МАЛЬЧИКИ-ПРАЩНИКИ.
(Туркестанскія типы).
править
Въ долинахъ центральной Азіи, въ мѣстностяхъ, гдѣ съ первыхъ чиселъ мая и до послѣднихъ октября, а случается, что и до ноября мѣсяца, на раскаленномъ, знойномъ небѣ не промелькнетъ ни одного дождеваго облачка. — гдѣ, подъ вліяніемъ жгучихъ лучей солнца, менѣе чѣмъ въ недѣлю, выгораетъ вся степная растительность, вызванная зимнею и весеннею влажностью, — гдѣ ничто не можетъ зеленѣть, до чего не достигаетъ хотя капля воды, — какъ дорожатъ этими каплями, какъ высоко цѣнятъ тѣ небольшія полоски земли по берегамъ горныхъ рѣкъ и тѣ низменныя мѣстности, куда можно, съ помощью самой хитрой цѣпи арыковъ (канавъ), провести эти немногія капли!.. Но зато, колоссальный ирригаціонный трудъ человѣка щедро вознаграждается не менѣе колоссальными урожаями.
Подъ вліяніемъ тѣхъ же самыхъ лучей солнца, которые все губятъ въ безводныхъ мѣстахъ, здѣсь развивается чудовищная, почти тропическая растительность.
Колосальные стебли кукурузы и джюгарры, родъ китайскаго проса, скрываютъ за собою мимо-ѣдущаго всадника, — между расположенныхъ причудливымъ узоромъ грядъ табаку скрываются отъ глазъ наблюдателя сотни дѣтей и женщинъ, занятыхъ полотьемъ этого растенія, популярнѣйшаго изо всѣхъ своихъ собратій. Разстрескавшіяся, бѣлыя, пушистыя чашечки хлопчатника, словно снѣжными хлопьями покрываютъ темнозеленую листву этого кустарника. А тамъ, гдѣ пріютились около глиняныхъ, извилистыхъ стѣнъ, ряды фруктовыхъ деревьевъ, — тамъ, еще издали, путешественникъ слышитъ пряный ароматъ поспѣвающихъ персиковъ, и, отягченныя сочными плодами, вѣтви лѣниво клонятся къ землѣ, словно и ихъ осилила та могучая, сладкая дремота, которая къ полудню валитъ на землю, гдѣ попало, все живое, усталое послѣ тяжкой, утренней работы.
Поразительные контрасты встрѣчаются на каждомъ шагу: едва только мѣстность начинаетъ подниматься настолько, что никакими хитростями нельзя провести туда хотя немножко воды, — картина мѣняется внезапно: живая, кипучая природа угасаетъ мгновенно — все покрыто сѣрой пылью, словно золою послѣ пожарища, — ни шелеста, ни движенія… Развѣ красноватая, словно раскаленная ящерица скользнетъ въ пыли, оставивъ послѣ себя узенькую бороздку, да степная эхидна, которая до сихъ поръ лежала неподвижнымъ обручикомъ, вдругъ подыметъ свою маленькую, злую головку и, прислушиваясь къ неопредѣленному звуку, пошевелитъ своимъ ядовитымъ жаломъ.
Всѣ люди бѣгутъ изъ мертвыхъ, голодныхъ степей и тѣснятся на узкихъ, оживленныхъ водою полосахъ. Ни одного вершка плодородной земли не пропадаетъ; все размѣрено, все раздѣлено на самые гомеопатическіе участки; и какъ ухаживаетъ человѣка, за тѣмъ, что досталось на его долю!.. ему хорошо извѣстенъ каждый корешокъ, каждый листикъ, выросшій на его участкѣ; зорко оберегаетъ онъ свое достояніе, — и горе хищнику, которому придется посягнуть на его собственность! Незатѣйливая фантазія азіата изощряется надъ изыскиваніемъ всевозможныхъ способовъ охранить свои поля и огороды; даже самымъ, повидимому, неуловимымъ крылатымъ разбойникамъ — рѣдко удастся поживиться на даровщинку; развѣ какая-нибудь, уже черезчуръ вороватая пташка утащитъ себѣ зернышко, изъ-подъ присмотра зоркаго сторожа.
Вдали, ясно очерчиваются на горизонтѣ снѣжныя вершины горъ. Пирамидальныя колонны тополей высятся надъ кудреватыми, округленными группами фруктовыхъ деревьевъ; сквозь зелень мелькаетъ куполъ мечети. Длинноногіе аисты свили себѣ гнѣздо на самой вершинѣ зданія, и довѣрчиво смотрятъ съ высоты на полуобнаженныхъ правовѣрныхъ, отдыхающихъ въ тѣни разукрашеннаго навѣса, или развѣсистаго карагача. Цѣлая стая скворцовъ носится низко надъ полемъ, засѣяннымъ джюгаррою: просо дозрѣваетъ и птицъ манятъ спѣлыя метелки съ сѣменами, колеблющіеся надъ цѣлыми полчищами яркозеленыхъ, мечевидныхъ листьевъ. Вотъ птицы спускаются все ниже и ниже: они почти задѣваютъ растенія своими крылышками. Еще минута и… со свистомъ разсѣкаетъ горячій воздухъ мѣтко пущенный камень, съ глухимъ шумомъ взлетаетъ испуганная стая, преслѣдуемая новыми и новыми камешками; высоко улепетнули бандиты и черными крестиками замелькали на голубомъ небѣ.
Надъ массою зелени звонко хохочетъ смуглая черноглазая головка; бѣлая рубашка, вьется по вѣтру; на головкѣ ярко-красная шапочка; дѣтскія ручонки раскачиваютъ мѣткую пращу, приготовляясь пустить новый снарядъ. Вонъ, невдалекѣ, мелькнулъ еще такой же неугомонный сторожъ… Еще и еще… по всему полю, словно яркіе цвѣтки мака, краснѣются шапочки… и вдругъ, какъ по волшебному жезлу, все скрылось и ничего не видно кромѣ волнующейся зелени, до новаго нападенія, успокоившихся грабителей.
Всюду на поляхъ, на разстояніи полета камня одинъ отъ другаго, стоятъ невысокіе, глиняные столбики. На верхней площадкѣ этихъ наблюдательныхъ постовъ удобно можетъ помѣститься мальчикъ; даже другой можетъ къ нему присоединиться, если имъ захочется потѣсниться, — и отсюда дѣти наблюдаютъ за ввѣреннымъ имъ участкомъ, пуская въ дѣло свою пращу при каи домъ удобномъ случаѣ. Отъ постоянной практики они до того ловко владѣютъ своимъ оружіемъ, что мнѣ случалось видѣть стрѣлковъ — безъ промаха бьющихъ маленькихъ птичекъ даже на ихъ полетѣ. Праща эта состоитъ изъ нетолстой веревки, на концѣ которой придѣлана кожаная петля, въ которую кладется камень; другая тоненькая, часто волосяная веревочка прихватываетъ камень, и освобождается изъ руки въ тотъ моментъ, когда снарядъ долженъ летѣть въ пространство. Я думаю, я даже увѣренъ въ томъ, что камень, пробившій голову Галіафа, вылетѣлъ изъ пращи совершенно подобнаго же устройства.
Съ самаго ранняго утра, едва только загорится на востокѣ золоіая лента и проснутся хоры пернатыхъ, мальчики съ пращами уже на своихъ мѣстахъ и уходятъ домой только съ вечерней прохладой, когда денныя птицы усаживаются группами на покой. А противъ новыхъ, ночныхъ воровъ опытный человѣкъ принимаетъ и новыя, испытанныя мѣры.