МАЛЕНЬКІЙ ЯЗЫЧНИКЪ.
правитьЯ только что получилъ письмо.
Когда я распечаталъ конвертъ, на полъ выпалъ исчерченный іероглифами продолговатый клочекъ бумаги, который я сначала принялъ за обертку китайскаго чая. Въ конвертѣ лежала еще длинная и узкая полоска бумаги, на которой китайскою тушью были нарисованы какія то двѣ буквы.
Я тотчасъ же узналъ визитную карточку Гопъ-Синга. Содержаніе перваго листка, въ дословномъ переводѣ, было слѣдующее: "Предъ гостемъ врата дома моего открыты. Кувшинъ съ рисомъ находится по лѣвой сторонѣ отъ входа, а сласти — по правой. Два изреченія мудреца: Гостепріимство есть заслуга сына, а мудрость — предковъ. Человѣкъ достаточный, по окончаніи жатвы, устраиваетъ пріемъ гостей.
Меня крайне удивили эти изреченія мудреца, и я никакъ не могъ понять, что значитъ эта таинственная корреспонденція. Къ счастію, въ конвертѣ оказался еще третій листокъ, на которомъ Гопъ-Сингъ, собственноручно, по англійски писалъ слѣдующее:
"Нижеподписавшійся проситъ Васъ осчастливить его своимъ посѣщеніемъ въ пятницу въ 8 ч. вечера. Улица Сакраменто No… Ровно въ 9 ч. будетъ предложена чашка чаю.
Теперь мнѣ все стало ясно. Дѣло шло о посѣщеніи магазина Гопъ-Синга. Раскупориваніе и устанавливаніе свѣже полученныхъ товаровъ и китайскихъ, рѣдкостей часокъ дружеской бесѣды въ конторѣ, чашка превосходнаго китайскаго чаю, а въ заключеніе посѣщеніе театра или китайской божницы. Такова была обычная программа вечера Гопъ-Синга, когда онъ, въ качествѣ представителя торговой фирмы Нонгъ-Фу принималъ у себя гостей.
Въ назначенный день и часъ я находился передъ дверями магазина Гопъ-Синга. При входѣ мнѣ сразу ударилъ въ носъ тотъ одуряющій, своеобразный запахъ, которымъ мнѣ не разъ уже приходилось дышать. Я увидѣлъ передъ собою длинную шеренгу издавна знакомыхъ мнѣ предметовъ. Тѣ же кувшины и вазы, тотъ же недостатокъ симметріи и гармоніи въ убранствѣ.
Тутъ же находились фарфоровые и бронзовые божки, привлекавшіе вниманіе своимъ уродствомъ. Полные китайскихъ сластей кувшины, на которыхъ были начертаны изреченія Конфуція, шляпы, напоминавшія своимъ видомъ корзины и корзины, похожія на шляпы, шелковыя матеріи изумительной легкости, — все это можно было найти здѣсь, въ этомъ хаотическомъ безпорядкѣ.
Пройдя слабо освѣщенный магазинъ, я очутился въ конторѣ, иначе въ кабинетѣ самаго Гопъ-Синга. Это былъ человѣкъ почтенный, полный величія и достоинства. Голова у него была подбрита, съ длинной, спускающейся по спинѣ косой; смуглое лицо цвѣтомъ напоминало сѣрую бумагу. Носъ у него былъ прямой, ротъ маленькій и когда онъ смѣялся, то можно было видѣть его мелкіе, бѣлые зубы. Одѣтъ онъ былъ въ темную шелковую кофту. Когда же выходилъ куда нибудь въ городъ, то надѣвалъ еще кофту на мѣховой подкладкѣ. Обращеніе его съ посѣтителями было весьма предупредительное.
Онъ прекрасно говорилъ по французски и по англійски, — однимъ словомъ, врядъ ли нашелся бы въ C.-Франциско другой какой нибудь купецъ-европеецъ, который могъ бы сравниться съ Гопъ-Сингомъ.
Въ кабинетѣ хозяина находилось уже нѣсколько гостей: редакторъ, судья, какой-то важный чиновникъ и богатый купецъ.
Когда мы выпили по чашкѣ чаю и попробовали китайскихъ сластей, которыми насъ угощалъ гостепріимный хозяинъ изъ какого то таинственнаго кувшина, Гопъ-Сингъ, вставъ съ мѣста и сдѣлавъ знакъ, чтобы мы слѣдовали за нимъ, повелъ насъ внизъ, въ подвалъ. Черезъ минуту мы очутились въ ярко освѣщенномъ подземеліи, гдѣ, на выложенномъ асфальтомъ полу, стояли разставленныя полукругомъ кресла. Любезно попросивъ насъ садиться, онъ сказалъ:
— Я пригласилъ васъ на представленіе, которое интересно ужъ по одному тому, что никто еще до сихъ поръ не видѣлъ ничего подобнаго. Вчера утромъ сюда прибылъ фокусникъ Ванъ. До сихъ поръ, кромѣ Императорскаго дворца, онъ не давалъ своихъ представленій еще нигдѣ. Я просилъ его, чтобы онъ доставилъ моимъ гостямъ маленькое развлеченіе. Для его фокусовъ не требуется ни театра, ни эстрады, ни помощника: съ него вполнѣ достаточно того, что вы здѣсь видите… Сдѣлайте одолженіе, осмотрите внимательно этотъ полъ.
Мы, конечно, сдѣлали ему это одолженіе. Подвалъ, куда привелъ насъ Гопъ-Сивгъ, служилъ мѣстомъ для храненія товаровъ. Чтобы доставить удовольствіе хозяину, мы усердно стучали своими тростями въ полъ и въ стѣны, будучи заранѣе увѣрены, что сдѣлаемся жертвами ловкаго фокусника.
Фокусникъ началъ съ того, что, при помощи вѣера, пустилъ въ воздухъ цѣлый рой бабочекъ, которыя на нашихъ глазахъ, онъ выстригъ изъ бумаги. Бабочки эти летали вокругъ насъ въ продолженіе всего представленія. Теперь я припоминаю, что судья хотѣлъ поймать одну, сѣвшую на его колѣно, но она, точно живая, упорхнула отъ него. Въ этотъ моментъ Ванъ началъ вынимать изъ нашихъ шляпъ, не переставая обмахивать себя вѣеромъ, печенье, вытягивалъ изъ нихъ невѣроятное количество аршинъ шелковой матеріи, вытряхивалъ померанцы, которые какимъ-то непонятнымъ образомъ снова исчезали, вытаскивалъ, какъ-бы изъ подъ земли, массу различныхъ предметовъ и т. п. Онъ проглотилъ такое количество ножей, какого не могъ бы переварить въ теченіе всей своей жизни, вывертывалъ суставы своихъ рукъ, висѣлъ безъ всякой поддержки въ воздухѣ. Напослѣдокъ онъ продѣлалъ фокусъ, какого мнѣ впослѣдствіи никогда больше не приходилось видѣть, и который граничилъ, дѣйствительно, съ чѣмъ-то сверхъестественнымъ. Ванъ убралъ съ полу всѣ предметы на разстояніи 15 квадратныхъ футовъ, затѣмъ попросилъ насъ, чтобы мы еще разъ убѣдились, что здѣсь нѣтъ никакого обмана. Мы съ серьезнымъ видомъ изслѣдовали полъ еще разъ и, конечно, не нашли ничего подозрительнаго. Потомъ онъ попросилъ у меня носовой платокъ, разостлалъ его на полу, накрылъ квадратнымъ кускомъ шелковой матеріи и на все это набросилъ большую шаль, которая закрыла собой почти все свободное пространство. Сдѣлавъ это, онъ всталъ на одинъ край шали и началъ въ полголоса напѣвать какую-то однообразную, заунывную мелодію, раскачиваясь при этомъ то въ одну, то въ другую сторону. Мы смотрѣли молча, что будетъ дальше. Это напряженное вниманіе, съ какимъ мы ожидали фокуса, и таинственный полумракъ подвала въ соединеніи съ легкимъ запахомъ опіума и какихъ-то снадобій невольно зарождали въ насъ непріятное чувство тревоги, и мы поглядывали другъ на друга съ дѣланной усмѣшкой. Это непріятное чувство еще усилилось, когда Гопъ-Сингъ поднялся съ кресла и, не говоря ни слова, указалъ пальцемъ на середину шали. Подъ шалью что-то шевелилось. И это «что-то», котораго минуту тому назадъ не было, сначала безформенное, мало-по-малу дѣлалось все опредѣленнѣе. А фокусникъ не переставалъ пѣть свою монотонную мелодію и по лицу его катились крупныя капли пота. А подъ шалью «что-то» росло и принимало все болѣе и болѣе ясныя очертанія маленькаго человѣческаго существа, съ вытянутыми руками и ногами. При видѣ этого, нѣкоторые изъ насъ поблѣднѣли. Это непріятное состояніе прервалъ редакторъ, отпустивъ громко какую-то остроту, которая, хотя и не отличалась мѣткостью, однако произвела на насъ пріятное впечатлѣніе. Вдругъ фокусникъ сразу прервалъ свое пѣніе, ловко сорвалъ съ пола шаль вмѣстѣ съ шелковою матеріею, и мы увидѣли маленькаго китайченка, который преспокойно дремалъ на моемъ платкѣ. Громкія рукоплесканія и крики: браво! привѣтствовали этотъ фокусъ и вмѣстѣ съ тѣмъ разбудили маленькаго, хорошенькаго годовалаго мальчика, который тотчасъ же также таинственно исчезъ, какъ и появился передъ нами. Когда Гопъ-Сингъ возвращалъ мнѣ съ низкимъ поклономъ мой платокъ, я спросилъ его: чей это ребенокъ, не фокусника-ли?
— Не знаю, — сказалъ равнодушно Гопъ-Сингъ — Одинъ и тотъ же ребенокъ является всякій разъ или онъ на каждое представленіе достаетъ новаго? — допытывался я.
— Возможно! Кто его знаетъ.
— А куда же дѣвается этотъ ребенокъ?
— Господа, — прерервалъ съ вѣжливымъ поклономъ Гопъ-Сингъ. — Ребенокъ здѣсь увидалъ свѣтъ, не будете-ли вы его крестными отцами?
Я сдѣлалъ изъ своего носового платка нѣчто въ родѣ мѣшечка, и, положивъ туда нѣсколько денегъ, передалъ, молча, судьѣ. Онъ положилъ 20 долларовъ и передалъ слѣдующему. Когда платокъ снова возвратился ко мнѣ, въ немъ было болѣе 100 долларовъ. Я завязалъ его узломъ и отдалъ Гопъ-Сингу, говоря:
— Для крестника. Отъ крестныхъ отцевъ.
— А какое же мы дадимъ ему имя? — спросилъ судья,
Всѣ наперерывъ давали ему имена: Эребъ, Плутонъ, Антей и т. д.,
Гопъ-Сингъ слушалъ молча, и когда у насъ исчерпался запасъ всѣхъ фантастическихъ именъ, спокойно спросилъ:
— А почему бы не оставить его собственнаго имени: Ванъ-Ли (Сынъ Вана).
И его оставили.
Черезъ минуту мы подписали бумагу, свидѣтельствующую о появленіи на свѣтъ, въ пятницу 5 марта 1856 г., въ Санъ-Франциско, маленькаго китайскаго мальчика, по имени Ванъ-Ли.
19 іюля 1865 г. послѣдній столбецъ, «Полярной звѣзды», единственной ежедневной газеты, издаваемой въ городѣ К. былъ уже въ печати. Было три часа утра, когда я привелъ въ порядокъ бумаги и собирался уже уходить, какъ вдругъ увидѣлъ на конторкѣ письмо. Конвертъ былъ испачканъ и безъ марки. Я узналъ почеркъ моего пріятеля Гопъ-Синга.
Я быстро разорвалъ конвертъ и сталъ читать.
"Милостивый государь! Не знаю, понравится ли вамъ податель сего письма. Однако, если у васъ найдется какое либо мѣсто, не требующее спеціальныхъ знаній, то я думаю, что онъ обладаетъ для этого всѣмъ необходимымъ. Онъ ловокъ, внимателенъ и уменъ. По англійски понимаетъ далеко лучше, чѣмъ говоритъ, и отсутствіе познаній старается пополнить своею понятливостью. Вы можете только разъ показать ему, что и какъ нужно дѣлать, и будьте увѣрены, онъ тотчасъ же все пойметъ.
Кромѣ того, онъ вамъ не постороній, вѣдь вы одинъ изъ его крестныхъ отцовъ. Надѣюсь, что вы не забыли о маленькомъ Ванъ-Ли, сынѣ чародѣя, на представленіе котораго я имѣлъ счастье пригласить васъ.
Вы сдѣлаете для меня большое одолженіе, если пристроите его у себя. Вашъ крестникъ, во время путешествій по Америкѣ съ Ваномъ, котораго всегда сопровождалъ, сдѣлался слишкомъ большимъ для того, чтобы его можно было прятать по прежнему въ шляпѣ или рукавѣ.
Деньги, которыя вы тогда собрали, употреблены были на образованіе мальчика. Онъ посѣщалъ школу, однако, я боюсь, что изъ нея онъ немного вынесъ. Я давно бы написалъ вамъ почтой, но мнѣ показалось, что будетъ лучше, если Ванъ-Ли передастъ мою просьбу лично.
Глубокоуважающій васъ и искренне преданный
Это былъ давно ожидаемый отвѣтъ на мое письмо Гопъ-Сингу. Гдѣ же однако «податель»? И какимъ образомъ письмо попало на мою конторку? Я разспрашивалъ прислугу, но ничего отъ нея не могъ узнать. Рѣшительно никто не видѣлъ подателя.
Нѣсколько дней спустя, ко мнѣ зашелъ мой портной Ахъ-Ри.
— Я слышалъ, что вамъ требуется «чертенокъ».[1] Могу вамъ привести его.
Черезъ полчаса Ахъ-Ри возвратился съ маленькимъ 10-ти лѣтнимъ китайцемъ, умное личико котораго произвело на меня такое хорошее впечатлѣніе, что я рѣшилъ тотчасъ же дать ему мѣсто. Когда мы заключили условіе, я спросилъ его имя.
— Ванъ-Ли — сказалъ громко мальчикъ.
— Какъ, ты тотъ самый мальчикъ, котораго послалъ ко мнѣ Гопъ-Сингъ? Чертъ возьми, отчего-же ты не приходилъ ко мнѣ раньше? и какимъ образомъ это письмо попало на мою конторку?
Ванъ-Ли лукаво посмотрѣлъ на меня и усмѣхнулся. Потомъ черезъ минуту сказалъ:
— Ванъ-Ли бросилъ его въ окно.
Когда онъ замѣтилъ, что я и теперь ничего не понимаю, то вырвалъ изъ моихъ рукъ письмо и стрѣлою помчался внизъ по лѣстницѣ. Немного погодя къ великому моему изумленію, черезъ раскрытое окно влетѣло письмо и, покружившись по комнатѣ, медленно опустилось на конторку. Пока я не могъ прійти въ себя отъ удивленія, Ванъ-Ли уже снова стоялъ предо мной. Онъ смотрѣлъ то на письмо, то на меня, и, наконецъ, сказалъ:
— Ванъ-Ли такимъ способомъ доставилъ вамъ письмо. Я не сказалъ ему ничего, однако уже хорошо понималъ, чего я могу ожидать отъ моего новаго «чертенка».
Второй обращикъ ловкости, который черезъ нѣсколько дней показалъ мнѣ Ванъ-Ли, былъ къ сожалѣнію, не настолько безобиденъ.
Одинъ изъ разносчиковъ «Полярной звѣзды» внезапно захворалъ. Я поручилъ Ванъ-Ли замѣстить его. На другой день, рано, получивъ надлежащее число экземпляровъ газеты, по числу подписчиковъ, онъ отправился въ городъ. Черезъ два часа Ванъ-Ли возвратился въ самомъ веселомъ настроеніи духа, увѣряя, что всѣ нумера газеты онъ вручилъ по адресамъ.
Къ несчастью Ванъ-Ли, подписчики съ 8-ми часовъ стали брать штурмомъ помѣщеніе редакціи «Полярной звѣзды», видимо чѣмъ то возмущенные. Дѣйствительно, они всѣ получили газету, но, увы, въ какомъ видѣ и какимъ образомъ? Одни получили газету въ видѣ пушечныхъ ядеръ, которыя, пробивъ стекла въ окнахъ, влетали стремительно въ комнату, приводя въ ужасъ всѣхъ находившихся въ ней, къ другимъ она дошла въ формѣ узкихъ ленточекъ, которыя влетали черезъ всѣ раскрытыя окна; въ одномъ мѣстѣ газета достигла своего назначенія черезъ каминъ, въ другомъ черезъ форточку. Одинъ изъ подписчиковъ досталъ газету изъ замочной скважины свернутую фитилемъ и искусно засунутую въ отверстіе.
Одному подписчику, впрочемъ, вручила номеръ Полярной Звѣзды горничная, которая нашла его на днѣ кувшина съ молокомъ. А другой подписчикъ, со слезами бѣшенства на глазахъ, разсказывалъ мнѣ, что «Полярная Звѣзда» влетѣла къ нему въ окно свернутая жгутомъ, покружилась въ воздухѣ, перевернула свѣчу, ударила въ личико спящую въ колыбели малютку, а его, подписчика, въ носъ.
Въ теченіе цѣлаго дня не прекращалось нашествіе подписчиковъ, которые изъ самыхъ далекихъ окраинъ города приносили до неузнаваемости испачканные и измятые нумера «Полярной Звѣзды».
Такимъ образомъ погибла моя знаменитая передовая статья: «Объ изысканіи каменнаго угля въ округѣ Румболдтъ», статья, которая стоила мнѣ столько труда и которая, какъ я основательно надѣялся, должна была произвести переворотъ въ здѣшней промышленности.
Я далъ себѣ слово впредь быть болѣе осторожнымъ, и довѣрять «чертенку» лишь только такія обязанности, которыя онъ могъ бы выполнять подъ неустаннымъ наблюденіемъ, служащихъ въ редакціи и типографіи. Въ типографіи Ванъ-Ли оказался неоцѣнимымъ, благодаря своей необычайной ловкости и понятливости. Несмотря на то, что не умѣлъ читать, онъ выучился въ самое непродолжительное время набирать скоро и хорошо. Тогда для наборщиковъ представилось обширное поле для остротъ и насмѣшекъ надъ маленькимъ китайцемъ.
Ему давали набирать, напримѣръ, изреченія: Ванъ-Ли помощникъ сатаны, Ванъ-Ли монгольскій олухъ и т. п. а онъ набиралъ и приносилъ мнѣ съ торжествующей улыбкой, для исправленія. Вскорѣ, однако, Ванъ-Ли показалъ, что умѣетъ, при случаѣ, и отомстить своимъ врагамъ.
Я припоминаю, между прочимъ, одинъ случай мести юнаго китайца, которая могла мнѣ стоитъ очень дорого. Въ нашей типографіи былъ старый наборщикъ — нѣкто Вебстеръ. Ванъ-ли, имѣя что то противъ этого наборщика, научился правильно набирать его фамилію. На одномъ засѣданіи, нѣкій полковникъ Старботтль произнесъ зажигательную рѣчь, которую «Полярная Звѣзда» печатала дословно. Рѣчь свою полковникъ заканчивалъ слѣдующими словами: «да будетъ позволено мнѣ обратиться къ вамъ словами незабвеннаго Вебстера»… Здѣсь слѣдовала цитата, взятая изъ сочиненія знаменитаго государственнаго дѣятеля Соединенныхъ Штатовъ, содержанія которой я теперь не припомню. Къ несчастію наборъ этой рѣчи попался на глаза Ванъ-Ли, который, увидя фамилію своего врага, былъ увѣренъ, что онъ авторъ цитаты.
Не долго думая, онъ выбросилъ изъ статьи нѣсколько строкъ, заключавшихъ въ себѣ вышеприведенную цитату, и помѣстилъ на ихъ мѣсто точно такой-же величины клише съ какими-то китайскими іероглифами.
Такимъ образомъ, на другой день публика узнала изъ рѣчи полковника Старботтля, что незабвенный Вебстеръ для выраженія своихъ мыслей употреблялъ непонятные для большинства китайскіе іероглифы. Я помню, съ какой яростью влетѣлъ полковникъ въ редакцію.
— Но, милостивый государь, — успокаивалъ я его, — можете-ли вы поручиться, что Даніэль Вебстеръ не высказывалъ никогда подобныхъ изреченій? Можете-ли вы отрицать, что Вебстеръ, извѣстный своимъ разностороннимъ образованіемъ, не зналъ китайскаго языка? Можете-ли вы дать мнѣ дословный переводъ помѣщеннаго въ «Полярной Звѣздѣ» китайскаго изреченія и поручиться, что уважаемый г. Вебстеръ никогда ничего подобнаго не говорилъ? Если вы на всѣ эти вопросы можете дать мнѣ отвѣтъ, то я завтра же готовъ помѣстить въ своей газетѣ ваше «возраженіе».
Полковникъ, повидимому, не чувствовалъ себя въ силахъ возразить на мои вопросы, такъ какъ злобно захлопнулъ за собой двери редакціи. Вебстеръ-наборщикъ отнесся къ этому далеко хладнокровнѣе. Къ счастію, онъ не зналъ, что въ теченіе двухъ слѣдующихъ дней китайцы изъ находящихся по близости ремесленныхъ заведеній, одинъ за другимъ, не переставали заглядывать въ дверь редакціи съ злорадными усмѣшками, а китайская прачешная, находившаяся по сосѣдству, заказала 200 экземпляровъ номера «Полярной Звѣзды» въ которомъ были напечатаны злополучные китайскіе іероглифы. Я видѣлъ только, что по временамъ на Ванъ-Ли находили припадки судорожнаго смѣха, такъ что его приходилось приводить въ себя самыми энергичными мѣрами. Черезъ 8 дней послѣ этого, я призвалъ Ванъ-Ли въ свой кабинетъ и сказалъ ему:
— Ванъ-Ли, я былъ-бы очень радъ, если-бы ты перевелъ мнѣ это китайское выраженіе, которое высказалъ мой знаменитый соотечественникъ Вебстеръ.
Ванъ-Ли, посмотрѣвъ на меня съ достоинствомъ, отвѣтилъ:
— Господинъ Вебстеръ сказалъ, что нельзя съ маленькими китайцами обходиться, какъ съ собаками, и ято нельзя маленькихъ китайцевъ доводить до бѣшенства.
Въ душѣ я вполнѣ былъ согласенъ съ нимъ. Этотъ отвѣтъ обезоружилъ меня совершенно. Не могъ-же я въ самомъ дѣлѣ наказать его за то, что въ немъ заговорило чувство собственнаго достоинства.
Странная судьба была этого маленькаго, брошеннаго всѣми, китайченка. Дѣтства онъ не зналъ совсѣмъ, такъ какъ не помнилъ ни своего отца, ни матери.
Чернокнижникъ Ванъ воспитывалъ его по своему. Единственнымъ его назначеніемъ, въ теченіе первыхъ семи лѣтъ жизни, было «появленіе на свѣтъ» изъ корзинки, изъ шляпы, выдѣлываніе гимнастическихъ упражненій на лѣстницахъ, вывертываніе рукъ и ногъ и изученіе тому-подобныхъ «наукъ»: Онъ былъ постоянно окруженъ ловкой ложью и обманомъ и потому научился смотрѣть на людей какъ на «простаковъ». Несмотря на это онъ былъ настолько честенъ, что не могъ, по примѣру прочихъ китайскихъ бродягъ, — зарабатывать себѣ кусокъ хлѣба какимъ-либо предосудительнымъ ремесломъ. Что изъ него вышло-бы при другихъ условіяхъ, сказать трудно. Одно могу утверждать, что по отношенію ко мнѣ онъ былъ вѣренъ, какъ собака и притомъ удивительно терпѣливъ, — другими словами, онъ обладалъ тѣми двумя качествами, которыя такъ рѣдко встрѣчаются среди американскихъ слугъ. Вѣрилъ-ли онъ во что нибудь, навѣрно, сказать не могу; одно только знаю, что онъ былъ весьма суевѣренъ. Онъ не разставался никогда съ маленькою фаянсовою фигуркою какого-то языческаго божка, и носилъ ее всегда на груди.
Я говорилъ, что онъ былъ чрезвычайно честенъ, Впрочемъ, два случая заставили меня нѣсколько усумниться въ немъ. Желая ввести кое какое разнообразіе въ своемъ кушаньи, я рѣшилъ, ежедневно, за завтракомъ ѣсть вареныя яйца. Зная, что соотечественники Ванъ-Ли занимаются торговлею яицъ въ широкихъ размѣрахъ, я обратился къ нему съ вопросомъ, не пожелаетъ-ли онъ быть посредникомъ при доставкѣ мнѣ яицъ. Онъ охотно согласился, и съ тѣхъ поръ ежедневно приносилъ мнѣ извѣстное число яицъ, денегъ-же за нихъ не хотѣлъ брать, утверждая, что китаецъ, отъ котораго онъ получаетъ яйца, не продаетъ ихъ. Это было съ его стороны доказательствомъ большого безкорыстія, такъ какъ яйца въ то время стоили очень дорого.
Однажды, во время завтрака, меня навѣстилъ мой близкій сосѣдъ, нѣкто Форстеръ. Въ разговорѣ, онъ сталъ мнѣ жаловаться, что его куры перестали нестись, или-же несутся гдѣ-нибудь въ кустахъ. Ванъ-Ли, который присутствовалъ при нашемъ разговорѣ, по обыкновенію, молчалъ. Когда же сосѣдъ ушелъ, онъ, съ лукавымъ видомъ, обратился ко мнѣ:
— Куры Форстера — куры Ванъ-Ли — это все равно.
Другой его поступокъ былъ менѣе невиненъ, хотя свидѣтельствовалъ объ его чрезвычайномъ желаніи угодить мнѣ. Ванъ-Ли слышалъ неоднократно, какъ я жаловался на то, что мнѣ поздно приносятъ съ почты письма и посылки. Каково-же было мое изумленіе, когда въ одно прекрасное утро, я, войдя въ свой кабинетъ, увидѣлъ столъ заваленный грудою писемъ, очевидно только что принесенныхъ съ почты, изъ которыхъ, увы, ни одного не оказалось адресованнымъ на мое имя. Я обратился къ Ванъ-Ли, который съ довольнымъ видомъ открылъ мнѣ этотъ секретъ, указывая на лежащую въ углу кабинета пустую почтовую сумку.
— Почтальонъ, сказалъ Ванъ-Ли: «Для Ванъ-Ли нѣтъ ни одного письма»! Почтальонъ лгалъ! Почтальонъ негодяй! Ванъ-Ли ночью взялъ у него письма.
Къ счастію, было еще очень рано, и почтальоны не разбирали еще корреспонденцію. Я обратился лично къ начальнику почты, съ просьбой, чтобы онъ не давалъ ходу продѣлкѣ Ванъ-Ли, объясняя, что онъ сдѣлалъ это безъ дурнаго умысла.
Начальникъ согласился и предалъ это дѣло забвенію.
Спустя два года я передалъ изданіе «Полярной Звѣзды» въ другія руки, а самъ снова перебрался въ С. Франциско. Ванъ-Ли сопровождалъ меня. По пріѣздѣ туда я рѣшилъ отдать маленькаго китайца подъ лучшую опеку и поручилъ его одному весьма почтенному миссіонеру, который помѣстилъ его у себя въ школѣ и вообще принялъ въ немъ большое участіе. Нашелся также для бѣднаго сироты и домашній очагъ, въ семьѣ вдовы, единственная дочь которой была немного моложе Ванъ-Ли. Эта маленькая, веселая дѣвочка сумѣла задѣть въ сердцѣ китайца ту нѣжную струну, существованія которой никто до сихъ поръ не подозрѣвалъ.
Время пребыванія въ домѣ вдовы, вблизи маленькой подруги, которую онъ боготворилъ, было самыми счастливыми днями въ жизни Ванъ-Ли. Величайшимъ счастіемъ для него было слѣдовать за ней въ школу и нести ея книжки, — услужливость, за которую онъ ежедневно получалъ отъ своихъ христіанскихъ сверстниковъ затрещины. Онъ дѣлалъ для нея восхитительныя игрушки: вырѣзывалъ изъ свеклы и моркови несравненныя розы и тюльпаны, дѣлалъ вѣера и змѣйки и съ особенною ловкостью сооружалъ изъ бумаги платья для ея куколъ. Съ своей стороны она охотно играла съ нимъ, пѣла ему пѣсни, подарила ему цвѣтную ленту отъ своей косы, увѣряя, что лента ему очень къ лицу, читала ему сказки, провожала его въ воскресную школу, однимъ словомъ, скрашивала его жизнь какъ умѣла. Спокойно и весело текли дни двухъ маленькихъ друзей: дѣвочки-христіанки съ золотымъ крестикомъ на бѣленькой шейкѣ, и желтаго язычника съ отвратительнымъ божкомъ подъ блузой.
Долго жители С. Франциско будутъ помнить трагедію, разыгравшуюся въ томъ году. Толпа въ изступленіи бросалась на чужихъ пришельцевъ, по той лишь только причинѣ, что они принадлежали къ иной расѣ, что исповѣдовали иную религію, что имѣли иной цвѣтъ кожи, что они трудились ради куска насущнаго хлѣба за то вознагражденіе, которое имъ предлагали. Рѣзня китайцевъ продолжалась двое сутокъ.
Во время этихъ волненій, я получилъ отъ Гопъ-Синга письмо, въ которомъ онъ просилъ безотлагательно пріѣхать къ нему. Я нашелъ его магазинъ закрытымъ и подъ охраной полицейскихъ. Когда я вошелъ черезъ забаррикадированныя двери въ помѣщеніе, по одному взгляду на Гопъ-Синга, я догадался, что случилось что-то чрезвычайное. Не говоря ни слова, онъ взялъ меня за руку и провелъ въ подвалъ, гдѣ нѣкогда я присутствовалъ на представленіи фокусника Вана.
Несмотря на то, что помѣщеніе было слабо освѣщено, я увидѣлъ на полу какой-то предметъ, прикрытый сукномъ. Когда же я близко подошелъ къ нему, Гопъ-Сингъ быстро сорвалъ сукно — передъ нами лежалъ вытянувшійся, мертвый… язычникъ Ванъ-Ли. Да, мертвый, побитый камнями на смерть толпою дѣтей-христіанъ на улицахъ C.-Франциско, въ 1869 г.
Я дотронулся съ уваженіемъ до груди несчастнаго, и подъ блузою нащупалъ что-то твердое. Я бросилъ вопросительный взглядъ на Гопъ-Синга. Тотъ засунулъ руку между складокъ блузы и съ горькою улыбкой вытащилъ какой-то маленькій предметъ.
Это былъ фарфоровый божекъ Ванъ-Ли, разбитый камнемъ, брошеннымъ рукою христіанскаго мальчика.
- ↑ "Чертенокъ — названіе въ американскихъ типографіяхъ ученика-наборщика.