МАЛЬЧИКЪ СЪ КУЧИ ХВОРОСТА.
правитьДѣти, играть васъ къ себѣ мы зовемъ.
Ночью свѣтло вѣдь теперь словно днемъ;
На небѣ ярко сіяетъ луна;
Лѣстница твердо стоитъ у окна;
Смѣло по ней вы слѣзайте;
На улицу къ намъ выбѣгайте!
Съ выраженіемъ ужаса и отчаянія сидѣлъ въ своей кроваткѣ грехлѣтній малютка, мальчикъ. Сжавъ въ кулакъ обѣ рученки, онъ немилосердно оралъ на весь домъ. Въ продолженіи нѣкотораго времени никто не слышалъ раздирающихъ его воплей, такъ какъ дѣтская находилась въ отдѣльномъ западномъ флигелѣ господскаго дома, а нянька бесѣдовала съ садовникомъ подъ сѣнью лавровыхъ кустовъ, окаймлявшихъ этотъ домъ съ восточной стороны. Ключница, которой случайно пришлось проходить мимо флигеля, услышавъ плачъ мальчика, бросилась къ нему и принялась его утѣшать. Дѣло въ томъ, что маленькій Джоржъ былъ ея любимцемъ, а няньку его она не особенно жаловала.
— Что съ тобой, голубчикъ! Что такое случилось? Чего ты испугался, Джорженька? — спрашивала она.
— Его… Такого страшнаго городового! Я видалъ его сегодня на морскомъ берегу, а теперь онъ приходилъ сюда, ко мнѣ! Дженъ говорила вѣдь, что онъ непремѣнно придетъ!
— Полно, голубчикъ, городовые никогда не ходятъ въ дома къ хорошимъ дѣтямъ. Повернись лучше къ стѣнкѣ и возьми меня за руку.
— А все-таки я видѣлъ его сегодня на берегу и онъ заходилъ теперь сюда!.. Гдѣ же твоя рука, Гарнеръ?
Ключница сидѣла возлѣ кроватки до тѣхъ поръ пока всхлипыванія малютки, постепенно ослабѣвая, смѣнились ровнымъ дыханіемъ безмятежнаго сна. Убѣдившись, что Джоржъ крѣпко заснулъ, она потихоньку отъ него ушла.
— Послушайте, Дженъ, — сказала она потомъ нянькѣ, — зачѣмъ вы наговорили ребенку всякаго вздора про городовыхъ?
— Съ чего вы это взяли? я ничего подобнаго ему не говорила.
— Не сочиняйте пожалуйста. Ему даже приснился городовой!
— Мы съ Джорженькой встрѣтили сегодня Тисдаля, когда катались на берегу моря на ослѣ, въ колясочкѣ. Должно быть отъ этого и приснился мальчику городовой.
— Ну, ладно! Надѣюсь, что вы не станете больше пугать ребенка своими глупыми розсказнями. Баринъ пока еще ничего объ этомъ не знаетъ, но если вы еще разъ когда-нибудь мнѣ попадетесь, то и т. д. и т. д. и т. д.
Мальчикъ лѣтъ шести лежалъ въ кроваткѣ и съ увлеченіемъ разсказывалъ себѣ самому сказки. Недавно только, замѣтивъ у себя эту невѣдомую до тѣхъ поръ способность, мальчикъ тщательно скрывалъ ее отъ окружавшихъ его взрослыхъ. За мѣсяцъ передъ тѣмъ мать не договорила ему сказку, такъ что пришлось придѣлать конецъ къ ней самому. При этомъ Джоржъ съ величайшимъ наслажденіемъ нашелъ, что приключенія, слагавшіяся у него въ головѣ, оказывались такими же новыми и занимательными, какъ въ настоящей сказкѣ которую приходилось слышать впервые. Героемъ повѣствованія являлся храбрый принцъ, убивавшій каждый вечеръ передъ отходомъ ко сну страшнаго змѣя, который потомъ къ утру опять оживалъ. Съ теченіемъ времени роль сказочнаго героя перешла къ юному Джоржу, послѣдовательно превращавшагося въ принца, пашу, истребителя великановъ и т. п. (Какъ видите, у Джоржа имѣлось полное основаніе умалчивать, во избѣжаніе насмѣшекъ, о своихъ авторскихъ талантахъ). Сказки, которыя придумывалъ мальчикъ лежа въ постелькѣ, незамѣтно переносили его въ Страну Сновъ, до того изобиловавшую необыкновенными приключеніями, что не было ни малѣйшей возможности упомнить изъ нихъ хотя бы даже половину. Бесѣдуя съ тѣнями, падавшими отъ ночника, самъ мальчикъ объяснялъ, что эти необыкновенныя приключенія начинались всегда въ одномъ и томъ же опредѣленномъ мѣстѣ, а именно возлѣ большой кучи хвороста, сложенной невдалекѣ отъ морского берега. Джоржъ бѣгалъ сперва каждый разъ вокругъ нея въ запуски съ другими маленькими мальчиками и дѣвочками. По окончаніи этихъ состязаній начинали совершаться дивныя событія: корабли быстро приплывали съ моря далеко въ глубь суши и превращались тамъ въ картонныя коробочки; зеленыя съ позолотой желѣзныя рѣшетки вокругъ роскошныхъ садовъ оказывались мягкими и гибкими какъ воскъ, такъ что разступались сами собой передъ мальчикомъ пока онъ помнилъ, что все это происходитъ во снѣ. Ему никогда не удавалось, однако, сохранять такое сознаніе долѣе нѣсколькихъ секундъ, не переносясь изъ міра грезъ въ міръ дѣйствительности. Тогда оказывалось, что Джоржъ, вмѣсто того, чтобы опрокидывать многоэтажные дома, переполненные взрослыми людьми (и подѣломъ имъ!), сидитъ себѣ преспокойно на громадной ступенькѣ большущей лѣстницы, зубря таблицу умноженія, которую требовалось выучить наизустъ до крестика, поставленнаго передъ четырежды шесть.
Для мальчика было до чрезвычайности интересно уже и самое начало сказочныхъ похожденій, предшествовавшее бѣганью въ запуски. Онъ понималъ тогда какъ нельзя лучше, что можетъ, если угодно, крикнуть готовящимся къ состязанію товарищамъ: «Все это только нарочно! Стоитъ мнѣ только захотѣть, и я васъ сейчасъ же поймаю!»
Героиней всѣхъ диковинныхъ похожденій, начинавшихся у кучи хвороста, являлась особа такой красоты, что словами не разсказать и перомъ не описать. Она переселилась въ страну грезъ изъ стариннаго, давно уже распроданнаго изданія сказокъ Гримма. Красавица эта была свидѣтельницей всѣхъ геройскихъ подвиговъ Джоржа въ его схваткахъ съ буйволами, страшными змѣями, великанами и т. п. За такое участливое вниманіе она была наречена сразу двумя, наиболѣе нравившимися мальчику именами: Анной и Луизой, изъ которыхъ составилось для нея одно имя Анналуизы. При переходѣ сказочныхъ приключеній въ сновидѣнія, Анналуиза превращалась въ одну изъ дѣвочекъ, бѣгавшихъ съ Джоржемъ вокругъ кучи хвороста, не утрачивая при этомъ царственнаго своего титула и короны.
Однажды Джоржъ утонулъ при ней въ океанѣ (дѣло происходило какъ-разъ на слѣдующій день послѣ того, какъ нянька дѣйствительно выкупала его въ морѣ). Утопая, Джоржъ воскликнулъ: "Бѣдная Анналуиза навѣрное будетъ жалѣть обо мнѣ! Красавица, прогуливавшаяся тѣмъ временемъ тихонько по прибрежному песочку, возразила на это: «Ха, ха, ха! со смѣхомъ загоготала вдругъ уточка!» Для бодрствующаго ума такого рода заявленіе не могло бы показаться вполнѣ соотвѣтствующимъ обстоятельствамъ дѣла, но, при всемъ томъ, оно сразу же успокоило Джоржа и, безъ сомнѣнія, являлось магическимъ заклинаніемъ, обладавшимъ чудодѣйственной силой. Морское дно немедленно поднялось и Джоржъ благополучно выбрался на сушу, причемъ у него на каждой ногѣ оказался, вмѣсто сапога, огромный цвѣточный горшокъ въ цѣлый футъ поперечникомъ. Такъ какъ въ дѣйствительной жизни мальчику строжайше воспрещалось дотрогиваться до цвѣточныхъ горшковъ, то онъ, разумѣется, испытывалъ при этомъ случаѣ тѣмъ болѣе сильное чувство торжествующей радости, не вполнѣ подобающее послушному мальчику.
Дѣйствія взрослыхъ, которыя Джорженькѣ приходилось безропотно претерпѣвать, не предъявляя никакихъ притязаній понимать таковыя, перенесли внѣшній его міръ, по достиженіи мальчикомъ семилѣтняго возраста, въ мѣсто, именовавшееся Лѣтнимъ Оксфордомъ. Тамъ имѣлись громадныя зданія, окруженныя обширными степями и пересѣченныя безпредѣльно длинными улицами. Важнѣе всего было, однако, существованіе въ этомъ диковинномъ мѣстѣ молочной фермы съ маслобойней. Джоржу смертельно хотѣлось на ней побывать, такъ какъ ему казалось, что тамъ все обильно смазано превосходнѣйшимъ сливочнымъ масломъ, до котораго онъ самъ былъ большимъ охотникомъ. Онъ убѣдился въ правильности своихъ предположеній, когда нянька, пройдя съ нимъ однажды сквозь большую каменную арку, привела его къ чрезвычайно жирному толстяку, освѣдомившемуся: не угодно-ли ему скушать кусочекъ хлѣба съ масломъ и сыромъ. Джорженька привыкъ кушать во всякое время и всякій часъ, а потому скушалъ то, что ему было пожертвовано на фермѣ и, безъ сомнѣнія, выпилъ бы также нѣкоторое количество буроватой жидкости, именовавшейся двойнымъ элемъ, если бы нянька не поторопилась увести его въ балаганъ на вечернее представленіе пьесы, которая именовалась «Духъ Пеппера». Пьеса эта была самаго съ ногъ сшибательнаго свойства. Головы то и дѣло слетали съ плечъ и валялись всюду по сценѣ, — скелеты танцовали такъ усердно, что всѣ косточки у нихъ прыгали и колотились одна объ другую, а тѣмъ временемъ самъ мистеръ Пепперъ, — несомнѣнно страшнѣйшій изъ злодѣевъ, размахивалъ руками, — драпировался въ какой-то длинный халатъ и разсказывалъ нараспѣвъ глухимъ басомъ про свои жестокія загробныя страданія. Необходимо замѣтить, что Джоржъ никогда еще до тѣхъ поръ не слыхалъ пѣнія мужчинъ. Нѣсколько взрослыхъ, сидѣвшихъ по сосѣдству, пытались объяснить мальчику, что иллюзія въ этой пьесѣ производилась съ помощью зеркалъ и что тутъ нечего пугаться. Джоржъ не зналъ, что именно такое иллюзія, но ему было хорошо извѣстно зеркало съ ручкой изъ слоновой кости, лежавшее на столикѣ въ уборной его мамаши. Онъ пришелъ отсюда къ логическому заключенію, что взрослые и на этотъ разъ умышленно говорятъ чушь, по своему крайне прискорбному обыкновенію. Въ антрактахъ мальчикъ старался пріискать себѣ какое-нибудь развлеченіе. Рядомъ съ нимъ сидѣла маленькая дѣвочка, вся въ черномъ, — съ волосами, зачесанными наверхъ, — совсѣмъ какъ у дѣвицы въ книжкѣ, подаренной ему недавно въ день рожденія и озаглавленной «Алиса въ странѣ чудесъ». Дѣвочка взглянула на Джоржа, а Джоржъ взглянулъ на нее. Этого было достаточно для того, чтобы они оба почувствовали себя представленными другъ другу съ соблюденіемъ всѣхъ надлежащихъ формальностей.
— А вѣдь я обрѣзалъ себѣ палецъ! — объявилъ мальчикъ, обращаясь къ своей сосѣдкѣ. Это было первымъ подвигомъ, совершеннымъ Джоржемъ при помощи перваго подареннаго ему перочиннаго ножа. Онъ немало гордился этимъ причиненнымъ себѣ самому нешуточнымъ порѣзомъ, имѣвшимъ видъ неправильнаго треугольника.
— Мнѣ осенъ залъ! — пролепетала дѣвочка. — Позвойте мнѣ погъядѣть?..
— На рану сверху наложили пластырь, но подъ нимъ прямо сырое мясо! — объяснилъ Джоржъ, показывая раненую свою руку.
— А вамъ не бойно? — освѣдомилась дѣвочка, сѣрые глазки которой были полны соболѣзнованія и сочувствія.
— Ужасно больно. Отъ боли у меня можетъ сдѣлаться даже столбнякъ!
— Стласно даже смотлѣть! Мнѣ васъ очень залко!
При этихъ словахъ дѣвочка прикоснулась указательнымъ пальцемъ къ рукѣ мальчика и, для болѣе удобнаго ея осмотра, склонила на бокъ свою головку.
Нянька Джоржа въ свою очередь обернулась и, дернувъ его за курточку, замѣтила строгимъ тономъ:
— Вамъ, сударь, не слѣдуетъ разговаривать съ чужими дѣвочками.
— Она вовсе не чужая! Она очень миленькая и мнѣ нравится. Я показалъ ей теперь, какъ обрѣзалъ себѣ палецъ.
— Скажите на милость, вотъ еще что выдумали! Извольте сейчасъ же перемѣниться со мной мѣстами!
Она посадила мальчика на свое мѣсто и совершенно закрыла отъ него собою дѣвочку въ черномъ платьѣ. Тѣмъ временемъ взрослый, сидѣвшій позади, принялся снова докучать мальчику тщетными попытками объясненій, и приглашалъ его не пугаться.
— Увѣряю васъ, что я вовсе не пугаюсь, — возразилъ Джоржъ, окончательно приходя въ отчаяніе. — Отчего это только вы не изволите спать послѣ обѣда, какъ это дѣлаетъ оріельскій профосъ?
Джоржа познакомили съ носившимъ это званіе, взрослымъ, который потомъ безцеремонно заснулъ въ его присутствіи. Джоржу казалось, что профосъ былъ самымъ важнымъ лицомъ во всемъ Лѣтнемъ Оксфордѣ, а потому онъ упомянулъ объ этомъ сановникѣ именно съ цѣлью позолотить преподносимую пилюлю. Она не понравилась взрослому сосѣду мальчика, но все-таки онъ замолчалъ, и Джоржъ имѣлъ возможность, откинувшись на спинку сидѣнья, безпрепятственно восторгаться представленіемъ, шедшимъ на сценѣ. Мистеръ Пепперъ запѣлъ снова. Низкій звучный его басъ, адское красное пламя и длинныя развѣвающіяся одежды, все это смѣшивалось какъ-то у мальчика въ одно цѣлое съ маленькой дѣвочкой, отнесшейся съ такимъ состраданіемъ къ его порѣзу. По окончаніи пьесы она кивнула головой Джоржу, а онъ, въ свою очередь, отвѣтилъ ей тѣмъ же. До самаго отхода ко сну мальчикъ воздерживался отъ излишней болтовни, а взамѣнъ того размышлялъ о новыхъ впечатлѣніяхъ: о звукахъ, цвѣтахъ, освѣщеніи, музыкѣ и о всемъ вообще видѣнномъ и слышанномъ, по скольку это оказывалось для него понятнымъ, причемъ грудной басъ сѣтовавшаго мистера Пеппера сливался почему-то съ лепетомъ дѣвочки въ черномъ платьѣ. Ночью, лежа въ постелькѣ, Джоржъ придумалъ себѣ новую сказку, изъ которой безсовѣстно удалилъ очаровавшую горнаго духа принцессу съ золотою короной и всѣми другими прелестями, которыя значились въ сказкахъ Гримма, и замѣнилъ ее новой Анналуизой. При такихъ обстоятельствахъ было совершенно естественнымъ и законнымъ, что, прибывъ въ большому штабелю хвороста, онъ нашелъ, что Анналуиза ждетъ его уже тамъ, съ волосами, зачесанными назадъ, — похожая какъ двѣ капли воды на Алису въ странѣ чудесъ. Тотчасъ же затѣмъ начались состязанія и всевозможныя дивныя приключенія.
Десять лѣтъ, проведенныхъ въ большомъ англійскомъ закрытомъ учебномъ заведеніи, не могутъ особенно поощрять мечтательность. Джоржъ пріобрѣлъ себѣ за это время, кромѣ надлежащаго роста и соотвѣтственнаго объема груди, многое еще другое, о чемъ не упоминается въ училищныхъ отмѣткахъ. Онъ былъ обязанъ всѣмъ этимъ системѣ принудительныхъ игръ въ крикетъ и ножной мячъ, а также бѣганью, при которомъ его заставляли подбирать съ земли мелкіе предметы. Этими атлетическими играми занимались въ школѣ четыре или пять разъ въ недѣлю, причемъ мальчикъ, позволявшій себѣ манкировать такими забавами безъ медицинскаго свидѣтельства о болѣзни, или же письменнаго требованія со стороны какого-либо изъ учителей, подвергался за каждый разъ тремъ полагавшимся ему по закону ударамъ гибкой и хлесткой ясневой трости. Изъ восьмилѣтняго робкаго и застѣнчиваго ребенка, расплакавшагося послѣ разлуки съ мамашей такъ, что его должна была утѣшать лазаретная надзирательница, Джоржъ, къ десятилѣтнему возрасту, обратился уже въ забіяку съ крѣпкими мускулами, заводившему постоянныя драки съ своими товарищами въ приготовительной школѣ. Оттуда его перевели въ болѣе обширный міръ, населенный тремя стами учениковъ, обитавшихъ въ громадныхъ дортуарахъ у подошвы холма. Тамъ ему приходилось по нѣскольку разъ въ день смиренно обращать къ наказующему чело, бросавшее такіе бойкіе вызовы къ подготовительной школѣ. Джоржъ обратился въ рябца младшаго отдѣленія третьяго класса, ходившаго въ измятыхъ воротничкахъ и запыленной шляпенкѣ. Онъ исполнялъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, должность легкаго резервиста при игрѣ въ малый ножной мячъ. Его кое-какъ перетащили сквозь тинистое болото младшаго отдѣленія четвертаго класса, гдѣ обыкновенно увязаютъ и накопляются малоспособные элементы школы. Онъ пріобрѣлъ тогда почетную второразрядную шапочку за игру въ ножной мячъ, — удостоился получить въ свое распоряженіе особый кабинетъ для научныхъ занятій съ двумя товарищами, и сдѣлался кандидатомъ на должность подирефекта. Въ этотъ рѣшающій моментъ Джоржъ встрѣтилъ себѣ поддержку и поощреніе со стороны старшаго учителя, усмотрѣвшаго въ немъ матеріалъ для будущаго порядочнаго человѣка. Подъ особымъ надзоромъ старшаго учителя, онъ принялся работать систематически и не спѣша. Благодаря этимъ стойкимъ, разумно управляемымъ усиліямъ, Джоржъ, съ теченіемъ времени, удостоился чести сидѣть за столомъ префектовъ, съ правомъ имѣть при себѣ трость и употреблять таковую, разумѣется, съ должными ограниченіями. Подъ конецъ онъ достигъ полнаго расцвѣта своей славы, сдѣлавшись старшимъ ученикомъ въ школѣ, обязательнымъ предводителемъ въ атлетическихъ играхъ и старшиною въ своемъ флигелѣ, гдѣ, при содѣйствіи своихъ помощниковъ, заставлялъ семьдесятъ подростковъ, въ возрастѣ отъ двѣнадцати до семнадцати лѣтъ, соблюдать должную дисциплину и приличія. Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ состоялъ верховнымъ арбитромъ при всѣхъ ссорахъ, происходившихъ среди щепетильныхъ учениковъ шестаго класса, ссорахъ, о которыхъ простымъ смертнымъ ни подъ какимъ видомъ не полагалось даже слышать. Онъ былъ пріятелемъ и естественнымъ союзникомъ Старшаго учителя, завѣдывавшаго всею школой и занимался въ особой отдѣльной комнатѣ, гдѣ, надъ разными приспособленіями для атлетическихъ игръ: веревкой, служившей для обозначенія границы, шеста для прыганья черезъ препятствія и т. п., помѣщались почетные кубки, выигранные имъ на ежегодныхъ состязаніяхъ, а также черная съ золотомъ шапочка, полагавшаяся ему какъ предводителю пятнадцати лучшихъ игроковъ въ ножной мячъ. Онъ прибѣгалъ уже въ употребленію настоящихъ бритвъ, которыя вызывали благоговѣйное уваженіе въ состоявшихъ при немъ рябцахъ. Въ корридорѣ за его дверьми лежали полосатые, черные съ желтымъ, призовые столбы, съ торжествомъ выносившіеся на крикетное поле при состязаніяхъ съ другими училищами. Когда онъ выходилъ на эти состязанія въ черномъ своемъ джерси, бѣлыхъ брюкахъ и черныхъ чулкахъ (парадной формѣ лучшихъ пятнадцати игроковъ), — съ новымъ призовымъ мячомъ подъ мышкой и старой заслуженной почетною своею шапкой, ухарски сдвинутой на затылокъ, мелюзга изъ младшихъ классовъ смотрѣла на него издали съ благоговѣніемъ, а игроки въ новыхъ почетныхъ шапкахъ демонстративно заговаривали съ нимъ, дабы показать, всѣмъ и каждому что «онъ» обращаетъ на нихъ вниманіе. Случалось иной разъ, что Джоржъ возвращался къ столбу послѣ медленной, но замѣчательно благоразумной игры, въ продолженіи которой онъ лично ничего не сдѣлалъ (какъ это однажды и оказалось лѣтомъ, въ партіи, состоявшей изъ ста трехъ ударовъ и перебѣжекъ), но вся школа кричала ему тѣмъ не менѣе «ура», а дамы и дѣвицы, собравшіяся посмотрѣть на состязаніе, глядѣли преимущественно на Коттара, — на «старшину» Коттара и говорили одна другой, указывая на него украдкой пальцемъ: «Вотъ это и есть Коттаръ!» Приходящіе ученики сознавали, что хотя, разумѣется, пріятно прозябать дома въ обществѣ мамаши, но тѣмъ не менѣе было бы еще лучше вести обильную радостями жизнь полнаго пансіонера въ коттаровскомъ флигелѣ. На Джоржѣ Коттарѣ лежала, главнымъ образомъ, отвѣтственность за такъ называемый духъ школы. Немногимъ вѣроятно извѣстно, съ какимъ страстнымъ увлеченіемъ посвящаютъ себя юноши, принадлежащіе къ извѣстному, опредѣленному типу, такой задачѣ, когда она на нихъ возложена. Родной домъ представлялся Джоржу какою-то далекой страной, изобиловавшей лошадками для верховой ѣзды, всевозможными удобствами для охоты и рыбной ловли, а также гостями мужескаго пола, препятствовавшими, какъ на зло, осуществленію задуманныхъ плановъ, тогда какъ школа являлась настоящимъ нешуточнымъ міромъ, гдѣ происходили событія жизненной важности и возникали кризисы, которые надлежало улаживать безотлагательно и съ должной осмотрительностью. Недаромъ, вѣдь, у древнихъ римлянъ говорилось консуламъ: «Блюдите за тѣмъ, чтобы съ республикой не случилось чего-либо дурного». Поэтому юный Джоржъ съ искренней радостью приступалъ по окончаніи каникулъ снова къ отправленію своихъ обязанностей. За нимъ стоялъ, держась, однако, нѣсколько поодаль, мудрый и философски спокойный старшій учитель, бывшій въ то же время и директоромъ школы. Онъ совѣтовалъ Джоржу являться, смотря по обстоятельствамъ, незлобивымъ, какъ голубь, или же мудрымъ, какъ змій. Скорѣе легкими намеками, чѣмъ словами, директоръ указывалъ ему, что мальчики и взрослые люди въ сущности одно и то же, такъ что человѣкъ, умѣющій управлять мальчиками, со временемъ выучится управлять и взрослыми. Другимъ верховнымъ правителемъ школы, вліяніе котораго Джоржъ уяснилъ себѣ лишь впослѣдствіи, былъ унтеръ-офицеръ, обучавшій молодежь фронту и фехтованію. Этотъ унтеръ-офицеръ, руки и ноги котораго двигались съ какою-то автоматической быстротою и правильностью, былъ свидѣтелемъ и очевидцемъ всѣхъ продѣлокъ и каверзъ десяти поколѣній школьной молодежи, которою управлялъ въ долгіе зимніе вечера на ученьяхъ, а также при занятіяхъ фехтованіемъ и военной гимнастикой. Тамъ, средй стукотни фехтовальныхъ дубинокъ, лязга рапиръ, звяканья пружинныхъ штыковъ, ударявшихся о нагрудники и безпрерывнаго хлопанья боксерскихъ перчатокъ, малорослый унтеръ-офицеръ Скофильдъ отиралъ съ себя потъ, сидя на деревянной лошадкѣ, прыгать черезъ которую только что передъ тѣмъ обучалъ, и объяснялъ директору школы, какими таинственными путями можно опредѣлить, чуть-ли не закрывъ глаза, истинную цѣнность любого ученика.
Вообще же школа не ставила себѣ задачей развитіе эмоціональной стороны у своихъ питомцевъ. Она старалась, напротивъ того, держать ихъ, если можно такъ выразиться, въ черномъ тѣлѣ, — выдѣлять изъ ихъ среды непригодные къ военной службѣ элементы, а болѣе пригодные выпускать прямо въ армію, безъ помощи дорого стоящихъ лондонскихъ спеціалистовъ по части подготовки къ экзамену, подъ гостепріимной кровлей которыхъ молодежь выучивается уже слишкомъ многому. Старѣйшина школы, Коттаръ, пошелъ общей проторенной тропою. За послѣднее полугодіе директоръ училища принялся съ нимъ заниматься усерднѣе, чѣмъ когда-либо, отполировалъ его, какъ говорится, начистоту, научилъ, какого рода отвѣты болѣе всего нравятся извѣстнымъ экзаменаторамъ и дозволяютъ получить наилучшія отмѣтки, а затѣмъ передалъ молодого человѣка установленнымъ властямъ, которыя и перевели его однимъ изъ первыхъ въ Сандгерстское военное училище. Джоржъ обладалъ достаточнымъ благоразуміемъ, дабы убѣдиться, что очутился тамъ снова, какъ бы въ младшемъ отдѣленіи третьяго класса. Онъ съ уваженіемъ относился къ начальству, а потому и оно, въ свою очередь, стало относиться къ нему съ уваженіемъ. Коттаръ былъ произведенъ въ капралы и получилъ такимъ образомъ власть надъ цѣлымъ отдѣленіемъ юнкеровъ, обладавшихъ одновременно пороками взрослыхъ и мальчиковъ. Это было первымъ изъ многихъ случаевъ, когда ему весьма и очень пригодилась опытность, пріобрѣтенная въ школѣ. Наградой ему послужили: цѣлый рядъ призовыхъ кубковъ, пріобрѣтенныхъ на атлетическихъ состязаніяхъ, почетная сабля за хорошее поведеніе и, наконецъ, королевскій патентъ на чинъ поручика въ первоклассномъ армейскомъ пѣхотномъ полку. Онъ не зналъ, что всегда носилъ съ собою пріобрѣтенный въ школѣ аттестатъ, являвшійся самъ по себѣ настоящимъ капиталомъ, но съ удовольствіемъ видѣлъ, что товарищи въ полку относились къ нему такъ хорошо и дружественно. Джоржъ не имѣлъ недостатка въ деньгахъ, а полученное имъ школьное образованіе наложило на него свой отпечатокъ и научило, чего именно порядочный человѣкъ ни подъ какимъ видомъ не долженъ дѣлать. Благодаря той же школьной подготовкѣ, онъ умѣлъ пользоваться своими глазами и ушами, держа вмѣстѣ съ тѣмъ языкъ за зубами, а на парадѣ далеко не портилъ общаго впечатлѣнія, которое производила его рота.
Автоматическая дѣятельность британскаго имперскаго механизма перенесла міръ Джоржа Коттара въ Остъ-Индію, гдѣ ему пришлось извѣдать полнѣйшее одиночество въ оберъ-офицерской казарменной квартирѣ. Ему полагались всего одна комната и одинъ сундукъ въ обозной повозкѣ, перевозившейся на буйволахъ. Въ обществѣ полковыхъ офицеровъ поручикъ Коттаръ изучилъ съ самаго начала новую жизнь возможно обстоятельнѣе. Въ сосѣдствѣ полковой стоянки можно было достать кое какихъ лошадокъ по сравнительно умѣреннымъ цѣнамъ. Нашлись также, хотя и довольно плохенькіе остатки своры гончихъ. Затѣмъ можно было: играть въ крикнетъ, стрѣлять въ цѣль, хлопотать объ организаціи курса военной гимнастики и, благодаря всему этому, Коттаръ тянулъ свою лямку, не предаваясь чрезмѣрно отчаянію. Онъ смутно сознавалъ, что полкъ, расположенный въ Индіи, можетъ оказаться на дѣйствительной службѣ гораздо скорѣе, чѣмъ этого вообще ожидаютъ, и что оберъ-офицеру не мѣшаетъ, пожалуй, заняться добросовѣстнымъ изученіемъ своей профессіи. Маіоръ, принадлежавшій къ числу штабъ-офицеровъ новой школы, восторженно поддерживалъ въ немъ это убѣжденіе. (Маіоръ былъ низенькій черноволосый мужчина, преисполненный всяческихъ свѣдѣній). Онъ и Коттаръ собрали себѣ вдвоемъ порядочную военную библіотеку, читали, соображали и спорили о военныхъ вопросахъ по вечерамъ иной разъ до поздней ночи. Адъютантъ, напротивъ того, говорилъ Джоржу: «Познакомьтесь хорошенько съ солдатами вашего взвода, молодой человѣкъ, и они пойдутъ тогда за вами въ огонь и воду. Все, что вамъ на самомъ дѣлѣ необходимо, ограничивается именно стариннымъ, шаблоннымъ правиломъ: узнайте хорошенько своихъ солдатъ». Коттару казалось, что онъ достаточно хорошо познакомился съ солдатами своего взвода на ученьяхъ и во время игры въ криккетъ, но въ дѣйствительности онъ узналъ ихъ досканально лишь когда его командировали съ отдѣленіемъ изъ двадцати человѣкъ въ небольшую крѣпостцу съ оградой, сложенной изъ глиняныхъ комковъ. Крѣпостца эта стояла на берегу рѣки, черезъ которую былъ перекинутъ мостъ на судахъ. При половодьѣ мостъ обыкновенно срывало и гарнизону приходилось тогда рыскать вдоль берега, собирая унесенные водою понтоны. Во всякое иное время дѣлать было нечего, а потому нижніе чины пьянствовали, развлекались азартными играми и ссорились другъ съ другомъ. Это были плохенькіе солдаты, такъ какъ въ командировку съ молодымъ оберъ-офицеромъ обыкновенно посылаютъ худшихъ людей изъ всего полка. Коттаръ выносилъ дурное ихъ поведеніе настолько терпѣливо, насколько это было для него возможно, а затѣмъ заказалъ въ сосѣднемъ селеніи полдюжины паръ боксерскихъ перчатокъ (въ англійскомъ военномъ уставѣ нѣтъ постановленія, запрещающаго офицеру принимать участіе въ различныхъ видахъ спорта, полезныхъ для здоровья).
— Я не сталъ бы порицать васъ за драки, если бы вы только умѣли пользоваться своими руками, но именно этого умѣнья вамъ и не хватаетъ. Возьмите-ка эти перчатки, и я покажу вамъ, какъ дерутся порядочные люди, — объявилъ онъ своимъ подчиненнымъ. Дѣло это вышло очень занятное, такъ какъ поручикъ имѣлъ возможность надлежаще проучить какого-нибудь непокорнаго молодаго негодяя и въ то же время выучить этого негодяя чему-нибудь путному. Солдаты по достоинству оцѣнили старанія юнаго своего командира. Вмѣсто того, чтобы осыпать товарища трехъэтажной бранью и проклятіями, угрожая его пристрѣлить, они могли теперь отойти съ нимъ въ сторонку и отвести себѣ душу боксомъ, хотя бы до полнаго истощенія силъ. Солдатикъ, котораго Коттаръ встрѣтилъ однажды съ распухшимъ глазомъ, разсѣченной губою и нѣсколькими вышибленными зубами, объяснилъ:
«Мы, ваше благородіе, пробовали сперва минутъ двадцать боксировать въ перчаткахъ, но никакого облегченія себѣ отъ этого не получили. Тогда, ваше благородіе, мы сняли перчатки и минутъ двадцать еще поработали безъ нихъ такимъ самымъ манеромъ, какъ вы насъ этому обучали, и это намъ страсть какъ помогло! У насъ, ваше благородіе, никакой драки не было. Мы просто занимались боксомъ такъ себѣ, на споръ».
Коттаръ не счелъ возможнымъ разсмѣяться, но пригласилъ своихъ подчиненныхъ заняться также и другими видами спорта, Онъ заставлялъ ихъ по вечерамъ бѣгать вокругъ крѣпостцы въ однихъ рубашкахъ и брюкахъ по слѣду, обозначенному разбросанными бумажками и подбирать на бѣгу эти бумажки, а также обучалъ ихъ фехтованію на дубинкахъ. Туземное населеніе, обнаруживавшее большія симпатіи ко всѣмъ вообще видамъ спорта, заинтересовалось, наконецъ узнать, имѣютъ-ли бѣлокожіе какое-нибудь понятіе о борьбѣ. Явившійся съ этой цѣлью въ крѣпостцу туземный развѣдчикъ хваталъ солдатъ за шиворотъ и швырялъ ихъ на земь. Это возбудило у всего отдѣленія самое ревностное желаніе ознакомиться какъ можно обстоятельнѣе съ пріемами борьбы. Солдаты платили собственныя деньги туземнымъ учителямъ атлетическаго спорта, что было, разумѣется, во всѣхъ отношеніяхъ гораздо производительнѣе затраты жалованья на покупку пива, водки и т. п. Здоровенные рослые сосѣдніе крестьяне собирались громадными толпами вокругъ мѣста, гдѣ происходили состязанія, и заливалась самымъ задушевнымъ смѣхомъ.
Отдѣленіе, которое прибыло въ фортъ въ обозныхъ телѣгахъ, запряженныхъ буйволами, вернулось оттуда въ главную квартиру пѣшкомъ, дѣлая среднимъ числомъ верстъ по пятидесяти въ день. Въ немъ не оказалось ни больныхъ, ни арестованныхъ. Ни одинъ человѣкъ изъ всего отдѣленія не былъ отданъ подъ судъ. Всѣ двадцать рядовыхъ, прибывшихъ изъ командировки, вернулись въ казармы, вознося до небесъ своего поручика и съ нетерпѣніемъ добиваясь случая подраться съ какимъ-нибудь пріятелемъ.
— Какъ вы достигли такого результата, молодой человѣкъ? — спрашивалъ адъютантъ.
— Я спустилъ съ нихъ лишній жиръ и выработалъ у нихъ кой-какіе мускулы. Положительно никакой хитрости тутъ не было. Это такіе пустяки, что и говорить-то о нихъ не стоитъ.
— Если вы такъ на это смотрите, то мы дадимъ вамъ случай почаще заниматься такими пустяками. Поручику Девису приходитъ очередь отправляться въ командировку, но онъ не обнаруживаетъ къ этому особенной охоты. Угодно вамъ заступить его мѣсто?
— А вы убѣждены, что онъ не обидится? Мнѣ бы не хотѣлось обойтись неделикатно съ товарищемъ.
— Пожалуйста не безпокойтесь на счетъ Девиса. Кромѣ того, на этотъ разъ мы дадимъ вамъ самые, что ни на есть, подонки со всего полка, а вы постарайтесь уже изъ нихъ сдѣлать, что можете.
— Ну и прекрасно, — согласился Коттаръ. — Мнѣ это будетъ все же интереснѣе, чѣмъ бить баклуши здѣсь въ штабъ-квартирѣ.
— Странное дѣло, — сказалъ адъютантъ, когда Коттаръ удалился опять въ пустыню съ двадцатью солдатами, еще худшими, чѣмъ была его прежняя команда. — Какъ это Коттаръ не догадывается, что половина здѣшнихъ дѣвицъ и дамъ готовы были бы отдать все на свѣтѣ за удовольствіе вести его за собой на буксирѣ.
— Должно быть по этому самому г-жа Элери и утверждаетъ, будто я слишкомъ много уже заставляю работать хорошенькаго моего молодого офицерика, — объяснилъ ротный командиръ Коттара.
— Понятное дѣло! — насмѣшливо подтвердилъ адъютантъ. — Меня постоянно вѣдь спрашиваютъ: «Отчего онъ не выходитъ по вечерамъ на музыку? — Нельзя-ли пригласить его четвертымъ для партіи въ лаунъ-теннисъ съ дѣвицами Гаммонъ?» — То-ли дѣло молодой поручикъ Девисъ, который разыгрываетъ изъ себя осла передъ овцой, одѣтою ягненкомъ, хотя она по годамъ смѣло бы годилась ему въ матери.
— Никто не можетъ сказать про молодого Коттара, чтобы онъ интересовался какими-либо женщинами: бѣлокожими, или же черномазыми. Жаль только, что такіе молодцы, какъ онъ, обыкновенно кончаютъ тѣмъ, что попадаютъ на удочку къ самымъ, что ни на есть, сквернымъ бабамъ, — задумчиво замѣтилъ маіоръ.
— Коттара не такъ-то легко подцѣпить! Мнѣ довелось встрѣтиться до сихъ поръ всего лишь съ однимъ молодцомъ того же сорта, — съ поручикомъ Инглесомъ, въ Южной Африкѣ. Онъ былъ такой же какъ разъ юноша, тренированный на атлетическихъ играхъ и державшій себя всегда въ превосходнѣйшемъ физическомъ состояніи. Особеннаго барыша ему это не принесло. Его застрѣлили на берегу Вессельштрома за недѣлю до Магобской битвы. Интересно, однако, знать: удастся-ли Коттару привести свою команду въ человѣческій видъ?
Коттаръ вернулся шесть недѣль спустя пѣшкомъ съ своими питомцами. Если они не пріобрѣли такой высокой полировки, какъ предшествовавшая команда, то потому лишь, что представляли собою матеріалъ еще болѣе плохого качества. Самъ поручикъ Коттаръ не разсказывалъ о своихъ педагогическихъ подвигахъ, но солдаты говорили о нихъ съ восторгомъ, и отрывки этихъ разсказовъ доходили до полковника черезъ фельдфебелей, деньщиковъ и т. п.
Между нижними чинами перваго и второго отдѣленія обнаруживалось завистливое соперничество, но тѣ и другіе единодушно обожали Коттара и выказывали свою привязанность къ молодому поручику, избавляя его отъ непріятныхъ хлопотъ, которыя солдаты умѣютъ такъ ловко причинять нелюбимому офицеру. Въ полку, какъ и въ школѣ, онъ не гонялся за популярностью, а между тѣмъ она сама шла къ нему. Онъ не выказывалъ ни малѣйшаго лицепріятія даже и въ такихъ случаяхъ, когда, на ротномъ состязаніи игроковъ въ крикетъ, самые, что ни на есть, лѣнтяи одержали въ послѣднюю минуту верхъ, благодаря неожиданно выпавшему на ихъ долю счастливому случаю. Солдаты относились къ молодому поручику почтительно, безъ навязчивой фамильярности, а онъ самъ умѣлъ, словно по инстинкту, разгадывать обманщиковъ, притворявшихся больными, чтобы отлынивать отъ службы, и выводилъ ихъ на чистую воду. При всемъ томъ солдатъ, которому на самомъ дѣлѣ нездоровилось, или же который чувствовалъ, что у него на душѣ тяжело, безбоязненно шелъ прямо къ поручику Коттару, знавшему, что разница между запуганнымъ грустнымъ рябцомъ англійской школы и несчастнымъ новобранцемъ, только что поступившимъ изъ рекрутскаго депо, на самомъ дѣлѣ очень не велика. Видя это, фельдфебеля начали сообщать Коттару такія вещи, которыя обыкновенно держатся втайнѣ отъ молодыхъ офицеровъ. Старшій въ полку фельдфебель началъ, по собственному почину, помогать молодому поручику совѣтами мудрости, вынесенной изъ двадцатилѣтней службы. Эти совѣты очень пригодились Джоржу Коттару и впослѣдствіи, когда онъ былъ назначенъ полковымъ адъютантомъ. Тѣмъ временемъ слово молодого офицера считалось авторитетомъ въ казармахъ. При всѣхъ недоразумѣніяхъ, происходившихъ въ буфетѣ или за чаемъ, оно имѣло рѣшающій голосъ. Денщикъ Коттара относился къ его вещамъ съ такимъ же почтительнымъ уваженіемъ, съ какимъ въ былое время рябцы смотрѣли на его бритвы. Даже самыя сварливыя вѣдьмы изъ числа солдатскихъ женъ, постоянно возбуждавшія обвиненія противъ товарокъ, укравшихъ будто бы у нихъ дрова или же не въ очередь занявшихъ мѣсто на плитѣ, не рѣшались предъявлять такихъ жалобъ, когда Коттаръ назначался дежурнымъ по полку и по обязанности службы освѣдомлялся у нихъ утромъ: всѣмъ-ли онѣ довольны?
— Понятное дѣло, что мнѣ слѣдовало жаловаться, — разсказывала капральша Моррисонъ. — Я просто готова убить эту жирную корову, на которой женился О’Галлоранъ, но вы и сами вѣдь знаете, что тутъ ничего не подѣлаешь. Онъ пріотворитъ дверь въ комнату, стыдливо заглянетъ туда вдоль хорошенькаго своего носика и спроситъ такимъ нѣжнымъ шепотомъ: «Имѣются у васъ какія-нибудь жалобы»? Ну развѣ можно послѣ того, сами посудите, жаловаться, когда, съ позволенія сказать, такъ и хочется его расцѣловать? Должно быть я когда-нибудь это и сдѣлаю. Клянусь мужнинымъ капральствомъ, что женщина, которая подцѣпитъ этого невиннаго мальчика, будетъ страхъ какъ счастлива! Ну поглядите на него, дѣвчата! Развѣ хватитъ у кого-нибудь изъ васъ духу меня порицать?
Коттаръ ѣхалъ верхомъ рысцею черезъ площадку, направляясь къ мѣсту, отведенному для игры въ поло. Онъ дѣйствительно производилъ впечатлѣніе недюжиннаго мужчины, когда, уступая разгорячившейся своей лошадкѣ, пустилъ ее въ галопъ и заставилъ изящно перескочить черезъ глинобитную стѣнку, огораживавшую мѣсто, отведенное для игры. Далеко не одна капральша Моррисонъ питала къ молодому поручику такія симпатіи. Коттаръ устраивался, однако, такъ, чтобъ быть серьезно занятымъ по одиннадцати часовъ въ сутки. Онъ находилъ, что хихиканье дѣвицъ и дамъ на площадкѣ только мѣшаетъ играть въ теннисъ и, проведя однажды вечеръ на пикникѣ въ саду, объявилъ маіору, что считаетъ вечеръ этотъ для себя безцѣльно потеряннымъ, чѣмъ заставилъ маіора расхохотаться. Офицерское общество у нихъ въ полку было по преимуществу холостымъ, хотя самъ полковникъ оказывался женатымъ. Коттаръ сторонился съ благоговѣйнымъ почтеніемъ отъ полковницы, которая сплошь и рядомъ употребляла въ разговорѣ выраженіе «мой полкъ», какъ всѣмъ извѣстно, чрезвычайно многозначительное. Офицерамъ хотѣлось, чтобы полковница взяла на себя раздачу призовъ, выбитыхъ на полковой стрѣльбѣ, но она отказалась отъ этого наотрѣзъ вслѣдствіе того, что одинъ изъ удостоившихся приза былъ женатъ на особѣ, позволившей себѣ, по слухамъ, какъ-то подшутить надъ командиршей за широкою ея спиною. Офицерское общество поручило тогда Коттару какъ-нибудь умаслить разгнѣванную даму. Онъ выполнилъ это порученіе съ несомнѣннымъ успѣхомъ, такъ какъ полковница немедленно же уступила.
— Ей надо было только узнать обстоятельства дѣла: я объяснилъ ей ихъ, и она тотчасъ же согласилась, — объявилъ поручикъ своимъ товарищамъ.
— Н-да! — замѣтилъ адъютантъ, — иначе и быть не могло. Что жь, вы идете сегодня вечеромъ на балъ въ егерскій полкъ?
— Нѣтъ, благодарю васъ. У насъ съ маіоромъ будетъ сегодня сраженіе.
Дѣйствительно, цѣломудренный поручикъ сидѣлъ до полуночи у маіора. Тамъ вооружившись парою циркулей и часами съ независимой секундой, они поочередно передвигали маленькія раскрашенныя свинцовыя пластинки по картѣ масштабомъ верста въ дюймѣ. Вернувшись затѣмъ домой, Джоржъ погрузился въ безмятежный сонъ, полный самыхъ пріятныхъ, здоровыхъ грезъ. Молодой поручикъ замѣтилъ, при самомъ началѣ второго жаркаго сезона своей службы въ Индіи, что въ его снахъ обнаруживалась своеобразная особенность. Два или три раза въ мѣсяцъ сны эти повторялись, или же, напротивъ того, шли другъ за другомъ въ послѣдовательномъ порядкѣ. Онъ уносился тогда въ царство сновъ всегда по одной и той же дорогѣ, шедшей вдоль берега мимо большого штабеля хвороста. Вправо отъ дороги раскидывалось море, иногда, во время прилива, чуть не доходившее до нея, иногда же, въ отливъ, отступавшее такъ далеко, что едва лишь виднѣлось на горизонтѣ. Онъ зналъ, однако, всегда, что это одно и тоже море. Направляясь по знакомой дорогѣ, черезъ пригорокъ, покрытый короткой поблекшею травою, онъ могъ проникнуть въ долины, наполненныя всяческими чудесами и нелѣпостями. За этимъ пригоркомъ, увѣнчаннымъ чѣмъ-то вродѣ уличнаго фонаря, рѣшительно все представлялось возможнымъ, но Джоржу казалось, что дорога до самаго фонаря извѣстна ему также хорошо, какъ учебный плацъ. Онъ съ нетерпѣніемъ ожидалъ всегда этого фонаря, такъ какъ, добравшись туда, былъ убѣжденъ, что будетъ прекрасно спать всю ночь, а безсонница въ жаркую погоду вещь очень непріятная. Бывало, закрывъ глаза, онъ видитъ передъ собою сперва очертанія кучи хвороста, возлѣ которой тянется бѣлая песчаная полоса прибрежной дороги, почти нависшей надъ чернымъ, измѣнчивымъ моремъ. Затѣмъ дорога эта поворачивала внутрь страны на пригорокъ, направляясь прямо къ единственному, стоявшему тамъ фонарю. Чувствуя себя чѣмъ-либо взволнованнымъ, Джоржъ говорилъ себѣ самому, что навѣрное туда доберется, если только закроетъ глаза и предоставитъ событіямъ идти своимъ чередомъ. Однако, разъ ночью, послѣ сумасбродно долгой игры въ поло, (термометръ показывалъ у него въ комнатѣ въ десять часовъ вечера +35° по Цельзію) онъ такъ-таки и не могъ уснуть, не смотря на всѣ свои старанія разыскать хорошо извѣстный ему путь къ тому пункту, откуда начинался у него настоящій сонъ. Онъ увидѣлъ подъ конецъ кучу хвороста и торопливо устремился на пригорокъ, чувствуя позади себя безсонный, знойный удушливый міръ. Онъ благополучно добрался уже до фонаря и сгоралъ желаніемъ погрузиться въ дремоту, когда вдругъ передъ нимъ появился городовой, простой англійскій городовой, дотронувшійся до его плеча, прежде чѣмъ онъ имѣлъ возможность спуститься въ разстилавшуюся передъ нимъ туманную долину. Молодой поручикъ почувствовалъ себя тотчасъ же объятымъ ужасомъ, — безнадежнымъ ужасомъ, какой можно испытывать только во снѣ. Городовой объявилъ ему грознымъ, явственнымъ голосомъ, какимъ вообще принято говорить обитателямъ соннаго царства: «Я полисменъ День и возвращаюсь изъ города Сновъ. Не угодно-ли вамъ идти со мною?» Джоржъ зналъ, что заявленіе полисмена совершенно справедливо. Какъ разъ подъ нимъ, въ долинѣ, виднѣлись огоньки главнаго города Соннаго царства, гдѣ онъ нашелъ-бы себѣ пріютъ, а между тѣмъ этотъ полисменъ обладалъ законнымъ правомъ не пускать его туда и вернуть обратно въ страну злополучнаго бодрствующаго состоянія. Открывъ глаза, молодой офицеръ убѣдился, что глядитъ на полосу свѣта, отброшенную на стѣнѣ мѣсяцемъ и въ тоже время дрожитъ отъ страха. Ему пришлось неоднократно въ продолженіи жаркаго сезона встрѣчаться съ этимъ городовымъ и каждый разъ испытывать такой же самый ужасъ, что, впрочемъ, представлялось совершенно естественнымъ, такъ какъ появленіе городового всегда предвѣщало тяжелую безсонную ночь.
Другіе сны, совершенно уже нелѣпые, наполняли душу молодого офицера невообразимымъ счастьемъ. Всѣ вообще сны, о которыхъ сохранялось у него воспоминаніе, начинались возлѣ кучи хвороста. Такъ, напримѣръ, тамъ, близь самой дороги, стоялъ на якорѣ маленькій пароходъ, приводимый въ движеніе часовымъ механизмомъ. Только что Джоржъ успѣвалъ сѣсть на этотъ пароходъ, какъ онъ начиналъ уже мчаться съ изумительной быстротою по гладкой какъ зеркало поверхности моря. Это было до чрезвычайности интересно, такъ какъ молодой человѣкъ чувствовалъ, что находится на пути къ важнымъ географическимъ открытіямъ. Пароходъ останавливается близь лиліи, высѣченной изъ камня и совершенно естественно плававшей на водѣ. Прочитавъ на этой лиліи надпись: «Гонконгъ», Джоржъ говорилъ: «Ну, такъ и есть! Я всегда ожидалъ, что Гонконгъ именно такимъ и окажется. Какъ все это великолѣпно!» Проѣхавъ еще нѣсколько тысячъ верстъ (причемъ на пароходъ все время прибывали и съѣзжали съ него пассажиры), пароходъ этотъ остановился у другой каменной лиліи съ надписью «Ява». Джоржъ снова почувствовалъ неизреченную радость, сознавая, что находится теперь на самомъ концѣ свѣта. Не смотря на это, маленькое суденышко продолжало мчаться все дальше, пока, наконецъ, остановилось въ глубокой прѣсноводной бухточкѣ, выложенной со всѣхъ сторонъ рѣзнымъ мраморомъ, поросшимъ зеленымъ мохомъ. По водѣ тянулись цѣлыя тропинки лилій, накрытыя словно сводами изъ тростника. По одной изъ этихъ тропинокъ шла сквозь тростникъ особа, ради которой именно Джоржъ и прибылъ на самый конецъ свѣта. Ему было извѣстно, что теперь все уже пойдетъ для него какъ по маслу. Онъ чувствовалъ себя невыразимосчастливымъ и прыгнулъ за бортъ, чтобы разыскать эту особу. Какъ только ноги его коснулись воды, она зашуршала словно географическая карта, которую быстро развертываютъ, и превратилась ни болѣе ни менѣе какъ въ шестую часть свѣта, положительно даже невообразимую для человѣка. Острова тамъ были помѣчены желтою и синею краской, причемъ названія ихъ красовались на каждомъ крупными буквами. Моря сказывались совершенно невѣдомыми, и Джоржу настоятельно хотѣлось какъ можно скорѣе вернуться сквозь этотъ плавающій географическій атласъ въ уже извѣстныя ему мѣста. Нѣсколько разъ напоминалъ онъ себѣ самому, что спѣшить ни подъ какимъ видомъ не слѣдуетъ, но, не смотря на то, страшно торопился. Острова бѣжали и скользили подъ его ногами, проливы разверзались и расширялись, такъ что подъ конецъ онъ совершенно заблудился въ четвертомъ измѣреніи земного шара, безъ всякой надежды вернуться въ міръ трехъ измѣреній. Тѣмъ не менѣе всего лишь въ небольшомъ разстояніи отъ себя онъ видѣлъ этотъ знакомый ему міръ, съ рѣками и горными хребтами, нанесенными по картографическимъ правиламъ, принятымъ въ Сандгерстскомъ военномъ училищѣ. Какъ разъ тогда особа, ради которой онъ прибылъ въ «Бухту Лилій» (таково было названіе этой бухты), устремилась къ нему бѣгомъ сквозь неизвѣданныя еще страны, чтобы показать ему тамъ дорогу. Она подала Джоржу руку, и они бѣжали вмѣстѣ, пока не выбрались на дорогу, которая перекидывалась черезъ глубокія ущелья, шла по самой окрайнѣ бездонныхъ пропастей и прорѣзалась туннелями сквозь горы. «Дорога эта ведетъ къ нашей кучѣ хвороста», сказала подруга Джоржа, и онъ, немедленно же успокоившись, сѣлъ на верховую лошадку, такъ какъ сообразилъ, что предстояло проѣхать пятьдесятъ верстъ и притомъ очень скоро. Топотъ конскихъ копытъ звучно раздавался въ туннеляхъ и по извилинамъ скалъ, вдоль которыхъ лѣпилась дорога, опускаясь все ниже и ниже, пока, наконецъ, онъ услышалъ влѣво отъ себя шумъ прибоя и увидѣлъ при свѣтѣ полной луны морскія волны, бѣшено ударявшія о песчаные утесы. Не смотря на быструю затруднительную ѣзду, Джоржъ какъ нельзя лучше узнавалъ мѣстность: темнопурпуровые песчаные бугры, тянувшіеся отъ берега въ глубь страны, и гибкій лознякъ, въ листьяхъ котораго свисталъ вѣтеръ. Мѣстами дорога была подрыта волнами, и море взбрасывало до него черные пѣнистые языки гладкихъ скользкихъ валуновъ, но онъ чувствовалъ, что со стороны моря ему угрожаетъ гораздо менѣе опасности, чѣмъ отъ «Чужихъ людей» ихъ. «Они» находились вправо отъ него на сушѣ. Онъ зналъ, что окажется въ безопасности, какъ только достигнетъ пригорка, на которомъ находится фонарь. Ожиданія Джоржа оправдались! Онъ увидѣлъ въ полутора верстѣ отъ себя близъ берега свѣтъ зажженнаго фонаря, — сошелъ съ лошади, — повернулъ направо, — спокойно дошелъ до кучи хвороста, убѣдился, что маленькій пароходъ вернулся въ то самое мѣсто, откуда передъ тѣмъ отправился въ путь и… Нашъ герой по всѣмъ вѣроятіямъ уснулъ, такъ какъ не могъ припомнить себѣ ничего болѣе. "У меня, право, обнаруживается желаніе заняться географіей этихъ мѣстъ, — сказалъ самому себѣ молодой офицеръ, принимаясь на другой день бриться. — Я описалъ нѣчто въ родѣ полнаго круга. Какъ же это, однако, случилось? «Пятидесятиверстный Конный Путь» (откуда мнѣ извѣстно, чортъ возьми, что его называютъ именно Пятидесятиверстнымъ Коннымъ Путемъ?) выходитъ на Прибрежную дорогу за первымъ пригоркомъ, на которомъ стоитъ фонарь. Страна вродѣ географическаго атласа лежитъ гдѣ-то за этимъ Коннымъ Путемъ, далѣе, вправо за холмами и туннелями. Странная вещь, подумаешь, сны! Удивительно, отчего это они у меня такъ хорошо согласуются другъ съ другомъ?
Джоржъ Коттаръ продолжалъ съ обычной своей добросовѣстностью исполнять обязанности службы, а времена года, въ свою очередь, столь же добросовѣстно смѣняли другъ друга своимъ чередомъ. Полкъ его былъ переведенъ на другую стоянку, благодаря чему молодой офицеръ имѣлъ удовольствіе совершить двухмѣсячный походъ, въ продолженіи котораго имѣлъ много случаевъ охотиться за самой разнообразною дичью. Прибывъ на новую стоянку, онъ сталъ членомъ мѣстнаго лагернаго клуба и вооруженный короткимъ копьемъ охотился верхомъ на конѣ за грозными кабанами. Тамъ же ему довелось встрѣтиться съ громаднѣйшей изъ индійскихъ прѣсноводныхъ рыбъ, махсиромъ, сравнительно съ которымъ европейскій сомъ могъ бы показаться селедкой. Знатоки дѣла не безъ основанія утверждаютъ, что тотъ, кому удалось вытащить махсира на берегъ, можетъ смѣло назваться рыбакомъ. Такая рыбная ловля казалась Джоржу столь же новой и увлекательной, какъ и выпавшая ему на долю ружейная охота за крупной дичью. Фотографъ снялъ съ поручика Коттара портретъ, предназначавшійся для его матери. Молодой офицеръ изображенъ тамъ сидящимъ на первомъ, застрѣленномъ имъ тигрѣ.
Тѣмъ временъ адъютантъ произведенъ былъ въ слѣдующій чинъ и получилъ другое, высшее назначеніе. Коттаръ этому очень обрадовался, такъ какъ искренно уважалъ адъютанта и положительно не могъ себѣ представить, кѣмъ именно придется его замѣнить. Онъ остолбенѣлъ отъ удивленія, когда оказался самъ выбраннымъ въ адъютанты и когда полковникъ сказалъ ему при этомъ нѣсколько комплиментовъ, заставившихъ его покраснѣть. Положеніе адъютанта въ полку и старѣйшины въ школѣ представляетъ между собою много общаго. Между Коттаромъ и полковникомъ существовали приблизительно такія же отношенія, въ какихъ Джоржъ находился передъ тѣмъ, въ качествѣ старѣйшины школы, къ ея директору. Необходимо замѣтить, впрочемъ, что въ жаркомъ климатѣ характеры утрачиваютъ надлежащую сдержанность. Дѣлалось и говорилось много такого, что подвергало долготерпѣніе Джоржа тяжкимъ испытаніямъ. Ему самому случалось дѣлать страшные промахи, изъ которыхъ помогалъ ему выпутываться потомъ старшій полковой фельдфебель, старавшійся ихъ замаскировать и тщательно о нихъ умалчивавшій. Лѣнтяи и неспособные негодовали на новаго адъютанта, — слабохарактерные пытались совлечь его съ праведнаго пути, — слабодушный относительно которыхъ Коттаръ былъ вполнѣ убѣжденъ, что они ни за что не позволятъ себѣ поступковъ, не подобающихъ порядочному человѣку, приписывали низкіе коварные мотивы его собственнымъ поступкамъ, совершеннымъ безъ всякихъ заднихъ мыслей. Такимъ образомъ онъ извѣдалъ людскую несправедливость, и она произвела на него очень тяжелое впечатлѣніе. Онъ утѣшался, впрочемъ, во время парадовъ, глядя на многочисленные ряды въ ротахъ и соображая, какое сравнительно ничтожное число нижнихъ чиновъ лежитъ въ госпиталяхъ и сидитъ подъ арестомъ. При этомъ у него возникалъ вопросъ: доведется-ли ему когда-нибудь испробовать боевую машину, надъ усовершенствованіемъ которой онъ работалъ съ такой любовью и такимъ усердіемъ? Въ ежегодныхъ отчетахъ по стрѣльбѣ въ цѣль его ножъ поднялся на десять или двѣнадцать нумеровъ выше чѣмъ въ прежнихъ спискахъ. Процентъ штрафованныхъ сталъ меньше, а средній объемъ груди сдѣлался больше, чѣмъ въ полусотнѣ другихъ полковъ. Одновременно съ этимъ Коттаръ былъ убѣжденъ, что духъ, имѣющій для полка такое-же важное значеніе, какъ и для школы, оказывался у его солдатъ превосходнымъ. Для достиженія и упроченія всего этого адъютанту приходилось затрачивать не только цѣлый рабочій день, но зачастую также три или четыре часа ночи. Ходили слухи, будто онъ даже и во снѣ думаетъ о полковыхъ дѣлахъ, но слухи эти оказывались лишенными основанія. На самомъ дѣлѣ адъютанту Коттару никогда не грезился во снѣ полкъ. Умъ его, освободившись отъ занятій злобою дня, обыкновенно совсѣмъ переставалъ работать, или же, если ему случалось двигаться, приводилъ молодого офицера опять на знакомую береговую дорогу къ песчанымъ буграмъ, — фонарю, а иногда, въ сравнительно рѣдкихъ случаяхъ, — къ грозному полисмену «Дню». Во второй разъ, когда ему пришлось вернуться въ невѣдомую шестую часть свѣта (сонъ этотъ повторялся многократно съ разными варіаціями на одну и ту же тему), Джоржъ зналъ, что ему стоитъ только сидѣть смирно, не трогаясь съ мѣста, и особа изъ Бухты Лилій непремѣнно явится къ нему на помощь. Такъ дѣйствительно и случилось къ величайшему его удовольствію. Иногда онъ попадалъ въ подземныя галлереи, вырытыя на большой гдубинѣ въ нѣдрахъ земли. Его преслѣдовали тамъ какіе-то враги, а вмѣстѣ съ тѣмъ до него доносились отзвуки громкихъ пѣсенъ. Онъ зналъ, что ихъ пѣли люди, изнывавшіе въ страшныхъ мученіяхъ и начиналъ приходить уже въ отчаяніе, но слыша, что особа изъ Бухты Лилій идетъ къ нему сквозь подземныя галлереи, тотчасъ же успокоивался и начиналъ чувствовать себя совершенно счастливымъ, такъ какъ зналъ, что всякая опасность миновала. Имъ случилось иногда встрѣчаться другъ съ другомъ въ индійскихъ желѣзнодорожныхъ вагонахъ съ низкими крышами, останавливавшихся иногда въ саду, окруженномъ зелеными рѣшетками съ позолотой. Въ этомъ саду множество бѣлокожихъ, съ хмурыми, враждебными лицами, завтракали за столами, покрытыми розами. Эти незнакомцы разлучали Джоржа съ его подругой, а тѣмъ временемъ голоса изъ подъ земли пѣли глухимъ басомъ пѣсни, полныя отчаянія. Душа Джоржа томилась въ свою очередь тоже самымъ безнадежнымъ отчаяніемъ, пока ему не удавалось снова встрѣтиться съ своей подругой. Это случилось, однажды, какъ разъ въ половинѣ нескончаемо долгой знойной трагической ночи. Они пробрались вмѣстѣ въ громадный домъ, стоявшій, какъ ему было извѣстно, нѣсколько сѣвернѣе желѣзнодорожной станціи, гдѣ пассажиры завтракали на столѣ, устланномъ розами. Домъ былъ окруженъ садами, въ которыхъ было до чрезвычайности сыро, такъ что съ листьевъ падали крупныя капли. Пройдя чуть-ли не цѣлую версту по выбѣленнымъ корридорамъ, они пришли въ комнату, гдѣ лежалъ въ постели «Нѣкто», больной. Джоржу было извѣстно, что самый ничтожный шумъ можетъ теперь вызвать неизреченно страшные ужасы. Это знала также и его подруга, стоявшая по другую сторону постели. Когда взоры ихъ встрѣтились надъ постелью, Джоржъ, къ величайшему своему неудовольствію, убѣдился, что она была еще ребенкомъ, — маленькой дѣвочкой въ башмачкахъ со шнуровкою и съ зачесанными назадъ черными волосами.
«Какое страшное сумасбродство, — подумалъ онъ про себя. — Если Больной высунетъ голову изъ подъ одѣяла, дѣвочка окажется, вѣдь, совсѣмъ безпомощною».
Больной ночью кашлянулъ, и штукатурка съ потолка тотчасъ же посыпалась градомъ на пологъ надъ его постелью. «Они», чужіе, немедленно устремились со всѣхъ сторонъ въ комнату. Джоржъ схватилъ дѣвочку за руку и потащилъ ее сквозь душный сырой садъ, причемъ все время слышалось позади зловѣщее пѣніе голосовъ. Выбравшись изъ сада, молодой офицеръ и маленькая его подруга вскочили на лошадей и помчались по Пятидесятиверстной Конной тропѣ вдоль песчанаго прибрежья. Они подгоняли своихъ лошадокъ шпорами и хлыстомъ до тѣхъ поръ, пока не доѣхали до пригорковъ, фонарнаго столба и кучи хвороста. Джоржъ вскрикнулъ отъ удивленія, замѣтивъ, что хворостъ былъ связанъ въ пучки. Зачастую во снѣ Джоржу приходилось разлучаться съ своею подругой и тогда каждому изъ нихъ въ отдѣльности предстояло испытывать приключенія самаго страшнаго свойства. Всего забавнѣе и пріятнѣе было, однако, имъ обоимъ, когда и онъ самъ, и она, явственно сознавали, что, все происходившее съ ними дѣлается только такъ, — «нарочно». Тогда они переходили черезъ глубокія быстрыя рѣки шириною по нѣскольку верстъ, не снимая съ себя даже обуви, — зажигали многолюдные города для удовольствія посмотрѣть, какъ они станутъ горѣть и обращались по дѣтски жестоко съ туманными призраками, попадавшимися имъ на встрѣчу во время странствованій. Имъ самимъ всегда за это доставалось позднѣе ночью: или отъ желѣзнодорожныхъ пассажировъ, завтракавшихъ на столахъ, усыпанныхъ розами, или же въ тропической горной странѣ, лежавшей въ дальнемъ концѣ Пятидесятиверстной Конной тропы. Если они были вмѣстѣ, то это не особенно ихъ огорчало, но Джоржу зачастую доводилось слышать пронзительный призывный крикъ своей подруги: «Мальчикъ мой, мальчикъ!» на другомъ концѣ свѣта и спѣшить къ ней на помощь, чтобы защитить отъ «чужихъ», собиравшихся ее обидѣть.
Онъ съ нею иногда занимался изслѣдованіемъ темнопурпуровыхъ бугровъ, тянувшихся отъ берега внутрь страны, и она уходили туда такъ далеко отъ кучи хвороста, насколько у нихъ хватало смѣлости. Такія дальнія экспедиціи были всегда сопряжены съ серьезной опасностью. Тамъ всюду оказывались «чужіе» и на землѣ, и подъ землею, гдѣ они расхаживали съ зловѣщими пѣснями. Джоржъ и его подруга чувствовали себя гораздо безопаснѣе на берегу моря, или же по сосѣдству оттуда. Джоржъ Коттаръ настолько хорошо ознакомился съ мѣстностью, гдѣ разыгрывались его сны, что даже въ бодрствующемъ состояніи невольно признавалъ за ней нѣкоторую реальность, а потому могъ даже составить въ общихъ очертаніяхъ карту всей страны. Само собой разумѣется, что Джоржу была извѣстна фактическая ея призрачность, но тѣмъ не менѣе постоянство топографическихъ условій, служившихъ рамкой для его сновидѣній, приводило молодого офицера въ нешуточное изумленіе. Обыкновенные сны были у него столь же безформенными и неуловимыми, какъ это вообще подобаетъ настоящимъ здоровымъ снамъ, но лишь только ему случалось добраться до кучи хвороста, онъ тотчасъ же оказывался въ знакомыхъ мѣстахъ и зналъ, какъ нельзя лучше, куда его приведетъ та или другая тропа. Случалось, что проходили цѣлые мѣсяцы безъ того, чтобы можно было вспомнить какой-либо видѣнный за это время сонъ. За то иной разъ Джоржъ послѣдовательно видѣлъ пять или шесть сновъ, врѣзывавшихся у него въ памяти, и на другой день утромъ карта, которую онъ хранилъ у себя въ портфели, оказалась исписанной отмѣтками по послѣднее число, такъ какъ молодой адъютантъ былъ человѣкъ аккуратный и методичный. По мнѣнію полкового начальства и старыхъ офицеровъ, существовала даже опасность, что онъ превратится въ вѣчнаго стараго холостяка адъютанта. Опасность эта оказывалась не шуточною, такъ какъ извѣстно, что если офицеръ попадетъ когда-нибудь въ подобную колею, то выбиться изъ нея ему труднѣе, чѣмъ семидесятилѣтней дѣвственницѣ выйти замужъ.
Судьба позаботилась, однако, о томъ, чтобы доставить необходимую перемѣну декорацій, ввидѣ маленькой пограничной зимней кампаніи, которая, по образцу большинства маленькихъ кампаній, разгорѣлась въ чрезвычайно непріятную и упорную войну. Полкъ, въ которомъ служилъ Коттаръ, былъ однимъ изъ первыхъ двинутъ на театръ военныхъ дѣйствій.
— Это стряхнетъ со всѣхъ насъ плѣсень и паутину, особенно же съ васъ, молодой мой краснокожій дикарь! — замѣтилъ маіоръ. — Мы увидимъ тогда, что именно сдѣлало для полка ваше попеченіе о солдатахъ. Вы вѣдь заботились о нихъ, словно насѣдка о своихъ цыплятахъ!
Этому опыту суждено было длиться цѣлыхъ четыре мѣсяца и въ то время, когда разгоралась война, Коттаръ чуть не плакалъ отъ радости. Солдаты его полка оказывались въ физическомъ отношеніи пригоднѣе для военнаго дѣла, чѣмъ нижніе чины всѣхъ другихъ частей войскъ. Сухіе, или же промокшіе до костей, сытые, или голодные, они всегда чувствовали себя въ прекраснѣйшемъ расположеніи духа, гдѣ бы ни приходилось имъ стоять лагеремъ, или на бивуакахъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ они слѣдовали всюду за своими офицерами съ находчивостью, быстротою и разумнымъ повиновеніемъ превосходнѣйшихъ игроковъ въ ножной мячъ. Убѣдившись въ этомъ, офицеры заставляли ихъ совершать подвиги, граничившіе почти съ невозможнымъ, подобно тому, какъ это дѣлаетъ ѣздокъ, убѣдившійся въ превосходныхъ качествахъ своего коня. Они оказались отрѣзанными отъ своей базы, но, нисколько не смущаясь, проложили себѣ туда путь обратно. Они взбирались на холмы, занятые непріятелемъ и выживали его оттуда, съ отчетливой правильностью хорошо дрессированныхъ охотничьихъ собакъ. Во время отступленія, англійской колоннѣ приходилось идти очень медленно, такъ какъ движеніе ея затруднялось множествомъ больныхъ и раненыхъ. Непріятель, гнавшійся за англичанами по безводной долинѣ на протяженіи цѣлыхъ восемнадцати верстъ, сильно напиралъ на арріергардъ. Полкъ Коттара, изъ котораго какъ разъ и состоялъ этотъ арріергардъ, покрылъ тогда себя величайшею славой въ глазахъ всѣхъ спеціалистовъ военнаго дѣла. Идти впередъ сравнительно не трудно, но далеко не каждый полкъ съумѣетъ отступать, когда непріятель насѣдаетъ ему на хвостъ. По возвращеніи изъ этой экспедиціи полкъ Коттара долженъ былъ производить набѣги на непріятельскія селенія, большею частью подъ жестокимъ огнемъ горцевъ, засѣвшихъ за завалами, и разрушать возведенные изъ глины редуты. Когда, наконецъ, враждебныя пограничныя племена были усмирены, полкъ этотъ удалился послѣднимъ съ театра войны. Простоявъ еще съ мѣсяцъ на одномъ мѣстѣ въ лагерѣ (что, вообще говоря, очень дурно вліяетъ на духъ войскъ), онъ выступилъ оттуда въ четырехрядной колоннѣ къ прежней стоянкѣ съ пѣсней:
Обойдутся здѣсь безъ насъ,
Мы начальству тутъ не нужны.
Право, братцы, все одно,
Гдѣ стоять намъ суждено,
Вѣдь куда мы ни придемъ,
Про насъ всюду люди скажутъ,
Ай-да молодцы,
Бравые ребята!
Въ оффиціальной военной газетѣ Коттаръ прочелъ, что во время кампаніи обнаружилъ, при исполненіи всѣхъ своихъ обязанностей, «большое мужество, хладнокровіе и распорядительность», помогалъ раненымъ подъ непріятельскимъ огнемъ и взорвалъ подъ таковымъ же огнемъ ворота непріятельскаго редута. Въ результатѣ получилось производство въ капитаны и патентъ на маіорскій чинъ, не считая ордена «За отличныя заслуги», пользующагося, впрочемъ, въ войскахъ не особенно лестной репутаціей, такъ какъ полагаютъ, будто онъ загораживаетъ навсегда дорогу къ ордену Викторіи.
Относительно помощи раненымъ Джоржъ объяснилъ, что оба эти раненые люди очень увѣсистые и тяжелые, такъ что ему самому было удобнѣе ихъ унести, чѣмъ кому-нибудь другому. «Въ противномъ случаѣ я, разумѣется, поручилъ бы это дѣло кому-нибудь изъ моихъ солдатъ. Что же касается до взрыва воротъ, то это чистые пустяки. Какъ только мы подбѣжали вплоть къ самой стѣнѣ, никакой опасности намъ больше не угрожало». Эти объясненія, не смотря на всю свою искренность, не въ состояніи были воспрепятствовать солдатамъ привѣтствовать Коттара восторженными бѣшеными «ура» каждый разъ, когда онъ имъ попадался на глаза. Они не помѣшали также и офицерскому обществу дать обѣдъ новопожалованному маіору наканунѣ его отъѣзда въ Англію (въ числѣ барышей, которые удалось Коттару, по собственнымъ его словамъ, сорвать съ кампаніи, находился также и годичный отпускъ на родину). Докторъ, нагрузившій себя уже достаточнымъ количествомъ спиртныхъ напитковъ, прочелъ стихи, въ которыхъ говорилось о благородномъ клинкѣ, рубившемъ вражьи шлемы и т. д. Произнесено было множество спичей, превозносившихъ достоинства Коттара. Когда онъ въ свою очередь всталъ съ мѣста, чтобы произнести свою первую еще (такъ называемую дѣвственную) публичную рѣчь, поднялись такіе восторженные крики, что онъ ограничился слѣдующимъ заявленіемъ: «Было-бы совершенно безцѣльно говорить съ вами, господа, въ то время, когда вы обработываете меня такимъ образомъ. Выпьемьте-ка лучше еще по стаканчику!»
Можно не безъ удовольствія провести двадцать восемь дней въ южныхъ моряхъ на паровомъ суднѣ, идущемъ ровнымъ ходомъ, въ обществѣ дамы, убѣдительно доказывающей, что весь остальной міръ достигаетъ вамъ только по плечо. Пріятное ощущеніе сохраняется даже и въ томъ случаѣ, если упомянутая дама (какъ это бываетъ сплошь и рядомъ) оказывается на десять лѣтъ васъ старше. Пароходы, поддерживающіе сообщеніе съ Остъ-Индіей освѣщены къ тому-же не такъ ярко, какъ пассажирскія суда заатлантическихъ кампаній. На носу можно поэтому лучше наблюдать свѣченіе моря, а на кормѣ, гдѣ управляютъ рулемъ по старому способу безъ сложныхъ механическихъ приспособленій, все окутано таинственнымъ мракомъ и тишиной.
При такихъ обстоятельствахъ съ Джоржемъ могло бы случиться нѣчто ужасное, еслибъ его не выручило мелочное на первый взглядъ обстоятельство. Оказалось, что онъ былъ незнакомъ съ основными принципами игры, въ которой его заставили принять участіе. Поэтому, когда въ Аденѣ мистриссъ Зюлейка принялась ему разсказывать про материнское свое сочувствіе къ его благосостоянію, медалямъ, патенту и т. п. Джоржъ понялъ ея слова въ буквальномъ смыслѣ и наивно повелъ рѣчь о собственной своей матери, разстояніе отъ которой становилось съ каждымъ днемъ на пятьсотъ верстъ меньше. Онъ распространялся о добротѣ своей мамаши, прекрасномъ ея характерѣ, говорилъ о своемъ отцѣ, родномъ домѣ и т. п. въ теченіе всего времени, пока пароходъ шелъ по Чермному морю. При этомъ онъ убѣдился, что бесѣдовать съ женщиной въ продолженіе цѣлаго часа безъ перерыва несравненно легче, чѣмъ ему казалось это первоначально. Мистриссъ Зюлейка, покинувъ тему о материнской привязанности, принялась говорить о любви, разсматривая этотъ предметъ съ теоретической, отвлеченной точки зрѣнія, какъ нѣчто заслуживающее изученія, и, однажды послѣ обѣда, въ сумерки, потребовала, чтобъ Джоржъ повѣрилъ ей сердечныя свои тайны. Молодой маіоръ охотно выполнилъ бы ея желаніе, но у него не оказывалось подобныхъ тайнъ и вмѣстѣ съ тѣмъ онъ не зналъ, что на обязанности его лежало при такихъ условіяхъ проявить нѣкоторую изобрѣтательность. Мистриссъ Зюлейка выразила ему свое изумленіе и недовѣріе, а затѣмъ стала задавать вопросы, съ которыми бездна обращается къ безднѣ. Выяснивъ себѣ такимъ путемъ все необходимое, чтобы составить окончательное сужденіе, дама эта, въ которой было очень много истинно-женственнаго, снова заняла по отношенію къ Джоржу материнскую позицію (молодой человѣкъ даже и не замѣтилъ, что его собесѣдница временно покидала эту позицію).
— Знаете-ли что, — сказала ему Зюлейка гдѣ-то на Средиземномъ морѣ, — вы, Джоржъ, милѣйшій мальчикъ, съ какимъ мнѣ вообще случалось встрѣчаться когда-либо въ жизни, и мнѣ очень бы хотѣлось остаться у васъ хоть сколько-нибудь въ памяти. Когда вы станете постарше, вы будете меня вспоминать, но мнѣ было бы пріятно, чтобъ вы вспоминали меня и теперь. Вы сдѣлаете какую-нибудь дѣвушку очень счастливой!
— Надѣюсь, что сдѣлаю! — серьезнымъ тономъ замѣтилъ Джоржъ, — но вѣдь спѣшить женитьбой и всякими тому подобными дѣлами, я думаю, не къ чему. Время, вѣдь, надѣюсь, еще терпитъ…
— Ну, это, знаете-ли, будетъ зависѣть отъ обстоятельствъ! Вотъ ваши мѣшечки для бобовъ, приготовленные на конкурсъ. Кажется, что я начинаю уже старѣться, такъ что меня не занимаетъ больше вся эта «томаша».
Общество на пароходѣ занималось разными видами возможнаго тамъ спорта и Джоржъ Коттаръ состоялъ членомъ распорядительнаго комитета. Ему самому не пришло въ голову замѣтить, съ какимъ совершенствомъ были сшиты эти мѣшечки, но одна изъ его спутницъ замѣтила это и улыбнулась. Самому Джоржу мистриссъ Зюлейка очень нравилась. Онъ находилъ, что она, хотя и старовата, но замѣчательно милая женщина и притомъ необычайно благоразумная. Въ ней не было даже и тѣни безразсудства.
Черезъ нѣсколько ночей послѣ того, какъ пароходъ миновалъ уже Гибралтарскій проливъ, Джоржъ снова увидѣлъ достопамятный сонъ. Особа, ожидавшая его возлѣ кучи хвороста, стала уже изъ маленькой дѣвочки взрослой дѣвицей съ черными волосами, взбитыми наверхъ и зачесанными назадъ. Онъ тотчасъ же узналъ въ ней дѣвочку въ черномъ платьѣ, бывшую его подругой за послѣднія шесть лѣтъ, и почувствовалъ такую же неизреченную радость, какъ и тогда, когда встрѣчался съ нею въ невѣдомыхъ странахъ шестой части свѣта. «Чужіе» по какимъ-то причинамъ, признаваемымъ достаточными въ Царствѣ Сновъ, относились къ нимъ дружественно, или, быть можетъ, куда-нибудь ушли на эту ночь, такъ что Джоржъ съ своею подругой могли странствовать совершенно свободно по ихъ владѣніямъ, начиная отъ кучи хвороста и вдоль всего Пятидесятиверстнаго Коннаго пути. Молодые люди зашли такъ далеко, что видѣли уже передъ собою, нѣсколько лѣвѣе вдали, домъ Больного, — прошли черезъ желѣзнодорожный вокзалъ въ саду, гдѣ стояли уже столы для завтрака, убранные свѣжими розами и, переправившись черезъ рѣку, вернулись мимо города, сожженнаго ими когда-то ради шутки, къ большимъ пригоркамъ, раскидывавшимся за фонарнымъ столбомъ. Всюду, куда бы они ни шли, ихъ сопровождало зловѣщее подземное пѣніе, но въ эту ночь имъ не суждено было испытать паническаго страха. Никого, кромѣ нихъ, кругомъ не было, а на послѣдокъ, въ то время, какъ они сидѣли возлѣ фонарнаго столба, держа другъ друга за руку, подруга Джоржа обернулась къ нему и поцѣловала его. Онъ сразу же проснулся, съ изумленіемъ поглядывая на шевелившіяся еще занавѣски дверей его каюты, и готовъ былъ присягнуть, что дѣйствительно ощутилъ на губахъ своихъ поцѣлуй.
На слѣдующее утро пароходъ сильно качало въ Бискайскомъ морѣ, и пассажиры были вслѣдствіе этого не въ духѣ. Джоржъ, напротивъ того, съ утра выкупался, побрился и явился къ завтраку такимъ свѣженькимъ, бодрымъ и благоухающимъ, что нѣкоторые изъ спутниковъ молодого офицера невольно обратили вниманіе на блестящіе его взоры и общій сіяющій видъ.
— Вы сегодня чертовски принарядились, — саркастически замѣтилъ одинъ изъ его сосѣдей. — Ужь не оставилъ-ли вамъ кто-нибудь наслѣдство здѣсь въ самой серединѣ Бискайскаго залива?
Джоржъ съ ангельской улыбкой попросилъ себѣ соусу и кротко возразилъ:
— Дѣло въ томъ, что на меня, вѣроятно, дѣйствуетъ близость родины и всего, что съ нею связано, а потому я чувствую себя сегодня утромъ въ самомъ праздничномъ настроеніи. А вѣдь пароходъ-то маленько покачиваетъ?
Мистриссъ Зюлейка не выходила изъ своей каюты до самого конца путешествія. Сойдя на берегъ, не простившись съ маіоромъ Коттаромъ, она, тутъ же на пристани, страстно расплакалась, безъ сомнѣнія, отъ радости, что встрѣтила своихъ дѣтей, какъ нельзя болѣе походившихъ, по собственнымъ ея словамъ, на ихъ отца.
Джоржъ немедленно же поѣхалъ въ родное свое графство, наслаждаясь первымъ продолжительнымъ отпускомъ со времени поступленія своего на службу. Онъ убѣдился, что дома рѣшительно все осталось по старому, начиная съ кучера, встрѣтившаго его на желѣзнодорожной станціи, до бѣлаго павлина, радостно устремившагося къ коляскѣ съ каменнаго забора, которымъ была обнесена гладко подстриженная лужайка. Дома ему пришлось уплатить ввозную пошлину всѣмъ и каждому по порядку старшинства: сперва матери, потомъ отцу, затѣмъ ключницѣ, которая плакала и воздавала хвалу Богу, — дворецкому и т. д. и т. д., заканчивая младшимъ лѣсничимъ, который, во времена ранней молодости Джоржа, состоялъ мальчишкой при псарнѣ, а потому назвалъ его и теперь по старой памяти барчукомъ, за что получилъ строгій выговоръ отъ грума, обучавшаго въ свое время Жоржиньку ѣздить верхомъ.
— Ничто здѣсь не перемѣнилось, — проговорилъ вздохнувъ, съ облегченнымъ сердцемъ, Джоржъ, усаживаясь при послѣднихъ лучахъ заходящаго солнца за обѣдъ съ своими родителями и глядя, какъ кролики прыгали но лужайкѣ подъ кедровыми деревьями, а крупныя форели въ пруду близь парка являлись къ берегу за обычнымъ своимъ ужиномъ.
— Мы ужь пережили, голубчикъ, всѣ предстоявшія намъ перемѣны, — нѣжно отвѣтила ему мать. — Теперь, привыкая къ твоему росту и смуглой окраскѣ (ты страшно загорѣлъ, Джорженька), я вижу, что и ты, мой милый, нисколько не перемѣнился. Вылитый отецъ, какъ двѣ капли воды!
Отецъ съ восторженной радостью глядѣлъ на сына, которымъ имѣлъ полное основаніе гордиться: «Самый молодой маіоръ во всей арміи, сударь, и долженъ былъ бы, собственно говоря, получить орденъ Викторіи!» Дворецкій съ профессіональной маской равнодушія слушалъ разсказы молодого барина про войну, какъ она ведется въ настоящее время, и недоумѣвающіе разспросы стараго барина. Отецъ Джоржа вышелъ въ отставку, когда ружья Мартини-Генри являлись новинкою, а скорострѣльная пушка Максима не была еще изобрѣтена.
Отецъ и сынъ вышли на терассу покурить среди роскошныхъ розовыхъ кустовъ. Тѣнь стараго помѣщичьяго дома ложилась на дивную англійскую листву, являющуюся единственной свѣжею зеленью на всемъ свѣтѣ.
— Великолѣпно! Клянусь Юпитеромъ, это великолѣпно! — восклицалъ Джоржъ, глядя на зеленѣющіе густые лѣса, раскидывавшіеся за небольшимъ паркомъ, гдѣ бѣлѣли загородки для фазановъ. Золотистый вечерній воздухъ былъ насыщенъ сотнями дорогихъ сердцу родныхъ звуковъ и запаховъ. Джоржъ почувствовалъ, что родительская рука сжимаетъ ему руку.
— Это разумѣется, недурно, но вѣдь «hodie mihi, eras tibi». Надѣюсь встрѣтить тебя въ одинъ прекрасный день съ невѣстою подъ-ручку. Впрочемъ, ты, можетъ быть, уже и запасся невѣстой?
— Можете успокоиться на этотъ счетъ, папаша. Я держался всегда въ сторонѣ отъ дѣвицъ…
— Быть не можетъ! — воскликнула съ изумленіемъ г-жа Коттаръ.
— Мнѣ некогда было, мамаша, съ ними заниматься. На офицера наваливаютъ въ наше время столько работы, что большинство моихъ товарищей въ полку такъ и остаются холостяками.
— Но вѣдь ты долженъ былъ встрѣчаться съ сотнями барышень въ обществѣ, на балахъ и т. п.
— Я, мамаша, плохой дамскій кавалеръ. Я даже не танцую.
— Не танцуешь? Что же ты дѣлалъ въ такомъ случаѣ съ своей персоной? Быть можетъ, ставилъ бланки на чужихъ векселяхъ? — освѣдомился отецъ.
— Иной разъ приходилось дѣлать и это, но, какъ я уже вамъ говорилъ, у насъ теперь на службѣ приходится усердно работать, чтобы держаться на уровнѣ своей спеціальности. Мнѣ доводилось всегда такъ умаяться за день, что потомъ не было ни малѣйшей охоты отдавать себя на мученіе разнымъ барышнямъ на добрую половину ночи.
— Гмъ! — съ недовѣріемъ замѣтилъ отецъ.
— Учиться никогда не поздно, — добавила мать. — Теперь, по случаю твоего возвращенія домой, мы должны будемъ устроить кое-что для нашихъ друзей и знакомыхъ, если только ты, мой голубчикъ, не собираешься уѣхать отъ насъ немедленно въ Лондонъ.
— Нѣтъ, мнѣ и здѣсь хорошо, а отъ добра добра не ищутъ. Надѣюсь, что у васъ найдется что-нибудь, на чемъ бы я могъ прокатиться верхомъ, если мнѣ придетъ такая фантазія?
— Думаю, что найдется, — съ усмѣшкой возразилъ отецъ. — За послѣднія шесть недѣль моей милости позволяли ѣздить только на парѣ старыхъ гнѣдыхъ подъ предлогомъ, что всѣхъ остальныхъ лошадей надо поберечь для молодого барина. Вообще мнѣ напоминаютъ тысячей способовъ, что я теперь долженъ удовлетвориться уже вторымъ мѣстомъ въ домѣ.
— Ахъ, они изверги!
— Отецъ вовсе не имѣлъ въ виду жаловаться, милочка! Естественно, что каждому хотѣлось тебя чѣмъ-нибудь порадовать къ твоему пріѣзду. Вѣдь это должно быть пріятно и тебѣ самому.
— Разумѣется! Все это восхитительно! Нигдѣ не можетъ быть лучше чѣмъ въ Англіи человѣку, который выполнилъ заданную ему работу.
— Это совершенно вѣрно, сынъ мой.
Они прогуливались взадъ и впередъ по терассѣ до тѣхъ поръ, пока не начали отбрасывать на нее отъ себя длинныхъ тѣней при лунномъ освѣщеніи. Мать Джоржа вернулась тогда въ гостиную и сыграла на піанино пѣсни, наиболѣе нравившіяся ея сыну, когда онъ былъ еще мальчикомъ. Затѣмъ подали свѣчи въ массивныхъ серебряныхъ подсвѣчникахъ, и Джоржъ отправился въ приготовленныя для него въ западномъ флигелѣ двѣ комнатки. Одна изъ нихъ была когда-то его спаленкой, а другая дѣтской. Онъ уже раздѣлся и легъ въ постель, когда къ нему пришла мать. Она сѣла къ нему на постель, и они бесѣдовали другъ съ другомъ болѣе часа, такимъ образомъ какъ вообще должны бесѣдовать англійскія матери съ сыновьями, если только британскому государству предстоитъ какая-либо будущность. Съ изумительной хитростью, свойственной даже самой наивной женщинѣ, г-жа Коттаръ задавала вопросы и подсказывала отвѣты, которые должны были бы вызвать, казалось, какіе-нибудь симптомы смущенія на молодомъ лицѣ, покоившемся на подушкахъ. Никакихъ такихъ симптомовъ, однако, ей не удалось подмѣтить: Джоржъ отвѣчалъ на всѣ вопросы прямо и безъ запинокъ, не сморгнувъ, какъ говорится, глазомъ и не учащая дыханія. Мать благословила его, поцѣловала въ губы (которыя не всегда являются материнскою собственностью) и ушла. Потомъ она сказала мужу что-то такое, вызвавшее у него недовѣрчивый смѣхъ.
На слѣдующее утро, къ услугамъ Джоржа оказывалось все и вся въ домѣ, начиная съ самаго рослаго шестилѣтняго жеребца, у котораго ротъ, по увѣренію грума, былъ нѣжнѣе лайковой перчатки, до младшаго лѣсничаго, осматривавшагося словно безцѣльно кругомъ, держа въ рукахъ любимую удочку Джоржа и объявляя, что тамъ вотъ, пониже гати, держится славная четырехфунтовая штучка. «Такихъ у васъ въ Индіи, Джоржи… то есть я хотѣлъ сказать, господинъ маіоръ, не найдется»… Рѣшительно все казалось Джоржу прелестнымъ и восхитительнымъ, не смотря на то, что мамаша усадила его съ собою въ ландо, въ которомъ запахъ кожи напомнилъ ему воскресныя поѣздки въ дни юности. Она заѣзжала съ нимъ ко всѣмъ сосѣдямъ, верстъ на десять кругомъ, а потомъ отецъ отвезъ его въ сосѣдній городъ и заставилъ тамъ полдничать въ клубѣ, гдѣ познакомилъ его какъ будто нечаянно, по меньшей мѣрѣ, съ тридцатью отставными воинами, сыновья которыхъ не были самыми молодыми маіорами во всей арміи и не удостоились почетнаго отзыва въ оффиціальной военной газетѣ. Затѣмъ Джоржъ, въ свою очередь, вспомнилъ старыхъ своихъ пріятелей, и родительскій его домъ оказался переполненнымъ офицерами той категоріи, что живетъ въ дешевыхъ квартирахъ гдѣ-нибудь въ Зутзи или въ Промптонѣ, на площади Монпелье. Все это были прекраснѣйшіе, но небогатые молодые люди. Мать Джоржа благоразумно усмотрѣла необходимость пригласить барышень для развлеченія этимъ молодымъ людямъ, а такъ какъ недостатка въ барышняхъ по сосѣдству не было, то въ родительскомъ домѣ Джоржа поднялось такое воркованье и порханье, какъ на голубятнѣ весною. Барышни ссорились другъ съ другомъ изъ-за ролей въ любительскихъ спектакляхъ, — пропадали безъ вѣсти въ саду, когда надо было являться на репетицію, — завладѣвали всѣми наличными лошадьми и экипажами, въ особенности же телѣжкой и жирнымъ пони хозяйки дома (Джорджъ никакъ не могъ усмотрѣть ничего забавнаго въ такихъ продѣлкахъ), — падали въ пруды подъ предлогомъ занятія рыбною ловлею, — устраивали пикники, — играли въ лаунъ-теннисъ, — сидѣли въ сумерки парочками у воротъ и т. п. Вообще, Джоржъ находилъ, что онѣ въ немъ лично нисколько не нуждались и могли прекрасно забавляться безъ него.
— Клянусь честью, — сказалъ онъ, глядя вслѣдъ послѣдней изъ удалявшихся милыхъ барышень, — онѣ увѣряли меня, будто провели здѣсь время очень пріятно, а между тѣмъ на самомъ дѣлѣ не выполнили вѣдь и половины своей программы.
— А все-таки имъ было здѣсь очень весело, — до чрезвычайности весело! — замѣтила ему мать. — Всѣ онѣ смотрятъ теперь на тебя, голубчикъ, какъ на благодѣтеля человѣчества.
— Надѣюсь, что теперь насъ оставятъ, по крайней мѣрѣ, въ покоѣ?
— Разумѣется, мой милый. Я хочу, впрочемъ, познакомить тебя съ одною близкой моей пріятельницей. Она не могла сюда пріѣхать, пока въ домѣ у насъ была такая суматоха. Дѣло въ томъ, что она не отличается особенно блестящимъ здоровьемъ, въ первое же время послѣ твоего прибытія сюда ея въ здѣшнихъ мѣстахъ не было. Ея фамилія Ласи.
— Я что-то не помню этой фамиліи. Она должно быть не изъ здѣшнихъ?
— Да, не изъ здѣшнихъ. Она пріѣхала сюда изъ Оксфорда уже послѣ отъѣзда твоего въ Индію. Мужъ ея умеръ еще въ Оксфордѣ, и она потерпѣла тогда какіе-то денежные убытки. Они купили усадьбу «Сосны», что на Бассетской дорогѣ. Сама она очень милая женщина, и я очень люблю ихъ обѣихъ.
— Вы, кажется, сказали вѣдь, что она вдова?
— Да, но у нея есть дочь. Кажется, вѣдь я говорила уже тебѣ объ этомъ, милочка?
— Способна она тоже падать въ пруды, таращить глаза, хихикать и говорить при каждомъ словѣ: «Ахъ, маіоръ Коттаръ!», какъ остальныя барышни?
— Нѣтъ, эта дѣвица въ нѣсколько иномъ вкусѣ. Она очень спокойнаго характера и хорошая музыкантша, а потому пріѣзжаетъ сюда всегда съ своими нотами… Она сама композиторша и работаетъ обыкновенно по цѣлымъ днямъ, такъ что тебѣ не придется…
— Вы говорите про Миріамъ? — освѣдомился, подходя къ нимъ отецъ.
Жена придвинулась къ своему супругу такъ, чтобы могла вслучаѣ надобности подать ему сигналъ локтемъ (необходимо замѣтить, что отецъ Джоржа былъ плохой дипломатъ).
— Да, Миріамъ очень милая дѣвушка, — продолжалъ отецъ. — Она прелестно играетъ и великолѣпно ѣздитъ верхомъ. Она здѣсь въ домѣ общая любимица и обыкновенно называетъ меня…
Онъ почувствовалъ, что жена легонько толкаетъ его подъ бокъ и, не понимая въ чемъ дѣло, но по обыкновенію подчиняясь распоряженіямъ начальства, немедленно же умолкъ.
— Какъ же называетъ она васъ, папаша?
— Всевозможными ласкательными именами. Мнѣ Миріамъ очень нравится.
— Миріамъ, да вѣдь это какое-то еврейское имя!
— Вотъ еще что выдумалъ! Пожалуй, ты послѣ того и самъ себя назовешь евреемъ! Она изъ герфордширскихъ Ласи. По смерти своей тетки…
Онъ снова остановился, повинуясь опять-таки сигналу, поданному локтемъ.
— Да вѣдь ты почти ея и не увидишь, Джорженька. Она цѣлый день остается съ матерью, или занимается музыкой. Кромѣ того, ты собирался, кажется, завтра въ Лондонъ. Помнится, ты говорилъ что-то о собраніи въ Институтѣ? — замѣтила мать молодого офицера.
— Неужели ты поѣдешь теперь въ Лондонъ? Что за безразсудство! — возразилъ было отецъ, но тотчасъ же снова замолчалъ.
— Я дѣйствительно собирался ѣхать, но еще не принялъ окончательнаго рѣшенія, — объявилъ маіоръ Джоржъ Коттаръ. — Чего ради мамаша старается сплавить меня прочь отсюда ввиду того, что дѣвица-музыкантша съ больной своей матерью собирается осчастливить ее своимъ пріѣздомъ? — думалъ Джоржъ. Ему въ сущности не нравилось, что незнакомыя дѣвушки позволяютъ себѣ называть его отца ласкательными именами. Во всякомъ случаѣ онъ будетъ глядѣть въ оба на этихъ дерзкихъ выскочекъ, поселившихся всего лишь семь лѣтъ тому назадъ въ родномъ его графствѣ.
Мать Джоржа съ величайшимъ наслажденіемъ прочла на лицѣ его всѣ эти мысли, сохраняя все время сама видъ самаго милаго и наивнаго равнодушія.
— Онѣ пріѣдутъ сюда сегодня вечеромъ. Я посылаю за ними экипажъ. Во всякомъ случаѣ онѣ прогостятъ у насъ не долѣе недѣли.
— А я все-таки, быть можетъ, уѣду въ Лондонъ. Не знаю, право, какъ мнѣ и поступить, — сказалъ нерѣшительнымъ тономъ Джоржъ, выходя изъ комнаты. Въ военномъ институтѣ предполагалось прочесть докладъ о доставкѣ патроновъ войскамъ на полѣ сраженія. Докладъ этотъ долженъ былъ прочесть профессоръ, воззрѣнія котораго до чрезвычайности не нравились маіору Коттару. По выслушаніи доклада, безъ сомнѣнія, начнутся оживленныя пренія, въ которыхъ, пожалуй, могъ бы принять участіе и онъ самъ.
Послѣ полудня молодой человѣкъ взялся тѣмъ не менѣе за удочку и отправился на рѣчку попытать счастья между форелями.
— Желаю тебѣ хорошаго улова, голубчикъ! — крикнула ему вслѣдъ съ терассы мать.
— Боюсь, что ничего путнаго у меня не выйдетъ, мамаша. Гостившіе здѣсь горожане, а въ особенности барышни, такъ запугали форелей, что онѣ въ продолженіи нѣсколькихъ недѣль не станутъ подплывать къ берегу за кормомъ. Не думаю, чтобы какая-нибудь изъ этихъ барышень на самомъ дѣлѣ интересовалась рыбною ловлей. Онѣ топаютъ ногами и кричатъ на берегу рѣки, разсказывая каждой рыбѣ за версту еще о своихъ противъ нея замыслахъ, а потомъ бросаютъ ей какую-то несчастную муху. Клянусь Юпитеромъ, что такое поведеніе смертельно бы меня оскорбило, если бы я былъ рыбой.
Дѣла обстояли, однако, не такъ плохо, какъ онъ предполагалъ. Черныя мухи вились надъ рѣкою и рыба оказывалась тамъ вовсе незапуганной. Закинувъ во второй разъ удочку, Джоржъ вытащилъ форель въ три четверти фунта вѣсомъ. Это разохотило его заняться рыболовствомъ. Онъ постепенно подавался внизъ по теченію, пробираясь чуть не ползкомъ сквозь тростники и осоку, плотно прижимаясь къ живой изгороди изъ боярышника, между которой и берегомъ оставался промежутокъ всего лишь въ какихъ-нибудь полъ-аршина и выбиралъ такія мѣста, откуда могъ видѣть рыбу, оставаясь для нея самъ невидимымъ. Онъ ложился на брюхо и забрасывалъ крючокъ съ насаженной синею мухой бочкомъ сквозь пестрыя тѣни, падавшія на заливчикъ, огражденный съ трехъ сторонъ нависшими вѣтвями деревьевъ и устланный по дну крупнымъ гравіемъ. Иногда ему приходилось прятаться въ густой высокой травѣ, едва лишь выставляя изъ нея голову. Джоржъ зналъ, впрочемъ, эту рѣчку, какъ свои пять пальцевъ, еще въ то время, когда былъ маленькимъ мальчикомъ. Старыя, коварныя рыбы, прятавшіяся между корнями деревьевъ, а также крупныя, жирныя форели, державшіяся пониже быстринъ въ глубокихъ яминахъ, гдѣ медленностью движеній напоминали карповъ, въ свою очередь, падали жертвою опытной руки, умѣвшей заставлять крючокъ, съ его наживой, такъ ловко и естественно подражать движеніямъ мухи, кладущей на воду яйца. Все это до такой степени заняло Джоржа, что къ тому времени, когда ему слѣдовало бы уже одѣваться къ обѣду, онъ оказался верстахъ въ восьми отъ дому. Ключница позаботилась, впрочемъ, о томъ что бы, ея любимецъ не вышелъ изъ дому съ пустыми руками и, прежде чѣмъ замѣнить на своей удочкѣ синюю муху бѣлой ночной бабочкой, Джоржъ выпилъ полбутылки превосходнаго бордосскаго, закусивъ тартинками, пирожками и тому подобными вкусными вещами, которыя изготовляются женщинами для своихъ кумировъ и на которыя мужчины смотрятъ какъ на нѣчто подобающее уже по закону, а потому не заслуживающее вниманія. На обратномъ пути онъ шелъ, покуривая трубку, причемъ вспугнулъ выдру, охотившуюся за прѣсноводными ракушками, — кроликовъ, вышедшихъ изъ кустовъ полакомиться клеверомъ и бѣлую сову, которая, исполняя обязанность городоваго, схватила за шиворотъ маленькую полевую мышку. Мѣсяцъ ярко уже свѣтилъ, когда Джоржъ, разобравъ свою удочку на части, пробрался домой сквозь хорошо извѣстныя ему прогалины въ заборахъ. При этомъ ему пришлось обойти кругомъ всю усадьбу. Молодой человѣкъ зналъ, что можетъ безнаказанно нарушать, когда ему вздумается, всѣ законы и обычаи родительскаго дома, но, не смотря на то, свято соблюдалъ правило, которому привыкъ подчиняться еще въ отрочествѣ: послѣ рыбной ловли надлежало войти черезъ заднюю садовую калитку, вымыться и почиститься на черной кухнѣ и явиться передъ свѣтлыя очи родителей и старшихъ лишь приведя себя въ совершенно приличный видъ.
— Клянусь Юпитеромъ, теперь половина одиннадцатаго! Ну, что же, можно будетъ извиниться, сказавъ, что удачно рыбачилъ. Гостьямъ къ тому же меня, разумѣется, въ первый вечеръ вовсе не нужно. Онѣ, вѣроятно, легли уже спать.
Проходя въ то время какъ разъ мимо открытыхъ венеціанскихъ оконъ гостиной, онъ возразилъ себѣ самому: «Нѣтъ, они и не думали еще ложиться. Во всякомъ случаѣ всѣ они чувствуютъ себя какъ нельзя лучше».
Джоржъ видѣлъ, что его отецъ и мать наслаждаются «far niente» въ своихъ излюбленныхъ креслахъ. Онъ могъ различить также спину молодой дѣвушки, сидѣвшей за піанино, возлѣ большой пестрой вазы во вкусѣ попурри. Находя, что въ саду, при свѣтѣ мѣсяца, божественно хорошо, маіоръ удалился за кусты розъ, чтобы докурить тамъ свою трубку. Прелюдія закончилась, а затѣмъ раздался сквозь открытое окно голосъ съ бархатистымъ нѣжнымъ тембромъ, который Джоржъ въ дѣтствѣ называлъ «сливочнымъ». Это былъ звучный, замѣчательно вѣрно поставленный контральто. Пѣсня, которую слышалъ Джоржъ, приведена здѣсь дословно:
За гребнемъ пурпуроваго холма,
Гдѣ свѣтится одинъ лишь фонарь,
Знаете-ли вы дорогу въ благодѣтельный городъ,
Лежащій у самаго Моря Сновъ?
Въ городѣ томъ несчастливецъ можетъ сложить съ себя горе,
А больной забыть про свои страданія.
Мы же бодрствуемъ, пожалѣйте насъ!
Да, пожалѣйте насъ, пожалѣйте!
Мы должны уходить съ полисменомъ Днемъ.
Насъ не пускаютъ въ Царство Сна!
Утомленные люди отворачиваются отъ книгъ и тетрадей,
— Отъ царскихъ вѣнцовъ и тюремныхъ оковъ, — отъ молитвъ и плуга,
Такъ какъ имъ дозволено войти въ благодатный городъ,
Ворота, котораго уже запираются,
Имъ разрѣшено укрѣпить душу и тѣло,
Въ забвеньѣ благословенной ночи.
Мы же бодрствуемъ, пожалѣйте насъ!
Да, пожалѣйте насъ, пожалѣйте!
Мы должны уходить съ полисменомъ Днемъ.
Насъ не пускаютъ въ Царство Сна!
Съ вершины пурпурнаго холма,
Гдѣ насъ готова уже охватить нѣжная дремота,
Мы видимъ, — видимъ передъ собой благодатный городъ,
Но не можемъ туда войти.
Злополучные изгнанники, мы должны возвращаться къ бодрствованію,
Чуть не отъ самыхъ воротъ этого города!
Мы бодрствуемъ, пожалѣйте насъ!
Да, пожалѣйте насъ, пожалѣйте!
Мы должны уходить съ полисменомъ Днемъ.
Насъ не пускаютъ въ Царство Сна.
Когда замолкъ послѣдній отголосокъ этой пѣсни, Джоржъ замѣтилъ, что во рту у него страшно пересохло и почувствовалъ тамъ, въ нёбѣ, какое-то необычайное біеніе кровеносныхъ сосудовъ. Ключница, почему-то вообразившая, что молодой баринъ непремѣнно упалъ въ воду и простудился, поджидала его на лѣстницѣ, а такъ какъ онъ прошелъ мимо г-жи Гарперъ въ свою комнату, не замѣтивъ ея и не отвѣчая на ея окликъ, то она, разумѣется, убѣдилась въ справедливости своихъ догадокъ и наговорила такихъ ужасовъ, что мать молодого офицера поднялась въ свою очередь къ нему наверхъ и постучалась въ двери.
— Что съ тобою, голубчикъ? — спросила она. — Гарперъ говоритъ, что ей показалось, будто ты…
— Пустяки, мамаша, со мною все обстоитъ благополучно. Пожалуйста только не надоѣдай мнѣ теперь!
Джоржъ не узнавалъ звука собственнаго своего голоса, но это обстоятельство казалось ему мелочнымъ и ничтожнымъ по сравненію съ важными матеріями, о которыхъ онъ разсуждалъ. — Понятно и совершенно очевидно, что все въ данномъ случаѣ сводилось къ чисто случайному совпаденію. Сомнѣваться въ этомъ было бы не только сумасбродствомъ, но даже полнѣйшимъ безуміемъ. Молодой человѣкъ доказалъ это къ величайшему удовольствію маіора Джоржа Коттара, рѣшившагося ѣхать на слѣдующее же утро въ Лондонъ, чтобы слушать докладъ о снабженіи войскъ патронами на полѣ битвы, но какъ только означенное доказательство было представлено, душа и тѣло, сердце и мозгъ Джорженьки принялись радостно твердить: «Это и есть дѣвушка изъ Бухты Лилій, — дѣвушка изъ шестой части свѣта, съ Пятидесятиверстнаго Коннаго пути, — дѣвушка, съ которой я встрѣчался у кучи хвороста. Я ее знаю»!
Онъ не спалъ цѣлую ночь. Утро встрѣтило его словно закоченѣвшимъ въ креслѣ. Пытаясь обсудить при солнечномъ свѣтѣ положеніе дѣлъ, Джоржъ вынужденъ былъ признать таковое ненормальнымъ. Сознавая, что во всякомъ случаѣ нельзя обойтись безъ пищи, онъ сошелъ внизъ завтракать, рѣшившись держать въ ежовыхъ рукавицахъ сердце, бившееся такъ, какъ если бы оно собиралось выскочить изъ груди.
— Ты по обыкновенію пришелъ поздно, — сказала ему мать, — Имѣю честь представить вамъ моего сына, миссъ Ласи!
Рослая дѣвушка въ черномъ платьѣ взглянула на молодого офицера. Джоржъ, въ свою очередь, убѣдившись, что она ни о чемъ не догадывается, словно забылъ такъ тщательно усвоенныя имъ правила англійской благовоспитанности. Устремивъ пристальный взглядъ на молодую дѣвушку, онъ принялся хладнокровно и критически ее разсматривать. Дѣйствительно это были знакомые ему черные волосы, взбитые наверхъ и зачесанные назадъ. Онъ узнавалъ даже въ этой прическѣ своеобразный изгибъ надъ правымъ ухомъ. Это были ея сѣрые глазки, стоявшіе такъ близко другъ отъ друга, — ея коротенькая верхняя губа, — энергическій подбородокъ и скромная постановка головы. Онъ какъ нельзя лучше помнилъ этотъ маленькій изящный ротикъ, такъ нѣжно поцѣловавшій его при послѣднемъ свиданьѣ въ Царствѣ Сновъ.
— Голубчикъ Джоржъ! — замѣтила ему мать изумленнымъ тономъ, чтобы выручить Миріамъ, покраснѣвшую до ушей подъ его пристальнымъ, испытующимъ взоромъ.
— Прошу… прошу меня извинить, — проговорилъ онъ наконецъ. — Не знаю, предупреждали-ли васъ мамаша, но я по временамъ бываю глупъ какъ пробка, особенно же пока не успѣлъ еще позавтракать. Это… это у насъ фамильный недостатокъ…
Молодой человѣкъ прилежно занялся изслѣдованіемъ горячихъ яствъ, стоявшихъ на сосѣднемъ столикѣ, радуясь, что Миріамъ ничего не знаетъ и ни о чемъ не догадывается.
Все, что говорилъ Джоржъ въ продолженіи завтрака, напоминало бредъ человѣка, находящагося въ такъ называемомъ тихомъ умопомѣшательствѣ. Мамашѣ его тѣмъ не менѣе казалось, что ея сынокъ никогда еще не выглядѣлъ такимъ красавцемъ. Каждая дѣвушка, а тѣмъ болѣе такая умница какъ Миріамъ, безъ сомнѣнія, должна была пасть передъ нимъ ницъ и провозгласить его своимъ кумиромъ. На самомъ дѣлѣ, однако, Миріамъ была очень недовольна молодымъ офицеромъ. Никто еще не позволялъ себѣ таращить на нее глаза такимъ образомъ. Поэтому она ушла назадъ въ свою раковинку тотчасъ же, какъ Джоржинька сообщилъ, что раздумалъ ѣхать въ Лондонъ и готовъ предоставить себя въ распоряженіе миссъ Ласи, если только у нея не найдется лучшаго препровожденія времени.
— Прошу васъ не мѣнять ради меня вашей программы. Я разсчитываю работать, такъ что буду занята цѣлое утро.
«Не понимаю, чего ради Джоржинька ведетъ себя такъ странно!» со вздохомъ замѣтила себѣ самой его мамаша. «Вѣдь Миріамъ дѣвушка съ замѣчательно тонко развитымъ чувствомъ, совершенно, какъ и ея мать».
— Вы, если не ошибаюсь, пишете музыкальныя пьесы? Должно быть очень пріятно чувствовать у себя такую способность! («Поросенокъ, ахъ, какой поросенокъ!» — думала тѣмъ временемъ Миріамъ), Кажется, что, возвращаясь вчера вечеромъ съ рыбной ловли, я слышалъ ваше пѣніе? Вы пѣли что-то такое, если не ошибаюсь, про Море Сновъ? (Миріамъ содрогнулась до глубины души, на столько противнымъ нашла она это замѣчаніе). Славная пѣсня, страхъ какая славная! Какъ могли придти вамъ на умъ такія вещи?
— Вы, моя дорогая, должно быть только положили ее на музыку? Такъ вѣдь? — замѣтила мать Джоржа.
— Нѣтъ, я увѣренъ, что миссъ Ласи сочинила также и слова! — возразилъ съ сверкающими глазами Джоржъ. Онъ былъ теперь вполнѣ убѣжденъ, что «она» ничего не подозрѣваетъ.
— Да, я сочинила также и слова, — медленно и съ разстановкой сказала Миріамъ, зная, что слегка шепелявитъ, когда чувствуетъ себя несчастной, или находится въ состояніи нервнаго возбужденія.
— Какъ же это могло быть тебѣ извѣстно, Джорженька? — спросила мать, обрадованная въ такой же степени, какъ если бы самый молодой маіоръ въ британской арміи былъ всего лишь десятилѣтнимъ мальчикомъ и уже командовалъ ротой.
— Довольно съ васъ знать, что я былъ въ этомъ увѣренъ. Дѣло въ томъ, мамаша, что очень многое во мнѣ и у меня можетъ вамъ представляться непонятнымъ… Кажется, что день собирается сегодня быть жаркимъ, по крайней мѣрѣ, для здѣшняго англійскаго климата. Не угодно-ли вамъ, миссъ Ласи, прогуляться сегодня верхомъ послѣ полудня? Можно будетъ, если прикажете, выѣхать изъ дому послѣ чая.
Казалось неловкимъ отвѣтить на это предложеніе отказомъ, но всякая женщина должна была понять, что оно не доставило Миріамъ ни малѣйшаго удовольствія.
— Съ вашей стороны будетъ очень мило поѣхать по Бассетской дорогѣ. Мнѣ непридется посылать тогда Мартина въ деревню, — замѣтила г-жа Коттаръ, прерывая наступившее тяжелое молчаніе.
Подобно всѣмъ хорошимъ хозяйкамъ, она обладала маленькою слабостью, а именно пристрастіемъ къ стратегическимъ маневрамъ для сбереженія лошадей и экипажей. Мужчины въ домѣ жаловались, что она обращаетъ ихъ въ возчиковъ. Говорили въ семьѣ, будто однажды утромъ, ожидая на обѣдъ гостей, она сказала мужу: «Не поѣдешь-ли ты кататься, мой милый? Ты могъ бы тогда завернуть кстати въ Бассетъ и купить мнѣ то, и то, и то?»
— Я уже это предвидѣлъ. Я зналъ, что вы, мамаша, никогда не преминете воспользоваться благопріятнымъ случаемъ. Замѣтьте себѣ только, что если вамъ надо привезти изъ Бассета рыбу. или какой-нибудь сундукъ, то я отказываюсь на отрѣзъ, — возразилъ разсмѣявшись Джоржъ.
— Нѣтъ, мнѣ нужна только утка. Тебѣ ее увяжутъ и упакуютъ въ лавкѣ, такъ что выйдетъ очень изящный сверточекъ. Надѣюсь, она тебя не стѣснитъ? Обѣдъ у насъ сегодня по случаю жаркой погоды будетъ легонькій и къ тому же равнехонько въ девять часовъ.
Долгій лѣтній день тянулся цѣлую вѣчность, но подъ конецъ на лужайкѣ сервированъ былъ чай, къ которому вышла изъ своей комнаты и Миріамъ.
Прежде чѣмъ Джоржъ успѣлъ предложить ей свои услуги, она вскочила уже въ сѣдло ловкимъ прыжкомъ дѣвочки, мчавшейся во всю прыть на своей маленькой лошадкѣ по Пятидесятиверстному Конному Пути. День тянулся безпощадно долго, не смотря на то, что Джоржъ дважды слѣзалъ съ лошади для осмотра воображаемыхъ наминокъ въ ея копытахъ. При дневномъ свѣтѣ трудно бываетъ высказать даже и самыя обыденныя вещи, а то, о чемъ помышлялъ Джоржъ, представлялось далеко не обыденнымъ. Онъ очень мало говорилъ съ своей спутницей, и Миріамъ испытывала вслѣдствіе этого сложное чувство удовольствія и негодованія. Она очень обидѣлась, когда этотъ рослый мужланъ самъ догадался, что она сложила пѣсню, слышанную имъ въ предшествовавшій вечеръ. Дѣвица можетъ распѣвать вслухъ самыя завѣтныя свои грезы, но ей вовсе не желательно, чтобы о нихъ догадывались филистеры мужскаго пола. Они въѣхали еще засвѣтло въ обстроенную кирпичными домами маленькую Бассетскую улицу, и Джоржъ страшно замѣшкался тамъ изъ-за несчастной утки. Онъ хлопоталъ, чтобы она была увязана и приторочена къ сѣдлу самымъ тщательнымъ образомъ, не обращая ни малѣйшаго вниманія на то, что пробило уже восемь часовъ, а между тѣмъ надо было проѣхать десятка полтора верстъ, чтобы вернуться къ обѣду.
— Умѣстно будетъ поторопиться, — довольно сердито сказала Миріамъ, которой прогулка верхомъ казалась очень скучной.
— Намъ некуда спѣшить, но, впрочемъ, мы можемъ взять напрямикъ лугами и отпустить тамъ лошадямъ поводья. Это позволитъ намъ сберечь полчаса.
Лошади шли галопомъ по невысокой душистой травѣ и въ долинѣ начала уже сгущаться давно желанная ночная тѣнь, когда всадники поднялись на гребень большого холма, высящагося надъ Бассетомъ и шоссейной дорогой. Не обращая вниманія на кротовины, молодые люди все менѣе сдерживали горячившихся своихъ лошадей. «Руфусъ», на которомъ ѣхалъ Джоржъ, въ качествѣ истаго джентльмена поджидалъ изящнаго, но менѣе сильнаго " Денди ".пока они не взобрались на холмъ. Оттуда, на протяженіи, трехъ верстъ оба коня, мчались рядомъ подъ гору такъ быстро, что вѣтеръ свистѣлъ у нихъ мимо ушей. Въ тишинѣ лѣтняго вечера раздавался равномѣрный топотъ восьми копытъ и легонькое побрякиваніе уздечекъ.
— Это было великолѣпно! — воскликнула Миріамъ, сдерживая своего коня. — Мы съ «Денди» старые пріятели но кажется, что намъ никогда еще не случалось мчаться такъ шибко.
— А все-таки вамъ доводилось разокъ или два ѣздить еще шибче…
— Скажите на милость. Когда же именно?
Джорженька слегка смочилъ языкомъ запекшіяся свои губы и тогда лишь возразилъ:
— Развѣ вы не помните, какъ ѣхали по Пятидесятиверстному Конному Пути со мною, когда «Чужіе» гнались за нами? Дорога еще шла вдоль берега, море было у насъ по лѣвую руку, и мы держали путь прямо къ фонарю на пригоркѣ?
Молодая дѣвушка задыхалась отъ волненія.
— Что именно, — что хотите вы этимъ сказать? — спросила она истеричнымъ тономъ.
— Я хочу напомнить вамъ про Пятидесятиверстный Конный Путь и… и про все остальное.
— Какъ? Неужели? Но вѣдь я даже не намекала въ своей пѣснѣ про Пятидесятиверстный Конный Путь! Я въ этомъ вполнѣ увѣрена. Я не говорила про него ни одной живой душѣ.
— Вы упомянули о полисменѣ «Днѣ,» о фонарѣ на вершинѣ холма, о благодатномъ городѣ и о Царствѣ Сна. Все это, видите ли, сходится одно съ другимъ. Мѣста эти хорошо мнѣ знакомы, а потому не трудно было догадаться, гдѣ именно вы изволили быть.
— Праведный Боже! Дѣйствительно все согласуется вмѣстѣ но… неужели… я… и вы… Поѣдемте шагомъ, прошу васъ, или я упаду съ лошади!..
Джорженька подъѣхалъ вплоть къ молодой дѣвушкѣ и, положивъ дрожавшую свою руку на поводья возлѣ ея собственной руки, заставилъ «Денди» идти шагомъ. Миріамъ рыдала. «Совершенно также рыдалъ подстрѣленный въ бою солдатъ, стоявшій возлѣ меня» — вспомнилъ при этомъ Джоржъ Коттаръ.
— Успокойтесь. Все обстоитъ благополучно! — прошепталъ онъ. — Тѣмъ не менѣе все это, видите-ли, такъ и было на самомъ дѣлѣ.
— На самомъ дѣлѣ? Неужели я сошла съ ума?
— Въ такомъ случаѣ мы оба оказались бы сумасшедшими. Попытайтесь обдумать все по возможности спокойно и хладнокровно. Развѣ могъ кто-нибудь знать, что вы проѣзжали по Пятидесятиверстному Конному Пути, если бы онъ и самъ тамъ не былъ?
— Но гдѣ же, гдѣ? Скажите мнѣ, гдѣ именно?
— Тамъ, въ нашей странѣ, гдѣ бы она ни была! Вы, разумѣется, помните вѣдь, при какихъ условіяхъ вамъ приходилось ѣхать по Конному Пути? Вы не могли этого забыть?
— Но вѣдь это было во снѣ, единственно только во снѣ!
— Пусть такъ, но все-таки прошу васъ разсказать мнѣ ваши воспоминанія. Я самъ очень хорошо помню эту поѣздку.
— Погодите… Мнѣ… Намъ слѣдовало во что бы ни стало избѣгать шума. Надо было соблюдать крайнюю осторожность!
Она глядѣла прямо передъ собою, между ушей Денди, но глаза ея ничего не видѣли, а сердце замирало отъ волненія.
— Оттого, что въ большомъ домѣ кто-то лежалъ при смерти, — продолжалъ Джоржъ, снова натягивая поводья Денди.
— Тамъ былъ еще садъ, обнесенный желѣзной рѣшеткой, зеленой съ позолотою. Въ немъ была страшная жара. Помните вы это?
— Еще бы не помнить! Я сидѣлъ по другую сторону постели Больного, когда онъ кашлянулъ, и «Чужіе» вбѣжали въ комнату…
— Вы! — воскликнула она груднымъ своимъ голосомъ, въ которомъ звучала въ это мгновенье необычайная энергіи и глубина чувства. Широко раскрытые глаза дѣвушки свѣтились въ темнотѣ, словно звѣздочки, когда испытующій ихъ взглядъ остановился на Джоржѣ. — Въ такомъ случаѣ вы вѣдь мальчикъ, мой мальчикъ съ кучи хвороста, и я всю жизнь уже была съ вами знакома!
Она была не въ силахъ держаться прямо въ сѣдлѣ и поникла на шею Денди. Джоржъ, сдѣлавъ усиліе, чтобы стряхнуть съ себя оцѣпѣненіе, начинавшее сковывать всѣ его члены, охватилъ дѣвушку рукою за талію. Голова ея упала ему на плечо, а засохшія его губы принялись цѣловать низенькій бѣлый лобъ и трепетавшія уста, которыя, какъ ему передъ тѣмъ казалось, существовали только въ иллюстрированныхъ сказкахъ для дѣтей. Къ счастью, лошади шли совершенно спокойно. Миріамъ, очнувшись, не дѣлала ни малѣйшей попытки высвободиться изъ этого положенія. Головка ея по прежнему лежала у него на плечѣ, а сама она шептала:
— Да, разумѣется, вы мой мальчикъ! Какъ же я васъ, однако, не узнала? Какъ это могло случиться?
— Мнѣ было извѣстно все еще вчера вечеромъ, а когда я увидѣлъ васъ за завтракомъ…
— Такъ вотъ почему вы на меня такъ глядѣли! А я-то еще тогда удивлялась! Вы, разумѣется, меня узнали?
— Я не могъ переговорить обо всемъ этомъ раньше. Оставьте вашу головку, милочка, тамъ, гдѣ она была до сихъ поръ! У насъ съ вами все теперь обстоитъ благополучно? Такъ вѣдь, моя дорогая?..
— Я все-таки не понимаю, отчего не узнала васъ сразу, когда мы знакомы другъ съ другомъ ужь столько лѣтъ? Я припоминаю теперь вѣдь такую массу фактовъ!
— Разскажите мнѣ что-нибудь изъ нихъ. Я погляжу тѣмъ временемъ за лошадьми.
— Я помню, что ждала васъ. Вы пріѣхали тогда на пароходѣ. Помните это?
— Въ Бухтѣ Лилій, за Гонконгомъ и Явой?
— Вы, значитъ, тоже называете ее такъ?
— Вы сами сказали мнѣ названіе этой бухты, когда я заблудился въ шестой части свѣта. Вы показали мнѣ тогда и дорогу черезъ горы.
— Тамъ, гдѣ острова скользили у насъ подъ ногами? Разумѣется, это были вы, такъ какъ я помню единственно только о васъ! Всѣ остальные оказывались «Чужими».
— И притомъ страшными негодяями.
— Помню, что я показала вамъ сама Пятидесятиверстный Конный Путь. Вы ѣдете теперь совершенно также, какъ ѣхали тогда. Вы, безъ сомнѣнія, тотъ самый и есть!
— Представьте себѣ, что и я сразу узналъ вашу посадку. Неправда-ли, какъ все это странно?
— Что бы это могло значить? Отчего изъ всѣхъ милліоновъ людей на бѣломъ свѣтѣ, мы съ вами именно связаны этими воспоминаніями? Что же это такое?
— Вотъ что! — объявилъ Джоржъ такимъ рѣшительнымъ тономъ, что лошади сочли это за приказаніе и ускорили шагъ. — Быть можетъ, послѣ смерти мы и узнаемъ обо всемъ обстоятельнѣе, но пока надо довольствоваться тѣмъ, что есть.
Она ничего не отвѣчала, да и что бы могла она отвѣтить? Въ глазахъ свѣта они были знакомы другъ съ другомъ менѣе восьми съ половиною часовъ, но дѣла ихъ безъ сомнѣнія, нисколько не касались до такъ называемаго свѣта. Наступило продолжительное молчаніе, въ теченіе котораго можно было бы подумать, что они дышали не воздухомъ, а небеснымъ эѳиромъ.
— Это уже второй по счету! — прошепталъ Джоржъ. — Вы, разумѣется, помните!..
— Вовсе нѣтъ, — страстно возразила она, — всего только первый!
— А ночью-то тамъ, на пригоркѣ, нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ? Вы были тогда какъ-разъ такою же, какъ теперь, и мы съ вами бродили всюду въ окрестной странѣ.
— Тамъ никого не было. Всѣ оттуда ушли. Никто насъ болѣе не пугалъ. Странно, мой мальчикъ, отчего это такъ случилось?
— Если вы помните это, то должны помнить и остальное. Признавайтесь!
— Я помню очень многое, но знаю, что этого именно не дѣлала. Никогда въ жизни не случалось этого со мною до сихъ поръ!
— Вы ошибаетесь, милочка.
— Я знаю, что не дѣлала этого, такъ какъ… Къ чему намъ скрытничать?.. У меня и въ самомъ дѣлѣ было такое желаніе.
— И вы его выполнили!
— Нѣтъ, я хотѣла выполнить, но меня предупредила другая.
— Никакой другой не было и быть не могло.
— Ну, вотъ еще! Я знаю, что была. Я говорю о другой женщинѣ тамъ на морѣ! Я ее видѣла какъ разъ 26-го мая. Я даже записала себѣ на память число.
— Такъ значитъ вы тоже записываете свои сны? Во всякомъ случаѣ то, что вы разсказываете про другую женщину, меня удивляетъ, такъ я дѣйствительно былъ тогда на морѣ.
— Я въ этомъ вполнѣ увѣрена. Вообще же, какъ могу я знать, что вы дѣлали въ бодрствующемъ состояніи? Я вѣдь считала васъ исключительно моимъ мальчикомъ!
— Теперь, моя дорогая, вы страшно ошибаетесь. Подумаешь, однако, какая вы сердитая! Выслушайте меня, моя милая. (Джоржъ и не зналъ, что совершаетъ въ эту минуту самое ужасающее клятвопреступленіе). Я не рѣшился бы, знаете-ли, сказать это кому-либо другому, такъ какъ надо мною стали бы, пожалуй, смѣяться, но клянусь вамъ честью, моя милая, меня до сихъ поръ ни разу еще въ жизни не цѣловалъ никто, кромѣ родныхъ. Пожалуйста не смѣйтесь, моя дорогая. Я ни за что не расказалъ бы этого никому, кромѣ васъ, но это чистая правда.
— Я это знаю. Вы, мой дорогой мальчикъ! Я была увѣрена, что когда-нибудь увижусь съ вами, но все-таки же не узнала васъ и даже не подозрѣвала, что это вы, до тѣхъ поръ, пока вы сами мнѣ этого не сказали.
— Въ такомъ случаѣ позвольте получить отъ васъ еще…
— И вы никогда не интересовались другими дѣвушками и ни на кого изъ нихъ не заглядывались? Но вѣдь рѣшительно всѣ онѣ должны были съ перваго-же взгляда на васъ, мой мальчикъ, чувствовать къ вамъ любовь!
— Въ такомъ случаѣ всѣ онѣ мастерски скрывали это чувство. Я же самъ не интересовался до сихъ поръ барышнями изъ міра дѣйствительности.
— Кстати, мы вѣдь опоздаемъ къ обѣду, — жестоко опоздаемъ! Не знаю, право, какъ я посмѣю глядѣть на васъ при яркомъ свѣтѣ, — въ присутствіи вашей мамаши и моей матушки?
— Пожалуй, что до поры до времени мы будемъ воображать себѣ, будто вы и въ самомъ дѣлѣ миссъ Ласи. Интересно знать, какой полагается самый короткій срокъ для помолвки. Если безъ того нельзя обойтись, мы можемъ, разумѣется, продѣлать всю эту канитель.
— Къ чему объ этомъ говорить. Все это въ нашемъ положеніи слишкомъ уже шаблонно. Мнѣ пришло въ голову задать вамъ вопросъ, на который вы навѣрно не съумѣете отвѣтить. Знаетели вы, какъ меня зовутъ?
— Мирі… Нѣтъ не такъ, клянусь Юпитеромъ! Обождите полсекунды, и я сейчасъ же вспомню. Вы… Нѣтъ, быть не можетъ! Неужели вы участвовали уже въ сказкахъ, которыя я придумывалъ еще до поступленія въ школу? Съ тѣхъ поръ я никогда о нихъ вѣдь и не вспоминалъ. — Неужели вы моя настоящая, единственная Анналуиза?
— Вы вѣдь всегда называли меня такъ съ первой же нашей встрѣчи. Но вотъ мы въѣзжаемъ уже въ аллею и навѣрно опоздали на цѣлый часъ.
— Не все-ли это равно? Такъ значитъ цѣпь, которая насъ связываетъ, восходитъ вотъ до какихъ поръ? Впрочемъ, это представляется мнѣ естественнымъ, — совершенно естественнымъ. Однако же, мнѣ пришлось привезти за сѣдломъ эту негодную, проклятую, старую птицу!
— А помните вы это: «Ха, ха, ха, — загоготала, разсмѣявшись уточка»?
— Разумѣется, помню. У меня еще послѣ того оказались на ногахъ вмѣсто сапогъ цвѣточные горшки. Мы съ вами были значитъ еще съ тѣхъ поръ самыми близкими друзьями и пріятелями, а теперь мнѣ предстоитъ сказать вамъ: «до свиданья за обѣдомъ». Разумѣется, я васъ тогда увижу? Надѣюсь вы не уйдете въ свою комнату, моя милая, и не оставите меня одного на цѣлый вечеръ? До свиданія, моя дорогая, до свиданія!
— До свиданія, мой мальчикъ! Обратите вниманіе на вашего Руфуса, а то онъ завезетъ васъ прямо въ конюшню. До свиданія! Я сойду обѣдать, но… не знаю, право, какими глазами стану глядѣть на васъ при яркомъ свѣтѣ большой лампы въ столовой?