? Мы гордимся своимъ осеннимъ ландшафтомъ, — сказала миссъ Рэборнъ Марчеллѣ, взявши ея верхнюю кофточку и откладывая въ сторону, — Леди Винтербурнъ запоздала, но она непремѣнно будетъ: она никогда не нарушаетъ своихъ обѣщаній.
Марчелла придвинула стулъ въ окну и любовалась роскошнымъ паркомъ, прилегающимъ въ замку. Она была въ нервномъ возбужденіи и не особенно разговорчива, но миссъ Рэборнъ, перекинувшись съ ней лишь нѣсколькими фразами о погодѣ и о дорогѣ изъ Меллора, уже успѣла вывести свое заключеніе.
«О, она съ характеромъ несомнѣнно и черезъ-чуръ манерна для молодой дѣвицы, но чрезвычайно изящна!»
Сестра лорда Мавсвеля была прекрасная женщина, внимательно и заботливо относившаяся къ крестьянамъ его имѣнія; среди выродившейся торійской партіи она сохраняла цѣльность торійскихъ традицій. Братъ и внукъ были для нея олицетвореніемъ идеала, и она никогда, ни по какому поводу не могла съ ними поссориться. Впрочемъ, она присвоивала себѣ и нѣкоторыя права надъ ними. Такъ, она считала своимъ естественнымъ правомъ оберегать ихъ и руководить ими въ сношеніяхъ съ женщинами, гдѣ, какъ извѣстно, мужчины легко теряютъ голову. Поэтому она уже много лѣтъ, въ интересахъ Альда, зорко присматривалась ко всѣмъ окрестнымъ молодымъ дѣвицамъ.
Теперь, несмотря на, повидимому, спокойную и развязную болтовню съ Марчеллой, миссъ Рэборнъ, въ сущности, сгорала отъ любопытства и тревожныхъ догадокъ по отношенію къ этой миссъ Бойсъ. Хотя Рэборны вообще производили впечатлѣніе очень несообщительныхъ людей, и хотя братъ и Альдъ никогда не оказывали ей прямаго довѣрія, тѣмъ не менѣе, она всегда была посвящена во всѣ ихъ дѣла. Такъ, мы уже знаемъ, что она не сдѣлала визита новымъ владѣльцамъ Меллора; въ данномъ случаѣ она прекрасно поняла, что таково желаніе ея брата, а потомъ вдругъ лордъ Максвелъ началъ намекать, что было бы очень мило съ ея стороны заѣхать къ этимъ бѣднымъ дамамъ, которымъ, вѣроятно, очень тяжело жить въ постоянномъ общеніи съ господиномъ Ричардомъ Бойсомъ, и даже было бы недурно пригласить мать и дочь въ замокъ къ завтраку. Миссъ Рэборнъ не потребовала никакихъ объясненій и немедленно послала записку мистрисъ Бойсъ.
Хотя Альдъ считалъ преждевременнымъ сообщать миссъ Рэборнъ о своихъ чувствахъ, но она знала, что онъ очень много говорилъ о миссъ Бойсъ и ея матери съ леди Винтербурнъ, единственною женщиной, съ которой онъ былъ откровененъ. Кромѣ того, она слышала, что Гардены отзывались о ней, какъ о замѣчательной, только, какъ казалось миссъ Рэборнъ, не особенно симпатичной дѣвушкѣ. И вотъ, послѣ всего этого, она видитъ эту дѣвушку въ гостиной замка, видитъ, что Альдъ съ утра въ нервномъ и озабоченномъ настроеніи, вспоминаетъ, что лордъ Максвель, уѣзжая, очень заботился вернуться во-время къ завтраку, къ которому онъ просилъ пригласить только леди Винтербурнъ и больше никого. Понятно, что миссъ Рэборнъ была насторожѣ.
Что касается Марчеллы, то хотя она сознавала, что за ней наблюдаютъ, и старалась держать себя съ достоинствомъ, — она не могла скрыть живого любопытства, съ которымъ она смотрѣла на обстановку большого аристократическаго дома, и старалась составить себѣ понятіе о томъ, какъ живутъ въ этомъ домѣ и, главнымъ образомъ, какъ живетъ Альдъ Рэборнъ. Она очень мало была знакома съ жизнью того сословія, къ которому принадлежала; богатые дома и знатные люди были ей совершенно неизвѣстны. Она всматривалась теперь въ этотъ новый міръ глазами студентки и художницы и старалась не быть ослѣпленной и подавленной; но, въ то же время, она чувствовала невольное тяготѣніе къ этому блеску и власти, которая съ нимъ связана. На ряду съ этимъ она сознавала свое полное равенство и, такъ сказать, родство съ этими людьми, и хотя она открыто презирала отличія происхожденія, но, въ сущности, не согласилась бы лишиться этого преимущества въ глазахъ свѣта.
Теперь она помнила совѣтъ матери — держать себя гордо, и отсюда, вѣроятно, произошла та натянутость, которую замѣтила миссъ Рэборнъ.
«Однако, гдѣ же мужчины?» Марчеллу уже начали сердить и утомлять безконечные вопросы о томъ, что ей нравится и не нравится, о ея талантахъ, друзьяхъ, о Меллорѣ и здѣшней природѣ вообще и т. д., которыми безъ передышки забрасывала ее миссъ Рэборнъ, какъ вдругъ, къ ея великому удовольствію, дверь отворилась и лакей доложилъ:
— Леди Винтербурнъ!
Очень высокая и тонкая дама, вся въ черномъ, вошла въ комнату.
— Я опоздала, дорогая, — сказала она миссъ Рэборнъ, — но дорога отратительная, а съ лошадьми, которыхъ мнѣ только что подарилъ Эдуардъ, ужасная возня. Я сказала кучеру, чтобы въ слѣдующій разъ онъ закуталъ ихъ въ одѣяла и уложилъ въ постель, а я предпочту идти пѣшкомъ.
— Отъ васъ это станется, моя милая, — сказала миссъ Рэборпъ, цѣлуя ее, — мы васъ достаточно знаемъ! Миссъ Бойсъ, лэди Винтербурнъ.
Когда она сѣла около миссъ Рэборнъ, контрастъ между ними былъ поразительный. Миссъ Рэборнъ была небольшого роста, наклонна къ полнотѣ и любила ярко и пестро одѣваться. Головной уборъ ея былъ сдѣланъ изъ свѣтлаго шелковаго платка и обшитъ золотою тесьмой; на шеѣ у ней висѣло множество побрякушекъ на золотыхъ цѣпочкахъ; на рукахъ были надѣты всевозможные браслеты, по большей части старомодные, подаренные на память какими-нибудь уѣхавшими друзьями или родственниками; платье было красное. Вся ея фигура дышала энергіей, подвижностью и добродушнымъ здравымъ смысломъ.
Леди Винтербурнъ, наоборотъ, была одѣта съ ногъ до головы въ черное, безъ всякихъ украшеній; лицо и голова производили впечатлѣніе строгаго, правильнаго рисунка изъ двухъ цвѣтовъ — чернаго и бѣлаго. Держалась она чрезвычайно прямо, глубокіе черные глаза, подъ бѣлыми пышными волосами, смотрѣли куда-то вдаль; вся фигура ея была исполнена какого-то трагическаго величія, казалось, вотъ она встанетъ и заговоритъ, какъ трагическая актриса. Но, въ то же время, у ней просвѣчивало выраженіе женской, даже дѣтской слабости и безпомощности; въ этой важной барынѣ и сильной личности было что-то неувѣренное, робкое и нерѣшительное.
— Вы недавно въ Меллорѣ? — заговорила она густымъ, пѣвучимъ контральто.
— Около семи недѣль, а мой отецъ и мать живутъ здѣсь съ мая мѣсяца.
— Вамъ, конечно, нравится это старое мѣсто?
— О, да, очень! — сказала Марчелла, смущаясь странною манерой лэди Винтербурнъ устремлять глаза на собесѣдника и смотрѣть пристально, но ничего не видѣть.
— Я тамъ очень давно не была, Агнета, — обратилась лэди Винтербурнъ къ хозяйкѣ, — лѣтъ двадцать. Я даже не знаю, видѣла ли я вашу мать, миссъ Бойсъ, — я въ то время очень часто уѣзжала изъ дома. Впрочемъ, однажды я видѣла ее.
Она вдругъ остановилась, и яркая краска выступила на ея блѣдныхъ щекахъ. Взглянувши на Марчеллу, она подумала, какъ бы не сказать чего-нибудь неловкаго, и, дѣйствительно, тотчасъ вспомнила, что она видѣла мистрисъ Бойсъ въ судѣ, въ послѣдній день громкаго процесса, въ которомъ былъ замѣшанъ Ричардъ Бойсъ, — мистрисъ Бойсъ, закрытая густымъ вуалемъ, сидѣла около мужа, ожидая приговора. Начиная вспоминать этотъ случай, лэди Винтербурнъ остановилась, и нѣсколько минутъ прошло въ замѣшательствѣ.
— Къ сожалѣнію, мистрисъ Бойсъ, кажется, не особенно крѣпкаго здоровья, — сказала миссъ Рэборнъ, наклоняясь надъ своимъ вязаньемъ, — а то мы бы имѣли удовольствіе видѣть ее сегодня у насъ.
Снова наступила пауза. Лэди Винтербурнъ опять навела свои глаза на Марчеллу.
— Я надѣюсь, вы пріѣдете ко мнѣ, — сказала она, наконецъ, — и мистрисъ Бойсъ тоже?
Тембръ голоса у нея былъ очень мягкій и нѣжный, несмотря на низкій тонъ, и Марчелла, взглянувши на нее, поддалась очарованію.
— Съ удовольствіемъ, — сказала она, и лицо ея оживилось и загорѣлось чувствомъ. — Мама никуда не выѣзжаетъ, но я къ вамъ пріѣду, если вы меня пригласите.
— Такъ пріѣзжайте въ слѣдующій вторникъ, — живо сказала лэ;и Винтербурнъ, — пріѣзжайте къ чаю, а назадъ я васъ отвезу. Мистеръ Рэборнъ мнѣ много говорилъ о васъ. Онъ говоритъ, что въ много читаете.
Торжественный тонъ послѣднихъ словъ и пристальный серьезный взглядъ разсмѣшили Марчеллу. Когда улыбка озарила ея лицо, то дамы нашли ее чрезвычайно красивой.
— Откуда онъ знаетъ? Я съ нимъ почти не говорила о книгахъ.
— Хорошо, вотъ онъ придетъ, я и спрошу его, — сказала лэди Винтенбурнъ, улыбаясь. — Но я помню несомнѣнно, что онъ это говорилъ.
Теперь, въ свою очередь, лицо Марчеллы покрылось яркимъ румянцемъ. Альдъ Рэборнъ переходилъ комнату, поздоровался съ лэди Винтербурнъ и черезъ минуту она почувствовала его руку въ своей.
— Не правда ли, Альдъ, вы мнѣ говорили, что миссъ Бойсъ много читаетъ? — сказала лэди Винтербурнъ.
Лэди Винтербурнъ знала Альда Рэборна съ дѣтства и была его дальнею родственницей, поэтому называла его просто по имени.
Альдъ улыбнулся.
— Мнѣ кажется, я сказалъ, что миссъ Бойсъ похожа на васъ и на меня въ этомъ отношеніи, — тоже имѣетъ слабость къ чтенію. Однако, я очутился подъ перекрестнымъ допросомъ!
— Я вовсе не могу сказать, чтобъ я много читала, — сказала Марчелла, — правда, въ послѣднее время больше, но я никогда не дочитываю книги до конца; у меня не хватаетъ терпѣнія.
— А вамъ хотѣлось бы поскорѣе до всего дойти? — сказала миссъ Рэборнъ.
— Конечно! Есть тысяча вещей, которыя хотѣлось бы сдѣлать, но не хватаетъ времени.
— Да, въ молодости всегда такъ чувствуешь, — сказала лэди Винтербурнъ, вздыхая, — а вотъ, когда состаришься, поневолѣ приходится себя ограничивать. Когда мнѣ было двадцать лѣтъ, я не могла себѣ представить, что подъ старость я буду такою невѣждой и неудовлетворенной.
— Вы чувствуете такъ потому, что вы еще очень молоды душой, лэди Винтербурнъ, — сказалъ Альдъ, улыбаясь. — Право, вы моложе многихъ изъ насъ! Я чувствую себя бодрымъ и юнымъ, совсѣмъ школьникомъ, какъ только увижусь съ вами.
— Я не знаю, почему это вамъ такъ кажется, Альдъ, — сказала лэди Винтербурнъ, вздыхая. Затѣмъ она взглянула на сидящую около нея парочку, на оживленное сіяющее лицо Альда, обращенное къ темной фигурѣ дѣвушки, держащей себя скромно и съ достоинствомъ.
Лэди Винтербурнъ вдругъ обратилась съ какимъ-то вопросомъ къ миссъ Рэборнъ, и онѣ завели между собой разговоръ о безчисленной роднѣ.
— Не хотите ли вы пойти посмотрѣть наши гобелены? — сказалъ Альдъ Марчеллѣ, предложивши предварительно нѣсколько вопросовъ о погодѣ и о переѣздѣ изъ Меллора. — Я увѣренъ, что они вамъ понравятся, а, между тѣмъ, дѣдъ мой долженъ сейчасъ вернуться. Онъ разсчитывалъ быть дома раньше, но собраніе оказалось очень важнымъ и затянулось, такъ что онъ задержался.
Марчелла встала, и они вмѣстѣ направились къ противуположной сторонѣ комнаты, гдѣ висѣлъ во всю стѣну знаменитый коверъ времени итальянскаго возрожденія.
— Какая красота! — воскликнула Марчелла, восхищаясь. — Какое наслажденіе имѣть подобную вещь у себя!
Альдъ любовался ея восторгомъ.
— Я былъ увѣренъ, что вамъ понравится. Это моя любимая вещь съ дѣтства, съ тѣхъ поръ, какъ мать откопала его гдѣ-то на чердакѣ. По правдѣ сказать, я даже предпочитаю его любой картинѣ.
— Какіе чудные цвѣты! — сказала Марчелла, поглощенная рисункомъ. — Посмотрите: ирисъ, лиліи… Это мнѣ напоминаетъ, какъ въ дѣтствѣ я всегда мечтала имѣть побольше цвѣтовъ. Вы знаете, я училась въ пансіонѣ въ такой части Англіи, гдѣ мало цвѣтовъ. Мы обыкновенно гуляли вдвоемъ съ одною подругой, и я находила возлѣ дороги то тамъ, то здѣсь по цвѣточку, и какіе жалкіе, плохенькіе! Я негодовала на сухую, безплодную почву и въ утѣшеніе себѣ придумывала такія страны, гдѣ росли прелестные цвѣты, — совершенно такіе, какъ здѣсь, — думаешь, вотъ стоитъ только протянуть руку и рвать, рвать ихъ безъ конца! Очень плохо жить въ пансіонѣ тому, у кого мало денегъ. Вы никогда ничего не имѣете вдоволь. То вамъ не хватаетъ цвѣтовъ, то мало пуддинга, то, наконецъ, нѣтъ приличныхъ платьевъ.
Глаза у ней искрились, языкъ развязался. Ей не только пріятно было чувствовать себя около него, окруженною атмосферой поклоненія и почитанія, но она испытывала и высокое художественное наслажденіе.
— Подождите до мая, и подснѣжники на вашихъ поляхъ протянутъ къ вамъ свои головки, — сказалъ онъ, смѣясь. — А я сейчасъ сидѣлъ въ своей комнатѣ и придумывалъ, что бы вамъ показать. Въ этомъ домѣ очень много цѣнныхъ вещей, и вы, конечно, ими заинтересуетесь, потому что вы артистка. Но, разумѣется, не утомляйте себя: смотрите, сколько вамъ захочется. Вы, кажется, около четверти часа разговаривали съ моей теткой, не правда ли? — спросилъ онъ, совершенно другимъ тономъ.
Значитъ, все время, пока Марчелла знакомилась съ миссъ Рэборнъ, онъ зналъ, что она тутъ, и нарочно не выходилъ, изъ личныхъ соображеній. Марчелла почувствовала, что кровь бросилась ей въ лицо.
— Миссъ Рэборнъ была очень любезна, — сказала она нерѣшительно, но черезъ минуту прибавила съ обычною своею прямотой: — Да, она была любезна, но, все-таки, она мнѣ не нравится; я думаю, что и я ей не понравилась, — я не въ ея вкусѣ.
— Мы говорили ей о своихъ общественныхъ и политическихъ теоріяхъ?
— Нѣтъ, нѣтъ еще… Но я не увѣрена, какъ будетъ дальше, я иногда не могу сдержаться; мнѣ кажется, вы скоро раскаетесь, что отрекомендовали меня.
— Неужели вы такая задорная? Но, вѣдь, тетка моя удивительно кроткое существо, — она мухи не обидитъ. Она заботится обо всѣхъ — и своихъ, и чужихъ. Единственно, кого она преслѣдуетъ, это маленькихъ дѣвочекъ изъ нашей дворни, которыя носятъ перья на шляпахъ.
— Какъ! — вскричала Марчелла съ негодованіемъ. — Почему же имъ не носить перьевъ на шляпахъ? Это ихъ украшеніе, то же, что для васъ гобелены!
— Да, но если у нихъ при этомъ нѣтъ башмаковъ? — спросилъ онъ мягко, слегка прищуривши глаза. — Безъ башмаковъ можно схватить простуду и умереть, что, конечно, хуже, чѣмъ ходить безъ перьевъ.
— Но почему же онѣ не могутъ имѣть и башмаки, и перья?… У васъ и гобелены, и картины, — она обернулась и обвела глазами комнату, — и этотъ роскошный домъ, и паркъ. О, я скорѣе думаю, что у миссъ Рэборнъ слишкомъ много перьевъ!
— Можетъ быть, вы и правы, — сказалъ онъ другимъ тономъ, причемъ глаза его затуманились, какъ будто это напомнило ему его постоянную внутреннюю борьбу, — Однако, вы меня поставили въ затруднительное положеніе. Я хотѣлъ вамъ показать наши перья. Я думалъ, что они вамъ понравятся, а вы меня пристыдили.
— Какой вздоръ! — воскликнула Марчелла. — Развѣ вы забыли, какъ я говорила вамъ, что я люблю дѣтей за то, что они ластятся ко мнѣ?
Они оба засмѣялись; вдругъ Альдъ обернулся:
— А, вотъ и дѣдъ мой!
Затѣмъ онъ нѣсколько отошелъ и слѣдилъ за тѣмъ, какое впечатлѣніе произведетъ Марчелла на лорда Максвеля. Онъ замѣтилъ что тотъ подходилъ довольно церемонно, затѣмъ вдругъ въ его голубыхъ глазахъ мелькнулъ огонекъ: очевидно, наружность Марчеллы, ея манеры, полныя достоинства, произвели на него благопріятное впечатлѣніе.
— Вы позволите мнѣ замѣтить, что вы чрезвычайно похожи на вашего дѣда, — сказалъ лордъ Максвель, когда они всѣ сидѣли за завтракомъ, Марчелла по лѣвую сторону отъ него, а леди Винтербурнъ по правую. — Онъ былъ однимъ изъ моихъ ближайшихъ друзей.
— Я очень мало о немъ знаю, — сказала Марчелла, — кромѣ того, что я почерпнула изъ старыхъ писемъ. Я его почти не помню.
Лордъ Максвель не подержалъ этой темы, но всячески старался вызвать Марчеллу на разговоръ. Онъ разсказалъ много интереснаго о Меллорѣ и его прошломъ, о предкахъ Марчеллы, игравшихъ роль въ исторіи, и, вообще, какъ показалось Альду, его дѣдъ старался тонко и деликатно дать Марчеллѣ понять, что она принята въ ихъ кругъ, какъ полноправный членъ, и такимъ образомъ успокоить наболѣвшія чувствительныя струны, о которыхъ онъ, конечно, догадывался.
Марчелла держала себя, можетъ быть, черезъ-чуръ гордо, бойко и непринужденно отвѣчая на вопросы: смущенія или застѣнчивости не было и слѣда. Альдъ слѣдилъ за дѣдомъ, наблюдалъ за тѣмъ, какъ его быстрый, критическій взглядъ время отъ времени скользилъ по Марчеллѣ: Альду было хорошо извѣстно, что лордъ Максвель каждую черту, тонъ голоса, жестъ примѣриваетъ къ тому идеальному образу, какимъ, по его мнѣнію, должна быть жена Рэборна.
Въ настоящій моментъ Альдъ перешелъ уже изъ перваго фазиса страсти — безсознательнаго, стихійнаго чувства, во второй — періодъ тревогъ и сомнѣній. Марчелла, сидѣвшая теперь у него въ домѣ, казалась ему не ближе, а дальше отъ него. Она была неприступна въ своемъ гордомъ величіи. Куда дѣвалась та милая и наивная довѣрчивость, съ которою она отнеслась къ нему тогда, во время прогулки? Какъ бы вернуть это опять?
Между тѣмъ, разговоръ перешелъ къ мѣстной злобѣ дня — плохому урожаю, низкимъ цѣнамъ, послѣдовательному изъ года въ годъ разоренію фермеровъ, застою на деревенскихъ рынкахъ.
— Совершенно не знаю, — сказалъ лордъ Максвель, — какъ бы помочь народу нынѣшнюю зиму, избавить его отъ нищенства. Самое легкое средство, конечно, давать деньги. Наши отцы раздавали каменный уголь и одѣяла и считали свое дѣло сдѣланнымъ. Но мы не можемъ на этомъ успокоиться.
— Конечно, нѣтъ, — сказала леди Винтербурнъ, вздыхая. — Это такою тяжестью лежитъ на душѣ. Прошлая зима была какимъ-то кошмаромъ. Какіе ужасы разсказывались, какія лица вамъ встрѣчались, а, между тѣмъ, мы всѣ жертвовали. И какъ разъ въ это время Эдуардъ купилъ мнѣ соболій мѣхъ. Я умоляла его этого не дѣлать, но онъ надо мной смѣялся.
— Хорошо, моя милая, — сказала миссъ Рэборнъ, — но если никто не будетъ покупать соболей, въ другомъ мѣстѣ будутъ люди бѣдствовать, — въ Россіи или у Гудзонова залива. Нужно подумать и объ этомъ. О, не говори, пожалуйста, Альдъ! Я знаю, ты скажешь, что это вздоръ, а я это называю здравымъ смысломъ.
Альдъ лишь слегка улыбнулся: онъ давно предоставилъ своей теткѣ разсуждать какъ ей угодно по политической экономіи. Кромѣ того, въ настоящую минуту онъ былъ всецѣло занятъ Марчеллой.
— Совершенно вѣрно говоритъ лордъ Максвель, — сказала леди Винтербурнъ, — что прежде всѣ удовлетворялись такимъ образомъ дѣйствій. А, вѣдь, наши бабушки были очень добрыя женщины. Я не понимаю, почему это мы гораздо больше ихъ хлопочемъ о народѣ и, тѣмъ не менѣе, испытываемъ угрызенія совѣсти, которыхъ онѣ совсѣмъ не знали.
Она выпрямилась, на глаза ея легла тѣнь.
— Я увѣренъ, что миссъ Бойсъ насъ не одобряетъ. Я кое-что слышалъ о взглядахъ миссъ Бойсъ, — сказалъ лордъ Максвель, снисходительно улыбаясь и желая вызвать ее на разговоръ.
Она сидѣла, слегка наклонивши голову, ея тонкіе пальцы нервно теребили хлѣбъ. На его вызовъ она отвѣтила нѣсколько испуганнымъ взглядомъ. Она отлично понимала, что передъ ней крупный магнатъ въ своемъ родовомъ имѣніи и умудренный опытомъ практическій дѣятель, снисходящій къ фантазіямъ молодой дѣвушки, Но она напустила на себя храбрости.
— Что вы обо мнѣ слышали? — спросила она.
— Вы знаете, что вы насъ всѣхъ пугаете, — сказалъ лордъ Максвель вѣжливо, уклоняясь отъ ея вопроса. — Какъ разъ въ настоящее время намъ очень неудобно допустить пропагандистку противуположныхъ воззрѣній.
Миссъ Рэборнъ насторожилась и бросила на миссъ Бойсъ бѣглый, непріязненный взглядъ, который замѣтила одна леди Винтербурнъ.
— О, я, вѣдь, не радикалка! — сказала Марчелла слегка презрительнымъ тономъ. — Люди нашего лагеря не составляютъ особой политической партіи. Мы беремъ то, что намъ подходитъ, отовсюду,
— И вы крѣпко держитесь вашихъ убѣжденій? — спросилъ лордъ Максвель.
— Да. Во всякомъ случаѣ, мои чувства, моя совѣсть заставляютъ меня ихъ держаться.
— Но не разсудокъ? — спросилъ лордъ Максвель, смѣясь. — Въ такомъ случаѣ вы очень мало отличаетесь отъ большинства изъ насъ.
— Нѣтъ, совсѣмъ нѣтъ! — воскликнула Марчелла; слова лорда Максвеля задѣли ея самолюбіе. — Я исповѣдую свои принципы и но разсудку, и по совѣсти. Только злополучное пристрастіе къ комфорту и къ привилегированному положенію въ обществѣ, недостойная слабость, иногда заставляютъ меня колебаться и измѣнять моихъ убѣжденіямъ. Изъ-за этого мои лондонскіе друзья считали меня измѣнницей.
— Неужели вы дѣйствительно думаете, что міръ можно заново перестроить? Неужели, по-вашему, то, что желательно, то и возможно?
— Я знаю только одно, — сказала она послѣ нѣкотораго молчанія, — что съ теперешними порядками невозможно примириться. Положеніе лондонскихъ бѣдняковъ ужасно; но здѣсь, въ деревнѣ, еще хуже. Неужели возможно, чтобъ это рабство и нищета, это изувѣченіе тѣла и духа продолжалось всегда?
— Неужели вы въ самомъ дѣлѣ думаете, милая барышня, — мягко заговорилъ лордъ Максвель, — что если завтра мы раздѣлимъ поровну все имущество, сила естественнаго неравенства не разрушитъ на другой же день всю нашу работу и не вернетъ намъ нашихъ бѣдняковъ?
Это замѣчаніе, стиль котораго Кравены окрестили бы «газетнымъ жаргономъ», вызвало у Марчеллы легкую презрительную усмѣшку. Она начала отвѣчать лорду Максвелю очень горячо и умно, обнаруживая большое знакомство съ техническими терминами и богатую память. Затѣмъ, поощряемая любезнымъ вниманіемъ лорда Максвеля и его замѣчаніями, она погрузилась въ исторію, говорила о рабочемъ законодательствѣ, о новомъ законѣ о бѣдныхъ, и не тѣмъ же выразительнымъ и живописнымъ языкомъ и, какъ казалось глубоко шокированной миссъ Рэборнъ, съ полнымъ прегебреженіемъ къ манерамъ и скромности, подобающимъ молодой дѣвицѣ въ чужомъ домѣ.
Альдъ время отъ времени вступалъ въ разговоръ, стараясь осторожно отвлечь ее; но она была слишкомъ возбуждена, чтобы незамѣтно уклониться въ сторону: ей захотѣлось все высказать.
— Ну, хорошо, — сказалъ лордъ Максвель, наконецъ, покоробившись отъ нѣкоторыхъ ея фразъ, несмотря на всю свою сдержанность. — Я вижу, вы держитесь того же мнѣнія, какъ и тотъ авторъ, книгу котораго я просмотрѣлъ вчера: «англійскіе землевладѣльцы всегда отличались низкимъ и коварнымъ стремленіемъ пользоваться чужими несчастьями»… Да, мой милый Альдъ, мы съ тобой осуждены и безповоротно!
Максвель, который личнымъ своимъ вліяніемъ и дѣятельностью обезпечивалъ благосостояніе цѣлаго округа въ теченіе почти сорока лѣтъ, сверкающими глазами посмотрѣлъ на внука. Миссъ Рэборнъ сидѣла безмолвная. Леди Винтербурнъ смотрѣла на Марчеллу въ упоръ разсѣяннымъ взглядомъ; на ея блѣдныхъ щекахъ выступили красныя пятна.
Марчелла вдругъ какъ бы спохватилась, взглянула на Альда и заговорила упавшимъ и дрожащимъ голосомъ:
— Конечно, я вамъ кажусь очень смѣшной. Правда, я очень непослѣдовательна, я себя ненавижу за это. Очень часто мнѣ кто-нибудь говоритъ совершенно противуположное моимъ воззрѣніямъ, и я съ нимъ соглашаюсь. Въ Лондонѣ мнѣ говорили всегда, что я держусь мнѣній своего послѣдняго собесѣдника. Но, вѣдь, отъ этого не измѣняется мое чувство: оно остается неприкосновеннымъ.
И она обратилась къ лорду Мавсвелю, какъ бы призывая его въ свидѣтели:
— Когда я иду изъ нашего дома въ деревню и вижу жилища, въ которыхъ живетъ народъ; когда ѣду комфортабельно въ каретѣ и тутъ же подъ дождемъ идетъ женщина, въ лохмотьяхъ, грязная и усталая, едва волоча ноги послѣ трудового дня; когда человѣкъ сознаетъ, что подъ старость у него не будетъ никакихъ правъ, останется одно — разсчитывать на благотворительность, а мы, имущій классъ, еще ожидаемъ отъ него благодарности за это, и когда я представлю себѣ, что каждый изъ нихъ въ годъ сдѣлаетъ гораздо болѣе полезной работы, чѣмъ я во всю свою жизнь, — тогда я чувствую, что въ нашей системѣ есть какой-то крупный изъянъ, что все устроено какъ-то неправильно! — и ея голосъ зазвенѣлъ страстнымъ одушевленіемъ. — И если я не смогу хоть сколько-нибудь измѣнить эти порядки въ теченіе своей жизни, я буду считать свою жизнь безплодно прожитой.
На всѣхъ сидѣвшихъ за столомъ эти слова произвели ошеломляющее дѣйствіе. Лордъ Максвель взглянулъ на миссъ Рэборнъ и прочелъ выраженіе испуга на ея лицѣ.
Да, вотъ такъ энергичная дѣвушка! Съумѣетъ ли Альдъ ужиться съ такою сильною личностью, съ такими страстными чувствами, съ этими горящими глазами?
Вдругъ леди Винтербурнъ заговорила своимъ низкимъ груднымъ голосомъ:
— Я никогда не могла бы такъ хорошо выразиться, какъ вы, миссъ Бойсъ, но я вполнѣ согласна съ вами. Могу даже сказать, что всю свою жизнь я думала такъ же.
Марчелла, еще вся трепещущая отъ волненія, быстро повернулась въ ней съ благодарнымъ взглядомъ.
— И, въ то же время, — сказала леди Винтербурнъ, причемъ тонъ голоса ея изъ трагическаго перешелъ въ смущенный и нерѣшительный, — какъ и вы говорите, есть одна непослѣдовательность. Прежде я была очень небогата, до тѣхъ поръ, пока Эдуардъ не получилъ титула лорда, и я вовсе не цѣню этого титула; но я бы не желала, чтобы мои дочери вышли замужъ за бѣдняковъ; и сама я не могу себѣ представить, какъ бы я стала жить безъ горничной и безъ экипажа. Эдуардъ пользуется этимъ и спрашиваетъ меня, что бы я выбрала: теперешніе порядки или постоянный равномѣрный доходъ для всѣхъ, даже для богачей, не больше 400 фунтовъ въ годъ.
— Совершенно достаточно, чтобы вести хозяйство въ одномъ изъ вашихъ маленькихъ станціонныхъ домиковъ, — сказалъ лордъ Максвель, смѣясь. — Я даже думаю, что вамъ хватило бы на горничную.
— Да, вамъ смѣшно, — горячо заговорила леди Винтербурнъ, — мужчины всегда такъ относятся. Но тутъ совершенно не до смѣха, когда вы чувствуете, что по совѣсти вы согласны съ своими противниками. Вамъ хотѣлось бы быть солидарной съ людьми вашего сословія, но вы не можете. Припомните, какъ было въ старое время. Моя бабушка, женщина необыкновенной доброты, однажды ѣхала по деревнѣ, и одинъ рабочій, немножко выпившій, прошелъ мимо и не поклонился. Она остановилась, послала своихъ людей и велѣла заковать его въ кандалы. Затѣмъ она, какъ ни въ чемъ не бывало, поѣхала домой обѣдать и вечеромъ читала молитвы, какъ всегда, считая, что она исполнила свой долгъ. Если бы мы еще имѣли право прибѣгать къ кандаламъ, мой милый другъ, — сказала она, положивши свою тонкую руку, сверкавшую брилліантами, на плечо лорда Максвеля, — мы бы съ вами не въ состояніи были имъ пользоваться. Сохраняя свое мѣсто и положеніе, мы утратили сознаніе своего права. Въ прежнее время всякія затрудненія высшій классъ подавлялъ силою.
— И теперь будетъ такъ же, — сухо сказалъ лордъ Максвель, — если начнется насиліе. Какъ только дѣло дойдетъ до серьезнаго нападенія на собственность, вы увидите, что будетъ съ этими реформаторскими теоріями. И, разумѣется, не мы, — не землевладѣльцы или капиталисты, — разрушимъ ихъ. Это сдѣлаютъ сотни и тысячи людей небольшого достатка, которымъ есть, что терять, и которые дрожатъ за свои крохотныя сбереженія; я думаю, что эти люди возстанутъ противъ друзей миссъ Бойсъ и при случаѣ по-звѣрски расправятся съ ними.
— Можетъ быть, вы и правы, — сказала Марчелла, волнуясь. — Я не знаю, удастся ли намъ что-нибудь сдѣлать. Но, во всякомъ-случаѣ, развѣ возможно удовлетворяться существующими порядками? Развѣ возможно желать, чтобъ они оставались неизмѣнными? На какіе ужасы вы наталкиваетесь въ Лондонѣ! А здѣсь — эти хижины, нищенская заработная плата, и этотъ нелѣпый культъ барской охоты, и, какъ естественное послѣдствіе его, браконьерство.
Миссъ Рэборнъ нетерпѣливо двинула стуломъ; но лордъ Максвель спокойно продолжалъ чистить грушу, и миссъ Рэборнъ осталась на мѣстѣ. Почему онъ допускаетъ такіе разговоры? Это неслыханная вещь!
Лордъ Максвель усмѣхнулся.
— Милая барышня, — заговорилъ онъ шутливо, — неужели вы серьезно считаете героями браконьеровъ? Вамъ придется разочароваться. Представь себѣ, Альдъ, Уэсталь разсказалъ мнѣ сегодня утромъ, что онъ со своими людьми изъ силъ выбивается, чтобы поймать одну ловкую шайку браконьеровъ, которая появляется, по его мнѣнію, изъ Оксфорда, на двухколескѣ, ночью или рано утромъ; удивительно хитрыя бестіи ускользаютъ изъ-подъ рукъ. Но теперь онъ думаетъ, что напалъ на слѣдъ одного соучастника: это одинъ крестьянинъ изъ Меллора, по имени Гордъ; мнѣ кажется, что онъ у насъ не работаетъ.
— Гордъ? — воскликнула Марчелла испуганно. — Нѣтъ, это невозможно!
Лордъ Максвель удивленно посмотрѣлъ на нее.
— Развѣ вы знаете какого-нибудь Горда? Мнѣ кажется, что въ Меллорѣ очень много браконьеровъ.
— Если это такъ, то это происходитъ отъ того, что народъ бѣденъ и голоденъ, — сказала Марчелла, стараясь говорить спокойно, но будучи не въ состояніи овладѣть собой. — Что же касается Горда, то а не могу этому повѣрить ни въ какомъ случаѣ. Но если бы даже это была правда, развѣ можно ихъ винить? Эти люди находятся въ такой крайности — съ прошлой зимы и до настоящаго времени они сидятъ безъ работы. Вы помните, — обратилась она вдругъ къ Альду, — я говорила вамъ о нихъ? Я какъ разъ сегодня хотѣла просить васъ, не можете ли вы имъ помочь?
Прежняя самоувѣренность покинула ее, она готова была плакать, и въ ея тонѣ чуялось безконечно-доброе женское сердце.
Онъ наклонился къ ней, и миссъ Рэборнъ, взглянувъ на него, къ ужасу своему догадывалась, почему у него необычно горятъ щеки и блестятъ глаза.
— Развѣ онъ до сихъ поръ безъ работы? — спросилъ Альдъ. — И васъ это огорчаетъ? Конечно, я ему дамъ работу: я хочу сдѣлать нѣкоторыя измѣненія въ сѣверной части парка, и я непремѣнно возьму его, дайте только мнѣ его адресъ.
— И скажите ему, чтобъ онъ не попадался Уэсталю, — сказалъ лордъ Максвель мягко, — а за прошлое его преслѣдовать не будутъ.
— А если его семья дѣйствительно въ нуждѣ, — прибавила миссъ Рэборнъ холоднымъ тономъ, — то есть очень много людей, которые готовы имъ помочь. Нѣтъ никакой надобности воровать.
— А, благотворительность! — сказала Марчелла съ презрительною гримасой.
— По-вашему, это еще худшее преступленіе, чѣмъ браконьерство, — сказалъ лордъ Максвель, смѣясь. — Это все крупные и важные вопросы. Отложимъ ихъ: можетъ быть, чашка кофе укрѣпитъ наши нервы. Агнета, можно вставать изъ-за стола?
X.
правитьЛордъ Максвель затворилъ дверь за Альдомъ и Марчеллой, которые пошли осматривать картинную галлерею, и вернулся въ гостиную къ дамамъ. Онъ нервно проводилъ рукой по волосамъ — этотъ жестъ выдавалъ его внутреннее волненіе.
— Мнѣ хотѣлось бы знать ваше мнѣніе объ этой молодой особѣ — сказалъ онъ, подсаживаясь къ нимъ.
— Она мнѣ нравится, — немедленно сказала леди Винтербурнъ. — Правда, она еще очень незрѣла и эксцентрична, разсуждаетъ часто необдуманно, но все это съ годами пройдетъ. Повторяю, она мнѣ нравится, и мы съ ней будемъ друзьями.
Миссъ Рэборнъ всплеснула руками въ знакъ величайшаго недоумѣнія.
— Она необыкновенно дерзка, самодовольна и неблаговоспитанна! — горячо проговорила она. — Я увѣрена, что у нея нѣтъ никакихъ принциповъ, а объ ея религіозныхъ убѣжденіяхъ мнѣ страшно и подумать! Неужели это типъ современной дѣвушки?
— Послушай, милая, — перебилъ ее лордъ Максвель, — лэди Винтербурнъ нашъ старинный другъ; мы можемъ быть передъ ней откровенны, но мнѣ не хотѣлось бы, чтобы ты сказала что-нибудь, въ чемъ бы тебѣ пришлось раскаяться. Ты знаешь, Альдъ рѣшилъ жениться на этой дѣвушкѣ.
Лэди Винтербурнъ молчала, она уже и раньше догадывалась объ этомъ. Но миссъ Рэборнъ была въ большомъ волненіи: она то брала свое вязанье, то опять бросала его и, наконецъ, спросила задыхающимся голосомъ:
— Какъ это случилось? Гдѣ онъ съ ней познакомился?
— У Гарденовъ. Повидимому, она съ перваго раза произвела на него впечатлѣніе, и теперь онъ твердо стоитъ на своемъ рѣшеніи. Но она можетъ отказать ему; онъ говоритъ, что неувѣренъ въ ея согласіи.
— О! — воскликнула миссъ Рэборнъ и презрительно пожала плечами, желая выразить крайнюю степень недовѣрія. Затѣмъ спицы быстро и нервно запрыгали у нея въ рукахъ, и вдругъ она заговорила въ большомъ волненіи: — Что онъ нашелъ въ ней? Правда, она очень красива, но… — она не находила словъ. — Пусть бы Альдъ вспомнилъ свою мать! Какъ же можно — эту невоспитанную, самоувѣренную… Она даже тебя поучала, Генри, какъ будто у тебя нѣтъ другого дѣла, какъ только выслушивать болтовню подобной дѣвчонки. О, нѣтъ, нѣтъ, я не могу этого переварить, дайте срокъ! И потомъ ея отецъ — какой позоръ и стыдъ! Увѣряю тебя, Генри, она принесетъ съ собой несчастіе.
Лордъ Максвель былъ смущенъ. Напрасно онъ не подготовилъ Агнету заранѣе.
— Авось этого не случится, Агнета. Будемъ надѣяться, — сказалъ онъ. — Но, во всякомъ случаѣ, ты должна помнить, что Альдъ не мальчикъ, и я не могу принуждать его. Я понимаю неудобства положенія и изложилъ ихъ Альду. Но барышня произвела на меня гораздо болѣе благопріятное впечатлѣніе, чѣмъ на тебя.
Миссъ Рэборнъ ничего не отвѣтила, но продолжала вязать дрожащими руками. Лэди Винтербурнъ было очень жаль своихъ старыхъ друзей.
— Подождите немного, — сказала она, слегка касаясь своею рукой руки миссъ Рэборнъ. — Безъ сомнѣнія, она считала необходимымъ, прежде всего, выложить передъ нами свои взгляды. Въ ея положеніи это совершенно понятно. Но несомнѣнно, вы узнаете и другія ея стороны. И неужели вы изъ-за этого разорвете съ Альдомъ?
— Мы должны помнить, — сказалъ лордъ Максвель, — что Альдъ нисколько не зависитъ отъ меня. У него есть свои собственныя средства, и онъ можетъ завтра же уѣхать отъ насъ.
Онъ остановился и посмотрѣлъ на сестру; у ней выкатилась слеза, которую она поспѣшно вытерла.
— Надо еще разъ пообстоятельнѣе обсудить дѣло, — сказалъ лордъ Максвель. — Леди Винтербурнъ, вы, пожалуйста, останьтесь.
— А они, можетъ быть, теперь какъ разъ окончательно рѣшаютъ между собой! — воскликнула миссъ Рэборнъ въ ужасѣ.
— Нѣтъ, нѣтъ еще, — сказалъ лордъ Максвель, улыбаясь. — Но, конечно, мы должны быть къ этому готовы.
Между тѣмъ, виновница всѣхъ этихъ тревогъ покойно сидѣла въ креслѣ въ картинной галлереѣ и время отъ времени взглядывала на знаменитые портреты Гольбейна. Она была молчалива, и Альдъ, видимо, тревожился этимъ.
— Не находите ли вы, что я была груба съ вашимъ дѣдомъ? — вдругъ спросила она.
— Грубы? — сказалъ онъ, встрепенувшись. — Совсѣмъ нѣтъ. Нисколько. Неужели вы думаете, что мы, землевладѣльцы, сдѣланы изъ такого хрупкаго матеріала, что не можемъ выдержать и легкаго нападенія?
— Ваша тетка, несомнѣнно, находитъ меня грубой, — сказала Марчелла. — И это правда. Но эта роскошная обстановка просто раздражаетъ меня. Въ Меллорѣ у насъ все изветшало и развалилось. Крыша протекаетъ; у нашей большой залы нѣтъ ставней, и мы не въ состояніи ихъ сдѣлать, также какъ мы не можемъ отдать вычистить картины. Я могу заботиться о нашемъ домѣ, какъ я забочусь о деревнѣ. Но здѣсь…
И, посмотрѣвши вокругъ, она выразительно пожала плечами.
— Ахъ, опять дѣло дошло до нашихъ «перьевъ»! — сказалъ онъ, смѣясь. — Но постойте. Вѣдь, вы сами говорите, что новый строй не можетъ наступить немедленно; должна быть какая-нибудь переходная ступень, и, очевидно, пока государство еще не взяло въ свои руки старые замки со всѣмъ ихъ содержимымъ, теперешніе собственники обязаны беречь ихъ, чтобы государственная собственность не оказалась расхищенной.
Его слова и вся манера обхожденія съ ней незамѣтно покоряли ее. За нимъ чувствовалась сила зрѣлаго и широко-образованнаго человѣка, потѣшавшагося надъ ея крайними увлеченіями. Но его подтруниванія совсѣмъ не задѣвали ея чувствительнаго самолюбія, такъ какъ въ основѣ его отношенія къ ней лежала несомнѣнная симпатія, которая сглаживала и смягчала всѣ рѣзкости и разногласія. При другихъ онъ казался ей застѣнчивымъ, нерѣшительнымъ и связаннымъ, но теперь, когда они остались одни, онъ принялъ болѣе естественный и развязный тонъ.
— Предположимъ, — начала она, продолжая разговоръ, — что вы доживете до той поры, когда государство отберетъ у васъ вашу собственность, примиритесь вы съ этимъ или будете считать нарушеніемъ нрава и станете сопротивляться?
— Все будетъ зависѣть отъ того, какъ вы и ваши друзья поведете дѣло въ переходное время: вы меня можете убѣдить или же раздавить силою.
— О, нѣтъ! — воскликнула она. — Никакого насилія не будетъ. Только мы заставимъ васъ постепенно повышать заработную плату. Мы, конечно, не можемъ оттолкнуть отъ себя капиталистовъ, будь они землевладѣльцы или фабриканты. Мы только находимъ, что вы черезъ-чуръ много себѣ берете, — вы должны довольствоваться меньшимъ.
— Пожалуйста, только не затягивайте этого процесса, — сказалъ онъ, смѣясь, — иначе намъ придется очень плохо. Люди, которые должны будутъ жить въ своихъ имѣніяхъ при пониженной вами рентѣ и прибыли, должны будутъ пережить очень тяжелое время, пока государство не завладѣетъ окончательно ихъ имуществомъ.
— Да, это будетъ ваше первое испытаніе! А подумайте о рабочемъ, съ пятерыми маленькими дѣтьми, при заработкѣ въ 12 шиллинговъ въ недѣлю, подумайте о надрывающихся отъ работы лондонскихъ женщинахъ!
— Да, конечно, нужно подумать о нихъ, — сказалъ онъ серьезно.
Наступило молчаніе.
— Нѣтъ! — сказала Марчелла и поднялась съ кресла. — Не будемъ думать о нихъ. Мнѣ иногда кажется, что все это печалованіе о бѣдныхъ у меня и у другихъ — одна рисовка. Вернемся лучше къ картинамъ. Какъ вы думаете, Тиціанъ плохо платилъ своимъ помощникамъ и обогащался на ихъ счетъ? Очень возможно. И, тѣмъ не менѣе, эта Магдалина будетъ доставлять наслажденіе еще много вѣковъ.
Они обошли картинную галлерею и поднялись наверхъ въ галлерею фамильныхъ портретовъ. Здѣсь поражала роскошь костюмовъ, бархатъ, брилліанты. Вдругъ Марчеллѣ пришло въ голову:
«Современемъ и я попаду въ ихъ число. Черезъ нѣсколько мѣсяцевъ, если я захочу, я буду госпожей въ этомъ домѣ».
Сердце у ней забилось сильнѣе, въ глазахъ потемнѣло. Мечты и фантазіи вихремъ пронеслись у нея въ головѣ. Она воображала себя женой будущаго пэра, — какъ бы тамъ ни было, лорду Максвелю было за семьдесятъ лѣтъ, — украшенною фамильными брилліантами, распоряжающеюся въ этомъ большомъ домѣ и въ принадлежащихъ ему обширныхъ земляхъ. Какая власть! Какое положеніе! Какое невѣроятное превращеніе! Она — замарашка и демократка! Какъ много путей открывается для ея общественной дѣятельности! Одно только досадно, что въ ея общественныя мечты постоянно будетъ вплетаться это дурацкое, но непреодолимое пристрастіе къ шелковымъ платьямъ и драгоцѣннымъ каменьямъ вмѣстѣ съ кокетливымъ представленіемъ о своей красотѣ и изяществѣ въ такой роскошной обстановкѣ. Она постарается побороть въ себѣ это, и если выйдетъ замужъ, то исключительно ради общественныхъ цѣлей. Ея друзья не будутъ имѣть права осуждать ее.
Затѣмъ она взглянула на своего собесѣдника. Этимъ человѣкомъ можно гордиться; современемъ, конечно, она и полюбитъ его.
«Онъ будетъ всегда моимъ другомъ, и я буду руководить имъ. Онъ очень уменъ и много знаетъ, но его положеніе его связываетъ, я я помогу ему стать выше положенія. Мы многихъ можемъ сдѣлать счастливыми!»
— Не хотите ли заглянуть въ эту комнату? — сказалъ онъ нерѣшительнымъ голосомъ. — Это мой кабинетъ. У меня есть нѣкоторые портреты, которые мнѣ хотѣлось бы показать вамъ, если вы позволите.
Она слегка покраснѣла и пошла за нимъ; они остановились передъ портретомъ его матери. Онъ сталъ ей разсказывать о своихъ родителяхъ, просто и свободно, и она чувствовала, что этотъ человѣкъ не сталъ бы выкладывать свои задушевныя воспоминанія передъ тѣмъ, къ кому не испытывалъ бы исключительнаго и глубокаго довѣрія. И она почувствовала приливъ симпатіи къ нему: какъ онъ добръ, какъ деликатенъ въ своихъ чувствахъ! Ему вполнѣ можно ввѣрить свою судьбу.
— А это кто? — сказала она, рванувшись къ его письменному столу и схвативши фотографическую карточку Голлена.
— Это мой самый близкій другъ. Я увѣренъ, вы слыхали его имя: Эдуардъ Голленъ.
Она была поражена.
— Какъ! Голленъ? тотъ самый Эдуардъ Голленъ, который въ прошломъ мѣсяцѣ организовалъ стачку рабочихъ въ Нотингамѣ и который часто читаетъ публичныя лекціи?
— Тотъ самый. Мы старые друзья по университету. Я очень многимъ обязанъ ему, и онъ, несмотря на лихорадочную дѣятельность, не забываетъ старыхъ друзей. Мы съ нимъ переписываемся. Хотя мы съ нимъ расходимся по многимъ пунктамъ, но это не мѣшаетъ нашей дружбѣ.
— О чемъ вы находите писать? — спросила она удивленно. — Я думаю, что въ наше время никто не пишетъ писемъ, а только коротенькія дѣловыя записки.
— Онъ пишетъ мнѣ, главнымъ образомъ, объ общественныхъ вопросахъ. Вы знаете, вѣроятно, что онъ посвятилъ себя общественной дѣятельности, хлопочетъ о нѣкоторыхъ реформахъ и иногда спрашиваетъ у меня совѣтовъ и помощи.
Марчелла широко раскрыла глаза. Это была неожиданная новость для нея. Она стала вспоминать то, что слышала о Голленѣ, о его значеніи въ рабочемъ движеніи. Она припоминала, что ея лондонскіе друзья считали его сильнымъ, но опаснымъ человѣкомъ — онъ стоялъ за компромиссъ, признавалъ частную, собственность, хотя и придавалъ большое значеніе коллективнымъ формамъ и корпоративнымъ организаціямъ.
Они поговорили о Голленѣ, затѣмъ Марчелла подошла къ полкамъ, стала разсматривать книги и напала какъ разъ на богатое собраніе политико-экономическихъ сочиненій. Это была новая неожиданность. Альдъ никогда не выказывалъ претензіи на спеціальное знакомство съ тѣми вопросами, которые она часто поднимала въ разговорѣ съ нимъ, а, между тѣмъ, у него она нашла цѣлую спеціальную библіотеку. Она вытащила нѣсколько книгъ, перелистала ихъ и была смущена массой отмѣтокъ и замѣчаній на поляхъ: она никогда такъ внимательно не штудировала книгъ. Это было и первое соприкосновеніе съ тщательною и добросовѣстною культурой.
— Почему вы никогда не говорили мнѣ, что вы спеціально занимаетесь этими вопросами? — сказала она обиженнымъ голосомъ. — Вамъ за завтракомъ, навѣрное, показалось, что я говорила много вздора?
— Почему? Мнѣ всегда очень пріятно, что вы интересуетесь этими вопросами. Это такъ рѣдко можно встрѣтить въ женщинѣ.
Онъ досталъ одну книгу и сталъ показывать ей просто и дружески, какъ товарищу. Но ее что-то томило внутри, и она не могла вернуть прежняго самоувѣреннаго и рѣшительнаго тона. Она отвѣчала разсѣянно и поторопилась сказать, что ей пора домой.
— Я сейчасъ позову вашу дѣвушку, — сказалъ онъ. — Но вы позволите мнѣ проводить васъ до дому?
Она согласилась довольно церемонно, но внутренняя дрожь пробѣжала по ней. Вдругъ ей показалось, что онъ окончательно закрѣпляетъ положеніе.
Они сошли внизъ, и Марчелла стала прощаться. Миссъ Рэборнъ холодно и съ достоинствомъ подала ей руку. Лэди Винтербурнъ задержала ея руку въ своей и напомнила ей обѣщаніе пріѣхать къ нимъ въ слѣдующій вторникъ, а лордъ Максвелъ съ старомодною галантностью провелъ Марчеллу подъ руку до дверей.
— Пожалуйста, пріѣзжайте опять, — сказалъ онъ, улыбаясь. — Хотя мы старые отсталые тори, но, право, мы не такъ дурны, какъ о насъ думаютъ.
И онъ внимательно посмотрѣлъ на нее. Она сконфужена и смущена! Неужели они уже порѣшили между собой? Или Альдъ думаетъ теперь дорогой окончательно переговорить съ ней?
Когда они вышли, лордъ Максвель продолжалъ думать о нихъ. Когда Альдъ женится, переѣдетъ ли онъ въ свое имѣніе на другомъ краю графства, или же они будутъ жить съ ними, стариками, здѣсь? Какъ, въ такомъ случаѣ, установятся отношенія съ сестрой? Самъ лордъ Максвелъ былъ склоненъ къ оптимизму и, во всякомъ случаѣ, по его мнѣнію, такая опредѣленная личность съ самостоятельнымъ образомъ мыслей гораздо лучше, чѣмъ ничтожество. Правда, она нѣсколько эксцентрична, фантазерка и, пожалуй, черезъ-чуръ тщеславна, но, безъ сомнѣнія, она измѣнится, когда будетъ женой Альда. У Альда очень сильный характеръ, да и семья своимъ вліяніемъ сгладитъ ея рѣзкости, и жена Альда станетъ украшеніемъ этого стараго гнѣзда.
Лордъ Максвель былъ такъ озабоченъ, что не въ состояніи былъ отвѣтить на массу писемъ, лежавшихъ на его столѣ. Онъ представлялъ себѣ обоихъ молодыхъ людей въ этотъ чудный яркій день вдвоемъ, среди буковыхъ деревьевъ. Какъ поздно Альдъ переживаетъ съ эти ощущенія! Дѣдъ его въ двадцать лѣтъ уже былъ опытнѣе.
Между тѣмъ, Альдъ и Марчелла шли по дорогѣ къ Меллору. Марчелла, вначалѣ задыхавшаяся отъ волненія, овладѣла собой и вела связный разговоръ. Она спрашивала его мнѣнія о будущихъ выборахъ, о томъ, сколько митинговъ онъ намѣренъ держать въ недѣлю, на какіе города и мѣстечки онъ разсчитываетъ. Она слышала, что нѣкоторые города, которые онъ считаетъ своими, выберутъ радикала, какихъ бы обѣщаній ни сулили имъ консерваторы. Неужели онъ унизится до такой степени, что приметъ поддержку консервативной лиги? Вѣдь, извѣстно, что она подкупаетъ своихъ избирателей виномъ, пивомъ и пряниками.
Такъ цѣлый залпъ вопросовъ, замѣчаній, возраженій посыпался на Альда.
— Теперь я скоро узнаю виды на выборы и другой партіи, — продолжала она. — Мистеръ Уартонъ завтра будетъ у насъ завтракать.
— Гарри Уартонъ? — спросилъ онъ съ изумленіемъ. — Вѣдь, мистеръ Бойсъ вотируетъ не за него; вашъ отецъ консерваторъ, поскольку мнѣ извѣстно?
Первымъ актомъ мистера Бойса по пріѣздѣ въ Меллоръ, пока еще онъ разсчитывалъ на реабилитацію въ мѣстномъ обществѣ, было пожертвованіе въ консервативную лигу, такъ что Альдъ не сомнѣвался въ его принадлежности къ консервативной партіи.
— Неужели во всемъ нужно соображаться съ политикой? — спросила она слегка презрительнымъ тономъ. — Неужели не полагается даже накормить радикала?
Онъ на минуту нахмурился, оскорбленный въ своей щепетильной, философски-воспитанной привычкѣ къ послѣдовательности.
— Вы напоминаете мнѣ, — сказалъ онъ, улыбаясь и краснѣя, — до какой степени выборы перепутываютъ наши политическія и нравственныя воззрѣнія. Въ такомъ случаѣ, Уартонъ старый другъ вашей семьи?
— Папа увидалъ его въ первый разъ лишь на прошлой недѣлѣ, — и а явно отвѣтила она. — Теперь онъ хочетъ ему предложить пробыть у насъ нѣкоторое время, и хотя, конечно, онъ не будетъ вотировать за него, но надѣется, что Уартонъ будетъ имѣть успѣхъ.
Рэборнъ сдвинулъ брови.
— Да, онъ будетъ имѣть блестящій успѣхъ, — отрывистымъ голосомъ заговорилъ онъ. — Додгсонъ не надѣется пересилить его. Уартонъ увлекательный ораторъ, очень умный человѣкъ и не скупится на обѣщанія избирателямъ. Вамъ, миссъ Бойсъ, онъ долженъ показаться очень интереснымъ. Онъ въ своемъ имѣніи устроилъ ферму на артельныхъ началахъ. Въ прошломъ году онъ началъ издавать рабочій листокъ, — вы, навѣрное, читали его; мнѣ кажется, что вы ссылались на него. Онъ ратуетъ за все то, чего добиваетесь и вы, — расширеніе правъ самоуправленія, націонализація земли, прогрессивный подоходный налогъ, уничтоженіе капиталистовъ и землевладѣльцевъ и тому подобное. Въ нашихъ деревняхъ онъ пріобрѣтаетъ все больше и больше сторонниковъ. Повидимому, онъ имѣетъ очень большое вліяніе на народъ.
— А вамъ онъ не нравится. Это звучитъ въ каждомъ вашемъ словѣ, — сказала Марчелла.
Онъ пытался подбирать умѣренныя выраженія, несмотря на то, что въ душѣ его кипѣли ненависть и ревнивыя подозрѣнія на счетъ Уартона.
— Я зналъ его съ дѣтства. Онъ родственникъ Ливенамъ и часто бывалъ тамъ въ прежнее время. Онъ очень блестящій и способный человѣкъ.
— Ваше «но» будетъ, должно быть, очень нелестное, — вставила она, — вы такъ долго не рѣшаетесь сказать его.
— Въ такомъ случаѣ, я потороплюсь сказать, что признаю его таланты, но не уважаю его, — горячо произнесъ онъ.
— Извѣстно, что такъ всегда отзываются о сильномъ соперникѣ. Это установившаяся формула.
Это замѣчаніе уязвило Альда, тѣмъ болѣе, что онъ вполнѣ сознавалъ справедливость ея обвиненія въ предубѣжденіи. Онъ не могъ относиться безпристрастно къ этому человѣку, особенно теперь, когда онъ узналъ, что Марчеллѣ предстоитъ познакомиться съ нимъ.
— Мнѣ очень жаль, что вы считаете меня такимъ лицемѣромъ, — сказалъ онъ, смотря на нее страдальческимъ и возбужденнымъ взглядомъ.
Она не отвѣчала, и они шли нѣкоторое время молча. Подъ вліяніемъ чудной природы Альдъ вдругъ почувствовалъ въ себѣ твердость приступить къ рѣшительному объясненію.
Инстинктивно она обернулась къ нему въ то время, когда онъ готовился заговорить, и, встрѣтивши его взглядъ, она слегка побледнѣла.
— Догадываетесь ли вы, почему мнѣ такъ горько, когда вы и согласны со мной? — сказалъ онъ, хватая на-лету слова, какія подвертывались. — Почему каждое ваше слово имѣетъ для меня значеніе? Потому, что я лелѣю надежды, мечты, отъ которыхъ зависитъ счастье всей моей жизни. Если вы примете эти чувства, эту преданность, которую вы во мнѣ возбудили, и если вы сами можете довѣриться мнѣ, вы увидите, что я никогда не буду несправедливымъ или пристрастнымъ къ кому бы то ни было, или не буду сочувствовать тому, чему вы не симпатизируете… Скажите, могу я высказать все, что у меня на душѣ, или я черезъ-чуръ самонадѣянъ?
Щеки ея залились густымъ румянцемъ; она отвернулась. Опьяняющее, восторженное чувство своей побѣды охватило ее, но только на одно мгновеніе: тотчасъ ей стало жаль его, что онъ такъ глубоко, самоотверженно привязался къ ней, а она не могла ему отвѣчать тѣмъ же.
— Вы совсѣмъ не знаете меня, — живо заговорила она. — Вамъ только кажется, что вы знаете. Вы не можете себѣ представить, какая я неровная. Я буду надоѣдать вамъ, мучить васъ, просто приведу въ отчаяніе.
Въ его спокойныхъ сѣрыхъ глазахъ вспыхнулъ огонекъ.
— Пойдемте и сядемъ на эти сухіе пни; здѣсь намъ никто не будетъ мѣшать. А мнѣ такъ много нужно сказать вамъ, — сказалъ онъ ласково, но въ тонѣ его голоса, хотя и мягкомъ, было что-то повелительное.
Она повиновалась, внутренно дрожа. Она не испытывала къ нему страстнаго чувства, но ее охватило волненіе передъ важнымъ и рѣшительнымъ моментомъ.
Онъ провелъ ее нѣсколько шаговъ, посадилъ на пень, а самъ бросился на траву возлѣ нея. Когда онъ смотрѣлъ на ея живописную фигуру среди осенней листвы, на ея наклоненную голову, на ея возбужденное и слегка испуганное лицо, счастье наполнило его. Онъ взялъ ея руку, она не противилась, сжалъ въ своихъ рукахъ и, наклонившись, прикоснулся къ ея рукѣ сначала лбомъ, потомъ губами. Ея рука дрожала, но она не отнимала ее. Смѣсь волненія и самообладанія въ ней глубоко трогали его. При своей рыцарской скромности онъ ничего другого не требовалъ, ни о чемъ большемъ не мечталъ.
Полчаса спустя они сидѣли все на томъ же мѣстѣ. За это время они о многомъ переговорили и серьезно, и шутя.
Онъ разсказывалъ ей о томъ, какое впечатлѣніе она произвела на него въ первый разъ, какъ его удивили ея взгляды, чувства и стремленія, совершенно необычныя въ женщинахъ его круга. Само собою разумѣется, что онъ умолчалъ о томъ, какъ въ первое время ея разговоры потѣшали или раздражали его. Онъ вспоминалъ и говорилъ только о своихъ чувствахъ симпатіи, наслажденія, восторга, о томъ, съ какою радостью онъ можетъ утолить теперь свою духовную жажду у свѣжаго источника ея чувства. Къ началѣ она привлекла его оригинальностью и смѣлостью рѣчи.
— Теперь же мнѣ дороже всего ты сама, — вдругъ сказалъ онъ въ страстномъ одушевленіи. — О, я не могу еще свыкнуться съ этою мыслью! Дай мнѣ руку и скажи еще разъ, что это дѣйствительно вѣрно, что мы съ тобой вмѣстѣ пойдемъ впередъ, что ты всегда будешь меня вдохновлять, помогать мнѣ.
И когда она протянула руку, она должна была ему позволить напечатлѣть первый поцѣлуй, который принадлежалъ теперь ему по праву. Хотя она при этомъ сконфузилась и отошла отъ него, объ нашелъ это вполнѣ натуральною дѣвическою стыдливостью.
Затѣмъ они продолжали разговоръ и мало-по-малу онъ раскрылъ ей свою душу. Теперь только впервые она заглянула въ его внутреннюю жизнь, которую онъ такъ искусно прикрывалъ спокойною и безстрастною внѣшностью. Онъ говорилъ о своей жизни въ Кембриджѣ, о своемъ другѣ Голленѣ, о горячемъ желаніи употребить всю свою силу и вліяніе, чтобы содѣйствовать водворенію новаго и лучшаго общественнаго устройства; подобно Голлену, онъ вѣрилъ въ возможность этого, только не такъ рѣшительно и безусловно, какъ тотъ. Теперь своею ближайшею задачей онъ считалъ введеніе какихъ-нибудь существенныхъ реформъ въ обширныхъ имѣніяхъ дѣда и плодотворную дѣятельность въ качествѣ члена парламента. Вѣроятно, ей часто казалось, что онъ безпечно и невнимательно относится къ ввѣренному ему управленію имѣніями. Во это не такъ: его парализуетъ чисто-теоретическое безсиліе рѣшить, какой наиболѣе правильный путь.
Она тоже высказывалась искренно и свободно. Ей хотѣлось все снять съ своей совѣсти.
— Конечно, будутъ говорить, — заговорила она съ какою-то нервною торопливостью, — что я выхожу за васъ ради вашего положенія и состоянія. До нѣкоторой степени это правда… Подождите! Не прерывайте меня!… Конечно, я бы не вышла за васъ, еслибъ я васъ не любила. Но вы мнѣ доставляете широкую возможность дѣйствовать. И я откровенно говорю, что воспользуюсь этою возможностью. Подумайте хорошенько, прежде чѣмъ рѣшиться. Я никогда не смогу быть покорною и послушною женой. По-моему, женщина должна свято охранять свою собственную индивидуальность, будь она замужемъ или нѣтъ. Подумали ли вы о томъ, что я буду считать себя вправѣ иногда дѣлать то, что вамъ непріятно, что можетъ шокировать вашимъ родственниковъ?
— Ты будешь совершенно свободна, — сказалъ онъ увѣреннымъ тономъ, — я все обдумалъ.
— А мой отецъ? Онъ болѣнъ и требуетъ заботъ и преданности. Я не соглашусь ни на какой бракъ, который бы потребовалъ отъ меня отречься отъ отца.
— Преданность и состраданіе я считаю самыми святыми чувствами въ мірѣ, — сказалъ онъ, нѣжно цѣлуя ея руку. — Будь спокойна, моя дорогая красавица!
Опять оба замолчали, она погрузилась въ свои мысли, онъ былъ полонъ захватывающаго, безконечнаго счастья. Солнце уже склонялось къ вечеру, подулъ свѣжій вѣтерокъ.
— Мнѣ пора домой, — сказала она, вставая. — Моя горничная давно уже дома, и мама безпокоится. Кромѣ того, я должна сказать имъ.
— Я доведу тебя до воротъ, и ты спросишь отца, можно ли мнѣ повидать его сегодня вечеромъ.
По мѣрѣ того, какъ они выходили изъ лѣса, деревья начали рѣдѣть, и вскорѣ показалась большая дорога. На нѣкоторомъ разстояніи она увидала молодого человѣка, который перешелъ на лѣсную дорогу и шелъ на встрѣчу къ нимъ. Онъ вертѣлъ тростью и напѣвалъ пѣсенку. Онъ шелъ безъ шапки и вѣтеръ разбросалъ его каштановые кудри. Марчелла подняла глаза и была поражена молодымъ, сіяющимъ видомъ его. Альдъ остановился отъ изумленія.
Незнакомецъ замѣтилъ ихъ и, узнавши Альда, улыбнулся и подошелъ къ нему, протягивая руку.
— Мнѣ не судьба встрѣчаться съ вами, Рэборнъ. Послѣднія двѣ недѣли мы все ходимъ по слѣдамъ другъ друга и не сталкиваемся. Надѣюсь, что мы вполнѣ мирно будемъ бесѣдовать?
— Миссъ Бойсъ, кажется, вы не знакомы съ мистеромъ Уартонъ, — сказалъ Альдъ холодно, — позвольте вамъ представить.
Живые и проницательные голубые глаза молодого человѣка при имени Марчеллы устремились на нее съ любопытствомъ. Затѣмъ онъ поклонился съ утрированною вѣжливостью и прошелъ съ ними нѣсколько шаговъ до дороги.
I.
правитьПрошло три мѣсяца.
Мистрисъ Бойсъ сидѣла у окна въ гостиной и шила, стараясь докончить работу при быстро сгущавшемся сумракѣ. Это было въ послѣднихъ числахъ декабря. Марчелла вернулась изъ деревни раньше обыкновеннаго, такъ какъ къ чаю должны были пріѣхать гости.
— Ну, что же, Марчелла, устроили вы съ леди Винтербурнъ ваши классы? — спросила мистрисъ Бойсъ.
— Да, намъ удалось собрать 10 или 11 молодыхъ женщинъ; ни одна изъ старухъ не согласилась къ намъ присоединиться, — сказала Марчелла. — Леди Винтербурнъ слышала объ одномъ хорошемъ мастерѣ, и я думаю, что съ будущей недѣли мы начнемъ. На три мѣсяца мы обезпечены деньгами.
Несмотря на усталость, глаза ея возбужденно блестѣли. Въ каждомъ ея движеніи, въ каждой чертѣ сквозила энергія мыслящаго и дѣятельнаго существа.
— Гдѣ же вы взяли денегъ?
— Мистеръ Рэборнъ намъ далъ, — сказала Марчелла коротко.
Мистрисъ Бойсъ слегка пожала плечами.
— Ну, а потомъ, куда вы дѣнете свои издѣлія?
— Леди Винтербурнъ знаетъ одну лавку въ Лондонѣ, которая соглашается брать у насъ товаръ, если будетъ хорошо выходить. Впрочемъ, мы и не разсчитываемъ покрывать всѣ расходы.
Марчелла довольно неохотно давала матери объясненія. Вмѣстѣ съ лэди Винтербурнъ онѣ задумали оживить и усовершенствовать мѣстное производство плетенія изъ соломы, съ каждымъ годомъ приходившее все въ большій упадокъ. Женщины, работавшія рутиннымъ способомъ и зарабатывавшія лишь нѣсколько пенсовъ въ недѣлю, должны обучиться болѣе тонкой и дорогой работѣ, напримьръ, плетенію мужскихъ и дамскихъ шляпъ, что, конечно, должно повысить ихъ заработокъ.
— Вы не разсчитываете покрывать свои расходы? — повторила мы часъ Бойсъ. — Какъ? Никогда?
— Какъ же иначе? Мы будемъ платить отъ 12 до 14 шиллинговъ въ недѣлю каждой работницѣ. Мы должны купить матеріалъ, оплатить помѣщеніе, а, между тѣмъ, цѣны очень низкія, въ торговлѣ застой.
Мистрисъ Бойсъ разсмѣялась.
— Понимаю. На сколько же работниковъ вы разсчитываете?
— О, какъ придется! Около двухсотъ въ трехъ деревняхъ. Ахъ, какъ это должно оживить, возродить всю ихъ жизнь! — воскликнула Марчелла: внутренній огонь, одушевлявшій ее, прорывался противъ ея воли.
— Знаетъ ли Альдъ, куда вы запутываете его деньги?
Марчелла покраснѣла.
— Само собою разумѣется. Это мой «выкупъ» — вотъ и все.
— А какъ онъ смотритъ на это дѣло?
— Конечно, онъ считаетъ насъ очень непрактичными, — сказала Марчелла нетерпѣливо. — Но при современномъ положеніи вещей всякая забота о людяхъ сопряжена съ большими затратами.
— Да, счастлива ты, что у него туго набитый кошелекъ, — сказала мистрисъ Бойсъ. — Но я полагаю, Марчелла, ты не захочешь, чтобъ онъ все истратилъ на соломенное плетенье. Онъ вчера сказалъ мнѣ, что купилъ домъ на Hertford Street.
— Мы будемъ жить совершенно просто, — быстро проговорила Марчелла.
— Какъ? Безъ экипажа?
Марчелла колебалась.
— Правда, собственныя лошади сберегаютъ время. И если приходится много ѣздить, то это выйдетъ не дороже извощика.
— А ты собираешься много выѣзжать? Лэди Винтербурнъ говорила мнѣ, что она представитъ тебя ко двору въ маѣ.
— Это миссъ Рэборнъ! — воскликнула Марчелла. — Она увѣряетъ, что это необходимо, иначе вся ихъ родня будетъ скандализована. Но ты можешь себѣ представить…
И лицо ея приняло недовольное выраженіе.
— Какъ это тебѣ пріятно! — договорила за нее мистрисъ Бойсъ. — По правдѣ сказать, я этого не понимаю. Обыкновенно молодыя женщины любятъ нарядные туалеты, любятъ занимать блестящее положеніе и играть видную роль. Вѣдь, ты тоже не склонна къ аскетизму, Марчелла?
Марчелла нахмурилась.
— Всякій по-своему приспособляется къ обстоятельствамъ, — гордо проговорила она. — Одни ихъ игнорируютъ, другіе имъ подчиняются.
— Я не хочу думать, что ты будешь игнорировать свои обстоятельства, моя милая! Это было бы очень неблагоразумно съ твоей стороны. Знаешь, сколько ты будешь получать, выйдя замужъ за Рэборна? Двѣ тысячи фунтовъ въ годъ — въ твое исключительное распоряженіе.
— Это слишкомъ много, — сказала Марчелла, понизивъ голосъ.
— Онъ сказалъ, что желаетъ доставить тебѣ полную свободу жить своею собственною жизнью и осуществлять свои проекты, а для проектовъ это вовсе немного, моя милая, Я совѣтую тебѣ приберегать эти деньги для себя. Трать изъ нихъ на собственныя нужды, но не на нужды другихъ людей.
Мартелла замѣтила у матери необычное волненіе при послѣднихъ словахъ.
— Кстати, — заговорила опять мистрисъ Бойсъ, — надѣюсь, что ты поможешь Рэборну вести подготовительныя хлопоты передъ выборами.
— Онъ знаетъ, — сказала она, — что я не согласна съ нимъ во многихъ пунктахъ. Онъ чрезвычайно занятъ биллемъ о крестьянахъ-собственникахъ, а я совершенно противъ крестьянской собственности. Это шагъ назадъ.
— Это досадно. Онъ мнѣ говорилъ, что проведеніе этого билля будетъ его главнымъ дѣломъ въ новомъ парламентѣ. Послушай, Марчелла, вѣдь, онъ лучше тебя знаетъ деревню и нужды крестьянъ?
— Дѣло вовсе не въ знаніи, мама, а въ принципѣ. Я сама не знаю, но тѣ, которымъ я слѣдую, знаютъ. Есть двѣ различныя точки зрѣнія на вещи, и я предупреждала Альда, какой точки зрѣнія я держусь, такъ что онъ шелъ на это.
— Неужели ты думаешь, что Альдъ могъ обсуждать вопросъ о женитьбѣ такъ же спокойно, какъ ты?
Марчеллу передернуло.
— Это, наконецъ, невыносимо, мама! Уже не въ первый разъ ты говоришь такъ, какъ будто я устраиваю какую-то недобросовѣствую аферу, заключаю выгодную сдѣлку. Это черезъ-чуръ гадко. Пусть другіе такъ думаютъ, но не ты.
Голосъ оборвался у нея, и на глазахъ выступили слезы.
— Ты не поняла меня, моя милая, — сказала мистрисъ Бойсъ болѣе мягкимъ голосомъ. — Я немножко удивляюсь на тебя, но никогда мнѣ и въ голову не приходили такія мысли. Я увѣрена, что ты любишь Альда.
— Да, конечно, мама! — истерическимъ голосомъ крикнула Марчелла.
— Если ты идешь, — сказала мистрисъ Бойсъ минуту спустя, — то скажи Вильяму, что къ чаю будутъ лишнихъ три или четыре человѣка. Кажется, ты говорила, что мистеръ Рэборнъ привезетъ съ собой Голлена?
— Да, и Франкъ Ливень тоже придетъ. А когда пріѣдетъ мистеръ Уартонъ?
— Минутъ черезъ десять, если поѣздъ не опоздаетъ.
Марчелла вышла, и мистрисъ Бойсъ осталась одна и задумчиво смотрѣла въ окно. Она съ горечью думала о тѣхъ наивныхъ людяхъ, включая и Марчеллу, которые воображаютъ, что все благосостояніе человѣка зависитъ отъ повышенія заработной платы или что страданія стоятъ въ какой-нибудь связи съ матеріальнымъ обезпеченіемъ. Что ужаснаго въ бѣдности, тяжелой работѣ, усталости? Она всегда съ завистью смотритъ на простыхъ женщинъ. Вовсе не матеріальныя лишенія убиваютъ людей и не единымъ хлѣбомъ живетъ человѣкъ. Поэтому все это увлеченіе общественною и благотворительною дѣятельностью просто раздражаетъ ее.
Затѣмъ мысли ея перенеслись на Марчеллу и Альда. Она остановилась на неожиданномъ впечатлѣніи, которое произвелъ на нее Альдъ: она почувствовала, что въ первый разъ за всѣ пятнадцать лѣтъ она встрѣтила человѣка, съ которымъ можетъ установить искреннія дружескія отношенія. Она замѣтила, что возбуждала въ немъ глубокое, рыцарское состраданіе, которое противъ воли сквозило во всѣхъ его словахъ и манерахъ, и тотчасъ между ними установилось взаимное внутреннее пониманіе. Въ первый разъ за всѣ долгіе годы ей пріятно было видѣть сочувствіе и участіе къ себѣ и своей судьбѣ.
Совсѣмъ стемнѣло, когда мистеръ Бойсъ вошелъ въ комнату и бросился на стулъ съ раздраженнымъ видомъ усталаго человѣка.
— Гдѣ Марчелла? Знаетъ она о томъ, сколько ей ассигновано? --спросилъ онъ.
— Да, я ей говорила. Она находитъ, что это черезъ-чуръ щедро, но, конечно, не отказывается. Міръ нельзя перестроить безъ денегъ.
— Ахъ, этотъ вздоръ! — сказалъ мистеръ Бойсъ съ раздраженіемъ. — Я никогда не видалъ дѣвицы, у которой бы голова была набита такими пустяками. Откуда она набралась этого? Напрасно ты ей позволила въ Лондонѣ знаться съ этимъ народомъ. Тамъ испортили ее. Кончится тѣмъ, что она со своими друзьями станетъ всеобщимъ посмѣшищемъ.
— Ужь это дѣло Рэборна. Только Марчеллѣ слѣдовало бы побольше посвящать его въ свои затѣи.
— Вѣроятно, она не скрываетъ. Но онъ совершенно потерялъ голову. Когда она здѣсь, онъ совсѣмъ какъ помѣшанный. Это дѣлаетъ его смѣшнымъ. Но я, по правдѣ сказать, желалъ бы другого зятя. Рэборнъ черезъ-чуръ важенъ. Мнѣ кажется, я обидѣлъ его, разсказывая о чудачествахъ Марчеллы и указывая на рискъ предоставить въ ея распоряженіе столько денегъ — съ ея фантазіями. Онъ сдѣлалъ такую мину! Конечно, ничего не сказалъ, но застегнулся и всталъ, чтобъ уйти, какъ будто бы меня тутъ не было. Пусть онъ и его достойный дѣдушка не безпокоятся: я не буду смущать ихъ своимъ визитомъ. Если Марчелла захочетъ со мной повидаться, она можетъ пріѣхать сюда. Но при твоей чудесной системѣ воспитанія — вдалекѣ отъ дома, она врядъ ли пожелаетъ.
— Можетъ быть, ты хотѣлъ бы имѣть зятемъ Уартона? — спросила мистрисъ Бойсъ.
— Да, разумѣется, жаль только, что онъ поздно явился сюда. Они очень подходятъ другъ къ другу — оба одинаково сумасбродные. Онъ вѣритъ во всю ту дребедень, какъ и она, на митингахъ, разсказывали мнѣ крестьяне, говоритъ удивительный вздоръ. Притомъ, онъ очень милый собесѣдникъ, веселый, простой, съ нимъ уже нѣтъ надобности держать себя на-чеку. Пусть бы они фантазировали вмѣстѣ. Что же касается денегъ, это не такой человѣкъ, чтобы сталъ голодать, онъ съумѣетъ пробиться. Досадно!
— Почему ты думаешь, что она сошлась бы съ нимъ? Вѣдь, съ Рэборномъ она сблизилась чуть не съ первой недѣли послѣ пріѣзда.
— Да, потому что никого другаго не было. Это естественно. Что бы тамъ Рэборны ни говорили, но я приглашу Уартона прожить у насъ во все время его избирательной кампаніи.
И мистеръ Бойсъ вышелъ изъ комнаты; за нимъ послѣдовала и мистрисъ Бойсъ--сказать, чтобы подавали чай, такъ какъ Уартонъ долженъ прибыть съ минуты на минуту.
Марчелла вошла въ залу, красивую, обширную комнату, освѣщенную лампами и пылающимъ каминомъ, съ накрытымъ чайнымъ столомъ посрединѣ. Она сѣла у камина и погрузилась въ планы своей будущей жизни.
Вдругъ послышался легкій шорохъ, она обернулась и увидала въ дверяхъ молодого человѣка, съ улыбкой глядѣвшаго на нее и спокойно снимавшаго перчатки.
Она вскочила.
— Ахъ, это вы, мистеръ Уартонъ!
— Пожалуйста, не вставайте, — сказалъ онъ, дѣлая движеніе рукой, какъ бы желая остановить ее. — Во-первыхъ, я думалъ, что въ комнатѣ никого нѣтъ. Вашъ лакей занялся моими вещами, которыхъ у меня безчисленное количество, а я прошелъ одинъ дальше; затѣмъ я увидалъ васъ, огонь и эту комнату: какая чудная гармонія, словно музыка! Преступленіе нарушать ее.
Марчедла сконфузилась.
— Я не слыхала звонка, — сказала она холодно. — Сейчасъ придетъ мама.
— Я знаю, что вы не слыхали, какъ я вошелъ. Это-то и пріятно. Это показываетъ, сколько есть на свѣтѣ очаровательныхъ вещей, которыхъ никто не видитъ. А какое прелестное это мѣстечко, — чудесный старинный домъ, особенно при этомъ слабомъ освѣщеніи! Въ прошлый разъ я видѣлъ его при яркомъ солнечномъ свѣтѣ.
— Да, но я предпочла бы имѣть побольше свѣта, — сказала Марчелла.
— Развѣ вамъ не кажется, что имѣть чего нибудь слишкомъ мало лучше, чѣмъ слишкомъ много?
Онъ опустился на стулъ у чайнаго стола и смотрѣлъ веселымъ вопросительнымъ взглядомъ на Марчеллу, когда она передавала ему чашку. Онъ нѣсколько смущалъ ее. Въ предъидущіе раза его ясные глаза смотрѣли не такъ свободно, а рѣзкія манеры были не такъ развязны. Волей-неволей она начала съ любопытствомъ присматриваться къ нему.
— Въ такомъ случаѣ, Меллоръ понравится вамъ: у насъ все чего-нибудь не хватаетъ.. Передать вамъ что-нибудь? — спросила его Марчелла, такъ какъ онъ всталъ и глазами искалъ чего-то на столѣ.!
— Мнѣ нужно сахару.
— Но я вамъ положила больше, чѣмъ обыкновенно, — сказала она, засмѣявшись. — Скажите, вы такъ же легко нарушаете и другій свои принципы? А я только что собиралась сказать вамъ, что можно, если хотите, убавить огня въ каминѣ.
— Огня, — повторилъ онъ, пожимаясь отъ холода и подходя къ камину. — Знаете ли вы, какой ужасный вѣтеръ гуляетъ у васѣ здѣсь на этихъ холмахъ? И подумать только, что въ этакую погоду завтра вечеромъ мнѣ предстоитъ три митинга!
— Кто любитъ народъ, тотъ не обращаетъ вниманія на вѣтеръ.
Онъ улыбнулся, затѣмъ принялся за чай и лепешки, аппетитно смакуя каждый кусокъ.
— Конечно, если бы только народъ былъ поближе къ намъ. Одинъ кровожадный человѣкъ желалъ, чтобъ у народа была одна голова, а я бы желалъ, чтобы у него было одно ухо. Къ несчастью, только при этомъ условіи можно доказать ему нелѣпость того, что ему теперь напѣваютъ съ разныхъ сторонъ. Скажите, мистеръ Рэборнъ изобразилъ вамъ меня въ неособенно привлекательномъ видѣ?
Онъ подался впередъ по направленію къ ней; его ясные глаза смотрѣли открыто и бойко.
Марчелла удивилась.
— Съ какой стати? — сказала она коротко, — Вѣдь, я не консерваторка.
— Вы не консерваторка? — сказалъ онъ радостно. — Не можетъ быть! Значитъ, вы читаете мои рѣчи?
И онъ указалъ на нумеръ мѣстной газеты, лежавшій на столѣ.
— Иногда, — сказала Марчелла, смутившись. — У меня такъ мало времени.
Онъ улыбнулся.
— О, безъ сомнѣнія! Когда совершится торжественный обрядъ?
— Я вовсе не объ этомъ говорю, — сказала Марчелла съ досадой. — Леди Винтербурнъ и я — мы задумали устроить нѣсколько мастерскихъ въ деревнѣ. И вотъ по этому поводу мы хлопочемъ, пишемъ, обсуждаемъ съ утра до вечера.
— Ахъ, да, я объ этомъ слышалъ! Неужели вы серьезно думаете, что можно чего-нибудь достигнуть этими мелочами?
Выраженіе его лица и тонъ голоса измѣнились при этихъ словахъ: онъ смотрѣлъ на нее проницательнымъ, слегка презрительнымъ взглядомъ.
— Я понимаю, что вы хотите сказать, — сказала Марчелла медленно. — Вы добиваетесь крупныхъ перемѣнъ и отвергаете все то, что можетъ примирить народъ съ высшимъ классомъ. Но, вѣдь, это нелѣпость. Вы очень и очень долго не дождетесь своего. А, вѣдь, пока нужно же народу какъ-нибудь жить, питаться и одѣваться.
— Вы бы гораздо лучше сдѣлали, еслибъ открыли отдѣленіе агарной уніи, — сказалъ онъ рѣшительно. — Что хорошаго покровительствовать какой-то вымирающей промышленности? Все это ребячество!
— Все, что вы говорите, для меня не новость, — сказала Марчелла нетерпѣливо. — Все это я слышала въ Лондонѣ; вѣдь, я была членомъ общества вентуристовъ.
Его серьезность моментально исчезла. Онъ быстро поставилъ чашку, подошелъ къ ней и съ радостною улыбкой протянулъ ей руку.
— Неужели? Вѣдь, и я тоже. Теперь мы можемъ пожать другъ другу руки, какъ товарищи. Но какъ это неожиданно! А что Рэборнъ, какъ онъ къ этому относится?
— Ничего! Пожалуйста, не думайте, онъ столько же заботится о бѣдныхъ, какъ и мы съ вами. Только онъ идетъ другою дорогой, но не мѣшаетъ мнѣ идти моей.
— О, это вполнѣ на него похоже! Вы знаете, мы съ нимъ знакомы съ дѣтства, постоянно встрѣчались у Ливеновъ. Только онъ меня не любитъ. Это очень досадно; мнѣ хотѣлось бы, чтобъ онъ былъ обо мнѣ лучшаго мнѣнія.
И тотчасъ лицо его приняло грустное выраженіе. Онъ сложилъ руки на колѣняхъ и сидѣлъ, понуривши голову.
Марчелла съ любопытствомъ слѣдила за нимъ.
Прошло нѣсколько минутъ молчанія.
— Вы не хотите мнѣ помочь. Вы мнѣ не сочувствуете. Это очень не любезно съ вашей стороны. Развѣ это не плачевная судьба — всегда любить и цѣнить тѣхъ, которые васъ ненавидятъ?
— Такъ и вы платите имъ тѣмъ же, — сказала она, смѣясь.
Онъ поднялъ брови.
— А это уже измѣна. Я призываю въ свидѣтели вашего предка, — и онъ указалъ на висѣвшій противъ него портретъ, — что я готовъ былъ восхищаться Рэборномъ, а вы меня отговариваете. А теперь, — и онъ энергично придвинулъ къ ней свой стулъ, — познакомимся другъ съ другомъ поближе, пока никого нѣтъ. Знаете ли вы, что я издаю Голосъ Труда?
Марчелла кивнула утвердительно головой.
— Вы читаете газету?
— Да, я ее получаю.
— А, вотъ въ чемъ дѣло! — воскликнулъ онъ. — Теперь я понимаю, почему мнѣ попалось здѣсь въ деревнѣ нѣсколько нумеровъ. Вы давали ее читать крестьянину, по имени Гордъ?
— Да.
— Жена его васъ боготворитъ, вы были ихъ добрымъ ангеломъ. Вотъ видите, я знаю кое-что про васъ. Хорошо; теперь какъ вы находите мою газету? Не укажете ли вы мнѣ, какъ улучшить это изданіе? Я знаю, что нужно внести свѣжую струю, и я думаю, что я это устрою. О, мы потолкуемъ съ вами объ этомъ, обязательно! А теперь я похвастался, что знаю кое-что о васъ, но мнѣ хотѣлось бы и васъ спросить, знаете ли вы что-нибудь обо мнѣ?
Оба разсмѣялись. Марчелла хотѣла отвѣчать серьезно.
— Да, кажется, у васъ есть земля?
— Вѣрно! — подтвердилъ онъ. — Я — линкольнширскій помѣщикъ. У меня около пяти тысячъ акровъ, какъ разъ столько, чтобы не быть богачомъ, а, вмѣстѣ съ тѣмъ, имѣть возможность пускаться въ кое-какія затѣи. У меня, напримѣръ, устроена кооперативная ферма. Я вложилъ въ нее порядочную сумму денегъ и отказался отъ ренты на первое полугодіе. Какъ видите, не особенно выгодное предпріятіе. Но современемъ оно будетъ давать доходъ. А пока мнѣ страшно нужны деньги для моихъ плановъ. Хочу устроить такъ, чтобы газета давала барыши и чтобъ я могъ бросить адвокатуру.
— Вы адвокатъ?
— Да, три года тому назадъ я сдѣлался адвокатомъ, въ угоду матери. Слышали вы что-нибудь о моей матери?
— Нѣтъ, ничего.
— Такъ спросите лорда Максвеля, — сказалъ онъ, смѣясь. — У нихъ было нѣсколько столкновеній; она сохранила о немъ хорошія воспоминанія, но онъ, кажется, наоборотъ. Да, мою мать многіе считали сумасшедшей, можетъ быть, это и правда, но я любилъ ее.
Онъ продолжалъ улыбаться, но при послѣднихъ словахъ что-то трогательное послышалось въ его голосѣ, и онъ заглядывалъ ей въ глаза съ простодушною жаждой сочувствія.
— Развѣ это такая рѣдкость? — спросила она, сдерживая улыбку и вообще стараясь скрывать проявленія своихъ чувствъ, чтобы ne быть перетолкованной.
— Да, такъ, какъ мы любили другъ друга, — это рѣдкость. Мой отецъ умеръ, когда мнѣ было десять лѣтъ. Мать не хотѣла отдавать меня въ школу и я былъ постоянно при ней, я раздѣлялъ всѣ ея интересы. Она была горячая, необузданная женщина, но она жила настоящею жизнью.
Онъ вздохнулъ. Марчеллѣ хотѣлось спросить его, жива ли его мать, но ее остановила боязнь вторить ему въ закидываніи вопросами.
Наступило молчаніе.
— Скажите, пожалуйста, — сказала она вдругъ, — почему вы нападаете на мое соломенное плетеніе? Развѣ ваша кооперативная ферма не такой же палліативъ?
Моментально выраженіе его лица измѣнилось. Онъ опять порывисто двинулъ стуломъ и смотрѣлъ на нее живыми и смѣлыми глазами.
— Я не могу объяснить вамъ этого теперь. Потребовалось бы очень долго говорить. Но вотъ что: на будущей недѣлѣ здѣсь въ деревнѣ я созову митингъ для пропаганды идеи о націонализаціи земли. Мы попытаемся организовать здѣсь отдѣленіе рабочаго союза. Вы придете?
Марчелла колебалась.
— Пожалуй, — сказала она.
Опять наступило молчаніе. Потомъ Марчелла подняла глаза и встрѣтила его взглядъ, устремленный на нее. Тотчасъ какъ бы искра взаимной симпатіи пробѣжала между ними. Марчелла видѣла передъ собой открытое, пріятное, дѣтски-простодушное лицо и необыкновенно ласковые, пытливые, въ душу заглядывающіе глаза,
— Барышня! — послышался голосъ изъ-за двери.
Марчелла поспѣшно встала. Въ дверяхъ стояла горничная мистрисъ Бойсъ. Марчелла быстро подбѣжала въ ней.
— Что случилось?
— Барыня приказали сказать, что онѣ не выйдутъ. Баринъ заболѣли, и барыня послали за докторомъ Кларкомъ. Но васъ просятъ остаться здѣсь и разливать чай.
— Что же съ папой?
— Приступъ болей. Безъ доктора ничего нельзя сказать опредѣленнаго.
Въ эту минуту послышался звонокъ.
— А, это Альдъ! — сказала Марчелла съ облегченіемъ я выбѣжала изъ залы встрѣчать его.
II.
правитьКакъ только Альдъ увидалъ Марчеллу, тотчасъ остановилъ своихъ спутниковъ въ передней, а самъ прошелъ дальше. Марчелла подбѣжала къ нему.
— Папа заболѣлъ! — сказала она скороговоркой. — Мама послала за докторомъ Кларкомъ. Она просила меня не входить наверхъ и пить безъ нея чай.
— Ахъ, какъ это непріятно! Нельзя ли чѣмъ-нибудь помочь? Можно воспользоваться моею лошадью.
— Нѣтъ, все уже сдѣлано, за докторомъ отправились. Я не знаю, почему, но у меня было предчувствіе, что папа заболѣетъ.
Она была блѣдна и взволнована. Они шли дальше, забывши о другихъ гостяхъ. Когда они проходили черезъ темный корридоръ, Альдъ нагнулся и быстро поцѣловалъ у ней руку. Въ этомъ поцѣлуѣ вылилось горячее, страстное чувство, — все, что накопилось у него въ душѣ за время разлуки.
— Дорогая моя, не безпокой себя. Можетъ быть, тебѣ непріятно видѣть чужихъ людей? Хочешь, я сейчасъ отправлю назадъ Голлена и Ливена?
— О, нѣтъ! Уартонъ здѣсь гдѣ-то сидитъ. А гдѣ Голленъ? Я совсѣмъ я забыла о немъ.
Альдъ пошелъ и позвалъ ихъ. Голленъ и Ливенъ, догадываясь, что произошло что-то необычное, стали разсматривать картины.
Голленъ подошелъ и пожалъ Марчеллѣ руку. Оба они съ особеннымъ интересомъ осматривали другъ друга. «Она держитъ въ своихъ рукахъ судьбу моего друга, достойна ли она этого?» — думалъ Голленъ. А Марчеллѣ хотѣлось понравиться ему, но она боялась его критики, и потому держала себя сдержанно.
Но какъ только онъ заговорилъ своимъ пріятнымъ, мелодическимъ голосомъ, Марчеллѣ вдругъ показалось, какъ будто она съ съ нимъ давно знакома, и она сразу почувствовала себя съ нимъ свободно.
Узнавши о болѣзни мистера Бойса, Голленъ выразилъ сочувствіе, а Ливенъ, стоявшій сзади, сказалъ:
— Надѣюсь, что вы не будете съ нами церемониться, миссъ Бойсъ. Отошлите насъ немедленно назадъ.
— Нѣтъ, войдите, пожалуйста! — сказала она, улыбаясь и протягивая ему руку: этотъ юный атлетъ, пріѣхавшій только что изъ Оксфорда домой на рождественскіе праздники, былъ ея любимцемъ, — Я вамъ дамъ чаю, а вы должны развлекать меня разсказами о томъ, сколько дичи вы настрѣляли за эту недѣлю. Я думаю, ничего не оставили въ живыхъ?
Они всѣ пошли въ гостиную. Какъ только Марчелла схватилась за ручку двери, на лѣстницѣ опять показалась горничная. Марчелла подбѣжала къ ней.
— Папѣ лучше, — сказала она, вернувшись съ повеселѣвшимъ лицомъ. — Мама не сойдетъ внизъ, а васъ проситъ не безпокоиться и веселиться въ свое удовольствіе.
— Постараемся, — сказалъ Ливенъ, потирая руки, — съ помощью чая. Миссъ Бойсъ, скажите, пожалуйста, Альду и мистеру Голлену, чтобъ они не толковали о политикѣ, когда меня берутъ съ собой. Они меня совершенно измучили, и я прошу у васъ защиты.
Смѣясь и болтая, вся группа вошла въ гостиную.
— Господи, какъ этотъ лѣшій сюда попалъ? — сказалъ Ливенъ потихоньку Альду.
У камина, задомъ къ огню, стоялъ Уартонъ и смотрѣлъ на входящихъ со своею обычною смѣлою улыбкой.
— Мистеръ Голленъ, вы знакомы съ мистеромъ Уартономъ? — спросила Марчелла.
— Да, мы встрѣчались нѣсколько разъ въ общественныхъ собраніяхъ, — сказалъ Голленъ, протягивая руку, которую Уартонъ потрясъ съ жаромъ. Альдъ съ обычнымъ своимъ безстрастнымъ видомъ протянулъ ему три пальца, — манера, которую онъ унаслѣдовалъ въ семьѣ и которая очень вредила его репутаціи. Что же касается Ливена, то онъ слегка кивнулъ головой радикальному кандидату и тотчасъ бросился на стулъ, въ дальнемъ углу комнаты.
— Съ Франкомъ мы сегодня встрѣчаемся уже не въ первый разъ, — сказалъ Уартонъ, улыбаясь.
— Да, я пытался уничтожить хоть часть того вреда, который онъ сдѣлалъ, — рѣзко проговорилъ юноша. — Представьте себѣ, миссъ Бойсъ, прохожу я сегодня мимо одной изъ нашихъ деревень и застаю его среди кучки крестьянъ: онъ набиваетъ имъ голову всякимъ вздоромъ по поводу законовъ объ охотѣ и о злоупотребленіяхъ помѣщиковъ, — безъ сомнѣнія, онъ разумѣлъ моего отца.
Уартонъ попробовалъ было протестовать.
— Молчи! Конечно, ты разумѣлъ насъ! Когда онъ ушелъ, я вскочилъ на телѣгу и тоже сказалъ рѣчь. Я спросилъ крестьянъ, развѣ они почти всѣ не принимаютъ участія въ нашихъ большихъ охотахъ и не получаютъ столько же удовольствія, какъ и мы? Я знаю, что учитель и почтальонъ всегда просятъ позволить имъ нести патроны, и вся деревня поднимается на ноги. Я спрашивалъ ихъ потомъ, развѣ они не получаютъ кроликовъ круглый годъ, развѣ у нихъ нѣтъ братьевъ и сыновей, которые служатъ при охотѣ и получаютъ хорошее жалованье? Неужели имъ лучше будетъ жить, если вся дичь будетъ перебита и если подобные господа, — онъ указалъ на Уартона, — возьмутся управлять ими? И представьте, я убѣдилъ ихъ. Они одобрительно покачивали головами и смѣялись. Знаете, старикъ Додгсонъ хочетъ просить меня говорить вмѣсто него въ нѣкоторыхъ мѣстахъ. И я съумѣю провести своего кандидата, — это ужь будьте покойны!
— А развѣ тебѣ въ Итонѣ не задали уроковъ на праздники? — спросилъ Уартонъ, смѣясь.
Юноша вспыхнулъ, но быстро оправился и задорно отвѣчалъ:
— Я еще въ прошломъ году кончилъ въ Итонѣ, что тебѣ очень хорошо извѣстно. Вотъ если бы на нынѣшніе праздники мнѣ задали прошлогоднее сочиненіе О демагогахъ, я бы славно прохватилъ вашего брата, ей-Богу, а то въ прошломъ году корпѣлъ, корпѣлъ, просидѣлъ всю ночь и едва написалъ полторы страницы.
Всѣ засмѣялись, Уартонъ первый. Затѣмъ всѣ задвигали стульями подсѣли къ столу. Одинъ Уартонъ оставался въ сторонѣ въ позѣ наблюдателя. Голленъ тоже занимался наблюденіями: онъ съ любопытствомъ слѣдилъ за хозяйкой и ея женихомъ — своимъ другомъ. Онъ былъ въ меланхолическомъ настроеніи. Его связывала съ Альдомъ такая тѣсная дружба, что извѣстіе о помолвкѣ его друга произвело на него тяжелое, болѣзненное впечатлѣніе: что-то обрывалось, на прежнія отношенія накладывалась крышка.
Красота Марчеллы, о которой онъ много слышалъ, несомнѣнно поражала, но больше всего потому, что еще не вполнѣ развернулась и обѣщала въ будущемъ полный расцвѣтъ. Вообще, подводя итогъ своимъ наблюденіямъ надъ Марчеллой, онъ очертилъ ее словами: незрѣлая, не установившаяся. Но какъ увлеченъ Альдъ, какъ онъ слѣдитъ за каждымъ ея движеніемъ, ловитъ малѣйшее желаніе! Ему даже стало обидно за достоинство своего друга. Кромѣ того, ему показалось, что и Марчелла тяготится этимъ поклоненіемъ и обожаніемъ; по крайней мѣрѣ, онъ не замѣтилъ въ ея обращеніи съ Альдомъ никакого оттѣнка нѣжности или вниманія, и тогда въ душу его закралось первое подозрѣніе, что тутъ что-то неладно.
— Вы можете говорить, что угодно, — вдругъ сказала Марчелла съ одушевленіемъ, — но вы никогда не убѣдите меня, что запретительные законы объ охотѣ не отягчаютъ еще больше жизни въ деревнѣ и не обостряютъ вражды между сословіями.
Это замѣчаніе вызвано было шумною болтовней Франка Ливена, который находился въ самомъ разгарѣ спортсменскихъ увлеченій и не могъ ни о чемъ говорить, кромѣ охоты; исключеніе составило еще обсужденіе способовъ, какъ бы его ненавистному кузену преградить доступъ въ парламентъ.
Франкъ смолкъ. А Альдъ, стоя сзади Марчеллы, сказалъ, наклонившись къ ней:
— Право, не стоитъ объ этомъ много безпокоиться.
— Я не могу иначе, — живо проговорила Марчелла и покраснѣла, а такъ какъ замѣтила, что глаза всѣхъ устремлены на нихъ.
— Послушайте, миссъ Бойсъ, — началъ опять Ливенъ, — пойдеме какъ-нибудь гулять со мною. Я съумѣю васъ убѣдить такъ же, какъ я обработалъ тѣхъ молодцовъ въ деревнѣ. Право, я съумѣю, только вы мнѣ не даете случая. Это очень нехорошо съ вашей стороны.
— Ахъ, — сказала Марчелла, поднявши плечи, — что вы знаете объ этомъ! Это все равно, что азартнаго игрока, когда ему везетъ, спрашивать, имѣетъ ли онъ право выигрывать. У меня гораздо больше средствъ составить объ этомъ правильное мнѣніе. Я могу судить безпристрастно и принять во вниманіе тысячу вещей, которыхъ вы никогда и не замѣтите. Я пріѣхала сюда со стороны, и первое, что меня поразило здѣсь, это то, что весь механизмъ законодательства и общественныхъ порядковъ какъ будто и существуетъ только для того, чтобъ оберегать вашихъ фазановъ. Полиція существуетъ для того, чтобы ловить браконьеровъ, судьи — чтобы судить ихъ. Если вы удовлетворяете свои спортсменскіе инстинкты, васъ всѣ находятъ прекраснымъ молодымъ человѣкомъ, всѣ васъ хвалятъ. Но если сынъ сапожника вздумаетъ удовлетворять свои, тотчасъ всѣ его называютъ негодяемъ и воромъ, полиція и судъ немедленно принимаются за него.
— Но, вѣдь, я не краду у него цыплятъ! — воскликнулъ юноша. — Зачѣмъ же онъ крадетъ у меня фазановъ? Я за все плачу: за яйца, за насѣдокъ, за кормъ, нанимаю прислугу, чтобы ходить за цыплятами. Почему же ему нужно позволить брать мою собственность, а если я возьму его, то попаду въ тюрьму?
— Но общественное благо должно стоять выше частныхъ интересовъ, — возразила Марчелла.
Она закинула руку за спинку стула, и вся ея гибкая фигура выражала столько одушевленія и возбужденія, что Голленъ обратилъ на это вниманіе и нѣсколько удивился, такъ какъ разговоръ не давалъ повода къ такой разгоряченности.
— Если вы думаете, миссъ Бойсъ, что отмѣна законовъ объ охотѣ будетъ принята съ удовольствіемъ въ странѣ, вы жестоко ошибаетесь, — сказалъ Ливенъ. — Даже вы, мистеръ Голленъ, не думаете этого, не правда ли?
— Не знаю, — сказалъ Голленъ со своею спокойною улыбкой. — Я скорѣе думаю, что въ общемъ народъ будетъ доволенъ. Хотя нѣкоторые фермеры терпѣливо сносятъ эти законы, но большинство возмущается.
— Конечно, — горячо поддержала Марчелла. — Я недавно разговаривала съ однимъ изъ нашихъ фермеровъ. Онъ говоритъ, что еслибъ онъ не посылалъ съ ранняго утра сторожить свои поля, когда зерно начинаетъ наливаться, то все было бы уничтожено фазанами Винтербурновъ. «Почему же вы не жалуетесь инспектору?» сказала я ему. — «О, барышня, — возразилъ онъ мнѣ, — вотъ я живу здѣсь тридцать два года и постоянно замѣчалъ, что Винтербурны всегда правы!»
Марчелла раскраснѣлась и саркастическимъ взглядомъ смотрѣла на Ливена; но Голленъ не могъ отдѣлаться отъ непріятнаго подозрѣнія, что этотъ сарказмъ назначается по другому адресу. Альдъ сидѣлъ, слегка наклонивши голову. Однажды во время разговора Голленъ замѣтилъ, какъ онъ поднялъ свои сѣрые глаза на Марчеллу, но она не замѣтила этого и вообще, повидимому, совсѣмъ не обращала на него вниманія. Между тѣмъ, взглядъ Альда выражалъ столько муки, замѣшательства и вмѣстѣ нѣжности и мольбы, что Голлену стало безконечно жаль его.
— Миссъ Бойсъ, а вотъ Альдъ, навѣрное, тоже несогласенъ съ вами, — сказалъ Ливенъ, надѣясь въ немъ найти поддержку.
— Не правда ли, Альдъ, ты, вѣдь, не думаешь, что будетъ лучше, если мы завтра же откажемся отъ охоты? Да, точно также, какъ я не думаю, что будетъ лучше, если мы завтра же откажемся отъ золотой посуды и фальшивыхъ волосъ, — сказалъ Альдъ спокойно. — Разорится много золотыхъ дѣлъ мастеровъ и парихмахеровъ.
— Вы дѣлаете удареніе на словѣ «завтра». Я съ вами согласна, — сказала Марчелла. — Нельзя во имя реформы отнимать заработокъ у ни въ чемъ неповинныхъ людей. Но вопросъ въ томъ, съ чего начать реформу. Я думаю, что законы объ охотѣ являются самымъ вопіющимъ злоупотребленіемъ, и на нихъ надо прежде всего направить ударъ.
— Я еще не вполнѣ увѣренъ въ этомъ, — сказалъ Альдъ. — Мнѣ лично запретительные законы объ охотѣ не представляются привлекательною формой собственности, но они очень тѣсно связаны съ другими формами, такъ что мнѣ нужно еще выяснить, къ чему приведетъ это нападеніе. Но, во всякомъ случаѣ, за того фермера, о которомъ вы говорили, я бы заступился такъ же горячо, какъ и вы.
Голленъ подмѣтилъ нетерпѣливое подергиваніе рта у Марчелзы. Чай убрали, и Марчелла отошла отъ стола и сѣла на старинный диванъ у камина; Альдъ послѣдовалъ за нею. Голленъ уловилъ въ полумракѣ, какъ Рэборнъ искалъ руки Марчеллы, cпрятанной въ складкахъ ея платья, какъ она слегка сопротивлялась, потомъ уступила, и Голленъ порадовался и этой ничтожной побѣдѣ своего друга.
— Мы много разъ обсуждали эти вопросы съ Альдомъ, — сказалъ Голленъ, обращаясь къ Марчеллѣ. — Вы не можете себѣ представить, какъ онъ внимательно относился къ моимъ мнѣніямъ, хотя я и не охотникъ, и не землевладѣлецъ. Для меня несомнѣнно одно, что ограничительные законы объ охотѣ создаютъ преступленія. Земледѣльческая жизнь представляется мнѣ гораздо проще промышленной, и мнѣ кажется, тамъ легче установить хорошія братскія отношенія. Между тѣмъ, эти законы раздражаютъ и ожесточаютъ народъ, такъ какъ дѣлаютъ охоту привилегіей одного класса. Говорятъ, что страсть къ охотѣ намъ врождена. Можетъ быть, это и есть переживаніе какого-нибудь примитивнаго инстинкта у насъ, сѣверянъ, но, въ такомъ случаѣ, почему же богатые не хотятъ допустить его и у бѣдныхъ? У меня есть нѣкоторые мечты и планы на этотъ счетъ. Я не разъ излагалъ ихъ Альду, но мнѣ не удалось склонить его.
— Это невозможно! — воскликнулъ Ливень, будучи не въ состояніи больше сдерживаться. — Знаете ли вы, миссъ Бойсъ, какіе это мечты и планы? Это чистое сумасшествіе, увѣряю васъ, — хотя это и дерзко съ моей стороны, но я не могу иначе. Онъ хочетъ, чтобъ Альдъ уступилъ большой кусокъ земли въ имѣніи лорда Максвеля рабочимъ для охоты! Какъ вамъ это нравится? Онъ даже говоритъ, что не видитъ, почему бы также не позволить имъ разводить фазановъ. Къ чести Альда я долженъ сказать, что онъ не идетъ такъ далеко, хотя онъ и не особенно строгій консерваторъ. Кромѣ того, какъ это нелѣпо! Они утверждаютъ, что охота отупляетъ насъ и, въ то же время, желаютъ и рабочихъ подвергать той же опасности. Но мы не будемъ за это отвѣчать. У насъ есть свои пороки, мы свыклись съ ними; но не будемъ же мы ихъ прививать другимъ: это недостойно насъ.
Ливень, какъ затравленный дикій звѣрокъ, закусилъ удила. Марчелла отъ души хохотала, а Голленъ положилъ ему на плечо руку и нѣжно поглаживалъ его, какъ запарившуюся лошадь.
— Да, помню, я не могъ себѣ уяснить практическихъ подробностей плана Голлена, — сказалъ Альдъ, скрививши ротъ, — Такъ, мнѣ хотѣлось бы знать, кто будетъ платить за право охоты, какъ подѣлить дичь между многими охотниками и какимъ образомъ люди, зарабатывающіе отъ 12 до 14 шиллинговъ въ недѣлю, будутъ содержать сторожа? Затѣмъ я спросилъ мѣстнаго священника, какъ онъ думаетъ, къ чему это приведетъ. «Да, — сказалъ онъ, — на первый день они перебьютъ всю дичь, а на другой день перессорятся и передерутся между собой. Поголовная рѣзня — вотъ къ чему приведетъ это!» Это, конечно, мелочи, подробности.
Голленъ слегка покачалъ головой.
— Я, все-таки, продолжаю утверждать, — сказалъ онъ, — что съ помощью нѣкоторой практической изобрѣтательности можно устроить это дѣло.
— А я могу подтвердить вашу мысль примѣромъ, — сказалъ Уартонъ, обращаясь къ Голлену. — Около трехъ лѣтъ тому назадъ подобная идея была осуществлена въ моемъ имѣніи и очень удалась.
— Слышите, слышите? — воскликнула Марчелла. — Я знаю, что многое можно сдѣлать, если только захотѣть. Я всегда это чувствовала.
Она слегка повернулась къ Альду, потомъ тотчасъ рванулась впередъ, внимательно прислушиваясь къ тому, что еще скажетъ Уартонъ. Ея глаза разгорѣлись, вся фигура выражала одушевленіе.
— Да у него тамъ нечего было стрѣлять! — воскликнулъ Франкъ Ливенъ.
— Напротивъ, — сказалъ Уартонъ, улыбаясь, — мое имѣніе лежитъ какъ разъ въ странѣ, извѣстной своими куропатками.
— Какъ должны быть благодарны тебѣ твои сосѣди! — воскликнулъ неугомонный юноша.
Но Уартонъ не обратилъ на это вниманія. Онъ изложилъ, на какихъ основаніяхъ онъ устроилъ поочередную охоту фермеровъ въ своемъ имѣніи.
— Но, — продолжалъ онъ, — законы объ охотѣ, какъ справедливо замѣтилъ мистеръ Рэборнъ, составляютъ только часть общей системы земельныхъ и вообще имущественныхъ правъ, — это я соглашаюсь подробнѣе изложить на митингѣ, на которомъ вы обѣщали быть.
И онъ взглянулъ на Марчеллу своими улыбающимися глазами. Марчелла почувствовала, что при этихъ словахъ Альдъ, державшій ея руку въ своей, стиснулъ ее; затѣмъ тотчасъ всталъ и отошелъ.
— Неужели вы пойдете на его митингъ, миссъ Бойсъ? — спросилъ Ливенъ съ ужасомъ.
Марчелла нѣсколько мгновеній колебалась, досадуя на неумѣстную болтливость Уартона, затѣмъ покраснѣла и характернымъ жестомъ откинула назадъ голову.
— Почему же мнѣ не идти къ тѣмъ, къ которымъ я принадлежу по своимъ убѣжденіямъ?
Наступило неловкое молчаніе. Затѣмъ Голленъ поднялся.
— Не позволите ли вы намъ посмотрѣть вашъ домъ? Мнѣ Альдъ много про него разсказывалъ.
Когда вслѣдъ затѣмъ они проходили по пустыннымъ комнатамъ, въ сопровожденіи неуклюжаго Вильяма съ лампой въ рукѣ, Марчелла и Альдъ оказались позади всѣхъ. Какъ только они остались вдвоемъ, она тотчасъ почувствовала, что между ними произошелъ какой-то разладъ. Онъ обращался съ ней nonрежнему, но отъ тонкаго чутья Марчеллы не ускользнула нѣкоторая принужденность и натянутость въ его поведеніи. Внезапно приливъ раскаянія овладѣлъ ею. Она порывисто бросилась къ нему и положила руку къ нему на плечо.
— И была не особенно любезна съ тобой, — забормотала она. — Право, это не намѣренно. Я не знаю, почему я всегда противорѣчу, спорю, когда ты такъ добръ ко мнѣ, такъ необыкновенно добръ!
Альдъ быстро обернулся. Съ глубокимъ вздохомъ радостнаго облегченія онъ привлекъ ее къ себѣ горячо, страстно. Прежде обыкновенно, когда они оставались вдвоемъ, Марчелла была очень сдержанна и нерѣшительна, а онъ, со своими деликатными рыцарскими чувствами, не требовалъ ничего больше, но чрезвычайно цѣнилъ всякій новый шагъ къ сближенію съ ея стороны и, казалось, особенно любилъ ее за ея цѣломудренное чувство, довольствуясь короткими мгновеніями вспышекъ. Но сегодня онъ не отпускалъ ее и, къ удивленію, и она не находила въ себѣ протеста.
— Ну, пусти же меня! — сказала она, наконецъ, стараясь высвободиться изъ его объятій.
— Нѣтъ, — задыхаясь, проговорилъ онъ и крѣпко сжалъ ея руку. — Пойдемъ и сядемъ. Они могутъ побыть одни.
Онъ посадилъ ее на кресло, а самъ сталъ передъ ней на колѣни.
— Послушай, развѣ это хорошо, — заговорилъ онъ дрожащимъ голосомъ, — ты мнѣ не сказала, что обѣщала пойти на митингъ къ тому человѣку, и я услыхалъ это въ первый разъ отъ другихъ, а, между тѣмъ, на мой митингъ ты постоянно отказываешься придти?
— Что же, ты намѣренъ запретить мнѣ идти? — быстро про говорила она.
На мгновеніе она почувствовала, что почти желаетъ, чтобъ онъ сказалъ «да», — это было бы для нея освобожденіемъ.
— Ни въ какомъ случаѣ, — сказалъ онъ рѣшительно. — Это противорѣчило бы нашему договору. Но, вѣдь, ты сама, навѣрное, догадываешься, чего мнѣ нужно. Вѣдь, ты не можешь думать, что я равнодушно отношусь къ митингамъ, гдѣ я говорю къ народу, который меня знаетъ съ дѣтства, — вѣдь, ты видишь, что я душу свою вкладываю въ общественную дѣятельность. Подумай только, какъ мнѣ тяжело не раздѣлять съ тобой такую важную сторону моей духовной жизни. Я знаю, знаю, что ты скажешь, что ты предупреждала меня объ этомъ, что ты держишься иныхъ убѣжденій. Но понимаешь, тутъ есть и другія стороны, помимо солидарности воззрѣній, — многое такое, что можетъ быть полезно и поучительно для насъ обоихъ, если только мы не будемъ такъ разъединяться, такъ чуждаться другъ друга.
Онъ остановился, всматриваясь въ выраженіе ея лица, а на нее опять нахлынула волна раскаянія, она вспоминала объ его незлобіи, великодушіи и преданности.
— Когда ты говоришь въ слѣдующій разъ? — почти шепотомъ спросила она. Въ полумракѣ ея гибкая фигура, нѣжный голосъ и мягкій, добрый взглядъ дѣйствовали на него магически.
— Въ слѣдующую пятницу. Голленъ и тетка Агнета придутъ.
— Голленъ не будетъ говорить за тебя? — спросила она.
— Ну, этого нельзя сказать! Онъ оказалъ мнѣ незамѣнимую поддержку при проведеніи моего билля. Если я не назову себя консерваторомъ, онъ завтра же будетъ вотировать за меня. Знаешь что, мнѣ кажется они идутъ назадъ?
— Постой минутку! — сказала она, притянувши его къ себѣ, потомъ опять отступивши отъ него, какъ бы опасаясь вновь возбудить въ немъ приливъ страсти. — Мнѣ нужно сказать тебѣ: не давай мнѣ такъ много денегъ; правда, это черезъ-чуръ много. Представь себѣ, что я буду ихъ тратить на такія вещи, которыхъ ты не одобряешь?
— Нѣтъ, ты этого не будешь дѣлать, — весело сказалъ онъ.
Она пыталась продолжать разговоръ, но онъ не хотѣлъ и слышать.
— Я вообще стою за свободу рѣчи, — сказалъ онъ шутливо, — но иногда бываетъ необходимо лишить слова, и я лишаю тебя.
При этомъ онъ нѣжно поцѣловалъ ее.
Черезъ нѣсколько секундъ показались и остальные. Альдъ и Марчелла присоединились къ нимъ и всѣ направились въ гостиную.
— Рэборнъ, вы завтра принимаетесь за хлопоты? — спросилъ Уартонъ.
— Вѣроятно, — отвѣтилъ Альдъ сухо.
Марчелла, которую непріятно задѣлъ этотъ тонъ, обернулась и уловила такое выраженіе лица у Альда, которое ей до сихъ поръ было совершенно незнакомо. Она предположила, что это есть высокомѣріе, свойственное прирожденному аристократу по отношенію къ выскочкѣ.
Моментально вспыхнулъ весь задоръ ея пылкой натуры, и она почувствовала неудержимое стремленіе оказать Уартону вниманіе и расположеніе.
III.
править— Какъ я люблю этотъ упадокъ и разрушеніе! — сказалъ Уартонъ, входя въ старинную, заброшенную библіотеку. — Такъ и хочется снять весь свой парадъ и приняться за простое ремесло — штукатура, плотника, маляра. Какіе мы, въ сущности, непригодные къ жизни люди! Несмотря на самое горячее желаніе, мы бы съ вами не могли исправить здѣсь ни пола, ни потолка.
— Я пыталась что-нибудь устроить, — сказала Марчелла съ грустью, — достала доску и гвоздей и хотѣла забить вотъ эту щель, но гнилое дерево только обламывалось еще дальше; папа разсердился и сказалъ, что, вмѣсто того, чтобы поправлять, я только порчу. Потомъ я протерла и подклеила нѣкоторыя изъ этихъ книгъ, но…
— Но не такъ хорошо, ходите вы сказать, какъ это сдѣлалъ бы какой-нибудь мальчишка-подмастерье у переплетчика, — сказалъ Уартонъ. — Ужасно подумать, до какой степени мы, высшіе классы, пустой и праздный народъ!
— Почему вы постоянно напираете на это? — живо спросила Марчелла. Она провела его по всему дому и въ это время разъ двадцать задавала себѣ вопросъ, нравится онъ ей или нѣтъ.
— Потому что я сегодня передъ завтракомъ просмотрѣлъ отчетъ министерства торговли, именно главы о бирмингамской промышленности. Боже, какую массу знанія, искусства и изобрѣтательности обнаруживаютъ эти люди, которыхъ мы называемъ «низшимъ классомъ»!
— Позвольте, неужели образованіе и умственная работа ничего не стоятъ? — сказала Марчелла съ оттѣнкомъ ироніи.
— Я очень благодаренъ міру, что онъ такъ думаетъ, — сказалъ Уартонъ, — что онъ цѣнитъ мою умственную работу. Благо намъ всѣмъ, что этотъ предразсудокъ крѣпко держится въ людяхъ.
— Хорошо, искусный ремесленникъ самъ о себѣ позаботится. Но что бы сталъ дѣлать темный деревенскій людъ безъ нашей культурной помощи, безъ нашего попеченія о немъ?
— О, благотворительность! — воскликнулъ Уартонъ. — Предъидущее поколѣніе съ Карлейлемъ во главѣ хотѣло рѣшить всѣ общественные вопросы съ помощью благотворительности. Но наши требованія идутъ гораздо дальше. Современное общество желаетъ отдѣлаться отъ нашихъ требованій, выполняя то, чего добивался Карлейль.
— Неужели вы не придаете никакого значенія благотворительности? Развѣ вы не находите, что она подмазываетъ колеса?
— Вы такъ думаете, потому что вы — женщина, а женщины созданы для благотворительности и для аристократической жизни.
— Вы воображаете, что такъ хорошо знаете женщинъ? — сказала она горячо. — Я всегда замѣчала, что люди съ такими претензіями чаще всего ошибаются.
— Нѣтъ, напримѣръ, я знаю васъ лично настолько, чтобъ утверждать, что вы…
Онъ замялся.
— Ну, договаривайте, договаривайте!
— Хорошо. Что вы умѣете примирять непримиримое. Это — незамѣнимая черта, она васъ далеко поведетъ.
— Благодарю васъ, — сказала Марчелла. — Значитъ, вы считаете меня двуличной?
— Ничего подобнаго, — заговорилъ онъ болѣе мягкимъ тономъ. — Но перейдемте въ теплую комнату, миссъ Бойсъ. Я вижу, что вы дрожите.
Они перешли въ небольшую гостиную, въ которой топился каминъ, и сѣли у огня.
— Я скажу, что я разумѣлъ, — началъ Уартонъ, — только, пожалуйста, не обижайтесь. Вы — демократка и скоро будете лэди Максвель. Такія сочетанія можно встрѣтить только у женщинъ. Онѣ могутъ мириться съ этимъ, потому что у нихъ много фантазіи и мало логики.
Она вспыхнула.
— А вы, — сказала она, задыхаясь, — радикалъ и помѣщикъ. Какая же тутъ разница?
Онъ засмѣялся.
— Да, но я не обладаю этимъ талантомъ, — я не могу сразу сѣдлать двухъ лошадей, какъ вы, и, притомъ, совершенно добросовѣстно. Вотъ въ чемъ разница. Послѣдствіе же этого то, что сословіе, къ которому я принадлежу, отъ меня отрекается, — всѣ ненавидятъ меня, а вы съумѣете примирить въ себѣ эти противуположности: половину времени вы будете дѣйствовать какъ лэди Максвель, остальную половину — какъ демократка и членъ общества вентуристовъ. И это сообщитъ вамъ силу. Мы, мужчины, неспособны на это.
— Вы хотите сказать, — спросила она рѣзко, — что вы отказались отъ роскоши и отъ всѣхъ преимуществъ своего сословія?
— Это совсѣмъ другое дѣло. Это моя частная, индивидуальная обстановка. Лишь общественныя воззрѣнія и поведеніе человѣка принимаются во вниманіе. И въ этомъ отношеніи я не сохранилъ никакихъ старыхъ связей и друзей, — всѣ отвернулись отъ меня, какъ вы могли замѣтить это вчера. И такъ, мое сословіе отказалось отъ меня, а это обезсиливаетъ меня.
— Значитъ, вы сожалѣете объ этомъ?
— Ни въ какомъ случаѣ! Каждый изъ насъ выбираетъ себѣ въ жизни такую дорогу, которая болѣе всего его удовлетворяетъ и доставляетъ ему наибольшую степень наслажденія. Мать учила меня воспринимать жизнь драматически, а такъ какъ теперь въ Англіи нигдѣ не разыгрывается драмы, то я и забавляюсь великою траги-комедіей рабочаго движенія. Это меня возбуждаетъ, напрягаетъ, интересуетъ! Ради Бога, сидите смирно, миссъ Бойсъ!
Къ своему великому удивленію, она увидала, что онъ вскочилъ и наклонился къ ней; она взглянула внизъ и увидала, что уголокъ ея легкаго чернаго платья загорѣлся, и онъ тушилъ его руками. Испугавшись, что огонь пойдетъ дальше, она рванулась, чтобы встать, но онъ энергичнымъ движеніемъ руки пригнулъ ее опять къ стулу.
— Не двигайтесь; сейчасъ все будетъ кончено. Не бойтесь, вы не сгорите.
И черезъ минуту она увидала большую прожженную дыру въ платьѣ, а онъ стоялъ около, улыбался и носовымъ платкомъ обвязывалъ пальцы на лѣвой рукѣ.
— Вы обожгли себѣ руки, мистеръ Уартонъ?
— Немножко.
— Я сейчасъ побѣгу и принесу вамъ чего-нибудь, — что вамъ нужно?
— Немножко прованскаго масла, если найдется, и тряпочку, но, пожалуйста, не тревожьтесь.
Черезъ минуту Марчелла уже вбѣжала съ различными медикаментами въ рукахъ. Щеки у нея горѣли и глаза блестѣли.
— Хотите, я вамъ перевяжу?
— Пожалуйста, — сказалъ Уартонъ ласково.
Она старалась перевязывать, но пальцы плохо слушались ея, — близкое соприкосновеніе съ нимъ нѣсколько возбуждало ее.
— Готово! — сказала она, улыбаясь. — Скажите, вамъ не очень больно?
— О, нѣтъ, пустяки! Все это залечится гораздо скорѣе, чѣмъ ваше платье.
— Ахъ, да! мое платье — въ жалкомъ видѣ. Я пойду и переодѣнусь.
Она пошла, но тотчасъ же обернулась и сказала съ особымъ, своеобразнымъ смѣхомъ:
— А, вѣдь, вы мнѣ спасли жизнь!
— Хорошо, что я оказался здѣсь, а то вы бы потеряли при сутствіе духа, — даже съ вами могло бы это случиться, — и тогда опасность была бы серьезна.
Она протянула ему руку.
— Я глубоко благодарна вамъ, повѣрьте.
Съ комическою галантностью онъ низко поклонился.
— Могу ли я разсчитывать на вознагражденіе?
— Конечно. Что вы хотите?
— Возьмите меня съ собой въ деревню. Я знаю, что вы собираетесь идти. Въ два часа я долженъ ѣхать въ Видрингтонъ, но до этого вы еще успѣете показать мнѣ вашихъ бѣдныхъ.
Марчелла согласилась, поднялась наверхъ, чтобы переодѣться, и нѣсколько разъ порывалась просить мистрисъ Бойсъ пойти съ ними. Она была взволнована и не могла отдѣлаться отъ смутнаго чувства, что она допустила слишкомъ много и вела себя оскорбительно по отношенію къ Альду. Но какъ и въ чемъ, она не могла отдать себѣ яснаго отчета. Но ко всему этому какъ-то противъ воли примѣшивалось желаніе, чтобы Уартонъ не уѣзжалъ на цѣлый день.
Но не успѣли они пройти и половины пути до деревни, какъ всѣ смущавшія ея чувства исчезли. Незамѣтно для самой себя, она такъ была занята своимъ спутникомъ, что совершенно потеряла способность контролировать свои душевныя движенія. Однако, она замѣтила, что онъ сталъ съ ней развязнѣе и смѣлѣе, какъ будто опираясь на то, что между ними произошло. Онъ на тысячу ладовъ оскорблялъ ея гордость, достоинство, ея вкусы, такъ что ей приходилось все время держаться въ оборонительномъ положеніи. Онъ разспрашивалъ ее о деревнѣ, о занятіяхъ жителей, объ ихъ дѣлахъ и далъ ей понять, что она, въ сущности, ничего не знаетъ, не понимаетъ тѣхъ соціальныхъ вопросовъ, о которыхъ берется трактовать, и совсѣмъ не проникла въ жизнь тѣхъ людей, съ которыми постоянно соприкасается.
Особенно безпощадно нападалъ онъ на ея благотворительную дѣятельность. На Марчеллу болѣзненно дѣйствовала его разрушительная критика, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, страннымъ образомъ между ними все возростала взаимная интимность. И въ обществѣ Альда Марчелла временами чувствовала себя умственно ниже его, но за то какъ потомъ онъ возмѣщалъ это чувство поэтическою идеализаціей ея личности, возведеніемъ самыхъ простыхъ добрыхъ стремленій ея на степень высокихъ и благородныхъ порывовъ! Подъ напоромъ саркастическихъ вопросовъ Гартона, Марчелла чувствовала, что она готова дойти до бѣшенства и отчаянія, готова разразиться рыданіями, какъ ребенокъ. За то, когда они дошли до деревни и встрѣчавшіеся крестьяне сердечно привѣтствовали ее, — съ какимъ лихорадочнымъ наслажденіемъ она старалась показать свою силу и вліяніе этому человѣку, — доктринеру и педанту, неспособному чувствовать поэзію старинныхъ патріархальныхъ деревенскихъ отношеній!
Они зашли въ хижину мистрисъ Джелисонъ. Марчелла старалась уговорить ее вступить въ устроенные ею и мистрисъ Винтербурнъ профессіональные классы для обученія новымъ способамъ плетенія, но встрѣтила въ мистрисъ Джелисонъ рѣшительный отпоръ: она не хотѣла мѣнять пріемы мастерства, которые практиковала всю жизнь, не хотѣла также сбывать свои издѣлія никому другому, кромѣ своего постояннаго скупщика.
Затѣмъ они вошли въ хижину Горда. Хижина была полна ѣдкаго дыма: въ каминѣ только тогда была тяга, когда была отворена дверь. Но мистрисъ Гордъ предпочитала дымъ холодному вѣтру, тѣмъ болѣе, что маленькій сынъ ея былъ болѣнъ. Когда Уартонъ вошелъ въ эту маленькую, низенькую каморку и окинулъ ее наблюдательнымъ взглядомъ, кровь бросилась въ лицо Марчеллѣ, такъ какъ обѣ эти лачуги, мистрисъ Джелисонъ и Горда, принадлежали ея отцу и были обложены высокою арендною платой.
Пока Марчелла разговаривала съ мистрисъ Гордъ, Уартонъ взялъ на руки больного ребенка и забавлялъ его, выдѣлывая разныя фигурки изъ бумаги.
Затѣмъ они пошли дальше и, приблизившись въ жилищу Паттона, Марчелла сказала:
— Сюда мнѣ удобнѣе идти одной… Теперь, увидавши мою филантропическую дѣятельность и хижины, принадлежащія моему отцу, вы, мнѣ кажется, должны считать меня лицемѣркой.
— Вы такъ думаете? Знаете ли вы, какія чувства вы во мнѣ возбудили? Неужели вы думаете, что я сказалъ бы вамъ то, что вы отъ меня слышали, еслибъ я не считалъ васъ избранною натурой? Вамъ предназначена великая будущность. Когда встрѣчаешь на своемъ пути орудіе судьбы, то такъ и хочется употребить всѣ усилія, чтобы, по своему разумѣнію, изострить и направить его.
Радостно взволнованная и сконфуженная, Марчелла подала ему руку. Быстрымъ шагомъ отправился онъ по направленію въ станціи; легкая улыбка не сходила съ его лица.
«Вотъ наивная дѣвушка!» — сказалъ онъ про себя.
IV.
правитьМарчелла шла по направленію къ дому, когда услыхала позади себя шаги, оглянувшись, она увидала Эдуарда Голлена.
— Миссъ Бойсъ, меня прислалъ къ вамъ Альдъ сказать, что онъ, къ сожалѣнію, не можетъ быть у васъ теперь, а придетъ позднѣе. Онъ отправился на станцію получить какой-то ящикъ, но ящикъ еще не пришелъ, онъ дождется его и привезетъ вамъ.
Марчелла сконфузилась и, улыбаясь, сказала, что она знает о какомъ ящикѣ идетъ дѣло. Голленъ пошелъ рядомъ, радуясь случаю поговорить съ ней наединѣ.
— Мы всѣ вмѣстѣ отправляемся на будущей недѣлѣ на митингъ къ Альду, не правда ли? Я очень радъ, что вы будете.
Въ его обращеніи въ ней было что-то подкупающее. Очевидно во имя старой дружбы къ Альду, онъ хотѣлъ сойтись и съ Марчеллой, принять ее въ ихъ товарищескій союзъ. Онъ невольно подкупалъ и всею своею личностью — болѣзненною, нервною фигурой, неправильными, но привлекательными чертами и необыкновенно кроткими глазами. Онъ производилъ на нее такое впечатлѣніе, что ей и въ голову не приходило обычное стремленіе — побѣдить: только хотѣлось ему понравиться.
— Вы, кажется, возвращаетесь изъ деревни? — сказалъ Голленъ. — Альдъ говорилъ мнѣ, что вы очень заботитесь о здѣшнихъ крестьянахъ.
Онъ смотрѣлъ на нее ласково, какъ человѣкъ, который расположенъ во всѣхъ поступкахъ другого видѣть все хорошее и благородное.
— Что толку въ этомъ, — сказала она уныло, — когда такъ мало можешь сдѣлать… Да потомъ для меня все не ясно; мнѣ даже не ясно, къ чему я стремлюсь.
— Да, вообще, трудно что-нибудь сдѣлать. А теоріи и системы ничего не помогаютъ или очень мало. Вотъ, когда вы будете вмѣстѣ съ Альдомъ, у васъ будетъ больше возможности что-нибудь сдѣлать, — гораздо больше, чѣмъ у многихъ другихъ. Вы будете оба счастливы и вліятельны. Что касается Альда, счастье удвоить его силы: мнѣ всегда такъ казалось.
Марчелла смутилась, смотрѣла въ сторону и не знала, что отвѣтить. Наконецъ, она быстро проговорила, все еще не смотря на него:
— А вы увѣрены, что онъ будетъ счастливъ?
— Хотите, я вамъ покажу его письма ко мнѣ? Впрочемъ, нѣтъ: эти письма послѣдній остатокъ нашей старой дружбы. Но новая дружба начнется теперь, — прибавилъ онъ, улыбаясь. — Можетъ быть, она будетъ богаче и содержательнѣе прежней, я не знаю, — это будетъ зависѣть отъ васъ.
— Я не думаю, чтобы моя дружба могла удовлетворить васъ, — сказала Марчелла все еще въ замѣшательствѣ.
— Позвольте мнѣ судить объ этомъ самому. Я увѣренъ, что меня Альдъ не аттестуетъ вамъ съ дурной стороны, хотя я порядочно помучилъ его. Мнѣ хотѣлось бы вамъ при случаѣ разсказать, что Альдъ сдѣлалъ для меня, чѣмъ вообще для меня былъ, когда и были въ университетѣ. Мнѣ очень жаль, что жена Альда не можеть знать его съ университетской скамьи.
Марчелла вздрогнула: жена — какое страшное слово! Сколько отвѣтственности оно налагаетъ!
— Я очень буду рада, если вы мнѣ разскажете, — сказала она тихо. Но тотчасъ же заговорила живѣе, ласковымъ тономъ: — Но, право, вамъ пора отдохнуть. Альдъ говорилъ мнѣ, что вы не можете много ходить. Мы пройдемъ болѣе короткою дорогой.
Марчелла отворила калитку и вошла въ часть парка, засаженную кедровыми деревьями. По узенькой тропинкѣ нельзя было рядомъ, и Голленъ любовался тонкою и гибкою фигурой Мартчеллы, шедшей впереди его; онъ хорошо понималъ, чѣмъ увлекся въ ней Альдъ, но, въ то же время, она совершенно не соотвѣтствовала тому идеальному образу, который онъ создалъ для жены Альда.
Когда они вошли въ гостиную, Голленъ вынулъ изъ кармана сложенный листъ бумаги.
— Я взялъ у Альда его рѣчь, чтобы показать вамъ, — сказалъ онъ. — Онъ долго не соглашался, отговаривался тѣмъ, что она плохо составлена, что вамъ не понравится. Но мнѣ хотѣлось показать вамъ какъ онъ работаетъ. Въ это время онъ говоритъ въ общемъ по двѣ или по три рѣчи въ недѣлю. Всякій разъ, даже когда онъ говоритъ не редъ небольшою горстью крестьянъ, онъ предварительно записываетъ всю рѣчь цѣликомъ. Затѣмъ онъ говоритъ свободно, безъ тетради. Такимъ путемъ, даже не имѣя особыхъ талантовъ, онъ мало-по-малу выработаетъ изъ себя настоящаго искуснаго оратора. Одно только портитъ ему, что онъ черезъ-чуръ тонко и хитро выражается, не достаточно просто и понятно для народа.
Марчелла довольно неохотно взяла бумагу и стала читать ее про себя.
— Вамъ непріятно, что онъ тори, да? — спросилъ онъ ее тихо садясь рядомъ.
Мистрисъ Бойсъ, услыхавши эти слова изъ дальняго угла комнаты, гдѣ она сидѣла съ работой, удивлялась и сумасбродству Марчеллы, и тому, какъ могутъ такіе люди, какъ Рэборнъ и Голленъ относиться къ ней съ такимъ уваженіемъ. Несомнѣнно молодость и красота владѣютъ міромъ. Но мистрисъ Бойсъ своимъ трезвымъ и яснымъ умомъ не могла понять, какое умственное смятеніе производятъ въ людяхъ эти молодость и красота, какъ онѣ доводятъ даже до измѣны убѣжденіямъ.
— Да, пожалуй, — отвѣтила Марчелла. — Особенно мнѣ досадно, что онъ не умѣетъ заглядывать впередъ въ будущее, не предвидитъ крупныхъ перемѣнъ. Все, что онъ дѣлаетъ, — мелочи, палліативы. Мнѣ хотѣлось бы видѣть въ немъ поменьше терпѣнія.
— А вы ожидаете большихъ политическихъ перемѣнъ?
— Да, — за которыми, разумѣется, должны послѣдовать и соціальныя.
— Это правда, что Альдъ никогда не вѣрилъ во внезапное наступленіе великихъ перемѣнъ. Онъ всегда находилъ, что я черезъ чуръ легковѣренъ и фантазёръ. Что же касается того постоянства и добросовѣстности, съ которымъ онъ исполняетъ свою ежедневную работу въ небольшомъ уголкѣ общественной машины я никогда не видалъ ему подобнаго.
— Несомнѣнно, я еще не знаю его съ этой стороны, — сказал Марчелла.
— Но вы узнаете, непремѣнно узнаете! Я часто теперь радуюсь, что кто-нибудь, кромѣ его дѣда и меня, узнаетъ, что такое Альдъ. Народъ хорошо его знаетъ, сосѣди тоже начинаютъ понимать, а скоро, когда онъ вступитъ въ парламентъ, и вся страна узнаетъ его, если только высокія умственныя дарованія въ соединеніи съ трудолюбіемъ значатъ что-нибудь. Но съ нѣкоторыми вещами я не могу примириться. Вамъ я могу сказать это, миссъ Бойсъ. Прежде всего, необходимо, чтобы Альдъ отвыкъ отъ своей манеры холодно и свысока обращаться съ чужими, — это единственный остатокъ торійскихъ традицій въ немъ; никто, кромѣ васъ, не южетъ отучить его отъ этого. Затѣмъ, мнѣ очень досадно, что общество интересуется нѣкоторыми недостойными субъектами, въ ущербъ Альду.
«Неужели онъ разумѣетъ Уартона?» — быстро пронеслось въ головѣ Марчеллы.
Но она не успѣла отвѣтить, какъ дверь отворилась и вошелъ Альдъ, раскраснѣвшійся и оживленный, съ маленькимъ ящичкомъ въ рукѣ.
«Дѣйствительно ли она любитъ его? — думалъ Голленъ, направляясь къ мистрисъ Бойсъ, — или, вопреки возвышеннымъ фразамъ, она выходитъ за него ради денегъ и положенія?»
Тѣмъ временемъ Альдъ повелъ Марчеллу въ сосѣднюю комнату и, обнявши ее, сталъ съ ней у камина.
— Я потерялъ два часа, вмѣсто того, чтобы провести ихъ съ тобой, потому что одинъ несносный человѣкъ задержалъ поѣздъ. Ты можешь вознаградить меня за это, если хоть немножко порадуешься этимъ вещицамъ, — это тебѣ на память обо мнѣ и моей матери.
И онъ открылъ ящикъ, вынулъ оттуда чудный старинный жемчугъ — ожерелье и браслеты — и отдалъ ей.
Сначала она покраснѣла отъ удовольствія, потомъ дала себя поцѣловать, и все время, любуясь, вертѣла въ рукахъ подарокъ; Альдъ, въ концѣ-концовъ, началъ чувствовать себя неловко.
— Это слишкомъ хорошо для меня. Ты не долженъ мнѣ дарить такихъ роскошныхъ вещей. Я черезъ-чуръ безпечна и забывчива.
— Я хочу, чтобъ ты надѣвала ихъ такъ часто, чтобы нельзя было позабыть, — сказалъ онъ весело.
— Въ самомъ дѣлѣ? Ты хочешь, чтобъ я ихъ часто надѣвала? — сказала она какимъ-то страннымъ голосомъ. — Во всякомъ случаѣ, пусть у меня будутъ однѣ эти вещи, больше никакихъ. Я очень рада, что у насъ мало знакомыхъ и друзей, и, значитъ, я не получу много подарковъ. Вѣдь, ты мнѣ не будешь больше дарить драгоцѣнностей? — сказала она вдругъ, повернувшись къ нему. — Я не буду знать, что съ ними дѣлать. Прежде у меня было суетное желаніе имѣть ихъ, но теперь, — я не знаю почему, — онѣ не доставляютъ мнѣ радости. Только не эти, конечно, не эти! — прибавила она быстро и надѣла браслеты на руки.
Альдъ смотрѣлъ на нее съ удивленіемъ.
— Милая моя! — сказалъ онъ, слегка улыбаясь и стараясь выі путать ее, — у насъ, вѣдь, очень много подобныхъ вещей, и я боюсь, что дѣдъ захочетъ подарить ихъ всѣ тебѣ. Стоитъ ли объ этомъ думать? Вѣдь, ихъ не приходится покупать. Ты будешь ихъ надѣвать съ хорошими платьями, а это обыкновенно всѣ находятъ красивымъ.
— Нѣтъ, вѣдь, это означаетъ богатство, большое состояніе, въ то время какъ у другихъ нѣтъ необходимаго. Это меня чрезвычайно удручаетъ. Я такъ безумно люблю роскошь, что когда мнѣ попадаетъ въ руки какая-нибудь драгоцѣнная вещь, я начинаю презирать себя, какъ самую заурядную пустую дѣвушку, не имѣющую права высказывать свои мнѣнія и воодушевляться какими-нибудь идеями. Ты не долженъ поощрять во мнѣ эти вкусы, ты долженъ помочь мнѣ отдѣлаться отъ нихъ!
Рэборнъ нѣжно посмотрѣлъ на нее. Онъ не могъ ни молчаніемъ, ни смѣхомъ отвѣчать на эти слова. Для него самого эти вопросы имѣли серьезное, животрепещущее значеніе и въ его короткомъ отвѣтѣ ей всякій болѣе опытный человѣкъ прочиталъ бы тяжелую внутреннюю борьбу.
Но Марчеллѣ отвѣтъ его показался безцвѣтнымъ; въ ея ушахъ стояли другіе звуки, и осторожный минорный тонъ Альда выводилъ ее изъ терпѣнія.
Онъ сталъ ее спрашивать, что она дѣлала утромъ, и внимательно смотрѣлъ на нее. Она разсказала, что показывала Уартону домъ, потомъ ходила съ нимъ по деревнѣ, откуда онъ отправился на поѣздъ. Она прибавила, что онъ очень интересный собесѣдникъ, чрезвычайно умный человѣкъ, но ужасно высоко ставитъ свои мнѣнія. Подъ конецъ она засмѣялась.
— Но все-жь таки къ нему надо относиться съ уваженіемъ: я никому не разсказывала, но онъ мнѣ спасъ жизнь сегодня утромъ.
Альдъ схватилъ ее за руки.
— Что ты говоришь, милая? Спасъ тебѣ жизнь?
Она разсказала ему эпизодъ въ драматическахъ чертахъ. Онъ слушалъ съ видимымъ неудовольствіемъ и, когда она кончила, сидѣлъ молча.
— Значитъ, по-твоему, я долженъ теперь смотрѣть на него другими глазами? — спросилъ онъ, наконецъ, съ натянутою улыбкой.
— Я увѣрена, что ему никакого нѣтъ дѣла до того, какъ кто къ нему относится, — сказала она покраснѣвши. — Онъ самъ совершенно искренно относится къ другимъ и не скрываетъ своихъ мнѣній.
И, играя жемчугомъ, она передала ему свой разговоръ съ Уартоносъ. Съ особеннымъ наслажденіемъ она описала ему тотъ насмѣшливый тонъ, съ которымъ Уартонъ говорилъ объ ея дѣятельности и идеалахъ, и съ женскимъ любопытствомъ слѣдила за тѣмъ, какое впечатлѣніе это производитъ на Альда.
— Я не понимаю, съ какой стати онъ такъ откровенно высказывается, — сказалъ Альдъ, повернувшись къ камину и старательно мѣшая въ немъ. — Онъ едва знакомъ съ тобой, — я нахожу, что то дерзость.
— Нѣтъ, это совершенно естественно, — быстро и задорно возразила Марчелла. — Когда человѣкъ серьезно о чемъ-нибудь говоритъ, онъ не думаетъ, что это можетъ быть дерзко. Я никогда не встрѣчала никого, кто бы такъ глубоко и основательно разбиралъ чужія мнѣнія.
Альда поразила ея горячность и протестующій тонъ. У него не было охоты продолжать разговоръ, и наступило тягостное молчаніе. Затѣмъ онъ сдѣлалъ надъ собой усиліе и сталъ говорить о соломенномъ плетеніи, о будущемъ митингѣ, но она вдругъ прервала его:
— Мнѣ хотѣлось бы знать, почему ты не любишь Уартона?… Я думаю, не изъ-за политическихъ причинъ.
И ея черные глаза смѣло и пристально посмотрѣли на него.
Онъ помолчалъ нѣсколько минутъ, потомъ сказалъ:
— Мнѣ не хотѣлось бы поднимать старыя исторіи.
Она пожала плечами, а когда онъ подошелъ и хотѣлъ ее обнять, она отступила и отвернула отъ него свое покраснѣвшее лицо.
— Дорогая! — сказалъ онъ. — Ты меня заставишь полюбить весь міръ. Но хуже всего то, — сказалъ онъ, улыбаясь, — что теперь я буду вдвое больше ненавидѣть его, такъ какъ вмѣсто меня онъ спасъ тебѣ жизнь!
V.
правитьПрошло нѣсколько недѣль. Во второй половинѣ января собрался парламентъ. Какъ и слѣдовало ожидать, поправка къ адресу, направленная противъ министерства, была принята. Слѣдствіемъ этого было распущеніе парламента и новые выборы: митинги и рѣчи всюду продолжались съ удвоенною энергіей. Въ округѣ Tudley End въ которомъ Альдъ выступилъ кандидатомъ, онъ долженъ былъ конкуррировать съ однимъ молодымъ человѣкомъ, тоже мѣстнымъ помѣщикомъ. Въ обычное время Альдъ отдался бы со всѣмъ напряженіемъ силъ этой борьбѣ, успѣхъ которой открывалъ передъ нимъ политическую карьеру. Но теперь онъ не чувствовалъ интереса къ состязанію, и рвеніе соперника не подстрекало, а только утомляло его. Настоящею причиной этого было то, что дѣятельность эта мѣшала ему часто видѣться съ Марчеллой.
Въ послѣднее время онъ сталъ замѣчать, что въ его отношенія съ Марчеллой вкралась нѣкоторая шероховатость, и его мучила и раздражала мысль, что Уартонъ теперь тамъ, около нея, проводитъ всѣ свободныя минуты въ ея обществѣ, и, дѣйствительно, вліяніе которое Уартонъ все болѣе пріобрѣталъ надъ Марчеллой, становилось теперь замѣтнымъ не одному Рэборну, но и постороннимъ.
Напрасно Альдъ старался урывать время для поѣздовъ въ Меллоръ, напрасно пытался онъ задобрить и расположить въ свою пользу мистера Бойса и шелъ ради этого на мелкія униженія, совершенно несвойственныя его гордой и властной натурѣ. Мистеръ Бойсъ, попрежнему, оказывалъ Уартону особенное вниманіе, два раза въ присутствіи Рэборна предлагалъ ему считать Меллоръ своею главною квартирой, на какое угодно время, и говорилъ пренебрежительнымъ тономъ о предстоящей свадьбѣ, не стѣсняясь негодованіемъ мистрисъ Бойсъ и огорченіемъ Марчеллы. Очевидно этимъ пренебреженіемъ къ Рэборнамъ мистеръ Бойсъ хотѣлъ заявить свою независимость. А Уартонъ въ свободные промежутки готовъ былъ и гулять, и болтать, и играть на билліардѣ съ мистеромъ Бойсъ, и общество Уартона было однимъ изъ немногихъ удовольствій больного и озлобленнаго старика. Мистрисъ Бойсъ не любила своего гостя и не старалась скрывать этого менѣе всего отъ самого Уартона.
Миссъ Рэборнъ, раньше другихъ уяснившая себѣ положеніе сожалѣла «бѣднаго, обманутаго» Альда и старалась доставить ему случай почаще видѣться съ Марчеллой. Между миссъ Рэборнъ и мистрисъ Бойсъ установилось особаго рода взаимное пониманіе. Онѣ не были близки и совсѣмъ не были откровенны, но миссъ Рэборнъ почерпала нѣкоторое, хотя и грустное, утѣшеніе въ увѣренности, что и мистрисъ Бойсъ также считаетъ Марчеллу недостойной Альда.
Несмотря на всѣ ухищренія миссъ Рэборнъ, Марчеллу не такъ то легко было залучить въ замокъ. Прежде всего, у нея было много занятій и всякаго рода хлопотъ. Устройство мастерскихъ поглощало массу времени: приходилось писать письма, отыскивать мастеровъ, возводить обстановку, собирать и сортировать работницъ и т. п. Въ иной дѣятельности выступали новыя черты характера, открывать новыя способности; вліяніе ея на деревенское населеніе ставилось все шире и прочнѣе; кромѣ того, подъ вліяніемъ чтенія и разговоровъ съ Уартономъ, она все глубже входила въ область экономическихъ и общественныхъ вопросовъ и въ этихъ серьезныхъ систематическихъ занятіяхъ находила громадное умственное наслажденіе. Такъ, чѣмъ больше предавалась она этого рода дѣятельности, тѣмъ меньше времени и вниманія удѣляла она приготовленіямъ къ свадьбѣ.
— Зачѣмъ ты отнимаешь у Марчеллы время на всѣ эти затѣи? — съ неудовольствіемъ замѣтила разъ миссъ Рэборнъ леди Штербурнъ, которая въ послѣднее время стала постоянною и вѣрною помощницей Марчеллы во всѣхъ ея начинаніяхъ. — Она совершенно пренебрегаетъ тѣмъ, чѣмъ должна теперь заниматься, и почти не показывается Альду. Мистрисъ Бойсъ говоритъ, что ей приходится одной хлопотать о приданомъ. Марчелла даже отказывается поѣхать въ Лондонъ примѣрить вѣнчальное платье.
Леда Винтербурнъ удивленно посмотрѣла на нее.
— Да что же я могу сдѣлать, Агнета? Не могу же я ее принуждать ѣхать въ Лондонъ! Вообще, мнѣ кажется, ты ее недостаточно знаешь; ты и не подозрѣваешь, какая это чудная дѣвушка. Какіе у нея блестящіе планы и съ какимъ одушевленіемъ она имъ предается!
— Именно противъ этого-то я и возстаю, — сказала миссъ Рэборнъ съ раздраженіемъ. — Лучше бы она приберегла это одушевіеніе для Альда. Это ея прямая обязанность, вмѣсто того, чтобы держаться вдалекѣ и всегда пропадать гдѣ-то, когда онъ желаетъ ее видѣть. Право, она меня выводитъ изъ терпѣнія.
— Я увѣрена, что все наладится, какъ только они поженятся, — сказала леди Винтербурнъ.
— Вотъ и братъ постоянно говоритъ то же самое! — воскликнула миссъ Рэборнъ въ нервной ажитаціи. — Онъ ничего и слышать не хочетъ, — увѣряетъ, что она странная и оригинальная, и что скоро сообразитъ, какъ съ ней обращаться. Все это хорошо, но только нынѣшнія жены не очень-то слушаются своихъ мужей; все пошло вверхъ дномъ. Если она и послѣ свадьбы будетъ вести себя подобнымъ образомъ, гулять и болтать съ этимъ подозрительнымъ господиномъ Уартономъ, восхищаться его идеями и ходить къ нему на митинги, увѣряю тебя, это будетъ не большая находка для мужа.
— Уартонъ! — удивилась лэди Винтербурнъ. Она всегда была поглощена своими внутренними чувствами и мыслями и не замѣчала окружающаго: ея мечтательные глаза смотрѣли мимо предметовъ. — Это, кажется, довольно непріятный человѣкъ? — нерѣшительно спросила она.
Леди Винтербурнъ не терпѣла сплетенъ и скандаловъ, она гнала отъ себя все низкое и пошлое; эта брезгливость приводила ее къ нравственному эпикуреизму.
— О, да, чрезвычайно непріятный! — сказала миссъ Рэборнъ. — Человѣкъ не имѣетъ никакихъ принциповъ и никогда, съ дѣтства ихъ не имѣлъ. Альдъ считаетъ его недобросовѣстнымъ въ его политической дѣятельности и еще кое въ чемъ другомъ. И какъ разъ въ такое время, когда Альдъ такъ страшно занятъ, почти не имѣетъ свободнаго времени, этотъ человѣкъ торчитъ постоянно около его невѣсты, нашептываетъ ей похвалы, вовлекаетъ въ свои нелѣпыя теоріи и вооружаетъ ее противъ взглядовъ Альда и противъ той жизни, которую ей придется вести, — согласись, что это не особенно пріятно!
— Бѣдный Альдъ! — сказала лэди Винтербурнъ задумчиво. — Но, вѣдь, онъ зналъ ея воззрѣнія! Можетъ быть, я могла бы съ ней поговорить объ этомъ?!
— Никто не можетъ съ ней объ этомъ заговорить! Всѣхъ она запугала!
Дѣйствительно, миссъ Рэборнъ побаивалась Марчеллы: какъ ни кипятилась она за ея спиной, но никогда не рѣшалась поднять разговоръ съ ней объ ея мнѣніяхъ и планахъ, опасаясь, что не удержитъ за собой позиціи.
Между тѣмъ, наступилъ день митинга Рэборна. Марчелла рѣшила выразить ему какъ можно больше вниманія и сочувствія. Но вся обстановка и рѣчь Альда произвели на нее удручающее дѣйствіе. Предсѣдательствовалъ величественный аристократъ; на эстрадѣ и среди слушателей виднѣлись разряженныя, улыбающіяся дамы, даже крестьяне, которые тамъ были, показались Марчеллѣ черезъ-чуръ почтительными и раболѣпными. Альдъ говорилъ красиво, она осталась совершенно холодной къ его рѣчи. Онъ требовалъ правительственнаго надзора за хижинами фермеровъ, принятія болѣе энергичныхъ мѣръ противъ падежа скота, распространенія профессіональнаго образованія, увеличенія фермерскихъ участковъ и расширенія мелкихъ самостоятельныхъ хозяйствъ и т. п. Но Марчелла чувствовала, что за всѣми этими добрыми пожеланіями старая система земельныхъ и общественныхъ отношеній оставалась незыблемой. Недовольство и раздраженіе закипѣли въ ней. А когда важный предсѣдатель, какъ казалось Марчеллѣ, съ трудомъ пожертвовавшій для митинга послѣобѣденнымъ сномъ, предложилъ вотумъ довѣрія къ консервативному кандидату, когда это предложеніе было встрѣчено громомъ рукоплесканій и топаньемъ ногъ, пышныя дамы граціозно улыбались, а толпы крестьянъ подходили къ Рэборну пожать ему руку, — Марчелла стояла въ сторонѣ со стиснутыми зубами и сверкающими глазами.
Домой она возвращалась вмѣстѣ съ Альдомъ. Дорогой она ему горячо возражала и наговорила много горькихъ вещей по поводу его успѣха, такъ что, въ концѣ-концовъ, Альдъ, усталый, измученный и глубоко оскорбленный, не выдержалъ.
— Оставимъ это, дорогая, довольно! — сказалъ онъ, взявши ее за руку. — Мы всѣ бродимъ во тьмѣ, ты видишь нѣкоторыя свѣтлыя точки, я вижу другія, — почему не хочешь ты мнѣ позволить видѣть то, что я могу, и видѣть то, что мнѣ кажется? Я увѣренъ, что ты легче примиришься съ этими разногласіями, когда мы будемъ одни, когда насъ не будутъ раздѣлять ни обстоятельства, ни лица.
— Лица? Я не знаю, кого ты разумѣешь! — сказала Марчелла.
Альдъ во-время сдержалъ себя. Хотя съ тѣхъ поръ, какъ Уартонъ поселился въ Меллорѣ, Альдъ былъ очень встревоженъ и мучился ревностью, но разыграть сцену ревности было совершенно несовмѣстимо съ гордостью Рэборновъ. Кромѣ того, это значило бы закрѣпить положеніе — провести неизгладимый штрихъ.
Онъ уклонился отъ вопроса Марчеллы, спросивши ее, имѣетъ ли она понятіе о томъ, сколько рукопожатій приходится сдѣлать кандидату въ парламентъ за день; затѣмъ онъ перешелъ къ комическимъ эпизодамъ избирательной борьбы за послѣдніе дни. Она слушала, повидимому, охотно и смѣялась, хотя все время смотрѣла къ сторону, какъ бы слѣдя за свѣтомъ, отбрасываемымъ фонарями кареты. Въ сущности же, ни тому, ни другому не было весело.
— Понравилась тебѣ послѣдняя рѣчь крестьянина? — вдругъ спросилъ онъ. — Онъ говорилъ по собственному побужденію; никто по не заставлялъ.
Мѣстность, гдѣ происходилъ митингъ, была любимымъ уголкомъ Альда. Онъ положилъ много труда и заботъ, чтобы ввести тамъ нѣкоторыя улучшенія, и, между прочимъ, устроилъ кооперативную ферму. Крестьянинъ, говорившій на митингѣ, работалъ на этой фермѣ и въ своей рѣчи высказывалъ похвалы этому учрежденію.
— О, рѣчь была дѣланная и черезъ-чуръ почтительная! — живо отвѣтила она.
Альдъ не сразу отвѣтилъ и заговорилъ болѣе сухимъ тономъ, чѣмъ обыкновенно:
— Мнѣ кажется, ты несправедлива. Это вполнѣ независимый и очень порядочный человѣкъ. Я чрезвычайно благодаренъ ему за то, что онъ сказалъ.
— Разумѣется, я не могу объ этомъ судить! — воскликнула Марчелла, уже раскаяваясь въ своей рѣзкости. — къ чему ты меня допрашиваешь? Мнѣ все представлялось въ извращенномъ видѣ. Я думаю, это твои разряженныя дамы разстроили мнѣ нервы. Зачѣмъ ты ихъ пригласилъ? Я, право, не хотѣла тебя огорчать, я не знаю, какъ это вышло.
Она повернулась къ нему, улыбаясь сквозь слезы.
Онъ увѣрилъ ее, что совершенно не чувствуетъ себя огорченнымъ, и тотчасъ перемѣнилъ разговоръ. Такъ до самаго конца пути не было упомянуто ни слова объ Уартонѣ. Но Марчелла, вернувшись домой, была разстроена и зла на себя. А Альдъ долго ходилъ взадъ и впередъ по своей комнатѣ въ лихорадочномъ возбужденіи, съ сумрачнымъ взглядомъ.
Какъ поразительно различны были впечатлѣнія Марчеллы на другой день отъ митинга Уартона!
Митингъ происходилъ въ капеллѣ баптистовъ. Аудиторія состояла исключительно изъ крестьянъ. Предсѣдательствовалъ юный священникъ-баптистъ съ очень добрымъ и нѣжнымъ лицомъ.
Уартонъ появился поздно. Онъ цѣлый день былъ въ разъѣздѣ. Замѣтивши Марчеллу и мистрисъ Бойсъ, которая не рѣшилась отпустить Марчеллу одну, онъ съ улыбкой поклонился имъ.
— Я изнемогаю, — шепнулъ онъ Марчеллѣ. — У меня голосъ пропалъ и голова не работаетъ. Я поболтаю о чемъ-нибудь съ полчаса и отпущу ихъ. Видали вы когда-нибудь такое неинтеллигентное собраніе?
— Вы должны ихъ воодушевить, — сказала Марчелла.
Глаза у нея блестѣли, лицо было оживлено, она вѣрила въ его успѣхъ и не придавала никакого значенія его усталости.
— Вы вызываете меня? Вы пришли посмотрѣть, какъ я ихъ воодушевлю, да?
Марчелла улыбнулась. Онъ отошелъ отъ нихъ и сталъ у аналоя.
Вначалѣ, излагая свою программу, онъ говорилъ вяло и банально, и Марчелла одно время даже поколебалась въ своей увѣренности относительно его успѣха. Но потомъ вдругъ перемѣнилъ тонъ и голосъ, заговорилъ хотя грубымъ, но сильнымъ и выразительницъ крестьянскимъ жаргономъ, закидывалъ вопросами, называлъ своихъ слушателей по именамъ. Вся аудиторія жила съ нимъ, его прерывали вопросами, возраженіями, всѣ были возбуждены, жестикулировали, громко смѣялись, апплодировали.
На Марчеллу это невиданное зрѣлище произвело сильное впечатлѣніе. У нея захватило дыханіе. Ей казалось, что никогда прежде она не жила одною жизнью съ крестьянами, что только теперь она поняла въ ихъ взгляды и нужды. Кромѣ того, она только теперь поняла тайну вліянія этого страннаго человѣка. Онъ безпощадно нападалъ на нихъ, критиковалъ, какъ онъ критиковалъ и нападалъ на нее. И когда онъ, такимъ образомъ, взбудоражилъ публику, вдругъ голосъ его смягчился, онъ сталъ говорить слова надежды и ободренія. Послѣ него были еще двѣ три рѣчи, и, между прочимъ, Джима Горда. Рѣшеніе поддержать радикальнаго кандидата было принято единодушными криками одобренія.
Когда возвращались домой всѣ трое въ экипажѣ, Марчелла молчала. Но Уартонъ, несмотря на темноту, чувствовалъ, что ея глаза устремлены на него, что она сочувствуетъ ему и что если бы было удобно говорить, онъ услыхалъ бы отъ нея пламенную рѣчь. Когда они остались вдвоемъ въ передней, онъ спросилъ ее охрипшимъ отъ усталости голосомъ:
— Оправдалъ я ваши ожиданія, воодушевилъ толпу?
Марчеллѣ вдругъ стало страшно.
— Да, вы порядочно пожурили ихъ, — уклончиво отвѣчала она.
— А вы этого не одобряете?
— О, нѣтъ, это, повидимому, ваша обычная манера!
— Это — выраженіе моей дружбы. Развѣ можно лучше выразить свои чувства? И вы можете оказать мнѣ такую дружбу.
— Какимъ образомъ?
— Критикуйте меня: скажите, гдѣ, вамъ показалось, я говорилъ неумно, гдѣ лицемѣрилъ.
— Нѣтъ, не требуйте этого отъ меня.
— Почему?
— Потому что… потому что… я знаю одно: если вы не воодушевили ихъ, то воодушевили меня.
И она скользнула въ сосѣднюю комнату, раньше чѣмъ онъ успѣлъ вымолвить слово.
VI.
правитьУартонъ сидѣлъ въ большой гостиной Меллора послѣ обѣда. Онъ пододвинулъ стулъ къ камину, расположился покойно, читалъ французскій романъ и наслаждался чувствомъ физическаго довольства. Въ послѣднее время ему приходилось много и напряженно работать, между тѣмъ какъ по натурѣ онъ былъ лѣнивъ. Перебирая въ умѣ свою дѣятельность послѣднихъ дней, онъ самъ удивлялся, ради чего онъ въ темныя морозныя ночи скакалъ по деревнямъ и до хрипоты разглагольствовалъ передъ кучкой крестьянъ. «Къ чему я все это дѣлаю и завтра буду дѣлать опять то же?»
Десять часовъ. Мистеръ Бойсъ ушелъ спать, и Уартонъ былъ счастливъ, что не нужно больше занимать его. Мистрисъ Бойсъ и Марчелла собираются на балъ въ замокъ Максвелей, и карета заказана къ половинѣ одиннадцатаго; значитъ, онѣ скоро сойдут внизъ, и онъ увидитъ Марчеллу въ новомъ платьѣ и жемчужной ожерельѣ, подаренномъ Рэборномъ. Онъ былъ тонкимъ наблюдателемъ и съ интересомъ слѣдилъ за всѣми мелочами домашней жизни Марчеллы. Такъ, онъ зналъ, что приданое шьется дома и что Марчелла въ послѣднее время, къ молчаливой досадѣ матери, перестала интересоваться приготовленіями къ свадьбѣ.
Онъ прислушивался къ каждому скрипу дверей и безпокойно оглядывался. Онъ не былъ приглашенъ на балъ. Помимо давнихъ причинъ размолвки съ Рэборномъ, онъ подозрѣвалъ и новыя. Онъ не только вытѣснялъ кандидата Максвелей съ давно насиженнаго мѣста, онъ еще уязвлялъ Альда самымъ болѣзненнымъ, самымъ чувствительнымъ образомъ. Хотя они рѣдко встрѣчались, но для Уартона было несомнѣнно, что его пребываніе въ домѣ Бойсовъ возростающая близость съ Марчеллой, сходство воззрѣній, интересъ, который она принимала въ успѣхѣ его избирательной борьбы, наконецъ, ихъ совмѣстная благотворительная дѣятельность въ деревнѣ, — все это страшно раздражало Альда. Эта мысль пріятно щекотала и льстила самолюбію Уартона.
Послышались шаги, шорохъ платья, дверь отворилась и Марчелла, какъ легкое бѣлое видѣніе, вырисовалась на синемъ фонѣ обоевъ. Она принесла съ собой сильный ароматъ розъ изъ роскошнаго букета, присланнаго ей Альдомъ.
Уартонъ вскочилъ и подалъ ей стулъ.;
— Я уже началъ думать, что балъ есть созданіе моего воображенія, — сказалъ онъ весело. — Право, вы ѣдете слишкомъ поздно.
Онъ замѣтилъ, что она чѣмъ-то обезпокоена.
— Это вина папы, — сказала она. — У него опять какія-то боли; мама говоритъ, что серьезнаго ничего нѣтъ. Я не понимаю, что у него за болѣзнь и почему онъ считаетъ свое положеніе опаснымъ. Вы не знаете?
— Вашъ отецъ очень мнителенъ и нуждается въ заботливомъ уходѣ; но мистрисъ Бойсъ умѣетъ прекрасно за нимъ ухаживать.
— Да, она умѣетъ, — сказала Марчелла, — мнѣ бы тоже хотѣлось умѣть.
И лицо ея приняло грустное выраженіе, — муки раскаянія и упрековъ себѣ такъ и сквозили въ немъ. Уартонъ зналъ, что въ послѣднее время она нетерпѣливо и съ недовѣріемъ относилась къ постояннымъ жалобамъ отца на болѣзнь.
— Съ больными лучше всего не разговаривать о болѣзни. Нужно поддерживать бодрость и веселое расположеніе духа у мистера Бойсъ, и онъ скоро поправится.
— Если онъ поправится, то этимъ будетъ обязанъ…
Она вдругъ остановилась. Она хотѣла сказать: «не мнѣ», но вдругъ ей показалось, что это будетъ излишнею откровенностью. Уартонъ стоялъ около нея и молчалъ.
— Вы мнете свои цвѣты, — сказалъ онъ вдругъ.
И дѣйствительно, цвѣты небрежно свѣсились, какъ будто она забыла о нихъ.
Она медленно подняла ихъ; онъ наклонился, чтобы понюхать, и она протянула ему букетъ.
— Совершенная весна! — сказалъ онъ, съ наслажденіемъ вдыхая ароматъ. — Даже временами года повелѣваетъ человѣкъ съ помощью тепла и денегъ! Вы позволите мнѣ высказать одно философское замѣчаніе?
— Я по опыту знаю, что еслибъ я не позволила, вы все равно скажете.
— Знаете ли, соблазнъ очень великъ. Это замѣчаніе очень простое, оно такъ само и напрашивается. Когда созерцаешь высшую степень чего бы то ни было, — красоты, успѣха, счастья, — пульсъ бьется быстрѣе.
Онъ улыбался; она смотрѣла въ сторону.
— Неужели вы думаете, что я сегодня вечеромъ буду наверху счастья? Всѣ эти церемоніи мнѣ представляются совершенно въ другомъ свѣтѣ.
Это демократическое пренебреженіе къ параду и выставкѣ отдалось такимъ молодымъ и наивнымъ доктринерствомъ, что Уартонъ чуть не расхохотался.
— Я увѣренъ, что большинство будетъ моего мнѣнія сегодня вечеромъ, — сказалъ онъ. — Вотъ увидите.
Она покраснѣла. Никто никогда не позволялъ себѣ такъ смѣло говорить съ ней и такъ испытующе смотрѣть на нее. Она рѣшила что необходимо разсердиться, и въ слѣдующую минуту разсердилась, но только на себя за то, что она придаетъ значеніе условностямъ.
— Марчелла! — послышался голосъ мистрисъ Бойсъ.
Марчелла поспѣшно подобрала шлейфъ, схватила цвѣты и побѣжала.
Въ передней ее поразило неожиданное зрѣлище. Мистрисъ Бойсъ въ нарядномъ туалетѣ стояла, дожидаясь горничной. Марчелла остановилась отъ изумленія и восхищенія, затѣмъ подбѣжала къ ней.
— Мама, какъ ты изящна! Я тебя никогда не видала такою! Это черное платье необыкновенно идетъ къ тебѣ, и прическа у тебя прелестная.
Она взяла мать за руку и поцѣловала въ щеку.
Едва только онѣ вышли изъ кареты, ихъ встрѣтилъ Альдъ, который поджидалъ ихъ внизу. До этого онъ безцѣльно бродилъ въ толпѣ гостей, не понимая, почему онѣ такъ долго не ѣдутъ. Этотъ роскошный праздникъ былъ задуманъ его дѣдомъ съ цѣлью въ торжественной обстановкѣ представить невѣсту своего внука обществу друзей и знакомыхъ. Кромѣ того, это парадное принятіе Марчеллы въ кругъ семьи и друзей обозначало, что лордъ Максвель пересталъ считаться съ прошлымъ фамиліи Бойсъ и покрывалъ ихъ скомпрометированное имя своимъ непомраченнымъ гербомъ.
Альдъ хорошо понималъ это намѣреніе дѣда и былъ ему признателенъ за это. Но какъ отнесется къ этому Марчелла? Онъ былъ полонъ тревожныхъ ожиданій.
— Какъ тебѣ это нравится? — шепнулъ онъ ей, когда они поднимались по лѣстницѣ.
— Скажи, что мнѣ нужно дѣлать? — сказала она, краснѣя. — Я постараюсь все исполнить какъ слѣдуетъ. Какая толпа!
— А, милѣйшая мистрисъ Бойсъ! — воскликнулъ лордъ Максвель, встрѣчая ихъ наверху лѣстницы. — Очень, очень радъ! Позвольте вашу руку… Марчелла, съ позволенія Альда! — и онъ нагнулся и поцѣловалъ ее въ щеку.
Затѣмъ онъ предложилъ руку мистрисъ Бойсъ. Легкая краскѣ выступила на блѣдныхъ щекахъ мистрисъ Бойсъ. «Бѣдняжка, — думалъ лордъ Максвелъ, — какъ она изящна и привлекательна до сихъ поръ! Легко видѣть, какова она была прежде».
Альдъ и Марчелла пошли за ними. Они шли широкимъ корридоромъ, который огибалъ весь домъ вокругъ. Изъ танцовальной залы доносились звуки вальса; старинный домъ весь сіялъ огнями, мраморныя статуи были украшены цвѣтами, всюду блескъ, аромать цвѣтовъ, веселый разговоръ и смѣхъ.
Проходя подъ руку съ Альдомъ, Марчелла чувствовала, какъ изо всѣхъ комнатъ разряженная толпа спѣшила въ корридоръ, и глаза всѣхъ были устремлены на нее и ея мать. «Посмотри, посмотри, вотъ она!» — услыхала она возбужденный шепотъ одной барышни. — Развѣ не правда, что она прелестна?"
Они шли, безпрестанно останавливаясь, и Альдъ представлялъ Марчеллу гостямъ.
— О, она держитъ себя съ достоинствомъ, — обратился стоявшій около господинъ къ своей дочери, — но, въ то же время, скромна, какъ и слѣдуетъ быть. Нынѣшнія дѣвицы не краснѣютъ отъ застѣнчивости, какъ, бывало, въ мое время: онѣ дѣлаютъ такое лицо, какъ будто ихъ кто оскорбилъ. Но очень, очень красива! Знаешь ли, мнѣ кажется, она изъ передовыхъ, — набита женскимъ вопросомъ и тому подобными вещами. Это тебѣ по вкусу, Нетти, а?
— Она чудно хороша, — сказала со вздохомъ его невзрачная, маленькая, краснощекая дочка. — И какъ просто одѣта, если бы не этотъ превосходный жемчугъ. Какъ странно причесала она свои волосы, въ косы: такъ никто теперь не носитъ.
— Никто такъ не носитъ, потому что ни у кого нѣтъ такой головы, — сказалъ ея братъ, молодой гусаръ, тономъ знатока. — Она восхитительна; клянусь честью, я давно не видалъ ничего подобнаго. Но только она страшно горяча, — по крайней мѣрѣ, имѣетъ такой видъ.
— Говорятъ, что она придерживается крайнихъ мнѣній, — замѣтила сестра. — Онъ будетъ у ней подъ башмакомъ. Это несомѣнно, — онъ такой мягкій и кроткій.
Между тѣмъ, Марчелла стояла около миссъ Рэборнъ и безпрерывно кланялась и пожимала руки важнымъ магнатамъ графства и ихъ женамъ, одѣтымъ по послѣдней модѣ. Благодаря разсказамъ Уартона, она имѣла опредѣленное представленіе почти обо всѣхъ присутствовавшихъ. Уартонъ, во время своихъ избирательныхъ поѣздокъ, хорошо познакомился съ хозяйствомъ всѣхъ землевладѣдьцевъ этого края, и Марчелла знала, у кого введены какія улучшенія и у кого господствуютъ злоупотребленія.
Альдъ подвелъ въ ней молодого гвардейскаго офицера, который очень развязно пригласилъ ее на слѣдующій танецъ. Марчелла танцовала съ увлеченіемъ, вспоминая студенческія пирушки въ Лондонѣ въ цвѣтныхъ перчаткахъ и съ единственнымъ угощеніемъ лимонадомъ. Но въ промежутки между танцами Марчелла ломала себѣ голову, о чемъ бы поговорить со своимъ кавалеромъ. Все, что онъ говорилъ, — о скачкахъ, о картинной выставкѣ, о новой театральной пьесѣ, — казалось ей пустымъ и банальнымъ.
По окончаніи танца Марчелла подошла къ миссъ Рэборнъ, которая стояла у дверей въ корридорѣ и подзывала ее къ себѣ. Опять начались новыя представленія. Несмотря на всѣ старанія Марчеллы быть любезною, миссъ Рэборнъ была, все-таки, недовольна ею.
«Почему она не можетъ улыбаться и весело болтать, какъ другія барышни? — съ неудовольствіемъ думала миссъ Рэборнъ. — Конечно, ей мѣшаютъ ея „идеи“. Однако, какъ она вдругъ преобразилась! Что это значитъ?»
Въ это время подошла лэди Винтербурнъ, и Марчелла моментально оживилась, протянула ей обѣ руки, отвела ее въ сторону и живо заговорила:
— Ахъ, побудьте, пожалуйста, со мной! Здѣсь такая масса народа, а я говорю все не впопадъ. Наконецъ-то, — сказала она вздохнувъ съ облегченіемъ, — теперь я буду чувствовать себя подъ вашею защитой!
— Я не могу одна завладѣть вами, — сказала лэди Винтербурнъ, — здѣсь всѣ желаютъ разговаривать съ вами.
— Да, я знаю… Посмотрите, какъ сурово смотритъ на меня миссъ Рэборнъ. Но неужели я не могу хоть нѣсколько минутъ дѣлать то, что мнѣ пріятно?
— Вы должны дѣлать то, что пріятно Альду, — вдругъ сказала леди Винтербурнъ своимъ низкимъ, трагическимъ голосомъ. Моментъ ей казался удобнымъ для назиданія, и она поспѣшила все пользоваться имъ.
Марчелла съ недоумѣніемъ посмотрѣла на нее.
— Я не понимаю, почему вы такъ говорите, — сказала она съ легкимъ упрекомъ. — Мнѣ кажется, я вела себя вполнѣ хорошо, и такъ хорошо, какъ могла.
Трагическій видъ леди Винтербурнъ смѣнился мягкою улыбкой!
— Вы сегодня чрезвычайно интересны, моя милая. Бѣлое платье и жемчугъ необыкновенно вамъ къ лицу. Я не удивляюсь что Альдъ не спускаетъ съ васъ глазъ.
Марчелла подняла глаза и встрѣтила взглядъ Альда, устремленый на нее съ другого конца комнаты. Она сконфузилась, слегка улыбнулась и отвернулась въ сторону.
— Кто этотъ высокій господинъ, который сейчасъ подходилъ нему? — спросила она леди Винтербурнъ.
— Это лордъ Уандль, — отвѣчала та, — а сзади него его противая вторая жена. Эдуардъ всегда осуждаетъ меня за то, что я ему не симпатизирую. Онъ говоритъ, что мы, женщины, не умѣмъ судить о мужчинахъ и что въ свое время онъ былъ очень блестящимъ человѣкомъ. Но мнѣ всегда кажется, что у него очень непріятное лицо.
— Лордъ Уандль! — воскликнула Марчелла, наморщивъ брови. — Ради Бога, пойдемте отсюда скорѣе, милая леди Винтерборнъ! Я знаю, что онъ проситъ Альда представить его мнѣ, но я не хочу, ни въ какомъ случаѣ не хочу.
И, схвативши за руку недоумѣвающую лэди Винтербурнъ, она быстро повлекла ее въ ближайшую дверь, перешла нѣсколько комнатъ, все не выпуская ея руки, и, наконецъ, посадила ее, сѣла сама на диванѣ въ библіотекѣ лорда Максвеля, преслѣдуемая любопытными взглядами публики.
— Этотъ человѣкъ здѣсь! Нѣтъ, право, это ужъ черезъчуръ! — проговорила Марчелла, энергично обмахиваясь вѣеромъ.
— Что съ вами, моя милая? — спросила ничего не понимающая лэди Винтербурнъ. — И что вы имѣете противъ лорда Уандля?
— Развѣ вы не знаете? — воскликнула Марчелла съ негодованіемъ. — Вы, навѣрное, читали въ газетахъ на прошлой недѣлѣ объ этомъ возмутительномъ случаѣ. Женщина и двое дѣтей умерли въ одной изъ его хижинъ отъ зараженія крови, и почему? Исключительно вслѣдствіе его небрежности, грубѣйшей, безчеловѣчной небрежности.
Она тяжело дышала и почти готова была плакать.
— Позвали управляющаго, но онъ ничего не сдѣлалъ. Тогда священникъ написалъ самому лорду Уандлю и получилъ отвѣтъ, этотъ отвѣтъ былъ напечатанъ. Я ничего не знаю подобнаго этому постыдному нахальству. Онъ долженъ бы былъ сидѣть въ тюрьмѣ, вмѣсто того, явился сюда. И всѣ съ нимъ любезны — смѣются, разговариваютъ!
Она замолчала, задыхаясь отъ волненія. Этотъ инцидентъ былъ только искрой, воспламенившей порохъ.
Лэди Винтербурнъ растерянно смотрѣла на нее.
— Можетъ быть, это еще не вѣрно, — пыталась она успокоить Марчеллу. — Газеты такъ часто клевещутъ, особенно на насъ, землевладѣльцевъ. А, вотъ и Альдъ!
Альдъ съ нѣкоторымъ замѣшательствомъ подходилъ къ нимъ.
— Милый другъ, я не могъ понять, куда ты исчезла такъ быстро. Позволишь мнѣ представить тебѣ лорда Уандля? Это старинный другъ дома и мой крестный отецъ. Онъ непріятный, раздраженный человѣкъ и я очень многое въ немъ не одобряю. Но онъ съ давнихъ поръ связанъ съ нашею семьей, а мой дѣдъ очень цѣнить подобныя отношенія. Скажи ему два слова и дѣло съ концомъ.
— Альдъ, я не могу, — сказала Марчелла, глядя на него въ упоръ. — Это невозможно: вѣдь, я читала о томъ случаѣ. Я буду груба и дерзка съ нимъ.
Альдъ былъ окончательно смущенъ.
— Это, правда, очень некрасивое дѣло, — сказалъ онъ. — Я не зналъ, что ты читала объ этомъ. Но какъ же быть? Вѣдь, я обѣщалъ немедленно вернуться за нимъ.
— Лордъ Уандль — миссъ Бойсъ, — послышался звонкій голосокъ миссъ Рэборнъ позади Альда. Альдъ, быстро отступивши въ сторону, увидалъ свою тетку, которая съ рѣшительнымъ видомъ подвела къ Марчеллѣ лорда Уандля, — тотъ со старомодною учтивостью отвѣсилъ низкій поклонъ.
Леди Винтербурнъ со страхомъ слѣдила за Марчеллой. Но общественные инстинкты одержали верхъ. Изъ ста женщинъ, которыя угрожаютъ подобными сценами, едва ли одна рѣшится пойти на скандалъ. Марчелла нѣкоторое время колебалась, затѣмъ съ очевиднымъ отвращеніемъ едва кивнула ему въ отвѣтъ.
— Вы удалились сюда отъ жары? — спросилъ онъ. — Только едва ли васъ оставятъ здѣсь въ покоѣ. Никто не пожелаетъ упустить случая…
Марчелла не отвѣчала. Леди Винтербурнъ торопливо вставила замѣчаніе о массѣ гостей.
— О, да, какой сильный гулъ стоитъ! — сказалъ лордъ Уандль. — Всѣмъ хочется полюбоваться на счастье Альда. Вы давно живете въ Меллорѣ, миссъ Бойсъ?
— Полгода.
Она смотрѣла прямо передъ собой, не оборачиваясь къ нему, тонъ ея выводилъ миссъ Рэборнъ изъ себя. Лордъ Уандль посмотрѣлъ на Марчеллу, слегка прищуривши глаза, потомъ сказалъ съ едва замѣтною улыбкой, разглаживая усы:
— Вы любите деревню?
— Да.
Марчелла и не подозрѣвала, сколько вражды выражали ея односложные, вынужденные отвѣты. Наоборотъ, она упрекала себя въ трусости и малодушіи.
— А народъ?
— Нѣкоторыхъ.
При этомъ она подняла на него сверкающіе темные глаза, и онъ понялъ, что она относится къ нему съ ненавистью и не желаетъ продолжать разговора.
И онъ съ апломбомъ повернулся къ Альду и, улыбаясь, сказалъ:
— Благодарю тебя, милый Альдъ. Теперь я пойду. Я не имѣю права монополизировать твою очаровательную невѣсту.
И онъ опять низко поклонился, на этотъ разъ съ очевидною ироніей, и ушелъ.
Марчелла встала. Она взглянула сначала на миссъ Рэборнъ, потомъ на Альда.
— Я очень устала, — сказала она, подходя къ нему, — проведи меня въ свою комнату.
Онъ предложилъ ей руку, и они пошли, пробираясь сквозь толпу. На дорогѣ они встрѣтили Голлена. Онъ съ ней не видался еще и пожалъ ей руку. Но въ его вѣжливомъ поклонѣ было что-то холодное, что тотчасъ же отозвалось болью въ возбужденныхъ нервахъ Марчеллы. Она припомнила, что съ нѣкотораго времени онъ отдаляется отъ нея; первый задушевный разговоръ о дружбѣ между ними уже не повторялся и ни слова не упоминалось о принятіи ея въ общій товарищескій союзъ. Она крѣпко прикусила губу и повлекла Альда дальше, сквозь нарядную, веселую толпу; опять новыя встрѣчи, новыя представленія: какое отчаяніе — эти общественныя обязанности!
Альдъ затворилъ за собой дверь кабинета. Марчелла быстро освободила свою руку, подошла къ камину и, опершись локтями о выступъ камина, закрыла лицо обѣими руками.
Онъ смотрѣлъ на нее нѣкоторое время въ тревогѣ и недоумѣніи. Потомъ онъ замѣтилъ, что она плачетъ. Кровь прилила ему въ лицо, онъ подошелъ къ ней, взялъ ея руку, поднесъ къ губамъ и сталъ шептать ей на ухо слова любви и нѣжности. Онъ увѣрялъ ее, что любовался ею во время разговора съ Уандлемъ, но только у нея одной нашлось мужество противупоставить этому человѣку непреклонную христіанскую добродѣтель. Если бы даже оно было принято съ неудовольствіемъ его родными, что за дѣло? Она всегда можетъ поступать, какъ ей угодно.
Трудно было найти болѣе подходящій моментъ для изліяній чувствъ преданности, любви. Но слезы Марчеллы были выраженіемъ отчаянія. Нѣжность Альда, признаніе за собой права утѣшать и ободрять ее мучительно, болѣзненно напомнили ей, что она связала себя съ нимъ навсегда, безповоротно. Ласки его не трогали ее, точно также и гнѣвъ его не пугалъ ее. Она приняла его предложеніе, не любя его, прельщаясь исключительно выгодами положенія. А теперь ей казалось, что все, что она пріобрѣтала съ бракомъ, ничего не стоитъ, что, въ сущности, ея жизнь будетъ рядомъ постоянныхъ мелкихъ стычекъ между ею и окружающею обстановкой, что при такихъ условіяхъ ни сердце, ни честолюбіе не могутъ найти удовлетворенія. Она добивалась виднаго положеній ради широкой дѣятельности. Но какъ она будетъ дѣйствовать? Ее, несомнѣнно, очень скоро затянетъ обстановка, она будетъ поклоняться богатству, знатности, безсмысленной роскоши и всѣмъ суетнымъ благамъ жизни. Мечты съ помощью своей власти и вліянія залечить народныя язвы представлялись ей теперь чѣмъ-то мелкимъ и пошлымъ. Передъ ней открылись новые идеалы, новые пути, и теперь еще она чувствовала себя подъ обаяніемъ смѣлаго, изобрѣтательнаго ума своего новаго учителя. Всѣ общественныя цѣли и стремленія, ради которыхъ она готова была принести жертву, теперь отступили на второй планъ; она видѣла только одно, что скоро она будетъ лэди Максвель, должна будетъ сдружиться съ миссъ Рэборнъ и носить фамильные брилліанты.
Въ самый разгаръ отчаянія она подняла глаза и встрѣтила взглядъ Альда, съ любовью устремленный на нее. Сразу совѣсть проснулась и заговорила въ ней. Какое право имѣла она издѣваться надъ жизнью высшаго класса и какъ пѣшку третировать человѣка, беззавѣтно ей преданнаго? Она была подавлена сознаніемъ своеяъй неблагодарности, и ея нападки на себя были такъ же страстны, какъ за минуту передъ тѣмъ нападки на другихъ. Альдъ, смущенный и обезпокоенный ея волненіемъ и нервнымъ безсвязнымъ разговоромъ, старался ее успокоить и мало-по-малу достигъ того, что она дала ему свою дрожащую руку и съ улыбкой слушала тѣ ласковыя имена, которыми онъ ее осыпалъ.
VII.
правитьНа обратномъ пути мать и дочь не проронили почти ни слова между собою. Марчелла чувствовала себя утомленною, измученной и душой, и тѣломъ. Она откинулась въ глубину кареты и старалась о чемъ не думать. Ночь была тихая, ясная; близость весны разливалась въ воздухѣ.
Проходя къ себѣ, черезъ рядъ пустыхъ комнатъ, Марчелла не могла отдѣлаться отъ невольнаго чувства страха; тишина и одиночество, особенно въ той части дома, гдѣ была ея комната, тяготили ее, въ ея развинченныхъ нервахъ всякій звукъ — скрипъ половицъ подъ ея шагами, свистъ вѣтра — пугали ее.
Она вошла въ свою комнату и опустилась на первый попавшійся стулъ. Свѣча слабо освѣщала комнату, но рѣзко выдѣляла изъ мрака ея бѣлую фигуру; она сидѣла передъ большимъ зеркаломъ, безсильно опустивши руки на колѣни, и разсѣянно смотрѣла впередъ. Она была поглощена однимъ страстнымъ, настоятельнымъ рѣшеніемъ: Уартонъ долженъ уѣхать во что бы то ни стало, — такъ дальше продолжаться не можетъ.
Быстро пронеслись у нея въ памяти разныя сцены, разговоры, все болѣзненно отзывалось на совѣсти. Наконецъ, утомленіе взяло верхъ и она подняла руки, чтобы снять съ себя жемчужное ожерелье.
Вдругъ она вздрогнула, услышавши какой-то шорохъ за дверью. Какъ разъ у ея комнаты проходила витая лѣстница, соединявшая верхній корридоръ съ нижнимъ и оканчивавшаяся внизу у старой библіотеки.
Несомнѣнно, это были шаги, легкіе, осторожные, сначала по корридору, затѣмъ по лѣстницѣ внизъ; наконецъ, она совершенно ясно слышала, что кто-то медленно пробирался по нижнему корридору.
Сердце ея усиленно забилось. Ея комната, оба корридора, лѣстница и библіотека какъ разъ были излюбленнымъ мѣстомъ привиденій. Сколько ни старалась Марчелла разсѣять этотъ призракъ, темъ не менѣе, легенды о таинственныхъ звукахъ, шагахъ, стонахъ продолжали ходить среди дворни. Марчелла пыталась выслѣдить источникъ этихъ легендъ, подстерегала, прислушивалась, но напрасно.
Теперь, услышавъ эти ровные, мягкіе шаги, она тотчасъ сбросила съ себя усталость и, съ молодою жаждой приключеній, рѣшила изсѣдовать. Она быстро вскочила, набросила мѣховую накидку и тихонько отворила дверь, внимательно прислушиваясь.
Шаги притихли, слышались только какія-то неопредѣленныя движенія въ библіотекѣ. Затѣмъ опять шаги. Немыслимо, чтобы кто-нибудь забрался: воръ не сталъ бы такъ медленно расхаживать. Она затворила за собой дверь и стала спускаться по лѣстницѣ.
Корридоръ внизу былъ залитъ яркимъ луннымъ свѣтомъ. Вначалѣ, какъ ни присматривалась, она ничего не замѣчала. Но потомъ увидала фигуру Уартона въ дальнемъ концѣ корридора, у выхода въ садъ, онъ стоялъ и смотрѣлъ на освѣщенный луною фасадъ дома, и до нея донесся слабый запахъ сигары.
Первымъ инстинктивнымъ движеніемъ ея было повернуться уйти назадъ. Но Уартонъ замѣтилъ ее. Она какъ разъ стояла въ полосѣ яркаго свѣта. Увидавши ее, Уартонъ не могъ удержаться отъ восклицанія и быстро пошелъ ей на встрѣчу.
— Я услыхала шаги, — сказала она съ притворною холодностью, сквозь которую онъ ясно видѣлъ ея смущеніе. — Я никакъ не предполагала, что въ домѣ кто-нибудь не спитъ, и потому сошла сюда посмотрѣть.
Онъ не сразу отвѣтилъ, оглядывая ее смѣющимися глазами.
— Признайтесь, вы приняли меня за привидѣніе?
Она колебалась, потомъ разсмѣялась.
— Можетъ быть, — сказала она. — Значитъ, опять не удалось. Спокойной ночи!
Нѣсколько мгновеній онъ стоялъ въ нерѣшительности, затѣмъ быстрымъ движеніемъ бросилъ окурокъ сигары, нагналъ Марчеллу и пошелъ за ней.
— Я слышалъ, какъ вы пріѣхали, — сказалъ онъ какъ бы въ объясненіе. — Затѣмъ я подождалъ, пока вы обѣ заснете, и спустился внизъ полюбоваться на эффектное зрѣлище стараго дома при лунномъ освѣщеніи, — и онъ указалъ при этомъ на отливающій серебромъ главный фасадъ зданія. — Я очень люблю не спать и расхаживать по ночамъ. Мои домашніе къ этому привыкли, но мнѣ очень совѣстно, что я обезпокоилъ васъ. Разскажите, пожалуйста въ двухъ словахъ, какъ прошелъ балъ.
Онъ остановился у лѣстницы и смотрѣлъ на нее такими бодрыми и веселыми глазами, какъ будто было три часа дня, а не ночи.
По свойственной женщинамъ впечатлительности, она тотчасъ же заразилась его настроеніемъ.
— Балъ прошелъ превосходно, — сказала она съ веселою ироніей, занесши ногу, обутую въ бѣлый атласный башмакъ, на первую ступеньку лѣстницы. — Было около шестисотъ гостей наверху и до четырехсотъ кучеровъ и лакеевъ внизу. Всѣ находятъ, что было безподобно.
Онъ смотрѣлъ на нее проницательнымъ, загадочнымъ взглядомъ. Онъ не разъ говорилъ ей раньше, что любитъ сильныя ощущенія. Несомнѣнно, эта странная встрѣча съ невѣстой Альда такъ поздно ночью среди всеобщаго сна давала необычныя ощущенія. Хотя она была, очевидно, утомлена и блѣдна, но при мягкомъ лунномъ свѣтѣ она казалась ему такою очаровательной, какъ никогда. Сердце забилось у него быстрѣе.
Онъ про себя рѣшилъ, что задержитъ Марчеллу во что бы то и стало и поговоритъ съ ней. Вѣдь, отъ этого не будетъ никакого вреда ни ей, ни Рэборну. Рэборнъ еще успѣетъ насладиться ею. Зачемъ раньше времени стѣснять себя во имя какихъ-то его правъ? Вѣдь, она не любитъ его! Что скажутъ люди? Вздоръ! Это глупый предразсудокъ, что ночью разговаривать не все равно, что днемъ!
— Постойте минутку! — сказалъ онъ. — Вы, конечно, страшно устали и не способны воспринимать поэзію. А то я посовѣтовалъ бы вамъ вернуться назадъ и взглянуть на библіотеку. Замѣчательная картина!
Невольно она обернулась и увидала, что дверь въ библіотеку полуоткрыта. Онъ тотчасъ распахнулъ ее, и передъ ихъ глазами предстала большая пустынная комната; куполообразный потолокъ скрывался въ густомъ мракѣ, между тѣмъ какъ изъ оконъ врываясь яркіе лучи и ложились то мелкими свѣтлыми бликами, то широкими полосами на полу и на рѣшетчатыхъ книжныхъ шкафахъ.
— Вотъ истинная поэзія ночи и уединенія! — сказалъ онъ. — Вы любите это мѣсто; но развѣ вы видѣли его когда-нибудь такимъ привлекательнымъ? Комната полна мертвецовъ; посмотрите, эти портреты, подъ волшебнымъ дѣйствіемъ свѣта, какъ бы оживаютъ. Напримѣръ, этотъ мятежникъ… — и онъ указалъ на портретъ Джона Бойса. — Когда вы уйдете, я усядусь въ его кресло, призову его тѣнь и буду обдумывать завтрашнюю рѣчь (онъ долженъ былъ предсѣдательствовать на большомъ конгрессѣ рабочихъ). Я немножко волнуюсь по поводу завтрашняго собранія и не могу заснуть. Ахъ! Что это такое? Кто это идетъ по аллеѣ въ такую пору?
Онъ подошелъ къ окну и внимательно всматривался. Она послѣдовала за нимъ, внутренно содрогаясь.
— Это Гордъ! — воскликнула она съ ужасомъ. — Въ такое время и съ ружьемъ! О, Боже, Боже!
Не могло быть никакого сомнѣнія въ томъ, что это дѣйствительно Гордъ. Уартонъ видѣлъ, какъ онъ стоялъ нѣкоторое время въ тѣни, какъ бы высматривая что-то, потомъ какъ онъ пробирался крадусь по освѣщенной полянѣ, и тогда его сгорбленная, уродливая фигура, огромная голова и коротенькое ружье въ рукахъ были совершенно ясно видны.
— Какъ вы думаете, зачѣмъ онъ здѣсь? — спросилъ Уартонъ, продолжая слѣдить за нимъ.
— Не знаю; во всякомъ случаѣ, не за тѣмъ, чтобъ охотиться на нашей землѣ, я увѣрена, онъ этого не сдѣлаетъ. Да, кромѣ того, у насъ нечего стрѣлять. По всей вѣроятности, онъ пробирается въ имѣніе лорда Максвеля. Здѣсь какъ разъ за аллеей начинаются его заповѣдныя рощи. Какъ это обидно! Нельзя ли чего-нибудь предпринять?
И она смотрѣла на Уартона встревоженными глазами. Это вторженіе печальной дѣйствительности оправдало въ ея глазахъ ея присутствіе здѣсь съ Уартономъ въ необычный часъ. Она перестала находить это неловкимъ.
Уартонъ покачалъ головой.
— Не думаю, чтобы можно было что-нибудь сдѣлать. Удивительно, до какой степени непреодолимы инстинкты! Знаете, въ прошлый разъ, когда мы съ вами были въ хижинѣ Горда, мнѣ показалось, что жена его что-то скрываетъ отъ васъ. Но, во всякомъ случаѣ, нельзя строго относиться въ этой страсти, — вѣдь, это проявленіе того же инстинкта, который влечетъ молодыхъ людей нашего класса къ разнаго рода борьбѣ и протесту.
— Я знаю все это и никого не осуждаю! — воскликнула Марчелла. — Но, вѣдь, это страшно рискованно, именно теперь, когда Уэсталь особенно тщательно выслѣживаетъ эту шайку! Кромѣ того, я достала Горду работу у лорда Максвеля и взяла съ него обѣщаніе воздержаться ради жены и дѣтей!
Уартонъ пожалъ плечами.
— Я думаю, что Уэсталь справедливо подозрѣваетъ его въ соучастіи съ этою шайкой. Обыкновенно браконьеры выбираютъ сторожемъ кого-нибудь изъ мѣстныхъ жителей. И такъ, вы очень обезпокоены насчетъ этого человѣка? — спросилъ онъ, перемѣнивъ голосъ и пристально смотря на нее.
Она была поражена, смущена и повернулась, чтобы выйти изъ комнаты. Но онъ быстро проговорилъ:
— Онъ какъ-нибудь выпутается изъ бѣды. Миссъ Бойсъ, пожалѣйте лучше того, кому ужъ не выпутаться!
— Я не понимаю, о чемъ вы говорите, — сказала она и невольно схватилась за ручку стула, чтобъ удержаться на ногахъ. — Теперь слишкомъ поздно разговаривать. Спокойной ночи, мистеръ Уартонъ.
— Прощайте, — сказалъ онъ спокойно, но съ особеннымъ удареніемъ и понизивши голосъ. Она остановилась въ нерѣшительности. Онъ видѣлъ, какъ высоко вздымалась у нея грудь.
— Почему же «прощайте»? Вѣдь, вы вернетесь къ намъ послѣ митинга?
— Не думаю. Мнѣ совѣстно отягощать мистрисъ Бойсъ. У васъ будетъ очень много хлопотъ слѣдующія три недѣли, и съ моей стороны было бы неделикатно оставаться у васъ это время, особенно принимая во вниманіе тотъ несомнѣнный фактъ, что я въ высшей степени антипатиченъ вашему будущему супругу. Въ ваше отсутствіе сегодня вечеромъ я сидѣлъ у камина и думалъ и пришелъ къ заключенію, что мнѣ необходимо уѣхать отсюда и какъ можно скорѣе. Кромѣ того, одинокій человѣкъ долженъ беречь свои нервы для дѣла, такъ какъ, въ случаѣ неудачи, при немъ нѣтъ никого, кто бы могъ ободрить и подержать его.
Она вся дрожала, отъ усталости и отъ волненія почти не могла владѣть собой.
— Въ такомъ случаѣ, я должна поблагодарить васъ, — сказала она глухимъ, невнятнымъ голосомъ, — вы многому научили меня.
— Вы скоро все это позабудете, — сказалъ онъ весело. По мѣрѣ того, какъ она все болѣе теряла самообладаніе, онъ становился бодрѣе и смѣлѣе. — Кромѣ того, вы скоро услышите обо мнѣ много дурного. Я это предвижу, но не могу и не желаю опровергать. Пожалуй, считайте меня безстыднымъ, только я не придаю никакого значенія тѣмъ фактамъ, за которые и до сихъ поръ на меня злобятся Альдъ Рэборнъ и его тетушка. Кромѣ того, съ тѣхъ поръ я сталъ совсѣмъ другимъ человѣкомъ. Тогда я былъ праздникъ юношей, не имѣлъ опредѣленнаго дѣла и старался пользоваться жизнью. Теперь я напалъ на дѣятельность, которая мнѣ по душѣ и которая преобразила и, какъ я думаю, облагородила меня. Я не желаю этого объяснять Рэборну или кому бы то ни было. Это касается меня одного. Только, если мы когда-нибудь еще встрѣтимся съ вами, не разсчитывайте найти во мнѣ раскаяніе или смиреніе. Я не имѣю ничего общаго съ тѣмъ представленіемъ, которое какъ внушатъ обо мнѣ, а за свои старые промахи я не отвѣтственъ.
Онъ подался нѣсколько впередъ, облокотился на спинку стула и смотрѣлъ на нее. Поза и тонъ голоса выражали спокойствіе, но Марчелла женскимъ чутьемъ подмѣтила скрытое волненіе и съ чисто-женскою манерой только и отвѣчала на самый чувствительный пунктъ.
— Мистеръ Рэборнъ никогда мнѣ не разсказываетъ никакихъ старыхъ сплетенъ, — гордо сказала она. — Однажды изъ любопытства я спросила его про васъ, и онъ ничего не сказалъ мнѣ.
— Какое великодушіе! — сказалъ Уартонъ сухо. — Весьма тронутъ.
— Нѣтъ, это неправда! — воскликнула Марчелла горячо и негодованіемъ. — Вы совсѣмъ этого не чувствуете. Вы всегда относитесь къ нему враждебно, критикуете и порицаете всѣ его дѣйствія. Это въ высшей степени несправедливо.
Уартонъ помолчалъ нѣсколько времени. Даже при лунномъ свѣтѣ Марчелла замѣтила, какъ онъ покраснѣлъ.
— Пусть будетъ такъ, — сказалъ онъ, наконецъ. — Я сдаюсь. Вы его лучше знаете. Но вотъ что: какъ вы сами? Довольны ли вы своимъ положеніемъ? По душѣ ли вамъ та среда, въ которой вы будете жить? Напримѣръ, сегодня вечеромъ наслаждались вы свое царственною ролью? Скоро ли вамъ надоѣстъ все это?
— Вы знаете, какъ я отношусь къ этому, — воскликнула она запальчиво, — это дерзко съ вашей стороны допрашивать меня такимъ тономъ! Выходитъ, что вы считаете меня лицемѣркой! Кажется, я не подавала вамъ повода…
— Помилуйте, совсѣмъ нѣтъ! — сказалъ онъ, перебивая ее. Въ голосѣ его чувствовалось волненіе. — Конечно, у меня нѣтъ никакихъ основаній предлагать вамъ такіе вопросы, — никакихъ, кромѣ того, что вы сейчасъ уйдете и что мы съ вами должны разстаться. Я нарочно подтрунивалъ надъ вами, чтобы задѣть васъ, вызвать на разговоръ, — чтобы найти доступъ къ вашей душѣ. Завтра уже будетъ поздно!
И, раньше, чѣмъ она успѣла опомниться, онъ уже подошелъ къ ней, наклонился, схватилъ полу ея платья и прижалъ къ своимъ губамъ.
— Не говорите ничего! — заговорилъ онъ прерывающимся голосомъ, поднявшись и загораживая ей путь. — Вы должны простить меня, умоляю васъ! Подумайте только: мы здѣсь одни въ чудную лунную ночь. Если мы когда-нибудь встрѣтимся въ жизни, мы будемъ чужими другъ другу. Хоть на мгновенье бросьте условные предразсудки и будьте со мной откровенны! Я знаю, вы не счастливы. Вы почти признались въ этомъ. Тѣмъ не менѣе, вы идете на этотъ бракъ. Вы дали слово и считаете себя связанной. Я это вполнѣ признаю. Но здѣсь сейчасъ обѣщайте мнѣ, что вы свое замужство сдѣлаете средствомъ для служенія тѣмъ цѣлямъ, о которыхъ мы мечтали вмѣстѣ съ вами, что замужство будетъ орудіемъ въ вашихъ рукахъ, а не цѣпью, васъ связывающею. Мы провели вмѣстѣ шесть недѣль. Вы говорите, что многому отъ меня научились. Это правда: вы и сердцемъ, и умомъ шли на встрѣчу моимъ словамъ. Отнынѣ вы будете относиться къ жизни совсѣмъ не такъ, какъ прежде, до нашего знакомства. Не думайте, что я торжествую или хвастаюсь! Ахъ, — и онъ глубоко вздохнулъ, — что, если, помогая вамъ и наставляя васъ, я загубилъ себя? Я пришелъ сюда ради общественныхъ цѣлей и идеаловъ и, наканунѣ битвы, ухожу отсюда искалѣченный. Вы скажете, что это не ваша вина? Можетъ быть! Но, все-таки, на прощанье окажите мнѣ какую-нибудь любезность, скажите ласковое слово.
Онъ подошелъ въ ней ближе и протянулъ руки. Одною рукой она отстранила его отъ себя, а другой схватилась за голову, какъ бы чувствуя головокруженіе.
— Не подходите ко мнѣ! — крикнула она, шатаясь. — О, что это со мной? У меня потемнѣло въ глазахъ. Уйдите!
И, черезъ силу дойдя до стула, она въ изнеможеніи опустилась на него; голова ея безсильно свѣсилась. Это была естественная реакція послѣ чрезвычайнаго напряженія нервовъ.
Придя въ себя черезъ нѣсколько минутъ, она не могла сразу разобрать, гдѣ она, что за странное волшебное освѣщеніе, необычная обстановка и къ чему это мягкому прислонилась она головой. Она медленно раскрыла глаза и удивилась, встрѣтивши взглядъ Уартона. Онъ стоялъ передъ ней на колѣняхъ и поддерживалъ ее. Въ первую минуту она видѣла только его взглядъ и въ полусознаніи отвѣчала ему сочувственнымъ взглядомъ.
— Одинъ разъ! — услыхала она его шепотъ возлѣ себя. — Только одинъ разъ! И потомъ ничего, никогда!
И, наклонившись къ ней, онъ поцѣловалъ ее.
Какъ ужаленная, вскочила она и оттолкнула его отъ себя. Чувство стыда сразу вернуло ей сознаніе.
— Какъ вы смѣли? — только могла проговорить она; но фигура ея, дышавшая негодованіемъ, была достаточно выразительна. Онъ не посмѣлъ подойти къ ней. Она повернулась и вышла. Онъ слышалъ хлопанье дверью, быстрые шаги по лѣстницѣ, затѣмъ все смолкло.
Онъ оставался нѣкоторое время какъ бы прикованный на томъ же мѣстѣ, прислонившись въ стѣнѣ. Затѣмъ онъ шевельнулся, чтобы снять длинный черный волосъ со своей одежды.
«Вотъ такъ сцена! — сказалъ онъ себѣ, разсматривая волосъ и удаляясь тому, что такъ сильно рожать у него руки. — Переносишься во времена романтизма. Какъ будто я былъ Альфредомъ де-Мюссе, а она Жоржъ Зандъ. Переживалъ ли кто изъ нихъ такой напряженный моментъ, какъ я, когда она лежала у меня на груди. Но я не воспользовался своимъ положеніемъ. Только когда она открыла глаза, я увидалъ ея взглядъ, на одно мгновеніе мнѣ показалось, что она моя… О, сколько я пережилъ съ тѣхъ поръ, какъ увидалъ ее на лѣстницѣ! Жизнь больше не представитъ мнѣ ничего подобнаго. Однако, что такое я говорю? Я ничего не понимаю! Я знаю, что я началъ, какъ актеръ, и попался, какъ мужчина».
Вдругъ онъ быстро подбѣжалъ къ окну. Онъ услыхалъ глухой звукъ выстрѣла. Когда онъ подошелъ къ окну, послышался второй выстрѣлъ.
— Это, несомнѣнно, тотъ браконьеръ, — сказалъ онъ, напряженно вглядываясь въ окно. — Что это — борьба или убійство? Впрочемъ, что мнѣ до этого за дѣло? Я сегодня настроенъ лирически и не могу воспринимать ничего другого.
Ночь прошла. Когда забрежжило зимнее утро, Марчелла все еще лежала съ открытыми глазами. Свѣча продолжала горѣть; Марчелла не рѣшалась остаться въ темнотѣ и всю ночь не могла заснуть. Она переживала страшныя душевныя муки.
«Я все разскажу Альду, все, — повторяла она себѣ въ сотый разъ. — Неужели пробило только семь часовъ?»
Въ тревожномъ лихорадочномъ состояніи считала она, сколько остается времени до свиданія съ Альдомъ, когда она можетъ снять съ ея души это бремя.
Вдругъ ей припомнился Гордъ, потомъ старикъ Паттонъ. «Онъ былъ при смерти вчера вечеромъ, — думала она, стараясь отвлечь мысли въ другую сторону. — Живъ ли онъ? Я сейчасъ встану и пойду узнаю».
Она встала. Ей хотѣлось заглушить внутреннюю боль какимъ-нибудь добрымъ дѣломъ, хотя бы самымъ ничтожнымъ, мелкимъ служеніемъ обществу. Она быстро одѣлась. Она радовалась и холоду, и голоду, и своей слабости, ей пріятно было потратить силы на борьбу съ физическою немощью.
Черезъ нѣсколько минутъ она уже спустилась внизъ и вышла изъ дома, въ великому удивленію Вильяма. Свѣжій, влажный воздухъ укрѣпилъ ее. Она съ наслажденіемъ выставляла свою разгоряченную голову на встрѣчу холоднымъ волнамъ тумана и чувствовала, какъ мало-по-малу къ ней возвращалась обычная бодрость.
Вдругъ она завидѣла двухъ женщинъ, съ плачемъ и криками бѣжавшихъ ей на встрѣчу.
— Въ чемъ дѣло? Что случилось? — спросила она.
Изъ безсвязнаго лепета взволнованныхъ женщинъ Марчелла ничего не могла разобрать, кромѣ того, что кого-то нашли.
— Кого нашли? Что такое? — спросила она.
— Уэсталя, барышня, съ прострѣленною головой… И Чарльзъ Дайнсъ тоже очень опасно раненъ, докторъ говоритъ, что почти нѣтъ надежды.
— Кто же это сдѣлалъ? — спросила Марчелла, блѣднѣя отъ ужаса.
— Конечно, браконьеры, барышня. Вѣдь, Уэсталь давно ихъ выслѣживалъ; говорятъ, что и Джимъ Гордъ участвовалъ въ этомъ дѣдѣ.
Марчелла оцѣпенѣла отъ ужаса.
VIII.
правитьОна стояла такъ нѣкоторое время одна и съ внутреннею дрожью вспоминала фигуру Горда, пробиравшагося украдкой по освѣщенному луною парку. Вдругъ ей представилось отчаяніе жены и бѣдныхъ дѣтей, и она поспѣшила въ деревнѣ.
Едва только она вошла въ деревню, какъ на встрѣчу ей, запыхавшись отъ возбужденія, побѣжалъ молодой парень.
— Они схватили его, барышня! Онъ прямо пришелъ домой и даже не пытался бѣжать! Какъ только Дженкинсъ (полицейскій) услыхалъ, такъ поспѣшилъ къ нему домой и накрылъ его!
Ликующій тонъ этого человѣка показался Марчеллѣ отвратительнымъ, она махнула ему рукой и побѣжала дальше. По дорогѣ впереди показался всадникъ. Марчелла узнала Альда.
— Дорогая моя! зачѣмъ ты здѣсь? Ступай скорѣе домой подальше отъ этихъ ужасовъ. Они вызвали меня въ качествѣ судьи. Дайнсъ живъ пока. Прошу тебя — иди скорѣе домой.
Она покачала отрицательно головой, не будучи въ состояніи вымолвить слова отъ одышки. Въ это время они замѣтили толпу возлѣ хижины Горда.
— Что же, Марчелла, ты не идешь домой? — спросилъ Альдъ строгимъ голосомъ.
Этотъ тонъ тотчасъ поднялъ протестъ въ ея душѣ.
— Нѣтъ, я иду къ ней, — отвѣчала она рѣшительно и быстрыми шагами направилась къ хижинѣ.
Какъ только въ толпѣ замѣтили ея приближеніе, тотчасъ разступились, чтобы дать ей пройти.
— Теперь она успокоилась, барышня, — сказала одна женщина, кивнувши по направленію къ хижинѣ, — а когда вошелъ Дженкинсъ, она отчаянно рыдала.
— Это въ то время, когда ему надѣвали кандалы, — сказалъ одинъ крестьянинъ, стоявшій возлѣ.
Марчелла содрогнулась.
Увидавши пристава, она обратилась къ нему съ просьбой впустить ее къ женѣ Горда. Онъ ввелъ ее.
Войдя въ хижину, Марчелла должна была напрячь всѣ свои душевныя силы. Посреди комнаты сидѣлъ Гордъ въ оковахъ, подъ присмотромъ полицейскаго. Маленькій чахоточный мальчикъ сидѣлъ у холоднаго пустого камина и дрожалъ; его исхудавшее личико было похоже на восковую маску, глаза неподвижно устремлены на отца. Его поминутно душилъ судорожный кашель, но онъ не сводилъ глазъ съ отца, съ вѣрностью преданнаго животнаго.
Гордъ сидѣлъ молча. Глаза его, которые казались теперь большими и блестящими, безпокойно блуждали съ одного предмета на другой; грубыя, мозолистыя руки въ оковахъ время отъ времени судорожно сжимались. Несмотря на угрюмый, мрачный видъ и жалкую, грязную фигуру, Марчеллу поразило въ немъ выраженіе какого-то неземного покоя, можно сказать, величія, — того величія, которое находитъ на человѣка, порѣшившаго всѣ счеты съ жизнью. Увидавши Марчеллу, Гордъ вздрогнулъ:
— Мнѣ нужно поговорить съ этою барышней, — сказалъ онъ глухимъ голосомъ приставу.
— Можете, — отвѣчалъ тотъ.
Марчелла подошла ближе. Видно было, какъ руки у ней дрожали.
— Онъ могъ меня убить точно такъ же, какъ я убилъ его, — заговорилъ Гордъ, наклонившись къ ней и съ трудомъ выговаривая слова пересохшими губами. — Я совершенно не ожидалъ, что это случится. Онъ и Дайнсъ застигли насъ въ лѣсу. Онъ не обратилъ вниманія на другихъ, которые стали стрѣлять въ Дайнса. Онѣ прямо наступалъ на меня, разъяренный, сталъ осыпать бранью и занесъ палку. Я думалъ, что онъ сейчасъ раскроитъ мнѣ голову палкой, — поднялъ ружье и выстрѣлилъ. Мы стояли очень близко другъ въ другу, потому весь мой зарядъ попалъ ему въ голову. Но онь точно также могъ убить меня.
Онъ остановился и съ тревогой присматривался, какое впечатлѣніе произвели его слова на Марчеллу. Онъ не смотрѣлъ подавленнымъ или запуганнымъ, — напротивъ, Марчеллѣ показалось, что онъ никогда не былъ такимъ бодрымъ и оживленнымъ.
— Вы еще имѣете что-нибудь сказать мнѣ? — спросила она его нѣсколько времени спустя.
Сразу онъ весь измѣнился.
— Я отплатилъ вамъ зломъ за добро, барышня, — заговорилъ онъ упавшимъ голосомъ. Потомъ поднялъ опять голову. — Но, право, я не имѣлъ намѣренія убить его, — и затѣмъ онъ снова нашъ разсказывать про свою встрѣчу съ Уэсталемъ.
— Вы напрасно безпокоите барышню, — сказалъ приставъ. — Будетъ лучше, если она пройдетъ къ вашей женѣ.
Гордъ еще разъ обернулся къ Марчеллѣ:
— Благодарю васъ за все. Не оставьте моихъ дѣтей.
— Я позабочусь о нихъ и для васъ сдѣлаю все, что въ моихъ силахъ, — сказала Марчелла и прошла въ сосѣднюю комнату.
Минта Гордъ сидѣла въ углу на каменномъ полу, прислонившись головой къ стѣнѣ. Глаза ея были закрыты, ротъ полу-открытъ. Взглянувши на нее, Марчелла поняла, что несчастная женщина со времени возвращенія мужа плакала до изнеможенія. Двѣ дѣвочки, грязныя и полуодѣтыя, сидѣли около нея на полу и дрожали. Маленькій ребенокъ, завернутый въ старую шаль, спалъ на колѣняхъ у матери. Въ комнатѣ было невѣроятно холодно; дѣвочки совсѣмъ закоченѣли; подойдя къ матери, Марчелла взяла ея руку, тоже холодную, какъ ледъ.
Почувствовавши прикосновеніе Марчеллы, она застонала, потомъ вдругъ дикими глазами стала вглядываться въ дверь сосѣдней комнаты.
— Вѣдь, они еще не увели его? — спросила она возбужденно. — Дженкинсъ клялся, что скажетъ мнѣ.
— Нѣтъ, онъ еще здѣсь, — сказала Марчелла дрожащимъ голосомъ. — Надѣньте, пожалуйста, вотъ это, — и она сняла съ себя новую накидку. — Иначе вы простудитесь. Дайте мнѣ ребенка, а сами закутайтесь.
Но мистрисъ Гордъ оттолкнула отъ себя накидку рѣшительная жестомъ.
— Мнѣ совсѣмъ не холодно, барышня, — я вся горю.
Черезъ нѣсколько минутъ приставъ сдѣлалъ знакъ Марчеілѣ, она подошла къ мистриссъ Гордъ и тихо сказала:
— Мистриссъ Гордъ, они идутъ.
Та дико вскрикнула и бросилась въ сосѣднюю комнату. Но, увидавши мужа, она взяла себя въ руки, подошла къ нему и положила руку ему на плечо.
— Вѣдь, мнѣ позволятъ придти повидаться съ тобой? — спросила она дрожащимъ голосомъ.
— Да, ты можешь справиться объ этомъ, — сказалъ онъ коротко. — Прощай.
— Теперь маршъ! — сказалъ приставъ твердо и отстранилъ жену.
Марчелла обхватила рукой несчастную женщину и повела домой. Тамъ съ помощью дѣтей она развела огонь и приготовила кое-какой завтракъ. Съ большою настойчивостью она заставила мистрисъ Гордъ проглотить нѣсколько кусковъ и потомъ попросила ее разсказать подробно, какъ было дѣло.
Въ результатѣ у Марчеллы сложилась увѣренность, что то не было убійство, а борьба, и на этомъ основаніи она считала возможнымъ построить защиту Горда, поручивши ее опытному юристу.
Послышался стукъ въ дверь, и вошелъ Альдъ. Марчелла отдала всѣ распоряженія сестрѣ Горда, мистрисъ Моллинсъ, и вышла съ Альдомъ изъ хижины, обѣщавши вернуться черезъ нѣсколько времени.
— Гдѣ ты была? — спросила она Альда, когда они шли по направленію къ дому. — Пожалуйста, не обращай вниманія на то, что я устала и разстроена, и разскажи мнѣ все. Я должна все знать.
— Я былъ у несчастнаго Дайнса, — сказалъ Альдъ грустно, — я снималъ съ него показаніе. Онъ умеръ, пока я тамъ былъ.
— Онъ умеръ?
— Да, злодѣи жестоко ранили его. Но, слава Богу, онъ, все-таки, успѣлъ разсказать все, что нужно, и я думаю, теперь имъ не уйти отъ правосудія!
Тонъ чиновника и важнаго человѣка послышался Марчеллѣ въ этихъ словахъ и непріятно раздражилъ ея больные нервы.
— Что такое ваше правосудіе? — воскликнула она. — Это система, которая защищаетъ вашихъ откормленныхъ фазановъ цѣной человѣческой жизни!
Онъ нахмурился и глубоко вздохнулъ; очевидно было, что его общественное положеніе постоянно ставило его въ коллизію съ нравственнымъ чувствомъ.
— Къ сожалѣнію, ты права, — сказалъ онъ. — Я какъ разъ думалъ то же самое, когда стоялъ у постели умирающаго Дайнса.
Они продолжали идти молча. Но Марчелла на этомъ не успокоилась. Внутри у нея бродило какое-то глухое волненіе, которое готово было вылиться горячими обличеніями, нападками. Но онъ началъ первый:
— Но, оставляя въ сторонѣ наши законы объ охотѣ, — самъ по себѣ случай этотъ для меня совершенно ясенъ. Шесть человѣкъ, трое изъ нихъ съ ружьями, отправились ночью стрѣлять фазановъ и натолкнулись на сторожей, вооруженныхъ только палками. Одинъ изъ сторожей, мальчикъ семнадцати лѣтъ, былъ тотчасъ смертельно раненъ, а другой сразу убитъ наповалъ человѣкомъ, который былъ его давнишнимъ врагомъ и не разъ публично грозилъ «придушить» его. Кажется, нѣтъ сомнѣнія, что это звѣрское, предумышленное убійство.
— Не предумышленное, — проговорила Марчелла нервно, — по крайней мѣрѣ, со стороны Горда. Онъ самъ все разсказалъ мнѣ. Это была борьба, въ которой Гордъ могъ быть убитъ точно такъ же, какъ и Уэсталь; Уэсталь нападалъ, а Гордъ защищался.
Альдъ покачалъ головой.
— Естественно, что Гордъ и его несчастная жена передаютъ дѣло такъ, — грустно сказалъ онъ. — По всей вѣроятности, когда онъ опомнился послѣ момента изступленія, онъ и самъ не могъ повѣрить, чтобъ онъ это сдѣлалъ. Но это безразлично. Во всякомъ случаѣ, это было убійство, и ни судьи, ни присяжные не могутъ смотрѣть иначе. Показаніе Дайнса очевидно, и доказательства преднамѣренности неопровержимы.
Но, замѣтивши, что она поблѣднѣла и дрожала, онъ сказалъ глубоко обезпокоеннымъ голосомъ:
— Милая моя, съ какимъ бы удовольствіемъ я уберегъ тебя отъ этихъ тяжелыхъ впечатлѣній!
Онъ хотѣлъ обнять ее, чтобы приласкать и успокоить. Но она отстранила его.
— Знай, — сказала она, съ трудомъ переводя дыханіе, — что я не считаю Горда виновнымъ и употреблю всѣ усилія, чтобы защитить его. Мнѣ онъ представляется жертвой глупыхъ, несправедливыхъ порядковъ. Если ты не захочешь помочь мнѣ въ этомъ дѣлѣ, я принуждена буду обратиться къ кому-нибудь другому.
Послѣднія слова рѣзнули его по сердцу.
— Ты можешь быть увѣрена, что все, что можно сказать въ его защиту, будетъ сказано, — медленно проговорилъ онъ.
Марчелла сдержала себя, и они продолжали путь. Альдъ съ грустью вспоминалъ, какія блаженныя минуты провелъ онъ съ нею вчера, въ своемъ кабинетѣ, а теперь она шла около него какъ чужая.
Чьи-то шаги по песку близъ дома заставили ихъ обернуться. Мгновенно прошедшее, настоящее и будущее вихремъ пронеслись въ душѣ Марчеллы: она узнала Уартона.
IX.
правитьМарчелла лежала на диванѣ въ гостиной Меллора. Уже стемнѣло, но она сказала Вильяму, чтобъ онъ не зажигалъ лампъ до тѣхъ поръ, пока она не позвонитъ. Она была такъ измучена и такъ нервна, что не могла выносить даже свѣта лампы. Она провела весь день у мистрисъ Гордъ, которая слегла въ постель, и Марчелла присматривала за ея дѣтьми. Горе, постигшее эту семью, легло тяжестью на ея душу, уже ослабленную собственными волненіями.
Теперь она прислушивалась въ звонку и шагамъ, ожидая Альда, и не могла опредѣлить, что ей непріятно: то ли, что онъ запоздалъ, или то, что онъ вообще придетъ. Съ одной стороны, ее томила близость предстоящаго тяжелаго объясненія, съ другой — раздражало отношеніе Альда къ дѣлу объ убійствѣ. Впрочемъ, въ настоящую минуту мысль, что у нея есть поводы быть недовольной Альдомъ, доставляла ей нѣкоторое облегченіе, ей пріятно было ухватиться за что-нибудь, чтобъ обвинить его, и этимъ хоть сколько-нибудь уравновѣсить свою вину.
Ручка у двери повернулась. Наконецъ-то! Она вскочила. Но вошелъ Вильямъ съ вечернею почтой. За нимъ слѣдомъ вошла мистрисъ Бойсъ. Она внимательно посмотрѣла на дочь, спросила, прошла ли у ней головная боль, и сѣла рядомъ съ работой. Послѣдніе дни она очень заботливо относилась къ Марчеллѣ. Она не умѣла приласкать и утѣшить, но когда Марчелла вернулась изъ деревни блѣдная, съ ввалившимися глазами, мистрисъ Бойсъ объявила, что больше ее туда не пуститъ, уложила ее на диванъ и дала успокоительныхъ капель. Марчелла не противилась, она попросила только написать Альду, чтобъ онъ пріѣхалъ въ Меллоръ тотчасъ, какъ скоро узнаетъ, къ какому окончательному заключенію привело судебное слѣдствіе. Марчелла просматривала письма и, между прочимъ, напала на пакетъ изъ Лондона, заключавшій въ себѣ массу обращиковъ матерій; она нетерпѣливо отбросила его въ сторону и при поднялась на диванѣ.
— Мама, я должна сказать тебѣ одну вещь.
— Что, дитя мое?
— Мама, свадьбу нужно отложить на нѣсколько недѣль; это необходимо. Ты сама видишь, что я не могу теперь. У меня на рукахъ несчастная женщина. Я не могу думать о платьяхъ и разъѣзжать по портнихамъ. Я чувствую, что я теперь не въ состояніи ни о чемъ думать, какъ только о ней и ея дѣтяхъ. — Она съ трудомъ выговаривала слова необычно высокимъ и напряженнымъ голосомъ. — Судъ будетъ засѣдать на той самой недѣлѣ и кто знаетъ, можетъ быть, какъ разъ въ самый день нашей свадьбы?
Она остановилась и смотрѣла на мать какъ бы угрожающимъ взглядомъ. Мистрисъ Бойсъ не показала и признака удивленія.
— Я такъ и думала, что ты скажешь что-нибудь въ этомъ родѣ, — сказала она послѣ нѣкотораго промежутка. — Съ твоей точки зрѣнія, это вполнѣ естественно. Но, вѣдь, ты понимаешь, конечно, что очень немногіе посмотрятъ твоими глазами. Можетъ быть, Альдъ Рэборнъ будетъ на твоей сторонѣ. Тебѣ лучше знать, но его родные, безъ сомнѣнія, будутъ противъ, а твой отецъ найдетъ, что это («безуміе», — хотѣла она сказать, но смягчила)… глупость.
Въ усталыхъ глазахъ Марчеллы выражалась настойчивость.
— Что же дѣлать? Я иначе не могу. Я немедленно скажу объ этомъ Альду. Нужно отложить, по крайней мѣрѣ, на мѣсяцъ. И тогда еще будетъ достаточно плохо, — прибавила она, внутренно содрогаясь при мысли о томъ, что ожидаетъ несчастнаго Горда и его семью.
Послышался звонокъ. Марчелла приподнялась и облокотилась на ручку дивана. Лицо ея было мрачно и взволнованно.
Вошелъ Альдъ и взялъ ее за руку. Она вопросительно взглянула на него.
— По дѣлу объ Уэсталѣ Гордъ признанъ злонамѣреннымъ убійцей. Сегодня одинъ изъ этой шайки браконьеровъ самъ явился въ судъ, сознался и открылъ другихъ соучастниковъ, такъ что, вѣроятно, дня въ два иди три полиція всѣхъ ихъ перехватаетъ.
Марчелла опять отодвинулась въ уголъ дивана. Заслоняя глаза рукой отъ свѣта лампы, она старалась говорить спокойно, дѣловымъ тономъ.
— Самъ Гордъ былъ допрошенъ?
— Да. Онъ сообщилъ то же, что тебѣ. Но судъ…
— Не повѣрилъ ему?
— Да. Слишкомъ многое говоритъ противъ него. Изъ его собственнаго показанія ясно, что онъ былъ вожакомъ шайки и въ тотъ вечеръ отправился стрѣлять дичь; онъ былъ вооруженъ, тогда какъ у Уэсталя не было оружія. Затѣмъ онъ сознался, что Уэсталь потребовалъ у него ружье и сумку съ фазанами, но онъ отказался отдать. Тогда Уэсталь подступилъ къ нему, и онъ выстрѣлилъ. Нѣкоторые изъ свидѣтелей утверждаютъ, что онъ давно уже произносилъ угрозы по адресу Уэсталя.
— Трусы, шпіоны! — воскликнула Марчелла, истерически всхлипывая и сжавши кулаки. — Его опять отвели въ тюрьму? — прибавила она немного спустя.
— Да. Въ четвергъ онъ предстанетъ передъ судьями.
— И ты будешь въ числѣ ихъ?
Тонъ, которымъ она произнесла эти слова, озадачилъ Альда. Мистрисъ Бойсъ покраснѣла отъ досады, но рѣшила не вмѣшиваться, сложила свою работу и вышла. Уходя, она услышала отвѣтъ Альда:
— Ты забываешь, что судья, сколько-нибудь прикосновенный къ дѣлу, не участвуетъ въ рѣшеніи его. Вмѣсто меня, будетъ мой дѣдъ.
— Значитъ, судъ будетъ состоять изъ помѣщиковъ, — воскликнула Марчелла, — т. е. изъ людей, которые, конечно, должны осудить браконьера!
— Ты несправедливо относишься къ намъ, по крайней мѣрѣ, къ нѣкоторымъ изъ насъ, — возразилъ Альдъ. — Кстати, — прибавилъ онъ измѣнившимся голосомъ, — я сегодня слышалъ, что Уартонъ беретъ на себя защиту Горда.
— Это тебѣ не по вкусу? Ты, вѣроятно, желалъ бы, чтобъ его никто не защищалъ? — вызывающимъ тономъ проговорила она.
— Марчелла!
Это восклицаніе сразу отрезвило ее. Никогда она не уязвляла такъ глубоко. Она готова была уже извиниться передъ нимъ, слова не сходили у нея съ языка. Ее смущала мысль, что если теперь она не имѣетъ на него вліянія въ дѣлѣ, въ которомъ принимаетъ такое горячее участіе и которое представляется ей яснымъ до очевидности, что же будетъ послѣ свадьбы, можно ли ей разсчитывать на руководящую роль въ семейной жизни?
Такъ какъ онъ молчалъ, она вопросительно взглянула на него.
— Я жду, — сказалъ онъ глухимъ голосомъ.
— Чего?
— Что ты возьмешь свои слова назадъ.
Она замѣтила, какъ болѣзненно оскорбили его ея слова; съ другой стороны, она въ первый разъ почувствовала, что онъ твердо и самоувѣренно заявляетъ свои права по отношенію къ ней. Гордость и самолюбіе запротестовали въ ней.
— Можетъ быть, мнѣ слѣдовало бы иначе выразиться, — заговорила она сдавленнымъ отъ волненія голосомъ, — но мнѣ съ самаго начала было ясно, что… что ты пристрастно относишься къ дѣлу. Ты смотришь на это преступленіе съ точки зрѣнія землевладѣльца, не хочешь допустить, что человѣкъ могъ быть раздраженъ, разгоряченъ, — у тебя нѣтъ состраданія.
Онъ прервалъ ее:
— Знаешь ли ты, гдѣ я былъ сегодня? У жены Уэсталя, вмѣстѣ съ Гарденомъ. Она суровая, несообщительная женщина, въ деревнѣ ее не любятъ, и никто не пришелъ навѣстить ее. Она въ скоромъ времени ожидаетъ ребенка и теперь находится въ такомъ нервномъ, возбужденномъ состояніи, что докторъ опасается сумасшествія. Неужели тебѣ не жаль ее?
— Конечно, мнѣ жаль ее! — горячо воскликнула Марчелла. — Но я не могу относиться съ одинаковымъ чувствомъ къ притѣснителямъ и къ ихъ жертвамъ. Въ подобныхъ случаяхъ я, прежде всего, думаю о порядкахъ, которые доводятъ людей до преступленія. И я готова молиться, — да, молиться, чтобъ у меня было достаточно мужества и силъ для борьбы. Ты можешь находить меня безумной и дикой, но я такая и всегда буду такъ чувствовать.
Она вся дрожала отъ волненія.
— Ужаснѣе всего то, что я не могу разсчитывать на тебя, — продолжала она, — что я не могу заставить тебя чувствовать такъ, какъ я. И когда мнѣ будетъ нужна твоя помощь, когда я всѣмъ сердцемъ буду искать твоего сочувствія, я не найду его.
Его испугала ея горячность, онъ схватилъ ея горячія дрожащія руки и покрылъ ихъ страстными поцѣлуями.
— Скажи, какую помощь я не могу оказать тебѣ? Мнѣ такъ тяжело слышать это!
Но она отвѣчала другимъ вопросомъ:
— Какъ ты думаешь, чѣмъ это должно кончиться?
— Дорогая, вѣдь, я опять разстрою тебя, — сказалъ онъ грустно.
— Нѣтъ, скажи. Ты считаешь его виновнымъ, — значитъ, ты думаешь, что онъ будетъ обвиненъ?
— Если не будетъ какихъ-нибудь новыхъ, оправдывающихъ свидѣтельствъ, я не вижу другого исхода.
— Хорошо, значитъ, онъ будетъ приговоренъ къ смерти. Но если, послѣ приговора, пустить въ ходъ какое-нибудь сильное ходатайство, кого-нибудь изъ вліятельныхъ лицъ, хоть лорда Максвеля и тебя, можно будетъ спасти его? Я увѣрена, что радикальная партія попытается что-нибудь сдѣлать. Скажи, могу я разсчитывать, что ты присоединишься къ нимъ? Обѣщай — ради меня.
Онъ молчалъ.
Она смотрѣла на него; глаза ея пылали.
— Если онъ будетъ повѣшенъ, — продолжала она умоляющимъ голосомъ, — это оставитъ неизгладимое пятно на всей моей жизни. Я чувствую себя отвѣтственной за его судьбу. Я постоянно буду упрекать себя: еслибъ я не предавалась такъ собственнымъ дѣламъ — приготовленіямъ къ свадьбѣ и соломенному плетенію, я бы замѣтила, что происходитъ, я бы предотвратила этотъ ужасъ отъ людей, которые были моими истинными друзьями.
Она отняла руки, откинулась на спинку дивана и приложила платокъ къ глазамъ.
— Если бы ты ее видѣлъ сегодня утромъ, — заговорила она упавшимъ голосомъ, — если бы ты слышалъ, какъ она говорила мнѣ: «Барышня, если даже они сочтутъ его виновнымъ, они не повѣсятъ его, бѣднаго калѣку, который не имѣлъ никакихъ радостей въ жизни. Это невозможно! Вѣдь, кто-нибудь заступится же за него! Онъ выстрѣлилъ въ припадкѣ безумія. Съ прошлой зимы онъ былъ самъ не свой. Попросите, барышня, мистера Рэборна и лорда Максвела похлопотать за него. Вѣдь, это случилось изъ-за ихъ дичи. Я буду умолять ихъ. Они такіе важные и богатые люди, а мы постоянно терпѣли крайнюю нужду».
Она остановилась, будучи не въ состояніи продолжать. Онъ наклонился къ ней и поцѣловалъ ее въ лобъ. Было что-то высокое этомъ моментѣ: состраданіе къ несчастію другихъ омрачало ихъ собственное счастье. Наконецъ, онъ заговорилъ твердо, но глубоко-взволнованнымъ голосомъ:
— Я не хочу заранѣе обѣщать тебѣ что-нибудь опредѣленное, можешь быть увѣрена только, что я отнесусь къ дѣлу безпристрастно. Но предупреждаю тебя, что я не буду хлопотать о немъ только потому, что убійство произошло на моей землѣ, изъ-за дичи. Я буду смотрѣть съ общей точки зрѣнія. Ты не можешь себѣ представить, какъ глубоко я сознаю свою нравственную отвѣтственность; это дѣло поставило передо мной настоятельную этическую задачу; необходимость разрѣшить ее и раньше тяготила меня, а теперь это стало для меня пыткой, мукой. Какъ только я возьму въ свои руки управленіе имѣніями, я измѣню весь этотъ ненормальный порядокъ отношеній; я не хочу нести на своей душѣ бѣдствія и страданія людей.
Голосъ его задрожалъ.
— Но, — заговорилъ онъ опять твердымъ, рѣшительнымъ голосомъ, — эти соображенія не будутъ играть никакой роли въ моемъ сужденіи объ этомъ частномъ случаѣ. По твоему мнѣнію, если убійца заслуживаетъ сожалѣнія, то онъ долженъ быть освобожденъ отъ наказанія. Я стою на другой точкѣ зрѣнія: я думаю, что если бы убійца правильно смотрѣлъ на вещи, онъ бы долженъ былъ самъ требовать своей смерти, какъ единственнаго средства искупить свою вину. Англійскіе законы относительно убійства несовершенны, но въ основныхъ чертахъ я считаю ихъ справедливыми и…
— Ты говоришь такъ, какъ будто милосердія и состраданія не существуетъ на свѣтѣ, — горячо перебила она, — какъ будто люди, вырабатывающіе и исполняющіе законы, сдѣланы изъ другого тѣста, чѣмъ нарушающіе ихъ.
— Да, но, вѣдь, законъ вообще гораздо выше отдѣльныхъ законодательныхъ актовъ и законодателей, — отвѣчалъ онъ тихимъ голосомъ, — законъ, собственно чувство законности, какъ бы ни было оно несовершенно въ наше время, есть нѣчто священное, не потому, что оно вложено въ насъ свыше, но потому, что оно выросло вмѣстѣ съ нами, на почвѣ нашей собственной внутренней жизни.
Эти слова только разожгли негодованіе въ Марчеллѣ: то, что онъ говорилъ, могло быть очень глубокомысленно, но черезъ-чуръ отвлеченно, — его принципамъ недоставало живого чувства. И какъ могъ онъ высказывать подобныя мысли теперь, въ такую минуту? Какъ могъ онъ пускаться въ философскія тонкости и сохранить умственное и душевное равновѣсіе, когда онъ знаетъ, что женщина безумно, отчаянно страдаетъ, а дѣти скоро будутъ сиротами? Кромѣ того, она подозрѣвала, что эти неумолимые принципы едва ли бы остались неизмѣнными, если бы дѣло шло не о браконьерѣ, а о помѣщикѣ, не о бѣднякѣ, а о богачѣ.
Но она была слишкомъ измучена, не въ состояніи была облечь свои чувства въ слова и продолжать споръ. Наконецъ, онъ обратилъ вниманіе на ея изнуренный видъ; она воспользовалась его просьбами, жалобами, совѣтами и высказала мнѣніе о необходимости отложить свадьбу.
Это было для него большимъ ударомъ и вело за собой многія практическія неудобства. Но онъ быстро примирился съ этимъ и съ своею обычною рыцарскою деликатностью и мягкостью пошелъ на встрѣчу ея желанію: рѣшено было отложить свадьбу на шесть недѣль.
— Мнѣ пора домой, — сказалъ онъ, вставая и принужденно улыбаясь, — Нужно возможно мягче передать теткѣ Агнетѣ наше рѣшеніе и задержать нѣкоторыя приготовленія въ свадьбѣ. А ты постарайся думать о чемъ-нибудь другомъ. Возьми книгу, почитай что-нибудь.
Онъ заботливо уложилъ се на диванъ.
Уходя, онъ спросилъ:
— Видѣла ли ты Уартона послѣ всей этой катастрофы?
— Нѣтъ. Онъ присылалъ сюда своего повѣреннаго съ предложеніемъ взять на себя защиту Горда. Мистрисъ Гордъ и я — мы, конечно, согласились: лучшаго выбора нельзя было сдѣлать.
— Пожалуй, это вѣрно, — сказалъ Альдъ задумчиво. — Онъ очень искусный ораторъ, и я увѣренъ, что онъ возьмется за дѣло съ одушевленіемъ.
Ола не отвѣчала. Она сознавала, что онъ великодушенъ, но это не трогало ее.
Онъ подошелъ и наклонился къ ней.
— Прощай, спокойной ночи, бѣдное дитя, сердце мое! Когда я увидалъ тебя сегодня въ хижинѣ Горда, я подумалъ объ евангельскихъ словахъ: дадите, и дастся вамъ. И тотчасъ я поклялся посвятить тебѣ все, что есть во мнѣ лучшаго.
Когда дверь затворилась за нимъ, Марчелла залилась горькими слезами, — этими слезами она прощалась со своею юностью и ея иллюзіями и вступала въ реальную жизнь, полную борьбы и трагизма.
X.
правитьПрошло около трехъ недѣль, полныхъ всякаго рода волненій, когда окончилось слѣдствіе, какъ казалось Марчеллѣ, въ высшей степени придирчивое и пристрастное по отношенію къ обвиняемымъ, Марчелла отправила Альду письмо, глубоко его огорчившее.
«Прошу тебя, не пріѣзжай ко мнѣ нѣкоторое время, — прочиталъ онъ тамъ. — Моя душа теперь полна чувствъ, которыя тебѣ кажутся нераціональными и несправедливыми. Но въ нихъ вся моя жизнь теперь, и я не могу выносить никакой критики или даже простого несочувствія. Когда тебя нѣтъ, я ясно сознаю, что ты вправѣ думать по-своему и что возмутительно съ моей стороны ждать отъ тебя уступки въ томъ, что ты считаешь своимъ общественнымъ долгомъ. Поэтому не приходи теперь до суда, я призову тебя, когда мнѣ понадобится твоя помощь; я знаю, ты мнѣ не откажешь. Мистеръ Уартонъ сообщаетъ мнѣ всѣ свѣдѣнія о дѣлѣ. Прилагаю два его письма, изъ которыхъ ты увидишь, какъ онъ толкуетъ нѣкоторыя свидѣтельства».
Съ тяжелымъ и мучительнымъ чувствомъ писалъ Альдъ ей отвѣтъ:
«Я готовъ сдѣлать все, что отъ меня зависитъ, лишь бы облегчить для тебя это тяжелое время. Ты не можешь себѣ представить, какъ мнѣ больно думать, что мое присутствіе еще болѣе омрачаетъ твое настроеніе. Но, все-таки, я понимаю тебя. Объ одномъ только прошу тебя: не представляй себѣ разногласіе между нами больше, чѣмъ оно есть. Письма Уартона заставили меня о многомъ подумать. Если ходъ судебнаго разбирательства позволитъ мнѣ съ чистымъ сердцемъ перейти на сторону твоего воззрѣнія, съ какою радостью я буду просить тебя руководить мной и простить мнѣ тупость моего ума и чувства! Мнѣ кажется, тебѣ пріятно будетъ узнать, что Гилленъ держится твоего мнѣнія относительно всего этого дѣла. Дорогая моя, какъ много мнѣ хотѣлось бы сказать тебѣ! Придетъ же, наконецъ, день, — онъ долженъ придти, — когда я все тебѣ выскажу. Теперь же помни, что, несмотря на всѣ невзгоды, я съ каждымъ днемъ люблю тебя все больше и больше».
Марчелла прочла это письмо, испытывая смѣшанныя чувства; ей стало страшно за себя: неужели она никогда больше не будетъ въ состояніи просто и непосредственно чувствовать, и такъ же твердо, какъ прежде, идти по намѣченному пути?
Что касается Альда, въ послѣдующіе дни онъ на всѣ лады передумывалъ о своей размолвкѣ съ Марчеллой. Кромѣ того, онъ внимательно вновь пересмотрѣлъ дѣло объ убійствѣ, тщательно взвѣшивалъ показанія, два раза ѣздилъ въ Видрингтонъ и собиралъ свѣдѣнія и справки у повѣреннаго Уартона. Онъ узналъ о него, что и Уартонъ не надѣется на оправданіе Горда: какъ къ послѣднему средству, онъ думаетъ прибѣгнуть къ петиціи о помилованіи.
Его поражала ловкость Уартона, умѣнье стать въ центрѣ движенія; онъ взялъ на себя защиту Горда, онъ проведетъ петицію о помилованіи, его имя будетъ популярно, и онъ заслужитъ благодарность Марчеллы. А самъ Альдъ — какой-то половинчатый человѣкъ: и въ философіи, и въ политикѣ, и въ любви онъ остановился на полпути; постоянно разъѣдаемые рефлексіей, неспособные къ рѣшительнымъ дѣйствіямъ, такіе люди всегда останутся позади Уартоновъ. Вотъ теперь его, Альда, отдалила отъ себя Марчелла, между тѣмъ какъ Уартонъ пользуется ея довѣріемъ и симпатіей и пытается завязать съ ней дружескія отношенія.
— Этому долженъ быть положенъ конецъ! — воскликнулъ онъ вдругъ рѣшительно. — Я имѣю право требовать и настаивать на этомъ. Но только, конечно, не теперь.
Марчелла это время жила тяжелою, напряженною жизнью: она почти не выходила изъ хижины Горда, ухаживая за больными — мистрисъ Гордъ и ея сыномъ. Очень часто, возвращаясь домой, она находила письмо Уартона, который старательно посвящалъ ее во всѣ подробности дѣла. Письма его носили почтительный и дѣловой характеръ: ни малѣйшаго намека на сцену въ библіотекѣ, ни одной фамильярной черточки нельзя было найти въ нихъ; повидимому, онъ хотѣлъ вернуть прежнія товарищескія отношенія и совсѣмъ замолчать и забыть то, что произошло. Но какъ мало онъ зналъ ее, какъ плохо понималъ ея душу!
Однажды, возвращаясь домой, Марчелла увидала у крыльца маленькую двухколеску, запряженную пони, которую держалъ подъ уздцы Вильямъ.
— Мистеръ Уартонъ пріѣхалъ и ждетъ васъ, барышня, — сказалъ ей Вильямъ.
Она остановилась въ изумленіи, потомъ быстро овладѣла собой и спокойно вошла въ комнату. Уартонъ стоялъ у камина и разговаривалъ съ мистрисъ Бойсъ, которая слушала съ обычнымъ своимъ холоднымъ, безучастнымъ видомъ.
Какъ только Уартонъ ее завидѣлъ, онъ пошелъ ей на встрѣчу и церемонно поздоровался, затѣмъ заговорилъ дѣловымъ тономъ, какъ человѣкъ, который пріѣхалъ по дѣлу и которому некогда терять время.
— Я долженъ предупредить васъ, миссъ Бойсъ, что я не надѣюсь на оправданіе Горда. Я, конечно, употреблю всѣ усилія, но увѣренъ, что съ нимъ будетъ поступлено строго. Останется одно — просить о помилованіи. Среди своей партіи я, разумѣется, наберу голосовъ, но необходимо имѣть подписи людей всѣхъ партій. Если мы не добудемъ подписи нѣкоторыхъ извѣстныхъ консерваторовъ, дѣло будетъ проиграно. Другими словами, можете ли вы склонить мистера Рэборна и лорда Максвеля подписаться подъ петиціей?
Марчелла сидѣла блѣдная и неподвижная.
— Я попытаюсь, — сказала она послѣ нѣкотораго размышленія.
— Только подъ этимъ условіемъ можно разсчитывать на успѣхъ, и мнѣ кажется, вы одна можете это сдѣлать. Во всемъ остальномъ вы можете положиться на меня: на судѣ я пущу въ ходъ всѣ средства, лишь бы предотвратить смертный приговоръ.
— Я услышу вашу рѣчь, я буду на судѣ, — перебила она его.
Онъ изумился такъ же, какъ и мистрисъ Бойсъ.
— И такъ, — сказалъ онъ послѣ нѣкотораго молчанія, — мнѣ пока нечего больше сообщить вамъ. До свиданія!
Марчелла медленно поднялась наверхъ; она вся дрожала. Прежде всего, она ощутила страшную пустоту и одиночество. Потомъ она горячо схватилась за мысль, какими средствами склонить Альда въ пользу петиціи.
XI.
правитьСудъ окончился. Гордъ и двое его товарищей были приговорены въ смертной казни. Въ залѣ суда тамъ и здѣсь слышались всхлипыванія женщинъ.
Марчелла, измученная, обезсиленная, среди густой толпы выходила изъ залы, держа за руку маленькую дочку Горда, между тѣмъ какъ Альдъ велъ подъ руку едва передвигавшую ноги мистрисъ Гордъ.
— Усади ее на извощика, — шепнула Марчелла Альду, — а мнѣ нужно сказать нѣсколько словъ мистеру Уартону.
Обернувшись, она увидала Уартона.
— Миссъ Бойсъ, позвольте мнѣ провести васъ въ отдѣльную комнату, — сказалъ онъ. — Мистеръ Рэборнъ потрудится также зайти туда.
Онъ провелъ ее вдоль корридора и отворилъ дверь налѣво. Они вошли въ маленькую мрачную комнату; въ ней горѣлъ газъ, столъ былъ загроможденъ бумагами.
— Я собралъ подписи, какія могъ, а васъ попрошу взять вотъ эту копію. Я самъ написалъ петицію и, мнѣ кажется, не упустилъ ни одного смягчающаго обстоятельства, но вотъ что касается подписей…
Онъ вынулъ при этомъ изъ бокового кармана сложенный листъ бумаги.
— Пока очень слабо, — сказалъ онъ, покачивая головой. — Я уже говорилъ вамъ, что дѣло приняло политическую окраску. Хотя голоса либераловъ и радикаловъ намъ обезпечены, но этого мало: необходимо заявленіе мнѣній цѣлаго округа противъ законовъ объ охотѣ или, по крайней мѣрѣ, нужно добыть подписи самыхъ извѣстныхъ мѣстныхъ гражданъ. Не хотите ли просмотрѣть фамиліи?
И онъ провелъ пальцемъ по списку именъ, сопровождая ихъ комментаріями. Несмотря на наружное спокойствіе, онъ не могъ скрыть торжества по доводу своей силы: не сказавши ни слова въ свое оправданіе и извиненіе, онъ добился того, что она опять съ нимъ наединѣ, наклонила свою гордую голову и съ тревожнымъ вниманіемъ прислушивается къ его словамъ.
— Мнѣ кажется, теперь ясно, что нужно дѣлать, — сказалъ онъ, — вы постараетесь привлечь извѣстныхъ вамъ лицъ, а я, съ своей стороны, буду муссировать дѣло въ парламентѣ и въ печати. Радикальныя газеты уже подхватили этотъ случай.
Въ корридорѣ послышались шаги. Дверь отворилась, и вошелъ Альдъ Рэборнъ. Его взглядъ нервно скользнулъ по двумъ фигурамъ, стоявшимъ у стола.
— Съ трудомъ нашли извощика, — заговорилъ онъ. — Несчастную женщину пришлось приводить въ чувство; я послалъ съ ней одного изъ своихъ слугъ. Наша карета подана.
Онъ говорилъ холоднымъ, формальнымъ тономъ, былъ чрезвычайно блѣденъ, но держалъ себя гордо и съ достоинствомъ.
— Мы говорили съ миссъ Бойсъ о петиціи, которую хотимъ подать министру внутреннихъ дѣлъ, — сказалъ Уартонъ съ такою же холодною вѣжливостью.
Альдъ ничего не отвѣтилъ.
— Еще одно слово, миссъ Бойсъ, — обратился Уартонъ къ Марчеллѣ. — Прошу васъ, внимательно перечитайте петицію, прежде чѣмъ приняться хлопотать. Вся суть ея въ одномъ пунктѣ, который можетъ вызвать сомнѣнія въ правильности рѣшенія дѣла и который былъ совсѣмъ не затронутъ на судѣ.
— Ты скоро поѣдешь? — сказалъ Альдъ Марчеллѣ. Съ трудомъ подавляемое нетерпѣніе сквозило въ его голосѣ: это раздражало ее.
— Я сдѣлаю все, что могу, — сказала она низкимъ голосомъ, нетерпеливо выговаривая слова. — До свиданія! — и она протянула Уартону руку. Моментъ былъ знаменательный: это рукопожатіе въ присутствіи Альда должно было выражать ея прощеніе и благодарность Уартону.
Мужчины обмѣнялись холодными поклонами.
— Надѣюсь, мы съ вами встрѣтимся на будущей недѣлѣ въ парламентѣ? — вскользь замѣтилъ Уартонъ.
— Я поѣду съ тобой въ замокъ, — сказала Марчелла, когда они остались вдвоемъ въ каретѣ.
Она все еще держала въ рукахъ пакетъ, переданный ей Уартономъ. Чтобы свободнѣе было дышать, она отбросила назадъ черный газовый вуаль, и тутъ только съ сердечною болью Альдъ замѣтилъ, какіе тяжелые слѣды наложили на нее послѣднія событія. Она была блѣдна, изнурена, но въ каждомъ ея движеніи сквозила болѣзненная, нервная возбужденность.
— Позволь мнѣ молчать, — сказала Марчелла. — Я страшно устала, и мнѣ хочется отдохнуть. Когда мы пріѣдемъ въ замокъ, попроси, пожалуйста, миссъ Рэборнъ подать мнѣ обѣдъ въ ея комнату, а въ девять часовъ или около того я сойду внизъ, — мнѣ нужно поговорить съ тобой и лордомъ Максвелемъ.
Онъ положилъ ей подушку за спину, окуталъ пледомъ ноги и сидѣлъ безмолвный, терзаемый мрачными предчувствіями.
Когда они пріѣхали въ замокъ, лордъ Максвелъ и миссъ Рэборнъ поспѣшили на встрѣчу Марчеллѣ.
— Милая моя, — заговорилъ лордъ Максвелъ, взявши ее подъ руку, — какъ ты измучена!
Альдъ уже успѣлъ шепнуть своей теткѣ, чтобъ она провела Марчеллу въ свою комнату.
Когда Марчелла осталась одна въ комнатѣ миссъ Рэборнъ, она сѣла у пылающаго камина и развернула петицію. По мѣрѣ того, какъ она читала, лицо ея все болѣе и болѣе прояснялось. Все, что въ смутныхъ и неясныхъ чертахъ мелькало въ ея умѣ, было изложено здѣсь сильно и выразительно. Когда она кончила, она тотчасъ взяла клочекъ бумаги и написала слѣдующія слова:
«Прошу тебя и лорда Максвеля прочесть эту петицію раньше, чѣмъ я сойду внизъ. М.».
Затѣмъ она позвонила и попросила горничную передать мистеру Рэборну.
Остальное время до девяти часовъ она перебирала въ умѣ все аргументы въ пользу Горда и старалась собраться съ силами для предстоящей борьбы.
Когда большіе часы внизу пробили девять, она стала спускаться по лѣстницѣ. Чувство одиночества въ этомъ большомъ, пустомъ домѣ охватило ее.
Вдругъ дверь отворилась, и Альдъ быстро взбѣжалъ по лѣстницѣ къ ней на встрѣчу.
— Отдохнула ли ты, дорогая? — заговорилъ онъ, взявши ее подъ руку. — Какая ты блѣдная! Хочешь сейчасъ пойти къ дѣду? Онъ ждетъ тебя!
Лордъ Максвель стоялъ у своего письменнаго стола и смотрѣлъ въ раскрытый передъ нимъ листъ петиціи. При видѣ ихъ онъ поднялъ свою сѣдую голову. Прекрасное, орлиное лицо его было серьезно и взволнованно. Онъ встрѣтилъ Марчеллу въ высшей степени ласково и любезно.
— Сядь вотъ сюда на кресло. Альдъ, усади ее поудобнѣе. Бѣдняжечка, какъ ты утомлена! Я слышалъ, ты хочешь поговорить со мной объ этомъ зло счастно мъ дѣлѣ?
Марчелла съ глубокимъ довѣріемъ подняла на него свои глаза; она всегда симпатизировала Максвелю.
— Да, — сказала она, стараясь скрыть волненіе и сдержать свою порывистость. — Да, я хотѣла просить васъ и Альда подписать эту петицію, если это возможно. Я знаю, что это трудно, но мнѣ кажется, я могла бы представить вамъ дѣло въ другомъ свѣтѣ, — убѣдить васъ, — вѣдь, я такъ хорошо знаю этихъ людей, и потомъ чрезвычайно важно заручиться вашими подписями.
Какъ нескладно, какъ безсвязно говорила она! Она чувствовала, что еще не вполнѣ овладѣла собой. Чуждая, роскошная обстановка, присутствіе Альда, который долженъ бы стать на ея сторону, но былъ противъ, — все это смущало ее.
Лордъ Максвель, очевидно, былъ растроганъ. Прежде всего, ему безконечно было жаль Марчеллу, такъ много выстрадавшую за послѣднее время. Какъ могъ Альдъ допустить это? Какая она худенькая, блѣдная, измученная!
— Дорогая моя! — сказалъ онъ, подойдя къ ней и отечески-ласково положивши ей руку на плечо. — Ты не повѣришь, съ какою радостью я сдѣлалъ бы для тебя это или все, что ты хочешь, если бы по совѣсти я могъ. И ради тебя, и ради твоего дѣла я далъ бы свое имя, еслибъ это не нарушало идеи общественнаго долга, какъ мы понимаемъ — я и Альдъ. Я думаю, и тебѣ было бы непріятно, и бы мы въ своей дѣятельности руководились личными чувствами и мотивами.
— Не въ этомъ дѣло: до сихъ поръ я не имѣла случая поговорить съ вами объ этомъ дѣлѣ, а я держусь совершенно противуположной точки зрѣнія, чѣмъ Альдъ. Всѣмъ извѣстно, что есть другая сторона, возможность взглянуть на это дѣло иначе, чѣмъ судъ. Вѣдь, вы не были на судѣ.
— Я не былъ, но я очень внимательно прочиталъ всѣ свидѣтельства, и только что вмѣстѣ съ Альдомъ мы обсудили всѣ сомнительные пункты.
— Съ Альдомъ! — заговорила она другимъ тономъ, — Я думаю, онъ могъ бы предоставить мнѣ поговорить съ вами сначала, хотя бы на этотъ разъ!
Альдъ наклонился къ ней.
— Ты мнѣ прислала петицію, — сказалъ онъ, и я понялъ такъ, что мы должны прочесть и обсудить ее вмѣстѣ. — Мнѣ очень жаль, что я тебя не понялъ.
Она пыталась овладѣть собой и провела рукой по лбу. Ей казалось уже, что все погибло; гнѣвъ и отчаяніе охватили ее.
— Все дѣло въ томъ, — горячо заговорила она, цѣпляясь за послѣднее средство, — можно ли дать вѣру собственному показанію Горда? Судъ отвергнулъ его, настаивая на старинной враждѣ и ненависти. Но неужели оно безусловно немыслимо и невозможно? Во всякомъ случаѣ, оно вводитъ нѣкоторое сомнѣніе, и если даже признать, что это убійство, — его надо рѣзко отличать отъ другихъ видовъ убійства.
Теперь она напала на настоящій путь; она говорила образно, убѣдительно, съ полнымъ знаніемъ дѣла во всѣхъ подробностяхъ. Но сквозь логическую связь ея аргументовъ пробивалось одушевлявшее ея рѣчь чувство жалости, состраданія. Эта исторія, представлявшаяся лорду Максвелю такою гнусной, звѣрской и обыденной, превратилась въ ея воображеніи въ трагическую поэму, и она всѣмъ существомъ жила и страдала за ея дѣйствующихъ лицъ.
Когда она кончила, высказавши все, что могла придумать, она умоляюще взглянула на лорда Максвеля.
Онъ помолчалъ нѣсколько времени, потомъ подошелъ въ ней и взялъ ее за руку.
— Ты говорила, — сказалъ онъ растроганнымъ голосомъ, — прекрасно, благородно, какъ женщина съ отзывчивою, сострадательною душой. Но, милое дитя, все, что ты говорила, не ново для меня. Мы съ Альдомъ добросовѣстно старались стать на твою точку зрѣнія, но, несмотря на все желаніе, по совѣсти, ни я, ни Альдъ, мы не можемъ раздѣлять твоего мнѣнія. Я считаю Горда злонамѣреннымъ убійцей и думаю, что онъ заслуживаетъ своей кары.
И въ короткихъ словахъ, ясно и серьезно, изложилъ онъ передъ ней свои основанія. Въ его тонѣ и обращеніи высказывалась невольная дань уваженія не столько лично къ Марчеллѣ, сколько къ новому общественному положенію женщины.
Марчелла съ внутреннимъ безпокойствомъ слушала его. Краска, которая выступила у нея на щекахъ во время ея монолога, мало-по-малу исчезла, и она становилась все блѣднѣе и блѣднѣе. Когда лордъ Максвель замолчалъ, она быстро проговорила:
— Значатъ, вы не подпишете?
— Нѣтъ, — рѣшительно возразилъ онъ, — я не могу подписать.
Марчелла содрогнулась.
— Значить, — медленно проговорила она, — Гордъ будетъ казненъ?
Лорда Максвеля передернуло отъ нетерпѣнія.
— Вовсе одно изъ другого не слѣдуетъ, — сказалъ онъ. — Правда, иногда, благодаря петиціи, пересматриваютъ и перерѣшаютъ дѣло. Но если бы министръ внутреннихъ дѣлъ сталъ рѣшать вопросъ о преступленіи не на основаніи законовъ и совѣсти, а по какимъ бы то ни было другимъ соображеніямъ, онъ былъ бы недостоинъ занимать свое мѣсто ни одного дня, ни даже часа. Ты неправильно представляешь себѣ все положеніе вещей.
Марчелла продолжала стоять на своемъ: въ ней трепетало страстное негодованіе противъ предразсудковъ и привилегій высшаго класса.
— А ты держишься того же мнѣнія? — обратилась она къ Альду.
— Я не могу подписать петиціи, — мрачно проговорилъ онъ. — Ты не повѣришь, какъ мнѣ тяжело отказывать тебѣ.
Это было тяжелымъ ударомъ для Марчеллы. Какъ ни была она, повидимому, подготовлена къ неудачѣ, въ глубинѣ души она, все-таки, сохраняла увѣренность, что, въ концѣ-концовъ, побѣда склонится на ея сторону. Она привыкла къ тому, чтобы всѣ преграды рушились передъ силой ея личнаго вліянія и обаянія.
Лордъ Максвель уловилъ страдальческое выраженіе лица у Альда и быстрое, безпокойное дыханіе у Марчеллы.
— Альдъ, — сказалъ онъ, вставая, — я оставлю васъ на нѣкоторое время. Дай Марчеллѣ отдохнуть и успокоиться. Потомъ приходите къ намъ пить кофе. Прежде всего, убѣди ее, пожалуйста, мы отъ души ее любимъ и цѣнимъ, но что въ подобнаго рода дѣлахъ она должна предоставить намъ поступать, какъ повелѣваетъ совѣсть.
Когда онъ вышелъ, Марчелла вскочила.
— Вели подать экипажъ, — сказала она глухимъ голосомъ. — Я хочу сейчасъ ѣхать.
— Марчелла! — воскликнулъ Альдъ. — Если ты не можешь быть великодушна, будь, по крайней мѣрѣ, справедлива ко мнѣ.
— Справедлива! — повторила она съ выраженіемъ отвращенія и оттолкнула его отъ себя. — Ты смѣешь говорить о справедливости!
Онъ пробовалъ что-то сказать, но замялся и замолчалъ. Никогда онъ не любилъ ее такъ страстно, какъ въ настоящую минуту, но, въ то же время, чувствовалъ, что внутри оборвалось что-то, и первое предчувствіе разрыва болѣзненно зашевелилось въ сердцѣ.
— Ты, въ этомъ домѣ, — заговорила она, порывисто шагая взадъ и впередъ по комнатѣ, — при такой жизни, вздумалъ говорить о справедливости! Вотъ что называется у васъ справедливостью — казнить людей, подобныхъ Горду! А я должна возвратиться въ жалкую хижину, къ несчастной женщинѣ, и сказать ей, что нѣтъ никакой надежды! И все потому, что ты слѣдуешь своей совѣсти. О, лучше бы было, если бы, вмѣсто совѣсти, у тебя было сердце! Пожалуйста, не подходи ко мнѣ. Я должна обдумать, какъ мнѣ поступить. Такъ дальше идти не можетъ. Я терзаюсь и заставляю тебя страдать. Но, во всякомъ случаѣ, теперь я должна идти къ ней, къ бѣднымъ людямъ, которыхъ я люблю и всегда ношу въ сердцѣ своемъ!
И она разразилась рыданіями.
— Ты презираешь богатство, — заговорилъ онъ, стараясь взять ее за руки, — но ты не имѣешь права презирать человѣка, который отдалъ тебѣ свое сердце и проситъ только объ одномъ, чтобы ты не считала его бездушнымъ лицемѣромъ.
Дрожь пробѣжала по всѣмъ ея членамъ. Въ первое время ее какъ будто смутилъ рѣшительный тонъ его голоса и моральный упрекъ, заключавшійся въ его словахъ. Но она быстро отдѣлалась отъ этого и сказала:
— Прошу тебя, вели подать экипажъ. Мнѣ необходимо ѣхать домой и отдохнуть. Когда-нибудь я попрошу у тебя прощенія за это и… и… — голосъ измѣнялъ ей, — и за другія вещи. Но теперь я уѣду. Я рада, что у меня есть хоть одинъ человѣкъ, который мнѣ сочувствуетъ. Я этого никогда не забуду!
Слушая эти опрометчивыя слова и намеки, Альдъ какъ бы окаменѣлъ. Машинально двинулся онъ въ звонку и нажалъ его.
Черезъ минуту Марчелла выѣзжала изъ замка.
XII.
править— Это, наконецъ, невыносимо! — сказалъ Альдъ. — Она дома и отказывается принять меня!
Оскорбленіе, нанесенное Альду, вывело изъ себя даже мистрисъ Бойсъ, несмотря на всю ея сдержанность и самообладаніе.
— Къ сожалѣнію, это такъ, — нервно заговорила она. — Я пыталась уговорить ее, но ничего не добилась. Я думаю, будетъ благоразумнѣе вамъ теперь не настаивать.
Альдъ растерянно смотрѣлъ внизъ. Черезъ нѣсколько времени онъ спросилъ:
— По крайней мѣрѣ, не поручила ли она что-нибудь передать мнѣ?
— Нѣтъ, ничего. Она только сказала, что не желаетъ видѣть никого изъ замка, даже васъ, пока судьба Горда не будетъ окончательно рѣшена.
Альдъ сталъ оглядывать комнату, и взглядъ его упалъ на конвертъ, адресованный на имя Марчеллы; почеркъ былъ ему знакомъ; конвертъ лежалъ на креслѣ, тутъ же въ ручку кресла была воткнута иголка съ черною ниткой: очевидно, Марчелла только что сидѣла тутъ и убѣжала отъ него.
Альдъ подошелъ къ мистрисъ Бойсъ и сѣлъ около нея.
— Скажите, пожалуйста, — заговорилъ онъ рѣшительно, — мнѣ кажется, и имѣю право задать этотъ вопросъ: состоитъ ли Марчелла въ постоянной перепискѣ съ Уартономъ?
— Мнѣ кажется, — быстро отвѣтила она. — Насколько я могу судить, онъ пишетъ ей черезъ день.
— Она показываетъ вамъ его письма?
— Да, очень часто. Они касаются исключительно дѣла Горда.
— Не находите ли вы, — сказалъ онъ послѣ минутнаго молчанія, — что со времени его пріѣзда сюда взгляды Марчеллы кореннымъ образомъ измѣнились подъ его вліяніемъ?
Хотя мистрисъ Бойсъ давно ожидала подобнаго вопроса, на этотъ разъ, все-таки, смутилась и не сразу отвѣчала ему. Она взяла въ руки свое вышиванье: по ея мнѣнію, въ критическія минуты работа для женщины играетъ ту же роль, что сигара для дипломата.
— Да, несомнѣнно, — сказала она, наконецъ. — Онъ заставилъ ее много читать и размышлять о тѣхъ вопросахъ, о которыхъ она любила толковать и раньше, и, такимъ образомъ, значительно повліяемъ на складъ ея мнѣній.
Она замѣтила, что Альдъ поморщился при этихъ словахъ, но она не хотѣла скрывать отъ него ничего.
— Скажите, ихъ отношенія ограничивались только этимъ? — спросилъ Альдъ не своимъ голосомъ.
— Я не знаю, — отвѣтила она спокойно, — но я не думаю, чтобъ они зашли дальше. Позвольте мнѣ высказать свое мнѣніе.
— Прошу васъ, — сказалъ онъ и положилъ свою руку на ея,
— Оставьте Марчеллу на нѣкоторое время въ покоѣ. Она теперь сама не своя. Но когда всѣ эти тяжелыя событія пройдутъ и она нѣсколько оправится, тогда предложите ей этотъ вопросъ.
Спустя минуту, желая перемѣнить разговоръ, мистрисъ Бойсъ спросила;
— Вы сегодня вернулись изъ Лондона?
— Да, — отвѣтилъ онъ, пытаясь улыбнуться, — и сегодня же долженъ уѣхать опять.
— Я не понимаю, какъ вы можете отлучаться въ такое напряженное время? — спросила мистрисъ Бойсъ.
— Что же дѣлать? — сказалъ онъ. — Когда васъ терзаютъ сомнѣнія и подозрѣнія, вы ни на что не обращаете вниманія. Кромѣ того, со времени суда я чувствую себя негоднымъ ни для какого дѣла.
Онъ говорилъ просто, но сердце ея сжималось отъ жалости.
— Посмотрите, — сказала она, поднимая съ пола кусокъ черной матеріи, — Марчелла уже шьетъ траурныя платья для дѣтей, — очевидно, она не надѣется на помилованіе Горда.
— Неужели вы ничего не можете сдѣлать? — сказалъ онъ съ укоромъ и отчаяніемъ въ голосѣ. — И день, и ночь только и думать объ одномъ, — вѣдь, это ужасно! А я безсиленъ, отвергнутъ.
И онъ закрылъ лицо руками.
— Нѣтъ, я ничего не могу сдѣлать, — сказала мистрисъ Бойсъ задумчиво. Затѣмъ черезъ минуту она прибавила: — Какъ вы думаете, петиція можетъ имѣть успѣхъ?
Онъ покачалъ головой.
— Нѣтъ. Недавно я встрѣтилъ одного изъ судей, который сообщилъ мнѣ, что министерство отвѣтитъ отказомъ. Пожалуйста, только не говорите ничего Марчеллѣ о томъ, что я спрашивалъ судью, — прибавилъ онъ быстро, умоляющимъ голосомъ, — мнѣ было бы очень непріятно, еслибъ она подумала…
Мистрисъ Бойсъ никогда въ голову не приходило, что она можетъ увидать Альда въ такомъ жалкомъ, растерянномъ видѣ.
— Мнѣ пора идти, — сказалъ онъ, вставая. — Передайте ей, пожалуйста, отъ меня, что съ ея стороны очень жестоко отказать мнѣ въ свиданіи, между тѣмъ какъ я ради нея пренебрегъ дѣлами и нарочно пріѣхалъ изъ Лондона.
— Ужь предоставьте это мнѣ самой, — сказала мистрисъ Бойсъ. — Ахъ, кстати: Марчелла поручила мнѣ благодарить васъ. Сегодня мистеръ Уартонъ написалъ ей, что вы дали ему рекомендаціи къ двумъ очень важнымъ для него лицамъ.
Альдъ отвѣтилъ презрительнымъ, нетерпѣливымъ жестомъ. Когда онъ вышелъ изъ дома, Марчелла изъ окна слѣдила за нимъ.
На другое утро Марчелла получила слѣдующую телеграмму отъ Уартона:
«Все кончено. Министръ отказался подержать петицію. Примите мое сочувствіе и сожалѣніе».
Вечеромъ, наканунѣ казни Горда, несмотря на протесты отца, Марчелла отправилась въ деревню. Она надѣла длинный плащъ, взяла съ собой дѣвушку, которая освѣщала путь фонаремъ.
Ночь была темная, дождь лилъ, какъ изъ ведра.
Передъ дверью хижины Марчелла отпустила дѣвушку и остановилась на мгновеніе, прислушиваясь: изъ хижины доносился знакомый ей голосъ священника, который вслухъ читалъ Евангеліе.
Она тихо вошла, чтобы не нарушить чтенія, и сѣла въ сторонѣ, у постели больного мальчика. По серединѣ неподвижно лежала мистрисъ Гордъ съ тупымъ, безжизненнымъ лицомъ, закрытыми глазами и безпорядочно разбросанными сѣдѣющими волосами.
Мистеръ Гарденъ окончилъ чтеніе Евангелія, обратился со словами утѣшенія къ мистрисъ Гордъ и вышелъ.
Марчелла рѣшила остаться здѣсь на всю ночь. Она принесла съ собой усыпительныхъ капель и уговорила мистрисъ Гордъ принять ихъ. Черезъ нѣсколько минутъ послышалось ея ровное дыханіе; мальчикъ тоже вскорѣ заснулъ.
Сильный дождь при порывистомъ вѣтрѣ хлесталъ въ окна; Марчелла дрожала отъ холода, хотя сидѣла у ярко горѣвшаго камина.
Ночь длилась безконечно. Марчелла принесла съ собой книгу, но не раскрывала ея. Ночная тишина возбуждала ее, напрягала ей нервы; мрачныя думы томили ее, страшные призраки носились передъ ней.
Наконецъ, слабый свѣтъ пасмурнаго мартовскаго утра пробился сквозь окна. Марчелла посмотрѣла на часы: было безъ десяти семь. Пора было будить мистрисъ Гордъ, — Марчелла считала себя не вправѣ отнять у несчастной женщины этотъ послѣдній часъ у жизни ея мужа.
Она отдернула занавѣски, обернулась и съ ужасомъ увидала при дневномъ свѣтѣ, что у мальчика открыты глаза и смертельно-блѣдное личико. Внутренно дрожа, она подбѣжала къ нему и схватила его за руки: онѣ были холодны, какъ ледъ.
— Мистрисъ Гордъ, мистрисъ Гордъ! — закричала она отчаяннымъ голосомъ, — посмотрите, что съ Вилли!
Та дико вскочила, бросилась къ мальчику, начала оттирать ему ноги и руки, но все напрасно. Убѣдившись, что все кончено, она пронзительно вскрикнула, упала на колѣни и закрыла лицо руками, трясясь всѣмъ тѣломъ.
Послышался глухой звукъ колокола: церковные часы пробили восемь. Мистрисъ Гордъ подняла голову и стала прислушиваться.
— О, Джимъ, бѣдный мой! — жалобно простонала она.
Эти простыя слова обезсиленной отъ мукъ отчаянія женщины болѣзненно отдались въ сердцѣ Марчеллы. Она сѣла на постель умершаго мальчика, обняла руками несчастную мать и стада шептать ей слова утѣшенія и молитвы.
XIII.
правитьЧерезъ два дня Альдъ Рэборнъ входилъ въ гостинную Меллора. Заслышавши его шаги, мистрисъ Бойсъ хотѣла удалиться изъ комнаты, но онъ съ большою настойчивостью задержалъ ее.
— Не уходите. Мнѣ необходимо разъяснить одну вещь. Скажите, правда ли, что она считаетъ меня въ нѣкоторой степени виновникомъ смерти Горда, и на этомъ основаніи желаетъ разорвать со мной?
Онъ держалъ въ рукахъ смятое письмо Марчеллы.
— Марчелла сама объяснитъ вамъ все, — сказала мистрисъ Бойсъ. — Она не уполномочила меня говорить съ вами. Да по правдѣ сказать, я не понимаю ея, и чѣмъ больше я узнаю ее, тѣмъ больше убѣждаюсь, что она совсѣмъ чужда мнѣ. Такъ и должно было быть. Она воспитана не дома, и между нами не образовалось никакой взаимной связи. Поэтому я не могу помочь вамъ.
— Еще одно слово, прошу васъ. Скажите мнѣ, что произошло съ четверга? Я написалъ ей, но только сегодня утромъ получилъ отвѣтъ.
Мистрисъ Бойсъ разсказала ему въ короткихъ словахъ о телеграммѣ Уартона, о ночи, проведенной Марчеллой въ хижинѣ Горда, о смерти мальчика. Альдъ съ видимымъ ужасомъ выслушивалъ ее разсказъ.
— Знаете ли вы, что отъ этихъ впечатлѣній она не отдѣлается всю жизнь? — спросилъ онъ. — Такое страшное потрясеніе, такія ужасныя сцены! И къ чему это? Зачѣмъ?
— Я понимаю. Вы осуждаете меня, зачѣмъ я допустила. Это вполнѣ понятно. Но въ данномъ случаѣ мы съ вами расходимся во взглядахъ. По-моему, каждому необходимо знать жизнь со всѣми ея ужасами, намъ, женщинамъ, въ особенности. Однако, мнѣ нужно идти, а то мужъ войдетъ сюда за мной, а мнѣ кажется, вамъ надо прежде всего повидаться съ Марчеллой.
Онъ согласился и взволнованнымъ голосомъ попросилъ прислать къ нему Марчеллу. Когда мистрисъ Бойсъ вышла, Альдъ началъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ, придумывая, что сказать ей.
Наконецъ, ручка у двери повернулась. Марчелла вошла.
Онъ не пошелъ ей на встрѣчу. Она приготовилась встрѣтить съ его стороны или упреки, или мольбы и собиралась или разсердиться, или смягчиться, сообразно съ тѣмъ, какъ бы онъ повелъ себя. Но онъ молчалъ, и она принуждена была, худо ли, хорошо ли, прервать это тягостное молчаніе.
— Я хотѣла все объяснить тебѣ, — заговорила она низкимъ голосомъ, подойдя къ нему. — Моя вчерашняя записка была слишкомъ рѣзка и груба. Я вовсе не хотѣла быть грубой. Но я черезъ-чуръ утомлена, и все, что я говорю или дѣлаю, выходитъ нервно и рѣзко.
Она опустилась на стулъ. Извиненіе совсѣмъ не входило въ ея программу и вышло какъ-то невольно.
— Марчелла! — сказалъ онъ, садясь рядомъ съ ней. — Ты прочитала мое письмо, которое я прислалъ тебѣ наканунѣ того?
— Да,
— И послѣ этого ты, все-таки, утверждаешь, что я пренебрежительно отношусь въ твоему душевному состоянію и вообще къ горю и страданіямъ людей?
— Я сужу не по тому, что ты говоришь, а по тому, что ты дѣлаешь, — сказала она съ мрачнымъ видомъ, смотря въ сторону.
— Что же такое я сдѣлалъ? — гордо проговорилъ онъ. — Я только требовалъ для себя той свободы сужденія, свободы совѣсти, которой ты такъ страстно добиваешься для другихъ. Ты мнѣ отказываешь въ этой свободѣ и даже больше того: послѣднія пять недѣль ты отнимала у меня самое дорогое право — откровенно высказаться передъ тобой, показать тебѣ, что, несмотря на печальную разницу воззрѣній, отъ которой я страдаю неизмѣримо больше, чѣмъ ты, въ сущности, мы съ тобой преслѣдуемъ однѣ и тѣ же цѣли, страдаемъ отъ однѣхъ и тѣхъ же бѣдъ.
— Нѣтъ, нѣтъ! — воскликнула она, повернувшись къ нему и ухватившись за послѣднее слово, — отъ какихъ бѣдъ ты страдалъ? Я знаю, тебѣ было грустно, ты жалѣлъ меня, можетъ быть, и ихъ. Но ты смотрѣлъ на все это сверху, свысока, и не имѣлъ на это никакого права. Меня просто бѣсило, что ты можешь взирать съ высоты на подобныя вещи, между тѣмъ какъ я была тамъ, внизу, среди всѣхъ ужасовъ и несчастій.
— Но чья же вина, — прервалъ онъ, — что я не былъ съ тобой? Развѣ я не предлагалъ тебѣ, не умолялъ тебя? Обсудимъ, прежде всего, слѣдующій пунктъ. Неужели ты хотѣла бы, чтобъ я, ради того только, что ты меня просишь, подписался подъ заявленіемъ, которое считаю несправедливымъ, ложнымъ? Ты обязана дать мнѣ отвѣтъ на этотъ вопросъ.
— Ты забылъ, — горячо воскликнула она, — что вовсе не это оттолкнуло меня отъ тебя, а твоя неспособность почувствовать состраданіе къ человѣку, нежеланіе понять, что это нашъ долгъ по отношенію къ людямъ, подобнымъ Горду, — обездоленнымъ и неимущимъ.
Ея губы задрожали.
— Значитъ, — заговорилъ онъ рѣшительно, — еслибъ я былъ бѣднякомъ, мнѣ было бы позволено думать и дѣйствовать по совѣсти въ подобныхъ случаяхъ. Пойми, что я несу на себѣ обязанности гражданина и что состраданіе есть только одна составная доля справедливости. Проступокъ Горда направленъ не противъ меня лично, а имѣетъ общественный характеръ, поэтому я обязанъ былъ, прежде всего, подумать объ общемъ благѣ, прежде даже, чѣмъ о тебѣ и о твоихъ желаніяхъ. А ты хочешь лишить меня самаго основного, нравственнаго права, ты пренебрегаешь моими чувствами, моею совѣстью. Ради удовлетворенія твоего самолюбія и чувства жалости, я долженъ принести себя въ жертву. Марчелла! Ты проповѣдуешь справедливость, равенство, почему ты отказываешь въ этомъ одному мнѣ, — мнѣ, за котораго ты обѣщала выйти замужъ?
Голосъ его дрогнулъ на послѣднихъ словахъ. Онъ наклонился къ ней и хотѣлъ взять ея руку. Но она отшатнулась отъ него рѣзкимъ движеніемъ.
— Не трогай! Оставь меня! Можетъ быть, ты правъ. Можетъ быть, я поступила легкомысленно, жестоко, несправедливо. Но неужели ты не видишь, что если теперь по этому поводу мы могли такъ рѣзко разойтись во взглядахъ, что же будетъ, когда мы поженимся? Я не должна была давать тебѣ своего слова ни въ какомъ случаѣ, даже въ то время. Но, посмотри самъ: я стала совсѣмъ другимъ человѣкомъ. Многое во мнѣ исчезло окончательно, но, вмѣсто того, меня жжетъ и томитъ внутренній огонь, который такъ или иначе пробьетъ себѣ дорогу. Когда я вспомню, что меня прельщало стать твою женой — богатство, нарядные туалеты, драгоцѣнности, много слугъ и въ особенности общественное положеніе и вліяніе, — мнѣ станетъ досадно и стыдно. Теперь мнѣ трудно дышать въ такомъ домѣ, какъ вашъ. Я думаю, что только бѣдные живутъ настоящею жизнью и дѣйствительно страдаютъ. Я буду жить съ ними, для нихъ работать, имъ помогать. А ты долженъ отказаться отъ меня. О, ты сдѣлаешь это съ радостью, когда узнаешь, что я такое!
Эти слова испугали его. Что сталось съ этою смѣлою пророчицей? Она лежала блѣдная, недвижимая, уткнувши лицо въ ручку кресла.
Въ одно мгновеніе онъ былъ на колѣняхъ у ея ногъ.
— Марчелла! — едва слышно прошепталъ онъ, прижимая ея дрожащую руку къ своимъ губамъ. — Ты рѣшаешься утверждать, что страдать могутъ только одни бѣдняки: неужели ты не понимаешь, какую страшную рану ты мнѣ наносишь, порывая со мной?
Она вырвала свою руку.
— Не подходи, не подходи ко мнѣ! — закричала она, всхлипывая отъ душившихъ ее рыданій. — Есть еще нѣчто, что я должна сказать тебѣ.
Альдъ поднялся.
— Ты хочешь сказать, — проговорилъ онъ измѣнившимся голосомъ, — что постороннее вліяніе, что другой человѣкъ сталъ между нами?
Она приподнялась и употребила усилія, чтобы сдержать слезы.
— Съ какимъ удовольствіемъ я сказала бы тебѣ только слѣдующее, — заговорила она съ длинными остановками послѣ каждой фразы: — когда я давала тебѣ слово, я не знала себя и не понимала своей роли въ жизни. Я ошиблась, но прости меня и разстанемся, ради нашего общаго блага; я знаю, сказать это было бы очень тяжело, но, — такъ несравненно легче, чѣмъ то, что мнѣ предстоитъ теперь. Неужели ты ничего не подозрѣвалъ? Когда мистеръ Уартонъ пришелъ, я скоро стала смотрѣть на вещи совсѣмъ другими глазами, подъ его вліяніемъ. Я никогда не встрѣчала человѣка, который бы глубоко возбудилъ всѣ силы моего ума и души: онъ открылъ передо мной широкіе планы и вызвалъ во мнѣ жажду пожертвовать ради нихъ не только своимъ имуществомъ, но даже жизнью. Я считала наши отношенія дружбой, но, въ то же время, чувствовала, что со мной происходитъ что-то необычное. Наконецъ, послѣ бала, когда я вернулась домой и сидѣла въ своей комнатѣ, я услыхала шаги, — ты знаешь, что въ этой части дома у насъ являлись привидѣнія, — я вышла посмотрѣть. Можетъ быть, въ глубинѣ души, — нѣтъ, я не знаю, не могу тебѣ сказать, — какъ бы тамъ ни было, онъ оказался тамъ. Мы вошли въ библіотеку и разговаривали. Онъ совсѣмъ не хотѣлъ разстраивать нашей свадьбы, но, все-таки, наговорилъ мнѣ много безразсудныхъ вещей и, въ концѣ-концовъ, поцѣловалъ меня.
Послѣднія слова она произнесла беззвучнымъ шепотомъ. Она часто представляла себѣ, какъ она признается въ этомъ Лльду; но она никогда не ожидала, что можетъ дойти до такого глубокаго самоуничиженія.
Альдъ медленно поднялся со стула.
— Когда это случилось? — спросилъ онъ послѣ минутнаго молчанія.
— Я уже сказала тебѣ — въ ночь послѣ бала, въ ту самую ночь, когда произошло убійство, — прибавила она съ внутреннею дрожью, — мы видѣли, какъ Гордъ пересѣкалъ аллею. Я тебѣ хотѣла разсказать все это тогда же.
— И отказалась отъ этого намѣренія?
Она повернулась къ нему и заговорила опять вызывающимъ тономъ:
— Когда мнѣ было думать о своихъ личныхъ дѣлахъ?
— Или о моихъ? — съ горечью прибавилъ онъ.
Она не отвѣчала.
Онъ подошелъ къ камину. Лицо его было чрезвычайно блѣдно, но глаза горѣли страннымъ блескомъ. Взглянувши на него, она поняла, что ея желаніе исполнилось: его гнѣвъ и презрѣніе служили для нея искупленіемъ.
— Какъ же ты могла скрывать отъ меня такъ долго? За все это время ты не дала никакого намека, ты спокойно принимала мои извиненія и оправданія, ты позволяла мнѣ вѣрить въ чистоту и безкорыстіе твоихъ намѣреній, ты мнѣ присылала его письма, которыя поддерживали мои заблужденія, а, между тѣмъ…
— Но, вѣдь, я хотѣла тебѣ разсказать, я все время думала объ этомъ, чтобы тебѣ разсказать! — горячо воскликнула она. — Я не въ состояніи была бы жить съ такою тяжестью на душѣ — не ради тебя, но ради самой себя я должна была тебѣ сказать.
— И, однако, ты жила такъ долго, — сказалъ онъ, — а какъ я мучился это время, какъ страстно любилъ тебя!…
Онъ оборвалъ. Она лежала на креслѣ въ полномъ изнеможеніи.
Онъ взялъ шляпу и подошелъ къ ней.
— Ты причинила мнѣ большія страданія. Не дай Богъ тебѣ испытать что-нибудь подобное! Позволь мнѣ написать тебѣ или же прислать моего друга Голлена провѣдать тебя. Теперь же я не хочу больше тревожить тебя.
Онъ подождалъ нѣсколько времени, но она не отвѣчала. Ея образъ въ этомъ состояніи полнѣйшаго физическаго и нравственнаго изнеможенія глубоко растрогалъ его. Тихо, не произнеся ни слова, вышелъ онъ изъ комнаты. Она слышала, какъ затворилась дверь, какъ замерли его шаги, и почувствовала себя одинокою, но свободною.
I.
правитьУсталая и измученная возвращалась Марчелла домой, въ свою лондонскую квартиру.
Она только что взяла мѣсто сестры милосердія въ одномъ изъ городскихъ округовъ и самоотверженно ухаживала за больными. Весь предъидущій годъ она провела въ больницѣ, усердно приготовляясь къ званію сестры милосердія. Теперь на ея попеченіи были бѣдные люди ея участка, и ей приходилось браться за самыя разнообразныя дѣла. Такъ, сегодня ей пришлось сдерживать и успокоивать женщину въ буйномъ припадкѣ помѣшательства: потребовалось столько мускульнаго и нервнаго напряженія, что теперь Марчелла чувствовала себя совершенно разбитою.
Она подошла къ огромному каменному дому, вошла черезъ желѣзныя ворота на узкій асфальтовый дворъ. Солнце жгло невыносимо, въ воздухѣ стояла пыль, нѣсколько грязныхъ ребятишекъ играли во дворѣ, непривѣтливыя казарменныя зданія были переполены мелкими жильцами, — всѣ эти впечатлѣнія мало способствовали успокоенію нервовъ.
Она поднялась по лѣстницѣ и отворила дверь своей квартиры, слѣдующемъ номерѣ жила Минта Гордъ съ дѣтьми: Марчелла выписала ее изъ Меллора, предложивши небольшое вознагражденіе съ тѣмъ, чтобъ она прислуживала ей по дому; кромѣ того, со времени казни мужа она получала пенсію отъ неизвѣстнаго лица.
Двѣ небольшія комнатки, которыя составляли все помѣщеніе Марчеллы, были уютно и изящно обставлены. На столѣ уже былъ приготовленъ чайный приборъ.
— Минта, — крикнула Марчелла въ дверь, — приготовьте мнѣ чаю и сварите яйцо.
Войдя въ комнату, Минта Гордъ неодобрительно посмотрѣла на Марчеллу.
— Почему вы такъ поздно сегодня? — жестко спросила она. — Вы заболѣете, если будете такъ голодать.
— Ничего не подѣлаешь, Минта. Былъ очень тяжелый случай.
Между ними установились странныя отношенія. Марчелла обращалась съ ней просто и дружески, просила называть ее, какъ сестру, по имени, играла съ ея дѣтьми, шила для нихъ; но Минта сторонилась отъ нея, осуждала ея занятія, всю ея жизнь и держала себя принужденно, фальшиво.
Оправившись отъ утомленія, вечеромъ Марчелла вышла изъ своей квартиры, прошла нѣсколько улицъ и позвонила у подъѣзда стариннаго дома.
Алиса Голленъ, сестра Эдуарда, полная женщина лѣтъ тридцати пяти, съ пріятнымъ лицомъ, отворила ей дверь и привѣтливо съ ней поздоровалась. Братъ ея быстро вскочилъ изъ-за письменнаго стола и поспѣшилъ на встрѣчу Марчеллѣ.
— Какъ вы поздно! Мы съ Алисой уже начали думать, что вы забыли насъ.
— Я вернулась домой только въ четыре и должна была немножко прилечь, — сказала Марчелла, слегка конфузясь.
— Неужели вы провели съ больными ночь?
— Да, пришлось.
— Алиса, вели подать ужинъ и позаботься о томъ, чтобъ она у насъ отдохнула.
Онъ подкатилъ въ открытому окну большое покойное кресло и усадилъ на него Марчеллу.
— Было бы гораздо пріятнѣе намъ однимъ провести нынѣшній вечеръ, — сказалъ Голленъ. — Вы бы лучше отдохнули.
— А развѣ кто-нибудь придетъ? — спросила Марчелла съ нѣкоторымъ неудовольствіемъ.
— Вашъ старый пріятель, Франкъ Ливенъ. Когда онъ услыхалъ, что вы будете у насъ, онъ во что бы то ни стало рѣшилъ повидаться съ вами. Ну, разскажите, что вы подѣлываете? — сказалъ Голленъ, перегнувшись къ ней.
— О, ничего интереснаго! Теперь въ модѣ восхищаться дѣятельностію сестеръ милосердія, но мнѣ кажется это страннымъ: мы исполняемъ свое дѣло, какъ и всѣ другіе люди: и худо, и хорошо, и многія изъ насъ не стали бы работать, если бы не нуждались въ заработкѣ,
Послѣдними словами она какъ бы хотѣла предупредить сантиментальное отношеніе къ своей дѣятельности.
— Скажите, теперешнія ваши занятія вамъ болѣе по вкусу, чѣмъ жизнь въ больницѣ?
— Да, это болѣе живое дѣло, даетъ больше впечатлѣній. Но есть, конечно, и свои неудобства. Тамъ было все точно опредѣлено, каждый часъ размѣренъ; вы дѣлали свое однообразное дѣло, за то свободнымъ временемъ пользовались какъ хотѣли.
— Удивительно! — сказалъ онъ. — Никакъ не ожидалъ, чтобы такая монотонная жизнь по звонку могла нравиться вамъ!
— Напрасно, Мнѣ кажется, вы могли это предвидѣть. Но и въ больницѣ вначалѣ мнѣ было очень тяжело. Сестра, которая была старшей надъ нами, командовала нами, какъ пѣшками; особенно со мной она обращалась грубо, насмѣхалась надъ моимъ неумѣньемъ и неловкостью; между тѣмъ, она была въ высшей степени ограниченная женщина, и будь это въ Меллорѣ, я не обратила бы на нее ни малѣйшаго вниманія. Но потомъ, когда я стала привыкать къ дѣлу и аккуратно исполнять всѣ предписанія, она стада относиться ко мнѣ благосклоннѣе, и тогда жизнь въ больницѣ стала казаться мнѣ очень привлекательной.
— Да, вы не привыкли повиноваться! — сказалъ Голленъ, съ любопытствомъ всматриваясь въ ея измѣнившіяся черты. Лицо ея было все такое же выразительное и одушевленное, но тотъ оттѣнокъ жесткости и холодной серьезности во взглядѣ, который въ началѣ знакомства дѣйствовалъ на него отталкивающимъ образомъ, исчезъ совершенно и смѣнился нѣсколько печальнымъ, но необыкновенно кроткимъ выраженіемъ. Затѣмъ она разсказала ему о своихъ невзгодахъ, о столкновеніяхъ съ докторами и съ больными, объ оскорбленіяхъ, которыя ей пришлось выносить, и Голленъ едва вѣрилъ своимъ ушамъ: эти мелкія обиды Марчелла воспринимала съ чисто-женскою чувствительностью. Куда дѣвалась ея сила и гордость? И онъ невольно почувствовалъ приливъ нѣжности въ ней, ему хотѣлось приласкать и успокоить ее, какъ дитя.
Но въ эту минуту онъ замѣтилъ, что она устремила глаза на обѣденный столъ и, протягивая руку, сказала:
— Передайте мнѣ этотъ портретъ.
Онъ передалъ ей портретъ Альда и замѣтилъ:
— На дняхъ Алиса привезла его отъ миссъ Рэборнъ. Мнѣ кажется, онъ очень похожъ.
— Да, чрезвычайно, — сказала она послѣ нѣкотораго молчанія. — Неужели онъ такъ посѣдѣлъ?
— Да. Я очень радъ, что онъ ѣдетъ съ лордомъ Максвелемъ въ Италію на десять дней. Ему необходимо отдохнуть: онъ слишкомъ много работалъ въ этомъ году и, по-моему, напрасно онъ принялъ новый постъ.
— Какой постъ?
— Развѣ вы не слыхали? Товарища министра внутреннихъ дѣлъ.
— А какъ здоровье лорда Максвеля? — спросила она вдругъ.
— Онъ очень постарѣлъ и едва ли долго протянетъ.
Голленъ замѣтилъ, какъ легкая судорога пробѣжала по ея лицу. Затѣмъ она быстро оглядѣлась кругомъ, — миссъ Голленъ въ другомъ концѣ комнаты хлопотала на счетъ ужина.
— Скажите мнѣ, — заговорила Марчелла нервнымъ полушепотомъ, перекинувшись къ Голлену черезъ ручку кресла, — начинаетъ онъ забывать прошлое?
Голленъ молчалъ, но по его полу-грустной, полу-иронической улыбкѣ Марчелла поняла отвѣтъ.
— Почему онъ не женится? — съ досадой проговорила она.
— На это нѣтъ никакой надежды, по крайней мѣрѣ, въ ближайшемъ будущемъ, — сухо сказалъ онъ.
И лицо его, при этихъ словахъ, приняло холодное, чуждое выраженіе. Съ того памятнаго дня, когда, на другой день послѣ ея объясненія съ Альдомъ, Голленъ по его просьбѣ пришелъ къ ней, пришелъ врагомъ и ушелъ другомъ, его отношеніе къ этому вопросу оставалось неизмѣннымъ. Въ это свиданіе, цѣлью котораго было предостеречь ее отъ замужства съ Уартономъ, деликатность его при выполненіи своей щекотливой задачи, искренность, простота, нѣжное и внимательное отношеніе къ Марчеллѣ растрогали ее до слезъ, вызвали въ ней бурный приливъ откровенности и мольбы о помощи и поддержкѣ.
Съ этого дня завязалась между ними переписка. Письма ея были страстнымъ изліяніемъ тогдашняго ея мрачнаго настроенія, довольства собой и жизнью; они были полны вопросовъ философскаго и соціальнаго характера, выражали исканіе безусловной правды и стремленіе къ туманнымъ идеаламъ. Голленъ живо интересовался ея письмами, и ему чрезвычайно жаль было своимъ трезвымъ словомъ охлаждать ея горячіе порывы и мечты.
Но, несмотря на все возроставшую между ними дружбу, одинъ пунктъ оставался неизмѣннымъ: Голленъ продолжалъ рѣзко осуждать ея поступокъ съ Альдомъ. Хотя онъ никогда не высказывалъ ей этого прямо, но она ясно видѣла, какъ глубоко залегло это чувство въ его душу. Минутами это заставляло ее чувствовать сожалѣніе, раскаяніе, но минутами вызывало протестъ ея упрямой натуры, какъ, напримѣръ, въ данномъ случаѣ.
— Я сегодня получила письмо отъ Уартона, — вдругъ сказала она. — Онъ придетъ ко мнѣ завтра, а въ пятницу я, вѣроятно, пойду въ палату слушать его рѣчь.
При имени Уартона Годленъ слегка вздрогнулъ, но не сказалъ ни слова, а началъ перебирать письма, лежавшія на столѣ. Его молчаніе раздразнило ее.
— Вы помните, — заговорила она твердымъ, рѣшительнымъ голосомъ, — я говорила вамъ, что всегда буду ему благодарна и никогда не забуду того, что онъ сдѣлалъ.
— Да, помню, — сказалъ онъ съ нѣкоторою горечью въ тонѣ. — Вы даже говорили, что предлагали ему свою помощь, если ему понадобится. Можетъ быть, онъ теперь обращается къ вамъ за этимъ?
Она объяснила ему, что въ письмѣ онъ спрашиваетъ адресъ Людовика Кравена, о которомъ она просила его, и хочетъ дать ему занятія въ своей газетѣ. Затѣмъ она заговорила объ Уартонѣ, спрашивала мнѣніе Голлена о немъ, объ его политической карьерѣ, объ ораторскомъ талантѣ, и хотя въ тотъ знаменательный разговоръ, который сблизилъ ихъ, Марчелла рѣшительно заявила, что она никогда не выйдетъ замужъ за Уартона, Голленъ не могъ отдѣлаться отъ нѣкотораго недовѣрія и подозрѣнія и теперь отвѣчалъ на ея вопросы коротко и неохотно. Эти легкіе уколы и съ той, и съ другой стороны внесли струю холода въ разговоръ, и онъ долго опять не налаживался. Но, тѣмъ не менѣе, Марчелла продолжала себя чувствовать легко, просто и свободно въ этомъ домѣ, среди этихъ сердечныхъ людей. Хотя она часто спорила и ссорилась съ Голленомъ, но, въ сущности, она высоко цѣнила его, готова была отдаться его вліянію и досадовала, что онъ не берется быть ея вождемъ и руководителемъ.
II.
правитьВъ эту минуту послышался знакомый голосъ:
— Я не помѣшаю вамъ, Голленъ?
И молодой человѣкъ осторожно высунулъ въ дверь свою кудрявую голову.
— Франкъ, это вы? Войдите, войдите! — сказалъ Голленъ.
Франкъ Ливенъ вошелъ, широко ступая, и, увидавши Марчеллу, воскликнулъ:
— Какъ я радъ, миссъ Бойсъ! Я думаю, никто изъ вашихъ прежнихъ друзей ужь не разсчитывалъ съ вами встрѣтиться. Однако…
Онъ попятился назадъ отъ изумленія.
— Кажется, онъ ожидалъ увидать меня въ чепцѣ и фартукѣ, — сказала Марчелла, смѣясь.
— Я, дѣйствительно, ожидалъ чего-нибудь неправдоподобнаго! А, между тѣмъ, вы все такая же, только вдвое лучше. Не правда ли, Голленъ? — сказалъ Ливенъ, продолжая всматриваться въ Марчеллу.
— Да, только сегодня она кажется очень усталой, — сказалъ Голленъ, пытаясь улыбнуться. Всѣ почувствовали какую-то неловкость, боязнь даже въ самыхъ простыхъ словахъ усмотрѣть намекъ, и очень кстати миссъ Голленъ пригласила всѣхъ къ ужину.
Скромный ужинъ прошелъ очень оживленно. Студентъ своимъ веселымъ, беззаботнымъ настроеніемъ заразилъ всѣхъ. По окончаніи ужина, когда вся компанія расположилась у окна, вошло еще четверо гостей: одинъ былъ Беннетъ, старинный пріятель Голлена, другой — Вилькинсъ, остальные двое были простые рабочіе. Голленъ отвелъ ихъ въ сторону, и они тотчасъ вступили въ оживленный дѣловой разговоръ. Очевидно было, что Голленъ не соглашался съ ними и горячо имъ возражалъ.
Марчелла съ любопытствомъ прислушивалась къ ихъ спору и хотѣла сѣсть поближе, какъ вдругъ Франкъ Ливенъ остановилъ ее.
— Не уходите, пожалуйста. Посидите немножко со мной.
По его лицу Марчелла поняла, что онъ жаждетъ излить передъ ней свои скорби и печали; и прежде онъ имѣлъ обыкновеніе выбирать ее въ свои повѣренныя.
— Опять какая-нибудь сердечная тайна? — спросила Марчелла.
— Да, мнѣ хочется разсказать вамъ и, въ то же время, я не рѣшаюсь… можетъ быть, мнѣ даже не слѣдовало бы разсказывать вамъ, пожалуй, вы сочтете меня грубымъ и безтактнымъ.
Онъ былъ красенъ, какъ ракъ, и въ смущеніи кусалъ губы. Maрчелла положила ему руку на плечо, чтобъ ободрить и поощрить его.
Вслѣдъ затѣмъ онъ повѣдалъ ей свою исторію вродѣ тѣхъ, которыя она много разъ отъ него слышала. Тамъ фигурировала хорошенькая барышня, «очаровательное созданіе», надѣленное всѣми добродѣтелями и издѣвающееся надъ его нѣжными чувствами.
— И знаете, — горячо продолжалъ юноша, — хотя она страшно красива, просто обворожительна, всегда чудно одѣта и все тому подобное, однако, не подумайте, чтобъ она была пустенькая или глупенькая. Напротивъ, она массу читала, массу! Я увѣренъ, миссъ Бойсъ, что еслибъ вы ее увидали, вы бы нашли ее ужасно умной. Притомъ, она такая маленькая, такая прелестная, и какъ танцуетъ — просто чудо! А какъ она добра, страшно добра! Напримѣръ, мать ея — несносная, старая ворчунья, — ну, положимъ, я такъ не думаю, но вы понимаете, она старая, больная, всегда кутается въ шаль и катается въ креслѣ, и Бетти просто какъ ангелъ обращается съ ней, а та ее постоянно пилитъ. А къ бѣднымъ какъ…
Марчелла перебила его.
— Скажите же, наконецъ, самое главное: сдѣлали вы ей предложеніе?
— Слава Богу, конечно, — съ жаромъ проговорилъ онъ. — Постоянно дѣлаю, по крайней мѣрѣ, разъ въ недѣлю. Мнѣ кажется, она со мной кокетничаетъ. Впрочемъ, я увѣренъ, я имѣлъ бы успѣхъ, если бы не мать, эта отвратительная старуха, — нѣтъ, разумѣется, я такъ не думаю. Дальше я не долженъ бы былъ вамъ разсказывать, я знаю, что не слѣдуетъ.
— Почему, что такое? Вы обязаны договорить, — сказала Марчелла.
— Ну, хорошо, вѣдь, вы не заподозрите меня! Но, все-таки, какъ будто немножко дерзко съ моей стороны говорить объ этомъ… Дѣло въ томъ, что она ѣдетъ въ Италію съ Рэборнами. Она ихъ дальняя родственница, и миссъ Рэборнъ въ послѣднее время привязалась къ ней. Я понимаю, къ чему это клонится! Но едва ли Бетти пойдетъ на это. Онъ слишкомъ старъ для нея, не правда ли?
И, открывши свои сокровенныя подозрѣнія, Ливенъ тутъ только спохватился, что поступилъ неделикатно по отношенію къ Марчеллѣ, заговоривши о Рэборнѣ, смутившись, онъ сталъ бормотать безсвязныя извиненія.
— Я не понимаю, что съ вами, — заговорила Марчелло рѣшительно — Неужели вы думаете, что въ моемъ присутствіи нельзя упоминать имени Рэборна? Пожалуйста, не извиняйтесь. Очевидно, вы невѣрно представляете себѣ дѣло. Мнѣ не слѣдовало бы давать слово Рэборну. Я съ нимъ поступила нехорошо, и мое самое горячее желаніе состоитъ теперь въ томъ, чтобы онъ женился.
Ливенъ посмотрѣлъ на нее изумленными глазами.
Черезъ минуту Марчелла спросила его своимъ обыкновеннымъ тономъ:
— Значитъ, вы полагаете, что миссъ Рэборнъ имѣетъ на нее виды? А какъ относится къ этому мистеръ Рэборнъ?
— О, Альду, повидимому, она очень нравится! — уныло проговорилъ онъ. — Она постоянно дразнитъ его и пристаетъ къ нему. Когда она у нихъ, она не оставляетъ его ни на минуту въ покоѣ, то заставляетъ читать себѣ вслухъ, то ѣздить съ ней верхомъ. Она разговариваетъ съ нимъ о такихъ вещахъ, о которыхъ никто не рѣшился бы заговорить съ нимъ, — о своихъ поклонникахъ, объ ухаживаньяхъ и вообще о любви. Удивительно, какъ она вертитъ имъ! Одинъ разъ на вечерѣ она страшно скучала. Тогда она подбѣжала къ Альду и стала упрашивать его танцовать — и, представьте, добилась, какъ онъ ни отказывался.
— А какъ вы думаете, мистеру Рэборну это было пріятно? — спросила Марчелла.
— Да, Бетти сама мнѣ говорила, что съ тѣхъ поръ они стали друзьями, и онъ все ей разсказываетъ, — нѣтъ, — спохватился Ливенъ въ замѣшательствѣ, — я не то хотѣлъ связать! Разумѣется, она очень польщена и говорила мнѣ, что она обожаетъ его, что онъ очень замѣчательный человѣкъ и что я недостоинъ даже чистить его сапоги, и тому подобный вздоръ. И вдругъ теперь она ѣдетъ съ ними въ Италію! Право, мнѣ остается пустить себѣ пулю въ лобъ!
— Хорошо, только не сейчасъ, — сказала Марчелла, — Подождите, пока они вернутся. — А теперь я пойду послушаю, что тамъ говорятъ.
Она встала, и Ливенъ съ восхищеніемъ смотрѣлъ на ея высокую, стройную фигуру.
Марчелла сѣла возлѣ миссъ Голленъ и сдѣлала видъ, что она прислушивается въ разговору. На самомъ дѣлѣ мысли ея были далеко: она старалась представить себѣ Альда Рэборна мужемъ этой шаловливой куколки. «По всей вѣроятности, — думала она, — ихъ привязанность есть тяготѣніе противуположностей — основаніе большинства счастливыхъ браковъ. Но шансы Ливена, очевидно, очень незначительны».
Вдругъ неожиданно до ея уха долетѣла фамилія Уартона и, прислушавшись, она замѣтила, что среди группы разговаривавшій шелъ горячій споръ о немъ, о его положеніи среди рабочей партіи и о видахъ на будущее.
Оба рабочіе настойчиво стояли за организацію особой рабочей партіи съ Уартономъ во главѣ. Они постоянно ссылались на Паранеля и на то, что онъ сдѣлалъ для ирландцевъ. Чтобы доставить рабочей партіи преобладаніе въ парламентѣ, по ихъ словамъ, необходимо воспользоваться урокомъ уніонизма и парнеллизма, дѣйствовать единодушно и нападать одинаково на либераловъ и на консерваторовъ. Ради этого нужна особая организація, особое мѣсто въ палатѣ и особые дѣятели. И оба они стояли за то, чтобы вождемъ партіи избранъ былъ Уартонъ. Они съ восторгомъ отзывались объ его газетѣ Голосъ Труда, а самого Уартона они считали крупною, независимою силой и не только талантливымъ, но и въ высшей степени честнымъ человѣкомъ.
Вилькинсъ, очень видный дѣятель среди рабочей партіи и, по общимъ отзывамъ, опасный соперникъ Уартона, съ ожесточеніемъ опровергалъ ихъ мнѣнія. Не будучи въ состояніи сдержать себя, онъ пустился на путь личныхъ нападокъ, сталъ разоблачать очень неопрятныя дѣянія Уартона, притомъ, не стѣсняясь въ выраженіяхъ. Марчелла съ изумленіемъ и негодованіемъ смотрѣла на этого великана съ сверкающими глазами, длиннымъ, одутловатымъ лицомъ, всклокоченными черными волосами и рѣзкимъ сѣвернымъ акцентомъ. Какъ позволяетъ онъ себѣ употреблять такія выраженія и мѣшать человѣка съ грязью!
Голленъ, несмотря на страшную усталость, пытался примирить спорившихъ. Но Вилькинсъ нѣкоторыми выходками такъ разгорячилъ рабочихъ, что споръ вспыхнулъ съ новымъ ожесточеніемъ.
— Еслибъ я только могъ предполагать, что, пріѣхавши въ Лондонъ, я долженъ буду отдать себя и свою партію въ распоряженіе Уартона, я бы остался дома, — кричалъ Вилькинсъ, хлопая себя по колѣнамъ. — Если эта партія должна быть народной въ полномъ смыслѣ слова, скажите, на кой чортъ мы поставимъ во главѣ ея какого-то молодого, распутнаго барчонка, — человѣка, который только воспользуется нами для собственнаго возвышенія, а потомъ, когда мы ему будемъ не нужны, онъ плюнетъ на насъ? Развѣ это не такъ? Скажите, кто онъ? Нашъ ли онъ, — плоть отъ плоти и кость отъ костей нашихъ? Нѣтъ, онъ землевладѣлецъ и аристократъ! Развѣ люди его класса сдѣлали что-нибудь для народа? Были ли когда-нибудь землевладѣльцы на нашей сторонѣ? А вы увѣряете меня, что человѣкъ, вышедшій изъ ихъ среды и живущій своею рентой и прибылью и прижимающій бѣдноту, — этотъ человѣкъ можетъ руководить нашей партіей! Къ чему намъ выбирать этого гнуснаго лицемѣра? Пусть онъ идетъ къ своимъ или пусть онъ будетъ другомъ рабочихъ въ сторонѣ отъ насъ: я не имѣю ничего противъ того, чтобъ онъ подавалъ за меня голосъ, но я не хочу признавать его господиномъ надъ собой и давать ему право говорить отъ нашего имени въ парламентѣ. Вождемъ партіи необходимо выбрать человѣка изъ нашей среды, — такого, который бы жилъ нуждами и болѣлъ болями рабочаго класса.
— Если Уартонъ и изъ помѣщиковъ, то, во всякомъ случаѣ, изъ порядочныхъ, — возразилъ одинъ изъ рабочихъ. — Многіе изъ насъ знаютъ, какъ онъ хозяйничаетъ въ своемъ имѣніи, какъ онъ пытается ввести улучшенія, — напримѣръ, онъ устроилъ кооперативную ферму. Онъ не виноватъ, что родился аристократомъ.
— Говорю вамъ, что все это онъ дѣлаетъ для своей собственной выгоды! — упорно продолжалъ Вилькинсъ. — И газету онъ издаетъ для личныхъ цѣлей: я самъ убѣдился въ этомъ. Когда-нибудь я докажу это! Онъ также высказывается противъ помѣщичьихъ правъ, а посмотрите, вступитъ ли онъ въ дѣйствительную борьбу? Я знаю этихъ людей!
Въ эту минуту вмѣшался въ споръ чистый женскій голосъ.
— Однако, мнѣ представляется страннымъ, — заговорила Марчелла презрительнымъ тономъ, — пока вы здѣсь, въ Лондонѣ, охаете и вздыхаете по поводу антисанитарнаго состоянія жилищъ и дѣлаете лишь ничтожныя одиночныя попытки, почти половина деревенскаго населенія Англіи за послѣднія 2—3 десятилѣтія получила новыя жилища отъ этихъ самыхъ помѣщиковъ, и безъ всякаго шума и криковъ; притомъ, эти новыя просторныя помѣщенія сдаются въ нѣкоторыхъ мѣстахъ за ничтожную плату — за шиллингъ и четыре пенса въ недѣлю.
Голленъ съ изумленіемъ посмотрѣлъ на Марчеллу. Вилькинсъ тоже уставился на нее изъ-подъ нависшихъ бровей, — онъ не любилъ женщинъ, въ особенности барынь. Онъ грубо отвѣтилъ ей, что если даже помѣщики дѣйствительно сдѣлали это, — въ чемъ онъ, однако, сомнѣвается, — то не иначе, какъ изъ личныхъ цѣлей, — можетъ быть, для того, чтобы подкупить общественное мнѣніе, а, можетъ быть, просто изъ хвастовства: люди, которые имѣютъ образцовый скотъ и свиней, конечно, должны имѣть и образцовыя жилища для фермеровъ, оставляя, впрочемъ, этихъ фермеровъ на рабскомъ положеніи.
Возбужденная, съ горящими глазами, Марчелла стала возражать и обратилась къ фактамъ, указала на разницу между помещичьими и такъ называемыми «независимыми» деревнями, на различные хозяйственные эксперименты, производимые крупными помѣщиками, и подъ конецъ замѣтила, что даже для націонализаціи земли гораздо удобнѣе обширныя имѣнія, чѣмъ та система мелкихъ хозяйствъ, которая господствуетъ во Франціи.
Изумленію Голлена не было предѣловъ: «Откуда она все это почерпнула?» — онъ просто не вѣрилъ своимъ ушамъ.
Послѣ небольшого оживленнаго спора, въ который Марчелла внесла обычную свою горячность и любовь къ парадоксамъ, всѣ встали и начали прощаться.
— Вамъ бы слѣдовало придти къ намъ въ клубъ поспорить, — сказалъ Беннетъ, шутя, Марчеллѣ, — такъ легко васъ тамъ бы не выпустили.
Когда всѣ ушли, Марчелла обратилась къ Голлену:
— Неужели у васъ въ рабочей партіи много подобныхъ субъектовъ?
— Да, нашъ Вилькинсъ плохой собесѣдникъ, — съ улыбкой отвѣчалъ Голленъ, — но когда онъ говоритъ въ большихъ собраніяхъ, онъ оказываетъ неотразимое вліяніе на толпу. Онъ прямой и честный человѣкъ, но его характеръ и нетерпимость возбуждаютъ многихъ противъ него. Да, вы поразили его, но еще болѣе вы поразили насъ съ Франкомъ.
— Не могла же я спокойно выслушивать подобныя клеветы! Политика и злословіе — двѣ совершенно различныя вещи! — сказала Марчелла съ своимъ характернымъ жестомъ — закидываніемъ головы назадъ.
Когда Марчелла и Франкъ Ливенъ ушли, Голленъ подошелъ къ письменному столу и смотрѣлъ нѣкоторое время въ горькомъ раздумья на портретъ Рэборна.
Когда сестра его ушла спать, онъ сѣлъ въ кресло и опять вернулся мыслью въ Марчеллѣ: «Она сейчасъ противорѣчила себѣ, какъ и въ тотъ разъ! Она и справедливость — вещи несоизмѣримыя! Если бы въ прошломъ году она хоть разъ думала такъ о помѣщикахъ, можетъ быть…»
И онъ погрузился въ безконечную цѣпь воспоминаній, которыя совсѣмъ разогнали сонъ. Отъ Рэборна и Марчеллы онъ перешелъ къ самому себѣ. Несмотря на слабость здоровья, которое позволяло ему работать только урывками, онъ считалъ свою жизнь необыкновенно удачною и счастливою. Съ тѣхъ поръ, какъ попытка читать лекціи для рабочихъ увѣнчалась полнымъ успѣхомъ, онъ честно предался этому дѣлу и легко и бодро переносилъ всѣ лишенія, связанныя съ болѣзнью. Изученіе экономическихъ и историческихъ вопросовъ съ прямою практическою цѣлью; мечты — вотъ путь въ «царство Божіе» на землѣ; увѣренность, что его любятъ, что онъ имѣетъ вліяніе и можетъ быть вождемъ рабочихъ, — людей, благу которыхъ онъ посвятилъ всю свою дѣятельность, — все это доставляло ему радость и давало силы работать съ энтузіазмомъ. И вдругъ теперь ему пришлось въ первый разъ натолкнуться на сопротивленіе, на охлажденіе и недовѣріе друзей.
Весной въ Лондонѣ появилась книга подъ заглавіемъ: To morrow and the land, написанная молодымъ и очень способнымъ экономистомъ и трактующая о націонализаціи земли. Въ живописномъ изображеніи авторъ пытался представить благодѣтельныя послѣдствія и для городской, и для сельской жизни экспропріаціи земли и обращенія ея въ національное достояніе. Книга эта отличалась отъ Progress and Poverty Генри Джорджа тѣмъ, что вводила очень остроумную и простую финансовую систему для вознагражденія помѣщиковъ; она была короче и доступнѣе для пониманія рабочихъ, написана очень живо, съ веселымъ юморомъ и снабжена массой примѣровъ изъ современной англійской жизни.
Книга пользовалась огромнымъ успѣхомъ, читалась нарасхватъ. Скоро Голленъ замѣтилъ, что всѣ наиболѣе выдающіеся и дѣятельные представители рабочей партіи увлеклись ею. Во всѣхъ изданіяхъ для рабочихъ, въ рабочихъ клубахъ — у всѣхъ на языкѣ была эта новая теорія.
Голленъ, ставившій на ряду съ экономическими и этическія задачи, горячо возсталъ противъ книги и ея выводовъ и заявилъ свое отношеніе прямо и открыто съ каѳедры. Въ результатѣ — въ первый разъ за всѣ одиннадцать лѣтъ — онъ почувствовалъ, что его положеніе среди рабочаго класса пошатнулось и вліяніе на рабочихъ начало ускользать изъ-подъ рукъ. Но его цѣльная, искренняя натура неспособна была ни къ малѣйшему компромиссу, и онъ рѣшилъ съ горячностью и упорствомъ броситься въ неравную борьбу.
Онъ уже получилъ нѣсколько предложеній на чтеніе публичныхъ лекцій по вопросамъ, волновавшимъ теперь весь рабочій міръ Лондона. Онъ охотно принялъ всѣ эти предложенія, но теперь со страхомъ думалъ, какъ онъ увидитъ вокругъ себя тысячи враждебныхъ лицъ, и чувствовалъ себя одинокимъ, безъ друзей и сочувствія.
«Трагедія жизни заключается въ столкновеніи между творческою дѣятельностью человѣка и скрытою мудростью міра, которая замѣтно ограничиваетъ первую». Эти слова, сказанныя его любимымъ писателемъ, глубоко запечатлѣлись въ его душѣ и теперь стояли передъ нимъ. «Не скрытая судьба или зло, но именно скрытая мудрость», — думалъ онъ.
IV.
править— Значитъ, вы желаете, чтобъ я выѣхалъ немедленно? — спросилъ Людовикъ Кравенъ. — Сегодня пятница, — ну, хоть, напримѣръ, въ понедѣльникъ?
Уартонъ утвердительно кивнулъ. Они сидѣли въ крохотной пріемной у Марчеллы. Хозяйка вмѣстѣ со своею гостьей Эдиѳью Кравенъ удалились въ кухню, чтобы не мѣшать дѣловому разговору. Результатомъ переговоровъ было то, что Людовикъ Кравенъ согласился быть корреспондентомъ изъ Средней Англіи для Голоса Труда, со спеціальнымъ порученіемъ сообщать отчетъ о подготовлявшейся тамъ крупной стачкѣ. По своей обычной манерѣ обѣщать больше, чѣмъ имѣлось въ виду, Уартонъ предложилъ Кравену двухгодичный срокъ и 200 фунтовъ ежегодно. Внѣшнею стороной предложенія Кравенъ былъ какъ нельзя болѣе доволенъ.
— И такъ, сколько я понимаю, — сказалъ онъ, — газета будетъ стоять за стачку и до конца защищать интересы рабочихъ?
При этомъ онъ устремилъ проницательный взглядъ своихъ зеленоватыхъ глазъ на Уартона. Кравенъ былъ высокій, узкоплечій молодой человѣкъ съ красивыми и благородными чертами продолговатаго лица и безпокойнымъ, нервнымъ взглядомъ близорукихъ глазъ. Его манеры и обращеніе оставляли впечатлѣніе безупречной вѣжливости, но грозившей каждую минуту перейти въ сарказмъ. Уартонъ всегда чувствовалъ себя съ нимъ неловко — и теперь, и въ былое время, на собраніяхъ вентуристовъ.
— Конечно, непремѣнно, — возразилъ онъ рѣшительно, — я внимательно просмотрѣлъ отчеты о неудовольствіяхъ между рабочими и фабрикантами, и дѣло представляется мнѣ какъ нельзя болѣе яснымъ. Съ этихъ бѣднягъ черезъ-чуръ долго драли шкуру; пора, наконецъ, обществу обратить на нихъ вниманіе. Двое изъ этихъ фабрикантовъ засѣдаютъ въ парламентѣ. Денни принадлежитъ, по моему мнѣнію, къ самому отвратительному типу капиталистовъ.
Онъ говорилъ язвительнымъ тономъ и началъ застегиваться, какъ человѣкъ, которому некогда терять время.
— Да, Денни! — сказалъ Кравенъ задумчиво. — Онъ, правда, жестокій, но, по крайней мѣрѣ, прямой человѣкъ. Есть гораздо хуже его.
При этихъ словахъ Уартонъ съ неудовольствіемъ вспомнилъ о привычкѣ вентуристовъ никогда не довѣрять на слово, даже въ пустякахъ: ему казалось, что въ данномъ случаѣ Кравенъ могъ бы положиться на его мнѣніе.
— Еще одно слово, — вдругъ сказалъ Кравенъ, когда Уартонъ искалъ свою палку. — Ходятъ слухи, что прибѣгнутъ къ третейскому суду.
— О, я знаю, — воскликнулъ Уартонъ нетерпѣливо, — это одни разговоры! Уже не разъ попадались несчастные рабочіе на эту удочку. Выберутъ какого-нибудь важнаго господина по сосѣдству, — не изъ купечества, конечно, но не далеко отъ него, — и, понятно, приговоръ будетъ не въ пользу рабочихъ.
— Значитъ, газета не будетъ поддерживать рѣшенія третейскимъ судомъ? — спросилъ Кравенъ и вынулъ записную книжку.
— Нѣтъ. Обстоятельства дѣла ясны до очевидности. Требованія рабочихъ крайне умѣренны, и они должны добиться своего, чтобъ имѣть возможность существовать. Необходимо вступиться за нихъ. Я намѣренъ всѣми силами ратовать въ ихъ пользу. Третейскій судъ! Нѣтъ никакого смысла въ этомъ. Надо дать людямъ жить.
Кравенъ безучастно смотрѣлъ на него.
— Кажется, вы мнѣ сказали адресъ Торпа? — спросилъ онъ.
Торпъ былъ секретаремъ, составлявшимъ отчеты о волненіяхъ рабочихъ и ихъ требованіяхъ. Опять Уартонъ подавилъ въ себѣ досадливое чувство: когда ему, Уартону, заблагоразсудилось откровенно высказаться, Кравенъ не имѣлъ права отнестись къ этому невнимательно.
Между тѣмъ, Кравенъ, писавшій обыкновенно горячо и съ одушевленіемъ, въ разговорѣ сухимъ и холоднымъ тономъ касался тѣхъ язвъ рабочаго класса, отъ которыхъ у него самого болѣло сердце. Онъ съ глубокимъ презрѣніемъ относился къ дешевому способу выставить себя на-показъ громкими сочувственными фразами
Уартонъ повторилъ адресъ и сталъ давать Кравену общія указанія относительно его корреспонденцій.
— Можно войти? — послышался голосъ Марчеллы.
— О, разумѣется! — отвѣтилъ Уартонъ совсѣмъ другимъ тономъ, — Съ дѣлами мы покончили, и я исчезаю.
Онъ схватился за шляпу.
— Ну, нѣтъ! Сейчасъ подадутъ чай; безъ этого я васъ не отпущу, — сказала Марчелла.
Уартонъ нерѣшительно взглянулъ на нее. Онъ уже провелъ съ ней наединѣ цѣлые полчаса до прихода Кравена, а теперь пора было ѣхать въ палату. Но при видѣ ея прежняя рѣшимость его покинула. Какъ поразительно красива была она даже въ этомъ одѣяніи сестры милосердія! На ней было гладкое платье изъ суроваго полотна, съ бѣлымъ воротничкомъ и манжетами, но Уартону казалось, что никогда такъ чудно не выдѣлялась ея темная итальянская головка и тонкій, гибкій станъ. Уартонъ поколебался, и, въ концѣ-концовъ, остался.
— Вы поладили? — шепнула Марчелла Кравену, проходя мимо него, чтобы достать печенье къ чаю.
Тотъ утвердительно кивнулъ головой и улыбнулся, и Марчелла возвратилась къ столу радостная и счастливая, съ сіяющими глазами.
Слѣдующая четверть часа прошла очень оживленно. Уартонъ былъ слишкомъ уменъ, чтобъ играть роль патрона или благодѣтеля по отношенію къ вентуристу, и держалъ себя просто въ этомъ маленькомъ кружкѣ. Кравенъ говорилъ мало, но его поза и выраженіе лица показывали, что онъ былъ доволенъ; за то Марчелла бойко разговаривала и смѣялась, какъ будто ея мечты о преобразованіи міра начали осуществляться. А, можетъ быть, ея настроеніе вызвано было отчасти присутствіемъ человѣка, который дѣйствовалъ на нее магнетически.
— И такъ, до слѣдующей пятницы, — сказалъ, наконецъ, картонъ, вставая. — Вамъ придется забраться пораньше, потому что будетъ давка. Миссъ Кравенъ тоже отправится? Прекрасно! Я скажу сторожу, чтобъ онъ васъ провелъ на мѣста. До свиданія.
Едва только онъ вышелъ, какъ вошелъ старшій Кравенъ, Антоній.
— Есть что-нибудь новое? — сказалъ онъ, когда Марчелла указала ему стулъ.
— Да, мы уже порѣшили! — сказалъ Людовикъ: его голосъ и манеры стали замѣтно развязнѣе съ тѣхъ поръ, какъ ушелъ Уартонъ. — Въ понедѣльникъ я отправляюсь корреспондентомъ въ Демсли и буду писать отчеты о тамошней стачкѣ. Одинъ мѣсяцъ испытанія, а затѣмъ жалованье — двѣсти фунтовъ въ годъ. Я увѣренъ, что это устроится!
Онъ безпокойно вертѣлся на стулѣ и старался не смотрѣть на брата, чтобы скрыть противъ воли сіявшую на лицѣ радость.
— Но, вѣдь, на будущей недѣлѣ ты женишься? — съ неудовольствіемъ замѣтилъ Антоній.
— Нѣтъ, не такъ скоро, — вмѣшалась Эдиѳь Кравенъ. — Анна еще не можетъ бросить бѣлошвейной мастерской. Она рѣшила посвятить по мѣсяцу на каждое мастерство, а, между тѣмъ, прошло только десять дней, какъ она перешла отъ портнихи въ бѣлошвейкѣ.
Марчелла смотрѣла недоумѣвающимъ взглядомъ, желая получить объясненіе. Она не видала невѣсты Людовика, но слышала, что она очень энергичная дѣвушка и гораздо компетентнѣе его по рабочему вопросу.
Людовикъ объяснилъ, что Анна взяла на себя порученіе отъ одной газеты изслѣдовать тяжелыя стороны женскаго труда. На прошлой недѣлѣ она работала, какъ простая портниха, заработала 14 шиллинговъ и такъ разстроила свое здоровье этими героическими усиліями, что онъ настоялъ, чтобъ она отдохнула два дня, прежде чѣмъ перейти къ шитью сорочекъ. Заказовъ много, а работать такъ трудно въ теперешнюю жару.
— Они изъ-за сорочекъ и познакомились, — задумчиво заговорила Эдиѳь. — Людовикъ жилъ во второмъ этажѣ, а она въ третьемъ, лѣстница у нихъ была общая. Однажды она услыхала, какъ Людовикъ просилъ служанку пришить пуговицы къ его сорочкамъ. Она отвѣтила что-то неопредѣленное. Какъ только онъ ушелъ, Анна сошла внизъ, спросила у служанки его сорочки, взяла въ свою комнату и всѣ ихъ перечинила. Когда Людовикъ вернулся домой, онъ нашелъ на своемъ столѣ цѣлую кипу аккуратно сложенныхъ сорочекъ. Разумѣется, онъ умилился. На другое утро башмаки Анны, выставленные за дверь, были вычищены такъ, какъ никогда, и внутри была вложена записка. Развѣ это не трогательно? Съ этихъ поръ постоянно она штопала, а онъ чистилъ. Понятно, мы съ Антоніемъ догадались, къ чему это приведетъ.
Марчелла разсмѣялась.
— Вы должны меня съ ней познакомить, — сказала она Людовику.
— Конечно, если только мнѣ удастся залучить ее, — сказалъ Людовикъ съ нѣкоторымъ смущеніемъ. — Если она не шьетъ, то пишетъ или хлопочетъ объ организаціи союзовъ. Она работаетъ за шестерыхъ. Когда мы поженимся, она будетъ зарабатывать не меньше меня. О, мы съ ней не пропадемъ!
Антоній угрюмо смотрѣлъ на сіяющее лицо брата, обыкновенно спокойное или насмѣшливое.
— Двѣсти фунтовъ въ годъ, — проговорилъ онъ медленно, — какъ разъ столько, я думаю, сколько господинъ Уартонъ тратитъ на свой туалетъ. Мнѣ говорили, что онъ очень щепетиленъ въ этомъ пунктѣ. И за такую сумму, которую онъ употребляетъ на одежду, онъ покупаетъ тебя, Людовикъ, цѣликомъ, и душу твою, и тѣло, и ты ему еще за это благодаренъ!
— Вотъ пустяки! — безпечно отвѣчалъ Людовикъ. — Онъ не купилъ никого другого, а именно меня, и за это я ему благодаренъ.
— Нѣтъ, клянусь честью, этого не будетъ! — горячо воскликнулъ Антоній. — Чтобы ты служилъ этому шарлатану! Я не могу переварить этого. Вѣдь, ты знаешь мое мнѣніе объ этомъ человѣкѣ!
Марчелла протестовала негодующимъ жестомъ; Людовикъ также.
— Какъ бы тамъ ни было, — упрямо продолжалъ Антоній, — я буду твердить тебѣ объ этомъ постоянно, до тѣхъ поръ, пока мнѣ не заткнутъ глотку тоже какою-нибудь Анной.
— Я не понимаю, почему же я должна выслушивать отъ васъ подобныя вещи! — сказала Марчелла, быстро повернувшись къ нему. — Вы, кажется, знаете, что я считаю себя обязанной мистеру Уартону. Прошу васъ не забывать этого!
Антоній молча посмотрѣлъ на нее. Подозрѣніе относительно Марчеллы быстро пронеслось у него въ головѣ. Онъ неуклюже поклонился ей.
— Я буду нѣмъ, какъ рыба, — сказалъ онъ. — По крайней мѣрѣ, я таковъ теперь, какимъ былъ всегда.
— Что вы хотите этимъ сказать? — воскликнула Марчелла, разгорячившись. — Какъ можно позорить человѣка, который въ такое короткое время и на самыхъ разнообразныхъ поприщахъ достигъ выдающагося положенія? Это не только несправедливо, это недобросовѣстно! И потомъ, откуда вы его знаете?
— Вы забываете, — сказалъ Антоній сдержанно, — что мистеръ Уартонъ уже три года состоитъ членомъ общества вентуристовъ, и съ этого времени началась его карьера. Я слѣдилъ за нимъ съ самаго начала, и хотя лично я знаю его немного, но мои друзья и Людовикъ знаютъ его хорошо. И большинство изъ нихъ, какъ ему самому извѣстно, далеко не лестнаго о немъ мнѣнія.
— Ну, ну, Антоній, — сказалъ Людовикъ; — нельзя требовать, чтобы подобнаго рода дѣятель былъ вполнѣ безкорыстнымъ человѣкомъ! Однако, ни ты, ни я — мы не можемъ отрицать, что онъ оказалъ важныя услуги нашему дѣлу. Развѣ мнѣ необходимо вступать съ нимъ въ дружбу? Совсѣмъ нѣтъ! Онъ предлагаетъ мнѣ работу и вознагражденіе за нее. Дѣло мнѣ по душѣ, и я разсчитываю воспользоваться имъ и его газетой, во-первыхъ, чтобъ имѣть заработокъ, во-вторыхъ, чтобы дѣлать полезное дѣло.
— Ты воспользуешься Уартономъ! — сказалъ разгорячившійся калѣка съ такимъ сарказмомъ, что блѣдныя щеки Людовика вспыхнули, а Марчелла раздражилась еще болѣе. Во всѣхъ нападкахъ на Уартона со стороны Антонія она видѣла личное предубѣжденіе и злобу. Довольно естественно, что человѣкъ въ положеніи Антонія Кравена — бѣднякъ, неудачникъ, озлобленный — ненавидитъ популярнаго и вліятельнаго человѣка.
— Оставимъ мистера Уартона въ покоѣ, — сказала Марчелла рѣшительно. Антоній покорился и замолчалъ.
При возобновленіи дружбы съ Кравенами Марчелла замѣтила, что Антоній все болѣе становился мизантропомъ. Между тѣмъ какъ Людовикъ бросилъ искусство и предался политикѣ и журналистикѣ, чтобъ отдать всѣ силы соціальной борьбѣ, Антоній остался художникомъ и занимался преимущественно декоративною живописью, но, притомъ, онъ продолжалъ оставаться самымъ ярымъ вентуристомъ и антикапиталистомъ. Тогда какъ Людовикъ питалъ надежды на свѣтлую будущность, Антоній смотрѣлъ мрачно и съ отчаяніемъ впередъ. Онъ еще болѣе страстно, чѣмъ прежде, ненавидѣлъ богатство, но его вѣра въ рабочихъ и въ свою партію значительно поколебалась. Онъ продолжалъ стоять на томъ, что богатыхъ людей не должно быть; но, по его мнѣнію, и послѣ того міръ будетъ представлять изъ себя еще очень печальное зрѣлище.
Посидѣвши нѣсколько минутъ молча, онъ вдругъ прервалъ общій разговоръ:
— Въ чемъ будетъ состоять твоя работа, Людовикъ?
— Я уже говорилъ тебѣ. Я долженъ изслѣдовать причины неудовольствій рабочихъ, подержать стачку, которая должна открыться на слѣдующей недѣлѣ, и сообщать о ней отчеты въ Голосѣ Труда.
— Изъ этого ничего не выйдетъ, — сказалъ Антоній, — фабриканты слишкомъ сильны. Вчера я говорилъ съ Денни.
Этотъ Денни былъ сынъ извѣстнаго фабриканта, увлекшійся соціальнымъ движеніемъ, отказавшійся отъ денежной помощи отца и вступившій въ ряды такъ называемаго «интеллигентнаго пролетаріата»; онъ пропагандировалъ идеи коллективизма. Въ послѣднее время онъ вступилъ въ общество вентуристовъ, и Антоній почувствовалъ къ нему большое пристрастіе; Людовикъ, между тѣмъ, почти не зналъ его.
— Не знаю, — отвѣчалъ онъ брату. — Я думаю, что Голосъ Труда можетъ что-нибудь сдѣлать. Вліяніе прессы все ростетъ и ростетъ за послѣднее время, — и онъ началъ приводить сообщенные ему Уартономъ факты о томъ, какъ усилилось вліяніе и распространенность Голоса Труда съ тѣхъ поръ, какъ Уартонъ сталъ во главѣ изданія.
— Вздоръ, совершенный вздоръ! — сухо перебилъ его Антоній. — По моему мнѣнію, газета быстро падаетъ, и онъ прекрасно знаетъ это.
При этихъ словахъ Марчелла и Людовикъ расхохотались. Упорство Антонія начало ихъ смѣшить. Слѣдующія десять минутъ Антоній игралъ роль неукротимаго спорщика, котораго приходилось выслушивать, но которому безполезно было возражать. Онъ покорился своей участи, говорилъ мало, только поводилъ своими сверкающими, дышащими злобой глазами.
Тѣмъ не менѣе, при прощаньи Марчелла дружески пожала ему руку. Одинокій и больной, онъ всегда казался ей жалкимъ, и она терпѣливо сносила его грубости.
— А какъ ваши дѣла? — спросилъ онъ ее.
— Превосходно! Мнѣ предоставляютъ большую самостоятельность, что, конечно, очень лестно. Нашъ участковый врачъ называетъ меня «милая барышня», а санитарный инспекторъ проситъ меня обращаться къ нему всегда, какъ только мнѣ что-нибудь понадобится. Видите, мнѣ не на что пожаловаться.
— А бѣдныхъ вы попрежнему любите?
Ироническій тонъ этого вопроса кольнулъ Марчеллу.
— Я нахожу среди нихъ гораздо больше счастья, чѣмъ ожидала, — отвѣтила она.
Онъ засмѣялся.
— Это совершенно по-женски! Видъ нѣсколькихъ несчастныхъ крестьянъ сдѣлалъ васъ демократкой. Теперь знакомство съ нѣсколькими зажиточными лондонскими ремесленниками преблагополучно возвратитъ васъ опять въ лоно вашего сословія. Ваши родные очень мудро поступили, позволивши вамъ заняться этимъ дѣломъ.,
— Почему же вы думаете, что я работаю только въ зажиточныхъ семьяхъ? — насмѣшливо заговорила она. — Вѣдь, я не сказала «богатства» или «комфорта», но именно «счастья». Что же касается моихъ демократическихъ убѣжденій, то вы плохой судья въ этомъ.
— Зачѣмъ вы до сихъ поръ остаетесь вентуристкой? — вдругъ спросилъ онъ.
— Я имѣю на это всѣ основанія. Я принадлежу въ обществу, которое работаетъ въ пользу «лучшаго будущаго». По мѣрѣ своихъ силъ и я преслѣдую ту же цѣль.
— Тѣмъ не менѣе, судя по вашимъ словамъ, вы далеко расходитесь съ нами.
Она колебалась нѣсколько времени, но потомъ заговорила рѣшительно:
— Да, я начинаю все меньше и меньше вѣрить въ благодѣтельность только однѣхъ политическихъ реформъ. Въ моей практикѣ мнѣ приходилось наталкиваться на очень рѣзкіе случаи: въ одномъ и томъ же домѣ живутъ двѣ семьи; въ одной — рай, въ другой — адъ. Почему? Обѣ принадлежатъ достаточнымъ ремесленникамъ и живутъ при одинаковыхъ условіяхъ. Въ одной глава семьи — честный труженикъ, въ другой — пустой и праздный человѣкъ. Я знаю, вы скажете, что это не доказательство, но я только хочу сказать, что на ряду съ экономическими есть и моральныя условія счастья.
Оба брата съ нескрываемымъ презрѣніемъ выслушали эти слова, затѣмъ простились и вышли.
Оставшись одна, Марчелла бросилась въ кресло и стала припоминать свой разговоръ съ Уартономъ.
Какъ онъ измѣнился, и, въ то же время, какъ многое въ немъ знакомо ей! Она видѣла въ немъ ту же энергію и смѣлость, то же властное требованіе довѣрчивости и откровенности, съ другой стороны — новое отвѣтственное положеніе, сила, вліяніе, — все это сильно дѣйствовало на пылкое воображеніе Марчеллы.
Ей было пріятно съ нимъ опять встрѣтиться; она съ удовольствіемъ думала о томъ, что на слѣдующей недѣлѣ услышитъ его рѣчь въ парламентѣ. Прошлое давно сгладилось; они будутъ друзьями. Она будетъ слѣдить съ живымъ интересомъ за его общественною дѣятельностью и на этомъ будетъ отдыхать отъ тяжелыхъ ежедневныхъ впечатлѣній болѣзней и страданій. Недовѣріе къ нему Голлена и завистливая ненависть Антонія Кравена ничего ей не говорятъ: натура Уартона слишкомъ далека отъ нихъ и непонятна имъ. Да, наконецъ, она я не считаетъ его героемъ. Но именно въ этой сложности и загадочности его личности и заключается его притягательная сила.
Марчелла вдругъ спохватилась, что уже поздно, — ей необходимо навѣстить своихъ больныхъ. Она стала собираться.
Вдругъ невольно со всею живостью вспомнился ей портретъ Рэборна, который она видѣла у Голлена, — его грустный взглядъ, посѣдѣвшіе волосы…
Какъ можетъ она говорить о соціальныхъ реформахъ и о нравственномъ совершенствованіи человѣка, — она, которая до сихъ поръ только сдѣлала одно — доставила страданія хорошему человѣку? Моментально вся ея гордость и довольство собой исчезли. Самыя разнообразныя чувства, мысли, воспоминанія заволновались въ ней. При этомъ она сознавала ясно одно, что ей необходимо, прежде всего, перевоспитать себя нравственно, образовать свое сердце и характеръ, а этого достигнуть можно только съ помощью самопожертвованія и любви. Кромѣ того, ей страстно захотѣлось добиться прощенія Роборна и возвратить себѣ его дружбу.
V.
правитьВъ отдаленномъ углу парламентской библіотеки сидѣлъ Уартонъ. Рядомъ на стулѣ и у него на колѣняхъ разложена была масса отдѣльныхъ листковъ бумаги. Была пятница, и засѣданіе въ палатѣ уже началось. Онъ въ послѣдній разъ быстро пробѣгалъ свою рѣчь, дѣлая въ разныхъ мѣстахъ отмѣтки карандашомъ.
Одинъ старикъ-депутатъ подошелъ къ нему.
— Волнуетесь? — спросилъ онъ.
— Нѣтъ, не особенно.
— Тамъ страшная толпа сегодня.
Онъ отошелъ, а Уартонъ, отложивши свою рѣчь, предался размышленіямъ о Марчеллѣ. Ему очень хотѣлось возобновить съ ней старыя отношенія; къ чему это можетъ привести впослѣдствіи — пусть рѣшаетъ судьба. На ея теперешнія занятія и скромную, единственную жизнь онъ смотрѣлъ, какъ на забаву. Ея настоящая сфера — блистать и играть роль въ обществѣ, и, рано или поздно, а попадетъ на эту дорогу. Нужно предоставить другимъ ухаживать за больными и жить суровою рабочею жизнью. Ея судьба научена ея исключительною красотой.
Появленіе Беннета разогнало его мысли. На добромъ лицѣ Беннета замѣтно было безпокойство и раздраженіе.
— Вилькинсъ стоитъ на своемъ, — заговорилъ онъ. — Толкуетъ о совѣсти и еще массу всякаго вздора. Я думаю, едва ли ему удастся серьезно повредить.
— Никому, кромѣ самого себя, — отвѣтилъ Уартонъ сухо. — Э, да не стоитъ о немъ говорить!
Судьба предложенія о восьми-часовомъ рабочемъ днѣ, которое собирался внести Уартонъ, должна была имѣть рѣшающее значеніе и для рабочаго движенія, и для положенія рабочей партіи въ парламентѣ.
— Я разсчитываю, что моя очередь будетъ до семи часовъ, — сказалъ Беннетъ, уходя, — а потомъ мнѣ нужно было бы уйти на одинъ часъ и вернуться въ голосованію, которое, я думаю, начнется не раньше половины одиннадцатаго.
Оставшись одинъ, Уартонъ стоялъ нѣкоторое время въ раздумьи. Ему совершенно было неизвѣстно, какъ отнесется Беннетъ въ своей рѣчи въ нѣкоторымъ пунктамъ его предложенія. Что же касается свободнаго часа, Уартонъ догадывался, что Беннетъ не хотѣлъ пропустить проповѣди знаменитаго методиста, о которой всюду были расклеены афиши.
— Да, каждому свое… Однако, который часъ? — Взглянувши на часы, Уартонъ быстро вышелъ изъ библіотеки и бросился бѣжать вдоль корридоровъ и по лѣстницѣ. Передъ дверями дамской скамьи важный привратникъ отворилъ передъ нимъ двери, поклонившись съ большимъ почтеніемъ.
— Обѣ барышни здѣсь, ваше благородіе, — на первой лавочкѣ. Пока не очень поздно, но еще подойдетъ народъ.
Уартонъ отдернулъ занавѣску и увидалъ темную головку, наклоненную впередъ, видимо, поглощенную тѣмъ, что было передъ ея глазами.
Услышавши его голосъ, она быстро обернулась.
— Ахъ, идите скорѣе, объясните намъ все и назовите лицъ. Почему нѣтъ спикера? Гдѣ сидятъ министры? Кто это теперь говоритъ?
— А я былъ увѣренъ, что вы все это знаете, — сказалъ онъ, усаживаясь на пустой стулъ возлѣ Марчеллы. — Неужели нужно что-нибудь объяснять внучкѣ спикера?
— Что же дѣлать, если я не знаю фамилій? Гдѣ Гладстонъ! Да, я вижу.. Эдиѳь, посмотри, вотъ онъ идетъ! Пожалуйста, не важничай, что ты уже здѣсь была разъ, — ты, вѣдь, не могла мнѣ никого назвать.
Голосъ ея звенѣлъ радостно, какъ у ребенка.
— Это потому, что я близорука, — отвѣчала Эдись, — но Гладстона-то, конечно, я узнаю безъ тебя.
— Ну, хорошо, хорошо, моя милая, успокойся! А гдѣ вы сидите, мистеръ Уартонъ?… А, вижу, — тамъ сидитъ Беннетъ и этотъ мрачный субъектъ, котораго я встрѣтила у Голлена, Вилькинсъ: что вы о немъ думаете?
— Предложите мнѣ этотъ вопросъ потомъ, — сказалъ Уартонъ. — Онъ будетъ сегодня изъ силъ выбиваться, чтобы поднять на смѣхъ и себя, и насъ. Посмотримъ…
— Это это говоритъ теперь? — спросила Марчелла и наклонилась впередъ.
Уартонъ молчалъ. Тотчасъ она опять откинулась назадъ.
— Я не узнала, — пробормотала она, — такая масса лицъ.
Съ края министерской скамьи поднялся высокій мужчина и давалъ нѣкоторыя объясненія отъ министерства внутреннихъ дѣлъ. Марчелла узнала Альда Рэборна.
Она сидѣла молча и внимательно прислушивалась въ его голосу.
— Онъ хорошо говоритъ, — сказалъ Уартонъ, считая самымъ тактичнымъ говорить напрямикъ, — ни одного лишняго слова, не къ чему придраться. Видите вы того старика съ сѣдою бородой? Это — несноснѣйшій болтунъ. Если онъ вздумаетъ говорить сегодня, депутатамъ будетъ время пообѣдать. Я тогда приду за вами, отведу васъ въ столовую и позвольте мнѣ поручить васъ одному моему другу, который здѣсь съ своею женой, мистрисъ Лэнъ. Я оставилъ за собою столъ, но, къ сожалѣнію, не могу отлучиться изъ залы надолго, такъ какъ сегодня мой докладъ.
Уартонъ ушелъ. Онъ не могъ не замѣтить, что настроеніе Марчеллы было уже не то. Ему было досадно, что призракъ Рэборна будетъ носиться между ними въ этотъ знаменательный для него вечеръ.
Марчелла наклонилась впередъ и смотрѣла, какъ быстро наполнялась зала. Она видѣла фигуру Альда Рэборна на его мѣстѣ. Хотя она знала, что онъ не можетъ разглядѣть ее, но, тѣмъ не менѣе, ей часто казалось, что онъ ее узналъ, и она инстинктивно отклонилась назадъ.
«Въ тотъ моментъ я поклялся посвятитъ тебѣ все, что есть во мнѣ лучшаго».
Эти слова противъ воли стояли въ ея памяти и мучительно отдавались въ сердцѣ. Неужели этотъ самый человѣкъ, такой безстрастный, холодный, сказалъ ей когда-то эти слова въ страстномъ экстазѣ любви?
А теперь все кончено. Они навсегда разошлись чужими другъ другу. Эта мысль обдавала ее холодомъ.
Но она тотчасъ взяла себя въ руки. Прошедшаго не вернешь. Выйти за него замужъ послѣ всего, что произошло, было бы непростительно съ ея стороны. Теперь онъ женится: она скорѣе вѣрила Ливену, чѣмъ Голлену. Ее даже не смущало то, что онъ женится на вертлявой, пустой кокеткѣ, — такіе браки очень часты. Его жена не будетъ задаваться никакими вопросами и планами; она будетъ ласкать, веселить и развлекать его.
Марчеллѣ бросилось въ глаза то, что она до сихъ поръ никогда не смотрѣла на Рэборна со стороны, какъ на самостоятельное индивидуальное существо. «Онъ былъ аксессуаромъ въ моей драмѣ, — сказала она съ горькимъ упрекомъ себѣ. — Хорошо, что онъ отъ меня отдѣлался».
Между тѣмъ, зала продолжала наполняться. Приближался срокъ давно ожидаемой рѣчи. Члены верхней палаты пробирались среди другихъ; журналисты раскладывали передъ собой бумагу; депутаты густою толпой входили въ дверь.
— Вотъ онъ! — невольно воскликнула Марчелла, завидѣвши стройную фигуру Уартона среди толпы.
Черезъ пять минутъ онъ уже говорилъ передъ многочисленнымъ и внимательнымъ собраніемъ; его чистый, нѣсколько рѣзкій голосъ, съ необыкновенною гибкостью передававшій самые разнообразные и тонкіе оттѣнки, въ первый моментъ заставилъ Марчеллу содрогнуться, ожививши старыя воспоминанія.
Затѣмъ она принялась слушать съ такимъ напряженіемъ и, вмѣстѣ, безпокойствомъ, какъ будто она лично была заинтересована въ успѣхѣ рѣчи. Наблюдая аудиторію, она боялась за исходъ: неужели можно расшевелить этихъ холодныхъ, безучастныхъ манекеновъ, которые ничего общаго не имѣютъ съ обыкновенно подвижною, легко возбудимою толпой? Притомъ же, добрая половина тамъ, внизу, повидимому, сладко спала, остальные смотрѣли разсѣянно.
Между тѣмъ, голосъ Уартона продолжалъ звучать; систематически, шагъ за шагомъ развивалъ онъ свои положенія, обставляя ихъ практическими подробностями и излагая блестящимъ и сильнымъ языкомъ. Мало-по-малу зала засѣданій стала представлять совершенно другое зрѣлище: лица настораживались, оживлялись, было очевидно, что ораторъ покорялъ свою публику. Особенно подкупала всѣ партіи умѣренность его предложенія.
— Превосходная рѣчь, не правда ли? Нѣтъ никакого сравненія съ прошлогодними, — сказалъ, улыбаясь, одинъ членъ прежняго кабинета своему сосѣду, когда Уартонъ среди всеобщаго шума и движенія садился на мѣсто. Впечатлѣніе было сильное и успѣхъ выдающійся.
Затѣмъ поднялся старикъ Денни и очень умно, дѣльно и колко возражалъ на докладъ Уартона.
Но Марчелла откинулась назадъ и ничего не слушала. «Можно ли послѣ этого слушать что-нибудь другое?» Рѣчь Уартона заставила звучать всѣ струны ея души: и художественный вкусъ, и драматическій интересъ, и гуманныя чувства состраданія и заботливости о бѣдныхъ.
Эдиѳь Кравенъ съ насмѣшливымъ изумленіемъ смотрѣла на Марчеллу. Она и ея братья были типичными вентуристами и съ презрѣніемъ относились во всякому публичному проявленію чувствъ. По ея мнѣнію, Марчелла оставалась такою же наивной и простенькой, какою была прежде.
— Наконецъ-то! — воскликнула Марчелла съ облегченіемъ. — Кончилъ! Кто же это теперь? О, это Вилькинсъ!
Въ ея тонѣ выразилось отвращеніе.
Съ первыхъ же словъ, произнесенныхъ Вильвинсомъ, стало ясно, что можно ожидать чего-нибудь очень любопытнаго, и выходившая изъ залы публика стала возвращаться на свои мѣста. И дѣйствительно, короткая, но бурная рѣчь представляла сценическій эффектъ. Онъ повторилъ всѣ тѣ доводы противъ Уартона и его билля, которые Марчелла уже слышала у Голлена, и говорилъ своеобразнымъ, грубымъ, отрывистымъ языкомъ. Сквозь принципіальныя нападки виднѣлась личная ненависть и озлобленіе противъ Уартона. Вначалѣ всѣ прислушивались съ недоумѣніемъ, но потомъ, когда онъ безъ церемоніи сталъ употреблять грубыя и площадныя выраженія, начали смѣяться, и подъ конецъ, когда онъ обрушился съ инсинуаціями на либераловъ, въ залѣ стоялъ гудъ отъ повальнаго хохота и ироническихъ восклицаній; Вилькинсъ сердито пожалъ плечами и сѣлъ.
Потомъ говорилъ Беннетъ. Онъ пользовался всеобщимъ уваженіемъ въ палатѣ, поэтому его голосъ въ пользу Уартона и его билля имѣлъ несомнѣнно большой вѣсъ. Беннетъ былъ совсѣмъ не краснорѣчивъ. Онъ былъ простой, полуобразованный человѣкъ, но глубоко-религіозный и искренній; эта-то простота и безыскусственность и придавали неотразимую убѣдительность его словамъ. Его рѣчь была не только поддержкой билля Уартона, но крупнымъ шагомъ впередъ въ парламентской исторіи рабочаго законодательства.
Наконецъ, поднялся и заговорилъ извѣстный парламентскій пустомеля. Вся палата, какъ одинъ человѣкъ, устремилась въ выходамъ. Беннетъ, уставшій и отъ напряженія, и отъ жары, вытиралъ лицо краснымъ платкомъ, когда кто-то тихонько коснулся его плеча. Оглянувшись, онъ увидалъ Уартона, совершенно блѣднаго, съ дрожащими губами.
— Я не могу благодарить васъ, — сказалъ тотъ, — это было бы смѣшно.
Беннетъ ласково кивнулъ ему, и затѣмъ они пошли вслѣдъ за толпой, избѣгая другъ друга по свойственной англичанамъ стыдливости въ выраженіи сильныхъ чувствъ.
Уартонъ окончательно овладѣлъ собой, только обмѣнявшись безчисленными разговорами и рукопожатіями въ корридорахъ; въ концѣ-концовъ, онъ поддался радостному настроенію и взбѣжалъ по лѣстницѣ, какъ школьникъ. Его опьянялъ, съ одной стороны, успѣхъ, съ другой — ожидавшее его наверху милое личико съ чудными глазками. Только бы отдѣлаться отъ несносной Кравенъ и хоть минуту побыть съ Марчеллой наединѣ.
— Ну, что? — весело сказалъ онъ, подходя къ Марчеллѣ.
Ея глаза радостно и возбужденно блестѣли.
— Не будемъ говорить здѣсь, — сказала она. — Нельзя ли выйти? Я изнемогаю отъ жары.
— Конечно. Выйдемъ на террасу. Сегодня чудный вечеръ, и тамъ мы найдемъ нашу компанію. А вамъ, миссъ Кравенъ, было интересно?
Эдиѳь принужденно улыбнулась.
— Да, спорили недурно, — отвѣтила она.
«Чортъ бы побралъ эту накрахмаленную вентуристку!» — сказалъ про себя Уартонъ.
VI.
править— Ахъ, какъ восхитительно! — воскликнула Марчелла, когда они вышли на террасу. Былъ тихій теплый вечеръ; небо переливалось тысячью разноцвѣтныхъ тоновъ. — Какъ тамъ было душно, и какъ вамъ не стыдно сажать насъ въ какія-то клѣтки!
На ней было изящное платье изъ бѣлой бумажной ткани, а на пышныхъ волосахъ — маленькая черная кружевная шляпка съ черными лентами, небрежно завязанными у подбородка. Этотъ костюмъ эффектно оттѣнялъ ея наружность.
Терраса была полна народомъ и стоялъ невообразимый гулъ. Проходя съ своими дамами въ толпѣ, Уартонъ замѣтилъ, что Марчелла производитъ впечатлѣніе. Всѣ, кто имъ встрѣчался, оглядывались на нее.
А, между тѣмъ, Марчелла любовалась на лучи заката, на таинственную красоту глубоко-темной рѣки, на изящную линію моста, и не замѣчала того аффекта, который она производила среди окружающихъ. Время отъ времени она вдругъ испуганно вглядывалась, когда кто-нибудь напоминалъ ей Альда Рэборна.
— А, вотъ и Лэны! — сказалъ Уартонъ, подходя къ маленькой дамѣ въ черномъ, стоявшей среди кучки мужчинъ.
Уартонъ представилъ ихъ другъ другу. Затѣмъ Эдиѳь встрѣтила одного изъ своихъ друзей и ушла съ нимъ.
— Позвольте мнѣ показать вамъ террасу, — сказалъ Уартонъ Марчеллѣ. — Раньше, чѣмъ черезъ двадцать минутъ, обѣдъ не начнется.
Они прошли въ отдаленный уголъ террасы, гдѣ ходили взадъ и впередъ одинокія пары и небольшія группы людей.
— Увижу ли я сегодня мистера Беннета? — спросила Марчелла, когда они остановились у барьера. — Мнѣ бы очень хотѣлось.
— Я звалъ его пообѣдать съ нами, но онъ отказался. Значитъ, вамъ понравилась его рѣчь?
— Какъ вы сдержанно выражаетесь! — сказала она, смѣясь. — А вамъ?
Онъ помолчалъ нѣсколько времени, задумчиво смотря на рѣку.
— Какъ вы думаете, чѣмъ я могу отплатить ему за такую услугу?
— О, всѣмъ, что въ вашихъ силахъ! — горячо сказала она. — Я никогда не слыхала ничего болѣе благороднаго и цѣльнаго.
— Значитъ, его рѣчь увлекла васъ?
— Нѣтъ, — отвѣтила она не сразу, но рѣшительнымъ тономъ. — Ни онъ, ни вы не увлекли меня. Я не вѣрю въ вашь билль и думаю, что вамъ никогда не удастся провести его и многое другое для этого необходимо, чтобы міръ нравственно переродился, а пока это случится, ваши мѣры будутъ лишними.
— А вы думаете, я самъ вѣрю въ свой билль? — сказалъ онъ, улыбаясь.
— Въ такомъ случаѣ, зачѣмъ же вы говорите такія рѣчи, — сказала она съ негодованіемъ, — морочите своихъ друзей и вводите въ заблужденіе палату?
Онъ любовался ея горячностью: искрами въ глазахъ, краской, выступившей на щекахъ.
— Потому, что мы должны удесятерять свои силы. Если мы не добьемся восьми-часового рабочаго дня, за то въ борьбѣ за эту иллюзію, при напряженіи всѣхъ силъ, мы добьемся попутно многаго другого, что намъ необходимо. Ободрять друзей и стращать враговъ — вотъ какъ приходится дѣйствовать въ политикѣ; индивидуальная мораль къ ней неприложима. Теперь не смотрите на меня такъ подозрительно!
Въ отвѣтъ она залилась веселымъ смѣхомъ и привела его этимъ въ смущеніе.
— Почему вы смѣетесь? — заговорилъ онъ быстро. — Или вы считаете меня неискреннимъ и непорядочнымъ? Но вы не имѣете права смѣяться. Въ прошломъ году вы нѣсколько разъ обѣщали меня вознаградить. Теперь расплачивайтесь, я требую.
Лицо ея передернула легкая судорога, но черезъ мгновеніе она гордо отвѣтила:
— Я обѣщала вамъ быть благодарной, и я дѣйствительно благодарна вамъ.
— Нѣтъ, нѣтъ, вы мнѣ обѣщали дружбу. Гдѣ же она?
Марчелла не отвѣчала. Она смотрѣла на противуположный темный берегъ рѣки, на мелькающіе безчисленные огни. Потомъ она повернула къ нему свое взволнованное и раздраженное лицо.
Онъ постарался заговорить раньше ея.
— Зачѣмъ вы зарываете себя въ этой жизни сидѣлки? — сказалъ онъ сухо. — Эта жизнь не по васъ, она не должна удовлетворять васъ.
— Вы всегда такъ критикуете своихъ друзей? — сказала она раздраженнымъ голосомъ, причемъ щеки ея пылали. — Какое право вы имѣете дѣлать мнѣ подобныя замѣчанія?
— Потому, что я васъ знаю, знаю, какому дѣлу вы должны служить. Вы должны дѣйствовать среди своего сословія, среди равныхъ вамъ, среди людей, которые руководятъ политическою и общественною жизнью Англіи. Это нелѣпо, вы разыгрываете комедію.
Она иронически поклонилась ему.
— Благодарю васъ. Я первый разъ въ жизни дѣлаю настоящее полезное дѣло.
Въ это время подошелъ мистеръ Лэнъ, и они всѣ вмѣстѣ направились къ обѣденному столу.
За обѣдомъ Марчелла попала въ чуждый ей министерскій и аристократическій кругъ. По одну сторону ея сидѣлъ одинъ изъ министровъ, по другую — секретарь министра. Разговоръ подерживался очень искусно и оживленно.
Неподалеку отъ нея сидѣлъ Уартонъ, и Марчелла не могла надивиться той метаморфозѣ, которая произошла съ нимъ съ тѣхъ поръ, какъ она его знала въ Меллорѣ. Откуда у него эти манеры большого барина, эта непринужденная свѣтская болтовня, пересыпанная массой именъ изъ высшей англійской аристократіи? Ей было непонятно, какъ можно было дружить съ тѣми и другими, размѣнивать себя на мелочи и, въ то же время, сохранять искренность и цѣльность, безъ которыхъ нельзя господствовать надъ толпой.
По окончаніи обѣда Уартонъ поторопился въ залу засѣданій, поручивши Марчеллу мистеру Лону; тотъ повелъ ее опять на террасу и завязалъ съ ней банальный разговоръ.
— Марчелла! — послышался вдругъ женскій голосъ. Возлѣ стояла леди Винтербурнъ, какъ всегда въ черномъ; ея бѣлые волосы серебрились на лунномъ свѣтѣ.
Какая-то темная фигура виднѣлась позади леди Винтербурнъ. Да, это онъ. Марчелла быстро отошла отъ леди Винтербурнъ, колебалась нѣсколько мгновеній, потомъ протянула ему руку. Свѣтъ падалъ сзади, такъ что она не могла разсмотрѣть его лица. Сказалъ ли онъ что-нибудь, когда она пожала ему руку, она не знаетъ, такъ какъ была черезъ-чуръ взволнована. Она немедленно опять подошла къ леди Винтербурнъ, которая была взволнована не меньше ея.
— Пожалуйста, отойдемъ въ сторону; мнѣ необходимо поговорить съ вами! — сказала Марчелла, тяжело дыша, и увлекла за собой леди Винтербурнъ. Та растерянно послѣдовала за ней, и онѣ стали ходить вдоль террасы.
— Ахъ, дорогая моя! — говорила леди Винтербурнъ. — Могла ли я думать, что встрѣчу васъ здѣсь? Какъ все это вышло неожиданно тогда, какъ ужасно! Я ничего не подозрѣвала. Ну, остановимся на минутку. Разскажите мнѣ о себѣ.
Онѣ остановились у барьера. Марчелла обрадовалась ей, какъ родной; она схватила ея руку и въ темнотѣ быстро поцѣловала, такъ что никто не замѣтилъ.
— Какъ я рада, что опять вижу васъ, — горячо говорила она, — безконечно рада!
Леди Винтербурнъ была удивлена и тронута.
— Почему вы не написали мнѣ ни строчки за все это время, вы, недобрая дѣвочка? Я почти ничего о васъ не знала, а ваша мать, казалось, тоже ничего не знаетъ. Когда же вы придете ко мнѣ, или, хотите, я приду къ вамъ? А теперь мнѣ нужно идти, — моя дочь Эрминтруда Вельвинъ должна везти на балъ одну барышню.
— Я напишу вамъ, — сказала Марчелла.
Въ это время маленькая, тоненькая барышня подбѣжала къ нимъ и жалобно проговорила:
— Милочка, леди Винтербурнъ, вы знаете, какъ много надо времени, чтобъ одѣться и причесаться! Кончится тѣмъ, что я разсержусь на горничную и буду смотрѣть злюкой. Эрминтруда раскается, что со иной связалась. Пойдемте скорѣе.
— Бетти, не кричите! — сказала леди Эрминтруда, смѣясь. — Мама, это миссъ Бойсъ, — твоя миссъ Бойсъ?
Онѣ пожали другъ другу руки и сказали нѣсколько словъ. Но Марчелла устремила все свое вниманіе на маленькую фигурку «Бетти», теребившую леди Винтербурнъ за руку; она всматривалась въ ея красивые, нѣжные глаза, въ роскошные свѣтлые волосы, длинный, острый подбородокъ и капризное маленькое личико.
— Какія вы всѣ недобрыя! — сказала, наконецъ, Бетти трагическимъ голосомъ. — Право, я отправлюсь домой одна и попрошу полисмена проводить меня. Мистеръ Рэборнъ!
Тотъ не спѣша отошелъ отъ группы лицъ, съ которыми разговаривалъ; Бетти подбѣжала къ нему.
— Мистеръ Рэборнъ! Эрминтруда и лэди Винтербурнъ останутся здѣсь ночевать, если вы не примете мѣръ.
Въ это время Марчелла замѣтила Эдиѳь, которую давно разыскивала, и, простившись съ лэди Винтербурнъ, она быстро побѣжала въ выходу. По дорогѣ она увидала Альда, стоявшаго одиноко въ сторонѣ.
Непреодолимое желаніе подойти къ нему побѣдило всѣ препятствія.
— Скажите, пожалуйста, — сказала она торопливо, прерывистымъ голосомъ, подойдя къ нему, — какъ здоровье лорда Максвела? Мнѣ очень грустно, что онъ такъ серьезно болѣнъ, и я ничего о немъ не слышу.
Она не рѣшалась взглянуть на него.
— Благодарю васъ. Мы очень опасались за него одно время; но теперь доктора увѣряютъ, что ему лучше. Завтра мы веземъ его за границу.
— Марчелла, скоро ли? — закричала ей Эдиѳь. — Ты опять потеряешь меня! Посмотри, вотъ идетъ мистеръ Уартонъ. Намъ пора идти — всѣ разъѣзжаются.
Альдъ Рэборнъ приподнялъ шляпу. Марчеллу охватило мучительное чувство униженія, жгучей обиды. Какой странный, холодный тонъ, какія непривѣтливыя слова! Она подошла къ нему съ искреннимъ порывомъ раскаянія, движимая страстнымъ желаніемъ возстановить прежнюю дружбу, какъ-нибудь дать ему понять, что она глубоко сожалѣетъ о прошломъ. Онъ не могъ не понять этого. Почему, когда жизнь привела васъ въ сознанію того, что вы нанесли глубокое огорченіе, можетъ быть, испортили жизнь другому человѣку, — почему нельзя отбросить всѣ условности и принести искреннее покаяніе, чтобъ этимъ возстановить миръ и успокоить совѣсть?
Но она была отвергнута, отстранена, — такъ, по крайней мѣрѣ, казалось ей, — и кѣмъ же? — однимъ изъ самыхъ лучшихъ и благородныхъ людей! Она шла по террасѣ въ подавленномъ настроеніи, кусая губы, чтобы сдержать слезы. Новое броженіе въ ея душевной жизни, потребность любви, которая и заставила ее сдѣлать первый шагъ по отношенію къ человѣку, который нѣкогда ее любилъ, а теперь, повидимому, презиралъ, послѣ неудачи еще болѣе бурно и настойчиво заявляла себя. Въ то время она приняла его любовь такъ легко, какъ самое обычное дѣло, и отвязалась отъ него такъ же легко и безъ сожалѣній. Но почему теперь ей такъ горько утратить его любовь и уваженіе? Нѣсколько холодныхъ словъ, сказанныхъ имъ, гордая манера себя держать, — одно это произвело на нее невыносимо-болѣзненное впечатлѣніе; она почувствовала себя такой несчастной, одинокой, никому не нужной.
Но, какъ бы то ни было, она должна быть счастлива, должна быть любима! Къ этому выводу привелъ ее послѣдній годъ тяжелой, напряженной работы и одинокой жизни.
VII.
править— Другъ мой, будь благоразуменъ, — говорилъ Альдъ. — Ты приводишь въ отчаяніе и свою сестру, и меня. Къ чему ты остаешься здѣсь въ городѣ въ такую жару и набралъ такую массу дѣла? Миссъ Голленъ говорила мнѣ, что ты совершенно изводишь себя этими публичными лекціями, что ты не спишь по ночамъ и что въ послѣднее время она больше, чѣмъ когда-нибудь, безпокоится о тебѣ. Почему не хочешь ты на время прервать дѣла, отдохнуть и возобновить ихъ опять зимой?
Голленъ слегка улыбнулся.
— Потому что я не увѣренъ, что переживу зиму, — спокойно сказалъ онъ.
Рэборнъ вздрогнулъ: прежде обыкновенно Голленъ, когда рѣчь заходила объ его здоровьѣ, отдѣлывался шутками.
— Я не понимаю, зачѣмъ же ты ведешь себя такъ, какъ будто ты желаешь, чтобъ это пророчество сбылось? — проговорилъ Рэборнъ съ досадой и страданіемъ въ голосѣ.
Голленъ не сразу отвѣчалъ, и Рэборнъ, стоя противъ него, уныло смотрѣлъ на его лицо и фигуру.
— Не смотри такъ мрачно, милый мой, — сказалъ, наконецъ, Голленъ, положивши свою худую руку на плечо друга. — Я скоро все брошу и уѣду на озера. Да меня и заставятъ бросить: рабочіе захотятъ проводить іюльскіе вечера какъ-нибудь иначе, а не въ слушаніи лекцій о серьезныхъ матеріяхъ. Остается еще нѣсколько обязательствъ; согласенъ, что я въ послѣднее время работаю больше, чѣмъ когда-нибудь: чувствую, что скоро придется поневолѣ сложить руки.
Они вступили въ разговоръ о современномъ политическомъ положеніи, о стремленіяхъ и настроеніи рабочаго класса и т. п. Рэборнъ ясно почувствовалъ, какъ измѣнился центръ тяжести въ воззрѣніяхъ его друга. Въ юности Голленъ былъ полонъ положительныхъ идеаловъ и непоколебимыхъ надеждъ. Въ послѣднее время онъ сталъ переходить къ отрицанію, къ недовѣрію въ ходячія теоріи и стремленія, и ясная, вдохновенная рѣчь его молодыхъ лѣтъ теперь превратилась въ запальчивый споръ и горькую критику.
Отъ Рэборна и другихъ товарищей онъ отличался всегда рѣзкою демократическою тенденціей, вѣрой въ народъ. По его мнѣнію, высшее творческое начало въ исторіи проявляется во всемъ человѣчествѣ, какъ цѣломъ; между тѣмъ какъ Рэборнъ считалъ прогрессивными силами только лучшихъ людей, умственно или нравственно возвышающихся надъ толпой, а всю остальную массу пассивною, мертвою величиной. Эти разногласія нисколько не мѣшали ихъ дружбѣ.
Но все большее отчужденіе между Голленомъ и рабочими было гораздо серьезнѣе и печальнѣе для него. Онъ шелъ противъ общаго теченія признаніемъ собственности. Онъ считалъ собственность необходимою для «самоопредѣленія» личности, и злоупотребленіе собственностью не казалось ему достаточнымъ основаніемъ для уничтоженія ея: надѣлить имуществомъ и всѣмъ необходимымъ для жизни тѣхъ, у кого ихъ нѣтъ, было его горячимъ желаніемъ. И въ настоящую минуту онъ полагалъ возможнымъ распространять не коллективныя формы собственности, — хотя вѣрилъ въ преобладаніе этихъ формъ въ будущемъ, — но именно личную и частную собственность. При этомъ цѣлью болѣе равномѣрнаго распредѣленія богатства онъ считалъ не столько матеріальное, сколько нравственное благо — поднятіе умственнаго и нравственнаго уровня населенія.
Какъ этого достигнуть? Голленъ отвѣчалъ, какъ и многіе другіе: для Англіи, главнымъ образомъ, посредствомъ перераспредѣленія земли, но, конечно, не насильственнымъ путемъ, а систематическимъ облегченіемъ свободнаго передвиженія земли, уничтоженіемъ стѣсненій, которыя уже давно сняты со всѣхъ другихъ видовъ собственности допущеніемъ въ извѣстныхъ предѣлахъ правительственнаго вмѣшательства и контроля, но преимущественно частными усиліями отдѣльныхъ лицъ, преданныхъ общему благу. Къ широкимъ схематическимъ обобщеніямъ онъ относился съ естественнымъ презрѣніемъ ученаго и моралиста. Напримѣръ, представленіе, что націонализація шестидесяти милліоновъ ежегодной ренты можетъ водворить въ Англіи царство Божіе, по его мнѣнію, было не только праздною мечтой, но и игнорированіемъ всей англійской исторіи. Такъ дешево нельзя устроить благосостояніе цѣлаго народа!
Это новое теченіе общественной мысли, идущее противъ коллективизма и соціализма, становится все болѣе и болѣе замѣтнымъ и въ Англіи, и въ другихъ европейскихъ странахъ. Голленъ хотѣлъ построить новое государство на облагороженной и обновленной нравственной природѣ человѣка и не признавалъ никакого другого болѣе достойнаго основанія. Но чтобы облагородить и перевоспитать себя нравственно, необходима самодѣятельность, а для самодѣятельности нужна свобода. Между тѣмъ, соціализмъ, какъ онъ понималъ его, пренебрегаетъ и даже отвергаетъ свободу, сводя все благо человѣка къ извѣстнымъ матеріальнымъ условіямъ; онъ стремится водворить такой порядокъ вещей, при которомъ человѣкъ былъ бы лишенъ всѣхъ радостей и печалей, связанныхъ съ настоящимъ частнымъ владѣніемъ, а, между тѣмъ, человѣкъ не можетъ жить безъ этихъ стимуловъ.
Такъ, въ общемъ, всѣ эти положенія составляли не столько экономическую, сколько этическую доктрину, и Голленъ отстаивалъ ее съ такою страстною горячностью и нетерпимостью, что Альдъ съ ужасомъ замѣчалъ, какъ это увлеченіе быстро сжигаетъ послѣдніе остатки его жизненныхъ силъ.
— Ну, наконецъ, довольно! — сказалъ Голленъ послѣ бурнаго спора. — Вернемся къ Италіи. Ты мнѣ черезъ-чуръ мало разсказалъ о своемъ путешествіи.
— Я уже сказалъ тебѣ, что мы пріѣхали, все время тамъ пробыли и вернулись подъ непрерывнымъ проливнымъ дождемъ. Выпалъ только одинъ ясный день, въ который мы втроемъ — я, тетка Агнета и Бетти Макдональдъ — ѣздили въ Миланъ.
— Миссъ Бетти потѣшала васъ?
— Да, она придумала тамъ новыя причуды, — отвѣтилъ Альдъ, смѣясь. — Почти весь день въ Миланѣ мы бѣгали за ней. Она вдругъ убѣжала отъ насъ на улицѣ, мы поѣхали за ней и, къ ужасу тетки Агнеты, застали ее догоняющей молодого итальянскаго офицера въ синемъ плащѣ. Она остановила его и спросила, гдѣ онъ заказывалъ себѣ плащъ, — она непремѣнно желаетъ имѣть такой же. Онъ вѣжливо предложилъ ей проводить ее до угла, къ его военному портному. Пришлось отправиться къ портному, такъ какъ она настаивала. Вы можете вообразить себѣ отчаяніе тетки Агнеты! Бетти купила себѣ кусокъ матеріи и буквально прыгала на улицѣ отъ восторга.
— Эта барышня вся состоитъ изъ фокусовъ, — сказалъ Голленъ, улыбаясь. — Когда ты разсказываешь о ней, я представляю себѣ маленькую обезьянку, только что соскочившую съ шарманки.
— А, между тѣмъ, у этой обезьянки очень доброе сердце, и она всегда готова приласкать всѣхъ больныхъ и несчастныхъ. Особенно везетъ ей на старыхъ дѣвъ. Она необыкновенно ловко, можно сказать, геніально умѣетъ ихъ приручить къ себѣ. Посмотрѣлъ бы ты, какъ вечеромъ въ общей залѣ гостиницы она соберетъ ихъ всѣхъ въ кружокъ, а мужчины остаются одни, въ сторонѣ, и, конечно, раздосадованы этимъ. Вездѣ, гдѣ бы Бетти ни встрѣтила больного и просто всѣми покинутаго человѣка — гувернантку, дѣвочку или какого-нибудь тупоумнаго юношу, она непремѣнно ихъ приласкаетъ. Это прекрасная черта, не знаю только, природная или выработанная.
Онъ сидѣлъ нѣкоторое время молча, слегка улыбаясь. Но вдругъ выраженіе лица его измѣнилось: нервность и безпокойство отразились на немъ.
— Я еще не сказалъ тебѣ, Голленъ, — проговорилъ онъ глухимъ голосомъ, — что я видѣлъ ее, и совершенно неожиданно. Леди Винтербурнъ и я — мы наткнулись на нее на терассѣ парламентскаго буфета. Она была въ компаніи съ тѣмъ господиномъ. Потомъ она подошла во мнѣ, какъ бы желая загладить прошлое, — въ голосѣ его прорывалось скрытое волненіе, — но я увидалъ, что тотъ подходитъ къ ней. Мнѣ совѣстно вспомнить о моемъ обращеніи съ нею, но я не могъ съ собой сладить.
Хотя Рэборнъ въ разговорѣ съ Голленонъ никогда не упоминалъ даже имени Марчеллы Бойсъ, тѣмъ не менѣе, для Голлена не было никакого сомнѣнія, во-первыхъ, въ томъ, что чувство его еще не угасло и что, во-вторыхъ, опытъ прошлаго года оставилъ въ немъ горькое чувство незаслуженной обиды, безпричинной жестокости.
— Не показалось ли тебѣ, что она выходитъ замужъ за Уартона?
— Нѣтъ, нѣтъ! — возразилъ Альдъ. — Но она, очевидно, съ нимъ въ близкихъ, дружескихъ отношеніяхъ и находится подъ его вліяніемъ больше чѣмъ когда-нибудь. Двѣ недѣли тому назадъ онъ имѣлъ большой успѣхъ въ палатѣ. Повидимому, онъ скоро станетъ во главѣ своей партіи.
— Я этого не думаю. На немъ не сойдутся. Ему какъ разъ недостаетъ качествъ, необходимыхъ для вождя партіи: сдержанности, полнаго отрѣшенія отъ всякихъ постороннихъ интересовъ и соображеній и исключительной, суровой преданности своему дѣлу.
— Я не зналъ, что ему этого не хватаетъ. Впрочемъ, несомнѣнно, онъ не держитъ себя въ сторонѣ отъ чуждыхъ сферъ и отношеній: я всюду слышу его имя.
— Какъ? Даже среди знати?
Альдъ утвердительно кивнулъ головой.
— Это поворотъ въ его политикѣ, — сказалъ Голленъ. — Не можетъ быть, чтобъ онъ это дѣлалъ не намѣренно.
— О, конечно, намѣренно! — сухо возразилъ Альдъ. — Но, помоему, онъ преувеличиваетъ значеніе и вліяніе тѣхъ людей, которыми хочетъ воспользоваться.
Черезъ нѣсколько минутъ молчанія Голленъ опять возвратился къ Марчеллѣ.
— Миссъ Бойсъ была у насъ раза два или три въ твое отсутствіе.
— Какъ ты думаешь, — сказалъ Альдъ послѣ нѣкотораго колебанія, — удовлетворяетъ ее теперешняя жизнь сестры милосердія?
— Развѣ она можетъ чѣмъ-нибудь удовлетвориться? Она работаетъ съ изумительною, неподражаемою энергіей. Когда я ее вижу, я отъ души любуюсь ею и, въ то же время, мнѣ ее такъ жаль, что я почти готовъ плакать.
— Я не знаю, на что ты намекаешь, — сказалъ Альдъ и въ волненіи всталъ и положилъ руку на плечо Голлена. — Лучше не будемъ говорить о ней. Еслибъ ея образъ не былъ связанъ въ моемъ умѣ съ именемъ Уартона, я бы могъ стряхнуть съ себя все прошлое, но этотъ… — онъ не договорилъ. — Одинъ человѣкъ, котораго и ты знаешь, — началъ онъ опять съ замѣтнымъ волненіемъ, — сказалъ мнѣ какъ-то: пусть это грубо и не гуманно, но я не могъ бы относиться къ женщинѣ, которая меня бросила, иначе, какъ съ озлобленіемъ. Эти слова поразили меня, но иногда я понимаю ихъ. Минутами мое раздраженіе противъ нея доходитъ до самыхъ невѣроятныхъ, просто комическихъ размѣровъ.
Онъ нервно выпрямился.
— Брось объ этомъ думать, — сказалъ ему Голленъ, — продолжай спокойно дѣлать свое дѣло.
При прощаніи Альдъ предложилъ Голлену пойти съ нимъ на слѣдующее утро осмотрѣть нѣкоторыя мастерскія, такъ какъ правительство рѣшило учредить за ними болѣе тщательный надзоръ, и Альду хотѣлось лично удостовѣриться въ томъ, какъ тамъ поставлено дѣло. Но Голленъ отказался.
На другой день въ жаркое іюльское утро Альдъ Рэборнъ отправился осматривать мастерскія въ намѣченныхъ имъ улицахъ. По дорогѣ онъ встрѣтилъ правительственнаго инспектора, и тотъ посовѣтовалъ ему пойти, прежде всего, въ такъ называемую «темную улицу», которая пользуется самою дурною репутаціей и въ которой многіе дома предназначены къ сломкѣ; въ ней много мелкихъ мастерскихъ, съ ужасными, безчеловѣчными порядками, и всякаго рода притоновъ. Дѣйствительно, когда они вошли въ эту узкую, мрачную улицу, ихъ охватилъ тяжелый воздухъ, зараженный нездоровыми, гнилостными испареніями; многіе дома покосились и держались на подпоркахъ; стекла были выбиты; на мостовую выбрасывались всевозможные остатки, и среди этой грязи и вони бѣгали и играли ребятишки, имѣвшіе самый жалкій видъ.
Во время пути инспекторъ посвящалъ Рэборна въ печальную хронику обывателей этой улицы, разсказывалъ грязныя и скандальныя исторіи, всякаго рода преступленія и трагическія происшествія.
Вдругъ они оба остановились: сквозь открытыя окна изъ одного дома послышался шумъ. Моментально изъ всѣхъ щелей сталъ выползать народъ, и за минуту передъ тѣмъ мертвая улица быстро наполнилась сбѣжавшеюся со всѣхъ сторонъ шумною толпой зѣвакъ.
Страшный, пронзительный крикъ прорѣзалъ воздухъ.
— Женскій голосъ! — сказалъ Альдъ, блѣднѣя. — Какъ будто убійство! Сходите, пожалуйста, за полисменомъ!
Самъ онъ тотчасъ бросился въ толпу, энергично проталкиваясь мимо пьяныхъ мужчинъ и визжащихъ женщинъ. Подойдя къ двери, въ которую уже стучались трое мужчинъ, онъ изо всѣхъ силъ началъ колотить въ нее. Извнутри доносились потрясающіе крики, стоны, суматоха, — всѣ признаки ужасной смертельной борьбы. Затѣмъ грохнуло что-то тяжелое, и голосъ, непохожій на предъидущіе, жалобно, изнемогающимъ звукомъ прокричалъ: «Помогите, помогите!»
Въ этотъ самый моментъ дверь распахнулась, и трое мужчинъ стремительно выскочили изъ нея: одинъ, обезумѣвшій отъ пьянства и забрызганный кровью, имѣлъ дикій, звѣрскій видъ, двое другихъ держали его за руки.
— Онъ покончилъ съ ней и съ сестрой! — сказалъ одинъ изъ нихъ.
— Какъ, съ сестрой? — воскликнула одна изъ женщинъ позади Альда. — Онъ говоритъ про сидѣлку. Полчаса тому назадъ я видѣла изъ окна, какъ она входила сюда. Ахъ, ты, злодѣй! — и внѣ себя женщина бросилась на убійцу, но была задержана подошедшими полицейскими.
— Какъ туда пройти? — спросилъ Альдъ у стоявшихъ около женщинъ.
— Третья дверь направо, — сказала одна изъ нихъ. — Если бы вы знали, сэръ, какъ мы всѣ умоляли и упрашивали эту молодую дѣвушку не ходить сюда!
Войдя въ указанную комнату, Альдъ увидалъ лежавшую на полу женщину, повидимому, убитую на смерть. Около на колѣняхъ стояла Марчелла, вся истерзанная, тяжело дышащая, съ растрепанными волосами. Двѣ или три женщины, прибѣжавшія изъ любопытства, стояли тутъ въ нѣмомъ ужасѣ. Лѣвая рука у Марчеллы безсильно свѣсилась, но, нагнувшись къ истекавшей кровью женщинѣ, правою рукой она пыталась остановить кровь, лившую изъ головы. Ея сумка, раскрытая, стояла возлѣ, и одна изъ женщинъ подавала ей, что она требовала. Это зрѣлище красками ужаса запечатлѣлось въ душѣ Рэборна.
При такомъ чрезвычайномъ напряженіи нервовъ, ничто не могло поразить Марчеллу, и она не обнаружила ни малѣйшаго удивленія, когда увидала Рэборна.
— Я думаю, — заговорила она прерывающимся голосомъ, когда онъ подошелъ къ ней, — что онъ убилъ ее. Но есть нѣкоторая надежда. Полиція здѣсь? А есть носилки?
Одинъ изъ полицейскихъ, по платью узнавши въ ней сестру милосердія, почтительно обратился къ ней:
— Вы были свидѣтельницей происшедшаго?
— Да, я пыталась разнять ихъ, — сказала она, все такъ же съ трудомъ выговаривая слова, — но ничего не могла сдѣлать: и онъ невѣроятно сильный человѣкъ. Я была внизу, ухаживала за больнымъ ребенкомъ, — продолжала она, между тѣмъ какъ полицейскій чиновникъ заносилъ ея слова въ записную книжку. — Вдругъ на лѣстницѣ послышались крики. Онъ выпихнулъ ее изъ комнаты и, какъ мнѣ показалось, хотѣлъ сбросить съ лѣстницы. Въ это время я подбѣжала. Тогда онъ схватилъ вотъ этотъ стулъ, — сказала она, указавши на обломокъ стула. — Онъ былъ въ какомъ-то бѣшеномъ изступленіи отъ пьянства, и я ничего не могла предотвратить.
— Скажите, что у васъ съ рукой? — спросилъ Альдъ.
— Она не сломана, но вывихнута, я не могу владѣть ею. Теперь можно нести въ больницу, — сказала нѣсколько спустя Марчелла, наложивши съ помощью Альда повязку на голову умирающей женщины.
Затѣмъ она встала, шатаясь, и спросила полицейскаго, не можетъ ли онъ перевязать ей руку. Тотъ съ гордостью заявилъ, что онъ имѣетъ фельдшерское свидѣтельство, и довольно искусно забинтовалъ ей руку. Боли, отъ которыхъ она невольно все время морщилась, нѣсколько облегчились, и она опять наклонилась къ лежавшей женщинѣ, стала всматриваться въ ея безжизненное лицо, и слезы неудержимо полились по ея щекамъ, въ приливѣ глубокой тоски и жалости. Подобный взглядъ ея, полный безконечной грусти и страданія, Альдъ уже видѣлъ однажды въ хижинѣ Горда, въ день его ареста.
Когда всѣ вышли изъ комнаты, Альдъ мягко обратился къ Марчеллѣ:
— Ваша помощь больше не нужна здѣсь. Не позволите ли отвезти васъ домой, — это вамъ необходимо.
Теперь впервые она нѣсколько пришла въ себя, вспомнила, кто онъ, гдѣ они находятся и какъ въ послѣдній разъ встрѣтились. И внезапный приливъ радости освѣтилъ ея страдальческое, измученное лицо. Съ чисто-дѣтскимъ восторгомъ представляла она себѣ, что теперь, послѣ всего, что произошло на его глазахъ, онъ не можетъ относиться къ ней недружелюбно, не можетъ не чувствовать къ ней жалости и долженъ забыть все старое.
Онъ провелъ ее сквозь все еще стоявшую толпу и усадилъ на извощика. Они ѣхали нѣкоторое время молча: она пыталась побѣдить сильную боль въ рукѣ, вызванную неловкимъ движеніемъ; онъ молчалъ, чтобы дать ей успокоиться, но, въ то же время, негодованіе и злоба кипѣли въ немъ. Вотъ въ чемъ состоятъ ея новыя занятія, къ которымъ она относится съ такимъ энтузіазмомъ! Въ 23 года, въ цвѣтѣ молодости и красоты! Ужасная, непростительная растрата силъ и здоровья! Онъ не въ силахъ примириться съ этимъ!
Пусть она выходитъ замужъ за Уартона или за кого угодно, если иначе нельзя отвлечь ее отъ этой безобразной жизни, отъ такихъ возмутительныхъ сценъ. Возможно ли допустить, чтобъ ея нѣжная, деликатная душа купалась въ этомъ морѣ крови и слезъ? Онъ испытывалъ теперь тѣ же чувства, какъ въ тотъ моментъ, когда мистрисъ Бойсъ разсказала ему о ея свиданіи съ Гордомъ въ тюрьмѣ и объ ужасной ночи въ хижинѣ Горда.
Лихорадочно работавшая мысль подсказала ей, о чемъ онъ думаетъ, и она вдругъ улыбнулась.
— Я знаю, — сказала она, взглянувши на него, — вы думаете, что занятія сестры милосердія только и состоятъ въ подобныхъ вещахъ.
— Надѣюсь, что нѣтъ, — сказалъ онъ, тоже пытаясь улыбнуться.
— До сихъ поръ я никогда не натыкалась на драку. Я даже не видала никогда никакихъ грубыхъ сценъ, и, право, я начинала жаждать сильныхъ ощущеній.
На него пахнуло старою, знакомою эксцентричностью, и невольно его суровый взглядъ смягчился.
— Теперь вы добились своего, — сказалъ онъ, повернувшись въ ней. — Рука сильно безпокоитъ васъ?
— Да, но, все-таки, можно терпѣть. Досаднѣе всего то, что мнѣ придется на нѣкоторое время прервать занятія. Мистеръ Рэборнъ…
— Что вамъ угодно?
Сердце забилось у него.
— Мы съ вами будемъ часто видаться, не правда ли, у лэди Винтербурнъ или въ деревнѣ? Неужели мы не будемъ друзьями? Вы не можете себѣ представить, какъ часто, — она на минуту отвернулась, чтобы собраться съ силами, — какъ часто я съ сожалѣніемъ вспоминаю о прошломъ годѣ. Я теперь вижу, что поступила очень дурно, гораздо хуже, чѣмъ мнѣ казалось тогда. — Послѣднія слова она произнесла почти шепотомъ. — Но, вѣдь, это все прошло… неужели мы не можемъ быть опять друзьями и понимать другъ друга, можетъ быть, лучше, чѣмъ прежде?
Она закрыла глаза, поперемѣнно испытывая то робость, то смѣлость.
Что касается его, онъ замкнулся въ какомъ-то холодномъ, нѣмомъ оцѣпенѣніи. Въ его памяти вырисовывалась ненавистная фигура Уартона, какъ онъ видѣлъ его на террасѣ подходившимъ къ Марчеллѣ.
— Мы только и можемъ быть друзьями, — принудилъ онъ себя сказать и больше не нашелъ ничего прибавить.
Хотя она знала его сдержанность, но быть отвергнутой въ этотъ моментъ показалось ей ужаснымъ.
Она было протянула ему руку, но потомъ быстро, съ ужасомъ отдернула ее.
— Ахъ, нѣтъ, нѣтъ!
И вдругъ, въ припадкѣ рыданій, она забилась, какъ въ лихорадкѣ. Откинувшись на спинку экипажа, она старалась овладѣть собой и безсвязно бормотала что-то о женщинѣ, которую ей не удалось спасти. Альдъ пытался успокоить и уговорить ее, сердце у него разрывалось. Но она ничего не слушала.
Наконецъ, они подъѣхали къ громадному дому, въ которомъ она жила.
— Вотъ сюда, — сказала она, напрягая послѣднія силы, — я попрошу васъ проводить меня дворомъ и по лѣстницѣ, а тамъ уже я буду въ безопасности.
И, опираясь на его руку, Марчелла прошла по двору, поднялась по лѣстницѣ, и на площадкѣ около своей квартиры она отняла руку и съ улыбкой сказала:
— Теперь я дома. Прощайте!
Разставшись съ Марчеллой, Альдъ отправился въ лэди Винтербурнъ и умолялъ ее перевезти къ себѣ больную Марчеллу и позаботиться о ней, при этомъ онъ всячески старался замаскировать свое волненіе.
Ночь, послѣдовавшая за всѣми этими впечатлѣніями, была одна изъ самыхъ горькихъ и тревожныхъ въ жизни Альда.
VIII.
правитьМарчелла сидѣла у открытаго окна въ гостиной лэди Винтербурнъ въ голубомъ покойномъ креслѣ. Послѣ узкаго, загроможденнаго высокими стѣнами вида изъ своей квартиры Марчелла съ наслажденіемъ смотрѣла на широкое, открытое пространство, занятое зеленѣющимъ паркомъ; ей было пріятно сидѣть спокойно, одной, перелистывать книжку и отдаваться мечтамъ. Уже прошло двѣ недѣли съ тѣхъ поръ, какъ лэди Винтербурнъ перевезла ее въ себѣ и занялась леченіемъ ея руки подъ наблюденіемъ спеціалиста; въ первое время комфортъ, которымъ окружила ее лэди Винтербурнъ, доставлялъ ей большое удовольствіе, но послѣдніе дни ее опять потянуло въ ея скромную квартирку, въ узкія и мрачныя улицы, населенныя бѣднымъ людомъ, въ той дѣятельности, въ которой она видѣла смыслъ и интересъ своего существованія. И теперь ей доставляло радость два раза въ недѣлю навѣщать въ больницѣ ту женщину, которую она спасла, подвергая опасности собственную жизнь.
Воспоминанія, связанныя съ послѣднимъ трагическимъ эпизодомъ, доставляли ей мучительныя ощущенія: надежда, что эти испытанія помогутъ ей снова завязать дружбу съ Рэборномъ, не оправдалась. За эти двѣ недѣли онъ раза два или три былъ здѣсь, его обращеніе съ ней было верхомъ деликатности и предупредительности; но все время въ его тонѣ она чувствовала что-то холодное и чуждое, разговоръ не клеился, и ее подавляло горькое сознаніе того, что она поступила безтактно, унизительно, протянувши ему первая руку примиренія.
Но почему же имъ не быть друзьями? Конечно, онъ женится на Бетти Макдональдъ, но имъ придется встрѣчаться и въ деревнѣ, и въ Лондонѣ; къ чему же затруднять положеніе? Не лучше ли забыть все старое и стать въ новыя, простыя отношенія? Между тѣмъ, она все больше узнавала его съ новыхъ сторонъ. Въ той средѣ, гдѣ она теперь жила, онъ былъ своимъ, близкимъ человѣкомъ; она видѣла, какъ много сердечности и теплоты обнаруживалъ этотъ суровый на видь человѣкъ, она видѣла, какъ высоко цѣнили и уважали его въ этомъ кругу. Всѣ эти новыя впечатлѣнія значительно измѣнили ея общее представленіе о немъ.
Свиданія съ Уартономъ не прекращались во время пребыванія Марчеллы у леди Винтербурнъ. Геройскій подвигъ Марчеллы со всѣми драматическими и романическими обстоятельствами возбудилъ всеобщее любопытство. Газеты разукрасили этотъ случай эффектными деталями, толки о немъ ходили во всѣхъ кругахъ, и многіе жаждали увидать героиню. Между прочимъ, мистрисъ Лэнъ, несмотря на мимолетное знакомство съ Марчеллой, часто приходила навѣщать ее и звала къ себѣ и ради нея собирала кружокъ любопытныхъ. Но Марчеллу нисколько не интересовало быть предметомъ любопытства, — у мистрисъ Лэнъ ее больше всего привлекала возможность видѣться съ Уартономъ. Уартонъ, попрежнему, возбуждалъ, раззадоривалъ, сердилъ, — однимъ словомъ, живо интересовалъ ее. Но, въ то же время, тѣ подозрѣнія, которыя зародились въ ней во время обѣда въ парламентской столовой, продолжали все болѣе и болѣе крѣпнуть. Она часто видала его въ кругу красивыхъ и блестящихъ свѣтскихъ дамъ, съ нѣкоторыми изъ нихъ онъ былъ на очень короткой ногѣ, говорилъ ихъ языкомъ и, повидимому, жилъ ихъ жизнью. Она не могла смотрѣть на эти отношенія иначе, какъ на измѣну съ его стороны прежнимъ убѣжденіямъ. Кромѣ того, его обращеніе съ ней лично вызывало недоумѣніе: то онъ разсыпалъ передъ ней лестныя похвалѣ и выказывалъ ей несомнѣнную симпатію, то бывалъ чрезвычайно холоденъ, и одинъ или два раза она замѣтила даже съ его стороны намѣренную небрежность по отношенію къ себѣ и именно въ присутствіи какой-нибудь важной дамы. «О, онъ боится, какъ бы его не заподозрили, что онъ женится на мнѣ!» — съ негодованіемъ думала она.
Всѣ эти впечатлѣнія послѣдняго времени, конечно, не могли создать хорошаго настроенія, и она сидѣла теперь у окна грустная; тяжелый опытъ болѣе близкаго соприкосновенія съ жизнью и людьми угнеталъ ее.
Кисейная занавѣска у окна вдругъ заколыхалась: кто-то отворилъ дверь въ комнату. Марчелла оглянулась и увидала слегка смущенную Бетти Макдональдъ въ легкомъ бѣломъ платьѣ; ея острое личико съ золотистыми волосами казалось еще миніатюрнѣе подъ широкими полями большой шляпы, и вся маленькая, подвижная фигурка напоминала эльфа.
— Входите, входите! — ободрила ее Марчелла. — Леди Винтербурнъ скоро вернется.
Бетти сѣла и съ любовью и восхищеніемъ смотрѣла на Марчеллу. Ея геройскій поступокъ возбуждалъ фантазію дѣвушки, отзывчивой на все высокое и благородное, и обыкновенно веселая болтушка сидѣла теперь безмолвно, въ нѣмомъ изумленіи передъ Марчеллой, которая была только двумя годами старше ея, а, между тѣмъ, успѣла уже испытать такъ много; завидуя ей, она готова была въ этотъ моментъ презирать себя.
— Вы любите оставаться одни? — вдругъ спросила она Марчеллу.
— Мнѣ уже надоѣло мое собственное общество, и я очень рада, что вы пришли.
— Неужели? — радостно воскликнула Бетти и быстро перегнулась къ Марчеллѣ. — Можно мнѣ поцѣловать васъ? — сказала она горячо.
Марчелла улыбнулась и притянула ее къ себѣ.
— Очень хорошо! — сказала Бетти. — Теперь я переступила вторую ступень, первая была тамъ — на террасѣ. Ахъ, вотъ и онѣ, — она подбѣжала къ окну, — лэди Винтербурнъ и Эрминтруда!
Какъ смѣшно смотрѣть на леди Винтербурсъ, дѣлающую визиты! Она входитъ въ карету, словно на эшафотъ, и имѣетъ самый жалкій, несчастный видъ, а Эрминтруда, между тѣмъ, увѣряетъ, что она съ удовольствіемъ съ нею ѣздитъ.
Какъ только тѣ вошли, дверь снова отворилась, и лакей доложилъ:
— Леди Селина Фаррелъ!
Леди Винтербурнъ поморщилась, но тотчасъ же вышла ей на встрѣчу, протягивая руку.
— Садитесь, пожалуйста, — сказала она.
Со стороны можно было подумать, что вошла незнакомая дама, между тѣмъ, леди Седина была кузиной лэди Винтербурнъ; но лэди Винтербурнъ не любила ее и не старалась скрывать этого. Лэди Селина была не молодая уже и не красивая особа, державшая у себя политическій салонъ консервативной партіи; въ послѣднее время въ ея салонѣ часто сталъ появляться Уартонъ.
Лэди Селина съ обычною своею важною осанкой опустилась на стулъ, спросила Бетти, какъ она веселится въ этомъ сезонѣ, съ лукавымъ намѣреніемъ освѣдомилась у леди Эрминтруды, какъ безъ нея поживаютъ въ деревнѣ ея мужъ и ребенокъ; вопросъ былъ предложенъ въ шутливомъ тонѣ, но кольнулъ молодую даму, бросившую семью для городскихъ развлеченій.
Разговоръ завязался о политикѣ. Отецъ лэди Седины, лордъ Альрсфордъ, на этотъ разъ былъ обойденъ, и, вѣроятно, отголоски его озлобленія слышались въ нападкахъ лэди Селины на новое министерство.
— Мой отецъ очень стоялъ за то, чтобъ облегчить положеніе рабочихъ, но онъ думалъ, что можно было избѣжать всѣхъ этихъ волненій и бурь. Рабочую партію можно было легко удовлетворить, а теперь эти несчастные, голодные должны ждать окончанія борьбы.
— О! — могла только воскликнуть лэди Винтербурнъ. «Альрсфордъ! — думала она, — этотъ грубый, безсердечный тиранъ — другъ народа! А сама лэди Селина, воюющая постоянно съ горничными, осмѣливается выставлять на показъ свои гуманныя чувства!»
— Какъ вамъ понравилась рѣчь Уартона? — обратилась леди Селина къ Марчеллѣ.
— Она была очень интересна! — холодно отвѣтила Марчелла, чувствуя, какъ при этомъ имени всѣ взгляды устремились на нее, и жестоко досадуя на то, что щеки ея вспыхнули.
— Не правда ли? — горячо подтвердила лэди Селина. — Конечно, все это невыполнимо, но нельзя не сочувствовать молодому энтузіасту. И мой отецъ говоритъ то же. Онъ находитъ, что намъ необходимо привлечь его на свою сторону, иначе всѣмъ грозитъ крушеніе. На ихъ сторонѣ сила, а на нашей — образованіе и воспитаніе. Если бы намъ удалось убѣдить этихъ людей въ справедливости нашихъ требованій и взамѣнъ предложить имъ поддержку въ проведеніи нѣкоторыхъ ихъ мѣропріятій, развѣ это не было бы хорошо? Можетъ быть, мнѣ не слѣдовало бы говорить этого вамъ, — обратилась лэди Селина въ Марчеллѣ, — я знаю, вы такъ неодобрительно относились къ намъ, консерваторамъ; но мистеръ Уартонъ говорилъ мнѣ, что вы нѣсколько перемѣнили свое мнѣніе.
— Я не понимаю, о какихъ требованіяхъ вы говорите, — заговорила Марчелла, раздражаясь.
— Я говорю, конечно, — затруднялась лэди Селина, — о требованіяхъ людей образованныхъ, тѣхъ, которые создали своими силами страну.
— Я думаю, что вы разумѣли богатыхъ людей, — твердо проговорила Марчелла.
— Марчелла! --воскликнула лэди Винтербурнъ. — Мнѣ казалось, что вы нѣсколько смягчили свои прежніе взгляды, что вы не такъ сурово относитесь къ намъ и нашей тиранніи, что вы не видите больше такой пропасти между богатыми и бѣдными, не считаете ихъ положеніе такимъ отчаяннымъ и не думаете, что они должны ненавидѣть насъ! — и, забывши о присутствіи лэди Селины и вспоминая только о разговорахъ въ Меллорѣ, лэди Винтербурнъ съ интересомъ ждала отвѣта Марчеллы.
— Знаете ли, — сказала Марчелла, смотря на нее страннымъ взглядомъ, — гораздо лучше относишься къ богатымъ, когда живешь между бѣдными. Когда я тамъ, среди тѣхъ, у кого ничего нѣтъ, я съ удовольствіемъ вспоминаю о томъ, что есть на свѣтѣ богатые люди.
— Я васъ не понимаю, милая! — сказала лэди Винтербурнъ, смотря на Марчеллу недоумѣвающимъ взглядомъ.
— Неужели это не понятно? Вы постоянно вращаетесь среди людей, живущихъ въ одной комнатѣ, не#имѣющихъ ничего изящнаго или красиваго, даже лишней комнаты, чтобъ отдохнуть и побыть наединѣ. Когда я ухожу оттуда, я съ жадностью смотрю на красивые туалеты, дома, сады! Мнѣ пріятно думать, что гдѣ-то сохраняется красота, изящество, досугъ, что эти прекрасныя вещи не исчезли совсѣмъ съ лица земли.
— Какъ странно, — сказала Бетти задумчиво, — что васъ прежде всего поразило безобразіе бѣдности, а не страданія и лишенія!
— Конечно, я начала съ того, что необходимо правильнѣе распредѣлить богатство, необходимо дать всѣмъ долю участія въ благахъ міра, но потомъ мной овладѣло сомнѣніе, я стала думать, что такимъ механическимъ путемъ вопроса рѣшить нельзя, необходимо прежде обновить нравственную природу человѣка.
— Не находите ли вы, — заговорила лэди Селина шутливымъ тономъ, — что очень полезно было бы отправить всѣхъ нашихъ радикаловъ, — по крайней мѣрѣ, состоятельныхъ между ними, — пожить среди бѣдныхъ? Тамъ, повидимому, можно научиться очень полезнымъ вещамъ!
Марчелла встряхнулась, какъ будто кто грубо прикоснулся къ ней.
— Чему же, вы думаете, можно научиться тамъ?
— Я думаю, — возразила леди Селина, смущаясь тономъ вопроса, — что тамъ можно научиться быть довольнымъ жизнью и перестать рваться въ облака.
— Вы думаете, — заговорила Марчелла медленно, подчеркивая слова, — что жизнь между бѣдными можетъ сдѣлать кого-нибудь довольнымъ?
Она произнесла эту фразу съ особеннымъ драматизмомъ выраженія и, вмѣстѣ, искренностью, между тѣмъ какъ у всякой другой женщины это звучало бы аффектаціей.
Леди Селина почувствовала себя оскорбленной.
— Насколько я поняла васъ, — сказала она холодно, — вы сами признались, что жизнь среди бѣдныхъ заставила васъ благоразумнѣе относиться къ богатымъ.
Нѣкоторое движеніе въ дверяхъ заставило всѣхъ обернуть головы: лэди Эрминтруда и Альдъ Рэборнъ стояли и прислушивались къ разговору.
— А, мистеръ Рэборнъ! — сказала лэди Селина, — зачѣмъ вы укрываетесь отъ нашего горячаго спора? Не правда ли, все это очень утѣшительно для насъ, жителей Вестъ-Энда?
И она бросила язвительный взглядъ на Марчеллу.
— Онъ вошелъ во время спора, — сказала лэди Эрминтруда, — и я сдѣлала ему знакъ, чтобъ онъ не прерывалъ.
Лэди Селина начала прощаться.
— Вы меня очень ободрили, миссъ Бойсъ, — сказала она, обращаясь къ Марчеллѣ. — Конечно, мы всѣ очень жалѣемъ бѣдныхъ, но, все-таки, необыкновенно пріятно слышать, что, въ концѣ-концовъ, имѣть собственность не есть преступленіе!
Когда она вышла, Альдъ неровнымъ и медленнымъ шагомъ подошелъ въ Марчеллѣ, стоявшей у окна, и спросилъ о больной рукѣ. Онъ очень жалѣетъ, сказалъ онъ, что ея рука до сихъ поръ въ повязкѣ.
— Благодарю васъ, — сказала Марчелла холодно, — на слѣдующей недѣлѣ я примусь за работу.
Она отошла отъ окна и взяла свою книгу.
— Я пойду къ себѣ написать нѣкоторыя письма, — сказала она леди Винтербурнъ.
Когда, вслѣдъ за Марчеллой, Бетти и леди Эрминтруда вышли изъ комнаты, леди Винтербурнъ подозвала къ себѣ Альда.
— Послушай, Альдъ, — заговорила она взволнованно, — вѣдь, это ужасно оставлять ее такъ одну въ борьбѣ съ жизнью, со своими мыслями, впечатлѣніями!
— Да, — сказалъ онъ. — Я не понимаю, почему она не ѣдетъ домой. Мистрисъ Бойсъ просто раздражаетъ меня.
— Мистрисъ Бойсъ тутъ не причемъ, — сказала леди Винтербурнъ грустно. — Я не знаю, почему мнѣ такъ жаль Марчеллу, почему мнѣ такъ хочется, чтобъ она бросила эту жизнь: вѣдь, она прекрасно дѣлаетъ свое дѣло. Но я не могу отдѣлаться отъ подозрѣнія; что она несчастна.
Онъ помолчалъ нѣсколько минутъ, потомъ сказалъ съ притворною улыбкой:
— Но, вѣдь, мы съ вами не можемъ помочь этому?
Между тѣмъ, Марчелла безпокойно ходила взадъ и впередъ по своей комнатѣ. Ей хотѣлось поскорѣе уѣхать отсюда. Онъ слышалъ ея разговоръ. Слова Селины до сихъ поръ звучали въ ея ушахъ. Гордость ея возмущалась. Что онъ могъ подумать? Конечно, то, что съ ея стороны это — извиненіе, раскаяніе, ловко замаскированный маневръ вернуть его расположеніе! Теперь, когда лордъ Максвель при смерти и Альдъ скоро получитъ титулъ лорда, глупенькая дѣвочка раскаялась въ своей оплошности и хочетъ дать ему понять это. Ахъ, какъ гнусно!
Нервы были напряжены у Марчеллы до послѣдней степени, и она залилась слезами отчаянія и оскорбленной гордости.
IX.
правитьДенежныя дѣла Уартона запутывались все больше и больше. Прежде всего, долги его возросли до очень крупной суммы и наступали сроки неотложныхъ платежей.
Что касается Голоса Труда, то поддерживать это изданіе съ каждымъ днемъ становилось все труднѣе. Расходы росли непомѣрно и совсѣмъ не покрывались доходами. Уартонъ былъ въ большомъ затрудненіи всякій разъ, когда приходилось производить мелкія текущія расплаты, и когда онъ появлялся въ редакціи газеты, бодрое расположеніе духа его покидало.
А, между тѣмъ, ликвидировать дѣла было еще труднѣе. Распространились слухи о запутанности дѣлъ и помѣшали Уартону найти выгоднаго покупщика на изданіе. Тѣмъ досаднѣе было все это, что Голосъ Труда пріобрѣталъ все большее политическое значеніе, особенно съ тѣхъ поръ, какъ сталъ горячо поддерживать требованія рабочихъ при стачкѣ въ Демсли.
Стачка эта вступила теперь во второй фазисъ. Въ первомъ рабочіе твердо стояли на повышеніи заработной платы и отказывались отъ всякихъ уступокъ. Теперь же, измученные продолжительною борьбой, они прибѣгли въ выбору особой коммисіи для разбора дѣла. Коммиссія, въ которой участвовали и делегаты отъ рабочихъ, рѣшила дѣло въ пользу капиталистовъ. Рѣшеніе это возбудило бурный протестъ въ средѣ рабочихъ, начали собирать митинги, Кравенъ въ Голосѣ Труда ободрялъ рабочихъ къ сопротивленію, всѣ переговоры были прерваны, забастовка продолжалась, и Голосъ Труда объявилъ объ организаціи фонда для поддержанія стачки.
Тогда капиталисты, основываясь на томъ, что заграничная конкурренція убиваетъ металлическое производство въ Англіи и разоряетъ мелкихъ предпринимателей, стали утверждать, что спасеніе только въ синдикатѣ, который долженъ былъ охватить всю эту отрасль промышленности, сократить издержки, повысить заработную плату и регулировать ввозъ и вывозъ. Но пока этотъ синдикатъ объединитъ производство, пройдетъ много времени, и на это переходное время рабочіе должны пойти на уступки и принять рѣшеніе коммиссіи.
Голосъ Труда продолжалъ возбуждать рабочихъ противъ соглашенія и поддерживалъ ихъ на тѣ суммы, которыя были собраны пожертвованіями въ пользу стачки.
Конечно, денежныя затрудненія легче всего было устранить выгодною женитьбой. Но мысли Уартона всецѣло были заняты Марчеллой, и въ послѣднее время намѣреніе жениться на ней получило нѣкоторое серьезное подкрѣпленіе: онъ узналъ, что мистеръ Бойсъ благоразумнымъ веденіемъ хозяйства не только очистилъ имѣніе отъ долговъ, но значительно прибавилъ доходность его. Такимъ образомъ, женитьба на Марчеллѣ, какъ единственной наслѣдницѣ, представляла въ перспективѣ даже не пустой матеріальный разчетъ.
Онъ жаждалъ почаще видаться съ Марчеллой, но домъ леди Винтербурнъ былъ ему недоступенъ, а къ мистриссъ Лэнъ Марчелла совсѣмъ не показывалась. Наконецъ, онъ услыхалъ отъ мистрисъ Ленъ, что Марчелла 25 іюня пріѣдетъ съ леди Винтербурнъ на раутъ къ леди Мастертонъ, съ которой и онъ былъ знакомъ.
Вечеромъ 25 іюня, несмотря на то, что наступилъ мертвый сезонъ, когда Лондонъ пустѣетъ, роскошная квартира леди Мастертонъ была полна гостей. Марчелла встрѣтила знакомыхъ, болтала непринужденно. Между прочимъ, она съ интересомъ наблюдала, какъ маленькая Бетти безцеремонно командовала Франкомъ Ливеномъ, какъ тотъ растерянно, но покорно подчинялся ея капризамъ.
— Мистеръ Рэборнъ! — вдругъ воскликнула Бетти. — Пожалуйста, назовите мнѣ нѣкоторыхъ лицъ. Мистеръ Ливенъ ни на что не годится. Представьте, я его спрашиваю, кто эта дама въ діадемѣ — онъ не знаетъ! Повидимому, все свое остроуміе и сообразительность онъ оставилъ въ Оксфордѣ. А я въ отчаяніи — посмотрите, она ушла, и я не узнаю теперь, кто она.
— Сію минуту, — отвѣтилъ Альдъ, улыбаясь. — Она ушла въ чайную, и мы ее немедленно догонимъ.
Онъ поздоровался съ Марчеллой.
— Ему гораздо лучше, — отвѣтилъ онъ на вопросъ леди Винтербурнъ о здоровьѣ лорда Максвеля. — На слѣдующей недѣлѣ онъ, наконецъ, вернется домой.
«Почему же я стою безмолвно, не могу произнести ни слова? — спрашивала себя Марчелла. — Почему я не рѣшаюсь вмѣшаться въ разговоръ, высказать сочувствіе? Къ счастью, послѣ-завтра я примусь за работу и не буду больше видѣть его и испытывать этого томительнаго состоянія».
Онъ освѣдомился объ ея здоровьѣ, какъ всегда. Потомъ, отошедши нѣсколько шаговъ съ Бетти, онъ вдругъ неожиданно опять вернулся въ ней.
— Мнѣ пріятно сообщить вамъ о Голленѣ, что онъ въ Ксевикѣ и чувствуетъ себя значительно лучше.
Когда онъ опять отошелъ съ Бетти, Марчелла смотрѣла имъ вслѣдъ.
Среди шумной, веселящейся толпы на нее вдругъ нашло жуткое чувство одиночества. Она все еще слѣдила глазами за удалявшеюся парой: высокимъ мужчиной съ сѣдѣющими волосами, ласково и внимательно прислушивающимся къ своей дамѣ, но съ постояннымъ отпечаткомъ грусти на благородномъ лицѣ, и маленькою кудрявою головкой, довѣрчиво къ нему обращенной.
Подъ наплывомъ горькихъ воспоминаній и мучительнаго сознанія внутренней пустоты, Марчелла машинально шла за лэди Винтербурнъ и опустилась на диванъ, радуясь, что лэди Винтербурнъ занялась разговоромъ съ кѣмъ-то.
Откуда это чувство безъисходной тоски и сожалѣнія о безвозвратномъ прошломъ, откуда это разочарованіе въ жизни и въ самой себѣ? Она ясно сознавала одно, что прежде, когда она владѣла сердцемъ Альда, никогда его взглядъ и прикосновеніе не приводили ее въ трепетъ, а теперь, когда она не имѣла никакого права на его ласку, вниманіе, когда онъ, можетъ быть, уже отдалъ свое сердце другой женщинѣ, когда уже было поздно, безумно поздно, ее захватила дикая, отчаянная страсть! И душевныя муки, которыя она испытывала теперь, были такъ остры, такъ нестерпимы, что она вдругъ вскочила, думая, что у нея путается разсудокъ; къ счастью, въ эту минуту проходилъ мимо мистеръ Лэнъ, и она напрягла всѣ силы, чтобъ улыбнуться ему и подозвать его въ себѣ.
— Какъ вы блѣдны, милая миссъ Бойсъ! — сказалъ онъ. — Неужели это все несносная рука? Теперь уже больше не пускайтесь въ героизмъ, пожалуйста!
Между тѣмъ, въ чайной комнатѣ Бетти граціозно пила какой-то прохладительный напитокъ.
— Нѣтъ, — сказала она стоявшему около нея Альду, — она совсѣмъ некрасива, а изъ-за нея я изорвала себѣ платье. Сегодня здѣсь только одна красавица!
Они сѣли на диванъ.
— Вы разумѣете миссъ Бойсъ? — спросилъ онъ.
— Безъ сомнѣнія! — сказала Бетти, блеснувши своими хорошенькими глазками. — Я не знаю, что есть въ ея лицѣ, что прямо магнетизируетъ меня. Кажется, будто она успѣла пережить вдвое больше, чѣмъ другія въ ея возрастъ. Но, можетъ быть, вамъ непріятно, когда говорятъ о ней?
Онъ помолчалъ нѣсколько времени, затѣмъ измѣнившимся голосомъ проговорилъ:
— Нѣтъ, но я также не буду увѣрять, что мнѣ легко говорить о ней.
— Было бы очень странно, если бы вы вздумали меня увѣрять въ томъ, чего нѣтъ, — горячо заговорила она, — послѣ всего того, что я вамъ разсказала про себя. Я разболтала всѣмъ всѣ свои секреты и, можно сказать, выворотила передъ вами наизнанку мое сердце, и вы относились ко мнѣ, какъ старшій братъ. Но вы ужасно гордый и скрытный, мистеръ Альдъ. Это не хорошо съ вашей стороны.
Альдъ засмѣялся.
— Милая миссъ Бетти! Развѣ вы не замѣчаете, что я гораздо охотнѣе слушаю, чѣмъ говорю? Я не говорю о себѣ, — онъ затруднялся, — по крайней мѣрѣ, о вещахъ мнѣ близкихъ, прежде всего, потому, что мнѣ это тяжело, а, во-вторыхъ, потому, что при этомъ пришлось бы касаться другихъ лицъ.
— А, вотъ вы какъ! Что же вы теперь подумаете обо мнѣ? Никогда больше ничего не буду вамъ разсказывать!
И она сердито топнула ногой и отвернулась.
Альдъ старался успокоить ее. Въ эту минуту въ комнату вошла леди Винтербурнъ съ Марчеллой.
— Еще одно слово! — заговорила Бетти полушепотомъ, перегнувшись къ Альду. — Вся ваша исторія, вѣдь, это одно недоразумѣніе, не правда ли? Теперь я ее знаю и увѣрена въ этомъ. Скажите, вѣдь, вы не можете дурно о ней думать?
Альдъ слушалъ ее разсѣянно, смотря на снующую мимо толпу, но вдругъ въ одно мгновеніе все лицо его измѣнилось: онъ плотно сжалъ губы, глаза его злобно сверкнули.
— Можетъ быть, скоро миссъ Бойсъ перестанетъ быть для насъ загадкой, — быстро проговорилъ онъ. — Уйдемте изъ этого неуютнаго угла.
Бетти посмотрѣла по направленію его взгляда и увидала молодого человѣка, съ большимъ чувствомъ и интимностью разговаривавшаго съ Марчеллой.
— Кто это? — спросила Бетти.
— Это Уартонъ, депутатъ, — сказалъ Альдъ, вставая.
— Здѣсь есть по сосѣдству прелестная маленькая комнатка, — говорилъ, между тѣмъ, Уартонъ Марчеллѣ, — не пройдемъ ли мы туда изъ этой духоты?
Настойчивый тонъ его голоса, какъ бывало прежде, заставилъ ее безпрекословно за нимъ слѣдовать. Проходя мимо Альда, она почти задѣла его платьемъ.
Они сѣли въ уединенной пустой комнатѣ у окна, закрытые отъ постороннихъ глазъ растеніями.
Она чувствовала, что наступаетъ рѣшительный моментъ, и сидѣла блѣдная, какъ полотно.
Онъ горячо обхватилъ ея руку своими руками, нагнулся въ ней и пршіесъ ей страстное признаніе. Съ перваго момента знакомства, — увѣрялъ онъ, — онъ почувствовалъ къ ней непреодолимое влеченіе; за шесть недѣль пребыванія въ ихъ домѣ, несмотря на борьбу съ своимъ чувствомъ, онъ не могъ подавить его и, вопреки всей сдержанности, оно прорвалось наружу однажды, въ извѣстный ей безумный моментъ, о которомъ онъ горько сожалѣетъ, такъ какъ доставилъ ей страданія. «Хотя, — прибавилъ онъ дрожащимъ голосомъ, сжимая ея руку, — я въ продолженіе многихъ мѣсяцевъ жилъ только воспоминаніемъ объ этомъ моментѣ». Но онъ не хотѣлъ смущать ея покой и отошелъ въ сторону, стараясь забыться въ парламентской дѣятельности.
Но при первомъ взглядѣ на нее въ ея маленькой уютной квартиркѣ прежнее чувство ожило въ немъ съ двойною силой. Потомъ много разъ его отношеніе въ ней должно было приводить ее въ замѣшательство; но, вѣдь, онъ принадлежитъ не себѣ, онъ рабъ того дѣла, которому отдалъ свою жизнь и честь; это дѣло часто подавляло его своею сложностью, запутанностью и непрочностью, и ему казалось, что при такихъ обстоятельствахъ онъ не имѣетъ права жениться. Но теперь, при видѣ ея, всѣ его сомнѣнія и опасенія разсѣялись. Онъ на колѣняхъ умоляетъ ее раздѣлить съ нимъ его трудовую и боевую жизнь, присоединить свои силы для совмѣстнаго служенія великой цѣди. Съ ней можно вмѣстѣ работать, она, какъ никто другой, можетъ своимъ сочувствіемъ и участіемъ вдохновлять къ работѣ.
Онъ вдругъ оборвалъ, слова не сходили у него съ языка; только глаза, блестящіе и проницательные, съ мольбой были устремлены на нее, его руки искали ея руки.
Она сидѣла неподвижно, какъ бы въ оцѣпенѣніи, не въ состояніи владѣть ни разсудкомъ, ни волею. Обаяніе его личности, какъ всегда, отуманило ее. Близость и сила его чувства зажгли всѣ ея инстинкты. Она чувствовала, что только отдавшись этому чувству, она можетъ забыть всѣ муки и отчаяніе.
Но черезъ мгновеніе совѣсть встрепенулась въ ней, недовѣріе къ нему и къ себѣ проснулось съ прежнею силой.
— Но, вѣдь, мы, въ сущности, такъ мало знаемъ другъ друга. Вы меня почти не знаете, а относительно васъ я чувствую…
— Сомнѣнія? — спросилъ онъ, улыбаясь. — Я считаю это вполнѣ естественнымъ. У меня нѣтъ сомнѣній относительно васъ, но я… Въ концѣ-концовъ, вѣдь, мы не дѣти, каждый изъ насъ пожилъ. Но скажите, не кажется ли вамъ, что судьба насъ сводитъ?
Ихъ глаза встрѣтились. Она опустила свои подъ его проницательнымъ, пламеннымъ взглядомъ. Но когда ему показалось, что она почти готова уступить, онъ вдругъ почувствовалъ легкое разочарованіе, почти презрѣніе. Еслибъ она отвернулась отъ него съ достоинствомъ, его страсть возгорѣлась бы съ большею силой, и ея очарованіе возросло бы.
— Вашъ отвѣтъ? — спросилъ онъ, пожимая ея руку.
Она встрепенулась.
— Я не могу, — сказала она, пытаясь встать, но онъ энергично задержалъ ее. — Я не могу вамъ отвѣтить сегодня, мистеръ Уартонъ. Мнѣ еще нужно подумать. Очень возможно, что завтра же мнѣ все представится въ другомъ свѣтѣ. Надо подождать.
— До завтра? — спросилъ онъ спокойно.
— Нѣтъ, — заговорила она рѣшительно, — послѣ завтра я опять принимаюсь за дѣла, а нуженъ срокъ, чтобы все обдумать. Черезъ двѣ недѣли, не раньше. Я напишу вамъ.
— О, это невозможно! — сказалъ онъ, нахмурившись.
И, держа за руки, онъ притянулъ ее къ себѣ и страстнымъ взглядомъ озиралъ ея лицо, обнаженныя руки, шею. Она съ ужасомъ отскочила отъ него, почувствовавши внезапный приливъ отвращенія и страха, но, все-таки, онъ уже успѣлъ поцѣловать ея руку у плеча.
— Какъ вы смѣли? — воскликнула она, задыхаясь отъ негодованія.
Онъ встрѣтилъ ея гнѣвный взглядъ съ видомъ виноватаго смиренія.
— Марчелла! — прошепталъ онъ. Но уже было поздно, моментъ очарованія прошелъ, ея обычная трезвость вернулась къ ней.
— Не завтра, — повторила она, стараясь говорить твердо, но едва сдерживая слезы, — до тѣхъ поръ, пока мнѣ все выяснится, чтобъ я могла… — она не договорила. — А теперь я вернусь къ леди Винтербурнъ.
X.
правитьВозвратившись домой послѣ вечера у лэди Мастертонъ, Уартонъ до самаго разсвѣта просидѣлъ въ неподвижной позѣ у открытаго окна, захваченный потокомъ размышленій. Мысли о Марчеллѣ постоянно пересѣкались воспоминаніями о томъ предложеніи, которое онъ получилъ.
Дѣло было такъ. Онъ отправился на вечеръ къ лэди Мастертонъ въ настроеніи человѣка, которому угрожаетъ банкротство и который, подобно французу-преступнику, не хочетъ лишить себя удовольствія выкурить сигару и выпить рюмку водки передъ казнью. Никогда дѣла его не находились въ такомъ отчаянномъ положеніи; всѣ рессурсы были исчерпаны, и онъ зналъ, что черезъ нѣсколько дней вмѣстѣ съ имущественнымъ крахомъ рушится его общественная и политическая карьера. Конечно, при такихъ обстоятельствахъ онъ и не помышлялъ о томъ, чтобы сдѣлать предложеніе Марчеллѣ, но разсчитывалъ повидаться съ ней. Какъ разъ въ тотъ моментъ, когда онъ завидѣлъ ее и подходилъ къ ней, его отозвалъ извѣстный адвокатъ Пирсонъ.
— Я имѣю порученіе, э-э! (что за несносный презрительный тонъ у этого человѣка!) переговорить съ вами, мистеръ Уартонъ по дѣлу о стачкѣ въ Демсли. Угодно вамъ удѣлить мнѣ нѣсколько минутъ?
И вслѣдъ за тѣмъ онъ изложилъ свое порученіе — съ циническою прямотой предложилъ Уартону подкупъ, впрочемъ, подсказывая ему на случай цѣлый рядъ тонкихъ и вполнѣ уважительныхъ отговорокъ.
Пирсонъ говорилъ отъ лица фабрикантовъ, которые прекрасно понимали рѣшающее значеніе Голоса Труда и его издателя въ этой стачкѣ, и хотя фондъ, собранный газетой для подержанія стачки, очевидно, истощался, тѣмъ не менѣе было несомнѣнно, что рабочіе уступятъ только тогда, когда имъ окончательно откажутъ въ подержкѣ съ этой стороны. Въ такихъ обстоятельствахъ фабриканты рѣшили завести переговоры съ сильнымъ противникомъ и сообщить ему о предполагаемой реорганизаціи металлическаго производства и о тѣхъ выгодахъ, которыя современемъ выпадутъ при этомъ на долю рабочихъ. Пусть онъ знаетъ, что капиталисты ни въ какомъ случаѣ не. согласятся на требованія рабочихъ, они скорѣе перенесутъ свои фабрики на континентъ. Предполагаемое регулированіе производства заключается въ учрежденіи синдиката, къ которому долженъ примкнуть и мистеръ Уартонъ, при чемъ онъ получаетъ десять учредительскихъ паевъ по 2,000 фунт. каждый.
И теперь наединѣ съ самимъ собой, вспоминая объ этомъ, Уартонъ содрогнулся всѣмъ тѣломъ, кровь бросилась ему въ лицо, какъ будто онъ получилъ ударъ кнута.
Черезъ нѣсколько минутъ молчанія, онъ бросилъ на Пирсона мрачный, загадочный взглядъ, чувствуя, что пульсъ его бьется быстрѣе.
— Мистеръ Пирсонъ, кажется, не можетъ быть сомнѣнія въ томъ, какого рода предложеніе вы мнѣ дѣлаете?
— О, пожалуйста, не стѣсняйтесь, — торопливо заговорилъ тотъ, — обдумайте дѣло; ни въ какомъ случаѣ я не требую отъ васъ немедленнаго отвѣта. Условимся такъ: завтра воскресенье; если вы согласны принять предложеніе, приходите ко мнѣ въ понедѣльникъ утромъ — вотъ и все. Я буду дома все утро и тогда могу дать вамъ всѣ разъясненія, какія вы пожелаете. А теперь я долженъ идти.
Машинально Уартонъ пошелъ за нимъ.
— Скажите, — вдругъ сказалъ онъ, — Георгъ Денни имѣетъ какое-нибудь отношеніе къ этому предложенію?
Пирсонъ постоялъ нѣкоторое время въ раздумьи.
— Георгъ Денни? Депутатъ отъ Вестроппа? Нѣтъ, я не имѣлъ съ нимъ никакого дѣла въ данномъ случаѣ.
Вошедши въ чайную комнату, онъ разглядѣлъ Альда Рэборна, ражговаривающаго съ лэди Винтербурнъ, и высокую бѣлую фигуру Марчеллы и направился къ ней.
Онъ совершенно ясно сознавалъ, что ему былъ предложенъ подкупъ въ самой наглой и безстыдной формѣ, и онъ выслушалъ это предложеніе самымъ спокойнымъ образомъ. Ему нанесено было оскорбленіе, которое унизило его въ собственныхъ глазахъ и вмѣстѣ раскрыло, что люди понимающіе нисколько не заблуждаются на его счетъ.
Онъ не скрывалъ отъ себя также, что собственно говоря онъ почти согласился; подкупъ былъ принятъ, рискованный шагъ сдѣланъ. Что же касается денежной стороны, онъ былъ въ большомъ выигрышѣ, и мало-по-малу мысли его направились на выгодныя стороны соглашенія и черезъ нѣсколько минутъ, какъ всегда, онъ уже почти приспособился къ своему новому положенію.
Результатомъ этого тревожнаго состоянія духа и презрѣнія къ себѣ была сцена объясненія съ Марчеллой: онъ инстинктивно искалъ страсти, чтобы забыться отъ мукъ новой, тяжелой передряги.
Продолжая размышлять дальше, онъ началъ находить новые аргументы въ подкрѣпленіе перемѣны фронта и съ наслажденіемъ слѣдилъ за изобрѣтательной работой своего ума: отступленіе Голоса Труда съ позиціи будетъ обставлено солидными резонами.
Каковы шансы сохраненія этого дѣла въ тайнѣ? Конечно, фабриканты менѣе заинтересованы въ этомъ, чѣмъ онъ, и безспорно, съ этой стороны, ему грозитъ опасность, но съ другихъ сторонъ ему грозятъ еще болѣе значительныя непріятности, и онъ выбираетъ меньшую. Мысль о встрѣчѣ съ бывшими врагами и, главнымъ образомъ, съ Денни, мучительно жгла его; но, какъ человѣкъ дѣла, онъ отбросилъ отъ себя всѣ страхи и щепетильность.
Теперь какъ быть съ Кравеномъ? Съ нимъ предстоятъ затрудненія. Нужно будетъ телеграфировать ему, чтобъ онъ явился сюда въ понедѣльникъ.
А Марчелла! Передъ ней не трудно будетъ вывернуться и оправдать новую точку зрѣнія: она не сочувствовала тому упорству, съ которымъ газета поддерживала стачку.
Въ концѣ-концовъ, онъ такъ вошелъ въ свою роль, что совершенно добросовѣстно сталъ считать себя принципіальнымъ сторонникомъ синдиката, проводникомъ справедливаго и систематически-обдуманнаго предпріятія ради общественной пользы.
И успокоившись на этомъ, онъ сѣлъ и написалъ горячее письмо Марчеллѣ.
Конечно, трудно покорить эту необузданную натуру. Но трудность предстоящей борьбы воодушевляла его, ея сопротивленіе дѣйствовало на него вызывающе. Ее нужно взять, чего бы это ни стоило! Теперь у него есть средства, чтобы прожить съ семьей прилично. И въ воображеніи онъ уже гордился красавицей-женой.
На другой день онъ написалъ передовую статью для Голоса Труда, въ которой опытный взглядъ могъ разглядѣть одинъ подозрительный пунктъ — всего одинъ, отмѣчавшій поворотъ въ направленіи газеты. Приходилось приступать къ выполненію условія немедленно, ибо фабриканты, уже потерпѣвшіе громадные убытки, ни въ какомъ случаѣ не согласились бы тянуть дѣло въ угоду Уартону. А, между тѣмъ, ему крайне важно было бы выиграть хоть двѣ недѣли: черезъ двѣ недѣли назначено было собраніе депутатовъ рабочей группы для избранія лидера, и перемѣна его отношенія къ стачкѣ, конечно, тотчасъ станетъ извѣстна и оттолкнетъ отъ него многихъ. Необходимо соблюдать большую осторожность, дѣйствовать осмотрительно.
Въ понедѣльникъ около 11 часовъ Уартонъ уже входилъ въ пріемную Пирсона. При взглядѣ на его визитную карточку по лицу знаменитаго адвоката пробѣжала невольная усмѣшка, но онъ тотчасъ принялъ серьезный видъ, и минуту спустя два авгура бесѣдовали между собою о дѣлѣ съ полнѣйшимъ соблюденіемъ приличій.
Только когда Уартонъ потребовалъ письменнаго ручательства за сохраненіе тайны, Пирсонъ на этотъ разъ позволилъ себѣ открыто улыбнуться.
— Неужели вы думаете, милѣйшій мистеръ Уартонъ, что такія вещи разглашаются? Лучшею гарантіей должны служить для васъ обстоятельства самого дѣла. Что же касается до письменнаго документа, позволю себѣ дать вамъ совѣтъ: долговременный опытъ убѣдилъ меня, что въ подобныхъ щекотливыхъ дѣлахъ лучше не закрѣплять ничего на бумагѣ.
Подъ конецъ свиданія Уартонъ быстро повернулся къ своему собесѣднику и коротко спросилъ:
— Откуда вы узнали, что мнѣ нужны деньги?
Пирсовъ шутливо приподнялъ брови.
— Знаете ли, милѣйшій мистеръ Уартонъ, на свѣтѣ можно узвать все, чего пожелаешь. Я не хочу васъ торопить ни въ какомъ случаѣ, но долженъ предупредить, что я очень стѣсненъ временемъ. Не позволите ли порѣшить дѣло немедленно?
Уартонъ почувствовалъ внезапный приливъ злобы и ненависти къ этому человѣку, позволяющему себѣ такое безцеремонное обращенie съ нимъ, депутатомъ изъ Брукшира. Но приходилось съ этимъ мириться, и черезъ двадцать минутъ онъ выходилъ изъ квартиры Пирсона съ документами въ карманѣ, по которымъ немедленно могъ получить въ банкирской конторѣ 8 тысячъ фунтовъ. Остальные 12 тысячъ должны были быть выданы ему по исполненіи обязательства.
Но онъ направился не къ банкиру, а въ редакцію Голоса Труда, гдѣ долженъ былъ ожидать его Кравенъ. При видѣ его высокой фигуры и озабоченнаго лица, Уартонъ почувствовалъ себя непріятно.
Кравенъ держалъ въ рукахъ послѣдній номеръ газеты.
— Надѣюсь, это не значитъ, — сказалъ онъ, поздоровавшись, — что газета мѣняетъ направленіе?
При этомъ онъ указалъ на подозрительное мѣсто въ статьѣ Уартона; тонкія черты лица его дрожали отъ волненія.
— Садитесь, поговоримъ, — сказалъ Уартонъ, притворяя дверь, — ради этого я и вызвалъ васъ.
Онъ предложилъ Кравену сигару, но тотъ отказался, закурилъ и сѣлъ у письменнаго стола, указавши Кравену стулъ напротивъ. Минутами Уартонъ испытывалъ мучительное ощущеніе своего туго набитаго кармана и былъ блѣднѣе обыкновеннаго, но какого-нибудь смущенія или замѣшательства не было и слѣда.
Разговоръ продолжался около часа. Кравенъ исчерпалъ все: и доказательства, и просьбы, но когда Уартонъ разоблачилъ передъ нимъ рѣшительно свою новую точку зрѣнія, раздраженію и отчаянію его не было предѣловъ. Сцены голоданія и всякаго рода лишеній, которыхъ онъ былъ очевидцемъ, казались ему мученичествомъ. И эти люди добивались только двухъ вещей — возможности вести болѣе сносное существованіе и права составлять союзы. За удовлетвореніе этихъ требованій онъ готовъ бороться всѣми силами и даже пожертвовалъ бы своею жизнью, если бы понадобилось. Онъ указывалъ на то, что слѣдующія двѣ или три недѣли являются самымъ критическимъ періодомъ въ исторіи стачки, — если помочь рабочимъ пережить это время, можно быть увѣреннымъ въ побѣдѣ; есть несомнѣнные признаки того, что фабриканты склоняются въ уступкамъ. Онъ ничего не имѣетъ противъ синдиката, если требованія рабочихъ будутъ предварительно удовлетворены; въ противномъ случаѣ синдикатъ можетъ стать новымъ орудіемъ стѣсненій.
Если бы Кравенъ не былъ вентуристомъ и другомъ Марчеллы, Уартонъ не сталъ бы съ нимъ много церемониться, но теперь приходилось употребить все искусство, чтобы прилично обставить свою измѣну. Онъ съ особеннымъ усиліемъ напиралъ на нѣкоторыя «приватныя свѣдѣнія» о томъ, что, въ случаѣ продолженія стачки, многіе фабриканты собираются или закрыть фабрики, или перенести ихъ на континентъ.
— Я знаю, что стачка держится только благодаря поадержкѣ Голоса Труда. Но я пришелъ къ заключенію, что отвѣтственность слишкомъ тяжела, я не могу нести ее на себѣ.
Кравенъ вскочилъ, какъ ужаленный.
— Вы понимаете ли, — горячо заговорилъ онъ, — что положеніе рабочихъ въ этомъ производствѣ постыдно, а вы хотите бросить ихъ опять въ тѣ же условія, которыя составляютъ позоръ и поношеніе для Англіи?
Уартонъ не отвѣчалъ. Кравенъ весь дрожалъ отъ волненія; на минуту въ немъ мелькнуло подозрѣніе, что тутъ дѣло не чисто, но отъ тотчасъ отбросилъ его.
— Вы, конечно, понимаете, — заговорилъ онъ, взявши шляпу, — что при такихъ условіяхъ я не могу больше оставаться корреспондентомъ Голоса Труда. Вамъ придется обратиться къ кому-нибудь другому.
— Я чрезвычайно сожалѣю объ этомъ, но, само собою разумѣется, я вполнѣ понимаю васъ, — сказалъ Уартонъ съ изысканною любезностью. — Я надѣюсь, однако же, что вы не окончательно покидаете насъ. У меня масса всякой работы и вполнѣ подходящей для васъ.
Кравенъ колебался нѣкоторое время. Первымъ его движеніемъ было рѣзко оборвать и отказаться; но потомъ онъ вспомнилъ о женѣ, о новенькомъ, маленькомъ хозяйствѣ, заведенномъ на скопленные гроши, вспомнилъ о томъ, что онъ скоро будетъ отцомъ.
— Благодарю васъ, — сказалъ онъ глухимъ голосомъ, — я подумаю и напишу вамъ.
Разставшись съ Кравеномъ, Уартонъ отправился къ банкиру, уладилъ свои денежныя дѣла, заплатилъ нѣкоторые долги, затѣмъ отправился въ парламентъ. Тамъ подали ему письмо отъ Марчеллы.
"Забудьте, пожалуйста, все, что вы говорили мнѣ вчера вечеромъ. Я думаю, что это будетъ лучше для насъ обоихъ. Впрочемъ, если вы не согласны и требуете отвѣта, — мнѣ нужно время, чтобы хорошенько обдумать. Только недавно я поняла всю чудовищность моего прошлогодняго поведенія. Теперь я не хочу больше такъ ломать ни свою собственную, ни чужую жизнь. Ужаснѣе всего для меня неопредѣленность; а между тѣмъ простыя, непосредственныя и ясныя чувства мнѣ теперь недоступны; мнѣ горько и стыдно сознавать себя исковерканной, но это, къ сожалѣнію, такъ. Поэтому мнѣ необходимо разобраться. Вы, конечно, знаете, что ваше дѣло, ваши жизненные задачи и планы чрезвычайно меня увлекаютъ. Но я уже не принимаю теперь такъ безусловно на вѣру всѣ ваши слова, какъ въ прошломъ году. Впрочемъ, разница во мнѣніяхъ имѣетъ для меня теперь гораздо меньше значенія, чѣмъ прежде. Мнѣ кажется, я даже могу имѣть друга, съ которыхъ мы будемъ сходиться во всемъ, кромѣ взглядовъ. Мнѣ достаточно было бы сознавать, что вы всею душой предаетесь общественному дѣлу, и я бы способна была оцѣнить въ васъ и любоваться тѣмъ, чего не могу раздѣлять. Но какъ разъ въ этомъ пунктѣ, — будемъ говорить откровенно, — заключается недоумѣніе. Почему вы допускаете такую массу противорѣчій? Зачѣмъ вы толкуете о бѣдныхъ, о трудѣ, о самопожертвованіи, а, между тѣмъ, вращаетесь въ кругу праздныхъ богачей? Вы говорите ихъ языкомъ; вы осмѣиваете то, что они осмѣиваютъ, вы перенимаете ихъ точку зрѣнія. О, съ какимъ восторгомъ я отдала бы свою жизнь человѣку съ правдивымъ сердцемъ и умомъ, съ какою рабскою преданностью я служила бы ему. Трудно найти человѣка слабѣе меня: мнѣ необходима опора, и притомъ опора чистая и свѣтлая, которую бы я могла уважать и которой бы стала слѣпо повиноваться.
«Итакъ, подождите, пока внутренній голосъ мнѣ скажетъ что-нибудь опредѣленное, — это необходимо столько же для васъ, сколько для меня. Если же вы будете настаивать на свиданіи теперь же, я принуждена буду немедленно положить всему конецъ».
— Что за странное существо — современная женщина! — сказалъ про себя Уартонъ, больно задѣтый ея письмомъ. — Я объясняюсь ей въ любви, а она въ отвѣтъ спрашиваетъ меня, почему я допускаю вещи, несовмѣстимыя съ моими политическими убѣжденіями, подвергаетъ меня, такъ сказать, моральному допросу. Неужели доброе старое ars amandi погибло безвозвратно?
Слѣдующіе дни были для Уартона временемъ безпрерывной борьбы съ нѣсколькихъ фронтовъ заразъ и потребовали отъ него страшнаго напряженія силъ. Онъ долженъ былъ объясняться съ вождями стачки, въ палатѣ, и прямо и косвенно онъ былъ предметомъ ожесточенныхъ нападокъ своей партіи; въ газетахъ это событіе тоже подвергалось оживленнымъ толкамъ.
Среди этой яростной травли Уартонъ обнаружилъ необыкновенную ловкость. Съ Беннетомъ и другими товарищами-депутатами онъ разыгралъ довольно дерзкую штуку: онъ соглашался, что рискуетъ своею популярностью, отступаясь отъ стачки въ такой критическій моментъ, и предоставлялъ имъ считать себя въ высокой степени независимымъ человѣкомъ, не поступающимся ничѣмъ во имя своихъ убѣжденій. Въ то же время онъ говорилъ рѣчи въ провинціи, печаталъ въ газетахъ статьи и вносилъ въ парламентъ предложенія въ пользу рабочихъ, въ разсчетѣ на то, чтобы замаскировать свое отступничество.
Черезъ десять дней стачка прекратилась; рабочіе, несмотря на всю свою злобу и раздраженіе, принуждены были уступить, и проектъ синдиката былъ напечатанъ во всѣхъ газетахъ. Подведя итоги, Уартонъ съ удовольствіемъ замѣтилъ, что онъ скорѣе выигралъ, чѣмъ проигралъ: за нимъ утвердилась репутація человѣка самостоятельнаго, ведущаго твердо свою линію, независимо отъ какихъ бы то ни было постороннихъ соображеній.
XI.
правитьНа слѣдующій день около шести часовъ вечера Марчелла возвратилась домой послѣ вторичнаго обхода своихъ паціентовъ.
Она смотрѣла блѣдной и истомленной. Внутренняя борьба послѣднихъ двухъ недѣль досталась ей тяжело, и, однако, рѣшеніе, хотя намѣчалось въ ея душѣ, не было ей совершенно ясно.
Въ ящикѣ ея письменнаго стола лежало недоконченное письмо, — если она пошлетъ его сегодня вечеромъ, завтра въ условленный часъ Уартону не зачѣмъ будетъ приходить къ ней. Впрочемъ, онъ, конечно, будетъ добиваться личныхъ переговоровъ.
Солнце сѣло, наступила темнота, а она продолжала все такъ же сидѣть въ подавленномъ состояніи духа, которое отражалось и въ ея поникшей позѣ, и въ усталыхъ чертахъ лица. Она презирала самого себя. Она очень хорошо понимала низменность тѣхъ импульсовъ, которые влекли ее къ Уартону. За мимолетную вспышку чувственности она расплачивалась теперь мучительною реакціей — какимъ-то нравственнымъ оцѣпенѣніемъ. Всего досаднѣе было сознавать, что она дала Уартону поводъ присвоить надъ собой право, и она предвидѣла, что безъ борьбы онъ отъ нея не отступится.
Энергичный стукъ въ дверь заставилъ ее вскочить. Она отперла и увидала Антонія Кравена, — онъ былъ блѣденъ, взволнованъ, капли пота струились по его лицу.
— Мнѣ нужно поговорить съ вами, — сказалъ онъ безъ всяго предисловія. — Видѣли вы вечернія газеты?
— Нѣтъ, — отвѣчала Марчелла испуганно. — Я только что собиралась посылать за ними. Что случилось?
Онъ развернулъ газету, бывшую у него въ рукѣ, и дрожащими пальцами указалъ на статью: Бурная сцена въ нижней палатѣ. Собраніе представителей рабочихъ.
Марчелла прочитала: «Сегодня въ 2 часа пополудни парламентѣ собрался комитетъ изъ депутатовъ отъ рабочаго населенія, чтобъ организоваться въ особую партію и выбрать вождя. По общему ожиданію, выборъ долженъ былъ пасть на депутата изъ Брукшира Уартона. Можно себѣ представить возбужденіе собранія, когда послѣ короткой, сочувственной рѣчи депутата Беннета поднялся депутатъ Вилькинсъ и сдѣлалъ цѣлый рядъ поразительныхъ разоблаченій относительно личной честности депутата Уартона. Въ общемъ они сводятся въ слѣдующему: во время послѣдней стачки въ Демели мистеръ Уартонъ получилъ отъ фабрикантовъ крупную сумму въ 20 тысячъ фунтовъ для поддержанія своей газеты Голосъ Труда. Такимъ образомъ, перемѣна политики Голоса, приведшая къ прекращенію стачки, обязана исключительно подкупу въ самой гнусной формѣ. Впечатлѣніе, произведенное этою рѣчью, было грандіозное. Дебаты продолжаются, корреспонденты удалены; но мы надѣемся сегодня же представить полный отчетъ о засѣданіи».
Газета выпала изъ рукъ Марчеллы.
— Что же это значитъ? — спросила она.
— Совершенно то, что вы здѣсь прочли, — сказалъ Антоній нервно и съ нетерпѣніемъ. — Теперь мнѣ нужно кое-что сказать вамъ, — сказалъ онъ, садясь. — Вы познакомили Людовика съ Уартономъ; я знаю, вы думали оказать ему услугу, такъ какъ вы въ дружбѣ съ Уартономъ. Поэтому мы считаемъ себя обязанными сказать вамъ, что эта статья написана нами, Людовикомъ и мной.
— Вами? — машинально повторила она. — Но, вѣдь, Людовикъ продолжалъ работать для газеты, — я сама его убѣдила.
— Я знаю. Мы не сами раскрыли это, но одинъ изъ нашихъ друзей. Правда, у Людовика давно были подозрѣнія; но теперь, благодаря счастливой случайности, въ нашихъ рукахъ несомнѣнные факты.
Вслѣдъ за тѣмъ онъ разсказалъ, какъ молодой Денни случайно, въ пылу политическаго спора вывѣдалъ отъ своего отца тайну, какъ тотъ, раздраженный похвалами Уартону со стороны сына, вытащилъ компрометтирующій документъ о подкупѣ и далъ ему прочесть. Спохватившись, онъ обязывалъ сына сохранять это дѣло въ строгомъ секретѣ, но молодой человѣкъ рѣшительно объявилъ отцу, что онъ считаетъ своею нравственною обязанностью немедленно сообщить объ этомъ выдающимся членамъ рабочей группы, чтобы предупредить избраніе Уартона лидеромъ партіи, и на другой же день разсказалъ все Вильнинсу.
— Людовикъ теперь въ палатѣ, — продолжалъ Антоній, — онъ хотѣлъ зайти сюда. Я жду его съ минуты на минуту.
Марчелла закрыла лицо руками, какъ бы въ состояніи глубокаго страданія.
— Я слышу шаги Людовика, — сказалъ Антоній, вскочивъ съ мѣста. — Можно его впустить?
И, не дожидаясь отвѣта, онъ быстро заковылялъ на своихъ костыляхъ и толкнулъ дверь. Людовикъ вошелъ. Марчелла машинально встала. Всматриваясь своими близорукими глазами, Людовикъ подошелъ къ ней.
— Я знаю, мы передъ вами виноваты, — заговорилъ онъ. — Мы знали, что это должно огорчить васъ, но совершенно не успѣли предупредить васъ. Все произошло такъ быстро и неожиданно, а, между тѣмъ, медлить разоблаченіемъ было невозможно въ виду общественныхъ интересовъ.
Когда онъ вошелъ, лицо его сіяло торжествомъ побѣды и жаждой мести, но когда онъ взглянулъ на Марчеллу, его взглядъ вдругъ принялъ робкое, почти виноватое выраженіе. Только наканунѣ Антоній высказалъ ему подозрѣніе объ отношеніи Марчеллы къ Уартону. Хотя Людовикъ не вполнѣ вѣрилъ этому, но сомнѣніе и теперь шевелилось въ его сердцѣ. «Неужели я нанесъ мучительный ударъ ей, всегда старавшейся помочь мнѣ?» — думалъ онъ.
Антоній нетерпѣливо дернулъ его за плечо.
— Что же произошло, Людовикъ? Разсказывай!
— Сейчасъ собраніе разошлось, — отвѣчалъ Людовикъ коротко. — Продолжалось оно около пяти часовъ. Разумѣется, между Уартономъ и Вилькинсомъ завязался ожесточенный споръ. Затѣмъ Беннетъ взялъ назадъ свое предложеніе и отклонилъ свою кандидатуру, — онъ совсѣмъ убитъ; онъ питалъ всегда особенную симпатію въ Уартону и всѣми силами хлопоталъ объ его избраніи. Въ концѣ концовъ, послѣ долгихъ препирательствъ, Моллой былъ выбранъ главой партіи.
— Прекрасно! — воскликнулъ Антоній.
— Онъ защищался? — спросила Марчелла глухимъ голосомъ.
— О, да. Онъ говорилъ, наце произвелъ никакого впечатлѣя. Общее мнѣніе таково, что рѣчь его необыкновенно слаба. Отъ то ожидали большаго. Но онъ, повидимому, совсѣмъ растерялся, кромѣ того, Вилькинсъ привелъ еще цѣлый рядъ его мошенническихъ продѣлокъ въ другихъ сферахъ, такъ что онъ провалился окончательно.
— И, вы думаете, никогда не поднимется? — быстро спросила Марчелла.
— Во всякомъ случаѣ среди нашей партіи. Я не знаю, какъ къ нему относятся другіе.
На нѣсколько минутъ воцарилось молчаніе. Въ сумракѣ они едва различали другъ друга, и Марчелла, пользуясь этимъ, не сдерживала силъ; сердце ея болѣзненно сжималось. Вдругъ Антоній вскочилъ: наружная дверь отворилась.
— Людовикъ, это онъ!
— Вы дома, барышня? — спросила Минта Гордъ, просовывая въ дверь свою голову. — Вотъ господинъ желаетъ васъ видѣть.
Уартонъ продвинулся впередъ и остановился въ изумленіи, завидя три фигуры.
Въ эту минуту Минта Гордъ зажгла газъ, и Марчелла никогда не могла забыть его вида: его молодой, стройной и сильной фигуры и выраженія отчаянія въ лицѣ, зловѣщаго блеска глазъ. Она пошла ему на встрѣчу. Но ее остановилъ Антоній.
— Прощайте, миссъ Бойсъ!
Она машинально пожала руку Антонію и Людовику, и тѣ вышли.
— Вы поторопились разсказать исторію! — сказалъ Уартонъ, когда Людовикъ проходилъ мимо него.
Презрѣніе и злоба кипѣли въ немъ, но онъ сохранялъ наружное спокойствіе.
— Да, — сказалъ Кравенъ спокойно. — Теперь вашъ чередъ.
Какъ только дверь за ними затворилась, — Уартонъ подошелъ къ Марчеллѣ и взялъ ее за руку.
— Они уже успѣли вамъ все разсказать? Ахъ!
Его взглядъ упалъ на вечернія газеты. Затѣмъ онъ нащупалъ стулъ и бросился въ него. Откинувшись на спинку и заложивши руки за голову, онъ выпрямился, закрылъ глаза и глубоко вздохнулъ. Въ первый разъ она видѣла его такимъ обезкураженнымъ, разбитымъ. Даже его нервы не выдержали возбужденія пятичасовой борьбы. Глаза округлились и ввалились, брови сдвинуты; щеки, покрытыя блѣдностью и красными пятнами, потеряли свою юношескую округлость; всѣ черты обострились и вытянулись, и какъ бы по всему лицу прошло разрушительное дыханіе бури. При взглядѣ на него, Марчелла невольно содрогнулась.
— Скажите, пожалуйста, что васъ принудило поступить такъ? — спросила она, будучи не въ состояніи заговорить о чемъ-нибудь другомъ.
Воспоминанія о только что пережитыхъ тяжелыхъ сценахъ униженія и поруганія противъ воли толпились у него въ головѣ, и онъ не сразу отвѣчалъ:
— Зачѣмъ я это сдѣлалъ? Зачѣмъ?
Онъ не договорилъ и схватился обѣими руками за голову. Потомъ вдругъ поднялся.
— Не можете ли вы мнѣ дать стаканъ чаю? — сказалъ онъ. Марчелла пошла въ кухню и распорядилась. Пока кипятили воду и приготовляли чай, Уартонъ сидѣлъ у стола, положивши голову на руки и не замѣчая ничего, что происходило вокругъ.
Онъ принудилъ себя утолить голодъ и жажду, и когда физическія силы нѣсколько возстановились, онъ мало-по-малу овладѣлъ собой.
Марчелла почувствовала его руку, нервную, сильную, на своей рукѣ.
— Вамъ я долженъ сказать всю правду.
Онъ опять опрокинулся назадъ, заложилъ ногу за ногу, закрылъ глаза и началъ разсказывать исторію Голоса Труда.
Онъ говорилъ превосходно. Очевидно, онъ много разъ пересказывалъ ее себѣ. Онъ изображалъ свой поступокъ результатомъ двухъ вліяній, съ одной стороны, все возраставшихъ долговъ и нужды въ деньгахъ, съ другой — все укрѣплявшагося убѣжденія, что поддерживать стачку не только безполезно, но прямо вредно для самихъ рабочихъ.
— И какъ разъ въ то время, — продолжалъ онъ, — когда я пришелъ къ убѣжденію, что газета идетъ по ложному пути и что необходимо ее вывести, но не зналъ, какъ это устроить, пришло предложеніе отъ синдиката. Я очень ясно сознавалъ, что мнѣ нужно отказаться, иначе я ставилъ на карту всю свою карьеру. Между тѣмъ, они увѣряли меня, что рабочіе выиграютъ отъ учрежденія синдиката, и доказывали, что я своею дѣятельностью могу окончательно подорвать металлическое производство въ Англіи. Что же касается денегъ, существуетъ обычай, что, когда основывается крупное предпріятіе, люди, содѣйствующіе этому, получаютъ извѣстное вознагражденіе. Въ этомъ нѣтъ ничего необыкновеннаго, это случается на каждомъ шагу. Я лично вовсе не одобряю этой системы. Но посудите сами: мнѣ угрожало банкротство, съ котомъ должна была рушиться вся моя политическая будущность; нервы у меня были разбиты до послѣдней степени, я потерялъ сонъ, психическое равновѣсіе и былъ самъ не свой, когда Пирсонъ предложилъ мнѣ дѣло.
«Пирсонъ! — подумала Марчелла. Она вспомнила его фигуру. — Значитъ, это было тогда, на вечерѣ у леди Мастертонъ!» — болѣзненно мелькнуло у нея въ головѣ.
— Ну, что же вы скажете на это? — спросилъ онъ вдругъ измѣнившимся голосомъ. — По вашему лицу я вижу, что вы мнѣ не вѣрите, что вы уже заранѣе осудили меня: тѣ двое успѣли васъ настроить. Но мнѣ кажется, отъ васъ, именно — отъ васъ, больше чѣмъ отъ кого-нибудь другого, я имѣю право разсчитывать не на одну только справедливость, но и на нѣкоторое снисхожденіе.
Дрожь пробѣжала по ней. Очевидно, онъ намекаетъ на хорошо памятныя ей сцены въ Меллорѣ; губы ея тряслись.
— Нѣтъ, — смущенно заговорила она, — я стараюсь оправдать васъ. Я вижу, что давленіе обстоятельствъ было очень сильно.
— И замѣтьте, пожалуйста, причины, — гордо проговорилъ онъ, — которыя поставили меня въ такое стѣсненное положеніе.
Она вопросительно взглянула на него, въ ея глазахъ выразилось сочувствіе. Если бы въ эту минуту, въ порывѣ искренняго раскаянія, онъ излилъ передъ ней жалобы на противорѣчія и слабости своей натуры, — трудно сказать, къ чему бы привела эта сцена. Несмотря на негодованіе, Марчелла чувствовала къ нему состраданіе, и минутами ей казалось, что его пораженіе и несчастье болѣе привлекаютъ ее, чѣмъ успѣхъ. Она готова была многое простить ему, вспоминая объ его увлеченіи карточною игрой, о широкихъ привычкахъ, объ его расточительныхъ друзьяхъ.
Онъ подмѣтилъ искру жалости въ ея глазахъ и продолжалъ тѣмъ же самоувѣреннымъ тономъ:
— Вспомните, что и никогда не былъ богатъ, что мать спустила всѣ сбереженія отца на разныя общественныя дѣла, что мы съ ней пускались на всевозможныя предпріятія въ нашемъ имѣніи, что мои расходы, какъ члена парламента, очень широки, и что я цѣлый капиталъ вложилъ въ изданіе Голоса Труда. Собственно говоря, меня разорила эта газета, — то дѣло, за которое она стоитъ. И я никогда не получалъ помощи отъ своей партіи, да и отъ кого же? — тамъ все бѣдняки. Я все долженъ былъ выносить на своихъ плечахъ, а борьба была непосильна для одного! Послѣднее время на меня надвигались всевозможныя невзгоды, я разрывался на части, чтобы выпутаться. Наконецъ, наступилъ кризисъ, — мое дѣло, вся моя карьера, все должно погибнуть. Враги мои подстерегли этотъ моментъ: я безразсудно попался въ ловушку. Теперь они жестоко воспользовались моею слабостью!
И тонъ, и жесты его были очень рѣшительны и настойчивы. Ему представлялось, что съ такою женщиной, какъ Марчелла, нужно «идти на проломъ». Помимо страсти, которую видъ Марчеллы возбудилъ въ немъ, онъ хотѣлъ покорить ее, вырвать изъ-подъ вліянія Кравеновъ еще и для того, чтобы съ ея помощью добиться реабилитаціи своего имени.
Но плозо разсчиталъ! Каждое его слово теперь рѣзало слухъ Марчеллы, какъ фальшивая нота. Она готова была оказаться ангеломъ-спасителемъ для человѣка слабаго и потерпѣвшаго, который бы безпощадно бичевалъ себя за паденіе и искренно, и довѣрчиво прибѣгалъ къ великодушію ея женскаго сердца. Но этотъ общественный дѣятель, разорившійся такъ благородно, вслѣдствіе безкорыстной дѣятельности, совсѣмъ не трогалъ ее.
Но прежде, чѣмъ она успѣла вымолвить слово, онъ уже былъ на колѣняхъ у ея ногъ.
— Марчелла, отвѣчай мнѣ! Ты видишь, я разбить, я страдаю, будь женщиной, приди и помоги мнѣ!
Онъ схватилъ ея руки. Она пыталась высвободить ихъ.
— Нѣтъ, — сказала она горячо и рѣшительно, — это невозможно. Я написала вамъ раньше, чѣмъ вы пришли, раньше, чѣмъ я услыхала объ этомъ дѣлѣ. Пожалуйста, отпустите меня!
— О, я требую объясненія, — сказалъ онъ, все еще сжимая ея руки; волненіе его достигло крайнихъ предѣловъ. — Почему это невозможно? Однажды въ откровенную минуту вы сказали, что вы мнѣ глубоко благодарны за то, что я многому научилъ васъ, помогъ вамъ. Вы не можете отрицать, что мы съ вами до нѣкоторой степени связаны! Конечно, вы свободны. Но, все-таки, я считаю себя вправѣ сказать вамъ: вы жаждете сдѣлать добро — придите и спасите человѣка, который взываетъ къ вамъ, который чистосердечно сознается, что онъ совершилъ гнусный проступокъ, помогите ему загладить вину!
Она вдругъ вскочила, употребивши всѣ усилія освободиться отъ него; онъ тоже всталъ, мрачный и блѣдный.
— Когда я говорила вамъ тѣ слова, — воскликнула она, — я обманывала себя, мы съ вами оба дѣйствовали безразсудно, забыли объ обязательствѣ, которое должно было сдержать, остановить насъ. Нѣтъ, нѣтъ! Никогда я не буду вашею женой. Мы измучили бы другъ друга, отравили жизнь другъ другу!
Въ ея глазахъ блестѣли слезы отчаянія: по контрасту она вспомнила о томъ, что могло бы быть, но что — увы! теперь потеряно для нея навсегда.
— Припомните, — сказалъ онъ, опять подступая къ ней, — вѣдь, вы подали мнѣ надежду. Эти два фанатика вооружили васъ противъ меня, они опутали вашъ умъ.
Она съ достоинствомъ взглянула на него.
— Мнѣ кажется, мои письма должны были предупредить васъ, — сказала она просто. — Если бы ничего не случилось, и вы пришли во мнѣ завтра, окруженный успѣхомъ, вы бы получили тотъ же отвѣтъ. Правда, сегодня я чувствовала минутами колебанія, но это потому, что я не рѣшалась къ вашимъ страданіямъ прибавить еще новыя. Теперь все это прошло, и я знаю, что дѣлать. Я не люблю васъ, это для меня несомнѣнно, и значитъ, не могу слѣдовать за вами.
— Да, меня предупредили не одни ваши письма, — заговорилъ онъ, окончательно теряя самообладаніе, — мнѣ кажется, я кое-что самъ вижу! Вы сожалѣете о прошломъ годѣ. Это ясно изъ вашего собственнаго письма. Вамъ хотѣлось бы вернуть прошлое, вновь занять положеніе, отъ котораго вы отказались. Что-жъ? — это совершенно естественно и понятно! Современемъ, когда я немножко оправлюсь отъ удара, я думаю, можно будетъ принести вамъ второе поздравленіе! А теперь…
Она тихо вскрикнула и вдругъ разразилась истерическими рыданіями. Смущенный и испуганный, онъ пытался успокоить ее, просилъ извиненія, но она отшатнулась отъ него рѣзкимъ движеніемъ.
— Вы были со мной не откровенны, — сказала она съ такимъ выразительнымъ взглядомъ, что онъ опустилъ глаза, — но меня вызываете на откровенность. Да, я раскаиваюсь! она тяжело дышала. — Двѣ послѣднія недѣли я пыталась обмануть себя, старалась убѣжать отъ своего горя, — и въ тотъ вечеръ, когда вы говорили мнѣ о своемъ чувствѣ, — съ какимъ бы восторгомъ я отдала все на свѣтѣ, лишь бы почувствовать себя счастливой и отъ полнаго сердца сказать вамъ «да». Я настраивала себя на это. Но даже тогда, хотя я чувствовала себя безконечно несчастной и одинокой, и тогда въ глубинѣ души я сознавала, что это невозможно! Если вы предполагаете, если вамъ хочется предполагать, — что у меня есть надежды и планы, и низкіе, и совершенно безразсудные, — я, конечно, не могу вамъ запретить. Но мнѣ кажется, я никому не подала повода думать такъ о себѣ, мистеръ Уартонъ. — Собравши послѣднія силы, она протянула ему руку. — Прошу васъ, простимся какъ слѣдуетъ. Съ самаго начала наши отношенія были ложны, ненормальны. Я благодарна вамъ за все, что вы сдѣлали, и всегда буду благодарна. Я надѣюсь, — о, безъ сомнѣнія, — что вы выберетесь изъ этого тягостнаго положенія. Мнѣ очень досадно, что невольно приходится отягчать вамъ и безъ того трудное дня васъ время. Я съ удовольствіемъ сдѣлала бы все, что можно, но это внѣ моихъ силъ. А теперь разстанемся. Уже поздно.
Съ налитыми кровью глазами, онъ стремительно ринулся, схватилъ шляпу и быстро вышелъ.
Она опустилась на стулъ въ изнеможеніи и долго просидѣла неподвижно, закрывъ лицо руками. Но въ ея ушахъ звучалъ другой голосъ.
— Ты причинила мнѣ большія страданія! Не дай Богъ тебѣ испытать что-нибудь подобное.
Ей доставляло мучительное наслажденіе опять и опять перебирать эти слова и уязвлять ими свое больное сердце, какъ бы поворотами ножа.
I.
правитьЧерезъ три дня послѣ окончательнаго объясненія съ Уартономъ, Марчелла сидѣла въ маленькой квартиркѣ Голлена. Онъ только что возвратился въ Лондонъ, чувствовалъ себя очень плохо, но съ жаромъ приготовлялся къ чтенію публичныхъ лекцій.
Пробѣгая газету, Голленъ вдругъ остановился въ изумленіи и тотчасъ передалъ ее Марчеллѣ. Тамъ въ отдѣлѣ личныхъ извѣстій и сообщеній Марчелла прочла слѣдующее:
«Мистеръ Гарри Уартонъ, депутатъ отъ западнаго Брукшира, вступаетъ въ бракъ съ леди Селиною Фаррель, единственною дочерью лорда Альрсфорда. Обрядъ вѣнчанія совершится, вѣроятно, не ранѣе будущей Пасхи. А тѣмъ временемъ мистеръ Уартонъ, разстроившій въ послѣднее время свое здоровье чрезвычайно напряженною работой, по совѣту докторовъ отправится на востокъ въ Кохинхину. Между прочимъ, онъ предполагаетъ изслѣдовать развалины тамошнихъ Храмовъ».
— Вы знали что-нибудь объ этомъ? — спросилъ Голленъ съ тѣмъ притворнымъ равнодушіемъ, съ которымъ задаются щекотливые вопросы.
— Ничего, — спокойно отвѣтила она. — Это для меня совершенно неожиданно, тѣмъ болѣе, что двѣ недѣли тому назадъ мистеръ Уартонъ дѣлалъ мнѣ предложеніе.
Голленъ не могъ скрыть радости и стремительно вскочилъ со стула.
— И вы отказали ему?
Она кивнула головой и въ это же время съ досадой почувствовала, что, противъ ея воли и разсудка, къ глазамъ ея подступили слезы.
Голленъ подошелъ къ ней.
— Позвольте мнѣ пожать вамъ руку, — сказалъ онъ, конфузясь своей бурно прорвавшейся горячности. — Боже, какой я идіотъ! Теперь больше ни слова о немъ; хочу васъ спросить только о леди Селинѣ, Вы знаете ее?
— Да, я видѣла ее раза два или три.
— Въ какомъ она родѣ? Что, она крѣпкая, сильная? Можетъ она поколотить его при случаѣ?
— О, нѣтъ. Она вполнѣ приличная, элегантная дѣвица лѣтъ тридцати пяти, очень самоувѣренна въ своихъ сужденіяхъ и черезчуръ носится со своимъ «папа».
— А, понимаю, — сказалъ Годленъ разочарованно. — Значитъ, она будетъ заботиться только о томъ, чтобъ онъ не побилъ ее. А каковы ея политическіе взгляды?
— Ея отецъ, лордъ Альрсфордъ, былъ обойденъ при составленіи послѣдняго кабинета: отсюда происходитъ ея будированіе.
— Альрсфордъ? Этотъ тупой, выжившій изъ ума старикъ, который натворилъ массу нелѣпостей въ палатѣ лордовъ?… Несомнѣнно, Уартонъ перейдетъ теперь въ консервативный лагерь.
Марчелла молчала; ей все еще трудно было спокойно говорить объ Уартонѣ, о его низкомъ образѣ дѣйствій.
А Голленъ въ шутливыхъ мечтахъ представлялъ себѣ обѣленнаго Уартона, сидящимъ въ самоувѣренной позѣ на скамьѣ консерваторовъ, пускающимъ въ ходъ свои старыя остроты, лишь съ небольшими измѣненіями, и вообще чувствующимъ себя вполнѣ хорошо. Онъ тотчасъ про себя рѣшилъ написать сегодня же Рэборну и поздравить его съ новымъ крупнымъ пріобрѣтеніемъ ихъ партіи и, между прочимъ, намекнуть о томъ, что ему сообщила Марчелла.
Возвратившись домой, Марчелла нашла телеграмму отъ матери: «Твоему отцу стало вдругъ хуже. Пріѣзжай немедленно». Въ тотъ же день поздно ночью она уже была въ Меллорѣ. Здѣсь дни протекали для нея томительно между угасавшимъ раздражительнымъ отцомъ и замкнутой въ себѣ матерью.
Извѣстіе о смерти лорда Максвеля очень опечалило ее. Но еще болѣе тревожило ее то, что она не получала никакихъ вѣстей Голленѣ, о состояніи его здоровья, о томъ, какъ прошла его лекція и предназначавшіеся послѣ нея дебаты. Людовикъ Кревенъ обѣщалъ сообщить ей подробный отчетъ объ этой лекціи, и между тѣмъ до сихъ поръ она оставалась въ полной неизвѣстности.
Однажды вечеромъ она сидѣла у потухавшаго камина въ гостиной въ грустномъ раздумьи. Вдругъ среди тишины раздался звонокъ у нарушной двери, затѣмъ шаги, и Вильямъ съ значительнымъ видомъ доложилъ:
— Лордъ Максвелъ!
Во мракѣ она видѣла только его высокую фигуру, замѣтила, какъ онъ вдругъ на мгновеніе остановился, завидѣвши ее, затѣмъ она почувствовала его руку въ своей; удивленіе, которое выразилось на ея лицѣ въ первый моментъ, тотчасъ разсѣялось, какъ только она взглянула на его серьезное и взволнованное лицо.
— Простите, что я такъ поздно, — сказалъ онъ. — Но я боялся, что вы еще ничего не знаете о нашихъ печальныхъ событіяхъ, и рѣшилъ заѣхать. Вы не читали отчета о лекціи въ газетахъ?
— Нѣтъ, я нарочно искала во вчерашнихъ и нынѣшнихъ газетахъ и ничего не нашла.
— Да, было въ радикальныхъ газетахъ. Мы думали, что вы прочли. Но такъ какъ отъ васъ не было ни строчки, то Эдуардъ и его сестра стали сомнѣваться, что вы знаете, и я отправился. То была ужасная, раздирающая сцена, и Эдуардъ очень боленъ.
— Вы его перевезли въ себѣ въ замокъ? — сказала она съ дрожью въ голосѣ и тяжело дыша. — Какъ онъ перенесъ дорогу? Разскажите все; садитесь, пожалуйста.
Онъ сѣлъ противъ нея, огонь отъ камина освѣщалъ глубокій трауръ его платья и страдальческое выраженіе лица.
— Все это вышло такъ странно, такъ чудовищно, что я съ трудомъ могу возстановить, — заговорилъ онъ. — Началось прекрасно. Зала была полна. Предсѣдательствовалъ Беннетъ, и Эдуардъ чувствовалъ себя хорошо. Послѣдніе дни у него былъ чрезвычайно болѣзненный видъ, но онъ увѣрялъ, что сталъ лучше спать, и что мы съ сестрой напрасно такъ безпокоимся о немъ. Только что онъ началъ, для меня стало ясно, что аудиторія настроена къ нему враждебно. И самъ онъ, очевидно, все болѣе и болѣе сознавалъ это. Его нѣсколько разъ прерывали, въ толпѣ слышалось глухое недовольство, и я началъ замѣчать, такъ какъ сидѣлъ недалеко, что онъ смущенъ, — онъ чувствуетъ, что связь съ аудиторіей у него порвана. По настроенію толпы было ясно, что весь интересъ ихъ сосредоточивался не на лекціи, а на тѣхъ преніяхъ, которыя должны были за ней послѣдовать. Они готовы были отдать ему его часъ, ни минуты больше. Я видѣлъ, какъ нѣкоторые, сидѣвшіе около меня, слѣдили за часами, съ нетерпѣніемъ дожидаясь своей очереди. Повидимому, слова его не производили на нихъ ни малѣйшаго впечатлѣнія. Онъ былъ для нихъ только объектомъ для нападеній, они жаждали, чтобъ онъ палъ подъ ихъ ударами. Я никогда видалъ собранія, которое было бы такъ единодушно настроено и приготовлялось къ борьбѣ съ такимъ фанатическимъ ожесточеніемъ! Оставалось всего нѣсколько минутъ до конца, и я уже началъ радоваться, что все благополучно обошлось, какъ вдругъ его голосъ дрогнулъ, Я и до сихъ поръ не знаю, что произошло, — вѣроятно, страшное напряженіе, усталость, полный неуспѣхъ его рѣчи — все это такъ надломило его, что онъ потерялъ равновѣсіе, забылъ, кто передъ нимъ, и началъ родъ публичной исповѣди, признанія вслухъ, о себѣ, о своей жизни, о взглядахъ, надеждахъ, главнымъ образомъ, о своихъ религіозныхъ мечтаніяхъ относительно рабочихъ, о будущности Англіи, — я никогда ничего подобнаго не слыхалъ отъ него, — вы знаете, какъ онъ сдержанъ. Вы не можете себѣ представить, — онъ невольно передернулся отъ ужаса, — какъ было тяжело, какъ мучительно тяжело было слушать эту задушевную рѣчь среди злобной, яростной толпы, съ нетерпѣніемъ ожидавшей, когда онъ кончитъ. Я видѣлъ, какъ многіе начали переглядываться и пересмѣиваться. Они не могли понять, зачѣмъ онъ это говоритъ, имъ казалось это «безсмысленной болтовней», какъ выразился одинъ около меня, Я досталъ клочекъ бумаги и написалъ Беннету, чтобъ онъ остановилъ Эдуарда. Но, повидимому, Беннетъ совсѣмъ растерялся, — онъ обернулся ко мнѣ и покачалъ головой. Наконецъ его часъ прошелъ, и толпа начала кричать и свистать ему.
Марчелла вскрикнула отъ ужаса.
— Это была самая ужасная сцена, какую я когда-либо видѣлъ, — сказалъ онъ просто, но глубоко прочувствованнымъ голосомъ. — Возбужденная и разъяренная толпа, — безъ малѣйшаго пониманія и сочувствія, — смѣялась, надругалась надъ нимъ, — и среди нея онъ, блѣдный какъ смерть, выкрикивающій свои странныя признанія, какимъ-то высокимъ, не своимъ голосомъ!… Какъ разъ въ ту минуту, когда я всталъ, чтобы подойти къ нему, и Беннетъ поднялся. Но было уже поздно: онъ упалъ къ нашимъ ногамъ!
Марчелла невольно всхлипнула. — Какой ужасъ! Это настоящее мученичество!
— Правда, это было мученичество, — сказалъ онъ глухимъ голосомъ. — И подумать только, что онъ нѣсколько лѣтъ подрядъ держалъ эти большія собранія въ своихъ рукахъ, а теперь, такъ какъ онъ противорѣчитъ имъ, не потакаетъ ихъ страстямъ, — никакого вниманія, никакой пощады, — одна слѣпая, дикая злоба! Они считаютъ его теперь измѣнникомъ — это выше всякаго сомнѣнія. Ахъ, какъ это вышло все трагически!
Черезъ минуту молчанія онъ продолжалъ:
— Мы перенесли его въ сосѣднюю комнату. Къ счастію, среди слушателей нашелся докторъ. Онъ констатировалъ упадокъ дѣятельности сердца и анэмію мозга. Затѣмъ мы отвезли его домой. Всю ночь онъ бредилъ; но вчера онъ пришелъ въ себя и попросилъ отвезти его куда-нибудь въ деревню. Мы пригласили двухъ докторовъ, взяли больничную карету и сегодня въ три часа пріѣхали въ замокъ. Докторъ Кларкъ осмотрѣлъ его здѣсь и нашелъ, что онъ можетъ прожить всего нѣсколько недѣль, можетъ быть, даже дней.
Марчелла отвернулась въ сторону, стараясь скрыть свое волненіе, и приложила платокъ въ глазамъ. Потомъ какимъ-то таинственнымъ чутьемъ она поняла, что Альдъ думаетъ уже не о Галленѣ, а о ней.
— Онъ чрезвычайно желаетъ видѣть васъ, — сказалъ онъ, наклоняясь въ ней; но я знаю, что у васъ въ домѣ серьезно больной. Простите, что я не справился о здоровьи мистера Бойсъ. Надѣюсь, ему лучше?
Хотя онъ говорилъ въ высшей степени вѣжливымъ и любезнымъ тономъ, но чувствительное ухо Марчеллы уловило въ послѣднихъ словахъ какую-то холодность.
— Благодарю васъ, ему нѣсколько лучше. Когда удобнѣе пріѣхать къ вамъ?
— Лучше всего завтра, около 6 часовъ, если вамъ можно. Эдуардъ назначилъ этотъ часъ. Моя тетка просила передать вамъ, что она будетъ очень рада.
Онъ остановился. Они оба почувствовали себя неловко. Ей хотѣлось бы поговорить съ нимъ о его дѣдѣ, но она не рѣшалась.
Когда онъ вышелъ, она предалась горькимъ размышленіямъ о своемъ умирающемъ другѣ.
II.
правитьНа другой день Голленъ полулежалъ въ креслѣ у открытаго окна въ кабинетѣ Альда. Послѣ дождливой погоды наступили ясные, тихіе осенніе дни.
— Посмотри, — сказалъ онъ вошедшему Альду, «какъ природа улыбается мнѣ на прощанье».
Альдъ пожалъ ему руку и сѣлъ около него.
— Ты оставишь эту комнату въ неприкосновенномъ видѣ? — спросилъ Голленъ нѣсколько времени спустя.
— Непремѣнно.
— Я очень радъ. Какъ иного воспоминаній связано у меня съ ней! Сколько горячихъ споровъ мы вели съ тобой здѣсь! Сколько зародилось здѣсь плановъ, въ которые я вовлекъ и тебя, и ты никогда не упрекалъ меня за неудачу. Да, въ общемъ, я почти и не зналъ неудачъ, — до этой послѣдней окончательной и безповоротной.
Но выраженіе лица его не было мрачно: онъ слегка улыбался.
— Но я уже выстрадалъ этотъ ударъ, — продолжалъ онъ опять, — я примирился съ нимъ. Я вижу, что я утратилъ свое значеніе, — еслибъ я и продолжалъ жить, я бы не могъ выдерживать борьбы, не могъ вести и прежней жизни. Новое теченіе отбросило меня. Тѣ, къ которымъ я расположенъ всею душой и которымъ хотѣлъ бы служить, оттолкнули меня отъ себя. А къ тѣмъ, которые теперь зовутъ меня къ себѣ, у меня не лежитъ сердце. И такъ, я удаляюсь во время.
— Говори все, что хочешь.
— Получилъ ты газету и письмо, которое я послалъ тебѣ въ Женеву? Какъ тебѣ понравилась эта новость?
— Да, я очень этому порадовался, — отвѣчалъ Альдъ. — Она избавилась отъ большой опасности.
Голлень пристально смотрѣлъ на него.
— Она теперь свободна, Альдъ, — это очень благородная натура, и послѣдніе два года — жизнь и смерть многому ее научили. Вѣдь, ты продолжаешь ее любить? Почему ты не хочешь сдѣлать попытку?
Альдъ замѣтилъ волненіе на лицѣ своего умирающаго друга и готовъ бы былъ отдать все на свѣтѣ, лишь бы успокоить и порадовать его, но въ то же время быть неискреннимъ и обмануть его въ такую минуту было для него немыслимо.
— Я скажу тебѣ, почему, — началъ онъ. — Прежде всего я не имѣю ни малѣйшаго повода предполагать, что наши отношенія теперь были бы иными, чѣмъ два года тому назадъ. Она была очень любезна со мной, когда мы встрѣчались въ Лондонѣ. Она даже высказала сожалѣніе о своемъ прошломъ образѣ дѣйствій и выразила желаніе, чтобы мы опять были друзьями. Со временемъ, можетъ быть, я и могъ бы… — сказалъ онъ, смотря въ сторону. — Но ты видишь, во всемъ этомъ еще нѣтъ ничего, что бы поощряло меня къ дальнѣйшимъ шагамъ. Я вижу теперь, моею роковою ошибкой было въ прошломъ году то, что я готовъ былъ довольствоваться тѣмъ немногимъ, что она мнѣ давала; мало того, я былъ ей благодаренъ, несказанно благодаренъ за малѣйшій знакъ расположенія и вниманія. А ея натура такова, что она, въ любви по крайней мѣрѣ, требуетъ или всего, или ничего, и никогда сама не будетъ счастлива и другому не дастъ счастья, пока не будетъ предана безраздѣльно. Такъ что еслибы теперь изъ состраданія или раскаянія она захотѣла возстановить со мной прежнія отношенія, съ моей стороны было бы въ высшей степени безтактно пойти ей на встрѣчу. Такой бракъ былъ бы униженіемъ для меня и тягостью для нея. Съ ней нужно быть требовательнымъ, нужно взять всю ея душу цѣликомъ. Если она ее отдастъ, тогда только можно узнать ея любовь.
Голленъ слушалъ внимательно. Въ его головѣ носились смутныя воспоминанія, образы, которые, казалось, противорѣчили тому, что утверждалъ Альдъ; но они не принимали рѣзкой, осязательной формы, и деликатная душа Голлена не рѣшалась тревожить Альда незрѣлыми возраженіями, зная, какой роковой смыслъ пріобрѣтаютъ слова умирающаго.
Они долго сидѣли молча. Сумерки спустились надъ окрестностью. Голленъ вдругъ сталъ прислушиваться. «Это навѣрно она, — сказалъ онъ, — приведи ее сюда».
Альдъ побѣжалъ внизъ, встрѣтилъ Марчеллу и впустилъ ее къ Голлену.
Осторожно ступая, съ сильно бьющимся сердцемъ, подошла она къ нему. При тускломъ свѣтѣ свѣчей она не могла хорошо разглядѣть его лица, но тѣмъ не менѣе тотчасъ почувствовала, что онъ близокъ въ концу.
— Вы не будете бранить меня? — сказалъ онъ слабымъ голосомъ. — Вы и Сузя предостерегали меня, но я настоялъ на своемъ. Такъ вышло лучше.
Она сѣла на низкій стулъ около него и прикоснулась губами къ его холодной рукѣ; въ отвѣтъ онъ пожалъ ея руку.
— Какъ жаль, что меня тамъ не было, — сказала она.
— Напротивъ, я очень радъ. Я бы мучился за васъ. Въ первый моментъ, когда я пришелъ въ себя, я былъ въ отчаяніи. Недовѣріе къ себѣ и отвращеніе въ жизни овладѣли мной. Но теперь все это прошло какъ-то само собой, безъ всякихъ усилій съ моей стороны, я чувствую себя легко и спокойно.
Чтобы не дать ему говорить, Марчелла начала быстро передавать ему разныя домашнія новости, разсказывала объ отцѣ, матери, о себѣ, — все, что могла набрать. Какъ досадно казалось ей занимать всѣми этими мелочами его высокую душу на порогѣ передъ великою тайной.
Такъ какъ онъ все молчалъ, закрывши глаза, — она стала осматривать комнату, хорошо знакомый ей кабинетъ Альда. На письменномъ столѣ, среди груды книгъ и бумагъ, стоялъ портретъ Голлена; прежде тутъ же рядомъ стоялъ ея собственный портретъ, — теперь его не было. Все остальное было въ томъ же порядкѣ, какъ и прежде, — цвѣты, книги, газеты, и тысячи мелкихъ подробностей, говорившихъ о его вкусахъ, характерѣ, и терзавшихъ теперь ея сердце напоминаніемъ о невозвратной потерѣ.
Повернувшись въ Голлену, она замѣтила, что онъ открылъ глаза и готовится что-то сказать ей. Она пододвинулась къ нему.
— Я чувствую, — сказалъ онъ, — что силы мои быстро падаютъ. — Позвольте мнѣ предложить вамъ одинъ вопросъ, во имя моей любви къ вамъ и къ нему. Мнѣ казалось, что въ послѣднее время ваши чувства измѣнились. Можете вы мнѣ сказать это, или можетъ быть, я требую слишкомъ иного? Скажите, могли ли бы вы возстановить прошлое?
Онъ все еще держалъ ея руку въ своей и другой рукой вдругъ обнялъ ее. Она смотрѣла испуганно, губы у нея тряслись; затѣмъ она склонила голову на ручку кресла, какъ будто ей трудно было говорить объ этомъ.
Онъ встревожился и съ сожалѣніемъ проговорилъ какъ бы про себя:
— Ахъ, мнѣ не слѣдовало спрашивать, это было жестоко съ моей стороны. — Умирающіе часто бываютъ тиранами.
Онъ даже началъ извиняться.
— Нѣтъ, нѣтъ! — сказала она, пересиливая себя, — не говорите этого. — Я очень рада именно вамъ сказать все, что у меня на душѣ.
Радостная улыбка засвѣтилась на лицѣ Голлена.
— Въ такомъ случаѣ исповѣдайтесь.
И Марчелла повѣдала ему свои сердечныя муки.
Его лицо сіяло тихой, таинственной радостью. Но затѣмъ вдругъ силы его начали быстро падать, онъ замолкъ и закрылъ глаза. Чуть слышно, съ стѣсненнымъ сердцемъ Марчелла вышла изъ комнаты, въ которую за ней слѣдомъ вошли миссъ Годленъ, Альдъ и сидѣлка.
Голленъ больше не приходилъ въ сознаніе, и тайна Марчеллы сошла съ нимъ въ могилу.
III.
править— Кажется, почта пришла, — сказала мистрисъ Бойсъ Марчеллѣ.
— Мама, позволь я схожу за письмами.
— Нѣтъ, благодарю; мнѣ все равно нужно идти.
Мистрисъ Бойсъ встала и медленными шагами направилась къ гостинницѣ. Марчелла смотрѣла ей вслѣдъ, на ея фигуру въ глубокомъ траурѣ, мелькавшую среди пышныхъ кустовъ герани и розъ.
Онѣ сидѣли въ знаменитомъ саду гостинницы капуциновъ въ Амальфи. Двѣ недѣли тому назадъ мистеръ Бойсъ скончался въ Неаполѣ. И матери, и дочери пришлось пережить очень тяжелое время. Марчелла все-таки находила нѣкоторое нравственное удовлетвореніе въ самоотверженномъ уходѣ за больнымъ отцомъ въ качествѣ сидѣлки. Но она съ ужасомъ думала о матери. У той не было ничего, что могло бы утишить и смягчить ея горе. Хотя отношенія между супругами состояли въ постоянной нѣмой борьбѣ и несогласіяхъ, но въ то же время они до конца были страстно привязаны другъ къ другу. Ежеминутные мелкіе стычки и споры, источникъ которыхъ коренился въ отдаленномъ прошломъ, обострились въ послѣдніе годы и привели мистрисъ Бойсъ къ преждевременному увяданію: волосы у нея совершенно посѣдѣли, и она смотрѣла старухой.
Послѣ похоронъ въ Неаполѣ мистрисъ Бойсъ написала своему повѣренному, чтобъ онъ выслалъ ей копію съ духовнаго завѣщанія и сообщилъ о состояніи ихъ дѣлъ. Затѣмъ по просьбѣ Марчеллы она согласилась провести нѣсколько дней въ Амальфи.
Марчелла смотрѣла на свое положеніе съ отчаяніемъ. Послѣ смерти Голлена она чувствовала себя болѣе одинокою, чѣмъ когда-либо. Она знала, что мать ее не любитъ, что онѣ совсѣмъ чужды другъ другу, и что мистрисъ Бойсъ не только не думаетъ сблизиться съ ней, но, повидимому, намѣревается жить отдѣльно отъ нея. Она была попрежнему сосредоточена въ себѣ, холодна и недосягаема.
— Марчелла! — послышался голосъ мистрисъ Бойсъ, — иди сюда, есть письма.
«Это духовное завѣщаніе», — подумала Марчелла. Вошедши въ комнату, она была поражена встревоженнымъ видомъ матери.
— Марчелла, въ духовномъ завѣщаніи есть одно мѣсто, которое, я думаю, взволнуетъ и огорчитъ тебя. Твой отецъ вставилъ его, не посовѣтовавшись со мной. Посмотри, кромѣ меня душеприкащикомъ назначается лордъ Максвель.
Марчелла мгновенно поблѣднѣла.
— Лордъ Максвель? — заговорила она растерянно. — Лордъ Максвель — Альдъ? Что же это значитъ, мама?
Мистрисъ Бойсъ передала Марчеллѣ копію съ завѣщанія и письнхмо отъ повѣреннаго, мистера Френчъ, въ которомъ онъ сообщаетъ, что передъ отъѣздомъ изъ Англіи въ Италію мистеръ Бойсъ съ написалъ лорду Максвелю письмо, запечаталъ и передалъ ему, съ просьбой переслать по назначенію тотчасъ послѣ его смерти. «Это порученіе я выполнилъ, — пишетъ мистеръ Френчъ. — Мнѣ извѣстно, что покойный мистеръ Бойсъ не справлялся предварительно о согласіи лорда Максвеля. Но, безъ сомнѣнія, онъ скоро дастъ свое согласіе, и тогда можно будетъ представить духовное завѣщаніе къ утвержденію».
— Мама, какъ могъ папа это сдѣлать? — спросила Марчелла глухимъ, подавленнымъ голосомъ.
— Развѣ онъ не говорилъ съ тобой объ этомъ въ Меллорѣ?
— Ни слова, — отвѣтила Марчелла и стала безпокойно ходить взадъ и впередъ по комнатѣ. — Онъ только говорилъ мнѣ о своемъ желаніи, чтобъ отношенія между нами опять возстановились, онъ спрашивалъ меня, согласна ли я, чтобъ онъ написалъ объ этомъ лорду Максвелю. Я отвѣчала, что между нами все кончено, и навсегда. Лордъ Максвель совершенно отказался отъ этой мысли и, по всей вѣроятности, скоро женится на другой. Я сказала ему, что если онъ напишетъ хоть слово, я убѣгу отсюда, — это унизительно для насъ всѣхъ. И вдругъ теперь, послѣ всего этого…
Она остановилась и имѣла совершенно обезкураженный видъ.
— Что ему за дѣло до насъ и нашихъ дѣлъ? — опять заговорила она. — Очевидно, онъ не желаетъ знать меня; а мы его принуждаемъ вступить съ нами въ ближайшія отношенія. Что папа написалъ ему въ томъ письмѣ? Охъ, это невыносимо! Мы должны скорѣе отъ себя написать ему.
И она закрыла глаза руками въ порывѣ отчаянія и униженія.
— Во всякомъ случаѣ, намъ слѣдуетъ подождать его письма, — сказала мистрисъ Бойсъ, — оно должно прійти завтра утромъ.
— Конечно, онъ согласится, — жалобно заговорила Марчелла. — Отказаться въ подобномъ случаѣ — совершенно ему несвойственно. Но, мама, ты должна ему написать. И я напишу и буду просить его отказаться. Неужели мы сами не можемъ устроить свои дѣла? Ахъ, но какъ рѣшился папа! — съ горечью воскликнула она опять.
Между тѣмъ, въ памяти мистрисъ Бойсъ проносился цѣлый рядъ подобныхъ безтактныхъ и неделикатныхъ по отношенію къ ней поступковъ, отъ которыхъ она страдала всѣ двадцать слишкомъ лѣтъ ихъ совмѣстной жизни.
— Ты прочитала завѣщаніе до конца? — спросила мистриссъ Бойсъ послѣ нѣкотораго молчанія.
Марчелла опять взяла въ руки бумагу и начала машинально перечитывать.
— Мама! — вдругъ сказала она, ярко вспыхнувъ. — Въ немъ нѣтъ никакого упоминанія о тебѣ. Неужели на твою долю не оставлено ничего?
— Нѣтъ, — спокойно отвѣчала мистрисъ Бойсъ. — Въ этомъ нѣтъ никакой надобности. У меня есть свои средства. Мы жили же на нихъ, пока твой отецъ не получилъ Меллора. Съ меня совершенно достаточно.
— Неужели ты можешь думать, — воскликнула Марчелла, дрожа всѣмъ тѣломъ, — что я завладѣю всѣмъ имуществомъ отца и не оставлю ничего тебѣ? Думать такъ — оскорбительно и для меня, и для тебя, — гордо прибавила она.
— Нѣтъ, — сказала мистрисъ Бойсъ со своею обычною холодностью. — Ты совсѣмъ не такъ представляешь себѣ дѣло. Съ Меллоромъ связано у меня много тяжелыхъ воспоминаній, и я не желаю имѣть къ нему никакого отношенія. Самое мѣсто ненавистно мнѣ. Наконецъ, я сама убѣдила твоего отца избавить меня отъ Меллора и предоставить меня самой себѣ.
Марчелла быстро вскочила со стула и бросилась на колѣна передъ матерью.
— Мама, неужели ты рѣшила бросить меня теперь, когда мы съ тобой остались однѣ на свѣтѣ? Почему ты поступаешь со мной не какъ съ дочерью; а какъ съ чужой?
— Не будемъ дѣлать изъ этого трагедіи, моя милая, — сказала мистрисъ Бойсъ, слегка касаясь руки Марчеллы. — Обсудимъ спокойно. Такъ же какъ у тебя, у меня есть свои интересы, которые бы мнѣ хотѣлось удовлетворять. Часть года я желала бы проводить въ Лондонѣ, повидаться со старыми друзьями, можетъ быть, возобновить отношенія и съ родными. Наконецъ, послѣ долгаго промежутка, мнѣ хотѣлось бы пожить для себя, почитать, посмотрѣть, что дѣлается на свѣтѣ.
Взглянувши на мать, Марчелла замѣтила лихорадочный блескъ въ ея голубыхъ глазахъ, который открылъ ей новую сторону въ загадочномъ характерѣ мистрисъ Бойсъ.
— Само собой разумѣется, — продолжала мистрисъ Бойсъ, — мы съ тобой будемъ видаться и даже нѣкоторое время жить вмѣстѣ, думаю, что при такихъ условіяхъ мы будемъ больше цѣнить другъ друга. Ты знаешь, я не держусь предразсудковъ, поэтому я знаю, ты можешь взять себѣ компаньонку, которая будетъ тебѣ гораздо полезнѣе и пріятнѣе меня.
Слезы брызнули изъ глазъ Марчеллы.
— Мама, зачѣмъ ты меня удалила изъ дома съ дѣтства? Это было несправедливо, жестоко съ твоей стороны. А теперь ты уходишь отъ меня какъ разъ въ такую минуту, когда я больше всего нуждаюсь въ твоей помощи! Ты думаешь, что я удовлетворюсь новымъ обезпеченнымъ положеніемъ, возможностью приняться за осуществленіе своихъ плановъ. Но нѣтъ, одна я не могу взяться за это. Другое дѣло, если бы ты была возлѣ меня, еслибъ я могла любить тебя и заботиться о тебѣ, — о, тогда я съ энергіей предалась бы своему дѣлу. Вѣдь, это единственно возможное для меня счастье. По всей вѣроятности, я никогда не выйду замужъ. Видишь, мы обѣ съ тобой несчастны и одиноки. А ты говоришь такія страшныя вещи, — что мы съ тобой разлучимся!
Голосъ ея дрогнулъ; она смотрѣла на мать со страстной мольбой.
Мистрисъ Бойсъ продолжала сидѣть въ той же неподвижной позѣ.
— Перестанемъ говорить объ этомъ, — сказала она наконецъ. — Если хочешь, я отложу свое рѣшеніе на нѣсколько мѣсяцевъ.
И она сдѣлала движеніе, чтобы встать. Но Марчелла, заливаясь слезами, обхватила ея ноги.
— Мама! Сжалься надо мной, полюби меня, — ты одна у меня во всемъ мірѣ!
И Марчелла принялась цѣловать ее съ бурной нѣжностью.
Вечеромъ Марчелла торжествовала первую побѣду. Мистрисъ Бойсъ позволила ей уложить себя на диванъ и читать вслухъ. Еще удивительнѣе было то, что мистрисъ Бойсъ заснула тутъ же въ присутствіи Марчеллы.
На другой день утромъ мистрисъ Бойсъ передала Марчеллѣ письмо:
"Многоуважаемая мистрисъ Бойсъ! Сегоря утромъ я получилъ черезъ вашего повѣреннаго, мистера Френчъ, письмо, написанное ко мнѣ мистеромъ Бойсъ въ ноябрѣ прошлаго года. Онъ проситъ меня въ немъ быть его душеприкащикомъ; какъ я слышалъ отъ мистера Френчъ, онъ называетъ меня и въ своемъ завѣщаніи. Мистеръ Френчъ спрашиваетъ также, согласенъ ли я, и проситъ сообщить объ этомъ вамъ.
"Позвольте мнѣ по этому поводу обратиться къ вамъ съ нѣсколькими словами. Къ своемъ трогательномъ письмѣ мистеръ Бойсъ ссылается на старинную дружбу между нашими семьями и на то, что подобныя услуги въ прежнее время зачастую оказывались ими другъ другу. Но позвольте васъ увѣрить, что въ подобномъ напоминаніи не было никакой надобности. Если я могу быть чѣмъ-нибудь полезенъ вамъ или вашей дочери, и вашъ покойный супругъ, и вы не могли сдѣлать мнѣ большаго удовольствія, какъ воспользоваться мной.
"Естественно, что я не безъ колебаній принимаю на себя эти обязанности, я слышалъ отъ мистера Френча, что наслѣдницей и владѣтельницей Меллора является миссъ Бойсъ. Если она имѣетъ что-нибудь противъ моего участія, разумѣется, я немедленно отстранюсь, но мнѣ не хочется вѣрить, чтобъ она лишила меня удовольствія оказать ей эту маленькую услугу.
"Въ заключеніе не могу удержаться, чтобы не высказать моей глубокой симпатіи къ вашей семьѣ. Надѣюсь, что вы и дочь ваша не будете спѣшить возвращеніемъ домой, если для вашего здоровья полезнѣе оставаться въ Италіи: по вашимъ указаніямъ мы съ мистеромъ Френчъ можемъ устроить ваши дѣла.
Максвель".
— Тебѣ трудно будетъ, моя милая, отвѣчать на такое письмо отказомъ, — сухо сказала мистрисъ Бойсъ.
— Надо будетъ подумать,, — сказала Марчелла, раскраснѣвшись отъ смущенія и отъ волненія, и вышла.
Въ своей комнатѣ она на тысячу ладовъ придумывала отвѣтъ Альду. Конечно, нельзя было отвѣчать отказомъ. Но какъ написать такъ, чтобы не показаться черезъ-чуръ ликующей и навязчивой, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, дать ему понять, что его дружеское участіе принимаютъ и платятъ ему тѣмъ же?
IV.
правитьВъ холодный и вѣтряный день въ концѣ марта Альдъ сидѣлъ въ библіотекѣ замка и пересматривалъ одно запутанное и скучное дѣло. Взглянувши на часы, онъ замѣтилъ, что пора было отправляться въ Меллоръ. Такъ какъ Франкъ Ливенъ выразилъ желаніе его сопровождать, то Альдъ послалъ лакея разыскать его, а самъ подошелъ къ окну и предался невеселымъ думамъ.
Въ его новомъ положеніи особенно непріятно дѣйствовалъ на его контрастъ между маленькимъ міркомъ его дѣдовскихъ владѣній, со всѣми старинными традиціями и почти феодальнымъ церемоніаломъ, и шумнымъ міромъ общественной и умственной жизни за его предѣлами. Какъ бы онъ ни желалъ, онъ не могъ отрѣшиться отъ своихъ господскихъ правъ внутри своихъ владѣній. Въ глазахъ мѣстнаго населенія онъ былъ самымъ важнымъ человѣкомъ округа, ихъ неизбѣжнымъ властелиномъ и патрономъ. Онъ признавалъ, что это положеніе отвѣчаетъ дѣйствительной практической потребности. Но на почвѣ этой потребности, за нѣсколько поколѣній, выросло такое раболѣпіе, такая сословная обособленность, что современный культурный человѣкъ съ трудомъ можетъ примириться съ этимъ. Какъ разъ въ эту минуту, стоя передъ окномъ съ наморщенными бровями, Альдъ съ досадой думалъ о томъ, что ему приходится постоянно, въ тысячѣ безсмысленныхъ мелочей, разыгрывать изъ себя важнаго барина.
Между тѣмъ, какъ мы уже знаемъ, онъ не былъ демократомъ по убѣжденіямъ и не вѣрилъ въ благодѣтельность правленія «невѣжественной массы», но, конечно, понималъ, что міръ идетъ къ торжеству демократіи, и что рано или поздно господство будетъ принадлежать не образованному меньшинству, а тѣмъ людямъ и движеніямъ, за которыми будетъ стоять масса. При очевидномъ преобладаніи уже въ настоящее время во всѣхъ сферахъ демократическихъ идей и нравовъ, архаическая обстановка его домашней жизни, феодальные порядки замка казались ему смѣшными. Напримѣръ, онъ очень хорошо зналъ, что еслибъ въ своемъ наслѣдственномъ королевствѣ онъ пригласилъ къ обѣду секретаря какого-нибудь рабочаго союза, то это было бы сочтено за величайшую милость, между тѣмъ какъ, по его мнѣнію, дѣло секретаря гораздо болѣе важно и интересно, чѣмъ его собственное.
Такимъ образомъ, онъ находилъ очень немного привлекательныхъ сторонъ, обыкновенно связываемыхъ съ богатствомъ и знатностью. Съ другой стороны, у него было въ высшей степени развито чувство долга, свои обязанности помѣщика онъ ставилъ выше всего, и потому отказался отъ лестныхъ предложеній министерства, бросилъ политику и посвятилъ себя исключительно деревенской жизни. Онъ началъ цѣлый рядъ перемѣнъ и улучшеній въ своемъ имѣніи; прежде всего, школьныя зданія были всѣ перестроены и расширены; кромѣ того, онъ очень былъ занятъ проектомъ общеобразовательныхъ курсовъ для взрослыхъ.
Нельзя сказать, чтобы дѣло это, оторвавшее его отъ политической дѣятельности и отъ книгъ, было ему вполнѣ по душѣ; много казалось ему въ высшей степени скучнымъ и тягостнымъ. А, между тѣмъ, онъ сознавалъ, что онъ совершенно не имѣетъ тѣхъ свойствъ, которыя его дѣда сдѣлали популярнымъ; онъ узналъ, что лично его цѣнили мало, его самоотреченіе и неустанная работа въ пользу фермеровъ принимались какъ должное, какъ необходимый порядокъ, заведенный дѣдомъ. Ко всему этому надо прибавить, что онъ чувствовалъ себя совсѣмъ одинокимъ, послѣ разрыва съ Марчеллой и смерти Голлена.
Единственнымъ свѣтлымъ лучомъ въ его однообразной сѣренькой жизни было за послѣднее время письмо мистера Френчъ. Приложенное при этомъ письмо мистера Бойсъ, конечно, его очень удивило, но въ то же время возможность стать ближе къ Марчеллѣ, видѣть ея теперешнюю жизнь очень обрадовала его. Онъ опасался только одного, какъ отнесется Марчелла къ желанію своего отца; поэтому онъ рѣдко писалъ съ такой старательностью, какъ письмо къ мистрисъ Бойсъ.
Ея любезный отвѣтъ, заключавшій въ себѣ благодарность отъ нея и отъ дочери за его готовность услужить имъ, доставилъ ему большое удовольствіе. Онъ перечитывалъ его нѣсколько разъ, стараясь найти въ немъ признаки участія Марчеллы.
Наконецъ, явился Франкъ Ливенъ, и они оба отправились пѣшкомъ въ Меллоръ. Марчелла съ матерью только что вернулись изъ Италіи, и Альдъ отправлялся къ нимъ въ первый разъ для дѣловыхъ переговоровъ.
Дорогой Франкъ съ паѳосомъ разсказывалъ о своихъ охотничьихъ подвигахъ. При случайномъ упоминаніи имени Уартона Франкъ спросилъ:
— Кстати, ты слышалъ, что онъ возвратился?
— Да, я читалъ сегодня объ этомъ въ Times, — сухо отвѣтилъ Альдъ.
— А я сегодня получилъ письмо отъ сестры, гдѣ она пишетъ, что его свадьба назначена въ іюлѣ, и что леди Селина изображаетъ его мученикомъ и святымъ, толкуетъ о несправедливомъ «преслѣдованіи», о томъ, что грубіяны не съумѣли оцѣнить его, и тому подобный вздоръ. Онъ не пригласитъ насъ съ тобой на свадьбу — ты увидишь. Это какая-то странная исторія. Ты знаешь Вилли Фолліота? Онъ служилъ въ гусарахъ, а въ послѣднее время былъ постояннымъ завсегдателемъ клуба, гдѣ игралъ съ Уартономъ въ карты. Такъ онъ разсказывалъ мнѣ: прошлымъ лѣтомъ онъ однажды пошелъ гулять въ Пиккадилли въ 12 мъ часу ночи; вдругъ Уартонъ хватаетъ его сзади за плечо. Въ первую минуту онъ подумалъ, что Уартонъ пьянъ или съ ума сошелъ. По его словамъ, онъ никогда не видалъ человѣка въ такомъ растерзанномъ видѣ. «Пойдите со мной, — сказалъ ему Уартонъ, — поговоримъ, я просто готовъ удавиться». Конечно, Вилли спрашиваетъ, что случилось. «Я женюсь!» — сказалъ Уартонъ. — На это Вилли замѣтилъ, что въ такомъ случаѣ онъ очень жалѣетъ молодую дѣвушку. "Молодую! " — воскликнулъ Уартонъ такимъ тономъ, какъ будто онъ собирался побить своего собесѣдника. Затѣмъ выяснилось, что онъ только что сдѣлалъ предложеніе лэди Селинѣ. Это было послѣ той знаменитой перепалки въ палатѣ — въ тотъ самый вечеръ. Когда они пришли въ квартиру Вилли, Уартонъ велъ себя какъ сумасшедшій. Здѣсь ему пришла въ голову идея отправиться въ Сіамъ, и онъ уговорилъ Вилли поѣхать съ нимъ.
— О, современемъ онъ будемъ однимъ изъ свѣтилъ въ нашей партіи, — сказалъ Альдъ грустно. — Я слышалъ, что на будущей недѣлѣ онъ уже созываетъ митингъ для обсужденія консервативной программы о рабочихъ.
— Я вижу миссъ Бойсъ впереди, — вдругъ воскликнулъ Франкъ.
Альдъ вдругъ встрепенулся, выпрямился и сталъ всматриваться. Впереди, на дорогѣ къ Меллору, на которую они только что повернули, стояла Марчелла. Она наклонилась зачѣмъ-то въ землѣ и, повидимому, не замѣтила ихъ. Въ эту минуту косой лучъ солнца освѣтилъ ея наклоненную фигуру, свѣжую траву у ея ногъ и подснѣжники, которые она рвала.
Завидѣвши ихъ, Марчелла пошла имъ на встрѣчу. Она была въ глубокомъ траурѣ; букетъ подснѣжниковъ, который она держала въ рукахъ, отчетливо выдѣлялся на черномъ фонѣ; солнце, пробиваясь сквозь молодую листву, играло въ ея глазахъ и освѣщало прекрасное выразительное лицо.
Они не встрѣчались со времени похоронъ Голлена: это была первая мысль, которая имъ обоимъ пришла въ голову, и Альдъ почувствовалъ это въ ея рукопожатіи, между тѣмъ какъ она, кромѣ того, хотѣла выразить ему благодарность за письмо къ матери.
Франкъ, зная, что они должны переговорить о дѣлахъ, оставилъ ихъ и отправился въ старую библіотеку.
— Лордъ Максвелъ, — обратилась Марчелла къ Альду нѣсколько смущеннымъ тономъ, — не пойдемъ ли мы съ вами въ залу. Мама сошла бы внизъ, но она думаетъ, что, можетъ быть, можно обойтись безъ нея.
— Разумѣется, мы можемъ рѣшить съ вами вдвоемъ, — сказалъ Альдъ.
Они прошли въ залу и сѣли по краямъ маленькаго столика, на который Альдъ выложилъ разные документы и бумаги. Въ первую минуту, когда они очутились одни, Марчелла испытала острое чувство неловкости.
Но скоро обращеніе Альда разсѣяло всѣ эти чувства. Съ обычной ясностью и краткостью онъ изложилъ передъ ней дѣло. Оно было несложно, и она вполнѣ соглашалась съ его мнѣніями. Затѣмъ Альдъ записалъ нѣкоторыя ея желанія, отложилъ бумаги для подписи ея матери, и дѣло было окончено.
Но когда обязательные разговоры были исчерпаны и представлялась возможность заговорить о чемъ-нибудь другомъ, имъ обоимъ стало жутко. Эта старинная, большая комната, свидѣтельница многихъ радостныхъ сценъ въ прошломъ, вызывала въ немъ цѣлый рой мучительныхъ воспоминаній.
Наконецъ, она прервала молчаніе нерѣшительнымъ тономъ:
— Мнѣ хотѣлось бы поговорить съ вами еще объ одной вещи. Я хотѣла бы продать вотъ эти желѣзнодорожныя акціи.
Она указала на лежавшій передъ ней свертокъ бумагъ.
— Зачѣмъ? — удивился Альдъ. — Онѣ стоятъ очень высоко и, по всей вѣроятности, поднимутся еще.
— Я знаю это. Но мнѣ нужны сейчасъ деньги, для того, чтобы перестроить жилища фермеровъ. Я вчера уже говорила съ подрядчикомъ, и мы составили приблизительный разсчетъ. Я начала также работы по проведенію новаго водопровода, а это будетъ стоить довольно дорого.
— Хорошо; но неужели вы не можете производить эти расходы изъ ежегоднаго дохода съ имѣнья, не трогая капитала?
— Вѣдь, я пользуюсь только половиной доходовъ, — сказала Марчелла съ легкою улыбкой.
— А, это вы устроили по взаимному соглашенію съ вашей матерью?
— О, нѣтъ, — сказала Марчелла съ выраженіемъ досады, — мама ничего не хочетъ брать съ меня или съ имѣнья. У нея есть свои маленькія средства, и она хочетъ жить со мной только часть года.
Интонація ея голоса глубоко тронула Альда.
— Только часть года? — съ удивленіемъ спросилъ онъ. — Развѣ мистрисъ Бойсъ не будетъ постоянно жить въ Меллорѣ.
— Нѣтъ, она съ удовольствіемъ никогда бы не заглядывала сюда, — взволнованно заговорила Марчелла, — и будетъ пріѣзжать только ради меня. Ей ужасно тяжело достался тотъ годъ, когда она была въ Лондонѣ.
Взглянувши на него, она разсчитывала встрѣтить въ его глазахъ холодный упрекъ за то, что она бросила своихъ родителей, вмѣсто того увидала очень сочувственный взглядъ.
— Да, жизнь мистрисъ Бойсъ была не легка, — сказалъ онъ съ глубокимъ чувствомъ.
Марчелла почувствовала, что слезы выступили у нея на глазахъ, достала платокъ и незамѣтно ихъ вытерла. Вдругъ мысли ея приняли совершенно другой оборотъ. Ею овладѣло дикое желаніе разсказать ему о домашнихъ отношеніяхъ, о своемъ печальномъ дѣтствѣ, не согрѣтомъ ничьею лаской. Въ глубинѣ души ей казалось, что въ прошломъ заключается объясненіе и оправданіе того недостатка деликатности, чувства долга и вообще воспитанности, который она проявила въ такихъ грубыхъ формахъ по отношенію къ Альду.
Но вдругъ она вспомнила, что она потеряла право входить съ нимъ въ интимныя бесѣды, вспомнила о Бетти Макдональдъ, о томъ, что она какъ разъ теперь гоститъ въ замкѣ, — и она отказалась отъ своего намѣренія и сидѣла молчаливая въ своей обычной позѣ съ наклоненною головой и сложенными на колѣнахъ руками.
— Разскажите мнѣ, пожалуйста, о вашихъ планахъ, — сказалъ Альдъ.
— О, это совершенные пустяки, — торопливо заговорила она. — Я боюсь, что они вамъ покажутся невыполнимыми, можетъ быть, даже совсѣмъ нелѣпыми. Такъ какъ я совершенно одинока и не рискую никѣмъ, то, мнѣ кажется, я могу позволить себѣ экспериментъ. Четыре тысячи фунтовъ въ годъ — гораздо больше того, что я на себя трачу, что я имѣю право на себя тратить. Во-первыхъ, я хочу сохранить этотъ домъ, позаботиться объ его украшеніи, такъ чтобы передать его моимъ преемникамъ въ самомъ лучшемъ видѣ. Я думаю также держать въ немъ довольно много прислуги, во-первыхъ, для того, чтобы сохранять его въ порядкѣ, а во-вторыхъ, для того, чтобы сдѣлать изъ него мѣсто сборищъ для всего окрестнаго населенія, безъ всякаго различія сословій. Мнѣ хотѣлось бы, чтобъ онъ служилъ для развлеченій и для обмѣна мыслей для всѣхъ насъ, но главнымъ образомъ для бѣдняковъ. Такъ какъ всѣ въ имѣніи болѣе или менѣе, тѣмъ или другимъ способомъ, участвовали въ созданіи этого дома, то я и хочу сдѣлать его общимъ достояніемъ, пусть всякій считаетъ его своею собственностью, то дится имъ. Но здѣшнее населеніе не можетъ и думать о развлеченіяхъ, раньше чѣмъ не будетъ поставлено въ лучшія условія жизни. Вы знаете, здѣсь заработная плата очень низка, — ниже, чѣмъ у васъ, — прибавила она конфузясь: — она равняется 11—12 шиллингамъ въ недѣлю, старики получаютъ только половину. Мы разсчитали съ мистеромъ Кравеномъ, что если прибавить по 5 шиллинговъ въ недѣлю на каждаго рабочаго, то это намъ будетъ стоить двѣ тысячи въ годъ.
— Вы знаете, — сказалъ онъ, улыбаясь, — что вамъ труднѣе всего будетъ склонить къ этому фермеровъ.
— Я знаю. Но я предварительно всѣхъ ихъ соберу. Я говорила объ этомъ съ мистеромъ Френчъ; конечно, онъ считаетъ меня полоумной, но далъ мнѣ хорошій совѣтъ. Я предложу имъ возобновить контракты съ нѣкоторыми льготами, что, разумѣется, соблазнитъ ихъ, а затѣмъ потребую съ нихъ, чтобы взамѣнъ пониженныхъ арендныхъ платежей они повысили заработную плату своимъ рабочимъ.
Она вопросительно смотрѣла на него.
— Подумали ли вы о томъ, что вамъ, можетъ быть, придется иногда, напримѣръ, въ неурожайные годы, сбавлять арендную плату? Обезпечили вы себя чѣмъ-нибудь на эти случаи?
— Конечно, — съ жаромъ проговорила она. — Я буду жить очень скромно и откладывать все, что можно. Я всею душой предана этому плану. Очень рѣдко представляется такая возможность которая выпала мнѣ на долю, обыкновенно, людей отвлекаютъ другія обязанности, боязнь риска. Самый настоятельный вопросъ современнаго экономическаго строя, какую долю продукта долженъ получать рабочій отъ капиталиста. Несомнѣнно, этотъ процентъ долженъ современемъ повыситься, и я только предупреждаю этотъ моментъ.
Вдругъ она остановилась.
— Теперь я попрошу васъ, — продолжала она, — высказать мнѣ всѣ возраженія, какія вы можете привести. Вы, навѣрно, много думали о подобныхъ вопросахъ.
— Да, довольно много, — отвѣчалъ онъ и началъ развивать съ обычною ясностью возраженія нѣкоторыхъ экономистовъ противъ подобнаго плана. Но Марчеллу не столько интересовало то, что онъ говорилъ, а то, какъ онъ говорилъ. Въ его рѣчи она различала характерные для него два голоса: голосъ идеалиста, постоянно обуздываемый и осмѣиваемый голосомъ наблюдателя и ученаго. Годъ тому назадъ подобная рѣчь вызвала бы въ ней раздраженіе и нетерпѣніе, но теперь за ораторомъ она прислушивалась къ человѣку. Послѣ его возраженій она «все-таки оставалась при своемъ мнѣніи». Эти возраженія ей были не новы, и она сокрушила ихъ своимъ одушевленіемъ.
— Я самъ, — сказалъ онъ наконецъ нѣсколько смущеннымъ голосомъ, какъ онъ всегда говорилъ о себѣ, — плачу рабочимъ на два или на три шиллинга больше, чѣмъ фермеры моего имѣнья; кромѣ того, у насъ есть вспомогательный фондъ. Но опасности, связанныя съ полнымъ переустройствомъ условій труда, представляются мнѣ настолько серьезными, что я не рѣшаюсь дѣлать дальнѣйшихъ шаговъ въ этомъ направленіи. Мнѣ иногда кажется, что при такого рода экспериментахъ выиграютъ одни фермеры!
Она горячо протестовала. Онъ съ восхищеніемъ любовался ея прежнею рѣшительностью, упорствомъ, великодушіемъ, хорошо знакомымъ ему самоувѣреннымъ закидываніемъ головы назадъ и драматическими жестикуляціями.
Наконецъ онъ рѣшился высказать ей еще возраженіе, которое считалъ необходимымъ привести, ради всесторонняго и серьезнаго обсужденія вопроса.
— Вы должны, — заговорилъ онъ, не глядя на нее, — еще подумать о тѣхъ, которые будутъ здѣсь послѣ васъ; еще болѣе вы должны подумать о своемъ замужствѣ раньше, чѣмъ вы рѣшитесь такъ или иначе распорядиться своимъ состояніемъ.
На нее эти слова подѣйствовали какъ струя холода, она сочла себя оскорбленной, между тѣмъ какъ онъ думалъ добросовѣстно выполнить свой долгъ.
— Я не нахожу, чтобы мнѣ слѣдовало думать объ этомъ, во всякомъ случаѣ не въ такой связи, — сказала она гордо. И, поднявшись со стула, она стала собирать бумаги.
Мгновенно волшебство было нарушено, очарованіе исчезло. Онъ почувствовалъ, что аудіенція окончена.
Въ суровомъ молчаніи двинулась Марчелла черезъ рядъ комнатъ къ библіотекѣ, гдѣ дожидался Франкъ Ливенъ; Альдъ послѣдовалъ за нею.
V.
править— Миссъ Бойсъ, можно войти?
Это былъ голосъ Франка Ливена. Марчелла сидѣла одна въ библіотекѣ. Людовикъ Кравенъ, который былъ ея секретаремъ и управляющимъ, только что отъ дея вышелъ, и она просматривала ворохъ счетовъ и квитанцій.
— Войдите, — сказала она, испуганная необычнымъ видомъ голосомъ Франка, и взглянула на него вопросительно.
Франкъ осторожно затворилъ за собой массивную дверь, и и мѣрѣ того, какъ онъ приближался къ ней, она вглядывалась въ его раскраснѣвшееся лицо и удивлялась странному выраженію радости и вмѣстѣ страха.
Она невольно попятилась назадъ.
— Скажите, случилось что-нибудь?
— Нѣтъ, ничего, — запыхавшись проговорилъ онъ. — Но мнѣ нужно разсказать вамъ одну вещь, и я не знаю — какъ, можетъ быть совсѣмъ не слѣдуетъ разсказывать. Я бѣжалъ почти всю дорогу отъ замка.
Онъ едва переводилъ дыханіе; она пододвинула ему стулъ и съ замираніемъ сердца ждала, что онъ скажетъ.
— Дѣло касается лорда Максвеля, — заговорилъ онъ, смотря въ сторону. — Мы съ нимъ сейчасъ гуляли; онъ ушелъ и не подозрѣваетъ, что я побѣжалъ къ вамъ. Но меня непреодолимо потянуло разсказать вамъ. Обѣщайте, что вы не будете на меня сердиться.
Онъ нерѣшительно и робко взглянулъ на нее.
— Пожалуйста, только поскорѣе, — полушепотомъ сказала она, между тѣмъ какъ ея щеки и губы поблѣднѣли.
— Хорошо. Сегодня утромъ я былъ совсѣмъ какъ помѣшанный. Бетти со вчерашняго дня не сказала со мной ни слова. Она все время съ нимъ, и миссъ Рэборнъ вчера не разъ дала мнѣ понять, что я становлюсь имъ поперекъ дороги. Понятно, я не могъ нынче ночью заснуть ни минутки и сегодня все утро пропадалъ изъ дома. Затѣмъ послѣ завтрака я подошелъ къ нему и попросилъ его пойти со мной гулять. Онъ съ недоумѣніемъ посмотрѣлъ на меня, — должно быть, у меня былъ порядочно дикій видъ. Онъ согласился, и мы пошли въ паркъ. Тутъ я ему все выложилъ. Не помню, что я говорилъ ему, но должно быть много вздора. Но какъ бы тамъ ни было я спросилъ его, какъ онъ относится въ Бетти, думаетъ ли онъ на ней жениться, — потому что для всякаго ясно, что миссъ Рэборнъ объ этомъ хлопочетъ. Когда онъ услыхалъ это, онъ какъ бы остолбенѣлъ; я замѣтилъ, что онъ страшно разсердился. — Какое ты имѣешь право предлагать мнѣ такіе вопросы? — сказалъ онъ строго. Я совершенно растерялся и сболтнулъ, что мнѣ пришло въ голову, Я сказалъ, что всѣ говорятъ объ этомъ: спроси кого хочешь, Винтербурновъ, миссъ Бойсъ, — они всѣ такъ думать. — Миссъ Бойсъ! — повторилъ онъ, — миссъ Бойсъ думаетъ, что я женюсь на Бетти Макдональдъ? — Я не зналъ, что сказать, тому что почувствовалъ, что я напрасно упомянулъ ваше имя. Онъ сѣлъ на траву и долго не говорилъ ни слова. Наконецъ, онъ сказалъ: — «Я не понимаю, Франкъ, какъ ты или другіе могутъ заблуждаться на счетъ моей дружбы съ Бетти. Во всякомъ случаѣ, я увѣренъ, что сама она понимаетъ дѣло правильно. Я тебѣ совѣтую, пойди къ ней и спроси ее прямо, какъ она къ тебѣ относится. Хотя правду сказать, по моему, ты ея не стоишь. Что же касается меня, — сказалъ онъ съ такимъ выраженіемъ лица, что мнѣ просто хотѣлось провалиться сквозь землю, — надѣюсь, что мы съ тобой всегда будемъ друзьями, и ты не злоупотребишь моимъ довѣріемъ: такъ знай, для меня существуетъ только одна женщина, которую я могу любить, и ты знаешь кто она». И затѣмъ тотчасъ онъ ушелъ. Мнѣ показалось неловко идти за нимъ, я остался на травѣ и раздумывалъ. Вдругъ мнѣ показалось, что я необходимо долженъ вамъ все разсказать. Миссъ Бойсъ, подумайте, вѣдь, если вы сдѣлаете Альда счастливымъ, вы осчастливите и многихъ другихъ вмѣстѣ съ тѣмъ, увѣряю васъ.
Въ волненіи онъ съ трудомъ выговаривалъ слова.
Марчелла какъ бы окаменѣла, ея мертвенная блѣдность, наконецъ, встревожила его.
— Вы не сердитесь на меня? — спросилъ онъ.
Она отошла въ сторону и стала нервно перелистывать книгу, лежавшую на каминѣ.
— Я сейчасъ не въ состояніи говорить объ этомъ, — сказала она наконецъ съ усиліемъ, — какъ-нибудь послѣ.
— Я знаю, у васъ такъ много было потрясеній, — сказалъ онъ, взглянувши на ея траурное платье, — а я…
Она положила ему руку на плечо.
— Я совсѣмъ не сержусь. Мы съ вами поговоримъ въ другой разъ. А теперь идите къ Бетти.
Юноша вскочилъ и началъ собираться.
— Да, теперь пожалуй миссъ Рэборнъ и Бетти вернулись. Они ѣздили къ кому-то съ визитомъ. О, Бетти еще помучаетъ меня, прежде чѣмъ согласится.
— Бетти, повидимому, хорошо понимаетъ, какъ надо съ вами обращаться, — сказала Марчелла, слегка улыбаясь. — Но если она будетъ черезъ-чуръ упрямиться, пришлите ее ко мнѣ.
Къ порывѣ радости Франкъ схватилъ ея руку и поцѣловалъ — онъ готовъ былъ обнять весь міръ.
Когда онъ ушелъ, Марчелла опустилась на стулъ и задумалась потомъ быстро подошла къ письменному столу, написала записку, запечатала, отнесла въ переднюю и опустила въ почтовый ящикъ. Въ этой запискѣ она просила Альда пріѣхать въ ней завтра для дѣловыхъ переговоровъ.
Счастье наполняло ее. Оно подняло въ ея душѣ все, что въ ней было высокаго, идеальнаго, гуманнаго. Она знала, что съ завтрашняго дня она не будетъ одинока. Вся жизнь ея со всѣми впечатлѣніями и наблюденіями промелькнула въ ея головѣ, и хотя житейскій опытъ значительно измѣнилъ ея точки зрѣнія, но основныя ея стремленія остались тѣ же, и она поклялась всегда, поскольку хватитъ силъ, бороться за водвореніе лучшихъ и болѣе благородныхъ общественныхъ отношеній, всегда стараться доставить счастливое, независимое и честное существованіе тѣмъ, которые этого лишены. Но только не одна, ни въ какомъ случаѣ не одна! Она достаточно наглядѣлась на темныя и уродливыя стороны жизни, и ей хотѣлось забыться отъ нихъ въ сильномъ личномъ чувствѣ. Ея богатая натура горѣла страстнымъ стремленіемъ отдаться беззавѣтной, всепоглощающей любви.
Какъ долго тянется ночь. Скорѣе, скорѣе, я хочу слышать его шаги, я жажду молить его о прощеніи.
— Надѣюсь, что я не опоздалъ. Мнѣ кажется, ваши часы нѣсколько впереди. Вы назначили мнѣ въ 11?
Альдъ подходилъ къ Марчеллѣ, протянувши руку.
Марчелла пошла ему на встрѣчу. Она была вся въ черномъ, очень блѣдна, но у ворота былъ приколотъ пучокъ красной гвоздики.
— Я хотѣла, — заговорила она, — еще разъ поговорить съ вами о тѣхъ акціяхъ, какъ ихъ продать поскорѣе. Не можете ли вы мнѣ дать адресъ какого-нибудь лондонскаго банкира?
Онъ былъ видимо удивленъ.
— Конечно, — сказалъ онъ. — Если вы не хотите поручить это Френчу, я могу вамъ указать банкира, къ которому я всегда обращаюсь, или, можетъ быть, вы позволите мнѣ это устроить самому. Вы окончательно рѣшили ихъ продать?
— Да, окончательно, — машинально произнесла она. — И я думаю, что могу сдѣлать это сама. Напишите мнѣ, пожалуйста, адресъ банкира и прочитайте, что я вамъ написала — тамъ, на столѣ.
Она указала на письменный столъ и на бумаги, лежавшія на немъ, а сама тотчасъ повернулась и отошла къ окну.
Онъ посмотрѣлъ на нее съ недоумѣніемъ, затѣмъ подошелъ къ столу, положилъ свою шляпу и перчатки и началъ читать.
— Въ этой самой комнатѣ вы сказали, что я причинила вамъ большія страданія. Но если виноватые просятъ прощенія, ихъ прощаютъ иногда. Передайте мнѣ какимъ-нибудь знакомъ, взглядомъ, что я могу просить у васъ прощенія, если же нѣтъ, самое лучшее — уходите, не говоря ни слова.
Она услыхала, какъ онъ вскрикнулъ. Но она не оборачивалась. Она чувствовала только, что онъ подбѣжалъ въ ней, обхватилъ ее руками, и ея голова очутилась у него на груди.
— Марчелла, ты моя! — только могъ произнести онъ, и то такимъ глухимъ, сдавленнымъ голосомъ, что она едва могла разобрать.
И такъ онъ держалъ ее съ минуту или больше. Она плакала, его глаза тоже затуманились слезами, она слышала, какъ порывисто бьется его сердце.
Наконецъ, онъ поднялъ ея голову и посмотрѣлъ ей въ лицо.
— Значитъ, вотъ о чемъ ты думала, когда я отчаявался, боролся съ собой и ничего не подозрѣвалъ. Дорогая моя, скажи, возможно ли это? Это твое лицо, твои губы? — и онъ нервно цѣловалъ ее. — Когда такъ быстро, въ одно мгновеніе, перейдешь отъ муки и тоски въ безконечной радости, то не находишь словъ.
И онъ приникъ къ ней головой, стараясь опомниться отъ душившаго его счастья.
Наконецъ, она съ улыбкой взглянула на него.
— Иди сюда, — сказала она и, взявши его за руку, отвела на другой конецъ комнаты. — Садись на этотъ стулъ, на которомъ ты сидѣлъ тогда.
Онъ сѣлъ въ недоумѣніи и раньше, чѣмъ онъ догадался, къ чему это клонится, она упала передъ нимъ на колѣни.
— Я разскажу тебѣ многое такое, чего ты отъ меня никогда не слыхалъ прежде, — начала она. — Ты долженъ выслушать мою исповѣдь и наложить мнѣ наказаніе. Ты долженъ бранить меня самымъ жестокимъ образомъ, иначе я потеряю къ тебѣ довѣріе.
Она улыбнулась сквозь слезы.
— Марчелла! — воскликнулъ онъ съ страданіемъ въ голосѣ, пытаясь встать со стула и поднять ее. — Неужели ты думаешь, что я допущу, чтобы ты стояла передо мной на колѣняхъ?
— Ты долженъ, — рѣшительно заявила она. — Хорошо, если это дѣлаетъ тебя черезчуръ несчастнымъ, я сяду на скамейку возлѣ тебя. Но, все таки, ты выше меня — я у твоихъ ногъ, это тотъ самый стулъ, и ты не долженъ двигаться, — при этомъ она поцѣловала его руку, — до тѣхъ поръ, пока я выскажу все до послѣдняго слова.
И она начала свою исповѣдь — съ самыхъ первыхъ дней. Онъ часто хмурился, протестовалъ, но это не останавливало ее. Она подвергла безпощадному анализу свои отношенія къ нему и кх Уартону, говорила о томъ легкомысліи и безсердечіи, съ которымъ она порвала съ нимъ, о томъ эгоистическомъ равнодушіи и даже презрѣніи, съ какимъ она относилась къ его чувствамъ, интересамъ, идеаламъ, — о той спокойной увѣренности, съ которой она воображала, что въ замужствѣ она всегда будетъ держать верхъ, затѣмъ о дѣйствительномъ горѣ и страданіи по поводу приговора надъ Гордомъ.
— Это было мое первое, настоящее испытаніе, — сказала она, — оно сдѣлало меня дикой, жестокой, но въ то же время оно помогло мнѣ перегорѣть, облагородило меня. Съ тѣхъ поръ я начала жить настоящею жизнью. Затѣмъ наступилъ день, когда мы разстались, потомъ годъ въ больницѣ, занятія въ качествѣ сестры милосердія и, наконецъ, вечеръ на террасѣ. Я думала о тебѣ, потому что уже чувствовала раскаяніе, потомъ гнетущее чувство одиночества, вліяніе Голлена — все это сложилось вмѣстѣ. Мнѣ хотѣлось, чтобы мы встрѣтились друзьями, чтобы ты обращался со мной такъ, какъ будто между нами ничего не произошло; я мечтала объ этомъ, какъ объ единственной отрадѣ и утѣшеніи. Но ты обошелся со мной холодно, ты ничего не забылъ и заставилъ меня нести на себѣ всю тяжесть своей вины.
Она взглянула на него: подернутые слезами глаза сіяли блаженною улыбкой. Онъ хотѣлъ обнять ее, остановить и ласками задушить это самобичеваніе, но она во что бы то ни стало хотѣла договорить и отстранила его.
— Въ этотъ самый вечеръ на террасѣ, хотя я была все время съ Уартономъ и пыталась убѣдить себя, что люблю его, въ сущности я въ первый разъ почувствовала, что люблю тебя. Развѣ не глупо и не досадно только тогда оцѣнить вещь, когда ее отняли? Словно ребенокъ, который становится милымъ и послушнымъ послѣ того, какъ его наказали.
Онъ не могъ дольше выносить. Онъ завлючилъ ее въ свои объятія и, въ противовѣсъ въ ея признанію, сталъ говорить о своихъ чувствахъ, о мучительной тосвѣ, ревности и о невыносимыхъ терзаніяхъ на вечерѣ у леди Мастертонъ.
— Голленъ былъ единственный человѣкъ, который меня вполнѣ понималъ, — сказалъ онъ, — онъ не сомнѣвался въ томъ, что я буду любить тебя до могилы. Съ нимъ я могъ говорить о тебѣ.
— Ты знаешь, — сказала Марчелла, отступивши отъ него и сложивши ему руку на плечо, — я разсказала ему о себѣ въ день то смерти.
— Послѣ того, какъ ты вышла, онъ уже не приходилъ въ себя, — сказалъ Альдъ растроганнымъ голосомъ. — Передъ смертью онъ подзывалъ меня въ себѣ, хотѣлъ что-то сказать, но не могъ. Если бы было можно, я бы полюбилъ тебя еще сильнѣе, дорогая, за то, что ты его порадовала въ такую минуту.
Онъ держалъ ея руку въ своей, оба они молчали. Образъ Голлена носился передъ ними.
Но мало-по-малу счастье, молодость, любовь взяли свое.
— Ты думаешь, — заговорилъ онъ, — я понимаю, какимъ образомъ я очутился здѣсь, на этомъ стулѣ, около тебя? Ты мнѣ все разсказывала старыя исторіи, а то, что относится къ настоящему, мнѣ совсѣмъ непонятно. Въ послѣдній разъ, прощаясь со мной, ты смотрѣла на меня такъ, какъ будто я совершилъ какую-то непростительную глупость и мнѣ лучше не показываться больше къ тебѣ на глаза. Объясни мнѣ, пожалуйста, переходъ отъ того мрака къ этому свѣту.
Она подняла голову, и взглядъ ея слегка омрачился.
— Ты заговорилъ со мной о «замужствѣ» и какимъ-то тономъ опекуна, благословляющимъ меня на бракъ съ другимъ. Развѣ я могла спокойно отнестись къ этому?
Онъ такъ радостно засмѣялся, что даже смутилъ ее.
— Такъ, мои немногія добродѣтели упали на мою же собственную голову, — сказалъ онъ и взялъ опять ее за руку. — Скажи же мнѣ, хорошо я сыгралъ свою роль? Мнѣ казалось, что у меня былъ черезчуръ дѣловой, оффиціальный тонъ. Впрочемъ, все это отступленія. Что я хочу знать непремѣнно и прежде всего, это — по какому побужденію ты написала мнѣ вчерашнее письмо?
— Съ кѣмъ ты гулялъ вчера послѣ завтрака? — спросила она, лукаво улыбаясь.
Онъ въ недоумѣніи смотрѣлъ на нее.
— Ну, вотъ, если я разскажу это тебѣ, ты будешь совсѣмъ разочарованъ. Если бы Франкъ мнѣ не говорилъ ни слова и я обратилась бы къ тебѣ, повинуясь внутреннему влеченію, ты бы поставилъ мнѣ это въ большую заслугу. А теперь выходитъ, что я дожидалась какого-нибудь несомнѣннаго признака.
И подъ наплывомъ охватившаго ее чувства она склонила голову на его руку.
— Значитъ, это былъ Франкъ! — сказалъ онъ. Сейчасъ я видѣлъ его въ паркѣ подъ руку съ Бетти.
Онъ обнялъ ее и пристально смотрѣлъ ей въ глаза.
— Доказать тебѣ, дорогая, — сказалъ онъ нѣжно, — что я всегда ношу съ собой?
И онъ вынулъ изъ бокового кармана маленькую черную кожаную книжку, когда онъ раскрылъ ее, она увидала свой портретъ нарисованный перомъ однимъ изъ молодыхъ художниковъ, гостившихъ въ замкѣ. Она смотрѣла на портретъ съ радостью и съ грустью: онъ напомнилъ ей о ея холодности и эгоизмѣ, въ противоположность его преданности и постоянству. Но на такомъ праздникѣ неумѣстно было упрекать себя въ чемъ бы то ни было. Смотря на него жалобно, умоляющими глазами, она протянула ему руку, какъ бы ожидая окончательнаго отвѣта на свои признанія, и чуть слышно прошептала:
— Простишь?
— Простить? — повторилъ онъ. — Могу ли я, — заговорилъ онъ съ экстазомъ, — прощать руку, которая меня спасаетъ, и голосъ, который меня возрождаетъ къ новой жизни? Придумай другое слово, дорогая моя жена!